Читать онлайн Жизнь после. Истории из работы медсестры хосписа бесплатно
Истории, рассказанные в этой книге, основаны на моем опыте работы медсестрой в хосписе. Я изменила имена, личные и медицинские данные всех пациентов и некоторых людей, упомянутых в книге, чтобы защитить их частную жизнь. Цель книги – поделиться мудростью и советами, которые мне дали мои пациенты.
Моему мужу.
Всю жизнь мне говорили,
что мои мечты слишком велики.
Потом я встретила тебя, и ты сказал мне:
«Мечтай о большем».
Введение
Люди часто удивляются, когда слышат, что я медсестра в хосписе. Они спрашивают: как я могу изо дня в день выполнять такую трудную и печальную работу? Действительно, бывают тяжелые, иногда даже опустошающие моменты, но прекрасных гораздо больше. Моменты трепета, которые заставляют остановиться и задуматься о том, что все это значит. Моменты глубокой любви и той мудрости, что приходит только вместе с осознанием, что конец близок. Несмотря на то, что многие люди не понимают, почему кто-то решается на подобную работу, я считаю, что мне очень повезло оказаться в хосписе.
Необходимость в паллиативной помощи возникает, когда врачи констатируют, что жизнь человека близка к завершению. Он решает прекратить лечение в больнице, чтобы провести последние дни, недели или месяцы в домашней обстановке с близкими. Как медсестра хосписа, я сопровождаю пациента и его близких на этом пути, обеспечиваю подопечному максимально комфортные условия, избавляю от боли.
Паллиативная помощь может длиться до шести месяцев, и за этот срок я успеваю познакомиться с пациентами и их близкими, и даже домашними животными.
Истории в этой книге покажут, какими непостижимыми, сильными и трогательными могут быть переходные мгновения между жизнью и тем, что ждет человека дальше (а я правда верю, что дальше что-то будет). Я делюсь этими фрагментами, потому что у многих складывается неправильное представление как о смерти, так и о процессе умирания. Я точно знаю это. Конечно, у меня нет ответов на все вопросы, хоть я и видела смерть много раз, чтобы иметь общее представление о том, чего стоит ожидать.
Мы не привыкли много говорить о хосписах или смерти, но я знаю, что людям это интересно, ведь мне задают достаточно вопросов о моей работе. Некоторым, как правило, интересно узнать в целом, как человек умирает, в то время как у других есть личные причины интересоваться паллиативной помощью. Обычно это связано с тем, что их близкий человек сейчас находится в хосписе, уже был там или только будет. Может быть, этим людям самим предстоит оказаться в хосписе.
Пожалуй, чаще всего меня спрашивают: как я вообще стала медсестрой в хосписе? Это вполне естественный вопрос, особенно для человека моего возраста. Мне исполнилось тридцать лет во время написания этой книги, но когда я только начинала работать в этой области, мне было всего двадцать четыре. Я была и остаюсь намного моложе всех, кто меня окружает. Мой путь к тому, чтобы стать медсестрой в хосписе, конечно, не был линейным. В детстве я мечтала стать писательницей, а мысль о карьере медсестры даже не приходила мне в голову, когда я поступала в колледж. Оглядываясь назад, я могу проследить цепочку событий, которые подготовили меня к тому, чем я занимаюсь сейчас.
Для многих смерть может быть табуированной или пугающей темой, но в моей семье все было иначе. Родители моей мамы управляли похоронным бюро и были сертифицированными бальзамировщиками. Мама росла рядом с ними, в бюро и моргах. Если вы видели фильм «Моя девочка»[1], то понимаете, о чем я говорю. Для героини не было ничего необычного в том, чтобы сидеть и делать домашнее задание, когда рядом бальзамируют тела.
Из-за специфики семейного бизнеса смерть в буквальном смысле была частью моей жизни. Смерть и все, что с ней связано, часто выступала темой наших разговоров за ужином. Я выросла с пониманием, что смерть естественна. Она не казалась мне чем-то пугающим или таинственным.
Я воспитывалась в определенной системе убеждений о том, что происходит после смерти. Я посещала частную епископальную школу в Батон-Руж, штат Луизиана, пока мне не исполнилось десять лет. После этого моя семья переехала в Дестин, штат Флорида, и я продолжила посещать епископальную церковь там. Каждое утро среды мы с классом проводили в кафедральном соборе на территории кампуса, и все, что мы изучали, относилось к Библии. Даже на уроках музыки мы пели только песни поклонения. Жизнь моей семьи тоже была тесно связана с церковью. Мы ходили туда каждое воскресенье и регулярно посещали церковные общественные мероприятия.
Я верила каждому слову, что мне говорили. Я верила в Рай, в Ад, в Десять Заповедей и во все остальное, во что меня учили верить. У меня даже не возникало никаких сомнений – просто верила, не раздумывая.
А потом, когда мне исполнилось пятнадцать лет, мир, каким я его знала, прекратил свое существование. Это был обычный пятничный вечер в старшей школе. Как и в большинство других вечеров пятницы, я смотрела футбольный матч с трибун. Мое лицо было изукрашено специальной краской для фанатов. Я держала за руку свою лучшую подругу Ханну, крича под звуки барабанов, когда играл наш школьный гимн. Я наблюдала, как футбольный мяч пролетел по воздуху и упал в руки моего друга Тейлора, что заставило нас аплодировать еще громче.
В мгновение ока два игрока из команды соперников ударили Тейлора и повалили его на траву, завершив игру. Я видела, как Тейлор изо всех сил пытается встать, а оказавшись на ногах, как будто бы отряхивается от всего произошедшего и бежит к боковой линии.
– Я не думаю, что он в порядке, – сказала Ханна, сильнее сжимая мою руку.
– Что? Да нет, с ним все нормально! – запротестовала я.
Через несколько мгновений к обочине подъехала машина скорой помощи. Я в ужасе наблюдала, как Тейлора увозят.
– Хэдли, что-то не так, – снова сказала Ханна.
– Я уверена, что он просто сломал кость или что-то в этом духе. Зато мы можем написать кое-что уморительное на его гипсе.
Ханна кивнула, и мы снова сосредоточились на футбольном матче.
Тем же вечером мы пришли к ней домой на ночевку. Мы засиделись допоздна: хихикали, красили ногти и наносили на лицо маски. В какой-то момент мама Ханны просунула голову в дверь и строго сказала нам: «А теперь пора в кровать». Ханна закатила глаза, но мы все-таки подчинились.
Проснувшись следующим утром, мы натянули свои шорты и футболки Soffe, чтобы отправиться на школьную автомойку, все еще сонные от того, что поздно легли спать. Когда мы подъехали к парковке возле церкви, я увидела, что все плачут. Я остановилась и обеспокоенно посмотрела на своих друзей.
– Он умер, – сквозь слезы сказала моя подруга Эшли, глядя на нас с Ханной.
– Кто умер? – спросила я, все еще сбитая с толку. Я подумала, что это, должно быть, чей-то дедушка или бабушка.
– Тейлор Хоген, – ответила она, с трудом произнося его имя.
– Он не умер, – усмехнулась я. – С ним все в порядке. Я только вчера его видела и написала ему смс.
Я развернулась и пошла прочь от группы людей, уже набирая номер Тейлора, чтобы доказать всем, что это всего лишь глупый слух. Гудки шли, и шли, и шли, пока наконец меня не перенаправили на голосовую почту. Я повесила трубку и позвонила Чейзу – лучшему другу Тейлора – зная, что он сможет все прояснить. Как только он ответил, я сказала: «Все говорят, что Тейлор умер. Пожалуйста, расскажи мне, что произошло на самом деле. Я же знаю, что он не умер!»
Голос Чейза звучал странно и безжизненно: «Он умер. Прошлой ночью».
Позже я узнала, что печень Тейлора лопнула от ударов футболистов из команды соперников. Казалось, что с ним все нормально, когда он встал и отошел в сторону. Однако в реальности он совсем не был в порядке. Я не понимала, почему экстренная операция, которую провели той же ночью, не помогла спасти Тейлора. Разве это не предназначение профессии врача – спасение людей? Особенно таких молодых, сильных и здоровых, как Тейлор.
Долгое время все случившееся казалось мне нереальным. Конечно, я знала, что подобные вещи случаются, но это всегда происходило с другими, не с моими друзьями. Все было похоже на дурной сон, непонятный и шокирующий каждый раз, когда я заново осознавала, что Тейлора больше нет. Когда он не провожал меня на пятый урок, или не приходил на киновечера, которые мы устраивали нашей компанией друзей, или когда не писал мне.[2]
Когда первая волна шока схлынула, я поняла: что-то изменилось во мне после смерти Тейлора. Я знала, что такое смерть, но воспринимала ее как нечто, что происходит в конце жизни, но никак не в самом ее начале. И не так, как это произошло сейчас. Весь следующий год я злилась: на своих друзей, продолжавших жить как ни в чем не бывало; на футболистов, ударивших Тейлора, и особенно на священника, проповедовавшего, как любвеобилен Бог. Я знала, что многие обращаются к своей вере, переживая утрату, но я не могла. У меня появилось много вопросов. Та беспрекословная вера, которая сформировалась еще в детстве, серьезно пошатнулась. Теперь мне нужны были ответы, поэтому я спрашивала всех и каждого, кто готов был меня выслушать: «Как Бог мог позволить педофилам и убийцам существовать на этой земле, но забрать моего любимого друга до того, как он смог осуществить все свои мечты?» Люди в церкви пытались успокоить меня, убеждая, что Тейлор находится в лучшем месте. В ответ я закатывала глаза, пока мама щипала меня за руку и шипела в ухо, чтобы я вела себя «вежливо».
Летом, после окончания средней школы, я переехала в Таллахасси, город в трех часах езды от дома, чтобы поступить в Университет штата Флорида. Там я присоединилась к женской общине, где своими глазами увидела, как колледж заработал репутацию лучшей партийной школы. Я продолжала ходить в церковь после смерти Тейлора несмотря на то, что больше не верила в это всем сердцем. Однако за время учебы в колледже я ни разу не переступила порог церкви. Выросшая в крайне религиозной среде, я внезапно почувствовала себя свободной. Здесь не было никаких правил, я могла делать все, что пожелаю. По ночам я чаще всего я напивалась и изо всех сил пыталась найти смысл и цель жизни. Моя жизнь больше не была подчинена строгому графику и структуре, она принадлежала только мне. Такой резкий переход стал для меня непростой задачей. Чувство вины было слишком сильным, чтобы я призналась семье во всем, что делаю. Поэтому всякий раз, когда мы разговаривали по телефону, я притворялась, что все замечательно.
Как это обычно бывает, в университете я начала встречаться кое с кем. Мы были молоды и безрассудны: я забеременела в девятнадцать, летом перед началом второго курса. Когда я увидела положительный тест на беременность, все изменилось. Все мои планы на жизнь внезапно перевернулись с ног на голову.
Мама поддержала мое решение родить ребенка. Но кроме нее и моей подруги Ханны, которая осталась в Дестине и поступила там в местный колледж, у меня никого не было. Я чувствовала себя одинокой и напуганной. В то время как все мои друзья вернулись к учебе, я осталась в доме своего детства, пытаясь понять, как я собираюсь содержать себя и своего ребенка. Мой мир стал очень тесным. Даже сейчас, в тридцать лет, я выгляжу очень молодо. Можете представить, как я выглядела, будучи беременной девятнадцатилетней девушкой? Проще было не выходить из дома. У людей, которые не были лично заинтересованы мной, было много разных мнений. Но ни одно из них не было полезным и никак не облегчало мои страхи и тревоги.
Я превратилась из обычной студентки колледжа в будущую мать. Я не могла вернуться в университет. Чтобы прокормить себя и малыша, мне пришлось отказаться от своей мечты стать писателем. Необходимо было придумать новый план, причем быстро.
Я провела небольшое исследование и выяснила, что уход за больными (необходимо было учиться всего два года и платить 50 000 долларов в год) был лучшим вариантом, чтобы я смогла содержать и себя, и малыша. Кроме того, местный общественный колледж предлагал эту программу. Беременная и неуверенная в себе, я провела то лето и весь год за подготовкой к поступлению, а следующей осенью начался мой первый семестр в школе сестринского дела.
Мой сын Броуди родился в канун Рождества 2012 года. Те ранние годы были сплошным потоком тяжелой работы: я пыталась удержать нас на плаву, одновременно воспитывая сына, получая диплом медсестры и начиная свою карьеру. И хотя дни были бесконечно долгими, трудными и напряженными, я сумела доказать себе, что могу делать то, чего не делала никогда. Раньше я бы не поверила, что способна на такое. Я закончила школу в соответствии с графиком через два года, имея за плечами не только сертификат об образовании, но и годичную стажировку в местной больнице.
После окончания обучения я несколько месяцев работала в отделении неотложной помощи, затем почти год в доме престарелых. Мне бы хотелось слукавить и сказать, что с самого начала я была замечательной заботливой медсестрой, но это будет не совсем честно: я просто делала свою работу и шла домой. Только когда я начала работать в хосписе, моя жизнь по-настоящему изменилась.
Свой «прыжок» в хоспис я совершила шесть лет назад. Оглядываясь назад, вижу, что приземлилась именно там, где должна была, и сейчас делаю то, что всегда должна была делать.
Безусловно, на этом пути было много случаев, которые привели меня с моей стартовой точки туда, где я сейчас.
Мне не терпится поделиться всеми этими историями с вами. Когда только начинала работать в хосписе, я находилась в поиске. Я не знала, верю ли в высшую силу, во что-то большее. У меня все еще нет ответов на все вопросы. Единственное, что могу сказать вам наверняка: есть не поддающиеся медицинскому объяснению вещи. Между этой жизнью и тем, что будет дальше, существует нечто сильное и умиротворяющее. Я видела это своими глазами много-много раз.
Глава первая
Гленда
Мои волосы все еще были мокрыми после душа. Я стояла перед телевизором и рассеянно смотрела новости, держа в руке кружку с надписью «самая лучшая медсестра». Я пила свой кофе, когда почувствовала, как кто-то тянет меня за халат. Посмотрев вниз, я увидела большие голубые глаза Броуди, глядевшие на меня снизу вверх. «Сок, пожалуйста», – сказал он, покачивая пустой стаканчик все еще пухлыми ручками трехлетнего ребенка. Я улыбнулась, взяла его на руки, усадив на бедро, и пошла на кухню. Напоив его соком, я нажала на экран телефона, чтобы проверить время. Мне нужно выехать из дома не позднее 7:20 утра, чтобы успеть в офис к 8:40. Сейчас было 6:40, а это означало, что у меня как раз достаточно времени, чтобы приготовить завтрак и накормить нас обоих.
Мой телефон зазвонил ровно тогда, когда я открыла холодильник, чтобы взять несколько яиц. Я глянула вниз и увидела, что на экране высветилось имя моего менеджера Кристин. Она никогда не звонила так рано. «Что случилось?» – подумала я.
– Привет, – нервно ответила я.
– Приветик! – она поприветствовала меня таким тоном, словно выпила гораздо больше кофе, чем я сама. – Мне нужно, чтобы ты поехала со мной на дом к пациенту. Проверь свою электронную почту, там должен быть адрес. Я примерно в десяти минутах езды оттуда.
Я быстро посмотрела адрес и запаниковала, когда поняла, что дом находится в очень красивой части города, всего в нескольких минутах от прекрасных пляжей с белоснежным песком, которым славится Дестин. Хоть я и провела последние годы детства в Дестине, теперь же жила в соседнем городке, так удачно названном Найсвилл[3], в маленьком голубом домике, который я купила для нас с Броуди ранее в том же году. Будучи молодой матерью-одиночкой, я не могла позволить себе ничего больше, ближе к пляжу, но я так гордилась этим домом, который мне удалось купить уже через несколько месяцев после начала первой работы в качестве медсестры.
– Я нахожусь по меньшей мере в тридцати минутах езды от адреса и мне нужно успеть отвезти сына в детский сад. Так устраивает? – осторожно спросила я, опасаясь, что моя задержка разозлит ее.
– Без проблем! – весело ответила Кристин и повесила трубку.
Я почувствовала, как меня охватила тревога, когда поняла, что нужно торопиться. Я убрала яйца обратно в холодильник, решив вообще отказаться от завтрака, собрала в низкий пучок мокрые волосы и накинула на себя верх от сестринской формы. Убедившись, что Броуди одет в соответствующее количество слоев одежды (да, в Северной Флориде бывают настоящие зимы!), я вышла на свежий холодный воздух, и мы направились в детский сад.
Воспитательница едва оторвала взгляд от своего телефона, когда я привела Броуди в класс.
– Извините, что беспокою вас, – робко сказала я, наклоняясь к ней, – но у меня не было возможности покормить Броуди сегодня утром. Можете проследить, чтобы он позавтракал?
Ни сказав ни слова в ответ, воспитательница закатила глаза и крикнула на кухню, что завтрак нужен на одного ребенка больше, чем обычно. Я почувствовала, как сжалось сердце от уже знакомого мне чувства безысходности, где я разрываюсь между трудовой жизнью и ролью мамы. Одной из причин, почему меня привлек уход за больными в хосписе, была предсказуемость моего графика: работа с восьми до пяти позволяла все спланировать. Но не каждый день был предсказуемым, и очевидно, сегодня был именно один из таких случаев. Еще не было и семи утра, а я уже чувствовала себя неудачницей в роли мамы, но никак не могла позволить себе потерять работу. Прошло всего несколько недель с момента вступления в новую должность медсестры хосписа, и я находилась на этапе обучения. Это означало, что я проводила свои дни, наблюдая за старшими медсестрами – такими как Кристин, – когда они посещали пациентов. Удовлетворить моего менеджера – вот что стояло у меня на первом месте.
Я поехала к дому пациента. Машина проносилась мимо множества красивых пляжных домиков, точно таких же, как тот, где я выросла. Я повернула налево в Коралловую бухту и увидела «Хендай» Кристин, стоявший на подъездной дорожке к пляжному бунгало с зелеными ставнями. Его окружало несколько пальм, посаженных по периметру переднего двора. Дом оказался не таким внушительным, как я опасалась. На крыльце два кресла-качалки раскачивались взад-вперед на ветру, а свет, исходящий из окон дома, был теплым и манящим. Я глубоко вздохнула.
Кристин встретила меня перед домом. Ее безупречно завитые светлые волосы обрамляли лицо, которое было прекрасно накрашено даже в столь ранний час. «Готова?», – спросила она, показав свою идеальную улыбку. Я слегка улыбнулась в ответ и кивнула, чувствуя себя неуверенно со своим мокрым пучком и ненакрашенным лицом.
Правда была в том, что я не чувствовала себя готовой. Как медсестра хосписа, я, конечно, знала, что присутствие при смерти пациента неизбежно, но мне еще не приходилось сталкиваться с этим лицом к лицу. Меня не покидало предчувствие, что этот пациент будет особенным.
Мы поднялись по бетонным ступенькам. Измотанная рыжеволосая женщина лет сорока открыла дверь еще до того, как мы успели постучать. Она выглядела так, будто только что вылезла из постели, но при этом не спала ни минуты.
– Входите-входите, – сказала она, приглашая нас внутрь. Я сразу почувствовала запах варящегося на кухне кофе. К нам подбежал лающий черный пудель. Он остановился, чтобы понюхать мои новенькие кроссовки – подарок мамы в честь новой работы.
– Значит, она разговаривала с умершими близкими? – спросила Кристин дочь пациентки, Марию, которая пыталась загнать собаку в прачечную рядом с кухней.
Услышав это, я приподняла брови. Мои подозрения подтвердились. Это не было очередным «обычным» визитом. Во что бы вас ни заставляли поверить фильмы и телевидение, большая часть рабочего дня медсестры хосписа проходит в разъездах от дома одного пациента к другому, где мы проводим от тридцати минут до часа, проверяя состояние пациента и помогая его опекуну или члену семьи со всем необходимым, чтобы пациенту было комфортно. Похоже, Мария действительно нуждалась в помощи. Вот только ей была нужна не стандартная проверка того, что у ее мамы есть все необходимые лекарства и состояние находится под контролем, или обычный уход за раной.
– Если ты предпочитаешь это так называть, – ответила Мария, доставая из кухонного шкафчика кофейную кружку. – Я называю это тем, что она, черт побери, не в своем уме. В основном она разговаривает со своей сестрой, которая умерла еще до моего рождения. Пожалуйста, останови это безумие. Я не могу уснуть, – Мария сделала большой глоток кофе, как бы подчеркивая сказанное. Пока она пила, я глубоко дышала и пыталась успокоиться, вдыхая аромат кофе, в то время как мой разум гудел от беспокойных мыслей.
– Все, что она делает, это безостановочно разговаривает сама с собой. У вас же должны быть какие-нибудь снотворные. Если нет, я позвоню в 911.
– Хорошо, мы с Хэдли пойдем взглянем на нее, – успокаивающе сказала Кристин Марие.
Пока мы шли по коридору, я услышала слабый женский голос. Мы вошли в спальню, и я обратила внимание на раздвижные стеклянные двери, ведущие во внутренний дворик, тяжелый деревянный комод, такие же прикроватные тумбочки и заваленный книгами столик поменьше, стоящий рядом. Над ним висела красивая, богато украшенная люстра. Я осматривала комнату, пока наконец взгляд не остановился на мисс Гленде. Ее белые кудри были коротко подстрижены и обрамляли лицо. Она расхохоталась, хотя в комнате больше никого не было.
Я недоверчиво наблюдала за мисс Глендой. Та продолжала смеяться, указывая в воздух перед собой. Она, видимо, и не подозревала, что мы с Кристин были тут.
– Нет, нет, нет! – воскликнула она. – Я этого не говорила. Тебя слишком много! – Ее смех эхом пронесся по комнате.
– Мисс Гленда, здравствуйте! Это Кристин и одна из наших новых медсестер, Хэдли, – я подошла к ее кровати и неловко помахала рукой.
– Что ж, здравствуйте, – поприветствовала нас мисс Гленда. – Вы должны извинить меня, мы не разговаривали много лет.
– С кем это вы не разговаривали? – спросила Кристин.
– Ох, как это грубо с моей стороны, – сказала мисс Гленда с сильным южным акцентом. – Это моя сестра. Тебе нужно сейчас измерить мое давление, душечка?
Кристин кивнула и достала из своей сумки манжету для измерения давления. Я стояла рядом и в замешательстве наблюдала за происходящим, шокированная тем, что ее вообще не взволновал тот факт, что нас только что «представили» невидимой покойной сестре. Раньше я работала в больнице, где мисс Гленде прописали бы нейролептики еще до того, как она успела бы закончить предложение.
После того как Кристин закончила измерять показатели здоровья мисс Гленды и объявила, что у той все идеально, она пошла за Марией. На мгновение мы с мисс Глендой остались наедине. Я не знала, что мне нужно делать или говорить, поэтому я встретилась с ней взглядом, слегка улыбнулась и начала неловко играть с молнией на моей сестринской сумке. К счастью, Кристин отлучилась всего на минутку. Вернувшись в комнату с Марией, она тут же начала излагать «план игры».
– Я знаю, ты устала и беспокоишься о своей маме, – сказала она Марии. Затем, повернувшись к мисс Гленде, произнесла, – Я знаю, что у вас есть люди, с которыми вам необходимо пообщаться, поэтому вот что мы собираемся сделать, если вы двое не против. Мы начнем то, что называется постоянным уходом.
Только когда член семьи больше не может справляться с ситуацией, мы предлагаем постоянный уход. В таком случае медсестра круглосуточно находится дома либо до тех пор, пока состояние пациента не улучшится и не станет более управляемым, либо до момента, когда помощь медсестры будет уже не нужна. Я еще никогда не сталкивалась с постоянным уходом и мне не терпелось увидеть, как это происходит, и узнать все об антипсихотических препаратах, используемых в хосписе.
Когда Мария кивнула в знак согласия, Кристин продолжила:
– Хэдли будет находиться с вами круглосуточно по крайней мере до окончания своей смены, затем ее сменит другая медсестра. Мы будем повторять этот цикл до тех пор, пока ситуация не станет более управляемой.
Шокированная услышанным, я посмотрела на Кристин с округлившимися глазами и едва заметно покачала головой, показывая, что не готова самостоятельно выписывать тяжелые медикаменты и корректировать их прием. Она ободряюще улыбнулась мне в ответ и одними губами произнесла: «Мы поговорим». Я попыталась улыбнуться ей в ответ, но на самом деле я была вне себя. Я не готова! Почему я решила, что хоспис – это то, что мне нужно?
Кристин вышла в коридор и жестом пригласила меня проследовать за ней. Я старалась вести себя как можно спокойнее и объяснила, что у меня нет никакого опыта работы с психиатрическими препаратами для пациентов хосписа.
Кристин пыталась скрыть улыбку:
– Не беспокойся! Тебе не придется давать ей лекарства – только если что-то изменится. В таком случае просто позвони мне или врачу.
В очередной раз сбитая с толку, я спросила, что она имеет в виду. Как мы можем не давать мисс Гленде лекарства? Очевидно, что у нее сильнейшие галлюцинации.
– У нее нет галлюцинаций, – объяснила Кристин. – Она пересекает границу между жизнью и смертью и видит свою умершую сестру. Все, что тебе нужно сделать, это быть рядом и обеспечивать безопасность, чтобы ее дочь могла отдохнуть.
Я кивнула, как будто все поняла, хотя на самом деле это было совершенно не так.
Я видела смерть, когда проходила стажировку в отделении неотложной помощи пару лет назад, но это было совсем не похоже на то, что я видела сейчас. Несмотря на то, что я понимала, что такое хоспис, для меня было чуждым не делать что-то для облегчения симптомов и находиться в такой тихой и спокойной обстановке. В больничных ситуациях, подобных тем, свидетелем которых я была до этого момента, смерть обычно была быстрым и травмирующим событием. Там царил настоящий хаос и безумие, в одной комнате могло находиться до пятнадцати человек: беготня, искусственное дыхание, прием лекарств, вентиляция легких, наблюдение за пульсом пациента и попытки восстановить его. Членов семьи нет в палате, а если они есть, то их быстро выпроваживают. После того, как пациент умрет, их снова зовут, чтобы попрощаться. Когда все сказано и сделано, медсестры возвращаются на свой пост и переходят к следующему пациенту.
Это вовсе не означает, что те смерти не повлияли на меня – еще как повлияли. Но медсестры, которыми я сильнее всего восхищалась во время работы в отделении неотложной помощи, могли переключаться с одной смерти на другую так, словно в этом не было ничего особенного. Большинство врачей и медсестер восхищались теми, кто обладал таким умением. Я хотела быть похожей на этих медсестер, чтобы я тоже была примером для подражания. Но мне было трудно переключиться с человека, находящегося передо мной.
Здесь все ощущалось по-другому: гораздо более личным и интимным. В конце концов, я была в доме мисс Гленды, а ее дочь – прямо по коридору, наконец смогла заснуть на диване. Здесь было спокойно, почти тихо, без отвлекающего хаоса или каких-либо временных ограничений и сроков.
Через несколько минут Кристин ушла, а я просто… осталась.
Я вернулась в спальню мисс Гленды, взяла один из старинных стульев, стоящих у стола, и спросила, могу ли сесть рядом с ней. Мисс Гленда утвердительно кивнула, не отводя взгляд от потолка. После нескольких минут молчания я начала читать руководство для сотрудников моей компании на планшете, поскольку не знала, что еще мне делать.
Минут через двадцать или около того мисс Гленда обратила на меня внимание.
– Ты думаешь, я сумасшедшая, да? – спросила она, улыбаясь. Казалось, ее почти забавляет мысль, что я могу так подумать.
– Нет, вовсе нет! – ответила я, очень сильно удивившись.
– Все в порядке, знаешь ли, – продолжила она. – Моя дочь думает, что я сумасшедшая.
Я промолчала, потому что не знала, что ответить. Мисс Гленда сделала паузу и поудобнее устроилась в своей постели, прежде чем продолжить.
– Я не сумасшедшая. Моя сестра стоит прямо рядом с тобой.
Инстинктивно я повернулась в том направлении, куда указывала мисс Гленда, но там я увидела только прикроватный столик. Я кивнула в ответ.
Когда мисс Гленда заснула и весь дом затих, я осознала, что мое образование не подготовило меня к происходящему. За все два года обучения в школе медсестер в общей сложности один день был посвящен уходу на дому и паллиативной помощи, хотя это две совершенно разные специальности. Да, пациенты, которые проходят лечение на дому, тоже находятся в своих постелях, но они не умирают, что, очевидно, сильно отличает их от пациентов хосписа.
* * *
По-настоящему понимать, что такое паллиативная помощь, я начала только на прошлой работе менеджером в доме престарелых. Наш дом престарелых предлагал программу под названием «Передышка», в рамках которой мы принимали пациентов хосписа на период до пяти дней, когда их опекунам требовался перерыв. В мои обязанности входило раздавать лекарства. Я даже не ухаживала за пациентами хосписа, но видела медсестер, которые приходили к пациентам, участвующим в программе. Мне нравились эти медсестры. Казалось, они способны сосредоточиться на своих пациентах так, как никогда не удавалось мне. Меня это правда восхищало. У медсестер хосписа всегда было от двенадцати до восемнадцати пациентов, они могли сесть рядом и провести с ними время – это было частью их работы. В доме престарелых у нас было по сорок пациентов на каждую медсестру. Я иногда шутила, что чувствую себя игрушкой-дозатором PEZ, когда бегаю из одной палаты в другую, потому что времени хватает только на то, чтобы раздать все необходимые лекарства. Пробегая по коридору и как обычно стремясь раздать все медикаменты, я иногда замечала медсестер хосписа, которые сидели у кроватей своих пациентов и болтали с ними. Это казалось мне спокойным и умиротворяющим, я думала, как, должно быть, приятно вот так общаться с пациентами.
Время от времени какая-то из медсестер хосписа подходила ко мне, рассказывала о ситуации пациента, а затем делилась своим планом. Каждый раз я спрашивала, следует ли мне вызвать врача, но все они в ответ качали головой и говорили, что врач уже предупрежден и все находится под контролем. Это тоже разительно отличалось от других видов сестринского дела, где все силы были брошены на то, чтобы спасти человека. Вместо того, чтобы любыми средствами пытаться вылечить пациентов, медсестры хосписа спрашивали их «как они себя чувствуют?» Это помогало улучшить качество их жизни хотя бы на то время, что у них осталось. Я наблюдала, как пациенты проводили время со своей семьей вместо того, чтобы тратить часы на приемы у врача, которые шли один за другим. Я видела, как медсестры хосписа прилагали огромные усилия, чтобы облегчить боль пациентов. На этом их действия заканчивались. Именно так, по моему мнению, и должна выглядеть медицина.
Чем больше медсестер из хосписа я встречала, тем более привлекательной казалась их работа. Я решила, что буду следить за вакансиями, и даже подала несколько заявок, но безуспешно. В то время в моем районе было всего лишь три хосписные компании, в каждой из которых работало по три медсестры. Не говоря уже о том, что все вакансии требовали опыта работы в хосписе, что было своего рода уловкой-22[4]. Только благодаря счастливой (для меня, по крайней мере) череде событий я наконец-то пришла к цели.
Однажды, когда я работала в доме престарелых, раздался тихий стук в дверь моего кабинета.
Я крикнула «Войдите!» Меня поприветствовала женщина, явно чем-то озадаченная. Посетительница объяснила, что она дочь Тима, пациента из палаты № 404, у которого был рак мозга и чье состояние быстро ухудшалось. Работники хосписа должны были принять его час назад, но до сих пор никто не появился и не связался с ней каким-либо способом. Я улыбнулась и сказала ей, что позвоню в компанию, пытаясь скрыть гнев, разгоравшийся во мне. Очевидно, эта женщина чувствовала себя уязвимой и не хотела жаловаться, но ситуация, в которой она оказалась, была поистине ужасной. Я знала, что у пациентов был исключительно положительный опыт работы с этой компанией, но происходящее сейчас не было в порядке вещей.
Как только эта женщина ушла, я подняла телефонную трубку и позвонила в хоспис. Телефон успел прозвонить несколько раз, прежде чем мне ответила женщина, представившаяся Кристин. Я объяснила ей ситуацию и сказала, что очень расстроена из-за Тима и его семьи. Так получилось, что в тот день я выпила слишком много кофе, да и накануне мало спала, так что я была более прямолинейной, чем обычно.
– Оказаться в ситуации, когда тебе необходимо лечь в хоспис, должно быть, один из худших опытов в жизни. А чувство, что компании на тебя наплевать, вдобавок ко всему только усугубляет положение. Я уверена, что у вас есть оправдание, но все равно нехорошо, что вы так обошлись с Тимом.
Кристин объяснила, что в прошлые выходные без предупреждения из их компании уволилась одна из медсестер, поэтому порядок работы сильно нарушился.
– Однако я могу лично прийти и принять Тима, – продолжила она. Я выдохнула с облегчением.
– Простите, что доставила вам неприятности, – сказала я. Кристин повесила трубку.
Час спустя Тима госпитализировали. Семья выглядела счастливой и обнимала Кристин, которая, как и обещала, зашла попрощаться. Я смотрела, как она моет руки, стоя в нескольких футах дальше по коридору, когда она поймала мой взгляд и направилась в мою сторону.
– Вы – Хэдли? – спросила она.
– Да, простите еще раз.
– Все в порядке, правда, – сказала Кристин. – Мне нравится, как сильно вы беспокоитесь о своих пациентах, – Она помолчала пару секунд, прежде чем продолжить.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но могла ли я видеть ваше имя среди заявок в прошлом?
Я огляделась, убеждаясь, что никого из моих коллег нет поблизости.
– Да, около полугода назад. Но я не прошла.
– Вам все еще интересно? – спросила Кристин.
– Абсолютно, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос не звучал пискляво, как это обычно бывает, когда я взволнована.
– Можете зайти ко мне на собеседование после работы?
– Увидимся в пять, – сказала я.
* * *
Я была так счастлива получить работу. И все же, сидя здесь, в этой комнате с мисс Глендой, я чувствовала себя не в своей тарелке. Я задавалась вопросом: а подхожу ли вообще для хосписа? Размышляя обо всем этом, я услышала какое-то шевеление и увидела, что мисс Гленда открыла глаза и смотрит на меня снизу вверх.
– Привет, – сказала я ей с улыбкой.
– Мне только что приснился самый прекрасный сон, – счастливо вздохнула она. – Я летела над цветочными полями со своими родителями. Моя мама выглядела великолепно, такой молодой. Я чувствовала столько счастья и умиротворения.
– Звучит потрясающе! – сказала я ей. Так оно и было.
Мисс Гленда вздохнула и посмотрела на деревянный стол рядом со мной.
– Я вижу, моя сестра все еще здесь. Она сказала, что будет со мной, пока не придет время уходить.
Я взглянула на деревянный стол, но все, что там было, это книги. Заинтригованная, я спросила мисс Гленду, куда она направляется.
– Я не знаю, – ответила она, поднимая одеяло, которым была накрыта, а потом снова набрасывая его на себя. Через несколько мгновений вошла Мария. Она подошла к кровати, поцеловала маму в макушку и со вздохом сказала, что почувствовала себя гораздо лучше после сна.
– Я тоже, – мисс Гленда улыбнулась.
– Ты все еще видишь свою сестру? – спросила Мария.
Я уже приготовилась к ответу мисс Гленды, зная, что дочери это не понравится.
– Нет. Наверное, я просто устала, – ответила она, поворачивая голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Она смотрела мне прямо в глаза с вызовом, чтобы я не поправляла ее. Я не проронила ни слова.
Мария в очередной раз выдохнула и заметно расслабилась, когда держала мать за руку. Она повернулась ко мне и поблагодарила за то, что я «вылечила» ее маму. Я не знала, что ответить, поэтому промолчала.
Делая вид, что листаю ее медицинскую карту на планшете, я продолжала наблюдать за мисс Глендой. Я заметила, что она то и дело поглядывала на стол рядом со мной, а затем на потолок, где висела люстра, на то самое место, куда она смотрела, когда сказала мне, что ее сестра все еще здесь. Я продолжала вглядываться в тот угол комнаты, но так ничего и не разглядела. Мне было интересно, что видела она.
В полдень дочь мисс Гленды сказала, что я свободна. Вернувшись в свою машину, я позвонила Кристин.
– Привет. Мисс Гленда и ее дочь говорят, что у них все в порядке. Не знаю, что мне делать.
– Отлично! Ей что-нибудь было нужно?
– Нет, она просто спала, а когда проснулась, сказала мне, что все еще видит свою сестру, при этом дочери она солгала, сказав обратное.
– По-моему, она очень хорошо знает свое окружение и понимает чувства дочери. С ума сойти, что наши близкие приходят за нами, а?
– Это нормально? – недоверчиво спросила я.
– О да, это случается постоянно, – беззаботно ответила Кристин. – Что ж, в этой ситуации необходимости в постоянном уходе нет, пока не понадобится наше вмешательство. В наших рекомендациях говорится, что медсестры должны обеспечивать лечение по крайней мере один раз в час, чтобы можно было назвать это непрерывным уходом. То, что нам не пришлось прибегать к нему – наилучший сценарий из всех возможных, так что мы просто назовем это длительным сестринским визитом.
Я согласилась с Кристин, повесила трубку и, шокированная, уставилась на подъездную дорожку перед собой. Ведь не может такого быть, что мисс Гленда действительно видит свою покойную сестру, верно? Я снова достала планшет, пролистывая ее медицинскую карту, чтобы посмотреть на самую последнюю запись врача: «Это 86-летняя женщина с метастатической меланомой, категорически отказавшаяся от дальнейшего лечения после того, как ей была рекомендована операция. После обстоятельного разговора с пациенткой, которая проявила бдительность и хорошую осведомленность о происходящем, мы решили обратиться в хосписные службы».
Рак кожи – это не то, что вызывает спутанность сознания или галлюцинации. Я посмотрела результаты последней компьютерной томографии в поисках другого объяснения. Я нашла скан, сделанный всего за неделю до этого, и приступила к чтению: «Большое количество узлов в воротной вене, сопряженное с выраженным, неравномерным утолщением стенки тонкой кишки в ингибирующем факторе лейкимии с последующей дилатацией желудочно-кишечного тракта. Никаких признаков инвагинации кишечника».
По сути, рак распространился на ее желудочно-кишечный тракт, но это все равно не объясняло спутанность сознания. Сбитая с толку, я уставилась в окно. В этом не было никакого смысла.
Я решила, что этому должно быть какое-то объяснение, просто я его еще не знаю. Обучение в хосписе включает в себя неделю работы за компьютером и непосредственное общение с медсестрой, во время которого новичкам предоставляется компьютерный курс и книга для чтения. Большая часть обучения состоит из составления графиков, отвечающих рекомендациям программы Medicare, поскольку это важная часть ухода за больными в хосписе. И это реально сложно – могу сказать, что мне потребовалось около трех лет, прежде чем я почувствовала, что действительно разобралась во всех рекомендациях. Всему остальному обучают с помощью наблюдения – то, чем я и занималась с Кристин в тот день. Может показаться, что этого слишком мало для подготовки, но на мой взгляд, вполне достаточно. Существует так много сценариев, с которыми вы можете столкнуться, работая медсестрой в хосписе, что никакая книга или курс никогда не смогут охватить их все. Эти знания должны быть получены из первых рук, путем наблюдения, а потом, со временем, уже через выполнение реальной работы.
Остаток дня я планировала провести в компании медсестры по имени Аманда, поэтому со вздохом отложила планшет и поехала на встречу с ней к пациенту домой. Понаблюдав, как Аманда завершает очередной визит, я спросила, видела ли она мисс Гленду.
– Да, я принимала ее. Разве она не прелесть?
– Она очень милая, – согласилась я. – Но она говорит, что видит свою покойную сестру. Вам не казалось, что ее сознание спутано?
– О нет, она ответила на все мои вопросы, когда я спросила, знает ли она, где находится, кто является президентом и как ее зовут. Я была поражена тем, что она знает президента, а еще больше тем, что она не просто назвала имя Обамы, но и сказала, что скоро президент поменяется. Так что нет, она определенно в трезвом уме.
– Ха-ха, – только и смогла произнести я, не веря своим ушам. – Получается, некоторые люди действительно видят своих умерших близких? Это нормальная вещь?
– Да, – ответила она, – все они видят одно и то же. Не имеет значения их раса, религия или любой другой фактор, о котором вы могли бы подумать.
Я кивнула и старалась казаться уверенной, но моя голова шла кругом. Почему все медсестры ведут себя так естественно и непринужденно в подобной ситуации?
В тот день мы с Амандой позвонили медсестре ночной смены, чтобы отчитаться о дневных пациентах, и она тоже совсем не была удивлена поведением мисс Гленды.
– Так что не удивляйся, если тебе придется навестить ее сегодня вечером, – сказала медсестре Аманда. – Если она не позвонит, то Хэдли первым делом навестит ее завтра утром.
Она не позвонила, поэтому на следующее утро я приехала в дом мисс Гленды ровно в восемь.