Читать онлайн Игра под названием жизнь. Второй раунд бесплатно

«А сердце рвётся к выстрелу, а горло бредит бритвою…»

Утро 17 марта 1929 года было для Владимира не радостным. Накануне, только напившись водки, он сумел забыться в пьяном беспокойном сне. В сумбурных картинках сновидений он снова и снова переживал вчерашний день – день московской премьеры своей пьесы.

Он стоял на выходе и заглядывал в глаза каждому зрителю, пытаясь разглядеть в них одобрение своего творчества, но видел в лучшем случае безразличие.

«Боже! Какая скука!» – произнесла напыщенная дама в соболином воротнике, держа под руку полного господина в дорогом пенсне.

«Не говорите, Сарочка! Пустая пьеса, не несущая никакого классового содержания!» – Вторил ей в ответ кавалер: – «Видимо автор окончательно исписался».

Владимир открыл глаза. Как он не хотел, чтобы этот день наступал, но время безжалостно диктовало свои правила. Он повернул свинцовую после вчерашних излияний голову и увидел стоящую рядом с кроватью табуретку, накрытую газетой «ПРАВДА», на которой оставалась недопитой бутылка водки. Владимир с трудом сел на кровать и взял в руки бутылку. С жаждой человека, оказавшегося в пустыне, он вылил остатки водки себе в рот. На развороте газеты красовалась статья «О настроениях мелкобуржуазной «левизны» в художественной литературе» критика из РАППа (Российская Ассоциация Пролетарских Писателей) Владимира Ермилова, в которой тот, как положено честному пролетарию, камня на камне не оставляет от пьесы Владимира, в которой он углядел «троцкистские нотки».

Владимир был человеком сильным не только физически. Его уверенность в себе, умение отстаивать свои взгляды и убеждения внушали его врагам страх. Но вчера он был растоптан. В ответ на критику Ермилова перед премьерой своей пьесы в театре Мейерхольда Владимир украсил фойе антибюрократическими плакатами, среди которых был и адресованный этому выскочке Ермилову. «Критикам типа Ермилова, которые помогают своим пером бюрократам» не двусмысленно значилось под плакатом. Но руководство РАППа было в ярости от такой выходки автора и потребовало снять плакат, что Владимир и сделал без возражений. Он сам наступил на горло собственной песне. Это был плевок ему в лицо, человеку, который прославлял революцию с первого дня, который жил мечтами о светлом безоблачном будущем, всеобщей любви и благоденствии. Его враги, завистники и недоброжелатели, ещё вчера с завистью и презрением наблюдавшие за его успехом, почувствовали, что их час пробил.

Что-то надломилось в душе Владимира. Он по инерции ещё пытался противостоять, но в глубине души уже смирился с тем, что ему уготовано забвение. Он беспомощно тонул в болоте революционного бытия, ощущая себя пылью на сапогах бездарностей, которые строем шагали в сторону, как им казалось, счастливого будущего, где ему, Владимиру, не было места.

Всё чаще и чаще он доставал по вечерам свой пистолет и, нежно протерев его, прикладывал воронёную сталь ствола то к виску, то к сердцу. Мысли о самоубийстве успокаивали Владимира, помогая пережить ещё одну бессонную ночь.

Когда весь мир катится в тартарары, спасти мужчину может только любовь близкой женщины. Только она способна вдохнуть в него жизнь, давая возможность снова обрести уверенность в себе и своих силах. И такая любовь у Владимира была, а может ему так просто казалось.

С Татьяной он познакомился 25 октября 1928 года в Париже. Молодая, высокая, с длинными ногами и золотистыми волосами, она покорила Владимира с первого взгляда. Тот месяц, который они провели вместе в Париже, был незабываем для обоих. Он звал её ехать с ним в Москву в ранге своей жены, но Татьяна была немного напугана таким напором, и Владимиру пришлось ехать в Москву одному. Ни на день они не переставали думать друг о друге в ожидании новой встречи, и, казалось, что она неизбежна, но в ГПУ решили иначе, и в визе Владимиру было отказано. Вскоре до него дошли вести, что Татьяна выходит замуж за французского посла в Варшаве…

Было воскресенье 13 апреля 1930 года. Владимир написал несколько строк на листе бумаги и, аккуратно сложив его вдвое, убрал в стол. Его последней надеждой обрести опору в жизни была Нора, с которой Владимир вёл роман последнее время. Она хоть и была женщиной замужней, но её брак давно носил формальный характер, поэтому Владимир не стеснялся своих отношений с этой женщиной. Он не любил её, но её присутствие рядом его успокаивало. Поэтому он решил – завтра он сделает Норе предложение стать его законной супругой.

– Володя! – прошептала Нора. – Ты очень мне дорог, но я не могу объявить об этом супругу. Он не такой сильный человек, как ты, и может в одночасье наложить на себя руки.

– Норочка, любимая! – не поверил своим ушам Владимир. – Ты мне отказываешь?

– Нет, конечно! Я очень рада, – залепетала растерянная Нора, – но сейчас не самое подходящее время для всего этого. Моё супружество, твои неприятности в РАППе… Давай, подождём, пока всё наладится.

Нора накинула на плечи лёгкое манто, которое подарил ей Владимир в начале весны, и направилась к дверям, пытаясь избежать неприятного для неё разговора.

– Если ты сейчас выйдешь за дверь, меня ты больше никогда не увидишь, – спокойным уверенным голосом произнёс Владимир.

Нора на мгновение остановилась, но затем решительно открыла дверь.

Не успела она сделать и нескольких шагов, как за спиной прозвучал оглушительный выстрел…

***

Над капсулой в зале погружений загорелся красный огонь.

– Да что за день-то сегодня такой! – сплюнул сотрудник компании «Игра в Жизнь», направляясь к капсуле. – Уже третий самоубийца за сегодня. Ну, потерпел бы всего годик, и расстреляли бы тебя, как троцкиста без особых проволочек. Вернулся бы к жене с завидным запасом «астральной массы», а так теперь будешь в «Овощехранилище» гнить, вечно переживая свои любовные страдания!

Ворча себе под нос, сотрудник компании «Игра в Жизнь» отключил капсулу от общей сети и покатил её в дальний коридор, где скрывалась дверь в самое жуткое место 3045 года – «Овощехранилище». Именно туда попадали тела игроков, которые нарушили главное правило «Игры» – не прекращать погружение по собственной инициативе. По правилам «игры» им ещё давались шансы вернуться в реальный мир, но их шансы были невелики, потому что для того, чтобы выбраться из «игры» они должны были, снова прожив «неудачную жизнь», в которой покончили с собой, исправить свою ошибку. Но попадая в те же обстоятельства, игроки с завидным упорством снова накладывали на себя руки, превращая свою жизнь в бесконечную череду страданий. Кроме самоубийц в «Овощехранилище» попадали бедолаги, растратившие в «игре» свою «астральную массу», причиняя другим персонажам горе и страдания. Их судьба была не менее трагичной. Они должны были переживать «жизни» тех персонажей, кому доставили горе, страдания и смерть.

Повышение или наказание?

Пётр был очень удивлён и немного встревожен, когда его непосредственный руководитель в компании «SMARTROBOTICS» попросил его лично зайти в свой кабинет. В 3045 году общение людей даже в быту, как правило, проходило через голограммы, а по работе это было тем более естественно. Если начальство просит зайти лично, значит, разговор будет конфиденциальным.

– Заходите, Пётр, – произнёс Пол Раскин, немного виновато поглядывая на своего подчинённого.

Кроме руководителя Петра, Пола Раскина, в кабинете был ещё один мужчина, которого Пётр раньше никогда не встречал. Его внешний вид и манера держаться говорили о том, что он был не простым гостем в кабинете Пола.

– Разрешите Вам представить Бориса Моисеевича, – смущаясь, произнёс Пол. – Он представляет корпорацию «Игра в Жизнь» и хотел с Вами пообщаться. А у меня сейчас другие дела, поэтому разрешите вас покинуть.

Пол вопросительно посмотрел на Бориса Моисеевича. Тот еле заметно кивнул ему в ответ, и Пол с облегчением покинул кабинет.

Корпорация «Игра в Жизнь» была в 3045 году не просто коммерческой структурой. Она имела безграничные полномочия. А поскольку все поголовно на планете Земля время от времени с её помощью погружались в виртуальные миры и не были до конца уверены, что вернуться обратно, а не окажутся в полумраке «Овощехранилища», желающих конфликтовать с этой структурой не находилось. Этим и объяснялись растерянность и страх Пола Раскина. Это состояние передалось и Петру. Он был не на шутку напуган тем, что с ним лично решил познакомиться не последний, судя по всему, человек корпорации.

– Присаживайтесь, Пётр, – по-хозяйски предложил Борис Моисеевич, указывая на стул.

Пётр послушно сел.

– Как Вы думаете, почему я к Вам пришёл?

Пётр пожал плечами.

– А пришёл я к Вам потому, что в своей последней «игре» Вы здорово порезвились.

Мурашки пробежали по спине Петра.

– Вы – читер, Пётр, – продолжил Борис Моисеевич, подойдя ближе к Петру. – Вы, находясь в «игре», были в курсе, что это «игра» и меняли её правила по своему усмотрению. Это тяжкое преступление. А знаете, что положено читерам?

– Я полагал, что такова моя роль в «игре», – попытался оправдаться Пётр, понимая безысходность своего положения.

Борис Моисеевич, не обращая внимания на жалкие потуги собеседника оправдаться, встал и направился к телепортационной камере:

– Пойдёмте! Я хочу показать Вам наше «Овощехранилище»!

Дикий ужас охватил Петра.

«Бежать! Надо бежать!» – кричал страх в его голове.

«Куда бежать? В нашем мире никто не может скрыться! Вся жизнь на виду!» – возражали остатки разума.

Пётр на подкашивающихся ногах встал и последовал за Борисом Моисеевичем.

– Я могу попрощаться с супругой? – тихо спросил Пётр.

Борис Моисеевич с улыбкой повернулся:

– У Вас ещё будет такая возможность.

Через мгновенье они оба оказались в здании корпорации «Игра в Жизнь». Проследовав через зал погружений с тысячами капсул, в которых игроки переживали свои очередные жизни, они подошли к «Овощехранилищу». Борис Моисеевич доброжелательно открыл перед Петром дверь, приглашая его войти внутрь. Пётр шагнул вперёд. В полумраке огромного зала перед ним предстала жуткая картина. Бессчётное количество капсул с игроками, которые тяжело дыша, крича и извиваясь, переживали свои не самые лучшие воплощения. В отличие от капсул в зале погружений, эти капсулы были дополнительно снабжены средствами жизнеобеспечения.

– Похоже на ад! – прошептал Пётр.

– Так и есть, – ответил Борис Моисеевич. – Это и есть ад. Вам приходилось здесь бывать?

– Да. Как и все игроки, я проходил здесь экскурсию перед первым погружением.

– Это единственный раз в жизни игрока, когда он отсюда выходит, – улыбнулся Борис Моисеевич. – Те, кто попадает сюда второй раз, сейчас находятся перед Вами.

Пётр понял жуткий намёк своего спутника.

– Как Вы думаете, Пётр, сколько здесь капсул с этими несчастными, которые не могут вырваться из бесчисленных кругов ада?

– Сложно сказать, – сглотнув от страха слюну, промямлил Пётр, – тысяч 5? 10?

Борис Моисеевич улыбнулся:

– Только на этом этаже значительно больше. Но никто из простых игроков не знает, что в «Овощехранилище» этой башни корпорации – 200 этажей. И корпорация тратит много сил и средств на сохранение жизней этих недоумков. Будь моя воля – я бы давно отправил эти вопящие в муках тушки в крематорий, избавив их от страданий. Но наше государство гуманно. Поэтому заставляет их страдать вечно.

Борис Моисеевич рассмеялся.

– Но какая судьба уготована мне? – осмелившись, спросил Пётр. – Я не самоубийца, чтобы снова проживать последнюю жизнь, и не маньяк-насильник, чтобы испытать страдания своих жертв.

– Наконец-то Вы это спросили, – ответил Борис Моисеевич. – Я хочу предложить Вам работу в нашей корпорации.

– Но у меня есть работа.

– Нет у Вас работы. Пол уволил Вас ещё до того, как Вы вошли в его кабинет. Вы, конечно, можете отказаться и остаться человеком без работы, лишённым права участвовать в «игре», спуститься вместе с супругой по иерархической лестнице до самого нижнего предела, потерять своих друзей…

– Да, я просто уточнил, – прервал его Пётр. – Я, конечно, согласен. А что будет входить в мои обязанности?

– Вычистить эти «Авдиевы конюшни», – с улыбкой ответил Борис Моисеевич, указывая на капсулы с игроками.

– Но как?

– Корпорация организует «Подразделение Коррекции», в обязанность которого будет входить задача помогать этим горемыкам, выбираться из «кругов ада». Вы возглавите вновь организованное подразделение. С правилами своей работы Вы ознакомитесь завтра, когда прибудете лично на свой первый рабочий день. А пока я Вас отпускаю домой к Вашей замечательной супруге, чтобы всё ещё раз осмыслить и подготовиться к новому этапу Вашей головокружительной карьеры. Но помните, про Ваше новое назначение ни она, никто другой, знать не должен! Это правило номер один Вашей новой работы.

– А правило номер два? – не удержался Пётр.

– Отныне Вам запрещено посещать «игру» в качестве игрока, – ответил Борис Моисеевич и, увидев растерянность Петра, добавил: – Теперь – это Ваша работа.

И снова в бой.

– Ты сегодня сам не свой, Петька! – произнёс Антон, наблюдая, как Пётр весь вечер, пока они с супругами сидели в своём любимом кафе, думал о чём-то своём.

– У моего Петечки завтра ответственный день, – ответила за Петра Аня. – Его повысили.

– Повысили? – переспросил с улыбкой Антон. – Это как? Если раньше ты тестировал на ошибки роботов-полотёров, то теперь будешь тестировать секс-роботов? Ты там осторожнее со своими инструментами. Ошибки бывают разными.

– А правда, Петь, – засомневалась Анна, – повысили – это как? Чем ты теперь будешь заниматься?

– Да ничего криминального, – отмахнулся Пётр. – Просто более сложные алгоритмы буду тестировать. А секс-роботов тестируют совсем не теми инструментами, про которые подумал Антон, – Пётр попытался перевести разговор на другую тему.

– Я бы своего Антошку к этим роботам близко не подпустила, – вступила в разговор Вероника. – Он к любому делу относится с большой ответственностью. Никакие инструменты не пожалеет.

Все засмеялись.

– Ну, раз у нас есть повод, предлагаю выпить что-нибудь покрепче! – торжественно произнёс Антон.

– Чаю заказать? – спросила Вероника, напомнив тем самым супругу, что алкоголь запрещён уже 950 лет.

– Нет, – воодушевлённо произнёс Антон, – я бы предпочёл «Бургундское»! Давайте махнём во Францию времён Людовика XI! Мы уже год не были в «игре».

– А я бы рискнула, – неожиданно поддержала супруга Вероника. – Правда! Давайте ещё разок сдохнем!

– Это ирония такая? – не понял Пётр.

– Нет, – ответила Вероника, – я, правда, хочу поиграть.

Пётр посмотрел на Аню. Она пожала плечами:

– Я как все! Будет весело. Во всяком случае, после «игры».

– Тогда решено! – довольно произнёс Антон. – Я бронирую капсулы.

– Я не могу, – осёкся Пётр.

– Как не могу? – не понял Антон. – Все могут. Даже Анька готова ещё раз холеру подцепить, а ты не можешь?

– Я ещё прошлую «игру» не доиграл, – напомнил Пётр. – Потому могут быть проблемы с погружением. Это я вам, как программист говорю.

– А я тебе как историк отвечаю, – возразил Антон, – сценарий «игры» основан на реальных событиях прошлого. Каждый «игрок» своими действиями меняет эти события в большей или меньшей степени. И если бы «игра» сохраняла эти изменения, то сюжет истории изменился бы кардинально. Но я помню все свои погружения – мои жизни протекали в реальных исторических константах. Так что забей! Все твои мироустройства стёрлись в «игре» сразу, как только ты открыл глаза в капсуле.

– Это только твои предположения, – заметил Пётр.

– Предположения, основанные на объективном анализе и глубоком знании истории, – поправил Антон.

– Тогда решаем так, – подвела итог Вероника, – Антон бронирует капсулы. А Петька пока подумает. У него будет ещё месяц-другой.

Инструкция.

– Получая личное дело очередного «овоща», Вы знакомитесь только с его персонажем. Вам запрещено знать имя реального «игрока», чтобы Ваши действия были хладнокровными и объективными, – произнёс Борис Моисеевич.

Пётр кивнул в ответ.

– В Вашем подчинении будет находиться ещё группа операторов. Они будут выполнять те же функции, что и Вы. Ваша задача при необходимости координировать ваши совместные действия. Но вначале Вы должны лично изучить проблему, подготовить определённые алгоритмы её решения для тиражирования.

– Но как я смогу влиять на ход «игры»? – спросил Пётр.

Вы уже достаточно изучили её алгоритмы в своём последнем погружении. К тому же Вы получите доступ к некоторым кодам, – продолжил Борис Моисеевич. – Они позволят Вам вносить небольшие изменения в сценарий. Организовать дождь, например, заблокировать какую-то дверь… Ну, и прочие мелочи. Также Вам будет позволено на короткий промежуток времени синтезировать новый персонаж и участвовать в «игре» от его имени. Но не обольщайтесь – время действия персонажа скоротечно, его физические возможности ничтожны, а ролевая нагрузка минимальна. Так что, Вам придётся хорошенько пофантазировать, чтобы с пользой применить эту функцию.

– К чему такие сложности, если наша задача – исправить человеческую судьбу? – возразил Пётр. – Вычищать «Авдиевы конюшни» лучше бульдозером, а не детским совочком.

– Наша задача не должна отменять задачи «игры», – Борис Моисеевич многозначительно показал пальцем в небо. – Вам позволено лишь чуть-чуть её корректировать. Но этого во всех случаях суицидов достаточно, чтобы заставить человека не принимать необдуманное решение. Суицид игрока – это не установка «игры». Это её нарушение. И, как правило, её причиной становится какое-то незначительное событие в жизни несчастного, которое оказывается «последней каплей». «Игра» всегда благосклонна к игроку. Она не даёт ему трудностей больше, чем он может вынести. Но она даёт ему возможность нарастить «астральную массу», что в дальнейшем позволит ему получить более харизматичный персонаж.

Другая категория чудиков, которых Вам предстоит возвращать, – это «залипшие персонажи». Так мы называем тех, кто слишком сильно сжился со своей ролью и не может покинуть «игру» даже после своей «смерти». Они пытаются выполнить какие-то задачи, которые сами поставили перед собой. Отомстить за свою смерть, помочь детям или просто тупо отказываются верить, что уже подохли. С ними проще – просто дайте им то, чего хотят, и они удовлетворённые вернуться в реальность.

И, наконец, «транжиры» или как я их называю – «подонки». Это те, кто тупо промотал свою «астральную массу», совершая преступления, убивая и истязая людей, или просто попусту из жизни в жизнь тратил свои годы на развлечение, пьянство и разврат. Я бы, конечно, этих персонажей вообще не спасал, но правила дают всем «грешникам» равные шансы. Поэтому можете попробовать их перевоспитать, – Борис Моисеевич брезгливо поморщился и добавил: – Но при ситуации, когда вдруг придётся выбирать между этой группой и двумя предыдущими, правила настоятельно требуют отдать предпочтение первым двум.

И ещё одно незыблемое правило. Для работы с одним персонажем у Вас будет только 3 попытки. Если после Ваших корректировок горемыка по-прежнему повторяет свой сценарий трижды, то он автоматически блокируется как безнадёжный.

Борис Моисеевич взял папку со стола и протянул её Петру:

– Начните с этого кадра. Хороший мужик. Сильный, умный, безгранично талантлив, в меру реализован. Но с женщинами разобраться так и не смог.

По дороге в ад.

Владимир никогда не кичился своей дружбой с Валерием Горожаниным – начальником секретно-политического отдела ГПУ Украины, потому что дружба для Владимира была фактом близости душ, а не средством корысти или тщеславия. Но в дни отчаяния, когда ему отказали в визе, и он не мог вернуться к любимой Татьяне в Париж, Владимир всё чаще думал о том, чтобы попросить старого верного друга замолвить за него словечко в ГПУ. Эта мысль пришла ему во сне. Его как будто осенило. Он проснулся среди ночи с ясным и очевидным решением своей проблемы. Но мужская гордость не давала Владимиру написать Валерию в Харьков письмо. Он несколько раз садился за стол, брал чистый лист бумаги, но снова останавливался.

«Запутаешься ты, Володька, в своих барышнях! – вспомнил он слова Валерия Михайловича, когда они пили чай в гостях у Валерия и его супруги Берты Яковлевны. – Тебе, конечно, как человеку творческому, любовный заряд необходим. Но, уж, слишком этот заряд взрывоопасен».

***

Пётр разочарованно вздохнул. Он явно недооценил моральные принципы своего подопечного. Сна здесь явно недостаточно, чтобы Владимир через них переступил.

«Если не хватает сил сдвинуть эту глыбу, значит надо сдвинуть того, кто может повлиять на Владимира», – подумал Пётр и стал перебирать «основных фигурантов дела».

***

Вероника Полонская или, как её звали друзья, Нора, в свои двадцать с небольшим уже была звездой зарождающегося синематографа. Она сыграла одну из главных ролей в фильме «Стеклянный Глаз», премьера которого состоялась в январе 1929 года.

С Владимиром она познакомилась в гостях у их общего друга Валентина Катаева. Поначалу Владимир ей не понравился своей «шумностью», разговорами на непонятные ей темы. Но позже, когда он пригласил её на свидание, она увидела его с другой стороны. Теперь он был необыкновенно мягок и деликатен, говорил о самых простых, обыденных вещах. Она была им увлечена.

Их роман развивался очень бурно. О нём знали все, кроме разве что, законного супруга Норы – Михаила Яншина, её коллеги по МХАТу.

– Лилечка, – обратилась к своей старшей подруге – Лиле Бриг, Нора, обнимая двумя руками чашку с горячим чаем, – мне уже целую неделю видится во сне Володенька. Он просил меня завтра приехать к нему, чтобы сообщить что-то очень важное. Я чувствую, что нужна ему. Если он предложит стать его женой, я соглашусь.

Лиля с высокомерной жалостью посмотрела на Нору:

– Замуж за Владимира? Норочка! Я тебя умоляю! Если ещё месяц назад я бы тебе сказала, что это отличная партия, то сегодня говорю «фи», моя девочка!

Она подошла к серванту и взяла газету «Правда».

– Читай! – протянула она газету Норе. – На развороте.

Нора стала читать разгромную статью Владимира Ермилова.

– Ну, и что? – подняла она взгляд на Лилю. – Это всего лишь статья. Всё наладится.

– Это не всего лишь статья, – возразила Лиля. – Это статья в газете «Правда». А любит он не тебя, а Татьяну Яковлеву, к которой в Париж его, кстати говоря, не пустило ГПУ. А ГПУ, я тебя уверяю, просто так людей под свой «колпак» не берёт.

Нора испугано смотрела на Лилю, которой очень льстило то впечатление, которое она произвела на подругу.

– Ну, сама посуди, – продолжила Лиля, – визу не дали, из РАППа выперли… Ещё недолго и в каталажку загремит, как неблагонадёжный. И тебя, молодую да раннюю, вместе с ним. Тебе оно надо?

– Нет, Лиля! – твёрдо возразила Нора. – Я его люблю! Я ему нужна и буду с ним, если он сам этого захочет.

– Когда ты замуж в 17 лет за Мишку выходила, тоже, наверное, так думала?

***

– Норочка! Ты сделаешь меня самым счастливым человеком, если согласишься стать моей женой! – тихо произнёс Владимир, стараясь добавить в свой низкий голос побольше нежности.

Сомнения снова одолели Нору. Она ждала этого признания уже давно и была готова броситься в объятия Владимира сразу, как только услышит от него эти слова. Она не раз мечтала об этом дне, представляла, как это будет. Но сейчас страх и сомнения охватили её. Она была готова разделить с ним его славу, деньги и почёт, но совсем не планировала разделять его страдания…

– Норочка, любимая! – не поверил своим ушам Владимир. – Ты мне отказываешь?

– Нет, конечно! Я очень рада, – залепетала растерянная Нора, – но сейчас не самое подходящее время для всего этого. Моё супружество, твои неприятности в РАППе… Давай подождём, пока всё наладится.

Нора накинула на плечи лёгкое манто, которое подарил ей Владимир в начале весны, и направилась к дверям, пытаясь избежать неприятного для неё разговора.

– Если ты сейчас выйдешь за дверь, меня ты больше никогда не увидишь, – спокойным голосом произнёс Владимир.

Нора на мгновение остановилась, но затем решительно открыла дверь.

Владимир спокойно встал с кровати и подошёл к столу. В его душе не было ни страха, ни боли, ни капли сомнения. Напротив, он всё решил ещё вчера. Если она скажет ему «нет», он сделает это. Он даже ловил себя на мысли, что в глубине души ждал и надеялся на этот ответ, чтобы с «чистой совестью» избавится, наконец, от всех страданий.

Он взял в руки пистолет и, приложив холодный ствол к сердцу, не раздумывая нажал на курок…

***

– Эх, женщины! – пробормотал Пётр, наблюдая, как из под безжизненного тела Владимира вытекала густая багровая лужа. – И вы нас обвиняете в бесчувственности!

***

Валерий Михайлович шагал по коридору московского ГПУ, куда его вызвали, чтобы предложить новую должность, когда из кабинета с табличкой «Визы» он услышал отборный мат. Он открыл дверь и заглянул внутрь.

– Что за контрреволюционный лексикон в стенах ГПУ? – строгим басом произнёс Валерий.

Человек, поднимающий с пола, по которому разлилась огромная лужа, мокрые папки, повернулся на голос:

– Валерий Михайлович! Рад тебя видеть! Да вот незадача. Крышу только вчера отремонтировали, а сегодня она опять протекла, зараза буржуазная!

Валерий наклонился и поднял с пола первую попавшуюся папку, чтобы положить её на стол, но фамилия на обложке привлекла его внимание.

– Сам-то к нам какими судьбами? – спросил Валерия сотрудник ГПУ, продолжая собирать мокрые папки.

– Приглашают к вам перевестись, – ответил Валерий, читая содержимое папки.

– Так чего медлить? Давай, переводись!

– Да, нет, Иван Фролович, в Харькове у меня каждый день контрреволюция пасть разевает, а здесь бумажки одни. Кстати, а почему этому товарищу визу в Париж не дали? Три заявления и на всех отказ. Вроде бы наш человек, поэт революции, ленинец.

– Директива вышла. Особое внимание уделить мастерам слова, чтобы их заграничное мракобесие не одолело, – пояснил Иван Фролович. – Вот и оберегаем их, как можем, от империалистического Запада.

– Слушай Фролыч, – по-дружески обратился Валерий, – а давай, выпустим его в Париж, чтобы он всех западных мракобесов на нашу пролетарскую сторону переманил своим огненным слогом?

– Да, этот сможет!

– Ну, так, что? Договорились?

– Не могу, Валерий Михайлович! Директива!

– Ну, не хочешь помочь старому другу, не помогай! – улыбнулся Валерий. – Директива дружбы важнее. Я понимаю.

Он положил папку, развернулся и направился к двери. В дверях он остановился и повернулся к Фролычу:

– А знаешь, какое мне место предложили в московском ГПУ? Я, пожалуй, соглашусь. Ты прав. Эта должность будет на десять порядков выше, чем начальник секретно-политического отдела ГПУ Украины.

Убедившись, что Фролыч услышал последние слова, Валерий вышел за дверь и зашагал дальше по коридору, загибая пальцы.

«Раз, два, три», – считал он.

На счёте «пять» из дверей отдела выдачи виз выбежал Фролыч.

– Валерий Михайлович! Валерий Михайлович! – пробормотал он, догнав Горожанина, – Я тут подумал, в директиве написано «рекомендуется», это же не прямое указание. А если он и впрямь империалистов завербует, так я ещё и медаль получу?

– Конечно, получишь. Я сам об этом позабочусь, – Валерий похлопал Ивана Фроловича по плечу и довольный собой зашагал дальше.

– Обязательно дам ему визу, – прошептал вслед уходящему Валерию Фролыч, – сразу, как только он пришлёт новое заявление.

***

Пётр разочарованно выругался. Он организовал вызов Горожанина в Москву, устроил потоп в кабинете выдачи виз, заставил Валерия поднять нужную папку. А этот мягкотелый пролетарий струсил! Надо бы в его жизни какую-нибудь пакость устроить, но сейчас нужно решать более насущные проблемы. Как уговорить Владимира написать новое заявление в ГПУ?

***

– Владимир Владимирович, я могу с Вами поговорить?

Владимир повернулся, перед ним стоял малозаметный гражданин в кожаной куртке и грязных сапогах.

– Вы кто? – прямо спросил Владимир.

– Я – Казимир Ястремский, член ГПУ города Харькова. Меня прислал Горожанин Валерий Михайлович, – ответил незнакомец.

– Валера? – встревожился Владимир. – Не беда ли с ним приключилась?

– Нет. Валерий Михайлович в порядке. Чего и Вам великодушно желает. Он просил сообщить, что Ваше заявление на визу в Париж одобрено и просил его ещё раз продублировать.

– Экий же ты чудак! – удивился Владимир. – Зачем же его дублировать, если оно одобрено?

– Оно, если позволите, кануло в пучине природного катаклизма и не подлежит дальнейшему визированию по причине достижения им состояния непригодного для использования, – ответил незнакомец.

– Кудряво говоришь, Казимир! Не по-нашему, не по-пролетарски! – Владимир похлопал собеседника по плечу. – Передай Валерию Михайловичу или тому, кто тебя на самом деле послал, что я два раза в одну закрытую дверь не стучу.

– Четыре! – поправил собеседник.

– Что четыре? – не понял Владимир.

– Четыре раза в одну закрытую дверь не стучите. Три-то раза уже постучали. Чего бы четвёртый-то раз не стукнуть?

Владимир ничего не ответил, повернулся и зашагал дальше по улице, размахивая тростью.

– А ведь она выйдет замуж! – крикнул ему вдогонку Казимир. – И не по любви, а по отчаянию.

Владимир еле заметно вздрогнул и продолжил шагать, делая вид, что не слышал собеседника.

Слабый стук в дверь заставил Владимира вздрогнуть.

«Норочка!» – подумал он и бросился к дверям.

– Ты? – удивился Владимир, увидев перед собой вместо любимой женщины Казимира Ястремского.

Прошло больше полугода с их единственной встречи, но Владимиру казалось, что он видел этого человека буквально вчера. На нём была та же куртка и такие же грязные сапоги.

– Надо поговорить, – решительно сказал Казимир, буквально втолкнув Владимира в комнату.

– Какого чёрта! – возмутился Владимир. – Ко мне сейчас дама пожалует!

– Об этом и будет разговор.

Владимир в растерянности смотрел на этого недоросля, который смел командовать им, человеком со стальным характером и убеждениями.

– Да кто ты такой, чёрт побери? – своим громогласным голосом завопил Владимир.

– Много чертыхаешься! – ответил Казимир. – В Бога не веришь?

– Нет, конечно!

– Тогда мне трудно будет тебе объяснить, кто я такой! – Казимир задумался. – Я тот, кто твои стихи учил как минимум десять своих жизней.

– А! Поклонник! – снисходительно произнёс Владимир.

– Какой ещё, к ядрёной фени, поклонник! – выругался Казимир. – Да, меня тошнит от твоих стихов!

– А зачем учил? – удивился Владимир.

– Чтобы экзамены сдать. После твоей смерти заботами Горожанина Валерия Михайловича твоё имя войдёт в историю, как поэта революции, и детей в школах будут заставлять учить твои стихи.

– А ты почём знаешь, что будет? – Владимир с недоверием посмотрел на собеседника.

Казимир посмотрел на свои ладони, несколько раз сжал и разжал кулаки:

– Нет времени объяснять. Я не смогу долго находиться в материальном теле.

В этот момент в дверь постучали. Владимир повернулся на стук, а когда повернулся назад к Казимиру, чтобы сказать, что ему пора убираться восвояси, того уже не было.

– Привидится же такое! – пробормотал Владимир и открыл дверь.

На пороге стояла Нора, как всегда прекрасная и обворожительная…

***

Пётр был в отчаянии. Никакими усилиями он не мог сдвинуть ход истории. И вдруг он вспомнил слова своего друга Антона: «Сценарий «игры» может быть, каким угодно, но якорные события остаются неизменными. И не важно, каким путём, но игрок к ним придёт всё равно».

«Ну, конечно! Смерть великого поэта и писателя – это якорное событие. И оно должно произойти именно здесь и сейчас».

Пётр снова собрался с силами, чтобы материализоваться ещё хотя бы на минуту.

***

После недолгого разговора с Норой Владимир спокойно встал и подошёл к столу. Выдвинув ящик, он достал свой Маузер, который ему подарил начальник секретного отдела ОГПУ по фамилии Агранов, проверил патрон в патроннике и приложил ствол к груди.

Вдруг он почувствовал чужие руки поверх своих. Владимир поднял глаза. Перед ним снова стоял Казимир.

– Что, Владимир Владимирович, сдохнуть решил? – прямо спросил Казимир, держа свои руки на пистолете Владимира.

Владимир в растерянности ничего не мог ответить.

– Раз хочешь – сдохни! – сказал Казимир и сам нажал на курок.

Прогремел выстрел. Тело Владимира с грохотом рухнуло на пол. Послышался женский крик и быстрые шаги. Казимир, не дожидаясь, когда откроется дверь, торопливо вылез в окно.

На следующий день все газеты написали о неожиданной смерти великого поэта революции. Поговаривали, что его убил какой-то сотрудник ГПУ, мол, слышали голоса в его комнате перед выстрелом, и кто-то рассмотрел вылезающего из окна человека. Но предсмертная записка Владимира, написанная покойником собственноручно, сняла все вопросы.

***

Пётр открыл глаза в капсуле погружения. Над ним стоял Борис Моисеевич.

– А Вы большой оригинал, Пётр! – не зря я выбрал именно Вас, – Вы, конечно, вытащили бедолагу из «Овощехранилища», но убив его своими руками, Вы потратили всю свою «астральную массу». Ещё один такой номер и его место в преисподней займёте Вы. И достать Вас оттуда уже никто не сможет.

– Но иначе его было не спасти! – ответил Пётр, поднимаясь со своего места.

– Я знаю, – улыбнулся Борис Моисеевич, – поэтому я и дал его Вам, посмотреть, как Вы будете выкручиваться. Самоубийства известных людей – события якорные. Многие игроки мечтают побыть медийными персонами, не подозревая, что с большой вероятностью угодят в «Овощехранилище». И дело даже не в самоубийствах. Деньги и слава толкают к пороку, а порок ведёт к растрате «астральной массы». Намного проще оставаться чистым душой с медяком в кармане, чем сохранить непорочность, будучи властелином человеческих душ.

Остаться верным себе и умереть.

Михаил уже 120 раз проживал последний день своей жизни. Но он про это не знал.

– Михаил Анатольевич! Ваши картины, как бы это помягче сказать, не подходят нашему салону по формату! – девушка лет 25 разговаривала с 45-летним Михаилом надменно и снисходительно. – Поэтому я бы Вам рекомендовала впредь не предлагать своё творчество для выставки в нашем художественном салоне.

– Но ведь Вы сами мне предложили приехать, – удивился Михаил. – Отказать мне можно было и в письме.

– Вы нам уже так много писем прислали с просьбой выставиться у нас в салоне, что мне захотелось это сделать лично, – цинично улыбнулась девушка. – А сейчас я прошу прощения, у меня, как у директора художественного салона, есть более важные дела.

Она повернулась, и весьма довольная собой зашагала, цокая каблуками.

Михаил смотрел ей вслед, не зная, что ему делать? Получив письмо из художественного салона с просьбой приехать на переговоры, он радовался, как ребёнок. Наконец-то, его всё-таки признали! Теперь он сможет расплатиться с долгами. Он сможет вернуть свою жену, которая не захотела жить с «неудачником и тунеядцем, который мог бы рисовать по ночам, если так хочется, а днём таксовать». Его больше не будут стыдиться в школе собственные дети. Он столько лет шёл к успеху, многим пожертвовал, и вот теперь он достиг желаемой цели!

Михаил с полным опустошением в душе добрёл до машины и сел за руль. Он посмотрел на приборную панель. Бензина не хватит даже доехать до дома. Он выгреб из кармана последнюю мелочь, пересчитал. «На три литра? Пусть три. До Крымского моста доеду. А больше никуда и не надо», – подумал Михаил и завёл двигатель.

***

– Ну-ка, назад перелистни! – директор Центрального Дома Художника склонился над монитором, за которым сидела Наташа – его помощница по подбору экспозиции очередной выставки «Молодые художники России». – А это что за художник?

– Василий Владимирович! – удивилась Наташа. – Вам нравится?

– Мне – нет, – честно признался Василий Владимирович, – но, вот один мой американский друг, коллекционер из США, за такую мазню выложит не меньше 10 000 $. Есть ещё картины этого художника?

– Полно! Он нам их уже раз двести присылал.

– Отлично! – потёр руки директор. – Позвони ему, выстави его картины на ближайшей выставке и предложи контракт на любых его условиях.

– Василий Владимирович! – возразила Наташа. – Позвонить я ему, конечно, позвоню. Но ближайшая выставка – это «Молодые художники», а ему за сорокет.

– А что в регламенте указаны возрастные ограничения? Раз неизвестный, значит молодой.

***

Автомобиль Михаила подъезжал к АЗС, когда зазвонил телефон. Номер был неизвестным, и Михаил решить не снимать трубку. Хороших новостей ему было ждать не от кого, а плохих на сегодня уже достаточно.

Он ехал не торопясь, понимая, что ехал в последний путь. В прямом и переносном смысле. Бензина ему не хватит куда-то ещё доехать, денег на общественный транспорт тоже нет. Холодильник пуст, ЖЭК грозится отключить свет. Друзья, знавшие про его тяжёлое положение, давно перестали давать в долг, опасаясь невозврата денег. Всё, что мог продать, Михаил уже продал. Автомобиль был заложен. Одним словом, он ехал в последний путь.

Телефон звонил снова и снова. Михаил не выдержал и снял трубку.

– Михаил Анатольевич?

– Да, – тихо ответил Михаил.

– Меня зовут Наталья. Я представляю микро-финансовую организацию «ДамЗайм». Вы обещали вчера погасить займ в нашей компании. Это уже пятое Ваше обещание. Что Вы придумаете на этот раз? – прозвучал в трубке надменный голос молодой особы.

Ничего не ответив, Михаил сбросил вызов. Телефон зазвонил снова. Михаил открыл окно и швырнул его в обочину.

Ему стало легко на душе. Скоро всё закончится. Его больше не будут унижать. Ему не надо будет искать деньги снова и снова. На него больше не будут смотреть высокомерно бездарные, необразованные соплячки, которые считают себя выше только потому, что у них есть деньги на вино и колготки. Он жил другим мировоззрением. Деньги не были его целью, они были лишь возможностью о них не думать, занимаясь любимым делом. Но в мире, где главным идолом был культ денег, Михаил был изгоем.

***

– Василий Владимирович! Он не берёт трубку, – доложила Наташа. – Я ему электронное письмо отправила. Завтра продолжу дозвон, если сам не объявится.

– Хорошо, Наташенька, – ответил директор, – но сделай этот вопрос для себя приоритетным. Я его уже анонсировал своему другу. Будет некрасиво, если американец уедет из России со своими деньгами назад.

***

Михаил заехал на заправку. Он выгреб небрежно перед кассой мелочь из кармана и высыпал на блюдечко:

– На все.

Кассир брезгливо посмотрел на горсть мелочи и стал пересчитывать.

Михаил медленно побрёл к машине, наблюдая, как заправщик заботливо держит пистолет.

«Бедолага! – подумал Михаил. – Ждёт свои чаевые, даже не подозревая, что мелочь – для меня тоже деньги! Сейчас и он скривит высокомерную мину, увидев, что я заправил всего три литра».

Михаил задумчиво смотрел на заправщика, а тот всё стоял у его машины и не отходил.

«Он не уйдёт, пока я ему на чай не дам?» – возмутился про себя Михаил. – «Тогда он будет стоять вечно!»

Михаил подошёл к заправщику, чтобы, получив очередную дозу унижений, наконец, закончить этот процесс, и увидел, что колонка звякнула, отмерив 55 литров.

– Здесь какая-то ошибка! – произнёс Михаил и пошёл обратно к кассе.

– Простите! – залепетал кассир. – У нас произошёл какой-то сбой оборудования. Вы не могли бы оплатить заправленное топливо?

– Если бы мой банк не заблокировал по ошибке мою золотую «визу», я не собирал бы мелочь по бардачкам! – важно ответил Михаил.

– Я понимаю. Но тогда подвезите эту сумму после того, как Вашу карту разблокируют.

– Само собой! – ответил Михаил и направился к машине.

«Господи! – шептал Михаил. – Ты следишь за мной и не хочешь, чтобы я делал то, что задумал. Прости меня за эти мысли! И если ты способен дать мне этот знак, дай мне шанс не походить к этому рубежу впредь!»

Михаил не умел молиться, но просил у Бога искренне, от всей души, даже не догадываясь, что дома его встретит электронное письмо из ЦДХ:

«Уважаемый Михаил Анатольевич! Предлагаем Вам выбрать 10 своих картин для участия в экспозиции «Молодые художники России», которая пройдёт с 16 по 26 марта. Также мы готовы предложить Вам контракт на реализацию Ваших произведений. Условия контракта предлагаем обсудить завтра в 10-00 в нашем офисе по адресу: Москва, Крымский Вал, 10»

***

«Это было легко!» – подумал Пётр, выбираясь из капсулы.

Он уже месяц практиковался на «овощах», вынимая одного за другим из бесконечного круга трагических жизней. Он выработал определённые алгоритмы, с помощью которых менял судьбы персонажей.

Борис Моисеевич был прав – фактор «последней капли» очень важен для самоубийцы. Как правило, это было незначительное событие, не контролируемое алгоритмом «игры», побочный эффект от действий других игроков. И устранив его, или дав положительный сигнал, можно было заставить персонаж отказаться от трагических решений. Как правило, самоубийца, дошедший до отчаяния, в глубине души ждёт этот сигнал.

Ещё раз проинструктировав своих подчинённых, Пётр направился домой. Он был очень доволен собой. Новая работа затягивала его всё глубже. Он ощущал себя причастным к чему-то особенному. И речь была не о тех привилегиях, которыми обладали сотрудники корпорации. Он чувствовал себя винтиком «машины добра», спасающей заблудшие души. Каждый раз возвращаясь из «игры», Пётр чувствовал себя добрым ангелом, испытывая лёгкость и восторг во всём теле.

Каждый раз, когда «Игра» только по известному ей алгоритму выдавала ему и его сотрудникам очередные дела «овощей», Пётр мечтал, чтобы ему досталось самое сложное, запутанное задание. Он научился справляться с самоубийцами, с игроками, которые не могли смириться со смертью своего персонажа и потому оставались в «игре» в виде бесплотных духов. Но Пётр никогда не брался спасать персонажи злодеев, маньяков и насильников. Он испытывал к ним искреннее отвращение и презрение.

Накануне.

Пётр со своей женой Аней и верными друзьями – Антоном и Вероникой сидели за столиком своего любимого кафе. Все были немного взволнованы – завтра день погружения. Сколько бы человек не погружался в «игру», он всегда с трепетом и волнением ждал этот день. Завтра их ждут настоящие приключения, страсти и переживания, страх и ненависть, любовь и отчаяние, а в завершение всего – смерть.

– Простите, друзья! – неловко промямлил Пётр. – Но я не смогу пойти на «игру» с вами.

– Ты так и не решился? – удивился Антон. – У тебя за плечами столько погружений! Ты всегда был героем с многотонным прицепом «астральной массы». Что с тобой может случиться?

– Я не боюсь, – ответил Пётр. – Вы даже не представляете, как я хочу быть в «игре» рядом с вами. Но обстоятельства на работе складываются таким образом, что завтра поступает новая партия образцов, которые могу протестировать только я.

– Жаль, – вздохнула Анна, – но тогда и я не пойду. Я без мужа ни разу не погружалась. Расскажете потом, где побывали, когда вернётесь.

Пётр обнял супругу:

– Если хочешь, можешь пойти на «игру» без меня.

– Соглашайся, Анька! Я за тобой присмотрю! – потёр руки Антон.

– За тобой кто будет смотреть? – остудила его пыл Вероника. – У тебя «астральной массы» кот наплакал. Не удивлюсь, если за последнюю «игру» нам всем её подрезали.

– Не трусь, – приободрил её Антон, – сейчас из «овощехранилища» страдальцы уже стали выбираться. Так что надежда есть.

– И правда! – ахнула Аня. – Вы тоже слышали, что уже многие оттуда вернулись? Говорят, что какой-то спецназ работает, тайком меняя им сценарий.

– Какой спецназ? – возразил Антон. – Наверняка, был очередной сбой в «игре», и они перезагрузились. Сейчас починят и никаких утечек из «преисподней» не будет.

– А что вернувшиеся рассказывают? Не знаете? – спросила Вероника.

– Да что они расскажут? – махнул рукой Антон. – «Как, 10 лет прошло!? А я и не заметил!» У них же жизнь зациклена. Жизнь прожил и забыл. Живи снова!

– Нет, – вступил в разговор Пётр. – Забывает персонаж, а игрок помнит. И для полного осознания своего греха между жизнями он около суток лежит в камере, понимая, что никогда из неё не выберется. Крики, стоны и плач наполняют «овощехранилище». Несчастные снабжены системами жизнеобеспечения, но никто не удосужится их помыть, побрить или подстричь ногти. И они этими ногтями пытаются разорвать свои оковы, нацарапать своё имя или имя любимой, сделать очередную засечку, отмеряя время. Но, в конце концов, теряют волю к жизни, у них нет больше ощущения времени, нет надежды. Впереди только вечность, наполненная горем и страданиями. Это – настоящий ад.

– Ты так рассказываешь, как будто сам там побывал, – заметил Антон, слегка поёжившись.

– Как и все – бывал разок на экскурсии, – улыбнулся Пётр.

– Ну, теперь я точно расхотела, – вступила в разговор Анна.

– Скиснешь без «игры», Анька! – вступила в разговор Вероника. – Счастье можно испытать только там. Здесь благополучное болото, в котором его нет.

– А как же я? – удивился Антон. – Разве я – не твоё счастье?

– Ты Антошка – мой геморрой, – ответила Вероника. – А счастье я испытываю только тогда, когда этот геморрой перестаёт меня беспокоить.

Все засмеялись.

– Это и правильно, – вступил в разговор Пётр, – счастье не может быть перманентным. Счастье – это некий всплеск.

– А я думаю, может, – неожиданно серьёзно ответил Антон. – Я вчера наблюдал за одной пожилой дамой, которая гуляла со своей дочкой. Дочке было года 4, она смеялась, бегала вокруг мамы. И мама была счастлива. Именно перманентно счастлива. Это был не всплеск, Петька, это был бесконечный поток счастья. Она выбрала реальную смерть, чтобы испытать это счастье, и ничуть об этом не жалела. Отказавшись от бессмертия ради ребёнка, она вдыхала жизнь полной грудью здесь, в реальности, а не в роли вымышленных персонажей.

– Короче, – подвела итог Вероника, обращаясь к Анне, – надумаете поиграть, капсулы забронированы. А мы с Антошкой с утра будем там.

Вероника специально прервала рассуждения Антона. Её беспокоило, раздражало и пугало то, что последнее погружение его сильно изменило. Антон стал всё чаще говорить о детях. Он стал более замкнутым и всё время о чём-то думал. Он не предлагал ей отказаться от бессмертия ради рождения ребёнка, даже не обсуждал такую возможность, но она понимала, что его мысли, так или иначе, возвращаются к вопросу о детях. Может быть, именно поэтому Вероника с таким энтузиазмом восприняла предложение Антона пойти на «игру». Она хотела вернуть прежнего Антона – пусть, повесу и балабола, помешанного на теории заговора, только бы не замкнутого в себе сумасшедшего.

Как и сказала Вика, утром они с Антоном были уже в башне корпорации «Игра в Жизнь». Услужливый персонал помог им погрузиться в капсулы. Они в последний раз посмотрели друг на друга через слегка запотевшие стёкла своих кабин и закрыли глаза в ожидании новых жизней.

А Пётр, как обычно, отправился утром на работу. Он тоже был в башне корпорации «Игра в Жизнь», но в том зале погружений, где находился он, посторонних не было никогда.

На душе у него было немного тревожно. Он переживал за Антона с Викой, понимая, что эти тревоги напрасны. Они опытные игроки, за плечами у которых сотни погружений. Они и эту «игру» пройдут достойно. А завтра, захлёбываясь от восторга, будут рассказывать им с Аней, как было интересно. Анька будет в ответ смеяться, в глубине души завидуя им и сожалея, что не была рядом с ними. Жизнь в абсолютном комфорте реальности действительно чертовски скучна! Но всё-таки, хорошо, что Анька отказалась играть. Так Петру было намного спокойнее.

Он, как всегда, получил своё новое задание и отправился в свою капсулу, на которой красовалось уже 140 крестиков (за каждого спасённого из «ада» игрока). Всё было как обычно, кроме одного – Пётр забыл отключить свой треккер, что он обязан был делать по инструкции каждый раз, заходя в Корпорацию.

Охота на ведьм.

Шёл 1352 год. Европа только приходила в себя после очередной эпидемии чумы. Семья Белье, как и другие семьи той поры, сильно поредели. От когда-то многочисленной и шумной семьи остались только двое. Лаура, шестнадцатилетняя красавица с большими глазами и белокурыми волосами, всегда ровно расчёсанными на прямой пробор и собранными сзади в аккуратный пучок, и её младшая сестрёнка Луиза. Ей ещё не было и десяти лет, но она уже помогала старшей сестре по хозяйству – ходила за водой, мыла полы, разжигала очаг.

Оставшись без родителей, они были обречены умереть от голода. И, если бы не знатный господин Луи де-Дюмон, так бы, наверное, и случилось. Он приносил им еду и тёплые вещи. И каждый раз, когда Лаура, робея, забирала его подарки, он с жадностью смотрел на её юное тело, прикрытое немудрёной одеждой бедной крестьянки. Луиза боялась старого господина и всегда пряталась за очаг, когда его грузное, резко пахнущее тело переваливалось через порог их ветхой лачуги. Лаура тоже боялась господина де-Дюмона с самого первого раза, когда его увидела. Она тогда сидела возле таверны и ждала, что повар выкинет что-нибудь съедобное – картофельные очистки или рыбные потроха. Как обрадуется маленькая Луиза! Она так любит жареные рыбьи потроха.

– Что ты здесь делаешь, селянка? – послышался сзади хриплый мужской голос.

Лаура вздрогнула. Чья-то тёплая и влажная ладонь опустилась ей на шею. Она повернулась. Перед ней стоял полный, немного сутулый месье. От него вкусно пахло жареной рыбой и алкоголем.

– Простите, месье, – виновато залепетала Лаура, – я ничего не хотела украсть. Повар всё равно это выкинет. Неужели лучше это съедят бездомные собаки, чем моя младшая сестрёнка Луиза?

– Сестрёнка? – переспросил господин. – А где ваши родители?

– Родителей и троих наших братьев забрал мор. Только мы с сестрой остались в-живых.

– Зачем брать отбросы? – улыбнувшись, ответил господин. – Оставь этот деликатес крысам. Твоя младшая сестра, наверняка, достойна человеческой еды.

Он взял за локти Лауру и поднял с колен:

– Пойдём! Отныне ты и твоя сестра не будут голодать.

Шло время. Господин де-Дюмон регулярно приносил сёстрам провизию, одежду и хворост для очага. Но, однажды, когда Лаура протянула руки за подарками Луи де-Дюмона, тот убрал в сторону куль с провизией и, глядя в удивлённые глаза Лауры, произнёс:

– Девочка моя! Ты уже взрослая и должна понимать, что мужчины подарки просто так не делают.

Лаура растерянно смотрела на господина:

– Месье, я не понимаю, о чём Вы говорите. Я перестираю всё Ваше бельё…

– Нет, девочка, – перебил её де-Дюмон, – ты понимаешь меня. И сегодня пойдёшь со мной и сделаешь всё, что я захочу.

Лаура шарахнулась в угол и в страхе залепетала:

– Нет. Я прошу Вас, господин. Я ещё слишком юна, чтобы стать Вашей женщиной!

Но стенания Лауры только ещё сильнее разожгли похоть Луи де-Дюмона. Он схватил Лауру в охапку и поволок к выходу. Лаура сопротивлялась изо всех сил, она скулила и извивалась в крепких объятиях грузного мужчины, который был в 4 раза тяжелее её.

И казалось, что Лауре никогда не вырваться из его рук, но храбрая Луиза бросилась на помощь сестре. Она выхватила из очага горящее полено и со всего размаха ударила им в лицо обезумевшего господина. Тот заревел и схватился руками за глаза. Лаура, воспользовавшись замешательством своего соперника, выскользнула из его рук, подхватила на руки Луизу и выбежала за дверь. Убегая от дома в темноту леса, она слышала, как озверевший мужчина вырвался из их дома и, озираясь по сторонам, заорал:

– Ну, ведьма! Если ты не хочешь, то твоя сестрёнка это сделает за тебя!

Домой Лаура и Луиза вернулись только к вечеру следующего дня. Они очень боялись, что господин де-Дюмон всё ещё ждёт их там. Поэтому сначала к дому подкралась Лаура. Она осторожно заглянула в дом и только потом позвала сестру. Они быстро разожгли очаг, подпёрли дверь большим поленом и залезли на деревянную кровать, укрывшись лоскутным одеялом. Спать в доме им было очень страшно, но спать в лесу, в котором ночью выли голодные волки, было ещё страшнее.

Тревожный сон Лауры прервал страшный грохот. Открыв глаза, прямо перед собой она увидела лицо незнакомого мужчины, державшего в одной руке факел. За спиной незнакомца раздались мужские возгласы:

– Вот она! Хватай ведьму!

Лаура попыталась встать, но незнакомец свободной рукой схватил её за волосы и поволок к выходу. Проснувшаяся от шума Луиза громко завизжала. Кто-то схватил её за шиворот и тоже потащил к двери.

– Именем Господа! – прозвучал визгливый голос священника. – Призываю тебя, Лаура, урождённая Белье, признаться в черни души своей, служащей самому Дьяволу!

– Это не так! – воскликнула Лаура. – Я всей душой своей служу Господу нашему! Всей душой!

– Тогда как ты объяснишь, что во всём округе после чумы выжили только вы с сестрой? – спросил священник и, не дожидаясь ответа, сам ответил на свой вопрос: – Всё потому, что ты служишь тому, кто напустил мор на честных людей.

Толпа зевак разразилась одобрительным воем.

– Приговариваю тебя к испытанию водой! – заключил священник и указал на Лауру рукой. К уже связанной по ногам и рукам Лауре подошёл мужчина и одел ей на шею верёвку с привязанными камнями.

– Если твоя душа чиста, вода примет её! – снова провозгласил священник. – Но, если вода выплюнет твою душу вместе с твоим мерзким телом живой и невредимой, значит, виновна ты и будешь предана огню, как ведьма. А всё твоё имущество, включая скарб, дом и младшую сестру, перейдёт господину Луи де-Дюмону, сообщившему о твоём преступлении.

Лаура заорала, пытаясь увидеть среди радующихся лиц зевак свою младшую сестру.

– Лаура! Лаура! – услышала она крик сестры.

Повернувшись, Лаура увидела лицо смеющегося Луи де-Дюмона. Одной рукой он крепко сжимал плечо её сестры Луизы.

– Я проклинаю тебя! – заорала Лаура. – Я проклинаю тебя и весь твой род во веки веков! Моя душа не упокоится, пока будет жив хотя бы один из рода де-Дюмон!!!

В этот момент сильный удар в живот заставил Лауру обмякнуть и рухнуть с большого каменного моста в реку. Петля на шее Лауры резко потянула её на дно. Но, видимо, палач недостаточно сильно затянул верёвку на шее Лауры, потому как ей удалось вывернуть голову из петли и освободить от верёвок одну руку. Первым желанием было поскорее подняться на поверхность и вдохнуть живительный воздух, но Лаура понимала, что подняться на поверхность означало предать себя более страшной смерти, а сестрёнку отдать в лапы де-Дюмона. Она, оставаясь под чёрной толщей грязной воды, с трудом освободила вторую руку и погребла вниз по течению реки.

«Дальше! Дальше!» – думала она, уже теряя сознание.

Непроизвольный вздох заполнил лёгкие грязной речной водой. Разум помутился. Тело Лауры обмякло.

Она очнулась на берегу, среди веток и грязного ила. Дикий кашель не отпускал Лауру на протяжении получаса. Придя в себя, она осмотрелась по сторонам.

Уже светало, когда Лаура пробралась к дому.

Луиза сидела в углу кровати и тихо всхлипывала. Очаг давно погас.

– Луиза! – воскликнула Лаура и, протянув руки, двинулась к сестре.

Луиза подняла глаза на сестру и неожиданно испуганно завизжала.

Лаура остановилась:

– Не бойся, сестрёнка! Я выжила и пришла за тобой. Бежим со мной!

Луиза продолжала визжать.

– Не рада меня видеть? – раздался сзади голос Луи де-Дюмона.

Лаура повернулась.

– Я убью тебя! – завопила она и бросилась, как кошка, в лицо своего врага.

Но господин де-Дюмон невозмутимо сделал шаг навстречу Лауре и … прошёл сквозь неё. Он схватил за плечо маленькую Луизу и потащил за собой:

– Тело твоей сестры не найдено, что приравнивается к колдовству. Так что теперь ты принадлежишь мне.

Луиза умерла через неделю. Её детское тело не вынесло ежедневных истязаний. На смерть девочки никто не обратил внимания. Ведь она была сестрой ведьмы!

«Поделом этому дьявольскому отродью», – шептали в толпе.

Единственной, кто не смирился со смертью ребёнка, была её сестра Лаура. Она поняла, что умерла, но её душа не могла простить того, что виновник её собственной смерти и смерти маленькой Луизы продолжал жить. Душа Лауры была переполнена ненавистью и жаждой мести. Она не успокоится, пока последний из рода де-Дюмон не шагнёт в могилу.

Ch

â

teau

de

Dumont

.

Château de Dumont – старинный замок, хранящий богатую историю средневековой Франции. Как и все замки той поры, он был окутан пеленой загадок и легенд.

Согласно старинному преданию в замке жило приведение таинственной незнакомки, которую очевидцы видели, стоящей в полнолуние на краю каменного моста над Сеной. Её еле заметный силуэт источал тоску и скорбь, а взгляд был направлен вдаль, туда, куда воды реки уносили течением опавшие с деревьев листья.

Правда ли это было или ушлые местные жители специально муссировали легенду о таинственной незнакомке в замке де-Дюмон, чтобы привлечь туристов, неизвестно. Но туристы здесь, действительно, бывали частыми гостями. Многие из них, отважившиеся переночевать в замке, утверждали, что ночами слышали женский плач и стоны.

В замке жила семья смотрителя Жака Фурнье, пожилого неразговорчивого мужчины, с суровым взглядом и густыми бровями. Туристы и заплутавшие путники обеспечивали Жака и его семью необходимыми средствами для содержания замка. Сами хозяева замка покинули его ещё 400 лет назад, и с тех пор никто из потомков рода де-Дюмон не перешагивал порог замка.

Шёл 1880 год. На дворе стояли погожие сентябрьские деньки. Мадам Вильдье возвращалась из булочной. Подходя к своему дому, она по привычке заглянула в почтовый ящик. Там её ждал сюрприз – большой конверт, оклеенный всевозможными марками и скреплённый большой сургучной печатью. В нетерпении она сорвала печать и развернула письмо:

«Уважаемая Натали Вильдье, урождённая де-Дюмон!

Уполномочен Вам сообщить, что мой доверитель – месье Мале, управляющий «Национальной Учётной Конторой», изъявляет желание приобрести принадлежащий Вам и Вашей семье замок Château de Dumont.

В случае Вашего согласия прошу Вас и всех членов Вашей уважаемой семьи прибыть в замок Château de Dumont не позднее понедельника последней недели сентября сего года для согласования размера отступных.

Ваш слуга, Мишель Бланше, поверенный нотариальной конторы «Бланше и сыновья».

Радости Натали не было предела. Она не верила своим глазам – она не просто наследница несметного богатства, она без пяти минут одна из самых богатых женщин Парижа. Шутка ли сказать – сам месье Мале, самый богатый человек Франции, предлагает ей деньги за наследный замок, о котором она даже не знала. В детстве бабушка ей рассказывала, что в незапамятные времена их род де-Дюмон был несметно богат, но страшная трагедия наложила на их род проклятье, из-за которого они вынуждены скитаться по свету вдали от родного порога. Натали всегда считала эту историю сказкой, но сегодня оказалось, что она, действительно, наследница богатого рода.

– Поль! Поль! – кричала Натали, вбегая в дом. – Скорее собирай Жаклин! Мы едем в Гуэ.

– Мама! – навстречу Натали выбежала кудрявая девчушка лет 7. – Мы поедем на поезде? Ура!!!

– Что случилось, дорогая? – из комнаты вышел невысокий, полный месье лет 40. – Опять революция?

– К дьяволу революции! – восторженно кричала Натали, протянув письмо супругу. – Мы богаты. Мы несметно богаты!

– Ура!!! – кричала, радуясь вместе с мамой, маленькая Жаклин, не понимающая смысла происходящего.

Поль прочитал письмо:

– Но ты же говорила, что у тебя есть кузен. Рауль, кажется. Он, получается, тоже наследник.

– Я его не видела с самого детства, – ответила Натали. – Он всегда был отъявленным подонком и, наверное, уже отдал Господу душу в какой-нибудь пьяной заварушке, раз месье Мале прислал письмо именно мне. Месье Мале не может ошибаться.

Подарки Судьбы.

Долговая тюрьма Сен-Пелажи славилась тем, что из неё редко кто возвращался живым и здоровым. И потому удивлению Рауля не было предела, когда грозный надзиратель открыл двери камеры и, громко выкрикнув его имя, после паузы добавил:

«Свободен!»

Рауль с лёгким недоумением, но с полной решимостью двинулся к выходу.

«Господь, видимо, тоже может облажаться! Он явно меня с кем-то спутал, оказав такое снисхождение! Но я не могу Его обидеть, не приняв этот подарок!» – думал Рауль, выходя за ворота тюрьмы.

– Рауль Дюмон? – послышался сзади мужской голос.

Рауль повернулся. Перед ним стоял невысокий, слегка сутулый мужчина лет сорока в дорогом костюме.

– Де-Дюмон! – гордо поправил его Рауль, одёрнув свой грязный оборванный камзол.

– Как Вам будет угодно, господин де-Дюмон! – незнакомец достопочтенно поклонился. – Разрешите представиться! Меня зовут Мишель Бланше. Я – поверенный нотариальной конторы «Бланше и сыновья». Я представляю господина Мале, управляющего «Национальной Учётной Конторой», который великодушно изволил погасить все Ваши долги и желает предложить Вам, господин де-Дюмон, щедрое вознаграждение за продажу ему Ваших прав наследования родовым замком Château de Dumont, принадлежащий некогда Вашим предкам, а ныне находящийся в полном запустении.

Рауль, впервые услышавший о родовом замке, небрежно стряхнул тюремную пыль с камзола:

– Вообще-то родовой замок господину де-Дюмону и самому не помешает!

– Здесь аванс, – не обращая внимания на слова Рауля, произнёс Мишель и протянул увесистый конверт.

Рауль с любопытством открыл конверт и, увидев содержимое, присвистнул:

– Новыми?

– Это лишь капля от того, что Вас ждёт, господин де-Дюмон, – прищурив глаза, ответил Мишель, – месье Мале очень щедрый человек.

– Кого я должен убить? – усмехнувшись, спросил Рауль.

– Боже упаси! – отпрянул поверенный. – Вам просто необходимо прибыть в Гуэ не позднее последнего понедельника сентября. И там, в Вашем родовом замке, Вы и получите оставшуюся сумму, подписав все необходимые бумаги.

– Господи! Зачем так долго ждать? – воскликнул Рауль. – Я сейчас подпишу все Ваши чёртовы бумаги. Доставайте!

– Таков порядок, господин де-Дюмон! – тихо произнёс Мишель. – Прежде, чем подписать документы я, как поверенный должен убедиться, что в роду Дюмон нет других претендентов на наследство. У Вас же больше нет родных?

– Какие к дьяволу родные! – воскликнул Рауль. – Я – последний из рода де-Дюмон.

– Есть ли у Вас дети? Братья? Сёстры?

– Я один на этой земле, как лист!

– Тогда я уверен, что никаких проволочек не будет. А иначе Вы не получите от господина Мале ни единого франка и будете вынуждены вернуть аванс, – поверенный указал пальцем на конверт.

Рауль убрал конверт за спину.

Мишель Бланше посмотрел на свой палец, затем на свои ладони. Сжав и разжав их несколько раз, он снова посмотрел на Рауля:

– А сейчас я не смею Вас задерживать. Мне пора уходить.

Понедельник.

И вот наступил долгожданный понедельник. Смеркалось, когда дорогой экипаж подъехал к воротам замка, из экипажа вышел элегантный месье в дорогом костюме. В одной руке он держал бутылку вина. Походка его была нетвёрдой, что говорило о его сильном опьянении.

– Эй! – заорал он. – Открывай ворота! Хозяин приехал.

Через какое-то время ворота со скрипом отворились. Смотритель с подозрением посмотрел на гостя:

– Изволите остаться на ночь, месье?

– Изволю, старик! – небрежно ответил Рауль. – Это мой замок и прошу относиться ко мне уважительнее!

– Меня зовут Жак Фурнье. Я здешний смотритель, – произнёс старик.

– Я буду тебя звать так, как мне захочется, – грубо оборвал его Рауль, – а сейчас покажи мне мои покои. Я очень устал в пути.

Смотритель внимательно посмотрел на Рауля. Когда языки пламени факела, который старик держал в руках, осветили лицо незнакомца, смотритель вскрикнул и перекрестился свободной рукой.

– То-то же! – довольный собой произнёс Рауль и сел в экипаж. Экипаж тронулся и скрылся за воротами.

Первое, что увидел Рауль, войдя в замок, был огромный портрет, с которого на него смотрел… он сам.

– Это Луи де-Дюмон, – пояснил Жак Фурнье, заметив растерянность гостя, – основатель рода де-Дюмон и владелец этого замка.

– Владелец этого замка перед тобой, – пришёл в себя Рауль. – Если не веришь, спроси об этом моего прадедушку.

Рауль показал смотрителю на портрет и гордо двинулся дальше.

– В южном крыле отдыхает семья Натали Вильдье, – ответил смотритель, – которая утверждает, что тоже является наследницей рода де-Дюмон, и у неё завтра назначена встреча с господином Мале.

Рауль остолбенел.

– Что? Что ты сказал? – Рауль схватил старика за воротник. – Повтори мерзкий старик, что ты сказал? У кого встреча с господином Мале?

Жак освободил одежду от рук Рауля и тихо произнёс:

– Признаться, я и сам ей не верю. А Вы, месье, вылитый Луи де-Дюмон!

Он открыл тяжёлые двери.

– Разрешите предложить Вам покои самого хозяина замка. Уже 350 лет в этих покоях никто не останавливался.

Рауль прошёл в покои:

– 350 лет назад эти покои покинул последний постоялец?

– Не постоялец, а один из потомков рода де-Дюмон, – уточнил смотритель и тихо добавил: – Многие потомки знатного рода де-Дюмон покидали эти покои… в последний раз.

– Принеси мне ужин, старик, и бутылку хорошего вина.

– Слушаюсь, господин, – поклонился Фурнье и удалился.

Рауль стоял у окна, держа в руках бутылку вина.

«А иначе Вы не получите от господина Мале ни единого франка и будете вынуждены вернуть аванс», – звучали в голове Рауля слова поверенного Мишеля Бланше.

– Ваш ужин, месье! – послышался за спиной женский голос.

Рауль повернулся. В дверях стояла молодая женщина лет 25 и держала в руках поднос с едой и бутылкой вина.

Рауль подошёл к ней и взял из её рук поднос.

– А ты кто?

– Я Абелия, дочка смотрителя, – представилась девушка.

– Не желаешь ли, Абелия, разделить со мной ужин? – спросил Рауль.

– Нет, что Вы, господин! – ответила Абелия. – Я никогда не перешагну порога этой опочивальни.

– Что же тебя так пугает? – улыбнулся Рауль. – Я очень обходительный месье.

– Дело не в Вас, господин, а в легендах, которые ходят вокруг замка и этой опочивальни особенно.

– И что же это за легенды? – Рауль поставил поднос с едой на стол и подошёл к Абелии, перешагнув порог спальни.

– Легенда гласит, что давным-давно славный хозяин замка в этой опочивальне победил злую ведьму.

Рауль усмехнулся:

– Знала бы ты, красотка, сколько «злых ведьм» победил я! И в опочивальнях, и в трактирах…

– Но сестра злой ведьмы наслала на род де-Дюмон дьявольское проклятье. И с тех пор всякий потомок рода погибал в этой опочивальни во сне. Уже 350 лет в этом замке не было никого из рода де-Дюмон. Все оставшиеся в-живых потомки знатного рода предпочли уехать и поменять имена и фамилии, чтобы проклятие злой ведьмы их не достало.

– Какие бредни! – усмехнулся Рауль.

– Абелия! – послышался скрипучий голос смотрителя.

– Бегу, папенька! – отозвалась девушка.

– Абелия! А где здесь южное крыло? – спросил Рауль.

– Прямо по коридору, – указала рукой Абелия и побежала на голос отца.

Освобождение.

Была полночь. Натали и Поль Вильдье крепко спали в большой спальне в южном крыле замка де-Дюмон.

Их маленькая дочка Жаклин спала в детской комнате неподалёку от спальни родителей. Тёплый сентябрьский ветер легко развивал занавеску приоткрытого окна в комнате девочки. Её кудрявые белокурые волосы закрывали подушку.

Лаура стояла перед её кроваткой и наслаждалась этим моментом. Вот она – последний представитель рода де-Дюмон. Остальные тоже здесь. Сегодня свершится то, о чём она, Лаура, мечтала 400 лет.

Она наклонилась над кроваткой девочки и сделала глубокий вдох. Маленькая Жаклин неожиданно выгнулась и открыла глаза. Её дыхание прервалось. А изо рта девочки побежала тонкая, голубая, еле заметная в темноте струйка света прямо в рот Лауры. На глазах кожа девочки бледнела, открытые глаза стали закатываться…

***

Дверь в спальню Натали и Поля резко распахнулась. Поль и Натали, разбуженные грохотом выломанной двери, вскочили с кровати. На пороге стоял пьяный Рауль, держа в руках бутылку с вином.

– Рауль? – вскрикнула Натали.

– Рауль? – переспросил Поль. – Ты же сказала, что он умер.

– Я умер? – спросил Рауль и со всего размаху ударил Поля по голове бутылкой.

Бутылка разбилась. А Поль с разбитой головой без дыхания упал на пол.

– Это ты умер! – произнёс, склонившись над ним, Рауль.

Натали дико завизжала и попыталась выбежать из комнаты. Но Рауль успел схватить её за волосы и осколком от бутылки, который он держал в руках, одним движением перерезал ей горло.

***

Крик Натали заставил Лауру повернуться и прекратить своё дело. Жаклин глубоко вздохнула, посмотрела на Лауру и завизжала во весь голос. Лаура не собиралась отказываться от своей миссии и медленно стала подходить к девочке.

– Не рада меня видеть? – послышался сзади мужской голос.

Лаура повернулась. Перед ней стоял … Луи де-Дюмон, собственной персоной. В глазах Лауры помутилось. Она снова оказалась в своей лачуге, откуда Луи де-Дюмон забрал её младшую сестрёнку Луизу.

Вся злость, ненависть, жажда мести, которую Лаура копила 400 лет, вырвались наружу. Она схватила своего врага за шею и, приблизившись к его лицу, сделала глубокий вздох. Яркий голубой поток хлынул изо рта Рауля. Тело Рауля затряслось, его ноги оторвались от пола. Ещё мгновение назад здоровое молодое тело Рауля становилось всё более дряблым и сухим, пока, наконец, не превратилось в скелет, обтянутый дряблой кожей. Лаура отпустила его, и он с грохотом упал на пол.

Она в ярости повернулась к Жаклин, чтобы закончить начатое. Но вместо Жаклин она увидела свою сестрёнку Луизу, испуганно сидевшую в дальнем углу их старой лачуги. Она смотрела на Лауру своими большими глазами:

– Сестрёнка! Ты спасла меня! – прошептала она. – Теперь ты можешь прийти ко мне. Я так долго жду тебя, чтобы шагнуть в рай. Иди же скорее!

Ярость и ненависть на лице Лауры сменились самой счастливой улыбкой. Её силуэт постепенно растворился в лунном свете. А Луиза посмотрела на свои ладони, сжала несколько раз кулаки и тоже растворилась в воздухе.

***

В комнату Жаклин вбежала Абелия. Жаклин сидела в углу комнаты и испуганно всхлипывала.

– Ты жива? – спросила Абелия. – Ощупывая ребёнка.

– Там тётя, – всхлипывая, повторяла Жаклин.

Абелия с испугом осмотрелась по сторонам и, взяв на руки девочку, выбежала из комнаты.

***

Светало. Старик Жак Фурнье со своей супругой погрузили тела погибших постояльцев на большую телегу и медленно потащили её в сторону семейного кладбища де-Дюмон, где ими уже были заготовлены могилы для последних представителей рода.

– Ну, вот и всё, – пробормотал смотритель, – Лаура выполнила своё проклятие. Роду де-Дюмон пришёл конец.

Тони.

Казалось, что раскалённый свинец растекался по животу. Боли не было, был страшный жар внутри, который было невозможно остановить. Язык большой обугленной головёшкой, которую хотелось выплюнуть, лениво ворочался во рту.

– Воды! – хрипел Тони.

В его голове проносились непонятные бредовые образы, неожиданно сменяющие друг друга. Сцены военных баталий, в которых он участвовал, сменяли сцены из детства, в которых он со своей старшей сестрой Лией катился на велосипеде, заливаясь от хохота. Как же ему хорошо! Как он её любит! И в этот же миг – крик офицера: «Тони! Ты – лучший убийца на свете! Родина верит в тебя! Убивай!» И он убивал. Бесстрашный, сильный и отважный, он не жалел врагов, не брал их в плен. Он убивал. Его боялись все – и враги, и соратники. В жизненной палитре Тони не было других цветов, кроме белого и чёрного. Он никогда не отступал и того же требовал от своих друзей по оружию. Друзья и враги звали его одинаково – Цунами.

– Он труп, Лис! – сквозь звон в ушах слышал Тони голоса своих боевых друзей. – Зачем его тащить? Брось! Иначе нам всем кранты!

– А он тебя вытащил, Макс! – отвечал, тяжело дыша, Лис. – Тогда на перевале. Забыл? С пулей в боку завалил шестерых «чёрных», причем последнего просто загрыз ради тебя зубами. Если бы он тогда знал, что ты его потом бросишь, чтобы «чёрные» из его головы сделали чучело бесстрашного Цунами, то и тебе бы глотку перегрыз. И правильно бы сделал…

– Да, я что? – промямлил Макс. – Давай автомат! Я прикрою. Тащи его к скалам. Там легче затеряться…

***

– Тоник! – Лия проскользнула под одеяло к спящему брату. – Я придумала новую сказку. Хочешь послушать?

12-летний Тони открыл глаза и прошептал:

– Давай!

– Однажды, давным-давно, все люди жили в мире. На Земле не было ни войн, ни конфликтов. Даже оружия никакого не было…

– Даже автоматов? – шёпотом спросил Тони.

– Даже автоматов, – ответила Лия.

– А как же от «чёрных» защищаться без автоматов?

– Тони! Это же сказка! «Чёрные» тоже были добрыми. – Лия обняла своего брата. – «Чёрные», «Жёлтые», «Картавые» и даже наши самые ненавистные враги – Янки – тоже были добрыми.

Тони засмеялся и повернулся к сестре:

– Янки добрые? Ну, и сказка! Янки самые опасные, потому что они не только злые, но и хитрые. Когда я выросту, я стану солдатом и буду их убивать. Как они убили нашу маму.

– Тоник, если ты будешь перебивать, я не смогу рассказать сказку до конца, – обиженным тоном произнесла Лия.

– Ладно, не буду, – Тони положил голову на грудь Лие и закрыл глаза. Они часто засыпали в-обнимку, рассказывая друг другу сказки.

– Люди ходили в гости к своим соседям и друзьям, и ели разные вкусности. И вот, однажды, на праздничном столе встретились блин и котлета…

– Так не бывает, – прошептал Тони. – Блин с котлетой не могут встретиться. Блины – еда для бедняков, а котлета – для богачей. Они никогда не встретятся.

– Тони, раньше не было бедняков. Все ели то, что хотят, – пояснила Лия.

– Ладно, – согласился Тони, не открывая глаз. Потом, немного подумав, добавил: – Лия! А ты когда-нибудь ела котлету?

– Нет, – ответила сестра.

– Она, наверное, очень вкусная, – мечтательно протянул Тони.

– Конечно.

– Я, когда стану большим, принесу тебе тысячу котлет, потому что я тебя очень люблю, – Тони сильнее прижался к сестре…

***

– Лис! Нас окружают! Пора валить! – слышались голоса солдат.

– Я передал наши координаты центру, – кричал Лис не переставая палить из автомата. – Нас вытащат.

– Нет, не вытащат. Увы, ты не Цунами. Ты не сможешь победить сотню «черных». Поэтому я сваливаю.

– Макс! – орал Лис. – Я вернусь и перережу тебе глотку.

Но Макс его уже не слышал. Он бежал по лесу в сторону своих, даже не подозревая о том, что на пути его ждёт растяжка с гранатой.

***

Лия проснулась среди ночи, дрожа от страха. Сердце колотилось, как бешенное, пытаясь вырваться из груди. Ощущение чего-то ужасного и непоправимого не покидало её. За окном свирепствовала гроза.

– Не бойся, Лиечка! Это всего лишь гром, – пробормотал сквозь сон Федор Аполлонович, – звуковая волна, образующаяся в результате быстрого изменения давления после удара молнии.

Лия вышла замуж за Федора Аполлоновича спустя три года после того, как единственный родной для неё человек, братик Тони, не дождавшись своего совершеннолетия, убежал на войну.

Федор Аполлонович был старше Лии на 17 лет. Он привлёк её внимание своей образованностью, обходительностью и статностью. К Лии он относился подчёркнуто уважительно и тепло.

Федор Аполлонович.

Федор Аполлонович был невысоким, немного полноватым мужчиной 46 лет отроду. Большие очки в роговой оправе завершали и без того нелепый вид этого человека. Но, несмотря на свою внешность, Федор Аполлонович пользовался в обществе большим уважением и слыл человеком, образованным во всех областях – от медицины до астрономии. Иначе как по имени и отчеству к нему не обращались с его совершеннолетия. А небольшой капитал, оставленный ему отцом, и в своё время умело инвестированный им самим в доходное предприятие, позволил Фёдору Аполлоновичу стать ещё и человеком обеспеченным, если не сказать богатым в те тяжёлые времена середины 24 века, когда войны сменяли друг друга.

С самого детства маленький Федя был помешан на книгах. В доме его отца была большая библиотека, которую отец пополнял вслед за дедом. Видимо, любовь к чтению – была их потомственной чертой. И Федя с детства «проглатывал» одну книгу за другой с завидной скоростью. Причём книги для чтения выбирались интуитивно, по размеру или цвету обложки. И не важно, любовный ли это был роман или учебник по высшей математике, книга дочитывалась до конца.

Логический склад ума, хорошая память и аналитические способности Фёдора Аполлоновича позволяли быть ему компетентным практически во всех науках. Поэтому его часто звали на разные рауты и приёмы с просьбой прочитать лекцию по той или иной тематике. Но на самом деле все ждали его выступлений, чтобы втихаря или открыто посмеяться над его нелепыми теориями о сотворении мира или рассказами о безтопливных генераторах, основанных на теории эфира.

Ну, согласитесь, как это воодушевляет, когда есть возможность, склонив голову к уху очаровательной молодой спутницы, нежным баритоном произнести:

«Экий же чудак этот недоученный учёный! Всем же известно, что эфира не существует!»

И получить в ответ восхищённый взгляд красотки.

Так было и в этот раз. Фёдор Аполлонович увлечённо рассказывал собравшимся о том, что совсем недавно (по космическим меркам) на Земле жила другая цивилизация, во много раз превышающая сегодняшних людей в развитии техники и социальному устройству.

– А, телевизоры у них тоже были? – прокричал свой вопрос с издёвкой усатый господин. Телевизоры были изобретены всего 10 лет назад и потому являлись культом преклонения и отличительной чертой «богача».

– Конечно, – ответил Фёдор Аполлонович, – телевизоры у них были повсюду и дома, и в машине…

– А-ха-ха! В машине! Ой, не могу! – заливался полный бородач. – И провод от антенны и розетки на 100 километров.

– Не было никаких проводов, – не реагируя на шутку, продолжал Фёдор Аполлонович, – всё работало по воздуху. А телевизоры могли быть такими маленькими, что размещались вместо наручных часов.

Новый взрыв хохота разрывал зал.

– Ага! А на другой руке – холодильник! – не унимался остряк.

– Но из чего их делали? – прозвучал вопрос из зала.

– К сожалению, я не специалист по технологиям древних цивилизаций, – засмущался Фёдор Аполлонович, – но судя по некоторым документам, датированным 2010 годом, человечество обладало секретом управления четвёртым агрегатным состоянием материи, – он многозначительно посмотрел на притихший зал и добавил: – Плазмой. Потому что именно так и называли люди телевизор.

– Но куда же она делась? Эта цивилизация! Если они такие умные? – спросила женщина в первом ряду.

– Существует теория, собственно, моя теория, – снова засмущался Фёдор Аполлонович, – что не ранее середины 21 века на Земле случился некий катаклизм, который сжёг прежнюю цивилизацию в пожаре апокалипсиса. Выжившие люди продолжили жизнь на планете.

– Но почему же, если они выжили, они не рассказали своим детям про плазму? – не унималась дама.

– Рассказали, конечно! – ответил лектор. – Представьте, что Вы оказались на заброшенном острове, где люди никогда не видели цивилизацию и испокон веков жили натуральным хозяйством, пася коров и выращивая рис. Вы – жертва крушения корабля, например. Никаких вещей у вас с собой нет. Но (О, чудо!) Вы понимаете язык аборигенов, а они хорошо понимают Вас. Пожалуйста, расскажите им про телевизор!

Дама задумалась, собираясь с мыслями.

– Мне расскажите! Я абориген, – поддержал её Фёдор Аполлонович.

Зал возбуждённо загудел.

– Ну, это такой прибор, который показывает кино, – выдавила, наконец, женщина.

– Прибор? А что такое прибор? – спросил, разведя руки, лектор. – Я знаю, что такое вода, что такое трава, что такое солнце и что такое еда. Но я не понимаю, что такое прибор! А что такое кино? Это какой-то зверь?

– Это такой камень светящийся, – приняла игру другая женщина, – который по воле хозяина может на своей гладкой поверхности отразить реку, лес или другого аборигена.

– Браво! Давайте поаплодируем этой милой даме, которая так легко нашла общий язык с аборигеном, – попросил Фёдор Аполлонович и похлопал в ладоши.

– А теперь представьте, что у Вас есть телевизор, который больше похож не на круглый камень, а на очень плоский. И, раз уж Вы теперь такие друзья с аборигеном, расскажите ему про свой телевизор! – попросил лектор купающуюся в овациях даму.

– Это легко, – дама мило улыбнулась, – Очень плоский светящийся камень.

– Не разочаровывайте меня! Пожалуйста, включите фантазию!

– Тогда – тарелка.

– Или блюдечко? – подвёл даму к правильному ответу Фёдор Аполлонович.

– Да. Блюдечко, – согласилась дама.

– Блюдечко с голубой каёмочкой, по которому катается наливное яблочко, показывая весь мир?

– В зале засмеялись. Все помнили из детства такую сказку.

– И это мы с вами смоделировали передачу информации только от одного поколения к другому. А сколько могло смениться поколений, которые несли правду предков исключительно в форме извращённой бабушкиной сказки про блюдечко, не понимая самой сути?

Зал одобрительно загудел.

– Но, позвольте! – возразила дама. – Если люди остались жить на Земле, они могли бы снова построить свои чудеса, раз уж знали, как.

– Хорошо! – согласился лектор. – Давайте моделировать ситуацию номер два. Грядёт апокалипсис. Мы знаем, что через 2 часа погибнет большая часть человечества. В-живых, останется 10% от всех людей. Спастись можно только в специальных убежищах. Как вы думаете, какой прослойке населения достанутся эти места в убежищах?

– Ну, конечно, тем, у кого хватит денег заплатить сумму за место! – выкрикнул весельчак с усами. – Надо бы отложить на этот случай!

– Именно, – согласился лектор, – а как Вы, дорогой господин, отреагируете на предложение, Вам или кому-то из членов Вашей семьи уступить место электрику, сантехнику или пахарю? Увы, количество мест ограничено.

– Да, пулю в лоб без разговоров! – не раздумывая ответил усач.

– Итак, господа, спасшиеся после катаклизма и счастливо выбравшиеся из убежища на свою новую Землю, – торжественно обратился к присутствующим Фёдор Аполлонович, – кто из вас сможет соорудить примитивную электростанцию?

Зал молчал, озираясь по сторонам в поисках в своей среде талантов.

– Нет? Жаль, человечество осталось без электричества. А кто сможет восстановить подачу и фильтрацию воды в наши дома?

Опять тишина.

– Ах, да. Дома. У вас нет больше домов. Пустыня. Кто сможет построить дом? Опять никто? Получается, что элитная часть человечества забьётся в пещеры, разведёт костры и пойдёт искать падаль или корешки, чтобы прокормиться. При этом будет рассказывать своим детям, родившимся в этих пещерах сказки «про блюдечко», «говорящее зеркальце» и «ковёр-самолёт».

– Лучшие представители человечества с помощью своего интеллекта всегда найдут решение любой, даже самой сложной задачи, – торжественно и звонко прокричал мужчина с последнего ряда.

Зал одобряюще зааплодировал.

Когда овации улеглись, Фёдор Аполлонович заметил:

– Полностью с Вами согласен, дорогой господин! Вся беда в том, что вы не взяли с собой в убежище ни одного «лучшего представителя человечества», хотя, я вам и предложил это сделать.

Слово за слово разгорелся жаркий спор. Фёдор Аполлонович, никогда не переходя в спорах на личности или, не дай Бог, на оскорбления, всегда мог найти слова, чтобы аргументировано поставить оппонента на место. Так вышло и в этот раз. В конце концов, хозяину дома по просьбе гостей пришлось попросить Фёдора Аполлоновича уйти прочь.

Под улюлюканье и грубые окрики гостей он подошёл к дверям, где молодая девушка из числа прислуги подала ему пальто. Она с восхищением смотрела ему в глаза:

– Фёдор Аполлонович! Вы такой умный! Мне было очень интересно Вас слушать. Не обращайте, пожалуйста, внимание на этих безумцев.

Фёдор Аполлонович посмотрел на молодую, красивую девушку и спросил:

– Как зовут тебя, красавица?

– Лия, – ответила девушка.

– Ты можешь приходить в мой дом, Лия, в любое время и читать любые книги, какие захочешь, – улыбнулся Фёдор Аполлонович и вышел за дверь.

И Лия, набравшись храбрости, пришла. А потом снова пришла. И снова. Она с упоением слушала рассказы Фёдора Аполлоновича, читала старинные полуобгоревшие книги, которые он скупал за большие деньги по всему свету. Затем за небольшую плату стала помогать ему по хозяйству, а потом и вовсе перебралась к нему жить. Предложение стать его женой Лия приняла с радостью. За время общения она очень привязалась к этому нелепому чудаку и прониклась большим уважением, что с радостью принимала за любовь.

В свой старый дом Лия наведывалась регулярно поддерживать чистоту и порядок, чтобы однажды вернувшийся домой её любимый братик Тони был счастлив.

Жизнь любит тебя, Тони!

– Тоник! Миленький! – шептала Лия. – Не умирай, пожалуйста! Ты сильный и храбрый! Ты не можешь умереть!

Лия всем своим женским сердцем чувствовала беду, грозящую её близкому и родному человеку. Раскаты полуночной грозы ещё больше обостряли её чувства.

– Господи! Прошу тебя! Я всегда безропотно несла любую ношу, тобой возложенную на мои плечи. Я шла по пути, указанному Тобой, и каждый раз благодарила Тебя за ещё один прожитый день. Но сейчас прошу Тебя, не дай ему умереть! Не разрывай моё сердце! Забери мою жизнь, но он пусть живёт. Я с радостью и смирением приму смерть за своего любимого братика!

***

Лис сидел за скалой, держа в руках гранату с выдернутой чекой. Голова Тони безжизненно лежала на его коленях.

– Для меня огромная честь, Цунами, умереть вместе с тобой, – хрипел Лис. Он понимал, что жить им оставалось не долго. «Черные» знали, на кого охотятся, и не отступят, пока живой или мёртвый Цунами не окажется в их руках. За голову безжалостного героя была объявлена большая цена. Но даже не это, а слава «того, кто отрезал голову Цунами», бередило умы и сердца врагов.

– Ястреб! Я голубь! Приём! – прохрипело в рации.

– Приём! Голубь! Твою мать! Ты где носишь свою сизую жопу? – заорал в рацию Лис.

– Угомонись пернатый! Есть где укрыться?

– Я в скалах в шестом квадрате.

– Тогда заройся! Голубь начинает гадить!

Послышался свист приближающихся снарядов.

– А ты говорил, сдохнем! – Лис вставил чеку в гранату, убрал её в разгрузку и, схватив Тони под руки, потащил его глубже в расщелину между больших валунов.

Огненный дождь посыпался с неба.

***

– Его место в морге, – процедил сквозь зубы полевой врач по прозвищу «Доктор-Смерть», взглянув на безжизненное тело Тони, и пошёл осматривать следующего раненого, прибывшего с очередной операции.

– Это Цунами! – Лис схватил врача за рукав. – Он должен жить. Он один стоит целой роты.

– Я не волшебник, молодой человек! – доктор вырвал руку. – Я мёртвых не лечу.

– Он жив! – заорал Лис и стал трясти безжизненное тело Тони. – Цунами, очнись! Ты не можешь умереть!

Тони глубоко вздохнул и, открыв глаза, ясным взглядом посмотрел на товарища:

– Дайте же попить, наконец!

Ошарашенный доктор смотрел на ожившего мертвеца, раскрыв рот:

– Сколько не работаю, такого не видел. Я могу поклясться, что он уже с полчаса, как был мёртв. Тащите его на стол! Этот Цунами заговорённый!

Раны на теле Тони зарастали, как на собаке. Уже через две недели он встал на ноги. А через месяц уже мог бы вернуться в строй, если бы не одно «но». После того, как его мозг был мёртв долгое время, Тони стал совсем другим человеком. Он стал более замкнутым и ещё более озлобленным. Молчаливый, с потухшим взглядом, он подолгу сидел на крыльце госпиталя, уставившись в одну точку.

– Привет, Цунами! – Лис присел рядом с Тони на крыльцо. – Я смотрю, ты бодрячком! Скоро опять на передовую?

Тони перевёл свой тяжёлый взгляд на товарища. Холодок пробежал по спине Лиса. Ещё вчера Тони общался с ним, они вспоминали былые подвиги, своих сослуживцев. А сейчас по взгляду Цунами было вообще не понятно, узнал ли он своего друга.

– Это я, Тони! Лис!

Тони кивнул в ответ и отвернулся.

– Я, пожалуй, пойду. Не буду тебе мешать. – Лис встал с крыльца.

Цунами кивнул в ответ и неожиданно спросил:

– Ты знаешь сказку про то, как поссорились блин и котлета?

Лис пожал плечами:

– Ты давай поправляйся! Мы тебя ждём.

Доктор-Смерть.

Доктор-Смерть равнодушно осматривал очередную партию раненных, вынося приговоры кто будет жить, а кому суждено умереть. Холодным циником он стал не по своей воле. Так же, как и другие мальчишки, он мечтал в детстве пойти на войну. Но в отличие от своих друзей он мечтал не убивать врагов, а спасать жизни своих солдат. Он получил хорошее медицинское образование и, наконец, оказался в гущи событий. Поначалу молодой, подающий надежды медик, попал в распоряжение старого полевого врача – Матвея Игнатьевича, который не отличался любовью к людям, был всегда пьян и крайне недружелюбен.

«Послушай меня, сынок, – произнёс, однажды, Матвей Игнатьевич, дыхнув в лицо своего молодого помощника перегаром, – ты здесь не для того, чтобы спасти всех. Это война. «Бабушка с косой» здесь развлекается от души. И мы с тобой всего лишь её подручные, которым дозволено разгребать за ней «крошки со стола», решая, кто умрёт сразу, а кого она заберет попозже. Поэтому научись видеть «мёртвых», пока они ещё дышат. Не трать на них время, которое ты мог бы потратить на спасение живых…»

И молодой медик научился. Не сразу, конечно. Прошло довольно много времени, прежде чем он стал холодным циником. Но, когда он им стал, многие содрогнулись…

Матвей Игнатьевич страдал, как вскоре выяснилось, не только цинизмом и пристрастием к алкоголю, но и, как следствие последнего, прогрессирующим алкогольным делирием или, попросту говоря, белой горячкой. Молодому медику приходилось не раз ловить и связывать своего наставника, когда тот начинал неожиданно трястись от страха и убегать от невидимых созданий. Подобные приступы случались, как правило, спустя несколько дней трезвости после очередного запоя Матвея Игнатьевича. Но стоило молодому медику с помощью внутривенных инъекций привести наставника в чувство, как тот делал логичный вывод, что его трезвость вредна ему и всем окружающим и снова брался за стакан.

В тот день им двоим пришлось работать, засучив рукава. Элитная группа разведки напоролась на засаду. Было много тяжёлых. Матвей Игнатьевич вёл операцию, а молодой, но уже достаточно опытный медик, ему ассистировал.

Неожиданно скальпель в руках старого доктора дрогнул. Помощник это увидел и поднял глаза на наставника. Безумный взгляд Матвея Игнатьевича судорожно бегал по больному, наблюдая за каким-то насекомым или чёртиком, видимым только ему одному.

«Смотри, смотри! – заорал Матвей Игнатьевич. – Ты это видишь? А ты мне не верил. Вот тебе! Вот тебе!»

Он взмахнул скальпелем и стал изо всех сил бить им в грудь больного, пытаясь попасть в невидимое существо, затем с диким воплем выскочил из операционной и, не переставая размахивать скальпелем, бросился по коридору. Он судорожно пытался на бегу избавиться от каких-то невидимых созданий, ползающих по его телу. На душераздирающие вопли Матвея Игнатьевича выбежали все – и медики, и пациенты. Помощник догнал его в самом конце коридора. Уверенными движениями он повалил своего наставника, выдернул из его штанов ремень и резким движением стянул ему за спиной руки. Потом он прошёл в операционную и вернулся со шприцем и двумя ампулами в руке. Старый врач продолжал вопить и биться в конвульсиях, лёжа на полу с завязанными за спиной руками.

Сильный удар ногой в живот стал для Матвея Игнатьевича первым успокоительным, затем молодой доктор с невозмутимым выражением лица резким движением оторвал рукав на халате наставника и, не целясь, воткнул ему в вену шприц с успокоительным. Тело старого врача перестало биться в припадке. Взгляд Матвея Игнатьевича стал более осмысленным:

– Спасибо, сынок! – пробормотал он, глядя на невозмутимое лицо своего помощника, который стал набирать в шприц новое лекарство для следующего укола. – Стой! Стой! Ты перепутал. Ты набираешь не галопередол, а, похоже, кураре. Ты же так меня убьёшь, сопляк-недоучка!

Но молодой доктор, как будто бы, не слыша слова своего наставника, поднёс шприц к его вене. Матвей Игнатьевич попытался вырваться, но связанные за спиной руки не давали ему это сделать. К тому же колено соперника уверенно прижимало его к полу.

– Я не перепутал, – спокойным голосом произнёс молодой доктор, посмотрев в глаза наставника. – Ты прав, Матвей Игнатьевич, это не успокаивающее. Это расслабляющее. Так что, расслабься и послушай меня. Ты почти год вбивал мне в голову, что я должен уметь видеть «мёртвых», пока они ещё дышат, пока они еще просят о помощи, и не тратить на них своё время. И знаешь, я научился видеть «мёртвых». Один из них сейчас передо мной.

Матвей Игнатьевич замотал головой, но молодой доктор уже вводил инъекцию ему в вену.

– Ну, сам посуди, – примирительным тоном продолжил он, – ты же знаешь, что твой делирий неизлечим. Мы оба знаем, что дальше будет только хуже. Приступы будут чаще и тяжелее, они будут приходить как в момент трезвости, так и в момент опьянения. И мне придётся тратить на тебя всё больше и больше времени, зная, что конец всё равно будет один. А сколько бы я мог за это время спасти настоящих бойцов?

Тело Матвея Игнатьевича расслабилось, дыхание становилось всё реже. Вскоре оно совсем прекратилось, а помутневший взгляд умирающего замер на лице молодого доктора, хладнокровно наблюдающего за смертью своего наставника.

Молодой доктор потрогал пульс у лежащего перед ним тела, выпрямился и, обращаясь к перепуганной медсестре, произнёс:

– В морг!

Уверенным шагом он вернулся в операционную и потрогал пульс у лежащего на столе солдата, израненного скальпелем Матвея Игнатьевича. Потом равнодушно выключил свет и направился к выходу.

– И этого в морг! – произнёс он, выходя из операционной, и добавил: – Я обедать!

С той поры за ним и закрепилось прозвище «Доктор-Смерть» с лозунгом: «Всех в морг! Я обедать!»

– Послушай, Док! – Лис не знал, как правильно объяснить доктору, что именно его тревожило в поведении своего друга. – Цунами стал совсем другим. Может, ему микстуру там какую-нибудь или порошок какой?

– Я тебе так скажу, мой дорогой! Тому, кто был там, – Доктор-Смерть поднял глаза к небу, – никакой порошок не поможет забыть то, что он увидел. А твой Цунами был там полчаса. Не меньше. А в аду, как я знаю, за одну нашу минуту человек проживает тысячу лет. Вот и прикинь, сколько времени он жарился в аду, пока ты его в грудь колотил.

– Да брось, Док! Я серьезно.

– И я серьезно. После остановки сердца мозг живет не более 5-7 минут. Потом начинается кислородное голодание мозговых клеток, и они начинают безвозвратно отмирать. 20 минут – и дороги назад нет. Твой друг 30 минут был мёртв. Он и раньше был отшибленным на всю голову, но что у него сейчас творится в башке, я даже гадать не возьмусь. Понятно?

– Понятно, – промямлил Лис, – так может ему кислородный коктейль сделать?

– Собери лучше его пожитки, – ответил доктор, – командование отправляет его в запас. Навоевался твой Цунами. Вчера из штаба запросили его дело для демобилизации. Получит очередной орден и шагом марш домой. Война и без него не сегодня-завтра закончится.

Возвращение.

Лия, хоть и жила в доме Фёдора Аполлоновича, продолжала наведываться в их с Тоником старый дом, поддерживая порядок в ожидании своего любимого братика. После ночных кошмаров Лия стала это делать каждый день, боясь пропустить скорого возвращения Тони, в котором она уже ничуть не сомневалось. Её женское сердце подсказывало, что Бог услышал её молитвы, и её родной брат уже скоро вернётся домой живым и здоровым. Ключ от дома она прятала, как когда-то в детстве, за наличником окна, зная, что Тони сразу его найдёт.

В тот вечер она, как всегда, торопилась в свой старый дом в надежде, что увидит, наконец, свет в окне и бросится на шею своего младшего братика. С того дня, как Тони убежал на войну, прошло уже 7 лет, и Лия представляла, как он возмужал. Ноги несли её всё быстрее, заставляя время от времени переходить на бег. Вот последний поворот перед их с Тони домом. Лия зажмурилась и повернула. Она остановилась и медленно открыла глаза. В окнах дома горел свет. Лия взвизгнула и побежала изо всех сил, не сдерживая своих ног. Распахнув дверь, она увидела сидящего спиной к ней мужчину. Он совсем не был похож на её младшего братика. Широкая спина, мускулистая шея, короткая стрижка…

– Тони? – прошептала Лия.

Мужчина медленно повернулся.

– Тони!!! – закричала Лия и бросилась на шею брату.

Тони растерянно отпрянул назад. Он смотрел на сестру, как будто не узнавал её.

– Тоник, что с тобой? Ты как будто не рад меня видеть!

– Я рад, – промямлил Тони и добавил: – Наверное.

– Пойдём скорее со мной, – засуетилась Лия, – я познакомлю тебя со своим мужем. Мы устроим сегодня большой праздник в твою честь.

– С мужем? – опешил Тони. – Ты вышла замуж, пока меня не было?

– Ну, что ты, братик! Все девушки рано или поздно выходят замуж, – улыбнулась Лия, попытавшись скрыть свою неловкость.

– Ты, похоже, с этим делом не опоздала, – сухо заметил Тони.

Лия совсем по-другому представляла эту встречу. Тони был каким-то холодным и отрешённым. Перед ней стоял посторонний мужчина, лишь отдалённо, глазами и голосом, напоминавшим её младшего брата.

– Ну, перестань, Тоник! – Лия потянула его за рукав. – Пойдём же!

Когда они вошли в большой, просторный дом Фёдора Аполлоновича, Лия с порога закричала:

– Он вернулся! Вернулся!

На крик вышел из комнаты невысокий, полноватый мужчина в роговых очках. Он протянул руку и представился:

– Очень рад знакомству с Вами, Энтони! Лия много про Вас рассказывала. Меня зовут Фёдор Аполлонович.

Тони пожал протянутую руку и, обращаясь к сестре, спросил:

– А муж где? Ты хотела меня с ним познакомить.

– Тони! – смутилась Лия. – Фёдор Аполлонович и есть мой муж. Я уверена, Вы подружитесь.

– Этот? – удивился Тони, не смущаясь присутствия Фёдора Аполлоновича. Такт и хорошее воспитание на войне не прививали. – Ты уверена, что не поторопилась с выбором?

– Перестань, Тони! Я уверена! – строго ответила Лия и, обращаясь к мужу, добавила: – Идите в столовую, я сейчас накрою.

– В столовую? – переспросил Тони. – А дома у вас пожрать нечего, что ли?

– Столовая – это комната для приёма пищи, – пояснил Фёдор Аполлонович и, сделав шаг в сторону, пригласил жестом пройти.

Тони шагнул вперёд.

– Я знаю это, – пробормотал он, вспомнив столовые, в которых ему приходилось принимать пищу последние годы.

Посередине просторного зала стоял большой дубовый стол. Фёдор Аполлонович услужливо отодвинул стул, предлагая гостю сесть, а когда тот сел, сам устроился напротив:

– Ходят слухи, что война вот-вот закончится. Что Вы про это думаете, Энтони?

Тони равнодушно посмотрел на собеседника:

– Одна война закончится. Другая начнётся.

– Да, – согласился Фёдор Аполлонович, – последние лет двести именно так и происходит. Война стала событием перманентным, нежели чем-то из ряда вон выходящим. А причиной всему мировой голод и дефицит энергоресурсов. И потому страны, обделённые этими ресурсами, не имеющие достаточные запасы пресной воды, вынуждены с помощью оружия добывать себе пропитание.