Читать онлайн До тебя миллиметры бесплатно

–00-

Прошлое. За пару недель до дня Х

Вера. Не надежда, не любовь, а именно вера. Иногда именно она заставляет держаться, хоть и умирает чуть раньше надежды…

И его Вера стояла сейчас перед ним: горящие в полутьме глаза, упрямо сжатые губы, гордо вздёрнутый подбородок, растрёпанные волосы, от влажности слегка кудрявящиеся на кончиках. Настоящий ангел-мститель, от которого нигде не скрыться! Правда, ангелы вряд ли идут на дело в короткой пижамке с шортиками и надписью «Life is Strange» на груди – то ли просто лозунг, то ли что-то из игр или сериалов.

Впрочем, стоило отдать этой пижаме должное: выглядела в ней девушка просто потрясающе! Особенно ноги, и задница, и вот эта полоска кожи, виднеющаяся между поясом шорт и короткой маечкой, и…

– Ди-им? – недовольно протянула Вера. – Ну что, теперь проснулся?

– Вроде бы… – пожал плечами он, как можно более незаметно прикрываясь простынкой.

Голого торса он не стеснялся, фигура для его возраста была просто отличной, но дурацкие боксеры в полоску стоило спрятать. И не только их. Потому что Вера, ничуть не стесняясь, заявилась к нему в пять утра. В пять грёбаных часов утра! Что вообще может заставить адекватного человека вылезти в такое время из кровати?

Стоп. Из кровати, которая находится в двух кварталах от его дома?

– Что ты здесь делаешь? – прошипел Димка, окончательно просыпаясь. Потом осмотрелся, прикинул, что родителей они всё равно не разбудят – предки спали через пару комнат и иногда даже не слышали, как он по ночам включает музыку, – и чуть повысил голос: – Как ты тут оказалась?

– Через окно, – заявила та, словно это было что-то само собой разумеющееся. – Пришла поговорить.

Только сейчас Дима заметил грязь у неё на руках и маленькую содранную ранку на коленке, а ещё стало понятно, почему же и где у Веры настолько успели растрепаться волосы.

– Твою ма-а-ать… – выдохнул Дима, хватаясь за голову. – Вероцкая, ты серьёзно?

– Серьёзнее некуда, – хмуро отозвалась та, скрещивая руки.

Грудь девушки от этого слегка приподнялась, аппетитно вырисовываясь в вырезе пижамной майки. Димка сглотнул и отвёл взгляд, отчаянно жалея, что летом спит исключительно под простынями, игнорируя нормальные одеяла. Такими темпами придётся менять привычки.

Когда он вновь поднял голову, Вера стояла ещё ближе, слегка склонившись к нему.

– Здесь второй этаж, – обвинительно заметил Дима.

– Это помеха только для тебя, хлюпик, – фыркнула она.

Вера был его подругой детства и давно доказала, что может заскочить к ним на второй этаж даже в худшие времена (с вывихнутым запястьем), а уж сейчас она точно была в отличной форме. Девчонка из семьи потомственных военных, её и саму муштровали как спецсолдата.

– Ты пришла в пижаме! – ещё одно обвинение. – А здесь, вообще-то, два квартала.

– Ага, дачный посёлок и на улице никого. Время пять утра.

– Вот именно, время…

Договорить он не успел – на рот легла узкая ладонь, заглушая все дальнейшие возражения. Вера довольно ухмыльнулась, в глазах её мелькнул кровожадный огонёк, и Димка вдруг сообразил: подруга никогда не приходила просто так. Особенно по ночам.

– Новая игра? – предположил он, когда Вера убрала ладонь с его губ.

Впрочем, он бы с удовольствием ещё посидел вот так, когда нежные пальцы касаются кожи, а лицо её всего в паре сантиметров, нет, в десятке миллиметров от него, и тёплое дыхание щекочет щёку. Он бы даже предложил присесть себе на колени, если бы не… в общем, если бы они не были всего лишь друзьями, которые вечно найдут, из-за чего поссориться, а тело не выражало бы острое желание быть гораздо ближе.

– Дериглазов, какая, к чёрту, игра? – возмутилась Вера, отвешивая ему звонкий подзатыльник. Зато оказалась ещё ближе, мазнув ногой по его бедру.

– На плойку, – фыркнул он, потирая голову.

Вера в ответ посмотрела так яростно, что, умей бы она убивать взглядом, Дима давно бы уже лежал трупом в её ногах. К счастью, никаких иных спецспособностей, кроме мастерского влезания на второй этаж дачи друга, Вера не имела.

– Я. Пришла. Поговорить.

Она облизнула губы. Зубы на мгновение скользнули по нижней губе, клык прикусил уголок, заставляя Димку сглотнуть. Чёрт побери, нельзя, просто нельзя такой всей красивой являться посреди ночи в комнату вполне себе взрослого парня и заставлять его думать о том, КАК ты преодолела два квартала в дурацкой соблазнительной пижамке.

Нельзя!

– Это не могло подождать утра? – хрипло выдохнул Дима.

– Не могло. – Вновь сложенные на груди руки, вновь недовольно сморщенный носик, а потом вдруг приказ: – Встань!

– Чего? – опешил Дима. Мысли о том, чтобы поцеловать эти губы, не выходили из головы, затормаживая реакцию.

– Встань.

Дима замялся. Ну… нет, с какого перепуга? Это она явилась к нему под утро, чтобы «поговорить», вот пусть и…

– А, ладно!

Вера махнула рукой, обхватила руками его лицо и… поцеловала. Наивно и почти невинно коснулась губами его губ, задержалась на мгновение, а потом резко отшатнулась.

– Вот, – вспыхнув, выпалила она.

А вот Дима молчал. Смотрел на неё во все глаза, почти не дышал и не мог даже шевельнуться в это мгновение. Просто… потому что… Боже, почему он застыл? Ведь с двенадцати лет мечтал о ней, а теперь выставляет себя полным идиотом!

Кажется, Вера решила так же, потому что вновь нахмурилась и столь же наивно, как поцеловала, оседлала его колени. Лицо её приблизилось почти вплотную к его, а шипение звучало обижено:

– Что? Да, я не умею. Но даже если твоя Настенька была лучше…

Так близко. В паре миллиметров, но всегда так далеко.

Всегда. Не сейчас.

И Димка подался вперёд, повторяя поцелуй. Прикосновение к мягким приоткрытым губам в ожидании, что девушка отстранится, но Вера даже не дёрнулась, замерла, как кролик перед удавом. И Дима продолжил: языком коснулся нижней, вынуждая расслабиться, открыться в ответ. Он-то умел, и надеялся, что сейчас точно не оплошает.

Второй их первый поцелуй получился долгим, медленным и тягучим. Вера обхватила его руками за шею, зарываясь пальцами в короткие светлые волосы, прижимаясь грудью к груди, отвечала со всем энтузиазмом и, казалось, ни капли не желала отрываться. Димка обнял ладонью её щёку, направляя движения и ощущая, как кончики тёмных прядей щекочут пальцы.

Это было… Боже, это просто было! И настолько напоминало сон, что он не хотел просыпаться.

– Ты мой, Дериглазов, слышишь? – капризно выдохнула она ему в губы, когда поцелуй, наконец, закончился. – Никаких Насть, Саш, Свет, Инн, Катюш и… в общем, всех, на кого ты там каждый день засматриваешься.

– С каких это пор я твой? – ухмыльнулся Дима в ответ.

Дар речи вернулся вместе с дурацкими мыслями: так она приревновала? К соседской девчонке, с которой он вчера вечером скатался в город в киношку. Чёрт, да они с Настей даже не обнялись на прощание, ей же всего пятнадцать! Максимум посмотрели боевик и съели одно ведёрко попкорна на двоих.

А она, Вера, потихоньку жила в его голове уже сотню лет. И теперь она его ревновала к соседке.

Поправочка: судя по словам, КО ВСЕМ соседским девчонкам в округе.

– Всегда моим был, – возмутилась Вера, на этот раз уже сама устраивая ему просто крышесносный поцелуй. Шикарная ученица. – Всегда был и будешь моим.

– Неужели?

Нет, он просто не мог не издеваться над ней.

– Именно. Запомни, Дериглазов: либо я, либо никто! Иначе я тебя просто прибью, где и с кем бы ты ни был. Ясно?

Она отстранилась и замерла, тяжело дыша, смотря прямо ему в глаза, пристально и интенсивно. Несколько мгновений они так и сидели: взгляд глаза в глаза, руки Веры покоились у Димы на плечах, его пальцы осторожно поглаживали обнажённую полоску кожи у неё на талии.

– Ясно, – одними губами прошептал он.

– Запомни, если не будешь меня любить, я тебя…

– Да-да, ты меня убьёшь. Я согласен. Но на тех же условиях, Вероцкая.

Ещё несколько секунд. Снова взгляды. И абсолютно глупые улыбки на губах.

– Согласна.

Будущее. За день до катастрофы

Из номера напротив раздавались стоны – приглушённые, но слишком яркие и заметные в тишине ночи. Всё же правы были критики, активно писавшие в отзывах, что стены в этом отеле слишком тонкие. Впрочем, недостаточно, чтобы Вера осознала всё хотя бы за пару секунд до того, как успела заглянуть внутрь. Увидеть светлую макушку парня, прижимающего к кровати тонкую девичью фигуру, его сильную обнажённую спину; услышать эти стоны и вздохи совсем близко.

Теперь они преследовали её, преодолевали две стены, разрушали дверь, у которой Вера сидела, прислонившись спиной. То ли стены действительно были картонные, то ли у неё настолько чуткий слух.

Сердце не обливалось кровью, не останавливалось. Правда, билось слишком быстро и рвано, но это могли быть и последствия бега после долгого перерыва. Зато в голове была каша, в которой чётко мерцала одна единственная мысль: это всё неправильно.

Почему она, Вера, здесь? Почему её вроде бы молодой человек сейчас в другой комнате с совершенно другой девушкой? И главное: почему ей плевать на это? Совершенно. Абсолютно.

Руки её дрожали, когда Вера набирала знакомый номер, который не менялся уже, наверное, лет десять. Номер, который она помнила наизусть и могла назвать, даже разбуди её посреди ночи.

Длинные гудки в трубке казались бесконечными. Первый звонок сорвался, но Вера не сдалась – упрямо прикусила губу и набрала снова, а потом снова, и снова.

– Да? – голос в трубке совсем не сонный, но взволнованный. Его обладатель явно ждал, долго сжимая телефон в руках, прежде чем ответить.

– Привет, – прошептала она.

– Привет, – с задержкой послышался ответ.

– Как ты?

– Уверена, что хочешь знать?

О да, она была уверена. Уверена на все сто, но не смогла это сказать. Просто сидела и слушала тихое дыхание в трубке, а за стеной – всё те же стоны. Только вот это дыхание было гораздо ближе и гораздо желанней.

– А ты? – наконец, поинтересовался собеседник. – Как ты?

– Мне плохо, – честно ответила Вера. – Мне чертовски плохо.

В ответ опять тишина. Ни слова, ни единого звука! Только печальный вздох, подтверждающий, что её услышали.

– Можешь за мной приехать? Пожалуйста, ты мне очень-очень нужен…

Ти-ши-на.

– Дим?

– Тебе нужен не я, а такси, Вер, – прошелестел его голос. – Просто открой приложение и вызови машину. Я больше не приеду, ты…

Продолжение не прозвучало, но она отчётливо услышала в голове фразу, которая должна была стать завершением: «Ты сама этого хотела». На глаза навернулись слёзы, но Вера заставила себя дышать ровно. Только бы не всхлипнуть, только бы не…

– Хорошо тебе доехать, Вер. Береги себя, – раздались последние слова.

А потом он повесил трубку, а она наконец-то позволила себе втянуть воздух сквозь зубы и содрогнуться в рыданиях, обнимая руками колени. Вот теперь сердце её обливалось кровью, оно болело так нещадно, что хотелось лезть на стену. Не из-за измены, а из-за усталого, хриплого и такого родного голоса.

«Ты сама этого хотела».

Как? Как они дошли до этого?

Где-то между днём Х и Катастрофой

Настоящее время

Димка резко выдохнул и открыл глаза, выныривая из воспоминаний о подростковой влюблённости. Лежать в пустой аудитории, откинув голову на лавку, было весьма неудобно, но терпимо. Было. Пока помещение не наполнилось гомоном постепенно прибывающих однокурсников, ароматами разных «шанелей» и «диоров», цокотом каблуков…

– Димуль, я присяду рядом с тобой? – раздался вопрос у самого уха.

Голос прозвучал тонко-тонко, почти пискляво, словно пилой по мозгу. Ещё с ночи у Димы была отвратительная мигрень, голова раскалывалась, а тут ещё это!

– Садись, где хочешь, – выдохнул он, выпрямляясь, опираясь локтями о парту и сжимая виски ладонями.

Чёртовы мигрени! Почему он идеально помнит каждую сцену с Ней, но не может даже правильно подсчитать, когда начались эти мучения с головой? Неделю назад? Две? До начала учебного года или уже после, от кучи проектов, заданных уже в первые дни?

Виктория не заметила ни искривившегося лица, ни сдавленных висков. Грациозно приземлилась на узенький кусочек лавки, остававшийся рядом с развалившимся на ней Димой, и принялась щебетать что-то о заданиях и о том, что она в них запуталась, что проект сделать не сможет, что…

– Вика! – рявкнул Димка, когда раздался первый, предупреждающий звонок.

Он поднял взгляд, поджал губы, собираясь осадить однокурсницу… да так и замер. Потому что вместе со звонком двери распахнулись, и в аудиторию вошла Она.

Кажется, жизнь вокруг продолжалась: Вика щебетала, не заметив окрика, ребята на заднем ряду гудели, староста орал что-то, призывая соблюдать тишину – пары скоро начнутся, – но для Димы звуки исчезли. Исчезли цвета, текстуры, знаки.

Осталась лишь Она, замершая в дверях; её длинные тёмные волосы, собранные в свободный пучок; её восхитительно густые ресницы, которые отсюда он, конечно же, не видел, но уже лет десять помнил идеально каждый изгиб; мягкие губы, спрятанные под чёрной маской. В дверях Она задержалась лишь секунду: шагнула вперёд, поправляя маску и повыше натягивая ворот водолазки, осмотрела зал, выискивая себе место…

Их глаза встретились лишь на мгновение, лишь на секунду, но Дима заметил в них золотые всполохи, янтарные искры. Всё те же, что и всегда; всё те же, что и пять лет назад, когда эти глаза смотрели на него так упрямо и непреклонно.

И звуки нахлынули с новой силой.

Дмитрий Дериглазов, красавчик и, как многие считали, настоящий бабник, готов был умереть от разрыва сердца прямо здесь и сейчас. Даже адская мигрень отошла на второй план. Он во все глаза наблюдал за спешащей девушкой, за Верой. Его Верой.

Изящная фигурка, утянутая во всё чёрное, не шла, а скользила над полом – быстро и неуловимо. Раз – она уже у дальней стены зала; два – у второго ряда; три – ещё ряд оказался за спиной, а девушка, словно ниндзя, молниеносно оказалась у совершенно пустой парты. Единственной свободной – крайней во втором ряду, прямо напротив лектора. Ребята ненавидели там сидеть: слишком хорошее обозрение у преподавателя – ни списать, ни отвлечься.

Димка даже пожалел, что сам забрался так далеко, и хотел пересесть, но в последний момент себя одёрнул: «Сиди на месте, дурак. Куда мчишься?»

И правда, куда? Дериглазов не знал, но потребность тянула вперёд, убивая на корню здравомыслие. Ведь они с Верой увиделись. Вот так, в институте, совершенно внезапно!

Впервые за последний год.

ЧАСТЬ 1

ГОДЫ

-01-

Вера стояла, замерев перед дверью аудитории, и ужасно нервничала. Она не призналась бы в этом даже под угрозой смерти, но волновалась так сильно, что внутренности сводило. В горле пересохло, язык прилип к нёбу, а руки дрожали – и всё почему? Из-за необходимости год отучиться очно? Это ведь всего лишь год, ничего сложного. Более того, это последний год – пары только до конца декабря, потом практика, время на подготовку и выход на диплом. Неужели она трусит каких-то жалких четыре месяца побыть среди людей?

Именно. Трусит.

Она бегло огляделась, удостоверилась, что в коридоре никого нет, и только тогда на секунду оттянула маску от лица, делая глубокий вдох, наслаждаясь свежестью воздуха. Последние пару недель Вера не вылезала из дома, готовясь к учебному году, и немного отвыкла от слабого головокружения, которое вызывает постоянное ношение маски. Хотя как можно отвыкнуть от своей второй кожи?

Вера усмехнулась, вновь отступая от двери, стиснула маску в пальцах и подошла к окну. Из едва заметного отражения в мутном стекле на неё смотрело чудовище: рваное, изломанное, с длинными неровными полосами, тянущимися от виска до подбородка по всей правой стороне, и от уголка губ наверх, как у Джокера, через щёку – по левой. Если повернуться одним боком, казалось, оно всегда недовольно хмурилось, злилось на всех и каждого, другой же бок ядовито улыбался, издеваясь над собеседником.

Только вот собеседников не было, потому что Вера никогда и ни с кем не разговаривала с открытым лицом, разве что с матерью… и с братом, но очень-очень редко. Вот и сейчас она поморщилась и торопливо спряталась за тканью. Правильно, вторая кожа. Ведь другой у неё нет, только эта отвратительная замена!

Под сбившимся воротом водолазки тоже показались тонкие белые рубцы, и Вера даже пожалела, что взяла с собой не шарф-балаклаву, который закрыл бы совершенно всё – и шею, и низ лица. Но чёрт побери, когда на дворе бабье лето, слишком жарко закутываться в сотню слоёв ткани. Даже ради того, чтобы спрятать ненавистные шрамы по всему телу.

Она вновь вернулась к исходной позиции. Так, ещё раз: вздохнуть, успокоиться, взять себя в руки – и толкнуть двери аудитории, проскальзывая в помещение.

Внутри собралась вся группа очников, огромная галдящая толпа, находиться в которой Вера не пожелала бы даже врагу, но увы, теперь сама должна была провести здесь целых четыре месяца. Грёбаные институтские правила! Все вокруг такие громкие, самоуверенные, незнакомые…

Она вздрогнула, когда заметила в толпе блондинистую макушку, когда ощутила на себе пристальный взгляд её обладателя и на мгновение зацепилась за него, не в силах оторваться. Сердце истерично застучало, подскочив к горлу и тут же рухнув в пятки.

А что ОН здесь делает?

Замешательство длилось всего несколько секунд, с трудом, но Вера взяла себя в руки и устремилась дальше, выискивая свободную парту. Толпа больше не пугала, все эти люди не были ей знакомы, не были близки, поэтому на них не обязательно обращать внимания, но он…

Единственное свободное место нашлось в передней части аудитории. Даже не место, а целая парта – и только приземлившись туда, Вера осознала почему: слишком близко к преподавателю, слишком открыто, даже по сравнению с первой партой. Она усмехнулась. Что ж, самое то, когда пришёл сюда учиться, а не развлекаться в компании друг друга.

Люди сейчас интересовали Веру в последнюю очередь.

Все, кроме одного. Того единственного, который сидел чуть правее и намного выше и чей прожигающий взгляд она ощущала на своей спине. Столь напряжённый и интенсивный, что ткань водолазки грозила вот-вот загореться, заставляя кожу на спине – редком свободном от шрамов участке – оплавиться и стечь, подобно свечному воску. Вера была почти уверена в том, что бирюзовые, точно морская волна, глаза следят за ней, но даже на секунду, даже на мгновение не могла позволить себе оглянуться и проверить.

Нет, она не боялась! Возможно, только самую малость. Но предпочитала думать, что это не страх, а желание абстрагироваться от других людей.

Монстры не общаются с высокими потрясающе красивыми блондинами.

Никогда.

Ни за что.

Монстры не портят им жизнь.

***

– Дериглазов, ты уже вторую пару ничего не пишешь, – прямо над ухом раздался шёпот Вики. – Семён Петрович меня со свету сживёт.

– Почему это «тебя»? – огрызнулся Димка, отрываясь от своих мыслей.

Уже вторую пару, ровно сто пятьдесят минут, он не мог сосредоточиться на учёбе. Кидал взгляды украдкой, когда никто не замечал – наблюдал напрямую, иногда даже пытался сделать зарисовку в уголке странички. Он неплохо рисовал – не идеально, но для любителя пойдёт, – но каждый раз, когда пытался изобразить одну темноволосую девушку, на горизонте появлялась Вика и рушила все мечты. Приходилось откладывать рисунки и пытаться вникнуть во вторую подряд лекцию по методологии архитектурного проектирования.

– Димуль, ты что? Потому что у меня маникюр, я не успеваю так быстро писать, как он диктует, – возмутилась соседка. – А ты всегда успевал, и я списывала.

– А сегодня у меня мигрень, – проворчал Дериглазов. – Так что спишешь всё потом у старосты.

Хотя стоило признать, Вика права: уже третий год на все пары, которые вёл Семён Петрович, она садилась рядом с Димой и старательно списывала. Эдакая негласная договорённость между «бабником всея параллели» и «красавицей института».

– Волков со мной не поделится, он меня ненавиди-ит… – капризно протянула соседка.

Дима вздохнул, всё же отрывая взгляд от фигурки за крайней партой на втором ряду, и повернулся к Вике. Звание красавицы института она заработала не зря: личико у Виктории было просто кукольным, с огромными голубыми глазами и губками бантиком, шея тонкая, изящная, а русые волосы волной спадали до самой задницы. Да и фигура у однокурсницы была воистину модельной, но в отличие от подиумных вобл обладала всеми нужными выпуклостями и изгибами. А ещё – о да! – она была той самой девушкой курса, о которой на лекциях вышки каждый парень успел пошутить про экстремумы… Так сказать, местная звезда.

А сейчас эта местная звезда кривила ротик и чего-то требовала от него, Димы, который был не в том состоянии, чтобы думать.

– Я сам попрошу Виктора списать, а тебе пришлю фотки, – мозг быстро подкинул решение и вернулся к предыдущей проблеме, да и сам Дима собирался, но…

– Но Волков пишет, как курица лапой, на фотках его почерк совсем не разобрать.

Дима закатил глаза. Чёрт возьми, да он, кроме того самого пресловутого Волкова, который «ни за что не поделится» лекциями, единственный не пытался волочиться за Викой, и вот какая ему за это досталась награда?

– Зайцева, если ты сейчас же не замолчишь, то и этого не получишь.

Соседка едва не подавилась воздухом, но всё же взяла себя в руки, фыркнула и показательно замолчала. Отступив почти страницу, она принялась раздражённо скрипеть ручкой по бумаге, записывая за преподавателем. Димка тоже хотел попробовать, но… не удержался. Взгляд вновь прикипел к девушке во всём чёрном – скользил по её плечам, изучал каждую косточку торчащего даже сквозь водолазку позвоночника (Боже, как же сильно она похудела с их последней встречи!), цеплялся за выбившиеся из пучка пряди тёмных волос, щекочущие шею. Вера иногда, продолжая писать, неосознанно поднимала руку и пыталась накрутить их обратно на резинку, но волосы выигрывали этот бой – слишком короткие, чтобы удержаться, слишком длинные, чтобы не мешать.

Дима в который раз занёс карандаш над полями тетради, чтобы изобразить эту изящную линию шеи… и вновь оказался перебит тоненьким голоском соседки.

– Тоже пялишься на эту новенькую? – шепнула она.

Кажется, Зайцева тоже решила окончательно забить на лекцию – она густо замазала недавно написанные строчки корректором и отодвинула тетрадь. Видимо, предложение достать ей фотографии тетради их старосты Волкова в конце концов показалось однокурснице более привлекательным, чем попытки успеть за преподавателем. А освободившееся время Вика решила потратить на молчаливого соседа.

«Правильно, как иначе?» – мысленно простонал Дериглазов.

– Я не пялюсь, – ответил он вслух.

– Ой, да ладно тебе! Присмотрись, на неё все пялятся, – отмахнулась Вика. – Явилась как Королева английская, ни с кем не знакомится, ни на кого не смотрит, только глазами сверкает над этой своей маской. Уже три раза ответила и все правильно, Семён Петрович на неё уже влюблённым взглядом смотрит, а она? Даже Рената лесом послала, ты видел? Активиста!

Димка нахмурился. О да, он прекрасно всё видел: и потрясающие ответы Веры, которыми она покорила преподавателя, и попытку активиста группы Рената то ли подкатить к новенькой, то ли оскорбить её. Видел и даже не желал сейчас вспоминать о волне злости, которая накрыла, когда Ренат, обольстительно улыбаясь, склонился над партой Веры. Зато волна злости явно желала вспомнить о нём и вылиться на одну болтливую соседку.

– Серьёзно, она что, решила, что самая крутая здесь фифа? – продолжала распаляться Зайцева. – Припёрлась в маске, словно брезгует нами. Вся такая из себя, одним видом говорит: «Не нужны мне ваши микробы, мерзкие людишки». Ты только глянь, глянь! Ишь ты, надменная сучка!

Он глядел, во все глаза смотрел на Веру и не замечал ни единого признака «надменности» или «крутости». Он видел ЕЁ – девушку, которая по возможности скрывалась от всего мира; которая раньше была дерзкой, боевой и яркой, но в то же время слишком доброй, слишком отзывчивой.

– Вика, заткнись, а? – выдавил он, едва справляясь с недовольством.

– Чего? – опешила соседка.

– Просто замолчи и слушай лекцию.

Пару секунд Зайцева обтекала, застыв с распахнутым от удивления ртом. Потом, видимо, в голове начали медленно крутиться шестерёнки. Жаль, не в ту сторону.

– Стой-стой-стой, – затараторила Зайцева. – Ты что, защищаешь эту чудачку? Она же в вуз явилась в маске, точно в наморднике и…

– Хватит.

Нет, нельзя ему злиться, нужно просто и спокойно всё объяснить. Главное, заставить бы замолчать эту трещётку.

– …и морду воротит от любой попытки с ней пообщаться. К этой фифе со всей душой, а она что?

– Вика.

– Ладно Рената, но даже Волкова унизила, когда он ей всего лишь ручку поднял. Волкова!

Он еле удержался, чтобы не сказать, что тот самый Волков, пытаясь сделать по хорошему, опять накосячил и едва ли не швырнул поднятую ручку Вере в лицо. Конечно, после такого сложно строить из себя бесконечно благодарную.

Но Вика не понимала этого, она всё говорила, говорила, говорила, находя новые и новые минусу в поведении новенькой, что Дима не выдержал, сорвался:

– Да заткнись ты! Если я ещё раз услышу хоть одно плохое слово в её адрес, я…

– И что же вы сделаете, Дериглазов? – разнёсся по аудитории голос Семёна Петровича Поплавского, их бессменного преподавателя со второго курса, который, судя по проводимым предметам, был просто мастером на все руки. – Ну же, просветите, кого я успел так оскорбить, что вы посреди пары принялись кричать? Неужели «методологию», о которой, вообще-то, мы сейчас должны вести речь?

– Прошу прощения, это было не вам. – Дериглазов подскочил на месте, встал, чтобы не раздражать преподавателя ещё сильней, хмуро зыркнул на обиженно надувшуюся Вику и обратил виноватый взгляд на Поплавского. – Просто Виктория слегка…

– А раз замечание было не мне, может, вы расскажете, о чём шла речь в лекции последние двадцать минут? – усмехнулся Семён Петрович.

Дима глубоко вздохнул, осмотрел зал, надеясь хоть так найти помощь, сообразить, что же он успел пропустить не только за последние двадцать минут, а за целых две пары. И встретился взглядом с Ней.

Вера оглянулась, реагируя на окрик преподавателя, и безошибочно отыскала в толпе виновника торжества. И взгляды их никогда бы не встретились, если бы Дима хотя бы под угорозой наказания смог смотреть на преподавателя, а не на одну девчонку.

– Я не знаю, – пробормотал он, не отводя глаз от Веры, не разрывая их внезапного и такого долгого контакта.

– Неужели, Дериглазов? Вы не только не знаете, вы ещё не пишете, не смотрите на доску и даже не пытаетесь ничего чертить, а с такой тягой к знаниям советую…

Дима не собирался дослушивать, он знал, чем Поплавский наказывает студентов. Поэтому, всё так же ловя взгляд «новенькой», подхватил с соседнего стула рюкзак, открыл его, сгрёб всё с парты и выпрямился. Сейчас, ещё секундочку – и он уйдёт.

Неважно, что подумает Поплавский, хоть в малости, но Дима защитил девушку, которую обязан был защищать. Которую когда-то поклялся оберегать, любить и никогда не предавать. И не собирался отступать.

Эта принцесса в маске слишком долго от него бегала.

-02-

Он бережно собирал каждое воспоминание о ней. Копил, хранил, берёг, свернувшись на осколках памяти, точно сказочный дракон, сторожащий свои сокровища. Он был готов убить любого, кто покусится на них: и эльфов, и гномов, и пронырливых хоббитов… и обычных людишек, не ценящих прошлое.

Молодой ещё дракон, смелый, наивный, он перебирал память, как драгоценные камни. Рубин страсти, алмаз мудрости, а вот янтарь… золотисто-коричневый, совсем как её глаза. Первое воспоминание о её глазах.

Стоял полдень, солнце в небе напоминало разлитое по раскалённой сковороде светлое блинное тесто. Асфальт плавился под ногами, исходил жаром, от земли тоже парило, и воздух словно рябил перед глазами. Ох, уж эти детские воспоминания! Обязательно в памяти отпечатаются мельчайшие и совершенно не важные детали.

Но была и важная деталь, центр всего воспоминания, его сердцевина. Девочка. Он прекрасно помнил, ей тогда было восемь. И ему восемь. Родители дружили, кажется, целую вечность, но то были родители, а они… они тогда встретились впервые. Или не впервые?

Он так отчаянно желал помнить это точно, но не мог. Не получалось. Вроде бы у Вероцких всегда была дочка, вроде бы он это знал, но никогда даже слушать о ней не хотел! А тут было лето, и солнце, и эта удушающая жара.

И глаза – золотисто-карие, словно с вкраплениями янтаря. Правда, тогда ему, ещё совсем мальчишке, показалось, что настоящего золота. Чистого-чистого и блестящего от попадающих на её лицо косых солнечных лучей.

У него в руках был томик Кира Булычёва «Путешествие Алисы», старенький, из библиотеки недалеко от дома; у девчонки – машинка. Именно машинка, заводная, дорогая, ярко-ярко жёлтая. У него тоже такие были, но последнее время книги казались интересней: приключения отважной Алисы, как бы давно они ни были написаны, захватывали с головой.

Цепкий взгляд девчонки мгновенно выхватил самое важное – книгу. Слишком потрёпанную, с парочкой вырванных страниц, с погнутыми краями и порванным корешком. В городской библиотеке книги ценили, но читатели не всегда были аккуратны, а он… почему-то он любил именно такие книги особенно сильно. Старые, со своей историей. Не менее привлекательные, чем совершенно новые и пахнущие краской.

Только почему-то в тот раз стало стыдно, и руки неосознанно спрятали книгу за спиной.

– Читаешь? – фыркнула девчонка, для которой манипуляции не остались незамеченными. Потом гордо вздёрнула носик: – Кто читает на улице?

Он ничего не ответил, просто смотрел в золотисто-карие глаза и не знал, что сказать. Шевелиться внезапно стало трудно.

– За такое побить могут, – продолжала мелкая. – Ты хоть драться умеешь? Вот мой брат…

– Умею! – внезапно перебил он. Почему-то упоминание брата разозлило и мгновенно вернуло голос.

– Точно? – ухмыльнулась девочка. – Проверим?

И они проверили, но это была совсем другая история и другое воспоминание. Эта же крупица памяти хранила в себе глаза. Ореховые с янтарными искрами, мерцающими на солнце. Глаза, в которые, казалось, он влюбился уже тогда, несмотря на то, что обладательница их в тот день сумела хорошенько приложить его носом об асфальт.

Сейчас было ощущение, что его тоже хорошенько приложили носом об асфальт. Нет, кровь, как в детстве, не шла, да и не из-за чего было, зато мигрень разыгралась настолько, что хотелось послать всё нафиг и свалить домой. Но нет же, у них осталось ещё три пары, и совесть просто не позволяла Диме сбежать! А ещё в вузе удерживало осознание, что мама взяла себе выходной и сейчас точно попивает чай в компании его братца, решившего на денёк заглянуть к родителям.

Дима даже на секунду перестал раздражённо попинывать ножку стула, на котором устроился. У его родителей было два небольших ресторана в городе, отец занимался планированием и административной деятельностью, а мать работала в одном из них шеф-поваром – так что почти в любое время могла договориться со вторым шефом и устроить себе выходной. Впрочем, стоит ли говорить, что случалось это редко? А когда случалось, всё неуёмное внимание родительницы обращалось на двух её балбесов сыновей: на него, Диму, и на старшего, Сашку. Александр Дериглазов жил отдельно от семьи уже лет десять, но всё равно попадал под раздачу «советов и пожеланий» от матушки, когда появлялся дома. С ним вообще было… сложно.

И в такое время сбегать из института домой? О не-е-ет! Димка точно не хотел, чтобы сетования мамочки с кодовым названием «когда ты найдёшь себе девушку и подаришь нам внуков?», обращённые к Саше (все в семье знали, что ответ «никогда», но мама продолжала журить сына по старой привычке), плавно перетекли в «оглядись, вокруг столько прекрасных девочек, а ты…». Продолжение было разное: зациклился, свихнулся, прожигаешь жизнь зря – и множество иных не менее «лестных» вариантов.

Димка ещё раз зло пнул ножку стула. Из соседней аудитории выглянула крошечная девчонка с тугими косичками, видимо, спо-шница, и недовольно зашипела, призывая быть тише – у них контрольная.

Дериглазов хмыкнул. Контрольная. В начале учебного года. Куда катится этот мир?

Видимо, в ту самую задницу, в которой оказался он сам сегодня с утра. Димка застонал, массируя пальцами виски, и попытался сосредоточиться.

Итак, что он имеет? Четвёртый – и последний – курс обучения бакалавра в архитектурно-строительном институте. На дворе шестое сентября, самое начало учебного года. В вузе проверка, преподаватели все злющие и нервные, студенты тоже не отступают, нужны тишина и покой… и в этот самый момент в их группу является его личный призрак прошлого, будущего и настоящего.

И нет, он не преувеличивает! Потому что Вероцкая была его призраком и в шестнадцать лет, и в девятнадцать, и сейчас – в двадцать один. Впрочем, никто, кроме него самого, в это не верил. Ну, влюбился в девчонку ещё в детстве? В десять, в двенадцать? Неважно. Ну, повстречались пару недель, когда вам было по шестнадцать? И что с того? Ведь потом случилось то, что случилось, девушка решила больше тебя никогда не знать, чётко дала это понять…

Давно было пора переступить подростковую влюблённость, забыть о какой-то там «Вере» и переключить внимание на более подходящую кандидатуру, а ты пять лет продолжал бегать за ней, пытаться в чём-то убедить и искать встречи. В чём последний год совершенно не преуспел.

Нелестная картина вырисовывалась. Но проблема в другом: Дима не мог и, честно говоря, не хотел ничего с собой поделать. Ему было хорошо и так – с редкими звонками, странными разговорами и ещё более редкими встречами. Ему не нужен был какой-то там суррогат, ему была нужна она – и точка.

И, кажется, сама Вселенная сегодня ему подыгрывала, потому что в это самое мгновение, за пятнадцать минут до звонка, дверь аудитории распахнулась, являя девушку во всём чёрном. Димка даже на мгновение залюбовался.

Пока девушка не начала вдруг заваливаться на бок.

-03-

Вера изо всех сил старалась сосредоточиться на лекции и своих записях, но всё шло наперекосяк с того самого момента, как она оглянулась. Когда её глаза встретились с морскими, когда у неё пересохло в горле, а Поплавский – кажется, так звали этого темноволосого моложавого профессора? – выставил Димку за дверь. Прожигающего спину взгляда больше не было, и стоило бы радоваться, но нет, теперь Вера попросту не могла сконцентрироваться и даже пропустила вопрос, на который в обычных условиях могла бы ответить даже посреди ночи. А чем больше ответов, тем больше баллов; чем больше баллов, тем лучше оценка. Разве она пришла сюда не учиться?

Впрочем, что уж греха таить, наперекосяк всё пошло ещё раньше: когда представившийся старостой шатен едва не разбил ей нос её же ручкой – тяжёлой, металлической, сделанной по заказу отца специально на её девятнадцатый день рождения. Пришлось даже просовывать пальцы под маску и мягко ощупывать переносицу. Вдруг действительно что-то треснуло? Боль была неимоверная.

А потом на горизонте образовался ещё этот улыбчивый идиот с именем то ли на Р, то ли на Х, который теперь сидел рядом и благоухал отвратительным одеколоном, от которого желудок устраивал настоящий бунт. Вера уже раза три подавила подступающую к горлу тошноту.

Носа вновь коснулся гадкий тошнотворный аромат чего-то горько-полынного. Боже, он что, весь флакон этого безобразия на себя вылил? Таким одеколоном любой другой неприятный запах отобьёшь – и всех окружающих завалишь за компанию. И если даже Вера в маске настолько отчётливо ощущала вонь, то каково же было остальным?

Она даже огляделась украдкой, но не заметила, чтобы кто-то по соседству от них морщился. Парни спокойно слушали лектора – правда, не факт, что слышали, но это уже другой вопрос, – девушки, кажется, наоборот были рады компании этого чудика. А сам он определённо не собирался отступать от первоначального плана.

– Ну так что, не хочешь познакомиться? – протянул парень, улыбаясь, как маньяк, и поправляя смоляно-чёрную прядь, выбившуюся из модной причёски.

Вера глубоко вздохнула в мечтах избавиться от вони полыни, но ничего не ответила, полностью игнорируя нового однокурсника. К тому же Поплавский смотрел перед собой рассредоточенным взглядом, обращённым прямо к ним.

– Я слышал, что ты умеешь разговаривать. Даже имя запомнил: Ве-ра, – по слогам произнёс сосед и добавил, разразившись тихим смехом: – Вселяет Надежду.

Вероцкая искренне понадеялась, что он не местный КВН-щик. Но даже если входит в команду, то не пишет тексты, потому что иначе четверокурсников архитекторов в этом году ждёт грандиозный провал.

– Ну же, поговори со мной, у меня сестра медик, я знаю толк в девушках в масках. Это выглядит возбуждающе.

– Прискорбно, по всему получается, что тебя возбуждает сестра, – всё же не удержалась Вера. – А это уже инцест.

Сосед так и застыл с открытым ртом, явно собираясь сказать что-то ещё, но растеряв все слова. Немая пауза принесла волну удовлетворения, прокатившуюся по телу, а вот странное першение и нарастающий комок в горле заставили поморщиться. С чего бы это?

Вера прокашлялась, но легче не стало. Минут через пять, когда вонь полынного одеколона начала въедаться в мозг, нос стало медленно закладывать: сначала одну норку, потом другую, потом вдруг оказалось, что ей совсем нечем дышать, закружилась голова…

Закашлявшись, Вера уткнулась лбом в парту. Итак, у неё частично заложило нос и глотку, перед глазами плясали мушки, а это могло означать только одно.

– Вероцкая? Что с вами? – забеспокоился преподаватель.

– Это… одеколон… – только и выдавила она.

Поплавский с неожиданной для такого крупного мужчины расторопностью и ловкостью – в нём было роста метра два – протиснулся в узкий проход между партами и, подхватив студентку под локоть, попытался поднять.

– Аллергия, – выдохнула она, наконец, хоть и сама в это не верила. У неё? Какая аллергия? Да Вера Вероцкая всегда была самой сильной и здоровой: никаких простуд, аллергий, кожных заболеваний и иной заразы.

«Только шрамы по всему телу и почти полгода сращивания костей», – мысленно усмехнулась она, позволяя преподавателю практически волоком вытащить себя из-за парты.

– Неудивительно, тут любой бы задохнулся, – проворчал Поплавский, зыркая на этого… то ли на Р, то ли на Х. – Тихо! Видите, девушке плохо? Молчим и ждём, когда продолжим лекцию. Размышляем над последним вопросом.

Профессор усадил её на стул рядом со своим столом и принялся рыться в огромном портфеле. Вера меланхолично наблюдала за ним, стараясь дышать медленно, но уверенно, а в голове так и крутились дурные мысли: вот это оперативная реакция на аллерген! То вообще никакой аллергии, а то присел рядом клоун, искупавшийся в отвратительном одеколоне, и БАЦ – она уже не дышит. Что за магия?

– Так, таблеток нет, но мы сейчас проводим вас в медпункт. Волков, давай, тебе не страшно пять минут пропустить. А вы, Вероцкая, пока водички выпейте…

Поплавский оторвался от портфеля, махнул рукой тому самому шатену, который час назад едва не разбил ей нос, а потом… Вера резко отшатнулась, не позволяя чужим пальцам коснуться маски, даже на ноги вскочила. Нет-нет-нет, только не перед всей группой в первый день её учёбы здесь! Хватило и этого приступа аллергии. Она хотела оставаться незаметной для однокурсников, не привлекать внимания, и что из этого получилось? Выставила себя посмешищем?

– Не нужно, я сама дойду до медпункта, просто скажите маршрут, – выпалила она хриплым, но внезапно прорезавшимся голосом.

Кажется, ошибку с маской профессор понял, потому как руку тут же опустил, но от другой идеи не отказался.

– Нет, Виктор тебя проводит, он у нас отличник, ему не страшно.

– Но Семён Петрович, я хотел ответить, – проворчал тот самый староста Виктор. – Пусть вон Логинов, он всё равно в прошлом году экзамен четыре раза пересдавал.

Пока преподаватель со студентом препирались, Вера успела осторожно, по стеночке, добраться до дверей. Ну и шут с ними, сама дойдёт, сама дорогу найдёт. Всё равно где-то здесь обязательно должны быть указатели, а даже если нет, можно добраться до входа, и бабуля-вахтёрша обязательно подскажет, где…

Стоило толкнуть входную дверь, как в глазах резко помутнело. Тьма вспыхнула под прикрытыми веками, на мгновение затягивая всё вокруг. Кажется, она не устояла на ногах, даже косяк не помог. Кажется, дверь хлопнула, но удара о пол не было. Чьи-то руки крепко сжимали плечи, удерживая в вертикальном положении, перед глазами всё ещё кружили тёмные мушки, а хмурый преподавательский голос где-то над головой прогудел:

– Ты? До сих пор сидишь? Ладно, исправляйся, раз лекцию не слушал: отведи девушку к медикам и, возможно, на завтрашней паре не получишь штрафной вопрос.

А в следующее мгновение её, как какую-то вещь, втолкнули в другие руки. Болезненная хватка разжалась, а чужие горячие пальцы поймали чуть выше локтей. Осторожно, бережно и почти невесомо, но достаточно крепко, чтобы удержать.

Вера прекрасно знала того единственного человека, который всегда держал её так легко. Знала, но не могла ни вырваться, ни поднять глаз, потому что оба варианта были просто разрушительными.

– Ну, привет, солнце, вот мы и встретились, – прошептал на ухо знакомый голос.

Затем одна рука скользнула чуть ниже, обвивая её талию, другая – чуть выше, ложась на лопатки. И вот она уже стояла, уткнувшись лбом в крепкую грудь и почти не дыша. Не только из-за совершенно нетипичной ей аллергии.

-04-

Девчонка внимательно вглядывалась в небо. Насыщенно синее, лишь слегка потемневшие у самой кромки, с едва заметными лиловыми всполохами. Таким оно было лишь в первые минуты перед закатом, когда летнее солнце ещё не начало стремительно склоняться к горизонту, но уже осознало, что слишком задержалось на небе.

А он вглядывался в неё, в четкий профиль, в изогнутые в улыбке губы, и, наверное, впервые был готов поцеловать девчонку. Но почему-то обязательно эту и желательно сейчас.

Но Димка лишь упрямо вздохнул и уткнулся взглядом в книгу. На закат он посмотрит и один, а в тот момент был должен, просто обязан показать, что не интересуется всякими глупостями. И девчонками в том числе.

Кажется, ему в то лето было десять. Или одиннадцать?

А может, эта история с закатом и книгой продолжалась много-много лет… Уже и не припомнить.

Зато в памяти идеально всплывал разговор, который навсегда оставил след в их жизни. Стоял такой же восхитительный вечер: крыша дачи Вероцких, яркое синее небо, потрясающий закат, девушка рядом, которая за несколько лет стала ещё красивее. Им было по тринадцать. Вера всё так же, как и каждое лето, пристально вглядывалась в ускользающий за горизонтом оранжевый диск, а Димка…

– Я придумал, – он стиснул в руках книгу, откладывая её в сторону и прямо встречая удивлённый взгляд подруги.

– Что?

– Ласковое прозвище для тебя, как ты и хотела, – пожал плечами мальчишка. – Солнце. Буду звать тебя солнцем.

Вера, кажется, идее не обрадовалась. Недовольно надулась и пробурчала:

– Тогда я буду звать тебя дураком!

– Эй, но это ни капли не ласково! – рассмеялся Дима, потешаясь скорее выражением лица, чем реакцией.

– А называть меня огро-о-омным диском на небе, значит, ласково?

– Это не диск, а раскалённый газовый шар, – продолжал хохотать Дериглазов, на всякий случай подальше задвигая энциклопедию о космических телах. Мало ли? Доверить книгу недовольной Вере, над которой так открыто смеются, чревато её полным уничтожением. Книги, конечно, не Веры.

– То есть я теперь ещё и шарообразная? Ну ты даёшь, Дериглазов!

Но он был абсолютно серьёзен и чертовски настойчив, так что «ласковое прозвище», в итоге, всё же прицепилось к девчонке. Правда, кроме него никто не рисковал её так назвать. Даже старший брат Веры не подставлялся лишний раз под удар, а Димка набивал шишки вновь и вновь, пока она действительно не стала Солнцем. Его Солнцем.

Впрочем, Вера не оставила это просто так и всё же смогла придумать ему прозвище, но это была уже другая история.

– Привет, солнце… – шепнул Дима, ощущая, как в ответ изящная спина вздрогнула под его пальцами.

Слово, такое доброе, родное и привычное, сорвалось с губ само собой, он даже не успел подумать, не смог противостоять привычкам. И теперь ощущал странное, извращённое удовлетворение: конечно же, она помнит, как иначе? И если бы всё было, как прежде, она бы сейчас лишь крепче прижалась к груди Димы, глубоко вздохнула и назвала его…

– Прошу прощения, мне стало немного дурно, – прохрипела Вера, резко отталкивая его. Тонкие ладони больно упёрлись в грудную клетку. – Просто подскажите, где медпункт, я сама дойду.

Димка едва не закипел. Серьёзно? Пусть бы было что угодно: возмущения, изысканное представление, в котором Вера выставляла бы себя крепким орешком, безразличное спокойствие, но это… это было слишком изощрённо. Настолько, что на мгновение Дима и сам подвис, позволяя Вероцкой отстраниться и опереться о стену. Отгородиться окончательно.

Выглядела она неважно – в сотню раз хуже чем всего пару десятков минут назад. Кожа побледнела, на лбу выступили капельки пота, а дыхание тяжёлое, словно каждый глоток воздуха ей давался с трудом. Так хотелось вновь обнять, назвать своим солнышком и узнать, что за дерьмо успело случиться, пока его не было, но… кажется, игра продолжалась. Дрянная игра, которую Вероцкая считала реальностью, а он, Димка, самым идиотским решением на свете.

– Я всё же провожу вас, – многозначительно протянул он, предлагая руку.

– Не стоит, – покачала головой Вера.

Дима поджал губы, но предложенную руку не убрал. Пусть она опять делает вид, что не знакома с ним, это не отменяет обычного человеческого желания помочь. Он не отпустит её одну, пока хотя бы не узнает, что, чёрт побери, произошло.

Молчание затягивалось, воздух словно сгущался вокруг них и становился неуютным. Дима смотрел прямо, ловил бегающий взгляд своей бывшей подруги и ждал. Терпеливо, отчаянно, пока она наконец-то не решилась вложить свою ладонь в его пальцы.

– Идём, – бросил Дериглазов, потянув её за собой и медленно двинувшись в конец коридора.

Игра… Скорее, это напоминало договорённость и длилось уже два года. И если первый из них они ещё иногда созванивались, то последний не общались вовсе. Не виделись, не слышали голоса и, наверное, должны были не вспоминать друг о друге. Но вспоминали, по крайней мере, он вспоминал.

Хотя почему два года? Можно смело сказать, что пять. С тех самых пор, как…

– Спасибо, я увидела указатель, – пробормотала плетущаяся следом Вера, когда они миновали два коридора и спустились на этаж ниже, и попыталась высвободить ладонь из его хватки.

Дима лишь крепче сжал пальцы. Ну уж нет, он сопроводит её до самых дверей медпункта, передаст на руки врачу и только тогда уйдёт! Пусть даже не ради самой Веры, но хотя бы чтобы исполнить указания Семёна Петровича. Поплавский в любом случае осведомится у медиков, те скажут, что девушка пришла одна, и всё – штрафной вопрос Димкин, весь с потрохами и каверзными заковырками.

Впрочем, зачем кривить душой? Болезненный вид Вероцкой его пугал, она даже сдвинула маску на подбородок, широко открытым ртом глотая воздух. Не спряталась, как всегда, не пыталась прикрыть шрамы, не кричала на него, чтобы ни за что не смотрел на неё такую… Просто судорожно дышала, глядя куда-то вперед и в никуда, будто ничего не видела.

Та-а-ак.

Конечно, он не отпустил её следовать указателю, а протащил оставшиеся сто метров до небольшого закутка, где скрывался медблок, практически на себе. Дёрнул дверь в кабинет дежурного медика, которая оказалась безбожно закрытой, со злости пнул её пару раз. Но ответа не было.

– Что случилось? Ты ещё сможешь подождать или это срочно? – Повернулся он к Вере, которую до этого успел усадить на скромный диванчик в дальнем углу закутка. Прозвучало слишком требовательно, но отвратительный липкий страх, выползающий откуда-то изнутри, не позволил особо размышлять над подобающими интонациями.

Вера промолчала, а у Димы в груди медленной волной поднималась злость. Подождав ещё с минуту – вдруг решится на ответ? – он хмуро повторил вопрос:

– Ну?

И вновь его проигнорировали: отвели взгляд, вновь натянули маску, даже голову отвернули. Она всегда так делала, когда чего-то стыдилась, с самого детства. Тогда, конечно, ещё не было ни масок, ни одежды, закрывающей от подбородка до кончиков пальцев на ногах, зато была Вера, которая после очередной подстроенной ему пакости отводила глаза, отворачивалась и ни в какую не желала признать свою вину.

Воспоминание внезапно смягчило, успокоило недовольство. Если ведёт себя так, значит, считает, что ей есть чего стыдиться сейчас. Есть то, в чём она «провинилась перед ним». То есть он ей так или иначе не безразличен?

Дима прошёлся по маленькому свободному пятачку закутка, выглянул в коридор, покачал головой – врача нигде не наблюдалось – и остановился перед диваном. А потом просто присел на корточки перед откинувшейся на спинку девушкой.

– Вер, – позвал он её, ловя лежащую на коленках ладошку. – Ответь, а?

Всё это напоминало сон. Странный и болезненный, но не кошмарный. Скорее видение, в котором он всё же потерялся в воспоминаниях. Кажется, когда-то Дима вот так же сидел перед ней на корточках. Кажется, каждый стук сердца в тот раз тоже отдавался в ушах, но тогда не было страха, только безграничное счастье.

Впрочем, сейчас оно тоже было. Где-то на задворках сознания, послевкусием. Он держал её руку, касался кончиками пальцев линий на ладони и, наверное, даже мог проследить линию жизни – длинную-длинную, тянущуюся от самого запястья и идеально огибающую палец, как в лучших пособиях по хиромантии.

Дима смотрел на неё. Секунду, две, три – целую вечность, пока Вера, наконец, не открыла глаза, устремляя на него взгляд.

Так близко…

– Смогу подождать, – отозвалась она. – Кажется, какая-то аллергия на одеколон, горло всё заложило. Уже чуть лучше стало.

– Но у тебя никогда не было аллергий, – автоматически пробормотал Дима.

– Я уже давно другая.

Дима был уверен, она сейчас улыбалась: грустно и отчаянно, как каждый раз, когда они разговаривали о прошлом. Как каждый раз, когда они вообще разговаривали.

– Ты прежняя, – выдохнул он, потянувшись свободной рукой к маске. Слегка спустил чёрную ткань, удостоверившись: да, Вера улыбалась. Именно так, как Дима помнил. – Ты прежняя, солнце моё.

– Ну я же просила… – так же тихо отозвалась она. – Тысячу раз просила.

Да, просила, требовала, приказывала. И он даже держался какое-то время, но каждый раз срывался, не в силах оставаться в стороне. Как можно?

– Я помню.

Как можно забыть? Вера постоянно просила его держаться подальше, сначала повторяла каждый месяц, потом – каждый раз, когда они виделись, потом вовсе перестала с ним встречаться.

Но самый первый раз был свыше пяти лет назад, и чем больше Дима стремился выбросить его из головы, тем лучше помнил.

-05-

Авария. День Х, который изломал жизни десятка людей, перемолол их прочными зубами и выплюнул за ненадобностью, лишь одного поглотив без остатка. Дима ненавидел вспоминать об этом дне, мечтал вовсе выкинуть из памяти, но возвращался мыслями вновь и вновь. Иногда он жалел, что стал лишь косвенным свидетелем; иногда радовался, что остался в стороне, и зажигался идеей-блиц всё исправить. Но как исправить то, что прочно въелось в самую суть?

Всё случилось первого августа чуть более пяти лет назад. Зловещая дата во всех смыслах, правда, в этот день вселенная забрала всего одну жизнь, остальные просто искалечила. А ещё разбила на осколки многолетнюю крепкую дружбу. Как бы Дима ни пытался, он так и не смог собрать их все и идеально склеить, чтобы стыков не было заметно. Лишь несколько стёклышек удалось вновь объединить… и то неаккуратно. Слишком очевидно.

Они всегда предпочитали отдыхать одной большой компанией, собирать всех друзей и знакомых, чтобы было веселей. Но в тот день Димка отказался поддержать веселье. Впрочем, и весельем-то планируемые посиделки сложно было назвать. Стас, брат Веры и по совместительству хороший друг Дериглазова, собирался скататься к друзьям на дачу. Он вообще всё то лето «бунтовал», показывал, насколько против учёбы в «военке», куда его практически насильно запихнула матушка. Идеально бунтовать, когда тебе уже двадцать и ты в любое время можешь сесть за руль собственного авто. Хуже, когда тебе всего шестнадцать, как было тем летом Димке, и вместо праздного времяпрепровождения приходится помогать предкам с рестораном. Хочешь денег? Трудись. Родители с детства приучали его, что любую копейку надо А) ценить, Б) самостоятельно заработать, если желаешь тратить.

А деньги Димке были нужны. Наконец-то! Наконец-то сбылись даже те желания, о которых он боялся мечтать, и Вера ответила ему взаимностью. Нет, круче, она сама – сама! – заявилась к нему посреди ночи с поцелуями и самым неромантичным признанием на свете, а потом пообещала прибить, если только Дериглазов попробует встречаться с кем-нибудь другим.

И, чёрт побери, вот уже две недели он был просто бесконечно счастлив. Бывают в жизни моменты, когда тебя поглощает истинная эйфория. Она окутывает с головой, обволакивает, подобно пузырю, через который не проходит ни единой плохой эмоции. Дима любил Веру, действительно любил. Эта заноза и зажигалка и раньше раскрашивала его жизнь сотней цветов и оттенков, а теперь Димка имел полное право сказать «моя заноза» – и всё становилось ещё ярче. Наверное, даже приторно ярким.

По крайней мере, тот же Стас каждый раз закатывал глаза, залавливая Диму со своей сестрой. Неважно, чем они занимались в данный момент: целовались, смотрели киношку, устроившись в обнимку на диване, играли в плойку, пололи огород на даче Дериглазовых или спорили, кто из супергероев лучше, – Вероцкий считал, что вместе они выглядят «слишком мило» и «так долго не может продолжаться».

Что ж, как оказалось, он был прав…

Димка не знал, как и почему в тот день вместе со Стасом на дачу к его приятелям поехала Вера. Почему решилась? Не предупредила его? Не кинула смс? Не позвонила? Пять лет прошло, а ему так и не удалось узнать ответа ни на один вопрос.

Просто случилось, что случилось: Стас поехал к приятелям, захватил с собой Тимофея Егорова (лучшего друга Дериглазова в то время… впрочем, и во все времена) и, как оказалось, свою сестру, а Дима изображал из себя трудолюбивого официанта в родительском ресторане, проигнорировав целых два приглашения «потусить с ними». День был отличный: яркий, солнечный, на небе – ни тучки. Закат, который Дериглазов наблюдал из окна квартиры в гордом одиночестве, казался не менее потрясающим, и он представлял, как Вероцкая сейчас сидит где-нибудь на крыше и тоже любуется небом. Это было почти ритуалом.

Перед сном обязательно нужно было написать ей смс, а с утра пораньше купить на честно заработанные чаевые пару роз и рвануть на дачу. Главное, не попадаться на глаза маме, а то она стала бы так долго и упорно умиляться, что он точно пропустил бы утреннюю электричку.

Но перед сном ему никто не ответил. А потом раздался звонок. Тот самый, что смог лопнуть пузырь эйфории, вытягивая из реальности все краски и наполняя её страхом, криками и суетой.

Авария. Пару часов назад машина Стаса на трассе съехала со своей полосы. Движение было оживлённым и…

Что «и» Димка сначала не совсем понял, испугавшись за друзей. Там же со Стасом ещё и Тим! Как они? Но пару минут спустя испуг сменился безграничным страхом и чёрной дырой где-то в груди.

Водитель, какой-то друг Стаса, умер на месте. Сам Вероцкий пострадал меньше всего, ехал на пассажирском сидении, удар пришёлся вскользь – отделался сотрясением и парой переломов. Тим в реанимации, был на заднем сидении, но пристёгнут. Машина перевернулась, от удара и деформации корпуса у него трещины в паре рёбер, три перелома на ногах, два на одной из рук; сильное сотрясение. А вот четвёртый пассажир…

Четвёртой оказалась Вера. Заднее сидение, не пристёгнута. Реанимация. Множественные переломы по всему телу, кость на ноге практически раздроблена, кожный покров в ужасном состоянии, рассечено лицо.

Тысяча слов диагноза так и не задержалась в голове Димы. Реально он услышал одно: реанимация, кости раздроблены, состояние критическое, возможно не выкарабкается. Всё! Той ночью он порывался тут же мчаться в больницу, умолять пропустить хотя бы к двери кабинета или палаты, или чего там ещё, где она лежит. А вдруг она действительно «не выкарабкается»? Его Вера, его самая светлая девочка, его заноза, которая грозилась прибить. Да лучше пусть прибивает, но выживет сама!

Только его не пустили. Заставили выпить снотворное, вкололи что-то успокаивающее – настолько ядрёное, что Дима ещё дня три ползал по квартире, как сонная муха. На четвёртый день мама сама отвезла его в больницу. К Тиму его пустили – хотя друг всё ещё лежал в палате в состоянии полубреда. Бледный, восковый, словно и не живой вовсе.

А вот к Вере – нет. Даже посмотреть через окошко не дали, ибо не было этого окошка. Она всё ещё лежала в реанимации. Оправлялась от операций, но вроде бы целый раз уже вынырнула из комы, а это – огромное достижение.

Диму пустили внутрь один единственный раз, когда Вероцкая ещё лежала опутанная бинтами, подобно мумии, и не подавала признаков жизни. Только сердце билось тихо, но размеренно. Он молился, просил всех богов, божков и силы вселенной, чтобы она поправилась. Да хотя бы очнулась! Но сам проверить не мог, потому что его попросту перестали пропускать. Дима три недели оббивал порог больницы. Сначала всё казалось вполне логичным, потом попытки врачей отказать в посещении начали вызывать подозрения, ещё через неделю – тихую злость. Пока ему не сообщили, что девушку забрали домой.

А там, у двери их квартиры, окончательно поправившийся Стас с бесконечно виноватым видом сообщил, что Вера давно уже пришла в себя, просто его, Диму, не хочет видеть. Не действовали ни убеждения, ни просьбы, ни угрозы. Дериглазов бился им в дверь, пока в один отвратительный день Светлана Борисовна (мама Веры, суровая женщина и владелица частного охранного предприятия) не заставила своих мальчиков вышвырнуть его, чтобы не беспокоил, и доступно объяснить, что Вера не желает никого видеть. Нет, его не били, просто скрутили и продержали в служебной машине, пока не успокоился, а ещё доступно объяснили, почему не стоит так явно тревожить покой Вероцких. (Например, потому что Светлана Борисовна одним щелчком пальцев может вызвать и полицию, и с десяток парней с оружием. Даже пневматика попадает чертовски больно).

Что сделал Дима? Нет, он не успокоился. Просто начал действовать чуть иначе: подлизывался к Стасу, выпрашивая номер телефона сестры, покупал цветы, приносил сам, отправлял курьером, писал письма на электронку… Но номер его мгновенно оказывался в чёрном списке, всех курьеров отправляли обратно, на письма не отвечали, а его самого разворачивали ещё на подходе к двери.

Сколько так прошло времени? Месяц? Два? Димка насчитал ровно восемьдесят дней, пятнадцать часов и семь минут – сбегания с уроков, постоянных выговоров и подработок у родителей по вечерам – до того мгновения, как все его старания наконец-то принесли плоды. Вера ответила. Просто в один прекрасный день взяла трубку и тихим, хриплым, но таким родным голосом ответила:

– Да?

– Вер… Вера, это же ты?

О, он прекрасно знал, что это она, и от одного звучания самого любимого голоса на свете сердце готово было остановиться. Но спросить он был обязан, потому что в голове вдруг разбежались все мысли. Дима не знал, что сказать.

– Я.

Они замолчали. Тишина казалась звенящей, болезненной, страшной, но Дима попросту не мог её разорвать. В горле встал ком, и впервые после той ночи захотелось заплакать. Но он же мужик, чёрт побери, он не может плакать. Сейчас. Вот положит трубку, вспомнит это мгновение и тогда – сколько душе угодно.

– Дим…

– Вер…

Говорить начали одновременно. Снова неловко замолкли.

– Ты первая.

– Нет, давай ты.

Дима глубоко вздохнул, но всё же больше спорить не стал:

– Вер, солнце, я так соскучился. Ты не отвечала. Я ни учиться не мог, ни спать, даже…

– Дим, – как бы ни уверяла, что «он первый», но Вера всё равно прервала поток откровений. Глубоко вздохнула, так что воздух зашуршал в трубке, и выпалила: – Пожалуйста, не приходи больше.

– В смысле? – опешил Дериглазов.

– Не звони, не приходи, не ищи встреч. Не стоит. – Дима набрал воздуха, собираясь что-то сказать, но Вероцкая не позволила себя перебить: – Не нужно, Дим. Я никого не хочу видеть.

Сердце больно кольнуло. Отвратительное ощущение.

– Даже меня? – пробормотал Дима. Не так он представлял себе этот разговор, совсем не так.

– Особенно тебя. Тебе не стоит приходить.

– Вер, я понимаю, ты попала в аварию, многое пережила, перенервничала. Да и я тоже ужасно волновался. Но ведь всё отлично: ты жива, кости тебе собрали, с позвоночником проблем нет – да, хотя бы эту информацию я из Стаса вытащил, – а значит, всё будет прекрасно. К новому году ты сможешь вернуться в школу и даже нормально сдать ЕГЭ. Даже если и предстоят какие-то операции…

– Ничего. Не будет. Прекрасно! – рявкнули в ответ, перебивая его.

Потом последовала тишина. Вера тяжело дышала, Димка боялся даже слово сказать, чтобы вновь не вызвать её гнев. Но буквально минуту спустя Вероцкая вновь подала голос, на этот раз без единого намёка на злость, только спокойствие и обречённость:

– Ничего не будет прекрасно. Дело не в ногах. Даже не в ЕГЭ, Дим. Я теперь другая: и внешне, и внутренне. Во мне многое изменилось в эти месяцы, и теперь нам лучше не видеться. Прими это как факт.

– А как же…

А как же их обещания? Как же клятвы, что «либо вместе, либо ни с кем»? Как же совместные вечера, угрозы Веры прибить его и любую девчонку, которая окажется рядом? Что стало с ними?

– Мы же вместе и навсегда, – наконец выдавил он. – Я либо с тобой, либо ни с кем.

– Забудь, – в голосе слышалась улыбка. Ужасно грустная улыбка.

– Но я не могу, я люблю тебя, Вер.

– Дим, мы ошибались. Это не любовь, взаимное притяжение. Гормоны, жажда испытать неизведанное…

Да какое, к чёрту, неизведанное? Максимумом неизведанного в их отношениях были ночи поцелуев и объятий. Ничего более интимного. Да, Дима помнил ощущение её нежной кожи под ладонями, но… Блять, он не «жаждал испытать что-то новенькое», но Веру ЛЮБИЛ.

– Слушай, ну какая любовь в шестнадцать лет? Давай просто забудем обо всём.

– Вер…

– Прощай, Дим. И не приходи больше ко мне, я не хочу больше тебя видеть.

Он не успел ничего сказать, все последующие слова Вера уже не слышала – она отключилась. Но он не мог так просто закончить, сначала звонил – десятки, сотни раз. Несколько часов постоянных звонков, пока номер вновь не добавили в чёрный список.

Потом открыл ВКонтакте, где – о чудо! – ещё не был заблокирован.

Дериглазов: «Твою мать! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

Дериглазов: «Слышишь?»

Дериглазов: «И не смей отказываться!»

Ответа не было до самого вечера. Вера прочитала сообщения мгновенно, но ничего не пыталась написать, он уже отчаялся ждать ответ, собирался вновь наведаться к ним домой, когда…

Вероцкая: «Уверен, что хочешь меня видеть?»

Одно короткое сообщение, которое Дима в неверии перечитал раз на десять, прежде чем набирать ответ. Но не успел.

Вероцкая: Тогда лови.

И фото. Селфи. Знакомые тёмные волосы, сейчас спутанные, глаза прикрыты ладонью, а лицо… нет, на нём больше не было бинтов, зато виднелись яркие красные полосы-шрамы. На правой щеке они тянулись от виска к подбородку, рваные, неровные; на левой шов шёл наверх от угла губ. «Сильное повреждение кожных покровов на лице, руках, ногах, животе; наложены швы, необходимы дальнейшие операции», – вспомнил Дима короткий вердикт врачей, который удалось добыть Стасу. Фоторгафия карточки тогда была размытой, Дериглазов сомневался, что понял правильно, зато осознал теперь.

Шрамы останутся. На прекрасном лице (и теле) его Веры останутся шрамы. Но ведь это всё равно ЕГО Вера.

Дериглазов: «Солнце, что за глупости? Ты у меня всё равно самая прекрасная. Давай, я приду завтра и поцелую каждый шрам. И он обязательно заживёт».

Вероцкая: «Дим…»

Дериглазов: «Что?»

Вероцкая: «Дело не только в этом. В шестнадцать вся жизнь впереди».

Дериглазов: «И?»

Конечно, он тогда не поверил ни единому слову. Не смог. Кричал, звонил Стасу, требовал, чтобы его сестра сказала это всё в глаза, даже раздолбил почти новенький мобильный. По голове его за это не погладили, но телефон купили новый с условием, что этот останется цел, даже когда он вновь откроет на нём тот злополучный диалог.

Вероцкая: «Я не люблю тебя больше. И, кажется, никогда не любила».

-06-

И вот спустя почти пять лет с того дня Дима сидел перед ней на корточках, осторожно перебирал тонкие пальцы, словно ничего плохого никогда не случалось, и думал: как бы всё сложилось, если бы он тогда тоже был в машине?

Димка криво усмехнулся. Скорее всего, даже в этом случае всё изменилось бы до неузнаваемости, и они перестали бы общаться. Особенно в этом. Потому что единственное место в машине, оставшееся свободным в тот вечер, грозило своему пассажиру быстрой, но болезненной смертью. Возможно, ему бы даже отсекло пару конечностей… Где уж тут шрамы Веры?

Сказать больше было нечего, мгновение слишком затягивалось, поэтому Дима заставил себя подняться и отойти подальше – выглянуть в коридор, по которому должна была пойти врач, возвращаясь к кабинету. Что бы ни случилось, ждать больше десяти минут он не собирался: если не явится хотя бы медсестра, просто подхватит Веру под локоток и увезёт в больницу. В идеале было бы наведаться к матушке в ресторан – он всего в трёх кварталах от вуза, и там есть аптечка на все случаи жизни, а антигистаминные вообще имеются как в десятке видов таблеток, так и в уколах. Но мама сегодня дома пытала старшего брата.

– Значит, всё как всегда, да? Мы друг друга не знаем? – вопрос вырвался сам собой, даже расстояние не помогло его удержать.

– Слушай, я хочу здесь освоиться, – тихонько отозвалась Вера с дивана. – Пусть не стать своей, но спокойно выжить до конца года. Мне не нужно лишнее внимание.

– То есть в первый же день вывалиться из кабинета, хрипя точно свежеподнятое умертвие, это не «лишнее внимание»? – усмехнулся Дериглазов. – А признать, что знакома со мной, – лишнее?

Он не оборачивался, продолжал смотреть в конец коридора, где в любой момент могла вынырнуть из-за угла медсестра. До звонка с пары было ещё минут десять, все сидели по аудиториям, и казалось, сейчас они здесь совершенно одни. Одни во всём мире.

Жаль только, что в который раз повторяют совершенно идиотский разговор.

– Я не специально привлекла внимание, это аллергия!

– Отлично, пусть так, но ты послала лесом нашего активиста, расстроила старосту и явилась в институт в маске. Думаешь, это помогает строить из себя невидимку? – пожал плечами Дима.

Вдалеке что-то хрустнуло, словно кто-то едва слышно шагал к спорящим в закутке старым знакомым, однако коридор по-прежнему оставался девственно чист.

– Ваш староста чуть не разбил мне нос, а активист… ой, неважно. – Дериглазов спиной чувствовал, как Вера поджала губы и раздражённо сложила руки на груди. По крайней мере, раньше она всегда так делала, когда злилась. – Ты ведь понимаешь, что я не могу иначе? И да, даже закрывая лицо, можно не привлекать внимания, если не искать лишних раздражителей. Особенно закрывая лицо. Маска будет смущать окружающих день, два, неделю, но потом она станет обычной блажью чудной девчонки, которая никому не нужна.

– Ага, конечно, вдруг ты фанатка K-pop? – ядовито усмехнулся Димка, поворачивая голову и устремляя взгляд в другую сторону коридора. Туда, где в окне серело пасмурное небо ранней осени – бабье лето в этом году было своеобразным, то хмуро и сыро, то не по-осеннему жгучее солнце.

– Почему бы и нет? – парировала Вера. – Зато через пару месяцев они будут помнить только маску, не лицо. Мы выпустимся, а уже на следующий день не вспомним друг друга, даже нос к носу столкнувшись в магазине.

– Не думал, что у тебя настолько паршивая память… – отозвался Дериглазов, отмечая, как быстро плывут по небу тучи. Вот только что уголок был в поле зрения и уже скрылся за оконной рамой.

– О, во мне можешь не сомневаться, – послышалось ворчание в ответ.

Дима едва смог удержаться от колкости, хотя на языке так и крутилось что-то в стиле: «Не переживай, я проверил на практике», «Так и думал, склероз налицо!», «Точно, какие сомнения, когда ты лучшего друга уже пять лет вспомнить не можешь?». Но каждый раз, когда слова уже были готовы сорваться с губ, в голове словно что-то перещёлкивало: каким же жалким он будет казаться! Любая его «едкая» реплика докажет только одно: Дима до сих пор обижается, расстраивается, помнит.

Нет.

– Дим?

Проводив взглядом ещё одну тучу, убежавшую за прямоугольник окна, он глубоко вздохнул и обернулся. Вера всё так же сидела на диване, только поза стала напряжённей – не умирающий лебедь, откинувшийся на мягкую спинку, а собранный, сосредоточенный боец. Что, впрочем, недалеко ушло от истины: когда твоя мать владелица частного охранного предприятия, носящего гордое имя «Сокол», ты и сама обязательно станешь соколицей. Если она в шестнадцать подобно Рембо буквально за минуту врывалась на второй этаж, то что уж говорить о способностях, когда после аварии лучшей реабилитацией Веры стали тренировки, тренировки и снова тренировки? Кажется. По крайней мере, Димке так её брат рассказывал.

– Ну?

– Ты злишься.

– А ты констатируешь факты! – фыркнул он. – Конечно, злюсь.

Хотя Димка понимал, что врёт сейчас сам себе. Нет, он не злился, ни капельки. Отвратительную смесь горечи и разочарования, которую он испытывал, невозможно назвать «злостью», это… это просто… чувство потери, от которого давно уже нужно было избавиться. Мерзкое ощущение, которое постоянно преследует его с того самого вечера, когда они впервые решили «не общаться».

Впрочем, с тех пор таких договоров была уже сотня. Последний продлился почти год – самый долгий и отчаянный. Но всё равно они вновь смотрят друг другу в глаза, молчат и, кажется, возвращаются к прежнему разговору.

– Я слышал о реформе и о том, что заочников перекинут в другие группы. Сожалею, – наконец, добавил Дериглазов. – Даже читал, что всем выпускникам придётся учиться лишний год.

– Мне пришлось сдать летом лишние экзамены, чтобы ничего не потерять, – согласилась Вера, с удовольствием сменив тему. – Три зачёта ещё остались до нового года, буду разбираться перед практикой.

– Значит, ты специально решила попасть в выпускную группу, даже помня, что в ней могу оказаться я? Чтобы потом показывать чудеса игнора?

– Чтобы скорее выпуститься и заниматься любимым делом! – глаза Веры гневно сверкнули. – Ты же младше, я вообще не думала, что мы можем столкнуться.

– На полгода, Вероцкая! – вспылил он.

– Но всё равно же младше. И раньше учился на класс ниже.

– Да, особенно если учесть, что очники учатся четыре года, а заочники пять. Простая арифметика.

Вера ничего не ответила, лишь раздражённо взмахнула рукой и тяжело задышала – то ли от недовольства, то ли от аллергии, которая, судя по голосу, продолжала сдавливать горло. Но пара секунд молчания, и она взяла себя в руки:

– В общем, я не ожидала, но прошу, если…

– Ой, божечки, вы меня ждёте? – раздался за спиной Димы тоненький голосок. – Секундочку, ничего страшного, сейчас всё решим.

Дериглазову так и не удалось услышать просьбу Веры, низенькая пышная, точно булочка, медсестра, явившаяся наконец к кабинету, тут же отворила дверь и практически втащила их внутрь. Но он прекрасно знал, что она хотела потребовать: не разговаривать, не видеться, не общаться. А возможно, даже делать вид, что они совершенно не знакомы.

Он сидел на скромном раскладном стульчике в углу кабинета, наблюдая, как медсестра носится над Верой, проверяя горло, нос, реакцию зрачков – а это-то зачем? – и вообще чуть ли не анализы мочи пытаясь взять, и думал. Шестерёнки в голове крутились настолько яростно, что заглушали все звуки извне – диагнозы, результаты, данные. Единственное, что он уловил: Вере стоит полежать минут двадцать, если легче не станет, осмотр продолжится.

Итак, значит, у него есть двадцать минут, потому что никуда Дима отсюда не уйдёт, пока не услышит окончательный вердикт. Это раз. Два – он удостоверится, что Вероцкая в целости и сохранности доберётся сегодня домой, желательно минуя оставшиеся пары. А три… что ж, насчёт третьего пункта он до сих пор не был уверен, но уже строил коварный план.

Пять лет. Пять грёбаных лет… он боялся, соглашался, терпел, надеялся, что одна вредная девица одумается, и бежал по первому зову. Ладно, бежал просто потому, что не мог отказать и сам желал помочь. Но сейчас важно не это.

Важно то, что как бы сильно Вероцкая ни желала, им придётся провести рядом четыре месяца. Пять дней в неделю, четыре часа в день минимум. И если это не поможет, не поможет уже ничто.

Пан или пропал.

-07-

Три с половиной года назад

Права Дима получил через пару недель после своего совершеннолетия. Он и сам не знал, зачем так стремился обладать корочками. Возможно, просто хотел ощутить комфорт и метаться по городу не на треклятых автобусах, а на собственной машине, стать хозяином своего времени. Возможно, пытался убедить отца и друзей, которые периодически вспоминали о совсем недавней ещё аварии, что на дорогах стало на одного ответственного водителя больше. А может быть, делал это ради Веры: чтобы однажды вечером он приехал к ней, выкрал из квартиры и показал – нет, доказал, – что в машинах нет ничего страшного. Страшное только в людях, которые сидят за рулём. Доверять или не доверять нужно им, а лучше всего себе. Почему бы ей самой не получить права?

На тот момент он уже полтора года пытался добиться если не любви, то хотя бы дружбы Вероцкой. Вернуть то, что было когда-то, вернуть их тёплые отношения: чтобы можно было встретиться и вместе посмотреть фильм, сыграть во что-нибудь или просто понаблюдать, как она рисует. Вера потрясающе рисовала, и хоть раньше Димка ненавидел запах масляных красок, пропитавший маленькую комнатку-студию у Вероцких на даче, теперь он был готов сидеть там в уголке на табуретке и просто-напросто наблюдать. Смотреть, как ложатся мазки на холст, как нежно смешиваются цвета, как медленно, почти незаметно, проявляется рисунок.

Время шло, а он не мог забыть всё и отпустить. Почему-то не мог.

Поэтому, что бы ни случилось, сколько бы Вера ни пыталась выгнать его, он каждый раз возвращался. Снова и снова. Стас уже давно смирился, перестал потакать сестре и спокойно впускал Дериглазова в дом, а в ответ на крики Веры лишь пожимал плечами и спокойно повторял, что «Дима пришёл к нему, он же его друг». Даже Светлана Борисовна, если вдруг сталкивалась с ним, благословляя, взмахивала рукой и заявляла: «Только поменьше буйствуй, а то мне придётся вызвать своих мальчиков». Димка соглашался с любыми требованиями, потому что встречаться с личными «мальчиками по вызову» Вероцкой-старшей он не стремился, одного раза хватило.

Возвращаться стало его традицией: раз в пару дней, раз в неделю, раз в месяц… с каждым пролетевшим сезоном всё реже и реже, но Дима приходил. А иногда «возвращалась» сама Вера… Впрочем, это уже совсем другая история, совсем другие воспоминания. Яркие и пламенные, точно рубины, они были надёжно спрятаны в сокровищнице дракона.

С получением прав была связана другая история. Прохладный вечер в последних числах апреля, тёмные улицы, бесформенные кучи подтаявшего снега, издевательски чернеющие на обочинах. Всё абсолютно обычное и ничем не примечательное. Всё как всегда.

Дима и сам не знал, что потянуло его на улицу. Почему вместо хорошего фильма или книги он выбрал прогулку? Почему с три короба наплёл лучшему другу, приглашавшему его сыграть кооператив в едва вышедшую новинку, о том, что слишком устал на учёбе, а пару минут спустя уже натягивал куртку и искал на тумбочке ключи от автомобиля? Почему не прогулялся пешком по своему району, а сел за руль и поехал колесить по городу?

Сейчас он с уверенностью заявлял: это была судьба! Какая-то неведомая сила, подсознательно заставившая его поступить совершенно нетипично, чтобы случилось то, что в итоге случилось.

Он встретил Её. Веру. В каком-то далёком, Богом забытом районе города, она брела по обочине, хлюпая по лужам заляпанными грязью сапогами, смотрела в небо, запрокинув голову, и что-то напевала себе под нос. Серьёзно! Напевала! Губы её шевелились, и Димка, сначала промчавшийся мимо, даже тормознул посреди дороги, приоткрывая окно. Девушка приближалась и… чёрт, действительно пела. Отвратительно фальшиво и так щемящее грустно, что сердце ёкало.

Что она делала здесь, на самом краю города, среди покосившихся деревянных домиков и маленьких заросших огородов? И вообще, какого ляда шаталась здесь одна?

Димка сначала разозлился, хотел было выскочить на улицу, отругать Веру, затолкать в машину и… что и? Когда первая волна ярости схлынула, осталось понимание: концерты устраивать незачем, Вера вполне довольна жизнью. Они давно уже общаются через раз, вдруг просто Дима ничего не знает, а это её новое увлечение? Гулять по ночам и фальшиво распевать приторную попсу?

Мало ли что взбрело в эту прелестную темноволосую головку?

В итоге, Дериглазов поступил иначе: вырубил музыку, оставил окно приоткрытым, подождал, пока Вероцкая отойдёт на достаточное расстояние и… пополз за ней со скоростью черепахи. Он и фар не включал, чтобы увлечённая разглядыванием звёзд и пением девчонка как можно дольше не замечала преследующий её автомобиль.

Она заметила. Минут через пятнадцать, когда жутковатого вида домики закончились, плавно сменяясь кирпичными трёх и четырёхэтажками, а медленно плетущемуся Димке начали сигналить проносящиеся мимо машины. Заметила и хотела было сбежать в ближайшую подворотню, куда на авто уже не попасть, но Дима тоже оказался не промах. Дёрнул рычаг передач, «паркуясь» до чёртиков быстро и неловко, выскочил из машины и кинулся за ней.

Перехватить беглянку удалось только через пару домов, в густой темноте маленького закутка между двумя зданиями. Повезло – от долгой нагрузки на ноги Вера начала прихрамывать, иначе бы вовек не сдалась. А так Димка поймал её за плечи, резко разворачивая к себе и практически впечатывая в стену.

– Дериглазов, – прошипела Вероцкая, ни капельки не удивившись. – Ты откуда здесь и почему меня преследуешь?

М-да, он-то думал, что последние четверть часа был просто Агентом 007 – ну, или 47 (смотря кто какого предпочитает), – а оказалось, это Вера была настоящей… эмм, какие крутые дамы были среди агентов? Миссис Смит? Чудо-женщина? Люси? Да хоть Ким Пять-с-плюсом, блин! Главное, что она его обыграла.

– А какого чёрта ты шляешься в час ночи где-то на окраинах города? – в ответ напал Дериглазов.

– Я уже взрослая девочка, – огрызнулась она. – Имею право делать всё, что хочу, где хочу и когда хочу. И если желания говорят погулять по ночам, я гуляю.

– Да неужели? – проворчал Димка.

Вероцкая не ответила, а он только сейчас заметил, как близко они стоят: Вера практически распласталась спиной по кирпичной стене, а он прижимался к ней всем телом. И лица были в паре сантиметров друг от друга. Возможно, даже ближе.

А ещё на ней не было привычной после аварии маски. Совсем. В густой темноте переулка шрамы были почти незаметны – тёмные полосы на идеальном лице. До сих пор идеальном. Хотя Димка прекрасно знал, что на свету они всё ещё отливают алым (случайно застал её дома без привычной «защиты» пару недель назад). Краснота не желала сходить даже полтора года спустя.

– Ты без маски, – заметил он, когда пауза слишком затянулась.

– Почему бы и нет? – шепнула Вера в ответ. – Темно, никто не видит.

Димка, словно заворожённый, опустил взгляд на её губы, на шрам, тянущийся от уголка… Тёплое дыхание легко преодолевало крошечное расстояние, касаясь его подбородка. Почти поцелуй, только косвенный.

– Так значит, ты поэтому гуляешь по ночам? Чтобы никто не видел?

– Ночью так тихо, Дим, так спокойно. Легко, просто. Я ощущаю себя свободной, словно ничего страшного никогда и не было.

Димке хотелось сказать, что она свободна и днём, что ничего настолько ужасного и сковывающего её никогда не случалось, Вера сама себе всё придумала, спряталась за собственными страхами, но… он не смог. Дериглазов стоял, не шевелясь, изучал взглядом её лицо, дышал через раз и тоже втайне мечтал, чтобы «ничего страшного никогда и не было». Например, сейчас он мог бы представить, что не было тех полутора лет, склониться и поцеловать её. В тёмном-тёмном переулке, где с трудом можно разглядеть даже тропинку под ногами, где дыхание смешивается в морозном весеннем воздухе, стоило преодолеть всего пару сантиметров и…

Она подалась вперёд первой. Почему? Зачем? А впрочем, какая разница, когда к тебе прижимаются так крепко-крепко, а сердце готово выпрыгнуть из груди?

Что же касается прав… проехаться на автомобиле до дома Веру так и не удалось уговорить. Пришлось провожать пешком.

-08-

Настоящее время

Прогресс был налицо: сейчас, спустя ещё три с половиной года с той прогулки, Вера спокойно заняла пассажирское сидение его машины. Она слушала доносящуюся из магнитолы музыку, едва заметно качала головой ей в такт и, отвернувшись к окну, следила за проплывающими мимо домами. Насколько Дима слышал (как всегда от Стаса, подрабатывающего двойным агентом), года два назад Вероцкая и сама получила права.

– Ты больше не боишься машин? – спросил Дериглазов, когда тишина в салоне стала гнетущей.

Да, играло радио! Да, какая-то попсовая группа – то ли Белки, то ли Стрелки, то ли ещё какие бредовые ребята с окончанием -ки – старательно качала бит! Но молчаливое напряжение между ними с Верой можно было ножом резать, и Димку это угнетало.

– Машин я никогда и не боялась, – пробормотала она в ответ.

– Разве? – улыбнулся Димка, искоса взглянув на Вероцкую. – А я до сих пор помню ту весеннюю ночь, когда ты отказалась даже залезать в салон, и мне пришлось четыре часа провожать тебя до дома пешком. Я потом только под утро вызвал такси и забирал своё авто, брошенное на обочине.

– Тоже мне, вспомнил, – тихонько фыркнула спутница. – Может быть, я тогда просто хотела прогуляться? А тебя никто не заставлял меня провожать. Впрочем, как и сейчас.

Ага, конечно, в ту ночь она ТАК его целовала, словно готова была забыть обо всём на свете. Жаль, не забыла. Но на одну ночь стёрлись все границы: они болтали, смеялись, несли всякую чушь, вспоминая какие-то шутки и сетевые мемы… Димка ни на что не променял бы ту ночь. Их и так было слишком мало за эти годы. К счастью, всё же было.

И да, сегодня никто не заставлял его провожать Веру, но Дима и не напрашивался. Хотел, конечно, и не собирался этого отрицать. Обрадовался, когда медсестра сама попросила не бросать девушку в беде и довести до дома. Он просто пошёл отрабатывать освобождение, которое выдала им медик. Попросили сопроводить даму? Он сопровождает.

Таблетки Вере не помогли, пришлось колоть какое-то сильное средство, так что теперь ей нельзя было водить авто, бродить по улицам в одиночестве и употреблять алкоголь. Проследить за последним Дериглазов не мог, зато первые два пункта был способен исключить.

– Машин я никогда не боялась, – спустя ещё пару минут разрезаемого музыкой молчания выдохнула Вера. Димка ощущал её тяжёлый, внимательный взгляд, скользящий по его лицу, и изо всех сил старался смотреть исключительно на дорогу. – Меня больше пугают люди, это из-за них случается большая часть несчастных случаев. Технику можно вовремя починить…

Слова её мурашками пронеслись по телу, и Дима передёрнул плечами, ещё сильнее вцепляясь в руль. Никогда ещё он так крепко не сжимал руки, никогда ему не было так неуютно за рулём, как сейчас, в этот самый момент, когда впервые рядом сидела Вероцкая и смотрела, смотрела, смотрела… словно ждала его ошибки.

А вот фиг! Он отличный водитель!

– Не переживай, мой красавец в превосходном состоянии, – заявил Дима и тут же отчаянно пожелал провалиться на месте. «Красавец»? Серьёзно? Это прозвучало отвратительно пошло и двусмысленно, а он ничего такого не имел в виду.

Его. Авто. В полном. Порядке. Вот и всё!

Но Вера, казалось, даже не услышала его слов. Продолжая сверлить Димку взглядом, она пробормотала:

– Но не людей.

Очередная порция мурашек, пробежавшая по спине, едва не заставила на мгновение выпустить из рук руль, чтобы отчаянно поскрести расчесавшуюся кожу. Бо-оже, сегодня Вероцкая его пугала!

– Ты о чём? – выдавил Дима, всё же скосив на неё глаза.

Оказалось, Вера уже вновь отвернулась к окну и наблюдала за стекающими по стеклу каплями конденсата. Одну из них она даже подхватила пальцем, не позволяя сползти на пластик. Капля замерла на подушечке, мерцая на свету.

– Да так… – отмахнулась она. – В общем, Дериглазов, машины я не боюсь и не боялась, а вот дураков-водителей опасаюсь. И если продолжишь пялиться, посчитаю, что ты один из них.

Димка хотел было возмутиться, что они застряли на светофоре, где красный горит полторы минуты, так что он успел бы даже сигаретку выкурить, но проглотил уже заготовленную речь. Только тихонько фыркнул и устремил взгляд вперёд. Выкурить сигаретку захотелось мучительно остро.

Секунда, две, тридцать.

– Слушай, ты и так шарахаешься от меня, как от огня, – не выдержав, пробурчал Дериглазов, когда красный свет всё же сменился зелёным. – Куда уж больше?

Вера только вздохнула в ответ, видимо, решив не отвечать на очевидный вопрос. Больше возможно всегда: окончательно оборвать все контакты, переехать куда-нибудь, сменить электронную почти и профили в соцсетях… Человеческое воображение безгранично, придумать способ скрыться можно в любом случае. Другой момент – она этого не делает, уже пять лет не делает. Значит ли это, что Вера сама не желает «пропадать с концами»? И другой вопрос: поможет ли это ей отделаться от Димки? Он же будет рвать и метать, достанет из-под земли, пока не узнает всех ответов на все интересующие вопросы. Ведь будет?

– Вот здесь тормозни, я добегу, – попросила Вероцкая, когда они завернули внутрь её квартала. – Спасибо, что подвёз.

– Сиди и не дёргайся: доставка «девушек в беде» работает до порога квартиры. Сейчас довезу прямо до подъезда и провожу, а то мало ли, что случится?

– Не стоит. Что же может случиться за одну поездку на лифте? – хмыкнула Вера в ответ. – Меня растерзают злые собаки? Запнусь и выпаду в шахту? Встречу сексуального маньяка и буду, как та бабка в анекдоте наставлять на него ружьё со словами: «Сильничать будешь? Нет? А придётся!»

Димка не смог удержаться от улыбки. Шутит, значит? Уже хороший результат.

– Ну вот не надо, вдруг ты набухаешься в подъезде, а алкоголь после укола нельзя. Более того, дамочка и её чихуахуа, живущие у вас на пятом этаже, чертовски пугающие, – ехидно протянул Дериглазов. – Иногда сталкиваюсь с ними в парке, так и кажется, что злобная зверюга половину ноги отгрызёт.

– Я и алкоголь вещи несовместимые, а Фенька, конечно, злобная, но слишком маленькая, чтобы что-нибудь тебе отгрызть. Так что не преувеличивай, – голос Веры прозвучал тепло и уютно.

Увлечённая перепалкой, она явно позабыла, что не собиралась позволять Диме себя провожать: распахнула дверцу, вылезла из машины, зыркнула на Дериглазова, который шагнул следом к подъезду. Но взгляд был скорее весёлым, чем недовольным.

– Поверь, Вероцкая, у взрослых людей есть много частей тела, которые горазда отгрызть даже такая маленькая собачка…

– Не пошли! – возмутилась она, перебивая.

– …палец, например, – закончил Дима. – А ты о чём подумала?

Даже маска не спасла Веру – на висках и лбу проступили красные пятна смущения. О-о-о, она явно сама всё успела опошлить. Димка усмехнулся, даже не пытаясь спрятать свою довольную физиономию.

– О слишком болтливом языке, его тоже идеально может отгрызть маленькая собачка, – проворчала Вера, пикнув чипом по кодовому замку.

В подъезде она торопливо юркнула к лифтам, игнорируя расслабленно шагающего следом Дериглазова. А у Димки настроение, и вправду, скакнуло вверх. Один день принёс сотню сюрпризов, вылившихся в странное предвкушение. Сколько там часов прошло? Меньше пяти? А Вероцкая уже успела побывать в его объятиях, прокатиться на машине, пошутить, поязвить, а теперь ещё поднималась вместе с ним к дверям своей квартиры.

Счастье нужно искать в малом, чтобы радоваться каждому дню.

Однако у Веры были иные планы.

– Слушай, Дим… – выдохнула она за секунду до того, как звякнули двери лифта, распахиваясь на нужном этаже. Кинула взгляд на выход, потом вновь на Дериглазова и всё же шагнула в подъезд, нервно поправляя маску.

Он замялся на мгновение (Чёрт побери, такое отличное настроение было, ей обязательно всё портить? Может, взять и ткнуть в кнопку первого этажа, пока Вера не успела ничего ляпнуть?), но в итоге вышел следом за Вероцкой. Убегать – не выход. К тому же, это прерогатива Веры, не его.

– Ну?

– В общем, я не лгала там, у медпункта. Мне действительно не хочется привлекать к себе лишнее внимание, а ты… ты заметный, – заявила она, удостоверившись, что Дима внимательно слушает.

Он глубоко вздохнул, мысленно заранее успокаиваясь.

– Ты тоже заметная, – бросил в ответ.

– Но не настолько! Ты выделяешься в толпе, общаешься со всеми, всегда в толпе на переменах…

– И это ты успела отметить за один десятиминутный перерыв, который провела, уткнувшись носом в тетрадь? – прозвучало едко.

– Что, если и так? – возмутилась Вера. Потом резко замолкла, покачала головой, нервно прошлась по площадке. – Слушай, неважно, когда и что я успела отметить. Ты всегда любил быть в толпе, всегда собирал вокруг себя кучу друзей, а я…

– А ты была тем самым человеком, который тащил меня в эту самую «кучу друзей».

– Не теперь!

Они замерли друг напротив друга: Дима, печальный и прекрасно понимающий, к чему приведёт эта беседа; Вера, растрёпанная, расстроенная и вместе с тем чертовски решительная. Сейчас она планировала добиться своего, и лучше было уступить, чтобы не растягивать это препирательство на час, два или даже несколько суток. Так что Дима согласился с единственным правдивым высказыванием:

– Не теперь.

Вера кивнула, посмотрела ему прямо в глаза, приближаясь ещё на шаг. Радужки её в полутьме подъезда мерцали золотистыми всполохами, а в голове Димки медленно, но верно зрел План. Именно так, с большой буквы. Он прекрасно знал, что сейчас потребует Вероцкая, понимал, что лучше всего будет согласиться, но…

– Нам всё равно незачем общаться. Мы давно уже не друзья, – прошептала Вера.

О, с этим бы Димка поспорил. Сотню, тысячу раз поспорил, доказывая обратное! Всё дело в определении, которое в корне неправильно. Они не друзья, не враги. Они – нечто большее друг для друга. До сих пор. Это понимание таилось где-то в глубине души, не желая исчезать.

– Пожалуйста, просто поддержи меня, – продолжала Вероцкая. – Давай сделаем вид, что незнакомы, и спокойно будем сосуществовать вместе в одной группе до конца года.

– И как ты себе это представляешь? Я должен шарахаться от тебя в противоположный угол аудитории и притворяться дурачком? «Эй, Дим, смотри, эта странная девица в маске опять игнорирует всех вокруг!» – «Что? Какая девица? У нас разве есть кто-то в маске?»

– Нет, конечно, не устраивай клоунаду! – Вера нахмурилась и сложила руки на груди. – Просто относись ко мне как к любой новенькой?

– Знакомиться, подкатывать и приглашать на свидание? – развёл руками он.

– А ты всех приглашаешь?

– А кто мне запрещает? Я же давно уже «никому не друг».

Вероцкая вытянулась в струнку, напрягаясь всем телом. Димка понимал, что она уже на взводе, понимал, что это противоречит даже его собственной затее, но не мог остановиться. Иногда застаревшая обида отчаяннее любых чувств лезет из груди, преобразуясь в слова.

– Так по рукам или нет, Дим? – рыкнула Вероцкая, наплевав на все попытки подойти к соглашению «издалека». – Для всех в вашей группе мы друг друга не знаем?

– В нашей группе, – поправил Дериглазов. – Ты теперь её часть. И не Дим, а Дмитрий Вячеславович. Мы же не знакомы, что за панибратство?

– Так по рукам? – Вера протянула ладонь.

– Как пожелает дама, – хмыкнул Димка, старательно пряча улыбку.

Он стиснул такую хрупкую на вид, но крепкую ладонь, по-деловому кивнул, развернулся и в одно мгновение скрылся в лифте, нажимая кнопку первого этажа. А когда обернулся, заметил растерянный взгляд Веры. Глаза в глаза, ровно те несколько секунд, пока металлические двери с тихим шелестом закрывались, разрезая пространство между ними.

Отлично, Вероцкая Вера Николаевна, теперь он не знает даже вашего имени. Помучайтесь пару дней, а потом…

Эта вредная девчонка ведь не сказала, что с ней нельзя поступать, как с другими новенькими. А Димка не шутил по поводу знакомств и свиданий. Почему бы и нет?

-09-

Застыв на месте, Вера растерянно смотрела на створки лифта, захлопнувшиеся прямо у неё перед носом. На серебристой поверхности металла мрачным пятном расплывалось её отражение: чёрная маска, тёмные волосы, провалы глаз – смерть собственной персоной, приползшая домой после сложного рабочего дня. Плащ потерялся по пути, косу оставила в офисе – и вуаля! – вроде бы обычная девушка, но с суровым секретом.

И вообще, что это только что было? Димка… согласился? Вот так просто? Без лишних разговоров, споров и возмущений? Без попыток выиграть парочку бонусов или поблажек?

Ей стоило бы радоваться, но, как и всегда после очередной «сделки» с Дериглазовым, было… паршиво. До дурноты отвратительно. Словно глубоко внутри она разрывалась на себя прошлую, давно забытую, которая мечтала броситься следом и предъявить тысячу ультиматумов, почему Димка – её Димка – не имеет права уходить вот так, легко согласившись; и себя новую, привычную и постоянную. Ту девушку, что понимала: по отдельности им будет лучше. У неё не будет поводов нервничать лишний раз, переживать о том, что она делает, как выглядит, не будет болеть сердце, а в голову закрадываться глупые мысли. У Димы же… у него будет полноценная, насыщенная, яркая жизнь, как у любого нормального парня.

У неё ведь уже почти получилось в прошлый раз обрубить все связи, избавить Дериглазова от Монстра.

Вера ещё раз глубоко вздохнула, торопливо развернулась и устремилась к двери своей квартиры. Ни матери, ни отца дома быть не должно – они с весны и до конца сентября, а порой и октября появлялись только на работе и в дачном посёлке, так что квартира была в полном распоряжении Веры. Однако дверь внезапно оказалась заперта всего на один замок. Верхний.

– Мам? – с опаской протянула Вероцкая, открывая дверь и заходя в коридор. – Это ты? Что-то на работе случилось?

Но квартира встретила её абсолютной тишиной. Ни шороха, ни звука. Странно, она точно помнила, что с утра закрывала оба замка…

В приступе паранойи Вера на всякий случай обошла всю квартиру, заглянула даже на балкон, но ничего не изменилось, даже если в доме кто-то был в её отсутствие. Все вещи стояли по своим местам, пыль лежала на всех поверхностях, с которых она последние две недели не удосуживалась её вытирать, и даже недоработанный карандашный набросок, который Вера кинула на кухонном столе, печально лежал на уголке, напоминая, что заказ срочный и послезавтра его уже стоит сдать.

Зато беспокойство о чём-то отстранённом частично выветрило мысли о Дериглазове, их неожиданной встрече и не менее странном продолжении дня. Вероцкая швырнула сумку с тетрадями на пол в коридоре, следом полетела лёгкая ветровка, а последней – уже в комнате – с ковром повстречалась водолазка. Потом приберётся! Сейчас Вере хотелось с мученическим стоном упасть на кровать, закутаться в одеяло и пролежать так, гусеничкой, пару часов, отходя от потрясений этого дня.

А ведь она отсидела в вузе всего две пары из пяти! Стоило один раз выбраться из дома, и произошло столько всего, что хватит на пару лет. Почему в офисе «Сокола» она уже третий год спокойно сидит администратором, а вуз всего за сутки превратился в дурдом? Причина в том, что матушкины мальчики обучены быть безупречно вежливыми и нелюбопытными (ну, кроме парочки, которая всегда была занозой в заднице) или в чём-то другом? Почему Вере даже сейчас казалось, что виной всему Дериглазов?

А кто, если не он? Только в его компании Вероцкая чувствовала себя настолько отвратительно неуютно. А что Димка? «Знакомиться, подкатывать и приглашать на свидание?» Ну-ну, конечно! Неужели он действительно со всеми новенькими так? Подкатывает? В груди зашевелился червячок-собственник, которого Вера упрямо попыталась задавить. Она для того и отталкивает Диму, чтобы у него была собственная жизнь. Нормальная. Нечего ревновать!

Она раздражённо выдохнула, скинула джинсы, оставшись в одном белье, и принялась заплетать волосы в косу, да так и застыла перед огромным зеркалом, занимающим целый сегмент дверцы шкафа-купе. Обычно Вероцкая его всегда прятала, но на этот раз… то ли в квартире действительно кто-то побывал, пока её не было, то ли утром Вера так торопилась, что сама забыла спрятать зеркало за соседней дверцей. И теперь замерла, не в силах отвести взгляд от собственного отражения.

Растрёпанные тёмные волосы, острые, выпирающие ключицы, рельефные рёбра, тонкие руки – за последние полгода она сильно похудела, не специально, просто есть совершенно не хотелось, – зато грудь была на месте… и шрамы. Полосы на лице, которые Вера привыкла закрывать маской, рваные отметины на груди, животе, руках, бёдрах. Огромные пятна на ногах – сейчас-то кости полностью восстановлены, но сколько операций потребовалось для этого? Три? Пять? Она уж и не вспомнит. Зато в памяти навсегда осталась боль, а на теле – уродливые шрамы.

Вера провела пальцами по россыпи белёсых полос на рёбрах, по глубокой ямке на правом бедре, откуда был вырван целый клок мяса. Монстр. Она – монстр. Не человек, а Франкенштейн, которого собрали по кусочкам и вытащили с того света. Она сшита из человеческих лоскутов, неровных и неправильных. Где-то кожа казалась слишком тёмной, словно была не с её тела, где-то – слишком светлой, изуродованной операциями. Врачи и родные так отчаянно цеплялись за её жизнь, что не позволили уйти за грань. Привязали к этому телу. Вроде бы её, но уже такому чужому.

Вера вновь судорожно выдохнула, пальцы задрожали, и она стиснула руки в кулаки. Отвернулась, устремляя взгляд на развешенные по стенам рисунки. Свежие работы. Карандашная графика, акварель, гуашь, пастель… Она рисовала всем и всё. Она творила. Вот призвание, ради которого стоит жить Монстру: делать мир лучше своими рисунками, радовать людей, нести свет. Заказы на портреты, иллюстрации, дизайн визиток и свадебных приглашений, обложки – всё, что только предложат. Всё, что заставит её, Веру, превозмочь себя и стать лучше, справиться с очередной задачей.

Но не с грёбаным сердцем.

Вера всхлипнула, сама испугавшись этого звука. Вздрогнула, отшатнулась к кровати, зажимая ладонями рот, чтобы подавить вырывающиеся из глотки рыдания, но так и осела на пол. Сгорбилась, обняла руками колени.

Она уже и забыла, что бывает так плохо. Настолько ужасно больно.

Впрочем, сегодня она много чего «забывала», даже машину оставила на стоянке у вуза. В одном Димка был прав: когда-то она всё же боялась машин, но теперь нет. Медленно и мучительно приходило понимание, что бояться нечего, она даже заставила себя сдать на права, хотя каждый раз тряслась едва ли не в истерике. А потом одна замечательная девушка, невеста её брата, сказала Вере: «Знаешь, починить можно почти всё. За автомобилем стоит ухаживать, и тогда он никогда тебя не подведёт. Только людей чаще всего починить нельзя…»

Слова про людей особенно въелись в мозг. Регина, конечно, имела в виду совсем другое, но Вера в тот день смотрела на себя и с каждым мгновением всё отчётливей понимала: её починить уже нельзя. Прошлого не вернуть.

Вера не помнила, сколько она просидела так, рыдая. Очнулась, когда на полу стало совсем холодно, голова казалась свинцовой, а желудок недовольно заурчал. Тогда Вероцкая поднялась, натянула на себя теплую пушистую пижаму и потопала на кухню – приготовить хоть что-нибудь, чтобы утолить голод. В крайнем случае, погреть стакан молока и закусить сыром.

Когда от входной двери послышался металлический скрежет, словно ключ поворачивался в замке.

-10-

В вуз решено было не возвращаться. Не то чтобы Димка был злостным прогульщиком, но нынче у него имелась уважительная причина – освобождение от институтского медика прожигало верхний карман сумки. Глупо упускать такую возможность! Но и домой так рано было нельзя: мама обязательно заподозрит что-то неладное, начнёт допрашивать… и Димка точно спалится. Придется пить успокаивающий чай и выслушивать тираду «ну зачем тебе эта девчонка, от неё одни неприятности».

Нет, точно отметается. Тогда что?

Дериглазов тяжело вздохнул и полез в карман за мобильным. Он все ещё сидел в авто во дворе Веры и наблюдал за стайкой голубей, терзавших кусок белого хлеба, который сердобольная старушка отломила от свежей булки. Птицы, умные пернатые сволочи, перетащили добычу поближе к канализационному колодцу – грелись и обедали, осеннего солнышка им было мало. Хотя… сентябрь в этом году действительно выдался прохладный. По крайней мере, за пару минут листания ленты в ВК у Димы успели замёрзнуть кончики пальцев. Пришлось решать: машина или то самое пресловутое солнышко, тепла которого не хватало голубям.

– А, к черту… – пробормотал Дериглазов, выбираясь на улицу.

Встал, прислонившись к боку авто, пошарил по карманам в поисках сигареты… Только когда пачки не нашлось ни в куртке, ни даже в сумке, он сообразил, что уже вторую неделю как пытается бросить курить. Безрезультатно, конечно. Зато весь табак в доме периодически искоренялся в порыве отчаянного раздражения.

Честно, у него оба друга стали закадычными ЗОЖниками: Ник в принципе никогда не курил, Тим только совсем изредка таскал сигаретки – девушка заставила отказаться от дурной привычки. Как в таком окружении продолжать злоупотреблять? Это только старший из братьев Дериглазовых мог оставаться непреклонен и дымить, как паровоз.

К слову о брате… Мобильный пиликнул, оповещая о новом сообщении.

Джой: «Слушай, ты очень дорожишь нашей маман?»

Димка хмыкнул, перечитывая сообщение раз на пять. Кажется, матушка окончательно достала старшего.

Дериглазов: «Ну, вообще-то да, а что?»

Джой: «Планирую прибить её, если ещё раз поднимет тему моих романтических отношений или предложит поменять псевдоним».

Последний вопрос волновал маму даже больше первого. Старший сын был счастлив и взаимно влюблён – и это её пусть не радовало, потому что сын никак не желал познакомить её со своим романтическим интересом, но хотя бы успокаивало; а вот так называемый «сценический псевдоним» сына Валентину Петровну всегда приводил в замешательство.

Александр Дериглазов, гениальный программист, можно даже сказать, почти хакер, по жизни был более известен как MC Joy и работал совсем не по профессии. Если, конечно, мир не сошёл с ума настолько, чтобы все программисты в итоге становились ведущими программ в клубах. А также в ресторанах, кафе и на любых частных мероприятиях: свадьбах, юбилеях, днях рождения, а у самых отчаянных ещё и на детских праздниках. Тамадой, если проще. О-о-очень хорошо оплачиваемым тамадой, но сути это не меняло…

И какова же была печаль матушки, когда в их собственном ресторане сын каждый раз представлялся публике не звучным именем Александр, а коротким и глупым – Джой. Впрочем, сам Сашка не жаловался, прозвище он любил больше, а Дима настолько привык, что и сам порой терялся, когда родительница упоминала какого-то «Александра».

Дериглазов: «Не трогай маман, она по доброте душевной».

Джой: «Что именно? В сотый раз задаёт вопрос: а тебя точно не бросят? Или зовёт меня полным именем, вливая в глотку тонну ромашкового чая?»

Дериглазов: «И то, и другое! Терпи, брателло, атаманом станешь».

Джой: «Тебе легко говорить…»

Димка усмехнулся, окинул взглядом двор, голубей, россыпь крошек, оставшуюся от куска хлеба… Что ж, вот он и нашёл, кого встряхнуть невероятной новостью.

Дериглазов: «К нам в группу перевели Веру».

Ответа не было пару минут. Видимо, Джоя новость тоже привела в шок. Дима даже успел пролистать список контактов в попытке сообразить, у кого можно перекантоваться пару часов – до официального окончания пяти пар. Сотня приятелей и лишь два лучших друга: Тим Егоров, который явно не мог освободиться раньше шести вечера, ибо в этом году стал везучим обладателем адского расписания, и Никита, который тоже мог пропадать в институте…

Джой: «Чего? Ту самую Веру?»

Дериглазов: «А что, есть какая-то другая?»

Джой: «Ту, в которую ты ещё в детстве втрескался по самые бубенчики и до сих пор не можешь отойти?»

Дериглазов: «Сомнительное определение, но да».

Брат не отвечал ещё секунд тридцать. Димка так и представлял, как он сейчас раздражённо барабанит пальцами по столу и нервно тянется за очередной сигаретой, за что получает по пальцам от суровой маман. Сообщение выплыло, когда Дима уже собирался вновь открыть контакты.

Джой: «О-хре-неть».

Коротко и со вкусом, ответ брата идеально описывал всю ситуацию. Хотя вдогонку тут же понеслось: «Как так получилось-то? Сама перевелась? Как встретились? Слышь, мелкий, если не расскажешь, прибью уже тебя!» Потом снова несколько секунд тишины и короткое: «Может, сбежишь, и домой? Тут есть ромашковый чай».

Димка рассмеялся. О, ему сейчас не помогла бы и тонна излюбленного маминого чая. Виски – возможно, но точно не чай. Димке не требовалось успокоение, в его голове зрел план, которому нужен был катализатор… и пара хороших мозгов.

Дериглазов: «И так не в вузе. Всё потом расскажу, долго писать. Пока думаю, где перекантоваться. Тимыч занят».

Джой: «Бля, мелкий, какой, нахрен, Тимыч? Ники дома, кати туда. Я пока напишу ему».

Димка даже отвечать не стал. Просто отрубил интернет, напоследок ещё раз окинул взглядом двор Веры, радуясь, что окна у неё выходят на другую сторону – а то сейчас увидела бы, что он до сих пор тут торчит, – и сел за руль. Раз Ники дома, то вопрос решён.

Никита Краснов – второй его лучший друг, с которым вместе они преодолели школьные годы и вырвались в институт, даже поступили на одну специальность, только в группы попали разные. Ему прекрасно была известна история с Вероцкой, косвенно знакома сама Вера, он обладал острым умом, жил с Джоем (да, так получилось, что поделать?), а главное…

Главное, что Краснов умел решить проблемы по мере поступления, мог генерировать идеи. Не бредовые, какие порой бывали у самого Димы, а максимально логичные и рабочие. Например, о том, как привести один бредовый план в исполнение и остаться после этого в выигрыше.

Вечером к одному мегамозгу присоединится Джой, потом, возможно, ещё и Тим. Если целая банда не сможет противостоять маленькой и одинокой Вероцкой, то кто сможет?

То, что уже пару лет они даже общими силами не могли ничего поделать, Дима старался не вспоминать.

-11-

Жизнь в семье потомственных военных, вполне логично переметнувшихся в охранный бизнес, учит всегда быть начеку. Мало ли что может случиться? Воры, нежданные гости, киллеры? В любое время дня и ночи стоит ожидать любого подвоха!

Этот урок Вера знала наизусть. Только за последние три года столько всего случилось… На маму было совершено два покушения, которые завершились плачевно для нападавших, но успешно для жертвы. Маман у Веры была той ещё дамой: и постоять за себя могла, и вывести так, что большая половина оскорблённых ей богачей не пожалеет денег и на сотню покушений. Отец застрял в командировке во Владивостоке без денег и документов – всё украли, но бывшие коллеги из спецслужб с лёгкостью помогли найти вещи. Впрочем, всё равно только за пару суток. А Стас вообще у своей невесты в телохранителях ходил! За ней больше месяца охотились…

Вера прекрасно знала редкостное везение своей семейки, а потому в момент опасности готовилась к худшему. Гостей она не ждала? Не ждала. Мать с отцом планировали ехать на дачу после работы? О да, они даже не думали заезжать в городскую квартиру до конца недели. А что это значит?

Подобравшись, скинув скользящие по линолеуму тапки и закатав длинные рукава пижамы, Вероцкая схватила первое попавшееся «оружие», развешенное, разложенное и спрятанное во всех уголках квартиры. Стоит ли упоминать, что любой из Вероцких мог с лёгкостью и весьма профессионально воспользоваться каждым припрятанным предметом? А главное, не нанеся противнику ранений, совершенно не совместимых с жизнью.

Для Веры ближайшими оказались нунчаки, которые она сдёрнула с металлической палки-турника в коридоре, проверила плотный соединительный шнур и затаилась. В двери продолжали целенаправленно копаться, так долго, что Вероцкая окончательно убедилась в мысли, что это явно не заблудший гость с собственными ключами. Пара секунд ушла на то, чтобы выровнять дыхание, ещё две – на принятие правильной стойки, три – на ожидание, а потом дверь распахнулась.

Заметив за приоткрывшейся створкой лицо, наполовину закутанное клетчатым шарфом-арафаткой, и голову в блестящем чёрном шлеме, Вера сгруппировалась и… бросилась на замершего на пороге мужчину в молниеносной атаке. Удар должен был прийтись по корпусу, потом бы последовала подсечка…

– Твою мать! – слишком знакомым голосом выругался «незваный гость».

Рефлексы его сработали отлично – первый удар всё же достиг цели, прошёлся вскользь по рёбрам, а вот подножка была перехвачена на подлёте. Ногу цепко поймали крепкие пальцы, а Вера, потеряв равновесие, нелепо грохнулась прямо на линолеум.

– Боже, тебе не больно? – донёсся с лестничной площадки мелодичный женский голос, сопровождаемый громким лаем.

– Этой психованной сейчас больней, – устало отозвался мужской.

А потом прямо перед глазами Веры материализовалась рука. Та самая рука, которая пару десятков секунд назад стискивала её лодыжку. Только теперь предполагалось, что на неё нужно опереться и легко подняться.

Вот вам и лучшая защита – это нападение!

– Что вы здесь делаете? – простонала Вероцкая, всё же позволяя помочь себе; подняла голову заглядывая в орехово-золотистые глаза на смуглом лице.

– Мне вот интересней узнать, что здесь делаешь ты так рано? – проворчали в ответ и уже серьёзней добавили: – Кстати, хороший удар, и левой рукой отлично сработала.

– Но опять тебя не скрутила.

– Не доросла, – развёл руками её… брат.

О да, вместо злостных грабителей, решивших покуситься на невзламываемый сейф отца, на пороге стоял Станислав Вероцкий собственной персоной со своей прекрасной свитой в лице невестки и огромного пса немецкой овчарки с доброй и совершенно нерусской кличкой Генри. Регина сдержанно улыбалась, замерев у самой двери, и посматривала на Веру.

Вот и ответ, кто мог заявиться сюда посреди недели. Брат! Впрочем, это не делало его явление менее неожиданным.

– Кстати, правда, ты чего дома-то? – Стас стряхнул с плеч Веры невидимые пылинки и отступил в сторону, давая проход Регине. – И где припарковалась? Я машину не видел.

– Да так, раньше закончились пары, а места во дворе не было.

– Но его полно…

– Привет, Вер, – раздалось из-за спины Стаса приветствие Регины, уже стягивающей с плеч куртку. – Ролы видела в холодильнике?

Вероцкая усмехнулась в ответ. Все детали паззла внезапно встали на свои места: дверь, закрытая только на один замок, ощущение чьего-то присутствия в квартире…

– Значит, я не свихнулась, и в доме уже кто-то был сегодня, – догадалась она. – Хоть бы записку оставили.

– Да мы собирались! – защебетала в ответ Регина, приближаясь к Вероцкой. – Но ты оказалась быстрей.

На мгновение невеста Стаса подошла так близко, что Вере показалось, будто она сейчас её обнимет. Заметит, пожалеет и просто прижмёт к себе, тихонько шепча, что всё будет хорошо. Как в детстве любимая подружка, с которой они рассорились ещё лет в тринадцать. Вера-то рассорилась, а воспоминание осталось.

Но Регина не рискнула приближаться – видимо, свежо было воспоминание короткого, но эпичного удара нунчаков по корпусу Стаса. Звонко получилось, хоть и вскользь! Зато невеста брата склонила белокурую головку набок, взмахнула идеально – ресничка к ресничке – накрашенными глазами, прикусила нижнюю губу, покрытую приятным розовым блеском (Вера не умела так идеально накладывать макияж), и выдала:

– Ты что, плакала?

– Я? – опешила Вера, ожидая любого вопроса, но точно не такого. – Нет-нет, это от краски глаза заслезились.

Все трое застыли на месте, переглядываясь. Регина явно не поверила в первую придуманную отмазку, Стас поддерживал невесту, а Вера… она искренне пыталась выглядеть максимально безразличной.

Нет, она обожала брата, Стас у них был самым умницей и красавчиком: высокий статный брюнет с волшебными глазами, умный, решительный. Самый лучший брат на свете, с которым можно было поделиться всем…

…но не новостями о Дериглазове.

И не рассказом о своей неожиданной истерике, вызванной то ли одиночеством, то ли ощущением безнадёжности, боли, страха. Чего ещё? Что было намешано в той дикой куче эмоций, которая заставила Монстра рыдать подобно хрупкой девчонке?

– Она плакала! – Регина обвинительно ткнула пальчиком в сторону Вероцкой, развалившийся на полу пёс согласно завыл в ответ.

– Это из-за краски…

– Которой даже не пахнет?

Вера поджала губы. Да, идея с краской была дурной, но она действительно не собиралась ничего рассказывать. Не сейчас, не сегодня, не при Регине, как бы трепетно Вера не относилась к невесте брата. Её невозможно не полюбить, когда узнаёшь получше.

Но нет. Она сохранит эту тайну внутри, будет молчать до победного. Разве они не договорились? Теперь Вероцкая и Дериглазов просто учатся в одной группе. Всё. Никаких разговоров, никаких совместных занятий – они НЕ знакомы.

Зачем об этом говорить? Особенно брату, у которого и так сейчас много дел.

Зато Дериглазов явно считал иначе. Он не нападал на собственного брата с холодным оружием, не боялся оторвать того от дел, даже с друзьями детства не ссорился в тринадцать лет, а дорожил ими и берёг.

И в то же самое время, когда Вера изо всех сил улыбалась, строя святую наивность, счастливую и беззаботную, которую отпустили из института пораньше, когда она лгала брату, ощущая в груди отвратительное тянущее чувство, внеплановое собрание Мужского Клуба было объявлено открытым. Оно только-только набирало обороты, ожидая припозднившихся членов.

Вероцкую планировалось победить любой ценой.

-12-

Заседание Клуба можно было считать открытым, когда в двери ввалился запоздавший, однако не последний, его участник, растрёпанный, с целым блоком стеклянных бутылок в руках и огромной компьютерной сумкой через плечо. Тим кивнул открывшему ему дверь Никите и, отчаянно, но безрезультатно сдувая с глаз чёлку, с грохотом водрузил бутылки на тумбочку.

– Я сумел свалить на полчаса раньше, цени, Митяй, – устало возвестил он, скинул ботинки и, не раздеваясь, упал в кресло. Строгое серое пальто печально зашуршало, принимая свою участь быть бесконечно помятым.

– Ценю, – покорно согласился Дериглазов, салютуя ему чашкой чая.

К слову, Димка действительно ценил. У друга в институте была адски строгая дисциплина: начиная от посещаемости и заканчивая внешним видом. Поэтому даже сейчас Егоров выглядел точно крутой бизнесмен, пусть и после тяжёлого рабочего дня. Пальто вместо куртки, белая рубаха и жилет вместо футболок и толстовки, тёмные брюки с идеальными стрелками вместо джинсов, даже носки строго длинные, чтобы не дай Бог, штанины не задрались выше кромки… Разве что прядь тёмной чёлки постоянно выбивалась из уложенной причёски, падая на лоб, и Тим пальцами зачесывал её обратно. Волосы у Егорова слегка вились и послушными были только во снах.

– Ага, и притащил кучу пив… – довольно начал было показавшийся из кухни Джой, похлопав рукой по бутылкам, но так и замолк на полуслове. – Газировки? Егоров, ты издеваешься?

Дериглазов-старший хмуро уставился на новоприбывшего. Тот в ответ, ни капельки не раскаявшись, развёл руками:

– Вообще-то, у меня завтра весь день занят: пары, потом на работу, маяться с документацией. Поставка продуктов перед выходными должна быть. Какое пиво?

Димка хмыкнул. Что ж, на Егорова это было похоже… Чуть больше года назад он сумел доказать отцу, что уже достаточно взрослый и имеет право занять место управленца в новом предприятии семейной фирмы (в сотрудничестве с отцом Димы была открыта пара новеньких уютных кафе), и теперь всеми силами старался не ударить в грязь лицом. Ни в учёбе, ни в работе. И, по мнению старшего Дериглазова, явно превратился в настоящего зануду. Дима же считал, что друг просто повзрослел. Наконец-то.

– Тёмное. В стекле. Градусов пять, – проворчал Джой. – Вот почти того же цвета, что ты притащил, только менее сладкое. В крайнем случае, можно было и светлое.

– Я тебе принёс вещь покруче пива. Только представь: шалфей, эвкалипт, кардамончик, солодочка, ммм… – протянул Тим, явно забавляясь недовольством старшего Дериглазова. – Вкуснотища! И всё это безобразие приправлено тонной сахара.

– Да, несомненно, сахара в этой смеси трав тонна.

– К тому же я за рулём, – добавил Егоров уже по существу. – Ладик с ума бы сошла, если бы мы пили что-то покрепче.

– Покрепче нуля градусов? – усмехнулся Джой. – Ладно, всё с тобой ясно. Товарищи, заявляю официально: наш мальчик вырос и стал подкаблучником. – Пару секунд посверлив бутылки «Байкала» взглядом он театрально возвестил: – Друг его и так каждый рабочий день трезв как стёклышко, когда вокруг творится вакханалия, а из-за него ещё и дома обязан пить…

Димка усмехнулся, понимая, что сейчас будет, и ни капельки не ошибся. Брат собирался сказать что-то ещё, глубоко вздохнул, набирая полные лёгкие воздуха для очередной речи, и… заметил, что на него, не отрываясь, смотрит Никита. Краснов многозначительно медленно поднял руку, проводя большим пальцем по шее, и одарил белобрысого «трезвенника во времена вакханалии» выразительным взглядом. Впечатление этот жест точно произвёл! Дериглазов-старший подавился воздухом и отчаянно закашлялся.

– Да, ладно-ладно, работа у него, так работа. Я же по жизни трезвенник-язвенник, – пробурчал он, разрывая пластиковую упаковку, стягивающую блок. – Сейчас ещё картошечка в духовке поджарится, будет у нас вечеринка первоклашек.

– А вот на картошку ты зря гонишь, – подал голос Димка.

– Да ни в жизнь, – брат поднял руки, окончательно капитулируя. – Ты у нас большой злой мужик, жарь себе картошечку на здоровье!

Димка хмыкнул, откинулся на спинку кресла, а потом в голос заржал, признавая, что шутка получилась неуловимой, но забавной. Буквально секунду спустя к веселью присоединились остальные. И чёрт… как же Дериглазов был благодарен им за это. За всё! За компанию, за дурацкие шутки, за привычные перепалки. И да, блин! За то, что их разновозрастная, но дружная компания готова обсуждать животрепещущие проблемы, лопая картошку по-деревенски (как бабуля готовила, именно она Димку и научила коронному блюду) и запивая её «Байкалом» в стеклянных бутылках. Тонна сахара и кардамон!

Прав Джой, точно посиделки первоклашек, которым меню составляли мамочки. Впрочем… чья бы корова мычала? Старший брат у Димки был невысоким изящным блондином, который никогда не расставался с тяжёлыми военными ботинками и не брезговал чёрной подводкой. Это высоченный Димка рядом с ним казался старшим братом.

Ах да, и несмотря на пристрастие к сигаретам, которое из Джоя никто не мог выбить, у него была ещё одна великая любовь: сладости. Всякие. Так что Димка точно знал, КТО выпьет сегодня большую часть пресловутого «Байкала».

Но ради этой едва ощутимой поддержки, ради шуток, позволяющих отвлечься от дурацких мыслей, он готов был пожертвовать братцу и свою порцию в том числе. Успокаивающий травяной чай, который Никита готовил по любимому рецепту сестры, тоже сегодня шёл на ура.

– Стаса, как понимаю, не будет? – поинтересовался Тим, всё же избавляясь от пальто и перекидывая его Джою, до сих пор торчащему в коридоре.

– Его не стали звать, – согласился Дима. – Сам понимаешь, брат Веры… да и к свадьбе они готовятся.

– Испугался, что вместо разговора о чудовищно прекрасной Вероцкой наш господин телохранитель расписывал бы красоты очередного ресторана, от которого отказалась его невеста? – поддел Егоров.

Все дружно вздохнули. Было бы смешно, если бы не так жизненно. Вероцкий обычно предпочитал молчать, высказываясь только по существу, но так получилось, что предсвадебный мандраж накрыл его, а не невесту. Регина продолжала отказываться от ресторанов и настаивать на тихой расписке в компании друзей, а Стас… он нервничал. И помощи в вопросе Веры от него точно можно было не ждать.

– Значит, начинаем? – разрушил устоявшуюся тишину Джой. – На повестке дня в очередной раз невзаимная влюблённость моего мелкого.

Димка не стал спорить, что любовь когда-то была очень даже разделённой, а теперь это и не любовь вовсе, а что-то бесконечно болезненное. Но он не может просто взять и отступить, оставить всё позади. Он хочет вернуть. Чтобы это чувство вновь можно было назвать «любовью». Желательно взаимной. Потому что где-то там, внутри колючего кокона, Димка видел, что Вера до сих пор чувствует что-то к нему, и это определённо точно не жалость.

– Давай, начинай заново, – посоветовал молчавший до сих пор Никита, вручая ему очередную чашку горячего чая. – Рассказывай всё, что мне, и будем думать.

И Дима рассказал: о сегодняшней встрече, о том, как сорвался и оказался выпертым из кабинета, об аллергии Вероцкой и о том разговоре-договоре, который состоялся у дверей её квартиры. И если первый раз, когда он только завалился к Краснову и пытался собрать воедино все события этого дня, говорить получалось сложно, а внутри что-то болезненно сжималось, теперь было легче. Теперь мысли пришли в порядок, а сердце перестало ёкать от каждого воспоминания.

Хотя тот, более ранний разговор, так и стоял у него в голове. Долгий, личный. Когда лучший друг задавал вопросы, подобно следователю, а он пытался отвечать на них. Предельно честно.

-13-

Этот разговор Дериглазов вспоминал и следующим утром, когда сидел на парах, сверля взглядом спину Веры – просто не мог оторваться, позволяя себе хоть такую слабость. И в субботу, и даже в воскресение… Он каждый день возвращался мыслями именно к разговору с Никитой, набирался из него сил, а потом про себя повторял выверенный с ребятами план. Чертовски классический, словно списанный с романтических комедий, которые тоннами смотрела Тимкина Лада. Если находила свободное от работы время, конечно.

Дать что просит: игнорировать максимально долго, следить за реакцией, заставить скучать – и бац! – только потом исполнить угрозы. В смысле, показательно начать знакомство заново. Дима бесконечно сомневался, что это может сработать, – ведь Вероцкая годами скрывалась, не скучая совершенно, нисколько, не капельки, – но всё же рискнул проверить.

И даже проверял целых три дня: пятницу, субботу и воскресение. Ах нет, почти четыре! Ещё половинку понедельника. Проверял, пока всё не пошло под откос.

Первым знаковым событием был звонок Вики ранним утром понедельника. Часы показывали всего без десяти семь, но Зайцева была непробиваемо упряма и дозванивалась до последнего. Димка тихонько выругался, отплёвываясь от пасты, – он как раз чистил зубы, собираясь в вуз – и врубил звонок на громкую связь.

– Да, Зайцева, ты чего так рано? – пробурчал он, засовывая голову под кран. Прохладная вода помогала проснуться.

– Кому-то рано, Димуль, а кто-то уже в вузе, вообще-то, – осуждающе прощебетала она в ответ.

– Отлично, ставлю вопрос иначе, – охотно согласился он. – Какого хрена ты в такую рань уже в вузе, Зайцева?

Была у Вики дурная привычка, она часто звонила «просто так», поболтать. Притом по той же замечательной причине, по которой сидела рядом с ним и списывала лекции – Дериглазов в ней не был заинтересован, так что первая красавица курса, видимо, ощущала себя в полной безопасности. И считала Димку своим закадычным другом. Или, что ещё точнее, «лучшей подруженькой, с которой можно было поделиться секретиками».

Дериглазова с одной стороны это бесило, а с другой… он привык и даже иногда с теплом относился вот к таким внезапным звонкам. Но сегодня Вика позвонила совсем не по пустякам.

– Поплавскому помогаю разбираться с документами. Меня же подставили, помнишь? – возмутилась она.

Димка кивнул, причёсываясь. Потом сообразил, что Зайцева этого увидеть не может, и добавил уже вслух:

– Припоминаю.

Подставил Вику ещё в пятницу их староста Волков, специально скинул со стола папку с бумагами, привлекая внимание препода к соседней парте, за которой однокурсница как раз с удовольствием поедала какой-то салатик из контейнера. Когда Поплавский отворачивался к доске, он мог часами стоять к студентам спиной, так что Дима её даже не осуждал, а вот Волков… За это однокурсница теперь была готова, как сама выражалась, «заколоть его пилочкой для ногтей». Дериглазов искренне сомневался, что пилочка настолько страшное оружие, но не спорил – мало ли, его тоже решат заколоть? Насмерть! Что тогда, ждать сотню часов, истекая кровью, пока Зайцева хотя бы пробьёт грудную клетку?

– И что там у Семёна Петровича? Внеплановая контрольная по одному из предметов? – хмыкнул Дериглазов, вытираясь и подхватывая телефон, чтобы уйти из ванной. – Если что, я готов, так что садись поближе, списывать будешь.

– Ой, к контрольной я и сама готова, я ж не дура, что бы там наш староста ни говорил, – в запале откликнулась Вика. – Да и намечается совсем не контрольная, а-а-а… – Зайцева сделала многозначительную паузу. – А проект-долгострой. Парный. И знаешь, что у меня сейчас в руках?

– Задания? – попробовал догадаться Димка.

Время шло, нужно было собираться, чтобы успеть домчаться в вуз до восьмичасовой утренней пробки. Пришлось отложить телефон подальше и начать натягивать одежду. Вопрос прозвучал, когда Дима как раз натягивал на голову толстовку, так что получилось глухо. Но Вика всё равно услышала:

– Да что там задания, разве могут удивить? Разработать какое-нибудь тематическое здание, пфф… – Зайцева мелодично рассмеялась. – У меня тут кое-что поинтересней. Притом исключительно в личном пользовании, потому что Семён Петрович на ближайшие полчаса сбежал в таджичку, которая в квартале от института. Как полагаю, лопать шаурму. – Вика на пару секунд замолкла, а потом вдруг протянула: – Кста-а-ати, а не сможешь там тормознуть, когда будешь подъезжать? Зверски хочу шавуху.

Дериглазов вздохнул, принимаясь за джинсы. Господь всемогущий, что же Зайцевой не сидится-то? Вечно у неё вот эти невероятные идеи появляются: то кофе в три часа ночи, притом обязательно в компании своего бывшего парня и почему-то его, Димки; то вот шаверма в семь часов утра.

– Вик, а как же фигура? – предположил он.

– Да к чёрту фигуру! – мученически простонала она. – Я жрать хочу, как волчица, в пять утра подскочила сегодня, и с тех пор ни крошки во рту. Шавуху надо, и пусть задница растёт. – Снова многозначительная пауза и… – О, точно, Димулечка, купи мне, а? А я тебе сейчас потрясную идею расскажу.

– Сначала идею, – выдал Димка.

– Сначала обещание, – упёрлась Зайцева. – Шаурма, острая, с курой и обязательно с болгарским перчиком.

– Идея. И я подумаю.

Зайцева в трубке застонала, явно сдаваясь. Потом что-то с её стороны зашуршало, что-то упало, и наконец Вика выдала:

– В общем, у меня в руках волшебная коробочка Поплавского. Ну, та, что с двумя делениями, где он растасовывает наши имена и…

Дима кивнул, в очередной раз забывая, что Вика не видит. У Семёна Петровича действительно была особая привычка делить их по парам. Карточки с именами студентов тщательно перетасовывались, подобно игральным, а потом равномерно раскладывались пополам в два маленьких отсека крупной деревянной шкатулки. По словам самого Поплавского, это делалось вечером перед объявлением пар, а потом препод просто брал одно имя из одного отсека, второе – из второго, и провозглашал очередную пару «заключённой».

То есть, если у Вики в руках коробочка, она может не только посмотреть пары, но и…

– В общем, я могу поменять пары! – словно прочитав его мысли, заявила Зайцева. – Часть из них уже даже просмотрела и, знаешь, что?

– Что? – протянул Димка, искренне раздумывая над этим шансом.

– Та новенькая, Вера, которая, она в паре с Ренатом, ты представь только! Бедная девочка, он же ей и так проходу не даёт.

Дериглазов скрипнул зубами, признавая этот факт. Логинов действительно последние дни постоянно вился вокруг Вероцкой, привлекая её внимание. Все попытки, конечно, были тщетны, но пирожок она у него в субботу взяла, а это уже что-то… К тому же от тошнотворной туалетной воды, от которой, как оказалось, у Веры и разыгралась аллергия, Ренат избавился и теперь благоухал лёгким ароматом свежего яблока. Все девчонки в восторге пищали, что приятным.

И что с этим делать?

– Ну да, не повезло ей, – согласился Дима.

– Знаешь, я тут думаю, может, поменяться? – предположила Зайцева. – У меня Литвинов в паре, ничего примечательного, а девчонка эта новая и умная и… девочка. В вашем мужском обществе туго с бабами, а тут вот. Как думаешь, мы подружимся?

– Почему нет? – пожал плечами Димка, внутренне ликуя.

Чёрт-чёрт-чёрт! Пусть лучше Зайцева будет в паре с Верой, чем Ренат. Этот остолоп Логинов ведь реально к ней клеится, вдруг всё же сможет то, чего не было дано ему, Димке? Приклеится к Вероцкой и отодрать будет невозможно.

– Так и знала, что ты поддержишь, – просияла Вика. – Ты же на эту дамочку день и ночь смотришь, а если я подружусь с ней, то сам сможешь познакомиться.

Зайцева зашуршала бумажками, принимаясь просчитывать правильные варианты, а Димка, коротко попрощавшись, натянул брюки, ботинки и поехал за обещанной шаурмой. С курочкой и болгарским перцем. Острая.

Что в итоге? Второе потрясение. Шаурма была куплена не только Вике, но и себе. Дериглазов просто не смог устоять, и практически доедал мясо и овощи в лаваше, подходя к институту, когда заметил с одной стороны красивую, а с другой – отвратительно противную картину: у входа в вуз Ренат поймал Вероцкую и активно что-то ей втолковывал, пихая под нос букетик из трёх роз. Вера качала головой, но отталкивать Логинова не спешила, тоже что-то ему отвечала, прячась под шарфом-балаклавой, закрывающим половину лица до самых ушей.

Димка постарался не обращать внимания, даже не следить, но на мгновение встретился с Вероцкой взглядами… и вновь пропал. Так и захотелось отвадить от неё очередного урода, но пришлось глубоко вздохнуть, прикрыть глаза и пройти мимо. Нет уж, пусть сами решают, он пока ещё соблюдает план. НЕ реагировать.

А вот третье потрясение наступило через несколько пар. Как раз в тот момент когда Семён Петрович достал свою любимую шкатулку, открыл крышку и объявил первых в очереди:

– Арюткин и Соловьёва, – вещал он, называя уже шестую пару. – Филимонов и Степанов.

– Скоро будем мы с новенькой. Ура-а! – пискнула Вика. – Я уже извинялась пред тобой, что наехала на неё тогда. Действительно интересная девушка, да и работать с ней…

– Зайцева и Волков, – заявил Поплавский.

– Чего? – ахнула соседка.

– Литяев и Логинов, – продолжал он.

Вика окончательно растерялась, пожевала щёку изнутри, покачала головой:

– Но я же ставила себя и Веру, а только потом Логинова и Литяева. Как остальные-то перепутались?

– Дериглазов и Вероцкая!

Димка закашлялся, словно получив удар под дых. Чего? С Вероцкой? Проект?

Тщательно выстроенные планы рушились, как карточный домик. Теперь им с Верой предстояло пробыть вместе более пятидесяти часов в месяц. Это одновременно и будоражило, и…

Чёрт побери, и ведь это было не первое и не последнее потрясение за день. Буквально в ближайший час Дима и сам успел совершить абсолютно бредовый поступок.

-14-

– Зайцева, только не говори мне, что неправильно посчитала количество карточек и всё перепутала, – возмутился Димка, когда немного отошёл от шока.

Поплавский уже отвернулся к доске, принявшись объяснять тему, так что разговоры за одной из последних парт мог заметить не сразу. Впрочем, Дериглазов сейчас готов был и нарваться, чтобы снова выгнали за дверь, – хоть было бы время подумать.

– Что сразу Зайцева? – пискнула в ответ Вика, нервно заправляя за ухо прядь русых волос.

– А кто ещё?

– Я, между прочим, пересчитала на шесть раз – на шесть! – а потом сама вручила всё Семёну Петровичу за пять минут до пары. Ничего не могло перепутаться, если конечно он сам не решил что-то исправить среди карточек.

Вика шипела, точно рассерженная змея, и с каждой секундой подавалась всё ближе и ближе. Со стороны они, наверное, казались чудно воркующими голубками, хоть завидуй. Но Дима предпочитал бы не ворковать, а получить ответы на вопросы.

– И вообще, чего ты так волнуешься? – продолжала возмущаться Вика. – Какие претензии? Новенькая тут уже четвёртый день, тихая, спокойная. Нелюдимая и слегка странная, правда, но работать-то не откажется вместе, – с яростного тон Зайцевой вдруг сменился на задумчивый, она медленно постучала длинным ногтем по губам. – Эта Вероцкая даже располагает к себе, что ли? В ней что-то есть. Девчонка не раз уже успела отбрить Рената и…

– Тебя же это бесило, – нахмурился Дима.

– А теперь нет! – Вика многозначительно покачала головой. – Он сам напрашивается, так что девчонка молодец. Вот я и подумала, что неплохо было б нам с ней пообщаться.

– Потому что ты тоже уже сотню раз успела «отбрить» Логинова?

Дериглазов постепенно успокаивался, приходил в себя, так что практически перестал рычать и даже смог съехидничать в ответ. Вика шутку не оценила. Но, стоит признать, она действительно весь второй курс бегала от активиста, возомнившего, что именно Зайцева – любовь всей его жизни. Любовь завяла примерно через полгода, и Вика смогла вздохнуть спокойно. Видимо, аромат у той любви был просто волшебным.

Впрочем, Вера тоже испробовала его на себе. И заработала приступ аллергии.

Дима скосил взгляд на Вероцкую, рядом с которой всё так же ошивался Логинов. Настолько быстро активист сдаваться не умел, новенькая его чем-то заинтересовала, и теперь оставалось надеяться только на одно. Что эти ядовито благоухающие чувства завянут ещё быстрей.

Была вариант ещё выбить их из его головы кулаками, но…

– Нет же, – послышался недовольный ответ Вики. – Потому что она адекватная. И поверь, я всё равно попытаюсь с ней пообщаться, вот увидишь.

Димка усмехнулся. Ну-ну, адекватной Вероцкую могла назвать только Зайцева, которая и сама не самая простая. Чего там Вера хотела? Тишины и спокойствия? Поэтому не стала общаться с ним, таким «привлекающим внимание»? Отлично, впереди её ждёт иная катастрофа, куда более яркая и заметная. Первая красавица курса, которая с чего-то решила, что обязана подружиться с девочкой в маске.

– А чего ухмыляешься? – Зайцева стукнула его по плечу, потом вдруг замерла, внимательно вглядываясь Диме в лицо, и выдохнула еле слышно: – Твою мать, Димуль, вы что, знакомы?

Сердце ударило в последний раз, застыло и камнем ухнуло в желудок.

– С чего ты решила? – осторожно проговорил он.

Казалось, даже кровь замерла в жилах. Нет, он был не против афишировать своё знакомство с Вероцкой, но… она же просила, да и план требовал другого.

А сердце продолжало молчать, боясь дрогнуть лишний раз. Сколько там времени требуется мозгу без поступления кислорода, чтобы начать отмирать?

– Знакомы, – вновь неверяще прошептала Вика. – А ведь точно, ты так на неё смотришь…

Сердце всё же стукнуло, не собираясь биться, но помогая прожить ещё пару секунд.

– Ну что ты начинаешь? – Дериглазов нахмурился. – Неужели мне не может понравиться новенькая? Как ты сама сказала: «в ней что-то есть»? Она странная, а таких у меня ещё не было.

Вика застыла, сверля его хмурым взглядом, потом медленно вздохнула, прикрыла глаза. Дима ждал. Ещё пара секунд пролетела в молчании, а потом Зайцева наконец-то отстранилась и выдала, качая головой:

– Ну да, таких не было, ты прав.

Вика отвела взгляд, а сердце в груди наконец-то заколотилось с новой силой, ещё яростней, чем прежде.

– Ты как-то всё больше по девицам в экстремальном мини был, а эта не такая, – пренебрежительно добавила Зайцева, Диме даже захотелось оскорбиться. Будто б она сама не одна из этих «в экстремальном мини»! А Вика тем делом продолжала: – Так иди и познакомься. Ты всегда из новеньких в первый же день умудряешься номерок стрясти, что мешает на этот раз?

– Ну и познакомлюсь.

– Конечно, вам же на перемене тему нужно будет общую взять, – ласково пропела Вика. – Не ударь в грязь лицом, герой, не хотелось бы обсуждать, насколько ты плох, с моей будущей подругой. Тебя я люблю, малыш, – она коварно ухмыльнулась, а затем вдруг склонилась и чмокнула его в щёчку. – Как сестра, конечно, но обернувшаяся к нам мадам этого не знает.

Казалось, на секунду сердце вновь замерло. Димка резко отшатнулся, кидая взгляд в сторону Веры. Но нет, она не смотрела на них. Даже не пыталась оборачиваться.

– Пфф, так и поверила, что вы не знакомы! – Вика закатала глаза, покачала головой и пробурчала: – И у Волкова лекцию снова выпрашиваешь ты, ясно?

Больше она ничего не пыталась сказать, молчала, как рыба, лишь то и дело кидала задумчивые взгляды то на Веру, то на Дериглазова. Лекцию записывала исправно, слушала преподавателя. Но чем больше проходило времени, тем больше ужаса читалось на её лице, пока, наконец, Зайцева вновь не подала голос:

– Подожди, Димуль, если ты с Верой, то с кем я? – прошептала она, округляя глаза.

– А ты не услышала? – неохотно отозвался Дима, отрываясь от написания. Вот же, реально придётся просить у Виктора тетрадь!

– Дим, я не могу быть с Волковым, – простонала Вика. – Блин, может, я ослышалась, а? Ну не с ним же?

Дериглазов очень хотел бы помочь соседке, поддержать и пообещать поменяться парами. Он бы с удовольствием поработал со старостой, но… увы, Зайцева сама сыграла над собой дерьмовую шутку. И над ним в том числе.

– Твою ма-а-а-ать…

Её отчаянное подвывание слилось со звонком на перемену, аудитория тут же загалдела, перекрывая голос Поплавского. Преподаватель тяжело вздохнул, замолкая на полуслове, а потом собрался с силами и рявкнул:

– По одному из пары ко мне за темами! Быстро!

Что сказать? Дима пошёл, Виктория осталась сидеть на месте, спрятав лицо в ладонях и тихонько скуля. Кажется, планировала, как целый месяц будет закалывать любимого старосту пилочкой для ногтей. Она ведь хотела? Вот и получила. Вселенная видит всё.

А он, кажется, слишком хотел поскорее сблизиться с Вероцкой. Сблизились. До неприличия. Вроде бы столько лет прошло, а он ещё помнил, как они впервые работали над чем-то вместе. Ничего хорошего не вышло. Хотя…

Димка пристроился в конец очереди, постоял, попереминался с ноги на ногу, скосил взгляд на Веру, к которой продолжал приставать Логинов. Вновь зверски захотелось закурить, и хоть на этот раз сигареты лежали в кармане куртки, висящей на спинке стула (нервы, слишком много нервов, без табака было не спастись), в институте курить запрещалось. Впрочем, можно было смотаться в курилку, перемена длинная. А там зарядится никотином, вернётся и спокойно возьмёт тему без всякой толчеи.

Ренат что-то говорил и с каждым словом пододвигался к Вероцкой всё ближе и ближе. Вот он улыбнулся, склонился к самому её уху, что-то шепча. Вера торопливо отстранилась и, судя по лёгкому движению маски, ответила резко и коротко, но Логинов лишь рассмеялся и накрыл ладонь Вероцкой, лежащую на столе, своей рукой. Димка подобрался, нахмурился.

Однако Вера справилась и сама – вырвала руку, схватила со стола мобильный и, подорвавшись с места, выскочила в коридор. Димка вздохнул свободней. Когда активист всея группы приставал к Вероцкой, в груди тугой пружиной скручивалось отвратительное чувство, которое сам Дима охарактеризовать не мог. Вроде бы и не ревность, и не обида, и не желание быть на его месте. Словно всё сразу и помноженное ещё на три.

Дерьмовая смесь.

Хотя теперь, когда Вера ушла, даже жажда никотина стала слабее. Она медленно испарялась из мозга, пока… пока Логинов не решил тоже подняться и вальяжно направиться в коридор.

Неправильность происходящего Димка почувствовал всё там же в районе тугой пружины в груди. Руки отчаянно зачесались, ноги словно обуяла толпа мурашек – всё требовало спешить следом. Но очередь уже приближалась к нему, а следом выстроилось ещё несколько человек из другой группы. Откуда только взялись? Будь они неладны! Теперь если он уйдёт сейчас, то не факт, что успеет получить тему до начала следующей пары. Семён Петрович обязательно назначит какой-нибудь штрафной вопрос и…

Но ноги уже несли его прочь из кабинета, туда, где у окошка стояла Вера, глядя на внутренний двор института, на медленно желтеющие листья, опадающие на зелёную ещё траву. Она стояла так в этот день в прошлый год, и в позапрошлый, и даже пять лет назад.

В свой день рождения Вера всегда была задумчива.

-15-

В сумке лежала скромная чёрная картонная коробочка, совсем маленькая, с лёгкостью умещающаяся на ладони. Лежала уже давно – ровно два года. Именно сейчас Дима особо остро о ней вспомнил. Захотелось вернуться и достать её, взять с собой, чтобы ощущать хоть какую-то поддержку.

Но нет, Дериглазов остался стоять на месте, не отводя глаз от хрупких плеч, от тонкой спины. Вера, казалось, не замечала его присутствия, полностью занятая своими мыслями. Ренат тоже куда-то пропал, словно растворился в солнечных коридорах, как исчезает туман поутру. И это было даже к лучшему, хоть не придётся отваживать его лишний раз.

Димка глубоко вздохнул. Может, Зайцева права? Невооружённым глазом заметно, что они с Вероцкой знакомы? И ничего плохого не случится, если он сделает шаг уже сейчас и «познакомится» с ней? И от сделки не отступится, и хоть немного снимет с себя напряжение.

Вообще, по плану, который они составили с друзьями, Вероцкую стоило нагло игнорировать недельки полторы. Всё равно никуда не денется, а так хоть почувствует, как отвратительно, когда тебя не замечают. В смысле, должна была почувствовать. На самом деле Дериглазов чертовски сомневался, что Вере его игнор принесёт хоть какой-то дискомфорт, но попытаться всё равно согласился. На этом настаивал Джой, а брату он верил хотя бы потому, что тот сам несколько лет бегал за недостижимой целью и… догнал! Честно, никто не верил, что когда-нибудь влюблённость Джоя окажется взаимна, скорее все вокруг считали, что в итоге он переболеет и остынет. А оказалось, что иногда в этой жизни случаются чудеса.

Так почему бы чуду не прийти и в жизнь Димы? Ведь неведомые обстоятельства уже свели их с Вероцкой вместе: закинули её в институт, перепутали тщательно разложенные Викой карточки… Если Джой смог, почему бы и ему не справиться?

И Дериглазов упрямо двинулся вперёд. Шаг, другой, третий…

– Привет, ты, кажется, Вера, да? Новенькая у нас? – спросил он, опираясь плечом о стену в метре от Вероцкой. – Приятно познакомиться, я Дима. Дмитрий. Поплавский поставил нас вместе в проект.

И улыбнулся, как ни в чём не бывало. Словно действительно они никогда не знали друг друга, и теперь Дима просто решил познакомиться. Господи, сколько же сил заняла у него эта улыбка! Дериглазов всегда искренне считал, что из него получился бы хороший актёр, но сегодня в этом усомнился.

Вера вздрогнула, поворачивая к нему голову, и уставилась так яростно, будто была готова растерзать на месте. Дима продолжал улыбаться, не делая никаких попыток приблизиться или наоборот – сбежать. Вероцкая отвечать не собиралась, но в этот самый момент из аудитории вывалилась целая толпа их однокурсников. Смеясь и галдя, компания парней и пара девчонок остановились у соседнего окна.

– Так Вера или я неправильно запомнил? – подбодрил он её.

На этот раз, оказавшись на публике, промолчать Вероцкая не смогла. Пришлось поддержать игру:

– Да, Вера. Вы правильно запомнили. Дмитрий?

– Именно, – согласился Дериглазов.

Странно, он так боялся подойти и рискнуть, а теперь это знакомство по новой его бесконечно забавляло. Будто никогда ничего и не было, и они не общались не из-за дурацких предрассудков, а просто потому, что не были знакомы. Никогда. И сейчас первая встреча. Первые неловкие фразы.

Возможно, этого и не хватало, чтобы вновь сложить паззл их отношений?

– И можно на ты, я же не профессор, – добавил Димка, ухмыльнувшись, а потом приложил ладонь ко рту и заговорщически сообщил: – Вот с Поплавским на «ты» лучше не стоит. Я как-то забылся, две недели отрабатывал.

Вера ничего не ответила, но судя по дрогнувшему шарфу, скрывающему лицу, явно улыбнулась. Развеселил, значит?

– Ты из бывших заочниц, да? – продолжал он. – Как тебе у нас в вузе?

Казалось, она и на этот раз промолчит, но нет. Вера переступила с ноги на ногу, поворачиваясь лицом к Димке, и прислонилась бедром к подоконнику. Поза сразу стала легче, расслабленней – а, по мнению Дериглазова, это был хороший знак.

– Непривычно, – отозвалась она. – Словно снова оказалась в школе.

– Неужели в школе вы тоже сидели на уроках до шести вечера, а потом ещё всю ночь делали домашку? – притворно изумился Дима.

О, он прекрасно знал, как было у неё в школе. Дериглазов там все пороги оббил, пытаясь с ней встретиться, даже с охраной сдружился – добрый усатый дядька зимой поил его чаем и угощал пирожками, которые ему стряпала жена. Нормальная была школа, можно сказать, даже элитная.

– К счастью, нет, хотя директор пыталась такое устроить. Преподаватели были похожие.

– На Поплавского? – Димка подавился. Искренне. – Боже упаси!

А Вера вдруг рассмеялась. Блять, рассмеялась. Так искренне и звонко, что у него в горле ком встал. Неужели, чтобы услышать этот смех, нужно быть незнакомцем, а не им? Не Димой, который искренне любил её столько лет?

Подавив ревностное чувство обиды, он заметил:

– У тебя приятный смех, – и сразу же, не позволяя Вере опомниться, добавил: – Раз будет работать вместе, я сейчас возьму у Семёна Петровича задание, сможем обсудить на следующем перерыве?

Вероцкая вновь улыбнулась (Чёрт побери, как? Как он научился замечать её улыбку лишь по глазам и лёгкому движению ткани?) и собиралась уже ответить, когда…

– О, какие люди! Ты, Димон, не подкатывай к нашей новенькой, – раздалось откуда-то слева. – Это я её сегодня на свидание жду.

Сначала его настигло понимание сказанного: грудную клетку точно тисками сдавило. Что? Вера идёт на свидание? Да быть такого не может!

Потом рядом с ними оказался Логинов. Как ни Вера, ни Дима не заметили его приближение, оставалось вопросом. Но Ренат вальяжно закинул руку на плечо Вероцкой и притиснул её к себе, заставляя покачнуться и практически упасть на него. Димка стиснул кулаки, Вера напряглась. Честно, он думал, что Вероцкая сейчас заломит Логинову руку, но она почему-то растерялась. Замерла, не проронив ни звука, лишь вцепилась пальцами в резинку шарфа на лице, а лапа Рената продолжала лежать у неё на плечах.

Дурной знак.

Дима не мог оставить это просто так.

– Но Вера уже согласилась сходить со мной в кафе, – развёл руками он. – У нас проект.

Он сам не знал, чего ожидать от Логинова. С активистом Димке сталкиваться никогда не приходилось. КВНщик, популярный у девчонок, Дериглазова он никогда не интересовал ни как друг, ни как личность, пока не наступил этот день… Когда Ренат стискивал пальцами плечо Вероцкой. Его Вероцкой. Димкиной.

– Куколка, а как же мы? – проворковал Ренат, склоняясь к Вере. Точь-в-точь как сегодня утром. – Ты обещала.

– Я вам ничего не обещала, – раздался холодный голос Вероцкой. – Вы, Ренат, сами всё придумали.

Логинову стоило отойти, стоило убрать свои грабли и отступить на пару шагов, раз дама поставила его на место, но вместо этого он подался вперёд, склоняясь к ней ближе, и зашептал что-то. Пальцы одной его руки по-прежнему стискивали плечо девушки, второй – легко касались балаклавы, словно собирались снять. Быстро движущиеся губы едва не щекотали висок – почти поцелуй. Почти.

Дима и сам сначала не понял, что на него нашло. Просто в голове что-то перещёлкнуло, и он рванул к Логинову, одним движением отдирая его от Веры – точным ударом кулака в скулу. Голова Рената дёрнулась, он отступил, потирая щёку.

– Ты рехнулся? – рявкнул однокурсник.

Димка промолчал, он и сам не знал ответ. Но слов было и не нужно: Логинов заметил кровь на пальцах, выругался… и бросился на обидчика в ответ. Жестоко, без капли грации. Обычный мужской мордобой, в котором главное – причинить побольше боли сопернику.

От резкого толчка Дериглазов отлетел к стене, прикладываясь о неё спиной, но тут же подобрался и смог блокировать летящий в висок удар, потом в живот, а потом ударил он сам. По рёбрам. И добавил коленом по бедру. Вновь блокировав замах противника, Дима окончательно перешёл в наступление.

Почему они дрались? Зачем? А разве нужен иной повод, когда какой-то козёл просто находится рядом с девушкой, которая тебе дороже всех на свете?

– Хватит! – послышался голос Веры. Тонкие пальцы ухватили его за плечо, но тут же соскользнули, не удержав в пылу драки. – А ну прекратили, оба! На вас люди смотрят!

Димка не заметил, когда она успела просочиться между ними. Толкнуть его руками в грудь, вынуждая отступить, повернуться к Ренату, как раз идущему в нападение. Тот не успел остановиться, но не ударил. Он потерял равновесие и, заваливаясь вперёд схватился за первое, что попалось под руку. За балаклаву Веры. Ткань затрещала под тяжестью веса, Ренат вновь пошатнулся… пальцы он разжал, резинка на шарфе всё же порвалась.

Следующие мгновения для Димы стали замедленными кадрами в кино, где он супергерой. Единственный, кто может двигаться со скоростью света.

Вокруг шумела толпа – едва ли не все однокурсники собрались, – Ренат валялся на полу, а Вера стояла в центре коридора, и край шарфа медленно сползал с её лица.

Что сделал супергерой? Поступил, как суперидиот. Он не попытался закрыть Вероцкую собой (как закрыть, когда люди стоят кругом?), не стал подхватывать шарф… Он в один гигантский молниеносный шаг преодолел расстояние между ними, обхватил ладонями щёки, закрывая пальцами все шрамы, и сделал первое, что пришло в голову. Поцеловал её.

У всех однокурсников на виду.

-16-

Вера сама не понимала, что на неё нашло. Просто в голове что-то прещёлкнуло и…

Боже, да кого она обманывала? Ничего нигде не щёлкало, ничего не находило, просто она стояла сейчас посреди коридора и целовалась с НИМ. С Дериглазовым, чёрт побери! И не могла просто взять и остановиться. Как?

Глубоко в душе Вера знала ответ на этот вопрос. Как? Поступать так же, как и всегда. Игнорировать, отталкивать, напоминать себе, что делает это не только ради себя. Или совсем не ради себя?

Увы, сейчас она этого не знала, потому что в голове не было ни единой мысли: ни о совести, но о причинах, ни о толпе, окружающей их. Так всегда случалось в их чертовски редкие мгновения поцелуев. Впрочем, хорошо, что они были так редки. Иначе бы Дериглазов осознал, как ей манипулировать, и навсегда загнал бы в бесконечный цикл замирающего сердца, чувства вины и сожаления.

Наверное. По крайней мере, ей так казалось.

Поцелуй был долгим и мучительно тягучим. Он проносился по телу волнами мурашек, он вытаскивал воспоминания из самых потаённых уголков памяти и заставлял почувствовать себя девчонкой. Той самой, шестнадцатилетней, которая и дня не могла прожить без его поцелуев. Гормоны, что с них взять?

Но с каждым новым прошедшим годом воспоминания становились всё более прозрачными, неуловимыми. Вера уже не могла вспомнить вкусы, запахи, ощущения тех дней… По большей части она и не пыталась, не позволяя себе расклеиваться, но иногда – вот как сейчас – жалела об этом. Разве Димка целовался так раньше? Так яростно, требовательно и вместе с тем терпеливо? Так мучительно?

О нет, вряд ли! Ещё два года назад всё было иначе…

Вера вздрогнула – мысли о позапрошлом дне рождении приносили множество разнообразных ощущений, и пряная смесь разочарования, восторга и отчаяния была одной из них. Но Дима всё понял иначе. Он вздохнул и медленно отстранился, отрываясь от её губ. Вокруг заулюлюкали, но Дериглазов словно не замечал никого, а Вера предпочитала пока не думать об окружающих, не поддаваться панике. Сейчас, всего секунду. Сейчас она сбежит, и можно будет паниковать. Все! Почти все в группе видели этот поцелуй!

Но Дима продолжал смотреть. Глаза в глаза, пристально, напряженно. Радужка точно морские волны, зрачки – сама бесконечность, в которую нельзя заглядывать так безрассудно, потому что она обязательно затянет. Давно уже затянула.

– Шарф, – шепнул он почти беззвучно, напоминая о реальности. – Продержится до конца дня? Маска есть?

Ладони его всё так же обнимали её лицо, Дима вздохнул, щемящее медленно погладил её по щеке большим пальцем. Вера только пару секунд спустя поняла, что он ждёт ответа, а он стоит, как дурочка, потеряв дар речи. Он заботится, чёрт побери, прячет Монстра от всего мира, а сам смотрит так безумно нежно, что становится больно.

Вероцкая на мгновение прикрыла глаза, коротко кивнула и подхватила край балаклавы, подтягивая его на нос. Что ж, если не делать резких движений, выдержит. К тому же в сумке лежит запасная маска, можно сбегать в туалет и спокойно переодеть, а эту потом дома зашить, если лопнул шов. Если нет… что ж, у неё ещё есть.

– Спасибо, – с трудом выдавила Вероцкая, понимая, что за такое обязательно нужно поблагодарить.

Не за поцелуй, конечно – он ещё долго теперь будет преследовать её во снах, умоляя вернуть всё, как было, – а за спасение её шкуры от толпы, пусть и таким образом. Впрочем, неизвестно, что лучше: показать всем свою чудовищность или целоваться с одним из самых привлекательных парней института? Первое пугало Веру всегда, было её привычным кошмаром, второе же… что ж, его последствия были непредсказуемы. Но оба варианта сулили тонну нежелательного внимания.

– С днём рождения, – всё так же шёпотом отозвался Дима, на мгновение крепко обнимая её, заставляя сердце тревожно дрогнуть, а потом отступил и рявкнул уже остальным: – Ну, чего уставились?

– Драки, что ли, никогда не видели? – послышалось откуда-то сбоку не менее осуждающее. – Или личной жизни нет, что на чужую пялитесь?

Странно, но народ действительно начал расходиться, а к ним в Дериглазовым уверенной походкой приближался высокий брюнет. Вера нахмурилась. Парень был смутно ей знаком: скулы, голубые глаза, улыбка-усмешка правым уголком губ… Кажется, она видела его когда-то? Или не его? Память на лица у Вероцкой была замечательная, а его она одновременно помнила и совсем не знала.

– Ну и представление, – хмыкнул подошедший. Они обменялись с Димой рукопожатиями, и взгляд подошедшего устремился к ней. Вопросительный, ожидающий.

– Это Вера, моя однокурсница. Замечательная девушка, хоть мы только сегодня с ней познакомились, – пожал плечами Дериглазов.

– Ааа… – отозвался брюнет.

И столько было в этом ответе понимания, что Вере стало тошно от того, как её представили. Словно Дима ненавязчиво бросил: «Да-да, знакомься, это та самая девица, которую я типа не знаю, но всё равно спас из полной задницы». И весь их договор «не знать друг друга» вдруг показался нелепой игрой.

– Что ж, приятно познакомиться, Никита Краснов, – правый уголок губ парня поднялся ещё выше, отчего усмешка показалась совсем ехидной. – Брат Лады.

Вероцкая досадливо прикусила губу. Вот же… Во-первых, да, друг Дериглазова – а это точно был его друг, имя Никита/Никитос/Ники она слышала сотню тысяч раз! – знал о ней и, что очевидно, об их с Димой договоре. Во-вторых, мир тесен. Теперь она точно знала, где и когда видела это лицо. И у кого. Лада, девушка Тима Егорова, с которой сама Вера познакомилась пару лет назад, как раз до того дня рождения, когда…

– Двоюродный брат, – проворчал Дима, явно недовольный «намёками» своего дружка.

– Неважно, – покачал головой Краснов. – Важно, что я спокойно шёл на пару и стал свидетелем чудо-представления. Все смотрели, даже телеф…

Он замолчал, явно остановленный взглядом Димы, а у Веры вдруг всё внутри похолодело. Секундочку? Телефоны? Никита же явно это имел в виду. Их что, снимали?

– Прошу прощения, мне нужно идти, – пробормотала Вера, сглатывая вставший в горле ком.

Чёрт, чёрт, чёрт! Только не надо никаких видео и ютуба. Да, скорее всего запись короткой драки никого не привлечёт, но вдруг? Сколько есть примеров, когда совершенно глупое видео становилось мусорным и за несколько суток набирало миллионы просмотров. А она не хочет светиться на видео! Она вообще не хочет ни светиться, ни находиться среди людей, ни даже общаться с ними. Почему нельзя получить диплом заочно? Вера была готова нанять бесконечное число «репетиторов» по всем возможным дисциплинам, выполнить тонну курсов онлайн, специально за огромные деньги снимать студию для работы со скульптурой, хоть предмет и был в последний раз сдан этим летом и больше по программе не предвиделся (но пару лет студию приходилось снимать). А ради всего этого не спать ночами, выполняя сотни заказов на рисунки и с переменным успехом продавая свои картины маслом на аукционах.

Всё, что угодно, лишь бы вновь оказаться дома. Подальше от Димы, подальше от его друзей, подальше от этого грёбаного Логинова, который несколько дней уже не мог понять, что от неё стоит отстать! Нужно было не усугублять ситуацию, а сразу заломить ему клешню, и всё бы было нормально! Логинов точно отстал бы, если бы дело грозило переломом; никто не снял бы никакого видео, а Димке… Димке не пришлось бы её спасать.

– Дериглазов! – рявкнули от дверей аудитории голосом Поплавского.

Вера вскинул голову, придерживая шарф на лице. И точно, Семён Петрович собственной персоной. Преподаватель высился в проходе и, прищурившись, смотрел на Диму. Губы были поджаты, руки – скрещены на груди, а рядом с ним с жалким видом стоял побитый Логинов: рассечённая губа, кровь на брови, медленно расплывающийся вокруг глаза фингал и оторванный по шву рукав свитшота.

– В деканат, живо, – процедил Семён Петрович. – Будем разбираться.

И слова эти, судя по довольной ухмылке Рената, не предвещали ничего хорошего. Поплавский, как Вера узнала только в субботу, был деканом их факультета, а это означало одно: наказывать он мог, умел и, возможно, даже любил. А сейчас под раздачу попал Димка. Из-за неё.

-17-

Смешно, но в кабинете декана Димка вздохнул свободней: пусть не полной грудью, но чуточку легче, чем пару минут назад в коридоре. Когда обнимал руками лицо девушки, которой всегда дорожил, когда смотрела в её глаза… и ощущал себя влюблённым идиотом. Вот так, пять лет спустя, а всё равно влюблённым. С чего бы иначе ему кидаться на Рената?

Виновник торжества, к слову, тоже находился в кабинете. Занял единственный свободный стул для посетителей и строил из себя великомученика, со стоном ощупывая пострадавший глаз. Диме повезло больше, хотя он не считал, что особо умеет драться. По сравнению с Вероцкой и её братом Дериглазов махал кулаками как наивный, немощный младенец.

И всё же в отличие от Логинова у него не было сейчас рассеченной брови, фингала под глазом и саднящей губы, хотя-я… Дима на всякий случай облизал губы и пощупал языком внутреннюю часть правой щеки, куда пришёлся вскользь удар. Нет, точно ничего, только рёбра слегка саднили – вот где будут синяки.

– Ну ты даёшь, никогда не думал, что фамилия у тебя не просто так, – прохрипел Ренат, отплёвывая кровь во влажную салфетку. – Совсем отбитый?

– Встречный вопрос, – пожал плечами Дериглазов. – Зачем было жаловаться Поплавскому?

– Я думал, ты мне зуб выбил! – возмутился Логинов. – А через неделю КВН: мы против экономистов.

Димка хмыкнул, но комментировать не стал. Как бы дурацки Ренат себя ни вёл, на сцене он преображался, с постановочными шутками дело шло куда лучше, чем с экспромтом. Так что команда действительно многое бы потеряла. Но не оставить Веру без защиты он не мог. Логинов откровенно лез к ней, и это раздражало. Если девушка сказала «нет», разве не нужно тут же отстать?

«Сказал чувак, который преследует девчонку уже несколько лет», – мысленно усмехнулся Дима.

– Сказал бы, что новенькая твоя, – снова прошамкал Ренат.

Димка хотел огрызнуться, что «он, вообще-то, говорил», но тут дверь распахнулась, грохнувшись о косяк, и в кабинет ворвался Поплавский. Глаза Семёна Петровича метали молнии, губы были сжаты в тонкую линию.

– Дериглазов, Логинов! – рявкнул он. – Что вы там устроили?

Ренат, явно не ожидавший, что ругаться будут и на него тоже, дёрнулся. Стул покачнулся, едва не утягивая следом сидящего на нём активиста, но в последний момент был остановлен. Дима отреагировал на явление Поплавского спокойней: отступил, упираясь спиной в шкаф, но от близости профессора это не спасло.

– Три С-запрета института? – Семён Петрович вопросительно приподнял брови.

– Сила, секс, сигареты? – неохотно отозвался Дима.

– Именно.

Дериглазов вздохнул. Три-С всея института были разработаны тремя-С преподавательского состава: Семёном Петровичем, Степаном Валерьевичем и Сергеем Викторовичем. Деканом архитекторов-строителей, его заместителем и завкафом кафедры политологии. Димку этот факт почему-то всегда веселил, но «правила» он всё равно знал на зубок: близость только дома (и с защитой), курить только в специальной беседке-курилке во внутреннем дворе, а драться – за забором. Легко и просто, если на горизонте не появляются всякие Логиновы, цепляющиеся к Вероцкой.

– Какое правило нарушили вы, Ренат? – хмуро поинтересовался Поплавский.

– Я к ней не лез! – огрызнулся Логинов.

Димка покачал головой. Бо-оже, он настолько непроходимый дурак?

– Та-ак, а вот это уже интересно, – декан нахмурился и, видимо, решив, что это надолго, присел в своё кресло. – Кто расскажет подробней?

Димка промолчал, так что рассказывал Логинов. Самое забавное, что и получал на орехи в итоге больше всего Логинов, как бы ни орал, что драку завязал он, Дима. Да, возможно, Дериглазов первый замахнулся, но зато он прекрасно знал, что Поплавский ненавидит словесный понос. Лучше спокойно выслушать претензии, согласиться, что нарушил один из С-запретов, и принять наказание.

К слову о нём…

– Семён Петрович, – подал голос Дериглазов, когда профессор закончил свою тираду, а нервный Логинов всё же упал со стула, – пара началась, может, назовёте наказание и пойдём? Вас же никто не замещает.

– Замещает, – Поплавский растянул губы в зловещей улыбке, окидывая Димку оценивающим взглядом. – Но вы правы, лучше поторопиться. Итак, Логинов.

Ренату не повезло по крупному: его отстранили от участия в КВН. Ни вам исправительных работ, ни рефератов/докладов/проектов, декан лишь пожал плечами и вынес самый страшный для активиста вердикт. Димке же…

На самом деле, Дериглазов не был уверен, что его так наказали. То ли Поплавский понял что-то, то ли наоборот оказался недостаточно проницательным, но наказание он назвал неоднозначное. И к объявлению его подошёл издалека:

– Значит, вы, Дмитрий, защищали нашу новенькую?

– Мы же с ней теперь напарники, – ни капли не изменившись в лице, отозвался Димка. – Чтобы плодотворно работать вместе, нужно хотя бы уважать друг друга.

– Значит, вы так искали её уважения?

– Только если языком у неё во рту! – рявкнул Ренат, который после падения стула предпочитал стоять у стенки.

За что получил два хмурых взгляда – от Димы и от Поплавского. Профессор покачал головой, открыл рот, словно собираясь что-то спросить, и вновь закрыл. Молчал он почти минуту.

– Хорошо, Дериглазов, вам иное наказание: раз вы так рьяно защищали Веру и добивались её уважения, пара у вас бессрочная, я предупрежу остальных преподавателей. Этот проект, следующий, ещё один; любая контрольная – всегда вашей напарницей будет новенькая. Раз вы так «зауважали» друг друга.

Кажется, Поплавский заметил, как изменилось лицо Димы от этой новости. Как дёрнулся кадык, затрепетала венка на виске. Он ухмыльнулся и добавил:

– И конечно же, окна в 408 аудитории на четвёртом этаже ваши. Сегодня после пар завхоз будет ждать.

Димка рассеянно кивнул. Поплавский любил придумать странные задания и вынуждать студентов их выполнять. Да и окна были не самой сложной задачей, с ней можно справиться за час; а вот угроза все пары ставить их вместе с Верой казалась одновременно глупой и критичной.

Все пары? Все-все? А может, ещё нужно сходить к нему домой и принести завтрак?

Но вместо этого Дима просто кивнул и выскользнул из кабинета декана, оставляя его на пару с Логиновым. «Замечательную» новость он Вероцкой решил не сообщать – всё равно сама узнает со временем. Тогда и он получит по голове.

-18-

Нервничать Вера ненавидела, но сейчас сходила с ума от беспокойства. Она сама целую вечность отталкивала Димку, отказывалась с ним разговаривать, не желала встречаться, запирала дверь перед самым носом, а теперь до дрожи в руках переживала за него. Что с ним? Что решил Поплавский? Это же была просто драка! Да у мамы в конторе на спаррингах суровей друг друга колотят. Не вышвырнет же Семён Петрович Диму за это? Не заставит никакой штраф платить? Да как же так получилось-то?!

Да, она отталкивала Дериглазова, но (!) никогда не вредила. А сегодня навредила. Что ей мешало давно открутить этому чернявому активисту загребущую ручонку? Скрутила бы сама, без крови, без повреждений – и дело с концом. Ей же это было дело пяти секунд.

Но нет! Дериглазов решил строить из себя рыцаря: полез драться, кинулся грудью на амбразуры… и спас её потом от кучи чужих взглядов, окутывая своим чёртовым вниманием, глядя этими бездонными глазами. Зачаровывая.

Какого чёрта он вообще помнит о её дне рождения?

Вера даже на лекции сосредоточиться не могла – все мысли были о Димке. Впрочем, и сосредотачиваться-то было не на чем.

Усатый мужчина, пришедший на замену Поплавскому, пару долгих минут пялился в оставленные ему лекции. Взгляд у него разбегался. Оно и ясно! С этим преподавателем Вероцкая была знакома и могла со сто процентной уверенностью утверждать: политолог Сергей Викторович не имел ни единой точки соприкосновения ни с архитектурой, ни со строительством. Ну, разве что сколотить что-нибудь дома мог – и то не факт. Сергей Викторович был средного роста, тучный, с крупным животом-барабаном… и политолог до мозга костей. Так что лекции Поплавского ему определённо казались неведомой тарабарщиной.

– Ааа, ладно, – махнул рукой тот, осмотрел аудиторию и остановил взгляд на Вере. – Вероцкая? – На мгновение на лице преподавателя проступило замешательство, но буквально через пару секунд оно сменилось пониманием. – Ааа, реформа с заочкой… ну да. Хоть одно знакомое лицо среди выводков Поплавского. Вот, держите! – перегнувшись через пустую первую парту (как только живот позволил?), он протянул Вере стопку листов. – Лекции. Фотографируете, распространяете, переписываете. В общем, вы умеете. – Он вновь окинул аудиторию пристальным взором. – И тишина. Кромешная. У меня лекция в соседней аудитории, а стены тут, сами знаете…