Читать онлайн Акт исчезновения бесплатно

Catherine Steadman

The Disappearing Act

* * *

This edition is published by arrangement with Darley Anderson Literary, TV & Film Agency and The Van Lear Agency

* * *

Клементине – и тому времени, которое мы провели вместе в читальном зале на первом этаже Британской библиотеки

Это ненастоящее место. И люди там ненастоящие. Даже улицы и здания. Я всегда ждала, как плотник крикнет «Баста!», и все рухнет, как декорации на сцене. Вот что такое Голливуд – декорации, яркие, безвкусные, ужасные декорации, возведенные в пустыне.
Этель Бэрримор, «первая леди американского театра», о Голливуде

Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар, и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить человека, который это сделал, бить нас.
Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр»

Пролог

Вы когда-нибудь спрашивали себя, к какому жанру относится история вашей жизни?

Я всегда думала, что моя будет историей взросления. О девушке из маленького городка, добивающейся успеха в большом городе, как Мелани Гриффит в «Деловой женщине» или Долли Партон в «С девяти до пяти». Конечно, мне пришлось бы бороться, но благодаря решительности и упорству я в конце концов преодолела бы любые препятствия.

Как «Блондинка в законе», «Красотка» или «Гордость и предубеждение», сценарий моей жизни оказался бы комедией – веселой, трогательной и вдохновляющей одновременно. Я была бы сильной, энергичной, вокруг меня бы все бурлило. А еще я была бы красивой и умной, и меня любили дети.

Так я думала раньше. Но сейчас, глядя на пистолет в своей руке, чувствуя в ладони его тяжесть и холод, я уже не уверена, что правильно определила жанр.

По правде говоря, я даже не уверена, что я все еще главная героиня.

1
Хорошее и плохое

Пятница, 5 февраля

Иногда, сколько ни старайся, тебе не спрятаться. Даже если очень хочешь снова раствориться в толпе, ничего не выходит. Вагон метро дребезжит и трясется, когда мы грохочем по рельсам глубоко под лондонскими улицами. И я снова чувствую знакомое притяжение чьих-то глаз, пристальный взгляд.

Я бывала у них дома. По крайней мере, они так считают, хотя мы и незнакомы. Друзья мы уже или враги – понятия не имею. Я часть какой-то их истории, которую они любят или ненавидят.

Я – часть их собственной истории. Они переживали за меня, плакали вместе со мной, у нас появилось столько общего – и вот теперь я прямо здесь, перед ними. Конечно, они будут пялиться на меня. Ведь я – нереальное, ставшее реальным.

Краешком сознания я улавливаю, как незнакомец наконец отводит взгляд и что-то шепчет стоящему рядом человеку. Пытаюсь сосредоточиться на книге, дышать глубже и опять погрузиться в чтение.

Все эти посторонние взгляды напоминают малиновок, которые то садятся на меня, то вспархивают прочь – настороженно, но с любопытством. Да, люди всегда разглядывают друг друга в метро. Но сейчас всё по-другому.

Вагон по-прежнему дребезжит и трясется.

Четыре недели – с тех пор, как передача вышла в эфир, – мне везло: мои поездки обходились без контактов с незнакомцами. Без застенчивой улыбки. Похлопывания по плечу. Селфи. Рукопожатий. Пьяных излияний припозднившихся пассажиров. Нацарапанной наспех записки. А иногда даже хмурого взгляда, который совершенно сбивает с толку…

Не хочу показаться неблагодарной: я люблю свою работу. И на самом деле все еще не могу поверить, как же мне повезло. Но иногда мне кажется, что я нахожусь на свадьбе каких-то посторонних людей. Мое лицо уже просто болит от такого количества то доброжелательных, то непонятных чужих взглядов, хотя все, чего я хочу, – закрыться в ванной и наконец расслабиться.

Вообще-то я не чувствую опасности из-за такого внимания и уверена, что мне ничего не грозит.

Нет, не совсем так. Я поняла это на своем горьком опыте месяц назад, когда после кучи звонков и электронных писем полиция, наконец обратив внимание на заявления моего агента, появилась у меня в гостиной.

Он поджидал возле театра каждый вечер. Не особо странный или вызывающий беспокойство. Обычный человек.

Я вышла из театра уставшая. Прямо со съемок «Эйр»[1] отправилась на спектакль «Кукольный дом»[2] в Вест-Энде. Сначала он просто попросил подписать программку, потом завязал беседу, потом его разговоры стали все длиннее, и их было все труднее избегать. Наконец, слово за слово, он начал спускаться со мной в метро. Мне понадобились провожатые – пришлось ездить с друзьями. Однажды он не выдержал и расплакался – этот незнакомец лет пятидесяти. Он просто шел за мной и моим приятелем, и слезы тихо текли по его одутловатому лицу. Его звали Шон. Я попробовала обратиться в полицию, но они отнеслись к этому серьезно только после того, как мой агент получил посылку. Да, Шон преследовал меня. Хотя на самом деле никакой он не сталкер – просто одинокий человек, пытающийся подружиться. Конечно, я рассказала об этом полицейским, но они настояли на расследовании и вынесении официального предупреждения. Наверное, у него недавно умерла жена.

Мне так и не сказали, что оказалось в посылке, которую он отправил. Я в шутку спросила, не голова ли там, и полицейские рассмеялись. Так что, думаю, все же не голова. Я чувствовала себя виноватой: чем дружелюбнее я относилась к нему, тем хуже становилось. Я только укрепляла его эфемерную связь со мной. Надеюсь, сейчас с ним все хорошо. Лучше бы мне сразу сказали, что в той посылке, потому что потом я целую неделю представляла себе всякие ужасы. Жуткие фотографии. Человеческую кожу. Зубы. Что-нибудь принадлежавшее его жене. А может, там была просто плюшевая игрушка или слегка пугающее стихотворение… Но трудно не думать о самом плохом, когда стараешься о нем не думать.

Да, не все люди странные. Но бывают и такие.

На следующей станции, когда я собираюсь выходить, несколько человек провожают меня взглядами. Но когда я выныриваю из подземки в Грин-парк[3], и холодный январский воздух остужает мои горящие щеки, я считаю сегодняшнюю поездку удачной.

На этот раз обошлось без происшествий. Без пьяных футбольных фанатов, скандирующих: «Скажи это! Скажи это!»

Кто бы мог подумать, что у Джейн Эйр есть свой слоган?

Кто бы мог подумать, что фанаты «Арсенала» читали Бронте?

Да, если вам вдруг интересно: мне очень стыдно, мой читатель, но тогда я сказала именно это.

* * *

– Опаздываешь, – усмехается мой агент Синтия, когда я усаживаюсь в ресторане напротив нее.

– Извини. Съемки.

Она уже заказала нам два бокала шампанского. Я жадно смотрю на холодные пузырьки.

– Опять что-то празднуем? – полушутливо интересуюсь, снимая пальто, но ее молчание заставляет меня поднять глаза.

– Можно и так сказать. Да. – Синтия опять многозначительно усмехается, прежде чем пригубить шампанское. – Мне позвонили сегодня утром, – мурлычет она, опуская бокал. – Луиза Нортфилд из BAFTA[4]. Предупреждаю на всякий случай… Мы с ней вместе учились в Сент-Эндрюсе[5] и стараемся держать друг друга в курсе событий – кстати, ты ей нравишься. В общем, ходят слухи… хотя номинантов объявят только за месяц до церемонии, которая пройдет в мае, но… – Она делает эффектную паузу. – Ты в списке номинантов BAFTA. За «Эйр». Как лучшая актриса.

В первую секунду ее слова – просто пустой звук, но постепенно до меня доходит. Чувствую, как кровь отхлынула от лица, от рук, и на ее место приливает серотонин – целый поток, заполняющий меня целиком. Раньше никогда такого не было.

– Твою мать… – Я слышу себя словно издалека, пока дрожащей рукой нашариваю бокал с ледяным шампанским и делаю большой глоток. Голова кружится все сильнее. Семь лет я шла к этому. И вот оно – то, чего я так хотела… – О, боже, – бормочу я.

– Я сказала себе то же самое. – Синтия хихикает с улыбкой до ушей. – А теперь самое интересное. Остальным номинантам за пятьдесят, и все они уже побеждали раньше.

Я быстро трезвею и прихожу в себя:

– Погоди. Это хорошо?

– Ну да, – смеется она. – Людям нравится открывать для себя актеров, даже если они уже годами где-то мелькают. К тому же у тебя хорошие отзывы, фильмография, хотя это первая твоя главная роль. Для академии ты лакомый кусочек. То, что надо, козырная карта. Все будут болеть за тебя; никому неохота, чтобы в который раз чертову награду получил кто-нибудь из «Дам в лиловом»[6].

Я нервно хихикаю и делаю еще глоток.

Семь лет прослушиваний научили ни на что особо не надеяться, но сейчас меня просто распирает от счастья.

Синтия ловит взгляд официанта:

– Не могли бы вы принести нам всего понемножку? Что-нибудь попроще, необязательно фирменное блюдо от шеф-повара. – Она произносит это небрежно, словно люди всегда так и заказывают в ресторанах. – Ничего грандиозного, просто легкий ланч. – Вопросительно смотрит на меня. – Ты не против, дорогая?

Официант тоже смотрит на меня. Оба явно оценивают мои шансы на BAFTA.

– Да, конечно, звучит заманчиво, – соглашаюсь я, и официант уверенно удаляется, хотя я так и не поняла, что же именно мы заказали.

Синтия деловито наклоняется вперед, облокотившись на стол:

– Все это для тебя в новинку, да и для меня в какой-то степени тоже. Когда Чарли Редмайн получил премию за лучшую мужскую роль – в две тысячи пятнадцатом? Но с мужчинами все по-другому, им достаточно просто помелькать на экране в костюме. С женщинами сложнее. Мне начнут названивать по поводу тебя, как только выйдет пресс-релиз. И вот еще что: у нас впереди два месяца, надо как-то использовать это время. Я не хочу, чтобы ты была связана съемками. Нужно, чтобы ты была свободна для важных встреч, когда все уже не за горами. Нужно быть на гребне волны. В общем, как ты относишься к небольшой деловой поездке в Лос-Анджелес, чтобы заинтересовать студию? Пока как неофициальный номинант, но мы, разумеется, им намекнем.

Заметив выражение моего лица, Синтия меняет тактику:

– Прости, я слишком много на тебя обрушила, да? Столько всего… Что ж… – Она поднимает бокал с шампанским и чокается со мной. – Не всё сразу. Поздравляю, Миа, ты такая умница!

Синтия – мой агент, адвокат и психотерапевт с тех пор, как я окончила школу. За эти годы мы с ней не раз переживали и стремительные взлеты, и душераздирающие падения. В чем-то мы невероятно близки, а в чем-то почти чужие. У нас особенные отношения, но и вся киноиндустрия – особенная сфера.

Синтия вдруг резко меняет тему:

– О, кстати, я кое-что слышала о Джордже… – Она с любопытством смотрит мне в глаза. – Он так взволнован! Наверное, на седьмом небе от счастья…

Чувствую, как улыбка сползает с моего лица. О чем она вообще? Джордж? Мой Джордж?.. Насколько я знаю, с ним не происходит ничего особенного. И, если уж на то пошло, со стороны Синтии даже немного бестактно поднимать этот вопрос. У Джорджа не было ролей как минимум восемь месяцев, и, честно говоря, он полная развалина.

Я познакомилась с Джорджем на своем первом большом проекте – экранизации «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»[7] – шесть лет назад, и мы почти сразу начали жить вместе. У нас обоих в «Тэсс…» оказались крошечные роли, зато мы снимались в сценах с приглашенной голливудской звездой и поверить не могли в такую удачу. Как и в то, что нашли друг друга. Прошлой весной мы вместе купили квартиру, но после этого дела у Джорджа становились все хуже, а у меня пошли в гору. Однако это нас не волновало, потому что Джордж не любит конкурировать.

– О чем ты? – спрашиваю я.

После секундного замешательства Синтия хмурится:

– «Над пропастью во ржи»[8].

Мое сердце замирает. Боже мой… я помню тот день, когда мы записали две сцены в нашей гостиной. Прошло уже больше месяца. Запись делали для Джорджа Холдена. Но из этого ничего не вышло. Вспоминаю странный артхаусный проект голландского режиссера, с которым мы оба так отчаянно хотели работать. Как в сценарии изменили возраст главных героев, осовременили сюжет и превратили всю историю в притчу из университетской жизни, действие которой происходит в Нью-Йорке в XXI веке.

Я изо всех сил пытаюсь вникнуть в суть дела. Джордж послал диск. Получил эту роль. И ничего мне не сказал…

Мысленно переношусь на месяц назад. Вспоминаю Джорджа, который тихонько сидит на кухне за чтением, рано уходит из дома, чтобы встретиться с друзьями, возвращается в спортзал, снова начинает улыбаться после стольких месяцев депрессии и… вот дерьмо. Он не сказал мне, что получил роль. Все это время знал – и скрывал.

С тех пор у него, наверное, было столько встреч, прослушиваний и кинопроб… Он отправил диск перед Рождеством. Какого черта он не сказал мне? И как, черт побери, я ничего не заметила?

Тут я понимаю, что до сих пор не ответила Синтии:

– Да! Извини. Да, конечно, я знаю! Он… он чертовски гениален.

– Я поверить не могла, когда узнала. Моя клиентка Зула тоже там участвует. У нее совсем маленькая роль, но она уже начала репетировать на прошлой неделе. Сказала, что встретила Джорджа вчера, когда актеры собрались для читки сценария. Сказала, он замечательно выглядит. Господи, он, наверное, так рад!.. Во время простоя он казался таким опустошенным, да?

– Ну да, я знаю. Так здорово! – Слова слетают с моих губ, но единственное, о чем я могу думать: «Почему? Почему он не сказал мне, что получил роль?»

А потом я собираюсь с мыслями, и ответ на мой вопрос становится абсолютно ясным. И в голову мне приходит до смешного очевидное решение, которое я и представить не могла еще несколько секунд назад…

– Забыла, Синт, кто еще участвует? – спрашиваю я как можно небрежнее. – Джордж говорил мне, но я совершенно…

– Да уж, любовь – это… Господи! Я так плохо запоминаю имена… Ну да, Наоми Фэрн. Дочь Криса Фэрна. Кажется, ей двадцать один, первая актерская работа, раньше была моделью. С виду хорошенькая, но даже если это и не так, все равно будет смотреться шикарно. Передай Джорджу, чтобы не беспокоился: она умеет держаться перед камерой.

Так, начинается… Делаю еще глоток шампанского, стараясь не подавать виду, что моя жизнь рушится.

– Когда съемки – через неделю? – щебечет Синтия, не замечая, что со мной творится. – Держу пари, они поселят его в Нью-Йорке в каком-нибудь шикарном месте, правда?

Аккуратно отодвинув стул, извиняюсь и направляюсь в дамскую комнату. Все это время мне как-то удается сохранить на лице улыбку.

* * *

Запершись в отделанной мрамором туалетной кабинке, гуглю: Новости кастинга «Над пропастью во ржи». Пока ничего. Пока. Внутри все переворачивается.

Думаю о Джордже, который вчера вечером, как обычно, спокойно смотрел телевизор рядом со мной и с кем-то переписывался. Теперь мне интересно, с кем…

Гуглю ее лицо.

Охренеть.

Все становится на свои места.

Жму на самый негламурный снимок, который предлагают мне гугл-картинки, пытаясь понять, как Наоми Фэрн выглядит на самом деле. Эта фотография без макияжа – из крутейшего журнала. Рассматриваю ее красивое, без единой морщинки лицо, и мне хочется умереть.

До этой секунды все это не имело никакого значения.

Смотрю дальше. Ее родители такие крутые… Оба красавцы, оба актеры. В девяностые ее отец снимался едва ли не во всех фильмах. Думаю о своем отце Треворе, который в анораке раскатывает на велосипеде по сельской местности в Бедфордшире.

Трясущимися пальцами набираю сообщение Джорджу, нажимаю «отправить» и открываю дверь кабинки. Стоя перед огромным зеркалом, разглядываю себя, проверяя, можно ли понять по глазам, что мое сердце разбито.

Нет, нельзя.

Наверное, я все-таки хорошая актриса. Поправляю волосы, освежаю помаду и смотрю на свое 28-летнее отражение. Лицо Джейн Эйр смотрит на меня в ответ.

Я знаю, о чем она думает, потому что об этом думаю я.

Мы в полной заднице.

2
Незнакомец в дверях

Пятница, 5 февраля

Через несколько часов я сижу дома одна, уставившись на свое сообщение Джорджу.

Почему ты не рассказал мне о работе?

Я могла бы написать кучу всего, но не стала, спросив только об этом. А он не ответил. Поэтому, услышав стук в дверь – хотя у Джорджа, разумеется, есть ключи, – я уверена, что это он: промокший под дождем, грустный, раскаивающийся, готовый объясниться…

Учитывая все обстоятельства, наверное, глупо считать эту ситуацию простым недоразумением, недопониманием. Однако меня всегда вела по жизни надежда. Каждое «нет», которое мне когда-нибудь говорили, я воспринимала как почти «да». И этого почти «да» всегда хватало.

Я отодвигаю защелку, впуская в теплый дом порыв ветра и дождя. Но конечно, на пороге не Джордж, а какой-то улыбающийся незнакомец в красной куртке-бомбере.

– Привет. Вы Миа, да? – Он примерно мой ровесник, держится непринужденно, у него легкий ирландский акцент. – Да? – Опускает взгляд на влажный скомканный листок, который держит в руке. – В общем, меня попросили забрать вещи Джорджа.

– Вещи Джорджа?

Какое-то время мы стоим молча, пока я пытаюсь понять смысл того, что сказал ирландец. А когда до меня доходит, я чувствую страх и растерянность. Но потом так же внезапно успокаиваюсь: наверняка я не так поняла. И все же сильнее вцепляюсь в дверной косяк.

– Простите, но кто вы? – спрашиваю я. Мой голос звучит словно издалека. Возможно, он тоже больше не хочет оставаться со мной.

– Да, извините. Я Энди. – Ирландец приветливо протягивает руку. – Я из, э-э, «Чудо-грузчиков». – Он как-то боязливо произносит название компании, пока я в оцепенении пожимаю ему руку.

– Что ж, ладно, – выдавливаю я и прочищаю горло. – Понятно. А Джордж придет?..

Эдди хмурится, на его красивом лице появляется извиняющаяся гримаса:

– Нет, не думаю.

* * *

Через пару часов в гостиной недостает стульев, книг, картин. В тех местах, где они стояли или висели, осталась только пыль, о существовании которой я даже не подозревала. Энди аккуратно открывает входную дверь. Едва услышав, как он заводит мотор, я наконец даю волю горячим злым слезам, которые молча душили меня с тех пор, как он вошел в дом.

Джордж ушел. Он бросил меня – вот так… После шести лет любви – или того, что я считала любовью.

Он так и не ответил на сообщение, которое я отправила ему, пока Энди собирал вещи.

Я так и не получила ответа на вопрос: что происходит, черт возьми? С другой стороны, и так понятно, что происходит: поступки громче слов.

В голову приходит одна мысль, и мой большой палец зависает над ярлычком поиска в Инстаграме[9] в телефоне. Знаю, это дорога в безумие. Если я пойду по ней, то очень скоро мне станет очень больно, и все же в какой-то степени я хочу этой боли. Она заполнит пустоту в комнате, появившуюся после того, как Энди ушел, забрав все вещи Джорджа.

Я набираю ее имя…

Появляется аккаунт. Ее тщательно продуманная интернет-жизнь в точности такая, как я и представляла. Наоми Фэрн и ее до боли крутая жизнь. Вот пост двухдневной давности: полароидный снимок, на нем бледная рука, которая держит сценарий, прикрывая титульный лист. Простой золотой ободок на среднем пальце, прозрачный лак для ногтей, рукав серого худи.

Наомифэрн: Новая работа. Пока не могу сказать, какая, но она особенная.

В конце смайлик. Всмотревшись, я вижу, что это не просто какой-то абстрактный злак: смайлик призван символизировать рожь. Забавная подсказка для преданных подписчиков. Я вдруг вспоминаю, что ей всего двадцать один.

Просматриваю ее предыдущие посты в поисках чего-нибудь, что поможет объяснить мой опустевший дом. Одна запись привлекает внимание. Опубликовано на прошлой неделе.

29 января. Хэмпстед-Хит[10]

Наомифэрн. Тени

На снимке – две тени, удлинившиеся на зимнем солнце на дорожке в Хэмпстед-Хит. В кадре видны носки ее белых туфель, а справа – краешек обуви другого человека. Внутри все переворачивается: эта обувь мне знакома. Я зажимаю и увеличиваю изображение, сгорбившись и щурясь на телефонный экран, словно восьмидесятилетний старик на своей одинокой кухне.

Вытертый темно-синий «Адидас». Его кроссовки. Он покупал их при мне. Тысячу раз он разбрасывал их по дому, а я подбирала и ставила на место. Сердце просто разрывается, а потом я чувствую гнев – резкий, как ожог кислотой.

Он бросил меня ради нее. Как он мог подумать, что это в порядке вещей – так поступить со мной? После всего, что мы говорили друг другу, кем были друг для друга… Шесть лет. И ни слова. Никаких объяснений. Просто ушел…

Меня скручивает от гнева; я чувствую себя зверем, готовым зарычать.

Закрываю аккаунт Наоми и кладу телефон на кухонную стойку. Лучше пока оставить его там.

Сосредотачиваюсь на дыхании, пытаясь справиться с новым приливом слез, которые щиплют глаза. Нужно сохранять спокойствие.

Я не могу винить Наоми. Бог знает, рассказал ли ей Джордж обо мне – может, она даже не подозревает о моем существовании… Я убеждаю себя, что нельзя винить ее, потому что помню себя в двадцать один – помню, как была влюблена. Нельзя забывать: виноват он, а не она. Он ушел сам – его не забирали силой.

Ей двадцать один, а Джорджу в ноябре исполнится тридцать. Ради самосохранения я не буду больше думать об этом: теперь это не мое дело.

Блуждаю взглядом по кухне, по оставшимся вещам. Разве у нас не должно оказаться чего-то большего, чем телевизор с плоским экраном, чайник, тостер и блендер? Знаю, сейчас не время принимать такие решения, но все же задумываюсь, не продать ли квартиру. Я считаю ее своей. Я внесла первоначальный взнос, мое имя указано в ипотечном договоре. К тому же мы не женаты. И я одна полностью оплачивала ипотеку последние пять месяцев. Я сама решаю большинство проблем. Так что в каком-то смысле Джорджа уже давно здесь нет. Интересно, смогу ли я рассказать кому-нибудь о том, что произошло, внутренне не умерев? Так, чтобы не пришлось играть роль жертвы… Я не жертва.

Мой гнев снова выплескивается через край. Как я могла быть такой дурой, чтобы полюбить его? Доверять ему?

Выпрямившись, делаю глубокий вдох и пытаюсь отвлечься. Нужно решить, что делать.

Есть один прием с переосмыслением – я использовала его, когда заходила в тупик, работая над ролью в «Эйр». Когда роль грозила поглотить меня. Когда я вдруг ощутила всю тяжесть ответственности: мне предстояло рассказать историю Шарлотты Бронте. Каждый раз, когда мне не удавалась сцена, или я замерзала, или уставала, или боялась, я спрашивала себя: а что бы сделала Джейн? Не что сделала бы я сама, а что бы сделала Джейн, окажись она здесь и сейчас?

И я задаю себе вопрос: а что бы сделала Джейн?

И ни на секунду не задумываюсь, потому что знаю ответ. Ведь я так долго жила ее жизнью…

В романе Джейн спрашивает себя: «Кто во всем мире позаботится о тебе?» И отвечает: «Я сама о себе позабочусь».

Мне тоже нужно о себе позаботиться.

Она бы вышла из игры. Она бы себя защитила. Джейн двигалась бы дальше. Нужно прижечь рану, чтобы спастись от заражения. Вот что мне нужно сделать: взять себя в руки и изменить сценарий, который приготовил для меня Джордж.

На месте Джейн я бы отправила электронное письмо. Нашла бы другую работу, как можно дальше отсюда. Двигалась бы вперед и приспособилась.

Думаю о единственном спасательном круге, о хорошей новости – моем лучике радости среди тьмы. Следующие несколько месяцев будет больно, но со мной все будет в порядке. Я не стану играть ту роль, которую отвел мне Джордж. Я напишу собственный сценарий.

Телефон так и лежит безмолвно на кухонной стойке. От Джорджа ни слова. Никаких извинений. Вообще ничего.

Джейн не раскисла бы, не заплакала и не написала спьяну эсэмэску. Джейн собралась бы с мыслями.

Я глубоко дышу и сосредотачиваюсь на двух буквах… ЛА – Лос-Анджелес.

И с этой мыслью беру телефон и набираю Синтию.

3
Другая страна

Воскресенье, 7 февраля

Солнечные лучи. На выходе из самолета меня обдувает свежий калифорнийский бриз. Лондонский февральский холод давно позабыт, позади пять тысяч миль; я набираю полную грудь весеннего воздуха и, прищурившись, смотрю в безоблачное лазурное небо над головой. Стягиваю кашемировый свитер, достаю из сумки солнечные очки и иду к терминалу вместе с другими пассажирами по раскаленному лос-анджелесскому асфальту.

Синтия позвонила вчера уточнить детали поездки. Я как раз делала в квартире генеральную уборку, изо всех сил стараясь стереть последние следы внезапного бегства Джорджа. Он так и не позвонил – только прислал эсэмэску, три ничего не значащих слова:

Прости. Мне пришлось.

Пришлось солгать, пришлось схитрить, пришлось сбежать. Если он так может, то и я могу.

– Так. Сначала о главном, – объяснила Синтия. – Я переговорила в Лос-Анджелесе с парой студий. Они хотят встретиться с тобой, например «Юниверсал»[11] готова обсудить новый проект.

– Это «Юниверсал филм» или телевидение? Есть какие-то «стороны»? – уточняю я. «Стороны» – это фрагменты сценария, которые кастинг-директора дают актерам для подготовки к пробам.

– Ха. «Стороны»! Они даже не сказали мне, что это за проект, не говоря уже о роли. Это фильм – вот и все, что я пока знаю. И о пробах речи нет – они хотят просто «поболтать». А это может означать всякое. Но ты им нравишься, и они, похоже, очень обеспокоены тем, с кем еще ты будешь встречаться в Лос-Анджелесе и с какой целью. Кэтрин Майер, с которой ты встретишься, – новый президент подразделения «Юниверсал», она разрабатывает план на следующий год. Ни в коем случае не хочу на тебя давить, но это важное событие: Майер почти никогда не встречается с актерами. Наверняка в восторге от «Эйр» – она раздобыла промо-копию. Погугли ее.

…Раньше я никогда не была в Лос-Анджелесе, но знаю, что прямо сейчас актеры со всего света съехались сюда на трехмесячный пилотный сезон[12]. Каждый американский телеканал старается заполучить актеров – или лучших, или самых недорогих, или самых популярных – для съемок новых шоу до конца года. И все эти актеры пробуются на одни и те же роли. Словно на распродаже. Заключаются контракты, начинается карьера, сбываются мечты… или рушатся. Не каждый, кто приехал сюда, получит то, за чем приехал, не каждый получит то, чего заслуживает. А мне, к счастью, всего-то и нужно избавиться от прежней жизни, отвлечься. И кажется, что все получится, да еще как…

Синтия рассказала о кое-каких показах, которые она запланировала для меня на три недели поездки. И о американском агенте, с которым договорилась представлять меня.

– Майкл Спектор из «Юнайтед». Он хорош. У меня есть пара американских клиентов, которые с ним работают, и он правда хорош. Очень толковый. Расскажешь потом, как он тебе. Если не подойдет, поищем кого-нибудь другого.

Среди плакатов с именами в зоне прибытия Международного аэропорта Лос-Анджелеса я с удивлением замечаю знакомое сочетание: собственное имя на плакате в руках у женщины в шикарном брючном костюме. Она встречается со мной взглядом, лучезарно улыбается, явно узнав, неторопливо приближается и протягивает руку:

– Миа? Узнала вас по пресс-пакету, который мне прислали. Я Леандра из «Ауди». Приятно познакомиться. Как долетели?

Ее рука прохладная и сильная, а свежевымытые волосы и деловой костюм с иголочки заставляют меня устыдиться своего вида: поношенная, зато удобная дорожная одежда, припухшие глаза.

– Простите, Леандра. Вы сказали, из «Ауди»? Автомобильной фирмы?

– Да, – улыбается она. – Похоже, кто-то дал маху. Мы же связывались с вашим агентом. Позвольте показать вашу машину.

Я тут же звоню Синтии, и она подтверждает: «Ауди» выделяет мне спортивную машину на время пребывания. Все, что нужно сделать взамен, – выложить снимки в Инстаграме. При одной мысли об этом я содрогаюсь и объясняю Синтии, что теоретически я там есть, но у меня ни одного поста и ни одного подписчика. Синтия отвечает, что мне завели новый аккаунт – специально для этого.

Леандра легко поддерживает разговор, пока мы выходим из терминала. Долой грусть: у меня мурашки бегут от восторга, когда солнце снова попадает на мои голые руки, согревая озябшую от кондиционера кожу. Вместо запаха хлорки в аэропорту – аромат свежескошенной травы, которую доносит лос-анджелесский бриз. Пора начать все заново.

Жадно разглядываю пейзаж. Столько всего нового – пальмы, желтые такси, вывески компаний, о которых я никогда не слышала… Даже люди здесь выглядят по-другому: не такие уставшие, как дома.

– В первый раз в Лос-Анджелесе? – интересуется Леандра.

– Да, в первый. Но я столько о нем слышала!

– Один совет. – Она доверительно улыбается. – Если вам нужно куда-то попасть, приезжайте до половины шестого вечера и уезжайте до семи. Вы же не хотите торчать в пробках? Поверьте, таких больше нигде в мире нет.

– Значит, в Лос-Анджелесе всегда уходишь рано? Как Золушка! – шучу я.

Она на секунду задумывается, а потом смеется:

– Да, точно – как Золушка. В это время нужно быть осторожнее. Но я гарантирую, что эта машина никогда не превратится в тыкву. Даже если все остальное превратится в лохмотья… – И она как-то странно хихикает.

Конечно, Леандра шутит, но в ее словах столько пессимизма, что меня обдает холодом – до дрожи. Она нажимает на брелок, и мое внимание переключается на элегантный черный автомобиль рядом с нами. Его крыша медленно откидывается и складывается, словно сделав пируэт. Я совсем не фанатка машин, но должна признать: выглядит чертовски стильно. Вспоминаю свой оставшийся дома четырехлетний «Форд Ка», занесенный снегом, его сиденья с тканевой обивкой, раздвижной люк на крыше – и еле сдерживаюсь, чтобы не хихикнуть.

Через двадцать минут, забросив чемодан в багажник, выдвигаю вперед кожаное сиденье, делаю глубокий вдох и выруливаю на машине стоимостью 200 000 долларов на правильную сторону дороги. Нельзя терять головы – для меня это очень важно.

4
Это знак

Воскресенье, 7 февраля

Вид с 31-го этажа потрясающий. Это сразу бросается в глаза, когда заходишь в апартаменты. Квартира угловая, поэтому больше половины пространства занимает огромное стекло, от пола до потолка, висящее в трехстах футах над шумным центром Лос-Анджелеса. Сейчас мы даже выше Статуи Свободы – по крайней мере, так уверяет швейцар по имени Мигель. Он улыбается и ставит мой багаж на пол. Джордж никогда не любил высоту, и здесь, наверху, он бы психовал, хотя и постарался бы это скрыть. А вот я, к счастью, высоты не боюсь. Вид просто завораживает.

За стеклом раскинулся город, который отсюда выглядит как целый мир в миниатюре. Густой смог и марево зачаровывают, хотя почему-то кажутся нереальными. Из бодрящей прохлады своего роскошного жилища я впервые могу как следует рассмотреть Лос-Анджелес во всем его чудовищном великолепии.

Пустынный промышленный центр соединен автомагистралями, похожими на плотно закупоренные артерии, тянущиеся к огромным студийным павильонам и чернеющим, словно покрытым липким гудроном, многоярусным парковкам. За силуэтами временных деревянных декораций блестит стеклами небоскреб, похожий на мой, а ближе к холмам то там, то здесь сверкают на солнце бассейны с кристально чистой водой, словно разбросанные драгоценные камни. Во всем этом есть особая красота, но она ничего не значит без истории, которая за ней стоит. Это место наполнено волшебством – магией тех, кто здесь побывал. Иначе это был бы обычный калифорнийский город. А потом, словно по сигналу, я вижу его – едва различимый знак далеко на горизонте среди пышной зелени Голливудских холмов. Белые буквы на высоте сорока пяти футов. Этот белый знак гнал в далекий путь тысячи кораблей, которые налетали на рифы, садились на мель. Песня сирены.

– Вы знаете, что раньше он светился? – весело болтает Мигель, проследив за моим взглядом. Как ни странно, по дороге сюда в самолете я кое-что прочла в журнале про знак Голливуда. И знаю, что сначала он просто рекламировал жилой квартал «Голливуд», но не знала о подсветке.

– Правда? – Пытаюсь представить буквы высотой в два этажа, свет которых виден всему городу.

Мигель энергично кивает, пытаясь убрать выдвижную ручку моего чемодана.

– Да, он весь светился, там было больше четырех тысяч двадцативаттных лампочек. Раньше, в двадцатые, он освещал холмы, вспыхивал и мигал – как будто сердце бьется. ГОЛ-ЛИ-ВУД.

Мигель пыхтит, наконец-то справившись со своенравной ручкой и едва не прищемив себе палец.

– Вы актриса, да? – весело спрашивает он, протягивая мне карту-ключ от номера.

– Да, так и есть.

Мигель глубокомысленно кивает:

– Знаете, я тоже. Уже лет десять снимаюсь. – Глаза швейцара блестят, когда он смотрит сквозь стекло на белые буквы вдалеке, а потом поворачивается ко мне с коротким смешком. – Вы же знаете историю про актрису и этот знак, да? – беззаботно спрашивает он.

– Нет, вряд ли. – Я пытаюсь вспомнить какие-нибудь профессиональные сплетни, которые могла слышать недавно, но смена часовых поясов мешает как следует сосредоточиться. – Что за история? Какая актриса?

– Это давняя история. Из двадцатых годов. Театральная актриса спрыгнула оттуда. Такая трагедия… Иногда я вспоминаю ее, когда смотрю на эти буквы.

– О, боже… – Я еще раз смотрю на знак. Высота букв над холмами даже с такого расстояния просто чудовищная. – Кошмар.

– Да, она приехала в Лос-Анджелес сняться в небольшой роли в одном фильме, а потом ее утвердили на главную роль. Вы знаете, действительно большую роль. Она прошла пробы, и все были уверены, что у нее все получится. Но потом у продюсеров возникли разногласия, и вместо этой неизвестной актрисы взяли другую, тоже неизвестную, которой оказалась Кэтрин Хепбёрн! И эта роль стала для нее звездным часом – вместо той девушки. Через несколько дней студия расторгла с девушкой контракт. И после этого она спрыгнула.

– Ничего себе… – Я качаю головой, не в силах придумать более подходящий ответ.

– Да, но знаете, в чем главная фишка? Что меня бесит? Через три дня после того, как ее тело нашли в овраге, ей пришла телеграмма со студии. Оказывается, контракт с ней расторгли по ошибке! И они хотели, чтобы она вернулась и прошла пробы на другую главную роль. – Мигель качает головой, а потом его внезапно осеняет: – Ха, а ведь она была англичанкой. Как и вы! – Он простодушно улыбается.

– Спасибо, Мигель.

Когда он уходит, я пытаюсь прийти в себя после его страшной истории. Слоняюсь по суперсовременной квартире, жадно впитывая все: лаконичный дизайн в скандинавском стиле, низкую обитую шерстяной тканью мягкую мебель, видеофон в коридоре, неброские плазменные телевизоры на стенах во всех комнатах, большие журнальные столики. Наверное, это обошлось кому-то в целое состояние. Не понимаю, с какой стати меня поселили сюда. Закатываю чемодан в большую из двух спален и достаю из сумочки мобильник.

Все внутри сжимается, когда я вспоминаю про обязанность выкладывать фото в Инстаграм во время поездки. Под хэштегом «подарок». Черт побери. Я столько лет держалась и уже решила, что обошлось: меня так и не поглотил надувной пузырь Инстаграма. Хотя я понимаю, что бесплатного сыра не бывает. Придется уточнить у Синтии, должна ли я снимать на смартфон свои апартаменты. Похоже, вести новый аккаунт в соцсетях – самая тяжелая часть этой поездки… Стараюсь не думать о постах Наоми. Не стану снова проверять ее аккаунт. Не сегодня. Меня охватывает чувство одиночества, и я быстро направляюсь на кухню. На столе обнаруживаю самое необходимое: кофейные фильтры, снеки и корзинку с фруктами с запиской от моего нового американского агента:

Добро пожаловать в Лос-Анджелес, Миа! С нетерпением жду завтрашней встречи с вами. М. Спектор.

Рядом с его подарком – запотевшая бутылка шампанского «Перрье Жуэ», под ней еще одна записка – от продюсеров «Эйр»:

Поздравляем с «совершенно секретной» новостью о присуждении премии! Вы настоящая звезда! Для нас вы уже победили. Благодарим за вашу нелегкую работу.

При напоминании о хороших новостях внутри меня разливается тепло.

Отправляю эсэмэску своей подруге Соуки, которая, как я знаю, сейчас тоже в Лос-Анджелесе. Я не пишу про Джорджа. В конце концов, можно все рассказать, если мы увидимся. Но прямо сейчас я не могу позволить себе думать о нем. Я приехала сюда, чтобы двигаться дальше. Жить спокойно и легко.

Я не говорила с Соуки несколько месяцев – все из-за моей работы, но она именно тот человек, кто сейчас нужен. Соуки веселая, интересная, с ней легко. Мы провели вместе три месяца, когда два года назад снимались в Болгарии в инди-хорроре. Обычно на съемках актеры быстро становятся одной семьей. Когда вы оказываетесь бок о бок в новых незнакомых странах, между вами очень скоро возникают прочные связи. После нескольких ужинов в отеле вежливые профессиональные отношения становятся по-семейному уютными и откровенными. В свободное от съемок время мы с Соуки отрывались по полной. Мы можем то появляться в жизни друг друга, то пропадать, но наша дружба вечна.

* * *

Электронное письмо от Синтии сообщает подробности встречи с Кэтрин Майер из «Юниверсал» в конце недели. Они по-прежнему никому не показывают сценарий, что делает будущую встречу еще загадочнее и соблазнительнее.

Завтра утром у меня фотосессия для журнала «Студия», а во второй половине дня – первое прослушивание в Лос-Анджелесе. Две большие сцены. Восемь страниц – в основном мои реплики. Диалог с участием заваленной работой женщины-копа из Бостона, которая узнает, что ее новый муж обвиняется в давнем изнасиловании. Звучит интригующе. К тому же мне нужно говорить с бостонским акцентом – получается забавно. Я стараюсь изо всех сил: «Парковка. Парковка», выводя гласные на новоанглийский лад.

А потом решаю отправиться в открытый бассейн на 32-м этаже – и порепетировать, и понырять, и поплавать, и подремать. Натягиваю купальник, набрасываю на плечи пляжное полотенце – на случай если встречусь с другими жильцами, – обуваю сандалии. Мельком вижу свое отражение в зеркале спальни: бледная английская кожа, усталые опухшие глаза. Вспоминаю Наоми Фэрн, стараясь не сравнивать себя с ней. Но все равно сравниваю. А потом начинается цепная реакция: я представляю их вместе – как они болтают, едят, смеются… А меня как будто никогда не существовало.

Все, что я получила, – три слова. Этот человек не предупредил меня, ничего не объяснил. Я не заслужила. Ему наплевать, что со мной происходит. Меня выкинули, как старую одежду…

Стоп. Нельзя зацикливаться. Что сделано, то сделано; хождение по кругу ничего не даст. У меня есть привычка, которая всегда хорошо помогала в работе: вникать в суть человеческих отношений, репетировать и репетировать до тех пор, пока не откроется смысл. Но сейчас это не поможет. Он ушел. Он не любил. Он нашел другую. Больше ничего не осталось. Так и сходят с ума.

Беру полотенце, флакон с солнцезащитным кремом, сценарий и направляюсь на террасу на крыше. Нельзя думать о плохом, хотя именно такие мысли и лезут в голову.

5
Погружение

Понедельник, 8 февраля

Из-за разницы часовых поясов просыпаюсь до рассвета. Лежа без сна, наблюдаю, как свет медленно просачивается сквозь краешки жалюзи, и мысли принимают опасный оборот. Вспоминаю первую ночь после ухода Джорджа, когда я уже начала волноваться. Джордж еще не отправил мне эсэмэску из трех слов – она придет только на следующий день, а Энди из «Чудо-грузчиков» уже давно ушел. Сидя в тишине своей квартиры, я вдруг решила: что-то не так. Может, с Джорджем что-то случилось? Может, Энди на самом деле не из «Чудо-грузчиков»? Я была так уверена в этом, что даже позвонила другу Джорджа, Гарри, – убедиться, что с Джорджем все в порядке. Я вздрагиваю на белоснежных лос-анджелесских простынях, вспоминая тот разговор. Гарри сообщил, что с Джорджем все нормально. И хотя Гарри не мог сказать, встретил ли Джордж другую – не его это дело, он посочувствовал мне из-за нашего расставания. И даже осудил Джорджа за то, как тот это сделал. Хотя именно Гарри помог Джорджу выгрузить вещи, привезенные Энди. А потом они пошли в паб.

Они пошли в паб…

В припадке ярости сбрасываю одеяло и одеваюсь, чтобы пойти в бассейн – поплавать до рассвета. Нужно избавиться от злости и стыда.

Толкаю тяжелую дверь террасы у бассейна, выхожу на свежий калифорнийский воздух, вспоминаю новости про BAFTA, и на меня накатывает волна радости. Я греюсь в ее лучах. Напоминаю себе, что путешествие в Лос-Анджелес только начинается, и оно похоже на рождественский рассвет.

На крыше больше никого, и я выглядываю за стеклянные ограждения по краям. Город внизу начинает просыпаться. Кроме Мигеля и администратора на ресепшене, я еще не видела в здании ни души. С другой стороны, это не так уж странно, ведь я приехала лишь вчера вечером.

Оставшись в купальнике, погружаюсь в прохладу бассейна – моя кожа еще теплая после сна. Когда я плавно скольжу по сине-зеленой глади, вокруг полная тишина, не считая плеска поднятых мной волн.

После несколько заплывов, стоя по пояс в воде, наблюдаю, как над Лос-Анджелесом поднимается солнце. Любуюсь его лилово-персиковыми лучами, и мои покрасневшие от хлорки глаза затуманиваются. В наступившей тишине слышны только мое дыхание и далекий шум автострады. Занавески в кабинке для переодевания плавно колышутся на утреннем ветерке.

Погружаюсь в воду и ритмично плыву, отгоняя прочь все мысли. Теперь существует только то, что здесь и сейчас: вода и мое тяжелое дыхание.

В голове прояснилось, тело горит и ломит после тренировки. Я возвращаюсь к себе и принимаю душ.

* * *

Похоже, Мигель рад мне, когда я иду на парковку к машине.

– Пробы? – понимающе интересуется он.

– Одна сегодня днем. На Си-би-эс.

Мигель морщится, передавая мне ключи от машины:

– Это в Студио-Сити[13]. По дороге туда все будет нормально, но обратно следите за пробками в час пик. Это нечто. Надеюсь, вам нравятся подкасты, – шутит он.

– Спасибо за предупреждение, – смеюсь я. – Скачаю еще несколько!

Проба только во второй половине дня, так что я направляюсь в заброшенную еще с 1930-х забегаловку в Эхо-парке[14] на утреннюю фотосессию для журнала «Студия». Один час работы визажиста – и я похожа на человека, которого можно показать в журнале с таким названием. Охранник застегивает у меня на шее колье с охлажденными под кондиционером бриллиантами «Будлс»[15] за 1,3 миллиона долларов. Костюмерши приподнимают расшитый подол моего платья, пока я семеню по пыльному полу закусочной к столику в углу и картинно усаживаюсь на фоне мятно-зеленых декораций в стиле ар-деко. Врубают музыку – явно неуместный хип-хоп, включают вентилятор, чтобы было не так жарко от осветительных приборов. Наконец ассистенты и вся команда удаляются, и остаемся только я, фотограф и грохочущая музыка. Под вспышками камеры стараюсь забыть, что я не Наоми Фэрн. Стараюсь забыть злость, стыд и то, что я осталась совсем одна. Вместо этого сосредотачиваюсь на съемке и делаю свою гребаную работу.

Пора переодеваться. На площадке оживленно, все улыбаются, непринужденно болтают. Каким-то образом у меня получается им соответствовать. Они не представляют, что на самом деле мне хочется укутаться в безразмерный свитер, спрятаться дома и целый месяц пожирать кексы. Мой новый образ еще изысканнее: вместо платья «от кутюр» – карамельного оттенка костюм оверсайз от Виктории Бекхэм, дополненный высоченными шпильками и эффектно зачесанными набок волосами. Следующая съемка – у барной стойки, острые шпильки впиваются в виниловую обивку табурета. И вдруг впервые после ухода Джорджа я испытываю настоящий кайф от погружения в творческий процесс и ту особую признательность, которую обычно приберегаю для окончания съемок. Джейн права. Я справлюсь. Мне уже гораздо лучше.

Во время следующего перерыва на кофе снимаю карамельный жакет, демонстрируя корсет в тон. Похищаю одну из визажисток – худенькую девятнадцатилетнюю девушку с голубыми волосами по имени Маркези, мы сматываемся и устраиваем импровизированную съемку для Инстаграма: я и «Ауди» на парковке возле закусочной. Знаю, это наглость, но: а) возможно, мне больше никогда не доведется выглядеть так шикарно; б) мне строго-настрого приказано размещать посты о бесплатно предоставленной машине. Может, сделать еще несколько снимков, раз уж я этим занялась?

Я уверена, что Джордж их увидит, но те несколько минут, пока мы фотографируем, я думаю не о нем. Я думаю о себе. О своих чувствах. Своих желаниях. Маркези ухмыляется, как ребенок (хотя она во многом и есть ребенок), возвращая мне телефон. Получилось чертовски круто.

Публикую снимок, на котором я слегка не в фокусе, а волосы частично закрывают лицо. Я прислонилась к машине и кажусь выше и стройнее, чем на самом деле. Догадаться, где я нахожусь, можно только по фирменному пластиковому стаканчику «Ин-и-аут»[16] в руке. Хотя утреннее солнце ни с чем не спутаешь – такое бывает только в Калифорнии. Нажимаю «поделиться». Да пошел ты, Джордж.

Через два часа на другом конце Лос-Анджелеса я стою в почти пустой комнате. Из мебели там только восемь металлических офисных кресел, обитых тканью, на которых восседают восемь топ-менеджеров Си-би-эс. Громадная камера на штативе. Замотанный кастинг-директор быстро перелистывает сценарий с ролями разных персонажей.

– Что ж, спасибо, что пригласили на прослушивание, – обращаюсь я к единственному топ-менеджеру, который не спускает с меня глаз с тех пор, как я вошла. – Отличный сценарий.

Он дарит мне великодушную полуулыбку, будто соглашаясь, как сильно мне повезло попасть сюда, и снова утыкается в смартфон.

Остальные семь менеджеров, двое из которых, к моей радости, женщины, по-прежнему не обращают на меня никакого внимания. Я стою и жду, пока они переговариваются друг с другом, просматривают фотографии или стучат по клавишам ноутбуков и телефонов. К счастью, я давно растеряла свою гордость – еще лет пять назад, когда проходила кастинг в рекламу. Стою невидимкой и жду указаний.

Измученный кастинг-директор в конце концов извлекает из сценария нужные страницы, торопливо настраивает камеру и смотрит на меня, словно удивляясь, что я еще здесь. И торжествующе машет листками:

– Что ж, начнем, Мэнди?

– Миа, – весело поправляю я.

– Что, простите?

Он в полном недоумении. Пара менеджеров отрываются от своих дел и тоже смотрят на меня так, словно с ними заговорила стена.

Я с трудом сдерживаю смех:

– Нет, ничего. Все замечательно. Давайте приступим. Если вы готовы, то я тоже.

Порядок восстановлен.

Я быстро расправляю плечи, вытягиваю шею и пытаюсь представить себя в роли заваленной работой, измученной женщины-полицейского в разгар изнурительного расследования. Офицера Бетан О'Нил. Расслабляю руки, ноги и лицо, перестаю скрывать усталость от смены часовых поясов и отчаянную пустоту, на которую я стараюсь – и почти успешно – не обращать внимания уже четыре дня, с тех пор как у меня на пороге появился Энди. Пусть все увидят, как мне тяжело.

Кастинг-директор, ничего не заметив, устраивается поудобнее рядом с камерой и нажимает кнопку записи. Загорается красная лампочка. Он кивает мне. Наступает короткое молчание, пара менеджеров поднимают глаза, и наконец я чувствую на себе их взгляды. И начинаю говорить.

Первая сцена простая: подшучивать в участке над болтливым напарником, бостонским ирландцем Маккарти. Это шанс продемонстрировать и чувство юмора героини, и то, как трудно работать женщине, когда вокруг почти одни мужчины. Ирония в том, что сейчас я в схожей ситуации. Но кажется, это замечаю только я.

Кастинг-директор, выступающий в роли Маккарти, подает реплику, и я тяну с ответом на секунду дольше, чем нужно. Менеджеры снова смотрят на меня, и парочка из них невольно смеется, когда я очень кстати бросаю на своего Маккарти укоризненный взгляд.

Я еще пару раз вызываю у них смех, и остальные менеджеры тоже волей-неволей поднимают головы и поворачиваются ко мне. И вдруг меня начинают слушать все. Я победила. Следующая сцена сложнее. Я стою на коленях на жестком полу, пока кастинг-директор выбирает ракурс для следующей съемки. Это сцена из финального эпизода сериала. Наступает кульминация: мы обнаруживаем, что муж офицера О'Нил наставил на нее пистолет, только что выстрелив Маккарти в грудь. Муж О'Нил в отчаянии – он в тупике, он пойдет до конца. Помощь уже в пути, но прямо сейчас только моя героиня мешает ему смыться. В начале сцены О'Нил падает на колени, чтобы оказать первую помощь раненому Маккарти, а муж целится в нее из пистолета.

Загорается красная лампочка камеры.

Трясущимися руками я оказываю помощь распростертому телу невидимого Маккарти, пока он то приходит в сознание, то теряет его. Кровь хлещет из раны. Я поднимаю глаза на «мужа» и начинаю.

Сцена идет хорошо до тех пор, пока я не замечаю, как мой голос срывается. Хотя со стороны почти незаметен тот надлом, который я чувствую, признаваясь «мужу», что все еще люблю его. Я сама поражаюсь, с какой силой произношу эти слова. И как мне грустно из-за того, что я не перестаю любить этого человека даже после всего, что он сделал. Жаль, но это правда. Я все еще люблю Джорджа. Несмотря на то что он нарочно причинил мне боль и моя жизнь кончена, я все равно очень хочу быть с ним. Я так по нему скучаю… И вдруг понимаю, что говорю со своим Джорджем. Преграда между О'Нил и мной исчезает. Это мой шанс поговорить с Джорджем, даже если он выглядит как сорокалетний кастинг-директор. И вдруг все сценарные реплики – банальные, как это бывает в финале сериала, – становятся убедительными, наполненными смыслом. Это те самые вопросы, ответы на которые я так жажду узнать. Но знаю: ответить на них невозможно.

Почему ты так поступил?

Почему так долго лгал мне?

Когда между нами все изменилось?

Он говорит мне, что он не тот, за кого я его принимала. Но я никогда не считала его кем-то еще, кроме него самого. Говорит, что слишком долго пытался быть другим, не самим собой.

Я спрашиваю, каким же он хочет быть.

Джордж отводит взгляд, избегая смотреть мне в глаза. И тогда я говорю: «Если уйдешь, я за тобой не побегу. Говорю, чтобы уходил. Убирался. Все равно куда».

Он смотрит с грустью – не верит мне. Думает, я усложню ему жизнь. Что ж, в каком-то смысле у нас всегда были сложности. И он не уйдет, не причинив мне боль. Пусть он лучше забудет меня навсегда, чем я встану у него на пути.

И вот, стоя на коленях над раненым другом, я принимаю решение: мне придется сделать это, чтобы выжить. Когда «муж» на секунду отводит взгляд, я выхватываю пистолет, спрятанный сзади за поясом, и направляю на него. Он замирает. Я держу его на прицеле, палец на спусковом крючке. И вдруг я – Миа – понимаю, что поступила бы точно так же, будь это на самом деле Джордж, окажись он преступником. Чувствую, как лицо обжигает слеза, и отвожу руку с пистолетом назад.

Когда я поднимаю глаза, менеджеры смотрят на меня с восхищением, а Джордж исчез.

Я совсем забыла о них.

Кастинг-директор кивает, чтобы выключили камеру. Торопливо вытираю глаза, встаю, вздыхаю и стряхиваю с колен налипшие соринки. Господи, что за странная у меня работа…

Менеджеры понимают, что представление окончено, и опять утыкаются в смартфоны и ноутбуки. Я удостаиваюсь пары кивков – отличная работа, широкой улыбки и поднятого вверх большого пальца одной женщины, пока беру вещи и прощаюсь.

Как только мы выходим в коридор, кастинг-директор заговорщически отводит меня в сторонку. Мы оказываемся немного ближе друг к другу, чем бы мне хотелось: тушь потекла, и мне нужно высморкаться. Но интересно, чем все закончится.

– Просто фантастика! – Он крепко стискивает мое плечо для пущей убедительности. – Серьезно. Вы задержитесь в городе еще на несколько дней? Господи, скажите «да».

– Да. Вообще-то на три недели, – улыбаюсь я.

– Фантастика. Вы… Мисси… – Кастинг-директор снова трясет меня за плечо, чтобы привлечь внимание. – Вы моя новая любимая актриса. – Он говорит это с таким напором, что я теряюсь. Неужели он не понимает, как это выглядит? Как специальный приемчик, чтобы сбить с толку британцев. И он до сих пор понятия не имеет, как меня зовут. Видимо, теперь я Мисси, хотя на самом деле это неважно…

– Я позвоню… – Он на секунду запинается. – Напомните, с кем вы здесь?

– С Майклом Спектором из «Юнайтед».

– О, что ж, любопытно. – Директор понимающе кивает и подмигивает. – Я знаю Майкла…

Бог знает, что он имеет в виду.

– Отлично, – продолжает он. – Я переговорю с этими ребятами и позвоню Майклу. Хочу привлечь вас ко всем своим проектам. Ну, не ко всем, конечно. В смысле никто так не делает… – Он лукаво улыбается.

Мне нравится этот парень. Он слишком много на себя берет, и мое плечо уже слегка горит, но он мне нравится.

– Это было бы замечательно, Энтони. Я с радостью.

Он снова стискивает мою руку.

* * *

Когда я возвращаюсь на студийную парковку и завожу машину, часы на приборной панели показывают 18:15. Вот дерьмо… Час пик. Вспоминаю, что советовала Леандра. Что советовал Мигель. Какая я дура… Мне явно стоит скачать какой-нибудь подкаст для поездки. Глушу мотор, достаю из сумочки телефон и, выбрав пару подкастов, ловлю себя на том, что вхожу в свой аккаунт в Инстаграме.

Просто дух захватывает: 1287 лайков с тех пор, как я вывесила первый пост с фотосессией. Четыре часа назад. Охренеть. И уже 8932 подписчика. Не помню, сколько их было до того, но явно не так много.

Просматриваю маленькие кружочки с фотографиями – иконки новых подписчиков. Кто все эти люди?

Время от времени попадаются знакомые лица: коллега-актер, приятели и даже, как ни странно, мои кузены, которых я не видела годами. Но в основном незнакомые. Скольжу взглядом по их улыбающимся лицам и испытываю удивительный восторг. Ощущение странное – какое-то чувство родства, словно меня приняли в новое племя. Вот почему люди так увлекаются этим. Мне приятно, что им так интересна моя жизнь. Даже если эта жизнь – просто реклама дармового автомобиля.

Почти девять тысяч подписчиков за несколько часов… Это же здорово! Но тут я вспоминаю, что у Наоми Фэйн их больше сотни тысяч. И снова думаю о Джордже.

Мой большой палец взлетает вверх, к строке поиска в списке лайкнувших, и набирает имя Джорджа раньше, чем я успеваю остановиться.

Его там нет.

Джорджу не понравилась моя фотография. Понятно. Хотя вряд ли он вообще ее видел. Но интересно, видела ли она. Нажимаю на ее иконку и запускаю поиск еще раз.

После приступа инстаграм-ревности открываю аккаунт Джорджа.

У него новый снимок. У меня перехватывает дыхание, я подношу телефон поближе. Фото сделано на прошлой неделе. Репетиция «Над пропастью во ржи». Джордж в окружении других актеров, его рука небрежно обнимает ее худенькие плечи, оба улыбаются прямо в камеру. Чувствую, как меня обжигает изнутри, выворачивая наизнанку. И читаю под снимком официальное объявление об итогах кастинга. Они, наверное, уже в Нью-Йорке. Вместе. Съемки начнутся через четыре дня. Все наши знакомые наверняка уже знают: он меня бросил.

В водительскую дверцу стучат, и я вскрикиваю от неожиданности. Господи Иисусе…

Это охранник студии. Я опускаю окно.

– У вас все в порядке, мисс?

Смотрю на часы на приборной панели: 19:03. Боже мой… Я потратила на это безумие больше сорока пяти минут.

– Извините, потеряла счет времени. Я… Я уже уезжаю.

Вожусь с ремнем безопасности, улыбаясь охраннику самой вменяемой улыбкой, на какую только способна. Он смотрит слегка встревоженно.

– Хорошо, мэм. Приятного вечера.

6
Одолжение

Среда, 10 февраля

– Они от тебя просто в восторге!

Звонок раздается в семь утра, через полтора дня после первого прослушивания. Мой агент Майкл звонит из машины по дороге в офис «Юнайтед» в Беверли-Хиллз. Его голос весел и взволнован.

– Ты очень понравилась Энтони, а с ним иногда… нелегко.

Охотно верю.

Свободной рукой вытираю полотенцем волосы после утреннего заплыва, а Майкл продолжает:

– В общем, они, скорее всего, захотят устроить пробы на следующей неделе. Ты и еще две актрисы. Отличное начало, Миа. На все сто.

Он ликует.

Не так быстро.

Сегодня первый кастинг на фильм про неудачную экспедицию по терраформированию[17] Марса. Встреча в небольшом офисе в Северном Голливуде. Я выезжаю заранее и под бубнеж ток-шоу местной радиостанции бормочу фразы вроде «проверьте кислородные клапаны, изотопы испаряются через вентиляционные отверстия системы охлаждения, система выходит из строя».

Роуз Этвуд – британский инженер-биохимик, неравнодушная к верховой езде и балету: очень разносторонний персонаж. Готовиться к кастингу на роль персонажа с такими увлечениями – то еще веселье.

Спутниковый навигатор ведет меня по 101-му шоссе через холмы. Солнце стоит высоко в весеннем небе; машин, к счастью, мало. Съехав с шоссе, петляю по усаженным пальмами и покрытым листвой бульварам. Центральные городские небоскребы остались далеко позади. Как легко забыть, что за пределами гигантских киностудий и парящих стеклянных башен люди просто живут своей жизнью…

Северный Голливуд выглядит по-другому – более обжитым, каким-то более настоящим. Из окна машины вижу прогуливающихся людей со стаканчиками кофе в руках, собак на поводках, женщин с аккуратными конскими хвостиками, в модной одежде для отдыха, в пятисотдолларовых кроссовках и со свернутыми в трубочку ковриками для пилатеса.

Синтия прислала мне ссылку на статью в «Дейли мейл», вышедшую сегодня утром. Заголовок письма: «Будь в курсе». Статья состоит из фоторепортажа. Джордж и Наоми вместе пьют кофе в Нью-Йорке. Его рука притягивает ее к себе, он чмокает ее в щеку. Шерстяные шапки, перчатки, румянец, улыбки. Теперь это в новостях: Джордж и Наоми Фэрн – пара. Мне начинают поступать сообщения из дома, и я благодарю счастливую звезду за то, что Синтия настроила гугл-оповещения о новостях, упоминающие меня.

В Инстаграме мой пост набрал более 3 тысяч лайков, а число подписчиков перевалило за 16 тысяч. И никак не узнать, видел ли его Джордж. Проверял ли, как я там. Вообще невозможно выяснить, интересовался ли кто-то мной. Вспоминаю Шона, моего лондонского театрального преследователя. Он может следить за мной под любым именем, а я так и не узнáю. Я даже не буду знать, если мой преследователь окажется прямо здесь.

Добравшись до места проведения кастинга, вижу на парковке единственное свободное место: кто-то выезжает. Благодарно занимаю его и, прежде чем выйти из машины, обещаю себе не думать о статье и счастливой парочке.

Кастинг проходит в здании, огибающем фонтан во дворе. Следуя указателям, поднимаюсь по деревянной лестнице, надеясь, что это место окажется не таким унылым, как вчерашний офис с жестким ковром. Но, открыв дверь, понимаю, что оно совсем не соответствует нарядному дворику. Просто очередной офис, арендованный на пилотный сезон.

Вдоль стены – офисные стулья с прямыми спинками. На них уже сидят пятеро актеров, трое из них – женщины, брюнетки моего возраста, потенциальные Роуз Этвуд. Все мы удивительно похожи. Конечно, в этом и заключается смысл кастингов, но на секунду я поражаюсь, насколько одинаково мы одеты. Узкие джинсы, шелковые блузки, волосы зачесаны наверх. Для такого персонажа, как Роуз Этвуд, подобрать одежду несложно. Двое мужчин в ожидании просматривают сценарий со своими репликами. Оба высокие, худые, жилистые – им явно неудобно на слишком маленьких сиденьях. Видимо, пробуются на роль Маркуса – специалиста по коммуникациям с синдромом Аспергера.

Очень красивая секретарша в приемной, не обращая никакого внимания на мое появление, продолжает перебирать стопки анкет и резюме. Судя по ее модельной внешности, она, скорее всего, тоже актриса, а сейчас подрабатывает на второй работе. Подхожу к ней, но она останавливает меня, не поднимая глаз:

– Запишитесь вон там.

Ее тонкая загорелая рука указывает назад, к двери, где на стуле у входа лежит открытая папка с парой смятых листков.

– Хорошо, понятно, – отвечаю я, и тонкая рука возвращается к своей работе. – Спасибо.

Одна из Роуз, услышав мой акцент, поднимает глаза, смотрит мне в лицо и заговорщицки фыркает от смеха.

Подавляя собственный смешок, направляюсь к потрепанной папке для регистрации – сделать так, как велела секретарша. Неловко присев на корточки, добавляю свои каракули к другим совершенно неразборчивым именам. Не представляю, кому это может пригодиться.

У меня за спиной открывается дверь одной из комнат для прослушивания, и оттуда выходит еще один долговязый Маркус с крайне недовольным лицом. Я уворачиваюсь, когда он идет прямо на меня, не сводя глаз с двери и громко хлопая ею. Несколько пар удивленных глаз провожают его, пока он шествует за окном, а я сажусь рядом с дружелюбной Роуз.

– Интересно, как там прошло? – шепчу новой знакомой.

Она снова смеется. Этот жизнерадостный звук здесь настолько неуместен, что даже неприветливая секретарша косится в нашу сторону. Как по команде, открывается дверь второй комнаты, и оттуда появляется Роуз Этвуд. Ее прослушивание явно прошло лучше, чем у предыдущего актера. Она ободряюще улыбается нам, берет свои вещи, а через секунду из комнаты, откуда она только что вышла, высовывается голова кастинг-директора. Он оглядывает оставшихся Роуз и хмурится:

– Саманта здесь?

Роуз, сидящая ближе всех к столу секретарши, поспешно встает, разглаживает сшитые на заказ брюки и хватает свой сценарий.

– Да-да, это я. – Она улыбается, и они исчезают в комнате для прослушивания.

Когда дверь за ними закрывается, все расслабляются. Смотрю на часы: мне назначено на 12.15, а уже 12.20. Потом у меня еще одно прослушивание на другом конце города. Я подсчитываю: впереди еще две девушки. Допустим, двадцать минут на каждую. Значит, моя очередь где-то через час. Смирившись с ожиданием, достаю телефон, ввожу пароль и обещаю себе: никаких соцсетей. Только электронная почта и эсэмэски. Моя соседка ерзает на стуле. Поднимаю глаза: она тоже уткнулась в телефон, быстро набирая сообщение.

Вызывают второго Маркуса, а я ловлю себя на мысли о Джордже. Нужно отвлечься. Почему-то вспоминаю историю про знак, которую вчера рассказал мне швейцар Мигель.

Набираю в Гугле «Британская актриса» и «Голливудский знак» и читаю.

Оказывается, это правда: актриса прыгнула после того, как роль получила Кэтрин Хэпбёрн. Эта актриса могла бы стать как Кэтрин Хэпбёрн, сделать карьеру, если б все сложилось иначе. Ради Голливуда она отказалась от всего, осталась одна – без друзей, без партнера. Поставила на кон все – и почти выиграла. Меня колотит от жутких подробностей ее гибели. Не знаю, почему эта история меня так зацепила.

Решив, что ее уволили, она аккуратно сложила свои вещи под знаком «ГОЛЛИВУД», поднялась по служебной лестнице на букву «Г» и прыгнула навстречу ночному небу. Ее сложенная в несколько раз предсмертная записка гласила: «Мне страшно, я такая трусиха. Простите за все. Если б я сделала это гораздо раньше, это избавило бы меня от многих страданий. P.E.»

Я отгоняю воспоминание о сообщении Джорджа из трех слов и упорно продолжаю читать дальше.

По-видимому, через несколько дней после того, как она спрыгнула, какая-то туристка случайно увидела ее вещи под знаком, а потом нашла внизу тело в овраге и вызвала полицию. О самой туристке ничего не известно: испарилась до приезда полицейских. Я вдруг задумываюсь, почему кто-то просто взял и покинул место преступления, обнаружив такую ужасную находку. И какого черта полицейские решили, что актриса спрыгнула сама? Из-за пары слов в записке? А если ее столкнули? Записка даже без подписи – только две буквы.

На другом конце комнаты кто-то откашливается, прерывая мои размышления.

– Простите, я следующая или… – резко спрашивает Роуз. – Потому что мне назначено в одиннадцать сорок пять – сорок пять минут назад.

Секретарша вздыхает; вопрос почему-то раздражает ее.

– Вас вызовут в порядке очереди. Так что да, – она ехидно улыбается, – надеюсь, вы следующая.

Черт возьми. Вряд ли я выдержу ее пассивную агрессию еще целый час. Решившись, как можно непринужденнее поднимаюсь с места:

– Кажется, я последняя. Подожду немного снаружи, если вы не против?

– Конечно, идите. – Секретарша пожимает плечами.

Выйдя на улицу, сажусь на скамейку на солнце и позволяю его теплу окутать меня. Открываю почту в смартфоне и прокручиваю вниз до письма по поводу дневного прослушивания в «Уорнер бразерс». Это фильм о первом наборе женщин в Гарвардскую медицинскую школу в 1945 году. Снова просматриваю свои сцены. Просто фантастика.

Я уже наполовину прочла реплики, когда чей-то голос возвращает меня к реальности:

– Правильное решение, здесь лучше. Не против, если я присоединюсь?

Я поднимаю глаза. Передо мной стоит та самая дружелюбная Роуз, указывая на скамейку.

– Да-да, конечно. – Я отодвигаюсь, и она садится рядом.

– Да, это был напряг. – С улыбкой кивает на офис для кастинга, в ее резком голосе явно слышен нью-йоркский акцент. Достает пачку сигарет и протягивает мне.

– Я не курю. – Мой ответ почему-то звучит так, словно я недостаточно крута для этого, а моя новая знакомая, наоборот, нереально крута. Она не настоящая Роуз, хотя, конечно, могла бы ее сыграть. Но когда она улыбается, то совсем не похожа на Роуз. А еще ее лицо кажется мне очень знакомым. Наверное, я где-то ее видела, но не могу точно сказать, где.

Она щелкает зажигалкой, открывая ее одним плавным движением, и закуривает. Затем так же со щелчком закрывает и затягивается сигаретой, тонкий золотой браслет ее часов позвякивает.

– Ты англичанка, да?

Я улыбаюсь:

– Точно. А ты из Нью-Йорка?

Она хихикает:

– Ага.

– Как тебе здесь? – интересуюсь я.

– В Лос-Анджелесе? – Ее брови на секунду взлетает вверх, и она иронично отвечает: – Бывают хорошие и плохие дни, ты же понимаешь.

– Да, кажется, понимаю. Но я здесь только второй день, так что…

– Новенькая… – Она улыбается и, не выпуская из руки сигарету, обхватывает мое запястье, изображая солидарность. Я чувствую жар кончика ее сигареты совсем рядом со своей кожей, пока она, вдруг заинтересовавшись мной, продолжает: – Первый раз в Лос-Анджелесе? Бог ты мой… Господи Иисусе, и как ты?

Ее хватка ослабевает, она делает еще одну затяжку. Опускаю глаза: моя рука осталась целой и невредимой. И вдруг я понимаю: со вчерашнего дня после директора по кастингу ко мне никто не притрагивался. Я скучаю по таким контактам и уже забыла, каково это. Даже в конце наших отношений с Джорджем мы довольно часто прикасались друг к другу. Сидели рядышком на диване, переплетя ноги, он обнимал меня за плечи… Прогоняю эти воспоминания прочь.

– Да, в первый раз. Пока все хорошо. А ты в какой раз?

Она одаривает меня голливудской улыбкой, закатив глаза:

– А черт его знает. Я болтаюсь здесь почти каждый год – с самого детства. Хотя, кажется, теперь у меня получилось. – Она хрипло смеется.

Мне нравится новая знакомая. И мне явно не помешала бы здесь новая подруга. Она гораздо крепче, чем кажется на первый взгляд. И так уверена в себе… Держу пари, она не будет терпеть всякое дерьмо от своих парней. И ее не бросают, не сказав ни слова.

– Миа. – Я протягиваю ей руку.

Она встряхивает ее, еще раз звякнув браслетом:

– Эмили. – Улыбается. – Ты ведь тоже вчера была в Си-би-эс, да?

– Да. – Я удивлена. Я никого не заметила в холле.

– Да, – она усмехается. – Я тебя как раз там и видела. Подумала, что мы пробуемся на одну и ту же роль. У меня ощущение, что мы будем часто видеться в этой поездке.

Она права: мы похожи. Я думала, что все Роуз такие. Но теперь, когда она указала на наше сходство, понимаю, почему она показалась мне такой знакомой. Так и есть: она словно более крутая версия меня самой. Мы неизбежно будем сталкиваться на пробах: мир кино тесен.

– Где остановилась? – продолжает Эмили.

– В Даунтауне[18], а ты?

– О, весьма… – Она делает секундную паузу, снова затягиваясь сигаретой. – А я просто выбрала на «Эйрбиэнби»[19] вариант как можно ближе к сто первому шоссе. Не впервой. – Для пущего эффекта она поднимает ухоженные брови.

Я здесь всего двое суток, но уже знаю, что 101-е шоссе домчит тебя повсюду.

– Что-нибудь посоветуешь в Лос-Анджелесе? – интересуюсь я.

– Избегать часа пик, – усмехается она и делает затяжку. – Но, думаю, ты уже в курсе. Да, и особо ни во что не вмешиваться. Здесь все переобуваются на ходу. Грязная борьба.

Дверь распахивается, и недавняя Роуз удаляется быстрыми шагами. Минус одна, осталось еще две. Я снова бросаю взгляд на Эмили: она смотрит на часы и явно волнуется. Тоже беспокоится о времени.

– У тебя потом еще прослушивание? – спрашиваю я.

Она поднимает на меня глаза, удивившись моему вопросу.

– Что?.. А, нет. Просто видеозвонок. – Хмурится, словно не рада этому. Ловит мой обеспокоенный взгляд и быстро берет себя в руки: – Нет, просто мое парковочное время почти закончилось. – Усмехается и делает последнюю затяжку, прежде чем потушить сигарету о цветочный горшок в кашпо. – А у тебя еще что-нибудь есть?

– Да, одно в Бербанке[20].

– В «Уорнер бразерс»?

– Да.

– Да, я слышала о нем, – кивает Эмили, но ей явно не до этого. Что-то по-настоящему тревожит ее.

Дверь опять с грохотом распахивается, и появляется еще одна Роуз.

Что ж, так быстро…

Мы с Эмили смотрим друг на друга, пока последняя Роуз сбегает вниз по ступенькам.

– Ой-ой, – бормочет Эмили и снова бросает взгляд на часы. – Похоже, ничего хорошего.

Директор по кастингу высовывает голову из-за двери, пропищав: «Кто следующий? Готовы?» – и исчезает внутри.

– Вот дерьмо, – стонет Эмили, все еще глядя на часы. – Хочешь пойти первой? Мне надо продлить парковку, а то оштрафуют. Я сейчас сбегаю, а ты иди вместо меня, хорошо?

Такое предложение просто выбивает из колеи. Я почти забыла, что мы на кастинге. Я не могу идти следующей – даже не могу вспомнить, на какую роль прослушиваюсь. Я не готова. Мозг лихорадочно работает, пока я пытаюсь сообразить, как же, черт возьми, повежливее отказаться: «Нет-нет, всё в порядке. Иди первая. Я договорюсь с парковщиками». Едва произнеся это, я понимаю: мы обе знаем, что я не собиралась этого делать. Я меняю подход:

– Уверена, с машиной все в порядке. Даже если время закончилось, они не сразу выпишут штраф. Иди, все будет нормально.

Интересно, Эмили поняла, что мне плевать на ее машину и я просто не хочу идти следующей?

Но та, похоже, ничего не замечает: бросает сумку на скамейку рядом со мной и начинает рыться в поисках ключей.

– Ох, – вздыхает Эмили. – Не знаю, стóит ли рисковать… Машина взята напрокат, и я не знаю, что делать, если ее заблокируют или увезут на штрафстоянку. Ей занимается мой агент, сама я в Нью-Йорке не вожу. – Она поворачивается ко мне с озабоченным видом. – Серьезно, я не против, если ты пойдешь первой. Мне нужно оплатить парковку.

Эмили явно не слушает меня и очень волнуется, ее прежняя уверенность куда-то испарилась. Я чувствую угрызения совести. Ее машину могут увезти на штрафную стоянку? Об этом я не подумала. И понятия не имею, что делать, если это случится с моей машиной.

– А в Лос-Анджелесе машину увозят, если время парковки закончилось? – спрашиваю ее.

Эмили по-прежнему не слушает, теперь ища бумажник:

– Не знаю и знать не хочу.

Снова появляется директор по кастингу:

– Дамы, если вы готовы… – щебечет она; по ее тону понятно, что сейчас она на все готова ответить «нет». После чего исчезает.

Стресс нарастает. Я не пойду прямо сейчас, когда директор в таком настроении. Ну уж нет. И слова вылетают раньше, чем я успеваю себя остановить:

– Я оплачу за тебя парковку. Иди.

Эмили перестает рыться в сумочке и замирает.

– Серьезно? – Похоже, она застигнута врасплох и на секунду задумывается. – Гм… Ладно. – Бросает быстрый взгляд на бумажник и ключи в руке, понимая, что ей придется отдать их незнакомому человеку.

Теперь мне приходится ее уговаривать.

– Ничего страшного, – уверяю я. – Секундное дело. Парковка ведь сразу внизу, да?

– Ага. – Эмили морщит лоб и оглядывается на дверь, стиснув в руке бумажник, потом снова смотрит на меня и решается: – Да. Хорошо. Здóрово, да. Вот. – Она торопливо сует мне бумажник. – Белый «Шевроле». Да, и если вдруг придется переставить машину на другое место, если там закончилось время или что-нибудь… – Она быстро протягивает мне ключи от машины, поправляет одежду и берет свой сценарий. – Отлично. Спасибо. Я у тебя в долгу. Миа, да? – Она лучезарно улыбается мне через плечо. Я киваю, и Эмили скрывается в темноте за дверью.

Я нахожу ее автомобиль через два парковочных места от моего. Чистенький белый «Шевроле» – самый обычный, как все прокатные машины.

На парковочном счетчике не осталось ни минуты. Прищурившись, гляжу на выцветшие цифры. Время истекло двадцать минут назад. Какого черта она не спустилась и не продлила его раньше? Видимо, неправильно рассчитала время. К счастью, штраф пока не пришел. Оглядываю улицу в поисках автоинспекторов, но не представляю, как выглядит калифорнийский автоинспектор, поэтому быстро сдаюсь. Да и все равно никого нет.

Внимательно читаю информацию на парковочном счетчике. Я оплатила два часа стоянки, когда приехала сюда. Но здесь ничего не сказано о превышении максимального срока стоянки, так что перегонять ее машину на другое место, слава богу, не придется. Мне вдруг приходит мысль, как это взбесило бы меня и отняло кучу времени, потому что вся парковка забита. С какой стати Эмили вообще предложила мне это сделать? И с какой стати она дала совершенно незнакомому человеку свою банковскую карточку? Наверное, мы обе легко сдаемся, если надавить, а в нашей профессии это не сулит ничего хорошего.

Роюсь в ее бумажнике, удивляясь, зачем я вообще это предложила. Может, почувствовала себя обязанной… Даже не знаю. Я не могла не заметить, как от ее крутизны не осталось и следа. Эмили повела себя по-другому: ей стало по-настоящему страшно. Наверное, это прослушивание для нее важнее, чем для меня. Хотя не стоит забывать, что я предложила помощь не только ради нее. Я просто не хотел идти первой, не подготовившись.

Вставляю ее карточку в щель, выбираю на счетчике еще один час, он набирает обороты и показывает 1.45.

А потом в приподнятом настроении возвращаюсь в офис для кастинга.

7
Роуз, как ее ни назови

Среда, 10 февраля

Четыре новых Роуз поворачиваются ко мне, когда я снова вхожу в приемную. Эмили нет. Смотрю на часы. Прошло около пяти минут, так что она еще здесь.

Хорошо, что есть время еще раз просмотреть свои сцены. И тут спохватываюсь: а где сумка? Кровь приливает к лицу, ведь там все – бумажник, ключи, телефон… Стараясь не думать, что же, черт побери, делать, если я их потеряла, вскакиваю со стула и мчусь наружу. Меня провожают любопытными взглядами, но, к счастью, выскочив из двери, я сразу вижу свою мягкую кожаную сумку, надежно прижатую к подлокотнику скамейки. Катастрофа предотвращена. Хватаю сумку и спешу назад, к глазеющим на меня Роуз. Сажусь, не обращая ни на кого внимания, достаю листки сценария, вздыхаю и в последний раз пробегаю глазами сцены.

Через несколько минут дверь комнаты открывается, голоса становятся громче. Значит, Эмили закончила. Верну ей ключи и бумажник, прежде чем войду. Может, обменяемся телефонами и выпьем кофе… Было бы здóрово иметь здесь подругу – наверняка она помогла бы мне сориентироваться в Лос-Анджелесе. В последний раз гляжусь в старое пятнистое зеркало на другом конце приемной, приглаживаю волосы и поправляю шелковую блузку, когда они выходят из комнаты для прослушивания.

Но это не Эмили. Актрису, которую провожает кастинг-директор, я раньше не видела. Они прощаются, а я таращусь на них в недоумении. Даже вытягиваю шею, чтобы заглянуть за их спины, в надежде увидеть Эмили. Совершенно непонятно, почему директор вышла с другой актрисой. Комната позади них пуста. Наверное, Эмили в другой комнате. Или она пробуется не на Роуз Этвуд…

Внутри начинает шевелиться смутный страх. Странно. Я стараюсь сообразить, на кого она могла бы пробоваться. Может, на Мелайю Тулли, бортового врача? Я оглядываю приемную: похоже, на эту роль никого. Мелайя явно латиноамериканка, так что Эмили не подходит.

Актриса, которая не-Эмили, поворачивается и берет свои вещи со стула. Я все еще сжимаю ключи от машины Эмили.

– Миа здесь? – Кастинг-директор отрывает взгляд от списка.

Проклятье. Встаю, натянуто улыбнувшись, сую ключи в карман.

– Да, это я.

Улыбаюсь, успокаивая себя, что все нормально. Она просто в другой комнате. Они отстали от графика и начали использовать обе комнаты. Наверное, так.

Расслабляю плечи и, оставив куртку и сумку, направляюсь в комнату для прослушивания, попутно пытаясь выбросить из головы все не имеющее отношения к Марсу.

Через двадцать минут возвращаюсь в приемную; глаза привыкают к дневному свету, пульс еще часто бьется после моего вопля в безлюдную бездну космоса. Помещения для кастинга, наверное, звукоизолированы: я не слышала, чтобы кто-то из предыдущих Роуз кричал в конце прослушивания. Окидываю взглядом приемную в поисках Эмили.

Ее нет.

Выхожу на улицу к скамейке, но она стоит пустая под теплыми солнечными лучами. Может, Эмили пошла в туалет… Возвращаюсь и снова оглядываю приемную. Одна из Роуз с любопытством смотрит на меня, в это время вызывают другую Роуз.

Оставив вещи, иду по указателю «Туалет» за стойку регистрации по очень длинному коридору. Женская уборная – третья дверь в пустом коридоре, выкрашенном в кремовый цвет. Толкаю тугую дверь и вхожу. В нос ударяет запах отбеливателя и аромат лимона. Это просторное помещение на восемь кабинок, дверцы которых не достают до свежевымытого полированного бетонного пола. Видимо, туалет рассчитан на всех сотрудников, работающих в здании. Крайняя кабинка заперта.

Стук моих каблуков эхом разносится по помещению. И вдруг я чувствую смущение.

– Эй? – осмеливаюсь наконец заговорить. Мой голос с явным британским акцентом звучит извиняющееся. Я морщусь от его звука и с надеждой зову: – Эмили?

Ответа нет.

Присаживаюсь на корточки. Каблуки и туго натянутые на коленях узкие джинсы усложняют задачу. Низко наклоняю голову – так, что мой конский хвост скользит по выбеленному полу, и у меня почти получается заглянуть под закрытую дверцу кабинки.

За спиной с грохотом распахивается входная дверь, и Роуз, которая только что пялилась на меня в приемной, застает меня на корточках посреди туалета. Замечательно.

Я поднимаюсь с чуть большим трудом, чем следует девушке моих лет. Роуз смотрит на меня, нахмурившись.

– Привет. – Я надеюсь, что какое-нибудь обычное слово вроде «привет» убедит ее: я не совсем сумасшедшая. Хотя не похоже, что это ее убедило.

– М-м… привет. С вами все в порядке? Может, позвать кого-нибудь? – с опаской спрашивает она.

– Нет, просто ищу кое-кого. Она, наверное, снаружи, – отвечаю я как можно беззаботнее.

– А, хорошо. Тогда можно пройти? – Роуз указывает на кабинки позади меня, и я понимаю, что загораживаю ей дорогу. Отхожу в сторону. Она идет к крайней закрытой кабинке, легко открывает и запирает за собой на замок.

Здесь никого не было. Я говорила сама с собой.

Смотрю на часы и опять выхожу на улицу. Солнечный свет заставляет сощуриться после темноты. Все это правда странно.

Может, она все-таки на прослушивании?

Я чувствую внезапное раздражение – и из-за того, что это отнимает столько времени, и из-за своей позы в туалете. Что за ерунда? Сейчас это так некстати…

Возвращаюсь в приемную, решительно подхожу к своенравной секретарше и выпаливаю:

– Привет. Там есть девушка по имени Эмили? – Я тычу пальцем на комнату для прослушивания Маркусов.

– Прощу прощения?

– Прослушивание проходит в обеих комнатах? – уточняю я.

Секретарша непонимающе хмурится, и я продолжаю:

– Послушайте, я ищу девушку, которая была здесь. Эмили. Я сидела рядом с ней. Вы нас видели. У меня ее ключи от машины и бумажник. Мне нужно вернуть их. Она там? – Я снова указываю на комнату Маркусов.

– Нет, – секретарша вскидывает брови. – Там только парни.

Вот черт…

– А, точно. Хорошо, – запинаюсь я, снова озираясь.

Все отводят от меня взгляды – словно голуби разлетаются. Похоже, я привлекаю слишком много внимания.

Внезапно мне приходит в голову, что Эмили, наверное, ждет меня возле машины. Какая же я дура… Киваю всем сразу и выхожу наружу, на солнце.

На улице раздраженно вздыхаю. Ситуация начинает напрягать. Смотрю на часы: 13:32. Следующая встреча в Бербанке в три, и перед этим нужно поесть, иначе у меня плохо получится.

Внизу, на парковке, никаких следов Эмили.

Вот черт…

Не зная, что делать, стою в полной растерянности на пустынном тротуаре, беспомощно оглядываясь по сторонам. Она могла заскочить в круглосуточный магазинчик или кафе неподалеку, чтобы быстренько купить что-нибудь. Но рядом ни магазинов, ни кафе – только офисы. К тому же ее бумажник у меня, так что она все равно ничего не смогла бы купить. Оглядываюсь на машину Эмили и достаю из кармана ключи. Самые обычные ключи, брелок «Авис»[21] с номерным знаком. Черт возьми, куда она могла пойти без бумажника и ключей? Должно же быть разумное объяснение. Она сказала про видеозвонок – может, как раз сейчас звонит… Это явно беспокоило ее. Может, звонок для нее гораздо важнее кастинга, и ей нужно было найти тихое местечко, чтобы поговорить?

В этом есть резон, но во мне опять нарастает раздражение. Потому что теперь я должна, как дура, стоять и ждать здесь, на тротуаре, пока она не позвонит. Я чувствую негодование и пытаюсь отвлечься, нервно прохаживаясь вдоль рядов припаркованных автомобилей. И спрашиваю себя: а что бы на моем месте сделала непреклонная, отчаянно независимая Джейн? Она сразу сказала бы «нет». Почему я не поступила так же? Джейн возражает: нет смысла повторять одно и то же, когда ты можешь сказать «нет» прямо сейчас…

Я замираю как вкопанная. Вот и решение. Возвращаюсь в приемную, беру свои вещи и бреду обратно к машине Эмили. Бросив сумку на капот, достаю ручку и вырываю из своего сценария листок, чтобы нацарапать записку.

Привет, Эмили.
Извини, нигде не могла тебя найти и была вынуждена уехать. Надеюсь, прослушивание прошло хорошо. Ключи и бумажник оставила у секретарши.
Всего наилучшего, Миа

Засовываю ее под «дворник» на ветровом стекле и поспешно поднимаюсь по лестнице обратно в офис – оставить ее вещи.

В приемной только одна Роуз, и я не удивлена, что она не Эмили. Снова подхожу к секретарше, стараясь держаться как можно непринужденнее.

– Привет, это снова я, – со смешком говорю я: мол, на сегодня хватит с нас обеих – и продолжаю: – В общем, я не могу найти Эмили. Она дала мне свои ключи от машины и бумажник. Наверняка она скоро вернется за ними, но мне пора, так что я оставлю их у вас, хорошо?

Кладу их на стойку. Секретарша секунду рассматривает их, прежде чем снова поднять на меня взгляд.

– Кто дал вам свои ключи и бумажник? – недоверчиво спрашивает она, на ее лице явное неодобрение.

Я вздыхаю про себя.

– Я не знаю ее полного имени. Она была на прослушивании передо мной. Вы ее видели. Она попросила меня продлить ее парковку.

На лице секретарши появляется выражение легкого недоверия.

– И вы это сделали?

На этот раз я вздыхаю не про себя:

– Да, сделала.

Она качает головой – видимо, удивляется моей наивности:

– Здесь нельзя оставлять чужие ценные вещи.

На секунду мне кажется, что я ослышалась.

– Что, простите?

– Мы не можем взять на себя ответственность за чужую машину и чужой бумажник. Это же очевидно.

Секретарша не договаривает, но я понимаю, что она имеет в виду: мне тоже не стоило брать на себя такую ответственность. Я уже задыхаюсь от гнева. Что за проклятый денек?

– Значит, нельзя оставить их здесь с запиской для нее?

– Нет, нельзя, – коротко отвечает секретарша. А потом – видимо, почувствовав резкость отказа, добавляет: – Но можете оставить записку.

– Ну хоть что-то… Хорошо, оставлю свой номер, чтобы она могла позвонить мне и забрать ключи в любое время.

Секретарша протягивает ручку и блокнот, я пишу свой телефон и имя.

– Передадите ей, когда она вернется?

Секретарша заглядывает в записку:

– Да, конечно. Напомните, как ее зовут?

– Эмили.

– Фамилия?

– Не знаю.

Она снова хмурится:

– А вы не заглядывали в ее бумажник?

Мне это и в голову не пришло. Ищу визитку владелицы, но нахожу только банковскую карту, которой уже пользовалась.

Э. А. Брайант.

– Эмили Брайант. Знакомая фамилия? – Я поднимаю глаза. Секретарша пожимает плечами. – Хотя, может, у нее другой сценический псевдоним…

Позади меня с грохотом распахивается входная дверь, мы обе оборачиваемся. Еще одна брюнетка – претендентка на роль Роуз. Она наклоняется, чтобы внести себя в список.

– О! – выпаливает секретарша. Я снова переключаю на нее внимание: она впервые кажется взволнованной. – Посмотрите в списке. Ее имя должно стоять прямо перед вашим, не так ли?

Хотя вряд ли она заглядывала в этот список. Особо ни на что не надеясь, быстро подхожу и хватаю листок. Моя имя уже затерялось где-то на середине страницы. Выше – сплошные неразборчивые каракули. Практически любые из них могут означать «Эмили», «Эм» или «Э». Секретарша тоже заглядывает в список, вытянув шею. Ее энтузиазм сразу испаряется:

– Ох. Ладно.

– Но у вас же должен быть список претендентов? – спрашиваю я. – Всех, кто сегодня прослушивается. Вы же можете посмотреть? Вряд ли там много Эмили?

Секретарша в легком замешательстве:

– На самом деле я не имею никакого отношения к кастингу. Я просто работаю здесь. Просто… В общем, я в основном занимаюсь самим офисом. Хотя у директоров по кастингу должен быть список. Узнайте через своего агента, сейчас все очень заняты. Простите, больше ничем не могу помочь. – Она ободряюще пожимает плечами. – Но вы можете оставить записку мне, и, если Эмили все-таки появится, я ей передам.

Выйдя на улицу, на секунду останавливаюсь у машины Эмили. Сейчас 13.54, а от нее по-прежнему никаких вестей. Ее время парковки опять истекло. И мое тоже.

Пора что-то решать. Я продляю ее парковку и переписываю записку, засунутую под «дворник».

Привет, Эмили,
Извини, нигде не могла тебя найти и была вынуждена уехать. Надеюсь, прослушивание прошло хорошо. Ключи и бумажник оставила у секретарши.
Не смогла оставить твои вещи у секретарши, а у меня сейчас встреча на другом конце города, так что они все еще у меня. Оставила секретарше свой номер.
Позвони, как только прочитаешь это, и я сразу передам их.
Всего наилучшего, Миа

И в тот момент, когда я заталкиваю сложенную записку обратно под «дворник», чья-то рука трогает меня за плечо.

8
Прохожий

Среда, 10 февраля

Мое сердце подпрыгивает к горлу, я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с обладателем руки.

Это не Эмили с ее блестящими каштановыми волосами, собранными в хвост. И даже не секретарша с ее бесполезными предложениями. Это мужчина. Весьма симпатичный мужчина в костюме. Его каштановые волосы взъерошены; в уголках проницательных глазах морщинки – он улыбается из-за моего испуга. И смотрит так, словно мы знакомы. Причем его улыбка намекает, что мы близко знакомы, хотя я точно знаю: это не так. Меня вдруг начинает бесить его привлекательность – как и отсутствие Эмили. Потому что сейчас мне некогда.

– Вы в порядке? – участливо интересуется он. В его голосе неподдельная озабоченность, и я понимаю, что слишком долго слоняюсь по парковке и привлекаю внимание.

Бросаю на него такой взгляд, чтобы он понял: это его не касается.

– Да-да. Все хорошо. Спасибо.

У меня еще сильнее проступает британский акцент, словно у донельзя возмущенной Мэгги Смит[22]. Но, похоже, это веселит мужчину еще больше.

– Что-нибудь с машиной? – спрашивает он, и я понимаю, что наша беседа продолжается независимо от моего желания. Он никуда не уйдет. Я делаю вдох-выдох.

– Нет, ничего. Я была на кастинге, и девушка в очереди передо мной попросила продлить ее парковку и дала свой бумажник и ключи от машины. И пропала.

– Ох! Понятно… Значит, «Исчезнувшая»?[23] – говорит он с напускной серьезностью.

Я бы рассмеялась, если б не была так раздражена и не опаздывала. Но что есть, то есть. Вскидываю брови в знак того, что оценила шутку и готова к еще большему веселью:

– Ха-ха, отличная шутка. Но она в самом деле исчезла. И это совсем не радует. А у меня осталось вот это. – Я показываю бумажник и ключи от «Шевроле».

Он глубокомысленно кивает и кивает куда-то мне за спину:

– Я работаю через дорогу.

Оборачиваюсь на офисное здание напротив – его стены все в стекле и вьющихся растениях.

– Я давно за вами наблюдаю. – Теперь его улыбка становится смущенной, так может улыбаться бывший спортсмен из колледжа. Я хмурюсь от его признания, но он только пожимает плечами: – Мало работы.

Похоже, он ждет, что я отвечу или продолжу рассказ, но у меня нет ни желания, ни времени. Я проверяю, прочно ли прижата записка, натянуто улыбаюсь и достаю из сумки ключи от своей машины:

– Что ж, спасибо за участие, но мне пора. Я опаздываю.

Однако попытка отшить его тонко, на английский манер, не действует, и мужчина по-прежнему лучезарно улыбается.

– Так каков план? Я буду начеку. Кого мы ищем?

– Мы?

Может, я схожу с ума? Этот парень правда не понимает мои намеки, или я теряю хватку? Открываю дверцу машины и поворачиваюсь к нему спиной.

– Что ж… М-м-м… – Тут я понимаю, что не знаю его имени, но он опережает меня:

– Ник.

Ну, разумеется. Конечно, его могут звать только Ник – или как-нибудь в этом роде.

– Ладно. Что ж, Ник, я ценю вашу заботу, но я оставила записку, и все под контролем. Так что все в порядке. Спасибо. – Я произношу это достаточно твердо. Но, судя по веселому лицу Ника, до него почему-то никак не доходит мое желание отвязаться от него.

– Подождите, так вы просто возьмете и уедете с бумажником и ключами этой девушки?

Я на секунду замираю: одна нога на подножке, другая – на тротуаре. Похоже, он прав. Я сматываюсь с ее вещами, да и ждала не так уж долго. Все это выглядит не очень красиво. Я убираю ногу с подножки и оборачиваюсь:

– Да, понимаю, о чем вы. Но я больше не могу ждать. Мне правда пора. У меня еще одна встреча. Я оставила кое-кому записку насчет ключей и бумажника, и там мой номер телефона, так что все улажено. Понятно?

Он поднимает руки в небрежной защите:

– Да, конечно. Я просто пытаюсь помочь. Уверен, что вы обо всем позаботились. – Ник мягко улыбается. – Надеюсь, все получится.

Он опять смотрит на меня и, кивнув, уходит вверх по улице. Я чувствую себя виноватой. Он единственный человек, который сегодня искренне пытался мне помочь. А я, получается, послала его на хрен…

– Ник! Подождите, простите, – кричу ему вслед. Он оборачивается, приподняв брови. – А вы сами не видели ее раньше?

Он на секунду опускает взгляд – наверное, взвешивает все за и против: стóит ли опять связываться с этой ненормальной англичанкой. А когда поднимает глаза, выражение его лица впервые становится серьезным.

– Как она выглядит?

Даже не знаю, что ответить. Не потому, что и в самом деле не знаю – я узнала бы Эмили где угодно. А потому, что, по правде говоря, она похожа на меня или на любую другую девушку, которые сегодня приходили в здание напротив его офиса. Черт…

– Примерно моего роста, волосы каштановые, собраны в хвост, блузка, джинсы, туфли на каблуках…

Он опять улыбается:

– Значит, точь-в-точь как вы.

Я оглядываю себя и снова искоса смотрю на Ника:

– Да.

– Ладно. Это был кастинг, да? Ну, если это поможет, то я уверен: возле машин я видел только вас. В вас есть что-то особенное. – В уголках его глаз снова появляются морщинки. – Вы выглядите такой… британсковатой.

Черт побери, что это значит? Я что, шляюсь по Лос-Анджелесу, как какая-нибудь помешанная на пирожных героиня Бриджит Джонс или кто-нибудь в этом роде? Я выдерживаю его взгляд.

– Вы же знаете, что нет такого слова – «британсковатая»?

Он смеется:

– Верно. Но сути это не меняет. К тому же здесь больше никто не околачивался, так что поверьте мне на слово. Но я буду следить. Я здесь, в офисе, до… – он смотрит на часы, – примерно шести вечера. Если она вернется, я могу выскочить и дать ей номер вашего телефона – ну, или что-то еще… Если это поможет.

Вспоминаю секретаршу и решаю, что лишняя пара глаз не помешает. Но тогда придется дать ему свой номер. Хотя вряд ли сейчас стóит раздавать его посторонним людям. Я смотрю на Ника с тревогой.

– Послушайте, – предлагает он, заметив мое беспокойство, – а если я дам вам свой номер? И если к вечеру вы не получите от нее известий, то можете связаться со мной и узнать, возвращалась она или нет. Как вам такой вариант? Это же безопасно?

Упоминание о моей безопасности странным образом успокаивает меня. Наверное, Ник прав. Что такого страшного, если я возьму его номер? На смартфоне легко скрыть номер звонящего – полицейские показали мне, как это делается, после преследований Шона.

– Да, это действительно помогло бы, Ник. Благодарю вас. Если увидите ее, то скажите, что мой номер есть у секретаря. Пусть позвонит. Это было бы здóрово. – Я уже жалею, что вела себя так недружелюбно. Ник просто хороший парень, пытающийся помочь. Достаю из сумки телефон и под диктовку набираю его номер.

– А как ее зовут? – интересуется он, пока я сохраняю контакт.

– Эмили. Она сказала, что у нее запланирован видеозвонок или что-то такое… Так что, надеюсь, все дело в этом.

– А вы знаете ее фамилию? Мы могли бы погуглить ее, найти контакты ее агента…

– Фамилия на ее кредитке – Брайант. Если она сегодня не позвонит, я, наверное, свяжусь со своим агентом. Но, надеюсь, она появится. – Я чувствую урчание в животе. Сейчас 14.08. Может, еще успею перекусить по дороге, если поеду прямо сейчас. – Спасибо, Ник. Я правда ценю вашу помощь, но мне совершенно необходимо ехать, иначе я опоздаю.

– Кастинг?

– Да. В Бербанке.

– Господи… Ладно, удачи. Позвоните, если захотите. – Он улыбается.

Устроившись на кожаном сидении «Ауди», я завожу мотор и провожаю взглядом в зеркале заднего вида удаляющуюся фигуру Ника в деловом костюме. А потом вливаюсь в поток машин, выезжающих на шоссе.

По дороге в Бербанк у меня как раз есть время заскочить в «Ин-и-аут» и насладиться чизбургером с картошкой фри. Если я буду продолжать в том же духе, придется посетить тренажерный зал.

Когда я добираюсь до парковки «Уорнер бразерс», в запасе остается всего десять минут. Убедившись, что в стоящих рядом машинах никого нет, снимаю блузку и натягиваю кашемировый джемпер с короткими рукавами. Мне нужно перепрыгнуть из ближайшего будущего в 1945 год: от вымышленной терраформаторки Марса Роуз Этвуд к реальной Рахиль Эйдельман – одной из первых женщин, поступивших в Гарвардскую медицинскую школу. Меняю джинсы на слаксы и, наклонившись, запихиваю снятую одежду в нишу для ног. Поворачиваю зеркало с солнцезащитным козырьком и распускаю волосы, тряхнув головой, чтобы они спадали естественной волной. Наконец крашусь темно-сливовой помадой, расчесываю густые брови и щедро опрыскиваю себя духами, чтобы скрыть позорный запах бургера.

Готово. Смотрюсь в зеркало, произношу несколько реплик Рахиль – мягко, на американский манер. Прихватив сумку, хлопаю дверцей и решительно направляюсь на следующую встречу, готовая покончить с патриархатом в стиле 1940-х.

9
Новые друзья

Среда, 10 февраля

Возвращаюсь вечером к себе, все еще в эйфории после второго прослушивания. Трое продюсеров – и все смотрели «Джейн Эйр». Три сцены – и все как по маслу. Лучше не бывает. А под конец – вишенка на торте – они поинтересовались, готова ли я к сотрудничеству…

Заруливаю на подземную парковку Эллис-билдинг и вижу Мигеля. Он радостно машет рукой, когда я подъезжаю, и спешит навстречу.

– Миа, Миа, милая Миа, я так рад… видеть вас, – напевает он мне прямо в открытое окно. Пока я глушу мотор, Мигель замечает широкую улыбку на моем лице. – О, хороший день? Кастинг удался?

– По-моему, да, Мигель, – неуверенно отвечаю я, боясь сглазить.

Когда выхожу из машины, швейцар оценивающе оглядывает мою одежду для кастинга и одобрительно кивает.

– Мило. В стиле сороковых, верно? – предполагает он. Я киваю: угадал. – Секретарша? – продолжает он. – Жена политика?

– Студентка Гарвардской медицинской школы.

– О, здóрово! – Мигель щелкает пальцами, довольный собой.

– Ага, – я улыбаюсь: он заражает меня энергией. – И у меня хорошее предчувствие.

– И это чертовски правильно. – Он садится в машину с моими ключами от парковки. – Что ж, расскажете потом, как прошло. Хочу знать, что они сказали. Но, судя по вашему наряду, – он кивает на мою прическу и макияж в стиле 1940-х, – у вас появился выбор. Понимаете, о чем я?

Только зайдя в лифт, я обнаруживаю, что в суматохе где-то потеряла карту-ключ от номера. Возвращаюсь на ресепшен за новой картой.

* * *

Поднявшись наверх, бросаю вещи и направляюсь прямиком к холодильнику. Хочется чего-то особенного. После сегодняшних событий я точно этого заслуживаю. Но когда достаю охлажденную бутылку «Перрье Жуэ» из отделения на дверце холодильника, мне внезапно приходит мысль: моя сумка оставалась без присмотра. Я потеряла свой ключ, или кто-то его вытащил? Замираю, оставив дверцу холодильника приоткрытой, и осматриваю квартиру. От холодной бутылки в руке меня бьет дрожь. Пустая квартира молча смотрит на меня в ответ – точно такая же, какой я оставила ее утром. Ничего подозрительного. Кроме того, никто не мог бы незаметно пройти внизу мимо ресепшена. Прогоняю жуткое ощущение, что здесь побывал кто-то чужой. Никто не крал мою карту – видимо, я просто выронила ее из сумки впопыхах. Зачем красть пустую белую карточку и оставлять бумажник и телефон? Достаю из холодильника виноград и шампанское. Пробка вылетает, выпустив сверкающую шипящую струю. Я аккуратно наполняю один бокал. Мелькает воспоминание о Новом годе, который мы встречали с Джорджем. И вдруг я понимаю, что сегодня не думала о нем с первого прослушивания. Ни разу. Все мысли о статье, которую Синтия прислала сегодня утром, улетучились. Ну, почти улетучились.

Что-что, а это точно стоит отпраздновать. За окном темнеет. Я чокаюсь с мерцающими городскими огнями за стеклом, делаю глоток прохладной шипучки и иду принять горячую ванну. Надо заботиться о себе.

Соль насыпана, пар поднимается. Слышу знакомый сигнал текстового сообщения из сумки в гостиной и внезапно вспоминаю Эмили и сегодняшние события.

Черт, у меня же ее вещи…

Смотрю на свой уже почти осушенный бокал с шампанским. Если это она, я не смогу никуда поехать, чтобы встретиться сегодня вечером. Чувствую странное волнение. Мне не терпится услышать, как она оправдается за свое исчезновение: почему взрослая женщина оставила все деньги и свой единственный способ передвижения совершенно незнакомому человеку на целый день. То есть куда, черт возьми, она подевалась? Эти мысли вместе с внезапно проснувшимся желанием обсудить с кем-то этот более чем странный день подталкивают меня обратно в гостиную. Думаю, после всего мы с Эмили можем стать хорошими подругами. Просто готовый сюжет для сценария: как они встретились и подружились…

Бегу в гостиную, завернувшись в полотенце, быстро наливаю себе еще один бокал и вываливаю содержимое сумки на диван.

Туфли на шпильках, косметичка, белая блузка, мой бумажник, бумажник Эмили, брелок «Авис» с ключами от машины Эмили, моя бутылка с водой, сложенные листки сценария для кастинга и мой телефон. На загоревшемся экране отображается сообщение с незнакомого номера.

– Ух ты! – Я падаю на диван рядом с кучей вещей и читаю:

Среда, 10 февраля, 18:36
Привет, Миа, это Далила из приемной кастинга «Эпицентра взрыва».
Подумала, что вы должны знать: записку никто не забрал. Сейчас мы заканчиваем, но завтра я буду и передам ваш номер, если она появится.

Я таращусь на сообщение. Что? Эмили не пришла? Смотрю на ее бумажник, лежащий рядом. На ее ключи от машины с брелоком «Авис» с номером. Что, черт возьми, с ней случилось? Она же без денег и без машины…

Вздрагиваю и машинально делаю глоток. За стенкой в ванной комнате шумит вода. Что мне делать? Позвонить и рассказать о произошедшем Майклу? Но я не хочу, чтобы у Эмили возникли сложности с ее агентом. Случись с ней что-то плохое, на студии наверняка уже знали бы.

У меня есть привычка представлять самое страшное, хотя на самом деле это просто мои тараканы. Например, с Джорджем все было в полном порядке – он просто переехал в другое место, выпивал в пабе и не собирался мне ничего объяснять. Так что и с Эмили, наверное, тоже все хорошо. Может, у нее есть портмоне с другой кредиткой. Или «Эппл Пей». Кто ее знает… Может, она выйдет на связь завтра. Лучше подождать до утра и потом еще раз все обдумать.

Возвращаюсь в ванную выключить воду; в воздухе висит горячий пар. Может быть, просто что-то случилось… Какое-то ЧП. Может, ей срочно позвонили, и поэтому она не пошла на кастинг. Если б что-нибудь случилось с моими родными, я бы немедленно уехала, бросив все. Но эта мысль слегка тревожит меня: как она доберется без машины и без денег? Наверное, кто-то за ней приехал, или заказала «Убер» по телефону… Как бы то ни было, скоро все выяснится. Если она не свяжется со мной до завтра, передам ее вещи через своего агента. И вообще это не мое дело. Если б она сегодня думала обо мне хоть наполовину столько, сколько я о думала ней, то наверняка все было бы иначе.

С этой мыслью я включаю музыку, сбрасываю одежду для кастинга и погружаюсь в горячую пену ванны.

Через полчаса сеанс ухода за собой продолжается в спальне. На мне толстый махровый халат, на груди коробка с шоколадным ассорти, а по телевизору повторяют старые серии «Секса в большом городе». В голове крутится мыслишка заказать себе удон или что-то подобное, когда очередной безудержный обувной шоппинг Кэрри бесцеремонно прерывается громким звонком в дверь. Я инстинктивно вскакиваю, разбросав по кровати шоколад.

За дверью кто-то стоит.

Часы на телевизоре показывают 19:12. Но дело не в этом. Пугает другое: у меня в Лос-Анджелесе нет знакомых, кроме Соуки, а она не знает, где я остановилась.

Плотнее закутываюсь в халат, хватаю мобильник и засовываю в карман. Когда выхожу в холл, в дверь снова громко звонят. Видеофон показывает, что коридоре за дверью стоит женщина и что-то держит в руках. Приблизившись к монитору, разглядываю ее: темные каштановые волосы зачесаны назад, белая блузка… На секунду мне кажется, что это Эмили.

Но Эмили не может знать, где я живу. Она даже не знает моего полного имени, не говоря уже об адресе в Лос-Анджелесе. Щурюсь в монитор, и постепенно до меня доходит: это же консьержка с ресепшена. Я перевожу дух, даже не заметив, что сбилось дыхание, и распахиваю дверь.

Она приветливо улыбается, бейджик с именем скрыт большим пакетом, прижатым к груди. Я вижу ее каждый вечер с тех пор, как приехала, но совершенно не помню, как ее зовут.

– Здравствуйте, Миа, – говорит она. – Извините за беспокойство. Это только что принесли для вас. Кто-то оставил на ресепшене. Это была не Мишель, но мне показалось, что это срочно, и я решила сразу принести пакет.

– А, ясно… – На самом деле я ничего не понимаю. Видимо, какая-то Мишель должна была доставить в номер приветственный комплимент перед моим приездом в воскресенье.

Пакет туго перевязан, мягкая коричневая бумага сминается в руках, внутри что-то прямоугольное. Почтовых марок нет, да они и ни к чему, если пакет доставили лично. Я вижу свое имя, аккуратно написанное черным фломастером – почерк незнакомый. Пытаюсь предположить, кто же, черт возьми, мог привезти мне посылку в семь вечера. Может, это мой агент, а внутри сценарии? Но он отправил бы их по электронной почте…

Консьержка явно ждет, когда я заберу пакет и оценю ее заботу. В ее должностные обязанности наверняка не входит доставка посылок в номер.

– Можно? – Я забираю пакет. – Большое спасибо, что принесли его, – теперь я могу прочесть ее имя на бейджике, – Люси. Я вам очень признательна.

Она сияет:

– Никаких проблем. В это время внизу почти никого, вот я и принесла. Вы, наверное, заметили, что сейчас у нас довольно тихо.

Похоже, ей скучно и она не прочь поболтать. Я переминаюсь в дверях, неловко держа пакет, хотя мне уже становится любопытно.

– Забавно, что вы это сказали, а я как раз подумала то же самое сегодня утром. Здесь действительно как-то странно тихо.

Она заговорщически улыбается.

– Здание построили на месте индейского кладбища или что-то в этом роде? – шучу я.

– Знаете, не исключено, – смеется Люси. – Но на самом деле… – Она вдруг резко обрывает себя, словно трансильванский крестьянин, который дважды подумает, прежде чем рассказывать о местном землевладельце. Сейчас самое время для раската грома. Я невольно хихикаю:

– Вау. Все настолько ужасно, да?

Она слегка краснеет:

– Вряд ли мне стóит об этом говорить… Вы нервный человек? Часто беспокоитесь или…

Я перекладываю из руки в руку увесистый таинственный сверток и ненадолго задумываюсь:

– Нет, думаю, у меня крепкие нервы. Хотя, смотря что вы собираетесь рассказать.

Люси смотрит на меня и продолжает:

– При строительстве этого здания геологи обнаружили, что между Уилширом и Девятой[24] проходит небольшой разлом. Прямо там, где мы стоим. В «Лос-Анджелес таймс» была статья.

Неожиданно…

– Что-то вроде линии разлома при землетрясении? – уточняю я. – Прямо под нами?

Она усмехается, когда мой голос срывается.

– Да. Но город решил продолжать строительство, потому что она неподвижна и может оставаться в покое до трех тысяч лет. Так что, думаю, нам ничего не грозит. Однако многие, кто прочитал статью, отказались покупать квартиры. Мы открылись в прошлом году, и сюда въехало не так много людей. Большинство покупателей иностранцы. Покупатели из Азии просто вложили деньги, и их квартиры стоят пустые. У нас есть пара краткосрочных арендаторов на пилотный сезон – таких, как вы. И еще кое-кто из руководства загородных студий снимает верхний этаж. Но постоянных жильцов около двадцати.

– А сколько всего квартир? – интересуюсь я.

– Двести.

– Вау! Теперь понятно, почему я никого не вижу. Но как вы до сих пор не разорились?

– Наверное, из-за инвесторов? – Люси явно не в курсе и только пожимает плечами. – Пока у меня есть работа, я не задаю лишних вопросов. – Тут она замечает выражение моего лица. – Все в порядке, честное слово. Серьезно, я бы не работала здесь, если б хоть на секунду поверила, что все это может на меня рухнуть. В любом случае в Лос-Анджелесе не было землетрясений с девяностых годов. А если оно начнется, то уже неважно, в каком месте Даунтауна вы окажетесь. Здесь полно высоток, которые обрушатся.

Что ж, это утешает… Я вспоминаю вид у меня за спиной, открывающийся из окна гостиной: миниатюрный Лос-Анджелес, сверкающий в темноте. И я над ним в ночном небе на высоте трехсот футов. И между мной и асфальтом внизу нет ничего, кроме прохладного вечернего воздуха…

– Замечательно! – сворачиваю я разговор, в знак благодарности тряхнув пакетом. – Спокойной ночи, Люси! Приятных снов!

Она дружески хихикает, уходя по коридору:

– Моя совесть чиста. Вы сами сказали, что вы не нервный человек!

Затем идет к лифтам и скрывается за углом, а я остаюсь наедине с посылкой. Написанные от руки буквы зловеще смотрят на меня. И, дрожа в своем халате, я возвращаюсь в смертельную ловушку на высоте трехсот футов.

10
Толстый пакет

Среда, 10 февраля

Кладу пакет на ковер в гостиной и сажусь перед ним, скрестив ноги. Может, это подарок от Майкла или от Синтии из Лондона? Или даже извинение от Джорджа…

Почему-то вспоминается Шон, мой преследователь, и отправленная им посылка. Офицер полиции, который вел дело, сказал тогда: «Если в доме обнаружится что-то неожиданное, звоните». Я пытаюсь вспомнить, говорил он сначала открыть это «что-то» или ни в коем случае не открывать. Да и неважно, потому что Шон, мой театральный сталкер: а) не знает, где я; б) если б и знал, такой чудик не способен воспользоваться этим знанием. По крайней мере, мне так кажется.

Достаю из кармана телефон и проверяю электронную почту. От Синтии больше ничего. Но сорок пять минут назад пришло новое письмо от Майкла.

Миа,
только что позвонили из «Первого курса» (сериал о Гарвардской медицинской школе) после того, как вы ушли. Они ОБОЖАЮТ вас.
Так что с этим прослушиванием все отлично. Они уже утвердили кого-то на роль профессора, но все женские роли по-прежнему обсуждаются. Завтра узнаем результаты. Утром они еще посмотрят записи у себя в сети, но уже настаивают на вашей кандидатуре. Бостонский сериал завтра тоже предложит пробы.
Кроме того, как я упомянул в предыдущем письме, из «Юниверсал» отправили по электронной почте подготовительные материалы к встрече с Кэтрин Майер, обратите внимание. Не знаю, что там, они мне не сказали. И еще они хотят, чтобы вы подписали НДА[25] – файл прикрепляю. Подпишите его электронной подписью и отправьте прямо им, подробности в приложении.
M.

Просматриваю папку «Входящие» в поисках предыдущего письма от Майкла – наверное, я его пропустила. Но вижу только его вчерашние письма. Может, он забыл его отправить, или не дошло… Снова смотрю на пакет. Очень странно. Подготовительные материалы. Открываю НДА, перетаскиваю в него свою электронную подпись в пдф и отправляю на указанный адрес электронной почты. Разрываю упаковку, высвобождая толстую стопку переплетенных листов с водяными знаками, на которой сверху выведено мое имя. Сценарий. Новый сценарий. На титульном листе надпись: Галатея. Мне это ни о чем не говорит.

Встряхиваю упаковку: вдруг внутри еще что-то. На ковер выпадают два DVD. На одном написано фломастером «Пигмалион», на другом – «Моя прекрасная леди». Снова роюсь в упаковке и обнаруживаю записку с логотипом «Юниверсал». Цепляюсь взглядом за подпись: Ассистент Кэтрин Майер.

Дорогая Миа,
пожалуйста, ознакомьтесь с конфиденциальными подготовительными материалами к предстоящей встрече с Кэтрин Майер.
Кэтрин попросила меня отправить их вам, чтобы обсудить главную роль в постановке по мотивам произведения Джорджа Бернарда Шоу.
Кэтрин подчеркивает, что это будет римейк шедевра Шоу, отражающий реалии XXI века. Поэтому она хочет работать с вами и узнать ваше мнение. Она также подчеркивает, что планируется другой финал, который сильно отличается и от оригинальной пьесы, и от предыдущих постановок.
Также прилагаем первый драфт сценария. Пожалуйста, обратите внимание, что диалоги и сцены будут изменены.
Надеемся, вам понравится материал. С нетерпением ждем встречи в пятницу.
С уважением,Джимми Торрес, ассистент Кэтрин Майер

По мере чтения вспоминаю «Мою прекрасную леди» – блокбастер 1960-х, в котором Рекс Харрисон рявкает на Одри Хэпбёрн с глазами испуганной лани. Там высокомерный британский профессор фонетики заключил пари, что сделает из цветочницы-кокни[26] настоящую леди. Это мюзикл.

У меня кровь стынет в жилах. Боже, прошу, только не мюзикл!

Я вспоминаю свой единственный опыт «а капелла» на съемках «Эйр». Тогда я так раскраснелась, что пришлось прекратить съемку и звать гримеров. Конечно, Джейн должна была засмущаться, но явно не до аневризмы. Сердце колотится при одной мысли, что на встрече в «Юниверсал» меня могут попросить спеть. Лихорадочно листаю сценарий в поисках песен, но, к счастью, не нахожу ни одной.

Набираю в телефоне запрос «Галатея», и в верхней строке появляется ссылка на «Википедию». Миф о Пигмалионе и Галатее. Скульптор Пигмалион вырезал из слоновой кости статую – идеал женщины, назвал Галатеей и влюбился в нее. И Галатея ожила. Мечта любого мужчины.

В голове сразу вспыхивает имя: Наоми Фэрн. И я чувствую себя виноватой. Она не может быть другой – не такой, какая есть. Ненавидь игру, Миа, а не игрока.

Верчу в руках сценарий – пожалуй, лучше заняться чтением.

* * *

Я полулежу в кровати, и мне остается до конца десять страниц, когда пищит телефон. Смотрю на экран и с удивлением вижу сообщение от актрисы, которую не видела много лет. Би Миллер. Я сделала в Вотсапе рассылку, написав «Я в городе» почти всем актерам из своих контактов, но не ожидала, что она мне ответит. В сообщении говорится, что она тоже в Лос-Анджелесе и предлагает позавтракать завтра утром в Венисе[27]. Далековато, да и мы с Би никогда не были близкими подругами, но мне совсем не помешает отвлечься. Больше не хочется проводить время в одиночестве. К тому же на завтра у меня нет особых планов – только навести справки насчет этого нового сценария. Я отвечаю Би, и мы договариваемся о встрече.

Дочитываю последнюю строку и переворачиваю рукопись, еще раз взглянув на титульный лист.

Твою мать… Гляжу ошарашенно, проведя рукой по шелковистой бумаге. Вау. Это здóрово. Очень-очень хорошая роль в прекрасном фильме. Мой шанс. Ключ к успеху.

Пытаюсь понять, почему Кэтрин Майер решила, что я подойду на эту роль. И вдруг мне становится ясно: все из-за Джейн. Кэтрин Майер хочет, чтобы главную роль в этом фильме сыграла Джейн Эйр. Вот с кем она хочет встретиться в пятницу. С Джейн, а не со мной – Мией из сельского Бедфордшира. Не с Мией, которую меньше недели назад бросил ее парень, написав всего три слова. Не с Мией, к которой уже несколько дней не прикасалось ни одно человеческое существо, не считая случайного рукопожатия. Кэтрин хочет не меня. Да, теперь ясно. Кэтрин Майер хочет, чтобы Джейн Эйр – отчаянно независимая женщина с чувством собственного достоинства – сыграла главную роль в новом фильме ее студии. Что ж, я готова. Я могу играть Джейн даже во сне. И если она добудет мне эту роль в этом фильме, я буду ею столько, сколько нужно.

Смотрю на сценарий – просто блестяще. Это не мюзикл, а трагикомедия со сложными удивительными персонажами. Для опытной актрисы эта роль станет наградой, а для начинающей – настоящей судьбой. Ролью всей жизни. Такая мысль вселяет не страх, а надежду – чистую, радужную. Я смогу сыграть. Я уже представляю каждую сцену. Эти слова написаны для меня.

Мне просто нужно убедить Кэтрин во время нашей встречи. Просто нужно быть той, кем она хочет меня видеть.

В тишине пронзительно пищит телефон. Сообщение с неизвестного номера.

Я вспоминаю о Эмили – о ее вещах и своем обещании вернуть их.

Но у нее нет моего номера. Она так и не вернулась и не забрала записку.

С опаской открываю текст.

Среда. 10 февраля, 22:57
Привет. Это Ник. Прости, что написал сам. Мне дали твой номер на кастинге в студии днем. Просто хотел сообщить, что я оплатил ее парковку до завтра. Появился парковщик, и все вышло как-то само собой. Так что с парковкой улажено до завтрашнего полудня. Прости, что украл твой номер. Просто интересно, все ли получилось? Ник

Даже не знаю, как реагировать. Воображаю, как он прячется в кустах под окнами студии, где проходит кастинг. А потом, когда Далила выходит после работы, плетет ей какую-нибудь историю, изображая благородного рыцаря. И все только для того, чтобы узнать мой номер…

Но потом я вспоминаю, что Ник работает напротив ее офиса. И он такой красавчик, что она могла остановиться как вкопанная и засмотреться. Наверное, Далила сразу дала ему мой номер. И, если честно, он совсем не похож на сталкера. Красавчики с хорошей работой этим обычно не занимаются. К тому же довольно мило с его стороны оплатить парковку Эмили.

Я вдруг ловлю себя на мысли, интересна ли я Нику. Если вообще кто-то способен заинтересоваться мной после Джорджа. Ник таким образом пытается завязать отношения? И когда-нибудь мы с затуманенными глазами расскажем нашим внукам историю, как мы встретились? Надеюсь, что нет, потому что я сейчас не в том состоянии, чтобы что-то затевать. Даже короткую интрижку. И я уверена на все сто, что после Джорджа не собираюсь встречаться с мужчиной симпатичнее меня.

Тем не менее я позволяю своему большому пальцу зависнуть над клавиатурой мессенджера. Наверное, Ник просто вежливый. Но поболтать с ним не повредит, к тому же меня распирает от желания с кем-нибудь обсудить сегодняшние события.

Я печатаю:

Ник, ты страшный человек. Но спасибо, что рассказал. И спасибо за оплату парковки. От Эмили никаких новостей. Надеюсь, объявится завтра. Если нет, свяжусь с ее агентом через своего. Странно, что она не хватилась бумажника. Все это очень странно. Надеюсь, она в порядке – просто чокнутая. М

Добавляю после своего имени «х», потом стираю и нажимаю «отправить». На экране пульсируют серые точки – он печатает ответ. Интересно, где Ник работает, имеет ли какое-то отношение к кино… Может, и не имеет: в Лос-Анджелесе живут и работают разные люди. Может, он архитектор… Пытаюсь представить его за кульманом, уткнувшимся в планы этажей. Нет, он не похож на парня, который сидит сиднем целыми днями.

Его ответ появляется на экране:

Кстати, я даже не спрашивал у секретарши твой номер. Она просто дала его мне! С оплатой парковки никаких проблем. У меня тоже случались истории с местными парковками. Меня немного беспокоит ситуация с Эмили, все это как-то странно, но ты делаешь правильно, давая ей шанс. Дай знать, если могу чем-то помочь. Ник

Пульсирующие точки исчезают. Видимо, на сегодня все. Уже 11 вечера. Людям, у которых серьезная работа, надо высыпаться. И мне, наверное, тоже пора спать.

Снимаю увесистый сценарий «Галатеи» с колен и осторожно кладу его на стол в углу гостиной. Волшебные огоньки на знаке «Голливуд» освещают холмы. Я задумываюсь, какое расстояние от моего окна до тротуара внизу. Думаю, как та актриса нырнула с сияющего знака «ГОЛЛИВУД» в темноту, и вздрагиваю.

Задергиваю тяжелые шторы и напоминаю себе, что линии разломов могут не двигаться годами, – я не упаду. Я в безопасности здесь, наверху, в своей сверкающей башне. И с той актрисой у меня ничего общего.

11
Брошенный автомобиль

Четверг, 11 февраля

Все сто десять фунтов Би Миллер восседают напротив меня в буддийской чайной «Безмятежное облако» на Венис-Бич. Наш поздний завтрак состоит из рисовых лепешек с ломтиками авокадо и перцем чили и тибетского соленого чая. Вселенная явно наказывает меня за съеденный вчера в «Ин-и-аут» бургер.

1 Экранизация романа «Джейн Эйр» Ш. Бронте. – Здесь и далее прим. пер.

2 Пьеса Г. Ибсена.

3 Один из королевских парков Лондона.

4 Премия Британской академии кинематографического и телевизионного искусства.

5 Старейший университет Шотландии.

6 Британская драма 2004 года.

7 Роман Тома Харди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей: чистая женщина, правдиво изображенная».

8 Роман Джерома Сэлинджера.

9 21 марта 2022 г. деятельность социальных сетей Instagram и Facebook, принадлежащих компании Meta Platforms Inc., была признана Тверским судом г. Москвы экстремистской и запрещена на территории России.

10 Лесопарковая зона на севере Лондона.

11 «Юниверсал пикчерс» – старейшая из существующих голливудских киностудий.

12 Время с января до весны, когда в Голливуде снимаются пилотные эпизоды телепередач для дальнейшего отбора.

13 Район Лос-Анджелеса.

14 Район Лос-Анджелеса.

15 Boodles – британский ювелирный бренд.

16 In-N-Out – сеть ресторанов быстрого питания, расположенная в основном в Калифорнии.

17 Целенаправленное изменение климатических условий, атмосферы, температуры, топографии или экологии планеты их в состояние, пригодное для обитания земных животных и растений.

18 Основной деловой квартал Лос-Анджелеса, центр города.

19 Онлайн-площадка для размещения и поиска краткосрочной аренды частного жилья по всему миру.

20 Город в округе Лос-Анджелес, который называют «медиастолицей мира».

21 Международная компания, оказывающая услуги проката автомобилей.

22 Маргарет Натали (Мэгги) Смит (р. 1934) – знаменитая английская актриса.

23 Детективный триллер режиссера Д. Финчера.

24 Улицы Лос-Анджелеса.

25 NDA – договор о неразглашении конфиденциальной информации.

26 Прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения.

27 Район в западной части Лос-Анджелеса.

Продолжить чтение

Читать онлайн Акт исчезновения бесплатно

* * *

* * *

Пролог

1Хорошее и плохое

Пятница, 5 февраля

* * *

* * *

2Незнакомец в дверях

Пятница, 5 февраля

* * *

3Другая страна

Воскресенье, 7 февраля

4Это знак

Воскресенье, 7 февраля

* * *

5Погружение

Понедельник, 8 февраля

* * *

* * *

6Одолжение

Среда, 10 февраля

7Роуз, как ее ни назови

Среда, 10 февраля

Э. А. Брайант.

8Прохожий

Среда, 10 февраля

9Новые друзья

Среда, 10 февраля

* * *

10Толстый пакет

Среда, 10 февраля

* * *

11Брошенный автомобиль

Четверг, 11 февраля

1
Хорошее и плохое

2
Незнакомец в дверях

3
Другая страна

4
Это знак

5
Погружение

6
Одолжение

7
Роуз, как ее ни назови

8
Прохожий

9
Новые друзья

10
Толстый пакет

11
Брошенный автомобиль