Читать онлайн Магия вернётся в понедельник бесплатно

1. Дарья

Почему я снова и снова возвращаюсь к тому, с чего начинала? К ожиданию с чашкой кофе, к потрёпанному чемодану, задвинутому под стол. Как будто жизнь моя несётся по кругу, обнуляясь на каждом витке, а я всё бегу-бегу-бегу и никак не могу осознать, что топчусь на месте.

«Может, стоило предупредить о приезде?» – подумала я, сидя за столом старой кофейни на берегу Фрешерского водохранилища. Я много слышала о ней в далёкие студенческие годы. Это прекрасное во всех отношениях заведение открыл далёкий предок моего университетского приятеля – господин Миляев. Про него ходило множество слухов: кто-то говорил, что Филипп Миляев был крайне эксцентричным мужчиной и устраивал сцены в общественных местах; другие рассказывали, что он довёл до сумасшествия свою жену; третьи полушёпотом травили байки про то, как Миляев убил свою супругу, с которой прожил долгую, но несчастливую жизнь. Подтверждений ни у одной из версий так и не появилось.

Когда в университете Лейла шёпотом поведала мне одну из страшных версий умерщвления жены Миляева, я воспользовалась своей дружбой с его внуком, Павлом, и попросила рассказать, что же было с ними не так. Пашка погрустнел и признался, что ждал, когда я пристану к нему с этими расспросами. Однако удивился, почему я решилась задать вопросы только спустя год после того, как узнала, что знаменитый Филипп Миляев – его дед. Паша показал мне несколько фотографий своего деда с женой – люди как люди. На фотографиях они держались за руки или обнимались, а ещё улыбались тепло и искренне. Что могло заставить людей рассказывать о них всякие гадости?

Пашка сказал, что ничего особенного в них не было. Жили хорошо, открыли кафе с гостиницей на отшибе. Это сейчас рядом с Фрешерским водохранилищем вырос городок, а во время строительства там был настоящий пустырь с деревней неподалёку. Странное местоположение кофейни дало толчок слухам, которые набрали обороты и как снежный ком покатились с пологого склона беспощадной человеческой болтливости.

Дела у Миляевых, как ни странно, пошли в гору, что только подстегнуло болтунов. Даже возник слух о том, что Филипп Миляев был магом, потому как принадлежал к древнему дворянскому роду. Все же знали, что дворяне – практически поголовно волшебники.

– Рысёнок, ну ты же понимаешь, что их успех не давал покоя завистникам, – cказал мне Пашка, опровергая эти слухи. – Даже если они были дворянами, что это меняет? Среди них половина была обычными людьми.

– Понимаю, но ведь не про всех болтают всякие глупости.

– Не про всех. Но тогда время такое было – аристократию лишали титулов и наград, а мой дед умудрился, лишившись практически всего имущества, построить кафе и снова разбогатеть. Естественно, многим неудачливым дворянам это не понравилось. Ему и кофейню-то власти дали открыть только потому, что строил он её в отдалённом от столицы захолустье и никто не верил в успех предприятия. Потом подкопаться ни к чему не смогли. А ведь копали не только власть имущие, но и бывшая аристократия.

– Жалко мне тебя, Пашка. Небось каждый второй предполагает твоё родство со знаменитым Миляевым и пристаёт с расспросами.

– Я привык уже. – Пашка невесело рассмеялся.

Больше мы к этой теме не возвращались. У меня, конечно, было много вопросов о семье Миляевых, но задать их я так и не решилась. Боялась потерять доверие и превратиться в очередную жадную до сплетен и слухов девушку. Пашка как будто ждал от меня расспросов ещё несколько дней, но потом успокоился, и наша дружба вернулась в привычную колею. Это было на третьем курсе университета, то есть семь лет назад. Как же быстро бежит время.

После университета наши с Пашкой дороги разошлись. Я уехала в столицу – покорять и завоёвывать, а Павел вернулся домой – сохранять и приумножать. Кофейня перешла к нему по наследству три года назад, после смерти его папы. Я хотела приехать на похороны, но Паша меня отговорил. Сказал, что делать здесь нечего, народу будет уймища, утешать его есть кому, и вообще, какой смысл переться на другой конец страны, чтобы попрощаться с человеком, которого я никогда не знала? Определённая логика в его словах была, поэтому я, не без облегчения, отказалась от поездки.

Мне хотелось увидеться с Пашкой, но я решила отложить визит до более приятных времён. Помимо всего прочего в связи со смертью Миляева-старшего снова всколыхнулась общественность, подняла с информационного дна старые слухи и в очередной раз принялась их мусолить.

Всё изменилось несколько дней назад, когда ко мне заявился странного вида господин. Ну, в общем-то, выглядел он вполне обычно, но что-то в нём меня насторожило. Он подсел ко мне за столик в кафе и начал издалека расспрашивать о времени, проведённом в университете.

Я тогда как раз уволилась из одной нечистой на руку конторы и пребывала в беспокойном раздрае, не зная, что мне теперь делать и куда податься. Так уж вышло, что врать я никогда не любила, а в моей профессии всегда высоко ценились именно вруны, но не будем об этом.

В тот день я забрала свои вещи из офиса и засела в кафе неподалёку, чтобы разложить по полочкам происходящее и попытаться наметить хоть какой-то план дальнейших действий. Миссия по покорению столицы в краткие сроки оказалась провальной, и я всерьёз задумалась о переезде в город поменьше и попроще. Мысль о том, чтобы вернуться домой, даже не проскользнула в моей голове.

Теперь о господине. Возраст на вид угадать не получилось, он мог быть как сорокалетним, так и шестидесятилетним. Гладко выбритый, в болотно-сером пиджаке и с чёрной кожаной папкой в руках. Он извинился за вторжение и назвал меня по имени. Я встрепенулась. Признаться честно, я испугалась. Подумала, что начальник решил меня подставить напоследок. Он, конечно, хорошо заплатил, но взял с меня обещание никому не рассказывать о его делишках.

Так вот – я испугалась. Но господин улыбнулся и сказал, что он просто хочет со мной пообщаться об одном человеке. Сначала мужчина спрашивал про университет. Хоть я и догадалась, что разговор зайдёт о ком-то из сокурсников, но о ком – так до конца и не понимала. Поэтому, когда он спросил, в каких отношениях я состояла с господином Миляевым, я растерялась. А потом мне пришлось применять на практике тот самый навык, который я применять не любила, а именно – аккуратно врать. То, что господин пришёл ко мне, уже говорило о том, что он в курсе нашей дружбы. Только вот компания у нас была немаленькая, а что нас с Павлом связывали более тесные, чем по-студенчески приятельские отношения, господину знать было необязательно.

В общем, я убедила этого странного человека, что мы, конечно, дружили, но чего-то особенного я о Пашке не знала. Обычный парень, усердный студент, но не более того. А после университета наши пути и вовсе разошлись, остались лишь воспоминания о юности и дежурные поздравления по праздникам. Господин, как мне показалось, огорчился и вскользь обронил, что другие советовали обратиться именно ко мне. На моё любопытство по этому поводу он не ответил, после чего извинился и откланялся.

Как только он вышел из кафе, я, не раздумывая, забронировала билет на ближайший рейс в Мадан и отправилась собирать вещи.

Сейчас, сидя в кофейне «Над Фрешерским водохранилищем», принадлежащей Павлу, я раздумывала, что сказать и зачем вообще я сюда приехала. Мы не виделись уже два года, и, признаться, я была смущена предстоящей встречей. Это даже навевало ностальгические чувства.

Когда мы познакомились на первом курсе университета, я стеснялась его на протяжении первых полутора месяцев. Познакомились мы так: я в очередной раз снесла его учебник сумкой, когда проходила мимо, и, в попытке поднять книгу быстрее, чем Павел заметит пропажу, стукнулась лбом об стол. Шишка вылезла знатная. В итоге Паша поднимал с пола сначала хохочущую до слёз меня, а потом и свой многострадальный учебник. Во время пары он несколько раз спрашивал, как я себя чувствую, а я жутко нервничала. Потом мы разговорились и на следующей паре снова сели вместе. Через две недели мы уже стабильно сидели на всех совместных занятиях за одним столом, ездили до общаги и обратно и помогали друг другу с домашкой. Это не мешало мне смущаться из-за его невозмутимости, особенно когда он устранял последствия моей неуклюжести.

Если быть откровенной, то у меня были неприятные подозрения о причине интереса к Павлу того странного господина. Я не могла отделаться от ощущения, что в этой истории замешаны магические искусства.

– Даша? – знакомый голос выдернул меня из тягостных дум.

– Пашка?! – я почти прыгнула к нему на шею, но сдержалась. Мало ли – вдруг его пассия поблизости ошивается, если она есть, конечно, а тут я на нём повисла.

– Что ты здесь делаешь? – Пашка со счастливой улыбкой сел за мой столик.

Я невольно засмотрелась. Мой друг повзрослел – вокруг тёмно-карих глаз разбежались морщинки, лицо потяжелело, стало резче, тёмные волосы отросли и стали торчать в разные стороны.

– Тебя ищу. Паш, у тебя проблемы? – выпалила я, прежде чем подумала, как помягче подойти к теме.

– То есть? – Взгляд Паши стал колким, как два шила.

– Меня расспрашивали о тебе. Очень странный господин. Мне стало тревожно, и я приехала. – Я смутилась, но, переборов желание сбежать, встретилась с ним взглядом.

– Он не представился?

– Не-а.

– А что-нибудь говорил? Вопросы конкретные задавал? – Павел посмотрел мне в глаза с такой серьёзностью, что у меня душа наизнанку вывернулась.

Я задумалась, прокручивая в памяти разговор с господином, и покачала головой.

– Он спрашивал о странностях в твоём поведении, слухах, хобби. Упомянул, что другие рекомендовали обратиться ко мне.

– Значит, общался он не только с тобой. – Павел потёр переносицу.

– Спасибо, кэп, – я не удержалась от смешка.

– Может, это и к лучшему, – прошептал Паша, глядя в пустоту за окном.

– Паш. Что происходит?

– У меня проблемы.

– Это я уже поняла. Насколько всё серьёзно, Пашк?

– Очень. – Он посмотрел на меня долгим, тяжёлым взглядом. – Меня подозревают в применении магии.

– Что? Ты серьёзно?

– Более чем. Погиб человек. Посетитель кафе. Все думают, что это я убил его. Магией.

– Соболезную, – наконец смогла выговорить я.

– Спасибо. – Паша смотрел на гладь озера.

– А ты правда мог применить магию? – мне с трудом удалось выговорить эти страшные слова.

– Я пытался его спасти. Он был волшебником. Отдача пошла не туда, – ответил мне Пашка, продолжая смотреть в пустоту над озером.

– Подожди, так ты маг, что ли? – я прикрыла рот рукой. – И ты так спокойно об этом говоришь? А если нас услышат?

– Не услышат. – Павел даже не оглянулся на работников зала. – Сотрудники знают, они надёжные.

– Уверен?

– Да. Тут место такое. Особое. Оно проверяет людей.

– Как это?

Павел пожал плечами:

– Всех по-разному.

Мы замолчали. Глубоко внутри я догадывалась о том, что слухи вокруг Миляевых ходят не просто так, но осознать, что мой близкий друг, самый надёжный и родной человек (помимо родителей, конечно), окажется волшебником, было невероятно трудно.

– Я помогу тебе! – выпалила я, так до конца и не разобравшись в своих ощущениях.

Пашка, казалось, не удивился, только уголки губ дёрнулись в спокойной улыбке.

– Тебе есть где остановиться?

– Не-а. Я ещё не успела озаботиться.

– Останешься здесь?

– Конечно, – я украдкой выдохнула.

Павел подозвал официанта и попросил два комплексных обеда. Пока несли еду, мы заговорили о студенчестве. Вспомнили Людку Макееву, которая погибла год назад – утонула во время отдыха, поговорили про Игоря Панина, который успел за эти два года стать многодетным папой, про Катю Синюю и Эльку Матвееву, про Диму и Сашу Михеевых, которые не были братьями, и про всех остальных понемножку.

После еды Паша повёл меня наверх.

– Пашк, а что значит «отдача пошла не туда»? – решилась я на вопрос.

– Ты никогда не слышала про отдачу от магии?

– Не-а. Это как у автомата?

– Да. Только магическую отдачу может воспринимать не только тот, кто творит волшебство, но и тот, на кого он эту отдачу перенаправляет. Ещё она может уйти в воздух, но это чревато разрушительными последствиями.

– Насколько разрушительными?

– Помнишь взрыв в столичном метро два года назад?

– Конечно, я там неподалёку работала. – Горло схватилось сухим спазмом, а в голове появилась навязчивая мысль, будто я что-то упускаю.

– Опытные маги умеют перенаправлять отдачу в землю, но это сложно. – Павел замолчал, а потом продолжил несвязно: – На нас летела машина – серебристый внедорожник. Он остановился из-за магии. – Паша побледнел.

– Прости.

– Не надо. Просто теперь мне надо как-то выпутаться из этой истории, а я не знаю как. Вот и сижу здесь, как в конуре.

– А почему комитетские сюда не приходят?

– Здесь место такое. Особенное. Деду как-то удалось добиться запрета для Комитета на вход в здание без приглашения.

– Серьёзный он был человек.

– Ты даже не представляешь насколько – Пашка в ответ хихикнул, совсем как в универе.

Мы поднялись на третий этаж, и Павел поставил мой чемодан возле массивной двери из тёмного дерева.

– Я рад, что ты здесь, – сказал он с улыбкой на повзрослевшем лице и пошёл обратно.

– Я тоже, – ответила я ему в спину.

Кофейня семьи Миляевых занимала весь первый этаж красивого трёхэтажного здания. На втором этаже был офис, а также комнаты для работников и постояльцев. На третьем жил Павел и его гости. Для меня он выделил гостевую комнату с отдельным санузлом, большой террасой и кабинетом.

Невероятно. Никогда не жила в такой роскоши. И это не про обстановку в комнате. Я зашла в комнату и замерла перед окном, беззвучно открывая и закрывая рот. Вид из окна вышиб из меня весь воздух и наполнил мои сморщенные внутренности отсветами разгорающегося заката. Он растекался по зеркальной глади водохранилища и тенями спускался с холмистого противоположного берега. Я вцепилась пальцами в оконную раму и открыла её, впустила в комнату золотистый свет и ясное небо. Снизу послышалась музыка.

Я медленно разложила вещи и снова замерла перед окном. Закат выгорел и отступил за горизонт – уступил пространство для звёзд. Холмы почернели, справа огнями ответил на призыв звёздного неба город. Оторваться от этого пейзажа было сложно. Стоя здесь и упиваясь прохладой весенней ночи, я позавидовала будущей Пашиной жене. Она будет смотреть в эти окна. Будет просыпаться и засыпать с этим чудесным видом. Тут же обожгла мысль: чтобы жена у Пашки появилась, надо для начала Пашу спасти.

За один наш разговор о магии мы могли оказаться в тюрьме. После революции, произошедшей сорок лет назад, даже косвенные подозрения в применении магии могли привести к пожизненному заключению, а за доказанное применение магии наказание было одно – смерть. Жестоко, но, наверное, люди, которые проводили «смену», знали, что делали. «Хорошо, если знали, а не просто меняли миропорядок, добиваясь власти», – тут же съязвил внутренний голос.

Бюрократическая машина неповоротлива, но это не значит, что она не найдёт способ выкурить Павла из кафе. Даже если удастся доказать Пашкину непричастность, он навсегда останется под бдительным присмотром Комитета. «А если он причастен?» – скрутила непрошеная мысль. Значит…

– И с какой это стати она решила, что сможет обыграть Магический Комитет? – спросил кто-то.

– Ха! Решила она… Да она просто сохнет по нему, так бы и…

– Да ладно тебе – сохнет! Смотри, как ей здесь нравится. О жене его будущей думает – да она же охомутать его хочет, чтобы стать хозяйкой и этого дома, и кофейни.

– А вот это похоже на правду, да только ведь мотивации-то не хватит, чтоб до конца бороться с Комитетом. Свалит же в конце концов…

– Только денег поимеет от него. Ха-ха!

– Нет, ну надо же, какая наглость!

Я резко обернулась. В комнате никого не было. Я зашла в ванную, осмотрела туалет. Медленно вернулась в комнату, проверила шкаф и пространство под кроватью. Затем выбежала в коридор, но тут же вернулась обратно – пустота была очевидной. Что за ерунда? Голоса звучали чётко и близко. И они… Они говорили обо мне так, словно знали, о чём бы я могла думать. Что за бред?

Я села на кровать и обхватила голову руками, а голоса между тем продолжали свой разговор, будто меня и не было рядом.

– Ой да ладно! Деньги. Да она на него прямо сейчас бы бросилась. Вы разве не помните, как она по нему в универе сохла? Всё мечтала его соблазнить.

– Ну скажешь тоже! Прям только соблазнить и хотела. Она же всё выясняла про его семью. Почву прощупывала – насколько он богат и стоит ли…

– А победила-то я! Она же потом уехала! И даже три года не показывалась ему на глаза.

– Покорить столицу решила. Вот умора-то!

– Кто вы? – заорала я. – Почему я вас не вижу? – Я вскочила и начала метаться по комнате, размахивая руками.

– Ой, она что, заметила нас?

– Смотри, как интересненько получается.

– То есть она нас слышит?

– Да кто вы такие! – закричала я, уже не стесняясь.

Голоса замолчали, зато в дверях появился Павел. Он взглянул на меня и тут же выскочил из комнаты. Я помчалась за ним, но успела увидеть только краешек рубашки на нижнем пролёте. Топот не успел затихнуть, как начал возвращаться, а затем появился раскрасневшийся Павел и протянул мне небольшой серый камень.

– Что это? – спросила я.

– Это от голосов. – Он замялся. – Тебя же голоса обсуждали?

– Откуда ты знаешь?

– Живу здесь.

– А они где?

– Это кафе. Само здание.

– Паш, ты издеваешься?

– Нет, Рысёнок. Я же говорил, что здесь место особенное. – Он протяжно выдохнул. – Это тебя кафе проверяет.

– В смысле «кафе проверяет»? Мне что теперь, с этим булыжником в кармане ходить и на ночь под подушку класть? – я надулась.

– Это ненадолго. На день, может, два. Сейчас кафе специально тебя выводит.

– А работников оно тоже обсуждает?

– Н-у-у-у… По-разному, Дашк. В основном – нет.

– Паш, а твои работники – обычные люди?

– По большей части – да. – Пашка почесал переносицу кончиком мизинца. – Среди проживающих гостей только маги. Сейчас тут один живёт.

– Они здесь прячутся от Комитета? – выпалила я.

Павел нахмурился:

– Тебе не нужно этого знать.

На меня навалилась усталость. Злость, возникшая во время разговора, отступила.

– Паш, я ничего не понимаю, – протянула я.

– Я тебе потом расскажу, сейчас мне надо идти – дела. – Паша спиной попятился из комнаты, добрался до лестницы, развернулся и сбежал.

Пффф. Тоже мне. А чего я, собственно, хотела? Чтобы он мне всё объяснил, разжевал и по плечу похлопал? Маг. Надо же! Значит, слухи не врали. Интересно, что ещё из россказней болтунов окажется правдой? Теперь я точно знала, что столько слухов и разговоров из ниоткуда не появляется.

Я встала в центре комнаты и задумалась, разглядывая камень. И всё-таки кто тут был? Или есть? И почему они меня обсуждали? Если верить тому, что я услышала, то они обо мне знают слишком много, но не понимают того, что знают. Или Павел прав и они специально меня выводили на эмоции? Если это кафе, тогда почему оно говорило разными голосами?

Я села на кровать и начала детально осматривать камень. Обыкновенный серый камешек. Выкинь его на улицу – никто и не заметит, что с ним что-то не так – будут наступать на него или пинать. Я покрутила его в руках и лизнула. Ну да, не очень гигиенично. Камень как камень. Я пожала плечами и положила его на тумбочку. Ничего не произошло. Тогда я отошла от него подальше – тишина. Вздохнула, вышла в коридор и услышала:

– Не, ну ты видела? Как она на…

Я забежала обратно в комнату и громко хлопнула дверью. Так! Значит, они здесь. И радиус действия булыжника мне понятен – плюс-минус десять метров.

Почему этот гавнюк Пашка мне ничего не объяснил? Я тут помогать ему вызвалась, а он даже рассказать толком ничего не хочет! Я встала с кровати и начала нервно мерить шагами комнату. Желудок жалобно пискнул, и я решила заглушить своё раздражение едой. То есть запланировала заказать самое дорогое блюдо и потребовать, чтобы оно было за счёт заведения.

В кафе, днём пустующем, сейчас стало людно. Свободным был только один столик в углу, за колонной. Официант пододвинул мне стул и сказал, что этот столик всегда остаётся свободным для господина Миляева, но тот распорядился, чтобы меня сажали тут.

– А где он?

– Вышел в город, – ответил официант и подал мне меню.

Я погрузилась в изучение. «А почему, собственно, он должен мне что-то объяснять?» – закралась непрошеная мысль. Я засмотрелась на красивые блюда и погрузилась в себя. Технически помощи Павел не просил. Я сама напросилась к нему в помощники – так почему он должен был обо мне думать, объяснять что-то?

Никто в этом мире не думал обо мне постоянно. Все мы так или иначе преследовали свои цели. Просто кто-то старался не мешать другим, а кто-то был готов идти по головам. Даже в борьбу с Комитетом я сейчас ввязалась из-за своего синдрома спасателя и безответной юношеской влюблённости, переросшей в прекрасную дружбу. Ну и ещё чтобы увести себя от мыслей о дальнейшем существовании и неудавшемся покорении столицы.

2. Дарья

Неожиданно для себя я проснулась ранним утром, сходила за завтраком в кафе и отправилась поедать его на террасу, прилегающую к комнате. Там обнаружились плетёные кресла и стол. Прохладный ветер остудил пальцы, и пришлось согревать их на тёплой кружке. Внутри зародился покой. Озёрная гладь покрылась рябью волн, а ветер донёс запах воды.

В комнату я вернулась, лишь когда окончательно замёрзла. Пролистала блокнот, не нашла в нём ничего полезного и убрала. Надо поговорить с Павлом – узнать, что он уже сделал. Может, связаться с адвокатом? Или просмотреть подшивки газет, чтобы найти информацию о прецедентах. Чувство покоя исчезло, будто его и не было.

Я взяла камешек и подкинула его. Хлоп! – поймала. Хлоп! – снова поймала. Трыньк – он покатился по деревянному полу, закатился под шкаф. Я встала на коленки и засунула под него руку, но вместо гладкого камешка нащупала что-то тёплое и мягкое. Даже не успев осознать, к чему прикоснулась, я выдернула руку и отползла. Потом всё-таки наклонилась и посмотрела во тьму. А тьма посмотрела на меня. Большими, жёлтыми, почти как у меня, глазами.

– Кто ты? – спросила я.

– Пф-ф, – ответило мне существо.

– Да ладно тебе. Вылазь уже, – сказала я, но сама заползла на кровать – на всякий случай. После подслушанного разговора странных голосов и объяснений Павла, я решила, что это очередная проверка.

Под шкафом что-то задвигалось, зашуршало. Сначала снаружи показалась чешуйчатая лапка. Или ручка? Потом появилась мордочка, покрытая перламутрово-синей чешуёй, и вторая лапка. Вслед за ними выползло продолговатое, почти змеиное тельце, ещë один комплект лап, а за ним потянулся длинный хвост. Когда на существо попадало солнце, цвет его начинал меняться от зелёного к розовому.

– Вау! – воскликнула я, совершенно забыв о том, что стоило бы испугаться. – Ты кто?

Существо посмотрело на меня большими жёлтыми глазами и мигнуло два раза.

– Ты дракон? – догадалась я.

Существо кивнуло.

– А ты-с-с кто-с-с? – спросило оно шипяще-тягучим голосом.

– Я? – Я задумалась. А кто я? – Я человек, – сообщила самый очевидный факт о себе.

– Почемуу-с ты тааак дуумаешь-с? – спросило существо.

– Э-э-э… Потому что мои родители были людьми?

– Тыы-с увееерена?

– Да… Наверное.

Существо село на задние лапки, обвило хвост вокруг себя и наклонило голову.

– Тебе-с-с ктоо-то скассаал, что-с ты чееловеек или тыы самаа-с об ээтом снааешь-с? – спросило оно.

– Я знаю. То есть мне так сказали. В детстве. – Я начала путаться. А и правда – с чего я взяла, что я человек? Мне так сказали. А если все люди – это разные существа, просто похожие друг на друга внешне?

– Ты-с смешнааая-с-с, – прошипело существо. – Самаа-с не снааешь ктоо ты-с-с, а ктоо не ты-с-с.

– А ты, можно подумать, знаешь! – обиделась я.

– Снааю-с-с. Я дракон.

– Кто тебе сказал?

– Тыы-с, – существо улыбнулось. Это было так странно, что я опешила.

– А если я ошиблась?

– Аххахаха… хахахаа, – залился шипящим смехом дракон.

– Ты ссамаа-с решаааешь, – пояснил он, утирая слёзы маленькими лапками.

Если я сама решаю, кто я есть, значит ли это, что я могу стать яблоней в цвету? Фу, бред какой! Я представила, как по мне ползают жучки, и поёжилась.

– Ладно, тогда я человек, – сказала я существу.

– Воот и слаавно-с-с, – ответил дракон.

Я посмотрела на его переливающуюся чешую и решила найти Павла. Стоит всё-таки выяснить, что происходит в этом доме чудес. С этими мыслями я подошла к шкафу и вытащила из-под него серый камешек. Дракон проследил за тем, как я засовываю камень в карман, после чего спросил:

– Саачем-с-с тебее-с кааамень?

– Это от голосов, – ответила я и смутилась.

– Ты слыыышишь-с-с голоосааа? – Дракончик подполз ко мне вплотную. – А кааамень помоогает-с-с?

– Да. Он, наверное, волшебный.

Существо в ответ засмеялось.

– Воолшееебныый-с-с, – зашипел дракон между всхлипами смеха.

– Тебе что-то не нравится? – Я остановилась перед дверью, но ответа так и не дождалась.

Дракон смеялся и смеялся. Я топнула ногой, не увидела от этого какой-либо реакции у дракона и вышла из комнаты.

«Странное существо», – подумала я.

«Сказала девушка, которая сначала слышала голоса, а потом беседовала с драконом о своей принадлежности к человеческому виду», – тут же ответил внутренний голос.

Внизу кипела жизнь. Работники кухни сновали по двору – разгружали машину с продуктами. Две горничные поднимались по лестнице с вёдрами, полными баночек и тряпок. Все кивали мне или здоровались, как будто знали меня тысячу лет. Я поёжилась. Неужели Павел успел всех предупредить?

Его в кафе не оказалось. Я обошла все помещения, даже заглянула на кухонный склад – но не нашла там никаких следов хозяина заведения. Работники смотрели на меня с недоумением, которое вызвало во мне волну злости. И куда он подевался? Я поднялась наверх, потянулась за курткой и снова увидела дракончика, теперь сидящего в шкафу. Милое существо самозабвенно чистило чешуйки и не обращало на меня ни малейшего внимания.

– Привет, – выдавила из себя я, чтобы как-то заполнить тишину.

Дракончик поднял ко мне мордочку и облизнулся.

– Привееет-с-с, Дааарья-с-с.

– Откуда ты знаешь моё имя?

– Проссто-с сснаю-с-с, – дракончик растянул губы в подобии улыбки.

– А тебя как зовут? – Я решила опустить тактичность в этом абсурдном разговоре.

Существо прищурилось и наклонило мордочку:

– А ты-с-с как дууумаеешь-с-с?

– Мне что, имя тебе придумать? – озадачилась я.

Дракончик склонил голову и посмотрел на меня искоса.

– А ты мальчик или девочка? – я совсем растерялась.

– Мааальчиик-с-с.

– На турмалин похож… Будешь Мариком. Не против?

Дракончик вылупил на меня глаза и дёрнул кончиком хвоста.

– Страанное имя-с-с-с. Нно ладно-с-с. Мнее нраавитссся, – ответил он после небольшой паузы.

– Я пошла тогда? – спросила я у существа.

– Идии-с-с-с. Вечером увидимссся.

Я оставила дверцу шкафа открытой и с ощущением затянувшегося кошмара вышла из комнаты, а потом и из кафе. Городские улицы встретили меня суетой, которая не вязалась с моим представлением о маленьких провинциальных городах. Некоторые люди на улице кивали мне, как знакомой, чем вводили в тихий ужас. Было в этом что-то неправильное. «Не могут же они здороваться со всеми?» – думала я. Может, меня с кем-то путают? Улицы, улицы, улицы. Смутно знакомые, как будто виденные сотни раз, но лишь во сне. Они сменяли друг друга, а я с внутренним содроганием угадывала, что кроется за каждым поворотом. Сердце разогналось и стало тяжело бухать в груди, отдаваться стуком в ушах.

Я остановилась, чтобы отдышаться, и немало удивилась, когда поняла, что стою перед зданием городской библиотеки. Странно, но сюда-то мне и надо, подумала я, толкнула тяжёлые двери и вдохнула неповторимую смесь запахов бумаги, типографской краски и пыли.

Солнце выглянуло из-за туч, залило огромные окна читального зала тёплым светом. За столами сидели несколько человек, которые при виде меня вразнобой кивнули и вернулись к своим занятиям. Я нервно сглотнула непонятно откуда взявшийся в горле комок. Неуверенно оглядевшись, я пошла к стойке. Каждый шаг по длинному читальному залу вызывал во мне нарастающую тревожность.

Пожилая, сухая, как осенний лист, женщина подняла на меня глаза и поздоровалась. Мне показалось, что в её глазах мелькнуло узнавание.

– Вам как обычно? – спросила она.

– Да, – ответила я до того, как успела осознать происходящее.

Женщина встала, прошла вдоль стеллажей и вернулась с огромной кипой газет, прошитых чёрной нитью. Ледяная волна ужаса накрыла меня с головой. Я молча взяла стопку, подошла к ближайшему столу и, скрипнув стулом, уселась за него. Закрыла глаза и стала глубоко дышать, чтобы успокоить сбоящее сердце.

«Меня определённо с кем-то путают», – подумала я.

«Но дали то, что тебе нужно», – вставил шпильку внутренний голос.

Шелест страниц поначалу успокоил. Заголовки выглядели смутно знакомыми. Как будто я их уже читала несколько раз. «Может, эти же газеты я читала в столице?» – промелькнула обнадёживающая мысль. Глаза при этом выцепили, что газета местная. Я пролистала ещё несколько десятков выпусков и почувствовала, как тревога усиливается с каждой перевёрнутой страницей. Пролистав почти на два года назад, я остановилась на газете, датируемой двадцать седьмым мая.

Глаза не могли оторваться от мелко трясущихся рук. Я поняла, что дрожит всё моё существо – вся внутренняя сердцевина. Паника накатывала волнами, дыхание сбилось, горло сдавило сухим спазмом. Я закрыла глаза, на ощупь перевернула газеты, вернув их в первоначальное положение. Дышать сразу стало легче. Я медленно выдохнула, отнесла газеты библиотекарше, и, старательно пряча трясущиеся руки в карманах, тихонько вышла на улицу.

Солнце то скрывалось в облаках, то снова выглядывало – дразнило горожан предстоящим теплом. Я медленно брела по улицам без цели и без направления, старательно игнорируя явно знакомые улицы, когда меня выдернул из тревожных раздумий знакомый голос:

– Дарья!

Я повернулась и тут же оказалась в объятиях своей двоюродной сестры – Анны. Её густые светло-русые волосы бросились мне в лицо, а потом отступили, открывая взору еë огромные голубые глаза. Аня похорошела, расцвела и наконец-то перестала замазывать свою очаровательную родинку на скуле.

– Анька! Рада тебя видеть. – Моя тревога немного отступила.

– Давно тебя не видно было. – Аня заправила за ухо непослушную прядь.

– Давненько. Некогда было, – я развела руками. – Ты как?

Аня на секунду замялась, но ответила бодро:

– Неплохо. Может, посидим где-нибудь?

– В кафе? – я засмеялась. – Пошли.

Аня уверенно развернулась в противоположную сторону, и мне оставалось только следовать за ней. По крайней мере, не потеряюсь, подумала я с облегчением. По дороге мы молчали, подставляли лица тёплому майскому солнышку и переглядывались с заговорщическими улыбками – совсем как в детстве.

Родители часто уезжали по своим взрослым делам, а нас оставляли у бабушки. Это было наше любимое время. Бабушка с воспитанием не заморачивалась, предпочитая читать книги или заниматься хозяйством. Она ужас как не любила, если мы вызывались помочь с домашними делами или торчали дома. Поэтому мы убегали гулять на речку или, если было лето, пробирались на огороды, ели ягоды на заброшенных участках, собирали яблоки и груши и убегали от соседей, которые сами имели виды на бесхозное хозяйство. Дома мы на ходу придумывали, чем занимались весь день, дополняя рассказы друг друга настолько гармонично, что никому и в голову не приходило заподозрить нас в хулиганстве. Потом мы друг за другом – Аня младше меня на год – поступили в районный университет, где, вполне естественно, оказались в одной компании.

– Дашк, а ты зачем волосы обрезала? – спросила меня Аня.

Я провела рукой по своей русой шевелюре, непривычно окончившейся чуть ниже лопаток.

– Не знаю, – ответила я честно. Внутри пробежал холодок – я поняла, что не могу вспомнить, как, когда и зачем я отрезала волосы, которые раньше прикрывали поясницу.

Мы вошли в здание кофейни и прошли к личному столику Павла. Я ждала, что персонал нас остановит, но никто не обратил на это никакого внимания. Только подошёл официант с меню, поздоровался с Аней по имени, после чего удалился. «Значит, Аня часто здесь бывает», – подумала я с тоской. А я за несколько лет так и не удосужилась приехать, пока Пашка не попал в переплёт. «Ты же знаешь, почему не приезжала», – в кои-то веки внутренний голос встал на мою защиту. Я хотела доказать, что чего-то стою. Сама по себе.

– Я буду салат из моркови и яблок и, пожалуй, возьму чизкейк. Ты выбрала? – отвлекла меня от самобичевания Анна.

– Судака по-стрелецки и блины с мёдом. Может, возьмём малиновый чай? Как в детстве, – я улыбнулась, получила в ответ довольный кивок и подозвала официанта.

– Даш, у тебя всё в порядке? – неожиданно спросила Аня.

Я пожала плечами:

– У меня – да. Почему ты спрашиваешь?

– Ты пуговицу теребишь.

Я посмотрела на полуоторванную пуговицу на манжете и спрятала руки между колен. Аня окинула меня задумчивым взглядом. Судя по выражению её лица, она хотела о чём-то спросить, но передумала.

– Помнишь, сколько пуговиц ты потеряла в универе? – Аня заметила мой вопросительный взгляд и задала явно не тот вопрос, который собиралась.

– Да-а-а. Мы их искали по полам всех аудиторий. А помнишь, как Данил Иванович мне их выдавал горстями после каждого зачёта?

Аня хихикнула:

– Мне кажется, он был в тебя чуть-чуть влюблён.

– А-а-ань! Романы со студентками хорошим не заканчиваются.

– А романы с молодыми преподавателями?

– Тоже.

– Да ну тебя! Даже Пашка вас свести пытался.

– Пашка.

– Извини, – вдруг выпалила побледневшая Аня.

– Да ничего. Мы же дружили.

– Дружили. Я всё думаю: могло ли что-то пойти по-другому? После универа. – Аня окинула взглядом гладь озера.

– Не знаю. А что мы могли сделать по-другому? – спросила я.

– Ты могла бы не терять время в столице. – Аня посмотрела на меня испытующим взглядом: – Могла бы приехать сюда сразу. Или домой.

– Нет, Ань. Дома я бы снова залезла под мамино крылышко и не казала бы оттуда носа до следующего прилёта кометы Апхиара 2.

– А здесь?

– А здесь… – Я помолчала, собралась с мыслями и ответила, подбирая слова: – Мне надо было попробовать. Хотя бы попытаться. Доказать себе, что я могу чего-то добиться сама.

– Мне кажется, что в итоге ты упустила нечто большее.

– Что ты имеешь в виду? – я внутренне сжалась.

– Ну-у-у… – Аня отвела взгляд. – Мне казалось, что у вас с Пашей могла бы быть не просто дружба.

– Ань? – Тень прошлого нависла надо мной, но тут же отступила. – Прошлое лучше оставить в прошлом, – сказала я после паузы.

– Прости. – Аня проковыряла дырку в чизкейке.

– Не за что извиняться, – отмахнулась я.

– Дарь, скажи кондитеру, чтобы сыр тщательней взбивал. – Аня отодвинула недоеденный чизкейк.

– Сказать кондитеру? – растерялась я.

– Ну да, – сестра посмотрела на меня чуть удивлённо. – Твой же работник.

Я так и открыла рот, поймала встревоженный взгляд Ани, после чего озадаченно сомкнула губы.

– Хорошо. – Я попыталась изобразить улыбку, одновременно пряча руки под коленками.

– У тебя точно всё хорошо? – снова спросила Аня.

– Да, всё хорошо.

Аня нахмурилась, протарабанила пальцами по столешнице ритм танца маленьких утят, затем встала, порывисто обняла меня, поблагодарила за обед и ушла.

Я медленно, словно на чужих ногах, поднялась в свою комнату. «Что здесь происходит?» – вибрировала во мне мысль. Мой кондитер? Люди, которые со мной здороваются, как со знакомой. Библиотекарша, точно знающая, зачем я пришла, даже собственное тело, которое принесло меня в библиотеку, местоположение которой я не знала и знать не могла. «Я же всего второй день в этом паршивом городе!» – кричало во мне сознание. Ощущение дежавю переполняло тревогой.

– Бред какой-то. Это какой-то бред! Бред-бред-бред…

Так убеждала я себя до тех пор, пока оторванная пуговица не укатилась под кровать.

Где Пашка?

3. Фёдор

Сегодня утром на проходной меня перехватила тётка Зинаида – мамина сестра. Коротко поздоровалась, сунула в руки пакет и ушла молча, не оборачиваясь, как и всегда. Сложная в общении, скупая на эмоции, застрявшая в одиночестве, тётка нежно любила всех своих племянников и стабильно снабжала нас домашней выпечкой, ранетками, хранимыми ею в свежем виде весь год, и вяленой рыбой, которую сама ловила в реке, неподалёку от дома. «Надо сходить в гости к родителям», – подумал я, глядя на удаляющуюся тёткину спину. «И купить тётке новое пальто», – тут же пришла другая мысль.

В пакете, помимо пирожков с рыбой, обнаружились ранетки. Крепкие, нежно-жёлтые, они выкатились на стол и наполнили кабинет терпким яблочным запахом. Гриша, наш новенький, красноречиво уставился на россыпь маленьких яблок на столе.

Я взял по три ранетки в каждую руку, подкинул сначала по одной, а после медленно ввёл в игру остальные. Маленькие жёлтые шарики замельтешили под потолком. Поначалу их движение казалось хаотичным, но, как только взгляд Гриши из рассеянно-восторженного стал концентрированным, я изменил темп и схему бросков – пусть разбирается заново.

Дверь открылась, на пороге застыл силуэт. По очертаниям – начальник. Яблоки мелькали под потолком, как вдруг раздался свист рассекаемого воздуха, и один шарик исчез в руке Николая Ивановича, который в два шага преодолел расстояние от двери до меня. Начальник прищурился:

– Опять развлекаешь молодёжь?

– Учу, – ответил я и положил ранетки на стол. – Принеси тарелку, – обратился к Григорию.

Гриша вскочил и, ловко лавируя между столами, побежал на кухню. Николай Иванович сел на его стул, поднёс ранетку ко рту и громко её раскусил.

– Балует тебя тётка.

– Надеюсь, ты не против? Она расстроится. – Я надкусил пирожок. – Есть новости?

– Пойдём. – Начальник встал и, вытащив два пирожка из пакета, прошёл в свой кабинет.

Я молча отправился за ним. На ходу перекинул папку с новым делом со своего стола на стол к Григорию, написал записку с признанием в любви, подражая почерку Светланы, вложил бумажку в любимую Витюшину книгу и переложил ту с его стола на шкаф.

– Однажды они сговорятся и прибьют тебя, – покачал головой Николай Иванович, закрыл за мной дверь, бросил заглушающее заклинание и уселся на стол.

– Не рискнут. Я же потом отомщу, и месть моя будет изощрённой. – Я налил себе кофе, сел на подоконник, вдохнул кофейный аромат, опёрся плечом на оконный откос и замер.

Несколько минут мы молча наслаждались, я – кофе, начальник – моим молчанием.

– Вчера было совещание, – наконец начал говорить Николай Иванович. – По поводу закона об отмене запрета на магию.

Я одним глотком допил кофе и поставил чашку на подоконник.

– Мнения разделились. Большинство за отмену, но Мирный и его соратники упорно доказывают, что снимать запрет нельзя.

– Степан Петрович боится потерять своё место? – спросил я наугад, но по мрачному лицу шефа понял, что его посетила та же мысль.

– Он имеет большое влияние.

– Я знаю.

– И у него связи за рубежом.

– Может, обвинить его в шпионаже?

Николай Иванович лишь отмахнулся.

– А что они думают по поводу ввода статуса секретности для магов?

– Если запрет будет снят, то статус секретности введём. Но сначала придётся убедить всех в необходимости нововведений.

– Может, Мирному пургена 3 подсыпать и провести ещё одно совещание?

Начальник усмехнулся, но тут же снова помрачнел:

– Он нашёл информацию по Миляеву.

– Какую? – напрягся я.

– У него есть данные, что Павел Миляев был обучен магии.

– Это абсурд.

– Почему ты так думаешь?

– Обученный маг не мог погибнуть из-за отдачи. Тем более доказано, что выброс силы был намного больше, чем нужно. Ты же понимаешь, что регулировка своей силы – это основа обучения волшебников.

– Согласен, тоже об этом думал, но что, если Миляев ошибся?

– Не верю. Откуда у Степана Петровича такая информация?

– Он поднял родословную, а после сумел опросить одного из постояльцев миляевского кафе-гостиницы.

– Разговор задокументирован? Официально?

– Нет. Но это пока. Ты же знаешь – он найдёт способ провести свидетеля по официальным каналам.

– А кто сейчас владеет кафе? – Я встал и развернулся к окну лицом.

– Подружка Миляева по университету. Некая Дарья Волковская.

– Фамилия знакомая. Родственница графа Волковского?

Начальник поперхнулся, спрыгнул со стола с неожиданной для его крупного тела скоростью, подошёл к стеллажу за своим креслом и вытащил папку с делом Миляева.

– Граф Волковский? Ты уверен в фамилии? – уточнил он.

– Конечно. – Я наблюдал за начальником с нескрываемым интересом. – А что?

– Волковская была с Миляевым в момент происшествия, в результате которого Павел погиб.

– Что? – Я подошëл к шефу. – Потрясающе!

– Федь, что ты про графа знаешь? – Николай Иванович посмотрел на меня испытующе.

– До «смены» граф Волковский имел влияние в стране. Не такое сильное, как Миляев, но всё же с ним считались. Он открыто выступал против «смены», а после её проведения пропал. За его семьёй следили первые годы, но они отказались и от магии, и практически от всего своего имущества. Наблюдение за ними давно снято, а след семьи, насколько я знаю, потерян.

– Проверь еë родословную. – Начальник нервно прошëлся по кабинету. – И историю графа.

– Мы возобновляем дело?

– Пока не знаю, но стоит быть готовыми. Если Мирный нашёл свидетельство того, что Миляев был обученным магом, то наша аргументация в пользу отмены запрета может дать трещину.

Я кивнул и хотел было ответить, как из кабинета Отдела по регулировке магического воздействия, то есть нашего кабинета, послышался вопль.

– Жрановский, слизняка тебе в правое ухо! Где моя книга?

Николай Иваныч прыснул одновременно со мной, но тут же сделал лицо строгим.

– Я думал, ты глушилку двухстороннюю поставил, – сказал я начальнику и прислушался к возне в кабинете.

– Хотел послушать реакцию Витюши, – проговорил Николай Иваныч. – Фёдор, ты плохо на меня влияешь.

– Да ладно тебе, зато на работе всегда интересно, – ответил я. – Можно идти?

– Иди. Как только найдёшь что-нибудь по Волковской – приходи.

Я кивнул и вышел из кабинета начальника. Круглощёкий Виктор, которого все ласково называли Витюшей, метался по кабинету, заглядывая во все углы, ящики и щели.

– Жрановский! – бросился он ко мне.

– Без понятия! – ответил я, сел за свой стол и посмотрел на потолок.

В кабинет, покачивая бёдрами, вошла Светлана, поздоровалась с нами, с размаха бросила сумку на стол, перекинула длинные светлые волосы за спину, распространив по кабинету аромат духов, спросила томным голосом:

– Витюшенька, тебе помочь, дорогой?

– Этот… – Витя метнул в меня злобный взгляд. – Этот гад опять спрятал мою книгу!

Светлана прикрыла глаза, потом обернулась, осмотрела кабинет беглым взглядом и практически сразу же показала пальцем на шкаф. Потом посмотрела на невысокого и круглого Виктора, которому пришлось бы залезть на стул, чтобы достать до верхушки шкафа, подошла и, даже не встав на носочки, достала книгу. Витя покраснел – не то от злости, не то от стыда, взял у Светланы пропажу, поблагодарил и сел за стол, крепко прижимая фолиант к животу. Григорий, который всё это время старательно пытался слиться с интерьером и не засмеяться вслух, выдохнул и вернулся к поеданию ранеток.

Я поставил тарелку с пирожками на стол к Вите и примирительно похлопал его по плечу.

– Я знаю, что это ты, – пробурчал он.

В кабинет вошёл дежурный Сашка, зевнул и протянул мне папку.

– Что там? – спросил я.

Приподнятое настроение исчезло.

– Очередной неконтролируемый выброс магии. Сегодня утром.

– Кто?

– Пацан. Четырнадцать лет. Одноклассники устроили ему тёмную. Мальчишка не выдержал. Двоих покалечил – одному оторвало ногу, у другого переломаны ноги и рёбра. Сейчас в больнице.

– Волшебник?

– Погиб.

Дежурный взял с моего стола ранетку, надкусил её и вышел. В кабинете наступила тишина. Все сгрудились вокруг меня, заглядывая в папку с материалами дела.

– Надо Саньку благодарность выписать, – озвучил я мысль, которая появлялась у меня всякий раз, когда дела приносил Саша.

Он единственный из дежурных скрупулёзно и аккуратно собирал материалы и вписывал всю информацию, включая свои впечатления и мысли.

Сотрудники согласились молча.

– Бедный мальчишка, – вздохнула Светлана.

– Сколько ещё народу должно погибнуть, чтобы руководство Комитета наконец отменило запрет? – проворчал Витя.

– Даже после отмены запрета всё ещё не скоро наладится. – Все повернулись ко мне, и я продолжил: – Сначала надо будет отследить всех волшебников, подписать статут о секретности, потом организовать школы для них и обучить. Это займёт несколько лет, если не десятилетий.

– Всё лучше, чем массовые гибели. – Гриша высказал общую мысль.

– Свет, бери Григория и отправляйтесь в школу – соберите портфолио и характеристики всех пострадавших. Вить, езжай в больницу, поговори с врачами, узнай, когда можно будет поговорить с пацанами. Если получится – опроси их. Я поеду на место происшествия.

Все сотрудники Отдела по регулированию магических воздействий разошлись. Я зашёл к Николаю Ивановичу – положил папку с делом к нему на стол.

– Слышал, – скупо сказал он, как только увидел меня.

– Я поехал.

– С родителями волшебника сам поговори.

Когда я вышел из здания Комитета по делам магии, моих сотрудников уже не было. Я сел в машину и задумался. Куда сначала? Наверное, всё-таки на место происшествия. Мотор тихо заурчал, автомобиль выкатился с парковки. Я в очередной раз порадовался, что зарплата заместителя начальника отдела позволила купить этот внедорожник. Быстрый, тихий и проходимый – всё как я люблю. И цвет мой любимый – бутылочно-зелёный.

Место я нашёл быстро – спасибо Саше за правильный адрес (не все дежурные вообще его оставляют). Территорию оцепили, по периметру поставили полицейских. Прохожие, завидев оградительную ленту, ускоряли шаг и опускали голову. Никто не хотел оказаться замешанным в деле о магии. Даже свидетелем или понятым. Я перешагнул через ограждение и встал возле лужи крови. Волшебник стоял здесь. Не надо было погружаться в магию, чтобы понять это.

Я огляделся – хороший район, аккуратные дома, палисадники, усыпанные цветами, витиеватые заборы между тротуаром и дорогой. Прохожие богато одеты, на парковке стоят дорогие машины. Значит, мальчишки не из простых. Это может усложнить дело. Или, наоборот, помочь. Я закрыл глаза и открылся для внутреннего зрения. Тут же увидел след от магии. Сильный, подогретый яростью и отчаянием. Что же они сделали юному волшебнику? Буллинг уже не в первый раз стал причиной покалеченных жизней, но всё же дети и подростки редко когда способны на такой мощный выброс. Значит, мальчишка был силён. Жаль пацана. Ему бы жить да жить.

Злость юного волшебника ощущалась явно, скорее всего, она долго копилась в нём. Возможно, даже несколько лет. Мне стало не по себе, как и всегда, когда человека уже не было в живых, а его эмоции всё ещё жили в подпространстве, подпитанные магией, убившей их хозяина. Я медленно пошёл по кругу – считывая магический выброс и его отдачу, сравнивая направления потоков. Никаких отклонений. Первичный вывод дежурного подтвердился: мальчишка в порыве ярости неконтролируемо выпустил магический потенциал и умер от отдачи. Для окончательного вердикта осталось только осмотреть тело. Я вышел за ограждение, дал указание на снятие оцепления и поехал в больницу.

Осмотр высушенного и переломанного тела, больше похожего на мумию, подтвердил мои выводы. Осталось самое сложное и непредсказуемое – разговор с родителями. Пришлось вернуться к месту происшествия – мальчишка жил в пяти минутах ходьбы отсюда. Я поднялся на третий этаж и постучал в металлическую дверь с резным узором по контуру. Мне открыли практически сразу – я даже не успел убрать руку. Мужчина с покрасневшим лицом и влажными глазами. Он молча позволил мне войти, закрыл дверь и провёл в кухню. Там сидела женщина – очень бледная и растрёпанная. Мы встретились взглядами, и я понял, что она что-то знает. Или догадывается.

– Вы из Комитета? – спросила она, продолжая смотреть мне в глаза.

– Да. – Я сел на свободный стул напротив женщины. Её муж уселся с торца стола.

– Что… что там произошло? – спросил мужчина глухим голосом.

– Неконтролируемый выброс магии. Вы знали, что ваш сын волшебник?

– Наш сын? – Мужчина хлопнул по столу ладонями, но тут же стушевался, смутился своих эмоций. – Это невозможно, – продолжил он спокойным голосом.

– Возможно, – сказала его жена шёпотом.

По кухне разлилась тишина – густая, вязкая. Мужчина смотрел на свою жену со смесью ужаса и недоверия на лице.

– В детстве… – она помолчала, – мои родители по ночам обсуждали магию и запрет на неё. Я подслушивала, – женщина говорила монотонно. – Они часто ругались из-за этого. Говорили, что надо прятаться, что надо уезжать… Я так и не поняла, от кого мы должны прятаться – от магов или от Комитета.

– Вы пробовали это выяснить?

Женщина смешалась:

– Нет. У родителей я не спрашивала – боялась, что попадёт за подслушивание.

– А через другие источники? Архивы?

– Нет. Я боялась. Боялась привлечь внимание. Боялась узнать, что я волшебница. Я не хотела в тюрьму.

– Я вас понимаю.

Мне было жаль эту женщину. Сколько она продержится? Будет ли винить себя в произошедшем? Я посмотрел на неё снова и понял, что она уже считает себя виноватой.

– Вы не могли ничего изменить, – сказал я. – Вы не виноваты.

Женщина подняла на меня затравленный взгляд и опустила глаза.

– Вы знали, что над ним издевались одноклассники? – задал я следующий вопрос.

– Да, – после недолгого молчания ответил отец. – Мы думали, что он преувеличивает, что он должен научиться выстраивать отношения и решать конфликты самостоятельно. – Мужчина встал, посмотрел на жену сверху вниз и снова сел.

Я хотел им сказать о том, что они ошиблись, но не стал. Наверное, они и сами поняли это в тот момент, когда узнали, что их сын покалечил двоих мальчишек и погиб.

– Что теперь будет? – спросила мама мальчика.

– Ничего, – я пожал плечами.

– За нами будут следить? – задал вопрос отец.

– Наблюдать какое-то время.

– А те мальчики? Которых он… – так и не смогла договорить мама паренька.

– Живы. Поломаны, один из них лишился ноги, но жить будут, – я вздохнул. Родители мальчика переглянулись и наконец взялись за руки. Такой простой жест, который так много о них сказал.

Спустя два часа я сидел в кабинете и, не отрываясь, смотрел в окно. В отделе стояла тишина, разбавленная скрипом ручек. Каждый писал свой отчёт о проделанной работе. Когда все закончат, мы обсудим дело, подошьём отчёты в папку и передадим Николаю Ивановичу.

Наш начальник Николай Иванович Просо убирал такие происшествия в особую секцию, анализировал и собирал статистику. С каждым годом дел по непроизвольному выбросу магии становилось всё больше и больше. Волшебники, не знающие о своей сущности, рано или поздно выпускали магию. Неконтролируемо – из-за страха, стресса или злости. Убивали непосредственно силой они редко – для этого недостаточно было выпустить чистую энергию, а вот отдача убивала практически всегда. В лучшем случае – самого незадачливого мага, в худшем – всех окружающих. Всё чаще происходили взрывы из-за энергии, ушедшей в воздух, и люди, случайно оказавшиеся рядом, погибали в страшных муках. Сейчас выросло поколение людей, даже не подозревающих о своей сущности. Те, чьи родители были обучены магии, как правило, учили детей спускать давление силы. Поэтому раньше проблема неконтролируемого выброса магии стояла не так остро.

Каждый сотрудник нашего отдела надеялся, что полный запрет на магию снимут. Потому что мы видели их – людей, которые не понимали, как и почему они убили кого-то, или осматривали их покорёженные тела. И неизвестно, что страшнее. Мы общались с их родными, которые в страхе смотрели друг на друга, теряя доверие к родственникам. Задавались вопросами: кто из них маг? Кто мог бы оказаться следующей жертвой? Встречались среди обвиняемых и те, кто догадывался о своей сущности, но, как мама сегодняшнего мальчишки, боялся что-то искать. Или боялся что-то найти. Хотя, что более вероятно, боялся привлечь к себе внимание Комитета.

Я занёс папку с делом в кабинет Николая Ивановича, положил на пустой стол и отправился в архив. Надо найти всё, что возможно, про Дарью Волковскую и Павла Миляева. Их дело прогремело два года назад и затихло. Точнее – дело Миляева, про Волковскую в нём упоминалось мельком. Сейчас мы выстроили аргументацию в пользу отмены запрета на магию на основе дела Миляева. Если Степан Петрович Мирный нашёл информацию, значит, я должен найти её опровержение. Иначе наши надежды угаснут на неопределённое время.

4. Дарья

– Дашк, у меня есть просьба.

Павел сидел за своим любимым столиком кафе и вертел в руках ручку. Перед ним лежала закрытая папка с документами. Официант, подошедший на расстояние двух шагов, поймал взгляд хозяина и удалился со скоростью спринтера. Я внутренне подобралась. Не то чтобы я ждала чего-то невыполнимого, но весь внешний вид Павла говорил о том, что просьба мне не понравится.

– Какая?

Павел нахмурился, между его бровей чётче обозначилась морщинка. Он протарабанил пальцами по столу и, будто решившись, заговорил:

– Ты была права – под меня кто-то копает. Могу предположить, что кто-то влиятельный. Возможно, даже из Комитета.

Мои пальцы сами собой нащупали пуговицу на манжете и начали её теребить.

– Почему ты так думаешь?

Павел продолжил, глядя на озёрную гладь:

– Я долго думал: зачем под меня копать? Дедовского влияния я не имею. Особых ценностей тоже. – Павел помолчал. – Мне кажется, что им нужно кафе, а не я.

– Почему ты думаешь, что твоя единственная ценность – это кафе?

– У меня больше ничего нет, – пожал плечами Павел.

Я положила голову на скрещенные руки и попыталась успокоиться. Когда комок в животе перестал сжиматься, я спросила:

– Может, ты преувеличиваешь?

– Сомневаюсь. За мной явно следят. К тебе приходили. И не только к тебе.

– Это могут быть совпадения.

– Хотелось бы, но я так не думаю.

– Так что за просьба? – спросила я после продолжительной паузы.

– Я хочу переписать кафе на тебя. – Пашка посмотрел на меня жалобным взглядом.

– Зачем? – Я вздрогнула. – Ты с ума сошёл?

– У меня нет родственников. И тебе я доверяю. Как только всё уляжется – перепишем его обратно на меня. – Павел улыбнулся.

– Почему ты думаешь, что это поможет?

– Я просто не хочу, чтобы оно досталось кому-то другому. Даже гипотетически.

Мы замолчали. Пуговица была пришита крепко, поэтому за её сохранность можно было не переживать. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня до чёртиков напугала просьба Павла. Я растерялась: что мне делать с кафе? О каком гипотетическом случае говорит Пашка?

Почему мне кажется, что он о чём-то недоговаривает?

Вслух я спросила:

– Что я должна сделать?

– Подписать эти бумаги. – Паша открыл папку и протянул мне её вместе с ручкой.

– Надеюсь, я об этом не пожалею. – Я стиснула ручку до ломоты в пальцах и коряво подписала бумаги.

– Я тоже, Дашка. Я тоже.

Я наконец поймала мысль, которая никак не могла оформиться во мне с начала этого разговора:

– Пашка, а тебе предлагали продать кафе?

– Один раз. Сразу после смерти папы приходил какой-то человек. А что?

– Слушай, ты не думаешь, что проще купить у тебя кафе, чем строить интриги?

– Не проще, Даш. Я не могу продать это кафе.

– Ну да, оно же теперь моё, – я усмехнулась.

– Не в этом дело. Это кафе невозможно продать в принципе. Только подарить или передать по наследству. Причём это должно быть искреннее желание.

– Как так? – У меня по спине пробежали мурашки. – Попахивает магией.

– Она и есть. Но это сложная магия. Древняя. Человеку её не обойти.

– Паш, я не понимаю. Объясни толком. – Пуговица всё-таки оторвалась и с металлическим звоном покатилась между столиками. Мы проводили её глазами, но не сдвинулись с места.

– Место для кафе было выбрано не случайно. Я пока не могу объяснить подробнее. Просто поверь мне.

– Это из-за магии? – я понизила голос до шёпота.

– Говори нормально. – Павел покачал головой, но спохватился и кивнул: – Я не могу рассказать больше.

– Так, стоп. Паш, если я должна что-то знать про кафе – расскажи мне.

– Кафе стоит на особенном месте. Сюда не могут войти комитетские без приглашения – у меня есть несколько догадок по этому поводу, но ни одна не выглядит правдоподобной. К гостям не стоит приглядываться. Здесь останавливаются… разные люди. Впрочем, кафе тебе само подскажет.

– Как?

– Узнаешь, – Павел улыбнулся.

Подошёл официант и молча протянул мне пуговицу. Я поблагодарила его и в задумчивости покрутила металлический кругляш в пальцах. «Эта пуговица совсем как я», – осенило меня. Её так же теребят, треплют из стороны в сторону, пока не оторвут, а она катится, влекомая инерцией, пока не остановится в укромном месте. Потом её ищут, вытаскивают из пыльной щели и заново пришивают на старое место, чтобы спустя время снова оторвать.

Я стояла в своей комнате, оперевшись руками о подоконник, и невидящим взглядом смотрела на озеро. Воспоминания ползали по моим венам, медленно пробивались сквозь капилляры, но не приближались к сердцу. Почему я вспомнила этот разговор? И почему я не могу вспомнить, когда он был? Пашка за последние три дня так и не появлялся. Я прислонилась лбом к стеклу, впитала кожей его прохладу и, пока оно не успело нагреться, отстранилась.

– Что здесь происходит? – спросила я вслух у пустоты.

– Ничегоо-с-с в масссштаабаахх всселеенноой-с-с, – ответила пустота голосом Марика.

Я резко обернулась и обнаружила дракончика, который лежал на моей кровати, свернувшись клубочком. Его вытянутая голова покоилась на лапках, а глаза переливались янтарной желтизной. Я прищурилась:

– Как ты здесь оказался?

– Я вссегда-с-с былл-с сдессь, – равнодушно ответил Марик.

– Всегда – это с моего приезда?

– Нет-с-с.

– С основания кафе?

– Раньшее-с-с-с, – довольно промурлыкал дракончик.

Я села на корточки перед кроватью и посмотрела в глаза Марику.

– Насколько раньше? – Мне показалось, что ответ на этот вопрос откроет для меня что-то важное.

– Ты-с-с пока-с-с не поймёшь-с-с, – улыбнулся Марик. – Посше-с-с-с.

Я вздохнула. Марик сел, наклонил голову, затем вытянул хвост, сполз с кровати и исчез. Тишина легла на плечи меховым воротником. Значит, Марик был здесь ещё до строительства кафе. Кафе построил Филипп Миляев сразу же после «смены», то есть примерно сорок три года назад. Пашка говорил, что раньше здесь был пустырь. Зачем строить кафе на пустыре? Из-за особого места? Звучит глупо. Почему именно кафе? Филипп Миляев предполагал, что деревня превратится в город и подползёт вплотную?

Я упорно пыталась поймать за хвост догадку, но она, как маленькая ящерка, выскальзывала и пряталась. Тогда я сделала то, на что не могла решиться со вчерашнего утра.

Я вышла из комнаты, повернула направо, прошла до конца коридора и без стука толкнула дверь в комнату Павла. Она тихо открылась. Я вздохнула и вошла внутрь.

Кровать была заправлена, но смята, будто кто-то валялся на ней поверх покрывала. На тумбочке лежала книга. Я попыталась разобрать название, но не смогла. Тогда я подошла, подняла её и выронила. Слой пыли, потревоженный движением, поднялся в воздух небольшим облачком. На тумбочке остался чистый прямоугольник на том месте, с которого я подняла томик. Открытый рюкзак лежал на полу. В нём не нашлось ничего, кроме кроссовок и чистой футболки. Я прошла в ванную. Зубная щётка на месте, полотенце, которого я случайно коснулась, сбросило слой пыли. Я обернулась и увидела свои следы на полу. Пыль лежала на всех поверхностях толстым слоем. Сквозь ватную пелену страха я осознала – в эту комнату уже давно никто не заходил.

Где же Пашка?

Моё нутро похолодело, я обхватила себя за плечи. Не помогло. Озноб бил меня крупной дрожью. Тогда я открыла окно, которое распахнулось с таким оглушающим скрипом, что я внутренне сжалась в ожидании, когда сюда прибежит персонал. Но никто не пришёл. Ветер тут же поднял пыль со всех поверхностей, погнал по полу серые комочки. Я прислонилась к косяку двери и закрыла глаза.

Пустая аудитория наполнилась солнечным светом, как стакан водой. Мы сидели на самом верху – я и Павел. За окном летели облака. Белые, как чистые листы, разложенные по столам. Нас попросили разложить бумагу для абитуриентов, и мы, закончив задолго до срока, засели здесь, чтобы не маячить перед нервными преподавателями, которых мы раздражали своими шутками и хихиканьем.

– Смотри, здесь будет сидеть сын чиновника из столицы.

– Чванливый и зажравшийся, как индюк.

– Тогда рядом с ним пусть сядет девочка-заучка из деревни.

– Рыжая бестия с воооот такими формами.

– Да ну тебя. – Я стукнула Пашку кулаком по плечу, и мы засмеялись.

– А в конце они поженятся.

– Ты душишь романтика в своей душе.

– Масло масляное.

– Помнишь, как мы поступали? Когда Василий Степанович на экзамене по физике мух гонял бутылкой.

– А потом он её из окна выбросил и попал секретарю учебной части по руке.

– Да, потом прибежала Ольга Сергеевна и устроила скандалище.

Мы прыснули и стукнулись лбами, из-за чего засмеялись во весь голос. В коридоре послышались шаги. Как только дверь начала открываться – мы спрятались под стол. Человек зашёл в аудиторию, постоял несколько минут перед преподавательским столом и вышел. Мы вылезли, весело переглянулись и медленно спустились к кафедре. На столе теперь лежали список абитуриентов и аккуратная стопка с билетами.

– Давай билеты спрячем? – спросила я.

– Не лучшая идея, – Пашка, как всегда, остудил мой пыл. Но не до конца.

Я пожала плечами, взяла со стола список абитуриентов, засунула его примерно в середину стопки с билетами, выровняла пачку, посмотрела на Павла с вызовом. Он улыбнулся, взял меня за руку, и мы побежали к выходу из аудитории. Пустой коридор встретил нас гулким эхом, по паркету пролетел пучок пыли. Мы прильнули к окну. Перед главным входом в здание столпились вчерашние школьники. Мы наблюдали за ними из другой жизни и радовались, что это испытание уже пройдено, и немного завидовали тому, что они ещё в самом начале пути.

Ольга Сергеевна стояла в дверях и громким, хорошо поставленным голосом зачитывала имена и фамилии. Те, кого она называла, подходили к преподавателю философии. Четверо других преподавателей стояли чуть в стороне, ожидая своей очереди. Они будут следить за поделенными на группы абитуриентами на вступительном экзамене. Рыжеволосая девушка из толпы подняла глаза и посмотрела прямо на нас. Мы, не сговариваясь, помахали ей рукой. Чистая радость наполнила эти воспоминания солнечным светом.

Тогда жизнь была простой и понятной. Не обременённой глухой тоской, которая давно поселилась в сердце. Не нагруженной неудачами, обманутыми надеждами и разбившимися мечтами.

Я открыла глаза. Мои мысли вернулись в пыльную комнату. Здесь Пашка не появлялся уже очень давно, но всё оставлено так, будто он вышел совсем недавно. Где же он? Крупная дрожь снова прошла по моему телу. Трясущимися руками я не с первого раза затворила окно, потом неровной походкой вышла из комнаты, медленно закрыла дверь, бросив последний взгляд на пыльный комок, потревоженный движением воздуха, и наткнулась на горничную. Она поздоровалась, но отвела глаза и тут же шмыгнула в ближайшую дверь. Я зашла к себе, взяла куртку и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, вышла из здания кафе.

Ветер выдувал тепло из-под куртки, морозил щёки и руки, играл с волосами, то бросал их вперёд, перекрывая обзор, то отбрасывал назад, бил в лицо, наполнял лёгкие свежестью. Периодически влажная взвесь, висящая в воздухе, проливалась моросящим дождём. Мы медленно шли по улице, болезненно наслаждались холодом, ветром и обществом друг друга.

Мы учились на четвёртом курсе, и нас отправили за методичками, которые почему-то остались в типографии. Ехать было далеко, никто не хотел переться на другой конец города в такую погоду. Кроме нас.

Я в очередной раз поправила волосы, опустила руку и почувствовала, как мизинца коснулся мизинец. Обхватил его и не отпустил. Руки моментально заледенели, но пальцев никто не отнял.

– Может, кофе? – спросил Пашка.

– А давай! – я засмеялась, глядя на его покрасневший нос.

Кофейня встретила нас теплом и горячими булочками с корицей. Пашка бросил рюкзак с методичками в угол, ушёл к барной стойке, а вернулся с дымящимися чашками и ароматными булочками. Сел рядом, прижался плечом к плечу.

– Примёрз? – спросила я, радуясь тому, что румянец сейчас больше похож на реакцию замёрзшей кожи.

– Нет, конечно. Я же хладнокровный ледяной тролль, – он погрозил мне ложкой.

– Ой, да ладно тебе, ледышка. – Я пихнула его плечом и обхватила руками ароматную кружку. – А я примёрзла.

– К чему?

Пашка обнял меня, не давая ответить. Кружка звякнула о блюдце. Пашка укрыл руками от холода, выдавил его изнутри весь, без остатка. Стало жарко – то ли от объятий, то ли от эмоций, хотя, скорее всего, от всего вместе взятого.

– Замёрзнешь – заболеешь, лечи тебя потом, – проворчал раскрасневшийся Пашка.

Я смущённо хихикнула. Когда объятия разжались – кофе окончательно остыл. Пришлось идти за новым. Булочки растворились, будто их и не было, а за окном разошёлся дождь – косой, с сильным ветром, от которого не спасли бы зонты, даже если бы они у нас были. Мы молча, с тоской смотрели в окно, но на погоду никак не влияли наши вздохи.

Мы вышли на улицу, и дождь с ветром мгновенно выбили тепло из-под наших курток, но тепло в сердце выбить было невозможно. Руки грелись друг о друга, а смущённые улыбки не сходили с лиц.

Пашка. Почему я после университета уехала в столицу, а не в Мадан? Почему ты не позвал? Знал, что я хочу добиться чего-то. Знал, что не откажусь. Пашка, ты знал, что я ждала, когда ты позовёшь меня? Что уехала только потому, что ты не окликнул. Не остановил. Что теперь?

Дорога стелилась под ноги, вела меня. Я смотрела только вперёд, но не видела ничего. Перед глазами крутилась жизнь, которая пронеслась в универе, урывая минуты между парами.

Тоска гнала меня от кафе над озером. Вела по узким улицам, мимо площади «Смены», всё глубже в городские трущобы. Улицы становились уже, дома неприветливей. Людей здесь практически не было. Предчувствие беды накатило, завладело мыслями.

Я вышла на улицу без тротуаров, зажатую между домом и забором. Сзади послышался гул мотора. Тоска в груди превратилась в ледяную глыбу. Медленно, впитывая взглядом каждую трещинку на асфальте, я обернулась. Серебристый внедорожник ехал прямо на меня. Лицо водителя было скрыто тёмным шарфом, только глаза – пустые, без тени эмоций, сосредоточенные, блестели из-под козырька бейсболки.

Я замерла. Глубокий вдох. Медленный выдох. Сердце проталкивало кровь, заставляло её стучать в висках, отсчитывать время. Тук. Тук. Тук.

Я смотрела на внедорожник, и он раздваивался в моих глазах. Перед внутренним взором такой же джип летел на нас с Пашкой.

Не сговариваясь, мы рванули к забору вдоль дороги, но внедорожник вильнул вслед за нами.

Внутри меня всё замерло, натянулось струной и лопнуло. Волна силы поднялась из глубины души, из самой сердцевины. Пальцами я чувствовала Пашкину руку, которая задрожала и выскользнула из моей. Я машинально отметила этот факт, но осознать так и не смогла.

Я стояла в одиночестве посреди дороги и даже не пыталась отойти. Внедорожник приближался ко мне. Ближе. Вдох. Ближе. Выдох.

Сила, непознанная, накопленная годами, поднялась во мне, приблизилась к границам дозволенного.

Я смотрела на внедорожник, и перед моим внутренним взором разворачивался другой день.

Джип летел на нас с Пашкой целенаправленно. Быстро. Тук. Тук. Тук – стучала в висках кровь.

Сила поднималась из глубины, сметала шелуху, наросшую на моей памяти. Чинила разум, заполняя бреши на месте воспоминаний. Отделяла былое от привидевшегося.

В памяти плыл такой же джип.

Нёсся, рыча мотором, целенаправленно на нас. Энергия волной прокатилась перед нами – мной и Пашкой. Заставила внедорожник остановиться и, неизрасходованная до конца, откатилась. Воздух стал твёрдым, как камень.

«Отдача. Как от автомата? Почти», – вспыхнули слова, сказанные недавно. «Нет, ещё не сказанные», – тут же подсказало подсознание. Их скажет инспектор из Комитета. Потом. На следующий день.

Два года назад. Это было два года назад.

Сбоку послышался вздох. Сила откатилась в сторону звука. Пашка упал, смялся, как сдутый матрас. Я не запомнила, как сделала шаг. Как грохнулась на колени. Вцепилась в тело, из которого исчезала влага. Тёмно-карие глаза закатились.

Я стояла на асфальте, смотрела на приближающийся внедорожник, но не могла пошевелиться. Память калечила. Убивала.

Я… я… Он… Пашка… Это же я. Его. Я. Пашка…

Сила поднялась, достигла границ внутреннего и вылилась наружу, пронеслась передо мной, остановила машину. Начала откатываться назад, неизрасходованная до конца. Коснулась моих ресниц. Воздух начал твердеть, мир сжиматься и схлопнулся бы до острия иглы, если бы не толчок в бок, который сбил меня с ног, перебросил через забор, уронил на траву. Руки, колени, внутренности – мне показалось, что трясётся всё моё существо. Прогремел взрыв, выбил кусок забора, накрыл волной горячего воздуха. В наступившей внезапно тишине над головой послышался хриплый голос.

– Живая? – пожилой мужчина сидел рядом со мной на корточках и разглядывал с сочувствием в светлых глазах.

Я кивнула. Краем глаза заметила, что лежу на траве, в палисаднике частного дома. Поднялась на ноги, опёрлась об остатки забора, прислонилась к нему всем телом. Каким чудом он не упал на нас? Мужчина уже на меня не смотрел – шёл куда-то к дому. Я не стала смотреть куда, меня это не заботило.

Два года. Два года. Прошло уже два года. Почему? На дорожном покрытии темнел провал, осколки кирпича покрывали газон, как пепел. Стояла тягостная тишина. Снова появился мужчина, за ним следом пришла женщина со стаканом воды. Она робко протянула его мне, а я взяла и выпила, не придав происходящему никакого значения. Потом меня отвели в беседку и усадили в кресло. Память ворочалась во мне, занимала своё место, укладывалась в сознании. Два года после гибели Павла слились в одну неделю, идущую по кругу. Два года с тех пор, как я его убила. Убила. Своего лучшего друга. Пашку.

Я сидела в беседке, оперевшись руками о стол, и в моей памяти оживал совсем другой день. До боли похожий на этот, но совершенно другой. От силы, поднявшейся во мне на дороге, не осталось и следа. Только фантомное ощущение пустоты внутри – не духовной, но физической. Будто между внутренностями образовалось свободное пространство, ничем не заполненное и звенящее.

Подошли люди в серой одежде, о чём-то спросили мужчину – я не расслышала. Меня взяли за предплечья и повели к машине «Скорой помощи». Да, помощь бы мне не помешала – подумала я. Только не такая. Кости целы, синяки пройдут, а вот память… Как справиться с потоком воспоминаний – вымышленных и настоящих. Десятков вариантов первых недель жизни в кафе. Настоящих разговоров с Павлом и придуманных больным воображением?

Беглый осмотр бледного молодого врача в больнице вызвал лишь недоумение, вслед за ним пришёл другой – пожилой и грузный, похожий на медведя. Он проверил рефлексы, заглянул в глаза, заставил приседать и стоять на одной ноге с закрытыми глазами, потом что-то записал в новую, только что заведённую медкарту и вышел. За ним вошли двое уже знакомых людей в серых костюмах. Они снова взяли меня за предплечья и повели к машине. Я хотела спросить, куда меня везут, но так и не решилась. Побоялась услышать такое страшное слово – «тюрьма». Машина подъехала к невзрачному зданию за пределами города. Там нас уже ждали люди, одетые в бронежилеты и с дубинками на поясах. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Неотвратимость моего будущего накрыла сознание снежной волной.

Мужчины взяли меня за предплечья и повели по узким, почти не освещённым коридорам. Вперёд, направо, налево, снова направо, потом вниз, вниз, вниз, пока воздух не стал прелым, как в подвале, который не открывали много лет. Там, в ярко освещённом, в отличие от верхних коридоров, помещении была всего одна дверь. Чёрная, массивная, тяжёлая даже на вид. Она открылась передо мной медленно и беззвучно, обнажила камеру с окрашенными в серый цвет стенами, узкой койкой и унитазом. Я посмотрела на него и вздрогнула всем телом. Меня ввели в камеру и отпустили. Дверь закрылась так же медленно и так же беззвучно. Это конец – подумала я, сидя на узкой кровати. Это конец.

Может…

– Нужно время, – сказал доктор со смешными, круглыми, как у совы, глазами. – Вы напуганы, вам нужно время. Вы должны свыкнуться со своей новой ролью. – Он развёл руками, став ещё больше похожим на сову.

Я молча кивнула и вышла из кабинета. Там, в коридоре, меня уже ждала Аня. Аня, которая знала, что со мной что-то не так, но не подозревала, что я каждый раз встречаюсь с ней заново. Она молча меня обняла. Так же молча отпустила, взяла за руку и повела домой. В кафе.

– Почему меня отпустили, Ань? – спрашивала я у сестры раз за разом. – Почему не казнили?

– Потому что никто не пострадал, – отвечала мне Аня, но её бледное лицо говорило о большем.

Сейчас. Сейчас никто не пострадал, а тогда…

– Если я магичка, то и ты можешь быть волшебницей? – спрашивала я у Ани, но она отрицательно качала головой.

– Сказали, что тебе магия передалась от матери, а мы сёстры по отцам, – отвечала она.

Меня продержали в тюрьме всего несколько дней. Бесконечные осмотры, анализы, разговоры, вопросы, вопросы, вопросы. Тысячи глупых вопросов, на которые я не знала ответа. В голове стоял густой туман.

Я сидела на кровати в полной темноте и смотрела в стену. Под кроватью зашелестела чешуя – я не пошевелилась. Марик молча улёгся на моих коленях.

Меня не казнили. Меня отпустили.

Почему?

5. Фёдор

Майское солнце пригрело столицу. Наконец-то весна вошла в мою любимую фазу – когда всей кожей ощущается близкое лето. Девушки переоделись в юбки покороче, на каждом пятачке прогретого солнцем тротуара примостилось хотя бы по одному представителю бродячей фауны. Кошки и собаки лежали на солнечных островках и старательно не обращали внимания друг на друга. Я вошёл в полумрак архива, хлопнул по стойке кулаком и крикнул:

– Эй, пыльные крысы! Где вас носит?

Из глубины архива послышались шаркающие шаги – значит, сегодня на смене Ян. Он вышел из-за стеллажа с большой дымящейся кружкой в широких ладонях, прошёл к стойке и, не глядя на меня, достал из недр тумбочки папку. После чего он наконец поднял на меня светло-карие глаза и ухмыльнулся. Его молодое лицо от этого перекосило, и незаметный шрам на левой щеке вдруг стал виден чётко, как будто кожу расчертили сверхострым ножом.

– Гоблин ты длиннорукий, Федя, – произнёс Ян с издёвкой.

– Завидуешь?

– Нисколько. – Ян протянул мне папку правой рукой, на которой не хватало двух пальцев, но передумал и прижал папку к груди. – С тебя должок, – сказал он с кривой улыбкой.

– Чего тебе на этот раз? – я закатил глаза, но тут же улыбнулся.

– Кактус.

– Чего?

– Кактус Хамецереус Сильвестри. И горшок к нему. Хотя нет, горшок не надо.

– Завтра принесу.

– Сегодня.

– Обойдёшься.

– Тогда и ты обойдёшься. Ты вообще время видел? У меня час назад рабочий день закончился, – Ян говорил спокойно, чуть растягивая гласные.

– И что же ты тогда здесь делаешь?

– Отдыхаю. После того как за три дня перерыл весь архив. Дважды. Чтобы тебе, гоблину болтливому, найти информацию по делу, закрытому два года назад.

– От этого дела, дорогуша, зависит отмена запрета на магию.

Брови Яна скользнули вверх:

– В самом деле?

– Мирный где-то нарыл информацию, что Миляев был обучен магии. Но это абсурд.

– Это… Это возможно, Федь. – Ян задумчиво протянул мне папку.

– Обученный маг погиб из-за отдачи?

– Он был не один во время… Аварии.

– Знаю. С ним была подружка. Волковская.

– Да. Она внучка графа Волковского. И необученный маг соответственно.

Я взял папку. На кончиках пальцев появилось знакомое покалывание.

– Здесь все материалы по родословной Волковской и всё, что было в газетных подшивках про Миляева, – сказал Ян.

– А остальное по Миляеву?

– Сгорело. Помнишь пожар в архиве? Данные по Миляеву сгорели полностью. – Ян нахмурился – не любил вспоминать тот день.

– Спасибо, дружище. Кактус завтра принесу, – я кивнул старому другу и вышел из архива в вечерний город.

Папка жгла руки. В машине я не удержался – открыл её и погрузился в чтение. Отголоски истории сорокалетней давности оживали на страницах сухих архивных документов. Я начал с Волковской. Прочёл все выписки из загсов, роддомов, больниц. Адреса, города. Я вчитывался в отчёт и нутром чувствовал, что причиной этих несуразных переездов, абортов и смен профессий был страх. И этот страх имел под собой весомое основание.

Волковские открыто выступали против «смены». Граф делал громкие заявления, часто появлялся на всех доступных каналах и, что важнее, спонсировал сопротивление. В папке нашлись и выдержки из публичных выступлений графа Волковского. Он говорил о том, что запрет на магию приведёт к катастрофе, что силу нельзя просто запереть или выбросить.

Я запустил руки в волосы, но спустя минуту вернулся к чтению. Частично уцелевшие при пожаре в архиве, произошедшем сорок лет назад, выписки из журналов и протоколов собраний научного общества гласили, что Волковский был не просто магом – он был одним из учёных-любителей, которые изучали магию как науку. Чем дальше я читал собранную Яном информацию, тем больше убеждался в том, что властям стоило бы прислушаться к нему. Ох как стоило. Но тогда никто не знал, чем запрет на магию может обернуться. Волшебники наперебой придумывали кучу причин, по которым от магии нельзя было отказываться, и большинство этих причин были откровенной ересью. Так в потоках этой информации и утонул здравый голос графа Волковского.

Взгляд снова зацепился за текст. Я перечитал абзац заново. По спине пробежал холодок, а ладони вспотели. Следующие страницы прямо говорили о том, что граф Волковский имел приятельские отношения с господином Миляевым, который также занимался изучением магии. Знали ли об этом Павел Миляев и Дарья Волковская? Насколько случайна их дружба? После «смены» Волковские несколько раз переезжали в разные города, большие и совсем крохотные. Они полностью отказались от магии и продали всё фамильное имущество. Единственное, что они оставили из графского наследства, – это фамилию. С годами и переездами их след затерялся в хрониках истории.

Сумерки накатились волной, сделали текст неразборчивым. Я закрыл папку, завёл двигатель и ещё несколько минут сидел, глядя в пространство пустым взглядом. Если есть вероятность того, что Миляев был обучен магии, то какова вероятность того, что Волковская тоже ей обучалась? Нет, вряд ли. Кто-то из них определённо не знал о своей сущности.

Всю дорогу до дома я продолжал размышлять. Миляев и Волковская. Волковская и Миляев. Была ли их дружба случайностью? Материалы подтверждают, что они были друзьями, но насколько крепка была их дружба, если Павел оставил ей кафе? Почему вообще он это сделал? Судя по документам, передача прав произошла всего за несколько дней до гибели Миляева. Мне не терпелось вернуться к чтению. Я припарковал машину и, не видя ничего вокруг, побрёл в сторону дома.

– Эй, красавчик, не пригласишь на чай? – раздался задорный женский голос со скамейки перед подъездом.

– Мия? – я остановился.

– Да, пупсик. – Темноволосая красотка поднялась со скамьи, подошла ко мне и громко чмокнула в щёку.

– Миюш, если ты будешь продолжать в том же духе, то соседи начнут шептаться. Они подумают, что мы пара! – я округлил глаза. – Не то чтобы мне было зазорно с тобой встречаться как с женщиной, но это же был бы инцест!

– Инцест – дело семейное, – хихикнула моя младшая сестра, открыла дверь и уверенным шагом вошла в прохладный подъезд.

– Фу, дорогуша, я против извращений. Тем более я знаю твой характер с самого твоего рождения и вынужден признать, что ничего более колючего ещё не встречал.

– Тогда персики и жидкий шоколад я оставлю себе, – девушка остановилась возле двери в квартиру и, повернувшись ко мне, подняла брови.

– Нет уж, сестрёнка, персики с шоколадом отложатся на твоих боках и будут мучить тебя всю жизнь.

– Я потерплю, – хмыкнула Мия.

Мы прошли в кухню, я плюхнул папку с документами на подоконник, а Мия тем временем засунула в мойку персики. Банку с шоколадом она поставила на стол, но как только я протянул к ней руки – получил пинок под коленку.

Мия никогда не отличалась хрупкостью или застенчивостью. Её внешность удивительно гармонировала с едким характером. Брюнетка с зелёными глазами и фигурой, выточенной в спортивном зале, она привлекала внимание, вызывала у большинства мужчин жгучее желание познакомиться. Поэтому ухажёров у моей сестрёнки было много, но задерживались они ненадолго. Она, как будто поставив однажды себе цель – проверять на прочность всякого, кто хочет к ней приблизиться, следовала ей с маниакальным упорством.

– Как дела у родителей?

– Сам спроси. – Мия поставила на стол тарелку с персиками, села и начала аккуратно нарезать их ломтиками.

– Я спрашивал, ты же знаешь их: «дела прекрасно, всё хорошо и даже суставы не болят».

– Да хорошо у них, – Мия улыбнулась. – Папа ёрничает, мама ворчит – всё как обычно. В отпуск собираются.

– Куда?

– Сам спросишь. – Мия расправилась с нарезанием персиков и теперь медленно и очень внимательно поливала их шоколадом.

– Сестрёнка, а ты пришла, чтобы подразнить меня или чтобы персиками накормить?

– И то и другое. И третье. – Девушка закончила свои кулинарные извращения и глазами показала мне на чайник. Я залил в него воды, включил, достал кружки и сел напротив. Стоило мне протянуть руку к тарелке, как моя дорогая сестричка прихлопнула её своей жёсткой ладонью.

– С чаем, – произнесла она с нажимом.

– Как скажешь, дорогая. – Я налил чай и поставил перед сестрёнкой кружку.

На протяжении нескольких минут кухня упивалась тишиной. Персики мы ели вилками – протыкали сочные ломтики, захватывали ими шоколад и ели. Обожаемое лакомство большинство наших знакомых считали извращением и издевательством над фруктами и шоколадом. Когда тарелка наконец опустела, я пальцем собрал остатки шоколада и под недовольный взгляд сестры съел.

– Ты ещё тарелку оближи, – фыркнула Мия.

– Не при женщинах и детях, мартышка.

– Не смей называть меня мартышкой! – прошипела девушка и швырнула в меня вилкой.

Я поймал столовый прибор и точным броском запустил его в раковину.

– Так у тебя дело ко мне?

– Да! – Мия сверкнула глазами с другой стороны стола.

Я напрягся. Приподнятое настроение сменилось тревожностью.

– Я знаю, что родители будут против, но я тоже хочу устроиться в Комитет. – Мия посмотрела на меня твёрдым взглядом.

– Почему?

– Что «почему»?

– Зачем тебе это? Ты же помнишь, какой был скандал, когда родители узнали, что я туда устроился.

– Понимаешь, – Мия поджала губы, – вчера мальчишка погиб из-за выброса магии. Это сын Марго.

– Какой Марго?

– Старшая сестра моей одноклассницы.

– И?

– Я уже давно думала об этом. Комитет – единственное место, где можно… – девушка замялась. – Где можно быть собой.

– Тебе всё равно придётся скрываться. Даже от большинства коллег.

– Мне пофиг. Это лучше, чем перекладывать бумажки.

– Тебе придётся сталкиваться с такими же мальчишками и девчонками по пять раз в неделю.

– Так часто?

– Бывает и чаще, – я пожал плечами. – Но это не самое страшное, Миюш. Тебе придётся общаться с их родителями, братьями и сёстрами. Объяснять им, что кто-то из них маг. Они будут бояться, будут кричать на тебя или даже пытаться драться.

Сестрёнка бледнела с каждым моим словом. Её глаза становились шире, а пальцы начали мелко дрожать.

– Всё настолько плохо? – спросила Мия неестественно тонким для себя голосом.

– Будет ещё хуже. По статистике, с каждым годом подобных происшествий становится больше.

– Значит, я нужна Комитету, – сестрёнка взяла себя в руки. – Вам же нужны маги?

– Нужны, – признал я неохотно. – Я поговорю с начальством.

Мия вымученно улыбнулась, взяла мою кружку и налила нам ещё по порции чая.

– Родителям сама расскажешь, – сказал я и не удержался от улыбки, когда увидел, как моя ядовитая сестрёнка вздрогнула.

– Лаааадно, – протянула она в попытке скрыть волнение.

– Да не боись. Я думаю, что они после меня смирились с неизбежным.

– Пф-ф. Хочешь сказать, что мой выбор был таким уж предсказуемым?

– Конечно, мартышка.

Пустая кружка тоже не достигла своей цели – я поймал её и поставил на стол. Мия надулась, но глаза сверкнули задорно.

Ночью, когда сестрёнка уехала домой, я вернулся к бумагам. Меня не отпускала мысль, что из-за огромного количества одинаковых катастроф мы стали беспечны и пропустили не контролирующего себя мага. Но, если в день ДТП, в результате которого Миляев погиб из-за магической отдачи, виновной была Волковская, тогда почему она никак не проявила свою магическую сущность за эти два года? Если только она нашла учителя. Или сила могла затаиться до следующего выброса? У нас не было примеров. Жестокость системы лишила нас возможности узнать, бывают ли выбросы повторными.

Я закончил с бумагами, посвящёнными Волковскому, и погряз в биографии Миляева. Перечитал все его публичные заявления, которые он делал во время «смены», и с удивлением понял, что он никогда не выступал за неё. А ведь это напрямую противоречило официальной позиции нынешней власти по отношению к нему. Но и противником «смены» Миляева назвать не получалось. Он настолько аккуратно лавировал между волшебниками и людьми, что каждая из сторон считала его своим. После «смены» он отказался от всей своей недвижимости в пользу новой власти, но оставил за собой право на банковские счета. Потом уехал на окраину страны в крохотный городок и построил в нём кафе-гостиницу. Странно в кафе было не только его местоположение, но и то, что в документах был зафиксирован запрет для работников Комитета входить туда без приглашения. Почему власти согласились на это необычное условие? Можно ли его нарушить или оно закреплено магией?

Наутро я не был уверен ни в чём. В голове крутились вопросы, ответы на которые я надеялся найти в давно закрытом деле Миляева. Кружка кофе вернула мне уверенность хотя бы в меня, а вот я уже пинками отправил себя на работу. По пути я зашёл в газетный киоск и купил свежий выпуск с кроссвордами, в булочной набрал пирожных и, завернув их в газету, отправился в Комитет.

На проходной меня попытался остановить охранник – как всегда безуспешно. В кабинете я положил свёрток на стол к Витюше, аккуратно накрыл его оторванным в коридоре цветком герани и вместе с папкой из архива ввалился в кабинет начальника.

Николай Иванович сидел за столом, оперев голову на руки, и задумчиво рассматривал картину, висящую над дверью. С картины на него смотрел щенок бассет-хаунда с печальными глазами и растоптанными цветами на фоне. Когда-то давно эту картину подарила начальнику его жена – невероятная женщина, сочетающая в себе истинно женскую мягкость и твёрдость духа, достойную викингов.

Я плюхнул папку на стол перед начальником, включил чайник и насыпал кофе в две кружки. Уже несколько лет я тщетно пытался уговорить начальника поставить в кабинете кофеварку. Николай Иванович упорно отмахивался от моих доводов, считая, что кофе из кофеварки ничем не отличается от растворимого. Кружку Николая Ивановича я поставил перед ним, а сам уселся на своё любимое место на подоконнике.

– Пирожные зажилил? – начальник наконец оторвал взгляд от картины, поднял свою кружку, втянул аромат, зажмурился, затем поставил её обратно и посмотрел на меня с укоризной.

– Витюше положил, – ухмыльнулся я.

– Неси. Обойдётся твой Витюша. Ему Светка принесёт.

– Думаешь? – спросил я уже в дверях.

– Куда она денется, – махнул рукой тот.

Я вернулся в кабинет, кивнул входящей Светлане, забрал со стола Виктора свёрток и под её неодобрительным взглядом вернулся к начальнику. Николай Иванович развернул газету, хмыкнул, разглядев дату, цокнул языком и взял пироженку.

– Издеваешься над человеком почём зря, а ведь работник он отменный, – проворчал Николай Иванович с набитым ртом.

– Я не издеваюсь, – закатил я глаза. – Я стимулирую Виктора к профессиональному росту.

– Пачкая его любимые кроссворды его любимыми пироженками?

– Я ставлю его перед моральным выбором и показываю, что вещи, которые он одинаково любит, могут вредить друг другу.

– Ты, главное, ему об этом не говори. А то он скоро додумается напакостить тебе в ответ.

– Кишка тонка, – отмахнулся я.

Николай Иванович покачал головой и доел последнее пирожное.

– Есть новости из архива?

– Есть, и ещё какие. – Я налил себе новую порцию кофе. – Кто вёл дело Миляева?

– Подвязаев, – начальник нахмурился. – В чём дело?

– В том, что его дело толком не расследовали. Почему никто не проверил Волковскую?

– Она маг?

– Да, но дело не только в этом. Всё сложнее. Её дед граф Волковский изучал магию как науку. И дружил с дедом Миляева.

– Ты думаешь, что Волковская и Миляев были не просто друзьями?

– Возможно. Но я думал об этом всю ночь и решил, что они могли и не знать о дружбе своих дедов.

– Почему? – Николай Иванович открыл папку с архивными документами.

– Павел Миляев погиб из-за отдачи от магии. Эта маленькая деталь путает всё.

– Получается, один из них однозначно являлся неосознающим своих сил магом. Да, не вписывается в картинку, – кивнул Николай Иванович.

– А второй? – изобразил любопытство я.

– А вот этот вопрос тебе придётся прояснить.

– С водителем машины, которая на них ехала, кто-нибудь разговаривал? – спросил я после короткой паузы.

– Нет. Его так и не нашли.

– А искали?

– Не особо. Подвязаев уволился сразу после закрытия дела. – Начальник задумчиво откинулся на спинку стула.

– Странно. – Я задумался. – Почему?

– Не знаю. Он не стал ничего объяснять. Подал рапорт и ушёл.

Я постучал пальцами по подоконнику.

– Мы официально поднимаем дело?

– Да, Федь. Волковская вчера применила магию.

– Неужели? Только вчера?

– Судя по описанию, неосознанно. – Николай Иванович вытащил из стола папку и подтолкнул к краю стола.

– Получается, она могла убить Миляева? – Я встал с подоконника, взял папку и уселся обратно.

Дверь распахнулась, ударилась о стеллаж и отскочила обратно, едва не ударив Степана Петровича Мирного, который уверенным шагом вошёл в кабинет и сел напротив Николая Ивановича. Высокий, светлый, худощавый – он был похож на хищную птицу. Степан Петрович презрительно окинул меня своими серо-зелёными глазами с головы до ног и фыркнул:

– Распустил ты своих, Николай Иванович.

– По какому вопросу пожаловал? – не поддался на провокацию мой начальник.

Крупный, темноволосый, с пронзительно голубыми глазами – он выглядел как оплот терпения и благожелательности по сравнению с едким Мирным.

– Ты наконец понял, что с делом Миляева не всё гладко? Я слышал, что ты подал рапорт на повторное рассмотрение.

– Ты пришёл, чтобы удостовериться в этом? Мог бы спросить у того, кто поведал тебе о моём рапорте.

– О! Я случайно увидел его на столе у секретаря в приёмной директора.

– Ну так, может, посмотришь у него на столе, какую визу директор поставил? – с милой улыбкой спросил Николай Иванович.

– Я лучше спрошу у него лично. – Мирный ответил такой же милой улыбочкой.

– Ну а ко мне ты для чего пришёл?

– Узнать, что послужило причиной такого унизительного поступка?

– И что же в нём унизительного? – не выдержал я.

Николай Иванович покачал головой, а Степан Петрович сделал вид, что не слышал вопроса.

– Я поднимаю дело в связи с появлением новых сведений.

– О, спустя два года вы нашли что-то новенькое? И что же это? – Степан Петрович закинул ногу на ногу.

– Тайна следствия, – скучающим тоном ответил Николай Иванович и откинулся на спинку стула.

Мирный около минуты сидел молча и старательно сверлил взглядом Николая Ивановича Просо, но тот расслабленно развалился в кресле, наблюдая за собеседником с выражением вселенской скуки на лице.

– Удачи в расследовании, коллега, – ледяным тоном отчеканил Мирный, встал единым резким движением и вышел из кабинета со скоростью ракеты.

– Спасибо, – коротко ответил Николай Иванович, глядя на захлопнувшуюся за Мирным дверь.

Я встал, прислушался к тишине в кабинете за дверью и включил чайник. Молча дождался, когда тот закипит, и налил кофе в две кружки. Потом одну поставил перед шефом, который сидел всё в той же расслабленной позе и смотрел в потолок.

Мирный настроен отстоять существующую систему законов. При его возможностях – это серьёзно. Такое простое дело Миляева вдруг стало очень важным и сложным. Тёмная лошадка Волковская превратилась в решающую фигуру. Хорошо, что она не знает об этом. Надолго ли?

– Федь, с тобой всё нормально? – выдернул меня из размышлений обеспокоенный голос Витюши.

– Ты хочешь об этом поговорить? – спросил я в ответ.

– Ты уже сорок минут сидишь молча и смотришь в стол, – встрял в разговор Гриша.

– Я думаю, – ответил я и окинул взглядом коллег.

– Ты умеешь? – съехидничала Светлана.

– Как ни странно, но да, – я посмотрел на раскрасневшегося от сдерживаемого смеха Виктора и рассмеялся.

Светлана прыснула, а Григорий похлопал по спине подавившегося Витю.

– Вы будете по мне скучать, – сказал я с нескрываемым удовлетворением в голосе.

– Не будем, – полушёпотом отозвался Виктор.

– В смысле? – одновременно с ним спросил Гришка.

– Куда ты? – опешила Светлана.

– Не обольщайтесь. Я всего лишь в командировку.

– Надолго?

– Не знаю, – честно ответил я.

– Далеко? – спросил Витя. Голос его стал серьёзным.

– На окраину. В Мадан.

Спустя неделю я заехал в маленький город, утонувший в море хвои. Здесь уже ощущалось дыхание гор. Их отроги притаились в лесном одеяле. Большинство домов спрятались за кронами деревьев, в городе – лиственных. «Наверное, саженцы привозили специально для городских улиц», – подумал я и остановился у ближайшего магазина. Достал карту, развернул и хмыкнул. Во всём городе была всего одна гостиница и две «ночёвки» – койко-места для посуточной сдачи. Кафе Миляевых, а ныне Волковской даже сейчас находилось на окраине города. Да, странным типом был Филипп Миляев.

Я сложил карту, сходил в магазин за водой и поехал к гостинице. Большинство номеров, как я и ожидал, пустовали, цены, по сравнению со столицей, вызывали недоумение своей незначительностью, а персонал был приветлив и расхлябан. Портье мне пришлось ждать почти полчаса – как оказалось, дама средних лет была одновременно и портье, и буфетчицей. Мне выделили уютный номер на втором этаже, с окнами, выходящими на площадь «Смены».

Солнце начало клониться к горизонту, когда я наконец подошёл к кафе «Над Фрешерским водохранилищем». Оно расположилось над склоном крутого холма, под которым за узкой полоской леса баюкало свои воды водохранилище. Я окинул взглядом водную гладь, заросшие густым хвойным лесом берега и невольно потянулся мыслями к палатке и гитаре, оставленным в машине. Безумно захотелось обойти вокруг озера с палаткой, задерживаясь по несколько дней на каждой прибрежной стоянке.

Я так размечтался, что чуть не проворонил Дарью Волковскую, из-за которой, собственно, сюда и приехал. Невысокая, среднего роста, со светло-русыми волосами, очень светлой, почти прозрачной кожей, жёлтыми глазами и миниатюрными кистями рук, она вышла из кафе и, накинув капюшон на голову, пошла в сторону озера. Я не задумываясь последовал за ней.

Девушка обогнула кафе, прошла вдоль него и свернула на еле заметную тропинку, уводящую вниз по пологому склону. Я шёл за ней, изо всех сил старался не шуметь и судорожно придумывал, что ей скажу, если она обернётся. Когда проходил мимо кафе, мне почудился чей-то пристальный взгляд и возникло желание поскорее выйти из тени от стен.

Пока я был рядом со зданием, мне казалось, что оно таит в себе какую-то угрозу. Как только я отошёл подальше – чувство исчезло. Мы продолжали спускаться, когда мне показалось, что в кустах мелькнуло что-то блестящее. Впрочем, как я ни приглядывался – ничего не увидел. Девушка уверенно шла вниз, обогнула валун, заросший мхом от подножия и почти до самой верхушки, прошла сквозь узкую полосу леса и возле самой воды уселась на поваленное бревно, которое, судя по его гладкому виду, вынесло из воды.

Я остановился всего лишь на мгновение и, даже не пытаясь обдумать ситуацию или дальнейший план действий, подошёл к бревну и сел рядом с девушкой, вытянув ноги. Дарья посмотрела на меня своими жёлтыми, как у рыси, глазами и, ничего не сказав, повернулась к озеру. Волны застенчиво набегали на берег, а солнце начало клониться к дальнему берегу водохранилища.

6. Дарья

В окно залетела птица. Белая грудь, серые крылья, серая растрёпанная голова, загнутый клюв. Хищник. Она уселась на спинку кровати, впилась когтями в дерево, оставляя царапины. Жёлтые глаза смотрели на меня. Взгляд был спокойный, ясный, расчётливый. В растерянности моя рука сама собой потянулась к птице, но она не далась – всколыхнула крыльями воздух и вылетела в окно, за которым солнце склонилось над озером. Я вздрогнула. Встала, прошлась по комнате, наконец, решившись, надела любимую толстовку с капюшоном и вышла.

На улице я натянула капюшон на голову и отправилась к озеру, на своё место. Место, которое успел показать мне Пашка. Я обогнула здание кафе, нашла тропинку, которая полого спускалась с крутого склона. В кустах появился Марик. Он подмигнул мне правым глазом, а после исчез в зарослях. И хорошо – говорить с ним не хотелось. В тишине я спускалась всё ниже и ниже. Постепенно влажность наполняла воздух, а шум воды становился всё громче – обволакивал, обещал покой. Узкая полоска леса пропустила сквозь себя, приглушила на время плеск волн, но почти сразу же расступилась, обнажила озёрный простор.

Я прошла к бревну, которое когда-то выбросило на берег. Об этом мне рассказал Пашка. Он вытащил бревно из воды и оставил здесь. На нём удобно сидеть – можно даже опереться спиной на вывороченные корни. Хорошо было бы разжечь костёр, но я не догадалась взять ничего горючего из кафе. Если бы я умела, то разожгла бы его с помощью магии. Вот только… Я не была уверена, что хотела учиться обращаться с ней.

Шаги я скорее почувствовала, чем услышала. Некто вышел из леса, обошёл бревно и уселся рядом со мной, вытянув длинные ноги. Красивый – отстранённо отметила я. Высокий брюнет, с чуть смуглой кожей и светлыми зелёными глазами. Я посмотрела на него, но не решилась ничего сказать. Молча отвернулась к озеру, где солнце уже готовилось к своему вечернему представлению. Мужчина сидел также молча. Мы просто смотрели на закат, а солнце тем временем красило небо в малиновый цвет. Глядя со стороны, можно было подумать, что мы давно знакомы и договорились о встрече заранее. Когда небо из малинового превратилось в золотое, потом в бронзовое, а солнце закатилось практически полностью, незнакомец наконец прервал тишину.

– Вы Дарья? Дарья Волковская? – спросил он, повернувшись ко мне.

– Да, – ответила я, чуть помедлив.

Большого смысла отпираться я не нашла, а врать так и не полюбила. Пока, во всяком случае.

– Меня зовут Фёдор Жрановский.

– Приятно познакомиться. – Я наконец повернулась к нему.

На самом деле никаких приятных ощущений у меня это знакомство не вызывало, разве что любопытство, замешанное на страхе, который меня преследовал последние несколько дней.

Фёдор замялся, посмотрел поверх меня на берег озера, а потом спросил:

– Дарья, а что вы здесь делаете?

– Сижу, – я пожала плечами. – Смотрю на закат. Разговариваю с вами. Это же очевидно.

Брови моего собеседника поползли наверх, но уже через несколько секунд он спохватился и засмеялся.

– Я имею в виду – что вы делаете в Мадане?

– Живу. Работаю. – Я помолчала, а потом всё-таки спросила: – А вы что здесь делаете?

– Вас ищу, – прямо ответил Фёдор.

– Зачем?

– Чтобы разобраться.

– В чём? – я нервно сглотнула.

– В том, что же в действительности произошло два года назад. И что произошло на прошлой неделе.

Мурашки пробежали по моей спине холодными лапками. Я непроизвольно сжала руки в кулаки, потом нащупала пуговицу на рубашке под толстовкой и начала её теребить.

– Кто вы такой? – спросила я охрипшим голосом.

– Инспектор по делам несанкционированного применения магии.

– А бывает санкционированное? Мне казалось, что вся магия под запретом, – спросила я совсем не то, что хотела.

Инспектор, похоже, тоже ожидал совсем другого вопроса, потому что споткнулся на полуслове и подавился. Я, не без удовольствия, похлопала его по загривку.

– Сложный вопрос, – ответил Фёдор, задумавшись.

– Значит, есть волшебники, которым разрешено применение магии?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Разумеется, – не смогла удержаться от ехидства я.

– Дарья, можно к вам на «ты»? – Фёдор заглянул мне в глаза и слегка улыбнулся.

«Знает, как пользоваться своей внешностью, засранец», – подумала я и кивнула.

– Расскажешь, что произошло на прошлой неделе? – спросил он.

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– А два года назад?

– Тоже не хочу. Я на допросе?

– Нет, но будет лучше, если ты расскажешь, – нахмурился инспектор.

– Кому?

– Что кому?

– Кому лучше будет? – меня, что называется, понесло.

Все дни с момента освобождения я искала, на кого бы слить своё отвратительное настроение, и вот наконец нашла такую замечательную жертву, которая имеет полномочия снова упечь меня в тюрьму.

– Многим. И тебе в том числе, – невозмутимо ответил Фёдор.

Я поднялась с бревна, поёжилась и, не глядя на инспектора Жрановского, пошла к тропинке. Фёдор догнал меня, схватил за предплечье и остановил.

– Расскажи.

– Не буду, – я выдернула руку и пошла дальше.

В кустах снова мелькнула чешуя Марика. Я хотела окликнуть его, но вовремя остановилась. Неизвестно, как инспектор по делам несанкционированного применения магии отреагирует на явно волшебное существо. Инспектор, к счастью, больше попыток меня остановить не предпринимал и Марика явно не заметил. Только шёл за мной, не отставая ни на шаг. Я буквально затылком чувствовала его дыхание. Возле дверей кафе я остановилась и посмотрела на своего преследователя с самым недовольным видом, на который была способна. Мне показалось, что ему неприятно стоять рядом с кафе. Он нервно осматривал окна и косился на дверь.

– До свидания, инспектор Жрановский, – сказала я.

– Увидимся, Дарья. – Фёдор обезоруживающе улыбнулся и ушёл во тьму.

«Засранец», – подумала я. Самое подходящее слово для этого инспектора.

Я вошла в кафе и остановилась возле барной стойки. Бармен улыбнулся мне и предложил шампанского из нового поступления. Я только покачала головой и попросила чай с мятой. Сознательно затуманивать разум не хотелось – после двух лет, которые потерялись в дымке ложных воспоминаний, я чувствовала отчаянную потребность сохранять ясность рассудка как можно дольше.

«Надо чем-то занять себя», – решила я, вдыхая аромат мяты. В задумчивости принялась наблюдать за официантами, снующими от столика к столику в забитом под завязку кафе, допила чай и медленно успокоилась.

«Откуда взялся этот инспектор? – размышляла я. – На допросах его не было. Из тюрьмы меня отпустили. Совершенно непонятно почему, но я на свободе и даже не ограничена в передвижении. Вот только отходить далеко от кафе мне теперь уже не хочется. Разве что сходить в библиотеку, чтобы досмотреть наконец ту дурацкую стопку с газетами. Точно! Этим завтра и займусь».

«А после?» – съязвил внутренний голос.

«А после займусь делами кафе. В конце концов, я за эти два года так и не поняла, что оно собой представляет». С этими успокаивающими мыслями я отправилась спать.

Я проснулась поздним утром с чувством лёгкой растерянности и ощущением тяжести во всём теле. Причины этих ощущений выяснились сразу же, как только я заставила себя открыть глаза. Чешуя лежащего на мне дракончика мягко переливалась в тусклом свете, который падал из окна. Голова ящера покоилась на моей груди, глаза он закрыл. Его размеренное дыхание сливалось с моим. Несколько минут я лежала неподвижно и молча разглядывала дракончика. Он, очевидно, спал. Наконец я не выдержала и аккуратно погладила его по основанию головы, там, где у собак находится область «за ушком». Дракон лениво приоткрыл глаза и фыркнул. Я тут же убрала руку.

– Ну ты и наглец, – прошептала я.

– Ничеегоо-с-с подообногоо-с-с-с, – промурлыкал Марик.

– Ты тяжёлый.

– А ты-с-с мяягкааяяя-с-с-с, – на его чешуйчатой морде появилось нечто, что можно было принять только за улыбку.

– Ну-ка слезь с меня! – взъелась я. – Я думала, что меня шкафом придавило.

– Не ври-с-с-с, – протянул ящер и медленно сполз на кровать.

Я резко встала, продолжая возмущённо смотреть на дракончика, который принялся чистить чешуйки с самодовольным видом.

– Марик, не смей больше спать на мне! – воззвала я к его совести.

– Почемуу-с-с? – отвлёкся он от своего занятия.

– Потому что ты разумный! – выпалила я первое, что пришло в голову. – И ты мальчик, – добавила чуть позже.

– У на-с-с рассные-с-с-с биолоогичесские-с-с виды-с-с, – протянул Марик и вернулся к чистке чешуи.

Я открыла рот, закрыла его, потом снова открыла, но ответа так и не придумала. Тогда я глянула на дракончика ещё раз своим самым злобным взглядом и ушла в ванную. Не без удовольствия отметила дребезжание окна из-за излишне громкого хлопка двери, включила горячую воду и задумалась. А что, собственно, меня так разозлило? На кошек же так никто не реагирует. Некоторые даже с собаками спят. «Они не разумны», – тут же ответила сама себе. А в разумности Марика сомневаться мне не приходилось. От следующей мысли мои внутренности сжались: что, если его вижу только я? Если это очередная галлюцинация?

Я стояла и смотрела на себя в зеркало – прямо в жёлтые глаза. Может ли дракон быть галлюцинацией?

Из комнаты послышался звук спрыгнувших с кровати лап. Я закрыла воду, скинула с себя пижаму и залезла в горячую ванную. Дверь приоткрылась, и в щель протиснулась перламутровая мордочка. Марик беззастенчиво вполз в ванну и уселся возле двери.

– Я не смотрю-с-с-с, – сказал он с ехидным выражением на морде.

– Марик! – Я залезла в воду по самые уши. – Иди отсюда!

– Выгоняяешш-с-с-с галлюциинацию-с-с?

– Как ты узнал?

Дракончик наклонил голову и ухмыльнулся:

– Я не галлюцинаация-с-с.

– Знаешь, это сейчас вообще неубедительно прозвучало.

– Галлюцинаация-с-с так-с-с может-с-с? – Марик щёлкнул хвостом, и в воздухе появилась небольшая тучка, которая вспыхнула от разрывающей её молнии, а после пролилась дождём. Громыхнуло так, что мой крик, наверное, услышали даже на улице.

Марик заливисто рассмеялся и выскользнул из комнаты. Спустя минуту в дверь уже стучали. Пришлось вылазить из ванны и долго убеждать горничную и двух поваров, что ничего не взорвалось, а всего лишь упал стул. Так себе объяснение, конечно, но другого я не придумала. Убедившись, что я жива, здорова, а комната в полном порядке, не считая затопленной ванной, работники кафе удалились. Я долила в ванну горячей воды и снова погрузилась в неё. И пусть Марик, который куда-то подевался, будет кем ему заблагорассудится. Дракон, галлюцинация – какая, в сущности, разница?

Основательно отмокнув, я приободрилась, расчесала свои светлые, подстриженные волосы, надела платье из тёмно-зелёного трикотажа и спустилась вниз к завтраку. Горячий омлет с гренками и колбасой окончательно поднял моё настроение. Из туч выглянуло практически летнее солнце. «Что у меня сегодня по плану? Библиотека? Прекрасно», – не успела додумать я, как на стол передо мной плюхнулась толстая папка с жирной надписью «Дело №» на обложке. Вслед за ней на стул грациозно опустилась грузная женщина неопределённого возраста – Марина Дмитриевна, наш главный бухгалтер.

– С добрым утром, Дашенька, мне нужно с вами посоветоваться, – промурлыкала Марина Дмитриевна своим ангельским голоском, который никак не вязался с её грубоватой внешностью. Короткие тёмные волосы, тяжёлая челюсть и тёмные, тяжёлые глаза с нависшими веками. При этом во всех её жестах, мимике и интонациях сквозила чарующая женственность и харизма. Тонкий, мелодичный голос заставлял приглядеться к ней.

В сочетании с привычкой называть всех уменьшительно-ласкательными именами её голос производил эффект тёплого пледа, укрывающего от невзгод внешнего мира. Марина Дмитриевна прекрасно вела дела, умудряясь жёстко отстаивать интересы как свои, так и своих работников, не выходя из амплуа доброго ангела.

– Чем могу помочь? – спросила я, придвинув к себе большую кружку ароматного кофе.

– Вы знаете, Дашенька, наш Николя, который вас замещает, подставляет нас под удар. Он сменил поставщиков муки и молочных продуктов на тех, кто работает хуже и дороже. Сейчас я вам объясню.

Весь день мы с Мариной Дмитриевной обзванивали поставщиков, перечитывали кипы бумаг и официальных писем, искали документы, шерстили архив. Моя добрая ассистентка не позволяла мне отлынивать или задумываться на отвлечённые темы.

– Деточка, ты забыла просмотреть последние листы этой папки, – говорила она мне, стоя спиной, когда я закрывала папку, не досмотрев. – Прочти внимательней этот документ, мне кажется, в нём есть какая-то ошибка, – совала она мне в руки очередной файл.

Только вечером мне удалось слинять, чтобы прогуляться и привести в порядок мысли. «Бойся своих желаний», – думала я, вспоминая вчерашнее желание разобраться в делах кафе.

Стоило отойти от здания на сотню метров, как рядом нарисовался инспектор Фёдор Жрановский с двумя рожками мороженого в руках. Один он тут же протянул мне и молча пошёл рядом.

– Привет, инспектор. Это взятка? – прервала я молчание после того, как откусила мороженое.

– Как ты могла такое подумать? – с поддельным возмущением воскликнул Фёдор.

– Мелковато, – не удержалась я от усмешки.

– Решил начать с малого, – ответил инспектор с невозмутимым видом, который портила капля пломбира над верхней губой.

– Значит, ты хочешь рассказ?

– Для начала можно и рассказ. Но вообще я хотел попросить о другом.

– Твои запросы слишком быстро меняются.

– Не. Я просто вчера не успел сказать обо всём.

– И о чём же ещё ты хотел меня попросить?

– Пригласи меня в кафе.

– Чего? – поперхнулась я мороженым.

– В своё. А то я туда зайти не могу. – Фёдор обаятельно улыбнулся.

– Ну ты и нахал! – восхитилась я. – Слушай, а инспекторы все такие наглые?

– Нет. Я единственный в своём роде. – Фёдор самодовольно развёл руками.

– Ты всерьёз думал, что это прокатит? – я уставилась на Жрановского в упор.

– Да, – ничуть не смутился инспектор.

Я не выдержала и засмеялась. Напряжение последних дней разжало свои костлявые пальцы. Вечер стал чуточку теплее. Фёдор, недолго думая, присоединился к моему смеху. Мы дошли до неожиданно большого в масштабах маленького города парка. Мороженое давно кончилось, каплю пломбира с губы Фёдор вытер тыльной стороной ладони, при этом нисколько не потеряв самодовольной уверенности. Я даже немножко позавидовала его самообладанию.

Мы уселись на широкую скамейку, затонувшую в зарослях жасмина, и замолчали. Включились фонари, и парк сразу стал наполняться волшебством. Тёплый ветер покачивал набухшие бутоны жасмина. Я посмотрела на них и впервые за последние несколько дней ощутила благодарность за то, что я всё ещё на свободе. За то, что могу сидеть здесь и смотреть на цветы, ощущать весну кожей и свободу – всем своим существом.

– Почему тебя не было на допросах? – прервала я тишину.

– Я вчера приехал из столицы, – ответил инспектор.

– Ты же можешь запросить материалы дела в местном Комитете, – озвучила я очевидную мысль.

– Я уже прочёл все из нашего Комитета. Хочу узнать о произошедшем от первого лица. И про трагедию двухлетней давности тоже.

Я хмуро подумала, что и сама ещё не смогла принять того, что произошло два года назад, а рассказывать об этом полузнакомому человеку желания не было и подавно.

– Почему меня отпустили? – Я посмотрела на Фёдора в упор.

– Я пока не могу ответить на этот вопрос. – Жрановский подмигнул мне. – Теперь моя очередь.

– Что?

– Вопросы задавать.

– Я пока не могу на них ответить, – съязвила я.

– Ну я-то на один твой вопрос ответил. – Фёдор сделал обиженное лицо.

– Ну валяй. Тогда и я на один отвечу.

Инспектор задумался на несколько секунд и спросил:

– У тебя парень есть?

– Чего? – опешила я. – Нет. А зачем он тебе?

– Мне он совершенно не нужен, – замахал руками Фёдор.

– Глупый вопрос.

– Какой есть, – пожал плечами Жрановский.

Я в ответ вопросительно приподняла брови, но, не выдержав его весёлого взгляда, отвернулась. Странный тип этот инспектор. Зачем он приехал из столицы? Чтобы расспросить меня? Тогда почему не пытается давить, а ждёт, когда я сама соглашусь всё рассказать? Почему ему нужен именно мой рассказ? Я думала об этом, глядя на темнеющие аллеи.

Мимо нас шли люди. Молодые и пожилые, с детьми и с собаками, парами, небольшими компаниями и поодиночке. Весёлые, расслабленные, счастливые или задумчивые. За каждым из них скрывалась совсем другая жизнь, другие проблемы, горести и радости, но все они сейчас гуляли по аллеям парка под тёплым светом фонарей. Тепло выманило горожан на улицу. Ожидание лета, как ожидание праздника, разливалось в воздухе.

– Представь, какой была бы жизнь человечества, если бы Земля была полая, а мы жили бы на её внутренней стороне.

Пашка сидел на скамейке в парке с книгой в руках и смотрел на мерцающий фонарь, стоящий чуть поодаль.

– Тогда фонари на этой стороне земли были бы звёздами для людей, живущих на другой её стороне, – я ответила нараспев, задумавшись над миром, который сейчас рождался в нашем воображении. – Одна проблема – у такой земли не может быть гравитации, – вздохнула я.

– Зато она могла бы крутиться с большой скоростью, и всё держалось бы на внутренней стороне и не падало бы за счёт центробежной силы. – Пашка мечтательно улыбнулся. – Это Физика.

– А что, если такие планеты существуют? Может быть, мы, живущие на поверхности, исключение? – Я закрыла свою книгу и прислонилась плечом к Пашке.

– И поэтому наши космонавты не могут никого обнаружить?

– Возможно.

В тот день мы закрыли сессию. Летний вечер подарил нам долгожданное спокойствие, а время мы решили потратить на то, что любили больше всего. Мы сидели в парке с книгами и какао в термостаканах. Над нами разгорались звёзды, а в наших головах рождался целый мир, населённый неведомыми существами, живущими на внутренних поверхностях полых планет.

– Я кушать хочу, – плаксиво протянул Фёдор.

Я вздрогнула, вынырнув из воспоминаний о похожем вечере, только собеседник был совсем другим. Сердце гулко ухнуло и вернулось в обычный ритм.

– Там на выходе шаурму продают, – ответила я, не глядя на Жрановского.

– Я хочу нормально поесть.

– Я слышала, что на площади «Смены» открылся милый ресторанчик. Можем сходить.

– Тебе не зазорно идти на ужин к конкурентам?

– Не-а. Должна же я отслеживать рыночные тренды.

– А вдруг нас там накормят тухлятиной?

– А ты им удостоверение покажи – по-любому свежее сделают.

– А вот я слышал, что твоё кафе лучше.

– Слишком толсто, – я хихикнула, искоса посмотрев на Фёдора.

– Вредина, – не обиделся инспектор.

Мы покинули уютную скамейку и медленно пошли по парку. Уже ночная тьма окутала деревья. Теперь фонари лишь подчёркивали темноту ночи. Сделав небольшой круг, мы повернули в сторону кафе. Жрановский купил себе шаурму и задумчиво обкусывал её, глядя по сторонам. Я шла и думала о том, что инспектор не торопится возвращаться в столицу, иначе не дал бы мне уходить от рассказа, который ему нужен для дела. А может, он приехал по какой-то другой причине? А мной заинтересовался исключительно из любопытства к волшебнице, которую не засадили в тюрьму? Или же это новый уровень слежки? В любом случае я ещё ни разу не слышала, чтобы кого-то отпускали после доказанного применения волшебства.

Тротуар вывернул к озеру. Тьма дохнула на нас влажным воздухом. Мимо проехал серебристый внедорожник, а я, заметив его, вздрогнула. Жрановский покосился на меня, но ничего не сказал. Через несколько минут, когда мы уже подходили к кафе, он остановился и спросил:

– Почему ты не хочешь рассказывать?

– Потому что не знаю, зачем тебе это нужно. Вдруг ты меня опять в тюрьму посадишь?

– А есть за что?

– Ты же знаешь мою статью. – Я поморщилась.

– Знаю, но если бы у меня были основания для ареста, то я бы допрашивал тебя в тюрьме, а не в парке.

– Уверен, что основания не появятся после рассказа?

Инспектор задумался, провёл широкой ладонью по волосам и нахмурил чёрные брови.

– Давай завтра поговорим об этом? – предложил Фёдор.

– Давай. Только говорить первым будешь ты, – ответила я.

Инспектор Жрановский закатил глаза, но согласился. Я вошла в двери, окунулась в атмосферу, созданную мягким светом и инструментальной музыкой, улыбнулась, глядя на расслабленных гостей, и оставила все проблемы с Комитетом за дверьми. Навстречу выскочил молодой официант Лёша.

– Дарья, вы ужинать будете? – спросил он.

– Да, пожалуй, буду.

Я села за свой столик, скользнула взглядом по тьме за окном и принялась разглядывать посетителей. «Интересно, сколько среди них магов?» – вдруг подумала я. Пашка говорил, что часть персонала – волшебники. Жители гостиницы только волшебники, а посетители? Наверное, часть из них даже не догадывается о своей сущности, как я не догадывалась о своей. Перед глазами поплыли воспоминания.

Зимнее морозное утро. Стеклянный купол небосвода терял тёплые рассветные краски, постепенно принимая зеленовато-голубой цвет. Мы сидели в лекционном зале, который в народе прозвали «астрономическим» из-за расположения на самом верхнем этаже самого высокого здания университета. Город гасил фонари, из тёпло-оранжевого становился серым. Лектор зябко потирал предплечья, расхаживал по подиуму, читал монотонную лекцию. Студенты сидели тихо – с этим профессором дисциплину никто не рисковал нарушать. Даже мимолётные шепотки глохли от единого взгляда преподавателя.

Мы с Пашкой сидели на самой верхотуре и в перерывах между записями молча играли в балду. Он выигрывал. Я тихонько злилась, но единственное, что могла себе позволить, – это аккуратные тычки в бок. Пашка в ответ толкал мой локоть своим во время записи конспекта, из-за чего буквы в моей тетради гуляли по строчкам. Я ворчала, Пашка беззвучно хихикал. Лектор сурово поглядывал на нас, но ничего не говорил.

По стенам пробежала дрожь. С потолка посыпалась мелкая крошка. Всё здание протяжно застонало и успокоилось. Тишину в аудитории никто не нарушил. Профессор, споткнувшийся было во время повествования, невозмутимо продолжил читать лекцию, но её уже никто не записывал. Студенты нервно переглядывались, пожимали плечами, но делали это молча, не решаясь прервать преподавателя. От звонка все вздрогнули, разом вздохнули и, так же молча побросав тетради в сумки, понеслись потоком по лестнице вниз. Туда, откуда слышался то ли вой, то ли плач. Мы с Пашкой шли в хвосте нашего потока, потом влились в общую массу и, обогнув своих одногруппников, проскользнули в коридор пятого этажа.

Тут разрушения выглядели масштабно. Дверь в лекционный зал разлетелась в щепки, окна выбило, отчего ледяной зимний воздух заполнил собой коридор, вытеснил тепло. Людей здесь, как ни странно, было немного. Трое преподавателей и пять десятков студентов. Женщина, лаборантка с кафедры физики, сидела на полу в разрушенном лекционном зале и плакала, периодически подвывая. Останки её мужа – преподавателя – лежали в месиве из щепок и осколков стекла. Никто не решался к ней подойти. Раненых студентов уже увели в медицинский блок, тело студентки, устроившей взрыв своей магией, лежало тут же. Как ни странно, оно не пострадало. Внешне выглядело так, будто она уснула.

– Магия, – прошептал Пашка на выдохе.

Волосы шевельнулись у меня на затылке. Я повернулась к нему с вопросительным взглядом, но Пашка зажмурился, молча взял меня за руку так крепко, что у меня онемели пальцы, развернулся и рванул в обратном направлении. Я поплелась за ним. Мы вышли на улицу, пустынную из-за мороза. Кожу обожгло холодом. Мы прижались друг к другу в попытке сохранить тепло и стояли молча долгие десять минут до звонка. Я чувствовала – Пашке тяжело, но что послужило причиной такой реакции? «Наверное, дело в слухах о том, что он тоже из семьи волшебников», – решила я.

Несколько дней Павел ходил угрюмый, держался рядом со мной, а с остальными старался не разговаривать. Весь универ гудел о том, что студентка взорвала преподавателя из-за недопуска к экзамену, а Паша высказался по этому поводу только однажды, но сказал странно. Я запомнила. Он сказал, что студентка не виновата. Бывает так, что магия вырывается из людей сама по себе. Она годами копится в человеке, и, если волшебник не использует магию слишком долго, её плотность становится больше, чем плотность человеческой воли. Тогда она вырывается наружу и сносит всё на своём пути. И горе тем, кто окажется рядом.

«Горе тем, кто окажется рядом», – повторила я про себя, возвращаясь в реальность. К глазам подступили тоскливые слёзы, но я сдержала их, не позволила пролиться. Не сейчас, ещё не время.

Или уже не время.

– Пашка, прости меня. Я не хотела, – проговорила я шёпотом и отвернулась к окну.

«Горе тебе, Пашка, но ещё больше горя мне», – мысленно продолжила я.

В стекле возле моего столика отразился силуэт. Я внутренне собралась с силами, вернула самообладание на место и только после этого медленно повернулась к нему.

– Здравствуй, Николя, – я машинально назвала своего заместителя на манер Марины Дмитриевны.

Он скривился, как от зубной боли, но приветственно кивнул и сел рядом со мной.

– Вы позволите? – спросил он.

– Конечно, – ответила я безрадостно.

– Слышал, вы начали проверку моей деятельности.

– Скорее проверку деятельности заведения.

– У вас есть основания не доверять мне? – Николай посмотрел мне в глаза.

– С чего вы взяли? – ответила я вопросом на вопрос.

– Вы ни разу не устраивали проверок.

– Всё когда-то бывает в первый раз. – Я вопросительно приподняла брови. – Вы чем-то недовольны?

– Нет. – Он нервно улыбнулся официанту, который принёс ужин.

– Тогда в чём причина вашей нервозности, Николай?

Официант разложил приборы, вопросительно взглянул на заместителя, получил в ответ раздражённый моток головой и удалился.

– Мне не нравится, когда кто-то лезет не в свои дела, – в его голосе послышалась угроза.

– Это моё кафе, и всё, что с ним связано, является моим делом. Вы слишком долго оставались без должного надзора, Николай, если считаете, что дела кафе меня не касаются.

– Ты за два года даже ни разу не поинтересовалась его делами! – не выдержал он и сорвался на крик.

На нас начали оборачиваться гости. Официанты зашушукались. Охранник подошёл поближе.

– Николай, держите себя в руках, – холодно ответила я. – Я начала проверку тогда, когда посчитала это необходимым. Твоё нынешнее поведение заставляет меня задуматься о поиске нового заместителя.

– Я два года тянул это кафе на себе, пока ты металась по городу и прохлаждалась в библиотеке. – Николай хлопнул ладонями по столу.

Гости уже не пытались делать вид, что не смотрят на нас. Звон посуды привлёк всеобщее внимание.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе вот так просто разрушить всё, что я сделал за эти годы, ты ошибаешься! – Николай встал, поправил сбившийся галстук и улыбнулся.

– Я сделаю то, что посчитаю нужным, Николя. – Я выделила последнее слово. – Можешь идти.

Николай открыл было рот, но подошедший охранник что-то сказал ему на ухо. Мой бывший заместитель покраснел, бросил на меня злой взгляд, развернулся и вышел вместе с охраной. Я наконец приступила к ужину. В голове крутился рой тревожных мыслей. Где найти толкового управляющего в короткие сроки? В любом большом городе это не стало бы проблемой, но в нашем крохотном городишке найти хорошего специалиста не так-то просто. «Надо узнать, где работает Анна», – пришла в голову умная мысль. Профиль у неё подходящий, главное, чтобы было желание.

Настроение улучшилось, гости давно вернулись к своим тарелкам, а я поднялась к себе в комнату и вышла на балкон. Свежий влажный воздух окончательно успокоил мои тревоги. «Завтра будет новый день, – подумала я. – Новый день и новые дела».

7. Фёдор

«Дарья, Дарья, Дарья. Что же ты такая упрямая?» – думал я, лёжа в кровати на втором этаже гостиницы. За окном гудели машины, тихо играл уличный скрипач. Последний день весны разгорался летним солнцем. Как уговорить упрямую ослицу Волковскую впустить меня в кафе?

Я умылся холодной водой, натянул свежую рубашку с коротким рукавом и пошёл в соседнее здание – там расположился ресторанчик, о котором вчера говорила Дарья. Вопреки моим ожиданиям, ресторанчик был уже открыт. Видимо, работали в две смены. Кофе здесь делали средненький, но еда оказалась неплохой. Конечно, подача хромала, но лишь на взгляд избалованного столицей посетителя.

Караулить Дарью возле её кафе с утра бесполезно, решил я и отправился в местное отделение Комитета. Оно должно было находиться где-то рядом, если верить карте, которую я купил при въезде в город.

Мне пришлось обойти площадь «Смены» дважды по кругу, потому как неприметную вывеску, спрятанную за подвесной клумбой, с первого раза я не увидел.

Внутри царила полная анархия. Дежурного на проходной не оказалось. Я прошёл через турникет, окинул взглядом пустой коридор, расходящийся в разные стороны, и свернул в левый. Дошёл до конца, открыл правую дверь и спросил Сашу. Два молодых человека оторвали глаза от своих кружек и уставились на меня, пожали плечами и сказали, что сегодня его не видели. По крайней мере я узнал, что в штате имеется некий Саша.

Я пошёл на правую половину и, не раздумывая, открыл первую попавшуюся дверь. Женщина средних лет, не отводя глаз от зеркала, попросила зайти чуть позже. Я открыл следующий кабинет. Три молоденькие девушки обсуждали новый модный тренд на завивку бровей и громко хихикали. Я не выдержал и тоже захихикал. Девушки тут же встрепенулись, оживились, предложили мне кофе с домашним пирогом и, только после того как я доел второй кусок, поинтересовались, кто я и кого ищу. Я не стал кривить душой и честно признался, что ищу их самого-самого главного начальника. Девушки погрустнели и сказали, что сегодня его не будет. Потом пошушукались и отправили к женщине, которая меня выгнала. Её звали Нонна Никодимовна, и она была заместителем начальника по всем-всем-всем вопросам. Я поблагодарил, пообещал зайти ещё, чем вызвал новый взрыв хихиканья и румянец на щеках юных сотрудниц Комитета.

Со второй попытки мне удалось обратить на себя внимание женщины. Она отложила зеркало, цокнула языком и спросила, кто я. Когда я представился, Нонна Никодимовна слегка побледнела, но не повела и бровью. Только, пристально глядя мне в глаза, набрала номер на рабочем телефоне и попросила Бореньку. Затем, так же молча, протянула мне трубку. Боренька, или Борис Игнатьевич по паспорту, сначала долго молчал, потом сказал, что через полчаса приедет, после чего отключился. Я поблагодарил женщину и вышел на площадь. Пусть сотрудники спокойно подготовятся к приезду начальства.

Свежая майская листва шуршала на тёплом ветру, вездесущие голуби толпились по площади. За ними бегали дети, периодически поднимая в небо шумное пернатое облако.

Я сидел на скамейке, ловил ласковые лучи солнца и наслаждался. День обещал быть сложным. Конечно, глупо было ожидать, что в таком маленьком и удалённом от столицы городе будет идеальный порядок в Комитете, но я не мог даже подумать о том, что встречу здесь откровенный бардак. Дело, изначально сложное из-за своей беспрецедентности, становилось ещё сложнее.

Когда спустя час к Комитету подъехала машина и высадила дородного мужчину в рубашке и брюках, я медленно поднялся и прогулочным шагом пошёл к входу. Голуби расступались передо мной, а весёлая мелодия скрипача дополняла этот сюрреалистичный пейзаж. Внезапно я понял, что мне нравится Мадан.

Борис Игнатьевич – мужчина глубоко пенсионного возраста – нервничал. По его вискам стекали капельки пота, седые волосы стояли торчком, а голос подрагивал. Он постоянно теребил Нонну Никодимовну – своего заместителя. Нонна Никодимовна, в свою очередь, источала спокойствие, которое при таком бардаке вызывало лишь раздражение.

– Мне нужны дела Волковской и Миляева, – попросил я после долгих приветствий.

– Но, уважаемый, дело Миляева давно закрыто, – возразила мне Нонна Никодимовна.

– Его возобновили. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

– Но оно уже в архиве, – невозмутимо ответила мне заместительница начальника, в то время как Борис Игнатьевич обмахивался платком и старательно перебирал бумажки на столе.

– Ну так достаньте его из архива, – начинал всерьёз злиться я.

– Мы не можем.

– В смысле – вы не можете?

– Ну, там надо будет искать, – покраснела женщина.

– Ну так ищите! – рявкнул я. – А дело Волковской? Тоже в архиве?

– Нет. Оно должно быть тут. – Нонна Никодимовна жалобно посмотрела на начальника.

Борис Игнатьевич сделал вид, что не заметил её взгляда, и в третий раз перебрал стопку папок на столе.

– Где – «тут»? Тут на столе? Тут в шкафу? Тут под тумбой? – указал я пальцем на стопку папок, подпирающих тумбочку.

– М-м-мы найдём сейчас. Вы пока посидите, чаю попейте, – наконец подал голос Борис Игнатьевич.

– Да я уже опился чая, пока вас ждал! Вы время видели? Уже практически обед! – выпалил я, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Ну так сходите пока пообедайте, – заискивающе предложил начальник. – А мы поищем. – Он посмотрел на Нонну Никодимовну с упрёком.

– Тут ресторанчик на площади недавно открылся, – поддержала Бориса Игнатьевича женщина.

Я посмотрел на начальство местного Комитета и понял, что если сейчас не уйду, то устрою здесь большой скандал с вызовом проверки из столицы.

– Вернусь через два часа, – процедил я.

Площадь опустела, даже голуби исчезли. Небо затянулось грозовыми тучами, в воздухе повисла духота. Я медленно пошёл в обход площади к ресторанчику. С названием хозяин мудрить не стал, назвал его просто «Смена». Ресторан «Смена» на площади «Смены». Мадан – город сюрреализма в действии.

В лицо дохнуло ветром. Сначала ласково, почти нежно, но уже следующий порыв выбил злость из мыслей. Крупные капли посыпались с неба и уже через минуту превратились в потоки. По площади потекли ручьи. Я продолжил медленно идти. Вода стекала по лицу, стучала по плечам. Странный город. Расхлябанный, тихий, уютный. Я прошёл мимо ресторана и зашёл в гостиницу, поднялся в номер, переоделся в сухое и обнаружил, что повесить мокрую одежду некуда. Пришлось искать портье, потом ждать, когда найдут сушилку, и только после этого тащить её на второй этаж и устанавливать в номере.

Только я собрался пойти на обед, как зазвонил телефон. Я взял трубку с мыслью о том, что, наверное, погорячился и дела в местном Комитете не так плохи. На том конце Борис Игнатьевич нервно дрожащим голосом, сообщил что в кафе «Над Фрешерским водохранилищем» произошло убийство. Лишь спустя минуту я понял, что это кафе Волковской. Ещё несколько секунд мне понадобилось, чтобы осознать сказанное.

Дождь лил как из ведра. Я выпросил у портье разрешение на пользование чёрным ходом и выскочил оттуда сразу в машину. Через десять минут я уже стоял возле входной двери в кафе Волковской и, с трудом преодолевая чувство опасности и желание поскорее уйти, пытался сквозь стекло разглядеть, что происходит внутри.

Дарью я увидел практически сразу. Она сидела за одним из столиков, уронив голову на руки, от чего волосы свисали, создавая своеобразную завесу. Тело лежало на полу возле барной стойки. Я видел только одну ногу, но этого было достаточно. Официанты толпились возле кухни. Я стукнул кулаком по двери, а небо отозвалось громом. Это не я, это гроза. Слух уловил тихий смешок.

Я резко обернулся. В двух шагах от меня между двумя вазонами с пышными цветами сидело странное существо. Размером с крупного кота, чешуйчатое, четырёхлапое, с гребнем вдоль всего тела и длинным хвостом. Окрас существа был зелёно-синим, и смотрело оно на меня большими жёлтыми глазами с вертикальными зрачками. Моё тело оцепенело. Существо по-собачьи наклонило голову и улыбнулось, обнажив острые зубы. Дверь медленно открылась, я моргнул, а существо исчезло.

На пороге стояла Дарья. Бледная, с красными глазами и белыми губами. Она вышла ко мне, тихонько закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Пришёл меня арестовывать, инспектор Жрановский? – спросила она глухим голосом.

– Нет. А есть за что?

Оцепенение спало, дышать стало легче. Я не сразу понял, что произошло, лишь спустя несколько минут осознал, что здание больше не давило. Но при этом я чувствовал, что войти в него не смогу.

– Не знаю, – девушка покачала головой и обхватила себя за плечи.

– Что произошло?

– Не знаю.

Сверкнуло, тут же прокатился гром. Дарья вздрогнула.

– Николя. – Девушка поморщилась. – Николай, мой заместитель. Он пришёл на работу. Потом зачем-то пошёл в архив, а оттуда вышел с лицом… – Дарья замолчала.

– Каким лицом?

– Серым. Буквально серым. Как пепел. Он вышел оттуда, спустился, прошёл несколько шагов и упал… Он умер.

– Что он мог делать в архиве?

– Не знаю. – Дарья пожала плечами.

Снова громыхнуло. Волковская прошла по веранде, застыла на секунду перед завесой дождя и шагнула под потоки воды. Я молча наблюдал за ней. Она махнула рукой, развернулась и снова зашла под навес. За ней последовали трое врачей. Они молча кивнули мне. Дарья открыла перед ними дверь, пропуская вперёд. Я попытался войти вслед за медперсоналом, но не смог переступить порог. Волковская посмотрела на меня с интересом, потом поёжилась, обхватила себя руками и вошла внутрь. Я остался снаружи.

Временные промежутки между громом и молнией становились всё длиннее, дождь растерял свой напор. Запахло озоном. Запрет на вход в кафе подкреплён магией, но почему об этом не было сказано в документах, хранящихся в Комитете? Интересно, как Филиппу Миляеву удалось провернуть такой фокус?

Двери открылись, вышли врачи. Двое из них несли на носилках накрытое простынёй тело. Я попросил у Волковской подготовить мне список сотрудников, попрощался, хлопнул её по плечу в слабой попытке подбодрить и пошёл за врачами. Показал удостоверение, узнал, где находится больница, потом сел в свой джип. Машина тронулась, между туч появилось солнце, а бледная Дарья проводила меня глазами.

Здание больницы спряталось в зарослях сирени. Она уже отцвела, но её густая листва скрывала уютный двухэтажный домик от любопытных глаз. За больницей росли берёзы и яблони. Я невольно засмотрелся на них. «Должно быть, приятно прогуливаться в их тени во время отдыха между процедурами», – подумал я. Сам я в больнице никогда не лежал, а вот Мия туда однажды попала. Я каждый день приходил к ней и маячил в приёмном отделении, пока персонал не сжалился и не разрешил мне зайти. Ох и попало мне тогда от родителей, когда они узнали, что я торчал у Мии вместо того, чтобы быть в школе.

Я остановился, окинул взглядом притихший после грозы город. Мне показалось, что он весь дышал теплом.

В больницу меня пропустили, едва я достал удостоверение, проводили до морга, где врач уже осматривал тело. Как только я вошёл, он опустил руки и уставился на меня, как на дикобраза.

– Добрый день, это Николай из кафе? – спросил я.

– Да. А вы кто?

– Столичный Комитет, инспектор Жрановский.

Врач, немолодой мужчина с бесцветными глазами, кивнул и продолжил осмотр. Лицо Николая действительно было серым. Со стороны могло показаться, что его обрызгали краской из баллончика. Губы склеились, крылья носа съёжились. Я провёл рукой по его волосам, и они выпали. По кончикам пальцев пробежал энергетический разряд.

Перед внутренним взором картинка прояснилась. Потоки, завязанные в тугой узел, сконцентрировались преимущественно в голове. Две жилы протянулись к сердцу и желудку. Немного странное сочетание сузило круг возможно задействованных заклятий. Узел в голове ещё жил. Я жестом попросил врача отойти. Пальцами аккуратно разжал графитно-серые губы. Изо рта трупа поднялось облако пепла. Я сплёл две дифференциальные ловушки и заключил пепел в них. Потом внимательно осмотрел глазные яблоки. Зрачки растворились, белок глаз посерел. Узел заклятия в голове выдохся. Теперь труп перестал быть опасным.

Я повернулся к застывшему в нерешительности врачу и прошептал одними губами заклятие памяти. Проник в его церебрум, нащупал воспоминания о последних нескольких минутах и аккуратно заменил их на другие. Теперь врач будет думать, что во время моих манипуляций разглядывал плакат на стене.

Закончив, я похлопал доктора по плечу, вышел из морга и сел на скамейку в коридоре. Из кармана выудил небольшой блокнот с розовым единорогом, открыл его и стал восстанавливать на бумаге трёхмерную проекцию энергетического узла. Природа заклятия прояснилась. Его сплёл некто, хорошо владеющий магией земли, но не обладающий большой силой. Впрочем, отсутствие мощности волшебник умело компенсировал мастерством.

Земля – пыль в лёгких. Сплетение потоков в самозатяжной пожарный узел усиливало эффект и не давало снять заклятие с помощью магии. Его можно было только разрубить. Но для разрубания понадобилась бы большая магическая сила. Очень большая. С такой силой можно было бы взорвать кафе.

Волосы на затылке шевельнулись. Подумав про мощность, необходимую для разрыва подобного заклятия, я вспомнил свои ощущения от нахождения возле здания кафе Волковской. В первые дни оно давило на меня. Даже просто находиться рядом с ним было сложно. Похожие ощущения посещают человека, который находится возле километровой отвесной скалы, на вершине которой покачивается огромный валун.

Во время последнего визита что-то изменилось. Давящее чувство ушло, но пройти в дверь я не смог. Магический барьер, направленный на работников Комитета? Каким образом он работает? Откуда берёт энергию для существования и для охраны входа? И, самое главное, как этот барьер определяет, кто из входящих людей является сотрудником Комитета по делам магии?

Пока я обдумывал варианты, рука сама собой нарисовала в блокноте нечто, похожее на существо, которое я встретил возле кафе. В его магической природе я не сомневался. Интересно, откуда оно там появилось? Я увидел существо сразу после того, как постучал в дверь. Одновременно с этим моё тело сковало оцепенение. С чем оно было связано? Это был физический контакт с дверью кафе или с существом? А когда оцепенение спало и пропало гнетущее ощущение – был ли это выход Дарьи или исчезновение существа?

Мимо в футболке с закатанными рукавами прошёл доктор, проводивший осмотр тела. Я посмотрел на часы, понял, что просидел здесь почти два часа, но так и не понял, какое именно заклятие использовал убийца. «А всё потому, что думал о загадочном существе и барьере в кафе Волковской, а не о заклятии», – мысленно попенял себе.

Я встал, сунул блокнот в карман и направился к выходу. Надо поесть, забрать список сотрудников у Дарьи и её дело из Комитета. Заодно сдать в Комитет пыль на анализ. Ловушки с пылью я положил в другой карман. «Но сначала поесть», – решил я.

В ресторанчике на площади свободных мест не оказалось – пришлось ждать. К счастью, недолго. За едой мысли снова вернулись к заклятию. Тот, кто его наложил, имел большой опыт в подобных вещах. Вопрос в том: кто он? Кому мешал Николай? Заместитель директора популярного кафе на отшибе – человек немаленький, но и не большой. Вывод напрашивался сам собой – это могло быть выгодно кому-то из кафе.

Брусчатка на площади высохла, а вот швы между плитками ещё не просохли, от чего вся поверхность площади «Смены» превратилась в геометрическую абстракцию. Ласковое солнце уже начало клониться к крышам, когда я вошёл в пустынное здание Комитета. На этот раз при входе появился охранник – бодрый дедуля с озорными глазами.

– Эк тебя занесло, милок, – сказал он мне, как только я вошёл. – Дуй отсюда, нет здесь никого. Завтра будут.

– Время-то ещё… – я посмотрел на часы, – ещё двадцать минут до конца рабочего дня.

– Да что тут эти двадцать минут решат, – хохотнул дед. – Завтра приходи.

– Не-а. Вызывай начальство, – улыбнулся я в предвкушении.

Дедок сначала удивился, даже засмеялся, но, когда понял, что я не шучу, заметно сник.

– А ты вообще кто? – наконец спросил он.

Я молча показал ему удостоверение. Охранник пожевал губами и обречённо спросил:

– До завтра не подождёшь?

– Нет. До завтра не подожду, а вот начальство подождать придётся.

– Тебе Бориса Игнатьевича или Нонну Никодимовну?

– Давай Нонну Никодимовну, от неё толку больше, – решил я.

Охранник пробежал пальцами по ящику с ключами, выхватил один, не глядя на прилегающую бирку, прошёл до ближайшего кабинета. Там он надолго скрылся. Я сел на стульчик возле турникета, достал блокнот и снова погрузился в изучение рисунка с узлом заклятия.

Красивый узел. Идеально выверенная схема. Ни одного лишнего потока. Каждый усиливается за счёт соседних. Тот, кто придумал этот узел, хорошо разбирался в углублённых основах управления магией. Волшебник-профессионал убивает управляющего кафе в захолустье? Человек, который умудрился постичь углублённые знания магических искусств в эпоху полного запрета на магию, в условиях, в которых даже базовые знания о магии получить сложно и опасно, рискует всем ради убийства какого-то управляющего? Что-то не сходится.

Охранник вернулся из кабинета и погрузился в графический кроссворд. Время от времени он бросал на меня тревожные взгляды. Минуты тянулись медленно, складывались в десятки. За окном по площади носились дети, поднимая в воздух крылатые облака из голубей. Тихий, уютный город умиротворял, а расхлябанность и разгильдяйство работников местного Комитета раздражали.

Через полчаса в дверь ворвалась раскрасневшаяся Нонна Никодимовна. Не надо быть волшебником, чтобы понять, что женщина была в ярости. Увидев мой насмешливый взгляд, Нонна Никодимовна сникла и с чувством собственного достоинства прошла в свой кабинет. Я не стал дожидаться приглашения и пошёл за ней.

– Я пришёл за делом Волковской. Вы нашли его? – спросил я самым вежливым тоном, на который был способен.

– Нашли. – Женщина вытащила из ящика стола картонную папку и швырнула её на стол передо мной: – Не могли до завтра подождать?

– А у вас всегда такой бардак в отделении или только сегодня? – уже не сдерживая раздражения, спросил я.

– У нас всё в порядке в отделении, – холодно ответила Нонна Никодимовна.

– Настолько в порядке, что за двадцать минут до конца рабочего дня Комитет пустует? Сколько вы искали дело, которое находится в работе? Почему никто не появился ни на месте убийстве, ни в больнице?

– Туда же вы поехали. – Женщина покраснела, потом побледнела, а потом пошла пятнами.

– Я не отношусь к вашему штату. Дело Волковской до этой минуты находилось исключительно в вашем ведомстве.

Нонна Никодимовна промолчала в ответ.

– Вам придётся навести порядок в отделении, иначе этим займётся столичный Комитет.

– Не угрожайте мне! – взвизгнула заместитель начальника.

– Я не угрожаю, я предупреждаю. – Я взял со стола папку. – А где дело Миляева?

– Ещё не нашли.

– Ну так найдите! И побыстрее, пожалуйста!

– Это Волковская? – неожиданно спросила Нонна Никодимовна.

– Что Волковская?

– Убила кого-то в своём кафе.

– Почему вы так думаете? – теперь я посмотрел на женщину с любопытством.

– Она волшебница. И это её кафе. – Нонна Никодимовна жадно вглядывалась в меня.

– Вы полагаете, что она единственная волшебница в городе?

– Нет, но она единственная, кого было приказано отпустить после совершения доказанного волшебства.

– Это все аргументы?

– Нет. Мы все знаем, что в кафе Миляева запрещено входить сотрудникам Комитета. Каждый, кто приходит к нам работать, сталкивается с давлением, которое исходит от здания. У некоторых даже возникают панические атаки. Лично я до работы в Комитете бывала в том кафе почти каждую неделю, а теперь не могу даже подойти к нему.

– Этот запрет был наложен ещё на этапе утверждения документации на строительство, – я развёл руками. – Но механизм барьера мне тоже интересен. Значит, вы говорите, что до поступления на работу в Комитет вы могли спокойно посещать кафе, не ощущая никакого дискомфорта?

– Ни малейшего. – Женщина смутилась.

– Что же. Это интересно, но, боюсь, может не иметь отношения к сегодняшнему убийству. До свидания, Нонна Никодимовна.

– До свидания, Фёдор.

«Всё чудесатее и чудесатее», – думал я, пока медленно шёл через площадь к гостинице. Не зря Филипп Миляев посвятил жизнь изучению магии и её проявлений. Я даже не слышал о таких хитроумных заклятиях, которые способны определить место работы. Солнце скрылось за крышами, а людей на площади прибавилось. Снова заиграла музыка – теперь это была молодёжная группа из двух гитаристов, аккордеониста, ударника и скрипачки. Вокруг них собралась толпа, люди водили хоровод и подпевали, дети танцевали внутри хоровода. Я невольно заслушался.

Настроение поднялось, закатные лучи скользнули по окнам за спинами музыкантов, отразились огненными бликами. Захотелось пуститься в пляс вместе с разношёрстной толпой. Я дослушал песню, запомнил название группы и продолжил свой путь.

В гостинице было тихо и пусто. Портье, женщина неопределённого возраста, дремала за стойкой, облокотившись на руку. Я тихонько прошмыгнул мимо неё на второй этаж. В номере я сразу же открыл окно, чтобы слышать музыкантов, умылся холодной водой, переоделся в спортивные штаны и вместе с папкой завалился на кровать.

Материалов в деле было немного. Общие данные, опрос свидетелей, протоколы допросов. Свидетелей – два человека. Женщина, на участок которой свалилась Волковская, ничего не видела, только слышала взрыв.

А вот показания мужчины оказались интереснее. Он осматривал кусты сирени на своём участке, когда увидел девушку, идущую по дороге. Девушка шла молча, внешне была спокойна. Со стороны улицы Мира вылетел серебристый внедорожник и, не сбавляя скорости, помчался в сторону девушки. Девушка обернулась и застыла на месте. Мужчина утверждал, что она была в ужасе. Внедорожник не пытался уйти от столкновения и ехал целенаправленно на девушку. Лицо водителя было закрыто. Мужчина выскочил с участка в попытке спасти девушку, но перед ней автомобиль резко остановился. При этом двигатель продолжал гудеть, а колёса крутиться. Потом автомобиль заглох, девушка побледнела, и мужчина, пришедший в себя после увиденного, схватил её и потащил в сторону противоположного забора. Он услышал, как автомобиль резко рванул с места, а вслед за этим последовал взрыв. Девушка после произошедшего ничего не говорила и, по его мнению, пребывала в состоянии шока. Мужчина раньше работал в Комитете регионального центра и уже сталкивался с подобным. Поэтому сразу понял, что произошло, и вызвал представителей власти.

Мозг лихорадочно анализировал информацию. Если верить показаниям свидетеля, это могло быть не случайное ДТП, а сознательный наезд. Прибавить к этому тот факт, что в деле о гибели Павла Миляева также фигурировал наезд серебристого внедорожника, – и картинка получается мрачная.

Нет, это уже паранойя. Я встал, прошёлся по комнате, выглянул на улицу. На площади зажглись фонари. Люди приходили и уходили дальше по пешеходной улице. Там и тут сновали продавцы цветов. Забавно, в столице не было такого вида уличных торговцев. Да и не могло быть – попробуй оббеги длиннющие столичные улицы.

На город опустилась ночь.

8. Мия

Я стояла перед большими двустворчатыми дверями главного входа в столичный Комитет по делам магии и никак не могла решиться открыть их. Сегодня я переступила новый порог в своей жизни. Первого июня, в День защиты детей, я начала новую жизнь. Технически ещё не начала, конечно. А если не решусь войти, то и не начну. С этой мыслью я собрала всю свою волю в кулак и распахнула двери. За ними раскрывался большой светлый холл с деревьями в огромных кадках, стоящих по углам. В центре расположилась белая круглая стойка информации и регистрации. Я прошла к ней уверенным шагом и, как только девушка, сидящая за ней, обратила на меня внимание, выпалила:

– Здравствуйте. Как я могу попасть в Отдел по несанкционированному применению магии? – Я отрепетировала эту фразу так, что она отскакивала от зубов.

Девушка смерила меня холодным взглядом и поинтересовалась:

– Назовите полное имя и цель визита.

– Жрановская Мия Сергеевна. Цель – трудоустройство.

– По вопросам трудоустройства в отдел кадров, – девушка тут же потеряла ко мне интерес.

– Мне сказали подойти сразу в отдел. – Я сжала руки в кулаки. Волнение подкатилось к горлу.

– Кто сказал?

– Просо Николай Иванович.

Девушка смерила меня взглядом, от которого по затылку пробежал холодок, и подняла трубку стационарного телефона:

– Николай Иванович, к вам пришла Жрановская Мия Сергеевна. Утверждает, что вы её ждёте.

Через минуту девушка положила трубку и подняла её снова, набрав другой номер. На меня она больше не смотрела и вела себя так, будто рядом никого нет. Я пригляделась к ней, стараясь запомнить лицо. На всякий случай. Спустя ещё несколько минут ко мне подошла женщина в чёрной униформе, сухо поздоровалась и повела по длинным коридорам в другое крыло здания. Сначала коридоры были белыми, как в холле, потом сменились на мятные. Пройдя по нескольким переходам, мы поднялись на лифте на седьмой этаж, прошли через полукруглый коридор с нежно-голубыми стенами и уткнулись в дверь с надписью: «Не входить».

– Вам сюда, – сказала мне женщина, чуть смущённо улыбнулась и ушла в обратном направлении. Я осталась стоять перед дверью, охваченная новой порцией сомнений.

В голове снова всплыл вчерашний разговор с родителями.

– Ты с ума сошла! Ты сошла с ума! Ты сошла с ума! – причитала мама, сидя за кухонным столом с пустой кастрюлей в руках.

– Ладно Федька, но ты-то! – добавил отец.

– А что Федька? Ему можно, а мне нельзя, что ли? – привычно взбунтовалась я.

– Федя всегда себе на уме был. Всю жизнь поперёк шёл. А ты? – Отец схватился за голову. – Ну что за девушка! Вечно тянется за братом, хоть бы раз родителей послушала.

– Федя мужчина! А ты-то куда? Там же опасно! – воскликнула мама.

– Начало-о-ось! – я закатила глаза.

– А что началось? Ну что началось-то? – продолжила наступление мать.

Папа сел за стол напротив мамы и закрыл лицо рукой.

– Да то и началось! Ну, он мужчина, а я женщина, что с того? Я тоже могу за себя постоять! И тоже хочу хоть в чём-то помогать.

– Кому? Кому ты собралась помогать, бегая за преступниками? – папа посмотрел на меня. – Там и без тебя разберутся. Ну куда тебя вечно тянет? Где самое пекло, там и ты…

– Вы помните Марго? Сестру Маши Лобановой?

– Которая приходила за Машенькой к нам домой? Помним, конечно. – Мама чуть сбавила обороты.

– Недавно её сын погиб. От неконтролируемого выброса магии.

– А ты-то тут при чём? – уже почти спокойно, с тоской в глазах спросил папа.

– При том, что кто-то должен. Должен помочь. Вот таким, как они, – потерянным людям с магической бомбой внутри.

– Ты молода ещё. В тебе говорит юношеский максимализм, – папа вздохнул.

Я села за стол между родителями. Цепи на джинсах брякнули о табурет.

– Делай как знаешь, – вздохнула мама. – Всё равно ведь не послушаешь. Феденька знает?

– Знает. Обещал помочь.

– Дети, дети. Что же вы с нами делаете? – Мама наконец поставила кастрюлю на стол.

– Прямо сейчас я напою вас чаем с малиной, а завтра пойду в Комитет, – сказала я с улыбкой.

Родители тревожно переглянулись, но перечить не стали. Федя был прав – его разговор с родителями на эту тему длился намного дольше и сопровождался битьём посуды. Меня, можно сказать, отпустили на работу в Комитет без потерь.

Я прислушалась. За тёмной дверью стояла тишина. Тогда я сделала несколько глубоких вдохов и одновременно с резким выдохом открыла дверь с надписью «Не входить». На меня уставились несколько лиц. Очень разных, но любопытных.

– Мне нужен Николай Иванович, – громко сказала я.

– Он там. – Круглощёкий мужчина мотнул головой в сторону ещё одной двери.

Я поблагодарила и под любопытно-оценивающие взгляды предполагаемых будущих коллег вошла в кабинет начальника Отдела по несанкционированному использованию магии.

Николай Иванович Просо сидел за столом и хмуро читал бумаги из папки на столе. Недопитый кофе стоял рядом с его правой рукой, периодически съезжая на пару сантиметров ближе к краю, когда начальник перелистывал страницы. Я остановилась перед столом. Сумка съехала с плеча и с глухим шлепком упала на столешницу. Николай Иванович поднял глаза от бумаг.

– Извините, – сказала я и почувствовала, как щёки заливаются краской.

– Мия? – Николай Иванович улыбнулся. – Садись.

Я села за стол перед ним и повесила сумку на плечо.

– Ты принесла документы?

– Да. – Я зарылась в сумку, после недолгого копошения достала объёмную папку, торопливо передала её начальнику.

– Образование, медсправка, расписка, характеристика, ИНН. – Николай Иванович перелистал документы, после чего посмотрел на меня внимательными голубыми глазами. – Зачем ты здесь?

– Чтобы помочь. – Я сама удивилась твёрдости, с которой сказала это.

– Ты представляешь, с чем тебе придётся сталкиваться?

– Да. Федя объяснил.

– Он сказал, что ты упёртая и всегда добиваешься своих целей.

Я ответила вопросительным взглядом.

– Я возьму тебя в отдел под личную ответственность Фёдора. Сейчас он далеко, но, наверное, это и к лучшему. Первое время займёшься бумажной работой.

Я молча кивнула.

– Ты же родная сестра Фёдора?

– Да.

– Значит, ты тоже?

– Да. Это проблема?

– Нет. Это хорошо. Но не распространяйся об этом. Сотрудники догадываются, но доподлинно не знают. Будет лучше, если всё останется так же.

– Хорошо. Есть какие-то особенности коллектива и работы, о которых мне стоит знать? – эту фразу я тоже отрепетировала дома.

Николай Иванович задумался.

– Наверное, будет лучше, если в коллектив ты вольёшься сама. Насчёт работы – узнаешь обо всём по мере погружения. Сейчас иди знакомься, осваивайся. Стол тебе покажут.

– Я вас отвлекла?

– Нет. Сегодня будет важное заседание. Теперь иди.

Я встала, поймала едва не упавший стул, сняла с него сумку и вышла в кабинет отдела. Три пары любопытных глаз впились в меня.

– Я Мия. – Я неуверенно улыбнулась.

– Светлана, – отозвалась эффектная блондинка. – Это Виктор и Григорий. – Она показала на своих коллег.

– Очень приятно.

– А ты работать к нам? – спросил Григорий.

– Да. Куда мне можно плюхнуться?

– Давай туда. – Виктор показал на стол возле окна.

– Спасибо. – Я прошла к пустому столу, уселась за него и сразу выдвинула все ящики по очереди. В верхнем нашлись скрепки, две погрызенные ручки и обломок карандаша. Не раздумывая ни минуты, я отправила их в корзину. В среднем ящике лежали носки. Мужские, ношеные. Они лежали комком и пованивали. Я застыла в нерешительности.

– Так вот откуда воняло, – хихикнул Григорий, заглянувший через моё плечо.

– Ффуу! – сморщилась Светлана.

– Интересно, это носки Никиты Павловича или Жрановского? – спросил Виктор.

– У Жрановского свой стол есть. – Светлана отвернулась.

– От него всего можно ожидать, – пробурчал Виктор.

Я прыснула. Кажется, я начала понимать, почему Николай Иванович сказал, что отсутствие Фёдора для меня скорее плюс. А когда успокоилась, открыла нижний ящик. В кабинете наступила тишина. Брови Григория скользнули вверх, Светлана нервно хихикнула, а Виктор присвистнул.

– Дела-а-а, – протянул Гриша.

Из кабинета вышел Николай Иванович, открыл было рот, но, увидев наши лица, молча подошёл, перегнулся через стол и заглянул в ящик. На несколько секунд все затаили дыхание.

– Выкиньте этот беспредел к чёртовой матери, – процедил начальник и выпрямился. – Я пошёл на заседание. Не скучайте. – Он развернулся и ушёл беззвучным шагом.

– Я это трогать не буду, – сказала я, отъезжая от стола вместе со стулом.

Светлана и Виктор переглянулись. На помощь пришёл Григорий. Он выудил из кармана латексные перчатки, надел их, придвинул корзину для мусора поближе и начал выуживать из ящика его содержимое. С каждым новым предметом выражения наших лиц менялись от омерзения до удивления и нездорового любопытства. Когда из самой глубины ящика Гриша достал потрёпанный томик «Гордости и предубеждения» Джейн Остен, мы хором засмеялись так громко, что я задумалась, не нагрянет ли кто-то из соседнего отдела.

– Многогранная личность этот ваш Никита Павлович, – сказала я сквозь слёзы, когда смех наконец утих.

– Чувствуется, большую часть граней его личности мы узнали только сегодня, – ответила Светлана, поправляя макияж.

– Если это не очередная шутка Жрановского, конечно, – вставил Виктор.

– Это даже для Фёдора слишком, – ответила ему Светлана. – Ну что, чаю за знакомство?

– Давайте! – воскликнули мы хором.

Гриша вытащил носки из ящика, кинул их в корзину, потом отправил за ними вслед перчатки.

– Никита Павлович ушёл на пенсию год назад, – пояснила Света. Мы и не знали, что он в столе хранит.

– И хорошо, что не знали, – хрюкнул в кружку Виктор.

– Может, это не его? – предположил Гриша. – Вещдоки не сдал.

– А в ящик зачем спрятал? – спросил Виктор.

– Ну, не знаю. Может, вовремя не сдал, а потом забыл?

– Как ТАКОЕ можно было забыть? – снова прыснула я.

– Он же пенсионер. Проблемы с памятью.

– От такого разве что проблемы с давлением могут быть, – ответила я.

– Мия, а где ты раньше работала? – сменил тему Виктор.

– В театре.

Все уставились на меня со смесью недоверия и восхищения во взгляде.

– Актриса? – спросила Света.

– Не-е-е-е. Декорации рисовала. И помогала с гримом.

– Круто! – сказал Виктор.

Светлана помрачнела, а Григорий спрятал улыбку за кружкой.

– А почему уволилась? – спросил он.

– Надоело, – честно ответила я.

Чаепитие плавно перетекло в обед, который закончился возвращением с заседания злющего Николая Ивановича. Он вошёл в кухню и с размаху плюхнулся на стул, который жалобно заскрипел под ним. Светлана вскочила, плавными движениями налила начальнику чаю.

– Спасибо, Света, – сказал он. – Сегодня без происшествий?

– Пока без, – ответил Гриша.

– Мирный всё-таки сумел провести своего свидетеля по официальным каналам. Теперь у нас есть доказательства того, что Павел Миляев был обучен магии.

– И что теперь? – спросил Виктор.

– Дело уже подняли. Придётся перестраивать линию доказательств в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

– А у нас есть вновь открывшиеся обстоятельства, кроме тех, что нарыл Мирный? – спросил Гриша.

– К счастью, есть. В момент гибели Павла Миляева он был не один. С ним была его подруга – Дарья Волковская. Недавно она попала под следствие в связи с неконтролируемым выбросом магии.

– То есть она тоже маг? – спросила уже Света.

– Да. И, по всей вероятности, необученный.

– Жрановский поехал туда? – спросил Виктор.

– Да. Он следит за Волковской и шлёт дурные вести.

Мы навострили уши. Я нахмурилась – мне Федя никаких дурных вестей не рассказывал.

– Во-первых, Фёдора насторожило совпадение в делах Миляева и Волковской. В деле Миляева фигурирует наезд на пострадавших серебристого внедорожника. После гибели Павла внедорожник не нашли, но, откровенно говоря, и не искали. Наезд был признан случайностью, которая спровоцировала магический выброс. Но в деле Волковской также присутствует наезд серебристого внедорожника. Свидетель, как и сама Волковская, утверждает, что автомобиль переехал бы девушку, если бы не магия. Волковская не пострадала. Свидетель оказался бывшим сотрудником Комитета и быстро среагировал, выведя Дарью из-под ударной волны.

– Получается, Миляев мог погибнуть не от собственной отдачи, а из-за действий Волковской? – спросил Гриша.

– Да. Именно на этом мы и будем строить новую линию необходимости отмены запрета на магию. Но в деле появилась сложность.

– Какая? – спросила я.

Все обернулись на меня, как будто до того забыли о моём присутствии.

– Вчера в кафе Волковской было совершено убийство при помощи магии. Фёдор разбирается в деле. Если Волковская окажется обученной волшебницей, наше дело провалится.

– Кто ещё, кроме Мирного, против отмены запрета? – спросил Виктор после недолгого молчания.

– Отдел международного сотрудничества, Отдел внутренней безопасности пол на пол, из других направлений по чуть-чуть. В целом чуть больше трети. Новые сведения, найденные Мирным, посеяли сомнения. – Николай Иванович помолчал. – Мы должны изучить все стороны этого дела. Будет сложнее, чем я думал. Придётся прочесать всю родословную Волковской и получить полные сведения о её жизни после гибели Миляева.

– Что она сама рассказала Фёдору о произошедшем? – спросил Гриша.

– Ничего. – Начальник посмотрел на наши удивлённые лица и уточнил: – Девушка провела неделю в тюрьме, скорее всего, до сих пор не поняла, почему её отпустили, поэтому явно побаивается контактов с комитетскими. Фёдор занимается этим.

– А сейчас внедорожник нашли? – задала вопрос Света.

– Нет. Как сквозь землю провалился.

– Это странно. – Светлана задумчиво крутила в руках чашку.

– Странно, конечно, но может быть и совпадением, – ответил Виктор.

– Согласен, – положил конец начинающемуся спору Николай Иванович.

– А как с договором на запрет входа в кафе? Фёдору удалось договориться с хозяйкой? – спросил Гриша.

– А вот тут новости интересные. В кафе существует некий магический барьер, принцип работы которого Фёдору пока не удалось разгадать. – Николай Иванович похлопал по столу и заключил: – Будем работать. Мия, сейчас тебе дадим дела за последнюю неделю – приведи их в порядок. Гриша, покажи, как надо их заполнять. Света и Витя… Виктор, дуйте в библиотеку. Мне нужны труды графов Миляева и Волковского.

Кухня моментально опустела. Гриша притащил из кабинета начальника стопку папок, потом принёс ещё одну в качестве образца. Сел рядом со мной и стал подробно объяснять, как заполнять дела. Я старалась не разглядывать фотографии пострадавших, но мои глаза невольно цеплялись за них. Большинство волшебников на них были страшными, изувеченными, разорванными или даже мумифицированными. Но некоторые были совершенно невредимыми.

– Почему так? – спросила я.

– Что?

– Почему одни изувечены, а другие нет?

– Разные способы магического выброса, разная сила, разные эмоции, разные внешние обстоятельства. Тех, что похожи на мумии, сожгло отдачей от магии. Другие пострадали от взрыва при выходе отдачи в воздух.

– А невредимые?

– Это те, кто сжёг отдачей других, но не рассчитал силу.

Я поёжилась.

– Привыкай. – Григорий посмотрел на меня с сочувствием. – Такие происшествия становятся почти ежедневными.

– Жаль их, – вздохнула я.

В пять часов вечера Николай Иванович вышел из своего кабинета и попросил меня задержаться. Гриша сконфуженно попрощался, и мы остались с начальником вдвоём. Он накинул на кабинет заглушающее заклинание, а я внутренне напряглась. Ещё никто, кроме брата и родителей, не колдовал в моём присутствии.

– Никому об этом не говори, – сказал Николай Иванович.

– Федя знает?

– Конечно. Теперь расскажи мне, что конкретно из магических искусств ты изучала и на каком уровне остановилась.

– Основы магии – четвёртый уровень, защита – неполный третий, воздействия на седьмом-восьмом уровне, заклятия на втором. Взаимодействие не изучала.

– Неплохо. Федя тебя поднатаскал, он-то пришёл к нам с намного худшими данными.

– Да. – Я покраснела. – У него не будет проблем из-за этого?

– Нет, но говорить об этом не стоит. – Начальник устало потёр глаза. – С сегодняшнего дня ты в штате, завтра я подам прошение на твоё обучение. Теперь можешь идти.

– Спасибо.

– Не за что, – покачал головой Николай Иванович.

Я вышла из кабинета и зависла. Меня привели со стороны главного входа, но из этого крыла должен был быть отдельный выход. Никаких указателей в коридоре не оказалось. Вид из окна тоже не дал никаких подсказок. Парковка перед зданием Комитета пустела, а я стояла перед окном в нерешительности.

Попросить помощи у начальника или попытаться найти выход самостоятельно? Я повернулась к окну спиной и пошла по коридору в поисках лифта. Поплутав по закоулкам, в которых уже выключили свет, я всё-таки ухитрилась его найти. К счастью, он исправно привёз меня на первый этаж, на котором меня ожидал новый виток этого приключения. Здесь свет горел и даже встречались сотрудники Комитета, но спрашивать у них дорогу я не стала – из чистого азарта найти выход самостоятельно.

Спустя пятнадцать минут я сдалась, но людей в этой части здания уже не было. Пришлось брать волю в кулак и идти дальше. Выход нашёлся после следующего поворота. На проходной меня подозрительно осмотрели, но задерживать не стали. Свобода!

Тёплый летний ветерок донёс аромат поздней сирени. Я не торопясь пошла по тротуару, вдыхая полной грудью пьянящий воздух новой жизни. Той самой, о которой я мечтала и которую боялась одновременно.

9. Дарья

Кофе давно остыл, бутерброд покачивался в моей руке – опасно кренился овощной начинкой. Яйцо медленно сползало с бутерброда, пока я смотрела в окно невидящим взглядом. Я не замечала официанта Лёшу, который уже третий раз подходил к столику, но так и не решался заменить кофе на свежий, не замечала ястреба, нарезающего круги над гладкой, дымчато-серой, под стать предгрозовому небу, озёрной плоскостью. Не замечала я и снующего под окнами инспектора Жрановского, который с задумчивым видом ходил вокруг кафе.