Читать онлайн Беременна (не) от тебя бесплатно
Пролог
Обеденный стол освещен свечами, разрывающими приятный полумрак гостиной. Корзины с цветами источают приятный аромат, щекочущий чувствительное обоняние.
Праздник в мою честь.
Собрались самые близкие: отец моего мужа – патриарх огромного семейства, муж с братьями и сестрами, мой папа и самые близкие друзья мужа.
И Ратмир.
Сын Тимура – моего мужа, лишь волей старших родственников попавший на ужин.
– В этот, без сомнений, приятный вечер, в который мы собрались, я хочу сообщить всем вам замечательную новость, – Тимур, источающий самодовольство, поднимается со стула, и стучит вилкой по бокалу. – Моя прекрасная супруга в положении. Через восемь месяцев у меня родится долгожданный наследник.
Тимур впервые за все время нашего замужества улыбается мне тепло и искренне, и я встаю, позволяя себя обнять. Кругом слышны поздравления, пожелания крепкого здоровья мне и моему будущему ребенку.
Пожалуй, рады все.
Кроме Ратмира.
– Через восемь месяцев? – приподнимает он густую бровь, глядя своими серыми глазами в самую мою суть.
– Да, Ратмир, скоро у тебя родится брат, – Давид – отец мужа и глава семьи по-доброму улыбается внуку. – Брат, который на двадцать шесть лет тебя младше. Обучишь его боксу, и он тоже станет чемпионом. Как и ты.
И почему все решили, что я по указке должна родить мальчика?
Да и не разрешу я своему сыну заниматься боксом. А Ратмира на пушечный выстрел к ребенку не подпущу.
– Уверен, она родит девчонку, – кивает на меня Ратмир, и звучит это весьма издевательски.
Муж кривит губы от соседства с нелюбимым старшим, рожденным вне брака, сыном, и качает головой: я должна родить сына.
Тимур уверен в этом, а значит – это закон.
– Простите, – тихо поднимаюсь со стула, почувствовав легкую дурноту от тепла свечей и смеси ароматов цветов, и сладких, тяжелых духов, которыми щедро облились сестры мужа.
Токсикоз лишь предлог, чтобы уйти с этого фальшивого праздника. Открыть бы дверь и убежать навсегда, скрыться в темноте июньского вечера.
От властного и бескомпромиссного мужа.
От мягкого отца, совершившего ужасную ошибку, отдав меня Тимуру в жены, чтобы защитить.
И от серых глаз Ратмира.
– Значит, беременна, – слышу за спиной знакомый баритон, иглами впивающийся в кожу.
Он пошел за мной.
Чтобы добить.
– Да. Можешь не поздравлять. Знаю, отца своего ты ненавидишь.
Ратмир наступает на меня медленно и вальяжно, как хищник, уже загнавший дичь. Мышка попалась, можно и поиграть.
– Ненавижу, – тихо, на грани слышимости соглашается он. – А ты разве любишь?
– Люблю, – безбожно лгу ему, но не себе, ведь правду я знаю.
– Да? – смеется Ратмир. – Любишь? А он в курсе?
Мужчина оглядывает меня, задержав взгляд на моем, пока еще плоском, животе. Краснею от столь грубого и явного намека, и нервно оглядываюсь – только бы никто не услышал.
Только бы никто не понял то, о чем я сама боюсь даже думать.
– Ратмир, я ведь просила тебя забыть о том вечере, – тихо но твердо говорю, глядя ему в глаза.
– Просила. Вот только память у меня хорошая, – он ловит меня в кольцо рук, как в капкан. – А еще мне интересно узнать, от кого ты беременна, Вика?
– От твоего отца.
Надеюсь. Очень на это надеюсь.
Только не уверена.
И неуверенность эта смерти подобна.
– Точно? – шепчет Ратмир, и от его голоса сердце, кажется, готово из груди выскочить. – А может, от меня? Это было бы забавно, не правда ли?
Чудовище.
Какое же он чудовище!
Как и его отец.
– Дорогая, – муж выходит в коридор, и я едва успеваю отшатнуться от Ратмира.
Который и не думает делать вид, что все в порядке.
Подумаешь, отец застал его со своей женой…
– Что здесь происходит?
– Ничего, – улыбаюсь Тимуру, гася в себе нервы. – Ратмир подумал, что мне дурно, и спросил, нужна ли помощь.
Муж буравит взглядом и меня, мечтающую сквозь землю провалиться, и Ратмира.
Который отвечает отцу злой улыбкой.
– Это так? Отвечай, Ратмир! – велит Тимур.
А я молюсь про себя, чтобы он подыграл. Ну же, Ратмир, хоть раз в жизни не будь эгоистом!
– Нет, это не так, – слышу я ответ Ратмира. – Пора тебе узнать кое о чем. О твоей жене.
Глава 1
ВИКА
Странно не хотеть ребенка от собственного мужа, но надо признаться хоть самой себе в этом.
Не хочу.
Если я забеременею – это будет означать, что назад дороги нет.
Хотя ее, итак, нет.
– Все анализы в норме, вы не бесплодны, Виктория. Организм молодой, рано или поздно вы забеременеете, если этого хотите.
Хотите, не хотите…
Выбора у меня нет, забеременеть я должна. Мой муж, Тимур Ревазов, привык контролировать все: подчиненных, расходы, доходы, и меня – свое последнее приобретение.
Наиболее ценное за последние годы.
– Дело точно не во мне?
– Ваш муж уже не мальчик, милая, и ему бы провериться, анализы сдать. Мужчины тоже, знаете ли, бывают бесплодными, просто не знают об этом из-за наплевательского отношения к здоровью, – осторожно замечает Инесса Николаевна.
– У него уже есть сын. Тимур не бесплоден. И проверяться он отказывается.
Киваю на прощание, собираю в папку все справки и выписки, и выхожу в коридор.
Пора домой. Тимур в Петербурге, и можно по полной наслаждаться одиночеством. Не притворяться идеалом женщины – притворство это в глаза бросается, вызывая диссонанс. Ну какой из меня идеал?
Смешно.
Но вместо того, чтобы вызвать такси, и поехать домой, я просто иду по улице, смешиваясь с толпой таких разных людей: у каждого свои радости и проблемы, своя жизнь и свое одиночество.
– Девушка, зайдете? – молодой, не старше меня рыжий парень, кивает на стеклянную дверь. – Второй коктейль таким красавицам, как вы, за счет заведения.
Красавице нельзя коктейли, красавица должна забеременеть.
– Нет, спасибо, – улыбаюсь, но порыв прохладного ветра заставляет меня передумать. – Хотя, зайду, пожалуй.
Просто погреться, выпить чашечку ароматного кофе.
Или две.
Бармен удивляется, принимая мой заказ, но, взглянув на кольцо, понимающе хмыкает.
– Если надумаете выпить что-то более горячее – акция насчет второго бесплатного до полуночи, – улыбается татуированный бармен, и двигает по стойке мой черничный латте.
– В это время я уже буду спать, но спасибо, – улыбаюсь обаятельному парню в ответ.
Сажусь за столик, достаю смартфон, и сигнал зарядки мигает красным. А через пару секунд экран чернеет – разрядился.
Прекрасно, просто прекрасно.
– Привет, блондинка, – напротив меня внаглую садится парень, игнорируя свободный столик по соседству. – Скучаешь?
Бросаю на нахала красноречивый взгляд, но он и не думает смущаться, извиняться, и оставлять меня в покое. Рассматривает, и я отвечаю тем же: лет двадцать пять на вид, темноволосый, короткостриженый и высокий. Бровь рассечена белым шрамом, а скула – свежим ударом.
Парень подавляет своим ростом и силой.
Никогда таких не любила.
– Не скучаю. И я замужем, так что найди другой объект для подката, – салютую пикаперу чашкой кофе, намекая, чтобы он убирался прочь.
– Ты и есть мой объект, – нахальство фразы молодой мужчина компенсирует обаятельной улыбкой. – Да расслабься, блонди, не собираюсь я набиваться в зятья твоей мамочке. Тебе скучно, мне скучно, вот и…
– Поскучаем вместе, – договариваю я за собеседника, который скидывает черную кожанку, и бросает на соседний стул.
Против воли, чисто женским взглядом, оцениваю поджарый торс, на котором красиво и контрастно смотрится белая футболка.
А еще более красивы синяки, разукрашивающие руки качка. Ужас, кто же мог так отделать этого громилу?
– Знакомиться будем? – приподнимает он бровь.
– Маша, – ехидно улыбаюсь, и отпиваю чуть остывший, но не потерявший своей прелести кофе.
– А я тогда Петя.
Из него Петя, как из меня Мария-Антуанетта: черноволосый, черноглазый, чуть смуглый. Нос с характерной горбинкой точь-в-точь как у моего мужа.
Явно с юга приехал.
Чем-то они похожи с Тимуром: острыми, четкими чертами лиц, тяжелыми скулами, и такими же тяжелыми взглядами. Оба по-своему красивы, но что до меня: я блондинов-викингов предпочитаю.
– Налюбовалась? Может, мне встать, и покрутиться? – приподнимает он бровь.
– В следующий раз, – залпом допиваю кофе, и поднимаюсь, намереваясь уйти.
Но нахал хватает меня за руку, и силой тянет на себя.
– Более уродливого обручального кольца я еще не видел, – морщится парень, рассматривая мой безымянный палец и подарок моего мужа.
– Чтоб ты понимал! Тоже мне, великий критик!
Кольцо, и правда, варварское: массивное, тяжеленное и увитое гроздьями драгоценных камней.
Фамильная ценность.
– Садись, блонди, я не кусаюсь. Мне и правда скучно, – отпускать мою руку парень не намеревается, несмотря на свою просьбу сесть обратно, и я сердито вырываю ладонь из его захвата.
Хочу развернуться, уйти.
Но зачем-то сажусь обратно за столик.
Он мне не нравится, слишком мужа напоминает. Но и домой не хочется.
Скрещиваю руки на груди в защитном жесте, и парень тихо смеется надо мной, разгадав мое смущение: ну вот что ему нужно от меня?
– Тебе никогда не хотелось рассказать о своей жизни чистую правду, без прикрас, блонди? – чуть склоняется качок над столом. – Поделиться с незнакомцем тем, что не можешь доверить близким?
– Нет, лучше уж я с друзьями поделюсь личным.
И это моя ложь номер один.
– Врешь, – «Петя» подзывает официанта к нашему столику, и делает заказ – те самые коктейли, которые так настойчиво рекламирует промоутер у входа. – Давай поиграем?
– Во что?
– В правду, блонди. Давай поиграем в правду.
***
РАТМИР
Иду за ней – за этой девчонкой, за которой отец увивался, наплевав на маму, и злость берет.
Вот на эту тихоню он променял мать – яркую, красивую, и без памяти любящую его?!
До сих пор ведь любит, несмотря на все унижения, через которые ради него прошла. На маме он не женился, несмотря на столько совместно прожитых лет и общего ребенка, а с этой девкой побежал в ЗАГС, едва ей восемнадцать исполнилось.
Из клиники она направляется прямиком в бар. Ай да тихоня!
В тихом омуте…
– Давай поиграем в правду, – предлагаю ей, надеясь, что согласится.
Или что откажется.
Сам еще не решил, зачем мне весь этот разговор.
– Ну давай, – с вызовом соглашается блондинка.
Придвигаю поближе к ней коктейли, принесенные официантом: сладкие, именно такие и любят девушки. После них язык прекрасно развязывается.
– Как тебя зовут по-настоящему?
– Маша, – не моргнув глазом отвечает лгунья.
Будто я не знаю, как ее зовут!
– А если серьезно?
– Вика. Виктория, – напевно представляется она, и я в который раз вздрагиваю от ее голоса.
Пробирает.
– А тебя?
– Рустам, – отвечаю, и не собираясь быть честным.
Не с ней.
Может, отец говорил обо мне своей молодой женушке – о нелюбимом и нежеланном сыне? Хотя вряд ли он обо мне еще помнит – вычеркнул из жизни с превеликой радостью.
– Имя Рустам тебе больше подходит, чем Петя, – по-доброму усмехается блондинка, и я придвигаю ей еще коктейль, подав знак официанту, что нужно принести еще.
И побольше.
– Итак, теперь мой вопрос: ты и правда замужем?
Взглядом указываю на кольцо из старого золота, которым грезила мама. А я и не понимал, зачем ей эта уродская штука на палец.
Не понимал, пока не вырос. Как и смешков за ее спиной, осуждающих шепотков за связь вне брака.
И за нагулянного ребенка.
– Да, я замужем уже почти два года, – Вика тоже смотрит на свое кольцо, и грустно улыбается – не мне, а самой себе. Или пустоте. – Теперь мой вопрос: что тебе нужно?
Отомстить отцу за мать, и за себя.
Понять, что в тебе такого особенного.
Выяснить, как обычная, не слишком умная и хитрая девчонка, смогла увести отца от мамы.
И наказать за это.
– Мне скучно, Вика. Мне просто скучно, и захотелось поговорить.
– Со мной?
– Остальные сидят в компании, – киваю на столики за ее спиной, занятые парочками или группами друзей. – А ты одна.
– Да, я одна.
И снова легкая, со вкусом полыни, грусть в ее голосе.
– Расскажи про своего мужа, – прошу, наблюдая, как она допивает очередной коктейль – ягодный, чуть окрашивающий бледные губы малиновым цветом.
– Это не вопрос.
– Считай, что это вопрос.
– Мой муж – замечательный человек, – Вика хмурится, подозревая подвох в моем вопросе, и спешит встать на защиту отца. – Чуть старше меня. И я его люблю.
Лжет. Все три фразы – ложь.
– Чуть старше – это на сколько?
– Тимуру сорок семь лет. И что?
– И ничего.
Поженились они, когда отцу было сорок пять, а Вике – восемнадцать. А в дом к ее семье он зачастил и того раньше.
– Теперь твой вопрос, – напоминаю девчонке, и морщусь от сладости напитка.
Ну и гадость. Будто сироп пью.
– У меня нет вопросов. Мне надоел этот разговор, – она снова тянется к папке с бумагами, но рука подрагивает.
И бумаги рассыпаются по столу.
Справки, выписки, анализы.
– Что это? – хватаю один из листов, и глаз успевает вырвать отдельные слова: «хгч», «мазок», «посев».
Ах, да. Блондинка же была в клинике.
Болеет чем-то?
– Это? – Вика так и не уходит. Застывает, с каким-то глухим отчаяньем глядя на рассыпавшиеся по столу бумаги, а затем сгребает из, и неаккуратно засовывает в папку. С отвращением, даже со злостью. – Это медицинский казус, вот что. Я здорова, но никак не забеременею.
О, так отец со своей юной женой хотят сделать мне брата или сестру?!
Занятно.
– И куда тебе спешить?
– Ты не понимаешь, – Вика поднимает на меня свои глаза цвета неба, в которых и отчаянье, и горечь, и злость смешались в гремучий яд. – Я должна родить ребенка, и как можно скорее. Иначе муж меня бросит. Ему нужен наследник, которого я не могу дать.
Наконец, разговорилась. Пришлось попотеть для этого.
Хотя я никогда не был особым мастаком в ведении бесед, и дипломатия не удавалась.
– А ты не хочешь его терять, – понимающе киваю, злясь на глупую, продажную девчонку. – Твой муж богат, да? Поэтому?
– Да, он богат, – рассеянно отвечает она. – И это богатство нужно передать прямому наследнику. Я здорова, Тимур здоров, но я все никак не могу забеременеть… устала, как же я устала! Может, анализы врут, и я бесплодна?
Значит, все же, из-за денег. Крохотная капля сомнения в своей правоте утекает вместе с последней каплей малинового коктейля. И ради денег эта мелкая лгунья разрушила жизнь моей матери.
Все ради денег!
Протягиваю ладонь к ее лицу, и провожу большим пальцем по нижней губе Вики – ласкающе, дразня ее.
И себя.
Электрические разряды прошивают насквозь от предвкушения ночи. Я ее получу, а затем обрадую отца «верностью» его молодой жены.
***
ВИКА
– Ты очень красивая, – прикосновения опаляют, и никаких сил нет прервать это безумие.
Рустам – незнакомец.
Рустам мне не нравится своей наглостью и беспардонностью.
Он может оказаться кем угодно.
И я замужем, что самое главное.
Но помня все это, я сижу напротив Рустама, и позволяю ласкать, очерчивать пальцами свои губы и скулы, линию подбородка… о Боже!
Надо прекратить все это.
– Вика, – приятным, пробирающим баритоном тянет мужчина мое имя, пробует его на вкус, – Виктория… это ведь означает «победа»?
– Да, – шепчу, и прикусываю нижнюю, пересохшую от нервов губу.
Отвечает мне потемневший взгляд Рустама.
Взгляд, сфокусировавшийся на моих губах.
– Победа. Так и есть, – улыбается парень, словно не мне это говорит. А самому себе.
И убирает теплую ладонь от моего лица. Хочется потянуться следом, не прерывать этих прикосновений, которые так приятны – мне всегда не хватало ласки.
Тем более сейчас, когда я, кажется, один на один с этим миром.
И загнана в ловушку.
– Пойдешь со мной? – Рустам встает, и выжидающе смотрит на меня сверху вниз.
– Куда?
Парень лишь приподнимает бровь. Будто, итак, не ясно, куда.
И зачем.
Нужно отказать ему, поставить на место. Ткнуть броское, тяжелое, как оковы кольцо под нос, и выкрикнуть, что я замужем. Как он смеет намекать, что я способна согласиться?
Вот только перед глазами пустой, ненавистный дом, в который мне придется возвращаться и ждать мужа в полном одиночестве. А затем выслушивать оскорбительные эпитеты в свой адрес.
Пустоцвет.
Недоженщина.
Бракованная.
– Пойдем, – вкладываю свою ладонь в его, и поднимаюсь со стула.
Понимание того, что я совершила, приходит не сразу. Первое, что я чувствую, проснувшись ранним утром это солнечный луч – оранжевый, теплый, ласково скользящий по щеке.
Всегда любила раннее утро, которым мир просыпается, окрашивая теплым светом и полутенями землю. И профессиональным взглядом художницы, и романтичным взглядом юной девушки.
С улыбкой открываю глаза, и осознание приходит резко. Обрушивается яростным водопадом на душу: я изменила мужу.
Тимур – далеко не идеал, но отвечать ему пощечиной низко. А измена – именно пощечина, втаптывающая мужчину в грязь.
Как и саму изменщицу.
Тихо, стараясь не смотреть на вторую половину кровати, поднимаюсь, и собираю раскиданные вещи, которые одеваю на ходу. А затем, все же, замираю у самого выхода.
И смотрю на него – спящего парня, с которым провела эту безумную, горько-сладостную ночь: возможно, он красив, несмотря на шрамы и синяки, покрывающие его спину, грудь и руки.
Да, он красив.
И, надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
***
– Привет, милая, – Тимур привычно мажет поцелуем по щеке, приветствуя меня. – Надеюсь, ты без меня не скучала.
Вопрос не подразумевает ответа. Лишь вежливую улыбку, которой я и одариваю вернувшегося из Питера мужа.
– Ты была в клинике?
– Да, – отвечаю, и внутри холодею, вспоминая, чем именно закончился тот день. – Я не бесплодна. Все анализы подтвердили это, детей я иметь могу.
– Но ты не беременна, – Тимур стоит у зеркала, и буравит меня своим отражением.
– Не беременна, – соглашаюсь со вздохом. – Мне сказали, что было бы неплохо и тебе пройти обследование. Мало ли…
– Ты в своем уме? – муж оборачивается, и слова его окрашены веселой злостью и недоумением, словно ему приходится с несмышленышем вести диалог. – Вика, напоминаю: у меня есть сын. Дело не во мне, а в тебе.
Естественно.
Так я и думала. Дело всегда во мне.
– Может, твой сын не такой уж и твой? – зло спрашиваю, и тут же жалею об этом, видя, как каменеет лицо Тимура от гнева.
– Я бы хотел, чтобы Ратмир был не от меня, но увы, – муж резко бросает галстук на кровать, – он от меня. Обратись в другую клинику. Наши врачи – шарлатаны. Пусть гормоны пропишут, или еще что, но ты должна родить мне, Вика. Должна!
Знаю, я должна. Тогда отец с легкой душой перепишет на мужа землю, богатую золотом и драгоценными камнями, на Урале – именно это прописано в брачном контракте: развод запрещен, брак скрепляется ребенком, и все имущество переходит Тимуру Ревазову.
Зря я согласилась на этот брак.
– Тимур, я согласна на другую клинику, но ты тоже должен обследоваться, – решаю настоять на своем впервые за долгое время. – Не во всех бедах женщина виновата, понимаешь?
– А ты понимаешь, что у меня есть сын – доказательство того, что я мужчина? – напускается он на меня. – Внешне Ратмир – моя копия, к сожалению. Да и после его матери были женщины, которые…
Муж не договаривает, но я прекрасно понимаю, что он хотел сказать. Были и другие женщины, которые доказывали Тимуру, что он мужчина.
А я, жена, не могу.
– Я схожу к другим врачам, – соглашаюсь, понимая, что спорить бесполезно.
С Тимуром Ревазовым не спорят.
***
– Ну и не парься, – Юлька подмигивает, и переключает все внимание на бутерброд с красной икрой, аппетитно поблескивающей оранжевым. – Было, и было. Это жизнь, детка.
– Ты не понимаешь…
– Да ладно тебе, все гуляют от благоверных, – подруга не выдерживает, и надкусывает лакомство, но продолжает говорить с набитым ртом: – Я тебе еще раз говорю – это жизнь. И всякое случается. А муж твой – старик, так что ничего страшного. О чем он не узнает – о том не нужно печалиться.
Хм, и зачем я поделилась с Юлей? Чего ждала?
Вряд ли осуждения. Она подруга, и даже если бы и подумала что-то подобное обо мне – вслух бы не сказала.
Но поддерживать подобное, и оправдывать – это слишком. Хотя в среде художников измены – проза жизни. Творческим натурам постоянно нужно подпитываться извне: художникам от натурщиц, артистам от коллег по цеху, гримеров и костюмеров, и так далее.
Думала, меня подобное не коснется, и что я не такая.
Слишком хорошо я о себе думала, как оказалось.
– Эй, ты же не расскажешь своему Тимуру о своем маленьком приключении? – тревожится подруга, и даже откладывает второй бутерброд, так и манящий сорвавшуюся с диеты Юлю.
– Не расскажу. Вряд ли он будет рад, – вздыхаю, представляя реакцию мужа на мое признание. – Уж точно не скажет мне о том, что это жизнь, и всякое бывает.
Бывает лишь у мужчин, которые полигамны по своей природе.
Женщинам положено быть верными, и рожать по указке.
– А, ну тогда я спокойна. А то кто тебя, святошу, знает, – Юлька отодвигает тарелку с моими бутербродами к краю стола, а затем сдается, и снова хватает вкусность. – Так ты не залетела еще?
– Нет, к сожалению.
Или к счастью. Как только рожу ребенка, обратного хода не будет. Слишком отец хочет для меня счастья – так сильно, что сделал все, чтобы сделать несчастной. А все из-за богатого ископаемыми клочка земли за Уральскими горами.
Не достанься он отцу в наследство, быть бы мне обычной студенткой со всеми вытекающими: вечеринки, парни, художественные выезды и прочие радости юности.
– Вообще, это так тупо, рожать ребенка в двадцать лет, – пускается обжора-подруга в сентенции. – То есть, понятно, что тебе двадцать один стукнет, если сейчас залетишь, но все-равно. Вот меня мать родила в девятнадцать, и что?
– Что? – послушно повторяю я, хотя с Юлей согласна.
– Да то, что не молодость у нее была, а кошмар! Нет уж, нужно сначала повеселиться, а годам к тридцати уже рожать, когда и в голове умные мысли будут, и воспоминания кое-какие накопятся.
– Юль, каждому свое, – спорю я из протеста. – Меня мама тоже в девятнадцать родила, но она никогда не жаловалась на жизнь. Папа ее на руках носил, помогал во всем.
За что и был прозван подкаблучником.
Оказывается, это стыдно – жене помогать по хозяйству. А уж дочерью заниматься, а не телевизор на диване смотреть – вообще не по-мужски.
– Слушай, – понижает Юля голос, – а ты не хитришь? Мне можешь признаться: таблетки пьешь, да? Ну, чтобы не залететь. А мужу свистишь, что не получается.
– Нет, Юль, я и правда не могу, – машинально оглаживаю ноющий в последние дни живот. – Может, врачи что-то напутали, и я бесплодна. Или дело в самом Тимуре, хотя у него уже есть ребенок. Но вдруг он чем-то болел, и стал бесплодным… не знаю, но проверяться он отказывается.
И гонит меня на гормональную терапию, благо все врачи, слыша об этом, крутят у виска.
– Дела, – тянет моя верная слушательница, с жадностью глядя на мое яблоко, которое я отдавать не собираюсь. – А с этим, с Рустамом ты… хмм… защищалась?
– Вроде да, – смущаюсь от этого вопроса, но затем приходит чувство сильнее, чем смущение – страх. – Надеюсь, он предпринял меры. Очень надеюсь!
Не хватало еще чем-нибудь заболеть для полного счастья.
Внеплановая беременность мне точно не грозит.
– Эх, жаль ты не сфотографировала его, – подруга встает, обиженно наблюдая, с каким аппетитом я вгрызаюсь в желтое, сочное яблоко. – Люблю высоких брюнетов.
– А я не люблю, – отрезаю, и встаю со стула.
Пора на занятия.
Глава 2
РАТМИР
Горькая девочка со вкусом ягод на губах – вот она какая, оказывается. Могу понять, что нашел в ней отец.
Печаль синих глаз.
Надежду легкой улыбки.
Она ушла, пока я делал вид, что сплю. Торопливо собралась, стараясь не шуметь, но я услышал, как птичка вылетела…
Пусть летит!
Я знаю, где ее клетка.
– Как мать? – дед сидит, прислонив трость к своему любимому креслу, и буравит меня фамильным тяжелым взглядом. – До сих пор страдает?
– Страдает.
– Бабам лишь повод дай пострадать. И нашла из-за кого – из-за моего сынка, – дед сплевывает на пол.
В других эта привычка раздражает, но не в нем. Пожалуй, за всю жизнь я только его и мать любил. И отца, будучи совсем мелким, пока не понял, что сыном он меня не считает.
– Мама любит его. Больной любовью, одержимой, – неприятно об этом говорить, но и молчать тяжело. – Она меня с ума сводит. Нашла бы уже кого-нибудь другого, и перестала хоронить себя заживо.
Смотреть противно, как она по отцу убивается: не уважал никогда, не любил, женой не сделал. Просто ведь время проводил с ней все эти годы, а как надоела – ушел.
Выкинул, как износившуюся вещь.
И самое отвратительное: захоти отец обратно к ней вернуться – приняла бы обратно. После всего, что было, приняла бы…
– Оставь Лиану в покое. Лезть в бабскую голову себе дороже, – отмахивается дед. – А с отцом бы тебе примириться, ты у него один.
Надолго ли?
Вика – горькая девочка со вкусом ягод на губах. Ей двадцать, и она здорова. Родит отцу хоть десять детей… если я не обрадую семейство «верностью» молодой жены. Жаль, на камеру не заснял, но я до мелочей ее запомнил: шрам на бедре, три родинки на животе…
… дрожащие от испуганного наслаждения губы, и длинные ресницы, прикрывающие синеву глаз.
– Он меня не примет, – просто говорю я, ведь уже отболело это неприятие собственным отцом. – Ты не сказал ему, что я в городе?
– Тимур уехал в Петербург по делам фирмы. Я ему про тебя не говорил, но встретиться вам придется – у меня юбилей, если ты не забыл.
– И я приглашен, – полувопросительно-полуутвердительно киваю.
– Да, ты приглашен, – по-стариковски раздражается дед. – Праздник будет у Тимура, там всем места хватит. Что бы он там ни говорил – ты мой внук, а так как я глава семьи – мое слово закон.
И с этим не поспоришь. Слово Давида Ревазова – закон.
– Значит, я познакомлюсь с мачехой? – усмехаюсь, предвкушая «сюрприз», который я устрою Вике.
Она в обморок упадет от ужаса – дрожащая, слабая птичка.
– Хм, Ратмир, ты ее не обижай – Вику-то, – дед выговаривает строго и чуть смущенно, сам стесняясь неожиданной мягкости, к которой никто не привык – тем более он сам. – Она неплохая, в общем-то, девчонка. Молодая совсем, глупая. Картинки малюет, художничает.
Изо всех сил сжимаю губы, чтобы злые слова не вырвались: как-же, хорошая девочка! Увела отца от мамы, а затем изменила ему с первым встречным.
Просто идеал!
– Я буду паинькой, – произношу то, что хочет услышать дед.
И, разумеется, это ложь.
Вот только как мне поступить: рассказать ли отцу, разрушив его жизнь? Пусть возвращается к матери, раз она так любит его и ноги мыть готова.
Или придумать что-нибудь еще?
Рассказать я всегда успею.
– Ладно, дед, мне пора, – поднимаюсь из мягкого, низкого и жутко неудобного кресла, и дед тоже встает, опираясь на любимую трость с набалдашником в виде головы тигра. – Скоро бой, нужно готовиться.
– Куда уж дальше готовиться – вон, в синяках весь, – ворчит он для вида, но я понимаю – гордится. Видно это: по довольно прищуренным глазам, и уголкам губ, приподнятым в невидимой улыбке. – А еще чемпион! Позволил так себя отделать, тоже мне.
– Так я от ударов, как девка, не бегаю, – смеюсь, вспоминая последний показательный бой. – Дед, от ударов нужно защищаться, и бить сильнее. В этом я лучший.
– Чемпион, – соглашается дед удовлетворенно. – Весь в меня.
Скорее всего, в тебя.
Главное, чтобы не в отца.
***
ВИКА
– Разве ты не должна быть в клинике?
Отец обнимает, и я вдыхаю родной с детства запах.
Как же хорошо дома. Раньше меня раздражали массивные чехословацкие шкафы, обои в неизменный цветочек и ковер на стене в комнате родителей, который я не могла уговорить их снять.
А сейчас все это представляется таким любимым.
С радостью бы променяла холодный дом мужа на свою детскую комнату в двушке родителей. Вот только никто не позволит мне этого сделать.
– Вика, ну ты чего? – папа шепчет, чтобы не разбудить маму. Гладит по волосам теплой ладонью, и, если закрыть глаза, можно представить, что я снова маленькая. – Тебе ведь в больницу нужно, Тимур сказал…
– Я уже была, – отрываюсь от папы, и иду на кухню. – Все со мной в порядке.
Еще одна ложь. В клинике я не была, и идти туда не собираюсь.
Как отъявленная прогульщица позвонила, и сказалась больной. Глупо, но как же мне это надоело: клиники, анализы, правильное питание.
Забыться бы.
Да только плохо это заканчивается, судя по прошлому разу, за который я себя корить буду всю оставшуюся жизнь. Любимый муж, нелюбимый – а верность я ему обещала.
И, как всегда, солгала.
– Пап, может ты с Тимуром поговоришь? – решаюсь я поднять больную тему. – Он ведет себя глупо, отказываясь сдавать анализы. Я здорова, а вот он, возможно, нет.
– А сама что?
– Меня он не слушает, – отмахиваюсь от вопроса также, как Тимур от любых моих слов отмахивается.
Право же, зачем прислушиваться к жене? Да еще и карикатурной, как я: к блондинке и художнице.
Узнают – засмеют. А то, что не зазорно мужчине проверить свое здоровье, будучи жителем двадцать первого века – это очень умно, да.
– Я постараюсь убедить Тимура, – как всегда тихо и незаметно отвечает отец.
Не убедит. Но попытаться стоит.
– Ты счастлива с ним, милая?
Нет! Нет, папа, я не счастлива с Тимуром!
Вот только сама не понимаю, что мне нужно. Муж не бьет меня, прямо не оскорбляет, дарит дорогие подарки. В деньгах отказа нет, как и в капризах, на которые Тимур сквозь пальцы смотрит. Художка для него такой-же каприз, как и сумка Биркин.
Блажь.
– Да, я с ним счастлива, – кладу ладонь поверх отцовской, желая успокоить. – Тимура я люблю, как и он меня. Не переживай.
– Не могу, ведь ты моя дочь, – смеется папа, и кивает на остывающий чай. – Пей.
Оглядываю отца с затаенной болью в сердце: как же он постарел, а ведь ему всего сорок лет. Младше Тимура почти на десять лет, но выглядит намного старше.
А все из-за меня. И мама из-за меня заболела так, что неделями с кровати не встает.
– Пап, – снедаемая чувством вины гляжу на его подрагивающие пальцы, которыми он неуверенно держит ложку, – прекращай это. Я в безопасности, больше меня никто не тронет. Хватит… пожалуйста, хватит. Это невыносимо.
– Вика-Вика, вот будут у тебя дети – поймешь.
Если будут.
Хотя, даже мне, бездетной, дыхание перехватывает, когда я представляю, что моего ребенка похитили также, как меня девять лет назад.
Два долгих дня в комнате размером в восемь квадратных метров. До сих пор перед глазами желтые обои, ссохшиеся у белой двери, мерзко воняющий матрас, брошенный у батареи, и черная мужская куртка вместо одеяла.
И окно, заклеенное малярным скотчем во множество слоев, который я отдирала. И когда справилась, увидела стену, и выла от отчаянья.
… а затем меня освободили люди Тимура, с которым папа был дружен.
– Может, и пойму, но… Боже мой, неужели все это из-за какого-то клочка земли на Урале? – повышаю голос, и отец прижимает палец к губам. – Прости, я потише буду. Пап, я там даже не была. Почему ты не продал ту землю? Мы бы и сами тогда копейки не считали, и не боялись бы собственной тени.
– Детка, это невозможно, – разводит папа руками. – Тот клочок земли, как ты выразилась, золотая жила. И всем выгодно, что она у меня находится во владении – я ничего не добываю, и владею землей лишь по бумагам. Но если бы я выставил ее на торги…
Началась бы война, да.
И каждый бы хотел забрать землю себе. А пострадали бы мы.
Итак-то, находились наглые и борзые – те, что похитили меня, требуя отдать им либо наши несуществующие богатства, либо землю.
Землю, которую Тимур прибрал к рукам, обещая отцу защитить меня.
Глава 3
ВИКА
– Сегодня к нам приедет Ратмир, – заявляет Тимур, когда я приезжаю домой.
– Твой сын? Замечательно, – улыбаюсь мужу, внутри виной терзаясь за вранье. – Наконец-то я с ним познакомлюсь! Тимур, ты давно должен был пригласить мальчика к нам.
– Он не мальчик, Вика. Он старше тебя, и я Ратмира не приглашал. Да не суетись ты, – не выдерживает муж. – Отец настоял, чтобы я пригласил «мальчика» на ужин.
Хм, тогда понятно. Своего отца – Давида – муж уважает, и боится. Несмотря на преклонный возраст, рука у Давида до сих пор тяжелая, а ум острый.
Пойдешь поперек его решения, и вычеркнет из завещания.
– Давид Расулович тоже будет? – тормошу мужа, недовольного встречей с сыном. – Тимур? Я, наверное, сама что-нибудь приготовлю. Ты не знаешь, что любит Ратмир?
– Понятия не имею. Делай что хочешь, – бросает Тимур, и поднимается на второй этаж.
Хорошо хоть про клинику не спросил, которую я банально прогуляла.
Тимур не любит, когда я готовлю – не по статусу. Но на кухне мне спокойнее: там все под контролем, и я точно знаю, каков будет результат.
Этим я и занимаюсь следующие два часа – с упоением готовлю ужин, выбросив из головы все проблемы. Из нирваны меня вырывает звонок в дверь.
– Тимур, – кричу, облокотившись о перила. – Спускайся.
Отряхиваю руки, улыбаюсь вежливо – именно так, как положено гостеприимной хозяйке, и открываю дверь.
А затем застываю в ужасе.
– Ты… ты что здесь делаешь? – выхожу на улицу, и захлопываю за собой дверь, к которой спиной прижимаюсь.
И смотрю на него – на Рустама.
С которым ночь провела.
Выследил меня? И теперь… Боже, что теперь будет?
– Какая встреча, – улыбается парень, и не понять – искренне ли встрече рад, или издевается. – Ты мне не рада?
Дверь толкает в спину – муж сейчас выйдет на улицу, и все узнает. Узнает, и убьет меня.
– Ты почему на улице? – Тимур становится рядом, и неприветливо хмурится на визитера.
Рустам не на крыльце стоит, а на земле, но почему-то я все-равно снизу-вверх на него гляжу, и вспоминаю.
– Здравствуй, Ратмир, – наконец, кивает Тимур.
А мне дурно становится.
Хотя куда уж хуже?!
Ратмир, не Рустам. Неужели я изменила мужу с его собственным сыном?
Парень разглядывает меня беспардонно – также, как и в прошлую нашу встречу. Стоит, словно к броску готовится – и волнительно, и страшно.
– Ну здравствуй, мачеха, – Ратмир улыбается, но радость эта наигранная. – Может, представишься?
– Вика.
– Вика, – он снова пробует мое имя на вкус.
Как и тогда – в прошлую нашу встречу.
Которую я до сих пор не могу забыть. Вовек не сотру из памяти.
– Рад знакомству, – он, наконец, подходит, и небрежно кивает моему мужу.
Который ничего не понял.
– Поздравляю со свадьбой, прости что припозднился с этим, – Ратмир пожимает руку Тимура, а я все жду, когда он расскажет обо мне то, что разрушит мою жизнь. – Жаль, вы на праздник меня не позвали.
– Мы и сейчас тебя не звали, – Тимур не торопится приглашать Ратмира в дом. – Если бы не отец, я бы тебя и на порог не пустил.
– Теплые семейные отношения, как я по ним скучал, – парень смеется, но смотрит не на своего отца, а на меня – впитывает взглядом мою испуганную бледность, и меня то в жар, то в холод бросает от его глаз. – Есть разговор, и впустить меня придется.
Тимур сторонится, и кивает на вход.
Разговор… сердце бьется как сумасшедшее, и я бросаюсь за Тимуром и Ратмиром, чтобы помешать этому разговору.
Который испортит все.
***
РАТМИР
В спорт я пришел, чтобы сбросить агрессию, выместить злость на противнике. Казалось, это идеальный способ.
Ошибался.
На ринге нужны выдержка и хладнокровие, которым я так и не научился.
– Кобра, что ты вытанцовываешь, как на дискотеке, – Карим, мой тренер орет, не сдерживаясь в выражениях. – Хватит подставляться! Защита… ну, давай…
Оканчиваю один из боев – как всегда, нокаутом, и протираю лицо полотенцем.
Опять скулы в кровь.
– Ты голову свою дурную когда защищать научишься? – шипит тренер, и прикладывает лед к горящему лицу. – Скоро бой за титул, афиши будут делать. Фотосессии и интервью, а ты на бомжа распоследнего похож.
– Заживет, – с наслаждением отпиваю холодную минералку. – Мне пора, тренер.
– Куда тебе пора? А разбор боя?
– Да знаю я, где накосячил, можете лишний раз не напоминать, – отмахиваюсь, и направляюсь к душевой. – Правая рука слабая, защита хромает. Зато в нападении я лучший!
Карим лишь головой качает и, скорее всего, мечтает выдрать меня, как в детстве бывало.
А мне и правда пора.
Интересно, она дома? Будет забавно, если «мачеха» откроет мне дверь.
… открыла.
И теперь бежит за нами с отцом, с колотящимся сердцем, стук которого и за пять шагов слышно.
– Итак, что за разговор? – как всегда нелюбезно спрашивает отец. – Говори, и проваливай.
– Был бы я с дедом, ты был бы куда более приветлив, не так ли? – смеюсь ему в лицо. – Может, хоть присесть предложишь? Тогда и поговорим.
– Я пасту приготовила, – испуганным голосом вклинивается в нашу пикировку Вика. – Все разговоры потом, хорошо?
– Вика, иди наверх!
– Тимур, позволь мне познакомиться с твоим сыном, – она так ласково гладит отца по руке, что смотреть противно. И неприятно. – Иди в гостиную, остынь, выпей. А… Ратмир, – Вика бросает на меня короткий взгляд, – помоет руки на кухне, и присоединится к тебе. Поужинаем, и пообщаетесь.
Угу, понятно. Наедине нас с отцом оставлять не хочет.
Думает, что хитрая.
Дурочка.
– Ратмир, идемте со мной, – Вика хватает мою руку, и тащит на кухню. – Милый, иди в гостиную, мы скоро придем.
И ведь не боится, что отец поймет странность происходящего.
Или боится чего-то другого гораздо больше.
– Так соскучилась по мне, что не терпится наедине остаться? – едва вы остаемся наедине, в тиши просторной и светлой кухни, прижимаю девчонку к стене, и взглядом, и руками прикасаясь к ее коже – светлой и нежной. – Покажи, как рада меня видеть!
– Ты с ума сошел? – шипит, как дикая кошка, ногтями в предплечье вцепилась почти до крови. – Ты… ты его сын!
– Дошло? Долго как-то.
Жду, что она скандал продолжит. Что пощечину влепит. Не совсем ведь дура, понимает, что раз я ей Рустамом назвался – значит знал, кто она.
И два плюс два сложит. Что не случайная то была встреча.
Но Вика не кричит, в истерике не бьется. Она лишь смотрит на меня, а в глазах ядовитая обида разлита, как мертвое море, в котором я тону.
Захлебываюсь.
И чувствую себя самым последним ничтожеством.
– Отец знает, кого в жены взял? Или у вас свободные отношения? – спрашиваю, чтобы сбросить непонятно откуда взявшийся груз вины с сердца.
Я ведь не заставлял ее мужу изменять.
Сама согласилась, и удовольствие получила немалое. Я ведь помню…
– Ратмир, прошу…
– О чем, милая? О чем ты просишь? – пальцы покалывает от желания зарыться в ее волосы, и я так и делаю – пропускаю из сквозь пальцы, вспоминая, как красиво они смотрелись на подушке. – Не говорить ничего отцу про нас?
– Да! Молчи, пожалуйста, иначе…
Вика прерывается, не решаясь договорить.
– Иначе он убьет тебя, птичка? – предполагаю я.
Она морщится, и качает головой в сомнении.
– Не волнуйся, – отстраняюсь от девушки, и это стоит немалых усилий над самим собой. – Я ничего ему не скажу. Пока не скажу. Нужно обсудить юбилей деда, вот зачем я пришел.
– И только? – выдыхает Вика, заглядывая мне в глаза.
Ложь пытается распознать.
Нет, не только юбилей деда мы с отцом будем обсуждать. Но тебе, милая, об этом знать необязательно.
***
Вика суетится вокруг нас, и внимание это приятно. Когда оно на меня обращено.
Но на то, как девушка крутится вокруг отца, смотреть противно. Их пара – это извращение!
Тридцать лет разницы.
Тридцать!
И я бы понял, женись он на карикатурной инстаграммной девице с надутыми губами. На кукле, в которых любят играть стареющие состоятельные мужчины, но Вика…
Она красива, но не броской красотой, а приглушенной. Словно тот, кто рисовал ее, не закончил картину, и незавершенность черт и нехватка красок в глаза бросаются: мягкая линия губ, острый, чуть курносый нос и большие, но чуть раскосые глаза.
– Итак? – отец наматывает пасту на вилку, и бросает на Вику обвиняющий взгляд.
Ах, да. Он же бекон ненавидит.
Мама об этом всегда помнила, в отличии от новой жены, позабывшей, что пятидесятилетнему мужчине не все можно.
– Очень вкусно, Вика, – в пику отцу говорю я, и не лукавлю – готовит девушка отлично. – Итак, у деда юбилей. Праздновать у тебя будем?
– Будем? Отец и тебя позвал? – шипит он.
– Разумеется, я ведь его любимый внук. Единственный, – с нажимом отвечаю, а Вика бледнеет. – Внучек много, а я – один.
И снова злой взгляд на Вику, которую мне уже жаль. Неужели старик ее винит, что забеременеть не может?
Ну да, винит. Злится, что по его приказу не может забеременеть. Отец всегда таким был: виновны все, кроме него самого.
– Пока единственный. Пока, Ратмир. Даже не рассчитывай, что хоть какую-то долю наследства получишь, – отец бросает жирную вилку на белоснежную скатерть, оставляя на ней несмываемые пятна. – Ты даже фамилию мою носить не имеешь права! И к нашей семье ты отношения никакого не имеешь.
– Как это, Тимур? – вклинивается Вика, которой бы помолчать, и не лезть не в свое дело. Но она хмурится, выпячивает острый подбородок, и бросается в бой. – Ратмир же твой сын. Почему он не может рассчитывать… да Бог с ним, с наследством, но фамилия! Что ты такое говоришь?
Точно дурочка.
Мать всегда знала, когда стоит промолчать, а эта… получит сейчас.
– Ты… к себе иди, – рявкает отец, но я его перебиваю.
– Так ты не рассказал Вике о своем видении семьи? – кладу свою ладонь на ледяную, подрагивающую руку девушки, которая уже встать собиралась, и удерживаю ее.
Белая рука на белой скатерти. Красиво. И мурашки по коже от этой запретной близости.
– Тимуру Ревазову, – киваю на отца, – настоящего наследника может родить лишь жена. Не любовница, которой была моя мама все эти годы. Избавляться от меня она отказалась, и это был ее единственный отказ за всю жизнь. Но отец с этим отказом не смирился, и просто делал вид, что меня не существует.
Девушка расширенными от удивления и осуждения глазами глядит на отца.
Совесть разбудить пытается?
Глупая она. И слабая.
– Я думала, что вы поссорились…
– Чтобы ссориться, нужно хоть как-то общаться, – тепло улыбаюсь испуганной девушке, сам не ожидая от себя, что успокоить ее захочу. Другие ведь планы были: напугать еще сильнее, испортить итак несладкую жизнь.
– И ты так соскучился по общению, что заявился ко мне домой? Вопросы по юбилею можно было обсудить по телефону, – цедит отец, – с моим секретарем. Или ты думаешь, я сам буду этим всем заниматься?
– Нет, я так не думаю. И разговор наш будет о другом. Вика, – снова обращаю к девушке свой взгляд, и против воли он на губах ее концентрируется. На ее соблазнительных губах, вкус которых я помню до сих пор, – теперь оставь нас наедине. Пожалуйста.
Девушка встает после короткой заминки и, оказавшись за спиной отца, качает головой, словно просит:
Не нужно.
Глава 4
ВИКА
– Он же не расскажет? Или расскажет? – мечусь по коридору второго этажа, то к лестнице поворачивая, то к спальне. – Что же делать?
Ратмир.
Не Рустам, а Ратмир.
Обманщик и эгоист! Он ведь ни капли не удивился, когда меня увидел. Да и с чего бы – вызнал, наверное, про отца все, выследил меня, и…
И я сама виновата. Силой Ратмир меня в отель не волок.
– Виктория? – окликают меня, а я, как дура, подпрыгиваю.
Совсем нервы расшатанными стали, скоро своей тени бояться начну. Вот что означает «нечистая совесть», оказывается.
– Да? Ян, – улыбаюсь помощнику мужа. – Не знала, что ты здесь.
– С документами работаю, – мужчина выходит из мужниного кабинета, и обращается ко мне, с тревогой вглядываясь в мое лицо: – С вами все в порядке? Или…
Или. Все не в порядке настолько, насколько это возможно.
– Просто разнервничалась, ты же понимаешь, – скулу дергает от напоминания самой себе и постороннему, по сути, мужчине о семейных проблемах.
Хотя Ян, если разобраться, Тимуру гораздо ближе, чем я.
– Может, спустимся вниз, и я согрею вам молока? – обаятельно улыбается светловолосый щеголь. – Оно успокаивает.
– Ну я же не маленькая, – смеюсь, представив себе картину, как я сижу на стуле, болтая ногами, а Ян в кружевном переднике подносит мне молоко с пенкой. – Ян, там Ратмир пришел. Сын Тимура.
– Да, я в курсе, что он должен был явиться, Тимур Давидович говорил, – Ян хмурится, и кивает на кабинет – святая святых, куда мне обычно не было ходу. – Ругаются?
– Разговаривают. О чем-то. Так странно, отец и сын, и так ненавидят друг друга…
Как же так?
Какая разница, что Ратмир от любовницы, а не от законной жены родился? Сын ведь, родная кровь. Продолжение Тимура.
– Не вмешивайся в их дела, Вика, – переходит Ян на «ты». – У них своя история. Слишком Ратмир на Тимура Давидовича похож, вот и бесятся оба. Да еще и Давид Расулович внуку благоволит, а сыну нет. Твой муж ведь в юности тоже боксом занимался, отец его сам тренировал, да не вышло. Сила есть, а пользоваться ею не научился, а Ратмир научился.
Бокс?
Я и не знала, что Тимур спортом увлекался. Он ведь даже машину поближе к дому ставит, ленится двадцать шагов сделать. И в фитнес клуб не ходит, хотя я предлагала заняться спортом вместе.
Чтобы сблизиться, как и должно нормальной паре.
– А Ратмир боксер? Потому он такой разукрашенный? – спрашиваю, вспоминая кровоподтеки, покрывающие его торс.
И краснею. Вспоминая остальное.
– Не слышала? – Ян достает смартфон, и быстро набирает что-то на экране, а затем поворачивает ко мне гаджет. – Можешь прочитать.
Пробегаю глазами последний новостной пост, и ахаю:
– Чемпионский титул?
– Да, скоро бой с американцем, – Ян морщится. Либо бокс не любит, либо самого Ратмира. Ну не американского же спортсмена.
Глупый вид спорта. Опасный. Жизнь итак сложная, а бойцы эти сами себя калечить позволяют с превеликой радостью.
Зачем?!
– То есть, Тимур не любит сына из-за бокса? – хмыкаю, отбросив мысли о сомнительности этого вида спорта. – Какая-то странная причина.
– А какая есть. Тут и обида на сам факт его рождения на свет, и то, что в боксе у Ратмира получается, – перечисляет Ян, – и их схожесть характерами, а характер мужа ты знаешь. Так Ратмир не лучше. Прибавь к этому то, что Ратмира принял Давид Расулович, который сделал это в пику сыну, и получишь общую картину.
Картину нелюбви.
Нарисовать бы ее, добавить красок, бликов, осветить неоном. Может, получится?
– Я пойду, не буду отвлекать, – благодарно киваю Яну, который единственный в этом доме меня поддерживает.
Как брат, которого у меня никогда не было и не будет.
Пожалуй, я заслуживаю знать, о чем разговаривают Тимур с Ратмиром. А значит, придется подслушать.
Одним грехом больше – такая малость к уже имеющимся.
***
РАТМИР
Странно смотреть на себя самого через четверть века, и знать, что постаревшее отражение тебя ненавидит.
Думал, отболело уже.
Думал, что отца ненавижу только из-за того, как он с мамой поступил, но… нет.
Сколько раз я слышал от него, что законный сын не сделал бы того, не совершил бы этого, был бы уважительным, успешным и лучше меня.
Порченая кровь.
– Дед попросил, чтобы именно я сообщил тебе новость, – говорю с наслаждением, предвкушая тот момент, когда отца перекосит.
Дед потому и затеял это – любит сына по носу щелкать. А на старости лет тем более, когда характер окончательно испортился.
– Ты больше не единственный его наследник, – после небольшой паузы сообщаю ему. – Теткам по пять процентов, тебе сорок процентов, и мне. Тоже сорок процентов всего имущества.
И согласился я на предложение деда только ради наслаждения наблюдать за тем, как отец краснеет в приступе гнева, и…
– Проходимец, – отшвыривает он тарелку с пастой, которая разлетается по гостиной, – щенок, я так и знал! Облапошил старика, и радуешься?
Ваза с цветами летит на стоящий у окна мольберт, безнадежно уродуя незавершенный рисунок. О, а сейчас, кажется, и мне прилетит?
– Не стоит, – встаю навстречу идущему на меня отцу, сжимающему кулаки. – Ты ведь понимаешь, что я тебя одним ударом уложу?
Не понимает.
Замахивается, и я ускользаю от его руки, не желая мараться об него. Хотя сколько раз мечтал о том дне, когда смогу наказать отца. Теперь возможностей хоть отбавляй.
– Отец из ума выжил. Маразматик старый, позволил обдурить себя несчастному сиротке, – выплевывает отец, кружа вокруг меня, как стареющий ястреб. – Ты ничего не получишь! Ни единого гроша!
– Дед пока жив, и умирать не собирается. А потом… потом я получу сорок процентов всего, – отвечаю, и добавляю с усмешкой: – А затем отдам все это маме. Она заслужила и побольше за все эти годы с тобой.
И отец бросается на меня, хотя я уж было решил, что он приходит в себя.
Но нет, всем телом кидается, хочет массой своей задавить, и я отшвыриваю его от себя. В тот самый мольберт с искореженным, мокрым рисунком.
– Что… что вы творите? – на шум выбегает Вика, ступая неслышно, словно невесомая. – Тимур, о Боже! – подбегает она к отцу, и поднять пытается.
А тот кряхтит, упираясь локтями в пол, и воздух хватает по-рыбьи. Вроде я и не сильно его приложил, оттолкнул просто.
– Давай, держись за меня, – девушка пытается поднять отца с пола, но у нее слабо это получается.
– Отойди. Давай помогу.
– Не подходи, – шипит она мне и, наконец, помогает отцу на ноги встать. – Убирайся из этого дома! Из моего дома! Пошел вон, Ратмир!
Какие громкие слова, птичка.
Только это теперь и мой дом тоже. Может, обрадовать девочку?
– Сейчас-сейчас, – бормочет отец, дрожащими пальцами набирая чей-то номер. – Сейчас все будет… отец! Ты и правда вписал этого в завещание? Да, Ратмира! Сорок процентов?
На отца смотреть неинтересно. Все-равно, я знаю, что дед выйдет победителем из этой схватки, как и всегда. А вот на Вику… на нее можно и поглядеть.
На то, с каким сожалением она оглядывает устроенный погром в гостиной.
А какое осуждение сквозит в ее глазах!
– Твой рисунок, птичка? – киваю на мольберт, и добавляю – Был?
– Мой.
– Прости.
Она лишь отмахивается, и морщится при выкрике отца, который пытается доказать деду, что мне и ломаного гроша достаться не должно. Как его накрыло, просто песня.
– Ну у вас и семейка, – качает девушка головой. – Что же вы за люди такие? Деньги, деньги, деньги… всюду эти деньги. И никого они счастливым не сделали. Никого из вас.
– Я счастлив, – спорю из чувства противоречия, хотя Вика права.
Я не несчастен, но и не счастлив. Пожалуй, мне никак, и это самое отвратительное.
– Кстати, Вика, ночевать я останусь здесь, – подмигиваю ей. – Вступаю в права главного наследника, скажем так.
Но девушка не реагирует на подначку. Она смотрит на отца, у которого вместо слов невнятное мычание вырывается.
– Тимур? – она подходит к отцу, обхватывает его голову своими маленькими ладонями, и пытается поймать взгляд. – Тим… Ратмир, звони в скорую, быстро!
Глава 5
ВИКА
Это ужасно, но когда я смотрела на мужа, который не в силах был произнести ни единого слова, на мужа, рот которого перекосило, а лоб покрылся испариной, я…
… я о рисунке испорченном думала.
Что его не исправить.
И по памяти такой багряно-сиреневый рассвет, который неожиданно поймала на днях, я не нарисую.
Обидно.
Но Тимуру, наверное, обиднее было бы, узнай он о моих мыслях. Жена о ерунде мыслит.
Сыну, судя по каменному выражению лица, вообще плевать на здоровье отца.
– Микроинсульт, – сообщает нам Иосиф Евгеньевич, выйдя из палаты реанимации. Смотрит на меня и Яна, вскочивших при его появлении, и выставляет вперед руку: – Жить будет, успокойтесь.
– А… а говорить он сможет? – решаюсь спросить. – Или Тимур так и останется таким?
Если да – я не вынесу этого.
Изо дня в день смотреть на мужа, который не в силах сам о себе позаботиться, и знать, что этого избежать можно было. Останься я с Тимуром и Ратмиром в гостиной – беды бы не случилось.
– Сможет, нужно переждать кризис, – отвечает врач, но смотрит при этом на привалившегося к стене Ратмира, весь облик которого демонстрирует, насколько ему все-равно. – Пару дней Тимур Давидович будет находиться под нашим наблюдением, а затем вы сможете забрать его домой. Пока съездите за необходимыми вещами: смена белья, зубная щетка, и далее по списку.
– Я съезжу, – Ян останавливает рванувшую было по коридору меня, и сжимает ладонь сочувственно. – Вика, отдохни пока, сходи в кафе, прогуляйся в сквере. Здесь тебе нечего делать, в ближайшие пару часов к Тимуру Давидовичу тебя точно не пустят.
Какое кафе?
Какая прогулка в сквере?
Будто я смогу наслаждаться поздней весной, зная, что Тимур в реанимации.
– Я позабочусь о своей… мачехе, – произносит Ратмир первые за этот час слова, и почти силой отрывает меня от Яна. – А ты езжай.
Прикрываю глаза, пытаясь заставить себя не стряхнуть руки Ратмира, нагло обнимающие меня – это выглядело бы странно. Но объятия его болезненные для меня – невыносимо рядом находиться после всего того, что случилось.
– Вика? – с нажимом спрашивает Ян, но взглядом обменивается с Ратмиром.
И взгляды у обоих мужчин странные, непонятные мне. Будто они без слов общаются о чем-то неведомом женскому уму.
Мужчины…
– Все в порядке, – отпускаю я Яна. – Не забудь взять халат Тимура – тот, коричневый в полоску.
– И тапочки с ночным колпаком и кальсонами, – едко добавляет Ратмир, но Ян оказывается умным человеком, и пропускает подначку мимо ушей.
– Убери руки, – шиплю я, и сбрасываю с себя мужские ладони, едва Ян скрывается за поворотом больничного коридора. – И вообще… проваливай отсюда!
– И оставить тебя одну? Мы ведь семья, Вика, – улыбается парень. – А в такие моменты семья рядом должна быть, поддерживать друг друга.
– Ты уже натворил дел!
– Вика-Вика, – качает он головой, и подталкивает за плечи в сторону лестницы, – отец сам двинулся на теме наследства. Я здесь при чем? Драться полез на старости лет, распереживался вот. Этого следовало ожидать, что жадность рано или поздно долбанет его по мозгам. Но ничего, – хмыкает Ратмир невесело, – сейчас этот твой поклонник привезет любимый папочкин стариковский халат с тапочками, и ему полегчает.
Вот прицепился с этим халатом!
Я и сама люблю укутаться в пушистый банный халат, и нежиться в нем. Только Тимуру не особо нравится меня видеть в таком облике растрепы, потому возможность выпадает лишь когда муж в командировках.
Побыть самой собой, расслабиться.
– Эй, – вскидываюсь я, выплывая из омута своих мыслей, – куда ты меня ведешь? Я останусь…
– Не останешься. Мы идем в кафе, – подмигивает упирающейся мне Ратмир, и резко становится серьезным. – И Вика, не советую со мной спорить.
***
– Значит, боксер? Кулаками машешь?
– А ты картинки малюешь? – в пику отвечает мне Ратмир, и придвигает мерзкий на вид смузи поближе к моим лежащим на столике рукам. – Пей.
– Я из твоих рук больше никакую выпивку не приму!
Парень глаза закатывает, и плечами пожимает. Мол, как хочешь.
А я сама не знаю, что хочу. Сидеть с ним вот так просто – дико. И если задуматься как следует, вся эта ситуация в пятнах грязи.
Вот только что мне делать? Истерику устроить со слезами, с посыпанием головы пеплом?
Юля права, по сути: дело сделано, назад не повернуть.
– Ну, мачеха, расскажи мне сказку, – паясничает Ратмир, отпивая крутой, исходящий паром чай, – как так вышло, что ты вышла за старика?
– Тимур не старик! – спорю с ним.
Хотя еще два года назад я сама в ужасе была, когда отец заговорил об этом. В восемнадцать лет мне и тридцатилетние казались пожилыми. А уж Тимур, которого я не иначе как дядя Тим не называла, и подавно.
В волосах седина.
В уголках глаз морщины.
Брыли, опять же…
Но притерпелась. Может, рядом с ним я и сама постарела душой?
– Значит, великая любовь, м? – предполагает парень, и голос его недобро звучит.
– Да, любовь. И уважение, – добавляю я чистую правду.
– Ну да, уважение, – кривит Ратмир губы. – Именно оно и толкнуло тебя на измену? Как и великая любовь?
Резко поднимаюсь со стула, и Ратмир тут же вскакивает. Давит на плечи, чтобы я обратно села. Зачем?
Выслушивать его колкости? Так я сама себя корю, и корить буду всю жизнь.
Юля бы сказала, что жизнь длинная, и голоса совести обычно хватает на пару месяцев.
– Ладно, не кипятись, колючка. Пей смузи, оздоровляйся. Вылечится твой любимый, и будете душа в душу жить ближайшие пару лет, или сколько там ему осталось, – Ратмир снова придвигает ко мне опостылевший смузи.
А у меня перед глазами картина, как я вскакиваю.
Швыряю в него противный напиток.
И от стекает по черным волосам, в которые я с таким наслаждением зарывалась в ту сумасшедшую ночь.
А затем влепляю хлесткую пощечину, оставляя на его лице клеймо-удар. Чтобы не смел больше никогда… никогда…
– Ты и сам когда-нибудь пятидесятилетним станешь, – беру этот мерзкий напиток, который хотела выплеснуть на него, и отпиваю. – Или не станешь. Судя по тому, какой ужасный из тебя боксер – это тебе, Ратмир, пара лет осталась.
– Ужасный? – смеется парень, но на подначку реагирует. А то надоело выслушивать едкие замечания о моей неверности. – А приходи на бой, детка. Там и посмотришь на меня в деле. Я лучший.
– В селе своем ты лучший. А здесь, – вожу пальцем в паре сантиметров от его лица, – здесь ты никто. Вон как отделали, личико попортили. Не хочется мне на избиение младенца смотреть, – фыркаю, и добавляю, передразнивая его: – Мы ведь семья.
Задевает.
Глупая, детская подначка его задевает.
Сидит, бесится от мысли, что лучшим я его не считаю. Сбитыми костяшками постукивает по столу, выбивая рваный ритм, как набат.
А у меня сердце каждый раз замирает от взгляда серых глаз, когда он смотрит на меня. И все время та проклятая ночь перед глазами встает – ночь, которую я в мельчайших деталях помню.
Никогда с Тимуром такого не было. С ним… нет, не противно, но и не хорошо. Спокойно и предсказуемо, ровно по часам.
Да и сравнить мужа мне не с кем было.
До недавнего времени.
– А знаешь, тебе придется прийти на бой, – с веселой злостью в голосе бросает Ратмир после долгого молчания. – Считай, это одно из моих условий. Чтобы я держал язык за зубами. И если избиения младенцев не случится – с тебя желание.
– Никакого желания, – хмурюсь, но парень качает головой.
– А если проиграю – желание с меня. Любое.
Глава 6
РАТМИР
Странная девочка.
Злит, раздражает своей колючестью.
И непохожестью своей на тот образ, что в голове сложился – охотница за деньгами. Что-то не видна по Вике особая расчетливость.
Но ведь вышла за отца, а значит…
… внешность обманчива.
– Можете войти к пациенту, – вежливо, но чуть устало выдыхает врач, и Вика подскакивает.
Ну уж нет!
– Я пойду, – опережаю ее. – Я ведь его сын.
Она в таком раздрае, что молча соглашается, позабыв, что жена в приоритете.
Жена… поверить не могу. Мачеха.
Обхватить бы ее лицо, как той ночью, едва мы номер отеля переступили. К стене прижать, вырывая рваные всхлипы…
Хватит! И чего я о ней думаю постоянно? Были у меня девушки красивее, чем она.
Намного красивее.
– Жив? – вхожу в палату к отцу, видеть которого неприятно, и больно. Родная кровь ведь не водица. – Молчи, врач сказал, что говорить тебе пока нельзя. Ты ведь понимаешь, что я тебе говорю?
Он моргает.
Понимает, в овощ не превратился – уже хорошо.
Или плохо…
Интересно, осталась бы с ним Вика? Осталась бы, превратись он в инвалида?
– Надеюсь, ты осознаешь, что бессмысленно спорить с дедом по поводу наследства. И переживать из-за этого тоже бессмысленно, – говорю, и ненавижу себя за то, что успокоить его пытаюсь.
Отец смотрит на меня в упор, и снова моргает. Медленно и выразительно, словно говоря: понимаю, но не сдамся.
– И жить я буду с вами. Пока. Дом ведь дедов, не так ли? – отец моргает, и начинает пыхтеть. – Успокойся. Я просто присмотрюсь к наследству. Или ты хочешь, чтобы я сразу все маме передал?
Он напрягает скулы, которые пугающе выступают, делая черты лица еще более заостренными, чем они есть. И моргает дважды – не хочет.
Мама ведь приедет сразу, если шанс представится.
Поселится в доме, и унижаться начнет. И перед отцом, и перед Викой.
Чтобы не гнали.
– Хм, а что бы ты сказал, предложи я тебе такой вариант, – сам не знаю зачем, предлагаю я. И всерьез ли предлагаю – непонятно и мне самому. – Ты разводишься с Викой, а я отказываюсь от наследства в твою пользу. Ты бы согласился?
Гляжу в его глаза – отражение моих – и с замиранием сердца ответа жду. И он смотрит также напряженно, не моргая. Уже слезу текут из уголков глаз, а отец все держится.
Да?
Нет?
Сам не знает?
Оскорблен моим вопросом?
– Пошел вон, – неразборчиво и медленно шепчет он. – Вон!
– Подумай над моим предложением, – легко вскакиваю со стула, и оборачиваюсь к лежащему, неприятному мне мужчине. – Мачеха у меня зачетная.
***
ВИКА
– Тим, – сажусь на кровать рядом с лежащим на ней мужем, и легонько сжимаю его ладонь. – Как же так? Ты… ты обязательно поправишься.
Только бы не разреветься.
Не устроить истерику.
Тимур ненавидит женские слезы, наверное, как и все мужчины.
Но он выглядит таким слабым, беспомощным на больничной кровати. Палата обставлена как номер-люкс, но пахнет ведь больницей. И ни муж, ни я ни на минуту об этом не забываем – где мы находимся, и почему.
– Ты…
– Не говори ничего, – решаюсь приказать Тимуру. – Врачи запретили.
– Ты, – упрямо хмурится муж, и пальцы его подрагивают, – и Ратмир… ты…
Я.
Он знает!
Мышцы сводит от ужаса, как будто я стою перед мчащимся на меня автомобилем, и не могу пошевелиться. Сердце панически бьется в груди, гоня дикую кровь по венам.
Я сейчас закричу.
В обморок упаду от страха и стыда.
– Тим, – бормочу онемевшими губами, – я не… ты все не так…
– Замолчи! – муж делает над собой усилие, и приказывает привычным властным голосом. – Ратмир и ты будете пока жить вдвоем. Держись от него подальше, он вовсе не обиженный сиротка, каким хочет предстать. Поняла?
– Я поняла, Тим, – киваю радостно, что мой обман не раскрылся.
Наш обман.
И нужно бы уйти, дать мужу отдохнуть, восстановиться, но проклятое любопытство заставляет меня открыть рот, и спросить:
– Милый, а что Ратмир тебе сделал?
– Много чего, – морщится муж, и приподнимает голову, позволяя мне поправить плоскую подушку.
– А что именно?
Не сходится у меня картинка. Да, я знаю, что мужчины разные бывают, и некоторые считают своими детьми лишь тех, кто от жены родился. Не от любовницы.
Но Тимур ведь много лет был рядом с матерью Тимура – Лианой. Видел, как сын растет, становится похожим на него. Даже несмотря на все разногласия, разве мог он его не полюбить?
Матери иногда завидуют молодости дочерей, отцы успехам сыновей, но в ненависть это выливается крайне редко.
А у Тимура и Ратмира именно взаимная ненависть, которая в каждом взгляде выражена.
– Он плохое семя, – говорит, наконец, муж, когда я уже думала, что не ответит. – В детстве диким был совсем, в чужие дома залазил со всеми вытекающими. Участковый его ловил столько раз – не счесть. А затем я приехал к Лиане с крупной суммой денег, которую кое кому передать должен был…
Тимур начинает натужно кашлять, и я приподнимаю его голову, а затем подношу стакан с водой. И пока муж пьет, я осознаю, что именно он не договорил.
Можно и не продолжать, но Тимур откидывается на подушку, и заканчивает рассказ:
– Утром я не обнаружил ни денег, ни Ратмира.
Вор, значит.
– И большая была сумма?
– По тем временам огромная, – хрипит Тимур устало. – Да и по этим временам тоже. Иди, не нужно сидеть со мной рядом, будто в вечный путь провожаешь.
Поднимаюсь, целую Тимура на прощание, и выхожу в коридор, где меня ждет Ратмир.
Ненавижу воров. Их мало кто любит, но для художников воровство – бич профессии. На такой поступок – присвоить чужое – может пойти только подлый человек.
– Надеюсь, ты не решила ночевать на коврике у его ног? – Ратмир кивает на дверь палаты. – Даже если решила – придется передумать. Мы едем домой. Пошли.
Парень бесцеремонно хватает меня за руку, и тащит по коридору.
А мне представлять невыносимо: как это мы будем находиться дома наедине? Ночью…
– Может, ты в отеле остановишься? – предлагаю парню, когда мы выходим на улицу. – Я оплачу любой номер.
– Я в деньгах не нуждаюсь. Вон наше такси, – указывает на подъехавшую «Камри» машину Ратмир, и снова берет за руку.
«Ян, можешь сегодня переночевать у меня?» – набираю смс помощнику мужа, едва мы с Ратмиром садимся в такси.
Мне с ним неуютно.
Некомфортно.
Неправильно.
– Как невежливо, – едко замечает Ратмир, и я отправляю сообщение Яну, а затем поднимаю на парня взгляд.
– Что невежливо?
– Сидеть, уткнувшись в телефон, блонди. Это невоспитанно. А ты еще и меня «селом» называла.
– Это, – верчу в руке телефон, – лучшее изобретение двадцать первого века. С телефоном интереснее, чем с большинством людей. Так что Ратмир, поработай над навыками общения.
«Ян, ответь, пожалуйста. Ты приедешь? – набираю я еще одно сообщение. – Я не хочу оставаться наедине с Ратмиром!»
С Ратмиром, оказавшимся ворюгой.
– Вика, убери телефон. Иначе я его заберу!
Вот привязался!
– Пообщаться хочешь? – сжимаю смартфон в руках в ожидании ответа Яна, и смотрю на парня в упор. – Ну так расскажи мне о том, как отца обокрал!
– А тебе не кажется, что ты суешь свой нос не в свое дело?
– Нет, не кажется. Или отвечай, – начинаю я говорить, и понимаю, насколько глупо будет звучать моя следующая фраза, – или я никогда не скажу тебе ни единого слова!
Детский сад какой-то.
Надуюсь, и буду молчать, как дитя пяти лет от роду.
Мда…
– Те деньги… я один раз сказал отцу, что не брал их. И повторяться не буду. Не хочешь – не верь.
Какая разница, во что верю я?
Может, не одна я себя как ребенок веду? Ратмир тоже вот «один раз сказал», и ожидал, что ему поверят.
Глупо.
Отворачиваюсь от хмурящегося парня, когда мы проезжаем здание вокзала. На улице дождь, но мне даже сквозь его густую пелену видно, как на огромном экране торгового центра рекламируют предстоящий бой.
Ратмир Ревазов и Карлос Рей.
– Ладно, прости, это не мое дело, – поворачиваюсь к Ратмиру, чувствуя странные угрызения совести.
Хотя дело это мое. И я ему не верю.
«Уже подъезжаю. Буду рядом столько, сколько нужно» – читаю я сообщение Яна, и опускаю плечи от облегчения.
Лучше уж с двумя мужчинами под одной крышей, чем с одним.
– С кем ты переписываешься?
– С Яном, – честно отвечаю я, не успев подумать.
– Ааа, с этим твоим безответно влюбленным, – насмешливо тянет Ратмир, а я глаза закатываю презрительно.
Ох уж мне эта кривая мужская логика!
– Повзрослей, Ратмир, и мысли шире. Если мужчина общается с девушкой, это не значит, что он обязательно хочет затащить ее в постель, – снисходительно произношу я.
– Наивная девочка, – недобро улыбается парень. – Если бы ты была страшна, как атомная война, то я бы тоже не поверил в чистую и светлую дружбу. Скорее, я бы поверил, что этот Ян – извращенец. Но ты не страшная…
– Спасибо, – раздраженно перебиваю я. Спасибо на добром слове.
К дому мы подъезжаем в молчании, и машина Яна уже стоит у входа.
– Это ты его позвала?
– Да, – нагло отвечаю, и выхожу из такси.
И иду к дому не оборачиваясь.
Скорей бы закончился этот жуткий день, а завтра мы, наконец, будем рисовать с натуры.
Хоть это радует.
– Вика, – бедняга-Ян, которого мы сегодня загоняли, выходит из своей белой Инфинити, и направляется ко мне. А затем смотрит мне за спину.
Лицо его остается прежним, приветливым, но я, как художница, отлично вижу оттенки. А в глазах правой руки Тимура оттенок неприязни смешан со штрихами опасения и украшен градиентом злости.
Красивая темная палитра.
Ратмира я чувствую, даже не видя. Спину покалывает от его взгляда, и я не понимаю – неприязнь я к нему испытываю, смущаюсь, радуюсь от этой странной близости?
Очень остро.
И капельку стыдно.
Запретно.
Никогда в жизни я не признаюсь в этих своих смутных чувствах никому, даже Юле.
Даже себе – так, чтобы до конца.
– Входите, – открываю дверь, и оставляю мужчин за спиной.
С большим удовольствием я бы осталась в одиночестве.
Прелесть какая.
Оба, и Ратмир и Ян будут ночевать сегодня у меня. И оба не взяли вещи.
Нет, ну ладно Ратмир – от него я ничего путного не жду, но Ян… хоть бы зубную щетку захватил!
– Я просто спешил, – пожимает он плечами. – Ты же сама попросила приехать.
А голову включить не догадался?
– Езжай домой, – дает совет Ратмир. – За вещичками. Можешь возвращаться потом, можешь нет.
– А тебе не нужно тоже за сумкой съездить, м? – интересуется Ян, скрестив руки на груди. – Та может ты уедешь, а я пока побуду с Викой.
Побуду с Викой.
Звучит так, будто я немощная.
Ратмир качает головой, и хмурится. И это означает, что он уперся, как баран. Тимура я неплохо изучила, а сынок весь в него пошел.
– Тебя одного я с ней не оставлю, – Ратмир кивает на меня, но обращается к Яну. – Блюду честь своей… мачехи.
Блюдет он.
Честь, да.
Мачехи.
Бесит! Из-за ерунды ведь сцепились.
– Ратмир, тогда придется тебе переодеваться в вещи Тимура, – ласково-преласково обращаюсь к парню. – Зубную щетку я, конечно, новую выдам, но вот вещи… тапочки, ночной колпак, кальсоны и халат ждут тебя, пасынок.
Интересно, а он может меня ударить? Кажется, своего я добилась, и Ратмира довела.
Стоит, сжав челюсть, скулы судорогой свело, а в глазах дикая злость.
Если ударит – я костей не соберу.
А затем Ратмир меня удивляет, и искренне смеется, взъерошивая короткие темные волосы.
– Ну пойдем, покажешь мне отцовский гардероб, – бросает он, и первым шагает в сторону нашей спальни.
А я быстро поворачиваюсь к Яну, и кручу пальцем у виска.
– В гостевой есть пара комплектов одежды, забыл?
Мужчина ойкает, и делает виноватое лицо.
Вообще, по-хорошему бы распределить одежду между Яном и Ратмиром, но пасынку мне хочется насолить, вырядив в вещи нелюбимого отца.
Настоящая злая мачеха, почти как из сказки.
Вот только я забыла, что мы окажемся в моей с Тимуром спальне наедине. И видеть здесь не мужа, а его молодую копию… странно.
Ратмир оглядывает комнату с любопытством и неприязнью, почти с ненавистью смотрит на нашу кровать, а я подхожу к гардеробной.
– Скучновато здесь, – голос парня вибрирует. – Ты ведь художница, да? Неужели не хочется обставить дом поинтереснее. Ну хоть спальню. Или обстановка соответствует содержимому?
– В смысле?
– В том смысле, что со стариком интересно быть не может, а значит и обстановка должна соответствовать: серо-бежевое унылое нечто, – выплевывает Ратмир.
– Мне нравится, – защищаюсь я, и трясущимися руками достаю новый, ни разу не ношеный Тимуром спортивный комплект.
На самом деле, мне не нравится.
Ратмир прав, и здесь скучно. Уныло. Разреши мне Тим, я бы все поменяла, добавила бы красок, милых мелочей, создавая уют. Но муж невысокого мнения о моем вкусе, и боится, что…
… – Я не желаю видеть в своем доме шторы из монет и неоновые вывески, – сказал мне Тимур, отвечая на мое предложение.
– Ты врешь! – Ратмир читает мои мысли, и я швыряю в него одежду.
– Держи, родственничек!
Глава 7
РАТМИР
Нужно ли мне ненавидеть эту девчонку?
Нужно.
Или нет.
Даже когда я решил проследить за ней, ненависти я не испытывал, лишь неприязнь, и любопытство. В конце концов, что бы там мама не думала, как бы ни ругала «эту малолетку», мужчина – не баран, которого легко увести.
Отец сам так решил – уйти.
А девчонку можно понять, в столице все такие – за старый денежный мешок хотят выйти, только благодаря деду, мешок этот заметно прохудился.
Держу в руках мягкий спортивный комплект, и усмехаюсь.
– Иди, и переодевайся, – командует Вика.
Как скажешь, блонди. Мачеху положено слушаться!
И я стягиваю с себя футболку, зашвыривая на эту их супружескую кровать. Тяжело представить, что они на ней… вдвоем…
Отвратительно!
– Ты что вытворяешь? – Вика бледнеет, и пятится от меня спиной. – Иди к себе, и там переодевайся. Что за стриптиз?
– А я тебя не стесняюсь, – весело отвечаю, и стягиваю джинсы.
А Вика, как маленькая, зажмуривается.
В ту нашу ночь она была смелее. Так цеплялась за меня, вжимала в себя.
Отпускать не хотела ни на секунду.
– Я все хотел спросить, с кем из нас тебе было приятнее? С отцом или со мной? – сам не знаю зачем, продолжаю я давить на девчонку. И с внезапно, как всегда, проснувшейся злостью дополняю вопрос: – Или с Яном?
Девчонка вспыхивает.
Оскорбляется, и оскорбляется искренне.
– У меня с Яном никогда ничего не было. И не будет! – выпаливает, а я снова смеюсь.
Напоминание о нас ее уже не смущает.
А этот Ян… Вика может сколько угодно делать вид, что не замечает его взглядов, но я все вижу. Думаю, и она видит, но это ведь так удобно – купаться в любви другого человека, знать, что можешь на него рассчитывать.
И ничего не давать взамен.
Так было у мамы к отцу.
И так у Яна к Вике. Прилетел ведь по первому зову, про вещи забыл, лишь бы не оставлять меня с ней наедине.
– А у нас с тобой будет? – ложусь на кровать, и улыбаюсь. Хотя с большим удовольствием бы сжег ее. – Я могу заменить отца, хочешь? Ты ведь хочешь, Вика…
Я ожидал всего, чего угодно: скандала, обвинений в безнравственности, злости. Но не слез, маленькими хрусталиками покатившихся из глаз Вики.
– Ты чего? – подскакиваю с этой проклятой кровати, и одеваюсь по-армейски быстро. – Вика, я пошутил, не плачь…
Подхожу к ней, и не понимаю, что делать. Девушка глядит в одну точку, словно там нечто важное и нужное, и плачет. Тихо, без всхлипов и подвываний. Так, что я чувствую себя беспомощным ничтожеством.
– Прости, – вырывается у меня, и я тянусь к девушке, чтобы…
Сам не знаю.
Но смотреть на ее слезы я не могу.
***
ВИКА
Ратмир бестолково суетится, по плечу меня похлопывает…
Дурак! Какой-же он дурак!
– Да пошутил я, – раздражается парень, и непонятно, на кого – на себя или на меня, – Вика, не плачь…
А мне плевать на то, пошутил он или нет.
Я просто устала.
Вымоталась за этот жуткий день, и издевки Ратмира стали последней каплей.
– Уйди, – всхлипываю, и киваю на дверь, – видеть тебя не могу.
Ратмир делает неуверенный шаг к двери, и я немного расслабляюсь – сейчас он оставит меня одну, и я выплачусь в свое удовольствие. А потом пойду в свой кабинет, и буду всю ночь рисовать.
– Уйду, когда успокоишься, – глухо говорит парень, и крепко обнимает меня. – Ненавижу слезы.
– Так не смотри…
Вырваться пытаюсь, но сил не хватает. Этот громила не из хлюпиков, и мои трепыхания для него как слабый ветерок. И я…
… позволяю себе расслабиться на краткий миг.
Утыкаюсь мокрым от слез носом в его шею, и вдыхаю знакомый запах. Ратмир пахнет костром и осенью.
И немного кровью.
– И почему ты такая неженка? – шепчет парень, и проводит ладонью по моим волосам. – Обидчивая, плачешь вот. Нет бы ответить, как следует. Совсем не умеешь за себя постоять, Вика, и пора бы научиться этому.
Я могу за себя постоять.
Могла. Раньше.
– Отцу ты тоже позволяешь себя унижать? – допытывается Ратмир, и я вырываюсь из ставших неуютными объятий.
Ну вот что ему стоило молча меня поддержать?
– Нет, Тимур меня не унижает.
Ложь.
– Врешь, – это чудовище будто мысли мои читает. – Я ведь на него похож, Вика, не только внешне. К сожалению. И я видел, как он с мамой обращался, а она тоже слабая – как и ты. И слабость эта раздражает, вызывает желание… добить. Ну и, – Ратмир садится у меня в ногах рядом с кроватью, – как с тобой обращается муженек?
– Хорошо, – раздражаюсь от этих бесконечных вопросов.
– И снова ложь.
Не совсем это ложь. Тимур никогда не проходится по мне грубыми оскорблениями, он слишком хорошо воспитан. А тонкие остроты по поводу моей бесплодности, неизящности, происхождения – на это он горазд. И бьют эти остроты больно.
– Ну и откуда ты взялась такая? – Ратмир не отчаивается добиться от меня ответов. – Расскажи!
Хочу послать его куда подальше.
Не понимаю, что именно Ратмир хочет от меня услышать.
И уже открываю рот, чтобы выпроводить его, но…
– Мне было одиннадцать, и меня похитили, – тихо произношу я, глядя на сидящего на полу парня. – А люди Тимура спасли. Полиция… они работали, конечно, но слабо, и готовили родителей к худшему. Утверждали, что с каждым часом шансов найти меня живой становится меньше. А люди Тимура меня нашли, и…
… и именно к нему на руки я прыгнула около того дома на окраине, где меня держали. А по пути домой мы заехали в торговый центр, где Тим купил мне молочный коктейль.
Я думала, что он будет хорошим мужем.
– Так именно поэтому ты такая, – Ратмир хмурится, и пытается подобрать не слишком обидное слово, чтобы я снова не разрыдалась, – неженка?
– Наверное, – фыркаю, и потираю лицо ладонями. – У мамы после того случая то панические атаки, то депрессии, а отец совсем помешался на моей безопасности. И я даже скандал устроить не могла, боясь расстроить маму.
Но безопасность папа мне не обеспечил, ведь это невозможно в нашем мире.
И в нашей стране.
– Мне было тринадцать, когда я снова попрощалась с этой жизнью, – вспоминаю я вслух страшные события семилетней давности. – Я гостила у тети. И глубокой ночью случился пожар.
Каким чудом я проснулась – не понимаю, но вскочила с кровати, как в тумане. Гарью несло так, что дышать было больно, а не дышать – невозможно.
– Я разбудила дядю с тетей, и мы выскочили на улицу, – договариваю я, не решаясь рассказать историю до конца.
Как я, в суете пожара поняла, что пушистая, ласковая Маня – теткина черная кошка с белым воротничком и кончиком хвостика, осталась в квартире. И я понеслась обратно на второй этаж, не замеченная перепуганными родственниками.