Читать онлайн Леди-чертовка бесплатно

Lisa Kleypas

DEVIL’S DAUGHTER

Перевод с английского Н. Л. Холмогоровой

Печатается с разрешения литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Аndrew Nurnberg.

Глава 1

С Уэстом Рейвенелом Феба никогда не встречалась, но знала наверняка: это мерзкий испорченный тип! Знала с восьми лет, когда ее лучший друг Генри принялся писать ей из школы-пансиона.

Уэст Рейвенел упоминался в этих письмах очень часто. Злой, бессердечный мальчишка, на поведение которого, как часто случается в закрытых школах, взрослые предпочитали закрывать глаза. Ведь считается неизбежным, что в таких местах старшие мальчики подчиняют себе младших, запугивают, издеваются над ними, а кто жалуется – получает вдвойне.

«Дорогая Феба!

Я думал, в пансионе будет весело, а оказалось совсем не так. Тут есть один мальчик, его зовут Уэст, который все время отбирает у меня завтраки. Наверное, поэтому он здоровый как слон!»

«Дорогая Феба!

Вчера была моя очередь менять свечи. Уэст подсунул мне в корзину свечи для фейерверков, одна из них взорвалась, как ракета, и опалила брови мистеру Фартингу. Он врезал мне тростью по руке. Неужели непонятно, что я сам никогда бы этого не сделал – ведь на меня первого подумают! А Уэст даже не извинился. Говорит, он же не виноват, что учитель у нас идиот».

«Дорогая Феба!

Посылаю тебе портрет Уэста, чтобы ты знала его в лицо и, если встретишь, сразу бежала без оглядки. Рисую я так себе, поэтому он здесь похож на клоуна-пирата. Но вообще-то он и ведет себя как клоун-пират».

Четыре года напролет Уэстон Рейвенел всячески портил жизнь Генри, лорду Клэру, худенькому мальчику деликатного сложения и слабого здоровья. Наконец семья Генри забрала сына из школы, и он вернулся в Херонс-Пойнт, неподалеку от поместья родителей Фебы. Мягкий здоровый климат приморского курортного города, его знаменитые морские купания помогли Генри восстановить и силы, и бодрость духа. К большому удовольствию Фебы, Генри часто бывал у них дома, даже занимался вместе с ее братьями и их наставником. Ум Генри, остроумие, милые чудачества сделали его любимцем семьи Шоллон.

Был ли какой-то определенный миг, когда детская привязанность Фебы к Генри переродилась в нечто иное? Пожалуй, нет. Любовь росла в ней постепенно и незаметно, как растут тонкие серебристые лозы, чтобы в один прекрасный день на концах их распустились дивные цветы. Вот так и Феба, одним прекрасным днем взглянув на Генри, ощутила трепет любви.

Она мечтала о муже, который станет ей и другом, а Генри уже был ее лучшим другом в целом свете. Он знал все о ней, она – о нем. Казалось, лучшей пары и быть не может.

О браке Феба заговорила первой – и была поражена и расстроена, когда Генри попытался мягко ее отговорить.

– Ты же знаешь, я не смогу быть с тобой вечно, – сказал он тихо, обняв ее тонкой рукой и запустив пальцы в распущенные рыжие кудри. – Я болен, тяжело и неизлечимо. Рано или поздно болезнь возьмет надо мной верх, и я не смогу быть ни настоящим мужем, ни отцом. От меня не будет никакого проку. А это несправедливо – по отношению и к тебе, и к детям. И даже ко мне самому.

– Почему ты так легко сдаешься? – воскликнула Феба, испуганная тем, с каким безропотным фатализмом он принимает свой таинственный недуг. – Мы найдем новых врачей. Выясним причину твоей болезни и отыщем лекарство. Как ты можешь бросать борьбу еще до начала сражения?

– Феба, – мягко ответил Генри, – мое сражение началось давным-давно. Бо́льшую часть жизни я провожу без сил. Сколько бы ни отдыхал, мне едва хватает духу продержаться до конца дня.

– У меня хватит сил на нас обоих! – Феба положила голову ему на плечо; все ее тело охватила дрожь от переполнявших чувств. – Я люблю тебя, Генри! Позволь мне позаботиться о тебе. Позволь быть с тобой столько, сколько отпущено Господом!

– Ты заслуживаешь лучшего.

– Генри, ты меня любишь?

Большие, мягкие карие глаза его блеснули влагой.

– Так, как только может мужчина любить женщину!

– Чего же нам еще желать?

Они поженились, и – девственник и девственница – только в первую брачную ночь со смехом и неловкой нежностью открыли для себя тайны любви. Вскоре появился на свет их старший сын Джастин, темноволосый, пышущий здоровьем мальчуган. Сейчас ему было четыре года. А два года назад, незадолго до появления на свет их младшего сына Стивена, Генри слег и вскоре скончался.

В последующие месяцы, полные скорби и уныния, Феба вернулась к родным, но места, где протекло ее счастливое детство, принесли ей скудное утешение. Теперь же, когда траур был окончен, настало время начинать новую жизнь – жизнь вдовы с двумя маленькими детьми, жизнь без Генри. Как же это странно! Скоро она вернется в поместье Клэр в Эссексе – то, что унаследует Джастин, когда вырастет, – и постарается растить сыновей так, как хотел бы их дорогой, незабвенный отец.

Но сначала ей придется побывать на свадьбе у брата Габриеля.

Экипаж катил к старинному поместью под названием «Эверсби», и в животе у Фебы все туже сжимался комок страха. В первый раз после смерти Генри она ехала на многолюдное мероприятие и нервничала, даже зная, что будет окружена родными и друзьями. Но не только это заставляло ее тревожиться.

Невеста брата носила фамилию Рейвенел.

Габриель обручился с леди Пандорой Рейвенел, красавицей и умницей, обожающей его, кажется, не меньше, чем он ее. Пандору, искреннюю и всегда веселую, фантазерку, чем-то напоминавшую Генри, нельзя было не полюбить. Те ее родственники, с которыми Феба познакомилась во время их визитов в дом Шоллонов, тоже вызвали у нее самые добрые чувства. Была среди них Кассандра, сестра-близняшка Пандоры, и ее троюродный брат Девон Рейвенел, что недавно унаследовал графский титул и теперь именовал себя лордом Трениром. Его жена Кэтлин, леди Тренир, – очаровательная и приветливая дама. Словом, все было бы прекрасно, если бы на этом список родни заканчивался.

Но у судьбы обнаружилось извращенное чувство юмора: младшим братом Девона оказался не кто иной, как Уэстон Рейвенел.

Теперь Фебе предстоит знакомство с тем, кто отравил школьные годы Генри, и нет никакого способа этого избежать.

Уэстон живет в поместье брата, наверняка прикидывается важным джентльменом, а сам шатается без дела и швыряет на ветер Девоновы денежки! Припоминая, как описывал его Генри, Феба воображала себе этакого огромного ленивого медведя, что знай себе валяется на диване, пьет и пялится на прелести горничных, которые за ним прибирают.

Как несправедливо, что Генри, такому доброму и славному, было так мало отпущено судьбой, а кретины вроде Рейвенела запросто доживают до ста лет!

– Мама, на кого ты сердишься? – невинно поинтересовался Джастин, сидящий напротив.

Его старая нянька дремала в углу экипажа.

Феба мгновенно разгладила лицо:

– Милый, я вовсе не сержусь!

– Ты нахмурилась и губы надула, как рыбка, – возразил мальчик. – Ты так делаешь, когда на меня сердишься или когда Стивен опять намочил штанишки.

Опустив взгляд на малыша, который сидел у нее на коленях и дремал, убаюканный монотонным покачиванием экипажа, Феба пробормотала:

– Стивен сухой, и сердиться мне не на что. Просто… ты же знаешь, я давно не бывала в обществе, так что теперь немного робею. Страшновато снова прыгать в бурный поток.

– Знаешь, дедушка, когда учил меня плавать в холодной воде, говорил, что не надо сразу нырять с головой. Сначала надо зайти по пояс, подождать, пока тело привыкнет к холоду, а потом уже плыть. Попробуй и ты так, мама!

Феба невольно задумалась над этим советом, глядя на сына с радостью и гордостью. Весь в отца! Генри тоже был умным и чутким.

– Ладно, попробую входить в воду постепенно, – пообещала Феба. – Какой же ты у меня умница! И молодец, что прислушиваешься к людям.

– Я не ко всем прислушиваюсь, – веско сообщил Джастин, – а только к тем, кто мне нравится.

Из-за поворота появлялся величественный особняк времен короля Якова, и, встав на колени на сиденье, мальчик с восторгом смотрел. Когда-то дом служил укрепленной обителью для дюжины монахов. Стены мощного здания покрывала резьба, крышу венчали ряды тонких труб. Этот дом, казалось, крепко стоял на земле, но в то же время тянулся к небесам.

– Какой большой! – с благоговением произнес мальчик. – Все большое: и крыша, и деревья, и сад, и заборы… А что, если я здесь потеряюсь? – В его голосе не слышалось беспокойства – только неподдельный интерес.

– Если заблудишься, стой на месте, зови на помощь и жди меня, – ответила Феба. – Я всегда тебя найду. Но это тебе не грозит, милый. С тобой всегда кто-то будет, либо я, либо няня… Мы не дадим тебе заплутать.

Джастин скептически покосился на спящую старушку, потом снова перевел взгляд на Фебу, и губы его изогнулись в шаловливой улыбке.

Няня Брейсгердл ходила еще за маленьким Генри; он любил ее всем сердцем, поэтому пригласил присматривать и за своими детьми. Это была настоящая добрая бабушка, дородная, спокойная и ласковая: мягкие колени ее словно были созданы для того, чтобы туда взбирались малыши, а пухлые плечи – чтобы, уткнувшись в них, оплакивали свои детские горести. Под пышным батистовым чепцом вились белые, как зефир, кудри. Физические нагрузки ее ремесла – будь то необходимость гоняться за юным непоседой по саду или поднимать из ванночки пухлого младенца – по большей части перешли к ее молодой помощнице, зато ум был по-прежнему ясен. Время от времени ей требовалось вздремнуть, но, не считая этого, она по-прежнему прекрасно справлялась со своими обязанностями.

По аллее тянулся караван экипажей, который вез целую орду Шоллонов, их слуг, а также гору кожаных чемоданов и сундуков. Территория поместья, как и прилегающие к ней крестьянские земли, была безупречно ухожена, живые изгороди и древние каменные стены увивали плетистые розы и глициния с нежными, трепещущими на ветру пурпурными цветами. Ближе к крыльцу, там, где останавливались экипажи, воздух был напоен ароматами жасмина и жимолости.

Экипаж остановился. Няня, вздрогнув, открыла глаза и принялась собирать вещи в саквояж, потом взяла у Фебы Стивена, и та вышла вслед за Джастином, который, разумеется, выскочил из экипажа первым.

– Джастин! – смущенно окликнула она сына, в то время как он маленькой юркой птичкой с хохотом пробирался сквозь толпу слуг и родных.

Феба видела вокруг множество знакомых лиц. На крыльце встречали гостей Девон и Кэтлин Рейвенел – лорд и леди Тренир. Были здесь и родители Фебы, и сестра Серафина, и брат Иво, и Пандора с Кассандрой, и еще десятки людей, совершенно ей неизвестных. Все громко разговаривали и смеялись, охваченные радостным предвкушением праздника. При мысли, что со всеми этими незнакомцами придется вести светские беседы, внутри у Фебы все сжалось в тугой комок. Да уж, искристого остроумия от нее сейчас ждать не приходится. Как жаль, что на ней больше нет траура и лицо не скрывает вуаль!

Краем глаза Феба заметила, что Джастин деловито взбирается на крыльцо. Феба легко коснулась руки няни, которая выходила из экипажа, и пробормотала:

– Я побегу за ним.

– Да, миледи, – с явным облегчением ответила та.

Феба даже радовалась, что Джастин помчался прямиком в дом, – это дало ей возможность избежать тягостного общения с гостями.

В холле тоже было полно народу, но все же потише и поспокойнее, чем снаружи. Бурными потоками руководил какой-то джентльмен, раздавая указания пробегавшим мимо слугам. Волосы у него были темные, почти черные; при ином освещении он сошел бы за брюнета, но сейчас, в лучах света, льющегося из высоких окон, его прическа отливала золотом. Домоправительница что-то говорила ему насчет гостевых спален. Не прерывая ее, он бросил пробегавшему мимо слуге связку ключей, тот поймал ее на лету и поспешил дальше. Мальчишка-лакей, спешивший куда-то с целой башней шляпных картонок, споткнулся, чуть не упал, но мужчина, не прерывая своего занятия, протянул руку, поддержал его и поправил покосившиеся картонки.

Внимание Фебы привлекла энергия мужественности, которую излучал этот незнакомец. Больше шести футов росту, спортивного телосложения, загорелый дочерна – явно много бывает на воздухе, – но в элегантном, явно сшитом у хорошего портного костюме. Любопытно. Может, это управляющий?

Но тут ее мысли прервал сын. Заметив, что он отправился изучать замысловатую резьбу на перилах парадной лестницы, Феба вскликнула, поспешив за ним:

– Джастин, ты куда без спросу? Надо было дождаться меня или няню.

– Мама, смотри!

Проследив взглядом за пальчиком сына, Феба увидела в основании балюстрады изображенное неизвестным резчиком мышиное гнездо, а в нем целое хвостатое семейство, и расплылась в улыбке. Какой неожиданный, забавный штрих на фоне пышности и великолепия лестницы!

– Вот это мне нравится!

– И мне!

Джастин присел, чтобы получше разглядеть резьбу, но тут из кармана у него выпал стеклянный шарик и, со стуком ударившись о паркет, стремительно покатился прочь. Феба и Джастин беспомощно смотрели ему вслед, пока все тот же темноволосый незнакомец, вовремя выставив у шарика на пути носок своего ботинка, его не остановил. Домоправительница двинулась прочь, а незнакомец, подняв шарик, переключил внимание на Фебу и Джастина.

Глаза его на загорелом лице сияли какой-то неправдоподобной синевой, быстрая улыбка обнажала ровные белоснежные зубы. Незнакомец был невероятно красив, но по-мужски; некоторую жесткость и суровость черт лица смягчали едва заметные лучики морщинок у внешних уголков глаз. Казалось, этот мужчина дерзок и всегда готов посмеяться, но ощущалось в нем и жесткость, как будто он получил в жизни свою долю испытаний и иллюзий у него почти не осталось. И это, как ни странно, делало его еще привлекательнее.

Он неторопливо двинулся к ним, и, когда подошел ближе, Феба ощутила окутывающий его запах – приятный аромат свежести, солнца и ветра со сладковатой ноткой осоки и горьковатой – дыма, словно он грелся у торфяного костра. Ни у кого и никогда Феба не видела таких темно-синих глаз. И давным-давно уже ни один мужчина не смотрел на нее так – прямо, заинтересованно, даже, пожалуй, чересчур откровенно. Странное чувство охватило ее, сразу напомнив о первых днях брака с Генри: темное, смущающее, необъяснимое желание прижаться к мужскому телу. Но до сих пор она испытывала такое лишь к одному человеку – к своему мужу, и никогда не переживала такой огненно-ледяной встряски от одного лишь взгляда незнакомца.

Растерянная, смущенная, Феба отступила на шаг и потянула за собой Джастина, но тот не тронулся с места, очевидно решив, что должен первым представиться, и объявил:

– Я Джастин, лорд Клэр! Это моя мама, а папы нет, он умер.

Феба ощутила, как ее заливает краска, и не только лицо, а, должно быть, все тело до кончиков пальцев на ногах. А вот незнакомец, похоже, нисколько не смутился. Присел на корточки, чтобы их с Джастином глаза оказались на одном уровне, и заговорил негромким низким голосом, тембр которого навел Фебу на мысль о мягком пуховом матрасе.

– Я тоже потерял отца, когда был почти как ты, – сказал он мальчику.

– Нет, я не потерял! – серьезно возразил тот. – Я точно знаю, где он: на небесах!

Незнакомец улыбнулся.

– Приятно познакомиться, лорд Клэр. – Двое мужчин, большой и маленький, церемонно пожали друг другу руки. Затем незнакомец поднес шарик к свету, разглядывая застывшую в прозрачной стеклянной сфере крохотную фигурку фарфоровой овцы, и, отдавая его Джастину, добавил: – Отличная вещица! Играешь в «выбей шарик»?

– Ага! – ответил мальчик. В этой игре требовалось кинуть свой шарик так, чтобы выбить из круга чужой.

– А в «двойной замок»?

Джастин помотал головой, глаза у него загорелись любопытством.

– А как это?

– Обязательно как-нибудь сыграем, если твоя мама не возражает. – И незнакомец бросил вопросительный взгляд на Фебу.

Но та, к стыду своему, не могла и слова сказать – только смотрела на него во все глаза, и сердце у нее колотилось так, словно пыталось вырваться из груди.

– Мама не привыкла разговаривать со взрослыми, – пришел ей на помощь Джастин. – Ей больше нравятся дети.

– Да я сущий ребенок! – рассмеялся незнакомец. – Спросите здесь кого угодно.

Феба вдруг поняла, что тоже улыбается, и спросила:

– Вы здешний управляющий?

– Бо́льшую часть времени. Но в этом поместье нет работы, включая мытье посуды, которую я не выполнил бы хоть раз, чтобы получить о ней представление.

Улыбка Фебы померкла, в уме ее пронеслось странное и страшное подозрение.

– И давно вы здесь работаете? – поинтересовалась она осторожно.

– С тех пор как мой брат унаследовал титул. – И, отвесив поклон, он представился: – Уэстон Рейвенел, к вашим услугам!

Глава 2

Уэст не мог оторвать глаз от леди Клэр. Казалось, стоит до нее дотронуться – и обожжешь пальцы. Эти пылающие волосы, словно языки пламени из-под простенькой серой дорожной шляпки… никогда он не видел ничего подобного. Алые, словно перья райских птиц, с багряными отблесками в переплетении заколотых кудрей. Кожа – безупречная слоновая кость, если не считать веснушек, рассыпанных вокруг носа, словно пряности на роскошном десерте.

Ухоженная, прекрасно одетая, явно воспитанная и образованная. Но не это главное: у нее вид дамы, с которой обращались с огромной любовью, холили и берегли, – но вот эта печаль в глазах… Как видно, она уже знает, что есть на свете беды, от которых человеку не защититься.

Боже, что за глаза! Светло-серые и словно испещренные лучиками крохотных звезд.

Когда она улыбнулась, Уэст ощутил, как что-то туго сжимается в груди, но стоило ему представиться – обворожительная улыбка померкла, как будто от чудного сна леди Клэр пробудилась к куда менее приятной реальности.

Повернувшись к сыну, она нежно пригладила вихор на его темноволосой макушке.

– Джастин, идем, нам пора.

– А я хотел поиграть с мистером Рейвенелом в шарики! – запротестовал мальчуган.

– Не сейчас же, когда съезжаются гости, – возразила Феба. – У этого джентльмена наверняка много дел. А нам еще нужно найти свои комнаты, устроиться.

Джастин нахмурился:

– Меня что, поселят в детскую? С младенцами?

– Милый, тебе четыре года…

– Уже почти пять!

Губы леди Клэр дрогнули в улыбке. С каким интересом, с каким сочувствием склонилась она к своему сынишке!

– Если хочешь, можем жить в одной комнате.

Но это предложение мальчугана и вовсе возмутило.

– И что, спать тоже? – заявил он с негодованием. – Ведь могут подумать, что мы муж и жена!

Уэст уставился на пятно на полу, пытаясь не рассмеяться. Наконец справившись с собой, он глубоко вздохнул и отважился взглянуть на леди Клэр. К его удивлению, она отнеслась к словам сына вполне серьезно, без смущения, и признала:

– Об этом я не подумала. Что ж, тогда, боюсь, остается только детская. Пойдем поищем няню и Стивена!

Мальчик со вздохом взял ее за руку и объяснил Уэсту:

– Стивен – это мой младший брат. Он еще не умеет говорить. И от него пахнет протухшим черепашьим супом!

– Ну, не всегда! – возразила леди Клэр.

Джастин только головой покачал, явно полагая, что тут и обсуждать нечего.

Уэстона поразило, насколько легко эти двое понимают друг друга. Ему невольно вспомнились неловкие, натянутые разговоры с собственной матерью. Она всегда обращалась с ними так, словно это чьи-то чужие дети, которых ей навязали за невесть какие грехи.

– Знаешь, – обратился он к Джастину, – бывают запахи и похуже, чем от твоего маленького братишки. Если погостишь у нас подольше, я тебе покажу самую вонючую вещь в нашем поместье!

– А что это? – просиял Джастин.

– Подожди, узнаешь! – улыбнулся в ответ Уэстон.

– Вы очень добры, мистер Рейвенел, – торопливо заговорила леди Клэр, – но мы вовсе не связываем вас обещанием. Уверена, вам есть чем заняться и без нас.

Скорее удивленный, чем обиженный этим отказом, Уэстон протянул:

– Как пожелаете, миледи.

С явным облегчением леди Клэр присела в изящном реверансе и унеслась вместе с сыном так, словно от чего-то спасалась.

Уэстон в недоумении смотрел ей вслед: не в первый раз добропорядочная дама давала ему от ворот поворот, но впервые это его задело.

Должно быть, леди Клэр известна его репутация. Скандалов, дебошей и пьяных выходок у него в прошлом было столько, что большинству тридцатилетних мужчин и не снилось. Едва ли можно винить леди Клэр за то, что она стремится держать впечатлительного ребенка от него подальше. Видит бог, меньше всего на свете он хочет вводить в соблазн малых сих!

Подавив вздох, Уэст сказал себе, что лучше всего смириться, держать рот на замке и следующие несколько дней просто избегать Шоллонов, хотя это не так уж просто, ведь их в доме полным-полно! После отъезда новобрачных семья жениха останется здесь еще на три-четыре дня. Герцог и герцогиня решили воспользоваться случаем, чтобы повидаться со своими гэмпширскими друзьями и знакомыми. Грядут обеды, ужины, поездки, вечеринки, пикники – и долгие-долгие вечерние посиделки в гостиной.

Неудивительно, что для праздника выбрали начало лета! Что ж, в поместье сейчас есть чем заняться, и работа дает Уэстону прекрасный предлог побольше времени проводить вдали от дома, как можно дальше от леди Клэр.

– Что это ты стоишь с таким ошарашенным видом? – послышался рядом энергичный женский голос.

Вырванный из своих мыслей, Уэст обернулся и обнаружил рядом свою хорошенькую темноволосую кузину Пандору Рейвенел. Девушка неординарная, порывистая, с быстрым умом, она излучала энергию, с которой, казалось, едва могла совладать. Никто и подумать не мог, что из трех сестер Рейвенел именно она выберет в мужья самого завидного холостяка Англии! К чести Габриеля, лорда Сент-Винсента, он сумел ее оценить. Да что там – судя по всему, он был без памяти влюблен в Пандору.

– Тебе что-то нужно? – поинтересовался Уэст.

– Да, хочу познакомить тебя со своим женихом! А ты мне потом скажешь, что о нем думаешь.

– Милая моя, Сент-Винсент – наследник герцогского титула, в его распоряжении огромное состояние. По-моему, о лучшем женихе и мечтать нельзя!

– Я видела, ты только что говорил с его сестрой, леди Клэр. Она вдова. Может, присмотришься к ней, пока кто-нибудь не увел ее у тебя из-под носа?

Уэст лишь безрадостно усмехнулся. Пусть он носит славное имя, но ни земель, ни собственного состояния у него нет. Хуже того: никуда не деться от теней его прошлого. Здесь, в Гэмпшире, среди тех, кому наплевать на лондонские сплетни, он смог начать новую жизнь, но для Шоллонов он по-прежнему пропащий, никуда не годный. А леди Клэр – лакомый кусочек: молодая, богатая, красивая вдова, мать наследника титула виконта и огромного поместья. Ни один английский холостяк не пропустит такую добычу!

– Не думаю, что это хорошая идея: так можно и под венец угодить.

– Но ты ведь говорил, что хотел бы жить в доме, где много детей!

– Да, только не моих. Мой брат и его жена исправно снабжают мир новыми Рейвенелами, так что я умываю руки.

– И все же, мне кажется, тебе стоит хотя бы познакомиться с Фебой.

– Как-как ее зовут? – переспросил Уэст, стараясь не показывать интереса.

– Феба. В честь веселой певчей птички, обитающей в Новом Свете[1].

– Женщина, с которой я только что познакомился, – заметил Уэст, – не похожа на веселую птичку.

– Лорд Сент-Винсент говорил, что по натуре Феба нежна и весела, даже любит пококетничать. Просто сейчас она глубоко переживает потерю мужа.

Несколько мгновений Уэст героически делал вид, что этот разговор его не занимает, но наконец, не в силах бороться с собой, спросил:

– А от чего он умер?

– От какой-то изнурительной болезни. Доктора так и не смогли поставить точный диагноз. – Пандора умолкла, увидев, что в холл входят новые гости. Затем потянула Уэста в нишу под парадной лестницей и продолжила вполголоса: – Лорд Клэр болел с самого рождения. Страдал нестерпимыми болями в желудке, постоянной слабостью, головными болями, сердцебиением, не переносил большинство видов пищи. У него были постоянные нелады с пищеварением. Врачи испробовали все методы, но ничего не помогало.

– Зачем же дочь герцога вышла замуж за такого инвалида? – в недоумении спросил Уэст.

– По любви. Лорд Клэр и Феба с детства любили друг друга. Поначалу он не хотел жениться, опасаясь, что станет для нее бременем, но она убедила его, что надо жить, пока живется. Очень романтично, правда?

– Ерунда какая-то, – заметил Уэст. – Ты уверена, что ей не пришлось выходить замуж второпях?

Пандора с недоумением взглянула на него.

– Ты хочешь сказать… – Она задумалась, подбирая пристойное выражение, – …хочешь сказать, они могли не дождаться брачных клятв?

– Хочу сказать, – поправил Уэст, – что у ее старшего сына мог быть другой отец, почему-то не пожелавший на ней жениться.

Пандора нахмурилась:

– Ты в самом деле настолько циничен?

– Не-а, – широко улыбнулся Уэст. – Я гораздо хуже. Сама знаешь.

Пандора замахнулась, притворившись, что намерена дать ему заслуженную оплеуху, но он перехватил ее руку, поцеловал тыльную сторону ладони и отпустил.

В холле толпилось уже столько гостей, что Уэст начал сомневаться, смогут ли они всех разместить. В особняке имелось более сотни спален, не считая комнат для слуг, но дом несколько десятилетий простоял заброшенным, и теперь значительная часть комнат были закрыты или на ремонте.

– Кто все эти люди? – спросил он. – Они как будто размножаются делением! Мне казалось, мы ограничили список гостей родственниками и близкими друзьями.

– У Шоллонов много близких друзей, – пояснила Пандора. – Прости, я знаю: ты не любишь толпу.

Это замечание удивило Уэстона: он хотел было ответить, что ничего не имеет против многолюдности, но вдруг сообразил, что Пандора знает его только таким, как сейчас. В прежней жизни он обожал шумное и малознакомое общество, целыми днями ходил в поисках развлечений с одного бала или приема на другой. Ему нравились сплетни, и флирт, и шум голосов, и реки вина – все, что помогало не думать о себе, – но с тех пор, как он переехал в Эверсби, с той жизнью покончено.

Увидев, как в холл входит новая группа людей, Пандора даже подпрыгнула на каблуках.

– Смотри, это же Шоллоны! – И смесь благоговения и беспокойства окрасила ее голос, когда она добавила: – Мои будущие родственники.

Себастьян, герцог Кингстон, излучал спокойную уверенность человека, рожденного повелевать. В отличие от большинства британских пэров, людей безнадежно ординарных, Кингстон привлекал к себе внимание с первого взгляда: высокий, подтянутый, сногсшибательно красивый, он выглядел вполовину моложе своего возраста. Известный острым и ядовитым умом, он управлял огромной и запутанной финансовой империей, включавшей в себя, помимо прочего, игорный клуб для джентльменов. Быть может, в частных разговорах другие аристократы и выражали порицание такому вульгарному занятию, но никто не осмеливался критиковать Кингстона открыто. Слишком многие были у него в долгу, слишком много губительных тайн он знал. Несколькими словами или парой росчерков пера Кингстон мог повергнуть в нищету почти любого гордого отпрыска древнего рода.

Неожиданная и трогательная черта: похоже, герцог глубоко и страстно любил собственную жену. Он то и дело как бы невзначай то приобнимал ее за талию – жест скромный, ненавязчивый, но говорящий о многом, – то касался волос. И трудно его винить за это. Герцогиня Эвангелина была чудо как хороша: роскошная чувственная фигура, волосы цвета абрикоса, нежное лицо с легкой россыпью веснушек и лучистые голубые глаза. Теплая, манящая, она казалась воплощением золотой осени.

– Что скажешь о лорде Сент-Винсенте? – нетерпеливо спросила Пандора.

Уэст перевел взгляд на молодого человека – точную копию своего отца, с волосами, сиявшими на солнце, точно новенькие золотые монеты. Настоящий прекрасный принц, помесь Адониса и героев волшебных сказок.

– Я думал, он повыше, – с намеренной небрежностью заметил Уэст.

– Он ничуть не ниже тебя! – оскорбилась Пандора.

– Я свою шляпу съем, если в нем хоть на палец больше четырех футов семи дюймов. – Уэст неодобрительно прищелкнул языком. – И все еще ходит в коротких штанишках!

Невольно рассмеявшись, Пандора возмущенно ткнула его в бок:

– Это его младший брат Иво, ему всего одиннадцать! А мой жених с ним рядом!

– А-а! Что ж, кажется, понимаю, почему ты хочешь выйти за него замуж!

Пандора скрестила руки на груди и испустила долгий вздох:

– Верно. А вот почему он решил на мне жениться?

Уэст взял ее за плечи, развернул лицом к себе и спросил, внимательно и с неподдельной заботой вглядываясь ей в лицо:

– А почему бы, собственно, нет?

– Ну… я не из тех девушек, на которых женятся такие, как он.

– Но ему нужна ты – иначе его бы здесь не было. Так о чем переживать?

Пандора неуверенно пожала плечами и призналась:

– Мне кажется, я его не заслуживаю.

– Вот и замечательно!

– Что же в этом замечательного?

– Нет ничего лучше, чем получить то, чего не заслужил. Просто скажи себе: «Ура, как же мне повезло! Отхватила не просто самый большой кусок торта – еще и с засахаренным цветочком сверху, и все вокруг на меня смотрят и облизываются!»

На несколько секунд Пандора задумалась, а затем по ее лицу медленно расплылась улыбка.

– Ура… как же мне повезло… – повторила она полушепотом, в виде эксперимента.

Взглянув поверх ее головы, Уэст увидел, что к ним приближается новый гость, его он никак не ожидал здесь увидеть, и с губ его сорвался раздраженный вздох.

– Боюсь, Пандора, прежде чем начать праздник, мне придется кое-кого убить. Не волнуйся, я быстро управлюсь, и вернемся к делам.

Глава 3

– С кем это ты собрался разделаться? – с любопытством, но без особой тревоги поинтересовалась Пандора.

– С Томом Северином, – мрачно ответил Уэст.

Обернувшись и проследив за его взглядом, она заметила, что к ним приближается стройный джентльмен, одетый в черное.

– Но он же из твоих близких друзей, разве нет?

– Ни одного из друзей Северина я бы не назвал близким. Все мы держимся от него на почтительном расстоянии, чтобы ненароком не зарезать.

Вряд ли найдется в обществе ровесник Северина – то есть лет тридцати с небольшим, – кто приобрел бы богатство и положение в обществе с такой же скоростью. Начинал он как инженер-механик: конструировал моторы, затем перешел к строительству железнодорожных мостов и, наконец, проложил собственную железную дорогу. И все это, казалось, с легкостью мальчишки, который играет в чехарду. Северин бывал и великодушным, и учтивым, но ничего хоть отдаленно напоминавшего совесть среди его добродетелей не значилось.

Приблизившись к ним, Северин склонился в поклоне.

Пандора ответила реверансом.

Уэст молча смерил «друга» холодным взглядом.

В сравнении с Шоллонами Северин не выглядел красавцем (впрочем, кто выдержал бы такое сравнение?). По строгим конвенциональным стандартам, он вообще не был красив, но имелось в нем что-то безотказно действовавшее на женщин. Черт возьми, хотел бы Уэст знать, что именно! Худое лицо с угловатыми чертами, тощее, почти костлявое тело, бледность книжного червя. И глаза необычного цвета: смесь голубого с зеленым, – и оба оттенка столь выражены, что при ярком освещении глаза как будто сияют двумя цветами сразу.

– В Лондоне чертовски скучно, – бросил Северин так, словно это должно было объяснить его присутствие.

– Почему-то я совершенно уверен, что тебя нет в списке гостей, – ядовито заметил Уэст.

– Мне приглашения не требуются, – пожал плечами Северин. – Хожу куда хочу. Здесь столько моих должников, что едва ли кому-нибудь придет в голову попросить меня удалиться.

– А я бы попросил, – отрезал Уэст. – Могу даже объяснить, куда именно.

Но прежде, чем он успел продолжить, Северин быстро повернулся к Пандоре:

– Вы, должно быть, невеста? Угадал по блеску глаз. Что ж, это честь для меня – поздравить вас. Будьте счастливы и так далее. Что вы хотели бы получить в подарок на свадьбу?

Все наставления леди Бервик по этикету разлетелись в пух и прах: от этого вопроса с хорошими манерами Пандоры произошло то же, что случается с воздушным шариком, если проколоть его иглой.

– А сколько вы готовы потратить?

Северин рассмеялся над наивной простотой вопроса:

– Это не имеет значения. Так что не стесняйтесь!

– Ей ничего не нужно, – ответил Уэст. – Особенно от тебя! – И, бросив резкий взгляд на Пандору, добавил: – Дары мистера Северина всегда с двойным дном, и на дне что-нибудь непременно дурно пахнущее.

– Вообще-то мои подарки всем нравятся, – подхватил Северин заговорщическим тоном, чуть наклонившись к Пандоре. – Что ж, подумаю, чем можно вас удивить!

– Ваши подарки, мистер Северин, мне не нужны, – улыбнулась та, – но добро пожаловать на свадьбу. – И, заметив реакцию Уэста, добавила: – Вы приехали сюда из самого Лондона, а это путь неблизкий.

– И где мы его разместим? – проворчал Уэст. – Эверсби уже полностью забито! Заняты даже комнаты, которые ненамного удобнее камер в Ньюгейтской тюрьме.

– Ну нет, здесь я не останусь! – успокоил его Северин. – Ты же знаешь, как я отношусь к этим старинным особнякам. Эверсби очаровательно и все такое, но я предпочитаю современные удобства. Поживу в своем собственном вагоне, на платформе возле карьера на ваших угодьях.

– Как удобно, – буркнул Уэст, – учитывая, что ты пытался перехватить права на разработку этого карьера, хоть и знал, что это оставит Рейвенелов без гроша.

– Все еще на меня дуешься? Но в этом не было ничего личного, просто бизнес.

Для этого хапуги все на свете «просто бизнес», подумал Уэст. И отсюда вопрос: зачем он здесь? Решил познакомиться с известным и состоятельным семейством Шоллон, рассчитывая на деловые связи в будущем? Или рыщет в поисках жены? Несмотря на сказочное состояние Северина, на то, что он владел большинством акций железнодорожной компании «Лондон айростоун», в высших кругах его не принимали: общество вообще не слишком любит коммерсантов, но Северина в особенности. Пока ему не удалось найти аристократическое семейство, обедневшее до такой отчаянной степени, чтобы согласиться принести ему в жертву свою дочь, но Уэст понимал, что это лишь вопрос времени.

Окинув взглядом холл, он спросил себя, что думает его старший брат Девон о присутствии Северина. Взгляды братьев встретились, и Девон послал Уэсту невеселую улыбку, в которой читалось: «Ладно уж, пусть остается, сукин сын». Брат ответил коротким кивком. Он с радостью вышвырнул бы Северина за дверь пинком, но понимал, что такая публичная сцена по меньшей мере бесполезна.

– Мне не придется даже напрягаться, – сладко улыбнулся Уэст, – чтобы отправить тебя в Лондон в ящике с репой.

Северин ухмыльнулся в ответ:

– Понял. А теперь, если ты не против, пойду поздороваюсь с нашим старым другом Уинтерборном.

Когда железнодорожный магнат отошел прочь, Пандора взяла Уэста под руку:

– Идем, я познакомлю тебя с Шоллонами!

Но тот не двинулся с места:

– Попозже.

Пандора бросила на него умоляющий взгляд:

– Пожалуйста, не упрямься! Это будет выглядеть по меньшей мере странно, если ты даже не подойдешь поздороваться.

– Почему? Не я же их приглашал. Да и Эверсби мне не принадлежит.

– Нет правда, оно и твое тоже!

Уэст сухо усмехнулся:

– Милая, мне здесь не принадлежит ни одна пылинка: я всего лишь управляющий поместьем, и, уверяю тебя, Шоллоны в этом ничего привлекательного не найдут.

Пандора нахмурилась:

– Даже если и так, ты Рейвенел! Нет, ты должен представиться сейчас. Будет неловко, если они поймут, кто ты, только когда кто-нибудь из них наткнется на тебя в коридоре.

Она была права. Уэст шепотом выругался и, хоть и чувствовал себя хуже некуда, поплелся за кузиной.

Не переводя дух, Пандора представила его герцогу и герцогине, их младшей дочери Серафине, младшему сыну Иво и лорду Сент-Винсенту и заключила:

– С леди Клэр и Джастином ты, разумеется, уже знаком.

Уэст взглянул на Фебу, но та отвернулась, делая вид, что надо стряхнуть с курточки сына только одной ей видимую пылинку.

– У нас есть еще один брат, Рафаэль, – сообщила Серафина, девочка-подросток с золотисто-рыжими кудряшками и таким довольным ангельским личиком, какие обычно рисуют на обертках душистого мыла. – Но он сейчас в деловой поездке в Америке и не успеет вернуться к свадьбе.

– Значит, его кусок торта достанется мне! – вставил огненно-рыжий мальчуган.

– Иво, – покачав головой, строго сказала Серафина, – Рафаэль будет просто счастлив узнать, что ты совсем по нему не скучаешь!

– Но кому-то ведь придется съесть его торт! – возразил Иво.

Лорд Сент-Винсент шагнул вперед и, пожав Уэсту руку, произнес:

– Наконец-то. Перед нами тот Рейвенел, которого реже всех видят, но чаще всех обсуждают!

– Значит, слава бежит впереди меня? – спросил Уэст. – Это не радует.

– Боюсь, – улыбнулся Сент-Винсент, – ваша семья пользуется любой возможностью похвалить вас.

– Понятия не имею, что их на это вдохновляет.

В разговор вступил герцог Кингстон, отец жениха, и тембр его голоса навел Уэста на мысль о дорогом ликере.

– Вы почти удвоили годовой доход поместья. Если верить вашему брату, то сейчас работы по восстановлению и модернизации поместья идут семимильными шагами.

– Ваша светлость, когда начинаешь со средневекового уровня, даже небольшие улучшения выглядят впечатляюще.

– Может, завтра-послезавтра вы устроите мне экскурсию по вашим владениям, покажете новые машины и разъясните методы, которыми пользуетесь?

Прежде чем Уэст успел ответить, в разговор вмешался Джастин.

– Дедушка, я первый! Мистер Уэстон обещал мне показать, что здесь так сильно воняет!

Герцог опустил взгляд на мальчугана, и сияющие голубые глаза его блеснули нежностью.

– Очень любопытно! Тогда я хотел бы отправиться вместе с вами.

Джастин подбежал к герцогине и с фамильярностью любимого внука обхватил руками пышные юбки ее голубого шелкового платья.

– Бабушка, а ты с нами пойдешь?

Нежной рукой, украшенной лишь простым золотым обручальным кольцом, герцогиня пригладила взъерошенные темные вихры внука.

– Спасибо за приглашение, мой милый, но я лучше проведу время со старыми друзьями. Знаешь, – она бросила быстрый живой взгляд в сторону мужа, – только что приехали Уэстклифы, а я целую вечность не виделась с Лилиан. Так что, если никто не возражает…

– Иди-иди! – откликнулся герцог. – Я знаю, что между вами с Лилиан лучше не вставать. Скажи Уэстклифу, что я тоже сейчас подойду.

– А я отведу Иво и Джастина в приемную, и мы выпьем лимонада, – вызвалась Серафина, робко улыбнувшись Уэсту. – После дороги из самого Лондона так хочется пить!

– Мне тоже, – пробормотала Феба и хотела было пойти следом за сестрой и мальчиками, но, услышав слова лорда Сент-Винсента, обращенные к Уэсту, остановилась.

– Моей сестре Фебе тоже не мешало бы сходить на экскурсию по ферме. Теперь на ней лежит обязанность управлять землями виконта Клэра, пока Джастин не подрастет, так что многому предстоит научиться.

Феба резко повернулась к брату, в выражении ее лица удивление смешалось с раздражением.

– Ты прекрасно знаешь, братец, что землями Клэра управляет Эдвард Ларсон. И мне в голову не придет подвергать сомнению его компетентность: это оскорбительно.

– Сестричка, я был в твоем поместье. Ларсон компанейский малый, но его познания в сельском хозяйстве я бы не назвал компетентными, – сухо возразил Сент-Винсент.

Уэст как зачарованный смотрел, как на белоснежной шее и в вырезе платье Фебы проступает яркий румянец – словно оживает камея.

Брат и сестра обменялись гневными взглядами.

– Мистер Ларсон – кузен моего покойного мужа, – заговорила Феба, сердито глядя на брата, – и мой давний друг. Он управляет землями поместья и руководит арендаторами в традиционном стиле, именно так, как просил его лорд Клэр. Испытанные методы всегда служили нам верой и правдой.

– Проблема в том… – начал Уэст, прежде чем сообразил, что лучше прикусить язык, но Феба уже вопросительно смотрела на него.

Это столкновение взглядов Уэст ощутил почти физически.

– В чем же? – подбодрила его Феба.

Жалея, что вообще открыл рот, Уэст выдавил вежливую улыбку:

– Ни в чем.

– Но ведь что-то же вы хотели сказать? – настаивала она.

– Ничего. Не хочу вмешиваться не в свое дело.

– Вы и не вмешиваетесь – это я вас спрашиваю. – В ее голосе явно звучал гнев, лицо буквально побагровело. В сочетании с рыжими волосами вид был неописуемый. – Говорите же!

– Проблема с традиционным ведением хозяйства, – начал Уэст, – в том, что оно никуда не годится.

– На протяжении последних двухсот лет никаких нареканий не было, – справедливо заметила Феба. – Мой муж, как и мистер Ларсон, всегда был противником экспериментов, способных поставить наше хозяйство под угрозу.

– А крестьяне по натуре экспериментаторы. Всегда ищут, как бы получить от земли максимальную отдачу.

– Мистер Рейвенел, при всем уважении, у вас есть опыт или особые знания, которые позволяют вам рассуждать об этом с такой уверенностью? Вы занимались сельским хозяйством до того, как переехали в Эверсби?

– Нет, конечно, – не задумываясь, ответил Уэст. – До того, как брат унаследовал это поместье, я вообще не бывал в деревне. Но когда начал разговаривать с арендаторами, узнавать об их положении, кое-что быстро прояснилось. Как бы усердно они ни работали, им не удавалось выбиться из нужды. Здесь простая математика. Они не могут конкурировать с дешевым привозным зерном, особенно теперь, когда упала стоимость международных грузовых перевозок. К тому же молодых людей больше не привлекает потогонный крестьянский труд – все отправляются на север и стараются устроиться на заводы. Единственный выход – модернизация, иначе через пять, самое большее через десять лет ваши арендаторы разбегутся, поместье превратится в чемодан без ручки, и вы начнете продавать с аукциона мебель, чтобы оплатить налоги.

Лоб Фебы прорезала морщинка.

– Эдвард Ларсон по-другому смотрит на будущее.

– Пытается остаться в прошлом? – Уэст насмешливо скривил губы. – Не встречал еще человека, которому удалось бы смотреть вперед, одновременно оглядываясь назад!

– Мистер Рейвенел, вы забываетесь, – сказала она негромко.

– Прошу прощения. Так или иначе, ваши арендаторы на протяжении многих поколений были плотью и кровью поместья Клэр. Вам стоит хотя бы побольше узнать об их положении.

– Не мое дело надзирать за мистером Ларсоном.

– Не ваше дело? – не веря своим ушам, переспросил Уэст. – Но кто больше рискует: он или вы? Бога ради, это же наследство вашего сына! На вашем месте я бы не отстранялся от принятия решений.

Наступило неловкое молчание. Уэст вдруг сообразил, что чересчур увлекся и позволил себе прочитать целое нравоучение, отвел взгляд и, тяжело вздохнув, пробормотал:

– Я предупреждал, что начну лезть не в свое дело. Прошу прощения.

– Нет, – к его удивлению, коротко ответила Феба. – Я хотела услышать ваше мнение. Благодарю. Над тем, что вы сказали, стоит подумать.

Уэст вздернул голову и взглянул на нее с нескрываемым удивлением. Он ждал, что Феба резко его осадит или просто развернется и уйдет, но вместо этого она, забыв про гордость, выслушала и признала, что он может быть в чем-то прав. Поистине удивительно для знатной дамы!

– Только в следующий раз попытайтесь высказываться не так резко, – добавила Феба. – Это очень помогает адекватно воспринимать критику.

Глядя в ее серебристые глаза – словно утопая в лунном свете, – он вдруг понял, что ему не хватает слов для ответа.

Почему-то они оказались очень близко друг к другу, на расстоянии вытянутой руки. Как это произошло? Кто подошел ближе, он или она?

Наконец Уэсту удалось ответить, с трудом справившись с хрипотой в голосе:

– Да, я… в следующий раз попытаюсь. – Нет, что-то не то он говорит! – Я хотел сказать, буду мягче. С вами. Или… с кем-то другим. – Мать честная, да что он несет? – И это не критика, просто полезные советы. – Черт, да что с ним сегодня?

Она так близко, и свет играет на ее белоснежной коже, словно на шелковистых крыльях бабочек… четкие линии подбородка и шеи чудно обрамляют рот, яркий и свежий, словно весенний цветок… От нее исходит тонкий, совершенно волшебный аромат – словно запах свежей мягкой постели, на которую так хочется броситься и… О черт! От этой мысли сердце его отчаянно забилось, выстукивая в ритме поезда: «Хочу! Хочу! Хочу!» Боже, да! Как он хотел бы показать ей свою… мягкость! И руками, и языком, и… так чтобы она затрепетала в его объятиях и, рванувшись навстречу…

«А ну прекрати, идиот несчастный!»

У него просто слишком долго не было женщины. Когда в последний раз?.. Кажется, с год назад. Ну да, в Лондоне. Надо же, как быстро летит время! Решено: после сенокоса возьмет отпуск и отправится в город недельки на две. Сходит в клуб, поужинает с друзьями, сыграет партию-другую в вист – и проведет несколько вечеров в объятиях какой-нибудь податливой бабенки, которая поможет забыть обо всех на свете рыжеволосых вдовах с именами певчих птиц…

– Видите ли, я должна сдержать данное мужу слово, – заговорила Феба; судя по голосу, ее тоже что-то отвлекло. – У меня есть обязательства перед ним.

Эти слова неожиданно задели Уэста – и помогли прийти в себя.

– Прежде всего, – ответил он вполголоса, – у вас есть обязательства перед людьми, чье благосостояние зависит от вас. Долг перед живыми куда важнее, чем перед мертвыми.

Феба нахмурилась: похоже, восприняла его слова как выпад против Генри, – и, по совести, Уэст не смог бы поклясться, что это не так. Нелепо отстаивать старые методы ведения хозяйства – жизнь идет вперед, все меняется.

– Благодарю вас за полезные советы, мистер Рейвенел, – холодно проговорила Феба и повернулась к брату. – Милорд, а с вами я хочу перемолвиться парой слов.

Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– Разумеется, – безмятежно ответил тот. – Пандора, любовь моя, ты позволишь?

– Конечно, иди! – беззаботно откликнулась Пандора, но едва они скрылись, ее улыбка померкла. – Она его не побьет? А то пойдет к алтарю с синяком под глазом!

– Не беспокойся, – улыбнулся Кингстон. – Несмотря на многолетние провокации со стороны всех трех братьев, Феба по-прежнему не приемлет физического насилия.

– Зачем Габриель вообще заговорил об экскурсии на ферму? – в недоумении спросила Пандора. – Прозвучало весьма бесцеремонно, даже для него!

– Дело в давнем споре, – сухо ответил герцог. – После смерти Генри Феба с радостью предоставила все решения Эдварду Ларсону. Но в последнее время Габриель все чаще заговаривает о том, что пора ей самой заняться поместьем – точь-в-точь как предложил минуту назад мистер Рейвенел.

– А она не хочет, – с сочувствием предположила Пандора. – Потому что сельское хозяйство – это скучно?

Уэст бросил на нее сардонический взгляд:

– А тебе-то откуда это знать!

– Сужу по книгам, которые ты читаешь. – И, повернувшись к Кингстону, Пандора объяснила: – Производство масла, выращивание свиней, всякие грибы… Кому это может быть интересно?

– Грибы? Вы имеете в виду многоклеточные грибки, которые поражают посевы? – вежливо уточнил Кингстон.

– Чем только, оказывается, растения не болеют! – воскликнула Пандора. – Споры головни, пыльная головня, вонючая головня…

– Пандора, – прошипел Уэст, – ради всего святого, говори потише!

– А что, леди не должны произносить такие выражения? – Она тяжело вздохнула. – Вот так всегда! Все самое интересное – неприличное!

Изобразив вселенское терпение, Уэст повернулся к герцогу:

– Мы говорили о том, что леди Клэр не интересуется сельским хозяйством.

– Думаю, проблема не в отсутствии интереса, – ответил Кингстон. – Это скорее вопрос некой преданности, что ли, и не только покойному мужу, но и Эдварду Ларсону, который оказал ей поддержку в самые тяжелые дни. Еще при жизни Генри, когда болезнь начала брать над ним верх, управление поместьем постепенно перешло в его руки. Ну а моя дочь не хочет подвергать сомнению его решения. – Он помолчал, а затем добавил, нахмурившись: – Это просчет с моей стороны, я не предвидел, что ей понадобятся специальные знания.

– Научиться вести хозяйство несложно, – прагматично заметил Уэст. – Моя жизнь тоже была бессмысленным существованием – которым я, надо сказать, наслаждался от души, – пока брат не приставил меня к делу.

– Я слышал, вы были еще тем повесой! – весело блеснув глазами, заметил Кингстон.

Уэст скользнул в его сторону быстрым тревожным взглядом:

– Должно быть, от брата?

– Нет, из других источников.

Черт! Девон что-то рассказывал об игорном клубе «Дженнерс»: созданный отцом герцогини, в конце концов он оказался во владении Кингстона. Из всех лондонских клубов этот был наиболее престижным: здесь срывали самый крупный банк, его посещали члены королевской семьи, высшая знать, депутаты парламента и сливки общества Англии. Через крупье, кассиров, официантов, ночных портье проходил нескончаемый поток сплетен и самой разнообразной информации. У Кингстона имелся доступ к частным сведениям о самых влиятельных людях страны – их состоянии, финансовых активах, личной жизни, скандалах, в которых они замешаны, даже о проблемах со здоровьем.

«Боже мой, чего он только не знает!» – мрачно подумал Уэст, а вслух сказал:

– Все нелестные слухи, что вы обо мне слышали, вполне возможно, правда, кроме самых мерзких и позорных: вот эти – правда на сто процентов.

Герцог добродушно рассмеялся.

– Дорогой мой Рейвенел, все мы не без греха! Не будь у нас прошлого – и обсуждать было бы за бокалом портвейна нечего! – С этими словами, протянув руку Пандоре, он предложил Уэстону: – Идемте со мной, хочу представить вас кое-кому из моих знакомых.

– Благодарю вас, сэр, но я…

– Вы в восторге от моего приглашения, – мягко перебил его Кингстон, – и благодарны за проявленный к вам интерес. Идемте же, Рейвенел, не будьте занудой.

Уэстону ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Глава 4

Феба, кипевшая от злости, протащила брата за локоть по коридору до ближайшей незанятой комнаты неопределенного назначения, почти без мебели: такие всегда имеются в больших старинных особняках. Втащив Габриеля внутрь, Феба закрыла дверь и гневно воскликнула:

– Какого дьявола ты, болван, потащил меня на эту ферму?

– О тебе же забочусь, – пожал плечами Габриель. – Надо же познакомиться с поместьем, чтобы им управлять.

Из всех братьев и сестер именно с Габриелем Феба всегда была особенно близка. В его обществе она без стеснения отпускала шутливые или саркастические замечания, признавалась в самых дурацких своих промахах, зная, что он не станет судить ее слишком строго. Знала его ошибки и хранила его тайны, как и он – ее.

Многие – пожалуй, даже большинство – с немалым изумлением узнали бы, что и Габриэлю случается совершать ошибки. Да и кому могло прийти в голову, что этот привлекательный джентльмен с изящными манерами и безупречной выдержкой способен на безрассудные поступки. Но Габриель бывал высокомерен и умел манипулировать людьми. Под его внешним очарованием скрывался обладатель стального стержня, который и помогал ему управлять многочисленными владениями и предприятиями Шоллонов. Решив, что и для кого будет лучше, Сент-Винсент не останавливался и не брезговал никакими средствами, пока не добивался своего.

Вот почему Феба порой считала нужным давать ему отпор. В конце концов, она старше, и это ее долг – следить, чтобы младший братец не вел себя как надменный осел!

– Ты помог бы мне куда больше, если бы занимался своими делами, – отрезала Феба. – Если я и захочу что-то узнать о сельском хозяйстве, то уж точно не от него!

– Почему? – в недоумении спросил Габриель. – Ведь ты понятия не имеешь, что представляет собой Рейвенел.

– Боже правый! – воскликнула Феба, скрестив руки на груди. – Да разве ты не знаешь, кто он такой? Неужели не помнишь? Тот самый школьный хулиган, что издевался над Генри!

Габриель покачал головой: по его лицу было ясно, что не помнит.

– В пансионе. Тот, что мучил его почти два года.

Габриель по-прежнему смотрел на нее непонимающе, и Феба нетерпеливо добавила:

– Тот, что подсунул ему свечи для фейерверков!

– А-а! – Лицо Габриеля разгладилось. – Совсем забыл! Так это был он?

– Вот именно! – Феба принялась ходить взад-вперед по каморке. – Это он превратил детство Генри в кошмар.

– Ну, ты преувеличиваешь: прямо уж в кошмар.

– Он обзывал Генри, отбирал у него еду.

– Генри все равно ничего не ел!

– Перестань дурачиться, Габриель, это не шутки! – раздраженно воскликнула Феба. – Я ведь читала тебе письма Генри. Ты знаешь, через что ему пришлось пройти.

– Знаю лучше, чем ты, – спокойно ответил Габриель. – Я и сам учился в пансионе: не в том, что Генри, но свои хулиганы и мелкие деспоты найдутся в каждом. Именно поэтому родители не отсылали из дому ни меня, ни Рафаэля до тех пор, пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы уметь за себя постоять. – Он замолчал, раздраженно мотнув головой. – Феба, перестань носиться туда-сюда, словно бильярдный шар, и послушай меня! На мой взгляд, винить стоит только родителей Генри. Они отправили его в условия, к которым он был явно не готов. Генри был хрупким, болезненным мальчиком, чувствительным и робким. Более неподходящее для него место трудно представить!

– Отец Генри считал, что это его закалит, – возразила Феба. – А у его матери доброты было не больше, чем у бешеного барсука, поэтому она и согласилась на второй год отправить его в этот ад! Но виноваты не только они. Уэст Рейвенел – грубая скотина! Ему никогда не приходилось отвечать за свои поступки!

– Я пытаюсь тебе объяснить, что в таких школах жизнь устроена по Дарвину: либо ты сожрешь, либо – тебя. Борьба за существование до тех пор, пока не устаканится иерархия.

– Ты тоже кого-нибудь травил, когда учился в Харроу? – вскинулась Феба.

– Разумеется, нет! Но у меня была другая ситуация. Я вырос в любящей семье. Жили мы в доме у моря с собственным песчаным пляжем. Боже правый, у каждого из нас был собственный пони! Детство счастливое до тошноты – особенно в сравнении с братьями Рейвенел, которые в собственной семье жили как бедные родственники. Они осиротели совсем маленькими и попали в пансион, потому что были никому не нужны.

– Потому что были мерзкими маленькими шалопаями? – мрачно предположила Феба.

– У них ничего не было – ни родителей, ни семьи, ни дома… Чего еще ждать от мальчишек в таком положении?

– Причины поведения мистера Рейвенела меня не интересуют. Достаточно того, что он портил жизнь Генри.

Габриель задумчиво нахмурился:

– Быть может, я что-то в этих письмах упустил, но, мне кажется, ничего особенно злодейского Рейвенел не делал: не бил Генри, не мучил. Шутил над ним и устраивал розыгрыши – возможно, но ведь это не преступление.

– Издевательством и унижением можно ранить сильнее, чем кулаками. – В глазах у Фебы защипало, в горле встал ком. – Почему ты защищаешь мистера Рейвенела, а не моего мужа?

– Птичка моя! – ласково назвал ее детским прозвищем Габриель. – Ты же знаешь, я любил Генри. Иди сюда.

Шмыгнув носом, она подошла к нему, и брат нежно ее обнял.

В детстве и юности все они – Генри, Габриель, Рафаэль и их друзья – немало солнечных летних дней провели в поместье Шоллонов в Херонс-Пойнте: катались на лодочках по заливу, бродили по соседнему лесу. Никто из соседских ребят не осмеливался дразнить Генри или над ним издеваться – все знали, что за это придется отвечать перед братьями Шоллон.

В конце жизни Генри, когда он был уже очень слаб и никуда не выезжал в одиночку, Габриель взял его с собой на рыбалку, донес на руках до берега его любимой речушки, где так славно ловилась форель, и, усадив на трехногий складной табурет, с бесконечным терпением насаживал ему на крючок червяка за червяком и помогал закидывать удочку. Вернулись они с корзиной, полной форели. После этого Генри уже не выходил из дому.

Габриель похлопал ее по спине, на миг прижался щекой к волосам.

– Тебе сейчас чертовски тяжело, понимаю. Почему ты не сказала раньше? Не меньше половины семьи Рейвенелов гостила в Херонс-Пойнте целую неделю, а ты молчала!

– Не хотела создавать проблемы вам с Пандорой, пока вы решали, достаточно ли нравитесь друг другу, чтобы пожениться. И потом… знаешь, бо́льшую часть времени я чувствую себя грозовой тучей: куда бы ни пришла – омрачаю атмосферу. Хочу это прекратить. – Феба отступила на шаг, кончиками пальцев промокнула уголки глаз. – Неправильно ворошить былые обиды, о которых никто, кроме меня, и не помнит… особенно теперь, когда все так счастливы. Я жалею, что вообще об этом заговорила. Но одна мысль оказаться в обществе мистера Рейвенела наполняет меня ужасом.

– А ему самому ты об этом сказать не хочешь? Или, может, лучше скажу я?

– Нет, пожалуйста, не надо! К чему? Скорее всего, он этого даже не помнит! Пожалуйста, пообещай, что ничего ему не скажешь!

– Ладно, так и быть, – неохотно согласился Габриель. – Хотя, мне кажется, было бы справедливо дать ему шанс извиниться.

– Поздновато, тебе не кажется? – пробормотала Феба. – Да он и не станет.

– Не слишком ли ты к нему сурова? Кажется, вырос он вполне приличным человеком.

Феба мрачно взглянула на брата:

– Вот как? К этому выводу ты пришел до или после того, как он принялся меня распекать, словно какую-то феодальную самодуршу, угнетающую крестьян?

Габриель с трудом подавил улыбку:

– Но ты отлично выдержала испытание: благосклонно приняла советы, хотя могла бы несколькими словами порвать его в клочья.

– Искушение было велико! – призналась Феба. – Но тут я вспомнила то, что однажды сказала мне мама.

Это произошло одним давним-давним утром, в те баснословные годы, когда они с Габриелем еще сидели за столом на детских стульчиках. Отец читал за завтраком свежую газету, а мать, Эвангелина – или Эви, как называли ее близкие и друзья, – кормила малыша Рафаэля сладкой овсянкой.

Феба жаловалась на подружку, которая чем-то ее обидела, и говорила, что ни за что не примет ее извинений. Мать отвечала ей, что лучше помириться, чем жить в ссоре.

– Но она плохая! – гневно возражала Феба. – Она думает только о себе!

– Милая девочка, – мягко сказала ей тогда мать, – доброта еще ценнее всего, когда проявляется к тем, кто ее не заслуживает.

– А Габриель тоже должен быть ко всем добрым? – спросила Феба.

– Конечно, милая.

– А папа?

– Нет, Птичка, – ответил папа, и уголки его губ дрогнули в улыбке. – Поэтому я и женился на твоей маме: ее доброты хватит на двоих!

– Мама, а может, твоей доброты хватит и на троих? – спросил с надеждой Габриель.

Тут папа так заинтересовался газетой, что совсем за ней спрятался: из-за этой импровизированной завесы доносились лишь странные звуки вроде похрюкивания.

– Боюсь, что нет, мой дорогой, – мягко ответила Эви, и глаза ее заблестели. – Уверена: в ваших с сестрой сердцах достаточно доброты.

И теперь, возвращаясь мыслями в настоящее, Феба сказала:

– Мама учила нас быть добрыми даже к тем, кто этого не заслуживает. Значит, и к мистеру Рейвенелу – хотя, не сомневаюсь, он не отказался бы распечь меня прямо посреди холла, на глазах у всех!

– Не распечь, а раздеть, коль уж на то пошло, – сухо заметил Габриель.

– Что? – возмутилась Феба.

– Да ладно тебе! – усмехнулся брат. – Неужто не заметила, что у него глаза выпрыгнули из орбит, словно у омара в кипятке? Или уже столько времени прошло, что ты забыла, как понять, что нравишься мужчине?

По телу Фебы побежали мурашки, и она прижала ладонь к животу, словно пыталась унять вспорхнувший там рой бабочек.

Да, верно, забыла. А точнее, никогда и не знала. Она умела замечать знаки внимания, но не те, что предназначались ей самой: это для нее была неведомая территория. Флиртовать с Генри ей не приходилось: они знали друг друга всю жизнь и читали как открытую книгу.

Впервые Феба ощущала такое влечение к мужчине, и что за жестокая шутка – именно к этому грубияну и наглецу! Трудно вообразить себе более полную противоположность Генри. Но когда мистер Рейвенел стоял перед ней, излучая мужественность, и взгляд его поражал прямотой, у Фебы подгибались колени и закипала кровь в жилах. Как же это… унизительно!

Хуже того: казалось, этим она предает Эдварда Ларсона, с которым у Фебы сложилось своего рода взаимопонимание. Он еще не сделал ей предложение, но оба знали, что рано или поздно сделает, и, скорее всего, она согласится.

– Если мистер Рейвенел мной и интересуется, – сухо заметила Феба, – то, вероятно, лишь потому, что охотится за состоянием, как и большинство младших сыновей.

Взгляд Габриеля блеснул насмешкой.

– Умеешь же ты клеить на людей ярлыки!

– Да. Вот тебе, например, идеально подходит ярлык «надоедливый болван».

– А мне кажется, тебе понравилось, как с тобой общался Рейвенел, – заметил Габриель. – Чаще нам говорят то, что мы хотим услышать, хотя грубая правда без прикрас куда привлекательнее?

– Для тебя – может быть, – неохотно заметила Феба. – Вот Пандора тебя и порадует – она органически не способна ничего приукрашивать или смягчать.

– И это одна из причин, по которой я ее полюбил, – признал Габриель. – И еще за острый ум, за любовь к жизни, а главное – за то, что ей нужен я сам, а не то, что меня окружает.

– Рада, что вы нашли друг друга, – искренне заметила Феба. – Пандора чудесная девушка, и вы оба заслужили счастье.

– Как и ты.

– Вряд ли я с кем-нибудь смогу быть счастлива так же, как с Генри.

– Почему бы и нет?

– Такая любовь случается лишь раз в жизни.

Габриель задумался над ее словами и, наконец, с непривычной для себя скромностью сказал:

– Не могу сказать, что все знаю о любви, но, по-моему, она не так устроена.

Феба с наигранной небрежностью пожала плечами:

– Что толку гадать о будущем? Как сложится, так и сложится. Все, что я пока могу, – жить так, чтобы не опорочить память о муже. И вот что знаю точно: как бы Генри ни ненавидел мистера Рейвенела, он не захотел бы, чтобы я ему мстила или вымещала на нем зло.

Габриель долго и внимательно смотрел ей в лицо, а затем неожиданно сказал:

– Не бойся.

– Мистера Рейвенела? Еще чего!

– Не бойся, что он тебе понравится.

Эти слова вызвали у Фебы смех.

– Ну нет, такая опасность мне не грозит! А если бы и грозила, я бы ни за что не предала Генри, подружившись с его врагом.

– Главное – себя не предавай.

– О чем ты… что ты хочешь сказать? Габриель, постой!

Но он уже подошел к двери и распахнул ее.

– Нам пора назад, Птичка. Не спеши, придет время – сама во всем разберешься.

Глава 5

К большому облегчению Фебы, когда они вернулись в холл, мистера Рейвенела не было видно. Гости толпились вокруг и беззаботно болтали: встречались старые друзья, представлялись друг другу новые знакомые. Целый батальон лакеев и горничных таскал на заднюю лестницу сундуки, чемоданы, шляпные картонки и прочие виды багажа.

– Феба! – послышался звонкий голос, и, обернувшись, Феба увидела жену Девона Кэтлин, леди Тренир, миниатюрную, каштановолосую с точеными чертами лица и миндалевидными глазами.

За неделю, что Рейвенелы гостили в Херонс-Пойнте, Феба успела узнать ее и полюбить. Кэтлин, всегда веселая и энергичная, была без ума от лошадей: ее родители разводили и тренировали арабских скакунов. Феба тоже любила лошадей, но знала о них совсем не так много, чтобы увлеченно поддерживать разговор. По счастью, у Кэтлин имелся сын примерно одного возраста со Стивеном, так что двум матерям всегда было о чем поговорить.

– Как я рада, что ты здесь! – воскликнула Кэтлин, взяв Фебу за обе руки своими маленькими ручками. – Как прошло путешествие?

– Чудесно, – ответила Феба. – Джастин в полном восторге от поезда, а малыш так сладко спал в качающемся вагоне.

– Если хочешь, я отведу твоих детей и няню в детскую. Может, и ты не против взглянуть?

– Стоит ли бросать гостей? Может, нам покажет дорогу горничная?

– Несколько минут гости обойдутся без меня. По дороге я расскажу, где у нас в доме что расположено. Здесь настоящий лабиринт! В первые день-два все здесь теряются. То и дело нам приходится отправлять спасательные экспедиции на поиски гостей.

Как правило, в больших особняках детей вместе с нянями и их помощницами отправляют на задворки, в комнаты слуг, но Кэтлин настояла, чтобы они жили вместе с гостями и пользовались парадной лестницей, объяснив, пока они поднимались:

– Так гораздо проще добраться до детской.

Феба несла Стивена, а Джастин, словно решительный маленький буксир, тянул за руку няню. На каждой лестничной площадке за распахнутыми дверьми Феба видела королевские покои с каминами такой высоты, что в них можно было стоять во весь рост.

Но при всей своей громадности особняк выглядел вполне уютным. На стенах висели старинные французские и итальянские гобелены, масляные полотна в тяжелых позолоченных рамах. Видны были признаки почтенного возраста особняка: кое-где Феба замечала погнутые балки, царапины на дубовых полах, потертости обюссонских ковров, но они не могли скрыть роскошь: лампы из цветного венецианского стекла, китайские фарфоровые вазы и чайники, в застекленных буфетах – серебряные подносы, и на них сверкающие графины. В воздухе витал аромат свежих цветов и запах старых книг с приятной ноткой полировки для мебели.

Добравшись до детской, Феба увидела, что лакей уже принес сюда сундук с детской одеждой и другие вещи. В просторной светлой комнате было все, что нужно для малышей: кроватки, столик, маленькие стульчики, диванчик. Двое детей спали в кроватках, а Мэтью, сын Кэтлин, в колыбели. Две горничные в белых передниках поднялись навстречу вошедшим и о чем-то шепотом заговорили с няней Брейсгердл.

Кэтлин показала Фебе пустую колыбель, застеленную мягким вышитым бельем, и тихо сказала:

– Это для Стивена.

– Какая прелесть! Будь я поменьше, не отказалась бы сама в такой поспать!

Кэтлин улыбнулась:

– Пойдем, покажу тебе твою комнату: там тоже нормальная кровать, так что сможешь наконец прилечь.

Феба поцеловала Стивена, погладила по шелковистым волосикам и передала няне, затем повернулась к Джастину, который исследовал полки, заставленные игрушками и детскими книгами. Его заинтересовал картонный театр со сменными декорациями и фигурками актеров.

– Хочешь остаться здесь, милый? – тихо спросила Феба, присев на корточки.

– Да, мама!

– С тобой останется няня. А если я тебе понадоблюсь, попроси ее или кого-нибудь из горничных меня позвать, и я сразу приду.

– Хорошо.

Целоваться при посторонних Джастин не любил, поэтому незаметно прижал к губам кончик указательного пальца и протянул маме. Феба повторила его движение, и их пальцы соприкоснулись. После этого тайного ритуала они обменялись улыбками. Прищуренные глаза и наморщенный нос Джастина на мгновение напомнили ей о Генри, но на сей раз шепот памяти не принес с собой болезненный укол – боль сменилась тихой нежностью.

Вместе с Кэтлин Феба вышла из детской, и обе спустились на второй этаж.

– Я помню, каково выходить из траура, – сказала Кэтлин. – Пережила это после потери первого мужа. Как будто выходишь из темной комнаты на яркий свет: все вокруг кажется слишком шумным, слишком быстрым.

– Да, так и есть.

– Делай все, что пожелаешь, чувствуй себя как дома. Пожалуйста, не считай себя обязанной участвовать в развлечениях, если они тебе не по душе. Больше всего мы хотим, чтобы здесь всем было комфортно.

– Спасибо за заботу.

Они вышли в холл второго этажа, а оттуда в спальню, где Эрнестина, горничная Фебы, уже распаковывала ее сундуки и чемоданы.

– Надеюсь, комната тебе подойдет, – сказала Кэтлин. – Она хоть и небольшая, но с собственной ванной и гардеробной, а окно выходит в сад.

– Как здесь уютно! – заметила Феба, с удовольствием оглядываясь.

Стены были оклеены французскими обоями с узором из изящных виноградных лоз, бордюр и панели блестели свежей белой краской.

– А я тебя оставлю, располагайся. В шесть часов встречаемся в гостиной: выпьем по рюмочке шерри, – а в восемь ужин. Пока что форма одежды парадная, но завтра молодожены уедут, и все станет как обычно.

Кэтлин ушла, а Феба залюбовалась ловкими действиями Эрнестины, достававшей из сундука и раскладывавшей стопки бережно уложенного белья и аккуратные небольшие свертки. Каждая пара обуви лежала в отдельном шерстяном мешочке с тесемками, каждая пара перчаток – в картонной коробочке.

– Эрнестина, ты просто кудесница! – похвалила горничную Феба.

– Благодарю вас, миледи. Давненько мы не выезжали из Херонс-Пойнт, а я уж и забыла, как паковать вещи. – Стройная темноволосая горничная, присев на минутку возле сундука, подняла глаза на Фебу и спросила: – Проветрить платье цвета экрю[2], пока вы отдыхаете?

– Экрю? – слегка нахмурившись, повторила Феба.

– Шелковое, с цветочной каймой?

– Боже, ты и его взяла? – Феба смутно помнила нарядное платье, которое заказала и сшила себе в Лондоне. Вскоре после этого Генри слег, так что надеть этот наряд ей так и не пришлось. – Думаю, в серебристо-сером мне будет удобнее. Я пока не готова к ярким цветам.

– Мэм, это же экрю! Никто не назовет его ярким.

– А цветы на окантовке?

Вместо ответа Эрнестина извлекла из коробки с лентами, которые сняла со шляпок и чепцов, чтобы не повредить их в дороге, гирлянду вышитых на шелке цветов и показала хозяйке. Шелковые пионы и розы, действительно выполненные в нежных пастельных тонах, были прелестны.

– Да, пожалуй, подойдет, – сказала Феба и невольно улыбнулась, заметив, как скривилась горничная. Для нее не было секретом: Эрнестина мечтала, чтобы госпожа поскорее покончила с простыми фасонами и неброскими цветами полутраура.

– Два года прошло, миледи, – заметила горничная. – Везде пишут, что этого вполне достаточно.

Феба сняла шляпку и положила на туалетный столик атласного дерева.

– Эрнестина, лучше помоги мне раздеться. Если я хочу весь вечер провести среди гостей и не рухнуть, мне необходимо прилечь хоть ненадолго.

– А как же ужин? – осмелилась поинтересоваться горничная, помогая Фебе снять дорожный жакет. – Ведь там будет много ваших старых друзей.

– Я хочу с ними увидеться, но нервничаю: боюсь, они ожидают увидеть меня прежней.

Эрнестина, расстегивавшая пуговки у нее на платье, остановилась:

– Простите, мэм, но… разве вы не такая, как раньше?

– Боюсь, что нет: та умерла вместе с Генри. – Губы Фебы тронула безрадостная улыбка. – А новая еще не родилась.

Шесть часов вечера

Время спускаться в гостиную. Бокал шерри станет хорошим началом вечера, думала Феба, расправляя тяжелые складки платья. Ей просто необходимо успокоить нервы.

– Выглядите замечательно, мэм! – заметила Эрнестина, с улыбкой глядя на результаты своих трудов.

Волосы Фебы она зачесала наверх, аккуратно заколола локоны, оставив несколько свободно спадать на шею сзади, и обернула у основания пучок бархатной лентой. Феба чувствовала себя от этого странно: обычно она носила более строгие прически. В заключение Эрнестина приладила с правой стороны пучка живую розочку.

Новая прическа очень ей шла, а вот вечернее платье оказалось куда менее неприметным, чем ожидала Феба. Оно хоть и было бледно-бежевым – цвета небеленой холстины или натуральной шерсти, – но шелковую ткань пронизывали тонкие, не толще волоса, металлические нити, золотистые и серебристые, придававшие ткани жемчужный блеск. Глубокий вырез обрамляла шелковая гирлянда пионов, роз и нежно-зеленых листьев; такой же орнамент украшал подол, подхваченный с одной стороны.

Феба, хмуро разглядывая свое бледное, мерцающее отражение в овальном зеркале, прикрыла глаза рукой, затем быстро убрала руку, повторила это движение еще и еще раз, но когда ничего не изменилось, пробормотала:

– Боже! Сомнений не оставалось: быстрый взгляд на платье оставлял впечатление наготы, едва прикрытой цветами. – Эрнестина, мне нужно переодеться, сейчас же! Приготовь серебристо-серое.

– Но… но я его и не проветривала, и не гладила! – в замешательстве воскликнула горничная. – А это на вас так хорошо сидит!

– Я не помню, что бы оно так блестело. Не могу же я сиять, словно рождественская елка!

– Не так уж оно и блестит! – возразила девушка. – Другие дамы будут в платьях, расшитых жемчугом и пайетками, в лучших своих бриллиантах… – Заметив выражение лица Фебы, она испустила вздох. – Если хотите надеть серебристое, мэм, я постараюсь приготовить его поскорее, но в любом случае вы опоздаете.

От этой мысли Феба застонала:

– А шаль ты взяла?

– Да, черную. Но, мэм, вы же зажаритесь, если сейчас наденете шаль! Да и вид будет странный – с ней вы привлечете больше внимания, чем без нее.

Прежде чем Феба успела ответить, в дверь постучали, и она нечаянно выругалась:

– Вот галоша!

Вряд ли ругательство соответствовало случаю, но в обществе детей (почти постоянно) Фебе пришлось научиться заменять крепкие выражения разными словечками вроде этого. Она поспешила спрятаться в углу за дверью, а Эрнестина пошла открывать.

Из-за двери послышался мальчишеский голос. Эрнестина приоткрыла дверь пошире, и Иво, брат Фебы, просунув голову в щель, небрежно бросил:

– Привет, сестренка! Отлично выглядишь! И золотистое платье шикарное.

– Это цвет экрю, – поправила его Феба, и в ответ на недоуменный взгляд повторила: – Экрю.

– Обалдеть! – откликнулся Иво и, недолго думая, вошел.

Феба возвела очи горе:

– Иво, что тебе здесь понадобилось?

– Хочу проводить тебя вниз: не спускаться же к гостям одной.

Глубоко тронутая, Феба даже не знала, что сказать: только молча смотрела на одиннадцатилетнего мальчика, готового занять опустевшее место ее мужа.

– Это папа предложил, – помявшись, добавил Иво. – Я, конечно, не такой высокий, как другие джентльмены – да что там, я даже ниже тебя, можно сказать, я только полджентльмена, – но это ведь лучше, чем ничего, правда?

На лице его отразилась растерянность, когда он заметил, что глаза Фебы налились слезами.

Прочистив горло, Феба наконец сумела ответить, пусть и не совсем твердым голосом:

– Милый Иво, дорогой мой рыцарь! Сейчас ты на две головы выше всех прочих джентльменов! Спасибо, почту за честь.

Мальчик просиял и предложил ей руку галантным жестом, которому, Феба не сомневалась, научил его отец.

– Это честь для меня, сестричка.

На миг Феба словно увидела Иво взрослым мужчиной, уверенным в себе и полным неиссякаемого очарования.

– Подожди минуту: мне нужно решить, что делать с платьем.

– А зачем с ним что-то делать?

– Оно слишком… вызывающее.

Брат, склонив голову набок, внимательно оглядел ее с головы до ног:

– Это из словечек Пандоры?

– Нет, это самое обычное слово. Вызывающий – значит, слишком заметный, выделяющийся, обращающий на себя внимание.

– Сестричка, мы с тобой все равно не сможем не выделяться! – И Иво указал на свою огненно-рыжую шевелюру. – С такими волосами нет шансов, что тебя не заметят. Так что ничего не надо делать с платьем. Мне оно нравится, и Габриель будет доволен, что ты так хорошо выглядишь в канун его свадьбы!

Еще и двенадцати не исполнилось, а как рассуждает! Феба смотрела на брата с нежностью и гордостью.

– Хорошо, уговорил, – сказала она наконец неохотно.

– Ну слава богу! – с нескрываемым облегчением воскликнула Эрнестина.

Феба улыбнулась ей:

– Меня не жди. Сходи поужинай с другими слугами внизу и отдыхай.

– Благодарю вас, мэм.

Феба приняла руку Иво, и мальчик вывел ее из комнаты. Шагая к великолепной парадной лестнице, она окинула взглядом его строгий итонский костюм: черные саржевые брюки, белый жилет и черный атласный галстук-бабочку, и заметила:

– О, ты дорос до длинных брюк!

– На год раньше, чем положено, – похвастался Иво.

– И как ты уговорил маму?

– Сказал, что мне не пристало ходить в коротких штанишках: тогда уж лучше вовсе без штанов. Мама так смеялась, что чуть не захлебнулась чаем, а на следующий день к нам пришел портной, снял с меня мерки и сшил костюм. Больше близнецы Хант не будут смеяться над моими коленками!

(Мистер и миссис Саймон Хант, близкие друзья Шоллонов, вместе со своими четырнадцатилетними сыновьями Эштоном и Огастесом часто бывали в Херонс-Пойнте.)

– Близнецы над тобой смеются? – с удивлением и беспокойством спросила Феба. – Но ведь ты всегда с ними дружил!

– Ну да, друзья всегда подкалывают друг друга, обзывают по-всякому: «дуралей», «жирдяй», «узлы-коленки». Чем ближе друг, тем обиднее обзывается.

– Но почему же нельзя общаться без этого?

– Потому что мы мальчишки, – пожал плечами Иво. – Посмотри хоть на наших братьев. Знаешь, какую телеграмму Габриель вчера получил от Рафаэля? «Дорогой братец, поздравляю тебя и соболезную невесте! Жаль, не могу присутствовать и лично предупредить ее, за какого осла она выходит замуж. С любовью, Рафаэль».

Феба рассмеялась.

– Очень в его духе! Знаю, что они любят друг друга поддразнивать, но никогда не могла понять зачем. Наверняка и с моими сыновьями будет так же. Но я рада, что Генри таким не был. Никогда не слышала, чтобы он над кем-то насмехался.

– Он был очень хороший, – грустно сказал Иво. – Не такой, как все. Я по нему скучаю.

Феба молча легонько сжала его плечо.

К большому ее облегчению, в гостиной оказалось вовсе не страшно. Здесь ей составили компанию родители и Серафина, а также лорд и леди Уэстклиф, которых младшее поколение Шоллонов звало не иначе, как «дядя Маркус» и «тетя Лилиан».

Охотничьи угодья лорда Уэстклифа, Стоуни-Кросс-парк, находились в Гэмпшире, неподалеку от Эверсби. Граф и его жена, дочь американского миллионера из Нью-Йорка, растили троих сыновей и трех дочерей. Тетя Лилиан не раз шутливо предлагала Фебе обратить внимание на кого-нибудь из ее пышущих здоровьем красавцев сыновей, но та вполне искренне отвечала, что и думать об этом не может: это все равно что влюбиться в собственного брата! Слишком много семейных праздников Марсдены и Шоллоны провели вместе, слишком хорошо знали друг друга, чтобы между их потомством вспыхнули романтические искры.

Меррит, старшая дочь Марсденов, была одной из ближайших подруг Фебы. Когда Генри был уже очень болен, она несколько раз приезжала в Эссекс, чтобы помочь Фебе: заботилась о больном умело и с неизменным добрым юмором. В сущности, ей Феба доверяла больше, чем матери Генри, Джорджиане, уверявшей, что расстроенные нервы не позволяют ей ухаживать за умирающим.

– Милая Феба, – воскликнула Меррит, взяв ее за руки, – ты сегодня обворожительна!

Феба, наклонившись, поцеловала ее в щеку и прошептала:

– Ужасно себя чувствую в этом платье. Не понимаю, зачем я вообще выбрала такую ткань.

– Потому что я тебе посоветовала, – ответила Меррит. – Я помогала тебе выбирать материал у модистки, помнишь? Сначала ты отказывалась, но я тебе сказала: женщина не должна бояться блистать!

Феба невесело усмехнулась:

– Я просто не умею блистать так бесстрашно, как ты!

Леди Меррит Стерлинг, темноглазая, с копной черных волос и безупречной фарфоровой кожей, сразу останавливала на себе взгляд. В отличие от двух других сестер, хрупких, как мать, сложением она пошла скорее в невысоких коренастых Марсденов. От отца же унаследовала крупное лицо и решительный подбородок. Благодаря обаянию Меррит рядом с ней меркли даже признанные красавицы.

Меррит умела так слушать, с таким искренним интересом, что собеседник думал, будто он единственный человек на земле, который удостоился ее внимания. Задавала вопросы и выслушивала ответы, ни жестом, ни вздохом не показывая, что ждет своей очереди заговорить. В любой компании, среди людей с разными характерами и интересами Меррит служила связующим звеном, словно французская заправка, придающая супу или соусу бархатистую однородность.

Не будет преувеличением сказать, что любой мужчина, познакомившись с Меррит, тут же чуточку в нее влюблялся. Когда она вышла в свет, вокруг нее вился рой обожателей, но Меррит отвергла их всех и отдала руку и сердце Джошуа Стерлингу, судовому магнату родом из Америки, сейчас обосновавшемуся в Лондоне.

Отойдя чуть в сторону от родных, Феба и Меррит улучили несколько минут, чтобы поговорить наедине. Феба взволнованно рассказала подруге о встрече с Уэстом Рейвенелом, запланированной экскурсии на ферму и самонадеянных поучениях.

– Бедная Феба! – утешила подругу Меррит. – Мужчины обожают читать нотации!

– Да он не читал – скорее распекал меня.

– Какой ужас! Но, знаешь, новичку простительно ошибаться. При знакомстве многие поначалу берут неверный тон. Не так-то легко заводить друзей.

– Я не хочу с ним дружить! Вообще не хочу больше его видеть.

– Разумеется, в этом тебя вряд ли можно винить, – поколебавшись, ответила Меррит.

– Но ты считаешь, я не права?

– Милая моя, советы не всегда помогают, особенно мои.

– То есть ты считаешь, что я не права.

Меррит сочувственно взглянула на нее:

– Теперь, когда ваши семьи породнились, ваши с ним пути будут постоянно пересекаться. И для всех заинтересованных лиц, особенно для тебя самой, будет проще, если вы научитесь общаться цивилизованно. Неужто так трудно дать мистеру Рейвенелу второй шанс?

Феба нахмурилась и отвела взгляд, потом наконец ответила:

– Трудно. Причин объяснять не стану.

Она не стала напоминать Меррит, что именно Уэстон Рейвенел издевался над Генри в школьные годы. Почему-то вдруг показалось неправильным винить взрослого мужчину в том, что он вытворял в детстве. Да и что толку? Все равно уже ничего не исправишь.

Но Меррит неожиданно спросила:

– Это из-за того, что было в пансионе?

Феба широко раскрыла глаза:

– Ты тоже помнишь?

– Конечно, ведь это было важно для Генри. Даже в зрелом возрасте воспоминания о мистере Рейвенеле не давали ему покоя. – Задумчиво помолчав, Меррит продолжила: – Мне кажется, со временем такие события имеют свойство расти в нашей памяти. Быть может, Генри проще было сосредоточиться на противнике-человеке, чем на борьбе с болезнью.

Она взглянула куда-то Фебе за плечо и тихо проговорила:

– Не оборачивайся. Какой-то джентльмен в том конце гостиной то и дело поглядывает в твою сторону. Я его никогда раньше не видела. Возможно, это и есть твой мистер Рейвенел?

– Боже правый, хватит называть его моим! Как он выглядит?

– С темными волосами, чисто выбритый, очень загорелый, высокий, плечи широкие, словно ходит за плугом. Сейчас разговаривает с несколькими джентльменами, и… ох, улыбка у него жаркая, как летний денек!

– Это точно мистер Рейвенел, – обреченно пробормотала Феба.

– Ну надо же! А Генри рассказывал, что это был бледный толстяк! – Приподняв брови, Меррит снова взглянула Фебе за плечо. – Похоже, кто-то резко пошел в рост.

– Неважно, как он выглядит. Важно, что он за человек.

– Несомненно! – В серебристом голосе Меррит звучал смех. – Но, согласись, даже если внутренне мистер Рейвенел не ахти, то упаковка у него что надо!

Феба подавила улыбку и прошептала с притворным упреком:

– Как не стыдно, ты же замужняя дама!

– И у замужних дам есть глаза, – озорно улыбнулась подруга.

Глава 6

По обыкновению, гости входили в столовую в порядке старшинства. Независимо от возраста или благосостояния первыми шли обладатели древнейших титулов и дворянских грамот, поэтому, хоть отец Фебы и был герцогом, процессию возглавили лорд и леди Уэстклиф.

По обычаю Девон, лорд Тренир, вел под руку леди Уэстклиф, а лорд Уэстклиф сопровождал Кэтлин. Прочие гости так же, парами, следовали за ними. Феба с радостью обнаружила, что ее будет сопровождать старший сын Уэстклифов, лорд Фоксхолл, которого она знала всю жизнь. Лет двадцати с небольшим, высокий и плечистый, мужественный и дерзкий, он был заядлым спортсменом, как и его отец. Будучи наследником графа, он носил титул виконта, но они с Фебой слишком хорошо знали друг друга, чтобы соблюдать формальности.

– Фокс! – воскликнула она с широкой улыбкой.

– Кузина Феба! – Он наклонился и чмокнул ее в щеку, живые темные глаза светились радостью. – Похоже, я твой сопровождающий. Не повезло тебе.

– А по-моему, очень повезло! Как может быть иначе?

– Из множества достойных джентльменов тебе достался именно тот, кто помнит, как девчонкой с косичками ты каталась по перилам особняка Стоуни-Кросс!

Феба вздохнула и покачала головой, однако с лица ее не сходила улыбка.

– Ох, Фокс, сколько хорошего осталось в прошлом!

– В будущем у тебя хорошего еще больше, – ответил он весело.

– Никто не знает, что ждет впереди.

Фокс протянул ей руку:

– Значит, будем есть, пить и веселиться, пока есть возможность.

Они прошли в столовую, ярко освещенную свечами в канделябрах, напоенную ароматом цветов. Гигантский якобитский стол с ножками и перекладинами, вырезанными в виде перекрученных веревок, застилала белоснежная льняная скатерть. Вдоль длинной дорожки из пышных курчавых зеленых папоротников выстроился ряд широких серебряных ваз, наполненных июньскими розами. Вдоль стен стояли роскошные композиции из пальмовых листьев, гортензий, азалий и пионов, превращающие комнату в вечерний сад. Каждое место за столом было сервировано сверкающим ирландским хрусталем, севрским фарфором и не менее чем двумя дюжинами старинных георгианских серебряных приборов на каждого гостя.

По обеим сторонам от стола выстроились ряды лакеев. Джентльмены помогали дамам сесть; лорд Фоксхолл отодвинул стул и для Фебы. Однако только она собралась расправить юбки, как вдруг застыла как вкопанная, увидев, кто усаживает за стол свою даму по правую руку от нее.

На карточке рядом с ее карточкой каллиграфическим почерком было выведено: «Мистер Уэстон Рейвенел».

У Фебы все внутри перевернулось.

Мистер Рейвенел повернулся к ней – и замер, явно удивленный не меньше. В парадном вечернем костюме он являл собой впечатляющее зрелище. Белая рубашка и галстук резко контрастировали с янтарным сиянием кожи, а приталенный черный сюртук подчеркивал ошеломляющую ширину плеч.

И смотрел он на нее как-то слишком сосредоточенно, слишком! Она не могла решить, как себя вести, и беспомощно смотрела на него, чувствуя, как натягивается и перекручивается все внутри.

Взгляд мистера Рейвенела скользнул к карточкам, затем опять к ее лицу.

– Не я решал, кого куда посадить.

– Не сомневаюсь, – бросила Феба. Мысли ее были в смятении. По правилам этикета, за ужином джентльмен уделяет преимущественное внимание даме слева от себя, ухаживает за ней и развлекает беседой. Что же, придется весь ужин с ним разговаривать?

Отчаянно оглядевшись, она наткнулась взором на Габриеля. Заметив ее затруднение, брат произнес беззвучно, одними губами: «Хочешь…»

Феба торопливо мотнула головой. Нет-нет, устраивать сцену накануне свадьбы брата она не станет, даже если бы ей пришлось сесть с самим Люцифером (хотя, пожалуй, Люцифер был бы предпочтительнее).

– Что-то не так? – раздался над левым ухом шепот лорда Фоксхолла.

Феба вспомнила: он ждет, пока она сядет.

Собравшись с духом, Феба вымученно улыбнулась.

– Что ты, Фокс, все замечательно! – И села, аккуратно расправив юбки.

Мистер Рейвенел не двигался с места, гладкий лоб между бровями прорезала морщина.

– Я могу с кем-нибудь поменяться местами, – предложил он тихо.

– Ради бога, сядьте уже! – прошептала Феба.

Он опустился на стул так осторожно, словно тот грозил под ним развалиться, и осторожно посмотрел на Фебу.

– Прошу прощения за свое поведение.

– Все забыто. Надеюсь, в течение одного ужина мы сможем друг друга потерпеть.

– Обещаю не говорить о сельском хозяйстве. Выберем какую-нибудь другую тему, благо интересы у меня богатые и разнообразные.

– Например?

Мистер Рейвенел на мгновение задумался.

– Неважно. Никакого обширного круга интересов у меня, конечно, нет. Просто я чувствую себя так, словно есть.

Феба невольно улыбнулась: ему удалось ее рассмешить.

– А у меня и вовсе никаких интересов, кроме моих детей.

– И слава богу. Терпеть не могу заумные беседы – мой ум для них недостаточно высок!

А у него есть чувство юмора, с невольным одобрением сказала себе Феба. Быть может, ужин окажется не таким уж и ужасным?

– Если так, вы не осудите меня за то, что я не прочла ни одной книги с тех пор, как родился Стивен.

– А я с детства не был на концертах классической музыки, – отозвался Уэстон. – Очень уж там хлопотно: то хлопай, то не хлопай!

– Боюсь, обсудить живопись мы тоже не сможем. На мой взгляд, символизм малопонятен, а потому раздражает.

– Попробую догадаться: поэзию вы тоже не любите?

– Нет, разве что детские стишки.

– А я вот иногда пописываю, знаете ли, – сообщил Рейвенел.

«Боже упаси!» – мысленно воскликнула Феба, чувствуя, как краткое веселье сменяется ужасом. Много лет назад, когда она впервые вышла в свет, казалось, каждый встречный на балу или на ужине оказывался поэтом-любителем. И каждый жаждал почитать ей стихи, все как один о свете звезд, каплях росы и утраченной любви в надежде впечатлить ее своей чувствительностью. Как видно, эта мода еще не ушла в прошлое.

– Вот как? – поинтересовалась она безо всякого энтузиазма, мысленно молясь о том, чтобы Рейвенел не вздумал знакомить ее со своим творчеством.

– Именно так. Хотите услышать пару строчек?

Подавив вздох, Феба изогнула губы в вежливой улыбке:

– Разумеется.

– Это из неоконченного. – И с самым серьезным видом мистер Рейвенел продекламировал: – «В животе у святого Пафнутия регулярно случаются вздутия…»

Феба не собиралась поощрять его смехом, но сзади кто-то хохотнул: должно быть, «вирши» услышал лакей.

– Мистер Рейвенел, вы не забыли, что мы на официальном ужине?

Его глаза озорно блеснули.

– Поможете со следующей строчкой?

– Ни в коем случае!

– Я настаиваю.

Феба тщательно расправляла на коленях салфетку и делала вид, что не слышит.

– Настоятельно настаиваю!

– Да вы самый… ну хорошо! – Феба отпила воды из стакана, подумала немного, а затем продекламировала: – «Ибо этот святой вместо пищи простой…»

Рейвенел задумался, рассеянно постукивая пальцами по ножке пустого хрустального бокала, а затем гордо продекламировал:

– «…Ел одни лишь осиновы прутия!»

Феба едва не подавилась от смеха и шепотом взмолилась:

– Может, хотя бы притворимся, что умеем вести себя прилично?

– Но ужин обещает быть долгим.

Подняв глаза, она обнаружила, что мистер Рейвенел улыбается – тепло и дружелюбно. От этого по телу пробежал какой-то странный, но приятный трепет: такие ощущения она порой испытывала после долгого сладкого сна, потягиваясь в кровати.

– Расскажите о ваших детях, – попросил Уэстон.

– Что бы вы хотели узнать?

– Все. Как вы выбирали им имена?

– Джастина назвали в честь любимого дядюшки моего мужа, милого старого холостяка, который всегда навещал его, больного, и приносил ему книги. А младшего сына Стивена – в честь героя приключенческого романа, который читали мы с Генри, когда были еще детьми.

– Как называлась эта книга?

– Не скажу: вы решите, что это глупо. Что ж, это и правда глупо, но мы оба очень ее любили. Перечитывали, должно быть, раз десять. Мне пришлось послать Генри в школу свой экземпляр после того, как…

«Как вы ее украли!»

На взгляд Фебы, худшим из преступлений Уэста Рейвенела стало похищение книги «Стивен Армстронг. Искатель сокровищ» из сундучка с пожитками Генри, что стоял у него под кроватью. Доказательств, что книгу стащил именно Рейвенел, не было, но Генри подозревал его. Он хорошо запомнил, как Рейвенел застал его с этой книжкой и принялся над ним насмехаться. «Я знаю, это он! – писал Генри. – И наверняка он сделал с ней что-нибудь ужасное. Скажем, утопил в уборной. Не удивлюсь, если этот обалдуй вообще не умеет читать!»

«Когда мы вырастем, – написала в ответ Феба, кипевшая праведным гневом, – вместе подстережем его где-нибудь, поколотим и заставим вернуть книгу!»

А теперь она сидит с ним за одним столом!

– После того, как он потерял свой, – закончила она неловко и устремила внимательный взгляд на лакея, наливавшего ей вина.

– А как он… – начал было Рейвенел, но вдруг, нахмурившись, умолк, неловко поерзал на стуле и начал снова: – Помню одну книгу из своего детства…

Тут он снова замолчал и начал как-то странно придвигаться к ней.

– Мистер Рейвенел, с вами все в порядке? – удивленно спросила Феба.

– Да, вот только… есть одна проблема. – И он уставился на свои брюки.

– Проблема, связанная с вашими коленями? – сухо спросила Феба.

– Вообще-то да, – раздраженно прошептал он.

– Правда? – Феба не знала, рассмеяться или встревожиться. – В чем дело?

– Женщина с той стороны все время кладет руку мне на колено.

Феба осторожно нагнулась вперед, чтобы взглянуть, кто сидит по другую сторону от него, и прошептала:

– Это же леди Колуик! Та, чья матушка, леди Бервик, обучала Пандору и Кассандру хорошим манерам!

– Ну да. Лучше бы свою дочь научила!

Феба слышала, что Долли, леди Колуик, недавно вышла замуж за богатого джентльмена намного ее старше, однако у него за спиной продолжала крутить романы со своими былыми поклонниками. В сущности, именно скандальное поведение Долли стало причиной первой случайной встречи Пандоры и Габриеля.

Мистер Рейвенел поморщился и пошарил рукой под столом, должно быть, отталкивая нежеланную наглую руку.

Феба понимала, в каком затруднительном положении он оказался. Если джентльмен привлечет внимание кого-то из окружающих к такому непристойному поведению, его же и обвинят в том, что он чернит леди. Мало того: дама сможет легко все отрицать, и скорее поверят ей.

Вдоль всего стола лакеи наполняли бокалы водой, вином и шампанским со льдом. Решив, что в этой суете ее действия пройдут незамеченными, Феба сказала соседу:

– Наклонитесь, пожалуйста, вперед.

Он чуть приподнял брови, но повиновался.

Протянув руку за его широкой спиной, Феба указательным пальцем ткнула леди Колувик в обнаженное плечо, и та в недоумении взглянула на нее. Леди Колуик была очень хорошенькой: темные волосы подобраны наверх и падают причудливым каскадом пышных локонов, переплетенных лентами и жемчужными нитями; ресницы неимоверной длины, брови, выщипанные и подрисованные, вздернуты двумя идеальными полумесяцами, словно у китайской куколки. На шее сверкает ожерелье из нескольких рядов жемчуга вперемежку с бриллиантами размером с бристольскую вишню.

– Дорогая, – любезно обратилась к ней Феба, – я невольно заметила, что вы пытаетесь позаимствовать у мистера Рейвенела салфетку. Вот, возьмите мою! – Она протянула салфетку, и леди Колуик машинально потянулась за ней, но уже в следующий миг отдернула руку:

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

Но Фебу было не обмануть. Она заметила, что дамочка залилась румянцем и виновато скривила губы, похожие на розовый бутон.

– Неужто мне придется объяснять? – поинтересовалась она вкрадчиво. – Этот джентльмен не в восторге от того, что его тыкают и щупают, словно устрицу на Биллинсгейтском рынке, пока он пытается поесть. Будьте так любезны, держите руки при себе.

Леди Колуик зло прищурилась и процедила:

– Что, не хотите делиться?

Презрительно фыркнув, она сосредоточилась на своей тарелке, а из-за спины, где стояли лакеи, опять донесся приглушенный смешок.

Мистер Рейвенел откинулся в кресле, не оборачиваясь, махнул рукой и вполголоса позвал:

– Джером!

Один из лакеев подошел и склонился над ним.

– Сэр?

– Еще одно «хи-хи», – обманчиво мягким тоном предупредил мистер Рейвенел, – и завтра же вы будете разжалованы до младшего конюха.

– Понял, сэр.

Лакей скрылся, а Уэстон повернулся к соседке. Теперь веселые морщинки в уголках его глаз стали заметнее.

– Благодарю, что не пожелали мной делиться.

Феба пожала плечами:

– Она мешала нам вести высокоинтеллектуальную беседу. Кто-то должен был ее остановить.

Рейвенел изогнул губы в ленивой усмешке.

Никогда еще Феба не ощущала так остро чье-то присутствие. Казалось, каждый нерв в ней ожил и откликается на близость соседа. От его невероятных глаз – цвета темно-синих чернил – невозможно было оторваться. Завораживала и тень вечерней щетины на гладко выбритом подбородке, и мускулистая шея в жестких объятиях накрахмаленного белого воротничка. Поведение леди Колуик было, разумеется, непростительно – и все же Феба ее понимала. Интересно, какова его нога на ощупь? Должно быть, очень твердая. Как скала. От этой мысли она беспокойно заерзала на стуле.

«Да что это со мной?»

Оторвав от него взгляд, она сосредоточилась на карточке с меню, лежащей между их тарелками, и задумчиво проговорила:

– Говяжье консоме или пюре из овощей? Пожалуй, попрошу консоме.

– Предпочитаете весенним овощам разведенный бульон?

– Мне не особенно хочется есть.

– Однако послушайте: наша кухарка посылает за свежими овощами с огородов – за молодым картофелем, кабачками, помидорами, морковью и луком-пореем – в деревню и тушит их со свежими травами. Когда овощи хорошенько разварятся, взбивает пюре, пока оно не станет нежным, как шелк, и заправляет густыми сливками. Пюре подают в глиняной посуде, а едят с обжаренными в масле гренками. В каждой ложке – целый огород!

Феба улыбнулась, невольно захваченная его энтузиазмом:

– Откуда вы столько знаете о приготовлении пюре?

– Немало времени провожу на кухне, – признался Уэстон. – Стремлюсь как можно больше узнать о работе своих подчиненных. И, насколько я могу судить, самая важная задача в Эверсби – следить, чтобы все были сыты и здоровы. На пустой желудок не поработаешь!

– А кухарка не возражает против вторжения на ее территорию?

– Нет, пока я не верчусь под ногами и не сую нос в кастрюли.

– Вижу, вы любите вкусно поесть? – улыбнулась Феба.

– Обожаю! Из всех земных наслаждений это для меня стоит на втором месте.

– А какое же на первом?

– О, это не стоит обсуждать за ужином. – И, секунду помолчав, добавил с самым невинным видом: – А вот попозже с радостью поделюсь.

Вот нахал! Как ему удалось вложить столько скрытого смысла в безобидную с виду фразу? Феба решила сделать вид, что не слышала: приклеившись взглядом в меню, смотрела туда, пока прыгающие в глазах буквы не начали складываться во что-то осмысленное.

– Вижу, здесь два рыбных блюда на выбор: тюрбо под соусом из омаров и камбала по-нормандски. Второе блюдо мне незнакомо.

– Его готовят так, – с готовностью отозвался Рейвенел. – Филе белой камбалы маринуют в сидре, затем запекают в масле и покрывают сливками. Легкое блюдо с яблочным привкусом.

Немало времени прошло с тех пор, как приемы пищи превратились для Фебы в утомительный ритуал. После смерти Генри она не только утратила аппетит – любая еда казалась ей безвкусной. Прежний вкус и аромат сохранило очень немногое: крепкий чай, лимон, корица.

– Мой муж никогда… – Фиби остановилась. Желание поделиться было почти невыносимым, пусть и казалось ей чем-то вроде предательства Генри.

Рейвенел терпеливо ждал, слегка наклонив голову.

– Генри не переносил ни молока, ни сливок, ни красного мяса, – запинаясь, продолжила Феба. – Мы ели только самые простые блюда: все сваренное на пару и без приправ, и все равно он ужасно страдал. Он был добрым и великодушным человеком, вовсе не хотел, чтобы я отказывалась от радостей, ему недоступных, но как могла я у него на глазах наслаждаться пудингом или бокалом вина? После стольких лет такой жизни, привыкнув смотреть на еду как на врага, боюсь, я никогда больше не смогу получать от нее удовольствие.

Едва выговорив все это, Феба осознала, как неуместны подобные признания на официальном ужине. Не зная, куда девать глаза от стыда, она уставилась в блестящую тарелку и была готова заколоться вилкой.

– Простите… Я так давно не бывала в обществе, что разучилась вести вежливые светские разговоры.

– Вести подобные разговоры со мной – пустая трата времени. Я ведь общаюсь по большей части со скотиной. – Уэстон подождал, пока померкнет ее короткая улыбка, и продолжил: – Ваш муж, должно быть, был человеком огромной воли. Мне на его месте не удалось бы сохранить ни великодушие, ни доброту… впрочем, это непросто, даже когда я вполне здоров.

Эти слова заставили Фебу другими глазами взглянуть на Рейвенела. Оказывается, ненавидеть абстракцию, человека, которого никогда не видела, намного проще, чем создание из плоти и крови.

– А вы вспыльчивы, мистер Рейвенел? – поинтересовалась Феба, подумав над его последним замечанием.

– Боже правый, неужто вы не слышали? Все Рейвенелы – пороховые бочки с коротким фитилем. Вот почему в нашем роду так мало мужчин: пьянство и драки редко дают дожить до счастливой старости.

– Неужто вы тоже такой? Пьете и деретесь?

– Я таким был, – признал он.

– Почему же бросили?

В ответ он широко улыбнулся:

– Не могу больше!

Глава 7

Пюре из весенних овощей оказалось выше всяческих похвал. Нежная молочно-оранжевая смесь действительно обладала вкусом целого огорода. Смелая гармония вяжущих помидоров, сладкой моркови, картофеля и зелени, связанных воедино густыми сливками, рождала мысли о весне. Феба откусила кусочек хрустящего гренка, щедро смазанного пюре, и прикрыла глаза, наслаждаясь вкусом. Боже, как давно она не ощущала вкус еды!

– Я же говорил! – с удовлетворением заметил мистер Рейвенел.

– А нельзя ли у вашей кухарки попросить рецепт?

– Разумеется, можно. Только… что получу взамен?

Феба хихикнула:

– А где же ваше благородство, великодушие, рыцарство, наконец.

– Я земледелец, а не рыцарь. В нашем деле – услуга за услугу

В его тоне не слышалось ни грана почтительного сочувствия, с которым обыкновенно обращаются к вдовам. Скорее это походило на… флирт? Но Феба не была уверена. Слишком много лет с ней никто не флиртовал. И разумеется, мистер Рейвенел был последним, от кого она пожелала бы такого внимания, хотя… хотя не могла не признать, что эта ситуация как-то странно ее волнует.

Началась нескончаемая череда тостов: за счастье и процветание жениха и невесты, за благополучие семей, которые собираются породниться, за королеву, за хозяина и хозяйку, за священника, за прекрасных дам и так далее. Слуги вновь и вновь наполняли бокалы прекрасными выдержанными винами, убирали опустевшие тарелки и выставляли блюдца с охлажденными ломтиками спелой дыни.

Каждая перемена блюд была аппетитнее предыдущей. Феба не представляла, чтобы кто-то мог превзойти мастерство повара в Херонс-Пойнте, но должна была признать: такой кухни, как здесь, никогда не пробовала! Ее хлебная тарелка то и дело пополнялась горячими молочными рулетами и пышными ломтями подового хлеба, к которым подавались узорчатые пирамидки чуть подсоленного сливочного масла. Лакеи вносили блюда с идеально прожаренными до хрустящей корочки корнуэльскими курами, жареными телячьими котлетами в коньячном соусе, нарезкой из овощных деликатесов вперемешку с вареными перепелиными яйцами, салатами, сияющими яркими красками, увенчанными кусочками буженины или тонкими, как бумага, ломтиками черных трюфелей, жареными говяжьими и бараньими ногами – нежное мясо было тонко нарезано и сервировано с пряной, густевшей на глазах подливой.

Феба в компании давнего врага своего мужа пробовала одно блюдо за другим – и радовалась жизни так, как ей не случалось уже очень давно. Уэстон Рейвенел оказался остроумным и любезным собеседником: делал дерзкие замечания, умудряясь оставаться в рамках приличия. Его интерес к ней был весьма непринужденным, и беседа текла легко и приятно. Феба не могла припомнить, когда в последний раз ей было так весело и когда она столько съедала.

Тут подали освежающий шербет в миниатюрных хрустальных бокалах, и, закатив глаза, она спросила:

– Какие блюда еще остались?

– Только сыр, и потом десерт.

– Меня даже на это не хватит!

Уэстон изобразил недовольство и покачал головой:

– Неужто вы позволите этому ужину вас одолеть?

Она невольно прыснула:

– Это же не спортивное состязание!

– Порой трапеза превращается в борьбу до победного конца. Вы близки к победе – бога ради, не сдавайтесь!

– Постараюсь, – с сомнением пообещала Феба. – Терпеть не могу, когда выбрасывают еду.

– У нас здесь ничего не пропадает. Остатки ужина отправятся либо в компостную кучу, либо в кормушку свиньям.

– А много свиней вы держите?

– Две дюжины. Есть свиньи и у некоторых арендаторов. Я пытаюсь уговорить и других, особенно тех, у кого земли неплодородные, постепенно переходить с земледелия на скотоводство, но они пока не готовы. Разведение скота, особенно свиней, кажется им шагом назад в сравнении с выращиванием хлеба.

– Не понимаю почему… – начала Феба, но тут ее прервал радостный голос Пандоры:

– Кузен Уэст, вы говорите о свиньях? А ты уже рассказал Фебе про Гамлета?

И мистер Рейвенел послушно переключился на забавную историю о том, как однажды навещал арендатора и спас поросенка-заморыша, предназначенного к забою. Скоро внимание всего стола было приковано к нему.

Рейвенел, оказывается, одаренный рассказчик: поросенок в его описании выглядел чуть ли не сироткой из диккенсовского романа. После того как спас новорожденного из-под ножа, он задумался, кто же будет за ним ухаживать. Привез в Эверсби и вручил Пандоре и Кассандре. Несмотря на возражения прочей родни и слуг, сестры приняли поросенка как родного. Очень быстро животное превратилось в матерого хряка, и теперь во всех причиняемых им хлопотах винили самого Рейвенела.

– И вот что хуже всего, – вставила Пандора. – Мы понятия не имели, что, оказывается, его надо было охолостить еще в младенчестве. Как ни печально, скоро он начал так пахнуть, что жить в доме уже не мог.

– Леди Тренир угрожала прибить меня всякий раз, как видела, что поросенок бегает по двору вместе с собаками, – добавил мистер Рейвенел. – Несколько месяцев я старался не поворачиваться к ней спиной.

– Пару раз я и вправду пыталась столкнуть его с лестницы, – с совершенно серьезным лицом вставила Кэтлин, – но у меня ничего не вышло: слишком уж он здоров.

– А еще красочно угрожала пустить в ход кочергу! – напомнил ей Уэстон.

– Это уже не я, а экономка, – уточнила Кэтлин.

История превратилась в откровенный фарс, когда мистер Уинтерборн признался, что жил в Эверсби: восстанавливался после ранения, и о поросенке его не предупредили.

– Я ведь не вставал с постели. Слышал его, но думал, что это собака.

– Собака? – повторил с другого конца стола лорд Тренир, изумленно глядя на друга. – Господи, как можно принять хрюканье за лай?

– Ну, я решил, что у этой собаки астма.

Все за столом покатились со смеху.

Улыбаясь, Феба бросила взгляд на мистера Рейвенела – он не отрываясь смотрел на нее. На миг обоих охватило странное, необъяснимое чувство близости, но Уэстон быстро переключил внимание на фруктовый нож возле своей тарелки, которым еще не пользовался, взял его в руку и проверил большим пальцем остроту лезвия.

– Не надо! – негромко попросила Феба.

Он лукаво улыбнулся и отложил нож:

– Сила привычки. Прошу простить мне недостаток хороших манер.

– Не в этом дело. Я испугалась, что вы порежетесь.

– Об этом не беспокойтесь: у меня кожа дубленая. Когда я только приехал в Эверсби… – Он вдруг остановился. – Но нет. Я же обещал не говорить о сельском хозяйстве.

– Продолжайте, пожалуйста! Когда вы впервые сюда приехали…

– Начал навещать наших арендаторов, и это чертовски меня пугало.

– Мне кажется, скорее они должны были вас бояться!

Он хмыкнул:

– Деревенские жители много чего боятся, но пузатый полупьяный лондонский фигляр к ним не относится.

Феба слушала слегка нахмурившись. Очень редко – да что там, никогда! – ей не приходилось слышать, чтобы мужчина так нелестно отзывался о самом себе.

– В первый день, – продолжил Рейвенел, – мне было тяжко: тогда я понятия не имел, что придется жить в трезвости. Голова раскалывалась, меня качало, словно игрушечный кораблик на волнах, и настроение было хуже некуда. Фермер Джордж Стрикланд готов был отвечать на все мои вопросы, но только так, чтобы не отрываться от работы. Ему надо было скосить и убрать овес, пока не пошел дождь. Мы вышли в поле: там одни косили, другие перевязывали и уносили скошенные снопы. Несколько человек пели, чтобы работа шла бойчее. Овес был высокий – мне по плечо, и от него исходил такой свежий, чистый запах. И все было так…

Уэстон покачал головой, глядя куда-то вдаль, не в силах подобрать верное слово, и, немного помолчав, продолжил:

– Стрикланд показал мне, как вязать колосья в снопы. Я работал вместе со всеми, мы разговаривали, и к тому времени, как дошел до конца поля, жизнь моя совершенно переменилась. Впервые я сделал что-то полезное собственными руками. – Он усмехнулся. – В то время у меня были руки джентльмена: мягкие, ухоженные, не то что теперь.

– Дайте-ка взглянуть, – попросила Феба.

Это прозвучало куда интимнее, чем ей хотелось, и щеки и шея у нее запылали, когда Рейвенел выполнил ее просьбу – неторопливо протянул обе руки ладонями вниз.

Весь шум вокруг них – деликатное звяканье столовых приборов о тарелки, взрывы смеха и болтовни – вдруг затих, куда-то отдалился, словно они остались в комнате одни. Феба смотрела на его руки, крепкие, с длинными пальцами, на коротко остриженные ногти с тончайшими белыми полумесяцами на концах. Руки были абсолютно чистыми, но загорелая кожа высохла, костяшки пальцев огрубели. Феба заметила несколько подживающих царапин, под ногтем большого пальца – темный след заживающей раны и синяк. Она пыталась представить эти сильные рабочие руки мягкими, ухоженными, как у городского бездельника, – и не могла. Зато представила другое: как бы ощущалось прикосновение этих рук к ее нежной коже: загрубевшие ладони, умелые пальцы… – и вздрогнула: «О чем только ты думаешь?»

– Но ведь управляющему не обязательно трудиться наравне с крестьянами? – как-то удалось выговорить ей.

– Обязательно, если он хочет с ними поговорить. У них нет времени на неторопливую беседу за чашкой чая, но они всегда готовы поговорить, если я помогу чинить сломанный забор или делать кирпичи. Им легче доверять тому, кто трудится с ними наравне. Работа – своего рода язык: трудясь вместе, мы начинаем лучше понимать друг друга.

Феба внимательно слушала, все лучше понимая, что мистер Рейвенел не просто уважает крестьян и крестьянский труд – все это по-настоящему близко его сердцу. Как непохож он на того, кого она ожидала увидеть в его лице! Неважно, каким он был в детстве: мальчишка вырос и научился понимать и любить. Он вовсе не бездушный скот и, оказывается, очень неплохой человек.

«Генри, Генри, – грустно подумала Феба. – Вот я и встретилась с твоим врагом, но как же сложно мне будет его ненавидеть!»

Глава 8

Как правило, Уэстон просыпался свежим и бодрым и был готов начать новый день. Но сегодня утром крик петуха неприятно ударил по нервам. Уэст плохо спал: слишком много съел и выпил, к тому же общался с Фебой, леди Клэр. Всю ночь, стоило задремать, ему снилась она – в его постели, готовая на все, чего, можно держать пари, никогда не одобрила бы в реальности, поэтому проснулся раздраженный, мрачный и возбужденный, как кролик.

Уэстон всегда считал себя человеком здравомыслящим – из тех, кто не станет тратить время и силы на женщин, которых ему точно не получить, но Феба оказалась такой же редкостью, как четырнадцать полнолуний в одном году. Он не мог не любоваться ее красотой: игрой света свечей в ее огненно-рыжих волосах и на белоснежной коже, на рубинах и жемчугах. У Фебы оказался быстрый, легкий, проницательный ум, обладала она и чувством юмора, которое он обожал, но еще ощущалась в ней робость и некая грусть, на что болезненно отзывалось его сердце. Кажется, леди очень не хватает радости. Ах, как счастлив был бы он открыть для нее рай, доступный лишь влюбленным! Но Феба, леди Клэр, не для него. Он все прогулял: ни денег, ни владений, ни титула. А она – знатная вдова с двумя сыновьями. Ей нужно выйти замуж за надежного, добропорядочного человека, равного ей по положению, а вовсе не заводить скандальный роман.

И все же это не мешало Уэсту мечтать: о рыжих волосах, рассыпавшихся по подушке, о губах, припухших от поцелуев, гостеприимно раскрытых ему навстречу, о бело-розовом нагом теле, о теплых ямочках на локтях, о нежных округлостях грудей, о треугольничке буйных рыжих кудрей, в которые можно запустить па…

С тихим стоном Уэст перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. Чувствовал он себя отвратительно: бросало то в жар, то в холод. Уж не лихорадка ли у него? Может, это связано с продолжительным воздержанием? Говорят, долго обходиться без физической разрядки вредно для здоровья мужчины. Возможно, он страдает от опасного накопления семени.

Со сдавленным проклятием Уэст вскочил с постели и отправился умываться холодной водой.

Натягивая свой повседневный костюм, Уэст слышал, как за стенами тихо, стараясь не разбудить гостей, ходят слуги. Открывались и закрывались двери, слышались приглушенные голоса. Что-то звякало и брякало. Снаружи слышался стук копыт и скрип колес: один за другим доставляли заказы от цветочника, пекаря, кондитера, виноторговца.

Церемония состоится примерно через пять часов; за ней последует роскошный завтрак, на который приглашены не только все вчерашние гости, но и множество народу из города, местное сельское дворянство и арендаторы Эверсби. Толпа заполнит дом и выльется в сад, где ее уже будут ждать складные столы и стулья. Для церемонии и завтрака наняли музыкантов и заказали невероятное количество шампанского. Организация праздника стоила целого состояния. Слава богу, это не его забота, а Девона!

Почистив зубы и причесав влажные волосы, Уэст спустился вниз. Позже, с помощью Саттона, слуги Девона, он побреется и наденет праздничный фрак. Сейчас же требовалось проследить, чтобы все шло как запланировано.

В утренней гостиной его встретил только Девон: сидел за одним из круглых столов над чашкой кофе и несколькими исписанными листками. Обычно брат не поднимался в такую рань, но сейчас по иронии судьбы выглядел свежим и отдохнувшим – не в пример самому Уэсту, усталому и раздраженному.

Старший брат оторвался от своих заметок и улыбнулся:

– С добрым утром!

– Чем это ты, черт возьми, так доволен? – Уэст подошел к буфету и налил себе из серебряного кофейника только что сваренного ароматного кофе.

– Еще несколько часов – и Кассандра останется единственной незамужней сестрой!

Не так уж давно, к полной для себя неожиданности, Девон унаследовал разоренное поместье, обремененное долгами, ответственность за две сотни арендаторов, пятьдесят стареющих слуг и в довершение всего – за трех юных девиц.

Он мог бы легко продать все, что не входило в приорат, и сровнять особняк с землей, мог бы сообщить всем, кто жил в Эверсби – в том числе и сестрам Рейвенел, – что им пора самим о себе позаботиться, но по причинам, которых Уэст так до конца и не понял, предпочел взвалить себе на плечи это неподъемное бремя. Тяжелый труд, немного везения – и ему удалось остановить разорение и гибель поместья. Теперь в особняке шел ремонт, счета были в полном порядке, земельные угодья приносили небольшой, но стабильный доход. Хелен, старшая сестра, вышла замуж за Риза Уинтерборна, владельца сети универсальных магазинов, а Пандора, что уж совсем невероятно, сумела окрутить наследника герцогского титула.

– Ты уже два года беспокоишься об этих девушках, верно? – уточнил Уэст. – Намного больше, чем могли бы их отец и брат вместе взятые. Девон, ты делаешь для них все, что нужно!

– Как и ты.

Уэст только фыркнул в ответ:

– Кажется, это я советовал тебе умыть руки и свалить!

– И все равно согласился помочь. Взял на себя самую тяжелую работу – тяжелее, чем у всех нас, включая и меня. Могу поспорить, что твой вклад в спасение поместья оказался самым существенным.

– Боже правый! Давай не будем придавать слишком много значения моим потугам в роли агронома и скотовода!

– Агрономия и скотоводство – это и есть то, что нас спасло. Без земли, приносящей доход, ни имя, ни графский титул ничего не стоят. Благодаря тебе мы начали получать прибыль – впервые за десять лет. И каким-то чудом ты сумел уговорить некоторых наших арендаторов вести хозяйство по-новому.

– Как они ни сопротивлялись, – сухо заметил Уэст, и присев рядом, заглянул в заметки брата. – Сломанную скамью в часовне починили, можешь вычеркнуть. Бочонок икры привезли еще вчера. Он в леднике. Насчет дополнительных складных стульев не знаю, спрошу дворецкого. – Он сделал большой глоток кофе. – А где Кэтлин? В постели?

– Шутишь? Встала еще несколько часов назад. Сейчас вместе с экономкой и доставщиками занимается расстановкой цветов. – Губы Девона тронула нежная улыбка. – Ты же знаешь мою жену: все должно быть идеально.

– Ни дать ни взять постановка в мюзик-холле на Сент-Джеймс! Жаль только, у нас здесь нет девиц в розовых чулках. – Одним глотком Уэст допил остаток кофе. – Боже, кончится ли когда-нибудь этот день?

– Сейчас всего шесть утра, – заметил Девон.

И оба вздохнули.

– Я так тебя толком и не поблагодарил за то, что ты женился на Кэтлин в регистрационном бюро, – заметил Уэст. – Должен сказать, я был просто счастлив.

– Тебя же там не было!

– Вот именно поэтому.

Девон усмехнулся:

– Тогда я радовался, что не придется ждать, но будь у нас больше времени, не возражал бы и против более торжественной церемонии – ради Кэтлин.

1 Феба – и женское имя, и название птицы-чибиса. – Здесь и далее примеч. ред.

2 Светло-бежевый, цвет сурового полотна.

Продолжить чтение