Читать онлайн Кто заплатит за грехи бесплатно
1
Звонок, раздавшийся в неурочное время, всегда застаёт в неудобной позе. И когда что-то яростно вещаешь на планёрке, пытаясь доказать тупым сотрудникам свою правоту. И когда в позе мыслителя верхом на «белом коне», пытаешься выдавить из себя раба. И даже, когда лежишь на женщине, либо, как вариант, под ней. Вот и сейчас назойливая мелодия рингтона застала меня плавно перетекающего из одной асаны в другую. Телефон нетерпеливо ёрзал на перемычке панорамного окна, спеша сообщить мне пренеприятнейшее известие. Только такое и может поступить в 6 утра.
Отвечать на звонок совершенно не хотелось, но, закончив «Бык пашет землю», я выпрямился и ткнул пальцем в дрожащую на экране зелёную телефонную трубку. Предпочитаю встречать неприятности в самом начале, до того, как они наберут силу, и, обрушившись каменной лавиной, погребут под собой.
– Слушаю.
– Валера, здравствуй.
Голос женский. Приятный и немного взвинченный.
От души чуть отлегло, ошиблись номером, бывает.
– Извините, вы… – Начал я и осёкся.
Спину, поверх тёплой тренировочной испарины, покрыл холодный пот, нет, не страха, пока только тревоги.
Давно меня не называли именем, данным мне при рождении. Лет пятнадцать, не меньше. Уже отвык, почти забыл. Очень сильно захотелось сбросить звонок из прошлого, но я этого не сделал.
– Валера, подожди, не бросай трубку. – Тон из просто нервического, стал паническим. – Это Соня, твоя сестра.
Я молчал; вот уж не ожидал, что через столько лет прошлое меня нагонит.
– Что, Рыжая, – детское прозвище само соскочило с языка, словно и не было долгих лет разлуки, – жопа?
– Хуже, пи..да полная.
Х-м, узнаю сеструху, обсценные словечки никогда не держались у неё на языке, так и норовили прыгнуть прямо в уши собеседнику.
– Лизку похитили.
– Кто?
– Тюха.
Я вздохнул: привет незаконченные в прошлом дела.
– Рассказывай.
Вот тут она зарыдала.
2
Я стоял, уткнувшись лбом в чуть тёплое стекло панорамного окна. Толстый триплекс совсем не пропускал холода, а мне очень хотелось остудить горящую кожу. Прошлое – оно такое, словно тень, сколько не убегай, всегда будет волочиться сзади, а при особой неудаче – ещё и обгонит.
– Сука!
– Стас, ты чего ругаешься? Да так громко…
Голос Инги – сонный, расслабленный. Я и не заметил, что проорал ругательство вслух.
– Малыш, прости. Разбудил тебя?
На плечи легли мягкие, ласковые ладони подруги, почти жены. Предложение руки и сердца ещё не прозвучало, но незримым облаком витало в воздухе, вот-вот готовое пролиться словами признания. Так, по крайней мере, думала Инга…
Я почувствовал лёгкое прикосновение губ к плечу.
– Шла из туалета, а тут ты ругаешься. Случилось что?
Её руки скользнули по моим плечам, коснулись груди, начали поглаживать живот.
– Нет, то есть да.
Прикрытие, нужно прикрытие. Такое, чтобы комар носа не подточил. «Ну же, Стас, – мысленно подогнал я себя, – соображай быстрей». Я придумал и выдал, почти не задумываясь:
– Заказ срочный. В домик в лесу уеду, на неделю…
Сделал паузу, обдумывая – справлюсь я за семь дней или нет, через мгновение продолжил:
– Максимум на две. Если всё пойдёт не очень гладко. Ты мне не звони туда, сама знаешь, когда я в процессе – любая мелочь сбивает. Я сам писать буду, но – нечасто. Ладно?
– Хорошо. Кто звонил?
Ещё один поцелуй.
– Заказчик.
– У-м-м. – Подруга сладко зевнула. – Пойду досыпать или…
Язык Инги ласковым, чуть щекочущим, влажным и возбуждающим касанием недвусмысленно прошёлся вдоль моего позвоночника.
– Иди.
Я придержал её руки, готовые скользнуть под резинку моих треников.
По тому, как напряглись её пальцы, понял – получилось резковато, но вот не до любви мне сейчас, совсем не до любви. Пришлось смягчить ответ.
– Сейчас, раздам указания и приду.
– М-р-р-р. – Её пальцы расслабились в моих, ещё один поцелуй в плечо и она отодвинулась. – Так я жду?
– Угу. – Мои мысли уже были заняты другим.
3
– Петля, надо увидеться.
– Когда? Где? – Он совсем не удивился моему раннему звонку, узнаю старого боевого товарища – всегда готов с бала в бой.
Я оглянулся – дверь в комнату закрыта.
– Через двадцать минут. Нет…
– Через полтора, нет…
Я вспомнил о мягком, податливом теле Инги, о пальцах скользящих по моему животу. Дабы не плодить излишних подозрений, придётся уделить Инге полчаса. Ещё и кое-что сделать надо до встречи, и, как я сказал Инге, выдать указания заму, раз уж меня неделю в городе не будет. Успею я всё за это время? Могу и не успеть.
– Давай через два. Кафе «Бармалей». Сможешь?
– Да.
Вот за что люблю сослуживца, так это за лаконичность.
– Проблемы?
– Не без этого.
– «Плётку»1 брать?
– Петя, я в кафе предложил встретиться, а не в лесу.
– Я пошутил.
Я хмыкнул, поняв, насколько напряжён, если шутки не понял, хотя знал друга как облупленного.
– Ладно, до встречи.
– Угу.
Товарищ отключился, и я опять ткнулся лбом в стекло. Память, она такая – то спит годами, то ненароком разбуженная несётся вскачь, да так что не остановишь.
4
Он стоял, уткнувшись горячим лбом в холодное окно дачного домика. За спиной уже не стонал – слабо хрипел раненый, почти мёртвый, Слон. В спрятанном за сарай неприметном сером уазике на заднем сиденье лежал уже не почти, а совсем мёртвый Кит. Невозможно быть живым с дыркой в башке.
– Разгон, – услышал он сквозь бешеный пульс крови в ушах слабый голос подельника, – подойди.
Он обернулся. Слон, лежавший на низкой, изодранной кошачьими когтями кушетке, вяло манил его окровавленной рукой. Валерий приблизился на ватных ногах, присел на корточки перед булькавшим что-то невнятное сквозь окровавленные пузыри подельником.
– Что?
Слон надрывно сглотнул, сплюнул красным себе на грудь, и тихо, но уже внятно, сказал:
– Не жилец я.
– Не пи..ди. – Валера посильнее прижал к ране пропитанный кровью бинт. – Сейчас «лепилу»2 привезу, будешь как новенький.
– Не гони, Разгон. С такими дырками не живут. – Слон опять сплюнул багровым.
Говорил он так тихо, что Валере пришлось наклониться к самым его губам.
Слон был, конечно, прав: с двумя дырками в животе, и одной в груди, чуть ниже правого соска, живым быть невозможно. Непонятно, как он дотянул до схрона, и сейчас в сознании, да ещё и говорит, пускай еле слышно и неразборчиво.
– Сдали… нас… – Пробулькал Слон.
– Да, не, ты чё, Слоник. Это просто осечка, двенадцать заходов как по маслу – без жертв, без стрельбы. Просто удача, сука, отвернулась.
– Тс… Сдали… Зуб… даю… Валить… надо… тебе… из… города…
Слова давались подельнику с трудом.
– Долю… мою… Людке… сам… пиз..дуй… подальше…
Вместе со словами из Слона уходила кровь, а из глаз – жизнь.
– Машину… сожги… и…
Валерий посмотрел в стекленеющие глаза подельника, прошептал обречённо:
– Какая Людка, Слоник, я, б..ть, даже не знаю, кто это.
Он посмотрел на свои дрожащие пальцы, сжал в кулак, пытаясь унять дрожь. Прав был Слон. Сдал их кто-то, по-любому. «Косачей»3 было не трое, как положено, а в два раза больше, и «горбачи»4 прилетели за пять минут, вместо положенных пятнадцати. А взамен полуляма зелени, была всего четверть родных деревянных, мелкими купюрами, чтобы мешки больше казались. Хорошо, хоть столько было, а не бумага резанная.
Непонятно, как он, Валера, ни одной дырки не получил, и как их на месте не положили. Хоть это как раз понятно. Из-за Тюхи план пришлось поменять: вместо слезогонки и дымовухи, которую они обычно использовали, в «броню»5 закатили пару свето-шумовых гранат. А там вся бригада в «хоботах»6: сюрприз для них – налётчиков. Чудом от погони ушли, даже машину сменить не успели, так и улепётывали на основной. Спасибо Слону, водиле от Бога – хоть и раненый, но оторваться смог. Но это хорошо, что не сменили, будет, на чём уходить из города.
Валера вновь подошёл к окну. Надо валить. Слон хоть и увёл их от мусоров, но через час, может два, на эту лёжку выйдут, значит надо заметать следы. И сваливать. Машину он сжигать не станет – на пожар вся округа сбежится – обольёт внутри всё растворителем. Одежду, ту, что сейчас на нём: «горку» цвета чёрный питон, маску и шапку, он сожжёт. Надо только тело Кита в дом перетащить, переодеться и валить. Валить, завязать с налётами и со всей этой криминальной жизнью.
Завязывать он и так собирался, а тут такой шанс – все подельники мертвы, через них на него не выйти, кроме Тюхи, но его к этому делу не притянуть – третий день в больничке со сломанной ногой. Того, что они сегодня взяли и его доли от прошлых налётов хватит надолго, на эти деньги можно начать новую жизнь, и не только в России. О том, кто их подставил, он после подумает, как страсти улягутся. Отлежится годик-другой и вернётся.
Паспорт левый у него был, как и план по превращению оного в настоящий. Пускай не слишком продуманный, но кто не рискует, тот не пьёт портвейн «три семёрки», как говаривал дед.
5
Забыл я тогда о Тюхе, а, как оказалось, зря, очень зря. Надо было прояснить с ним всё до конца, глядишь, этого геморроя на мою голову и не было бы.
– Здорово.
Дёрнувшись от неожиданности – очень уж тихо подошёл к столику Петля, я пожал протянутую руку старого боевого товарища и кивнул на свободный стул.
– Падай.
Пётр присел, аккуратно поддёрнул идеально отглаженные брюки и, отодвинув от себя заказанную ему чашку кофе, коротко бросил:
– Излагай.
Ну, я и изложил суть дела, без особых, правда, подробностей.
Петля это заметил, но не стал углубляться в детали, просто спросил.
– С тобой съездить?
– Нет. Это мои грехи, я сам их оплачу. Тут в другом вопрос.
Я замолчал. Пётр ждал, не торопил.
– Домик мой, за заимкой, помнишь?
Петля кивнул.
– Вот. – Я выложил на столик ключи от машины, паспорт, мобильник, снял и положил рядом смарт часы. – Машину отгони туда и проследи, чтобы телефон всегда включён был и поиск по нему шёл. Да любая активность подойдёт – как будто я там нахожусь.
– А тёлочка твоя не заявится тебя проведать?
– Ну, во-первых, не тёлочка, а… – я вздохнул, – почти невеста, во-вторых, не заявится, знает: если я лично проект взял, то беспокоить меня не надо.
– Лады. Есть у меня спец, оформим. А вот часики твои… – Пётр повертел в руках мои дорогущие, дико функциональные и суперумные часы, подкинул и, подмигнув мне, быстро хрястнул ими об угол стола. – Сломались. Незадача, брат. Отвезу в сервис. А то, сам понимаешь – биопараметры и прочее. Помнишь, как прапор наш, Алексей Иваныч Кац, говаривал?
Я усмехнулся:
– Всегда должен быть запасной план, а лучше…
– Два, ибо гладко было на бумаге, а на деле – там овраги. – Закончил за меня Петля. – Это всё?
– Нет. Присматривай тут за Ингой и кидай ей время от времени SMSки с моего телефона.
– Добро. Теперь всё?
– Нет. Сможешь в течение получаса вот это достать? – Я кинул на стол сложенный вчетверо листок. – У меня самолёт через полтора часа.
Пётр развернул листок. Хмыкнул иронично.
– В бродячий цирк, что ли записаться хочешь, или в выездной драмтеатр?
– Не совсем, но сам знаешь – всегда должен быть запасной план…
– Достану. – Петля вынул телефон и начал быстро набирать сообщение. Закончив писать SMS, посмотрел на часы. – Жди тут, через тридцать минут подвезут твой заказ.
Он встал, рассовал моё добро по карманам и протянул руку.
– Жарко станет, маякни, подтянусь.
Я кивнул, пожав протянутую ладонь, зная, что звонить не буду. Пётр своё отвоевал, хватит.
6
Рыжую я увидел сразу как вошёл в терминал. Изменилась она, конечно, изрядно, но не так сильно, чтобы не признать. Вместо золотисто-медных лохм, торчащих во все стороны – гладкое каре на тон темнее, обрамляющее усталое лицо словно старинный шлем, и идеально подобранный макияж – вместо броского боевого раскраса. Да одета – не как панкушка-оторва, а как средней руки бизнес-леди – одновременно строго и элегантно.
А вот меня она не увидела, точнее, увидела, но не узнала. Хоть, проходя мимо, я задел её плечом. Скользнула по мне равнодушным взглядом покрасневших глаз, скривилась презрительно на моё – небрежно брошенное – «пардон», и вновь жадно уставилась на вход со взлётной полосы. Меня это не удивило. Пристально смотревший на меня из мутного зеркала в не слишком чистом номере дешёвой гостиницы затрапезный мужик в немодном прикиде, с неопрятной клокастой бородой и роговых очках-хамелеонах, быть мной никак не мог. Однако был, но через десять минут быть им перестанет.
Я сбросил свой нелепый наряд прямо на застланную клетчатым покрывалом койку. Парик, бороду и очки, вместе с паспортом, тщательно упаковал в пакет, поставив мысленную памятку уничтожить их как можно быстрее. Эта личность свой акт доиграла, пора за кулисы – на смену ей спешит другая.
Переодевшись, я зашёл в сеть. В поисковике набрал настоящее имя Тюхи – Александр Николаевич Тюхтяев. И почти сразу нашёл его в одной из социальных сетей. Ну надо же, мне несказанно повезло, профиль оказался открытым. Увеличил последнее фото. Сверился с париками и бородами из своего актёрского набора, привезённого смешливой девчонкой по просьбе Петли.
Выбрал наиболее похожую, короткую, каштаново-рыжеватую бороду, слегка отличающуюся по цвету от оригинала, и парик стиля «Боб». Этот был прямо точь-в-точь как стрижка у Тюхи на фотографии.
Умывшись и тщательно протерев лицо, я принялся гримироваться.
С пристраиванием бороды и волос я возился чуть ли не час, то одно сидело криво, то другое косо. Совсем подзабыл искусство грима, давно не практиковал за ненадобностью, но справился и пристроил таки весь этот маскарад так, чтобы он не вызывал подозрения в ненатуральности. Завершая образ, вставил тёмно-карие линзы и нацепил на нос овальные очки в тонкой металлической оправе. Очёчки – не сказать, чтобы прямо точь-в-точь, но для моего дела – сойдут.
Критически оглядев себя в зеркале, я остался доволен. Ну вот, на сцене областного драмтеатра новый герой. Совершенно не похожий ни на Валерия Разгонова по кличке Разгон, ни на Станислава Иванова, кличек не имеющего. Ни на – как там бишь звали прибывшего в город неопрятного бородатого мужика в немодном прикиде? – а, впрочем не важно, можно считать – он отбыл в мир иной. Зато очень похожий, если не присматриваться, на другого персонажа из раскручивающейся в реальном времени пьесы. Который также сойдёт со сцены, как только отыграет отведённую ему роль. Заметать следы, так заметать, чтобы ни одна ищейка след взять не смогла.
Одно плохо, документов для нового персонажа у меня не было. Можно было бы напрячь Петлю, но, боюсь, даже ему, при всех его обширных связях и определённом могуществе, за столь короткое время сделать достоверную липу не удалось бы. Ничего, как-нибудь решим данную проблему. Например, семейка моя их сварганит в лучшем виде, как компенсацию за беспокойство и решение их проблем. Их или моих? Вот в чём вопрос.
Я набрал ресепшен.
– Алло, из номера 27 звоню. Я спать ложусь, прошу не беспокоить. Уборка и всё такое не требуется. И завтра тоже. Что понадобится, сам наберу. О’кей?
В ответ мне буркнули:
–
Хорошо
Я повесил трубку, собрал барахло в сумку, и, повесив на дверь номера табличку «Не беспокоить», ушёл.
7
– Кто?
Голос, раздавшийся из-за массивной стальной двери, я не узнал. Но рассудил, раз голос мужской – это либо батя, но его баса бы ни с каким другим не перепутал, либо брательник младший. Или, как вариант, двоюродный брат, он как раз присоединился к нашей весёлой семейке, перед тем, как я навострил лыжи из города.
– Открывай, родственник приехал.
– Кто? Какой, на хер, родственник?
– Егор? – Наугад назвал я имя младшенького.
– Ну.
– Х.ем палки гну. Это Валера.
– Б..ть. Ёп твою мать! – За дверью что-то грохнуло, залязгала и бешено задёргалась дверная ручка. – Валера, я щас, ты погодь, только не уходи. Да, ёп твою, батя, на все б..ть запоры, какого хера, сейчас, сейчас. Тут, б..ть, заело.
Ну да, узнаю отца, он всегда требовал запирать дверь на все замки, запоры и цепочки и страшно ругался, если кто-то этого не делал.
Снова скрежет отпираемых замков, лязг отодвигаемой щеколды, бряканье дверной цепочки и невнятная ругань.
Наконец дверь распахнулась.
Брата младшего, встреть его на улице – не узнал бы. Сколько ему было, когда я лыжи навострил? Лет двенадцать, кажется. Был он тогда тощим заморышем с патлами до плеч и кривыми зубами.
А теперь: здоровый бугай на пол головы выше меня, бритый наголо, но с бородой, пиратскими серьгами в ухе и белоснежной ровной улыбкой. Братишка протянул ко мне руки, словно желая обнять, но замер, всматриваясь в моё лицо.
– Да не ссы, Егор. Я это, я. Это всё, – я помахал рукой перед лицом, – маскарад. Рыжая из аэропорта вернулась?
– Нет. Там тебя ждёт.
Он посторонился, пропуская меня внутрь.
– Звони тогда, пусть сюда едет. Только скажи, чтобы не неслась как бешеная. Я тут и никуда не денусь.
Я переступил порог и, осмотревшись, констатировал – квартира изменилась, в отличие от дома – тёмно-серой громадины сталинского ампира. Прежде чем пересечь порог родного дома, я несколько раз обошёл его. Потом с полчаса наблюдал за подъездом и близлежащей территорией, пытаясь обнаружить слежку. И только убедившись, что за домом никто не наблюдает, поднялся к квартире, и не к основному входу, а к запасному расположенному через подъезд.
Исчезли обои в цветочек, зеркало в бронзовой раме и выгнутые бра на стенах. Всё стало светлое, в стиле лофт: псевдокирпич на стенах, натяжной потолок со спотами, и плитка под деревянные некрашеные доски, вместо линолеума.
Глянул на дверь моей комнаты, хотел было пойти к ней, но сзади кашлянули, и я всё понял.
– Что? – Я оглянулся на смущённо отводящего глаза брата. – Моя комната – уже не моя?
Егор пожал плечами.
– Когда мы поняли, что ты не вернёшься, Сонька её Лизке отдала.
– Ясно. Вещи хоть мои не выкинули?
– В гардероб отволокли. Не все, правда.
– Гардероб – это где? Я что-то не помню, чтобы в нашей квартире было такое место.
– Пойдем, покажу. – Братишка тяжело вздохнул. – Только тапки натяни. Сонька не разрешает в ботинках по квартире шляться. И куртку давай повешу, она…
– Не любит, когда в уличной одежде по квартире шарятся. – Закончил я за него. – Ну, кто бы сомневался.
8
Я стоял перед гигантским шкафом, которого, кстати, не помнил, и с грустью, да нет, пожалуй, с любопытством смотрел внутрь. Немного мне осталось от прошлой жизни. А впрочем, чего я хотел? Исчез, не обняв никого из родичей на прощание, не сказав даже прощай, лишь бросил короткую записку в почтовый ящик: «Я – норм. Меня не ищите».
За спиной опять смущённо кашлянул Егор.
– Болеешь? – Иронично поинтересовался я.
– Нет. – Он вздохнул. – Это Соня в сердцах выкинула. Ещё до ремонта. Диски, кассеты, книги…
– Ага, – перебил я его, – весь шмот, проигрыватель, гитару и всё остальное тоже.
– Не, – улыбнулся братишка, – проигрыватель с колонками я себе забрал, он у тебя зачётный. А гитару Ольга забрала, когда подросла.
– А рисунки?
Лет до пятнадцати, пока не начал потихоньку вливаться в криминальный мир нашей семейки, я любил рисовать. Впрочем, любить – совсем не отражало моей страсти. Я рисовал везде: дома, в школе, на заборах, в заброшках на стенах, на обратной стороне тетради, на альбомных листах, на обоях и парте. Получалось – по заверению друзей и родственников – очень неплохо. Рисовал в основном могучих воинов в доспехах, с мечами наперевес, да обнажённых дев, учась по репродукциям Валеджио и Райо. Выходило натуралистично. Самые лучшие украшали стены моей комнаты, часть разошлась по друзьям и знакомым. Я даже год в художке отучился, а потом затянул меня водоворот опасной уличной жизни, и я всё забросил.
Егор тяжело вздохнул.
– Тебе лучше этого не знать.
– Ясно, сожгла. Ну да ладно. Где Ольга, кстати?
– Учится в столице.
– А остальные? Мать, отец, кто там у нас ещё на ниве семейного бизнеса подвизается?
Брат погрустнел.
– Мать, после того, как Лизку похитили, приболела, вся на нервах, давление там, и всё такое. Я ей укол поставил, сейчас спит. Батон у себя сидит, ему ничего и не сказали, он что-то совсем в последнее время сдал, из комнаты почти не выходит. Сказать им, что ты приехал?
– Пока не надо.
– Иван, братуха двоюродный – ты должен помнить, с Сонькой поехал.
– Ладно. Сеструху дождёмся, тогда и созовём семейный совет. Ты вообще в курсе происходящего?
– Без деталей.
– Понятно. Ты чем в нашем, точнее, в вашем бизнесе промышляешь?
– Компы, программы, сбор данных, ну и так, по мелочи. Взломать, инфу слить или, наоборот, залить, в базы изменения внести.
– Хакер, значит.
Брат поморщился.
– Программист серый. И это, у нас сейчас серого дохода почти нет, изредка, если кто сильно важный попросит. Мы давно уже честным бизнесом занимаемся.
– Ну, ясно. Ладно, оставь меня пока одного. Сонька появится – семафорь.
Дождавшись ухода брата, я принялся вяло ковыряться в шкафу. Из всего моего добра остались: любимая кожаная куртка, с потайной кобурой в рукаве, чёрные джинсы с усиленными коленями, кепка-восьмиклинка, чёрная водолазка и… И больше ничего. Ну да, Рыжая всегда как огонь была.
Я снял с вешалки кожан. Из темно-корчневой, почти черной кожи: толстой, чуть ли не ременной, плотной – не всяким ножом пробьешь – и тяжелой. Такие сейчас не делают. Пожалуй, единственное, оставленное здесь, о чём я жалел. Впрочем, нет – вру, не жалел, даже ни разу не вспомнил. Зачем мне в новой, светлой жизни была нужна гопническая куртка? Вот-вот, на хрен она мне не упала, но сейчас, пожалуй, пригодится.
Достал вещи из шкафа, понюхал. Пахнет, не сказать, чтобы свежестью, но чистотой точно, и можжевельником. Видимо, прежде чем закинуть то немногое, что осталось от моей жизни в шкаф, сеструха, а скорее – мать, постирала вещи.
Стянув свои тряпки, я надел водолазку и джинсы, накинул кожан на плечи и посмотрел в зеркало. В плечах село ничего, а вот в объёмах велико. Да, как мало от тебя, Разгон, осталось. За эти пятнадцать лет я, хоть и прибавил немного в росте, но зато и потерял килограмм пятнадцать. Занятия штангой и боксом поменял на йогу и стрельбу из Дайкю7– очень последнее успокаивало и приводило мысли в порядок. Но это ничего, так даже лучше, проще будет за плёткой лезть. А в том, что пекаль8 мне понадобится, я ничуть не сомневался. Не знаю, чуйка наверное – сколько раз она меня на границе выручала. Но, правда, один раз и подвела, ладно хоть не под монастырь.
Я пошарил по карманам. Сначала по внутренним. В левом лежало с пяток визиток. Не особо рассматривая, сунул их обратно. Лежали пятнадцать лет, пусть и дальше лежат. Есть не просят, и ладно. В правом – старые механические часы «Ракета» на толстом стальном браслете, подарок деда на пятнадцатилетие. Покрутив заводную головку, я поднёс часы к уху: ты смотри, тикают. Подумав, я надел их на запястье, взамен разбитых Петлёй смарт-часов.
Охлопал себя по внешним. В правом – старая моя выкидуха, самоделка, собственноручно смонстряченная в дедовском гараже. В левом – ключи от того самого гаража, это хорошо, надеюсь его не продали, а то у меня там кое-что нужное припрятано.
Не снимая куртки, я присел на стоящий рядом со шкафом пуфик, который тоже не помнил. А много ли вообще я помнил из прошлой жизни? И надо ли мне вспоминать? Ведь ни разу до этого не ностальгировал по прошлому. Как срулил пятнадцать лет назад из отчего дома с хабаром – соткой с лихом зелени – так ни разу о прошлой жизни не вспоминал. Словно ластиком стёр до чистого листа, чтобы новую историю писать. Смертельно захотелось курить, а ведь за пятнадцать лет ни разу этой пакости во рту не держал, даже в армии. Я прикрыл глаза. Вот что значит родные стены: хочешь – не хочешь, а воспоминания так и всплывают.
9
План у Разгона был. Не сказать, чтоб очень продуманный, но всё лучше, чем никакого. Левый паспорт, чистое свидетельство о рождении и, самое главное, деньги, чтобы купить себе новую жизнь.
Город, находящийся за тысячу километров от родного, встретил его неласково – мелким противным дождём и осенним маетным холодом. Самое начало октября и осенний призыв в армию.
Разгон, ныне по паспорту Семён Александрович Петров, купил комнату в коммуналке, прописался, а потом, чтобы уж совсем замести следы, прокрутил с паспортом трюк. С честным лицом, явился в паспортный стол. Так, мол, и так, паспорт где-то по-пьяному делу посеял, хочу новый. Сам неместный был, теперь-то законный обладатель двенадцати метров жилплощади. Вот и свидетельство о рождении есть: Станислав Иванович Чирьяков, вот ведь фамилия – прямо смесь червяка и чирья. Паспорт очень нужен, можно побыстрей, без волокиты, проволочек и лишних проверок? Оказалось можно – когда «барашка в бумажке», читай: пять бумажек со строголицым Бенжамином Франклином в конвертике чопорной тетеньке в коробке конфет принесешь.
Получив паспорт, он, явившись в ЖЭК, само собой с очередным, не пустым конвертом для инженера, прописал к себе Станислава Ивановича, благополучно при этом выписав Семёна Александровича.
Провернув данную махинацию, и, спрятав хабар под полом в коммуналке, который для этого полностью перестелил, Стас – да, да, теперь уже Стас, вот смотрите и документы в наличии – а не Валера и даже не Семён, прямиком отправился в военкомат. Где заявил: «В армию хочу, сил нет, возьмите добрый дяденька-военком меня служить, у меня и отец служил, и дед, и прадед. На границу хочу, желательно дальневосточную»
«Да не вопрос, нам такие как ты – крепкие и ответственные – нужны. – Улыбался в аккуратные усы военком. – Будет тебе и граница, потом, возможно – и заграница»
Вот только хитрый военком то ли чего-то не понял, то ли понял по-своему, то ли пошутил так неудачно. Но оказался Стас совсем не на той границе, о которой просил.
Попал Стас. Уж попал, так попал, на границу с одним маленьким, но гордым государством. Большую часть жителей которого составляли очень злые бородатые бармалеи. Любимым занятием оных было насиловать женщин, похищать детей, и резать головы мужчинам, за исключением богатых, конечно – тех они похищали с целью выкупа.
Из армии Стас вынес умение драться и стрелять, пару дырок в шкуре, крепкую дружбу и желание больше никогда не видеть злых бородатых лиц.
Два года на границе его многому научили. Настаивать на своём, переть до конца, если уверен в себе. Хитрить, если надо. Если придется, то откровенно врать, но – по-умному, так чтобы не поймали. Если надо – рубить правду матку, прикрывать спину товарища и ещё тому, что – ученье свет, а неученье – чуть свет и на работу. И, что деньги, заработанные им неправедным путём, когда-нибудь закончатся. А добывать хлеб насущный налётами – он не хотел.