Читать онлайн Не ходи служить в пехоту! Книга 8. Русский крест бесплатно

Предисловие

По отзывам о седьмой книге я понял, что многие хотели бы, чтобы я написал о событиях на территории Украины, об этой войне и специальной военной операции.

Постараюсь быть сдержанным, осторожным, но при этом осмелюсь кое-что изложить.

В России с 1990-х годов наблюдалась тенденция уменьшения численности населения, так как уровень смертности превышал показатели рождаемости. Это привело к тому, что прирост населения за счет миграции не компенсировал потери. Такое явление, когда графики рождаемости и смертности пересекаются, получило название «Русский крест».

Кроме того, девятый год Россия продолжает терять население в результате естественной убыли. Это происходит, несмотря на призывы рожать едва ли не со школьной скамьи. Средняя скорость, с которой вымирает страна, составила более двух тысяч человек в день.

Обращает на себя внимание факт, что на национальный проект «Демография» из федерального бюджета было потрачено четыре триллиона рублей, но естественная убыль населения лишь ускорилась: за 2018–2023 гг. Россия потеряла еще 3,4 млн. человек в результате превышения смертности над рождаемостью.

Для справки.

В 2024 году расходы по статье «Национальная оборона» составили 10,38 трлн. рублей, а расходы по разделу «Национальная безопасность и правоохранительная деятельность» – 3,29 трлн. рублей.

Общим мнением стало то, что опыт, приобретённый Русской армией в Сирийской арабской республике в ходе специальной военной операции на Украине неприменим, более того, он вреден.

Я не согласен.

Кратко объясню свою точку зрения.

Опыт сам по себе не может быть вреден. Всё зависит от того, как его осмыслить и как применить.

Через два с половиной года после начала специальной военной операции Русского государства на территории бывших губерний на юго-западе Российской империи все поняли, что уже схематично очерчены контуры революционных изменений в военной науке и военном деле в целом. Уже сейчас те представления, военные, научные и теоретические школы, доминировавшие ещё в феврале 2022 года, отправлены на кафедру военной истории. Ещё большие последствия наступили для политических теорий, представлений, школ и многих авторитетов в этой области.

Почему я пришёл к таким выводам?

Потому что по обе стороны фронта получили… противоположность того, что они планировали. Политики и военные всех прямо или косвенно воюющих сторон в результате осуществления своих планов получили то, чего не ожидали, и то, чего не хотели.

Я пишу не научную статью, и поэтому более свободен в своих суждениях и размышлениях. Исходя из этого, осмелюсь сказать, что сейчас в мае 2024 года, мы с вами видим новый характер войн нашего столетия. Именно сейчас уже написаны первые главы нового учебника оперативного искусства, который будет актуальным весь наш век. Два с половиной года боёв уже сейчас определили совершенно новые приемы и способы ведения общевойскового боя на уровне до полка (бригады) включительно. Это как минимум. Сейчас уже все говорят о том, что воюющие на Украине государства вернулись к построению массовых армий, причём на мобилизационной основе.

Ещё многие продолжают говорить о том, что никто не мог такое даже предположить.

Так ли это?

Глава 1

Октябрь 2015-го года. Сирия. Дамаск. Генеральный штаб Сирийской Арабской армии (САА).

Удары наших ВВС привели к тому, что противник начал нести большие потери. Но все проправительственные силы плохо пользовались результатами наших ударов, войска очень медленно и неохотно продвигались.

Быстро «всплыл» ещё один фактор. Часто части и подразделения вообще не продвигались вперёд, а наши советники совершенно не могли их принудить к этому.

Но самое большое удивление и даже «потрясение» тогда было от действий иранцев. Наших советников в проиранских частях не было, и проверить информацию, полученную от иранцев, мы могли или через надёжные сирийские источники, коих там было немного, или по результатам нашего «объективного контроля», воздушная разведка.

Со временем пришло понимание, что иранцы нас просто и нагло обманывают. То есть докладывают о продвижении, о занятии тех или иных высот и объектов, а на самом деле всё это было банальным обманом. Разговариваешь с ними, говоришь о том, как есть на самом деле, а от них ответ, что всё не так. Когда показываешь данные объективного контроля, ответ, что эти данные «уже устарели». Типа, «мы опоздали, но сейчас уже всё исправили».

О таком их поведении мы не были предупреждены, даже не представляли себе подобного. Но зато нас предупредили о том, что «ссориться» с ними недопустимо ни при каких обстоятельствах. Наказание последует незамедлительно. Откомандирование и увольнение в дальнейшем.

Что делать? Что делать, когда сплошная ложь?

Первое, что пришло в голову, запросить у них согласование нанести удары по тем местам, где их не должно быть, откуда они уже должны были уйти. Но обосновать такое невозможно просто так, да и выглядело бы это как явный экстремизм с нашей стороны.

Как ещё можно поступить?

Однажды один из наших отважных советников, генерал-майор, узнав от меня о таких их «выкрутасах», выскочил с небольшим подразделением сирийцев и нашего спецназа из ССО на установленный для иранцев рубеж, захватил его с боем и почти двое суток их там ждал. Отмечу отдельно, командующий строго-настрого запретил генералу говорить какие-либо обидные для иранцев, но обычные для нас в таких случаях, слова, когда они подойдут.

Когда он их наконец дождался, то был ошеломлён тем, какими сладкими словами его начали восхвалять. А потом услышал от одного сирийского генерала, что это именно он всё напутал и случайно ввёл в заблуждение иранцев, что именно он должен был выйти на высоту, а нам сказал неправду. Сказал, что иранцы совершенно ни при чём в данном случае. Положение сирийцев было таковым, что им уже было не стыдно брать всё на себя для того, чтобы выглядеть в глазах союзников-иранцев хорошими. К счастью, мы понимали положение сирийских офицеров.

И всё тот же вопрос: что делать?

Восстанавливать сирийскую пехоту. Долгий, нудный и сложный путь. Лёгких решений сложных задач не бывает.

Вот в такой обстановке, под давлением таких обстоятельств уже в октябре мы приступили к формированию совершенного нового 4-го добровольческого штурмового корпуса САА для того, чтобы иметь сирийские войска, которые будут полностью и безоговорочно подконтрольны нам. Ещё одной причиной такого нестандартного и, мягко говоря, не дающего молниеносный эффект решения, было то, что восстановить боеспособность имевшихся частей очень трудно.

В целом за первые три месяца сделали немало, но этого было совершенно недостаточно для решения стратегических задач.

По приезде из Сирии меня вызвал лично начальник Генштаба и высказал ряд очень нелицеприятных замечаний. Всё по делу. Но его совершенно не интересовали трудности и особенности работы с арабами. А вот насчёт взаимодействия с иранцами он не только слушал меня внимательно, а тщательно расспрашивал. Вопрос не просто деликатный, вопрос чрезвычайно сложный и тонкий. Я характеризовал их генералов и старших офицеров как педантичных, образованных и дисциплинированных, но затравленных начальством и измученных от бесконечной череды поражений.

Вместе с тем наше общение с иранцами было предельно деловым и конкретным. Но если они отказывались что-то делать, то мы не настаивали. Нет проблем! Делаем сами вместе с сирийцами. Со временем мы всё-таки начали более тесно работать с иранцами. Отсюда возникало всё больше трений между нами, иной раз они перерастали в раздражение. Но, как ни странно, мы продолжали идти вперед и часто находили способ общаться с ними. Это был медленный процесс, однако, несмотря на то что было очень трудно, нам удалось найти общий язык и получить поистине бесценный опыт.

Позднее практический эксперимент по созданию 4-го добровольческого штурмового корпуса САА был признан в целом положительным. Но нужны были очень существенные изменения, поэтому уже в начале 2016-го года мы приступили к формированию 5-го добровольческого штурмового корпуса САА.

Формирование частей и подразделений 5-го добровольческого штурмового корпуса проходило на базе частей, разбросанных по всей Сирии. Комплектовался он за счёт амнистированных боевиков, дезертиров, уклонистов, частично за счёт откровенно криминального элемента. Для этого были созданы минимально необходимые финансовые условия и разработаны совершенно новые меры военно-дисциплинарного управления, очень нестандартные, легко применимые и сильно отличающиеся от того, что есть (было) в нашей и сирийской армии.

Основным отличием 5-го добровольческого штурмового корпуса САА было то, что он не имел права отступать без приказа, отсутствовала так называемая «задняя передача». Санкции за отступление без приказа были очень далёкими от таких понятий как гуманизм, общечеловеческие ценности и прочее. Но наши офицеры не имели отношения к применению радикальных военно-дисциплинарных мер.

Кроме этого, дополнительным стимулом в то время было решение о том, что сирийским военнослужащим сохранялась заработная плата «на гражданке», большие по сирийским мерках доплаты за «боевые». В этом корпусе, как я писал ранее, у нас подход был совсем другим. Все должности от командира роты (батареи) и выше, комплектовались российскими офицерами. Служба в корпусе была организована в соответствии с российскими уставными правилами, за исключением дисциплинарного устава. Мы не принимали во внимание национальность, гражданство или религию.

Такого еще современный мир не знал.

Формирование 5-го добровольческого штурмового корпуса САА очень раздражало иранцев, поскольку это соединение давало нам большую оперативную независимость от них в долгосрочной перспективе. Это означало, что нам не нужно было менять свои планы под иранцев или подстраиваться под них.

Сейчас иранцы настаивают на своем более активном участии в формировании этого корпуса. Мы этого не хотели, так как принятие их условий неминуемо приведёт к усилению их влияния и всё изменится.

Стратегическое значение 5-го добровольческого штурмового корпуса САА для Сирии состояло в том, что он решал задачу экстерриториальности. То есть корпус готов был действовать в любом районе Сирии. В тот момент это было фактически единственное общевойсковое соединение, которое могло называться армией. До его формирования эта задача была нерешаемой, и мы были вынуждены считаться с фактически сложившейся милиционностью САА. Но самое главное было то, что отсутствие экстерриториальности не позволяло решать стратегические задачи на территории всей страны.

В целом, по результатам своих многократных командировок в Сирию, мне казалось, что моя личная деятельность там вполне достойна оценки «удовлетворительно», по сути дела, наивысшей возможной оценки со стороны начальника Генштаба в условиях, когда политические руководители (министр обороны и Верховный Главнокомандующий) проявляли недовольство сроками и темпами, иной раз даже раздражение. Им хотелось быстрых результатов. Мы, конечно, об этом хорошо знали, понимали, но и выполнить их требования не могли.

В одну из моих встреч с начальником Генштаба я чётко уловил, что он целенаправленно подводил итог моей личной деятельности в Сирии к оценке «неудовлетворительно». Это я видел, решил не сдаваться и всё-таки слегка поспорить, не согласиться с ним, с некоторыми его обобщениями.

Моя личная задача состояла в том, чтобы наладить работу сирийского Генштаба и полностью его контролировать. Задача, безусловно, выполнена. Но начальник Генштаба умышленно всё смешал в кучу, и вышло так, что надо было сделать выбор: или спасти себя и валить все на командующего нашей группировкой, или молча делить с ним результат. Я выбрал второе.

Мы все знали правило, что не следует упоминать о проблемах, связанных с БПЛА и тому подобными темами, и придерживались его. Почему?

Во-первых, начнем с того, что начальник Генштаба знает обо всех этих проблемах.

Во-вторых, любой проблемный вопрос им воспринимается как желание снять ответственность с себя.

Слегка возражал, где мог, не спорил и часто молчал, что называется, «проглатывал». После того доклада я вышел с убеждением, что моя учесть уже предрешена, и действительно начался обратный отсчёт.

По приезде из очередной командировки из Сирии начальник Генштаба вызвал меня и заслушал доклад о состоянии дел с формированием 5-го добровольческого штурмового корпуса САА.

К тому времени 5-й добровольческий штурмовой корпус САА, по нашему замыслу, уже должен был стать прообразом будущей сирийской армии. Под его влиянием можно было начать расформировывать многочисленные сирийские территориальные формирования. Кроме того, одним из основных новшеств в этом соединении было то, что он должен был формироваться не за счёт «ветеранов» из других частей и подразделений, не за счёт их ослабления, а за счёт бывших врагов и тех, кто вообще не хотел служить и воевать, и ещё кое-кого. Мы были уверены, что единственный способ ускорить процесс формирования – использовать больше денег, поэтому решили дать личному составу корпуса еще больше льгот.

Деньги выделяли на этот корпус хорошие, но не так много, как нам хотелось бы. Я даже не осмелился начальнику Генштаба что-то говорить про деньги. Ясно одно, что он это понимает не хуже меня.

Мы все понимали, что должны выполнить работу с тем, что у нас есть. Однако нам пришлось признать, что мы не сможем достичь цели в 40-45 тысяч человек и что в лучшем случае нам придется довольствоваться 20 тысячами человек личного состава этого корпуса. Знал, что некоторые, точнее, очень многие имеют другую точку зрения. Точнее, она у них такая же, как и у меня, скорее всего, но докладывают они не то, что думают, и говорят лишь о невозможности выполнить задачу в запланированный срок, в надежде, что срок перенесут, а там… а там уже – русский авось или что-то подобное.

Тем не менее мои аргументы возымели действие, и начальник Генштаба с некоторым неудовольствием, но всё-таки на сей раз произнёс слово «удовлетворительно». Мне удалось уловить его настрой и большим усилием воли переломить его в последний момент. Рискнул и создал ситуацию, при которой он должен будет проверить правдивость всех докладов, включая мой, прежде чем избавиться от меня и мне подобных.

Через несколько дней начальник Генштаба собрал совещание, на котором поставил задачу приступить к планированию штурма города Алеппо. Для меня лично это был явный сигнал о том, что я продолжаю служить. Обратный отсчёт на время остановлен, поскольку я был участником совещания, реализация решений которого займёт не менее полугода. Это означало, что у меня есть ещё время проявить себя и зацепиться за спасительную возможность оттянуть своё увольнение на время. Только на время. Иллюзий больше не было.

Всегда всё подобное начинается с анализа, доклада под общим названием «сведения о противнике».

Убийственные организационно-штатные мероприятия и кадровая чехарда (назовём это очень осторожно) в нашем ГРУ Генштаба привели к тому, что мы имели очень хиленькую, приблизительную информацию о боевом численном составе частей и подразделений противника, не имели нормальных данных об устройстве обороны, конкретных схем оборонительных рубежей вокруг города и его кварталов. Без этой информации нормальное планирование невозможно. И не нормальное тоже. Но задачу надо выполнять.

Ясно, что без надежных разведывательных данных при штурме городской застройки наши силы обречены на огромные потери. Это неминуемо и быстро приведет к полной деморализации не только штурмовых подразделений САА, но и подразделения «Силы тигра» под командованием отважного и боевого генерала Хасана Сухейля – аналог наших бригад спецназа ГРУ Генштаба. Как я писал ранее, у арабов есть очень много ментальных особенностей, описывать которые снова и подробнее нет желания. Напомню лишь, что они на нас и нам подобных не похожи совершенно.

Задавить противника числом – вообще не наш метод. Он даже не рассматривался. Как раз задача была полностью противоположная. Разведка боем тоже исключалась. Вместе с тем мы прекрасно понимали, что за четыре года войны все городские коммуникации и все, что внутри города, очень сильно изменилось.

Ещё в военном училище всех нас учили начинать с разработки плана, точнее, с обдумывания замысла. Нашему оперативному командованию было поручено провести разведывательные действия с использованием новейших беспилотных летательных устройств. Эти новые для нас технологические приборы стали доступны нашей скромной группировке, в том числе благодаря первоначальной покупке небольшого количества дронов у Израиля в период 2010–2011 годов. Основной целью их приобретения было не только немедленное использование, но и запуск собственного производства подобных аппаратов в России.

Полученные данные немедленно передавались в Главное оперативное управление Генштаба. С этого момента наши БПЛА почти круглосуточно висели над крышами домов Алеппо, а тем временем кольцо вокруг города медленно нами сжималось.

Впервые в моей жизни началась скрупулёзная и нудная работа по созданию электронной карты, ранее у меня таких навыков не было. И лишь затем мы начали разрабатывать план штурма. Эта операция получила название «Заря победы».

Тем временем наши советники все свои силы сосредоточили на боевой подготовке личного состава частей и подразделений САА, измотанного длительными боями. За три-четыре недели удавалось подготовить солдата, даже младшего командира штурмовой группы. Эта группа была в состоянии занять определенную точку в городе, закрепиться и удержать её.

В конце мая план операции был утверждён. Командующий группировкой приступил к подготовке нашей группировки, советники в сирийском Генштабе начали отработку с частями и подразделениями САА, советники в сирийских бригадах готовили войска к наступлению.

25 июня САА и союзные войска начали наступление на северо-запад Алеппо. Целью его было окружение и полное уничтожение сил оппозиции внутри города. Необходимо было отрезать шоссе Кастелло – последний путь снабжения врага внутри города.

Только к концу июля сирийским правительственным войскам удалось перерезать последнюю линию снабжения противника, идущую с севера, и полностью окружить Алеппо. Однако после этого в течение нескольких дней противник начал крупномасштабную и очень дерзкую контратаку к югу от Алеппо, пытаясь открыть новую линию снабжения в удерживаемой врагом части города.

Напомню, что битва за Алеппо имела решающее значение в войне за Сирию.

После недели тяжелых боев противник как внутри, так и за пределами Алеппо продвинулся в район Рамуса, там его силы соединились и захватили город. Враг также захватил здания и сооружения бывшей Военной академии. И самое главное, им удалось перерезать правительственную линию снабжения своих войск в контролируемой правительством части западного Алеппо.

Это означало, что наш план сорван. Задачи не выполнены. Противник прорвал окружение. Единственное, что тогда спасло меня и мне подобных от полной расправы и увольнения, так это то, что линия снабжения противника все еще находилась под огнем артиллерии и подвергалась нашим авиационным ударам, то есть была под нашим огневым контролем.

Командующий нашей группировкой, разумеется, хорошо видел, отлично понимал все происходящее. Докладывал очень сдержанно, много брал на себя лично. Но… кое-что всё-таки недоговаривал, при этом формально и не врал.

Сейчас много говорят о вранье по всей вертикали военного управления. У меня на этот счёт есть своё мнение. Иное мнение.

Честно признаюсь, я тогда не понимал, как возможно умудриться обмануть вышестоящего непосредственного командира, тем более при наличии штабов и управлений частей и соединений.

В Сирии Главное оперативное управление и Генштаб в целом владел очень объективной информацией. Даже если командование нашей группировкой что-то умалчивало в надежде в скором времени исправить ситуацию, то иная информация приходила из Генштаба САА. Более того, с каждым днём всё лучше и лучше работала наша разведка, все её виды – от космоса до агентуры. В любом случае начальник Генштаба отлично все понимал, соответственно, министр обороны тоже.

Лично я не сомневаюсь, что Верховный Главнокомандующий Вооруженными силами Российской Федерации знал всё, что хотел. Как бы там ни было, у него кроме этого есть ещё и другие каналы получения информации, не связанные с военным ведомством и органами военного управления.

С другой стороны, каждый знал, что если Верховному будет доложена искажённая информация, особенно если эта информация повлияет на какие-то политические, международные дела, то мгновенно выяснится, где и кто это сделал. И тут точно будут очень плохие последствия.

Или другой пример. Вспоминаю себя командиром мотострелкового батальона и обнаруживаю, что кто-то из командиров рот соврал мне о чём-то. Я поверил, не потрудился перепроверить через своего начальника штаба и, допустим, открыл огонь не туда… Не могу в это поверить. Какая бы ни была критика нашей армии, её косности и прочего, не могу поверить в тотальное враньё по линии командиров и штабов, если… Если сам вышестоящий командир (начальник) этого не хочет. Но если даже он сам хочет, чтобы его обманули, то вовсе не обязательно его обманут. Не так всё просто в военном деле. А если так называемый «огонь по своим» старший начальник откроет на основе лживых докладов? Тем не менее, могу поверить во враньё на политическом уровне. В любом случае о наших военных неудачах Верховный знал отлично и в полном объёме.

Почти сразу на так называемом «уровне слухов» в Главном оперативном управлении Генштаба прошла информация, что якобы «Верховный в бешенстве». Во-первых, такое эмоциональное состояние точно не про него, насколько я знаю. Во-вторых, даже если это правда, то опять же, насколько мы его уже понимали, это вовсе не означало что прямо сейчас он от нас ждёт какой-то дешёвой суеты или наших отрубленных голов на подносе.

Мы, разумеется, не верили таким слухам, просто задавались вопросом о том, кому эти слухи выгодны. Сами и отвечали. Они выгодны тому, кто просто из штанов выпрыгивает, так хочет доложить о своих очередных успехах. Его же люди и слух этот о Верховном запускают, полагая, что при слове «Верховный» все должны были упасть в обморок или расплакаться. Но вокруг себя я не видел ни одного плаксивого. У всех здоровые морды, психически очень устойчивые, которых очень тяжело чем-то пронять.

Кроме того, поделюсь своим сильно субъективным мнением.

Начальник Генерального штаба.

Сразу скажу, что моё мнение не совпадает с мнением других.

Этот человек был сильно аполитичным, буквально демонстрировал это. То, что я видел в его поведении, скорее было похоже на поведение военспецов из бывшей царской армии в Красной армии. Спросили – ответил. Не спросили – не ответил. Никогда я не слышал о том, что он, как говорили, что-то «приукрашивает».

Напротив, было дело, слышал просьбу одного заместителя министра не докладывать Верховному о кое-каких сроках поставки с заверениями о том, что в начале следующего года он всё нагонит. Начальник Генштаба спокойно и флегматично, очень отстранённо отправил его к министру обороны и при этом твёрдо заверил, что если Верховный спросит, то он ответит правду и ничего кроме правды.

Разумеется, всё министерство обороны знало, что генерал армии Герасимов Валерий Васильевич в таких делах, как говорили тогда, «недоговороспособен».

В общем, скажу более чётко и прямолинейно своё непопулярное мнение, невзирая на сегодняшнее мнение тех, кто называет себя военкором (мне их мнение вообще неинтересно). Ни за что не поверю, что:

1.      Начальник Генштаба доложил Верховному Главнокомандующему когда-либо что-либо, не соответствующее действительности.

2.      Начальник Генштаба не перепроверил через многочисленные свои каналы связи и управления то, что он докладывает Верховному Главнокомандующему.

3.      Я не слышал в свой адрес от него грубости. Злость, раздражение были. Хамства не было. Бывали случаи, когда он несколько более жёстко выражался в чей-то адрес, но как раз это было связано или с попыткой словоблудия (обмана) или словоблудия (незнание обстановки или темы).

4.      Не видел, чтобы начальник Генштаба злоупотреблял какими-либо напитками. Вообще не видел его выпивающего более рюмки водки (возможно, воды в этой рюмке). Не могу представить при Владимире Путине иного начальника Генштаба. Читал скабрезные выражения со словом «стакан». Не видел ничего подобного. Точка.

5.      Сейчас, во времена специальной военной операции на Украине, возможно, что-то изменилось. Не знаю. Но повторюсь, что в те времена я ничего подобного не наблюдал.

Как общий вывод скажу следующее. В описываемые мною времена считал начальника Генштаба очень компетентным профессиональным офицером. Во всяком случае, считал его куда более профессиональным, чем я сам.

В любом случае, тогда о наших проблемах в Сирии Верховный Главнокомандующий узнал, и это не предвещало ничего оптимистичного. Степень и объём его знаний вызывал у меня вопросы, но по старинке я лично брал худший вариант и из него исходил, поэтому мысли у меня были самые мрачные.

В первых числах августа, где-то около 21 часа, начальника ГОУ, меня и еще трех полковников моего управления вызвал начальник Генштаба. Сообщил, чтобы мы около часа ночи были готовы принять участие в совещании у Верховного, который, скорее всего, приедет к нам. Возможно, мы поедем к нему на так называемую дачу, в его загородную резиденцию. Начальник Генштаба сказал, что совещание будет расширенным и в нём примет участие, кроме нашего министра, руководитель администрации Президента, кто-то из замов министра иностранных дел (сам министр где-то за границей) и еще кто-то.

Не успел начальник Генштаба заслушать наши очередные предложения по выходу из сложившейся ситуации, как к нему в кабинет стремительно и очень по-свойски вошёл министр обороны. Жестом показал всем сидеть на своих местах, но мы всё равно встали, а он каждому пожал руку.

– Я уже довёл. Сейчас будем дальше думать и решать, – сдержанно сказал начальник Генштаба.

– Хорошо. Я хотел поприсутствовать тоже. Ну что? Как же так получилось с Алеппо? – обратился к нам министр обороны.

Повисла тишина.

– Ну что молчите? Говорите. Как так вышло? Мнение начальника Генштаба и начальника Главного оперативного управления Генштаба я уже знаю. А вы что думаете? Давайте смелее, не стесняйтесь.

Я трезво оценил обстановку и понял, что раз мнения начальника Генштаба и начальника ГОУ ему уже известно, то следующему из числа присутствующих держать ответ мне.

– Товарищ министр обороны! Разрешите доложить? – спросил я.

– Да, пожалуйста. Прошу прощения, товарищ генерал-майор, как ваше имя и отчество? – спросил министр.

– Юрий Геннадиевич.

– Докладывайте, Юрий Геннадиевич. Только прошу вас докладывать всё, как есть. Только правду.

Позволю себе одну ремарку.

Ранее были различные требования к устным или письменным докладам министру обороны, и они периодически изменялись. Например, я знаю, что при министре обороны Сергее Иванове требовалось писать бумаги на его имя шрифтом Times New Roman 16, а не 14 размера. То же самое, если делаешь проект доклада за его подписью на имя Президента. Ещё раз, это как пример вполне осязаемых бюрократических требований. Не было трудностей исполнить. Вообще всегда легче, когда знаешь требования. Но при всех министрах, С. Иванов, А. Сердюков, С. Шойгу, когда устно что-то докладываешь, нужно докладывать максимально понятно для них, иной раз искать понятные им синонимы вполне обоснованных военных терминов с целью обязательно уйти от применения нашей терминологии. Желательным было избегать даже тех слов, которые относятся к понятию «канцелярит». Иной раз приходилось заменять даже такие выражения, как, например, «боевой бронированный порядок», и употреблять совсем гражданские и неточные слова или словосочетания, иначе у отдельных высоких руководителей может возникнуть начальственный гнев. Все они, кроме С. Иванова, со слов старожилов, могли подумать, что мы, «вояки», пытаемся этим показать их некомпетентность.

– Докладываю ответ на вопрос о том, почему так вышло. Достаточных разведывательных данных о системе обороны города у нас не было. Составляли электронную карту на основании данных объективного контроля, полученных в основном с БПЛА. Сейчас уже установлено, что прямо к передовой от пунктов боепитания прорыты подземные тоннели, для создания которых использовали как строительную технику, так и гражданских, которым угрожали расстрелом за отказ подчиниться. Есть основания полагать, что весь город в этих самых подземных коммуникациях.

– Понятно. Что Верховному докладывать будем? – министр как-то неопределенно обратился и к начальнику Генштаба, и к начальнику Главного оперативного управления Генштаба.

– Для этого мы здесь и собрались, чтобы обсудить, – хмуро ответил начальник Генштаба.

– Ладно. Давайте, соображайте. И спокойно. Я так понял, ничего катастрофического не произошло. Когда будем у Верховного, не должно быть никакого мандража. Второе, не пытайтесь угадать мнение Верховного и под него подстраиваться. Ничего плохого не будет, если ваше мнение с его не совпадет или он примет другое решение. Помните, он очень сильно уважает специалистов, профессионалов своего дела. Очень уважает их мнение. При этом будет лучше, если мы особое внимание обратим на продолжающуюся практику не решения проблем в Сирийской арабской армии. И при этом не должно быть никакого нытья о том, что нам самим чего-то не хватает. Ну, и помните, я с вами, я рядом, и если всё сделаете, как я вам говорю, все будет нормально.

После ухода министра обороны нормально поработали. Появились первые очертания замысла. Совещание уже подходило к концу, и тут начальник Генштаба берет трубку какого-то телефона, коих у него очень много.

– Так, товарищи офицеры. Через полчаса встречаемся все внизу. Вас там будет ждать специальная машина из службы безопасности Президента. Летим в Сочи в моем салоне, там договорим.

Когда мне сообщили, что поедем к Владимиру Путину на дачу, я подумал, что речь идет о его подмосковной резиденции. А тут Сочи! Также думали и остальные. А еще позже выяснилось, что правильно мы сначала подумали. Действительно, должны были поехать за город, это позже он решил нас в Сочи принять.

Начальник Главного оперативного управления Генштаба остался в Москве. Позже сообщили, что и министр тоже остался в Москве. Причины нам не объясняли.

Почти в два часа ночи вошли в просторный, но не очень большой зал.

Перед этим нас угостили отличным кофе, чаем, разнообразными бутербродами. Впрочем, мы не были голодными, так как в салоне начальника Генштаба тоже перекусили перед тем, как продолжить работу.

В какой-то момент в зал вошло около десятка гражданских. Понял, что один из них – это заместитель министра иностранных дел, у него был самый хмурый и недовольный вид из всех присутствующих. Еще один – руководитель администрации Президента, в то время эту должность занимал бывший министр обороны С. Иванов. Остальные помощники и советники. Все здоровались за руку и внешне были очень приветливы с нами.

Верховный стремительно вошел в зал, скромно поздоровался за руку только с начальником Генштаба, со мной, полковниками моего управления и заместителем министра иностранных дел. Видимо, остальных в этот день он уже видел.

Я осторожно, почти украдкой, заглянул в глаза Президенту. Несмотря на его бодрый вид, понял, что он очень устал.

Карта Сирии, с отработанной обстановкой, отображалась на специальном стенде. На столе был разложен карта-план Алеппо с пригородами. Напротив каждого участника совещания стояла табличка с фамилией, именем и отчеством.

Начал Верховный Главнокомандующий.

– Все здесь сидящие в курсе той военно-политической обстановки, которая сложилась в Сирии. Прошу подробно доложить нам ход проведения военной операции. Кто начнет? – спросил Верховный, обратив свой взор на начальника Генштаба.

У нас было всё готово. Всё по плану. Встал один из полковников, представился, подошел к карте Сирии, взял указку, начал лаконично и предельно кратко докладывать общую оперативную обстановку. Верховный несколько раз перебивал, уточнял. Видно было, что он пытался во всё вникнуть, и поэтому слушал внимательно.

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, полковник К. доклад закончил, – произнёс полковник.

– У кого из присутствующих есть вопросы? – спросил Верховный.

– Разрешите? – это был кто-то из администрации Президента.

– Пожалуйста. Давайте покороче, у нас рабочее совещание, – ответил Верховный.

– Из сложившейся ситуации понятно, что мы помогли сирийским войскам занять Пальмиру, организовали раздачу гуманитарной помощи. И это всё. Наблюдается загадочное отсутствие активности со стороны курдских военных формирований. Также вызывает вопросы причина такой низкой активности российских войск в районе границы Сирии с Иорданией.

Я уловил, что полковник в этот момент немного растерялся. Вместе с тем понимал, что я здесь для того и нужен, чтобы начальника Генштаба не задергали вопросами эти многочисленные «шавки» из невоенного политического «блока». Я уже начинал подозревать, что перенос совещания из Москвы не был случайностью. По принятым правилам мирного времени, проведение совещания Президентом в Сочи и участие в нём начальника Генштаба делало обязательным нахождение в столице министра обороны и начальника Главного оперативного управления Генштаба.

Сегодня на этом совещании я по должности второй человек от Генштаба. Почётно, конечно, но очень опасно. Я отлично знал и понимал правила. Отреагировал я очень быстро, был готов, в принципе.

– Разрешите, товарищ Верховный Главнокомандующий?

– Юрий Геннадиевич, у нас рабочее совещание, прошу. Смелее.

– Главное оперативное управление при планировании операции исходило из поставленной Верховным Главнокомандующим задачи. Сдержанность, гуманизм по отношении к мирному населению и полный запрет на варварские и беспощадные действия в стиле армии США. При этом никакого повторения Афганистана. Прагматизм при поддержке всех правительственных сил. Сирийское правительство на данный момент не рассматривает возможность объявления мобилизации среди граждан, подлежащих призыву на военную службу. Они опасаются, что такой шаг может повлечь за собой нежелательные политические последствия. Вместо этого пополнение армии осуществляется за счет желающих служить в армии на добровольных началах, однако процесс происходит не так быстро, как хотелось бы. Части формируются, но вводить в бой вновь сформированные части и подразделения мы считаем преждевременным. В данный момент подразделения не прошли боевое слаживание, в основном находятся на этапе одиночной боевой подготовки, поэтому сил и средств боеспособных подразделений недостаточно для решительных действий на других операционных направлениях. Мы оказываем им помощь всем, чем можем, включая помощь морально-психологического характера.

– Это как? – удивлённо усмехнулся Верховный.

Я понимал, что на вопросы Верховного Главнокомандующего захочет ответить сам начальник Генштаба, что он и сделал:

– Для сирийской армии информация о том, что в воздухе звено российских фронтовых бомбардировщиков, оказывает большую помощь, чем поставка этих четырех бомбардировщиков сирийским ВВС. Сейчас надо вернуть под контроль правительства Сирии город Алеппо. После этого Генеральный штаб примет решение о направлении дальнейших действий в соответствии с той обстановкой, которая сложится, в том числе с учетом действий нашего противника и всех, кто ему помогает.

Вдруг тут же слово взял заместитель министра иностранных дел:

– Да, очень важно, что наши военные проводят в Сирии именно такую линию поведения. Она дает понять всем нашим партнёрам по переговорам, что Россия превратилась в силу уникальную, отличную от многих, сдержанную и гуманную. Эта сила сильно отличается от наших оппонентов и геополитического конкурента. Кроме того, наши военные подразделения на территории Сирии выполняют значительную работу, направленную на оказание гуманитарной помощи. Мы постоянно об этом напоминаем всем нашим партнёрам. Думаю, после того как сирийцы вернут контроль над Алеппо, ситуация вокруг Сирии сильно изменится. Это должно стать сигналом всем нашим западным партнёрам о том, что пора наконец с нами договариваться.

«Сигнал» от МИДа я уловил и смог его прочитать. Это незримая поддержка нашего министра через его коллегу-дипломата, очевидная даже для меня связка давних товарищей-друзей в действии. Ловко он «закруглил» общесирийскую тематику, в данный момент неудобную для нас, и сразу переключил внимание на Алеппо, от которого и так никуда не денешься.

Верховный Главнокомандующий согласно кивнул.

Встал еще один наш полковник, взял указку, и все обратили взоры на карту-план города. Полковник чётко доложил обстановку и кратко изложил наш замысел.

После доклада полковника высказался начальник Генштаба:

– Да, наш первоначальный план не выполнен. Сейчас необходимо вносить в него изменения. Весь город в подземных коммуникациях, этого мы не учли, не знали. Сейчас нам понадобится больше времени.

Начальник Генштаба произнёс эти слова, смотря только в сторону Верховного Главнокомандующего.

– А есть сейчас понимание, насколько больше? И почему бы нам не задействовать более активно нашу авиацию? Складывается ощущение, что мы сильно затянули. В обществе тоже бытует мнение, что плохо наша армия справляется, – высказался один из гражданских чиновников.

Начальник Генштаба мельком взглянул на меня, и я понял, что настала моя очередь ему ответить. Так вышло, что министр «на хозяйстве», хотя здесь бы никто не посмел ему что-то говорить. В присутствии министра обороны всё было бы по-другому. Что ни говори и как к нему не относись, но тогда его старались не цеплять лишний раз.

И опять же, даже если сейчас человек ушёл в отставку и за ним тянется определённый шлейф, я не буду подстраиваться под нынешнее общее мнение большинства, пусть и патриотического. Было кое-что хорошее, было и плохое в циклопическом количестве, и мне не хочется всё валить в одну огромную кучу.

Пожалел, что начальник Главного оперативного управления тоже «на хозяйстве», иначе никак. Ещё и мой начальник управления в Сирии, а я за него. Начальник Генштаба не хочет отвечать, он ответит, только если ему Верховный Главнокомандующий задаст вопрос.

– В связи со срывом нашего первоначального плана никакой дополнительной отправки российских военнослужащих и никакого сильного задействования их в реальных боевых действиях не планируем. Вместе с тем для ускорения достижения поставленных задач планируем задействовать специальную российскую добровольческую штурмовую группу.

– Это так? – спросил Верховный, посмотрев на начальника Генштаба.

– Да, мы уже приняли такое решение. Эта наша штурмовая группа уже зарекомендовала себя очень хорошо. Мы намерены и далее её более активно использовать, иначе сирийцы не справятся.

– Юрий Геннадиевич, вы будете непосредственно заниматься внесением корректив в наш план? – вежливо и уважительно обратился ко мне Верховный Главнокомандующий.

– Так точно! – ответил я, уже стоя.

– Присаживайтесь. Отвечайте, пожалуйста, сидя. Сколько дней вам необходимо, чтобы в нашем плане операции всё учесть, все спланировать и скорректировать?

– Не менее 5 суток.

Начальник Генштаба несколько укоризненно посмотрел на меня, и это означало, что я ляпнул слишком большой срок, точнее, создал своему управлению слишком мягкие и вольготные условия.

– А сколько понадобится времени, чтобы, по крайней мере, окружить и полностью блокировать город? Чтобы сделать невозможным оказание помощи боевикам оппозиции и террористам? – обратился Верховный Главнокомандующий к начальнику Генштаба.

– В общей сложности это займет около одного месяца с учетом бережного отношения к горожанам.

– А в целом освободить город?

– В этом году Алеппо освободим полностью.

– Что собираетесь предусмотреть нового? Как вообще, по вашему замыслу, это будет происходить?

– Город хорошо подготовлен к длительной обороне. Подземные коммуникации необходимо тщательно разведать, и для этого надо задействовать наши Силы специальных операций. Здесь на сирийцев мы полагаться не можем. Если эту задачу не решить, то ничего не получится. Для взлома обороны необходимо уничтожить коммуникации. Здесь надо задействовать уже не только нашу авиацию, но и флот. Придётся наносить мощные удары, точечно и в четко спланированное время. Кроме того, не дать возможности восстановить. Наводить авиацию будут наши Силы специальных операций. Они же должны выявить схемы минирования основных подходов для сирийцев. На сей раз главной ударной силой на земле будет наш добровольческий специальный штурмовой отряд. Вот в этой части будут основные корректировки плана. При успешном выполнении этих задач потери сирийцев будут вполне умеренными, штурм пройдет успешно. Иначе большое количество потерь полностью демотивирует сирийскую армию с самыми неблагоприятными последствиями в дальнейшем. К сожалению, они крайне уязвимы при значительных потерях, буквально теряют даже минимальную боеспособность. Однако, когда противник будет окружён и изолирован, у нас появится как минимум месяц, чтобы они ощутили все тяготы осады. Противник тоже не очень устойчив с морально-психологической точки зрения. Их покровители, конечно, будут подбадривать, но мы используем это время в свою пользу, проводя обстрелы и вступая в небольшие стычки. Заставим их нести потери, пусть и не очень большие, но систематические и непрерывные. Таким образом, время будет работать на нас. В то же время неизбежно будут жертвы среди гражданского населения, и этого не избежать. Также они используют крайне циничные методы, скрываясь за спинами мирных жителей.

– Я попрошу министерство иностранных дел провести активные консультации с властями Сирии и нашими союзниками, чтобы до начала активных военных действий обеспечить создание гуманитарных коридоров и проведение гуманитарных мероприятий. Важно предотвратить возможные обвинения нас в большом количестве жертв среди мирного населения.

Верховный взглянул на меня, видимо, хотел что-то сказать. Я напрягся.

– Юрий Геннадиевич, мы не спешим. Прошу вас, предайте всем вашим коллегам мою просьбу: спланировать так, чтобы количество жертв среди мирного населения было минимально. Это очень важно и надо сделать, безусловно.

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, я обязательно передам офицерам ваши слова. Мы сделаем всё возможное для выполнения этой задачи.

Следом Верховный Главнокомандующий обратился к начальнику Генштаба:

– Жду вас уже с готовым планом. Я хочу лично его с вами обсудить. Договорились?

– Будет исполнено. Я вам доложу, – спокойно и уверенно ответил начальник Генштаба.

Далее пошли протокольные поручения о том, кто и что должен сделать или организовать по различным направлениям деятельности: от непосредственной продовольственной гуманитарной помощи жителям Алеппо, помощи медикаментами, оборудованием до информационных дел. Эту часть я слушал уже невнимательно, но обратил внимание, как эти гражданские чиновники тут же и очень ловко всякий раз говорили «о дополнительном финансировании» и с какой прилежностью и рвением они записывали поручения на этот счёт, хотя в этом никакой надобности не было. Каждое слово Президента и так протоколировалось работниками его администрации, а потом разбивалось на отдельные поручения уже руководством его администрации, и эти поручения летели тому, кому надо, да ещё и на контроль ставились.

Нас поблагодарили и отпустили, а начальник Генштаба и руководитель администрации остались у Верховного.

Уже немолодая, красивая и статная женщина окликнула нас:

– Товарищи военные, всех прошу на ранний завтрак.

– Нет, неудобно как-то, да мы и не проголодались, – за всех поспешил ответить я, и тут же в ответ получил недовольные взгляды полковников.

– Это не обсуждается. Если Владимир Владимирович узнает, что я вас отпустила голодными, он меня уволит, – слегка рассмеявшись, сообщила женщина.

Нас привели в небольшую и уютную столовую. Забегали официантки. Простая и вкусная еда, и вдруг на столе появился графинчик коньяка. Пить не стали, хотелось, конечно, но подумали, что лучше не стоит.

Не спешим, ждем начальника Генштаба. Где-то минут через сорок он появился вместе с руководителем администрации Президента. Мы уже пили кофе. Подошли к нашему столу, и руководитель администрации Президента очень добродушно сказал:

– А почему графин полный? Непонятно.

Мы обратили взоры на начальника Генштаба, и тот одобрительно качнул мне головой.

Вот так только что мы стали участниками необыкновенного события, которое большинству людей не доведётся испытать. Наблюдая за процессом принятия решений на высшем государственном уровне, мы сами, пусть и в малой степени, приняли в нём участие. Эти решения влияют на жизни тысяч людей и определяют будущее стран. И всё это происходит в обстановке повседневности, в атмосфере рабочей обыденности и плановости, некой размеренности и абсолютного спокойствия.

Тут же нам принесли нарезку рыбную и мясную, сыр и еще много всего. Пока начальник Генштаба с руководителем администрации Президента завтракали в отдельной столовой, мы коньячок одолели.

Размышляли молча, почти не разговаривая между собой. Только что мы присутствовали при магии принятия самых высших государственных решений.

По окончании завтрака руководитель администрации пожал каждому из нас руку, и мы вышли на свежий воздух. Начальник Генштаба скомандовал нам садиться в микроавтобус Федеральной службы охраны с мигалкой. Всё происходило не спеша, но по-деловому быстро. За считанные минуты мы оказались у трапа самолета. Только разместились в салоне самолёта начальника Генштаба, как миловидная девушка попросила нас пристегнуться. Начинаем выруливать на взлётно-посадочную полосу.

Желание обсудить увиденное не возникло. Выпили чай/кофе и начали дремать, благо начальник Генштаба двери к себе в отсек не открывал, видимо, и сам решил вздремнуть.

В десять часов утра я уже был у себя в кабинете.

Как будто не было этой ночи и не было Сочи. На всю жизнь у меня осталось очень хорошее и тёплое воспоминание об этом событии. Очень человечное и вместе с тем деловое отношение и уважительное к людям, которые, действительно, какие-то там винтики огромной и мощной системы.

Через полчаса началось совещание у начальника Генштаба – постановка задач. Не смотря на то, что совещание у Верховного Главнокомандующего закончилось для нас спокойно, мы отлично знали, что в чиновничестве настрой часто к нам совсем не благостный. Более того, от начальника Генштаба знали, что Верховному Главнокомандующему постоянно докладывают что-то негативное о так называемых «военных» вообще и о Генштабе в частности. Понимали, что у Верховного Главнокомандующего терпение не безгранично, хоть и хладнокровия ему не занимать.

Кроме того, в то время, как и сейчас, мы тоже знали, что большое число граждан высказывалось по отношению к Генштабу очень критично. Сводки такой информации к нам поступали постоянно. В основном там граждане высказывались в таком ключе: генералы «тянут резину», давно нужно было «ковровыми бомбардировками выжечь город». Подобные высказывания позволяли себе те же люди, которые с февраля 2014-го года призывали утюжить Киев с воздуха, с земли и моря. Дескать, на Украине и в Сирии «нормальных» практически не осталось, а значит, только «Калибры» ОФАБы и БетАБы – побольше и «закалибровать»!

Верховный поставил нам совсем другую задачу. Нашему руководству необходимо относительно быстрое освобождение Алеппо. Задача состоит в том, чтобы штурм прошел с максимальной защитой жизни мирных жителей и минимальными потерями среди атакующих. При этом враг в городе использует мирное население, как живой щит.

Начались те самые бессонные ночи. Делаем, переделываем, иной раз спорим и потом, когда решили, уже все наваливаемся. Докладываем проект плана. Что-то переделываем. Без конца и без края устраняем замечания и недостатки. Опять докладываем, обсуждаем и… переделываем.

Новый план операции был утвержден Верховным Главнокомандующим не без его некоторого недовольства сроками её проведения. Особенно в части окружения врага и снятия окружения подразделений САА.

Мы знали точно, что в тот период времени Владимир Путин очень часто разговаривал с Башаром Асадом.

Только 9 сентября мы вернули свои бывшие позиции. Снабжение по трассе было восстановлено, а боевики восточного Алеппо снова оказались в осаде.

К моменту начала штурма Алеппо российская группировка, размещённая на сирийском аэродроме Хмеймим, уже имела достаточный опыт применения высокоточных боеприпасов. Наведением авиации занимались бойцы Сил специальных операций, участие которых в битве за Алеппо, естественно, скрывали.

Кроме того, план был основан на ассиметричных наших действиях. Остановлюсь только на двух примерах, самых главных. Постараюсь совсем по-простому объяснить нашу фирменную генштабовскую «асимметрию» – конёк Главного оперативного управления Генштаба того времени. Именно того времени.