Читать онлайн Рябиновая ветвь бесплатно

ГЛАВА 1

Пролог

Бережно обхватив дитя, молодая мать показала ребенка своему возлюбленному, которого любила трепетно и нежно.

– Девочка у нас, – радостно прошептала мать. – Посмотри, как глаза сияют, пуще самоцветов твоих! Нареку Сияной, что хочешь со мной делай, но быть ей Сияною!

– Полно те, я и не думал в свои руки наречение брать. Ухожу я, голубушка, иго жития не дает, снова принялись грабить и убивать окрестные деревеньки. Коль не я, кто душегубов остановит?

– Верно говоришь, но возвращайся, я тебе оберег дам, чтобы воротился ко мне…– она замолчала, – к нам.

– Пустое. Коль суждено со своими полягу, коль судьба у меня такая, так что теперь?

Мужчина поклонился трижды у порога и вышел. С тех пор говорить о нем принято не было.

* * *

– Сияна, так складно ты вышла, да увянешь здесь. Не хочешь на молодцев поглядеть? Посмотреть, как нынче девушки наряжаются?

– Нет, матушка, не желаю, – я знала, что будет если соглашусь, проверяет меня так. Боится, что уговор наш совсем позабуду. Не выполню то, что должно. То, для чего она меня растила.

– Все же ладно ты получилась, не зря отварами тебя поила из навьих растений, не зря.

Я улыбнулась матери, которая заплетала мне тугую косу, но на душе у меня было неспокойно. Чувствовала, что что-то должно произойти. Тревога хищной птицей вцепилась в разум, оставляя на душе борозды от когтей.

– Натаскать воды? – спросила я.

– Натаскай, баньку хочешь истопить?

– Чего бы и нет, – кивнула.

– Тропкой иди привычной, но всё равно смотри по сторонам. Лес беснуется временами, а сейчас пуще прежнего.

– Отчего же он?

– Знамо дело от чего, – мать нахмурилась, – окрестный люд дерево рубит? Рубит. А подношения делает? Нет. Вот и взбунтовался Хранитель, – она взяла в руки еще не связанный пучок трав и принялась переплетать травинки между собой колоском. Она всегда начинает делать простые обереги, когда нервничает. Не одной мне не спокойно.

– Тебя-то он не тронет, но ты всё равно следи за тропкой в оба глаза.

Матушка, видимо, о Лешем говорит, смекнула я.

– Конечно, – я кивнула и встала с табурета.

– Сияна? – окликнула меня мать, когда я уже переступила порог избы.

– Да, матушка?

– Воротись только как стемнеет, раньше не суйся, поняла?

– Как пожелаешь.

Я поклонилась матери и прихватив два ведра направилась в сторону леса знакомой тропой. Не было слышно привычных трелей птиц, не шуршала трава от перебежек лесных обитателей.

Стояла почти мертвая тишина. На сердце было неладно, чуяло оно что-то нехорошее. Хотела вернуться назад, но вспомнила уговор. До темноты не возвращаться. Предчувствовала ли мать что-то? Ведь мне с самого утра не по себе. С детства матушка твердила, что быть мне, как и ей ведьмой. С малых лет умею я травы целебные и губительные различать, сны вещие вижу и толковать их могу. Как и её сторонятся меня местные, когда с первым снегом мы в поселение приходим богиню Мару уважить.

Сторонятся местные, да только все как один за лекарством от хвори какой ходят. Добра они не помнят, а как беда какая со скотом или посевами случится, всё нас винят. Нет бы хлева в чистоте держать, они угрожать приходят.

Я обернулась, услышав филина. И правда, тропка привела меня не туда, куда должна была.

Скинув с себя платье на траву, я по нему потопталась и, наизнанку вывернув, надела. Взор мой избавился от тумана и увидела я, что не к реке пришла, а почти в болото угодила.

Задумалась, отвлеклась. Сама виновата.

– Беда, – послышалось над головой.

То не голос, птица кричит, что в глуши лесной живет.

– Беда, – снова раздалось.

– А ну! Перестань чирикать! – прикрикнула я, грозясь кулаком в пустоту.

И без тебя знаю, что беда, только надеялась на пустое переживание. Плюнув на уговор и на ведра, припустила до избушки. Пусть кричит матушка и ругается, только убедиться мне нужно, что в порядке всё.

У леса на этот счёт было своё мнение. Колючие кусты боярышника хватали меня за подол платья, корни деревьев поднимались из земли и подножки ставили, тропка постоянно возвращала меня на опушку, не давая возможности до дома дойти.

Окончательно взбесившись, я топнула ногой и почувствовала, как сила расползлась по коже.

– Выпусти меня, жертву принесу на заре утренней, только выпусти, домой мне нужно!

Взмолилась я Хранителю.

«Иди» – шелестом дубравы ответил мне лес.

Помех больше не было.

Ещё загодя почувствовала я запах гари. Неладное творилось. А женский крик всё на места поставил. Мне бы спрятаться, как учила матушка, но я не из робких, и часто лезу на рожон. И в этот раз не смогу в стороне остаться.

– Матушка?! – позвала я, пытаясь разглядеть хоть что-то в едком дыму. Глаза резало, нос закладывало, а по горлу будто копоть скользила.

Дверь избы сорванная с петель валяется поодаль. Сердце заходится в бешеном ритме.

Влетаю в дом и ищу глазами средь дыма очи матери. Кашляю, пробираюсь наощупь.

– Матушка!

Показалось ли – слабый стон откуда-то сбоку в самом конце избы. Преодолев в два шага расстояние споткнулась обо что-то мягкое, успела только развернуться прежде, чем упала на колени.

Невидящим взором, подернутые пеленой смерти на меня уставились глаза матушки. Кровь тонкой струйкой стекала от виска и пересекала лицо, минуя приоткрытые губы. Она всегда выглядела краше и моложе, чем было на самом деле и смерть этого очарования не забрала. Не посмела бы.

Глаза щипало не только от дыма, жгучие слезы скапливались, пока лицо матушки не стало расплывчатым пятном. Я протянула руки, надеясь, что это всё не взаправду, что видение очередное лес проклятый наслал.

Мои трясущиеся пальцы столкнулись с еще теплой кожей. И тогда из горла вырвался крик.

Не слышала я, как твердой поступью зашли со спины, звеня кольчугой. Закрыла глаза, а в темноте лицо матери мерещилось, как живое. Улыбалась она и немного с укором глядела, как когда я ягоды сушеные птицам скормила.

– Эту тоже, – скомандовал голос будто из-под толщи воды.

Когда я разлепила веки, взгляд зацепился за изображение орла с рябиновой ветвью в клюве.

Знаком мне этот герб. С малых лет знаю кому он принадлежит. Отец мой Князь и под этим знаменем дом его.

– За что? – тихо спросила я.

– Ведьмам спуску давать нельзя, – проговорил мужчина и занес надо мной меч.

Смерть приняла я смиренно, но не была она скорой. Кашель вместе с кровью, волнами накатывал, заставлял корчиться и мучаться в агонии. Огонь в очаге давно погас, и холодные языки тьмы лизали лицо, вытягивая последние крохи тепла. В углу хижины, мерцая тусклыми черепками лежал оброненный кувшин – последний дар, отвар из горьких трав, который уже никого не мог спасти.

– Сияна, – прошелестели губы, но моё имя потонуло в посмертном хриплом выдохе.

Боль разрывала мою грудь, но острее её было лишь сожаление. Не успела она меня научить, не успела уберечь… Всполохами проносились перед глазами картины прошлого: вот я, маленькая хохотушка, бегу по лугу, сплетая венок из рябиновых веточек; вот, повзрослевшая, с горящими глазами, наблюдаю через зеркало, как мать собирает целебные травы под шепот старинных заговоров… И образ князя, темной тенью нависший над счастливыми воспоминаниями, – жестокий, равнодушный, ослепленный властью.

Силы покидали. Тьма вокруг сгущалась, превращаясь в вязкий туман.

– Не бойся, Сияна, – прозвучал в предсмертной тишине тихий голос, – мы ещё встретимся в Нави.

Последний вздох вырвался из моей груди, растворяясь в тишине. Тело обмякло, но на губах застыла тень улыбки. Мара уже приближалась, неся с собой холодный покой.

Хрипло, что есть сил прошептала:

– Богиня моя черноокая, позволь отомстить да волю матушки исполнить, век служить тебе буду…

Умирая, смотрю на засохший рябиновый венок, подарок отца для матери.

И тогда наступила темнота, поглотившая все мое естество. Перед смертью всегда холодно или только чудится, что избушку заволокло снегом?

Хотелось бы, чтобы это был просто сон, что развеется с первым криком петуха. А по утру и я, и матушка будем живы.

ГЛАВА 2

Замерзшими руками, пытаясь вызволить себя из ледяного плена, разгребаю сугроб, обламывая ногти и царапая пальцы об острые льдинки. В голове шумит поток неясных мыслей, а в груди жжёт, как от медовухи. Судорожно вдыхаю остатки воздуха и почти сдаюсь, как вдруг рука пробивает корку льда и я вываливаюсь наружу.

Бегло осматриваюсь. Я дома. Вот только дома больше нет, полуразрушенное пепелище, покрытое снегом. Куда ни глянь – белым бело. Должно быть, уже январь.

Зябко поёжившись, попыталась найти что-то, что может меня согреть. Разбитое зеркало висело на стене, и я старалась не смотреться в него. Но то, что я мельком увидела мне не понравилось. Седая, почти полностью голова и глаза потерявшие цвет. Прежде были зелеными, как первые побеги по весне, а теперь белые, точно снег, что меня окружает. Застопорившись на мгновение, поняла, что не мерзну более. А изо рта не вырывается облачко пара.

Подношу бледную руку к лицу, рассматривая хитросплетения вен. Задерживаю дыхание и зажимаю уши руками, но слышу только тишину.

Сердце. Оно не бьётся. И отсутствие воздуха меня не колышет, потому что я не дышу…

Словно по чьему-то жестокому приказу в мою голову врываются видения, одно хуже другого, смерть оседает горьким привкусом на языке, заставляя закашляться, пытаться сплюнуть. Люди, которые на волоске от гибели, скоро должны упасть в объятия Мары не без моей помощи.

Дым от погребального костра, как наяву, щиплет глаза, но не затмевает жутких картин: вот крестьянин, на которого в чаще нападает разъяренный вепрь, снег окрашивается алым, внутренности мужчины из разорванной брюшины складываются в отвратительный узор… вот купец, падающий с обрыва, увлеченный жадностью к спрятанному кладу…

Каждая скорая смерть – пульсация боли где-то в груди, там, где еще теплились остатки былой жизни.

Души, запутавшиеся в сетях Мары, подобно испуганным птицам, бились о стены моего сознания. Такова цена за отмщение, сбор душ, залог жизни взаймы, которой щедро наделила меня богиня смерти.

–Терпи, дитя мое, – шептал голос Мары в воцарившейся темноте, сладкий, как перезрелая малина, и такой же пьянящий. – Боль – лишь накидка, которую ты сбросишь, обретя истинную силу. Кровь за кровь, жизнь за жизнь.

Перед глазами появился образ матери, светлый и ласковый, он все еще жил в моём теперь не бьющемся сердце.

– Благодарю тебя, Богиня Правосудия, Великая Морана…выполню всё, что прикажешь, – слова давались мне с трудом, хрипло и надрывно звучал мой голос.

Богиня не ответила, но я остро почувствовала, как она покинула меня. Верно так ощущается расколотая надвое душа. Выходит, что теперь не быть мне целой.

– Последний вздох, – произносят мои уста без моей на то воли. И я всё понимаю. Мне надобно забрать последний вздох у тех, кто скоро переправится в Навь.

Кивнув раздробленному отражению, подбираю до этого не замеченную накидку, прячу лицо и посеребренные смертью пряди.

Тяжелая ткань на первый взгляд обернулась пушинкой в моих руках. Черная, словно воронье крыло, легла на плечи, скрывая от любопытных глаз бледность кожи и пустоту взгляда. От былой Сияны, той смешливой девчонки с венком из рябиновых веток, не осталось и следа.

Накидка, подарок Мары, хранила в себе запах тлена и последних вздохов, но именно он, этот запах, делал меня невидимой, позволял становиться видением, скользящим по краю яви.

«Пора»,– прошептал голос внутри меня.

Голос Мары, ставший моим вторым «я».

И я ступила на улицу, в сумрак, где в ожидании свежего улова томились рыбацкие лодки. Там, у реки, меня ждала новая встреча, новое видение, новая смерть. И каждый шаг навстречу ей приближал меня к нему – к князю, убийце моей матери, к тому, кто должен был познать мою боль. Узнать, для чего растила меня мать и как ладно я справлюсь с ним и его отпрысками.

Седовласый старик, уже на краю своей жизни, старательно распутывает узловатыми пальцами в рубцах рыболовную сеть.

Подхожу к нему. Нет. Почти плыву, как будто сугробы мне ни по чём. Он медленно обернулся, услышав скрип снега.

– Рано ещё, не наловил ничего, ступай. Позже приходи и выберешь.

– Не за рыбой я пришла.

Старик отложил сеть, встал не отряхнув колен, и посмотрел мне в глаза так проникновенно, что я не нашлась, что сказать дальше. Узнала я его, а он меня, верно, нет. Но помню его чуть младше, когда серебро еще не коснулось его волос, а глубокие морщины не пролегли на высоком лбу. Сколько же я пролежала в той избушке, пораженная мечом?

– Пора? – проговорил он медленно, причмокивая пересохшими губами.

– Пора, – кивнула я.

– Позволь с родимыми проститься.

– От чего ж не позволю, пойдем.

Я кивнула старику и он поспешил на пригорок, а я – за ним.

Его дом – бедная рыбацкая лачужка, из печной трубы валит дым, а под окном дети беснуются в сугробе. Увидев меня, они перестали играть и смотрели во все глаза с приоткрытыми от удивления ртами.

– Неужто страшная такая, – спросила я, веселясь.

– Тятька, кто это с тобой?

– Гостья долгожданная, но внезапная, – ответил он, подходя к ребятне.

Каждого из них он в обе щеки расцеловал и шапку на каждом нахлобучил, жизненных наставлений кратких дал, и вытерев слезу, поманил меня в дом, где пахло сосновыми дровами, хмелем и хлебом.

– Голубушка, – старик кинулся обнимать преклонных лет супругу.

– Ты чего удумал окаянный? Никак прощаешься со мной?! Я те сейчас вот этой самой ложк… – она осеклась, когда заметила меня в дверях.

– Прощаюсь, милая.

Женщина надрывно расплакалась и кинулась мне в ноги.

– Не забирай кормильца, сын у меня стрелец у князя, до весны его не ждать, пропадем без милого моего.

– Прости, матушка. Время его пришло. Простится вам дала, не стала сразу забирать.

Старик сел в кресло. Подошла я к нему, рука моя сама поднялась и провела ладонью у него над головой, пальцы соприкоснулись с чем-то мягким, но не зримым, тонким, как шелковые нити.

Глаза старика закрылись и изо рта с едва заметным синим свечением вышел последний вздох, который я собрала ладонью, сложенной лодочкой.

– Будь здорова, матушка. Да травы возьми от хвори стуженой, – из сумы я достала пучок, что еще моя мать собирала и оставила на грубо сколоченном столе, а после вышла.

За спиной раздался надрывный плач старой вдовы. Сердце моё щемило, но иначе поступить было нельзя.

В уголке глаза скопилась слеза, которую я быстро смахнула холодным пальцем. И впрямь, изменилась деревня. Не меньше десятка лет прошло, успею ли я возмездие совершить или отец уже почил? Не стала бы Мара меня возвращать, коль мёртв он был, а значит, торопиться надо.

ГЛАВА 3

Первое, что кольнуло мою душу после возвращения – не страх в глазах односельчан, нет. Это была тишина. Тишина на погосте, куда я отправилась сразу, едва ноги обрели былую силу после долгой дремоты.

Здесь, среди покосившихся крестов и заросших травой холмиков, я надеялась найти утешение, почувствовать хоть какую-то связь с прошлой жизнью. Поодаль от всех остальных, было ещё две могилы. Как сначала показалось мне – безымянные, но стоило подойти ближе, как всё понятно стало.

Местные схоронили. Видимо, услышали они, что стряслось. Может и воины сами похвастали.

Так не бросили гнить на растерзание диким зверям, но и на общем погосте нам с матушкой места не нашлось. Могилы наши запущены и забыты. Деревянный крест почернел от времени, имя, наспех вырезанное чьей-то рукой, едва проглядывалось сквозь грязь и время.

Присев на холодную землю, я закрыла лицо руками, пытаясь унять дрожь. В этот миг ко мне тихо подошла старуха – согбенная, сморщенная, словно сухой гриб. Её я не узнала, но женщина заговорила сама, и голос её был полон горечи и жалости:

– Ты ли это, Сияночка? Вернулась-таки… Двадцать лет прошло, как Марушка твою матушку и тебя к себе прибрала. Двадцать зимок земля её греет…

Слова старухи, словно удары кнута, обжигали сознание. Двадцать лет? Неужели этот провал, эта черная бездна моей памяти – целая жизнь? Я резко подняла голову, вглядываясь в лицо старухи, ища в нем признаки обмана корыстного, но увидела лишь печаль и сочувствие.

Двадцать лет…

Двадцать лет под темной сенью Мары, двадцать лет в объятиях небытия – срок немалый даже для камня, что точит вода. Я сама не сразу вспомнила свет солнца, тепло живой руки, запах свежеиспеченного хлеба. Теперь же я ступала по знакомой до боли деревне. Видение, вернувшееся из Навьих краев.

Избы, что прежде казались большими и приветливыми, съежились, потускнели под гнетом времени. За покосившимися плетнями не шевелились более знакомые с детства травы. Даже потускневшие ленты, что девушки завязывают на оградках по весне, казалось, сторонились меня, шелестя с опаской под ветром.

Лица… Я ловила на себе пугливые взгляды, чувствуя, как по спине пробегает ледяной холодок. Старые бабки, некогда молодые и судачившие у колодца, прятались за воротами, чураясь украдкой. Мужики отводили глаза, сплевывали под ноги.

«Ведьма… Дочь ведьмы…»– беззвучно шептали их губы, и эти шепотки были громче любого грома.

Всю мою жизнь меня, как и мать, боялись и чурались. За дар целительства, за знание трав и умение унимать боль их прозвали ведьмами. И даже смерть не смогла стереть этого клейма. Я почувствовала горечь от слова на языке, но не обиду. Мара очистила мою душу от почти всех явьих чувств, оставив лишь ледяную пустоту и пылающую жажду мести. Я вернулась, чтобы отдать долг. Долг Маре и… себе.

Тропой незнакомой теперь иду по лесу, не узнать его почти, но тишина с моим приходом наступила, как тогда в злополучный день моей кончины. Как будто чуют звери лесные меня, прячутся по норам да оврагам, носа не показывают.

Тяжелые думы меня посещали среди хвойного пролеска. Кабы не успею? Как до князя мне добраться?

Так и брела я, не разбирая пути. Горечь, жгучая и холодная, заполняла меня изнутри, вытесняя даже подарок Мары – равнодушие к миру живых. Внезапно на моем пути возник вороной конь. Поднялся он на дыбы и заржал, стремясь седока сбросить и в меня копытом попасть.

– Стой же ты, Бурьян! Стой кому говорят?!

Отскочив назад, я оступилась. Слетела накидка с головы. Тщетно попыталась укрыться обратно. Смотрел наездник прямо на меня. Высокий и статный молодец, явно не из робкого десятка.

Усмирив коня, не отвел глаз, не попятился, увидев мои посеребренные смертью пряди, не побледнел от взгляда белых, как лунный камень, глаз. Улыбка мелькнула в уголках его губ, дерзкая и открытая.

«Словно не меня видит, а лебедушку белокрылую», – с горечью подумала я.

– Здравствуй, девица, – голос его звучал звонко, разгоняя туман печали.

Я отвела взгляд.

– Не припомню, чтобы такая заморская краса в наших краях водилась.

Краса… Я чуть не усмехнулась вслух. Разве может мёртвая быть красивой? Но молодец, казалось, не замечал ни бледности моей кожи, ни холода, исходящего от меня. Он смотрел на меня с нескрываемым интересом, и взгляд его, теплый и живой, зажигал в душе моей странное, давно забытое чувство.

Улыбнулась я ему в ответ, побоявшись, что выглядит, как оскал со стороны, прикрыла ладонью рот.

– Не прячь улыбки, – горячие пальцы легли на мою холодную ладонь.

От неожиданности я вздрогнула, словно от ожога. Тепло его кожи было чужим, живым и почти болезненным.

– Не бойся меня, – продолжил молодец, не сводя с меня глаз. – Вижу, беда тебя настигла, а я не из тех, кто на слабого руку поднимет.

Он видел. Видел сквозь пелену Мары, сквозь завесу смерти, которой пропитались мои волосы и кожа. От его слов холодная пустота внутри сжалась, уступая место непонятной тревоге.

– Кто ты? – прохрипела я, с трудом разжимая, словно заиндевевшие, губы.

– Ярослав, – ответил он, не спеша убирать руку. —А ты, красавица, не представилась.

Его прикосновение жгло, но я не торопилась убирать его ладонь. В этом теплом плену было что-то пугающее и в то же время притягательное, словно он мог вытянуть меня обратно из ледяных объятий Мары.

– Сияна, – прошептала я, впервые за долгие годы произнося своё имя.

– Сияна, – повторил он, и улыбка его стала шире. – Прекрасное имя. Откуда путь держишь и куда, может подсоблю в дороге?

Неужто не замечал он того, что вокруг меня мертвая энергия скопилась? Не замечал и взгляда моего? Или не каждому дано увидеть? Как понять?

– В княжество путь держу, дело к князю у меня есть, – проговорила я, следя, чтобы голос не дрогнул.

Ярослав все еще держал мою ладонь в своей, и я, поддавшись внезапному порыву, коснулась его руки. Нежные, почти невесомые касания всегда были моим инструментом – инструментом врачевания, инструментом утешения, инструментом толкования. Как учила матушка: открыть сердце, заглянуть глубже, переплести нити судьбы. Но на этот раз прикосновение отозвалось во мне леденящим кровь ужасом.

Сквозь тепло его кожи, сквозь биение живой крови я ощутила хладное дыхание Мары. Оно вилось вокруг Ярослава, словно хищный зверь, выбирающий момент для смертельного прыжка. Тень скорой гибели, густая и липкая, окутывала его, но вот разладица – саму нить смерти, временной промежуток, увидеть я не могла.

Сердце, двадцать лет дремавшее в ледяной темнице, сжалось от боли. Не за себя – за него, смелого, живого, не испугавшегося мертвенной ауры. Пожить толком не успел, немногим старше меня приходится. Впервые после возвращения я почувствовала не только холод Мары, но и жар живого человека. И поняла, что не хочу отчего-то отпускать это тепло, не хочу отдавать его проклятию, тяготевшему над ней. Но видно, что каждого, кто приблизится ко мне – участь ждет незавидная.

А мне не нельзя с пути сворачивать, выполню, что должно и упокоиться с миром смогу.

Лес вокруг замер, словно в предчувствии грозы. Воздух сгустился, стал вязким и липким, пахнущим гнилью и чем-то ещё, зловещим. И в этой давящей тишине раздался крик. Нечеловеческий, полный дикой боли и голодной ярости, он прорезал тишину, словно клинок, заставляя кровь стынуть в жилах.

Конь Ярослава, вороной жеребец, затанцевал на месте, встревоженно фыркая. Чуткие животные, в отличие от людей, всегда чувствовали приближение нечисти.

– Упырь! – прошептала я, и в голосе против моей воли прозвучал страх. Живя в отдалении от деревни, нам с матушкой нередко приходилось нечисть усмирять, но чтобы настолько злое создание усмирить двух человек мало. Пусть я и ведьма, но Ярослав человек.

Ярослав, не теряя ни секунды, оттолкнул меня за себя. Клинок с мелодичным звоном вылетел из ножен. В отблеске серебряного металла я заметила, как изменилось его лицо: исчезла легкая улыбка, глаза сузились, стали похожи на глаза бывалого воина, не раз смотревшего в лицо смерти.

В тот же миг вороной жеребец, не выдержав напряжения, с диким ржанием рванул прочь, ломая кусты и ветки. Ярослав даже не посмотрел в сторону сбежавшего коня. Он стоял неподвижно, словно вкопанный, наблюдая за тем, как из лесной чащи к ним неумолимо приближается опасность.

Тварь выскочила из-за деревьев так же стремительно, как молния бьет в землю. Кожа её, гнилостно-зелёная, обтягивала кости, словно гнилое полотняное платье, а из разорванного рта, наполненного острыми, как иглы, клыками, стекала густая, черная слюна. В тусклом свете, заходящего солнца, горели нечеловеческой яростью глаза – красные, словно раскалённые угли.

Ярослав, не дрогнув, встретил упыря. Клинок его, верно, заговоренный против всякой нечисти, вспыхнул в воздухе серебряной молнией. Упырь зашипел, отпрянув на шаг, но не остановился. Он бросился на Ярослава, целя когтистой лапой в горло.

Я несмотря на сковывающий ужас, поняла – не смогу оставаться в стороне. Не сейчас, когда рядом со мной, сражается тот, кого я едва знала, но кто уже успел затронуть ледяное озеро моей души.

Собрав вокруг себя силу Мары, холодную и безжалостную, я прошептала древние слова заговора, ещё с матушкой разученные. Воздух вокруг меня задрожал, пространство исказилось, словно тонкий лёд под тяжестью ноги. В тот же миг корни деревьев ожили, вырвались из земли и снега, сплетаясь в узловатые плети. Одна из них устремилась к упырю, сбив его с ног. Тварь заревела от злости, пытаясь вырваться из ловушки, но я уже направляла новую волну силы.

Опутанный корнями, упырь выл, клацая зубами. Подойдя ближе, уже без опасения, я присела рядом с ним.

Ладонью провела над полуразложившейся головой, пытаясь выцепить из пространства последнюю нить связывающее это тело с миром яви. Дернув на себя, почувствовала, как обожгла невидимая нить мою руку и оборвалась. Упырь перестав трепыхаться, обмяк, клацнув челюстью в последний раз.

– Не преемницу ли Мары Триединой я повстречал в лесу?

– Может и её, какая разница теперь? – я встала, обернувшись на пораженного Ярослава.

ГЛАВА 4

Я смотрела на Ярослава. Он склонив голову на бок внимательно изучал меня, словно впервые видел.

– Не смотри так, не то дырку взглядом прожжешь. Ведьма я, – решила прервать тишину.

– Ве-е-едьма? – недоверчиво протянул, почесывая гладкий подбородок.

– Уж извини, если подобные мне тебе претят.

– Ни разу ведьм я не встречал, а ты на рассказы о них не похожа.

– Что же со мной не так?

– Вот и я не пойму, – он прищурился и обошел меня по кругу. – Статная, красивая, не обделена умом, а в народе говорят, что у ведьм сплошь бородавки по лицу и взгляд злобный, ты же смотришь на меня открыто, как оленёнок. Вот только глаза твои…

– Цвета не имеют, знаю, – опередила я, подняв ладонь.

– Что же приключилось с тобой? Или от рождения это?

– Как знать, – уклончиво ответила, пожав плечами. – Может и с рожденья.

Ведь заново я родилась сегодня утром, но ему этого знать не нужно.

– Жила я в отдалении, о многом не ведаю. Расскажи мне о нечисти. Часто ли выползает из нор своих?

– Мор настал, Сияна. Больше десятка лет нечисть лютует и боле по норам не прячется. Из тумана они являются, а те, кто в туман уходит… – он вздохнул, – О тех больше не слышно.

– Мор…– повторила я.

Знала я, что это такое. В старых историях, рассказанных матушкой, было о Море. Нечисть собирается и становится её видимо-невидимо, и не останется в живых никого, если с упырями, да бесами не справиться.

– А князь что?

– Тех, кого на разведку он отправлял не вернулись и сказать уже ничего не смогут, кого-то по частям нашли, а кто-то, как в воду канул.

Может не только ради мести вернула меня Мара, есть у моего возвращения особый смысл? Но смогу ли я одна с нечистью сладить? Силы неведомые во мне живут, чувствую, как перекатываются и переливаются они, вот только нащупать их пока не могу. Не время?

– Что призадумалась? Возьмешь меня попутчиком?

– От чего ж не взять, ты вон с мечом ладно управляешься. Заговоренный он?

– Верно подметила, заговоренный. Специально выкован для борьбы с нечистой.

– Не ведьмак ли ты часом?

Ярослав рассмеялся беззлобно.

– Не ведьмак я, но сражениям обучен.

Сквозь сугробы пробирались, ища Бурьяна, коня Ярослава, который нечисти испугался.

– Не боишься, что нечисть твоего коня дурного сожрала? – спросила я.

– От чего ж дурного?

– Дурной конь, раз хозяина бросил, – проворчала я.

Словно почуяв, что разговор о нем ведется, Бурьян с тихим ржанием выскочил из-за толстой ели, стряхивая густой иней со своей гривы. Он был красив, словно сотканный из ночи, с блестящей шёрсткой, которая переливалась в лунном свете.

– Был бы дурной, коль его б съели, а то теперь не своими ногами пойдём, – Ярослав усмехнулся, погладив коня по мохнатой шее. Бурьян, словно гордясь своим поступком, уперся головой в плечо Ярославу.

Бурьян бесшумно шагал по утоптанному снегу, неся на спине Ярослава и меня. Ветви деревьев, усыпанные инеем, склонялись к нам, словно хотели что-то сказать, но их шепот перебивался внезапно начавшейся вьюгой.

– Ты уверен, что это самый короткий путь? – спросила я, вглядываясь в густую темноту, окутывающую нас со всех сторон.

– Самый безопасный, – ответил Ярослав.

Я кивнула, хотя в глубине души испытывала неприятное предчувствие. Лес казался мне не просто темным, а зловещим, словно в нём поселилось большое зло, которое в данный момент точило когти и скалило зубы, ожидая добычу.

– Слышишь? – спросил Ярослав, и я уловила глухой топот. – Похоже, погоня за нами.

Я оглянулась назад, и в тусклом свете луны увидела множество светящихся глаз в темноте. И услышала ещё более чётко топот множества босых ног, бегущих по снегу.

Нечисть собралась в стаю. Туман зловеще светился зеленоватым цветом, он нагонял нас, словно живой, извивался, стремясь с конем поравняться, от него отделялись полупрозрачные щупальца, которые стремглав неслись вперед, выворачиваясь и переплетаясь, словно клубок змей. Утопленники, выбирающиеся из тумана, сипло орали изъеденными рыбами связками, они бежали выставив перед собой руки с крючковатыми пальцами, покрытыми струпьями.

Ярослав пришпорил Буяна и тот понесся дальше, хрипя и фыркая.

– Нам бы до города домчать, пока лихо какое не сцапало.

Чувствуя, что соскальзываю от тряски, я вцепилась в Ярослава под его короткий смешок.

Обернувшись, я тут же пожалела. До этого казалось, что мы быстрее, что нечисти нас ни за что не догнать. А теперь они дышали нам в спину смрадным, гнилостным воздухом, злобно скалясь.

Высвободив одну руку, я пытаюсь нащупать под накидкой пучок трав. Но, чтобы его вытащить, мне нужно немного отодвинуться от Ярослава. Одно неловкое движение и я свалюсь в толпу чудовищ, жадно алчущих крови и совсем не важно живая кровь или хладная, подобно моей.

Справившись с застежкой накидки, достаю пучок трав, другой рукой отчаянно цепляясь за выскальзывающую шубу Ярослава.

– Ты чего там возишься?

– Не перебивай и помалкивай, – прошипела я, теряя терпение.

Всё ещё держась одной рукой, свободной перетираю между пальцами полынь и прошептав заговор кидаю получившуюся пыль через плечо. Яркий всполох и сноп искр говорили о том, что вышло задуманное. Коль так, теперь нам оторваться от нечисти проще будет.

– Это ты их чем так?

– Потом, всё потом…

Оторваться удалось, когда на полоске горизонта замаячили караульные огни, а за ними и княжество простиралось.

– Приехали, – устало протянул Ярослав, утирая шапкой вспотевший лоб.

– Благодарствую.

– Не стоит, если б не твои уменья волошбы, не смотреть нам на княжество, не стоять на земле.

– Коль меня б не повстречал, давно б воротился и с нечистью не столкнулся бы, – я скрестила руки на груди.

– Полно браниться, рад я, что повстречалась ты мне. А что за дело к князю у тебя?

– Ты уж прости, но то – для князя.

– Ты не подумай, любопытно больно.

– А ты князя откуда знаешь?

– Так отец он мне названый, с малых лет я у него на воспитании.

Холод пробрался под одежду мурашками и тронул сердце. На мгновение пожалела, что спасла его, а после испугавшись собственным мыслям, тряхнула головой и зубы поплотнее стиснула.

Меня он бросил, мать погубил, а щенка подобрал?

Гнев вскипал внутри, сотрясая разум. Я сжала кулаки и вдохнула.

– Сияна? – голос Ярослава вырвал из гневного омута.

– Задумалась, всё пережитое вспоминаю.

– Пустое, ладно, что живы остались. К князю в таком виде нельзя, пойдем со мной, я к ткачихе отведу, нарядит тебя и краше царевны будешь. Хотя ты и так…

Щеки Ярослава покраснели и он спешно отвернулся, поманив меня рукой следовать за ним.

Мужики, что стояли в карауле и слышали наш разговор усмехнулись в бороды, пока открывали ворота в город.

Бурьян недовольно фырчал, но смиренно следовал за Ярославом. Я плелась чуть позади, стараясь с трепетом совладать. Ни разу отца я не видела, но наслышана о нём. И двадцать лет назад ведь по его указке в избушку воины пришли. Разворотили не только хлипкую постройку, но и душу всю исполосовали. Прежде, чем убью его собственной рукой, хочу узнать за что мы с матерью в опале оказались, за что нас, как зверей прирезали.

В нос ударил запах. В центре площади погребальный костер, пламя до самого неба вздымалось.

Ветер трепал красные и желтые ленты, привязанные к деревянным столбам, ограждающим площадь. Запах ладана и горелой древесины щипал ноздри и горчил на языке. Я, внезапно увлеченная в толпу, молча наблюдала, как пламя жадно пожирает погребальный костер, вздымаясь к небу огненным вихрем. Языки пламени, словно жадные призраки, тянулись к небу, оставляя после себя черные следы на сером холсте сумерек. Треск горящего дерева смешивался с плачем женщин, одетых в длинные светлые одежды. Их голоса, полные скорби, разносились над площадью, словно печальная песня.

Я не знала никого из тех, кто был на костре. И видела это не впервые – древний обряд прощания с умершими. Но от вида бушующего огня и звуков похоронных песен сердце сжималось от тяжести и грусти.

Старая женщина, стоявшая рядом со мной, положила мне руку на плечо. Её морщинистое лицо с пронзительными голубыми глазами выражало глубокую печаль.

– Смерть – это не конец, – прошептала она, глядя на огонь. – Это лишь переход в другой мир, мир духов и предков. Возвращение к началу…

Я молча кивнула, не зная, что сказать. От необходимости разговора меня избавил Ярослав, потянувший за руку наверх, подальше от скорбящих.

–Я думала, что только народы севера разжигают погребальные костры, – проговорила я, смотря на дым в небе.

– Чтобы не вернулись нечистью, всех сжигают. Больно видеть мужей, жен и детей в ином обличье.

– Разумно, – согласилась я. – Но нечисти меньше не становится?

– Не становится, – вторил он, печально. – Нам сюда, – он указал на дверь с резьбой и без стука отворил её.

– Радмила! – крикнул Ярослав в глубину дома. – Неси все, что есть, красу надобно приодеть.

– Что ж ты разорался-то, коль мне лет много, не значит, что глухая.

– У меня не так много…– начала я, но Ярослав перебил поднятой вверх ладонью.

– Я заплачу, за спасение и просто в благодарность.

Радмила завела меня в комнатку, посреди которой стоял сундук доверху набитый тканями.

– Постой вот здесь, сейчас мы тебя приоденем, – пробубнила старушка и вышла.

Когда она вернулась, в руках у неё было еще больше ткани разной. Она меня и вертела и свечи подносила, чтобы цвет к коже бледной подобрать.

Спустя много времени, она проговорила:

– И за княжну сойдешь в таком наряде.

– Не уж то и правда я теперь так выгляжу?– я с нескрываемым волнением всматривалась в свое отражение в полированном медном блюде.

Старая ткачиха, больше похожая на добрую ведунью из сказок, лукаво улыбнулась из-под платка, обрамлявшего морщинистое, но полное жизни лицо.

– А то как же, – протянула она, – не хуже любой княжны теперь будешь. Разве Ярослав плохое заказал бы для своей красавицы?

– Я не… – начала я, но старушка не обратила внимания.

Ярослав, стоявший у порога, лишь улыбнулся в ответ, верно любуясь преображением. Ещё недавно на мне были простая рубаха да сарафан, а теперь…

Алая юбка из тончайшей шерсти, расшитая затейливым узором из серебристых нитей, облегала стройный стан, подчеркивая хрупкость. Свободные рукава льняной сорочки, собранные у запястий тоненькими красными лентами, открывали взгляду нежную кожу. Длинная коса, украшенная янтарными бусами, спускалась по спине до пояса.

Сама же ткачиха накинула на мои плечи тяжелую шубку из бархата, подбитую мехом чернобурой лисицы. Такой наряд не только согревал в любой мороз, но и придавал мне поистине царственный вид.

– Ну, – Ярослав подошёл ближе, не в силах сдержать восхищенной улыбки, – теперь ты точно готова на пир к самому князю идти.

– Пир?

– Верно услышала меня.

– Кто ж пирует, когда нечисть из тумана лезет? – я скрестила руки на груди и сурово взглянула на Ярослава.

– Князь пирует и нам туда пора, решишь дела свои.

– Ну пойдем.

Княжеские хоромы встретили нас шумом веселья и ароматами жареного мяса, медовухи и пряных трав. Свет от бесчисленных свечей, отражался в начищенных до блеска кубках и драгоценных камнях, украшавших наряды гостей. Музыка, льющаяся из гуслей под умелыми пальцами музыкантов, кружила головы и манила в веселый водоворот танца.

Я, несмотря на роскошный наряд, чувствовала себя неловко под оценивающими взглядами знатных бояр и их жен. Ярослав, заметив моё волнение, крепче сжал мою руку, ободряюще улыбнулся.

– Не робей, – прошептал он, – ты прекраснее всех здесь присутствующих дам.

Но я слушала его словно издалека. Мой взгляд, блуждавший по залу, остановился на человеке, сидящем в отдалении от шумного веселья.

Он был высок и статен, облачен в простую, но искусно сшитую черную рубаху и темные штаны. Длинные, иссиня-черные волосы, словно вороново крыло, падали на плечи, контрастируя с бледной кожей. Но больше всего меня поразили его глаза. Темные, почти черные, они словно светились изнутри неведомой силой, притягивая к себе внимание.

– Кто это? – я еле слышно спросила у Ярослава, не в силах отвести взгляд от незнакомца.

– Велемир, – тихо ответил Ярослав, – ведьмак он. Говорят, силой великой обладает. Но сам он нелюдим и слов лишних не говорит. У князя дело к нему, говорят ведьмак с мором сладить сможет.

Я кивнула, невольно ежась. От ведьмака веяло холодом и тайной, словно он был не просто гостем на этом пиру, а прибыл из другого, неведомого мира. Навью от него несло.

Словно почувствовал, что разговор о нём ведется, встал. И смотря прямо на меня, не отводя взгляда, подошел.

– А вот и княжна, знал, что по пути нам будет.

Глава 5

Ярослав, попытался закрыть меня собой от цепкого взгляда Велемира.

Но Велемир не отводил глаз, продолжая вглядываться в меня, словно пытался высмотреть самую глубину души. И я чувствовала, как от его взгляда по телу бежит холодная дрожь.

– Велемир, – проговорил Ярослав, не сводя с него взгляда, – обознался ты, не княжна пред тобой.

Велемир наконец отвел взгляд, повернувшись к Ярославу, и легко улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла, она была холодной и больше напоминающей звериный оскал в мгновение перед прыжком.

Он взмахнул рукой перед лицом Ярослава, а тот отстраненно моргнул и замер. Точно уснул с открытыми глазами.

– Теперь мы сможем поговорить, княжна? Лишние уши нам не к чему.

– Ярослав верно сказал, обознался ты.

– Обознался говоришь? На тебя стоит взглянуть единожды, так родство на лице написано. Мстить пришла?

Велемир обошел меня по кругу, точно принюхивась. Потрогал косу, смертью отмеченную. Рукой по плечу провел, где Мара знак оставила свой.

– Мара вернула, – медленно проговорил он, словно пробуя слова на вкус.

– А от тебя Навьим смрадом несет, ещё загодя почуяла.

– Подобное к подобному, – усмехнулся он, – ведь на отварах из Навьих растений ты выращена. И сама недавно там была, не помнишь?

Он медленно убрал руку, перетирая пустоту меж пальцев, как будто там что-то было – видимое лишь для него.

– Князь здесь, но обожди. Завтра переговоришь, встретимся с тобой у него, послушаешь и вынесешь решение своё. Остыть тебе надобно, княжна.

– Отец меня не признавал, княжной называться не стану.

– По праву рождения, вижу, что княжна, остальное мне не в интерес. Да и у князя не найдется ответа для тебя. Не ведает он о кровавой расправе. В стан гадюка заползла, с неё и спрос.

Велемир щелкнул пальцами и от наваждения Ярослав избавился, моргнул растеряно.

– Верно ошибся я, – нарочито спокойно протянул он, растянув губы в коварной улыбке и, подмигнув мне, скрылся в толпе пирующих.

Могла найти его, коль захотела бы, после себя оставил он шлейф из аромата скошеной травы и влажной земли, точно могильный, запах скорой смерти. Чьей ли? Моей иль князя?

– Теперь к князю? – Ярослав аккуратно тронул меня за плечо.

– Не станет он сейчас со мной говорить. Завтра.

Решила послушаться совета ведьмака, хоть странный он, но видимо не глуп. Хотелось бы еще его расспросить о Нави и… может у него ответ найдется для чего Мара меня вернула.

– Так рвалась к князю, передумала?

– Мой разговор серьезный, а князь уже явно не трезв. На улице обожду.

Я решительно развернулась, но Ярослав перехватил меня, взявшись за руку.

– Велю постель тебе постелить, да воды натаскать. Вон холодная какая и шуба не спасает.

– Не стоит, – отмахнулась я, но Ярослав хватки не ослабил.

– Гостьей будешь.

Я грустно усмехнулась, но сдалась. Не знает Ярослав, что покуда волю Мары не исполню, живу взаймы и нет во мне живой крови. Так и замерзнуть я не могу.

Ярослав повел меня прочь от шумного пира.

– Отдохни, – сказал он. – День у тебя был долгий, а завтра ещё много дел.

Мы оказались в комнате, убранной богато и уютной. Ярослав кивнул слуге, что стоял у двери.

– Постель постели да воды натаскай для гостьи, чтобы переночевать она могла.

Слуга поклонился и поспешил выполнить приказ.

– Здесь тебе будет спокойно, – сказал он и улыбнулся.

Я кивнула и опустилась на мягкую пуховую перину, но спокойствия она мне не принесла. Мысли о Велемире и Море не давали мне покоя, и я невольно вдыхала воздух больше по привычке, чем по необходимости. Это простое действие дарило подобие прежней жизни, в которой я нуждалась в отдыхе, сне, воде и зябла от сквозняков. Теперь и от моего прикосновения можно озябнуть.

Может и усну? Чем черт не шутит, хоть время скоротаю.

Но сон не шёл. Тянулось время и поняв, что лежать уж невмоготу, умылась остывшей водой из бадьи. И тут словно трель над ухом прозвучала.

Выпрямившись, я попыталась найти источник звука, но не было в комнате предмета, что так тоненько и мелодично звучать мог. И вместе с этим, я уловила шепот. Он был тихим, почти неслышным, как шелест листьев на ночном ветру, шептали голоса, сливаясь так, что невозможно было их различить.

Теперь звук раздался возле двери. Словно звал меня за собой. Ходить же мне позволено? Ничьего покоя не нарушу.

Решилась выйти, отворив скрипучую дверь, прошла по бархату ковра в даль коридора, где поджидала меня новая трель. Оборвалась она внезапно, в темноте я выставила вперед руку, чтобы не натолкнуться на что-то и пальцы ухватились за как будто шёлковые нити. Совсем как тогда со стариком в рыбацкой хижине.

На полу, держась за грудь, доживал последние мгновения то ли купец, то ли боярин, но одет богато, соболиная шуба, дорогие кожаные сапоги с вышивкой. Вот только смерти всё равно кто ты: богач или бедняк, она и того, и другого заберет.

– Помоги… – сдавленно прохрипел мужик, протягивая ко мне трясущуюся руку.

– Не ту о помощи ты просишь, но страдания облегчить я смогу, – рукой нащупала нити его жизни, да переплела их между собой так, словно каждый день двадцать лет этим занималась. А после собрала его последний вздох зеленоватого цвета, не такой, как у рыбака. Зависит ли это от того, как жил человек, каким он был? Дурны его поступки или праведны? Удастся ли мне узнать, хоть единожды?

Почудилось на мгновение, что стоит сзади кто-то, легким дуновением волосы всколыхнуло. Но обернувшись, наткнулась на пустую стену, словно и не было никого там. Когда возвращалась к себе, дождаться наступления утра, уловила запах влажной земли и скошенной травы.

Следил за мной? Зачем же интересно?

Вернулась в комнату и села у окна, перебирая думы.

Утро ворвалось в комнату яркими лучами солнца, разгоняя остатки ночных теней.

Ярослав, уже собранный и подтянутый, ждал меня у порога.

– Готова к князю идти, иль снова передумала? – спросил он, подавая мне руку.

Я кивнула, чувствуя, как волнение сжимает горло, цепкими когтями царапая голосовые связки, отчего и слова вымолвить нельзя. Сегодня я впервые увижу своего отца, что бросил нас, едва я появилась. И тогда мать меня растила, как ту, что воздаст ему по заслугам, как ту, что единственной княгиней сможет быть. Претило мне это воспитание, но против слова матери ничего я не имела. Рассерженная душа и на части разорванное сердце движели ею, поила из растений нави отварами, куда ходила собирать их, едва луна округлится, но так и не поведала мне, как сквозь завесу меж миром живых и мертвых перейти, не успела. И сила росла во мне, пока не оборвалась вместе с жизнью в избушке. Заново я волшбу вспоминаю, как будто несмышленым детенышем стала, что едва ходить может. Пробираюсь сквозь пелену в умениях, чтобы разрозненные части между собой соединить.

Хочу раз и навсегда доподлинно узнать причастен ли князь к расправе или другого ответчика следует искать.

Княжеские хоромы поражали своим размахом и роскошью. Слуги, словно тени, скользили почти вплотную к стенам, боясь головы поднять. Я пробежалась взглядом по украшенным искусной резьбой сводчатому потолку и стенам, и взгляделась в узор ярких ковров ручной вышивки.

Мы вошли в просторный зал, залитый солнечным светом, где за богатым столом сидел князь.

Рядом с ним, юная и прекрасная, как майское утро, сидела молодая супруга княгиня. Её смех, звонкий и чистый, словно родник в горах, заставил моё сердце сжаться.

Велемир стоял у трона, словно тень, не отрывая от меня взгляда. Я чувствовала на себе его пристальное внимание, словно он ждал моей реакции, хотел прочесть мои думы, забраться в голову.

Наше появление прервало разговор между ведьмаком и князем.

Князь поднял на меня глаза, и в этот миг мне показалось, что время остановилось. Но в его взгляде не было и проблеска узнавания. Он видел во мне лишь спутницу Ярослава, гостью в своём доме. Должно быть, ещё вчера вечером Ярослав предупредил обо мне. Что сказал он ему? А Велемир?

– Отец, – склонил голову Ярослав в почтительном поклоне.

– Давеча ты упомянул, что у гостьи нежданной разговор ко мне имеется, да с ведьмаком на счет неё я переговорить успел.

Если бы моё сердце могло биться, оно бы выпрыгнуло из груди. Забыв о том, что не нужно мне дышать, дыхание я все равно затаила.

– Откуда ты?

– Издалека, светлый князь, – решив последовать примеру Ярослава, я склонила голову.

– Разговор ко мне у тебя был, так поведай.

– То просьба лишь для ваших ушей, князь. Но обождать я могу.

– Ведьмак мне рассказал о том, что гостья в ночи пришедшая, имеет некий дар… – князь потер бороду.

Издалека заходит, не решается прямо всё сказать.

– Ценю я тех, кто не бродит вокруг да около, князь, – я подняла голову и посмотрела на него.

– Гостьей незваной пробралась и неуважение показывает, – цокнула княжна, недовольно складывая руки на пышной груди.

– Верно заметила, что интерес у меня к природе дара твоего. Предсказан был мор и самое сердце его не в этом мире, а по ту сторону, где забытые боги и предки. Мало кто в силах сквозь завесу перейти и истребить на корню алчущее семя нечисти поганой.

– Хочешь ли ты князь попросить меня пройти в Навь? Иль почудилось мне? – я сделала шаг вперед и воины подле князя взволнованно переглянулись.

Повеяло холодом. И кажется, что я его источник.

– Не почудилось. Ведьмак в силах перейти невредимым. Должен он мне, от того и тебя сопроводит. Что взамен желаешь?

– Моя просьба останется тайной до возвращения.

– Верно решилась ты?

Я кивнула.

Ярослав всё время наблюдая за разговором, острым, как только что наточенный клинок, шумно втянул воздух ртом и попытался возразить, но князь поднял ладонь.

– Значит, сегодня же отправитесь. Ярослав в силах на подступах к завесе с нечистью сладить, попутчиком будет и наблюдателем, чтобы договоренность с ведьмаком в силе осталась.

Разве может князь так бездумно почти на смерть отправлять названого сына, которого воспитывал с малых лет? Ради чего?

– Не боишься князь, что договоренность не сдержу? Что оставлю в трудный час? – процедила я, сквозь стиснутые зубы.

– Видится мне, что ради просьбы своей ты и огонь, и воду пройдешь.

Я хмыкнула и круто развернувшись на каблуках, выскочила прочь из хором. Гнев вскипал, бурлил и трепетом разливался по жилам.

– Сияна! Обожди! Да постой же ты! – Ярослав расталкивая слуг и просителей, рвался догнать меня.

– Не так разговор с князем я представлял, – проговорил он, хватая меня за рукав, вынуждая остановиться.

– И я не так всё представляла, – произнесла я, когда гнев поубавился.

– Значит в путь? Не передумала?

– Мор остановить надобно, а после и мои вопросы решатся, – проговорила я.

– Я прикажу собрать съестного в дорогу.

– Возле ворот меня отыщешь, – бросила через плечо и поспешила на воздух, чтобы бурлящая сила через край не перебралась, рискуя не оставить и камня на камне от княжеских хором.

Я выскочила из дверей, едва не сбив с ног боярина, так яростно стремилась на простор, где холодный ветер мог бы остудить пылающую ярость и унять дрожь в руках.

Магия, что дремала во мне до этого часа, пробудилась, откликаясь на бурю чувств и старых переживаний. Я чувствовала, как она пульсирует в жилах, словно дикий зверь, жаждущий вырваться наружу из силков.

Я бродила по княжескому саду, среди деревьев, одетых в зимние шубки, проводила рукой по покрытым инеем и тонким блестящим льдом веткам. Но красота природы не могла успокоить меня. Ярость всё ещё кипела во мне, смешиваясь с горечью и обидой.

– Не справляешься со своей силой, княжна? – раздался рядом знакомый голос.

Я резко обернулась. Велемир, словно выросший из-под земли, стоял передо мной. Его темные глаза, словно два уголька, внимательно изучали меня, не упуская ни единого изменения в моем лице.

– А тебе что с того? – прошипела я. – Поглумиться пришёл?

– Ошибаешься, княжна, – Велемир неторопливо приблизился, и я почувствовала исходящий от него запах влажной земли, смешанный с запахом трав и ещё чего-то, неуловимого, но знакомого. – Князь повелел мне присмотреть за тобой. Норов ему твой не по душе.

– Он меня не знает, – слова сами сорвались с языка, горькие и резкие, словно палые желуди.

– Узнает,– Велемир улыбнулся, и в его глазах вспыхнули хитрые искорки. – Всему своё время. А пока… – он сделал шаг ко мне, и я невольно отступила, ощущая, как его сила, спокойная и уверенная, сталкивается с моей, бушующей и неуправляемой. – Давай я тебе лучше покажу, как укротить твой непослушный дар. Утратила сноровку?

От него веяло силой, мудрой и древней, как сама земля. Опасаясь за невинных жертв всплеска моего гнева, я медленно кивнула, а ведьмак довольно улыбнулся.

Мы отошли в глубину сада, где среди деревьев скрывался небольшой пруд, затянутый таким прозрачным льдом, что в нём виднелась заточенная ряска до прихода весны.

– Волшба подобна реке, – начал Велемир, скользя взглядом по кромке льда.

– Пытаться удержать её всё равно что пытаться остановить течение. Занятие пустое. Тебе нужно научиться не подавить её, а направить, – продолжал он, поворачиваясь ко мне. – Стать не противником, а проводником.

Он протянул руку, и я увидела, как между его пальцами заискрилась тонкая, почти прозрачная дымчато-тёмная нить. Она пульсировала, словно живая.

– Видел я, что ладно справляешься по воле Мары. А по своей собственной, что ты можешь?

Я протянула руку навстречу его, касаясь невесомой нити. И почувствовала, как всё моё естество откликается на зов, заструившись по телу. Между нашими ладонями вспыхнул на короткое мгновение шар света, заставляя окружающий мир померкнуть.

Велемир не дрогнул, не отступил. Он спокойно наблюдал за тем, как моя сила, забытая на лета, дикая и необузданная, сталкивается с его собственной. Я чувствовала, как его сила обволакивает меня, не подавляя, а направляя, указывая путь.

– Чувствуешь? – его голос звучал словно издалека, пробиваясь сквозь гул от слияния двух сил. – Она не враг тебе. Она часть тебя. Вспомни, что значит не следовать чьей-то указке, княжна.

Я отняла ладонь и на секунду показалось, что в груди что-то колыхнулось. Я замерла, но мне всего лишь почудилось.

– Ярослав будет ждать у ворот, – проговорила я.

ГЛАВА 6

Ветер свистел за спиной и собиралась метель, я изредка кидала взгляд на Велемира, но он словно знал, что смотрю на него, глядел в ответ, вынуждая меня отвернуться.

Когда буря чувств поутихла, заметила я, что воздух в княжестве другой, словно примешалось к нему что-то ещё, чуждое, зловредное.

Хотела спросить ведьмака, но подоспел Ярослав, раскрасневшийся, запыхавшийся. Он подгонял двух лошадей, что были запряжены в телегу.

– Телегу снарядил. Всё, что нужно собирается, как только погрузим и отправляться в путь можно.

– Куда же мы поедем? – спросила я, ведь мне так и не сообщили дорогу наших перемещений.

– С князем и ведьмаком обсудили, что через лес к горам отправимся, – ответил Ярослав, затягивая ремешки на телеге.

Обида кольнула. Не сочли нужным и меня в разговор включить. Хотя сама виновата, коль не показала бы норов, не сбежала бы и тогда, возможно, что и меня к разговору пригласили.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотистые тона, когда телега, запряженная парой вороных коней, тронулась с места. Ярослав, крепко сжимая поводья, щелкнул кнутом, и лошади рысью поскакали по заснеженной дороге. В телеге я устроилась напротив мрачного Велемира. Я внимательно смотрела на проносящиеся мимо пейзажи. Перед моими глазами проносились лесные массивы, поля, усыпанные снегом, и небольшие деревушки, затерянные среди белых холмов. В этом движении я нашла успокоение, отдыхала от бури, что бушевала во мне недавно.

Велемир закрыл глаза, опершись локтём на боковую доску телеги, и опустил голову на ладонь. Казалось, он дремлет, но я чувствовала, что бодрствует он, избавлялся таким образом от вопросов к нему обращенных.

Ярослав тоже не произносил ни слова. Он уверенно управлял лошадьми, слышен был только скрип саней и стук копыт по льду.

Через какое-то время я устала от бесконечных деревьев и принялась рассматривать ведьмака, который к этому моменту казался спящим. Его длинные тёмные ресницы слегка подрагивали, чувственные губы были приоткрыты, а прядка длинных волос выбилась из высокого хвоста и упала на острые скулы.

Вдруг Велемир открыл глаза. Он взглянул на меня, и в его темных глазах мелькнуло веселье.

– Любуешься, княжна? Приглянулся я тебе? – ехидно спросил, выгнув бровь.

– Вот уж нет. Среди леса нескончаемого смотреть больше не на что, кроме как на тебя глазеть, – я скрестила руки на груди.

Ехидный, самодовольный смешок ведьмака разорвал лесную тишь. Словно довольный кот он растянул губы в ухмылке.

– Не призналась отцу, да и он тебя не узнал, – тихо проговорил Велемир, подавшись вперед, как будто знал, что в тайне оставить хочу от Ярослава.

– Сказал ты, что не он расправу учинил. Правду узнать желаю, а после и приговор свершу.

– Успеешь ли? Дары богов своеобразны и недолги. Как знать, может и из Нави не вернешься, – его дыхание щекотало мою щёку.

– Как туда попадают? – спросила я.

– Разве мать твоя тебя не научила? – он вернулся в прежнее положение и вальяжно закинул ногу на ногу.

– Не успела, – сказала я, сглатывая ком.

– Умереть нужно, да якорь прежде оставить, чтобы за мир живых зацепиться можно было, и благодаря этому вернуться.

– Неужто матушка…

– Умирала каждый раз? Да, иного способа очутиться в Нави нет.

– А как же я умру, если…

– Тебе и умирать не надо, ты уже не жива и не мертва, застрявшая.

– А ты? Ты тоже умрешь?

– И я умру, но зацепку оставлю.

– Много ли раз ты в Навь отправлялся?

– Много, все разы и не пересчитать по пальцам.

– Для чего так мучать себя?

– Любопытная ты больно, княжна. Утомляют расспросы твои.

Я насупилась и отвернулась.

– Сани надобно оставить, внимание лишнее привлекают, – ведьмак хлопнул Ярослава по плечу.

– Чье внимание, если мы одни тут в лесу? – непонимающе спросил Ярослав.

– Много будешь знать совсем сон потеряешь, коль говорю, что шума от нас много, то слушать надобно.

– Кобылы-то у нас всего две, как дальше путь держать?

– Она со мной поедет, ты один, – сказал ведьмак, перелезая через бортик телеги.

– На том и порешим, – кивнул Ярослав.

– А меня спросить никто не желает? – я выпрямилась.

– Когда нечисть отужинать нами решить, мешаться Ярославу сзади будешь. мечом махать ему нужно. Или так в лоб сильно хочешь получить?

– Не сердись, Сияна, ведьмак верно говорит, – Ярослав виновато сдвинул брови. – Но ты больно груб, – обратился он к Велемиру.

– Какой есть.

Вместе они оседлали лошадей. Те недовольно фыркали и явно были против седельных сумок, закрепить которые не давали, вертясь и норовя укусить.

– Дурных лошадей князь дал, – сплюнул ведьмак.

Ярослав ему не ответил.

Я приблизилась и неспокойные животные замерли, как от испуга. Видела себя я в отражении их больших глаз. Провела рукой по морде одной лошади, заговор шепча старинный, а после и со второй сладила таким же образом.

– Нервничают они не просто так, чувствуют недоброе.

– Это они тебе сказали? – спросил Ярослав, почесав затылок.

– С животными бесед я не веду, – буркнула я в ответ.

– Должна тут быть сторожка недалеко, переночуем и путь продолжим, долго провозились, смеркается. Как бы на лихо какое не наткнуться.

Ярослав прыгнул на кобылу и жестом показал следовать за ним, а после припустил, что есть духу.

– Садись, княжна, пока и мою кобылицу не заболтала, – хохотнул Велемир.

Я недоверчиво поглядела на протянутую ладонь ведьмака и проигнорировав её, сама забралась в седло, стараясь не соприкасаться с телом ведьмака.

– Так дело не пойдет, княжна. Держись за меня, не то потеряю тебя в сугробе.

– Не потеряешь, – проговорила я.

Слова свои захотелось забрать почти сразу. Неимоверных усилий стоило оставаться в седле.

Лошадь резво шагала по лесной дороге, вздёрнув голову, чтобы сбросить с гривы образовавшиеся от дыхания сосульки. Я сидела в седле, вцепившись в его борта, стараясь не соприкасаться телами с ведьмаком. Мне не хотелось касаться Велемира. И объяснить свои действия я не могла. Возможно, он был мне не неприятен, но аура вокруг него отталкивала, вздыбливала волосы и приходилась мурашками по телу.

Однако путь был нелёгким, и лошадь, чуя опасность, то и дело делала резкие рывки, подбрасывая нас вверх. Я, снова подскочила в седле и налетела на широкую спину ведьмака. Он не сделал никаких резких движений, просто завел руку за спину и притянул меня к себе, крепко обхватив моё бедро.

– Говорил же, потеряешься в сугробе, – его рука, тёплая, покрытая паутинкой тонких шрамов, абсолютно не целомудренным образом сжимала мою ногу.

Я смутилась, но не отстранилась. При очередном прыжке пришлось сдаться и обхватить его руками. Почувствовав легкую вибрацию его смеха, я захотела скинуть его с лошади.

Впереди маячил Ярослав.

– Следы нашёл, не человечьи, – тихо, почти шёпотом проговорил Ярослав.

– Волки?

Ярослав мотнул головой.

– Дай-ка сам взгляну. Княжна, посторонись, – он пихнул меня в бок и слез с лошади, которая тут же взволнованно загарцевала, пока я не перехватила узду.

– От чего княжной её кличешь?

– Вижу, что не нравится это ей, – ответил ведьмак.

– Так стало быть…

– Свежие, – печально изрёк ведьмак, не дав Ярославу закончить мысль.

– На сколько свежие? – спросил Ярослав.

– Обнажи-ка меч, да поживее, – шёпотом проговорил Велемир, делая шаг назад.

Ярослав его услышал и почти бесшумно вынул меч из ножен.

Воздух словно взбудоражился, повеяло могильным смрадом так сильно, что скрутило внутренности.

Внезапно лошадь встревоженно заржала и встала на дыбы, скинув меня в снег. Я только успела голову к груди прижать, так бы приложилась затылком.

Велемир коротко взглянув на меня выставил вперед руку на которой уже слабо подрагивало пламя.

– Вставай, княжна, после отдохнешь, – бросил насмешливо через плечо.

И тут лес сотрясся от дикого воя. Такого, что уши закладывало, а деревья к земле начали припадать. Из чащи на нас двигалось нечто, ломая с оглушающим треском ветки и деревья.

Ярослав перехватил лошадей и связал их поводья вокруг дерева.

Сверкая красными глазами, подняв в воздух снег на дорогу выскочило взлохмаченное существо, вязкая тёмная слюна капала из раскрытой пасти с острыми зубами.

Волколак издал вой и припал к земле, готовясь напасть.

Ярослав выставил меч перед собой, а Велемир отступив на шаг шептал слова заговора, я видела как шевелятся его губы, но самих слов не слышала. Зато чувствовала, как подрагивает воздух вокруг нас, наполняясь силой.

Встревоженные лошади, сбежали бы в чащу, если бы Ярослав не привязал их к дереву, теперь они испуганно храпели и вставали на дыбы.

Взмах когтистой лапы, быстрый, как молния, и звон металла, которым встретил удар Ярослав. Клинок задрожал в его руке, отдавая в кость вибрацию, Ярослав зажмурился, видно болезненное вышло действие. Шерсть волколака подпалилась в месте соприкосновения с серебром, распространяя едкий запах гари. Зверь издал раздражённый рык, звук которого был подобен лопающемуся от жара дереву, и его глаза налились злобой.

Велемир кинул в зверя ком снега. Зверь зашипел, словно опаленный, заметался в попытке очистить глаза от слепящего снега.

Но Ярослав не успел воспользоваться этим мгновением. Волколак, словно почуяв ловушку, резко обернулся. Взмах когтистой лапы и меч Ярослава летел в темноту, унесенный неумолимой силой зверя. В следующую секунду волколак уже стоял перед Велемиром, готовый разорвать его в клочья.

Всё вокруг будто замедлилось, едва я собрала силу в кулак. Моё сердце, не помнило ритма жизни, моё тело не трепетало от холода.

Решительно двинулась к волколаку. Мои шаги не издавали ни звука, они были легки и неуловимы, как дыхание зимы. Я зашла к зверю со спины. Он не учуял меня, потому что не было во мне живой крови, не стучало сердце, не вырывалось облачко пара изо рта. Быстро, чтобы зверь опомниться не успел, проникла сквозь шерсть, и нащупала невидимую связь с миром живых.

Она была тонкой, как паутина, и яркой, словно искра в печи. В ней пульсировала жизнь, дикая и неукротимая. Я закрыла глаза и сжала в кулаке три нити: прошлого, настоящего и будущего.

В момент касания мир замер. Мои пальцы сжались ещё сильнее. Нить волколака затрепетала и потускнела. Зверь заревел. Его тело затряслось в агонии, и он осел на снег, переставая быть зверем, превращаясь обезображенное тело отдаленно напоминающее человека. На лысой голове алым светом горел символ, но угас с последним движением волколака.

– Видел? – спросила я у Велемира.

Он кивнул.

– Не знаешь что это?

– Не только нечисть желает нашей крови, кто-то еще своих рабов посылает.

Внезапно почувствовала, что дурно стало мне. Заурчало в животе и в глазах потемнело.

– Надо бы на ночлег встать. Сторожка эта подойдет вполне, – проговорил Ярослав указывая чуть поодаль от места битвы.

Велемир кивнул. Никто не заметил мою заминку и я поспешила нагнать удаляющихся мужчин.

Уже в сторожке, возле растопленной печи, мой желудок снова издал протестующий вопль и засосало под ложечкой.

– Ты голодна, Сияна? – спросил Ярослав.

Я покачала головой.

– Сил много истратила на зверя, нужно поесть, – отозвался Велемир.

– Я не… – начала я.

– Туман близко, завеса между мирами тоже движется. Значит, почти у Нави мы, если нагнать завтра успеем. От того и идет всё не так, как задумано, – проговорил Велемир. – Так что ешь, княжна, а после спать отправляйся. Да не переживай, покой твой под охраной будет.

Ярослав подал мне тарелку с тушеным мясом и живот снова скрутило. Ой, не нравится мне это.

Правда ль что из-за близости к Нави это? Или недолог час мой?

В этот раз сон меня сморил. Устроилась я на полу на шубе, прежде, чем закрыть глаза видела, что ведьмак за мной наблюдает.

ГЛАВА 7

Казалось, что утро неласково ударило меня поддых. Потягиваясь, чтобы размять спину, я огляделась. Сторожка выглядела совсем печально в утреннем свете: затянутые паутиной углы и покосившиеся стены, пыль, на которой отпечатались следы нашего пребывания, толстым слоем покрывала пол.

Ни Ярослава, ни Ведьмака рядом не оказалось и я встала. На моих плечах было сразу две накидки – Ярослава и Велемира.

Укрыли, пока я спала, и исчезли. Надо бы вернуть. Я аккуратно сложила вещи и когда подняла взгляд на окно, то на секунду показалось, что между деревьев мелькнул рыжий огонь волос Ярослава. Солнце слабо пробивалось сквозь тучи, туман был снова на линии горизонта, словно пытался скрыться от нас совсем.

Я вышла в холодную даль и по привычке поежилась, но спохватившись даже усмехнулась. В самом деле, что это я?

Стремясь найти хоть кого-то, я вышла к озеру, покрытому льдом. Прячась за широким стволом дерева я осматривалась, пока взор не обратился к ведьмаку, стоящему возле ледяной купели. Солнечные лучи играли бликами, превращая воду в его ладонях, сложенных лодочкой, в сверкающий хрусталь. Холодная вода стекала по могучим плечам и груди, покрытой шрамами, словно печатями былых битв, запечатлённых на его коже.

Ведьмак изгибал свое тело, умывая лицо от ночного бдения. Я почти уверена в том, что он не сомкнул глаз. Его движения были плавными, в каком-то роде нежными, хотелось смотреть на него бесконечно.

Я одернула себя от глупых мыслей, заполонивших разум, но было поздно. Сделав резкий поворот, Велемир поймал мой взгляд. Его улыбка была холодной, как горный ветер. Он усмехнулся одной половинкой рта и произнес:

– Княжна утомилась почивать и решила прогуляться по лесу? – прозвучал его голос, глубокий и бархатистый, как шепот лесного духа.

В его глазах сверкала неприкрытая издевка. Но я не смутилась, не отвела взгляда, решила подыграть и отчего-то тоже захотелось уколоть его, чтоб знал.

– Не княжеское дело пылью дышать, искала того, кто прибрался бы.

– Ярослав где-то здесь, с него порядок можешь стребовать, – парировал он.

– А что если стребую с тебя?

– С огнём играешь, княжна, – он в два шага преодолел расстояние между нами, – не боишься обжечься?

Тепло его кожи, что была так близко, и правда обжигало. Раздражение уже бурлило в жилах и горчило на языке. Хотелось задеть звонким словом, что словно пощечиной обожжет, заставит в немом изумлении открыть рот.

Но вместо этого, я растерялась. Запал поугас, когда его мокрые руки заключили меня в ловушку. За спиной дерево, впереди ведьмак, сверлящий волчьим взглядом, по бокам от меня его руки, под его пальцами хрустит кора дерева и воздух едва заметно дребезжит от силы.

– В самом деле? С огнем? – не сдаюсь под его напором я, прищурившись.

– С огнем, княжна.

Меня окутало его ароматом, опасный запах смерти. А чем пахну я?

– Утренним морозом и Навью, – ответил Велемир.

Должно быть я задала этот вопрос вслух. Смутилась, пока он с усмешкой смотрел на меня.

– Почему?

– Ты недавно вернулась, поэтому и пахнешь ею.

– А ты?

– Я слишком часто возвращаюсь туда, чтобы запах когда-либо мог выветриться. Он со мной навсегда.

– Для чего так мучать себя?

– Княжна… – хрипло произнес он, – много будешь знать, плохо будет спать, – он прокашлялся и поспешно договорил.

– Но я не сплю, – возразила я.

– Видел я, как не спишь, только бормотала ночью без конца.

– Не стоит стоять полуголым на морозе, – пересохшими губами проговорила я.

– Смущаю? – повел бровью, смеясь.

– Если единственный ведьмак сляжет, от нашего пути не останется смысла.

– Как пожелаешь, княжна, – язвительно проговорил он, притворно склоняясь в глубоком поклоне.

– Не княжна я.

– Передумала? И пыль по нраву?

Чувствуя, что ещё немного и я окончательно испорчу себе настроение, я развернулась, чтобы уйти. В спину прилетел слепленный снежок. Когда обернулась в лоб прилетел ещё один.

Широко раскрыв в изумлении глаза, я смотрела, как Ярослав лепит еще один, но тот пролетает в нескольких пальцах от меня, и попадает Велемиру в грудь.

– Забавляешься? – холодно спросил он, отряхиваясь от снега.

– Подумал, что будет весело.

– Думы думать не твоя работа, – процедил ведьмак, накидывая на плечи одежду.

Невольно скользнула взглядом по рельефному торсу и отвернулась. Непристойно. Отвлеклась.

– Пора в путь, – напомнил Ярослав, когда я прошла мимо.

И верно, пора в путь. Поскольку мы остались без телеги и почти налегке, в этот раз я ехала с Ярославом и чувствовала, как меня буравит взглядом угрюмый Велемир, но каждый раз оборачиваясь видела, что он вовсе не смотрит на меня.

– Сияна, сиди ровнее, не ёрзай, – пробурчал Ярослав и я в самом деле испугалась, что он заразился хмурым настроением от ведьмака.

Туман мы нагнали неожиданно скоро, даже не начало темнеть.

– Что будет, когда мы в него войдем?

– Ничего. Это просто туман. Не тот, что приносит с собой нечисть. В горы мы путь держим, отклоняться не станем. Пока заночуем тут, а завтра уже к завесе попадем, если успеем.

– Какая она Навь?

– Не помнишь разве? – спросил ведьмак, когда Ярослав отошел вглубь чащи за хворостом.

– Нет, не помню, – покачала головой я.

– Она такая, что пером не описать, её увидеть нужно. Но видения эти до конца жизни в разуме отпечаются.

Волчий вой и скулеж прорезал лесную тишь.

Я вскочила на ноги, но Велемир дернул меня за руку, вынуждая сесть обратно на бревно.

– Нечисть на волков наткнулась. Утром будут шкуры.

– Не сладят, думаешь?

– Знаю. Спи, княжна. Много сил потратила, не поняла ты моих советов. Вижу, что глаза твои слипаются. Спи, я посторожу.

ГЛАВА 8

Пробуждение было резким, болезненным и внезапным. Велемир тряс меня за плечо так сильно, что я пару раз ударилась головой о бревно на котором сидела минувшим вечером.

– Уходить надо, – коротко бросил через плечо, убедившись, что сонный морок отступил и я не провалюсь обратно.

– Нагнала нас нечисть?

– Хуже, знак недобрый, когда всё живое замирает. Чуешь?

И в самом деле, когда прислушалась не услышала ничего, даже ветер стих, не ухнула сова, не пошуршал оперением филин.

В миг стало совсем темно, погас костер. Да так, что как будто и вовсе не зажигался. По телу гон мурашек, на языке привкус крови. Оборачиваюсь на слабый шепот за спиной.

Смотрит на меня тот, кто всем похож на человека, но своего лица не имеет и по безличью носит маску того, кем хочет показаться. Вот только он не знает кого мне показать, а мое лицо примерить не может, не удается ему.

– Не… выходит, – проскрежетал, не различить в голосе ни женских ноток, ни мужских, безликий.

– Не спится в земле сырой, иль прогуляться решил? – спрашиваю, а в груди ощущение, что знакомец старый, будто виделись мы прежде. Может из селян кто?

– Давно…брожу…хочу…ищу! – отрывисто, словно слова никак не давались ему, прошептал, сорвавшись в конце на крик.

– Один здесь? Спутники мои где? – я сделала шаг вперед, осматриваясь.

– Не… один, – выплюнул безымец и отшатнулся, будто я раскаленной до бела кочергой его прижгла, морщась.

– С кем? Отвечай!

– Ыр…-ка, – прохрипел.

– Уйдешь туда, откуда пришел и назад не воротишься, отгулял своё, – в слова силу вплетая, рукой едва заметно веду, и светится что-то на кончиках пальцев, холодное, словно ледышку в руки взяла.

Исказилось бесплотное тело, икнул безымец и рассыпался, ниточку успела ухватить, что с Явью его связывала, а в разум ворвался памятный миг.

Смотрит издалека на девушку, что нагая в реке плещется, хочет подойти… Когда до девушки осталось совсем немного, выплыл из воды мужчина, она смеясь упала в его объятия.

Так и остался стоять на берегу реки, пока не стемнело. А после камнем в воду кинулся и вынырнуть не стремился, смирился, воздух закончился быстро и с последним пузырем вышел дух, что был обречен безликим по земле ходить…

Потрясла головой и видение распалось. Слышу Ярослава, который будто бы со мной разговаривает и спешу, чтобы не опоздать.

Едва из-за дерева вышла, как столкнулась с глазами на темном лице, светящимися как у кошки. Острые клыки с капающей слюной угрожающе блестят, прежде чем впиться в плечо Ярослава.

Ырка выпивал его жизнь.

– Ярослав, – начала я, но тот невидяще смотрел вперед себя, продолжая вести разговор с кем-то, кто был виден только ему.

Велемир выскочил откуда-то сбоку, в его руке пылал огонь.

Ырка оскалился и отскочил, содрогаясь лысым белесым телом.

– От упыря избавлялся, – ответил на мой взгляд ведьмак.

– Надо Ярослава в чувства привести.

– И без тебя знаю, княжна, вот только оборачиваться ему нельзя, вперед должен идти, а Ырка от яства такого отказываться не станет.

Я в два шага преодолела расстояние между нами и взяла Ярослава за руку. Он непонимающе посмотрел на меня и взгляд его изменился, словно прозрел.

– Сияна?

– Иди со мной и не оглядывайся.

Когда взяла его за руку, почувствовала, что и его памятный миг увидеть могу, как будто в живых ему недолго оставаться. Приходил ли безликий ко мне или видением для княжеского воспитанника был? Уже не узнать.

– И там ты, и здесь. Слышишь? – спросил он, пока я тянула его к ведьмаку.

Я качнула головой.

– Матушка зовет… – тихо проговорил он, а на глазах его уже наворачивались слезы.

– Не она это, Ярослав, не отзывайся. Идти нужно.

– Знаю, что не она. Увидеть хочу, забыл я уже как выглядела она, только голос помню.

– Не оборачивайся, пищей стал ты. Не спасу, коль противиться просьбе будешь.

Я потянула чуть сильнее, пока Велемир сзади шуршал наспех оборванными ветками, разжигая костер.

Ярослав тряхнул головой, вырвал ладонь из моих рук и начал оборачиваться. Схватив его за обе щеки притянула к себе, прижалась губами к его сухим и горячим губам, и глубоко вздохнула. Забрала то, что было ему так дорого – воспоминание. Хоть и говорил, что не помнит лица, разум не помнит, но сердце и не забывало.

Она смотрела на него с любовью, в руке пяльца и игла.

– Ярослав, рубаху тебе вышиваю, чтобы был ты у меня самым красивым, – она рассмеялась и смех её теплым ручейком разлился по светлице.

По моей щеке супротив воли потекла слеза, а Ярослав сделал два шага и завалился на меня, обессиленный.

– Так понравился он тебе, княжна?

– После обсудим. Ырка где?

– Сбежал. Уложить его нужно. Что забрала у него?

– Воспоминание о матери единственное.

– От того и Ырка сбежал, потерял ниточку.

– Много он выпил, до вечера проспит.

– Нам двигаться нужно, не поспеем. Завеса отодвинулась.

– Чуешь?

Ведьмак не ответил, что-то недовольно пробурчал себе под нос и перекинув Ярослава через плечо погрузил на невесть откуда взявшегося черного коня.

– Твой?

– Мой.

– Откуда?

– Много будешь знать, княжна, дурно спать будешь.

Я раздраженно фыркнула и уселась перед огнем, почувствовав внезапный холод.

Губы горели. Это нельзя считать настоящим поцелуем. А ведьмак как будто разозлился, отчего? Неужели приглянулась ему? Этому угрюмому и недовольному сухарю?

– Княжна, пора.

– А Ярослав?

– Через седло перекинул. Спереди сядешь. Если уснешь, не потеряю тебя в дороге.

– Я не…

– Можешь противиться сколько угодно, но ты спишь, а сейчас дрожишь от холода. Потому как слишком гордая для того, чтобы советам моим следовать.

Я хотела снова возразить в сердцах, но прав ведьмак был. Поступки мои необдуманны, задаром силу Мары растрачиваю.

Ярослав, словно кукла из тряпья, висел на седле, бездыханный. Тело его обмякло, голова безвольно склонилась набок. Конь, не замечая тяжести тройного груза, брел по лесной дороге, направляемая невидимой рукой судьбы. Лишь всклокоченные волосы Ярослава трепыхались на ветру.

Я, прижавшись спиной к Велемиру, чувствовала, как бьется мощное сердце ведьмака. Ритм его пульсации убаюкивал, клонил в сон. Холодная дремота, что всегда сопровождала наш путь, проникала в самое сердце, словно ледяным змеем, обвивая душу.

Внезапно, всего на краткий миг, мне показалось, что моё собственное, замерзшее сердце, трепыхнулось, словно птичка в клетке. Я отпрянула, но тут же поняла, что это всего лишь обманчивый сон наяву. Сердце оставалось неподвижным, а мир, окутанный тьмой, шептал о предстоящей встрече с Навью, если угнаться за завесой сможем.

– Не дергайся, княжна, – раздался бархатистый шепот над ухом, и я снова встрепенулась.

– Случайно, – тихо ответила я ему.

– Понравился тебе воспитанник князя? Только и смотришь на него. Не думаешь, что лучше для тебя бросить его в лесу. Пока жив он, князь тебя не примет.

– Не из тех я.

– По голосу слышу, что не впервой говоришь об этом.

– И тут прав ты, – зачем-то проговорила я. – Мать растила меня на замену князю.

– В Навь за растениями ходила, чтобы краше тебя было не сыскать?

– Чтобы сила во мне росла дикая, чтобы править я могла, но княжной я никогда быть не хотела.

– Замысел был неплох, но и без навьих трав сила в тебе была. Она и есть, только позабыла ты, как пользоваться ею.

Погрузившись в думы о прошлом, я последнюю встречу с матушкой вспоминала. Знала она, что смерть близка, отчего не предупредила? Я бы спасла.

– Княжна?

Отвечать не хотелось, не осталось сил, которые стремительно покидали тело под стук чужого сердца.

Я проснулась от нежного тепла, обволакивающего тело. Приоткрыла один глаз, наблюдая, как Велемир, сосредоточенный, выкладывает из камней странный узор. От его пальцев отлетали искры, зажигая хворост. Костер в печи, раскрашивая пространство яркими языками пламени, становился не просто источником света, но и мощным оберегом, отгоняющим злых духов.

Мой взгляд скользнул по комнате. Велемир, не замечая моего пробуждения, высыпал в костер горсть трав, и аромат их, смешиваясь с дымом, заполнил всю избу. Лицо его было озарено светом огня, подчеркивая острые черты, а расплетенные волосы, словно вороново крыло, ниспадали на плечи.

В нем была та сила, что пугала и манила одновременно. Он был как весна, что приходит после зимы, и как гроза, что пробуждает землю.

Я невольно улыбнулась, но теперь заметила, что моя мягкая постель – единственное место в избушке, где можно было укрыться от холода. Ярослав же лежал на холодном полу, словно забытый, никому не нужный предмет.

Я снова ненадолго прикрыла глаза, притворяясь спящей. В этот миг, когда я погрузилась в раздумья, костер внезапно вспыхнул, и над ним в языках пламени всего на мгновение появился странный знак. Велемир вздрогнул, отводя взгляд от пламени, посмотрел на меня.

– Проснулась, княжна?

– Нет, – ответила я, пряча взгляд.

Вскоре, я почувствовала, как над моей головой появился тонкий аромат нежных цветов. Я приоткрыла один глаз и увидела, как Велемир протягивает мне чашку с напитком. В ней колыхалась темная жидкость, словно застывшая ночь. В ней, как в зеркале, отражались таинственные узоры и тени. Это был напиток из навьих растений.

– Пей, княжна. Не бойся, травить тебя не стану. По случаю заварил их, в себя придешь быстро. Слишком велик дар Мары, не можешь сладить, вижу.

– А Ярослав?

– Шевелится и стонет иногда, крепко за него вцепился Ырка, но отойдет. Скоро солнце встанет.

– Когда ворожить начал? – спросила я, усаживаясь поудобнее.

– Сколько себя помню, столько и ворожил.

– Молод ты, чтобы помнить столько.

– Коль думаешь, что двадцать зим тебе возраста добавляют, то ошибаешься крепко. Этого времени ты не помнишь, а значит и старше меня быть не можешь.

– Какой долг у тебя перед князем, что он в саму Навь отправляет тебя?

– Любопытная ты слишком, княжна, утомляют расспросы твои, – Велемир скрестил руки на груди и притворно зевнул, а потом почти сразу прикинулся спящим.

Я вздохнула, но отвар выпила. По телу пробежала легкая дрожь, и меня снова сморил сон, в котором я бесконечно бежала от существа без плоти, что раз за разом догонял меня, нанося острыми когтями порезы. Туман стелился густой, как парное молоко, но будто живой он шептал на языке неведомом.

Вскочила резко, по привычке судорожно втягивая воздух.

– Навь снилась? – спросил Велемир, выгнув бровь. Совсем рядом со мной сидел, укрывшись одной половинкой накидки, что и на моих плечах лежала. Ярослава он подтащил ближе к очагу, а сам значит ко мне под бок уселся.

– Не знаю. Туман только и кто-то бестелесный, но кровожадный.

– Теперь бояться нечего, в Нави за свою сойдешь, мёртвая ведь. Они только живых трогают, а ты Марой отмеченная, если глупостей творить не будешь, ладно всё пройдет. Но ты будешь. Можешь не перечить, достаточно с тобой в дороге провёл, вижу.

– А ещё что видишь? – спросила я с вызовом.

– Что любопытная слишком и целоваться лезешь.

– К тебе? – я опешила.

– Дурная, – буркнул он. – Неразборчивая, – усмехнулся, теребя косу.

– Я-то?

– Утомляешь, княжна. Коль поговорить хочешь, расскажи о детстве своём. О ворожбе.

– И рассказывать нечего. Как и все ворожила, жертвы оставляла богам, что так надолго оставили нас. С нечистью водилась, но тогда она другая была, можно было договориться и с Лешим, и с лесными князьями.

– В самом деле беседы водила?

– С дочерью ворожеи мало кто водился из живых. Мавки учили красивые косы плести, а луговички показывали места для сбора ягод.

– Вот отчего дика́я ты. А селяне что?

– Сторонились, но всё равно за помощью приходили, коль хворь какая прихватит.

– Ты про богов упомянула. Что ни разу на жертву не ответили?

– Только Мара позволила вернуться да месть свершить. Кому-то помогали боги, но не нам с матушкой.

– И Мара не из добрых побуждений вернула, знак теперь её на себе носишь, а вместе с ним и её саму, наблюдает. Поведай об остальных.

– Глупость скажу, но малой я каждую осень приходила в лес, на старое капище, просила взять меня в жены бога, что за умершими наблюдает. Оставляла медные монеты, хвою и самые лучшие ленты.

– Не взял в жёны тебя? – смеясь спросил ведьмак.

– Не взял, – усмехнулась я, потирая лоб.

Велемир теперь сидел у огня, кутаясь в толстый плащ с меховой оторочкой. Лицо его, обычно суровое, было расслабленным, словно он позволял огню согреть не только тело, но и душу.

Хотелось говорить о том, что происходило так давно, что казалось неправдой.

– Было мне тогда лет семь, не больше. Играла в лесу, где старые дубы корнями небо цепляли. И вдруг… вижу, стоит он. Высокий, в черном плаще, а глаза… как бездонные колодцы, в которых отражалась тьма. Он шептал что-то на древнем языке, а вокруг него земля содрогалась, словно вздрагивала от страха. Сказал он тогда, что заберет меня к себе, что я стану его женой, – я усмехнулась. – Приснилось тогда мне это верно, но до сих пор ощущение, что будто наяву с ним говорила.

Велемир кивнул.

– Велеса боялись, его имя наводило ужас на сердца, но некоторые, в особенности юные, грезили о его тьме, о том, как он возьмет их в свою царственную обитель, – в его взгляде плескалось веселье.

– Приносила я ему жертвы, цветы, ягоды, а потом… и козленка, и даже теленка. Просила, чтобы он забрал меня к себе. Но он не отвечал. Матушка узнав страшно разозлилась и запретила ходить на заброшенное капище.

– Думаешь услышал твою просьбу Велес?

– Сомневаюсь, я слишком юная была, глупая. А боги не отвечают мольбам глупцов.

– Пора в путь, княжна, – ведьмак встал, снял с плеч свою накидку и набросил на меня.

– Напрасно, не мерзну я, Ярослава укрой.

– Не замерзнет он, отваром напоил его с медом хмельным.

– Он так ещё дольше проспит.

– Тем лучше, смогу в полную силу развернуться. Без лишних глаз и ушей.

– Жестокий ты, – я насупилась.

– Какой есть.

Немного даже пожалела, что такой историей из детства с ним поделилась, будет теперь припоминать ещё не раз.

– В самом деле за бога мертвых замуж собиралась? – изрядно веселился ведьмак, собирая скудные пожитки.

– Ничего тебе больше не расскажу, – буркнула я, заворачиваясь в накидку, которая так сильно пахла Навью и влажной землей, что этот запах щекотал нос.

– Попробуй снова, может откликнется на зов, – хохотнул он, затягивая лямки потрепанной сумы.

Я, скрестив руки на груди, наблюдала за ведьмаком. Тот, словно танцуя, чертил на старом дощатом полу узор углем. Я прежде никогда не видела подобного. Словно из ниоткуда рождались причудливые знаки, а затем, подобно угасающим звёздам, уходили в темноту, растворяясь.

– Что ты делаешь? – спросила я, не в силах сдержать любопытство.

– Это знак твоего будущего мужа, – пряча улыбку, ответил ведьмак, не прерывая своего таинственного действа.

– И для чего они нужны? – спросила я, не обращая внимания на насмешку.

Я, по-прежнему завороженная, смотрела на знаки, которые словно сами по себе возникали и таяли, увлекая меня в мир ворожбы.

– Мёртвых от живых отвадить должен, слышу, что собираются вокруг. Из тумана проклятого лезут.

– Не одолеем разве?

– Много слишком. К знаку не подходи, не знаю, как на тебя повлиять может.

– Спокойно не уйти, получается.

– Погоди, пусть разбредутся.

– Не поспеем за завесой?

– И снова нет, видно, суждено так.

– Откуда туман взялся? Когда я… двадцать лет назад не было его.

– А теперь есть. Пустое размышлять откуда он и зачем. В Нави исток его, оттуда начало берёт. И если ладно справимся, то не будет больше тумана.

– Могли его боги сотворить?

– Могли, но не стали бы, – Велемир помрачнел.

Грудь кольнуло слабое ощущение, что знает он куда больше, чем говорит. Чувствую, что неспокойно ему, словно есть ещё что-то, что пока я уловить не могу, хоть и стараюсь.

– Что за исток?

– Представь, как бьётся сердце, разгоняя кровь по жилам. С туманом так же, он будто кровь, что растекается из оскверненного тела.

Велемир замолчал, уставился в огонь и на бесстрастном лице его не было и тени дум, что роились в его голове.

Через какое-то время он поднялся.

– Пора, – пихнул мыском сапога Ярослава в бок, тот тихо застонав кое-как сел.

– Странные сны нынче мне снились, – проговорил он, потирая плечо.

– Выходить пора, должны к утру до завесы добраться, если помех не будет, а судя по прошедшему путешествию, помехи ещё как будут.

ГЛАВА 9

Звериный вой разорвал тишину, туман осел тонким слоем на коже. Двигались будто в густом молоке, руку протяни – не видать пальцев.

Ведьмака чувствовала спиной, княжий воспитанник по левую руку шел, щурясь и чихая.

– Внезапно туман настиг, думала уж, что не нагоним, – бросила назад, не оборачиваясь.

– Рано радоваться, неладное дело. В оба смотрите.

– В оба смотрите, – передразнил Ярослав, – куда смотреть, если носа не видно, – недовольно буркнул он.

Я раздраженно цокнула, когда споткнулась, не углядев корягу.

– Осторожнее, княжна, не то расшибешься, – язвительно процедил ведьмак, но всё же ухватил меня за локоть, чтобы я не упала.

Внезапно, словно шевельнулось что-то в разуме. Не то мысль, не то воспоминание, скользкое и изворотливое, не ухватиться. Я крепко зажмурилась.

В голове шумно, изо всех сил пытаюсь поймать воспоминание.

Туман. Не резкий, не густой, а тягучий, как дым от потухшего костра. В нем тают очертания – высокий силуэт, смутно знакомый, волосы цвета воронова крыла, спадающие на плечи, словно черная завеса. Лицо скрыто – лишь бледный отсвет кожи пробивается сквозь туман. Длинные, почти неестественно тонкие пальцы сжимают что-то – предмет не виден, но его хрупкость ощущается, как тончайший шелк.

Запах… сырая земля, пропитанная влагой, и… что-то еще. Сладкий, терпкий, словно цветы. Запах смерти, но не пугающий, а манящий, как запретный плод.

Туман клубится, и силуэт растворяется, оставляя после себя только горечь одиночества.

– Княжна, – Велемир потряс меня за плечо, выводя из странного оцепенения. – С открытыми глазами спишь? А кто под ноги смотреть будет? Болота кругом.

– Я… в порядке, – прохрипела пересохшими губами.

Из Нави ли это воспоминание? Или уснула на ходу? И впрямь в тумане неладное творится, мысли путаются, сбиваются. Да и сама хандрить стала, мелкая дрожь по телу бежит мурашками.

– Как думаешь, кто волколака за нами послал?

– Гадать не люблю, княжна, много зла охочего до нас.

Я хотела сказать ему, что странное чувство меня преследует, будто знакомо это лихо. И оно знает, что я его чувствую, все ближе подбирается, шевеля теневыми щупальцами, щелкая жвалами.

– Ведьмак, – позвала я.

Хотелось обсудить то, что тревожило уже давно.

– Княжна утомилась?

Говорить тут же расхотелось.

– Пасмурен твой взор, расстроил тебя?

– В этом тумане не чувствуешь себя… странно?

– Навь близко, княжна.

– Мы не встречались раньше? – спросила я, прищурившись, пытаясь вспомнить видение, которое расплывалось.

– Нет, княжна, не виделись мы прежде.

– Но ты знал обо мне? И то, кем я являюсь?

– Навь учит многому, не стоит удивляться.

Я цокнула и ускорила шаг, пока роща не взвыла.

– Пора, княжна.

Велемир сотворил огонь, который окружил нас кольцом.

Навь – мир, где сплетаются тени, где время течет по-своему, где правят призраки, духи и боги прошлого. Сюда попадали души после смерти, но не все. Те, кто желал вернуться в Явь, должны были оставить в ней якорь – вещь, которая связывала их с живым миром.

Врата в Навь не были явными. В отличие от древних преданий, где можно было найти волшебный колодец или пещеру, ведущую в подземное царство, здесь все было иначе. Навь – это не место, а состояние, которое можно достичь только умерев рядом с завесой под плотным туманом.

Ярослав, будучи юным, не понимал всей тяжести предстоящего, но я, возвращенная из Нави богиней Марой, и Велемир, знакомый с моими тайнами, чувствовали, как неотвратимо приближалась смерть.

Чтобы перейти в Навь, мы должны были погибнуть.

Якорем для Ярослава стал его меч, оставленный на месте его мнимой гибели. Велемир оставил в Яви часть своей души, связанную с его магией.

Я же просто перешла, крепко держась за ведьмака.

Навь предстала перед нами темным и туманным миром. Дни и ночи здесь сливались в непрерывный сумрак, воздух был влажным и холодным, словно пропитанным слезами ушедших душ. Земля была мягкой, податливой, зловонной. Древесные стволы выглядели как костлявые скелеты, а листья на них были сухими и черными.

Странные звуки доносились от всякого кустика и деревца, шепот, стенания, крики, все это было смешано в одном беспрерывном хоре. В этом мире не было ярких красок, только серый.

Здесь не было прошлого и будущего, только вечное сейчас, погруженное в сон и забвение.

В этом мире мы должны были найти источник тумана, который угрожал Яви.

      Только что мы вошли в Навь рука об руку, но теперь я осталась совершенно одна. Я позвала Велемира и Ярослава, но с моих губ не сорвалось ни звука, ни хрипа.

Вокруг была туманная пустошь и никого вокруг за исключением бесплотных теней, шепчущих хором голосов, сводящим с ума.

Я сделала еще несколько шагов и пейзаж изменился. Обугленные высокие дубы и вязы тянули ко мне свои изъеденные ветви.

Шепот нарастал.

Попытавшись призвать магию, я поняла, что ничего не получается. Из земли стремительно поднималась стена из колючего кустарника, ветви которого, словно щупальца чудовища, извивались и переплетались, образуя непроходимую преграду. Листья, похожие на острые кинжалы, дрожали от невидимого ветра, шепча угрозы на непонятном языке.

– Ловушки Нави! – выдохнула я, отступая назад. Невидимые силы, управляющие этим миром, уже начали свою игру. Я чувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок. Где Ярослав и Велемир? Они исчезли, словно сквозь землю провалились, а я осталась одна, запертая в этом колючем лабиринте.

Скорби и отчаянию не было места. Вместо этого, я почувствовала, как внутри меня вспыхнул огонь решимости. Я не могла позволить себе пасть духом, я должна найти своих спутников, даже если для этого придется преодолеть весь этот проклятый мир.

Я попыталась сосредоточиться на своих чувствах. Закрыла глаза и, вдыхая затхлый, землистый воздух, попыталась почувствовать, где они. Как будто нити тончайшей паутины, их образы начали проступать в моем сознании. Ярослав, вглядываясь в извивающуюся дымку, что-то сосредоточенно искал, а Велемир, сжав кулаки, боролся с невидимым врагом, отломанной у дерева веткой.

– Я вас найду, – прошептала я, – я вас найду!

С этими словами, я сделала шаг в сторону колючей преграды, готовясь к непредсказуемым испытаниям, которые приготовила мне Навь.

ГЛАВА 10

Здесь мне не нужно было дышать. Да и все прочее складывалось в ощущение того, что я как будто бы вернулась домой. Могильный холод казался уютнее домотканого одеяла. А тени, стенающие повсюду, ощущались словно старые знакомцы. Может и правда, место моё здесь. Не должна была в Явь возвращаться, оттого и паршиво мне там. Но кого же еще я вспомнила? Не могу ухватиться за клочок воспоминания, выскальзывает из пальцев, прахом осыпаясь.

И заговоры здесь бессильны, самой придется спутников искать. Очередная тень прошла сквозь меня и остановилась. Я резво представила, как она принюхивается своим безносым блеклым лицом. Тень пошла рябью и проплыла дальше, потеряв ко мне всякий интерес.

Колючие стены сжимались, приходилось протискиваться сквозь ранящие побеги, которые будто разочарованные вздрагивали, не почувствовав крови.

Я услышала звук сражения и поспешила вперед. Не ведьмак ли там часом?

Колючки не хотели меня выпускать из своих бесконечных дорожек и тогда я закрыла глаза, а когда открыла: на ладони уже подрагивало пламя, которое заставляло стебли вздрагивать и отползать на краткий миг. Вскоре и огня бояться перестали.

Все, что меня окружало не казалось чужеродным, напротив, мне было отрадно видеть серость и мрак.

– Мертвые глаза устали от яркости жизни, – проговорила вслух я.

– Верно… – ответил мне чей-то голос.

Не побоявшись, не вздрогнув, я вгляделась в темноту, впитывая малейшее колебания ледяного, но затхлого воздуха.

– Сама пришла…

– Сама, – подтвердила я.

– Заплатишь мне и пропущу.

– А что если нет?

– И тебя погублю, и товарищей твоих.

– Меня не выйдет. Я уже мертва и скоро вернусь.

Правда сама рвалась из уст. И ведь верно, чужда мне стала жизнь. Мертвое не может ни любить, ни жалеть. Ведь по велению Мары я возвратилась, а как долги уплачены будут… стало быть… Не держит меня в Яви ничего, кроме мести и желания правду всю узнать.

Мысли путались, не желая складываться в цельную фразу.

– Стало быть? – повторил голос мою мысль.

– Возвращусь я.

– Проходи, плата принята.

Алчущая крови стена обратилась тонкими змейками и опустилась под серую землю.

– Постой! – попросила я.

– Чего тебе?

– Говоришь со мной, выуживая мысли. Так скажи, кого я видела?

– Сама узнаешь. Нам нельзя поведать. Разгневается.

– Мне… надобно знать, – настаивала я.

– Когда придет время, ты все узнать сможешь.

– Хоть намекни, не заставляй терзаться в догадках.

– Жертва твоя принята была давно. Часа ждала своего.

– И что это значить должно?

Но голос больше не отвечал. Я поспешила вперед, когда среди мертвых деревьев мелькнул силуэт Велемира.

– Ведьмак! – окликнула его я.

– Княжна-а-а, – растянулся, словно довольный кот, в улыбке. – Я уж думал, понравилось тебе здесь. Всё не спешила на выручку. Но ты ли это, княжна? Аль морок очередной?

Он вытянул вперед руку в которой блеснула сталь меча.

– Я это. Не сомневайся.

Поняв, что ведьмак настроен решительно, я осторожно начала перечислять:

– Умерла я двадцать лет назад. Последним, что я увидела был символ княжеского рода. Мара вернула меня.

– Недостаточно, – ведьмак плотнее сжал рукоять.

– Замуж я хотела… за Велеса, подношения ему носила.

– Скажи то, что только настоящая княжна знать могла.

– Истинная нить тянется не из Нави, в княжестве исток, а подпитка здесь.

Велемир улыбнулся и убрал меч в ножны.

– Радуешь, княжна. Знала и все равно сюда пошла?

– Силу черпают отсюда, да и поглядеть на Навь хотелось. Давно ли знал ты?

– Почти сразу. С подпиткой разберемся, как только найдем Ярослава. Не передумала его здесь оставить?

– Как можно!? – возмутилась я.

– Неужто братом его считаешь? А то, что отец твой пригрел чужого, а свою кровь бросил?

– И пусть. Дела минувших дней, – я всплеснула руками.

Шорох привлек наше внимание, обернулись одновременно.

Ярослав с взлохмаченной рыжей гривой, что-то хотел сказать, но с его уст не сорвалось ни звука.

Должно быть, слышал все. Оттого и удрученный такой.

– Так вот отчего княжной её кличешь, – прокашлявшись обратился Ярослав к ведьмаку.

– Думаешь, не похожа на отца твоего названого?

– Похожа. Только сейчас вижу, что похожа. И взгляд как у него, и нос…

Ярослав осел на землю, сквозь рубаху алело пятно.

– Поранился? – спросила я.

– Цепанул кто-то, пока к вам пробирался. Ты потому отца увидеть желала?

– Место дочери я не желаю. Ответы получить хочу. Да долг старый с него спросить.

Велемир улыбнулся хитро, словно точно знал о чем я подумала в этот момент. Ничего от плута скрыть нельзя.

Гнилостный запах смерти пахнул откуда-то сбоку. Кожей чувствовала, что идти в ту сторону нужно.

– Там, – прошептала я.

– Там, – подтвердил ведьмак.

– Что там? – спросил Ярослав.

Я не ответила, шагнула в темноту, влекомая зловещей силой, что стала мостом в Явь.

Здесь шепот становился громче, надрывнее. Голоса плакали и кричали, моля о пощаде. Сотни призрачных душ сливались в единый светящийся ком, который бился, походя на сердце.

– Это… – начал Ярослав, почесав затылок.

– Души подпитывают это, – названия для явления у меня не было.

– Древняя магия. То, что оставили Боги, когда в Навь можно было просто попасть. Только души для этого нужны были иные, а здесь… здесь все подряд. Нехорошо.

Велемир выглядел так, словно кто-то вошел в его терем и переставил все на свой лад. Он выглядел недовольным. В зрелище приятного было мало, страдания сотен умерших ощущались всем телом, а их боль металлическим привкусом оседала на языке.

– Возьми меня за руку, княжна. А ты, Ярослав, готовься отбиваться, – ведьмак отстегнул ножны и кинул их Ярославу.

Велемир успел начертить знак Триглава, цветом тот был темным, почти чернильным. Этот знак состоит из трёх треугольников, соединенных вершинами и образующих шестиконечную звезду. Он символизирует гармонию между тремя мирами – Явью, Навью и Правью, а также связь между богами, людьми и духами.

– Почему Боги не вступаются за Явь? – спросила я, рукой очерчивая Трезубец Перуна. Трезубец – один из самых мощных оберегов. Он олицетворяет власть, силу и могущество. Трезубец Перуна способен защитить от тёмных сил и запечатать источник силы Нави.

– Не всем Богам есть дело до того, что здесь происходит, пока оно не переходит в Правь, – зло отозвался Велемир.

Должно быть, у него свои счеты с богами.

Следующим символом, что вышел из под моих пальцев и завис в воздухе: стал Знак Мары – это символ смерти, зимы и холода. Черная точка в центре белого круга, окруженного темными линиями. Точка символизирует центр мира, а круг – бесконечность. Чёрные линии образуют сложный узор, который напоминает о запутанности и сложности мира духов.

– Но Маре было не всё равно, – возразила я, а после поджала губы, от усилия. Казалось, что рунические знаки вытягивают из меня остатки жизни взятой взаймы.

– И у неё были на это причины, – холодно бросил он, сжимая мою руку, переплетая нашу силу.

И тут я почувствовала насколько ведьмак могущественен. Его сила ударила меня под дых, словно после падения с высоты. Я чуть было не выпустила его руку.

– Осторожнее, княжна, другой возможности может и не быть, – он бросил мне кривую ухмылку и сжал мои пальцы.

Призрачное сердце выбросило вверх темную силу и со всех сторон послышались вопли и стенания. Они проникали в голову безумным вихрем. Я крепко зажмурилась и кинула короткий взгляд на Ярослава, который зажал уши руками.

– Что-то не так, – бросил ведьмак, крепче сжимая ладонь, до скрипа пальцев.

Потерянные души обретали плоть, которая с мерзким звуком ошметками налипала на сгустки энергии.

– Так и должно быть? – полюбопытствовала я.

– Нет, – быстро ответил ведьмак. – Нужно усилить руны.

Закрыв глаза, я приложила усилия, подпитываемая странной магией ведьмака. Крики прекратились. Но чудовища из ошметков гнилой плоти все еще были рядом с нами.

– Мы можем только задержать их, пока не отыщем способ, как разорвать нити соединяющие это с Явью.

Велемир прикрыл глаза и выпустил мою ладонь, шепча на незнакомом мне наречии заговор.

Ярослав упал на землю, меч выскользнул из его рук. Кровавое пятно на земле становилось всё ярче, привлекая существ из Нави.

Его связь с миром живых почти угасла. Ещё немного, и он уже не вернётся.

– Надо… – начала я.

– Уходить, – закончил за меня Велемир.

Пока чудовища, оглушённые защитными рунами, стояли, уставившись вперёд пустыми глазницами, мы подхватили Ярослава, позволив ему опереться на наши плечи.

Всё с самого начала шло не так. Обманчивое чувство, что сладим с бедой, одурманило.

– Княжна, прошу тебя, поспеши.

Велемир стремился отойти подальше от существ и сердца. Я собралась с духом и, перехватив Ярослава поудобнее, зашагала быстрее.

Велемир резко отступил, упал на колени в серую землю и принялся чертить круг.

– Не давай ему заснуть, княжна, последний то сон его будет.

Я встряхнула Ярослава, который начал заваливаться. Он что-то пробормотал, но порыв холодного ветра унёс его слова. Круг на пепле светился, приманивая существ, которым опостылела Навь. Разламывая ветки, рыча и оставляя борозды на земле, они неслись к нам.

Ведьмак помог мне затащить Ярослава в круг и все завертелось.

В себя пришла я посреди тумана. Ярослав стоял на коленях, осматривая затягивающуюся рану, а Велемир шептал заговор, водя ладонью над его кожей. Ярослав недовольно сморщил нос и что-то пробубнил неразборчивое.

– Не хотела тебя Навь отпускать, пришлось с ней пободаться, княжна, – ведьмак беспокойно улыбнулся.

Звякнула кольчуга, и из тумана вышли воины. Герб с рябиновой ветвью пестрел посреди серости леса.

– Именем светлого князя Ведомира, вы должны быть доставлены в его величественный град, – промолвил один из воинов, выступив вперед.

– К добру иль к худу этот визит? – я сощурилась, улавливая опасность.

– Точнее только князь ответить может.

– Не нравится мне всё это, – прошептал Ярослав.

– Впервые захотелось согласиться, – ответил ему Велемир. – Должно быть дождь пойдет.

Рискованно идти с теми, кто наставляет оружие на гостей.

В последний раз, попросив у своего измученного тела сил, я ринулась за спину семерым воинам, пытаясь найти их нити, что с миром живых связывают.

Получилось неаккуратно, резко. Поцарапалась и пальцы обожгло.

Семь человек повалились в снег.

– Ловко ты их.

Из сумки выудила пергамент, где приказ написан был.

Доставить живыми или мертвыми изменников.

– Дурные вести.

– И впрямь, дурные, – Велемир заглянул мне через плечо.

– В княжество возвращаться нельзя. Навь пустила там свои корни, знала, что единственным нам по силам совладать с напастью.

– Обождем. Нужно отдохнуть, а после решать, как все поправить можно.

ГЛАВА 11

Несколько холодных ночей мы ютились в старой рыбацкой лачуге, которая скрывалась в мрачном и густом тумане. Нечисть перестала выть ночами, покуда действовали наши с ведьмаком знаки.

Думы тяжелые в голову лезли, даже тошно становилось. Ослабла я после Нави, а Ярослав совсем потух. Один только Велемир казался прежним. Да только казался. Подмечала я, что взор его становился пустым и опечаленным, когда он думал, что никто не видит.

Ярослав храбрился, шутки возле печи рассказывал, да рыбачить поутру ходил.

А мне все покоя видение не давало. Мучило оно меня. Как будто что-то важное из памяти украли, вырвали с корнем, и на месте утраченного зияла огромная дыра, что заставляла бесконечно пытаться вспомнить.

Велемир прошлым утром подманил ворона. Магией с ним связь установил и теперь птичьими глазами на мир мог смотреть.

Мара приходила ко мне во снах. Но не говорила, только качала головой и вздыхала.

Но я и без этого знаю, что оплошала. Надо было сразу в княжестве вопрос решить, а теперь ответа могу и не дождаться. Чувствую, как остаток жизни утекает, просачивается сквозь сито и не остается времени, чтобы всё исправить.

– Печальна ты, княжна.

– Печальна я, – кивнула, когда ведьмак рядом сел.

Он положил ладонь на мои подрагивающие руки.

– Не трать нервы попусту.

– Неужто князь с самого начала знал всё? Что из его дома дороги в Навь идут? Или сам он всё и затеял?

– Тут я тебе не подскажу, вот только весь лес прочесывают молодцы князя. Лешего спугнули, теперь хнычет и рычит от злости. Лучше бы ему не попадаться.

– Хозяин леса, а с людьми сладить не может, – пробурчала я, подкидывая дров в огонь.

– Не может от того, что обереги на них заговоренные. На славу работают, сам их мастерил по указке князя.

– Коль попадемся на них, голов не сносить? Иль живыми к князю притащат?

– Живыми или неживыми, но для чего-то надобны ему.

– Зря Ярослава в Навь брали. Тяжко ему. Всё от увиденного избавиться не может. Спит клочками, во сне бредит и стенает, – я поникла.

– Отвара ему нужно.

– Мешочек мой где-то в лесу пропал, а средь снега травы выращивать я не способна.

– Придумаем, как дело решить.

Велемир моргнул и глаза его окрасились черным. В первый раз, я испугалась, но теперь знаю, что он так глазами ворона осматривается.

– Поведай, что видишь, – попросила я, всматриваясь в непроглядную тьму.

– Лес, мавки у прорубей хохочут, молодцы князевы бродят, чуть не под каждый куст заглядывают. Далеко от нас.

– Хорошо, что силами скрыл лачугу. Не то попались бы в первую же ночь.

– И тебе спасибо, княжна, что помогла.

Я улыбнулась, хотя и знала, что не было в том моей заслуги. Смотрела просто, пока ведьмак заговоры шептал и знаки алые выводил.

– Надо с лешим сладить, не то обычный люд пострадать может, – проговорила я.

– Не суйся в лес, княжна, – строго ответил ведьмак, блеснув черными глазами.

– Нам придется выйти отсюда.

– Придется, но пока рано. Пусть княжеское войско след потеряет. В соседнее княжество поедем.

– Подбивать одного князя пойти супротив другого? – спросила я, отрывая листочки от веника.

– Если другого выбора не представиться, да. То, что было призвано из Нави всем в княжестве угрожает, а как с одним разберется и на следующее перекинется.

– Войну затеял, ведьмак?

– Рано или поздно это должно закончиться, чем меньше будет жертв, тем лучше.

– Ох… – только успела вымолвить я прежде, чем в разум ворвались обрывки видений.

Густой туман окутывает лес, воин потеряв что-то важное в кустах копошится. Без этой вещицы голос Нави слышится надрывный. Жить он не должен был. Сейчас нужно последнее дыхание забрать, да Маре передать на суд.

– Идти мне надобно, – не своим, а холодным и чужим голосом проговорила я.

Велемир внимательно взглянул на меня и нехотя кивнул, отчетливо понимая, что по велению богини выйти из укрытия хочу.

Но и леший покоя мне не давал, славно будет, если сладить с буйным удастся.

– Княжна, постой! – Велемир нагнал меня возле двери и вложил в мою руку тканевый мешочек.

– Что здесь?

– Оберег выстругал, чтобы лихо не коснулось, – его губы изогнулись в ободряющей, но короткой и сдержанной улыбке.

– Благодарю, – кивнула я, заткнув мешочек за пояс, а после вышла.

 Вокруг нашей лачуги всегда было тихо, ни птичьего гомона, ни скрипа веток. Просто сплошное ничто. Но когда я вышла за пределы круга знаков, на меня обрушились запахи, звуки, словно гром в летнюю ночь. Даже поморщилась с непривычки.

Сугробы достигали середины бедра и затрудняли проход по лесу. Мимо пролетела стайка воронов, блестя своими иссиня-черными крыльями. На снегу следы кабанов с потомством и чуть поодаль одинокие человеческие следы разбросанные хаотично. Кто-то очень спешил и я двинулась по ним.

На поляну вышла скоро. Там мужчина, раскапывающий белыми руками со скрюченными пальцами снег, лихорадочно что-то ища.

– Потерял что-то? – спросила я, склонив голову.

Мужчина встрепенулся и посмотрел на меня, вскакивая с колен. Под глазами его залегли темные круги, лицо вытянулось и осунулось, как у тех, кому осталось немного.

– Не тебя ли князь ищет? – прищурился он, оглядываясь, верно в поиске подмоги, но в лесу мы были одни, если не считать зверье и нечисть.

Я сделала шаг вперед, а он два назад, но споткнулся и завалился в снег.

– Искал-то что?

– Тебя не касается, – зло прошипел он.

– Без этой вещицы, твоё время сочтено. Но жил ты за счет другого, а так не положено. С богами спорить вздумал? – я показала ему потасканную красную тряпку с вышивкой, которую нашла пока шла к поляне.

– Отдай! – взревел он.

– Прожитые тобой годы тому, у кого ты их украл не вернуть. Но и жить дальше тебе не позволено.

– Да кто ты такая, чтобы решать кому жить, а кому умирать?

Позволив силе, которой наделила меня Мара, выйти наружу, я раскинула руки в стороны и пальцы засветились призрачным светом.

Он хотел мне что-то сказать, но только беззвучно открыл рот в немом крике.

Воспользовавшись его замешательством, я подскочила к нему, схватила за волосы и запрокинула его голову, заставляя сморщиться.

Прежде мне никогда так сильно не хотелось причинить боль живому существу. Даже когда меня чурались деревенские, даже тогда я оставалась терпимой.

Мне не хотелось все сделать быстро, как с тем стариком, тут же хотела растянуть его страдания от скорой гибели.

– Кто дал тебе это? – я потрясла тряпицей перед его лицом, крепко держа его за волосы, не давая возможности вырваться.

– Ведьма научила, как можно жизнь продлить.

– Дальше, – я оттянула его голову.

– Сказала, что недруг мне годы свои отдаст, а болезнь моя отступит, только всегда вещь эту при себе держать я должен.

– Кто эта ведьма?

– Не знаю, лица её не видел, но голос был красивый.

– Помогла она тебе? – с издевкой спросила я.

– Помогла, – моргнул он.

– У скольких ты забрал жизни? Кто из-за тебя в старцев немощных обратился раньше срока?

– У… многих, – прохрипел он.

– Для чего княжеское войско меня ищет? – жестко спросила я, оттягивая его голову почти до хруста.

– Не сказано, не велено знать, только привести.

– Может ты подумаешь? Для чего и куда привести?

Он мне не ответил. Я отбросила тряпку подальше, и нащупала нити, что с миром живых гнильца соединяют. Оборвала их резко. Ладонью собрала последний вздох, который цветом был, точно грязная жижа по весне.

Оттолкнув обмякшее тело от себя, я тряпку подобрала и двинулась дальше.

Хозяина Леса встретить надобно, уважить и успокоить.

В силках неподалеку застряла куропатка, я подобрала её, умирающую от холода.

– Ты, кто хранит тайны лесные, – начала я нараспев. – Кто в чаще тёмной бродит один, – услышала, как заскрипели ветки. – Явись предо мной, владыка силы, – на мгновение всё смолкло. – И услышь мой тихий зов, – закончила я, выставив вперед руку, окропив кровью куропатки снег.

И когда я обернулась, за спиной уже стоял Хозяин Леса.

Он был высокого роста, с искривлённым телом и длинными, узловатыми конечностями. Кожа лешего была серая и морщинистая, покрытая пятнами мха и лишайника. Из спины торчали ветки и сучья, подобно старому дереву.

Рот чудовища растянулся в зловещей ухмылке, обнажив острые зубы.

Леший одет в лохмотья, сотканные из паутины и листьев. На его шее висело ожерелье из костей и зубов животных, а на поясе – ржавый кинжал.

– Здравствуй, – поклонилась я.

– Ведьма, – прошелестел он, словно листья на ветру.

– Пришла уважить тебя, лесной хозяин.

– Вижу… не забыты порядки старые, тошно мне.

– От того что люди ходят по лесу?

– Пугают зверье, кричат и что-то ищут, а подобраться к ним нельзя, знаками обложились…

– Знаю об этом, знаю. Один из них беспокоить тебя больше не станет, – я кивком указала на лежащее в сугробе тело.

– Заберу с собой, будет почвой для детей моих, благодарю… щедрый дар оставила ты мне, ведьма… благодарен.

Леший передернул плечами и скривился, словно от боли.

– Что-то случилось?

– Лес вырубают, Навья скверна лезет, заражает… – он взвыл и сжал узловатые кулаки.

– С Навью разберемся, осталось немного подумать.

– Богами от тебя смердит, ведьма. За щедрый дар хочу совет дать. Внимательнее будь, всё не то, чем кажется…

– Благодарю тебя, лесной хозяин. Но попросить хочу, не трогай тех, кто лесу зла не желает.

– Пора мне. И просьбу твою услышал…

Леший подошел к телу, с хрустом погрузил в него сучковатые пальцы и взвалил его себе на широкие плечи, а после двинулся дальше в лес. Он не шел, а будто плыл несмотря на могучее и тяжелое тело, почти не оставляя следов.

Мог бы обернуться зверем, но предстал в истинном обличье. Неужто слаб стал лесной владыка? Или из-за Нави все?

Над ухом каркнул ворон, и я двинулась обратно в лачугу.

Велемир стоял за кругом, скрестив руки на груди. Точно, увидел, что я к лешему отправилась вопреки уговорам.

– Могла бы и не сладить с ним. Навьи сети повсюду раскинулись, опутали всех существ, – процедил он сквозь зубы.

– Но сладила же? – я тоже скрестила руки на груди.

– Травы я вырастил, свари отвар, – холодно бросил он, возвращаясь в лачугу.

Он не смотрел на меня. Зол был, что я наставлениям его не внемля, ослушалась. Зато лешего задобрила. Пусть дуется, пройдет.

Возле ветхого домишки прямо через снег проросли травы, которые ведьмы, подобные мне, в заговорах и снадобьях используют. Силен ведьмак. Даже посреди лютой зимы может жизнь взрастить.

В старой рыбацкой лачуге, где стены хранят воспоминания о былых временах, я готовила отвар из трав: зверобоя, пустырника, дурман-листа и ведьминой удачи.

Травы я положила в котелок, залила ключевой водой, заговоренной пятью заговорами, разожгла огонь и принялась ждать, пока вода не закипит.

Когда вода закипела, я процедила её через тряпицу и переливаю в глиняную чашку.

Закрыв глаза и вдохнув ароматный пар, я представляю бескрайние просторы, где волны танцуют, солнце светит ярко, а ветер шепчет древние сказания.

Напряжение уходит, мысли становятся ясными и спокойными. Этот отвар – настоящий эликсир, восстанавливающий силы и приносящий гармонию в душу.

– Ярослав? – крикнула я в окно.

– Сияна? – отозвался он, как будто помимо меня здесь еще есть девушки.

– Выпей.

– Странный чай ты заварила, – он сощурился, разглядывая что-то на дне глиняной чашки.

– Отвар это. От хладных прикосновений Нави избавляет.

– Спасибо, – кивнул он и залпом осушил напиток.

Даже противиться не стал, верно и впрямь Навь его мучала.

Скривился Ярослав, рот вытер и прорычал что-то.

– Ну и гадость, – часто-часто моргнув и откашлявшись проговорил он.

– Доброе снадобье никогда вкусным не бывает, – ответила я. – Для равновесия.

– Я поговорить хотел, – неожиданно серьезно сказал он, посмотрев на меня своими яркими глазами. – Расскажи, как жила, что приключилось с тобой? Отчего отец о тебе не говорил?

– Одним рассказом тут не обойтись, – пожала плечами я.

– Торопиться нам некуда, покуда следы наши свежие.

Вздохнула я тяжело и кивнула:

– Будь по твоему.

***

Горит костер алым пламенем, которое играючи вздымается до небес. Самый светлый день в году несет за собой множество возможностей.

По всей деревне горят малые костерки в которых сжигаются травы, а посреди общины разожгли исполинский костер, через который будут вскоре прыгать, чтобы сжечь путы темных духов.

Я сидела чуть поодаль, смотря как матушка наставляет старушку, которая мучилась болью в колене. Травы заговоренные ей даст, наверное, прикажет отвары из них варить.

Матушка всё может. Её сила велика, но не показывает этого. Знает, что простой люд боится проявления такой мощи и держит себя в узде.

С малых лет я напросилась к ней в помощники. Чтобы обучиться ведовству и волшбе. Нравилось мне с лесными духами дружбу водить, только местные от этого пуще прежнего меня сторониться стали, пальцем тыкали и слова недобрые в спину шептали.

Весело и забавно было у мавок учиться косы плести.

“Такой косой ты смертного задушить можешь, если слова правильные сказать и ни один топор косы не повредит!”

Мавки часто хихикали и от этого речь их казалась переливом ручейков. Мне они не вредили, но мужиков во хмелю топили нещадно.

Если слышится девичий смех и шлепок по воде, то не помочь попавшим к ним уже. Смехом празднуют нового гостя.

Пару раз, вопреки наставлениям матушки, я проводила русалку Росяну на праздник. Вот и сегодня тоже. Умерла она не здесь, в другой деревне, да по течению к нашей прибилась. Нравилось ей на жизнь смотреть, что ей теперь была недоступна.

Недавно кузнец ей наш приглянулся, но подойти к нему она страшилась. Боялась навредить.

Смелости сегодня набралась она, в платье моё вырядилась, которое мне пока не по размеру, косы заплела и неловко топталась возле кузни. Покивала я ей, чтобы смелее была, и она в ответ широко улыбнулась.

Тут же замахала я руками и одними губами проговорила:

– Зубы…

Она ойкнула и спрятала острые зубки ладошкой.

Плотью они питаются. Но кузнец ей интересен не как сытный ужин.

Я одобрительно кивнула и снова уставилась на огонь.

Закрутился шумный хоровод, руки ко мне потянулись. Я протянула свою ладонь и вихрь унес меня с собой. Веселье струилось по жилам, зажигая тело. Разглядела улыбающееся лицо матушки, которая покачала головой.

Она готовила новый жертвенный костер со старостой деревни, а согбенные жрецы кланялись до самой земли, готовясь к ритуалу душ.

Дикий крик прервал веселье, распахнулись двери кузни. Окровавленный кузнец Волош, держась за истекающую алым шею, упал на траву, пытаясь отползти от того, что в кузне его ждало.

И я знала, кто… Росяна…

Матушка сразу платье моё на ней приметила. Строго зыркнула на меня, пригрозив.

Сжалось у меня внутри всё.

– Я же её… там…сам… – хрипя и булькая кричал кузнец.

– Кого? – нарочито ласково спросила матушка. Делая вид, что не заметила, как через черную дверь вышла девушка в алом сарафане.

– Её, – он тыкал в пустую кузню.

– Но там же никого нет, – зашептались местные.

– Точно, рехнулся от жара вечного, – кивнул кто-то.

– Мстить пришла зараза окаянная, злится, что в реку бросил, – прорычал кузнец, пережимая рваную рану на шее.

– Девушка та…, что в реке нашли. Неужто кузнец наш её… – пробежался новый шепоток.

– Ничего с ней не сталось! – возмутился Волош.

– Пусть через костер прыгает, коль невиновен! Боги его судьбу решат! – почти единогласно приняли решение и окружили кузнеца, заставляя его встать.

Толкали его к жертвенному костру, богам молясь.

Нерешительный жест кузнеца, стал для него приговором. Окружили его деревенские, крича и толкаясь, вынуждая через костер перепрыгнуть.

Он медленно поднялся на ноги и прыгнул. Костер, горевший до этого спокойно и размеренно впал в неистовство, словно руками схватил кузнеца за одежду, потянув к себе, поглощая его пламенем. Кричал мужчина, пытаясь вырваться, кожа на лице и руках вспузырилась. Глаза помутнели, покраснели, словно корочкой покрылись.

Несколько раз дернувшись, мужчина замер.

Из его раскрытого рта потекла черная жижа. Метка проклятия, оставленная той, чью жизнь он забрал.

А Боги забрали его.

– Сияна, – строго позвала меня мать.

Я выпрямилась.

– Домой иди, да не оглядывайся. Незапланированная жертва всегда к худу. Я здесь останусь, обряд нужно провести.

Моё двенадцатое лето началось с несчастья.

Побежала я домой, когда почувствовала, что лихо за мной гонится недоброе. Не мавки и русалки, а что-то темное, жаждущее крови.

Заперла двери и ставни, зажгла свечу из жира медвежьего и села рядом с ней, дожидаться особенного стука матушки.

Запах жженой плоти и волос въелся в одежду. Кошмары наяву мучали, стенали духи возле дома, завывали проклятые волки.

Росяна так и не пришла. Может, месть свершилась и упокоиться она смогла?

В тревоге я просидела до первого крика петуха, а с ним и матушка явилась. Не сказала мне ни слова, прошла к бадье с колодезной водой, умылась. Устало покачала головой и легла спать.

После обряда нельзя ей говорить три дня и три ночи. Поведает ли мне о таинстве обряда? Научит ли?

Какой из богов забрал кузнеца? Или не Боги это были вовсе? Знали ли боги о том, что часто кузне звал меня к себе, каждый раз злясь на мои отказы?

Глава 12

       Ветра нещадно били в стены нашего скудного домишки, выл ветер и в печной трубе почти человечьим голосом.

– Не ходи в лес сегодня. Чую недоброе.

– Жертву, матушка, оставить я хотела.

– Хозяину лесному? – сверкнула она глазами, будто насквозь замыслы мои видеть могла.

Кивнула я аккуратно, пока косу перед зеркалом заплетала.

Не только Хозяин леса дара моего ждет. Не ему одному я прийти обещалась.

Сегодня моя пятнадцатая осень, скоро по древнему поверью Велес себе невесту искать будет. Улыбнулась я своим мыслям. Долго грезила о нём я, каждую осень подношения ношу. Не замечает Он моих стенаний.

А ежели получится? Что тогда? Что скажет матушка? Она растила меня, как будущую княжну. Прокляла в сердцах она отца моего, чтобы тот отпрысков породить больше не мог, чтобы я одна его наследницей стать могла.

– Краше тебя на всем свете не сыскать, – матушка провела рукой по моей голове.

Улыбнулась ей.

– Самой красивой княжной будешь, – продолжила она.

Улыбка моя потускнела.

Не хотела я править, не желала княжной становиться. Всё не понимала, отчего же матушка обиду эту не отпустит, легче ведь станет. Разговоры об этом с ней ничем добрым не заканчивались, сердилась на меня за расспросы и в Навь за новыми травами уходила. Каждый раз тревожилась я, что не вернется она оттуда. Упрашивала не ходить. Но непреклонной матушка была, своенравной и коли решила, то так и будет.

– Пойду. Лес меня знает, матушка, да и я себя в обиду не дам.

– Ступай, но если недоброе почуешь, воротись назад, – она пригрозила мне пальцем и выпустила мою косу из руки.

Подхватила я корзинку с подношением лесному владыке, но не в лес пошла, а в курятник. Надо было живую птицу изловить и в дар оставить Велесу, чьего внимания я так давно ищу.

Лесной владыка не отозвался на мой зов, но корзинку на камне алтарном я ему оставила, а сама двинулась дальше. В густую и темную часть леса, где боги лучше всего мольбы слышали.

Не зря я выбрала время позднего вечера. Солнце уже зашло, а луна наполняла лес таинственным светом.

Шла медленно я, пытаясь унять бушующее волнение в груди. Путь держала в священное для почитания богов место. Небольшой заброшенной поляне в самом центре леса, которую словно стеной окружали деревья.

На земле уже была расстелена вышитая мной заранее холстина с символами и знаками, которые обещания означают.

Аккуратно опустила сонную курицу на холстину, побрызгала её водой из чистого источника, являющее собой очищение. Чашу с молоком и медом поставила рядом.

Разложила принесенные травы: шалфей, зверобой и полынь, которые священными считаются.

Подняла я руки к небесам, глядя на яркую луну.

– О, Велес, великий покровитель лесов и полей Яви и Нави! Услышь мольбу мою, просящую руки твоей смертоносной. Как птица в небе вьётся, обреченная на мечту, так и я пред тобою от всей души взываю, услышь меня…

Вздохнув поглубже, продолжила я:

– Прими жертву мою, зов сердца живого услышь, мужем стань моим!

Когда последнее слово мольбы слетело с уст, я склонилась бережно обняв курицу, прося прощения за жертву.

Остро заточенным клинком окропила кровью холстину, и задрала голову вверх.

Снова ветер поднялся ревущий, трепал косу мою длинную, пытался сквозь платье в душу проникнуть. Но прекратился он быстро, а Велес не ответил, только смех мне в ветре почудился.

Богов рассмешила, но хоть не разгневала. Я вздохнула, встала с колен и поплелась обратно домой.

Услышал ли Велес? Был ли ветер этот знаком?

Благословения ощутить я не смогла, а значит зря сюда пришла. Теперь по темноте дорогу домой искать.

– Провести? – кто-то хихикнул у ручья.

– Мысли мои подслушиваешь? Нехорошо, – покачала головой я.

Обнаженная девица, выскочила из ручья и хихикая, потянулась к моим волосам.

– Точно наши так красиво плести научили, – она провела рукой по переплетению прядок и громко свистнула.

На свист её явились светящиеся души. Верно тех, кого она лично утопила, привязав к себе.

– Сама доберусь, – отмахнулась я. Кто знает чего она за помощь попросит?

– Просто так подсобить хочу, без злого умысла, – обиженно выпятила губу и вздохнула.

– Так и быть, – сдалась я, не то она меня до смерти заболтает.

– Женой бога стать желаешь, – она рассмеялась.

– Тебе бы помалкивать, – угрожающе я сжала кулак, на котором заискрились отблески пламени.

Мавка хихикнула и ускакала в чащу, оставляя меня со своими душами наедине.

Теперь всем разболтает о том, что видела. Ну и пусть.

Матушка уже ждала на пороге с хворостиной. Подумала я, что отлупит она меня, пока она слова не произнесла особые, чтобы души прогнать неприкаянные.

– Всё ещё с мавками водишься, – пробурчала она недовольно.

– Вожусь, – склонила голову я.

– Хорошей княжной станешь. И с людьми сладить сможешь и с духами лесными, – одобрительно покачала головой, а я совсем сникла.

Не желаю я княжной становиться.

Не для меня это.

– Баньку я истопила, поди очиститься. Верно гадость лесная налипла.

Кивнув, оставила матушку в сенях и вышла в прохладную темноту.

Ветер колыхал подол платья, щекоча и заигрывая, а на душе у меня царила тоска. Хочет видеть меня владычицей, но не любо мне это, тошно.

Князя прокляла, чтобы детей кроме меня не смог породить. Жестоко это. Пусть и сердце её любящее разбито было. Разве можно так?

Со скрипом отворила дверь, зашла в жаркую баню и скинула одежду.

Выходить не хотелось. Даже когда пот крупными каплями стекал по лицу, шее, миновал ложбинку между грудей. Думы унять я не могла.

– Тошно, – прошептала я, пряча лицо в ладонях.

Выпарить мысли эти нельзя было, хоть и желала этого. Может студеной колодезной водой смыть их получится?

Подняв ведро над головой, окатила себя холодной водой, даже не вздрогнув. Распаренное тело мигом согрелось.

Наспех вытерлась и в чистое льняное платье влезла, волосы наскоро причесала гребнем без одного зубца и в косу их заплела.

Когда в дом я вернулась, уже горела только одна свеча и в её свете матушка плела венки из навьих трав. Снова надеть их попросит, чтобы силу я их впитывала.

Да вот только применять мне её строго настрого запрещалось.

– Спать ляжешь? – спросила матушка, не поднимая головы.

– Лягу, – ответила я.

– Отдыхай, цветочек, – ласково проговорила она, продолжая плести.

Но сон ко мне не шёл. Тяжелы мысли были, не укладывались в голове. А если сбегу? Что с матушкой станется? Нет, не могу я её оставить. И разочаровать её тоже не могу. Выполню всё, что уготовано, может тогда она снова счастливой станет?

Одеяло казалось слишком тяжелым, ещё больше давило на меня. В печи потрескивали сухие поленья, а сыроватые пищали, будто от боли.

Когда сон всё же окутал меня своей туманной пеленой, пригрезился облик мужской, но не человечий, не мирской, а иной какой-то.

Лица его не разглядеть, за темными волосами спрятался. Руны на теле светились призывно, дотронуться хотелось.

Чувствовала силу его неизмеримую, голос слышала в голове, но слов разобрать не могла.

На бедрах его повязка была, плечи широки, статный. Красивый, должно быть.

Но стоило мне шаг к нему сделать, как растворился он, будто и не было его никогда.

Проснулась я тут же от крика петуха. В жар меня бросило, как виденье вспомнила. Неужто ответило божество на мольбы мои?

Приложила ладонь к влажному лбу и села в постели.

– Сияна, – твердо произнесла моё имя мать, зло сверкнув глазами. – В лес больше ни ногой.

– Отчего?

– Не тем ты там занимаешься. Дури в тебе много, глупая ещё.

Она хлопнула дверью и я вздрогнула.

Мавка выдала, не иначе.

А как узнать, принял ли Велес мою жертву?

Щеки заалели и решилась я снова пойти в лес, вопреки указанию матушки. Надо узнать, что с алтарем-жертвенником сталось.

Воздух подле меня загустел, едва к двери я успела прикоснуться. Но сколько бы не дергала ручку на себя, даже петли не скрипнули. Заперла меня матушка ворожбой.

Ни в лес, ни к реке не сходить. От скуки принялась травы раскладывать. Потом словно осенило меня, к окну ринулась, но и на нем чары матушкины были. Ни сквозняка в душной избе, ни дуновения ветерка, точно в бочке засмоленной.

Злилась я, и на себя и на мавку глупую.

Встречу в следующий раз – язык отрежу, чтобы неповадно было.

Матушка вернулась ближе к ночи чернее самой грозовой тучи.

– Случилось что? – осторожно спросила я, сминая подол домашнего платья.

– Богов рассмешила ты только, – кинула в меня тряпицей красной, где вышивка моя была, а теперь только пустое переплетение ниток.

Я покачала головой и вернулась к травам, которые уже связывала в пучке, да над печкой развешивала по готовности.

– Завтра уйду в деревню, ты останешься. Да без глупостей тут, – сердилась она на меня.

Но думаю, всё равно попытаться стоило. Обиднее было бы, если б не попробовала и до конца жизни в сомнениях жила.

– Принести тебе чего-нибудь?

Матушка явно смягчилась и поинтересовалась нежным голосом.

Я покачала головой.

Не нужно мне ничего, тоска по жизни упущенной сердце съедала.

– Как знаешь, – она погладила меня по голове и потушила свечи взмахом руки, оставив всего одну, чтобы я работу могла закончить.

Значит, сон тоже насмешкой был, глупостью.

      Тяжелый мешок давил на плечи, с каждым шагом отбивая ритм по спине. Лес шумел над головой, советуясь со мной. Стволы деревьев, окутанные мхом, казались гигантскими стражами. Из дома под предлогом раздачи оберегов улизнула.

Холодный воздух, пропитанный запахом прелой листвы, щекотал нос, вызывая слезы на глазах. Не чувствовала я усталости. Мои ноги, казалось, двигались сами по себе, ведомые чем-то неподвластным разуму. Выбиваясь из сил шла к старому алтарю, где в последний раз смогу поговорить с Богами.

В памяти всплывали образы детства: матушка, усаживаясь на лавку у печи, шептала о божествах, что живут в лесу и охраняют его. О Перуне, громовержце, что посылает грозу и молнию, о Велесе, покровителе лесов, животных и мира мёртвых, о Мокоши, богине судьбы и земледелия…

Тогда я верила всем её словам. Ведь матушка ворожить могла, да в Навь, как к себе домой ходила. Верила в то, что они услышат мольбы и помогут в трудную минуту.

Сегодня я шла проститься. Вернее… шла я, влекомая пустой надеждой получить ответ. Пусть боги посмеются надо мной, но знать я буду, что услышали… что услышал он предложение моё.

– Надо же, до чего наивная, – раздался мелодичный, словно перелив ручейка, голосок.

– Опять ты, – я пригрозила мавке кулаком.

– Глупая, всё замуж за бога хочешь, – она рассмеялась и нырнула в кусты.

Знаю, что она меня матушке выдала, больше некому. Надо было её изловить и огнём напугать, чтобы за языком следила.

Идти оставалось недолго. Вскоре я увидела его – старый алтарь, покрытый мхом и лишайником. Каменные фигуры богов, из которых когда-то высекали огни, стояли подле него как призраки.

Воздух над алтарем всегда какой-то особый, тяжелый, пропитанный запахом смолы и земли.

Я поднялась к алтарю, опустилась на колени и закрыла глаза. В тишине леса я почувствовала присутствие чего-то невидимого, могущественного.

Шёпотом я произнесла слова силы, чтобы до богов достучаться.

– Коли услышал мою мольбу, коли жертву от меня принял, так ответь мне, стану ли я твоей женой?

Я открыла глаза, но ничего не увидела. Только листья дрожали на ветру, словно посмеиваясь надо мной.

– Что ж… прощай, – шепнула я еще раз, встала с колен и на тропу к дому вернулась.

Надо было успеть до матушкиного возвращения. Без позволения из дома я улизнула. Рассердится она. Верно думает, что зря меня отварами из навьих трав поила, зря грамоте обучала.

Ответ я свой получила, а значит, волю матушки придется исполнить.

С самого детства растила она меня, как замену князю. Против собственного желания всему я обучена. Но ворожить мне нравилось.

Вот и сейчас, огоньком на ладони дорогу себе освещаю, чтобы об корни деревьев старых не споткнуться. Значит, суждено так.

Горько вздохнув, перехватив мешок потуже, в сторону деревни направилась.

***

      Туман, густой, как пар над кипящим котлом, клубился над деревней. Небо, цвета вороньего крыла, висело низко, грозя дождями. Ветер, холодный и сырой, пробирал до костей, гоняя по земле опавшие листья.

В избе, освещаемой лишь мерцанием свечи, за столом у окна сидели двое.

Мужчина с морщинами, как на старом дубе, отхлебывал из кружки явно что-то крепкое и непрестанно морщился. Напротив него, задумавшись, сидела девушка. Она была одета в простую льняную рубашку, волосы спрятаны под платком, но глаза ее горели ярким, нечеловечьим огнем.

Подглядывать нехорошо, но духи лесные уж очень сильно в людские дела вмешиваться стали. По просьбе Хозяина Леса здесь я.

В лесу призвал меня, попросил меня заблудшую дочь вернуть в реку, которая совсем от рук отбилась.

Желая подобраться поближе, споткнулась о тыкву, выставленную дозревать.

Девушка мигом зоркнула на меня, злобно сверкнув глазами.

– Отойду, родной, – не проговорила, пропела и выплыла из избы.

– Ну, здравствуй, – усмехнулась я.

– Чего забыла? – она скрестила руки на груди, поблескивая блестящей чешуей на запястьях.

– В реку воротись, пока беды не сталось.

– И не подумаю, – она рассмеялась переливом ручейков.

– Лесной Хозяин велит, – с нажимом я проговорила.

– Пущай велит, но я здесь останусь.

– Не проживет он с тобой долго, все соки из него выпила, – я покачала головой. – Вон посмотри, – на окно я указала. – Как старец глубокий выглядит, а даже тридцать зим еще не справил.

– Не вернусь. Долго мы в разлуке были, теперь иначе станет!

– Не станет. В реку живо, – я потянула её за руку, но она выскользнула. Только тина на пальцах моих осталась.

– Его оставлю, если поиграешь со мной, – хищно улыбнувшись, оскалила она острые зубы.

– С русалками в игры не играю, – я тоже скрестила руки на груди.

– Развеселишься, – хихикнула она и испарилась.

В избе погасла свеча и раздался треск упавшей на пол глинянной кружки.

Утащила все-таки. Совсем Хозяин Леса их разбаловал.

Вздохнув, покачала головой, прихватила веточку полыни и направилась в туман, к реке.

Замерла я, глубоко вдохнула, к ощущениям прислушиваясь. Среди камней под сосной спрятано что-то было, сила от предмета исходила неживая. Пригодится. Я сунула находку в корзину.

Услышав всплеск, я подошла ближе и увидела, что в воде, рядом с русалкой, лежит мужчина. Был бледен он и недвижим, а от его тела к русалке тянулись тонкие серебристые нити.

– Найти-то ты нашла, но веселье ещё не закончено, – она хихикнула и хитро прищурилась. – Если не успеешь предмет отыскать, погибнет мельник.

– Этот? – я достала из корзинки с полынью гребень русалочий.

– Умеешь играть, – обиженно прошептала русалка.

– Не впервой в русалочьих забавах участвую. В реку вернись и больше к людям не выходи.

Русалка, словно сдерживая всплеск ярости, замерла, глядя на меня, точно кошка сверкая глазами. Только не шипела.

– Всё равно его заберу, мил он мне! – с диким хохотом она кинулась к умирающему мужчине, но я успела знак огня начертить, что русалку задержал.

– Нечестно играть вздумала? А что сестрицы твои на этот счет скажут? Может разбить мне гребень твой драгоценный?

– Нет! – взревела она. – Уйду!

С этими словами она нырнула в воду, исчезая в глубине реки.

Встав с корточек, огляделась я по сторонам. Не видела больше русалки, но остро чувствовала её присутствие в воде, в воздухе. Ощущала взгляд её тяжелый на себе.

Кое-как вытащив мужчину из воды, прислушалась к его дыханию. Жив. Слаб очень, но жив. Будет знать, как с русалками водиться.

– Хозяин леса, подсоби, – шепнула я дубу, и через мгновение с треском кустов на берег вышел парень молодой.

– Донесу, – кивнул он.

Ловко перекинув его через плечо, он за мной следовал к деревне.

– Разбаловал ты их, равновесие нарушают, – покачала я головой.

– И то верно, разбаловал.

Больше мы не говорили. Если бы матушка услышала, как я с Хозяином Леса беседы веду, тотчас стукнула бы меня по лбу.

У черты деревни он скинул обмякшее тело и исчез в лесу, оставив после себя запах прелых листьев и влажной листвы.

Накрапывал дождь, я постучалась в первую избу и сбежала. Местные и так не жалуют меня за то что с духами с малых лет вожусь, совсем заклюют, когда мельника рядом со мной увидят.

Шутки русалок только для них кажутся смешными. Ради забавы топят людей, пугают до немоты, морок наводят и жизнь из них высасывают.

С каждым летом они становятся все злее, как будто подначивает их что-то.

Домой дошла я еле волоча ноги. И из меня силы подъела гадина.

– Сияна? – матушка вышла с пучком свежих трав в руке.

– Русалка, – бросила я, показывая потемневший пучок травы, а после уселась на лавку, прислонившись к стене.

***

Летело время и вот настала моя семнадцатая осень. В зеркале статная девица отражалась, вразрез с тем, что на душе у меня творилось. Хотелось убежать, спрятаться, да бесполезно всё это. Матушка и из-под земли достанет. До того тошно мне было слушать бесконечные разговоры о княжестве, о плане её.

– Вот войдешь ты в украшенные залы и все сразу поймут кто пред ними, – начала она. – Нос у тебя точно его, а ну не горбись! Осанку держать надо, – она легонько стукнула меня по спине тыльной стороной ладони.

Я вздохнула, улыбкой натянутой, вымученной ответила.

– Пора, – качнула головой мать в сторону двери.

– Пора, – кивнула я.

      Солнце, уходящее за горизонт, окрашивало небо в багряные и золотые тона, словно прощалось с землёй, уступая место ночной мгле. Посредине деревни стояла рос старый дуб, его ветви тянулись к небу. Именно там, в тишине закатных сумерек, собирались жители деревни на осенний обряд благодарения.

Деревенские уже разожгли костер, пламя которого танцевало в такт вечернему ветру. Женщины в ярких платьях с вышитыми на рукавах рунами держали в руках венки из осенних цветов и плодов. Мужчины в меховых куртках держали в руках керамические кувшины с медом и вином. Дети бегали вокруг дерева, смеялись и пели старые песни, давно минувших дней.

Стояла я рядом с матерью, её лицо было озарено пламенем костра. Она держала в одной руке большой кусок хлеба, испеченного из семени нового урожая, а в другой дубовую ветку, на которой была вырезана руна ᛟ1.

– О великий Род2, благослови нас в эту холодную зиму!" – прокричала мать, подняв дубовую ветку вверх.

В ответ ей прозвучал хор голосов всех жителей деревни:

– Благослови нас, Род!

Чувствовала я, как сердце наполняется волнением. Любила я эти осенние обряды, они напоминали о корнях, о том, что я есть часть чего-то большего, чем просто смертное существо.

– О великий Род, пошли нам здоровье и изобилие, защити нас от злых сил, дай нам силу и мудрость! – продолжала мать.

Я в ответ кивнула и бросила кусок хлеба в костёр, как жертву богам. Смотрела, как пламя охватывает хлеб, и представляла, как и моя собственная, невысказанная молитва достигает ушей богов.

Все женщины деревни подняли вверх венки из цветов и плодов. В ответ им все мужчины подняли вверх кувшины с медом и вином.

Я чувствовала, как моё тело наполняется силой и теплом от костра, от голосов людей, от обряда.

Обряд закончился, и все жители деревни расселись возле костра, подбрасывая в него поленья, шепотом произнося пожелания.

Пока матушка травы для старушек заговаривала, мне почудилось будто зовёт меня кто-то еле слышно. Обернулась я, но никого не заметила. Все были своими делами заняты.

Следом прикосновение к щеке, едва уловимое, точно ветер прядку колыхнул. Но тишь стояла, ни дуновения. Может боги со мной так говорят? Как узнать?

Совсем рядом надрывно закричала женщина.

– Они забрали их! Забрали! – сквозь плач прокричала она и спотыкаясь выбежала к костру.

– Кто забрал? – словно из ниоткуда появилась матушка, женщину за плечо взяла и к себе развернула.

– Ряска…тина…холод, – задыхаясь ответила ей женщина. Она склонила голову. Черные, как вороново крыло, косы рассыпались по плечам, скрывая заплаканное лицо. Длинная рубаха из грубой ткани, перехваченная поясом, была мокрой от слез.

– Сияна, домой иди, – строго качнула головой в сторону дома.

– Может помочь сумею?

– Домой, – матушка была непреклонна.

– Но…

– Лихо лесное детей уволокло, не сладишь с ним, я сама, – она погладила меня по щеке.

– Как пожелаешь, – тихо отозвалась я.

– Стой, с тобой пойду, травы да обереги взять мне надобно.

Я едва успевала за матушкой. Она не шла, почти летела, будто и не касаясь пожухлой и пожелтевшей травы.

В избе она наскоро побросала в сумку кольца, камешки с высеченными на них рунами, пучки трав.

– К болотам пойду, – проговорила она. – Когда вернусь, то в Навь отправлюсь. Алтарь… – замолкла. – Будь он неладен, – всё же мысль закончила. – Да и ещё: отвар для зверей свари, – выходя уже бросила.

На мгновение стало тихо, как будто исчезли все звуки. В окно увидела, что матушка обереги вокруг двери разложила.

Снова колдовством заперла.

Обижена на матушку я была. Случилось что-то неладное, а она сама пошла разбираться. Нужно мне было настоять и с ней пойти.

В рассветном зареве матушка наскоро собралась в деревню, помочь местным защиту от лесных духов создать. Из её сухого и краткого больно рассказа поняла я – с алтарем случилось что-то, от того и духи взбеленились. Двоих детей в болото утащили.

А после она снова собиралась отправиться в Навь. Не нравилось мне это, хотела уберечь её. Сама пойти туда решила. Подглядела однажды, как она врата в мир мёртвых открывала. Не было уверенности во мне, что правильно все делаю, но сил моих более не было – смотреть, как тяжело ей такие путешествия даются. Морщин прибавилось, да и волос седых появилось больше, чем по возрасту положено, но сначала поручение матушки выполнить надобно.

Тень от пламени свечи плясала на стенах избы, рисуя причудливые узоры на стенах. Я окутанная дымом от трав, склонилась над котлом, где бурлило целебное зелье, предназначенное для ослабленных зверей.

Всё ещё зла была на меня матушка, в избе запирала, когда уходила куда-то, оттого и решилась я обряд проводить прямо в избе. Соберу травы да цветы Навьи и домой ворочусь, никто и не заметит.

В мои руках трепетали три свечи, сплетенные в одну, каждая из которых была вылеплена из пчелиного воска, пропитанные дурманом и полынью. Они представляли собой Явь, Навь и посредине врата меж мирами.

Вокруг меня, вычерчен белым мелом на дощатом полу круг, в котором, словно путеводные звезды, были расставлены чаши с молотыми травами: белена, чертополох, дурман, полынь, зверобой, чемерица, все они дышали опасностью, напоминая о том, что мир мертвых находится совсем недалеко.

Закрыв глаза, медленно начала шептать заговор, слова которого были старше легенд, а голос мой звучал хрипло. Свечи трепетали в ритме сорвавшегося голоса на шепот, а травы начинали излучать едва уловимый свет, отражая ту невидимую силу, что собиралась в круге.

Когда последнее слово было сказано, над избой пронесся порывистый ветер, заставивший свечи затрепетать еще сильнее. В центре круга возник вихрь, закручивающийся в беспощадном танце. Он начал расти в размерах, и постепенно из него стали проступать образы: теней, призраков, мертвых душ, все они были частью того мира, что отделял живых от мертвых, мира Нави.

В шумном вихре стали обретать форму ужасные существа. Щупальца вырвались из скопления силы и принялись хватать всё, до чего только могли дотянуться в избе, ограниченные кругом. Знакомо это существо мне было. В пучине ледяных вод, куда даже свет солнца не проникает, обитает Чудовище Водной Бездны. Это не рыба и не зверь, но нечто иное, рожденное из людских страхов.

Его тело, подобное клубу тумана, принимает форму восьми щупалец, что змеятся, будто водоросли. Вместо глаз – мерцающие лунным светом пустоты, затягивают в себя все, что попадется на их пути.

Но водится оно в морях, покуда завеса между Явью и Навью тоньше, а теперь и наш с матушкой дом стал проводником. ЧТо же станется, коль тварь такая в реке поселится?

Морозный страх ледяной рукой сдавил мне горло, вырывая из легких воздух. Только хриплый стон, рваный и бессильный, из уст вырвался.

Тьма клубилась, перемешиваясь с туманом.

Существа вылезали из круга, не обращая на меня внимания. Хрипя и завывая, они к двери ринулись, но обереги там, что жгли их пуще раскаленной кочерги.

Полынь их тоже ранила, оставляя дыры в их полу бесплотных уродливых телах.

Врата в Навь, что я по глупости открыла в доме, стали впитывать в себя всю жизнь этого места. Они съели даже краски с растений, что над печкой сушились для снадобий и оберегов.

Лихорадочно пыталась сообразить, пока существа не этого мира пытались запертые моей матушкой двери отворить. Внезапная, но отчаянная мысль посетила разум и я кинулась к кругу, который уже почти полностью утонул в клубящейся тьме. Наощупь принялась растирать пол руками, загоняя занозы под ногти. Круг стереть нужно было. Да помещение полынью окурить.

Завыли духи единогласно, ринулись ко мне, но не успели, растворились. Вовремя я…

Пот крупными каплями стекал со лба, я легла на пол. Дышать было тяжело, движения мои были медленными, будто под толщей воды я оказалась.

Надо бы прибраться до прихода матушки, но силы покинули меня.