Читать онлайн Карл Юнг. В поисках себя бесплатно
Frédéric Lenoir
JUNG,
Un voyage vers soi
© Éditions Albin Michel, 2021
© Ерофеева Т.А., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024 КоЛибри®
* * *
Введение
К тому времени, как я опубликовал «Чудо Спинозы»[1], то уже знал, что следующая интеллектуальная биография будет посвящена Карлу Густаву Юнгу. Это на самом деле два современных мыслителя, которые меня больше всего интересуют и которые кажутся мне зашедшими наиболее далеко в понимании человека и смысла его существования. Первый – философ, живший в XVII веке; второй – психолог, живший в конце XIX – начале XX века. Несмотря на различие их личностей и жизней – Спиноза был мудрецом, вел трезвое и почти аскетическое существование, а Юнг наслаждался жизнью и был далек от модели добродетели, – у них много основополагающих сходств. Спиноза и Юнг росли в очень религиозной среде (еврейской для Спинозы и протестантской для Юнга), из которой они вышли с определенной жесткостью, но оба стремились заново осознать для себя духовность вовне любой религии.
Спиноза и Юнг основывали свое мышление на тщательном обозрении самих себя и других. Несмотря на то что они оба создали множество концепций и написали глубочайшие работы, их знание человеческой души появилось из опыта, так же как и их мысль имела существенное влияние на их жизни. «Самые прекрасные истины бесполезны, пока их содержание не превратится для каждого в уникальный внутренний опыт» [1], – уточняет Юнг. Наконец, они оба разделяют страсть поиска истины, без всякого априори или соответствия духу времени, что привело их обоих к одиночеству и непониманию большинством современников. «Одиночество возникает не из-за отсутствия окружения другими существами, – пишет Юнг, – а в основном от того, что вы не можете сообщить другим вещи, которые кажутся важными, или из-за того, что находятся важные мысли, кажущиеся остальным невозможными» [2]. Понадобилось три столетия, чтобы гений Спинозы был наконец признан. И пусть мы отмечаем в 2021 году 60-летие смерти Юнга, он до сих пор остается незнакомым широкой публике, особенно во Франции, хотя его идеи проникают во все разделы нашей культуры.
Я уверен, что его визионерская работа является одной из самых великих революций человеческой мысли, и его важность выходит далеко за пределы той области, в которой его традиционно признают: глубинной психологии. Сквозь разработанные им великие концепции – синхронистичность, комплексы, коллективное бессознательное, архетипы, психологические типажи, анима и анимус, тень, персона, процесс индивидуации – Юнг привносит взгляд на человеческую сущность и свое воспиятие мира, которые не только перевернули представления о психологии, но и обращались к философии, антропологии, физике, образовательным наукам, теологии, истории мифов и верований. Некоторые великие умы среди современников Юнга не ошиблись, имея с ним плодотворный обмен мнениями, например лауреат Нобелевской премии по физике Вольфганг Паули. Его работы также вдохновили множество творцов, например лауреата Нобелевской премии по литературе, писателя Германа Гессе или американского художника Джексона Поллока.
Важность влияния мысли Юнга можно понять в контексте перевернутого мира, в поиске смысла и новых ориентиров, которые берутся уже не извне, а изнутри человека. Как справедливо отметила специалистка по истории религий Исе Тардан-Маскелье:
«Личность Юнга требует поместить его в более широкий исторический контекст, в острое осознание того исторического момента, в котором мы живем и которое может быть обозначено как привилегированное время поиска смысла: эпоха, когда ничего больше не является очевидным само по себе, ни религиозные догмы, ни философские системы; где наше существование воспринимается не как уверенность, а скорее как вопрос: кто я для самого себя? Что есть мое существование для мира?» [3].
Во все еще слишком институционализированном обществе он объявляет личный опыт основой любого аутентичного экзистенциального путешествия. Критикуя формализм и неприятие больших религий, он не отрицает при этом религиозного измерения человеческой души и ее потребности в священном. Он предстает ученым, который не прекращает собирать факты, но также подчеркивает ограничения науки и разума.
Для меня Юнг – первый мыслитель постмодернизма. Он не испытывает на прочность фундаментальные векторы модернизма: критическое мышление, глобализацию, важность личности, – но показывает ограниченность разума, двойственность технологического прогресса, тупик индивидуализма. Он одновременно и мыслитель, и свидетель поиска смысла, вдохновленный во многом своими сочинениями о восточных философах, эзотерикой и мистическими течениями, связью между наукой и духовностью, символическим языком, диалогом сознательного и бессознательного, паранормальными феноменами, исследованием границ между жизнью и смертью, объединением противоположностей или полярностей: тень/свет, разум/чувство; хорошее/плохое, мужское/женское, индивидуум/космос, дух/материя и т. д.
Хотя Юнг уже при жизни был переведен на множество языков и отмечен престижными университетами, которые присвоили ему звание почетного доктора (Оксфорд, Гарвард, Йель, Бенарес, Калькутта, Женева и т. д.), все же его мысль мало преподавалась в университетах. На это я вижу несколько причин.
Будучи другом и близким соратником Зигмунда Фрейда с 1906 по 1912 год, Юнг все же порвал со своим авторитетом и, не отрекаясь от его идей, отделился от него в основных вопросах, глубоко переопределив либидо и бессознательное. Для швейцарского психиатра это имело два негативных последствия. Первое – интеллектуальная революция, которую он совершил, последовала за настолько же важной революцией Фрейда. На протяжении нескольких десятилетий из двух теорий интеллектуальное сообщество предпочитало теорию последнего. Второе – фрейдисты (если говорить о Франции, то лаканисты[2]) так и не простили Юнга за жестокий разрыв с Фрейдом (который объявил его преемником и поставил во главу психоаналитики), и с 1912 года Юнг был внесен в черные списки в психоаналитической среде. Не сосчитать работ или статей, выпущенных фрейдистским движением, которые пытались дискредитировать всю серьезность работы Юнга – от Карла Абрахама[3], который осуждал «религиозную дымку» и «мистическую подоплеку» [4] юнгианской мысли, до Доминика Бурдена, который утверждал, что Юнг «намеренно покинул область гуманистических наук и рациональной мысли» [5].
Иная причина, по которой труды Юнга непросто читать и изучать, заключается в том, что его мысль сложна, богата, и иногда ее не получается сформулировать согласно методам рациональной логики. Юнг, психиатр и ученый, постепенно осознал, что исключительно логические метод и понимание не могут отдать должное сложности реального и что исследования или слишком редукционистские изложения могут обеднить мысль.
Именно поэтому вместе с классическими научными публикациями по психопатологии, сделавшими его знаменитым психиатром и завоевавшими уважение Фрейда, Юнг также опубликовал множество статей и работ, следующих скорее круговому и парадоксальному мышлению, чем линейному и экспериментальному. В этом он очень близок к китайской мысли, открытие которой в 1923 году стало для него большим потрясением и повлияло на последующие его работы. В большинстве своих книг Юнг использует множество материалов – изучение снов его пациентов, мифы, символы, исторические примеры, философские размышления – и перепрыгивает с одного на другое, что может сбить читателя с мысли. Например, в работе «Психология и религия», в которой он хотел показать различия между религиозностью естественной, проявляющейся в психике в форме сверхъестественного, и культурной, которая выражается догматическим корпусом, он анализирует два сна пациента, чтобы добраться до естественной религиозности. Это приводит его к объяснению одного из присутствующих в этих снах символов – четверицы – с помощью греческой мифологии, переосмысленной Платоном и Эмпедоклом, еврейской Библии, античного гнозиса, средневековых алхимии и теологии, йоги или даже космогонии индейцев! И лишь закончив с этим огромным отступлением, он возвращается к нити своего первичного рассуждения, явно обогащенный этими эмпирическими и научными соображениями. Также он отказывался создавать систему (отличаясь в этом от Спинозы и, в какой-то степени, от Фрейда). С определенной скромностью он изучает множество путей, собирает эмпирические данные, делает предположения, но никогда не отказывается от интерпретации. В письме доктору Ван дер Хупу в 1946 году он пишет: «Я лишь надеюсь и желаю, чтобы никто в мире не был “юнгианцем”. Я не защищаю доктрину, но описываю факты и предлагаю некие утверждения, которые считаю открытыми к обсуждению. Я не объявляю готового и систематического учения и боюсь “слепых последователей”. Каждому я оставляю свободу обращаться с фактами по-своему, так как и сам позволяю себе эту свободу».
Но в глубине – и в этом мы можем понять обеспокоенность фрейдистов и других философов – Юнг выступает с радикальной критикой слепого доверия Фрейда к разуму в понимании философии Просвещения. Следом за Кантом и Ницше, которых он жадно читал, Юнг выступает значительным деконструктором.
«Философское высказывание – продукт определенной личности, живущей в определенное время и в определенном месте, – утверждает он. – Оно не является результатом исключительно логического и безличного процесса. В этом смысле предложение прежде всего субъективно. Имеет или не имеет оно объективной ценности, зависит от количества людей, которые думают одинаково. ‹…› Такая критика совсем не нравится философам, так как они охотно считают философский интеллект идеальным, полностью независимым инструментом философии. Однако этот интеллект – функция, зависящая от психики индивидуума, определяемая субъективными условиями, не говоря уже о влиянии окружающей среды» [6].
Он также критикует сциентистское видение, унаследованное из XIX века и до сих пор широко распространенное, идеальным представителем которого был Фрейд. Согласно ему, общепринятые научные теории представляют совершенно объективное и конечное видение реальности. В этом Юнг опережает свое время. Наше видение науки фактически перевернулось благодаря плодотворной работе научных философов, таких как Карл Поппер, показавший ограниченность научного знания, или Томас Самюэль Кун, разработавший определение парадигмы: научного открытия, получившего признание только тех ученых, которые на какое-то время представили научному сообществу стандарты проблемы и решения, до тех пор пока не появится новая парадигма и не принесет с собой новую теоретическую основу и новые концепции. Именно это пережила физика в ХХ веке с революцией, устроенной Энштейном, а после с переворотом квантовой механики, поставившим с ног на голову прежние общепризнанные теории. Юнг это уже прекрасно понимал: «Это общая иллюзия – верить, что все известное нам на сегодняшний день равно тому, что мы когда-либо можем узнать. Ничто настолько же не уязвимо, как научная теория, так как это лишь эфемерная попытка объяснить факты, а не вечная истина сама по себе» [7].
Важно отметить, что Юнг хорошо различает факты и их интерпретацию. Он прежде всего эмпирик, который провел свою жизнь, коллекционируя факты. Чтобы лучше понять человеческую психику, он не прекращал наблюдать за собой, исследовал за всю свою долгую карьеру психиатра десятки тысяч пациентов и интерпретировал более 80 000 снов! В то же время он сравнил этот эмпирический материал с мифами, верованиями и символами множества мировых культур, которые изучал десятилетиями. Основываясь на этих фактах, он старался разработать теории и интерпретации, некоторые из них эволюционировали на протяжении всей его жизни. Он предупреждает нас не о реальности фактов, но об их интерпретации, которая навсегда останется относительной и зависимой от нашей психики: «Нет ни одной точки зрения, расположенной выше или ниже психологии, с которой мы смогли бы вынести однозначное суждение о природе психики» [8].
Юнг не только нажил врагов со стороны фрейдистов и мыслителей-рационалистов, но и был жестоко атакован теологами и религиозными авторитетами. Не делая акцент на ограниченности разума, он радикально критиковал религию, особенно христианство, в котором подчеркивал потерю внутреннего и истинного духовного рвения. «Христианская цивилизация оказалась жуткой пустотой: это не более чем внешняя оболочка, – пишет он. – Человек внутри себя остался на обочине, и поэтому не изменился. Состояние его души не отвечает верованию, которое он исповедует. Внешне все в порядке: в картинках и словах, в церкви и Библии, но всего этого нет внутри» [9]. Его критика религий совсем иная, чем критика Фрейда или философов-материалистов, которые воспринимали любую веру или религию как чистую иллюзию. Юнг критикует ложную позицию религий, но при этом он не антирелигиозен. Эта критика формализма и излишнего внешнего проявления религиозности (за которую он и испытал на себе ярость теологов) сопровождается у Юнга убеждением, что душа обладает по своей природе религиозной функцией и что уничтожение этой функции – одна из величайших драм современного ему европейского человека (что Ницше уже подчеркивал по-своему). Однако Юнг полагает, что европеец и без религии может раскрыть в глубинах своей психики этот доступ к священному, к «нуминозному», которого ему так не хватает.
И на этот раз, поскольку он подчеркивает антропологическое религиозное измерение человека, он снова становится мишенью для материалистов. Атакованный со всех сторон, так как его мысль разрушает традиционные концепции и разделения, Юнг не перестает напоминать, что он никогда не был кем-то иным, кроме врача-эмпирика, и что он не разрабатывает теории, которые не основаны на подтвержденных фактах. Так он отвечает Мартину Буберу[4], который уничижительно назвал его «раннехристианским гностиком», и упрекает его в негативном восприятии религий:
«Мой цензор позволит указать, что другие, в свою очередь, воспринимали меня не только как гностика, но и как его противоположность, а также как деиста и как атеиста, как мистика и как материалиста. В этом хоре различных мнений я не хотел бы придавать слишком много значения тому, что я сам думаю о себе; я лучше процитирую суждение, происходящее из источника, объективность которого невозможно поставить под сомнение: я говорю о редакционной статье British Medical Journal от 9 февраля 1952 года: “Сперва факты, а потом теории – ключевой концепт работ Юнга. Он эмпирик в общем и целом”. Я полностью одобряю это мнение» [10].
Несмотря на то что он никогда не хотел построить систему, Юнг все же сделал фундаментальные открытия, которые обогатили и даже перевернули наше восприятие человека, достоверность и последствия которых мы только начинаем оценивать. Я раскрою их на протяжении всей этой работы, но уже могу коротко отметить, что он переопределил фрейдистское понятие либидо, понимая его как жизненный импульс, а не как сексуальное влечение, и понятие бессознательного, раскрывая в нем творческие свойства и добавляя к личному бессознательному понятие бессознательного коллективного, которое связывает нас с предками и символами наших культур. Он изучал мифы и универсальные символы и разработал понятие архетипа как первоначального символа, вписанного в человеческое бессознательное. Он создал теорию синхронистичности, которая показывает, что два события могут быть связаны между собой не только причинами, но и смыслом, постулируя существование измерения реальности, которая пока ускользает от нашего научного сознания.
Он показал, что диалог между сознательным и бессознательным (особенно посредством анализа наших снов и синхронистичности жизни, нашего активного воображения, художественного творчества) способствует самопознанию, которое позволяет нам «индивидуализироваться», то есть стать полностью самими собой и осознать то, что индусы называют «самостью», – целостность бытия. Процесс индивидуации позволяет разоблачить ложную картину самих себя, которую мы хотим представить другим (персона), объединить мужскую часть (анимус у женщин) и женскую (анима у мужчин), пройти через нашу тень, другими словами – темную, подавленную часть нас самих, и примирить наши противоположности. Речь идет о внутреннем опыте, алхимии бытия, которая приобретает в высшей степени духовный характер.
Юнг не только описывает этот процесс со стороны – он сам его испытал. «Моя жизнь – это история бессознательного, преуспевшего в своей реализации» [11], – пишет он в предисловии автобиографической работы, опубликованной вскоре после его смерти. И дальше он уточняет:
«Мои труды могут быть восприняты как множество станций моей жизни; они – олицетворение моего внутреннего развития, потому что, посвятив себя содержанию бессознательного, человек формирует себя, определяет свою эволюцию, свое превращение. Моя жизнь – это мое действие; мой труд, посвященный духу, – моя жизнь; одно от другого неотделимо. Все мои сочинения, можно сказать, задачи, навязанные мне изнутри. Они родились под влиянием судьбы. То, что я написал, растопило меня самого изнутри. Я дал голос духу, который взволновал меня» [12].
После разрыва с Фрейдом Юнг пережил период депрессии, ознаменовавший начало его борьбы с собственным невероятно плодотворным бессознательным, из которого зародились великие идеи и последующие открытия. Это «мистика» характера Юнга, но мистика «дикая», как любил называть ее философ Мишель Юлен, которая исходит не столько от религиозных верований субъекта, сколько от его глубины его существа.
Если Юнг – мыслитель, которого можно квалифицировать как «спиритуального» или «спиритуалиста», то это не из-за идеалистической философии, как у Платона. Скорее это результат объединения прагматического и эмпирического начал, которые интересуются лишь фактами, и мистической природы, которая способствует особому внутреннему опыту.
«Различие между большинством людей и мной заключается в том, что для меня внутренние “перегородки” прозрачные. Это моя особенность. У других они иногда настолько плотные, что через них ничего не получается увидеть, следовательно, они считают, что за ними ничего нет. ‹…› Я не знаю, что именно сформировало мою способность определять течение жизни. Возможно, это и было само бессознательное. Может, это были мои ранние мечты. Они с самого начала обусловили мой путь» [13].
Просветитель и визионер, Юнг не перестает напоминать, что именно внутри человеческой психики находятся как пути к лучшему будущему, так и худшие опасности для человечества и планеты. В то время как целый мир сфокусирован на вирусной эпидемии и прилагает все усилия, чтобы уничтожить ее, я хотел бы напомнить слова, написанные Юнгом в 1944 году:
«Я убежден, что научные исследования души – это наука будущего. ‹…› С ослепляющей ясностью становится очевидно, что ни голод, ни землетрясения, ни микробы, ни рак, но именно человек является для человека наибольшей опасностью. Причина проста: до сих пор не существует никакой эффективной защиты от психических эпидемий; и эти эпидемии становятся более опустошительными, чем худшие природные бедствия! Главной опасностью, которая угрожает как человеку, так и людям в общем, является опасность психическая» [14].
Часть I
Исследователь человеческой души
1
Юность
Юнг и его семейная карма
«Когда я работал над своим генеалогическим древом, – пишет Юнг в конце своей жизни, – я заметил странную общность судьбы, которая воссоединяет меня с моими предками. Я непреодолимо ощущал влияние проблем и вопросов, которые остались незавершенными в жизнях моих родителей, бабушек и дедушек, и других предков. Создается впечатление, что есть семейная карма, передающаяся от родителей к детям» [1]. Это могут быть вопросы коллективного или индивидуального характера (например, тайна сексуальности или идентичности). Юнг не слишком распространяется об этом, и единственная фамильная тайна, которую он раскрывает, – это вероятность, что его прадедушка, носивший такое же имя – Карл Густав Юнг, – был внебрачным сыном Гёте. Эта семейная легенда завораживала Юнга, ведь он всегда восхищался «Фаустом» великого немецкого поэта. Никаких сомнений, как мы увидим далее, что те важные коллективные вопросы, которыми задавались его предки, оказали большое влияние на Карла Густава Юнга.
По отцовской линии его семья происходила из Майнца в Германии. Самый известный далекий предок, Карл Юнг, жил во второй половине XVII века. Он был доктором права и медицины и, предположительно, приверженцем эзотерического ордена Розы и Креста, чье влияние как раз процветало в этом регионе. Его внук, Франц Игнац Юнг, был врачом и одновременно медицинским придворным советником в Мангейме. Один из его сыновей, Карл Густав (дедушка Юнга), тоже стал врачом. Подозреваемый в политической агитации, он был заключен в тюрьму на 13 месяцев и был вынужден эмигрировать в Париж, а после – в Швейцарию, где устроился преподавателем медицины в Базеле. Прежде всего специалист в анатомии, он был сильнее озабочен трагической ситуацией «неполноценных» детей и создал Институт надежды, чтобы объединить таких детей и правильно ухаживать за ними; это привело его к психиатрии. Параллельно с медицинской карьерой он заинтересовался эзотерикой и обратился к масонству. Заработав невероятную репутацию, он был назначен ректором Университета Базеля и Великим магистром ложи Швейцарии. У Карла Густава, дважды вдовца, было 13 детей, в третьем браке с Софи Фрей (дочерью бургомистра) родился отец Юнга, Поль. Более заинтересованный в религии, чем в медицине, Поль стал теологом и пастором в Кесвиле, где и родился Карл Густав Юнг. Он также получил докторскую степень по философии и увлекся ивритом.
В итоге Поль стал капелланом психиатрического госпиталя Фридматта в Кляйн-Хюнингене, рядом с Базелем, откуда была родом его жена, Эмили. Она была дочерью эрудированного протестантского священника, Самюэля Прейсверка, тоже большого специалиста в Ветхом Завете и иврите, получившего образование в Женеве. Прейсверк был ярым сионистским активистом, близким к австро-венгерскому журналисту и писателю Теодору Герцлю. Самюэль верил в присутствие духов умерших и просил свою дочь (мать Юнга) сидеть позади него, пока он писал свои проповеди, чтобы духи не беспокоили его.
Каждую неделю он беседовал с духом своей первой жены, к большому огорчению своей второй супруги, Августы, матери Эмили. Августа и сама обладала даром прорицания, который получила в возрасте 20 лет, после 36-часовой каталептической комы. Она раскладывала карты и тоже общалась с душами усопших. Она передала этот дар дочери Эмили, которая посвятила всю свою жизнь описанию диалогов с умершими и вещих снов. У другого сына Самюэля и Августы, Рудольфа, было 15 детей, из которых две дочери, Луиза и Элен, тоже были медиумами; от них Юнг подростком и узнал о спиритизме. У дедушки Юнга по материнской линии, Самюэля, в общем было 13 детей, из которых шестеро стали пасторами. Восемь мужчин в семье Юнга, его дяди, были пасторами – шестеро со стороны матери и двое со стороны отца.
Оглядываясь на такую родословную, можно понять, почему медицина, религия и паранормальные феномены, столпы семейной «кармы» Юнга, и стали тремя сферами, которые он исследовал всю свою жизнь, стараясь как можно дальше зайти в понимании и осознании их.
Одинокое детство рядом с природой
Рожденный в 1875 году и выросший в деревне, в небольшой пресвитерии XVIII века, Карл Густав оставался единственным ребенком, пока на свет не появилась его сестра Гертруда в 1884-м. Он описывает себя как одинокого мальчика, предпочитающего компанию камней, деревьев и животных компании людей. Свидетельство подтверждает этот факт. Альбер Оэри был одним из его немногих друзей детства, оставаясь рядом со школьной скамьи до университета. Он говорил об одном старинном воспоминании:
«Мы были совсем маленькими. Мои родители приходили к его. Наши отцы были старыми школьными друзьями и хотели, чтобы их сыновья играли вместе. Но ничего не получилось. Карл сидел в середине комнаты, играл в кегли и не обращал на меня ни малейшего внимания. Как так вышло, что 55 лет спустя я все еще помню это? Может быть, потому что я никогда не встречал такого асоциального монстра!» [2].
На закате жизни Юнг вспоминает, что всегда избегал компании других детей, чувствуя, что они «отчуждали меня от самого себя» или «заставляли меня быть тем, кем я не был» [3]. Напротив, Карл Густав чувствует себя собой, ощущает безмятежность, когда прогуливается в саду, полях или лесах: «Природа казалась мне полной чудес, в которые хотелось погрузиться. Каждый камень, каждое растение, все казалось живым и неописуемым» [4]. Красота и гармония мира успокаивают его. Он разговаривает со стихиями. В течение многих лет его любимой забавой было поддержание огня горящим в трещине старой стены. Никто другой не имел права питать этот огонь и созерцать его. Еще он садился на большой камень, покрытый наполовину травой, и проводил долгое время, пытаясь говорить с ним, задаваясь вопросом: «Являюсь ли я тем, кто сидит на камне, или я – камень, на котором он сидит?» [5]. Когда он пойдет в школу и после – в коллеж в Базеле, Карл Густав не будет больше таким одиноким, без труда будет социализироваться с другими детьми и подростками. Он станет в каком-то смысле даже лидером группы, умея привлечь внимание товарищей своими ранними философскими рассуждениями и красноречием.
Две стороны его характера
Карл Густав помнит свою мать так, будто у нее два лица, одно дневное и успокаивающее; а другое – ночное, тревожное. Он утверждает: «Моя мать была для меня очень хорошей матерью. Она излучала большую животную теплоту, восхитительно уютную атмосферу; она была очень большой. Она умела слушать всех: она любила болтать, и это было похоже на радостный щебет. У нее были очень развитые литературные данные – и вкус, и глубина» [6]. Но сразу же и замечает: «Случалось, когда я был ребенком, что у меня были тревожные сны об этом. Днем она была любящей матерью, но ночью она казалась мне пугающей. Она была похожа на ясновидящую и одновременно на странное животное» [7]. Его родители не ладили и жили в разных комнатах; Карл Густав начал спать в комнате отца, чье присутствие успокаивало его по ночам. Так он научится читать и писать на немецком и на латыни. Он будет вспоминать своего отца как любящего и заботливого человека, но также раздражительного и иногда гневного.
Очень рано Юнг заметил определенную двойственность в своих родителях: законопослушный пастор-конформист, его отец был в то же время беспокойным человеком, охваченным сомнениями; теплая и любящая днем, его мать казалась ему мрачной и тревожной по ночам. Будучи подростком, Юнг обнаружит и в себе определенную дихотомию, в которой он выделит «личность номер один» – социальную, твердо стоящую на ногах, рациональную, стремящуюся к респектабельности и эффективности и «личность номер два» – совершенно свободную от взгляда других, созерцательную, в симбиозе с природой, но хрупкую и преследуемую снами и внутренними видениями. Намного позже он поймет, что различил еще совсем юным разделение между своим обычным Эго и активированным бессознательным, которое таким образом стало осязаемым.
В 12 лет происходит эпизод, который становится поворотным моментом всей жизни Юнга. Товарищ толкает его, и он падает, ударившись головой. С ним случается небольшой обморок, в котором он проводит немного дольше, чем нужно, чтобы наказать этого товарища беспокойством. Он понимает впоследствии, что родители очень волнуются о его здоровье, и ему приходит в голову идея симулировать обмороки регулярно, чтобы не ходить в школу, которая невероятно ему наскучила. После полугода этого небольшого спектакля, который позволил его личности номер два самовыражаться, мечтая на природе, он подслушал разговор отца с другом, где тот сокрушался, что беспокоится о здоровье сына и, возможно, будет в ответе за него до конца жизни. Это глубоко шокировало молодого Карла Густава, и он решил прекратить любую симуляцию и полностью посвятить себя учебе, каждое утро вставая в пять часов для того, чтобы позаниматься.
Отказ от религии
С детства Юнгу было не по себе от вездесущности религии в его семье. Его пугали стишки, которые рассказывали о «маленьком Иисусе, защищающем от злого дьявола». Его злили теологические дискуссии между его отцом и дядями («мужчинами в черном»), которые считали, что они обладают истиной. Ему искренне скучно на религиозных службах, и он ненавидит ходить в церковь (кроме Рождества). Его опыт первого причастия навсегда разрывает связь с религией его родителей:
«Не было ничего, кроме пустоты; хуже того, это была потеря. Я знал, что никогда больше не смогу участвовать в такой церемонии. Для меня это было не религией, а отсутствием Бога. Церковь стала местом, в которое я не должен был никогда возвращаться. Там для меня жизни не было. Там была смерть» [8].
Все же это отвращение к религии не означало для него потерю веры или отвержения Бога. Напротив, он чувствовал, что мир и жизнь богаты тайнами. Идея невыразимого Бога, придающего смысл космосу, отзывается в нем куда сильнее, чем все религиозные деятели и христианские догмы. Он чувствует вибрацию божественного во всех элементах природы и порой молится этому загадочному Богу, которого можно узнать и испытать в благодати. Взрослея, он часто спорит с отцом:
«“И что же! – говорил он. – Ты думаешь лишь о том, чтобы мыслить. Не нужно думать, нужно верить”. И я думал: “Нет, нужно испытывать и познавать”. ‹…› Лишь через несколько лет я понял, что мой несчастный отец запрещал себе мыслить, потому что был полон разрывающих его сомнений. Он страшился самого себя, поэтому настаивал на слепой вере, которой нужно было достичь отчаянными усилиями и разрывом со всем своим существом» [9].
Открытие философии примерно в 17 лет помогло Юнгу окончательно освободиться от болезненных оков религии. Его потрясли идеи Шопенгауэра, а еще больше – идеи Канта. Эта философская эволюция «…в конечном итоге перевернула мое отношение к миру и к жизни: если раньше я был скромным, нервным, подозревающим, бледным, худым и, очевидно, нездоровым, то теперь я ощутил сильнейший аппетит ко всем точкам зрения. Я знал, чего мне хотелось, и получил это» [10]. Его друг Альбер Оэри свидетельствовал об этой метаморфозе: «Карл – по прозвищу “Бочонок”, как называли его старые школьные товарищи и собутыльники, – стал жизнерадостным членом студенческого клуба “Зофингия” и был всегда готов к бунту “лиги добродетели”» [11].
Рождение влечения к медицине
В конце своей учебы в коллеже Карл Густав должен был принять решение относительно своего профессионального будущего. У него было три увлечения: естественные науки, история античных религий и философия. Он только что со страстью открыл для себя Вольтера и Ницше, которые убеждали его в разрыве с христианством. «Так говорил Заратустра» поразил его так же глубоко, как «Фауст» Гёте. Годами позже он напишет психологический комментарий в 12 томах [12]! Но он сомневался, стоило ли заняться вплотную интеллектуальными исследованиями, потому что любил контакт с материей, с фактами. Сравнительная история религий привлекает его настолько же сильно, как и античные цивилизации, особенно египетская и вавилонская. Он лелеет идею стать археологом. Но также у него есть живой интерес к естественным наукам: зоологии, палеонтологии, геологии. Неспособный принять решение, Юнг вдруг думает о том, что мог бы стать врачом, как его дедушка со стороны отца. Единственное препятствие: медицинское образование долгое и дорогостоящее и семья не сможет помочь оплатить его. Наконец препятствие преодолено: его отец помогает ему подать на стипендию, и Юнг получает одобрение в Университете Базеля.
Разнообразные предметы, которые изучались на факультете естественных наук, живо интересовали Юнга, за исключением физиологии – из-за повторяющихся вивисекций только для демонстрации. «Я прекрасно понимал, что нужно было экспериментировать на животных, но я находил повторение этих опытов с целью демонстрации варварским, ужасным, а главное – избыточным» [13]. Эта чувствительность к живому характерна для него и выходит далеко за рамки ненужного страдания, причиняемого животным. Даже будучи ребенком, он не выносил, когда срывали цветы: «По неясной мне причине я не одобрял, когда их срывали и сушили. Они были живыми существами, бессмысленными, если не цветут и не растут. Нужно было смотреть на них с уважением и испытывать к ним философское изумление» [14].
Через несколько лет после того, как Карл Густав начал изучение медицины, его отец впал в глубокую депрессию и был вынужден оставаться в постели. Страдая неизлечимой болезнью, он скончался спустя несколько месяцев в присутствии своего сына, который впервые стал свидетелем смерти человека. Карлу Густаву 21 год. Он проваливается в глубокую скорбь, лишь усиленную чувством, что его отец не прожил жизнь в полной мере. Он наконец осознает значимость реализации каждого человека в уникальной, исключительной форме, вне семейной среды, культуры и духа времени.
«Хоть мы и являемся людьми для самих себя, живем собственную жизнь, мы также в значительной степени представители, жертвы и проповедники коллективного духа, существование которого исчисляется веками, – пишет он 60 лет спустя в автобиографии. – Мы можем, пока длится жизнь, думать, что мы следуем лишь нашим идеям, так и не поняв, что мы были лишь фигурами на сцене вселенского театра. Это происходит, потому что есть факты, о которых мы не знаем и которые могут влиять на нашу жизнь, и тем более они бессознательны» [15].
Докторская работа… о спиритизме
Как я упоминал раньше, Юнг был окружен людьми с даром медиума: его бабушка и дедушка по линии матери, его мать, ее сестра и две его кузины. Идея призраков и разговора с бестелесными духами была ему так близка, что он крайне удивился, узнав, что его друзья-медики не поверили ни на мгновение, что эти феномены реальны:
«Я был поражен той уверенностью, с которой они могли утверждать, что призраки невозможны, что это было обманом. ‹…› Как мы вообще можем знать, что что-то “невозможно”? ‹…› В конце концов, в идее, что некоторые события могут ускользнуть от ограничений времени, пространства, обыденности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Неужели не было животных, умеющих предсказать бурю или землетрясение? Вещих снов о смерти определенных людей? Часов, которые останавливались в момент смерти их владельца? Стаканов, которые разбивались в критические моменты? Все вещи, казавшиеся естественными в мире, который я знал ранее. И тут выясняется, что я единственный, кажется, кто слышал об этом. Совершенно серьезно, я поражаюсь, в какой мир я попал!» [16].
Не боясь скептицизма со стороны других студентов, Юнг каждую субботу погружается в опыты со столами для спиритизма, обычно в компании своей младшей кузины Элен (известной как Элли), которая, похоже, была отличным медиумом. Он погружается также в огромное количество философской и медицинской литературы на тему паранормальных феноменов. Он обнаруживает, что два его любимых философа писали на эту тему: в «Грезах духовидца» (1766) Кант изучает провидческие опыты шведского мыслителя и ясновидящего Эмануэля Сведенборга; и Шопенгауэр в «Опыте о духовидении и о том, что с ним связано» (1851).
Он решает в итоге ориентироваться в своем изучении медицины на психиатрию, так как все больше и больше интересовался человеческим психизмом и психологией, которые казались ему «местом, где встреча природы и духа становится реальностью» [17]. За чтением работ известных тогда психологов – его соотечественника Теодора Флурнуа, американца Уильяма Джеймса и француза Пьера Жане, которые проявляли интерес к спиритическим сеансам и психографии, – ему пришла идея написать докторскую диссертацию о феномене медиумизма.
В возрасте 27 лет, в 1902 году, он защищает диссертацию под названием «О психологии и патологии феноменов, называемых оккультизмом». В соответствии с многочисленными медицинскими исследованиями, посвященными спиритическим феноменам, Юнг считает, не говоря о реальности или иллюзорности диалога с мертвыми, что медиумы, как его кузина Элли, за которой он тщательно наблюдал, обладают истерическим типом личности.
2
Врач-гуманист
Критика психиатрических методов
В декабре 1900 года, в возрасте 25 лет, Юнг уезжает из Базеля в Цюрих, где становится вторым ассистентом в психиатрической клинике Бургхольцли. Ей управляет именитый психиатр Эйген Блейлер, который открыл в числе прочего термины «аутизм» и «шизофрения». Как и Фрейд, Блейлер посещал лекции Жана-Мартена Шарко в Париже. Последний отрицал господствующие медицинские теории конца XIX века, в которых все ментальные заболевания имели физическое обоснование: гормональный дисбаланс и прочее. Шарко ставил на своих пациентах эксперименты с гипнозом как с измененным состоянием сознания, с помощью которых он мог пробудить в пациентах травматический опыт прошлого и поговорить таким образом об их проблемах вне их осознанного Эго. Он имел огромное влияние на всех великих исследователей и теоретиков бессознательного, начиная с Фрейда, Блейлера и Юнга, который покинул свою должность в клинике Бургхольцли и решил обосноваться в Париже на полтора года, чтобы учиться у последователя Шарко, Пьера Жане. Так он укрепил свои знания об эмоциях и истерии.
После возвращения в Цюрих он защищает диссертацию и продолжает деятельность молодого психиатра при Блейлере. Работа в клинике Бургхольцли очень тяжела. Врачи живут там же, встают на заре, чтобы навестить пациентов до собрания персонала в 8:30. Затем они проводят день за уходом, осмотрами, анализами до ужина и ежевечерней встречи с Блейлером, чтобы подвести итоги прогресса больных и обсудить достижения медицины. Ради более глубоких теоретических знаний Юнг начинает читать 50 томов «Общего обзора психиатрии», но глубоко разочаровывается: «Психиатрическое образование хотело, можно сказать, абстрагироваться от личности больного и довольствоваться только диагнозами, описывающими симптомы и статистические данные ‹…› Психология душевнобольного не играла совершенно никакой роли» [1].
Юнг, однако, уже был убежден, что нет смысла лечить симптомы без знания истории пациента, для того чтобы понять глубинные причины его болезни и исцелить его по-настоящему.
«Во множестве психиатрических случаев, – пишет он, – у больного есть история, которую он не рассказывает и о которой, в общем, никто и не знает. Для меня настоящее лечение не начинается, пока не будет изучена эта личная история. Она олицетворяет тайну пациента, тайну, которая ранила его. В то же время эта история является ключом к лечению. Таким образом, необходимо, чтобы врач умел обнаружить эту тайну [2]».
Врач обязан воспринимать больного в целом, а не только видимую часть болезни, так как, согласно Юнгу, психическая болезнь не состоит из отдельных феноменов, которые являются лишь выражением дисфункции всей личности.
«На истинное излечение, – пишет он, – никогда нельзя надеяться, вылечив лишь симптомы; этого можно ожидать только от лечения целой личности» [3]. То, что он утверждает здесь о психических болезнях, кажется мне совершенно верным и для хронических соматических заболеваний, которые часто имеют психосоматические корни: выписывая годами снотворные или мази на основе кортизона тревожному человеку с проблемами со сном или с кожными заболеваниями без попытки понять и вылечить причину тревоги, можно принести определенное облегчение, но не настоящее исцеление. Однако так обычно и работает западная медицина: врачи стараются лечить симптомы без оглядки на личность пациента в целом. Для противостояния проблеме нужно было бы предоставить студентам-медикам хорошее психологическое образование или предложить врачам общей практики работать в связке с психологами.
Открытие комплексов
Совсем как Фрейд, с которым Юнг пока не был знаком, Блейлер разделял его взгляды, но не чувствовал себя вправе распространять их. Он все же внедрил новые методы, помогающие кроме симптомов обнаружить также корень ментальных проблем, которые беспокоили пациентов. Также он просит Юнга экспериментировать с больными методом словесных ассоциаций, который он только что изобрел.