Читать онлайн Чтение на лето. 2 класс бесплатно
© Зощенко М.М., наследники, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Русские народные сказки
Хаврошечка
Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.
К таким-то и попалась Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли её эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткёт, она и прядёт, она и прибирает, она и за всё отвечает.
А были у её хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя Двуглазка, а меньшая Триглазка.
Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала – и слова доброго никогда не слыхала.
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:
– Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне велено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать.
А коровушка ей в ответ:
– Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – всё будет сработано.
Так и сбывалось. Влезет Хаврошечка коровушке в одно ушко, вылезет из другого – всё готово: и наткано, и побелено, и в трубы покатано.
Отнесёт она холсты к хозяйке. Та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а Крошечке-Хаврошечке ещё больше работы задаст.
Хаврошечка опять придёт к коровушке, обнимет её, погладит, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмёт, принесёт хозяйке.
Вот хозяйка позвала свою дочь Одноглазку и говорит ей:
– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает: и ткёт, и прядёт, и в трубы катает?
Пошла Одноглазка с Хаврошечкой в лес, пошла с нею в поле, да забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке. А Хаврошечка приговаривает:
– Спи, глазок, спи, глазок!
Глазок у Одноглазки и заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка всё наткала, и побелила, и в трубы скатала.
Так ничего хозяйка не дозналась и послала вторую дочь – Двуглазку:
– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает.
Двуглазка пошла с Хаврошечкой, забыла матушкино приказание, на солнышке распеклась, на травушке разлеглась. А Хаврошечка баюкает:
– Спи, глазок, спи, другой!
Двуглазка глаза и смежила. Коровушка наткала, побелила, в трубы накатала, а Двуглазка всё спала.
Старуха рассердилась и на третий день послала третью дочь – Триглазку, а сироте ещё больше работы задала.
Триглазка попрыгала, попрыгала, на солнышке разморилась и на травушку упала.
Хаврошечка поёт:
– Спи, глазок, спи, другой!
А о третьем глазке и забыла.
Два глаза у Триглазки заснули, а третий глядит и всё видит: как Хаврошечка корове в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала.
Триглазка вернулась домой и матери всё рассказала.
Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:
– Режь рябую корову!
Старик и так и сяк:
– Что ты, старуха, в уме ли? Корова молодая, хорошая!
– Режь, да и только!
Делать нечего. Стал точить старик ножик. Хаврошечка про это спознала, в поле побежала, обняла рябую коровушку и говорит:
– Коровушка-матушка! Тебя резать хотят.
А коровушка ей отвечает:
– А ты, красная девица, моего мяса не ешь, а косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их схорони и никогда меня не забывай: каждое утро косточки водою поливай.
Старик зарезал коровушку. Хаврошечка всё сделала, что коровушка ей завещала: голодом голодала, мяса её в рот не брала, косточки её зарыла и каждый день в саду поливала.
И выросла из них яблонька, да какая! Яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – заглядывается.
Много ли времени прошло, мало ли – Одноглазка, Двуглазка и Триглазка гуляли раз по саду. На ту пору ехал мимо сильный человек – богатый, кудреватый, молодой. Увидел в саду наливные яблочки, стал затрагивать девушек:
– Девицы-красавицы, которая из вас мне яблочко поднесёт, та за меня замуж пойдёт.
Три сестры и бросились одна перед другой к яблоне.
А яблочки-то висели низко, под руками были, а тут поднялись высоко, далеко над головами.
Сёстры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучки косы расплетают. Как ни бились, ни метались – руки изодрали, а достать не могли.
Подошла Хаврошечка – веточки к ней приклонились, и яблочки к ней опустились. Угостила она того сильного человека, и он на ней женился. И стала она в добре поживать, лиха не знать.
Заяц-хваста
Жил-был заяц в лесу: летом ему было хорошо, а зимой плохо – приходилось к крестьянам на гумно[1] ходить, овёс воровать.
Приходит он однажды к одному крестьянину на гумно, а тут уж стадо зайцев. Вот и начал им хвастать:
– У меня не усы, а уси́щи, не лапы, а ла́пищи, не зубы, а зуби́щи – я никого не боюсь.
Зайцы рассказали тётке вороне про эту хвасту. Тётка ворона пошла хвасту разыскивать и нашла его под коко́риной. Заяц испугался:
– Тётка ворона, я больше не буду хвастать!
– А как ты хвастал?
– А у меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи.
Вот она его маленько и потрепала:
– Больше не хвастай!
Раз сидела ворона на заборе, собаки её подхватили и давай мять, а заяц это увидел: «Как бы вороне помочь?»
Выскочил на горочку и сел. Собаки увидели зайца, бросили ворону – да за ним, ворона опять на забор. А заяц от собак ушёл.
Немного погодя ворона опять встретила этого зайца и говорит ему:
– Вот ты молодец, не хваста, а храбрец!
Лиса и тетерев
Тетерев сидел на дереве. Лисица подошла к нему и говорит:
– Здравствуй, тетеревочек, мой дружочек, как услышала твой голосочек, так и пришла тебя проведать.
– Спасибо на добром слове, – сказал тетерев.
Лисица притворилась, что не расслышала, и говорит:
– Что говоришь? Не слышу. Ты бы, тетеревочек, мой дружочек, сошёл на травушку погулять, поговорить со мной, а то я с дерева не расслышу.
Тетерев сказал:
– Боюсь я сходить на траву. Нам, птицам, опасно ходить по земле.
– Или ты меня боишься? – сказала лисица.
– Не тебя, так других зверей боюсь, – сказал тетерев. – Всякие звери бывают.
– Нет, тетеревочек, мой дружочек, нынче указ объявлен, чтобы по всей земле мир был. Нынче уж звери друг друга не трогают.
– Вот это хорошо, – сказал тетерев, – а то вот собаки бегут; кабы по-старому, тебе бы уходить надо, а теперь тебе бояться нечего.
Лисица услыхала про собак, навострила уши и хотела бежать.
– Куда ж ты? – сказал тетерев. – Ведь нынче указ, собаки не тронут.
– А кто их знает! – сказала лиса. – Может, они указа не слыхали.
И убежала.
Лиса и журавль
Лиса с журавлём подружились. Вот вздумала лиса угостить журавля, пошла звать его к себе в гости:
– Приходи, куманёк, приходи, дорогой! Уж я тебя угощу!
Пошёл журавль на званый пир. А лиса наварила манной каши и размазала по тарелке. Подала и потчевает:
– Покушай, голубчик куманёк, сама стряпала.
Журавль стук-стук носом по тарелке, стучал, стучал – ничего не попадает!
А лисица лижет себе да лижет кашу, так всё сама и съела.
Кашу съела и говорит:
– Не обессудь, куманёк! Больше потчевать нечем.
Журавль ей отвечает:
– Спасибо, кума, и на этом! Приходи ко мне в гости.
На другой день приходит лиса к журавлю в гости, а он приготовил окрошку, наклал в кувшин с узким горлышком, поставил на стол и говорит:
– Кушай, кумушка! Право, больше нечем потчевать.
Лиса начала вертеться вокруг кувшина. И так зайдёт, и эдак, и лизнёт его, и понюхает-то – никак достать не может: никак не лезет голова в кувшин.
А журавль клюёт себе да клюёт, пока всё не съел.
– Ну, не обессудь, кума! Больше угощать нечем.
Взяла лису досада. Думала, что наестся на целую неделю, а домой пошла – несолоно хлебала. Как аукнулось, так и откликнулось!
С тех пор и дружба у лисы с журавлём врозь.
Каша из топора
Пришёл солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке: «Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть». А старуха в ответ: «Вот там на гвоздике повесь». – «Аль ты совсем глуха, что не чуешь?» – «Где хошь, там и заночуешь». – «Ах ты, старая ведьма, я те глухоту-то вылечу!» И полез было с кулаками: «Подавай на стол!» – «Да нечего, родимый!» – «Вари кашицу!» – «Да не из чего, родимый!» – «Давай топор; я из топора сварю». – «Что за диво! – думает баба. – Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит». Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил, варил, попробовал и говорит: «Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!» Баба принесла ему круп. Опять варил-варил, попробовал и говорит: «Совсем бы готово, только б маслом сдобрить!» Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу: «Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли, да принимайся за ложку; станем кашицу есть». Похлебали вдвоём кашицу. Старуха спрашивает: «Служивый! Когда же топор будем есть?» – «Да вишь, он ещё не уварился, – отвечал солдат, – где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю». Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошёл в иную деревню. Вот так-то солдат и кашицы поел, и топор унёс!
Мужик и медведь
Мужик поехал в лес репу сеять. Пашет там да работает. Пришёл к нему медведь:
– Мужик, я тебя сломаю.
– Не ломай меня, медведюшка, лучше давай вместе репу сеять. Я себе возьму хоть корешки, тебе отдам вершки.
– Быть так, – сказал медведь. – А коли обманешь, так в лес ко мне хоть не езди.
Сказал и ушёл в дуброву. Репа выросла крупная.
Мужик приехал осенью копать репу. А медведь из дубровы вылезает:
– Мужик, давай репу делить, мою долю подавай.
– Ладно, медведюшка, давай делить: тебе вершки, мне корешки.
Отдал мужик медведю всю ботву. А репу наклал на воз и повёз в город продавать. Навстречу ему медведь:
– Мужик, куда ты едешь?
– Еду, медведюшка, в город корешки продавать.
– Дай-ка попробовать – каков корешок?
Мужик дал ему репу. Медведь как съел:
– А-а! – заревел. – Мужик, обманул ты меня! Твои корешки сладеньки. Теперь не езжай ко мне в лес по дрова, а то заломаю.
На другой год мужик посеял на том месте рожь.
Приехал жать, а уж медведь его дожидается:
– Теперь меня, мужик, не обманешь, давай мою долю.
Мужик говорит:
– Быть так. Бери, медведюшка, корешки, а я себе возьму хоть вершки.
Собрали они рожь. Отдал мужик медведю корешки, а рожь наклал на воз и увёз домой.
Медведь бился, бился, ничего с корешками сделать не мог.
Рассердился он на мужика, и с тех пор у медведя с мужиком вражда пошла.
Гуси-лебеди
Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький.
– Доченька, – говорила мать, – мы пойдём на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей – мы купим тебе платочек.
Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.
Вернулась девочка, глядь – братца нету. Ахнула, кинулась туда-сюда – нету! Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, – братец не откликнулся.
Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за тёмным лесом. Тут она догадалась, что они унесли её братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава – что они пошаливали, детишек уносили.
Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела – стоит печь.
– Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
Печка ей отвечает:
– Съешь моего ржаного пирожка – скажу.
– Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся…
Печка ей не сказала.
Побежала девочка дальше – стоит яблоня.
– Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего лесного яблочка – скажу.
– У моего батюшки и садовые не едятся…
Яблоня ей не сказала.
Побежала девочка дальше. Течёт молочная река в кисельных берегах.
– Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего простого киселька с молочком – скажу.
– У моего батюшки и сливочки не едятся…
Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего – надо идти домой.
Вдруг видит – стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается…
В избушке старая Баба-яга прядёт кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками.
Девочка вошла в избушку:
– Здравствуй, бабушка!
– Здравствуй, де́вица! Зачем на глаза явилась?
– Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться.
– Садись покуда кудель прясть.
Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядёт – вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей:
– Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу.
Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала:
– Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях покатается.
Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять:
– Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду.
Девочка взяла братца и побежала. А Баба-яга подойдёт к окошку и спрашивает:
– Девица, прядёшь ли?
Мышка ей отвечает:
– Пряду, бабушка…
Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой.
А в избушке нет никого. Баба-яга закричала:
– Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!..
Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит – летят гуси-лебеди.
– Речка-матушка, спрячь меня!
– Поешь моего простого киселька.
Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла её под кисельным бережком. Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо. Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…
– Яблоня-матушка, спрячь меня!
– Поешь моего лесного яблочка.
Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня её заслонила ветвями, прикрыла листами. Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо. Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели её, загоготали – налетают, крыльями бьют, того гляди, братца из рук вырвут.
Добежала девочка до печки:
– Печка-матушка, спрячь меня!
– Поешь моего ржаного пирожка.
Девочка скорее пирожок в рот, а сама с братцем – в печь, села в устьице.
Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к Бабе-яге.
Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой. А тут и отец с матерью пришли.
Мена
Купался богатый купец в реке, попал на глубокое место и стал тонуть. Шёл мимо старик мужик-серячок, услыхал крик, кинулся – и купца из воды вытащил. Купец не знает, как старика благодарить: позвал к себе в город, угостил хорошенько и подарил ему кусок золота величиною с конскую голову.
Взял золото мужичок и идёт домой, а навстречу ему барышник – целый табун лошадей гонит:
– Здравствуй, старик! Откуда бог несёт?
– Из города, от богатого купца.
– Что же тебе купец дал?
– Кусок золота с конскую голову.
– Отдай мне золото, возьми лучшего коня.
Взял старик лучшего коня, поблагодарил и пошёл дальше.
Идёт старик, а навстречу ему пастух волов гонит:
– Здравствуй, старик! Откуда бог несёт?
– Из города, от купца.
– Что же тебе купец дал?
– Золота с конскую голову.
– А где же оно?
– Променял на коня.
– Променяй мне коня на любого вола.
Старик выбрал вола, поблагодарил и пошёл. Идёт старичок, а навстречу овчар – гонит овечье стадо:
– Здравствуй, старичок! Откуда бог несёт?
– От богатого купца, из города.
– Что же тебе купец дал?
– Золота с конскую голову.
– Где же оно?
– Променял на коня.
– А конь где?
– Променял на вола.
– Променяй мне вола на любого барана.
Взял старик лучшего барана, поблагодарил и пошёл дальше. Идёт старик, а навстречу свинопас – поросят гонит:
– Здравствуй, старик! Где был?
– В городе, у богатого купца.
– Что же тебе купец дал?
– Кусок золота с конскую голову.
– Где же оно?
– Променял на коня.
– А конь где?
– Променял на вола.
– А вол где?
– Променял на барана.
– Давай мне барана, бери себе лучшего поросёнка.
Выбрал старик поросёнка, поблагодарил пастуха и пошёл.
Идёт старик, а навстречу ему коробейник с коробом за спиной:
– Здравствуй, старик! Откуда идёшь?
– От купца, из города.
– А что тебе купец дал?
– Золота с конскую голову.
– Где же оно?
– Променял на коня.
– А конь где?
– Променял на вола.
– А вол где?
– Променял на барана.
– А баран где?
– Променял на порося.
– Променяй мне поросёнка на любую иглу.
Выбрал старик славную иголку, поблагодарил и пошёл домой. Пришёл старик домой, стал через плетень перелезать и иглу потерял. Выбежала старику навстречу старушка:
– Ах, голубчик мой, я без тебя здесь совсем пропала! Ну, рассказывай: был ты у купца?
– Был.
– Что тебе купец дал?
– Кусок золота с конскую голову.
– Где же оно?
– Променял на коня.
– А конь где?
– Променял на вола.
– А вол где?
– Променял на барана.
– А баран где?
– Променял на поросёнка.
– А поросёнок где?
– Променял на иглу: хотел тебе, старая, подарочек принести, стал через плетень перелезать и потерял.
– Ну хорошо, голубчик, что ты хоть сам вернулся! Пойдём в избу ужинать.
И теперь живёт старичок со старушкой, счастливы и без золота.
Иван Андреевич Крылов
Кукушка и петух
- «Как, милый Петушок, поёшь ты громко,
- важно!» —
- «А ты, Кукушечка, мой свет,
- Как тянешь плавно и протяжно:
- Во всем лесу у нас такой певицы нет!» —
- «Тебя, мой куманёк, век слушать я
- готова». —
- «А ты, красавица, божусь,
- Лишь только замолчишь, то жду я, не
- дождусь,
- Чтоб начала ты снова…
- Отколь такой берётся голосок?
- И чист, и нежен, и высок!..
- Да вы уж родом так: собою невелички,
- А песни, что твой соловей!» —
- «Спасибо, кум; зато, по совести моей,
- Поёшь ты лучше райской птички,
- На всех ссылаюсь в этом я».
- Тут Воробей, случась, примолвил им:
- «Друзья!
- Хоть вы охрипните, хваля друг
- дружку, —
- Всё ваша музыка плоха!..»
- За что же, не боясь греха,
- Кукушка хвалит Петуха?
- За то, что хвалит он Кукушку.
Лебедь, щука и рак
- Когда в товарищах согласья нет,
- На лад их дело не пойдёт,
- И выйдет из него не дело, только мука.
- Однажды Лебедь, Рак да Щука
- Везти с поклажей воз взялись,
- И вместе трое все в него впряглись;
- Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!
- Поклажа бы для них казалась и легка:
- Да Лебедь рвётся в облака,
- Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
- Кто виноват из них, кто прав, —
- судить не нам;
- Да только воз и ныне там.
Стрекоза и муравей
- Попрыгунья Стрекоза
- Лето красное пропела;
- Оглянуться не успела,
- Как зима катит в глаза.
- Помертвело чисто поле;
- Нет уж дней тех светлых боле,
- Как под каждым ей листком
- Был готов и стол, и дом.
- Всё прошло: с зимой холодной
- Нужда, голод настаёт;
- Стрекоза уж не поёт:
- И кому же в ум пойдёт
- На желудок петь голодный!
- Злой тоской удручена,
- К Муравью ползёт она:
- «Не оставь меня, кум милой!
- Дай ты мне собраться с силой
- И до вешних только дней
- Прокорми и обогрей!» —
- «Кумушка, мне странно это:
- Да работала ль ты в лето?» —
- Говорит ей Муравей.
- «До того ль, голубчик, было?
- В мягких муравах у нас
- Песни, резвость всякий час,
- Так, что голову вскружило». —
- «А, так ты…» – «Я без души
- Лето целое всё пела». —
- «Ты всё пела? это дело:
- Так поди же попляши!»
Василий Андреевич Жуковский
Птичка
Посвящённое Павлу Васильевичу и Александре Васильевне Жуковским
- Птичка летает,
- Птичка играет,
- Птичка поёт;
- Птичка летала,
- Птичка играла,
- Птички уж нет!
- Где же ты, птичка?
- Где ты, певичка?
- В дальнем краю
- Гнёздышко вьёшь ты;
- Там и поёшь ты
- Песню свою.
1851
Александр Сергеевич Пушкин
* * *
- Если жизнь тебя обманет,
- Не печалься, не сердись!
- В день уныния смирись:
- День веселья, верь, настанет.
- Сердце в будущем живёт;
- Настоящее уныло:
- Всё мгновенно, всё пройдёт;
- Что пройдёт, то будет мило.
Из письма к Вяземскому
- Любезный Вяземский, поэт и камергер…
- (Василья Львовича узнал ли ты манер?[2]
- Так некогда письмо он начал к камергеру,
- Украшенну ключом за верность и за веру.)
- Так солнце и на нас взглянуло из-за
- туч!
- На заднице твоей сияет тот же ключ[3].
- Ура! хвала и честь поэту-камергеру.
- Пожалуй, от меня поздравь княгиню Веру[4].
* * *
- Её прогулки длятся доле.
- Теперь то холмик, то ручей
- Остановляют поневоле
- Татьяну прелестью своей.
- Она, как с давними друзьями,
- С своими рощами, лугами
- Ещё беседовать спешит.
- Но лето быстрое летит.
- Настала осень золотая.
- Природа трепетна, бледна,
- Как жертва, пышно убрана…
- Вот север, тучи нагоняя,
- Дохнул, завыл – и вот сама
- Идёт волшебница зима.
* * *
- Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
- На дровнях обновляет путь;
- Его лошадка, снег почуя,
- Плетётся рысью как-нибудь;
- Бразды пушистые взрывая,
- Летит кибитка удалая;
- Ямщик сидит на облучке
- В тулупе, в красном кушаке.
- Вот бегает дворовый мальчик,
- В салазки жучку посадив,
- Себя в коня преобразив;
- Шалун уж заморозил пальчик:
- Ему и больно и смешно,
- А мать грозит ему в окно…
* * *
- Но наше северное лето,
- Карикатура южных зим,
- Мелькнёт, и нет: известно это,
- Хоть мы признаться не хотим.
- Уж небо осенью дышало,
- Уж реже солнышко блистало,
- Короче становился день,
- Лесов таинственная сень
- С печальным шумом обнажалась,
- Ложился на поля туман,
- Гусей крикливых караван
- Тянулся к югу: приближалась
- Довольно скучная пора;
- Стоял ноябрь уж у двора.
* * *
- И вот уже трещат морозы
- И серебрятся средь полей…
- (Читатель ждёт уж рифмы розы;
- На, вот возьми её скорей!)
- Опрятней модного паркета
- Блистает речка, льдом одета.
- Мальчишек радостный народ
- Коньками звучно режет лёд;
- На красных лапках гусь тяжёлый,
- Задумав плыть по лону вод,
- Ступает бережно на лёд,
- Скользит и падает; весёлый
- Мелькает, вьётся первый снег,
- Звёздами падая на брег.
* * *
- Ещё дуют холодные ветры
- И наносят утренни морозы,
- Только что на проталинах весенних
- Показались ранние цветочки,
- Как из чудного царства воскового,
- Из душистой келейки медовой
- Вылетала первая пчёлка,
- Полетела по ранним цветочкам
- О красной весне поразведать,
- Скоро ль будет гостья дорогая,
- Скоро ли луга позеленеют,
- Скоро ль у кудрявой у берёзы
- Распустятся клейкие листочки,
- Зацветёт черёмуха душиста.
* * *
- Гонимы вешними лучами,
- С окрестных гор уже снега
- Сбежали мутными ручьями
- На потопленные луга.
- Улыбкой ясною природа
- Сквозь сон встречает утро года;
- Синея блещут небеса.
- Ещё прозрачные леса
- Как будто пухом зеленеют.
- Пчела за данью полевой
- Летит из кельи восковой.
- Долины сохнут и пестреют;
- Стада шумят, и соловей
- Уж пел в безмолвии ночей.
Сказка о попе и о работнике его Балде
- Жил-был поп,
- Толоконный лоб.
- Пошёл поп по базару
- Посмотреть кой-какого товару.
- Навстречу ему Балда
- Идёт, сам не зная куда.
- «Что, батька, так рано поднялся?
- Чего ты взыскался?»
- Поп ему в ответ: «Нужен мне работник:
- Повар, конюх и плотник.
- А где найти мне такого
- Служителя не слишком дорогого?»
- Балда говорит: «Буду служить тебе славно,
- Усердно и очень исправно,
- В год за три щелка тебе по лбу,
- Есть же мне давай варёную полбу».
- Призадумался поп,
- Стал себе почёсывать лоб.
- Щёлк щёлку ведь розь.
- Да понадеялся он на русский авось.
- Поп говорит Балде: «Ладно.
- Не будет нам обоим накладно.
- Поживи-ка на моём подворье,
- Окажи своё усердие и проворье».
- Живёт Балда в поповом доме,
- Спит себе на соломе,
- Ест за четверых,
- Работает за семерых;
- До светла всё у него пляшет,
- Лошадь запряжёт, полосу вспашет,
- Печь затопит, всё заготовит, закупит,
- Яичко испечёт да сам и облупит.
- Попадья Балдой не нахвалится,
- Поповна о Балде лишь и печалится,
- Попенок зовёт его тятей;
- Кашу заварит, нянчится с дитятей.
- Только поп один Балду не любит,
- Никогда его не приголубит,
- О расплате думает частенько;
- Время идёт, и срок уж близенько.
- Поп не ест, не пьёт, ночи не спит:
- Лоб у него заране трещит.
- Вот он попадье признаётся:
- «Так и так: что делать остаётся?»
- Ум у бабы догадлив,
- На всякие хитрости повадлив.
- Попадья говорит: «Знаю средство,
- Как удалить от нас такое бедство:
- Закажи Балде службу, чтоб стало ему
- невмочь;
- А требуй, чтоб он её исполнил точь-в-точь.
- Тем ты и лоб от расправы избавишь,
- И Балду-то без расплаты отправишь».
- Стало на сердце попа веселее,
- Начал он глядеть на Балду посмелее.
- Вот он кричит: «Поди-ка сюда,
- Верный мой работник Балда.
- Слушай: платить обязались черти
- Мне оброк по самой моей смерти;
- Лучшего б не надобно дохода,
- Да есть на них недоимки за три года.
- Как наешься ты своей полбы,
- Собери-ка с чертей оброк мне полный».
- Балда, с попом понапрасну не споря,
- Пошёл, сел у берега моря;
- Там он стал верёвку крутить
- Да конец её в море мочить.
- Вот из моря вылез старый Бес:
- «Зачем ты, Балда, к нам залез?» —
- «Да вот верёвкой хочу море морщить
- Да вас, проклятое племя, корчить».
- Беса старого взяла тут унылость.
- «Скажи, за что такая немилость?» —
- «Как за что? Вы не плотите оброка,
- Не помните положенного срока;
- Вот ужо будет нам потеха,
- Вам, собакам, великая помеха». —
- «Балдушка, погоди ты морщить море,
- Оброк сполна ты получишь вскоре.
- Погоди, вышлю к тебе внука».
- Балда мыслит: «Этого провести не штука!»
- Вынырнул подосланный бесёнок,
- Замяукал он, как голодный котёнок:
- «Здравствуй, Балда-мужичок;
- Какой тебе надобен оброк?
- Об оброке век мы не слыхали,
- Не было чертям такой печали.
- Ну, так и быть – возьми, да с уговору,
- С общего нашего приговору —
- Чтобы впредь не было никому горя:
- Кто скорее из нас обежит около моря,
- Тот и бери себе полный оброк,
- Между тем там приготовят мешок».
- Засмеялся Балда лукаво:
- «Что ты это выдумал, право?
- Где тебе тягаться со мною,
- Со мною, с самим Балдою?
- Экого послали супостата!
- Подожди-ка моего меньшого брата».
- Пошёл Балда в ближний лесок,
- Поймал двух зайков да в мешок.
- К морю опять он приходит,
- У моря бесёнка находит.
- Держит Балда за уши одного зайку:
- «Попляши-тка ты под нашу балалайку;
- Ты, бесёнок, ещё молоденек,
- Со мною тягаться слабенек;
- Это было б лишь времени трата.
- Обгони-ка сперва моего брата.
- Раз, два, три! догоняй-ка».
- Пустились бесёнок и зайка:
- Бесёнок по берегу морскому,
- А зайка в лесок до дому.
- Вот, море кругом обежавши,
- Высунув язык, мордку поднявши,
- Прибежал бесёнок задыхаясь,
- Весь мокрёшенек, лапкой утираясь,
- Мысля: дело с Балдою сладит.
- Глядь – а Балда братца гладит,
- Приговаривая: «Братец мой любимый,
- Устал, бедняжка! отдохни, родимый».
- Бесёнок оторопел,
- Хвостик поджал, совсем присмирел,
- На братца поглядывает боком.
- «Погоди, – говорит, – схожу за
- оброком».
- Пошёл к деду, говорит: «Беда!
- Обогнал меня меньшой Балда!»
- Старый Бес стал тут думать думу.
- А Балда наделал такого шуму,
- Что всё море смутилось
- И волнами так и расходилось.
- Вылез бесёнок: «Полно, мужичок,
- Вышлем тебе весь оброк —
- Только слушай. Видишь ты палку эту?
- Выбери себе любимую мету.
- Кто далее палку бросит,
- Тот пускай и оброк уносит.
- Что ж? боишься вывихнуть ручки?
- Чего ты ждёшь?» – «Да жду вон этой
- тучки:
- Зашвырну туда твою палку,
- Да и начну с вами, чертями, свалку».
- Испугался бесёнок да к деду,
- Рассказывать про Балдову победу,
- А Балда над морем опять шумит
- Да чертям верёвкой грозит.
- Вылез опять бесёнок: «Что ты хлопочешь?
- Будет тебе оброк, коли захочешь…» —
- «Нет, – говорит Балда, —
- Теперь моя череда,
- Условия сам назначу,
- Задам тебе, враженок, задачу.
- Посмотрим, какова у тебе сила.
- Видишь: там сивая кобыла?
- Кобылу подыми-тка ты,
- Да неси её полверсты;
- Снесёшь кобылу, оброк уж твой;
- Не снесёшь кобылы, ан будет он мой».
- Бедненький бес
- Под кобылу подлез,
- Понатужился,
- Понапружился,
- Приподнял кобылу, два шага шагнул.
- На третьем упал, ножки протянул.
- А Балда ему: «Глупый ты бес,
- Куда ж ты за нами полез?
- И руками-то снести не смог,
- А я, смотри, снесу промеж ног».
- Сел Балда на кобылку верхом
- Да версту проскакал, так что пыль столбом.
- Испугался бесёнок и к деду
- Пошёл рассказывать про такую победу.
- Черти стали в кружок,
- Делать нечего – собрали полный оброк
- Да на Балду взвалили мешок.
- Идёт Балда, покрякивает,
- А поп, завидя Балду, вскакивает,
- За попадью прячется,
- Со страху корячится.
- Балда его тут отыскал,
- Отдал оброк, платы требовать стал.
- Бедный поп
- Подставил лоб:
- С первого щелка
- Прыгнул поп до потолка;
- Со второго щелка
- Лишился поп языка,
- А с третьего щелка
- Вышибло ум у старика.
- А Балда приговаривал с укоризной:
- «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».
1830
Евгений Абрамович Баратынский
Весна-весна
- Весна, весна!
- Весна, весна! Как воздух чист!
- Как ясен небосклон!
- Своей лазурию живой
- Слепит мне очи он.
- Весна, весна! как высоко
- На крыльях ветерка,
- Ласкаясь к солнечным лучам,
- Летают облака!
- Шумят ручьи! блестят ручьи!
- Взревев, река несёт
- На торжествующем хребте
- Поднятый ею лёд!
- Ещё древа обнажены,
- Но в роще ветхий лист,
- Как прежде, под моей ногой
- И шумен и душист.
- Под солнце самое взвился
- И в яркой вышине
- Незримый жавронок поёт
- Заздравный гимн весне.
- Что с нею, что с моей душой?
- С ручьём она ручей
- И с птичкой птичка! с ним журчит,
- Летает в небе с ней!
- Зачем так радует её
- И солнце и весна!
- Ликует ли, как дочь стихий,
- На пире их она?
- Что нужды! счастлив, кто на нём
- Забвенье мысли пьёт,
- Кого далёко от неё
- Он, дивный, унесёт!
1832
Владимир Иванович Даль
Ворона
Сказка
Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнёзда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.
Подметила это ворона и ну перелётных птиц обижать, у них яички таскать.
Летел сыч и увидал, что ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.
– Постой, – говорит он, – негодная ворона, найдём на тебя суд и расправу!
И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому орлу. Прилетел и просит:
– Батюшка сизо́й орёл, дай нам свой праведный суд на обидчицу-ворону! От неё житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнёзда разоряет, детёнышей крадёт, яйца таскает да ими своих воронят питает!
Покачал сизой орёл головой и послал за вороною лёгкого, меньшо́го своего посла – воробья. Воробей вспорхнул и полетел за вороной. Она было ну отговариваться, а на неё поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к орлу на суд гнать. Нечего делать – каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.
Вот и прилетели они к орлову жилью и обсели его, а ворона стоит посереди да обдёргивается перед орлом, охорашивается.
И стал орёл ворону допрашивать:
– Про тебя, ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детёнышей да яйца таскаешь!
– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!
– Ещё про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньём и ну семена клевать!
– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червячков из свежей пашни таскаю!
– А ещё на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копны сложат, то ты налетишь со всем своим вороньём и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!
– Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем – копны разбираем, солнышку да ветру доступ даём, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!
Рассердился орёл на старую врунью-ворону, велел её засадить в острог, в решётчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!
Девочка Снегурочка
Сказка
Жили-были старик со старухой, у них не было ни детей, ни внучат. Вот вышли они за ворота в праздник, посмотреть на чужих ребят, как они из снегу комочки катают, в снежки играют. Старик поднял комочек, да и говорит:
– А что, старуха, кабы у нас с тобой была дочка, да такая беленькая, да такая кругленькая!
Старуха на комочек посмотрела, головой покачала, да и говорит:
– Что ж будешь делать – нет, так и взять негде. – Однако старик принёс комочек снегу в избу, положил в горшочек, накрыл ветошкой и поставил на окошко. Взошло солнышко, пригрело горшочек, и снег стал таять. Вот и слышат старики – пищит что-то в горшочке под ветошкой; они к окну – глядь, а в горшочке лежит девочка, беленькая, как снежок, и кругленькая, как комок, и говорит им:
– Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком пригрета и нарумянена.
Вот старики обрадовались, вынули её, да ну старуха скорее шить да кроить, а старик, завернув Снегурочку в полотенечко, стал её нянчить и пестовать:
- Спи, наша Снегурочка,
- Сдобная кокурочка,
- Из вешнего снегу скатана,
- Вешним солнышком пригретая!
- Мы тебя станем поить,
- Мы тебя станем кормить,
- В цветно платье рядить,
- Уму-разуму учить!
Вот и растёт Снегурочка на радость старикам, да такая-то умная, такая-то разумная, что такие только в сказках живут, а взаправду не бывают.
Всё шло у стариков как по маслу: и в избе хорошо, и на дворе неплохо, скотинка зиму перезимовала, птицу выпустили на двор. Вот как перевели птицу из избы в хлев, тут и случилась беда: пришла к стариковой Жучке лиса, прикинулась больной и ну Жучку умаливать, тоненьким голосом упрашивать:
– Жученька, Жучок, беленькие ножки, шёлковый хвостик, пусти в хлевушок погреться!
Жучка, весь день за стариком в лесу пробегавши, не знала, что старуха птицу в хлев загнала, сжалилась над больной лисой и пустила её туда. А лиска двух кур задушила да домой утащила. Как узнал про это старик, так Жучку прибил и со двора согнал.
– Иди, – говорит, – куда хочешь, а мне ты в сторожа не годишься!
Вот и пошла Жучка, плача, со старикова двора, а пожалели о Жучке только старушка да девочка Снегурочка.
Пришло лето, стали ягоды поспевать, вот и зовут подружки Снегурочку в лес по ягодки. Старики и слышать не хотят, не пускают. Стали девочки обещать, что Снегурочку они из рук не выпустят, да и Снегурочка сама просится ягодок побрать да на лес посмотреть. Отпустили её старики, дали кузовок да пирожка кусок.
Вот и побежали девчонки со Снегурочкой под ручки, а как в лес пришли да увидали ягоды, так все про всё позабыли, разбежались по сторонам, ягодки берут да аукаются, в лесу друг дружке голос подают.
Ягод понабрали, а Снегурочку в лесу потеряли.
Стала Снегурочка голос подавать – никто ей не откликается. Заплакала бедняжка, пошла дорогу искать, хуже того заплуталась; вот и влезла на дерево и кричит: «Ау! ау!»
Идёт медведь, хворост трещит, кусты гнутся:
– О чём плачешь, девица, о чём плачешь, красная?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнцем подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки, в лес завели и покинули!
– Слезай, – сказал медведь, – я тебя домой доведу!
– Нет, медведь, – отвечала девочка Снегурочка, – я не пойду с тобой, я боюсь тебя – ты съешь меня!
Медведь ушёл.
Бежит серый волк:
– Что, девица, плачешь, что, красная, рыдаешь?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки в лес по ягоды, а в лес завели, да и покинули!
– Слезай, – сказал волк, – я доведу тебя до дому!
– Нет, волк, я не пойду с тобой, я боюсь тебя – ты съешь меня!
Волк ушёл. Идёт Лиса Патрикеевна:
– Что, девица, плачешь, что, красная, рыдаешь?
– Ау-ау! Я девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подружки у дедушки, у бабушки в лес по ягоды, а в лес завели, да и покинули!
– Ах, красавица! Ах, умница! Ах, горемычная моя! Слезай скорёхонько, я тебя до дому доведу!
– Нет, лиса, льстивы слова, я боюся тебя – ты меня к волку заведёшь, ты медведю отдашь… Не пойду я с тобой!
Стала лиса вокруг дерева обхаживать, на девочку Снегурочку поглядывать, с дерева её сманивать, а девочка не идёт.
– Гам, гам, гам! – залаяла собака в лесу.
А девочка Снегурочка закричала:
– Ау-ау, Жученька! Ау-ау, милая! Я здесь – девочка Снегурочка, из вешнего снегу скатана, вешним солнышком подрумянена, выпросили меня подруженьки у дедушки, у бабушки в лес по ягодки, в лес завели, да и покинули. Хотел меня медведь унести, я не пошла с ним; хотел волк увести, я отказала ему; хотела лиса сманить, я в обман не далась; а с тобой, Жучка, пойду!
Вот как услыхала лиса собачий лай, так махнула пушняком своим и была такова!
Снегурочка с дерева слезла, Жучка подбежала, её лобызала, всё личико облизала и повела домой.
Стоит медведь за пнём, волк на прогалине, лиса по кустам шныряет.
Жучка лает, заливается, все её боятся, никто не приступается.
Пришли они домой; старики с радости заплакали. Снегурочку напоили, накормили, спать уложили, одеяльцем накрыли:
- Спи, наша Снегурочка,
- Сдобная кокурочка,
- Из вешнего снегу скатана,
- Вешним солнышком пригретая!
- Мы тебя станем поить,
- Мы тебя станем кормить,
- В цветно платье рядить,
- Уму-разуму учить!
Жучку простили, молоком напоили, приняли в милость, на старое место приставили, стеречь двор заставили.
Владимир ФЁдорович Одоевский
Городок в табакерке
(Отрывок)
Папенька поставил на стол табакерку. «Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка», – сказал он. Миша был послушный мальчик; тотчас оставил игрушки и подошёл к папеньке. Да уж и было чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка! пёстренькая, из черепахи. А что на крышке-то! Ворота, башенки, домик, другой, третий, четвёртый, – и счесть нельзя, и все мал мала меньше, и все золотые; а деревья-то также золотые, а листики на них серебряные; а за деревьями встаёт солнышко, и от него розовые лучи расходятся по всему небу.
– Что это за городок? – спросил Миша.
– Это городок Динь-Динь, – отвечал папенька и тронул пружинку…
И что же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог понять: он ходил и к дверям – не из другой ли комнаты? и к часам – не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и под стол… Наконец, Миша уверился, что музыка точно играла в табакерке. Он подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев солнышко выходит, крадётся тихонько по небу, а небо и городок всё светлее и светлее; окошки горят ярким огнём, и от башенок будто сияние. Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё ниже да ниже, и наконец за пригорком совсем скрылось; и городок потемнел, ставни закрылись, и башенки померкли, только ненадолго. Вот затеплилась звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в городке стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок протянулись синеватые лучи.
– Папенька! папенька! нельзя ли войти в этот городок? Как бы мне хотелось!
– Мудрено, мой друг: этот городок тебе не по росту.
– Ничего, папенька, я такой маленький; только пустите меня туда; мне так бы хотелось узнать, что там делается…
– Право, мой друг, там и без тебя тесно.
– Да кто же там живёт?
– Кто там живёт? Там живут колокольчики.
С этими словами папенька поднял крышку на табакерке, и что же увидел Миша? И колокольчики, и молоточки, и валик, и колёса… Миша удивился. «Зачем эти колокольчики? зачем молоточки? зачем валик с крючками?» – спрашивал Миша у папеньки.
А папенька отвечал: «Не скажу тебе, Миша; сам посмотри попристальнее да подумай: авось-либо отгадаешь. Только вот эту пружинку не трогай, а иначе всё изломается».
Папенька вышел, а Миша остался над табакеркой. Вот он сидел-сидел над нею, смотрел-смотрел, думал-думал: отчего звенят колокольчики?
Между тем музыка играет да играет; вот всё тише да тише, как будто что-то цепляется за каждую нотку, как будто что-то отталкивает один звук от другого. Вот Миша смотрит: внизу табакерки отворяется дверца, и из дверцы выбегает мальчик с золотою головкою и в стальной юбочке, останавливается на пороге и манит к себе Мишу.
«Да отчего же, – подумал Миша, – папенька сказал, что в этом городке и без меня тесно? Нет, видно, в нём живут добрые люди, видите, зовут меня в гости».
– Извольте, с величайшею радостью!
С сими словами Миша побежал к дверце и с удивлением заметил, что дверца ему пришлась точь-в-точь по росту. Как хорошо воспитанный мальчик, он почёл долгом прежде всего обратиться к своему провожатому.
– Позвольте узнать, – сказал Миша, – с кем я имею честь говорить?
– Динь-динь-динь, – отвечал незнакомец, – я мальчик-колокольчик, житель этого городка. Мы слышали, что вам очень хочется побывать у нас в гостях, и потому решились просить вас сделать нам честь к нам пожаловать. Динь-динь-динь, динь-динь-динь.
Миша учтиво поклонился; мальчик-колокольчик взял его за руку, и они пошли. Тут Миша заметил, что над ними был свод, сделанный из пёстрой тиснёной бумажки с золотыми краями. Перед ними был другой свод, только поменьше; потом третий, ещё меньше; четвёртый, ещё меньше, и так все другие своды – чем дальше, тем меньше, так что в последний, казалось, едва могла пройти головка его провожатого.
– Я вам очень благодарен за ваше приглашение, – сказал ему Миша, – но не знаю, можно ли будет мне им воспользоваться. Правда, здесь я свободно прохожу, но там, дальше, посмотрите, какие у вас низенькие своды, – там я, позвольте сказать откровенно, там я и ползком не пройду. Я удивляюсь, как и вы под ними проходите.
– Динь-динь-динь! – отвечал мальчик. – Пройдём, не беспокойтесь, ступайте только за мной.
Миша послушался. В самом деле, с каждым их шагом, казалось, своды подымались, и наши мальчики всюду свободно проходили; когда же они дошли до последнего свода, тогда мальчик-колокольчик попросил Мишу оглянуться назад. Миша оглянулся, и что же он увидел? Теперь тот первый свод, под который он подошёл, входя в дверцы, показался ему маленьким, как будто, пока они шли, свод опустился. Миша был очень удивлён.
– Отчего это? – спросил он своего проводника.
– Динь-динь-динь! – отвечал проводник смеясь. – Издали всегда так кажется. Видно, вы ни на что вдаль со вниманием не смотрели; вдали всё кажется маленьким, а подойдёшь – большое.
– Да, это правда, – отвечал Миша, – я до сих пор не думал об этом, и оттого вот что со мною случилось: третьего дня я хотел нарисовать, как маменька возле меня играет на фортепьяно, а папенька на другом конце комнаты читает книжку. Только этого мне никак не удавалось сделать: тружусь, тружусь, рисую как можно вернее, а всё на бумаге у меня выходит, что папенька возле маменьки сидит и кресло его возле фортепьяно стоит, а между тем я очень хорошо вижу, что фортепьяно стоит возле меня, у окошка, а папенька сидит на другом конце, у камина. Маменька мне говорила, что папеньку надобно нарисовать маленьким, но я думал, что маменька шутит, потому что папенька гораздо больше её ростом; но теперь вижу, что она правду говорила: папеньку надобно было нарисовать маленьким, потому что он сидел вдалеке. Очень вам благодарен за объяснение, очень благодарен.
Мальчик-колокольчик смеялся изо всех сил: «Динь-динь-динь, как смешно! Не уметь нарисовать папеньку с маменькой! Динь-динь-динь, динь-динь-динь!»
Мише показалось досадно, что мальчик-колокольчик над ним так немилосердно насмехается, и он очень вежливо сказал ему:
– Позвольте мне спросить у вас: зачем вы к каждому слову всё говорите «динь-динь-динь»?
– Уж у нас поговорка такая, – отвечал мальчик-колокольчик.
– Поговорка? – заметил Миша. – А вот папенька говорит, что очень нехорошо привыкать к поговоркам.
Мальчик-колокольчик закусил губы и не сказал более ни слова.
Вот перед ними ещё дверцы; они отворились, и Миша очутился на улице. Что за улица! Что за городок! Мостовая вымощена перламутром; небо пёстренькое, черепаховое; по небу ходит золотое солнышко; поманишь его, оно с неба сойдёт, вкруг руки обойдёт и опять поднимается. А домики-то стальные, полированные, крытые разноцветными раковинками, и под каждою крышкою сидит мальчик-колокольчик с золотою головкою, в серебряной юбочке, и много их, много и все мал мала меньше.
– Нет, теперь уж меня не обманут, – сказал Миша. – Это так только мне кажется издали, а колокольчики-то все одинаковые.
– Ан вот и неправда, – отвечал провожатый, – колокольчики не одинаковые. Если бы все были одинаковые, то и звенели бы мы все в один голос, один как другой; а ты слышишь, какие мы песни выводим. Это оттого, что кто из нас побольше, у того и голос потолще. Неужели ты и этого не знаешь? Вот видишь ли, Миша, это тебе урок: вперёд не смейся над теми, у которых поговорка дурная; иной и с поговоркою, а больше другого знает, и можно от него кое-чему научиться.
Миша, в свою очередь, закусил язычок.
Между тем их окружили мальчики-колокольчики, теребили Мишу за платье, звенели, прыгали, бегали.
– Весело вы живёте, – сказал им Миша, – век бы с вами остался. Целый день вы ничего не делаете, у вас ни уроков, ни учителей, да ещё и музыка целый день.
– Динь-динь-динь! – закричали колокольчики. – Уж нашёл у нас веселье! Нет, Миша, плохое нам житьё. Правда, уроков у нас нет, да что же в том толку? Мы бы уроков не побоялися. Вся наша беда именно в том, что у нас, бедных, никакого нет дела; нет у нас ни книжек, ни картинок; нет ни папеньки, ни маменьки; нечем заняться; целый день играй да играй, а ведь это, Миша, очень, очень скучно. Поверишь ли? Хорошо наше черепаховое небо, хорошо и золотое солнышко и золотые деревья; но мы, бедные, мы насмотрелись на них вдоволь, и всё это очень нам надоело; из городка мы – ни пяди, а ты можешь себе вообразить, каково целый век, ничего не делая, просидеть в табакерке, и даже в табакерке с музыкою.
– Да, – отвечал Миша, – вы говорите правду. Это и со мной случается: когда после ученья примешься за игрушки, то так весело; а когда в праздник целый день всё играешь да играешь, то к вечеру и сделается скучно; и за ту и за другую игрушку примешься – всё не мило. Я долго не понимал, отчего это, а теперь понимаю.