Читать онлайн Когда я впущу тебя бесплатно

Глава 1

Сейчас

С чего вы хотели бы начать?

Хм-м.

Я сказала что-то смешное?

Я сама всегда говорила это своим пациентам. Так у них создается ощущение, будто они держат сеанс под контролем. Только мы обе знаем, что я тут ничего не контролирую, правда?

Для вас важно в это верить?

Я знаю, что вы пытаетесь сделать. Вы пытаетесь заставить меня расслабиться, чтобы я раскрылась и призналась в своих самых глубинных страхах, и тогда вы сможете сказать им, что я сумасшедшая. Я чувствую себя сумасшедшей. Можете это записать.

Почему бы вам не рассказать все с самого начала, Карен? С того дня, как вы впервые встретились с Джессикой Гамильтон.

Это не начало. Наверное, можно сказать, что с той встречи началось все это, но на самом деле это не начало. Все началось задолго до моего знакомства с Би, Элеонорой и Майклом. Когда мне было четыре года.

Вы хотите об этом поговорить? О том, что случилось в детстве?

Нет. Я не хочу об этом говорить, а они не хотят об этом слушать. Они хотят знать, как она умерла.

Продолжайте.

Вы не сможете меня изменить.

Простите?

Это были первые слова Джессики Гамильтон, которые она мне сказала. Они до сих пор крутятся у меня в голове. Я помню, как подумала, что она не права: я все время помогала людям измениться, это было моей работой. Но тогда я не понимала, что она никогда не хотела меняться. Она и не собиралась этого делать. Тогда я не знала, что она пришла, чтобы изменить меня.

Глава 2

Карен

25 октября

Обычный сеанс в институте имени Сесила Бакстера длился три тысячи секунд. Некоторые пациенты молчали все это время, и большинство молодых психиатров недоумевало – зачем тратить сто пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы просто молча сидеть пятьдесят минут? Но только не доктор Карен Браунинг. Она все понимала. Она понимала это точно так же, как причины, по которым успешные мужчины покупают услуги проституток. Дело было не в деньгах и не в неразглашении, речь шла о контроле над ситуацией.

Карен услышала тихое постукивание каблучков по деревянному полу – этот звук предупреждал ее, что Молли, ее секретарь, находится прямо за дверью кабинета. «Наш секретарь», – напомнила себе Карен. Молли работала на всех шестерых младших сотрудников отделения психиатрии на втором этаже. Только управляющим с верхнего этажа полагались личные помощники. В дверь чуть слышно постучали. Карен добавила немного блеска на губы, убрала тюбик назад в верхний ящик стола и подождала, когда Молли войдет. Оформление каждого кабинета было тщательно продумано, и Карен своим очень гордилась – он символизировал все, чего она добилась.

«А ведь говорят, что гордыня предшествует падению». В это утро она потратила час до начала рабочего дня, читая записи в истории болезни, чтобы подготовиться к сеансу. Она должна была знать все, что только можно, о Джессике Гамильтон перед тем, как та войдет в дверь кабинета. На этой неделе только мисс Гамильтон записалась к Карен впервые – все остальные продолжали лечение. У Карен было мало информации о ней, и это в крайней степени ее раздражало. Тот, кто заполнял карточку при первом обращении, поработал совсем не так скрупулезно, как это сделала бы она сама. Под записями стояла закорючка, которую мог оставить любой из других психиатров. Карен отметила про себя, что на следующей летучке нужно поднять этот вопрос, только по возможности сделать так, чтобы это не восприняли как обвинение.

Возраст: 23 года.

Общий анамнез: депрессия и генерализованное тревожное расстройство[2] в прошлом диагностированы не были. О подобных проблемах у близких родственников неизвестно. В настоящее время не принимает никаких лекарств. Самообращение.

Причина посещения: головные боли напряжения и иррациональная когнитивная активность.

Как и всегда после прочтения записей о первом посещении, Карен не могла не нарисовать у себя в сознании образ женщины, которая вскоре войдет в ее кабинет. Вероятно, у нее есть деньги – судя по тому, сколько та готова платить за пятьдесят минут времени доктора Браунинг. Карен выполняла кое-какую работу на общественных началах, но Джессика Гамильтон, похоже, сама решала, к кому ей обращаться, и сама за себя платила. Карен подумала, что друзья зовут ее пациентку Джесс, а члены семьи – Джессикой.

В дверь постучали во второй раз. Молли так обычно не делала: если на двери Карен не висела табличка «Идет сеанс», то обычно она сразу же заходила. Карен встала, поправила пиджак, открыла дверь и увидела за ней не улыбающееся лицо своей помощницы, а хрупкую бледную девушку. Она казалась робкой, и ее щеки с каждой секундой становились все краснее.

Карен надеялась, что ее собственное лицо не отразило удивления. Скорее всего, так и было. Восемь лет в психиатрии научили ее скрывать эмоции – они находились внутри, никогда не прорываясь наружу и оставаясь незамеченными для окружающих. Из нее получился бы прекрасный игрок в покер.

Образ молодой, симпатичной, богатой женщины, который в сознании Карен связывался с именем Джессики Гамильтон, оказался очень далек от реальной девушки, которая сейчас стояла напротив нее. Карен протянула руку для рукопожатия и быстро отметила неухоженные обкусанные ногти новой пациентки. Рукопожатие оказалось таким же слабым и вялым, как улыбка на лице Карен.

– Джессика? – Карен обвела глазами приемную, но Молли нигде не было видно. – Приношу свои извинения. Обычно наш секретарь встречает посетителей в приемной. Проходите.

Карен пригласила девушку в кабинет, про себя ругая Молли за такой нетипичный для нее непрофессионализм.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Джессика Гамильтон словно ее не услышала или просто проигнорировала предложение Карен: вместо того чтобы сесть, она медленно пошла к книжным шкафам у дальней стены кабинета. Казалось, она впитывала каждую деталь, рассматривая полки из красного дерева и книги в кожаных переплетах, выбранные скорее по эстетическим соображениям, а не как наиболее подходящие для этого кабинета. Впервые за долгое время Карен ощущала, как ее пространство внимательно рассматривают, оценивают и находят не соответствующим ожиданиям.

– Вы не хотите присесть, чтобы мы могли начать сеанс?

На секунду ей показалось, что Джессика собирается снова ее проигнорировать, но вскоре та молча уселась напротив Карен.

Джессику нельзя было назвать непривлекательной. Конечно, если б ее лицо не раскраснелось от холода на улице или, возможно, от нервных переживаний, она могла бы считаться симпатичной. У нее были кудрявые волосы, которые естественно ниспадали на плечи. Из-за слишком темного оттенка блонда они казались вообще лишенными цвета, этакая серая масса, которая смирилась с тем, что приходится сидеть на голове, не привлекая внимания. Создавалось впечатление, что Джессика выглядит так, чтобы вызывать как можно меньше интереса к себе, и весь ее облик придуман для этой цели.

– Меня зовут доктор Карен Браунинг. Я не знаю, обращались ли вы к другим психиатрам, но мы стараемся, чтобы нашим пациентам было комфортно. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы называли меня Карен, но если не хотите – никаких проблем. Точно так же я хотела бы называть вас Джессика, но если вы предпочитаете мисс или миссис Гамильтон, то меня это тоже устраивает.

Она широко улыбнулась Джессике, надеясь помочь той расслабиться. Карен сочувствовала всем своим пациентам. Вероятно, им было непросто здесь в первый раз; их пугала необходимость делиться своими страхами и тем, что они считали недостатками, с человеком, у которого не было других оснований о них беспокоиться, кроме денег, которые они платили. В том числе и по этой причине она пыталась всем своим видом расположить к себе пациентов. На ее одежде не было никаких дизайнерских логотипов, как у некоторых других психиатров, она не стягивала волосы на макушке в пучок, не носила бриллиантов размером с кулак – хотя не отказалась бы от такого подарка.

Джессика кивнула в ответ на стандартную вступительную речь, словно услышала что-то глубокомысленное, но так и не дала понять, какое обращение предпочитает.

– Может, хотите что-нибудь выпить?

Джессика почти незаметно качнула головой. Карен встала, налила себе стакан воды из кулера, стоявшего в углу, и снова опустилась на стул напротив Джессики. Его сиденье специально располагалось на дюйм[3] ниже дивана, что давало ее пациентам ощущение контроля над ситуацией, которого многим из них недоставало во внешнем мире.

– Хорошо. Я вижу, причина вашего обращения – головные боли напряжения. Хотите рассказать мне о них?

Джессика впилась взглядом в глаза Карен, которая не привыкла к подобному, по крайней мере, на первых сеансах. Она специально оформила свой кабинет без излишеств, чтобы людям нечего было разглядывать и чтобы ничто их не отвлекало. Только диван, письменный стол, два небольших книжных шкафа, одна фотография, никаких безделушек и большая картина с изображением причала и огромной бирюзовой водной глади, вид которой успокаивал. Тем не менее посетители все равно находили на что уставиться, кроме нее. Хотя к Джессике Гамильтон это не относилось.

– Вы не сможете меня изменить.

Тон был злобным и вызывающим и совершенно не вязался с поведением посетительницы. Именно от него, а не от произнесенных слов Карен опешила. Но на протяжении всех лет работы ее шокировали тысячи раз, и у нее чертовски хорошо получалось скрывать свои эмоции. Ее лицо оставалось ничего не выражающей маской, она не дернулась и даже не моргнула.

– Вы думаете, что произойдет именно это, Джессика? Что я попытаюсь вас изменить?

– А разве вы не этим занимаетесь, доктор Браунинг? Разбираетесь с небольшими душевными проблемами несчастных, делаете их жизнь такой же идеальной, как ваша?

Она не отводила взгляд. Ее глаза были голубыми, но слишком темными, поэтому их нельзя было назвать яркими. В них имелись коричневые крапинки, из-за которых глаза казались еще более тусклыми. Обыкновенные, ничем не примечательные – как и все остальное в ней.

– Нет, Джессика, это не то, что мы делаем. Я здесь для того, чтобы выслушать вас и помочь вам справиться с происходящим.

– Выслушать и помочь. Это не кажется очень продуктивным. Почему люди вам столько платят за то, что вы играете роль кирпичной стены? Что в вас такого особенного?

«В злости и агрессивности пациентов нет ничего необычного», – сказала себе Карен, пытаясь не позволить исходившей от девушки злобе вывести ее из себя, задеть ее лично. Иногда люди, приходящие на сеанс, злятся на саму жизнь; иногда язвительность и сарказм направлены на психиатра. Джессика Гамильтон не отличалась от других. И все же чем-то она выделялась.

– Часто бывает проще поделиться нашими проблемами с человеком, который лично не участвует в нашей жизни. Таким образом люди чувствуют, что их не судят, они оказываются в безопасном месте, где могут озвучить свои проблемы. Я здесь не для того, чтобы вас осуждать, Джессика, не для того, чтобы сделать вас лучше. Мы не считаем людей сломанными и не стремимся их «починить». Если вы хотите со мной поговорить, я попробую понять, что происходит в вашей жизни. С чего вам было бы комфортнее начать?

Карен видела, как Джессика переваривает ее слова, и почти ощущала ее разочарование от того, что она не поддалась на провокации. Карен не могла не задуматься о том, что, по мнению девушки, должна дать терапия, и зачем она вообще пришла, если у нее сложилось такое негативное мнение о профессии психиатра.

– Я занимаюсь сексом с женатым мужчиной.

Если своими первыми словами Джессика явно бросала вызов, то теперь она хотела шокировать. Карен уже вела записи у себя в голове: «Пациентка пытается шокировать, используя это как способ вызвать осуждение. Возможно, хочет уменьшить чувство вины». Но ей придется зайти гораздо дальше: Карен в этих стенах слышала признания в гораздо худших вещах.

– Это все, только секс? Другие люди могли бы выбрать фразы «сплю с» или «кручу роман».

Лицо Джессики ничего не выражало, ее мысли невозможно было прочитать.

– Я его не люблю. Нет смысла. Я не какая-то глупая девчонка, которая думает, будто он бросит жену ради меня.

«Пациентка использует отрицание как защитный механизм от признания собственных чувств. Признаки других проблем?»

– Не хотели бы вы начать с начала и рассказать, как вы познакомились?

Профессия психиатра сложная, но Карен никогда даже не рассматривала другие варианты, и за годы практики ни разу не пожалела о своем выборе. Для нее было естественным относиться к пациенту как к раненой птице: не делать внезапных движений, говорить нейтральным тоном, слушать, направлять, но не диктовать. С некоторыми людьми возникало ощущение, что если ты произнесешь хоть одно неверное слово, то они тут же попытаются сбежать, видя в тебе захватчика, а не спасителя. Вначале психиатр может казаться врагом, в особенности если пациент не сам обратился за помощью.

Джессика проигнорировала вопрос и, поставив локти на бедра, наклонилась вперед, чтобы сократить расстояние между ними.

– Как вы считаете, что делает человека хорошим или плохим? – спросила она таким тихим голосом, что Карен пришлось самой податься вперед на стуле, чтобы ее услышать. – Их мысли? Или человек таким становится, когда фактически делает то, о чем думает? Или отсутствие нравственности? Эмпатии?

– Вас беспокоят собственные мысли?

Джессика слегка ухмыльнулась, ее ничем не примечательное лицо стало некрасивым от появившегося на нем выражения.

– Не совсем так. Вы мне не ответили.

– Это сложный вопрос, Джессика, и я не уверена, что имею достаточную квалификацию для того, чтобы на него ответить. Но если вас беспокоят ваши мысли, то должна заметить: тот факт, что вы находитесь здесь и пытаетесь получить помощь, чтобы справиться с ними, показывает, что они скорее являются результатом той ситуации, в которой вы оказались, а не присущей вам внутренней когнитивной дисфункции.

– Вы всегда говорите так, будто читаете по учебнику?

– Простите…

– И вы всегда так много извиняетесь?

– Я…

– Хорошо, что там Фрейд говорил про боль, которую вы случайно принесли людям?

Маленькая ниточка напряжения завязалась в узел в груди у Карен. Она очень редко теряла контроль над сеансом, но сейчас у нее возникло четкое ощущение, что этот сеанс становился контрпродуктивным.

– Вы кому-то случайно причинили боль?

– А кто говорит, что я сказала это про себя?

Карен охватил страх, и у нее слегка задрожала рука. Она задумалась, заметила ли Джессика ее дискомфорт. Девушка не могла знать, какую реакцию вызовет ее вопрос, и все же, прежде чем лицо Джессики снова стало непроницаемым, на губах появился намек на улыбку, который говорил об обратном.

– Случайность, она и есть случайность, Джессика. Непреднамеренность. Зачастую именно то, как мы воспринимаем последствия наших действий, и определяет наш характер.

– Мой отец всегда очень странно относился к случайностям. Я имею в виду не те мелкие происшествия, когда идешь и вдруг спотыкаешься, а действительно плохие вещи, которым мы позволяем случиться в жизни просто потому, что теряем бдительность. Он обычно говорил, что в этой жизни нет ничего случайного, несчастья сами по себе не происходят. Он говорил, что с помощью случайностей мы претворяем в жизнь наши подавленные желания, прикрываясь непреднамеренностью. Как вы считаете, в этом есть смысл, доктор Браунинг?

Напряжение между ними было словно натянутая веревка. Вопрос Джессики казался невинным лишь на первый взгляд. Карен ничего не ответила.

– Я думаю, что вам бы понравился мой отец.

Мысли Карен крутились в голове, стараясь соединиться во внятные предложения. Слова, на которые ее учили реагировать в процессе обучения, – отец, подсознание – служили спусковыми крючками для обязательных вопросов, и все же она изо всех сил пыталась не задать их вслух. До того как она успела что-то сказать, Джессика снова заговорила.

– Это случилось на благотворительном вечере.

Джессика неотрывно смотрела на заусенец у края ногтя большого пальца, подобные штуки наводили на мысль о тревожном расстройстве. Ногти у нее были не накрашены, короткие и неровные – обкусанные, не обработанные пилкой.

Карен понадобилась секунда, чтобы понять: Джессика отвечает на первый вопрос, и на лице пациентки вновь появилась маска, с которой та пришла. Карен позволила себе потратить секунду, чтобы собрать в кучу себя как специалиста, вернуть на место профессионализм и продолжить сеанс так, словно последних нескольких минут не было вообще.

– Вы занимаетесь благотворительностью?

– Нет. Мне отдали лишний билетик. Он сидел в баре, и, казалось, ему было так же скучно, как и мне. Он пошутил – сказал, что заплатит мне за то, чтобы я осталась с ним, а я ответила, что я не проститутка. Он разнервничался, начал говорить, что не это имел в виду. Его беспокоило, что он мог меня оскорбить. И тогда я и заметила, какой он симпатичный.

Джессика подняла голову, отведя взгляд от своих рук, и улыбнулась. Это была не та ухмылка, которая играла у нее на губах минуту назад, а настоящая улыбка, вызванная воспоминаниями. При этом ее лицо не преобразилось, как бывает у некоторых людей. Улыбка только подчеркнула невзрачность девушки, сделав очевидным то, что даже радостное выражение не может оживить ее лицо. Внешность важна, от нее зависит отношение людей к тебе, и Карен вполне могла представить, как внимание привлекательного мужчины вскружило голову этой девушке.

– Он был милым, совсем не самоуверенным или наглым, какими часто бывают красавчики.

– Об этом говорит ваш опыт общения с мужчинами?

Но Джессика не прекратила говорить, даже крошечной паузы не сделала, словно Карен не произнесла ни слова. Она в деталях описала тот вечер, когда познакомилась со своим женатым любовником, рассказала про его шутки и про то, как близко он положил руку рядом с ее коленом, из-за чего каждый раз, когда она смеялась, он касался ее атласного платья. Но по мере продолжения рассказа язык ее тела снова изменился, плечи опять напряглись, она словно собиралась с силами, чтобы перейти к той части, которая вызывала у нее отрицательные эмоции.

«Классические признаки когнитивного диссонанса».

– И что произошло после окончания вечера?

Джессика скрестила руки на груди. «Пациентке некомфортно при этих воспоминаниях».

– Мы сняли гостиничный номер и трахались.

– И что вы почувствовали?

Карен знала, что это шаблонный вопрос, причем ужасный, черт побери. Она каждый раз прилагала усилия, чтобы не поморщиться, когда его задавала. Ее подруги постоянно шутили по этому поводу. Когда Карен сказала своей лучшей подруге Би, что хочет стать психиатром, та еще год после этого во время каждого их разговора спрашивала по крайней мере один раз: «И что ты почувствовала?» Но иногда – нет, очень часто – нужно было задать именно этот вопрос, потому что она находилась в кабинете именно для этого: добраться до корня проблемы, до отношения пациента к тому, о чем он рассказывал. В большинстве случаев пациенты так погружались в рассказ, что не обращали внимания на эту банальность, как будто даже ожидали этот вопрос.

Джессика приподняла брови, словно не могла поверить, что Карен так быстро решила разыграть карту чувств.

– Оргазма я не испытала, если вы его имели в виду. Но мне было хорошо. Да, все закончилось довольно быстро, и едва ли случившееся можно назвать «любовью с первого траха», но все было нормально.

«Пациентка использует юмор и резкие выражения, чтобы уйти от вопроса о чувствах».

Карен терпеть не могла нецензурные выражения. Когда она слышала брань, ей становилось некомфортно, она ощущала неуверенность в себе. Карен предполагала, что эта неприязнь появилась в школьные времена, когда она была хорошей и послушной девочкой и боялась произносить плохие слова, в то время как крутые одноклассники постоянно использовали в своих разговорах нецензурные выражения. Или, может, корни этой неприязни уходили глубже. Гораздо глубже.

– Второй раз был лучше. А вскоре случился и третий, и четвертый. Теперь мы регулярно встречаемся на неделе. Он не привязан к офису. Он практически живет у меня.

– Вы не боитесь, что об этом узнает его жена?

Джессика нахмурилась.

– Какое-то время я думала, что она может узнать. Я ждала телефонного звонка или ее появления, ждала, что она заявится ко мне и скажет: «Я знаю, что вы делаете. Я знаю, что вы натворили». Но она так занята детьми, что ничего бы не заметила, даже если б мы трахались у нее в машине на заднем сиденье, пока она сидит за рулем. Ей плевать на то, что он делает.

– Это он так говорит?

– Ему не нужно произносить это вслух, и так понятно по его рассказам. У нее нет на него времени.

– А у вас есть.

Джессика бросила на Карен гневный взгляд.

– А какая разница? Я не хочу, чтобы он от нее уходил, ничего такого. Я просто не понимаю, как она может не знать, что происходит с ее собственным мужем. – Джессика снова принялась рассматривать ногти и заговорила тише. – Я много об этом думаю.

Значит, вот как обстоят дела. Карен ожидала, что им понадобится гораздо больше времени, чтобы перейти на следующий уровень проблемы. Они добрались до причины, по которой Джессика находилась здесь, и если Карен сейчас начнет слишком сильно давить, то сведет на нет результат последних сорока минут работы. Карен пыталась уверить себя, что Джессика – просто молодая девушка, которая оказалась в ситуации, ставшей причиной внутренней борьбы. То, что в начале сеанса Карен показалось сопротивлением и вызывающим поведением со стороны Джессики, могло быть лишь личным восприятием, вызванным ее собственными пунктиками, тогда как пациентка просто задавала невинные вопросы о жизни. Карен была почти убеждена в этом.

– Насчет его жены… – Она говорила тихим, спокойным голосом, слегка склонившись к Джессике. Та кивнула, но все еще не смотрела на Карен, но больше не хмурилась.

– Как она может позволять так к себе относиться? Я имею в виду: она знает, и ее это не волнует? Или она действительно тупая и не видит, что он делает? А ведь он купил еще один телефон, о котором она не знает, – чтобы звонить мне. Она ведет всю домашнюю бухгалтерию, но он открыл счет на свое имя, о котором она не подозревает. Какому еще мужу придется такое делать? И все потому, что его жена – сука, которая любит все держать под контролем, и только так он может иметь личные деньги.

«Чтобы тратить их на других женщин, с которыми спит».

– Я кое-что сделала, чтобы поприкалываться над ней, разные мелочи, ничего серьезного. Занялась ее ежедневником и подстроила так, чтобы она пропустила несколько встреч и приемов у врачей. Мне понравилось. Я чувствовала, что контролирую ситуацию.

– Вы заходили в дом к этой женщине?

– Да.

Беспокойство и смутное предчувствие беды, которые усиливались на протяжении последнего получаса, теперь угрожали задушить Карен.

– Джессика. Боюсь, мне необходимо задать вам один вопрос – это входит в мои профессиональные обязанности, и я не выполню свою работу, если его не задам. Вы понимаете меня?

Джессика кивнула.

– Есть ли у вас ощущение, что ваше поведение может выйти из-под контроля? Что ваши мысли об этой женщине могут привести к действиям, в которых вы не будете отдавать себе отчета?

– Нет, – медленно покачала она головой. – Ничего подобного. Она мне противна, я ее ненавижу, но я не злодейка.

Глава 3

Би

– Всем привет, меня зовут Элеонора, и вот что я выставляю на конкурс «Моя Чертова Пятница»… – Элеонора сделала паузу для создания максимального драматического эффекта. Это у нее хорошо получалось с самого детства. – Мне пришлось сегодня поменять подгузники по крайней мере шестнадцать раз, и один из них я уронила себе на ногу. Дерьмо – в прямом смысле.

Ни Би, ни Карен не смогли сдержать смех, который отразился от стен маленького кафе. Би увидела, как двое посетителей оторвали головы от газет, словно женщины вели себя как шумные подростки в библиотеке. Она с трудом сдержалась, чтобы не показать мужчинам язык. Карен ежедневно напоминала ей, что они теперь взрослые, хотя, когда бы они ни собирались вместе, казалось, что последние пятнадцать лет испарились и они снова прячутся под кроватью у Элеоноры с бутылкой «Бешеного пса 20/20»[4].

Элеонора скорчила гримасу и сделала глоток.

– Можете смеяться, сволочи. Не вам же пришлось смывать дерьмо с новых, таких практичных, что я готова себя убить за эту покупку, черт их возьми, туфель без каблуков. Вот такая я вся правильная. Предлагаю заслушать Карен.

Карен взяла стакан и подняла его, но Би заметила ее колебания. Они длились какую-то долю секунды, большинство людей не обратило бы внимания, но они и не знали Карен с первого школьного дня.

– Находиться вместе с вами здесь сегодня днем, в эту замечательную пятницу – настоящее удовольствие для меня. Спасибо за предложение выступить, Элеонора. Я выставляю на конкурс «Моя Чертова Пятница» следующее. Я так закрутилась на работе на прошедшей неделе, что пропустила визит к стоматологу, а также выступление известного психиатра, которого ждала несколько месяцев. Я просто забыла внести их в ежедневник.

Подруги Карен театрально застонали, и Элеонора уронила голову на лежавшую на столе руку.

– Ради всего святого, Карен Браунинг, ты могла бы, по крайней мере, что-нибудь придумать, если твоя жизнь так чертовски похожа на «Маленький домик в прериях»[5], – пробормотала она в рукав, потом подняла голову. – Я в последнее время пропустила столько приемов у разных врачей, что, не сомневаюсь, они уже названивают в социальные службы. Би, твоя очередь. И это должно быть что-то похуже дерьма на ноге. Я не выдержу, если выиграю третью неделю подряд.

Би долила в свой стакан сок из кувшина, который стоял на безвкусной дешевой красно-белой скатерти, и собралась с силами.

– Всем привет, меня зовут Би.

– Привет, Би, – хором отозвались подруги.

Би подняла стакан и кивнула на Элеонору, которая нетерпеливо ждала продолжения.

– Благодарю Элеонору за предложение выступить. Я хочу выставить на конкурс «Моя Чертова Пятница» свою забывчивость. Я… – Она резко запнулась, вспомнив, что при Карен это нельзя говорить. Соображая на ходу, она перебирала в голове события на работе. – Я забыла записать одного из наших самых крупных клиентов на семинар для высшего руководства. Мой начальник, тот еще придурок, задал мне головомойку и назвал некомпетентной перед всем офисом.

– Как неприятно, – тихо произнесла Элеонора, протянула руку и погладила Би по плечу. Большим пальцем другой руки она прокручивала сообщение, которое только что получила. – О господи, Ной все еще спит. Он сегодня ночью вообще не сомкнет глаз, если мама позволит ему спать весь день.

Би на мгновение почувствовала раздражение, но в следующую секунду Элеонора исправилась и положила мобильный в свою открытую сумку, набитую до отказа.

– Не нужно об этом беспокоиться. Не стоит твой начальник таких переживаний.

Когда Элеонора взяла Би за руку, та не могла не заметить потускневшие следы от шариковой ручки на тыльной стороне ладони подруги – остатки какого-то напоминания или телефонного номера, которые не успел смыть полутораминутный душ. Телефон снова издал сигнал под столом, и надо отдать должное Элеоноре, она едва ли бросила на него взгляд.

– И Фрэн так сказала, – улыбнулась Би. – Только немного более красноречиво.

Карен вопросительно приподняла брови.

– Старшая сестра все еще готова, чуть что, примчаться тебе на помощь?

– О, оставь ее в покое, Карен, – добродушно ответила Би. – Фрэн всегда меня поддерживала. Ты просто никогда не давала ей шанса. Очень приятно наконец иметь сестру, с которой я могу поговорить. Знаешь ли, такой связи, какая бывает между сестрами, с другими людьми возникнуть не может. – Она быстро закрыла рукой рот, вспомнив, что случилось с сестрой, которая когда-то была у Карен. – Проклятье! Прости, дорогая.

Карен улыбнулась, но ее губы вытянулись в тонкую линию так, что получилась скорее гримаса.

– Все в порядке, ты не должна извиняться за то, что любишь сестру. Честное слово, я рада, что ваши отношения с Фрэн стали лучше.

На этот раз она по-настоящему улыбнулась и подняла свой стакан.

– Итак, на этой неделе побеждает Элеонора. Давайте выпьем за твою дерьмовую жизнь.

Би последовала ее примеру, подняла свой стакан с соком и чокнулась с Карен. Элеонора вздохнула со стаканом в руке.

– За мою дерьмовую жизнь.

* * *

– Фитнес-мамочка говорит работающей мамочке: «О нет, я просто удивлена, что у тебя есть время…» – Она запнулась, посмотрела на Би, перевела взгляд на Карен, потом снова на Би. – О боже, я вас достала, да? Вам скучно? – Она закрыла лицо руками. – Можете уйти, если хотите. Я отвернусь, а вы просто выскользните из кафе.

Би рассмеялась.

– Нет, серьезно, я на самом деле хочу узнать, что фитнес-мамочка сказала второй… мамочке-веганке?

– Хорошо, хорошо, – простонала Элеонора. – Но вы должны знать, что обычно те шестнадцать минут, которые я жду сына у школы, – это моя единственная возможность пообщаться со взрослыми людьми. Я не сижу в офисе, сплетничая о том, кто у кого украл бутерброд с индейкой, и не вправляю людям мозги. У меня есть только мамаши с их спорами и враждой.

– Ты думала о возвращении на работу? Когда собираешься? – Би увидела печаль на лице подруги и тут же пожалела, что задала этот вопрос.

– Адам считает, мне следует подольше посидеть дома. До тех пор, пока Ной не пойдет в школу. Детские сады обходятся очень дорого. По его мнению, лучше будет, если я сама останусь с мальчиками, пока они еще маленькие. Мы можем позволить себе жить на его зарплату.

– А сама ты что думаешь? – решила ненавязчиво прощупать почву Карен.

Элеонора снова вздохнула.

– Я думаю, что не должна вести себя как скотина из среднего класса, которая стонет из-за того, что у нее есть возможность самой растить своих детей, в то время как у стольких женщин вообще нет выбора, им нужно возвращаться на работу, и они готовы убить, только бы оказаться в моем положении.

– Хорошо-о-о, – протянула Би, вонзая вилку в морковный пирог, оставшийся на тарелке Карен. – А если твои подруги плевать хотели на то, что ты скотина из среднего класса?

– Я думаю, что сойду с ума, если не буду заниматься тем, что даст мне снова почувствовать себя самой собой. Я слишком эгоистична, чтобы посвящать каждую минуту бодрствования исполнению роли чьей-то матери или чьей-то жены.

– Ты могла бы начать свое собственное дело, – предложила Карен. – Тогда ты будешь и мамой, и супербизнес-леди. Ной походит в ясли пару дней в неделю по утрам, ему только на пользу пойдет общение с другими детьми, а ты обзаведешься новыми знакомыми. У меня есть телефоны молодых мам, которые так и сделали, я могу познакомить вас.

Судя по виду Элеоноры, она вертела эту мысль в голове, проверяя с разных сторон, чтобы найти в ней дыры.

– Не знаю, – наконец ответила подруга, но Би видела, что под этими словами скрывается искра интереса, которую она не замечала в Элеоноре с тех пор, как та ушла в декретный отпуск из рекламной компании, где работала. – То есть я хочу сказать, что во «Фреше» у меня была стабильная клиентская база, а свое дело надо начинать с нуля. А это много работы… Я подумаю. Мне страшно возвращаться на прежнее место и бегать там в туалет для инвалидов, чтобы сцедить молоко.

– Я думала, что ты перестала кормить грудью, или нет?

– На самом деле да, но эти твари – прости, Карен, – не прекращают наливаться. Я каждое утро просыпаюсь в луже молока.

– Фу, – скорчила гримасу Би.

– О, Би, однажды… когда у тебя будут дети…

Би наигранно содрогнулась.

– Господи Иисусе, я не могу иметь детей. Во-первых, у меня диван кремового цвета.

Элеонора рассмеялась.

– Будут у тебя дети. Ты знаешь, что будут. Я знала одну женщину, которая…

– Элеонора, прекрати! Я серьезно, – перебила ее Би. – Если ты еще раз расскажешь мне про Мойру с твоей работы, которая родила первого ребенка в сорок два года, меня стошнит.

На лице Элеоноры на секунду появилось обиженное выражение, но затем она расплылась в улыбке.

– Да, родила! Так что никогда не поздно.

– Конечно. Я прямо сейчас займусь этим вопросом. А следующему парню, с которым буду спать, я для начала вручу опросник об истории его семьи. Знаешь, типа таких, которые заполняешь у врача. «Простите, сэр, но перед тем, как снять трусы, не будете ли вы так любезны сказать мне, не было ли у кого-то в вашей семье проблем с сердцем? Нет? Фантастика! А теперь, если вы готовы, будьте добры, суньте свой член вот в эту пробирочку».

Она изобразила, будто крутит между пальцев пробирку.

– Вульгарно, Би, – покачала головой Карен. – Кстати о птичках. Как дела на любовном фронте?

– Счет! – закричала Би, поворачиваясь к официантке и изображая отчаяние. – Можно счет? Пожалуйста!

Би единственная из трех подруг ни с кем не встречалась и поэтому должна была в красках расписывать свою личную жизнь. Подруги жадно внимали каждому ее слову, вместе с ней заново переживая те дни, когда ходили на свидания. Только они не знали и никогда не узнают, что это все была бравада и ложь, она рисовалась для них, чтобы подруги о ней не беспокоились. Би много лет ни с кем не встречалась и сходила на несколько символических свиданий только для того, чтобы Карен от нее отстала. У мужчин просто не было никакого реального шанса.

Пока женщины ждали озадаченную официантку, которая должна была принести счет, Карен повернулась к Би.

– Послушай, у меня на работе есть один парень. Он холост…

Би театрально застонала.

– Пожалуйста, Карен, больше никаких свиданий «вслепую»! Я тебя люблю, но те типы, которых ты для меня находила в прошлом… Ну, давай просто скажем, что среди них мне не удалось найти прекрасного принца.

Карен улыбнулась.

– Я знаю, что Крис в общем-то зануда, а Шон…

– Полный придурок, – закончила за нее фразу Би. – Серьезно, Карен, я не знаю, как эти мужчины стали психиатрами, когда у них самих столько гребаных фрейдистских комплексов.

– Этот не такой, – запротестовала Карен. – Он не психиатр. Он работает в ИТ-сфере.

– О, ради всего святого! Можно подумать, что это лучше.

Элеонора рассмеялась.

– Что-то ты стала больно капризная, Би. По крайней мере, если он окажется дерьмом в кровати, он сможет апгрейдить твой ноутбук, которому уже двадцать лет.

– Черт. – Би улыбнулась Карен. – Дай ему мой номер. Лучше б ему не оказаться вторым Шоном.

– Обещаю. Неудивительно, что ты не можешь найти приличного мужчину, с твоим-то языком. По крайней мере, старайся говорить как леди.

– Ложная реклама. – Би кивнула Элеоноре. – Вроде бы она незаконна, Элс?

Подошла официантка со счетом, и Карен, как всегда, вручила ей свою карту. Би раздраженно посмотрела на Элеонору, которая почти незаметно покачала головой. Они обе пытались заплатить несчетное количество раз, но в конце концов оказывалось проще позволить Карен это сделать.

– Мне нужно бежать назад на работу, – сказала Карен. – У меня на вторую половину дня записан пациент, а после сеанса нужно сразу уйти. Майкл уезжает на выходные, я хочу успеть попрощаться с ним.

– В какое-то приятное место?

Карен скорчила гримасу.

– Вроде в Донкастер. Я люблю вас обеих.

Она забрала свою карту у официантки, и подруги обняли ее на прощание.

– Мне тоже пора идти. – Элеонора притворилась, будто смотрит на часы, но Би знала, что та просто отчаянно хочет вернуться к сыну. – Удачи на работе. Звони, если захочешь с кем-то поделиться.

Би скорчила гримасу.

– Спасибо, дорогая, позвоню. Передай Траляля и Труляля, как я их люблю.

Элеонора улыбнулась.

– Я передам Тоби и Ною, что их старая чудаковатая тетя Би передавала привет. Они понятия не имеют, кто такие Траляля и Труляля.

– Чему сейчас детей учат в школе? Подмигнула.

– Знаешь, когда-нибудь ты на самом деле научишься подмигивать и научишься быть веселой.

– Хорошо, коровка ты моя молочная. Ничего, если я к тебе заскочу вечером после спортзала с анкетами для паспорта?

– Только не когда мы укладываемся спать, Би. Ты обычно появляешься как раз тогда, когда нам пора в кровать, и Тоби потом не успокоить.

– Обещаю: не перед сном.

Глава 4

Карен

Напряжение за столом ощущалось физически, но не из-за предчувствия плохих новостей – о таком никогда не говорили на общих собраниях, здесь была другая политика. Плохие новости сообщали за закрытыми дверьми, так тихо, как только возможно, без спешки и суеты. Нет, все младшие психиатры, шесть человек, если считать Карен, беспокоились по другой причине, общей для всех. Из-за этого она нетерпеливо покачивала ногой и все время поглядывала на дверь – с тех самых пор, как их собрали в зале заседаний.

Была пятница, и все надеялись ускользнуть пораньше и отдохнуть. Майкл уезжал сегодня вечером, и Карен отчаянно хотела вернуться домой, чтобы увидеться с ним до отъезда. Она всегда по-особому относилась к его поездкам – словно он мог больше никогда не вернуться. На самом деле каждый раз, прощаясь с дорогим ей человеком, Карен относилась к расставанию так, словно это их последняя встреча. Если она не увидит Майкла, то все выходные ее будут преследовать навязчивые мысли о том, что он попал в аварию или произошел какой-то несчастный случай, а последними словами, которые она ему сказала, будут: «О, ты можешь вынести мусор до девяти?»

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем дверь в зал заседаний открылась и вошли два старших партнера, Роберт и Джонатан. Оба совершенно не обращали внимания на то, что сейчас конец недели, а их сотрудники выглядят как группа унылых подростков под стражей.

– Спасибо всем, что пришли. – Джонатан обвел взглядом присутствующих и остановил его на Карен, которая сидела в пальто. – Мы вас задерживаем, Карен?

Она смутилась из-за того, что ее выделили; у нее покраснели щеки, но ей не было стыдно. Она всегда чувствовала, что не особо нравится Джонатану. Он был ублюдком-сексистом, а неодобрительные замечания этого женоненавистника всегда предназначались ей или еще одной женщине из младших психиатров.

– Ничего срочного, что не может подождать, пока мы закончим, – ответила она, встречаясь с ним взглядом.

Она подозревала, Джонатан всегда втайне надеялся, что она забеременеет, а ребенок мгновенно переключит ее мозг, и она превратится из увлеченной карьерой женщины в мамочку. На самом деле она была предана работе в сто раз больше, чем ее коллеги мужского пола, и никто из них не мог с этим спорить или ставить под вопрос ее целеустремленность. Бедный Джонатан не знал, что Карен никогда не собиралась иметь детей. Временами она испытывала искушение сказать ему это, разрушить его мечту, но тогда пришлось бы объяснять причины, а этого сделать она не могла.

Роберт уловил напряжение между ними и откашлялся.

– Мы не будем вас долго задерживать. Причина, по которой мы собрали вас всех, – это предстоящий выход на пенсию Кена Уильямса. Как вы знаете, он уходит от нас летом.

«Как вы знаете» – это было еще слабо сказано. Они не просто знали о выходе Кена на пенсию, эта новость поселилась в каждом кабинете с тех пор, как он два месяца назад объявил о своих планах. Она будто незримо наблюдала за ними во время сеансов и нашептывала им что-то, когда они заполняли истории болезни и готовили другие документы. Они стали делать более подробные записи, направления текли, как шампанское в особняке «Плейбоя». Уход Кена оставит дыру в инфраструктуре верхнего этажа, и каждый из них отчаянно хотел эту дыру заполнить.

Карен уже знала, кем заткнут дыру, и на самом деле с таким же успехом они могли просто замазать ее навозом. Судя по выражению лица этого куска дерьма, который сидел за тем же столом, он тоже это знал. Трэвис Япп был воплощением каждого нехорошего слова, которое когда-либо произносила Би. Какое слово лучше всего подходит мужчине, который до сих пор использует гель для волос – в его-то возрасте! – и говорит о своей машине как о женщине? Карен отметила про себя, что надо спросить у Би.

Карен знала, что Роберт не любит Трэвиса, но она знала и о том, что Трэвис произвел впечатление на нужных людей, говорил и делал все, что от него ожидали. Карен не нравился намек на то, что она не соответствовала ожиданиям. Да, она не всегда была так дипломатична, как могла бы; она не всегда бросалась выполнять приказы по первому требованию, но всегда надеялась, что если дойдет до кризисной ситуации, то Роберт сделает все, чтобы помочь ей. Но он сказал, что Карен сделала недостаточно, а потом добавил так, словно поставил на ней клеймо младшего психиатра до конца жизни:

– В любом случае тебе будет плохо на верхнем этаже: слишком много политики, мало работы с пациентами. Ты задохнешься.

Роберт заявил, что Трэвис, наоборот, прекрасно подходил – наверху хотят видеть такого умеющего проводить нужную политику придурка. «А ты тогда кто?» – чуть не спросила она, но тот все еще оставался ее начальником. И в любом случае ей не хотелось, чтобы он знал, как она расстроилась, не получив место.

Теперь говорил Джонатан – это была длинная речь об опыте Кена, приобретенном за годы работы, о том, что они лишаются такого квалифицированного сотрудника, и о том, сколько он сам перенял у коллеги. Вероятно, Карен нахмурилась в ожидании коронации Трэвиса, потому что Роберт неотрывно смотрел на нее и спросил одними губами:

– Ты в порядке?

Она опустила глаза и уставилась на свои колени, игнорируя его озабоченность. Она знала, что ведет себя очень по-детски, но весь этот цирк вызывал у нее нарастающую тревогу и раздражение. Ей придется сидеть здесь и поздравлять Яппа, улыбаться и говорить, что он лучше всех подходит на это место, но она не обязана облегчать задачу Роберту после того, как он показал себя таким трусом. Карен не верила в «стеклянный потолок»[6], когда училась в университете, но теперь у нее начинали закрадываться сомнения.

– …и поэтому мы очень рады пригласить Карен присоединиться к нашей группе старших консультантов. Что скажешь, Карен?

Карен слегка тряхнула головой в полной уверенности, что услышала неправильно.

– Простите, что?

Роберт рассмеялся, спасая ее из неловкой ситуации, пока остальные члены группы оценивали реакции друг друга. Было очевидно, что все ожидали коронации Трэвиса.

– Я полагаю, шок и неверие не хуже других реакций, – улыбнулся Роберт. – Уверен, вы все присоединитесь ко мне и поздравите Карен – конечно, при условии, что она сама хочет получить эту должность?

Карен взяла себя в руки, улыбнулась и вежливо кивнула.

– Конечно, я в восторге и считаю, что это честь для меня. Спасибо вам обоим за предоставленную возможность. Надеюсь оправдать ваши ожидания.

Коллеги пришли в себя так же быстро, как и она сама, включая Трэвиса Яппа, который повесил на лицо белозубую улыбку, как у парня с рекламного плаката, и поднял невидимый бокал в ее честь.

– Поздравляю, Карен. Наверное, это очень приятно – видеть, как окупается вся твоя усердная работа.

* * *

– «Поздравляю, Карен. Наверное, это очень приятно – видеть, как окупается вся твоя усердная работа», – спародировала его Карен детским голосом. – Ну и… какой же он… – Она подыскивала подходящее слово и вспомнила креативный подход Би к английскому языку, свидетельницей которого была всего пару часов назад. – Петух в одеяле.

Роберт так спонтанно и искренне рассмеялся, что Карен не могла не улыбнуться, несмотря на свою злость.

– Не знаю, почему ты смеешься, – укоризненно заметила она, пока ее злость рассеивалась. – Ты понимаешь, на что он намекал? Что я спала с тобой для продвижения по карьерной лестнице?

– Это классический сексизм – если мужчина получает повышение по службе, то это потому, что он упорно работал и заслужил его. Если получает женщина, значит, с кем-то переспала. Этому учат в первый день на курсах под названием «Разве вы не рады, что у вас есть пенис».

– Хм-м, а ты феминист, да? – Карен посмотрела на часы. – Мне на самом деле нужно домой. Я просто хотела поймать тебя и поблагодарить за эту возможность. Я не подведу.

– Я знаю, что не подведешь, – улыбнулся Роберт. – Добро пожаловать в карьеру вашей мечты, доктор Браунинг.

* * *

Карен спустилась с крыльца здания, в котором находился институт имени Сесила Бакстера. У нее кружилась голова. Партнер. Все, ради чего она работала, все, чего она хотела, теперь находилось в пределах досягаемости. Может, у нее нет семьи, на которую она надеялась, когда была ребенком, но, по крайней мере, есть карьера – наконец все ее решения оправдались.

Направляясь к машине, она посмотрела в обе стороны перед тем, как перейти улицу, и увиденное заставило ее резко остановиться у края тротуара. Справа от нее, не более чем в ста ярдах[7], был припаркован серебристый «Фиат», словно водитель кого-то ждал. Человек, сидящий за рулем, наблюдал за ней, несмотря на то, что утренний сеанс закончился много часов назад. Это была ее новая пациентка Джессика Гамильтон.

Глава 5

Карен

– Наконец-то!

Последние пять минут она рылась в сумке в поисках ключей, а когда пальцы нащупали и вытащили их из сумки, вслед за связкой выпал скомканный листок белой бумаги и приземлился на крыльцо. Карен подняла его, открыла дверь, вошла и бросила сумку у входа.

– Привет! Майкл? – Она поборола искушение закричать: «Дорогой, я дома!», и в любом случае ее никто не услышал бы – Майкла не было. Хотя дом принадлежал ей – вообще-то, формально банку, – у Майкла имелся собственный ключ, и он относился к этому месту как к своему дому, когда жил здесь на неделе. Они отличались от всех остальных пар, которых знала Карен, – те постоянно отчитывались друг перед другом. Хотя временами Карен было трудно в этих отношениях, они подходили им обоим. По большей части. Ей очень не нравилось, что приходится держать в тайне истинную природу их отношений, но она ни в коем случае не могла кому-то рассказать, куда Майкл на самом деле отправляется в выходные «работать».

Она прошла в гостиную и по пути расправила листок бумаги. В верхней части виднелся веселенький желтый логотип ее старой школы, в которую теперь ходил Тоби. Под логотипом большими буквами было написано «Поддерживаем связь». Это было какое-то информационное письмо, в котором детально описывались результаты учебы детей за прошедшую часть четверти. Карен, не вчитываясь, положила листок на телевизор.

Она привыкла к полной тишине из-за того, что проводила слишком много времени дома в одиночестве, но сегодня тишина ее нервировала, и она включила телевизор, чтобы заполнить пустоту. Раньше, когда она еще училась, в это время у нее обычно была масса дел. Загорелся экран, Карен не стала переключать канал, не обращая внимания на предсказуемый «корм» для пенсионеров и безработных, который подавали вечером. Она отправилась наверх, чтобы поправить макияж к приходу Майкла. Она хотела запомниться ему привлекательной на следующие несколько дней, когда его не будет рядом. Они были вместе уже два года, и за это время научились никогда не запускать себя и не становиться удобными, как это часто бывает в обычных отношениях. Они всегда очень ценили время, которое проводили вместе, зная, что Майкл может сорваться в любую минуту, если он срочно понадобится своей семье.

Карен снова накрасила губы и ресницы и добавила румян на скулы, думая в это время о несчастной изможденной Элеоноре и о том, что у подруги больше не было ни секунды свободного времени на себя. И о Би, у которой вообще кроме времени ничего и не было. И об ее работе, на которой сейчас, похоже, далеко не все шло гладко. Карен решила, что ей нужно как-то помочь обеим подругам, например забрать у Элеоноры мальчишек на день, чтобы та смогла воспользоваться заслуженным отдыхом. И еще проводить больше времени с Би и попытаться найти ей мужчину, который сделает ее счастливой. Хотя в последний раз, когда она попыталась это сделать, все прошло не совсем удачно, и Би не стеснялась напоминать ей об этом. Теперь, оглядываясь назад, Карен понимала, что, возможно, идея свести подругу с кем-то со своей работы была глупой. Хотя Би могла бы хоть как-то показать, что благодарна ей, или, по крайней мере, подождать, пока Шон не уйдет, прежде чем называть его полным придурком, пусть и себе под нос.

Дело в том, что Карен всегда хотела для своих подруг всего самого лучшего.

Когда у нее возникло ощущение, что макияж, который предстояло смыть через несколько часов, уже начал стягивать ее лицо, она включила телефон, с ужасом ожидая сообщения, что Майклу пришлось уехать, пока она была на работе. К счастью, подобных сообщений не обнаружилось, только пара писем по электронной почте, которые могли подождать. И еще было сообщение от Би:

«Э выглядит изможденной. Все молодые мамочки так выглядят? Слава богу, что у нас нет детей!!! Это счастье. Xx».

Карен улыбнулась, увидев выбранный Би способ сообщить ей, как она волнуется за Элеонору, не выглядя так, будто она вмешивается не в свое дело. Карен быстро напечатала два ответных сообщения, одно Би:

«Уверена, с ней все в порядке. Сейчас напишу ей. Может, нам с тобой взять мальчишек на эти выходные?»

Второе отправила Элеоноре:

«Люблю наши встречи за обедом. Скучаю по тебе, как и всегда. Я могу как-то помочь с маленькими мужчинами? Xx»

Би ответила практически мгновенно:

«Хорошая мысль. Дай мне знать когда. Xx»

Карен собиралась напечатать еще одно сообщение, ее большой палец уже завис над экраном, но тут она услышала, как в двери поворачивается ключ Майкла.

Глава 6

Элеонора

После ухода из кафе Элеонора чувствовала, как спокойствие и ощущение свободы вытекают из нее, физически покидают тело, будто вода, убегающая в сливное отверстие. Ей нужно заехать за Ноем к матери, затем вернуться в школу за Тоби, дальше последуют чай и мытье детей. Адам обычно возвращался домой таким измотанным, что не мог укладывать мальчишек, так что ей предстоит еще и это. Присесть она сможет не раньше половины девятого, весь вечер она проторчит перед экраном видеоняни, и в конце концов заползет в постель, чтобы урвать свои три часа сна перед очередным пробуждением Ноя.

Она ехала в машине и думала про Би и Карен, размышляя, чем те будут заниматься вечером. Поскольку Майкл уедет в командировку, Карен, вероятно, займется работой – напечатает свои заметки, выпишет направления, разберет счета, и все это она будет делать в комфорте – сидя на собственном диване, с бокалом вина под рукой и включенным телевизором, пусть по нему и будет идти какой-то дрянной фильм. Би проведет вечер в спортзале, заглянет к ней, взбудоражив своим присутствием детей перед сном, хоть и обещала, что заскочит не поздно. Затем забежит домой переодеться и, несомненно, отправится куда-то с коллегами по работе. Она будет пить и веселиться допоздна, а потом со спокойной совестью заберется в кровать, зная, что завтра суббота и она может спать до обеда, на который отправится вместе с Карен или еще с кем-то из своих подруг.

Элеонору ждал совсем другой вечер. Если Ной быстро заснет, она сделает несколько звонков по поводу вечеринки-сюрприза, которую они с Би организовывали, чтобы через шесть недель отпраздновать день рождения Карен. Еще ей нужно составить список украшений для ВИП-зала в ресторане, который она забронировала – она пока так и не решила, будет ли вечеринка тематической. Как-то после обеда они с Би гуляли по городу до самого вечера и рассматривали витрины в поисках идей – это было несколько месяцев назад, когда подруги только начали планировать вечеринку, – тогда они решили, что в оформлении не будет ничего розового. Еще у Тоби завтра футбол в десять утра, поэтому вместе с ним и Ноем они отправятся на футбольное поле, пока Адам будет на работе. Затем пообедают с мамами других детей из школы, а вечером ее ждала еда навынос и какой-нибудь фильм. Вот такая гламурная жизнь.

Она часто пыталась напомнить себе, что именно такую жизнь и хотела, – ведь детство мальчишек не будет длиться вечно, и она начнет скучать по всему этому, когда они вырастут, а она наконец сможет делать все, что хочет. Хотя Элеонора не сомневалась, что к тому времени за последние десять лет жизни она уже так вымотается, что ей не захочется наряжаться и ходить по ночным клубам. А туда вообще пускают людей после сорока? Может, там есть специальные залы для людей за тридцать, которые последние годы провели, заблеванные своими детьми? Когда подрастет Ной, Тоби уже исполнится восемнадцать. У Элеоноры выступил холодный пот при мысли, что она может с ним столкнуться в ночном клубе.

Зазвонил телефон, и на экране замигало имя – Адам.

– Привет, дорогой, – закричала она, включив громкую связь, чтобы спокойно вести машину.

– Привет. Как ты?

– Хорошо, спасибо. Что случилось?

Не то чтобы Адам теперь не звонил ей в течение дня, но для этого всегда имелась какая-то причина, которая обычно означала увеличение ее списка дел. Ты можешь за мной заехать? Просто забери меня… Ты можешь отправить вот это? Просто зайди на почту… Слово «просто» стало неприличным у них дома.

– Все в порядке, только на работе сумасшедший дом. Я звоню предупредить, что вернусь позже. Получил дополнительный заказ. Много всего навалилось, и мне нужно заскочить к еще одному клиенту перед тем, как я смогу закончить на сегодня.

При этих словах Элеонора немного расстроилась. Она завидовала Адаму, тому, что тот мог позволить себе «получить дополнительный заказ», зная, что она дома и со всем разберется. С едой, домом, детьми. Он ни о чем не волновался. А она именно так представляла свою жизнь, когда с ним познакомилась? Тяжелая и скучная домашняя работа и есть ее единственная награда за то, что Элеонора взвалила на себя Адама и его полуторагодовалого сына?

Конечно, на самом деле она думала совсем по-другому. Тоби она считала своим собственным сыном. Элеонора растила его уже семь лет, он называл ее мамой и не подозревал, что на самом деле она ему не родная мать. Хотя, насколько она знала, ее подруги считали, что им с Адамом следовало рассказать Тоби про биологическую мать. По правде говоря, для Элеоноры была невыносима мысль о том, что их безупречная семья станет менее идеальной. Она не хотела, чтобы Тоби кричал «Ты не моя настоящая мать» во время споров или отправился искать донора яйцеклетки, которая смела называть себя его биологической матерью. Ненормально делать выбор в пользу выпивки и наркотиков, а не своих детей. Та женщина не заслуживала права висеть тенью над их жизнями. И все же она висела, потому что глубоко внутри Элеонора знала: она поступает ужасно, скрывая от Тоби его происхождение. Она знала, что это эгоистично и гнусно, но оправдывалась, говоря себе и всем, кто ее слушал, что поступает так ради его же блага. Какому ребенку хочется знать, что мать бросила его еще до того, как он смог сказать ей, как любит ее и как нуждается в ней? Тоби это не требовалось; им всем было не нужно становиться проблемной семьей.

– Хорошо, дорогой, я все сделаю. – Элеонора попыталась не вздохнуть, но у нее это не очень получилось. Однако если Адам и обратил внимание, то ничего не сказал.

– Спасибо, любимая. – В его голосе слышалось облегчение: прямо сейчас не будет никакой ссоры. И даже если потом она впадет в ярость, он обнимет ее, поцелует и скажет, как ему жаль, что так получилось, – и она успокоится. Она терпеть не могла растягивать ссоры, и Адам об этом знал. – Ты у меня звезда. – Да, такой она и была, Элеонора-звезда, Элеонора-супермама. Элеонора – эгоистичная лживая актриса.

* * *

– Привет, бабушка! – Стоило Элеоноре войти в дом своей матери, как Ной начал радостно бить ножками по воздуху. – Как он себя вел?

– Замечательно! Просто золотко!

Элеонора подхватила малыша на руки и поняла, как рукам не хватало этого груза.

Только ее мама встала, чтобы поставить чайник, как у Элеоноры зазвонил мобильный телефон.

Чей-то личный номер.

– Кто-то забыл установить защиту персональных данных? – тихо произнесла она, обращаясь к Ною, и сбросила вызов. Через несколько секунд этот же абонент позвонил снова. – Алло!

– Миссис Уитни? Это Джорджия Фентон из школы Тоби.

У нее внутри все сжалось. «Боже, что случилось?»

– Что случилось? – спросила она вслух. – С Тоби все в порядке?

– Да, с Тоби все прекрасно, не беспокойтесь. – Секретарь школы, как и всегда, говорила спокойным голосом. Она могла сообщить по телефону, что у Тоби отвалилась нога, и ее голос все равно звучал бы ровно, без малейшего намека на панику. – Просто сегодня последний день четверти, и все дети уходят раньше обычного, но никто не приехал за Тоби. Неделю назад мы отправляли информационное письмо.

Проклятье! Как она его пропустила? Она всегда проверяла школьный рюкзак Тоби по вечерам, после того как он отправится спать. Ну, может, не каждый вечер, но точно последние две недели.

– О боже! Простите, я не знала. Я прямо сейчас за ним приеду.

– Отлично, спасибо. Никаких проблем – кто-нибудь посидит с ним, пока мы вас ждем. Просто через десять минут у нас начинается собрание, которое всегда проводится по окончании четверти…

«А ты, бесполезная мать, создаешь нам неудобства».

– Простите. Я приеду так быстро, как только смогу.

* * *

У нее ушло десять минут только на то, чтобы собрать вещи Ноя и отнести их и самого ребенка в машину. Спустя полчаса после звонка она приехала в школу, запыхавшаяся и растрепанная. Тоби сидел в кабинете секретаря с таким видом, словно его все достало.

– Простите, – повторила Элеонора, обращаясь одновременно и к секретарю, и к сыну. – С тобой все в порядке, чел?

Он гневно посмотрел на нее.

– Все уже давным-давно разъехались.

– Прости, дружок, мне на самом деле очень жаль. Я не знала. – Она посмотрела на миссис Фентон, которая, в отличие от Тоби, старалась скрыть свое раздражение. – Мне очень жаль, что вы не смогли пойти на собрание.

– Все в порядке, миссис Уитни, на самом деле. Я понимаю, сейчас у вас забот полон рот. – Она многозначительно посмотрела на автолюльку, в которой Ной издавал радостные звуки, увидев брата.

– Да, на самом деле. Это больше не повторится. Обычно я не такая неорганизованная. Я имею в виду, что живу по распорядку…

Эти слова казались жалкими даже ей самой. Джорджия Фентон могла ей и не поверить, но она не обманывала. У нее был четкий план по ведению хозяйства, которому она неукоснительно следовала, она обещала себе, что новый ребенок этого не изменит. Она не из тех, кто позволяет всему развалиться.

– Даже лучшие планы мышей и людей…[8] – Миссис Фентон проводила их до дверей.

* * *

– Было так стыдно! – Тоби гневно смотрел на нее с той самой минуты, как она забрала его из школы, и взгляд его не смягчался. По пути домой они молчали, а как только она открыла входную дверь, он выступил со своим заявлением: – Готов поспорить, про него ты бы не забыла! – Он бросил убийственный взгляд на автолюльку, где теперь тихо спал Ной.

– Тоби, прекрати, не забывай…

Но продолжать было бессмысленно. Он уже взбежал по лестнице наверх и захлопнул за собой дверь спальни.

Глава 7

Сейчас

Что случилось с информационным письмом?

Каким информационным письмом? Из школы Тоби? Я выкинула его.

Вы бросили его в мусорное ведро? Дома или на работе?

Думаю, что дома. А какая разница? Это было просто информационное письмо. Приезжайте в нашу лесную школу и так далее. Я даже не прочитала его полностью.

Вы знали, что оно из школы Тоби?

Конечно. Он ходит в ту же школу, в которой учились мы.

Как, по вашему мнению, информационное письмо попало к вам в сумку?

Я подумала, что Элеонора опустила его туда во время обеда.

Оно лежало сверху?

Нет.

А что вы теперь думаете о том, как к вам в сумку попало письмо?

Я знаю, что вы хотите от меня услышать. Что она положила его туда. Что она планировала все это задолго до того, как мы вообще узнали о ее существовании. Вы правы: это, должно быть, сделала она.

Вы не собираетесь ничего говорить?

Глава 8

Одержимость. Она начинается так же медленно, как поезд, выходящий со станции, набирает скорость. Вот вы видите дома и деревья вокруг, в деталях можете рассмотреть людей в окнах и темно-зеленые тракторы на светло-зеленых полях. Затем скорость начинает увеличиваться, дома вы все еще видите, но людей в окнах больше не можете рассмотреть. Цвета расплываются, темно-зеленый сливается со светло-зеленым, и вы понимаете, что если прямо сейчас не выберетесь, то слетите с рельсов.

По крайней мере, со мной все происходило именно так. Я годами наблюдала за ними и ни разу не видела, чтобы поезд набирал скорость, не замечала, что цвета вокруг меня начинают сливаться, пока не стало слишком поздно. Я смотрела, как они общаются друг с другом, делятся мыслями, даже в пять лет, – и я тоже хотела так, я этого страстно желала. Я молилась о том, чтобы когда-нибудь наступил день, когда я стану им нужна так, как они нужны друг другу.

Они становились ближе по мере взросления – не как другие девочки, которых я изучала, те легко переставали дружить из-за мальчиков или смены интересов. Эти же были как сестры – даже ближе, потому что они сами выбрали друг друга.

Если вы попросите меня назвать момент, когда все стало по-другому, я отвечу вам, что это невозможно. Целая череда событий изменила ход наших жизней. Их называют развилкой. Если бы я решила заранее подготовить письма перед тем, как в тот день зайти на почту; если бы я не забыла забрать пакет с конвертами из ящика кухонного стола, из-за чего мне пришлось взять дюжину конвертов из шкафа с канцелярскими принадлежностями на работе; если бы крысиное семейство именно на той неделе не прогрызло электрические провода в местном почтовом отделении, из-за чего я поехала в город, все сложилось бы иначе для четырех женщин.

Я торопилась. Я должна была выполнить в тот день то, что наметила, – план четко отпечатался у меня в сознании, я не могла отступить. Я уже отстала от графика из-за нетипичной для меня неорганизованности, и у меня не было времени где-то околачиваться и заниматься глупостями. Я не собиралась отвлекаться на книги на полках в WHSmith[9] или на канцелярские принадлежности, стратегически выложенные на входе почтового отделения внутри книжного магазина. Я так нацелилась все успеть в обеденный перерыв, что чуть не пропустила их, вероятно, и не увидела бы, если бы Би именно в этот момент не издала пронзительный смех – такой смех, который я услышала бы и на концерте Джастина Бибера. И в то мгновение я почти почувствовала трепыхание крыльев бабочки, которое приведет к цунами в нашей жизни.

Я замерла на месте, у меня перехватило дыхание.

Они прошли мимо входа в почтовое отделение, в тот день они были только вдвоем. Элеонора находилась на последних сроках беременности и настаивала на поездке в лифте, ее рука лежала на животе, чтобы подчеркнуть, как ей тяжело. Би потакала ее капризам, хотя я не сомневалась, что внутри она стонала из-за театральщины, устроенной подругой.

Я быстро отвернулась от них и чуть не врезалась в женщину, которая стояла за мной в очереди. Я пробормотала извинения или, возможно, слова только сформировались у меня в голове, но потерялись там, не дойдя до губ. К моим щекам прилила кровь, я сунула письма назад в сумку и бросилась к лестнице, не зная еще, что планирую сделать, когда доберусь до верха и увижу, как они выходят из лифта.

По правде говоря, я не сделала ничего, просто наблюдала за ними, прячась за стойкой с яркими поздравительными открытками ко дню рождения. Они в это время взялись за руки, словно беззаботные пятнадцатилетние девочки, а не женщины за тридцать, и ушли из магазина, атмосфера в котором, казалось, стала радостнее от одного их присутствия.

К тому времени, когда я вышла на свежий воздух, на главную улицу, кровь перестала громко стучать в висках и пульс стал более ровным, шея перестала гореть, а ноги больше не тряслись. Я прижалась спиной к холодной каменной стене и постаралась успокоиться, дать всем моим органам чувств вернуться в нормальное состояние. Я позволила глазам на секунду закрыться, пока приходила в себя.

Может показаться нелогичным, что эта мелочь потрясла меня до такой степени. Подумаешь, увидела их там, где не ожидала. Мое чувство было сродни тому, которое возникает у ученика, когда он видит своего учителя в обычной одежде и осознает, что тот не перестает существовать, когда ты выходишь из класса, его жизнь продолжается, даже если ты не смотришь на него, не сводя глаз. Я не была готова. Я даже не знала, что у Би выходной, – а я думала, что все о них знаю. Очевидно, что я должна была смотреть внимательнее. Я допустила грубую ошибку, и вот что из этого вышло.

Мой выбор. Могла ли я в тот момент вернуться домой с наспех засунутыми в сумку письмами и дальше вести обычную жизнь, замазав последние десять минут, словно уродливые граффити на стене краской пастельного оттенка? Если бы я так поступила, кто знает, как все сложилось бы? Насколько по-другому все было бы? На протяжении последующих недель одержимость медленно, словно из капельницы, поступала мне в кровь. Но если бы я сделала другой выбор, смогла бы она затуманить мне сознание, как героин?

После этого я бесцельно бродила по городу, мое поведение нельзя было объяснить, но мысль о том, что я снова их увижу, приводила меня в ужас точно так же, как и мысль о том, что могу и не увидеть. Когда я их заметила – конечно, это было неизбежно в таком маленьком городке, – я с облегчением осознала, что моя физическая реакция оказалась слабее, чем в первый раз. Понимаете? Одержимость еще не захватила меня полностью; я все еще себя контролировала.

На этот раз я жадно следила за довольными подругами, которые беспечно прогуливались по торговому центру. Я словно видела их в первый раз, а не в миллионный. На Би были дизайнерские туфли на высоких каблуках, и она сжимала сумочку так, словно это была наградная статуэтка от американской Академии кинематографических искусств. Она шла немного впереди Элеоноры, словно готовясь защищать еще не родившегося ребенка ценой собственной жизни. Сама Элеонора держала руку на животе и выглядела стильно даже в одежде для беременных.

Теперь моя реакция была гораздо более сдержанной. Конечно, мое сердце забилось немного быстрее, и я заметила, как жарко в торговом центре, но меня не стошнило, я не лишилась чувств, ничего такого драматичного не случилось. Затем я увидела, как они заходят в кафе пообедать. Я сама собиралась купить сандвич в «Уилкос» в оставшееся от моего обеденного перерыва время, но кафе на противоположной стороне улицы показалось мне милым, и я решила, что заслужила нормальный обед. Только и всего, ничего такого. Кап-кап.

Что плохого случится, если я просто незаметно понаблюдаю за ними? За долгие годы я в совершенстве овладела этим навыком.

Конечно, я думала о них по пути домой, но только потому, что недавно их видела – нельзя сказать, что они всегда маячили на переднем плане в моем сознании. У меня была собственная жизнь. Сейчас в это трудно поверить, я не всегда думала исключительно о том, где они находятся и чем занимаются. Би заказала бокал вина к обеду, смеясь над разочарованием на лице подруги, вынужденной воздерживаться. Ясно, что я не могла слышать их разговор, но когда они смеялись, я представляла, как они обсуждают, что Карен – всегда самая разумная в их компании – не одобрила бы вино в рабочий день. Может, Би вообще не собиралась возвращаться на работу – почему бы еще ей пить среди недели? Я представляла, что говорят они негромко, но все равно не дают нормально общаться всем остальным в кафе, заглушая их. Я обратила внимание, что они даже не проверили, смотрит ли кто-то на них осуждающе, когда они смеялись или когда Би случайно смахнула на пол бесплатные картофельные чипсы от заведения.

Я все еще думала про громкий смех Элеоноры, когда у меня зазвонил телефон. Звонили с работы и просили принести кексы, чтобы поднять всем настроение, и я переключилась на другие занятия, причем так быстро, словно я никогда не видела подруг.

Глава 9

Элеонора

Шкафы ломились от продуктов, которые, конечно же, успеют испортиться раньше, чем у Элеоноры дойдут руки до кулинарных шедевров из ее планов «на ближайшее время». Все видимые поверхности были протерты детскими салфетками. Элеонора вздохнула и включила чайник. Она вычеркнула два пункта из бесконечного списка дел, приколотого к доске для записок в кухне, и внесла в него еще три, когда ее мобильный телефон заиграл песню All About That Bass в одной из комнат.

– Привет, – ответила она на звонок Би, придерживая аппарат подбородком. – Вчера я хотела сказать, что мы на днях неплохо сэкономили. А теперь я догадываюсь, что ты забыла забронировать ресторан?

– Ага, – вздохнула Би. – Он уже занят в тот день, когда мы хотели. Нам придется заново рассылать эти чертовы приглашения, а я знаю, сколько времени ты на них потратила. Прости, Элеонора. Меняем дату или место?

– Ни то, ни другое. – Элеонора улыбнулась и только потом поняла, что Би не видит ее самодовольное выражение лица. – Я забронировала его несколько месяцев назад, когда мы впервые заговорили про день рождения. До того, как у меня мозги отключились из-за ребенка.

Элеонора ногой отодвинула в сторону железного человека, чтобы собрать разбросанные утром пижамы. Она молча перебирала груду одежды, решая, что можно еще поносить перед тем, как отправить в постоянно растущую кучу грязной одежды. Штаны – стирать. Носки – стирать. Верх пижамы – никаких видимых пятен… Она поднесла его к лицу и понюхала. Стирать.

– Ты знала, что я забуду?

Сунув под мышку приготовленные в стирку вещи, Элеонора взяла с обеденного стола пачку бумаг Адама. Она бегло просмотрела их, решила, что не понимает, что это за документы и не знает, куда их деть, поэтому вернула их туда, где они лежали. Как, черт побери, ей поддерживать порядок в этом доме, если всем остальным так нужен бардак? Может, стоит завести для мужа таблицу поощрений? Такая таблица очень помогла бы, когда Тоби вел себя словно четырехлетний ребенок. С другой стороны, Тоби тогда на самом деле было четыре года.

– Я… ну, я подозревала.

– Ты вполне могла бы напомнить мне, и я тогда не забыла бы сама это сделать, – проворчала Би.

– Так было бы неинтересно. Мы получили много ответов на приглашения?

– Мне нужно проверить мои таблицы, – ответила Би.

– Ты имеешь в виду салфетки, на которых ты писала планы? – Она почувствовала, как подруга съеживается.

– Значит, ты это видела?

– Би, серьезно, ты целыми днями занимаешься организацией жизни других людей, а тут всего лишь одна вечеринка! И у тебя все или на салфетках, или на стикерах. Я разослала приглашения в прошлый понедельник. Мы уже должны были получить ответы.

Элеонора виновато взглянула на часы. Если она в ближайшее время не начнет делать с Ноем упражнения, то обед отложится и собьется режим на весь остаток дня.

– Я составлю для тебя список, хорошо? – спросила Би и, не дав Элеоноре шанса ответить, продолжила: – Чем ты сегодня занималась?

Би произнесла эти слова так, будто хотела сменить тему, это был символический вопрос, и она знала, что Элеонора ответит коротко и по делу.

– О, все то же самое, – ответила Элеонора, ненавидя себя за то, что даже не попыталась что-нибудь придумать. – Утром мы ходили за продуктами, а после обеда будем читать вслух и печь капкейки.

– Здорово! Оставь один для меня.

– Если пищевым отравлением тебя не испугать, то мы оставим тебе один и даже подпишем его.

Би рассмеялась.

– Ты думала о том, что мы обсуждали на днях за обедом?

– На самом деле нет.

По правде говоря, она почти ни о чем другом и не думала. Сама идея о том, чтобы вновь взяться за какое-то дело всерьез, зажгла в ней искру. Такого воодушевления она не испытывала ни разу после рождения Ноя. Мысль о том, что она будет чем-то заниматься только для себя, вдохновляла. Она упомянула об этом в разговоре с Адамом, но он отреагировал, как всегда, без энтузиазма. «Тебе что, мало дома и детей?» – спросил он, бросая пренебрежительный взгляд на тарелки, которые все еще стояли горой в раковине после ужина. И на этом разговор закончился.

– Знаешь, тебе следует чем-то заняться. Тебе пойдет на пользу, если для разнообразия ты не будешь стараться для всех остальных.

– Чем-нибудь займусь, – обещала Элеонора. – Я совершенно точно об этом подумаю.

Она повесила трубку и обвела глазами комнату, думая о том, сколько всего ей нужно успеть сделать перед возвращением Тоби от бабушки. Нужно было почитать Ною вслух, дать ему полежать на животике, как подобает младенцу, и еще столько всего, что должна делать Хорошая Мать. От одной мысли о том, что ей предстоит провести еще шесть часов, не разговаривая ни с кем из взрослых людей, ей хотелось кричать. Элеонора достала Ноя из кресла-качалки и положила на специальный развивающий коврик с хитроумным приспособлением, при виде которого Адам не переставал качать головой. Она окружила ребенка яркими развивающими игрушками. Ной счастливо дрыгал ножками, а Элеонора чувствовала себя полным дерьмом, когда снова включила чайник, достала ноутбук и напечатала в поисковике: «Как начать свое дело, работая из дома» в одном окне, и «помощницы по хозяйству в Саут-Йоркшире» в другом.

Глава 10

Карен

Карен ускорила шаг, умело пробираясь сквозь толпу. Вот вам и приходящая в упадок главная улица. Ей следует чаще опаздывать: ее невезение вполне может спасти от разорения некоторые из магазинов на этой улице.

Неорганизованность была нехарактерна для Карен. В одну из таких нетипичных для нее минут она вышла из дома утром, не прихватив с собой обед, и вспомнила о том, что еда осталась в холодильнике, только когда желудок застонал, требуя обеденного перерыва. Она была не против отправиться в город и что-то там купить – так она могла вырваться из офиса и проверить, выставлены ли еще те кожаные ботиночки высотой до середины икры, на которые она заглядывалась уже несколько недель.

Удобнее всего было срезать путь через торговый центр, и, проходя мимо магазина «Пандора», расположенного у входа, она невольно бросила взгляд на отражение в витрине, чтобы проверить прическу. Этот жест можно было бы объяснить тщеславием или неуверенностью в себе.

Еще немного, и она могла бы упустить их. Может, если бы в торговом центре было меньше народа и из-за толпы не пришлось бы прижаться к дверям ближе, чем обычно, или если бы сам магазин не был почти пуст, она бы их вообще не заметила. Но он повернулся как раз в ту секунду, когда она проходила мимо входа в магазин, это движение привлекло ее внимание к его фирменной подростковой стрижке, которая уже начинала странно смотреться на мужчине старше тридцати лет. Он положил ладонь на руку стоявшей рядом девушки, которая была значительно моложе его. Карен обернулась – теперь магазин почти полностью находился у нее за спиной, – и тут она увидела, как девушка улыбается. Это была та же улыбка, которую Карен видела всего несколько дней назад, когда та же самая девушка сидела напротив нее и рассказывала про своего женатого любовника.

Джессика и Адам. Ее пациентка и муж ее лучшей подруги.

* * *

Когда Карен вернулась на работу, в приемной было тихо, только Молли стучала по клавиатуре. Она подняла голову и улыбнулась, увидев Карен.

– Хорошо пообедала? – спросила она, и, заметив серый цвет лица Карен, уточнила: – Все в порядке?

– Все хорошо, Молли, спасибо. Сандвич съела.

Она слишком поздно поняла, что секретарша спрашивала не об этом, а из-за своего вранья она могла показаться рассеянной. Увидев Джессику и Адама вместе, Карен сразу же вернулась в офис, совершенно забыв поесть. У нее в голове будто стреляли вопросами из артиллерийских орудий.

«Адам и есть ее женатый любовник? Она знала, что мы лучшие подруги? Именно поэтому она меня и выбрала? И что мне теперь делать, черт побери?»

– Ты можешь меня ни с кем не соединять в течение часа?

– Конечно.

Она с трудом попала ключом в замок на двери кабинета, съеживаясь при мысли о том, какой всклокоченной она, вероятно, выглядит. Зайдя в кабинет, Карен почувствовала, что расслабляется – здесь на нее никто не смотрел. Никто из тех, при ком она должна вести себя как профессионал.

Карен опустилась на бежевый плюшевый ковер, прислонилась спиной к нижней части дивана, закрыла глаза и сделала глубокий вдох через нос, считая до восьми. Затем она выдохнула воздух через рот так медленно, как только могла, представляя, что паника, словно нечто осязаемое, выходит из нее вместе с воздухом и уплывает прочь. Она еще два раза повторила это упражнение и почувствовала, что расслабляется, а ее мысли выстраиваются в список у нее в голове. Карен любила списки: они удобны и все приводят в порядок. Они помогали ей держать все под контролем. Как кто-то способен идти по жизни без расписанных по пунктам задач, которые их направляют? Этого она никогда не могла понять.

Первым пунктом в ее списке стоял вопрос: она точно видела в магазине Джессику Гамильтон? Насчет Адама она не сомневалась: она знала его дольше, чем Майкла, и даже помнила пиджак, в котором он был сегодня днем, – Элеонора купила его, когда Карен вместе с ней ходила по магазинам. Вопрос с Джессикой казался сложнее. Она встречалась с ней всего один раз и в другой обстановке. Может ли Карен с уверенностью утверждать, что это была она? Она представила одежду девушки: на той был макинтош верблюжьего цвета с завязанным на талии поясом. Карен его не помнила, на самом деле после их первого сеанса у нее с пациенткой ассоциировались только серый и черный цвета. Конечно, это ничего не значило. Не все постоянно носят один и тот же плащ. У Би, например, их сотни.

Карен попыталась представить лицо Джессики, но у нее получались только отдельные черты: тусклые голубые глаза, шапка кудрявых волос. У девушки, сопровождавшей Адама, определенно были не такие, а гладкие и уложенные, и макияж на лице. Карен отдавала себе отчет в том, что видела ее только пару секунд, но у нее сложилось впечатление, что девушка из магазина гораздо увереннее в себе, чем та, которая пришла к ней на терапию. Тем не менее ее первая интуитивная реакция подсказывала, что она увидела Джессику, – с какой еще стати ее имени приходить Карен на ум? В спутнице Адама было что-то, заставившее Карен мгновенно опознать ее как девушку, которая сидела у нее в кабинете всего несколько дней назад. Но несмотря на все свои усилия, она так и не смогла определить, что именно.

Если предположить, что Карен ошиблась и девушка в магазине не была ее пациенткой, то могла ли Карен ошибиться и насчет того, что видела их вместе? Адам определенно положил ладонь на руку девушки, но можно ли найти для этого невинное объяснение? Может, он хотел пройти мимо, отстраняя ее?

Нет, первая инстинктивная мысль Карен была правильной. С Джессикой Гамильтон или нет, но этот лживый ублюдок изменяет ее лучшей подруге, и теперь Карен предстояло решить, что с этим делать.

Глава 11

Би

– Мам! Оно везде!

Фрэн бросила сыну влажную губку для посуды.

– Убери то, что можешь, а я подотру остальное, когда вы все отправитесь спать.

Она прошла через кухню, чтобы подсесть за стол к сестре, и поставила чашки с кофе, отодвинув в сторону кучу бумаг – итоговую домашнюю работу за полугодие ее сына.

– Не знаю, как ты справляешься, – качая головой, призналась Би. – Я просто смотрю на все это и уже устала.

– Как я справляюсь с детьми? – улыбнулась Фрэн. – Секрет в том, что нужно прекратить беспокоиться о вещах, которые на самом деле не являются важными. На моих столах никогда не видны отпечатки пальцев? Видны. В углу холодильника стоит пустой пакет из-под молока? Вероятно. Мы два раза на этой неделе ели бутерброды с рыбными палочками на полдник? Точно, ели. Но на детях чистая одежда, они накормлены и напоены. Я научилась не особо беспокоиться об остальном. У меня будет идеальный дом после того, как они съедут. – Она фыркнула. – Если вообще съедут.

– Предполагаю, что Элеонора могла бы многому у тебя научиться.

Би всегда завидовала простому подходу Фрэн к жизни. Ее сестру никогда не беспокоило, что на ней немодная одежда или что она не находится на самом верху служебной лестницы. Ей всегда хотелось только получать удовольствие от общения со своей семьей и быть счастливой. В результате, похоже, она такой и была. Би совсем необязательно хотела такую же жизнь, как у сестры, но было бы неплохо испытывать удовлетворение от своей собственной.

Фрэн фыркнула.

– Только не говори это в присутствии Карен, хорошо?

Би вопросительно приподняла брови.

– Что это значит?

– Ничего. Просто едва ли можно сказать, что она мне симпатизирует. То есть я хочу сказать, что она всегда больше считала твоей сестрой себя, а не меня.

– Неправда! – слишком быстро ответила Би. – Карен тебя любит, просто иногда она немного перегибает палку. Наверное, у всех психиатров так. – Би задумалась, не покажутся ли Фрэн ее слова такими же неестественными, какими кажутся ей самой. Но если Фрэн и заметила это, то ничего не сказала.

– Да, предполагаю, что у нее своих проблем хватает.

– Каких проблем? – удивленно спросила Би.

Из гостиной послышался сильный грохот, затем два голоса практически в унисон закричали:

– Мама!

– О, проклятье! Подожди здесь. Мне лучше туда сходить и посмотреть. что происходит.

Фрэн исчезла, Би осталась сидеть на месте, глядя в свой кофе и гадая, с какими же проблемами, по мнению ее сестры, приходится разбираться Карен. Минуту спустя сестра вернулась и начала рыться в шкафчике под раковиной.

– Прости, Би, они там такое устроили… Свалили чертов приставной столик. Мне теперь весь вечер предстоит оттирать молоко от дивана, или он будет вонять как сточная канава.

– Нет проблем. – Би допила остатки кофе и поставила чашку в раковину. – Я ухожу. Лучше я буду смотреть, как сохнут мои ногти, чем на твою уборку.

– Какая ты добрая. – Фрэн сморщила нос.

– А зачем еще нужны сестры?

Глава 12

Карен

Вечером Майкл вернулся домой, размахивая букетом цветов словно мечом. Они поговорили о работе, и Карен рассказала ему столько о случаях из практики, сколько могла, не нарушив свой почти монашеский обет молчания. Она три раза чуть не сорвалась и не рассказала ему про Адама с таинственной женщиной, но каждый раз решала, что лучше этого не делать. Майкл выглядел изможденным: цвет лица стал землистым, и он осушил бокал вина, который Карен налила ему к ужину, еще до того, как она успела накрыть на стол. Последнее, о чем он хотел говорить, – это ее подруги и их семейные проблемы.

– Трудные выходные? – спросила Карен, положила руки ему на плечи и начала разминать напряженные мышцы сквозь рубашку. Он кивнул, но ничего не сказал, только наклонил голову назад и почти коснулся лбом ее подбородка. Она потянулась вперед и нежно поцеловала его в лоб.

Майкл повернулся к ней и уткнулся лицом в ее живот. Она поцеловала его в макушку, затем наклонилась так, чтобы их лица оказались на одном уровне, и на этот раз крепко поцеловала его в губы. У них были именно такие отношения: они давали страсти смыть боль вместо того, чтобы все это проговаривать. Карен могла бы посмеяться над подобным, если бы это не выглядело так жалко – психиатр не способна заставить своего мужчину рассказать о его проблемах. Она видела ироничность ситуации, но давление на Майкла оттолкнуло бы его, а она слишком сильно по нему скучала, чтобы рискнуть сегодня вечером затеять спор.

Они отправились в спальню со своими проблемами, и там сбросили их с себя вместе с одеждой. Секс получился более грубым и быстрым, чем обычно. Наверное, это были не лучшие выходные.

К тому времени, как они добрались до еды, курица в духовке стала жесткой и суховатой, поэтому Майкл заказал еду навынос, оделся и отправился забирать заказ из своего любимого ресторанчика в нескольких милях[10] от города.

Пока его не было, Карен сварила себе кофе и опустилась на диван, чтобы почитать журнал – одну из этих реальных историй типа «моя мать увела у меня мужа», хотя всем клялась, что покупает такие журналы ради кроссвордов.

Первый этаж в доме Карен был оформлен в современном стиле – плавные линии, хромированные поверхности кухонной бытовой техники, но его едва ли можно было назвать уютным. Повсюду оставались заметные отпечатки пальцев, и оказалось кошмарно трудно найти шторы на нестандартные стеклянные двери во внутренний дворик, еще и потому, что она их никогда не закрывала.

Темнота за дверьми создавала впечатление, будто там ничего нет, словно мир начинался и заканчивался ее домом. На самом деле думать так было глупо, потому что ее окружали другие дома, просто они не стояли близко друг к другу, словно солдаты в шеренге. Когда тьма сгущалась, Карен чувствовала себя полностью отрезанной от всех остальных. Это была одна из главных причин, по которым она выбрала этот дом: может, тебя и окружают люди, но ты все равно сама по себе.

Стук в дверь черного хода на кухне заставил Карен оторваться от журнала, но совсем ненадолго. Он слишком быстро вернулся, явно что-то забыл. Она задумалась, почему Майкл был так напряжен, когда пришел домой. Они поругались? Жена узнала про Карен или заподозрила что-то? Карен предполагала, что Майкл не вернулся бы, если бы его жена узнала про нее. Разве что она вообще выгнала его.

Она погрузилась в мысли о конце семейной жизни Майкла и не сразу осознала, что он так и не вошел. Прошла целая минута. Он не мог забыть ключи. Он запер дверь за собой, и Карен слышала, как отъезжала его машина. Она потянулась к занавеске в гостиной и приоткрыла ее. Машины на подъездной дорожке не было.

– Давай быстрее, Майкл, я умираю с голоду, черт побери, – пробормотала она себе под нос, снова беря в руки журнал.

Опять шум, во второй раз – словно короткий порыв ветра с градом ударил в дверь. На этот раз Карен поднялась на ноги. Он бросила журнал на диван, пошла в кухню и выглянула в окно – там была кромешная темнота. Повозившись с ключами, она открыла кухонную дверь и уставилась в ночь. Нигде не было ни движения, ни звука. Уже собираясь закрыть дверь, она опустила взгляд вниз. У ступенек лежало несколько предметов: старые сапоги, которые она не носила много лет, джемпер, ожерелье. Ее сердце забилось быстрее, когда она заметила открытку, которую Майкл прислал ей на день рождения год назад, и одну из своих губных помад. Как все эти вещи здесь оказались? Последний раз она видела их в своей спальне, сапоги – в стенном шкафу, а открытку – в коробке под кроватью.

Она подхватила все предметы и заперла за собой дверь, еще раз бросив взгляд во тьму. В саду стояла тишина; никакого хихиканья, которое могло бы выдать кого-то, или звука шагов, который означал бы, что это дело рук скучающих подростков.

Ее немного трясло, пока она раскладывала предметы на диване и проверяла, на самом ли деле Майкл запер за собой дверь. Он закрыл ее на ключ, но теперь Карен ее открыла и уставилась на пустую улицу, тускло освещенную эко-лампами, которыми муниципалитет заменил когда-то ярко светившие фонари. Кто подбросил эти вещи?

Она уже собиралась запереть входную дверь, но заметила листок бумаги, приклеенный скотчем к витражному стеклу. Карен оторвала листок, захлопнула дверь, повернула ключ в замке и включила свет в коридоре. Ее руки слегка дрожали, когда она разворачивала листок простой белой писчей бумаги, а затем уставилась на слова, написанные аккуратным слитным почерком.

«Я знаю, что вы делаете. Я знаю, что вы натворили».

* * *

– Ты уверена, что эти вещи находились в доме? Ты их не выбрасывала? Наверное, это дети копались в мусорных баках и попытались тебя испугать.

Вернувшись, Майкл застал Карен на диване, она сидела, уставившись на вещи, которые нашла у черного хода, письмо лежало на подушках рядом с ней.

– Я ничего из этого не выбрасывала. Они находились в доме, у меня в спальне. Кто-то здесь был, кто-то копался в моих вещах!

– Нам нужно позвонить в полицию. – Майкл взял в руки телефон. – Если ты уверена, что здесь кто-то был, то об этом следует сообщить.

– Нет, – быстро ответила Карен. Если приедет полиция, то начнет задавать вопросы. Они захотят знать, кто такой Майкл; они обвинят в случившемся его жену, вероятно, даже отправятся к ней. Все рухнет. Кроме того, Карен знала, чьих рук это дело, и ее любовник здесь был ни при чем, это имело отношение только к ней. Слова крутились у нее в голове, снова и снова: «Я ждала телефонного звонка или ее появления, ждала, что она заявится ко мне и скажет: “Я знаю, что вы делаете. Я знаю, что вы натворили”». Дело касалось другой любовницы. Это была Джессика.

Глава 13

Элеонора

– Вау, как тут все классно выглядит! То есть я не имею в виду, что тут обычно все не так, а… – Би не закончила предложение, а Элеонора улыбнулась и махнула рукой.

– Все в порядке. Я знаю, что с уборкой игрушек и всего барахла у меня в последнее время не особо получалось, но – барабанная дробь, будьте добры… – Она сделала паузу для большего эффекта, а Би в это время изобразила некое подобие барабанной дроби на стеклянном кофейном столике. – У меня есть помощница по хозяйству! И, пожалуйста, прекрати это, ты оставляешь отпечатки пальцев на моей чистой стеклянной столешнице.

– О-о-о, ты выиграла в лотерею?

– Это не так дорого, как можно подумать, – ответила Элеонора, вручая Би чашку с зеленым чаем и ставя кружку с кофе для Карен на подставку. Подумать только, она снова использует эти специальные подставки под кружки! Поразительно, как чистый дом вдохновлял ее теперь прилагать усилия, чтобы он таким же и оставался. Ведь закинуть несколько вещей в стиральную машину или сполоснуть тарелки после завтрака – это совсем не так тяжело, как возиться с горами белья и грязной посуды. – В любом случае я поменяла поставщика электроэнергии, отключила «Нетфликс» и отказалась от абонемента в спорткомплекс. О, не надо так на меня смотреть, Карен, я в любом случае туда не ходила. И за месяц мне удалось сэкономить шестьдесят фунтов стерлингов. Это почти полностью покрывает расходы на услуги помощницы – пару часов работы в неделю. Не поверите, сколько можно успеть, когда не нужно присматривать за детьми. Хотя вы-то обе как раз поверите. – Элеонора на мгновение задумалась, почему она считает нужным оправдываться за то, как тратит собственные деньги. – Она настоящая спасительница.

– И чем ты занимаешься в освободившееся время? – спросила Карен.

Элеоноре показалось или Карен на самом деле говорила немного более холодным тоном, чем раньше? Но ведь не станет человек, который в любое время может делать все, что пожелает, завидовать ее нескольким свободным часам в неделю?

– Я… эм… – Что с ней такое? Она так отчаянно хотела рассказать подругам про свое новое дело, ведь именно они подталкивали ее к тому, чтобы заняться чем-то для себя. Так почему у нее внезапно возникло ощущение, будто ее язык застрял в горле? – Я воспользовалась вашим советом, – сказала она, делая особое ударение на слове «вашим», словно пыталась напомнить им, что это была их идея. – Пока Ной спал, а Лесли гладила, я составляла план. Наверное, лучше сказать: бизнес-план. Я думаю стать фрилансером.

Повисло молчание, и Элеонора поняла, почему так нервничала перед тем, как рассказать, чем она занималась после их прошлой встречи. Она почти ни о чем больше не думала после того, как эта мысль пустила корни у нее в голове и начала разрастаться как плющ, закрывая собой все, что еще на прошлой неделе казалось таким важным, но пока она еще никому и словом не обмолвилась. Она еще даже ничего не сказала Адаму после его пренебрежительных комментариев о том, что у нее и так полно дел. Может, у нее было бы не так много дел, если бы он хотя бы время от времени как-нибудь ей помогал. Она представляла, что он скажет: «Если бы открыть свое дело было так просто, то это делали бы все. Да, у тебя на работе все очень хорошо получалось, но ты на самом деле думаешь, что у тебя достаточно знаний и навыков, чтобы запустить с нуля целый маркетинговый бизнес? И где ты предлагаешь нам найти деньги на твой стартап?»

– Это фантастика! – По крайней мере, в словах Би звучал энтузиазм, несмотря на то, что она тут же потянулась к своему мобильному телефону, вероятно, чтобы проверить, чем занимаются более интересные люди. Карен странным образом молчала, и Элеонора не могла понять, что с ней сегодня не так.

– Что об этом думает Адам? – Когда ее подруга наконец заговорила, ее слова были окрашены необъяснимой враждебностью. – О жене-предпринимательнице и спасительнице – помощнице по хозяйству?

У Элеоноры перехватило горло, она отчаянно старалась, чтобы слова, которые ей хотелось произнести, не вылетели случайно у нее изо рта. «Что с тобой сегодня?»

– О, я пока при нем об этом не упоминала. Я хотела ему все рассказать во всех подробностях после того, как уже все спланирую. Вы же знаете, какой он: стакан наполовину пуст и все такое.

– Хотя ему должна прийтись по душе мысль о помощнице по хозяйству? – не унималась Карен. – Дом в безупречном состоянии, а у тебя есть возможность отдохнуть?

Элеонора бросила взгляд на Би, которым спрашивала: «Что с ней такое?» в надежде получить в ответ заговорщическое пожимание плечами или гримасу, которые бы подтвердили, что ей не привиделась внезапная перемена в отношении Карен. Но Би что-то печатала на своем мобильном, на губах играла полуулыбка, вызванная каким-то остроумным статусом, который она постила. Элеонора мгновенно испытала раздражение. Когда в обществе стало приемлемым сидеть у кого-то в гостях и при этом общаться с другими людьми в интернете? Как бы они отреагировали, если бы она сама сейчас достала книгу и принялась читать перед ними?

Конечно, она несправедлива; она точно так же себя ведет, когда мысленно находится в миллионах миль от реальности. Просто ей сейчас хотелось, чтобы Би бросилась на ее защиту, сказала Карен, чтобы та прекратила быть такой враждебной. Конечно, если ей не почудилась язвительность в тоне подруги.

– Я ему об этом тоже не рассказала, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно. – Пусть думает, что я внезапно разгадала секрет, как стать богиней домашнего очага. Я скажу ему, когда буду готова. Например, после того, как получу приз за лучшее малое предприятие года или что-то в этом роде.

– Я могу тебе с чем-то помочь?

– Пока у меня еще только список из нескольких пунктов. Большую часть времени я потратила на поиск ответов по техническим аспектам – налогообложение, дизайн сайта, исследование рынка и подобные скучные вещи. Я решила, что не нужно пока увлекаться приятной частью – до тех пор, пока не буду уверена, что способна справиться с серьезными вопросами.

– Только убедись, что не взваливаешь на себя слишком много, – предупредила Карен, теперь ее голос больше походил на обычный.

– Пока я еще ничего на себя не взваливаю, – ответила Элеонора. – Просто очень хорошо снова чувствовать себя человеком. Благодаря Лесли. На этой неделе мне даже нечего выставить на конкурс «Моя Чертова Пятница». Би?

– И мне на этой неделе нечего. Разве мы все не Поллианны[11] в какой-то степени?

* * *

На выходе из дома Элеоноры Би немного отстала и заговорила, когда Карен уже почти дошла до машины.

– Возьми. – Она вытащила из сумки большой упаковочный пакет и сунула его в руки Элеоноры. – Здесь конфетти и триста серебристых и сиреневых надувных шариков. В ресторане сказали, что под потолком можно натянуть сетку, а потом сбросить все это на нее, когда будем кричать «Сюрприз». Я понимаю, что триста – это многовато, но я не была уверена, сколько брать. Я поняла, что отвечаю фактически только за это, вот и взяла на себя смелость заказать фольгу с надписью «С днем рождения» и подстилку ей на стул в виде огромного полового члена.

Элеонора поморщилась.

– Ты шутишь? И ты еще удивляешься, что тебе поручено только одно задание? Если бы я оставила тебе всю организацию, то у нас получился бы пикник в карьере. А теперь иди, она странно на тебя смотрит.

– Хорошо. Какое будет мое следующее задание?

– Я прослежу за ответами на приглашения. У меня-то на самом деле есть таблицы, а не записки на салфетках. А ты разберись с мамой Карен. Не забудешь?

– Точно нет, – уверенно ответила Би. – Мама Карен. Пришли мне сообщение через недельку, чтобы напомнить, хорошо?

Глава 14

Я пыталась их забыть. Теперь может казаться, что это не так, но я никогда не хотела позволять им занимать мои мысли каждую минуту, пока я не сплю. Я много лет довольствовалась тем, что подслушивала и время от времени заглядывала на пять минут в «Фейсбук», чтобы просмотреть их фотографии, а потом возвращалась к обычной жизни. Теперь я понимаю, что это напоминало постепенное выкручивание болта – все больше и больше, пока он наконец не выпадет из отверстия и не высвободит голые эмоции, которые он удерживал.

Теперь я стала думать о них постоянно.

Поразительно, сколько всего люди размещают в социальных сетях. Я никогда не понимала необходимость сообщать всему миру, что они едят на обед, еще и фотографировать это, или писать «друзьям», которые не стали бы с ними разговаривать, если б увидели на улице. Хотя должна признать, что «Фейсбук», а еще в большей степени «Твиттер», где люди редко скрывают от посторонних свои страницы, могут оказаться весьма полезными, если вы хотите за кем-то проследить, и я была рада, что по крайней мере Элеонора и Би не заботились о своей безопасности.

Элеонора почти всегда держала свою страницу в «Фейсбуке» закрытой – можно было увидеть только странную статью о родительстве, которой она поделилась с миром, и фотографию в профиле, которую она постоянно меняла. Но на страничке Би было полно информации: откуда она родом, где работает, что ела на обед и сколько звезд она бы присвоила ресторану, в котором обедала. И ничего из этого не было скрыто от посторонних. Сплошные селфи: Би прихорашивается, надувает губки, позирует и смеется. Всегда смеется.

Мой взгляд остановился на статусе Би, я все еще вижу его на экране перед собой: «Планы сорвались, обед отменяется – что мне делать без #фудтраков и уличной еды? Соберу себя в кучу и пойду в спортзал #пожелайтемнеудачи #живойневыйду».

У меня не было абонемента в спортзал. Я всегда считала это пустой тратой денег, ведь можно для начала просто не есть как свинья. Это несложно. И конечно у меня был опыт голодания – не всегда по собственному выбору, но, по крайней мере, он научил меня, что некоторые вещи существуют не только для удовольствия, например еда, а когда я стала старше, то в этом списке появился и секс. Некоторые вещи можно использовать для того, чтобы манипулировать другими и контролировать их.

Когда я была младше и моя мать еще со мной разговаривала, она сказала мне, что я должна всегда уделять особое внимание своей внешности. Мне хотелось посмеяться над ее словами. Это потому, что тебе, мама, так помог уход за собой, твой абонемент в тренажерный зал, мелированные волосы и покрашенные гель-лаком ногти? Ты думаешь, что накладные ногти скрывают боль в твоих глазах? Твой дорогой маникюр не дает твоим рукам трястись, когда ты наливаешь себе третий бокал красного вина? И как пропуск в спортзал согреет тебя? Но я воспользовалась ее советом, и он пошел мне на пользу. Люди по-другому на тебя реагируют, если ты прекрасно выглядишь и хорошо «упакована»: к тебе относятся с меньшим подозрением. Просто потому, что ты провела лишние полчаса, наводя марафет поверх маски, которую носишь каждый день, предполагается, что ты знаешь, что делаешь. Если ты презентабельно выглядишь, то, вероятно, с тобой все в порядке. Ты в какой-то степени можешь держать ситуацию под контролем.

И вот оно снова, это слово – «контроль». Один раз я выпустила ситуацию из-под контроля, и это стоило мне всего, что у меня есть. Я не допущу повторения. В эти дни все, что я делала, было связано с борьбой за власть, которая шла у меня в сознании. Я против них. И я знала, что выиграю. Я получу контроль, которого страстно желала; я уже чувствовала, как они его теряют.

Глава 15

Би

– Пропустим по стаканчику?

Иэн наклонился к Би, но она покачала головой.

– Нет, дружище. Я хочу спокойно отдохнуть в тишине.

Она собиралась домой и хотела почитать – она купила новую книгу, рекомендованную почти всеми блогерами, которых она уважала и мнению которых доверяла, и только ждала подходящего момента, чтобы углубиться в чтение. Она почувствовала легкое самодовольство от мысли о том, насколько лучше она будет себя чувствовать утром, чем ее коллеги, и вышла из офиса, не оборачиваясь. При этом она физически ощущала, какими взглядами украдкой обменивались ее друзья.

Когда она находилась в своей квартире одна, она чувствовала себя спокойно и в безопасности. Здесь, наедине с собой, не нужно было важничать и манерничать. Можно было просто переодеться во что-то удобное и свернуться на диване с книгой.

Надев мягкую пижаму и поставив вчерашнюю пиццу разогреваться в микроволновку, Би отправилась на поиски посылки из «Амазона» и нашла ее на полке в ванной, с которой она могла вот-вот свалиться. Би сама поставила ее туда в спешке вчера вечером. Она открыла посылку, вытащила книгу за корешок и нахмурилась при виде ярко-голубой обложки у себя в руках и названия «Сама напросилась».

Би была почти уверена, что она заказывала другую книгу, хотя и обложка, и название казались знакомыми. Может, это была импульсивная покупка, один клик – и все. После того, как она вступила в несколько книжных клубов в «Фейсбуке», она постоянно кликала по каким-то товарам на «Амазоне». Она повертела книгу в руках и начала читать краткую аннотацию на обороте обложки.

Она едва ли заметила, как книга выпала у нее из рук. Мысли забегали во все стороны сразу так, что Би почувствовала головокружение и тошноту. Узор на серо-белом линолеуме полетел ей навстречу, и она едва успела ухватиться за край ванны, осознав, что это не пол летит к ней, а она падает на него.

В помещении было слишком жарко, а музыка звучала слишком громко. Густой дым напоминал туман над головами тех, кто пришел на вечеринку, от его запаха и привкуса ее подташнивало. Чтобы не расплескать свой коктейль, Би так сильно сжимала седьмой – или уже восьмой? – стакан, что костяшки ее пальцев побелели. Ей нужно было сесть, но все грязные диванчики для студентов были заняты людьми, оживленно обсуждавшими темы, о которых не имели ни малейшего представления. Она не могла и подумать о том, чтобы протиснуться к свободному подлокотнику и притворяться, что не так пьяна, как была на самом деле. Люди заняли все места до последнего: кто-то раскачивался под музыку в центре зала, пары обнимались у дверных косяков, их лица сливались, когда они засовывали языки друг другу в рот так, словно это были инопланетные зонды, ищущие смысл жизни, словно само их существование этим вечером зависело друг от друга.

Нижняя ступенька оказалась свободной, Би опустилась на грязные серые плитки и приложила голову к прохладным деревянным перилам. Она боролась со сном, изо всех сил стараясь не закрыть глаза, не заснуть и не опозориться, если слюни потекут у нее по подбородку, но веки были таким тяжелыми, что ей приходилось постоянно моргать, чтобы они автоматически не закрылись. Если бы только в помещении на секунду воцарилась тишина, если бы только Би могла подняться на ноги и выйти на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха, она точно почувствовала бы себя лучше, не такой зажатой, и не страдала бы от клаустрофобии. Но независимо от того, какие сигналы ее мозг отправлял ногам, они, казалось, решили игнорировать их, и она оставалась там, где сидела. Ее лицо зудело от большого количества макияжа, который она наложила перед тем, как отправиться на вечеринку с подругами. И где же они? Где Вив и Руби? Она смутно помнила, как Руби чуть раньше схватила ее за руку и что-то громко сказала, пытаясь перекричать музыку, вроде спрашивала, не хочет ли Би пойти с ними. Точно? С ней все будет в порядке?

Значит, они ушли, должны были уйти. Почему она осталась? Потому что ей было весело, она классно проводила время, болтая с каким-то парнем о многочисленных ракурсах, которые позволяют выходить за пределы обычного восприятия в искусстве. Он был похож на одного из этих студентов, от которых она сейчас отчаянно хотела скрыться. Уже не в первый раз после начала учебы в университете ей хотелось, чтобы рядом с ней находились Карен и Элеонора. Они никогда не бросили бы ее. Би помнила вечеринки в их родном городе и то, что Карен оставалась в клубе, даже если сама уже устала, – она должна была убедиться, что с ее подругами все в порядке. «Если мы куда-то идем вместе, то мы остаемся вместе до конца вечера», – Би сейчас видела у себя в сознании Карен, произносящую эти слова. Но она никуда не ходила сегодня вечером вместе с Карен и Элеонорой; она пошла развлекаться с новыми университетскими подругами, а они думали только о себе. И теперь она осталась одна.

– Судя по твоему виду, тебе неплохо было бы съесть кебаб, а затем отправиться в кроватку.

На мгновение Би показалось, что это она сама с собой разговаривает, озвучивая свои желания. Но этот голос был более низким, мужским. Она заставила себя открыть глаза и увидела Кирана, того парня, с которым она разговаривала, когда ушла Руби. Он стоял прямо перед ней. Ей удалось выдавить из себя улыбку, то есть она подумала, что выдавила ее, но ни одна часть ее тела по большому счету не хотела ей подчиняться.

– Ты, должно быть, умеешь читать мысли, – произнесла она заплетающимся языком. Голос ее звучал хрипло и казался чужим. – Предполагаю, что ты не можешь добавить аспирин к этому списку, или все же можешь, джинн из лампы Аладдина?

– Твое желание – приказ для меня, – улыбнулся Киран и протянул ей руку. – Пошли. Я обещал Руби, что доставлю тебя домой в целости и сохранности. Я тебя долго искал. В последний раз, когда я тебя видел, ты вливала в себя один за другим стаканчики «Бешеного пса 20/20» в кухне вместе с Фрейдом.

Би скорчила гримасу, когда образ парня по прозвищу Фрейд промелькнул у нее в голове. Он получил его за то, что любил обсуждать психологию каждый раз, когда находил собеседника. Она вспомнила, как он размахивал бутылкой «20/20» и говорил о теории атрибуции.

– Ой, неудивительно, что я так дерьмово себя чувствую. Карен никогда не давала мне мешать разную выпивку.

– Кто такая эта Карен? Твоя сестра или кто? – спросил Киран, когда Би ухватилась за его руку и позволила поднять себя на ноги. Ее немного покачивало, она чувствовала себя Бэмби, когда шла. Киран крепко ее держал, помогая сохранять вертикальное положение.

– Или кто, – пробормотала Би себе под нос, не желая думать о том, что сказала бы Карен, если бы увидела ее сейчас. – Послушай, можно мы пропустим кебаб? Если честно, я просто хочу рухнуть в кровать.

– Без проблем, – слегка поклонился Киран. – Я весь к вашим услугам.

Би очнулась на холодном полу в ванной. Кажется, у нее изо рта только что вырвался крик, и его послевкусие осталось на губах. Ей не пришлось гадать, что именно она кричала. Кошмаров давно не было, но когда они ее мучили, она всегда просыпалась, хватая ртом воздух и с трудом повторяя одни и те же два слова снова и снова: «Не ходи… не ходи… не ходи».

Глава 16

Элеонора

– Мне казалось, что кошмары тебя больше не мучают, или я ошибаюсь? Я думала, что ты теперь нормально спишь? – Элеонора уселась рядом с подругой и протянула ей стакан апельсинового сока и клей-карандаш. Би одним глотком выпила половину стакана, словно провела последнюю неделю в пустыне, затем взяла одну букву из серебряной фольги.

– Они прекратились. Не было ни одного с тех пор, как ты рассказала мне про несчастный случай. И вот опять – впервые за много лет. Нельзя бояться человека, который, как ты знаешь, до конца жизни прикован к инвалидному креслу. Хотя на этот раз все было не так, как раньше, – я буквально отключилась. У меня такого не случалось с того самого дня. Все дело в том, что я увидела эту книгу у себя на полке в ванной – книгу, которую я сама могла бы написать.

Би стала раскладывать буквы на плакате, который они делали. Заметив, как Элеонора хмурится, она взяла линейку и стала измерять расстояние между ними. «Мне придется все переделывать, черт побери, – подумала Элеонора. – Только этого мне не хватало».

– Я понимаю, что это странно. Ведь странно же? – Элеонора устроилась на мягком коврике рядом с Ноем, перевернула сына на животик и заулыбалась, когда он сразу же попытался поднять головку и стал работать ножками, словно плыл по сухой поверхности. – То есть я хочу сказать: как ты могла сделать заказ и не знать об этом? Ты думаешь, что ее послали тебе по ошибке?

– Я проверила свой личный кабинет. Ну, не сразу, потому что, когда я проснулась, я чувствовала себя ужасно. Было такое ощущение, что я неделю могла бы беспробудно спать, но я даже думать не хотела о том, чтобы снова закрыть глаза, поэтому просто лежала на диване и смотрела в потолок. Вероятно, я снова отключилась, потому что проснулась где-то в два ночи и отправилась в кровать. По крайней мере, мне больше ничего не снилось. На следующий день на работе я проверила личный кабинет на «Амазоне» – я подумала, что лучше сделать это, когда вокруг меня много людей, так меньше шансов, что при виде заказа этой книги там у меня начнется истерика. При людях надо держать себя в руках. Но там ничего не оказалось! Ничего, кроме книги, которую я на самом деле заказывала – той, которую, как я думала, я доставала из упаковки.

– А ты не проверила посылку, когда ее получила? Почему ты тогда не поняла, что книга не та?

– Именно поэтому она и лежала в ванной. – Би сморщилась, когда одна из блестящих букв прилипла к ее пальцам. – Черт побери, надеюсь, у нас есть запасные? В предыдущий вечер я взяла посылку с собой в туалет, разорвала упаковку, но тут услышала, что в гостиной начинается «Игра престолов», и просто сунула ее на полку.

– Значит, просто ошибка: они прислали тебе не ту книгу. – Ной начал капризничать, и Элеонора переложила его на надувной круг до того, как он успел закричать во весь голос. Она до сих пор еще не привыкла к тому, как быстро этот ребенок переключал внимание. Казалось, что Тоби вполне устраивало сидеть на одном месте и играть, но, конечно, он был гораздо старше. Общение с Ноем стало совсем новым опытом. – Тебе следовало мне позвонить. Ты рассказала Фрэн об этом?

Судя по тому, как Би колебалась перед тем, как ответить, было ясно, что она пока ничего не говорила сестре про случившееся – не на этой неделе, а шестнадцать лет назад.

– Я думала, что вы с Фрэн теперь стали ближе?

Би кивнула.

– Мы стали ближе, но ведь это случилось так давно, как вспоминать о подобном? «Знаешь, Фрэн, тут такое дело…» – Она замолчала, не в силах говорить непринужденно о том, что произошло, казалось, целую жизнь назад. И это, по мнению Элеоноры, подтверждало, что на Би сильно повлияло случившееся и она до сих пор полностью не отошла. Би умела легко относиться к любой, даже самой сложной, ситуации. Иногда Элеонору с Карен просто перекашивало от шуток Би на самые чувствительные темы. Но с этим случаем все было по-другому.

Их обеих беспокоило, что Би так и не заявила в полицию о происшествии. Однажды воскресным утром Би просто пришла в дом родителей Элеоноры в таком ужасном состоянии, что Элеонора начала набирать номер Карен еще до того, как Би преодолела весь путь по подъездной дорожке. Карен приехала на первом поезде из Шеффилда, где училась в университете, и тут же стала требовать, чтобы Би шла в полицию, но та отказалась. «Кто мне поверит, если я даже не помню, что именно произошло? Мое слово против его – а все видели, в каком я была состоянии. Меня посчитают пьяной шалавой, которая пытается обвинить парня в изнасиловании. И получится, что пострадала я, а жертва он. Не получит он такого удовольствия».

Элеонора с ней не согласилась, но, по крайней мере, поняла ее. Карен притворилась, что тоже поняла, но они все знали, что в ее мире, где существует только черное и белое, человек, совершивший преступление, должен быть наказан. Не существовало той ужасной серой области, где девушку, единственная вина которой заключалась в том, что она слишком много выпила, разрывает на части и осуждает общественное мнение.

Би словно прочитала мысли Элеоноры, склонилась к ней и стала говорить тише.

– Послушай, ты ведь не расскажешь об этом Карен, правда? У меня сегодня правда нет сил на этот ее психоанализ.

Элеонора кивнула, прекрасно понимая, что Би имела в виду. Карен была поразительным человеком, именно к ней в первую очередь все обращались в критической ситуации. Она всегда точно знала, что нужно делать, но иногда ее беспокойство и забота могли стать немного удушающими.

– Нет проблем. Я думаю, что случившееся с тобой можно объяснить стрессом на работе – твой придурок-начальник треплет тебе нервы, а тут еще ты испытала шок при виде книги, которую не заказывала. Я думаю, что тебе не нужно беспокоиться – кошмары не вернутся. В конце-то концов, ты же хорошо спала прошлой ночью?

– Да, – Би кивнула и потянулась к Ною, чтобы поднять его с надувного круга. – Мне не нужно разбирать ситуацию, не нужно всякое «Что ты почувствовала?». Я просто хочу об этом забыть.

– Забыть о чем? – прозвучал голос Карен в дверном проеме, и обе подруги резко повернули головы, оторопев. Би быстро сунула плакат под диван – успела, пока Карен еще не зашла в комнату. – Меня впустил Адам – он только что вернулся домой. Так о чем забыть?

Элеонора бросила взгляд украдкой на Би, которая побледнела на три тона. «Сколько же она слышала?»

Би проигнорировала взгляд Элеоноры и рассмеялась.

– У тебя слух, как у летучей мыши! Я только что рассказывала Элеоноре про последние события в саге про наш офис. Гэри все еще ведет себя как Дэвид Брент[12]; Сандра предложила подсыпать что-нибудь ему в кофе, а я считаю, что мне нужно выкинуть это из головы. Просто продолжать работать – вести себя по-взрослому.

Карен вопросительно приподняла брови, и в это мгновение Элеонора уже не сомневалась, что она слышала все.

– Отличный план – тебя, случайно, не ударили по голове?

Вместо ответа Би показала ей средний палец и встала, чтобы передать Ноя раскрывшей объятия Карен, при этом заталкивая ногой под диван букву из серебряной фольги.

– Ты как раз вовремя, бабушка, – мне нужно выпить бокал вина.

Глава 17

Би

Сон не повторялся три дня – на самом деле ей вообще ничего не снилось. Вначале она просто боялась ложиться спать. Она была в ужасе от того, что может увидеть лицо Кирана, как только закроет глаза, поэтому сидела на диване и смотрела сериал «Доктор Кто» на дисках, пока голова не начинала клониться от усталости и она не падала в черную пропасть сна, едва добравшись до кровати. Это очень сильно напоминало прошлое, когда она после случившегося проводила дни и ночи на диване у Элеоноры. Они все трое были в пижамах – Карен и Би позаимствовали их у Элеоноры, потому что обе очень поспешно сорвались с мест. Поэтому, проснувшись на следующее утро, она решила резко выйти из этого состояния, чтобы не погрузиться в яму, к которой опять шла, и продолжать жить своей жизнью. Ведь если она не будет осторожной, это опять случится! По пути в спорткомплекс она занесла книгу Элеоноре – зачем пропадать хорошей книге? – и попыталась забыть, что вообще ее открывала.

Когда это случилось в первый раз много лет назад, Би думала только о том, чтобы справедливость восторжествовала. Она представляла, как спецназ вытаскивает его из теплой уютной кровати среди ночи и его приговаривают к публичной кастрации или казни через повешение, как в старые добрые времена. Иногда она видела их обоих на вершине скалы глубокой ночью, и только Би решала, жить ему или умереть, разбившись о камни внизу. Проснувшись после очередного кошмара, она плакала и кричала и не могла заставить себя рассказать подругам, какое решение она приняла.

Карен и Элеонора вели себя как настоящие подруги, но они так и не смогли убедить ее обратиться в полицию. Ей хотелось увидеть страдания Кирана Ресслера, но если все в университете, ее мать, сестра и, что хуже всего, отец узнали бы о поступке Кирана – о том, что она допустила, – это стало бы еще большим кошмаром, чем тот, в котором она жила. Дело в том, что у нее не было доказательств, а масса людей засвидетельствуют, что она находилась в таком состоянии, в котором многие женщины совершают то, о чем потом сожалеют.

Ее пугала еще одна мысль, причем даже больше, чем обращение в полицию, где придется все рассказать. Ее пугало, что однажды во время этих кошмарных снов она вспомнит, что случилось на самом деле после того, как он привел ее домой. Что хуже? То, что он сделал все, когда она отключилась, или то, что она все время была в сознании, но в таком ужасе, что ее нетрезвый ум сам решил стереть это из памяти? А что, если она сама согласилась? Это не давало ей покоя не только во снах. Что с ней будет, если она все вспомнит? Как это изменит ее жизнь, вернее, то, во что превратилась ее жизнь после той ночи? Ее существование разделилось на две части – До Той Ночи и После Той Ночи. Она в тот вечер отправилась гулять с подругами, надев черный комбинезон, который обтягивал ее аппетитные ягодицы, а вырез спереди заканчивался у пупка. Она была из тех, кто твердо верил, что плохое случается только с другими людьми – глупыми неосторожными женщинами, которые одни идут пешком домой после наступления темноты. Их затаскивают в кусты, приставив нож к горлу. На следующий день Би проснулась в своей кровати в безопасности и комфорте, но полностью обнаженной, а покрытое синяками тело болело. Она стала жертвой.

С тех пор прошло шестнадцать лет, и она не могла представить ничего хуже, чем всплывшая на поверхность правда или торжество правосудия. Сердце замирало у нее в груди даже при мысли о том, как Киран идет в полицейский участок – хотя такое ведь не могло случиться? – и признается в своих грехах, вытаскивает из небытия прошлое и рассказывает всем, какой глупой маленькой девочкой она была. А она ведь потратила столько времени на создание своего образа смелой девчонки-тусовщицы, которой сам черт не страшен. Никто и подумать не мог, что она всю жизнь после той ночи лишь играет роль.

Иногда Би задумывалась над тем, как живут те, кто не презирает себя. Каково знать, кто ты есть, и гордиться этим? Было смешно, когда люди автоматически предполагали, что ей в жизни не хватает мужа, что она, вероятно, отчаянно нуждается в нем – разве не этого хочет каждая женщина? По правде говоря, ей было совсем не нужно, чтобы ее любил другой человек. Ей хотелось хотя бы немного любить себя.

Би хотела добиться успеха хоть в чем-то. В чем угодно. Когда люди говорили об Элеоноре, в их словах слышался благоговейный трепет – как она любит свою семью, какой у нее замечательный Тоби, а теперь она еще думает о том, чтобы начать свое дело, и это с трехмесячным ребенком! У Карен есть собственный красивый дом, ипотеку она платит без помощи Майкла, у нее есть карьера, и она идет только вверх по служебной лестнице. Что говорят про Би? Какая она веселая, всегда готова посмеяться и пошутить, выпить еще пинту[13] пива или бокал вина. У нее всегда сногсшибательные туфли, и она никогда не выходит из дома без макияжа. Как так получилось, что после тридцати с лишним лет жизни она может похвастаться только умением подбирать обувь к наряду и выпивать столько же алкоголя, сколько здоровяк, играющий в регби?

Она не винила Кирана в том, во что превратилась ее жизнь. Было бы легко думать, что случившееся с ней в ту ночь сделало ее неспособной любить самой и позволять другим любить ее, или что она стала бы главой какой-нибудь корпорации или чего-то еще, если бы никогда не встретила Кирана Ресслера, никогда не позволила бы ему проводить себя домой. Но она ведь не могла знать, как бы все обернулось, так какой смысл об этом думать? Случившееся настолько стало частью ее жизни, что думать об этом каждый день было бессмысленно. С таким же успехом можно размышлять о том, как бы сложилась ее жизнь, родись она более высокой, или более худой, или с более светлыми волосами. Это ничего не изменило бы, и в любом случае она могла все так же испортить, если бы была высокой худой блондинкой.

Узнав про несчастный случай, она не могла разобраться в своих чувствах. И Карен, и Элеонора говорили ей, что Киран получил по заслугам, но ей было сложно осознать, что вызывающее жалость существо на больничной койке, которое показали в новостях, – это тот монстр, которого она столько раз видела во сне. Он почему-то казался ниже ростом, словно сжался и уменьшился в размерах, и был бледным, из тела торчали трубки, поддерживавшие в нем жизнь. Он совершенно точно больше не казался опасным, ей следовало благодарить за это, но она не чувствовала ничего. Его жизнь в аду казалась недостаточным наказанием, но было ли ей его жалко? Эта мысль вызывала у нее отторжение, но она была живым человеком и не могла заставить себя радоваться тому, что кто-то оказался вот так пойманным в капкан в собственном теле и обречен на такое жалкое существование до самой смерти. Когнитивный диссонанс – вроде так это назвала Карен? Ощущение, что внутри нее живут два разных человека, постоянно борясь друг с другом, чтобы получить контроль над ее мыслями.

У нее так хорошо получалось не думать о нем в последнее время, даже не гуглить его фамилию. Теперь ей придется заново учиться, как все это забыть.

У нее зазвонил мобильный телефон, и она бросила взгляд на часы: двадцать минут десятого – она сидит здесь уже два часа. Звонила Карен, которая по прошествии всех этих лет каким-то образом точно чувствовала, когда она больше всего нужна своей подруге.

Глава 18

Карен

– У меня есть одна мысль насчет выходных.

Карен стояла у плиты, проверяя, как там ужин, за который принялась сегодня раньше обычного. Она взяла необычный рецепт, и ей пришлось сконцентрировать на ужине все свое внимание, которое хорошо было бы уделить Майклу. Он собирался уйти через час с небольшим, и ей стоило бы проводить каждую секунду, прижавшись к нему и не отходя ни на шаг.

– Хм-м? – Майкл подошел к плите, протянул из-за спины Карен руку с вилкой и воткнул ее в морской гребешок на сковороде.

– Прекрати это! Ты испортишь мой шикарный ужин!

Карен замахнулась на него лопаткой для рыбы, а он обнял ее за талию свободной рукой, одновременно пытаясь засунуть в рот горячий морской гребешок.

– И что за мысль? – спросил Майкл после того, как рот перестало жечь.

– А что, если ты никуда не поедешь? Скажешь, что возникла проблема, у тебя не получается вернуться. Мы проведем все выходные здесь, в кровати. Голые.

Майкл застонал и снял руку с ее талии.

– Не начинай, Карен. Ты же знаешь, что мне самому хочется этого больше всего на свете.

– Правда?

Карен пристально смотрела на него, хотя и слышала внутренний голос, который говорил ей, чтобы немедленно прекратила. Не нужно расставаться с ним на плохой ноте. Не нужно превращаться в подругу-невротичку.

– Конечно. Но я должен ехать. Ты знаешь, что должен.

– Я сказала девочкам, что ты отправляешься в Донкастер, – сообщила Карен, снова поворачиваясь к плите.

– Донкастер? Мне следует вернуться с северным акцентом?

Когда она не засмеялась, Майкл положил вилку и развернул Карен к себе, затем крепко прижал к груди.

– Я не понимаю, почему ты просто не скажешь им правду. Они же твои лучшие подруги.

Карен опустила голову ему на плечо и вздохнула.

– Я просто не хочу. Пока что. Давай больше не будем об этом говорить. Давай просто поедим.

– У меня есть идея получше. У меня в запасе час – потом нужно будет уходить. Что мы можем успеть за час?

Карен заставила себя улыбнуться. Если ему все равно придется уйти, она по крайней мере может дать ему то, о чем он будет думать, пока не вернется.

– У меня есть несколько вариантов, – ответила она, заводя руку за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер.

* * *

Она сидела на кровати в одном халате, подтянув колени к груди. В воздухе все еще висел запах секса и лосьона после бритья, хотя уже прошло два часа после того, как Майкл принял душ и ушел. Карен не могла проводить оставшуюся часть вечера так, как явно представляли ее вечер девочки, поэтому она потянулась за ноутбуком, стоявшим на прикроватной тумбочке, и поставила его себе на колени. Она включила его, кликнула по иконке браузера и напечатала букву «Ф» в строке поиска. Компьютер быстро дополнил недостающие буквы, и появилась знакомая синяя полоса. Она автоматически вошла в свой аккаунт.

Когда «Фейсбук» только появился в их жизни, Карен не удосужилась зарегистрироваться там. Би смеялась над ней и говорила ей, что она – единственная из ее знакомых, кого не было в «Майспейсе», а теперь она станет единственным человеком на планете без странички в «Фейсбуке». Карен ответила, что у нее слишком скучная жизнь, которой не стоит грузить других людей, а если ей вдруг отчаянно потребуется узнать, что Би ела на завтрак, то она всегда сможет позвонить ей и спросить.

Она вовсе не считала, что ей нужно что-то скрывать. Она могла бы присоединиться к «Фейсбуку», постить разные глупости, которые не имели никакого отношения к ее реальной жизни. Она могла бы притворяться, что у нее идеальная жизнь даже в те дни, когда ей хотелось кричать или ныть из-за каких-то пустяков, чем, как казалось, занимался весь западный мир. Это не имело никакого отношения к каким-то тайнам, ей просто не хотелось притворяться больше, чем она уже притворялась.

Но Би с Элеонорой просто обожали «Фейсбук». Карен думала, что с таким же успехом они могли распечатать свое расписание и вывесить его на автобусных остановках вместе со своими маршрутами на «Гугл Картах» и фотографиями с фильтрами. Жизнь в стиле «Инстаграм» с оттенком сепии. Би не могла перейти из гостиной в кухню, не сообщив об этом в соцсетях. «Би Баркер ест запеченные сандвичи и пьет вино… классно! Вместе с Элеонорой Уитни и Карен Браунинг у меня дома».

Никто из подруг не знал про ее тайную страницу в «Фейсбуке». Профиль без фотографии, вымышленное имя, никаких друзей. Она сделала все так, что если бы даже кто-то случайно наткнулся на ее страницу, то решил бы, что она больше не используется и Джули Спэрроу просто не удалила ее. В истории поисковых запросов значилось только одно имя, Карен кликнула по нему и прождала несколько мучительных секунд, пока информация загрузится. Она так привыкла делать это, когда оставалась в одиночестве, что уже не могла остановиться. Она словно теребила болячку – знаешь, что будет больно, но пальцы вроде как все делают сами по себе. Ты понимаешь, что если ты продолжаешь ее теребить, она никогда не заживет, но затем болячка отваливается, ты испытываешь секундное удовлетворение, но за ним следует жалящая боль, которая длится гораздо дольше.

«Эмили Лентон в восторге!»

Этим все было сказано. Эмили чувствовала себя счастливой, и именно это причиняло боль Карен. Она просмотрела недавние посты, фотографии Эмили и ее семьи, улыбающихся и красивых созданий, казавшихся Карен детьми, которых у нее никогда не будет. Она продолжала просмотр семейных праздников и дней рождения, пока не нашла то, что искала: рождественский ужин, вся семья радостно улыбается. Впервые Карен увидела эту фотографию в Рождество и плакала несколько часов, пока не заснула, вымотанная и уставшая, на диване, где и нашел ее Майкл. Остатки ее собственного рождественского обеда разлетелись по стене в ее гостиной.

Вот она. Боль, которая приходит после того, как сковырнешь болячку. Только эта боль не была физической. Ей было больно от того, что у нее разрывалось сердце.

Глава 19

Карен

Карен работала всю субботу, пытаясь таким образом отключиться от постоянной боли в груди, которая появлялась у нее каждый раз, когда Майкл уезжал, и мучила ее до тех пор, пока он снова не оказывался у нее в постели. Вечером она позвонила подругам, но не Би с Элеонорой, а приятельницам, с которыми легко сходятся и легко расстаются. Это были люди, с которыми можно просто хорошо провести время. Люди, даже не знавшие, что у нее есть мужчина.

В будни она обычно зачесывала назад свои длинные темные волосы, убирая их с лица, носила костюмы темно-синего, черного или серого цвета. Блузки у нее были подогнаны по фигуре, и из-под воротника едва ли виднелась шея, не говоря про – боже упаси! – грудь. Она использовала очень мало косметики, только нейтральные тона и профессиональные средства. На неделе она сама была профессионалом до мозга костей. Но только не в выходные.

Красный блеск сиял на губах, и они казались влажными. Она улыбнулась, чтобы правильно нанести румяна на щеки. Карен расчесала волосы, выпрямила их, а потом побрызгала спреем, чтобы добавить блеска. Черные джинсы и красный свитерок с низким V-образным вырезом обтягивали ее гибкое тело, как вторая кожа. У Карен не было женских округлостей, как у Элеоноры до рождения ребенка или у Би, но на ее стройную спортивную фигуру всегда оборачивались. Может, это и было тщеславие, даже хвастовство, но она очень гордилась тем, что в ее возрасте ее принимают за женщину двадцати с чем-то лет.

В городе у входа в бар она встретилась с подругами – тремя женщинами, с которыми она училась в колледже. Все они были без мужей и детей, из-за которых пришлось бы волноваться и торопиться домой. Они были деловыми женщинами-одиночками, которые любили выпить и пофлиртовать с каждым мужчиной в баре, и при этом стонать о том, как они ненавидят противоположный пол. Грудь Тилли, блондинки с пышным телом, заходила в помещение за пять минут до нее самой. Эрин была высокой, стройной и гибкой, но невзрачной и крайне стеснительной. Катерину отличали мелированные пряди тигрового цвета, она требовала, чтобы даже в их возрасте ее звали Кэт. На этот раз она надела слишком обтягивающее черное платье.