Читать онлайн Страшная тайна бесплатно

1

Последний шанс сбежать

Эта история правдива на 98 %.

Я пытаюсь сказать, дорогой читатель, что история правдива настолько, насколько мне хватит мужества её рассказать.

Миссис Эпплъярд постоянно твердила, что все лгут. Она-то отлично знала, о чём говорит. Про таких, как наша покойная домовладелица, говорят «врёт как дышит». Да, она врала. И обманывала. И обдирала всех жильцов Брайт-хауза как липку.

Кстати, говоря «покойная», я не имею в виду, что она была особенно невозмутимой. В данном случае «покойная» означает «умершая». Именно так, умершая миссис Эпплъярд. Да, я совершенно уверен, что она умерла. Ну, практически уверен.

Пока она была жива, а у нас в квартире что-нибудь в очередной раз ломалось, мама с папой отправляли меня на ту сторону улицы, сообщить миссис Эпплъярд. На другой стороне располагалось заведение, именуемое «Бар Хэнка». Большую часть дня миссис Эпплъярд проводила у Хэнка за одним из столиков, бессовестно выпуская в потолок дым запрещённых в заведении сигарет. Я ненавидел такие поручения, потому что мне никогда не удавалось улизнуть без разговора, длившегося не менее пяти минут. Выглядело это примерно так:

– Миссис Эпплъярд, мама просит передать вам, что из душа не течёт вода.

– Передать хочет, значит? Что ж тогда сама не подойдёт? Твоей маме – если она и в самом деле твоя мама – не кажется странным отправлять ребёнка в бар?

– Ну, дело в том, что душ перестал работать, а она стоит там с намыленной головой и без одежды.

– Напомни, как её зовут? Эту женщину, которую ты зовёшь своей матерью? – Миссис Эпплъярд отпивает из бокала немного красной жидкости с пузырьками.

– Э… Кэтлин.

– Кэтлин. Значит, она у нас ирландка. И не хочет входить в бар? Но ведь твоя фамилия Сильвер. Разве это не еврейская фамилия?

– Кажется, английская с небольшой примесью. Точно не знаю.

– Не знаешь? Но ты точно знаешь, что эта ирландка твоя настоящая мать?

– Да, и я должен вам сказать…

– Про душ. Я уже поняла. Но с чего ты взял, что она твоя настоящая мать?

– Я в этом практически уверен.

– Мистер Эпплъярд тоже думал, что знает своих настоящих родителей. А в конечном итоге выяснил, что они даже не родственники. Только представь себе, эти бездушные люди купили его на корабле в порту. Маленького мальчика повезли домой в сумке-холодильнике, как нормальные люди везут свеженького краба. И они всё время врали ему. – Она делает ещё один глоток красной шипучей жидкости. – Опыт говорит мне (а опыт, уж поверь мне, у меня немалый), что все люди лжецы. Например, я. И собираюсь соврать прямо сейчас. – Она улыбается. – Передай своей так называемой матери, что я скоро подойду.

Это всего лишь небольшой пример – совсем крошечный – того, каково иметь дело с миссис Эпплъярд. Я только и мечтал, что научиться избегать общения с ней. Но у меня не было выбора. Родители назначили меня парламентёром.

У тебя же, дорогой читатель, выбор есть. Ты можешь немедленно отложить эту книгу и почитать вместо неё автомобильный журнал. Ты можешь выйти на улицу и устроить со своим лучшим другом забег по кварталу. Тем более ты скорее всего мне не поверишь. Но эта история абсолютно правдива. В ней появляется по меньшей мере один мелкий дьяволёнок. Ломается по меньшей мере одна кость. И умирает по меньшей мере один человек – а может, и больше. А также совершенно из ниоткуда возникает гидромассажный бассейн – да, я уверяю тебя, что всё это произошло на самом деле. Это настолько близко к правде, насколько получилось.

Возможно, верить мне и не стоит. Возможно, так ты будешь крепче спать. Возможно также, что стоит припомнить любимую присказку миссис Эпплъярд насчёт того, что все люди лжецы.

2

Я знакомлю читателя с прочими жильцами, своим другом и человеком, который скоро умрёт

Меня зовут Гейб. Но довольно обо мне. А с миссис Эпплъярд вы уже знакомы.

Ещё есть одна девчонка, Джоанна. Не девочка, а ходячая проблема. Она в седьмом классе, как и я. Из-за неё у меня постоянно синяки на обеих руках.

Генри – мой лучший друг. Многие даже думают, что мы с ним родственники, братья там или кузены, потому что нас нечасто увидишь по отдельности. Надо полагать, я мог бы тусоваться и с другими ребятами, но – как бы это сказать – на самом деле я предпочитаю тусоваться с Генри, хотя время от времени он меня здорово бесит. Кстати, раньше он был кетчером в нашей бейсбольной команде, пока не сломал руку. Но об этом позже.

Мистер Шорби – это нереально богатый человек. Только не привязывайтесь к нему слишком сильно. Скоро он отправится на тот свет.

А ещё есть доктор Мандрагора, который живёт на последнем этаже нашего дома. Это именно он посоветует мне не терять душу.

Как показала практика, это проще сказать, чем сделать.

Большая часть этой истории произошла в апартаментах Брайт-хауз, расположенных через дорогу от «Бара Хэнка» в Такоме, штат Вашингтон. Рядом с баром был магазинчик, где мистер Кими продавал вяленую говядину, просроченные конфеты и журналы о машинах в целлофановой плёнке. Впрочем, забудьте о мистере Кими. Он не имеет никакого отношения к истории. Больше мы о нём упоминать не будем. Давайте лучше перейдём к тому, что случилось дальше. Во всех подробностях.

Не забывай, дорогой читатель, не зря говорится, что дьявол в деталях.

Папа уверял, что Брайт-хауз белый. По крайней мере, именно так он описал его, объясняя маме дорогу. До того, как мы поселились там.

– Это большое белое здание через улицу от магазина, – сказал он (его голос раздавался из динамика маминого телефона).

– Через улицу от бара, ты хочешь сказать, – уточнила мама. Мы с сестрёнками смотрели из окна маминой машины, на которой она ездила чистить бассейны. – Здесь нет никакого белого здания. Тут есть кирпичное здание, но вывеска на нём «Грегор-мэйнор». А рядом с ним старая серая развалюха.

– Это и есть наш дом.

– О, Йоханн. Ты смеёшься, что ли? Ты серьёзно хочешь, чтобы мы жили здесь?

– Я уже подписал договор аренды.

– Подписал? Надолго?

– На год.

– Йоханн, ты просто шутишь. Это здание выглядит так, будто вот-вот развалится.

Сам Брайт-хауз имел форму куба. Я говорю «имел», потому что его больше не существует. Но пока он ещё стоял, в нём было три этажа и восемь квартир. Или, если быть точным, семь с четвертью. На первом жила миссис Хасимото, самая настоящая художница. Пол вокруг её двери покрывали брызги красной, синей и чёрной краски. И мне она не встречалась ещё пару недель.

Справа от неё жил человек по имени Джимми Хайд, который, как я скоро узнал, только и делал, что сидел дома да слушал гавайскую музыку. Меня это полностью устраивало. В тех редких случаях, когда Джимми всё же выходил из квартиры, он выглядел как столетний старик с клоками белых волос на голове, морщинистым лицом и гнилыми пеньками зубов во рту.

Миссис Эпплъярд жила в огромной квартире, занимавшей целую половину первого этажа. Не представляю, зачем ей требовалось столько места, с учётом того, что время она по большей части проводила в «Баре Хэнка».

Четверть квартиры принадлежала Алехандро Агильеру, мастеру на все руки. Его каморка располагалась под лестницей на первом этаже.

– Алли Хандро поможет вам перетащить тяжёлые вещи, – сообщила миссис Эпплъярд первого мая, в тот самый день, когда мы въехали в квартиру. Алли Хандро. Именно так она произносила его имя, раздельно. Миссис Эпплъярд держала в руке бокал красной шипучей жидкости, потягивая её через соломинку.

– Он нам поможет? – обрадовался папа. – Вот это здорово. Видишь, какое отличное местечко я нашёл, милая? Нам даже помогают с переездом.

Мама молча взялась за коробку.

Наша квартира располагалась на втором этаже, и рядом жили ещё две семьи. В маленькой квартире по соседству обитали «странная девочка с больной мамой» по определению моих сестрёнок. Апартаменты по ту сторону лестничной клетки занимала семья Брэкли. В день нашего приезда их не было дома.

– На каком-нибудь роскошном курорте, – пояснила миссис Эпплъярд. – Они живут роскошней всех в доме.

– Вот видишь, милая, – пропыхтел папа, пытаясь на пару с Алехандро протолкнуть наш старый потёртый диван через входную дверь. – Мы живём на одной площадке с лучшими жильцами.

Миссис Эпплъярд потянула красную шипучку из бокала.

– Я не говорила, что это лучшие жильцы. Но живут роскошней всех.

– А сколько человек живёт на последнем этаже? – Мама неодобрительно посмотрела на бокал в руке хозяйки дома.

– Всего один. Доктор Мандрагора.

– Доктор? – возликовал папа. – Милая, над нами будет жить доктор!

– Он не настоящий доктор, – внесла ясность миссис Эпплъярд. – Даже воспалённый ноготь на ноге вылечить не может. Он астро что-то там – не помню, как называется его профессия, – изучает звёзды, планеты и всё такое.

– Астроном? Учёный?

– Что-то вроде того.

– Я предпочла бы настоящего врача, – отметила мама.

– Да и я тоже, – поддакнула миссис Эпплъярд, снова взявшись за соломинку. – По мне, так всё это сплошное шарлатанство. Мистер Эпплъярд никогда бы не клюнул на такую чушь – луна в седьмом доме, эра Водолея, только людей дурить.

Она не умолкала и глядела, как мама поставила коробку в коридоре и отправилась вниз за следующей.

Алехандро и папа ухитрились протиснуть наш старый диван через дверь и со стуком поставили его на пол. Алехандро Агильер был седоволосым и худым, со смуглой кожей. Когда он наконец-то затащил всю нашу мебель в квартиру, то вручил папе жёлтый листок.

– Что это? – удивился папа.

– Это счёт от миссис Эпплъярд.

– Счёт? Двести долларов? Но я уже заплатил за аренду.

– Это не за аренду. Это плата за помощь при переезде.

Папа отправился в квартиру миссис Эпплъярд, яростно размахивая счётом, но её там не оказалось. Алехандро указал на противоположную сторону улицы. Папа понёс счёт в «Бар Хэнка». Когда он вернулся десять минут спустя, я поинтересовался, чем кончилось дело.

– Только не говори об этом маме, – быстро ответил он.

Наша квартира сдавалась как квартира с тремя спальнями. Это было некоторое преувеличение. Мои родители заняли самую большую комнату, которая была заметно меньше моей спальни в нашем старом доме. Кровати сестёр занимали практически всю их общую комнату. Их комод с одной стороны касался кровати, а с другой – стены. Папа заявил, что это довольно уютно. Единственное окно в их комнате делила пополам стена.

Моя комната была ещё уже, но длиннее. Матрас оказался немного шире, чем комната, поэтому мы выкинули подставку и положили его просто на пол, так что он загибался по сторонам. В торце, точно над моей подушкой, располагалась вторая половина окна из комнаты моих сестёр.

– Йоханн, это не спальня. Это даже коридором трудно назвать. Габриэль не может тут спать. Его «кровать» формой напоминает корыто.

– Это уютно, – заявил папа. – Считай, что это просто уютный уголок.

Гостиная и кухня оказались ничего себе. Столовой не было. Холла тоже. Но самым странным в квартире нам показались белые круглые устройства на стенах. В гостиной их насчитывалось восемь штук, да и в кухне столько же, а в каждой спальне по четыре. По центру каждого из них каждую секунду мигала красная лампочка.

– Что это за штуковины? – поинтересовалась мама. – Напоминают детекторы дыма.

– Это и есть детекторы дыма, – заверил её папа. – Точно такие же, как в нашем старом доме. Похоже, они изрядно заботятся о безопасности. Это хорошо. Правда же, это хорошо, милая?

– Это странно. Мне от них не по себе.

Дорогой читатель, мне ещё предстояло услышать, как сработают эти детекторы дыма, как они будут выть все разом, вместе, как безумный электронный хор.

На лестничной клетке, на лестнице, да и по всему зданию были установлены точно такие же детекторы. Когда я признался, что и мне от них не по себе, папа буркнул:

– Держи свои мысли при себе, Гейб, потому что жилья получше мы просто не можем себе позволить. Знаешь, если честно, то и это мы не можем себе позволить, если только я каким-то чудом не найду работу получше.

– Не могу понять, почему ты не можешь найти работу. У тебя целая куча званий. В конце концов, ты тоже доктор!

– Доктору социологических наук не так легко найти работу, как доктору по медицинской части.

Университет уволил папу. И стоило мне сказать, что его уволили, как папа моментально заводился.

– Никто меня не увольнял. Они проводили оптимизацию штата. Кому-то всё равно пришлось бы уволиться. Так получилось, что это оказался я.

– Ну да, так получилось, что тебя уволили, – бурчал я.

В итоге в начале этой истории папа работал днём на полставки преподавателем в колледже, а по вечерам доставлял пиццу для «Быстро-пиццы». В его машине постоянно царил запах пиццы.

Мама была писателем и не получала денег за книги о путешествиях, которые писала для души. Я никому не посоветую покупать её книги. Судите сами, она отродясь никуда не выезжала, если не считать бесконечных поездок по Такоме от одного бассейна к другому. Да, пока мы были в школе, она чистила самые разные бассейны. У неё в машине постоянно пахло хлоркой.

Что тут скажешь, по запаху в машинах моих родителей можно было понять, что работа у них – отстой.

И всё же мама продолжала писать книги про подъём на Килиманджаро, прогулки по Великой китайской стене и велосипедные туры по Голландии. Насколько мне известно, ни в одном из этих мест ей побывать не довелось. А если и довелось, то меня она уж точно с собой не брала.

Закончив сборку наших кроватей, папа сообщил, что ему надо поехать в «Быстро-пиццу» и поработать.

– Ты что, уже уезжаешь? – огорчилась мама. – Мы даже мебель ещё не расставили.

– Габриэль тебе поможет, – заявил папа. – Он, считай, уже взрослый мужчина.

– Тринадцатилетка – ещё не взрослый, – решительно возразила мама.

Папа сжал мою руку, как проверяют персики – спелые ли. В ответ на мамины слова он пожал плечами и ушёл. Следующие два часа мама без устали давала указания мне и сёстрам, пока мы не привели гостиную в относительный порядок.

Моим сёстрам-близняшкам, Мэгги и Джорджине, исполнилось по девять лет. Джорджина сама подрезала волосы ножницами, «потому что люди в салоне не способны обрезать их достаточно коротко», иными словами, пошла в нашу маму. Она носила высокие ботинки и помогала маме менять масло в обеих наших машинах. Мэгги же больше интересовала смена лака на ногтях, что она и проделывала с регулярностью в три дня.

Когда мама наконец-то нас отпустила, я отправился в свою спальню, чтобы хоть чем-нибудь украсить её.

Ещё вчера я спал в собственной комнате в нашем старом доме. Дом как дом, ничего особенного, но у него был задний двор с батутом. И даже гардеробная в моей бывшей комнате была побольше моей нынешней спальни.

Папа без устали напоминал мне, что стоит радоваться тому, что у меня есть крыша над головой, но я только проворчал:

– Это не крыша, это пол. У меня над головой пол доктора Мандрагоры.

Я прислонил матрас к половинке окна и задвинул свой комод в дальний конец узкой комнаты. Рядом со спальным местом не оставалось пространства для тумбочки, так что я поставил её себе в ноги.

Покончив с этим, я принялся развешивать свои любимые плакаты со спорткарами, начав с дальнего конца и оранжевой «Макларен». За ней последовал синий «Ягуар» 1961 года выпуска, который частенько называют «XK-E». Дальше я повесил жёлтую «Ламборджини Миура». Я не большой поклонник «Ламборджини», но этот плакат мне подарил Генри на прошлый день рождения, так что хочешь не хочешь, пришлось повесить. Дальше пришла очередь серебряного «Мерседес-Бенц-300 SL» 1955 года выпуска, «Порше Каррера» 2004 года и «Эй-Си Кобра» с двумя белыми полосами точно по центру.

«Кобра» оставалась моим любимцем долгие годы, уж очень хищный у неё вид. Но потом я увидел «Феррари-430». Четыреста тридцать означает 430 лошадиных сил. Максимальная скорость – 196 миль в час.

Дорогой читатель, ты уже, должно быть, понял, как я люблю машины. Они быстро ездят. Они могут довезти вас хоть на край света. Они круто выглядят – по крайней мере, лучшие из них. Свобода, мощь и крутизна на четырёх колёсах. Всё верно, я их люблю. Я их даже обожаю. Но о них мне оставалось только мечтать, потому что мама с папой – как и большинство взрослых – в глубине души ненавидят машины. Может, их злит тот факт, что они не могут себе позволить по-настоящему хорошие машины. А может, мама с папой ненавидят машины, потому что это лишнее напоминание, что они лишены свободы, мощи и совершенно не крутые.

Плакат с «Феррари-430» я повесил на стене как можно ближе к изголовью, чтобы видеть эту красавицу, ярко-красную, как и положено «Феррари». С такими плавными обводами, что она скорее напоминала морское животное, чем машину. Я бы отдал правую руку, лишь бы хоть раз в жизни увидеть такую. И обе руки, чтобы купить её.

Как выяснилось позднее, руки я мог оставить себе. Отдать пришлось бы только душу.

3

Предупреждение доктора Мандрагоры

На следующее утро я проснулся оттого, что яркий свет из половинки окна падал мне на лицо. Стало ясно, что надо обзавестись шторой, если я планирую спать в этой комнате. Оставалось надеяться, что в продаже есть шторы на пол-окна.

Я вышел в гостиную и немедленно наступил в большую лужу. Я громко позвал маму с папой. Папа вышел из спальни, пошатываясь, наступил в ту же самую лужу, посмотрел на потолок и увидел, что с него непрерывно капает.

Папа позвонил миссис Эпплъярд. Через полчаса она стояла у нас в гостиной, глядя на потолок и держа в руке очередной бокал с красной шипучей жидкостью.

– Этажом выше протекла труба. Я велю всё починить, – сказала миссис Эпплъярд, вытирая рот рукавом халата. – Но Алли Хандро сейчас очень загружен ремонтными работами. Раньше, чем через пару недель, он до этого не доберётся.

– Пару недель? – переспросил папа. – И что же, мы так и будем жить две недели?

– Я могу починить это и раньше. Конечно, всегда можно ускорить работу, Йоханн. Надбавка за срочность – двести долларов, и вы окажетесь в самом начале списка.

– Почему я должен платить двести долларов? Протечка даже не в моей квартире!

– Я не говорю, что вы должны платить. Решать только вам.

Папа топнул ногой, разбрызгивая воду во все стороны.

– Мы живём здесь только потому, что не можем себе позволить квартиру получше. Если вы и дальше будете брать с нас по двести долларов каждые пять минут, никакой экономии не получится.

– Я не беру с вас деньги, Йоханн, – невозмутимо ответила миссис Эпплъярд. – Я предлагаю вам варианты.

Папа выписал ей чек и велел мне помалкивать об этом при маме.

– Вы первый в списке, – объявила миссис Эпплъярд, пряча чек во внутренний карман халата. – Алли Хандро мигом будет здесь. А знаете, покойному мистеру Эпплъярду здесь бы понравилось – всё равно как океан прямо в центре вашей гостиной. Полагаю, он забросил бы в него удочку и проверил, не клюет ли. О, этот человек любил рыбалку. Однажды поймал вторую по величине озёрную форель в детском прудике в парке. Больше, чем ловить рыбу, он любил только спорить о политике. Рыбная ловля и политика. Меня никогда не интересовало ни то, ни другое. И от того и от другого дурно пахнет.

Она продолжала говорить о мистере Эпплъярде, пока папа выпроваживал её на лестничную клетку и закрыл за ней дверь.

– Отличная квартира, папа, – сказал я. – Лучше некуда. Я так рад, что мы теперь здесь живём.

Папа одарил меня мрачным взглядом. Из спальни вышла мама, одетая для работы.

– Сегодня же воскресенье, – удивился папа. – Что это ты встала так рано?

– Поеду чистить бассейны, – вздохнула мама.

– В воскресенье?

– На этой неделе я взяла ещё трёх клиентов.

– Ты слишком много работаешь.

– Счета, – развела руками мама. – Должен же кто-то их оплачивать.

С этими словами она поцеловала папу и ушла.

У мамы с папой отличные отношения. Я хочу сказать, что они мастерски научились мириться с недостатками друг друга. Примерно как я мирюсь с недостатками моего друга Генри. Мамина любимая присказка – «Если ты не умеешь терпеть несовершенства других, тебя ждёт одинокая жизнь».

Папа собрал с пола воду парой полотенец для бассейна и подставил под течь ведро. Стоило Мэгги приметить наполовину заполненное ведро, как она бросилась обратно в спальню и вернулась с Барби и целой грудой микроскопических бикини. Следом за ней показалась и Джорджина со своей Барби. Она коротко постригла ей волосы, а теперь красила её чёрным маркером. Когда я поинтересовался, чем она занимается, сестра ответила:

– Надеваю на неё гидрокостюм. Она собирается заняться дайвингом.

Я кивнул, в который раз восхищаясь изобретательностью Джорджины.

– Что за помойка эта квартира, а?

– А мне она нравится, – отозвалась Мэгги. – И она близко от нашего старого дома, так что нам не пришлось менять школу.

– Это да, – согласился я. – И всё же… настоящая помойка.

– Ш-ш-ш, – шикнула на меня Джорджина. – Мы играем.

– Ага, – поддержала её близняшка. – Может, ты к себе в коридор пойдёшь?

Я сказал папе, что пойду погулять. Взял банан и тост с кухонного стола и открыл дверь. Навстречу мне по лестнице поднимался человек, смуглый, высокий и полный. На голове у него красовалась копна седых курчавых волос, а на верхней губе – пышные блестящие усы. Одет он был в полосатый жилет, обвисший галстук-бабочку и шёлковый халат и больше всего напоминал британского детектива из старых фильмов вроде тех, что обожает смотреть папа.

На плече у незнакомца болтался на лямке тубус длиной примерно три фута. Я предположил, что это телескоп, а незнакомец – не кто иной, как астроном с третьего этажа. При виде меня он нацепил на нос пару очков.

– А, так это ты наш новый сосед. Я как раз почувствовал, что сейчас произойдёт наша встреча. А фамилия у тебя как-то связана с драгоценными металлами, вроде золота. Или серебра. Ах, верно! Сильвер! А зовут тебя – нет, я не настолько хороший предсказатель. Но фамилию я, полагаю, всё же назвал верно.

– А как это вы догадались? – спросил я. – Я и правда Сильвер[1]. Гейб Сильвер.

– Значит, попадание одно из двух. Не так плохо. А я доктор Мандрагора. Живу как раз над вами. На целый этаж ближе к небесам. – Он говорил с заметным английским акцентом.

– Так вы астроном?

– Что? О, нет-нет-нет. Это было бы слишком приземлённо. Я астролог. Меня интересуют не размер звёзд и не расстояние до них, а то, что они говорят сами о себе. Потому что, цитирую, «вся история человечества – прошлая, нынешняя и будущая – записана серебряными буквами звёзд».

– Классная цитата. И кто это сказал?

– Я. Когда ты родился?

– Тридцатого декабря.

– Козерог. Ну разумеется. Могучий морской козёл. А где?

– Здесь. В смысле, в Такоме. В больнице Сент-Джозеф.

– В каком году?

Я сказал ему.

Он вытащил потёртую книжицу, полистал её и, остановившись на нужной странице, закивал.

– Мой юный Морской Козёл, ты буквально в шаге от весьма необычного дня. Не сегодня. Нет-нет-нет. Я полагаю, что сегодняшний день пройдёт скучно и обыденно. Сегодня отлично подойдёт, чтобы лежать на кровати и глядеть на потолок. Но завтра. Завтра, юный Морской Козёл, тебя ждёт самый необычный день. Острый, как бритва. Линия судьбы так тонка. Миллиметр к востоку – нет, довольно и микрона – сулит беду. Микрон к западу сулит великие блага.

– Вас послушать, так всё очень серьёзно.

– Всё и есть очень серьёзно. Я в этом не сомневаюсь. Вопрос в другом: добром ли это кончится? Хочу предупредить тебя. – Он наклонился ко мне и прошептал прямо в ухо. Я почувствовал его дыхание. – Не потеряй душу.

4

Топор войны

Не потеряй душу, сказал доктор Мандрагора. Признаться честно, я не так много до этого размышлял о душе – своей или чьей-нибудь ещё.

Дорогой читатель, всё было впереди.

Я зашагал по лестнице к выходу из дома. Из квартиры Джимми Хайда доносилась гавайская музыка. Я решил, что она гавайская, потому что то и дело слышал слова «алоха» и «махало». Занятно, ведь Джимми Хайд ничуть не напоминал любителя гавайской музыки.

Я встал на тротуаре и обернулся, чтобы взглянуть на Брайт-хауз. Точно, помойка. И это не имело ни малейшего отношения к благодарности за кров над головой, о которой говорил папа. Я мог одеться как болельщица и трясти помпонами вокруг этого дома, но он всё равно остался бы помойкой.

Я решил обойти здание кругом. На верхнем этаже доктор Мандрагора возился у окна со своим телескопом. Этажом ниже Джорджина и Мэгги ссорились из-за переделанной куклы Барби. Через окно моей спальни виднелся плакат с «Феррари». Я двинулся дальше, к тыльной стороне дома.

Из окна второго этажа на меня глянула девочка с коротко стриженными чёрными волосами. Она была одета в чёрное платье и глаза тоже жирно подвела чёрным. Заметив меня, она провела пальцем по шее, словно грозясь перерезать мне горло. Видимо, это была та самая девочка с больной мамой. Её звали Джоанна Сэдли, но я этого ещё не знал.

Я ускорил шаг, чтобы поскорее уйти с линии обзора девочки. Обогнув дальний угол здания, я посмотрел вверх, на угловое окно. Должно быть, это была другая комната девочкиной квартиры. Там стояла женщина с грустным лицом и шарфом на голове. Больная мама. Я шёл, глядя на неё, пока не столкнулся с Джимми Хайдом.

– Ой, простите, – сказал я.

Джимми Хайд тоже смотрел на женщину, причём раскрыв рот, а теперь перевёл взгляд на меня. В одной руке он держал блокнот, а в другой – карандаш. Быстро сунув и то и другое во внутренний карман куртки, странный жилец молча поспешил прочь.

Тогда я не придал этому значения, но спустя несколько месяцев, дорогой читатель, я вспомнил этот момент.

Обогнув ещё один угол дома, я снова очутился возле фасада. Целая семья выгружала чемоданы одинаковой расцветки из багажника новенького «Кадиллака Эскалейд» – видимо, это вернулись Брэкли. Я был в шоке. Даже базовая модель стоит семьдесят пять штук! А эта наверняка не меньше девяноста. Я не большой поклонник «Кадиллаков», но не мог не признать, что машина хоть куда. Чёрная, блестящая, размером с небольшой авианосец. Что человек, который может позволить себе такую машину, делает в такой трущобе?

Не успел я как следует рассмотреть Брэдли-старшего, как он зашёл внутрь. Из-под открытой дверцы багажника спиной вперёд выбралась его жена, в клетчатом платье и на высоких каблуках. По плечам рассыпались светлые волосы, а огромные солнечные очки закрывали половину лица. Она выглядела как кинозвезда. Или, скорее, как бывшая кинозвезда. Она вытащила из недр машины огромный чемодан, со стуком приземлившийся на тротуар.

– Ланкастер! Иди, помоги маме нести эту тяжесть… – Женщина выпрямилась, уперев руки в боки, и принялась оглядываться по сторонам. – Лэнни!

Из-за старой «Хонды Цивик» показался мальчик в штанах цвета хаки и синем пиджаке. Ланкастер (я решил, что это именно он) кивнул в сторону папиной машины.

– Ну и развалюха, – фыркнул он.

– Ланкастер, где ты был? – сказала женщина.

– Здесь, где же ещё. И я слышал, как ты на меня кричала.

– Не кричала на тебя, милый, – возразила женщина. – Я тебя звала. Ланкастер, Ланкастер, и все такое. Звала. А теперь будь умницей и отнеси наверх мамин чемодан.

– Мне ещё свои вещи тащить. Заплати Алехандро, пусть он отнесёт.

– Лэнни, не спорь с мамой. Возьми мой чемодан.

– И не подумаю. Я отлично знаю, сколько он весит. – Ланкастер вытащил из «Кадиллака» рюкзак и зашагал к дому.

– А ты на что смотришь? – Женщина перевела взгляд на меня.

– Думаю, я ваш новый сосед, – пожал я плечами. – Вам помочь?

– Если тебе не сложно!

Я ухватил её чемодан и покатил его к дверям Брайт-хауза. Мне пришлось втаскивать его на второй этаж ступенька за ступенькой. Добравшись до нужной лестничной клетки, я совсем упарился, но женщина-кинозвезда неустанно меня подбадривала:

– Какой же ты сильный! И настоящий джентльмен.

Подкатив чемодан к её двери, я указал на дверь напротив:

– Мы живём там. Как я и сказал – мы соседи.

– Похоже, вы с Ланкастером одного возраста. Может быть, вы подружитесь? Бог свидетель, ему нужен друг.

Она вошла в квартиру и закрыла за собой дверь.

Следующий день был понедельник. Я вышел на улицу и принялся ждать, когда папа отвезёт меня в школу. Его машина – та самая ржавая «Хонда Цивик» – была главным доказательством моего утверждения, что взрослые ненавидят машины. Я никак не мог понять, как папа может водить такую развалюху. Ясное дело, машины стоят денег. А у нас денег нет. Тут без вопросов. Но если уж приходится покупать старую машину, то почему не старый спорткар? Или старый кабриолет? Или хотя бы старый внедорожник?

Я чуть было не прислонился к машине, но вовремя спохватился. Стоило коснуться этой «Хонды», как с неё начинала облетать краска, как будто машина страдала перхотью.

Я вспомнил слова доктора Мандрагоры, что, мол, сегодня будет день острый, как бритва. «Не потеряй душу», – сказал он.

Тут появился папа с девочками, и мы покатили в сторону школы, оставив за собой облако дыма.

Большая часть утра прошла спокойно. Никаких бритв. Никаких поворотных точек.

Между математикой и социологией я получил сообщение от мамы. Она попросила меня заглянуть в магазинчик «Сыры Дейва» по пути домой и прихватить кусок сыра «Мизитра» для спагетти с коричневым маслом, которые она запланировала на ужин. Она сказала, что уже позвонила в магазин и пообещала заплатить позже. Это меня обрадовало – с собой у меня был всего один доллар.

Во время ланча я взял в кафетерии поднос и положил на него буррито, завёрнутое в фольгу, картофельные шарики и пакет шоколадного молока. Глотнув молока, я завертел головой, высматривая Генри, и тут девчонка из Брайт-хауза ухватилась за мой поднос.

Стоп – с каких это пор она учится в моей школе? Я оглядел её с головы до ног.

Чёрные короткие волосы, тёмная подводка глаз, чёрное платье и чёрные ботинки. Даже помаду она выбрала чёрную.

Я определённо стоял лицом к лицу со своей соседкой.

– Отпусти, – сказал я.

Она обожгла меня взглядом.

– У тебя что, проблемы? – бросил я.

– Да. Ты.

– А ну, говорю, отпусти.

– Попробуй заставить. – Девочка улыбнулась краешками рта. Так она выглядела ещё более жутко. Ребята вокруг начали обращать на нас внимание.

Я снова потянул за поднос. Но она и не думала его отпускать.

И что мне оставалось делать? Играть в перетягивание каната? Она была ничуть не крупнее меня, так что, по моим прикидкам, я вполне мог победить, но сцена бы вышла некрасивая. И к тому же я хотел съесть свой ланч, а не сбросить его на пол.

Вокруг нас собралось не меньше тридцати ребят. Девочка снова дёрнула на себя поднос.

– Ты что, совсем обалдела? – почти рявкнул я.

– Ты что, совсем обалдела? – передразнила меня девица.

– А ну отпусти поднос!

– А ну отпусти поднос!

– Отпусти!

– Отпущу, если ты съедешь!

Я потянул поднос на себя, и она его неожиданно отпустила. Я повалился на пол, мой ланч полетел следом, причём картофельные шарики угодили мне точно в лицо и рассыпались по полу. Пакетик шоколадного молока приземлился на пряжку пояса, и молоко растеклось по штанам. Ребята ахнули, затем засмеялись.

– Ты так выглядишь, будто штаны обмочил, – заявила несносная девица, развернулась и пошла прочь. Толпа ещё немного посмеялась и постепенно разошлась.

Ко мне подбежал Генри и поднял моё буррито.

– Его ты можешь спокойно съесть, но шарикам кранты. Что случилось?

– Она, вот что случилось. – Я указал на девочку в чёрном.

– При чём тут эта готка? – удивился Генри.

– Она живёт в моём доме.

– О-о-о… Так вот что она имела в виду.

– В смысле?

– Ну, когда закричала, чтоб ты съехал. Нда… Она у тебя и дома, и в школе. Вот невезуха. Похоже, она сюда первый раз пришла. Говорят, раньше она училась в Хэдли Академи.

– Готов поспорить, что её исключили.

– Да, она злобная тварь, – согласился Генри. – Это уже смахивает на травлю.

– Заткнись, Генри. Никто меня не травит.

– Если уж тебя решила травить девочка – дело плохо…

– Да нет никакой травли!

– Ну а если да, что ты будешь делать? В смысле, с ней даже не подерёшься. Так? Ну, может, ты и сможешь подраться. Не знаю. Возможно, стоит пожаловаться. Эй, ты будешь есть буррито?

– Нам пора на урок.

– Да, но можно тогда я съем твоё буррито? Кстати, ты знаешь, что выглядишь как будто штаны обмочил?

К концу дня все в школе звали меня Шоколадные Штаны. Глупее не придумаешь. Я к тому, что уж если вы решили дразнить кого-то, будьте хоть чуточку оригинальны.

5

Я получаю бутылку

– Не расстраивайся так, – сказал Генри по пути домой. – Через несколько дней все об этом забудут.

– Тебе легко говорить.

– Ну ладно, может, через несколько месяцев. Слушай, а как насчёт рвануть на бейсбольную площадку и попинать мяч? Может, ты отвлечёшься – ну, сам понимаешь – от нового прозвища.

– Не могу. Мама велела зайти в дурацкий магазин сыров.

– Куда?

– В магазин сыров.

– А есть такой магазин? Сыров?

– Угу. «Сыры Дейва».

– И там продаётся только сыр?

– Ага.

– А можно я с тобой?

Генри зашёл к Дейву вместе со мной – это было примерно на полпути от школы к дому.

– Чёрт возьми, я миллион раз ходил мимо, – поразился Генри. – Как я его раньше не замечал?

Мы зашли внутрь, и Генри принюхался.

– Это самое офигенное место, в каком я только был. Ты только посмотри на эти потрясные сыры. Взять хотя бы этот. «Реблошон». А вот «Гонгонзола». Ну, его я знаю. С ума сойти, как здесь пахнет. Так и хочется сказать – «сыррррр»!

За прилавком стоял Дейв в белом фартуке. Чтобы припомнить, как называется сыр, который мне надо купить, мне пришлось заглянуть в телефон, но в конечном итоге я сказал Дейву, что мне нужен кусок «Мизитры».

– Да-да, для миссис Сильвер. Вот он. Последний кусок в магазине.

Дейв вытащил кусок белого сыра из стеклянной витрины и принялся заворачивать в белую бумагу. Звякнул колокольчик. У меня за спиной открылась дверь.

К прилавку подошёл пожилой мужчина с сигарой.

– Эй, здесь нельзя курить, – одёрнул его Дейв.

Человек снова затянулся сигарой и пустил огромное облако дыма к потолку. Кивнув на кусок «Мизитры», который Дейв продолжал заворачивать в бумагу, он поинтересовался:

– Это то, что я думаю?

– «Мизитра». Но это последний кусок. И выйдите с сигарой на улицу.

– Значит, он уже продан? – продолжил спрашивать старик.

– Я же уже сказал.

– Я дам за него двадцать долларов.

– Он стоит всего четыре девяносто пять, но я уже продал его миссис Сильвер. И насчёт сигары я повторять не намерен.

Старик сунул руку в карман и заявил, слегка улыбнувшись:

– А я хочу, чтобы вы продали его мне. Пятьдесят долларов?

– Что-что? – не поверил своим ушам Дейв.

– Семьдесят пять, – продолжал настаивать старик.

– Ого.

– Эй, – вмешался я. – Вы уже мне этот кусок обещали.

– Я всё понимаю, пацан, но посуди сам. Торговля сегодня идёт плохо. А твоя мама даже не заплатила за этот сыр. Уж прости. Хочешь, я тебе отрежу «Робиолы» за счёт заведения?

– Давайте лучше «Реблошон», – встрял Генри.

Дейв вручил Генри большой кусок «Реблошона», а «Мизитру» отдал старику. Тот вытащил толстый бумажник и отсчитал четыре двадцатки.

– Сдачу оставьте себе, – бросил он и повернулся ко мне. – Извини, сынок, но когда один человек побеждает, другой неизбежно проигрывает. Если это тебя утешит, то этот кусочек сыра – моё последнее желание. – Он выпустил ещё одно облако дыма и вышел на улицу.

В тот момент я и увидел «Феррари».

– Генри, ты видишь то же, что и я?

Старик подошёл к блестящей красной «Феррари-430», вставил ключ в замок, а я пулей вылетел из магазина. Генри последовал за мной.

– Это ваша? – не удержался я от вопроса.

– Моя, – ответил старик. – А ты знаешь, что это за машина?

– Знаю ли я, что это за машина?! Да я боготворю её!

– Может, всё-таки зря? Ты знаешь, какого она года?

– Нет, но такие производили только с 2004-го по 2009-й, так что и она выпущена в этот интервал. Я бы сказал, что эта машина восьмого года.

– Ты и правда разбираешься в машинах, – удивился незнакомец.

– Я разбираюсь в «Феррари», и это моя любимая модель.

Я скороговоркой выпалил не меньше полудюжины фактов, известных мне об этой машине.

– Как тебя зовут? – спросил человек.

– Гейб. Гейб Сильвер.

– Что ж, Гейб Сильвер, тебе нравится моя машина. И в сырах у нас схожие вкусы. Может быть…

– Может быть – что?

– Может быть, ты тот самый человек. И, может быть, мне стоит тебе рассказать. – Он бросил сигару на асфальт и раздавил окурок каблуком. – Хочешь узнать, как я стал таким богатым?

Я кивнул.

– Долгие годы я хочу открыть кому-нибудь мою тайну. Слишком долго я дурил голову дьяволу. – Старик вздохнул. – Я не работаю. Но у меня есть кое-что намного лучше любой работы.

– Что же?

– У меня есть тайна.

– И она дала вам всё это?

Человек расхохотался.

– Я никогда не открывал её никому… ни единой душе. Но сегодня особый день. Важный день.

– Чем это он важный?

– Сегодня последний день моих игр с дьяволом. С меня довольно. Я всё поставил на карту. И, можно сказать, выиграл. А теперь пора выйти из игры.

Старик сунул руку в карман куртки и вытащил маленькую бутылочку. Она была белой, но по поверхности радугой пробегали и другие цвета. Если бы мне предложили угадать, я бы решил, что она вырезана из камня. В ней было не больше пяти дюймов. Горлышко было заткнуто пробкой из того же материала.

– Вот моя тайна.

– Это? И что же внутри? Типа волшебного эликсира?

– Неплохой вариант. Да только никакого эликсира внутри нет. Там маленький чёртик.

– Что?

– Не что, а кто. Чёртик. Кто-то назвал бы его джинном, но сразу возникнет связь со сказками и «Тысячей и одной ночью». А между ними нет ничего общего. Знающие люди называли его другими, более древними словами. Бес. Джинн. Гений.

– Ладно. Странно всё это. Пожалуй, мне пора.

– Стой! – Старик схватил меня за рукав. – Прошу тебя. Выслушай мою историю.

Я высвободился.

– Не могу, мне правда пора домой.

– Я же не прошу тебя ничего делать. Просто… просто послушай.

Генри потянул меня за другой рукав:

– Гейб, мне кажется, нам надо уходить.

– Погоди секунду, – воспротивился я. – Ладно. Я слушаю.

Старик глубоко вздохнул и опёрся о свою машину.

– Кроха, живущая внутри бутылки, не больше твоего большого пальца. Он чёрт – слуга Иного. Чего бы я ни захотел, чёрт делает так, чтоб я это получил. Этим утром – последним утром – я высказал своё последнее желание. Совсем простое. Всего лишь кусочек сыра.

– Сыра? Что ж вы тогда не попросили богатства? Триллиона долларов или что-то в этом духе.

Человек похлопал по крыше «Феррари».

– Это я уже сделал. Богатство, дома, машины. Стоило только попросить. Ты мне не веришь… Разумеется, не веришь. Но это чистая правда.

– Мне пора, – сказал я. – Классная машина.

Старик рассмеялся.

– Забавно. Я-то боялся, что моя тайна выплывет наружу. Что кто-то узнает, какой ценой я добился успеха. А теперь я чистосердечно признался, и ты мне не веришь. – Он снова рассмеялся. – Я мог быть совершенно честен с самого начала. – Он погладил бутылочку большим пальцем и посмотрел на меня. – А сегодня настал тот самый день. Я думаю, ты должен стать следующим.

– Следующим кем?

– Следующим владельцем бутылки.

– Почему?

– Потому что ты производишь впечатление хорошего, но не слишком уж хорошего человека. Пришло время заключить сделку. Идём, садись ко мне в машину.

– Вы серьёзно?

– Очень.

– Не делай этого, Гейб, – вмешался Генри. – Ты знаешь, что нельзя садиться в машину к незнакомцу.

– Да, конечно, но… это же «Феррари». Я посижу в ней. Хотя бы одну минуту. – Я обошёл машину с другой стороны, открыл дверь, скользнул на мягкое кожаное сиденье, но дверь закрывать не стал. – Здорово.

– Я открою тебе всю правду, чтобы ты знал, во что ввязываешься, – сказал тем временем человек. Он откашлялся с металлическим звуком. – Приблизительно сто пятьдесят лет назад мою бутылочку принёс на землю… в общем-то, сам Сатана, надеясь заполучить с её помощью человеческую душу. В конце концов, богатства, машины, мечты – что они стоят для дьявола, когда на другой чаше весов – человеческая душа? – Он поднял перед собой бутылочку. – Первым её приобрёл Джон Д. Рокфеллер в 1870 году…

– Рок кто?

– Рокфеллер. Джон Д. Знаменитый своим неистощимым богатством. Вроде как Билл Гейтс своего времени. Рокфеллер купил бутылочку за тысячу долларов.

– У Сатаны? Настоящего дьявола?

– Самого настоящего. И это совершенно не повод для шуток. Бутылочка сделала его невероятно богатым. Люди думали, что он сколотил состояние на нефти, но дело было не в том. А только в этой бутылочке. С тех пор она переходила из рук в руки богатейших людей – Вейерхаузер, Эдисон, Уолтон, Баффет. Я и сам купил её у мистера Баффета, рядом с кукурузным полем в Омахе, штат Небраска. Я владею ей вот уже семьдесят лет, и она сделала меня очень богатым. Но я устал. И очень одинок. Я хочу от неё избавиться. Мне нужно от неё избавиться, если я только смогу.

– Звучит нелогично. Если она и правда сделала вас богатым, с чего это вы хотите от неё избавиться?

Генри наклонился к пассажирской двери:

– Пойдём отсюда, Гейб.

– Секунду. Я хочу услышать ответ, если он есть.

– У меня есть ответ, – улыбнулся старик. – И правила требуют, чтобы я подробно рассказал тебе, в чём дело… как она работает. Всю суть сделки. Дело в том, что желания не исполняются бесплатно. Когда один человек выигрывает, другой проигрывает. И – поскольку бутылка происходит от самого Сатаны – есть особое условие. Если ты умрёшь, будучи владельцем этой бутылки, дьявол заберёт твою душу.

– В каком смысле? – У меня по спине пробежал холодок.

– Твоя душа будет принадлежать дьяволу. Во веки вечные.

– Но вы всё ещё живы. Значит, он так и не заполучил вашу душу? Вы сумели уйти безнаказанным.

– Безнаказанным? – Он покачал головой. – Я бы не сказал. Груз владения бутылкой – да, это очень точное слово, груз – весьма тяжёл. А что, если я умру сегодня? Что станется со мной? С моей душой?

– Сомнительная реклама. И вы хотите таким образом продать эту штуку мне?

– Именно так. Ты должен знать. Это обязательное требование. И я в самом деле пытаюсь продать её тебе. Я ждал слишком долго. И мне очень не хочется платить по счетам.

– Что ж, у меня с собой всего один доллар, так что вы попусту тратите время.

– Ещё один знак, что всё верно, – улыбнулся человек. – Я не могу взять за неё больше, чем доллар. Давным-давно, когда я купил её у мистера Баффета, я заплатил неё доллар и один цент. А правило бутылочки гласит, что я должен продать её с убытком. Если я попытаюсь избавиться от неё любым другим способом, она неизбежно вернётся ко мне. Правила также гласят, что её нельзя продать меньше, чем за цент, и все расчёты должны происходить целыми монетами. Никаких половин пенни. Никаких долей цента. Изменять правила тоже нельзя. В конечном итоге какой-то бедняга купит её за один цент и не сможет сбыть с рук. – Человек посмотрел на бутылочку в руках. – И тогда Сатана получит своё.

Генри снова потянул меня за рукав, я отмахнулся от него.

– Всего доллар? Бутылочка просто классная. Да и история суперская, даже если это просто история.

– Это чистая правда, – заверил меня человек. – И в бутылке находится тот, о ком я уже упомянул. Чёртик. Ты должен убедиться, что это правда так. Не заключай со мной сделки, если ты не осознаёшь, что это настоящая сделка, к добру или к худу.

Я попытался сглотнуть, но во рту пересохло.

– Сам попробуй, если всё ещё мне не веришь. Отдай мне доллар в обмен на бутылку, а затем пожелай вернуть свои деньги. Если доллар не вернется к тебе, тогда я выкуплю у тебя бутылочку за девяносто девять центов, и ты потеряешь всего один.

– Не соглашайся, Габриэль, – крикнул Генри. – Это стрёмная какая-то история. И нельзя сидеть в машине с незнакомцем!

Я сунул руку в карман и вытащил доллар, прекрасно понимая, что это просто сказка – не может же такое оказаться правдой.

Моё внимание привлекла бутылочка в руках старика. Должно быть, она как-то странно отразила свет, но на мгновение мне показалось, что по её поверхности промелькнула тень, будто что-то шевельнулось внутри. По спине пробежал холодок, я невольно вздрогнул, но всё равно протянул незнакомцу доллар.

– Ещё раз напомни, как тебя зовут, – попросил старик.

– Габриэль Сильвер. А вас?

– О, моё имя тут не имеет значения. И откуда ты?

– Я здешний. Из Такомы.

– Габриэль Сильвер из Такомы, штат Вашингтон, я беру твой доллар в обмен на бутылку и чёрта в ней.

Старик протянул мне бутылочку. Готов поклясться, что в тот самый момент, как она перешла мне в руки, он расслабился и даже выпрямился.

– А теперь пожелай, чтобы доллар снова оказался у тебя в кармане, – велел он.

– Как?

– Просто попроси его у чёрта. Никаких волшебных слов не требуется. И лампу тереть не надо. Просто возьми бутылочку в руку и загадай желание.

Что-то во мне противилось этой идее. И даже хотело бросить бутылочку и убежать. Но я всё же сказал:

– Я хочу, чтобы доллар снова оказался у меня в кармане.

– А теперь сунь руку в карман и проверь, там он или нет.

Я сунул руку в карман джинсов. Там было пусто.

– Простите. Не свезло.

– Проверь ещё разок.

– Да нет там ничего. Я же говорю, у меня был всего один доллар. – Я вывернул карман, чтобы показать, что он совершенно пуст.

Оттуда вывалилась туго скрученная бумажка и шлёпнулась на пол машины. Я развернул её. Это оказалась мятая однодолларовая купюра.

– Что ж, – с удовлетворением сказал старик. – Сделка заключена. Загадывай желания с осторожностью. И помни – нельзя изменить правила или уничтожить бутылку. Не забывай, что когда кто-то выигрывает, кто-то неизбежно проигрывает. И не жди слишком долго, прежде чем продать её. Не рискуй умереть, оставаясь её хозяином.

– Или что?

– Или Сатана заберёт твою душу.

Я выбрался из машины. Он нажал на газ и с визгом шин укатил прочь.

6

Я загадываю второе желание

– Избавься от этой штуки, и поскорее, – твердил Генри по пути к Брайт-хаузу. – Старик сам сказал, что она сатанинская. С нечистой силой лучше не связываться.

– Генри, ну ты и зануда.

– Говори что хочешь, но есть вещи, с которыми лучше не иметь дела, и Сатана – как раз из них.

– Он не существует, – сказал я, но только прозвучали эти слова, как я немедленно почувствовал себя хрупким и уязвимым, окружённым различными опасностями мира. Прежде мне не случалось задумываться о собственной душе и о том, что с ней будет после моей смерти. Теперь же, с загадочной бутылочкой в руке, смерть стала казаться куда более реальной. Прежде чем перейти мост на Якима-стрит, нависший над глубоким высохшим руслом, я дважды посмотрел по сторонам (проверил, нет ли машин).

– Если его не существует, – продолжал нудеть Генри, – то как ты получил свой доллар обратно?

– Это просто стариковский трюк, – возразил я, силясь выбросить тревожные мысли и опасения из головы. – Готов поспорить, что он подсунул мне этот крошечный скомканный доллар в карман. Например, при первой встрече. Да, наверняка он провернул это, когда только вошёл в магазин.

– Ну, если ты считаешь, что бутылка никакая не волшебная, выкини её с моста, да и всё.

– Да не могу я её выкинуть! Ты что, не слышал, что старик сказал? Если я попытаюсь избавиться от неё, не продав с убытком, она просто вернётся ко мне.

– Ты ж вроде как в неё не веришь, – хмыкнул Генри, вырвал бутылку у меня из рук и подбежал к перилам моста.

– Генри, не смей!

– Я тебе услугу оказываю. Душу спасаю. – Он запульнул бутылку как можно дальше.

Даже для кетчера в бейсбольной команде рука у Генри верная. Он не слишком шустрый. Хиттер из него так себе. Но с «дома» он запросто мешает раннеру добраться до второй базы. Бутылочку он швырнул так, будто игра шла полным ходом. Она описала дугу в воздухе и приземлилась в овраг, точнёхонько в заросли ежевики.

– Ах ты гад, Генри! – Я со злостью толкнул его.

Он отлетел в сторону и отбежал на несколько шагов:

– Тебе бы спасибо мне сказать!

– Убирайся отсюда, пока я тебя не треснул!

– Когда-нибудь ты меня ещё поблагодаришь! – крикнул он, убегая по мосту в сторону своего дома.

Я спустился в овраг и полчаса ползал по кустам, спугнув не меньше дюжины ворон, но так ничего и не нашёл. Всякий раз, царапаясь об острые шипы ежевики, я ругал Генри последними словами. Наконец мне это надоело, и я пошёл домой.

Вернувшись в Брайт-хауз, я встретил на тротуаре доктора Мандрагору. Он расхаживал взад-вперёд и, заметив меня, воскликнул:

– Наконец-то, вот и ты, юный Морской Козёл! Долго же я тебя ждал.

– Вы ждали? Меня?

– Да! Да, именно так. А теперь расскажи мне про свой день. Я ведь был прав, так? Насчёт того, что это будет крайне необычный день. Острый, как бритва.

– Что верно, то верно. Он был необычный.

– Ага! Я так и знал! Я был прав! Я был прав! И я сказал, что у тебя будет выбор. Ты сделал правильный выбор?

– Без понятия. Вы не пропустите? Мне сейчас немного не до болтовни.

– Минуточку, юный Морской Козёл. Я ещё не закончил. Я должен рассказать тебе о престранной вещи, которая произошла со мной буквально только что. Я вышел наружу, чтобы приветствовать нынешний день и поразмыслить об отношениях с Землёй и Солнцем. Я стоял здесь, раскинув руки, открытый настоящему, в мире со всем миром – и тут на меня налетел ворон.

– Птица?

– Всё верно, чёрный ворон. С широко раскрытыми крыльями, отчаянно каркая и – это самое важное – держа кое-что в когтях. – Доктор Мандрагора полез во внутренний карман плаща. – Ворон сбросил вот это. Прямо к моим ногам. И я понял – не знаю как, но сразу же понял, – что эта вещь для тебя. Ничего особенно ценного, но странный предмет возопил: «Отдай меня юному Морскому Козлу!» Вещь пустячная, сущая ерунда. Так, где же она? – Он принялся шарить по карманам. – Я точно знаю, что надёжно припрятал её. А. Вот она.

На ладони доктора Мандрагоры лежала белая бутылочка. У меня перехватило дыхание.

– И её сбросил ворон?

– Да. Понимаю, это пустяк. Но порой и мелочи оказываются чрезвычайно важны. И я чувствую определённые эманации, исходящие от неё. Мощнейшую энергетику. С меня сразу сон как рукой сняло. И она принадлежит тебе. – Он запахнулся в плащ и вошёл в дом.

Я посмотрел на бутылочку. Она показалась мне страшно тяжёлой. По её гладкой поверхности снова промелькнула тень. На сей раз в этом не было никаких сомнений.

– Значит, ты вернулась, – проговорил я. По спине пробежал холодок, и я снова вздрогнул. Может, мне загадать желание? Или постараться избавиться от бутылочки как можно скорее? На пару мгновений мне показалось, что Генри всё-таки был прав.

Из дома вышел папа, одетый в форму «Быстро-пиццы».

– Привет, сынок. Как дела в школе?

– Нормально, – буркнул я.

– Что это у тебя?

Надо было мне сразу же рассказать папе правду, пока всё не пошло кувырком. Зря я не выложил ему всю историю в тот же момент. Но я этого не сделал.

– Мне доктор Мандрагора её отдал.

– Правда? Тогда будь с ней поосторожней. Этот тип очень странный. Ты знаешь, что он даже не настоящий астроном? В общем, ладно, мне пора бежать.

– Ты уезжаешь? Прямо сейчас?

– Мне пора доставить пиццу-другую.

– Но мне нужно с тобой поговорить.

– Поговорим позже. Но я поздно вернусь. – Он похлопал меня по макушке и двинулся к машине.

– Стой! – позвал я.

– Что?

Я посмотрел на бутылочку, которую держал в руках.

– Я хочу… я хочу, чтобы ты получил свою работу обратно, – выговорил я.

– Я тоже, сын. – Папа уехал.

Миссис Эпплъярд стояла, прислонившись к стене рядом с подъездом, с сигаретой во рту. Из радиоприёмника Джимми Хайда раздавались громкие звуки гавайской музыки, миссис Хасимото копошилась за своей дверью.

– Эй, Десять Центов. Как вы там устроились? – осведомилась миссис Эпплъярд. Она не сводила глаз с бутылочки у меня в руках.

– Ну, наверное, неплохо.

– Похоже, ты и сам не уверен.

– Ну да, – пожал я плечами.

– Ну да что?

– Ну да, наверное, я в этом не совсем уверен.

– Ну что ж, Десять Центов, ты только скажи миссис Эпплъярд, чем она может вам помочь. Я люблю довольных жильцов. Довольные жильцы платят за квартиру вовремя. А что это у тебя в руке?

– Ничего. – Я сунул бутылочку в карман джинсов.

– Ничего, значит? Когда говорят «ничего», это всегда означает «ещё как чего». У мистера Эпплъярда частенько болел живот. Вот-вот. И я сразу понимала, когда он болит, потому что он горбился ещё больше, чем обычно. Вот я и спрашивала: «Что с тобой, милый?» А он всегда отвечал: «Ничего». А потом однажды это ничего превратилось в кое-что.

– Вот что превратилось?

– В кое-что, что его погубило, вот как. Оказывается, он съел пойманную им рыбу. Маленького бычка. Проглотил целиком. Бычок был такой свежий, что прекрасно чувствовал себя в животе у мистера Эпплъярда, лопал себе всю его еду. Так и вышло, что рыба росла, а мистер Эпплъярд умирал от голода. Не успели мы оглянуться, как он отправился в последний путь в катафалке. – Она промокнула глаза рукавом своего халата. – А теперь я храню его пепел на книжной полке. А он так и не съездил в Мексику.

– Он хотел побывать в Мексике?

– Хотел туда переехать. В маленькую рыбацкую деревушку, что зовётся Эль Пескадеро. Не просто хотел, Десять Центов, это была его мечта. Купить лодку и рыбачить каждый день. А вместо этого он очутился на книжной полке.

– А почему вы меня так называете?

– Как? Десять Центов? Да потому что ты у нас монетка, вот почему.

– Я монетка?

– А как же. Сильвер, серебро!

Я поднялся наверх. Ковёр в гостиной по большей части высох, и ведро убрали на место. Но в центре потолка зияла дыра, в которой виднелись трубы. Видимо, это были следы работы Алехандро.

Мама накричала на меня за то, что я явился без «Мизитры», и все попытки объяснить, что я в этом не виноват, провалились. Я отправился к себе в комнату и плюхнулся на кровать, всё ещё сжимая бутылочку в руке, и невольно задумался: сколько же рук касались её гладкого бока, сколько прежних владельцев размышляли, настоящая она или нет?

Прошло около часа, и в квартиру неожиданно вернулся папа. Я вышел из комнаты, надеясь, что он принёс пиццу на ужин.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась мама. – Я думала, у тебя сегодня долгая смена.

– Я уволился, милая, – заявил папа.

Он снял с головы бейсболку с логотипом «Быстро-пиццы» и надел её на маму.

– О, Йоханн.

– О, Йоханн? А знаешь ли ты, что о Йоханн получил свою работу обратно?

– Что получил?

– Свою работу. Работу преподавателя. Доцента. Притом с бессрочным контрактом.

– О чём ты говоришь?

– Мне позвонил Биллингсли. Говорит, что декан ещё раз изучил результаты моей аттестации и сам не понял, как они могли меня уволить. Велел Биллингсли меня срочно разыскать. Именно так и сказал. Что ему было велено меня срочно разыскать. – Папа обнял маму за талию. – Забудьте о пицце, сеньора. Сегодня мы будем пировать – отправляемся есть тако!

– Тако? Но я сделала спагетти. Без «Мизитры».

– Положи их в контейнер, милая. Сегодня вечер тако!

Они дружно ссыпались вниз по лестнице. Мама и девочки смеялись и кричали, папа распевал что-то непонятное на испанском. Я двинулся следом, шаг за шагом, чувствуя, как вес бутылочки так и тянет меня вниз. Задаваясь вопросом, полезет ли мне тако в горло, я уныло плёлся по ступеням, и мне казалось, что желудок так и горит огнём.

Я загадал первое желание, и оно немедленно сбылось. Я же должен радоваться, так? Должен быть в полном восторге. Тогда почему у меня такое чувство, будто вот-вот вывернет наизнанку?

Мы забились в папину машину. Потертые сиденья всё ещё пахли «Быстро-пиццей». Папа повернул ключ в замке зажигания, и из выхлопной трубы повалил чёрный дым.

– Хм, быть может, раз я нашёл работу, пора подумать о машине получше, – заметил папа.

– Сначала надо поскорее съехать из этой квартиры, – возразила мама.

– Что? – возмутилась Джорджина. – Мы же не собираемся переезжать?

– Никто никуда не переедет, – вздохнул папа.

– Пап, а знаешь, какую машину я сегодня видел? – встрял я. – «Феррари-430».

– Здорово. Новую?

– Пап, я же сказал, «Феррари-430». Они не бывают новыми. Их перестали выпускать ещё в 2009 году. Но я видел её. Прямо у нас в Такоме. Вот бы тебе такую купить. Ты бы меня в ней в школу возил. Представь, а?

– Я скорее думал про «Хонду», которая будет поменьше дымить.

– Главное, чтобы новая машина тоже пахла пиццей, – заявила Мэгги и с удовольствием вздохнула.

– Никакую машину мы покупать не будем, – отрезала мама. – Нам нужен дом!

– Вроде вы же сказали, что мы не будем переезжать? – удивилась Джорджина.

– Это папа сказал. Не я.

– Мы не можем переехать, – настаивал папа. – У нас слишком много неоплаченных счетов. Пока по ним не расплатимся, о доме нечего и думать. К тому же я подписал договор на целый год.

– «Феррари-430», пап. Тебе нужна именно такая тачка.

– Ну, прямо сейчас мне нужна хорошая порция тако!

Я сунул руку в карман, коснулся гладкой поверхности бутылочки и прошептал:

– Я хочу, чтобы у моего папы появилась «Феррари-430».

7

Нам доставляют ключ

Открыв глаза следующим утром, первым делом я увидел мой любимый плакат. «Феррари». Я выглянул в окно, почти ожидая увидеть такую же красотку перед нашим домом, но там по-прежнему уныло стояла старая папина «Хонда», медленно ржавея на краю тротуара. Прямо за ней пристроился чёрный «Фольксваген Жук». Никаких «Феррари».

Когда папа высаживал меня возле школы, тот же самый «Фольксваген» остановился точно за нами. Из него вышла новая девочка. Джоанна Как-Её-Там. Она окинула меня злобным взглядом. Я глянул на неё не менее злобно, а потом заметил водителя машины – бледную худую женщину с тёмными глазами и в шарфе, обмотанном вокруг головы, которую я видел в окне.

Папа тоже приметил «Фольксваген».

– Мне кажется или они тоже живут в нашем доме?

– Да.

– Вот тебе и новая подружка, – заявил он. – Пожалуй, я предложу её маме подбрасывать дочку до школы. Можем объединиться.

– Что? Нет! – возмутился я.

– Почему это?

– Потому что… потому что она странная, пап. Не надо…

– Да ладно тебе, Гейб. Дай девочке шанс. Ну увлекается готским стилем, что такого. Мне кажется, что готы очень клёвые. А тебе не помешали бы клёвые друзья. Генри, конечно, тоже, ну, клёвый.

Папа направился прямиком к «Фольксвагену», а я поспешил войти в школу. Не успел я перешагнуть порог, как кто-то толкнул меня сзади, я споткнулся и упал. Разумеется, рядом со мной стояла Джоанна.

– Чего это твой папа полез с моей мамой разговаривать? – Я попытался встать, но она толкнула меня обратно своим чёрным ботинком. – Что он хочет ей сказать?

– Без понятия. Он хочет предложить возить нас по очереди или что-то в этом роде.

– Нет!

– Это не моя идея.

– Держись от меня подальше! И не лезь в мою жизнь! – И она возмущённо удалилась.

Я поднялся и приметил, что Генри стоит возле своего шкафчика, наблюдая за этой сценой. Потом он молча развернулся и исчез в конце коридора.

Я ухитрился избегать Джоанны весь день. Я прихватил ланч с собой – связываться с подносами желания не было, – так что сел в уголке, повернувшись спиной к стене, чтобы Джоанна не смогла застать меня врасплох. Генри сидел в одиночестве за нашим обычным столом, вяло ковыряя желе пластиковой вилкой.

После ланча мы с Джоанной и Генри отправились на один и тот же урок – английский язык. Я всегда сидел рядом с Генри, но сегодня всё ещё злился на него за выброшенную бутылочку. Судя по всему, он злился не меньше, поскольку мы оба повернули столы так, чтобы не смотреть друг на друга.

Наша учительница, мисс Кратц, вызвала Джоанну к доске и попросила привести пример предложной группы. Джоанна не тронулась с места.

– Джоанна, я отлично знаю, что ты меня слышала. Будь добра, выйди к доске!

Мисс Кратц, по моим прикидкам, было не меньше пятидесяти, но носила она те же марки одежды, что и мои одноклассницы.

– Зачем? – спросила Джоанна.

– Что зачем?

– Зачем мне выходить к доске? Вы что, сами не можете написать предложную группу?

– Разумеется, и это было бы намного проще, чем спрашивать вас. Я могу все уроки вести подобным образом, а все вы можете просто оставаться дома. К сожалению, процесс обучения построен совершенно иначе. Вам положено хоть чему-то учиться.

Джоанна вздохнула и, шаркая ногами, вышла вперёд. Выбрав маркер, она небрежно написала на доске «в дверь».

– Верно, – сказала мисс Кратц. – В – это предлог, дверь – существительное. А теперь можешь ли ты составить предложение?

Джоанна приписала три слова спереди. Получилась фраза «Я хочу выйти в дверь».

– Как я понимаю тебя, дорогая, – буркнула мисс Кратц. – Но до летних каникул больше месяца. Нам обеим придётся потерпеть. А теперь вернись на своё место.

Когда уроки закончились, я отправился домой один. Перед тем как повернуть в конце квартала, я обернулся. Генри стоял у выхода из школы и наблюдал за мной. Убедившись, что он меня видит, я сунул руку в карман и вытащил бутылочку, чтобы показать ему, что он не победил. Он отвернулся.

Кому нужен этот Генри? Что с того, что мы дружим с первого класса? Что с того, что мы тусуемся вместе семь дней в неделю? Половину времени он меня доводил до белого каления. И если я захочу найти нового друга, сделать это проще простого.

Я сунул руку в карман и коснулся бутылочки.

– Я хочу нового друга, – сказал я ей.

Вернувшись в Брайт-хауз, я в очередной раз увидел миссис Эпплъярд. На сей раз она сидела перед домом в ржавом шезлонге и курила сигарету.

– Совсем один, Десять Центов? Ты у нас волк-одиночка?

– Кто?

– Ну, одиночка? Любишь быть один?

– В общем-то нет. То есть нет. Я люблю тусоваться с друзьями.

– И где они?

– Кто? Мои друзья? Не знаю. В смысле, я сейчас как раз решил их сменить.

– Значит, всё-таки волк-одиночка. – Она попыталась изобразить волчий вой, в итоге раскашлялась. – Я точно такая же с тех пор, как меня покинул мистер Эпплъярд. – Короткий смешок. – В конечном итоге все остаются одни. Знаешь почему?