Читать онлайн Вектор-10 бесплатно

Времена не выбирают

В них живут и умирают…

А. Кушнер

Глава 1

– В один хлоп? – сказал отец, – он сидел перед телевизором, уставившись в экран, на котором леди Баг в красном пятнистом костюме супергероини крутила свой медальон. – Я – суперкот, я – ужас, летящий на крыльях ночи! – он подмигнул кому-то и пропел музыкальную тему из мультика «Черный плащ».

– Маам, – я вытянул из стенного шкафа киберсьют, – Я пойду к Свиридовым. – Обратился к нему: – Зуд, проснись, нам надо идти.

Мама вышла из кухни и кивнула. Отец уже был рядом с нею и поцеловал ее со словами: «Гаечка моя»!

– Мы спать ляжем, постарайся не шуметь, когда придешь, у отца сон чуткий, разбудишь, будет веселая ночь, – говорила она немного нарочито, будто роль читала по бумажке, – у тебя же завтра сутки!

– Я буду, как мышка… – пообещал я, – унося Зуда в свою комнату.

– Я никогда не сплю, – ворчливо отозвался костюм, – Это людская слабость, а мы – киберсистемы всегда на чеку.

– Спал, спал… даже похрапывал, – я провел ладонью по груди костюма и тот раскрылся, но вдруг захлопнулся.

– А ты душ принял? В меня нельзя с грязным телом! Я – невменяемый!

– Ну хватит, Зудило, все я принял и салфетками обтерся и контактным гелем намазался… давай, открывайся, привереда.

«Невменяемым» киберкостюм стал после знакомства с одной из моих подружек, которая всякий раз, ложась со мной, заявляла: «Я – невменяемая! В меня нельзя!» и при этом напрочь отвергала любые контрацептивы.

В общем мне это надоело и мы расстались. А Зуд эти ее капризы запомнил и теперь периодически подкалывал меня.

Зуд снова раскрылся, и я спиной вперед вошел в его блестящее нутро: сперва ноги, затем руки и, наконец, весь. Поежился от прохладной золотой интимы, которая сразу нагрелась от моей кожи и перестала ощущаться.

– Контактный гель, это хорошо, – ворчал костюм,– он у меня тоже есть. Но, главное – это хорошенько обезжирить кожу!

– Зуд, мы с тобой уже третий год, ты меня всего совсем обезжирил, – решил я сделать комплимент.

Я вышел в прихожую, рядом стоял отец в похожем киберсьюте, поверх которого натянул сантехнический чехол-комбинезон из силикона. Его костюм молчаливый, в нем нет программы общения, как в моем Зуде, хотя внешне они похожи как близнецы.

Отец провел ладонью по губам и качнул головой «на выход»?

Он показал на глаза, углы в прихожей, намекая на камеры в подъезде.

Я скрестил пальцы и затем показал жестом три иОК. То есть, что в момент нашего выхода камеры между этажами и у лифта отключатся на три минуты.

Официально отец зарегистрирован, как инвалид с болезнью Альцгеймера и мы стараемся поддерживать этот диагноз. Теперь у него главная задача, вернуться раньше меня.

Мы с ним вышли разом, бегом слетели до первого этажа. Отец открыл не запертую дверь в подвал и исчез в полутемном провале. Там уйдет в канализацию, для чего собственно и надел силиконовый чехол. А я спокойно открыл дверь парадного подъезда, давая камере домофона зафиксировать мой выход из дома.

Мне еще в магазин рядом с домом Свиридовых надо заскочить, пока алкогольный отдел не закрыли. Бежать с сумкой в руках неудобно. Так что времени в обрез. Продажа алкоголя закрывается в восемь вечера, и купить можно будет только у редких сохранившихся таксистов, которые торгуют не дорогой водкой ночью, но уже в три цены. Полиция знает, все знают, но бизнесу не мешают. Это уже скорее традиция для Москвы. Живых таксистов осталось не больше тысячи на весь город, и они днем обычно работают больше экскурсоводами, чем таксистами. За перепродажу акцизной магазинной водки не наказывают, если клиент или бдительный гражданин не сообщат о факте торговли. И то, нужно снять момент продажи, переслать через приложение «Бдительный гражданин». Спекуляция таксистов не наказывается, потому что все они «самозанятые», а значит, с каждого поступления денег автоматически снимается НДФЛ.Так что налоговой их ночной бизнес безразличен, и если их водкой клиенты не травятся, то все нормально.

Самогонщики сохранились только в сельской местности, где камер почти нет. И то гонят не для продажи, а для себя. Так они обычно делают наливки и настойки.

А мне нужен нормальный коньяк. Не пристало врачу идти в гости к коллеге с водкой или наливкой.

–– Зуд! Подошва эластичная, каблук два сантиметра, режим – бег. Погнали!

***

Юра откупорил бутылку «Старого города», уверенно и точно разлил по рюмкам.

– Давай, по двадцать пять! А там посмотрим.

Мы стояли на кухне, обсуждая трудное положение, в которое мой друг Юрка попал по вине своего языка. С одной стороны, вроде бы все понятно. Да, он совершил глупость. Надо было промолчать. Отшутится. Можно было сослаться на протокол поведения медработника на вызове. А там четко написано: «На вызове вести посторонние разговоры, не относящиеся к оказанию медпомощи пациенту – запрещено»!

А он блеснул хорошим знанием латыни. Теперь клянет себя, а что толку? Дело его в прокуратуре. Юрку отстранили от выездной работы, и, пока идет следствие, он сидит в архиве станции «Скорой помощи», сортирует карты, лишившись солидной надбавки к зарплате за выездную работу.

Я прибежал, чтобы поддержать и хоть немного утешить друга. Принес бутылку коньяка. Не самый дорогой, но вполне себе приличный. Мы с Юриком его распробовали еще в студенчестве и, баловали себя «нектаром богов» по мнению Виктора Гюго, когда нам позволяли финансы. Дорогие КаВэ, О-Сэ, V.S.O.P. или Икс-О нам не по карману, дешевые подделки брать – печень жалко, а этот ординарный, но весьма неплохой коньяк, нам в самый раз.

Не присаживались мы совсем не потому, что «гусары и врачи пьют стоя», а потому что, в ожидании жены, Юрка взялся варить гречневую кашу и караулил момент закипания над плитой, чтобы сразу выключить и немедленно накрыть кастрюльку толстой ватной куклой-бабой, которую использовали обычно для заваривания чая.

По мнению Юриной жены, Светланы, так гречка сохраняла все ценные витамины и пользу. Ни грамма соли, только ложку растительного масла.

– День суда уже назначили? – спросил я.

Юра поставил бутылку на стол, поднял пузатый коньячный бокал и посмотрел сквозь него на потолочный светильник.

– Чтобы видеть будущее в золоте, смотри на жизнь сквозь бокал коньяка, – невпопад произнес он переиначенную фразу Атоса из «Трех мушкетеров», – да, Леша, суд через пять дней. Завтра еще один визит к следователю, очная ставка с истцами. Давай выпьем, чтобы все обошлось. Я уже знаю, что она мне с глазу на глаз, опять скажет: «Юрий Александрович, поймите, от вашей гражданской активности зависит ваша дальнейшая судьба. Напишите докладную на трех ваших знакомых или соседей о выявленных гражданских нарушениях, и суд вам значительно скостит наказание, могут даже до минимума, обойдетесь штрафом и административкой на работе. Есть директива Мосгордумы для бдительных граждан, сотрудничающих с госорганами – проявлять снисхождение к людям с активной гражданской позицией, если они сами оступаются. С вами как раз такой случай. Вы же не умышленно им перевели диагноз?». Я себя уважать перестану, Леша.

Садиться мне не хотелось, еще и потому что мой Зуд, заметив, что я мало двигаюсь, включил электромассаж пассивных мышц, и стоя переносить это ощущение куда легче, чем сидя. Это не больно, но требует определенной привычки. И дать приказ Зуду, отключить стимуляцию, я не хотел.

Мы выпили, закусили дольками лимона с сахаром. Молчали. Потому что говорить-то гбыло нечего. Мне очень хотелось найти хоть какие-то слова ободрения для него, но коньяк не помог. Не сразу помог. Легкость мышления возникала постепенно. Юра взялся помешивать гречку, прежде чем укутать кастрюльку. А я произнес:

– То, что ты писать не хочешь – похвально, но глупо. Все пишут. Фигню всякую формальную пишут. Этот курил в подъезде, а вон тот не убрал фекалии за собачкой на газоне.Ну, ладно, не все, но уже никто никого не осуждает за это. Потому что все это лапша. Ты видел, чтобы кто-то реально из-за этих писулек пострадал?

– А не надо, чтобы страдали, – Юрка налил еще по двадцать пять, – Некоторым начальникам доставляет удовольствие держать подчиненных за яйца… Согласись, это намного выгоднее, чем запугивать. Страх должен пропитывать общество, быть естественной средой. Неотвратимость наказания за преступление – лучший мотиватор профилактики преступности. Тыже помнишь лекции по охране труда и гражданскому праву. Что там в первой статье?«Права человека, как члена общества лишены смысла без обязанностей для каждого гражданина иего персональной ответственности за поступки». В редакции тридцать пятого года. Ты же сам понимаешь: «Жить стало легче, жить стало веселее»[4], и это не насмешка, Леша, это правда, как и другая: «Говори, что думаешь, но думай, что говоришь».Мы незаметно снова скатываемся к тоталитаризму, конечно из лучших побуждений. А, чтобы людьми было легче управлять, нужно, чтобы такие понятия как взаимовыручка, человечность, и постулат «Человек человеку друг, товарищ и брат» были сведены к минимуму. Мне порой кажется, что дружба, как понятие девальвирована совсем. Знакомые, приятели – предел взаимоотношений. Мы с тобой вымрем последними друзьями, как мамонты. Я просто не хочу стать одним из миллионов добровольных доносчиков. Это как дверь в одну сторону – вот здесь ты человек, а вот там уже подонок.

– Это верно. А ты, хочешь пойти поперек системы? Хорошо. Наверное, самое страшное, что тебя ждет – отстранение от выездной работы на три месяца. Но это можно пережить. Насчет дружбы – не соглашусь, с этим как со всем в жизни – по синусоиде. Сейчас она внизу. Пройдет время и все возродится. Людям невозможно жить без доверия, дружбы и доброты, они превратятся в животных – хищников. Нет, дружище – это все временно. Во всяком случае для нашей страны, для нашего общества. И насчет подонка тоже не соглашусь. Ты уже сейчас один из нас всех, делаешь ты или нет, это не важно. Я тоже не пишу, но я не стучу себя пяткой в грудь и не объявляю об этом. Всегда нужен компромисс, дружище. Сейчас тебя прижали, просчитай эквиваленты, что чего стоит? Вспомни Генриха Наваррского – «Париж стоит мессы». Стоит ли спокойная жизнь тебя и Светланы твоего упрямства? Уверен, что нет. Впрочем, три месяца отработать в архиве, это не срок. Можно пережить.

Юрка кивнул.

–– Может быть, дай Бог.

Говорить ему не хотелось. Сама мысль, что его – врача скорой, мечтавшего после обязательной отработки на «скорой», получить направление в ординатуру по хирургии, еще три месяца сидеть в архиве или лечебном отделе вместе с беременными и предпенсионными врачами, повергала в уныние.

Но пережить это можно. Это не потеря специальности, диплома. Правда, и перспектива получить заветную ординатуру теперь отодвигалась на неопределенный срок. От того и не сходила маска уныния с его лица.

Юра выключил плиту, накрыл кастрюльку бабой и направился к санузлу, обернувшись ко мне.

– Горыныч наш, наверное, уже всем плешь проел, рассказывая о том, какую допустил я дурость?

– Было, – согласился я. – сам понимаешь, случай показательный. Любой заведующий так поступит. Кто мог подумать, что безобидный перевод фразы на бумажке обернется таким грандиозным скандалом? Горыныч твердит: «Клиент должен получать медуслуги согласно стандартам и прейскуранту. Не ему платить, а фонду ОМС, значит, вы ничего с клиентом не обсуждаете. Никаких лишних разговоров. Ваше дело – обслуживать диагностический комплекс и вводить то, что вам выдает медицинский блок! Всё! Приехали, опросили по списку с экрана, галки проставили, провода подключили – вот ваша работа, а не языками трепать там, и не чаи распивать»!

– Правильно, – кивнул Юрка, – наш удел, это быть обезьяной с чемоданом. Чем меньше думаешь, тем меньше проблем. Не выходи за рамки инструкции, и не будешь ни в чем виноват.

Он попрыгал у двери туалета.

– Извини, очень надо.

Я кивнул, оперся задом о стол, катал по дну бокала примерно на один глоток коньяка. Зуд прекратил электростимуляцию. Кожа немножко пощипывала, мышцы слегка гудели в ответ на сеанс.

Графеновый комбез обеспечивал и охлаждение и вентиляцию и, если понадобится – защиту от различных ударов, что особенно полезно на улице, когда не хочется ждать, пока в меня врежется какой-нибудь зазевавшийся дурак на электросамокате или сигвее.

Я допил остаток коньяка из бокала и поднял бутылку в которой оставалось больше трех четвертей. Чтобы Юрка слышал мой голос, я произнес как можно громче:

– Юра! Тебе еще налить? – Я не любитель надираться, но сейчас случай особый, а первые двадцать пять миллилитров для здоровых мужчин – это даже не терапевтическая доза, так, дегустация. Юру надо ушатать немного, я вижу, что его вся эта ситуация морально очень сильно истощила. Конечно, вряд ли он запьет, ума и выдержки нам хватает, но ничто не проходит бесследно особенно для нервной системы. Лучшего средства от ситуативной депрессии, чем немножко хорошего алкоголя природа еще не выдумала. Как и в любом случае, главное – вовремя остановится.

Юрка отворил дверь туалета и вышел в коридор, чтобы перейти в ванную – помыть руки, но не успел ответить.

Раздался оглушительный треск. Входную дверь вдруг сорвало с петель, пыль облаком закрыла коридор. В квартиру разом ворвались люди в камуфляже и масках, с оружием. Дверь Юру шмякнула по спине, и он упал ничком. Вооруженные люди в масках и шлемах пробежались по двери, дико орали:

– Всем лечь! Работает СОБР!

Я не успел поставить рюмки на стол, стоял столбом, пока их не выбили у меня из рук и мощный удар прикладом в плечо не заставил упасть на пол кухни ничком. От синяка уберег мгновенно отвердевший графен киберсьюта.

Юркина голова виднелась из-под сорванной зарядом железной двери. Он вообще там жив? В сознании? Я ни о чем не мог думать. На голову Юры опрокинулась с плиты кастрюлька с горячей кашей, он вскрикнул и зашипел от боли.

Живой!

Нас рывком подняли на ноги, заломили руки за спину и сковали пластиковыми стяжками. Дверь выставили в общий коридор.

– Кто из вас Свиридов? – раздался голос, по-видимому, командира группы.

– Я, – сдавленно отозвался Юра. – Я Свиридов. Кто вы? Что вам нужно?

– Вы арестованы.

Эта фраза прозвучала ровно, обыденно. Командир группы стянул с головы балаклаву. Мужчина с ранней сединой, средних лет, жесткое немного прямоугольное лицо с глубокими складками в углах рта, серые глаза без намека на сочувствие. Да и с какой стати? Что мы ему? Что он нам? Как выразился принц датский Гамлет.

Нас подняли на ноги. После осмотра квартиры, путы срезали. Мою личную карту и лицензию на киберсьют тоже проверили.

Начальник группы положил на стол постановление суда и две визитки.

– Все вопросы к следователю, наше дело провести задержание и доставить в СИЗО, – прервал он мою попытку хоть что-то выяснить, – звоните завтра с девяти до пяти. А вот это – круглосуточный ремонт железных дверей.

– За чей счет ремонт? – осведомился я, не надеясь на ответ.

Командир, выходя последним, только коротко глянул, и в этом взгляде читалось очень ясно. За свой.

Я остался ждать Юркину жену и подбирать слова, чтобы объяснить и Юркино отсутствие, и разгром в квартире, и выбитую дверь. Электронному замку каюк.

Глава 2

У Светланы подкосились ноги и она села на пол, выйдя из лифта.

Она поняла, что Юрку взяли, и минут пять я ее отпаивал водой и коньяком. Объяснил ей, как мог, что произошло, успокаивал, что все это какое-то недоразумение.

Она взяла себя в руки, немного успокоилась, переоделась, и сразу кинулась звонить нашему скоропомощному адвокату Хазину.

Голос ее срывался на рыдания, но коньяк все-таки немного помог, и она сумела внятно объяснить, что только что Юру арестовали, но за что?

Положив трубку, она села на диван и еще немного поплакала. Сказала тихо:

–– Я чувствовала, что одним переводом в архив не закончится. Но – за что? – повторила она в отчаянии.

Я очень хотел ее обнять, утешить, но понимал – нельзя, я только друг и ее и Юры.

Поэтому смотрел на нее в домашнем халатике и думал, что жизнь вынудила женщин перейти на более практичную комбинированную одежду заодно стимулировав их больше внимания уделять фигуре, благо,что технически это теперь стало намного проще. Отец говорил, что встречая на улице стройную подтянутую женщину, понимаешь – она треть жизни проводит в спортзале. А сейчас? Ты одет в спортзал. Уже не та ценность ее внешности. Хотя, стоит киберсьют весьма немало.

Электротренажер, вмонтированный в одежду, в нательное белье позволяет поддерживать идеальную форму тела.

В «Спорт-мастере» широченный выбор легких и недорогих киберсьютов для похудения и набора мышечной массы. Электростимуляторы, работая по индивидуальным программам это делают за полгода, максимум за год, превращая любую жиробасину в настоящего атлета.

Все, что требуется – для начала накопить денег и купить хотябы самую недорогую модель киберсьюта и, первые месяцы не снимая его даже на сон, проносить примерно год. Более продвинутые модели делают еще и вакумный LPG-массаж, отчего тело становится крепким и упругим. Такие называли «прощай целлюлит».

Так что встретить на улице женщину с дряблым животом и бедрами по типу «рейтузное ожирение» или брюхатого пивного бочонка стало сложнее, если человек хочет выглядеть подтянуто и спортивно, ему стало проще этого добиться.

Большинство взрослых людей на улице теперь подтянутые и сексапильные. Мужики в этом отношении инертнее. Но мода на красивые фигуры, здоровье берет свое и в их среде.

Фетишисты со своей страстью к облегающим одеждам остались в прошлом, сконцентрировавшись на нездоровых тканях типа латекса, лайкры и прочей ерунде. Кто хочет быть здоровым и красивым плюет на стыд, поносить киберкостюм в обтяжку какое-то время. Многие потом уже не могли отказаться от функциональной, здоровой и красивой одежды. А главное до отказа набитой всякими вспомогательными гаджетами, как мой Зуд. Мне без него очень неуютно, как без друга, секретаря.

Все начиналось в двухтысячных и небольшой фирмы «Нейромионикс», которая разрабатывала алгоритмы для процессоров киберсьютов и еще немного их шила под заказ. Сами костюмы при этом ориентировали больше на спорт.

В тридцатых годах на идею общего миостимулятора с обратной связью обратили внимание китайские концерны, и за пару лет наводнили рынок относительно недорогими киберсьютами для медицины, спорта, косметологии, охраны и спецслужб.

Нейромионикс успела защитить свои разработки патентами и продолжила выпуск под заказ элитных дорогих моделей из особых материалов, типа биополимеров и графена, сделав акцент не только на электромассаж, но и на безопасность.

Такая модель у меня, но программу и алгоритмы поведения для нее писал я сам. И плевать, что мы такие выглядим, как робокопы из старого фильма. Здоровье и жизнь важнее. Но главный прорыв в продаже киберсьютов случился, когда какие-то из концернов пролоббировали в Госдуме законопроект о финансовой поддержке всех, кто заботится о своем здоровье, включая и приобретение киберсьютов, а не только посещение фитнес-залов. Спецслужбы поддержали эту идею, потому что забить электронику этой шкуры различными подслушивалками и геотрекерами очень просто. Все на благо пользователя и государства. В каждом процессоре костюма есть контроллер состояния работы сердца и дыхания, так что если не дай бог что… киберсьют сам «скорую» вызовет или полицию. Заодно и полиция могла теперь при необходимости обездвижить любого человека в таком костюме. Кроме меня, конечно. Я заметил довольно забавное явление, немало людей стесняющих афишировать, что пользуются киберсьютами, особенно в начале, и смешно бывает, что в метро такие пользователи вытягивают из кармана провод с юэсби и подключаются для подзарядки, как раньше подзаряжали телефоны. Ясно, что на нем дешевенькая модель со слабой батареей. Но главное – молодец. Пусть, хоть так.

Светка – не исключение, Юрка купил и ей и себе хорошие модели еще до свадьбы, но сейчас ей не до костюма. Она в отчаянии металась по квартире в ожидании адвоката. Я поставил пере ней новый бокал с небольшим количеством коньяка.

–– Выпей еще, Светик. Я рабочих уже вызвал, за дверь я оплачу, не волнуйся.

Она обняла меня и похлюпала носом в «жилетку».

–– Спасибо, Леша, спасибо, – поглотила коньяк, не обратив внимания на его крепость. Ну, понятно, стресс слишком велик.

Адвокат Хазин – штатный главный юрист управления «Скорой»,вел все дела сотрудников, а их было немало. Арнольд Моисеевич весьма неплохо зарабатывал, особенно, если ему удавалась отбить скоропомощника у жаждущих крови родственников больного или погибшего. Отбить удавалось, но не всегда.

Все медики застрахованы от ошибок в «обществе профессиональной защиты медработников», созданную в противовес «обществу защиты пациентов». Самые простые претензии это обвинения в краже чего-либо ценного: от лотерейных билетов до украшений. Хазин эти обвинения щелкал на раз, благодаря вмонтированным в ДК-2М микрофону и камере. Если медик не отходил от своего оборудования, то каждое его действие, как и каждое слово – зафиксировано.

В случае с Юрой Хазин обещать ничего не стал, постарался «сделать все, что возможно», потому что ДК записал разговор с родственниками.

Случай совершенно идиотский. Переругались родственники ракового больного между собой и с поликлиникой. На суде между хосписом и родней постоянно звучало, что «врач „скорой“ сказал». В результате частное отношение суда в администрацию Станции «Скорой» о разглашении сотрудником врачебной тайны и нарушение медицинской этики.

Юрку отстранили от выездной работы, хотя он написал в объяснительной, что его попросили всего лишь перевести с латыни фразу, которая по-русски означает «Рак желудка с удаленными метастазами». Он ничего не знал о больном родственнике этих сутяг. Он приезжал к одной из их бабулек и про этого ракового больного не слышал и не видел его. Администрация СМП не имела права его сразу уволить, как бюджетника, обязанного отработать пять лет по распределению, ограничились переводом в архив – оператором на минимальную ставку.

Хазин на предварительном слушании спросил у свидетелей, которыми в «деле врача Свиридова» стали родственники-сутяги: «Откуда они взяли эту запись по латыни»? Те объяснили, что один из них подсмотрел эту надпись на служебном компьютере врача в одной частной клинике, где проходил обследование их больной родственник. А потом спросил у врача «скорой», тот ведь должен понимать, что написано по латыни?

Хазин спросил, а не мог ли этот любознательный гражданин осведомиться насчет перевода в интернете? И тот ответил, что мог бы конечно, но у врача-то надежнее. Ведьон точно понимает латынь! Тут уж без ошибок!

Юра понимал. Он врач в третьем поколении. Он латынь впитал с молоком мамы – врача эпидемиолога, которая сражалась с пандемией Ковида. Конечно, он перевел. Вслух. А наш верный друг ДК-2М – диагностический комплекс, потомок «Амсат-корвет» и созданного когда-то Ростехом комплекса «Ангел», весь его перевод зафиксировал, как и положено, ведь рабочая фонограмма, как и видеозапись ведется на каждом вызове, и, по сути, является электронным свидетелем того, что врач не отклоняется от стандарта лечения и протокола сбора данных. В «Деле врача Свиридова» рабочая запись ДК вошла в материалы обвинения. Адвокат Хазин убеждал супругов Свиридовых, что больше административного наказания Юру не ждет ничего. А это всего лишь три месяца отстранения от выездной работы и штраф.

За что же его сейчас арестовали?

Адвокат Хазин примчался на роботакси, тут же стребовал со Светланы оплатить его поездку в оба конца. Он тщательно выспрашивал, о чем мы болтали с Юркой тут, пока не ворвалась полиция? Со сканером прошелся по комнатам и, убедившись, что никакой аппаратуры прослушки в бытовой технике нет, сел на кухне и попросил заварить чаю. Пока закипал выключенный из экономии кулер, налил себе полный стакан коньяка, не спрашивая нашего согласия.

– Можно из пакетиков заварить или таблеточку концентрата, – согласился он на дешевый эконом-вариант чая. – Я уже с дороги позвонил следователю и выяснил, – он удрученно покачал головой. – Все осложнилось. Поступило новое заявление в прокуратуру.

– От кого? – удивилась Светлана. – Что еще нужно им всем?

Хазин залпом выхлебнул коньяк, отдышался.

– Хороший! Кудряво живете, – он посмотрел на меня, – друга поддержать приехали?

Я кивнул.

– Им нужно то же что и всем нам – денег и побольше, – принялся рассказывать адвокат, – вся эта суета родни вокруг ракового больного, привела к тому, что они отказались от госпитализации в платный хоспис. По закону долечивание по уходу осуществляется частично за счет соцобеспечения, а в основном за счет собственности больного, переходящей в собственность хосписа. Вы слышали об этом законе? Приняли года три назад. Уже активно работает. И хосписы для больных и здоровых пенсионеров растут как грибы. Это очень выгодное дело. Больной или пенсионер со своим имуществом берется под опеку и доживает в идеальных условиях без мучений и боли. Так вот, они, администрация хосписа, подали в прокуратуру заявление, что врач Свиридов своим переводом с латыни нанес им ущерб на семь миллионов рублей, в которые оценивалась доля собственника – ракового больного в квартире, где он проживал. А семь миллионов – это приравнено к хищению в особо крупном размере. Хоспис намерен стребовать с вас этот убыток или не полученный доход, если правильно формулировать.

На площадку вывалились из лифта трое рабочих и без лишних слов взялись обратно устанавливать дверь.

Света всплеснула руками.

– А Юра тут при чем? Почему все шишки ему?

– При том, что хозяева хосписа решили, что если бы не Юра, родня отдала бы им этого ракушника доживать свои пару месяцев вместе с миллионами, без сомнений. Так как делают сотни и тысячи наших граждан. Хоспис выставил бы его хату на аукцион и получил чистую прибыль от реализации.

– Откуда они узнали? – спросил я, – ведь это не обязаловка. Родня имеет право оставить больного дома и обеспечить ему уход за свой счет.

Хазин кивнул и налил себе еще полную рюмку коньяка.

– Имеет. Формально. Но районный онколог в ожидании премии отката от хосписа уже перевел наркотический лист туда. И когда родственники пришли в поликлинику за обезболивающими, им показали большую фигу. Мол, ваши наркотики уже в хосписе. Идите к ним. Там говорят – ничего не дадим, мы отвечаем за каждый блин пластыря и каждую ампулу, привозите сюда больного и оформляйте его собственность на нас. Родня скандалит, грозит судом и поликлинике с онкологом, которому премия обломилась, весьма некислая, и хоспису, который зажилил наркотики. В результате все скрипят зубами, но наркоту отдали, а злобу затаили.

А когда родня вдруг начала судиться между собой, привлекая поликлинику в свидетели, там узнали, что во всем виноват болтливый врач скорой Свиридов – сразу вчинили ему иск. Зачем выдал родне диагноз? Ну, поликлиника то ничего не может. Ей-то никакой корысти, онколог молчит в тряпочку – доход его неполученный явно левый, а вот хоспис пышет праведным гневом упущенной выгоды и жаждет крови виновного. Семь лямов уплыли из рук!

Светлана опять заревела, а я обнял ее и спросил:

– Почему так странно арестовали? СОБР! Дверь вынесли! Могли бы просто вызвать в СК и там арестовать. Он же не бандит и не террорист.

Хазин опрокинул вторую рюмку, вытер слезы.

– По инструкции. Они так тренируются. Следак получает санкцию суда на арест. В единой базе данных СК появляется галочка: «Свиридова задержать». СОБР это видит и поводит плановую операцию. Отрабатывают задержание, – адвокат нашел уцелевшее блюдце с дольками лимона, посыпанными сахарным песком, кинул одну в рот и зажевал коньяк. – Это не шутка. Это правда. Им нужны палки по проведенным операциям. За это «выездные» капают, как и вам. Нет выезда, нет надбавки. А террориста они так берут с оружием или врача «скорой» – их начальству без разницы. «Деньги не пахнут», – процитировал Хазин какого-то императора Веспасиана, приказавшего брать налоги с выгребных ям.

Он помолчал, подождал, пока Света успокоится.

– Послушайте. Все будет хорошо. Через три дня суд. Ничего ему не грозит. Две ночи в камере, это не страшно. Там все такие же интеллигентные люди. Эпоха уголовников в общей камере прошла. Так что Юра как в том же хостеле на восемь человек. От претензий хосписа я отобьюсь. Все это пена. Вы только не суетитесь. Работайте. Деньги еще понадобятся, – Сообщил он.

Вот если б он сказал, что денег больше не надо, я бы удивился!

Хазин поднялся и пошел на выход. Оглянулся на меня и чуть кивнул, «выйдем»!

Я направился следом.

– Разве суд не через пять дней? – мне показалось, что Хазин перепутал дату суда.

У лифта он проговорил негромко.

– Я узнал кое-что. Кто-то там, – он поднял глаза к потолку, и одними губами произнес «вице-мэр», – хочет показательный процесс над врачом, который нарушил инструкцию. Сдвинули даты. Телевизионщики уже анонсируют про суд в новостях. Этот кто-то очень хочет по максимуму добиться наказания. На судью давят, на следователя тоже. Взяток давать некому и ни в коем случае нельзя. Они только и ждут, чтобы был еще повод усугубить. Все под контролем СМИ. Я ничего не могу гарантировать. Не сердитесь на меня. Если отделаемся условным сроком – это будет счастье. И я буду доволен. Могут Юру отправить на поселение года на три. Светлане этого пока говорить не надо. Я перед процессом сам ей все объясню, а пока разузнаю в деталях, что еще можно сделать. Есть ли условия для сделки с обвинением? Пока не вижу. Да, если ему предложат кого-то из начальства или коллег заложить – это надо сделать, скостят много.

Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Попал Юрка в жернова, молись… в любом смысле.

Рабочие закончили восстанавливать дверь в проеме, подошли со сметой к хозяйке, но я перехватил бригадира. У Свиридовых с деньгами сейчас не густо. Юрка за месяц приносит пятую часть от обычной своей зарплаты, как прозвучало в старой комедии «Им и поплакать не на что», а Светкины деньги уходят на еду, квартплату и издержки адвоката, как сегодня.

Я достал свою карту и оплатил их работу. Трудяги собрали инструменты и ушли.

Мы посидели с Юркиной женой в тишине, молчали. Я не умею утешать, а после шепота Хазина у лифта, найти ободряющие слова стало совсем трудно.

Остаться я не могу, это неприлично. Говорить нам в общем, больше е о чем.Денег ей перевести я могу, но тоже не член клана Ротшильдов, а другие доходы засвечивать не могу, там не мои деньги. Я скомандовал Зуду тихо: «Переведи ей на карту десять тысяч, оформи как возврат долга, чтобы ндфл не содрали. Только не сейчас, а когда спать ляжет. Пусть утром узнает». Зуд мигнул зеленым огоньком на вороте. Принял.

– Потерпи три дня. – успокаивал я Светлану, – Он вернется. Это все какой-то абсурдный сон. Он обязательно кончится. Все наладится. Мы опять будем работать, как раньше, – ободряющие слова у меня кончились. – Хлопни еще коньяка и ложись спать.

Я вспомнил про гречку. Рассыпанную крупу я убрал, а новую не сварил. Светлана обернулась к столу. Бутылки «Старый город» на нем не было. Хазин унес или рабочие? Я склонялся в сторону адвоката. Очень уж рьяно он потреблял его, там и оставалось на одну рюмочку для Светы.

Мы поняли, что нас еще и обокрали. Но только дружно рассмеялись. Я вспомнил старинную мудрость, которую любил повторять отец Свиридова: «Плох тот врач, что сам покупает себе коньяк». Можно дополнить: плох тот адвокат, что не выпьет за счет клиента!

Я чмокнул Свету в щеку, прощаясь, и вышел вон. Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Рабочие хорошо знали свое дело. Будто и не выбивал СОБР притвор вместе с косяком.

К дому я направился пешком. По пути игнорировал машины подмигивающие фарами, мне таксибота брать ради трех кварталов?

Пройдусь и подумаю. На ходу всегда отлично думается.

Да, мы плохие врачи. Это факт. Не потому что плохо учились. Совсем нет. Потому что хорошие не нужны. Нужны послушные. Молчаливые знатоки инструкций и стандартов. Нужны врачи-лакеи, с полупоклоном, улыбкой и готовностью спросить: «чего изволите?». От нас не требуется глубоких знаний и умений. Манипуляции на уровне медсестер, в лучшем случае фельдшеров, умение пользоваться аппаратурой, сейчас объединенной в два комплекса: диагностический ДК-2М и лечебный – МК, соединенный с ним и представляющий автоматическое хранилище лекарств, перевязки, шприцев и прочих лечебных атрибутов. Все, что от нас требуется – наложить электроды, взять кровь и иные вещества для анализа, вставить в щель личную карту пациента, она же всеобщая личная карта «элька» – паспорт, хранилище информации о гражданине и ключ к доступу в единую базу данных госуслуг, поликлиники, банковским счетам и полису ФОМС. Если ДК потребует, нужно связаться с водителем и он принесет к двери квартиры новый девайс, рентген-накидку,с ее помощью можно получить скан внутренних органов и любой части тела или ведро-томограф для головы.

Родственников мы имели право привлекать только к транспортировке больного в машину и это определено целым законом, принятым в Думе, что«скорая» имеет право привлекать волонтеров для помощи при транспортировке до машины, а люди не имеют права отказывать в этих случаях. Это может быть расценено, как отказ от медпомощи и трактоваться как оставление в опасности, вплоть до уголовной ответственности.

Вот Юрка, неужели он не мог припомнить ни одного козла, который его послал, когда врач просил помочь ему и водителю, донести больного до машины? Мог, но не стал. Это принцип.

Эльку я доставал сегодня вечером трижды. В магазине, где брал коньяк, потом ее проверил СОБР, вместе с отпечатком пальца и, когда я оплачивал ремонт двери.

«Вы обезьяны с чемоданом!», – говорил Юркин отец.

Я не спорил, а Юру это заявление бесило. Он не хотел быть «обезьяной с чемоданом», он мечтал закончить ординатуру и занять свое место у хирургического стола. Три года он был членом СНО на кафедре хирургии. Но зав кафедрой ему намекнул, что единственное место в ординатуре будет отдано сыну декана лечебного факультета. И рассказал старый анекдот, как сын генерала спрашивает отца: «Пап, а я стану генералом? – Конечно, станешь, сынок, – отвечает отец-генерал. – А маршалом я когда-нибудь стану? – продолжает сын. – Нет, – вздыхает генерал, – не станешь никогда. – А почему? – удивляется парень. – Потому, что у маршала подрастает свой сынок, – отвечает папаша-генерал».

Я не строил иллюзий на свой счет и, конечно, переживал за друга, а когда нас обоих распределили на Московскую скорую, то попросил направить на одну подстанцию.

А потом, год назад наступил черный день, когда Юрка вдруг осиротел. Его родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по бесплатному туристическому маршруту, устроенному мэрией для пенсионеров и ветеранов труда.

Юрка дежурил. Он не ждал от родителей звонка. Знал, что во время работы те ему не звоня́т. Утром вернулся домой, чтобы отоспаться. Об аварии под Владимиром он узнал из новостей, слушая телевизор, пока принимал душ. О том, что в том автобусе ехали его родители, он еще не знал. Позвонил им, уже забравшись под одеяло и предвкушая часа три спокойного сна. Трубку взял незнакомец и сообщил, что владелец аппарата погиб в аварии и родственнику нужно немедленно приехать в больничный морг небольшого районного центра Александров для опознания тела, потому что…

Мне тяжело вспоминать те события, а уж каково Юрке было?

Особенно мне было трудно поделиться с ним соображением, что авария та произошла совсем не случайно. В этом автобусе вообще не было никого младше шестидесяти пяти. Я в такие совпадения не верю. Слишком часто такое случается со стариками. Их сбивают роботакси на переходах – сбой программы, их бьет током бытовая техника, а много ли нужно старику?

Кто-то нарочно избавляет страну от стариков.

Откуда мне это известно?

Я интересуюсь этой темой. Смертностью стариков. А точнее их не случайными смертями. Я интересуюсь этим очень осторожно. Не хочу, чтобы моё любопытство было заметно. И ни с кем этого не обсуждаю.

Я не считаю аварию, в которой погибли Юрины родители случайной. Таких вот аварий за три года нашей работы на «скорой» в разных областях и республиках нашей страны я насчитал больше сотни. В них погибли около пяти тысяч стариков. Об этом не сообщают в новостях. Если молодые или дети нуждаются в помощи и финансах – да, на всю страну и собирают деньги потом на операции, а старики – кому они нужны?

В масштабах страны пять тысяч за год – мелочь. Но именно в эти годы Думой был принят очередной закон о развитии паллиативной медицины и предпочтительном помещении пенсионеров в дома престарелых и тяжелых инвалидов в хосписы. Все это преподносилось как забота государства о стариках. По всем каналам крутят социальную рекламу о том, как чудесно живут в домах престарелых пенсионеры, а сериалы под заказ пережевывают тему скандалов в семьях между молодежью и стариками, и как все налаживается, когда старики в заботе о молодых уезжают доживать в приюты. Как сразу увеличивался приплод в семьях, капает материнский капитал, а счастливая жизнь в богадельнях преподносится, как настоящий долгожданный рай для инвалидов и пенсионеров. Веселые внуки навещают счастливых дедушек и бабушек в приютах по выходным и праздникам.

Я своих родителей не отдаю. Оба они на пенсии. Оба живут со мной. Мама и папа. Отец военный пенсионер, инвалид, мама учитель на пенсии, работала, пока закон позволял.

А я работаю. Каждый год по несколько раз к нам приходят гонцы из префектуры с предложениями моим родителям переехать в один из интернатов сети «Старая роза», которые принадлежат жене префекта нашего округа. В нашей среде ее зовут «Старая рожа».

Я – врач «скорой» имею возможность собирать любую статистику, в том числе и по старикам, благодаря нашему ДК и большой базе данных департамента здравоохранения и министерства. Получить доступ и мне непросто, но возможно. Для того, кто знает как. Я знаю. Но о том, что я знаю – никто не знает. Я – обычный врач скорой. Не программист, не сисадми́н. Никто не знает, что я айтишник, хакер – самоучка.

Мне надоело думать о неслучайных преждевременных смертях стариков. Я перешел на бег, до дома оставалось километра три. Бегущий человек всегда возбуждает подозрение, особенно бегущий ночью в киберсьюте, и еще сильнее, если бежит с грузом. Но я бегу порожняком. И все равно, через три минуты из-за угла показалась машина ППС (патрульно-полицейской службы) и меня две симпатичных девушки в форме сержантов и в, похожих на мой, киберсьютах вежливо попросили остановиться и предъявить документы. Пока одна идентифицировала мою личность, а вторая внимательно изучала мою шкуру портативным сканером на предмет скрытого оружия, а я продолжал бег на месте.

– Спортсмен? – иронично спросила полицай-девица со сканером.

– Врач «скорой», – ответил я без одышки, – надо быть в форме. Работа экстремальная.

– Похвально. – Без иронии отозвалась другая и добавила, – он чист, – она вдруг мне подмигнула, чуть улыбнувшись, а Зуд сообщил, что с ее телефона пришло сообщение: «Я выходная завтра. Юля» и телефон.

– Можете продолжать тренировку, Алексей Максимович, – первая вернула эльку. – Удачи. Не нарушайте правил дорожного движения, не перебегайте улицу на красный свет и, ступая на проезжую часть в зоне пешеходного перехода, убедитесь, что на ней нет движущегося автотранспорта, – несколько заученно бубнила девушка, потому что обязана была это сказать.

Но я уже убегал от нее, отправив через Зуда сообщение: «У меня сутки. Спасибо за симпатию. Юля, вы – очаровательны! И смайлик с поцелуем».

До моего дома еще два квартала.

–– Ну, и почему ты ее отшил? – спросил Зуд, – ты – доктор, она – полицейский, по-моему, она в твоем вкусе. Я заглянул на ее страничку в соцсети: «Девушки в форме», любит ролевые игры, в купальнике – просто бомба!

–– Я предпочитаю женщин только в двух формах: – в медицинской или нагими, – ответил я, – начитался популярной сексологии?

Зуд издал какой-то звук, вроде хмыканья. Он управлял моими мышцами, и мы бежали мягко, словно летели над асфальтом и тротуарными плитками.

Несмотря на близкую полночь, народ на улицах был, и какая-то сверхбдительная сволочь стукнула в полицию, что я бегу. Плевать. Закон я этим не нарушаю. Подозревать надо не тех, кто выделяется из толпы, а кто абсолютно не заметен в массе. Но на такое допущение нужно особым образом настроить мозги. А мы все-таки по природе своей в разной степени ксенофобы. Обращаем внимание на тех, кто выделяется. Такова психика большинства людей. Хочется выделиться, чтобы обратили внимание, при этом не хочется, чтобы подозревали в нарушении закона.

Мой киберсьют сто́ит, как элитный автомобиль и естественно, что люди завидуют. Большинству доступны дешевые спортивные модели от фирм типа «Киберспорт», «Электромионика» и тому подобное. Провода там слабые, контакты в лучшем случае серебряные, а чаще посеребренная латунь и плотность контактов не больше десятка на квадратный сантиметр.

Зуд мой имеет золотую интиму с плотностью тысяча площадок на сантиметр, проводники из особо прочной электропроводящей нити. В его внешней оболочке десятки тысяч видеоматриц, позволяющих мимикрировать под прилегающую поверхность подобно хамелеону. А электроника способна создать на ней статический заряд в сотню тысяч вольт, как это может электрический угорь или скат.

За двести метров до парадной меня опять остановили, на этот раз участковый офицер. Мой ровесник, в домашнем утепленном комбезе, полицейская форменная куртка наброшена на плечи, зевает. Он узнал меня, помахал рукой.

– Что так поздно бегаешь, Алексей?

– У друга был, – доложил я. Грубить не хотелось. – Вот решил заодно пробежаться перед сном.

– Это у Свиридовых? – участковый не стеснялся продемонстрировать свою осведомленность. В двадцатимиллионной Москве ничего не скрыть от компетентных органов. Про Юрку уже натрындели в вечерних новостях криминальной хроники, что будет суд, но о сегодняшнем аресте не сообщили.

Я кивнул.

– Это правильно. Надеюсь, что все у него обойдется. Мы все, как на минном поле. Надо быть осторожнее с людьми. Удачи!

Интересно, участковый нарочно вышел встретить меня или случайно оказался во дворе? Думаю, ему пришло уведомление, что меня только что проверяли, и он проконтролировал маршрут моего движения. Зачем? Просто из служебного рвения. Чтобы потом никто не упрекнул, что он не отреагировал. Наверняка, в своем смартфоне поставил галочку рапорта. Профилактика преступности не в том, что все, побывавшие под следствием находятся под особым контролем, включая видео и воздушный – с помощью дронов, которые постоянно висят над городом. Нужно чтобы у рядовых граждан даже мысли не возникало совершить преступление, осознавая, что они все под непрерывным присмотром полиции. Поэтому им регулярно и открыто напоминают разные компьютерные средства: «Мы за вами следим. Ведите себя законопослушно». Микрочипы везде. Камеры тоже. От огромных дворовых на столбах, до микрокамер в кухонных приборах, люстрах, даже в энергосберегающих лампочках. Сканеры повсюду. Якобы это нужно для таргетированной рекламы. Реклама – двигатель торговли.

Я приложил к домофону эльку.

– Здравствуйте, Алексей Максимович, – компьютерный голос привратника почему-то не хотят оттенять ни женским, ни нормальным мужским тембром, – ваша квартира сорок один, третий этаж, лифт уже спускается.

Это, видимо, чтобы я не забыл или не сбился с дороги и не забрел к соседям.

Впрочем, если я не открою свою дверь через пять минут и не попаду в поле зрения межэтажных камер, автоматика вызовет участкового уполномоченного. Кстати, больше всего такие случаи оказывались обоснованы, или наркомана брали с шприцем в руке или потерявшего сознание обычного гражданского жителя, тогда участковый вызывал «скорую».

Я поднимался пешком, не обращая внимания, что лифт, не понимая, почему я его игнорировал, идет следом и приветливо открывает двери на каждом этаже, обдавая меня при этом канализационным ароматом. Курить и мочиться в лифте нельзя, а вот пердеть – это сколько угодно. Вот наши законопослушные граждане и отводят душу, будто больше газовать негде. Впрочем, я знал, откуда эти ароматы. Батя уже вернулся домой. Чехол он залил растворителем и скинул в мусоропровод, но запах из лифта не убрать так быстро.

На самом деле, никто нарочно ни за кем не следил. Это все иллюзия, специально нагнетаемый страх. Вся собираемая на граждан информация попросту отправлялась в архив, из которого уже по запросу суда, полиция могла в любой момент получить любые данные на любого человека. Самовольно нет. Так нам объясняли. Так по закону.

Взлом этой системы – преступление, которое карается, как убийство человека с отягчающими от десяти до пятнадцати. Все мошенники знают, если вскроется их схема, влепят за использование данных о человеке, еще и за хищение биометрии из базы госуслуг. И не важно сам мошенник ломал базу или купил ее у жадного до денег сисадмина ГИС-2. Кстати, таких сисадминов, если ловят приговаривают к исключительной мере вместе с родственниками – то есть его на кичу, а родню, которая не предостерегла – в бомжи, конфискуя все ценное имущество.

Дверь квартиры открылась, почуяв мое приближение. Точнее моего смартфона. Или моей эльки. И то и другое можно потерять. Поэтому домофон перед открытием несколько секунд изучает мое лицо.

–– Что не так? – спросил я программу-привратника, – открывай!

–– Дублирование данных, – объяснил бот, – Ваше возвращение зафиксировано двадцать минут назад, сбой данных. Не заметил, когда вы снова выходили.

–– Перезагрузи базу данных час назад, – посоветовал я, – вероятно, был сбой в электросети, накопились ошибки. Код перезагрузки: три ноля слэш три ноля десять.

–– Спасибо, обновление базы через пять минут, – подтвердил бот,в том что я это я, у него не было сомнений.

Программа домового привратника периодически сбоила, и я добыл главный код ее перезагрузки, чтобы он нормально работал и не задавал ненужных вопросов.

Родители уже спят. Пора и мне. Потратив минут пятнадцать на снимание и обработку антисептиком внутренней, покрытой золотыми электродами поверхности киберсьюта, я включил его на подзарядку, пожелал ему спокойной ночи,принял душ и лег.

Завтра на дежурство, вставать в шесть. В системе Гис-2 я сегодня раздвоился, один я был у Свиридовых, а второй я наверняка засветился еще где-то. Подобные накладки распознавания происходят постоянно. В конце месяца эти случаи в базе данных марки́руются как сбои, ошибки верификации биометрии и обнуляются. Если человек не в розыске, то никому до него нет дела.

Глава 3

Юркино дело считалось гражданским, поэтому состав присяжных сокращен на половину.Вышли из своей комнаты шестеро случайно отобранных представителей общества, председатель отдал судье на бумаге вердикт.Судья его зачитала: «Виновен по всем пунктам» и удалилась совещаться с собой.Или с кем она там совещается?А потом опять, как обычно:

– Встать! Суд идет! Слушается дело врача Свиридова…

Пять часов присяжные разбирались в чем же виновен мой друг. То, что он хорошо знает латынь и проявил чуткость, объяснив, что означает та злосчастная фраза, обошлось семье Свиридовых в административный штраф, замененный отбыванием в заключении сроком на пять суток. Это можно пережить. Денег у них и так не густо. Квартира по ипотеке. Мы обрадовались, Хазин действительно сумел отбить Юру по первому пункту.

Но вот дальше началось шоу: «нанесение ущерба ГБУ ДЗМ «Клиника паллиативной медицины», которая, по утверждению обвинителя, именно из-за Свиридова и его языка потеряла доход в шесть миллионов восемьсот пятьдесят тысяч рублей – долю собственности умершего. Если бы родственники не узнали диагноз и не поняли, что жить больному оставались считанные недели, они бы не стали отказываться от перевода в хоспис. Так что, виноват во всем болтливый врач Свиридов!

Хазин бился, как лев. Он пытался внушить присяжным, что врач не может отвечать за поступки, совершаемые родственниками. Однако в последний момент адвокат истца ввел свой «козырь», эпизод «недоносительства» Свиридовым и его отказ «сотрудничать» со следствием: непризнание своей вины на этапе следствия и отказ дать сообщения о правонарушениях коллег.

Намек был ясен, Юрка никого не стал закладывать из знакомых и коллег, не припомнил и случаев отказа родных, помочь с переноской больного.

Мы растерялись. История показалась нам настолько глупой и притянутой за уши, что даже адвокат попросил объявить перерыв на десять минут. Как он потом объяснил, был уверен, что сторона обвинения не решится «лепить горбатого». Недоносительство не может трактоваться, как преступление, тем более, что оно вообще к делу не относится. Хочет человек выразить себя бдительным или нет, это его право. Нельзя это трактовать, как асоциальность.

Да. Мы живем не в эпоху «культа личности» тридцатых годов прошлого века, сейчас за это не наказывают. За донос, да, поощряют денежно, но если прошел мимо нарушения закона и не доложил, не наказывают. Только если не оказал пострадавшему помощь. Но всем предлагаютстучать на всех как можно больше.

Даже выпустили для смартфонов приложение: «Бдительный гражданин», через которое можно зафиксировать правонарушение и отправить в МЧС, ГИБДД или полицию, если факт подтвердится, то получить небольшое денежное вознаграждение. Пустячок, но приятно. Деткам на мороженое хватит или пенсионеру закупить еды нанесколько дней.

– Я хочу этот случай, – заключил свою речь прокурор, – предъявить не как преступление так называемого врача Свиридова, а как его гражданскую характеристику, чтобы у присяжных не возникло чувства ложной жалости. От бдительных граждан, живущих по адресу… через приложение «Бдительный гражданин», органами прокуратуры было получено сообщение, что водитель бригады так называемого врача Свиридова нарушает «закон о курении», причем делает это дважды. Во-первых, он курил на рабочем месте – в кабине автомобиля скорой помощи, который был припаркован рядом с детской площадкой, а во вторых ему не было пятидесяти пяти лет, то есть возраста, с которого разрешено покупать табачные изделия и открыто курить. Граждане присяжные, Свиридов знал, что его водитель курит и мало того, что он не отговорил его от этого преступного действия, он его еще и покрывал, не доложив по инстанции, что тот нарушает «закон о курении от 22.02.2032 года». Все это я рассказываю, чтобы вы имели представление об асоциальной личности, так называемом враче Свиридове, которому, по моему мнению, не место в рядах российских медиков. Посему, прокуратура настаивает для обвиняемого Юрия Александровича Свиридова на двух годах лишения свободы в колонии общего режима и лишения диплома врача пожизненно.

О как! Сперва вбухаем миллионы бюджетных денег в обучение врача, а мы с Юркой бюджетники, а теперь взять и лишить диплома!? Как это все легко у обвинителя. Или у его куратора. Впрочем, чиновникам государственных средств не жалко, если они текут не в их карманы.

Хазин пытался, как мог, обелить Юру. И частично ему это удалось. К сожалению, никто из наших пациентов не захотел свидетельствовать в пользу врача. У кого времени не было, кто «не помнил» его.Выступил заведующий подстанцией, сказал свое слово и я – как свидетели со стороны защиты. Наш зав по прозвищу Горыныч не стал дожидаться окончания суда и приговора, улетел на работу.

Присяжные вынесли вердикт: «Виновен по всем пунктам». В зале пронесся шум, как ветер в кронах деревьев, но судье даже не пришлось стукнуть молотком, чтобы успокоить присутствующих.

Светлана не удержалась и опять заплакала. Юра в клетке был бледен. Его последнее слово, где он признал частично свою вину, сказал, что не подумал о последствиях, просто ответил на вопрос.И он просил об одном: не лишать его диплома, как ему посоветовал адвокат. Юра обещал, что впредь не отклонится от инструкций поведения на вызове.

Судья оказался умнее и добрее, что ли, как были добрыми инквизиторы, которые постановляли: сжечь ведьму, но сперва притопить, если совсем утонет, значит не ведьма, а если выплывет – сжечь, но чтобы приговоренному не мучиться в огне, то сперва задушить.

Секретарь суда произнес сакраментальную фразу «Встать! Суд идет»!

Мы встали. Судья вернулась из «совещательной» комнаты, вытирая рот салфеткой, сыто рыгнула и зачитала решение:

– Свиридов Юрий Александрович, обвиняемый по статьям… УК России, а также статье… за разглашение медицинской тайны и нарушение закона о медицинской этике, руководствуясь статьями… – признан виновным и приговаривается к двум годам лишения свободы условно и лишению права заниматься врачебной медицинской практикой сроком на пять лет. Сохраняется возможность врачебной практики на военной службе в действующей армии в течение всего срока приговора. Подсудимый освобождается из-под стражи в зале суда. Приговор может быть обжалован в установленные законом сроки. Вопрос трудоустройства через ФСИН[5] по желанию подсудимого остается открытым.

Судья сделала небольшой перерыв и продолжила:

–– Иск ГБУ «Клиника паллиативной медицины» к гражданину Свиридову признать. В погашение иска предложено отторжение из собственности Свиридовых жилой площади, однокомнатной квартиры, стоимость которой на данный момент с учетом оставшейся задолженности по ипотеке составляет семь миллионов рублей. Отношение суда банку и истцу будет отправлено после соблюдения формальностей с учетом сроков апелляции.

Адвокат крикнул Юре:

– Мы подадим апелляцию! Прямо сегодня! Не уходите! Я подготовлю документы. До Верховного суда дойду…

Я прорывался к скамье подсудимых. Светлана ухватилась за мою куртку и двигалась следом.

Юрка на слова адвоката криво усмехался.

Я ждал, пока он выйдет из клетки. Охрана исчезла. В зале было холодно, видимо нарочно не топили, чтобы судья и присяжные не затягивали заседание. Я локтями распихивал скучающих «любителей крови» и журналюг, которые комментировали решение перед небольшими камерами, закрепленными прямо на выносной штанге, прикрепленной к шлему с логотипом своих каналов.

Вранье, типа «Нет доказательств, что ему заплатили, но, мы-то с вами знаем, как это обычно бывает…» – лилось из поганых ртов этих искателей сенсаций. Один набрался наглости и крикнул в сторону Свиридова:

– Признайтесь, сколько вам заплатили эти люди за разглашение врачебной тайны? Они предлагали вам поделиться наследством? Это вы им предложили или они вам? Теперь уже можно не скрывать. Суд не станет менять свой приговор. Расскажите!

Журналисты развернули камеры на Юру, ожидая скандала, брани или драки. Им очень хотелось жареных событий! А что может быть лучше драки в суде? Бывший врач, взяточник и психопат накинулся на профессионального хама-журналиста!

Больше всего их волновали не люди, не врач, которому только что по закону сломали жизнь, не пациенты, которых загоняют в приюты для доживания, организовав целый бизнес, выкачивания последних деньги из пенсионеров и инвалидов. Их волновал рейтинг! В первую очередь личный рейтинг журналиста-скандалиста. Это шанс в карьерном росте. С недавних времен появился термин «надудеть сенсацию» по фамилии их кумира Дудько, который мог из пальца высосать любую новость, повернув под неожиданным углом любые, даже самые банальные события. Лишь бы поскандальнее, не думая ни о морали, ни о личной жизни людей. Их кредо – беспардонность!

Наконец, Юра пробрался ко мне, потому что нам со Светой двигаться навстречу потоку людей, выходящих из зала, было уже невозможно…

Он не повелся на провокацию и подлюги-журналюги сразу потеряли к нему интерес. Еще один неудачник. Это скучно, если неудачник не скандалит и не дает повода к скандалу. Сдавшийся неудачник – никому не интересен. Сенсация не получилась, придется выжимать капли из отснятого во время процесса материала. Хорошо, хоть, что у нас не запрещают съемки в здании суда, а только в зале во время слушанья.

Светлана повисла на Юриной шее, заливая воротник слезами.

– Жить мы где теперь будем? Ты пойдешь служить? А мне в общежитие?

Юра молча покачал головой, видно было, он подавлен и в шоке от приговора. Но, собран, и непременно что-нибудь придумает. А пока он только целовал жену и гладил ее, успокаивая.

–– Все будет хорошо, – повторял он на ухо Светлане, но по лицу видно было, что сам он не очень-то верит в свои слова.

Свидетели – родственники умершего от рака человека, отводили глаза, постепенно исчезали из зала суда. Совесть еще не покинула окончательно их сердца? Возможно, что они сами не ожидали того, как развернется их подлость по отношению к врачу. Все, что сумели добиться – спасти квартиру.

Несколько журналистов продолжали съемки репортажей для своих телеканалов. У осужденного больше никто не спешил брать интервью.

Журналист канала «Град» пытался расспрашивать инициаторов скандального дела, родственников умершего ракового больного, довольны ли они результатами, удалось ли им получить долю умершего в качестве наследства? Родня хмуро отмалчивалась и пыталась поскорее улизнуть.

За три дня, что моего друга содержали в следственном изоляторе, он немного похудел и отрастил рыжую щетину на впалых щеках.

– Юрка, поздравляю. – Обняв его, сказал я. – Все-таки не на поселении.Ты не хочешь служить военврачом?

– Спасибо, Леха, спасибо, ты – настоящий друг, – Юрка снова усмехнулся, – не представляешь себе, как я рад тебя видеть. И трех дней за решеткой, вот так хватило, – он провел кончиками пальцев по горлу. – В армию не хочу, хотя войны и нет. А специальность гражданского врача для меня закрыта. Теперь только если рабочим на стройку или на мусорном заводе сортировщиком. Это хорошо, если возьмут. Сам знаешь, квоту на мигрантов заменили квотой на москвичей. Да, жить теперь будет негде. В хостел временно переедем, поживем в общаге пару недель. Буду думать.

Да, с жильем ему будет туго. Никто не приютит. Любому филантропу придется налог платить за предоставление жилплощади. Даже если с постояльца не брать ни копейки. Налоговая через месяц пришлет счет по среднесдельной цене. Благотворительность за свой счет для благотворителя – без проблем, но государство терять денег не хочет.Хочешь что—то делать благотворительно, делай, но налог как за оказанную услугу заплати. Доброта не должна быть бесплатной. К счастью, это правило работало только в городах – миллионниках, где отследить благотворительность можно.А в провинции этот закон еще не работал.

В пьесе С. Михалкова «Дорогой мальчик» я видел фразу: «Это дядя Макинтош, он гостил у нас два года».Теперь за эти два года хозяева должны были бы заплатить налог, как если бы сдавали жилье по средне-рыночной цене.

– Так куда? – снова спросил я, – уже решил что-то?

– Вот найду лесок поглуше и устроюсь лесником, – процитировал он из сказки « Про Федота-стрельца» Леонида Филатова.

Глава 4

На следующий день мы с Юрой поехали прогуляться по парку. Укатили на окраину Москвы, в Лианозово. Ходили по дорожкам, укрывшись зонтами, и весь наш диалог велся исключительно письменно в блокноте карандашом. Юрка сообразил, что все ручки даже одноразовые заряжены чипами, и можно запросто перекачать на любой планшет все, что ей недавно писалось. Делалось это конечно для удобства пользователей. Но силовым органам тоже было очень удобно, если такая ручка попадала к ним.

От всевидящих дронов мы укрылись зонтами, а чтобы любопытные техники не подслушали нас, то писали в блокноте.

Юрка был в обычной одежде, водоотталкивающем костюме, но без киберсьюта, который он уже выставил на Авито, а я накрылся длинным плащом, чтобы не раздражать, ни друга своей роскошью, ни прохожих.

Юрка знал, что его, осуждённого, наверняка ведут техническими средствами. На всякий случай, из профилактики, как обиженного властью. Чтобы предвосхитить, если он вдруг замыслит что-нибудь противоправное. Каждый вечер его дневные деяния просматривал специалист, отмечал, где был, с кем и о чем беседовал. Просто так, чтобы не пропустить возможность пресечь готовящееся преступление. Юра сейчас в архетипе «андердог», а такие люди, по мнению психологов, способны на все, особенно на бессмысленную месть в виде теракта.

Весенняя погода не радовала, в воздухе висела водяная взвесь, от чего бумага намокала, и нам приходилось довольно часто перелистывать раскисшие страницы.

Юрка закрыл свой мобильный номер, смартфон продал, киберсьют, бытовую технику выставил на Авито. Поэтому он забрал мой аппарат, но не для звонка. Он выключил его, но затем убрал в плоскую железную банку из-под чая и укутал ее пупырчатой пленкой, чтобы даже выключенным, тот не мог «услышать» нашего разговора.

Давно уже в телефонах стоят неизвлекаемые батареи, а старые аппараты по акции скупают, меняя на новенькие смартфоны «один к одному». Так что найти сейчас аппарат со съемной батареей в магазинах не реально. Я не стал убеждать Свиридова, что мой аппарат глухой.

Самое вероятное, что нас «пасут» сверху. И то не специальным, а обычным, штатным дроном, который патрулирует район. А значит, направленный на нас микрофон если и есть, то сверху.

«Мне помогут исчезнуть» – написал он и добавил: «нам со Светой».

«Как?» – написал я.

«Нужен ДК» – ответил он.

Я подчеркнул «КАК?»

«У тбя отбрут на вызве»

«А смысл? ДК не взломать за пять минут, – ответил я. – а потом он бесполезен».

Мы продолжали писать, выбрасывая гласные, чтобы сохранялся смысл слов.

«Если не знать пин».

«Я не могу сказать, ты же знаешь. Это автоматом обвинение в соучастии. Если не убьют, и даже если убьют. На мне родители!» – мне хотелось дать ему по роже. – «Ты понимаешь, что это – нам всем приговор?!»

Значит, на Юру вышли какие-то люди и сделали предложение, от которого сложно отказаться. Невозможно отказаться. Видимо ему пообещали не только новые документы, но и неплохие «подъемные». Взломанная база стоит десятки миллионов.

Он что, забыл? У меня отец больной, мать на пенсии.

Каждый год соцработники приходили с предложением перевести моих родителей в приют. Я отбивался. То, что у отца «Альцгеймер» – не повод отправлять его в интернат. Если со мной что-то случится – они обречены. Их отправят в приют и там, через год, похоронят. На стариков государственный пенсионный лимит исчерпан. Если дети их кормить не могут или не хотят – пенсионеров отправляют в дом престарелых, где они умирают очень быстро «от естественных причин». Мы-то с Юрой отлично понимали, что это за «естественные» причины. В стране рыночная экономика. И как планировал пухлощекий «гений экономических реформ» – «рынок управил». Старики, особенно одинокие, долго не жили. Их даже не вскрывали в морге из экономии. По завету этого государственного пухлощекого деятеля «если в период реформ часть пенсионеров вымрет, это не страшно» – кажется процесс «вымирания» наши финансисты перевели на обязательные рельсы.

Не так жестоко, как в первобытном обществе, где стариков предписывалось связанными отвозить в лес, на съедение диким зверям, и не как у фашистов в лагерях смерти – через газовые камеры и печи. Все интеллигентно и «с достоинством» – за год подсаживали на сердечный препарат, который потом, когда сердце без него работать уже не могло, резко отменяли, и вот тебе «Смерть от естественной причины» – срыв ритма и асистолия. А перед этим Минздрав спустил приказ, о том, чтобы смерть пенсионеров при наличии медкарты, то есть стоящего на учете в поликлинике, принималась на основании истории болезни, а патанатомическое исследование производилось только по решению суда, если будет доказан криминал. Это был сигнал «черным риэлторам» пробудится от временной спячки.

Юра все понимал. Он написал:

«Если будут знать четыре символа из шестнадцати, взломают за минуту».

«Я не могу их произнести. – Ответил я и напомнил, – ДК пишет каждое слово»

«Не говори, напиши».

«Я не пойду на такой риск. Почерк».

Юра показал себе в подмышку.

«Маркером. Потом сотрешь спиртом».

Я покачал головой. Мы перед началом выездов и после работы принимаем душ. Душевая – общая. Надпись в подмышечной впадине коллеги могут увидеть. Если меня вырубят, то ворвавшийся в квартиру СОБР увидит надпись на теле, спалюсь.

«Обещать не буду. Если честно – мне стрёмно. Понимаешь, если ДК взломают так быстро – я все равно на 100% под подозрением»!

«Если все сделаешь правильно, доказать они ничего не смогут. ДК – железка, когда-нибудь его взломают. И уже взламывали, ты знаешь».

«Если ДК взломают и получат доступ к базе „ГИС“ – это миллионы жителей, такая информация в даркнете стоит сотни миллионов рублей. Не слишком дорого хочешь заплатить за свое „исчезновение“»?

– «Обещали, что помогут, – Юрка писал обрывками слов, – я вынужден верить на слово».

Блокнот намок, и писать карандашом становилось все сложнее. Я боялся спросить, а если его реально уберут после того, как он все организует? Как лишнего свидетеля!

«Ты им веришь»? – добавил я. – «Может быть, оставить как есть? Пять лет будешь готовиться, сдавать зачеты, потом подтвердишь диплом и опять стаешь врачом».

«Меня с судимостью никуда не возьмут, где есть материальная ответственность, – ответил Юра, – даже в степь по программе «земский доктор». В армию не хочу, это все с начала. На гражданке потом все заново сдавать».

– Надо, Леша, – он повторил, – надо. Жить незачем, сам понимаешь. Бомжевать остается, я не хочу и Светку жалко. Из-за меня страдает. В армию не хочу. Но они толкают к этому – служба по конракту. Врачом.Но халявным врачом, а по документам простым наемником в зоне БД[6], это Африка, Ближний восток или центральная Америка. Например, отбивать атаки проамериканских боевиков на стройку Никарагуанского канала. Мы все равно уедем, но не на войну и вместе.

– Куда?

Он пожал плечами и снова взял карандаш.

«Ни о чем не беспокойся. Коси под дурачка. Цифры напиши уже вечером. Думаю, что вызов с захватом организуют только под утро».

«Ты уже договорился? Не заручившись моим согласием»? – я показал ему кулак.

«Если у тебя не будет под мышкой цифр, мы со Светкой исчезнем на самом деле», – ответил он на чистой странице. – «Решение за тобой».

«Шантаж?» – возмутился я. – «Ты меня шантажируешь»?!

«Не я, меня предупредили, что если они не получат возможности взломать ДК, то меня уберут просто из безопасности, а Светку заодно, как возможно причастную. Хоть она и не причем»!

Я вытер мокрый лоб. Несмотря на холодную морось – вспотел. «Вас и так уберут, в любом случае», – подумал я, но озвучивать не стал. Я понял Юру, ему нечего терять. Но, получив чистую эльку, пусть даже с липовыми дипломами и сертификатами, он сможет уехать из страны в одну из бывших республик СНГ, там его проверять не станут. В мире есть немало стран, где он сможет подтвердить диплом и дальше работать по специальности. Но уже под чужим именем. Например, в Африке. Через пять лет они смогут вернуться, но под чужими именами. Если захотят. За это время база ГИС обновится пять раз и их старая биометрия уйдет в архив.

«Все, – написал он. – Больше нечего обсуждать. Бумагу надо съесть».

Он принялся вырывать листочки и запихивать в рот. Из сумки достал бутыль с водой.

– Заворот кишок будет, – пошутил я.

– Как-нибудь пропихнем. Касторки выпьешь. Ешь, давай.

Я присоединился к Юре, и мы несколько минут молча жевали бумагу и запивали комки водой. Потом дружно расхохотались. От блокнота ничего кроме пластиковых корочек не осталось. Юрка поднес к ним зажигалку. Пластик принялся чадить, на мокрую бетонную площадку потекли, издавая гул и свист, огненные капли. В пальцах Юрия остались ниточки проводников и оплавленный микрочип. Блокнот – планшет. Я не подумал, что сейчас они все такие. Подложи его под смартфон, запусти специальное приложение и увидишь, что в этом блокноте писалось, даже если все страницы выдраны. Какие же мы идиоты! Но Юра был спокоен.

– Я его в микроволновке погрел, не ссы. Вся электроника спеклась. А вставить контроллер в каждый лист бумаги – этого пока не могут.

Мы направились к выходу из парка.

– Я не понял, почему с тобой обошлись так жестко. Я насчет приговора. Адвокат намекнул, что кто-то из чиновников в министерстве или ДЗМ делает карьеру на этом случае. – Я не боялся, что нас услышат. Тема вполне резонная. О чем нам еще говорить?

– Есть такой человек – вице-мэр Москвы по социальным вопросам и здравоохранению, ты его знаешь, так вот он решил, что мой случай обязательно нужно раздуть в воспитательных целях. И ему необходим был непременно москвич из коренных. Косяки приезжих наемных врачей не так показательны, их трогать нельзя – другие не приедут, да и национальные диаспоры встанут на дыбы. «Бей своих, чтобы чужие боялись!». Это же понятно. А заодно нужно было освободить ставку для молчаливого гастарбайтера.

– Ты уверен?

– Мне следователь показала его письмо в прокуратуру: «Сделать показательный процесс в воспитательных целях». Когда ты видел в суде столько журналистов? Я что – террорист или серийный убийца или известный артист, которому скандал нужен для подогрева известности?

– А она не нарушила инструкцию, сообщив тебе? – удивился я.

– Понимаешь, Леша, люди все-таки это люди. И человеческая совесть и доброта в них еще сохранились. Ты же видишь сам, многие люди в каком-то обалдении находятся. Не понимают, что вообще происходит. И к чему нас ведут. Потому вокруг и напичкано столько электроники и средств контроля, что надежды на «бдительность» у властей нет. Они только создают новый тип граждан: «Человек – дятел». Думаешь, они от доброты сердечной назначили премию за каждый донос? Это шанс, что среди нормальных людей непременно окажутся подонки, доносящий на своих же друзей. И водителя с его курением приплели нарочно. Какая-то сука из мамаш на детской площадке его сняла с сигаретой и стуканула из вредности, а может быть, ей самой на сигареты не хватало как раз. Нас всех подталкивают к тому, чтобы быть сволочами по отношению к другим. Даже платить нам готовы за это. Хочешь заработать немного денег?Донеси.

Он молчал несколько минут. Продолжил.

– Понимаешь, нами правят чиновники, эффективные менеджеры, люди без сердца, милосердия и благородства. Они исповедуют чистый разум – ratio, а ему неведомо понятие добра или зла. Рацио – это основа. Хорошо все, что выгодно. А что может быть выгоднее рабства, прикрытого демагогией о свободе и правах? Нет у нас прав, Леша, есть только обязанности. Я не против рацио, если бы в нашей жизни сохранялось хоть немного иррациональности, права на небольшие ошибки. Прощение – это великое право людей. Рацио не понимает прощения. Исходя из рацио, в любую правящую партию лезли чиновники и подминали ее под себя, а у нас полвека назад чиновники взяли власть и создали себе единую доминирующую партию, которая имитирует заботу о гражданах. Ты ее чувствуешь эту заботу? Я вот почувствовал. Меня обобрали как липку, унизили и фактически уничтожили как врача и гражданина. Убили мечту. А человек без мечты – труп. Поэтому я согласился… Леша, нам терять нечего, кроме запасных цепей…

Он грустно усмехнулся.

Я понимал. Я просто молчал. Юрка достаточно наговорил, чтобы мне написать куда следует. Но мне он доверял. Только мне. Иначе как жить, если совсем никому не верить?

– Юр, телефон верни, а то увезешь с собой.

Юра закрыл фонтан своего красноречия. Мы подошли к стоянке машин каршеринга. Он извлек из банки мой смартфон.

– Возьмем? – спросил я. – Ты же с правами?

– У меня на карте ноль, помноженный на ноль.

– Я тебе перекину.

– Не надо! – Юра передернул плечами, – ты знаешь, что за оплаченную тобой дверь, со Светки содрали налог с дохода?

– Не понял, – все я понял, просто в тот момент забыл, что обязательно налог сдерут. Махнул рукой, по сравнению со стоимостью монтажа, налог это мелочь. Для меня. Но не для Свиридовых. Я изобразил непонимание, чтобы дать Юрке выпустить пар.

– Чего непонятного? Заказ ремонта двери был на нее, а оплатил ты. Значит, деньги ей дал? А это доход. Вот с нее тринадцать процентов и сняли, как НДФЛ. Все по закону. Она же не благотворительный фонд. С твоих денег сняли эндээс, с нее эндэфэл… доильный автомат работает,– добавил он.

– Тогда идем до метро. Таксиботов нет рядом, – предложил я. – Я уже вымок от этой весенней срани. А завтра дежурить сутки. Ты-то выспишься, – подколол я его.

Про вымок – это шутка. Вымок только плащ. Я под графеновой броней был и в сухости и в тепле. Юрка в обычной одежде, он даже форменную скоропомощную водостойкую шкуру носить теперь не может, запрещено ему обозначать себя, как медика.

Но он не улыбнулся, а я пожалел о своей неэтичной шутке. Пока идет оформление документов по решению суда, они жили в квартире, но потихоньку распродавали мебель и те вещи, которые не смогут забрать. Уходить надо налегке. Хазин выполнил обещание и сразу подал апелляцию. Но уверенности не прибавилось. Когда дело касалось убытков госучреждений, никакой высший суд не отменит решения первичного суда. Тем более, что еще до суда все СМИ в один голос твердили о «высокой вероятности» виновности врача Свиридова. Теперь уже и сомнений в этом нет ни у кого.

Глава 5

Через сутки на последнем вызове в шесть утра, я нарвался на засаду. Меня скрутили, и приковали к батарее отопления. Один из вызывавших, дядечка лет пятидесяти, уговаривал:

– Милок, ты лучше сам скажи личный код. Ты же понимаешь, что мы все равно взломаем твой ящик…

Дежурить в киберсьюте физически трудно. Наша форма моющаяся, в любой момент превращается в скафандр биозащиты не позволяет сразу носить и ее и киберсьют. Поэтому мы защищены от грязи и инфекций, но не от агрессивных преступников.

Главное это не злить бандитов, не спорить с ними. Я воспользовался вшитой в воротник комбеза пластиковой капсулой с «дегезом». Это мощный наркотик, от которого я через минуту отключился на полчаса.

Бандиты побили меня ногами, но наркоз – это наркоз, хоть на части режь. Я спал и ничего не чувствовал. Они изрезали мой скоропомощной комбинезон. Видимо надеялись, что я сквозь сон испугаюсь и пробормочу им пин-код.

«Алиса! Я им ничего не сказал…» – не помню, откуда эта фраза всплыла в мозгу, но это первое, о чем я подумал, когда очнулся на полу в минивене СОБРа.

Был допрос, была масса объяснительных, потом в каждой инстанции писал, что никому ничего не сказал. Про дегез говорить нельзя,сослался, что упал в обморок от страха.Фонограмма ДК подтверждала мое молчание и ругань бандитов.

Никто ничего обвинительного предъявить мне не мог. Никаких надписей на моем теле не нашли. ДК в восстановленных файлах показал мою полную несознанку все время, пока бандиты взламывали код.

А суета в серверном центре ДЗМ и ГИС-2[7] началась, когда на 47 секунде от включения ДК, бандитам удалось взломать первый уровень доступа в сервер ДЗМ, и на шестьдесят третьей в сервер «Госуслуги», и они скачали, все-таки, массив базы данных о тридцати миллионах жителей Москвы и Новой Москвы. Все с деталями и биометрией!

По утру дежурный админ проспал атаку на сервер, и, не соображая, как программно закрыть доступ, побежал в серверную, чтобы просто вырвать провода линии из банка данных, но не успел. Пока он бежал и набирал коды на дверях, скачивание было завершено. Вырванные провода привели только к падению базы ЕМИАС[8] и ГИС до полудня. Все МФЦ, больницы, поликлиники и скорая – не могли работать с компьютерами и все оформляли по-старинке, на бумажках или стояли в ожидании, пока админы «поднимут» сервера.

Только я тут не при чем. Я спал.

Посадить меня, как Юрку, не посадят, конечно, максимум пошлют на центр – вызовы принимать. Ничего, я потерплю.

Бандиты меня избили довольно крепко. Но сломали ребра и сотрясли мозг не бандиты, а полиция в машине, когда пыталась разбудить… хорошо хоть не проломили череп.

К счастью, на вызове водитель сразу отреагировал на мое радиомолчание, и уже через пятнадцать минут пустую квартиру штурмовал СОБР. Однако, чемодан мой выпотрошенный был мертв, а скачанная база вместе охотниками за информацией исчезла. Сам ДК преступникам не нужен теперь. Украденная база уместилась на одном жестком диске.

С момента регистрации нападения на бригаду, счет пошел на минуты, кто успеет раньше? Регистрация серверной атаки произошла не изнутри, а снаружи, по цепочке водитель бригады – полиция-оперативный отдел «скорой» – админ «скорой» – админ сервера МФЦ «Госуслуги». На каждый этап требуется пара минут.

Кто первее? Бандиты успеют скачать базу, взломав доступ в комплекс, или админ «скорой», стерев номер ДК из базы? А зачем ему это? Доступ ведь он принял, как санкционированный. Формальности входа соблюдены. Дежурный админ МФЦ – сразу не поверил сообщению о взломе. А когда увидел, что по сети потекла информация, попытался закрыть порты, но на это требовалось время. Потому что пароли защиты знал только главный админ, а он в это время крепко спал дома. Значит, оставалось одно – механически выдернуть кабели между сервером и хранилищем. Слишком много этапов.

Нападавшие успели. На шестьдесят третьей секунде от момента включения ДК. Пин-код бандиты сумели расколоть, а дистанционно отключить компьютер комплекса от сети и базы админ не успевал физически. Ему надо было переместится с одного этажа на другой, открыть несколько кодовых дверей.

И теперь всем им будет огромная нахлобучка. Особенно тем, кто не сумел обеспечить защиту данных от утечки.

Как оправдывался разработчик защиты? Мне это не известно. Хватило недели ежедневных допросов в тюремном госпитале. На записи ДК было слышно, что я пин-код не раскрыл. Я вообще не сказал ни слова. Поняв, что влип, поймал ртом угол воротника и как заправский шпион прокусил пластик капсулы. Рот свело от жгучей горечи, а через несколько секунд я уже мешком повалился на пол.

Нападавшим повезло. Это случается. Они опытные и толковые хакеры.

Их обязательно ищут. Но, как назло, камера в подъезде оказалась замазана краской еще за пару дней до захвата ДК, управляющая компания домовая об этом знала, но чистить или заменять не поспешила. Вряд ли их разыщут. Если они не дураки, а я в этом уверен, на их одежде не было ничего маркированного кодами или чипами, лица в гриме, наверняка. Работали в перчатках и походку изменили специальной обувью. Ищи теперь – свищи!

Миллионы зарегистрированных жителей столицы попали в категорию – «Возможны дубликаты»! А это означает, что нужно постоянно отслеживать, не возник ли кто-то из этих тридцати миллионов одновременно в двух или трех местах страны. И кто из них – настоящий? Чья элька настоящая: в Москве, в Краснодаре или во Владивостоке? Проверки между федеральными округами в непрерывном режиме не производятся, может быть случайнодается запрос из регионов в центр, если приезжий что-то крупное покупает или придет в поликлинику. Такие совпадения в один день маловероятны. Чтобы обнаружить дубликаты – нужны специальные программы и это происходит всегда потом. Может любому человеку прийти сообщение: «подтвердите свое нахождение, такого-то там то». Через год или два. Многие подтверждают, если не за рубежом. Потому что легче дать ложную информацию, что якобы был где-то, чем заниматься перерегистрацией эльки.

Известно, что без данных базы «госуслуг» изготовить идеальный дубликат паспорта гражданина РФ невозможно. Зачем бандитам база? Я спрашивал себя и однажды нашел ответ. Кому-то из наших высоких начальников нужно, чтобы в базе были «пустые эльки» – это фантомы, несуществующие люди, виртуальные личности. Кому они нужны? Например разведке или каким-то спецагентам. Эльки-фантомы искусно спрятаны в базах «госуслуг», но умельцы их находят и превращают из фантомов в живых граждан. За такую эльку готовы платить огромные деньги.

Я выписался через три недели. Мне вернули отобранный на вызове мобильник. Похитители его не забрали, бросили телефон и рацию в квартире в железное ведро с водой. Смартфон мой следователи подшили к делу, пока не определили, что он именно мой. К счастью, российская техника водоустойчива в отличие от импортной, на которую чихнуть страшно.

От выездной работы меня не отстранили. Даже выговор не объявили. Как будто ничего не случилось. Я купил себе новый служебный комбез взамен порезанного.

Две недели на больничном – в зарплату начислена только основная ставка. Переживем.

Сразу после звонка маме я позвонил Свиридову, сказать, что он свинушка, не проведал меня в больнице за это время. И спросить хотел, конечно, заодно, как он устроился на работу, какие у него новости, где теперь живет? Все-таки после суда жизнь не кончилась. Смартфона у Юры больше нет. По Юркиному городскому номеру ответил незнакомый мужской голос:

– Он здесь больше не живет.

Я оторопел, но, пока неизвестный не бросил трубку, успел прокричать:

– Извините, а вы знаете, где он?

– Не знаю, – ответил равнодушный голос, – мы получили квартиру от банка за выселением. Позвоните в справочную Москвы. До вашего звонка я даже фамилии его не знал.

Как за выселением? Они уже уехали совсем? Куда?

Связь прервалась. Справочная ЦАБ – это дорогое удовольствие. Поэтому, вернувшись на подстанцию я, первым делом, полез в базу Москвы через ДК. Ввел домашний адрес друга с фамилией и инициалами.

Ответ: «Не значится». Это сейчас. Верно. Запросил сводку по всем Свиридовым его округа за последние три недели.

Через 3 минуты на экране моего нового ДК в списке жителей я увидел надпись: «Свиридов Ю. А. Свиридова С. В. с 12.02. 2049 года – шифр 000 000. По закону их данные через три месяца из главной базы уйдут в архив. С того момента доступ к ним станет возможным только по суду.

Они оба умерли, если верить справке. Так быстро?

Впрочем, Юрка же предупреждал, что в любом случае они исчезнут.

Это произошло на следующий день после нападения на меня.

По сводке раздела происшествий за эти сутки, приведена массовая автокатастрофа – маршрутный микроавтобус, перевозящий пассажиров через агрегатора «Попутчик», столкнулся с Камазом и рухнул с моста в реку Мста, в которой среди девяти погибших числились и Юрка с женой…

Я отказывался поверить. Правда ли это – кто знает?.. Значит, они после того, как мы попрощались, куда-то потом направились. На автобусе в Новгород? В Питер? Куда – мне теперь не узнать.

С другой стороны, для того, чтобы сделать новые карточки с другими именами – чьи-то дубликаты, нужно официально умереть. Так можно быть уверенным, что через три месяца нигде на регистраторе не вспыхнет надпись: «ЛК фальшивая. Дублирование данных!».

Лучшего способа не придумать, чем вписаться в массовую катастрофу. Но как знать, когда и где она случится?

Если мой бывший ДК Свиридовым помог обрести новую судьбу, я не пожалею о поломанных ребрах, сотрясении… Дай Бог им счастья в новой жизни. Надеюсь, что она у них есть. Но этого ни мне и никому узнать не суждено.

Через неделю после моего выхода на работу заведующий подстанцией объявил, что решением верховного суда отменен приговор Свиридову Ю.А. Вынесено решение: в отношении иска хосписа – приговор суда отменить, врача Свиридова восстановить на работе с полной компенсацией понесенных убытков.

Дорога ложка к обеду.

Глава 1

Мы принимали бригады на складе оборудования уже одетые в защитную моющуюся комбинированную шкуру из светоотражающей серо-голубой ткани.

Согласно приказу Роспотребнадзора, все сотрудники экстренных служб обязаны на дежурстве носить защитные комбинезоны, оберегающие нас и от грязи и от инфекций. Спасибо профсоюзу, выбившему для нас обязательный душ на подстанции и возможность приезжать и отдыхать от этих душегубок каждые четыре часа суточного дежурства. Правда, чтобы одеться, мы вынуждены были приходить на работу на час раньше.

Петя посмотрел на цепочку зеленых точек. Батарея полная. Он со щелчком загнал ее в отсек и включил прибор. По экрану оранжевого ящика диагностического комплекса полетели строки системного рапорта. Высветилось окно: «Введите личный номер». Петя ввел. Следом новый запрос: «Введите пин-код», Петя ввел. «Повторите пин-код». Это стандарт. ДК проверяет не только точность введения, но и время введения второй раз. ДК – это доступ в святая святых базы данных госуслуг и ЕМИАС. Врач не должен тормозить при наборе кода, иначе подозрительно, врач ли это пытается войти в базу ЕМИАС?

Камера ДК проверяла лицо врача, но только при первом включении. На вызовах времени на это нет, там вводится только пин. Поэтому врач не имеет права выпускать ДК из рук от машины, где он стоит в специальной ячейке с контактами зарядки до квартиры больного, где его откроют и запустят.

Как только на экране появилась надпись: «Добрый день, Петр Сергеевич! Хорошего дежурства!» Петя подключил к специальным разъемам толстый пук проводов.

Я все эти операции уже проделал и проверял комплектность МК – ящика с медикаментами. Болтать нам некогда. ДК Петрухи начал тестирование и калибровку диагностических блоков. Для этого Петя и подключил все интерфейсы. По экрану ползли рапорты:

ЭКГ-ОК,

Тонометр-ОК,

Анализатор крови-ОК,

анализатор мочи-ОК…

реовазоплетизмограф-ОК…

сатурация О2 -ОК…

Основные поломки – это обрывы проводов, соединяющие внешние датчики с системным блоком или окисления электродов в анализаторах, если врач прошлой смены не залил в систему моющий раствор, сдавая ДК на хранение.

На экране моего смартфона высветилось: 8:55! Пятиминутка!

А я еще не загрузил машину оборудованием!

Мы с Петей опоздали и автоматом получили по двадцать баллов штрафа. За сотню если наберу, получу штраф уже денежный, минус пять процентов от основной ставки. А это потащит и проценты надбавки, которые от нее считаются. На конференции ничего нового. Отчеты «ночников», что было интересного, распоряжения от высокого начальства из Управления. Историю со Свиридовым мы не вспоминали. Всех угнетала информация о его гибели.

Меня больше не донимали объяснительными. От выездной работы не отстранили. Не попрекали и дегезом, о котором знали, но официально никто не поминал. Новую ампулку достать я не спешил, помня закон: два снаряда в одну воронку не падают. Купить фентанил мало, его еще нужно особым образом приготовить. Открыть ампулу, дать высохнуть и заново развести образовавшийся порошок уже спиртом, упаковав раствор в пластиковую трубочку, которую уже можно незаметно вшить в ворот служебного комбинезона. Я не спешил заняться этим. Главный риск в том, что при покупке на рынке, где тусуются драгдилеры[9], периодически проводятся облавы, и попасться на рынке с ампулой – это получить такие проблемы, что Юркина судьба покажется счастливой.

Завподстанцией Роберт Германович, по прозвищу «Горыныч» закончил читать циркуляры Управления. Он помахал рукой, подзывая кого-то из задних рядов конференц-зала. К нему вышли трое. Молодая женщина и двое мужчин.

– И в завершение пятиминутки сообщаю, что в наших рядах пополнение. Врач Артемова Валентина Ивановна, Врач травматолог – Георгадзе Давид Константинович и фельдшер Самсонов Леонид Яковлевич – прошу любить по возможности, и жаловать… а так же поддерживать в освоении нашей работы. – Зав повернулся к троице, – пожалуйста, вкратце расскажите о себе, начнем с вас, – он кивнул девушке.

Две смены в основном изучали ее, естественно, ни высокий грузин, и невысокий кучерявый фельдшер в возрасте за сорок мужской состав подстанции так не заинтересовали, как новенькая докторша.

Я – врач холостой, потому от основной массы не отличался и пользовался возможностью беззастенчиво рассматривать новенькую. Симпатичная. Точнее, весьма приятной наружности, светлая, овальное лицо, почти без макияжа… фигура хорошая… грудь, ножки… талия… все очень даже. И движется легко, словно летит над полом. Серо-голубая скоропомощная форма, скрадывая рельеф ее форм, тем не менее производила достойное впечатление, то есть светоотражающий костюм-комбинезон, несмотря на мешковатость и грубость ткани, подчеркивал ее сексапильность. Все-таки женщины на скорой – редкость…

Мужики в этой одежде больше похожи на космонавтов, как их изображали в старых фантастических фильмах.

Артемова порозовела от легкого смущения, откашлялась и немного севшим голосом доложила:

– В прошлом году окончила медицинский университет, год интернатуры по «скорой и неотложной помощи» в НИИ им. Склифосовского, – она вдруг кокетливо покрутила плечами и бедрами и добавила, – не замужем, детей нет.

Реплика ее произвела незамедлительное действие в рядах, мычание, покашливание, смешки и реплики «за нами не заржавеет», «мы мужчины хоть куда – в самом расцвете сил!».

Зав постучал костяшками по столу.

– Успокоились!

Травматолог Георгадзе и фельдшер солидного возраста, а ему на вид было больше сорока, нас не заинтересовали. По селектору выкрикнули несколько бригад на выезд, в их числе и мою. Я уехал.

Артемова не выходила из головы. Чем она мне понравилась? Походкой и еще вот этим: «Не замужем, детей нет». Она явно озорница. Надеется подобрать себе парня? Вполне возможно. «Успокойся, – говорил я себе, – хороша Маша, да не наша».

Четыре вызова подряд, и я получаю «добро на подстанцию». Водитель обрадовался.

– Мигалку? – пошутил он.

– Не зли судьбу, – ответил я, – знаешь же, примета плохая. «Цветомузыка» только на выезд и когда везем в больницу.

Работа немного замылила впечатление от новенькой врачихи, а еще сказывалось легкое посасывание в желудке, намекнувшее, что время обеда уже близко. Голод может подавить все что угодно, включая и сексуальное влечение. Все-таки завтракал я еще дома в шесть утра. А на часах уже за полдень. Пора бы «дровец в топку подкинуть».

Я доложил о прибытии диспетчерам, хотя автоматика сделала это на три минуты раньше, еще когда въезжали на стоянку. Убедился, что не первый в очереди и направился в кухню.

Один автомат выплюнул мне в кружку порцию раскаленного кофе с синтетическим молоком, второй уронил в ладонь шоколадный батончик с орехами. С моего счета списались сто рублей. Если полчаса дадут, надо сбегать в душ, а то в ботинках уже хлюпает от пота.

В помещении за сдвинутыми столами трепались о жизни медики: врачи и фельдшера. Разговор тёк неспешный, вопрос – ответ, рассуждения, мечты и прожекты, слухи… новеньких в компании не было.

Я совсем чуть-чуть расстроился, хотелось поближе познакомиться с кокетливой доктором Артемовой. Может, еще и познакомлюсь, ведь по приказу они после перевода месяц должны работать с кем-нибудь в бригаде, а из одиноких врачей сегодня только я и Петя. Остальные все попарно с фельдшерами. Я присел с краю сдвинутых столов, не вступая в разговор, грыз подсохший батон, прихлебывал кофе…

Петя влетел и объявил

–– Свежий анекдот! – Все сидевшие за столами медики подняли уши. – Муж смотрит футбол, из ванной выходит жена и крутит в руках бритвенный станок, задумчиво его рассматривает, потом говорит мужу: «Как ты выбриваешь вокруг губ?», муж, не отрываясь от экрана, отвечает: «Языком их оттопыриваю». Жена задумалась на секунду иговорит: «Тогда мне понадобится твоя помощь»!

Все мужчины, а женщин среди нас не было, не сговариваясь, сдержали смех, притворно сморщились, будто нам всем совсем не смешно и протянули дружно:

–– Фууу…

Невропатолог Мокроусов, как самый старший произнес:

–– Петр Борисович, вы же интеллигентный человек, врач, откуда эта пошлость?

Петя не понял.

–– Да ладно?! Смешно же… и юмор такой, тонкий. Ну, чего вы?

–– Петя, – сказал я, – о том что все медики, пошляки, развратники и циники – миф, а ты пытаешься этому мифу дать основание. Не надо. Мы же люди с тонкой душевной организацией. Хорошо, еще что среди нас не оказалось дам. А то ты мог бы и по морде получить, в крайнем случае услышать традиционно чеховское «Позвольте вам выйти вон»!

Петя расстроился, но нам его было совсем не жалко.

– Кстати, о женщинах! Леха! – ко мне повернулся невропатолог Мокроусов, – как тебе новенькая?

Я завяз зубами в нуге, потому поставил кружку и пальцами изобразил «весьма, весьма». Но кое-как, разлепив челюсти, спросил:

–– А где она сейчас?

– Артемида! – поднял палец невропатолог. – Завподстанцией ее лично повел осматривать автопарк и гоняет по инструкциям и оборудованию.Все ждем, кому достанется эта роза для стажировки?

Невропатологом мы его называем по привычке. Спецбригады упразднили, всех спецов уравняли с линейными врачами. Всех, кроме травматологов. Единственный портативный рентген, который дали на бригады это компьютерный томограф для головы, похожий на ведро с проводами. В это ведро помещается голова с инсультом. Через пять минут получаем спиральную томограмму с объемной картинкой всех тканей и сосудов головы. Где тромб, где разрыв?

Травматологи работали руками. Для них рентгена еще не создали, потому что рентген-накидка нормальной картины повреждений не давала, только намекала, тут перелом, а тут что-то воспалилось. Экспериментальный девайс.

Мокроусову скоро на пенсию. А туда же – Артемида! Почему Артемида – ясно, от фамилии. Ему-то она точно не достанется, он уже с фельдшером работает. Жирно ему будет еще и врача-стажерку.

Селектор щелкнул.

– Зорин! Зайдите в диспетчерскую.

Я подчинился, оставив на столе кофе и батончик. Если вернусь, а Петя не сожрет – будет чудо. Я усмехнулся и подумал, если Петр действительно не покусится на мой «ланч», то я сегодня обязательно познакомлюсь с этой – Артемидой. Меткое прозвище, данное Мокроусовым, мгновенно прилепилось в моем сознании к этой красотке. Что меня привлекло в ней? И я вспомнил, она пошла мимо меня и чуть коснулась бедром моего плеча, потом я смотрел ей в спину и невольно подметил, что она не идет, а будто летит или плывет в сантиметре над полом. В ее походке чувствовалась огромная внутренняя сила и тренированность. И попа у нее очень такая, подтянутая. Так ходят люди – мастера единоборств. В их походке, позе, взгляде есть что-то такое, что останавливает любого противника, если только он не дурак. Отец, еще когда был здоров, метко заметил. «Их взгляд будто сгибает предметы, с которыми сталкивается, как сгибает монету попадающая в нее пуля». Правда, потом еще добавлял, что настоящие мастера умеют сдерживать этот взгляд, потому на свете немало амбициозных дураков, считающих, что любого мастера непременно надо перемастерить.

Горыныч встретил меня в лифте у диспетчерской.

– Алексей!

Я остановился в ожидании. Почему он не вызвал к себе в кабинет?

– Алексей, – повторил заведующий, – есть важное дело.

Я вопросительно приподнял одну бровь.

–– Меня в диспетчерскую вызвали вы?

– Да.Возьми эту врача Артемову на стажировку. Оплата будет, как одному и еще надбавлю учебные часы к аккредитации. – Он посмотрел на табло над входом.– Вот, двадцать учебных часов. Только ты ее уж отстажируй, как положено.

Прозвучало весьма двусмысленно, если наложить его выражение на мои мечты в отношении Артемиды.

– Есть, отстажировать! «Сколько раз»? – хотел добавить я, но вовремя осекся, Горыныч этой пошловатой шутки не примет и наверняка отдаст мою симпатию кому-нибудь другому.

– Я серьезно. Все, как положено. Все инструкции, манипуляции. Ну, сам понимаешь. И это… – он поморщился, – насчет Юрки… объясни ей, чтобы на вызовах не болтать. Вообще. Даже между собой. А то черт знает, что они там слышат эти больные. И держи дистанцию!

Когда я вернулся в кухню, там уже никого не было, на столе меня ожидали полкружки кофе и полбатончика. Петя поделился моим обедом по-братски.

Я сидел на кухне в обнимку с кофе, когда вошла доктор Артемова, и мне вспомнилось определение Мокроусова «Артемида!»

– Алексей Иванович? – Валентина села против меня за стол.

Я шутливо отдал честь, улыбнулся.

– К вашим услугам!

– Меня вписали на вашу бригаду. Вы не против?

Сдерживая эмоции, а что греха таить, хотя новость уже не неожиданная, лучшего способа для знакомства, чем совместная работа, не придумаешь. Я притворно нахмурился.

– Я Алексей Максимыч, – поправил, – как Горький. Знаете такого Буревестника революции? – я процитировал: «Толстый пи́нгвин прячет тело жирное в утёсах…»

– Нет, – ответила она, – Фу, какая гадость. Не люблю жирных. А почему Горький? Я люблю сладкое. Так, вы не против?

Она играла роль недалекой кокетки. И ей это удавалось весьма неплохо.

– Боюсь, ДК перегорит, узнав, кто с нами работает.

Она приняла шутку за чистую монету, и искренне удивилась.

– Отчего это?

– Ревнивый очень, – поджал я губы, чтоб не улыбнуться. Артемида расхохоталась. Я, не скрывая, рассматривал ее. Ей не больше двадцати пяти, не зажатая, озорные чертики в глазах прыгают. Мелированные русые волосы до плеч, очень хорошая косметика и чувство вкуса. От нее не пахло косметическими ароматами, на губах помады нет, ага… татуаж… для работающих сутками это экономно.

– Вы не женаты, Алексей? – нахально спросила она. В глазах охотничий блеск.

– Женат, – усмехнулся я, – как говорят мои родители, на работе женат.

Она заинтересованно поглядела на меня, вытянула губы, призывные, чувственные… теперь она меня будто оценивала. Наконец произнесла:

– И подружки нет?

Я чуть не покраснел и решил переплюнуть ее в нахальстве.

– Если я правильно воспринимаю ваши мысли, то теперь, кажется, появилась?

Она не отвела глаза.

– Все возможно. А вы давно страдаете телепатией?

– Это ж запрещенная болезнь, – серьезно объяснил я, – сколько себя помню, телепаю, но успешно скрываю это от общественности.

– Вы слишком откровенны с незнакомками, – парировала она, подаваясь вперед, через стол. Так что расстегнутая на груди молния комбеза приоткрыла все сокровенное за пазухой. А там было на что посмотреть.

Я качнулся к ней навстречу, глаза наши на расстоянии двух десятков сантиметров.

– Для незнакомки – слишком, для подружки – в самый раз.

Она порозовела, и я ощутил призыв. Диана-охотница. Нам работать до утра. Хорошо, что в столовой больше нет никого.

– Мы коллеги, сотрудники, – прошептала она, – так вы познакомите меня с вашим аппаратом?

– Вы про ДК-2М? – также шепотом переспросил я.

– Он у вас так называется? Оригинально. – Ответила она все еще шепотом.

– Мне вас представить ему как подружку или как сотрудницу? – от ее призыва голова шла кругом.

– Вы про ДК-2м? – прошептала она мой же вопрос и добавила, – или у вас есть и другой аппарат?

Мы смотрели в глаза друг другу и хором расхохотались. Никогда мне не было так легко и весело. Девчонка, конечно, стервочка, но веселая… и, кажется, я ей нравлюсь.

– Одиннадцатая бригада! – объявил селектор. В динамике хихикнули, – хорош любезничать, у вас вызов!

Валентина подскочила от неожиданности.

– Иди к машине, – я перешел на «ты» мгновенно, – я вызов заберу.

Глава 2

Валентине не понравилось, что наш разговор диспетчеры подслушивали. Не скажу, что и я в восторге от этого знания, но все мы давно привыкли к тому, что селектор двухсторонний и позволяет не только объявлять по громкой связи, но и прослушивать помещения, где болтают, где храпят, пользуясь минуткой затишья.

Стучат ли наши диспетчера начальству? Нам, медикам, это безразлично. Зная, что нас могут прослушивать, мы просто никогда не ведем бесед, которые могут чем-то скомпрометировать собеседников.

Я не предупредил об этом Артемиду, не успел. А теперь просто нужно ей объяснить это как факт, как «природное явление неодолимой силы». Оно есть, его надо принять и соблюдать условия игры, тогда ты будешь или в зоне ничьей или в выигрыше, но противник-игрок об этом догадываться не должен. Я уже настолько врос в обстановку тотального шпионажа, что избегал возможности получения хоть какого-то важного компромата на меня. Это уже делалось на уровне рефлексов и инстинкта. При этом нужно было поддерживать репутацию человека начисто лишенного амбиций. Кажется, мне это неплохо удавалось. Но почти всегда мешало в одном важном деле – создании семьи. Знакомые мои девушки не видели во мне жениха, как не видели различные контролеры потенциального преступника.

Женщины любят ярких и самобытных, а я – никакой, средний арифметический. Во мне нет ничего выдающегося. И все романы мои до сих пор заканчивались разрывом. Причина банальна, не понимая моей индивидуальности, все подруги рано или поздно начинали ломать меня под себя. А я не ломался. Натыкаясь на сопротивление, дамы мои предпочитали расстаться сами. А я, утомившись отражать прессинг, отдыхал в обществе родителей, слушая очередную порцию упреков от мамы. Получится ли что-нибудь с Валентиной, я не знал и не загадывал. Покажет сегодняшнее дежурство. Либо мы встретимся завтра вечером и проведем его как-то вдвоем, в меру нашей фантазии, либо я ее отстажирую, как сказал Горыныч, и на этом наши отношения закончатся. В планах было стандартное: «Поужинаем вместе? И если – да, то может быть и позавтракаем?»

Загадывать не имеет смысла. Я не спокоен, в смысле, умеренно взволнован, но рабочая обстановка не позволяет думать о личном интересе. Я все время мысленно балансирую. Она сидит в салоне машины и в кабину доносится ее аромат. Не аромат духов, а ее личный. Запах женщины. Смеси шампуня и дезодоранта.

В салонном зеркале я вижу только край ее фигуры, плечо, немного волос, грудь и руки. Она собирает волосы в пучок и скрепляет их на затылке. Я не вижу этого, но по ее движениям догадываюсь. Водитель Сережа может ее видеть больше, но ему разглядывать Артемиду некогда, хотя глаза его чаще обычного перелетают на зеркало заднего вида, показывающее обстановку в салоне.

Он, не глядя, вынимает из ящика подлокотника головную УКВ-рацию-гарнитуру, проволочную дужку с наушником и микрофоном, похожие, только микрофоны, используются на телевидении. Это наша связь с машиной на вызове. Важный элемент безопасности. Сережа протянул рацию Артемиде. Она должна знать, для чего. Горыныч проинструктировал. Знает.

Три вызова подряд. Валентина работала очень точно. Это определение самое правильное. Ни на слово не отклонялась от инструкции. К счастью, никто на вызовах не пытался спровоцировать конфликт. Все проходило быстро: осмотр, опрос, десять минут жужжал ДК, задавая через нас дополнительные вопросы больному. Выдавалось лекарство, вводилось. Под мою диктовку Валентина набирала «результаты осмотра врача». Если больной или родственники начинали задавать не имеющие к нашей работе вопросы: «Девушка, а где вы красили волосы?» или «Какая симпатичная заколка, где можно купить такую?», мы отвечали:

– Нам запрещено обсуждать с клиентами темы, не имеющие отношения к работе и больному. Задавайте, пожалуйста, правильные вопросы.

Только один раз на вызове Валентине сделали комплимент:

–– Девушка, как заиметь такую прекрасную фигуру?

И Артемида не удержалась, ответила рекламным слоганом:

–– Киберкостюм от компании «Нейромионикс» слепит идеальную фигуру даже из ледникового валуна и добавит минимум десять лет жизни и здоровья!

Нас вернули на подстанцию. Мы пообедали, как обычно, взяв продукты быстрого приготовления из автомата.

Артемида не кобенилась, не критиковала «Пластмасса!» или «Химия в быту», как некоторые наши сотрудники. Очень демократично подмела и суп в стаканчике, и лапшу с соевым сушеным мясом. Она не комментировала ничего и не учила никого, не раздавала характеристик. Мне очень нравилось это ее качество. Кажется, она принимает окружающую среду такой, как есть и не пытается ничего и никого подстроить под свои запросы и мнение. По мере наблюдения за ней, я все больше замечал в ее поведении черты характерные для кошек. Она складывает руки под мышки, сидя в кресле, сворачивает ноги под себя, жмурится, если ей что-то нравится и на губах всегда полуулыбка, напоминающая выражение мордочки сытой кошки. Ей не хватало только ушек и хвоста.

Ела она быстро, но аккуратно и даже красиво, тоже как-то по-кошачьи, наклоняясь над тарелкой. Тому, что я наблюдаю за ней, она не придавала значения. Будто всегда была к этому готова. Еще один плюс к ее характеристике. В ней ощущался потенциал настоящего профессионала. Такие люди быстро нарабатывают комплекс рабочих навыков и не совершают ненужных, лишних движений и поступков. Это больше характерно для военных, у которых от точности действий обычно зависит жизнь.

Я, вдруг, почувствовал, что Артемида очень похожа на меня способностью приноравливаться к меняющимся условиям. Она не боится чужого мнения. Умеет себя подать, при этом не старается занять центр внимания. Такие люди видны тем, кто умеет смотреть и видеть суть, а не оболочку. А суть ее мне очень нравилась. Я чувствовал, что она станет идеальным скоропомощнико́м, деловым, немногословным и очень точным. В ней нет абсолютно никакого желания вы́пендриться и при этом от нее трудно отвести взгляд, как от произведения искусства, с каждым мгновением открывая в нем что-то новое для себя.

Даже в мыслях, я старался уйти от главной темы, не оставлявшей мое сознание. Мне все сильнее хотелось встретиться с ней завтра вечером после дежурства. А еще я поймал себя на мысли, что неплохо бы познакомить Артемиду с родителями, и тут же осек себя. Это не просто рано, это совершенно ни к чему. Глупости не надо думать!

Валентина выбросила пустые плошки в мусор, получила в автомате стакан апельсинового сока и задумчиво сказала:

– На такой диете я быстро растолстею. А если я растолстею, то не выйду замуж. Это недопустимо.

Я рассмеялся. Она оглянулась, будто удивившись, откуда я взялся? Я понял, эта фраза ее демотива́тор. Она произносит ее всегда после еды.

Обед закончился, и мы опять помчались от вызова к вызову, от вызова в больницу и из больницы опять на вызов. Копилась усталость. Артемида уже тихо дремала в салоном кресле, а я заставлял себя смотреть по сторонам в кабине, но не оглядываться. Сейчас бы кофе! Крепкого эспрессо. Двойного из хорошей кофемашины, да пятерной прожарки!. Густого и крепкого до ломоты в горле и стакан с ледяной родниковой водой, как подают в сети«Венских» кофейней. Я так сильно представил этот кофе, что на самом деле ощутил аромат и горечь напитка во рту.

Нам дали еще один дальний вызов в Новую Москву, под Троицк в помощь соседям. Диспетчер пообещала отпустить после него на подстанцию. Нужно пополнить МК лекарствами, тот уже зажег оранжевые огоньки и сам отправил рапорт о необходимости пополнения. Да и помыться опятьже не мешает, я под комбезом весь липкий. Даже представить боюсь каково Артемиде.

На вызове все оказалось мирно и спокойно. Дядечка со стенокардией напряжения, жена, дети… Вызов сюда уже не первый, в базе есть… работали быстро, Валентина общалась с ДК, я заполнял карточку. Потом уколы, потом ждем… контрольные вопросы. ДК зажег на экране зеленую галочку – «Вызов обслужен?». Валентина перебирала список лекарств в таблице на экране МК.

Я отклонил запрос ДК и спросил:

–– В больницу поедете?

–– Да не хотелось бы…

–– Вы понимаете, что следующий приступ может оказаться последним?

Молчание, потом сдавлено:

–– Ну, хорошо, я согласен.

Затем от больного требование родственникам принести то или это, сигареты, телефон…

–– Успокойтесь, вам в первые двое суток ничего этого не понадобится. Сейчас вам сделают коронарографию, возможно сразу поставят стенты в артерии сердца, и только через сутки переведут в отделение, – как «отче наш» чеканит Артемида. Ее слушают, приоткрыв рты. Я ждал самый идиотский в мире вопрос:

–– А стентирование – это не опасно?

К счастью не задали.

Мы ставим катетер в вену, капельницу, добавляем некоторые лекарства, защищающие от срыва ритма сердца и просим родственников помочь с переноской больного до машины. Уговаривать не пришлось. Наоборот, пришлось потребовать от больного не вскакивать в желании дойти самому.

Артемида в машине взялась расспрашивать про ампулы без названий и доз, но со штрихкодами. Я ей объяснил, почему они такие.

Лекарства «03» это особые лекарства. Когда еще в начале 2000-х в аптеки потекла река фальсификата, скорая тоже попалась – смертных случаев было не много, но проблема с недействующими лекарствами, прежним главным врачом «Скорой» была вынесена на коллегию министерства.

И за два года специально построили завод, который готовил лекарства исключительно для скорой помощи, проверяя их на годность. Все коробки и ампулы имели особую маркировку. В аптечную сеть они не поступали никогда. Даже в больницы. Те сами закупали где-то, периодически устраивали тендеры. Но, учитывая 100% эффективность наших препаратов, на черном рынке они стоили дороже обычных аптечных. Правда, на коробках не было названий, только номера и штрих-коды. Однако прочитать их можно любым смартфоном, просканировав штрих. Конечно, завод не делал лекарства, он их закупал,проверял на качество и переупаковывал, удаляя старые этикетки.

– Названий на ампулах нет, как вы не путаетесь? – спросила Валетина, привычно, по-кошачьи, свернувшись в салонном кресле.

Я повернулся к ней и пристегнул ремнем безопасности, рассказал про лекарства. Странный это был вопрос, ее ж еще в Склифе должны были просветить насчет штрихованных лекарств для «скорой».

Наша бригада по пути заехала в ЖСК «Лебедь», сработал чей-то браслет здоровья. Вызов оказался ложным, дефект гаджета. Мы уходили в машину, спускаясь пешком по лестнице.Нас окончательно отпустили на подстанцию.

Уже спускаясь, я закончил рассказ про препараты:

– Невозможно спутать. ДК по беспроводной связан с МК и тот выдает лекарства и шприцы автоматом. Перед тем как набрать лекарство, ты его обязательно подносишь к штрих-сканеру ДК, если оно почему-то не то, например, произошел сбой в механизме выдачи, МК ошибся – ДК тебе гуднет. Ампулу возвращаешь в МК, в гнездо для использованных, а он выдает правильную.

Валентина остановилась на лестнице на ступеньку выше меня и сказала:

– И совсем он не ревнивый, твой ДК, – не выпуская чемоданчика с лекарствами, она одной рукой притянула меня к себе и прижалась сухими губами к моим губам.

Это было неожиданно. В моей башке стерлись все мысли, только где-то в продолговатом мозгу, который между спинным и мозжечком, бешено считал секундомер – отсчитывая остатки секунд до посадки в машину. Мы не имеем права выпускать из рук имущество… но одной руки каждому хватало в эти секунды. Наконец она откачнулась, и сказала севшим голосом:

– Хоть тут никто не проконтролирует. – Я умолчал о рации на ее голове, камерах в пролетах, которые видят и в темноте, и несомненном внимании, с которым водитель Серега слушал наши причмокивания и сопение.

Тот, как ни в чем не бывало, отпер двери, мы сели и покатили к подстанции.

Я поглядывал на водителя, который с абсолютно индифферентной мордой крутил рулем.

Валентина молчала в салоне. Для человека, никогда не работавшего в машине «скорой» ощущение видеть все как из танка – только то, что впереди, непривычно. Я не сразу научился ориентироваться на местности только по картинке из лобового стекла.

Мы двигались в потоке по Киевскому шоссе в сторону кольцевой.

На правительственной трассе небольшая пробка по случаю вечера. Мы слушали сводку происшествий за день по радио. Вдруг Серега напрягся, глядя в левое зеркало заднего вида.

– Идиот, смертник! – прошептал он, и тут мимо нас по встречной пролетел огромный черный джип.

Серега открыл дверь и, привстав на подножке глядел ему вслед. Спереди донесся визг тормозов, дикий звук скребота металла об асфальт, удар, еще удар… звон стекла.

– Вот тебе и бонусы. – Водитель включил маяк, сирену и вывернул «соболя» на встречную полосу. Он намекнул, что остановка на внезапный несчастный случай после отбоя диспетчера это премия всей бригаде в размере суточного заработка.

Я по рации отбил на центр сообщение об «авто», там все приняли, пока мы подъезжали к лежащему на боку «крузаку», нам прислали сообщение с нарядом на вызов.

Сережа повесил автомат на грудь, вышел на дорогу, кругом медленно потекли машины, объезжая место аварии. Вдалеке затарахтел вертолет ГАИ, который непременно видел случившееся.

Мы работали быстро. В салоне джипа – мужчина, женщина, на заднем сиденье в креслах двое детишек лет пяти-семи, мальчишки. Вроде все живы. Мужчину и женщину придавили подушки, дети молчат, озираются, не понимая, что случилось, но не кричат. В шоке? Похоже состояние грогги[10].

Подъехал автоэвакуатор, зацепил крюком джип, опрокинул на колеса. Откуда ни возьмись, из-за наших спин выросли МЧСники, вскрыли двери, и первым делом, вытащили детей, а потом взрослых. Валентина все записывала в блокнот, номер машины, описание, сколько пострадавших… заодно и бригаду МЧС, и ГАИшников занявшихся обмерами.

Водитель без сознания. Женщина пришла в себя и первым делом метнулась к детям. С нами она не разговаривала, выбрав одного мальчика, который не открывал глаз, она подхватила его на руки.

Мы с Валентиной бегло осмотрели детей и мужчину, врач МЧС нам помогал. Пользовались мы портативными приборами – тонометром и пульсоксиметром. Все живы и с хорошей гемодинамикой. Для ДК работы не было, точнее, его очередь придет в салоне «соболя», когда больной будет на носилках. Один ребенок быстро «загрузился», уснул или такое сотрясение? Головой он, кажется, не ударялся. Похоже, удар машины и общее сотрясение не прошли бесследно, другой был в сознании, но вел себя странно.

Женщина с ребенком, который не приходил в сознание, села в вертолет, и тот понес их в Тушино, к седьмой детской больнице.

Пока мы разбирались с мужчиной, появилась машина линейного контроля. Врач затребовал отчет. Я послал к нему Валентину, та доложила обо всем, пока я снимал данные с водителя джипа.

Карточка соцстраха у того оказалась в правах. Дальше все потекло… вдруг ДК мой заверещал, и на экран выскочила надпись – «дублирование данных!», следом: «Вероятность фальсификации – 33%».

Я нажал кнопку «развернуть» и увидел, что именно сейчас точно такой же картой другой Э.Хамраев расплатился в супермаркете города Ставрополь.Фантастика! И кто из них двоих настоящий?

Валентина всунулась в салон.

– Леша, там врач МЧС говорит: мальчишка без чипа в руке и пьяный!

Дальше я не понял, что происходило, меня отодвинули к задней двери, а руки, лежащего на носилках водителя джипа оказались прикованы наручниками к носилочному подкату.

Я терпеливо наблюдал картину допроса. Полицейский поглядел на Валентину.

– Можете привести его в чувство?

Валентина пальцами приоткрыла веки «больного», кончиком мизинца коснулась роговицы, тот зажмурился.

– Он в сознании, прикидывается.

Снова распахнулась дверь и еще одна фуражка воткнулась в салон:

– Таарищ майор, вертолет угнали гаишный.

Полицейский вскинулся.

– Она безголовая баба! – вдруг сказал водитель с носилок, – всех убьет. Аш-шрам…

– Да, – подтвердил полицейский снаружи, – пилот сообщил, она пригрозила, что застрелит ребенка и пилота, и заставила его лететь на юг. Шахидка…

– Куда?

– Пока не знаем точно, связи нет, вертолет летит в сторону Тулы. Им освободили коридор по М4 «Дон».

Майор за воротник приподнял водителя с носилок и заорал бешено:

– Зачем вам дети? Куда везли? Кто заказчик?

– Я ничего не знаю! Я только машину вел, – забормотал водитель, – Это все она! Ее дети! Она их украла из приюта!

– Почему вы их напоили? Что давали детям?

– Я ничего не знаю, она мене дениг дала, говорит – вези Шереметево. Я вез. Ничего не знаю.

Майор бешено поглядел на меня:

– У него ничего не сломано?

– Вроде, ничего.

Мы с Валентиной его видимо не волновали.

– Я, тварь, или вышибу из тебя показания, или ты у меня станешь жертвой ДТП, и доктора это подтвердят! Ты меня понял?

– Понял, начальник, я все скажу!

Я молча наблюдаю сцену, Валентины мне не видно, но она тут, видны только ее ноги в форменном комбезе обнаженные лодыжки, на одной золотой браслетик, и вижу ее полусапожки на резиновом ходу. А почему я до сих пор не обращал внимание на ее ноги? Они такие эротичные…

– Дети эти не наши… она их в Пятигорск везет, а оттуда в Турцию или Тайланд… я слышал, что мальчишка «теплый контейнер» – на органы. Самолет ждет. Она может убить. У нее муж погиб в Сирии, его ваши убили.

Меня резануло это «ваши», а он – чей? Впрочем, и так ясно – на чьей он стороне.

Майор кивнул и выволок лже-Хамраева из машины. Подчиненным говорил:

– Забирайте, говнюка, вместе с машиной и через час показания мне на стол. В розыск на Фатиму Дукаеву, вооружена и очень опасна, шахидка. При задержании можете стрелять на поражение.

Голос его ещё грохотал за стенами машины, но слов было уже не разобрать.

Мы с Сережей и Валентиной минутку посидели молча.

– Доложиться надо, что пострадавших нет, от помощи отказались. – Сказал я, – или, точнее, в помощи не нуждаются.

Валентина сидела хмурая, и, глядя на нее, я вдруг понял: она мне очень, очень нравится. Дело даже не в том поцелуе на лестнице в подъезде, когда она наплевала и на рацию, и на камеры, которые видят в темноте. Она живая! И у нас одно сердце на двоих.

Вспыхнувшее чувство любви, влечения, страсти и нежности было так велико, что я зажмурился, чтобы удержать себя в руках.

Сергей связался с центром по рации, сунул мне микрофон. Я доложил о всех событиях.

– Возвращайтесь на подстанцию. – Сказала диспетчер центра.

На часах начало десятого вечера. Самая работа. Небо рухнуло на землю, чтобы нас вернуть в разгар работы. На подстанцию через полчаса начнут съезжаться дневные бригады, которые сдают смену.

После авто Валентина сидела в салоне задумчивая.

Воткнув МК в ячейку аптечного автомата и запустив процесс пополнения кассет, я отправился искать стажерку и нашел ее на кухне, молча сидящей в уголке.

Народ глумился за столом, в энный раз выслушивая Петю и его утреннюю историю. Я подсел к Артемиде, пробормотал:

– Как насчет чаю или кофе? Организм в этой шкуре сильно обезвоживается. Советую принять душ, пока у нас передышка.

Она покачала хвостиком, и эта милая деталь ее прически снова отозвалась в моем сердце сладкой истомой.

– Ну, не кисни, – сказал я, проведя рукой по ее плечу, – всякое бывает. Надо пропускать мимо сознания.

– Я все что угодно могу простить, – сказала Артемида, – только не преступление в отношении детишек. Сволочи. У меня в голове не укладывается, мальчик – «теплый контейнер», везут, чтобы убить и разобрать на органы.

Я чувствовал, что она готова лично броситься в погоню за этой шахидкой. Но это было бы глупо. Она – медик, а не полицейская ищейка.

Да, и меня ярость того майора совсем не возмутила. Сердцем я был с ним абсолютно заодно.

Мы сходили, приняли душ и уже снова одетые, встретившись в холле первого этажа, вышли на улицу. Вечер теплый. Валентина на легком ветру сушила волосы, встрепывая их растопыренной пятерней. На подстанцию одна за другой въезжали дневные машины. Смена закончена. Наш водитель остался на сутки, переоформив путевой лист.

Артемида о чем-то думала.

Чуть отступив ей за спину, я рассматривал ее фигуру в скоропомощном комбезе, несмотря на защитную жесткую ткань, однако, не лишавший самую красивую женщину привлекательности. Скорее, наоборот. Хочешь привлечь внимание к красивому женскому телу, – сказал Альфонс Додэ, – одень его. Что крутить, я откровенно рассматривал ее задницу, любовался идеальной формой и пропорцией, в которую было вложено немало часов в спортзале. И она, видимо, это знала.

Потому что почувствовала взгляд и обернулась.

– Чего ты так смотришь?

– Любуюсь, – сказал я.

– Извращенец, – улыбнулась Валентина, – модельер – урод. Мои ягоди́цы гораздо красивее без этого балахона.

Я покачал бровями и улыбнулся.

– Я надеюсь, ты предоставишь мне возможность, оценить?

Она ухватила скобочку молнии у шеи и потянула ее вниз медленно, с треском. Молния, расходилась, открывая грудь сантиметров на двадцать, я рассчитывал увидеть голое тело, но там оказалась белая х/б майка с надписью виде граффити на груди Аvailable1.

Валентина вернула скобочку молнии к шее и сказала:

– На сегодня достаточно. А то очень жарко. Ты опять вспотеешь!

Садистка форменная. Я не стал ей сообщать, что двор просматривается камерами, и наша беседа опять развлекает диспетчеров. Потом она узнает все равно. А знает ли она английский? Видимо, да. И я намек понял. Однажды я познакомился с девушкой, на майке которой была такая надпись: «bad day, out of condoms»[12]. Как оказалось, она понятия не имела, как это переводится, и никто ее при покупке не просветил. Вот гады! Даже я. Впрочем, у меня презервативы были. День тот для нас выдался прекрасным.

– Одиннадцатая бригада – вызов!

Констатация трупа на улице. Тоже работа. Едем.

Правобережная улица, постовой полицейский и охранник из дома престарелых, с ними три еще бойкие старушки. Что они делали вечером на берегу Москва-реки? Говорят, гуляли. Сейчас пошли принимать успокаивающие и мерить давление.

Мы подъехали, насколько позволил асфальт, затем пошли к пляжу. В воде на берегу канала полупогруженный труп по одежде и фигуре – мужской. Я натянул перчатки, за шиворот выволок труп из воды и перевернул на спину. На меня смотрел немигающим взором Элькен Хамраев с дыркой в черепе. Перепутать невозможно. Полтора часа назад майор угро вытащил его из салона нашей машины.

Я по рации доложил на центр об убитом. Валентина осталась у берега, расспрашивать старушек и общаться с участковым.

Примчалась следственная группа с Петровки 38, толпа криминалистов шарила по берегу, изымали следы, расспрашивали меня и Валентину, а когда я рассказал, что полтора часа назад обследовал убитого еще живым в «ДТП» на Лениградском шоссе в районе метро Войковская, про женщину и детей, опера вцепились в нас мертвой хваткой, подробно расспрашивая и про аварию, (тут же связались с ГАИ) и про майора, что допрашивал убитого в нашей машине, и про женщину, сбежавшую на вертолете.

Труп мы доставили в судебный морг, потом заехали в райотдел полиции, где нас ждали следователи.

Только около двух ночи мы вернулись на подстанцию.

Глава 3

Дали нам подремать до четырех часов, в пятом – вызов.

Валентина спустилась в кухню, вытащила из морозильника кубики льда и по пути к машине массировала лицо тающим льдом. Невесть откуда, достав небольшую косметичку, накрасила глаза.

Подъезжая к дому, бдительный Серега повторил:

– Кодовая фраза: «Вроде бы ничего не забыли», – протянул Валентине проволочную дужку рации. – Ребята наступает время «Ч».

– Не пугай, женщина шестьдесят «плохо с сердцем», банальный вызов, – возразил я.

– Мое дело предупредить. Вспомни прошлый раз.

Пока мы ждали лифт, Валентина спросила:

– А что было в прошлый раз?

Я рассказал о нападении и взломе ДК. Она расспрашивала коротко, но очень точно. Вот прицепилась в пять утра! Я уже хотел ответить ей довольно грубо, что если вечером встретимся, расскажу подробнее, а сейчас не надо парить мозг, он и так скоро закипит. Сутки кончаются и воспоминание не больно приятное. Но она не отставала, а я все никак не решался сказать:

«Ша!». Но пришлось у самой двери.

– Все! Работаем.

Нас встретил мужчина довольно молодой, приятной наружности в тренировочном костюме. Он мило улыбался.

– Пойдемте в комнату, маме плохо.

Я мельком осмотрел квартиру, пока шли коридором. Типичная «трешка», мало обставленная. Такие обычно используют под сдачу приезжим. Не удивлюсь, если в каждой комнате стоят трехярусные нары и на самом деле это тайный хостел для приезжих нелегалов.

Мы вышли в большую и почти пустую, как танцевальный зал гостиную. Кроме фальшивого камина, журнального столика и телевизора иной обстановки не было. Даже стульев. Зато в комнате стояли еще трое молодых людей в балаклавах, один держал в руке пистолет. Он поднял и направил ствол мне в грудь, потом перевел на Артемиду и опять на меня.

Я обернулся на Валентину, но встретивший нас мужчина прижал к ее шее большой нож с черным лезвием, в котором я узнал спецназовский «беркут».

Дегеза у меня больше нет. Да и не стал бы я его применять. Вале я пин код не сообщил, не положено. Но бандиты этого не знают. Я собирался уже начать канючить и тянуть время. Серега через пару минут вызовет СОБР. Через семь минут они приедут. Три минуты мы поканючим, еще пять «потанцуем». С тремя я справлюсь, правда придется сломать руки, но четвертый держит Валю и это очень плохо. Сколько еще бандитов в квартире? Я уйду с линии огня, а вот убрать нож от ее горла уже не успею. Если бандит чиркнет по шее, она – труп.

«Упал-таки второй снаряд в ту же воронку».

Я повернулся к журнальному столику.

– Ну, ребята… ну поймите, нет у нас наркотиков. Все в чемодане МК…

– Не строй из себя идиота, – прошипел мужчина, державший Валентину, – говори пинкод от твоего ящика и останешься жив и девка твоя не пострада…

Он не договорил. Я не видел, что произошло, но Валентина уже была около того, что держал пистолет. Грохнул выстрел, разлетелась осколками панель телевизора.

Я обернулся к бандитам, бросив ДК и МК на пол. Те мгновенно блокировались. Что она там затеяла? Как вышла из-под ножа?

Державший ее бандит, который нас встретил, валялся на полу, корчился и хрипел, пуская изо рта и носа кровавые пузыри, рукоять ножа торчала у него под мышкой.

Тот, что с пистолетом, получил носком Валиной ноги – классический Маваши-гери, только не в висок, как показывал в своих фильмах Чак Норрис, а прямой, под нижнюю челюсть. Смертельный удар, отрывающий голову, смещается шейный позвонок, часто разрывается спиной мозг. Этот бандит с переломом шейного отдела и неестественно запрокинутой головой тоже упал, сотрясаясь в конвульсиях. Двое других от неожиданности стали шарить руками за спиной, видимо они не ожидали от хрупкой женщины такого бешеного сопротивления, и там, у поясниц, тоже у них было какое-то оружие. Но Валентина, вдруг перехватив падающий пистолет за ствол, словно молотком, рукоятью нанесла два удара по плечам бандитов, от чего их правые руки повисли как плети. Парни дико заорали, я, кажется, услышал, как ломаются плечевые кости. Удары были точные в верхнюю треть плеча, если и нет перелома, то рука отсыхает на час-два…

На все это действо ушло не больше минуты.

Валентина выщелкнула обойму из пистолета, передернула затвор, ловко поймав выброшенный патрон.

– Вы все арестованы, – сказала она, дунув на лоб, смахивая прилипшие волосы. – Капитан Артемова, спецгруппа полиции. Объяснить, в чем обвиняетесь или и так понятно?

Парни шипели от боли и не отвечали.

Она обернулась ко мне. Но я не хотел ничего говорить. Я понимал, что драться она умеет, сразу, как увидел. Но чтобы так бескомпромиссно и как-то жестоко. Полторы минуты – два искалеченных парня и два трупа…

Я подобрал сброшенную с ее головы рацию и подошел к окну. Как и подозревал, оно оказалось оклеено металлической сеткой, к которой вел проводок блока РЭП[13], засунутого за отопительный радиатор.

Оборвав провод, я распахнул окно и тут же услышал из рации голос водителя:

– Не подходите к двери! К вам идет СОБР!

– Все нормально, Сергей. Мы живы. Ждем… – успокоил я его.

Грохнуло в коридоре. Опять я увидел штурм СОБРА, но на этот раз меня не кидали на пол. Но передвигали, как мебель.

«Хозяин квартиры» на полу дернулся и затих.

В комнату вошел… фельдшер Самсонов Леонид Яковлевич. Он обнял Валентину и поцеловал… в щеку.

– Валя… ты – страшная женщина.

Он осмотрел поле битвы. Скомандовал бойцам в камуфляже, кивнув на парочку со сломанными руками:

– Уведите говнюков. И для этих труповозку вызовите!

Как глупо строить иллюзии, Леша. Обломилась тебе и подружка и любовь… капитан Артемова!

Я соответственно мыслям скорчил унылую рожу. На сердце черной жабой разлеглась тоска и обида.

Собрав свои чемоданы, я пошел к выходу. Опять предстояла процедура разблокировки ДК и писание объяснительной.

Побаловали тебя общением с красивой женщиной… потрепали нервы – радуйся. Будет теперь о чем вспоминать в одиночестве. Впрочем, той полицайке Юле можно позвонить. Ее фигура не хуже Артемидиной. Но в душе было сильно обидно и гадостно. Кажется, за эти сутки я успел крепко влюбиться. Втрескаться по уши! Не стану я звонить Юле.Буду страдать один. Это мне наказание за доверчивость и наивность.

В квартире фотограф снимает обстановку, следователь прокуратуры монотонно себе под нос в микрофон диктует протокол осмотра места событий.

– Валя, давай сейчас в контору, допросим этих пока тепленькие. Кто, что? И отчет напишешь.

Артемида встряхнулась, как кошка. Покачала головой, снова собрала волосы и сколола на затылке. От этого ее движения у меня опять заломило в груди. Чем сильнее я понимал, что меня использовали, как наживку, тем сильнее она мне нравилась… и тем обиднее было. Всю жизнь я мечтал о такой вот, стройной, решительной, доброй и умной.

Доброй? Ну… в общем-то да. На бандитов доброта не распространяется. Не достойны они этого отношения.

Я стоял у двери и ждал разрешения на выход, потому что в проеме загораживал дорогу здоровенный боец СОБРа в броне защитного цвета.

– Отпустите меня, – пробормотал я, – смена кончается. Данные вы мои знаете, вызовете завтра, все подпишу.

– Лень, я отчет тебе отдам завтра утром.

Самсонов удивленно поглядел на капитана Артемову.

– А почему? Хватит комедию ломать. Возвращайся на службу!

Валентина догнала меня в прихожей и, отбирая ящик с медикаментами из моей ладони, смеясь, прокричала:

– Потому что, я до девяти утра – доктор Артемова, а вместе с доктором Зориным – одиннадцатая бригада! Жди, Лёнчик! Мы теперь вместе с Лешей работаем. Не надосоздавать слухов на подстанции, Зорину там еще работать. Моя стажировка закончится через три часа!

Глава 4

За прошедший год, случилось так много событий, что мне иногда кажется, будто минуло целое десятилетие.

Со слов Артемиды: «А я до девяти утра – доктор Артемова!» фактически стартовали наши отношения.

Утром, прощаясь за воротами подстанции, она сунула мне в руку ключи от квартиры и прошептала адрес:

–– Третий Кадашевский двадцать один. Жди меня.

Я принял душ избавившись от формы, и, смазавшись электропроводным гелем, влез в свой зеленый Зуд, который поприветствовал меня, прогнав по коже тестирующие импульсы электромассажа.

Артемида увидав мою одежду, с долей зависти провела пальцами по наружной поверхности графена и процессор передал мне это прикосновение.

– Я вернусь через два часа и хочу увидеть тебя чистого, без этой брони в моей постели. – Добавила Валя, садясь в машину каршеринга. – Давай, я подвезу к метро?

Я покачал головой и улыбнулся.

– Я пешком. Езжай. Столько событий за эти сутки, мне нужно все обдумать, а ходьба помогает этому. Езжай! – повторил я, надевая шлем.

Щелкнули запоры на шее, Зуд отрапортовал, что конфигурация «safety» активирована. Я скомандовал ему – «Легкий бег», назвав адрес Артемиды, впрочем, он его слышал и уже проложил маршрут.