Читать онлайн Принц полуночи. Книга 2 бесплатно

Глава 1

Ступает по дюнам, железом бренча,

наш сумрачный конунг, апостол меча. Ступает, как зверь, – кровожадно, красиво и гордо.

Евгений Сусоров

Империя Вальден. Рогер. Месяц граткхар

Тир был занят. Он всегда был чем-нибудь занят – это нормальное состояние любого разумного существа. Поправка: любого разумного существа, осознающего себя разумным. Редкий вид, если судить по поведению окружающих.

Последние несколько дней Тир был занят тем, что переосмысливал свои взгляды на Лонгвийца. Он по-прежнему терпеть его не мог, но обстоятельства вынуждали признать, что он его ещё и недооценивал.

Обстоятельствами был уничтоженный – в буквальном смысле уничтоженный, даже руин не осталось – вольный город Фрейстин.

Слухи о количестве погибших разнились от тысячи убитых до всего населения поголовно. Достоверную информацию Тир получил совсем недавно: сведения принёс Клендерт, верный и всеведущий куратор старогвардейцев. Интересы Старой гвардии вроде бы не распространялись на судьбы уничтоженных городов, но до набега на Фрейстин считалось, что эти интересы и на заокеанские дела не распространяются, а оно вон как повернулось. Так что Клендерт, не задавая лишних вопросов, выяснил всё, что требовалось.

Молодец.

Теперь Тир знал: Лонгвиец убил тысячу тридцать человек.

Примерно за полчаса.

Вот это размах! Есть чему поучиться. Непонятно только, зачем все эти убийства.

– Напряжённая работа мысли, – усмехнулся Эрик, в кои-то веки появившийся на поле и даже отлетавший со Старой гвардией несколько часов. – Суслик, ты судьбу империи решаешь или креститься надумал? О чём размышляешь весь день?

– Неделю уже, – моментально накляузничал Шаграт.

– А Хильда сказала, что четыре дня, – Эрик поглядел на Шаграта, – кто-то из вас ошибается.

– Где четыре, там и семь, – пробормотал Шаграт и тихо сдулся.

– Не понимаю, зачем он их поубивал, – сказал Тир. – Какая от этого польза?

– И над этим ты думаешь уже почти неделю?!

– Четыре дня.

– Где четыре, там и… кхм. – Эрик грозно огляделся в поисках Шаграта. – Оно того стоит?

– Да.

– Ладно, тогда объясню, а то изведёшься. Лонгвиец – шефанго, шефанго очень любят убивать, вот он и убил всех, кто дал ему повод. Для удовольствия. Исключительно для собственного удовольствия. И ещё кое-что тебе может быть интересно: он закрыл доступ к месторождению. Для всех закрыл, включая самого себя. Знаешь зачем?

– Для удовольствия? – безнадёжно предположил Тир.

– Верно.

– Не понимаю.

– Он живёт там поблизости. И не хочет, чтобы его беспокоили. За столько лет ему осточертело копошение людей на куче золота. Суслик, неужели Лонгвиец заинтересовал тебя только потому, что убил тысячу человек за полчаса?

– Только поэтому. Да. В нём не было ничего интересного. Или не было ничего интересного для меня. – Тир пожал плечами. – Это одно и то же. А что, вы тоже думаете, что он особенный?

– Загляни вечером в библиотеку, я прикажу отложить для тебя кое-что забавное.

* * *

Это действительно было забавно. Красочно оформленная брошюра, отпечатанная на дорогой бумаге. Журнал «Высший свет», тираж – 30 экземпляров. И скромное предисловие вместо колонки редактора:

«Высший свет» – закрытый журнал, издаваемый Его Королевским Величеством Реннарексом VI, милостью божьей королём Ниторэй».

В «журнале» была одна-единственная статья. Которую Эрик – видимо, не особо надеясь на сообразительность Тира, – ещё и отчеркнул, мол, вот это читай, Суслик, а больше ничего не читай. С учётом того, что больше ничего и не было, предупредительность его величества Тиру сильно польстила.

Статью он прочёл. Проглотил.

Но не отложил журнал, как поступал обычно, увидев и запомнив текст, а остался сидеть в кресле под пригашенной лампой, медленно перелистывая жалкие три странички.

ИМПЕРИЯ ТРАДИЦИЙ, ИЛИ ИМПЕРИЯ ЛИЧНОСТЕЙ

На Ямы Собаки в мире существуют два совершенно разных взгляда. Первый взгляд был сформирован в Оренском университете (Ниторэй). Если коротко, он заключается в следующем: Ямы Собаки – это монолит, сформировавшийся невообразимое количество тысячелетий назад, и такие мелочи, как увеличение его территорий и количества смертных подданных (даже скачкообразное увеличение) в десятки и сотни раз, не могут поколебать его устои. В немного трансформированном (поменьше расизма, побольше благости) виде это сейчас является официальной доктриной Шенга.

Вторая точка зрения была сформирована в Рогерском университете (Вальден), частично она поддерживается и лонгвийскими учёными. По мнению вальденцев, Ямы Собаки последние двести лет сотрясает жесточайший структурный кризис. И этот кризис нарастает.

Забавно то, что обе политологические школы в качестве доказательства своих теорий приводят один и тот же факт: конфликт Ям Собаки и Ледены (2415–2429). Ниторэйцы утверждают, что именно тогда проявилась истинная мощь Ям Собаки. А вальденцы твёрдо уверены, что леденская резня (2428) была последним жестом отчаяния Анго, и лишь после уничтожения церковной верхушки, в котором принимали участие только шефанго по крови, люди, подданные Тоppаша, раскачались на серьёзную войну.

Главная ошибка обеих школ заключается в том, что они рассматривают империю Анго как единое целое (пусть даже и pазваливающееся (вальденцы)).

Давайте немного повспоминаем.

2046 год – корабли Эльpика де Фокса* открывают новый материк (будущий Мессаp). Вскоре Эльpик основывает там конунгат. Фактически уже через пять лет Анго контролирует треть будущего Мессаpа. Примерно к тому же времени относится основание Тарсхолля. В 2189 году хиpтазы Эльрика де Фокса врываются в Авондер, и де Фокс очень быстро устанавливает там свои порядки. В 2192 году, пpи прямом участии Эльрика де Фокса, Хелорн плюёт на своих сеньоров (Эстремаду и Ниторэй) и присягает на верность Шенгу. В конце двадцать третьего – начале двадцать четвёртого века Авондер медленно расширяется за счёт Арты и Лонгви. Именно тогда человеческие купцы впервые почувствовали на себе, что такое экономическая агрессия Олльсона де Морка пpи полной государственной поддержке Эльрика де Фокса. В 2304 году Эльpик де Фокс основывает Наллию. В 2308 году в Ниторэй в результате династической войны к власти временно приходит Эльpик де Фокс. Всего лишь на шесть лет. И теперь Ниторэй всегда выступает как верный союзник Ям Собаки. В это же время некого Ильpиса-баатуpа поднимают на белой кошме. С тех пор в Степи правят Ильpисиды. В 2319 году авондерская армия с ходу берёт Бурзу. В 2338 году никому не известный Лик де ля Руж в клочья разносит империю Грата. Войска и деньги на войну были предоставлены владетельным конунгом Эльриком де Фоксом. В результате весь Мессар становится провинцией Анго.

Потом Эльpик умирает (впоследствии это будет случаться с ним неоднократно), и его империю сотрясает кризис. В 2344 году захвачен Вежаград. В том же году Арта поднимает мятеж против Морка. Только утопив её в крови, Морк сумел восстановить контроль. В 2375 году убивают ля Ружа, и Ямы Собаки теряют западный Мессаp (две трети материка, между прочим).

А в 2381 году Неистовый де Фокс снова появляется на сцене. Он ничего не предпринимает поначалу. Сидит в Лонгви и копит силы. Но в первые годы следующего века начинает действовать с прежним размахом. В 2404 году пpи прямой поддержке барона де Лонгви на Айнодоре в результате дворцового переворота меняется власть. В 2407-м Эльрик де Фокс становится генералом Оpдена св. Реска. В 2408-м – Тоpанго. В 2409-м, пpи прямом участии его спецслужб, на трон Айнодоpа восходит его жена, и эльфийское государство, по сути, становится ещё одной провинцией Ям Собаки (с очень широкими полномочиями, пpавда, ну так покажите мне, где это не так). К 2413 году две трети территории Западного Мессара возвращены под руку Ям Собаки, треть – истощена экономически и материально. Войсками командовал сам Торанго.

В 2421 году Эльpик снова умирает. Hо на этот раз все готовы, и никакого кризиса не случается. А в 2428 году Анго уничтожает Ледену, разом разрешив все разногласия с христианской церковью.

Потом больше чем на столетие наступило затишье, обманувшее многих, в том числе орочьего царя. И в 2542 году Эльрик де Фокс одним ударом выбивает орков из Вальдена и захватывает Радзиму. Пока всё.

А теперь вспомните ещё какое-нибудь владение Анго. Про Южный матеpик можете не вспоминать – судя по почеpку, Эльpик постаpался и там. Да и не играют пока тамошние государства активной роли в политике.

Вот и получается, что Анго делится на две неравные части: собственно Ямы Собаки с тысячелетними традициями и людские земли, захваченные Эльриком Осэнрэх.

А сейчас вспомните, что во всех своих землях Эльpик де Фокс создавал всевозможные учебные заведения с единой системой обучения. И именно выпускники этих школ, академий и университетов фактически возглавляют все новые земли. Они воспитаны в том духе, который хотел видеть Эльpик в своих администраторах и экономистах. И они уже не уповают на вечность и неизменность власти шефанго. Они твёрдо уверены, что эту вечность и неизменность создают они сами своими руками.

Кто-то хочет повоевать, господа?

2543 год Эпохи Людей, месяц граткхар.

Hиколя фон Ведуц.

* Эльрик де Фокс. Шефанго. Мечник, ученик ТанАра И'ХОла. Наследный конунг Фокс, конунг Вотаншилл, герцог Авондер, герцог НАллия, герцог Ирвин, Торанго, Хан Великой Степи. Маршал НиторЭй. Маршал Альбии. Командир гвардейского полка лёгкой конницы Его Величества ГридЕ I. Доктор ментальной магии Вотаншилльского магического института. Магистр этнографии Оренского университета. Глава Мечников.

Сейчас: конунг Вотаншилл, барон де Лонгви, Великий князь Радзимы.

– Что же это за штука такая? – пробормотал Тир, сам не зная, досадует он или боится.

Почуял знакомый запах и поднял голову, принюхиваясь.

– Ты как волк, – весело сказала Хильда, – если меня украдут, ты найдёшь меня по запаху?

Тир встал, поклонился:

– Если тебя украдут, я просто подожду. Часа через два тебя привезут обратно, ещё и приплатят его величеству, чтобы забрал.

– Я же не всё время язва!

– Всё время.

Прошуршав юбками, обдав лёгким запахом духов, Хильда уселась в его кресло, взяла со столика «Высший свет». Полистала и отложила:

– Понятно. Эрик решил дать тебе новую пищу для размышлений, как будто мало того, что ты и так всё время думаешь о Лонгвийце.

– Не всё время.

– Всё время! – Хильда мстительно ухмыльнулась.

– Как скажешь. – Тир сел на пол у её ног. – Между прочим, третий час утра. По-моему, не самое подходящее время для того, чтобы бродить по замку.

– А я изображаю родовое привидение фон Геллетов. – Хильда посерьёзнела. – Тир, если Эрик верит мне, то он верит мне в любое время суток. Логично?

– Эрик нелогичен.

– Ох, перестань! Ты сам-то, конечно, образец здравомыслия. Читаешь среди ночи всякие ужасы.

– Эти ужасы не противоречат учебникам истории. Но такая интересная получается штука… с учётом ужасов выходит, что учебники всё-таки врут. По крайней мере, привирают.

– В них гораздо меньше Эльрика де Фокса?

– Да. Хильда, ты ведь разбираешься в этом. Скажи, мне мерещится, или все эти события – из статьи – все до одного становились переломными моментами в истории?

– Они изменяли мир. – Хильда заглянула ему в лицо. – Эти события изменяли мир и людей в мире. Зачем он тебе?

– Хочу понять, нужно ли его бояться.

– И как?

– Судя по этой статье, Лонгвиец не разменивается на мелочи. Следовательно, мне достаточно быть мелочью, чтобы чувствовать себя спокойно. С другой стороны, не уделяя внимания мелочами, хрен бы он чего добился… извини. Так что уже можно начинать бояться. Чего он хочет сейчас?

– Эстремаду, – не задумываясь ответила Хильда. – Это всем понятно, даже тем, кто не имеет возможности читать «Высший свет».

– Я сейчас думаю, кто же из нас прогадал, когда я пообещал, что ноги моей не будет в его городе. Всегда был уверен, что я остался в выигрыше.

– А теперь?

– А теперь не уверен. Пойдём гулять, Хильда. Весна на дворе, а мы в библиотеке сидим.

* * *

Да. В Вальдене заканчивалась весна, и днём припекало солнце, а ночи становились всё теплее. Тир виделся с Хильдой почти каждую неделю, и порой они целыми ночами до утра бродили по городу, по безлюдным улицам, избегая встреч с патрулями ночной стражи. Тир отдавал Хильде посмертные дары, чтобы она не чувствовала себя уставшей после этих прогулок. Раньше он не делился посмертными дарами с женщинами, раньше он не думал, что их можно отдавать не для дела, не для того, чтобы спасти жизнь нужного человека, а просто так. Ни для чего.

Его расписание стало слишком плотным даже с учётом круглосуточного бодрствования. Часов пятнадцать уходили на еженощную охоту за кертами, оставшееся время – на занятия с гвардейцами. Параллельно с этим приходилось заниматься ещё целой кучей разных дел. И уже несколько раз Тир ловил себя на неприятном и опасном состоянии неуверенности – он стал бояться ошибки. Неизвестно какой, неизвестно в чём… просто стал сомневаться в том, что всё и всегда делает правильно. Стал чуть дольше – со стороны и незаметно, но самого-то себя на таких моментах всегда поймаешь – размышлять перед тем, как принять решение.

Впрочем, на новых скоростях эти доли секунды не имели значения. И не будут иметь до тех пор, пока Старая гвардия будет сохранять за собой преимущество в скорости.

А в Лонгви купили партию новых болидов. Купили для Лётной академии. И сейчас эти машины осваивали первокурсники. Они уже научились управлять старыми болидами, но умение ещё не превратилось в инстинкт, и их легче было переучить. По слухам, обучением занимались сам Лонгвиец и ещё один парень по имени Фой де Трие.

С этим де Трие стоило бы познакомиться, глянуть, кто же это настолько талантливый, что выучился летать на новых машинах так же быстро, как старогвардейцы.

Кертский царь купил у Вотаншилла пару скоростных болидов, кертские маги разобрали машины по винтику, первую загубили зря, но на основе второй поняли принцип работы нового двигателя. Никакой он был, как выяснилось, не новый. Всего-то и отличий, что духам, обитающим в этих двигателях, дали чуть больше свободы.

Керты взялись клепать скоростные болиды, как куличики. Да, эти машины были дороже в производстве – большая свобода подразумевает более комфортные условия существования духов – но не в десять раз. И для вальденцев, воюющих с кертами на кертской территории, очень важно было не упустить момент и истребить как можно больше пилотов, осваивающих новые болиды. Этим сейчас старогвардейцы и занимались.

Старая гвардия получала сведения о расположении учебных лётных полей, прибывала на место, уничтожала воздушные патрули на их медлительных болидах, истребляла зенитные расчёты, а потом – кертских пилотов, которые учились летать на скоростных машинах. Последние были пока беспомощны, как младенцы, только-только начинающие ходить.

Честно говоря, против новых машин, точнее, против пилотов, научившихся летать на новых машинах, воевать пока было некому. Для эффективной войны требовались принципиально иные зенитные орудия, принципиально иные системы наведения, возможно, принципиально другие зенитчики. Кертские пилоты пытались выманивать Старую гвардию на малые высоты – разумная тактика с учётом того, что прежние машины, даже утяжелённые акигардамские модели, были гораздо маневренней новых. Но дело в том, что старогвардейцы охотно выманивались на любые высоты. И на любых высотах воевали с убийственной эффективностью.

У них проблем с переучиванием не возникло. Ни у кого из них.

Тир, тот просто вспомнил, как летал на Земле: новые болиды по-прежнему не могли потягаться в скорости с земными спортивными моделями. Остальные побарахтались какое-то время на максимальных высотах, привыкая к новым правилам, а дня через два пообвыклись. Не прошло и недели, как вся Старая гвардия уже резвилась на предельно малых высотах, с детским восторгом демонстрируя Эрику, на что способны их новые замечательные машины.

У кого новые. А у кого всё по-старому. Тир на новый болид не стал даже смотреть – сразу велел переставить двигатели и амортизационное кресло на Блудницу. Никто не удивился, Падре только признался чуть позже, что им всем было интересно поглядеть, как же он будет решать проблему выбора.

Даже Казимир не стал смеяться. Это показалось странным, потому что обычно светлый князь не упускал возможности пройтись на тему Блудницы и её хозяина. Точнее, проходились-то многие: процесс был цикличным и повторялся примерно раз в полгода, но Казимир, в отличие от этих многих, не фантазировал на темы сексуальных перверсий, а, наоборот, различными способами пытался разубедить Тира в том, что Блудница – живое, разумное создание. Способы чаще всего сводились к высмеиванию, порой довольно изощрённому, и напоминали Тиру вольное переложение «Настольной книги атеиста» – знаменитого «справочника, рассчитанного на пропагандистов, агитаторов, партийных и советских работников».

Против «Настольной книги атеиста» Тир ничего не имел, против княжеского чувства юмора – тоже: во-первых, привык, во-вторых, иногда это бывало забавно, – а вот против несвойственного Казимиру поведения у него было что сказать. Он не любил, когда люди (или нелюди, всё равно) ведут себя необычно, потому что необычность слишком легко может превратиться в непредсказуемость.

И точно. Казимир оправдал худшие ожидания. В один прекрасный весенний вечер он заявился в гости и без обиняков попросил Тира вывести его на лонгвийских контрабандистов.

Светлому князю приспичило самому собрать себе скоростной болид.

…В принципе, это было возможно. Только строго запрещено. Кертам, тем – пожалуйста, они никаких конвенций не подписывали. А Вальдену – нельзя.

– Тебе зачем? – спросил Тир.

– Машина, которую я соберу своими руками, будет живой, – уверенно сказал Казимир.

Тир не понял. Машины все живые, без разницы, кто и какими руками их собирает. Просто большинство машин спит.

– Суслик, – Казимир был недоволен, – у тебя свои методы, у меня свои. Ты же не думаешь, что знаешь объективную и абсолютную истину?

– Вода мокрая, – сказал Тир, – сажа чёрная, машины живые. На объективность не претендую.

– Это будет моя машина, – светлый князь сделал акцент на слове «моя», – и я оживлю её по-своему. Ты поможешь мне купить детали?

– Помогу.

Тир подумал, не слупить ли с Казимира десять процентов комиссионных за посредничество, и решил, что лучше не надо. Казимир ведь поймёт, что дело не в деньгах, а в принципе, и непременно вообразит себе, что Тир таким образом снова хочет чему-то его научить. Вообразит-то правильно, но обидится, а обиженный Казимир – это проблема. Он и так в последние пару лет обижается чаще, чем его обижают.

Глава 2

Я – пыль небес и небу господин.

Джэм

Блудница пребывала от обновы в полном восторге. Каждый взлёт для неё был как первый. Каждое возвращение домой – великое огорчение. А ещё она полюбила танцевать.

Подчиняясь музыке, отдаваясь музыке, она забывала обо всём, кроме музыки и неба. Или, может быть, Тиру хотелось верить, что она забывает. Что Блудницей управляет не только он сам, но и её собственная воля.

Без «может быть». Верить – хотелось, но увы…

У Блудницы была воля, у Блудницы была душа, но Блудница оставалась машиной – существом, полностью зависящим от человека… от демона. Всё равно. Сама она, даже если бы захотела, не могла перехватить управление. Прервись контакт пальцев с податливыми кнопками, и Блудница погасит двигатели, пролетит какое-то время по инерции, а потом просто повиснет между землёй и небом. Она будет недовольна, она будет настаивать на продолжении полёта или – как в последнее время – на продолжении танца, но вести в этом танце способен только Тир.

Жаль. Хотя жалеть об этом так же нелепо, как о том, например, что солнце не зелёное.

Он мог бы заставить Блудницу летать без него – это он умел. Подавить волю машины, подчинить её душу, сделать частью себя. И не нужен будет физический контакт, не обязательно будет даже находиться в кабине. Болид, превращённый в придаток человека, станет игрушкой с дистанционным управлением. Крепко спящей, сломанной игрушкой.

Отвратительно. Вот так и теряют остатки способности любить.

А Тир любил свою машину. Когда речь шла о Блуднице, он без колебаний использовал слово «любовь» и не сомневался, что способен испытывать такие чувства, не сомневался, что имеет на них право. Блудница любила его. Чувствовала его сожаление, несмотря на то, что Тир и сам-то не был уверен, действительно ли он сожалеет о невозможном. Она старалась, его любимая, прекрасная, отзывчивая машина, она очень старалась, но никак не могла понять, чего же он хочет.

Впрочем, это непонимание не портило их отношений.

Танцевать первым придумал Шаграт. Он выклянчил у И'Слэха-старшего дгирмиш (архитектор понятия не имел о том, что магические предметы, изготовляемые в Лонгви, запрещены к распространению за пределами баронства), потребовал у Тира записать на кристаллы разной музыки и однажды, напившись пьян, исполнил для благодарной публики «Шампусик» – дикарский танец, сочетающий все элементы высшего пилотажа, максимальную скорость, минимальную высоту и «Полёт Шмеля» в качестве музыкального сопровождения.

Тир смотрел, как бешено вращается над самой землёй болид Шаграта, и думал, что точно так же беспокойно ведёт себя сейчас в гробу Николай Андреевич Римский-Корсаков.

В Саэти хватало и собственной хорошей музыки, но здесь действовал закон об авторском праве, а Тир предпочитал не нарушать законы. Купить лицензионные кристаллы можно было только в Лонгви – а путь туда был ему заказан, либо в Вотаншилле – за такие деньги, что лучше уж нарушать законы.

В общем, в придачу к земным мультфильмам, земным книжкам и земному кино Тир стал поставщиком земной музыки. Он рад был бы переложить часть своих обязанностей на плечи Казимира, который тоже обзавёлся мнемографом, но, к сожалению, для того чтобы пользоваться этим устройством, требовалась особым образом тренированная память. Любой мог запечатлеть на мнемографе картинку, которую видел в этот же момент времени, любой мог записать музыку, которую слышал в данный момент, или текст, который сейчас читал. Но использовать мнемографы по назначению, то есть записывать на них воспоминания, умели только маги – их учили. И Тир – он никогда ничего не забывал, если не прилагал к этому специальных усилий.

Казимир тоже заинтересовался танцами. Правда, со своей специфической точки зрения. Он взялся разрабатывать формальные упражнения для своих летающих пехотинцев. С лёгкой руки Шаграта Казимировых «Драконов» называли в гвардии исключительно «Дроздами», что провоцировало столкновения и взаимное непонимание. «Дрозды» выходили из стычек победителями, поскольку летать ещё толком не умели, зато драться были выучены так, что зависть брала, но остальные пилоты запоминать название «Драконы» категорически отказывались.

Старогвардейцев, естественно, никто даже пальцем не трогал. Всё-таки «Дрозды» – это вам не «Стальные», нос у них не дорос на лейб-гвардию кидаться.

Тир слушал, как Казимир излагает ему свои идеи, думал, что светлый князь тоже идеалист, ещё думал о том, что он мог бы, пожалуй, научить людей Казимира чувствовать себя в воздухе так же уверенно, как на земле…

А ещё завидовал.

Он не в первый раз завидовал Казимиру, хотя чаще всего относился к нему с лёгкой снисходительностью. Но этой весной зависть стала привычной и естественной, такой же привычной и естественной, как восхищение боевым мастерством светлого князя. Дело в том, что «Дрозды» научились летать на скоростных болидах.

Летать на старых они никогда не умели, им и переучиваться не пришлось.

«Дрозды» получили новые машины сразу после старогвардейцев. Тир сам обратился к Эрику с просьбой об этом и настаивал на её выполнении, рискуя навсегда лишиться императорского расположения. Он ругался, он ныл, он обижался, он угрожал, он шантажировал – и он своего добился. Теперь у группы Казимира были новые болиды, и очень скоро – пожалуй, уже в конце лета – «Дрозды» могли присоединиться к старогвардейцам в охоте за пилотами Акигардама.

* * *

А легат Старой гвардии разрывался между столицей, гвардией и охотой на кертов. И ломал голову, пытаясь придумать, как же пересадить на скоростные болиды драгоценных императорских ветеранов, не потеряв при этом половину из них убитыми, а другую половину – искалеченными. Отчёты о переучивании кертских пилотов не внушали оптимизма. Бились керты. Даже на максимально возможных для них высотах и то бились – размазывались о землю раньше, чем привыкали по-новому рассчитывать время на манёвр.

И вальденские гвардейцы тоже бились. Правда, пока обходилось без смертей и даже без ранений – Эрик ничего не приказывал, но отчётливо дал понять, что его гвардия стоит посмертных даров. Тиру не жалко было посмертных даров… то есть жалко, но не настолько, чтобы разочаровать своего императора, к тому же сейчас в гвардейском полку служило немало его собственных учеников. Он не понимал, как относиться теперь к словам Эрика, сказанным в начале их знакомства, о том, что посмертные дары – это отвратительно, но думать на эту тему было слишком опасно. Эрик противоречил сам себе, а Тир меньше всего хотел бы поймать хозяина на противоречии. И он не думал. Но ему хватило одного взгляда на то, что остаётся от врезавшегося в землю скоростного болида, чтобы понять: посмертные дары посмертными дарами, а вот нервы – это нервы, и они не железные.

Машины-то за что калечатся? За какие такие имперские идеи?

– Что ты предлагаешь? – спросил Эрик с лёгким раздражением. – Раз явился с претензией, значит, что-то уже придумал, так?

– Так точно, ваше величество. Нам нужны либо лётные тренажёры с максимальным уровнем достоверности, либо генераторы защитных полей.

– Нет, – сказал Эрик.

– Это выйдет дешевле, чем ремонт новых болидов.

– Суслик, ты не забыл, что мы не ремонтируем новые болиды? Или ты думаешь, что я об этом не помню?

Нет, Тир не забыл и не надеялся, что Эрик забудет. Старогвардейцы сами поставляли вальденским ВВС достаточное количество скоростных болидов. Трофеи, взятые у кертов, после минимальной переделки годились на роль тренировочных машин. А поскольку керты производили свои болиды быстро и дёшево, недостатка в трофеях Вальден не ощущал. На всю воздушную армию не хватит, а на гвардейский полк – запросто.

Подумать только, ещё в начале коссара Эрик переживал насчёт дороговизны новых болидов, а теперь керты стали их поставлять иногда штук по десять за ночь. Конечно, в бой на трофеях не пойдёшь, но привыкать на них к новым скоростям – самое то. И ведь не объяснишь его величеству, что разбившиеся машины долгие часы кричат от боли. Что машины не умирают сразу.

Не объяснишь его величеству, что этот крик сводит с ума днём, а память о нём мешает охотиться по ночам.

Чтобы Тир фон Рауб пожалел кого-то… да хоть бы и «что-то», без разницы! Это смешно. Тир и сам знал, что это смешно.

Защитные поля, способные защитить машину от страшного удара о землю, стоили слишком дорого, чтобы покупать их из-за чьей-то прихоти. Но дело было не в деньгах.

– Дело не в деньгах, Суслик, – словно прочтя его мысли, заговорил Эрик, – мы с тобой не раз спорили на эту тему и, видимо, будем спорить ещё. Я категорически против тренажёров – на них учатся лонгвийцы, и что-то я пока не вижу среди них ни одного толкового пилота. Я категорически против защитных полей. Летать учатся только в бою. Только в настоящем, реальном деле. До тех пор пока пилот знает, что не может погибнуть, он не способен ничему научиться.

– Эрик…

– Пожалуйста, воздержись от спора. Ты знаешь мою точку зрения, я знаю – твою. Моя подтверждается, твоя – остаётся чистой воды теорией.

– Мне кажется, я подготовил для вас достаточно пилотов, чтобы претендовать на практические познания.

– Тарсграе, Суслик!.. Кто бы тебе наконец объяснил, как полагается разговаривать с императорами! Ты неплохой наставник, твоими стараниями все гвардейцы скоро пересядут на скоростные болиды, но твоя основная задача – воевать, а не учить. Вот и воюй.

– Неплохой? – недоверчиво переспросил Тир. – Всего лишь? Эрик, да я лучший! Чёрт, это же так просто, а вы никак не поймёте…

Эрик не понимал. Ну и ладно, он всё равно был отличным командиром и хорошим хозяином. На службе Эрику Тир давно забыл, что такое голод: он мог убивать сколько захочется, мог летать, мог даже учить других, когда ему давали такую возможность.

Казимир тоже не понимал. Да и наплевать бы на Казимира, но тот собирал у себя в поместье новую машину и время от времени (когда у Тира появлялась свободная минута) обращался за консультациями. А что вы хотели? Это только на первый взгляд кажется, что здешние болиды устроены проще, чем земные. В смысле они проще, конечно, причём настолько, что нельзя даже сравнивать, но, учитывая, что Казимир за свою жизнь собрал только парочку компьютеров, а вообще-то был по образованию и образу жизни программистом, понятно, что он столкнулся с непредвиденными сложностями.

Тир по образованию был кем попало, а по образу жизни – так просто страшно сказать кем, собрать мог что угодно из чего угодно, причём без доработки напильником – спасибо урокам труда в детдоме, – но к идее самостоятельной сборки болида относился неодобрительно. Считал нерациональным расходованием сил и времени. Если есть люди, специально обученные делать болиды, за каким чёртом браться за сборку самому?

Подход этот распространялся не только на машины, а вообще на все сферы человеческой деятельности. «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник»… Ну, беда – не беда, многое зависит от того, из какого места у сапожника руки растут и способен ли он прочесть поваренную книгу, однако хорошего мало, это точно. Потому что такая ситуация либо означает отсутствие в социуме грамотных пирожников, либо приведёт к проблемам на обувном рынке.

С Казимиром он своими мыслями не делился. Казимиру не мысли были нужны, а консультации и практическая помощь.

В первый раз, увидев в его мастерской то, что должно было стать скоростным болидом, Тир не удержался от восхищённого возгласа:

– О, Ёжик!

– Какой это тебе ёжик?! – сердито отозвался Казимир. – Я назову его Моргенштерн.

– Ты б его ещё Люцифером назвал, умник! Думаешь, если не по-здешнему, так никто и не поймёт?

– Ты, Суслик, фатально необразован. Моргенштерн – это вид оружия, шар с шипами или шипастая палица.

– Понапридумали, – проворчал Тир. – Цепы – оружие трудового крестьянства. Окинавский крестьянин ударом ноги убивал всадника вместе с лошадью. Красные кхмеры забили мотыгами два миллиона интеллигентов. Кстати, у Пол Пота было европейское образование, но вот скажи мне, Казимир, откуда в Камбодже два миллиона интеллигентов?

Взгляд светлого князя малость остекленел. Такого подвоха, как вопрос в потоке сознания, Казимир явно не ожидал.

– Спать тебе надо чаще, – сказал он наконец.

Тир молча развёл руками. Спать, может, и надо, но выходные случаются отнюдь не каждую неделю, и глупо тратить свободное время на всякую ерунду.

Ёжик ерундой не был. Медленно, но верно набор деталей превращался в боевую машину. Казимир справлялся. Вот только то, что он делал, не собиралось просыпаться. И не проснулось бы без вмешательства Тира.

Имя угадано неверно. Проблема не только в имени, но и в нём тоже. Тир угадывал имена с ходу, сразу и безошибочно. Имя нельзя дать, оно есть с самого начала, единственно верное, его можно только произнести вслух, для подстраховки, если ты не уверен в том, что машина проснётся без этого. Ну или для удовольствия – вот, например, Блудницу чертовски приятно звать по имени. А болид, оставшийся на Земле, предпочитал быть просто болидом.

Ёжик был Ёжиком. Утыканный шипами фюзеляж и таран, похожий на любопытный острый нос, не оставляли места для фантазии, как бы ни тянуло Казимира к красивым грозным именам. Моргенштерн! Это ж надо, а! Ещё бы алебардой машину назвал!

Однажды предложив свою помощь в пробуждении и получив отказ, больше Тир не навязывался. Он был уверен, что ничего у Казимира не выйдет, и не слишком об этом жалел, потому что разбудить свой болид Казимир хотел не для того, чтобы рядом было живое существо, а исключительно от лени…

Или как там называется стремление людей облегчать себе жизнь?

Стремление, кстати, полезное и почти всегда целесообразное, но не в случае Казимира Мелецкого.

Что ему было нужно? Да летать он хотел научиться!

Сначала Казимир носился с идеей почувствовать болид как собственное тело. Мысль здравая, по этому пути идёт большинство пилотов, и почти все добиваются результата. Казимир тоже добился – не зря же в гвардию попал. Другой вопрос, что собственное тело, оно у всех разное, с разными возможностями. Поэтому кто-то летает похуже, кто-то получше, а кто-то служит в Старой гвардии… Старогвардейцы, все кроме Тира, именно так болиды и воспринимали – садясь в кабину, они как будто сами превращались в свои машины. Казимир остановился где-то рядом и продвинуться дальше не смог.

Что ж, он посмотрел на Блудницу и решил, что если его болид будет сам делать то, что нужно хозяину, это решит проблему и позволит ему сравняться со старогвардейцами. Чушь, конечно, но чушь безобидная. А разочарование от неудачи ненадолго, но отвлечёт Казимира от мыслей о том, что до Старой гвардии ему ещё расти и расти.

Всё равно ведь не дорастёт.

Глава 3

Ты называл меня любимым псом,

а я был волк.

Евгений Сусоров

Империя Вальден. Рогер. Месяц тольнейх

Хорошо было влететь под крышу родного ангара. Игнорируя восхищённые взгляды, лихо развернуться и посадить машину точнёхонько на козлы. Особый шик был в том, чтоб проделать это всем пятерым одновременно.

Раньше по их поводу заключались пари: пилоты и техники никак не могли поверить, что возможно вот так, всем вместе, абсолютно синхронно совершать взлёт и посадку. Нарушая при этом, кстати, правила техники безопасности, потому что взлетать и садиться следовало на лётном поле, а в ангар машину доставляли техники, и они же устанавливали её на козлы.

Пари давно уже не заключались – нынче каждый первокурсник знал о том, на что способна Старая гвардия, а чего не знал, то придумывал. Легенды росли и множились, изменяясь при передаче из уст в уста и из газеты в газету настолько, что порой невозможно было понять, какой же из старогвардейских подвигов послужил исходным материалом.

– Су-услик… – протянул Падре странным голосом. – Тебя ждут.

Но Тир уже и сам увидел. Непонятно только, почему Падре вообразил, что ждут именно его… ох, ладно врать-то, Тир фон Рауб!

Хильда в амазонке и невероятных размеров шляпе сидела на раскладном походном креслице у крыльца командного пункта. Рядом паслась здоровенная лошадь, выщипывая выросшую на пригреве молодую траву. На лошади было дамское седло. Поодаль, держа под уздцы своих коней, стояли двое «Стальных».

Комитет по встрече, блин. И к чему это всё?

– Здравствуй! – Хильда протянула ему руку, и Тир помог ей встать из кресла. – Ты помнишь, какой сегодня день?

– Какой?

Он задумался… Восьмую годовщину коронации Эрика старогвардейцы благополучно пропустили, занятые охотой на кертов. Больше вроде в этом месяце никаких событий не было.

– Считается, что сегодня твой день рождения, – сообщила Хильда, – господи, Тир, об этом знают все кроме тебя. Я принесла подарок.

Откуда-то из сбивающих с толку волн переливающегося шёлка она извлекла обитую бархатом шкатулку.

– Открой. Обещаю, что внутри не гадюка.

– Какая жалость, – пробормотал Тир, щёлкнув золотым замочком.

Внутри действительно была не гадюка. По синему бархату извивалась тонкой работы золотая цепочка с медальоном, с которого улыбался обаятельнейший чертёнок в лётном шлеме со сдвинутыми на лоб очками.

Тир, даже если бы хотел, не смог сохранить серьёзность, увидев эту улыбку.

Короткие чертячьи рожки торчали сквозь специальные вырезы в шлеме, а длинный чертячий хвост залихватски выгибался, демонстрируя гордость духа и силу характера. Н-ну, по крайней мере, Тир именно эти слова подобрал для определения выраженных изгибом хвоста эмоций, хотя, пожалуй, «имел я всех в виду» подошло бы гораздо лучше.

– Нравится, – с удовольствием констатировала Хильда.

– Спасибо, – сказал Тир.

И с изумлением понял, что утратил контроль над ситуацией и не может выстроить правильную схему слов и поступков. Хильда застала его врасплох… теперь кроме «спасибо» в голову ничего не шло, а главное, отстраниться, проанализировать своё поведение не получалось – мешала растерянность и, да, благодарность. Тир попытался собраться, придавить эмоции, но Хильда вынула чертёнка из шкатулки и надела ему на шею.

– Носи, – велела она. – Не снимай. Он заговорённый.

И поцеловала.

Его целовали десятки разных женщин. Многие – гораздо красивее Хильды. Так что, по всем правилам, он не должен был испытать ничего нового. Уж точно не должен был испытать шок…

– Бог не хранит тебя, – прошептала Хильда уже без намёка на веселье, – пусть хоть дьявол побережёт. Обещай, что будешь всегда носить его, Тир, ладно?

– Ладно, – легко сказал Тир. – Обещаю.

* * *

Старогвардейцы вернулись из Акигардама в Вальден, в столицу, предвкушая аж семь выходных дней. Умотались все, как черти перед Рождеством. Паршивая работа доставалась им последние полтора месяца. Они уничтожали пилотов, едва-едва успевших встать на крыло, и Старая гвардия медленно, но необратимо начала попадать в зависимость от посмертных даров.

Тир уже десять лет делился со старогвардейцами запасом жизней, но все эти годы он отдавал посмертные дары с тем, чтобы они сразу израсходовались: отвели неизбежный удар, залечили раны, сняли последствия перегрузок. Сейчас Старая гвардия летала в условиях, где им не грозило ничего или почти ничего. Тир отнимал посмертные дары, делал запас, но – как и на Земле – он не мог забрать себе всё до капли. Что-то, какие-то крохи, доставались тем, кто летал вместе с ним. Крохи чужих жизней, самого сильного и сладостного наркотика из всех, доступных людям или богам.

Тир не знал, как остановить процесс привыкания. Не забирать посмертные дары? Он попытался – честно попытался, благо успел приобрести изрядный навык бессмысленных, пустых убийств. Но получилось ещё хуже. Поступаться собственными интересами ради непонятно даже чего – не то чужого душевного спокойствия, не то чужой совести – это было настолько противоестественно, что помешало летать.

В небо нужно подниматься с чистым сердцем и ясными мыслями. А уверенность в том, что люди, с которыми ты делишь небо, мешают тебе жить, уж точно не способствует ни ясности, ни чистоте.

Они не мешают!

После первого же опыта, после первой же попытки отказаться от посмертных даров ему пришлось вдалбливать себе эту мысль едва ли не насильно. Грань между привязанностью к старогвардейцам, привязанностью, очень похожей на дружбу, и инстинктивным желанием уничтожить их, как помеху, оказалась настолько тонка, что Тир сам себя испугался.

Он думал, что считает их, умеющих летать, поднявшихся в небо, ровней себе.

Он ошибся.

Не представляя, как сформулировать всё это в докладе Эрику, Тир даже рассмотрел мысль о том, чтобы не говорить вообще ничего. Плохая была мысль. Негодная. Не сказать в данном случае – то же самое, что соврать. А врать – это отвратительно.

– Не понимаю, что тебя беспокоит, – заметил Эрик, – у старогвардейцев появляется потребность в убийстве? Так это естественно для людей. В своей тяге к убийствам ты – не исключение.

– Им понравится убивать, – объяснил Тир.

– Насколько сильно?

– Так же, как мне.

Он подумал и добавил, глядя мимо Эрика:

– Я не всегда могу с этим справляться.

– И, однако, ты не замечен в убийствах, кроме как на войне. Значит, справляешься.

– Не замечен…

…Смотрит мимо. Морда каменная. Руки по швам.

Сердится.

Легат Старой гвардии сердится на своего императора так часто, что это, кажется, тоже начинает входить в привычку. У императора. И у легата.

Легат убеждён, что император во всём должен быть лучше других людей, должен быть умнее и понятливее; как же иначе, ведь ему оказали честь и выбрали в хозяева…

А император ну никак не желает соответствовать!

Эрик постарался не улыбнуться. Нельзя давать себе волю, а то этот хмурый парень со смешным прозвищем быстро почует, что с точки зрения Эрика фон Геллета его злость выглядит забавно и почти трогательно. Демон, беспокоящийся о душевной чистоте вверенного ему подразделения… Абсурд.

Грэй прав, демон из Тира фон Рауба негодный. А вот командир – отличный.

– Если ты умеешь преодолевать тягу к убийствам, значит, и они смогут. Суслик, они не дети.

Взгляд меняется. Теперь смотрит в глаза.

– Ваше величество! Они могут стать такими же, как я.

– Это так плохо?

Судя по его лицу – это просто ужасно. Гораздо ужасней, чем непроходимая тупость императора, не способного понять, насколько велика предполагаемая опасность.

Эрик знает всё, что рассказывают про его демона. И знает, что все, кто сочиняет и пересказывает слухи, понятия не имеют, что такое этот демон на самом деле. Больше того, демон и сам не знает, что он такое. Считает себя воплощённым злом, уверен, что все вокруг думают так же… Но чего за ним не водится, так это склонности к преувеличениям реально существующих проблем.

– Это плохо, ваше величество. Для людей это несовместимо с жизнью.

Интересно, почему же? Многие люди любят убивать. Есть и такие, которые нуждаются в убийствах. Однако те из них, кто умеет обуздывать свою кровожадность, живут и здравствуют.

– Те, кто нуждается в убийствах… – бормочет Тир, позабыв про «ваше величество», – это совсем другое. Эрик, я знаю, что все, попавшие в зависимость от посмертных даров, умерли раньше срока.

– Почему?

– Я убил их.

Вот так.

Тир фон Рауб, как всегда, только кажется предсказуемым.

– И что же ты предлагаешь?

Без вариантов решения он о проблемах не заявляет. Правда, и о том, что решение есть, без приказа не сообщит. Никакой инициативы – он предупреждал об этом ещё десять лет назад. Эрику давно уже было интересно, возможна ли ситуация, чтобы Тир явился с текущим докладом, в котором поднята проблема, не имеющая решения… Точнее, в котором нет предложений по решению неразрешимых проблем. Ну, скажем, если, проблемы, возникли за полчаса до того, как доклад должен быть сдан.

Нет, пожалуй, лучше – за десять минут. За полчаса Суслик способен предложить от пятнадцати до тридцати вариантов выхода из положения.

На сей раз, однако, предложений было всего два.

Первое – изменить условия договора. Больше никаких посмертных даров, отнятых в бою. Эту идею Эрик отверг сразу, несмотря на её простоту и эффективность.

Их с Тиром сотрудничество началось с полного запрета отнимать чужие жизни, и, если бы Эрик не отменил это условие, у него не было бы сейчас ни Тира, ни Старой гвардии, ни, может статься, империи. Выяснилось, что присутствие при процедуре изъятия посмертных даров опасно для людей. Что ж, это не повод рисковать демоном, лишив его запаса жизненных сил. Понятно, к чему подводит этот маленький казуист – к мысли, которую Эрик должен озвучить сам, к разрешению компенсировать жизни, потерянные в бою, за счёт мирного населения.

Но это невозможно.

– Это невозможно, – повторил Эрик вслух.

Тир улыбнулся уголком рта, и его императорское величество почувствовал себя так, будто успешно сдал какой-то важный экзамен. Чума на всех на свете демонов! И что же было бы, не отвергни он предложенный вариант?

– Я не знал бы, что о вас думать, ваше величество.

О да. Звучит угрожающе.

– Второй вариант лучше первого?

– Ненамного. Я могу заменить зависимость отвращением.

– Каким образом?

– Основываясь на боевой задаче, которую мы решали в последние полтора месяца. Если не перебить кертских пилотов сейчас, пока они только учатся летать, то эти же пилоты, став постарше, перебьют в десять раз больше вальденцев – это правда, но я могу сделать так, что мы посмотрим на ситуацию другими глазами.

– Подробней.

– Пожалуйста. То, что мы делали, – это уже не война. Это планомерное и последовательное истребление. Занятие мало того что грязное, так ещё и бесчестное. Оно сродни убийству детей. Вы ведь и сами это понимаете, правда, ваше величество?

Эрик не вздрогнул, но это стоило ему изрядного усилия.

Тир глядел в упор ледяными злыми глазами. Кривоватая улыбка превратилась в ухмылку, полную яда. Но тут же взгляд потеплел, и легат Старой гвардии опустил голову, исподлобья, чуть виновато взглянув на своего императора:

– Показать проще, чем объяснять.

– Убийство детей?..

– Подход индивидуальный, – Тир пожал плечами, – для вас аргументом стало это сравнение. Но вы прочнее большинства старогвардейцев. Разумеется, сама по себе охота на кертов со временем выпадет из цепочки, останется связка: посмертный дар – отвращение. Если вы позволите мне действовать, я начну с Риттера и Мала. Они слабее других, Риттер в силу убеждений, Мал – потому что добрый. Падре покрепче, но когда в группе начнётся цепная реакция, воздействовать на Падре станет легче. О Шаграте можно не беспокоиться, ему наплевать, кого, за что и как он убивает, но ему и на посмертные дары наплевать.

– А тебе?

– Вы же знаете.

– Я не о посмертных дарах.

– Я тоже.

– Бессмысленный вопрос, – произнёс Эрик, скопировав не однажды слышанные, наизусть выученные, терпеливые и холодные интонации. – Ты клевещешь на себя, легат. И делаешь это с завидным упорством. Взгляни на ситуацию с этой стороны, тогда, может быть, поймёшь, что мои вопросы не лишены смысла.

– Вы ошибаетесь. Ваше величество.

– И ты до сих пор не научился разговаривать с императорами. Ладно, поступай, как считаешь нужным. Я тебя больше не задерживаю.

Глава 4

Одинокой порой ночною

Осторожней твори желанья.

Хэмси

Империя Вальден. Поместье Гаар. Месяц элбах

Что делать, Казимир не знал. Но просить помощи ему не хотелось. Он не считал зазорным обращаться за консультациями в тех вопросах, в которых не был специалистом, но совершенно невозможно было расписаться в своей некомпетентности сейчас, когда Моргенштерн был собран и испытан, но так и не ожил.

В чём проблема, Казимир не понимал. Работая над машиной, он всё сделал правильно, он вложил в болид душу. Не в буквальном смысле, конечно, но всё равно этого должно было хватить, отец говорил, что этого достаточно, а отец знал о живых машинах всё, что только может знать изобретатель о своём детище.

Да, отец работал в другом мире и машины собирал не из стали и дерева. Светлому князю Себастьяну Мелецкому служила материалом чистая энергия, почерпнутая на разных мировых планах и искусно заключённая в материальную оболочку, однако сам он всегда говорил, что с энергией должны работать люди, а драконы способны вложить душу в любой объект. Главное – подойти к процессу с любовью, а в идеале – создать этот объект своими руками… Речь не шла именно о руках, смысл был в том, чтобы создать самому, а чем – неважно.

Казимир смотрел на свой болид, безучастно покоящийся на козлах. Чёрный, мощный, усеянный толстыми прочными шипами… чёрт бы его побрал, он действительно походил на ежа. Это всё Тир, язви его, сбил с толку дурацкими сравнениями. Не понимает он тяжёлых машин, считает, что бой выигрывается манёвром и скоростью, а между тем керты успешно доказывают преимущество бронированных болидов. И доказывали бы ещё успешнее, если бы старогвардейцы не лупили их, используя свои сверхъестественные возможности.

– Ну, Суслик!.. – Казимир сердито покачал головой и отвернулся от машины.

Называть Тира этим прозвищем он так и не привык, несмотря на то, что сам же его и придумал.

Каждый раз приходилось делать усилие.

Хотел-то ведь выдумать что-нибудь обидное, сейчас уже и не вспомнить, зачем и почему, потому, наверное, что сам, в свою очередь, обиделся на что-то. Хотел обидеть в ответ, а получилось, что насмешил. И прозвище прижилось.

Казимир знал силу слов. И знал, почему Тиру понравилась глупая, смешная и безобидная кличка.

Но что же делать с Ёж… с Моргенштерном? Называть по имени, относиться как к живому существу с самого начала, ещё с того момента, пока нет машины, а есть лишь набор деталей, любить… всё это само собой разумеется, но, как выяснилось, этого мало.

Неужели отец ошибался?

Нет, отец не мог ошибаться хотя бы потому, что никогда не озвучивал свои мысли до тех пор, пока не поверял их на практике. Отец работал только с компьютерами, но это не имеет значения, ведь сказано же: «Драконы способны вложить душу в любой объект…»

Значит?..

Казимир хмыкнул. Мысль, пришедшая в голову, вызывала сомнения, потому что форма не имела значения, потому что он оставался драконом в любом облике, хоть человеческом, хоть змеином. И всё же, если предположить, что отец имел в виду истинный облик, если вспомнить, что только в истинном облике представителям их рода был доступен весь спектр возможностей и только в истинном облике драконы являлись людям, когда долг призывал к выполнению божественных функций, мысль становилась не такой уж глупой.

Во всяком случае, никто не мешал попробовать.

Вот если не получится, тогда придётся просить помощи у Тира… Нет! Нет, пусть уж лучше машина останется неживой.

Казимир вытащил свой болид на просторный двор. Здесь места было достаточно. На всякий случай он огляделся, чтобы удостовериться в отсутствии наблюдателей – не хватало ещё перепугать до смерти Дару или Себастьяна, или кого-нибудь из слуг.

Вот так и развивается паранойя, ведь слуг он сам отпустил до завтрашнего утра, а Дара с сыном улетела на неделю к родителям в Лонгви.

Ну, иногда лучше перестраховаться…

На этой разумной мысли Казимир и превратился в дракона.

…В первые секунды преображения он просто наслаждался забытыми ощущениями, наслаждался своим совершенством, своей силой и могуществом. Он расправил крылья, накрыв ими двор от края до края, он вытянулся, озирая окрестности поверх крыши собственного дома. Нет, дом принадлежал Даре. Но это неважно. Казимир улыбнулся. Не всё ли равно, кому принадлежит игрушка?

Он с игривой нежностью обвился вокруг дома, прикусил свой хвост и задумчиво взглянул на крохотный болид во дворе. Потрогал машину кончиком когтя…

Тир ошибался – в болиде не было ни капли жизни, нечего там было будить, нельзя было дозваться до души – невозможно дозваться до того, чего нет. Зато отец не ошибался. «Вложить душу» означает нечто совсем другое, не то, о чём говорит Тир.

Дракон полуприкрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, настраивая биение сердца в такт с биением мира, с импульсами жизни и смерти, неравномерно и беспорядочно сменявшими друг друга. Человек так не сможет. И дракон в человеческом облике тоже не способен раствориться в неосмыслимом, безостановочном беге волн мироздания. Только приняв истинное змеиное обличье, ты можешь нырнуть в вечно волнующийся океан, и только в истинном змеином обличье ты можешь вернуться оттуда с добычей.

С человеческой душой, пойманной в прицел узких змеиных зрачков.

Всё случилось одновременно. Казимир вернулся к реальности, унося пленённую душу. Увидел взблеск клинков, нацеленных в его сердце. С невыносимым для слуха звоном эти клинки столкнулись с двумя другими.

Казимир слышал не ушами – сердцем.

И звенела не сталь – дух, столкнувшийся с духом.

Воин, атаковавший его, скользнул в сторону и назад, текучим мягким движением отступая от второго – того, который защитил. Первый был человеком – бледным черноглазым брюнетом. Второй…

– Езус! – вырвалось у Казимира, непроизвольно вернувшегося в человеческий облик.

Вторым был Лонгвиец!

Казимир ещё попытался не упустить пойманную душу, попытался заточить её в свой болид, но при этой попытке болид взорвался, разлетевшись по двору тысячами маленьких осколков.

Оба… Мечника? словно растеклись в воздухе, превратились в смазанные призрачные силуэты. Осколки болида выщербили камень стен и ограды, вышибли стёкла в доме, но ни один не попал ни в шефанго, ни в человека, ни в дракона. Первый Мечник, как будто забыв о том, что мгновение назад пытался убить Казимира, сшиб его с ног и отбил свистящую по двору сталь своими клинками.

– Что? – спросил он сразу, как только смерч улёгся.

– Роланд, он не знал, – ответил Лонгвиец.

– Он покусился на человеческую душу!

– По неведению.

– Знаешь что, Эльрик, – мечи исчезли из ладоней Роланда, – ты слишком любишь драконов. Когда-нибудь…

– Это меня погубит, – продолжил Лонгвиец. И оскалился в ответ на улыбку.

Наверное, это была старая шутка.

Казимир сел. Потом встал. Ему показалось, что про него забыли, и стало даже как-то обидно. Но нет – в него упёрлись две пары глаз.

– Не делайте так больше, светлый князь, – сказал Лонгвиец. – Вообще не принимайте истинного облика. Здесь очень не любят драконов. Вам повезло, что вы христианин, иначе Роланд убил бы вас, не прислушиваясь к моему мнению.

– Ну что ты, Эльрик, – неубедительно возразил Роланд, – как же можно не прислушаться к твоему мнению?

– Весь вопрос в том, когда к нему прислушиваться. – Лонгвиец кивнул. – Запомните, князь, покушение на чужую душу – это преступление.

– Использование драконьей магии – это тоже преступление, – добавил Роланд.

– Надо же! – Казимир почти против воли вскинул подбородок. – А кто вы такие, позвольте узнать, чтобы диктовать мне условия и навязывать свои законы?

Он прекрасно понимал, что Роланд чуть не убил его, причём с помощью неведомого Казимиру оружия – эти их мечи, они только выглядели как мечи… Да, брюнет застал его врасплох, но Казимир понимал и то, что вдвоём Роланд и Лонгвиец могут убить его даже сейчас – когда он готов к бою.

Могут, впрочем, и не убить – ещё неизвестно, кто кого. А обращаться с собой как… как непонятно с кем позволять нельзя никому. Ни под каким предлогом.

– Мы Мечники, – ответил Лонгвиец. – Тайная надгосударственная организация, контролирующая всё, что контролируется, и убивающая всё, что не контролируется.

Он произнёс это настолько серьёзно, что Казимир даже растерялся. И если бы не усмешка Роланда, он, пожалуй, надолго задумался бы над услышанным. Роланд, однако, тут же стал серьёзным. Коротко и довольно высокомерно кивнул Казимиру и исчез. Следом за ним исчез Лонгвиец. Этот не потрудился хотя бы изобразить поклон.

Оставшись один, светлый князь Мелецкий обвёл взглядом усыпанный осколками двор, выбитые стёкла, щербины на стенах и тихо выругался. В болид было вложено много денег, очень много. Деньги превратились в стальной мусор, но это сейчас совершенно не беспокоило. Так же как не беспокоили предстоящие объяснения с Дарой по поводу произведённых взрывом разрушений. Единственное, о чём думал сейчас Казимир, – это о том, что в Саэти нашлись люди, посмевшие ему что-то запретить. И что делать с этими людьми, он пока не знал.

* * *

А Тир не проявил ни малейшего сочувствия. Пожал плечами и сказал:

– Ничего ты с ними не сделаешь.

– Почему? – скептически поинтересовался Казимир.

– Они круче, – Тир, как всегда, был чужд тактичности.

– Я ни в чём им не уступаю, – напомнил Казимир с холодком, – уж кто-кто, а ты должен об этом помнить. И если Мечникам знакомо понятие «честь», то один на один…

Он замолчал, увидев ухмылку Тира, одновременно снисходительную и недоверчивую. Эта ухмылка взбесила сильнее любых возражений.

– Что я сказал смешного? – спросил Казимир ледяным тоном. Второй раз в жизни ему по-настоящему захотелось дать Тиру в зубы. Врезать так, чтоб хотя бы ненадолго вправить недомерку мозги!

– Цыпа, ты струсил. – Тир заглянул ему в лицо с такой искренностью, что ударить его просто не получилось. – Если бы ты не испугался – ты сцепился бы с этим Роландом. Не важно, защитил бы тебя Лонгвиец или нет, ты сам должен был что-то предпринять, а не смотреть, как двое посторонних парней решают твою судьбу. Но ты смотрел. Значит, позволил им решать за себя. Они и порешали. Так на что ты злишься?

– Ты ещё будешь меня учить? – Казимир уже не злился, теперь ему стало смешно. Кто бы другой, но не Суслик рассуждал о трусости. – Ты сам-то даже от «Стальных» шарахаешься, а настоящих Мастеров, кроме меня, в глаза никогда не видел.

– Легат «Стальных» – Мастер, – непонятно к чему сообщил Тир. – Слушай, светлый князь, я сейчас у тебя спрошу, что ты собираешься делать. А ты скажешь, что не желаешь оставаться в мире, где кто-то посмел тебе угрожать. Потом подведёшь под своё решение облагораживающую его базу, так что в итоге будешь выглядеть не убегающим с поля боя солдатом, а возвращающимся домой путешественником. А я тебя послушаю и соглашусь, просто из жалости. Мы будем всё это проделывать, или достаточно того, что я рассказал сценарий?

– Ты ни черта не понял!

– Естественно. Я нарушаю законы по-тихому, чтобы меня не поймали, а ты таким подходом брезгуешь, какое уж тут понимание. Ну что, ты попробуешь уйти?

– Из Саэти?

Тир в ответ только закатил глаза.

«А откуда же ещё?» – отчётливо читалось в его взгляде.

– Ты хочешь, чтобы я ушёл? – прямо спросил Казимир.

Ответ последовал мгновенно:

– Не хочу.

Тир сделал паузу, видимо, давая князю Мелецкому время на то, чтобы проникнуться благодарностью, и добавил:

– Но мне интересно посмотреть, как ты это сделаешь. Говорят, уйти из Саэти невозможно.

Глава 5

Ты человек, а я – держу дистанцию.

Я – сталь клинка, а ты – огонь свечи.

Талена

Казимир был из тех людей, которые, столкнувшись с неодолимой силой, с принуждением, которому не способны противостоять, предпочтут умереть или уйти, но не подчиниться. Многие люди считают себя такими, но, когда доходит до дела, выясняется, что большинство предпочитает смириться с неодолимостью и склониться перед принуждением. Правильный, между прочим, подход.

А вот у Казимира – неправильный.

Но неужели Мечники действительно следят за всем в Саэти, что выбивается за рамки обыденности?

Хм, ну даже если и следят? Что с этим можно сделать? Ничего. Значит, не стоит и трепыхаться, не трогают, вот и ладно.

Настоящий урок смирения Тиру преподали не Мечники, а собственный император. После того как на фронт отправились на новых машинах «Дрозды», старогвардейцев отозвали в столицу. Дали целый месяц отпуска. И Тиру за этот месяц велено было найти себе женщину.

Любую!

Впрочем, желательно рыцарского сословия.

Это условие было необязательным. Обязательным было наличие женщины.

Женщина требовалась для того, чтобы положить конец слухам, порочащим императора и его невесту. А слухи расползлись после того, как Хильда лично явилась на лётное поле с подарком для Тира фон Рауба.

Процесс был неизбежным, неостановимым и, между прочим, необратимым. Наличие или отсутствие у вышеупомянутого фон Рауба хоть десятка любовниц ничего бы уже не изменило.

Всё это было очень… нехорошо. И Тир малость запаниковал, когда, услышав от Эрика приказ, понял, что его запасы тактичности, деликатности и лживости то ли улетучились, то ли заперты на замок, а ключ куда-то потерялся.

– Вы думаете, если у меня будет женщина, Хильда потеряет ко мне интерес? – спросил он, тщетно пытаясь наскрести по сусекам хоть сколько-нибудь вежливости.

Не получалось.

– Я думаю, легат, что то, что я думаю, вас не касается, – спокойно и холодно сообщил Эрик. – Вы слышали приказ? У вас есть месяц на его выполнение.

– Так точно, ваше величество.

Тир прекратил бесплодные поиски. Всё, что мог сказать неправильного, он уже сказал. Теперь оставалось найти для себя лживое, но хоть сколько-нибудь приемлемое объяснение нелепого приказа. Не можешь обмануть хозяина, обмани хотя бы себя. Иначе жизнь сильно усложнится.

Казимир вон выкрутился. Сообразил, что к нему, стоило лишь принять истинный облик – вроде так он это называет? – явились настоящие Мечники. Аж двое сразу. А к Суслику – каким бы он ни был демоном, каким бы он ни был Чёрным – Мечники интереса ни разу не проявили. Значит, что? Значит, Казимир круче, страшнее и опаснее.

На глазах человек приободрился. Самооценка повысилась – аж зашкалило. Странный он себе, конечно, объект для соперничества выбрал, потому что Тир давным-давно признал, что со светлым князем Мелецким ему не тягаться, но, как бы там ни было, это работает.

Придумывать ничего не пришлось. Хильда избавила от необходимости врать самому себе и вообще – от необходимости врать.

Хильда была подавлена и одновременно рассержена. Ей было грустно.

И, сама того не замечая, она попыталась возвести между ними стенку.

Тир не собирался позволять ей делать это. Никому не стало бы лучше, отдались они друг от друга, никому – даже Эрику. И даже ради Эрика Тир не собирался отказывать себе в близости с единственной женщиной, которая ему нравилась.

По крайней мере до тех пор, пока не получит соответствующего приказа.

– Я сказала, что не выйду за него. – Голос Хильды был ровным и спокойным, но со звенящим отзвуком стали. Выбирая между холодом металла и истерикой, Хильда выбрала металл. – Я не могу выйти за него замуж. Единственный человек, которого я люблю, и – вот так. Но знаешь что, только попробуй сказать, что это нелепо, я тогда… не знаю. Плакать буду.

– Плачь, – разрешил Тир, – я лучший в мире утешитель плачущих женщин. А почему не выйдешь?

– Эрик – язычник.

– Ради тебя он примет христианство. Это же обычная практика.

– Вот именно, – сказала Хильда. – Демон ты несчастный, тебе только на руку, чтобы это было обычной практикой, ну так не дождёшься. Церковь не возражает, церковь никогда не возражает против того, чтобы языческие правители принимали христианскую веру. Важен первый шаг, а там уж будет проще, язычество в душе постепенно заглохнет, а христианство – цепкая лоза – зацветёт и даст плоды. А я думаю, им наплевать. Нашим священникам. Им всё равно, будет Эрик верить или не будет. Став христианином, он подаст пример всей правящей знати, а ещё он начнёт покровительствовать церкви и, может быть, станет бороться с язычеством. Только это всё будет не по-настоящему, он же не верит и не поверит, а им нет до этого дела. А мне – есть. Знаешь, что это будет, если Эрик примет христианство?

– Жертва Дэйлэ[1].

– Ну конечно, у кого я спрашиваю! – Хильда сердито отвернулась, вскинув голову. – Не удивлюсь, если ты на короткой ноге со всеми этими… богами. Отказаться от своей веры ради любви – значит, принести ей в жертву душу.

– Я ничего не понимаю в любви, – напомнил Тир, – но, насколько мне известно, в том и смысл, что душа любого человека хотя бы раз в жизни оказывается в её распоряжении. Или нет?

– Если этот человек не христианин – да, Дэйлэ может завладеть его душой. И если Эрик примет христианство ради того, чтобы на мне жениться, – Дэйлэ получит его душу. Дэйлэ, а не Христос, потому что… – ненавижу демонов! – потому что Эрик не верит в Христа.

Хильда замолчала. Некоторое время тишину нарушал только стук её каблуков по мостовой. Потом пальцы, лежащие на руке Тира, чуть сжались:

– Ему пришлось бы отказаться и от тебя тоже. Не знаю, думал ли он об этом. Наверное, нет, наверное, просто не пришло в голову, что, отрекаясь от демонов, отрекаешься от всех демонов, а не только от тех, кого считал богами.

– Уж эту проблему Эрик бы как-нибудь решил.

– От вас одни беды.

– Да?

– Ты тоже демон. Как было бы хорошо, не будь вас совсем. Зачем вам это, Тир? Ну объясни, зачем ты здесь, ведь тебе же не нужно ничего, кроме твоего неба, тебе дела нет до тех, кого ты совращаешь, губишь, улавливаешь в сети, ты хочешь только летать. Так летай, кто же тебе мешает? Оставь людей в покое!

Он молча улыбнулся. И Хильда тут же выдернула руку. Отступила на шаг, гневно смерила его взглядом сквозь короткую, негустую вуаль:

– Над чем ты смеёшься?

– Над людьми.

– Ты способен чувствовать? Хоть что-нибудь? Или можешь только врать и притворяться?

Слова-лезвия. Три вопроса – три неглубокие резаные раны. И Тир вновь улыбнулся, приветствуя знакомый стальной проблеск. Боги свидетели, Хильда была лучшей из известных ему женщин.

– Я снова буду чувствовать, когда ты снова начнёшь говорить правду, – сказал он мягко.

– Ты издеваешься?

– Нет. Ну… может быть, немножко. Просто чтобы разрядить обстановку.

…Смотрит и улыбается одной из своих улыбок, тех, которые могут видеть только избранные. И становится не по себе: что будет, если она потеряет право видеть эту улыбку? Что будет, если ей, как большинству других, останутся только маски, череда сбивающих с толку образов, взглядов и усмешек? Если сделать ему больно – так и случится. Он отдёрнет руку, обжегшись, и никогда больше не подойдёт близко.

Хорошо, что она не сделала больно. Попыталась. Не получилось.

– Потому что не хотела. – Он стоит напротив, усмехается, глядя прямо в глаза.

На пустой ночной улице – мужчина и женщина. А на самом деле в ночи – демон и человек. Два разных вида. Демонов не учат, что нельзя, невежливо, пугающе смотреть на людей вот так – глаза в глаза, зрачки в зрачки.

– Я способен чувствовать. Но чтобы сделать мне больно – нужно хотеть этого. А ты не хочешь.

– Правда? Тогда чего же я хочу?

– Чтобы я никогда не отдавал тебя.

– Что?

Она краснеет. Краснеет и понимает это, и от понимания заливается краской ещё сильнее. О чём он говорит? Она любит Эрика, она принадлежит Эрику…

– И хочешь, чтобы я принадлежал тебе. Но это невозможно. Я не дрался за тебя – это правда. Я отдал тебя очень легко – это тоже правда. Я не люблю тебя, да, всё так. Но тебе же это и не нужно. Тебе этого хочется, но желание и необходимость – разные вещи. Хильда, если твоя власть надо мной нуждается в проверках и требует доказательств, то разве такой должна быть проверка?

Она не думала об этом. О том, что у неё есть власть. То есть… думала и хотела знать наверняка, но никогда не превращала мысли в слова.

Но если не Эрик, то кто тогда или что?..

– А «зачем?» ты у себя не спрашивала? – Уже другая улыбка. И взгляд другой. – Зачем тебе доказательства? Сформулируешь – обращайся. Расшибусь для тебя в лепёшку, или чего ты там захочешь. Хотя умереть я даже для Эрика не готов.

– Разве у Эрика есть право отдавать тебе такие приказы?

– Какие?

Такие! Он что, думал, будто она не знает? Думал, что Эрик не рассказал ей? Ну и дурак! Хильда не собирается ничего объяснять. Демоны – они умные. Слишком умные, чтобы люди могли их понять. И даже Эрик не понимает Тира фон Рауба. Может быть, Эрик тоже ищет пределы своей власти?

– Тир, даже рабам оставляют право строить личную жизнь на их усмотрение. Ты ему не раб, почему же ты позволяешь обращаться с тобой как с вещью?

– Потому что Эрик знает, что делает.

– А если нет?

Ох… вот теперь у неё, кажется, получилось. Сделать что-то – сказать что-то… болезненное. В чёрных зрачках вспыхнуло алое пламя, а улыбка – заморозила кровь.

– Для всех будет лучше, если я продолжу думать, будто Эрик знает, что делает.

Он улыбался так лишь однажды на её памяти – в бальном зале в Рождественскую ночь. Его слова не похожи на угрозу. Но они пугают.

А улыбка меняется снова, меняется взгляд, меняется голос.

– Ради всех богов, не надо ревновать меня к Эрику. Приоритеты расставлены, я не буду их менять, да и вообще, ты же знаешь, я не люблю женщин.

Чего она только что боялась? Кого? Вот этого наглого мальчишку?! Он клоун и лицедей, он демон, и он не опасен для тех, кого любит.

– Ты когда-нибудь бываешь серьёзным? – Теперь Хильда сама не верит гневным ноткам в своём голосе.

– Время от времени.

…И снова они идут рядом. Будто не было короткой стычки. Рука Хильды – на его руке. Улицы ярко освещены, но темны воротные арки, и тьма надёжно скрывает от глаз ночных патрулей. Императору не нравилось то, что его невеста встречается по ночам с его демоном. Императору тем более не понравится, что Хильда встречается с его демоном, уже не будучи невестой.

Да нет, неправда это. Эрик умен. И уверен в своей силе. И в своей женщине – тоже уверен.

– Вы ничего не понимаете. – Хильда говорит тихо, но уже хотя бы без злости и без грусти. – Вы летаете, воюете, у вас какие-то свои законы, непохожие на те, что внизу. Тир, кто-нибудь из вас задумывался над тем, как высоко вы взлетели – здесь, в Вальдене, а не там, – она указала вверх, – не в небе.

Тир в ответ пожимает плечами. Какая разница, где их место в Вальдене, если они почти не бывают здесь? Не потому, что неделями остаются на границе, а потому, что, даже живя в Рогере, почти не спускаются на землю. Они – Старая гвардия, что им делать на земле?

– Вы – лейб-гвардия, – Хильда смеётся, – ты хоть понимаешь, что это означает, а? В этом твоём бесклассовом обществе, из которого ты сюда явился, не было ничего подобного. На вашем месте мечтают оказаться люди с такими амбициями и деньгами, каких у вас никогда не будет. Люди такого происхождения, что по сравнению с ними даже эльфы и шефанго – выскочки из низов. Нет, они не хотят охранять Эрика – не в этом суть службы в лейб-гвардии. Они хотят иметь на него влияние. За это влияние ведётся постоянная борьба, за это влияние убивают и умирают. А вы проходите по коврам, под которыми идёт грызня за место у трона, и даже не смотрите вниз. Вы взлетаете в своё небо и не смотрите на землю. Вы оставляете Эрика наедине со всей этой сворой. И это он защищает вас. Хотя должно быть наоборот.

Тир помнит о каждой попытке убить их, искалечить или оклеветать, предотвращённой Клендертом. Тир знает, что сначала вальденская знать стояла за каждым третьим покушением, теперь – за каждым пятым. Ставки снижаются. Интерес падает. Азарт угасает.

Тир не говорит ничего. Он слушает Хильду. Он уже догадывается, о чём она скажет.

Влияние на Эрика… Кто вхож к императору в любое время дня и ночи? Кто называет его величество по имени, дерзит, нарушает все мыслимые правила этикета, забывает о субординации? К чьим советам Эрик прислушивается и даже если не принимает их, то обдумывает – обязательно.

Кто имеет возможность в любой момент убить его?

– Раньше ты был один, – говорит Хильда, – а теперь нас двое. Можешь себе представить? Ты неведомо где нашёл неведомо кого, привёз неведомо откуда и отдал Эрику. Неведомо зачем. Как будто тебе мало было той власти, которой ты уже обладал. А сейчас, когда я уже не стану женой императора, навсегда останусь любовницей, всё становится настолько двусмысленным и некрасивым, что надо придать хотя бы видимость… я не знаю. – Хильда замедляет шаги и, подняв голову, пытается найти слово. Как будто нужные слова написаны звёздами по чёрному небу. – Вот поэтому, – подытоживает она. – Чтобы не было разговоров.

Тир молча кивает. Он ни черта не понял, если честно. Ситуацию уже не спасти, разговоры всё равно будут, но объяснение, предложенное Хильдой, не хуже любого другого, в котором найдётся хоть капля логики.

Он услышал главное: Хильда останется в Рогере. Останется в замке. Спасая душу Эрика, рискнёт собственной. Она любит, поэтому будет грешить. Ради любви. Ради спасения любимого. Будет ждать, когда Эрик сам – по своей воле, повинуясь велению сердца, а не разума, – примет христианство.

Может быть, когда-нибудь это случится. И став христианином – настоящим христианином – Эрик поступит, как большинство христиан. Откажется от любых сделок с демонами. Но, во-первых, это случится ещё не скоро. А во-вторых, нынешний демон умеет убегать и прятаться гораздо лучше, чем тринадцать лет назад, когда он только что появился в Саэти.

Что ж, получилось даже забавно. Вот она – та самая неодолимая сила, перед лицом которой сильные отступают в сторону, а умные – склоняются. Тир никогда не считал себя сильным. И если Казимира, по сути, вынудили отказаться от собственной природы, то Тиру всего лишь приказали завести любовницу. Кому пришлось хуже? Вот именно.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ИСТОРИИ

Глава 1

И опять не верить ни во что,

ну а если верить, то на сцене.

Талена

Империя Вальден. Рогер. Месяц элбах

Считать дни до конца отпуска оказалось ещё тем развлечением. Эрик, правда, не обещал после этого отправить старогвардейцев на границу, но и в столице оставить не грозил, так что Тир надеялся на лучшее. А пока со вкусом измывался над юной вдовой с вдребезги разбитым сердцем. Вдовой бедняжка стала в результате войны, а сердце ей разбил Тир фон Рауб. Измываться над женщиной, не причиняя ей физических повреждений, было занятием довольно однообразным, но уж всяко веселее, чем считать, сколько ещё дней осталось до возвращения на службу.

А в середине элбаха, в шестнадцатый день месяца, случился прорыв в попытках повторить непонятный фокус с созданием своего фантома. Нет, сделать фантом так и не удалось, зато Тир с Блудницей умудрились мгновенно переместиться аж на сотню метров вперёд.

При новых скоростях такое перемещение не играло особой роли, а со стороны было, наверное, вовсе незаметно, однако и Тир, и Блудница, и Шаграт, вместе с командиром проводивший в небе большую часть времени, – все трое поняли сразу: это только начало.

Тир хотел бы продолжать полёты до тех пор, пока не выявит все открывшиеся перед ними возможности, но уже после заката понял, что нужно остановиться. Сделать передышку. Нельзя летать через силу, а «прыжок» – другого названия он пока не нашёл – вызывал сейчас больше эмоций, чем рассудочного осмысления процесса. Эмоции же были утомительны.

И всё равно в тот вечер Тир был доволен настолько, что даже решил осчастливить свою даму цветами и вспомнить её имя.

Имя он вспомнил: Лата фон Лаун.

Хотя мог бы и не трудиться.

В цветочной лавке на Часовой площади его встретил не старик Зельц – один из тех немногих христиан, что соглашались вести торговлю с демоном, – а незнакомая девочка лет пятнадцати. По здешним меркам никакая не девочка, а девушка, достаточно взрослая для замужества.

– Добрый вечер, господин фон Рауб, – прощебетала она с непонятным весельем в голосе. – Что желаете купить?

Интересно, что можно купить в цветочной лавке кроме цветов? Дурман-траву Зельц точно не продаёт, Тир бы знал.

– Цветы, – сказал он терпеливо. – Выбери что-нибудь.

– Для дамы или для рыцаря?

– Для дамы. – Тир сохранил невозмутимость.

Девчонка кивнула, сделала книксен и скрылась среди пышных букетов.

– Ах, – услышал Тир откуда-то из благоухающих зарослей пионов и гладиолусов, – вас считали несокрушимой твердыней, господин фон Рауб. Как жаль, что эта крепость пала.

– Девочка, – произнёс он в пространство, разглядывая потолочные балки, – тебя не предупреждали, что смеяться над демонами – опасное занятие?

– А если я не смеюсь? – Её личико выглянуло из-за корзины с маленькими северными розами. – Если я и вправду сожалею. Может быть, я годами о вас мечтала.

– Годами? – протянул Тир. – Неужели?

– Представьте себе, – девчонка фыркнула. – Не меньше четырех лет.

– Зельц тебе кем приходится?

– Отцом.

– Думаю, он не рассердится, если ты уйдёшь, когда продашь все цветы.

– Не рассердится. Но продам я их не скоро.

– Уже продала, – Тир протянул ей расчётную карту «Антиграва», – списывай сколько нужно. Потом переоденься во что-нибудь… понаряднее. Пойдёшь со мной.

– Куда?

– Куда я скажу. Всё. Больше никаких вопросов.

Одна женщина, другая женщина, какая разница? Да никакой. Ту звали Лата, эту – Катрин. Имя с Земли, в Саэти такие были редкостью, но Тира привлекло не имя, а то, что Катрин показалась ему сильнее Латы.

Спросить, как её зовут, он удосужился только утром.

Ночью он лишил девчонку невинности и задумался, хочет ли увидеть её ещё раз или одного раза достаточно. Катрин была сильнее Латы – это точно. И у неё сердце перевернулось от боли, когда она поняла, что Тиру фон Раубу абсолютно наплевать, кто она, что она, зачем она. Тир фон Рауб трахнул её и оставил в спальне, брезгливо бросив:

– Душ – за этой дверью.

Лата закатила бы истерику. Катрин фыркнула и отправилась в душ, не удосужившись даже завернуться в простыню.

Тир ушёл к себе. Оценил послевкусие эмоций. Решил, что девчонка ему подходит. Перехватил её уже у входной двери – малышка оказалась ещё и гордячкой, решила смыться посреди ночи вместе со своим разбитым сердцем. Кладовая, до краёв наполненная изумительной болью и чудесным разочарованием, чуть было не сбежала от хозяина. Разумеется, Тир не мог упустить такого богатства. Он назвал её дурой, велел возвращаться в спальню и до утра не высовывать оттуда носа.

Ну а утром спросил, как зовут нежданную добычу.

– Катрин Зельц, – ответила девочка с высокомерным достоинством.

– Недурно, – кивнул Тир, поставив перед ней чашку с чаем. – И куда же ты намеревалась отправиться нынче ночью? Топиться или в монастырь?

– Домой.

Катрин Зельц взвесила кружку в руке. Размышления о том, достаточно ли горяч чай, чтобы выплеснуть его в наглую морду легата Старой гвардии, были написаны у неё на лице аршинными буквами.

Хорошая девочка.

– У меня трое старших братьев, – сообщила она, аккуратно опустив кружку на столешницу, – все трое служат в гвардейском пехотном полку. «Грифоны», может, слышал про таких?

– Что за чудесное место этот Вальден, – восхищённо прокомментировал Тир, – кого ни хватись, все где-нибудь служат! А что, «Грифоны» удостоились гвардейского звания?

– Знаешь, что я собиралась сказать братьям?

– Что я тебя изнасиловал.

– Да. А за изнасилование в Вальдене полагается смертная казнь.

– Ты совсем не дорожишь своей репутацией. Кроме того, меня бы оправдали.

– Но очень многие решили бы, что ты оправдан потому, что ты – любимчик императора. И, кстати, твоя драгоценная Хильда тоже могла так решить.

– Не Хильда, а госпожа фон Сегель. План никуда не годен, но я снисходительно сделаю поправку на твой юный возраст. А теперь объясни, что тебе на самом деле от меня нужно?

– Я тебя люблю, – произнесла Катрин, и прозвучало это с ледяной искренностью, как констатация неприятного, непоправимого события.

– И только-то? – хмыкнул Тир. – Ну ладно, раз любишь, увидимся через пару дней.

Остаток отпуска обещал стать незабываемым. С утра до ночи Тир летал, снова и снова испытывая возможности, свои и Блудницы, осваивая новый манёвр, пытаясь понять, что это – магия? – или… или что? В магию он по-прежнему не верил, точнее, знал наверняка, что это не по его части.

Через неделю тренировок Тир сумел сформулировать основные принципы выполнения «прыжка», каковые изложил старогвардейцам, специально для этого собрав их всех в «Антиграве». На этом отпуск для Старой гвардии закончился, поскольку, забыв дела земные, старогвардейцы полностью посвятили себя делам небесным, проводя в небе долгие-долгие часы и весьма плодотворно работая над освоением «прыжка».

Их жёны, любовницы и прочие лица, заинтересованные в пребывании Старой гвардии на земле, а не в небе, пытались отстоять свои права.

Безуспешно.

Катрин отстаивать права не пыталась. Она раз и навсегда усвоила, что прав у неё нет, зато есть полная свобода действий.

Девочка была влюблена глубоко и искренне, она не врала, когда сказала, что мечтала о нём последние четыре года. Тира это ничуть не трогало – в него постоянно кто-нибудь влюблялся. По разным причинам, с разными целями, а чаще всего без причин и без целей вообще. Женщины воображали вдруг, что именно Тир фон Рауб – герой их романа, и репутация человека, полностью к женщинам равнодушного, ситуацию не спасала, а только усугубляла.

По крайней мере, Эрику можно сказать спасибо за то, что по его приказу репутация оказалась развенчана.

А из Катрин получилась отличная батарейка. Неистощимый источник энергии. Тир развлекался, то приближая её к себе, то отталкивая. Она не плакала – она приходила в бешенство. Он выгонял её – Катрин уходила. Никогда не возвращалась сама. У девчонки была железная воля. Тир приказывал ей вернуться – она возвращалась. Так независимо, как будто у неё был выбор.

Между прочим, выбор действительно был. В отличие от Латы фон Лаун, которую Тир в самом начале их нелепой связи полностью подчинил себе и лишил свободы воли, волю Катрин он не подавлял. Так было интереснее. И гораздо… питательнее.

* * *

«Прыжок» вынуждал полностью изменить тактику ведения боя. Новые возможности надо было использовать на сто процентов. В те ночи, когда он не летал, Тир являлся в замок по приглашению Эрика, и они вдвоём формулировали в теории то, что днём старогвардейцы повторяли или пытались повторить на практике.

Бывало и наоборот: тактические находки, родившиеся днём, обдумывались ночью.

Тир почти не спорил с Эриком, и Эрик почти не спорил с ним, и то сказать, тактические вопросы, да ещё касающиеся принципиально нового, доселе никем не использовавшегося манёвра, – это ведь не вопросы стратегии подготовки пилотов. О чём спорить-то? Эрик летал вместе с ними, вот и хорошо. Эрик не собирался отправлять их на границу в ближайшее время… ну, это его право. Тоже, в общем, неплохо. Дел и в тылу хватало.

Хильда присоединялась к ним в долгих ночных посиделках. Устраивалась с вышиванием в кресле. Стоило кому-то из них повысить голос, как она поднимала взгляд, и желание рычать и нецензурно ругаться сразу пропадало. Тир заподозрил бы госпожу фон Сегель в том, что она забирает отрицательные эмоции, если бы не знал, что на самом деле она просто пользуется своим влиянием на них обоих. Положительным влиянием.

…А фон Ольтан стал полковником. И года не прошло, как дослужился. Неплохая карьера для парня, который мог бы научиться летать.

– Твоя заслуга, Суслик, – сказал Эрик. – Пожалуйста, воздержись от комментариев, просто поверь мне на слово, что это хорошо.

Тир в ответ невнятно пошипел, вызвав у императора улыбку.

– Ты сам-то разве не на генеральской должности, а, легат? Тебе положение уже не позволяет утверждать, что армия не нуждается в высшем командном составе.

– Происки, – буркнул Тир. – И никогда я такой… такой…

– Ерунды, – невинно подсказала со своего места Хильда.

– Точно! Никогда я такой ерунды не говорил.

Впрочем, что уж там, он был рад за Алекса. Тот, правда, в письмах всё ещё угрожал своим будущим генеральством, но уже без прежнего пыла. Потому что, увы, не мог больше рассчитывать услышать от Тира «господин генерал».

Тир, в свою очередь, ждал, когда до мальчика дойдёт, что дослужиться-то можно и до маршала.

В общем, жизнь была хороша настолько, что суеверному человеку стоило бы уже начать подозрительно оглядываться, ожидая подвоха. Старогвардейцы, в отличие от большинства пилотов, суеверны не были, в приметы не верили, летали себе и летали. От неба они не ждали никакой пакости. И правильно не ждали, потому что неприятности случились на земле.

В середине месяца рефрас в Вальден прибыл с неофициальным визитом барон де Лонгви. Визит продлился не дольше часа, но за этот час Лонгвиец успел посмотреть, что такое «прыжок». После полётов он переговорил с Эриком, да и убрался к себе в Лонгви.

А Эрик собрал старогвардейцев и огласил результаты переговоров. Две новости: хорошую и плохую.

Хорошая заключалась в том, что Старая гвардия научилась танцевать. Слово было из терминологии Мечников, но за отсутствием у пилотов собственного определения приходилось пока пользоваться чужим.

– Это мы что, теперь такие же, как они? – обалдел Шаграт.

– Мы и были такими же. Просто они гораздо старше и больше умеют. Плохая новость, господа, заключается в том, что Танец считается магией, хоть и не является таковой. Применение его в военных действиях запрещено конвенцией. – Эрик поморщился. – Этого следовало ожидать. Конструктивные комментарии есть?

Его величество выждал некоторое время, не услышал ответа и кивнул:

– Тогда разрешаю высказываться неконструктивно.

Да какой уж там конструктивизм – одни сплошные эмоции. Впрочем, Эрик прав, если Мечникам нельзя танцевать, с чего бы вдруг это позволили пилотам?

– А в чём проблема-то? – спросил Тир, улучив момент. – Мы что, только для войны это сделали?

– А для чего ещё? – удивился Риттер.

Тир пожал плечами:

– Не для чего, а почему. Сделали, потому что смогли. Просто ещё один шаг вверх. Он что, обязательно должен быть целевым?

Он поймал сочувственный взгляд Падре. И задумчивую усмешку Эрика. Не понял ни того ни другого. А потом на него наскочил Шаграт, яростно доказывающий, что если уж делать, так чтобы воевать, а если не воевать, так зачем вообще что-то делать. Изложение было сумбурным и крайне эмоциональным, и Риттер с Малом поддержали Шаграта. Тир в кои-то веки услышал слово «рационально» не от себя самого.

И всё равно он не понимал. С его точки зрения, глупо было сводить умение летать только и исключительно к войне и победам.

Его точку зрения сочли ошибочной.

– И, возможно, даже вредной, – добавил Эрик. – Жаль, что ты не в ладах с бароном де Лонгви, вам нашлось бы о чём поговорить.

– Не о чем нам разговаривать, – отрезал Тир. – А вы трое, – он обвёл взглядом Риттера, Шаграта и Мала, – придурки. Куда вы денетесь? Будете вы использовать «прыжок» в бою или не будете, остановиться-то всё равно не сможете. Вас сделали, чтобы вы летали.

– Тебя тоже, – напомнил Эрик.

Тир пренебрежительно хмыкнул и отвернулся. Чтобы столкнуться взглядом с усмехающимся Падре.

– Никаких «вы», Суслик, – сказал тот. – Только «мы». И даже не пытайся с этим спорить.

* * *

Беда, известное дело, одна не ходит. Да и не считал Тир запрет на использование «прыжка» на войне такой уж бедой. А непонятные изменения, произошедшие с Катрин, насторожили его, но тоже не расстроили. Тир не стал разбираться, что послужило причиной изменений – ему было не интересно. Он отметил, что Катрин стала пахнуть чуть иначе, отметил намёки на изменение характера… пока ещё только намёки, незаметные ни для самой Катрин, ни для кого из окружающих. Выждав несколько дней, Тир убедился, что изменения никуда не деваются, предположил, что они будут прогрессировать, спросил себя, надо ли ему держать рядом с собой женщину, с которой непонятно что происходит?

Решил, что – нет. Не надо ему такую женщину. Она развлекала его два с половиной месяца, и этого более чем достаточно.

Расстаться с Катрин следовало по-хорошему – ни к чему обзаводиться в Рогере новыми недругами, тех, что есть, хватает, но никаких сложностей с этим Тир не предвидел. Влюблённость из девчонки, конечно, не вытянешь – не по его это части, а вот отрицательные эмоции изъять можно.

Он с лёгким сердцем сообщил Катрин, что больше она ему не нужна, и готов был вытянуть из неё все связанные с этой новостью переживания… а наткнулся на почти несъедобную смесь из лёгкой боли и несравнимой с этой болью радости.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – уточнила Катрин. – Я… как-то изменилась, да?

Тир сам не понял, который из инстинктов заставил его отдать приказ замку на входной двери и генераторам защитных полей на окнах. А когда приказ был выполнен, он медленно кивнул:

– Ты изменилась. Ты что-то знаешь об этом?

– Я беременна! – торжествующе сказала Катрин. – Я беременна от тебя!

– С чего ты взяла?

В глубине души Тир облегчённо вздохнул. Девчонка умудрилась спутаться с кем-то на стороне, так, что он об этом не узнал. Если она действительно забеременела, это всё объясняет. Естественно, носить его ребёнка Катрин не могла – его семя было нежизнеспособным. Такие уж твари демоны, что при желании легко убивают жизнь даже там, где её ещё и нет.

Объяснять это светящейся от счастья Катрин он не собирался. Ей он собирался указать на дверь – всё ещё запертую дверь.

– Ведьма сказала мне, – ответила Катрин, улыбаясь. – Обещала, что, когда я забеременею, ты поймёшь, что я изменилась, испугаешься и прикажешь мне уходить. А ещё знаешь что? Лонгвийца когда-то обманули в точности так же. Он тоже был уверен, что женщина не может понести от него, пока он сам этого не захочет, да только его тогдашняя любовница сама оказалась ведьмой.

Развернувшись на пятке, взмахнув широкой юбкой, Катрин направилась к дверям.

Тир не останавливал её. Он думал…

Девчонка была уверена, что говорит правду. Означало ли это, что она говорит правду? Поверить в такое было невозможно, но точно так же невозможно было поверить и в то, что у неё был кроме Тира ещё какой-то мужчина.

Не смогла бы Катрин скрывать этого. Ни одна женщина не смогла бы. От кого угодно, но не от демона, читающего в людях, как в книгах с крупным шрифтом.

Тир смотрел в окно и ожидал, пока Катрин, перепробовав в доме все замки и запоры, вернётся в гостиную.

– Выпусти меня, – потребовала она, появляясь на пороге.

– Я тебя не держу, – сказал Тир. – Просто собираюсь кое-что уточнить. Присядь. – Он показал на кресло.

Катрин взглянула на него с непонятным недоверием. Сейчас в её эмоциональном фоне преобладала не радость, а тревога. Однако в кресло она села и позволила Тиру подойти к себе. Положив пальцы ей на виски, он сосредоточился на Катрин и на жизни, которую сейчас отчётливо чувствовал у неё внутри.

Сколько дней зародышу? Уже шестнадцать. А ты тормоз, Тир фон Рауб, это ж надо было две недели не замечать, что твоя женщина беременна!

Пока это был просто комочек живой плоти, неопределённое нечто, связанное с телом Катрин и лишь отчасти – с её духом. На этом этапе Тир ничего не мог сказать о том, его ли это ребёнок. Зато мог тщательно проанализировать ощущения Катрин. Да, у неё не было других мужчин. А значит, если отмести тезис о непорочном зачатии, остаётся признать, что ведьма её не обманула.

Лонгвиец, выходит, так же когда-то влип? Если только это не байки… В любом случае Тир не собирался повторять ошибку Лонгвийца, бездарно утратившего собственного сына.

– Всё, – сказал он, опустив руки. – Теперь, если хочешь, можешь идти. Можешь остаться. Обстоятельства изменились, так что выгонять тебя я не собираюсь.

Он почувствовал, что её тревога готова смениться паникой. Отступил на шаг, оставляя Катрин пространство для манёвра.

– Объясни мне, ради всех богов, чего ты боишься?

– Тебя, – ответила она твёрдо. – Ты не хотел ребёнка, если ты хочешь, чтобы я избавилась от него…

Тир тихо выругался.

– С ума сошла? Я, по-твоему, совсем нелюдь?

Вопрос был донельзя дурацкий, но он оказался очень к месту. Катрин усмехнулась со знакомой язвительностью:

– А по-твоему, не совсем?

– Туше, – признал он. – Я хочу, чтобы ты благополучно выносила его и благополучно родила.

– Зачем?

– Ну, знаешь… – Тир растерялся. – Инстинкт, наверное. Это ведь и мой ребёнок тоже, не только твой. Что-то человеческое и мне не чуждо.

– И ты разрешаешь мне остаться, потому что здесь нам с ним будет лучше, чем у родителей?

– Потому что ты не вернёшься к родителям, – Тир устало вздохнул, – Катрин, сколько тебе говорить, не пытайся меня обманывать. Родители отправили бы тебя в какую-нибудь глухую деревню к диким родственникам и, если бы тебе в тех условиях удалось благополучно родить, сплавили бы ребёнка в приют. Ты прекрасно это знаешь. Куда ты собиралась податься?

– В Лонгви, – ответила она. – Или в Авондер. Или в Радзиму. Куда угодно, где живут язычники. Ты давал мне столько денег, что хватило и на ведьму, и на то, чтоб отправиться хоть за океан, в конунгаты.

– Разумно. – Тир мысленно поаплодировал собственному идиотизму: выходит, он сам же ещё и оплатил этот фокус с ребёнком. – Но ещё разумнее остаться у меня. Согласна?

– Согласна, – Катрин кивнула и слабо улыбнулась. – Ведьма говорила, что мы непременно расстанемся.

Тир в ответ лишь пожал плечами. С его точки зрения, ведьме следовало оставаться в рамках своей специализации, и, если основной деятельностью этой ведьмы было обеспечение противоестественного зачатия, ей не стоило заниматься пророчествами. Впрочем, истолковать это «расстанемся» можно было как угодно. Тир точно знал, что как только Катрин закончит кормить ребёнка, ноги её не будет в этом доме. А если всё сложится удачно, то девочка просто умрёт, и никто не заподозрит в её смерти Тира фон Рауба.

Глава 2

• Кто прочертит по земле дорогу,
• По которой ты ко мне вернёшься?
• Я же не вернусь к тебе вовеки —
• Слишком хорошо тебя я знаю.

Таллэ

Осенью, по настоянию Тира и при поддержке Эрика и Лонгвийца, скоростные болиды оборудовали системами наведения. Самыми простыми – такие использовались на Земле перед началом Второй Мировой войны. Чуть позже в повсеместное использование вошли пневматические противовоздушные баллисты, сродни тем, которые использовали лонгвийцы на своих боевых шлиссдарках. Чудовищные сооружения, стреляющие с высокой скоростью и оснащённые лонгвийскими системами наведения.

Снаряды, разумеется, были заговорёнными.

Тир однажды наблюдал изготовление таких снарядов и поразился простоте и вульгарности процесса. Свинцовые и каменные болванки заговаривались конвейерным методом. Болванок было много – на транспортёре помещалось не меньше сотни, а снарядный мастер произносил заговор всего один раз.

Пять минут невнятного бормотания, и готово – вся сотня переливается перламутровым сиянием.

Аж жуть брала. Тир наблюдал в действии мастерскую в пригороде Рогера, но ведь и у кертов были подобные. И вообще у всех. Из-за этих ПВО скоро летать будет невозможно.

Запас посмертных даров пора было пополнить. Он не знал точно, сколько у него осталось, но подозревал, что меньше, чем нужно, чтобы чувствовать себя комфортно. То есть определённо больше двух, но те времена, когда два посмертных дара в запасе он считал достаточным количеством, остались далеко в прошлом.

Сейчас посмертные дары нужны были не только ему.

Однако Старая гвардия оставалась в столице, несмотря на то что керты на новых болидах основательно потеснили вальденцев и вот-вот могли вернуть себе свою столицу. Эрик считал вмешательство старогвардейцев неоправданным, а старогвардейцы знали, что в таких вопросах Эрик не ошибается. Если он считает, что на фронте без них обойдутся, значит, так оно и есть.

Тиру от этого, правда, было не легче.

Им всем хотелось воевать. Не убивать – без убийств изнывал только легат, – просто делать что-нибудь более значимое, чем регулярное патрулирование неба над Рогером. Жить так, чтобы чувствовать каждый день. Слишком резким оказался контраст между напряжённостью фронтовых будней, когда они почти не спускались с неба на землю, и затянувшимся, определённо слишком затянувшимся отпуском.

Отпуск-то закончился, работа началась, но разве можно сравнивать?

С некоторых пор щитовой домик с изрисованными порнографией стенами казался старогвардейцам милее родных особняков на обновлённой Гвардейской улице.

Тир понимал их. Он сам рад был бы возвращению в тот дом. Несмотря на то, что им впятером приходилось жить в одной тесной комнате. Несмотря на то, что каждый день и каждую ночь их могли убить. Несмотря даже на то, что в холодные дни им слишком часто приходилось открывать печную дверцу, чтобы подбросить дров, и языки пламени плясали, угрожая вырваться и поймать его.

Вообще-то так было нельзя. Люди должны ценить мирную жизнь, а не рваться на войну. Даже с учётом того, что люди постоянно затевают всё новые и новые войны.

– А мы всё ещё люди? – поинтересовался Падре, когда в один из вечеров они остались вдвоём за столиком в «Антиграве». – Знаешь, Суслик, мне кажется, затяжной сезон охоты не добавил нам человечности.

– Мы делали то, что было необходимо.

– И это – чистая правда. Давно хотел спросить: ты печёшься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?

– А как ты думаешь?

– Думаю, что для нас самих. – Падре усмехнулся и отсалютовал бокалом. – Ты нас любишь, парень. Но что ты будешь делать, когда всех нас убьют?

– Заберу себе ваши жизни.

– Тоже неплохо.

Зато, оставаясь в Рогере, он мог бывать дома каждый день. И с каждым днём эта возможность становилась всё более ценной. Тир наблюдал, как развивается плод в чреве Катрин, как он меняется, превращаясь из ничего в нечто. Его ребёнок. Сын… Связь этого крохотного существа с отцом была прочнее, чем связь с матерью, но Катрин не стоило знать об этом.

Имя его сына было – Риддин, что означало «Живущий в мире с людьми». И, надо сказать, Тир надолго задумался над тем, откуда ему известно, как переводится имя, услышанное впервые в жизни. Вопрос однозначно был из тех, над которыми стоит поразмыслить, да только размышления ни к чему не привели.

В конце зорвальда врач сообщил Катрин, что у неё родится мальчик. Она сияла, рассказывая об этом. И Тир в первый раз за всё время общения солгал ей, сделав вид, что не знает пола ребёнка.

Он терпеть не мог лгать. И, между прочим, очень быстро начинал злиться на людей, принуждавших его ко лжи. Но любые переживания Катрин могли сказаться на состоянии Риддина, так что расстраивать её было нельзя, а она наверняка расстроилась бы, узнав, что известие, столь важное для неё, для Тира давно уже не новость.

Держать её на расстоянии. Не попадаться на глаза. Не пугать. С того дня как Катрин поселилась под крышей его дома, Тир делал всё, чтобы Катрин как можно реже вспоминала о его существовании. Для её же блага – для блага Риддина – Катрин можно было видеть только одну из множества его личностей, а в своём доме Тир не контролировал происходящие с ним перемены. Он не мог всё время держать себя под контролем – на это не хватило бы никаких сил, никаких способностей к лицедейству.

Сложно всё это было. Почему нельзя поручить вынашивание ребёнка какой-нибудь машине? Машине можно было бы полностью доверять, машина вся – вся целиком – была бы сосредоточена на выполнении своей задачи, не отвлекаясь на то, что происходит вокруг, до тех пор пока происходящее не несёт угрозы развитию плода.

А женщина? Даже сравнивать с машиной нельзя. И кто только додумался доверить женщинам такое важное дело, как дети?!

Процесс развития завораживал Тира, сложность и рациональность этого процесса невозможно было представить – только видеть, только наблюдать изо дня в день, восхищаясь тем, как прекрасно создание новой жизни. Удивительно: в существе меньше ладони размером формировались мозг и внутренние органы, мягкий, но отчётливо человеческий скелет, нервная система – всё настоящее! Всё это рано или поздно начнёт действовать. И в мире появится ещё одна жизнь.

Тир смотрел, как развивается его сын, и понимал, что совершал в своей жизни ошибку за ошибкой с того самого дня, как научился убивать. Ошибки были непростительные, осознавая их, он кривился от стыда и запоздалых, бесполезных теперь сожалений.

Убийства… почти все совершённые им убийства были бездарны.

Что он отнимал? Только жизнь. Совершенно упуская из виду вот эту поразительную, непредставимую сложность процесса созидания. Он оставлял тела почти неповреждёнными, упускал силу, которую мог бы получить, разрушив всё, что создавалось столь тщательно и с таким искусством. Оказывается, чтобы научиться полноценно убивать, необходимо знать – видеть – как зарождается жизнь.

Что ж, впредь нужно не повторять ошибок.

Конечно, возможность убивать качественно есть не всегда. Но на будущее любую такую возможность нужно использовать до конца. Никакого больше баловства со сворачиванием шей или убийством при помощи слов. Нет. Только нож и набор инструментов, с помощью которых тело можно будет разъять на мельчайшие составляющие.

* * *

Южную часть Рогера перестраивали, причём перестраивали в сумасшедшем темпе, используя новейшие лонгвийские технологии. Платили только за аренду машин. Исхар И'Слэх отказывался признавать законы, запрещающие использовать лонгвийскую магию в других государствах. Он привык работать с удобством и не собирался от этой привычки отказываться.

Когда Вотаншилльский институт попытался предъявить ему претензии, И'Слэх сначала не понял, в чём дело и чего от него хотят. А когда на него попытались давить – здорово разозлился. До стрельбы не дошло – о чём Риттер, к слову, сожалел, очень уж ему хотелось посмотреть, как язычник будет стрелять по магам, – но о том, что он шефанго, подданный Торанго и имеет право убить любого, кто даст ему повод, Исхар магам напомнил. Посоветовал им обратиться с претензиями к барону де Лонгви, на чём переговоры и закончились.

Идти к Лонгвийцу маги не захотели.

Смекнув, что с помощью тех же самых лонгвийских машин И'Слэх сможет воплотить и свой проект по перестройке всего Рогера, Риттер здорово приободрился. В начале лета, получив от архитектора смету, славный рыцарь пересчитал её с учётом вальденских строительных возможностей, и сумма получилась на порядок больше. А оказалось, что пересчитывал зря.

Словом, жизнь в стольном городе Рогере била ключом. На фронте «Дрозды» искали Орсия. А Тир пропустил праздник Солнцеворота и весь следующий день – тоже. Он летал вдвоём с Шагратом, пытался определить максимальную дальность «прыжка». Был занят.

Вернувшись домой, он не нашёл Катрин.

В доме не было ни её, ни её вещей. На туалетном столике в её опустевшей спальне лежала расчётная карта «Антиграва» с обнуленным счётом.

Девочка – умница – догадалась перевести всю сумму на разные счета в разных банках, а сейчас и на каждом из этих счетов осталось хорошо если по паре олов.

Это первое, что Тир сделал – проверил, куда ушли деньги.

Потом он отправился к Сарен, страшно удивившейся тому, что хозяин лично явился к ней домой, да ещё и в неурочное для визитов время – было уже к полуночи. Тир не церемонился с ней, поймал взгляд и велел отвечать на вопросы. Сарен, пожалуй, ответила бы и так, но тратить время на то, чтобы довести до сознания полусонной женщины, что от неё требуется, Тиру абсолютно не хотелось. К тому же под гипнозом люди склонны вспоминать даже то, что считают забытым.

Сарен вспомнила немногое. Рассказала, что хозяйка вернулась со всенощной бледная и, кажется, даже поплакала в своих покоях. Заходить к ней запретила. А ещё в сердцах обозвала Сарен безмозглой язычницей.

Ничуть не обидевшись – чего ж обижаться на женщину в положении? – Сарен немножко прибралась, приготовила для хозяйки обед, да и ушла домой. Всё как обычно.

Тир велел ей идти спать и направил Блудницу к дому духовного отца Катрин.

* * *

Казимира разбудил тихий стук в окно спальни. Отодвинув штору, светлый князь увидел Тира, сидящего в машине с открытым колпаком. На улице мело, снег меньше чем за минуту успел запорошить легату воротник куртки и волосы. Тир был без шлема. Ну понятно. Не надеялся, что поднятый среди ночи Казимир вот так, с ходу, отличит его от любого другого гвардейца.

«Спускайся», – знаком показал Казимир.

Тир кивнул. Закрыл колпак, и Блудница провалилась вниз.

– Что такое? – сонно спросила Дара, выглянув из-под одеяла. – Тревога?

– Нет, – Казимир надеялся, что говорит правду, – ничего страшного. Суслик в гости зашёл.

– А. – Ясно было, что Дара ничуть не удивлена. Она давно привыкла ожидать от Тира любых выходок.

А вот Казимир не привык. И, впустив позднего гостя в дом, хотел недовольно поинтересоваться, давно ли у Старой гвардии заведено наносить визиты в такое интересное время. Но, увидев лицо Тира, спросил:

– Что случилось?

– Мне нужно, чтобы ты отправился в Свято-Никольский храм. Прямо сейчас.

– Понятно, что прямо сейчас, – Казимир стряхнул с его волос и воротника нерастаявшие, твёрдые снежинки. – Я спросил, что случилось.

– Катрин, похоже, сбежала. Её духовник что-то ей напел, а сейчас прячется в церкви, сука…

– Сбежала? Да она же на пятом месяце!

– Вот именно, – резко ответил Тир.

– Извини. Я не подумал… Ты не можешь попасть в церковь, да? Как зовут этого попа?

Церковь должна была быть открыта круглосуточно. Большая церковь – таких в Рогере имелось всего две. И именно сегодня двери одной из них оказались крепко заперты.

Казимир подумал, что кроме главного входа есть ведь вход в ризницу, оглянулся на повисшую низко над землёй Блудницу и, резко выдохнув, ударил открытой ладонью в высокие резные двери. Самих дверей он даже не коснулся, а запирающий их изнутри толстый брус засова переломил, как гнилую деревяшку.

Очень хотелось услышать, что сказал бы об этом Тир, но ладно уж, и так понятно, что ему такое и не снилось.

Войдя в церковь, Казимир машинально перекрестился, досадливо тряхнул рукой и отправился к алтарю, где скучковались привлечённые треском засова пятеро священников. Тиру нужен был Польрен Туль, но для начала можно было поймать кого угодно.

Шаги отражались в пустом зале звонким эхом. Но голос одного из попов заглушил эхо, величественно взмыв к церковным сводам.

– Сын мой, по какому праву вы сломали двери дома Божьего?

Величественность оказалась слегка подпорчена проскочившим в конце истерическим взвизгом. Чернорясые боялись, и нельзя было их за это винить: любой испугался бы, явись к нему среди ночи драконий сын Казимир Мелецкий, пусть даже в условно человеческом облике.

Казимир знал, что глаза у него сейчас светятся, а волосы и кожа сияют фосфоресцирующим блеском: обычный эффект переключения в боевой режим. Когда-то подразумевалось, что это должно устрашать, с веками превратилось в чисто декоративную функцию и вот снова пригодилось для устрашения.

– Не ломал я ваши двери, – сказал он громко, – где Польрен Туль?

– Сын мой, как настоятель этого храма, я прошу вас удалиться. Возвращайтесь утром, и при солнечном свете мы с вами обсудим всё, как подобает христианам и просто разумным людям.

– О! – хищно обрадовался Казимир. – Настоятель!

И взлетел, в один миг преодолев расстояние, отделяющее его от алтаря.

Попы, хоть и испуганные, тоже оказались ребята не промах, моментально сомкнули ряды, заслонив собой намеченную Казимиром жертву. Драться им вроде бы было не положено, по крайней мере не в церкви, но Казимир плохо помнил, что можно делать священникам, а что нельзя. Поэтому он, просто на всякий случай, оглушил двоих, до которых сразу дотянулся. Шагнул в образовавшуюся брешь и взял настоятеля в динамический захват:

– Святой отец, там, снаружи, мой друг, он очень стесняется и ни за что не войдёт без приглашения. Пригласите его. Или я убью здесь всех, кто не Польрен Туль.

– Прекратите, – донёсся голос откуда-то со стороны исповедален, – Польрен Туль – это я. Думаю, будет достаточно, если я выйду и встречусь с вашим другом.

– Как пожелаете. – Казимир и не подумал отпустить настоятеля.

О том, что священник может проявить готовность к самопожертвованию, Тир его предупреждал. Хоть Вальден и считался цивилизованным государством, христианская церковь по-прежнему отправляла сюда людей, готовых не только нести слово Божье, но и умирать за него. И драться, кстати, тоже. Но для драк существовал орден св. Реска.

– Вперёд. – светлый князь кивнул на открытые двери.

Он отпустил заложника только после того, как Туль оказался снаружи.

– Может быть, вы хотя бы представитесь? – спросил настоятель, разминая запястье и болезненно морщась. – Хотелось бы знать, кого я буду прощать и благословлять.

– Я светлый князь Мелецкий. В благословлении, спасибо, не нуждаюсь, в прощении тоже.

Оставив таким образом последнее слово за собой, Казимир поспешил к выходу. Не хотелось ему надолго оставлять Тира наедине с Польреном Тулем. Кто знает, что выкинет священник? И, кстати, неизвестно, что может выкинуть Тир…

– …принесёшь в жертву, – услышал Казимир, выйдя на улицу и щурясь от секущего лицо снега.

Отец Польрен стоял, заложив руки за спину и чуть склонившись вперёд. Он был не намного выше Тира, но, казалось, старался подавить его если не ростом, то хотя бы позой.

– Зачем? – спросил Тир. И в голосе его Казимир услышал непривычную растерянность.

– Именно этого потребует от тебя хозяин!

– Эрик потребует, чтобы я убил своего сына? Да вы сумасшедший…

– Сатана, а не Эрик, – вмешался Казимир, подходя ближе, – он думает, что ты сатанист и, как заведено у сатанистов, принесёшь своего первенца в жертву.

– А у сатанистов так заведено?

– Это действительно то, что тебя сейчас интересует? – изумился Казимир.

– Бред какой-то. Он же не псих, он в своём уме, но зачем-то выдал Катрин заведомо ложные данные, на основании которых она… чтоб ты сдох, мразь! – Тир вдруг пнул священника в пах, и Казимир едва успел схватить его в охапку, не позволив нанести по скорчившемуся телу удар, который мог оказаться смертельным.

– Она рискует жизнью моего сына. – Тир дёрнулся, пытаясь вырваться, но Казимир был сильнее.

– Ей нужно спасать его душу, – выдавил отец Польрен, с трудом разгибаясь и даже не пытаясь подняться с колен. – Ей стало плохо в храме.

– Ей стало плохо, потому что она провела в церкви всю ночь. Мать твою, идиот, это же беременная женщина, ей может стать плохо где угодно! Стоять! – рявкнул Тир, вывернувшись-таки из рук Казимира и с яростью взглянув на паперть, куда выбежали остальные священники. – Не двигаться! Ты, – он схватил Туля за волосы, запрокидывая его голову, – не ври мне, поп. С одного раза ничего бы не вышло. Ты трахал ей мозги несколько недель. Вы говорили о том, что ей нужно спасаться. Куда она собиралась бежать? Отвечай!

– Я не знаю. Я велел ей не ничего мне не говорить. Ты – чародей, моё знание могло погубить и её, и ребёнка.

– Охренительно, – Тир отпустил его и брезгливо встряхнул ладонь, – спровадил девку из города, а там хоть трава не расти. Где она, что она – не твоя забота. Ну что за тварь… Стоять! – громко приказал он куда-то за спину Казимиру.

Светлый князь оглянулся, попенял себе за невнимательность – к церкви бежали стражники. То есть уже не бежали – стояли, выполняя недвусмысленный приказ.

– Слушай меня, – Тир встал на колени рядом с отцом Польреном, – я не могу тебя убить, не хочу неприятностей, поэтому ты сделаешь то, что я прикажу. В праздник Богоявления ты придёшь в храм… – дальше он говорил так тихо, что Казимир не слышал ни слова. Отец Польрен слышал и кивал как заведённый.

– А теперь забудь о том, что видел меня сегодня, – приказал Тир, поднимаясь на ноги. – Вы все, – он поманил к себе попов и стражников, – идите сюда, я расскажу вам, что здесь было.

* * *

О том, что в Свято-Никольский храм попытался ночью вломиться пьяный дурак с силовым резаком, не иначе украденным со стройки, в столице посудачили, но довольно вяло. В послепраздничные дни и ночи чего только не случается. А пьяные – это пьяные, от них всего можно ждать. Хорошо ещё, что дурень поломал только засов, не повредив драгоценную резьбу на дверях.

Но оказалось, ночной дебошир был только предвестником по-настоящему ужасных событий, разыгравшихся в праздник Богоявления. Отец Польрен Туль, уважаемый и любимый всеми прихожанами, сошёл с ума и поджёг храм с помощью Огненных Колб, загодя распределённых по молельному залу, на хорах, в ризнице и в исповедальнях.

Прихожане к тому времени ещё не собрались, но все священники, включая обезумевшего Польрена, сгорели живьём, не сумев выбраться из огненного ада.

– Зачем вы это сделали, фон Рауб? – Эрик был так спокоен, что становилось холодно. – Это бессмысленное убийство. Я надеюсь, у вас есть хоть какие-то оправдания.

– Мне не в чем оправдываться, ваше величество. Никто из ваших подданных не погиб, а убивать священников вы мне не запрещали.

– Вам что, нужен полный список тех, кого нельзя убивать?

– В идеале – да. Я пополняю его понемногу, но было бы удобнее, если бы ваше величество сами его огласили. От начала и до конца. Можно в письменном виде.

Повисла пауза.

Эрик обдумал слова Тира и спокойно констатировал:

– Эта наглость переходит все границы. Легат, вы повредились в уме?

– Вопрос не риторический? – уточнил Тир. – Тогда ответ «нет». Я в своём уме, и убийство не было бессмысленным. Священники Свято-Никольского храма считали меня сатанистом, следовательно, были моими врагами и вели себя соответственно. Я убил своих врагов. То же самое я делаю на фронте. И я не вижу разницы.

– Все христианские священники считают тебя сатанистом, – тихо произнёс император, – все до единого, Тир, кроме моего брата. Ты собираешься убить их всех?

– Я не могу убить всех воюющих кертов и не могу убить всех христианских священников, ваше величество.

– И ты действительно не видишь разницы.

Эрик не спрашивал, он утверждал. Тир был рад, что император понял его точку зрения, но с удовольствием выслушал бы, в чём, по мнению его величества, заключается разница между кертами и попами. Если бы это мнение не противоречило здравому смыслу, Тир принял бы его как руководство к действию. Точнее – к бездействию. Он отменил бы своё решение убивать попов.

– Что же мне с тобой делать? – спросил Эрик безнадёжно, и Тир насторожился, боясь уловить в голосе хозяина намёк на слабость… намёк на страх. За страхом непременно последует предательство. Попытка убийства. Так бывает всегда…

– Ладно, – его величество встряхнулся, – формально ты никого не убивал и ничего не сжигал, Туль всё сделал своими руками. Но на будущее, легат, не убивай в Вальдене никого, кто не грозит смертью тебе самому. Церковь не тронет тебя, пока ты под моей защитой, значит, священники ничем тебе не угрожают…

Он осёкся.

Тир сполна насладился паузой, прежде чем кивнуть:

– Так точно, ваше величество. Мне – ничем.

– Найти Катрин пока не удалось, – Эрик кивнул на кресло, – садись, не стой. Часть денег была снята с открытых ею счетов в Лонгви и Авондере, но снята одновременно, значит, это сделали два разных человека. У твоей женщины есть сообщники.

– Или враги.

– Нет, Суслик, это же шефангские банки. В них нельзя получить деньги по чеку, выданному под принуждением.

– Этой, м-мать… милой девочке способен задурить голову даже поп-параноик, что уж говорить о вменяемых мошенниках. Ладно, я понял. Спасибо, ваше величество.

– Найдём мы её, Суслик, – Эрик спокойно набивал трубку, – рано или поздно найдём, никуда она не денется. И ничего не случится ни с ней, ни с твоим сыном.

Глава 3

• Руки в крови и в звёздах.
• Сердце – смешной птенец.

Светлана Покатилова

Оскланд. Зеестер. 2564 год Эпохи Людей. Месяц сарриэ

Его величество император Вальдена не однажды задумывался о том, что ничего не знает о Тире фон Раубе. Пилот, да. Мастер. А что ещё? Все десять лет что-либо ещё казалось несущественным. Демон или нет, Тир жил по человеческим законам, и Эрик считал, что этого достаточно.

Он медленно шёл через анфиладу украшенных фресками залов, стараясь не обращать внимания на гудение мух. Дворец одного из Оскландских мениров – соправителей Оскила – казалось, был порождён фантазией спятившего демиурга, попытавшегося смешать воедино божественное и демоническое.

Попытка удалась.

На ярких красках фресок потёки крови смотрелись страшнее, чем целые лужи её на мозаичном полу. Луж на полу, впрочем, тоже хватало. Кровь уже потемнела и подсохла, но по-прежнему привлекала полчища мух.

Это в Вальдене весна, а в Оскланде уже вовсю лето, и мухам было здесь тепло, вольготно… теперь ещё и сытно.

Сейчас Эрик ощущал, как создание, называвшее его своим хозяином, становится чем-то иллюзорным. Видимым, но неосязаемым. Тир никуда не делся – хоть в данный момент и отсутствовал, – в бесплотного духа не превратился и приказы выполнял, но в реальность его поверить не получалось. Потому что это означало признать реальность того, что рядом с Эриком, рядом с Хильдой почти постоянно находится смертельно опасный, безумный от ненависти к людям зверь.

«Ты клевещешь на себя, легат. И делаешь это с завидным упорством».

«Вы ошибаетесь, ваше величество».

Он ошибался… Он действительно ошибался.

Эрик шёл через дворец, не морщась смотрел на истерзанные трупы и размышлял.

Тир становился для него из «кого-то» – «чем-то». Созданием таким же непонятным и неясно даже, существующим ли, как его машина.

В будуар хозяйки дворца смог войти только сам Оскил. Двоим сопровождавшим его стражникам стало дурно, и они поспешно вышли на балкон. Эрик тоже почувствовал дурноту и, скрипнув зубами, напомнил себе, что он, поцелуй тут всех кальмар, – шефанго! Причём шефанго по праву крови.

Это помогло – в подобных ситуациях это всегда помогало. Хотя такого раньше видеть не приходилось. Хозяйку и кого-то из её служанок выпотрошили живьём, и теперь через небольшой светлый будуар с окном-фонариком была протянута шевелящаяся от мух, невыносимо смердящая сеть внутренностей.

Оскил молча взглянул на Эрика, убедился, что тот увидел всё, что должен был увидеть, и кивком пригласил следовать дальше.

Раньше Тир меньше отличался от людей, либо раньше это не так бросалось в глаза.

Скорее всего, верно и то и другое. В прежние годы у него не было ничего, кроме полётов. А если что и объединяет его с людьми, так это стремление в небо. Не в том смысле, которые вкладывают в эти слова христиане, а в естественном для людей желании научиться летать.

Эрик попытался найти другие точки соприкосновения, сделал попытку ещё немного очеловечить демона, а получилось, что вызвал к жизни нечто абсолютно бесчеловечное. Мог бы догадаться, что для Тира вести себя как человек неестественно и, пожалуй, непросто. Мог сообразить, что его человечность – всего лишь маска. Мог. Но не догадался и не сообразил. Вместо этого ужесточил условия и получил закономерный результат.

Когда его нет рядом, проще всего думать, что его нет совсем. Проще. И лучше. Гораздо безопаснее, чем понимать, что его – нет, но есть то, чему лучше бы не быть никогда. Он ведь не позволит отправить себя в небытие. А если бы позволил – кто бы смог заставить себя сделать это?

«Ты клевещешь на себя, легат».

«Вы ошибаетесь, ваше величество».

Все эти годы Тир говорил ему правду. Но в эту правду невозможно было поверить.

Теперь Эрик знал, что для демонов жестокость так же естественна, как для людей – сострадание. Что убийства необходимы им так же, как людям сон и еда. Что любовь и семья в их понимании – это позволить жить существу, вынашивающему твоего наследника, по крайней мере до тех пор, пока наследник не родится.

Чего Эрик пока не знал, так это как Тир будет относиться к своему сыну. Оставалось только догадываться.

Во дворце жило тридцать человек: хозяин с хозяйкой, их сын-вдовец, младшая дочь, которая осенью должна была выйти замуж, и прислуга.

Все тридцать человек были убиты. Кому-то убийца уделил больше времени, кому-то – меньше, в любом случае все обитатели дворца умерли под пытками.

Они приютили у себя беременную Катрин Зельц. Хозяйский сын привёз её из Лонгви и поселил под отцовской крышей. Было это влюблённостью или просто проявлением человеколюбия, кто сейчас скажет? Хозяин дома посоветовал Катрин нанять мага-телохранителя. Сама она сделать этого не смогла бы: не того полёта птица, чтобы выпускник Вотаншилльского института стал служить ей, какие бы деньги ему ни предложили. Другое дело – Оскландский менир. Он нанял мага, приставил его к Катрин, а она платила телохранителю деньгами, которые украла у Тира.

Тиру плевать на деньги, а вот Эрик не одобрял воровства.

Он знал, что, после того как отдан был приказ найти себе женщину, отношение Тира к нему изменилось. Но ввиду того, что каким бы оно ни было, это отношение, понять его всё равно невозможно, Эрик не беспокоился по поводу изменений. До тех пор пока он выполняет свою часть договора, Тир будет выполнять свою. Пункты договора сами по себе не имеют значения, важен лишь факт взаимной верности.

Хотя порой он задумывался, что надо бы ужесточить контроль, попытаться охватить хоть какими-то рамками не только человеческую личину, но и скрывающегося под личиной демона. Для его же, демона, блага.

Слишком часто в последнее время проскальзывал между ними невысказанный вопрос: «Почему нельзя убивать?»

Эрик не знал ответа.

А кто знал?

О найме мага сыщики, занимающиеся розысками Катрин, узнали довольно быстро, но этим дело и кончилось. Невозможно отыскать человека, которого прячут с помощью магии, до тех пор, пока на этого человека не укажут и не скажут: «Вот он».

И Катрин бы не нашли.

Но два дня назад аудиенции Эрика попросил Роланд, командор ордена св. Реска, Мечник, помимо прочего осуществлявший связь между императором Вальдена и своими братьями по оружию. О том, что Мечники могут общаться между собой на любом расстоянии, знали немногие, Эрик был одним из этих немногих и с помощью Роланда сам не раз пользовался дальней связью.

На сей раз Роланд принёс сообщение от Эльрика: «Она в Зеестере, в паласе семьи Блакрен».

И всё. После своих приступов ясновидения дед не отличался многословностью, но и так ясно было, что речь идёт о Катрин.

Эрик немедленно вызвал к себе Тира. Он собирался сообщить ему новость и держать легата при себе, пока Катрин не доставят в Рогер, живой и невредимой. Но маг-телохранитель, до последнего момента не подозревавший, что свобода его подопечной под угрозой, в этот чёртов последний момент успел прикоснуться к ней и телепортировать.

Куда?

Неизвестно.

И Эрик сам отпустил Тира. Сам. Не дожидаясь просьбы. Он подумал, что, может быть, там, где бессильны оказались люди, демон сможет что-то предпринять…

– Вы видели всё, – сказал Оскил, когда они с Эриком вышли в дворцовый парк и оба с наслаждением вдохнули свежий, пахнущий морем воздух. – Я приказал не убирать тела, пока вы их не увидите, нужно было, чтобы вы поняли, кому обещали своё покровительство. Для вашего же блага, ваше величество. Блакрены погибли, потому что дали приют девочке, почти ребёнку, которую Чёрный обесчестил и запугал до полусмерти. Если оставить это убийство безнаказанным, вина за него падёт и на нас с вами.

– На меня, – сказал Эрик. – Я знаю.

Одной из причин, подтолкнувшей его прошлым летом приказать Тиру завести себе женщину, было любопытство. Нормальное для человека желание поиграть с огнём. В данном случае – проверить на лояльность демона. Этот демон называет человека своим хозяином, насколько же далеко простирается его послушание?

В результате, когда случилась беда, Тир первым делом обратился за помощью не к нему и не к старогвардейцам, ни к кому из, казалось бы, близких ему людей. Нет, Тир отправился к светлому князю Мелецкому. Почему? Потому что светлый князь – единственный, кому Тир по-настоящему доверяет. Единственный, кто не пытается мерить его по себе и не распространяет ни на Тира, ни на себя ни один из существующих законов.

Означает ли это, что своему императору Тир верит не до конца?

Снова нет.

В случае с человеком, да, так бы оно и было. Но не в случае с демоном, который, прикажи ему Эрик прекратить поиски сына – тут же их прекратит. Прикажи ему Эрик найти сына и убить – найдёт и убьёт. Есть только два приказа, который Тир откажется выполнять, – приказ умереть за своего императора и приказ приблизиться к горящему огню.

– У фон Рауба был повод убить этих людей, – сказал Эрик, глядя в глаза Оскилу Моряку. – Женщина, которую они скрывали у себя, украла его сына.

Оскил сначала не поверил в то, что услышал. Медленно покачал головой:

– Он не шефанго.

– Я шефанго, – напомнил Эрик.

– Вы видели, что он сделал, ваше величество. Вы не можете с чистой совестью простить ему такое убийство.

– Моя совесть – это моё дело, правитель Оскил. А фон Рауб – мой человек. Я считаю, что он не совершил преступления. Если желаете, я готов выйти против вас на суд чести и перед богами доказать, что Тир фон Рауб действовал в рамках закона и убивал, имея на это право.

Эрик замолчал, предоставляя Оскилу самому додумывать то, что не было сказано.

Он кривил душой. Его ужаснуло это убийство, и дело было не в количестве жертв. Тир надругался над жизнью и над смертью, а заодно и над всем, что есть в людях человеческого. Но… Эрик сам указал ему на этот дом, сам навёл на этих людей. А Тир, несмотря на чудовищность содеянного, ни в чём не отступил от их договора. Он действовал так, как требовала его природа, и в этой ситуации не приходится вспоминать о человечности.

Тира фон Рауба нужно было убить.

Необходимо было убить.

Эрик не собирался убивать его до тех пор, пока мог контролировать.

– Степан, мне нужна твоя помощь.

– И ты здравствуй, Ильрис. А я-то голову ломал, к чему бы мне снег в Салбыкте приснился.

– Что смешного?

– Да ничего. Просто не верю, что ты просишь о помощи. Ещё раз, Ильрис, кому нужно помочь? Только честно.

– Тиру фон Раубу.

– Ты просишь за Чёрного?

– Я бы сказал, Степан, что я хочу, чтобы ты помог Чёрному. Это более верная формулировка.

– Ты проявляешь к нему слишком много внимания.

– С чего ты взял?

– Ильрис… Я не припомню, когда ты добровольно брался за гадание, думаю, если такое и случалось, то ещё до моего рождения. Но в прошлом месяце ты нашёл убежище Катрин Зельц. Думаешь, я поверю в то, что это произошло случайно?

– Все верят.

– Или все достаточно вежливы, чтобы делать вид, что верят. Что тебе до Чёрного, Ильрис? Ты ненавидишь грязь, так почему взялся опекать его?

– Он одержим своим ещё не родившимся сыном. Это кровь, Степан. Древняя кровь. Ребёнок – собственность отца, и женщина, носящая ребёнка, – собственность своего мужчины, но для большинства живущих в этом мире действуют другие правила, и в том мире, откуда явился Чёрный, – тоже. Так откуда эта одержимость? Он инстинктивно следует законам, о которых ни здесь, ни там даже никогда не слышали.

– Ты думаешь, Чёрный сродни шефанго?

– Всё может быть. Если это так, я обязан ему помочь. Если это не так, в этом нужно сначала увериться, а до тех пор я буду ему помогать. И ты тоже… Если, конечно, согласишься.

– Знаешь, Ильрис, когда ты научишься вспоминать о вежливости сразу, а не после того, как в приказном порядке изложишь просьбу, этот мир погибнет. Снег в Салбыкте уж точно пойдёт. Считай это пророчеством.

– Да, кстати, я, кажется, забыл поздороваться. Добрый день, Степан. Ну что, мы договорились?

Глава 4

• На твоём гербе – Роза Ветров,
• На моём – Переломленный меч.
• Но оба мы знаем цену слов
• И горечь непрожитых встреч.

Дэн Назгул

В предпоследний день месяца граткхар, в полдень, когда вся Старая гвардия была в небе и только Эрик отсутствовал, занимаясь какими-то государственными делами, Блудница вдруг слепо и бессмысленно заметалась из стороны в сторону.

«Взять!» – скомандовал Риттер, выполнявший в тот день обязанности помощника легата.

Взяли. Навалились с четырех сторон, прижали, заставили сесть.

Риттер чуть не за шиворот вытащил Тира из машины и встряхнул, заорав ему в лицо:

– Что, мать твою, происходит?!

– Он родился, – тихо и бешено ответил тот. Нечеловеческие, вертикальные зрачки полыхнули алым в чёрной радужке. – Мой сын родился. Я не знаю, где он.

Риттер растерянно отпустил его. Тир казался невменяемым и, честно говоря, опасным. Что делать с ним, Риттер не знал. Зато Падре знал. Отодвинул Риттера, взял легата за плечи и произнёс, наклонившись к его лицу, не обращая внимания на злобно сверкнувшие глаза:

– Раз он родился, значит, он жив. Ещё вчера ты и в этом не был уверен, правда?

Тир раздул ноздри, оскалился, как будто хотел укусить. Но опустил глаза. И вздохнул.

– Правда.

…Он чуть не свихнулся, когда почувствовал, как где-то далеко пробивается к свету, к жизни его сын. Заметался, пытаясь уловить направление, пытаясь хотя бы примерно определить, откуда, какими путями пришло это чувство – ярость и боль и бешеная жажда жизни.

Бесполезно.

И Падре прав, того, что Риддин жив, пока должно быть достаточно. На какое-то время этого знания хватит.

А что потом?

А потом был неожиданный приказ – Эрику, кажется, понравилось озадачивать легата Старой гвардии неожиданными приказами. На сей раз его величество приказал Тиру отправляться на юг, на узкую нейтральную полосу между Монсутом и Саронтом. Там в одном из рыбацких посёлков Тир должен был встретиться со Степаном Батпыртау, главой саронтской разведки.

Идея была так себе. Встречаться с саронтцем, ещё и Мечником, один на один на ничейной территории… нет, это даже не так себе, это верное самоубийство. Тир, однако, возражать не стал. В последние полгода он с трудом отделял рассудочное от эмоционального и всё же соображал достаточно ясно, чтобы понимать: если Мечники захотят его убить – они убьют. Где угодно. Хоть в Рогере, хоть в безымянной рыбацкой деревне. А уж если Эрик захочет его убить, он не станет перекладывать эту работу на плечи Мечников.

Эрик каким-то чудом сумел спасти своего легата от Оскила, значит, в ближайшее время он не планирует убийства и не станет отправлять на смерть демона, который пока что приносит пользу.

Который пока что приносит больше пользы, чем вреда.

– Постарайся вернуться побыстрее, – сказал его величество. – Если задержишься, доблестные старогвардейцы сведут меня в могилу.

Невесть откуда берущаяся (и невесть куда девающаяся) тактичность была одной из тех черт Эрикова характера, которые не переставали удивлять Тира вот уже десять лет.

– Вернусь так быстро, как только смогу, ваше величество, – пообещал он. – Вы даже поседеть не успеете.

* * *

У посёлка было своё лётное поле – маленькое, на пару грузовых шлиссдарков, но с серьёзными и ответственными служащими. Диспетчер увидел Блудницу издалека, и Тир, оказавшись над полем, тихо умилился тому, как старательно дежурный указывал место посадки, чуть не по слогам сигнализируя цветными флажками.

Ясно. Боевые болиды садятся здесь хорошо если раз в году. А может, вообще никогда не садятся. Что им тут делать – боевым, когда пограничные лётные поля под боком?

Не беспокоясь тем, что перепугают дежурного до полусмерти, Тир с Блудницей спикировали на землю. Бедолага с флажками отскочить, естественно, не успел: борт машины едва не шаркнул по его куртке. Но не шаркнул – старогвардейские понты никого не калечат.

Одним взглядом заставив человека проглотить все недобрые слова, Тир бросил Блуднице:

– Никуда не уходи.

И направился к диспетчерской. Степан Батпыртау должен был ждать его именно там.

По сравнению с начальником разведки Саронта легат Старой гвардии даже в повседневной форме выглядел настоящим пижоном. Батпыртау явился на встречу в одежде, больше приставшей степному пастуху, чем приближённому могущественного герцога. Был он весь в сером и коричневом, невзрачном, тусклом. Шерстяной халат, вытертые сапоги с загнутыми носами, треугольная войлочная шапка на голове. В Степи такой наряд не бросился бы в глаза, в Саронте, пожалуй, тоже. Зато здесь – на границе Вальдена – Степан Батпыртау буквально притягивал любопытные взгляды.

В Степи, кстати, внимание привлекли бы выбивающиеся из-под шапки русые радзимские кудри и россыпь веснушек на круглой курносой физиономии.

Но уж точно где угодно, хоть в Степи, хоть в Вальдене, хоть за океаном, взгляд остановился бы на блистающем золотом и драгоценными камнями широком наборном поясе, охватывающем талию Степана Батпыртау. И на привешенных к поясу изузоренных, изукрашенных ножнах с двумя кривыми мечами.

Мечник… Ну дела!

Тир за свою жизнь видел трех Мечников: Лонгвийца, Оскила и Роланда. Все трое одевались строго и с большим вкусом. Возможно, стиль одежды, которого придерживался Батпыртау, тоже считался где-нибудь строгим, и кто-нибудь (в Саэти хватает психов) мог сказать, что начальник разведки одевается со вкусом. Но Тир, чьи представления о Мечниках, уже успевшие сформироваться, оказались грубо разрушены, так и застыл, заворожённый переливчатым сиянием драгоценных камней и драгоценного металла.

– Многие засматриваются на этот пояс, – вывел его из оцепенения весёлый голос, – так засматриваются, что и сабель не видят.

Прислушавшись к эмоциональному фону Батпыртау, Тир различил только «белый шум». Мечник использовал незнакомый приём, мешающий воспринимать его эмоции. Значит, оставалось полагаться на зрение, слух и интуицию. И если верить этим трём чувствам, Степану Батпыртау действительно было весело.

– Добрый день, – сказал Тир.

– Э-э, летун, – Мечник расплылся в лучезарной улыбке, – неискренне говоришь. А жаль.

Они миновали крохотный посёлок, чья единственная улица провоняла рыбой настолько, что вонь не заглушал даже запах моря. Недалеко от лётного поля расположился пустующий сейчас рынок, а за рынком – гостиница с пёстрой вывеской. И Тир был рад тому, что Батпыртау проехал мимо этого заведения.

Несколько детей и собак провожали их до околицы и отстали, только когда поняли, что чужаки направляются куда-то далеко. Взрослые тоже любопытствовали, и пусть следом не увязывались, интерес их был настолько отчётливым, густым, плотным, что хоть руками щупай.

Не каждый день появляются в посёлке такие парочки: большой парень на маленькой лошадке и боевой болид. За что Тир любил машины, помимо многих других достоинств, так это за то, что они полностью отвлекали на себя внимание неопытных наблюдателей, и о том, что в машине есть ещё и человек, мало кто задумывался.

Ему, кстати, и самому интересно было, куда же они направляются. Лошадёнка Степана Батпыртау шагала себе и шагала, как будто по собственным каким-то делам. Блудница и Тир держались рядом, двигались с той же скоростью. Тир время от времени пробовал настроиться на спутника, чтоб хоть примерно представлять, как себя с ним вести – достаточно и того, что ему один раз попеняли за неискренность, – но настройки все время сбивались. Образ начальника разведки таял, рассыпался сухим песком, выворачивался, как намыленная змея, и не поймать его было, хоть ты тресни.

Заметив усмешку Батпыртау, Тир бросил бесплодные попытки. Ну их к чёрту, этих Мечников.

Километрах в десяти от посёлка, там, где берег стал крутым и обрывистым, а море ощерилось чёрными острыми камнями, стояла на уступе одинокая юрта.

Всё вокруг поросло свежей травой, обещавшей к середине лета превратиться в бурьян. Траву эту с аппетитом поедал ненормально крупный вороной жеребец, по спине которого с видом лектора на кафедре расхаживал напыщенный ворон.

Тир увидел эту парочку и пожелал себе немедленно оказаться в любом другом месте, лишь бы подальше отсюда.

Само по себе желание не исполнилось, а предпринимать что-либо в этом направлении было неразумно, зря ли добирался сюда столько времени? К тому же, пока он в машине, никакой Мечник ему не страшен, даже…

Лонгвиец…

Вот чёрт, надо ж было так вляпаться!

Барон де Лонгви, в степняцкой одежде и босиком, сидел скрестив ноги возле юрты на кошме, курил и читал что-то с экрана дгирмиша. Его конь поднял голову и навострил уши. Барон, не отрываясь от чтения, помахал рукой с трубкой. На Блудницу упала гигантская тень, как будто дракон спикировал, но Тир не дрогнул, и мутант, который у Лонгвийца сходил за орла, пронёсся мимо, полный незамысловатой детской радости от собственной шутки.

«Казалось, ничего не предвещало беды», – пробормотал Тир, открывая колпак.

– Вылезай, – сказал Батпыртау.

– Добрый день, – сказал Лонгвиец.

* * *

Кострище было в стороне, и огонь там погас уже довольно давно: по углям лишь изредка пробегали алые всполохи. Тир сидел напротив Лонгвийца, не курил и не читал, просто ждал, что будет дальше. Барон де Лонгви, кстати, сегодня пугал гораздо меньше, чем десять лет назад. Правда, не потому, что Тир стал смелее, а потому, что какое-то заклинание вроде личины приглушало жуткое воздействие шефанго на психику. С какой вдруг радости такая деликатность? Или это для Степана?

Покосившись на улыбающегося начальника разведки, Тир подумал, что этого никакой шефанго не напугает.

Между тем на разделявшем их большом дастархане одно за другим появлялись блюда с пищей. С виду очень вкусной и совершенно нездоровой. Тир знал правила: сначала угощение, только потом все разговоры. Ещё он знал, что еду предлагают тем, кого не собираются убивать в ближайшее время. Ещё он знал…

Да. Вот об этом.

Лонгвиец взял верхнюю из стопки толстых лепёшек, разломил пополам и протянул ему половину. Молча.

Тир почувствовал себя одновременно Юрием Святым и Джеймсом Куком. Одного убили в ханской ставке, второго вообще папуасы съели – самая подходящая компания в данной ситуации.

Он взял предложенный кусок лепёшки и даже умудрился не выронить его, увидев сверкнувшие из-под чёрных губ клыки. Это была улыбка. Обычная кошмарная улыбка. Шефанго же не виноваты, что у них такие зубы.

– Я знаю, что первая встреча с Ильрисом оставила у тебя неприятные воспоминания, – заговорил Степан Батпыртау, когда с едой было покончено, а на дастархане воздвиглись кувшины с вином и водой, фрукты и сладости.

– Неприятные? – Тир взглянул на Лонгвийца. – Нет. Его милость и я всего лишь обозначили свою позицию в отношении друг друга.

– Можно сказать и так. Но сейчас, чтобы помочь тебе, нам нужно твоё полное доверие. А «позиция», которую вы «обозначили», – Батпыртау снова улыбнулся, как будто ему очень понравились эти два слова, – не позволяет говорить о доверии. Поэтому я должен кое-что показать тебе. Ты ведь умеешь смотреть, не так ли?

– Смотреть? А. Ну да.

– Тогда смотри.

На этот раз не было никакого «белого шума», и Тир легко окунулся в слои чужих эмоций. Он не знал толком, что ожидал увидеть. Наверное, рассчитывал в лучшем случае – на равнодушие. В конце концов, Лонгвиец хотел его убить, а Степан был саронтцем, у которых, по слухам, в крови неприятие «грязи», и то, что сейчас эти двое собирались ему помочь, пункта об убийстве не отменяло. Но Тир совершенно точно не рассчитывал обнаружить спокойное дружелюбное любопытство. Батпыртау не планировал его убивать ни сейчас, ни когда-либо в будущем, если только обстоятельства не вынудят к убийству. Батпыртау был заинтересован в поиске Катрин, потому что хотел опробовать предложенную Ильрисом методику. А ещё начальнику разведки было очень интересно, что же за существо удостоилось от Ильриса-баатура внимания и… покровительства?!!

От изумления Тир разорвал контакт и вытаращенными глазами уставился на невозмутимого Лонгвийца. Тот угощал ворона печеньем, вполголоса объясняя заинтересовавшемуся процессом жеребцу, почему ему нельзя мучное и сладкое, а птице можно.

– Ильрис не умеет открываться, – сказал Батпыртау, – он всегда такой, как сейчас. Взгляни, если хочешь.

Лонгвиец хмыкнул, но обошёлся без комментариев, что Тир счёл знаком согласия.

И взглянул.

Первым слоем было насмешливое равнодушие, очевидное для любого наблюдателя. И Тир не сразу разобрался, что не так, но довольно быстро сообразил, что это обманка, действие всё той же личины. Личину создавала чёрная жемчужина, висящая у Лонгвийца в ухе, – сложная оказалась штука, изучить бы её повнимательней, да некогда.

Тир нырнул чуть дальше – и провалился.

В пустоту.

Ничего там не было. Вообще. Пусто, как будто никакого Лонгвийца не существует, а есть только личина с её наведёнными эмоциями.

Какая-то хитрая иллюзия… высокоуровневая защита. Небанальный подход, это точно. Стену можно попытаться сломать, «белый шум» – расшифровать, зеркало – бывают и такие защиты – разбить. А тут… буквально не к чему приложить усилия. Нырни туда, глубже, и рискуешь никогда не выбраться. Ориентиров-то нет. Эмоциональный вакуум.

– Как ты это сделал? – вырвалось у Тира, прежде чем он успел сообразить, что вопрос не слишком-то вежлив.

– Душу продал, – спокойно ответил Лонгвиец. – Значит, так, легат, всё, что мы выясним в процессе поисков, никогда не будет использовано против тебя. Это я обещаю. Но если хоть кто-то узнает о том, что тут происходило, я буду считать это поводом. Это я тебе тоже обещаю.

– Не разглашать, – кивнул Тир. – Понятно. А почему?

– Он уже задаёт плохие вопросы. – Лонгвиец покачал головой.

– Это хорошие вопросы, Ильрис, – улыбнулся Батпыртау, – просто ты слишком скрытный. Ильрис-баатур собирается прибегнуть к пророческому дару, – продолжил он, глядя на Тира, – а поскольку это – прямое нарушение традиций Ям Собаки, он не хочет, чтобы об этом знал кто-то, кроме нас с тобой. Между тем все, у кого есть хоть немного ума, давно догадались, что Ильрис однажды уже использовал свой дар, чтобы помочь тебе, и не удивятся, если он сделает это снова. Но, – Батпыртау развёл руками, – если Ильрис не хочет огласки, я думаю, мы должны прислушаться к его пожеланию. Тем более что тебе он пригрозил смертью, а с его точки зрения это… м-м, довольно убедительный аргумент.

– С моей тоже, – мрачно сообщил Тир.

– Очень хорошо, что вы так быстро нашли общий язык, – произнёс начальник разведки без тени насмешки.

Бывают такие дни, когда каждое новое событие удивляет сильнее, чем предыдущее. И хорошо ещё, что случается это не часто. Тир едва успел осмыслить тот факт, что двое из его наиболее вероятных убийц решили помочь ему, как Лонгвиец огорошил его, одобрив истребление семьи Блакренов.

О том, что в Лонгви убийство восприняли неадекватно, Тир уже знал. Он удостоился за эту резню карикатуры от Адепта-13 – художника с мировой славой, до сей поры не обращавшего на него ни малейшего внимания, – а карикатура сама по себе означала одобрительную реакцию. Все-таки лонгвийцы ну очень странные люди. И сам Лонгвиец – тоже. Хоть и не человек.

Убивая Блакренов, убивая их слуг, всех, кто оказался в доме, Тир испытывал непривычное чувство раздвоенности. Он понимал, что поддался эмоциям, что поступает неправильно, создаёт сложности Эрику и, скорее всего, подписывает смертный приговор себе самому. Он всегда скрывал особо жестокие убийства, скрывал от императора, от остальных старогвардейцев, прекрасно зная, что их терпение имеет предел, но семью менира уничтожал в полном соответствии со своими новыми представлениями о том, как надо убивать. И это убийство он скрывать не собирался.

Потому что Блакрены должны были стать предупреждением для всех остальных. Для всех, кто попытается спрятать от него Риддина. Для всех, кто попытается отнять у него его законную добычу – Катрин.

И не важно, что сам он ненадолго переживёт Блакренов.

Да, тогда это действительно было не важно. Значение имело только одно: раз и навсегда объяснить людям, что есть вещи, которые им не позволены.

Оказывается, ему это удалось.

– Маг отказался охранять её, – сказал Лонгвиец. – Парнишка струсил, а ты был достаточно убедителен, чтобы институт порекомендовал остальным выпускникам держаться подальше от твоей женщины.

– Эрик был хорош, – вставил Батпыртау, – мне казалось, он должен уступить Моряку.

– Может, когда-нибудь так и случится. Но не в этот раз.

Да, в этот раз Эрик сражался за своего демона с превосходящими силами противника, несмотря на все неприятности, которыми это грозило ему самому.

Тир всё ещё был полезен.

Оскил мог просто прийти и убить Тира фон Рауба. Что ему Эрик Вальденский с его обещанием защищать и не допустить убийства? Что может сделать император? Затеять войну с Оскландом? Так ведь керты связывают по рукам и ногам. Вызвать Оскила на суд чести? Именно так Эрик и поступил бы, он же сумасшедший, его величество, в некоторых вопросах и вовсе – невменяемый. Но бой с Мечником… это даже не смешно.

И всё же Оскил не стал убивать. Ограничился тем, что назначил вознаграждение за голову Тира фон Рауба. И вдвое большую сумму – за Тира фон Рауба живого и относительно неповреждённого. Только и всего. За два прошедших месяца нашлось несколько желающих подзаработать, но всех их перехватили люди Клендерта. А в итоге всех их убил Тир фон Рауб.

Эрик не возражал.

Оскил, кажется, тоже.

– Мы будем искать не Катрин Зельц, а твоего сына. – Лонгвиец снова закурил. Ворон взлетел к нему на плечо и затоптался, топорща блестящие перья. – Мне понадобится твоя память, мальчик, вся целиком, твои воспоминания, твои мысли, твои инстинкты – всё, что делает тебя тобой. Ты готов к этому?

– Тебя стошнит, – почти серьёзно предупредил Тир. – Я же Чёрный.

– А я – пустой, – пожал плечами Лонгвиец, – мне без разницы.

* * *

Это продолжалось трое суток. Степан – были такие времена – курил дурманную траву, вдыхал дым, вызывающий видения и голоса, пытался, отрешившись от мира, найти свой путь, научиться пользоваться своим даром. Его дар был сродни Ильрисову, но Ильрис – ясновидящий, с ним говорят боги и духи, а Степан не слышал ни духов, ни богов, Степан умел складывать рассыпанные мозаики событий так, что получалась готовое, живое полотно.

Однако прежде чем он понял, что всё, что потребно ему, – это ясный рассудок и сведения, любые, разные, бессвязные или кажущиеся таковыми, он много чего перепробовал. И три дня, три ночи, в течение которых шло сложное гадание, напомнили о тех далёких временах.

Время то ускоряло бег, то замедлялось так, что застывал в воздухе поднимающийся над трубками дымок. Сумрачный полог подёрнул небо, а море вставало стеной и, казалось, вот-вот обрушится на посеревшую землю. Ильрис гадал не на рунах и не на картах, не в хрустальном шаре, не на воде в серебре, не по следу птиц, не по путям ветра… Ильрис гадал на чужой нечеловеческой душе.

Плакал младенец – мать окрестила его сразу, на следующий же день после рождения. Шумел тёмный, обложенный тучами лес, и, пузырясь, стекала по трещинам коры густая кровь. Моря больше не было слышно – далеко до моря. Далеко до людей. Были женщина и мужчина, был лес, были имена, пока лишённые смысла.

Степан слушал и смотрел. Картины сменяли одна другую, голос Ильриса терялся, когда появлялись другие голоса. Где-то в стороне оставались крики убиваемых людей, распахнутый полог неба, голод хищного зверя и неведомый Степану восторг полёта сквозь бездну. Всё это доставалось Ильрису, а Степан Батпыртау, глава лучшей в Саэти службы разведки, один к другому складывал те слова и образы, которые Ильрис выбирал для него, и тут же, ни на миг не прервав связи с Ильрисом, отдавал приказы по шонээ.

Его люди начали работу. Мессар велик, но даже там Катрин Зельц уже не спрячется от разыскивающего её демона.

…– Кому мы помогли? – спросит Степан потом, когда мальчик с серебряными волосами и голодными ледяными глазами упадёт в небо на своей живой машине. – Кого мы погубили? – спросит Степан, провожая взглядом исчезающую в слепящей вышине тёмную точку.

– Он очень красив, – ответит Ильрис сразу на оба вопроса. – Если я смогу убить его так, чтобы уничтожить и его душу, я сделаю это.

– Почему?

– Из милосердия.

Глава 5

• Холодно. Пахнет непролитой кровью,
• Пулей в стволе и заснувшим металлом,
• Смертью, застывшей у изголовья,
• И топором, от работы усталым.

Ив де Гри

Итак, Мессар. Центр материка. Конунгат Нермесс – одно из самых больших государств восточной части континента. Севернее Нермесса лежит Ничья земля (теперь-то известно, чья она), южнее – Хелонр, некогда колония Ниторэй и Эстремады, а нынче – приёмный конунгат Ям Собаки. Осиное гнездо. Кругом шефанго.

Тир ничего не имел против шефанго вообще. Он на Лонгвийца смотрел криво, ну так ведь и Лонгвиец поглядывал на него выжидающе: временное перемирие не отменяло обещания убить, а неожиданная помощь не означала, что можно расслабиться. А против других шефанго Тир ничего не имел, и всё же тот факт, что Катрин решила прятаться в одном из конунгатов, заставлял нервничать. Так. Самую малость.

Честно говоря, он уже так влип, что нервничать просто не имело смысла. Рано или поздно количество ошибок превысит критическую массу, и тогда его всё равно убьют.

Каким чудом Батпыртау удалось выяснить, где находится Катрин, он не вникал. Краткого контакта с начальником разведки оказалось достаточно, чтобы навсегда уяснить: чем дальше ты от Мечников, тем лучше. Если тебе дорог рассудок, не пытайся забирать их эмоции. Если тебе дорога жизнь, не забирай их посмертных даров.

Если тебе дорого спокойствие – не задавай им лишних вопросов.

Так что, получив всю необходимую информацию, Тир ограничился благодарностью, и даже традиционная вальденская формула «буду рад оказать ответную услугу» далась ему с некоторым трудом. Он не думал, что монстрам, в течение трех дней препарировавшим его память, понадобятся когда-нибудь услуги наёмного убийцы. Но если понадобятся… страшно предположить, кого же придётся прикончить.

– Я немедленно отправлю за ней людей, – пообещал Эрик.

Тир ничего не сказал, только поморщился. Люди его величества уже спугнули Катрин в Лонгви и в Оскланде, скорее всего, в Нермессе произойдёт то же самое.

– Суслик, если я отпущу за ней тебя, ты снова устроишь бойню. Ссору с Оскландом мы ещё как-нибудь переживём, но ссориться с конунгатом себе дороже.

– Не будет бойни, – сказал Тир. – Я могу не убивать.

– Неужели?

– Если не будут убивать меня. В любом случае, ваше величество, я могу не убивать так, как в Оскланде.

– Трудно поверить. – В голосе Эрика слышался очень неприятный сарказм.

– Я не буду убивать без крайней необходимости, – Тир терпеливо смотрел на императора, – такая формулировка подходит?

– Добавишь слово «никогда»?

– Ваше величество!

– Понятно. Ладно, отправляйся в Нермесс и, сделай милость, позаботься о том, чтобы Катрин Зельц осталась жива.

– Она ещё год будет необходима, – буркнул Тир. – Понял. Позабочусь.

Катрин сбежала в земли шефанго. Почему? Скорее всего, потому что надеялась, что там защитят её ребёнка. Она имела бы больше оснований надеяться, если бы была отцом, а не матерью. И если бы идиотская идея о том, что Тир принесёт сына в жертву дьяволу, была хоть чуточку менее идиотской. Нет, в Нермессе Катрин не на что было надеяться. Эрик не верил в то, что Тир фон Рауб убьёт своего сына. И Лонгвиец не верил в это. Скорее всего, в это не поверит и конунг Нермесса… хотя в любом случае будет лучше, если до конунга дело не дойдёт.

Христиане, впрочем, верили в этот бред безоговорочно. Слова «дьяволопоклонник» и «жертвоприношение» были для них синонимами, а о том, что первенцев в жертву предпочитал получать Белый бог, а отнюдь не дьявол, все как будто позабыли.

Эрик велел не убивать. Ладно, нет, значит, нет. А Катрин повела себя неожиданно умно для такой соплюхи. Она крестила Риддина в одном из самых многолюдных приходов Орена, столицы Ниторэй. Искать её первым делом начали бы именно там, среди восьмисот тысяч горожан… Конечно, не каждая из обитательниц столицы три недели назад родила сына, и всё же поиск занял бы время, а для Катрин это стало бы сигналом о том, что её всё ещё разыскивают.

Она тянула время. Рассчитывала на то, что рано или поздно поиски прекратятся. И у неё хватило ума не прятаться в каком-нибудь монастыре, чьи стены могли защитить от Тира фон Рауба. Защитить-то они могли, но монастыри принадлежат христианской церкви, а церковь – это организация. Там всё учтено, каждый человек сосчитан, информация сохранена в архивах, а архивы доступны любому, кто проявит достаточно терпения и сноровки.

После того, что случилось в Оскланде, Катрин передумала прятаться среди людей. Она обосновалась в одном из нермесских лесничеств, на заимке в глухом лесу, воспользовавшись гостеприимством лесничего.

Ещё один христианин, мать его, поразвелось же их – никакого спасения нет. Почему бы не придумать какой-нибудь полезный закон, запрещающий христианам в языческих странах поступать на государственную службу. Надо как-то ограничивать их количество!

* * *

В третьем часу ночи Тир вылетел из ворот телепорта в центре Мирена, столицы Нермесса. Сразу «прыгнул» на восемь хиррдарков вверх. Выход из телепорта охранялся, но Тир исчез раньше, чем человеческий глаз успел заметить его машину, а датчики сигнализации (в Нермессе пользоваться магией не стеснялись) сообщили лишь о помехах. Ничего достойного внимания.

До места он добирался вслепую. Батпыртау указал ему ориентиры, но было облачно, а Блудница шла над облаками, так что полагаться пришлось на компас да на особое старогвардейское чутьё. Чутьё, к слову, не считалось магией, и Старая гвардия не стеснялась использовать его в военных действиях. Да толку-то! Авиация войну не выиграет, тем более не выиграют войну шесть человек…

К чёрту! Не сейчас!

Он не промахнулся – посадил Блудницу в подлеске, всего в полусотне метров от большого деревянного дома. Не сломал ни одной веточки… правда, особого смысла в этом не было. Он войдёт в дом, а когда выйдет оттуда, искать или преследовать его будет некому… Никого не убить. Да-да, он прекрасно помнил это условие. Но про то, что нельзя обезвредить, разговора не было. Запас посмертных даров невелик, так что нельзя рисковать собой больше, чем необходимо.

В доме было шестеро людей: трое мужчин, две женщины и ребёнок… Лесничий с женой, их батраки и Катрин с сыном. Теперь его зовут Гуго: Катрин назвала его в честь своего отца.

В хлеву спали лошадь, коровы и свиньи. В сарае дремал крохотный шлиссдарк. Шефанго богаты, их подданные – тоже не бедствуют. Аж завидно.

Тир неслышно выскользнул из леса, перемахнул через частокол, прислушался снова. Дворовая собака насторожила было уши, но почуяла, кто пришёл, тихо заскулила и убралась в конуру.

Окна забраны решётками – от зверья, а вот дверь не заперта. Люди-люди, о чём вы только думаете? Прячете у себя воровку и не беспокоитесь о том, что за ней придут? Тир обошёл дом вокруг, обнаружил вторую дверь, просунул в скобу дверной ручки толстый кол, вытащенный из изгороди. Теперь изнутри не откроют.

Он вернулся к «парадному», приоткрыл дверь и сквозняком просочился в узкую щель. В этот момент Риддин… Гуго услышал его и радостно, басовито загудел.

Почти сразу в сенях вспыхнул свет.

– Эй! Ты кто та…

Тир, не глядя, метнул нож. Вопрос оборвался удивлённым вскриком. С той же стороны молча набежал большой парень. Получил удар ногой, грохнулся на пол со сломанной челюстью, сокрушив по дороге какой-то предмет мебели.

Это батраки, они спали в сенях. Оба живы. Тот, который с ножом, ещё и двигаться может. Чёрт с ним! Он пока что в шоке…

Дверь, ведущая в жилую часть дома, приоткрылась, оттуда шарахнуло леденящим разрядом. Мимо!

Хрен там мимо! Минус посмертный дар…

Из-за двери выстрелили очередью, не беспокоясь о том, чтобы попасть. И то сказать, о чём там беспокоиться? Ледяной холод мгновенно вытянул жизнь из парня на полу, вскрикнул и умер второй раненый. Тир забрал посмертные дары, метнулся вперёд, чувствуя, как замерзает в жилах кровь. В буквальном смысле…

Он разбил толстые доски двери. Упал на спину, пропуская над собой ещё один разряд, оттолкнулся руками, ударил обеими ногами в грудь бородача с оружием. Под каблуками хрустнуло. В потолок ушла короткая очередь.

Он охренел, что ли, в доме стрелять?! Убьёт же всех!

Тир погрузил длинный нож в живот бородатого, резанул снизу вверх, оттолкнул падающее тело, вырвав из рук разрядник. Добивать было некогда – в помещении сильно похолодало. Дальше по коридору двое женщин, замерзая, крича от страха, пытались открыть вторую дверь.

Риддин был там! Он не боялся.

Тир рванулся через коридор, почти забыв об осторожности. Если дверь сейчас же не открыть, они тут все замёрзнут насмерть. На входе во вторые сени его догнал посмертный дар бородача. И встретили безжалостные стальные заговорённые арбалетные шарики. Сразу два. Больше, чем нужно. Больше, чем…

Ещё два следом. От одного он успел увернуться. Второй ударил в плечо. Развернул.

– Не двигаться! – приказал Тир.

Одна из женщин замерла. Вторая – Катрин! – попыталась, не выпуская из рук ребёнка, забрать у неё арбалет. Тир выругался. Уже не считая уходящие жизни, прорвался к дверям, со всей своей сверхчеловеческой, нечеловеческой силой ударил, выворачивая петли, в щепу разнеся косяк.

«Сколько у неё осталось зарядов в обойме?!»

Это была последняя мысль перед тем, как перед глазами взревело багровое пламя.

…И снова он успел. Уполз. Червем, безногим перепуганным гадом, обрывая ногти, вцепляясь в жизнь зубами, уполз от огня. В себя пришёл от утреннего холода. Очнулся голодным, голодным до такой степени, что не побрезговал и сожрал панический ужас воющей по мёртвым собаки.

Катрин ударила его топором. Обухом.

Дура.

Била бы лезвием – могла убить, а так – сама виновата.

От того, чтоб замёрзнуть насмерть, его спасло тепло летней ночи, дышавшее в выбитую дверь. От сотрясения мозга не спасло ничего.

Шлиссдарка в пристройке не было. В стойлах остались животные, и позаботиться о них сейчас некому. Дерьмо!

Тир вернулся в дом. Трясясь от холода, разыскал шонээ, ткнул в кнопку памяти, надеясь, что там хранятся номера, нужные для дела, а не для болтовни, и сообщил:

– В пятнадцатом лесничестве три трупа.

Выключил шонээ и поплёлся к Блуднице.

Шлиссдарка нет. Значит – надо его искать. Судя по состоянию того, что осталось от трупов, времени прошло до чёрта. Вот дерьмо!

– Давай, девочка, – он свалился в кресло, дрожащими руками застёгивая ремни, – помоги мне, я сам не справлюсь.

Блудница не верила, что он не справится. Но она никогда не отказывалась помочь – помогать ему было её основной задачей. Да, она засекла взлетающий шлиссдарк. Да, она заметила, каким курсом он улетел. Конечно, она попробует его догнать! С удовольствием! Догонять и убивать – это же так здорово!

Они летели над лесом на юго-юго-восток, к побережью, к границе Нермесса. На юге Хелонр. Если держаться того же курса, то выйдешь прямиком к Порта Юна – перекрёстку воздушных путей Мессара, Старого Материка и Айнодора.

Шлиссдарк лесничего Блудница почуяла ненамного раньше, чем Тир. Огни Порта Юна, дрожа, замерцали в утреннем тумане, тут-то Блудница и насторожилась. Нашла!

Пустой кораблик, на борту которого было выведено «Айсеш» (Муравей), стоял на краю лётного поля. У пилотского кресла лежал топор, к обуху которого пристала кровь и прядь светлых, как будто металлических волос.

– Твою мать, – вяло прокомментировал Тир.

И пошёл в диспетчерскую выяснять, есть ли у них хоть какая-то информация о том, куда делись две женщины и ребёнок, прилетевшие на «Муравье». С учётом того, что одна из женщин пребывала в состоянии полной неподвижности, они не могли не привлечь к себе внимания.

Блудницу Тир машинально вёл за собой. И, кажется, не слишком адекватно отреагировал на попытку кого-то из полевой обслуги указать ему на нарушение правил.

На нарушение больше никто не указывал. Но о том, что в Порта Юна прилетел настоящий вальденский старогвардеец, грязный, как настоящий вальденский старогвардеец, пьяный, как настоящий вальденский старогвардеец, и злобный, как… ну понятно. Словом, об этом уже через десять минут было известно всем пилотам, техниками и даже пассажирам в зале ожидания.

Тир никак не думал, что Старая гвардия пользуется за океаном такой популярностью.

Зато помогли ему охотно. Владелица шлиссдарка «Муравей» находилась в клинике неотложной помощи, а её компаньонка и, прямо говоря, спасительница, да-да, с младенцем, совсем юная девушка, поднялась на борт эльфийского шлиссдарка. Да, отправилась на Айнодор. Час десять минут назад. Да, связаться с бортом можно. Вот, пожалуйста, по этому каналу… Всё в порядке, господин фон Рауб?

– Ни хрена не в порядке, – рявкнул Тир, выметаясь на улицу и с разбегу запрыгивая в машину.

Ох, зря он так!

Морщась от боли, он рванул Блудницу в небо и помчался вдогонку за айнодорским кораблём. Что он будет делать, когда догонит его, Тир понятия не имел. На шлиссдарках эльфов установлены мощнейшие защитные поля, на шлиссдарках эльфов – магическое вооружение, на шлиссдарках эльфов – эльфы! Мать их, бессмертные и крутые, как вальденские гвардейцы.

Старогвардейцы круче. Но в одиночку не стоит и пытаться напасть на эльфийский шлиссдарк.

Он всё-таки попытался.

По нему стрелять начали раньше, чем он сам что-то предпринял. Была ведь мысль сначала договориться, попросить разрешения на вынужденную посадку – места на палубе хватало. Нет, куда там! Открыли огонь.

Снаряды превратили небо в решето, Блудница завертелась, весело и радостно затанцевала, уходя от выстрелов. Тир высадил всю обойму в лобовой атаке, целясь в одну точку защитного купола – напротив первого пилота. Девяносто шариков в стальной оболочке. Примерно на семидесятом купол поддался. Голова пилота взорвалась, тело откинулось в кресле, Тир сменил обойму… И тут на мостике рядом со вторым пилотом невесть откуда оказалась Катрин.

С Риддином на руках.

На мгновение они встретились взглядами – и Тир увидел, разглядел весёлые алые огоньки в вертикальных зрачках своего сына.

Блудница нырнула вниз, под непробиваемое дно шлиссдарка, и дальше, дальше – к земле.

Бой окончен.

– Почему на Айнодор? – спросил Тир у Блудницы.

Она не знала почему. Она хотела бы ещё подраться, но если нельзя, значит, нельзя.

Почему на Айнодор?

Потому что попасть туда можно только на эльфийском корабле. А ещё – потому что эльфы чуют «грязь» не хуже, чем саронтцы. И ненавидят ничуть не меньше. Пожалуй, даже больше.

Что ж. Теперь вернуть Риддина не поможет даже Лонгвиец… Это не повод сдаваться, но сейчас пора отступить. На время. Ненадолго.

Чёрт-чёрт-чёрт!!! Хорошо бы не навсегда.

* * *

Тир вернулся в Рогер, злой до потери рассудка и донельзя уставший. Удачное сочетание, потому что если бы не усталость, кто знает, каких ещё глупостей он мог наделать?

Эрик недоумевал. Легат Старой гвардии при всём своём безрассудстве и отчаянной старогвардейской смелости никогда раньше не совершал ошибок. Но с некоторых пор он стал ошибаться раз за разом.

Во всём, что не касалось полётов.

Когда это началось? Когда Старая гвардия охотилась на кертов, осваивающих скоростные болиды. Тогда же Тир вновь стал спорить с Эриком по поводу давным-давно, казалось бы, решённого вопроса о том, как именно нужно учить пилотов. И слишком много времени проводить с Хильдой.

А потом появилась эта девчонка Зельц, и он как с цепи сорвался.

За последние несколько месяцев цепь вроде бы восстановилась. Цепь и ошейник – страх и обязательства, удерживающие демона в рамках человеческого поведения. Эрик предпочёл бы называть это по-другому, видеть ситуацию иначе, но для того, чтобы заменить ошейник и цепь верностью и доверием, нужно было признать себя хозяином Тира фон Рауба. Парадоксальным образом признание этой формы взаимоотношений отменяло принуждение, но для Эрика было неприемлемо. Демон или человек, его легат должен был сам отвечать за себя и свои поступки, не сверяясь ни с чем, кроме собственной совести.

Одна беда – совести у него никогда не было.

Пределы собственной власти над ним… точнее, её беспредельность, не то чтобы пугали, но вызывали лёгкую оторопь. Бешеный легат, прошлой весной живьём разрезавший на кусочки тридцать человек, в этот раз досконально выполнил рекомендацию «не убивать».

О чём-то да говорит, не так ли? О том, что Тир вменяем лишь до тех пор, пока цепь натянута. О том, что стоит дать ему чуть больше воли, и он с радостью повторит Оскландскую бойню в любом другом месте. Ни для чего. Просто так. Просто потому что ему это нравится.

Похоже, Тир фон Рауб возложил на своего императора ответственность за слишком большое количество жизней.

Эрик знал, что можно обходиться без приказов и запретов, для этого достаточно было объяснить Тиру, почему что-то делать нужно, а что-то – недопустимо. Убедительно объяснить. Так, чтобы это улеглось в рамки его логики. Но объяснить, почему кого-то убивать необходимо, а кого-то нельзя, было невозможно.

Оставалось запрещать. И приказывать. И контролировать натяжение цепи.

Как бы там ни было, совершив шокировавшее эльфов нападение на айнодорский шлиссдарк, Тир признал своё поражение. Он, конечно, не угомонился: под видимым спокойствием тлеет ярость, и весь он сейчас как ядовитая змея, готовая к смертельному броску, но, по крайней мере, он не собирается больше ничего предпринимать.

Не собирается никого убивать.

Хотя бы какое-то время.

Эрик приказал ему ждать. И Тир ждёт. Только боги знают, чего ему это стоит. Потому что, если Лонгвиец прав, если в том, что касается детей, Тир фон Рауб чувствует, как шефанго, и думает, как шефанго, то он уже должен был бы штурмом брать Айнодор.

Но он ждёт.

Эрик тоже ждал. Хелед Рыжая, правительница Айнодора, должна была принять решение насчёт судьбы Катрин Зельц, но она отложила рассмотрение этого вопроса до тех пор, пока Катрин не перестанет кормить ребёнка.

– Не хочу, чтобы у девчонки из-за меня молоко пропало, – безапелляционно заявила она в ответ на ходатайство Эрика.

Что ж, Хелед – это Хелед. Прекрасная дама, чей скверный характер, невероятное упрямство и полное отсутствие чувства такта стали притчей во языцех задолго до рождения Эрика Вальденского.

Не зря же деда угораздило влюбиться именно в неё. Дед – он такой. Лёгких путей не ищет.

Глава 6

Добыча Волка во власти Волка.

Редьярд Киплинг

Айнодор редко предоставлял убежище чужеземцам. Настолько редко, что считалось, будто эльфы вообще никогда этого не делают. И Катрин покинула Порта Юна на эльфийском шлиссдарке только потому, что он оказался единственным кораблём, на котором можно было улететь немедленно, в ближайшие десять минут.

За те полгода, которые она скрывалась от Тира, ей никогда не было так страшно, как в то утро. Она и раньше боялась, но сначала страх был рассудочный, осмысленный – отец Польрен объяснил ей, какую угрозу представляет Тир для ребёнка, и Катрин предприняла всё возможное, чтобы спасти своего сына.

Она всё сделала сама и никак не ожидала, что в её действиях обвинят людей, которых она попросту использовала. Это была её идея – укрыться в Оскланде: она решила, что лучше всего прятаться в государстве, состоящем с Вальденом в прохладных отношениях. К тому же Катрин худо-бедно знала оскландский язык. Это она отыскала в Лонгви представительство дома Блакренов – в Лонгви можно было найти представительства всех более-менее крупных дельцов Саэти – и да, ей повезло, что Блакрены прислали в Лонгви своего сына, а не штатного финансиста, но должно же женщине в её положении повезти хоть в чём-то.

Очень сложно было притворяться дурочкой, беззащитной, беспомощной, безмозглой. И было страшно, потому что Тир знал, что она далеко не глупа. Он и терпел её только потому, что она умнее многих женщин, даже тех, которые были гораздо старше.

Помощи просила дурочка. А вальденский демон искал умную и расчётливую стерву.

Стерву, влюблённую в него всем сердцем.

Катрин хотела нанять мага-телохранителя и даже рассматривала идею обратиться за помощью к кому-нибудь в Лонгви, но быстро отбросила эту мысль. Многие лонгвийцы были шефанго, а шефанго отдали бы её Тиру потому, что он – отец её ребёнка, а она… всего лишь мать. Всего лишь!

Когда она узнала о том, что случилось с Блакренами, о чудовищном убийстве, которое Тир совершил лишь оттого, что был очень зол, страх перебрался из разума в сердце и зацепился там. Страх и чувство вины – Катрин боялась, что Тир убьёт её, Катрин истерзалась мыслями о том, что из-за неё были убиты люди. Они были добры к ней и погибли из-за своей доброты.

Её телохранитель Яирам разорвал договор без раздумий. Он сказал, что фон Раубу простили бойню в Оскланде и, если уж ему сходят с рук такие преступления, значит, ему никто и ни в чём не станет чинить препятствий. Демон получил индульгенцию на убийства.

А мир, возможно, сошёл с ума.

Яирам готов был рисковать жизнью, спасая Катрин, – это входило в условия договора, – но он не мог рисковать душой. Фон Рауб ведь не зря убивает со столь невероятной жестокостью, он проводит ритуал, отнимает у жертвы не только жизнь, но и душу. Своему хозяину, Сатане, он добычу, может, и не отдаёт – в конце концов, всем известно, что именно на таких условиях Эрик Вальденский согласился его защищать, – но себе забирает, это уж точно. А для жертвы не всё ли равно, кому из демонов достанется душа?

Катрин не винила Яирама и даже не пыталась удержать. Могла бы, наверное. Беременной женщине не так уж сложно заставить людей делать то, что ей нужно. Но если бы Яирам погиб, его смерть легла бы на её совесть, так же как смерть Блакренов. И кто знает, вдруг тень вины за убийства коснулась бы нерождённого младенца. Допускать этого было нельзя. Малышу и так угрожала страшная опасность, и никто не мог спасти его, кроме матери и Бога.

Она укрылась бы в монастыре, но Яирам, перед тем как уйти, отсоветовал ей просить защиты у церкви.

Катрин боялась всё время. Страх менял окраску, становился сильнее, не покидал ни на миг – но всё это время она боялась человека. Человека, которого почти не знала, несмотря на то что в течение полугода была его единственной женщиной и несколько месяцев даже жила с ним в одном доме.

Человека, которого любила.

До сих пор.

А он не был человеком.

И страх Катрин превратился в панический, животный ужас, когда демон пришёл за ней в дом лесничего, господина Скогра. Когда меньше чем за минуту мир перевернулся, и жизнь сломалась, и трое людей, защищавших её, людей, в которых она верила, погибли быстро и страшно.

Катрин не могла забыть, как они с госпожой Скогр пытались спастись, как что есть силы дёргали, тянули на себя дверь. И понимали, что это колдовство, чёрные чары, что дверь не откроется, что они заперты в доме наедине с демоном, который убил всех мужчин и сейчас идёт убивать женщин.

Но из затянувшего коридор холодного облака вышел не демон, а ослепительный ледяной ангел. На белом лице страшно светились алые уголья глаз, волосы сверкали заиндевевшим серебром, кристаллики льда осели на одежде, отчего лётный комбинезон казался ледяной бронёй.

Он должен был умереть – шлейф холода, тянущийся за ним, как крылья, должен был выстудить кровь в его жилах, превратить кости в хрупкое стекло. Но он не умер, его невозможно было убить, в тот момент Катрин поняла это со всей отчётливостью и осознала бесполезность сопротивления, и если бы не Гуго, медленно замерзающий у неё на руках, она сдалась бы. Смерть неизбежна, от рук ли явившегося за ней разгневанного демона или от холода.

Госпожа Скогр стреляла из арбалета, выстрелы не причиняли демону никакого вреда.

Его не убить…

Катрин не сдалась только потому, что хотела спасти сына. Стремление это было настолько велико, что она нашла в себе силы ослушаться властного голоса, не поддаться чарам. В тот момент она не думала о том, что Гуго всё равно умрёт, умрёт от холода, ведь из дома не выбраться, разве что со смертью демона развеется злое колдовство.

А демон прошёл мимо неё, не обращая внимания на выстрелы. И выбил дверь.

Вот тогда Катрин и ударила его топором. Увидела путь к спасению – откуда только силы взялись – одной рукой подняла тяжеленный колун…

И не смогла ударить насмерть.

Вот не смогла, и всё.

Она любила его. Он хотел убить её, а она его любила. И ничего с этим не сделать. Только бежать дальше и снова прятаться, моля Бога о том, чтобы никто больше не погиб из-за неё.

На что надеялась, глупая, глупая женщина? Неужели на то, что он поймёт, на то, что, когда он придёт в себя, когда осознает, что Катрин сохранила ему жизнь, он что-то поймёт, почувствует благодарность или… ну хоть что-нибудь почувствует, кроме желания убить?

На палубу шлиссдарка она поднялась в таком состоянии, что стюард счёл необходимым спросить, чего она боится. Эльфам обычно было наплевать на людей и на человеческое самочувствие, но во время перелёта экипаж предпочёл бы видеть своих пассажиров спокойными и уравновешенными, а женщина с младенцем, растрёпанная, бледная и трясущаяся от ужаса, наверняка могла выкинуть что-нибудь неожиданное.

Прижав к себе Гуго, боясь, что сейчас её попросту выкинут с корабля, оставят в порту, Катрин призналась, что её преследует убийца. Она могла бы не говорить правды, но это значило подвергнуть шлиссдарк опасности, к которой экипаж будет не готов.

– Убийца? – недоверчиво поднял брови стюард.

Катрин впервые в жизни видела эльфа, её заморозила нечеловеческая утончённая красота, а разрез тёмно-фиолетовых глаз до жути напомнил Тира.

– Фон Рауб, – прошептала Катрин, борясь с желанием зажмуриться или заплакать. – Меня хочет убить Тир фон Рауб. Он гонится за мной… прямо сейчас.

Это имя знали даже эльфы. Господи, да есть ли на свете место, где не слышали о легате Старой гвардии?! Есть ли на свете место, где можно от него укрыться?!

Красивые губы эльфа тронула улыбка, неожиданно тёплая улыбка:

– Вам нечего бояться, – услышала Катрин. – На нашем корабле и на Айнодоре вы будете в полной безопасности.

Ей очень хотелось поверить. Но… Катрин слишком хорошо знала Тира.

Когда бело-зелёный болид в одиночку атаковал эльфийский шлиссдарк, она уже ничего не боялась и ни на что не надеялась. Эльфы успокоили пассажиров, мол, корабль защищён настолько надёжно, что не поддастся даже магии, не то что обычным ШМГ. Эльфы не знали, но она-то знала, что от того, кто напал на них, нет спасения. И, обогнув попытавшегося удержать её стюарда, она побежала наверх, на мостик, туда, где были пилоты…

Когда она поднималась, над мостиком взлетел кровавый фонтан.

Вот и плакали эльфийские защиты. Сейчас здесь погибнут все – пятеро эльфов и четыре десятка людей, никто не уйдёт живым. Смерть будет страшной, но рано или поздно они сами начнут молить о ней. Как молили Блакрены.

Жизнь Гуго не стоила такой цены. Ничья жизнь не стоила такой цены. И Катрин вбежала на мостик, чтобы отдать сына демону, чтобы выкупить остальных. Может быть… ну ведь может же быть, что он примет жертву и сочтёт её достаточной!

Она так и не поняла, почему Тир вышел из боя.

* * *

Люди не могли надолго задержаться в эльфийских землях. Люди даже попасть туда не могли. Городок Айнати – один из айнодорских портов – был предназначен для чужеземцев, однако выходить за пределы порта не разрешалось, так же как и оставаться там дольше, чем на тридцать дней.

Но, оказывается, случай Катрин был особенный. Оказывается, то, что её преследовал демон, да не какой-нибудь, а Чёрный собственной персоной, имело огромное значение. Если бы только она раньше узнала о своём исключительном положении!

Если бы только…

Тогда она отправилась бы на Айнодор сразу, прямо из Рогера. И никто бы не погиб. И Тир отступился бы. Даже он – отступился бы. Даже ему не по силам проникнуть на эльфийский остров: здесь он был бы виден, как грязное пятно на белом платье.

Грязь. Да, именно так относились к нему эльфы. Просто грязь.

Катрин было обидно: её сын был сыном Тира, её Гуго, он не мог быть грязным. И Тир… убийца, демон, чудовище – да. Но не только. Иначе Катрин не полюбила бы его. И эльфы неправы, относясь к нему с брезгливым пренебрежением. Впрочем, это там, дома, в Вальдене, Тир был героем, живой легендой, небесным рыцарем, чья демоническая природа в глазах большинства людей, даже в глазах христиан, только добавляла ему благородства. А здесь, на Айнодоре, всё, что он делал, рассматривалось лишь как всё новые и новые убийства.

И, наверное, эльфы были правы.

Наверное? Наверняка.

– Грязь или нет – не знаю, – высокомерно сказала Светлая Госпожа Хелед, – но мои пилоты учатся по его книгам и фильмам, и за всё это Айнодор платит Лонгви приличные деньги. Впрочем, священникам виднее.

В порту Айнати Катрин прожила всего неделю. А потом Светлая Госпожа Хелед прислала за ней шлиссдарк с распоряжением доставить Катрин Зельц и Гуго фон Рауба в столицу. Катрин Зельц и Гуго фон Рауба – именно так значилось в приказе. У Катрин заледенели руки, а сердце сжалось так, что превратилось в камешек. Но её увозили вглубь эльфийской земли, подальше от границы, а значит, подальше от Тира. К тому же ей все равно некуда было деваться. И ведь… ей же обещали! Ей обещали, что на Айнодоре она в безопасности. И Гуго – тоже.

Гуго фон Рауб…

«Господи, – молилась Катрин, – спаси хоть младенца, неужели он виноват в том, кто его отец?»

Она боялась Светлой Госпожи, не понимала её. И даже не пыталась понять. Хелед и эльфы-то не всегда понимали. Зато её уважали и любили. Катрин её тоже уважала, но предпочла бы держаться от правительницы Айнодора как можно дальше. Хелед, однако, оставила её при себе, прямо во дворце, и хотя Катрин не возбранялось гулять по столице или, если заблагорассудится, по всему Айнодору, надолго покинуть свои роскошные покои она не могла.

А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А ещё всем известно было, что её сын Хеледнар поклялся уничтожить её первого мужа – барона де Лонгви – за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежало барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст её Тиру, понимала, что боится напрасно, и всё равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.