Читать онлайн Мы воплотим богов бесплатно

1

Мико

Богов не существует. Есть только люди. Так сказал мне император Кин в тот вечер в тронном зале, когда неожиданно стал меня учить. Но он не уточнил, насколько буквальны его слова. Богов не существует. Есть только люди.

Диван был покрыт алым шелком, а еще больше ткани, свернутой в виде алого трона, собралось за моей спиной – слабая имитация того трона, что сгорел вместе с Мейляном. Не желая смириться с такой потерей, министр Мансин постарался устроить некое подобие – ведь теперь я олицетворяю власть самого Мансина.

– Клянусь костями моих предков. Своим именем и честью.

Лорд Гори только что прибыл с Севера, и после чилтейского завоевания у него не осталось ничего, кроме имени. Я была бы рада, если бы он служил мне, но на самом деле он присягал другому.

Министр Мансин стоял рядом, совсем близко, возвышаясь надо мной, как будто желал раздавить еще сильнее, чем уже сокрушил, отняв власть. В его тени я и впрямь ощущала себя марионеткой на фальшивом троне. Притворство. Фарс.

Лорд Гори закончил произносить присягу и, вставая, посмотрел на министра.

– Ваша клятва принята, лорд Гори, – сказал Мансин. – Ее императорское величество сражается за всех кисианцев, в особенности за тех, кто сражается за нее.

Сражается за всех кисианцев. Я с трудом не фыркнула в ответ на эту наглую ложь. Мне так хотелось, чтобы это было правдой, но всякий раз, собираясь разоблачить его заявления, я вспоминала о том, в каком опасном положении находятся Сичи и Нуру, и просто улыбалась. Улыбалась, всегда улыбалась. Притворялась покорной и безобидной, но мысленно дала себе обещание.

Я уничтожу их всех.

– Благодарю, ваше превосходительство. Ваше величество. Я…

Лорд Гори скривился, ему так хотелось рассказать о своих бедах и печалях. Все на Севере пострадали во время завоевания, и несколько сочувственных слов могли бы укрепить его верность, но Мансин промолчал.

– Понимаю вас, – сказала я, когда лорд Гори не сумел закончить фразу. – Последние годы были тяжелыми, но мы найдем путь сквозь тьму. Вместе.

Простые слова, но после них он зашагал к дверям, выпрямив спину и с легкостью, какой у него прежде не было, хотя заляпанный грязью, истрепавшийся подол плаща никуда не делся.

– Что ж, не особо ценная прибавка к нашей армии, но хоть какая-то, – заметил Мансин, когда лорд Гори удалился.

Как мне хотелось разорвать его за эти представления о том, что ценно, а что нет, но я похоронила свой гнев вместе со всем остальным.

– Однако он может оказаться более полезным, чем кажется на первый взгляд, – продолжил Мансин. – Если, конечно, вы перестанете… быть такой сентиментальной, ваше величество. Когда вы говорите то, в чем нет необходимости, это лишь показывает слабость.

Сидя с прямой спиной и сложенными на коленях руками, я воспроизвела представления своей матери об идеальном образе императрицы.

– Ах вот как, – усмехнулся Мансин себе под нос. – Как я вижу, вы решили покарать меня молчанием.

Меня переполняло желание сжать кулаки.

– Конечно, вы можете ребячиться, если это доставляет вам радость, ваше величество, но вряд ли такое поведение подобает императрице.

Я повернула голову и посмотрела на него. Без ненависти, просто передала взглядом обещание:

Я вас уничтожу.

Он отвернулся. Он мог бы признать мое право гневаться, попытаться в очередной раз убедить меня в своей правоте, но зачем утруждаться, если он уже решил, как все будет? От меня требовалось только смириться с этим и подчиниться.

– Есть кто-то еще? – спросил он канцлера Ликоси, которого, разумеется, назначил сам.

– Нет, ваше превосходительство, – отозвался тот от двери. – Несколько человек пришли с петициями к министру Оямаде, но он уже с ними закончил.

Министр Мансин хмыкнул. От раздражения? Хотелось бы. Министры не любили друг друга, но и Оямаду не назовешь моим союзником.

– Дайте знать членам совета, что мы соберемся через час, – сказал Мансин, отпуская Ликоси.

Не поклонившись мне, Мансин пересек зал, как только что лорд Гори, хотя его шаги звучали медленнее и увереннее, как у подлинного хозяина.

Когда наконец дверь за ним закрылась, я расслабилась и с силой выдохнула. Только караульные были свидетелями того, как я уронила голову на руки. Двое стояли у двери, а рядом со мной – капитан Кирен, которого назначил генерал Рёдзи на время своего отсутствия. Тянулись дни, а он до сих пор не вернулся. И каждый день меня всё больше охватывал страх, что я отправила его на погибель.

Мне хотелось размяться, я встала и зашагала к двери, а капитан Кирен поспешил следом.

За дверями царила суета. Во дворце всегда бурлила жизнь. Каждый час кто-то приходил или уходил – мой двор был куда оживленнее, чем двор императора Кина. Здесь кипела энергия, всем хотелось присутствовать при созидании чего-то нового. Старые властители пытались сохранить позиции, а новые искали возможности прорваться наверх. В других обстоятельствах я бы наслаждалась этим, но вместо этого в оцепенении шла по залам, пусть люди и останавливались, чтобы поклониться, пусть говорили с почтением и якобы пришли сюда ради меня.

Это лишь добавляло злости к уже накопившейся. Мансин лишил меня заслуженного триумфа, оставив единственную радость – сопротивляться каждому его шагу.

Пройдя кружным путем по коридорам, я заметила, как лорд Гори беседует с одним из подчиненных канцлера, который резко качал головой – похоже, отказывал в просьбе. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, чиновник увидел меня и поклонился.

– Ваше величество, что я могу для вас сделать?

– Ничего, вы можете идти. Мне нужно поговорить с лордом Гори.

После секундного колебания чиновник снова поклонился, взглянул на лорда Гори и ушел. Как только он уже не мог нас услышать, я с улыбкой повернулась к явно нервничающему лорду.

– Лорд Гори, – сказала я, – приглашаю вас на чай. Капитан Кирен, прикажите немедленно подать чай.

Не дожидаясь согласия лорда Гори, я повела его в ближайшую гостиную, заполненную роскошной императорской мебелью былых времен, покрытой тонким слоем пыли.

– Это незаслуженная честь, ваше величество, – сказал лорд Гори, успев трижды поклониться, пока входил в комнату и садился на подушку напротив меня. – Я также должен извиниться за то, что вел себя сейчас так назойливо, это ниже моего достоинства и…

– Возможно, это и было бы ниже вашего достоинства, но отчаяние всех превращает в попрошаек, – улыбнулась я, а его глаза округлились. – Так что вы просили у канцлера?

Лорд Гори нервно сглотнул и быстро покосился на стоящего у двери капитана Кирена.

– Я… э‑э‑э… – Он выдохнул и как будто сдулся. – Продовольствие, ваше величество. Чилтейская армия отобрала весь урожай, и теперь мои люди голодают, а еще даже не началась зима. Без провизии, боюсь, многие на Севере не дотянут до весны.

– Вы говорили с министром Оямадой?

– У меня пока не было возможности, ваше величество. В ближайшие дни он будет слишком занят, чтобы встретиться со мной. Но я подожду и все-таки поговорю с ним, вы же не можете сами…

– Именно этим я и занимаюсь лично, лорд Гори. Министр Мансин постоянно подталкивает нас к новой войне и разрушениям, но я служу своему народу. Такова задача императрицы.

Лорд Гори нахмурился, начал что-то говорить, но тут же проглотил слова. Стоящий у двери капитан Кирен откашлялся. Время вышло.

– Мне пора, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Но хочу вас предупредить, лорд Гори. Министр Мансин вам не друг, как и мне. Если придет время сражаться, вспомните об этом. – Когда он поспешно вскочил, чтобы поклониться, я добавила: – Я велю министру Оямаде немедленно отдать вам и жителям Хотаи резервные запасы продовольствия.

– Сп-спасибо, ваше величество.

Прежде чем он успел договорить, я уже была у двери. Капитан Кирен раздвинул ее, и я чуть не столкнулась с горничной, несущей поднос с чаем. Та поклонилась, извинилась и спросила, желаю ли я, чтобы она отнесла чай куда-то еще, а капитан Кирен предупреждающе выпучил глаза.

– Нет, – сказала я. – Чай для лорда Гори. А мне пора.

Я быстро прошла мимо, так что зазвенели чашки на подносе. Посмотрела направо и налево по коридору, и сердце ушло в пятки. На углу стояли Мансин и генерал Мото, о чем-то тихо переговариваясь. Мансин наверняка меня увидел, но он хотя бы не один. Я поспешила в противоположном направлении, а капитан Кирен – следом за мной.

Мансин меня не окликнул и не последовал за мной, и потихоньку сердцебиение вернулось в норму, хотя в животе бурлил тошнотворный страх. Я очень осторожно проводила встречи с теми, кто пришел выразить поддержку, но на этот раз была близка к провалу.

Выдавливая улыбку для каждого придворного, который останавливался, чтобы поклониться, я сделала еще один крюк по пути к своим покоям – в маленькое святилище на верхнем этаже. Мои частые визиты туда не остались незамеченными, но после того, как Сичи умело пустила слухи, все восхищались тем, как регулярно я отдаю дань уважения императору Кину и императрице Хане.

Как всегда, капитан Кирен ждал за дверью, оставив меня одну в небольшом, тускло освещенном помещении, заполненном фонарями и благовониями. Рядом с алтарем стояла корзина с недавно сложенными молитвенными записками. Я зачерпнула горсть, разложила их одну за другой, зажгла свечу и встала. Осмотрев узкий шкаф в дальнем углу, я сняла сандалии и, не издавая ни звука, подобралась к нему. Снять ключ с крючка под ним оказалось сложнее, еще сложнее было вставить его в замок, не царапнув о металл. Я кашлянула, заглушив щелчок замка, и с довольной улыбкой распахнула дверцу, вдохнув аромат несвежих благовоний. В шкафу было полно свечей и благовоний, бумаги для молитв и мешочков с травами, а на дне, под корзиной с выброшенными огарками свечей, лежала стопка писем. Я вытащила их и засунула в платье, затем аккуратно закрыла шкаф и опять заперла его, вернув всё как было.

Когда я снова вышла в коридор, Мансина нигде не было видно, но я все равно чувствовала, что за мной постоянно следят. Это ощущение не покидало меня до тех пор, пока я не вошла в единственное оставшееся безопасным место. Мои покои выглядели великолепно, достойными правителя Кисии, но, как и покои моей матери, были золотой клеткой.

У окна, переплетя ладони, сидели Сичи и Нуру и разговаривали. При взгляде на них я вспомнила Эдо и Танаку, и комок горя подступил к горлу, я резко остановилась посреди комнаты. Нуру выдернула руки, ее щеки покраснели, но в глазах стоял вызов.

– Простите, я… – Но как я могла объяснить? Как могла выразить, почему не просто оплакиваю потерю, но мне больно оттого, что я всегда лишняя для двоих, любящих друг друга? – Мне просто пришла в голову одна мысль, – сказала я: солгать оказалось гораздо легче. – Да, и я принесла письма.

Если Сичи и собиралась задать вопрос, при упоминании писем она вскочила и бросилась ко мне, вытянув руки.

– Сколько? От кого?

– У меня пока не было возможности посмотреть, – ответила я, сунув руку под платье. – Но там целая пачка.

Стоило мне вытащить письма, как Сичи выхватила их из рук.

– Лорд Ираки, – перечисляла она, перебирая письма и рассматривая печати. – Губернатор Уи, генерал Раан…

– Лорд Раан, – поправила я. – Он больше не генерал.

– Да, ты права, но я полагаю, что именно по этой причине ты ему и написала. – Она вручила мне письмо вместе с двумя другими и фыркнула, выражая неодобрение. – Ой, посмотри! Госпожа Цин и графиня Хурун прислали ответы!

Оставив остальную пачку, она торопливо открыла первое письмо.

– Ты считаешь, что мне не следовало писать лорду Раану? – спросила я.

– Что? Нет, я просто… – Она вздохнула, опустив руку с письмом. – Нет, насколько я знаю, он будет полезен при дворе, просто я… Помимо военных есть и другие силы.

– Конечно есть, но мы ведем войну. Если в ближайшее время не избавим страну от чилтейцев, то Кисии, какой мы ее знаем, уже не будет.

– Да, но, помимо этого, в самом разгаре общественные и политические изменения. По крайне мере, я надеюсь, что именно за это мы и боремся.

Она говорила мягко, но при намеке на укор я насторожилась.

– Да, но мы не сумеем ничего изменить, проиграв войну.

– И не выиграем ее, если будем бороться не теми способами.

Я опустила взгляд на письмо лорда Раана.

– Не теми способами? Если только я не выйду замуж за Лео Виллиуса, как еще мы можем победить, если не в сражении?

– Я не говорю, что не надо сражаться, – возразила Сичи. – Но, если мы хотим что-то изменить, стоит обратить внимание и на других союзников. Политиков. Священников. Известных ораторов. Женщин, готовых бросить вызов традициям. – Она помахала письмами в руке. – Таких, как госпожа Цин и графиня Хурун. Если на нашей стороне будут подобные люди, мы сумеем создать новую, великую Кисию. Общество, построенное не только на воинской доблести, где культура и образование ценятся больше вражды и смерти.

От этих слов я лишилась дара речи и уставилась на нее, борясь с бурей эмоций. Она говорила с таким пылом, и я не могла понять, завидую ли ее уму, стыжусь своих неудач или благодарна за наставления. Какой императрицей она могла бы стать, выйдя замуж за Танаку, если бы история пошла по другому пути!

– А, еще письмо от Эдо, – сказала Сичи, прервав неловкую паузу, последовавшую за ее страстной речью. – И еще одно, без печати. Для тебя.

Кто-то написал мое имя детским почерком, и я не могла догадаться кто. Радуясь возможности ускользнуть от этого разговора, я взломала воск и, развернув бумагу, пробежала взглядом по тексту на ломаном кисианском и остановилась на подписи внизу. У меня перехватило дыхание. Тор.

Ваше величество!

Простити за плохой почерк. Я еще учус. Я пишу когда смотрю на лагерь чилтейцев и Лео Виллиуса после отступления. Они осталис не ушли. Если не хотите видеть их насвоей землей вы теряете время надо избавлятся от них. Придут и другие. Ваша армия сейчас больше. Но ненадолго.

Эшенья сурвеид.

Тор

Вот и все. А чего еще я ожидала? Разговора о том, как неловко мы расстались? Каких-то чувств? Очень любезно с его стороны, что он вообще написал, учитывая, как много я от него требовала снова и снова.

То, что чилтейцы остались, не было новостью. Но что скоро прибудут и другие? Может, он имел в виду людей, прибывших с секретарем Девятки для подписания мирного договора? Или еще каких-то? Предупредить Мансина – значило бы признать, что я поддерживаю отношения с внешним миром, о которых он не подозревает, и это сыграло бы ему на руку.

Я опустила письмо Тора. Сичи наблюдала за мной, и ее лоб между бровями прочертила морщинка.

– В чем дело? – сказала я, внезапно сбившись с дыхания. – Что-то не так? Что случилось?

– О нет, ничего, я просто… – Она протянула письмо. – Эдо написал, что скоро приедет, и я… У меня возникла одна мысль, Мико. Ты не хочешь выходить замуж за Лео, но с помощью брака можно сковать сильный союз, а если ты выйдешь замуж, мой отец уже не сможет выдать тебя за Лео…

– Я не хочу ни за кого замуж, Сичи.

– Выслушай меня, Коко. Чтобы выйти замуж сейчас, когда ты обещана Лео Виллиусу, ты должна выбрать того, кто не боится моего отца. – Сичи поморщилась. – Или Чилтея. Того, кто не испугается плюнуть доминусу Виллиусу в лицо, рискуя развязать новую войну.

Мои мысли перенеслись к Раху. Он всегда поступал так, как считал правильным, чего бы это ни стоило, и ему не было дела до могущественных лордов, но брак с ним был столь же невозможен, как брак с певчей птицей. Он ясно дал понять, что его сердце принадлежит левантийцам.

– И я не могу не отметить, что Эдо соответствует всем этим критериям, – продолжила Сичи с мимолетной улыбкой.

– Эдо?

Я вытаращилась на нее. Ее слова не укладывались в голове.

– Мой кузен Эдо, – уже медленнее сказала она. – Он соответствует всем этим критериям и, возможно, единственный мужчина, который не попытается отнять у тебя власть или сместить, когда вы поженитесь.

Я так долго мечтала о браке с Эдо, о том, что мы все будем вместе. Мечтала стать желанной. Замеченной. Но все мои детские грезы, что однажды он посмотрит в мою сторону, разбились где-то по дороге сюда.

– Он скоро приедет, – продолжила Сичи, – Может, даже сегодня. Спроси его сама.

– Я же не могу просто… попросить его…

– Можешь, Коко. Он всю жизнь был твоим другом, а сейчас ты в нем нуждаешься.

Я покачала головой.

– Нет, я о том, что он правитель Сяна. Он не может быть одновременно герцогом и императором, а значит, придется отдать Сян кому-то другому. А пока я нахожусь под пятой Мансина, кого-то другого выберет он.

Сичи грызла ноготь, погрузившись в размышления. Нуру, по-прежнему сидевшая у окна, теребила подол платья. В уютной комнате нарастало напряжение, и мне ужасно хотелось уйти или хотя бы пройтись, сделать что угодно. Письма могут и подождать.

Я опустилась на колени и похлопала себя по ноге, чтобы пробудить Чичи, дремавшую на солнышке у балконной двери.

– Пошли, девочка, – сказала я, когда она встала и потянулась. – Надо проверить лагерь нашей армии.

Сичи цокнула языком, но так и не высказалась, а отнесла пачку писем к столу. Несомненно, она снова хотела подчеркнуть, как глупо выглядит моя сосредоточенность на солдатах и армиях, и я обрадовалась, что она оставила свои мысли при себе. Я ведь ни в чем больше не разбиралась, кроме солдат и армий, а во время войны только это и необходимо.

Я оставила их вдвоем и, забрав с собой тревоги, вышла с Чичи в сад, а оттуда – в полевой лагерь армии. Капитан Кирен следовал в нескольких шагах позади.

В первый раз за много дней сияло солнце, но ледяной южный ветер сдул тепло. То ли из-за пронизывающего ветра, то ли из-за вечной грязи в полевом лагере всегда было холодно. Вопреки (а может, и благодаря) погоде солдаты никогда не сидели без дела – занимались подготовкой и прочими обязанностями, приказы о которых Мансин мог отдать и во сне, а я даже не понимала, что это.

Я вошла в ближайший лагерь, следуя завету императора Кина – всегда быть на виду у солдат. Чичи бежала рядом. Несмотря на мои частые визиты, солдаты и слуги держались на расстоянии, только останавливались для поклона и бормотали «ваше величество», когда я проходила мимо.

– Ваше величество, – сказал генерал Мото, беззаботно приблизившись, будто он не предатель. – Что привело вас сюда, к грязи и поту?

– Генерал, – холодно отозвалась я. – Шпионы наверняка вам донесли, что я каждый день обхожу войска. Я могла бы спросить, чего вы хотите, но, если вы не собираетесь молить о прощении за измену, лучше пойду дальше.

Слова прозвучали более пылко, чем хотелось бы, но, по крайней мере, ему хватило благородства принять виноватый вид хотя бы на мгновение. Однако он не стал извиняться и что-либо объяснять, и это вызывало определенное уважение. Пробормотав «ваше величество», он удалился.

Я шагала по лагерю от подразделений генерала Мото до солдат генерала Русина, говорила со всеми, кто попадался на пути, чтобы все заметили мое присутствие, а потом пошла в сторону шатров генералов‑варваров.

Генерал Йасс и генерал Алон по своему обыкновению проводили время с простыми солдатами. Генерал Алон закатал рукава и вспотел, тренируя юного рекрута, а генерал Йасс стоял поблизости, разбираясь с проблемами, с которыми к нему подходили, как будто он император.

– Ваше величество, – сказал он с уважением к титулу, но без благоговения. – Сегодня вы не прошли мимо? Чем обязаны такому удовольствию?

– Как хорошо вы овладели придворными любезностями, генерал, – ответила я.

– А как же иначе, учитывая количество интриг вокруг. Вы в курсе, что за вами следят? Я знаю всех своих солдат и вижу двух посторонних, они явно наблюдают за вами.

Он произнес это совершенно будничным тоном.

– Я не в курсе, но не удивлена. За мной постоянно наблюдают, поэтому постарайтесь выглядеть недовольным из-за того, что я вас отвлекаю.

– Это нетрудно. Большинству кисианцев кажется, что мы постоянно сердимся. Чем могу быть полезен?

– Вы можете сказать, за кого будете сражаться – за меня или за министра Мансина.

Смелый вопрос, но они всегда лучше всего отзывались на честность.

Отразив тренировочный меч щитом, генерал Йасс обернулся к Алону. Эхо разнесло лязг стали.

– Положение сложное, – сказал Йасс, по-прежнему глядя на противника. – Не будем притворяться, будто не знаем, что вас лишили власти, именно поэтому мы не рискуем открыто выражать вам поддержку. Это было бы самоубийством, и, хотя мы с генералом Алоном терпеть не можем лицемерие, нам надо думать о своих солдатах.

– А если бы положение изменилось? – спросила я. – Если бы у меня стало больше рычагов влияния? Больше союзников? Что тогда?

– Зависит от того, что за союзники, ваше величество. И еще от… – Он умолк, и у меня перехватило дыхание от тревожного ожидания, пока он не повернулся обратно. – К несчастью, ситуация кажется… – Его взгляд скользнул мне за спину, на соглядатаев. – Сложной. Могу лишь заверить в нашей взаимной… нелюбви к министру левой руки и в желании избавить Кисию от чилтейцев, а не торговаться с ними.

На большее я и не надеялась, и глаза защекотало от слез облегчения, но в то же время этого было недостаточно, чтобы изменить ситуацию.

Я поблагодарила его и собралась уходить, но тут генерал Йасс вскинул голову, обратив внимание на гул голосов.

– Что происходит, солдат? – спросил он одного из своих людей.

– Заметили флаги Бахайна, генерал.

Генерал Йасс уклончиво хмыкнул.

– Интересно. – Он покосился на меня. – Ваши союзники или его, ваше величество?

– Мои, – ответила я, надеясь, что это правда.

После битвы за Когахейру мы с Эдо расстались не самым лучшим образом, но всегда будем друг для друга единственной частичкой Танаки, оставшейся у нас обоих.

Эдо стоял на том же месте, что и лорд Гори этим утром, но не опустился на колени. Не присягнул. Он понял поспешно нацарапанное предупреждение, которое я ему отправила: здесь нельзя быть верным мне, только Мансину.

Стоящий рядом со мной министр вскинул подбородок.

– Племянник, – сказал он, напоминая Эдо о старшинстве в семье, как будто тот еще ребенок. – Принесите присягу.

Лишь караульные были свидетелями, как в ответ Эдо гордо поднял голову.

– Боюсь, как герцог Сяна и командующий флотом я пока не могу принести присягу, дядя. Пока не пойму, что за союз вы заключаете с Чилтеем.

Представляю, как заулыбался бы Танака, глядя на гордого и уверенного Эдо, который смело возражает не просто самому влиятельному человеку в стране, но и старшему в семье.

Министр Мансин расправил плечи, а его глубокий вдох выдал раздражение.

– Вы не в том положении, чтобы требовать…

– Со всем уважением, ваше превосходительство, – прервал его Эдо, – моя задача – обеспечить безопасность Сяна и его жителей. Нет нужды притворяться, будто я не смогу править своими землями без поддержки императора, как много лет правил отец. Я не желаю следовать его примеру, но многие мои солдаты сражались с чилтейцами за Когахейру и погибли. Чилтейские войска по-прежнему остаются в нашей стране, а командует ими человек, который не может умереть. В таких обстоятельствах я не стану присягать императрице, которая собирается заключить с ними союз путем брака. – Его взгляд переместился на меня. – Не будем также притворяться, что вам не нужны мои армия и корабли, поэтому я требую прямого ответа.

– На какой вопрос? – отозвался Мансин, и его слова словно сковало льдом.

– Вопрос в том, какого дьявола вы решили, что его величество должна заключить подобный союз, министр.

Министр на мгновение съежился, и я всеми силами старалась не ухмыльнуться. Клянусь богами, Танака был бы в восторге.

– Да как вы смеете стоять здесь и вести себя настолько неподобающе! – рявкнул Мансин. – Этими словами вы покрыли позором свою семью.

Несмотря на уверенный вид, Эдо вспыхнул.

– Это не ответ, ваше превосходительство. Лео Виллиус – самая большая угроза Кисии, а не тот, за кого следует выходить замуж ее величеству.

– Вот и отлично, потому что у меня нет ни малейшего желания выходить за него, – вставила я, не зная, радоваться или сожалеть, что никто больше не слышит. – И я не намерена подписывать мирный договор с Чилтеем.

Воодушевившись присутствием Эдо, я сказала так не только для того, чтобы посмотреть на реакцию Мансина, но и потому, что это правда. На мгновение ладонь Мансина возле моего плеча сжалась в кулак, а потом он выпустил пар, тихо хохотнув.

– Очень забавно, ваше величество, – сказал он. – Ясно, что этот разговор ведет в тупик. В данных обстоятельствах лучше отложить его и обсудить ваши… предубеждения… за чаем. – Он посмотрел на Эдо. – Племянник…

Эдо поклонился.

– Разумеется, дядя. Позвольте сменить дорожную одежду, и я буду готов обсудить условия моей присяги с ее величеством.

Мансин не заглотил наживку, не обратив внимания на то, что Эдо собирается диктовать свои условия, причем в моем присутствии, и прикрыл свою ярость натянутой улыбкой.

– Превосходно. Похоже, нам многое следует обсудить.

Мне было приятно сделать такое заявление, но я не сомневалась в способности Мансина добиться своего, даже если для этого придется прибегнуть к угрозам или заключить Эдо под стражу, рискуя, что его солдаты взбунтуются. Я должна была предупредить Эдо, поэтому, покинув тронный зал, отправилась на поиски старого друга. Похоже, ему пришло в голову то же самое, потому что он не удалился в свои покои, чтобы переодеться, а любовался произведениями искусства в одном из узких коридоров, отходящих от главного. Увидев его, я кивнула капитану Кирену и повела Эдо в ближайшую комнату – небольшую приемную, судя по отсутствию мебели.

– Я получил твою записку, – сказал он, пока капитан закрывал за нами двери. Теперь силуэт капитана виднелся смутной тенью за бумажными панелями. – Что задумал Мансин?

– Не знаю, но нужно вести себя с ним осторожно, – прошептала я. – У меня нет власти. Все генералы на его стороне, а большинству придворных он задурил голову, будто это я отдаю приказы, а он лишь советник. Спасибо за то, как ты вел себя там, но будь аккуратнее, боюсь, он зашел слишком далеко, и теперь возврата нет, он сметет с пути любого.

– Вряд ли я добьюсь чего-либо этим выступлением, если не приведу угрозы в действие. – Эдо поморщился. – Он не принимает меня всерьез. Для него я по-прежнему ребенок, слабый юнец, влюбленный в человека, за которого должна была выйти замуж его дочь.

Я собиралась задержаться здесь всего на пару минут, но печаль, исказившая улыбку Эдо, заставила меня замереть.

– До того как Танака… – сказал Эдо, но тут же запнулся, и на мгновение призрак моего брата – такого уверенного в себе и любимого – встал рядом с нами. – До смерти Танаки, – снова попытался он с небольшой дрожью в голосе, – у нас были планы. Мы надеялись, что сумеем надолго отложить его брак с Сичи…

Истина оказалась настолько очевидной, что я чувствовала себя полной дурой. И они ничего мне не сказали! Значит, не доверяли мне.

Он попытался выдавить улыбку, но я смотрела не на него, а сквозь него – в голове вспыхнула мысль, которая как будто всегда присутствовала. – Коко? Все в порядке?

Капитан Кирен покашлял за дверью, и у меня сердце ушло в пятки.

– Да-да, – сказала я, сжимая руку Эдо. – Все хорошо, но мне пора, прости.

Я поспешила к двери. Капитан открыл ее и закрыл за мной, быстро и бесшумно, хотя узкий коридор был пока пуст, откуда бы ни приближалась угроза. Я шла, не выбирая направления, но вскоре поняла, что привычка, смешанная с надеждой, ведет меня к маленькому святилищу. Шла в полном тумане мимо людей, которые останавливались, чтобы поклониться и пробормотать приветствие, а в голове бурлили не до конца сформировавшиеся планы, переплетаясь с вновь обретенной надеждой. Возможно, все же есть путь.

Святилище находилось в конце тихого коридора, и, хотя вряд ли в тот же день могли появиться новые письма, я все равно раздвинула дверь. И снова окунулась в аромат благовоний и мерцание свечей. На алтаре лежали молитвенные записки – все в точности так, как и было раньше, за исключением шкафа. Его дверца была открыта, а прежде аккуратно сложенное содержимое валялось в беспорядке.

– Что-то ищете, ваше величество?

Я резко обернулась. Министр Мансин загородил проход. Я нервно сглотнула.

– Я…

Пальцы Мансина сомкнулись на моей руке, впиваясь в кожу, и он втолкнул меня в сумрак святилища. Дверь со стуком закрылась, и теперь лишь фонарь освещал оскал Мансина.

– Вечно вы стоите у меня на пути, – прошипел он, брызжа слюной. – Никогда не успокоитесь, да? Любая другая девчонка была бы рада оказаться в таком положении, наслаждаться богатством и свободой, ни за что не отвечая, но только не вы, не проклятая Отако, одержимая жаждой власти.

– Свободой? – расхохоталась я, сама удивившись этому звуку. – Ничего подобного, я только…

– Здесь нечего обсуждать. Это предупреждение. Последнее. – Он наклонился ближе, обдав мое лицо горячим дыханием, а кончики его пальцев, похоже, выдавили дыры у меня на коже. – Если вам дорога жизнь ваших… друзей, остановитесь. Если понадобится, я убью и собственную дочь. И с радостью прикончу ее подружку-дикарку. Я выдам вас за Лео Виллиуса, даже если придется тащить вас на церемонию в цепях, не сомневайтесь. Вы ведь хорошо меня знаете.

Из-за сковавшей грудь паники я едва могла дышать. Мне хотелось сбежать, позвать на помощь, но я не могла пошевелиться. Мансин сейчас определял мое будущее, весь мой мир, его сила и исходящий от него жар ощущались угрозой, от которой не скроешься. У меня остались только страх и ненависть, и, не в состоянии подобрать слова, я просто плюнула ему в лицо.

Мансин дернулся, но не уступил, лишь молча уставился на меня, пока слюна медленно стекала по его щеке. Не мигая, он отпустил мою руку, убирая палец за пальцем, и отошел. Однако даже на расстоянии его мрачный взгляд не стал менее угрожающим. Мансин шагнул к двери и открыл ее.

– Лучше не делайте меня вашим врагом, – сказал он почти совершенно спокойно, даже по-отечески. – Это ваш последний шанс, Мико Ц’ай.

Я поспешила прочь, мне хотелось поскорее убраться оттуда, сбежать от него, наконец вдохнуть. За мной последовали шаги, но, обернувшись, я увидела только капитана Кирена. Мансин остался на пороге, глядя мне вслед с самодовольным видом, пусть и вытирал со щеки мою слюну рукавом.

Пока я спешила обратно к себе, меня обуревала лишь одна мысль: надо уехать от него подальше. Сдерживая слезы, я влетела в дверь своих покоев. Нуру оторвала взгляд от книги. Сичи выронила письмо. Я не успела пройти и половины комнаты, как ноги подкосились, и я упала на колени.

– Приехал Эдо, – сказала я, но голос как будто принадлежал кому-то другому. – Он бросил вызов твоему отцу, но… но Мансин выкрутил мне руки, угрожая тебе, и сказал, что потащит на свадебную церемонию в цепях.

Их возмущение звучало всего лишь тихим рокотом по сравнению с барабанной дробью моего сердца. Но угрозы Мансина лишь разожгли искру, которую запалили слова Эдо, и мерцание превратилось в пламя. Я посмотрела на Сичи.

– У меня есть план, – сказала я. – Я знаю, как защитить всех нас и сделать так, что никто не вырвет у нас власть.

2

Рах

Отрезать голову труднее, чем принято считать, еще труднее накормить целый гурт голодных Клинков. А если половина из них чужаки, кое-кто ранен и все разъярены, лучше даже и не начинать. Но меня недаром все эти годы называют упрямым ублюдком.

И потому я коротал последние светлые часы дня, отсиживая зад на дереве. Мы постепенно узнавали повадки кисианских животных: нетерпеливый крик свистящей совы, нарастающее жужжание вечерних насекомых и ночную суету длинномордых зверьков размером где-то между кроликом и песчаным котом. Мы называли их кролесобаками. У них больше всего мяса, но выследить их было трудно, приходилось рассредоточиваться и ждать.

Листья на соседней ветке заплясали – там ерзала Шения, самая юная из наших Клинков. Я никак не мог избавиться от чувства ответственности за нее. Возможно, причиной стала вина перед Дишивой. Или перед Джутой. Или перед всеми ними.

В подлеске что-то зашуршало, и оттуда, не отрывая рыла от земли, вышел кабан. Я приготовил копье, но он развернулся и снова скрылся в кустах, оставив на виду только заднюю ногу. Гидеон не промахнулся бы мимо его загривка даже сквозь листву, но я с уверенностью мог бы попасть только в крестец. Визжащий кабан с торчащим из зада копьем вряд ли поможет мне сохранить уважение Клинков.

Сквозь ветки пронеслась стрела, и кабан со страдальческим визгом забился в кустах. Шения с грохотом спрыгнула с дерева и с луком в руке поспешила к зверю.

– Ты украла моего кабана, – сказал я, спускаясь к ней. – Я положил на него глаз.

– Хотел просто понаблюдать за ним, капитан? Меня учили охотиться не так.

Вокруг глаз Шении появились смешливые морщинки, но я все равно почувствовал упрек.

– Это особая новая техника. Называется «убийственный взгляд».

Шения со смехом вытащила умирающего зверя из кустов и быстрым отработанным движением вырвала стрелу из его шеи.

– Кажется, тебе нужно еще потренироваться. Судя по всему, кабана убила стрела.

– Ты отлично справилась. Капитан, обучавший тебя, может гордиться.

При упоминании Дишивы улыбка Шении померкла, и она убрала лук в налучье. Лук Дишивы, капитана Яровенов. Она оставила почти все свое оружие, когда отправилась… непонятно куда.

– Спасибо, капитан. Я отнесу кабана в лагерь, – сказала Шения, подняв сложенные вместе кулаки.

Я ответил на ее жест и свистом подозвал остальных Клинков. Далекие шаги слились в единый ритм – из леса стали появляться мои новые Клинки, ни один из которых не пришел в эти земли вместе со мной.

– Уже темнеет, – сказал я, когда они собрались в быстро сгущающемся сумраке. – Давайте вернемся и освежуем добычу.

Как только ужин был готов, Амун собрал Ладонь. Одного за другим я потерял всех членов своей старой Ладони, но их призраки всегда сидели рядом, пока я искал намеки на разногласия, перешептывание и тревожные взгляды. Поначалу все было спокойно, присоединившиеся ко мне левантийцы с радостью отдыхали, зализывали раны, ухаживали за лошадьми и просто… жили. Но сейчас в них росла тревога.

Выбрать Амуна моим заместителем было легко. После него я назначил Лашак э’Намалаку, некогда Первого Клинка, охотницей, Диху э’Беджути – целительницей, а Локлана э’Яровена – конюхом. Мы впятером сидели у костра. Они принесли еду, но, давно смирившись с моими привычками, не стали спрашивать, почему я не ем с ними. К сожалению, Шения взяла за правило приносить мне тарелку, хотя знала, что я не возьму. Я не знал, делала она это из упорного нежелания отступать от наших обычаев или так выражала несогласие с присутствием Гидеона в лагере.

– Сегодня мы не будем долго задерживаться, – сказал я, обводя всех взглядом. – Лашак, твои разведчики принесли какие-нибудь новости?

Она облизала пальцы и кивнула, продолжая жевать.

– Ничего интересного, иначе я уже бы рассказала. До сих пор нет никаких признаков, что доминус Виллиус намерен куда-то двигаться, а кисианцы по неизвестным причинам не трогают его армию. Что касается самих кисианцев, в Когахейре постоянно снуют туда-сюда всадники, а сегодня прибыла новая группа солдат. Они держатся обособленно и несут знамена Бахайна, так что это может быть сын светлейшего Бахайна… как там его зовут. – Она пожала плечами. – В общем, все они гуляют сами по себе, как песчаные коты, наблюдающие друг за другом сквозь траву.

– Так не может долго продолжаться, – сказала Диха, вытирая пальцы. – Мы, конечно, плохо их знаем, но, похоже, кисианцы и чилтейцы не способны находиться рядом, не пытаясь перегрызть друг другу глотки. Возможно, новая группа чилтейцев станет той самой искрой.

– Новая группа чилтейцев? – спросил я.

– Я говорила о них вчера, капитан, – сказала Лашак с упреком во взгляде. – Их возглавляет секретарь Аурус. Как я поняла, Гидеон встречался с ним несколько недель назад. Однако для человека, собиравшегося всего лишь обсудить мирный договор, Аурус остается здесь слишком долго, и солдат у него стало больше.

– Ах да, Аурус. Он выдвигается?

– Похоже на то.

Я на мгновение закрыл глаза, желая, чтобы хоть раз все было просто.

– Нужно следить за ними. Мы должны тут же узнать, как только что-то изменится. А пока нам нужен план, как достать Лео, если он не собирается покидать пределы тех стен.

Диха подалась вперед.

– Отравим им воду. Все помрут, да и дело с концом.

– Все помрут. Прекрасная идея, – ухмыльнулась Лашак. – Мне очень нравится.

– Жаль только, что мы должны поговорить с ним, прежде чем убьем, – напомнил я.

– Да не волнуйся, он воскреснет и будет единственным выжившим во всем лагере. Проще простого. – Диха ухмыльнулась Лашак в ответ, и та фыркнула от смеха. – Ой, наверное, целительнице не стоило такое предлагать?

– Мы не можем быть уверены, что все так и произойдет, – прервал их я, прежде чем они успели слишком увлечься своим планом, – поэтому придется придумать что-то другое.

Локлан часто сидел молча и ел, наблюдая за нами, но сегодня откашлялся:

– Мы остались здесь, чтобы разузнать об этих Гостях, прежде чем вернемся на родину, и это очень важно, но… – Он помедлил, оглядывая внезапно притихшую группу. – При всем уважении, капитан, ты действительно думаешь, что он просто расскажет все, что мы хотим узнать? Он нам не друг и никогда им не был.

Да, не друг, но я помнил другого человека. Того, кто желал людям добра. Того, кто предложил нам свободу. Она дорого стоила, но казалась такой реальной. И хотя я не мог сказать об этом вслух, я был уверен, что он расскажет. Не им, но мне. Он передо мной в долгу.

– Нужно попытаться, – сказал я. – Кроме него о Гостях знает только Эзма, а она скорее воткнет мне в глаз нож, чем расскажет о том, что я, по ее мнению, ни в коем случае не должен изменить.

Все по очереди кивнули, улыбки исчезли. Сейчас они все согласны, но однажды я уже видел, как распалась моя Ладонь, как Клинки обратились против меня, и умел читать знаки. Времени оставалось мало.

– Значит… продолжаем наблюдать? – нарушил молчание Амун. – И надеемся поймать его, когда он выйдет, чтобы… что там делают эти священники?

– Помолиться?

– Думаю, это он может делать и внутри стен, Диха.

Целительница пожала плечами.

– Идея с водой не…

– Амун, как у нас дела с припасами? – спросил я.

Диха ухмыльнулась и взялась за еду. Все взгляды обратились к Амуну.

– Риса и бобов, которые мы выменяли на прошлой неделе, хватит еще и на следующую, и мяса каждый день добывают достаточно. Но мне сказали, что в лесу почти не осталось грибов, ягод и фиолетовых клубней, похожих на… в общем, за ними приходится ходить все дальше, и я боюсь, что мы не сможем здесь долго оставаться.

– И становится холодно, – добавил Локлан. – Надо делать запасы, если собираемся здесь зимовать. Еды будет не хватать, особенно корма для лошадей.

Некоторое время все рассматривали свои руки или еду, в то время как лагерь продолжал жизнерадостно бурлить. Пока мы беспокоимся о всех, остальные могли ни о чем не волноваться.

– Надо уйти до того, как ляжет снег, – сказала Лашак. – Мы провели здесь прошлую зиму, и это было ужасно. Вода замерзает, есть нечего. – Она сплюнула на землю. – Только подумайте, мы почти обрадовались появлению чилтейцев, ведь у них хотя бы была еда.

– Сколько, по-твоему, у нас времени? – спросил Амун, позабыв о тарелке, стоявшей у ног. – Мы, – он бросил взгляд в мою сторону, – здесь не зимовали. Мы пришли позже.

Диха тихонько фыркнула, но позволила ответить Лашак.

– Не знаю. Было холоднее, чем сейчас. Намного холоднее. А потом пошел снег. Он красивый, и мы не возражали против легкого снегопада.

– Только он все не прекращался, – вставила Диха.

– Предлагаешь запастись провизией и…

Амун снова взглянул на меня, и я понял, что он хочет закончить фразу, предложить вернуться домой, но не позволяет преданность мне.

– И отправиться к побережью с первым снегом, – закончила за него Лашак. – Оставаться дольше опасно для нас и лошадей.

Диха кивнула.

– Некоторые уже поговаривают, что нужно уходить. Мы позаботились о раненых и лошадях, время пришло. – Я хотел возразить, но она передернула плечами и продолжила: – Не все верят в Гостей, капитан. Не все хотят возмездия. А те, кто хочет, желают отомстить чилтейцам, а не Лео. Или Гидеону – за то, что сбил нас с пути.

Каждый раз я пытался избежать этого обсуждения, но имя Гидеона вновь и вновь всплывало.

– Каждый, кто последовал за Гидеоном, должен был верить в его дело, – сказал я как можно спокойнее. – Если они хотят отомстить за неудачу, им следует ненавидеть Лео.

– Нам это известно.

– Всем это известно. Всем рассказали, что произошло.

Диха поморщилась и бросила на Амуна извиняющийся взгляд.

– Знание не всегда помогает, учитывая, что им… нам пришлось пережить по вине Гидеона.

– И фальшивой заклинательницы лошадей, пытавшейся использовать вас.

– Не втягивай в это Эзму, капитан, – огрызнулась Диха. – То, что она позорит свое звание, не умаляет преступлений Гидеона. Он не выглядит лучше на ее фоне и должен ответить за собственные проступки.

Она была права, но, похоже, защита Гидеона стала частью моего существования. Никто не бросал вызов в открытую, но я видел взгляды, перешептывания и пустоту вокруг его хижины и снова и снова повторял: «Если бы ты только знал. Если бы только ты был собой».

– Ты права, Диха, и я приношу свои извинения, – сказал я, хотя все кости будто разом отяжелели и тянули меня к земле. – Но, уничтожив человека за то, в чем он не виноват, в надежде избыть горе, мы не станем сильнее.

Диха смотрела на землю, Амун – в лес. Лашак и Локлан разглядывали свои руки. Может быть, в следующий раз не удастся отделаться так легко. Понимание, что в скором времени мне предстоит выбрать между своим народом и Гидеоном, давило все сильнее.

– Если на сегодня это все, можем встретиться завтра вечером. Надеюсь, у вас появятся новые идеи, – сказал я, слишком поспешно поднимаясь на ноги.

– Еще кое-что, капитан, – произнесла Диха. – Сегодня мы потеряли Рума. Его раны никак не заживали, и лихорадка унесла его, пока вы были на охоте. Он у святилища.

Не так мне хотелось закончить день, но я кивнул.

– Я пойду туда. Спасибо, Диха.

Мы разделились, остальные взяли свою еду и отправились в лагерь болтать, петь и веселиться, насколько позволяли холод и незнакомая местность. Я подавил зависть. все равно я бы не пошел с ними, даже не будь мертвого Клинка.

Рума уложили перед святилищем, вокруг лежали букетики увядших цветов и палочки с вырезанными молитвами. От этого напоминания о родине в горле встал ком, и на мгновение мне захотелось крикнуть всем, чтобы собирали вещи, мы отправляемся домой. Но узда, в которой дом держал мое сердце, давила и раньше и будет давить снова. Мне пришлось отогнать боль молчаливым обещанием. Скоро. Я скоро поеду домой, как только выполню свой долг здесь.

Я опустился на холодную землю и со вздохом притянул к себе тело Рума. Положить его плечи себе на колени. Колени развести в стороны. Взять нож. Не мой нож, а левантийский клинок, принадлежавший кому-то, кто больше в нем не нуждался.

С первым надрезом на землю потекла кровь. Я так часто делал это, что руки могли работать, пока разум блуждал, улавливая обрывки разговоров и запахи. Под привкусом крови до сих пор ощущался аромат еды, и, несмотря на мое нынешнее занятие, в желудке заурчало.

Наконец голова Рума отделилась, и я позволил его телу мягко скользнуть на землю. Утром мы устроим погребальный костер, а пока я встал. Колени и лодыжки болели от усталости.

Я снова опустился на колени перед святилищем, чтобы пропеть траурную песнь. Затем последовали молитвы, обращавшие взоры богов к отдавшему жизнь за свой гурт Клинку, который должен быть вознагражден новой жизнью. Но, прощаясь с Румом, я думал о Гидеоне. Два дня я простоял на коленях у святилища Мотефесет, оплакивая его, когда он не вернулся из изгнания. Я слишком тяжело переживал это горе и не хотел повторять снова.

Закончив, я пошел обратно по лагерю. У каждого костра о чем-то болтали группы Клинков. У одного вел глубокомысленную беседу Амун, у другого Локлан играл с Шенией в тият на выцарапанном на земле игральном поле. Лашак и Диха смеялись, обнявшись. Я проходил мимо, словно призрак, и вслед неслось только негромкое «капитан».

Селение Куросима практически обезлюдело, но мы все же разбили лагерь в лесу на севере, где заброшенные дома напоминали о том, что когда-то деревня была больше. Крыши протекали, и пришлось довольствоваться шатрами, но с каждым днем лагерь становился все более достойным этого названия, расширяясь во всех направлениях, кроме одного.

Взяв две миски с остывшей едой, я оставил гомон лагеря позади и отправился к своей одинокой хижине. Сквозь занавешенные льняными тряпками окна пробивался слабый свет, но, несмотря на эти признаки жизни, сердце мое, как всегда, забилось от страха. Слишком хорошо я помнил отчаянные попытки Гидеона вырвать нож из моих рук и перерезать себе горло. Прошло уже много дней, но эта картина до сих пор стояла перед глазами.

Старательно шаркая ногами, чтобы предупредить о своем появлении, я откинул отсыревшую ткань, служившую дверью, и вошел. Гидеон сидел у стены возле догорающего костра, не отрывая взгляда от деревяшки, постепенно обретавшей форму в его руках.

– Ужин, – сказал я, усаживаясь со скрещенными ногами на пол напротив него. – Прости, он холодный. Мне пришлось сначала отрезать голову Рума.

Гидеон продолжил стесывать стружку. Я не хотел давать ему нож, но в лагере клинков было предостаточно, и резьба по дереву хотя бы занимала его руки, если не мысли.

– Грибы сегодня выглядят неплохо, – сказал я, поднимая свою миску. – Немного темнее, чем вчера, но не такие подгоревшие, как днем раньше. Или еще раньше. Хотя три дня назад они вышли вкуснее всего. Я ни за что не скажу это Птоту, ведь он считает себя отличным поваром, но Дхамара определенно готовит лучше.

Гидеон продолжил игнорировать меня, а значит, я мог без стеснения смотреть на него, пока ел. Он не брил голову с тех пор, как мы покинули Когахейру, и отросшие темно-каштановые волосы приобрели медный оттенок. Когда он был седельным мальчишкой, его длинные темные волосы отдавали рыжиной на солнце. Пламя костра высвечивало крошечные веснушки на его лице, и я был благодарен, что время не изменило хотя бы это. Какая глупость – цепляться за подобную мелочь.

– Ты должен был поесть вместе с Ладонью, – произнес Гидеон в который уже раз.

Этот обмен репликами стал таким же привычным, как попытки Шении приносить мне еду.

– Болтать и есть одновременно нелегко. Лучше подождать.

Я всегда придумывал новый предлог, и в этот раз Гидеон оторвал взгляд от своей деревяшки, в его глазах мелькнуло веселье.

– А сейчас у тебя вроде неплохо выходит.

Такие проблески жизни помогали мне верить, что у него есть будущее.

– Точно. Ладно, в следующий раз поем с Ладонью и выскажусь насчет пережаренных грибов.

Он посмотрел в миску.

– Они совсем подгорели. Тебе необязательно оставаться.

– Знаю.

Отложив нож, Гидеон взял миску, глядя куда-то мимо меня. Под его глазами залегли круги, руки слегка дрожали, но хуже всего была эта манера неподвижно сидеть, уставившись в никуда. Мне хотелось вывести его побыть у костра, на людях, но эти стены защищали не только остальных от существования Гидеона, но и его самого от всеобщей ненависти.

Покончив с едой, я взял дрова из сложенной в углу кучи и подбросил в костер.

– Здесь ужасно холодно, – сказал я, оглядываясь в поисках одеяла. – А ведь будет еще холоднее. Какой он, этот снег?

Гидеон поднял взгляд.

– Холодный.

– Серьезно? Вот это сюрприз. Я думал, он горячий.

– Он и вправду обжигает. И лед тоже. Если совать в него руки. – Гидеон отставил миску. – Помнишь это ощущение, когда долго скачешь на холодном ветру и пальцы становятся толстыми и негнущимися? А если пытаешься их согреть, начинается покалывание и жжение? Вот что-то похожее. И он… хрустит.

– Хрустит? Как уголь?

– Да, только более скользкий. В первую зиму я поскользнулся и долго щеголял желтыми синяками на заднице.

Я вытащил одеяла из кучи возле спальных циновок, бросил одно Гидеону, а второе накинул на плечи, не обращая внимания на затхлый запах. Стоя прямо у огня, я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь снова по-настоящему согреться.

Гидеон отодвинул еду в сторону, не обращая внимания на одеяло.

– Не заставляй меня укутывать тебя, – сказал я.

– Мне не холодно.

– Ерунда. Я занимался физической работой, и все равно мне холодно.

Я присел на корточки и взял его руки в свои. все равно что схватиться за ледяные куски железа.

– Боги, Гидеон, ты холодней покойника. Давай, двигайся ближе к огню.

– Я не мерзну.

Он не дал мне подтащить его поближе, и я демонстративно обнюхал себя.

– Я что, так сильно воняю?

– Как смерть.

– Ну, это прекрасный, истинно левантийский запах. Давай же…

– Нет. – Он выставил вперед трясущуюся руку. – Просто оставь меня в покое. Прошу тебя.

– Гидеон, я никуда не уйду. Я ведь не ушел вчера и позавчера. И позапозавчера тоже.

– Хотя грибы были не такие горелые.

Я рассмеялся от неожиданной шутки и потянул его за ноги. Потеряв равновесие, он уткнулся в меня, и на мгновение пространство между нами исчезло. Его запах, его тепло, его присутствие пробудили не только старые воспоминания, но и новые. Как он выплеснул гнев мне в лицо после резни в Тяне. Как, сидя на троне, приказал убрать меня с глаз долой. Как поцеловал в лоб и попрощался – предупреждая больше не вставать у него на пути.

В комнате стало еще холоднее. Я отступил на шаг с жизнерадостными извинениями, а Гидеон встал и позволил мне набросить одеяло ему на плечи. Вспышка веселья испарилась, но он, по крайней мере, держался прямо.

– Нужно сбрить тебе волосы, – сказал я.

– Нет.

Гидеон обхватил себя руками, словно защищаясь.

– Они слишком длинные для Клинка.

Он отпрянул, будто спрятался в безопасное место где-то внутри себя.

– Я больше не Клинок.

– Нельзя перестать быть Клинком. Давай я тебя обрею.

– Я же сказал нет, Рах.

Он отодвинулся к стене, его руки дрожали, и я понял, что перегнул палку, слишком сильно стараясь быть полезным и заботливым.

– Ладно. Твои волосы и так прекрасны, – отступил я.

Конечно, я сморозил глупость, но она хотя бы удивила его настолько, что он уставился на меня, а не впал в панику.

– Что?

– Рыжина. Я по ней скучал.

Я действительно скучал. Она связывала меня с прошлым, которого не вернуть, с давно ушедшим детством. С тем временем, когда между нами не было ни отчуждения, ни недосказанности, ни обид, ни Лео.

Я не стал продолжать разговор и опустился на колени, чтобы расстелить циновки. Никакая близость к огню не сделает эту ночь приятной, но я придвинул циновки как можно ближе, надеясь, что однажды мне снова станет тепло.

– Хочешь нас сжечь?

– Нет. Но мне надоели холод и сырость. Я их ненавижу.

Закончив, я обнаружил, что Гидеон наблюдает за мной.

– Тебе необязательно оставаться, – снова сказал он.

– Ты сто раз уже говорил.

– Я ведь знаю: ты здесь не ради меня, – сказал он, крепко обхватив себя руками. – Ты здесь, потому что такой, какой есть. Ты всегда прав. Всегда образец ответственности и добродетели, а мне неохота благодарить тебя за то, что я стал бременем, которое ты несешь ради своей праведности.

– Что? – Я вздрогнул, словно от пощечины. – Что еще за дерьмо? Ответственный и совершенный у нас ты, кретин. А я сбежал от ответственности и опозорил гурт Торинов, помнишь?

– Потому что хотел служить своему гурту, – фыркнул он.

– Да я хотел жить! Я думал только о себе! Но не стесняйся, ставь меня на какой хочешь пьедестал, чтобы потом бить себя моим кулаком.

Гидеон не сводил с меня глаз, на его лице отражались какие-то чувства, но я был слишком зол, чтобы разбираться в них, и отшвырнул сапоги с такой силой, что они улетели на другой конец хижины.

– Жаль, что ты чувствуешь себя обузой, – огрызнулся я. – Но я здесь потому, что хочу этого. Хотя это и не слишком весело.

Я был несправедлив, но и он тоже, и в отсутствие магии исправить это было не так просто. Вздохнув, я подошел и обнял его. Он не ответил на объятия, но и не вырывался – уже неплохо.

– Все наладится, – прошептал я ему на ухо с той же мягкостью, с какой он однажды угрожал мне. – Знаю, сейчас не верится, но так и будет. И я не уйду. Потому что сам так хочу, а не из-за какой-то нездоровой потребности быть всегда правым.

– Спасибо, – произнес он так, будто это было самое трудное слово в его жизни.

Я крепко сжал его в объятиях и отпустил.

Мы устроились на циновках. Он молчал, а я демонстративно дрожал, как будто это могло чем-то помочь. Несмотря на треск и гул костра, было ужасно холодно, но усталость вскоре взяла верх, и я начал погружаться в сон, убаюканный ровным дыханием Гидеона. Этот звук успокаивал. Может, стоило сказать Гидеону об этом и о том, что я чувствую себя здесь в безопасности. Само его существование приносило облегчение, несмотря на клубок сомнений, беспокойства и боли. Что бы он ни сказал и ни сделал, кем бы ни был, он все равно навсегда останется Гидеоном, на которого я равнялся, за которым следовал, которому поклонялся. Гидеоном, ради которого я готов на все.

Я проснулся с ощущением, что меня засыпали холодным песком – так сильно выстыла хижина. Гидеон всё еще спал, свернувшись калачиком, чтобы согреться.

Снаружи доносились голоса, приглушенные и обеспокоенные. На охоту отправляться было еще рано, а разведчики должны были вернуться ночью, и потому, когда тихий разговор перешел в тревожный гомон, я неохотно встал, сунул ноги в сапоги и потащил одеяло за собой к двери.

Центр лагеря заполняли призрачные силуэты, и, заметив меня в рассветном тумане, ко мне поспешил Амун. Похоже, его оторвали от бритья головы – гладкая половина блестела от влаги.

– Эзма на пути сюда.

Я увидел у главного костра Деркку эн’Инжита. Он слегка помахал рукой, и в моей груди вспыхнул гнев.

– Зачем он здесь? – тихо спросил я. – Эзма опасна, но и он тоже.

– Знаю, но если не хочешь, чтобы мы их убили, невозможно запретить кому-то из них войти в лагерь.

Я вздохнул, расслабляя пальцы, сжимавшие одеяло.

– Мы знаем, что ей нужно?

– Деркка не говорит, но… – он указал в сторону леса, – можешь спросить у нее самой.

Обычно гурт приходит к заклинателю лошадей, а в тех редких случаях, когда заклинатель сам приходит в гурт, он делает это в одиночестве. Но не Эзма. Она прискакала в лагерь с десятком Клинков, на ее зачесанных волосах возвышалась костяная корона, а тонкое оранжевое одеяние служило дорожным плащом. Она приближалась очень медленно, гордо задрав подбородок и дав Клинкам время выйти из шатров и поглазеть.

Сунув одеяло Амуну, я вышел вперед и преградил путь ее лошади.

– Эзма, – произнес я, сцепив руки за спиной, чтобы дать ясно понять: приветствия от меня она не дождется.

Она подъехала слишком близко, и близость лошади была не меньшей угрозой, чем холодная улыбка всадницы.

– Рах. Всё еще здесь, как я вижу.

– Да, здесь. Что тебе нужно?

– Могу я считать это приглашением спешиться и встретиться с тобой без риска?

– Если считаешь, что тебе нужны такие гарантии. Но твои спутники не могут. – Я указал на Клинков позади нее. – Я не позволю верующим в твоего бога распространять здесь свою ложь.

Ее улыбка стала жестче.

– Они неверующие, но если ты не желаешь оказать гостеприимство соплеменникам, так тому и быть. – Повернувшись к ближайшему Клинку, она сказала: – Оставайтесь здесь. Держите глаза открытыми, похоже, здесь… недружественная территория.

Наш костер к этому времени превратился в кучку холодных углей, но, не желая встречаться с Эзмой наедине, я направился к нему и сел на привычное место. Место, которое я должен был предложить ей, но хватит и того, что я не поддался порыву плюнуть в нее.

– Что тебе нужно? – повторил я, когда она уселась напротив, разложив складки оранжевого одеяния по земле.

– Гидеон, – ухмыльнулась она, показав зубы. – Он у тебя, и он мне нужен.

– Ты пыталась убить его.

– Я всего лишь вершила правосудие, как того требует мое положение.

– Нет, ты не можешь забрать ни его, ни кого-либо другого и не можешь вершить здесь правосудие. Ты погрязла во лжи и не заслуживаешь называться левантийкой, не то что заклинательницей лошадей.

Она рассмеялась.

– Ты когда-нибудь перестанешь злиться на то, что я закончила обучение, а ты нет? Отказывая мне в титуле, ты не получишь свой.

– Я не хочу быть заклинателем лошадей. Хорошо, что я ушел, а не остался и не превратил это звание в нечто совсем иное, – я указал на всадников, ожидавших Эзму, – вроде тебя с твоим почетным караулом. Если ты явилась сюда только покрасоваться и потребовать Гидеона, то зря потратила время.

– А ты обрек своих людей на смерть.

Меня обдало ледяным ужасом.

– Что?!

– Я слышала, что чилтейцы заблокировали порты. Им нужен Гидеон, и ты прекрасно знаешь, на что они пойдут ради того, что им нужно, даже если это означает убить каждого левантийца, собирающегося переплыть море. – Она скрестила руки на груди. – Так что выбор прост, Рах. Позволь им отомстить Гидеону или смотри, как они убивают твоих людей. Снова.

Улыбка Эзмы была слишком самодовольной. Клинки наблюдали за нами с почтительного расстояния, перешептывались и ждали, и я мог только выдавить улыбку, пряча гнев. Какое удовольствие, вероятно, она получила от этих слов.

– Тебе пора, – прошипел я сквозь зубы. – И тебе должно быть стыдно за то, что даже рассматривала такую возможность. Мы не торгуем жизнями. Чилтейцы не заслуживают лошадиного дерьма, не то что жизни левантийца, кем бы он ни был.

– Ты сказал бы то же самое, если бы они требовали меня?

– Да. Как бы ни было соблазнительно избавить мой народ от твоего влияния.

– Как забавно. Именно это многие Клинки говорят о Гидеоне. И о тебе. Но выбор в любом случае не за тобой, Рах. Он за Гидеоном, и я уверена, если ты объяснишь, что он может искупить свою вину и восстановить доброе имя, умерев за свой народ, он с радостью…

Я резко встал, чтобы не врезать ей кулаком в лицо.

– Убирайся. Сейчас же. И забери с собой свой ядовитый язык.

Она встала – воплощение грации и достоинства – под внимательными взглядами моих Клинков.

– Очень хорошо. Я уйду. Пока что. Но если ты не передумаешь, если Гидеон не принесет почетную жертву, мне придется тебя заставить.

– Это угроза? Убирайся, пока я не приказал выволочь тебя из моего лагеря.

Эзма с лучезарной улыбкой поправила корону.

– О, это было бы замечательно. Мне очень хочется остаться, чтобы ты попытался.

Решительно настроенный не доставлять ей удовольствия, я ничего не ответил.

– Нет? Может, передумаешь, если я скажу, что вы напрасно тратите здесь время? Схватить Лео Виллиуса легко, но что бы он вам ни рассказал, вы не сможете остановить происходящее.

– А что происходит?

Ее губы дрогнули.

– Тебе придется приложить побольше усилий.

– Конечно, ведь что может знать изгнанная заклинательница, лишенная власти? Здесь ты никто.

Она подалась ближе и понизила голос до шепота.

– Я знаю, что степи меняются безвозвратно. Знаю, что ты опоздал. Тебе не победить людей, владеющих силой, о которой ты даже не слышал, но можешь умереть в борьбе. Подходящий конец для тебя. Вероятно, мне стоит все-таки рассказать тебе, как добраться до Лео Виллиуса.

Я хотел знать, отчаянно хотел, но не стал бы просить. Только не ее.

Ее улыбка вернулась, превратившись в самодовольную ухмылку.

– Ты такой забавный, Рах. Да, пожалуй, я все-таки расскажу. Доминус Виллиус медленно приближается к Когахейре в сопровождении двух спутников‑телохранителей. Он путешествует ночью, не желая, чтобы его обнаружили, но какой чилтеец способен укрыться от левантийских следопытов?

– В Когахейру? Зачем?

Эзма покачала головой.

– Больше я ничего не скажу, Рах. Отнесись к моим словам серьезно. Я уверена, что Гидеон был бы благодарен за возможность очистить душу.

Ни кивка, ни прощального жеста. С легким смешком она зашагала обратно, и мои Клинки почтительно приветствовали ее.

Пока Эзма не скрылась за деревьями, я не отходил от костра. Вокруг шептались, но никто не осмеливался подойти, пока Амун не встал передо мной, уперев руки в бока.

– Чего она хотела?

– Предупредить, что чилтейцы не простили нас за уничтожение их армии. – В моих словах было достаточно правды, чтобы смягчить чувство вины. – Возможно, они блокируют порты или нападут на левантийцев, пытающихся вернуться домой.

Амун глубоко вздохнул и выдохнул облачко пара.

– Что ж, полагаю, хорошо, что мы это узнали, – скорее устало, чем удивленно произнес он. – И все? Ты выглядел не особенно счастливым во время разговора.

Правда все равно всплывет. Эзма ждет, что я солгу, а Деркка пробыл здесь слишком долго, но слова застряли у меня в горле.

– Она была не слишком любезна, но все же сказала, где Лео. Похоже, он вовсе не в лагере своей армии, а по ночам едет в Когахейру.

– В Когахейру? Хочешь сказать, он где-то поблизости?

– Вполне возможно. Она не сообщила точное местоположение, но что-то подсказывает: Лашак с радостью потренирует свои навыки следопыта.

Амун ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу.

– Думаю, мы все с радостью поучаствуем, тем более что поимка Лео означает возможность вернуться домой. Мне приготовить поисковые группы?

– Да. Давайте найдем ублюдка и выберемся отсюда.

3

Кассандра

Большую часть своей взрослой жизни я спокойно спала днем, отворачивалась и не слышала криков, стука копыт, болтовни и даже вездесущего пения мертвецов. Я не ожидала, что заснуть в тишине тяжелее.

«Проклятая деревенская жизнь», – буркнула я, когда Кайса заворочалась, пытаясь заснуть.

«Может, я пока не привыкла спать. В доме Мансина с этим тоже было непросто».

С моих губ слетел хрипловатый смешок: Кайса отдала мне контроль над телом, возвращая в реальность, к вечернему свету.

«Привыкать тут нечего. Ты ложишься… и засыпаешь».

«Или нет, как сейчас».

Я приоткрыла глаз. В глубине комнаты на потрепанной циновке, свернувшись клубком, устроился Унус. Одежду священника сменили бурые полукафтан и штаны – все, что нам удалось найти. А вторая циновка пустовала. Сердце екнуло, и сон окончательно улетел, я перекатилась и тихонько встала.

Под моими шагами скрипнули ступеньки – единственный звук в маленьком пустом доме. Мы наткнулись на него в предрассветном сумраке. Все внутри покрывала пыль. На столе осталась заплесневелая еда. Не раздумывая, что стало с обитателями дома, мы накормили лошадей, отыскали циновки и забылись в тревожном сне.

Снаружи в последних лучах заходящего солнца весело щебетали птицы. Скоро нам все равно придется вставать и готовиться к очередному бесконечному переходу в ночи. Просто я поднялась чуть раньше. Нужно помочиться. Попить. Подышать свежим воздухом.

К сожалению, воздух был далеко не свеж и отдавал горечью далекого дыма, смешанного с запахами тухлой воды и сгнившей еды, которую мы выбросили утром. Сморщив нос, я поспешно направилась к заросшему саду, огражденному трухлявым деревянным забором. Там все заросло перезрелыми овощами и какими-то лианами, и, отойдя от дома на достаточное расстояние, я присела, чтобы добавить едкий дух мочи к ароматам вечера.

Хана сейчас отпустила бы замечание, что сама росла на ферме и мочилась в поле вместе с мальчишками. Или высмеяла бы мое желание уединиться при полнейшем отсутствии скромности в прежние времена. Кайса молчала.

«Я не могу стать ей», – наконец сказала она.

«Я тебя и не просила. Просто я…»

«Скучаешь по ней».

Горечь. Кайса раздражала меня столько лет, а к присутствию Ханы, к тому, что разделяю с ней тело, я привыкла настолько, что утрата ощущалась как физическая пустота. Закрывая глаза, я опять видела, как она падает. Опять слышала хруст тела Септума, разбивающегося о камни.

Прогоняя воспоминания, я поднялась, расправила полукафтан и штаны и вздохнула. Свежий воздух недостижим, помочиться – никакой радости, пора выпить воды, и, возможно, я справлюсь с ночной поездкой.

Бочка для воды стояла за домом. Она переполнилась, и вокруг расплылись застойные лужи, но под крышкой вода сохранялась довольно чистой. Я приподняла крышку. Захватить чашку я не додумалась, и поэтому зачерпывала руками и прихлебывала быстро утекавшую воду, пока не напилась. Бросив крышку, я повернула к дому.

Яконо стоял там, в лучах вечернего света, золотивших бронзовую кожу, его мягкие темные волосы шевелил ветерок, выражение лица было серьезное и задумчивое, брови густые, а глаза живые и яркие. Вид совсем такой же, как в тот день, когда я отперла дверь его камеры в поместье Мансина. Я так торопилась его освободить, что не думала, как странно будет видеть его во плоти, сопоставить лицо с голосом, который так привыкла слышать через стену. Он поднял взгляд от своих связанных рук. Он был нежен, красив и молод, так молод. Все как я надеялась (и боялась), и меня охватила постыдная паника, когда он склонил голову и сказал…

– Кассандра?

То же неловкое ощущение я испытывала и сейчас. Я застыла и глазела на Яконо, стоящего на веранде. Он, похоже, тоже вышел подышать воздухом, а тут я.

– Не заметила, что ты здесь.

Его губы тронула ласковая улыбка.

– Извини. Тренировки приучили меня быть невидимым и неслышным.

А я громко шлепала, спускаясь по лестнице, и с пыхтением пробиралась по саду. Что я за наемный убийца, объявляющий о своем присутствии всему миру?

– Да, ты это неплохо умеешь, – сказала я и сейчас же захотела провалиться сквозь землю, так нелепо это звучало.

«Мне взять контроль?»

– Благодарю, Кассандра, – отозвался Яконо, кажется, искренне. – Я много над этим работал. Мой наставник сказал бы, что это у меня не врожденное. А в начале обучения он прозвал меня когтистым боровом.

– Ты, наверное, был хорош в чем-то другом. Компенсировал недостатки.

– Нет, поверь, совсем нет.

Это был простой разговор. Никакой причины паниковать, но биение сердца не утихало. Надо было оставить Яконо запертым в той комнате. Или отказаться от совместного путешествия, несмотря на общие цели. Но я так не сделала, и теперь приходилось мириться с ощущением, что я как ребенок – неуклюжая, глупая и хуже во всем.

– Разве он тебя выбрал не за способности к вашему ремеслу? – вмешалась Кайса, чтобы мы не стояли с глупым видом, глядя в землю. – Уж конечно, чем-то ты себя показал.

– Ничего такого. – Яконо пожал плечами. – Наставник подобрал меня, потому что мне нужен был дом. Лучше помогать тому, кто нуждается в семье, чем давать вторую семью человеку, у которого она уже есть.

Одна из его постоянных благонравных речей, вызывавших у меня и ужас, и восхищение.

Я барахталась в своих мыслях, а тем временем Кайса поднялась по ступенькам, и я позавидовала тому, как легко она приближается к Яконо. Говорит с ним. Смотрит на него.

– Ты проверил, как там лошади?

С тем же пристальным взглядом Яконо кивнул.

– Пора уже выезжать.

– Пока нет, – покачала головой Кайса. – Пусть он еще немного поспит. Ему тяжело. От такой боли в голове любой пострадал бы.

На губах Яконо словно замер вопрос. Мы с Кайсой жили с иной формой такого же отклонения, как и Лео, но мне так давно приходилось хранить это втайне и так часто меня называли чудовищем и уродом, что я просто не могла сказать этого Яконо. Не могла, не рискуя, что его доброта обратится в отвращение или даже ужас, когда он узнает, какие мы. Одно дело – разделять интерес к убийствам за деньги, но совсем другое – узнать, что я умею поднимать трупы.

– Ладно, – ответил он, оставляя вопрос невысказанным. – Но если мы не уедем как можно скорее, потребуется лишний день на дорогу.

Говорить, что чем быстрее мы доберемся, тем лучше, ему не требовалось. Я едва смогла убедить его не прикончить Унуса прямо сейчас. Яконо хотел завершить свой контракт, только это и удерживало его здесь. Будь Унус сильнее похож на знакомого всем нам Лео, вряд ли Яконо поверил бы мне, а страх Кайсы, что он вонзит клинок в Унуса, едва мы отвернемся, постоянно бурлил у меня внутри.

– Мы уже вынуждены ехать медленнее, поскольку уже слишком близко, – продолжал он. – Каждый день мы видим все больше левантийцев, да и чилтейский лагерь остался не так далеко позади, чтобы успокоиться. Если будем неосторожны, можем и вообще не добраться до ее величества.

У меня скрутило живот. Императрица Мико. Я никогда с ней не встречалась, но она теперь жила в моем сердце как любимое дитя, которое я должна защитить, и как дочь, которую подвела. Ханы больше нет, но тревога и боль ледяными руками сжимали мне сердце. Лучше бы я никогда не попадала в ее тело и шла по жизни, плюя на всех. А неравнодушие ранило слишком больно.

– Кассандра?

Его ненавязчивая забота возвращала меня в ту комнату, где я лежала, прислонившись к стене. Он рассказывал свою историю, а мой мир медленно угасал. И я умерла одна, но не чувствовала себя одинокой.

«Ты могла бы ему сказать».

«Нет».

– Все хорошо?

Сколько раз за всю жизнь мне задавали этот вопрос? Совсем мало. Еще меньше было тех, кто действительно интересовался ответом. Может быть, и Яконо всё равно, или он делает это лишь потому, что его идеальное воспитание приучило заботиться обо всех, как о беспомощных малышах.

– Замечательно, – ответила я. – Только от дороги уже тошнит. И холодно. И…

Раздавшийся с верхнего этажа крик разорвал тишину, и Яконо развернулся, как гибкий и хищный зверь, скользнул в дверь и бросился вверх по лестнице.

– …и он.

Мне на Унуса глубоко наплевать, но Кайса в тот же миг заставила нас последовать за Яконо.

Крепко обхватив себя руками, Унус сидел на циновке и таращился на противоположную стену, будто там появилось чудовищное лицо.

– Ты в безопасности, – сказал Яконо, способный проявлять доброту даже к этому человеку, который держал его в заключении и пытался обратить в свою веру и которого он все равно намеревался убить. – Здесь никого нет, только мы. Тебе приснился кошмар.

– Я видел его. Я… я пытаюсь взять это под контроль. Когда я сплю, плохо выходит. Прошу прощения.

Кайса опустилась на колени с другой стороны его тюфяка, мягко, по-матерински прикоснулась рукой к плечу.

– Ни один из нас не может контролировать то, что видит во сне. Но Яконо прав. Ты сейчас в безопасности. Его нет.

Унус перевел взгляд с одного убийцы на другого и, не видя угрозы, с облегчением вздохнул.

– Становится хуже. Не знаю, сколько еще смогу его сдерживать. Я не привык сопротивляться так долго.

Ясно, что становится хуже. После смерти Септума Унус был спокоен и участвовал в обсуждении планов, но день ото дня слабел. Дуос постоянно присутствовал в его мыслях, непрерывно напоминая, что от близнеца не скрыться. Унус даже не знал, кем был бы без Дуоса… И в этом я его понимала.

«Хочешь сказать, я могла», – сказала Кайса.

Все наши попытки договориться друг с другом были полны горечи.

– А ты его видел? – спросил Яконо, сосредоточившись на самом важном. – Во сне. Того… другого?

– Дуоса. Да. – Унус закрыл лицо руками. – Он пытается найти способ обратить все в свою пользу. Строит козни, даже без Септума. Не поверите, он… они раньше такими не были. Когда-то мы были ближе друг к другу. Ощущали одинаковое стремление к вере, одинаковую любовь к Богу, а потом… Я даже не знаю, когда начались изменения. Или как. Сперва я соглашался. Церкви требовались перемены. Нужно было бороться за нечилтейских единоверцев. Появилась необходимость разделить нашу веру с другими. Всякий раз, когда я не соглашался с их методами, они убеждали и уговаривали, наполняли меня своей яростью. До тех пор, пока…

– Пока ты не перестал быть собой.

Слова Кайсы. Ситуация вроде другая, но настолько похожая, что, когда Унус кивнул, я испытала глубокий стыд.

«Я не знала, какая ты», – сказала я.

«Разве это имеет значение? Разве ты обращалась бы со мной иначе?»

Я знала ответ, но произнести его не могла.

– Да. Это уже не я, – сказал Унус. – Сам не знаю, кто я теперь. Каждый день вдали от них… от него – это…

На сей раз Кайса ничего ему не сказала, но какое-то странное ощущение, что она одновременно растет и уменьшается в собственных глазах и отбрасывает прочь то, чем прежде гордилась и ненавидела, было настолько сильным, что я не могла не проникнуться им до самых костей.

Наших костей.

Так же, как я постепенно становилась императрицей Ханой, Кайса стала просто тенью меня самой.

– Да, но ты говорил, что видел его, – продолжил Яконо. – Где? Если скажешь, я немедля с ним покончу.

Унус вытаращился на него, словно не понимал вопроса, потом медленно покачал головой.

– Я не знаю точно… возможно, на юге, но он… он тоже видел меня.

Кайса крепче стиснула его руку.

– Хочешь сказать, Дуос знает, где мы?

Он кивнул, это было больше похоже на содрогание, полный страха взгляд метнулся к Яконо – тот застыл, как хищник, каким и был. Кайса крепко держалась за контроль над нашим телом, приготовившись защитить Унуса, если Яконо набросится на него, но, что бы ни происходило в голове убийцы, он быстро расслабился. Сел.

– Он придет за тобой?

– Не сам, – сказал Унус. – Но это тоже опасно. И он знает, что вы со мной.

– Мы не станем использовать его как приманку для Дуоса, – рявкнула Кайса, хотя мне это показалось неплохой мыслью. – Дуос умеет читать мысли, помните? Если вы попытаетесь, он поймет, что это ловушка.

Яконо не ответил, только перекатился на пятки и снова встал.

– Надо уходить. Сейчас же.

В путешествии ночью есть свои преимущества: темнота укрывает, как тяжелый плащ, вот только ничего не видно. К счастью, лошадь, кажется, обладала более острым зрением, а не то мы медленно пробирались бы вперед, вытягивая руки и вздрагивая от каждого шороха. Я создание городское и к лесу не приспособленное, освещенные фонарями улицы мне привычнее удушающей пустоты, а булыжник приятнее чавкающей грязи. Но неудивительно и досадно, что Яконо, похоже, чувствовал себя здесь как дома. Даже Унус не жаловался, хотя я не знала, в какой мере его сознание сейчас с нами, как его тело.

План добиться встречи с императрицей Мико изначально казался разумным, но он предполагал поездку через самые неспокойные земли империи, где деревни, поместья и города брошены и разграблены дочиста вездесущими армиями кисианцев, чилтейцев и левантийцев.

Яконо скакал впереди, Унус посередине, а мы замыкали колонну и по очереди контролировали наше тело. Странный способ передвижения, но легче справляться с тревогой и прислушиваться к каждому звуку, когда знаешь, что тебя скоро сменят.

«Я уже на пределе», – сказала Кайса.

«Я еще продержусь немного, – отозвалась я. – Но думаю, надо было поспать подольше».

«Похоже, мы неважно с этим справляемся. Я обычно стараюсь уснуть, а вот ты лежишь без сна, прислушиваешься к дыханию Яконо и гадаешь, о чем он думает».

«Только потому, что не спится».

«Конечно».

Я проигнорировала насмешку и уставилась в темноту, словно могла что-то разглядеть. Но не видела даже Яконо, только хвост лошади Унуса. Наемного убийцу вместе с лошадью могла утащить гигантская птица, а Унус и не заметит, и я до рассвета ничего не узнаю.

По лесу эхом разнесся крик. Путешествуя по ночам, мы часто слышали крики странных птиц, но когда звук повторился, Яконо придержал лошадь.

– Что такое? – шепотом спросила я.

– Там, похоже, кого-то ранили или испугали, – прошептал он в ответ, в темноте его лицо выглядело расплывчатой тенью. – Давайте немного подождем.

Мы несколько раз останавливались, проверяя, не станут ли странные звуки враждебными, но в итоге мои руки и ноги совсем замерзли, и я могла думать лишь о горячей ванне. Я сидела, представляя, как погружаюсь в нее, Яконо напряженно слушал ночь. Унус просто молчал.

Ничего. Ни шагов, ни стука копыт, ни криков – ночь наполняли только мягкий шорох ветра и мириады звуков природы.

Наконец Яконо кивнул и пустил лошадь шагом.

– На твоем месте я бы этого не делал.

Кровь застыла у меня в жилах от изменившегося тона Унуса, и на мгновение я вернулась в дом Знахаря, когда мы были в бегах и Лео заговорил с нами безжизненными устами Септума. Унус медленно развернулся, и его взгляд, горящий как угли во тьме, остановился на мне.

– А, Кассандра, приятно снова тебя видеть.

Ничего не чувствуя, кроме паники, я судорожно схватила кинжал и метнула в него. Рукоять с тошнотворным стуком ударила Унуса в лоб, и он упал с лошади.

– Унус! – Кайса захватила контроль и вывалилась из седла. Под коленями захлюпала грязь, нас опутали сырые ветви подлеска, но ее, казалось, это не беспокоило, она даже не замечала. – Унус?

Отчаянно хлопая по земле, она нашла в темноте его руку, провела по ней до плеча, дотянулась до шеи в поисках пульса.

Он уверенно бился под нашими пальцами, и мы перевели дух.

– Слава Богу, – сказала Кайса. – Тебе так повезло, что кинжал летел вперед рукоятью. Он же мог погибнуть.

Сверху раздался мягкий голос Яконо.

– Мне повезло? Я не бросал нож.

«Осторожнее. Мы же не хотим, чтобы у Яконо возникли вопросы».

«А мне все равно!»

«Тебе будет не все равно, когда он убьет нас».

Вроде бы согласившись, она уступила моим попыткам забрать контроль. Яконо оставался тенью где-то над нами, узнаваемой только по запаху.

– Значит, Дуос близко, – сказала я. – Разговаривайте осторожнее, когда он очнется. Если Дуос прорвался через его защиту, то в любой момент может нас услышать.

Яконо окинул темный лес взглядом, будто ожидал увидеть поблизости другого Лео, но там не было ничего, кроме стрекота насекомых да шороха мелких тварей в палой листве.

Унус дернулся у меня под рукой и застонал. Я напряглась.

– Унус или Дуос?

– Ох, – сказал он. – У меня будто голова раскололась.

– Унус?

– Да. Не бей меня больше.

– Как приятно узнать, что, ударив тебя по башке, можно выгнать твоего брата.

Он опять застонал.

– Нужно двигаться дальше.

Яконо согласился, и, подняв стонущего Унуса на ноги и усадив в седло, мы отправились в путь, с еще большей тревогой прислушиваясь к каждому необычному звуку. А их было немало: случайные стуки, треск упавшего дерева в стороне и далекие крики. За деревьями показалось мерцание фонарей, и Яконо свернул от них подальше.

– Там, похоже, дровосеки, – сказал он, замедляя шаг, чтобы мы догнали его. – Хотя можно только гадать, почему они работают среди ночи. Придется сделать крюк на юг, чтобы их обойти.

Слишком уставшая, чтобы иметь свое мнение, я позволила ему вести нас, но голоса работающих людей становились лишь громче. Деревья поредели, словно мы подошли к опушке леса, и Яконо остановился, слабый лунный свет, как пыль, мерцал в его волосах.

– Тут не просто несколько дровосеков. – Он взглянул на меня, и я подъехала ближе. – Что бы эти люди ни строили, вероятно, это важно для них, раз работают ночью.

– Очень важно, – вмешался Унус, но второй раз за ночь это был не Унус. – Они думают, что строят шатер к моей свадьбе с императрицей Мико, но, поскольку она не сможет присутствовать, я женюсь на госпоже Сичи.

Я застыла, опять схватившись за кинжал.

– Ты о чем? Что значит «не сможет присутствовать»?

Унус обернулся и с леденящей ухмылкой взглянул на меня из тени.

– Я имею в виду, Кассандра, что она будет мертва. Как ты можешь не понимать? Мертва. Мертва.

Я сильнее сжала клинок.

– Как? Когда?

– Когда… когда что? – Унус растерянно заморгал. Это снова был Унус. – Ох.

– Нет, нет, нет! – Я пришпорила лошадь, догнала Унуса и вцепилась в его плечо. Та же паника, что когда-то гнала Хану в поместье, закипела сейчас в моих венах. – Верни его! Я должна узнать про Мико! Мы не можем допустить ее смерти!

– Я… я не могу. – Унус ухватился за мою руку, чтобы не упасть из седла, и распахнул глаза от испуга.

– Ты же должен это уметь! Ты…

Сквозь мой нарастающий страх прорвалась Кайса, придала спокойствия нашим голосу и рукам. Она отпустила Унуса, отстранилась и мягко положила руку на шею его лошади.

– Извини, сама не знаю, что на меня нашло. – Она бросила взгляд на Яконо, едва различимую хмурую тень. – Наверное, пора искать место на ночь… на день.

Убийца кивнул и, не задавая вопросов, развернулся и направил лошадь на прежний путь.

– Извини, Кассандра, – сказал Унус, следуя за Яконо. – Если узнаю что-то про императрицу Мико, я дам тебе знать.

Кайса ласково улыбнулась ему и направила лошадь вслед за ним, в темноту леса.

Хотя мы собирались остановиться на отдых пораньше, безопасное место нашли только перед рассветом. По пути попадалось много деревень без признаков жизни, но Яконо не хотел останавливаться у всех на виду или совсем близко к дороге. Наконец мы нашли деревенский дом, стоявший особняком за деревней. Еще день и еще один покинутый дом, снова брошенный скарб и остатки заплесневелой еды.

– Я надеюсь, прежние хозяева, убегая, не захватили тюфяки, – спешиваясь, произнес Яконо. – Мне не нравится спать на голых досках, как в прошлый раз.

Мне почти не спалось в ту ночь, но Яконо спал. Казалось, этот человек способен уснуть где и когда угодно, он всегда идеально вписывался в окружающий мир, при любых обстоятельствах. Я всегда ощущала неправильность формы, мои острые грани рвали все, к чему я прикасалась.

Унус обессиленно сполз с лошади, вцепившись в седло, чтобы не подогнулись колени.

– Лучше иди в дом и найди тюфяк, – сказал Яконо, лишь взглянув на него. – А я поищу еды и воды.

Унус медленно кивнул и поплелся к двери. Яконо, даже не взглянув в мою сторону, отправился в обход дома. Хмурясь, я перевела взгляд с одной лошади на другую, а потом на спины удаляющихся Яконо и Унуса.

– Ну и пошли вы, – буркнула я. – Значит, нам придется позаботиться о лошадях. Мы же выросли в городе и прекрасно с этим справляемся. – Я пнула камешек, и он поскакал по блестящей в рассветном свете дорожке. – Пошло все это на хрен и еще дальше.

«Ага, теперь точно справимся».

– Заткнись. Когда я ругаюсь, мне легче.

Правда, это не помогло. Мне пришлось взять поводья всех трех измученных лошадей и вести их в темный пыльный сарай. Судя по глубоким корытам и низким перегородкам, он предназначался не для лошадей, но там было немного сухого сена, а дверь закрывалась. И это все.

– Чего ради мы вообще останавливаемся на ночь… то есть на день? – проворчала я, пересматривая три старых ведра, чтобы выбрать то, где дыра поменьше. – Ты же слышала, Дуос сказал, что желает смерти Мико. Если не поторопимся, можем прибыть слишком поздно и не успеем спасти ее. Или Унуса!

«А если нас обнаружат путешествующими с Лео Виллиусом, мы прибудем быстрее? Смотря кто обнаружит, а то можем и совсем не добраться».

Ответа у меня не нашлось, так что я просто схватила лучшее из ужасных ведер и отправилась на поиски бочки с водой. Вернувшись с капающим ведром, я налила в корыто воды и в благодарность получила от лошадей лишь равнодушные взгляды.

– Неблагодарные, вонючие…

Слова стихли: Кайса забрала контроль и, заставив меня умолкнуть, приставила ладонь к уху.

«Что такое?» – спросила я.

– Не уверена, но…

Она шагнула к приоткрытой двери сарая. Двор был пуст: ни Яконо, ни Унуса – никого.

– Хм, – покачала головой Кайса. – Ничего. Так и быть, позволю тебе вернуться к чистке лошадей.

– Вот спасибо.

Лошади, кажется, не одобрили мой сарказм. Одна даже посмотрела на меня с неприязнью.

«Я так думаю, им просто хочется, чтобы с них сняли седла, – заметила Кайса. – Я не вижу щетку, но можешь протереть их пригоршней сена, как делал Яконо».

Я нагнулась за сеном, и спина заныла после долгой дороги в седле. Со стоном выпрямившись, я сделала вдох – и не смогла выдохнуть. За негромким фырканьем и шарканьем перетаптывающихся лошадей я услышала приглушенный гул.

– Стук копыт.

Я бросила сено и рывком распахнула дверь. Звук снаружи стал таким громким, что Яконо с Унусом вышли из дома. Унус посмотрел на нас, но взгляд Яконо был прикован к лесу.

– Думаешь, они приближаются с той стороны? – прошептала я Кайсе, не рискуя повысить голос и спросить Яконо, чтобы не привлечь солдат.

«Не знаю, но надеюсь, что нет. Звук похож на топот целого табуна лошадей».

Так и было. Я отступила в тень, хотя это наполовину уменьшало обзор двора. Стук копыт становился громче. Никто не мог знать, где мы, но лошади уже приближались. Защебетали и испуганно взмыли в небо птицы. За деревьями двигались тени. Яконо с Унусом опять скрылись в доме, а я затаилась с колотящимся сердцем. Кто бы это ни был, я надеялась, что они проедут мимо.

Но случилось худшее: в ярком свете показались полдюжины левантийцев. И, что еще хуже, их лошади замедлили шаг. Всадники о чем-то переговорили и, как будто нас прокляли все боги на свете, натянули поводья и спешились.

«Вот дерьмо, – прошипела Кайса, когда один воин указал на дом и произнес имя Лео. – Нужно что-то делать».

«Делать что? Я могу постоять за себя в драке, но не против толпы левантийцев».

«Нельзя же просто прятаться».

С силой, подобной приливу, она попыталась захватить наши руки и ноги, но я крепко стиснула кулаки.

«Прекрати, – сказала я. – Если левантийцы нас схватят, нам никак не добраться до Мико раньше Дуоса».

«Мне плевать на Мико, я беспокоюсь об Унусе. Если он погибнет, Кассандра, я тебя никогда не прощу».

Мрачное обещание в ее словах свинцом сдавило мне грудь, но я покачала головой.

«Мы никому не поможем, если нас схватят».

Голоса звучали уже внутри дома, я подкралась к двери сарая и выглянула наружу. Трое левантийцев, оставшихся во дворе, завершали осмотр. Один указал в нашу сторону.

«Вот дерьмо».

Я попятилась, борясь с попытками Кайсы захватить тело. Спотыкаясь из-за постоянно менявшегося контроля, мы приблизились к лошади.

«Прекрати! Надо отсюда выбраться!»

Лошадь фыркнула, когда я схватила поводья, радуясь, что не успела ее расседлать. Забираться на лошадь всегда было непросто, но сейчас я как обезумевшая вскочила в седло, в ушах звенела паника.

«Кассандра! Остановись! Мы не можем их бросить!»

«Мы не сможем спасти их, если сами отсюда не выберемся. Только надо сперва дойти до Мико».

«Касс!»

Я проигнорировала ее и направила лошадь к свободе.

– Мы уходим, – шепотом произнесла я и пустила лошадь рысью, ускоряясь по мере приближения к двери.

Едва я успела заметить мелькнувшую тень снаружи, как дверь рывком распахнулась, и мы пронеслись сквозь нее, сбив с ног левантийца. Нам что-то кричали вслед, но меня было не остановить. Скача через двор, я мельком увидела на лестнице Яконо и Унуса, оба стояли с поднятыми руками в знак того, что сдаются. Мы опрометью нырнули в лес.

Левантийцы кричали мне вслед, но я не оглядывалась. Била пятками бока лошади и гнала вперед, не заботясь о направлении, лишь бы прочь отсюда. Предоставив лошади выбирать путь, я старалась только держаться покрепче и не убиться, ничего не слыша, кроме стука копыт и свиста ветра в ушах. Левантийцы, кажется, нас не преследовали, но я не могла почувствовать себя в безопасности, пока не окажусь как можно дальше от них. Так что, стиснув зубы, я все понукала лошадь и надеялась, что она знает, как на что-нибудь не наткнуться. Нужно было добраться к Мико, и побыстрее.

4

Дишива

Когда всю жизнь провела в седле и бродила по иссохшим степям, добывая летом крабов в грязи, а зимой охотясь на оленей, трудно привыкнуть к белой одежде. К невозмутимости и безмолвию. И к тому, что люди целуют тебе ноги.

Я едва не пнула первого сделавшего это чилтейца. Это было так унизительно, что противоречило моему опыту общения с этим народом. Однажды они схватили меня и насиловали в грязи. А теперь превозносили как идола.

Доминус Виллиус получал от всего этого огромное удовольствие.

Он часто находился поблизости, и его присутствие не настолько угнетало, чтобы я не думала о побеге, но его внимание было слишком пристальным, чтобы побег удался. Он привел трех молодых кисианцев, и теперь они кланялись у моих ног, бормоча благочестивые речи. Я иногда развлекалась, представляя, как набожные солдаты говорят нелепости вроде «я жру волосы, чтобы достичь святости» или «зад священен», но эта троица выглядела слишком уж скучной. Они трогали свои подвески. Кланялись. Целовали мне ноги, и тепло их губ на холоде было отвратительно. Выполнив ритуал, они встали и удалились, игнорируя отчаянную мольбу в моем взгляде: маска скрывала все. Все, кроме поврежденных глаз.

Избранная, чье единое видение создаст империю.

Группа вышла на тусклый солнечный свет, покидая затхлую импровизированную церквушку, называвшуюся теперь моим домом. Кроме частокола в лагере было мало построек, но я все равно не испытывала благодарности за сухое место для сна или уединенное и тихое убежище, где меня не преследовал взгляд Лео.

Я втянула поглубже воздух и задерживала дыхание, пока не заболели легкие, а перед глазами не появились черные пятна. Если дотерпеть до потери сознания, тело все равно продолжит дышать, независимо от моего желания. Так я и должна поступать. Из-под маски вырвался вдох облегчения, и я опустилась в кресло. Я должна собрать всю волю и победить, как стремится выжить тело. Рано или поздно Лео оступится. Дрогнет.

Ноги дрожали, и, чтобы прогнать подкравшееся уныние, я поспешно встала и принялась мерить шагами комнату. Восемь шагов от одной стены до другой. Девять от двери до задней стены. Счет всегда получался один и тот же, и его постоянство успокаивало как ничто другое.

Отдышавшись, я остановилась у двери и выглянула наружу. Ничего не изменилось: те же шатры. Ближний принадлежал Лео, остальные, поменьше, уходили рядами вдаль. Дождей в последние дни выпало меньше, но земля оставалась раскисшей, и дышать было тяжело от вони сырости и дерьма, точно так же, как в тот раз, когда я была пленницей в чилтейском лагере.

Из ближайшего шатра появился легат, и я вздрогнула, на мгновение увидев вместо него легата Андруса. Может, если мне повезет, и этого постигнет та же судьба. Но здесь не было Гидеона, чтобы пронзить этого человека клинком, и поэтому он спокойно стоял, щурился, прикрывая глаза ладонью от солнца. Единственное различие между ним и легатом Андрусом заключалось в том, что у этого был плащ с синим кантом, а у Андруса чисто зеленый, и я не могла понять, означает это, что он выше по званию или ниже.

Собравшись с силами, легат зашагал по раскисшей земле в мою сторону, и я пожалела, что у церкви нет двери, которую можно захлопнуть перед его носом. Вместо этого я подумала о Клинках – Рофет и Тефе э’Беджути, Хармаре и Джире эн’Охт, Птахе эн’Инжите и Ошаре э’Торине – и еще сильнее стиснула за спиной руки.

– Ваше святейшество, – сказал этот тип. – Вы здорова?

– Да, здорова, благодарю вы, – ответила я, поддержав его издевательство над моим языком.

Когда я сюда прибыла, он уже владел основами левантийского, которые, несомненно, получил от Гидеона и его переводчиков, так же как Андрус и секретарь Аурус.

– Хорошо. Э‑э‑э, внутрь? Благословение на день?

Я шагнула назад, чтобы он мог войти. Многие приходили ко мне за благословением раз в день или каждые несколько дней, и, хотя забавно быть язычницей и вещать в пустоту какую-то ерунду, я все же ненавидела оставаться с ними наедине. Одеяние, маска и титул ощущались почти как привычные доспехи. Не считая атрибутов религии, я все тот же варвар, которого можно топтать.

Легат вошел, натащив с собой грязи. Не дожидаясь приглашения, опустился на колени у моих ног и преклонил голову, в его редких волосах цвет песка смешивался с сединой.

Я слегка коснулась рукой его головы и пробормотала молитву, которую заучила, не понимая смысла. Ее постоянно повторял Лео, и только это давало мне уверенность, что я не несу полную чушь.

Легат стоял на коленях, пока я не произнесла всю молитву, которая теперь казалась короче. Я бормотала ее не раздумывая и могла сосредоточиться на чем-то другом, например, на плеши на голове легата. И на крике вернувшегося разведчика. От крика легат дернулся, но вместо того, чтобы отпустить его, я с мелочным удовольствием затянула благословение до мучительной монотонности. Он осел, сгорбился под моей рукой. Мог ведь прервать меня и уйти, мог сказать, что торопится, но не сделал этого. Я достаточно быстро поняла, как важны для этих людей именно внешние проявления веры. Внешнее в их религии имело больший приоритет, чем настоящая вера.

Наконец я больше не могла растягивать благословение и убрала с его головы руку, борясь с желанием вытереть ее о свою мантию. Легат пробормотал краткую молитву, поклонился так, что жидкие волосы шаркнули по моим ногам, и поднялся с колен.

– Да найдешь ты верный путь к исполнению правых дел, – произнесла я, зная, что он не поймет, но мне нужно было добавить к молитве мою отчаянную просьбу к богам, собственную мольбу.

Его лицо напряглось от попытки сосредоточиться, но я лишь на миг успела пожалеть, что высказалась. Он кивнул.

– Постараюсь, – сказал он и направился к двери.

Остаток дня прошел так же, как и все предыдущие. Чилтейцы приходили в церковь за благословением или приближались ко мне, когда я выбиралась размять ноги.

– Ваше святейшество, – произносили они, и мне приходилось подавлять неотступное желание крикнуть, что я не настоящий священник и не святейшество. Я левантийка, женщина и совершенно не соответствую догмам их религии. Я даже не верю в их бога. Но, казалось, это не имеет значения. Я ходила по лагерю, оставаясь неприкасаемой, несмотря на судьбу, которую уготовал мне Лео.

Когда солнце начало опускаться, завершая мой очередной бессмысленный день на службе у чудовища, навалилась тоска. Я задумалась о том, где сейчас могла бы быть, об ином выборе вместо сделанного, и пришлось напомнить себе, что Дишива э’Яровен никогда не поступит иначе, если ее народ в опасности. Это не помогло почувствовать себя лучше.

В пустой глазнице свербило. Оставшийся глаз устал. Я сама устала до самых глубин души и представляла, как лежу на теплой циновке, рядом Ясс, а поблизости потрескивает костер, и не нужно ничего делать, только существовать. Нет больше обязанностей. Нет гложущего чувства вины. Есть только тишина и блаженство. Не сразу я поняла, что гурта в моих грезах нет. Мы были только вдвоем, и я не знала, как к этому отнестись.

– Тебе дай волю, и ты даже грезы испортишь заумными вопросами, – пробормотала я, глядя, как солнце опускается за стены лагеря.

В угасающем свете по лагерю прошагала группа военачальников. Они направлялись в командный шатер. Похоже, совещания там проводились почти каждый вечер – единственное время, когда я чувствовала, что Лео меня не достанет.

Один за другим в командный шатер, большой и просторный, стоявший почти в центре лагеря, тянулись все, облеченные какой-либо властью. Я не увидела среди них Лео, но он не остался в своем шатре, поэтому я медленно выдохнула и начала считать. Сто двадцать две тягучих секунды – произвольное число, которое почему-то казалось достаточно безопасным.

Сто двадцать две секунды после того, как самый последний коммандер скрылся в командном шатре. Я сделала шаг от дверного проема церкви. Солнце скрылось за горизонтом, прохладный ветер раздувал мантию. Церемониальное облачение иеромонаха совсем не согревало на холоде, хотя и было надето поверх рубахи.

Укутавшись поплотнее в мантию, я быстро шла, несмотря на неверный свет. Я знала дорогу и много раз ходила этим путем.

Вид полуразвалившейся хижины, ютившейся в тени у загонов для лошадей и уборных, всегда наводил на меня ужас. А вдруг кто-то из них заболел? Или умер? А если я не найду способа их спасти?

Два солдата, стоявшие на карауле, следили за моим приближением и кивнули, пробормотав «ваше святейшество», когда я оказалась рядом. Лишь раз я попыталась войти, но противоречие между почтением ко мне и приказами вогнало их в такой ступор, что пришлось вызвать Лео. Поэтому, чтобы не рисковать, я обошла хижину и, скрывшись из вида, прислонилась к шаткой стене. Теперь, когда передо мной был только лошадиный загон и ледяной ветер пробирал до кончиков пальцев, я откашлялась.

– Как вы сегодня?

За шорохом с другой стороны стены последовало мгновение тишины, потом хриплый голос ответил:

– Лучше некуда, капитан.

Еще кто-то что-то пробормотал, я не разобрала, послышался сдавленный смех. Угрюмое веселье на краю выживания, но все же таким облегчением было это услышать.

– Еда?

– Все как всегда, капитан, – отозвался Ошар, по голосу я могла узнать только его.

– Он хочет сказать, ужасная дрянь.

И снова сдавленный смех. Я не ответила, просто порадовалась, что их вообще кормят.

– Вода? – спросила я.

– У нас все хорошо, капитан, – огрызнулся первый голос. – Просто прекрасно. Не беспокойся о нас, мы тут отлично проводим время.

Я подавила вспыхнувшее раздражение.

– Поверьте, я пытаюсь вытащить вас отсюда.

– Скажи это громче, и стража бросит тебя к нам.

Не может быть, чтобы караульные меня не слышали и не догадывались, зачем я здесь, но скажут ли они кому-то об этом – другой вопрос. В конце концов, ведь я иеромонах и могу делать что пожелаю. Вся эта история с иеромонахом была слишком сложной, чтобы объяснять через стену.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказала я. – Я попытаюсь достать и передать вам еды получше или хотя бы побольше, а также воды. И я вас освобожу, обещаю.

– Благодарю, капитан, – буркнул Ошар, и это был единственный ответ, который я получила.

Я не могла их в этом винить, хотя и желала большего. Я неделями обещала им свободу.

Я оттолкнулась от стены и двинулась в долгий путь назад, в церковь. Прогулка мимо лошадиных загонов успокаивала, пусть это и не левантийские лошади. Их запах и звуки напоминали о том, кто я на самом деле под маской, хотя и сражалась бок о бок с Гидеоном совсем за другое будущее. Мечта о левантийской Кисии еще иногда терзала меня во сне, но, просыпаясь, я лицом к лицу сталкивалась с тем, кто ее разрушил.

Когда я вошла в тускло освещенную церковь, Лео уже поджидал меня там. Поврежденным глазам требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку и увидеть, но запах всегда его выдавал.

– Прогуливались, ваше святейшество? – обманчиво спокойным тоном спросил он. – Старались исполнить долг милосердия, ходили проверить и убедиться, что страдальцы все так же страдают?

– Чего ты хочешь?

– Похоже, ты совсем не рада меня видеть, Дишива. Я уязвлен.

Речь звучала злобно, а когда он шагнул из тени, на лице застыла безрадостная ухмылка.

– Совещание прошло неудачно? – поинтересовалась я, твердо решив не показывать страха. – Ты поэтому здесь? Пришел выместить на мне злость?

– Ты считаешь себя очень умной, но понятия не имеешь, что здесь происходит. Ты же просто мой мелкий ручной зверек – до тех пор, пока тебе не придет время умереть. – Он придвинулся ближе, а я изо всех сил старалась устоять на ногах и не вспоминать башню в Кохагейре, где он преследовал нас, как хищник добычу. – Завтра, – продолжил он, подступив так близко, что я чувствовала тепло его тела, – ты объявишь меня Защитником.

– Нет. Не объявлю.

В прошлый раз, когда я отказалась выполнить это требование, он лишь понимающе ухмыльнулся и вышел, оставив меня гадать о своих намерениях. На сей раз ни игры, ни улыбки – лишь тяжелый убийственный взгляд.

– Это была не просьба, – прошипел он, преодолевая последний разделявший нас шаг. – Я позволял тебе играть в твои игры, но теперь время вышло. Состоится церемония, и ты назовешь меня Защитником, как когда-то я назвал тебя.

Мое сердце колотилось, в голове мелькали картины нашей с ним отчаянной драки в Кохагейре. Я его избила и бросила умирать – только для того, чтобы он опять вернулся. Но ведь есть же трещины в его силе. В его планах. Просто он полагался на то, что никто не треснет по ним дубиной.

– Нет, – сказала я, поднимая свою единственную дубину. – Хотя я подумаю, если ты объяснишь, почему так на этом настаиваешь. Плохие новости?

Его взгляд помрачнел, совсем как у кого-нибудь из Клинков, когда я ловила его на небрежной работе, и впервые за эти недели я подумала, что, возможно, не так уж бессильна.

– Если ты откажешься, пленные левантийцы умрут. Это все, что тебе следует знать.

Я твердо стояла на месте, хотя каждая клеточка тела так хотела отступить, ненавидя его близость и дыхание на моей шее.

– Убьешь их – и у тебя не останется ничего, чтобы надавить на меня и заставить подчиниться, – тем же тихим шепотом ответила я. – Убьешь их, и я никогда не объявлю тебя Защитником.

Лео прищурился.

– Пытаешься влезть ко мне в голову? – спросила я, понимая, что сама его подтолкнула. – Ничего не выйдет, забыл? Если ты хотел это сделать, не надо было резать мне глаза.

Рука Лео стиснула мне горло, пальцы глубоко впились в плоть.

– Предлагаю тебе отказаться от опрометчивых попыток самостоятельности, Дишива, – сказал он, выговаривая каждое слово прямо мне в лицо. – А иначе я постараюсь, чтобы все твои люди сдохли. Медленно и болезненно. Один за другим. И ты ни один момент не пропустишь.

В подтверждение своих слов он в последний раз сдавил мне шею, отпустил и шагнул назад. А потом улыбнулся, удовлетворенно и весело.

– Знаю, что ты будешь пай-девочкой. – Он похлопал меня по щеке. – Увидимся завтра.

Лео натянул маску и направился к двери. Я смотрела вслед, ожидая, как он повернет назад и на меня выльется еще больше ненависти, но то, что заставило его ускорить события, видимо, занимало все его мысли, и он даже не обернулся.

Едва Лео отошел настолько, что не смог бы услышать или увидеть, я позволила себе сдаться. Ноги подкосились, и я рухнула на ближайший стул. Руки тряслись, меня мутило. Выхода не было. Я жива из-за его желания стать Защитником, а моих людей сохраняет его потребность меня контролировать. Эти стены смыкались. Слишком много смертей я видела на пути Лео, чтобы ожидать от него пустых угроз или просто слов сгоряча.

Спала я плохо, не в силах не думать о тех способах, которыми Лео будет давить на меня. Слишком хорошо я помнила мертвых лошадей, висящее на стропилах тело капитана Дхамары, лежащего с пеной у рта Гидеона. Лео уже использовал жизни левантийцев против меня и сделает это снова.

Когда восходящее солнце вытащило меня из постели, я произнесла благословение жаждущим, прежде чем выйти в слабый утренний свет. Лагерь полнился суетой при любой погоде. Приходили и уходили разведчики и гонцы, тренировки и муштра наполняли все шумом, кто-то постоянно рыл новое отхожее место. Но хотя это не изменилось, все вокруг тяжелым одеялом накрыла какая-то напряженность. Никто не обнажал клинков, но обычная легкость исчезла. Всюду, где я шла, солдаты прекращали свои занятия, кланялись и бормотали молитвы. Я никак не могла понять, что же так изменило атмосферу в лагере. Тут и там люди ненадолго сбивались в маленькие группы, почти сразу рассыпавшиеся, и везде, как зыбучий песок, скользил шепот. Когда я уловила имя секретаря Ауруса, показалось, что этот песок поплыл у меня под ногами.

– Секретарь Аурус?

Я обернулась к кучке разговаривавших солдат.

В ответ я получила только бормотание «ваше святейшество» и поклоны, но этого было достаточно. Я шла дальше, и под кожей расползались осколки надежды, но осколки острые, раздирающие все по пути, и недолгое облегчение от прибытия потенциального союзника уже не радовало. Он чилтеец, и я не могу ему доверять, даже если у нас общие цели. Он не любит Лео и говорит на моем языке, вот и все, за что я могла быть признательна.

У ворот я обнаружила Лео, окруженного легатами и военачальниками. Каждый жестом выказал мне почтение, но никто не отвлекся от негромкой беседы. Лео не обратил на меня внимания, и я начала подозревать, что его приступ гнева вчера вечером был вызван грядущим приездом Ауруса. Они определенно не любили друг друга. Пусть появление секретаря и не даст мне союзника, зато Лео получит врага.

Держась в стороне, я наблюдала за приливами и отливами суеты у ворот. Подходили и уходили разведчики и офицеры, собирались солдаты, чтобы поглазеть, но их тут же отправляли на посты. Лео и военачальники остались, это значило, что прибытие Ауруса не за горами, однако шли минуты, солнце неумолимо поднималось все выше.

Наконец, когда оно уже достигло зенита, со сторожевой башни раздался крик, и два солдата поспешили открыть ворота. Крича и размахивая руками, они отогнали всех остальных и потянули тяжелые створки. Когда ворота со скрипом и дребезжанием отворились, точно посередине проема стоял секретарь Аурус. Его чилтейское одеяние, надо думать, богатое и изысканное, состояло из нагромождения ассиметричных туник и мантий, украшенных драгоценностями, и не только выглядело нелепо для военного лагеря, но и искажало пропорции тела.

Створки ворот замерли, и Аурус огляделся со скучающим видом. Его спокойствие подчеркивало настороженность полудюжины солдат, стоявших за ним. Не дождавшись приглашения, он шагнул вперед, взгляд скользнул по собравшимся и остановился на мне.

– А, доминус Яровен, – сказал секретарь, направляясь ко мне. – Как я рад снова встретиться с вами, ваше святейшество.

Как к иеромонаху Чилтея ко мне подобало обращаться с уважением, но демонстративный поклон в ноги выглядел скорее оскорблением Лео. Аурус так долго не поднимался с колен, что пришлось произносить над ним благословение – оно вышло сбивчивым и неуверенным. Этот человек хотел заключить союз с Гидеоном. Лео сделал альянс невозможным, но как иеромонах я имею власть, которой не обладала прежде. Если только у меня хватит мужества ею воспользоваться.

Наконец секретарь Аурус встал и пошел к встречающим его легатам. С легкостью переключившись на свой язык, он указал на чилтейских солдат, собравшихся за воротами, – они устанавливали шатры за пределами лагерных стен. Последовало краткое обсуждение, и, хотя я не знала ранга встречающих, было ясно, что все они ниже секретаря.

Когда их разговор подошел к концу, я выступила вперед.

– Секретарь, я прошу вас уделить мне несколько минут.

Подняв брови, он скользнул по мне ленивым взглядом.

– Разумеется, ваше святейшество. Что я могу для вас сделать?

– Наедине.

Он пожал плечами и указал за ворота.

– Мой шатер совсем рядом, если вы окажете честь и присоединитесь ко мне, ваше святейшество.

Я старалась не смотреть в сторону Лео: он мог найти способ не выпускать меня из зоны своего влияния, даже недалеко. Но я выше него по чину, как и секретарь Аурус, так что воспользовалась приглашением и пошла к воротам, ощущая прожигающий спину взгляд Лео.

– Может, безопаснее не ходить? – мягко и угрожающе произнес он.

Я едва не проглотила язык, подумав о том, что он может сотворить, пока меня нет, но секретарь Аурус, похоже, впечатлен не был.

– Я надеюсь, вы не думаете, что я намерен причинить какой-либо вред нашему почитаемому иеромонаху или ее народу, – отозвался он тем же скучающим тоном. – Не волнуйтесь, лорд Виллиус, ее святейшество скоро вернется под вашу опеку и сможет исполнять все, что вы потребуете.

Лорд Виллиус. Лео содрогнулся от этого напоминания о своем униженном положении, и к моим надеждам примешались плохие предчувствия.

Бо€льшая часть скромного импровизированного лагеря за стенами еще находилась в стадии, всегда казавшейся мне прекрасным хаосом, где у каждого был с десяток дел и всюду сновали люди, лошади и мулы, груженные шатрами, мешками и древесиной. Но в центре всего этого возвышался большой шатер – единственный завершенный посреди суеты.

Секретарь Аурус, всю дорогу молчавший, жестом пригласил меня внутрь, и я нырнула под тканевый полог. Посреди шатра стоял стол с вином и фруктами, окруженный тремя длинными кушетками. В углу разместились стол поменьше и кресло, заваленные бумагами, а полузадернутый занавес отделял кровать от остального пространства.

– Итак, можете говорить, не тревожась из-за слов или мыслей, – предложил секретарь Аурус, опускаясь на кушетку. – Ваше беспокойство по этому поводу мне кажется довольно разумным. Я и сам три раза заставлял своих людей мерить шагами расстояние до ворот от этого места, прежде чем решил поставить здесь шатер.

В своей вальяжной манере он жестом предложил мне сесть, но я осталась у входа, только стянула маску. Увидев мои поврежденные глаза, он поднял брови от удивления, но также и с некоторым удовлетворением.

– Зачем вы здесь? – спросила я. – Возможно, вы меньшее из двух зол, но это не делает нас союзниками.

– Согласен. Но враг моего врага – мой друг, по крайней мере, так говорят. Я здесь потому, что лорд Виллиус стал… э‑э‑э… ну, скажем, помехой. Он показал себя полностью неподконтрольным Девятке, и, раз я уже в Кисии, мне поручили… поправить сложившееся положение.

– Ваш левантийский стал гораздо лучше.

– Спасибо, у меня был повод попрактиковаться. – Он снова указал на кушетку напротив. – Присядьте. Это не признание слабости, вы просто избавите мою шею от растяжения из-за необходимости смотреть снизу вверх.

Я опустилась на край кушетки.

– Понятно, вы не любите Лео, но что вы намерены делать?

– Этого я сказать не могу. Я полностью уверен, что могу помешать ему черпать сведения из моей головы, но из вашей – нет.

– Пусть так. Тогда скажите, зачем они здесь – Лео и его солдаты.

Секретарь Аурус наклонил голову набок – пытался понять, что у меня на уме.

– Вы не знаете? Однако сами добровольно пришли сюда и приняли титул иеромонаха.

– Я не просила звания иеромонаха, – сказала я. – А пришла потому, что доминус Виллиус захватил в плен нескольких моих соотечественников, а иеромонахом он меня назначил, чтобы объявить лжесвященником и убить, исполняя пророчество. Но каковы бы ни были его планы, теперь я обладаю властью и могу использовать свое положение в собственных целях.

Секретарь подался вперед, упираясь локтями в колени.

– И что это за цели? Вы находитесь в лагере чилтейской армии, которая намеревается захватить север Кисии во имя церкви. Я подчеркиваю – церкви, а не Лео Виллиуса; прежде это было одно и то же, но теперь, когда есть вы, не совсем верно.

– У них определенно не хватит солдат, чтобы взять Кисию. Вы привели подкрепление?

Он рассмеялся.

– Это вряд ли.

– Значит, вы здесь не для того, чтобы завершить завоевание Северной Кисии?

Секретарь Аурус некоторое время раздумывал, глядя на меня.

– Учитывая наши прошлые потери, – наконец сказал он, тщательно выбирая слова, – было бы глупо не попытаться закрепить достигнутое, если представится такая возможность.

– Значит, вы намерены заняться именно этим.

– Чем я намерен заняться, во многом зависит от действий остальных вовлеченных в события. Именно потому тут я, а не назначенный Девяткой легат с четкими приказами. Из-за множества переменных и раздрая среди солдат, подчиняющихся в данный момент Лео Виллиусу, возникает… сложная ситуация.

Я смотрела на него так же пристально и оценивающе, сожалея, что поврежденное зрение не дает в мельчайших подробностях разглядеть выражение его лица.

– Сложная ситуация, которую можно облегчить или усугубить присутствием иеромонаха Единственного истинного Бога?

– Зависит от того, что этот иеромонах собирается делать. Хотя многие из Девятки предпочли бы оставить церковь в стороне от политики, в наше время для иеромонаха стало обычным представлять волю Бога, маршируя вместе с армией и выбирая сторону в политических разногласиях.

Он открыто встретил мой взгляд, и, казалось, не был обеспокоен такой властью в моих руках – неожиданное для меня проявление веры. Никаких требований и манипуляций, он просто сидел и ждал, когда я назову свою цену. Деньги могут купить многое, но не то, в чем мы больше всего нуждались. Я подумала о Гидеоне, вспомнила, как он стоял перед нами, предлагая новый дом, место, где мы могли бы построить его вдали от проблем степей и от постепенного разрушения нашей культуры. Вдали от степей мы не остались бы прежними левантийцами, но могли бы выбрать собственный путь, а не подвергаться насильственным переменам, которые навязывают торговые города, желающие, чтобы нас не существовало.

– Земля, – произнесла я. – Место, где мы сможем выстроить новый дом.

Секретарь Аурус поднял бровь.

– Левантийская Кисия?

– Нет, мы не хотим никого подчинять, да и климат Кисии не годится для нас и лошадей.

Я дала ему осознать сказанное, пристально наблюдая за легчайшей мимикой, которая могла выдать его отношение. То ли он умел не выдавать чувств, то ли мое зрение было слишком слабым, но я ничего не увидела.

– Чилтейские земли, – сказал он.

– Да. Можете считать это репарациями за ущерб, причиненный вашими людьми.

Секретарь Аурус покачал головой.

– Нет, так не пойдет. Вы уже отомстили в Мейляне. Счет фактически теперь равный.

– Это неверно, вы сами знаете, но, если хотите, можем взглянуть с другой стороны. Вы предоставляете нам земли, а взамен я останусь с вами, по воле Божией иеромонах не покинет ваши берега. Если здесь будет дом для левантийцев, я останусь и продолжу быть полезной для вас. Если нет – как только мои люди будут свободны, я покину вас, унося с собой и церковную власть Чилтея. Как тогда вы назначите нового иеромонаха? Думаю, это может вызвать… хаос, особенно если верх возьмет Лео.

Он опять какое-то время размышлял, глядя на меня.

– Полагаю, у вас есть представление, о каких землях речь? – наконец спросил он.

– Земли должны быть полностью под нашим контролем, – сказала я. – Никаких солдат, никакого принуждения жить по вашим законам. Земли должны находиться у моря Глаза, чтобы мы могли с легкостью путешествовать к степям. И они должны быть достаточно обширными, чтобы строить или кочевать. Место для свободы.

Это был серьезный запрос и серьезный риск, и меня грызло чувство вины. Кисия для меня перестала быть безликим пространством, стала домом Сичи и Эдо, где наверняка останется Нуру, но я сказала себе, что мое присутствие во главе армии Чилтея не изменит результата. Если чилтейцы решат закрепить свою власть в Северной Кисии, они так и сделают, независимо от того, буду ли я стоять рядом с ними в маске и белом одеянии.

Секретарь Аурус смотрел на меня, сцепив пальцы, пока я старалась, чтобы сердечная тоска не взяла верх над здравым смыслом. Я хотела этого, и чем больше размышляла, тем сильнее хотела, так отчаянно, как когда-то желала, чтобы добился успеха Гидеон.

– Что скажете? – произнесла я, когда не могла больше ждать.

– Вам не будет позволено создавать армию, – сказал он, снова тщательно подбирая слова. – Или строить военные корабли.

– Для самозащиты нам не потребуется ни то ни другое.

Он неспешно кивнул.

– Тогда – да, я считаю, что, если вы намерены создать мирный дом для тех левантийцев, кто не желает возвращаться в степи, вы можете обрести его внутри наших границ, под защитой мощи Чилтея.

Мы не нуждались в защите, и все же у меня перехватило дыхание от этого обещания – жить без постоянной угрозы нападения, без коварных вторжений городов‑государств в наши земли и гурты. Тогда мы будем просто… жить. Но могла ли я доверять Аурусу? Или его людям, народу, который он представляет? Чилтейцы вынудили нас сражаться, мучили и унижали, бросали умирать без помощи. Разве мы могли по-настоящему доверять кому-то из них?

– А какие вы можете дать гарантии, что не нападете, выбрав момент, и не отберете у нас землю? – спросила я. – Я не так глупа, чтобы верить вам на слово.

– Почему? Потому что я чилтеец? Я мог бы сказать то же самое после того, как левантийцы уничтожили нашу армию, но понимаю, что это решение было принято при особенных обстоятельствах и конкретными левантийцами. Неразумно судить весь народ по одному человеку или одному моменту истории. Как вы отмечали, мы не хотим, чтобы иеромонах покидал наши берега, и вы совершенно правы: как бы ни были вы нежеланны на этом посту, вы иеромонах и останетесь им на протяжении всей жизни. Даже Лео Виллиус едва ли может вас отстранить, а никто другой и подавно. Как же я, простой секретарь, предам Дишиву э’Яровен, когда она занимает пост иеромонаха Единственного истинного Бога?

Я смотрела на него, и смысл сказанного постепенно просачивался в сознание. Лео сам поставил меня в сильную позицию, но, поскольку намеревался убить в нужный момент, не подумал о последствиях своего решения, если я останусь в живых. А теперь я одновременно величайшее оружие для чилтейцев и сильнейшая защита для левантийцев.

– Вот почему он хочет, чтобы я назначила его Защитником, – сказала я.

– Да? Это имеет смысл. Это поставило бы Лео как церковного иерарха в неуязвимое положение, которого ему так сейчас не хватает, когда его власть целиком зависит от… – Аурус махнул рукой, подбирая нужное слово, – инерции. И даже привычки.

– Думаю, сейчас он действует через мою голову, – сказала я. – Не совсем уверена, но он не хочет, чтобы я присутствовала на собраниях, потому что, как мне кажется, объявил себя моим… представителем.

– Любопытно, но неудивительно, и сейчас, когда я здесь, это легко прекратить.

– Он постарается удержать меня под каблуком.

Секретарь Аурус подавил зевок, и глаза у него увлажнились.

– Разумеется, постарается, – согласился он. – Но это не значит, что у него получится.

– У него больше солдат, чем у вас, – заметила я.

– Да, и многие из них откажутся атаковать избранницу Бога. Лео держит их только силой собственного авторитета. Вам лишь надо сделать так, чтобы они захотели пойти за вами.

Я отбила ритм пальцами по коленям. Путь к победе над Лео и к обретению земли, которую я требовала, пролегал не только через доверие к этому человеку, чилтейцу. Кроме того, чтобы сыграть свою роль, я должна как можно дальше отбросить свое левантийское «я». Повести людей за собой. Воодушевить. Цена высока, но что мне еще несколько новых ран? Еще несколько вырванных фрагментов души? Я уже отдала так много и многим рискнула, и упираться теперь означало сделать бессмысленными все жертвы.

Пока я раздумывала, секретарь с легким стоном откинулся на спинку кушетки, словно утомился от тяжелой работы, подвинул ближе по узорчатой парче вазочку с орехами и вопросительно поднял брови.

– Вы желаете еще что-то сказать прежде, чем мы придем к соглашению?

«Желаете» – слишком сильно сказано, но необходимость перевешивала мою нерасположенность к разговору.

– Есть ли среди здешних коммандеров те… – Я вдохнула поглубже, выдохнула и продолжила: – Те, кто участвовал в порабощении моего народа?

Его рука замерла на полпути к чаше, челюсти дожевали последний орех и остановились.

– Не могу сказать точно, я не участвовал. Легат Андрус мертв, как вам, полагаю, известно, и я сомневаюсь, что еще жив кто-нибудь из военачальников, бывших с вами в Мейляне. Но достаточное число тех, кто ушел с иеромонахом в Кой, все же выжило. Многие из них теперь здесь, с Лео Виллиусом, горячие приверженцы церкви и мифа о Вельде. Вас интересует встреча с кем-то конкретным?

Лучше бы он не понял, о чем я спрашиваю, или пусть у меня хватит мужества дать ответ. Но все время вертевшееся в голове имя коммандера Легуса так и не слетело с моего языка. Если он еще жив, я могла бы получить наслаждение, вонзив ему меж ребер клинок.

– Нет, – сказала я, и в душе шевельнулся глубоко спрятанный гнев. Но я не позволила гневу повлиять на мой выбор. Этот человек не Легус. Мое прошлое не определяет будущее. – Итак, земли в обмен на использование моего титула иеромонаха ради вашей выгоды. Но я не смогу действовать свободно, пока Лео держит в заложниках моих людей. И он угрожает убить их, если я откажусь назвать его Защитником.

– Значит, вам пора самой отдавать приказы, согласны?

– Но чилтейцы так и будут слышать меня через Лео? Я не говорю на вашем языке.

– Зато я говорю. Если вы готовы ему противостоять, его можно поставить на место.

Крепко стиснув кулаки, я встала с кушетки.

– Больше всего на свете я хочу дать ему отпор. Он поработил меня… поработил нас. И я сделаю все, чтобы он расплатился собственной кровью.

По лицу секретаря скользнула улыбка, кожа вокруг глаз сморщилась.

– Тогда, думаю, мы заключили сделку, доминус Яровен. С нетерпением жду кровавых плодов нашего союза.

5

Рах

Деркка времени зря не терял. Как только Эзма уехала, по лагерю поползли шепотки. Пусть наши охотники и отправились на поиски Лео, но даже если мы найдем его, возвращаться домой может быть рискованно. Если, конечно, мы не отдадим Гидеона чилтейцам в обмен на безопасный проход.

К тому времени как я ближе к обеду созвал Ладонь, об этом говорили все.

– Что ж, – сказала Лашак, ковыряя палкой землю. – Эзма хотела произвести впечатление, и ей это удалось.

– Спасительница левантийцев, – сплюнул Амун. – Я ей и лошадиное дерьмо убирать бы не доверил.

Локлан дернул плечом, не глядя на нас.

– Она хотя бы предупредила нас и сказала, где сейчас доминус Виллиус.

– Тут не поспоришь, – Лашак со вздохом бросила палку. – А знаете что? Вряд ли я одинока в том, что просто… сыта этим всем по горло.

Я слишком хорошо знал это ощущение. Усталость от борьбы. От беспокойства. От существования во временных убежищах, небезопасных и неудобных, и вечного ожидания новой беды. Нам всем нужно вернуться домой.

После короткого молчания я вздохнул.

– Есть еще новости? Известия от разведчиков?

– Нет, – отозвался Амун. – И от Ясса тоже нет вестей, хотя мне не верится, что чилтейская армия могла внезапно сняться с места.

– Кстати, о вестях от Ясса, – мотнула головой Диха. – Похоже, вы их накликали.

Из леса за самой дальней хижиной появился человек, которого приветствовали Клинки. Как обычно, долговязый Тор со связанными в хвост волосами был хмур и раздражен. Не дожидаясь приглашения, он присоединился к нам, хотя Лашак уже встала, чтобы поприветствовать его – она всегда напряженно ждала известий о Дишиве.

– Лашак, – кивнул ей юноша. Ни приветственного жеста, ни уважительного обращения. Взгляд Тора скользнул ко мне. – Рах.

– Тор. Садись с нами.

– Спасибо, я лучше постою.

Разговаривать стоя не в наших обычаях, так же как и с вызовом смотреть на предводителей, скрестив руки на груди. В каждую нашу встречу Тор как будто отбрасывал очередную традицию левантийцев, начиная с почтения и заканчивая одни боги знают чем.

– Есть новости? – спросил я, отказываясь замечать его неуважение, хотя Амун и Диха обменялись возмущенными взглядами.

Обычно Тор со скучающим видом повторял сообщения от Ясса и двигался дальше, но сегодня он был напряжен, как натянутая тетива, заставив меня поволноваться.

– От Дишивы никаких вестей, – начал он, взглянув на Лашак. – Но прибыли новые чилтейцы.

– Солдаты?

– В основном да. Ясс думает, что это тот чилтейский посол, с которым встречался Гидеон, только его армия стала больше.

– А, этот, – сказала Диха. – А… Арум? Арвус? В любом случае, чем больше чилтейских солдат, тем хуже.

– Все немного сложнее, – ответил Тор, как-то умудряясь выглядеть старым и усталым, несмотря на длинные волосы и напряженную, защитную позу. – Насколько я понял Ясса, Лео и секретарь не союзники, но кто для них больший враг – вы, Кисия или они сами – я не знаю.

«Вы». Не «мы». Я понимал его чувства, но напоминание о том, как сильно мы его подвели, причиняло боль.

– И это не все. – Тор посмотрел на меня. – Если соблаговолишь уделить мне пару минут наедине, Рах.

Меня разозлил скорее его пристальный взгляд, чем неуважительное обращение, но по моему знаку остальные ушли, ворча и отряхивая землю со штанов. После их ухода Тор остался стоять.

– Ну, в чем дело? – спросил я.

– В императрице Мико, – наконец ответил Тор, и у меня заколотилось сердце. – Она выходит замуж за доминуса Виллиуса.

Слова будто не укладывались у меня в голове, и я некоторое время недоуменно таращился на Тора. Он молча смотрел на меня.

– Но… но она же знает, кто он такой? – наконец произнес я. – И что он делал с Гидеоном. На что способен.

– Да, знает.

– Тогда почему?

Он хмуро посмотрел на меня, будто это была моя вина.

– Потому что мы… ты бросил ее и не оставил выбора, кроме как искать мира на любых условиях.

Я снова стоял посреди Мейляна, и город вокруг пылал.

«У Гидеона много сторонников, – кричал я Сетту. – Тех, кто пробыл здесь гораздо дольше меня, но именно на меня ты плюешь и кричишь, на меня сбрасываешь ответственность за весь мир».

«Потому что он любит тебя!»

«Любовь выглядит вовсе не так!» – кричал я в ответ, но в итоге стал бороться за Гидеона, потому что именно так любовь и выглядит.

Тор помрачнел еще сильнее.

– Ну? Твой ход, великий Рах э’Торин. Что ты будешь делать?

– Я?

– Только не говори, что это не твое дело. – Он ткнул пальцем мне в лицо. – Что ты за это не отвечаешь.

Он был и прав, и неправ одновременно. Это было не мое дело, но я хотел, чтобы оно стало моим. Хотел быть двумя людьми одновременно. Я сжал кулаки и ответил на его взгляд.

– Мне не всё равно, что с ней случится, но я не отвечаю за ее выбор, так же как она не отвечает за мой.

– Ты ушел!

– Это несправедливо, и тебе это прекрасно известно. Ты не сможешь возложить на меня свою вину, Тор. Ты, может, и ушел от нее, а я дал ей выбор, и она выбрала довериться Эзме, а не мне.

Он будто сжался, выплеснув гнев.

– Проклятье, Рах, ну почему ты всегда такой упрямый и праведный?

– Кто бы говорил. Кто однажды кричал на меня за то, что я пытался помочь ей? Вроде ты говорил, и не раз, что мной руководил член.

Он наконец отвел взгляд и издевательски усмехнулся.

– Просто дай мне тебя ненавидеть.

– И это ты уже не раз говорил. А я по-прежнему тебе не запрещаю.

Выпустив пар, Тор вздохнул и наконец уселся.

– Ты же понимаешь, что если в результате Кисия и Чилтей заключат союз, оставаться здесь вам станет еще опаснее.

Я наклонил голову набок.

– А тебе? Ты всё еще левантиец, каким бы особенным себя ни чувствовал.

Он невесело усмехнулся.

– Я давно перестал быть левантийцем. Иметь общий цвет кожи и язык недостаточно, если все остальное – только шрамы.

– И кто же ты теперь? Кисианец?

– Да я… я толком и не знаю. – Закусив губу, Тор смотрел на холодные угли. – Наверное, я никто. Зажат между двумя мирами, но не принадлежу ни к одному из них. И мне не нужна твоя жалость, – добавил он, когда я открыл рот. – Все так, как оно есть. Я так старался остаться левантийцем, но мне отказывали в этом и игнорировали, потому что само мое существование напоминало другим об их боли. И теперь я вынужден искать свое место в мире. А пока я просто Тор. У меня нет ничего своего, но зато я могу отправиться куда угодно и быть кем угодно, ни перед кем не отчитываясь. В такой свободе есть своя прелесть.

Что я мог сказать? Да он, наверное, и не хотел ничего слышать, так что мы некоторое время сидели в тишине, вместе, но по отдельности. Мы могли бы просидеть так еще долго, если бы на краю лагеря не поднялась какая-то суета. Голоса собравшихся Клинков становились всё громче, от группы отделилась Шения э’Яровен и помчалась к нам.

– Капитан! Вернулась Зуфа э’Беджути с разведчиками, они нашли доминуса Виллиуса.

Вскочив на ноги, я последовал за ней к взволнованным Клинкам.

– Спокойно! – крикнул я, пробиваясь сквозь толпу к Зуфе и Локу э’Беджути в центре круга.

Между ними стоял Лео, но не тот, которого я помнил. И не тот, которого ожидал увидеть. Он весь сжался и испуганно смотрел в землю. Однако, подняв взгляд, вздрогнул, узнав меня.

– Рах.

Тело окатило волной гнева, кожа начала зудеть. Этот человек использовал меня и моих Клинков. Использовал Гидеона. А теперь у него хватало наглости стоять посреди моего лагеря и произносить мое имя.

Крепко сжав кулаки и зубы, я повернулся ко второму человеку, которого привела Зуфа.

– А это кто?

– Кажется, его зовут Яконо, капитан. Он защищал доминуса Виллиуса, хотя, по-моему, любит его не больше нашего.

Я перевел взгляд с Зуфы на съежившегося Лео, а затем на незнакомца. Тот заговорил не на левантийском.

– Проклятье. Где Тор? Мне нужно…

– Да здесь я. – Он вышел вперед, изобразив пародию на приветственный жест. – Он говорит, что если вам нужен Лео, то это не тот человек. Это не Лео.

Поднялись крики, и Тор поднял руки в знак примирения.

– Я только повторяю его слова. Естественно, я вижу, что он выглядит в точности как Лео Виллиус.

Да, но… так же, как Гидеон, который сейчас спал в хижине, был не тем Гидеоном, которого я видел в последний раз в Мейляне, и не тем, которого знал в родных степях, это был не тот Лео, за которым я следовал на юг. Какой-то беспомощный, тихий, изломанный и странный.

– Попроси его объяснить.

Тор закатил глаза, но задал мой вопрос. При звуке чилтейской речи незнакомец с облегчением вздохнул.

– Он говорит, что это покажется бессмыслицей, – сказал Тор, сосредоточенно прислушиваясь к словам незнакомца. – И вы сочтете его за безумца, но этот Лео – один из семи близнецов, он не такой, как остальные шесть, и что-то там еще о половинках душ и… честно говоря, капитан, мне нужно больше времени, чтобы перевести его слова правильно, потому что они какие-то… странные.

Я провел рукой по колючей голове.

– Ладно. Тор, сядь рядом с этим Яконо и выясни, что сумеешь. А я поговорю с Лео.

Вокруг нас началось недовольное бормотание, и я поднял руки.

– Я знаю, чего вы боитесь, поэтому пойду на этот риск в одиночестве. На это время главным будет Амун, чтобы Лео Виллиус не смог использовать мое положение в своих целях. Устроит вас такой расклад?

За ворчанием в основном последовало согласие. Несколько Клинков ушли заниматься своими делами, и в наступившей тишине на меня обрушилась вся тяжесть моей затеи. Гидеон оставался наедине с Лео и не смог с ним бороться. С чего я решил, что справлюсь?

Безопаснее просто воткнуть нож ему в горло, но это не поможет моему народу.

– Ты уверен, капитан? – спросил Амун. – Само собой, ты можешь на меня положиться, но…

– Но нам нужно многое узнать, если хотим что-то изменить на родине. Прикажи Клинкам окружить нас на некотором расстоянии и повернуться спиной.

Мой заместитель со вздохом кивнул, и оставшиеся Клинки начали расходиться по двое-трое, тихо перешептываясь. Тор пригласил незнакомца к костру для приготовления пищи, а Амун хлопал по плечам тех, кого выбрал для охраны.

Когда я уселся на утоптанную землю и предложил доминусу Виллиусу сесть напротив, в лагерь вернулось спокойствие. Вокруг, отвернувшись от нас, стояли Клинки, достаточно далеко, чтобы не слышать разговор, но достаточно близко, чтобы при необходимости десяток острых сабель мгновенно оказался у горла Лео.

Осознавая эту опасность или нет, но Лео Виллиус, сгорбившись, сел. Он походил на провинившегося ребенка, которого привели к гуртовщику, но что бы он ни сказал, мой народ все равно будет его ненавидеть.

– Я и не жду, что они перестанут меня ненавидеть, – произнес Лео, обхватив себя руками. – У них на то есть причины. Я сам себя ненавижу.

– Ты читаешь мои мысли.

Я подозревал это и раньше, но идея казалась слишком бредовой.

– Да. Прости. Трудно… не делать этого. Особенно когда поблизости только один разум.

Я посмотрел на спины Клинков и задался вопросом, не подвергаю ли их опасности. Вдруг, несмотря на мои благие намерения, это все же ужасная идея.

– Что ж, я ценю твою честность, – сказал я. – Ответишь ли ты с той же честностью на все вопросы?

– Если смогу. Я не хочу умирать за преступления брата.

Я подался вперед, поставив локти на колени.

– Брата?

– У меня их было шесть. Случается… аномалия, когда одна душа рождается в двух телах, но с нами все пошло… не так. Я – первая половина. Мой брат-близнец должен был стать второй, вот только его половина разделилась на шесть частей. Мы все общались без слов, но я долго не понимал, что они могли общаться только через меня. У них не было связи друг с другом, только со мной. И… шум. – Он посмотрел на свои руки, дрожавшие так же, как руки Гидеона в последнее время. – Я потерял себя. Стал просто проводником без собственных мыслей и планов. Пока Кассандра не убила одного из братьев. А потом Гидеон убил второго. Дишива э’Яровен – третьего, и мало-помалу я начал… обретать себя. Знаю, звучит дико, и я не жду, что ты мне поверишь, но это правда. Долгие годы я вел себя как мои братья, будто пляшущая в руках кукловода марионетка, но я – не мой брат. Теперь, когда из них остался только один, я стал самим собой как никогда прежде и не…

Похоже, слова у него закончились, и мне оставалось только сидеть и смотреть на него, пытаясь осознать услышанное.

– Голова в ящике. Тебе… ему не было даровано новое тело, он просто показывал мне голову своего близнеца?

– Да. Никто из них не возвращался к жизни, бог не назначал им цели, но история в священной книге придавала смысл нашему странному состоянию, поэтому мы – они – попытались прожить ее. Воплотить ее под собственным контролем. Возможно, это была своего рода скорбь о том, как тяжела наша жизнь.

Это действительно звучало дико, но все же понятнее, чем человек, возвращенный богом к жизни в новом теле. И в голосе этого Лео не звучали отчаянные нотки, мольба поверить. Он говорил так, будто ему всё равно, что я подумаю, просто выкладывал как есть, поскольку сочинять было слишком трудно.

– Кто такие Гости?

Смена темы заставила Лео нахмуриться.

– Гостями Торваш называл Похитителей мыслей, которые могли не только читать их, но и контролировать. Мы очень редкие. Я один из них, так же, как и мои братья, но у нас разный уровень мастерства.

– Вы пробрались в голову Гидеона и управляли им.

– Да, это сделал один из моих братьев, очень медленно и осторожно, чтобы Гидеон не заметил, пока не станет слишком поздно.

– Как ты поступаешь со мной сейчас?

– Нет. Чтобы не просто слышать твои мысли, а контролировать их, нужен зрительный контакт.

Он ни разу не встретился со мной взглядом с тех пор, как мы сели.

– Гости в наших степях, тебе о них что-нибудь известно? – спросил я, глядя поверх его плеча.

– Косвенно. Они входят в организацию людей… с особыми способностями.

– Как ты.

– Как я. Мы необычные, но далеко не уникальные.

Ужас, охвативший меня от такого признания, пришлось отложить до лучших времен.

– Я никогда их не видел, – продолжил Лео. – Но они пытались завербовать меня несколько лет назад, и я… мы… они… мои братья отказались, но после этого мы следили за вестями, доходившими из-за моря, на случай, если эти люди доберутся до Чилтея и попытаются помешать нашим планам.

– Но вместо этого они отправились в степи.

Молодой человек пожал плечами.

– Не сомневаюсь, что их кто-то нанял. Похоже, они работают за деньги, а не ради собственных целей.

– Им платят города-государства?

– Возможно. Я не знаю.

Я подался вперед.

– И как с ними бороться?

– Никак.

– К сожалению, такого варианта у нас нет. Они уничтожают мой дом. Мой народ.

Впервые он с извиняющейся улыбкой встретился со мной взглядом.

– Тогда мой совет – смирись и уйди. Только подумай, сколько неприятностей доставили вам мы с братьями. Как трудно было избавиться от нас, хотя мы почти безвредны по сравнению с этими людьми. Прими, что некоторые от рождения сильнее тебя и обладают такими способностями, каких ты даже не можешь представить, и уйди с их дороги.

– Ты можешь сказать, как с ними бороться, или нет?

– Нет. Я слишком мало знаю о различных аномалиях, чтобы придумать, как их обойти. Можешь спросить Торваша, Знахаря. Он изучает таких людей, изучал и меня, но он много перемещается, его трудно найти, да и помогать людям он не любит.

Конечно, это будет не так просто, как спросить Лео, и Эзма наверняка это знала, когда рассказала мне, где его найти. Я вздохнул.

– Полагаю, тебе неизвестно, где находится этот Торваш?

– Нет. Я знаю, где он находился раньше, но он оттуда уехал. Тем не менее, Девятка не спускает с него глаз, тебе нужно найти способ спросить у них.

От одной только мысли о том, чтобы отправиться за сведениями к правителям Чилтея, по спине пробежал холодок. Если бы даже я согласился, провести меня туда мог только этот Лео.

Я крепко зажмурился. Я столько времени держал Клинков тут ради того, чтобы расспросить Лео. И вот он здесь, но я ни на шаг не приблизился к пониманию того, как спасти степи.

– Ладно, пока достаточно. Но ты останешься здесь, пока я не решу, что делать. Я могу предложить тебе защиту, но лишь до тех пор, пока ты не трогаешь моих людей. Как только попытаешься манипулировать ими или причинить им вред, ты покойник, хочу я этого или нет. Ты это понимаешь?

– Лучше, чем ты, – сказал он, постучав себя по виску. – Я слышу. Я знаю.

Я едва не пожалел его. Возможность слышать мысли, таящиеся в самых темных уголках человеческого сознания, разрушила бы меня.

Я встал, и все вокруг замолчали и посмотрели на меня.

Амун настороженно стоял за пределами круга Клинков.

– Как ты, капитан?

– Нормально. Злюсь. Очевидно, чтобы управлять человеком, ему нужен зрительный контакт, о чем мы должны сообщить всем и каждому. Но даже без этого он может читать мысли, если находится достаточно близко.

– Сообщить всем? Мы что… не станем избавляться от него?

Я покачал головой.

– Пока нет. Это не тот человек, с которым я ехал во время чилтейского похода, совсем не тот. И у него нет нужных мне сведений, но он может раздобыть их.

– Хочешь сказать, мы не убьем его и не отправимся домой?

Голос Амуна был слишком спокойным.

Именно это я и хотел сказать, и когда брови Амуна удивленно поднялись, понял, что время пришло. Мои Клинки не примут ни один из этих приказов, не говоря уже об обоих одновременно. Верно подобранными словами я мог бы отложить месть и отъезд на несколько дней, но не более того. Чтобы защитить степи, я должен отпустить Клинков и сражаться в одиночку. Эта мысль пугала сильнее, чем хотелось бы признавать.

Амун схватил меня за руку.

– Я знаю это выражение лица. Какую бы дикость ты ни замыслил, просто… просто подумай как следует, прежде чем совершишь что-то непоправимое. Нам лучше покончить с этим ублюдком. Пора возвращаться домой.

У меня пересохло во рту, и я просто похлопал Амуна по плечу и ушел. Мне требовались покой и тишина, поэтому я отправился к своей хижине, сопровождаемый взглядами Клинков, сомневавшихся в том, что я остался самим собой после общения с ненавистным священником.

Глубоко в своих мыслях, я прошел сквозь заменявшую дверь занавеску и едва не столкнулся с Гидеоном. Он с бешеной скоростью мерил шагами комнату и быстро, поверхностно и хрипло дышал.

– О, ты его видел, – сказал я. – Но это не он. То есть он, но не он. Похож на него, но…

Я остановился. Что это изменит? Они выглядели одинаково. Вид Лео пробудил воспоминания Гидеона, и чего я добьюсь, убеждая его, что он ошибается?

– Все хорошо, – сказал я. – Ты в безопасности. Он не подойдет к тебе и на сто шагов…

– Ты… – выдохнул Гидеон. – Ты. Ты!

– Он ничего мне не сделал. – Я примирительно поднял руки. – Он ничего не сделал. И не сделает. А теперь давай я тебе помогу. Дыши вместе со мной.

Но Гидеон оттолкнул меня, паника придала ему сил. С каждым вдохом из его горла вырывались слова, но я разобрал только «почему?».

– Мы выследили его, чтобы разузнать о Гостях. Оказалось, он мало что о них знает, но зато рассказал о своих братьях, которые умерли и никогда не воскресали. Это они мучили тебя, а не он. Я в этом уверен, иначе ни за что не разрешил бы ему остаться. Я никогда не причиню тебе боль.

Я обхватил Гидеона руками, и на этот раз он не сопротивлялся, а позволил держать. Он был похож на дрожащую, туго скрученную пружину. Жаль, что я не мог забрать его боль, высасывать ее, как пиявка, пока его дыхание не замедлится. Но так не бывает, и поэтому я просто стоял и мерно дышал, вдох-выдох, вдох-выдох, пока снаружи Клинки шепотом высказывали свои сомнения.

– Рах.

Из-за занавески выглянул Амун, стараясь не показываться. Он смотрел только на меня, как будто Гидеона и не существовало, всем своим поведением демонстрируя неприятие моего решения.

– Что такое? – спросил я.

– Снаружи обстановка накаляется. Тебе нужно созвать совет. Лео…

Мышцы Гидеона напряглись, и он отскочил, вырвавшись из моих рук.

– Нет, нет, нет, нет. – Он пятился, выставив одну руку перед собой, а другой прикрывая глаза. – Нет, не они. Нет!

Он ударился о стену и сполз на пол, тяжело дыша. Дрожащими руками он пытался вцепиться в волосы, его пальцы извивались, как змеи в короткой траве.

– Гидеон.

– Прошу, не надо, я все сделаю, только оставьте их в покое! Нет!

Я медленно шагнул к нему.

– Рах…

Амун не отходил от двери. В его взгляде не было ни сочувствия, ни понимания, ни жалости.

– Я приду, как только сумею, – сказал я, зная, что эту задачу не могу поручить никому.

Кому еще доверится Гидеон? Кто еще способен перевесить их нынешний гнев былой любовью к нему?

– Но капитан…

– Здесь ты меня не заменишь, поэтому придется тебе держать всех в руках, пока я не приду, – рявкнул я.

Амун постоял какое-то время, а потом исчез, и в комнате стало темнее. Я разрывался надвое, как это часто случалось с моим желанием помочь Мико. Как было, когда Тор настаивал, чтобы я снова помог ей, потому что виноват в ее трудном положении.

– Нет-нет-нет, – шептал Гидеон, но его дыхание стало реже, паника отступала.

Что ему помогло: мое присутствие или время – я не знал, но не мог рискнуть и уйти, когда само мое существование давало ему почву под ногами.

– Тебе нужно идти, – сказал он, наконец успокоившись.

– Я уйду, когда тебе станет лучше.

– Вот поэтому тебе и следовало дать мне умереть. Я просто путаюсь у тебя под ногами. Я…

– Нет. Нет. Когда-то мне была нужна помощь. Теперь она нужна тебе. Несомненно, она снова понадобится мне в будущем. Ни один капитан не бросает Клинка в беде.

– Я не Клинок.

Я уткнулся лбом ему в плечо.

– Только не начинай снова этот разговор. Ты Клинок. Ты левантиец. Ты тот же, что и всегда, и я буду верить в это за тебя, если ты не можешь.

Он ничего не сказал.

– Мне правда нужно будет скоро уйти, – добавил я. – Но я вернусь.

– Отдать меня чилтейцам было бы гораздо проще.

Я резко поднял голову.

– Ты слышал.

– Я слышу все, что люди говорят как можно громче, проходя мимо нашей двери.

Не размыкая объятий, я внимательно посмотрел на его профиль.

– Зря ты слушаешь злые слова.

– А ты зря не отпускаешь меня. Лучше умереть, защищая свой народ, чем жить и страдать, причиняя другим боль.

– Нет.

Он повернулся.

– Выбор не за тобой, Рах.

– Правда? Но и не за тобой. Не в таком состоянии.

Гидеон отстранился.

– Но я не могу просто сидеть и ничего не делать.

– Тогда делай что-нибудь, только не думай, будто, отдав свою жизнь, что-то изменишь. Искупай. Исцеляйся. Помогай. Смерть еще никому не пошла на пользу.

– Зато так было бы легче, – пробормотал он.

– Уж конечно, легче. Только мой Гидеон никогда не искал легких путей.

Он фыркнул.

– Твой Гидеон.

Снаружи кто-то начал кричать, и я больше не мог откладывать встречу с Клинками.

– Ты справишься? – спросил я, делая шаг назад.

Он кивнул, и этого было достаточно.

Снаружи лагерь гудел от споров и перешептываний. Разделенные непреодолимой пропастью грязной травы группы, имеющие противоположное мнение, бросали друг на друга косые взгляды.

Лео так и сидел на коленях в центре большого круга мрачных Клинков. Этот круг задумывался ради нашей защиты, но теперь как будто защищал Лео.

– Рах. – У ближайшей хижины ждал Тор. – Ты просил меня выяснить, что получится, у Яконо. Что ж, я сделал это, если тебе интересно послушать.

– Конечно. Что ты узнал?

С раздраженным ворчанием он пошел рядом со мной, а я несказанно обрадовался компании.

– Немногое. Но он все твердит, что это не тот Лео, которого мы ищем, и что мы можем верить ему, поскольку его наняли убить настоящего Лео Виллиуса, и он уже сделал бы это, будь это тот самый Лео.

– Наняли убить? Кто?

– Какой-то чилтеец. Он больше ничего не сказал, только то, что поклялся защищать этого Лео, но кому – тоже не признается. Но он говорил серьезно. Он кажется спокойным и говорит тихо, но он – наемный убийца. И, похоже, если ты собрался тронуть этого Лео, придется сначала убрать с дороги Яконо.

Мы подошли к вновь зажженному костру, где собралась Ладонь, и я остановился, кивком поблагодарив Тора.

– Я это учту. Он знает что-нибудь о Гостях или о том, что творится у нас на родине?

– Нет, сказал, что никогда о них не слышал и никогда не был в степях. Он с запада, по другую сторону гор Куро. Пару раз заключал контракты с корунцами, но на этом все.

– Спасибо тебе, Тор. Дай знать, если выяснишь что-то новое. Ты ведь пока останешься?

– До завтра. Утром я отправлюсь обратно к Яссу, а куда потом – не знаю.

Я хлопнул его по плечу.

– Я буду рад, если ты останешься.

– Да, знаю, я полезный.

– Не только из-за этого.

Недоверчиво фыркнув, он ушел.

У костра ждали Амун, Лашак, Диха и Локлан, но обычной беззаботной болтовни не было. За нами наблюдали Клинки со всего лагеря, и напряжение росло. Я глубоко вздохнул, но это не успокоило мух, роящихся в животе.

– Ладно, – сказал я. – Что мне следует знать?

Лашак скрестила руки на груди.

– Никто не понимает, почему Лео еще здесь. Большинство хочет его убить. Но разговоры о Лео и об уходе…

Она замолчала и переглянулась с Амуном, отчего у меня засосало под ложечкой.

Амун кашлянул.

– Все запуталось, особенно после того, как ты…

– Опять заговорили о Гидеоне, – прямо высказала Диха то, что не удавалось другим. – Похоже, все сходятся в том, что надо убить Лео и вернуться домой, а Гидеона отдать чилтейцам.

Конечно. Я неделями уклонялся от вопросов о будущем Гидеона, но, похоже, удача внезапно меня покинула.

– Если таково их желание, у нас проблема, – сказал я, сплетя пальцы и глядя на раскаленные угли, ярко светящиеся в сером свете туманного дня. – Я не могу это сделать – ни то ни другое. – Я поднял голову и встретился с каждым жестким, вопросительным взглядом. – У Лео нет сведений, которые нам нужны, но он указал путь, по которому я смогу последовать с его помощью.

– А Гидеон?

– Останется со мной. Живой. И каждый, кто предлагает отдать его чилтейцам в обмен на безопасный проход, должен устыдиться. Левантийцы не торгуют жизнями.

Мои резкие слова вынудили Диху отвернуться и нахмуриться, а Амун уставился на свои руки.

– И что это за путь? – спросил он.

– Нужно найти Знахаря, который изучает Гостей, помимо всего прочего.

«Прими, что некоторые от рождения сильнее тебя и обладают способностями, каких ты даже не можешь представить, и уйди с их дороги», – сказал Лео. Этой мудростью делиться я не собирался.

– Проклятье. – Лашак провела рукой по лицу. – Это плохо воспримут. Половина из них даже не верит в Гостей и просто хочет вернуться домой, несмотря на чилтейскую угрозу.

– И они ненавидят доминуса Виллиуса, – добавил Локлан с отвращением на лице. – Если не собираешься его убивать, избавься от него. Чем дольше он здесь пробудет, тем больше Клинков ты потеряешь. Неважно, что это другой человек – он похож на того, кто причинял нам страдания, и это больно.

Как и в случае с Гидеоном, его панику вызвали воспоминания. Мне нужно было что-нибудь предложить Клинкам, но я не мог отдать им на растерзание Гидеона или не того Лео Виллиуса, так же как и не мог уйти без необходимых нам знаний.

– Ты обещал нам дом и возмездие, когда разделялся с Эзмой, – продолжил Локлан. – Мы задержались здесь слишком долго.

– Знаю, но нужно выяснить, чему мы противостоим, – возразил я. – Мы не сможем сражаться за степи, если не узнаем возможностей врага, поэтому я остаюсь.

Амун резко обернулся.

– Что?!

– Ты прав. Я больше не могу задерживать Клинков. Я сказал, что мы останемся, пока не найдем Лео, и мы его нашли. Вы отправляетесь домой.

Амун поджал губы, а Лашак тяжело вздохнула.

– Ты серьезно, капитан? – спросила она. – Ты правда считаешь это таким важным, что рискнешь зимовать здесь в одиночестве?

– Да, считаю. Я прошу только дать мне пару дней на приготовления, прежде чем я оставлю пост и мы разойдемся. Сохраните единство Клинков на это время, даже если для этого потребуется пообещать, что мы скоро отправимся домой.

Диха и Локлан хмуро смотрели в огонь, намеренно избегая моего взгляда. Может, только так они могли сдержаться и не сказать, что я совершаю глупую ошибку. Как бы там ни было, мои соратники наконец медленно и неохотно кивнули, сложили вместе кулаки и сказали: «Да, капитан».

Они согласились, но радостное чувство товарищества исчезло. И я даже не был уверен, что хоть кто-нибудь из них понимает важность моей задачи.

Один за другим они поднялись на ноги, совет закончился. Ладонь все равно что распущена, пока новый капитан не соберет новую. Амун, Локлан и Лашак будто в оцепенении побрели прочь. Только Диха задержалась.

– Капитан, – нахмурилась она, доставая из сумки целительницы маленький мешочек и протягивая мне. Кожа была мягкой от старости и частого использования. – Это на случай, если ты, как обычно, поранишься, делая глупости.

Она не стала ждать ответа. Сунув мешочек мне в руку, Диха развернулась и зашагала прочь, сумка билась о ее бедро.

– Глупости, – пробормотал я, провожая ее взглядом.

Гидеон всегда говорил, что я мастер делать глупости, но рядом всегда кто-то был, чтобы подхватить меня, когда я падал. Теперь я остался один.

6

Мико

Министр Оямада потягивал чай из пиалы, делая вид, будто наша встреча – часть обычной рутины. Похоже, ему доставляло удовольствие ждать, пока я заговорю, подвергну себя риску. Он сидел за столом напротив меня – тот же самый человек, с которым я познакомилась в компании сводного брата целую вечность назад, и в то же время другой. Морщины на его лице углубились, и теперь он почти никогда не улыбался.

– Сегодня прекрасная погода, – сказал он, разглаживая ткань на колене.

На небе собирались серые тучи.

Я вздохнула. Я слишком устала, чтобы танцевать вокруг правды, лишь слегка касаясь ее.

– Вы не любите министра Мансина, – сказала я.

Он сделал еще один глоток.

– Почему вы так решили, ваше величество?

– По вашему поведению всякий раз, когда вы с ним находитесь в одной комнате.

Он опустил пиалу, и из его глаз пропало веселье.

– Рё так уверен в себе и своем положении, решительно и непоколебимо настроен защитить империю, и голос у него громкий.

– Перевод: он пытается все держать под контролем, слишком навязчив, не прислушивается к вам и кричит.

– Это ваши слова, ваше величество, а не мои.

– Я знаю, что рискую больше всех, – сказала я. – И всё же именно мне приходится говорить откровенно, поскольку вы не решаетесь. На случай, если вы не в курсе, министр Мансин держит под полным контролем императорский двор, Совет и армию. Он действует за моей спиной, да и за вашей тоже, чтобы получить все рычаги влияния под предлогом заботы о Кисии.

Оямада поставил пиалу, и в тишине фарфор звякнул о дерево.

– Я в курсе, что меня оставили не у дел, – ответил он, нахмурившись. – Но точно не знал, в каком положении вы. То ли вы вдвоем пытаетесь от меня избавиться, то ли он пытается избавиться от нас обоих.

– Скорее всего, он сам поспособствовал этому недопониманию.

– Несомненно, ведь, вопреки вашей точке зрения, ваше величество, мое положение нельзя назвать ни прочным, ни надежным. Возможно, это ускользнуло от вашего внимания, пока вы были заняты заботами о собственном положении и обхаживали левантийцев, но те солдаты, благодаря которым я получил эту должность, чтобы обеспечить их верность вам, сейчас на стороне министра левой руки. Министры правой руки не вдохновляют на преданность тех, у кого в руках острые стальные мечи, способные сместить власть в империи.

Он больше не был дедом императора. Не был регентом. Тот краткий период, когда он помогал Дзаю объединить Юг, быстро позабыли. Что бы мы ни думали друг о друге, наши судьбы теперь сплелись как никогда крепко. Я с облегчением вздохнула и внимательно посмотрела на него через стол.

– Думаете, он собирается вас заменить?

– А вы бы не стали?

Я задумалась, сравнивая значимость его имени и богатства с военными успехами Мансина. Раз Мансин исключил Оямаду из своих планов, значит, не доверяет ему и считает, что место Оямады может занять любой другой амбициозный лорд с юга.

– Он – вероятно, – сказала я. – Но я не стала бы.

Министр Оямада поднял бровь.

– Правда?

– Да. Потому что дала вам слово, а вы дали слово мне. И вы не нарушили обещание, что бы ни чувствовали всякий раз, когда смотрите на меня и видите только руки, убившие вашего внука.

Он изогнул губы в горькой гримасе и уставился на свою пиалу с чаем, медленно покручивая ее.

– Вы умеете использовать правду и эмоции, ваше величество. Даже не знаю, благодарить ли вас за прямоту, восхищаться бессердечностью или ненавидеть за то, что вы совсем не чудовище, каким я хотел бы вас видеть.

Ответила я не сразу: своими резкими словами он как будто вонзил нож в собственное сердце. Ему разрешили признать, что внук краткое время занимал трон, возвысили семью, позволили увидеть, как Дзая хоронят с подобающими почестями, но не позволили скорбеть. Слишком много всего навалилось, слишком много людей наблюдало за его действиями на этой сцене. Но все равно это горе жило в нем – тяжелое, неподатливое, с острыми краями, словно кто-то заставил его проглотить осколки стекла. Я хорошо это понимала, переживая собственное горе. Столько жизней я не оплакала. Когда я смогу остановиться? Отдохнуть? Выплеснуть свою печаль, а не только отчаяние?

Мне хотелось протянуть руку через стол и положить на его ладонь, дать ему понять, что он не один, но это было бы слишком, как бы мы сейчас ни были откровенны. Честность. Сочувствие. Сострадание. Прикосновение. При дворе такое непозволительно, максимум можно позволить себе молчаливую солидарность.

– У меня есть… план, – сказала я, после того как мы посидели немного в молчании, потягивая чай.

Я не собиралась вот так все ему выкладывать, но мне хотелось ему доверять. Хотелось надеяться, что он на самом деле на моей стороне.

– Хитроумный план или авантюрный, но внушающий надежду, ваше величество?

– Скажем, и то и то. Надо изгнать чилтейцев из Кисии еще до начала зимы, иначе, как вы сами прекрасно понимаете, они укрепят свои позиции. Поэтому я не выйду замуж за доминуса Виллиуса. Я вступлю в брак с Сичи.

Губы министра Оямады дернулись, когда он засмеялся, впившись в меня взглядом. Я и не ждала, что он воспримет меня всерьез. Смех потихоньку затих, и Оямада глотнул чая.

– Вы серьезно?

– Да.

Вступить в брак с женщиной. Опасная идея, которую нужно немедленно отвергнуть как недопустимую, и все же как приятно было бы сидеть на троне рядом с равной, человеком, который разделяет мой гнев, которого не нужно бояться, потому что он не отнимет у меня власть. С другом.

Оямада снова глотнул чая. Его пиала, должно быть, почти опустела, но я прекрасно знала, как пьют чай, чтобы скрыть выражение лица или сделать паузу перед ответом. Я и сама часто прибегала к такому приему.

– Объяснитесь, – наконец сказал он, опустив пиалу.

И я рассказала. Он сидел не шевелясь, а чай в пиале остывал, пока я объясняла, почему брак с мужчиной опасен, а Сичи – лучший вариант.

Когда я закончила, он постучал по краю пиалы и уставился в стол. Служанки принесли только чай и сушеные фрукты, никакого вина или мяса, чтобы встреча не выглядела значимой. Просто скучный разговор за чаем с фруктами о проблемах с припасами. Оямада даже принес пачку бумаг, так и лежащую нетронутой на краю стола.

– Вас назовут извращенкой, – наконец произнес он. – И, несомненно, будет еще много нелестных эпитетов.

– Вроде тех, которыми называли мою мать? Которыми уже называли меня? Даже если я буду все делать идеально, министр, меня все равно возненавидят из-за того, что я женщина, решившая иметь собственный голос. Хватит с меня попыток всем понравиться. Пора заставить всех поверить в меня или бояться. У нас есть только один шанс.

– У нас?

– Без вас ничего не получится.

Ложь – тяжкий груз. Об этом легко забыть, пока не попытаешься ее отбросить. Пока не предпочтешь доверие, пока не выберешь силу, скрывающуюся за уязвимостью. Знал ли об этой силе император Кин, гадала я, наблюдая, как почти с жадностью загорается взгляд Оямады, пока он размышлял о своем будущем. А может, воин-император слишком увлекся идеей, что императоры никогда не ошибаются? Урок пятый.

– А мне какой интерес? – спросил Оямада. – Госпожа Сичи – не моя дочь. Что помешает Мансину потребовать еще больше власти, когда его дочь станет императрицей?

– Он не сможет. Она больше не будет носить фамилию Мансин. А что касается вас, то вы окажетесь на стороне победителей, на правой стороне. Будете сражаться против поглощения Кисии чилтейцами, за свободу.

Он нахмурился.

– Солдаты могут не подчиниться кому-то, кроме Рё. И в результате такой замысловатой интриги мы очутимся в том же положении или даже хуже.

– Это возможно, но в своем текущем положении пленницы я готова поставить на кон даже жизнь. Я отказываюсь быть марионеткой. Отказываюсь выходить замуж за чудовище. Я не буду обеспечивать право его священной империи топтать нашу землю. На этом пути мира не добиться. И будущего тоже нет. Нет Кисии. Так вы поддержите меня или нет, министр?

Пока Оямада отправился выполнять первую часть своей миссии, я медленно пошла обратно к себе, всю дорогу кусая губы. Решит ли Мансин, что я сбежала? Заподозрит ли Оямаду во лжи? В моей голове теснились сомнения и вопросы, и ни одного ответа на них.

– Он это сделает? – спросила Сичи, стоило мне открыть дверь в мои покои.

Я медленно выдохнула, чтобы успокоиться, и кивнула.

– Он прямо сейчас пошел поговорить с Мансином, так что, думаю, мы скоро узнаем, каков будет наш план.

Сичи выдохнула так же медленно, как и я. Ее рука замерла на шерсти Чичи, и собака сняла напряжение, лизнув руку и требуя, чтобы ее продолжили гладить. Разминавшаяся на полу Нуру усмехнулась. Но перестала улыбаться, заметив, что я наблюдаю за ней. Я не могла ее винить. Я заключала брак с женщиной, которую она любила.

– Тебе пришло письмо, Мико, – сказала Нуру. – Но не по обычному маршруту.

Сичи снова перестала гладить собаку и протянула руку к письменному столу.

– Ах да, чуть не забыла. Вот.

Я взяла у нее письмо, стараясь не коснуться ее пальцев, пока видит Нуру, хотя письмо вскоре завладело всем моим вниманием. Оно не было похоже ни на какое другое – тонкая как шелк бумага и идеально начертанные буквы, словно тиснение. А на восковой печати единственное слово: Торваш.

– Торваш? – сказала я, перевернув письмо.

Сичи пожала плечами.

– Может, это полное имя Тора?

Нуру фыркнула, продолжая разминаться.

– Только если он вдруг возомнил о себе слишком много.

– Ты знаешь Тора?

– Конечно. Мы в одно время сели в седло. И должны были одновременно пройти Посвящение. – Она встала. На ее темном лбу блестел пот. – Но чилтейцы взяли его, а не меня, чтобы обучать своему языку, потому что не хотели брать девушек.

При воспоминаниях она насупилась, но мне пришла в голову лишь одна мысль: как это замечательно – расти там, где тебя ценят, и какое недоумение, должно быть, вызвало у нее общество вроде нашего.

– Ни один левантиец не прибавит к своему имени «ваш» на конце, – продолжила Нуру, начав разминать другую руку. – Это означает «бог».

– А что значит твое имя, Нуру? – спросила Сичи, пока я аккуратно ломала печать на письме.

– Его не так-то просто перевести, – протянула она. – Это цветок с крапинками на кончиках лепестков, но еще и чувство… чувство, как будто ты дома. Не думаю, что для этого есть соответствующее кисианское слово, простите. С Тором гораздо проще. Его имя значит «правда».

– А Рах?

Я тут же пожалела, что спросила, и подняла письмо в попытке скрыть румянец на щеках.

– Рах означает «степь», – ответила Нуру. – Или широкое, открытое пространство. Равнины? Что-то вроде того.

– А Гидеон? – спросила я, чтобы увести разговор в сторону от Раха, но, когда Сичи едва слышно вздохнула, пожалела об этом.

Пусть между ними и не было любви, но присутствовало уважение. И то, что у нее на глазах Лео получал власть над человеком, которому она доверила свое будущее, мучило ее куда больше, чем она показывала.

Прежде чем я успела извиниться, Нуру сказала:

– «Гидеон» ничего не значит по-левантийски. Это не левантийское имя, кажется, оно пришло с Востока. Он всегда говорил, что мать назвала его в честь заезжего торговца вином, но правда это или нет, я не знаю.

Она пожала плечами и вернулась к упражнениям, и, чтобы поскорее закончить этот разговор, как наверняка хотела и Сичи, я опустила взгляд на аккуратные строчки письма.

«Ваша матушка потребовала рассказать Вам…» – резко начиналось оно, и все вокруг исчезло, остались только лист бумаги и гулкий стук моего сердца.

«И всё же я не убежден, что стоит тратить время и усилия, просвещая Вас относительно душевных аномалий, поэтому просто отправляю Вам копию моих ранних заметок, касающихся не только рождения и жизни доминуса Лео Виллиуса и его братьев, но также Гостей, Похитителей мыслей, Мистиков и Мемаров в целом. Если Ваша матушка ошиблась и это Вас не интересует, верните заметки письмом, адресованным Кочо, в "Красное колесо" в Когахейре. Если Вам потребуется больше сведений, я откликнусь на письмо, хотя не гарантирую скорого ответа».

Торваш

Когда я подняла взгляд, Сичи и Нуру пристально смотрели на меня. Нуру отвлеклась от своих занятий, а Сичи задержала дыхание.

– Что там? – спросила она, когда я так и не заговорила.

– Я… я не знаю. Не уверена, что поняла. – Я снова опустила взгляд на письмо, но хотя слова по-прежнему были на месте, каждое по отдельности ясное и понятное, написанное четким почерком, все вместе они казались змеящейся по странице бессмыслицей. Я протянула письмо ей. – Прочти и сама скажи, чего он хочет.

Сичи взяла письмо, а я начала расхаживать по комнате, пытаясь выплеснуть нервное напряжение, пока оно не успело меня разорвать, но когда она опустила письмо, остановилась.

– Моя мать жива?

– Я не знаю, Коко. Здесь… Он не говорит. Думаю, лучше всего не питать надежду, просто на всякий случай. – Она протянула ко мне руку, хотя я была слишком далеко, и ее прикосновение не могло меня утешить. – Понимаю, как это тяжело. Надежда мучительна и драгоценна.

Я кивнула, и она опустила руку.

– Что касается остального письма, – сказала она, глубоко вздохнув, – похоже, его написал тот, кто знает Лео и… его необычные способности. Более того, тот, кому доверяла твоя мать. С письмом пришла книга. Я сунула ее под стол.

Я поспешила к столу и вытащила тонкую книжицу, не понимая, что держу в руках. Я полистала страницы, но это не помогло.

– Я… не понимаю и половины из того, что здесь написано, – призналась я. – И почему матушка решила, что мне это интересно. Мы знаем, что Лео – чудовище, и я не собираюсь ни выходить за него замуж, ни заключать альянс, но что еще мне нужно знать?

– Понятия не имею, но, если здесь написано, как можно его побороть, это пригодится, – сказала Нуру. – Из-за этого говнюка Дишива потеряла глаз. Он читает мысли, способен забраться тебе в голову и просто не умирает. Можно взглянуть?

Я охотно отдала ей книгу, и, забросив свои упражнения, Нуру села у окна и жадно перелистнула первую страницу. Сичи посмотрела на меня с печальной улыбкой, и я с трудом подавила желание уткнуться лицом в ее плечо и зарыдать. Она не принадлежала мне, о чем напоминало постоянное присутствие Нуру. Мы мало говорили о нашем намерении пожениться, ведь если мы осуществим этот план, я окажусь третьей лишней.

Нежеланной. Это слово вонзалось в меня острыми зубами, обгладывая мои горести. Эдо не хотел на мне жениться. Рах даже не захотел остаться. А я до сих пор не могла думать о матери, не вспоминая, как она стояла на коленях у тела Танаки и говорила мне, даже не нуждаясь в словах, что я недостаточно хороша.

– Ты уверена? – спросила я.

– В чем? – отозвалась Сичи и снова принялась гладить собаку. Довольная Чичи блаженно перекатилась на спину.

– Насчет нашего брака.

Она не посмотрела на Нуру.

– А ты нет?

– Я не… В смысле, да, уверена. Каким бы странным это ни казалось, я бы предпочла брак именно с женщиной, потому что она меня поймет, но…

Сичи наклонила голову, и шпильки в ее аккуратном пучке засверкали в свете лампы. Она всегда так совершенна и так красива. Как же я хотела в детстве стать ею.

– Если ты уверена, то и я тоже. Вместе мы с тобой добьемся чего угодно, и ни один мужчина не сможет указать нам на место.

Указать на место. Эти три слова звенели в моей душе, и я не сразу поняла их значение. Я уставилась на Сичи.

– Они нас боятся.

– Да, боятся, – прошептала она, как будто это был величайший секрет, который только могли хранить две женщины. – В глубине души они боятся тебя. Боятся меня. Боятся потерять уважение и власть, присущие их положению, и отдать их кому-то более слабому. Помнишь императрицу Тису Отако?

– Императрица Тиса Отако, жена императора Жасуна Отако Второго? Кое-что помню. Он вроде бы правил во время первой большой войны, да?

– Так утверждают в официальных летописях. Но он умер от императорской болезни, и, судя по записям, первые симптомы появились у него за двадцать лет до смерти.

Я вспомнила, как матушка лежала, опираясь на груду подушек, а из-под иголок в ее руке стекали струйки крови.

– Уж очень долго он болел.

– Именно так. – Глаза Сичи блеснули. – Такое обычно скрывают от народа, Коко, но император Жасун умер за двенадцать лет до конца своего правления.

– Как это?

– А так, что эти двенадцать лет на троне мужа сидела императрица Тиса и правила империей. А есть еще императрица Лян. Официальные историки выставляют ее слабой и болезненной, но я раскопала свидетельства из архивов, и… – Сичи резко выдохнула. – Ее муж вообще не правил. Целых три года он не сидел на троне и не приносил присягу. Она не выдавала себя за мужа, а просто носила императорские регалии и заняла трон вместо него.

Установившаяся на мгновение тишина как будто звенела от новой информации, от пылкой надежды. Сичи схватила мою руку и сжала.

– Мы не будем править Кисией, притворяясь мужчинами, Коко. Мы будем править как женщины. И мужчины возненавидят нас за это.

Прежде чем вернулся Оямада, я часами мерила шагами комнату. Приносили и уносили подносы с чаем, к которому мы едва прикасались, я начала писать с десяток писем, но скомкала все и бросила в камин. Лишь тихий стук возвестил о появлении министра Оямады. Он сам раздвинул дверь и вошел.

– Министр, – сипло произнесла я, но сумела хотя бы жестом пригласить его к столу.

Бормоча благодарности, он устроился поудобнее, но по его лицу ничего невозможно было прочитать. Мы с Сичи присоединились к нему, затаив дыхание, а Нуру по-прежнему сидела у окна и наблюдала. Оямада расправил одежду и откашлялся, как будто ему некуда спешить, я с трудом сдерживала желание немедленно узнать, что произошло, и как можно спокойнее спросила:

– Так как же все прошло?

– По одному вопросу – прекрасно, а по другим не очень, – загадочно сказал он, постукивая рукой по столу, словно его беспокоило отсутствие пиалы с чаем. – Мне быстро удалось добиться его согласия на то, что вашему величеству следует до церемонии бракосочетания посетить Куросиму. Я рассказал об историческом прецеденте и подчеркнул, что вам необходимо… – Оямада благородно покашлял и отвел взгляд, – очиститься, учитывая вашу недавнюю связь с левантийцем.

– Очиститься? Мне не требуется очищение!

– Да, ваше величество, но я решил, что согласие Мансина важнее, чем… точность определений, скажем так.

– Великолепный ход, – сказала Сичи, пока я продолжала дуться. – Спорить с моим отцом всегда было неразумно. Значит, Мико поедет в Куросиму до свадебной церемонии, ваше превосходительство?

– Да, и, учитывая, что церемония, скорее всего, состоится дней через десять, она должна ехать завтра. – Он покосился на меня. – На этот счет я спорить не стал, решив, что чем скорее, тем лучше, пока Рё не передумал. Но, к сожалению… – Он перевел взгляд обратно на Сичи и опять забарабанил пальцами по столу, – моя рекомендация, что ее величеству подобает путешествовать с компаньонкой, была безоговорочно отвергнута. Он заявил, что вполне достаточно и служанки, а госпожа Сичи ни под каким предлогом не покинет город.

Сичи тяжело вздохнула и поникла.

– Мне следовало догадаться, что его ответ будет таким. Он говорит, что я больше ему не дочь, но не позволит мне уехать, пока я могу хоть как-то быть ему полезной.

– Скорее всего, вы правы, учитывая его настоятельное пожелание, чтобы ее величество взяла с собой вашу… компаньонку.

– Нуру?

– Да, Нуру.

Сичи резко обернулась и посмотрела на левантийку, сидящую у окна.

– Меня?! – удивилась Нуру. – Почему меня?

Когда она обратилась к Оямаде без титула, тот сложил руки перед собой и сжал губы в тонкую линию.

– Если позволите высказать предположение, Рё пытается лишить госпожу Сичи поддержки, оставить ее в одиночестве и уязвимой для его замыслов.

Мы на мгновение замолчали, обдумывая его слова. Должна признать, это было очень похоже на образ мыслей и действий Мансина.

– А кроме того, – продолжил Оямада, глядя в стол, – со свойственным Рё чувством превосходства он настоял на том, чтобы я тоже сопровождал вас в Куросиму, ваше величество. Похоже, моя работа в качестве министра правой руки так мало значит, что мое трехдневное отсутствие никто не заметит.

Горечь омрачила его лицо и придала резкость словам.

– Скорее всего, – продолжил он, хрустнув пальцами, – он хочет убрать меня с дороги, опасаясь, что я не поддержу его план, каким бы он ни был.

– Тем больше причин для нас поскорее лишить его власти, – сказала я, надеясь, что мое лицо выражает сочувствие, а не жалость. – И если мы трое уедем, беспокоиться следует только о Сичи.

– Беспокоиться не о чем, – игриво улыбнулась Сичи, переводя взгляд с меня на Оямаду. – Я не впервые сбегаю из дома под носом у отца.

– У тебя есть план? – спросила я.

Она улыбнулась еще шире.

– У меня всегда есть план.

На следующее утро министр Мансин лично провожал нас на рассвете. Ни улыбки, ни пожеланий – он просто стоял на лестнице, как неподвижная сила, словно желал убедиться, что задача выполнена. Пока седлали лошадей и укладывали багаж, он наблюдал, скользя взглядом по Нуру, словно ее не существовало.

Когда мы уже были готовы сесть на лошадей и тронуться в путь, оставив Сичи, Мансин наконец соизволил подойти ко мне.

– Мы подготовим все к вашему возвращению, ваше величество, – сказал он. – Вы можете полностью положиться на меня. – Слова предназначались зрителям, но, шагнув ближе, словно желая помочь мне сесть в седло, он тихо добавил: – Надеюсь, вы смирились со своим положением и не будете пытаться сделать… какую-нибудь глупость. Ваше величество.

Не дожидаясь ответа, он отошел, прежде чем я успела опомниться. Кивнув министру Оямаде и перемолвившись парой слов с капитаном Киреном, он вернулся на лестницу, словно решил пристально наблюдать за каждым мгновением нашего отъезда. Направив лошадь к воротам, я не стала оглядываться. Утешало только то, что капитану Кирену позволили выбрать гвардейцев, которые будут нас сопровождать.

Уезжая из Когахейры, я в равной степени испытывала облегчение и страх. Нам пришлось пока оставить в городе Сичи, но за воротами ждала свобода; там хлестал по лицу ветер, а лошадь с легкостью несла меня вперед.

Чтобы не вызвать подозрений, капитан Кирен предложил целый час ехать в сторону Куросимы, а затем вернуться. Таким образом, если Мансин пошлет соглядатаев, ему доложат, что вплоть до деревни Хуа все видели, как мы проехали мимо.

Капитан Кирен ехал впереди, погрузившаяся в свои мысли. Нуру замыкала процессию, и я осталась в молчаливой компании министра Оямады. После встречи с Мансином его лицо было столь же выразительным, как каменная глыба, но сегодня он выглядел весьма потрепанной непогодой каменной глыбой: каждая ямка и впадина глубоких морщин потемнела и отсырела.

– Можете уже сказать, – начала я, бросив взгляд в его сторону. – Он теперь не подслушает.

– Не знаю, о чем вы, ваше величество. Мне нечего сказать.

– Да? Вы неважно выглядите.

– Я плохо спал. Обычное дело перед путешествием.

Я так ничего из него и не выжала, будто он и впрямь был камнем. Не добилась ничего, кроме новых тревог, усиливших мое беспокойство.

Дорога из Когахейры до Хуа была извилистой и гористой и проходила через десятки деревушек. В это время года в них должна была царить суета, поскольку все делали последние приготовления к зиме, но в первой деревне на нашем пути было тихо и пусто. Как и во второй. Дома стояли заброшенными, двери амбаров распахнуты, а заборы сломаны. В загонах давно уже не было скота, и никто не заготовил дров.

– А где все? – спросила я.

Министр Оямада откашлялся.

– Так близко от бывшей столицы левантийцев и поля битвы? Те, кого не забрали в кисианскую армию и не убили враги, вероятно, сбежали, ваше величество. Именно так относится к войне простой народ.

– Вы так говорите, будто сами не лорд с богатым поместьем на далеком безопасном юге.

Он окинул меня презрительным взглядом, но теперь хотя бы оживился.

– Ах да, ведь северяне считают, что мы не ведем войн и нежимся в комфорте, благодаря пролитой крови наших суровых братьев к северу от Цыцы. Если вы и впрямь хотите объединить Кисию, ваше величество, советую узнать ее поближе, а не увековечивать стереотипы, из-за которых и возник раскол между Ц’аями и Отако.

Даже если бы он спал, его голос не прозвучал бы более устало.

– Как вы наверняка помните, император Кин очень быстро стал генералом как раз во время постоянных стычек за перевал Рокю.

Я уставилась на него. Министр Оямада закатил глаза.

– Как это типично. Несомненно, ваша матушка позаботилась о том, чтобы в вашей версии истории не существовали достижения юга.

– А она выросла в то время, когда на уроках истории не говорили о достижениях северян.

– Разумеется, ваше величество, именно с помощью таких рассказов можно принизить другого, чтобы самому забраться на вершину, но хороший правитель должен подвергать их сомнению. Искать сведения, не лежащие на поверхности.

– И иметь мудрых советников, которые укажут, где их искать.

– Рё Мансин отлично умеет забираться наверх. – Он посмотрел на меня. – И перепрыгивать на новую гору, когда уже забрался на самый верх старой.

– Мне кажется, по-своему он заботится о Кисии.

Оямада фыркнул.

– Как лиса заботится о том, чтобы кролики плодились и размножались.

Дальше мы ехали молча, и каждый пустой дом казался скорее скорлупой, чем зданием. Мне страшно хотелось потянуться за луком – так раздражала меня эта тишина и зияющие окна, но Хацукой был привязан к седлу и для всех посторонних выглядел как свернутая циновка для сна.

– Он пришел в Ахой, чтобы помочь мне, когда…

Я замолчала, пожалев, что заговорила о смерти Дзая.

Когда Оямада пытался отделаться от меня перед казнью, я чувствовала себя загнанной в угол и не сомневалась, что им двигали злоба и беспричинная ненависть, а не любовь. Преданность. Семья. Он яростно защищал Дзая, невзирая на последствия, и верил, что из мальчика получится достойный император. Дзай не мог бы пожелать лучшего регента. Лучшего деда. Лучшего наставника.

– А что ему еще оставалось? – отозвался Оямада, не зная направления моих мыслей. – Мансин был министром у Кина. Как вы сами видели, его любят солдаты, но как бы сильно взлет генерала Кина ни изменил наши представления об императорах, мы не настолько далеко ушли от идеи наследственной власти, данной богами, чтобы генерал или министр мог запросто сесть на трон, без толики легитимности. Император Кин использовал для этого месть. Мансин мог бы сделать то же самое, если бы к своему приходу обнаружил вас мертвой.

Пока мы с Дзаем боролись, Мансин стоял с другой стороны двери. Он выкрикнул наши имена и наверняка услышал возню, но ждал, пока не установится тишина, и только после этого ворвался. Когда я все поняла, меня затошнило.

– Но я не умерла.

– Да, – согласился Оямада. – Вы остались в живых. Но верили в него. Он был вашим спасителем. Он по-прежнему считает, что Кисии лучше избавиться от Отако и Ц’аев и больше полагаться на армию, но никуда не торопится. Что бы вы ни делали, он все равно отобрал бы у вас власть, хотя вы сами дали ему в руки козырь, настаивая на союзе с левантийцами.

– Они нам помогли.

– Да. Я же не сказал, что это был плохой план.

Не сказал. Ни разу. Он никогда не возражал против моих планов. Не вставал у меня на пути. Быть может, потому что чувствовал уязвимость своего положения, а может, просто это не в его характере. Или он по-настоящему мне доверяет.

– Понимать все задним умом – это ужасно, – призналась я.

– Это точно, ваше величество, это точно.

Я задумалась, насколько все изменилось бы, если бы мы с Дзаем действовали сообща, но одернула себя. Мне никогда уже этого не добиться, так что не стоит мучить себя воображаемыми картинами.

Деревня Хуа оказалась такой же безлюдной, как и все остальные по пути, но мы остановились, чтобы дать отдых лошадям, как и планировали. Оттуда мы должны были продолжить путь в сторону Куросимы и прибыть туда задолго до наступления ночи, но, снова сев на лошадей, свернули с мощеной дороги на раскисший дерн, и наш темп значительно замедлился. Весь остаток дня мы молча ехали в Когахейру кружным путем. Капитан Кирен задавал направление, обходя стороной все известные поселения и избегая обычных маршрутов разведчиков, так что, если повезет, Мансин не узнает о нашем возвращении.

Несколько часов нашим спутником было только бесконечное хлюпанье копыт по грязи. С каждым отлетевшим в сторону комком земли Нуру все больше мрачнела: в душе у нее разразилась буря.

– Она справится, – сказала я, когда мы наконец остановились.

Капитан Кирен тут же спешился, чтобы наскоро осмотреть место, где мы собирались спрятаться.

– Я знаю, – отозвалась Нуру, еще больше помрачнев. – Я просто предпочла бы находиться там, чтобы удостовериться. Здесь я бесполезна, любой за секунду меня узнает.

Не найдя слов утешения, я предоставила ей расхаживать взад-вперед и подошла к капитану Кирену.

– Все в порядке? – спросила я.

– Да, ваше величество. Она знает это место, и нам остается только ждать. Хотя, если прождем слишком долго, придется ехать в Куросиму в темноте.

– Вы опасаетесь разбойников на дороге?

– Я опасаюсь всего, ваше величество. Такова моя работа.

В отличие от Нуру, капитан Кирен молча застыл как статуя и наблюдал за дорогой, как будто даже не моргая. Остальные гвардейцы встали в караул, а один присматривал за лошадьми на случай, если понадобится быстро удирать.

По плану Сичи должна была с помощью служанки пробраться в лагерь Эдо, а оттуда спуститься по холму к нам. Предполагалось, что она успеет до наступления темноты, но солнце уже скрывалось за деревьями, а ее все не было видно. Наступила ночная прохлада, еще больше омрачая тревожное настроение, и вскоре я уже вышагивала туда-сюда, просто чтобы согреться, по крайней мере, именно в этом я пыталась себя убедить. Мои мысленные заверения в том, что Сичи способна о себе позаботиться, казались все более отчаянными.

Как только солнце окончательно нас покинуло, мы зажгли несколько неярких фонарей, и капитан Кирен подошел ко мне с обеспокоенным видом.

– Если она не появится в ближайшее время, придется решать, разбивать ли лагерь и дожидаться, что принесет утро, или скакать в Куросиму.

– Она придет, – ответила я. – Она сумеет за себя постоять. Поверьте, она придет.

Он поморщился, но прекратил разговор, оставив меня наедине с паникой. Наконец один гвардеец тихо свистнул, увидев на тропинке свет. Не успели слова вырваться из его уст, как Нуру унеслась прочь, не обращая внимания на все попытки ее отозвать. Она исчезла в темноте, и на несколько долгих секунд мы затаили дыхание. Мерцающий огонек неуверенно покачивался. И тут из ночи появились Сичи и Нуру, широко улыбающиеся от облегчения.

– Простите, что опоздала, – сказала запыхавшаяся Сичи. – Трудно найти время для побега, когда отец так усердно занят своими замыслами. Он велел мне перемерить кучу платьев, чтобы портниха могла их переделать. Клянусь, я чувствовала себя подушкой для булавок.

– Весьма холодной подушкой, – заметила Нуру, растирая ладонь Сичи. – Надо выбираться отсюда – вдруг кто-то за ней следил.

Капитан Кирен тут же согласился, едва оставив мне время с облегчением обнять Сичи, и велел нам садиться на лошадей.

Теперь уже не было нужды скрывать цель путешествия, и он повел нас в темноту по топкой тропе к ближайшей дороге. Не к главной дороге на Куросиму, но все лучше, чем месить грязь, и вскоре под сиянием месяца мы перешли на галоп.

От быстрой скачки в ночи мои руки заледенели и как будто смерзлись с поводьями, но ради избавления от Мансина я готова была вытерпеть и больше мучений, чтобы защитить нас и иметь возможность нанести ответный удар.

По дороге мы один раз останавливались, чтобы дать отдых лошадям. Оямада непрерывно сетовал на холод и свои старые кости, но по мере приближения к святилищу стал настаивать, чтобы мы продолжили путь, а не делали привал еще раз. Наконец мы достигли опушки леса, где стоял указатель на святилище Куросима. Еще несколько миль, и мы окажемся у моста через реку Нуорд. Почти на месте. Почти свободны. Не хотелось замедлять темп, находясь так близко, но лучше подождать еще немного, чем позволить лошадям пасть от усталости.

– Почти приехали, – сказала я, пытаясь подбодрить Оямаду, и придержала лошадь рядом с ним. – А там уже разожжем такой огромный костер, что вы на нем поджаритесь.

– Звучит почти вдохновляюще, – процедил он сквозь зубы. – Надо полагать, вы составите мне компанию?

Я что-то заметила краем глаза и повернула голову, проглотив игривый ответ. В лесу что-то снова мелькнуло, но тут же пропало. И опять. Уже ближе.

– Берегись! – вскричала я, бросаясь к Оямаде.

Ночь прорезал характерный скрип отпущенной тетивы, и я схватила Оямаду за руку. Он охнул, раскинул руки и рухнул – стрела попала ему в плечо. С резким воплем он приземлился на дорогу, капитан Кирен рявкнул приказ, и все гвардейцы схватились за луки и нацелились в лес. Посыпались новые стрелы. Некоторые упали на дорогу. Одна воткнулась в круп лошади гвардейца. Другие сшибли людей с седел, и дрожащие древки торчали из рук, спин и шей.

– Бежим! – выкрикнула Нуру, подводя гарцующую лошадь ближе к Сичи. – Бежим!

Но министр Оямада лежал на земле, и я не могла его бросить.

– Беги сама! – откликнулась я, вытаскивая Хацукой. – Уведи Сичи!

Я приложила первую стрелу и спустила тетиву, целясь в темный силуэт между деревьями. Вокруг царил хаос, невозможно было сказать, сколько врагов таится в тени.

– Надо уходить! – сказал капитан Кирен, разворачивая лошадь. Его лицо было в брызгах крови. – Надо отвести вас в безопасное место, ваше величество.

Стрела чуть не чиркнула по его уху, и он решительно встал передо мной.

– Важна только ваша жизнь, ваше величество. Уходим!

Оставаться было глупо, но взгляд на Оямаду подкрепил мою решимость.

– Заберите его, и можем ехать. Я не брошу своего министра.

Капитан Кирен не стал спорить, а сжал губы в мрачную ниточку и спрыгнул с седла. Гвардейцы вокруг нас выпускали стрелы в темный лес, хотя оттуда уже возвращалось меньше. Что-то явно изменилось, но у меня не было времени на размышления. Капитан Кирен поднял Оямаду на ноги. Стрела глубоко вошла в его руку, из раны сочилась кровь, а лицо было мертвенно-бледным.

– Посадите его в седло!

– Он не сможет ехать в таком состоянии! – крикнул капитан. – Надо…

– Посадите его передо мной! – рявкнула Нуру, подводя лошадь ближе, и убрала саблю в ножны. – Надо выбираться, пока…

В лесу прозвенел крик, а за ним установилась тишина, только удаляющийся топот ног и хруст веток в подлеске, словно затухающее биение сердца. Уцелевшие гвардейцы настороженно вглядывались в лес, стоя наготове.

– Что происходит? – прошептала Сичи, сжимая в дрожащей руке кинжал. – Почему так тихо?

В ночи раздался еще один крик, и откуда-то сверху, с ветки, рухнул человек и покатился по пологому склону на дорогу. Когда он распластался на влажной листве, из подлеска выскочили двое в одинаковой одежде и помчались к нам. Я подняла Хацукой, прицелилась и спустила тетиву. Стрела попала одному из них в грудь, и он споткнулся, но его спутник не замедлил бег. Я снова прицелилась, и тут услышала, как Сичи ухнула и метнула кинжал. С такого расстояния она не могла промахнуться, и кинжал вонзился мужчине в плечо. Тот покачнулся, и, прежде чем он успел выпрямиться, я выстрелила ему в лицо. Стрела отбросила его назад, он упал на дорогу, задыхаясь и весь в крови.

Когда он пополз к лесу, я соскочила с беснующейся лошади. Я наступила ему на ногу, и его колено хрустнуло, а из горла вырвалось сиплое клокотание. Капитан Кирен направил фонарь ему в лицо – лицо незнакомца. Тот что-то прохрипел, плюясь кровью.

– Кто вы? – спросила я.

– Да пошла ты!

– Кто вас нанял?

Он перекатился на бок, но кровь была повсюду, а моя нога по-прежнему стояла на его колене.

– Почему обязательно нанял?

Этот человек, которого я никогда в жизни не видела, ненавидел меня так, что не только хотел убить, но и готов был убить любого вместе со мной. Даже на последнем дыхании он выплескивал ярость.

Я почувствовала волну цветочных ароматов, смешанных с запахом пота – ко мне подошла Сичи.

– Я его знаю, – дрожащим голосом прошептала она. – Он работает на моего отца.

Мужчина насмешливо поклонился. Выглядело это странно, учитывая, что он лежал на дороге, истекая кровью, с торчащей в щеке стрелой, похожей на пробившийся насквозь злобный росток.

– Моя госпожа, – издевательским тоном произнес он.

– Отец велел убить и меня, да?

– Нет, хотя, как по мне, так было бы лучше.

Он плюнул в Сичи, и она отпрянула, кровь брызнула ей на ноги.

– Значит, он хотел убить только меня.

– Давайте, завершите начатое, – проревел он. – Я умру, зная, что начатое мной тоже кто-нибудь завершит.

Он злобно уставился на меня, в его глазах плескалась ненависть, и я не могла не поверить в его обещание. Я лишилась детства из-за наемных убийц, мне приходилось видеть врагов в каждой тени, даже когда их там не было.

«Тебя постоянно будут пытаться загнать в угол, – говорила матушка. – Но не забывай, что ты моя дочь». Она считала это достоинством, а не проклятьем.

Я вытащила из-за кушака кинжал и вонзила его врагу в глотку. Он умер с булькающим звуком хлынувшей крови. Я должна была что-то почувствовать, когда клинок проткнул тонкую, как бумага, кожу, мясистые мышцы и наткнулся на крепкую стену гортани. Сожаления, отвращение или ужас. Но не чувствовала ничего. Опустившись на колени, я вытерла кинжал о его рубаху и убрала в ножны.

– Думаю, он был последним.

И я тут же вскочила на ноги, опять вытаскивая кинжал. Посреди дороги стояла женщина, и оставшиеся гвардейцы с опаской ее рассматривали. Спереди и на манжетах ее полукафтан был заляпан кровью, но, несмотря на кисианский наряд, выглядела она как чилтейка. И это вызывало еще больше беспокойства.

– Кто вы?

– Меня зовут Кассандра, – уверенно ответила она, но взгляд настороженно метался от одного гвардейца к другому. – Я пришла предупредить вас, что чилтейцы не собираются придерживаться договора, вам не стоит выходить замуж за Лео Виллиуса. Что бы он ни пообещал, это ложь.

Я наклонила голову, изучая странную женщину.

– И на кого же вы работаете, если решили предупредить меня, вопреки интересам собственной страны?

– Ни на кого. – Она подняла брови, как будто вопрос ее удивил. – Я… Я знала вашу мать.

Знала.

– Мико, – рявкнула Нуру, которая всё еще придерживала раненого Оямаду, сидящего перед ней в седле. – Нам пора. Ему нужен лекарь.

Как же я могла об этом забыть!

– Да-да, конечно, но… куда ехать? Кому мы можем доверять?

– Наверняка где-нибудь поблизости есть деревни, жители которых не желают тебе смерти и не питают ненависти.

– Все деревни, мимо которых мы проезжали, пусты. – Я прижала руку ко лбу. – И в Куросиме может оказаться то же самое, не считая святилища, но он не сможет подняться по лестнице.

– Есть еще левантийцы, – сказала женщина… Кассандра. – В деревне.

– Левантийцы? Какие именно? – Она не ответила, и я повернулась к Нуру. – Кто мог устроить лагерь рядом с Куросимой?

Она покачала головой. Значит, осталось только гадать. Я могу довериться Раху, но, если мы наткнемся на заклинательницу Эзму, дело кончится плохо.

– У нас все равно нет другого выхода, – сказала я. – Нам нужен лекарь, и если окажется, что этот лекарь нас ненавидит, придется разбираться на месте.

– Согласна, – отозвалась Сичи.

Не сдвинувшись с места, Кассандра осмотрела оставшихся солдат.

– Позвольте вас сопровождать, ваше величество, раз уж этот неприятный инцидент лишил вас многих охранников.

Мне хотелось отказаться, чтобы не быть у нее в долгу, но упоминание матушки никак не выходило из головы, и я кивнула.

– Хорошо. Скачите вперед, чтобы мы вас видели, показывайте дорогу к левантийцам. Капитан Кирен, оставьте здесь двоих, чтобы помогли раненым, а мы поедем вперед.

Капитан кивнул, но тут же мотнул головой в сторону Кассандры.

– Вы уверены, что ей можно доверять, ваше величество?

– Нет, но пока будем считать, что я ей доверяю. Нет времени для споров.

Мы преодолели последний отрезок пути до Куросимы галопом – Кассандра впереди, Нуру в середине группы, обнимая раненого Оямаду. Она ворчала, что седло для этого не предназначено, и ругала лошадь, когда та отказывалась бежать с такой скоростью, но мы продолжали путь, пока не сгустилась ночь, унеся с собой последний намек на тепло дня.

Добравшись до реки Нуорд, мы уже выдыхали облачка пара. После недавних ливней река превратилась в грохочущий поток. Каменный мост был высоким и широким, таким же старым, как святилище и деревня, к которым он вел. Лошадь Нуру замедлила ход на подъеме, но впереди мерцали огни, и я помчалась дальше, преодолела холм и предоставила лошади спускаться в своем темпе. Рядом с горой в деревне горели два каменных фонаря, но больше никаких признаков жизни.

– Деревня выглядит пустой, – сказала Сичи, тяжело дыша рядом со мной во мраке. – Где же…

Она умолкла, вглядываясь в темноту. Вокруг перемещались фигуры – не больше чем тени в ночи. Мне не хотелось драться, но и умирать не было желания, и я снова приложила стрелу к тетиве Хацукоя и оттянула ее усталыми руками.

– Кто здесь?

Ближайший человек шагнул вперед.

– Мико?

Только один человек так произносил мое имя. Я опустила лук.

– Тор. – В глазах защипало от слез облегчения. – Нам нужна ваша помощь.

7

Кассандра

Нас обступили вооруженные до зубов левантийцы, глядя хмуро и неприветливо. Ни один не заговорил, пока они сопровождали нас через лес, только императрица Мико и длинноволосый левантиец обменивались напряженными взглядами. Ночь как будто лишилась воздуха. Холодок неприятных предчувствий ледяными пальцами тронул кожу.

«Возможно, это те левантийцы, что забрали Яконо и Унуса», – сказала я, прерывая молчание.

Кайса не ответила. Она не сказала ни слова с тех пор, как мы бросили Унуса, даже во время нападения на дороге, несмотря на стук сердца, заглушавший всё, кроме моего отчаянного страха потерять дочь.

Мы всё дальше углублялись в лес, и левантийцев появлялось всё больше – призрачные фигуры по пути мимо темных шатров и хижин. Охрана императрицы Мико сбилась ближе. Один гвардеец прошептал ей что-то, и она покачала головой, не отрывая взгляда от левантийцев, выжидавших возле ближайшего костра. Они холодно и недоброжелательно наблюдали за ее приближением, разве что оружие не вытаскивали.

Идущий впереди нас левантиец с длинными волосами остановился у группы людей вокруг костра и, указывая на императрицу и ее сопровождение, принялся что-то объяснять. Кажется, неубедительно, потому что один, с виду предводитель, выступил вперед. Этот главный, в отличие от длинноволосого юноши, больше напоминал тех левантийцев, что мне доводилось видеть: темнокожий, высокий, суровый и широкоплечий, с полоской темной щетины на выбритом черепе. Одного за другим он рассматривал усталых всадников из свиты императрицы, пока не остановил взгляд на ней.

– Императрица, – произнес он единственное слово, которое я поняла до того, как длинноволосый начал переводить. – Что вы здесь делаете?

– По дороге на нас напали, министр тяжело ранен, – напряженным звенящим голосом сказала она. – Я бы не беспокоила вас, не будь ранение так серьезно, поверьте.

Еще один левантиец из собравшихся у костра что-то пробормотал, и довольно громко. Императрица взглянула на переводчика.

– Амун говорит, это хорошо, а то они уже утомились помогать всем подряд.

Предводитель сурово взглянул на говорившего – на Амуна, как назвал его переводчик, – отчего напряженность только усилилась. Наконец предводитель обернулся и кивнул женщине, стоявшей поблизости.

– Диха – их целительница, – сказал длинноволосый переводчик, указывая на женщину. – Она посмотрит, что с министром.

– Благодарю. – Императрица кивнула своей левантийской компаньонке, которая с трудом удерживала раненого, чтобы не соскользнул с седла. – Давай, Нуру.

Девушка направила лошадь к целительнице, и полдюжины левантийцев метнулись из тени, чтобы помочь ей с окровавленной ношей. Императрица Мико смотрела на них, не двигаясь, не пытаясь снова заговорить, и в нарастающей тишине мне страшно захотелось вытащить клинок.

В конце концов главный левантиец заговорил.

– Вы здесь ради доминуса Виллиуса? – спросил он через переводчика. Слова, казалось, вытянули весь воздух из ночи.

– Нет, мы направляемся в святилище на горе. – Императрица Мико бросила быстрый взгляд на одного из своих гвардейцев. – А… доминус Виллиус здесь?

– В каком-то смысле. – Предводитель выпрямился. – Наш лагерь в вашем распоряжении, если желаете остаться на ночь, ваше величество.

Один из гвардейцев императрицы с облегчением вздохнул, и напряжение немного спало. По крайней мере, снаружи. А изнутри мне словно крепко сдавили грудь, и с губ, как вырвавшаяся желчь, слетели слова:

– Унус здесь? – разорвала тишину Кайса. – И Яконо?

Глаза всех присутствующих обратились ко мне, но Кайса только выпрямилась и ответила гневным взглядом.

– Мне кажется, вы говорили, что вы здесь не ради доминуса Виллиуса, – сказал переводчик.

– Я – нет, – отрезала императрица. – Мы встретили эту женщину в лесу. Она спасла нас от нападения.

Эту женщину. Она смотрела на меня холодно и с подозрением, и если бы не твердое намерение Кайсы остаться и найти Унуса, я предпочла бы бежать, и как можно быстрее, лишь бы не страдать от презрения Мико.

– Тор, – произнес предводитель левантийцев и отдал переводчику приказ.

Молодой человек вздохнул.

– Чувствуйте себя как дома, ваше величество, – сказал он, обращаясь к императрице. Потом обернулся ко мне. – Вы можете оставить свою лошадь здесь и последовать за мной. Я отведу вас к друзьям.

Он усмехнулся при слове «друзья», но Кайса соскочила с седла прежде, чем я успела усомниться в разумности такого решения. Лишь один раз оглянувшись, проверяя, идем ли мы следом, Тор под шепот подозрений и бесконечные взгляды наблюдателей провел нас сквозь освещенный кострами лагерь к хижине позади самого большого костра. У двери, как будто в карауле, стояли два левантийца, а третий, сидевший рядом, смотрел на занавешенную дыру, служившую окном.

Тор переговорил с охранниками и жестом пригласил нас войти. Нас наверняка оттуда не выпустят, но, может, и так не выпустили бы – после того как Кайса спросила про доминуса Виллиуса. Не колеблясь, она уверенно и быстро шагнула внутрь. После костров лагеря дух сырости был подобен удару в лицо. Во всяком случае, до тех пор, пока кулак не врезался мне в скулу и мы не отлетели к дощатой стене.

– Какого хрена? – рявкнула я прежде, чем Кайса снова захватила контроль.

Нападавший опустил кулаки.

– Кассандра?

– Яконо?

«Вот видишь, – сказала я. – Ничего с ними не случилось».

«Не благодаря тебе».

Унус сидел, привалившись к стене, и наблюдал за нами из-под полуприкрытых век.

– Ты цел? – Кайса рванула к нему и резко бросила нас на колени. – Чего они от тебя хотят?

– Не знаю, – произнес Яконо, когда Унус не ответил. – Но у нас все хорошо. Ему задавали много вопросов, а мной почти не интересовались. Возможно, потому что я сказал, что убивать людей – моя работа.

– Как, надо думать, и их, – проворчала я, пока Кайса высматривала на лице Унуса следы жестокого обращения. Он выглядел вполне сносно, никаких ссадин, кроме темного пятна на лбу в том месте, куда я попала рукоятью ножа.

– Унус или Дуос?

Он поднял мертвенный взгляд, без слов упрекая нас за этот вопрос. Но Кайса не отставала, и он наконец вздохнул.

– Унус. Я ни разу его не чувствовал с тех пор, как мы сюда попали. – Унус пожал плечами, рубаха шаркнула о шершавую стену. – Здесь, как ни странно, для меня самое безопасное место.

Яконо, наблюдавший сквозь темное окошко за лагерем, невесело рассмеялся.

– Может, сейчас и так, но не думаю, что их снисходительность продлится долго. А пока они нас не выпустят, мы здесь застряли.

– Так, похоже, и есть. – Я встала и присоединилась к нему у окна. – Шансы довольно скверные, хотя у тебя все же больше, чем у меня.

– Если дело дойдет до драки, это будет не из-за нас, а из-за него. – Яконо мотнул головой в сторону Унуса. – Редко доводилось видеть такую враждебность. Не знаю, что им сделал он или его братья, но наверняка что-то очень плохое.

– Использовали левантийцев, чтобы без риска попасть в Мейлян, и нарушили обещание освободить, – ровным тоном произнес из угла Унус. – Убили одного их переводчика. Проникли в голову их предводителю и настроили его против остальных. Лишили их шанса обрести здесь дом. Напали на них в Когахейре. Выкололи глаз их капитану.

Из-за безэмоционального тона этот список казался еще ужаснее.

– Да уж, – вздохнула я. – Им и правда есть за что тебя ненавидеть.

Он не улыбнулся.

– Кассандра, – сказал Яконо. Мое имя так красиво звучало в его устах. – Как ты оказалась здесь?

– Я… – Я не могла посмотреть ему в глаза. – Я пришла с императрицей Мико.

– Так и думал, что поэтому ты сбежала, – совсем просто произнес он, пробуждая чувство вины, которой я не испытывала, предавая Кайсу. Легче было бы, если бы он разозлился. – Рад, что ты нашла ее, но почему она здесь?

– Я едва не опоздала. Одного из ее свиты ранили на дороге, и они пришли сюда за помощью.

– К счастью для нас, – без единой нотки сарказма произнес Яконо.

Раздавшийся в лагере крик избавил меня от дальнейшего погружения в чувство вины, и я подалась ближе к окну. Перед дверью, столпившись, шептались караульные, что-то явно происходило. Где-то там была и Мико, но собравшаяся толпа полностью состояла из левантийцев, их внимание было направлено на взывающую к ним женщину.

– Впечатляет, как высоко левантийцы ценят правила и иерархию своего общества, – заметил стоящий у окна Яконо. Его присутствие согревало меня. – Я видел нечто подобное только в церковных общинах.

– Ты хочешь сказать, что быть левантийцем – это религия?

– Нет, они не превозносят значимость высших сил, они высоко ценят себя и свой образ жизни.

Женщина снаружи заговорила, и левантийцы забеспокоились. Ропот нарастал как прилив, многие переглядывались, словно не могли поверить своим ушам.

– Что происходит?

Яконо покачал головой.

– Понятия не имею. Я никогда не изучал левантийский, а мой разговорный корунский не слишком хорош.

Ну конечно, он знает корунский, а мне неизвестно даже то, где на этом языке говорят. Появилось ощущение, что он не просто лучше меня в своем деле, а превосходит вообще во всем. Нахмурившись, я выглянула в окно.

Речь оборвалась так же резко, как и началась, и последние слова потонули в ночной темноте. В напряженном молчании казалось, что сейчас кто-нибудь закричит и выхватит клинок. Но вместо этого кто-то из задних рядов толпы развернулся и пошел прочь. А за ним последовали другие. Ничего не говоря, они просто один за другим отделялись от группы, чтобы в мрачном молчании вернуться к своим делам.

Кто-то шагнул ко мне, я резко повернулась и едва успела отвести занесенный кулак, чтобы не ударить Унуса в лицо.

– Никогда не подкрадывайся вот так к девушке, – сказала я с бешено колотящимся сердцем.

– Они разделились, – сказал Унус, словно не замечая моего возмущения. – К сожалению. Они хотят моей смерти, но их предводителю, капитану Раху э’Торину, я нужен живым, чтобы больше узнать о происходящем в степях. А его охотница Лашак только что сообщила, что они не смогут мне отомстить, зато скоро вернутся домой. Это вызвало много… смешанных чувств.

– Значит, все это из-за тебя? – с укором поинтересовалась я.

Унус вздохнул.

– Да. И нет. Думаю, дело еще и в их прежнем предводителе Гидеоне, но все мысли… путаются. Шумно. И… очень больно.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал Яконо, наблюдая, как сборище рассыпается на мелкие переговаривающиеся группы. – Раз они так злы на тебя, это в любой момент может обернуться и против нас, что бы там их главный ни говорил.

– А кто только что восхищался какими-то там их правилами? – поинтересовалась я.

– Они могут иметь высокоорганизованное сообщество и при этом желание убить нас, Кассандра. Это не взаимоисключающие понятия. – Он внезапно отступил от окна и напрягся. – Кто-то идет.

Возле двери послышались голоса левантийцев, а потом вошел переводчик. В сопровождении воинов с обеих сторон он выглядел поистине самым нелевантийским левантийцем, какого я когда-либо видела. И не только из-за длинных волос – его хрупкая фигура явно не знала тяжелой работы. Кроме того, в нем не было твердости и уверенности, он устало вздыхал, поза выдавала надежду, что никто на него не посмотрит.

– Капитан Рах хочет еще раз допросить доминуса Виллиуса, – сказал он, обращаясь больше к Яконо, чем к Унусу. – Гарантирует, что вернет его в целости и сохранности. Ты останешься здесь.

– Что насчет меня?

Молодой левантиец скользнул по мне взглядом, поднял брови, но при этом умудрился сохранить скучающий вид.

– Я не знаю, кто ты, и мне всё равно, но он идет с ними. – Он указал на Лео, и его вооруженные спутники выступили вперед. – А убийца останется.

Сказав это, он развернулся и вышел в ночной сумрак. Яконо принял боевую стойку в готовности действовать, но я положила руку ему на плечо.

– Не надо, – сказала я. – Я пойду с ним. А ты оставайся здесь.

У него не было времени возразить. Покорившись своей судьбе, Унус уже направлялся к двери, и я поспешила за ним. Переводчик с усталым видом дожидался снаружи, выражение его лица «поскорей бы покончить со всем этим дерьмом» было хорошо мне знакомо.

– Лучше тебе ни во что не вмешиваться, – сказал он. – Они все немного раздражены.

– До тех пор, пока вы его не трогаете, – ответила Кайса, балансируя на краю моего сознания.

Не ответив, молодой человек повел нас к костру в центре лагеря. Большинство левантийцев разошлись, но недостаточно далеко, чтобы мы могли чувствовать себя в безопасности. Из тени в спину Унусу смотрели настороженные глаза.

Стоящий возле костра капитан Рах впечатлил меня тем, что выглядел еще более изможденным, чем Тор. Костер освещал злобные гримасы на лицах его товарищей. Один указал на меня, но единственным понятным мне словом было имя Мико. Они хотя бы не собирались отрезать мне голову. По крайней мере, пока.

Они переключили внимание на Унуса. Никто не смотрел прямо на него, но капитан расспрашивал его резко и быстро, а короткие реплики Унуса вызывали еще больше вопросов. Заинтересовавшись, я обратилась к переводчику, оставшемуся поблизости.

– О чем его спрашивают?

– Ладонь хочет понять его… состояние, если можно так выразиться, – сказал Тор. – Его заявление, что он часть души и у него есть… братья по душе. Я не знаю ваших слов для этого.

Я окинула взглядом круг хмурых левантийцев, язвительным и резким тоном забрасывавших Унуса вопросами.

– Они не верят ему?

Тор ответил взглядом, прочесть который я не сумела.

«Почему их это волнует? – спросила Кайса, в первый раз после нашей борьбы за контроль интересуясь моим мнением. – Если им нужно только отомстить за то, что сделали его братья, для чего сначала пытаться понять его?»

Мне тоже это показалось бессмысленным, но надежда, что его поймут и простят, исчезла. Ближний левантиец, извергая ненависть, с грозным рыком подступил к Унусу, и лишь вытянутая рука капитана остановила его порыв. Унус отшатнулся, и Кайса перехватила контроль над телом, втягивая нас в свару.

– Чего вы не понимаете? – произнесла она, и от этих слов все умолкли. – Душа может родиться больше чем в одном теле. Я видела его братьев, да и сама – ходячее доказательство того, что душа не остается неизменной.

Все взгляды обратились к Тору, а после его перевода левантийцы с недоверием уставились на меня. Им, конечно, легко отвергать эту мысль, но всю жизнь такова была моя реальность. Недоверие левантийцев отрицало само мое существование. Я урод. Чудовище. Ходячая смерть номер три.

Даже теперь из ближайшего тела доносилось постоянное напоминание. Песня смерти вокруг не умолкала, пока один левантиец не откашлялся.

– А я верю, что этот человек – не тот, кого я встречал, когда шел с армией Чилтея, – сказал он через переводчика. – Но доминус Виллиус – слишком ловкий манипулятор, чтобы просто принять это… дикое объяснение.

– Иногда и самое странное оказывается реальным.

Левантиец вздернул подбородок, показывая всем видом, что менять свое мнение не намерен. Я вздохнула.

– Хорошо. Позвольте, я вам это докажу.

Я прислушалась. Кровь пылала во мне вечной обидой, которую я никогда не могла высказать. Я направилась к мертвому телу. Оно пело свою жалобную песнь, лежа возле чего-то вроде святилища – кучи камней, утыканных ветками и разрисованных какими-то символами. Это была женщина, похоже, умершая недавно, не больше нескольких часов назад. Опустившись на колени, я положила руку ей на лоб.

«Твой черед», – сказала Кайса.

– Мой… что?

Ни к чему не привязанная, я выскользнула вперед. Во рту вдруг появился вкус пепла, а за ним пришла тишина. Ни дыхания, ни неотступного стука сердца. Трудно даже представить, насколько шумно живое тело и как странно, когда эти звуки пропадают.

Как вода сквозь трещины, сознание постепенно распространялось по новому телу, отдавая мне контроль сперва над глазами, за ними над языком и губами, потом над руками, пальцами и, наконец, ногами. Голоса надо мной слились в бурю звуков, а Кайса просто сидела, глядя на меня и не обращая на крики внимания. Слабая улыбка тронула уголки ее губ, и на миг я решила, что она развернется и сбежит, и мне ее не поймать. Но она не бежала, просто улыбалась, наблюдая, как я дрыгаю руками и ногами.

Сесть оказалось легче, чем я ожидала. Значит, труп совсем свежий и без болезненной возрастной скованности, уже появившейся в моем теле. Люди вокруг ахали, но я наблюдала только за Кайсой. Она наслаждалась, глядя, как я испытываю нечто одновременно и ужасное, и восхитительно освобождающее, находясь в теле, защищенном от любого вреда, – ведь оно уже мертвое. Опыт, который мы с ней теперь разделяли, сближал – момент единения, заглушающий все обиды.

– Вообще-то, это довольно приятно, – произнесла я, почему-то удивляясь, что голос не мой. – Кроме пепла. Я вполне обошлась бы без вкуса пепла.

Все уставились на меня. Наверное, мне следовало устыдиться, что все видят, какое я чудовище, но сейчас, когда Кайса улыбалась мне моими губами и глазами, ничего ужасного я не чувствовала. Я такая, как есть, какой этот мир создал меня, и моей вины в этом нет.

И, как когда-то Кайса в теле Джонуса, я раскинула руки перед оторопевшими левантийцами.

– Ну, теперь вы мне верите? – произнесла я и в ответ услышала звон клинков.

Все смотрели на Тора, вопросительно и с укором.

Первым заговорил капитан, его голос звучал тревожно.

– Я не знаю, как чилтейцы относятся к смерти, – медленно перевел Тор. – Но у нас мертвое тело неприкосновенно до тех пор, пока не освобождена душа, а ты…

Он прервался. Капитан Рах заговорил снова, теперь уже быстро и обеспокоенно, и по кругу наблюдателей прокатилась рябь вздохов.

– Как ты там оказалась? – спросил переводчик. – Ты сказала, у тебя две души. Что ты сделала с душой Лепаты, почему можешь жить в ее теле?

Посмотрев на Кайсу, я увидела то же смущение, какое испытывала сама. Что-то изменилось. В вопросе не было любопытства, но присутствовал страх – и не перед говорящим и ходящим мертвым телом, как следовало ожидать.

– Я… ничего не сделала, – ответила я, переводя взгляд с Кайсы на левантийцев и прикидывая, не придется ли выбираться отсюда с боем. – Она была мертва. Души не было, только тело… как ящик.

Молодой человек начал переводить под нарастающий крик, и когда левантийцы бросились к нам, я, раскинув руки, закрыла собой Кайсу. Сил у моего неуязвимого тела было как после кварты Пойла, я рычала и бросалась на тех, кто готов был убить одну из своих, чтобы достать меня. Ничего удивительного, что Хана вечно не хотела расставаться со своими мертвыми шкурами, ведь такая мощь…

Я едва успела уловить быстрый взмах клинка, отблеск стали в слабом свете, а мгновение спустя он перерезал мне шею. Боли не было, лишь давление, когда острое оружие погрузилось в плоть, разрубая кожу, мышцы, жилы и кость.

Мне опять показалось, что я лечу, но не отделяясь от тела, а переворачиваясь и кувыркаясь, Я пыталась кричать, но не было воздуха, попыталась ухватиться за что-нибудь, но рук тоже не было, оставалось смотреть, как кружатся левантийцы, пока не ударилась оземь. Я лежала в траве и не чувствовала ничего ниже шеи. Нет, чувствовала отсутствие всего ниже шеи. Крики доносились до меня как сквозь воду, и куда ни глянь, всюду ноги, и…

Я опять полетела, вырвалась на свободу, на сей раз не чувствуя тяжести, возвращаясь в тепло и громкий гул тела, дышащего, живого и шумного.

«Касс? Ты здесь?»

«Я… Кажется, да».

Подступившее чувство облегчения было самым прекрасным, что я когда-либо испытывала.

– Это было ни к чему, – громко произнесла Кайса, уперев в бока наши руки. – Я могу забрать свою вторую душу и без разрубания мертвого тела.

Переводчик молчал. Левантийцы не слушали и почти не шевелились. Капитан Рах опустил клинок, с острия которого капала кровь. Его грудь тяжело вздымалась, хотя для отрубания головы не потребовалось больших усилий. И тут вдруг он упал на колени и дотронулся до отрезанной головы.

– Меня там больше нет.

Нас как будто никто не слышал. Один за другим раздавались горестные возгласы. Капитан ткнул в меня пальцем. Я вздрогнула, но он ничего не сказал, только бережно взял в ладони отрезанную голову, словно в ней еще теплилась жизнь.

Все глаза были прикованы к капитану. Сделав несколько шагов обратно, к святилищу, он встал на колени на залитую кровью землю и запел. Остальные присоединились к нему, одни громко и отчетливо, а другие тихо, будто бормотали молитву.

«Им совсем не понравилось», – заметила я.

«Да, – согласилась Кайса. – Честно говоря, думаю, тебе повезло, что ты еще здесь».

«Думаешь, отрубить голову было достаточно, чтобы вытащить душу из мертвого тела, когда ты застряла внутри, а оно разлагается?»

«Спасибо за напоминание».

«Не за что».

– Что ты сделала? – спросил юный переводчик, с трудом отводя взгляд от склоненной спины капитана.

– У меня две души в этом теле, – сказала я. – Я могу помещать одну в опустевшее тело на время. Это и есть Ходячая смерть.

– Но ты освободилась, когда голову…

– Нет, – сказала я. – Меня вытащила оттуда моя вторая душа. Представь это как двух всадников на одной лошади. Мы ей правим по очереди.

– Вы же не на лошади, и два всадника на одной – это…

– Это аналогия, – перебила я. – Пример. Ну, пускай повозка. Что хочешь. Каждая из нас может поднимать руки и переставлять ноги, и говорить с тобой, и мы можем это делать по очереди. И одна из нас – заносчивая ханжа…

– А другая – чокнутая старая шлюха, – закончила Кайса.

«И я этим горжусь».

Тор смотрел на нас, но по выражению его лица ничего невозможно было прочесть. Он поверил? Да какая разница.

Капитан Рах наконец поднялся с колен и приставил клинок к нашему горлу.

– Эй, полегче. – Я сделала шаг назад, а толпа левантийцев уже поступала к нам, шипела и бормотала. – Я же только представила тебе доказательства. Я не собиралась делать ничего плохого.

– Ты как Лео? – спросил он.

– Нет! То есть да, но нет. Мы похожи только в том, что наши души необычные.

Не отводя клинок от нашего горла, капитан Рах забросал переводчика вопросами. Молодой человек судорожно переводил.

– Ты одна из… Ты знаешь… Что тебе известно о Гостях? Отвечай. Или о других, в степях? Расскажи нам всё, если хочешь уйти отсюда живой.

Я оглядывала освещенную пламенем костра толпу. Левантийцев стало больше, чем я могла сосчитать. Через них не прорваться, даже если бы Кайса позволила мне бросить Унуса. Он не двинулся с места возле костра, а у края толпы я увидела стоящую с каменным лицом императрицу Мико и ее придворных. Меня захлестнул стыд, которого я не испытывала перед левантийцами. Перед лицом дочери я ощутила себя уродом.

– Я… Что? – произнесла я, пытаясь сосредоточиться на вопросах. – Кто такие Гости?

– Он имеет в виду людей вроде нас, – отозвался Унус, голос был еле слышен за потрескиванием огня и гулом толпы. – Хочет знать, как справляться с такими, как я. Как мы.

«Мы». А так долго была только «я». Или «мы» – с Ханой, иногда с Кайсой, но никогда с кем-то вне моего тела. Меня на мгновение поразило, что и я не одинока, что могу найти утешение и даже семью. Пока моим вниманием снова целиком и полностью не завладел клинок капитана.

– Я ничего не знаю о Гостях, – сказала я. – О способностях прочих уродов, – я поморщилась от того, как легко с моих губ сорвалось ненавистное слово, – мне тоже ничего не известно, знаю только свои. Я могу ненадолго заставить мертвое тело ходить. Лучший способ справиться с таким мертвецом – обездвижить труп, вот и все, что я могу вам сказать.

Тор перевел мой ответ, и по толпе воинов пробежал шепот, словно шелест листвы. Прежде чем перевели ответ капитана, я услышала имя Торваша и насторожилась.

– Где мы можем найти Знахаря?

– Я не знаю! Он из тех, кто скорее сам вас найдет.

Спор, последовавший за моими словами, смешался с кисианской речью: Мико и ее свита негромко и быстро заговорили. Торваш, без сомнения, приобрел большую известность за то время, что провел в Кисии, и они тоже о нем слышали.

Несмотря на продолжавшийся обмен мнениями между капитаном Рахом и его воинами, ко мне больше вопросов не возникло. Я стояла посреди бури гнева, нарастающей с каждым словом, и не в силах была разобрать что-нибудь в гвалте спора.

«О чем они все кричат?»

Покачав головой, я окинула взглядом освещенные костром гневные лица.

«Не знаю. Тычут то в сторону Унуса, то в нашу».

Раньше, когда только собрались, они вели себя степенно и тихо, а теперь все орали друг на друга и дико размахивали руками, а некоторые плевались так же яростно, как костер, озарявший эту картину. И в любой момент могли разорвать друг друга. Или нас. Или всех разом.

– Я их заберу. – Мико выступила в центр толпы, пробившись сквозь воинов. – Я их заберу!

Хотя ее понял только Тор, левантийцы притихли и зашептались. Молодой переводчик, оказавшийся меж двух огней, едва успел передать капитану слова Мико, как она снова заговорила:

– Я возьму на себя ответственность за обоих и избавлю вас от необходимости за ними присматривать.

Я обернулась к ней.

– Я никому не доставляю беспокойства. И мне не нужен ничей присмотр.

– Просто ты – чудовище, – сказала она, и в глазах мелькнула тень отвращения. – Если уж подобное существо останется на свободе, пусть оно будет этим обязано мне.

– Обязано?

Мико кивнула в сторону левантийцев.

– Если я не заберу тебя из их рук, через пару минут ты будешь мертва. Если только не сумеешь вернуть к жизни собственный труп. – Она подняла брови с таким холодным и суровым видом, что до мурашек напомнила Хану. – Ну, Кассандра? Выбор за тобой.

8

Дишива

В тот вечер Совет созвали как обычно, но на этот раз, когда первый легат прошел мимо часовни, я натянула маску и вышла вслед за ним. Руки дрожали, но я сжала их и с колотящимся сердцем пошла дальше. Каждый мой шаг сопровождался уважительным ропотом, который теперь, когда титул мне наконец-то пригодился, я стала ценить больше.

До шатра, где проходил Совет, было недалеко. Сквозь тонкую ткань пробивались свет и голоса. Снаружи, как будто ожидая приказаний, стоял какой-то юнец. При виде меня он побледнел и уставился в небеса – единственный человек, который нервничал сильнее, чем я сама. Еще оставалось время развернуться и уйти, но что это мне даст, кроме сожалений?

Кивнув мальчишке, я расправила плечи и вошла. За мгновение, потребовавшееся моему поврежденному зрению, чтобы привыкнуть к свету, у меня создалось впечатление тесного, теплого помещения, наполненного мерцанием фонарей и яркими красками. Сверкающая демонстрация могущества. Впечатление не изменилось и после того, как глаз сфокусировался, но, когда с кресла поднялся секретарь Аурус, меня затопило облегчение.

– Доминус Яровен, добро пожаловать.

Он указал на кресло во главе стола, где сидел Лео, и вздрогнул, будто не ожидал его там увидеть. Все разговоры стихли, потянуло холодом. Все взоры были прикованы к Лео. Мне не требовалось более ясного подтверждения, что все это время он действовал как мой представитель, и если и обладал еще какой-то властью, то, как выразился Аурус, в силу привычки.

Лео поднялся, выражение его лица скрывала маска. Выпрямившись во весь рост, он произнес несколько слов на чилтейском, а затем повернулся ко мне.

– Я занял ваше место, ваше святейшество? – ласково произнес он. – Примите мои извинения. – Маска подернулась рябью, словно он облизал губы. Похоже, он хотел сказать что-то еще, и я затаила дыхание, не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме него. После долгой паузы он поклонился. – Ваше святейшество, я с нетерпением жду завтрашнюю церемонию и, разумеется, немедленно исполню ваши приказы.

Я не успела спросить, что еще за приказы, как он покинул шатер, оставив после себя холодок. Легаты и коммандеры рассаживались, одни смотрели на секретаря Ауруса с уверенностью, другие держались настороженно. Я не узнавала никого из них и гадала, прибыли ли они с людьми Ауруса и кому верны, но понять это было невозможно.

– Я буду вести совет от вашего имени, – кивнул мне секретарь Аурус. – Вам придется говорить, чтобы выглядело так, будто я перевожу, но не слишком много. Мы должны стараться не напоминать им, что вы левантийка.

– Я думала, что я ваш иеромонах, а не левантийка, – буркнула я, радуясь, что маска скрывает лицо: оглядев стол, я снова почувствовала тошноту.

– Так и есть, но все пройдет гораздо более гладко, если мы не перейдем эту тонкую грань, – спокойно сказал он и повернулся к сидящим за столом мужчинам.