Читать онлайн Загадка Красной Вдовы бесплатно

Загадка Красной Вдовы

"John Dickson Carr

THE RED WIDOW MURDERS

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1935

All rights reserved

© С. Н. Самуйлов, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®"

* * *

Рис.0 Загадка Красной Вдовы
Рис.1 Загадка Красной Вдовы

Приглашение в тумане

Тем мартовским вечером, когда доктор Терлейн забрался в автобус, его уже немолодое сердце, надо признаться, билось не так спокойно, как обычно. Вернее сказать, почтенный профессор английской литературы на кафедре Джорджа Лаймена в Гарварде испытывал то же тревожное нетерпение, что и мальчишка, играющий в пиратов.

Нетерпение – он мог бы спросить себя – в ожидании чего? Приключения, которое ждет его в лондонском тумане? Тени за шторой? Голоса? Женщины под вуалью? Вуалей нынче не носят, в своей добродушно-рассеянной манере подумал доктор. Он прекрасно сознавал, что, оказавшись в реальной, а не изложенной на страницах книг рискованной ситуации, просто-напросто пропадет – именно по причине этой самой добродушной рассеянности. Однако ж, если подумать, он проявил себя не так уж плохо в том деле в замке Боустринг прошлым сентябрем. Именно события в Боустринге привели его к убеждению, что в привычном, обыденном мире кроются диковинные, пугающие провалы и что он в свои пятьдесят не только встретился с опасностью, но и счел ее живительно-бодрящей. Вот почему в этот вечер он покинул свою теплую, уютную квартиру в Кенсингтоне. Он не стал бы возражать даже против глупого, дурацкого розыгрыша – при условии, что его самого не выставят дураком. Коль скоро Джордж знал о его слабости, все могло и впрямь обернуться какой-нибудь хитроумной мистификацией. С другой стороны, тогда, в Боустринге, предчувствие беды его не подвело.

Несомненно, сэр Джордж Анструзер его не разыгрывал, когда пришел ранее этим днем в квартиру Терлейна. Доктор снова представил себе эту сцену: хмурящийся гость тянет руки к жаркому камину; на нем тяжелое, намокшее от тумана пальто, на голове – бесформенная шляпа. Джордж – невысокий, дородный, с большой лысой головой и красным, как у сельского сквайра, лицом. Джордж – директор Британского музея, человек, чьи научные познания глубоки, мысли нетривиальны, а речи зажигательны.

– Верите ли вы, – без околичностей начал он, – что комната может убивать?

Терлейн предложил ему виски с содовой, предположив в приятном предвкушении, что вопрос гостя есть лишь изобретательное вступление к некоему философскому спору, мысленно уже затеянному сэром Джорджем по дороге через парк. Устроившись поудобнее и не стесняя себя, хозяин квартиры, мужчина высокий и худощавый, полузакрыл глаза и приготовился обсудить сказанное в ходе глубокомысленного диспута. Джордж, однако, уставился на него едва ли не враждебно.

– Минутку, – добавил он с горячностью. – Я знаю, что вы скажете. Вы скажете: «Давайте определимся с терминами и попробуем разобраться…» Ба! Это академические мудрости. Я имею в виду буквально то, что говорю. Верите ли вы, что комната может убивать?

– Комната или нечто, находящееся в комнате?

– Конечно, – фыркнул гость. – Первое, что пришло вам на ум, – это истории о привидениях. Так вот, к тому делу, которое я имею в виду, никакой призрак ни малейшего отношения не имеет. С другой стороны, ни при чем и человеческий фактор – к примеру, убийца. Для полной ясности скажу так: вы верите в существование комнаты, обладающей такими смертоносными качествами, что каждый, кто войдет в нее один и останется в ней более чем на два часа, непременно умрет?

В практичном, любознательном, неуемном уме Терлейна что-то шевельнулось. Занявшись трубкой, он искоса взглянул на собеседника, который сидел перед камином, сжимая короткими толстыми пальцами стакан и хмуря красный выпуклый лоб.

– Год назад, – медленно сказал он, – я бы ответил «нет». Теперь я предпочитаю быть агностиком. Продолжайте. От чего умер этот человек?

– Ну… предположительно от яда.

– Предположительно?

– Я говорю «предположительно», потому что точно никто не знает, и это объяснение представляется наиболее приемлемым. Последнего человека эта комната убила восемьдесят лет назад; в те времена вскрытия проводились не так тщательно и медицинские знания о ядах еще не были столь глубоки. «Смерть в обмороке, почерневшее лицо» – это может означать что угодно. Они все ушли в мир иной похожим образом. Но дело в том…

– Да?

– В комнате не обнаружили никакого яда.

– Не напускайте туману, – раздраженно сказал Терлейн, выбивая трубку. – Если у вас что-то есть, выкладывайте.

Сэр Джордж задумчиво посмотрел на него.

– Я сделаю кое-что получше, – предложил он с ухмылкой. – Вы всё увидите собственными глазами. Послушайте, старина. Помните наш разговор в поезде шесть с чем-то месяцев назад, когда вы только-только приехали в Англию в ваш академический отпуск? Вы жаловались тогда на недостаток приключений и озорства в вашей упорядоченной и скучной жизни. И я еще спросил, какое именно приключение вы имеете в виду. Настоящее, в классическом стиле? Чтобы раскосая авантюристка, вся в соболях, проскользнула в ваше купе и прошептала что-то вроде: шестерка бубен… северная башня в полночь?.. И что вы ответили мне с полной серьезностью?

– Что именно такое приключение я и имею в виду, – спокойно произнес Терлейн. – Ну и?..

Сэр Джордж поднялся.

– Тогда я дам вам инструкции, – заявил он с видом человека, принимающего ответственное решение. – Примете вы их или не примете – решайте сами. Делайте, как пожелаете. Условие только одно, вполне обычное: никаких вопросов. Это ясно? – Он прищурил маленькие острые глазки. – Очень хорошо. Этим вечером, по возможности ближе к восьми, вы сядете на автобус, идущий на Пикадилли, и сойдете на Кларджес-стрит. Не забудьте надеть вечерний костюм. Вы прогуляетесь по Кларджес-стрит до Керзон-стрит. Ровно в восемь пройдете по северной стороне Керзон-стрит вдоль короткого квартала между Кларджес-стрит и Болтон-стрит…

Терлейн вынул трубку изо рта. Задавать очевидный вопрос он не стал, но ответ на него получил.

– Знаете, я говорю серьезно, – тихо сказал сэр Джордж. – Возможно, из этого ничего не выйдет. Но я полагаюсь на то, что народу там в этот час немного, а также на ваш… э-э, патриархальный вид…

– Послушайте!..

– Я продолжу. Если это сработает, то, когда бы мы ни встретились с вами в следующий раз, вы никоим образом не должны показывать, что я впутал вас в эту историю. Вы просто прогуливались и случайно там оказались, понятно? Очень хорошо. Походите там до десяти минут девятого. Если к тому времени ничего не случится, то уже не случится вообще. Но будьте готовы к странностям, и если кто-то обратится к вам с каким бы то ни было необычным предложением, вам надлежит его принять. Ах да, и не ужинайте до того, как выйдете из дома. Ясно?

– Восхитительно! И к какого же рода странностям мне нужно приготовиться?

– К любого рода странностям, – ответил сэр Джордж, рассеянно глядя на стакан.

С этими словами – ничего больше вытянуть из гостя профессору не удалось – он тяжелой походкой, зажав в зубах незажженную сигару, удалился, оставив Терлейна в сомнениях, но и заставив его посмеяться. Поднимаясь на второй этаж автобуса, он сверился с часами – было без двадцати восемь.

Лондон выглядел нереальным. Это был не просто туман. Белая дымчатая мгла размыла контуры ползущих по улицам автомобилей и рассеяла свет уличных фонарей. Терлейн похвалил себя за предусмотрительность – из дома он вышел с запасом времени. Автобус покачивался, пробираясь в тесном потоке машин. Он то дергался и останавливался, то останавливался и дергался, так что в какой-то момент профессор поймал себя на том, что нетерпеливо постукивает пальцами по запотевшему окну.

После Гайд-парк-Корнер, когда в тумане проступили освещенные витрины и замелькали лица пешеходов, картина изменилась: казалось, весь городской транспорт устремился на Пикадилли. Терлейн соскочил с автобуса, едва не прозевав Кларджес-стрит, увернулся от такси и выбрался на тротуар в растрепанном душевном состоянии. Часы показывали без трех минут восемь, но прежде чем двигаться дальше, ему нужно было немного перевести дух.

После непрерывного грохота и пронзительных гудков клаксонов темная и тихая улочка, которая вела к Мейфэру, воспринималась как избавление от страданий. Вот только походка его по причине торопливости утратила патриархальную степенность и достоинство. Пустой желудок напоминал о себе, и Терлейн проклинал Джорджа за дурацкое условие. Однако ж, если что-то и случится, то произойдет это очень скоро. Выйдя на Керзон-стрит, Терлейн поправил пальто и шляпу, расправил костлявые плечи и огляделся с некоторым волнением и опаской. Не должно, пустившись в приключение, нестись по улице, подобно сорванной ветром шляпе. Куда лучше изобразить почтенную неспешность, черт бы побрал Джорджа Анструзера! Безлюдная, тускло освещенная улочка, напоминающая тихую заводь, заворачивала направо, к загадочному Лансдаун-Пэссидж. И чем ближе к проулку, тем больше тяжелые фасады напоминали, как это ни странно, руины. Город действительно избавлялся от еще крепких домов, в течение двух столетий окружавших Мейфэр и служивших ему бастионом. Кое-где остались боковые стены с клочьями обоев, тут и там лежали кучки камней, на открытых пространствах зияли провалы подвалов. Безжизненная, словно выпотрошенная, улица. Согласно инструкции двигаться ему следовало по северной стороне. Человек с «необычным предложением» мог появиться где-то там, но до указанного места еще нужно было добраться.

Перейдя на другую сторону, Терлейн медленно пошел дальше. Дома здесь все как один были громоздкими, с тяжелыми эркерами, приямками и высокими ступенями. В окнах висели глухие, будто каменные, шторы. За одним-единственным исключением, света не было нигде, если не считать мутного, туманного свечения из приямков, где сидели сторожа, оставленные присматривать за пустыми комнатами и зачехленной мебелью. Исключением был дом, несколько превышавший размерами соседние, из окон которого на ступени лился свет. На стене возле двери Терлейн заметил крепления. И кое-что еще. Фигуру человека, наблюдающего за ним с крыльца.

Незнакомец оставался на месте. Терлейн еще более замедлил шаг и постарался принять самый беззаботный вид, хотя сердце его громко ухало. На этой глухой улочке, где даже далекий гудок с Беркли-сквер заставил бы вздрогнуть от неожиданности, этот незнакомец мог оказаться кем угодно, даже гоблином или калифом.

Лишь когда Терлейн достиг освещенного участка, фигура выдвинулась вперед, угрожающе увеличившись на фоне света, и сошла по ступенькам на тротуар. И хотя профессор весь вечер готовил себя к неожиданностям, при звуке его голоса он испытал нечто вроде шока.

– Извините, сэр, – несколько нерешительно обратился к нему незнакомец.

Терлейн остановился, медленно повернулся и, хотя он не смог разглядеть лица, понял, что перед ним дворецкий.

– Его светлость просит принять извинение за беспокойство. – Дворецкий сделал невнятный жест. – Но не будете ли вы любезны войти на минутку в дом? Его светлость желал бы поговорить с вами.

Притворно изобразив удивление, Терлейн сказал, что это какая-то ошибка.

– Нет, сэр, никакой ошибки. Знаю, это странно, но ошибки нет. И если вы…

– У вас тринадцать человек за столом, – с раздражением, вызванным внезапным разочарованием, заговорил профессор, – и вас отправили пригласить первого встречного прохожего. Не больно-то оригинально. Передайте мои наилучшие пожелания Гаруну аль-Рашиду, но…

– Нет, сэр, – возразил незнакомец с какой-то чудной интонацией. Вечер выдался прохладный, и он уже поеживался. – Уверяю вас, насчет этого вы ошибаетесь. Его светлость, конечно же, будет рад разделить с вами обед. Но, думаю, он хочет, чтобы вы присутствовали как свидетель при… э-э, своего рода эксперименте. – Он помолчал, затем, словно преодолев сомнения, серьезным тоном добавил: – Вам не стоит… э-э, бояться, сэр, если вы меня понимаете. Это Мантлинг-хаус. Лорд Мантлинг…

– Я нисколько не боюсь, – коротко сказал Терлейн. – Что ж, очень хорошо.

Следуя за дворецким, он поднялся по ступенькам и вошел в большой, обшитый белыми деревянными панелями холл. Полная, не нарушаемая ни единым звуком тишина подавляла, вызывая инстинктивное желание понизить голос. Профессору здесь сразу не понравилось. Строгая сдержанность восемнадцатого века была безвкусно разбавлена яркой позолотой, стеклом и зеркалами.

Взглянув на хрустальную люстру под потолком, Терлейн вспомнил девиз покойного лорда Мантлинга – «Покупаю лучшее». Дворецкий, по-видимому, полагал само собой разумеющимся, что имя бывшего владельца будет знакомо Терлейну. И действительно, оно было на слуху. Половина шерстяной продукции Манчестера принадлежала лорду Мантлингу. На страницы газет старый лорд попал лишь недавно, после своей смерти три или четыре месяца назад, когда стала известна сумма налога на наследство – этих денег почти хватило бы на сбалансирование правительственного бюджета; произвело также впечатление, что, какую бы жизнь ни прожил покойный, его гробницу охраняют четыре мраморных ангела, выполненных, как утверждалось, в натуральную величину. А что же новый лорд Мантлинг? Снимая пальто и шляпу, Терлейн увидел в дальнем конце холла первую из всех странных вещей того вечера.

Он увидел карточный дождь.

И это не фигура речи.

В люстре горело лишь несколько ламп, из-за чего в холле царил полумрак. Тем не менее Терлейн заметил лакированный шкаф, стоящий у стены справа, возле одной из дверей. Также он заметил, как кто-то отступил к этой двери, кто-то, уже положивший руку на шкаф. То ли случайно, то ли по расчету, что-то белое встрепенулось в воздухе, рассыпав разлетевшиеся широкой дугой карты. Дверь открылась и закрылась. Щелкнул замок.

Принимать случившееся всерьез было бы нелепо, а потому Терлейн воздержался от комментариев, хотя и посмотрел на дворецкого. На круглом честном лице последнего (глядя на которое никто не усомнился бы, что он всю жизнь носил только шерстяные изделия Мантлинга) не отразилось ничего, что позволяло бы предположить, будто он что-то заметил. И все же что-то, похоже, его беспокоило. Спросив у Терлейна его имя, дворецкий провел его в заднюю часть холла, к двери с левой стороны. При этом он не стал собирать карты и даже не обратил на них внимания. С гротескной отстраненностью он прошел прямо по ним и открыл дверь.

– Доктор Майкл Терлейн, ваша светлость, – объявил дворецкий и сделал шаг в сторону.

Обустроенная под кабинет небольшая комната была заполнена книгами, а также цветастыми одеялами, барабанами и военными трофеями южноамериканского, как предположил Терлейн, происхождения. Красные и желтые цвета одеял придавали мрачную сочность темному дубу. Посередине большого стола на четырех резных ножках стояла накрытая абажуром лампа. В комнате было двое мужчин. Один из них – сэр Джордж Анструзер – стоял спиной к камину, переминаясь и поеживаясь – то ли от жара, то ли от волнения.

Другой – дородный, с рыжими волосами – сидел за массивным столом и встал, когда Терлейн переступил порог.

– Прошу извинить меня, – сказал он с тем радушием, которое ясно указывало на то, что он не придает этим словам ни малейшего значения, – за этот маленький розыгрыш в духе «Новой тысячи и одной ночи». Проходите, сэр, проходите! Мое имя Мантлинг. Я – ваш принц Флоризель Богемский. Да, Джордж? – Он громко расхохотался. – Еще не обедали? Хорошо. Стаканчик хереса? Или, может, коктейль, хотя лично я их не терплю. Так, значит, херес? Отлично! Что ж, сэр, перейдем к делу. Если в вашем распоряжении есть несколько часов свободного времени и вы имеете спортивный склад ума, обещаю вам в качестве возмещения чертовски забавное развлечение. Так, Джордж?

Поразительное впечатление производил этот гостеприимный хозяин, накрахмаленный пластрон которого сотрясался от распиравшего его веселья. Высокий, шести с лишком футов ростом, с выражением кипучего добродушия на лице и толстой шеей. Тусклые рыжеватые волосы распластались на большой голове тугими колечками; по тяжелому лицу рассыпались блеклые веснушки; под взъерошенными клочковатыми бровями поблескивали голубые глаза; а широкий рот, когда он смеялся, растягивался, демонстрируя едва ли не все зубы.

И сам лорд Мантлинг, и все вещи в этом доме вызывали ощущение солидности, прочности с густым налетом пестрой пышности. Его мизинец украшало кольцо с опалом, костюм был определенно пошит на заказ, и сам он вполне вписывался в интерьер комнаты с индейскими одеялами и английским дубом. Жестом фокусника он откинул крышку хьюмидора, протянул коробку через стол, сунул ее сэру Джорджу и снова рассмеялся.

– Я тут кое-что задумал. – Он энергично расправил плечи. – Гаю эта моя идейка не нравится, и тот парень, Бендер, тоже отнесся к ней без энтузиазма. И хоть убейте, не пойму, почему это надо скрывать от Джудит. Так или иначе, сегодня представление даю я – как принц Богемский. Я знаю и Стивенсона, и его «Новую тысячу и одну ночь», хотя книгочеем меня представить трудно, не правда ли? Нет! Мне нравится название. Чертовски хорошее! В любом случае намного лучше многих. Так что скажете, сэр? Готовы немного развлечься?

Терлейн сел.

– Я благодарен принцу Флоризелю Богемскому. Но хотелось бы узнать, в чем именно заключается это развлечение. Если не ошибаюсь, в первом приключении ваш герой попадает вместе со своим конюшим в Клуб самоубийц, где им нужно тянуть карты, чтобы определить, кто… – Он остановился.

Лорд Мантлинг резко, со щелчком, захлопнул крышку хьюмидора, как будто поймав кого-то внутри.

– Не ожидал, что среди нас окажется ясновидящий. А, Джордж? – (Терлейн даже смутился, прочитав в устремленных на него блеклых глазах скрытое недоверие.) – Может быть, вам уже известно что-то об этом деле)? Не расслышал ваше имя. Доктор… чего? Уж не медицины ли?

Теперь Терлейн мог бы поклясться, что не ошибся. Во взгляде хозяина определенно читалось подозрение. Обдумать этого он не успел – в разговор вмешался сэр Джордж.

Представив профессора по полной форме, он добавил, что лично знаком с ним.

– Если подумать, – продолжал сэр Джордж, потирая голову с тем пиквикским простодушием, которое изображал порой и которое могло быть очень обманчивым, – в том, что он оказался здесь, нет ничего удивительного. Черт возьми, теперь я вспомнил. Вы же сказали, Майкл, что, может быть, заглянете ко мне сегодня, а поскольку я оказался на этой улице… Простите, совсем забыл.

Неуклюжая отговорка, подумал Терлейн. Джордж мог бы изобрести и кое-что получше, если бы не растерялся. Но странно было другое: почему Джордж так церемонится с этим человеком и почему он растерялся. Между тем к Мантлингу уже вернулись прежнее благодушие и громогласная сердечность.

– Не обращайте внимания, – с любезной улыбкой сказал он. – Такие уж манеры – оставляют желать лучшего. Наверно, слишком много времени провел в джунглях. Ха-ха! Недолюбливаю, признаться, докторов, хотя Джудит и помолвлена с одним из этой братии. Возьмите сигару. А, уже взяли. Но, строго между нами… – он сменил тон и с заговорщическим видом наклонился через стол, – с чего бы это вы упомянули про карты? А?

– Ну как же, в первом приключении «Новой тысячи и одной ночи» речь идет именно о картах. К тому же… – Терлейн остановился, припоминая.

– К тому же?.. А?

Профессор с некоторой неохотой рассказал о рассыпанных в холле картах. Мантлинг поднялся и потянул шнурок звонка. Затем он прошел к ведущей в холл двери и открыл ее, словно подготавливая ловушку для дворецкого.

Воспользовавшись паузой, сэр Джордж наклонился к Терлейну и прошептал:

– Ради бога, не упоминайте докторов.

В голове профессора уже рождались некие кошмарные фантазии, и он напомнил себе, что все происходящее может оказаться всего лишь розыгрышем. Хотя спина Мантлинга к шуткам отнюдь не располагала.

– Скажите-ка, Шортер, – обратился он к дворецкому, когда тот вошел в комнату, – вы видели сейчас разбросанные в холле карты?

– Да, сэр.

– И что? Как вы это объясните?

Дворецкий заколебался:

– Похоже, сэр, они лежали на шкафу. Кто-то, проходя в столовую, задел шкаф, и они упали и рассыпались. Я собрал карты, сэр.

– И кто бы это мог быть?

– Не знаю, сэр.

– А что распечатанные карты делали на шкафу?

– Они не были распечатаны, сэр, когда я видел их в последний раз. Я положил в шкаф свежую, нераспечатанную колоду, в упаковке. Приготовил, как вы и наказали, к сегодняшнему вечеру. Должно быть, их взяли оттуда…

– Похоже, что так, да? – без всякого выражения спросил Мантлинг, после чего повернулся, походкой завоевателя прошествовал к своему месту и побарабанил по столу костяшками пальцев. – Хм. М-да. Кстати, где остальные?

– Мистер Карстерс и мсье Равель в гостиной, сэр. Мистер Бендер еще не спустился. Мистер Гай и мисс Изабель тоже. Мисс Джудит ушла с доктором Арнольдом…

– Да. Вот что мне от вас нужно. Позаботьтесь, чтобы у нас сегодня же была свежая колода. В новой упаковке, с нетронутой печатью. Это все.

Когда дверь закрылась, Мантлинг повернулся к Терлейну, который уже подумывал, не забрел ли в какое-то игорное заведение. Мантлинг, похоже, прочитал его мысли, потому что хмуро улыбнулся, крутя на мизинце кольцо.

– Вы, наверно, спрашиваете себя, к чему бы такие предосторожности. Не беспокойтесь, сэр. Вас пригласили лишь как свидетеля. Дабы вы могли подтвердить, что здесь все по-честному. Вам не будут предлагать принять участие в самой игре.

– В игре?

– Да. И вы поймете, почему нам так необходимо убедиться, что карты не подтасованы. Сегодня мы, несколько человек, намерены сыграть в игру, которая может оказаться очень опасной. Мы будем тянуть карты, чтобы определить, кто из нас умрет через два часа.

Дом палача

Мантлинг снова разразился громким смехом. На Терлейна он смотрел так, будто гостю предстояло стать объектом некоего эксперимента. Терлейн чувствовал, что его изучают, и ему это сильно не нравилось. Если бы не сэр Джордж, он решил бы, что его занесло в сумасшедший дом.

– Понятно, – сказал он, сделав над собой усилие. – Итак, это все-таки еще один Клуб самоубийц?

Выражение лица Мантлинга смягчилось, зубы блеснули в одобрительной ухмылке. Тяжело отдуваясь, он опустился на стул.

– Хорошо! Мне это нравится. Должен опять извиниться – такие уж манеры. Нет, это не еще один Клуб самоубийц. Это дурачество, так я вам скажу, шутовство. Но мне по вкусу. А теперь – к делу.

– Да уж пора бы, – проворчал сэр Джордж. – Послушайте…

– Подождите, – резко оборвал его Мантлинг. – Я сам расскажу. Мой брат Гай занимается историей нашей семьи и знает все в деталях. Может рассказать парочку жутковатых историй. Но глава семьи – я, и бал открывать мне.

Этот дом шесть поколений назад, в 1751 году, построил прапрадед моего отца. Еще до того, как мы получили титул и кое-какие деньги, которые можно назвать деньгами. Сюжет сегодняшней игры – комната в этом доме, та, к которой ведет коридор от столовой. Комната, дверь в которую заперта и запечатана шестидюймовыми шурупами с 1876 года – это год смерти моего деда. С тех пор туда никто не входил. Никто и не хотел. И никто бы не вошел, если бы не одно обстоятельство.

Комната Синей Бороды, да? Лично я всегда хотел попробовать. Даже пообещал себе, когда был ребенком. «Алан, мальчик мой, – сказал я себе, – когда старик отдаст богу душу и ты унаследуешь все это, войди в эту комнату и позаботься о том, чтобы не умереть там за два часа». Но старик и это предвидел! – Мантлинг кивнул и, одобрительно хмыкнув, хлопнул ладонью по столу. – Чертовски ловко! Внес в завещание одно условие – да, придерживался консервативных взглядов, уважал право первородства, – так вот, я получу все при условии, что никто не войдет в комнату, пока дом не будет снесен.

Ха! Разумеется, я сам себе не враг, да? Поэтому до сих пор и не трогал. Но что ж случилось? Старый Мейфэр уходит, и оно, может быть, к лучшему. Они сейчас скупают все хорошие участки, чтобы застроить их многоквартирными домами и кинотеатрами. Вы заметили? Для меня это место – белый слон. Оно никому не нравится, кроме Изабель и Гая, и я плачу такой налог на землю, что мог бы на эти деньги купить остров где-нибудь на пересечении торговых путей. «Крест билдинг девелопмент» предложили мне кругленькую сумму – двадцать тысяч за один только участок. И я взял. Сносить начнут через неделю, так что я могу открыть комнату Синей Бороды.

Он склонился над столом, ухватился за оба края, как будто хотел сдвинуть его вперед, и пристально посмотрел на Терлейна.

– А теперь я спрошу вас кое о чем. Вы слышали о моем отце. Как думаете, старик Мантлинг, с его девизом «Покупаю лучшее», был суеверным?

– Я не знал его лично…

– Тогда я вам скажу. – Мантлинг весело хохотнул. – Не был. Да, Джордж? – Он бросил короткий взгляд на баронета, и тот кивнул. – Человека более здравомыслящего я, пожалуй, и не знал. Но в эту историю он верил. А что же мой дед? Он заложил основы богатства нашей семьи, выжав кровь из половины трущоб Манчестера во время – как вы ее там называете? – промышленной революции. Так вот, он не только верил, но и сам умер в этой комнате. Вот почему мой отец ее запечатал. Я говорю это, чтобы вы поняли – никакой речи ни о проклятии, ни о каком злом духе и быть не может. В той комнате нет никакого зла. Но в ней была – и, возможно, есть – смерть. Еще стаканчик хереса?

В наступившей долгой паузе, передвигаясь поближе к графину, Терлейн переглянулся с сэром Джорджем. В тишине слышалось тяжелое дыхание Мантлинга.

– Какого рода смерть? – тихо спросил Терлейн.

Мантлинг фыркнул.

– От яда, друг мой. В этом сомнения нет. Один костоправ уверял, что от страха, но это полная чушь. Яд – может, в мебели или еще где-то. – Он говорил с напором, будто старался убедить себя, и так настойчиво предлагал выпить, словно размахивал кнутом. – Никакой охоты за призраками. Вопрос чисто научный. Яд – как в тех перстнях, которые можно увидеть в итальянских музеях. Сами знаете. Человек надевает его на палец, пожимает тебе руку, шип прокалывает кожу…

Он изобразил соответствующий жест.

– Да, но насколько я понимаю, – начал Терлейн, – большая часть историй об отравлениях эпохи Ренессанса не более чем выдумка или преувеличение. Да, anello della morte, о которых вы говорите, существуют, я сам видел несколько таких перстней в музее во Флоренции. Но…

– Это не выдумки, – вмешался сэр Джордж, – и не преувеличения. Просто в наше время принято так говорить, не имея тому никаких доказательств или, напротив, вопреки доказательствам. Современные историки признают злодейство лишь за теми, кто прежде был на хорошем счету, а благородством наделяют только тех, кто раньше объявлялся злодеем. Иного научного знания, кроме того, что рождают наши собственные грязные машины, они и допускать не желают… Помню, один такой умник торжественно заявлял, что Борджиа, например, использовали только белый мышьяк и только в малых дозах. Но пойдите и посмотрите на те экспонаты, которые реально существуют. Если они знали и применяли только белый мышьяк, то как же тогда работали перстни? Мышьяк не действует через кровь; укол перстнем или шипом шкатулки не более опасен, чем гран соли. К тому же anello della morte существовали задолго до Венеции. Из истории известно, что таким способом убил себя Ганнибал. И Демосфен тоже.

– Так что же тогда? – сердито спросил Мантлинг.

Сэр Джордж потер свой упрямый лоб:

– Я не ставлю под сомнение возможность существования сильного яда, действующего через систему кровообращения. Я лишь констатирую, что в той комнате его быть не могло. Вы сами говорили, что ваш отец…

– Я к этому подойду, – прервал его Мантлинг, которому определенно нравилось быть в центре внимания, – если только вы позволите мне продолжить. А теперь давайте посмотрим на всю историю с практической точки зрения. Этот дом, как я уже говорил, построил в 1751 году мой уважаемый предок Чарльз Бриксгем. Примерно сорок с чем-то лет никаких проблем с той комнатой не было. Говорят, старик использовал ее как кабинет. Так и есть! В 1793 году его сын Чарльз вернулся из Франции с женой-француженкой. Следом пришел фургон со всякой модной мебелью. Пологи для кроватей, всякие позолоченные резные финтифлюшки, шкафы, зеркала – чего там только не было. Ту комнату отдали ей. Но умер в ней он. Первым из всех. Нашли утром, с почерневшим лицом. По-моему, это было в 1803-м.

– Извините, что перебиваю, – внимательно вглядываясь в его лицо, сказал Терлейн. – Комната была спальней?

Он так и не понял, почему в этой части своего рассказа Мантлинг заговорил невнятно и сбивчиво, почему его лицо вдруг отяжелело и исказилось, веснушки на нем проступили отчетливее, а дыхание затруднилось.

– Спальней, – ответил Мантлинг, с видимым усилием и, словно отгоняя какую-то мысль, овладевая собой. – Там был большой стол и несколько стульев, – он бросил на гостя быстрый взгляд, – но комната использовалась как спальня. Да. Ха. А почему вы спрашиваете?

– Его жена пострадала?

– Нет. Она умерла годом раньше. От какой-то болезни, не от яда. Потом было еще три смерти. У второго Чарльза – того, что умер, – было двое детей, мальчик и девочка. Девочка умерла в той комнате накануне свадьбы, ей было лет восемнадцать-двадцать. Вот тогда и родилась легенда.

– Минуточку, – подал голос сэр Джордж. – В промежутке между двумя смертями комнатой пользовались?

– Нет. По какой-то прихоти… чудачеству… не знаю! Спросите Гая. Она была первой, кто спал там после смерти ее отца. Горничная – или кто-то еще – вошла в комнату меньше чем через два часа после нее и обнаружила ее мертвой. Вот с той поры и пошли разговоры про проклятие и прочую чушь. Комнату заперли и не открывали, пока сюда не прибыл какой-то француз, деловой партнер моего деда. Он-то и настоял на том, чтобы переночевать в ней. Ха! Французик даже до кровати не добрался. На следующее утро его нашли мертвым перед камином. Дату я запомнил, потому что в тот год была Франко-прусская война. 1870-й. Через шесть лет испытать комнату решил мой дед. Сказал, что у него есть теория. Но и он умер. Отец рассказывал, что они услышали его крики. Когда деда нашли, он уже был в конвульсиях и пытался что-то сказать. Но так ничего и не сказал.

Все это время Мантлинг расхаживал взад-вперед по комнате, но теперь остановился и резко повернулся.

– И вот теперь самая чертовщина. Моему отцу было тогда двадцать лет. Как человек здравомыслящий, он сделал то, к чему призывали еще моего дела: вызвать специалиста и проверить в комнате мебель, все эти чудные французские штучки. Да? Он связался с фирмой «Равель и К°», самой авторитетной в те времена. Старая компания, мебелью занимается с незапамятных времен. Старик Равель сам приехал из Парижа с двумя помощниками-экспертами. Они буквально разобрали все на кусочки, искали скрытые ловушки или иголки. Ничего не пропустили. Кое-что вынесли из комнаты и разрезали. Но…

– Ничего? – поднял брови сэр Джордж.

– Ничего. Потом старик приглашал и строителей, и архитекторов, и… кого только не приглашал. Скатали ковры, сняли люстру – ничего такого, что могло бы убить даже муху. Но это «ничего» убило четырех здоровых человек. Живых, крепких, как… как я. – Он расправил плечи и сердито блеснул глазами. – Но должно же быть какое-то объяснение. Может быть, это все мистификация. Я сам так думаю. Какой-то розыгрыш или что-то в этом роде. Разрази меня гром, люди так не умирают! И мы все выясним. Сегодня.

Теперь вы понимаете, что я задумал? Я собрал всех, кому это может быть интересно, и двоих посторонних. Мой младший брат, Гай, и тетушка. Джордж Анструзер, мой старый друг. Боб Карстерс, тоже мой старый друг, был со мной в джунглях, на таких людей можно положиться в любой ситуации – твердая и верная рука, независимо от того, есть у него скорострельная винтовка или нет. Проверено. Есть еще молодой Равель – по техническим вопросам. Родственник того Равеля, который приезжал сюда когда-то. Хоть и француз, но парень неплохой. Вот такая компания, люди здравомыслящие, как… как и я! – Он нахмурил песочного цвета брови, выпятил полные губы и снова принялся расхаживать под раскрашенной в туземные цвета стеной.

– Ну и наконец, этот парень, Бендер…

– Кстати, – рассеянно вставил сэр Джордж, – кто такой Бендер?

– Что? Бендер? Ты его не знаешь? Такой мелкий, темнолицый, с мягкими, как у врача, манерами, с дамами ладит. – Он ухмыльнулся. – Да ты вроде бы с ним знаком…

– Знаком, да. Но я имею в виду другое. Что тебе о нем известно?

Мантлинг остановился и огляделся.

– Что мне о нем известно? Немного. Очередной протеже Изабель, художник или что-то вроде того. Приехал откуда-то из провинции. А что?

– Ничего. Просто интересно. Продолжай, излагай свой план.

– Хорошо. И в довершение двое посторонних. Одного надлежало выбрать наугад. Я велел Шортеру ровно в восемь подойти к двери, остановить первого – кххрр! – представительного прохожего и пригласить на обед. – Мантлинг кивнул Терлейну. – Вас. Второго постороннего выбрали с расчетом, и ему, разрази его гром, уже полагалось бы прийти. Я назову вам только его инициалы, этого будет достаточно. Слышали о Г. М.?

Джордж вскинул голову:

– Уж не сэра ли Генри Мерривейла ты имеешь в виду? Из военного министерства? Того самого…

– Того самого, который вычислил убийцу в Белом Монастыре. Большого медведя. Ворчуна. Лучшего игрока в покер, которого я когда-либо встречал, – довольным тоном продолжил Мантлинг. – Я знал его по клубу «Диоген». Он скоро будет. И если в этом деле что-то нечисто, он разберется.

Терлейн уже слышал это имя из двух источников. Первым был его друг Джон Гонт, отзывавшийся о Мерривейле почти с восхищением. Вторым – его бывший студент по фамилии Беннет, высказывавшийся о нем в высшей степени одобрительно.

– Когда он придет, – твердым голосом продолжал Мантлинг, – мы вчетвером войдем в комнату, о которой я говорил. Отопрем дверь, вывернем шурупы, все осмотрим. Там наверняка беспорядок – еще бы, столько лет оставалась под замком, – но это не важно. Потом мы все идем обедать. Я уже говорил, что эта комната находится в конце коридора, который идет от обеденного зала. После обеда мы все будем тянуть карты, чтобы определить того, кто проведет там два часа. Все, кроме троих. Двое посторонних не участвуют. И Изабель тоже.

Сэр Джордж с угрюмым видом перешел к кожаному креслу и сел.

– Послушай… Насчет карт. Это твоя идея? – недовольно спросил он.

Мантлинг бросил на него резкий взгляд:

– Здорово, да? Нет, идея не моя. А жаль. Я хотел бы остаться в этой комнате. Но старина Боб Карстерс предложил кое-что получше. «Послушай, дружище, – сказал он, – а почему не дать шанс каждому? За исключением Джудит». Это моя младшая сестра, – пояснил Мантлинг.

– Но почему за исключением Джудит? Ей уже тридцать один.

Мантлинг повернулся к сэру Джорджу, и Терлейн почувствовал, что он едва сдерживается, чтобы не заорать.

– С чего бы это вдруг такая дьявольская въедливость, а? Почему, почему, почему! Только это от тебя и слышу. Мы сделаем так, как я считаю нужным. Джудит сейчас в городе, отправилась поужинать с Арнольдом, и, когда вернется, все уже закончится… – Он вдруг осекся, поймав себя на слове, и обеими руками потянул полы пиджака. – Так или иначе, один из нас войдет туда. Тот, кто вытащит старшую карту. Мы останемся в обеденном зале. Через каждые пятнадцать минут будем окликать его, проверять, все ли в порядке. А теперь давай закончим с твоими «почему».

– Да, – сказал сэр Джордж, – однако ж и без них не обойтись. Не лишним будет спросить, почему кто-то пытался мошенничать с картами.

– Чепуха! Просто кто-то сбросил их со шкафа.

– Но сначала достал их из коробки. Нет-нет, мой друг. Такое объяснение не пройдет. Кто-то определенно хотел подтасовать карты так, чтобы не он вытянул старшую.

Мантлинг тяжело вздохнул:

– Так ты думаешь, что есть опасность?

– Я бы выслушал мнение Гонта. Но не беспокойся, – сэр Джордж с некоторым раздражением махнул рукой, – отступать я не намерен. Кстати, у комнаты есть какое-то название?

– Название?

– В больших домах комнатам обычно дают какое-то название, чтобы отличить одну от другой, – довольно путано объяснил Джордж. – Зная, как в доме называют комнату, становится ясно, с чем она ассоциируется и можем ли мы получить ключик к понимаю того, что с ней не так…

– Ее называют Вдовьей комнатой. Ну, помогло? Будь я проклят, если знаю почему. Разве что из-за ее смертоносного воздействия.

– Почему ты не говоришь правду? – раздался вдруг тихий голос. – Ты же все прекрасно знаешь.

Расстеленные в доме ковры приглушали шаги, так что кто угодно мог подойти сзади и его никто не услышал бы. Мантлинг, очевидно, привык к этому, потому что даже не пошевелился и лишь заморгал покрасневшими веками. Но Терлейн вздрогнул от неожиданности.

В дверном проеме стояла худощавая женщина с высоко поднятыми плечами. Определить ее возраст Терлейн затруднился бы, как, вероятно, и каждый, кто видел ее впервые. Ей можно было дать как на десять лет больше ее нынешних пятидесяти, так и на десять меньше. Тонкое, вытянутое лицо не было, однако, ни худым, ни угловатым. Как и у Мантлинга, нос у нее был с высокой горбинкой, но губы насмешливые; волосы были коротко подстрижены и отливали серебром. Терлейн подумал, что ее можно было бы назвать красивой или, по крайней мере, привлекательной, если бы не одна деталь. Ей бы стоило закрыть глаза. Они были бледно-голубыми, такими блеклыми, что радужка сливалась с белком, и возникало неприятное ощущение, что на вас в упор смотрит слепой. Голос у нее был мелодичный, даже слишком мелодичный, как у радиоведущей.

– Раз уж мы пригласили гостей, – продолжила она и приветливо кивнула Терлейну, – давай хотя бы будем с ними откровенны. Доктор Терлейн, не так ли? – Она подошла к нему и протянула руку – Ваше имя назвал мне Шортер. Я – Изабель Бриксгем. Покойный лорд Мантлинг был моим братом. Рада принять вас в моем… нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

– Любезная хозяйка, – хохотнул Мантлинг, и его широкая грудь как будто стала еще шире. – Ладно. Что вы хотите, Изабель?

Пропустив вопрос мимо ушей, она обернулась.

– Позвольте представить – мистер Бендер, наш очень хороший друг.

Впоследствии (хотя, возможно, это была всего лишь arrière-pensée[1], которая ничего не значила) Терлейн всегда говорил, что именно тогда, в первый раз увидев Бендера, он явственно почувствовал ужас предстоящего и ощутил дыхание смерти. Объяснить этого он не мог. Во внешности самого Бендера не было ничего зловещего, ничего, что могло бы предвещать грядущую беду. Довольно бесцветный, он все же скорее располагал к себе, чем отталкивал. Невысокого роста, аккуратный, с редеющими волосами и серьезным спокойным лицом, в чертах которого угадывался острый ум. При этом в нем ощущалась нервозность или даже не нервозность, а какое-то недовольство или давняя обида. Он определенно чувствовал себя не в своей тарелке: катал языком по щеке и вымученно улыбался, руки его слегка дрожали.

Возможно, на воображение Терлейна подействовала едва заметная выпуклость пиджака в том месте, где был внутренний карман. Он решил, не оружие ли это, но потом заметил, что выпуклость слишком плоская. Фляжка? Для смелости? Нет, для фляжки мала. Да и вообще, что за мысли?

– Мы с мистером Бендером знакомы, – сказал сэр Джордж, окинув его внимательным взглядом. – Вид у вас усталый. Много работы сегодня?

– Наверно. – Голос у Бендера был приятный, но бесцветный, невыразительный. Он попытался улыбнуться. – Знаете, работа бывает тяжелая, но мне нравится. И мисс Бриксгем меня поддерживает.

– Да, поддерживает, – добродушно сказал сэр Джордж, хотя выражение его лица говорило о другом. – И все же не перетруждайтесь. Рассчитываете скоро представить?

– Очень скоро, как мы надеемся, – негромко сказала мисс Бриксгем. – Но давайте не будем об этом сейчас.

В комнате повисло странное, зловещее молчание, и только Мантлинг, похоже, ничего не заметил; сунув руки в карманы, он продолжал нетерпеливо расхаживать, словно желая заполнить собой комнату. Остановившись возле одной из дубовых полок, он поправил бронзовую фигурку всадника. Взгляд его упал на два перекрещенных дротика с широкими наконечниками. Он уж было протянул к ним руку, но остановился при звуке мелодичного голоса мисс Бриксгем.

– Я много раз просила тебя, Алан, не прикасаться к отравленному оружию. – Она произнесла это таким спокойным и ровным тоном, будто продолжала предыдущее предложение. – Я также предупредила слуг, чтобы они не делали этого.

Мантлинг тут же обернулся с потемневшим от гнева лицом.

– А я много раз просил вас не болтать чепухи, – проревел он и, передразнивая ее тон, продолжал: – Если вы отдали такое распоряжение, то я отдам другое, противоположное. И позвольте еще раз спросить, что вам здесь нужно? Мой отец не допускал женщин в свой кабинет. Я тоже этого не позволяю. Вам ясно? Кроме того, хотя это к делу и не относится, вам совершенно не о чем беспокоиться. Арнольд уже проверил все эти стрелы. Они не отравлены.

– Стрелы, но не остальные твои безделушки, – холодно указала мисс Бриксгем.

– Эти? – Он постучал костяшками пальцев по наконечнику дротика.

– Пусть так. И раз уж ты спрашиваешь, что мне здесь нужно, я скажу. Первое. Почему ты сидишь с гостями здесь, а не в гостиной? Второе. Боюсь, мне придется настоять – как старшему и, возможно, более рассудительному члену семьи – на своем участии в этой дурацкой игре.

Пока мисс Бриксгем говорила, у Терлейна возникло ощущение, что у нее как будто два лица. Одно – лишь частично – они видели, когда она поворачивалась к племяннику; другое, с приятной улыбкой, когда смотрела на остальных.

– Да, если ты настаиваешь на том, чтобы тянуть карты, я определенно должна в этом участвовать. И кстати, Алан, почему ты не был откровенен?

– Откровенен?

– Почему ты не рассказал гостям всю историю? Ну, например, о том, что ты знаешь, как называется эта комната. Почему?

Большое лицо Мантлинга и покрасневшие веки как будто съежились. Тугие колечки волос блеснули в свете лампы.

– Может быть, потому, – медленно произнес он, – что своими предками я горжусь не более, чем ныне живущими родственниками.

Мисс Бриксгем повернулась к гостям. Приятная улыбка и мягкая поза странным образом контрастировали с бледными голубыми глазами, взгляд которых обратился к Терлейну, снова смутив профессора.

– В таком случае, джентльмены, – продолжала она, – я скажу вам, что во времена Регентства наш дом называли – полагаю, в шутку и с легкой руки самого принца-регента – Домом Палача. Что же касается Вдовьей комнаты, то Алан сказал вам не все. – Она поиграла нитью бус, изящным движением намотав их на запястье. – Поначалу комната называлась La Chambre de la Veuve Rouge. То есть Красная Вдова. Или гильотина.

Французские слова в ее исполнении прозвучали особенно мелодично, и она снова улыбнулась.

Терлейн вздрогнул – стук в дверь прозвучал особенно резко в наступившей тишине.

– Сэр Генри Мерривейл, ваша светлость, – объявил Шортер.

У темной двери

Это был он, великий Г. М., о котором Терлейн так много слышал от молодого Джеймса Беннета. Г. М., бывший глава Британской службы контрразведки. Г. М., начисто лишенный чванливости и скрывающий свою доброту приверженец белых носков. В дверном проеме показалась его массивная фигура с лысой головой, лицом Будды, очками, сдвинутыми на кончик широкого носа, и опущенными уголками рта, будто на завтрак ему подали несвежее яйцо. Вместе с ним в комнату ворвался здравый смысл. Дипломированный барристер и врач, он заговорил со строгой учтивостью.

– Добрый вечер. – Он неопределенно махнул рукой, словно ластом, и моргнул. – Надеюсь, не опоздал. Гори все огнем, они всегда меня задерживают! Им невдомек, что у меня могут быть свои дела. О нет. Это было в «Диогене». Старина Фенвик придумал латинский кроссворд, и Лендин попытался оспорить одно слово. Ответ был – «энхиридион». Ну конечно. Шестое слово по горизонтали, десять букв – сборник молитв, обладающих магической силой, составленный папой Львом Третьим и подаренный Карлу Великому в восьмисотом году. Я так Лендину и сказал. Но ему хотелось поспорить. Хуррум! Как дела, Мантлинг?

Мантлинг встретил гостя со всей сердечностью, и Г. М. вразвалку проковылял по комнате. Когда он захватил своей лапищей руку Терлейна, тот слабо улыбнулся.

– Я вас знаю. И, гореть мне в огне, рад с вами познакомиться. Джимми Беннет – тот, что попал в прошлом году в заварушку, так что старику пришлось его вытягивать, – рассказывал о вас. У меня и книга ваша есть. Между прочим, неплохая. Мантлинг, после того как вы пришли на днях в мой офис, я почитал о вас кое-что. Вы не сказали, а в газете написано, что вы бывали в Северной Родезии и носили волосяной браслет…

Мантлинг мгновенно оживился.

– Уложил там слона, – похвастал он. – Даже двух. Но это в прошлом году. Больше я туда не поеду. Что с Южной Африкой? Вычистили страну полностью, вплоть до Бельгийского Конго. Звери в заповедниках, как какие-то фазаны. В национальных парках прирученные львы подходят и обнюхивают машины. Нет, вы дайте мне Южную Америку. Только Южную Америку.

– И южноамериканские яды, – вмешалась Изабель, произнеся это таким тоном, как будто речь шла о редком блюде. Взгляд ее стал жестким. – Может быть, не будем отвлекаться от дела. Алан? Вы, сэр Генри, детектив. Я о вас слышала.

Г. М. не без труда развернулся, моргнул и посмотрел на нее. Выражение его лица нисколько не изменилось.

– Весьма интересно, мэм. Когда я слышу такое вступление, это означает, что мне хотят задать вопрос. Так скоро?

– У меня действительно есть к вам вопросы. Алан, можешь предложить сэру Генри стакан хереса. – Кисти ее сплетенных рук напряглись. – Слышала, вы человек опасный, и я вас немного побаиваюсь. Вот почему я так хочу задать вам несколько вопросов, пока вы не станете расспрашивать нас. Мой племянник рассказал вам историю Вдовьей комнаты?

– Ну, в общих чертах. Без подробностей. – Вид у Г. М. был такой, словно ему досаждала невидимая муха. – Ровно столько, чтобы пробудить мое любопытство. Я совсем уж закопался в работе, и тут он со своим рассказом. Ба! Дело Хартли весьма мутное. Вы, наверно, слышали – пистолет в чаше для пунша, вот только благодарности от Мастерса я так и не дождался… Так или иначе, об обстоятельствах он мне рассказал, и, конечно, старику пришлось тащиться сюда самому, чтобы выяснить, в чем дело. Но известно мне немного. По крайней мере, пока, мэм.

– Я хочу знать ваше мнение, – Изабель твердо держалась за свое и не позволила увести ее в сторону, – существует ли на данный момент какая-либо опасность?

– Ну… что ж. – Г. М. потер лоб. – Вы имеете в виду из прошлого? Злой дух или отравленная игла? Нет, мэм. Не думаю.

Мантлинг довольно фыркнул, и даже на бледном лице женщины промелькнула, как показалось Терлейну, тень облегчения. Тем не менее она продолжила с прежней мягкой настойчивостью:

– Но вы же не станете отрицать, что четыре человека, оставшись в этой комнате одни, умерли насильственной смертью по неустановленным причинам.

– Забавно, – сказал Г. М. задумчиво, и его маленькие острые глаза впились в Изабель. – В сказанном вами одно слово заинтересовало меня больше, чем все остальное. Это слово «одни». Ключевое слово. Да, эта загадка меня зацепила и не дает покоя. Допустим, они все умерли. В таком случае почему было так необходимо, чтобы каждый из них оставался там один, а? Была бы комната менее опасной, если бы в ней остались на два часа три или четыре человека?

– На этот вопрос отвечу я, – вмешался Мантлинг. – Когда в комнате больше одного человека, она не более опасна, чем воскресная школа. Это факт! Мой дед проделал такой опыт. Он и тот француз, приезжавший по делам и позже умерший в той комнате, просидели там вдвоем несколько часов. И ничего не случилось. Но потом мой дед ушел, а француз остался и протянул недолго.

– Вот как? – без особого любопытства пробормотал Г. М. и посмотрел на Изабель. – Кстати, мэм, как его знали?

– Его?

– Да, того самого француза, который приезжал к лорду Мантлингу по делам.

Она прищурилась, и на мгновение показалось, будто у нее глаза без ресниц.

– Вообще-то, не знаю. Может быть, Гай знает. Это важно?

– Ну, видите ли, он ведь там умер, – довольно туманно пояснил Г. М. – Посмотрим. О, знаю. Мантлинг, не вы ли говорили мне, что среди гостей сегодня будет еще один француз?

– Вы, наверно, имеете в виду Равеля. – Мантлинг уставился на Г. М. – Да, так и есть. А что? Он вполне приличный парень, этот Равель. Кстати, что интересно, блондин. Будете бренди? – Он повернулся к гостю широкой спиной, налил полный стакан бренди и, обернувшись, протянул ему стакан. – Так что Равель?

– Просто любопытно. Например, делал ли он вам какие-либо предложения насчет мебели в той комнате?

Мантлинг замер с открытым ртом.

– Как вы догадались? – Он покачал головой. – Вот это да! Ловко, да, Джордж. Догадаться вот так с ходу. И уж если на то пошло, да, обращался.

– Ага! Я просто поинтересовался. Речь шла о чем-то конкретном?

– Нет. Вообще-то, нет. Он только сказал, что приедет и посмотрит, если я надумаю продавать. Подождите-ка. Он упоминал стол, какие-то стулья или что-то еще.

– Лучше всего, – твердо сказала Изабель, – продать их в Музей мадам Тюссо.

Все удивленно посмотрели на нее, и только Г. М. никак не отреагировал на ее слова. Прислонившись к столу и сложив руки на необъятном животе, он спокойно сидел и только моргал.

– Уф. Я тоже думал об этом, мэм. По-моему, музей уже приобрел оригинальный нож гильотины. Но давайте это пока оставим. Мне хотелось бы узнать кое-что о вашей племяннице, мэм. Как ее… Джудит, да? Милая девушка. Скажите, почему ей не позволили участвовать в сегодняшнем представлении?

Мисс Бриксгем кивнула, и на ее лице мелькнуло выражение жестко подавленного удовольствия.

– Умно. Думаю, вы и сами знаете, почему ее здесь нет. Я скажу вам то, чего никогда не скажет из-за недостатка смелости мой племянник. Ее не допустили к участию в сегодняшнем вечере, потому что она, скорее всего, сообщила бы об этом своему жениху, доктору Арнольду.

– Слышал о нем, – хмуро кивнул Г. М. – Доктор-психолог, да? Я так и думал. И что?

Лицо Мантлинга посерело под очками. Как ни удивительно, ропот протеста последовал лишь со стороны молчаливого Бендера. Сорвавшись с места, он устремился к мисс Бриксгем, и в тот же момент здоровенная рука Г. М. вытянулась и легко ухватила его за левый лацкан пиджака.

– Полегче, сынок, – спокойно сказал Г. М. – Будь внимательнее, смотри, куда идешь. Ты зацепился бы за шнур от лампы и врезался бы прямо в книжный шкаф. Так что, мэм? Что изменилось бы, если об этом узнал бы доктор Арнольд?

– Он предотвратил бы то, чего не смогла предотвратить полиция. Возможно, радикальными средствами. А мы не можем позволить себе скандала. – Слова мисс Бриксгем подбирала с такой тщательностью, с какой хозяйка выбирает в корзине спелый фрукт. – Видите ли, так случилось, что в этом доме есть сумасшедший, – пояснила она все так же ровно и любезно.

Затянувшуюся гнетущую паузу оборвал раскат грома.

– Наглая ложь! – взревел вдруг Мантлинг.

– Выслушайте, пожалуйста, меня, – отчеканила она. – А ты, Алан, будь добр, не вмешивайся, когда я говорю. Я прекрасно понимаю, что было бы глупо обращаться в полицию по поводу попугая и собаки. Это же самые обычные домашние питомцы. – Она глубоко вздохнула. – В этом доме неделю назад кто-то задушил моего попугая, свернул птице шею. Бедняжка Билли. Звучит нелепо, да? Вам, мужчинам, больше нравятся собаки. Джудит завела себе фокстерьера. Лично у меня он восторга не вызывал, но был существом спокойным и тихим. Некоторое время назад он исчез. Джудит решила, что он просто убежал; она и сейчас так считает. Я нашла его в мусорном ящике. Не стану описывать, в каком состоянии. Кто-то использовал тяжелое, острое орудие.

Она дрогнула, будто у нее подвернулась лодыжка. Бендер тут же поспешил к ней, демонстративно обойдя шнур и бросив резкий взгляд на Г. М., и усадил ее в кресло.

– Я в порядке, – раздраженно сказала мисс Бриксгем. – Я в полном порядке. – Впрочем, она тут же закашлялась и побледнела, но оттолкнула протянутую руку Бендера. – Будьте добры, оставьте меня в покое. Я еще не закончила. Если бы Алан был откровенен с вами, джентльмены, он сказал бы вам, что в нашей семье это наследственное. Он сказал бы вам, что Чарльз Бриксгем, который привез сюда жену и умер в той комнате в 1803 году, повредился рассудком задолго до своей смерти. Он был, как это теперь называется, невменяемым. И рассудка он лишился по ужасной причине. Алан должен был рассказать вам об этой причине. Что ж, расскажет Гай. – Словно чужие, она подняла руки и тут же уронила их на колени. – Я ничего не предполагаю. Я лишь заявляю, что эта болезнь проявилась снова. Можете смеяться над задушенным попугаем. Можете даже смеяться над убитым фокстерьером. Но мне не смешно. Я лишь говорю, что сегодня вы подталкиваете к преступлению несчастного безумца, который может выйти на охоту за более крупной дичью.

– И кто этот несчастный безумец? – спросил Г. М.

– Я не знаю, – ответила она. – Поэтому мне страшно.

Никто не произнес ни слова. В тишине слышалось только тяжелое, хриплое дыхание Мантлинга и дребезжание стекла в серванте. Краем глаза Терлейн заметил, как большая, в веснушках рука с рыжеватыми волосками ухватилась за бутылку.

– Дайте мне руку, – сказала мисс Бриксгем Бендеру и со сдержанной любезностью и странным, почти неприятным шармом добавила: – Не хочу заниматься прорицаниями, сэр Генри. Одного предупреждения вполне достаточно. Увидимся в гостиной.

Когда дверь за ними закрылась, Г. М. выбрался из-за стола, проковылял через комнату и дернул шнурок звонка. Через считаные мгновения он уже отдавал распоряжения Шортеру:

– Приведите сюда Гая Бриксгема и француза по имени Равель. Скажите, что они нужны здесь сейчас же. Поживее. – Потом он повернулся и, мигая, посмотрел на Мантлинга. – Темное дело, сынок. Очень темное. Почему вы не рассказали мне про попугая и собаку?

– Но я не знал о бедняге Фице. Господи, это ужасно! Я про старушку Изабель. Послушайте, как вы думаете, она в своем… – Голос Мантлинга напоминал звучание дырявого барабана.

– Ну, сама-то она считает, что кто-то здесь определенно не в своем. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет! Говорю вам, это все чепуха! Про собаку я услышал впервые. А насчет попугая… – Он выпятил подбородок. – Скажу вам так – его следовало придушить. Не выношу попугаев. Мерзкие твари. Вы замечали, какие у них глаза? Нечеловеческие, как у змеи. Попробуйте до него дотронуться – он вам и палец отхватит. Стоп! Не поймите меня превратно. Я его не трогал. И не я его задушил.

– Ага. Знаете, кто это мог быть?

– Нет. Может быть, слуги. Изабель они не любят и попугая тоже. Своим криком он кого угодно мог до ручки довести. Обычно висел в клетке в столовой, вопил: «Так это ты, так это ты!» – и хохотал как сумасшедший. – Мантлинг раскраснелся и, как только дверь открылась, заговорил быстрее: – Гай! Послушай, Гай! Она тебе сказала? Кто-то убил Фица и бросил в мусорный ящик. По крайней мере, Изабель так говорит.

В комнату вошли двое. Первый, к которому и обращался Мантлинг, остановился за порогом. Это был невысокий, с резкими чертами лица и приятной улыбкой мужчина в темных очках. Высокий и выпуклый, как у брата, лоб и тугие рыжеватые колечки волос. Хотя он и был, похоже, лет на пять-шесть младше, лицо его было покрыто сетью мелких морщинок, особенно заметных под впалыми щеками и вокруг улыбчивого рта.

И несмотря на всю самоуверенность, напыщенность и крикливость Алана, Терлейн почувствовал, что характер у Гая покрепче. Лицо умное, но… веселое или хитрое? Такое странное выражение, Терлейн это знал, бывает из-за темных очков. Ему не нравились темные очки. Глаза за ними казались темными пятнами, бегающими, словно крысы за перегородкой. Без остановки.

На мгновение Гай замер в нерешительности.

– Да. Мне было известно про Фица. Но послушай, старина, зачем так кричать?

– Известно?

– Со вчерашнего дня. – Он снова улыбнулся. – Боялся, что Изабель узнает. Она же…

– Что? Всюду сует свой нос?

– Ну да. – Глаза его быстро метнулись туда-сюда. – Нам не нужны здесь скандалы и крики. – Словно показывая, что вопрос закрыт, Гай достал серебряный портсигар, взял сигарету и постучал ею по портсигару. – Входите, Равель. Нас желают здесь видеть.

– Я вовсе не против, дружище, – раздался добродушный голос из-за его спины. – Но о каком Фице идет речь? Кто этот Фиц, позвольте спросить?

Странным образом именно это, к месту и с хорошим произношением употребление идиоматических выражений, выдавало в Равеле иностранца. Нужную фразу он использовал так, как гольфист наносит расчетливый удар по мячу, – с подчеркнутой выразительностью. Перед гостями предстал высокий мужчина с рыжеватыми волосами и румяным лицом, на котором, у висков, проступали едва заметные ниточки вен. Глаза у него были веселые, костюм, если мерить по англосаксонским стандартам, излишне наряден, и руки он держал в карманах.

– Мы таки изрядно проголодались, – добавил он, тщательно подбирая слова. – Ха-ха-ха!

– Кто такой Фиц, ты и сам знаешь, – сказал Гай, нацеливая взгляд на Г. М. – Песик Джудит. Ты же видел его, когда приходил сюда, помнишь?

– А, да. Да, – заметил Равель, с видимым усилием напрягая память, и тут же безразличным тоном добавил: – Веселый песик. Что с ним случилось?

– Его кто-то зарезал, – ответил Гай и, еще раз постучав сигаретой о портсигар, кивнул Г. М. – Вы ведь сэр Генри Мерривейл? Очень рад видеть вас здесь, сэр. – При этом никакой радости на его морщинистом лице не отразилось, если не считать некоего подобия ухмылки. Тем не менее он вежливо протянул руку.

– Забыл, черт возьми! Позвольте представить! – вмешался Мантлинг. – Г. М., это мой брат. А кто другой, вы уже поняли. – Он пытался острить, но едва не спровоцировал еще один скандал. – Послушайте, Г. М., спросите Гая насчет пса. Гай интересуется то ли магией, то ли демонологией, то ли вуду, то ли еще какой-то дьявольщиной. Никогда в этом толком не разбирался, но, судя по рассказам, единственный, для кого все плохо заканчивается, – это тот, кто их практикует. Может быть, собака – часть какого-то обряда. Ну, знаешь, Гай, вроде того, когда надо зарезать черного петуха, сжечь перья, потом…

Возникшая вслед за этим жуткая пауза мгновенно накалила атмосферу в комнате. Выражение лица Гая не изменилось, но пальцы сжали портсигар, и сигарета упала на пол.

– В наше время, – неприятно мягким тоном заговорил он, – человеку приходится скрывать даже веру в Бога. Так что я, если ты не против, свои верования держу при себе… Сказать, о чем вы сейчас думаете, сэр Генри? – неожиданно обратился он к Г. М., резко меняя тему разговора и касаясь пальцами дужки очков. – Вы, как и все остальные, задаетесь вопросом, почему я ношу темные очки в лондонском тумане. Дело в том, что естественный дневной свет причиняет моим глазам боль чуть больше, чем я могу стерпеть.

– Слушай, Гай, ты что, шуток не понимаешь? – забеспокоился Мантлинг и повернулся за поддержкой к Г. М. – Видите, он винит меня, но я-то, черт возьми, что мог сделать? Эти неприятности с глазами начались у него с тех пор, как я убедил его отправиться со мной в мое последнее путешествие. Думал, оно пойдет ему на пользу…

Гай поднял сигарету и щелкнул зажигалкой. Рука его при этом заметно дрожала. Лишь теперь Терлейн заметил, какой у него высокий и костистый лоб; из-за этого возникало неприятное впечатление, что очки находятся посередине лица. Но голос его звучал по-прежнему дружелюбно, с легкой нотой сарказма:

– Кое-кто, конечно, посмеялся над этой идеей. А экспедиция, сэр Генри, мне даже понравилась. Никакая романтика Зеленых поместий[2] или Амазонки меня не интересовала. Я поехал с Аланом и Карстерсом с таким расчетом, чтобы высадиться на Гаити… изучить обычаи тамошних племен. Но потом Алан решил, что времени не будет, и я остался в Макапе. Изнывал там три месяца под палящим солнцем, пока они не вернулись с триумфом и трофеями: парой чучел змей и пригоршней отравленных, как они надеялись, стрел. Но вы же хотели спросить насчет очков…

– Вообще-то, – просипел Г. М. – меня заинтересовало другое. Почему в этом доме так много говорят об отравленном оружии? Хотя это не так важно. Я вот что хотел спросить. Вы ведь здесь знаток семейной истории, да? Хранитель документов, скелетов и проклятий?

– Если хотите, называйте это так.

– Документов, полагаю, немало?

– Да.

– Они открыты? Их можно посмотреть?

– Нет. – Лицо Гая буквально окаменело. – Простите, сэр. Не хотел, чтобы это прозвучало так резко. С удовольствием предоставлю вам их список или расскажу все, что вы пожелаете узнать.

– Угу. Понятно. – Г. М. пристально посмотрел на него и кивнул. – Каким образом передаются эти документы? От отца к старшему сыну, так?

Гай едва не рассмеялся.

– Алан не стал бы ими заниматься. Документы передаются тому, кто проявил к ним наибольший интерес, – объяснил он.

– Хорошо. Позднее я займусь легендой о комнате, а сейчас давайте перейдем к Чарльзу Бриксгему, первому, кто умер там… – Пыхтя от усилия, Г. М. сунул руку во внутренний карман и достал листок с заметками. При этом его черный галстук сбился под ухо и мешал ему читать. – …В 1803 году. Хм! Так, у него было двое детей. Сын и дочь. Что известно о сыне?

Гай пожал плечами:

– Парень был, как я полагаю, слаб рассудком. Не сумасшедший, как вы понимаете, но… За ним ухаживала сестра.

– Ага! И она умерла во Вдовьей комнате накануне своей свадьбы. Точная дата известна?

– Четырнадцатого декабря 1825 года.

Г. М. скосил глаза на потолок и подвигал очками по переносице – вверх-вниз.

– 1825-й, да. Посмотрим. Что произошло в 1825-м? Много разных договоров. Признание независимости Бразилии. В России император Николай I. Друммонд изобрел друммондов свет для освещения сцены. Первое путешествие из Англии в Индию на пароходе. Впервые расшифрован «Дневник Пеписа».

– Вы очень хорошо информированы, – отрывисто бросил Гай, наморщив костистый лоб.

– Что? Да. Сынок, я энциклопедист. – Г. М. потер лоб. – Дайте подумать. В тот год была сильнейшая паника среди коммерсантов и финансистов… Хм! А финансовое состояние вашей семьи?..

– С радостью сообщаю – отличное. Могу предъявить доказательства.

– Вот как. Значит, вам есть что скрывать, а? Так, его дочь, Мэри, умерла в той комнате накануне своей свадьбы. Вот это меня и смущает. Ни с того ни с сего ей вдруг вздумалось провести ночь именно там. Почему? Что заставило ее остаться на ночь в комнате, которой не пользовались, и именно в тот момент?

Гай снова пожал плечами:

– Я не знаю. Какая-нибудь сентиментальная причуда… каприз…

– Сентиментальная причуда, – проворчал Г. М., – провести ночь перед свадьбой в комнате, где умер ее безумный отец. Очень странно. За кого она собиралась замуж?

– За некого Гордона Беттисона. О нем я не знаю ничего.

На широком лице Г. М. промелькнула едва заметная тень, и это значило: а вот тут ты лжешь. Но он лишь сделал еще одну пометку на листке и моргнул.

– Что ж. Давайте перейдем к следующей жертве, французу, умершему там же в… хм… 1870-м. Кем он был?

За спиной Гая послышался смешок.

– Он был моим двоюродным дедушкой, старина, – с неожиданным дружелюбием ответил Равель и тут же нахмурился. – По-моему, так у вас называют дядю отца? Да. Спасибо. Мой двоюродный дедушка. С этим связано что-то зловещее?

Позвякивая монетами в кармане и покачиваясь на каблуках, он оглядел всю компанию одним глазом, закрыв второй. Покрасневшее лицо и проступающие на висках вены придавали ему слегка нетрезвый вид.

– Вот как. Интересно. Он был совладельцем вашей мебельной компании?

– А? Нет. Не совсем. Он возглавлял наше отделение в Туре. Старина Мартен Лонгваль. Меня назвали в его честь. Я видел его портрет с бакенбардами. Поэтому-то мне, как вы понимаете, так интересно поучаствовать в поимке призрака.

– Есть еще какие-то причины?

– Как сказать… Мой папаша, который однажды проводил осмотр мебели по просьбе отца моего друга Алана, сказал как-то, что, если подвернется случай, я найду там немало стоящего. А вообще-то, я друг семьи. Хм.

– Мартен Лонгваль, – задумчиво проворчал Г. М. – Какого рода бизнес он вел с Мантлингом?

Равель склонил голову набок, как будто целился из ружья.

– Вот этого я, ей-богу, не знаю. Но не думаю, что он вел какой-либо бизнес. Может быть, ему просто нравилась Англия? Большие ложки, виски с содовой. Ха-ха-ха!

Г. М. сунул бумажку в карман и, вытянув шею, огляделся.

– Ладно, – сказал он сонно, – я готов. Речь шла о том, что мы пройдем туда и откроем вашу запечатанную комнату? По-моему, самое время, если мы собираемся сделать это до обеда.

Мантлинг тут же с энтузиазмом взялся за дело. Скрип выдвигаемого ящика стола вернул Терлейна, который был как под гипнозом, к действительности и напомнил о предстоящем деле. Вооружившись стамеской, молотком и отверткой, Мантлинг открыл замок нижнего ящика стола, откуда извлек большой ключ с искусно выполненной бородкой и следами ржавчины.

– Вот этим мы ее и откроем, – пробормотал он, – и прикончим всех злых духов. Хорошо, что на нем нет отравленного шипа – иначе я бы уже умер, когда его чистил. Есть! Идемте, парни!

Терлейна удивило, что Гай, которого брат не включил в число участников церемонии, даже не попытался возражать против такого решения. В состав делегации вошли только Алан Мантлинг, Г. М., Терлейн и сэр Джордж. Гай проводил их поклоном и усмехнулся, легонько постукивая пальцем по верхней губе.

После теплого кабинета Терлейна неприятно поразило тусклое освещение и тишина дома. Света здесь определенно недоставало. Четверку избранных сопровождал Шортер, с коробкой свечей и жестянкой с машинным маслом для смазки замка. С некоторым беспокойством Терлейн поймал себя на том, что в голову лезут мысли о предстоящем, а воображение рисует картины пыльной, пребывающей в запустении комнаты. Понятно, что ничего необычного они в ней не обнаружат. Но на всякий случай лучше ни к чему не прикасаться.

Из холодной музыкальной комнаты они прошли через двойные двери в длинный белый обеденный зал. Топавший рядом Г. М. что-то бормотал себе под нос. Длинный стол был накрыт на девять персон и с избытком украшен цветами. Свечи еще не зажгли, и на стенах мерцали отблески камина. Следуя поспешно отданному хозяином распоряжению, Шортер включил хрустальную люстру на полную мощность. А потом Мантлинг остановился. Держа в руке молоток, он застыл в нерешительности перед двойной дверью напротив столовой. Взгляд его перешел на эркер, оттуда – что любопытно – на потолок над ним. В потолок, заметил Терлейн, был вделан латунный крюк. Зачем? Прежде чем двинуться дальше, Мантлинг что-то буркнул себе под нос и внимательно осмотрел стол. Сделав шаг вперед, он тут же отступил. На его лице отчетливее проступили веснушки. Неужели… испугался?

– Идем же, – грубовато бросил сэр Джордж и кивком указал на дверь в другом конце столовой. – Это она?

– Эта дверь ведет в коридор. Наша комната в конце коридора. Так! Шортер, зажги свечи. Приготовь ключ к двойной двери.

– Да, сэр.

– Хорошо. Вперед! Открывай, а потом…

Замок поддался с трудом и только после того, как его щедро полили машинным маслом. За дверью их ожидал узкий проход между голыми, обшитыми панелями стенами. Здесь пахло плесенью и с потолка свисала паутина. Когда Шортер зажег пять свечей, они увидели в конце прохода тяжелую дверь. Но не только. Терлейн даже вздрогнул, заметив кое-что еще.

– Шортер! – нервно крикнул Мантлинг. Рука с подсвечником дрогнула, и подсвечник ударился о белую дверь. – Ты чем тут занимался? Кто, черт возьми, подмел здесь пол?

Голос Шортера прозвучал ровно и спокойно:

– Никто, сэр. То есть с прошлого года. Его… Покойный лорд Мантлинг распорядился подметать проход раз в год. С тех пор здесь никого не было.

– Не было? Черта с два! Здесь подметено. – Г. М. отвел в сторону его руку с подсвечником, и Терлейн почувствовал запах горелого дерева. На белой двери остался бурый след от огня. Мантлинг ткнул свечой вперед и схватил Шортера за шиворот.

– Не подметали, да? Посмотри! Видишь? Чисто до самой двери. – Оттолкнув дворецкого, он тяжело прошел вперед, потом сунул свечу Шортеру и взял отвертку. – Шурупы не проблема – мигом выкручу. – Он наклонился, замер и, повернув голову, посмотрел на остальных снизу вверх. Тяжелое, будто сонное лицо предстало в жутковатом виде. – Знаете, а ведь здесь и впрямь умирали.

Терлейн оглянулся на Г. М. После первого поворота отвертки тишину нарушал только скрип. Все пять свечей горели ровно и ярко, хотя в затхлом помещении должны были бы притухнуть. Но воздух действительно казался относительно свежим. Оглянувшись на прометенную к двери в столовую кривую дорожку, Терлейн вспомнил про крюк в потолке. Мантлинг упоминал о нем, когда говорил о клетке для попугая. Он представил бьющуюся о прутья птицу и ее хриплый крик: «Так это ты!»

Что-то упало на пол под ноги Терлейну, и Мантлинг выругался.

– Шуруп сломался! Я-то и подумал, что уж больно легко он вышел. Надеюсь, сломался в косяке. Иначе…

– Знаешь, сынок, – спокойно сказал Г. М., – я бы на твоем месте не беспокоился из-за этих шурупов. Держу пари, они здесь только для виду. Попробуй ключ и посмотрим, откроется она или нет. Если замок смазан…

– Точно, он смазан, – проворчал сэр Джордж. – И смазка еще не высохла. Я вот манжету испачкал. Видите? Давайте ключ!

Мантлинг возился с дверью, как пьяный. Ключ наконец повернулся с легким скрипом, и она распахнулась, будто сама по себе. Они подняли свечи уже за порогом, и пламя заиграло на позолоте мебели, высветило тяжелые гардины…

В следующий момент Терлейн поймал себя на том, что всматривается в полумрак, и свеча дрожит в его руке.

Карта смерти

Свечи на обеденном столе растеклись лужицами воска, и скатерть обрела помятый вид после многочисленных перемен предложенных блюд, когда Мантлинг, сидевший во главе стола, поднялся со стула.

– Перейдем к делу? – сказал он. – Шортер! Чтобы не задерживаться – подайте кофе сюда. И карты. Не забудьте – новую колоду.

В воцарившейся за столом тишине, казалось, еще можно было услышать эхо мгновение назад закончившегося разговора. Даже Равель, рассказывавший забавный анекдот, осекся на полуслове. Терлейн обвел взглядом собравшихся. Сам он сидел справа от Мантлинга. Напротив, слева от Мантлинга, расположился Г. М. Его соседом был мистер Ральф Бендер, молчаливый и явно чувствующий себя неуютно. После супа он так ничего и не съел и даже вина выпил лишь самую малость. Его молчание, однако, осталось почти незамеченным на фоне шумных излияний соседа, Мартена Лонгваля Равеля. Не то чтобы он позволил себе лишнее, но то ли выпитое так сильно на него подействовало, то ли по какой-то иной причине его лицо, которому по своей природе было свойственно несколько нетрезвое выражение, раскраснелось и словно налилось жаром. Сидевший следующим и терпеливо слушающий анекдоты Равеля сэр Джордж Анструзер то и дело поглядывал на Терлейна и Г. М. На другом конце стола, напротив Мантлинга, сидела Изабель Бриксгем. Ее соседом слева оказался Гай. Далее, между ним и Терлейном, расположился мистер Роберт Карстерс.

Карстерс Терлейну понравился. По описанию Мантлинга, тот был мужчиной примерно его же возраста, может быть чуть старше. Но на самом деле Карстерс оказался худощавым молодым человеком с румяным лицом, жесткими щетинистыми усами и мягкими манерами. В качестве хобби он выбирал те виды спорта, которые давали возможность показательно свернуть себе шею. Представленный в качестве образца Молчаливого Англичанина-Спортсмена, он определенно был бы воспринят как сюрприз. В первые пятнадцать минут он не только изложил бо́льшую часть своей жизни, но и проиллюстрировал каждое приключение убедительной актерской игрой и богатой жестикуляцией. Используя все, что было на столе, он выстроил гоночную трассу и с фырканьем и рычанием, имитируя мотор, провел по ней свой автомобиль, представленный в данном случае солонкой. Рассказывая об охотничьей экспедиции, Карстерс с хищной ухмылкой всматривался в прицел воображаемой винтовки и шумно выдыхал, когда пуля попадала в цель. При этом, что показалось Терлейну даже несколько странным, он вовсе не был выдумщиком, сочинителем небылиц.

Как признался Карстерс, он сам погубил свою карьеру. После Итона и Сандхерста он, по настоянию отца, подался в авиацию, но там ему вежливо предложили подать в отставку после череды преждевременных снижений при заходе на посадку, особенно в последнем полете, когда он, стремясь показать себя с хорошей стороны, врезался в офицерскую столовую на бомбардировщике стоимостью шесть тысяч фунтов, отделавшись растяжением лодыжки.

Карстерс также сообщил Терлейну (под большим секретом) о своих пылких чувствах к Джудит, сестре Мантлинга. Он сказал, что даже признался ей в любви, но ее интересуют лишь те мужчины, которые Добились в Жизни Положения. Описав это как полное фиаско, Карстерс горько усмехнулся. О докторе Юджине Арнольде он сказал, что никогда не видел белого человека, который выглядел бы таким старым в свои тридцать шесть, и карикатурно спародировал некоторые особенности мимики последнего. И наконец, он предъявил собственную теорию, объясняющую загадку Вдовьей комнаты. Все дело в газах или пауках.

– Попомните мое слово, – заявил он после третьего коктейля, когда Терлейн встретил его в гостиной, – это либо газы, либо пауки. Как всегда. Вы сидите в кресле или лежите в постели, и тепло вашего тела высвобождает смертоносный газ. Я знаю. Поверьте мне, сэр, если я вытащу ту самую карту, то открою окно, высуну голову наружу и так простою большую часть времени. Или же, – тут мистер Карстерс взволнованно постучал пальцем по ладони, – это ядовитые пауки, какие-нибудь тарантулы размером с кулак, которые прячутся в сундуке. В один прекрасный момент вы, ничего не подозревая, открываете сундук и – уф! – поминай как звали. Как оно? Помню, читал об этом где-то.

Терлейн мягко напомнил, что паук должен быть весьма почтенного возраста, если ему удалось прожить сто двадцать пять лет на голодной диете. Карстерс ответил, что читал где-то, будто пауки живут даже дольше, будучи замурованными в каменной кладке, но присоединившийся к дискуссии Равель указал, что речь, должно быть, идет о жабах.

– Срок паучьей жизни, старина, – тоном вещателя провозгласил он, причем его английский уже не звучал так четко и правильно, как вначале, – сравнительно короток. – Он поморщился. – Но я… я надеюсь, что это не пауки. Фу! Если я увижу хоть одного такого, дам деру, что и чертям не угнаться. Уж можете мне поверить.

В ходе этой горячей дискуссии у Терлейна все не шла из головы картина, представшая перед ними, когда дверь легко отворилась. И после того как Мантлинг поднялся наконец из-за стола, он испытал немалое облегчение.

– Что ж, к делу? – произнес хозяин дома.

Он стоял за серебряными подсвечниками с оплывшими и согнувшимися свечами, спиной к белой двойной двери. Обеденный зал наполнялся тенями, поскольку огонь в камине уже погас. В неровном свете лицо Мантлинга выглядело раскрасневшимся, жесткие завитки волос стали влажными, а бледно-голубые глаза, казалось, округлились. Он опирался кулаками о стол и улыбался.

– Я велел принести свежую колоду, – продолжал он с ухмылкой, – потому что со старой что-то не то. Что-то очень не то. – Мантлинг подался вперед. – Кто из вас пытался сжульничать? А?

– Ты понимаешь, Алан, что выпил лишнего? – спокойно обратилась к нему с другого конца стола Изабель Бриксгем.

Не обращая внимания на ее слова, Мантлинг уставился на Изабель с задумчивым видом.

– Это не вы, тетя, – проревел он и рассмеялся. – Потому что вы не будете тянуть карту. Но я спрашиваю остальных, поскольку у меня есть информация. Кто-то из вас хочет, чтобы туда пошел другой. Почему? Мы уже распечатали комнату, хотя ее и распечатывать-то не пришлось. И мы кое-что там увидели.

– Тебя это напугало? – отчетливо и громко произнес Гай и тоже рассмеялся.

Мантлинг перевел на него взгляд:

– Ты там был?

– Был ли я там? Нет. Просто не надо держать нас всех в напряжении. Что ты там увидел? Что…

– А вот и Шортер, – перебил его брат. – Это свежая колода? Хорошо. Дайте мне посмотреть. Вы знаете, что делать. Когда подадут кофе, каждый, за исключением названных мною ранее, возьмет карту. А теперь внимание, джентльмены! Взяв карту, вы, если хотите, можете ее посмотреть. Затем положите ее рубашкой вверх. Не объявляйте сразу, что у вас. И прежде чем мы начнем, я скажу вам, что мы там увидели. После этого вы, если пожелаете, можете выйти из игры. Хорошо, Шортер, мы ни к чему не прикасаемся. Распечатайте колоду. Разложите карты по подносу… так. Я возьму первым.

Не спуская выпученных глаз с гостей и даже не взглянув на рассыпанные веером карты, он взял с подноса одну, коротко посмотрел на нее и, сохранив на удивление бесстрастное лицо, положил на стол перед собой лицом вниз. Шортер прошел мимо Терлейна, который на мгновение ощутил напряжение, тут же сменившееся облегчением – ему тянуть не надо. Поднос был предложен Карстерсу, и Терлейн увидел синюю рубашку карт с цветным щитом – вероятно, гербом Мантлингов – и повисшую над ними мускулистую руку Карстерса. Карстерс колебался. Потер руки. Размял плечи. И протянул руку. Румяное лицо поблескивало от пота.

– Дайте-ка среднюю. И пожелайте мне удачи, сэр. Хо-хо-хо! Поехали. Только бы… Черт! – Он шлепнул карту на стол и попытался сделать каменное лицо.

Шортер перешел к Гаю, который небрежно смахнул карту с подноса и, не глядя, положил перед собой.

– Я передумал, – объявил вдруг Мантлинг. – Подождите, Шортер. Если мисс Изабель желает, пусть возьмет карту.

– Благодарю, – спокойно сказала мисс Бриксгем и, не выразив ни малейшего удивления, протянула руку. – Свой выбор я уже сделала. Полагаю, вопрос о моем неучастии не стоял. – Она взяла карту и бросила на нее мимолетный взгляд. Лицо ее осталось непроницаемым.

Шортер подошел к сэру Джорджу, который, взяв карту, наморщил лоб, но ничего не сказал. Раскрасневшийся Равель долго разглядывал карты, бормоча и призывая к тишине, чтобы он смог сосредоточиться. Коснувшись пальцами одной карты, он тут же передумал и взял другую.

– Мне в картах никогда не везло, – жаловался француз. – Вот и сейчас… Тьфу! Даже не жду… Что? Господи! Уррра! Ха-ха-ха!

Лицо его растянулось в широкой улыбке. Он заерзал, посмеиваясь и поглядывая на карту. Радость его была особенно заметна в сравнении с угрюмым молчанием Бендера. Когда ему подали поднос, Бендер резко повернулся к Мантлингу:

– Полагаю, сэр, я должен взять карту? Или же меня назовут… Хорошо. – И прежде чем Мантлинг успел что-либо сказать, Бендер осторожно взял карту дрожащей рукой и подтянул к себе так, чтобы никто ее не видел. Потом он положил ее на колено, под прикрытие стола, посмотрел и вернул на стол. На его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.

Г. М., не обронивший ни слова на протяжении всего обеда, с любопытством посмотрел на него.

– Игра закончена, – немного хрипло сказал Мантлинг и кивнул. – А теперь я расскажу вам про комнату. Изабель говорит о присутствии в доме сумасшедшего. Если кто-то этого не знал, она не преминет вам рассказать. Я уже начал верить ей.

Комната была открыта, друзья мои. Кто-то вывернул шурупы и заменил их поддельными, которые не доставали косяка. Кто-то сделал слепок замка и изготовил ключ. Кто-то смазал замок и петли и подмел проход, чтобы не оставить следов обуви. Но это еще не все. Если вы полагали увидеть неубранную комнату с двухдюймовым слоем пыли и паутиной, то вашим ожиданиям не суждено было оправдаться. Там так же чисто, как и в тот день, когда ее заперли почти шестьдесят лет назад. В комнате стоит большая позолоченная деревянная кровать, и дерево отполировано, хотя занавески уже истрепались. Мой дед перед смертью поставил газовое освещение, так вот форсунки прочищены и горят. Понимаете? Кто-то пробирался туда по ночам, пока мы все спали.

Он взял паузу – перевести дух. Перед мысленном взором Терлейна снова предстала большая квадратная комната с люстрой, открытые форсунки которой горели желтовато-голубым пламенем, бросавшим резкий, унылый свет на некогда пышное убранство. Пурпурные, с позолотой, стены потемнели, и очистить их было уже невозможно. Также там был камин из белого мрамора и высокие, в полный рост, зеркала в золоченой оправе – по одному на каждой стене, изящный золоченый туалетный столик и кровать с балдахином по моде конца восемнадцатого века. Но то, что прежде всего бросалось в глаза, самое необъяснимое и гротескное…

Мантлинг снова заговорил:

– С особым тщанием этот неизвестный позаботился о большом круглом столе посредине комнаты. Столе, окруженном стульями… Эти стулья, должен признать, и впрямь хороши. Сделаны из какого-то желтоватого дерева с такими латунными штуковинами…

– Ciseleurs![3] – воскликнул Равель, шлепнув ладонью по столу, и тут же притих под тяжелым взглядом Мантлинга. – Нет-нет, старина, я не вмешиваюсь. Это такой стиль. Я потом расскажу. Продолжайте.

Гай потянулся к свече – прикурить сигарету.

– Ты ведь заметил, Алан, имена, вырезанные на спинке каждого стула? На одном – Monsieur de Paris, на другом – Monsieur de Tours, на третьем – Monsieur de Rheims, еще на одном… А! Вижу, наш добрый друг сэр Джордж Анструзер подозрительно на меня смотрит. Я знаю, друг мой, потому что это часть семейной истории. Как и Равель, я расскажу об этом позднее. Дело в том…

– К дьяволу все это! – оборвал его Карстерс, отодвигая чашку и как будто расчищая стол для настоящей игры. – Это все чушь! Алан, зачем кому-то понадобилось возиться со всей этой мебелью посреди ночи? – Он посмотрел на Мантлинга, который уставился на Изабель, и тоже перевел на нее взгляд. Бледные глаза мисс Бриксгем блестели, как и ее серебристые волосы.

– Позвольте мне сказать то, – произнесла она любезным тоном, – что более проницательные члены этой компании уже знают и что послужит ответом на ваш вопрос. Спасибо. Вы все думаете о ловушке с ядом, убивавшей людей в прошлом. Если таковая действительно существовала, ее сила давным-давно иссякла. Если только ее не переустановили. Возможно, две недели назад она была неопасна. Но не исключено, что теперь она снова стала опасной. – Выдержав тягостную паузу, Изабель продолжила: – С твоего позволения, Гай, я возьму сигарету. Я уже говорила, джентльмены, и не стану повторять предупреждение. Soit![4] Если вам так не терпится сделать ставкой в этой игре собственную жизнь, я могу лишь подчиниться и тоже вытащить карту. Смею сказать, я фаталистка. Но считаю, что было бы лучше, если бы мы снова заперли эту комнату и нашли того, кто повредился рассудком. Что скажет сэр Генри Мерривейл?

Г. М. шевельнулся. Дыхание его оставалось ровным, с присвистом, уголки широкого рта опущены. Весь вечер он по большей части молчал и совсем не походил на того человека, каким его описывали Терлейну, – шумного, ворчливого, докучного непоседу, не дававшего покоя половине военного ведомства. Теперешнее, нехарактерное для него, смирение – это Терлейн уже понял – объяснялось тем, что он был встревожен. Встревожен, как, может быть, никогда в жизни. Медленно проведя ладонью по лысине, Г. М. прочистил горло после долгого молчания и заговорил:

– Мэм, я скажу, что вы правы.

Мантлинг обернулся, словно ужаленный, и с недоверием посмотрел на него:

– Но вы же сами сказали мне…

– Не торопитесь. Подождите, черт бы вас побрал! – ворчливо осадил его Г. М., сопроводив слова недовольным жестом. – И позвольте мне пояснить свою позицию. – Он сердито взглянул на Мантлинга. – Час назад я выпроводил вас, доктора и Джорджа Анструзера из этой комнаты, чтобы осмотреть ее самому, и могу поклясться – никакого обмана, никаких хитростей там нет. Я много чего знаю об отравленных ловушках – за грехи мои. Взять хотя бы дело Башенной комнаты – там ядом были пропитаны обои, или дело со Шкатулкой Калиостро в Риме в прошлом году, где отравленная цианидом игла проколола палец жертвы под ногтем, и обнаружить прокол не удалось даже при вскрытии. Сынок, я осмотрел всю комнату. Шестьдесят лет назад старик Равель сказал, что с комнатой все в порядке, так оно и есть. Но…

– Тогда что? – спросил Мантлинг.

– Я чувствую запах английской крови, вот и все, – серьезно произнес Г. М. и шумно засопел. – Черт возьми, это самое большее из того, что я могу сказать. Что-то здесь не так. Где-то есть кровь и, может быть, смерть. Я не выдумываю, не высасываю из пальца – это факт. Разум здесь не помощник, он говорит, что опасности нет, а я простофиля. Возможно, вот здесь, – он ткнул куда-то в область желудка, который, судя по всему, представлял его сердце, – мне бы и хотелось, чтобы вы сыграли в эту дурацкую игру просто потому, что я вижу проблему, которую не могу решить, и мне сразу полегчает, если удастся с этим разобраться. Но я не собираюсь вмешиваться. Мой совет – остановитесь, ничего не трогайте. Однако вы же ему не последуете.

Мантлинг повернулся к столу.

– Что ж, справедливо, – согласился он и оглядел собравшихся с видом мрачного торжества. – Кто-нибудь хочет выйти, а? Конечно, выглядеть это будет странно, как все понимают, но… Кто-нибудь хочет выйти?

У стола возникло едва заметное шевеление, но никто не произнес ни слова. Там звякнуло блюдце, тут скрипнул стул. Терлейн отчетливо слышал, как стучит его сердце. Подняв чашку, он пролил немного остывшего кофе на руку и поставил чашку на место.

Теперь Терлейн уже жалел, что не участвует в игре. Жалел, что…

– Начнем с меня, – сказал Мантлинг, – и пойдем вправо в таком порядке: Боб Карстерс, Гай, Изабель и дальше. Все! Итак, я вытащил… – Он поднял руку, представив карту, чтобы ее увидели все. – У меня девятка треф. У кого больше? Идем дальше.

Шевеление за столом возобновилось. Карстерс выругался, пытаясь подергать себя за щетинистый ус, и перевернул карту.

– Тройка червей. – Он предъявил ее остальным. – Повезло. Не знаю. Мог бы выиграть, если б играли на деньги. Ну, Гай?

Гай аккуратно положил сигарету на край блюдца и, сохраняя деревянное лицо, с некоторым пренебрежением поднял верхний краешек карты, взглянул на нее и снова взял сигарету.

– К счастью или нет, ты, Алан, по-прежнему выше.

Краем глаза Терлейн увидел, как Мантлинг утирает лоб. Активность за столом усилилась до такой степени, что даже скатерть сдвинулась, как будто кто-то ее потянул.

– У меня семерка пик. Удача на твоей стороне, если только тетя Изабель…

– Как сказал один из вас, удача со мной, – перебила его Изабель голосом, звенящим, как тяжелое кольцо. Не сводя с Мантлинга водянистых глаз и вцепившись в скатерть хрупкими пальцами левой руки, отчего на столе сдвинулась посуда, она правой подняла даму треф.

– Но… Проклятье! – воскликнул Мантлинг. – Это невозможно…

– Продолжаем, – бесстрастно предложил Гай. – Дама. Дальше.

– Боюсь, побить ее я не могу, – объявил сэр Джордж. Терлейн испытал прилив облегчения, успев заметить озорной блеск в глазах баронета. – Десятка бубен – это все, на что меня хватило. Но я согласен с Мантлингом. Нельзя позволить, чтобы мисс Бриксгем…

– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся Равель и выразительно постучал пальцем по переносице. – Ей и не придется, дружище. Нет-нет. Поучитесь у старика. У меня poppa. Король червей, видите? Ну что? Куда идти? Где…

– У нас еще один, – устало напомнил Мантлинг.

Пауза затянулась. Бендер сидел на стуле с прямой стеной, закрыв ладонью глаза.

– Ну? – не выдержал Карстерс. – Давайте же!

Бендер протянул руку, поднял карту и показал пикового туза.

За столом зашумели, напряжение сменилось облегчением.

Бендер убрал прикрывавшую глаза руку. Понять выражение его смуглого проницательного лица было непросто, но Терлейн мог бы поклясться, что в какой-то момент в них блеснуло дерзкое веселье.

– Знаете, молодой человек, – бросил Гай, – некоторые называют это картой смерти.

Карстерс заухал. Тщательно убрав салфеткой крошки, Бендер поднялся.

– Сомневаюсь, сэр, – с полным самообладанием ответил он. (Интересно, подумал Терлейн, почему Гая он называет «сэром», а Алана просто «Аланом»? И почему это прозвучало почти заискивающе?) – Думаю, я сам о себе позабочусь. Что мне делать теперь?

– Мы поместим вас в комнату, – сказал Мантлинг, к которому уже вернулось прежнее бодрое настроение. – По крайней мере, мы четверо – Терлейн, Джордж, наш друг Г. М. и я. Остальные могут уйти или остаться. А мы посидим здесь и подождем. Ха! Дверь во Вдовью комнату придется закрыть, чтобы все было по правилам и вы точно находились там один. А вот двойные двери мы оставим открытыми, и сами будем неподалеку. Часы есть? Хорошо. Каждые пятнадцать минут мы будем окликать вас, а вы будете отзываться. Сейчас три минуты одиннадцатого. Ваш пост закончится в три минуты первого. Так! Исполним все, как подобает. Терлейн, берите его за одну руку, я возьму за другую…

Бендер резко повернулся, и на его лице проступил нездоровый румянец.

– В этом нет необходимости, вы же не провожаете меня на виселицу.

Тем не менее избежать неприятной параллели не удалось – процессия двигалась медленно и напряженно, будто никто не хотел принимать в ней участия. Теперь, с включенным в обеденном зале верхним светом, проход был освещен лучше. Они прошли к Вдовьей комнате, и Терлейн снова увидел большую квадратную комнату с остатками темных с золотом обоев на стенах. Люстра светилась голубовато-желтым светом. Единственное окно – высокое, во французском стиле – располагалось на противоположной от двери стене. Снаружи окно защищали ржавые стальные ставни с узкими горизонтальными щелями – для вентиляции. Ставни были закреплены болтами, заржавевшими настолько, что все попытки вывернуть их, предпринятые ранее вечером, ни к чему не привели. Какие-то панели в старом окне, должно быть, разбились, потому что в комнате ощущался легкий сквозняк.

Бендер с любопытством огляделся, остановив взгляд на массивной, выполненной в форме позолоченного лебедя кровати с розовыми занавесями, собранными справа от окна. Увидев свое отражение в зеркале с золотой оправой, он повернулся и посмотрел на остальных. Но каждый раз взгляд его возвращался к полированному столу атласного дерева диаметром в добрых десять футов с расставленными вокруг него стульям.

Всем было не по себе еще и потому, что из обеденного зала доносились громкие голоса Карстерса и Равеля, выкрикивающих шутливые предупреждения и тут же смеющихся над ними. Особенно неудачным вышло упоминание о пауках, от которого Терлейн поежился.

– Полагаю, растапливать камин не нужно? – хмуро спросил Мантлинг. – Хорошо. Хотите что-нибудь еще? Э… сигареты? Бутылку виски? Может быть, что-то почитать?

– Спасибо, ничего. – Бендер обтянул пиджак и принялся поправлять манжеты. – Я не курю, а для выпивки настроение неподходящее. Я… я, пожалуй, попишу.

С видом несколько дерзким он выдвинул стул атласного дерева и сел. Мантлинг посмотрел на него с сомнением, пожал плечами и, кивнув остальным, шагнул к выходу. Они вышли, оставив Бендера за столом, посреди былой роскоши; тишину нарушало лишь тихое шипение газа и шуршание крыс за обшивкой. Дверь закрылась.

– Мне это не нравится, – проворчал вдруг Г. М. – Мне это не нравится. – Он постоял, сердито оглядываясь, и тяжелыми шагами направился по переходу к столовой.

В столовой к этому времени остались только Карстерс и Равель. Шортер поставил на стол еще несколько графинов, и два шутника чокались через стол стаканами после каждого тоста, один отвратительнее другого.

– Гай и тетя Изабель? – повторил Карстерс, откидываясь на спинку стула. – Ушли, мой мальчик. Я не смог убедить их остаться. Изабель расстроилась, а Гай… С ним никогда не поймешь, о чем он думает.

Ровно в тот момент, когда Мантлинг положил на стол свои часы, другие часы, в холле, пробили четверть. Все уселись за стол, настороженно поглядывая в сторону двойной двери. Им снова и снова приносили свежий кофе, и каждый раз он остывал прежде, чем Терлейн успевал его попробовать.

Никогда еще два часа не тянулись для него так долго. Началось все бодро. Словно нарочно, чтобы исключить из обсуждения главную тему, Мантлинг и Карстерс ударились в общие воспоминания, охватившие три континента и включившие оружие всех калибров. Карстерс слегка перебрал и немного шумел, демонстрируя иногда удивительное остроумие. Терлейн и сэр Джордж негромко разговаривали, тогда как Равель потчевал обоих анекдотами. И только Г. М. был молчалив и мрачен. Рассеянно ероша клочки волос по обе стороны лысины, он то ворчал что-то под нос, то посасывал трубку. Когда Равель в какой-то момент попытался поднять тему Вдовьей комнаты, он впервые заговорил вслух.

– Нет! Пока еще рано. Не сейчас. Дайте мне подумать и не сбивайте меня с толку. Жду, когда истекут эти два часа. Я хотел бы услышать всю эту историю от Гая. Что за проклятие, черт возьми? При чем здесь стулья, эти безобидные стулья? Мне нужно это знать, но я не могу уйти отсюда. – Он задумчиво посмотрел на Мантлинга. – Вы ведь не хотите рассказать нам об этом?

– Совершенно верно, – кивнул Мантлинг, взглянув на него, и тут же вернулся к сцене, воссоздаваемой им с помощью столовых принадлежностей. – Теперь, мой мальчик, смотри сюда. Вот здесь Замбези! Все это вокруг – высокая трава и – подожди – колючий кустарник; никакие загонщики не пройдут. Вот круг, это они. Идут, колотят по щитам… Здесь – пастбище.

Часы пробили полчаса. Мантлинг остановился и, немного помедлив, повернулся в сторону комнаты в конце прохода и окликнул Бендера.

Тот отозвался; не сказать, что бодро, но все же. Первый приступ страха прошел…

Дальше пошло легче. Страх убывал. Часы снова отбили четверть, а затем и час; тягучие звуки казались все громче, по мере того как снаружи замирала вечерняя суета Лондона. Белый туман затягивал окна в притихшем, приглушенном мире. Иногда оттуда доносились гудки такси, катившегося вдоль тротуара. Часы пробили четверть первого; окурков в пепельницах становилось все больше, и после каждого оклика из Вдовьей комнаты доносился успокаивающий ответ.

Страх растворился, и разговоры сами собой сошли на нет. Объятый сизой дымкой, Мантлинг с ухмылкой откинулся на спинку стула. В половине двенадцатого, получив ставший уже привычным невнятный ответ, означавший, что все в порядке, Равель с разочарованным видом поднялся и, сказав, что ему нужно сделать какие-то записи и подготовить телеграмму, пообещал вернуться в полночь. Его недавняя бурлящая веселость как будто выдохлась. Без четверти двенадцать Мантлинг встрепенулся, прогудел свой обычный запрос и, дождавшись ответа, налил себе последнюю.

– А ведь продержался, – фыркнул Карстерс, и его худощавое лицо просветлело. – Ей-богу, продержался! Вот вам и постная физиономия! Злой дух побежден, благоразумие торжествует. Осталось пятнадцать минут. Если гоблины не утащили его к этому времени, то уже не утащат.

Сэр Джордж глубоко вздохнул.

– Я рад, – заметил он. – Даже больше, чем готов признать. И уже чувствую себя немного дураком. Было у меня плохое предчувствие, как и у нашего молчаливого друга. Мне казалось, что-то с ним не так, с этим Бендером, будто он тут не на своем месте, но что именно, я так и не понял. Меня это беспокоило.

Мантлинг снисходительно хмыкнул.

– Он художник, старина. Может быть, поэтому ты…

– Художник, – проворчал Г. М. – Как же!

У кого-то звякнула чашка. Мантлинг вскинул голову.

– Художник, вот еще, – проворчал Г. М., уставившись на свою трубку. – Где ваши глаза?

– Но если он не художник, – нарушил молчание сэр Джордж, – то кто же он тогда, черт возьми?

– Может быть, я и ошибаюсь, но у меня есть сильное подозрение, что он либо начинающий доктор, либо студент-медик. Вы видели, что он сделал, когда почтенная дама была готова то ли упасть в обморок, то ли впасть в истерику? Он сразу же, машинально, потянулся к ее запястью – проверить пульс, так что ей пришлось отдернуть руку. Заметили? Жест профессионала. Хм! А потом меня заинтересовала выпуклость в нагрудном кармане. Пришлось споткнуться и ухватиться за него, чтобы пощупать, что же там лежит. Так вот, это был блокнот или записная книжка. Записная книжка и что-то еще, но книжка с внешней стороны. Кто кладет в карман записную книжку, одеваясь на обед? И он сказал, что собирается что-то написать…

В порыве злости Мантлинг вскочил со стула.

– Ты, дружок, может быть, и доволен, – добавил Г. М. – А вот я – нет. Пока нет.

В холле закрылась входная дверь, и Мантлинг остановился, не успев ничего сказать.

Из обеденного зала донеслись голоса… Дверь открылась, и в комнату вошли двое, мужчина и женщина, с радостными, несмотря на мокрую одежду, лицами.

– А вы засиделись, Алан, – сказала женщина. – Мы бы вернулись раньше, но такси едва… – Не договорив, она перевела взгляд на двойную дверь и словно замерла.

Алан потер руки:

– Все в порядке, Джудит. Привидение ушло, и теперь я могу тебе сказать. Мы ее проверили. Бояться больше нечего. Там, за дверью, сидит один парень. Он-то и есть испытатель, понимаешь? Кстати, время почти истекло, и мы выпустим его, как только…

Часы издали мелодичный звон и начали отбивать час. Мантлинг перевел дух.

– Ну вот и все. Вы там в порядке, Бендер? – крикнул он. – Время вышло. Выходите да выпейте.

Мужчина, снимавший у двери свое мокрое пальто, внезапно обернулся.

– Кто, вы сказали, в той комнате?

– Тот парень, Бендер, ну, вы знаете… Извините, забыл представить. Моя сестра Джудит… доктор Арнольд… будьте любезны… Эй! Давайте, Бендер! Говорю вам, время вышло!

– Кто отправил его туда? – Голос у доктора Арнольда был ровный и спокойный, но лицо приняло странное выражение.

– Ну, мы тянули карты, и ему достался пиковый туз. Да перестаньте, Джин, – раздраженно воскликнул Мантлинг, – и не смотрите на меня так! Все было по-честному. Мы сняли проклятие. С ним все в порядке. Вошел в комнату два часа назад, и до сих пор с ним ничего не случилось.

– Не случилось? – произнесла Джудит с побледневшим лицом. – Тогда почему он не выходит? Ральф!

Первым зашевелился Г. М. Терлейн увидел, как дрогнули, словно с них слетело короткое проклятие, его губы; потом он услышал хриплое дыхание и скрип обуви. За Г. М. последовал и быстро его опередил Арнольд. К ним присоединились Терлейн и сэр Джордж. Эту сцену Терлейн запомнил на всю жизнь: массивная фигура в скрипучей обуви и с безнадежно поникшими плечами вразвалку движется по проходу впереди них… Затем Арнольд открыл дверь.

Комната не изменилась, все было на своих местах, и в первую секунду она даже показалась пустой.

– А где же… – начал было сэр Джордж и осекся, потому что увидел, как и все остальные…

В левом углу стоял изящный туалетный столик с купидонами и розами; зеркало в позолоченной оправе было слегка наклонено внутрь, и в нем отражалась часть пола в другом конце комнаты. Они увидели отражение истлевшего ковра. И лица. Оно было опухшее, почерневшее, с белыми щелочками.

– Отступите, – негромко сказал Арнольд. – Отступите, говорю вам! – Он обошел кровать по скрипучим половицам и наклонился. Г. М. стоял молча, и только губы его шевелились, повторяя неслышные проклятия.

– Но этого не может… – громко начал Мантлинг и, испугавшись собственного голоса, умолк и принялся как-то странно, по-детски грызть ногти.

– Он жив! Он был жив пятнадцать минут назад…

Арнольд выпрямился:

– Вы так думаете? Кто-нибудь, закройте дверь! Не подходи, Джудит! Этот человек умер по крайней мере час назад.

Слишком много алиби

Понятно, что после случившегося ни у кого не возникало ни малейшего желания до чего-либо дотрагиваться или куда-либо садиться. Ни у кого, за исключением Г. М., сидевшего сложа руки на краю кровати. Сэр Джордж стоял возле окна, Терлейн отступил к камину и смотрел туда, где, по другую сторону кровати, еще недавно лежало тело Ральфа Бендера. Фотограф свою работу уже закончил, тут и там белел порошок, рассыпанный криминалистами, искавшими отпечатки пальцев, и вообще комната выглядела словно после вечеринки. Тело Бендера вынесли на носилках двое констеблей – зрелище далеко не самое приятное. Одежда на нем осталась в порядке, но при этом умер он в конвульсиях: правая нога подтянута к животу, голова втянута в отброшенные назад плечи, губы растянуты. Были и другие детали, перечислять которые уместнее в отчете о вскрытии.

Тело перенесли в комнату с лучшим освещением, где полицейский врач мог бы произвести предварительный осмотр. После Бендера во Вдовьей комнате остались два странных предмета. На полу, справа от тела, лежала смятая игральная карта – судя по щиту на рубашке, из тех колод, которые использовались в доме. Это была девятка пик. Другой странной вещью была полоска жесткой бумаги, свернутая так туго, что ее можно было бы просунуть в игольное ушко. На бумаге обнаружились какие-то непонятные слова.

Теперь обе эти находки лежали на столе. И именно на них взирал стоящий у стола старший инспектор Хамфри Мастерс.

Старший инспектор Мастерс выглядел точь-в-точь как описал его Терлейну Джеймс Беннет: солидный, неброско одетый мужчина с мягким проницательным лицом, вежливыми манерами, тяжелым подбородком и посеребренными сединой волосами, аккуратно зачесанными, чтобы скрыть лысину.

Защемив нижнюю губу большим и указательным пальцем, инспектор вытягивал так и этак шею, чтобы получше рассмотреть находки. Если они и не говорили ему ничего, он этого не показывал. Сдвинув на затылок шляпу, Мастерс с легкой усмешкой повернулся к Г. М.

– Итак, сэр, – с ноткой укоризны сказал он, – вы и в этот раз на месте, да? Знаете, я уже привыкаю к тому, что меня вытаскивают из постели среди ночи, сообщают, что там-то и там-то случилось нечто чудное и небывалое и что там снова замечен этот ворчун, сэр Генри Мерривейл. Вот же повезло! Еще немного, и я буду считать, что такая ерунда, как поножовщина в Попларе или ограбление магазина в Вест-Энде, ниже моего достоинства. А, сэр?

Подняв руку, Г. М. потряс внушительным кулаком. Сияющая безмятежность Мастерса была встречена им с явной враждебностью.

– Сынок, я был на месте во многих смыслах. Но что, гори оно все огнем, я мог сделать? Мне сообщают о некой игре. Хорошо. И какую убедительную причину я мог привести, чтобы остановить их, если самолично осмотрел комнату и мог бы поклясться, что никаких подвохов тут нет? Выбежать на улицу и схватить за шиворот полисмена? «Ради бога, констебль, идемте скорее! Одному из гостей лорда Мантлинга грозит смертельная опасность. Он собирается войти в комнату и просидеть там два часа». Что, по-вашему, он бы мне ответил? «Вот вам, сэр, мой совет. Ступайте-ка домой». И вот чем все закончилось. Да, вы можете даже веселиться сейчас. Потому что здесь я в вашем полном распоряжении, и деться мне некуда, даже если б захотел, потому как свидетель. И надо сказать, тот еще свидетель. Осел надутый. Да, Мастерс, такова горькая правда. И эта правда язвит. Оправдываться, мол, что я мог сделать, бессмысленно. Факт остается фактом: я ничего не сделал.

– Ну-ну, – начал Мастерс, примеряя на себя роль утешителя, – нужно помнить…

– Нужно помнить, – тыча пальцем, оборвал инспектора Г. М., – что я так и не понял, отчего умер этот бедолага. И до сих пор не понимаю. И уж если начистоту, я в полном недоумении, по крайней мере сейчас.

Мастерс снова ущипнул себя за нижнюю губу. Похоже, его что-то беспокоило.

– Да, сэр, случай, конечно, престранный, – согласился он, обводя взглядом комнату. – В том смысле, что обстоятельства весьма необычные, а улики еще необычнее. Но есть кое-что, с чем можно работать и что можно доказать. Начнем с того, что у нас тут явный случай отравления. Полагаю, в этом нет никаких сомнений?

– Нет, конечно. Отравление. Надеюсь, это вам поможет.

– Ведь так? Что ж, начнем! Посмотрим, что у нас есть. Вполне возможно, что эта комната еще удивит нас. Ошибаться, знаете ли, может каждый. И если мы найдем ядовитую ловушку и соответствующую отметину на теле несчастного…

Г. М. притих и только моргал поверх очков.

– Угу! Валяйте. И если найдете, то ликовать и злорадствовать будете с еще большим удовольствием, чем сейчас. Думаю, я уже теперь могу сказать, от какого яда умер несчастный, но, чтобы говорить с полной уверенностью, предлагаю подождать результатов вскрытия. А пока доктор Блейн не дал нам даже намека, давайте поиграем с разными версиями. Предположим – да? – что вы не найдете здесь никакой отравленной ловушки или инструмента для введения дозы яда подкожно. Что тогда?

1 Задняя мысль (фр.).
2 Зеленые поместья (англ. Green Mansions) – роман У. Г. Хадсона о путешественнике по гайанским джунглям на юго-востоке Венесуэлы. – Здесь и далее примеч. переводчика, кроме особо оговоренных случаев.
3 Чеканка (фр.).
4 Ладно! (фр.)
Продолжить чтение