Читать онлайн Редукция состояния бесплатно

1

В очередной раз открыв глаза, Михаил долго смотрит на синеву по другую сторону балконной двери. Утро еще только началось, а солнце уже жарит нещадно. Ноздри щекочет запах прелых водорослей и сухой травы. От его плавок и купальника Светланы, висящих на перекладине балкона, поднимается еле заметное марево. Слышно, как в ресторане на первом этаже персонал двигает столы у бассейна. Неразборчивая речь сменяется смехом.

Кошмар, в котором Михаил убегал от преследовавших его бесплотных теней, распадается на фрагменты и стремительно тускнеет. В остающуюся после сна звенящую пустоту возвращаются воспоминания о прожитом дне – автобус с пыльными розовыми занавесками на окнах, горное озеро с холодной водой, плато, покрытое высокими вертикально стоящими камнями. Еще остается тревожное послевкусие: плотное и вяжущее. Кажется, оно лишь усиливается, превращаясь в смутное беспокойство совсем неуместное под яркой голубизной безоблачного неба.

Сколько же сейчас времени, думает он, следя за белой точкой – яхтой, застывшей у самого горизонта. Часов шесть? Семь? Точно не больше. Протягивает руку и берет лежащий на прикроватной тумбочке телефон Светланы.

Так и есть. Угадал. Почти половина седьмого.

Впереди достаточно времени, и его можно ни с кем не делить. Посвятить только себе и потратить на работу даже в свой законный отпуск. Такой сомнительной привилегией – работать в любом месте, воспользовавшись любой свободной минутой – обладают лишь две профессии: физик-теоретик и писатель. Для этого им достаточно лишь клочка бумаги и огрызка карандаша.

Михаил осторожно снимает с плеча руку жены. Она с головой укрыта одеялом, из-под которого торчит пышущее жаром колено. В отличие от Михаила, всегда остывающего под утро, Светлана с приближением рассвета, наоборот, разогревается. И это одно, и самое незначительное, из сотен (если не тысяч) различий в их характерах и темпераментах.

Вечером того дня, когда они устроили похороны Ланы Пилчер, Евгений Русин заметил: тот факт, что Михаил и Светлана живут вместе уже больше десяти лет, является прекрасным подтверждением существования дуальных психотипов. Вытянув ноги к камину, где догорали последние поленья, и держа перед собой полупустой стакан с виски, в котором уже практически растворились кубики льда, Евгений наставил на него свой палец и продолжил:

– Следующая твоя книга должна быть обязательно посвящена жене, которая терпела твои закидоны все эти годы. Книга должна быть настоящей, взрослой и продуманной, без заигрываний с публикой и потакания ее прихотям. Но в то же время, упаси тебя боже, впасть в иную крайность: выдать бессвязный и заумный бред, который так нравится некоторым критикам.

Он приподнял руку, сжимающую стакан.

– Сегодня мы не только хороним Лану Пилчер и ее престарелую мамашу Розамунду Самерлав (пусть земля им будет пухом), но и приветствуем возвращение Михаила Кокоричева. Отчасти мне жаль ушедших от нас дам, в конце концов, я в некотором смысле для них крестный папа. Однако всему свое время. Даже хорошая шутка может навязнуть на зубах. С возвращением Миша! Ле Руа э морт! Вив ле Руа!

Планшет стоит на низеньком столике. Рядом две пустые чашки. На дне застыли кофейные разводы. Если вчера, вернувшись с экскурсии, они перед сном пили кофе, неудивительно, что ему всю ночь снились кошмары.

В некотором замешательстве Михаил убирает с клавиатуры коробку из-под конфет, вскрытую и заполненную скомканными обертками. Он не может решить, что его поражает больше: то, что они за вечер съели целую упаковку, или то, что он не помнит, как это произошло.

Но если подумать, в этом нет ничего странного или пугающего. Мы забываем постоянно. Сегодня мы еще смутно припоминаем, что было вчера, но завтра поблекнут даже сохранившиеся воспоминания. Сейчас он не помнил, почему уснул в одежде и когда на телефоне жены сменилась заставка. А завтра забудет, что сегодня, проснувшись, удивился этому.

Михаил пересаживается на диван. Открывает текстовый редактор и, перечитывая написанное ранее, в определенный момент решает воспользоваться блокнотом. Впоследствии по сделанной в нем заметке он в очередной раз поправит и дополнит текст.

Михаил всегда писал таким итерационным способом. Ему, конечно, были знакомы авторы, которые за месяц могли выдать готовую книгу, работая без плана и никогда не возвращаясь к уже написанному. Однако самым удивительным для него было не то, как они писали, а то, что находилось достаточно большое число людей, которые потом читали и расхваливали книгу, где в кустах автор умудрялся спрятать не только рояль, но и целый симфонический оркестр.

Он же мог потратить несколько месяцев, досконально, в мельчайших подробностях расписывая поглавный план, разворачивая все сюжетные линии по методу «снежинки», но затем, сев писать, в один отнюдь не прекрасный момент неизменно обнаруживал – весь план разваливается и летит в мусорное ведро. Разросшаяся, ветвистая, лелеемая им снежинка трещит и погребает под собой фабулу произведения. Например, потому что один из незначительных и второстепенных героев вдруг говорит совсем не то, что было задумано Михаилом. И сказать иное герой просто не в состоянии, поскольку неожиданно обретает свой голос. Герои всегда были для него как собственные дети. С каждой новой главой они взрослели и учились, проживая придуманную для них Михаилом жизнь. Но неизменно наступал момент, когда они, как и настоящие дети, вырастали из детской обуви и, превратившись в подростков, говорили свое первое «нет» их Создателю.

Блокнот лежит на краю стола. На последней исписанной странице лишь одна единственная фраза. Незнакомый убористый почерк. Ровные ряды крохотных букв. У «д» пафосный хвостик, «з» похожа на сидящего на ветке павлина. Фраза повторяется десятки раз: Правда в том, что нет не только согнутой ложки, нет ни того, кто ее согнул, ни того, кто за этим наблюдает.

Легкое дуновение, доносящееся сквозь приоткрытую дверь балкона, становится похоже на горячий шершавый язык собаки. Оно лижет шею и дышит под ухо. Михаил смахивает капли пота. День обещает быть жарким. Внизу, у бассейна, персонал гостиницы гремит посудой. Жаркий воздух наполняют дразнящие запахи кофе и жареной колбасы.

– Свет. – Он выключает планшет. – Может спустимся в ресторан?

Светлана бормочет во сне и еще сильнее натягивает на голову одеяло. Из-под него показываются ноги, и Михаил удивляется тому, насколько идеально она загорела. Это несколько неожиданно. Обычно загар брал ее бледную кожу с огромным трудом. Она даже шутила, что у нее на юге есть два состояния – зеленое и красное.

Пара пяточек трется друг о друга. Стройные идеальные ножки, смуглая гладкая кожа, лодыжка именно такого размера, чтобы ее легко мог обхватить любящий мужчина.

– Милая, – обращается он к жене, и та отвечает нечленораздельным мычанием.

Звуки, до этого наполнявшие утро, отдаляются, сливаясь с тихим шелестом моря, превращаются в пульсирующий и невнятный гул. Его будто накрыла волна, и неумолимое отбойное течение отнесло его от берега. Над ним многометровая толща воды и неясные размытые образы.

– Где твой шрам?

В прошлом году в крохотной речушке, что стремительным потоком несла студеную воду среди сопок на Кекурском мысе жена ободрала пятку об острый край раскрошившегося камня. Рана заживала долго, а позже на ее месте остался длинный багровый рубец. В то же время пятки, высунувшиеся из-под одеяла, совершенны. Ровные, без мозолей, натоптышей и мелких сосудистых сеток. Это пятки младенца, а не пятки его жены – любительницы походов и приключений.

Вновь возвращается беспокойство, оставшееся от пережитого во сне кошмара. Похожее на зудящий комариный укус, оно ждало, когда на него обратят внимание, и теперь назойливо требует большего – провести по нему пальцем, ковырнуть ногтем или лезвием бритвы, – и обещая мгновенное облегчение.

Михаил неожиданно для себя понимает, что не может с уверенностью сказать, спит ли он или уже проснулся. Щиплет предплечье, с удовлетворением отмечая, как боль проясняет сознание. Два вдавленных полумесяца медленно багровеют, превращаясь в скобки, между которых заключена какая-то тайна.

Призрачное дуновение, приносившее в гостиничный номер запахи моря, плавящегося асфальта и кофе – жаркое дыхание лета, крепкими удушающими объятиями выдавливавшее из тела капли пота – стихает, словно кто-то невидимый отвел от него пылающую руку. А в следующий момент уже другие – ледяные – пальцы игриво гладят лицо, дают легкую пощечину и взъерошивают короткостриженые волосы на затылке.

Когда Михаил был ребенком, страшные сны вроде пережитого ночью, снились ему часто. Просыпаясь, он больше всего боялся, что ночной кошмар каким-то образом сможет преодолеть границы сна и вторгнуться в уютную, безопасную реальность, где все просто и понятно, где светит солнце, где есть любящая мать и всегда готовый прийти на помощь отец.

Несколько раз бывало так: ему кажется, что он проснулся, он встает с кровати, надевает тапочки и, протирая слипшиеся глаза, бредет на кухню, ожидая встретить на ней родителей. Но их нет ни там, ни в спальне, ни где-либо еще в квартире. Первоначальный интерес сменяется удивлением, удивление превращается в страх, и по монолитным стенам реальности, до этого выглядевшим устойчивыми и надежными, бегут первые ломаные линии трещин. Их сеть разрастается, стены крошатся, осыпаются, и на мальчика вновь набрасываются чудовища, преследовавшие его в сновидении.

Он подходит к кровати и замирает, вытянув руку. Стоит, не решаясь сдернуть одеяло с женщины, скрывающейся под ним.

Михаил вдыхает, но его грудь остается пустой. Воздух пресен и выхолощен. Ароматы специй, яичницы и кофе, доносившиеся из ресторана, запахи сухой травы и выброшенных на побережье водорослей – они выцвели и поблекли.

– Кто вы? – спрашивает он, но холодные объятия сжимают грудь, голос срывается, и он лишь жалобно сипит.

Над подушкой бабочкой вспархивает кисть с разноцветными ногтями. Следом показывается золотистый локон. Звучит томный сонный голос:

– Дорогой, что уже надо вставать? Давай еще чуть поваляемся? Что ты каждый день спозаранку гонишь меня на завтрак, будто никогда в жизни не ел ничего вкуснее пережаренных яиц и дешевых сосисок?

Край одеяла отгибается. На него смотрят два бирюзовых глаза. Загорелая блондинка, которую он раньше никогда не встречал, протягивает к нему руку и манит.

– Иди ко мне, мой тигренок. Твоя львица хочет откусить кусочек от твоего ушка? Ты же не будешь против?

У нее грудной, спокойный голос, от которого по рукам бегут мурашки, безупречное лицо, тонкие темные брови, в меру пухлые губы. Она полная противоположность его жены, невысокой шатенки.

– Кто вы? – Михаил пятится к балконной двери. – Что вы делаете в моем номере?

– Любимый, – по лицу блондинки пробегает тень. Ее губки сжимаются.

Она встает, и Михаил отворачивается. На ней никакой одежды, но кажется она нисколько не стесняется своей наготы.

– У тебя все хорошо? – Она направляется к нему, и он в панике выставляет перед собой ладонь.

– Стой! Больше ни шагу! Куда ты дела мою жену?

– Тигренок, – женщина вздыхает. – Что опять началось, да? Ты пил вчера свои таблетки?

– Какие таблетки! – Он пытается кричать, но он слишком сбит с толку и обескуражен чтобы злиться. – О чем вы, дамочка? Что здесь происходит? Где моя жена?!

– Так вот она, – блондинка откидывает с лица длинные волнистые волосы. – Стоит перед тобой. Я твоя жена. Любимый, давай…

Женщина подходит к столу под висящим на стене телевизором. Между двух перевернутых донышком вверх чашек и чайником открытая коробка с таблетками. Из нее выглядывает край блистерной упаковки. Коробка показывает язык, усыпанный вскрытыми гнойниками в том месте, где из фольги ранее выдавливали капсулы.

– … ты выпьешь свое лекарство, успокоишься и всё вспомнишь.

Длинный ноготок с дизайнерским маникюром, подобного которому никогда не было на пальцах Светланы Кокоричевой, ценительницы естественной и простой красоты, вонзается в упаковку. На ладонь блондинки падает продолговатая желтая капсула. Она протягивает ее Михаилу.

– Выпей, и мы спокойно поговорим.

– К черту! – Михаил хочет просто отвести от себя протянутую к нему руку, но движение выходит излишне резким.

Женщина вскрикивает, схватившись за запястье. Капсула отлетает куда-то в сторону кровати. Она часто моргает, в глазах появляется блеск.

– Любимый, за что ты так…

– Не называй меня этим словом! – кричит он. – Я не знаю, кто ты, но одно знаю точно – ты не моя жена.

Он хватает ее за плечи и принимается трясти. Ее голова мотается как у фарфоровой китайской куклы. По щеке скатывается крупная одинокая слеза. Женщина поджимает нижнюю губу и смотрит на него с любовью и нежностью.

– Признавайся! Что ты делаешь в этом номере, зачем притворяешься ей?

– Отпусти меня, пожалуйста, – шепчет она обреченно. – Ты делаешь мне больно.

Неожиданно на него снисходит озарение. Его разбирает совершенно неуместный смех. Он понимает, что выглядит окончательно и бесповоротно спятившим, но не может остановиться. Хлопает себя по ляжкам, сгибается и тяжело плюхается на диван. Незнакомая блондинка, назвавшаяся его женой, стоит, накручивая длинный локон на палец, и пристально следит за тем, как он вытирает взмокший лоб.

– Это розыгрыш, да? – спрашивает Михаил, когда истерический смех проходит. – Кто всё это подстроил? Димон? Или Жека? А камера? Камера где? В торшере? Наверняка она тут не одна. Я бы в рамку картины над кроватью поместил: обзор хороший будет.

– Ты меня пугаешь, Миша, – говорит блондинка. – Прекращай валять дурака, приходи в себя и вспоминай всё что позабыл.

– Ты хорошая актриса, – он несколько раз кивает, на лице трепыхается сморщенная улыбка. – Но, черт возьми, хватит уже ходить передо мной голой. Это неприлично. Видишь, я не клюнул на подставу, хватит ломать комедию.

Михаил оглядывает углы комнаты.

– Эй! Все! Выходите! Шутка удалась, живем дальше.

Женщина накидывает на плечи легкий халат, ежится, словно от холода, и садится в кресло с другой стороны стола. Вытряхнув из пачки длинную сигарету, прикуривает ее от лежавшей рядом зажигалки. Облачко сладковатого едкого дыма поднимается вверх и тянется к балкону.

Какое-то время она сидит молча, прижав ко лбу растопыренные пальцы и прикрыв глаза ладонью. Сигарета медленно тлеет, зажатая между средним и указательным. Затем блондинка неожиданно резко откидывает волосы, театрально закатив глаза, выдыхает и убирает ладонь от лица.

– Ты не представляешь, как я устала за эти полгода. Устала оберегать тебя, быть цербером, стерегущим твой душевный покой, оберегающим тебя от самого себя. В последний месяц у нас вроде наметился прогресс. Ты даже сказал, что собираешься вновь начать писать и уже придумал, как исправить содеянное тобой. Но стоило только пропустить один прием препарата, и всё вернулось. Ты опять погрузился в мир иллюзий и кошмаров. Поверь, это не розыгрыш, это не подстава. Просто ты немножко болен. У тебя был нервный срыв, и сейчас ты страдаешь от синдрома дереализации-деперсонализации, но я ни за что не брошу тебя. Вместе мы пройдем через это испытание и…

Она протягивает руку, в надежде, что от него последует встречный жест, но Михаил неподвижен: сидит, отстранясь, – руки скрещены на груди, колени плотно сжаты.

– Я прошу тебя, милый. Выпей свою таблеточку, немного отдохни и ты увидишь, как всё изменится.

Женщина устало вздыхает. Он смотрит на нее и, кажется, начинает узнавать. Без сомнения, он видел ее раньше. Но где и при каких обстоятельствах? Может, он сталкивался с ней на пляже, в очередях в аквапарке? Но тогда это означает, что ОНИ – те, кто стоит за всем свалившемся на него безумием – следили за ним. Значит – это заговор. И определенная логика тут прослеживается. Его признают сумасшедшим, затем вспомнят, что за Розамундой Самерлав скрывался именно он, Михаил Кокоричев. Это вновь раскрутит интерес к книгам о Лане Пилчер, тиражи затмят славу Донцовой, и все деньги пойдут конечно его безутешной и убитой горем вдове.

– Все! Мне это осточертело!

Он хватает ее за руку и тащит к выходу из номера. Блондинка пытается сопротивляться, но отчего-то вяло, скорее для проформы.

2

Холл на первом этаже пуст. В это раннее время никто не сидит за низкими столиками, заполняя анкеты и не пьет кофе, принесенное из лобби-бара. Спрятавшись за стойкой регистрации и делая вид, что смотрит в экран монитора, спит пухленькая розовощекая девушка. Дверь за ее спиной приоткрыта, доносится звук работающего телевизора. Первые редкие посетители ресторана расслабленно, вразвалочку проявляются из одного темного коридора, как невесомые тени скользят вдоль стены и растворяются в другом.

Михаил волочет за собой фальшивую жену. Та по-прежнему не выказывает возмущения. Лишь улыбается самым кончиком губ, когда понимает, что он украдкой следит за ней. Ее улыбка как укол: от нее внутри делается больно и сладко. Он злится на себя и в отместку сильно дергает женщину за руку.

Быстрый косой взгляд. Но она вновь подлавливает его? Без сомнения. Иначе как объяснить это выражение? Обезоруживающе искреннее, прощающе выжидательное, кротко вожделеющее.

Он злится и пропускает блондинку вперед, чтобы иметь возможность толкать ее в спину и избегать ответного взгляда. Она неестественно хороша. Она нереально прекрасна. Без сомнения, на это и был расчет того, кто стоит за похищением Светланы. Но Михаил не предатель. Он знает, кто его жена, и сделает всё чтобы вернуть ее.

Стук ладони по поверхности стойки. Пухляш, дремавший за компьютером, вздрагивает и нехотя натягивает на заспанное лицо непременную маску радушности и участия. На кармашке ее жилетки приколот бейдж с именем и должностью: «Администратор Мария».

– Я вас слушаю, – говорит девушка, растягивая слова. – Что у вас случилось?

Ее глаза лихорадочно мечутся между возникшими перед ней мужчиной и женщиной. Он – в вытянутой футболке со странной надписью «Ешь Пей Пиши» и светлых спортивных брюках; волосы на макушке торчат, как гребешок бойцового петуха. Она – мило улыбается, тонкий халат наброшен на голое тело; безумно красива, но красотой похожа на персик из папье-маше с уроков рисования в четвертом классе: формы идеальны, однако в рот лучше не брать.

– Откуда в моем номере взялась эта дама? – произносит Михаил и понимает, насколько глупо звучит его вопрос.

– Простите. – Глаза девушки распахиваются шире. – Я не совсем понимаю вас.

Михаил шумно вдыхает и стискивает зубы. Ему надо успокоиться. Он не должен выглядеть истеричкой. Спокойствие, только спокойствие, как говорил любитель варенья и малышей. Его вопросы должны быть разумными, объяснения логичными.

– Маша, я хочу знать, куда пропала моя жена, – говорит он после секундной заминки. – И откуда в моем номере появилась эта женщина.

– Извините. – Пухляш тупит глаза, ее щеки рдеют, как стяг победы. – Но мы не вмешиваемся в дела наших гостей.

– Послушайте. – Михаил сжимает кулаки, но его голос остается спокойным. – Вы не вмешиваетесь ни в чьи дела. Просто скажите, как стоящая рядом со мной женщина оказалась в моем номере. Вы же должны были ее как-то пропустить? У вас же здесь не проходной двор, верно?

Он кивает в сторону широкоплечего охранника, подпирающего стену возле лифта. Поза мужчины кажется расслабленной, руки спрятаны в карманы брюк, лицо безучастно, только глаза, похожие на сканер-детектор, оценивают каждого проходящего мимо человека. Голова блестит, как натертый микрофиброй бильярдный шар. Из растительности на лице только брови.

– Ваш Тонтон-Макут же не просто так тут стоит?

– Простите, кто?

– Охранник, – поясняет за Михаила блондинка. – Это у тигренка шутки такие. Он писатель, очень начитан и мыслит аллегориями. Тонтон-макутами называли охранников президента Гаити Франсуа Дювалье.

Поняв, что речь идет о нем, мужчина оборачивается. Сканер-детектор, прикрывшись бровями, ощупывает беседующую с администратором подозрительную парочку.

– Так и есть, – голос девушки обретает твердость. – Мы могли пропустить к вам посетителя, только если вы сами нас просили. Поэтому я и не понимаю вопроса.

Михаил бросает косой взгляд на блондинку. Ту, кажется, забавляет вся ситуация и их разговор.

– То есть вы хотите сказать, что это я попросил вас вчера пропустить ее в мой номер?

– Вчера была не моя смена, – девушка поднимает глаза и не отводит их, встречаясь со взглядом Михаила. Она похожа на бесстрашную морскую свинку. Глупая свинка, неужели она не знает, что у всего ее рода слабая нервная система и она может умереть от громкого окрика?

– И смею предположить, что вы ошибаетесь. Я вижу, у вашей спутницы на руке браслет гостя отеля. – Мария обращается к блондинке. – Можете назвать ваш номер и фамилию?

– Светлана Кокоричева. Комната двести десять. – Отвечая, самозванка смотрит на Михаила. С ее лица не сходит слабая улыбка. Но что скрывается за ней? Язвительная насмешка или симпатия?

– Подождите секунду, – администратор разглядывает что-то на мониторе. – Да. Так и есть. Вы зарегистрировались у нас четыре дня назад.

Михаил, не выдержав, стучит по стойке.

– А чего вы хотели? – выкрикивает он. – Светлана Кокоричева – моя жена. Но она пропала, а ее место заняла эта особа, которую я вижу впервые в жизни.

Мужчина, выходящий из ресторана, останавливается и удивленно смотрит в их сторону. Охранник медленно спускается по ступенькам. У него в ухе торчит наушник, рука убрана под отворот пиджака.

Девушка обменивается взглядами с блондинкой и говорит:

– У нас есть копия вашего паспорта, и она не вызывает никаких вопросов. Полагаю, лучше нам вызвать полицию и врачей.