Читать онлайн Друг сына бесплатно
Глава 1
– И, в целом, сейчас в мире финансовая ситуация такая, что… Мира, ты меня не слушаешь?
– Что? А… Слушаю, конечно, слушаю, Марат… Финансовая ситуация, да-да…
– Мира… – Марат останавливается, чуть придерживает меня за плечи.
Ежусь непроизвольно, потому что его руки на голых плечах ощущаются… Неправильно. Не так, как мне бы хотелось.
Это странно, ведь, в целом, причин для такой реакции нет. Не должно быть.
Марат – красивый, высокий, успешный. При хорошей должности в одном из главных банков страны, при хороших карьерных перспективах… Не женат, не грубиян, не быдло. Комбо, как сказала бы моя подружка Вера.
И вообще… Не в моей ситуации перебирать такими мужиками… Это уже сказала бы моя мама.
У нас третье свидание, и по всем неписанным правилам я сегодня должна пригласить Марата на кофе… Со всеми вытекающими из этого последствиями, как говорила одна из героинь в старом советском фильме. Интересно, а Марат смотрел этот фильм? Скорее, нет, он чуть старше меня, а мои ровесники уже не смотрели ничего подобного. “Терминатора”, там, или “Черепашек ниндзя” – возможно. А вот советскую классику, вряд ли. Это, наверно, мое неправильное воспитание. Мама любит и меня смотреть заставляла.
Ну и возраст, конечно. Как там, тест на возраст, да? Помнишь ли ты, как завязывать пионерский галстук?
Я не помню, я не завязывала.
Но вполне могла бы, промахнулась на пяток лет всего…
Удивительно идиотские мысли в голову лезут в эту минуту.
По идее, по всем правилам, тоже неписанным, само собой, я должна сейчас стоять и млеть от тяжести мужских рук на плечах, от огня его взгляда… Ну, или от чего там еще млеют героини в любовных романах, которые так любит мама?
Короче говоря, должна.
А не млею.
Наоборот, думаю, что руки эти – тяжелые, конечно, но не так, чтобы очень… И глаза горят, но как-то… не особо…
И надеется Марат на продолжение вечера, это абсолютно очевидно… А мне так же абсолютно очевидно не хочется его надежды оправдывать.
Хочется просто домой, скинуть жутко неудобные туфли на каблуке, стянуть кошмарно узкие джинсы, принять душ и, сидя на балконе, тяпнуть бокал винишка, исключительно для расслабления. А потом написать Вере или Алине. Хотя, Алине уже поздно, ее мавр будет недоволен… А у Веры сегодня свидание… И не третье, а тридцать третье, то самое, когда встречаются сразу в постели… Так что некому мне писать и звонить… А, значит, просто посидеть, потупить в новостную ленту… И лечь баиньки. Вытянуть гудящие ноги, закрыть глаза… Ох, кайф… Никакого секса не надо, вот честно. Уставшей женщине после тяжелого рабочего дня и прогулки на шпильках по вечернему городу хочется не бурного секса, а мягкой подушки.
Это старость, Мира, это просто подкралась старость… Напрыгнула незаметно…
– Мира, ты меня слышишь?
Ох, черт… Опять я увлеклась беседой с самым интересным в мире человеком – собой любимой.
Это профдеформация, на самом деле.
Почему-то многие мои клиентки очень любят поговорить во время маникюра. Культурный код такой, неписанное правило, которое они подчерпнули из голливудских фильмов.
Гламурненько же, им, значит, ногти пилят, а они про жизнь свою рассказывают. А я не особенно общительный человек, хотя вообще такой не кажусь. Вот и научилась просто отключаться во время процесса. Создавать видимость разговора, поддержки беседы. Женщине многого не надо, просто показать, что ее слушают и слышат, а это я делать умею. Правда, иногда слишком сильно ухожу в себя.
И да, с мужиками это не прокатывает. По крайней мере, не со всеми.
Вот Марат уже, оказывается, пару минут что-то говорит, а я…
А я уплыла в свои мысли.
– Мира… – Марат недоволен, ладони на плечах тяжелеют, тянут ближе. От него приятно и совсем не раздражающе пахнет парфюмом. Почему же я раздражаюсь? – Ты что-то совсем меня не слушаешь…
– Прости, – винюсь я, – я просто задумалась… О чем ты?
– Я говорил, что мы уже пришли… И может, на кофе пригласишь?
– Эм-м-м… Знаешь, я устала. Может, в другой раз?
Я снова повожу плечами, пытаясь выбраться, но Марат хмурится и сжимает ладони сильнее.
– Мира, а что просиходит?
– Ничего, – боже, вот только разборок мне сейчас и не хватает! Для полноты картины! – Я просто в самом деле устала и хочу отдохнуть…
– Давай я сделаю тебе массаж… – Марат наклоняется ближе, тянет меня к себе, голосом играет, обещая неземное наслаждение, – я хорошо умею делать… массаж…
Ага… Внутримышечный.
– Марат… – черт, придется все же говорить прямо, раз намеков не понимает. С одной стороны, я чувствую себя чуть-чуть виноватой, обнадежила же мужика невольно. А с другой… Да ну его нафиг. Ну не тянет к нему, не хочется! Бывает такое. Мы, женщины, вообще странные существа… Нас тянет к тем, кто совершенно не подходит, а вот таких, как Марат, годных самцов, шлем нафиг. – Я думаю, что нам надо…
И тут меня затыкают.
Поцелуем.
Ошеломленно позволяю чужому языку проникнуть в рот, стою, не шевелясь и пережидая первый напор. Опыт подсказывает, что сейчас вырываться смысла нет, да и вообще… Пытаюсь чуть-чуть расслабиться. Может, понравится, все же?
Марат, кажется, считает, что ему удалось меня покорить, потому что сопит возбужденно и активничает вовсю.
А я, через пару секунд, с сожалением понимаю, что нет. Не понравится.
Надо было уже после первого нашего свидания, когда позволила себя поцеловать, довольно невинно, это же первое свидание, и ничего не ощутила, слать этого мужика лесом. Опыт не пропьешь, как говорится. Если сразу не торкает, то потом сложно зажечься… Да и не нужно. Это тоже опыт…
Но я решила доказать себе… что-то…
Согласилась на второе свидание. И на третье. И вот теперь… Пожинаю плоды своей глупости.
Марат стискивает меня сильнее, продолжая целовать, и я понимаю, что не настолько хочу пожинать плоды глупости, чтоб пустить этого чужого мужчину в свой дом и постель. А значит, надо прекращать. Неприятно, грубо, с осадочком… Но что поделать?
Упираюсь ладонями в его плечи, пытаюсь вывернуться и, наконец, отрываю от себя.
Марат распаленно дышит, взгляд дурной.
Черт…
Надо было раньше…
– Марат, я пойду домой. Одна.
– Почему еще? – он реально не понимает причин, по его мнению, все хорошо было же!
– Потому что я устала и хочу спать, сказала же тебе.
– Мира, так не делается, – он хмурится и вообще не торопится меня отпускать, наоборот, сильнее сжимает, уже причиняя боль, – мы третий раз встречаемся, ты меня завела, а теперь? Это что за игры? Прекращай. Пошли к тебе.
– Нет! – я уже с силой дергаюсь, пытаясь вырваться, – я же сказала! Прости, если вдруг тебе показалось что-то. Но я не обещала!
– Обещала! – лицо Марата искажается злобой и становится совершенно другим, словно из-под маски проглядывает реальный человек. И этот человек мне вообще не нравится. И то, что он меня трогает, тоже не нравится!
– Нет! Отпусти! – уже в полный голос, строго и грубо говорю я.
– Слушай, а ты не охренела, а? – его губы кривятся в усмешке, глаза злые и холодные, – ты крутила передо мной, крутила. Я тебя кормил, водил в клуб, платил за тебя. А теперь что? Заднюю даешь? Не прокатит!
– Я тебе потраченные деньги переведу, не волнуйся, – презрительно цежу я, тоже переставая осторожничать. Надо же, потратился он! – А теперь руки убрал!
– Нихрена! Ты мне должна! – он перехватывает меня одной рукой и заносит вторую, словно ударить хочет.
Я еще успеваю подумать, что дура редкая, и темно вокруг, и никого, а Марат, похоже, вообще сумасшедший…
А в следующее мгновение Марата от меня относит неведомой силой!
Я лишь пошатнуться успеваю, да опереться рукой на скамейку у подъезда. И в оторопи смотрю на внезапно оказавшуюся впереди широченную спину, обтянутую кожаной курткой. Ее владелец полностью заслоняет меня от Марата, упавшего и теперь с громким матом пытающегося подняться.
Осторожно выглядываю из-за спины своего защитника.
Марат ворочается в пыли, рычит:
– Ты кто такой? Какого… лезешь?
– Я – тот, кто долги за нее раздает, – звучит холодный голос, – как, нормально тебе? Или добавить?
– Да пошел ты…
Марат поднимается, но бросаться вперед не собирается, явно правильно оценив разворот плеч и тяжесть кулаков своего противника. Ну да, со мной-то он смело держался… А здесь все не так просто…
– Мы с тобой еще поговорим, тварь, – Марат пытается поймать мой взгляд, оставить за собой последнее слово, но мой защитник мгновенно шагает вперед, легко и как-то очень хитро перехватывает его таким образом, что тот вскрикивает от боли, и говорит спокойно:
– Извинись перед девушкой. Она обижена.
– Она… Су… Ай!
– Не повторяй своих ошибок, – наставительно говорит противник Марата и, очевидно, делает ему еще больнее, хотя я вообще не могу отследить ни одного движения, – извиняйся.
– Но она… Ай!
– Она ждет.
– И… Извини…
Я испуганно киваю, и в следующее мгновение Марат летит опять на землю.
Наблюдаю, как он встает и, злобно оглядываясь, но ни слова не говоря, уходит прочь.
А мой защитник поворачивается ко мне. Молча.
Вздыхаю.
Нахожу в себе силы поднять подбородок, посмотреть в его лицо. И в который раз поразиться тому, насколько щедрой к некоторым бывает природа.
Такие красивые темные глаза, жесткий щетинистый подбородок, резко очерченные скулы и невероятный разлет бровей… И все одному человеку!
И губы, сейчас сурово сжатые, но какими нежными они могут быть… Так, не вспоминать! Ни за что не вспоминать!
– Я бы сама справилась, – почему-то с языка слетают не слова благодарности, а претензия. Черт. Вообще себя не контролирую. Впрочем, как и всегда с ним.
– Я видел, да, – кивает он, – я просто помог чуть-чуть.
– Я не просила.
– И зря.
Ну зачем ты так смотришь? Ну разозлись на меня, уйди!
– И вообще, зачем влез?
– А ты хотела, чтоб он продолжал?
Взгдял становится тяжелее, голос еще грубее. А у меня мурашки по коже… Те самые, которых Марату так и не удалось добиться ни разу за все три свидания. А этому… Ему даже стараться не приходится, все само собой случается! Ну нет! Я не позволю больше!
– Может, и так! – с вызовом еще сильнее задираю подбородок, а сама мысленно молю: “Уходи! Уходи же!”
Он смотрит на меня, во взгляде появляется что-то диковатое, жутко горячее. Засранец какой… Сексуальный до боли… Ну за что мне это все? Где я так нагрешила?
Я все еще проговариваю в голове своей эту мантру, приказывая своему защитнику уйти, и пропускаю момент, когда он делает шаг вперед и мягко подцепляет выбившийся из прически локон.
Застываю пойманным зайчиком перед удавом. И вот говорят, что волосы нечувствительные… Врут… Я все-все чувствую… И тепло его пальцев, и нежность, с которой он перебирает прядь.
Смотрю в его глаза, темные сейчас, такие темные…
И умираю от шепота, с хрипловатыми влекущими нотами:
– Рыжая…
Если бы он сейчас мне массаж предложил, я бы… Ох, я бы…
– Да, – словно в трансе, отвечаю я, – захотелось.
– Тебе идет. Рыжая ведьма. – Он наклоняется ниже, а ладонь, только что придерживающая мой локон, скользит и тяжело ложится мне на затылок. И этот захват куда неотвратимей того, в котором меня пытался удержать Марат. Потому что из этого – не вырваться. – Совсем меня с ума свела.
– Я… Не… – мне хочется сказать, что я не собиралась, что я вообще не…
Но он касается меня губами в этот момент, и я застываю, вытягиваясь в струнку в его руках.
Он скользит приоткрытым ртом по моей шее, приникает полностью, обволакивая жаром сильного, горячего тела.
Я закрываю глаза, бессильно принимая свое поражение.
Потому что есть мужчины, которым невозможно отказать.
И не важно, какое свидание у вас.
Я вот, когда-то на первом ему сдалась…
И за что мне это все?
Глава 2
– И чем все закончилось? – Вера поворачивается ко мне, забывая про закат, которым мы с ней любуемся с балкона моего пятнадцатого этажа, – только не говори, что…
Я уныло киваю, машинально потирая шею. То самое место, которому вчера досталось. Тоже. Как и многим другим, впрочем, но этому – особенно.
Матвей почему-то очень сильно тяготеет к таким вот, по-вампирски сладким поцелуям… И я тоже. С некоторых пор.
– Блин, Мира… – Вера разочарованно цокает языком, шарит взглядом вокруг, выискивая сигареты, потом вспоминает, что бросила, и снова цокает, теперь уже раздраженно, – ну вот что ты за баба такая, а? Говорила же, что все. Что больше никогда. А сама…
– Не знаю, Вер… – вздыхаю я, – ну вот переклинивает, веришь? Ну сама же все понимаешь… Твой-то Виталик – тот еще абьюзер…
– Ну так потому и пошел лесом в итоге, – перебивает мена подруга.
– А сколько ты выла в подушку по ночам?
Вера молчит. Сказать нечего, потому что. И не соврешь никак, ведь я – как раз та самая подушка, в которую она выла на протяжении полугода, пока с кровью и мясом отдирала от себя тварь, так ловко присевшую ей на хребет.
– И что, ты опыт перенимаешь, что ли? – вздыхает она, меняя тональность разговора.
Вот за что люблю ее, так это за умение сдержаться. Не судить. Иногда прорывает, конечно, не без этого… Но кого из нас не прорывает? Все же живые.
– Нет, не волнуйся, – отвечаю я, – больше такого не повторится…
– Я это уже слышала… – скептически посматривает на меня Вера и, за невозможностью покурить, закидывает в рот карамельку, ворча досадливо, – вот так и толстеют люди… От нервов.
Хотя, это профанация, конечно.
Учитывая, что в Вере восемьдесят кило чистого веса при росте сто восемьдесят сантиметров, вопрос калорий перед ней не стоит. Да и не стоял никогда, если честно, потому что излишки веса грамотно распределяются в самых правильных местах, настолько правильных, что лишь завидовать остается такой генетике.
Кошусь на впечатляющие верхние сто десять подруги, обтянутые тонкой майкой:
– Замолчи, а, – фыркаю, – калорийная ты моя.
– Это ты молчи, глиста в скафандре, – ржет Вера, с огромным удовольствием припоминая мне старое школьное прозвище, и я не могу сдержать широченную улыбку.
И чувствую, как отпускает меня напряг сегодняшнего дня, нервозность, начавшаяся прямо с утра, когда проснулась в одной кровати с Матвеем.
Опять.
В третий раз за последние два месяца.
И это, на минуточку, после торжественно данного самой себе в присутствии Веры слова “не иметь больше дела с этим малолеткой”.
Понятно, что настроение с утра было отвратным, Матвей, определив по моему злому взгляду, что утренних радостей в виде быстрого секса не дождется, как, собственно, и разговора по душам, шустро слинял с так легко занятого вчера плацдарма, обещав вечером набрать.
Я только злобно хлопнула дверью, выдохнула, глянула на себя в зеркало в прихожей, с досадой потерла привычный, не сходящий синяк на шее, который этот засранец регулярно обновлял, покусала натертые за ночь губы и, морщась, побрела в ванную. Смывать с кожи запах Матвея и собираться на работу.
У меня сегодня была плотная запись до самого вечера, и никакое состояние нестояния не могло служить оправдательным приговором, если вдруг решу все отменить.
Боже, как я иногда завидовала людям, работающим на дядю, в обычном стабильном графике, с выходными, праздниками, отпусками, как у всех! И больничными! Больничными!
Это же сколько счастья: просто позвонить на работу, сказать, что ты заболела, и тупо проваляться дома весь день! И даже не один день, если вызвать врача и найти у себя температуру, например… Нет, часто так поступать, наверняка, нельзя, хотя есть умельцы. Но иногда-то, иногда…
Правда, приступы зависти заканчивались быстро. Стоило вспомнить расчетку на своем прежнем месте работы. Я трудилась медсестрой, сразу после училища, целых два года. И да, там была белая зарплата, все стабильно… Стабильно хреново.
Ох, какое времечко было…
Димке тогда только-только полтора годика исполнилось, я его в сад с трудом запихала, вышла на подработку в поликлиннику. Параллельно училась в медколледже.
Димка все время болел, цеплял все болячки, какие только можно собрать в саду, я постоянно была с ним на больничном, естественно, получала копейки, которых даже на коммуналку не хватало. А еще же надо было на что-то жить… Мой муж, Валерка, таксовал на отцовской тачке, но его денег нам хватало лишь на еду. И то не всегда.
Бывало так, что мы с ним вечером делили одну сосиску на двоих. Ну и вкус роллтона я теперь буду всю жизнь помнить.
В той жути мне очень помогала Вера, регулярно притаскивавшая сумки с продуктами. Денег, правда, категорически не занимала, но это лишь потому, что знала: Валерка все вытаскает на пиво и игры. И продукты приносила самые простые, полезные для ребенка в первую очередь. А мне она со всей своей привычной прямотой заявляла, что кормить будет крестника, а взрослого дармоеда путь его мамочка кормит.
Валерка Веру терпеть не мог, но и выгнать не решался, все же квартира, в которой мы жили, принадлежала мне.
Да и дружили мы с Верой с первого класса, она всегда была такой, прямолинейной, грубоватой, бьющей словом сразу наотмашь.
И очень верной подругой.
Когда Валерка свалил, не выдержав испытания бытом, безденежьем, постоянно болеющим сыном и прочими прелестями семейной жизни, она ни разу не сказала: “Я тебя предупреждала”. Хотя предупреждала…
В тот день она, выслушав мой вой по телефону, отпросилась с работы, притащила в очередной раз продукты… И бутылку вина, которую мы и выпили, празднуя окончание моего неудачного брака и неудачной первой любви.
– Ты, на самом деле, счастливая, Мирка, – сказала мне подруга, когда мы вышли на балкон покурить. Она тогда еще курила. – У тебя мелкий есть. Это же такое счастье. За одно это твоему придурку надо спасибо говорить. А еще за то, что мелкий на тебя похож, а не на него.
На этот счет я имела свое мнение, а еще глаза тоже имела. И они говорили, что Димка – вылитый папаша. И вырастет, наверняка, в такого же обаятельного засранца, с лукавой улыбкой и сшибающей с ног харизмой, девчонкам на беду… Но в тот момент поправлять подругу не стала. Кивнула только, соглашаясь. Димка – это радость моя. Невозможно представить, что его могло бы не быть.
Я повернулась, посмотрела через балконную дверь на кроватку, в которой спал сын, не заметивший, что отца больше нет в нашей квартире, и не знающий еще, что теперь папу он будет видеть два раза в год, когда на Валерку начнет нападать экзистенциальная тоска по сыну.
Верка отследила мой взгляд, вздохнула.
– Счастье, Мир. Ради этого надо упереться и выгребать, поняла?
Я кивнула.
Прикинула, сколько денег осталось до аванса, прикусила губу.
– Я тебе займу, – правильно поняла мою мимику Вера, – а еще вот, смотри.
Она сунула мне журнал, наш, местный, где на самой последней странице печатали объявления.
– Вот сюда глянь, школа маникюра.
Я прочитала, подняла брови на цену.
– Я тебе оплачу, – снова опередила меня Вера, – у меня как раз есть, откладывала на отпуск.
– Я не могу, – я отдала ей журнал, – ты и без того меня кормишь.
– Прекрати, – поморщилась Вера, – считай, что я долги возвращаю.
– Какие еще?
– Ну, я у тебя всю школу списывала русский.
– А я у тебя – математику, – возразила я.
– Ну вот и разобрались, – непоследовательно закруглила разговор Вера. И добавила, усмехнувшись, – к тому же, тут у меня шкурный интерес.
– Какой?
– Ну, если выучишься, будешь мне маник делать бесплатно.
– Да я не пробовала никогда, Вер! Ну что ты придумала?
– Как это не пробовала? – удивилась Вера, – ты мне такие прикольные рисунки на ногтях делала, помнишь? Мне все девчонки завидовали! И это простым лаком!
– Вспомнила! Это когда было! И вообще… Ну вот как ты себе представляешь? Трата денег…
– Моих денег. Все, разговор закрыли. Пойдешь учиться. Будет дополнительный заработок тебе, не все же в больничке жопы пенсионерам колоть.
Сейчас я иногда думаю, что было бы, если я тогда не послушала Веру? Кем бы я была? Чем занималась?
После побега Валерки, на меня навалились, казалось, все проблемы мира. И на работе, и в саду у Димки, и мама, решив с чего-то, что в разрыве с мужем виновата только я одна, постоянно пилила и отказывалась помогать с внуком.
И во всем этом море негатива только уроки по маникюру были для меня спасением. Я как-то легко вписалась в работу, все схватывала на лету, и уже через три урока поняла, что получается. И, самое главное, что мне реально интересно и нравится заниматься этим!
Верка, которую я постоянно юзала в качестве бесплатной, на все согласной модели, ходила на работу с невероятными радужными расцветками ногтей, пугая клиентов своей фирмы, где чуть ли не со школы трудилась бухгалтером, резкой сменой форм, от длинных и острых, до лопатообразных и скругленных.
После обучения меня взяли на неполный день в тот салон, что проводил тренинги, и это был отличный старт. Первые месяцы я еще совмещала работу в поликлиннике и подработку, но после того, как на Новый год получила расчетку на десять тысяч, тогда как в салоне за декабрь мне насчитали пятьдесят… По тем временам это была запредельная сумма, совершенно для меня нереальная…
Мама, узнав, что я бросила медицину и ушла на вольные хлеба “ногтепилкой”, как она презрительно говорила, поругалась со мной окончательно. Еще бы, теперь она не могла хвалиться перед соседками, что ее Мирка – медицинский работник.
Валерка, который тогда еще появлялся в нашей с Димкой жизни, хоть и совсем эпизодически, тоже только поржал, предрек мне скорую работу на панели, получил пинка под зад и пропал на год. Вместе с ним пропали и алименты, но я уже начала прилично зарабатывать, и спокойно обходилась без его пяти тысяч раз в три месяца.
Да…
Интересное было время, своеобразное…
– Слушай, Вер, – я смотрю, как подруга мрачно жует карамельку, – а ты ведь тогда так и не съездила в отпуск…
– Когда? – косится она на меня.
– Ну… Когда деньги мне на обучение отдала, помнишь? В две тысячи седьмом?
– Ой, блин! – закатывает Вера глаза картинно, – нашла, чего вспомнить!
– А поехали в Турцию, Вер? Я плачу!
– Вот еще! – фыркает она, – не сходи с ума! У тебя клиенты, у меня – квартальный.
– Пофиг! Я разгребла более-менее сегодня, остальных перенесу, – я встаю, тянусь за телефоном, выбирая горящие туры на три дня, – погнали! Мне надо перезагрузиться!
– Вот точно ты с ума сошла…
– Нет!
– Мир, от себя не убежишь…
– Посмотрим!
Я решительно вбиваю даты, просматриваю предложения. И старательно не думаю, что подруга права.
Она всегда права.
Вот про Матвея ошиблась только.
Но тут и на старуху бывает проруха…
Глава 3
– Ну и где он лазит? – Вера нетерпеливо осматривает встречающих, скользя взглядом поверх голов прибывших вместе с нами из Анталии пассажиров, вертя головой, словно башенный кран.
Она и внешне слегка похожа на него, если честно.
Монументально возвышается над всеми, притягивает взоры. Я рядом с ней смотрюсь… Да никак я не смотрюсь.
Меня не видно рядом с Верой. Мои сто шестьдесят и жесткая нелюбовь к каблукам делают свое позорное дело.
А Вера, наоборот, обожает шпильку, и даже кроссовки на танкетке таскает. Сейчас к ее ста восьмидесяти добавляется еще двенадцать, плюс высокий пучок, в который она закрутила шикарную копну темных волос, плюс красивый турецкий загар, кроп-топ, обтягивающий офигенную четверочку… Тут не только у меня никаких шансов остаться замеченной, тут вообще ни у кого никаких шансов…
– Вэрочка, давайте я вас довэзу, – Гарик, наш сосед по ряду, невысокий, кругленький армянин, крутится неподалеку, не сводя масляных темных глаз с Вериного внушительного бюста, – у мэня мерседес! На стоянкэ! Домчим с вэтерком!
– Нет, спасибо, – отвечает чуть рассеянно Вера, продолжая рассматривать толпу встречающих, – нас встречают…
– Кто? Жэних? – огорчается Гарик, – Вэрочка… Можно тэбя на два слова?
Он приподнимается на цыпочки, прихватывает подругу за локоть и принимается что-то возбужденно и жарко шептать ей в ухо.
Я лишь вздыхаю, испытывая огромное искушение закатить глаза.
Вера умеет сокрушать с первого взгляда.
Мы не в первый раз с ней летаем вдвоем на отдых, и постоянно отбиваемся от ухажоров всех мастей и возрастов. Особенно перед Верой млеют южные мужчины. Клянусь, у них слюноотделение начинается мгновенно!
И нет, мне не завидно, просто… Ну сколько можно?
Хотя, за Веру беспокоиться не стоит, она умеет качественно отшивать всех, кто ей не нужен и не интересен. И ловко манипулировать теми, в ком пока что видит пользу. Меркантильная моя зараза.
Однако, где де Димасик?
Обещал встретить и пропал…
Поглядываю на часы и начинаю волноваться. Вдруг, что-то произошло? Он водит, как безумный же…
Это понятно, как еще выделываться мальчишке в двадцать лет, как не на машине, которую сам купил, сам на нее заработал?
Да и, несмотря на агрессивный стиль, Дима умеет не перебарщивать, чувствует момент… На курсах экстремального вождения был одним из лучших. И все же, все же…
У меня, как, наверно, у любой мамы в таких ситуациях, когда непонятно, где лазит твое чадо, начинается бурое развитие фантазии. И все в негативном плане.
Нервно притоптываю ногой, посматриваю на экран телефона. Я позвонила сыну сразу, как мы приземлились, он ответил, что уже в дороге… И вот что случилось? Давно должен быть здесь… А если…
Черт!
– Ну что, не видно крестничка? – Вера, так и не сумев отделаться от настойчивого ухажера, поворачивается ко мне, хмурится, – набери ему. Скажи, мама Вера по жопе даст, как приедет.
Гарик внимательно слушает нас, затем удивленно поднимает густые брови, сросшиеся на переносице и открывает рот, явно желая задать вопрос.
И в этот момент Вера радостно кричит:
– А вот он, засранец! – и тут же тянет с досадой, – вот че-е-ерт… Мира, ты только спокойней, поняла?
Но ее предупреждение запаздывает, потому что я смотрю в ту же сторону, что и она… И ощущаю, как сердце к горлу подлетает.
И, конечно, я рада, что с моим Димкой все в порядке, вон, прорезает толпу, словно ледокол, прорубающий путь для более серьезного корабля, улыбается, довольный мой мальчик, красивый такой.
А вот корабль, который следует за ним, не улыбается. Топает, возвышаясь на полголовы над Димкой, и взгляд тяжелый-тяжелый. И злой.
– Вот ведь… – шипит Вера, не обращая никакого внимания на удивленные вопросы все-таки вернувшего челюсть на место Гарика, – крестничек… Ох, и получит по жопе… Ремнем…
– Замолчи, а? – сквозь зубы цежу я, – только попробуй ляпнуть.
– Да вся терапия насмарку же! – горестно взревывает Вера.
– Вэрочка… – не вовремя вмешивается Гарик, и подруга поворачивается к нему, чтоб окончательно скинуть уже этот балласт, но не успевает.
Димка подходит к нам, улыбается, обнимает меня.
– Мамкин! – я с облегчением и радостью утопаю в его объятиях, вдыхаю родной аромат, все грани, все изменения которого я помню, кажется, до самого последнего оттенка. От сладко пахнущей молоком младенческой макушки до смеси запахов чистой кожи, свежего парфюма, чуть-чуть табака… Опять курил, засранец такой!
На глаза слезы наворачиваются. – Ну, мамкин… – растерянно басит Димка, слыша мои всхлипы, – ты чего? Три дня не виделись же… Мам Вер, привет! А это кто еще?
Он смотрит на замершего с растерянной улыбкой Гарика, сурово хмурится. Ревность, как она есть. Димасик не только меня ко всем ревнует, но и на ухажеров своей крестной смотрит крайне неодобрительно, постоянно проверяет их на прочность, показывает, что нашей с Верой жизни может быть только один мужчина – он. Обычно это умиляет. Иногда бесит.
Сейчас Вера лишь поднимает бровь, давая понять Димке, что тут кое-кто зарвался и сейчас схлопочет.
– Привет, крестничек, – скалится Вера, – а чего задержался? Или без посторонней помощи теперь маму с крестной не встретить? Силенок маловато?
Она выразительно переводит взгляд на стоящего чуть позади Матвея. Я тоже смотрю на него и тут же гневно сжимаю губы, торопливо отворачиваясь. Гад какой, так пялится на меня, вообще же не скрываясь! Палит перед Димкой! Скотина!
– Да ты че, мам Вер, – возмущенно отвечает Димка, – просто так получилось… Это Матвей, ты помнишь его? Мамкин, помнишь?
– Помню, – скрипит Вера, испепеляя Матвея взглядом.
Правда, тот в пепел превращаться не спешит, усмехается нахально, и эта ленивая наглая усмешка одновременно заводит и бесит.
Он вообще такой…
Заводит и бесит.
Как таким можно быть?
Разве это правильная реакция на друга сына?
Раньше бы об этом подумать, Мира… До того, как другие реакции проявились на этого гада. И все сплошь неправильные.
Глава 4
– Мамкин, как отдохнули-то? – Димасик заводит машину, выруливает со стоянки аэропорта, – не особо загорели…
Я не отвечаю, смотрю строго в окно, только в окно, игнорируя не столько вопрос сына, сколько пассажира с переднего сиденья.
Пассажир этот, спокойно и до бешенства невозмутимо глядящий перед собой, даже не пытается повернуться и вообще ведет себя так, словно ему наплевать на меня!
И на то, что я тут от злости едва не лопаюсь!
Невозможно! Он просто невозможен! Мало того, что приперся сюда, упал Димасику на хвост, так еще и ведет себя, как будто не происходит ничего особенного!
Как будто не происходило этого ничего особенного буквально четыре дня назад!
Хотя, для него, возможно, и в самом деле ничего особенного и не происходит… И не произошло. Это меня колбасит до такой степени, что дышать больно, а ему по барабану!
Между тем, Димасик, так и не сумев до меня достучаться, принимается терроризировать более слабое звено.
– Мам Вер, как там турки? Заценили тебя?
– Вот мало тебя пороли в детстве, засранец, – смеется Верка, – таткие вопросы взрослым тетям задавать… – Тут она косится на меня и неожиданно добавляет, – но, отвечая на твой вопрос… Кавалеров хватило. Твоя мама осталась довольна.
Я давлюсь воздухом от неожиданности, злобно кошусь на Верку, внезапно сделавшуюся слишком разговорчивой, и буквально физически ощущаю, как напрягаются и каменеют широкие плечи Матвея.
Он не поворачивается и вообще никак не показывает, что слова Димасика его заинтересовали, но ощущение тягостного, жесткого давления… ошеломляет.
Причем, замечаю это, кажется, только я, и, возможно, Верка – провокаторша бессовестная. Потому что Димасик смеется и подначивает:
– Ого! Мам Вер, шутишь? – и, так как и Верка, и я молчим, серьезнеет и добавляет после паузы, неожиданно жестко, – или нет?
Ловлю в зеркале заднего вида на себе пристальный изучающий взгляд сына:
– Мам?
Черт… Вот тут как раз молчать нельзя. Димасик, как и многие мужики, способен мгновенно настроить такие конструкции в башке, что потом замучаешься их разрушать.
– Да слушай ее больше, – пытаюсь успокоить я своего карманного мавра, – она болтает…
– Без повода? – продолжает допрос сын, и пальцы на руле, длинные, крепкие такие, со сбитыми костяшками (опять дрался, засранец!), каменеют еще больше, сжимаются, – или с поводом?
Я молчу, просто не сориентировавшись, что именно отвечать, и Димасик шипит раздраженно:
– Так я и знал! Нефиг по всяким курортам…
– Ты, по-моему, границы сейчас теряешь, – вспоминаю я, наконец, о том, кто у нас тут мама, а кто слишком разговорчивый и нахальный деть.
– Ничего не теряю! – рявкает Димасик, не впечатлившись моим раздраженным тоном, – больше одна никуда не поедешь!
– Так я и не одна… – пытаюсь вразумить я ребенка, но он никак не желает вразумляться:
– И не с мамой Верой! – перебивает меня, – на ее титьки вы в два раза больше всяких мудаков и наловите!
– Вот всю жизнь от тебя, засранца, комплимента ждала, – смеется Вера, нисколько, судя по ехидному взгляду, не впечатлившаяся экспрессией крестника, – и дождалась…Знала бы, когда жопу тебе, мелкому шкоднику, подтирала, что ты таким тоном со мной разговаривать будешь, бросила бы и памперс не меняла! Спал бы в какашках!
Димасик, как всегда при упоминании памперсов и какашек, буровеет щеками, шеей и ушами и принимается злиться уже на полную катушку. Не хочется ему, здоровенному двухметровому лбу, даже думать о том, что когда-то был мелким и беспомощным.
И всецело зависел не только от меня, своей мамы, что вполне естественно, но и от мамы Веры. А, учитывая, что я-то не особо всякие пикантные подробности из его детства вспоминать люблю на публике, в отличие от Веры, так и вовсе удар по самолюбию серьезный.
Правда, Димасик удары держать умеет очень даже неплохо, потому что не позволяет Вере съехать с темы на благодатную почву какашек, а снова смотрит на меня в зеркало, и взгляд его серых, так похожих на отцовские, глаз, суров и холоден.
– Мам? Приставали?
– Да кому я нужна, Димась… – вздыхаю я, – прекрати. Вера стебется и все…
– Ага, ага, – тут же податливо кивает Верка, но я не успеваю порадоваться ее внезапно нашедшемуся разуму и инстинкту самосохраниения, потому что она продолжает, как ни в чем не бывало, – ее там розами обсыпали, кофе поили, на кофейной гуще гадали, за руку держали…
В этот момент раздает хруст, Димасик отвлекается от расчленения своей распутной мамаши взглядом и обращает внимание на приятеля:
– Ты чего это? Телефон сломал, что ли?
– Ага, – хрипло и безжизненно как-то отвечает Матвей, и у меня от его тона мурашки по коже бегут, – хрупкий оказался… Бракованный, наверно.
Я пользуюсь моментом, чтоб сделать затейнице Верке страшные глаза и злобно пихнуть ее в живот кулаком.
Она фыркает насмешливо, давая понять, что ни взгляд мой, ни тем более тычок никакого эффекта не возымели, снова открывает рот, я начинаю покрываться холодным потом, предчувствуя грядущую задницу…
И в этот момент нас тормозит гаишник!
Ох, я впервые настолько сильно радуюсь их вездесущей активности!
Сына просят выйти из машины, следом выпрыгивает с переднего сиденья Матвей, хлопая дверью с такой силой, что все трясется.
Я смотрю, как он отходит в сторону, прикуривая, и поворачиваюсь к Верке, уже состроившей невиннейшую физиономию.
– Заткнись, слышишь! Ты чего устроила тут?
– Ой, а чего такого? – ненатурально удивляется Верка, но я прерываю ее плохую игру.
– Рот закрой… А то сдам Димасику, кто его любимые кроссы лаком для ногтей облил…
– Вот ты стерва… – с восхищением качает головой Верка, – он же меня четвертует… Он до сих по ним плачет!
– Вот именно, – угрожаю я, – закопает. А я буду помогать. Лопату подам.
Верка вздыхает, мается, закатывает глаза… и кивает коротко, давая понять, что больше она так подло шутить не будет.
Димасик, которому потрепали нервы в машине гаи, идет обратно, синхронно с ним выбрасывает сигарету на обочину и движется в нашу сторону Матвей.
Я с тоской смотрю в его холодное лицо и вздыхаю:
– Ну вот нафига, Вер?
– А чтоб расшевелить вас немного, – выдает неожиданно она, и добавляет, когда я поворачиваюсь к ней с немым изумлением во взгляде, – вам надо уже на новый уровень выходить, Мир, понимаешь?
– Нет! – рявкаю я, – не понимаю!
– Ну вот и поймешь…
Я очень хочу спросить у Верки, что именно она имеет в виду, но не успеваю: в машину одновременно садятся Димасик и Матвей.
Сын взбудоражен разговором с представителем дорожной власти, зол, и оставшееся время высказывается исключительно на эту тему, слава всем богам, забыв обо мне и моих мифических курортных приключениях.
Матвей односложно поддерживает его монолог согласным угуканьем, мнет в кулаке пачку сигарет.
Верка, явно довольная собой, охотно поддакивает крестнику.
Я молчу, предчувствуя самое неправильное развитие событий.
И это развитие не медлит.
– Мамкин, меня срочно на работу вызвали, – говорит у подъезда уже Димасик, пролистывая сообщения в телефоне, – давай шустренько.
– Так высаживай своего друга, пусть он Мирке поможет вещи докинуть до квартиры, – опять открывает рот Верка, и, не успеваю я негодующе отказаться, как добавляет, – а ты меня бегом довези и вали на свою работу.
– Э-э-э… – пытаюсь вклиниться я, но тут подает голос Матвей, до этого упорно притворявшийся немым:
– Без проблем.
Выходит из машины, открывает багажник, забирает мою сумку, затем распахивает дверцу с моей стороны и подает руку, чтоб помочь выйти.
И все это – в пару секунд, клянусь!
Я только рот раскрыть успеваю, да промычать что-то невнятное.
– Ага, супер! – спокойно кивает Димасик, – Мот, ты потом тоже подгоняй, Леван, вроде, на вечер сегодня собрание хочет сделать.
Матвей кивает и продолжает протягивать руку, глядя на меня сверху вниз настойчиво и строго.
– Мамкин, если ты думаешь, что я забыл про курортных мужиков, то зря ты так думаешь, – огорошивает меня Димас, – потом поговорим!
Я смотрю на него, потом на ухмыляющуюся Верку, после – на протянутую руку Матвея.
Вздыхаю и принимаю ситуацию такой, как она есть.
То есть, неопределенно сложной и определенно неправильной.
Глава 5
Машина Димасика срывается с места настолько шустро, что я только и успеваю отследить ехидную физиономию Верки в заднем стекле.
Нелепо сжимаю в руках лямку дорожного рюкзачка, с напряжением ощущая спиной тяжелое присутствие Матвея. Он совсем рядом стоит, и его дыхание, кажется, шевелит волосы на макушке.
И вот что делать сейчас?
Он ведь звонил тем вечером, когда мы с Веркой оплакивали на балконе мое очередное моральное падение. Звонил, не раз и не два.
А потом еще и приехал, правда, заценив крупногабаритную фигуру подруги на балконе, не стал заходить. И звонить перестал, понятливый такой.
Просто постоял во дворе, картинно привалившись задницей к сиденью своего навороченного байка, покурил, бросая наглые до беспредельности взгляды на мои окна и балкон.
Верка тогда еще, заценив в очередной раз с высоты его фигуру и общий разнузданно-сексуальный видок, задумчиво проронила:
– Слушай, а горячий же… Может, зря бегаешь?
– Ой, отвали, – с досадой отмахнулась я, украдкой тоже бросая внимательные взгляды на высоченного широкоплечего парня, в брутальной кожанке и потертых джинсах, – говорили уже про это миллион раз.
– Нет, ну я понимаю, что на постоянку его не надо, – Верка прищурилась, хищно осматривая Матвея, на которого уже повыпадали из окон местные бабки и замужние и незамужние соседки, – но для здоровья-то… Почему нет? Сама говоришь, в постели огнище…
– Вер, закрыли тему, – рявкнула я и, преодолевая сопротивление организма, не желающего упускать из поля зрения вкусного парня, вышла в кухню.
Верка вздохнула и двинулась следом за мной.
И остаток времени мы провели куда более продуктивно: изучая горячие предложения турагентств.
Я так и не ответила ни на один звонок Матвея, и в последующие два дня тоже.
На третий день он перестал звонить, видно, выяснил у Димасика, куда делась его мамаша.
И вот теперь мне, похоже, придется отвечать за свое лютое молчание и выверт с внезапным отъездом на курорт в компании очень даже свободной в нравах подруги.
Не то, чтобы я оправдываться собираюсь, но Матвей, несмотря на возраст, умеет… спрашивать. И настаивать на честных ответах. Мелкий гад.
Где только этому научился?
Я всегда думала, что наша разница в возрасте, все эти десять лет, которые реально – огромный отрезок, практически, целая жизнь, дает мне определенные преференции… Например, моральное право быть опытнее. Во многих вещах. А еще умение смотреть свысока на слишком молодого и пока еще глупого парня.
Короче говоря, относиться к нему так, как и положено серьезной взрослой женщине относиться к другу своего сына. С легким снисхождением и пониманием.
Но с Матвеем это фокус никогда не прокатывал. С самого начала не прокатывал… К сожалению.
И вот сейчас я должна бы спокойно повернуться и, посмотреть в его глаза, заговорить о чем-то незначительном, может, холодно поблагодарить за помощь. Ни в коем случае не опускаясь до объяснений своего поведения, потому что какого черта я должна оправдываться за то, что внезапно решила отдохнуть? И за то, что не отвечала на звонки? И вообще… Кто он мне? Никто. И ничем я ему не обязана…
Должна бы.
Но не могу.
Потому что это потом, после всего, когда оказываюсь в одиночестве, вдалеке от пагубного влияния Матвея, в голову мою приходят все эти правильные и такие логически уместные вещи про возраст, опыт, и кто тут у нас серьезная женщина, а кто мелкий гад, потерявший всякий стыд и пиетет перед возрастом…
Очень умные, короче говоря, мысли в голове у меня появляются. Жаль, что запоздалые.
А сейчас я стою, нелепо переминаясь с ноги на ногу, сжимаюсь непроизвольно, ежусь от горячего гневного дыхания за спиной… И ужасно боюсь поворачиваться.
И встречаться взглядом с ним, другом моего сына, на беду мою встреченным когда-то…
– Ну что? – первым прерывает дурацкую затянувшуюся игру Матвей, – может, повернешься?
Уф-ф-ф… Ну, это смешно, в конце концов…
Выдыхаю, поворачиваюсь, запрокидываю голову, храбро встречаясь с внимательным, немного насмешливым взглядом Матвея.
И тут же растерянность и легкий стыд переходят в привычную злость.
Вот всегда он во мне целый коктейль эмоций вызывает!
Прямо с того самого момента, когда первый раз его увидела.
Это случилось два месяца назад.
Я потеряла ключи от дома, черт его знает, как это случилось, и вызвонила Димасика.
День был тяжелый, помню, перед Восьмым марта все как с цепи срываются обычно. Такое ощущение, что есть какая-то примета, из-за которой ни в коем случе нельзя встречать Восьмое со старым маникюром. Обычно за неделю до праздника у меня все битком, а внезапные окошки мгновенно заполняются другими желающими. И это радостно, конечно, потому что деньги, потому что Новый год и весенний женский праздник по традиции дают возможность неплохо заработать. Но и невероятно напряженно, конечно, тяжело. А в этот день еще и клиентки, как на подбор, капризные были. То им цвет не тот, переделайте, причем, уже когда все подсушили и финиш нанесли. То просто не можем выбрать из десятка оттенков красного тот самый, который должен покорить сердце мужчины. Учитывая, что мужикам обычно глубоко пофиг, какой цвет на ногтях (а если не пофиг, то это прямо звоночек), то такие капризы выматывают своей бессмысленностью.
Короче говоря, я устала, как собака, приехала домой с огромным желанием принять душ и, наконец, тупо добраться до постели, закрыть глаза и не открывать их, минимум, неделю… Последнее было из области фантастики, потому что на завтрашний день тоже уже имелась полная запись, да еще и со списком ожидающих, если вдруг кто отвалится…
Можно представить, что я испытала, поцеловав закрытую дверь подъезда!
Куда делись ключи, до сих пор тайна, покрытая мраком, вероятно, я их каким-то образом умудрилась выронить, когда бежала утром на работу.
Но факт оставался фактом: ключей не было, телефон издыхал, я забыла его зарядить на работе.
Димасик, у которого имелись запасные ключи, свалил в командировку, был далеко от города.
И Верка умотала с очередным кавалером на длинный уикэнд на турбазу!
Все одно к одному!
Димасе я все равно набрала, чисто, чтоб пожаловаться на жизнь. И на то, что его престарелой матери некуда свои кости гремящие кинуть, и придется, вместо отдыха, вызывать слесаря, чтоб открыл дверь, а это время, и деньги, потому что потом замок менять…
Ну и вообще, просто поныть, чтоб посочувствовал, чтоб не одной мне это все… В конце концов, для чего еще нужны дети, как не для того, чтоб выслушивать родительские измышления о жизненной несправедливости?
Димас, как и положено бесчувственному мужику, не проникся моей бедой, не посочувствовал. Но, как и положено хорошемцу сыну, разрулил проблему, сказав, что сейчас отправит ко мне своего друга, и тот решит вопрос.
Каким образом друг сына должен был решить мой вопрос, я не поняла, ключей-то у него в любом случае не было. Но уточнить у Димасика подробности не успела, телефон издох окончательно.
Я потыкала в мертвый экран, поупражнялась в русском матерном и уныло опустилась на лавочку у подъезда. Ждать друга сына.
Ничего другого не оставалось.
Конечно, можно было бы собраться и решить вопрос самостоятельно. В конце концов, справлялась же я с этим как-то последние восемнадцать лет? Да и при бывшем муже с бытовыми делами тоже я все решала. Валерка мастерски умел только пудрить мозги тупым малолеткам, вроде меня, пускать пыль в глаза их родителям и спускать семейный бюджет на свои хотелки. А по дому работать – это не его царское дело было. Так что гвоздь прибить, кран починить и прочие радости, которые обычно берет на себя мужик в семье, висели на мне.
И тут бы справилась, куда деваться?
Но очень уж вымоталась в тот день, потому немного отупела.
И сидела, ждала друга сына, уныло глядя перед собой и даже не думая, что дальше делать буду. Какой-то ступор напал тогда, ей-богу.
Мягкая кома, из которой меня вырвал низкий с хрипловатыми сексуальными нотками голос:
– Малыш, а ты тут соседку вашу не видела? Из сорок пятой? Говорят, на лавочке должна ждать…
Я подняла голову на говорящего…
И потеряла дар речи.
Глава 6
Вот столько времени прошло, а первая наша встреча с Матвеем помнится в мельчайших подробностях, несмотря на всю измотанность мою, стресс и прочее. Потому что есть вещи, которые отпечатываются в памяти навсегда.
Парень, возвышавшийся надо мной, был настолько высоким, что, для того, чтоб увидеть его лицо, я запрокидывала и запрокидывала голову, пока шея не заболела. И широкоплечим до такой степени, что, казалось, будто весь мир собой заслонил. Только себя оставил.
Темные свободные джинсы, темная футболка, кожаная короткая куртка, что, учитывая раннюю холодную весну, было некоторым образом чересчур. Но парень, судя по всему, вообще не испытывал холода.
Наоборот, от его присутствия в такой близости становилось жарко. Я внезапно ощутила, как кровь приливает к щекам. И не только к щекам. В горле внезапно пересохло.
Парень смотрел на меня со спокойным вопросом во взгляде, и только в глубине черных зрачков, да в легких насмешливых морщинках у внешних уголков глаз постепенно проявлялось довольное, чуть снисходительное выражение понимания. Он знал, какое впечатление производил на женщин. Любых. И не удивлялся этому, воспринимая, как должное. И даже наоборот, вовсю пользовался этим!
И здесь он, безусловно, уловил мое удивление, оторопь и чисто женский интерес. И тоже принял его, как само собою разумеющееся!
Молодой, очень красивый, брутальный…
Невозможно представить, сколько женщин на него с разбегу запрыгивает каждый день.
Вот и я поймалась.
Понятия не имела же, кто он такой, чего ему надо, а уже поплыла. Плохо, Мирослава Андреевна, взрослая мама взрослого сына! Очень плохо!
Мысленно надавав себе по щекам для вразумления и возврата в сознание, я чуть откинулась на спину скамейки, скривилась показательно в ответ на ласковый прищур серых глаз, подняла бровь:
– Что, простите?
Именно так, с холодом в голосе, чтоб этот мальчик, который явно младше меня лет на восемь, не меньше, даже не подумал, что сумел зацепить меня!
Да, выглядит он феерически, но я уже давно не в том возрасте, чтоб на внешность западать. Мне мужа моего бывшего хватило. Тоже, тот еще… штабелеукладчик… Уложил чуть ли не на втором свидании, опомниться не успела! И потом, когда залетела, тоже…
Очень умелый у меня был первый мой парень, первая моя любовь, первое же разочарование… Димасик похож на него внешне, просто ксерокопия. Хорошо, что только внешне, это прямо радует…
Мой случайный собеседник, легко считав весь тот посыл, что я пыталась передать мимикой, только улыбнулся еще шире, и у меня сердце засбоило… Ох… Он, пожалуй, покруче Валерки будет…
Подальше от таких радостей, таких сравнений! Подальше, ей-богу!
– Я спросил, малыш, ты из этого подъезда? – бархатный обволакивающий голос, еще на полтона ниже, чем до этого. Ох, умелец…
Я снова хотела скорчить физиономию умудренной опытом матроны, чтоб понимал, засранец, с кем дело имеет, но вместо этого почему-то лишь кивнула.
И взгляда от его серых, таких понимающих глаз, не смогла отвести.
– Хорошо… Мне бы соседку твою найти, Мирославу Андреевну Верещагину. Мне сказали, что она во дворе, на лавочке будет ждать…
Я снова машинально кивнула.
Он меня знал, этот роскошный мальчик. Верней, не меня, а мое имя.
– Знаешь ее? – уточнил парень, видно, отчаявшись услышать от меня еще хоть какие-то слова.
Кивнула.
Откуда он знает меня? Мое имя?
Вариантов было несколько: полиция, коллектор, если Валерка снова умудрился взять кредит под мое поручительство, судебный пристав… Хотя, последние два – маловероятны. Я быстро учусь и на одни и те же грабли два раза не наступаю.
Но что полиции от меня надо? Неужели… Димасик?
Как всегда, при одном лишь подозрении, что с ребенком может случиться что-то нехорошее, резко подурнело и одновременно силы прибавились.
Я поднялась со скамейки, оказавшись по плечо парню, и отрывисто спросила:
– Что с Димой?
– Эм-м-м… – он, судя по всему, не ожидавший от меня такой активности, удивленно поднял бровь, – а что с ним будет? Он просил передать кое-что его маме… Она куда ушла? Говорила что-то?
Ох…
Облегчение, накатившее по мере осознания слов парня, было невероятным. Все в порядке, боже… Все в порядке! Просто знакомый… Видно, Димасик нашел таки кого-то, кто сможет “решить вопрос”.
От резкого прихода чуть подломились колени, и я пошатнулась, но мой собеседник среагировал мгновенно, легко подхватив меня за талию.
– Эй, ты чего? – встревоженно спросил он, – тебе плохо, что ли?
Его горячие ладони на талии ощущались странно правильно. И надежно. Чересчур.
Я попыталась высвободиться, потому что слабость прошла, и ноги уже держали вполне уверенно, но он словно не заметил моих попыток.
Наоборот, большие пальцы легко, будто даже не намекая ни на что, прошлись вверх и вниз по талии.
Черт… Давно меня никто не обнимал вот так, с намерением, четким, вполне однозначным! И это было волнующе.
И я бы даже, в другой реальности, задумалась…
Но не судьба.
Я снова задрала подбородок, встречаясь с серьезным и уже чуть хмурым взглядом парня.
– Ты его девушка, что ли? – сухо спросил он. Но рук так и не убрал. Интересно, то есть предположение, что я могу быть занята, могу быть девушкой его приятеля, приостановило, но не до конца? Просто до прояснения ситуации? О моральных ценностях не слышали, нет?
Горячий какой, надо же. Ну ничего, сейчас остынешь. Окончательно.
– Нет, – с легкой иронией, которую даже не планировала скрывать, ответила я, – я – его мама. Мирослава Андреевна Верещагина.
И не смогла отказать себе в удовольствии насладиться зрелищем.
А оно того стоило!
Парень замер, глаза его чуть расширились от неожиданной новости, от удивления.
Ну давай, мальчик, приходи в себя! И отпускай уже меня, ей-богу! А то как-то все неправильно и неловко… Да и глупо, чего уж там…
Но парень, вместо того, что отпустить, наоборот, сильнее сжал меня и подтянул ближе! Чуть ли не над землей приподнял, рассматривая лицо, словно неведомую зверюшку, пристально и неверяще.
– Эй… – вяло запротестовала я, глупо вися в его лапах нелепой тряпочкой.
– Ты же шутишь, малыш? – с надеждой спросил парень, – да? Прикалываешься надо мной?
Да что он о себе?..
– Да что ты о себе думаешь? – я, наконец-то приходя в себя, уперлась обеими ладонями в его широченную горячую грудь, – отпусти немедленно! Какие шутки могут быть? Я тут уже час сижу под окнами квартиры!
Парень еще чуть-чуть помедлил, словно принимая решение, отпускать меня, или нет, но затем все же поставил обратно на землю.
И лапы свои огненные убрал.
С видимой неохотой.
– Прошу прощения, – вздохнул он, – я – Матвей, друг Погран… То есть, Димки. Он сказал, что вам надо помочь открыть дверь.
– Да… – я тоже пришла в себя настолько, что смогла внятно обрисовать проблему с потерей ключей и сложным замком, который мчс-ники откроют, конечно, но дверь разворотят знатно.
Матвей покивал, не сводя с меня внимательного, до сих пор удивленного взгляда.
– Пойдемте посмотрим.
– Пойдемте… – пожала я плечами, – но я, честно говоря, не знаю, чем вы…
Я старательно придавала голосу нейтральный оттенок, каким и следовало разговаривать с друзьями сына. И совсем не имеет значения, что этот друг слишком уж… привлекательный. И чересчур наглый.
Тем более, что налицо ошибка, больше такого не повторится.
Матвей понял, что просчитался, как с моим возрастом, так и с моим положением. Одно дело – подружка друга, а другое – его мама…
Подъездную дверь мы миновали легко, даже не пришлось звонить соседям, просить, чтоб впустили, Матвей просто на что-то нажал пару раз – и все.
Пока я удивлялась, как, оказывается, не крепка наша подъездная крепость, мы успели подняться на наш этаж, и там Матвей, внимательно осмотрев замок и хмыкнув, как мне показалось, презрительно, достал связку ключей, поперебирал, находя нужный, сунул его в замок…
А в следующее мгновение я с огромным удивлением услышала щелчок!
– Как вы это?..
– Да ничего сложного, – пожал плечами Матвей, с легким весельем глядя на меня.
– Вы…
– Я всего лишь слесарь, – перебил он меня, не отводя вновь ставших внимательными и глубокими глаз.
– Спасибо… – неловко кивнула я, – я вам что-то?.. Сколько я вам?..
– Кофе будет достаточно.
– Кофе?
– Кофе.
Глава 7
Мне до сих пор краска приливает к щекам, когда вспоминаю это… кофе.
А ведь я не девочка уже. И давно не девочка. И перестала быть девочкой, еще когда этот мальчик в школе учился!
И от осознания своей дикой реакции вдвойне стыдно.
Нет, в самом начале того вечера все было более чем пристойно.
В конце концов, что такого в том, чтоб угостить кофе приятеля сына? Парень помог мне в трудной ситуации. Сорвался с места, хотя, наверно, у него имелись свои планы перед женским праздником. Вероятно, где-то его ждала молоденькая красивая девушка… А он все бросил и примчался спасать из беды престарелую матушку своего друга.
Конечно, его надо было вознаградить!
И угостить кофе!
Вот я и угостила…
В моей крошечной кухне Матвей смотрелся странно. Ему явно было тесновато. Слишком уж… большой.
Конечно, Димасик мой тоже не крошка давным давно, но как-то он вписывался в обстановку всегда. Оно и понятно: мы с ним в этой квартире прожили без малого двадцать лет.
Как раз после рождения сына в ипотеку взяли.
На тридцать лет, боже… Столько не живут.
Наш с Валеркой брак, вот, не дожил.
А я, как только начала стабильно зарабатывать, первым делом сняла ярмо долгов за квартиру с шеи.
Невыразимое облегчение испытала! До сих пор помню, как мы праздновали досрочное погашение, вот здесь, на этой самой кухне!
Мы с Димкой жили весело и дружно, понимали друг друга, и наша маленькая двухкомнатная квартира стала настоящим пристанищем, кораблем в бушующем море жизни.
Потому, конечно же, мой сын везде тут был к месту. Даже в кухоньке два на четыре метра.
Правда, в последние годы, когда Димас внезапно резко вытянулся и полюбил ходить в зал, помимо занятий боксом, кухонный стол стал ему тесноват. Да и табуретки подозрительно поскрипывали…
Матвею же, аккуратно устроившемуся прямо на привычном Димкином месте, кухня отчетливо жала в плечах.
И вообще, он занимал столько пространства, что куда бы я ни посмотрела, как бы ни отводила взгляд, все равно почему-то краем глаза видела его.
Матвей снял куртку, оставшись в темной свободной футболке с коротким рукавом, и его широченные плечи, мощные руки, забитые татуировками до самых запястий, приковывали внимание. Он смирно сидел, чуть облокотившись на столешницу, посматривал на меня серыми холодными глазами. И выражение их было странно-текучим. Непонятным.
Говорить нам было не о чем, потому я заняла себя тем, чем всегда имеет возможность занять себя женщина на кухне: хозяйством.
Я передвигалась от стола к плите, сыпала кофе в турку, ставила на огонь, доставала чашки, проверяла, есть ли сахар в сахарнице… Короче говоря, изо всех сил делала вид, что ужасно занята и возможности разговаривать сейчас нет. Да и вообще… О чем? Пусть кофе пьет и уходит. А то сидит… Смотрит на меня…
Я волновалась, совершенно непонятно, по какой причине, и как-то сердце стучало неправильно, и злость накатывала на саму себя, на ситуацию и на этого излишне привлекательного и слишком уж сексуального мальчика.
Матвей не помогал мне совершенно снизить градус накала атмосферы в кухне. Он ни слова не говорил, просто сидел, наблюдая за мной, совершенно не скрывая своего интереса.
Да, теперь я поняла, что именно за выражение мелькало в его взгляде!
Интерес ко мне! Чисто мужской, жадный и откровенный!
И от осознания того, что этот мальчик хочет меня, вообще не собираясь скрывать своего желания, в голове мутилось, а нервы звенели, будто натянутые струны.
Я злилась все больше и волновалась все сильнее!
Странная реакция пугала и напрягала.
Не сказать, что мужской интерес был для меня в новинку.
Валерка ухаживал очень даже горячо и шустро, и в кровать меня уложил уже на втором свидании. Не буду врать, что было прямо хорошо, но и плохого о своем первом разе я припомнить не могу. А затем и вовсе все стало замечательно… И было таким вплоть до самого побега этого предателя с семейной лодки, так банально разбившейся о быт.
После Валерки у меня тоже были свидания. И мужчины. Не особенно много, все же, работающая женщина, с ипотекой, кредитами и малолетним сыном мало кого могла заинтересовать всерьез, но на одну ночь, исключительно для здоровья, как шутила Вера, найти мужчину было не сложно.
Так что реакция моя на двусмысленную ситуацию, в которую я по глупости и мягкотелости угодила, удивляла.
Ну да, красивый мальчик… Ну да, сексуальный… Ну, смотрит… И что? И почему у тебя поджилки трясутся, Мирослава Андреевна?
Сейчас ты придешь в себя, напоишь кофе этого малолетку и выпнешь за дверь! Никакой опасности, никаких проблем!
А то, ишь ты! Как он меня называл? “Малыш”? Нашел “малыша”!
Аутотренинг помогал, я пришла в себя настолько, что решила завести беседу с гостем, а то как-то невежливо совсем. Да и страшновато молчать.
– А вы давно Диму знаете?
– Да, – ответил Матвей, – они с моей сестрой младшей в один спортклуб ходят.
– Она у вас тоже спортсменка? – я повернулась даже, посмотрела на Матвея.
Он кивнул.
– Надо же… – удивилась я, – какой интересный выбор для девушки… Или она не боксом занимается?
– Боксом, – кивнул Матвей, – еще со школы.
– А как ваши родители к этому относятся?
– Нормально, – пожал плечами Матвей, – отец сам ее отвел в секцию, когда попросила… И меня тоже.
– Тоже бокс?
– Нет… Вольная борьба.
Я снова, не удержавшись, скольнула взглядом по плечами и бычьей шее Матвея. Ну да, конечно… Массивный и в то же время без рельефно выпирающих напоказ мускулов, как у раскачанных любителей спортивных тренажеров. И двигается так… Обманчиво неторопливо.
– Не похож? – он улыбнулся, и эта улыбка неожиданно преобразила его лицо. Сделала моложе и проще.
А я подумала, что ошиблась в возрасте… Он не на восемь лет моложе меня…
– Сколько вам лет? – напрямую спросила я, прежде, чем подумала, что буду отвечать, если Матвей поинтересуется, к чему этот вопрос.
Но он не стал интересоваться, просто ответил:
– Двадцать пять.
Двадцать пять… О, мой бог…
– Я думала, вы постарше…
– Все так думают, – он не сводил с меня внимательного взгляда, даже как-то подался вперед, навалившись на кухонный стол и став еще ближе.
Это почему-то показалось опасным и чересчур откровенным. Я почувствовала, как щеки заливает предательским румянцем, еще больше от этого смутилась и отвернулась торопливо.
В голове крутилось лишь: “Двадцать пять… Ему двадцать пять… С ума сойти! Ребенок же совсем! Старше моего Димасика на пять лет всего!”
Спину жег пронизывающий взгляд Матвея, и я не решалась повернуться. Но нашла в себе силы продолжить беседу… Потому что как-то совсем уж неприлично… И я старше, и мама его друга… И вообще…
– А вы работаете вместе?
– Да.
– В порту?
– И там тоже…
– А вы… Не его начальник, случайно?
– Ну… Это как посмотреть…
– То есть? – я резко повернулась с туркой в руках, кофе, как раз в этот момент закипевший, пеной выплеснулся по столу и попал на футболку Матвея.
– Ох! – я заметалась по кухне, схватила полотенце, потом бросила его, нашла влажные салфетки, – простите! Черт! Больно? Вот я неуклюжая же!
Матвей, в самом начале рефлекторно вскочивший, пришел в себя очень быстро, и, пока я металась по кухне в панике, оттянул футболку на животе, чтоб кипяток не попал на кожу, да и степень поражения оценивать так было проще.
– Все в порядке, – попытался успокоить он меня, – мне уже на излете попало…
– Обожгла? – я подошла ближе, рассматривая темные пятна на футболке. По ним нельзя было понять, насколько все серьезно, – у меня мазь есть, от ожогов. Снимайте футболку.
Матвей на мгновение замер, а затем резко, через голову, стянул с себя футболку…
И я застыла перед ним, как кролик перед удавом…
Глава 8
Я никогда наивной стесняшкой не была. И мужские торсы видела в разных ракурсах и количествах. Да и интернет, слава всем богам, работает без перебоев, так что всегда искренне считала, что удивить меня крайне сложно. Ошарашить – тем более. Смутить… Да я вас умоляю!
И потому непонятно, что со мной произошло в момент, когда Матвей чисто мужским резким движением, зацепив сзади за ворот, стянул через голову свободную черную футболку, под которой обнаружилось…
Бывает такое, что перед глазами внезапно появляется что-то настолько невероятное, что буквально ослепляет. И лишает зрения. Только в голове остается, словно вспышка: было! Вот оно!
И можно смотреть, смотреть, смотреть… И ничего не соображать при этом.
Понятно, что у меня все мысли со свистом из головы вымело, когда взгляд уперся в широченную, мускулистую, заросшую темным волосом грудь Матвея?
Я стояла, пялилась строго перед собой, и вид, наверняка, имела крайне придурковатый. Возможно, даже рот раскрыла. Не помню. Не могла я себя в тот момент контролировать.
От Матвея пахло чем-то горьковато-пряным, немного табаком, чуть-чуть холодной, влажной кожаной курткой… И много-много таким, чисто мужским, обволакивающим. Дурманящим настолько, что у меня слюна во рту скопилась, которую я непроизвольно сглотнула.
Подняла взгляд на лицо Матвея, мерно, словно под гипнозом, последовательно изучив вольный разлет мускулистых плеч, ямку внизу у горла, шею, крепкую, мощную, небритый подбородок, чуть подрагивающие крылья крупного носа… Глаза. Светлые, острые. Жадные.
И такая жажда была в них, такая потребность, искренняя, чисто мужская, что я вздрогнула и отступила.
Верней, попыталась отступить, потому что Матвей не дал мне этого сделать.
Он неожиданно резко притянул меня к себе, буквально обездвижив в объятиях, одной рукой легко перехватил за талию, а ладонь второй положил на затылок, не допуская того, чтоб я опять опустила голову.
И принуждая смотреть на себя. В стремительно темнеющие хищные глаза, на легкую, все понимающую усмешку. Именно она немного привела меня в сознание.
Я осознала, что происходит, в каком я положении сейчас нахожусь, и насколько недопустимо это положение, дернулась безуспешно, забормотала сбивчиво и жалко:
– Что вы… Ты… Вы… – запуталась в местоимениях, так и не решив, как именно обращаться к этому парню, другу моего сына, мужчине, так бесцеремонно обнимающему сейчас. И, не выбрав правильного, выдохнула беспомощно, – нет…
Матвей лишь усмехнулся в ответ на мое смешное сопротивление, и эта ленивая, хищная усмешка совершенно лишила меня даже тех небольших сил, что еще оставались. Сердце бешено стучало, отдаваясь искрами нежной, томной боли в низ живота, постепенно наливающийся невозможной, мучительной тяжестью. И пожар во всем теле, такой силы, что, казалось, даже кожа горела! И Матвей это прекрасно видел! Чувствовал! Знал, что со мной происходит, как он на меня действует!
Я замерла, обреченно глядя в его красивое лицо, не пытаясь больше вырываться и покорно принимая ситуацию.
Я не смогу устоять перед ним. Просто не получится.
Это все неправильно. И ничего хорошего у нас не выйдет.
Он… Он просто поиграет и все…
Насколько разрушительной будет эта игра?
И насколько сладкой?
В этот момент Матвей наклонился и, не позволяя мне увернуться, поцеловал.
И я поняла, что игра будет невероятно сладкой. Слаще всего, что я до этого испытывала. Настолько, что привыкание может быть мгновенным…
Все эти мысли проносились, не задерживась, в голове, сразу ставшей пустой и легкой, пока друг моего сына целовал меня на моей кухне. Целовал нахально, немного грубовато и очень по-собственнически. Словно право на это имел. Словно я позволила, дала свое согласие.
Хотя, ему мое согласие не было нужно, я и без формальных слов была полностью в его власти, в его подчинении.
И, наверно, в голове моей все-таки что-то от стресса и неожиданности отключилось, потому что происходящее той ночью помнится лишь вспышками, яркими, болезненно-четкими, до слез острыми.
Мы на кухне.
Целуемся с такой дикой страстью, словно нет ничего важнее в этот момент в мире. Матвей не дает мне вздохнуть, не позволяет прийти в себя и понять весь ужас, все непотребство происходящего.
А я все понимаю, тем не менее. Все понимаю. И ничего не хочу менять. Только не сейчас! Не сейчас! Пусть потом будет плохо, пусть потом меня замучает совесть, но сейчас, сейчас… Сейчас я хочу, чтоб он целовал меня, этот сумасшедший дерзкий мальчик, практически ровесник моего сына. Я потом подумаю о своем неправильном поведении, а сейчас… Матвей рычит бешено, подхватывает меня на руки, и я лечу…
Кровать, тяжелое тело горячего парня, придавившее меня к покрывалу. Это сладкая тяжесть, ее хочется длить, тщательно сохраняя в памяти каждое мгновение. Его глаза, отражающиеся в них огни гирлянды, круглосуточно горящей в проеме окна.
– Новый год все еще? – усмехается он, обдавая теплым дыханием губы.
– Каждый день… – шепчу я и покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть.
Его горячие губы повсюду, его жесткие руки исследуют, бесцеремонно и жадно. И мне сладка эта жадность. Мне приятно, что он так нетерпелив, что задыхается от желания, что сдержаться не может, прикусывает, слабо контролируя силу и причиняя боль.
Тоже сладкую.
Меня трясет от каждого его движения, прикосновения, властности его манер, той, истинно мужской непоколебимой уверенности в своем праве поступать так с женщиной. Как со своей.
Я так давно не ощущала себя… чьей-то. Никто не обращался со мной до такой степени по-собственнически.
Матвей не спрашивал, не тормозил, не отслеживал мою реакцию на свои действия.
Он просто делал со мной все, что только может сделать с беспомощной женщиной опытный сильный мужчина.
И мне это нравилось, черт возьми!
Так нравилось!
Я умирала в его руках, я позволяла ему такое, чего никогда в жизни… И никому… Вообще никому!
Я, наверно, сошла с ума в ту ночь.
И не жалела об этом. Только не об этом!
Глава 9
И вот теперь, спустя два месяца, я смотрю в полные понимания и иронии глаза Матвея, и не хочу вспоминать о том, что сказала ему на следующее утро, после нашей первой ночи.
Тогда я, придя в себя, вынырнув из морока, сделала все, чтоб навсегда обрубить даже возможность продолжения этих… отношений. Верней, не отношений, а слабости своей, глупости.
Именно так я, кажется, тогда сказала, выталкивая из постели, а потом и из квартиры взбешенного и ничего не понимающего Матвея.
Я не хотела слушать его доводов, потому что не было у меня на них ответов.
Да и не хотелось отвечать.
Хотелось остаться одной, запереться в квартире, достать из холодильника нз в виде ведра мороженого… И всласть настрадаться.
Потому и торопилась выкинуть со своей территории источник моих страданий. Чтоб не мешал.
По опыту знала, что лучше сейчас чуть-чуть помучиться, поплакать, чем потом… Потом ведерком мороженого не обойдешься, это точно. А мороженое в диких количествах только Верке хорошо идет, в титьки и попу откладывается сразу. А у меня – в живот и морду лица. Так что превентивные меры… Да, они самые правильные.
Вот только все попытки мои спастись от безумия по имени Матвей оказались неудачными. И та, самая первая, тоже.
Потому что, решая вопрос по-взрослому, я не учла, что парень, с которым я всю ночь сладко прокувыркалась в постели, совершенно не взрослый.
Верней, взрослый, но… Отмороженный полностью придурок! И ничего его не берет! Ни слова, ни доводы, логичные, правильные. Ни поступки, на самом деле, откровенно неприятные, так пошло, по-бабски неприятные.
Ничего.
В этом весь Матвей: если что решил, не сдвинешь ни в какую сторону.
Только в мою.
И вот теперь, он стоит и насмешливо смотрит на меня, словно насквозь все мои метания, все мои сомнения видит!
Это неприятно!
И злит!
“Может, повернешься?“ – говорит он с усмешкой, от которой по коже мурашки бегут. Каждый раз бегут, когда он так делает! Стоит так близко, улыбается так нахально!
Повернусь! И все скажу! И, наконец, остановлю уже это безумие! Потому что один раз – это случайность, два – глупость, три – болезнь… И, судя по этой схеме, я уже давно больна. Неизлечимо.
Однако… Молчать – тоже не выход, проходили уже. Ему мое молчание никогда особо не мешало творить все, что душе угодно. В голове проносятся картинки того, как именно этот безумный гад использовал мое молчание в последний раз… И как он добился-таки, чтоб я заговорила! И сказала то, что ему надо! Ох… Бессовестный… Никакого почтения к возрасту женщины… У меня, может, от таких интенсивных физических упражнений спину могло заклинить! Хотя… Он бы лишь обрадовался… И расклинил.
– Ты что устраиваешь опять? – выдавливаю я из себя первые слова, даже не слова, шипение какое-то змеиное, – с ума сошел?
– Ты же в курсе, что да, – кивает Матвей, – чего спрашиваешь каждый раз?
– Тогда иди в дурку сдавайся! – с досадой бросаю я и разворачиваюсь, чтоб продолжить путь домой. Без него. Хотя… Это смешно, конечно же. Прямо так он взял и послушался!
– Только вместе с тобой, – смеется он и перехватывает меня за локоть, разворачивая опять к себе.
Не удержавшись на ногах от рывка, с легким вскриком падаю на него, в его руки, и Матвей тут же подхватывает, держит за талию и шумно вдыхает воздух над моей макушкой.
– Цветами пахнешь… – его шепот, как всегда, обезоруживает, полностью деморализует, и я слабею. Глупо и бессмысленно все это. Закрываю глаза и снова позволяю себе сделать то, чего хочется больше всего сейчас: утыкаюсь носом в его футболку. Боже… Это преступление – так вкусно пахнуть! Нельзя такое допускать! – Чего устроила опять? – шепот ниже, хриплые ноты в нем царапают низ живота, сводят с ума, хотя… Я уже сошла. И давно, так давно… С первого взгляда, наверно… Вот дура… Старая же уже, по меткому выражению Верки, “как говно мамонта”, а все туда же… – Я же все равно дождусь…
– Отстань… – получается почему-то жалобно, бессильно. Нет у меня энергии, чтоб бороться с ним. Если бы только с ним! С собой бороться тоже не получается!
– Ты же знаешь, что не отстану, – шепчет он, сжимает сильнее, приподнимает пальцами за подбородок, смотрит в глаза, и я снова пропадаю в его темных зрачках, заражаюсь их безумием. Как так? На расстоянии от него я – вполне нормальный, здравомыслящий человек, но стоит Матвею меня обнять, стоит вот так посмотреть… И все. И я – уже не я, а дурочка какая-то, кукла бессмысленная…
– Ну зачем я тебе, а? – я говорю то, что уже миллион раз говорила. И ему, и себе. – Матвей… Уходи. Не делай мне больно.
– Не могу, малыш, – он смотрит серьезно и называет меня этим смешным пошлым прозвищем, так и прилепившимся с нашей первой встречи, тоже серьезно. Словно я для него, и в самом деле, малыш, маленькая нежная девочка, его ровесница. Или совсем молоденькая… Это странно и волнительно каждый раз. Греет и царапает одновременно…
– Не могу, – повторяет он, – ты же знаешь… Я пробовал. Не получилось.
– Это ни к чему не приведет, – и это я ему говорила. И тоже миллион раз. И в миллионный раз ему пофиг.
– Пофиг, – привычно отвечает он мне.
И целует.
Я покорно размыкаю губы, позволяя взять себя, подчинить.
Он умеет это делать, такой бессовестный, такой страстный. Научился к своим двадцати пяти. И меня научил, потому что, несмотря на нашу разницу в возрасте, я, оказывается, не особо много умею. Умела. До него.
И теперь тело мое с радостью и готовностью вспоминает всю полученную и с успехом усвоенную науку, расслабляется и, словно пластилин, поддается опытным настойчивым рукам.
Матвей, почуяв мой отклик, сдавленно и возбужденно рычит, усиливая напор.
И я пропадаю. Опять. С ним. Голова кружится, судорожно цепляюсь онемевшими пальцами за воротник кожаной куртки, прижимаюсь все крепче, не в силах устоять и остановиться.
И, кажется, даже стонать пытаюсь сквозь яростный подчиняющий поцелуй.
Матвей, услышав этот стон, тормозит, отрывается от меня и, бегло оглядев сияющими глазами мое запрокинутое к нему лицо, резко подхватывает на руки.
– Сумка… – в последний момент вспоминаю я про небольшой дорожный чемодан, с которым привыкла путешествовать.
Матвей матерится, ставит меня на ноги на мгновение, цепляет сумку за длинный ремень на плечо, а затем снова подхватывает меня на руки и быстро несет к подъезду.
– Я… Могу сама… – это капитуляция. Полнейшая. Я, официально – слабовольная похотливая дура. Но боже… Как сладко!
– Нет, – отрывисто отвечает Матвей, вынимая из моих рук ключ от подъезда и открывая дверь. Каким образом он умудряется это делать, балансируя со мной на руках, словно эквилибрист с булавами, не представляю. И представлять не собираюсь. Он умеет. Много чего умеет. – Ногами – долго. Я не могу ждать.
О… Боже…
– Я задолбался уже ждать, – он стремительно летит по лестнице, перешагивая через три ступени разом, без видимых усилий неся меня, сумку и успевая еще с серьезным намеком гладить по попе, – я задолбался представлять тебя с каким-нибудь турком! Или москвичом! Или кто там еще отдыхает, в той гребанной пятизвездочной муйне? К кому так срочно полетела? А?
– Отдохнуть… – я задыхаюсь в его руках, от его тона и неприкрытого агрессивного желания, сквозящего в каждом слове, – просто… С Верой…
– Еще и Вера! – рычит он ревниво, – две шикарные бабы рванули внезапно отдыхать! На три дня! В супер-олл-инклюзив! Я узнавал, что за отель! Там всякие богатые придурки отдыхают! К кому летели? Кто так резко пригласил? Верка тебя сосватать опять хотела?
– Нет… Просто… Отдыхать… – я не знаю, зачем оправдываюсь, просто его тон, злой и жесткий, не позволяет вспомнить, что я, вообще-то, свободная женщина. И могу летать к кому хочу. И вообще… Это же удобный случай спрыгнуть с этих болезненных отношений! Матвей же ревнивый, он может, наконец, обидеться и бросить меня… Одна мысль об этом варианте обдает сердце холодом, и я не могу сдержать дрожь ужаса. Непроизвольная реакция, не получается ее контролировать! Прекрасный выход был бы… Да… Он уйдет и никогда больше не вернется. А я… Я просто лягу и умру. В обнимку с мороженым.
Возле квартиры, до которой мы долетаем с космической просто скоростью, Матвей ставит меня на ноги, прислоняет к спиной к двери, чуть отстранившись, чтоб всунуть ключ в замок. Раздается щелчок. А Матвей внезапно жестко прихватывает меня за подбородок, прижимается и шепчет горячо в губы, воспаленно глядя в глаза:
– Мне плевать, к кому ты там летала, слышишь? Плевать. Я всех твоих мужиков переживу. Всех. И никому тебя не отдам. И не отпущу. Поняла?
Киваю заторможенно.
Он сейчас пугающе серьезен. И глаза… бешеные просто. Безумные.
Матвей смотрит еще пару секунд, внимательно отслеживая реакцию на свои слова. Поняла ли? Полностью ли дошло?
А затем усмехается, порочно и сексуально:
– Но ты заплатишь за свое поведение, малыш. Ты мне сильно задолжала. Я тут полгорода не разнес, когда узнал, куда ты свинтила, только потому, что ждал. Хотел тебе в глаза посмотреть.
– Посмотрел?.. – хриплю я, не в силах выносить его взгляд, и то напряжение, что сейчас бурлит между нами.
– Нет еще. Место не подходящее. Надо наедине, а то вдруг помешают. Нам нужны свидетели?
Ох… Нет…
– Вот и я так думаю, – говорит он и толкает меня грудью вперед, в открывшуюся дверь квартиры…
Глава 10
Темнота коридора, закрывшаяся за спиной Матвея дверь, ощущение, что мы наедине, только вдвоем, и никто во всем мире не способен помешать, оглушают.
Я, безвольно опустив руки, смотрю, как Матвей, едва различимый в полумраке, скидывает на пол с плеча мою сумку. И взгляда от меня не отрывает, черного, куда чернее сейчас, чем все окружающее нас пространство.
В сумке что-то глухо звякает, нарушая напряженную тишину, установившуюся между нами.
Я вздрагиваю от этого звука, показавшегося очень громким, смотрю вниз, на сумку.
Матвей тоже смотрит.
– У тебя там нет ничего бьющегося? – спрашивает он.
– Нет… Не знаю… – поднимаю на него взгляд и признаюсь растерянно, – не помню…
Матвей изучает меня, прищурившись. Его глаза в полумраке блестят масляно, шало и весело. Злость уже ушла куда-то, судя по всему. Ревность тоже… Наверно. И теперь в его взгляде – лишь интерес и плотское, огненное желание. Такое сильное, что даже больно становится в низу живота. Подчиняющее.