Читать онлайн Небо ждёт. Притча о будущем бесплатно

Знаю твои дела,

Ты не холоден и не горяч.

О, если бы ты был холоден или горяч!

Но ты тёпл, а не горяч и не холоден.

Откровение Иоанна

ПРОЛОГ

ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

– Кто этот человек? Он что, не слышал приказа?! Я спрашиваю: кто этот человек? – в тихой ярости проговорил генерал-майор Акимов.

Пару секунд назад капеллан Александр отвернулся от него и зашагал по оплавленной чёрной развороченной пустыне, которая ещё полчаса назад была оживлённой улицей, оставляя позади полосу оцепления и крики полицейских в спину. Капеллан опустил монитор шлема, активировал систему «Следопыт» и внимательно сканировал каждый сгоревший магнекар в надежде найти хотя бы трупы тех, у кого в тканях сохранились неповреждённые ДНК. С верхних этажей ещё стекал оплавленный металл, застывая в причудливых сталактитах.

Дойдя до противоположной полосы полицейского заграждения, он остановился и присел рядом с носилками, где лежали накрытые полиэтиленом обгоревшие тела. Оглушительно ревели сирены реанемокаров, куда грузили выживших. Капеллан услышал крики и перевёл взгляд на пролом, образовавшийся в момент взрыва на месте живописной арки под высоткой. К его стене прижались бойцы спецподразделения «Гамма». Капеллан подошёл к крайнему из них.

– Боец Гео, что у вас? – быстро спросил он.

Боец стремительно обернулся. Увидев Александра, безрадостно выдохнул и указал куда-то вперёд и вверх.

– Капеллан, у нас стрелок. Кроет пространство сквера. Это один из них. Снять не можем: он забаррикадировался на шестнадцатом этаже, прикрылся заложниками. Возможно, нижние этажи минированы.

– Крыша?

– Крыша рабочая, ждём вертушку. Но…

– Что? – Капеллан насторожился, увидев сильную боль в глазах бойца. – Говори!

– Квадролет будет на точке через шесть минут. За это время он добьёт Нильса…

– Нильса?..

Капеллан тяжело задышал и сделал шаг, чтобы ринуться вперёд, но Гео тут же схватил его за плечо.

– Не высовывайтесь! Ему уже ничем не помочь. Сочувствую вам, капеллан…

Глаза капеллана расширились, он сдавлено застонал, вырвался и бросился вперёд.

– Не надо, капеллан!! – завопил Гео вслед.

Александр достиг первого номера боевого построения, вжался в стену рядом и бросил взгляд туда, куда целился боец.

Его пробила дрожь: на открытом пространстве всего в нескольких метрах от разрушенной арки, под которой затаилась штурмовая группа, в маленьком сквере между серыми небоскрёбами он увидел бойца с простреленными руками и ногами, прижавшегося спиной к черногранитной расколотой стеле. Он судорожно дышал, захлёбываясь воздухом; лицо было таким белым, что даже просвечивало сквозь измазанный кровью проекционный монитор шлема; кровь из ран заливала белый мрамор постамента стелы, и липкими, тягучими, каплями, капала на ступеньки, ведущие к ней.

– Бронежилет!! – закричал Александр.

– А-а-атставить, капеллан! – рявкнул из ядра боевого построения командир штурмовой группы. – Переговоры с этой мразью бесполезны, он не только террорист, но и предатель! Стикс всегда был сумасшедшим, и хоть среди нас полно таких, но кто мог подумать, что эта мразь предаст боевое братство?! На какие чувства в нём хотел опереться Нильс?! Он уже не человек! Нильсу было приказано не выходить – он нарушил приказ и получил своё!

Александр в сильном волнении обернулся к нему:

– Нильс всегда надеется на человека до последнего, и благодаря этому он спас сотни! Он – наш лучший переговорщик, Линкс, вы обязаны были его прикрыть! Я сказал: бронежилет мне!

– Не сходи с ума, капеллан!! – ещё громче заорал Линкс. – Хватит с нас потерь!!

– Ты живого списал в потери?! Бронежилет! – твёрдо повторил Александр. – Иначе я выйду без него!

Командир группы грязно выругался и проговорил:

– Гео, дай ему бронник… Им же на всё наплевать! Они же – жертвенные и бессмертные!

Облачившись в бронежилет, Александр вышел из-под арки, держа руки за головой. Он поднял глаза и легко нашёл полуприподнятую створку окна, из которой на него чёрной смертью… целился ствол. Не отрывая от него глаз, капеллан медленно опустился на колени. Раненый боец слабо приподнял лицо и еле слышно прошептал:

– Зачем, капеллан?.. Со мной – всё…

Несколько секунд тишины, нарушаемой лишь предсмертными хрипами истекающего кровью бойца и ревущими с параллельной улицы сиренами. Вдруг на руке капеллана завибрировал передатчик психоэмоциональной и вербальной связи. Александр содрогнулся от ужасной несвоевременности вызова и стиснул зубы в адовом напряжении. Псифон требовательно вибрировал, сотрясая руку, но он продолжал стоять на коленях, не принимая вызова. Вдруг грянул выстрел. Пуля обожгла руку, оставила по касательной кровавый след. Капеллан дёрнулся, вскрикнул от боли, но продолжал удерживать руки за головой.

– Прошу вас… капеллан… – голос бойца угасал.

Псифон продолжал разрывать тишину. Ещё выстрел. Вторая пуля также чиркнула по той же руке. И капеллан понял. Он опустил руки и принял вызов.

– Удивлён, капеллан? Признаться, я тоже. Зачем ты пришёл? – спросил насмешливый голос. – Ты же понимаешь, что живым отсюда теперь не уйдёшь. Мне платят за каждую голову, и что, разве перед тобою дурак, который упустит свою выгоду? Вы же идёте под пули вереницей, как лемминги! Вас убивать – даже не спортивно! Ты что, думаешь, я не уважаю Нильса? Да я ему благодарен за честный обмен пленными на Катане. Он же – блаженный! Я бы даровал ему жизнь, но, как ты понимаешь, не сегодня. Сегодня у меня просто нет выбора.

– О, Боже… Стикс… – тихо проговорил Александр. – Ради всего святого…

– Ради чего?!– Несколько секунд смеха взахлёб. – Ради святого?!

Капеллан медленно снял шлем и поклонился до самой земли. В душу опустилась тишина, и в этой тишине он одними губами проговорил:

– Прошу тебя… дай мне сего странного… его матерь на кресте видала… и рыдала… по-матерински восклицала: увы мне, чадо моё… увы мне, свет любимый мой…

После ощутимой паузы злой голос произнёс:

– Ты что, сюда под трансами пришёл?

Дыхание Нильса становилось слабее, он дышал всё реже, и капеллан вздрагивал, принимая в себя каждый его вздох как последний.

– Так ты пришёл просто за ним?! Я думал, ты гораздо умнее, и это в тебе ценил. Но чтоб вот так! просто! подарить мне! свою жизнь?! И за кого? За покойника?! У него шесть пулевых! Он не протянет и минуты!

– Прошу тебя, Стикс… – прошептал капеллан. – Дай мне его… Ради Христа… Я… я вернусь к тебе… Я отдам тебе свою жизнь…

– Вернёшься ко мне?! Почему, капеллан?! – закричал голос. – Я же знаю, ты не сумасшедший, тогда почему?!

– Войди со мной в пси-отношения, Стикс,– проговорил Александр, – и ты поймёшь, почему…

Он перевёл псифон в режим пси-отношений и через мгновение почувствовал всё то, что переживал Стикс: страх смерти и всё ещё живой, но глубоко сокрытый священный трепет, дерзкую браваду и мучительное отчаяние. Капеллан знал, что почувствует в нём Стикс: горестное сопереживание ему и беззвучную молитву, неизъяснимую любовь к умирающему другу и обволакивающую светлую тишину.

– Стикс… ты всё ещё человек… – прошептал Александр.

Стикс тяжело задышал.

– «Иной не в силах освободиться от собственных цепей, однако друга своего спасает». Так вроде сказал известный нам обоим Ницше, – проговорил севший голос в псифон. – Я верю тебе… Забирай его… ради своего Святого…

Капеллан поднял голову и пронзительно посмотрел на окно.

– Благодарю тебя, – тихо произнёс он, медленно встал, сделал пару шагов и опустился перед Нильсом. Тот открыл глаза и из последних сил прошептал, выплёвывая кровь:

– Я этого… не забуду… святой отец…

Александр взвалил раненого на плечи, почувствовал, как в смертельной агонии забилось тело, и быстро понёс к арке.

Вдруг прозвучал выстрел. Александр на секунду остановился, как споткнулся, быстро обернулся и глянул на окно. Но стреляли не по ним, ствола в окне не было. Под изумлёнными взглядами бойцов отряда «Гамма» капеллан бросился к реанемокарам и только услышал за спиной по громкой связи на груди у Линкса:

– Объект застрелился. Миссия выполнена, террористы уничтожены.

ГЛАВА 1. ТОЧКА БИФУРКАЦИИ

Я проснулся. Хотя нет… я просыпался! Мой разум ещё был в плену сновидений, когда я сквозь сон вспомнил: мне сегодня двадцать пять, и сон, рассечённый этой мыслью, стремительно растворился. Я открыл глаза и вернулся в реальность.

Было раннее утро, ещё слишком рано, чтобы вставать в первый день своего отпуска. Но мне – двадцать пять! Это же просто фантастика – я прожил ровно четверть века! Да-а… как-то немного странно думать об этом. Я пялился в потолок и медленно перебирал в голове события моей жизни от недавнего времени, уходя всё дальше и дальше в прошлое, до самых первых воспоминаний. Много их было или мало для моих двадцати пяти лет жизни? Не знаю, мне не с чем сравнить.

А вообще всегда удивляло, что было время, когда меня не было. Всегда казалось, что этот мир появился вместе со мной и только ради меня. А ещё я всегда удивлялся: почему Я – это именно Я, а не кто-то другой. Как так получилось, что моё Я смотрит вот через эти глаза и передвигает вот эти странные ноги? Почему вдруг моё Я обрело жизнь в этом месте, а не в каком-нибудь другом? Эти вопросы всегда во мне тлели, но сегодня просто жгли огнём.

Наконец я встал. Мучительно чего-то хотелось. Такое странное и противное чувство, ведь я не знал, чего.

«Возможно, – подумалось мне, – я просто хочу чуда, как в детстве, когда дарили то, что желал весь год. Может быть, я жду подарков и поздравлений?»

Я понял: а вот и нет. Я хочу чего-то большего. Я действительно хочу чуда, но какого-то другого, неожиданного, непредсказуемого. Сердце забилось – да! Я предвкушаю тайну! Мне сегодня – двадцать пять! Сегодня я буду думать и размышлять, и разгадаю тайну, почему я – здесь и почему – сейчас.

Охваченный внезапным волнением, я быстро оделся в спортивный костюм и направился к выходу.

Быстрой трусцой я бежал по дорожке, а навстречу холодный ветер бросал остатки дождя, который лил всю ночь. Было ещё рано, слишком рано, чтобы кому-нибудь, кроме меня, пришла мысль в этот час и в такую погоду выйти на улицу просто так, а не по какому-нибудь неотложному делу. Но я бежал, как будто меня подстёгивала суровая необходимость. Мне так легче было думать, и я просто летел по ухоженному парку мимо мокрых скамеечек, мимо редко посаженных деревьев и стриженных зарослей кустарника, с головой погружённый в себя. Под спидджамперами ритмично пружинило красное покрытие бегового трека.

Парк кончился, дорожка вывела на набережную реки. Я подбежал к чёрному металлическому ограждению и затормозил, ударившись о мокрые перила и схватив их руками. Я сильно устал и раскрытым ртом глотал ледяной утренний воздух, раздувая грудь. Дыхание успокоилось, но я не выходил из внутреннего диалога с самим с собой. Хотя разве это был диалог? Я всё время только и спрашивал себя: зачем да зачем? Но не давал никаких ответов. Потому что как раз ответов-то у меня и не было.

Я почему-то вспомнил, как однажды мне задали вопрос: «В каком времени ты хотел бы оказаться: в прошлом, настоящем, или будущем?» И я тогда подумал: ну, что хорошего в настоящем? Да ведь ничего. И существует ли вообще настоящее? Может, это просто переход между прошлым и будущим? И как в нём вообще быть? Его и не ухватишь. Вот только что эти два шага моего пути по этой дорожке были будущим, теперь они в прошлом.

Ну, а что с прошлым? Прошлое – прошло. Что было – всё известно, причём известно, что не так-то хорошо всё и было. Хочу ли я туда? Пожалуй, нет. Но вот только будущее…

Я посмотрел в небо. Будущее так же манит, как небо. Оно – тайна, надежда, в нём есть потенциал, в нём – моя воля: оно будет таким, каким я захочу. А я захочу только великого будущего. Это – несомненно! Именно сейчас, быть может, именно здесь и сейчас оно вершится, оно замышляется и через мгновение начнёт свершаться, переворачивая всю мою жизнь.

Но… стоп! Разве жизнь моя такова, чтобы я хотел её перевернуть?

И тут я понял, что так угнетает меня. Это – отсутствие в моей жизни новизны, и тоска по ней, и скука. То есть раньше, конечно, новизна была. Там, в детстве. Тогда каждый день сулил что-то новое. Это было и хорошо, и плохо. Потому что только ты, ребёнок, понял, как справляться с какой-то трудной для тебя ситуацией, и тут – бац! – и жизнь тебе показывает другую грань, другой нюанс только что решённой тобой проблемы, который начисто перечёркивает весь твой наивный детский опыт. И опять нужно пробовать, опять проходить через ошибки и потери, пока уже и это не станет чем-то привычным, обыденным. Хм… Только до тех пор, пока жизнь не подкинет снова что-то новое.

Так вот… Всё новое закончилось, когда мне стукнуло двадцать два. Для меня больше не было новых ситуаций, новых впечатлений, новых переживаний, новых удивлений. Всё новое просто казалось таковым, а на поверку оказывалось хорошо забытым старым. Но самое дрянное, что это таинственное будущее, когда приходило его время, оказывалось как две капли воды похожим на настоящее.

Не верите? Тогда спросите меня, что будет завтра в восемь утра? Не нужно быть ясновидящим, чтобы ответить: завтра ровно в восемь прозвенит мой проклятый будильник! А что будет в восемь утра через неделю? А через год?

Будущее разочаровывало. Имеет ли смысл вообще ждать будущего? И куда мне деться, если моё будущее такое же пустое и тоскливое, как и моё настоящее?

Ну вот, наконец, время отпуска позволило мне додумать до конца очень важную мысль, которую я не мог додумать в водовороте суеты и пустых дел, но то, до чего я додумался, меня не обрадовало. Внутри всё взбунтовалось против этой мысли. Мои глаза жадно искали опровержения! Я взглянул налево, на вечно мерцающее зарево космопорта, но быстро отвёл глаза, настолько оно надоело. Я перевёл взгляд на реку, дно которой было выстлано зеркальное покрытием, отражающим низкое серое небо, мою перевешенную через перила фигуру и множество больших и малых рыбок. Казалось, они сновали прямо по небу.

Нового не было. Ничего.

Поднялся ветер. Я стремительно отвернулся от реки и прижался спиной к мокрым перилам. Что мне делать? Куда идти? Я был как потерянный. Домой? И что же? Как я встречу дома этот мой новый День рождения? Вполне вероятно, так же, как и прошлый. Я знаю всех тех, кто войдёт со мной в пси-отношения, и кто просто напишет, и кто обещал прийти и не придёт. А это значит, что день – не новый.

Как это страшно: каждый миг моего будущего похож на моё прошлое и настоящее… Но сегодня я сломаю это.

Псифон на запястье завибрировал, но я отключил его, потом торжественно поднял голову и огляделся, выбирая свой путь. Свой новый путь. Я вглядывался в знакомые очертания местности, ища глазами в этом пространстве дверь в Тайну… хотя бы зацепку! Но ветер раскачивал деревья, шумя листвой, и было пусто… Так на душе было мёртво и пусто! И я не выдержал и закричал во всё горло:

– Ты!! Я обращаюсь вообще-то к тебе!! Тайна!! Если ты есть на этой проклятой земле, прошу, отзовись!! Смысл моей ничтожной жизни, прошу, яви себя!! Если моё существование для чего-то нужно, прошу, скажи, зачем я существую?! Потому что, если незачем, то зачем мне существовать завтра?! – На последний словах мой голос охрип и сорвался.

Я замер… Я реально ждал ответа! Да! Я всерьёз ждал ответа здесь и сейчас, потому что я только что пошёл ва-банк, я только что поставил на карту всё!

Через какое-то время, я понял, что стою как ненормальный с раскинутыми руками, запрокинув голову в небо. Я уронил руки, взгляд опустил в ноги.

Никто и ничто не ответило мне. И я пошёл…

не поднимая глаз…

не разбирая дороги…

попал в кусты…

продрался сквозь них…

Постепенно я выдохнул. Ну, ничего. Ну, если нет ответа… а что я, собственно, ждал? Даже смешно. Я вслух рассмеялся каким-то неискренним, злым смехом, ещё раз выдохнул, оторвал взгляд от земли и пошёл быстрее в том же направлении куда шёл, куда-то в парк.

Выйдя на какую-то клумбу-лужайку, я заметил, что на её противоположной стороне у кустов под раскидистым деревом кто-то лежит, как будто человек. Это было неудивительно. Каждый вправе вести себя так, как хочет. Но что-то тут не так. Уж больно холодное утро и, похоже, если человек в изменёнке, то запросто мог переохладиться. Но моё ли это дело? Сколько я видел трансонариков и всегда брезговал к ним подходить. Их вид уберегает меня от желания начать употреблять, хотя… кто знает, от какой пустоты они сбегают в нереальность, которую генерирует их изменённое сознание? Я грустно усмехнулся. Нет, это не моё дело. Я всегда обходил их стороной.

Тут я себя поймал на слове «всегда». Я всегда обхожу их стороной. Но сегодня же особый день! Сегодня – всё новое! Эта мысль меня так обрадовала, что я спешно направился к человеку быстрыми шагами.

Приблизившись, я похолодел. Передо мной лежал молодой парень, то ли ровесник, то ли даже младше. Я не мог точно определить его возраст. И внешность у него какая-то странная: было в ней что-то аристократическое. Я думал, что такие лица остались на портретах прошлых веков, таких не бывает. Хотя вокруг много красивых лиц, но это было другое: в нём сочетались какая-то мягкость, чувственность, благородство… и страдание.

Он лежал на спине, вытянувшись в струну, руки в застывшей судороге прижимали к груди небольшой бэгбэк. Лицо бледное, губы синюшные. На левой скуле краснел след, как от удара. На парне была только темно-синяя туника с длинными рукавами и капюшоном, на шее небрежно намотан шарф. И даже без верховика, что странно выглядело в такую погоду. Поношенные в приличных пределах джинсы, поношенные, видавшие виды спидджамперы. И, похоже, он уже не дышал.

Мироздание отозвалось, но как-то странно. Новизна моего дня заключалась в том, что с утра я нашёл труп.

Ну, ладно, и на том спасибо. Настоящих трупов я ещё никогда не видел.

– Да, парень, – вслух сказал трупу я. – Не повезло тебе. От чего ты сбежал? Не от того ли, от чего хочу сбежать я? Может быть, ты даже и мудрец из мудрецов, что раньше меня о жизни понял всё и не стал продолжать это фарс? Я всё понял в двадцать два. Наверное, сейчас тебе столько же. Что же я сдохнуть-то тогда не догадался?

Вдруг пальцы, сжимающие бэгбэк, вздрогнули, как будто по ним прошла судорога. Моё сердце забилось. Он ещё живой? Превозмогая ужас и брезгливость, я легонько пнул его ногой. И вдруг он медленно открыл глаза.

Он смотрел на меня. Такого взгляда я у людей не видел, потому что у людей глаза пустые, по ним обычно ничего нельзя понять. А тут… несколько мгновений глаза в глаза, и я что-то понял о нём. Он был какой-то… чистый! Хотя, что это значит, я не понимал. В нём была доброта и какая-то сила. И ещё ему нужна была помощь. В его глазах было много боли.

– Слушай, парень, держись! – сказал я, трясущимися руками включая на запястье псифон. – Сейчас вызову помощь!

Глаза парня расширились и омрачились страхом, брови страдальчески изломились.

– Не надо? – переспросил я.

Что же? Я ошибся? Не так он и невинен, раз не хочет в больницу. Что он там сжимает в руках?

Я решил настоять.

– Послушай, твои дела плохи. У тебя синие губы. А это говорит о том, что перебои с сердцем. Скорее всего, у тебя переохлаждение. Всё это может плохо кончиться.

Парень опустил глаза на бэгбэк.

– Возьми… – еле слышно, сквозь стиснутые зубы выдавил он.

Я наклонился и медленно вытащил бэгбэк из его сжатых пальцев. Похоже, что парень не владел руками, потому что пальцы не отпускали. Мне пришлось несколько раз сильно потрясти, чтобы стряхнуть их.

– Открой… правый… – с таким же усилием выдавил он.

Я нащупал слим правого кармана и открыл. В нём очень аккуратно в специальных мягких креплениях располагались четыре ампулы и шесть автошприцев. Я медленно перевёл глаза на парня.

Ясно. Всё-таки он – трансонарик. Что странно, парень в моих глазах мог читать так же, как и я в его. Он еле заметно качнул головой и одними губами произнёс:

– Читай…

Я аккуратно вытащил одну ампулу и прочитал, что было написано на ней. И тут до меня дошло, что у этого парня с собой профессиональный реанимационный комплект, одна из последних разработок, доступных пока только для армии. По моим расширенным глазам парень понял, что я понял.

– В спину… – прохрипел он.

Я задрожал. Я ещё никогда не делал уколов, мне делали – это да.

Я замотал головой.

– Как в спину? Вдруг не туда попаду! Давай вызовем помощь, приедут врачи, они знают, они тебе помогут!

– Не-на-до… – с надрывом выдавил парень. – В спи-ну… Пол-то-ра…

«Он точно террорист, – подумал я, – или, возможно, дезертир. Он не хочет попадаться властям. А я ему помогаю? Как это поймут? Что скажут, я – его сообщник?»

Я посмотрел парню в глаза. И вдруг понял, что взгляд его угасает.

– Про-шу… те-бя…

Эти слова, вероятно, были последними в его жизни. В конце концов, что я сомневаюсь? Похоже, он умирает, и это был его последний всплеск сил. Я, конечно, могу вызвать помощь, но он точно простится с жизнью раньше, чем она прибудет. И я решился.

– Держись, – громко сказал я ему, и на мгновенье его глаза вспыхнули надеждой и светом, а затем снова провалились во тьму.

Я упёрся в его плечо и стал переворачивать на правый бок. Тело парня странным образом было напряжено. Я как будто переворачивал одеревенелую куклу или мумию. Это было странно, страшно и противно. Его застывшие руки мешали, и я не смог перевернуть его на живот. Ну ладно, попробуем сделать укол, пока он лежит на боку.

Я приподнял край туники из какой-то нежной ткани и удивлённо застыл. Его поясницу от бока до бока опоясывали сильные ожоги. Я знал, что это был за ожог. Такой ожог могла оставить только энергоплеть, которую используют силовики для разгона демонстраций. У неё несколько режимов, различающихся по мощности. Такие ожоги могли быть нанесены на максимальной. Причём, на ткани не было ни следа. Его били по голой спине?! Тогда понятно, что с парнем. Он и так-то не выглядел здоровым и сильным, такие удары могли его убить! Может быть, его и хотели убить? Я огляделся и увидел помятые опалённые кусты, а над ними надломленную толстую ветку дерева. После взглянул на запястья парня и обнаружил на них следы от верёвок. Ничего себе… Всё, надо действовать. Немедленно.

Я нащупал пальцами слева от позвоночника место, вставил ампулу в автошприц, приставил к месту и спустил его. Потом вставил вторую ампулу во второй автошприц, установил метку на половину и также спустил его. Всё. Как мне рассказывал мой друг Санька, этот коктейль и мёртвых с того света достаёт.

Аккуратно прикрыв спину туникой, я вернул его в прежнее положение. Прошло несколько минут, и тело парня обмякло. Он глубоко задышал, на лицо вернулся цвет. Но глаза были закрыты. Вдруг его губы озарила улыбка. Слабым, очень красивым и мягким голосом он произнёс:

– Спасибо… Спасибо, что ты меня нашёл…

После этих слов парень открыл глаза и посмотрел на меня. Его глаза вновь сияли необыкновенной силой.

– Тебе нельзя здесь больше лежать, – неуверенно проговорил я. – Вставай, я тебе помогу.

Я приподнял его, перебросил его худую руку себе через плечо, подхватил и поднял. Парень, вроде, и помогал мне, но делал всё, как замороженный.

Что же дальше? Куда девать-то его? Умом я понимал, что хорошо бы теперь отвести странную находку к себе в блок, дать отлежаться, отогреть чаем. Но меня сильно смущал вопрос противозаконности моих действий, и я должен был расставить все точки над i.

– Послушай, – робея, начал я, – признайся честно, ты – террорист? За что тебя так? Почему ты отказываешься от больницы? Ты скрываешься? Тебя ищут силовики?

Парень опустил глаза, опираясь на моё плечо, с трудом передвигая ноги. Потом посмотрел в упор и сказал:

– Да, ищут. Но не силовики. Мне нельзя в больницу.

– Но что ты сделал? – насторожился я.

Ну ведь и правда, я не мог совместить этот взгляд и то, что он – преступник.

– Я не террорист, – ответил он. – Но мне нельзя в больницу. Пожалуйста, помоги мне.

Он мягко улыбнулся и просительно посмотрел мне в глаза. В сердце творился кошмар. Я понял, что струсил. Да, я действительно боялся. Почему я должен верить ему, что он – не преступник? Ведь факты говорят об обратном! Но в этом парне была какая-то тайна…

Стоп. Тайна?! Ну, конечно же! Только что я орал в пустоту, призывая тайну и, кажется, вдобавок ещё и смысл, а теперь, когда мироздание ответило, я трушу и отступаю! А зачем тогда орал-то? Ну что ж. Тюрьма за пособничество террористам – всё-таки что-то новое в жизни. Всё лучше, чем каждое утро – будильник.

Но почему я не могу ему доверять? Я решил разгадать его тайну, но для этого мне нужно больше времени.

– Если не хочешь в больницу, то пойдём ко мне. Я тут недалеко живу. Сегодня у меня День рождения. Никто не удивится, увидев меня в обнимку с пьяным другом. Даже те, кто знает, что я не пью! Хе-хе…

Было видно, что парню заметно полегчало на душе. Он быстро кивнул. Я захотел забрать у него бэгбэк, но он не отдал и закинул его за спину. Вот так вот! Я ему доверять решил, а он мне – нет. Так мы и дошли до блок-хауса.

Увидев висящую над входом камеру слежения, он остановился, затем замотал лицо шарфом до глаз и, накинув капюшон, продолжил движение.

Так-так. Меня снова одолели сомнения, но было уже поздно. На элеваторе мы поднялись на мой этаж и ввалились в жилой блок.

Я подвёл его к кровати, помог прилечь и поставил кипятиться воду. Он тихо за мной наблюдал. Наконец, я не выдержал и обернулся:

– Вопросы можно тебе задавать?

– Можно, – кивнул он.

– Как тебя зовут?

– Пити… – начал он и осёкся. – Пётр, – продолжил он. – Меня зовут Пётр. Пётр Никитин.

Ого, и фамилию доложил! Хочет внушить доверие!

– Андрей Скребников, – представился и я.

– Очень приятно, – закончил церемонию знакомства он.

– Послушай, Пётр… Я не знаю, кто ты. Если хочешь – расскажешь. Я настаивать и ломиться в твою душу не буду. Если тебе ещё что-то надо – говори, и… оставайся у меня столько, сколько тебе нужно. Ешь всё, что найдёшь. И да, мне сегодня – двадцать пять. А тебе сколько лет?

– Поздравляю, – мягко улыбнулся Пётр. – Мне тридцать один.

– Я бы не подумал… – пробормотал я себе под нос. – Ну что ж, Пётр. Можно, я буду называть тебя Петей? Петя, будь как дома. Давай сюда свой бэгбэк, держи чай, а потом тебе лучше поспать.

– Андрей, – его голос звучал всё так же мягко и как будто вкрадчиво. – Если тебя не сильно будет утруждать моё имя, то прошу всё-таки называть меня Петром и… можно тебя попросить, когда я усну… могу ли я надеяться, что ты не станешь осматривать мои вещи?

В точку попал. А я как раз хотел. Как же я тогда узнаю его тайну? И как он не любит фамильярности! Да, действительно было в нём что-то аристократическое. Такие давно уже повымерли, а новые почему-то не рождаются. Да так сейчас даже и не выражаются. Тайна…

– Хорошо, Пётр. Обещаю. Ты отдыхай. После такой травмы и такой инъекции нужен сон. Вот твой чай, пей горячим и спи. А я пойду читать поздравления.

Он принял от меня кружку с чаем, а я ушёл. Включил пневмопочту, забрал подарки. Открыл окно, впустил летучки-открыточки – одна осыпала меня блестящими конфетками и пропела поздравления тонким противным голоском. Я допил чай и вернулся в спальню. Несчастный Пётр, выпив свой чай и поставив кружку на пол, лежал на животе и спал, свесив руку с постели. Бэгбэк лежал в изголовье, он придерживал его другой рукой. Как же он, однако, переживает за него!

Если в одном кармане бэгбэк лежит реанимационный комплект, что же тогда лежит в другом? Мне будет очень непросто сдержать обещание. Пожалуй, я даже его не сдержу. Надо будет забрать бэгбэк, как только он его отпустит. Такая возможность скоро представилась. Пётр со стоном повернулся на бок, но не проснулся. Теперь бэгбэк был свободен. Я осторожно дотянулся и взял его.

«В конце концов, – успокаивал я себя, – нужно же мне убедиться, что в нём нет какого-нибудь оружия или опасных веществ!»

Я ушёл в другой отсек блока, открыл слим бэгбэк и осмотрел его. Там лежала толстая книга без каких-либо надписей на обложке. Историческая, понял я, полистав немного её. Там мелким шрифтом было подробно описано, как кто-то куда-то постоянно шёл и что-то непонятное делал. Также в бэгбэк лежала ещё одна белоснежная шёлковая туника, подшитая по краям странной, но богатой золотой тесьмой, а также два очень красиво расшитых чёрных бархатных мешочка, завязанных верёвочками.

С сильно колотящимся сердцем я развязал первый. В нём лежали небольшие кусочки чего-то… Я поднёс их к лицу и понюхал… Хлеб? Это были просто кусочки засохшего хлеба! Я удивился и снова завязал мешочек. Так… теперь посмотрим, что во втором… Я развязал верёвочку и извлёк маленькую четырёхгранную бутылочку из тёмного стекла, наполненную какой-то жидкостью. Рассмотрел её на свет. Жидкость казалась красной. Как кровь. После короткого раздумья, решился открыть бутылочку. Аккуратненько отвинтил крышечку и с опаской понюхал. Это оказалось настоящее вино! Вот это да! Как странно… Слишком мало, чтобы напиться. Так, только смочить язык. Я закрыл бутылочку, положил в мешочек и обратно завязал его. Также я нашёл тарелочку золотого цвета, рюмочку из того же металла, какую-то ложку, нож, похожий на мастерок для шпаклёвки, ещё какую-то золотую крестообразную железку и красивый, вручную вышитый платочек, со странными письменами, внутри которого было что-то маленькое зашито. Я крутил его и так, и эдак, смотрел на свет, но всё же непонятно было, что на нём написано. Вроде буквы и знакомые, но в какие слова они слагались – непонятно.

Да, вещи очень странные. Но ничего криминального… За что его стеганули-то плетью? Он что, это украл? Непохоже… Казалось, наоборот, это его ценность, а кто-то пытался её украсть. Как же теперь у него про это спросить, ведь я влез в бэгбэк без разрешения? Я осторожно вернул бэгбэк на место. Пётр так и лежал. Он спал.

Казалось, прошла уже целая жизнь, а на часах всего десять утра! Я спросил психоум, есть ли сегодня ещё сообщения. Оказалось, что есть, несколько. Некоторые отправлены ещё ночью. Посмотрим!

Первое прислали ребята, с которыми мы год назад познакомились в виртуале, когда играли в одной команде за пиратов против колонистов. Они прислали видео. Я решил посмотреть, пока готовлю. Достал из холодильной камеры упаковку салата, разрезал её, вывалил в миску, затем вскрыл прилагающийся пакет с маслом и специями, всыпал в салат и размешал. Всё. Салат готов.

Ещё у меня было заготовлено рагу. Я его быстро разогрел. Ну и, конечно, у меня был небольшой торт. Как же, День рождения – и без торта? Если никто не придёт, съем сам. Теперь же мне есть, с кем съесть. Я обернулся на Петра и вздрогнул: он смотрел на меня.

– Уже не спишь?

Он покачал головой. Мне показалось, что он смотрит на меня с упрёком, или это просто меня мучила совесть?

– Я еду приготовил, если голоден – присоединяйся!

Он промолчал. Потом попробовал подняться и со стоном снова лёг.

– Спина болит? – спросил я.

– Не сильно. Внутри всё ещё горит. Не знаю, смогу ли я поесть.

Пётр спохватился, нащупал бэгбэк и облегчённо вздохнул. Я наблюдал за ним. Он с волнением посмотрел на меня, как бы спрашивая, не брал ли? Я сделал вид, что всецело озабочен вскипающим чайником.

– Возможно, тебе нужно переодеться, – как можно более беззаботно сказал я. – У тебя есть что-то с собой?

Это была моя хитрость. Пусть сам всё расскажет.

– Нет, ничего.

Интересно, он забыл про тунику в бэгбэк?

– Ладно, я что-нибудь поищу для тебя. Ростом мы одинакового, правда, у меня телосложение покрепче, так что тебе всё моё будет велико. Но больше – это же не меньше, не правда ли?

Пётр улыбнулся и закрыл глаза. Я залез в купе, достал с полки серую тунику, снял с плечиков тёплый верховик с капюшоном, нашёл старые джинсы.

– Примите сообщение, – вдруг ожил псивойс.

– Давай! – разрешил я. – Проекцию сюда, на стену.

Появилось изображение. Это были мои знакомые с турбазы. С ними я познакомился в прошлом году, и с тех пор мы неплохо проводили время на снежных склонах. Они дружно сообщили, что в честь моего двадцатипятилетия они все сделали тату моего имени у себя на языках и, по команде, высунули их, при этом корчась и выпучивая глаза. На каждом языке было по одной букве, и можно было прочитать всё имя.

– Вот дураки, – ласковая ободрил я их. – Просто чокнутые! Спасибо, идиоты! Очень тронут!

Они ещё покорчились, поболтали высунутыми языками, потом дружно послали мне воздушный поцелуй и вышли из пси.

Смешные какие! Ну, ладно, я повернулся к Петру. Он странно смотрел на меня. Что же глаза его говорили? Не понять… Какое-то невесёлое недоумение, но непонятно, в чём его причина.

– Вот! – я протянул ему одежду. – Подойдёт?

Пётр попытался привстать, на этот раз ему это удалось.

– Спасибо, – тихо сказал он.

– Наверное, тебе нужна помощь?

– Да, буду благодарен.

«Буду благодарен». Как это прозвучало!

Я аккуратно помог ему снять тунику. Парню явно было очень больно. Я осмотрел его шрамы. Биотехнологии в уколах хорошо сработали: ожоги выглядели не такими страшными, и даже кое-где появилась молодая кожа.

– Ого! – удивился я.

– Как там? – спросил Пётр.

– Очень даже хорошо, регенерация идёт!

Я поймал себя на том, что мне всё время самому приходится инициировать разговор, и это было трудно. Всё оттого, что мне хотелось поговорить с ним о содержимом его бэгбэк, а это было невозможно. Ладно, поговорим о том, что знаем.

– Откуда у тебя с собой такие технологии? Они же только недавно появились на вооружении у армии? Мой друг служит в горячей точке, он видел такие у офицеров высшего ранга.

Пётр молча надевал мою тунику. Он не собирался отвечать.

– Ты офицер? – немного нервно спросил я.

– Нет, – твёрдо ответил Пётр.

– Служишь в армии?

– Нет, – так же твёрдо ответил Пётр.

– Откуда же тогда такие биотехнологии?

– Друзья передали… – Он немного запинался. – Знали, что может пригодиться…

Вот это да… Теперь я знаю, что у него есть друзья, которые снарядили его в дорогу, а так как ему должны были встретиться силовики с энергоплетью, то друзья дали с собой реанимационный комплект. Всё сходится.

«Это он сказал, чтобы меня проверить, можно ли мне доверять», – подумал я, потому что это была очень серьёзная информация. Попробуем ещё вопрос:

– А откуда ты идёшь?

Пётр молчал. Это я, значит, много спросил. Я подумал, что он и дальше будет молчать, но Пётр ответил:

– Я тут проездом.

Ну, и на том спасибо. Значит, он сам нездешний и шёл прочь из города. Тогда попробуем так, и очень серьёзно попробуем:

– Тебе помочь добраться до места?

Пётр вскинул на меня глаза, полные изумления, и даже привстал, но я упёрся ладонью ему в плечо и усадил обратно на кровать. Он продолжал ошеломлённо смотреть на меня. В его широко раскрытых глазах почему-то появились слёзы.

А что я, собственно, такое предложил? Пустяк! Я же в отпуске.

– Пётр, не волнуйся. Я всё придумал: сейчас мы вызовем такси, придумаем тебе маскировку… ведь маскировка тебе нужна? Так? – Он еле заметно кивнул. – Вот и довезу тебя до места.

– Я… я премного благодарен тебе, Андрей, – с неожиданным жаром вырвалось у него. – Я никогда не останусь в долгу.

– «Премного благодарен!» – хмыкнул я. – Пётр, ты так выражаешься, что я ощущаю себя во дворце на королевском приёме! Но теперь – к делу. Давай договоримся. Я понял, – а я не дурак! – что ты не стремишься мне всё рассказывать. Но мне придётся по ходу задавать вопросы. Признаюсь, я тебе не особо доверяю, да и ты мне, думаю, тоже…

– Но ты до сих пор меня не выдал. Значит, у меня есть надежда.

– Примите сообщение! – опять прозвучал псивойс.

– Давай! Сюда, на стену! – Я немного расстроился, что нас прервали.

На стене появилось изображение местами одетой незнакомой мне женщины. Томным загадочным голосом она сообщила, что видела моё изображение в обнажённом виде в комнате знакомств. Странно. Что-то не помню, чтобы я посещал это заведение в псинет, может, коллеги надо мной подшутили? А сейчас эта дама узнала, что у меня День рождения, и решила меня поздравить и подарить свои внутренние впечатления от размышления на тему интимной фантазии со мной.

Чёрт с ней. Я решил согласиться и вошёл в пси-отношения. В ту же минуту мной овладели какие-то непонятные переживания, что-то истерически-женское, совместно с эротическим. Может быть, это и было бы интересно в другой момент, но то, что творилось в моей реальности, было гораздо интереснее.

– Прервать пси-отношения! – скомандовал я.

– Сообщение прервано, – доложил псивойс. – Адресат просит по десятибалльной шкале оценить сообщение.

– Поставь пять из десяти, – машинально ответил я. Мне не хотелось обижать незнакомку. Хотя вполне могло оказаться, что это тестировали какое-то приложение для взрослых.

Пока я нежился в чужих переживаниях, Пётр начал надевать джинсы. Лицо его было как раскрытая книга души и выражало отчуждение. Ну вот, опять что-то ему не так!

– Извини, отвлекают, – смутился я. – Больше не буду пока принимать сообщения.

– Примите сообщение! – снова прозвучал псивойс.

– Не надо, – ответил я. – Позже.

– Это срочный вызов с Марса.

Я вздрогнул… повернулся к Петру…

– Извини, пожалуйста. Это – мои родители. У нас всё не просто. Я должен принять.

И сразу ушёл в другой отсек.

Это действительно были мои папа и мама. У них был обеденный перерыв, и они нашли время, чтобы меня поздравить. В качестве подарка перевёли на мой счёт большую сумму, на неё я ещё пару лет могу снимать такой же жилой блок, а может и больше. Но я старался сохранять сухое выражение лица. Да, я ещё не мог простить.

– Скоро контракт кончается, и мы будем дома! – Мама словно читала мои мысли.

– Скоро? Это через сколько лет? – спросил я.

Отец с матерью переглянулись, и мама смущённо произнёсла:

– Через пять…

– Это замечательно! – разозлился я. – Как раз отпразднуем вместе моё тридцатилетие!

– Извини, – тоном проповедника произнёс отец. – Но всё-таки ты – уже большой мальчик и знаешь, как важно самореализоваться в этом мире. Пока я достраиваю базу, мама твоя озеленила уже несколько зон, и тут вовсю проживают люди! Андрей, какое же это счастье – иметь общественно полезный труд!

Нет, папа, подумал я, если бы я знал, что значит самореализовываться, то я бы не умирал сегодня утром от пустоты. Ты сбежал от неё аж на Марс, бросив меня. Всё настолько плохо у тебя, папа, что тебе даже не страшно было бросить меня в мои двенадцать лет?

Опять откупились деньгами… Ну что ж… Придётся принять вот такую родительскую «любовь».

– Берегите себя, – сказал я, подчеркнув слово «себя».

– Извини, сынок, если что не так. До свидания!

Проекция растаяла в воздухе.

– Если что не так?! – закричал я ей вслед. – Всё не так, папа! Всё не так!!

Я забыл, что не один. Вспомнив о Петре, я взял себя в руки и вернулся в спальный отсек.

Пётр стоял, опирался на стол одной рукой, а другой наливал кипяток в кружку. Рука дрожала, и струя не всегда попадала в цель. Но в целом справлялся хорошо.

– Всё непросто? – спросил он.

Я кивнул. Он подвинул мне чай. Мы сели. Погружённый в свои мысли, я начал жевать салат. Он был безвкусным, как и рагу. Пётр, напротив, ел с большим аппетитом, но не быстро, словно ему было трудно или каким-то усилием сдерживая себя.

– Непросто простить родителей, – вдруг заговорил он. Я удивился: до этого только я инициировал разговор. – Ведь сердце сына говорит, что вы меня родили, бросили в этот мир, а я не просил.

Я удивлённо перестал жевать. Да! Именно так я и думал! Я не просил!

– Меня бросили дважды, – грустно сказал я. – Второй раз, когда они улетели на Марс.

– Андрей, а ведь они так же, как и ты, не знали, как жить и что делать с той жизнью, которую им дали их родители. Попробуй, может быть, именно ты найдёшь ответ на вопрос, зачем дана эта жизнь, и как её прожить.

– Именно этого я и хочу… – потрясённо прошептал я, во все глаза глядя на Петра. Мироздание говорило со мной через него. – Именно поэтому я и помогаю тебе. У меня есть вопросы и есть предположение, что у тебя есть ответы.

– Ну, значит, твоя помощь не бескорыстна, – засмеялся Пётр так легко, что я почувствовал сам какую-то лёгкость и освобождение.

– Примите сообщение, – опять провещал псивойс.

Я замотал головой, настолько мне этого не хотелось. Ну неуместно это было сейчас! Ведь если я сегодня довезу его до места, то мне на разгадывание тайны остаётся всего полдня, и я не хочу тратить впустую ни минуты.

– Принимай, – с улыбкой произнёс Пётр. – Сегодня же твой день!

Он сказал это так сильно, что только теперь я почувствовал его старше себя.

– Принимаю, – послушно ответил я. – Проекцию сюда, на стол.

Появилось изображение друга, того самого, о ком я сегодня вспоминал. Он лежал на кровати, похоже, в каком-то больничном отсеке.

– Ну, здравствуй, – с укором сказал ему я. – И что это значит?

– Ерунда, – махнул рукою Санёк, – ранение, но меня уже залатали. Только из реанимации, боялся не успеть. Я поздравляю тебя. Здоровья тебе!

– Саня… – я был тронут. – Ты – настоящий мужик! Спасибо тебе большое и давай выздоравливай. Теперь тебя демобилизуют?

– Нет! Что ты! Сейчас такие возможности у медицины! Вот, только ночью лазером во время штурма выжгли мою ненаглядную не тронутую алкоголем печень, и ничего! Уже к утру пересадили новую и обещали, что скоро буду бегать. Два дня на реабилитацию, и снова в строю. Наверное, скоро не будет проблем, даже если террористы отрежут голову. Лишь бы вернули, а так – пришьют.

– Саня, остановись, не выношу эти вещи, – поморщился я. – Как же теперь побеждать противника-то? Они же тоже ведь не убиваемые?

– Вот и я про то же говорю. Война бессмысленна. Я пять лет мечтал, к армии готовился, а здесь всего полгода – и уже понял, что всё бессмысленно. Война бессмысленна, цель бессмысленна. Жизнь тут и вовсе не имеет цены. Может быть, бессмысленна и она…

– Саня, – заговорчески прошептал я. – У меня тут та-ко-е происходит! Сейчас я говорить не могу, так как у меня есть одно неотложное дельце, но когда я вернусь, то тебе всё расскажу, – я глянул на Петра и совсем тихо прошептал: – У меня есть шанс узнать смысл жизни!

Санёк расхохотался и от смеха застонал, схватившись обеими руками за правый бок.

– Ты не заболел? Ты так серьёзно об этом говоришь! Не узнаю тебя прямо! Ну, хорошо, договорились. Давай, обретай смысл жизни, а потом расскажешь!

– Договорились!

Санёк перевёл заинтересованный взгляд на Петра, который сидел относительно его обзора полубоком, и всё так же медленно с усилием ел.

– У тебя, вижу, уже гости! Ну, тогда не буду мешать! Привет всем!

Он помахал Петру, но тот так и не повернулся. Санёк пожал плечами, помахал мне и отключился.

Я не мог есть.

– Переживаешь за него? – спросил Пётр.

– Да, – ответил я. Опять Пётр попал в точку. Видать, и я для него раскрытая книга. – Война, ранения и всё такое… Я же мог быть с ним в том бою… Мы же вместе заявление подали, но меня забраковали психологи. Типа «завышенная шкала справедливости».

Пётр мягко улыбнулся.

– Они правы: справедливость не нужна на неправедной войне.

– Почему же эта война – неправедная? – возмутился я слегка. – Мы помогаем дружественному народу и защищаем его от террористов!

– Война априори не может быть праведной, даже если так её назовут, – с грустью произнёс Пётр. – Война есть ограничение большего зла меньшим, даже если она оборонительная.

– Но ведь никак нельзя по-другому!

– Если до этого дошло, значит, были упущены другие возможности: был пропущен выбор между хорошим и плохим, а перед этим был пропущен выбор между хорошим и лучшим. Всегда из двух путей надо выбирать лучший путь, Андрей. И этот путь станет путём жизни. Любой другой, неминуемо, станет путём смерти. Выбирая лучшее, мы выбираем жизнь.

Я оглушено молчал, поразившись правде этих слов, как будто приоткрылась какая-то очень важная для меня тайна. Наконец, заговорил:

– Сейчас я вспоминаю мою жизнь и понимаю, что в ней были точки выбора, но я выбирал… не лучшее. Потому что выбор лучшего всегда связан с риском. Это всегда на ступеньку выше моего роста, и всегда у меня был страх на неё вступить. И поэтому ступеньку я выбирал более низкую. Выходит, всю жизнь мною руководил лишь страх, и только он определял мой выбор.

Я поковырялся вилкой в тарелке и вдруг замер… до меня дошло. Я посмотрел на Петра и с волнением произнёс:

– Так… я, кажется, понял: а ведь сегодня – тоже точка моего выбора!

Пётр молчал и с интересом смотрел на меня. Это меня приободрило, и я продолжил:

– Да! Сегодня – точка выбора, и я сегодня уже несколько раз выбирал вопреки страху. И сейчас поступлю так же. – Я перевёл решительный взгляд на Петра. – Ты поел? – Пётр кивнул. – Тогда поехали.

Я энергично встал, подошёл к шкафу-купе, отодвинул дверцу, достал аптечку, вынул из неё медицинскую полумаску и протянул её Петру.

– На, надевай. Будешь у нас больной.

Пётр послушно надел маску, остались только живые глаза. Я достал зеркальные очки и протянул ему. Он их надел и сверху поднял капюшон верховика. Отлично! Теперь он полностью защищён от камер распознавания лиц!

– Куда мы едем? – решительно осведомился я.

– До места меня провожать не надо. Я прошу помочь, разве что, выбраться из полиса…

– Нет! – прервал его я. – Я помогу тебе добраться до места и прослежу, чтобы ты остался цел. Если у тебя есть враги, то я смогу тебя от них защитить.

– Благодарю… друг… – прошептал Пётр. – Но уверен ли ты, что знаешь… лучший выбор?

Я весело обернулся к нему.

– Послушай, друг, – ответил я в тон ему. – У меня есть такое внутреннее ощущение, что ты – лучшее, что было со мной за последние несколько лет жизни. Знаю, что я – лишь небольшой эпизод в жизни твоей. Но для меня то, что сейчас происходит – это важнейшая часть жизни. И я хочу прожить свою жизнь до конца и так, чтобы не жалеть, что сегодня испугался и отступил. Ведь я не прощу себе, что отступил.

Пётр снял очки. В его глазах блестели слёзы. Он шагнул ко мне и вдруг крепко обнял за плечи. Я немного растерялся.

– Я помню о твоих вопросах, – подмигнул он. – Поехали!

– Куда?

– На восток. На северо-восток.

– На северо-восток мегаполиса?

– На северо-восток страны.

Я с неудовольствием посмотрел на него. Он шутит?

– Может быть, тебе пора довериться мне? Скажи, куда поедем, и я рассчитаю оптимальный маршрут.

– Может не получиться, – Покачал головой Пётр. – Путь не будет лёгким.

Я хмыкнул, пошёл и достал из сейфа аудиоударный пистолет и пару зарядных аккумуляторов к нему.

– Зачем это? – осторожно спросил Пётр.

– Как зачем? – удивился я. – Пригодится!

– Нет, не пригодится. – Он твёрдо глянул на меня.

– Почему не пригодится? Как же я буду защищать нас… в смысле, тебя?

– Нас будет защищать другое.

– Другое? Что же оно тебя не защитило, когда ты чуть не окочурился в парке?

– Оно защитило, – загадочно произнёс Пётр. – Я же не умер. Видишь?

Мне на это нечего было сказать. Я ничего не понял. Не мог же он знать, что я нахожусь поблизости и спасу его.

– У меня есть вопрос… – угрожающе начал я.

– Я понял, – улыбнулся под маской Пётр, – разреши ответ дать потом?

– Хорошо. Но вопрос я запомнил, – недовольно проворчал я.

Законсервировав энергосистемы отсеков, мы спустились на элеваторе и вышли на улицу. И тут же вдоль блок-хауса проехал полицейский магнекар.

Мы с Петром переглянулись. Я взглянул вдаль, туда, где начинался парк. Там темнела крыша остановки общественного транспорта. Рядом с ней стоял человек в странной форме. Что за подразделение такое? Не видно издалека. Я посмотрел в парк и сквозь редкие деревья увидел в глубине какое-то движение. Присмотревшись, разглядел людей в той же форме.

– Пётр, что же это такое? – строго спросил я его. – Это что, тебя ищут?

– Да… – ответил Пётр и опустил голову. После этого вскинулся и быстро начал говорить: – Андрей, это опасно, и я не прав, что попросил твоей помощи! Ещё не поздно тебе…

– Нет! – Меня раздражали эти пустые уговоры. – Мы больше не будем говорить об этом. – Прими, что происходит, как есть. И где же это твоё «другое», что защищает нас? Пора его доставать!

Пётр наклонил голову и не поднимал её. Я начал думать. Итак. До общественного транспорта мы, пожалуй, доберёмся, но не с этой остановки. Придётся идти на другую. Смысл в этом есть. Но вдруг и другая остановка уже под присмотром? Она же с другой стороны парка! Выход мог быть таким: нужно поднять из гаража магнекар и проехать на нём сколько возможно. Так мы и сделаем!

Я набрал на псифоне код и по дорожке направился к подземному гаражу. Когда мой кар был доставлен на поверхность, дверь прозрачного бокса открылась, и магнекар выкатил на стоянку.

– Ты уверен? – спросил Пётр.

– Что нам остаётся? – вопросом на вопрос ответил я. – Садись.

Мы сели, магнекар вырулил к сверхпроводящему рельсу и плавно полетел над ним и вдоль него. Мы пролетели парк, посты, наш магнерельс соединился с магнестралью, влился в общий поток.

– Наша задача – покинуть мегаполис и уехать как можно дальше за его пределы? – спросил я.

– Да, но сначала заедем на Восточный вокзал, – ответил Пётр.

Я с недоумением повернулся к нему.

– Постой… как же так? Разве для тебя это не опасно?

– Опасно, – он опустил голову, – но это необходимо.

– Для чего?!

– Там уже трое суток ждёт меня один человек.

Я думал недолго, так как не о чём было думать.

– Ладно, если ты считаешь, что оно того стоит – поехали. Только что будем делать с полицией?

– Полиция нам не страшна… – отозвался Пётр. – Есть другие более страшные вещи…

– Это те парни в какой-то особой форме? Кто они?

– Это частная, но влиятельная служба, – тщательно подбирая слова, произнёс Пётр. – И они могут задействовать полицию.

– То есть у тебя есть враг, у него своя спецслужба, которую слушается даже полиция? Это они тебя энергоплетью так?

Пётр не сразу кивнул.

– Что же ты сделал? – в лоб решился спросить я.

– Ничего… – как-то глухо ответил Пётр. – Моя вина в их глазах только в том, что я существую… пока существую.

Я промолчал. Потому что следующий вопрос был бы… Хотя, я думаю, время пришло и для таких вопросов.

– Кто ты? – спросил я. – Кто ты, если против тебя поднялись такие силы?

– А что думаешь об этом ты? – вопросом на вопрос ответил Пётр. – Ты же почему-то помогаешь и едешь со мной?

– Я думаю, что ты, во-первых, философ, – начал я.

– А во-вторых?

– А во-вторых, ты очень хороший и честный человек.

– Но почему ты так решил? Ведь ты не сможешь ничего проверить?

– Могу, – внезапно понял я. – У меня внутри есть что-то, что отличает правду от лжи. Вокруг меня все люди привыкли жить во лжи… Знаешь, и я тоже… Лгут ли они, правду ли говорят – их глаза не меняются. Твои же глаза говорят мне о том, что у тебя внутри. И там нет никакой лжи, одна только правда.

Пётр вдруг закрыл лицо руками и что-то прошептал. Я не расслышал. Когда он отнял руки от лица, из его глаз текли слёзы.

– Благодарю… – он повернул ко мне лицо и повторил ещё и ещё: – Благодарю, благодарю!

Мы сошли с магнетрассы на повороте к Восточному вокзалу и через семь минут прибыли на место.

– Где тебя ждёт этот человек? – спросил я.

– Мы договорились встретиться под расписанием поездов. Не знаю только теперь, встретимся ли мы уже.

Я выглянул в окно.

– Вижу расписание, и под ним толпу народа.

– Я пойду, – просто сказал Пётр, надевая снова повязку и очки. Я захотел выйти вместе с ним, но он меня жестом остановил. Пришлось подчиниться.

– Будь осторожен, – только и смог напутствовать я.

Пётр кивнул и нормальным, быстрым шагом пошёл к табло. Реаниматор хорошо уже его подлечил.

Я вышел из магнекара, чтобы удобнее присматривать за ним.

– Бесплатная парковка пятнадцать минут, – сообщил псифон.

«Хорошо, – подумал я, – заплачу, в случае чего. Лишь бы только чего не вышло».

Я наблюдал. Пётр дошёл до табло и остановился на некотором удалении, рассматривая людей. Он поправил на спине бэгбэк и стоял, опустив руки. Я вгляделся и увидел, что на него смотрит какая-то немолодая женщина. Они стояли и вот так вот смотрели друг на друга.

Пётр, наконец, махнул ей рукой. Она быстро подошла, и они вместе отошли немного в сторонку, где не было такой толпы. И вдруг женщина встала перед ним на колени, но он быстро-быстро поднял её. Она что-то ему говорила, он слушал. Потом она замолчала, и начал говорить он. И что-то он ей такое сообщил, что женщина чуть ли снова не упала ему в ноги, но он её от этого удержал. Потом случилось вообще непонятное… Хотя разве до этого всё было понятно? Женщина склонила голову, Пётр положил ей руку на голову… и так они стояли некоторое время, потом женщина перехватила его руку и… поцеловала её. И он не отнял руки! А потом сделал пальцами какое-то неясное движение перед её лицом… снял с плеча бэгбэк… достал оттуда автошприц… отдал ей. Женщина закрыла лицо руками и заплакала.

Пётр отступил на шаг. Женщина протянула к нему руки и что-то заговорила. Пётр, молча, спиной отступал. В руках он держал какой-то свёрток. Я не заметил, в какой момент он у него появился, наверное, что-то дала ему женщина.

За спиной Петра нарисовались двое полицейских. Но пока они его не заметили.

«Ну иди уже, иди!» – мысленно призывал я Петра. И он, как услышав, взглянул на меня, медленно повернулся, увидел полицейских и пошёл к магнекару. Молодец, он шёл не спеша, смешиваясь с толпой, стараясь не привлекать внимание служителей порядка.

Когда он сел в магнекар, и мы тронулись, псифон подсказал мне, что мы уложились в бесплатное время парковки. Через несколько минут мы снова вернулись на магнестраль и полетели к выезду из мегаполиса.

Я напряжённо молчал. Пётр тоже. Это продолжалось недолго.

– Ты хотел что-то мне сказать? – предложил начать разговор Пётр.

– Да, пожалуй, – неохотно отозвался я. Мне страшно было задавать вопросы. Я понял, что боюсь ответов. Но тут я вспомнил, что всю жизнь руководствовался страхом, и что решил выбирать лучшее. Так что всё-таки приободрился и спросил:

– Пётр… правда ли я понял… Эта женщина ждала тебя три дня?

– Да, – односложно ответил Пётр.

– А если бы ты не приехал?

– Она бы приходила сюда снова и снова. Пока бы не потеряла надежду.

– Пётр… она целовала тебе руки?!

– Да.

– Почему ты ей это позволил? Это же унижает человека!

– Я не смог запретить, так она выражала любовь.

Я пришёл в замешательство при слове «любовь».

– Это твоя женщина?

– Нет, – улыбнулся Пётр, – у меня нет женщины.

– Зачем ты ей отдал реанимационный комплект?

– У неё умирает муж. Нужно дорогостоящее лечение, у них нет средств. Я знаю, что этот препарат способен поставить его на ноги. Поэтому и отдал.

– Весь?!

– Нет, одну ампулу, этого будет достаточно.

– Какую, целую или половину?

– Целую, конечно, – мягко улыбнулся Пётр, – половины ему не хватит.

– А тебе, если что случится, вдруг снова потребуется реаниматор?

– Такая ситуация больше со мной не повторится, – уверенно сказал Пётр.

– Почему это? – возмутился его уверенностью я.

– Потому что у меня теперь есть ты, – Пётр ласково посмотрел на меня. – Андрей, ты послан мне, как Защитник. Ты убережёшь меня и не позволишь, чтобы со мной что-то случилось.

Я в потрясении уставился на него. Он ответил твёрдым и серьёзным взглядом. Он ждал вопроса. Я чувствовал, как холодеют руки.

– Кто… – начал я, но от волнения перехватило дыхание, – кто меня послал?

– Тот, кому надо, чтобы его дело не погибло на Земле.

– Но мне никто ничего не говорил. Я сам решил поехать с тобой. Это была случайность.

Я замолчал, потому что вспомнил. Я опять вспомнил, что кричал Тайне и призывал Смысл в свою жизнь. Что же, выходит, Пётр знает о реальности существования этих вещей и что они могут действовать в жизни человека?

– Погоди, – встревожился я, – то есть ты хочешь сказать, что у мироздания существуют какие-то дела, а ты помогаешь ему их осуществить? А те плохие парни против мироздания, и против его дел на Земле, и, следовательно, против тебя?

Пётр смущённо улыбнулся.

– Ты почти прав. Только надо разобраться с тем, что для тебя является мирозданием.

Я задумался. Автопилот гнал по магнестрали, явно уже приближаясь к окраине мегаполиса, в окнах справа и слева проплывали производственные зоны.

– Знаешь, я раньше не задумывался над этим, но теперь могу сказать, что хоть и не знаю, что такое мироздание, но догадываюсь, что оно разумно. У него есть воля, раз оно что-то хочет, или не хочет, у него есть смысл, и он как из рога изобилия хлынул в мою жизнь. А ещё мироздание есть чудо и тайна. Оно скрытное и не проявляется в жизни человека, если он не призовёт его в свою жизнь.

Пётр с замиранием сердца выслушал меня и восторженно прошептал:

– И ты его призвал?

– Да, – подтвердил я. – Сегодня утром я проснулся в такой пустоте и бессмыслице, что закричал во всё горло и призвал тайну и смысл в мою жизнь. Потом я тут же нашёл тебя… а теперь я еду с тобой в магнекаре в неизвестность…

Пётр взволнованно воскликнул:

– Я понял! Вот, оказывается, что… Ты же попросил!

Он запрокинул голову и рассмеялся, и смеялся долго, утирая слёзы радости.

– Ты что? – переспросил я, но он так смеялся, что я не удержался и рассмеялся тоже. – Ну, что ты смеёшься?

– Счастье, – наконец ответил Пётр. – Счастье от встречи. Ты не представляешь, как мало осталось людей, которые чувствуют, как ты, думают, как ты, и просят, как ты. Я счастлив, что встретил… брата!

От его слов меня окатило тёплой волной радости, как будто я узнал, что в честь меня устроили во всём мегаполисе праздник.

– Брат Андрей, – по-новому обратился он ко мне, – нам предстоит впереди очень открытый разговор, и я расскажу тебе всё, что могу, но позже. Мы приближаемся к выезду из полиса. Там посты, и за дорогой могут присматривать. Давай вместе… давай теперь вместе попросим мироздание, чтобы оно помогло нам через них прорваться?

Я, всё ещё восторженный и удивлённый, кивнул. Пётр дождался моего согласия, откинулся на спинку сидения и громко произнёс:

– Дорогое и любимое мироздание! Можно я буду называть тебя пока так? Славлю тебя за все чудные дела твои, которые ты творишь сейчас и ещё сотворишь! Мы, твои дети, я и Андрей, мы просим тебя о твоей милости к нам и просим твоей помощи в пути! Сохрани наши жизни и помоги завершить наш путь, чтобы выполнить то, на что посланы, чтобы не погибло дело твоё на Земле! Очень прошу тебя о брате Андрее, чтобы он глубже узнал тебя, полюбил твою жизнь, твоё дело и всех твоих детей!

Он повернулся ко мне. Я сидел с открытым ртом. Он спросил:

– Ты согласен с тем, о чём мы попросили?

Я растерянно кивнул. Не знаю… Наверно… Наверно, да.

– Тогда подтверди. Скажи: «Поддерживаю», или «Да будет так!»

– Да будет так, – машинально повторил я. – Погоди… каких детей?!

Пётр закрыл глаза и замолчал. Хотя нет, он что-то ещё шептал… на непонятном языке… Я всё ещё переваривал услышанное. Наконец, до меня стало доходить…

– Постой! Пётр?! – Пётр повернулся ко мне, его лицо было полно сияния. – Ты сейчас с кем разговаривал? С мирозданием?

– А разве ты сам с ним сегодня не разговаривал? – Подмигнул мне Пётр.

– Кто ты?! – не помня себя, вскричал я.

Пётр положил руку мне на плечо, успокаивая.

– Брат Андрей, потерпи немного. Скоро ты всё узнаешь.

Автопилот начал торможение: нас заставили сбросить скорость. Мы приближались к платному дорожному терминалу, позади которого стоял кордон полицейских. Был досмотр.

– Они здесь… – сказал Пётр. – Андрей, ничего не бойся, слышишь? Мироздание за нас. Помни это! Если на миг забудешь – нам конец! Помни это!!

– Да! – с какой-то необычной лёгкостью согласился я.

На сердце было совершенно спокойно. Я действительно был убеждён.

Я в это верил.

На терминалах образовалась обширная пробка. Люди негодовали, но послушно по просьбе полицейских отключали светотонировку и поворачивали лица в сторону стационарного сканера. Кто-то, естественно, пытался скандалить, тогда его магнекар задерживали и не пропускали дальше.

Мы молчали. Я не знал, каким чудом мы могли проехать, даже если мышь не могла тут проскочить. Очередь постепенно продвигалась, проклятые терминалы становились всё ближе. Я заметил, как чуть поодаль, прямо на обочине, подмяв кусты зелёного дорожного заграждения, стоит полицейский квадрокоптер, рядом с которым находились пара человек в той самой форме. Они явно руководили процессом. Я указал на это Петру, он почему-то спокойно в ответ кивнул.

Я сам ждал чуда, но сердце захлёбывалось адреналином. Время шло, и очередь становилась всё короче. Неминуемый конец приближался. Впереди осталось десятка два магнекаров, то есть от силы минут пять. Пётр, откинувшись на сидении, казалось, спокойно лежал, только губы его двигались. И теперь я знал, что он делал. Он разговаривал. С ним. Оно загадочно молчало. Ничего не происходило. И я подумал… что за бред, почему вообще должно что-то произойти? И тут я вспомнил наставление Петра, что я не должен ничего бояться и верить в силу мироздания. Я попробовал, но, когда в очереди перед нами осталось пять магнекаров, сердце перебралось в горло и вовсю застучало там. Вдруг в зеркальце заднего вида я увидел мужчину. Он бежал между рядами магнекаров и истошно орал. Добежав до кордона полицейских, он стал размахивать руками и что-то криком им объяснять. Один из полицейских с невозмутимым выражением лица всё выслушал и что-то произнёс в псифон. Из магнекаров стали выходить люди, все шумели, кричали. Прямо на глазах разрастался стихийный митинг. Я опустил стекло и прислушался, но ничего не мог разобрать. Тогда я последовал их примеру и тоже вышел наружу.

– Что происходит? – спросил я у соседа по несчастью, а тот, красочно жестикулируя, стал горячо мне объяснять:

– Да у него жена прямо в магнекаре рожает! Эти подонки устроили засаду на какого-то террориста, а мы тут страдаем! – он повернулся в сторону полицейских и закричал:

– Немедленно нас пропустите! Ваша задача защищать нас, а не мурыжить в пробках! Лучше начните хорошо выполнять свою работу, олухи!

Один из полицейских подбежал к квадрокоптеру, что-то крикнул в люк. Парни в форме запрыгнули внутрь, квадрокоптер поднялся в воздух, полетел куда-то в центр пробки и низко завис над ней.

– Эвакуируют женщину, – прокомментировал сосед. – Это быстрее, понимаешь ли, чем снять кордон, чтобы пробка сама рассосалась!

Я сел обратно на сидение и захлопнул за собой дверь. Если сказать, что я был потрясён, – это ничего не сказать. Я испытывал мистический ужас, смешанный с невероятным восторгом. Мироздание действовало. Выходит, оно реально – живое и разумное? И неужели, оно правда призвало меня помогать Петру? Я в смятении посмотрел на Петра, а он в ответ смотрел на меня со спокойной радостью, как будто был уверен, что будет так, а не иначе, как будто он давно всё знал! Видя мою растерянность, он вдруг сказал:

– Брат Андрей, а ты знаешь, что надо делать, если ты что-то попросил у мироздания, а оно исполнило твою просьбу?

Я уверенно кивнул и ответил:

– Конечно. Ему надо сказать «Спасибо»!

– Верно, брат Андрей! Благодари же его, благодари!

Я посмотрел сквозь лобовое стекло в небо, поклонился немного ему как живому существу и сказал:

– Спасибо тебе, что ты решило войти в мою жизнь. Спасибо, что помогаешь мне и Петру.

Ну, простенько так сказал, а как ещё? Петру, вроде, понравилось.

Когда квадрокоптер улетел, полицейский кордон под давлением общественности тут же стал сниматься, а затор – уменьшаться. Прошло несколько минут, и мы вновь продолжили путь, удаляясь от полиса по магнестрали.

ГЛАВА 2. ЭКЗОРЦИЗМ, ТЮРЬМА, БУДИЛЬНИК

Километров через триста от мегаполиса слева и справа от магнестрали стали появляться посёлки с заброшенными частными домами. Дело шло к ночи, и мы, посовещавшись, решили заночевать в одном из них. День, казавшийся бесконечным, оканчивался по-новому. Мы съехали на обочину, по заросшей травой дороге проехали подальше от магнестрали вглубь деревни и припарковались между деревьями. Я сделал несколько ходок в лес, принёс еловые лапы и ветки, и прикрыл ими наш магнекар, чтобы его не было видно с трассы.

Мы пошли искать подходящий дом. Все домики пахли затхлостью, но разлечься и расслабить спину на ровном полу всё-таки гораздо лучше, чем спать, сидя в маленьком магнекаре, и мы, осмотрев несколько домов, остановились на одном из них. Он отличался меньшей разрухой. Видимо, хозяева его покинули позже, чем остальные. Дверь запиралась на нехитрый засов, а внутри даже остались какие-то предметы интерьера: кровать с прогнившим матрасом, старомодный комод в углу, потемневшее зеркало над ним; на кухне – стол и шкаф с пыльной посудой. Воды в кранах не было. Я выбрал самое чистое помещение и расстелил на полу походный плед, который всегда валяется в багажнике магнекара. Плед, к сожалению, был у меня только один, укрыться же от сырости и холода совсем нечем. Что ж, ничего. Придётся спать в верхней одежде.

На ночь следовало осмотреть рану Петра. Я положил его лицом вниз, задрал на спине одежду и удивился: обширная ожоговая рана уже зарубцевалась. Пётр пребывал в отличном настроении. У него вообще энергия била через край, похоже, так на него подействовал реанимационный коктейль. Я же измучился крайне и повалился рядом с Петром; честно пытался заснуть, но всё ворочался с боку на бок.

Я боялся. Да, я опять боялся, что завтра в восемь утра прозвонит будильник, и всё моё приключение растворится, словно дым. Но Пётр рядом спокойно заснул в том положении, в котором я его уложил, и его размеренное дыхание стало усыплять и меня. Засыпая, я попросил мироздание не оставлять меня, остаться со мной и в завтрашнем дне, и завершил, как меня научил Пётр: «Да будет так». Это было последнее, что я помню, похоже, что после этого я сразу и заснул.

Проснулся я от того, что зверски затекли бока, да так, что не мог подняться. До чего же жёстко спать на полу! Было уже светло, Петра рядом не было. Я приподнял голову, и увидел, что он стоит на коленях на полу у окна и, признаться, непонятно что там делает. Он услышал, что я проснулся, обернулся и спросил бодрым голосом:

– Ты в порядке?

Я с трудом встал на четвереньки и с хрустом размял спину.

– Не знаю… что-то не очень, – пожаловался я. – Не привык к таким условиям. Хотя всё равно рад, что проснулся не дома.

Петр улыбнулся своей замечательной улыбкой, и на душе у меня посветлело.

– Пока ты спал, я сходил на лужайку за домом и собрал кое-что к завтраку. – Он вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик. – Смотри! Это – ягоды! Тут когда-то был сад.

Я обрадовался осенней голубике, ведь много лет ел только одни полуфабрикаты, а Пётр продолжал:

– А из листьев смородины и малины я заварил чай. Я такой люблю очень.

Я почесал взлохмаченный затылок, соображая, можно ли не чай назвать чаем, и почему-то спросил:

– Ты, наверное, живёшь в деревне?

– Сейчас нет! – засмеялся Пётр. – Но у нас есть своё хозяйство. Урожайные годы на ягоды бывают часто, всегда живём в изобилии.

– Угу. И всё всегда у вас есть. Даже реанимационный комплект. Какое изобилие!

Пётр быстро посмотрел на меня, ворчу ли я или шучу. Я сделал вид, что шучу. Но поворчать хотелось.

– Андрей, смотри-ка, что нам передала та женщина на вокзале!

Он присел рядом, положил на плед какую-то дощечку, на неё, как на стол, положил свёрток, развернул упаковку и достал колбасу, кефир, хлеб, сыр и творог. Мне стало как-то необычно хорошо и тепло. Я с наслаждением наблюдал, как Пётр, осмотрев кухню, нашёл какой-то тупой нож, как он резал им хлеб, колбасу и сыр, как собирал из них бутерброды. Посуда была чисто вымыта, и Пётр разливал по кружкам чай.

– Где ты взял кипяток? – удивился я.

– В саду есть своя скважина с ручным приводом, я набрал там немного воды, а потом просто во дворе сложил костёр и в кастрюльке вскипятил воду.

Я с восторгом хмыкнул. Он разложил по тарелкам творог и замер, посмотрел на меня с загадочной улыбкой.

– А теперь самое вкусное… – И посыпал творог ягодами.

У меня к горлу подступил ком. Пётр сел напротив, кротко посмотрел на меня и тихо сказал:

– Давай благословим нашу трапезу?

Хоть я не понимал, что он имеет в виду, но сразу согласился, предчувствуя флуктуации мироздания. Я весь подобрался и стал внимательно слушать. Глаза Петра вспыхнули светом. Как будто испугавшись, что я смогу это увидеть, он прикрыл их и начал говорить просто, но с какой-то силой:

– Благодарим тебе за кров, за эту замечательную еду и просим: благослови нашу трапезу и наше общение!

– Да будет так! – восторженно отозвался я.

Что-то произошло со мной. Я вдруг почувствовал невероятный по своей сладости комфорт и покой, которых не знал до этого. Я мог поклясться, что не испытывал такого в жизни никогда. Но почему это произошло от таких простых слов? Пётр открыл глаза и с такой радостью взглянул на меня, что ком в моём горле разорвался слезами. Я не знал, что со мной, я вообще не понимал, что происходит – я ведь не сентиментален! – но я плакал. И со мной это было впервые. Казалось, что всю жизнь я носил в себе холодное сердце и вдруг оно начало размягчаться и таять. Я зажмурился, чтобы сдержать слёзы, но не смог. Они предательски лились по щекам.

– Брат Андрей, – тепло сказал Пётр, как будто не замечая того, что со мной творится. – Ешь!

Я ещё никогда… никогда не ел ничего вкуснее и сытнее этого. Когда мы приступили к смородиново-малиновому «чаю», я спросил:

– Пётр… почему ты обращаешься к мирозданию на «ты»? И почему оно тебя слушается?

Пётр сразу поставил чашку на «стол» и некоторое время смотрел на меня. Я выдержал его взгляд. Я понял, что он сейчас скажет мне что-то важное, и как будто размышляет, готов я или не готов принять то, что он собирается мне сообщить. Я был не готов, но отступать уже не мог и поэтому твёрдо смотрел ему в глаза. Наконец, он заговорил своим невероятно красивым голосом:

– Я обращаюсь не к мирозданию, а к тому, кто его создал; к тому, кто сам есть исток мира и любой жизни, к тому, кто призвал к жизни и тебя, и меня, и каждого живущего на Земле. Его можно по праву назвать Творцом мира и Отцом каждого, кто знает его и любит. Ты спросил, почему я обращаюсь к нему на «ты». Я отвечу: потому что я знаю Его и сильно люблю. В нём самом так много любви и свободы, потому что Он и есть – Любовь и Свобода. Откуда я это знаю? – Пётр перевёл задумчивый взгляд на окно, как будто за его пыльными стёклами мог видеть горизонт. – Ведь такую красоту мира, которая окружает нас, можно создать только с любовью, обладая при этом полной свободой воли и творчества. Когда-то Он освободил и меня. Я очень благодарен за это Ему, и поэтому теперь Ему служу. Имя Его – Бог живой, всесильный, человеколюбивый. Он есть милость, сострадание и радость. Он – мой Бог, я – Его слуга.

Пётр что-то ещё хотел сказать, но замолчал, глядя на меня в упор. Он чего-то от меня ждал. А я… я опустил глаза и задумчиво отпил из своей кружки. Бог существует? Но мне никогда о нём ничего не говорили. Я где-то слышал о Боге, вернее, о людях, что мы люди-боги, что мы добились невероятных технических достижений, покорили природу и естество человека, вывели жизнь в космос и заселили Марс… Но о Боге, как о творце мира, я не слышал ничего. И зачем нужен Бог, когда и без него науке ясно, как образовалась Вселенная? К тому же, по словам Петра, у него были те же качества, как и у обычного человека. А в это как-то трудно было поверить.

Пётр ждал от меня реакции. Я решил его долго не мучить и сказал:

– То, что ты мне сейчас сказал, настолько превосходит моё понимание, что я даже не знаю, что тебе ответить. Но за эти двадцать четыре часа я уже видел столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Ты говоришь, что этот Бог есть любовь? Я сейчас почувствовал любовь, но не через какого-то Бога, а через тебя. Честно говоря, я даже не помню от родителей такого. Они были как-то по-особому сухи со мной. А мне тогда очень хотелось любви и… как же её не хватало! – Я сглотнул, чтобы разжать спазм горла. – Я даже не знаю, кто ты, что с тобой происходит, куда ты идёшь и откуда. Но когда ты рядом, когда мы вместе разговариваем с Ним… я испытываю тепло и такую радость и… безопасность, как будто я пирую в крепости. Почему так?

Пётр протянул мне руки ладонями вверх, и я понял, что он просит, чтобы я дал ему свои руки. Я поставил кружку на дощечку и, робея, протянул ему обе руки.

– Закрой, пожалуйста, глаза, – попросил меня Пётр, и я послушался, и тут же был удивлён, что с закрытыми глазами вижу много света. Я резко их открыл, и свет исчез. Я закрыл их снова, и свет опять наполнил всё пространство передо мной. Так странно… Свет исходил от Петра…

– Бога увидеть и доказать невозможно, если у самого человека не произойдёт встреча с ним, – прозвучал во мне прекрасный голос Петра. – Если же она произойдёт, тогда разуверить человека, что Бога нет, будет уже никому невозможно. Ты попросил его о встрече, и он отозвался, и всё, что теперь происходит – по воле его и в руке его. Не бойся теперь ничего, что с тобой будет происходить. Поверь ему и доверь своё время и саму свою жизнь. И это будет самое прекрасное капиталовложение. Возможно, твоя жизнь будет и трудной, но она будет рядом с тем, кто тебя всегда любил и кого, как я вижу, ищешь ты.

Я смущённо слушал его и молчал, всё ещё удивлённый этому свету и его словам. Меня любит какое-то неизвестное сверхъестественное существо? Это было странно и сказочно, нереально и… невозможно. Я хотел ответить, что я вообще-то никого не искал, я просто хотел избавиться от бессмысленности жизни и пустоты. Как будто услышав мои мысли, Пётр произнёс:

– Я сейчас попрошу моего Отца дать тебе свою любовь, чтобы ты ощутил её и запомнил, взял с собой в жизнь, чтобы, когда тебя обступит тьма, а это может случиться, ты всегда помнил об этой встрече. Желаешь ли ты сейчас принять его любовь?

Как это странно прозвучало… Я не знал, что за его словами стоит, какие дальше от Петра могут последовать действия. Что это за любовь, ощутить которую мне он предложил? В какой-то момент мне показалось, что он имеет ввиду что-то из психотропных средств… или даже интим. Не то, что я сильно этого испугался, но, если это сейчас произойдёт, моему разочарованию не будет предела. Я просто встану и уйду. Я сильно расстроился, и хотел выдернуть свои ладони из его рук, но сдержался, и мои руки задрожали. Мне стало страшно. Но я снова вспомнил свой вчерашний зарок поступать вопреки страху, вспомнил и своё первое впечатление о Петре: какую-то невероятную чистоту и правду в глубине его взгляда. В сильном напряжении, преодолевая неимоверное сопротивление в себе, взволнованно прошептал:

– Да…

И тут… я почувствовал, что какой-то огонь зажёгся в моём сердце. Он всё разгорался и разгорался, и вдруг меня накрыло блаженное тепло, которое, наполнив сердце, разлилось по всему телу. Я вскрикнул. Стало так легко, как будто тело стало невесомым. Очень интенсивно и очень приятно запахло какими-то цветами, вдалеке я услышал незнакомую музыку, которая приближалась всё ближе. Звучали какие-то нежные инструменты, которых я не никогда слышал и не мог распознать их. В мелодию вплёлся один голос, как будто человеческий, а как будто бы и нет, за ним другой, потом третий, и вот уже целый хор голосов звучал во мне, и от этого пения хотелось встать во весь рост, гордо распрямить плечи! Как же это было невероятно красиво!

– Что это… Пётр? – только и мог выдохнуть я.

– Это? – прозрачно зазвучал во мне голос Петра. – Это есть слабый отблеск того, что ожидает человека там, куда нас зовёт Бог, где пребывает Он сам. Запомни это тепло, это блаженство, этот свет. Прошу тебя, Андрей, запомни!

– Простите… Кто вы такие? – вдруг раздался вне меня чужой голос.

Я открыл глаза и со стоном выпал из пространства блаженства, да так, что даже повалился навзничь. Я пока ещё ничего не видел, ещё во мне звучали, утихая, восхитительная мелодия и голоса, угасал свет.

Пётр смотрел куда-то мимо меня на дверь и медленно вставал.

– Мы… – медленно начал он. – Мы ехали по магнестрали, но нас застала ночь… Мы остановились здесь на ночёвку и сейчас уже уходим.

Я обернулся. За моей спиной стоял мужик с огромным топором и со следами употребления алкоголя на лице. На нём были штаны с оттянутыми коленками и рубашка в крупную клетку с закатанными по локоть рукавами, распахнутая на волосатой груди. Он с недоброй гримасой на лице усмехнулся и сказал:

– Я так и понял, когда увидел ваш замаскированный магнекар.

– Простите, это ваш дом? – миролюбиво спросил Пётр.

Мужик опустил топор и опёрся на топорище.

– Нет. Это дом моих соседей. Они уехали в полис и бросили дом. Тошно, говорят, тут жить, скукотища. Я за домом присматриваю, чтобы не разворовали. Вдруг вернутся? Итак, какого лешего вы сюда заявились?

Я переглянулся с Петром. Он отвернулся и ушёл в себя. Пошёл разговаривать с Богом, решил я… и этим предоставил возможность действовать мне?

– Да мы просто к друзьям едем, – сказал я, стараясь, чтобы после пережитого потрясения голос мой звучал беззаботно. – У меня отпуск, а вчера был День рождения. Да-да, мы путешествуем.

Вдруг Пётр вернулся «из себя». Он вскинул голову и сделал шаг к человеку. Тот отступил и приподнял топор.

– Вы ведь кого-то ждёте? – неожиданно спросил Пётр.

Мужик, казалось, обомлел.

– В каком смысле?

– Ваша жена кого-то ждёт. И давно ждёт.

Руки у мужика задрожали. Он смотрел на Петра в полном ошеломлении, открывая беззвучно рот, как рыба.

– Вы?.. – только и смог проговорить он.

– Покажите её, – странно сказал Пётр.

Топор с громким стуком упал рядом на пол, мужик повалился на колени. Только что весь из себя такой грозный, он теперь трепетал и что-то тихо бормотал. Я прислушался.

– Простите… простите меня… я не верил ей… Даже когда она вчера вечером вдруг заплакала и опять начала своё, я даже… я даже накричал на неё, обозвал полоумной… Я ведь тоже ждал, но я устал ждать, а она – нет, она – сильная. Почему же вы так долго?

– Я раньше не мог, – ласково сказал Пётр, – было много препятствий на пути, но я здесь. Пойдёмте скорее, не будем медлить!

Пётр помог мужчине встать, и они вышли. Я ошарашено поднялся на ноги и, как в бреду, поплёлся за ними.

Пройдя покосившуюся хозяйственную постройку, мы завернули за неё и увидели весьма крепкий кирпичный дом с красивыми арочными окнами. Но приглядевшись, я заметил, что стёкла в некоторых окнах выбиты.

– Это произошло накануне вашего приезда, – сказал мужик, указывая на битое стекло. – Неужели вы поможете?

Пётр остановился и строго посмотрел на него.

– Бог бессилен без вашей веры, – тихо сказал он.

– Я буду, буду верить! – воскликнул мужик. – Не слушайте, пожалуйста, меня! Простите! Просто мы думали, что вы – старец, а вы такой молодой.

Пётр испытующе посмотрел на него и сказал:

– Увы, мой друг. Время старцев безвозвратно кануло в лету. Но дух дышит, где хочет: когда умножилась тьма, умножилась и благодать.

Мужик оторопело посмотрел на него и кивнул, я же совсем не понял, что такое ему Пётр сказал.

Мы вошли в дом. Нас встретила испуганная взволнованная женщина. Она теребила дрожащими руками край домашней накидки. Пётр как-то по-старинному поклонился ей и огляделся.

Мы стояли в большой прихожей без мебели, если не считать прибитую к стене вешалку для одежды. Дом выглядел так, как будто он спился вместе со своими хозяевами. Помещение неубранное, унылое и запущенное, неяркая люстра освещала грязно-желтым светом кучи наваленных вещей. Пыльное окно почти не пропускало света. Из прихожей в другие помещения вели двери, одна из которых почему-то была заперта на засов.

Мужик подбежал к женщине, обнял её за плечи и сказал:

– Это он! Он приехал! Прости меня, дорогая, прости!

Женщина заплакала в голос, как завыла. Пётр быстро подошёл, обнял их обоих и только что-то хотел сказать, как послышался удар в дверь. Я вздрогнул. Потом ещё один удар, ещё… Били в дверь изнутри комнаты, которая была заперта на засов. Женщина с ужасом вжалась в Петра.

– Рассказывайте, что произошло, – сказал Пётр.

Удары продолжались, они становились всё чаще, и я каждый раз вздрагивал от них. Женщина стала говорить.

– Моя дочка… Она очень хорошая девочка… Она меня очень любила, и отца… Окончила школу и поехала в столицу поступать в университет. Поступила и хорошо училась, но она такая доверчивая… Появился у неё друг, пригласил на вечеринку, и после неё она стала вот такой! – Женщина заплакала, и муж погладил её по спине. – Мы не знаем, может это – наркотики, может быть, и нет. Дело в том, что она участвовала в каком-то обряде в блоке общежития. Я молилась долго… дни и ночи, и вдруг Господь во сне ответил, что услышал мою молитву и пошлёт помощь через своего человека… Я сразу поняла, что это вы, и послала мужа… Я поняла это по той радости, которую испытало моё сердце, когда увидела дымок рядом с заброшенным домом!

Удары стали частыми, мне стало казаться, что вот-вот – и дверь не выдержит.

– Как её зовут? – спросил Пётр.

– Мария, – хором ответили мать и отец, – но…

– Выпустите её, – властно сказал Пётр.

Отец приблизился к двери и с большим усилием отодвинул засов. Дверь от следующего удара распахнулась, мужик еле успел увернуться и прижаться к стене.

В дверном проёме стояла поразительной красоты девушка в приличном полисном, но откровенно-смелом костюме. Ухоженная причёска растрепалась, некоторые пряди светло-русых волос упали на лицо.

– Твари… – вдруг мужским низким голосом сказала она. – Мерзопакостные уроды. Подлые быдла деревенские. Хвосты собачьи.

Она стояла на пороге комнаты и всё извергала и извергала ругательства, причём такие изощрённые, что я чувствовал, как кровь приливает к лицу. Потом девушка вдруг замолчала, подошла к зеркалу, ловким движением поправила причёску и костюм. Мужчина и женщина стояли возле стены, вжавшись друг в друга, женщина всхлипывала. Девушка обернулась, посмотрела на нас злыми блестящими глазами и рассмеялась звонким смехом… девичьим. Потом смех резко оборвался. Она большими шагами подошла к Петру, непрерывно глядя ему в глаза, и толкнула к стене, затем мягко обхватила руками его шею, обвила ногой и прижалась щекой к его щеке. Я дёрнулся, чтобы отогнать её, но она резко повернулась ко мне и плюнула в лицо. Я, подавляя рвотные позывы, в шоке утёрся рукавом. Но Пётр невозмутимо стоял, спокойно опустив руки, и не сводил глаз с её лица.

– Я знаю тебя, – сказало это существо, которое я не рискнул бы теперь назвать девушкой. – Мне постоянно угрожали тобой, и я привык. Я перестал бояться.

Она стала самозабвенно тереться своей щекой о его щёку с каким-то остервенелым удовольствием: глаза её закатывались и затуманивались влагой. Пётр внимательно смотрел на неё в упор и молчал. Я же перепугался и сильно растерялся, но мне ничего не оставалось, как следовать его примеру.

– Собственно, кто ты такой? – продолжало существо, приблизив губы к уху Петра. – Кем ты себя возомнил? Воином? Благодетелем? Избавителем? Может быть, даже самим спасителем? Ты считаешь себя милосердным? Но ведь лжива-то милость твоя!

Она повернула к нему лицо и дальше говорила, как будто пытаясь вложить свои слова прямо ему в губы.

– Лжива твоя милость, – повторила она, – ибо она не ко всем. Ты делишь людей на тех, кто твой друг и кто твой враг. К одним ты милостив, к другим беспощаден. Но, пожалуйста… – её голос вдруг стал женским и кокетливым, – пожалуйста, можно я буду тебе другом?

Она спрыгнула с него, схватила за руку и потянула к себе в комнату.

– Пожалуйста, – заглядывая ему в глаза и извиваясь телом, повторяла она, – пожалуйста, я ведь не хочу умирать от рук твоих… убийца!

При последних словах Пётр с силой выдернул руку и отступил от неё.

– Я не буду тебя убивать, – твёрдо, но мягко сказал он. – Но так, как есть, я не оставлю.

Она злобно скривилась, глянула в сторону отца, который отшатнулся от её взгляда.

– Какая страшная трагедия! – хрипло произнёсла она. – Во всех завтрашних новостях! Двое неизвестных ворвались в дом и убили всю семью… топором!

При этих словах, она бросилась к отцу, схватилась за топор, который тот всё ещё держал в руке. Мужик пытался оказать сопротивление, но существо с невероятной силой вырвало топор из его рук. Женщина завизжала. Существо обернулось к Петру:

– Нет. Ты – убийца!

И замахнулось на отца топором.

– Посмотри на меня! – громко сказал Пётр.

По существу пробежала крупная дрожь. Оно со страхом обернулось.

– Слушай меня, – властно сказал Пётр, – потому что через меня, немощного и не сильного человека, тебе повелевает Сильный. Именем Его я заклинаю тебя, дух нечистый и скверный, оставь то, что не твоё, и выйди вон, и не возвратись, и не входи в то, что тебе не принадлежит.

Существо тяжело дышало, силясь поднять топор, но он стал будто невыносимо тяжёлым… Оно ссутулилось и исподлобья глянуло на Петра. Он же подошёл вплотную и тихо сказал:

– Именем Иисуса Христа! Выйди вон!

Девушка тут же рухнула навзничь, топор с грохотом упал на пол. Пётр медленно присел рядом на корточки, бережно приподнял ей голову и ласково погладил по волосам. Мать девушки приглушённо рыдала. Прошло какое-то время. Девушка открыла глаза и посмотрела на Петра, силясь что-то сказать. Наконец она собралась с силами и со слезами тихо прошептала:

– Где мама?..

Мать с плачем бросилась к ней, встала рядом на колени. Отец утирал слёзы. Девушка порывистым движением вдруг припала к ногам Петра и, спрятав лицо в ладонях, вдруг заговорила:

– Спасибо… спасибо! Как же я страдала каждую минуту, каждый миг был невыносим! Этой пытки невозможно выдержать, и я бы умерла, если бы могла, но я не могла!

– Всё позади, – поспешно сказал Пётр. – Бог исцелил тебя, ты же больше не греши. Живи теперь с благодарностью к спасшему тебя, ведь ты освобождена не для того, чтобы жить, как прежде, только для себя, но для той новой жизни, в которой тебе откроется вся её красота, откроется твоё призвание.

Девушка подняла голову и посмотрела на него измученными глазами:

– У меня есть призвание? Какое же у меня призвание?

Пётр низко наклонился и поцеловал её в лоб.

– Это тебе откроет сам Бог, когда ты будешь читать святое писание. Задай вопрос ему.

Девушка улыбнулась. Пётр повернулся к родителям и сказал:

– Дорогие, дайте скорее ей поесть!

Мать закивала, вскочила на ноги и быстро кинулась на кухню.

Отец же по стене осел на пол. Он по-мужски беззвучно плакал.

Я немного пришёл в себя. Мне как-то неловко было за девушку, лежащую у ног Петра прямо на полу. Я всё ещё с опаской подошёл, взял её на руки и отнёс в комнату, положил на широкую кровать. Вместе со мной в комнату зашёл и отец.

– Слышь… – неуверенно начал он, – нам нужно поговорить…

В этот момент вошла мать девушки. Она держала в руках поднос, на котором стояли тарелки с какой-то едой. Мужчина глазами указал мне на дверь. Мы вышли из комнаты, затем из дома, и медленно пошли по утоптанной дорожке среди высокой пожухлой травы. Отец шёл впереди, я немного сзади. Он молчал, и я ничего не говорил.

– Меня зовут Олег Фёдорович, можно просто Олег, – со вздохом сказал он, повернувшись ко мне.

– Андрей, – представился я.

– Вы путешествуете вместе… – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Олег. – Кто он? Он – святой?

Я озадаченно помолчал, ведь я и сам бы хотел знать, кто такой Пётр. И что значит «святой».

– Ничего не могу сказать, Олег, – грустно сказал я. – Я сам-то его знаю чуть больше суток. Он попал в беду, я ему помог и вот теперь еду с ним. Я представлял его слабым, а он очень сильный… но сила его в другом. Я сам, как и вы, с самого первого момента встречи с ним нахожусь в пространстве чуда, которое началось и не заканчивается. И не знаю, что теперь ещё увижу.

Олег остановился и повернулся ко мне.

– В какую беду он попал?

Я помялся, не зная, что из всего произошедшего мне можно рассказать.

– Его кто-то преследует, – осторожно сказал я. – Кто-то, у кого есть доступ к службам безопасности мегаполиса. Он может задействовать полицию.

Олег кивнул, как будто я сказал ему то, что он хотел услышать.

– Понимаешь, Мария – это моя жизнь. Когда вы спасли её – вы спасли и мою жизнь. Я перед вами и перед Богом в неоплатном долгу, поэтому хочу дать совет.

Я внимательно посмотрел на него, он тоже прямо смотрел мне в глаза.

– Как я понимаю, ты управляешь магнекаром. Тебе нельзя больше двигаться по федеральной трассе. Брось его, забирай мой внедорожник. Это замечательный автомобиль – генеральский дар. А подарил мне его друг-сослуживец при моём увольнении в запас. Работает на жидком топливе и спокойно может кататься вне трасс, даже по лесным дорогам. Увы, конечно, его нужно заправлять, а жидкотопливную заправку теперь с трудом можно найти, да и пользоваться вашими платёжными средствами я не советую. Но у меня есть несколько канистр топлива, должно хватить километров… – Он запнулся, прикидывая в уме. – Тысяч на семь. И забирайте еду, чтобы вам не пришлось нигде останавливаться.

– Почему? – взволнованно спросил я.

Олег болезненно сморщил лоб и как-то глухо сказал:

– Я видел в новостях… Ваши данные с утра передали в федеральный розыск, поэтому я с такой осторожностью и встретил вас. Тот, кто вас ищет, задействовал максимальные силы.

«Вот так отпуск… – с дрожью подумал я. – Тюрьма или будильник? Как узнать, что из этого страшнее?»

Как страшен будильник, я знал в опыте, а как страшна тюрьма – только предчувствовал в воображении. Я поднял глаза навстречу своему страху и невесело пробормотал:

– Спасибо, Олег. Спасибо за вашу помощь. Мы сейчас обсудим с Петром ситуацию.

– Скорее, – сказал Олег. – Я знаю, как работают федеральные службы. У вас очень мало времени.

ГЛАВА 3. ИЗБРАННЫЙ ВРЕМЕНЕМ

– Отец Александр, Владыка просит вас войти.

Капеллан вздрогнул и поднял голову. Остиарий распахнул перед ним высокие и узкие двери цвета слоновой кости, увенчанные золотым десюдепортом. Александр с поспешностью вошёл в кабинет и остановился всего в паре шагов от порога, не смея дальше идти. Здесь черно-багровые плотные шторы создавали полумрак. Архиепископ Арсений сидел за своим любимым рабочим столом с бронзовым патинированием на причудливой резьбе декоративных панелей, покрытым тёплым зелёным сукном и писал своей рукой. Зеленоватый приглушённый свет настольной лампы освещал его лицо, которое казалось призрачным, окаменелым. Увидев Александра, Арсений плавно встал и вышел из-за стола, шурша по мозаичному полу краями длинной мантии со скрижалями. Александр с волнением преклонил колено. Владыка сам подошёл к нему и протянул руку. Александр благоговейно принял её в ладони, прижался губами к перстню с алым камнем, на самой широкой грани которого было выведено серебром изображение креста.

Владыка обнял Александра за плечи и поднял.

– Встань, мой любимый сын! Что ты стоишь, как кающийся грешник, на коленях? Разве что-то страшное произошло?

Капеллан встал, но опустил голову, не выдерживая взгляда живых старческих глаз на каменном лице.

– Да, Владыка…

– Присядь, поговорим.

Он подвёл Александра к небольшому трапезному столу, усадил в кресло, обитое расшитым золотом атласом, и распорядился о трапезе. Сам же, приказав служителю подвинуть поближе изящный стул, сел рядом. Быстро принесли горячие и холодные закуски, на стол поставили бутылку коньяка.

– Будешь? – спросил Владыка. Он взял в руки бутылку, выполненную в форме налитого кровью сердца и, восторженно воззрев на неё, произнёс: – Коньяк столетней выдержки, и вкус его великолепен – вековая мощь и сила дубов. Сотворено это чудо из безвозвратно погибших легендарных виноградников Фоль Бланш, которые два века назад едва уцелели после нашествия завезённой мореплавателями филлоксеры, но не смогли пережить загрязнения воздуха нашего века. Драгоценной сей жидкости подобает драгоценный сосуд: сама бутыль создана из сапфирового стекла, покрытого слоем платины. Во всём мире осталось не более десяти бутылок. Одна из них – перед тобой.

Александр замотал головой.

– Не хочешь? – удивился Владыка. – Ну что так? Вроде не пост же?

– Спасибо, но… коньяк меня расслабляет, после него клонит в сон. Я слишком устал и держусь только молитвой ко Святому Духу. Если выпью, не смогу сопротивляться плоти, она меня одолеет.

– Тогда хоть немного поешь, тут пища лёгкая, она придаст тебе сил.

– Высокопреосвященный Владыка, прошу меня простить, – бледнея, произнёс Александр. – Мне совершенно неловко отказать вам в вашей сердечной заботе обо мне и в вашем архипастырском попечении, но признаюсь, что стыжусь перед Господом отведать с вами трапезу, тогда как мои послушники сейчас голодны. Мы с утра ничего не ели.

Владыка уважительно кивнул и дал знак налить себе. Служитель поспешно наполнил его бокал и быстро удалился, закрыв за собой дверь.

– Устал, говоришь? – медленно сказал Владыка, поворачивая бокал в руке и разглядывая янтарную жидкость, на треть заполнявшую его. – Я тебе очень сочувствую и ежеминутно возношу молитвы об успехе твоего дела.

Александр в порыве благодарности склонил голову. Владыка отпил глоток, прикрыл глаза, наслаждаясь длительным послевкусием, и продолжил:

– Но дело наше – не простое. Да и не дело это вовсе. Можно ли назвать просто «делом» то великое призвание, которое поручил нам Создатель, чтобы в преддверии последних дней этого мира стать соучастниками событий, о которых предречено две тысячи лет назад?

Александр понимающе кивнул, всем видом показывая уважение к каждому слову Владыки.

– Ты – избранный для этой миссии, отец Александр. Много служителей у Господа, но именно тебя Он избрал. Он закалял твой дух в годы твоего неверия и духовного поиска, Он послал тебе проповедующего Его слово…

– …за что я всегда буду славить Господа, мой Владыка, – горячо перебил его Александр, – за то, что именно вас Он послал спасти меня от тьмы неверия и увидеть свет истины!

Архиепископ улыбнулся, покивал и продолжил:

– Но это ещё не всё. Зная твои высокие мужские качества, которые Бог воспитал в тебе, закаляя твой дух в боях на службе Отечеству, Он воздвиг тебя нести слово тем, из среды которых Он тебя призвал – воинам нашей доблестной патриотической армии. И ты много лет служил капелланом в самых горячих точках планеты, да и не только! А сколько я молился за тебя, когда вас забросили подавлять восстание на Марс? Эта жуткая авария на борту военного корабля, этот холодный хаос космоса! О, Господи… как я молился за тебя! Ты это всё пережил, а мне даже подумать об этом страшно… Но ты – слава Господу! – прошёл через все искушения: огонь и воду, и даже медные трубы, не возгордился и не ослаб в молитве. И в наземных операциях ты, как подобает капеллану, был всегда впереди! Ты вывел из окружения сотни воинов, ты спас, благодаря молитве и знаниям в медицине, множество солдат. Но на твоих руках и принимали смерть многие уверовавшие на твоём примере воины…

– Владыка, – смущённо начал Александр, – я всего лишь…

Владыка сделал знак рукой, призывая его замолчать.

– Теперь всё… всё это необходимо поставить на службу Господу, ибо великая беда случилась с миром. Ты устал… я знаю, знаю… Однако не спорь: ты допустил ошибку и коришь себя за это, но напрасно. Ты – прекрасен духом и непорочен лицом, ты – смире́н душой и мо́щен телом, но ты – всего лишь человек. И ты своими человеческими силами столкнулся с тем, о ком сказано: «К вам сошёл дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени». Тебе противостояла вся сила адская, ей надо было противопоставить силу твёрдости молитвы, а ты что?

– Да, Высокопреосвященный Владыка, – с жаром и болью ответил Александр. – Мне не хватило трезвенности и ясности ума. Я был слишком самонадеян, слишком уверен в своих силах, меня опьянила радость близкой победы!

– Не только, возлюбленный сын мой, не только, но и ещё один страшный грех! Скажи, зачем вместо того, чтобы доставить пленника в архиепископию для допроса, или вместо того, чтобы гуманным способом его окончательно обезвредить, ты применил пытку? Да ещё как? Подвесил пленника за руки к дереву в полисном парке, где полно камер, и без одежды выжигал ему внутренности энергоплетью? Ты пугаешь меня, сын мой. Откуда в тебе садизм?

Александр нервно задрожал.

– Я… я виноват перед Господом, – через силу пролепетал он. – Я действительно пришёл в сильную ярость, когда его настиг, а он… я даже с трудом могу поведать вам об этом теперь… Он начал говорить со мной, убеждая через святые писания! – Голос Александра сорвался, и он несколько раз вздохнул, чтобы продолжить говорить. – Я вдруг понял, что могу искуситься и начать ему верить, и… заставил его замолчать. Он на меня так смотрел, что я мог… я мог…

Он прижал дрожащие пальцы ко лбу, прикрывая лицо от взгляда Владыки, как от слепящего света, но Владыка с поспешностью положил руку на плечо капеллана и произнёс:

– О, сын мой! Я не осуждаю тебя! Не мне тебя судить, ибо не я там был, а ты! Я не могу даже представить, какому дьявольскому обольщению, каким бесовским иллюзиям твой разум человеческий был подвергнут!

Александр закрыл лицо рукой, она заметно дрожала.

– Зачем же ты отпустил его? – продолжил осторожно Владыка.

– Не знаю… не знаю… – сдавленно произнёс Александр. – Я думал, что убил его, и испугался… Мне показалось, что меня кто-то видит… Я боялся, что меня кто-то застанет во время свершения… спасительного дела. Я бросил его… Просто хотел, чтобы нашли мёртвое тело и подумали, что он – хулиган, нарвавшийся на блюстителя порядка и погибшего от полицейской плети.

– Нельзя недооценивать самого дьявола и его чары, – покачал головой Владыка. – Даже в воплощённом состоянии он питается силами хаоса и очень живуч.

Александр отнял руку от лица и с болью вскинул глаза:

– Владыка, ему кто-то помог!

Брови Владыки Арсения поползли вверх.

– Да? – небрежно бросил он. – И кто?

– Кто-то из жителей из блок-хауса неподалёку.

– Кто же это был?

– Мы пока не смогли установить…

– Как же так? – сокрушённо оборвал его Владыка.

– …но зацепки есть, – поспешил добавить Александр. – Когда по вашему велению мы вернулись за ним, но не обнаружили на месте, мы прочесали парк и взяли под контроль все входы и выходы, все остановки общественного транспорта рядом и допросили на них людей. К сожалению, полиция неохотно оказывала нам содействие, и мы запоздало получили доступ к записям с камер на входе в блок-хаус. На камерах видно, что полумёртвого противоречащего втащил в здание какой-то молодой человек, через несколько часов они вышли, но противоречащий уже шёл сам. Они сели в магнекар. Мы не смогли сразу установить идентификатор транспортного средства, но вычислили, что с парковки отъехало несколько магнекаров. Зная, что путь противоречащего лежит на восток, где находятся его адепты, мы установили блок-посты на восточном, северо-восточном и юго-восточном направлениях. Из пятнадцати магнекаров, покинувших стоянку, три выехали по восточным направлениям. Два магнекара нам удалось задержать и досмотреть, третий – не получилось, пришлось снять заграждение, и мы упустили его.

– Что значит «пришлось снять заграждение»?! – возмутился Владыка, его старческое лицо потемнело.

– Женщина… в одном магнекаре оказалась беременная женщина… У неё начались роды… – с трудом произнёс Александр. – Полицейские подрядили наш квардрокоптер, чтобы срочно доставить её в больницу, но полицейские, предоставленные сами себе, оказались слабы перед протестным настроением толпы и сняли блок-пост. Мы их упустили…

Лицо Владыки выглядело испуганным.

– О, Господи, велики же сила и хитроумие дьявольские! – Владыка повернулся к Александру. – О, сын мой, тяжела твоя ноша и велико твоё призвание! Но велика и противостоящая сила! Помни же: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и не́мощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное! И посему в писании сказано, что сила Бога в человеческой не́мощи свершается, и ещё: «Когда немоществу́ю, я силён». Поэтому помни: не своей силой ты действуешь, а Божьей. Да благословит Он тебя в этой последней битве!

Александр с горящим от волнения лицом припал к ногам Владыки:

– Благословите меня, Высокопреосвященный Владыка!

– Войди же со мной в пси-отношения, сын мой! Дай руку!

Александр, стоя на коленях, протянул ему левую руку, и Владыка надел на неё пси-браслет, сам надел на запястье свой, и вошёл в пси-режим. Владыка чувствовал благоговейный трепет и иступлённую преданность Александра, а Александр в ответ ощущал покоряющую его отеческую властность, укрепляющее тепло и воодушевление, доходящее до одержимости, которое он получал вместе со словами:

– Благословляю, сын мой, воин Бога! Да найдёт на тебя сила Божия, чтобы остановить зло, угрожающее миру!

– Наставьте меня словом, Высокопреосвященный Владыка! – вскричал Александр, тяжело дыша, почти задыхаясь от переизбытка наполняющих его экстатических чувств.

– Господь мне на сердце такие слова для тебя положил: будь твёрд и непогрешим отныне в исполнении воли Бога. Помни, что есть:

Время рождаться и время умирать,

Время врачевать и время убивать,

Время искать и время терять,

Время любить и время ненавидеть,

Время миру и время войне!

– Время убивать! – с силой повторил Александр, твёрдо поднялся с колен. – О, мой Бог, дай мне сил, чтобы исполнить волю Твою!

С покорностью он склонился перед Владыкой, а тот с удовлетворением посмотрел на него и медленно перекрестил.

– Ступай же с миром! Я распоряжусь насчёт трапезы для вас всех.

Владыка протянул Александру для лобзания руку.

* * *

Обласканный и укреплённый отеческой любовью архиепископа, Александр, словно с крыльями за спиной, быстрым шагом прошёл по коридору, спустился по лестнице и влетел в домовую часовню, где с волнением молились и ждали конца его аудиенции трое братьев-послушников Обители военных капелланов. Увидев своего Наставника, озарённого радостью и решимостью, все встали с колен, подошли и обступили его.

– Владыка сильно сердился на тебя, дорогой отец Александр? – с заботой спросил Максим, заглядывая ему в глаза.

– Нет, совсем нет! Владыка благословляет нас! – немного дрожа голосом сообщил Александр и ласково потрепал Максима по плечу. – Он призывает нас к твёрдости в исполнении нашего дела, ведь наша брань не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесной! Поднимем же щит веры, чтобы угасить раскалённые стрелы лукавого и возьмём меч духовный!

– Что это значит, дорогой Наставник? – нахмурился Савватий.

– Это значит, любимый брат Савва, – со странной весёлостью произнёс Александр, – что мы имеем дело с ересиархом, способным своим учением отвратить от Господа всех верных! У него на востоке есть община раскольников, к которой он стремится. Если он достигнет её, то нашу бедную церковь ждут потрясения, восстания ересей. Действует он дьявольским обольщением и подчиняет людей себе, заставляя служить ему, и многих уже совратил. Поэтому Владыка нам не благословил никакого общения с ним, у нас есть только одно Божье благословение: найти и уничтожить, прямыми сделать стези Господу нашему. Владыка благословил применение оружия, которое сейчас же необходимо получить в Арсенале.

– Вот это разумно, – согласился Серафим. – Я устал иметь дело с безответственными полицейскими. Наше дело деликатное, и работа должна быть сделана тихо, ювелирно.

Александр с бледным лицом коротко кивнул ему и обернулся на иконостас, его губ коснулась нервная усмешка. Он на мгновение задумался, затем спросил, приподняв бровь:

– Надеюсь, никто не забыл, как держать винтовку?

Максим и Серафим, оценив его шутку, с горящими глазами заулыбались, переглядываясь. Савватий же опустил голову, поникнув лицом. Александр с волнением обвёл всех глазами и благоговейно сказал:

– Помолимся, братья…

И все преклонили перед образами колени.

ГЛАВА 4. НА ЗАБРОШЕННОЙ ДОРОГЕ

Это был настоящий внедорожник! Последний из таких я видел в далёком детстве: с полноценным задним сидением, большими распашными дверями багажника и дополнительным багажником сверху. Мы с Олегом Фёдоровичем загрузили канистры с жидким топливом и три ящика с едой. Мать девушки вынесла сваренный смородиновый компот, ещё горячий. Я аккуратно перелил его в бутылку и поставил поближе к водительскому сидению, то есть поближе к себе – так не терпелось его попробовать! Также загрузили снаряжение для кемпинга: палатку, несколько упаковок тонких термоодеял, термоспальники, котелки и угли для костра на первое время. Отец торжественно вручил мне тот злосчастный топор. Принимая его, я аж содрогнулся и признался, что теперь, глядя на топор, всегда буду вспоминать те приятные минуты, которые я провёл в их гостеприимной семье. Олег Фёдорович посмеялся и по-отечески обнял меня.

– Не знаю, сможем ли мы встретиться снова, – сказал он, – но теперь вы мне оба небезразличны. И… мне бы не хотелось прожить всю жизнь в неведении, не зная, что с вами дальше случилось. Пожалуйста, если у вас будет такая возможность, пришлите весточку, а лучше… лучше возвращайтесь. Заезжайте на пироги. Мария вам испечёт. Рядом дом – пустой, мы приберёмся там, он всегда будет ждать вас.

Слова Олега Фёдоровича тронули моё сердце, и я ещё раз подумал, что давно не встречал столько любви от людей, которые совсем недавно были мне незнакомы, а теперь казалось, что мы связаны на всю жизнь.

– Где Пётр? – спросил я.

– Он с Марией, – почему-то шёпотом сказал Олег Фёдорович. – Я не хотел им мешать. Но вам надо скорее уезжать. Пойдём к нему.

Мы вошли в дом и увидели Петра и Марию, сидящих на полу в гостиной у камина. Пётр что-то читал, а Мария слушала. Когда мы вошли, то застали такие слова: «…а Мария сохраняла все слова сии, складывая в сердце своём…»

– Простите… – неловко начал я.

Мария повернулась ко мне и с восторгом сказала:

– Представляешь, Андрей! Маму Иисуса Христа тоже звали Мария!

– Это всё здорово, – ободряюще поддакнул я, – но… Пётр! Нам пора!

Мария вскрикнула и обняла Петра. Тот медленно закрыл книгу и передал ей.

– Читай дальше уже сама. Читайте вместе, втроём. Если что-то непонятно – записывайте свои вопросы. Когда я вернусь, то отвечу на них.

– Так ты вернёшься?

– Если не вернусь, – сказал Пётр, – Бог пошлёт того, кто ответит на ваши вопросы. У Него есть ещё люди… ещё остались…

Пётр поднялся и пошёл к выходу. У порога он обернулся и поклонился всем троим, низко, до самой земли. И они тоже поклонились ему.

– Благодарю вас за вашу веру. Простите, что мы обрекли вас на страдания, – с горечью сказал Пётр. – Мы не вправе утруждать вас нести последствия нашего пребывания у вас в гостях.

– Вы не обрекли нас, – твёрдо ответил Олег Фёдорович. – Мы сами готовы пойти на страдания, чтобы отблагодарить того, кто спас мою дочку и всех нас!

Пётр ещё минуту глядел каждому в глаза, как будто пытался запомнить их, чтобы в воспоминаниях унести с собой.

– С этого дня и всегда я буду молитвенно помнить вас, – наконец сказал он. – Прощайте…

Мы сели во внедорожник. Я ткнул кнопку зажигания, и двигатель непривычно заворчал своим особенным голосом; потихоньку выжал педаль газа и почувствовал мощь мотора. Это было приятно! Мы тронулись, поехали к просеке в лес, и я ещё долго в зеркальце заднего вида видел, как они стояли и смотрели нам вслед.

Вести тяжёлый внедорожник оказалось удивительно легко, к рулю не приходилось прикладывать усилий. Хотя я уже разобрался с коробкой передач, всё равно опасался, что в первое время что-то напутаю.

Пётр молчал, мне показалось, он был печален. Но разговаривать с ним я не мог, потому что всё внимание занимала дорога с выпирающими корнями деревьев, глубокими лужами и ухабами. Мне очень не хотелось повредить машину в самом начале пути.

Наконец, мы выехали к полю, вдоль кромки которого шла колея, накатанная большими сельскохозяйственными машинами. Поле закончилось, мы выехали на какую-то заброшенную асфальтовую дорогу. Жители многих посёлков давно уже провели к себе магнерельс, и дорога разваливалась за ненадобностью. Но подвеска автомобиля замечательно справлялась и гасила неровности.

Мы ехали в неизвестность. Солнце клонилось к закату.

Наконец я смог с Петром поговорить.

– Почему ты грустишь?

Пётр взглянул меня и вздохнул.

– Я опасаюсь за их жизни, – тихо сказал он, – и очень прошу Бога их защитить.

– Но если ты просишь, значит, Бог их защитит, не так ли? Почему же ты грустишь?

Пётр ласково посмотрел на меня и ликующе произнёс:

– Да ты, Андрей, говоришь уже как верующий человек!

– Я просто научился у тебя. Олег Фёдорович сказал мне, что ты – святой. Что это значит?

Пётр склонил голову, помолчал, потом повернулся ко мне и заговорил:

– В древние времена люди очень тонко чувствовали разные сферы жизни. Они хорошо различали сферу профанного, то есть обыденного, и божественного, то есть святого. Они понимали, что вся жизнь и её блага зависят от Бога, и поэтому умели быть благодарными, отделяя для Него всё самое лучшее. И это отделённое называли святым. Таким святым может быть и человек, который отделил Богу самое лучшее и дорогое, что у него есть – свою жизнь. В этом смысле, да, я – святой. Я посвятил свою жизнь Господу ещё смолоду. Теперь смысл моего существования заключён в стремлении познать волю Бога и слушаться Его. В другом понимании святой – это тот, кто безгрешен. И в этом смысле я – не святой, потому что не безгрешен, ибо нет ни одного человека на Земле, кто бы жил и не согрешил… И ещё есть одно, последнее понимание святости, как пути к совершенству, возможности уподобления Богу. А эту задачу Бог поставил каждому человеку, которого призвал в мир.

– Неужели каждому возможна святость? – удивился я.

– Каждому, – кивнул Петр.

– И каждому возможно уподобиться Богу?

– Конечно. Только для этого нужно посвятить Ему свою жизнь и слушаться Его.

– Но слушаются и исполняют чужую волю рабы. Тебя не беспокоит такое твоё положение?

– Слушаются и исполняют чужую волю ещё сыновья, – ответил Пётр.

Что такое быть послушным сыном, я не знал по понятным причинам: у меня не было любящего отца. Но что такое может быть – я не мог не признать.

Солнце бабьего лета прогревало салон автомобиля. Хотелось пить, и Пётр наливал мне настоявшийся компот. На ходу мы даже поели, потому что решили двигаться без остановки до темноты. По пути мне удалось узнать, что такое читал Пётр Марии. Это была книга об Иисусе Христе, именем которого Пётр изгнал беса, и где сказано о его жизни. Оказывается, вот что за книга лежала в его бэгбэк! И он отдал её Марии?! Я немного расстроился. Мне тоже захотелось её почитать.

– Мы обязательно прочтём её с тобой, – пообещал Пётр. – А Марии и её семье она гораздо нужнее.

– Петр… а что такое с Марией было? Это «изменёнка»?

– Это не наркотический транс, – ответил Пётр. – С Марией произошла беда. Это одержимость, может быть, ты слышал когда-нибудь об этом.

Значит, это оказалось тем, о чём я догадывался.

– Это был демон?

Пётр кивнул.

– А ты что-то знаешь об этом?

Не то, чтобы я что-то знал, но фильмы про демонов смотрел. Они обычно лезут из ада, их уничтожают огненным ангельским мечом, выстрелом из плазмогана или заклинаниями с пентаграммой. Как-то мы с друзьями таким образом развлекались в виртуале. Но ещё никогда и нигде я не видел, чтобы при словах «именем Иисуса Христа» демон выходил сразу, без воплей, без воя и без спецэффектов. Чем же страшно это имя для демонов? Я спросил это у Петра, он ответил:

– Духи подчиняется только тому, кто их создал. Люди забыли Бога, а бесы знают его и трепещут. Когда-то Бог послал в мир своего Сына – Иисуса Христа, чтобы он освободил каждого человека из плена зла и одержимости. Иисус ходил по земле и рассказывал о Боге-Отце, чтобы люди вспомнили о Нём. В подтверждение своих слов он творил дела, которые способен творить лишь Бог: исцелял людей от болезней, воскрешал мёртвых и изгонял бесов.

Я ошалело посмотрел на него.

– Постой, Пётр… Ты же сказал, что только Иисус Христос мог творить дела, на которые способен лишь Бог. Как же изгоняешь бесов ты? Ёлки-моталки, ты вообще кто?!

Пётр мягко улыбнулся и сказал:

– Брат Андрей, плодом жизни Иисуса Христа на земле стала община его учеников, которые стали называться «христианами». Он поручил им рассказывать людям о Боге и дал власть исцелять от болезней и изгонять бесов. Понимаешь? Это такой знак, по которому можно узнать его людей на Земле.

– Значит, ты – христианин? – догадался я.

– Да, – Пётр радостно кивнул, потом добавил: – И ещё есть один знак, по которому можно узнать учеников Христа – по любви, которую они имеют друг к другу.

– Как же может быть по-другому, если ты говоришь, что ваш Бог есть любовь? Разве можно верить в такого Бога и не иметь любви? – удивился я.

– Можно. Вера в Бога без любви называется «фанатизм», от греческого слова «тана́тос», что означает «смерть». Фанатик, по сути, – смертник, который готов за Христа голову другому оторвать и свою жизнь бессмысленно положить. Фанатизм – страшное явление. Мне всегда жалко одержимых им людей, потому что они в Бога верят, но эта вера без любви.

– Но почему они стали такими? – горячо спросил я.

– Брат Андрей… что ты чувствуешь ко мне? – вместо ответа вдруг спросил Пётр.

Я так растерялся, что не заметил ухаб, и автомобиль сильно подпрыгнул.

– Я? Чувствую?

Я понял, что надо сказать правду. А правда была в том, что я чувствовал любовь, и это меня смущало, потому что я не понимал, зачем он это спросил.

– Я чувствую к тебе то, что больше дружбы, – обтекаемо сказал я.

– Скажи, брат Андрей, было ли такое же чувство у тебя раньше к другому человеку?

Вот пристал с ножом к горлу! Я задумался, припоминая все свои любовные интрижки, и понял, что то, что я испытываю к Петру – это другое. Это была действительно любовь, но любовь благодарная, любовь восхищения. Но я не знал, как об этом ему сказать, чтобы он что-нибудь плохое обо мне не подумал. Наконец, я признался:

– Да… Да, я действительно за эти два дня полюбил тебя, и это странно. Потому что ещё никто и никогда не делал для меня ничего просто так, не требуя ничего взамен, ещё никто и никогда не говорил мне слов, после которых хочется жить. Ещё ни в ком я не чувствовал столько света и тепла, которые в одно мгновение перевернули всю мою жизнь. Я люблю тебя, потому что всё это сделал ты.

Я залился краской, смущённо и робко посмотрел на него. Пётр же ответил спокойным взглядом.

– Это всё сделал тот, кто во мне, – вдруг с силой сказал он. – Когда ты говоришь, что любишь меня, на самом деле ты любишь во мне Его. Ты любишь Иисуса.

Я потрясённо взглянул на Петра и быстро опять перевёл взгляд на дорогу.

– Иисуса? Но я ведь не знаю его. И как это он может быть… в тебе??

– Андрей! Всё, что ты перечислил – не моё, а того, кто дал мне это как дар. Я же не стою ничего и не имею и доли всех этих качеств. Но я стараюсь жить так, чтобы во мне мог свободно жить Его Дух, понимаешь? Святой Дух Бога, через которого возможно присутствие Божьего Сына Иисуса Христа в этом мире прямо сегодня, прямо здесь и сейчас. Те же люди стали фанатиками, потому что верят в Бога, но Святого Духа не имеют, и поэтому не могут творить дела Бога на Земле.

У меня помутилось в голове.

– Я не понял, – признался я. – Мне надо подумать.

Значит так, начал рассуждать я. Теперь я о Петре знаю много и, одновременно, опять ничего. Я знаю: Пётр – святой, он отделил себя для Бога. Это раз. Он – христианин, потому что делает то же, что и Иисус Христос: исцеляет больных и изгоняет бесов. И знаю, зачем: чтобы люди узнали о Боге. Это два. Ещё знаю, что в нём живёт Святой Дух, через который возможно присутствие Христа в мире, – это три, но… всё это не объясняет, почему его преследуют какие-то особенные люди, и зачем нам надо ехать на восток по этой трассе.

Когда я захотел Петра об этом спросить и повернулся к нему… он крепко спал. Ладно, подозреваю, что насчёт последнего всё равно скоро узнаю.

Солнце уже клонилось к закату. Ещё издалека я увидел девушку, которая шла по ходу нашего движения вдоль дороги. Она тоже увидела наш автомобиль и помахала рукой, чтобы мы остановились.

Я растолкал Петра. Он вгляделся в девушку и сказал:

– Останови, давай спросим, что она хочет.

Я сбросил скорость и плавно притормозил рядом с девушкой. Пётр опустил стекло и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь.

Девушка посмотрела на нас, упёрла руки в боки и отставила ножку в высоком ботинке, одетом на босу ногу. Вообще она была невысокого росточка, с круглым лицом и большущими глазами, стройная, но крепенькая, особенно выделялась копной вьющихся бледно-рыжих волос. На ней была свободная голубая юбка, из-под которой торчали загорелые коленки, и сваливающийся с плеча бежевый свитер. Как-то странно это, не жарко всё-таки уже. Вдруг девушка запрыгнула на подножку и оглядела нас озорным взглядом.

Так. Понятно. Я наклонился к Петру и тихо сказал:

– Поехали, Пётр, ничего ей не нужно! Это шалава дорожная!

Девушка услышала и быстро среагировала:

– Ну, пожалуйста! Ну, подвезите меня, я заплачу… как обычно!

Пётр пристально посмотрел ей в глаза и медленно спросил:

– Почему то, что ты делаешь, в твоей жизни стало обычным?

Девушка оторопела и как будто отключилась внутри. Её взгляд остекленел, стал каким-то бессмысленным. Похоже, вопрос Петра вышиб из неё все мозги.

– Я не знаю, – справилась со своим состоянием она, и на её лицо вернулось опять глупое озорство.

– Поехали, Пётр, – нервно сказал я и схватился за рычаг коробки передач.

– Погоди, – спокойно сказал Пётр и положил руку на мою, чтобы я отпустил рычаг. Я послушался, но негодовал.

– Куда тебе надо? – спросил Пётр.

– А куда довезёте, – весело ответила шалава и, склонив голову набок, посмотрела на нас, покачиваясь из стороны в сторону, вися на багажнике и упираясь ногами в подножку.

– Хорошо, а потом ты куда?

– Не знаю, – безразлично сказала она. – Как придётся.

– Ты ела? – спросил Пётр.

– Да, конечно. Я не голодна. – Девушка улыбалась и раскачивалась на подножке.

– Садись, – сказал Пётр.

– Ты что!! – возмутился я.

Пётр вышел, открыл ей, как для леди, заднюю дверь, подал руку, чтобы помочь зайти, запер за ней дверь и вернулся на своё сидение. Мы снова двинулись в путь.

Шалава же эта вся извертелась на заднем сидении, очевидно, мучаясь отсутствием к её особе нашего внимания, наконец, высунулась между водительским и пассажирским сидением.

– Ну, и куда мы едем?

– Тебе-то не всё ли равно, – огрызнулся я. – Едем, куда едем.

Она наигранно надула губы и заткнулась, но ненадолго.

– И вот что, мы так и будем ехать и ехать?

– Да, – спокойно сказал Пётр, – но до темноты.

По лицу шалавы, наконец, пробежало хоть какое-то волнение.

– До темноты? – как-то тихо спросила она. – А дальше что?

Меня это начинало веселить, а Пётр так же просто и серьёзно ей ответил:

– Потом мы заедем поглубже в лес и там припаркуемся на ночь, поужинаем и ляжем спать. Ты ведь с нами поужинаешь?

Кажется, девка струсила. Куда-то делось её глупое лицо. Она откинулась на сидение и стала смотреть в окно. Мы с Петром переглянулись.

– Молчание – знак согласия? – с издёвкой, страшным голосом спросил я, но Пётр недовольно посмотрел на меня и прошептал:

– Не надо, не пугай её.

Солнце как-то резко упало за горизонт, наступили сумерки. Я включил фары и стал думать, что пора остановиться, пока совсем не стемнело, и устраиваться на ночлег.

– Остановите, – вдруг сказала девушка. – Выпустите меня.

– Останови, – попросил меня Пётр.

Я прижался к обочине и остановился. Пётр вышел, так же учтиво открыл ей дверь и подал руку. Та по-королевски вышла с крепко поджатыми губами, выдернула свою руку из руки Петра и, не прощаясь, пошла по дороге.

– Не стоит благодарить, – высунувшись в окно, крикнул вдогонку я.

Пётр стоял рядом с внедорожником и смотрел ей вслед. Я же оглядел место, где мы остановились. Выглядело оно довольно подходящим. Справа темнела небольшая просека, по которой можно сразу углубиться в лес. Слева раскинулось поле, покрытое пеленой вечернего тумана. Было довольно сыро и зябко.

– Пётр, может быть, остановимся? Темнеет быстро, не вижу смысла ехать дальше. Предлагаю прямо здесь свернуть в лес и устроиться на ночлег.

– Поддерживаю, – сказал Пётр, но не сдвинулся с места.

Я высунулся в окно и посмотрел туда, куда глядел Пётр. Он всё ещё смотрел на девушку, которая отошла от машины на сотню метров и уселась на обочине.

– Не понимаю, что ты хочешь? – спросил я.

Вместо ответа Пётр залез на своё сидение и сказал, чтобы я ехал. Я завёл автомобиль и, проехав до просеки, свернул в лес. Найдя удобную стоянку под листьями раскидистого клёна, вышел и осмотрел место на предмет заметности с воздуха, потому что помнил про квадрокоптер. А кленовая роща была идеальным убежищем.

Я достал всё для костра и занялся им, поручив Петру ставить палатку. Костёр быстро разгорелся. Тогда я развесил над углями котелки с водой и жидкой похлёбкой. Дела у Петра тоже шли хорошо: палатка уже стояла. Да и что с ней возиться? Она же самонадувающаяся! Выдернул клапан – и всё! Пётр побросал в палатку термоспальники. Я поставил на землю миски и разлил в них горячую похлёбку. Пётр сел на поваленный ствол дерева, задумчиво взял миску, но не притронулся к еде. Он чего-то ждал.

Вдруг раздался звук сломанной ветки. Я положил руку на рукоять топора и замер. Пётр улыбнулся и тихо сказал:

– Что ты тут делаешь?

Из темноты в круг света вошла девушка. Она выглядела замёрзшей и испуганной. На её лице не осталось ни следа той глупой беспечности, которая так меня раздражала. Она робко спросила:

– Простите меня… Можно я с вами посижу до рассвета?

– Садись, – сказал Пётр, уступая ей место.

Девушка, ещё более оробев, приблизилась и села на предложенное место. Пётр, кажется, был счастлив, будто получил, что хотел, но пытался свою радость скрыть.

– Ужин готов. Может, разделишь его с нами?

– Нет-нет, – быстро сказала девушка. – Я не голодна.

Я с удивлением посмотрел на неё. Похоже, она делала попытку сохранить своё достоинство. Это было хоть и наивно, но достойно уважения.

– Как тебя зовут? – спросил Пётр.

– Настя, – тихо ответила девушка и опустила глаза.

– Анастасия, значит, – проговорил Пётр. – Какое красивое имя, означает «воскресение». Воскресение для жизни, жизни вечной.

Девушка, наконец, оторвала взгляд от земли и подняла на Петра. Всполохи огня играли в её расширенных зрачках.

– Анастасия, – немного небрежно сказал Пётр, – мы сейчас будем ужинать. Тебя это не смутит? Потому что нас это смущает. Мы привыкли есть вместе и смущаемся, если кто-то не ест и смотрит на нас.

– Хорошо, я могу пока уйти.

– Нет, что ты! Давай лучше поужинаем вместе!

– Хорошо, я могу… чтобы вас не смущать…

Пётр победно посмотрел на меня. Я понял. Налил ещё одну порцию и передал Петру, а он подал девушке.

– Анастасия, у нас есть обычай благодарить за трапезу. Раз уж ты здесь, может быть, к нам присоединишься?

Оказалось, Анастасия уже успела набить рот едой. На этой фразе она зависла, вынула изо рта ложку и смущённо отставила тарелку.

– Да, а что нужно делать? – невнятно спросила она.

– Радоваться! – отозвался Пётр и, закрыв глаза, с чувством произнёс:

– Благодарим тебя, подающего радость нам и пищу, тепло огня и уют лесного пристанища! Благодарим тебя, пославшего нам гостью – Анастасию, и просим благословить нашу трапезу и наше общение!

– Да будет так! – со знанием дела отозвался я.

Анастасия низко наклонилась над тарелкой и её плечики вздрагивали. Похоже, она заплакала.

– Что-то похолодало… – вдруг сказал Пётр. Он повернулся ко мне и подмигнул. – Принеси, пожалуйста, термоодеяла.

Я залез в багажник, нашёл пару упаковок серебряных одеял и подал Петру. Он распаковал одно и укутал им Анастасию.

– Так нормально? – спросил он.

Настя, не поднимая головы, кивнула. Она не ела.

Пётр подсел к ней поближе и тепло спросил:

– Почему ты не ешь? Не вкусно?

– Почему же… вкусно. Очень вкусно! Я давно вот так вот хорошо не сидела и не ела.

– Не так, как обычно? – вдруг перешёл в наступление Пётр.

Анастасия вздрогнула и с укором посмотрела на него.

– Извини меня, – сразу отступил Пётр. – Ну, ты ешь, ешь.

Чай в котелке вскипел и был разлит по кружкам. Я молчал и с интересом наблюдал за действиями Петра. Он был прямо как тот, кто аккуратно разбирает завалы обрушившегося дома в надежде найти уцелевших.

Девушка продолжила есть, но уже как-то задумчиво. Пётр передал ей чай. Девушка взяла кружку озябшими руками, задрожала и вдруг… заговорила.

– Я не такая, не думайте. Я не такая!

– Не такая? – переспросил Пётр. – А какая же ты?

– Я ненавижу это, – тихо сказала Настя. – Вернее, ненавидела, но привыкла. Я даже стала думать, что всё делаю правильно. Ведь за столько времени, сколько я предлагала себя, ещё никто не отказался! А вы… отказались… Я сразу поняла, что вы – другие, но не могла это сразу принять и поступить по-другому. Я просто уже не помню, как поступать по-другому. Простите мне мою глупость!

Я был потрясён. Совершенно не ожидал такого поворота, это казалось просто чудом!

Пётр подхватил разговор.

– Анастасия… Настенька, – ласково начал он. – Мы всё понимаем, и тебя ни в чём не виним, ибо нет вины в том, что человек ищет любви и тепла. Ведь человек создан Богом для того, чтобы жить в любви, и поэтому каждому человеку в мире без любви одиноко. И, может быть, ему на душе и полегчало бы, если бы нашёлся кто-нибудь, кто сказал хотя бы хоть одно-единственное ласковое слово и обнял. Но почему-то человек в глубине души считает, что это нельзя получить просто так, он считает, что это нужно только заслужить, или за это нужно заплатить.

Девушка изумлённо на него смотрела и легонечко кивала.

– Да, я так именно и думала, – прошептала она.

– Да! И не ты одна! – поддержал её Пётр. – Все так думают. И люди часто только ради того, чтобы побыть в объятиях и почувствовать тепло, уют и безопасность, отдают своё тело, как плату за это. Но это – неправда! Каждый человек достоин любви и тепла только потому, что он – человек. И есть тот, кто дарит это даром, не требуя ничего взамен.

Девушка трепетала. Пётр обхватил её ладони, которыми она держала кружку, и помог сделать глоток. Он смотрел ей прямо в глаза.

– Ты знаешь его?

– Это… вы? – спросила она.

– Нет, – засмеялся Пётр, – но я ему служу.

Девушка с удивлением посмотрела на него, потом перевёла взгляд на меня.

– Нет, нет, нет! – засмеялся я. – Он не мне служит!

Пётр стал серьёзным. Я видел, что он опустил голову, как он всегда это делал во время молитвы, и сказал:

– Я служу Богу.

И замолчал. Я удивился, почему он больше ничего ей не сказал. Они смотрели некоторое время друг другу прямо в глаза, потом девушка сказала:

– Я так и поняла. Я знала это.

Я в недоумении замер. Она знала? Она знает Бога?

– Моя бабушка была верующая. Она крестила мою маму. Но моя мама не стала жить так, как жила моя бабушка. Она говорила, что Бога нет, иначе его бы обязательно нашли и научно доказали. Бабушка с ней спорила, но бесполезно. Потом бабушка умерла, умерла и мама. И я испытала это одиночество, о котором вы говорили. Моя мама меня так и не покрестила, хотя бабушка очень хотела. Сейчас я очень жалею об этом.

– Ты хотела бы креститься? – быстро спросил Пётр.

– Да, – тихо ответила Настя.

– А что ты знаешь о том, во имя которого ты хотела бы креститься?

– Но разве о нём можно знать хоть что-то?

– Можно. Конечно можно. Можно узнать его любовь и наполниться ею. Об этом рассказать невозможно, но я могу попробовать. Ты хочешь?

– Да, – сказала Настя. – Я хочу, я очень хочу!

Пётр сел рядом и полуобнял за плечо. Девушка совершенно по-детски прижалась к нему и закрыла глаза. А Пётр заговорил нараспев, как будто бы рассказывал сказку:

– Настенька… Я расскажу тебе то, что знаю об Отце нашем Небесном, а ты слушай. Сначала не было ничего. Потом Бог создал мир. Это было много-много лет назад. Бог очень радовался миру, говорил, как он хорош, но не хватало в мире человека. И тогда Бог создал человека, чтобы его любить, подарил ему землю рая и дал задание: возделывать эту землю, чтобы сделать её красивой, и хранить её. Но однажды человек возгордился собой и захотел сам стать как Бог. Он перестал слушаться Бога, нарушил его заповеди, а потом, как нашкодивший ребёнок, стал бояться и избегать его. Человек стал творить зло. И Бог изгнал его из рая.

Настя открыла глаза и удивлённо произнёсла:

– Как же так? Разве Богу не было жалко человека? Почему же он не захотел его простить?

– Было жалко, конечно. Но человек о прощении не просил. Как можно давать прощение тому, кто об этом не просит?

Настя грустно посмотрела в землю. Пётр продолжал:

– Через человека в мир пришла смерть. Бог же оставался непорочным и Святым, и человеку стало невыносимо тяжело помнить о нём, потому что память о Боге мешала ему творить зло. И человек отгородился от Бога, постарался о нём забыть. Но Бог о человеке не забыл, посылая к нему пророков, чтобы они рассказали человеку о его любви. Некоторые люди слушали их, радовались и возвращались к Богу, а другие негодовали и старались убить, потому что их чистота и святость мучили напоминанием о содеянном. И тогда Бог послал своего Сына – того, кто существовал до сотворения мира; для него и через него был сотворён этот мир, чтобы он стал его царём.

– Как? – изумилась Настя. – У этого мира есть царь?

– Да, дорогая Настя, – проговорил Пётр. – Но зло, захватившее мир, не захотело, чтобы Он здесь царствовал. И тогда Бог сотворил немыслимое: его Сын как человек родился во плоти от Девы Марии и вырос в человеческой семье. А когда ему исполнилось тридцать лет, вышел на проповедь, стал рассказывать о своём Боге Отце, и его свидетельство стало очень важными для человечества, потому что только Сын по-настоящему знает каков Отец. Сына звали Иисус, а люди добавляли к его имени титул «Христос», что означает «помазанник», «царь».

– Как же целый Бог мог вместиться в одного человека? – удивилась Настя.

Пётр загадочно улыбнулся.

– Это тайна. Тайна боговоплощения. Нам не всё открыто, но мы знаем, что Бог совершил ке́носис – он Себя умалил. Он пришёл в этот мир как Царь мира. Он дарил Божью любовь людям и исцелял всех. Но люди не смогли вместить его любовь, потому что были злы, и убили его самой страшной и мучительной смертью – через распятие на кресте.

Настя тяжко вздохнула, но промолчала. Пётр после заметной паузы продолжил:

– Казалось бы, зло восторжествовало, ведь оно убило саму Любовь на кресте. С этого дня оно могло безраздельно править миром. Но Христос воскрес на третий день, как предсказывали многие пророки, и пришёл к своим потерявшим всякую надежду ученикам, и пребывал с ними сорок дней, уча о Царстве Небесном. После вернулся к Отцу на Небеса, но вместо себя послал в сердца учеников Святого Духа, которого назвал Уте́шителем, духа любви, через которого он теперь может существовать и действовать среди верных Богу людей.

Настя приподняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Он склонился к ней и тихим волшебным голосом произнёс:

– Понимаешь? После того, как люди убили на кресте Царя мира, Бог может существовать в этом мире только когда есть те, кто верит в Него. Но таких людей становится всё меньше и меньше и, возможно, наступят такие времена, когда на Земле не останется ни одного человека, знающего Бога, верующего в Иисуса Христа, способного вместить Святого Духа и жить в любви. А в мире без любви Бога наступит… нелюбовь, и воцарятся ужас и насилие, люди будут испытывать жуткие страдания. И тогда Бог закончит этот мир, так же, как его начал, и настанет другой мир – новые небо и земля. В этом мире не будет зла, и все, кто страдал, будут жить в мире и любви, и будут бессмертны. Ведь зло не должно быть бессмертным! Бессмертной должна быть только любовь. И этот мир и будет Царством Божием.

– Почему ты считаешь, что скоро не будет никого, кто верит в Бога? А вдруг наоборот, в Бога поверят все люди на земле? – с восторгом спросила Настя. – Что тогда будет?

Пётр улыбнулся ей и сказал:

– Тогда будет Бог во всём! Наш мир преобразится и станет Царством Бога и без апокалипсиса. У человечества был шанс всё исправить, но он им не воспользовался, и сейчас я вижу, что всё идёт, к сожалению, по худшему сценарию. Я очень хочу, чтобы было по-другому. Я не хочу, чтобы живущие сегодня люди забыли о Боге, потому и иду по земле и делаю дела его. Ведь как же люди узнают и поверят Богу, если не будет того, кто расскажет о нём?

– Как это прекрасно и интересно! – в восхищении сказала Настя.

Я был не менее поражён, ведь я никогда до этого ничего подобного не слышал.

– Теперь ты должна отдохнуть, – сказал Пётр и поцеловал её в макушку. – Не возражаешь, если мы заночуем в палатке, а ты – в автомобиле?

– Нет! Конечно же, нет! – улыбнулась Настя. – Ведь я теперь не одна. Со мной Бог!

Я быстро разложил сидение, и Пётр отвёл её к внедорожнику. Я затушил костёр, залез в палатку и в сильном волнении стал ждать Петра. Пётр вошёл тихо и зашуршал, забираясь в термоспальник.

– Девушку оставлять больше нельзя, – сказал мне Пётр, – но с собою взять мы её тоже не можем. Но есть выход. Завтра мы заедем по пути в одно место, где меня знают и ждут. Там живёт одна пожилая женщина. Она много трудится – большое хозяйство, а детей не имеет. Отвезём Настеньку к ней. Будет ей как дочка.

Я еле дождался, когда он закончит, чтобы ему сказать:

– Пётр, я понял, кто ты. Ты – один из тех пророков, которые посылались в наш мир говорить о Боге, за что их и хотели убить. Ты – настоящий пророк!

– Благодарю тебя, Отец наш Небесный, за откровение, которое ты дал брату Андрею! – воскликнул Пётр. – И помоги ему, пожалуйста, совершить дело, на которое ты его призвал!

– Меня Бог тоже призвал? Я… тоже пророк? – подскочил я.

Пётр молчал, лёжа на спине, улыбался и смотрел на меня. Я видел, как в полутьме сияют доброй красотой его глаза.

– Что ж… да будет так, – тихо ответил я, радостно принимая своё призвание.

ГЛАВА 5. ИСЦЕЛЯЛ ЛИ ТЫ?

Мягкое тление заката пронзало стекло магнекара, слепило глаза через зеркало заднего вида. Их магнекар стоял на обочине магнестрали, вне звукозащитного щита, который приглушённо гудел, принимая на себя вибрацию заключённого внутри него транспортного потока. Савватий увидел, что Александр прикрывает от солнца лицо рукой, и заботливо затемнил стекло.

Александр размышлял над картой. Савватий коротко глянул в его сторону и принялся нервно барабанить пальцами по рулю. Александр из уважения к нему делал вид, что не замечает этого. Наконец Савватий решился заговорить.

– Наставник… – тихо позвал он.

Александр повернул к нему лицо и посмотрел в глаза. Савватий не принял взгляда и опустил голову. Александр положил ему руку на плечо и немного развернул к себе.

– Что ты хотел? – мягко спросил он. – Ты свободно можешь открыть мне своё сердце.