Читать онлайн Ванька бесплатно
Глава 1 Лекция
Соломон Соломонович опаздывал на свою лекцию.
Торопился. Как мог быстрее ноги в лакированных туфлях переставлял, полы белого халата развевались на ходу в стороны…
За каким лешим его на консультацию пригласили?
Ну, понятно, прихватило большого человека из обкома…
Главный врач областной больницы всех на ноги поднял, на уши поставил…
В палате кого только не было – и заведующий кафедрой госпитальной терапии, и доцент от невропатологов, заведующий-то там уже так – для вида, давно он без соображения, но профессор, доктор наук с мохнатой лапой в Москве – такого с занимаемого места ломом не выкорчуешь… Инфекционист, нейрохирург присутствовали в степенях и званиях… Его-то, заведующего общей хирургией, зачем было сюда тащить?
Всех собрали, кого надо и не надо…
Только патологоанатома там не хватало…
Ну, так-то понятно – главный со всех сторон обставиться хочет, в истории болезни человечка социально значимого будут вписаны консультации кучи специалистов… Вертели мол, крутили со всех сторон, исследовали аппаратно и лабораторно…
Больной не понятный… Совсем… Но, не наш, не хирургия у него, не наш, не наш…
Случись что плохое с обкомовцем – слетит со своего места главврач. Так под ним кресло уже шатается… Говорят, новый человек на замену давно подобран…
Ну, как у нас всегда водится, больше бумажек – чище одно место… И под защитой… Сделал что – запиши, не сделал – запиши два раза… Эх, развели бюрократию…
Соломон Соломонович посмотрел на часы. Точно ведь – опоздает…
Экзотика какая-то у обкомовца. В Африку он с делегацией из столицы катался. В виде бесплатного приложения. Что-то там перенимал. Вот и наперенимался. Что-то у него, скорее всего вирусное. Ну, так инфекционист с кафедры шепнул когда с ним перекуривали в ординаторской…
Кстати, не нашей жизнью инфекционист живёт. «Мальборо» покуривает.
Давно пора парткому им заняться…
Вот и нужная аудитория. Дверь немного приоткрыта. За ней – тишина. Ну, а как иначе.
– Здравствуйте, коллеги!
Это – Соломон Соломонович всем. Кому – по праву, а кому – авансом.
Коллега – это товарищ по профессии.
В аудитории все со своих мест вразнобой вскочили, поприветствовали профессора.
Бардак…
Хуже даже…
Нет, это вам не ВМА, где Соломон Соломонович в своё время медицинскую науку постигал. Там курсанты… Тут…
Так, первый ряд лекционного зала почти весь сотрудниками кафедры занят…
Хм… Опять Вальки нет… Игнорирует, сука… Ничего, скоро ей по конкурсу проходить… Будет ей конкурс…
Профессорская лекция – это праздник! На нём все должны присутствовать!
Второй ряд – аспиранты и ординаторы.
Третий – интерны. Им тоже полезно послушать…
Дальше уже – студенты. Все в халатах, шапочках… Попробуй кто из них без шапочки на кафедре появиться…
За диапроектором – старший лаборант. Никому он этот агрегат не доверяет. Аппарат ГДРовский, импортный, дорогущий, на нём числится.
Слайды-то, как в прошлый раз, не перепутаны? С него станется…
Соломон Соломонович занял место за кафедрой. Перед ним – стопка листов с текстом сегодняшней лекции. Он её наизусть помнит, но – так положено. Содержание излагаемого сегодня материала на заседании кафедры рассмотрено, проректором по учебной работе утверждено и должно быть в наличии для любого проверяющего. Хотя, проректор отпечатанный на машинке в трёх экземплярах текст и не читал. Так, не глядя подмахнул. Всё равно он в хирургии мало что понимает. Однако – положено ему автограф оставить.
Справа от стопки бумаг – в тонкостенном стакане, украшенном антикварным серебряным подстаканником, чай. Ну, ещё там кое-что есть… Так речь легче льется и слова лучше связываются.
Профессор глоточек из стакана сделал. Голова внезапно что-то разболелась…
Вон у тех, что на последнем ряду аудитории в карты играют, у них, голова точно пока не болит. Пока. Думают, что ему это не видно…
Один, кстати, внук старинного друга. Ванька. Оболтус. Давно бы его уже отчислили, если бы не Соломон Соломонович. Позвонить Василию Ивановичу опять надо, пусть он Ваньке трёхведерную клизму из перекиси с битым стеклом организует… Опять на Ваньку в деканате профессору на днях жаловались. Лекции пропускает, отработок нахватал…
Хорошо декан у Ваньки – бывший студент Соломона Соломоновича. Можно иногда к нему с особыми просьбами подойти.
Ванька – обалдуй. Вот дед у него – хороший человек, друг старинный. Василий Иванович и Соломон Соломонович плечом к плечу воевали, до Берлина дошли. Потом вместе учились. Врач, кстати, Василий Иванович – от Бога…
Нет, картёжнику этому клизмы с перекисью мало будет, нужна уже со скипидаром…
Голова у профессора болела всё сильнее…
Как и учебный материал сегодня прочитать?
Дело, кстати, плохо было. Обкомовец всех сегодня, кто его консультировал, подарочками наградил. Привёз он домой из Африки злого-презлого вируса, советской медицинской науке неизвестного. Дорогой, пока на корабле через океан шли, тот вирус в теле ответственного партийного работника мутировал. Второй раз изменился уже сегодня утром. Это у них, вирусов, очень редко, но бывает.
Сам член обкома партии сильно хворал, а ещё и в окружающую среду тот вирус выделял. Воздушно-капельным путем.
Прав был сотрудник кафедры инфекционных болезней. Экзотика у пациента имелась. Вирусная. В отечественных учебниках не описанная, поэтому и в форме диагноза сегодня в палате не прозвучавшая.
Заражены были сейчас и заведующий кафедрой госпитальной терапии, и доцент от невропатологов, инфекционист, нейрохирург в степенях и званиях… Соломона Соломоновича тоже не минула чаша сия.
Только пока у патологоанатомов было в отделении всё нормально. Пока. Временно. По вентиляционной системе областной больницы вирус уже во все отделения путешествовал, скоро и до этого структурного подразделения доберется.
Заведующий кафедрой обшей хирургии невидимого врага всего рода человечества сейчас на лекцию притащил и выдыхал в аудиторию.
На сотрудников своей кафедры.
На аспирантов.
На ординаторов.
На интернов.
Да, ещё на субординаторов-хирургов. Они тоже на профессорской лекции присутствовали.
На студентов, в том числе и на Ваньку, который на последнем ряду в карты с дружками играл.
Мария Васильевна, уборщица, когда полы пришла мыть через отдельный вход с улицы в той аудитории, всех там и нашла уже не дышащих. От маститого профессора, до раздолбая Ваньки. Студента третьего кура лечебного факультета.
На крики её прибегать было некому. В корпусах областной больницы стояла тишина. Мёртвая.
Глава 2 Ванька
– Рота, подъём!
Что Мишка-то так орёт… Будильник же для этого дела есть… А, нет – будильник мы вчера того… Раскокали главного врага рода человеческого…
Я натянул одеяло на голову. Спрятался.
– Ванька, вставай! На лекцию опаздываем!
Опаздываем… Ну и ладно… В первый раз что ли…
Глаза не желали открываться. Голова болела.
– Ванька! Вставай! Мухой!
Не отстанет ведь… Одеяло ещё стащил…
– Всё, всё, встаю…
Так, водички надо выпить. Холодненькой… Сушнякс, господа присяжные заседатели…
Вроде немного легче стало… Хорошо вчера посидели… Душевненько… Не на лекцию бы ещё, придавить минуток триста…
– Ванька! Староста вчера сказала, что сегодня отмечать на лекции будут! Так отработок вагон…
Что есть, то есть… Вагон и маленькая тележка… Запросто отчислить могут… Тогда, здравствуй, непобедимая и легендарная…
Так, а где вторая тапка? Под кроватью? Нет, кроме пустых трёхлитровых банок там ничего не наблюдается… Вчера полные были, а сегодня вот пустые… Правильно, что сюда убрали… В медовской общаге трёхлитровая банка – вещь нужная и дефицитная… Без неё за пивом как сходишь?
– Ванька! Опаздываем!
– Всё, всё, пошли…
Дипломат мой где? А, вот он… Халат, шапочка, сменная обувь… Всё на месте… Без халата не пустят…
Соломон сегодня лекцию читает…
Друг деда…
Затейник, дедушка…
От друзей и подруг меня сюда перевёл…
Дома де, я совсем избалуюсь…
Благодетель…
На лекцию Ванька и Мишка успели. Областная больница – прямо через дорогу от общежития. Частенько сейчас там они бывают, всё же – уже третий курс.
Староста их в бумажку свою записала, потом её старухе-лаборантке с кафедры отдала. Та стоит рядышком, контролирует, чтобы никого лишнего в той писульке не оказалось. Появятся теперь в журнале посещения напротив фамилий Ваньки и Мишки крестики. Не будет за пропуск лекции отработки.
Место сейчас надо правильное занять. Подальше. Тогда и вздремнуть можно. Лекция, а что лекция – учебник имеется…
Ванька как положено с парнями за руку поздоровался, место в последнем ряду аудитории занял, дипломат на коленях разместил, локтями на него опёрся, голову ладонями подпёр. Пусть теперь Соломон читает что угодно, а он немного отдохнёт.
Чёрт! Что-то совсем заплохело… И ведь не выйдешь сейчас… Нет, глаза лучше больше не закрывать – вон как мутит… Попробуем послушать, авось поможет…
Соломон ещё где-то задерживается…
Пора бы уже начинать…
Эх, поспать ещё можно было…
– Не спи – замёрзнешь.
Мишка, сволочь здоровая, локтем в бок как заехал…
Так и рёбра сломать можно…
Десантник…
– Ванька, у нас четвёртого нет.
Что, в карты?
Ну, хоть так немного отвлечемся…
Соломона-то пока всё равно в поле зрения не наблюдается…
Так, чёрта только вспомни… Тут он и появится…
Только играть начали…
Карта хорошая на руках…
Авось – не заметит…
– Тема сегодняшней лекции – острый аппендицит, – старенькая акустическая система аудитории посвистывая донесла до Ваньки хорошо поставленный голос лектора.
Ванька оторвал глаза от карт. Мазнул глазами по импозантному возрастному мужчине за кафедрой.
Франт…
Халат накрахмален…
Грива львиная…
Очки…
Да, такая оправа хороших денег стоит.
Пожалуй, не меньше трёх стипендий.
Не, больше – четыре степухи как минимум.
Мысли в голове Ваньки постепенно становились менее тягучими, без многоточия. Как-то даже чуть-чуть реанимировало его излагаемое профессором с возвышающейся перед аудиторией кафедры.
Слова Соломона Соломоновича в одно ухо Ваньки влетали, из другого вылетали, но мозги от похмелья на удивление чистили.
Соломон Соломонович был хорошим врачом. От слов, им сказанным, пациентам всегда становилось легче.
Вот и Ванькиной голове полегчало. Есть вдруг даже захотелось. Сонливость как рукой сняло.
Как Мишка, друг Ваньки, говорит – кончилась борьба со сном, началась борьба с голодом.
Мысль в Ванькиной голове даже появилась, что надо пирожков перед следующей парой перехватить.
Побаловать себя пирожками у Ваньки не получилось.
Соломон Соломонович вдруг пошатнулся, руками взмахнул и падать начал.
У Ваньки из рук карты выпали.
Третьекурсник вскочил, помочь дедову другу бросился, но не добежал до кафедры, сам свалился.
Кругом тоже падали.
Сотрудники кафедры…
Аспиранты…
Ординаторы…
Субординаторы…
Студенты…
Одному ГДРовскому проектору было всё нипочём.
Он как работал, так и продолжал.
Глава 3 Поляна
Я открыл правый глаз. Чуть позже и с некоторыми затруднениями – левый. Одновременно тот и другой – почему-то не получилось. Бинокулярное зрение вернулось, но всё равно было что-то не то. Опаньки! Здравствуй жопа – травка зеленеет, солнышко блестит! Я заморгал, опять же асинхронно, то одним глазом, то другим. Со стороны если посмотреть – уморительное, наверное, зрелище. Где это я? Вроде, только что на лекции у Соломона Соломоновича находился, а сейчас? Так. Пить надо меньше. Кроме проблемы с глазами, ещё и провал в памяти! Серьезный причём. Как сюда попал? Своими ножками? Принесли? Я ничего не помнил. От слова совсем. Есть такая нехорошая вещь – ретроградная амнезия. Вот, она со мной и случилась. Сидел на лекции, с мужиками в карты играл и всё – как здесь очутился не помню.
Я полежал, поморгал. Точно что-то со зрением! Таксист, сука, палёнку впарил! Точно там метилка была! После метилового спирта зрение и нарушается. Слепнут даже. В нашей уже ночью купленной бутылке её видно не много было, но цветовосприятие я себе всё же попортил! Догнались называется! Пиво водочкой полирнули! Как это горе называется – не знаю. Офтальмологию мы ещё не проходили. Голубизной какой-то всё вокруг отдает. Трава вокруг – вроде и зеленая, но с голубоватым оттенком. Солнышко на небе – как будто дымкой подёрнуто, маленькое какое-то и смотреть на него даже можно. Правда, не долго. Я тут же решил вечером в общаге к ординаторам с глазных болезней забежать, были у меня там знакомые. Пусть посмотрят, что со мной. Сами не разберутся – на кафедре договорятся кому хорошему показать.
Всё – с пьянкой завязываем. Глаза – ладно, я испугался провала в памяти. Так ведь и не доучишься, спишут по дурке. Родители – ладно, для деда это удар будет, такого он может и не пережить. С отцом не получилось, так он из меня врача решил сделать. Я ещё полежал, мысли в голове поперекатывал. Повспоминать попытался. Глухо. Дыра полнейшая между нахождением в институте и открытием глаз здесь.
Я пошевелил пальцами на руках. Надо самодиагностику провести – нет ли ещё каких новостей, кроме проблем со зрением и памятью. Нормально – шевелятся все десять, от большого до мизинца, боли не ощущается. Так – теперь пальчики на ногах проверим. Там тоже всё хорошо. Я сжал кулаки. Затем разжал. Нигде не ёкнуло. Покрутил стопами в голеностопах. Объем движения полный. Ощупал левую руку правой. Повторил ту же процедуру левой с правой, согнул руки в локтевых суставах. Затруднений это не вызвало. Плечевые суставы тоже работали. Ноги в коленях и тазобедренных суставах проблем не имели. Я пока руками-ногами двигал, к тельцу любимому тоже прислушивался. Вроде в порядке всё. Живот руками помял, подышал глубоко. Теперь и сесть можно.
Посидел, по сторонам поозирался. Куда это меня занесло? Я тут не разу не был. Поляна какая-то. Вокруг её деревья высоченные. Вдали горы виднеются. Горы! Какие горы? Это где же я? Ну пацаны! Вернусь – покажу, мало не покажется! Сюда я своим ходом точно бы не добрался… Тут я на халат свой внимание обратил. Был белый, стал – серый. То ли в золе, то ли ещё в какой гадости. Прожжен опять же местами. По каким это кострищам меня волочили, средневековую инквизицию устраивали? Хоть убей, я ничего такого не помню. Тут я встал. Сиднем много не высидишь. Голова кружилась, но терпимо.
Надо отсюда как-то домой выбираться… До людей дойти, машину поймать… Поесть купить… Перво-наперво я решил ревизию своих карманов провести – без тех же денег кто меня на машине повезёт? Автобусные билеты тоже бесплатно не раздают. В правом кармане брюк нашлась новенькая красненькая десятка с портретом Владимира Ильича, пятерка и пара мятых рублей, полтинник, три гривенника и копеечка. И всё? Вчера же стипендия была, её и отмечали. От сорока рублей всего семнадцать осталось! Хорошо погуляли, широко… Как теперь целый месяц жить? Опять на ликероводочном ящики с водярой грузить? Что делать – видно придётся. Я засунул деньги обратно в карман. Что в левом? Перочинный ножик. О! Нормально! Теперь мне никакой местный медведь не страшен – я его этим ножиком раз… Комсомольцу ножик положен. Какой комсомолец без ножа? Правильно – липовый. Кстати, комсомольские взносы у меня уже за пару месяцев не плачены, профсоюзные – тоже. Комсорг и профорг группы рычать уже начинают, староста – тоже. Надо, как дома буду, долги эти закрыть. Я повертел ножик в руках и убрал его обратно. Теперь – рубашка. Моя любимая, байковая, румынская. Самая настоящая импортная. В левом накладном кармане, ближе к сердцу, презервативы обнаружились. Пересчитал. На место вернул. Тает запасец, пополнить надо… Карман лучше на пуговичку застегнуть – так они целее будут, не потеряются. В этом же кармане ещё и носовой платок нашелся. Я им лицо вытер, сложил аккуратно и обратно поместил. Постирать, кстати, платок теперь надо – где-то я сильно отчумазился. В правом кармане рубашки трёшка обнаружилась. Когда я её туда и засунул? Растёт моя казна! Там же был и студенческий проездной. За прошлый месяц. Его я три дня перед стипендией в общественном транспорте и показывал. Несколько раз даже прокатывало.
На левой руке на своём законном месте часы поблёскивали. Я тут же озаботился посмотреть сколько на них уже натикало. Дело, оказывается, к вечеру, то-то жрать мне хочется. Булочки-пирожки в обозримом пространстве никто не продавал, придётся малёхо потерпеть.
Я ещё раз прошёлся по карманам. Ничего нового не нашлось. Так, а спички и сигареты где? А, в кармане халата. Теперь и перекурить можно. Я закурил и ещё раз огляделся. Ни дымка, ни, какого-другого признака человеческого присутствия. Автомобильного гула с дороги тоже не слышно. Может тут где она и есть, но далеко. Или близко, но никто по ней сейчас не едет. Инверсионных следов на небе опять же не наблюдалось, только на три часа от меня высоко-высоко какая-то птица парила. Я сейчас с ней был не прочь местами поменяться, с высоты всё тут оглядеть и с направлением движения определиться. Куда идти-то? Прямо? Налево? Направо? Повернуться на сто восемьдесят градусов и зашагать? На юг? На север? Кстати, где этот север? Восток? Запад?
Глава 4 Лес
Я решил дойти до деревьев. В своё время как-то читал, что там на стволах мох должен быть. Причем, с южной стороны. Найду мох – с югом определюсь. Напротив юга – расположен север. Если к северу лицом встать, то слева окажется запад, а справа – восток. Это, если я ничего не путаю. Что мне это даст? Будет ли правильно на юг идти? Или выйду быстрее к людям, если на восток двинусь? Хрен его знает… Да, ситуёвина…
Почесал затылок. Я вспомнил, что на физиологии препод как-то рассказывал, что если затылок почешешь, то в головном мозгу улучшится кровообращение и соображать лучше получается. Правду он говорил, или подшучивал? Я всё же почесал. Решение осталось прежним – к деревьям идти и мох искать. Хоть знать буду, где юг находится.
Дошёл. Ну и что? Мха этого тут – как у дурака махорки. Со всех сторон стволы деревьев им облеплены. Понятно – не у всех, а на тех, где он имеется. Что тут – везде юг? А напротив его южный север? Я не знал, что и думать. Сами деревья мне были совершенно знакомы. Вот – ёлочки и сосенки, вот – осина, а там рябинка выросла. Как её сюда занесло? Деревья вокруг совсем не экзотические, я точно не в питерском ботаническом саду. Кора у деревьев – самая обычная. Это если мох с дерева содрать. Стоп. Кора тоже голубеньким отдает! Опять меня глаза подводят? То вот травка голубым отливала, то здесь тот же коленкор… Обязательно надо зайти к ординаторам-офтальмологам в общаге… С глазами будущему врачу шутить нельзя.
Так… Куда идти то?
Я думаю – это монопенисуально. Куда не пойду, всё равно куда-то выйду. Не пустыня же здесь Сахара. По тенечку-холодочку под кронами деревьев я и направился куда глаза глядят. Может как раз на этот самый южный север.
Так, так, так… Я посмотрел в очередной раз на свою «Электронику». Третий час уже почти ноги без отдыха переставляю, а ни единого следа присутствия человека. Хоть бы где бутылка пустая попалась или старая заброшенная делянка. Ни одной просеки на моём пути не было. Закрыли здесь в округе, так получается, все лесничества? Хоть бы геодезический знак где какой… Ничего. Да не бывает такого.
Всё.
Шабаш.
Передохнуть надо.
Я осмотрелся. Правильных пеньков не наблюдалось. Ну таких, которые получаются если дерево спилят. Пеньки были, но от сломанных непогодой стволов. На таком долго не посидишь, но штаны точно порвать можно. И попить бы, кстати, не мешало. Был по дороге ручеек, но он не внушил доверия. Чуть ли не каракатицы в нём плавали. Напьешься из такого – точно теленочком станешь. Или козлёночком? Я попинал ногой по лежащему стволу. Вдруг под ним какая змея спряталась? Испугается и уползёт, а я на дерево и сяду. Змеи и прочей гадости не оказалось. Я сел и с удовольствием вытянул ноги. Хорошо-то, как будто с родственниками в дальнем краю повстречался.
Вечерело. На небе звёздочки начали появляться. Во! Я вспомнил, что по звёздам ещё со сторонами света определяются. Эээ… А как? Да уж… В данном вопросе моё невежество имело огромную глубину. Я встал, несколько шагов вправо сделал – там деревья пореже росли и небо лучше будет видно. Задрал голову вверх. Интересно! Когда на первом курсе осенью в колхозе картошку убирали, там звёзды совсем другие были. Тут они яркие какие-то, там же были более блёкленькие. Ну, а созвездия те же самые. Я отыскал Большую Медведицу, Малую, Млечный Путь… Ну, а толку? На небе из звёздочек слово юг никто сложить не удосужился. Даже значка, что север обозначает, не нарисовал.
Я вернулся к стволу упавшего дерева. Сел. Куда это всё же меня занесло? Где я? Тут кто-то застонал будто. Не громко. На пределе слышимости. Ага, вот ещё раз. И ещё. Я замер, встал, сделал пару шагов в сторону звука. Остановился, прислушался. Тихо вроде. Больше ничего не слышно… Показалось… Нет, вот опять. Уже чуть громче. Я сделал ещё пять шагов, десять, пятнадцать. Стонали совсем рядом. Голос был больше похож на детский или на женский. Высокий, не мужской. Ещё пара шагов…
Глава 5 Малыш
На земле лежал ребенок. На вид – лет десяти, может двенадцати. Едва ли старше. Не совсем уже малыш. Что он тут делает? Заблудился? А, чего лежит? Стонет? Вроде – мальчик, но темно сейчас, может и девочка. Волосы то вон какие длинные. Я зажег спичку. Всё же – мальчик. Одет несколько странновато. Скорее – старомодно. Такую одежду люди в деревне в царские времена носили. Так, по крайней мере в фильмах показывают. Я почти каждый день кино смотрю – люблю это дело.
– Что с тобой?
Лежащий не ответил, но голову всё же от земли оторвал, и на меня посмотрел. Тут моя спичка догорела и погасла. Ещё и пальцы я обжёг.
– Эй, парень! Что с тобой? Помочь чем?
После того, как огонёк погас, ещё темнее стало. Совсем почти ничего не видно. Ничего, сейчас мои глаза адаптируются… Так, вроде что-то он про ногу свою сказал. Чуть я и расслышал, но вроде – про ногу. Стонет ещё, слова разобрать трудно.
– Нога? Что с ногой? Какая нога – правая, левая?
Ага, правая. Ну хоть что-то.
– Что с ногой?
Я опять еле-еле разобрал ответ. Парень сказал, что упал. То ли со скалы, то ли с большого камня. Говорит, как будто иностранец какой-то и русский язык для него не родной. Акцент к тому же странный. У нас в меде кто только не учится – настоящий интернационал. Наслушался я за три года разнообразного коверканья родного и могучего. Как они его только не извращают.
Так. Нога болит. Ступить на неё нельзя. Речь лежащего стала как будто более разборчивой, я начал понимать её лучше.
– Давай, я ногу-то посмотрю. Что с ней такое.
Согласился. Головой вон закивал. Ну, что – приступаем к авантюрной травматологии.
Интересненько… Он ещё и босой… Осень на дворе, вторая уже её половина… Это, кстати, мне даже хорошо – на надо его голеностоп от обуви освобождать. Парень-то на него и жаловался. Говорил, что там хрустнуло, а потом сразу очень больно стало. Идти не мог, полз только почти целый день. Сюда добрался, а тут и все силы у него закончились. Чёрт, ничего не видно! Спички тоже надолго не хватает. Придётся на ощупь…
– Потерпи сейчас, я ногу твою потрогать должен. Если чего – кричи, ну, когда больно будет.
Травматолог из меня, конечно, аховый. Но, делать-то нечего. Помогать парню надо. Я осторожно провёл пальцем по коже над суставом. Правильно, не правильно я делаю – не знаю. Буду руководствоваться здравым смыслом. Кость наружу не торчит. Открытого перелома точно нет. Этот диагноз отбрасываем в сторону. Сейчас дифференцировать будем – закрытый перелом, вывих, это или растяжение. Три раза ха-ха! Посмотрите на великого дифференциального диагноста – третьекурсника Ваньку Жукова! Парень орёт, ногу толком пощупать я ему не могу. Одно в тьме кромешной выяснил – сустав у него деформирован и увеличен в размерах. Как выяснил? На здоровой левой ноге голеностоп ощупал. Эх, рентгена нет… Сразу бы многое понятно стало! В любом варианте иммобилизировать сустав надо и на своем горбу парня тащить. Куда? Сейчас проясним ситуацию…
Я задал парнишке вопрос о его месте жительства. Оказалось – не так и далеко. Километра два. Он, правда, сказал, что версты. Какая разница – километра, версты… Значит – я немного до людей и не дошёл. Чуть-чуть мне осталось. Сейчас палки найду – в лесу же находимся. Лучше бы, конечно что-то типа штакетин, но здесь они не наблюдаются. Палки я отыскал подлиннее – тут необходимо ещё и коленный сустав обездвижить. Пол коробка спичек при поисках извёл. Ничего – куплю в магазине, какое-то сельпо у них там должно иметься.
Тут я похвалил свою жабу. Ну, которая не дала мне в конец испорченный белый халат выбросить. Разорвал я его на полосы и ими найденные палки к ноге парня и примотал. При этом он даже почти и не орал. Терпеливый малец мне попался.
– Ну, поехали…
Я выступал сейчас в роли лошади Буденного. Не легко ей приходилось! Парнишка совсем не пушиночкой оказался – кость видно имел широкую. Никогда бы не подумал, что дети такими тяжелыми бывают. А Семен Михайлович ещё потяжелее был, взрослый мужик всё же. Так я размышлял шагая в указанном мне направлении о горькой лошадиной доле. Груз с каждым шагом становился всё тяжелее. Нет, пить надо бросать и спортом заняться, нормы ГТО сдавать и вести здоровый образ жизни. В голове между тем по ассоциации всплыла уже давным-давно забытая детская песенка…
Шёл медведь по тайга,
О пенек сломал нога.
Почему медведь хромой?
У него судьба такой…
Что там было дальше с медведем – я запамятовал. Было что-то. Точно было. Что? Леший его знает…
Глава 6 Старуха
Я уже думал, что не дойду. Что-то эти два километра какие-то длинные. Парнишка становился всё тяжелее и тяжелее, воздух я в себя как насос втягивал… Пот глаза заливал, а руки заняты – мальца не бросишь. Наконец впереди огонёк показался.
Фууу…
Лес кончился. Тут уж я более смело ноги начал переставлять, шире шагать – и посветлее без деревьев вокруг стало, и шансов запнуться за что-то меньше. Ночь сегодня выдалась безлунная, а от одних звёзд какой свет…
Ага, дом, где парнишка живёт – самый крайний. Так он, вроде, сказал. Совсем недалеко нам осталось. Кстати, деревня тут какая-то отсталая – ни одного фонаря не видать. Могли бы хоть перед сельсоветом или клубом столб с лампочкой поставить. Только в его доме в окне огонёк – ждут его, беспокоятся, не спят.
Я последние уже силы собрал, на морально-волевые перешёл. Ну, скоро уже всё… Тут от дома моей ноши тень отделилась. Ко мне стала двигаться.
– Бабушка!
Я даже вздрогнул – зачем так над ухом-то орать! Дураком от этого стать можно! Я его тащу, а он…
– Ванечка!
Это, мне что ли? Так не знает меня здесь никто…
– Бабушка!
Вот, опять… Точно, не в дурдом, так к ЛОРу… Пластику барабанной перепонки делать… То – еле пищал, а тут разорался…
– Ванечка! Ванечка! Где тебя носит!?
Тень в старуху материализовалась. Это не я в темноте вдруг стал видеть, а тусклый свет из окна комитет по нашей встрече осветил.
– Где тебя некошной таскал!? Удоходовался! Сам идти не может – несут его… Бабка всхлипывать принялась. Только этого мне не хватало…
– Бабушка!
Я про себя даже выматерился.
– Ванечка!
Эта туда же… Да орать-то они перестанут…
Что-то я плохо себя вдруг почувствовал. Сразу как-то накатило… Чуть парнишку даже не выронил, еле удержал.
Бабке спасибо. Метнулась ко мне, паренька подхватила.
– Нога! Нога!
Чёрт, голосистый какой…
– Что с ногой-то, дитетко?
Старуха паренька на руки подхватила. Во как… И не скажешь…
Я совсем что-то в осадок выпадать начал. Пошатнулся. Повело в сторону. Оперся на жердину какую-то. Замутило. Ну, сейчас опозорюсь…
Бабка с мальчишкой куда-то в темноту усвистала. Один я остался. Вот и помогай людям. Бросили за ненадобностью. Правильно – оказанная услуга уже ничего не стоит…
Вдох-выдох, вдох-выдох… Получилось даже не блевануть.
– Эй, – я голос подал. Совесть-то надо иметь всё же. Я ей внука по лесу как медведь Машеньку на закорках пёр, а сейчас тут один кукую… Ну, народ… Строители коммунизма…
– Эй…
Нет ответа.
– Эй…
Тут ветерок подул. Вроде, как и легче немного стало…
А, хрен тебе на глупую рожу…
Я крепче за жердину ухватился.
– Ты что это, касатик? Плохо тебе?
Слова старухи я слышу, но как-то не совсем явственно, голос её плывёт.
– Пойдём-ка, пойдём… Умаялся. Ванька, хоть мал, да тяжел… Пойдём…
Я чувствую, бабка меня под руку подхватывает, тащит куда-то.
Хочется только лечь и лежать. Долго-долго. Больше никаких желаний нет. Ноги как чужие. Бабка как буксир меня тащит…
– Вот сюда давай… За перегородочку… Отдохнёшь – лучше будет…
– Я…
– Всё утром, утром… Утро вечера мудренее…
Так я вырубаюсь непонятно от чего, а ещё слова старухи как мягкие одеялка на плечи ложатся.
Баба-Яга какая-то… Зажарит сейчас и съест… Имени-отчества не спросит…
– Вот, ложись, касатик… Подушечка мягкая, пуховая… Спи…
Глава 7 Машка-Толстая Ляжка
Проснулся я из-за грохота за перегородкой. Какая-то чуня полоротая пустое ведро перевернула. Этот звук мне хорошо знаком – месяца не прошло, как с картошки мы приехали. Весь сентябрь и неделю октября вместо изучения медицины клубни из грязи выколупывали. Осень выдалась дождливая, а продовольственную программу выполнять надо. В мае её приняли. Горбачев какой-то её придумал. Как декан нам перед отправкой в колхоз сказал – с целью механизации, химизации, улучшения кормовой базы, использования новых интенсивных технологий, а также для внедрения материального стимулирования колхозников. Вот мы и внедряли новые технологии – что соберём, а что в мокрую глину втопчем. Главное, чтобы картошки после копалки на поверхности земли не видно было…
Пойдёшь ночью к девицам-красавицам, а они свои пустые вёдра в сенях наставили. Понятное дело – сшибёшь. Так что звук падения ведра я ещё прекрасно помню.
– Кого там несёт?
Так, голос немного знакомый… Это, похоже, бабка Ваньки. Которого я ночью сегодня на закорках пёр. Чуть грыжу не нажил.
– Это я…
– Кто, я?
– Мария…
– Какая-такая Мария?
Хоть и не вижу я бабку, но по голосу заметно – чем-то недовольна она.
– Мария, внучка Володихи…
– Машка-Толстая Ляжка что ли? Так бы сразу и говорила.
За перегородкой опять что-то упало. Теперь уже стеклянное.
– Что ты там, корова, творишь! Стой на месте! Сейчас сама к тебе выйду.
Я этот цирк с конями не вижу, но, похоже, гостья бабку уже разозлила.
– Ну? Говори, зачем пришла?
– Я… Это… Бабушка…
– Десять лет уже как бабушка. Толком говори…
– Я… это… опять…
– Опять?
– Опять…
– Говорила же я тебе, Машка, как начнут в церкви на венчании херувимскую петь, задуйте как будто не нарочно свечки-то, а сами тихонько со своим Сидором Павловичем скажите: «Огня нет – и детей нет». Самое это точное средство от беременности. Не сделала?
– Не сделала…
– Почему же?
– Бабушка Володиха другому научила…
– Ну-ка, ну-ка, просвети тёмную.
Тут бабка Ваньки как бы даже хихикнула.
– Ну, велела она мне своё временное в бутылку собрать, а затем её в землю зарыть. Обязательно под печной столб. Говорила бабушка, что пока бутылка в земле, хоть сколько парням на шею вешайся, а не забрюхатеешь…
– Ну, как – помогло?
В голосе старухи столько яда было…
– Не помогло…
– Так поди, твой Сидор Павлович давно бутылку ту из земли выкопал и разбил. Ты ведь не проверяла?
– Нет…
– А, вот домой вернёшься и покопайся под печкой… Посмотри, там ли она…
– Так что уж сейчас-то… Поздно…
– Не послушала меня, а припёрлась. Зачем?
– Дитя вытравить…
– Дитя?! Вытравить?! Дети составляют благословение Божие! Выражают собою присутствие Святого Духа в семье! Вытравить! Машка!!!
По звуку я понял, что бабка Ваньки ногами затопала. Ну, так мне показалось.
– Дети в семье – опора и счастье! Исполнить закон не хочешь! Ну, Машка…
– Бабушка, помоги… Христом Богом прошу…
Заканючила невидимая мне Машка.
– Уйди. Глаза бы мои на тебя не глядели! Уйди, Машка, не доводи до греха…
– Бабушка…
Нос девки, да какой девки – самой настоящей бабы, захлюпал.
– Уйди…
Бабка уже не топала, но голосок у неё был ой-ой.
– Так хоть что на будущее подскажи… Ты же знаешь…
Бабка что-то пробурчала. Что, я не расслышал.
– Ладно уж… Вбей по середине двора осиновый кол. Возьми черную курицу и ровно в полночь обойди с ней вокруг этого кола…
– Делала… Не помогает…
– Ишь ты, не помогает ей… А, ты же со вдовцом живёшь. Тогда, Машка, состриги немного шерсти с яловой коровы, закатай их в хлебный шарик, а как будет тебя твой Сидор Павлович склонять, его и съешь. Или воду под рукой держи, в которой куриные яйца были обмыты. Только воду эту надо собрать с сорока различных ключей… А самое лучшее средство – это культурное. Так богатые барыни в городе делают. Купи в уезде в аптеке спринцовку и промывай там после совокупления слабым раствором уксусной эссенции…
– Господи упаси… Вдруг она там обломится?
– Ни у кого не обламывается…
Тут я заржал. Как сивый мерин.
Глава 8 Старинный лечебник
Девка Машка, а вернее давно уже замужняя баба, по-поросячьи взвизгнула. То ли она, то ли бабка Ваньки опять там что-то за перегородкой уронили. Причём, это что-то ещё и разбилось.
Я ржал. Остановиться не мог.
Обломится… Там обломится… Ну…
Хлопнула дверь.
Занавеска в мой закуток в сторону сдвинулась. В освободившемся проёме появилась женщина. На свету не такая и старая. Ночью она мне более в годах показалась.
– Хулиган… Как, звать-то?
Вошедшая говоря это, ещё и погрозила мне пальцем.
Меня как заткнуло разом. Икая, я еле и выдавил из себя.
– Иван.
– Руки мой и иди завтракать, Иван, – сказано было строго, но в уголке рта усмешечка всё же проскользнула. – Рукомойник на улице.
Пока руки мыл, хорошая мысль в голову пришла. Попал я, похоже, в какие-то места, так скажем, патриархальные. У нас же в этом семестре есть предмет – история медицины. Экзамена по нему не будет, а только зачёт. Причем, дифференцированный. То есть, в зачетке оценка ставится и на стипендию это влияет. Препод сказал, кто хороший материал соберёт, реферат напишет, а ещё и доклад сделает, то тому пятерка автоматом. Бабка-то Ваньки вроде тут народную медицину практикует. Соберу материал, оформлю и провернусь на халяву. Не откажет бабка, обязана она мне. Я же её внука из леса на горбу пёр.
Может даже ещё круче получиться. В прошлом году девочка знакомая, на курс меня старше, со своей студенческой работой в Чехословакию ездила. В Прагу. На конгресс. Опять же по этой самой истории медицины. Если материалец шикарный у бабки надыбаю, может и у меня получится чешского пивка попить…
Руки я помыл, полотенцем с вышитыми красными петухами их вытер. В избу вернулся.
За столом мальчишка давешний сидит. Ванька. Смирёный-смирёный. Вину за собой чует. Вчера бабушку свою чуть с ума не свёл. Ногу повредил, из леса не вернулся. Бабушка не знала, на что и подумать…
Сам Ванька на одной лавке, а нога его вытянутая – на другой лежит. Голеностоп беленькой тряпицей замотан. Причем, аккуратно так, со знанием дела.
Бедно тут они живут. Обоев даже нет. Стены – голые брёвна. Верующие. В углу под потолком – иконы. Старенькие, ковчежные. Но, так всё чистенько. Печь побеленная, травки какие-то развешаны… На окнах – занавесочки.
– Садись, спаситель.
Я на лавку сразу бухнулся. Бабка Ванькина на меня как-то неодобрительно посмотрела.
На столе – всё по-простому. Но, сытно. Каша. Хлеб. Крынка, наверное, с молоком. Пока тряпицей закрытая. Точно – молоко. Бабка мне, себе и парнишке по полной кружке его налила.
– Ну, ешьте, давайте. Нечего ворон считать…
Ели молча. Я всё думал, как разговор начать. Выпытать мне надо у бабки Ваньки нужные мне сведения. Потом уж про автобус спрошу. Как отсюда в город выбираться.
– Спасибо большое. Извините, не знаю, как к Вам обращаться?
Вежливо я себя веду. Лисий хвост – лучше, чем волчий рот. Мишка так говорит. Сам он деревенский. Был я у него в гостях, сельское обхождение знаю.
– Зови Егоровной.
Бабушка Ваньки улыбнулась.
Догадался, наконец-то… Ест, пьет, а как хозяйку зовут и не спросит…
– Спасибо тебе, Иван. За внука.
Тут женщина в возрасте внучку своему подзатыльник и отвесила.
– Ну? Забыл?
– Спасибо, дяденька…
– Да ладно, не за что. Вот, я спросить, чего хотел…
Сам думаю – сейчас, удобный момент.
– Егоровна, Вы тут лечением и всем прочим полезным занимаетесь? Правильно я понял?
Бабушка Ваньки головой качнула. Утвердительно, но как-то не особо охотно.
– Подслушал?
– Было дело…
Я сразу решил быка за рога брать. Чего тянуть?
– Меня не поучите? Я в медицинском сейчас учусь. Лишним не будет. Почитать, может, что дадите… Ну, про своё искусство.
Ванькина бабушка на меня, как на дурака посмотрела. Опять головой мотнула. По виду всему – нет у неё такого желания. Однако, должок за ней.
Вздохнула. Встала из-за стола. К большому сундуку, что в углу стоял, подошла. Открыла его, покопалась внутри.
– На.
На стол легла небольшая книжица. Даже на вид – старая-престарая. Переплёт кожаный, коричневый, по уголкам совсем стёрся.
– Читай до вечера, а потом мы в расчёте.
Сказано это было не с большим удовольствием.
– Список делать не разрешаю.
Ну, хоть так. Запоминаю я хорошо. Что и напутаю – кто проверит. Преподу я скажу – вот так и было. Слово в слово всё в моём реферате отражено. Пусть в эту деревню едет и сравнивает.
– Из избы лечебник не выносить, – дала Ванькина бабушка мне ещё одну инструкцию. – Листочки не выдирать. Я проверю.
Сурово, но справедливо. Небось, этот раритет ей по наследству достался. Я и не собирался ничего вырывать и книжку портить. Понимаю исторически-культурную ценность такой вещи. Ей бы, где в музее находиться, а не в сундуке лежать. Но, есть ещё у некоторых советских людей родимые пятна капитализма. Может, у бабушки Ванькиной предки кулаками были, вот и остались у неё частнособственнические пережитки. Ещё и иконы в углу…
Я решил времени зря не терять и открыл книжицу. Странички внутри переплёта все были желтые и, как показалось мне, сломаться могут от небережного обращения. Местами – в пятнах каких-то.
Глава 9 Про траву вербу и всякое прочее
Что же она всё туда-сюда ходит…
Мешается…
Никак я не могу сосредоточиться.
Ещё и книжица эта от руки и разными людьми писана. Давным-давно, причем. Одни ссылки чего стоят. На царей Соломона и Лукопера, философов эллинских, афинейских и греческих. Про Соломона, я, допустим, слышал. А, кто такой этот самый Лукопер?
Почерк местами прекрасный, с затейливыми росчерками, а где и как курица лапой карябала. Когда-то ещё и залили водой эту книжку, поэтому местами текст не разобрать.
Вот, опять, посудой загремела…
Отдохнула бы, на месте посидела.
Наверное, специально так бабушка Егоровна делает, чтобы в памяти у меня меньше осталось…
Некоторые буквы не знаю я, как и прочитать. Над другими значки какие-то. Просто так их бы не поставили, значат они что-то. Знать бы, ещё что…
Знаков препинания почти нет в нужных местах. Как попало они там-сям натыканы. Когда точка с запятой в конце абзаца, когда – одна точка… Зато, внутри иных слов точки кучами понабросаны…
Предлоги часто со словами слиты.
Весь основной текст чёрным писан, а названия болезней – красными буквами.
Так, так, так… Некоторых страниц вообще нет…
Ещё местами и лишнего в текст понатолкано…
Делать нечего – я читаю всё подряд, может что и запомнится.
Трава верба именуется, иже всѣмъ травамъ мати; а мать пчелиная, безъ нее пчелиныхъ матокъ молодыхъ не засѣваетъ никто же. Кто ее варить съ виномъ фряжскимъ и пьетъ, тотъ человѣкъ тово дни ....еѣ не боитца падучіе немочи. На всякъ день пей и въ воду всякъ день болѣзнью падучею, кого мучить бѣсъ, и онъ умывается; и пьючибъ приговаривалъ себѣ Отче наш ъ трижды. А хто грамотѣ не умѣетъ, глаголи Господи помилуй четыредесятъ. Аще ли кто сіе содержитъ и исправливаетъ неизмѣнное здравіе получить. Или бъ хто тое траву о купальницѣ выкопаетъ искорень ему в недѣльной день рано… всхода, умывся и бы ..; да три дни не гнѣвливъ и податливъ всякому;
Так, не так – некоторые буквы не разобрать.
Местами почти до дыр зачитано.
Про дерево вербу я знаю. А, вот что есть трава такая…
Пчёл ещё сюда к чему-то приплели.
Что за вино фряжское?
Дозировка какая?
Время варки?
Что за недельный день? День, который неделю длится?
Попробовал я про себя повторить прочитанное. Ничего не получилось. Надо что-то попроще поискать.
А бабка Ванькина всё ходит, шарабошит.
Спокою от неё нет…
Я пролистал с десяток страничек – всё такая же галиматья.
Вот, тут, вроде, попроще.
Трава бобки, всякъ ее знаетъ . Варить ее въ чемъ изволишь и хлебать на тощ ее сердце сколько хощ еш ь и не вареную. И выгонитъ грыжу отъ сердца, или от озноба, въ коемъ человѣкѣ есть. Или желчь на кого падетъ загонитъ с тѣла, будетъ здравъ.
Всяк её знает… Я не знаю. Хоть бы рисунок догадались сделать. Бобков этих самых. Варить в чем изволишь… Если в керосине, всё равно выгонит грыжу от сердца? Какая-такая там грыжа? Паховая есть, бедренная, пупочная… Что за сердечная? Так сейчас Ленку из параллельной группы буду называть – грыжа сердечная…
Я почесал затылок. Засада. Полная.
Фотоаппарат бы сюда. Фотографировать такое надо. С листа мне не запомнить…
– Как читается?
Бабушка Ванькина тихо, как мышка, подошла. Мне через плечо заглянула.
– Читаю. В пролетарскую сущность вникаю…
Приколол бабусю немного. Пусть наших знает.
Перелистнул ещё пару страничек. Тут чем-то типа чернил всё залито…
Ещё пара листов. Вот, это попробую для реферата запомнить.
Трава белена. Цвѣтъ бѣлъ, с пестрины, собою пяди в полторы. У кого зубы болятъ и червь точитъ и сѣмя беленовое истолки мѣлко, да с воскомъ стопить, дѣлать в томъ воску тростку свѣчку, и поставь надъ больной, да зажги. Червь выйдетъ и умретъ, и зубы болить не будутъ.
Во как… Ну, про белену я знаю. Говорят, ещё – белены объелся. Про неё запомню. Применяется при болезнях зубов. Если черви в них завелись. Стоп. Какие черви? Да… Мракобесие полное. Понятия о причинах болезней как до исторического материализма… И ещё – как свечку во рту ставить?
Нормальное-то тут что-то есть? Или всё такое?
Тут опять мне прерваться пришлось. Обедать бабушка Егоровна позвала. Быстро перекусил и снова за книжку. Времени на её освоение у меня совсем не много осталось.
Аще на комъ короста. Истолкши три золотника горючіе сѣры, три лошки уксусу, две лошки сала ветчинного старого, все смѣшать гораздо, выварить. И какъ простынетъ машь коросту. Сойдетъ скоро.
У того человѣку болѣзнь въ головѣ, мозгъ или вспотѣетъ человѣкъ и воды студеной изопьетъ. И отъ того человѣку болѣзнь (въ головѣ) мозгъ, въ костяхъ и тѣмъ помочь: взять овечья молока лошку. да медвѣжья желчи з гороховое зерно и уквасить, пити на тощ ее сердце дважды. Будетъ здоровъ.
На которомъ человѣкѣ выпрянетъ прыщ ъ лихой, черной или синь: возми сѣмени льняново. сожвавъ зубами и прикладывай. Собою изгинетъ.
Прыщ лихой у меня, а не реферат будет… Пролетаю я как фанера над Парижем. Нечего больше мозги парить – не получится у меня зачет автоматом. Я захлопнул богатство бабушки Ваньки и книжицу ей протянул.
– Всё, начитался?
Смотрит Егоровна на меня, поулыбывается.
– Начитался. Познал все зелья философские. Могу теперь целить направо и налево…
– Ну, в добрый час и добрый путь…
Старуха бережно книгу своим фартуком протерла и в сундук обратно спрятала.
Глава 10 Рубль девятьсот третьего года
Бабушка Ваньки крышку сундука аккуратно без стука закрыла. К окну подошла. Выглянула.
Делать мне тут больше нечего. Спасибо этому дому, пойду к другому. В родное общежитие надо возвращаться. На улице Луначарского.
Сейчас я про автобус спрошу и пока-пока.
– Ваня, в лавочку не сходишь?
Я даже вздрогнул. Не заметил, как Ванькина бабушка подошла. Задумался что-то.
– Внук-то у меня обезножел. Помоги.
Тут я себя чуть по лбу кулаком не постучал. Тормоз! Хуже даже. С ногой-то у парня что? Принёс его из леса ночью, с рук на руки близкой родственнице сдал и всё. Отстрелялся начисто.
Испугался я тут. Сильно-сильно. Точно, что-то с памятью у меня. Лечиться надо. Током…
Во дожил…
Звиздец…
Полный…
Целый день почти заветную книжечку Егоровны изучаю, хрень разную читаю, а про ногу-то у внука её и не спросил. Забыл. Как отрезало.
Видел ведь его сустав перебинтованный. Видел!
– Ему пока бегать-то не надо. Подвернул он ногу-то сильно. Хорошо излома нет… Только вывих. Два дня холод ему теперь поприкладываю, а с третьего – греть начну. Молоденькие жилочки – постепенно расходится…
Вот и ответ на мой вопрос. Сама Егоровна всё сказала…
– Сходишь? Тут рядом. Прямо по деревне пойдёшь, через три дома лавочка и будет…
– Хорошо.
Почему не сходить? Выступлю в роли тимуровца. Заодно и про автобус узнаю. В деревнях он обычно у магазина и останавливается. Когда к Мишке ездили, там автобусная остановка у сельпо и была. На расписание гляну. Может, сегодня вечером уже транспорта и не будет. Тогда придётся тут ещё ночь переночевать… Не должны выгнать.
– Что купить?
Если не много сейчас Егоровна закажет – на свои куплю. Завтракал и обедал у старухи, теперь надо и рассчитаться. Пенсия, явно, у неё не велика. Мишка, вон, как-то по пьяни говорил, что у его бабки до недавнего времени колхозная пенсия всего двенадцать рублей была, а только недавно им добавили, двадцать восемь рублей её сделали. Двадцать восемь! С таких доходов не зажируешь…
Вон – экономят на всём. Лампочки Ильича под потолком даже нет. Радиоточка отсутствует. Про телевизор уже и речь не идёт.
Хлеб Егоровна сама печет. Квасом тоже домашним она меня угощала. Получается почти самое настоящее натуральное хозяйство в стране победившего социализма. Первобытнообщинный строй… Палка-копалка в атомный век…
– Много ничего и не надо. Возьми только фунт сахара.
Фунт… Оговорилась старая женщина… Килограмм, наверное, имела в виду. Куплю ей даже два. Не обеднею. Килограмм девяносто копеек стоит. Остались ещё деньги со стипендии, не все пропили…
– Хорошо. Больше ничего не надо?
– Нет, нет. Только сахар.
Во, и сумка у неё самошивная…
– Вот, денежки возьми.
– Да, я на свои куплю.
Егоровна нахмурилась.
– Возьми.
Я взял.
Рубль.
Серебряный.
Одна тысяча девятьсот третьего года.
Новенький.
Муха не сидела.
Что?!!!
Не понял. Это не меня, а ещё кого-то током лечить надо. Как у бабки с головой-то? Всё ли ладно?
Впрочем, спорить не стал. На Ваньку посмотрел. Тот своими делами занимался. Ножичком что-то строгал.
Так. Вот кое-что и понятно стало. Больна бабушка Ваньки на головушку. Вот отсюда и все странности – одета как при царе Горохе, иконы вместо телевизора, едят с внуком деревянными ложками…
А, может они сектанты какие?
Я слышал, что встречаются в глухих местах у нас такие. Находят их в тайге, а они даже не в курсе, что люди в космос летают. Может и я в такую глушь как-то попал? Отсюда и отсутствие электричества, и прочие несуразности.
Не… Лавочка вон тут есть, товарно-денежные отношения… В изолированных поселениях такого не бывает…
Однако, рубль хорош.
Тут я кое-что понимаю. Отец у меня нумизмат. Ну, и я немного приобщился. Такая монетка дорого стоит. Тем более, учитывая её состояние. Сахара за неё можно купить не один мешок… Ещё и сдачу получишь.
В сельпо-то его возьмут, не поморщатся. Работники торговли – они ушлые. Старуху им обмануть ничего не стоит. Может, нашла она его где, и думает – что рубль, это и рубль, ничего особенного. Может, какой просто юбилейный. К олимпиаде много разных памятных монет выпустили. В обороте они часто встречаются, вот она и не сообразила.
Я даже подумал – себе его оставлю. Тут же стыдно мне стало. Уши даже, наверное, покраснели. Они у меня таким образом реагируют.
– А, других нет?
Сам на раритет бабушке Ваньки показываю.
– Этот, вон внуку оставьте, он старинный, дорогой. Не надо его на сахар тратить.
Объясняю Егоровне как маленькой. Вдруг у неё, правда, с головой что. С такими надо поласковее, не известно, как она может отреагировать.
– Какой старинный? Этого года.
Сказала Егоровна и опять на меня как-то странно посмотрела. Жалеючи, что ли…
Глава 11 В дурачках
Так.
Можно, как Мишка говорит, немного и подбить бабки.
Первое, самое главное, неизвестным передовой советской науке образом переместился я из восемьдесят второго в одна тысяча девятьсот третий.
Хорошо, что в Россию, а не к пигмеям или бушменам каким-то. Хоть язык местных жителей понимаю.
Почти на восемьдесят лет назад. А, если бы в тёмное время феодализма и расцвета инквизиции? Сжечь ведь могли за милую душу…
Егоровне, я, понятное дело, с рублем не поверил. Монету в карман спрятал и в лавочку пошёл. Обратно очумелый явился, сахар и сдачу ей вручил. После чего, это уже по словам её внучка Ваньки, орать начал что-то непонятное, куда-то вернуть себя требовал. Еле меня угомонили. Сам я этого момента не помню. С головой у меня всё же есть проблемы.
Вторую неделю Егоровна меня какой-то горечью отпаивает. Как опять же Ванька говорит, что это у меня горячка мозга. Болен я. Могу и не выздороветь. Таким до самой смерти остаться.
Живу в сарае у бабки Ваньки, поят меня, кормят. Спички и что-то острое не доверяют. Воду только под надзором Ваньки из колодца ношу. Он уже на ногу начал немного приступать. Да, ещё вчера поленья в поленницу складывал. Мужик какой-то бородатый чурки колол, а я дрова складывал.