Читать онлайн Что мы ответим атеистам бесплатно

Как-то мне попался текст человека, который спрашивает: «Что дает религия человеку? Обязательно ли верить в мистические создания, уповая на их заботу и благосклонность, а не надеяться на собственные силы и знания? Можно ли прожить без веры в высшие силы и при этом достичь определенного успеха в жизни, не превратиться в морального урода и стать достойным членом общества? В чем разница между человеком, прожившим без веры, и религиозным праведником? Чем второй лучше первого?»

Мы, конечно, можем начать с самого простого – религия (христианство, во всяком случае) дает человеку покаяние. Есть множество людей, которые вели безнравственный (если не прямо преступный) образ жизни, спивались, сидели в тюрьме, а потом покаялись и уверовали, и их жизнь глубоко изменилась. Неверующий, конечно, может быть добропорядочным человеком, заботливым семьянином, законопослушным гражданином. Но никто не становится добропорядочным под влиянием неверия. Никто не расскажет вам о том, как он сидел в тюрьме за свои преступления, а к ним приехал лектор по научному атеизму, прочитал лекцию, – и она сделала бывшего преступника порядочным человеком. Никто не поделится рассказом о том, как он спивался и почти умер, но тут ему возвестили, что Бога нет, он глубоко осознал это послание, оставил свой порок и теперь живет нравственно и счастливо.

Но вопрос, который ставит автор, глубже, – может быть, даже глубже, чем он сам отдает себе в этом отчет. Вопросы о том, кем быть лучше, а кем хуже, кто достойный член общества, а кто моральный урод, – это вопросы о ценностях. Мы все их ставим – и атеисты, конечно, не исключение. Проблема в том, что атеизм – как мировоззрение – неизбежно делает такие вопросы бессмысленными. Если мы вообще говорим о ценностях – мы неизбежно упираемся в религию. Поговорим об этом подробнее.

Вопросы о фактах и вопросы о ценностях

Мы можем выделить два разных типа вопросов – о фактах и о ценностях. Бывают вопросы о фактах: «Каковы физические причины северного сияния?», «Сколько километров от Земли до Луны?», «Помогает ли этот препарат от такой-то болезни?» В принципе, мы можем ответить на эти вопросы, исследуя окружающий нас материальный мир. Такие факты называются эмпирическими – мы узнаем их при помощи органов чувств, возможно, усиленных приборами.

Но бывают вопросы другого рода – вопросы о ценностях и обязательствах. Например: «Может ли производитель лекарства завышать на него цену, пользуясь своей монополией?», «Что значит быть достойным членом общества?», «Что значит добиться успеха в жизни?» и тому подобные.

Например, что мы называем успехом? Наркоторговец, приобретший огромное богатство преступным путем, успешно избежавший наказания и наслаждающийся всеми удовольствиями, которые можно купить за деньги, – а также властью и престижем в определенных кругах, – в некотором смысле «к успеху пришел». Вернее, кто-то назовет это успехом, кто-то – нет. Это зависит от наших ценностей.

Каковы должны быть эти ценности? Ответ на этот вопрос невозможно найти тем же путем, каким мы ищем ответы на вопросы о фактах – исследуя мир вокруг нас. Как заметил еще в XVIII веке шотландский мыслитель Дэвид Юм, логически из суждений о сущем не следует никаких суждений о должном. Из фактов никак не следуют ценности. Этот логический принцип получил название «Гильотина Юма».

Почему убивать младенцев неправильно?

Известный австралийский мыслитель Питер Сингер (один из 100 ведущих интеллектуалов мира, по версии журнала Time) известен не только своей поддержкой абортов, но и теоретическим обоснованием инфантицида. По его убеждению, ребенка можно лишать жизни не только в утробе матери, но и вне ее – поскольку младенец «не обладает такими свойствами личности, как автономность, рациональность и самосознание». Конечно, большинство людей – в том числе значительная часть атеистов – не разделяет его позиции. Но можно ли, опираясь на факты, доказать, что он неправ? Например, можем ли мы поставить серию научных экспериментов и по их результатам сказать: младенцев убивать нельзя? Или, напротив, можно, – ведь мы не знаем заранее результатов эксперимента, мы затем его и ставим, чтобы узнать.

Мы можем знать – на уровне фактов, – что младенцы действительно (пока не подрастут) не обладают автономностью, рациональностью и самосознанием. Следует ли из этого допустимость их убийства? Для Сингера – да; для нас – категорически нет, сами по себе знания о мире не предопределяют ту или иную моральную позицию. Мы можем бранить Сингера всякими энергичными словами, а вот его собрат по атеизму Ричард Докинз – напротив, хвалить и называть «одним из самых нравственных людей на земле», но ни его сторонники, ни его противники не могут доказать его правоту (или неправоту) на уровне эмпирических фактов.

Вопросы: «Почему лучше быть верующим, чем неверующим?», «Обязательно ли это?», «Можно ли прожить без веры в высшие силы?» – носят именно ценностный характер. На них нельзя ответить научным методом. Если мы ставим такие вопросы – мы уже исходим из того, что не все в мире может быть описано на языке науки.

Ценности и предпочтения

И здесь нам стоит провести еще одно разграничение – между объективными ценностями и предпочтениями.

Например, фраза «младенцев убивать нельзя» предполагает, что жизнь человека обладает объективной ценностью, которую мы все обязаны признавать – независимо от того, нравится нам это или нет. Покушаться на жизнь человека неправильно – особенно когда речь идет о человеке, который, как младенец, заведомо не является ни вооруженным агрессором, ни неисправимым преступником. Если кто-то с этим не согласен – он объективно неправ и заслуживает порицания.

С другой стороны, фраза «лично мне не нравится убивать младенцев; меня огорчает, когда это делают другие» выражает личное предпочтение. Это просто личный вкус, – как в ситуации, когда кому-то нравится какой-то эстрадный певец, а кого-то он раздражает. Мои (или ваши) личные (или даже коллективные) предпочтения никого ни к чему не обязывают – и обязывать не могут. В этом случае сторонники Сингера могут заявить – раз вам не нравится убивать младенцев, так и не убивайте, вас же никто не неволит. (Логика, хорошо знакомая нам по другим случаям.)

Спорить можно только о ценностях. Бессмысленно спорить о предпочтениях. Я предпочитаю узбекскую кухню, а мой друг – японскую. Кто из нас прав? Это бессмысленный вопрос.

Мир без Бога – это мир без ценностей

Кто должен обосновывать свою позицию

Как-то на одном из форумов его участник объяснил, почему он является атеистом:

«Почему я атеист. Если говорить кратко, то это потому, что ни один из заявленных мне богов не удовлетворил бремени доказательства.

Проще говоря, ни один из них не доказан. И до тех пор, пока существование бога не доказано, я имею полное право не верить в него. Ровно так же, как я не верю в снежного человека, единорогов или зубную фею. И до тех пор, пока это не изменится, позиция по умолчанию – это не верить в существование бога.

И это относится не только к богам или другим загадочным заявлениям. Это относится вообще ко всему. До тех пор, пока не доказано существование чего-либо, не является разумным считать, что оно существует. И это нормальный подход человека, который хочет верить в как можно больше истинных и как можно меньше ложных вещей».

Этот довольно короткий текст хорошо обозначает типичные для атеистов тезисы:

1. Бремя доказательства лежит на теистах, и, пока бытие Бога не доказано, следует оставаться атеистом.

2. Бытие Бога аналогично бытию «снежного человека, единорогов или зубной феи».

3. Доказательств бытия Бога не существует.

Эти тезисы, – как и стоящий за ними подход к реальности, – следует рассмотреть подробно.

Атеисты говорят, что на верующих, – как на тех, кто верит в Бога вообще, так и на приверженцах конкретной религиозной традиции, – лежит бремя доказательства. Это не работа атеистов – опровергать бытие Божие. Это верующие должны представить убедительные причины считать их веру истинной.

Это требование вполне обоснованно. Как говорит святой апостол Петр, «[будьте] всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3:15). Христианство не призывает к «слепой вере» – «слепо» можно поверить и кому-то совсем не тому. Две тысячи лет христианской традиции – это две тысячи лет интеллектуальной полемики, участники которой прилагали огромные усилия, чтобы обосновать свои взгляды.

Ошибочно не это требование, – а то, что атеисты считают, что их собственное мировоззрение не несет бремени доказательства. Как будто мы должны оставаться атеистами, пока обратное не доказано за пределами всяких сомнений. Но у нас нет оснований принимать позицию атеистов «по умолчанию». Она тоже нуждается в обосновании.

Конечно, в обоснованиях могут нуждаться только положительные утверждения. Если я высказываю утверждение «единороги существуют», это моя обязанность – доказывать существование единорогов, а не обязанность скептиков его опровергать. Пока я не предъявил убедительных свидетельств их существования, вполне разумно исходить из того, что их нет.

Кажется, «Бог есть» – это положительное утверждение, которое нуждается в обоснованиях, а «Бога нет» – отрицательное, и его можно принять по умолчанию. Но это ошибка по двум причинам.

Во-первых, Бог – это не один из объектов внутри нашего мира, а теистическое мировоззрение – это не атеизм, к которому сверху добавлен еще один элемент, Бог. Вернемся к нашей аналогии с единорогами (атеисты также любят поминать фей и лепреконов). Единороги есть в некоторых компьютерных играх, хотя не во всех. Допустим, у нас возник спор – есть ли в этой игре единороги? Если я говорю, что есть, бремя доказательства лежит на мне – я должен продемонстрировать, где именно, в какой игровой локации.

Но если мы спорим о другом вопросе – есть ли у этой игры создатель? – доказывать нашу позицию должны мы оба. Если вы полагаете, что игру никто не создавал, у нее нет никакого автора (или коллектива авторов), на вас лежит обязанность представить свое объяснение ее происхождения.

Во-вторых, мы – верующие и атеисты – согласны в том, что мироздание существует и обладает рядом примечательных свойств. В нем существует жизнь, в чрезвычайном многообразии видов, и необходимая для этой жизни «тонкая настройка». Что самое интересное – в этом мироздании существуют люди, то есть существа, обладающие сознанием, свободной волей, нравственным и эстетическим опытом.

Все это нуждается в объяснении. Теизм и атеизм предлагают альтернативные объяснения, – каждое из которых нуждается в обосновании.

Атеист Ричард Докинз, например, прилагает значительные усилия к тому, чтобы объяснить, что, хотя Вселенная и жизнь выглядят так, как будто они специально сконструированы, это следует считать иллюзией, – но он, очевидно, не сомневается, что сам феномен, нуждающийся в объяснениях, налицо. Атеизм вовсе не говорит: «Не моя забота объяснять». Он предлагает свои объяснения – и бремя обоснования этих объяснений лежит именно на атеистах.

Атеист (как и теист), таким образом, стоит перед задачей обоснования своего собственного мировоззрения. Какие у нас причины принимать материализм в качестве исчерпывающего объяснения реальности? Это вопрос, который неизбежно встает перед атеистами.

Какие доказательства мы готовы принять?

Как мы уже заметили, требование доказательств само по себе вполне обоснованно. Но когда мы говорим о доказательствах, нам сначала надо определиться с тем, что именно мы готовы принять в качестве таковых.

Мы не можем уйти от эпистемологии – той области философии, которая отвечает на вопрос: «Откуда мы знаем то, что, как мы думаем, мы знаем?»

Однако проблема, обычно возникающая при разговоре теиста с материалистом, состоит в разных рамках, в которых мы интерпретируем данные. И теист, и материалист согласны, что материя существует и что в ее поведении можно выделить регулярности, которые мы называем законами природы. Действие гравитации или электромагнетизма можно описать математическими формулами, а зная, что природа ведет себя предсказуемо, мы можем создать технологии.

В мироздании – как мы все согласимся – действует природная, естественная причинность, в которой события определяются предыдущими состояниями системы и неизменными законами природы. В простых случаях, – таких как, например, солнечные затмения, – люди уже давно научились точно предсказывать природные события.

И теист, и материалист признают реальность природы как системы причинно-следственных связей, которые описываются безличными и неизменными законами.

Но для материалиста вся реальность вообще сводится к этой системе, – и любое событие должно определяться чисто естественной причинностью.

Но именно эта вера определяет подход материалиста к любым свидетельствам; материализм не строится на каких-либо данных; он является заранее принятым фильтром, через который рассматриваются любые данные.

Приведу пример. Лично я считаю Туринскую плащаницу – полотно, в которое было завернуто тело Господа Иисуса при погребении, – подлинной. Но это не является обязательным требованием моего мировоззрения. Есть христиане, не признающие ее подлинности. Если люди, полагающие, что Плащаница была создана в Средние века, представят убедительную технологию, по которой ее можно было бы изготовить, я буду готов признать, что это – поразительное произведение средневекового искусства, но не подлинное погребальное полотно Господа. Это никак не разрушит мою веру в Его воскресение. В этом отношении я свободен рассматривать сами по себе данные.

У материалиста такой свободы нет – абсолютно никакие данные не заставят его отказаться от убеждения, что Плащаница – подделка. Иначе он тут же перестанет быть материалистом и станет христианином.

Как христианин, я свободен рассматривать сообщения о сверхъестественном по существу – как и любые другие сообщения, они могут оказаться истинными или ложными.

Материалиста его мировоззрение обязывает заранее (и до рассмотрения каких бы то ни было данных) считать, что все сообщения о сверхъестественном являются ложными.

В этой ситуации предъявление каких бы то ни было данных будет бессмысленным, пока мы не определимся, в рамках какого мировоззрения мы их рассматриваем и, главное, на каком основании мы принимаем то или иное мировоззрение.

Если вы полагаете, что материализм истинен, а теизм ложен, – то как именно вы пришли к такому заключению?

Наука, сциентизм и материализм

Хотя обычно люди затрудняются с ответом на этот вопрос, мы можем определенно сказать, что на эмоциональном уровне материализм обязан своей привлекательностью успехам естественных наук. Эти несомненные успехи побуждают людей воспринимать науку как ключ от всех дверей, метод познания, отвечающий на все вопросы, единственный источник истины.

Обычно говорят о том, что бытие Божие каким-то образом опровергнуто наукой; именно наука призывается на помощь, как главная опора атеизма.

Так ли это? Давайте рассмотрим подробнее.

Наука – это метод познания реальности, основанный на повторяющихся наблюдениях и воспроизводимых экспериментах.

Атеизм – это мировоззрение, исключающее существование Бога или чего-либо сверхъестественного. Он практически всегда связан с материализмом – представлением о том, что первичной реальностью является материя, лишенная сознания и воли, которая развивается по вечно существующим законам и в ходе этого развития, без какой-либо цели и замысла, порождает жизнь, а потом разум.

Является ли атеизм выводом из научного знания? Нет. Вы не можете установить истинность материализма как философской концепции путем наблюдений или экспериментов. Собственно, атеисты (как, например, Ричард Докинз) и не претендуют на то, чтобы научно опровергать бытие Божие. Они исходят из того, что в таком опровержении нет нужды – это верующие должны были бы предоставить научные доказательства бытия Божия. Но обоснованно ли такое требование? Нет, и сейчас мы рассмотрим это подробно.

Почему Бога нельзя показать в пробирке

В поэме Маяковского «Летающий пролетарий» трудящиеся в светлом будущем летают по своим делам на аэропланах, – и учитель катает учеников по небу, чтобы удостоверить их, что Бога нет.

Нам может показаться по-детски наивной вера в то, что, поднявшись на самолете над облаками, можно наткнуться на Бога – должно быть, седобородого старца, сидящего в кресле с высокой деревянной спинкой, как это обычно рисовали в журналах вроде «Безбожника у станка». Но она типична для атеизма – вся реальность познаваема наукой, то, что находится вне ее поля зрения, просто не существует.

В реальности доказательства бытия Божия, определенно, существуют, но они не лежат в области научного метода. Методы естественных наук исследуют явления внутри этого природного мира, – Бог не является его частью.

Миф о разработчиках

Приведу пример – большинство из нас знает, как выглядят компьютерные игры, уводящие нас в огромные искусственные миры. Компьютерные технологии – и искусство игроделов – достигают заоблачных высот, некоторые игры являются настоящим произведением искусства. Вы можете путешествовать по обширным странам, беседовать с различными персонажами, продавать и покупать, сражаться с чудовищами и встречать самые разные формы жизни. Если бы мы прикупили себе домик в одном из игровых городов и занялись наукой в виртуальном мире, мы могли бы – как Карл Линней – составить классификацию обитающих в нем существ, выяснить, как в нем работают законы физики, какова география и астрономия этого мира. Но смогли бы мы внутри этого мира найти его создателей? Представим себе, что один из наших товарищей по игре – атеист, который говорит, что игру никто не создавал, весь этот мир со всеми его обитателями возник в результате разворачивания каких-то полностью безличных и бесцельных процессов. Предъявите, – потребует он, – этих ваших мифологических «разработчиков». В какой локации они находятся? На каком уровне?

Что мы ответим? Что разработчики не являются частью игрового мира. Они не входят в самый полный список его существ. В этом списке есть эльфы, драконы, гномы, орки и еще кто угодно, – но вот разработчиков в нем нет. Мы не встретим их в пространстве игры, – разве что они сами пожелают воплотиться в этом мире, чтобы пообщаться с нами. Они, как говорят философы, трансцендентны, то есть запредельны по отношению к миру игры, находятся вне его. Никакие методы исследования игрового мира не поставят нас нос к носу с его создателями. Но они могут косвенно указывать на то, что игра все же намеренно создана кем-то, а не появилась случайно.

Бог трансцендентен по отношению к сотворенному миру – то есть не является его частью. Требования предъявить Его в пробирке – бессмысленны. То, что вам предъявят в пробирке, в любом случае не будет Богом.

Мир, который исследует наука, дает предостаточно указаний на стоящий за ним творящий Разум – например, наука установила примечательный факт тонкой настройки Вселенной, да и сама «непостижимая эффективность математики», как говорит о ней Юджин Вигнер, указывает на математическую и рациональную структуру реальности, без которой наука не могла бы существовать.

Но требовать, чтобы Бога доказывали как научную гипотезу, – значит просто не понимать, о Ком мы говорим. Бог теизма не часть творения, – хотя Он и присутствует в мире как Вездесущий и действует в нем как Творец и Промыслитель, Он никоим образом не является его составной частью. Он всемогущ и Его невозможно застигнуть врасплох помимо Его воли, используя научный (или какой-либо еще) метод.

Требование, чтобы любое знание было именно научным знанием, – философское заблуждение, известное как сциентизм.

Сциентизм и почему он ложен

Чтобы описать соотношение науки и атеизма, нам понадобится упомянуть один не очень широко известный термин – «сциентизм». Сциентизм – это представление о том, что естественные науки являются единственным источником истины. Это представление о реальности, которое, например, один из «новых атеистов» – философ Дэниел Деннет – описывает так: «Только природа, включая людей и их создания, реальна; Бога не существует; и только наука может дать нам полное и надежное знание о реальности».

Это убеждение иногда даже не провозглашается вслух – оно подразумевается как что-то само собой разумеющееся. В частности, под требованиями доказательств Бога или сверхъестественного атеисты чаще всего подразумевают именно научные доказательства. Как пишет Докинз в своей книге «Бог как иллюзия»: «Наличие или отсутствие мыслящего сверхъестественного творца однозначно является научным вопросом, даже если практически на него нет – или пока еще нет – ответа. И это также касается подлинности или ложности всех историй о чудесах, при помощи которых религии поражают воображение верующих толп».

Но насколько обоснован сам тезис «только наука может дать нам полное и надежное знание о реальности»?

Во-первых, является ли сам этот тезис научным? Можем ли мы поставить научный эксперимент, который бы его доказал (или опроверг)? Очевидно, нет, и сциентизм попадает под собственную анафему – его истинность не может быть установлена тем методом, который он сам полагает единственным методом установления истины.

Во-вторых, сама наука не может существовать вне веры в упорядоченность и постижимость мира. Как сказал Альберт Эйнштейн (которого нельзя назвать верующим, но который также отказывался признавать себя атеистом): «Наука может быть создана только теми, кто насквозь пропитан стремлением к истине и пониманию. Но источник этого чувства берет начало из области религии. Оттуда же – вера в возможность того, что правила этого мира рациональны, то есть постижимы для разума. Я не могу представить настоящего ученого без крепкой веры в это. Образно ситуацию можно описать так: наука без религии – хрома, а религия без науки – слепа».

Упорядоченность Вселенной отражается в том, что математик Юджин Вигнер в 1960 году назвал «непостижимой эффективностью математики». Вигнер обратил внимание на то, что многие абстрактные математические построения, первоначально не имевшие никакого практического значения, удивительно хорошо подошли для описания физического мира. Как пишет Вигнер, «невероятная эффективность математики в естественных науках есть нечто граничащее с мистикой, ибо никакого рационального объяснения этому факту нет».

Исторически наука была создана именно христианами – в этом легко убедиться, открыв школьные учебники физики и химии. Кеплер, Декарт, Паскаль, Бойль, Ньютон и другие творцы научной революции не просто принадлежали к христианской культуре, но и де-факто были глубоко религиозными людьми.

Именно вера в Логос, создавший мир и поддерживающий его в бытии, располагала их искать логику в устройстве мироздания.

Мы поговорим об этом подробнее в главе «Теистические основания современной науки».

В-третьих, в нашем опыте, очевидно, присутствуют истины, которые не являются научными. Я процитирую британского публициста (и яростного атеиста) Кристофера Хитченса. Как он пишет в своей книге God is not great («Бог не любовь» в русском переводе): «Найдите минутку для потрясающих фотографий, сделанных телескопом „Хаббл“, и вы увидите вещи более грандиозные, загадочные и прекрасные, – а также более хаотичные, грандиозные и пугающие, – чем любой миф о сотворении мира или о его конце. Прочтите, что пишет Хокинг о „горизонте событий“ – теоретической кромке „черной дыры“, за которую в теории можно нырнуть и увидеть прошлое и будущее (проблема только в том, что на это, по определению, не хватит „времени“), и вас вряд ли когда еще потрясет Моисей с его жалкой „неопалимой купиной“. Полюбуйтесь красотой и симметрией двойной спирали ДНК, закажите полную расшифровку своего генетического кода, и вас ошеломит почти безупречное совершенство, составляющее саму суть вашей жизни».

В одном я согласен с Хитченсом – я тоже очень люблю астрофотографию, и прямо сейчас одна из таких фотографий стоит на мониторе моего компьютера. Но обратим внимание на такие термины, как «грандиозные, загадочные и прекрасные», «красота», «совершенство», – причем все это должно нас «ошеломить». Я нахожу эти термины вполне подходящими и уместными, – меня самого ошеломляет красота творения. Но являются ли эти термины научными? Вот Хитченс делает утверждение – галактики и туманности, снятые телескопом «Хаббл», – «грандиозные, загадочные и прекрасные». Это истинное утверждение? Я охотно соглашусь с Хитченсом, что да. Но является ли оно научным? Нет. С точки зрения науки галактика может обладать светимостью, массой, размерами, скоростью относительно других объектов и так далее, но никак не «красотой» и «загадочностью». Утверждая, что она такими свойствами обладает, вы уже признаете, что язык науки недостаточен для описания реальности. Итак, утверждение может быть истинным, оно может описывать реальность – и не иметь отношения к науке.

В-четвертых, истины нравственного характера тоже не относятся к научным. Как на это обратил внимание еще Дэвид Юм, из утверждений о сущем – «дела обстоят так-то» – никак не следуют какие-либо утверждения о должном – «следовательно, вы должны поступать так-то». Как иронически заметил о русских материалистах русский философ XIX века Владимир Соловьев: «Человек произошел от обезьяны, следовательно, мы должны любить друг друга». Одно никак не следует – и не может следовать – из другого.

Атеистическая публицистика (тот же Кристофер Хитченс является ярким образцом) полна самого надрывного нравственного негодования на реальные или предполагаемые грехи церковников – так, как если бы добро и зло были реальностью, и церковники были поистине злы и достойны осуждения. Но добро и зло – явно не научные понятия. В самом деле, если вы говорите, что священник N – очень плохой человек, то истинно ли это утверждение? Чтобы мы вообще могли обсуждать его истинность, мы должны признать реальность истин, которые не являются научными.

Сциентизм, таким образом, противоречит сам себе и нашему повседневному опыту – в том числе опыту атеистов.

Атеистическая риторика в значительной степени стоит на смешении науки – как метода познания, и сциентизма – как философской позиции. Очень часто, когда атеистические публицисты – англоязычные или наши – говорят «наука», они имеют в виду именно сциентизм. Но это путаница в категориях. Далеко не все сциентисты – ученые, и далеко не все ученые – сциентисты. Из научного метода как такового сциентизм никак не следует и никак им не обосновывается.

Обычный ученый просто скажет вам, что вопрос об ангелах не входит в его профессиональную компетенцию – науке нечего сказать о них. Научный метод с ними не работает. Над ангелами невозможно ставить экспериментов, и, в отличие от явлений природы, они недоступны регулярным наблюдениям. Ученый может в них верить или не верить – но не на основании науки. Ученый вполне может признавать (и чаще всего признает), что «реальный мир» больше того, что описывает наука.

Естественные науки изучают материю – и их методы построены на повторяющихся наблюдениях и воспроизводимых экспериментах. Поэтому выводы, к которым они приходят, касаются только материального мира. Ученый может быть как теистом, так и материалистом, но его научный метод имеет дело именно с материей.

Люди, горячо и эмоционально верящие во всесилие науки, будут склонны к материализму, – чтобы наука была ключом от всех дверей, необходимо, чтобы мир сводился к материи.

Бог, который не является природным объектом или процессом, не находится в поле зрения научного метода, и, таким образом, «научные» доказательства бытия Божия доказывали бы что-то другое: нечто в материальном мире.

Требование научных доказательств бытия Божия, таким образом, образует порочный круг: люди хотят, чтобы Бог был обнаружен методом, который в принципе рассматривает только материю.

Мы можем сказать, однако, что наука указывает на бытие Бога косвенно – как симфония не содержит композитора внутри себя, но определенно указывает на его существование.

Так и наука указывает на то, что мир, в котором мы живем, ограничен во времени, обладает математической структурой и высоко упорядочен, причем упорядочен именно таким образом, чтобы поддерживать жизнь (так называемая тонкая настройка Вселенной).

Но мы не можем продемонстрировать Бога в пробирке, а если бы могли, это был бы не Бог.

Материализм есть вера без доказательств

Парадокс атеизма в том, что мировоззрение, которое он предлагает, – материализм – требует именно того, что в атеизме объявляется главным грехом религии: веры без доказательств. У нас есть доказательства реальности Бога (о некоторых из них мы поговорим дальше), но нет доказательств истинности материализма, а главный довод в его пользу, – что его следует принимать «по умолчанию», пока не доказано обратное, – при ближайшем рассмотрении оказывается явно неосновательным.

Материализм или теизм – на что указывает наш опыт?

Иногда говорят о том, что материализм – это что-то само собой разумеющееся. Материя – это то, что мы можем пощупать. Это то, что мы можем из раза в раз наблюдать, то, над чем мы можем ставить эксперименты. А вот дух – это что-то лишь предполагаемое, что мы не можем рассмотреть в пробирке, и в конечном итоге иллюзорное. Как сказано, например, в Декларации в защиту клонирования, подписанной ведущими атеистическими интеллектуалами мира: «Богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге, а не из нематериальной души, способы действия которой не может обнаружить ни один прибор».

Отметим, что это как раз позитивное и очень решительное утверждение о мире, которое нуждается в доказательствах.

В рамках материализма (то же мировоззрение сегодня может называться натурализмом или физикализмом) весь наш опыт и все данные должны быть интерпретированы исходя из того, что природа является закрытой системой – то есть любые события в мироздании полностью определяются предыдущими состояниями системы и неизменными законами природы.

Обычно в защиту материализма приводят то, что это мировоззрение представляется более простым. В самом деле, если сознание можно свести к психологии, психологию – к биологии, биологию – к химии, химию – к физике, а физика самодостаточна и представляет собой завершенное описание реальности, это выглядит соблазнительно простым, ключом от всех дверей, и если мы пока не открыли им все загадки мироздания, то непременно откроем в будущем.

Но такая оценка «простоты» выглядит крайне субъективной – мы можем сказать, что постулировать Бога как источник всякой реальности гораздо проще.

С точки зрения описания нашего опыта – причем именно повседневного опыта, а не мистического, – материализм сталкивается с непреодолимыми трудностями, о которых мы поговорим чуть дальше.

В самом деле, действительно ли материя – это то, что обладает предельной достоверностью? Нет. Известный фантастический фильм «Матрица» обыгрывает идею, которую высказывал еще Декарт: а что, если все, что я воспринимаю, в том числе материальный мир и даже мое собственное тело, есть наведенная кем-то иллюзия? Возможно ли опровергнуть такое предположение? Нет. Ведь все, с чем я имею дело, – это комплексы ощущений в моем сознании. Я в принципе не могу выйти за его пределы и увидеть «мир как он есть». Ведь, куда бы я ни выходил, все, что я буду иметь, это те же комплексы ощущений в моем сознании – и больше ничего.

То, что я сижу за компьютером и чувствую под руками твердость стола, слышу музыку Палестрины и ощущаю вкус зеленого чая, может быть иллюзией, а на самом деле я – мозг в емкости с проводами, или даже не мозг, а сознание на каком-то вообще неизвестном мне носителе.

Декарт спасался от этого предположения верой в благость Божию, – Бог не попустит нам быть слепыми жертвами такой наведенной иллюзии.

Но есть ли что-то, в отличие от материи, обладающее несомненной достоверностью?

Да. Это наше сознание и свободная воля. Даже если все, что я вижу и слышу, – это сплошная имитация, существую я, тот, кто эту имитацию переживает. Я не могу сказать, что моего сознания не существует, – ведь, чтобы сделать это, я должен находиться в сознании. Я также непосредственно переживаю мою свободную волю – то, что я являюсь автором моих решений.

Даже внутри симуляции я осознаю решения, которые я принимаю, как мои собственные. Я не мог бы этого отрицать – ведь само такое отрицание было бы актом свободной воли.

Среди всех неясностей и неопределенностей есть то, чего я не могу не знать: я обладаю сознанием и свободной волей. Для того чтобы переживать материю (или, по крайней мере, ощущение материи), я должен обладать сознанием.

Любое описание мира, отрицающее реальность моего сознания и свободной воли, будет неадекватным – ведь, чтобы хотя бы воспринять его, я должен обладать тем и другим.

Но именно таким описанием и является материализм, который неизбежно отрицает свободную волю и не может объяснить реальность нашего сознания.

Есть ли у вас выбор, читать это или нет?

Если материализм верен, то любые события в мироздании определяются предыдущими состояниями системы и неизменными законами природы. В частности, все человеческие мысли, чувства и акты воли определяются очень сложным, но чисто материальным процессом в коре моего головного мозга. Я не контролирую этот процесс и не могу контролировать – это он, напротив, контролирует все акты воли, которые я задним числом считаю своими. Материализм с неизбежностью предполагает, что свободная воля – иллюзия. Для многих, в том числе многих атеистов, эта мысль прозвучит неожиданно. Поэтому нам стоит рассмотреть ее подробнее – и обратиться к словам самих ведущих атеистов, которые объясняют, почему это неизбежно так.

Вот что писал выдающийся нейрофизиолог (и атеист) Фрэнсис Крик:

«Вы, Ваши радости и скорби, Ваши воспоминания и устремления, Ваше чувство личной идентичности и свободной воли, на самом деле не более чем определенное поведение огромного скопления нервных клеток и связанных с ними молекул. Вы – не более чем набор нейронов… хотя и кажется, что мы обладаем свободной волей, наши решения уже предопределены для нас, и мы не можем этого изменить».

С ним согласен и известный космолог Стивен Хокинг:

«Обладают ли люди свободой воли? Если у нас есть свобода воли, то на каком этапе эволюции она возникла? Есть ли свобода воли у синезеленых водорослей и бактерий, или же их поведение непроизвольно, и они находятся во власти научных законов? Только ли многоклеточные организмы обладают свободой воли? Или лишь млекопитающие?

Хотя мы думаем, что способны делать осознанный выбор, наши познания в области молекулярных основ биологии свидетельствуют, что биологические процессы подчиняются законам физики и химии, а потому столь же детерминированы, как и орбиты планет. Недавние эксперименты в области неврологии подтверждают мнение о том, что наши поступки определяются нашим мозгом, который подчиняется известным научным законам, а не какой-то силе, существующей вне этих законов.

Трудно себе представить, как может проявляться свобода воли, если наше поведение определяется физическими законами. Поэтому, похоже, мы представляем собой не что иное, как биологические машины, а свобода воли просто иллюзия».

Знаменитый атеистический публицист Ричард Докинз пишет, что бессмысленно негодовать на преступника, поскольку его действия предопределены чисто природными процессами, и он не обладает свободной волей:

«Будучи материалистом, я придерживаюсь того взгляда, что сознание – это нечто, что возникает из мозга, внутри мозга. И я думаю, что компьютеры не наделены свободной волей: я совершенно уверен, что все, происходящее в компьютере, предопределено другими событиями во внешнем мире и – еще в большей степени – внутри самого компьютера. В этом смысле у компьютеров нет свободной воли. Но в этом смысле ее, скорее всего, нет и у нас…» И в другом месте: «Как ученые, мы полагаем, что человеческий мозг управляется законами физики. Концепции вины и ответственности связаны с тем, насколько свободным предполагается преступник… Но разве истинно научный, механистический взгляд на нервную систему не делает бессмысленной саму идею ответственности? Разве не любое вообще преступление – сколь угодно гнусное – не результат, в принципе, предшествующих условий, действующих через психологию или наследственность, или окружение обвиняемого?»

Мы могли бы продолжать – соратник Докинза по «новому атеизму» Сэм Харрис написал даже целую книгу, которая так и называется «Свобода воли, которой не существует». Отсутствие свободной воли с неизбежностью следует из самой догматики материализма.

Но в этом случае в лице материализма мы имеем дело с воззрением, которое отрицает самый несомненный наш опыт – опыт личной свободы. Чтобы стать сколько-нибудь последовательными материалистами, мы должны были бы отвергнуть не только высокие прозрения мистиков, но и наш повседневный опыт принятия решений.

Более того, само принятие этого мировоззрения потребовало бы от нас акта того, чего у нас, по его утверждению, нет – свободной воли. Материализм, таким образом, требует жить в неразрешимом абсурде.

Квалиа и интенциональность