Читать онлайн Последний дар. Книга 1. Вор бесплатно

© Роннат, текст, 2024

© ООО «ИД „Теория невероятности“», 2024

Денису

Спасибо за поддержку и заботу, за помощь и терпение. Без тебя я бы не сделала последний дар.

Пролог

8-й день лета

Свет плавился в горячем воздухе янтарём и золотом, охряные пески вздымались к облакам. Ржавые горы впивались в небеса. Всё в Крапчатых землях было алым, пурпурным или жёлтым: пёстрые камни, колючие листья низкорослых веретинников, морды горбачей – двулапых вьючных животных, на которых кочевники пересекали пустыню. Когда Дау́р готовился к путешествию, он вы́читал, что самки горбачей с лёгкостью могли перевозить семью вместе с шатром – настолько эти животные были огромными. В первые дни Даур искал их взглядом в длинной скальной гряде на горизонте, чтобы самому полюбоваться на легендарных исполинов, но за три недели он не увидел даже поселений или кочующих кланов.

Даур развернул карту. Крапчатые земли обагряли её правый край подобно пролитой капле вина. Даур отметил пройденный путь и вздохнул. Дальше – пропасть Аш, созданная Двуликой, чтобы защитить мир от варваров. По легенде, богиня провела ножом по континенту и коснулась ядовитой жилы в недрах земли. Освобождённые пары́ заполнили пропасть до краёв и поднялись к облакам, отгородив Крапчатые земли от Далёких берегов смертоносной стеной. Никому не удалось преодолеть пропасть за всё время её существования.

Горбач изогнул шею, почесал клыками лапу и тряхнул головой. Поводьев он слушался плохо, и Дауру казалось, что животное считает двух наездников на своей спине поклажей. Просить караванщиков о помощи было бесполезно: ни один житель Крапчатых земель не сядет спиной к чужаку. Обычаи местных мало чем отличались от варварских. Здесь даже бесценных не уважали. Поэтому Даур удивился, когда получил заказ от рао, но не стал упускать шанс побывать у правителя Восточного предела. Такое приключение раз в жизни случается! Даур сначала сомневался, стоит ли брать с собой племянника, но Шор наотрез отказался сидеть дома.

Даур оглянулся. Мальчик, сложив руки на груди, сонно покачивался в седле. Окружающие пейзажи действительно наводили тоску, а до руин Южной империи караван пока не добрался. Раньше Шор коротал время, пытаясь открыть свою шкатулку, но делать это на глазах у крапчатников было рискованно. Даур много раз предлагал племяннику помощь, правда, уже скорее в шутку. Шор давно решил, что добудет дар Двуликой самостоятельно.

Караван пересёк остатки горного хребта и по узкой каменистой тропе поднялся на овальное плато. Даур привстал на стременах: вдалеке пейзаж разреза́ла красная завеса над пропастью Аш. Даур вздохнул: красивые виды – это всё, на что он мог рассчитывать. Крапчатники рьяно охраняли подступы к краю мира, считая, что там спрятан путь на небеса.

«Странный путь. По слухам, если бросить в ядовитый туман кусочек стали, она зашипит и мгновенно заржавеет. Что ж, по крайней мере, я увидел пропасть Аш».

Даур утешился мыслью, что он один из немногих бесценных, кто посетил Крапчатые земли. Второй раз он на такое путешествие не отважился бы.

– Шор, просыпайся, – позвал Даур, потрепав племянника по руке.

Шор протёр заспанные глаза и зевнул.

– Приехали? – спросил он с надеждой.

– Сам посмотри. Видишь шатёр в центре плато? Белый, с красными завитушками? Это шатёр рао. А вон там, по краям, шатры посыльных от кланов и приближённых.

– Ух ты! А вон там яхчал! – Шор указал на песчаную постройку в стороне от шатров. – В нём летом хранят лёд. Яхчал ещё имперцы придумали.

Племянник наклонился, будто попытался рассмотреть занятную постройку поближе, а сам прошептал:

– Караванщики говорили, что рао совсем плох. Не ест, не разговаривает. И с каждым днём ему всё хуже и хуже.

– Надеюсь, слухи о его болезни преувеличены, – так же тихо сказал Даур. – Если он умрёт… Не хотелось бы находиться здесь, когда начнётся борьба за власть.

– Это у нас народ распускает слухи, стоит принцессе чихнуть, а крапчатники не особо разговорчивы, без причины обсуждать не стали бы. Здесь происходит что-то нехорошее, – пробормотал Шор.

Даур нахмурился.

– Продолжай слушать. И помни…

– Делать вид, что не понимаю их язык, да-да. Что бы ты без меня делал? Наш переводчик ужасен, – фыркнул Шор.

– Куда ему до Шора Всезнающего!

Шор пихнул дядю в спину и гордо задрал подбородок. Парень говорил на шести языках, два из которых выучил за время путешествий. А ведь ему всего четырнадцать лет!

Караван остановился. Даур спрыгнул с горбача и с наслаждением потянулся, отчего захрустел, кажется, весь позвоночник.

– Сейчас бы окунуться, да, Шор?

Мальчик кивнул. Но, вместо того чтобы дать путешественникам отдохнуть и перекусить, крапчатники отвели обоих в шатёр. О традициях гостеприимства тут и не слышали. Даур успел только завязать в низкий хвост растрёпанные волосы. Шор украдкой сунул нос под мышку и поморщился.

«Побриться бы, смыть с лица пыль, а по-хорошему – поспать и переодеться в чистое… Что ж, мы приехали не перед принцессой красоваться».

Даур вошёл в шатёр, взглянул на рао и понял, что крапчатники действительно не болтали попусту. Рао умирал. Его глаза налились кровью, вены на лбу вздулись, а блестящее от пота лицо отекло, и кожа на нём натянулась, как на барабане. Старческое свистящее дыхание прерывалось надрывным, задыхающимся кашлем. Правитель Восточного предела лежал на горе подушек, окружённый десятком безымянных наложниц. Шатёр охраняли копейщики. Несколько слуг, смиренно склонив головы, поглядывали на гостей с любопытством.

– Даур, – едва слышно окликнул Шор, спрятавшись за спиной Даура. – Что с ним?

– Я не знаю, – ответил тот. Он сохранил дружелюбное выражение лица, сделав вид, что восхищается обстановкой, а сам за это время успел осмотреться. Над столом с яствами летали мухи. Подушки рао пропитались кровью. И хоть в шатре сильно пахло благовониями, их аромат не скрывал кисловатый душок разложения. Либо крапчатники кого-то недавно хоронили, либо болезнь рао была страшнее, чем казалось.

– Как будто в нём что-то выросло и хочет вылезти наружу, – дрожащим голосом пробормотал Шор, сгорбившись от страха. Он наверняка не заметил и трети того, что увидел Даур, но явно понял главное: после выполнения работы нужно будет поскорее убираться отсюда.

– Тихо. И выпрямись. Нас сейчас представят.

Шор повиновался.

Караванщик отстегнул маску, защищавшую от песка, вышел вперёд и поклонился рао. Правитель перевёл на подданного мутный взгляд и чуть шевельнул указательным пальцем, разрешив говорить.

Даур понимал отдельные фразы на языке крапчатников. Речь у них была быстрой, грубой. Отчётливо прозвучало только слово, единое для всех народов Ародана, – бесценный.

– Дъур, – представил того караванщик, исковеркав имя из-за акцента.

Даур поклонился. Он ожидал, что ему назовут имя рао. Но нет. Даур почувствовал холодок в груди, ведь отчётливо увидел, что рао – наречённый.

Все безымянные казались обесцвеченными, серыми. Их голоса были тихими, а глаза – пустыми. Рао, несмотря на предсмертное состояние, казался живее и ярче стоящей рядом безымянной молодой наложницы.

«Нет, у рао есть имя, но он не доверяет его бесценному. Бесценному, который откроет шкатулку, посланную рао богиней!»

Принцы представлялись перед каторжниками и убийцами, отцы веры назывались перед сквернословами и блудницами, анатомы говорили свои имена умалишённым. А правитель Восточного предела поставил бесценного ниже безымянного раба.

Рао скривился и выплюнул слово-вопрос.

– Кт твыя спутнитса? – спросил караванщик.

Шор пискнул, но благоразумно не стал ничего говорить. Он носил просторные белые одежды, голова по бокам была выбрита, а посередине волосы собирались в рыжую косу, достающую до плеч. На мочках и раковинах ушей Шор носил круглые серьги, как и полагалось мальчикам за Шёлковым морем. Должно быть, столь необычный вид ввёл правителя крапчатников в заблуждение.

– Передай великому рао, что мальчик – мой слуга, – сказал Даур.

«Нельзя, чтобы рао узнал о нашей кровной связи. Даже если крапчатники знают, что талант бесценных не связан с родством, их может заинтересовать наречённый юноша, за годы путешествий познавший немало тайн даров и шкатулок. Вдруг рао придёт в голову купить мальчика, а отказ он воспримет как оскорбление? Нет-нет, пусть считают Шора необразованным слугой».

Повезло, что внешне они мало походили друг на друга: Даур был сероглазым смуглым брюнетом без единой веснушки, а племянник отличался золотисто-медным цветом волос и глаз.

Рао нетерпеливо махнул рукой и закашлялся. Наложницы поспешили вытереть кровь с подбородка повелителя. Девушки хоть и молчали, но не прятали отвращения и брезгливо поджимали губы. Настоящий рао должен был пронзить сердце кинжалом, дабы уйти раньше, чем болезнь превратит его в немощного старика.

Но не существовало в мире желания сильнее, чем узнать секрет шкатулки, а открыть её в первый раз, кроме хозяина, мог только бесценный. Или Двуликая, но история не знала случая, чтобы богиня судеб спустилась с небес и открыла чью-то шкатулку.

Когда кашель отпустил, рао жестом велел Дауру подойти. Тот поклонился и вышел вперёд. Хорошо, что к правителю не подпускали ближе чем на три шага. Дауру не хотелось заболеть неизвестным недугом. Впрочем, в работе бесценного болезни не являлись самым опасным пунктом в списке.

Рао посмотрел на Даура так, словно выбирал жеребца на ярмарке, и что-то прокряхтел.

– Ты будшь убит, есл окажшься нэ тем, з кго сбя вдаёшь, – перевёл караванщик.

Шор вздрогнул так, что серьги в его ушах звякнули.

«О Двуликая, Шор действительно усомнился, несмотря на то что я открыл десятки шкатулок у него на глазах», – подумал Даур и начал заготовленную речь:

– Великий рао! Я открыл шкатулку принцессы Хаса́ндры, правительницы Расколотого континента. Её дар – ивовая ветвь, взмах которой вызывает дождь! Шкатулка пятого принца Ародана таила волшебный рог, и каждый, кто слышал его звук, падал без чувств. Вот и мой дар. – Даур бережно призвал свою шкатулку и достал из неё монетку. – Подбросив её, я смогу узнать, говорит мне человек правду или врёт. А в шкатулке Владыки Северной реки лежал простой белый лист, о предназначении которого я не узнал. Какой бы дар ни скрывался в шкатулке рао с Востока – я покажу его.

Рао пожевал ртом и с трудом привстал. Наложницы защебетали, закрутились, подкладывая подушки поудобнее. Рао гаркнул на девушек с такой злостью, что они мигом покинули шатёр.

Правитель сложил ладони вместе, и перед Дауром с металлическим грохотом появилась шкатулка. Слуги тут же сели на пол и зашептали молитву, а копейщики преклонили колени и потом снова встали по местам.

Даур замер. Шкатулка была выкована из тонких витиеватых полосок железного золота, жёлтые и сероватые переливы которого были похожи на мраморный узор. Крышку украшали письмена и драгоценные камни.

«Рао повезло! В Крапчатых землях залежей железного золота почти не встречается. Здесь даже чистой руды мало добывают».

От шкатулки шёл голубоватый свет, похожий на мерцание звёзд на глади ночного озера. Красота божественного творения поражала. К тому же шкатулка была огромной. Даур пытался придумать сравнение, чтобы потом рассказывать об увиденном чуде принцам и лордам, но на ум не шло ничего, кроме гроба.

«Что же там внутри? Копьё? Лук? Или, может быть, статуя?»

Даур вернул самообладание и вежливо улыбнулся рао, склонив голову и показав, как сильно он впечатлён.

– Какая красивая! – прошептал Шор, чуть подавшись вперёд. – Почему он тянул? Рао мог нанять бесценного давным-давно.

– Не наше дело! – сквозь улыбку отрезал Даур. В шкатулке наверняка лежало нечто удивительное, и это не могло не радовать.

«Быть может, всё не так страшно? Рао получит дар от светлого лика богини, бесценного вознаградят и с почестями соберут в обратную дорогу и получится посетить руины Южной империи, как и мечтал Шор?»

Даур закатал рукава, приблизился к шкатулке и остановился. Уши заложило, и он услышал собственное дыхание и грохот сердца. Пальцы закостенели, а суставы заныли от боли. Дауру показалось, что тени в шатре стали гуще.

– Всё в порядке? – испуганно прошептал Шор.

– Да, да, всё хорошо, – солгал Даур.

«Есть ли у меня выбор? Может, отказаться? А если рао разгневается, кто защитит Шора?»

Даур облизнул губы. За тридцать шесть лет он никогда не испытывал ничего подобного. Шкатулка перед ним была безупречна. Искусные узоры закручивались в тончайшие спирали. Многогранные камни переливались и сверкали, как звёзды. Но в узорах таилась тьма, а камни источали могильный холод. Шкатулка казалась неподъёмной. Нерушимой.

Даур взглянул на рао. Лицо старика скукожилось от напряжения, но всё-таки Даур заметил ухмылку.

Большими пальцами он дотронулся до края крышки – будто руки окунул в ледяную реку!

Под крышкой щёлкнуло, края едва заметно сдвинулись, встав на место, и Даур с ужасом почувствовал внутри шкатулки движение, будто кто-то попытался лечь поудобнее.

В шатре поднялся ветер. Запах гниения резко усилился. Купол затрепетал, и один из тросов лопнул, заставив всех вздрогнуть. Край ткани взметнулся в воздух, Даур невольно бросил туда взгляд и покрылся холодным потом: прямо за шатром лежали сваленные в кучу трупы служителей Двуликой. Серые рясы почернели от крови. Из гниющего месива повсюду торчали переломанные кости и лоскуты содранной кожи. Хранителей веры пытали, не боясь гнева богини.

«Что за чудовище осмелилось на такое?!»

Рао широко улыбнулся: окровавленный рот и розовые зубы показались из-под опухших щёк. Глаза почти полностью заплыли под тяжёлыми веками, а из груди вместе с кашлем вырвался торжествующий смех. Громогласный, потусторонний. Нечеловеческий.

«А он знает, – понял Даур. – Рао точно знает, что внутри. Замок открыт, осталось откинуть крышку».

Но сделать это Дауру не позволили: отволокли от шкатулки, как только рао махнул рукой.

– Что вы делаете?! – вскрикнул Даур. – Отпустите! Или я призову на суд Двуликую, и она покарает вас!

Лживая угроза. Бесценный прекрасно понимал, чем может обернуться вмешательство богини, и даже сейчас он предпочитал обойтись без неё.

Стражники не шелохнулись. Древко копья сдавливало горло, перед глазами плыли круги. Рядом охнул Шор: его ударили в живот, отпихнули в сторону, и мальчишка отполз к краю шатра. До него никому больше не было дела.

Рао сполз с ложа, подобно неуклюжему слизню. Он перебирал локтями и волочил за собой неподвижные ноги. Хриплое дыхание перешло в протяжный, животный вой, кожа на лице рао лопнула и разошлась в уродливой, чудовищной улыбке. Он схватил шкатулку непослушными, переломанными в суставах пальцами и навалился на крышку. Мышцы на руках вздулись, спина выгнулась так, что на ней с треском порвалась одежда.

«Шкатулка неподъёмная! Неподъёмная! Пусть у него не получится, Двуликая, пожалуйста, пусть вся тяжесть мироздания противостоит рао, лишь бы шкатулка не открылась!» – молил Даур, теряя сознание.

Голубая полоса разрезала письмена надвое, крышка приподнялась, и из шкатулки вырвались потоки света и холода.

Рао завизжал – и его тело разорвалось на части, выпустив бесформенного монстра, который одним рывком открыл шкатулку и с вожделением достал свой дар.

Что случилось в Восточном пределе тем летним днём, доподлинно не знал никто.

Дикие племена пустыни пели, отвечая на зов древнего бога.

Старый работорговец хвастался, что выгодно купил у крапчатников бесценного, нёсшего околесицу про чудовище у пропасти Аш.

Мальчик, которого нашли среди руин имперского города, бился в руках спасших его людей и кричал:

– Мастер! Это Мастер! Он убил её! Он убил её!

Глава 1

7-й вечер лета

На другом конце света, среди звездоносных гор и зелёных долин, в городе Илассе́т, что жил и процветал под защитой третьей ветви принцев Ародана, хозяин вишнёвых садов выбирал имя для дочери.

– Может, Шайли? «Игривая»? Что скажешь, Дора? – бормотал Мата́р, глядя, как девочка возится на полу с куклами. Она построила пирамиду из деревянных брусков, окружила её лабиринтом из веточек и теперь повела по нему рыцаря.

– Игривая-шаловливая… Ты бы ещё шлюхой дочь назвал, – проворчала жена, оторвавшись от теста. Кудрявые пряди лезли ей в глаза, и Дора постоянно заправляла их за уши, отчего каштановые волосы побелели от муки. Кухарку она отпустила и взялась за готовку, только бы лишний раз не смотреть на мужа.

«Злится. Оно и понятно. За Шёлковым морем лишь матери могут давать имена детям. Но она же согласилась жить под ветвями. Знала же, что я нареку дочь. Почему всё так сложно?»

– А что насчёт Яна́ры? «Двойственная», как раз подходит. Глазки-то у неё разные: один – карий, другой – голубой.

Хранители веры считали это хорошим знаком, но Дора так не думала.

– Дети засмеют. Хлебнёт она горя с этими глазами, как у бездомной кошки!

– Дора, милая, надо же дать девочке имя. Ей уже восемь! А я стар. Вот умру, и останется безымянной!

– Увезу домой и дам ей нормальное имя. И другим детям, когда во второй раз замуж выйду, – возразила Дора, сердито передёрнув плечами. Матар был вдвое старше супруги. Чудо, что богиня подарила им ребёнка. – Не отвлекай меня, иначе пирог не получится.

– Мой любимый? – попытался перейти на более мирную тему Матар.

– Да, – буркнула Дора, но даже не повернулась к мужу.

«Вот упрямая!» – подумал он, заёрзал в кресле и потянулся за трубкой.

– Опять курить в доме собрался?

«Глаза у неё, что ли, на затылке?»

– В своём доме я буду курить когда пожелаю! – пробурчал Матар, глубоко затянувшись.

Богиня повернулась к нему тёмным ликом, когда Матар женился на этой иностранке. Слова отца Ло́рала до сих пор скрежетали в ушах: «Кому ты, Матар Пейра́н, сады оставишь? Женись, вырасти наследника». Послушался. Да и фамилию передать хотел – Пейраны были древней семьёй, происходившей, говорят, ещё от имперцев. В мире, где для богини было важно лишь имя, люди не нуждались в фамилии, да и не ценили её. Все почти от неё избавились, но Матар был сентиментальным. Доре тоже понравилось дополнение к имени. После свадьбы у них вроде всё было хорошо. На родине Дора считалась перестарком. Вся семья радовалась, когда её выдали замуж, да и она расцвела, глаза засияли. А потом наступило время дать дочери имя. Тут жену как подменили. Она стала спорить, дерзить. И всё из-за имени. Какое ни придумай, всё не по нраву! Матар мог бы дать любое, да только тогда у них с женой всё окончательно бы разладилось.

Дочери надоело играть. Она добралась до вершины пирамиды, возблагодарила рыцаря цветком вишни и огляделась без интереса. Матар выпустил облако дыма в сторону и стал наблюдать.

«Ну что же ты? Головоломку собрала, кукол причесала и спать уложила… Ай-ай, нечем заняться? Что, и домик нарисовать не хочешь? А ведь похоже получалось».

Матар хмыкнул, причмокнул трубкой. Дочь насупилась, хитро улыбнулась и на четвереньках поползла к отцу.

– Глупая, коленочки сотрёшь! – Матар погладил дочь по волосам – чёрным, блестящим, совсем как у него.

– А можно мне посмотреть твою шкатулку? – звонко выпалила девочка.

Дора уронила скалку и резко обернулась.

– Ничего, – поспешил успокоить жену Матар, – пусть играет.

– Неслыханно! – Дора шумно выдохнула. – Безымянные не должны даже видеть шкатулки, а уж прикасаться!

– Верно, – согласился Матар, – но наша дочь скоро станет наречённой, и богиня пошлёт ей собственную шкатулку. Я считаю, ничего страшного.

Дочь переводила испуганный взгляд то на отца, то на мать.

– Вот, смотри, как это делается, – шёпотом сказал Матар. Дочь вцепилась пальчиками ему в колено и закусила губы от волнения.

Он сложил ладони, будто держал в них бабочку. За пятьдесят лет он доставал шкатулку тысячи раз, но до сих пор не понимал, где она хранилась и почему появлялась, стоило только позвать.

Шкатулка оттянула руки. Дочь засмеялась, и даже Дора соизволила улыбнуться.

– Какая интересная! – воскликнула дочка.

– Красивая, – согласилась Дора. – Похожа на тебя.

– Ты мне это каждый раз говоришь, – тепло отозвался Матар. Он был крупным мужчиной, с квадратными плечами, угловатым подбородком и голубыми глазами. Шкатулку же отлили в форме тёмной сторожевой башни. Узор на железных боках напоминал кирпичную кладку, а на месте бойницы находился синий драгоценный камень.

– Можно? – от нетерпения дочь застучала ножками по ковру.

– Держи! И никуда не уноси, поняла?

Лишнее условие. Потерять шкатулку было невозможно, но Матар не хотел, чтобы дочь думала, будто всё просто.

– Поняла. – И девочка с восторгом принялась вертеть шкатулку.

Дора вытерла руки полотенцем. Стоило ей увидеть счастливое личико девочки, как маска недовольства растаяла. Мать чмокнула дочь в макушку и ушла вглубь кухни. Вскоре послышалось шипение масла, по дому разнёсся аромат выпечки, а от запаха разрезанной жгучей репы защипало глаза.

«Кажется, ужин выйдет на славу».

Матар откинулся на спинку кресла и пыхнул трубкой.

За окном цвёл сад, домашнее тепло мягко расслабляло разум и уставшие кости. Дочь бормотала что-то: наверное, придумывала очередную историю.

«Может, куклы осадят башню-шкатулку? Или там заточена принцесса… Завтра дам имя, – решил Матар и всерьёз задумался: а не задремать ли ему? Или не стоит? – Дневной сон коварен: после него болит голова. Но как же сладко, как же сладко…»

– Папа…

Матар вздрогнул, чуть не выронив трубку, поморгал и прокашлялся. Неужели заснул? Он неловко вытряхнул табак в пепельницу и посмотрел на дочку. Та вся раскраснелась, будто собралась заплакать.

– Что такое, милая? – встревожился Матар, увидев, что дочка спрятала что-то за спиной.

– Я случайно. Я не хотела! – еле сдержав подступающие слёзы, заговорила девочка.

– Дочь? Ты что-то натворила? – Дора вошла в комнату и застыла с открытым ртом.

Девочка, всхлипнув, показала шкатулку. Крышка башенки оказалась откинута, а середина разошлась в стороны, словно оконные ставни.

– Я знаю, её должен был открыть ты! Я не хотела!

Матар встал на колени перед дочерью и дрожащими руками взял шкатулку. Внутри блестел кинжал с золотой рукоятью и чёрным переливающимся лезвием, выплавленным будто бы из ночного звёздного неба. Матар вытащил клинок, а шкатулку при этом выронил и даже не посмотрел, куда та откатилась.

– Прости меня, пожалуйста…

Матар бросил дар в кресло, подхватил испуганную дочь и закружился с ней по комнате. Безудержный смех вырвался из горла, а по щекам полились слёзы. Матар подбежал к жене, поцеловал её в губы так, как не целовал со дня свадьбы, поднял дочь под самый потолок и воскликнул:

– Бесценная! Бесценная! Ты бесценная, моё сокровище, ты подарок богини, её светлый лик! – И тут Матара осенило. – Лика! Я назову тебя Ликой! Ты – Лика Пейран!

Хозяин дома давно жаловался на зрение. И сейчас мужчина не заметил, что просыпал часть сгоревшего табака мимо пепельницы. Тлеющий уголёк проел чёрную дырочку в ковре. Сквозняк, гуляющий по полу, не давал рыжей точке погаснуть, и огонь неспешно пополз к льняным шторам.

Кукла на вершине игрушечной пирамиды держала в руках цветок вишни, по лепестку которого всё это время кралась капелька воды. Мгновение – и она легко сорвалась вниз, скатилась по пирамиде, оставив за собой мокрый след, упала на веточку и по ней, как по тропинке, пробежала до самого пола, точно и безукоризненно исправив ошибку судьбы.

Лика Пейран смотрелась в зеркало и тихонько повторяла своё имя, будто катала во рту сладкие ягоды. Краем уха она слышала, как родители готовили праздник, посылая гонцов с приглашениями.

– Лика. Лика. Ли-ка Пей-ран. Я Лика Пейран, – прошептала она и, зачем-то обернувшись и проверив, что рядом никого нет, сказала: – И я бесценная. Бес-цен-ная.

Это слово нравилось ей меньше имени, хотя оно было более загадочным. Лика слышала песни и истории про бесценных, а соседские дети постоянно спорили, кто будет бесценным в очередной игре. Лика хихикнула: теперь роль открывать игрушечные шкатулки-головоломки и извлекать из них «дары» навсегда закрепилась за ней.

При мысли о даре у Лики часто забилось сердечко. Она закусила губу и сложила ладошки вместе, как делал папа.

– Шкатулка, явись! – позвала Лика.

В груди заныло, как перед прыжком в речку, и волшебство сработало – богиня отправила шкатулку в руки новой наречённой.

«Тяжёлая!»

Лика не удержала шкатулку и поставила её на пол. Она казалась живой: сквозь стеклянные бока виднелись сотни шестерёнок из железного золота, которые вращались без остановки. На чёрно-белой крышке в квадратных ячейках с невероятной скоростью менялись цифры, словно время в часах ускорили в сотни раз. Ладошки у Лики потели и немного прилипали к шкатулке. Вдруг по краю пробежала одна золотая искорка, затем другая, и шкатулка озарила лицо приятным сиянием.

– Светится! – с восторгом прошептала Лика. – Какая чудесная шкатулка! И дар, наверно, чудесный…

Лика замялась.

«Открыть сейчас или подождать родителей? Они наверняка скажут потерпеть до праздника, это же целая вечность! А что, если открыть сейчас, посмотреть одним глазком, а потом притвориться, что увидела дар впервые?»

Девочка закрыла дверь в комнату, плюхнулась на колени и потянула за крышку обеими руками, но та не поддалась. Лика, взявшись поудобнее, попробовала ещё раз. Потом ещё, прижав шкатулку к животу. Срывая ногти, Лика снова потянула, до красных кругов перед глазами и боли в запястьях. И ещё раз – с молитвой и без. Отдохнула, вытерла слёзы и попробовала снова, подвывая от страха.

И ещё раз, только бы не услышала мама.

И ещё раз, только бы не расстроился папа.

Позже Лика спустилась в гостиную. Неловко спрятав руки за спиной, она подошла к счастливой матери и поскорее, пока хватало смелости, спросила:

– Мама, а можно мне посмотреть и твою шкатулку?

8-й день лета

Накануне отец Ло́рал не мог заснуть.

Он прожил в Илассете всю жизнь – сорок два года! – и никогда не удостаивался чести лицезреть бесценных. Хранители веры никогда не отступали от прописанной в Слове истины: бесценные отмечены Двуликой. Они ключ к загадкам мира. Им подвластны не только шкатулки, но даже имена. И если Лоралу, чтобы получить право именовать других, пришлось всю юность посвятить служению богине, поклясться никогда не становиться отцом по крови, чтобы стать отцом духовным, то Лика Пейран могла давать имена с рождения. Если она действительно бесценная. Сегодня предстояло это выяснить.

Семья Пейран пришла в храм Двуликой после утренней службы. Лика семенила между родителями и весело рассказывала, как вчера с другими детьми отмечала именины.

– Мам, отгадаешь загадку? Какой наречённый не слышал… ой, то есть не знает своего имени?

– Глухой, милая.

– Правильно! Это мне загадал Тук. Ну, мальчик, которому дали имя после меня! Он ещё измазал лицо вареньем!

– Многие дети теперь получат имена, – сказал Матар.

– А почему? Потому что я бесценная?

– Лика, пожалуйста, будь потише, – одёрнула её Дора.

– Да, я помню. Я никому не говорила, но ведь сюда мы шли, чтобы всем рассказать, правда?

Лика поджала ноги и повисла на руках родителей, как на качелях. Дора извиняющимся взглядом посмотрела на Лорала, который ждал у входа в песенную, и родители дружно покачали дочь. Лика счастливо засмеялась. Детский смех отразился от стен храма, зазвенел на витражах и эхом улетел под купол. Тут Лика увидела Лорала и встала на ноги.

– Отец Лорал, простите! У Лики энергии хватит на десятерых, – извинился Матар.

Лорал пожал Матару руку и кивнул Доре.

– Всё в порядке. Проходите.

В песенной их ждал старший отец Баст. Лорал поклонился своему именователю и по очереди представил членов семьи Пейран. Седой хранитель веры хмуро поприветствовал каждого, а выслушав рассказ, помрачнел ещё больше.

– Вы поступили неразумно, дав безымянному ребёнку свою шкатулку, Матар. Вам следовало слушать жену и не допускать подобного.

Лика пристыженно втянула голову в плечи. Матар улыбнулся и положил ладонь на плечо дочери.

– Отец Баст, всё, что происходит с бесценными, случается по Её воле.

– Так, значит, Лика открыла ваши шкатулки? – спросил Лорал, уведя разговор в безопасное русло.

– Случайно, как она говорит. Я столько лет не мог её открыть, а теперь раз-два – и готово!

Матар призвал шкатулку и надавил на башенку. Раздался щелчок, и створки шкатулки распахнулись.

– Знание пришло само? – соизволил уточнить Баст.

– Да, это поразительно! Как будто всегда знал. И дар, отец Лорал, какой дар! Острее клинка я не видел!

– Матар, потом расскажем о дарах, – мягко остановила мужа Дора. – Отец Лорал, мне кажется, с Ликой что-то не так.

– С нашей дочерью всё в порядке! Просто мы чего-то не знаем о бесценных.

Дора терпеливо выдохнула и продолжила:

– Отец Лорал, отец Баст. Когда Лика открыла шкатулку Матара, она испугалась. Мы рассказали ей о бесценных всё, что знали. А потом она открыла мою шкатулку. Она сама попросила, мы не заставляли! – тут же добавила Дора, заметив, как глаза Баста на мгновение сузились. – И она открывала её… довольно долго.

– Долго? Насколько? – удивился Лорал.

– Настолько, что я подумала, будто Матар надо мной пошутил: что он сам открыл шкатулку и подговорил дочь на розыгрыш.

Матар покачал головой и отвёл взгляд.

– До сих пор не могу поверить, что ты так обо мне подумала.

– И всё же Лика открыла мою шкатулку. Я видела собственными глазами. – Дора призвала шкатулку – вытянутую коробочку из резного дерева, похожую на футляр. Лорал не удивился, увидев внутри янтарную флейту. – Тут нет ни замка, ни механизма, ничего. Я не надеялась открыть её с тех пор, как получила имя, а теперь она просто открывается по моему желанию. У флейты я пока не заметила иных свойств, кроме отвратительного звучания. Но полагаю, что это моя вина.

– Что ж, – с разочарованием протянул Лорал, – в Слове не сказано, как быстро бесценные открывают шкатулки. Но все, кто когда-либо видел бесценных, говорят, что им хватает одного прикосновения. Свою она тоже открыла?

Дора поджала губы и посмотрела на мужа. Матар, явно ощутив неловкость, сказал:

– Лика не хочет. Да это и не докажет, что она бесценная, так ведь? Нужна чужая закрытая шкатулка. Может быть, Лика откроет вашу? И вы сами всё увидите!

– Мою? – Отец Лорал отступил. Он почувствовал себя мальчишкой, которому только что дали имя. Лорала охватило почти забытое ликование, тут же сменившееся безмерной печалью. Его шкатулка была куском чёрного стекла. Она была настолько тяжёлой, что оставила трещины на каменных плитах, когда Лорал в первый раз её призвал. Все говорили: внутри – тёмный дар, его не нужно доставать. Лорал и сам так думал.

– Испытание бесценных проходит публично, – возразил отец Баст. – Если девочка не справится как положено, то… Она не бесценная. Вы уверены, что не открывали свои шкатулки до этого дня? Может быть, вы не заметили, как сделали это? Или вообще решили над нами пошутить? Или обмануть?

– Отец Баст, зачем семье Пейран обманывать хранителей веры?

– Лорал, ты не видел бесценных, в отличие от меня. Они открывают шкатулки, как опытные воры – замки.

Лика и Дора одинаково нахмурились. Сравнение им явно не понравилось.

– Встречались ли вам бесценные её возраста, отец Баст? – спросил Матар.

– Разумеется нет. – Старик переступил с ноги на ногу и бросил на девочку брезгливый взгляд. – В моё время детям не разрешали играть с творениями богини.

– Может, Лике нужно учиться? – предположил Лорал. – Почему бы не дать ей возможность показать своё умение и подождать сколько будет нужно?

– Никто не будет стоять и ждать, пока ваша дочь сотворит что-нибудь со шкатулкой Со́рона!

– Старого отца города? – воскликнула Лика, не сдержавшись. Дора шикнула на дочь.

– Традиционно на испытание приносят шкатулку умершего представителя знати, – нехотя пояснил отец Баст. – Дар переходит наследникам. Считается, что так безопаснее.

– Не во всех ветвях, отец Баст, – поправил Лорал, – в седьмой ветви испытание проводят на нерушимой или сломанной шкатулке.

– Ерунда и выдумки познавателей, – отмахнулся отец Баст.

– Но есть способ быстрее и проще. Лика может дать имя одной из сирот, – предложил Лорал. Он подмигнул Лике. – Это докажет её способности бесценной и исключит сомнения.

– Разве женщины могут давать имена под ветвями? – изумилась Дора.

– Бесценные могут, – подтвердил отец Лорал.

Дора прижала дочь к себе. Матар ободряюще приобнял жену в ожидании решения хранителей веры.

Отец Баст нахмурился – морщины на его лбу сложились, как страницы старой книги.

– Что ж, пусть будет так, – отец Баст кашлянул, будто слова дались ему с трудом. – Дитя всё равно получило бы имя от кого-то из хранителей. Вряд ли смена именователя сильно повлияет на судьбу ребёнка. И это лучше, чем открывать шкатулку Сорона.

Лика просияла. Дать имя ведь было намного проще, чем открыть шкатулку! Дети постоянно придумывали друг другу прозвища, вроде Лепестка или Задиры. Мальчики воображали себя отцами и именовали игрушечных сыновей, а девочки чаще сочиняли истории о том, как уплывут за Шёлковое море и нарекут деток.

Поэтому, стоя на площади перед толпой прихожан, Лика не робела. Отец Баст привёл девочку из приюта, которой посчастливилось приглянуться бездетной семье. И на днях ей должны были дать имя хранители, но, раз уж так совпало, теперь это могла сделать Лика.

Сирота глазела на Лику и, кажется, не верила, что всё происходит по-настоящему.

– Ты правда бесценная? – спросила она бесцветным голосом. На фоне наречённых безымянный ребёнок выглядел серой тенью.

– Кажется, да, – запнулась Лика.

– А ты дашь мне хорошее имя?

– Очень хорошее!

– Девочки, посерьёзнее, – прикрикнул на них отец Баст.

– Ладно. – Лика убрала волосы за уши, глянула на родителей в толпе и помахала им рукой, вызвав несколько умилённых возгласов. – Я дам тебе имя…

– Я назову тебя! – сурово поправил отец Баст.

– Простите. Я назову тебя… Илона! Ты – Илона.

Лика хотела добавить, что имя означало «светлая» и что она выбрала его из-за светлых волос девочки, но голос заглушили аплодисменты и радостные крики.

Илона засмеялась. Имя изменило её облик невидимой волшебной вуалью, сделав наречённой. Отец Баст покачал головой и нехотя кивнул Лоралу. Матар и Дора выбежали к Лике и подхватили её на руки.

Отец Лорал объявил Лику первой бесценной Илассета.

Глава 2

Власть третьей ветви несколько поколений находилась в руках одной семьи. Богиня сначала приняла клятву Со́рона. Затем власть перешла его брату Самуи́лу, а после – сыновьям Сорона: сначала Сте́фану, потом Сэтье́ну. Каждый правил максимально отпущенный Двуликой срок – пятнадцать лет. Но Самуил и Сэтьен не оставили наследников, поэтому следующим принцем ветви стал первенец Стефана – Се́нрих.

Его лицо не знало гримасы стыда, потому что за всю жизнь он не совершил ни одного низкого поступка. Спустя всего лишь несколько лет после коронации, когда принцу исполнилось семнадцать, историки назвали Сенриха достойнейшим принцем Ародана. Народ любил правителя. Все ветви считались с Сенрихом, и даже на Расколотом континенте говорили о добром и мудром принце, который к тому же сам открыл шкатулку. Его даром был белолистный дуб, который теперь рос у храма богини. Среди прихожан даже ходила легенда, что дерево исполняет желания.

Если бы можно было попросить Двуликую, Стефан умолял бы её позволить Сенриху править вечно.

Теперь же Стефан молился о другом чуде.

Он стоял под открытым вечерним небом, будто так богиня лучше его слышала. За спиной раздались тихие шаги. Мягкие руки легли на плечи, но Стефан брезгливо повёл ими.

– Не сейчас, моя рейна.

Стефан искоса глянул на жену и тут же отвернулся. Смотреть на её остекленевший, неживой взгляд было невыносимо. Пусть ищет утешения в детях, как и полагается матери. Хотя бы не льёт больше слёзы. Сутки, проведённые взаперти, пошли ей на пользу.

Эле́зарет вернулась в гостиную, к сыновьям. Младший ползал по ковру, играя с тенями, которые для него складывал из пальцев брат.

– Прекрати, – коротко велел Стефан.

Белобрысый мальчишка тут же спрятал руки за спину и стыдливо опустил голову. Младший, потеряв из виду тень, насупился и попытался приподнять ковёр: видимо, рассчитывал найти неведомую игрушку там.

Стефан покачал головой. Безымянный ребёнок беспокоил и раздражал своим поведением. Игрушки он складывал в ровные линии и истерил, стоило сдвинуть хоть одну. Причину же маленький принц объяснить не мог: к четырём годам мальчик так и не заговорил и даже не научился смотреть матери в глаза.

Двери в комнату Сенриха отворились, и в гостиную зашёл анатом. Элезарет подорвалась с места, но Стефан опередил её.

– Как он?

– Принц Сенрих идёт на поправку, – бодро начал анатом, – синюшность уменьшилась, дыхание…

– Что с моим сыном? – пискнула Элезарет из-за спины.

Стефан сжал губы и поправил:

– С принцем третьей ветви.

– Плохая кровь в сердце, – отчеканил анатом.

– Что это за болезнь? Несколько лет назад Сенрих провалился под лёд и чуть не утонул, – Стефан бросил гневный взгляд на среднего сына, – это могло как-то повлиять?

– Я так не думаю. Хотя я не осматривал принца после этого, э-э-э, происшествия, – неуверенно сказал анатом, – полагаю, мой предшественник делал принцу Сенриху кровопускание, что крайне осуждается в научном сообществе. Я рекомендую покой и приём кровоочищающих отваров. Через десять дней принцу можно будет совершать прогулки.

– Это наследственное? – спросил Стефан. – Как у Сорона?

– Нет, плохая кровь появляется из-за зависти недругов, поэтому ею часто страдают представители правящих семей. А покойный Сорон умер от кровоизлияния в мозг. Надеюсь, вы не верите в сказки про проклятие Сорона? То, что он помешался на шкатулке, никак не влияет на вас или ваших детей.

Стефан покосился на младшего сына, который бездумно таращился в потолок, и спросил:

– Сенрих сможет поехать на съезд принцев зимой?

– Стефан! – возмутилась Элезарет, но он сделал вид, что не услышал.

Анатом смутился и нерешительно произнёс:

– Такой долгий и трудный путь… Я не уверен, что это безопасно.

– Сможет? Или нет?

Нижняя губа анатома задрожала.

– Мы узнаем через десять дней. Всё зависит от того, как пройдёт лечение. Принцу всего семнадцать; я думаю, что всё обойдётся.

Стефан с усилием выдохнул и качнул головой. Анатом чуть ли не побежал к выходу, нелепо семеня худыми ножками.

– Никогда не перебивай меня.

Элезарет потупила взгляд и села в кресло. Сыновья, почувствовав настроение отца, сгрудились вокруг неё.

Стефан вышел на террасу. На площади перед храмом собралась толпа. Громкий голос отца Лорала эхом разносился по округе.

– Сегодня знаменательный день! Илассет благословлён Двуликой! Внимайте и возрадуйтесь: в городе родилась бесценная! Имя её Лика Пейран!

Толпа возликовала, будто это заявление означало приглашение в вечный мир.

«Бесценная в Илассете. Чу́дно. И Сенрих поправится. Какой хороший день!»

– Эй, – Стефан щёлкнул пальцами, чтобы средний сын посмотрел на него, – я даю тебе имя… Севи́р.

Мальчик отшатнулся, будто имя ударило его в грудь, покраснел до самого лба, в глазах блеснули слёзы.

– Что ты наделал?! – вскрикнула Элезарет. – Да как ты посмел! Вот так просто, будто дал кличку собаке! А именины, торжество! Что подумают о нас другие семьи?!

– Торжество? Торжество?! – взревел Стефан и пнул столик для бумаг. Стол перевернулся и задел маленького принца. Ребёнок оглушительно заплакал. Элезарет подхватила младшего сына на руки, но утешать не стала: она продолжила кричать на мужа.

– Да! Праздник, как полагается!

– Принц третьей ветви болен! Никаких торжеств, балов, ничего! До тех пор, пока он не поправится, ты поняла меня?!

Едва имя сорвалось с губ отца, принц Илассета словно вдохнул жизнь. Имя оглушило его. После случая на озере он ждал отцовской милости три года. Три года унижений! Он вздрагивал каждый раз, когда ловил взгляд отца, и каждое радостное событие встречал с мыслью, что, может быть, именно сегодня… или завтра… или в следующий раз.

Севир. Имя звучало мягко.

«Интересно, отец придумал его давно или только что? В нашем роду такого имени точно нет».

Он сжал в кулаке ворот рубашки, словно попытался почувствовать имя в пальцах. Громкие звуки родительской ссоры не давали в полной мере ощутить радость от долгожданного наречения. Не так он хотел получить имя. Не так и не здесь, не в такой компании.

Севир попятился и незаметно толкнул дверь в комнату брата.

На прикроватной тумбочке стояла короткая свеча, пламя её было тусклым. Его едва хватало, чтобы осветить лицо Сенриха. Принц третьей ветви лежал с полуприкрытыми глазами и смотрел в запотевшее окно, где на подоконнике остывал лечебный отвар.

– Сенрих! – шёпотом позвал Севир и забрался к брату на кровать. – Сенрих! Ты не спишь?

– Нет, – прошелестел Сенрих и чуть повернул голову.

– Мне дали имя, Сенрих! Ты видишь?

– Вижу, – тёмные губы принца тронула улыбка. – Какое?

– Меня зовут Севир!

– Севир… Как та зимняя птичка… на озере… когда мы катались на коньках, помнишь? Красивое имя.

– Наверно, – засмеялся Севир и взял брата за руку. Она была холодной, совсем как та птичка. Они с братом нашли её и стали по очереди дышать на вмёрзшие в лёд лапки, а потом она улетела, прокричав «сьвирь-сьвирь». Только отец сказал, что она всё равно погибла. Севир замялся и добавил уже не так весело:

– Шкатулку я ещё не призывал. Это не больно?

– Нет, совсем не больно, – едва слышно засмеялся Сенрих и закашлялся. – Попробуй.

Севир сложил ладони вместе. Он понятия не имел, как это делается, но стоило ему захотеть, чтобы шкатулка появилась, – и она толкнулась ему в руки. Шкатулка была кубом из чёрного дерева, гладким, отполированным до зеркального блеска.

– Смотри! Смотри, Сенрих! Получилось!

– Ты молодец. – Сенрих поднял руку и взъерошил волосы брата. Его глаза словно смеялись, и казалось, что на щеках даже появился румянец.

Севир вытер щёки рукавом.

– Вот увидишь, я сам её открою! Как ты! И даже быстрее! Вот увидишь!

Новость о том, что в Илассете появилась бесценная, облетела третью ветвь за считаные дни. В дом семьи Пейран приходили хранители веры, соседи, купцы, лавинами накатывали толпы горожан.

Дора первой поняла их с мужем ошибку. Она расхаживала по спальне, не в силах успокоиться, а Матар наблюдал за десятком человек, которые, кажется, собирались ночевать под каменной оградой. Он с ужасом представил, что было бы, будь он обычным работником с лачугой где-нибудь в бедняцком переулке.

– Надо было сохранить всё в тайне, хоть лет на пять, чтобы Лика выросла! – причитала Дора. Увидев, что муж на неё не смотрит, она резко задёрнула штору и упёрла руки в бока.

– Сделанного не изменишь. Надо подождать, это безумие не может длиться вечно, – сказал Матар, обняв жену за плечи.

Дора выдохнула, но самообладания ей хватило ненадолго.

– Дальше будет хуже! Да, у этих бедняков нет средств заплатить бесценной, поэтому скоро они перестанут тут толпиться, но потом до нас дойдут люди побогаче. Как прикажешь объяснять им особенность Лики? А что, если приедет лорд или вообще принц?! А Лика провозится с его шкатулкой час! Её репутации придёт конец, и станет неважно, научится ли она спустя годы делать это мгновенно. Теперь я понимаю, почему бесценные путешествуют: на одном месте им нет покоя… Эти бродяги что там, собрались петь молитву?

Голоса за окнами становились громче.

– Нам нужна охрана, – пробормотал Матар.

– Да, но сколько человек ты сможешь нанять для круглосуточного покоя? Двух? Нам нужно не меньше дюжины!

– Скажи уже вслух! Ты ведь думаешь об этом, как и я.

Дора поджала губы и расплакалась. Матар обнимал жену и гладил, пока она не успокоилась.

– Любой на нашем месте собрал бы как можно больше заказов и сделал бы всё, чтобы бесценная дочь их выполнила. Это бы нас озолотило. Но я не хочу так поступать. И не из-за репутации, а потому, что мы лишим Лику выбора. Она нас возненавидит. Бесценные сами решают, как им жить. Но Лика – ребёнок, и, хотя я верю, что мы сможем направить её, решение должно быть за ней. А она слишком мала, чтобы его осознать. Да кто там?! Они совсем ополоумели!

В дверь неистово постучали ещё раз. Дора и Матар спустились в гостиную.

– Мама, кто это? – Лика выбежала из комнаты и села на верхней ступеньке лестницы.

– Не беспокойся, милая, папа сейчас выгонит наглецов взашей, – еле сдержав гнев, ответила Дора и встала за спиной мужа.

Матар нащупал на бедре ножны с дарёным кинжалом и на всякий случай отстегнул заклёпку. Кто знает, что за гости к ним явились.

– Посол отца города! Отворите! Мы с поручением от Стефана!

Дора охнул и зажала рот ладонью.

Матар откинул засов и увидел богато одетого человека в сопровождении трёх стражников.

Посол чуть поклонился и произнёс:

– Матар и Дора Пейран, моё почтение. Прошу. – Посол вручил Матару запечатанное письмо. Хозяин дома со второй попытки сломал печать и развернул лист.

Сзади послышались быстрые шаги – это Лика спустилась с лестницы и пролезла между родителями.

– Бесценная, – едва слышно выдохнул посол и поклонился ещё раз, куда почтительнее. Стража с любопытством заглядывала в дом, чтобы рассмотреть девочку.

– Что там, папа?

– Отец города завтра приедет к нам с визитом, – невнятно произнёс Матар. Губы не слушались.

– Ты не ошибся? Наверно, мы должны приехать? О богиня, нет, тут и вправду так написано. – Дора отступила. Она явно не знала, что сказать.

Когда посол уехал, а Лика заснула, Дора и Матар долго сидели, глядя на огонь в камине.

– Вряд ли Стефан приедет, чтобы выразить почтение бесценной. Для этого он вызвал бы нас ко двору. Значит, речь пойдёт о заказе, – начал Матар.

Дора кивнула.

– Принц Севир только получил имя. Думаешь, они захотят сразу открыть его шкатулку и не дадут ему возможности сделать это самостоятельно, как его старший брат?

– Есть и младший. И учитывая его, м-м-м, недуг, – Матар покрутил раскрытой ладонью у виска, – он точно не сможет открыть шкатулку. Думаю, Стефан будет договариваться о нём.

– Но безымянному принцу всего четыре! Стефан не сможет наречь его раньше, чем мальчику исполнится семь, – задумчиво произнесла Дора.

– Зачем тогда ехать к бесценной сейчас?

– Чтобы мы оставались у него под носом столько, сколько нужно. – Дора зарылась пальцами в волосы и продолжила: – Мы сглупили, Матар. Ты только вдумайся! Зачем искать бесценного по всему свету и платить колоссальную сумму, если в подчинении есть маленькая девочка, которая ещё не овладела этим искусством?

– Думаешь, он знает?

– О, ну конечно, он знает, Матар! – протянула Дора с раздражением. – Стефан сделает предложение на своих условиях, а если мы попробуем отказаться, то нам не будет житья в Илассете и, возможно, во всех ветвях.

За окном вновь начали петь.

– Будем считать это расплатой за нашу недальновидность, – сказал Матар. – Но, возможно, есть и светлая сторона. Я думаю, будет не слишком трудно убедить Стефана, что единственной бесценной Илассета нужна охрана.

Дора хмыкнула.

– И наверное, для бесценного неплохо будет иметь на первой строчке в послужном списке шкатулку принца Илассета.

– На третьей, – шутливо поправил жену Матар.

Дора улыбнулась и тут же серьёзно сказала:

– Это первый и последний раз, когда мы примем решение за Лику.

Интерлюдия. Лорд Ренфел

Новое донесение не сулило ничего хорошего.

Помощница с тревогой смотрела за метаниями Ре́нфела. Он закрыл ставни, сжёг письма и записи, покидал в сумку вещи, книги, инструменты и всё, что могло пригодиться в долгом путешествии.

Когда вещи были собраны, он взял донесение, прочитал указанное там имя и бросил бумажку в огонь. Подойдя к помощнице, Ренфел ласково погладил её по голове и сказал:

– Давай, девочка, надо поработать.

Она печально посмотрела на него тёмно-голубыми глазами. Он долго вглядывался в них, а после – провалился, будто в омут. Дыхание перехватило, комната исчезла, он зажмурился, а в следующее мгновение оказался в другом месте.

«Проклятье! Дышать больно! Кажется, у него сломаны рёбра и отбито нутро».

Он долго кашлял и никак не мог прийти в себя.

– Тише! Не дёргайся! У меня нет другого «звена»!

Голос связного отражался от серых стен анатомской. В воздухе нестерпимо пахло спиртом.

– Извини, – прохрипел он. Чужие губы едва шевелились. – Что случилось?

– Во-первых, мы потеряли Оракул. Он больше не работает. – Лицо говорившего скрывала белая маска.

– Как?! Оракул – дар. Он не может сломаться!

– Он не сломан, – с раздражением пояснил связной. – Или ты думаешь, инженеры не способны отличить правильное от сломанного? Дело не в этом. С Оракулом мы разберёмся, просто учти, что теперь мы сами по себе. Во-вторых, для тебя есть задание. В последнем видении Оракула нам указали место, где нужно искать. Илассет.

Сердце забилось как сумасшедшее. То ли от новости, то ли от ощущения приближающейся смерти.

Связной коротко изложил добытые сведения. Всё это время он возился с хирургическими инструментами. Когда холодные руки дотронулись до живота, чужая боль наполнила разум, будто вода – кувшин.

– Вы отозвали людей из других ветвей?

– Да. Но речь о сотнях детей. Сколько тебе нужно времени?

Ответить не получилось. Голова закружилась, боль в груди стала невыносимой, и связь прервалась.

Ренфел вынырнул из чужого тела и закашлялся, будто это его сердце перестало биться, а не прервалась жизнь того несчастного пациента в анатомской на другом конце Ародана.

Помощница лежала на полу, подрагивая всем телом, и смотрела с укором: сеансы давались ей тяжело.

– Он бы всё равно умер.

Как будто эти слова могли кого-то утешить.

Он привалился к стене и постарался выровнять дыхание.

«Неужели? Мы столько лет искали по всему Ародану, и вот – чудо! Теперь мы точно знаем город».

Он спустился, запер дом и почти тут же столкнулся с гонцом.

– Как удачно я вас поймал, лорд Ренфел! Вот! – Мальчишка сунул прямо в руки чуть помятое письмо с гербом третьей ветви.

– Благодарю. – Ренфел развернул письмо. Почему-то он был уверен, что это не просто так. Пробежался взглядом по строчкам и хмыкнул. – Действительно, как удачно.

В Илассете появилась бесценная. Предстояло приложить все усилия, чтобы её дар не попал не в те руки.

Глава 3

28-й день осени

Небо Илассета затянуло грозовыми облаками. Издалека долетали отголоски раскатов грома, будто на небе шли бои. Севир никогда не слышал выстрелов, но почему-то думал, что по звуку они должны быть похожи на залпы одного из самых мощных орудий природы.

Ещё юный принц никогда не носил чёрное и белое одновременно. Повода не было.

Севир поправил застёжку плаща, но она тут же вновь впилась в горло.

– Стой спокойно, – сухим голосом потребовал отец. Он наблюдал, как служанки облачают Севира в траурные церемониальные одежды.

– Давит, – пожаловался тот, втянув голову в плечи. Чёрный бархатный плащ, по краям украшенный железным золотом, лежал на плечах неподъёмным грузом.

Отец нахмурился и, отпихнув служанку, подёргал за застёжку и чуть натянул плащ вперёд.

– Закрепите, – велел он, – пришейте, если нужно. Ничто не должно мешать принцу говорить. Так лучше?

– Да, отец.

Это была ложь. Ком в горле становился только больше. К тому же Севир весь вспотел. Безупречный костюм из белого шёлка прилип к телу, из-за чего Севир чувствовал себя грязным.

Стефан подошёл к сыну и сдавил его плечо. Погрозил пальцем и ядовито выдавил:

– Если ты… сегодня оплошаешь, если Двуликая отвергнет твои слова, мы потеряем ветвь. И тогда не знаю, что я с тобой сделаю. Ты понял меня?

В голове Севира звучали совсем другие слова.

«Это твоя вина!»

– Да, отец.

Когда служанки закончили, в покои пришли хранители веры. Их голоса звучали глухо, будто Севир находился под толщей воды. Он никак не мог понять смысл их слов. Ему хотелось кричать: «Посмотрите, я же тону, я вас не слышу!» – но он молчал.

– Вы помните слова клятвы?

Севир услышал страшное слово и очнулся.

– А?

– Слова клятвы, – повторил хранитель, растерянно переглянувшись с отцом города.

Севир моргнул. Состояние полудрёмы, в котором он пребывал последние три дня, слетело с него, вернув ощущение реальности.

«Клятва. Богине. Мне же сегодня нужно принести клятву Двуликой! Я же сегодня стану принцем третьей ветви!»

…потому что Сенрих умер…

…Сенрих…

…умер…

– Я помню, – тихо сказал Севир. Он прочитал её, должно быть, тысячу раз, но прямо сейчас не смог вспомнить даже первую фразу.

Что будет, если он не сможет произнести клятву? Он не станет принцем третьей ветви? Не займёт место брата?..

…Севир поднимает голову – и он на дворцовой площади, на высоком помосте, а внизу толпы людей. Впереди храм, и белолистный дуб Сенриха качает ветвями из-за сильного ветра. Приближается гроза. Холодно. Начинается дождь.

«Что я здесь делаю?»

Плащ такой тяжёлый, будто тянет вниз.

Севир подчиняется и преклоняет колено.

Хранитель веры что-то говорит, и его голос полон печали. Три дня назад такой же голос пел по Сенриху. Мама вложила цветы в руки мёртвого сына. Севир смотрел на брата – и никак не мог узнать его.

Сухие бесцветные губы, впалые щёки, на ресницах рассыпана белая пудра: не лицо – неподвижная маска.

Он же всегда улыбался. Он же так любил смеяться.

– Моё имя Севир, я принц Илассета…

Проклятый плащ сдавливает горло. Севир понимает, что больше не может говорить…

Сверкнула молния, и затуманенный разум раскололся от скорби и ужаса.

«Я не должен стоять здесь, Сенрих! Ты же поправился, тебе стало лучше! А потом ты сгорел за считаные дни, быстрее, чем опали осенние листья… Всё не так! Ты бы правил ещё десять лет, у тебя появились бы дети, и только потом я бы взошёл на престол! И в другой, солнечный день ты стоял бы передо мной и улыбался! А я… Я был бы старше, взрослее, смелее!»

…ты мог спасти его…

Севира окружил густой мрак. Сенрих умер, его тело сожгли, но та неживая маска виделась теперь в каждом лице, являлась в каждом сне. Севир понимал: скажи он хоть слово, и голос сорвётся на крик.

Молчание было слишком долгим. Стыд сковал по рукам и ногам, когда Севир почувствовал гневный взгляд отца. Лица людей смазывал дождь.

«Какой позор! Вспомните, как хорошо говорил Сенрих…» – принёс ветер шепотки из толпы.

И вдруг впереди Севир увидел свет: такой яркий, будто с небес спустилась маленькая звезда. Севир заворожённо смотрел на неё, а паралич горя отступал. Вспомнилось, как они с Сенрихом учили нужные слова. Севир был совсем крохой, но когда брат стоял на этом же месте и произносил клятву Двуликой, Севир тихонько повторял их, искренне веря, что богиня его слышит.

Он будто воочию увидел перед собой Сенриха и то, как шевелятся его губы, – и Севир заговорил вместе с ним:

– Под взором Двуликой клянусь править честно и справедливо, без злого умысла и личной выгоды, клянусь защищать ветви и отзываться на их зов о помощи. – Севир почувствовал, как душу наполняют восторг и трепет. – Добровольно соглашаюсь подчиняться Её воле во благо мира, пусть деяния мои и слова служат целям Её, будь то светлого или тёмного, лика. Я добровольно отдаю свою судьбу во власть Двуликой, пока будет живо имя моё.

– Принц Севир будет править третьей ветвью Ародана до появления наследников, но не более пятнадцати лет. Принц Севир оставит престол, если того пожелает богиня. Встань, Севир – третий принц Ародана! Пусть твоё правление принесёт нам процветание и мир!

Лика смотрела в окно, которое захватывала чёрная тяжёлая туча. В грозовом брюхе вспыхивали молнии, но гром едва слышался. Ветер завывал под крышей, подсказывая, что скоро он пригонит в Илассет ненастье. В воздухе наверняка пахло осенью и дождём, но Лика ничего не чувствовала. Нос не дышал три дня – с тех пор, как она вместе с родителями отстояла отпевание бедного принца Сенриха. Тогда Лика стойко вытерпела пронизывающий холод. Шарф весь промок от её слёз. Во время пения горло саднило, но девочка думала, это из-за того, что петь ей приходилось нечасто. В конце голос вообще сорвался. Но дома стало понятно, что бесценная заболела. Это открытие раздосадовало девочку. Она была уверена, что бесценные не болеют.

– Я тоже умру, как принц Сенрих? – рыдая, спрашивала она сначала отца и мать, а потом и пришедшего анатома. Только он смог убедить Лику, что её болезнь скоро пройдёт.

Теперь Лика лежала под двумя одеялами и с утра до ночи пила тёплые отвары, иногда проваливаясь в сон, но чаще – читала книги, слушала сказки и истории матери обо всём на свете. На третий день Лика чувствовала себя лучше, но ей по-прежнему не разрешали выходить на улицу.

– Можно ко мне придут друзья? Хоть кто-нибудь из ребят?

– Не говори глупостей, ты же не хочешь, чтобы они тоже заболели? – возразила Дора. – Вот, тебе передали подарки. Будешь смотреть?

Лика с насупленным видом разворошила корзину с поздними полевыми цветами и веточками полыни, попробовала свежий мёд из крынки и прочитала несколько писем с обычными пожеланиями. Ни одной куклы или человечка, сделанного из жёлудя, вышивки или головоломки, которые обычно делали дети, чтобы подбодрить заболевшего друга.

– Они больше не хотят со мной дружить?

Дора подавила тяжёлый вздох. Да и как было объяснить бесценному ребёнку, что его способностей боялись? Рассказать, что кто-то завидует, а кто-то, наоборот, трепещет настолько, что общение с бесценной кажется ему невозможным?

Вместо этого она сказала:

– Конечно же нет. Все расстроены уходом принца Сенриха. Сама посуди, как можно сделать добрую игрушку, если на душе так тяжело? И потом, думаешь, ты одна тут носом шмыгаешь? Многие простыли на том ветру. Не переживай, выздоровеешь – будешь снова играть с ребятами. А сейчас отдыхай и набирайся сил. Мы скоро вернёмся.

– Куда вы?! – Лика выползла из-под одеяла.

– На коронацию принца Севира, – призналась Дора. – Нам нужно там быть, а вот тебе лучше лежать в постели.

– Я останусь одна?

– Снаружи есть охрана, ты же помнишь? Тебе нечего бояться.

– Я хочу с вами! Возьмите! Я тепло оденусь!

– И заболеешь ещё сильнее, – с усилием, но Дора уложила Лику обратно. – При тебе сменится ещё достаточно принцев, ничего интересного сегодня не будет.

– Зачем же вы тогда идёте?

– Потому что так положено. А чихающие и кашляющие бесценные девочки должны оставаться дома и отдыхать. – Дора поцеловала ладонь и приложила два пальца ко лбу Лики. – Всё понятно?

– Да, мама, – буркнула та и накрылась с головой.

Вскоре под одеялом стало жарко и душно, и Лика откинула его и подбежала к окну. Накрапывал дождь, и гром гремел совсем близко. А вдалеке к городским воротам стягивались люди. Как их было много!

«Там будет весь город, пока я тут валяюсь без дела!» – мысли о неправильности происходящего зудели в голове, как комариный укус. Лика встала на цыпочки и увидела солдат вокруг дома. Их было меньше, чем обычно: наверно, часть из них сопровождали маму и папу на площадь.

«А если там появится богиня? Ей же надо принять клятву принца! Может, у меня получится поговорить с ней? Может, узнаю, что со мной не так? Хотя бы попробую! Если что, я мигом вернусь домой, никто ничего и не заметит».

Лика наскоро переоделась в траурное платье. Сверху она набросила отцовский полуплащ, доходящий ей почти до колен.

«В самый раз!» – только капюшон пришлось подвернуть.

Оставалось спуститься по лестнице, выбраться через окно на кухне и дать дёру до каменной ограды. Страх шептал, что солдаты сейчас схватят Лику и затащат обратно, но каким-то чудом ей удалось исчезнуть незамеченной.

«А теперь – в город!»

Она бежала по мостовой, в ботиночках хлюпала вода. Лика чувствовала, как дождь барабанит по ткани плаща. То ли от холода, то ли от азарта даже задышал нос и перестало болеть горло. Миновав храм, она прижалась к стене ближайшего дома.

На помосте стояла вся правящая семья: и братья отца города, и сам Стефан, и рейна с маленьким безымянным принцем.

«Где же Севир?»

Лика попыталась рассмотреть среди горожан своих родителей, но не смогла, так как все были одеты одинаково: в чёрное и белое. Чтобы случайно не попасться на глаза родным, Лика обошла толпу по кругу и встала под навес овощной лавки. Отсюда было хорошо видно помост, и дождь с ветром совсем не мешали. Рядом, в переулке, послышались чьи-то сердитые голоса, но как только на помост вышел принц Севир, Лика тут же выкинула их из головы.

«Сейчас богиня примет клятву нового принца третьей ветви!»

Всё казалось каким-то невероятным. Сверкали молнии, хранитель веры призывал всех к вниманию, а сердце Лики трепетало.

Принц преклонил колено.

Все замерли. Севир начал говорить, но в небе снова загремело, аж земля дрогнула. А принц замолчал.

Лика теребила накидку, борясь с желанием спрятаться в лавке, но понимала, что оттуда ничего не увидит и не услышит. А принц всё молчал. Лика задержала дыхание, насколько могла, но не выдержала и задышала часто-часто. Стемнело – туча окончательно закрыла собой весь свет. Люди слились в единое чёрное пятно. И очутившийся среди этого мрака мальчик не мог вымолвить ни слова.

«Как же ему страшно и больно!»

Лике стало жаль юного принца. Но что она могла сделать? Крикнуть ему, чтобы не боялся? Тогда бы её все увидели. Да и разве можно было что-то кричать в такой момент?

И тогда Лика призвала свою сверкающую шкатулку и подняла над головой так высоко, как смогла, даже на цыпочки встала.

«Вот бы сейчас шкатулка открылась!» – успела подумать Лика, как вдруг мрак пронзил звонкий, уверенный голос принца:

– Под взором Двуликой клянусь править!..

Лика еле сдержала смех. У неё получилось! У него получилось! Она высоко держала шкатулку до конца клятвы, а когда люди зааплодировали, спрятала её обратно в пустоту.

«Я всё сделала правильно», – Лика улыбнулась и, увидев, что церемония подошла к концу, набросила капюшон и свернула в переулок, чтобы побыстрее оказаться дома.

Вдруг кто-то схватил Лику за плечи и утащил в темноту. Мужская ладонь зажала рот, оборвав едва вырвавшийся крик. Лика брыкалась как могла, а похитившие её люди ругались между собой.

– Отпусти, бестолочь!

– Ага, чтоб она убежала!

– Нельзя, чтобы она испугалась!

– Она уже напугана, болван! Зря мы это затеяли!

– Поздно назад воротить! Второго шанса у нас не будет. Да отпусти ты её, поставь на землю! Вот так.

Грязная лапища убралась с лица, и Лика завизжала. Ей тут же снова заткнули рот. Она бы могла укусить похитителя, но побрезговала: пахло от кожи человека так, что Лику чуть не стошнило.

– Молчи! Тихо! Эй, слышь, мы тебя не обидим, честное слово! Только выслушай, да не вертись ты, эй!

С Лики сдёрнули капюшон, и она наконец разглядела похитителей. Двое безымянных нищих мужчин и женщина. Она была наречённой и выглядела получше.

– Ты Лика Пейран, бесценная Илассета, – сказала женщина. – Я столько времени пыталась связаться с тобой! Но проще пробить головой каменную стену. Пришлось просить этих бедолаг о помощи. Будешь визжать, и мы уведём тебя подальше в лес. Поняла? Ну, болван, дай ей сказать!

– Что вам надо? – Лика попыталась крикнуть, но голос подвёл её, и получился болезненный хрип.

Женщина красноречиво призвала шкатулку и сунула девочке под нос.

– Открой. Пожалуйста, я прошу, видишь? Не требую. Я тебе заплачу. Вот, – она кивнула на мешочек на поясе. – Там немного, столько твой отец тратит на жалование уборщицы ягод, но и дело бесценных нетрудное. Просто прикоснись к шкатулке. Ну?

– Я открою, только отпустите, – задрожав от страха, сказала Лика.

В глазах женщины появился жадный блеск. Она сунула шкатулку в руки девочки и застыла в предвкушении долгожданного чуда.

Лика едва стояла на ногах. Коленки тряслись. Ей ещё никогда не было так страшно.

«Это не должно происходить так!»

– Ну же! Открывай! – поторопила женщина.

– А я говорил, их нельзя заставить!

– Заткнись! Открывай! Сейчас же! – голос женщины сорвался на визг.

Всё внутри Лики сопротивлялось приказу.

«Неправильно, не так, не сейчас, не здесь!»

– Выходит, правду люди говорят, – прошипела женщина, и в её руке появился нож, – никакая ты не бесценная! Это всё враки, да-да, я слышала, отец города просто хотел поднять репутацию Илассета. Да? Отвечай!

– Э! Нож убрала! Живо!

Один из мужчин достал из-за пояса дубинку, пока второй продолжал держать Лику.

– Ты не видишь?! Она не бесценная! – рявкнула женщина.

Шкатулка испарилась из пальцев Лики.

– Бесценных нельзя заставить открыть шкатулку, – повторил бродяга. – Только попросить. Эй, милая девочка, милая бесценная, будь добра, пожалуйста, награди меня с братом именами, любыми. И мы выведем тебя отсюда невредимой, а? Что скажешь?

А Лика онемела от страха. Она смотрела то на одного безымянного, то на другого, пытаясь найти в их лицах хоть что-то человеческое, но оба казались пустыми серыми пятнами, на которых не получалось сфокусировать взгляд, не удавалось понять, о чём они думают, что это за люди. Будто на картину упали две капли воды, размыв лица и суть этих людей. Она тоже была такой, пока не получила имя? Или даже безымянные бесценные отличаются от остальных?

– Чего ты ждёшь? Произнеси имя! Ну? Мы п-просим тебя, просим же, ну! Тебе жалко? Или ты считаешь нас недостойными имён, а? А?!

– ОТПУСТИ МОЮ ДОЧЬ!

Лика дёрнулась на звук, но ноги подкосились, и она рухнула в грязь, запутавшись в плаще, а когда подняла голову, то увидела отца. Он стоял со сжатым в руке дарёным кинжалом, а его глаза, казалось, от ярости светились голубым пламенем.

– Папа! – Лика бросилась к нему и заревела в голос.

– Я здесь, всё кончено, – причитал Матар. – Всё кончено, богиня, всё кончено.

Он убрал окровавленный кинжал в ножны, набросил на голову Лики капюшон, закрыв от её взора весь мир, и подхватил на руки. Лика трижды качнулась в объятиях отца, как будто он переступил через что-то.

Матар подошёл к застывшей у переулка страже.

– Ловко вы их!

– Не знаю, как это я… Как будто это и не я был вовсе. У меня будут… кхм, проблемы с этим?

– Вы защищали бесценного ребёнка. Идите домой.

Лика, убаюканная размеренным шагом отца и звуками шуршащих мокрых камушков под его сапогами, перестала плакать.

– Прости меня. Не надо было мне убегать…

– Да, не надо было, – согласился Матар.

– Мама сильно разозлилась?

– Нет, что ты. Испугалась.

– Сильно испугалась?

– Очень сильно.

– То есть она не будет ругаться?

– Может быть, завтра будет.

Лика шмыгнула носом.

– Они хотели, чтобы я открыла шкатулку той женщины. Я сказала, что открою, только бы меня отпустили.

– Правильно сказала. Запомни: нет ничего дороже твоей жизни.

– Она дороже даров?

– Всех даров в мире, да.

– А те двое хотели, чтобы я дала им имена. И я не смогла. Не знаю почему. Всё было неправильно, но это было неправильнее всего. Понимаешь?

– Ты бесценная, Лика. Ты можешь поступать так, как считаешь нужным. И правильным.

– Спасибо, папа.

– Пришли. Не забудь и у мамы попросить прощения, хорошо?

Лика кивнула и незаметно вытерла нос о папин воротник.

Матар спустил дочь на землю, в этот же момент дверь в дом распахнулась, и на порог выбежала Дора. Она схватила дочь в охапку, а после – долго не отпускала, прерывисто дыша в её волосы. Лика снова плакала и сбивчиво обещала больше так не делать.

На что Дора счастливо вздохнула и с улыбкой сказала:

– Пойдём, расскажешь начальнику охраны, как тебе удалось улизнуть.

– Зачем? – удивилась Лика и даже плакать перестала.

– Надо же понять, кого наказать за то, что бесценную прохлопали! – засмеялась Дора, вытерев красные от слёз глаза.

Глава 4

4 года спустя, последний день лета

Приближались именины младшего принца Илассета, и город не спал ни ночью, ни днём. Люди украшали улицы лентами и цветами; труппы актёров разыгрывали сценки на площади; женщины готовили угощения, мужчины чинили крыши и красили дома, пока дети носились с поручениями. Гостиницы были переполнены, а в замке, говорят, не осталось свободных спален для гостей. Приехала вся семья правящей четы, даже сводный брат Стефана – Ри́нел, с сыновьями, хотя их не ждали.

После того как принцем ветви стал Севир, отношения Стефана с братом обострились. Поговаривали, тот приехал убедиться, что безымянный принц не излечился от недуга, а значит, после окончания правления Севира ветвь должна была перейти к семье Ринела. Может, поэтому Стефан разрешил торжество – надеялся утереть нос сопернику. И люди с радостью устроили праздник.

Урожай вишни удался на славу. Матар думал, что это влияние дара жены – Дора в саду часто играла на флейте. Такого бурного цветения Матар не видел давно, и теперь вишню брали у него целыми повозками: как для обычного люда, так и для рейнского стола. Дора заказала замечательные платья из радужного шёлка, купила, должно быть, всю лавку с украшениями и заколками, а её дамский столик был завален духами, кремами и шут его знает чем ещё. Женщины! То ли дело купить пару лошадей, отложить мешочек золота на плохие времена да доверху заполнить кладовые. Но, чего уж там, Матар и себе купил пару костюмов, новую шляпу и трубку из белого дерева.

Лика ничего не хотела. Всё сидела в спальне, читала книги и возилась то с часами, то с головоломками. Разбирать сложные механизмы было её любимым занятием, но и другие науки девочка изучала с интересом. Достаток Матара позволял обеспечить дочери достойное образование, так необходимое в будущих путешествиях. После того как Лику объявили бесценной, к её обычным занятиям с познавателями счёта, письма и истории добавились уроки по географии, анатомии, этикету, логике и даже верховой езде. Два основных языка Ародана – ветвийский и расколотое наречие – Лика уже знала благодаря матери.

Матар вздохнул, оглядел сады, в которых с утра до ночи работали сборщицы ягод, и вернулся в дом. Он переживал за Лику. Она отказывалась от кукол и платьев, не желала смотреть выступления актёров. Её редко кто видел, и чем ближе были именины принца, тем больше дочь замыкалась в себе.

Как и предполагала Дора, с правящей семьёй было заключено соглашение, что в день именин юного безымянного принца Лика откроет и его шкатулку, и шкатулку принца Севира, если к тому моменту он не сделает этого сам.

Так пролетели четыре года. Дора прожила их в предвкушении и чуть ли не ежедневной подготовке к великому событию, Матар – в долгожданном семейном счастье. А вот Лика темнела день ото дня. Ведь свою шкатулку она так и не открыла. И никто не знал о её тщетных попытках.

– Я не хочу сейчас это делать, – говорила Лика, надеясь, что родители не уличат её во лжи. – Это должен быть особенный день.

– О, богиня послала мне глупую дочь! – восклицала Дора. – Ты понимаешь, что в шкатулке могут быть груды золота? Или лекарство от крысиной гибели?

– А ещё там может быть осиный рой, грозовое облако или смерть! Богиня могла повернуться ко мне и тёмным ликом! Как в легенде о бесценном Иове: его даром было зеркало, и всякий, кто смотрел в него, умирал! Я не хочу такого же! – кричала Лика и убегала в свою комнату.

– Она боится, – говорил Матар жене. – Вот подрастёт…

– Она уже взрослая! Не могу дождаться, когда она поумнеет!

Лика слышала эти разговоры, хоть родители и старались понижать голоса. Девочка забиралась под одеяло и плакала от обиды.

Дурацкий талант. Из-за него у неё не было друзей. В безымянном детстве Лика не знала одиночества. Стоило стать бесценной, как другие дети перестали с ней общаться. Кто-то боялся, кто-то завидовал, а кому-то попросту запретили: вдруг бесценная откроет шкатулку по дружбе? Потом век не расплатишься!

Чтобы этого не случилось, Лику никуда не отпускали одну и постоянно твердили о её долге, о соглашении с короной и великом предназначении. Мать говорила о безбедном будущем и славе, отец – о счастливой жизни и добрых поступках, которые она совершит.

«Всё было бы так, будь я взаправду настоящей бесценной, а не какой-то… какой-то… Сломанной!»

Лика не раз спрашивала, почему Стефан не пригласил нормального бесценного, и не получала вразумительного ответа. Отец говорил, что бесценных на свете не так много и большинство из них путешествует в таких далёких землях, что могли пройти годы, прежде чем кто-то из других бесценных посетил бы Илассет.

Мать на это презрительно фыркала.

– Красивая сказка, но так ветви просто дешевле. Я до сих пор считаю их цену унизительной!

Лика слышала в этих словах только одно: она не настоящая бесценная.

«А если не получится открыть шкатулки принцев?»

Она не спала ночами, думая об этом.

– Мне не нужна бесценная! Я сам открою эту проклятую шкатулку! Как Сенрих!

Крики принца Севира разносились по коридору. Служанки старательно натирали рамы картин до блеска и в десятый раз мыли полы, лишь бы послушать, чем закончится ссора отца города и принца.

– Не смей сквернословить!

Раздался звонкий шлепок. Вся прислуга разом застыла от неожиданности. Девушки переглядывались, пажи не скрывали ухмылок.

– Ты принц Ародана! Вот и веди себя как подобает принцу!

– Что ж ты ударил принца, а, отец?

– Будешь дерзить, и я сделаю это ещё раз. И рука моя не отсохнет. Избалованный щенок! Тебе оказана великая честь! Тебе следовало бы молиться Двуликой за то, что у тебя есть возможность оплатить услугу бесценного!

– Это девчонке следовало оказать мне великую честь! Она такая же подданная Илассета, как и все прочие!

– Только посмей завтра ляпнуть что-то подобное! Тебе дали время, и ты не справился! Хватит! Я не допущу, чтобы правитель третьей ветви приехал на съезд принцев без дара!

За закрытыми дверями спальни раздался звон стекла. Похоже было, что принц опрокинул поднос с ужином. Все служанки рванули к дверям, чтобы прибрать беспорядок, а заодно и увидеть своими глазами, что происходит внутри.

Стоило приоткрыть двери, как коридор сотряс властный, гневный окрик:

– Вон! Все вон!..

…Севир плюхнулся на диван и лениво закинул в рот виноградинку, поднятую с пола. Стефан брезгливо скривился.

– Жрёшь как собака.

Севир равнодушно пожал плечами. Он поправил подушки и закинул обе ноги на диван, испачкав уличными сапогами красный бархат. Хлопнув в ладоши, принц достал из воздуха шкатулку и принялся её вертеть. Деревянная, с красивой, но простецкой резьбой шкатулка состояла из одинаковых квадратов, которые волшебным образом поворачивались туда-сюда.

– Без крышки, без замочной скважины, пружин или шестерёнок, – проворчал Севир. – И как её открыть?

– Сын, для этого и нужны бесценные. Твоя мать тоже не понимает. Но поверь, так будет лучше для всех нас.

Судя по голосу, отец немного успокоился. Он налил вина и залпом опрокинул бокал.

«Пьяница несчастный».

Севир искоса глянул на отца и промычал что-то утвердительное. Он слышал, как родители решали судьбу их с братом шкатулок. Мать один раз сказала, что против, но сдалась после первого же отказа мужа.

– Сорон так и умер со шкатулкой в руках. Ты видел его гробницу. Шкатулка до сих пор там. А всё потому, что он был таким же упрямым и гордым. И чего он добился? Сошёл с ума!

– Как знать, может, и хорошо, что он не сумел её открыть. Может, не суждено было. Вдруг там внутри покоится армия демонов, которая «покроет Ародан слоем костей и пепла»?

Севир дословно процитировал второе сказание о великом тёмном даре, который тысячи лет назад стёр с карт Южную империю.

– Светлые дары встречаются чаще, чем тёмные, – резко сказал отец. – Вспомни меч первого принца Ародана. С этим оружием нельзя проиграть бой! Или зеркало Истории, показывающее прошлое! Всё, что есть в шкатулках, нужно.

– И как? Сильно тебе пригодился перстень?

«Который уже не налезает на твои жирные пальцы?»

На этот раз удалось вовремя придержать язык. Только глупец обозвал бы отца жирдяем, хотя из-за живота тот давно не видел пальцы ног.

«Богиня, бедная мать, как они вообще умудрились зачать брата?» – Севир иногда думал, что мелкий – другой крови, но вслух эту мысль озвучивать не смел.

– Пусть мой перстень не разрушает горы, всё равно это Её дар. И когда-нибудь он сыграет свою роль. Как и твой.

Севир вздохнул. Вот бы в шкатулке был Камень Жизни – легендарный дар, который делал владельца неуязвимым и давал способность исцелять раны других. А достался какому-то бедняку! Правда ли камень существовал – неизвестно. Но учитывая, что однажды сын работорговца получил от богини Весенний шторм, уничтоживший не только половину мирного населения, но и ладьи варваров, то любой дар – хоть от светлого лика, хоть от тёмного – мог прославить хозяина.

Но до этого дар нужно было получить.

– И что? – со скукой в голосе спросил Севир. – Как это будет? Я просто дам в руки этой грязной…

– Севир!

– …девчонке шкатулку? Она же младше меня! Да ещё такого низкого происхождения.

– Она бесценная, как ты не можешь это уяснить! Пусть она и младше, но имя ей дали раньше, чем тебе!

– Нашёл чем меня унизить? Что она раньше меня стала наречённой?

– Ещё раз тебе говорю…

– Да-да-да, она бесценная. Скажи-ка мне, отец, а отчего такая «бесценная» не перебралась за Шёлковое море? Её семья давно могла заработать целое состояние на дочурке, но нет: они не сделали ни одного заказа.

– К чему ты клонишь? – нахмурился отец.

– До меня дошли слухи, что с ней что-то не так.

– Я говорил с отцом Лоралом. Он уверил меня, что молодые бесценные открывают шкатулки немного дольше. Ты тоже ходить не сразу научился.

– Всё равно это не объяснение. Быстро, медленно. Какая разница?

Севир подбросил шкатулку в воздух и заставил её исчезнуть. Он помолчал немного в раздумьях, встал и твёрдо сказал отцу:

– Хорошо. Но не на глазах у всех. Я хочу, чтобы она показала мне, как это сделать. И я открою шкатулку сам.

Лика стояла перед зеркалом, боясь пошевелиться. Платье из тончайшего шёлка оказалось до того невесомым, что она почувствовала себя обнажённой и беззащитной. Новые туфельки натирали пальцы, несмотря на то что Лика по велению матери разнашивала обувь несколько дней. Руки украшали широкие браслеты, дорогие и тяжёлые. Кожа под ними потела, а камни цеплялись за юбку…

Дора подвела глаза дочери чёрными тенями, а волосы уложила двумя змеиными косами.

– Нельзя, чтобы с тобой обращались как с ребёнком, – говорила она, закалывая непослушные пряди шпильками. – Ты должна выглядеть и вести себя как бесценная. Не сутулься. Не смотри в пол. Будь гордой, но не надменной. Не зазнавайся, но и не позволяй втоптать в грязь своё достоинство. Ты особенная, но это не значит, что ты лучше всех. Поняла?

– Да, мама, – кивнула Лика.

– Как же ты выросла, – сказала Дора, прикинув, сколько всего придётся купить к зиме. Лика стала на голову выше сверстниц, рано созрела. Да и вообще казалась старше своих лет. Дора вертела дочь, пытаясь найти малейшие изъяны в образе, будь то складка на платье или выбившийся волосок, смахнула пылинку с подола и отправила Лику вниз, где уже ждала карета. Дора взяла с собой флейту в надежде, что представится случай сыграть при дворе.

Матар ожидал их у лестницы. Кинжал-дар он закрепил в красивых, дорого украшенных ножнах. Дора сама выбирала и камни, и цвет. Муж считал, что вкус у неё от богини, не иначе.

Наряды у всей семьи гармонировали по фасону, хотя платья были из радужного шёлка, который переливался то золотым, то нежно-розовым, а костюм Матара – строгого чёрного цвета.

– Чёрный и золото, моя дорогая, – сказала Дора, когда сели в карету. – Запомни, нет лучшего сочетания, чем звёзды и ночное небо…

…Лика снова кивнула. Она с удовольствием отдала бы и это платье, и браслеты, лишь бы не пришлось никуда ехать.

Карета тронулась. Народу на главной площади собралось столько, что лошади вскоре перешли на шаг, и Лика смогла всё рассмотреть.

Люди пели песни, громко смеялись. Все были нарядными, улыбчивыми, а от пёстрых красок рябило в глазах. Со вторых этажей постоянно кидали лепестки цветов и бумажные ленты. Лика на какое-то время отвлеклась от тяжёлых мыслей. Нос щекотал запах булочек и сладостей. Играла музыка, и, казалось, сама жизнь пела и веселилась.

Матал гладил ладонь Доры и держал в зубах трубку. Завидев улыбку Лики, он повеселел и сказал:

– Вот видишь! А ты не хотела ехать. Смотри, как красиво! А сколько подарков ты сегодня получишь!

– Познакомишься с видными людьми, – подхватила Дора, мечтательно прикрыв глаза.

– Попробуешь блюда, о которых даже не слышала. Но главное – этот день войдёт в историю, – отец осёкся, когда Лика вмиг опустила взгляд.

– А после мы съездим к бабушке. Она давно пишет, что хочет повидать тебя, – попробовал исправить ситуацию Матар и с облегчением выдохнул, когда Лика встрепенулась и с надеждой посмотрела на него.

– Правда? Мы уедем? Надолго?

– Как захочешь, – сказал Матар, сжав руку Доры, не дав жене возразить. Она верно распознала намёк и промолчала.

Лика заёрзала на месте.

«Мы уедем! Надо только пережить этот день, а потом всё будет неважно».

Карета выехала на площадь перед замком. Хранители веры выстроились в ряд и вместе с прихожанами запели молитву Двуликой. Бедняки ютились с краю, отгороженные стражей. Им раздавали угощения в честь праздника. Лика прильнула к сетке на окошечке кареты. Нищие в серых одеждах казались ей стайкой крыс, затаившихся в тени. Она так засмотрелась, что не обратила внимания на возмущённый возглас, а потом прямо перед глазами возникло лицо женщины. Лика вскрикнула и отпрянула. Женщина была грязной, от неё пахло нечистотами, а на голом черепе и покрытом струпьями лице ползали насекомые.

– Имя! – провыла нищенка, вцепившись в карету. Сзади кто-то из стражи пытался оттащить женщину, но она не обращала внимания. – Имя! Дайте мне имя! Молю! Имя! Госпожа! Дайте мне имя! – прокричала она и исчезла в толпе.

Лика прижалась к родителям. От испуга она тяжело дышала. Безымянная женщина была неправильной. Сломанной. Как будто у неё не было лица или тени.

– Только не заплачь, – предупредила мать, – вся косметика потечёт. Не обращай внимания на безымянных. Они не стоят твоих слёз.

– Не будь так сурова, Дора. Большинство из них выросли сиротами.

– Да, но порядочным сиротам имена дают хранители веры. Эта женщина совершила что-то плохое, раз осталась без имени.

Матар потянулся погладить дрожащую Лику по голове, но Дора убрала его руку с возгласом:

– Причёску испортишь!

Карета подъехала к парадным воротам дворца. Матар подал руку сначала жене, а после – Лике.

Она замешкалась. Выходить из кареты не хотелось.

«Что будет, если велеть кучеру гнать лошадей подальше отсюда?» – подумала Лика. Она понимала, что кучер не посмеет её ослушаться, но несколько часов свободы не стоили того скандала, который последует после такого бегства.

Лика вздохнула и сделала шаг на подножку.

«Подобрать платье. Держать голову прямо».

Дверца кареты со щелчком захлопнулась за спиной, и двор, полный гостей, взорвался аплодисментами.

Лика шла впереди и неловко кивала всем подряд. Люди пожирали её взглядами. Чувство наготы усилилось настолько, что едва удавалось бороться с желанием постоянно поправлять лиф и лямки платья. Мать строго-настрого запретила так делать.

«Не споткнуться. Держать подол. Смотреть, куда ступаешь, но надолго взгляд не опускать. Улыбайся, улыбайся, улыбайся!»

«Если нет иного выхода, используй их же оружие, дочка», – вспомнила Лика слова отца. Облизнув губы, она начала рассматривать людей. У гостей из-за Шёлкового моря в волосах торчали длинные красивые перья, а жители севера облачились в меховые жилетки, хотя на улице было тепло. Несколько мелких лордов в сопровождении жён и детей смотрели на Лику не только с любопытством, но и с завистью. А вот западные господа её откровенно напугали. Их взгляды не выражали ничего, кроме недоумения.

– Отец, – спросила Лика, – кто эти люди?

– Это бывшие рабовладельцы. Видишь, как их оттеснили? А сразу за ними стоят двое из отрицателей. Держись от них подальше.

– Но почему?

– Позже объясню.

– Прекратите оба! На нас весь двор смотрит! – прошипела сквозь улыбку Дора.

Когда они подошли к лестнице, к Лике тут же подбежал слуга.

– Сто ступенек, госпожа. Я помогу вам. Вот так, осторожно.

Она почувствовала, как запылали щёки. На вид мальчик был того же возраста, что и она, но наверняка куда более знатного рода, раз служил в замке.

Увидев, что белую лестницу выдраили до блеска, Лика перестала беспокоиться, что её платье запачкается. Следом поднимались ещё гости, а многие давно собрались внутри. У входа в зал стоял распорядитель торжества. Он внимательно посмотрел на подошедших и громко объявил:

– Господин и госпожа Пейран и их бесценная дочь – Лика Пейран!

Лика заглянула внутрь зала и ахнула: «Сколько народу!»

Здесь реакция на её появление была не столь бурной. Многие гости подняли бокалы, но большинство из них лишь мельком взглянули на неё, не прервав беседы. Для столь влиятельных господ бесценные не были каким-то чудом. Лика немного расслабилась и куда увереннее вошла внутрь.

– Господа, – сказал мальчик-слуга, – ваш столик находится в конце зала, в трёх столиках от ре́йнского. Прошу за мной.

Лика боялась опозориться. Ей казалось, что она забыла все правила этикета, но опасения оказались напрасными. Люди улыбались, а она улыбалась в ответ. Когда Лике говорили что-то, она отвечала искренне и вежливо. Родители всегда были за её спиной. Доре не терпелось с кем-нибудь познакомиться и завести разговор с придворными дамами. Матар пожимал руки мужчинам и перебрасывался с каждым парой слов. Все ждали появления правящей четы и принцев. Лика же наивно надеялась, что случится чудо: вдруг Севир сам откроет шкатулку или Стефан передумает и сделку отменят?

На их столике было множество вкусностей. От переживаний проснулся зверский аппетит, и она не заметила, как съела пять разных закусок: ягоды с сыром, мясные шарики с травами, фрукты в меду, ореховые палочки и тарталетки с кремом. Забывшись, Лика отпила из бокала и чуть не выплюнула страшную кислятину.

– Детка, ну-ка поставь, – хохотнул отец, забрав бокал. – Это же вино! Надо попросить, чтобы тебе принесли нектара или воды с лимоном.

– Ты ещё молока попроси, – возмутилась Дора, но, заметив кого-то, тут же улыбнулась и присела в реверансе.

Лика заглянула матери за спину и чуть не подавилась недоеденным пирожным.

К Пейранам приближался невероятной красоты зверь. У существа была волчья морда, лазурные большие глаза и белый мех, а на огромный пушистый хвост ложились длинные птичьи перья. Когти на тонких лапах походили на орлиные. Зверь был прекрасно сложен, а в его облике не наблюдалось ни одной лишней детали, ни одной неправильной линии.

Но, конечно же, мать поприветствовала не это удивительное существо, а его спутника. К Лике подошёл мужчина. Он был чуть младше Матара, с едва заметной проседью в волосах. Короткая аккуратная бородка скрывала длинный шрам, кончик которого виднелся около уха.

– Лорд Ренфел! Какая честь! – воскликнул Матар, протянув руку. Лорд с готовностью её пожал, затем поцеловал ладонь Доры, чем вогнал её в краску, а после так же поприветствовал и Лику. Она честно старалась смотреть в голубые глаза Ренфела, но всё её внимание приковывал неведомый зверь.

– Лика, лорд Ренфел – познаватель. Он изучает шкатулки и дары Двуликой, – объяснила Дора.

– Рад вас видеть. Я много слышал о семье Пейран, – улыбнулся он. – Юная Лика, у меня для вас подарок.

– Лика! – шикнула Дора, незаметно дотронувшись до спины дочери.

Лика вздрогнула: она всё прослушала.

– Простите, лорд Ренфел! Я не хотела проявить неуважение, просто…

– Ничего, – хохотнул Ренфел. – Все так реагируют на Вьюгу.

– Вьюга, – повторила Лика. – Красивое имя!

Вьюга принюхалась и ткнулась носом в ладонь Лики, и та хихикнула.

– Кличка, детка, – поправил её отец.

«Точно! Животным дают только клички. Как глупо».

– Она появилась из шкатулки, которую для меня открыл бесценный, – сказал лорд Ренфел, погладив зверя по шее.

– А Вьюга… она кто? Я хочу сказать, я никогда не слышала и не видела таких… зверей… – Лика запнулась, поймав взгляд матери.

Но лорд Ренфел с улыбкой ответил на вопрос:

– Это и неудивительно: в Ародане подобные ей не обитают. На крышке моей шкатулки было сказано, что дар сей ищет жизнь среди звёзд, но, полагаю, это метафора. Я пытался придумать для Вьюги название, вроде птицеволка, – услышав это, Вьюга недовольно заворчала и игриво куснула хозяина за палец, вызвав у Лики смешок, – но ей всё не нравится. Так или иначе, о таком друге я и мечтать не смел! Поэтому сегодня, я надеюсь, вы поможете юным принцам обрести то, что уготовила им богиня. Хочу подарить вам, Лика, вот этот кулон.

Лорд Ренфел достал из кармана коробочку. Лика поблагодарила лорда за подарок и осторожно вытащила украшение – ключик из железного золота, с одной стороны украшенный голубым топазом, а с другой – тёмным гиацинтом.

«Богиня, до чего же красиво!»

– Этот ключ не только символичный подарок для бесценной. Как-нибудь приедете в седьмую ветвь и узнаете, что он открывает. Ну, а ещё он подходит к вашим глазам.

Лика, засияв от счастья, быстро застегнула цепочку.

Тут, заглушив все разговоры, грянули трубы. Лорд Ренфел попрощался и отошёл. Гости стали подтягиваться к центру зала. Попытка спрятаться за спинами родителей провалилась, и мать подтолкнула Лику в первый ряд.

Высокие двери отворились, и в зал вошли юные принцы и их родители. Лика никогда не видела их так близко. Она успела рассмотреть хмурое лицо Стефана и украшенное рубинами платье рейны, мельком глянула на маленького принца, который ковырял в носу.

А затем Лика встретилась взглядом с принцем Севиром.

Её словно пронзило ледяное копьё. Лика смотрела на принца, казалось, целую вечность. Когда он наконец отвернулся, Лика снова смогла нормально дышать.

Насколько сильно облик Севира не соответствовал его взгляду! Со стороны принц выглядел безупречно: дорогие одежды, отточенные движения, идеальная улыбка и осанка. А на Лику будто смотрело запертое в тесной клетке животное, которое хотело выбраться на свободу. Севир был похож на зеленоглазую змею, заточённую в старой коже.

«Сломанный, – подумала Лика. – Принц тоже сломанный, но почему?»

Всё веселье слетело с неё в один миг. Она ощутила липкий ужас, который каждую ночь будил её очередным кошмаром.

Она больше не переживала, что не сможет открыть шкатулки принцев.

Лика боялась, что сможет. И боялась того, что увидит внутри.

Глава 5

Правящая семья вышла на балкон дворца, гости столпились позади неё в зале, и отец Лорал начал долгую торжественную речь, которую Лика прослушала. Всю церемонию она молилась Двуликой.

«Пожалуйста, посмотри на маленького принца светлым ликом, или пусть тёмный лик сегодня не будет жесток», – заклинала Лика, сминая в кулаках юбку. Она посмотрела в спину принца Севира и впервые попросила богиню забрать талант бесценной или совершить чудо – что угодно, лишь бы не пришлось открывать шкатулку Севира.

Лика попыталась сбежать, подумав, что во время церемонии ей удастся исчезнуть незамеченной, но мать ловко поймала Лику за руку и прижала к себе так крепко, что заныли плечи. При этом улыбка Доры даже не дрогнула, только её каменные пальцы, впившиеся в кожу Лики, выдали гнев матери.

– А теперь отец города Стефан произнесёт перед народом и богиней имя младшего принца Илассета! – Отец Лорал склонил голову и отошёл.

Стефан поцеловал руку рейны, подвёл сына поближе к перилам, где слуги заранее поставили подставку, чтобы мальчика все увидели, и объявил:

– Я даю сыну имя, которое носили правители нашей династии! Имя доброе и справедливое, как и он сам!

Мальчик переминался с ноги на ногу. Стоять ровно ему было скучно и тяжело. Он качал головой и постоянно отвлекался, не слушая отца. Словно ему меньше всех было интересно, какое имя для него выбрали.

Принц Севир скрестил руки за спиной, и Лика увидела, как сжались его кулаки. А когда младший брат едва не запустил ладонь в штаны, чтобы почесаться, Севир дёрнулся, как будто захотел ударить мальчика. Рейна вовремя остановила младшего сына, приобняв за плечи, что со стороны выглядело как ободряющий жест.

– С сегодняшнего дня ты принц Си́рор!

По шквалу ликующих криков можно было подумать, что под стенами дворца собралась вся ветвь. Гости в зале лишь аплодировали и переговаривались между собой. Лика услышала недовольный голос матери:

– Это шутка? Сирор? – Дора отпустила Лику лишь на пару мгновений, чтобы присоединиться к овациям, и снова вцепилась в неё клещом.

– Что не так, дорогая? Отличное имя, так звали его прадеда. Славный, говорят, был правитель! – отозвался Матар.

– Его прадеда звали Сигрол.

– Разве?

– И кто из нас лучше знает историю Илассета? Точно тебе говорю, Сигрол. А имя Сирор – это перевёртыш от прозвища Рори, – нахмурилась Дора и взяла мужа под руку. – Оно означает «дитя неба».

Лика вздрогнула. Дитя неба. Так раньше называли слабых и несмышлёных сыновей, чтобы все знали: таким нельзя продолжать род, ибо отпрыски будут больными.

Она посмотрела, как мальчику помогли спуститься с подставки, как рейна бережно взяла его за руку и повела в большой зал. Лика увидела, каким пустым и бездумным был взгляд у принца Сирора.

«Быть может, дар богини вылечит принца?»

Гости пировали и танцевали. Лика стояла рядом с отцом, боясь отойти от него даже на шаг. Где пропадала мать, можно было догадаться по редким триолям флейты. Отец постоянно доставал кинжал из ножен и демонстрировал разным господам. Лика трепетала от мысли, что кто-нибудь мог спросить про её собственный дар.

«Когда же вечер закончится!»

– Матар Пейран, позвольте пригласить Лику на танец.

Лика подскочила на месте. Она почувствовала, как отец отпускает её руку, чтобы поклониться. Другие мужчины чуть расступились, пропустив в их круг принца Севира.

– Отец, нет… – едва слышно шепнула Лика, присев в безобразном реверансе. Но папа её не услышал.

– Это будет большой честью, мой принц!

Не успела Лика сообразить, что происходит, как её отвели в центр зала. Ноги тут же сделались деревянными.

Принц слегка склонил голову, приобнял Лику за талию и крепко сжал ладонь в своей. Он оказался почти на полголовы выше Лики. Она подхватила длинную юбку и даже успела подумать о том, что её шёлковое платье смотрелось до ужаса дёшево и безвкусно по сравнению с богатым дублетом принца.

«Двуликая, у него даже волосы блестят ярче, чем у меня!»

– Я подумал, что нам следует поговорить, вам так не кажется? – ровным голосом сказал Севир.

Лика кивнула, посмотрев поверх плеча принца. Все мысли были заняты тем, чтобы успевать правильно ставить ноги. К счастью, танец оказался несложным.

– Вам рассказали о вашей роли на сегодняшнем вечере?

– Да… мой принц, – поспешно добавила она. Ответа не последовало, и Лика быстро продолжила: – На закате я открою шкатулку безымя… то есть принца Сирора. А потом – вашу.

Рука на её талии сжалась. Лика поневоле опустила взгляд и чуть не споткнулась.

– Простите мою неловкость…

– Мою шкатулку ты не откроешь, – холодно сказал принц Севир.

Лика широко раскрыла глаза и впервые посмотрела принцу в лицо. Он выглядел так, будто танцевал с пустым местом.

– Но почему? – спросила Лика.

– Ты покажешь мне, как это сделать, понятно?

– Что?

Лике показалось, что пол ушёл у неё из-под ног. Разумеется, она тут же сбилась с ритма, и принц наступил ей на ногу. Севир выругался сквозь зубы и вывел Лику из круга танцев. Она только сейчас почувствовала, как сильно были натёрты её ноги, и начала прихрамывать. Принц велел прислуге налить ему вина, отхлебнул большой глоток и посмотрел на бесценную.

– Позволь, я тебе кое-что объясню. Видишь вот тех людей? С ореховой кожей?

– Отец говорил, что это бывшие рабовладельцы, – тихо сказала Лика, сцепив руки перед собой.

– Это здесь они бывшие, а в некоторых уголках Ародана до сих пор процветает рабство. Такими приёмами отец надеется показать дикарям, что вольные слуги полезнее. Всё равно что заставить скальных иглозубов питаться травой. Но даже в тех краях бесценных редко продают в рабство. Знаешь почему?

– Н-нет…

Принц Севир облокотился на столик и протянул:

– Слишком до-ро-го. Все бесценные находятся под властью их правителя. Они как бы свободны, но никто не платит им за открывание шкатулок. Там они обязаны делать это: каждый день, по выбору провидца, который толкует, какую шкатулку стоит открывать, а какую нет.

Лика не понимала, куда клонил принц, но разговор ей не нравился. Она попыталась выискать взглядом родителей или лорда Ренфела, да хотя бы какого-нибудь слугу, лишь бы поскорее закончить эту беседу.

– Дальше мой дядя Ринел и его сыновья. – Севир брезгливо поморщился. – Младший – Рýюн, а старшего сына дядя назвал Рéнрих. Якобы в честь моего брата. Но ты же понимаешь, что это значит?

Юноша был совершенно не похож на покойного Сенриха, хоть богиня и не обделила его красотой и приятной улыбкой. Лика быстро выкинула Ренриха из головы.

– Не совсем, мой принц.

Севир закатил глаза и пояснил:

– Дядя готовит сына к тому, чтобы тот занял моё место. Уж не знаю, сам ли Ренрих открыл шкатулку или это тайно сделали с помощью бесценного, но сюда родственнички приехали, чтобы позлорадствовать. Ну и заодно узнать судьбу Сирора. Определить, есть ли угроза.

Севир качнулся, и Лика поняла:

«Да он же пьян!»

Жар ударил ей в лицо. Лика беспомощно огляделась, но никто не посмел подойти к принцу, который вёл беседу с бесценной.

– Или вот отрицатели, – принц Севир скривил губы, и улыбка вышла по-змеиному мерзкой. – Их пригласила моя мать. Вижу, ты понятия не имеешь, кто они. А зря! Уж тебе-то следует знать. Для них ты хуже чумной крысы: не про́клятая, а само проклятие, которого не должно существовать. В их землях бесценных клеймят и изгоняют.

– Но почему? Разве бесценные не помогают людям? – дрожащим голосом пролепетала Лика.

– Отрицатели считают, что вы не должны помогать. Только хозяин шкатулки имеет право её открыть. Если ему суждено, конечно. А бесценные ломают планы богини.

– В-вы поэтому не хотите, чтобы я открывала вашу шкатулку? – Лика попыталась понять логику Севира.

Принц рассмеялся. Лика сжалась, почувствовав, что на них все смотрят.

– Нет. Просто это должен сделать я. Вот и всё. Но отец желает, чтобы шкатулки принцев Илассета открылись сегодня. И раз уж ты у нас особенная, – Севир взял Лику за руки и осмотрел, будто товар на прилавке, – то можно сказать, что мне повезло. Покажешь, что делать, а шкатулку открою я.

– Но я не знаю, как это делаю! Я не знаю, как показать или объяснить! – Лика почувствовала, как подступают слёзы, и замолчала.

«Нельзя плакать».

– Уж постарайся. – Севир сдвинул брови, допил вино и, не сказав больше ни слова, растворился в толпе.

Лика прислонилась к стене. Холодный камень больно куснул кожу, но Лика даже не вздрогнула.

«Всё пропало. Это какая-то глупость. Как мне показать, что? нужно делать, если у меня каждый раз уходят часы на то, чтобы самой разобраться? Что же теперь, до утра в замке сидеть?»

Мама говорила, что принцы вообще капризны, но разговор с Севиром показался изощрённой, жестокой пыткой.

«Как принц это представляет? Что я буду стоять над его плечом и говорить: сюда, ваша светлость, а теперь попробуйте туда, ваша светлость, поверните, нажмите, да не так, ваша безголовая светлость!»

Лика притопнула каблуком. Мимолётная злость тут же сменилась страхом. Ничего, если бы просто пришлось долго провозиться, ведь главное – результат. Но что, если принц не сможет открыть шкатулку? Виноватой будет Лика? Её накажут? А если сможет? Лика по-прежнему испытывала опустошающий ужас при мысли о том, что могло находиться внутри шкатулки.

«А может, есть другой выход?»

Лика поискала в толпе отца, но какой там! Неизвестность пугала, а спросить было не у кого. Но тут Лика заметила Вьюгу и, не потратив ни секунды на раздумья, быстрым шагом пересекла половину зала. Зверь почувствовал приближение Лики и развернулся, мазнув пером по её подбородку.

– Привет, Вьюга, – рассеянно пробормотала Лика, разыскивая лорда Ренфела. Хорошо хоть, он не уходил далеко от своего зверя. – Лорд Ренфел!

– Лика? – Мужчина подошёл ближе. – Что случилось? Вы побледнели.

Лика замялась и попыталась подобрать слова.

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, бывало ли, что бесценный предчувствовал, что дар в шкатулке – от тёмного лика богини?

Лорд Ренфел удивлённо приподнял брови, но почти сразу его взгляд прояснился.

– Вам рассказали о провидцах? – Он погладил Вьюгу по голове. Она с удовольствием зажмурилась. – Не верьте этим сказкам. Кто слышал речи провидца, тот знает, что его толкования всегда двояки и подходят для любого предсказания. Нельзя наверняка узнать, что внутри шкатулки. А почему вы спрашиваете?

Лика осеклась. Нельзя было говорить, что в шкатулке принца Севира, возможно, плохой дар.

– Мне просто любопытно.

– Вы боитесь, я же вижу. Боитесь, что в шкатулке тёмный дар. Всё может быть, но на то есть воля Двуликой. Вы не в ответе за то, что внутри. Бесценные лишь ключ, – улыбнулся лорд Ренфел.

Вьюга навострила уши, и в этот момент снова грянули трубы. Лика оглянулась.

– Солнце садится! Настал момент узреть дар принца Сирора! – громко заговорил отец Лорал.

Лика растерялась, не поняв, куда ей идти и что делать, но рядом, словно по волшебству, оказалась мама. Дора, взволнованная и серьёзная, отвела дочь поближе к центру зала, махнула Матару, который в этот момент с извинениями пробирался сквозь толпу. Лика беспомощно посмотрела на родителей.

«Деваться некуда. Час настал».

Севир, скрестив руки, встал рядом с отцом, а рейна подвела маленького принца к Лике.

Та внутренне собралась и сказала зазубренную накануне фразу:

– Моя рейна, для меня нет большей чести, чем помочь принцу Сирору. Благодарю за доверие!

– Да благословит его дар светлый лик богини, – ласково сказала рейна и обратилась к сыну: – Сирор, дай шкатулку бесценной Лике.

Мальчик, до этого смотревший в пол, возвёл взгляд к потолку и попытался убежать. Придворные дамы умилённо заохали, кто-то засмеялся. Рейна тоже улыбнулась, но в её глазах застыла тревога, а движения вышли скованными, будто она едва сдерживала раздражение. Она присела рядом с принцем и что-то прошептала ему на ухо. Мальчик мотнул головой и неуклюже хлопнул в ладоши.

Ничего не произошло.

По телу Лики пробежали мурашки. Богиня не одаривала шкатулками умалишённых. Неужели малыш настолько болен?

Мальчик хлопнул ещё раз, и на мгновение в его ладонях появилась ярко-жёлтая шкатулка, которая тут же пропала.

У Лики отлегло от сердца. Рейна заправила за ухо прядь волос и подбодрила сына. Шкатулка появилась вновь и так же быстро исчезла. Сирор затопал ножками, личико его покраснело, а из носа потекли сопли.

«Он же сейчас заплачет!» – подумала Лика, готовая сквозь землю провалиться. Ей было жаль малыша и рейну, у которой подрагивала нижняя губа. Гости молчали. Даже Ринел с сыновьями сохраняли каменные лица, хотя Лика готова была поклясться, что в душе родственники принца ликовали.

Рейна оглянулась на мужа и покачала головой.

– Довольно, – сказал Стефан, и напряжение в зале лопнуло. – Шкатулку принца Сирора откроют позже, в кругу семьи.

На сына он при этом старался не смотреть.

Мальчика увели. Стефан сделался темнее тучи, а рейна попрощалась с гостями и покинула зал, сославшись на усталость и поздний час. Гости продолжили веселиться. Конфуз старались не обсуждать, хотя Лика краем уха слышала сочувственные вздохи женщин и раздражённые реплики мужчин, которые, впрочем, быстро стихли.

Лике подарили несколько безделушек люди, имена и лица которых она не запомнила. Все подарки приходилось передавать слугам, чтобы не таскать всё в руках. В какой-то момент Лику окружила стайка детишек. Девочки показывали свои украшения. Мальчишки говорили заученные комплименты и рассказывали о турнирах, походах, подвигах. Лика старалась поддерживать разговор, но усталость брала верх. Мать, казалось, забыла о дочери, пытаясь узнать, когда будет вторая попытка открыть шкатулку Сирора. Отец сидел за столиком с купцами и, судя по всему, был полностью поглощён вопросами торговли.

Когда принц Севир подошёл к Лике и с фальшивым радушием пригласил пройти с ним в гостевую комнату, та молча пошла следом, слишком измотанная, чтобы пугаться. Она мечтала только о завершении этого дня.

Севир сел на соседний стул, придвинулся поближе и положил обе руки на круглый стол. Опустив голову и глубоко вздохнув, принц резко поставил перед Ликой шкатулку.

Девочка вздрогнула. Шкатулка принца Севира оказалась чёрным деревянным кубом, состоявшим из двадцати семи одинаковых деталей, но его грани перекосились.

– Приступай. Можешь посмотреть со всех сторон, если нужно. Запомни главное: даже если сработает твоя бесценная магия или что там у тебя за способность, открыть шкатулку должен я. Если она щёлкнет, ты тут же остановишься и больше её не тронешь. Поняла?

– Да, мой принц, но я не знаю, сколько это займёт времени. И мои родители будут волноваться о том, где я.

Принц поднял руку, велев ей замолчать.

– Слушай внимательно. Мы просидим здесь столько, сколько будет нужно. Не получится сегодня, значит, приедешь завтра. Послезавтра. И никому ни слова о том, что ты здесь делаешь. А теперь приступай. Я жду.

Лика в первый раз взглянула на принца Севира так внимательно.

Он не привык просить. Принц был упрям. Если его и заставили принять услуги бесценной, то на это наверняка нашлась более важная причина, чем приказ отца или тайна шкатулки.

Севир не хотел быть обязанным кому бы то ни было: бесценной или своей семье.

Из-за худобы ворот белой рубашки был принцу велик. Рукава тоже неплотно облегали кисти. Под глазами и на щеках лежал толстый слой пудры, скрывающий синяки. У принца дрожали пальцы, как будто он долго играл на музыкальном инструменте или… Пытался открыть шкатулку. Может, Севир сломал её и он поэтому стал так холоден?

«В любом случае он принц Ародана. И он опасен».

Всё это пронеслось в голове Лики. Мысли вращались по кругу, связанные, как шестерёнки в часах.

– Да, мой принц, – сказала Лика, сняла мешавшие весь вечер браслеты и взялась за работу. Стоило ей коснуться куба, и его грани сдвинулись и встали на место, как вправленный анатомом сустав.

Части шкатулки перемещались, вроде бы ничем не скреплённые, но неразделимые. Лика попросила принца показать всё, что он пробовал делать со шкатулкой, и он молча выполнил просьбу.

Лика изучила каждую трещинку, все узоры на шкатулке.

«Если бы сама всё делала, давно бы закончила!»

Разгадка в буквальном смысле лежала на поверхности. Лика поняла, что если сложить элементы в нужном порядке, то рисунок сойдётся и шкатулка откроется.

Новая загадка вдохновляла. Лика азартно крутила куб, показывала принцу, как повернуть. Поначалу он даже не увидел узора, который открылся ей, но постепенно и для него в этих закорючках появился смысл. Лика смотрела на шкатулку, строя в голове схемы. Принц Севир, облокотившись на стол, продолжал следить за её шевелящимися губами. Он предлагал разные идеи. Ни одна не подошла. В конце концов он перестал вмешиваться. До этого Лика видела в его резких движениях злость, которую принц тщательно скрывал. Теперь же Севир просто ждал.

В какой-то момент работа застопорилась. Голова гудела, а веки слипались. Начало светать. Лика думала только о шкатулке, поэтому удивилась, когда на миг бросила взгляд в окно.

Лика посмотрела на принца и заметила, что он заснул. Видимо, пора было заканчивать. Она поднялась со стула и пододвинула шкатулку к принцу.

Вдруг её указательный палец нажал на что-то и словно утонул в одном из квадратов, а шкатулка щёлкнула и… рассыпалась на части.

Внутри оказалось пусто.

Принц Севир вздрогнул и вскочил, уставившись на гору обломков.

Лика застыла с поднятой рукой. Она не слышала собственных мыслей. Всё заволокло пеленой, будто голову окунули под воду.

«Пустая. Шкатулка пустая».

– Ты… Стража! – Принц Севир больно схватил Лику, выдернув из этого омута. Он задрал юбку её платья, дёрнул за волосы, затем опрокинул стул, на котором она сидела. – Куда спрятала?!

Лика взвизгнула, закрутилась ужом, но принц был гораздо сильнее неё. В комнату ворвались стражники, и принц Севир бросил Лику им.

– Я ничего не сделала! – прокричала она, когда ей заломили руки.

– Не сделала?!

Голос Севира сорвался на визг. Разгневанный принц смахнул со стола обломки шкатулки и закричал:

– Воровка! Увести! Заковать! Она украла мой дар!

Глава 6

Пир продолжался до глубокой ночи. Гости разбрелись по саду. Мужчины курили трубки и играли за столами в брэг. Женщины облюбовали цветочные беседки, где сплетничали за бокалами вина.

Дора металась между садовых аллей. Она не позволяла себе сеять панику и поднимать на поиски Лики полдвора. Это было бы неприлично, особенно если Лика просто-напросто гуляла с какой-нибудь фрейлиной или проводила время в обществе принца и его слуг. Дора надеялась, что у дочери хватит ума не остаться ни с кем наедине. Прошлой весной девочка расцвела, но вряд ли её интересовали мальчики. Дора помотала головой.

«Нет, Лика с трудом общается с ровесниками. Не станет же она делать что-то безрассудное? Проклятье!»

Столько дней она потратила на подготовку, а найти время и объяснить дочери некоторые вещи не сообразила.

«И кто из нас после этого наделён глупостью? Если окажется, что Лика всю ночь пропадала неизвестно где и непонятно с кем… Богиня милосердная, спаси от позора!»

Дора сохраняла улыбку, хотя нутро разрывала тревога. Дора как бы невзначай спрашивала гостей, довелось ли им познакомиться с бесценной? После именин Лика словно испарилась. Допросить бы слуг, но они успели смениться, и многие из тех, кто обслуживал гостей теперь, бесценную даже в глаза не видели.

Рабовладельцы отбыли одними из первых, и поначалу Дора испытала от этого облегчение. Что уж и говорить, их присутствие действовало всем на нервы. Но сейчас она места себе не находила. Вдруг случилось невозможное и её бесценную дочь увезли на другой конец света?

«Чушь, перестань паниковать, как истеричка. Стража ни за что бы такого не допустила. С этих нелюдей глаз не спускали. Если бы они попытались стащить с праздника даже початок воздушных зёрен, их бы тут же остановили. Что уж говорить о похищении маленькой девочки? Но куда, грязевые хляби, подевалась Лика?!»

Дора разыскала мужа. Матар говорил с лордом Ренфелом, и оба выглядели растерянными.

– Я говорил с Ликой незадолго до того, как случилась та пренеприятнейшая ситуация со шкатулкой принца. После я видел девочку в толпе, но не заметил, куда она отошла.

– Мы нигде не можем её найти, – пробормотал Матар, оглядевшись. Он заметил Дору и с надеждой вытянул руку. – Ну как?

– Никто её не видел, – выдохнула Дора, немного запыхавшись. Она сжала ладонь мужа, чтобы унять волнение. – Как сквозь землю провалилась! Я не знаю, может, отрицатели ей что-то сказали и она расстроилась или испугалась и убежала?

В горле у Доры стало горячо, и всё нутро сжалось.

«Ни в коем случае нельзя плакать!»

Удивлённая непрошеными слезами, Дора отвернулась и незаметно смахнула их быстрым движением ладони.

– Почему бы не поставить в известность Стефана? Одно его слово, и за поиски возьмётся вся прислуга в замке.

Дора решительно покачала головой.

– Не стоит тревожить отца города.

– Но, дорогая…

– А если это просто детские шалости? Недоразумение? Я считаю, что на сегодня достаточно поводов для беспокойства.

– Вьюга может помочь, – задумчиво произнёс лорд Ренфел и подозвал зверя. – Не знаю, получится ли взять след…

Его слова прервал громкий стук дверей. В зал ворвался отряд стражи, позади которого шагал принц Севир.

Стефан поднялся из-за праздничного стола.

– Что это значит, сын?

Дора потянула мужа за руку, чтобы подойти поближе. Сердце забилось так сильно, что она схватилась за корсет, словно попытавшись удержать ритм.

– Отец! Бесценная обокрала меня! – воскликнул принц Севир. – Смотри! – Он бросил перед отцом обломки шкатулки и указал на Дору: – Взять этих двоих под стражу!

Матар заслонил собой жену и невольно потянулся к кинжалу.

– Матар, не надо! – шепнула Дора, повиснув у мужа на плече. Стража окружила их. Принц, весь красный от гнева, смотрел на отца, ожидая его действий.

Стефан сокрушительно ударил кулаками по столу и что-то велел страже, но Дора не расслышала, что именно. В глазах у неё потемнело, и сознание ускользнуло, будто шёлковый платок из пальцев.

Стефан был в ярости.

Ему доложили, что бесценную отправили в темницу. Разбуженные криками служанки побежали прямо к рейне, чем напугали и её, и Сирора.

Стефан приказал проводить семью Пейран в малый зал. Перед этим пришлось послать за анатомом, чтобы привести мать бесценной в чувство. Гостей со всеми извинениями попросили покинуть дворец. Севира Стефан забрал в свои покои.

– Ты обошёлся с ними слишком мягко, отец, – отвернувшись, тут же завёлся сын. – Эта тварь украла мой дар: воспользовалась случаем и…

В следующий миг рука Стефана сжала горло парня. Принц вцепился пальцами в кисть и засучил ногами в воздухе. От жгучего удушья его голова, казалось, грозила разорваться на части – так сильно он выпучил глаза. Из них брызнули слёзы, слюна двумя полосками покатилась из уголков губ.

– О… тец, – прохрипел Севир.

Стефан занёс кулак, чуть не поддавшись желанию выбить из сына весь дух, но вместо этого отшвырнул мальчишку. Севир упал на пол и закашлялся.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил, гадёныш?! – громом проревел над ним Стефан и пнул сына. Удар пришёлся по бедру. Севир закричал бы, если бы смог преодолеть кашель, но получился только хриплый возглас. – Ты опозорил нас! Зажравшийся ублюдок! Покричать захотелось, власть продемонстрировать?!

– Она… украла… – просипел Севир упрямо. Он попытался встать, но Стефан ткнул его лицом в пол.

– Ты понимаешь, что в зале были отрицатели? Им только дай повод, чтобы настроить народ против бесценных, и ты его дал! В один момент рассорил корону с хранителями веры! Устроить скандал на именинах брата, где присутствуют лорды со всей третьей ветви! Идиот! Кому теперь всё это расхлёбывать, мне? Отвечай!

– Она. Украла. Мой. Дар! – пропыхтел Севир, попытавшись вырваться из железной хватки.

Стефан схватил сына за подбородок.

– Ты безумен, как Сорон, – прошипел Стефан. – Ты отправил единственную бесценную Илассета в набитый насильниками и убийцами гадюшник! Ни в чём не разобравшись! Не подойдя ко мне! Мы бы решили эту проблему тихо, без огласки!

Стефан отпустил Севира. Гнев стих, и вместо него пришла рассудительность. Чем скорее получится исправить ситуацию, тем меньше дерьма выльется на голову.

Стефан велел привести бесценную и выделить ей достойную комнату. Он надеялся, что всё это сплошное недоразумение и скоро всё разрешится.

О том, что сын сказал правду, Стефан старался не думать вообще.

Старичок-смотритель при виде заплаканной Лики лишь странно повёл челюстью, словно прожевал таракана, и неспешно открыл пустую клетку, которая располагалась ближе к выходу из темницы и к тому же освещалась факелом и была чище остальных.

Заключённые высовывали любопытные носы сквозь прутья решёток, пытаясь рассмотреть новенькую. Когда замок защёлкнулся, а стража вышла, послышались шепотки и кто-то пару раз крикнул, попытавшись привлечь внимание, но Лика ничего не разобрала. Она прижимала платье к груди, а руки ныли от тупой боли. Глаза щипало, щёки горели, а нос распух и не дышал.

Лика быстро поняла, что лучше не сопротивляться, и теперь груз отчаяния давил так, что она была не в состоянии даже поднять голову, лишь смотрела в пол, на то, как по камням плясали тени. При мысли о матери слёзы подступили вновь.

«Вот бы позвать её! Вот бы позвать папу, чтобы он унёс меня из этого страшного места. Оказаться бы дома!»

Пока Лику тащили в подземелье, она думала, что это всё не взаправду. Лика просила отпустить, кричала, что не виновата, что ничего не крала. А потом один из стражников быстро обыскал её, и Лика замолчала. Как легко эти люди сломали все барьеры, что раньше оберегали её, наплевали на приличия, манеры, уважение, доброту… В одно мгновение Лика превратилась из той, к кому никто не смел прикоснуться, в безликую куклу, с которой не было смысла церемониться.

Ничего не найдя, стражник сорвал с её шеи подарок лорда Ренфела. Лика даже не пискнула. Она лишь молча плакала: слёзы градом лились сами по себе.

«Как же так, они же тоже люди, у этих стражников тоже есть дочери!»

Её привели к какой-то женщине, которая вначале заставила выпить жутко горькую жидкость, отчего тут же началась рвота, а потом тоже тщательно обыскала Лику. И о том, как это было, хотелось как можно быстрее забыть.

Взаперти Лике стало немного, но спокойнее. В клетке, кроме неё, никого не было. Лика села на подстилку и, скривившись, скинула туфельки. Пальцы кровоточили, несколько мозолей были сорваны, и даже прикосновение воздуха вызывало боль.

«Как долго я здесь просижу? Что вообще будет дальше?»

– Эй! Малышка! Слышь, малышка!

Лика вздрогнула.

Как этот осипший, хриплый голос мог принадлежать человеку?

Говоривший притих, чтобы прохаркаться.

– Тут мои приятели говорят, что ты подарочек для принца! Что, не пришлась по вкусу? Хе-хе! Эй! Слышишь меня! Ты что, глухая? Эй! Молчать невежливо! Ну, скажи чего-нибудь!

– Не слушай этого болтуна, – отозвался смотритель. Он сидел за столиком и что-то писал в толстой книге. Его уставшее старое лицо освещала маленькая свеча. – Ему тут сидеть долго, а за тобой вот-вот придут. Ни с кем не говори. Сиди, успокаивайся. – Он обмакнул в чернила кончик пера.

– А старик дело говорит! Ему лень даже поднять зад, поэтому и поселил тебя поближе к выходу, чтобы ходить далеко не пришлось! Хех!

Лика шмыгнула носом, не поверив ни слову. Ведь принц назвал её воровкой!

Как-то раз один мальчишка повадился воровать в их саду. Отец рассказывал, что, когда мальчика поймали, неделю продержали в клетке. А сколько Лика здесь пробудет, страшно было представить.

– Эй, малышка! Ну, малышка! Спой, птичка, знаешь, как здесь тоскливо?

– Заткнись ты, дай поспать!

– Сам заткнись! Такое событие. Эй, Гард! Ты там как, видишь её? Опиши девчулю!

Недалеко от Лики зашуршала солома. Краем глаза девочка увидела, как в клетке напротив поднялась большая тень. Заключённый, которого назвали Гардом, просунул через прутья огромные, чёрные от грязи ладони. Дальше руки каторжника обхватывали жёсткие колодки.

– Маленькая, – пробасил он. – Чистенькая. Из богатеньких. Ножки длинные, как у жеребёнка.

Лика подтянула колени к груди, прижала платье как можно плотнее к телу.

– Шейка тоненькая. Пальчики, должно быть, ловкие. Разноглазая. Сладенькая.

– Гард! – не подняв головы от письма, громко сказал смотритель. – Ещё одно слово, и я потушу факел.

Человек тут же отошёл от решётки. Лика вся дрожала. Не покидало ощущение, словно её раздели и трогали, трогали, трогали! Она обхватила голову руками и уткнулась лбом в колени.

– Он боится темноты.

Этот голос был совсем рядом – за стеной, но вряд ли его слышал кто-то, кроме Лики. Почему-то он показался знакомым.

– Ты ведь табесценная?

Спина тут же вспотела. Лика замерла, как мышка, побоявшись даже глубоко вдохнуть.

«Меня здесь нет, меня здесь нет, это всё не взаправду!»

– Можешь неотвечать. Требуй равного суда. Призови шкатулку икапни нанеё своей кровью. Ты будешь под защитой Двуликой. Неотпускай шкатулку обратно: как только она исчезнет, равный суд начнётся. Поэтому жди. Корона захочет решить конфликт мирно. Когда всё закончится, тебе помогут бежать изИлассета.

У Лики от страха стучали зубы.

«Почему?» – хотелось спросить ей, но слова не шли. Ей велели ни с кем не разговаривать. Да и кто этот человек? Голос был слабым и напоминал шелест. В словах почему-то слышалось искреннее сочувствие.

Вспомнилась женщина на площади. Что будет, если эти люди в клетках поймут, кто Лика на самом деле? У каждого заключённого с именем была шкатулка. Много ли у отчаявшихся людей уйдёт времени, чтобы придумать способ добраться до бесценной?

Клетка уже не казалась безопасной. Лика облизала губы и поняла, что ей-то руки смотритель не заковал.

Не успела она обдумать эту мысль, как дверь в темницу распахнулась. Смотритель и бровью не повёл, только отложил перо и потянулся за ключами.

– Долго вы, – буркнул он вошедшим стражникам и принялся отпирать клетку Лики. Она вскочила и попятилась в угол. Внутрь клетки зашёл незнакомый человек в серой мантии. Он брезгливо переступил через порог, чуть поклонился – кивок доярке, и тот был бы ниже – и проговорил:

– Приносим извинения за этот сумбур. Прошу, позвольте проводить вас в более подобающее место.

Человек посторонился. Лика засеменила к выходу, цепляясь за платье, словно оно не давало ей упасть. Про туфли она даже не вспомнила, всё равно не вышло бы заново их надеть.

– Запомни!

Лика оглянулась, но дверь за её спиной закрылась.

Служанки вздыхали и охали, когда отмывали Лику от грязи. Она болталась в чужих руках, как неживая. От страха колотило так, что даже горячая ванна не помогла. Лику переодели в чистое платье, подобрали лёгкую, не жмущую обувь, причесали волосы. Когда девушки закончили, то сразу вышли и заперли дверь. Лика осталась одна. Единственное окно в комнате не открывалось, а из мебели была только кровать. Ещё одна клетка, только чище и удобнее предыдущей. Лика прилегла всего на миг и сама не заметила, как усталость взяла верх над страхом и Лика заснула. И пусть совсем скоро за ней пришли, даже такая короткая передышка помогла собраться с мыслями.

В зале собралась вся правящая семья, несколько человек в мантиях, по-видимому советники, и – какое счастье! – родители Лики.

– Мам! Пап! – обрадовалась Лика, сделав шаг к ним, но стражник удержал её.

Она же совсем забыла о манерах! Потупившись, Лика робко поклонилась и постаралась при этом не смотреть никому в глаза. Заметив принца Севира, она прикусила губу, чтобы не заплакать. От обиды, страха, гнева или всего сразу – Лика не могла разобраться в нахлынувших эмоциях.

– Мой сын обвиняет тебя в воровстве, – сухо произнёс Стефан.

Рейна при этом поджала губы. Взгляд её не сулил ничего хорошего. Принц, скрестив руки на груди, смотрел с такой нескрываемой злобой, что в первый миг у Лики отнялся язык.

– Я… я ничего не крала, – нескладно ответила Лика. Она мельком глянула на родителей. Мать незаметно для остальных шевельнула пальцами, и Лика тут же подняла взгляд.

«Верно. Не смотреть в пол».

– Тогда куда подевался дар принца? – это произнесла рейна. Таким тоном с Ликой обычно говорил учитель, когда ему надоедало слушать её сбивчивые ответы.

– Его… моя рейна, я не знаю, что произошло. Когда я открыла шкатулку, то…

– Тебе захотелось взять дар принца? Потрогать?

– Нет, я…

– Куда ты его спрятала? – рявкнул принц Севир. Вспыхнувший в нём гнев тут же угас под строгим взглядом отца.

Лика сглотнула и попыталась сказать как можно убедительнее:

– Его не было, ваша светлость. Шкатулка… была пустой.

– Какая неслыханная ложь! – вспылила рейна. – Стефан!

– Ты признаёшь, что открыла шкатулку принца?

– Открыла, – будто не своим голосом ответила Лика. – Это вышло случайно. Я дотронулась до шкатулки, хотела пододвинуть, как вдруг она открылась. И внутри ничего не было.

Стефан нахмурил брови.

– При тебе не нашли ничего, кроме этого. – Стефан разжал ладонь, показав Лике ключик.

– Это подарок лорда Ренфела, – пояснила Лика, почему-то почувствовав себя неловко.

– Он был на тебе весь вечер? Севир?

– Что? Больно мне надо смотреть на её шею, – буркнул принц.

– Мы! Мы видели, как лорд подарил кулон Лике, – сказала Дора и тут же стушевалась, ведь ей слова не давали. Матар обнимал жену за плечи. Он побледнел и не сводил глаз с дочери.

– Мы ещё спросим об этом у лорда Ренфела, – без особого интереса сказала рейна.

Стефан постучал костяшкой пальца по подлокотнику. Вид у него был озадаченный.

– Дара нет. Его не нашли ни в гостевой, ни у бесценной.

– Передала кому-то, это же очевидно, – сквозь зубы прошипел принц Севир.

– У дверей гостевой стояла охрана. Никто не входил и не выходил, – отрезал Стефан.

– Уж не хочешь ли ты сказать, любовь моя, что дар нашего сына просто испарился? – холодным, как сталь, голосом спросила рейна. – Или ты действительно веришь, что его не было?

– Ну не проглотила же она его! – едва слова сорвались с губ Матара, как Дора со всей силы впилась ногтями ему в бок. Лика не столько заметила этот жест, сколько догадалась о нём, ведь и с ней такое часто бывало. При этом ни один мускул на лице матери не дрогнул.

Но Стефан не обратил внимания на слова Матара. Рейна отвернулась.

«Они проверили, папа, – подумала Лика. – Как же мне доказать свою правоту?»

– Она могла спрятать дар в свою шкатулку, – сказал принц Севир, просверлив Лику взглядом. – Достань её и покажи, что внутри.

Лика пошатнулась. То, чего она так боялась, случилось. Она испуганно посмотрела на родителей и с трудом проговорила:

– Я не могу.

– Что? – показалось, Стефан не услышал её.

– Я не могу открыть свою шкатулку, – громче повторила Лика.

– Доставай её сейчас же! – Принц Севир подошёл к ней почти вплотную.

Она сложила ладони вместе. Когда шкатулка появилась, Лика едва не выронила её.

– Открывай, живо! – сквозь зубы велел Севир, и его голос задрожал. Даже нижняя губа затряслась, из-за чего слова получились невнятными.

– Я не могу, – бестолково повторила Лика. – Я не знаю, как её открыть.

– Врёшь! Бесценная, не открывшая собственную шкатулку? Вздор! – воскликнула рейна.

– С тебя не спустят глаз, пока ты не откроешь эту проклятую шкатулку! Отец! Ты же видишь, она лжёт! Чего ей стоило засунуть мой дар в шкатулку, зная, что мы не сможем ничего сделать!

– Клянусь вам, я ничего не крала, шкатулка принца была пустой, я клянусь вам!

– Довольно! Мне это надоело! Лика Пейран будет заключена под стражу!

– Пожалуйста, не надо! Она лишь девочка! – взмолился Матар.

Дора молчала.

– Стража!

– Нет, я прошу вас, давайте всё обсудим! – но Матара оттеснили в сторону.

«Сейчас меня снова уведут! Что же делать?»

Лика отшатнулась, и у неё закружилась голова. Но вдруг в мыслях всплыли слова, услышанные в клетке. Лика, от страха не почувствовав боли, прикусила губу, поцеловала крышку шкатулки, оставив на ней выступившую каплю крови, и крикнула:

– Я требую равного суда!

Шкатулка преобразилась: вокруг неё зави́лись бордовые клочья света, похожие на туман.

Стало тихо. Лика, тяжело дыша, смотрела то на принца, то на родителей, то на Стефана, ища в их лицах хоть какую-то подсказку. Она понятия не имела, что означали её слова.

– Как ты смеешь… – начал принц, но его перебил Стефан.

– Тихо! Молчи! – его голос исказился от страха. Сглотнув, Стефан поднял руки и закончил: – Она бесценная и имеет полное право просить о подобном.

– Это же безумие! – запротестовала рейна. Она побледнела, но показалась скорее рассерженной, чем напуганной.

– И это не отменяет её права! – строго сказал Стефан, и никто не посмел пререкаться с ним.

Лика не знала, что будет дальше. Все явно чего-то от неё ждали.

– Бесценная Лика Пейран, возможно ли… кхм, можем ли мы начать период примирения? – хрипло спросил отец города.

Лика несколько раз кивнула, не в силах говорить. Её колотило от страха, и она с трудом стояла прямо.

– Хорошо, бесценная Лика Пейран, тебя сопроводят в храм. Да простит нас всех богиня.

С этими словами Стефан махнул страже, и Лику увели, даже не дав обняться с родителями.

Дора так и не посмотрела на дочь.

Глава 7

Чёрный и золото. Нешлифованные стены храма, сделанные из марбала, пронзали сверкающие прожилки-узоры, словно внутри камня текла золотая кровь. Марбал был внешне похож на мрамор, только добывали его исключительно для строительства храмов. При молитве Двуликой вкрапления железного золота в этом минерале начинали светиться в такт, что напоминало биение сердца. Хранители считали это доказательством присутствия богини в Ародане.

Рядом с храмом рос белолистный дуб с чёрным стволом и толстыми переплетёнными корнями, которые поднимали дерево над землёй на высоту человеческого роста. Вокруг дуба молились прихожане: богатые и бедные, безымянные и наречённые.

Лика опустила взгляд, хотя как тут было не привлечь внимания, когда её сопровождали сразу четверо стражников. Выдали её, впрочем, вовсе не они.

Один мальчик, услышав звон доспехов, повернулся. Лика встретилась с ним взглядом, и он сразу узнал её.

«Хлебнёт она ещё горя с этими глазами», – вспомнились слова матери.

– Бесценная, смотрите! Это бесценная! – восторженным шёпотом, который прогремел в этой тишине, словно гром, сказал мальчик. Люди посмотрели на Лику с невыразимой надеждой, как будто прямо сейчас она должна была совершить чудо. Однако шкатулка Лики, охваченная багровым туманом, вызывала испуганные возгласы.

Стражники провели Лику мимо песенной и остановились у двери, которая разделяла здание на две части. Стражник постучал по ней железным кольцом, и буквально сразу створка открылась. За ней стояли девушка – ровесница Лики – и пара женщин постарше: одна была совсем седой, с водянистыми глазами, а вторая – чуть моложе матери Лики, пышногрудая и рыжеволосая. Лица у них были угрюмыми, а серые одежды, свободно ниспадавшие с плеч, делали фигуры чересчур объёмными и тяжёлыми.

– Благодарим за помощь, – сухо произнесла девушка. Волосы у неё были заплетены в две косы, которые перевитыми змейками лежали на груди. – Мы позаботимся о бесценной.

Лика надеялась, что смена конвоиров позволит ей хотя бы поговорить с кем-то, но послушницы были так же молчаливы, как и стражники. Они только представились: девушку звали Микаэ́лой, старушку – Баллой, а рыжую – Софу́р, – а после рассказали Лике о порядках.

– Мы будем по очереди сидеть с тобой в келье. Приносить воду, пищу и всё, что тебе понадобится, в разумных пределах, конечно. – Микаэла шла впереди, то и дело сворачивая на перекрёстках. Лика совсем потеряла представление о том, где находится: эта часть храма была похожа на лабиринт.

– Перед равным судом, – прошамкала беззубым ртом Балла, – тебя переоденут и дадут прочитать книгу Двуликой. Ты умеешь читать, дитя?

– Да, – ответила Лика и поспешила спросить: – Скажите, а смогу ли я увидеть родителей?

– Богиня, конечно же нет! – фыркнула Софур. – Никаких посетителей, кроме слуг богини.

– А после суда?

– Если на то будет воля Двуликой. Всё зависит от её приговора. Если на твоей стороне будет светлый лик, естественно, ты выйдешь отсюда очищенной от вины. Мы пришли.

Микаэла отперла одну из комнат. Нигде не было заметно таблички или хоть какой-то детали, которая отличала бы эту келью от остальных. Словно угадав мысли Лики, Софур со смешком сказала:

– Попытаешься выйти без дозволения – заблудишься. И неизвестно ещё, как скоро тебя найдут.

– Довольно, Софур. Ты придёшь на рассвете, а ты, Балла, на закате. Я буду помогать бесценной после обеденного колокола. Лика, поставь шкатулку на стол.

«Помогать? Стеречь, ты хотела сказать», – подумала Лика, войдя в келью.

В комнате была узкая, жёсткая кровать, застеленная тонким покрывалом, набитая шелухой подушка, похожая на тряпочку, деревянные стул и столик, ночная ваза. От стены до стены Лика дотянулась бы ладонями, а с Софур, наверное, смогла бы разминуться разве что боком. На обратной стороне двери был изображён лик богини: разделённое надвое женское лицо, наполовину закрашенное углём, наполовину – мелом.

Внешняя красота и богатство храма никак не сочетались с этой бедной, простецкой комнатушкой.

Микаэла попрощалась с послушницами и закрыла дверь.

В этот же момент девушку как подменили. С лица словно кто-то сдул равнодушие и невозмутимость, показав тщательно скрываемые эмоции. Микаэла перекинула косы на спину и, взяв изумлённую Лику за руки, шёпотом спросила:

– Что произошло, бесценная? Мы жутко перепугались! Нам сказали, что будет равный суд! Старуха Балла как услышала – схватилась за сердце, а я тут же поняла, что произошло что-то ужасное! Хранители молчат и готовятся к суду. Я сразу вызвалась быть твоей помощницей, чтобы эти старые горгульи тебя не запугали. Что? Почему ты плачешь? О богиня, ну тише, тише!

Лика порывисто обняла Микаэлу и разревелась, выплеснув весь накопившийся страх. Сквозь всхлипы она рассказывала, как всё было, раз за разом повторяя, что ничего не крала. Микаэла гладила Лику по волосам и покачивалась в такт её рыданиям, бормоча что-то утешительное. Выслушав, она вытерла щёки Лики и прошептала:

– Никому до суда не рассказывай об этом, поняла? Никому! Особенно Софур, она та ещё болтушка! Можешь посоветоваться с Баллой, она всё-всё знает, только про пустую шкатулку молчи: не поверит и на суде обвинит тебя во лжи, а её слово много весит!

– Что это значит? – всхлипнула Лика. – Что будет на суде?

Глаза Микаэлы широко открылись.

– Так ты ничего не знаешь? Совсем? Как же ты просила о равном суде? Откуда вообще о нём узнала?

Лика сжала губы, попытавшись не заплакать вновь.

– Мне рассказал один человек. Я не знаю его имени.

– Стражник? Анатом? Заключённый в темнице?

– Откуда ты знаешь, что я там была? – испугалась Лика.

– Все об этом говорят, – отмахнулась Микаэла. – Вот что мы сделаем: ты поспишь, потому что на тебе лица нет, а я сбегаю на кухню и принесу что-нибудь. Ты любишь булочки? Отлично! А то Балла много не унесёт, а Софур половину съест по дороге. Я скоро!

Микаэла уложила Лику на кровать и мышью выскочила из кельи. Щёлкнул замок.

Лика ощупывала шершавые стены. Постепенно темнота рассеивалась, отгоняемая тусклым свечением узоров в камне. Микаэла не сидела на месте: сначала она принесла, как и обещала, немного еды, и они вместе отобедали, хотя сперва у Лики кусок в горло не лез. Потом послушница отлучилась ещё раз, другой, третий. По возвращении она приносила разные мелочи: второе покрывало, кувшин с водой, несколько свечей и искряные камушки.

Поначалу Лика радовалась такому вниманию, а потом стала замечать, что Микаэла больше спрашивает, чем отвечает на вопросы. Послушница в основном отшучивалась и переводила разговор на другую тему. Лика так и не вызнала, что ждёт её на суде.

«Наверно, ей нельзя рассказывать», – решила Лика.

– Как ты открыла шкатулку принца? Наверное, магией бесценных? – понизив голос до заговорщического шёпота, спросила Микаэла.

Лика мялась, не зная, что ответить, как вдруг дверь без стука открылась и в келью вошла Балла. Она явно запыхалась. Руки с трудом удерживали скромный подсвечник.

Микаэла тут же отпрянула от Лики. Улыбка исчезла с лица, а взгляд снова сделался безразличным. Девушка встала, слегка кивнула Балле и, не попрощавшись с Ликой, вышла.

Балла заперла дверь изнутри, поставила свечу на пол и с кряхтеньем села на стул.

– Так, говоришь, ты умеешь читать, дитя?

– Да, на ветвийском и на расколотом диалекте, – сказала Лика.

– Возьми Слово богини. – Старушка вытащила две книги из широкого кармана на юбке и одну передала Лике. Открыла текст по закладке и погрузилась в чтение, только глаза по строчкам забегали.

Света едва хватало для чтения. Лика щурилась и вглядывалась в строчки. К концу страницы она спохватилась, сообразив, что не поняла ни единой фразы. Текст был очень старым, поэтому многие слова оставались непонятными: чернила выцвели, а некоторые знаки даже не использовались в современном письме.

– Скажите, что будет на суде?

Балла бросила на девочку строгий взгляд и вернулась к книге, буркнув:

– Не болтай, дитя. Читай.

Лика обиженно нахмурилась. Глаза у неё слезились, и буквы расплывались. Книга толщиной была страниц на триста, и Лика понимала, что не осилит столько и за неделю. Да и был ли там нужный ответ?

– Микаэла сказала, что вы много знаете о бесценных и учении Двуликой, – попробовала Лика разговорить Баллу. – Можете мне рассказать? Пожалуйста.

Балла лишь перевернула страницу.

Лика вздохнула и откинулась на спинку кровати.

– Равны перед Двуликой принцы и нищие, – прочитала Балла. – И грехи их равны, и деяния, и кровь.

Лика встрепенулась, но старуха замолчала и больше не разомкнула губ.

«Неужели она решила подсказать мне?» – подумала Лика и вновь принялась вчитываться в строки.

Постепенно получилось приноровиться к замысловатому письму. Но вот сгорели уже три свечи, а в книге не нашлось даже упоминания равного суда. Лика узнала про наказания и милосердие, про ярость и смех богини, про её чудесные деяния и деяния страшные. Многие истории перекликались со сказками, которые Лике рассказывали в детстве. Сказка о Луне и Солнце говорила о том, что у тьмы и света детей было не поровну и тогда они поделили последнюю дочь. В книге же описывалось сотворение Двуликой мужчиной и женщиной, но в целом истории заканчивались одинаково: богиня уравновешивала все события в мире. Её деяния и дары были необходимы для чего-то большего. Поэтому существовали жизнь и смерть, день и ночь, а у богини – и светлый, и тёмный лики.

Другие истории рассказывали о сути даров. В этом Лика запуталась настолько, что у неё заболела голова. Мор мог оказаться светлым даром, а золотая монета – тёмным, и наоборот. Наречённым не дано было этого понять, так как они не видели всё мироздание и не плели судеб.

«Просто запомни: оба лика нужны, вот и всё», – говорил Лике отец, когда она спрашивала: почему бы богине не смотреть на людей только светлым ликом? И тогда все в мире были бы счастливы. Мать же отвечала: что представляется счастьем для одного, то окажется горем для другого. И чтобы это уравновесить, и нужна Двуликая.

Вспомнив о родителях, Лика затосковала ещё сильнее.

«Сколько прошло времени? Скоро ли рассвет? Сколько осталось до суда?»

– Вы не устали? Может, хотите прилечь? – спросила Лика старушку.

Балла удивлённо приподняла брови, не оторвавшись, впрочем, от чтения.

– Я уже давно не сплю по ночам, дитя.

– Почему?

– Что ж, половину жизни я работала при свете дня, а ночью спала; теперь половину жизни будет наоборот. Не это ли справедливо? Служила при светлом лике, теперь служу при тёмном.

«Что бы у неё такого спросить, чтобы разговорить?»

– А вы открыли шкатулку? – подумав, спросила Лика.

– Да. – Балла закрыла книгу. – Хоть и не хотела этого.

– Но почему?

– Послушай, дитя, – почти ласково сказала Балла, немного наклонившись к Лике. – Я пришла в храм ещё девочкой. Для меня были слишком тяжелы страдания и искушение, поэтому я долго не призывала шкатулку. Я слаба духом, поэтому и отдала жизнь Двуликой. Мне было не по силам вынести ответственность за то, что лежало внутри шкатулки. К тому же я боялась, что мой разум не справится и закипит от бесконечных попыток.

– Почему же вы передумали?

– Я не передумала. Мою шкатулку выбрали для испытания бесценного. Это было ещё до твоего рождения и до смерти Сорона.

– Но я ведь первая бесценная Илассета, – удивилась Лика.

– А человек испытание и не прошёл. Но я взяла шкатулку, и искушение пересилило меня. И так вышло, что я открыла её сама.

– А что вы почувствовали, когда увидели дар богини?

Балла впервые улыбнулась, из-за чего её морщины будто ожили и пришли в движение, и вытащила из кармана крохотный мешочек. Высыпала на ладонь несколько чёрных зёрен.

– Что это?

– Яблочные косточки. В шкатулке было красивое, спелое яблоко. Довольно вкусное, между прочим, – Балла хохотнула.

– Какой необычный дар, то есть я хотела сказать, что яблоко – необычный дар, – улыбнулась Лика.

– Да, дитя, не для принца уж точно, – Балла улыбнулась.

У Лики же вспотели ладони от этих слов. Она фальшиво хихикнула в ответ и сделала вид, что вернулась к чтению книги. Балла посверлила Лику взглядом. Морщинки на щеках женщины разгладились и почти исчезли.

Севир шёл по коридору, поглядывая на крохотную карту, начерченную на ладони. Масляная лампа едва горела, освещая путь лишь на шаг вперёд. Кому понадобились эти лабиринты? Двуликая любит играть в прятки? Или послушницы прячут здесь ухажёров? Назначенное для встречи место находилось в северной части храма. С каждым поворотом пыли становилось всё больше и всё чаще с потолка свисала паутина. Двери келий были перекошены, некоторые и вовсе отсутствовали. Какой-то забытый богиней кусок здания. Странно, что крыс было не видно и не слышно.

Принц остановился на пересечении двух коридоров и свернул направо. Он злился. Если заблудиться, то весь двор завтра будет обсуждать, как принц Ародана заплутал в женском крыле храма. Впрочем, этот позор хотя бы со временем смоется.

Нужную келью Севир нашёл на удивление быстро: как и было сказано в посланной ему записке, дверь в эту комнатку отличалась от всех остальных железным засовом. Видимо, тут содержали провинившихся послушниц ещё до изобретения замков. Впрочем, могло найтись и другое объяснение, Севиру было всё равно. Он зашёл внутрь, и там его уже ждали.

– Ваша светлость, – маленькая фигурка в плаще с капюшоном вышла из тени.

– Что ты узнала?

– Я старалась, ваша светлость, – забормотала она, – делала всё как вы велели.

– Ближе к делу! И сними эту тряпку. Здесь никого нет.

Микаэла откинула капюшон. Она всё время смотрела в пол, съёжившись от взгляда Севира.

«Глупая девчонка».

– Вы были правы, ваша светлость. Она не знает ничего о равном суде. И никто из послушниц не осмелится ей сказать.

Кому, как не послушницам, бояться гнева богини? О равном суде рассказывают либо до его начала, пока богиня не взвешивает твои слова, либо узнают из Слова. Когда Севир прочитал об этой процедуре в самом старом экземпляре писания в библиотеке, волосы на затылке зашевелились. Знал бы он о существовании равного суда, и близко бы к проклятой бесценной не подошёл. Что ж, его положение хотя бы оказалось более выигрышным, чем у Лики. Надо только заставить её отказаться от этой самоубийственной затеи.

– Тем хуже для неё, – ухмыльнулся Севир. – Что о моём даре?

– Простите, – Микаэла рухнула на колени, будто её ударили, – я не смогла ничего узнать. Бесценная всё твердит, что невиновна.

«Ещё бы», – подумал Севир, пропустив мимо ушей нудные оправдания послушницы. Она боялась его. И толку от неё не было никакого. У девчонки попросту не хватало ума, чтобы втереться к Лике в доверие. Управлять через неё бесценной не получилось бы.

– Я хочу, чтобы бесценная отказалась от равного суда. Ты понимаешь почему?

– Да, ваша светлость. Вы хотите спасти её, несмотря на то что она сделала, – сдавленно проговорила Микаэла.

«Богиня, она плачет?» – Севир едва сдержался, чтобы не встряхнуть послушницу как следует. Он был бы и рад, да только спина горела от боли там, где тела коснулась плеть. Отец бил мягкой, «беззубой» плетью, чтобы шрамов не оставалось.

– Наказание за кражу не такое суровое, если сравнивать его с карой Двуликой, Микаэла.

– Да, ваша светлость, но нельзя заставить отказаться от равного суда. Может быть, нам пойти к отцу Лоралу? Я уверена, он сможет что-то сделать. Одно ваше слово, и я отведу вас к нему.

«Глупая, безнадёжно тупая девчонка! Как бы она не рассказала, о чём мы говорили».

– Не стоит беспокоить хранителя веры. Нам нужен кто-то, кто не побоялся бы говорить с бесценной прямо, потому что терять уже нечего.

– Но кто же это?

Севир улыбнулся своим мыслям, а послушнице сказал другое:

– Тот, кто рассказал Лике о равном суде. Сможешь привести его? Я всё устрою: тебе нужно будет отвести его к ней в келью, а потом незаметно вывести, справишься?

И он изложил Микаэле план. Послушница вначале испугалась, но отказать принцу Ародана не посмела.

«Тем хуже для неё».

Глава 8

В храме пели молитвы. Голоса заполняли каждый уголок, поднимались к тёмным сводам, успокаивали душу и мысли.

Тело рейны ныло от жёстких одежд, в которые ей пришлось обрядиться, а тяжёлый капюшон вынуждал склонять голову. Холод от каменного пола грыз босые стопы. Она выглядела как безымянная, стыдящаяся показывать лицо богине.

Послушницы зажигали свечи, подметали пол, кормили прихожан. Можно было бы выбрать любую, чтобы позвать нужного хранителя, но рейна подозревала, что какая-то из этих девушек могла пригодиться и для других заданий.

«Слишком набожная. Слишком трусливая. Слишком уродливая. Не то, не то, не то», – рейна нахмурилась. Ей нужна была наречённая, которая ради своих целей готова переступить через стыд и страх, а лучше – не иметь ни того ни другого. Кто-то, кто в мелких проступках не увидит греха, кого не заест совесть и не выдаст плохое враньё.

Хор начал другую молитву. Рейна невольно перевела взгляд и улыбнулась. Одна из послушниц только открывала рот, порой пряча в долгих нотах зевки, а один раз, пока никто не видел, быстро засунула за щёку что-то съестное. Рейна подошла поближе. Когда послушница поправила пояс серого балахона так, чтобы подчеркнуть грудь, стало понятно, что нужный человек найден.

После молитвы рейна подошла к послушнице и легонько тронула за рукав.

– Голубушка, приходи к вечерней трапезе, а моей помощи ждёт бесценная, – сдержанно буркнула послушница и тут же зажала рот, стоило рейне приоткрыть лицо.

– Приведи мне отца Лорала. А после у меня будет к тебе разговор.

Послушница коротко кивнула и чуть ли не бегом покинула песенную. Девушка всё прекрасно поняла.

«Отлично, одной проблемой меньше, теперь осталось дождаться хранителя».

Рейна встала за колонной, где на полу был нарисован разделённый надвое круг. С хранителем полагалось разговаривать спиной к спине. Послышались шаги и шорох мантии. Рейна почувствовала движение за спиной и лёгкое касание.

– Отец Лорал, – начала рейна, постаравшись говорить не только тихо, но и без привычных повелительных ноток, – да направит нас Двуликая. Меня беспокоит судьба бесценной. Это тяготит мою душу…

«Потому что она ускользнула, и я потеряла контроль над ситуацией!»

– Поэтому я хотела…

– В глубине души, моя рейна, – раздался низкий, крепкий голос, – вы знаете, что искали встречи с наречённым из другого круга.

У рейны перехватило дыхание.

– Вы… что вы здесь делаете?

– Вы пригласили нас.

– Что вы делаете в храме?

– То же, что и вы: поклоняюсь Двуликой в надежде найти ответы.

Такие слова разозлили Элезарет.

«Все эти двусмысленные намёки… Как он позволяет себе говорить с рейной!»

– С кем я разговариваю?

– Мы бережём имена куда тщательнее, чем хранители веры, – с усмешкой сказал отрицатель.

Рейна сжала кулаки. Она пришла сюда не за этим. Но стоило сделать шаг, как её схватили за руку.

– Что вы себе позволяете? Отпустите!

– Я здесь, чтобы помочь.

Рейна сердито вырвалась из хватки, но с места не тронулась.

– Вы можете помочь мне найти дар сына?

– Могу подсказать способ это выяснить.

– Говорите.

Хор начал новую молитву. Рейне пришлось прижаться к спине незнакомого мужчины и коснуться затылком его головы, чтобы расслышать слова.

– В город по надуманному предлогу прибыл человек. И сразу после его появления произошли события, которые сложно назвать случайными, – заговорил отрицатель. Он чуть повернул голову, коснувшись щекой уха Элезарет. – Он аккуратен. Но кое-что мы знаем наверняка: его интересует некий дар, который находится в Илассете.

– Только скажите его имя, и завтра из него вытрясут правду! – зло прошептала рейна.

– Причинение вреда этому человеку может спугнуть его сообщников. И тогда вы никогда не найдёте дар.

– Глупости. Трусы поспешат избавиться от украденного, а никто не заплатит за дар больше, чем корона.

– Если за кражей стоят люди, о которых мы думаем, они не станут продавать дар. У них иные цели. Они еретики и несут идеи, оскверняющие веру.

– Тогда я не понимаю, чего вы от меня хотите.

– Нужно действовать скрытно, способами, которые недоступны никому. Кроме вас.

– Но как? О богиня, – рейна вздрогнула, догадавшись. – Неужели вы хотите…

– Было бы лучше допросить бесценную, но стоит ей отозвать шкатулку, как случится непоправимое.

Рейну пробила дрожь. Если бы не равный суд, она действительно могла бы применить свой дар и узнать у девчонки всю правду, но сейчас та находилась под защитой богини.

– Кто этот человек?

Отрицатель назвал имя.

– И не беспокойтесь по поводу его дара, моя рейна. Он умрёт вместе с хозяином.

Лика проспала момент, когда пришла Софур. Стоило открыть глаза, как послушница пробурчала:

– Чего тебе стоило проспать до прихода Микаэлы? Я надеялась побыть в тишине! На, ешь, это утренняя трапеза.

Софур поставила блюдо прямо на кровать. На нем лежали пара лепёшек, плошка с кашей и горстка сушёных ягод. Лика заметила на подносе крошки с глазурью. Такие же крошки были на одежде Софур. А ещё говорят, что послушницы усмиряют слабости на служении у богини!

– И с чего я взяла, что бесценной выделят покои? – Софур вытащила из кармана спицы, клубок и незаконченный шарф. Пальцы у неё были ловкими, послушница даже не смотрела, что делала. – Тёмный лик меня дёрнул за тобой присматривать, не иначе. Слово богини прочитала?

Лика пожала плечами. Мысли гудели пчелиным роем: раньше никакие занятия не вызывали у неё такого напряжения. Счёт, письмо, языки и этикет не шли ни в какое сравнение с чтением тяжеловесного, вычурного и запутанного слога этой книжки.

Софур вытянула шею и покачала головой:

– А, копия отца Малькома. Словоблуд тот ещё.

– Копия? – Лика перелистнула страницы книги, будто из неё должна была вывалиться соответствующая записка.

– Конечно копия, – хмыкнула Софур. – Двуликая написала Слово, а первые хранители переписали его. За столько веков от исходного текста, считай, мало что осталось. Каждый от себя что-то добавлял, писал пояснения, заменял устаревшие слова на новые. Поэтому простой люд и перестал Слово читать: столько версий, пойми, где правды больше. Есть, конечно, безумцы, которые ищут первоначальное Слово или хотя бы первые копии. Да только те книги уже, поди, обратились в прах.

– В этой ничего нет о равном суде, – сказала Лика, захлопнув книжку. Столько времени потратила впустую!

– А если бы и было? Чего тебе с этого? Всё равно богиня вынесет приговор. На то это и равный суд.

– Но как он будет проходить? Расскажите, пожалуйста! – взмолилась Лика. Она слезла с кровати и встала перед Софур на колени.

Послушница даже спицы не отложила.

– Пожалуйста! Ни Микаэла, ни Балла ничего не рассказали.

– Конечно не рассказали, – фыркнула Софур, нахмурившись. – Суд начался, как только ты о нём попросила.

У Лики перехватило дыхание.

– Как же это…

– И теперь каждое сказанное тобой слово и каждое слово, сказанное тебе, будет взвешено Двуликой, – продолжила Софур. – Чего ты испугалась? Вся побледнела. Время ещё есть, хранителям нужно подготовить зал суда: там за столько лет всё заросло паутиной. Говорят, что приговор вынесут не только бесценному, но и всякому, кто солжёт за эти дни и на суде. Могут наказать, а могут и наградить. Поэтому ты сидишь здесь, чтобы с тобой разговаривало как можно меньше людей.

– И родителей не пускают тоже поэтому?

– Соображаешь, – похвалила Софур.

– Но почему мне не говорят, что будет на суде? И зачем кому-то вообще сидеть со мной и сторожить?