Читать онлайн Рожденная магией бесплатно

Hazel Beck

Small Town, Big Magic

* * *

This edition is published by arrangement with Harlequin Enterprises ULC

Все права сохраняются, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме. Это художественное произведение. Имена, персонажи, места и события, описанные в этом произведении, либо являются плодом воображения автора, либо используются для вымышленных событий. Любые сходства с реальными людьми, живыми или мертвыми, предприятиями, компаниями, событиями или местами полностью случайны.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

Эта книга посвящается ведьмам настоящего и прошлого, тем, кто прячется от мира, и тем, кто открыто творит магию.

1

Если вы погуглите мое имя – я делаю это каждый вторник, потому что эта прихоть поднимает мою самооценку, а я стараюсь давать волю своим прихотям согласно строгому расписанию, – первые двадцать сайтов в выдаче будут посвящены повешению Сары Эмерсон Вилди в 1692 году в городе Салем, штат Массачусетс.

Угадайте, почему?

Если вы пролистаете три страницы, то найдете меня – Эмерсон Вилди. Не ту несчастную казненную женщину, которую религиозные фанатики напрасно обвинили в колдовстве и повесили, а владелицу книжного магазина и президента местной торговой палаты. Не хочу хвастаться, но я – самый молодой президент торговой палаты города Сант-Киприан штата Миссури.

Мужчин в наши дни поощряют приукрашивать правду, но если правду говорит женщина, то ее считают чересчур уверенной в себе – и в этом случае «уверенность в себе» это вовсе не комплимент.

Если вы не станете тратить время на просмотр постановки пьесы «Суровое испытание» Артура Миллера про салемских ведьм и не удостоите вниманием грустные видео разочарованных в жизни густо накрашенных подростков на YouTube, вы увидите ролик о том, как за последние пять лет я способствовала обновлению нашего небольшого городка Сант-Киприан и помогла привнести в его жизнь десять новых сфер деятельности. Вы прочтете о международном Рождественском фестивале, который благодаря моим усилиям и самоотверженности привлекает, как вы уже догадались, людей со всего мира. И о тех многих вещах, которые я каждый день делаю для поддержки горячо любимого мною города.

И я горжусь тем, что ежедневно вношу свой вклад в его развитие.

В отличие от большинства людей, которые читают лишь о суде над ведьмой Сарой, я знаю о ней все. Я изучила историю Сары еще в четвертом классе, когда готовила о ней презентацию для школьного урока.

Мои сверстники предпочитали слушать наглые и неправдоподобные заявления нашего одноклассника Скипа Саймона о том, что он является потомком известного преступника Джесси Джеймса, но я не из таких. Изучение биографии Сары изменило мою жизнь. Правда в том, что Сара была яростной феминисткой, которая хотела жить по своим правилам. Она не шла ни на какие уступки и не хотела играть роль порядочной пуританки, а в итоге стала представлять угрозу для власть имущих своего времени. Она заявила о собственных жизненных правилах, трубила о независимости на каждом углу, и в итоге ее казнили.

Сара была не просто трагедийной фигурой. Она также была мученицей, но не хотела, чтобы ее считали ни той, ни другой.

Оглядываясь назад, я понимаю, что, будучи в четвертом классе и с такой учительницей, как миссис Тимкинс, я со своим докладом перегнула палку.

Однако с той поры Сара стала для меня путеводной звездой. Я горжусь тем, что среди моих предков была настолько исключительная, неудержимая женщина. Если быть точной, Сара – моя прабабушка в девятом поколении. Я всегда считала, что обязана своему роду, да и самой Саре, быть сильной, независимой женщиной и не позволять патриархальным традициям и чему-то в этом духе сковывать мою личную свободу.

– И я не позволяю, – смело заявляю я притихшим родственникам, когда мы собираемся утром на кухне в нашем родовом доме.

Сейчас март, вторник, и у меня есть планы. У меня всегда какие-то планы. Но на сей раз они слишком эпохальные даже для меня. Сейчас пуритан уже не существует, и правду о женщине рассказывать некому, но у меня свой вызов, брошенный мне жизнью.

Я пришла в этот мир для того, чтобы сделать Сант-Киприан лучше.

Не смейтесь. Невозможно изменить мир к лучшему, если ты не можешь изменить к лучшему собственный газон на заднем дворе. И вот сегодня я намерена сделать и то, и другое.

Со времен моего первого проекта для сообщества Сант-Киприан, который я сделала во втором классе школы, я вложила всю душу в это чудесное сокровище, стоящее на берегу реки, – в городок, в котором всем нам посчастливилось жить, и в магазины, что выстроились вдоль мощеных улиц, один из которых мой собственный независимый книжный магазин.

Я сделала это во имя всех женщин, что жили до меня и которым не разрешалось делать ничего подобного. И во имя тех женщин, что пытались проложить собственный путь в жизни, за что общество их отвергло.

Ура! Можно триумфально воздеть руки к небу.

Что я и делаю, стоя у себя на кухне. Но есть еще кое-что, что бодрит девушку так же, как победный жест, – это чашка кофе. С сахаром. Соединив все три ингредиента для бодрости духа, я готова начать новый день.

Но сперва мне надо встретиться со своей соседкой по дому.

Моя соседка, она же лучшая подруга Джорджия Пенделл, выросла в покосившемся старом доме по соседству с моим, но переехала ко мне, когда «устала от жизни со своими родителями» – это ее полные драматизма слова, не мои. Она живет здесь уже пять лет и со временем заняла весь третий этаж и даже одну из спален которую, как я предполагала, она должна была превратить в рабочий кабинет, но вместо этого она сделала там библиотеку.

Я содрогаюсь при виде комнаты, которую Джорджия называет библиотекой. Она наводнила ее книгами, выстроенными в шаткие башни, и не позволяет мне там прибраться. В последний раз, когда я пыталась зайти в комнату, дверь едва приотворилась, ударившись об очередную стопку книг.

Но Джорджия настаивает, что все именно так и задумывалось.

Ну да ладно. Дом семьи Вилди достаточно просторный, и мы с подругой живем в нем с комфортом. Он даже больше, чем нам нужно. Мои родители уехали в Европу, где ведут гламурную жизнь, а моя сестра сбежала в неизвестном направлении сразу после выпускного. После этого дом показался мне слишком большим. С разницей в год Сант-Киприан покинули мои родители, а потом и сестра. Это сбило меня с толку, но как всегда я взяла себя в руки. Ребекка, моя сестра, всегда стремилась к свободе. А мои родители… Что ж, городок у нас маленький, а они хотели иметь больше социальных возможностей, поэтому и уехали так далеко, как только могли – в Европу. А у меня был мой город. И друзья. Я привыкла жить в нашем историческом районе с моей бабушкой. Но несколько лет назад она умерла, и я осталась одна. Какое-то время дом казался мне зловещим, скрипящим половицами существом, который вскоре проглотит меня с потрохами. Было ощущение, будто зимний мороз просачивается внутрь и не дает мне согреться. Коридоры стали слишком длинными, а свет ламп – слишком тусклым.

А может быть, я просто горевала. Оплакивала потерю бабушки и разлуку со своей семьей, у каждого члена которой были свои причины, чтобы удрать из нашего старого дома. У моей сестры Ребекки вообще вечно были какие-то причины, которые она не считала нужным выражать словами. Родители вернулись лишь на бабушкины похороны, а потом снова поспешно уехали в Европу на поиски приключений.

Какое-то время мне здесь было не по себе. Так что я вздохнула с облегчением, когда моя позитивная эксцентричная лучшая подруга наконец переехала ко мне.

У нас были некоторые бытовые неурядицы, связанные с ее переездом, но благодаря ей мне стало казаться, что, поскрипывая по утрам, половицы старого дома Вилди поют мне песню, и вообще мне уже не было так одиноко.

Я не позволяю себе чувствовать одиночество. Прогоняю это ощущение всякий раз, как оно появляется, как прогоняют назойливую муху. Потому что чувствовать одиночество – все равно что предавать всех женщин Вилди, живших до меня, а я не хочу быть разочарованием нашего рода.

Теперь я – хранитель нашего исторически ценного дома, который принадлежал семье Вилди почти три сотни лет с тех пор, как первый предок, носящий нашу фамилию, принял правильное решение, перебравшись из дальнего колониального поселения в Массачусетсе в эту часть штата Миссури, где встречаются две великие реки: Миссисипи и Миссури. Я люблю размышлять о том, что здесь сплетаются глубокие корни моей семьи, как сплетаются воедино две реки. Мне нравится этот дом с высокими потолками, неровными полами и комнатами причудливой формы. И мне нравится его месторасположение – у самого начала главной улицы, словно он отмечает это место точкой на карте.

И еще мне очень нравится, что моя лучшая подруга всегда рядом со мной.

Но прежде чем я пойду открывать свой книжный «Слияние рек», мне нужно попросить Джорджию прийти на официальную встречу друзей сегодня вечером. Я молодая, амбициозная, независимая женщина, стоящая во главе торговой палаты самого очаровательного города штата Миссури – а значит, и всей Америки – и у меня много задач. Я сильный лидер и знаю, когда мне лучше посоветоваться с друзьями по поводу их решения. Мои друзья первые, к кому я обращаюсь, если мне нужна помощь.

Это не из-за одиночества. Даже если бы члены моей семьи не разъехались, я все равно ставила бы своих друзей на первое место. Но теперь друзья и есть моя семья. Я осталась здесь, а мои родные уехали, но я продолжаю убеждать себя, что это они – белые вороны, а со мной как раз все в порядке. То, что они не могут даже нормально со мной общаться – Ребекка вообще не пишет и не звонит, а родители присылают лишь короткие сообщения, это их проблемы, а не мои. Им же хуже.

А мои друзья остались здесь. Они любят Сант-Киприан и любили мою бабушку. И я люблю их так же, как этот город.

Мы все время видимся, но я также частенько созываю их на официальные собрания, чтобы мы могли быстро и эффективно решать насущные вопросы.

Я спешу к узкой винтовой лестнице, что поднимается в башню дома. Я никогда не любила эту часть дома – от нее так и веет сказками о принцессах и постыдно-романтических вещах, которым не место в жизни практичной независимой женщины. Но именно эта часть дома подходит Джорджии как никакая другая. Словно для нее и была построена.

У подножия лестницы стоит толстая балясина в виде ухмыляющегося дракона – зачем нужны подобные украшательства? У Вилди никогда не было никаких причуд. Будь у нас герб, мы бы высекли на нем слова «прагматизм» и «спокойная решительность», но мы живем на Среднем Западе, и наличие герба – это перебор.

Ухмыляясь, дракон смотрит на меня так, словно знает нечто мне не ведомое.

– Вряд ли, – говорю я дракону и прикрываю глаза рукой, устыдившись собственных слов.

В моей жизни нет места глупым разговорам с неодушевленными предметами. Особенно с драконом. Странноватым драконом, сидящим у изножья лестницы с таким видом, словно он стережет дом.

– А ну прекрати, – ворчу я себе под нос, отчасти обращаясь к дракону, и спешу наверх.

Я поднимаюсь на третий этаж, прохожу мимо комнаты, из которой Джорджия сделала библиотеку. Как же хочется пролезть внутрь и навести там хоть какой-то порядок! Но иногда уважение к личному пространству подруги должно перевешивать естественное желание систематизировать книги, поставив их на стеллажи. Дверь в комнату Джорджии в конце коридора распахнута настежь; она сидит на деревянном дощатом полу, повернувшись к огромным, почти во всю стену, окнам башни. В распахнутые ставни влетает прохладный весенний ветер, и Джорджия сидит, подставив лицо солнцу.

Ее кудрявые рыжие волосы развеваются на ветру, а браслеты на запястье издают целую симфонию металлических звуков. Она считает себя отчасти хиппи, отчасти просто девушкой, свободной духом.

Корни семьи Джорджии уходят в пуританское сообщество штата Массачусетс, которое участвовало в судах над ведьмами, но в отличие от меня она увлекается всей этой магической белибердой. Чтобы меня позлить, она делает вид, будто у нее есть какие-то сверхъестественные способности, но больше всего ей нравятся магические атрибуты.

Торжественным голосом она заявляет, что разбирается в кристаллах и умеет сжигать веники из шалфея. Еще она разговаривает со своим котом, как будто он ее понимает, и интерпретирует его мяуканье так, словно знает его язык. И она безапелляционно утверждает, что Элоуин, одна из наших лучших подруг, может заваривать чай, который лечит и простуду, и разбитое сердце, и может наложить проклятие на слабовольного мужчину.

Но есть нечто уютное в том, как Джорджия всем сердцем верит в глупые ритуалы. На сей раз она разложила вокруг себя разноцветные кристаллы, озаренные утренним солнечным светом.

Я стою в дверном проеме и жду, пока она поднимется и соберет свои кристаллы – единственное ее имущество, которое она содержит в некоем подобии порядка. Раньше я помогала ей собирать камни после ритуала, но она заявила, что я кладу кварц рядом с малахитом, а каждый знает, что так делать нельзя. И что красные и синие камни не стоит выкладывать по средам, и это должно быть очевидно каждому. В конце концов я сдалась.

Порой приходится крепко стискивать руки в карманах, чтобы удержаться от желания снова ей помочь.

– Что привело тебя в мое логово так рано поутру? – спрашивает Джорджия, не глядя на меня. Она пытается сделать вид, будто предвидела мое появление, но скорее всего она просто слышала, как в коридоре скрипнула под моими ногами половица.

Она шевелит пальцами в воздухе, и в тот же момент подвешенные на окно ветряные колокольчики начинают позвякивать. Маленькое чудесное совпадение. И я его игнорирую.

– Ты свободна сегодня вечером?

– К сожалению, нет. О дивный поворот судьбы! Кто видел, как я танцую, знает, что судьба зовет меня в Испанию обучаться фламенко, есть тапасы и пить вино.

Другими словами, да, она свободна.

– Мне нужно созвать собрание.

Джорджия со вздохом смотрит на меня через плечо.

– Не все дружеские встречи должны быть по важному поводу.

– Но некоторые должны. – Я широко улыбаюсь.

– Это насчет тех постеров, которые я вчера помогала расклеивать?

Я улыбаюсь еще шире. Если бы у нас был конкурс на лучший постер, мой несомненно бы его выиграл. Я – лучший дизайнер постеров.

– Это насчет нового, одобренного администрацией города садового фестиваля «Багряник», Джорджи.

– Знаю. И еще я знаю, что когда ты пытаешься внедрить нечто новое и одобренное администрацией, Скип Саймон набрасывается на тебя, как саранча.

– Пока он этого не сделал.

– Но сделает.

Как всегда.

– Он не может устоять перед искушением, – вздыхаю я. – А я буду бороться. – На этот раз уж точно. – Надо до него достучаться и при этом вновь не опозорить его перед всеми жителями города.

Скип Саймон – представитель такого же семейства, как и мое собственное, много поколений прожившего в этом городе, но почему-то всегда получалось так, что я его позорила. Прилюдно. Не из-за незаслуженной победы в конкурсе докладов в четвертом классе школы.

Все дело в той игре в кикбол. Думаете, взрослый мужчина будет припоминать женщине, что в юности она случайно (подчеркиваю!) попала ему мячом в лицо, сломала ему нос и тем самым выставила его на посмешище перед пятиклассниками? За последние шесть месяцев Скип дважды упоминал о том случае.

А еще у нас был инцидент с оливковой ветвью перемирия. Только это была не оливковая ветвь, а дополнительная порция рыбных палочек из кафе, которое ему очень нравилось. Я купила их для него и думала, что он обнаружит палочки в течение часа и мы зароем топор войны. Но вместо этого Скип уехал на неделю в отпуск – хотя сказал всем, что простудился, а по возвращении у него был загар, полученный на мексиканском пляже, – и обнаружил, что теперь все зовут его «Зловонный Саймон». Он не поверил, что меня действительно тоже не было в школе на той неделе, поскольку я и правда заболела простудой и я не смогла достать рыбные палочки из его личного шкафчика.

Потом у нас возникло недопонимание во время неудачного посещения города Ханнибал, где находится музей героев Марка Твена. А через год – инцидент на лодке. И неприятность в девятом классе, которую даже мои друзья не посчитали случайностью. Но откуда мне было знать, что школьный интерком, который передает сообщения по громкой связи на всю школу, так легко включается? И что Скип и его подружка-первокурсница захотят использовать эту комнату с интеркомом для поцелуев?

Еще несколько лет вслед ему летели непристойные чавкающие звуки от других учеников школы.

А потом был выпускной бал.

Наши родители заставили нас пойти туда вместе, несмотря на многолетние разногласия. Они считали, что две старейшие семьи Сант-Киприан должны относиться друг к другу дружелюбнее, а моя своенравная сестра была не из тех, кому можно было поручить нечто подобное. Наши родители выпили по паре бокалов, расслабились и завели пластинку о том, как долгие годы мечтали увидеть нас со Скипом вместе.

Но мы с ним не разделяли их надежды.

И все же мы согласились, поскольку Сант-Киприан – маленький городок и потому что было разумно сделать нашим родителям одолжение. Ладно, признаюсь, это я решила сделать одолжение, но на какое-то время Скип стал менее резко высказываться в мой адрес. Мы даже заговорили о перемирии, хотя наш диалог не клеился.

А потом я его подставила. Случайно, но никто в это не верит.

Когда у тебя есть сестра, от которой вечно одни проблемы, и она «теряет» шиншиллу твоего любимого учителя биологии, ты вряд ли будешь думать о танцах. Я ползала по залу в красивом выпускном платье в поисках несчастной потерянной шиншиллы. Пушистого мистера Чуршиллу я в итоге нашла и надеялась, что Скип простит меня за то, что я с ним не танцевала.

Но он не простил. Среди выпускников разошелся слух, что я заранее планировала подставить Скипа на выпускном. Как будто я могла поступить с ним так, как поступила бы девушка из подростковой романтической комедии. К тому же начали поговаривать, что Скип планировал опозорить меня каким-то ужасным способом, хотя он уже меня опозорил, выбрав для вечеринки белый смокинг.

Хотела бы я сказать, что мы оставили подростковые разногласия в прошлом. Но… После так называемых выборов, когда его величественная и грозная мать практически заставила всех в городе проголосовать за своего испорченного сыночка, настал день коронации. А я была руководителем проекта по очистке города и мытью полов в зданиях. Я понятия не имела, что чистящее средство, которое мы использовали в мэрии, где проходило торжественное назначение, такое скользкое. У меня были ботинки с протекторной подошвой.

А у Скипа – нет. Он поскользнулся, упал, ударившись лицом о пол, и да – второй раз сломал нос. И обвинил в этом меня.

Чем сильнее я старалась быть со Скипом милой, тем больше его позорила. Со временем он стал обвинять меня не за какой-то отдельный инцидент, а за все на свете. Если хоть одно плохое слово говорилось о нем в нашем городе, он уже считал, что в этом виновата я.

Но ведь он наш мэр. А какой мэр может нравиться всем жителям без исключения? Добро пожаловать в большую политику.

К сожалению, этот довод его не убедил. Хотя я пыталась.

Скип может мне и не верить, но пока он общается с влиятельными жителями нашего города ради собственной выгоды, остальные будут его недолюбливать. Он стал мэром потому, что происходит из влиятельной семьи, а еще потому, что голосовал за сохранение города таким, какой он есть. Несмотря на то, что в Сант-Киприане живет много прогрессивных людей, остальные боятся перемен. Печальная правда.

Это не значит, что жителям нравится именно Скип. И все равно когда о нем, его команде или очередной кампании говорят плохо, винят в этом именно меня. И когда ему начинает казаться, что я не права (а происходит это всякий раз, когда я вмешиваюсь со своими идеями), он открывает на меня охоту.

Вот поэтому мне нужна помощь моих друзей: мы вместе придумаем, как заставить Скипа принять мои новые идеи по новому садовому фестивалю «Багряник». Я все равно буду улучшать жизнь Сант-Киприан и повышать его привлекательность для туристов, и я не собираюсь отменять фестиваль, который приносит доход, лишь бы ублажить мэра Скипа Саймона.

Джорджия выжидающе смотрит на меня. А значит, она ответит нечто такое, что мне не понравится.

И действительно, Джорджия кивает так, словно видит нечто невидимое. Она подходит к своему мешку с кристаллами и вынимает один из них. А потом берет мою руку и вкладывает блестящий черный камень мне в ладонь.

– Храни его у себя.

– Ты же знаешь, что я в это не верю. – В моем голосе звучит отчаяние. Обычно мы позволяем друг другу быть собой. Она разрешает мне во все вмешиваться и наводить свои порядки. А я разрешаю ей витать в облаках и быть неорганизованной девушкой с причудами.

Но, позволив ей нарушить мои границы, я все-таки беру кристалл.

– Знаю, – произносит она мягко и протягивает мне руку. Она не собирается читать мне нотации, просто хочет стиснуть мне пальцы. – Пожалуйста, сегодня сделай так, как мне хочется.

– Ладно. – Я засовываю камень в карман. – Что насчет сегодняшнего вечера?

– Я приготовлю брауни.

– Супер. – Что может быть лучше плана, который согласован с подругой? Только план, в котором есть место липкому шоколадному лакомству.

Мне нужно договориться о встрече со всеми друзьями еще до того, как я открою свой книжный магазин к началу рабочего дня. Надо собрать их всех. Естественно, мои друзья просто потрясающие, и у них есть те качества, которые нужны мне сегодня на собрании.

Мой кузен Зандер Риверс. Паромщик, как и все остальные члены его семьи. Он умеет поднять всем настроение и всех смешит, особенно когда я начинаю слишком давить. И кстати, он считает, что я вечно на всех давлю.

Но еще Зандер ценен для наших собраний тем, что он работает в главном баре города и в курсе всех слухов. Он знает, о чем думают жители, о чем они говорят, и мне становится проще делать для местных то, что им нужно.

Не то что Скип Саймон. Он относится к местным свысока и делает только то, что сам считает нужным. А я – нет.

Моя подруга Элоуин Гуд. Очень жесткая и злопамятная: качества, которых у меня нет, но которые я ценю.

Джорджия. Она умеет позаимствовать экстремальные идеи Элоуин и немного смягчить их так, чтобы они нам пригодились. И убеждает Элоуин, что та именно так все и задумывала. К тому же Джорджи приносит на встречи сладости – ведь сахар помогает решить любые вопросы.

Джейкоб Норт…

При мысли о нем мне меня охватывает жар. Пытаясь скрыть смущение за улыбкой, я выхожу из комнаты Джорджии.

Твердым шагом я иду по коридору к лестнице и говорю себе, что это минутные эмоции. Джейкоб умеет выбесить. Я много лет убеждала себя, что каждое сообщество по сопротивлению местной власти – или сообщество, которое выдвигает новые идеи, называйте как хотите, – нуждается в таком, как Джейкоб, который может указать на недостатки в плане действий. На каждый недостаток в каждом плане. А их бесконечное множество. Я часто говорю себе, что Джейкоб – не суровый пессимист. Просто он подходит к делу с холодной головой и пониманием реального положения вещей. И оба эти качества уравновешивают мрачные фантазии Элоуин, позитив Джорджии, юмористичные реплики Зандера и мою, как называет ее сам Джейкоб, манию величия.

– Нам нужна система сдержек и противовесов, – ворчу я, спускаясь по лестнице.

Спустившись на первый этаж, я пишу сообщение Зандеру. Он подберет Джейкоба у переправы и расскажет ему о наших планах на вечер. Пусть сам с ним поговорит, тогда мне не придется выслушивать жалобы Джейкоба. А я напишу Элоуин, хотя она никогда не проверяет свой телефон. Так что мне придется остановиться у ее чайного магазинчика по пути к своей книжной лавке.

Весенняя погода все еще капризна, так что я беру пиджак, перекидываю сумку через плечо и выхожу из дома, по привычке останавливаясь на секунду в дверях. Ведь я люблю Сант-Киприан, и мне нравится этот ритуал.

Отсюда открывается вид на уходящую вдаль главную улицу, выложенную брусчаткой, такую прямую, словно проектировщик хотел показать, что над этой улицей не властны бесконечные изгибы необузданной реки Миссури. Здания, расположенные с обеих сторон улицы, выстроены из местного известняка и кирпича. А в их ряду все еще стоит необычный, обшитый деревянными панелями коттедж. Многие дома входят в список исторических ценностей. Магазины могут похвастаться большими витринами и вывесками с собственными логотипами, что раскачиваются на ветру. В это время года владельцы выставляют на тротуар рекламные доски и горшки с первоцветами.

Я выхожу на улицу, и в моем сердце звучит та же мелодия любви к городу, которая поселилась во мне еще в детстве.

«Сант-Киприан – мой, а я принадлежу Сант-Киприану».

Мне все равно, если люди сочтут это странным. А они именно так и делают, поэтому я научилась держать свои чувства в тайне. В большинстве случаев.

Солнце сегодня яркое, и после ночного дождя все вокруг искрится. Я машу рукой Холли Бишоп, которую вижу через окно ее пекарни, и обмениваюсь приветствиями с Гусом Хуве, который подметает тротуар перед своим антикварным магазином.

Мне никогда не понять, почему мои родители предпочли жить в Европе и почему сбежала моя сестра. Это наш дом. Город прекрасен, и он становится еще лучше оттого, что он – наш. Я практически могу видеть всю его историю, которую сохранили выложенные брусчаткой улочки.

Мою историю. Историю семьи Вилди. Ту самую историю, которая не имеет ничего общего с казнями наших предков-ведьм на востоке страны. Наоборот, эти улицы помнят сильных, непреклонных женщин, которые хотели, чтобы каждое следующее поколение нашей семьи жило лучше, чем предыдущее. И я ответственна за эту преемственность. За свою бабушку, которая управляла книжным магазином «Слияние рек» с тех пор, как его передала ей ее бабушка, что в свою очередь получила его от своей бабушки – настоящей задиры, которая заправляла магазином по продаже ружей, где можно было купить все что угодно еще в те времена, когда наш городок стоял на границе между двумя штатами.

Я останавливаюсь у чайного магазина Элоуин – «Только чай и ничего личного». Это двухэтажное кирпичное здание – квартира Элоуин находится прямо над магазином. Его построили в 1800-х годах, и оно не самое старое в городе. Обстановка внутри напоминает очаровательный европейский коттедж. Белые стены, окна, поделенные рамами на равные прямоугольники, кадки с роскошными цветами на подоконнике. Вдоль задней стены на стеллажах в старомодных банках стоят чаи, и начинает казаться, что ты зашел в сельскую аптеку и попал в девятнадцатый век.

Элоуин продает чаи и заявляет, что они могут лечить болезни. Абсолютно любые, словно это волшебные зелья. Людям глупо верить в нечто подобное, но все же это хорошее бизнес-решение: туристы стекаются сюда, уверенные, что чай из местного магазинчика может их излечить. А я всегда одобряю хорошие бизнес-решения.

Я научилась не сравнивать «целебные чаи» Элоуин с предсказаниями судьбы, хиромантией или картами Таро. И все же мое отношение к ним ее раздражает.

Элоуин выходит из подсобки в черном фартуке. Светлые волосы она собрала в неопрятный пучок на затылке.

– С каких это пор ты решила купить чай?

– И тебе доброе утро.

Она смотрит на меня без всякого выражения, так что я перестаю улыбаться своей фирменной улыбкой представителя торговой палаты.

– С тех пор, как ты начала игнорировать сообщения в телефоне. Так что мне пришлось зайти, чтобы узнать, свободна ли ты сегодня вечером.

Элоуин прищуривается.

– Зачем?

– Итак, Винни, – начинаю я максимально примирительным тоном. Я называю ее кличкой, за которую она убьет любого, кто произнесет ее вслух.

– Не называй меня так. Не надо втягивать меня в расклейку плакатов, сбор мусора по всему городу и участие в скучном собрании комитета.

Я никогда не понимала ее позицию.

– Даже если все это поможет твоему бизнесу?

– Даже если и так.

Я вздыхаю. Порой мне кажется, что я – единственная, кто заботится о нашем городе. Ну ладно, какой смысл спорить с ней в сотый раз. Элоуин заботится обо мне. А значит, она мне поможет, как всегда, даже если ее придется силком тащить на собрание, подгонять пинками и выслушивать ее отчаянные крики.

Иногда в прямом смысле.

– Мне надо придумать, как обойти упорство Скипа и добиться своего, – говорю я. – Но так, чтобы не опозорить нашего прославленного мэра перед жителями, а то он возненавидит меня еще больше.

Элоуин суетится, вынимая чай из мешочков и раскладывая его обратно. Она достает разные листья из банок на стеллаже, заваривает их горячей водой, и между нами поднимается густое ароматное облако пара. Я делаю вдох и чувствую, как у меня расслабляются плечи. Немного, но все же.

– Ты отлично умеешь позорить Скипа. Это одно из твоих качеств, которые мне больше всего нравятся, – ухмыляется она.

– Талант позорить Скипа осложняет мне жизнь. Мне нужна ваша помощь.

Элоуин хмыкает, но я знаю, что она наконец смягчилась. Она всегда так делает.

– Возьми вот это. – Она протягивает мне чашку чая, который только что заварила в стакане навынос.

Она ждет, что я спрошу ее о свойствах напитка. Но я молчу. Она все равно ответит, что чай очистит мою ауру и установит связь с луной. Или какую-нибудь еще глупость. Я предпочитаю ничего не знать, иначе придется притворяться, будто ее слова – не абсурд.

– Спасибо, – улыбаюсь я. И моя улыбка искренна. – Сегодня в шесть?

– Джорджия испечет брауни?

– Ты знаешь ответ.

– Тогда приду. – И тут ее улыбка становится сардонической. – Хотя не обещаю, что не буду подавать идей, как опозорить Скипа еще больше. Он еще тот засранец.

Я пытаюсь сделать вид, что не одобряю ее слов, но не могу. Как ни прискорбно, она говорит правду. Скип – засранец.

Но с другой стороны, я одна из ее старейших подруг, и я не должна поощрять ее злость.

В любом случае я покидаю ее магазин с улыбкой на лице и спешу по главной улице к своему книжному.

Книжный магазин «Слияние рек» расположен в самом старом здании Сант-Киприан. Оно построено из белого кирпича и покрыто зеленой крышей. Ставни есть на всех четырех окнах: на большом арочном окне-витрине на первом этаже и на трех окнах поменьше на втором. Толстая входная деревянная дверь выкрашена в жизнерадостный красный цвет. На втором этаже есть балкон; сейчас ограждение невзрачное, из черного кованого железа, но мне хочется покрасить его в какой-нибудь яркий цвет еще до того, как вокруг зацветут цветы.

В этом году все мои мысли заняты фестивалем «Багряник», так что у меня нет времени на покраску. Я люблю «Слияние рек» всем сердцем, но порой я ставлю свои обязанности в торговой палате на первое место. Книги продаются, так что украшательство балкона может и подождать.

Я вхожу в здание, которое принадлежало нескольким поколениям моей семьи. Переворачиваю табличку другой стороной, с «Закрыто» на «Открыто», и с удовлетворением оглядываю первый этаж магазина. Моя бабушка гордилась бы мной.

И, несмотря на неизбежную скорую разборку со Скипом, мне хорошо.

Я люблю своих друзей, которые помогут мне придумать, как сдержать нашего несносного мэра, и у меня есть секретное оружие.

Я – Эмерсон Вилди, последняя в роду могущественных женщин, и я могу справиться с чем угодно.

2

В будни по утрам в книжном затишье, поэтому еще с вечера воскресенья я планирую, чем буду заниматься до прихода первых клиентов, и записываю дела в ежедневник, который всегда ношу с собой. Джорджия любит потешаться надо мной и называет этот ритуал «модным нынче планированием жизни». Сама она целыми днями изучает историю в краеведческом музее, которым ее семья владеет уже очень много поколений, и в последний раз записывала дела в ежедневник целую вечность назад.

А я живу в настоящем. Это предполагает планирование. И еще – желтые липкие стикеры с напоминаниями. Не судите строго.

Я пью снадобье от Элоуин – сладкое и пряное, и такое же вкусное, как всегда. Я наслаждаюсь моментом. Мне нравится быть здесь. А счастье не приходит по заранее намеченному плану. Счастливые моменты нужно смаковать. Я сохранила магазин таким, каким он был еще при моей бабушке; просто избавилась от современной мистической литературы и раздела с книгами по метафизике. Если читатели хотят купить нечто подобное, пусть закажут онлайн, ничего не имею против.

Это позиция мне как владельцу независимого книжного магазина далась не просто.

Бабушка считала, что магазин должен стать для читателей домом. Первый этаж декорирован как гостиная. Здесь диваны, на столиках кипы книг легких жанров и антикварные лампы для чтения. У задней стены – уголок для малышей в стиле детской комнаты, там есть нечто вроде палатки, похожей на кроватку с навесом, которую в нерабочее время магазина вечно занимает Джорджия.

Второй этаж выглядит как кухня: здесь стоят кулинарные книги – на полках и внутри декоративной печки. А возле зоны «кухни» создан укромный уголок у окна, по периметру которого располагается книжная полка. На некоторых полках стоят садовые инструменты, живые и искусственные растения, и книги по садоводству – от иллюстрированных изданий с фотографиями пионов до пособий для садоводов.

Я беру с полок несколько книг, несколько декоративных украшений и спускаюсь вниз. Я уже повесила плакаты фестиваля «Багряник», обновила информацию на сайте по туризму и теперь собираюсь разместить у себя в магазине информацию о фестивале, который состоится через неделю.

Обычно посещаемость «Багряника» самая низкая из всех фестивалей в году. Некоторые винят в этом капризную весеннюю погоду. Кто-то говорит, что розыгрыш уникальных саженцев деревьев по итогам праздника интересует не всех, но это просто завистники. В нынешнем году мои идеи должны поставить «Багряник» в один ряд с другими успешными фестивалями нашего города. Конечно, его посещаемость будет меньше, чем у нашего хэллоуинского праздника «Сладость или гадость» или зимнего «Рождества вокруг света», но это не значит, что «Багряник» нельзя улучшить.

Потому что Драконий багряник растет только в нашей местности, там, где встречаются две реки – Миссисипи и Миссури. Люди съезжаются к нам из разных уголков страны, чтобы посмотреть на единственный вид багряника, цветы которого днем кажутся розовыми, а ночью – белыми. Заядлые ботаники обожают сезон цветения этого дерева, хотя, судя по наплыву людей на фестивалях в Хэллоуин и Рождество, многим еще предстоит открыть для себя прелести нашей флоры.

Я хочу раскрыть как можно большему числу людей красоту багряника. И я много трудилась над тем, чтобы уговорить некоторых владельцев бизнеса работать ночью накануне фестиваля. Развесить гирлянды и устроить распродажу прямо на тротуарах. Уверена, это привлечет еще больше посетителей.

Я как раз заканчиваю оформлять витрину, а в магазин уже заходят первые посетители. Две подруги со стаканчиками кофе в руках, хотя на двери ясно написано: с едой и напитками не входить. Они ничего не купят. Я достаточно давно в этом бизнесе и по тому, как люди заходят в магазин, могу понять, купит ли человек книгу.

Через некоторое время ко мне заходит молодая семья. Они приобретут по одной книге для каждого ребенка. Через какое-то время я подведу их к нужной полке. Я унаследовала чутье к подобным вещам от бабушки. Она всегда знала, какую именно книгу порекомендовать клиенту.

Как только они оплатили покупку, я вернулась к своей витрине, оформленной в честь праздника «Багряник». Поставила сюда стопку книг про багряник и наши местные деревья, рядом с ней – маленький горшочек, в котором, словно букет, разместились садовые инструменты. Вопрос: куда именно мне повесить плакат? Вдруг знакомый низкий голос произносит мое имя.

Я спиной чувствую человека, стоящего позади меня, но игнорирую это ощущение.

Я оборачиваюсь и в дверях магазина вижу Джейкоба Норта. Вот так сюрприз. Мы с Джейкобом могли бы подружиться, но он не так часто заезжает в город. Он живет на другом берегу на ферме, и у него нет времени на бесцельные прогулки. Только по субботам он приезжает, чтобы лично смотреть за своим прилавком на фермерской ярмарке. Волосы у него всегда немного примяты, плечи шире, чем у сыровара Берни, и он выглядит так, словно вот-вот начнет недовольно хмуриться, хотя лицо у него вполне привлекательное.

Я улыбаюсь ему, а он мне – нет. Я не принимаю это на свой счет, поскольку Джейкоб вообще не склонен улыбаться. Он довольно угрюмый. Кто-то мог бы назвать его сварливым и лишенным чувства юмора, но они просто его не знают. Он честный и верный друг… который воспринимает жизнь слишком серьезно.

И это говорю вам я – королева амбиций, нетерпения и силы воли. Кстати, эту корону я ношу с гордостью.

– Корин хотела встретиться со мной здесь, – говорит он так, словно оправдывает свое присутствие в моем магазине. Он все еще стоит в дверях, заложив руки в карманы.

– Ого, она наконец задумалась о том, чтобы закупать местные ингредиенты?

Корин Мартин – шеф-повар старейшего ресторана Сант-Киприан. Это небольшое уютное заведение с американской кухней; внутри стоят несколько столиков, втиснутых в историческое здание, и если позволяет погода, посетители могут расположиться в чудесном патио на открытом воздухе.

Джейкоб поставляет продукты с фермы в два новых ресторана в городе, а Корин упрямо закупает более дорогие ингредиенты для блюд в других местах, при том, что местные дешевле и лучше.

Потому что все местное – всегда лучшее. Особенно если оно производится в нашем городе.

– Она наконец решилась. Наверное, она предложила встретиться здесь, чтобы ты окончательно убедила ее в правильности ее решения.

Я несколько лет пыталась уговорить Корин сотрудничать с фермой Джейкоба.

– Разве это не твоя работа?

– Ей будет приятно, если она получит твое благословение. Ты же знаешь.

Я не могу сдержать ухмылку. Это была моя цель – чтобы владельцы бизнеса в Сант-Киприане приходили ко мне, если им нужна помощь, совет или чтобы я их выслушала. Я много работала над репутацией успешного владельца бизнеса, которому важно развитие нашего города. И чтобы те, кому нужен мой совет или помощь, всегда могли ко мне обратиться, ведь я всем сердцем забочусь о местном бизнесе.

Люди не просто мне доверяют – они мне верят. На это потребовалось время. Молодой девушке нужно время, чтобы доказать, что она понимает, что делает, не то что какому-то мэру, который просто провозглашает, что лучше всех подходит на эту должность, и одерживает внушительную победу на выборах. Но я умею ждать. Чем больше я помогала своим знакомым-предпринимателям, тем чаще они приходили ко мне за советом. Я была права, когда избрала такую стратегию. И я рада, что Джейкоб это подтверждает.

– Ты же знаешь, я тебя поддержу, – обещаю я ему. – Туристы будут с удовольствием посещать рестораны, еду в которые поставляют местные фермеры. К тому же мы сможем поддержать самих фермеров. – Мне не обязательно говорить об этом Джейкобу. Он и так знает, потому что давно стал частью этого плана. Но он очень молчаливый и больше всего любит тишину. А я – нет. Так что буду болтать. – Ты уже обдумал идею с козьей йогой? Занятия на твоей ферме в окружении коз? – спрашиваю я невинным тоном. Может, и не совсем невинным.

Он смотрит на меня без всякого выражения.

– Я не буду участвовать в очередной ерунде из Интернета.

Еще как будет. Мне просто нужной найти к нему подход, и тогда Джейкоб смирится с этой идеей. Он всегда так делает.

– Козья йога – не ерунда из Интернета. И с каких пор ты рассуждаешь, как старикашка? – Судя по его лицу, сейчас он точно нахмурится. Так что я быстро продолжаю: – Научно доказано, что и животные, и йога помогают понизить кровяное давление, облегчить тревожность и концентрировать внимание.

Все это пригодилось бы самому Джейкобу, но об этом я умолчу. Я пытаюсь представить, как он занимается йогой, и образ этот просто уморителен. Он же такой… большой и сильный мужчина. Не то что стройные жители города в модных костюмах из спандекса, которые вечно участвуют в групповых йога-практиках.

Я не могу прогнать образ Джейкоба в спандексе и с козой на спине.

– Тебе стоит попробовать.

– А может, тебе стоит рассмотреть лам в качестве животных для йоги? – говорит он с сарказмом.

Почему он насмехается над этой идеей?

– Заманчиво. Но лама не может забраться человеку на спину, как коза.

Он изучает меня взглядом, а я удивляюсь, что не заметила, как от дверей он продвинулся в глубь магазина.

– Как думаешь, какого размера мои козы?

И вдруг… я перестала думать о козах вовсе.

Нас прервала Корин, которая ворвалась ко мне в магазин. Слава богу. Она выглядит как обычно вздрюченной, а седые локоны торчат из-под бейсболки с логотипом ее ресторана. Наверное, утром она что-то пекла и забыла снять фартук. Порой я удивляюсь, как она может следить за кухней в своем ресторане, когда кажется, что сама она вечно на грани нервного срыва. Но ее заведение получает великолепные отзывы и на сайтах ресторанных обзоров, и на сайтах о путешествиях.

Я проверяю. Смотрю отзывы обо всех заведениях нашего города. Каждую неделю.

Корин просто находка для Сант-Киприан, и если она согласится закупать бóльшую долю продуктов у Джейкоба, мне останется только уговорить ее сотрудничать с пекарней Холли, которая сможет продавать ей хлеб. Вот тогда я смогу заявить всем, что все заведения нашего города входят в проект, согласно которому рестораторы закупаются у местных производителей.

Я распространю эту новость по всему Интернету, чтобы заманить к нам хипстеров от Чероки-стрит до Сант-Луиса. Недостаточно поддерживать клиентскую базу, которая уже есть, – председатель торговой палаты должен расширять ее.

– Джейкоб сообщил, что ты решила закупать продукты для ресторана на «Ферме Нортов», – вместо стандартного приветствия говорю я. Ведь у меня в голове уже роятся новые идеи.

Корин хмыкает.

– Просто у моих поставщиков выросли цены. Мне придется повысить стоимость блюд в меню, и завсегдатаи меня возненавидят. Я завишу от них в нетуристический сезон.

– Это обоснованные опасения. – Я подхожу к Корин, кладу руку ей на плечо и веду ее к Джейкобу. – Уверена, что он будет ворчать, но в итоге ты получишь самые выгодные цены в Сант-Киприане и его окрестностях. И отменные продукты. Ворчание компенсируют довольные посетители твоего ресторана.

Корин кивает.

– Ты права, Эмерсон. Просто я ненавижу перемены. И риски. «Ланч-Хаус» это… все, что у меня есть.

Я дружелюбно стискиваю ее плечо.

– Перемены и риски – это не просто. Если бы это было так легко, у всех был бы успешный бизнес, но как мы знаем, это не так. Ты продержалась в Сант-Киприане только потому, что делаешь свое дело, несмотря на трудности. Я многому научилась у тебя, Корин.

Она смотрит на меня, и ее лицо сморщивается от улыбки.

– Мне нужны были слова поддержки. – Она быстро меня обнимает и поворачивается к Джейкобу. Взгляд у нее становится острым, и я вижу перед собой шеф-повара ресторана, которая знает, что ей нужно.

– Итак, Джейкоб. Давай все обсудим.

Они идут в зону магазина, обставленную под гостиную. Я часто побуждаю владельцев бизнеса, у которых нет подходящего места для встреч, пользоваться этой зоной. Тут тихо, и я всегда рядом, чтобы содействовать переговорам. Приятно смотреть, как Джейкоб и Корин склонились друг к другу и обсуждают дело, которое поможет им обоим. И самому городу.

В магазин заходят несколько покупателей, я приветствую их и помогаю чем могу. Джейкоб и Корин заканчивают переговоры, когда колокольчик звонит снова. Я смотрю в сторону двери и внутренне содрогаюсь.

– Скип.

Я думала, у меня будут еще сутки на подготовку к разговору, поскольку Скип обычно не проверяет местные сайты и не смотрит на стенды, где я развешиваю плакаты. Наверное, кто-то ему показал.

Скорее всего это были те несколько наиболее легковозбудимых членов торговой палаты, которые входят в мой магазин вслед за ним. Они безуспешно пытаются скрыть ухмылки и жадные до скандала взгляды. Притворяются, что разглядывают книги, но единственное, что они действительно хотят увидеть – это разборку между Скипом и Эмерсон.

– Ты не хочешь это объяснить? – вопрошает он, размахивая моим потрясающим плакатом с анонсом ночной феерии, которая пройдет на фестивале «Багряник».

Я судорожно припоминаю все когда-либо прочитанные профессиональные советы по ведению беседы. Вежливая улыбка, внятное донесение своей мысли. Я не собираюсь беситься из-за его претензий, потому что я делаю самое лучшее для города. Нашего с ним города.

Я напоминаю себе, что Скип – мэр и ему придется заботится о Сант-Киприане. Может, мы делаем это по-разному, но по сути заняты одним и тем же.

Если бы я только могла объяснить ему, что мои задумки лучше, чем его, мы бы преодолели нашу глупую напряженность.

Притаившиеся за его спиной члены торговой палаты – придирчивые любители критиковать других – не помогают общему делу.

Я пытаюсь излучать спокойствие:

– Я и владельцы бизнеса хотим расширить границы «Багряника», чтобы им интересовались не только ботаники, но и все жители и гости нашего города. Для этого нам надо включить в программу ночные мероприятия. Мерцающие огоньки и распродажи заинтересуют людей. Работающие допоздна рестораны и бары накормят их. Паромщики будут дежурить у переправы, чтобы катать посетителей…

– То есть ты придумала эту уловку, чтобы твой дядя и кузен подзаработали побольше денег, – усмехнулся Скип.

Я не позволю его обвинениям вывести меня из себя.

– Да, семейство Риверов получит выгоду, также как и все остальные владельцы заведений на главной улице. Все они со мной согласились.

– Я мэр, и я не согласен.

Боюсь, теперь я не излучаю спокойствия, но все статьи об урегулировании конфликтов, которые я изучала, подчеркивают важность спокойствия.

– Ты не владелец бизнеса, Скип. Ты политик. Это не твоя вотчина, а моя.

А вот это было лишнее. Я знаю, что когда его щеки краснеют, это верный признак того, что он сейчас взорвется. Я кое-как изображаю свою профессиональную улыбку и стараюсь говорить примирительным тоном:

– Ты же знаешь, что все, чего я хочу, – это сделать Сант-Киприан лучше. Для этого бизнес должен развиваться и приносить прибыль, к нам должны приезжать туристы, особенно в несезон.

– Ты не можешь делать это без согласования со мной. Не можешь – и точка.

Он ошибается. Сомневаюсь, что он перечитывал устав города. А я перечитываю его ежегодно.

– Все уже сделано, – говорю я твердо, и моя улыбка немного гаснет.

Скип предпочитает не работать, а играть в гольф и ездить на парадах в кабриолете с откинутым верхом. Это меня вполне устраивает. Я не политик. Но когда ему вдруг вздумается вмешаться лишь потому, что я решила что-то изменить, у нас всегда выходит конфликт. Мы словно ходим по минному полю, в котором готовы взорваться старые истории с позорными инцидентами.

Мы не можем договориться. Он не может уступить. Скип считает, что обязательно должен победить. Он должен раздавить меня во имя своего уязвленного мужского самолюбия.

Я его понимаю. Правда. И я хотела бы ему поддаться, чтобы мы пошли дальше. Но интересы города слишком важны. Этот фестиваль важен.

– Все будет так, как задумано. – Я прячу руки в карманы, чтобы не сжимать их в кулаки прилюдно, и нащупываю кристалл Джорджии. Я сжимаю его и держу крепко. – Потому что у меня есть все требуемые разрешения и одобрение жителей города. Ты ничего не можешь сделать.

Пара человек за его спиной перешептываются, кто-то хихикает, и когда Скип слышит эти звуки, его лицо краснеет еще сильнее.

– Ты уверена, что не могу?

– Скип, это не соревнование. Я просто имела в виду…

– Ну берегись, Эмерсон.

Скип наставляет на меня указательный палец так, словно сейчас ткнет меня в плечо.

Камень у меня в кармане становится… горячим, и пока я пытаюсь понять, с чего вдруг, между мной и Скипом встает Джейкоб.

– Ты бы не горячился, – кидает он Скипу.

Больше он ничего не говорит. Но нечто в том, как он стоит, скрестив руки и прямо глядя на Скипа, заставляет того закипеть от злости. Злобу, вспыхнувшую между ними, я буквально могу увидеть невооруженным взглядом. Хотя это просто напряжение, повисшее в комнате – а у меня разыгралось воображение. Мне даже кажется, что кристалл раскаляется и пульсирует в моей руке.

– Ставлю на Джейкоба, – произносит кто-то за моей спиной.

– Я тоже, – отвечаю я и вдруг вздрагиваю, потому что это совершенно не те слова, которые помогут установить мир между мной и Скипом.

Зато я сказала честно.

– Хочешь выйти поговорить, Норт? – предлагает Скип, и лицо у него теперь удивительного пурпурно-красного цвета.

– А ты? – поднимает бровь Джейкоб.

Теперь зрители хихикают и перешептываются не таясь. Скип, конечно, мерзкий, но он не образец физической подготовки. Даже несмотря на свое уязвленное эго, он понимает, что Джейкоб скрутит его одной левой.

И тогда Скип делает то, что и другие мужчины, которые считают себя важнее всех остальных. Он отступает.

Он выскакивает в дверь магазина, а толпа обсуждает его и смеется ему вслед. Не сомневаюсь, что и в этом позоре он обвинит меня.

Я громко вздыхаю. Вмешательство Джейкоба мне приятно, но оно не помогло уладить ситуацию. Как и многие другие богатенькие сыночки, Скип побежит домой жаловаться мамочке, а она использует все свои деньги и влияние, чтобы испортить мне жизнь. Но мы живем не в Салеме и над Сант-Киприаном не витает угроза обвинений в колдовстве. Так что в отличие от Сары меня не повесят.

Вот почему я созову своих друзей сегодня вечером. Нам нужен план, как договориться со Скипом. Я боюсь не за себя, а за фестиваль «Багряник». Ведь Скип мелкий, ничтожный человек.

– Он не должен тебе угрожать, – мрачно бормочет Джейкоб.

Я достаю руки из карманов и пытаюсь отмахнуться от неудачного разговора.

– Я вечно делаю из него идиота. Я этого не хочу, но мне никто не верит.

– Он этого заслуживает. И сейчас не ты сделала из него идиота.

– Но обвинит он меня, – вздыхаю я. – Почему-то он всегда так делает и потом вываливает на меня свои обиды, а я хочу найти способ помириться. Так будет лучше для города, а это важнее всего. Я уверена, что расширение программы фестиваля нам необходимо.

Джейкоб все еще стоит, скрестив руки на груди, он зол, и нервы у него как оголенный провод. Он весь искрит.

– Ты придешь сегодня вечером?

Джейкоб сдержанно кивает – он все еще смотрит Скипу вслед.

– Да, я приду.

И он пришел. Вечером он пришел на собрание вместе с Зандером за десять минут до Элоуин, которая впорхнула в комнату в черных, многослойных, похожих на саван одеждах. Никто не стучит в дверь. Ведь двери дома Вилди открыты для моих друзей с детства. Моя бабушка настаивала, что это правильно.

Я заказала пиццу, а Джорджия испекла брауни; мы разместились в большой гостиной, как делали еще со времен школы. Единственный человек, которого здесь не хватает, это Ребекка, но я уже особо не думаю о своей сбежавшей сестре.

Почти никогда не думаю, правда. Она уехала. Это ее выбор. Она не хочет с нами общаться. И мне кажется, что это предательство…

Что ж, я не контролирую действия других людей. А жаль.

Каменная печь, сделанная из местного известняка, главенствует в этой комнате. Она была в доме со времен его постройки, а на стене за печью выложено камнями изображение звезды. Видимо, в тот момент, когда я расплачивалась с доставщиком пиццы, Джорджия развела огонь. В мерцании огня на стенах пляшут тени, и комнату наполняет приятный запах горящих поленьев.

– Я сегодня в обед пошла выпить кофе, и Холли только и говорила, что о вашей стычке со Скипом, – произносит Джорджия, откусывая большой кусок пиццы. Она сидит в кожаном кресле, подвернув под себя ноги.

Я морщусь – ничто в этом городе не остается тайной. Люди любят сплетничать, и, словно переданный по испорченному телефону, завтра по городу разнесется слух, что я побила Скипа на заднем дворе своего магазина и превратила его в кровавое месиво.

А ему это очень не понравится.

– Это была не стычка. А дискуссия.

Я не могу пресечь слухи в городе, но могу повлиять на то, насколько мои друзья преувеличивают случившееся. Джейкоб хмыкнул, и я уставилась на него. Он стоит в углу комнаты с пиццей в руках. Сколько бы раз он ни приходил к нам в дом, ему здесь всегда не очень комфортно; он вечно стоит возле двери, словно готов сбежать в любую минуту.

– Ты встал между нами, изображая моего телохранителя, и это мне вообще не помогло.

– Вы собирались драться? – вдруг заинтересовалась Элоуин. – Ты и Скип?

– Наверняка Холли рассказывает всем, что там случилась большая драка, но это не так. – Я неодобрительно морщусь. – Скип просто указал на меня пальцем, а Джейкоб тут же встал между нами в позе Капитана Америки и приказал ему этого не делать.

В комнате повисает напряженная тишина – это не впервой, но я никогда не пыталась разобраться, в чем дело. Они смотрят на Джейкоба так, словно его желание защитить меня имеет под собой нечто большее. Хотя это, конечно, не так.

Да, в старшей школе я какое-то время думала, что он в меня влюблен, но мы выросли, и история не получила продолжения. Мы просто друзья. Кто захочет рискнуть дружбой ради мимолетного влечения?

– Как помешать Скипу испортить мне фестиваль? – спрашиваю я, возвращая внимание присутствующих к действительно важной теме.

Потому что иначе меня заставят рассказать, что именно происходило утром, когда Джейкоб вошел в магазин, про атмосферу и про нагретый кристалл, а это не очень удачная идея. Потому что мне кажется, что я тоже была влюблена в него в старшей школе. Но ведь теперь мы взрослые.

– Мы можем отравить Скипа, – предлагает Элоуин.

Она растянулась на широком диване, чтобы никто не сел рядом с ней. Никто, кроме кота Джорджии Октавиуса, который устроился в уголке дивана и умывается, наблюдая за собранием. Он выглядит отчаянно заскучавшим. Он всегда так выглядит.

– Элоуин…

– Мы могли бы его отравить, – настаивает Элоуин, глядя на меня со значением. – Если быть точной, то я могла бы.

– Меня не интересуют противозаконные способы борьбы. Я хочу знать, как с ним поладить.

– Тебе это не удастся, – заверяет Джорджия. – Невозможно поладить с испорченным ребенком.

Я удрученно вздыхаю, потому что это правда.

– Ладно, возможно, не совсем поладить. Но предложить ему мировое соглашение. Если он даст мне провести фестиваль «Багряник», то я ему… что?

Элоуин щелкает пальцами так, словно у нее есть отличная идея.

– Надо организовать драку между Скипом и Джейкобом. Продавать на нее билеты и принимать ставки. Город разбогатеет, и нам не понадобится фестиваль.

– Ты вечно такая кровожадная, – замечает Зандер со своего места. Он уже съел свою пиццу и сидит у камина.

Элоуин поднимает бровь, и между ними как всегда повисает напряжение.

– Да, когда обстоятельства того требуют.

– Потому что ты так решила, – говорит Зандер уже без смеха.

– Я сама себе хозяйка, Зандер. – Взгляд Элоуин становится холодным. – Ты тоже так попробуй.

– Может, тебе стоит предложить Скипу какую-нибудь работенку? – высказывается Джорджия. Глядя на традиционную пикировку Элоуин и Зандера, она лишь закатывает глаза.

В старшей школе Элоуин и мой кузен разбили друг другу сердце, но они никогда не просили меня занять чью-либо сторону. Мы все – друзья, и не важно, как сильно они измучили друг друга после расставания и как много негатива так и осталось между ними. Я пыталась их помирить, но они отвергли все мои попытки.

– Например, пусть выступит на торжественном включении гирлянд в ночь фестиваля, – продолжает Джорджия. – Он может произнести речь и почувствовать себя важным.

Я обдумаю это предложение. Насколько я знаю, единственное, чего хочет Скип от должности мэра города, – почувствовать себя важным.

– Это может сработать. Он любит толкать речь.

– Но он не примет предложение, если оно будет исходить от тебя, – угрюмо заявляет Джейкоб.

И это меня задевает, поскольку его слова – истинная правда. Я могу попросить его сказать грандиозную речь на открытии, но вдруг все закончится тем, что я выставлю его на посмешище перед его матерью? Я содрогаюсь от этой мысли.

– Это просто смешно, – бормочу я. – Скип ведет себя как ребенок, но я-то взрослая.

Все, конечно, кивают. Потому что это правда.

Зандер берет кусочек брауни с подноса.

– Может, кто-то другой из торговой палаты его попросит? Холли Бишоп неплохо ладит со Скипом.

Мой кузен умеет верно подметить отношения между людьми.

– Он будет знать, что предложение исходит от меня, но сможет сохранить лицо. Надо попробовать. – Я смотрю на Джейкоба, и мне кажется, что сейчас он озвучит десяток причин, чтобы этого не делать. Но почему-то на сей раз он молчит.

Тогда ладно. Может, это и не идеальный план, но все же лучше, чем его отсутствие.

Мы еще немного поболтали, наелись досыта, и потом каждый пошел по своим делам. Зандеру нужно идти в бар. Джейкобу – возвращаться к животным на ферме. Джорджии – к своим кристаллам, которые, по ее словам, уже к ней взывают.

Элоуин наклоняется ко мне, чтобы меня обнять, и шепчет:

– Обдумай предложение с ядом.

Не буду я этого делать. И все же на секунду я жалею о том, что у меня не такое, как например у Джорджии, живое воображение. Было бы забавно представить себе, что я могу наложить на Скипа заклятие. Тогда он увидел бы мудрость моих решений и сделал бы то, что мне надо.

Или я бы заставила его полюбить Сант-Киприан так же сильно, как люблю его я – итог был бы тот же.

«Но в жизни не существует магии, и ничего нельзя добиться так легко; есть лишь тяжелый труд», – думаю я, прибираясь в гостиной и перемывая посуду. Моя бабушка все время так говорила. Как и она, я никогда не боялась потратить время и надорвать спину, работая над тем, что мне нужно сделать.

«Никто не думал, что ты сможешь стать президентом торговой палаты, – напоминаю я себе, не обращая внимания на звуки текущей из крана и всасывающейся в слив раковины воды. – И вот результат».

Я ухмыляюсь, думая о том, чего нет и никогда не было у Скипа. Несмотря ни на какие препятствия, даже если это сведет меня в могилу, я найду способ победить Скипа.

Так или иначе, всегда побеждают Вилди.

3

Скип не принимает оливковую ветвь примирения. Ни от меня, ни от Холли, хотя она прилагает к этому героические усилия. В принципе это было ожидаемо. Но что не характерно – он не раскрывает свои тайные планы.

Обычно я не беспокоюсь насчет Скипа. Он умеет идти напролом, как разъяренный бык. Но сейчас все тихо. Всю неделю ничего не происходит, фестиваль «Багряник» приближается, а я превращаюсь в комок нервов. Я стараюсь не показывать волнения, но чувствую себя, словно шиншилла, запертая в клетке. Я знаю о шиншиллах больше, чем мне бы хотелось.

Утром, в день проведения фестиваля, я лежу в постели с открытыми глазами и жду, когда прозвонит будильник, поставленный на пять часов. Я не выспалась. Слишком много всего происходит. Сплошной стресс.

Сон, в котором я вижу свою сестру, стал повторяться слишком часто. Мы с Ребеккой здесь, в нашем доме, говорим о каких-то странных вещах, о которых никогда не говорили до того, как она сбежала. Но в прошлую ночь сон был еще более странным: оказавшись в том месте, где сливаются две реки, мы прижались друг к другу; вокруг нас бушует буря. Я прошу сестру остаться и бороться. Она просит меня спасаться и бежать. Но я не понимаю, с чем именно ей надо бороться и от чего мне убегать. И почему лиса указала мне один путь, а ворон указал ей другой.

Нечто так и висит в воздухе. Это не… вибрации, как называет их Джорджия. Это словно ответ на все вопросы, которые только могут быть. Потому что во всем происходящем есть что-то неправильное. Скип что-то планирует, а я не знаю, что именно.

Я могу лишь следовать собственному плану. В тысячный раз. Для фестиваля, который пройдет завтра, все уже готово, и я сделала столько шагов навстречу Скипу и его более грозной, чем он сам, матери, сколько могла.

Как только «Багряник» пройдет успешно, я наконец расслаблюсь и отосплюсь.

А потом наступит летний сезон, и для него у меня уже готов наполненный записями планировщик, припрятанный в моем кабинете.

Телефон заливается, словно колокольчик – это не звонок будильника, а рингтон – и я рывком сажусь на постели. Слишком рано для хороших новостей. Номер не определяется, но код местный. Наверное, мне звонят по поводу фестиваля.

– Надеюсь, я не разбудил тебя, Эмерсон, – слышу я голос, который совершенно не ожидала.

И тем более я не рассчитывала услышать его, когда я еще лежу в своей постели.

Скип.

Все внутри меня холодеет, но я беру себя в руки и улыбаюсь, глядя в стену. Я давно научилась этому трюку – так по телефону голос будет звучать бодро и весело.

– Ты все-таки решил открыть фестиваль? Я могу помочь тебе написать речи, если нужно…

– Я не собираюсь открывать фестиваль. – Мне не нравится его тон. Он продолжает: – Как мэр нашего города я обязан рассказать тебе об одном слухе, который дошел до меня сегодня утром.

Холодок внутри грозит разрастись в настоящую панику, но я стараюсь говорить спокойно.

– Слух? Ты услышал его до пяти утра?

– Просто перешептывания о том, что нечто ужасное случилось с твоими драгоценными багряниками, что растут на погосте кладбища. Печально. Наверное, тебе лучше проверить самой.

– Что ты имеешь в виду?

– Если честно, я сам не знаю. Я просто услышал разговор, но я знал, что ты захочешь немедленно проверить сама.

Он говорит таким самодовольным тоном! Я соскакиваю с постели и накидываю первую попавшуюся одежду. Не хочу разбудить Джорджию. Она не жаворонок, к тому же я сама хочу все проверить, прежде чем втягивать остальных.

Я сбегаю по лестнице, и ум мой мечется. Наверняка, когда я приеду, ничего страшного там не будет. Или Скип вообще пошутил. Просто насмехается надо мной.

Уже у задней двери я заколебалась. Вдруг Скип хочет меня опозорить? Отомстить. Может, мне лучше подождать? Позвонить Зандеру и попросить его проверить багряники самому во время одной из своих паромных перевозок, а не пересекать реку самостоятельно? Я могу позвонить Джейкобу. Он живет на той стороне реки, где расположено кладбище, но я… не хочу ему звонить. Не тогда, когда я сама ни в чем не уверена.

Мне нравится, когда наше взаимодействие с Джейкобом строится на фактах, а не на чувствах.

К тому же все вышеперечисленные варианты заставят меня ждать какое-то время, а я не могу. Даже не знаю, способна ли я отложить проверку багряников. Я делаю глубокий вдох и понимаю, что я, черт возьми, готова ехать.

Если Скип решил устроить засаду, то насколько она может быть опасной? Возможно, мне будет стыдно, но Скип не понимает, что не так-то просто меня опозорить. Особенно тогда, когда я знаю, что права, и уж тем более тогда, когда я работаю на благо города. Однажды я даже нарядилась в костюм цыпленка и пришла на заседание городского совета. Вот насколько серьезно я отношусь к своим обязанностям.

И кстати, возможно, если Скип нанесет мне ответный удар, он почувствует себя лучше и оставит меня и мои идеи в покое. И тогда это лучшее, что я могу сделать для фестиваля «Багряник».

Я оставляю Джорджии записку, что поехала на кладбище проверить багряники. Не объясняю почему. Потом я выскакиваю в заднюю дверь дома. Твердым шагом иду через двор по направлению к набережной реки. Двор представляет собой крутой холм, и мы с Джорджией решили позволить природе самой распорядиться ландшафтом. Я иду мимо обычных, ничем не примечательных багряников, что растут в старых частях штата Миссури. На них уже зародились первые почки. Иду мимо полян с высокой степной травой. Прохожу мимо гигантского старого тополя, на котором висит больше кристаллов Джорджии, чем раньше, и дохожу до лестницы, пристроенной к холму; она ведет от нашего заднего двора прямо к реке. Мой прапрапрапрадед установил ступеньки, чтобы спускаться по утрам к воде.

Когда я иду этим путем, мне нравится думать о прапрадеде, который спускается к великой реке Миссури, чтобы поприветствовать ее. Как делаю это я. Но мне намного меньше нравится семейная легенда о том, что он проснулся однажды ночью, спустился, сам не понимая почему по этим ступеням, и утопился.

Спустившись к реке, я вздрагиваю. Джорджия назвала бы это памятью поколений. А я называю это гипертрофированным воображением, которое было подстегнуто стрессом от разговора со Скипом.

Вместо того чтобы дойти до воды, я срезаю путь через полоску прибрежных трав и перехожу велодорожку, что петляет вдоль набережной. Дохожу до большой парковки у паромной переправы. Часть нашей семьи, получившая меткую фамилию «Риверс», владеет и руководит переправой на другую сторону – от нас, штата Миссури, в штат Иллинойс. Благодаря им те, кто живет в Миссури ради более низких налогов, могут работать в Иллинойсе, и им не приходится ехать до работы на машине, закладывая крюк во много миль до ближайшего моста. К тому же туристы могут перемещаться туда-обратно: в Миссури ради очарования Сант-Киприана и в Иллинойс ради путешествия по живописным сельскохозяйственным угодьям и агротуризма, когда покупатель может сам собрать продукты, которые потом фермер подаст ему к столу.

Мой дядя Зак сам управляет паромом так рано поутру, и я рада, нет Зандера, иначе мне пришлось бы объяснять ему, что Скип подстроил какую-то подлянку и позвонил мне, чтобы спровоцировать меня на реакцию. Хотя можно ли считать это ловушкой, если ты знаешь, что идешь прямо в нее?

Зандер все представит в мрачном свете.

А мне надо проверить Драконий багряник. Он – главная фишка фестиваля. Весь фестиваль устраивается в основном ради этих деревьев. Я лучше позволю Скипу облить меня свиной кровью, или что он там еще задумал, чем дам ему испортить мне утро переживаниями за деревья.

К тому же вряд ли меня ждет нечто серьезное. Если бы Скип хотел причинить мне вред, он бы сделал это много лет назад. Но он трус.

А я – нет.

– С ранним добрым утром тебя, Эм, – приветствует меня дядя Зак. На парковке у пирса стоят всего две машины, а я – единственный пешеход.

Надо было взять кофе с собой.

– Я хотела проверить багряники до того, как открою книжный.

Мой дядя обсудил бы деревья и фестиваль с тем же «удовольствием», с каким говорил бы о своем пирсе, если бы тот стал нудистским пляжем. Мне кажется, втайне он считает, что я немного того, но он мне все равно нравится. Он – неотъемлемая часть нашего города и серьезно относится к своим обязанностям главы семейства Риверс. А я ценю такие качества во всех людях и в особенности в родственниках. К тому же он предан моей тете, сестре моей матери, которая страдает от какой-то болезни, название которой никто не раскрывает, но я могу предположить, что это рак или что-то вроде того.

Зак хороший человек, и поэтому он не комментирует мои разговоры о багрянике. Он идет собрать плату за проезд у двоих водителей, чьи авто стоят на парковке, и возвращается ко мне.

– Еще довольно холодно. Хочешь сесть ко мне в капитанскую рубку?

– Все в порядке, – мотаю я головой. – На обратном пути сяду.

Он кивает и исчезает в маленькой рубке, сидя в которой, он направит паром на сторону штата Иллинойс. Мотор ревет, и мы медленно плывем по широкой реке.

Я стою, облокотившись о перила. Холодно, но это помогает сосредоточиться. Что бы ни затеял Скип, наверняка это просто детская шалость, и с багряниками все будет в порядке. Фестиваль пройдет как задумано. И я спокойно буду руководить всеми событиями.

К вашему сведению, позитивная визуализация – одна из тех вещей, которые я записываю в список дел в свой ежедневник.

«Как ты все представишь, так и будет», – напеваю я себе под нос.

Уровень реки поднялся, коричневые воды вздымаются, разрезаемые носом парома, берега покрылись илом. Вдоль реки растут деревья, а вдалеке я уже вижу слияние – слово, которым, как я всегда думала, вряд ли можно описать то место, где сходятся и смешиваются два могучих речных потока. Миссисипи и Миссури танцуют древний танец. Если прищуриться, то начинает казаться, что там есть еще третья река, что смешивается с ними, образуя нечто новое.

Вот в эту магию я верю.

Я делаю глубокий вдох и позволяю запаху воды как всегда меня успокоить. Иногда мне снились сны о том, что я выплываю на середину места слияния и погружаюсь в воду. Сестра говорила, что это просто кошмары, но что она понимает?

В этих снах мне никогда не было страшно. Радостно. Даже в тот момент, когда я, казалось, тонула. Я всегда знала, что поднимусь в итоге на поверхность.

Что бы ни задумал против меня Скип, я это выдержу. Я справлюсь с его нечестной игрой и проведу фестиваль, а когда туристы толпами побегут в наш город, чтобы принести нам свои деньги, я обещаю, что буду милостивой к нашему мэру.

Дядя Зак сходит с парома, а я держу воротца открытыми. Машины съезжают на берег, где за полосой грязи начинается асфальтированная дорога, которая ведет к скоростной трассе. Я машу дяде рукой и иду покрытой грязью дорогой вдоль реки прямо к кладбищу.

Это самое старое кладбище в этих краях, и здесь похоронены члены именитых семей Сант-Киприана, в том числе и мои родственники.

Но что еще важнее, именно здесь цветет Драконий багряник.

Сегодня не самая подходящая погода для пеших прогулок: из-за весенней грязи я три раза поскальзываюсь и чуть не падаю на тропе, взбираясь в горку, на которой стоит кладбище. Если бы дождей было чуть больше, мне пришлось бы поставить здесь ограждения и развесить предупредительные знаки, чтобы люди смотрели под ноги. Или мне пришлось бы поставить здесь представителя городского совета, чтобы тот следил за посетителями.

Я едва не поскользнулась в очередной раз и в нерешительности остановилась перед кованными железными воротами. Табличка «Кладбище Сант-Киприан» написана золотыми буквами на входной арке. Кладбище выглядит внушительным, старым, слегка готичным, и здесь нет ни церкви, ни похоронного бюро. Только погост на берегу реки, вдали от цивилизации и близко к фермам.

Жутковатое окружение для кладбища, я согласна, но кто знает, как именно выглядело это место в 1700-х годах, когда здесь впервые появились захоронения?

Обычно (но не сегодня) кладбище кажется мне чарующим, атмосферным. Я виню Скипа за то, что он испортил мне утро, отмахиваюсь от смутного предчувствия беды и, распахивая ворота, спешу вперед. Мне нужно сделать дело, так что страх по поводу мертвецов, среди которых, между прочим, есть мои родственники, не стоит принимать во внимание.

Багряники растут в дальней части кладбища, и я быстрым шагом иду туда, по пути разглядывая реку, что течет вдоль холма. Вода поднялась слишком высоко для этого времени года. Еще немного дождей, и паромам придется туго: они будут переправляться в бушующей воде и причаливать к затопленным докам, а это проблема и для туризма тоже.

Наш город испокон веков стоит на реке, и мы знаем, как справляться с наводнениями, но это все равно остается проблемой для нас.

Я замечаю, что с надгробиями что-то не так. Здесь у нас есть местная традиция – ставить у могил статуи животных, которые охраняют покой мертвых. Но сейчас каменные изваяния… стоят не на своем месте.

На могиле моей бабушки стоит статуя кошки, а должна была быть лиса.

У меня пересыхает во рту и пульс учащается. Мне кажется, что я попала в очень реалистичный дурной сон. Хотя обычно мне снится не неразбериха на могилах, а то, что я появляюсь на каком-нибудь мероприятии голая и забываю свою речь.

Как могут изваяния перепрыгивать с могилы на могилу? Это бессмыслица, к тому же когда я осматриваю кошку на могиле бабушки, то вижу, что она не повреждена, значит, ее не могли сюда приволочь. Это просто… каменная кошка, которая сидит там, где якобы всегда и сидела.

У меня от волнения сводит живот, и я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

Даже Скип не мог проделать такое. Или мог?

Сейчас проблемы надгробий меня не касаются. Я еще вернусь к этому вопросу. Вернусь – и тогда все прояснится. Я найду рациональное объяснение или попросту проснусь, потому что мне, наверное, снится кошмар.

Я щипаю себя за запястье – и мне больно. Так что я иду дальше по направлению к питомнику багряника. Знаменитому питомнику Драконьего багряника.

Но когда я взбираюсь на пологий пригорок, мои шаги замедляются и горло сжимает рука ужаса – я отчаянно хочу, чтобы все увиденное оказалось ночным кошмаром.

Деревья порубили топором в щепки. Лепестки разбросаны и втоптаны в грязь. Они все еще белые, но ведь сейчас вышло солнце и они должны быть розовыми.

Этого не может быть… Я присаживаюсь на корточки и дотрагиваюсь до разрубленной ветки – нет, это более чем реально. Я вот-вот расплачусь, но заставляю себя моргать, чтобы не дать слезам волю.

Ярость – вот самая лучшая реакция на происходящее. Она кажется почти лекарством. Я выхватываю телефон из кармана куртки и набираю номер, с которого мне звонили сегодня утром.

– Алло, – весело отвечает Скип.

– Как ты мог это сделать?

Мне хочется плакать. Наверное, я уже плачу. Не могу поверить, что он оказался таким мстительным ничтожеством. Ладно бы еще по отношению ко мне, это было бы понятно. Но как он мог навредить городу, будучи его мэром? Просто из-за глупой вражды, которая длится с четвертого класса школы, или из-за страха перемен, который есть у многих местных жителей.

Или потому, что, как сказала Джорджия, он просто испорченный ребенок. Но в этой ситуации я должна быть ответственным взрослым. Бизнесвумен, которая ясно видит происходящее и несет ответственность за всех владельцев заведений, которые вовлечены в проведение фестиваля.

Но все равно, черт возьми, как же мне больно!

– Эмерсон? Ты тут? – Он наслаждается собой. Я слышу это в его голосе. – Я не понимаю, о чем ты вообще.

В его словах столько злорадства.

– Ты… это ты сделал. На кладбище. Ты покромсал деревья.

– Багряники? Кто-то покромсал твои любимые багряники, да, Эмерсон?

Руки у меня похолодели. Горло заболело. Я думаю лишь о том, как сильно я зла на него.

– Это ты сделал, Скип. Как ты мог… И зачем?

– Кажется, у тебя там настоящий бардак, – хихикает он. – Будь осторожнее с обвинениями: ты же знаешь, что у меня есть свой юрист.

Но сейчас мне трудно сосредоточиться на масленом голосе Скипа. Вокруг меня что-то происходит. Я поднимаюсь с корточек и хмурюсь, глядя, как солнце заволакивают тучи.

Буря. Хотя ее еще недавно не предвиделось.

– У тебя все в порядке, Эмерсон? – почти мурлычет Скип. – Или ты… язык проглотила?

– Что?

Я почти его не слушаю: вокруг сгущается тьма, и я уже едва могу разглядеть хоть что-то. Я поднимаю глаза к небу, но оно черное, словно наступила ночь.

Сердце громко колотится у меня в груди, а его стук отдается в ушах. Пальцы словно онемели, и мне становится труднее сохранить спокойное дыхание. Телефон выскальзывает из рук и с глухим стуком падает на землю, словно покрытую темным туманом. Густым и клубящимся.

«Не будь дурехой, Эмерсон, – одергиваю я себя. – Это просто буря».

Просто буря, и мне надо вернуться на паром прежде, чем она разгуляется окончательно. Я смотрю на северную сторону кладбища, туда, где за холмом расположена ферма Джейкоба. Я могла бы попросить его о помощи.

С чем именно должен помочь мне Джейкоб? Справиться с бурей?

Я родилась и выросла на Среднем Западе. Я не боюсь бурь.

И тут я с трудом начинаю различать светящиеся во тьме огоньки. Сначала я пытаюсь убедить себя, что это светлячки, хотя для них еще рановато. К тому же сейчас утро. Но огоньки слишком… красные. Похожи на глаза.

«Может, это какой-то неизвестный мне зверь с красными глазами?» – думаю я в отчаянии. Странный вид опоссума. Или какая-то крыса.

И по какой-то причине вокруг внезапно возникает множество странных опоссумов – по всему кладбищу, в шесть часов утра. Или у меня просто истерика?

Но теперь уже не важно, что я думаю, ведь красные огоньки движутся. По направлению ко мне. Все ближе. И ближе. И их здесь очень много.

Дождя нет. Грома нет. Только тьма, заполненная красными глазами.

– А ну отойдите! – кричу я.

Я поднимаю обломок ветки одного из деревьев и швыряю в них. У меня вспотели ладони, и я промахиваюсь, но все же это должно их отпугнуть. Или хотя бы замедлить их приближение.

«Проснись!» – приказываю я себе.

Я слышу шипение, от которого у меня по спине бегут мурашки. Воздух вокруг темнеет еще больше и сгущается так, что становится трудно дышать. Меня трясет, и я стараюсь убедить себя, что это от холода, хотя на самом деле – от страха.

Мне это снится. Я жмурюсь, уверенная, что стоит мне досчитать до пяти и снова открыть глаза, как все будет нормально. Кладбище снова станет милым и спокойным. Или я вообще окажусь в своей постели и полежу немного в ожидании звонка будильника.

Стоит мне открыть глаза, как наваждение исчезнет. Я знаю, что так и будет.

Но увы. Когда я открываю глаза, тьма вокруг сгущается еще пуще. Красные огни тут как тут; у меня внутри все сжимается – наконец мне становятся видны чудовищные тела… Они подпрыгивают!

Эти тела слишком большие для опоссумов. Скорее, они как у собак, огромных, мускулистых псов, что само по себе жутко, но ко всему прочему их морды – не собачьи. Они сродни человеческим.

И они движутся ко мне.

4

Я в ужасе кричу, и в тот же миг вокруг что-то взрывается. Это как вспышки, сопровождаемые раскатом грома, но это не гроза, как бы мне этого ни хотелось. Я закрываю голову руками, словно пытаюсь спастись, оказавшись в столбе бушующего торнадо.

От мысли о том, что это и есть торнадо, я чувствую облегчение.

Наверняка это оно. Конечно, сначала я делала ошибочные предположения и увидела вещи, которых не видела никогда раньше: удивительное сгущение тьмы, туман и красные глаза, – но теперь я нашла самое подходящее объяснение. Настолько правдоподобное, что я почти смеюсь над собой за то, что навыдумывала всякой ерунды.

И когда ничего более ужасного не происходит – ничего не взрывается, не мигает вспышками, ничьи зубы не раздирают мою плоть, а лишь пронизывающий холод исходит от бурлящей темноты, я медленно опускаю руки и начинаю изучать обстановку. Те существа с человеческими лицами, наверное, были просто панической галлюцинацией.

Но я не вижу воронкообразного вихря, какой бывает во время торнадо. Небо не окрасилось в зеленый оттенок, как обычно происходит перед бурей. Существа с собачьими телами и человеческими лицами все еще здесь, но теперь… между мной и ними встало новое животное. У него глаза не красные. Это огромный олень с гигантскими рогами. Его рога светятся золотым светом, и он отбивает ими ужасную толпу, что пытается на меня напасть. И каждый раз, когда его рога пронзают чудовищ, они обращаются в пепел и исчезают.

Я издаю смешок. Мое воображение явно потеряло связь с реальностью.

И вдруг передо мной приземляется мужчина. Прямо как в тех утомительно долгих и слишком шумных фильмах про супергероев. Но это не Супермен.

Это Джейкоб.

Как приятно видеть его здесь, даже при том, что он светится золотым так же, как рога оленя. Именно светится. И я чувствую облегчение не от того, что сейчас он меня спасет – что за патриархат и признание силы за мужчиной! – но от того, что теперь я точно знаю, что это все сон. Вполне знакомый мне сюжет. Я столько раз видела во сне, как меня спасает Джейкоб! Или наоборот – я его? Даже мое подсознание голосует за равенство между полами. По крайней мере тогда, когда дело касается Джейкоба.

Значит, я точно сплю.

Я наконец делаю вздох полной грудью, впервые с тех пор, как увидела на могиле кошку вместо лисы.

Джейкоб смотрит на меня, и его зеленые глаза… светятся. Когда речь идет о Джейкобе, я предпочитаю опираться на сухие факты, но то чувство, которое сейчас меня охватывает, слишком непонятное, чтобы его можно было быстро осмыслить. Слишком сильное, чтобы сразу его обдумать и отложить подальше на полочку и снова объяснить происходящее одними фактами. Оно такое яркое, что кажется почти что воспоминанием, а не чувством.

«Слишком реальное, – твердит в моей голове голос, похожий на мой собственный. – Запомни его, Эмерсон, запомни».

Я не имею ни малейшего представления о том, что именно мне надо запомнить, но Джейкоб указывает на меня и пальцем чертит в воздухе круг. Я опускаю глаза и смотрю на свои ноги – такой же круг появляется на земле вокруг меня. Черный туман, что клубился у моих ног, теперь держится вне круга, словно не может пересечь его линию.

Я снова смотрю на Джейкоба. Он напевает слова, которых я не знаю, но они кажутся мне знакомыми. Словно я просто не могу их вспомнить. Как успокаивающее эхо, пришедшее из ниоткуда. Я хочу повторить слова за Джейкобом, чувствую округлость букв у себя во рту и выдаю какие-то звуки.

Я понимаю, что напеваю глупую песенку, которую обычно сама себе пою. «Сант-Киприан – мой, и я – принадлежу Сант-Киприану». И в моем животе разливается тепло, разрастается и превращается в покалывание. Но я не могу сосредоточиться на своих ощущениях сейчас, когда передо мной в клубах черного тумана стоит Джейкоб, а за его спиной с сумрачными созданиями борется олень. А чудовища, кажется, только прибывают. Их человекоподобные рты наполняются увеличивающимися в размере, заостряющимися с каждым укусом зубами.

Джейкоб поднимает руку к солнцу, которое сейчас скрыто за плотными, непроницаемыми облаками. Огромный олень отбивает одну волну атаки за другой. А глаза Джейкоба, которые все еще светятся зеленым, прикованы ко мне. Он пропевает какие-то слова, и мои губы вторят ему.

«Сант-Киприан – мой, и я – принадлежу Сант-Киприану». Я думаю об этом. Или даже говорю это вслух. И возможно, я произношу еще что-то, чего не могу сама разобрать, успокоенная теми словами, которые я знаю так хорошо.

– Оставайся внутри круга, – приказывает Джейкоб строго, что ему совершенно не свойственно. Но ведь Джейкобу так же не свойственны ни светящиеся глаза, ни магический олень-помощник. – Это единственное, что от тебя требуется, Эмерсон. Оставайся внутри круга. Поняла?

Этот сон кажется куда более реальным, чем все, что я видела до него. Может, это галлюцинация? Возможно, Скип накачал меня препаратами прежде, чем порубить мои багряники? Я не большой специалист по галлюцинациям, потому что говорю наркотикам «нет». Не то что некоторые.

И почему в такой момент я снова вспоминаю о своей сестре? Может, у меня, как и у нее, психический срыв? Это одно из моих главных предположений, объясняющих, почему она сбежала…

И вдруг вокруг нас раздается оглушительный раскат грома, сотрясший землю. У меня подгибаются ноги. В руке Джейкоба появляется светящаяся полоса, похожая на меч, словно он получил его от спрятанного за тучами невидимого солнца. Солнечный меч.

Джейкоб машет мечом в черном тумане. Свет меча разрывает темноту с таким звуком, будто по школьной доске скребут когтями, но Джейкоб не останавливается. Когда он рассекает мечом одно из рычащих созданий с телом собаки, оно превращается в дым и фонтан черного пепла, оседающего на землю.

Я чувствую запах поверженного чудовища. Паленая шерсть вперемежку с вонью разложения. Не помню, чтобы раньше я во сне чувствовала запахи.

Я стою внутри круга и смотрю на огромного оленя. Он повергает рогами столько же жутких созданий, сколько и Джейкоб. Благодаря свету меча я могу разглядеть много чего отвратительного. Лица чудовищ… Лучше бы я их не видела. У меня живот сводит и накатывают рвотные позывы – настолько мерзкие эти собакоподобные ужасные существа с красными глазами. Но их яростные человеческие лица вызывают у меня тошноту. Мне страшно. У меня даже глаза слезятся. Мускулы чудовищ напряжены до предела, с острых зубов капает слюна, а звуки, которые они издают…

Я невольно содрогаюсь. В их рычании нет ничего земного. Ничего из нашего мира.

Несмотря на отчаянную борьбу и оленя, и Джейкоба, создания продолжают прибывать. Множиться. Они уже окружили оленя и Джейкоба. Все происходящее нереально. Линия вокруг меня просто прочерчена в грязи. Она ничего не значит. И эти существа – не настоящие. Если они на меня нападут, как бы мне ни было страшно, я тут же проснусь. И кошмар закончится.

Но я не двигаюсь с места. Меня парализовало, и отвлекающие речи, которые я обычно использую, чтобы успокоиться, не помогают. А мысль о том, чтобы ввязаться в драку, кажется полным бредом.

Одно из созданий бросается на Джейкоба, встает на дыбы и впивается зубами ему в руку. Это просто галлюцинация… Но я все равно вскрикиваю от страха. Я слышу, как рычит монстр и даже как рвется плоть Джейкоба…

Но Джейкоб только хмыкает и вонзает меч в спину монстра.

Это похоже на танец. Сцена драки в фильме ужасов, который я ни за что не стала бы смотреть.

– Все это не по-настоящему, – бормочу я вслух. – Это происходит не на самом деле.

Еще один монстр делает выпад, царапая длинными острыми когтями грудь Джейкоба. Глубокие раны выглядят слишком реалистично. Кажется, я отчасти чувствую жгучую боль, которую ощущает сам Джейкоб. Сердце отчаянно колотится, и его стук заглушает все остальные звуки.

У меня свело живот. Взгляд затуманился. Это все неправда. Но хуже всего то, что я странно себя веду.

Джейкоб ранен, а я стою, как перепуганный ребенок. Даже во сне я этого не позволю. На месте укуса у Джейкоба разорван рукав. У него на груди огромная рваная кровоточащая рана от когтей. Каждый раз, когда он убивает чудовище, оно исчезает в клубах черного дыма, но тварей слишком много. Их очень много.

Я должна помочь. Я должна что-то сделать. Разве это похоже на меня? Стоять и смотреть, как страдает Джейкоб. Не кто-то там другой, а именно он. Это же всего лишь сон, так почему бы мне не броситься в бой?

Я делаю шаг из круга.

– Вернись обратно! – кричит Джейкоб, втыкая меч в одно из чудовищных созданий. Потом в еще одного и еще.

Джейкоб ранен. Он хорошо бьется, но стоять в очерченном на земле круге опустив руки все равно не правильно.

Я двигаюсь сквозь воняющее болотом (или чем еще похуже) темное марево. С трудом переставляю ноги. Кажется, на то, чтобы дойти до Джейкоба, у меня уходит целая вечность. А что я буду делать, когда – если – дойду до него? У меня нет солнечного меча.

Но я должна ему помочь.

Дойдя до Джейкоба, я замираю на месте. Тру глаза, не в силах поверить в увиденное. Укусы и глубокие раны на его теле затягиваются. Прямо на моих глазах. Края кожи сходятся, оставляя лишь шрам, и тот через пару секунд исчезает без следа.

У меня внутри все сжимается. Шок. Отрицание. Это же просто сон! Вот и доказательство. Но есть что-то еще. Память подбрасывает мне неясные воспоминания из давнего странного сна. Картинки сменяют одна другую. Да что за наркотик подмешал мне Скип? Я не понимаю, что делаю, но знаю, что поступаю правильно.

Дотянувшись до Джейкоба, я дотрагиваюсь до следа крови возле того места на его руке, где только что был укус.

– Эмерсон. – Кажется, его голос звучит у меня в голове, а не исходит из его уст.

Кровь становится золотой на кончиках моих пальцев и начинает сверкать. Загипнотизированная, я не моргая смотрю на нее, и покалывание распространяется по всему моему телу. Я чувствую… силу. И свет.

«Сила», – шепчет нечто внутри меня.

Я поднимаю глаза: туман еще темный и густой, омерзительные создания шныряют вокруг, но этот свет словно омывает мое тело. С ним в сознание приходит ясность. Но теперь существа бросаются и на меня тоже. На меня! Джейкоб пытается снова очертить вокруг меня круг, но ему мешает сгустившаяся тьма. Одно из существ кусает его за руку, в которой он держит меч. Он пытается убить существо, но не может. Там, где появился один монстр, вырастает еще пять. И еще пять в довесок.

– Спрячься за мной! – сквозь зубы произносит Джейкоб.

Мы проигрываем. Джейкоб защищает меня. Не понимаю, зачем этим тварям меня убивать, но они именно это и пытаются сделать. И Джейкоб единственный, кто стоит между мной и ними. А я ничего не делаю! Это всего лишь сон, но я виновата, что мы проигрываем.

Вилди никогда не проигрывают. Мы побеждаем.

Я резко оборачиваюсь на кошмарный рычащий звук и тут же встаю к Джейкобу спина к спине: одно из самых чудовищных созданий кидается на меня. Между мной и ним нет никого, кто мог бы ему помешать. И, судя по его искаженному человекоподобному лицу, чудовище предвкушает победу.

Я выставляю руки и мечтаю лишь о том, чтобы все эти псины из кошмарного сна наконец померли.

Просто… сдохли.

Зажмурившись, я отчаянно приказываю себе проснуться.

– Сдохните!

Вот-вот они нанесут сокрушительный удар. Ведь у меня нет светящегося меча, как у Джейкоба. И нет рогов, как у оленя. Я беззащитна.

Нет, такого положения дел я не приму. Ни одна женщина семьи Вилди не беззащитна. Жители Салема без толку травили Сару Вилди, и в итоге им пришлось организовать целое судилище. Она боролась. И я не собираюсь умирать без боя. Даже если это просто чертов страшный сон.

Я выставляю руки, готовая к битве. К драке. К тому, что грядет, что бы это ни было.

– Сдохните! – крепко зажмурившись, кричу я; вся воля сфокусировалась в этом слове, вся ясность ума, и…

Раздается леденящий душу крик и звук, словно лопается спелый плод. Разлетаются брызги, а потом – тишина.

Я жду, когда меня начнут раздирать на части. В меня вопьются клыки и когти. Я жду боли.

Но вокруг тишина, и в воздухе стоит насыщенный трупный запах.

Я открываю глаза. Землю покрывает черная масляная субстанция, похожая на пролитый бензин. Но монстров больше нет. И никакого черного тумана. Лишь весеннее утро, правда, чуть более холодное, чем до начала событий.

Это я сделала?

Я смотрю на свои руки. Они светятся так же, как и у Джейкоба. Джейкоб!

Я резко поворачиваюсь, уверенная, что он исчез в тумане, развеялся, как и мой сон. Олень исчез. Но Джейкоб здесь.

Он весь в крови, но его страшные раны исцелились. Некоторые совсем исчезли, остались лишь дырки на футболке. Но свечение не пропало. Я имею в виду ауру. Сферу, что окружает нас обоих.

Словно искрящиеся объятия света. Нет уж, мы с Джейкобом никогда не обнимаемся!

– Что это было? – спрашиваю я, лишь бы отвлечься от мысли об объятиях, о том, что было между нами в старшей школе, и причин, по которым я предпочитаю вообще ничего не чувствовать в присутствии Джейкоба. И вообще, я же все еще сплю. Хотя происходящее совершенно не кажется сном.

– Я не знаю. – Дыхание у Джейкоба прерывистое, и несмотря на то, что его раны чудесным образом исцелились, он очень бледный. Словно и битва, и исцеление дорого ему обошлись.

– Эмерсон!

Я поворачиваюсь и вижу Джорджию: она бежит ко мне, шарфы и юбки развеваются на ветру. Таким жизнерадостным одеждам не место на кладбище. Элоуин возникает прямо из воздуха – в прямом смысле. И вслед за ней возникает и Зандер. Я моргаю, и у меня снова дрожат колени.

Все они говорят одновременно. Допрашивают меня и Джейкоба. Я никак понять не могу, как они оказались здесь… на кладбище… со мной и Джейкобом. Стоят, а кругом эта черная маслянистая жижа, которая осталась от монстров. И солнце светит в небе так, словно не было никакой бури.

Впервые в жизни мне нечего сказать и я не понимаю, что происходит. Я снова убеждаю себя, что все это сон. Мне постоянно снятся друзья. «Сон, сон, сон», – повторяю я, но где-то в глубине души я начинаю думать, что возможно…

Нет уж! Невозможно. Этого не может быть. А я – Эмерсон Вилди, и я не верю в невозможное.

– Могли бы поторопиться, – говорит Джейкоб, опираясь на Зандера, словно сам он стоять не в силах.

– Мы не слышали твой зов до, пока…

– Мы пришли как только…

– Как ты…

Они замолкают и смотрят на меня.

– Эмерсон, – выдыхает Джорджия. – Твои глаза!

Я дотрагиваюсь до лица, словно этот жест может хоть как-то объяснить мне, что именно она увидела – что они все увидели – и от чего у них отвисли челюсти.

У всех, кроме Джейкоба. Он угрюм. Землистая бледность исчезает, и он снова расправляет плечи. Как Супермен. Словно все произошло на самом деле.

– Она их убила. – Он смотрит на меня с каким-то странным выражением лица. Он что, гордится мной? – Одним махом. Адлеты. Собакоподобные создания. Настоящие, уродливые, как на картинках в книгах. Они напали на нас, и она убила их всех.

– Адлеты… – хмурясь, шепчет Джорджия так, словно это слово ей о чем-то говорит. А для меня оно ничего не значит. Но произошедшее заставляет меня почувствовать смысл этого слова.

Мои друзья смотрят друг на друга так, будто понимают нечто, мне недоступное.

Они явно что-то знают. Например, что мне все еще снится сон. Или они вообще помалкивают о том, что у меня временное помешательство.

– Адлеты, – повторяю я со знанием дела, которого нет и в помине. Впервые в жизни. – Вон то, что осталось от них.

Никто не возражает. И от этого не легче.

– Пошли отсюда – настойчиво зовет Зандер хриплым голосом. – Элоуин?

Она кивает:

– Я уберу остатки адлетов. А вы отведите наших героев к Джейкобу. У него безопаснее: не на брусчатке, зато под надежной магической защитой.

Они кивают. Я тоже, как будто понимаю, о чем речь. Под надежной… магической защитой. Зандер кладет руку Джейкобу на плечо.

– Пойдем, герой.

Джейкоб пытается стряхнуть руку Зандера.

– Я сам, – настаивает он.

Мне крайне неприятно быть не в курсе дел.

– Не надо самостоятельности. Ты исцелил слишком много ран, – говорит Зандер Джейкобу.

Он поднимает глаза к небу, и оба исчезают. Просто… исчезают.

Я смотрю на голубое небо. И у меня кружится голова. Мне тяжело дышать, и я никак не проснусь.

Джорджия поглаживает меня по плечу.

– Пойдем, Эм. – Голос у нее удивительно мягкий, никогда такого не слышала. Хотя… Что я вообще знаю о том, что было, а чего не было? – Мы попробуем тебе все объяснить, когда окажемся у Джейкоба дома.

– Как… – хмурюсь я.

И вдруг на меня накатывает волна. Странное покалывание, потом дуновение воздуха, похожее на порыв ветра. Словно я катапультируюсь в воздух на огромной скорости.

Но это не так.

Я твердо стою на земле, и Джорджия обнимает меня за плечо. Но теперь мы в гостиной Джейкоба, а не на кладбище. В камине горят дрова. Джейкоб сидит в старом кожаном кресле. Я стараюсь его не разглядывать, но подмечаю, что его лицо уже не такое серое, и все же он не похож на обычного грубоватого хмурого Джейкоба, которого я знаю. Зандер стоит у огня в не свойственной ему задумчивости. А я стою посреди гостиной Джейкоба! Словно я сюда прилетела! По воздуху.

Когда мы летели, юбки и волосы Джорджии развевались.

– Мне кто-нибудь скажет, что происходит? – спрашиваю я.

Голос у меня слабый и не похожий на мой собственный. Либо меня сейчас стошнит, либо я потеряю сознание. И я не успеваю понять, какой из этих двух вариантов более позорный, когда мир вокруг темнеет.

5

Я резко открываю глаза. Стало легче. Точно, это был сон. Или действие наркотиков наконец закончилось. Что бы там ни было, все наконец встало на свои места.

Я снова стала собой. Никакой магии, только несгибаемая сила воли и…

Я хмурюсь, глядя на потолок. Это не мой потолок. Подушки у меня под головой – не мои и лежат не на моей кровати, и фланелевое одеяло тоже точно не мое.

Пахнет весной, горящими поленьями и черноземом. «Так пахнет Джейкоб», – говорит нечто внутри меня. Я даже шевелюсь. Одна часть меня надеется, что если не двигаться, то всему найдется рациональное объяснение и мой психический срыв наконец закончится. Я делаю вдох. Потом еще один. Лежать больше нет сил. Любопытство берет надо мной верх, и я поворачиваю голову, чтобы получше оценить ситуацию. Надо сделать это прежде, чем я окончательно свихнусь.

Я все еще в гостиной Джейкоба. Меня положили к нему на диван. Вокруг мои друзья – все с выражением разной степени растерянности на лицах. Джейкоб все еще сидит, развалившись в кресле, а я ни разу в жизни не видела, чтобы он прохлаждался без дела. В руках у него керамическая кружка, из которой он делает небольшой глоток лишь тогда, когда Элоуин кидает на него грозный взгляд. Джорджия расхаживает по комнате, едва сдерживая накопившуюся энергию и стараясь сохранить невозмутимость – чего я никогда за ней не замечала. Кажется, в ней есть некоторые черты характера, о которых я не знала. Зандер стоит у камина: он напряжен и чем-то озадачен. Это не тот позитивный Зандер, которого я помню. А Элоуин сидит у меня в ногах, бросает на всех свой фирменный грозный взгляд, а в промежутках со страхом смотрит на меня.

У меня кружится голова от мысли, что сейчас все и правда изменилось, стало по-другому.

Джейкоб первым замечает, что я очнулась. Мы встречаемся взглядами. Он что-то высматривает в моем лице, во мне самой, но я не знаю, что именно.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но ни слова не слетает с моих губ.

Произошло нечто, такое же нереальное… как и все остальное этим утром. Я помню, как засвистел воздух и я оказалась здесь, хотя должна была быть на кладбище. Я помню каменные изваяния, стоящие не на тех могилах. Я помню ковер из порубленных багряников и красные глаза во внезапно сгустившемся черном тумане…

– Ты очнулась! – Элоуин вскакивает на ноги. – Я принесу тебе чай.

Я не хочу чай, но не смею спорить с Элоуин, когда она так сурово на меня смотрит. Она поднимает руку так, словно кружка чая может появиться из ниоткуда просто по ее желанию, но Джейкоб качает головой. Элоуин хмурится, глядя на него, и молча выходит из комнаты.

Мои друзья разговаривают между собой, а мне не говорят ни слова. И из их речи я абсолютно ничего не могу понять.

– Что произошло? – спрашиваю я осторожно.

– Ты потеряла сознание, – коротко говорит Зандер. Как будто этим я обидела… его самого.

Но обиженная здесь именно я.

– Я не теряю сознание, как затянутая в корсет викторианская барышня, которая не выдержала груз надуманных проблем и вознамерилась утопиться.

– Значит, ты просто внезапно решила вздремнуть? – поднял он брови.

– Не язви, – побранила его Джорджия. Она слабо мне улыбнулась и села у моих ног. – Мы просто немного озадачены, Эм.

Это они озадачены! Я не могу подобрать слова, чтобы выразить то, что хочу, а они озадачены!

Элоуин возвращается с кружкой чая, такой же, как у Джейкоба. Я узнаю керамические кружки, сделанные вручную матерью Элоуин, которые она продает в магазине «Только чай и ничего личного». Это местное производство. Одобряю.

И если честно, я удивлена, что Джейкоб Норт купил нечто столь причудливое. Они, конечно, самого лучшего качества, но не сочетаются с обстановкой старого, переоборудованного фермерского дома, где предметы мебели обтянуты кожей и преобладают клетчатые орнаменты.

Впервые с тех пор, как я пришла на кладбище, я немного расслабилась. Это все еще я, Эмерсон Вилди. Я все еще отдаю всю себя Сант-Киприану и делам города. Эта песенка звучит в моей голове, словно заклинание.

Вот бы все снова стало просто и понятно…

Элоуин протягивает мне чай собственного изготовления и, прежде чем передать мне кружку, заглядывает мне прямо в глаза:

– Надо выпить все без остатка.

– Надо было мне самому сделать чай, – ворчит Джейкоб.

– Я взяла твои травы, Целитель, – глядя на него, строго говорит Элоуин.

Целитель? Я опять чувствую нечто странное. Словно мне снился сон, от которого меня разбудили и я забыла его содержание.

Я напоминаю себе, что уже проснулась. И, возможно все, что произошло, и правда было сном. Я могла съесть отравленную пиццу, или у меня случился нервный срыв – или я просто упала, ударилась головой о бабушкино надгробие, представила себе кошку там, где должна была быть лиса, и напридумывала бушующую бурю. Благодаря записке для Джорджии мои друзья пришли на помощь и принесли меня к Джейкобу, потому что его дом – ближе всего. И они вот-вот разразятся тирадой о том, что мне надо научиться справляться со стрессами – они обожают напоминать мне об этом минимум четыре раза в год. Я пообещаю им на этот раз всерьез заняться йогой – с козами Джейкоба или без них – и пойду наконец открывать свой книжный магазин и придумывать, как спасти фестиваль.

Все в порядке. Я в порядке.

Мне стало так легко, что я чуть не расплакалась (хотя я никогда не плачу, ведь слезы женщины слишком часто оборачиваются против нее самой).

Я резко сажусь, отмахиваясь от Джорджии и Элоуин, которые тут же подбегают ко мне. Может, я и вырубилась, но теперь у меня полно сил. Странно, но это факт.

Я хмурюсь, глядя на свой чай. Он плохо пахнет, и я невольно морщусь, забыв, как Элоуин этого не любит. Но сейчас она просто закатывает глаза. Она крутит пальцем в воздухе, и запах чая тут же меняется. Вот так просто.

Мои рациональные объяснения идут псу под хвост. Поскольку мне это не показалось.

Хоть бы у меня просто был инсульт. Это лучше, чем помешательство. Но, потрогав губы, я понимаю, что уголок не опустился. Вот черт!

– Пожалуйста, объясните мне, что происходит, – произношу я самым авторитарным тембром голоса президента торговой палаты.

Джорджия открыла рот, но Элоуин подняла палец.

– Джейкоб объяснит.

Джорджия хочет поспорить, но Элоуин только пожимает плечами.

– Ты слишком эмоциональна. А я – слишком прямолинейна. Зандер отпустит кучу шуточек или, что еще хуже, не пошутит ни разу. А Джейкоб будет лаконичным и выдаст все существенные факты.

Все, даже я, посмотрели на Джейкоба. Ему явно не понравились аргументы Элоуин, но все молча соглашаются со странным единодушием, о котором мне придется спросить их позднее. Джейкоб отставляет кружку. Спина у него снова очень прямая даже в той позе, когда он, сидя, подается вперед и опирается локтями о колени.

Кажется, он обдумывает свои слова, и в комнате воцаряется полная тишина, словно все затаили дыхание.

Я точно не дышу.

– Я даже не знаю, с чего начать, но Элоуин права, – кидает он резко и серьезно. – То, о чем я тебе расскажу, гораздо больше, чем события на кладбище. Ты любишь факты, так что начну с начала.

«События на кладбище», – сказал он. Так, словно все это было… правдой. Я смотрю на свои руки. Они больше не светятся, но это странное покалывание внутри, словно меня ударило током, не прекратилось.

Джейкоб подождал, пока я снова посмотрю на него.

– Сант-Киприан – это рай для волшебников, хотя мы также принимаем в свой круг любых магических существ, которые согласны следовать нашим правилам.

Я засмеялась. Не сдержалась, простите. Волшебники и магические существа. Это говорит именно Джейкоб, да еще и с таким серьезным лицом, что это просто ни в какие ворота.

Но никто не смеется и даже не улыбается.

– Хэллоуин только в октябре, – напоминаю я. Но и теперь никто не засмеялся. Никаких ухмылок, которые подтвердили бы, что мы с Джейкобом шутим. Я напрягаюсь.

– Мы живем среди людей, но, как бы это сказать… скрытно, – продолжает он. Он говорит хорошо знакомым мне тоном, но смысл его слов от меня ускользает. – Мы хотим избежать судов над волшебниками и казней через повешение – всего, что люди делают, когда нас разоблачают.

– Сара Вилди, – шепчу я, и во мне просыпается осознание. Сара Вилди. Повешена за ведьмовство. За преступление, которого не существует. Несколько веков назад она была той, что боролась за правое дело. Она была – и остается – моим героем. Моя вера в ее силу – не магическую, а женскую, человеческую – отчасти сформировала мою личность.

Джейкоб кивает.

– Сара боролась, как и все остальные девушки Салема и других городов мира. В конце концов наши предки поняли, что так дело не пойдет. Если ведьмы живут среди людей, то это всегда заканчивается плохо. Поэтому ведьмы выбрали Сант-Киприан, чтобы построить другое общество, и у них получилось. Но создание скрытого мира в мире обычном требует соблюдения многих правил. Чтобы все мы были в безопасности.

Он говорит о важных вещах, многие из которых звучат как выдумка, но уже подходит к самому важному для меня вопросу.

– Ты хочешь сказать, что я ведьма? – спрашиваю я ровным голосом.

Ведьма. Настоящая ведьма. Я вспоминаю существ, что окружили нас на кладбище и с которыми я, олень и Джейкоб боролись вместе. Мощное чувство, которое меня охватило, когда я криком приказывала им умереть. И гудение внутри, от которого я не могу избавиться до сих пор.

– Все мы – ведьмы, – словно оправдывается Джорджия.

И я цепляюсь за ощущение того, что они оправдываются, чтобы как-то осмыслить тот бред, который они мне втолковывают. Джорджия чувствует свою вину.

Ведь если я ведьма и все они – тоже, то мне стоит, глядя в глаза своих друзей, поинтересоваться…

– Вы что, скрывали это от меня целых двадцать восемь лет?

– Нет, – твердо произносит Джейкоб. Только я открыла рот, чтобы с ним поспорить, как, словно профессор на лекции (хотя обычно это я говорю так с людьми), Джейкоб тут же продолжил: – Когда в Сант-Киприане рождается волшебник, в первые восемнадцать лет его или ее обучают основам колдовства. – Зеленые глаза Джейкоба уже не светятся, но все так же пристально смотрят на меня. – Нас тренируют, обучают и готовят. Не важно, насколько много у нас силы, но первые восемнадцать лет мы развиваем свои способности. Но у некоторых из нас то ли из-за смешения кровей, то ли из-за каких-то других факторов силы нет. И не появляется, сколько бы они не старались ее развить.

От меня не ускользнул странный взгляд, который Зандер бросил на Элоуин, но мне сейчас не до них. Джорджия стискивает мое колено. И никто в комнате не знает, куда отвести взгляд, лишь бы не смотреть на меня.

– Когда нам исполняется восемнадцать, мы проходим тест, – продолжает Джейкоб. – Он определяет уровень силы и генетическую предрасположенность – каким именно волшебником ты станешь. Это будет та роль, которую ты исполнишь во благо нашего сообщества.

А вот это мне знакомо. Я читала аннотации к современной беллетристике, которую отказываюсь продавать в своем магазине. В некоторых книгах как раз рассказывалось про леших и домовых.

– Как лешие и домовые?

– Нет, – прерывает Джейкоб мрачным тоном, каким обычно говорит о ламах. – Я не об этом.

– Лешие, домовые, водяные – это как знаки зодиака в астрологии или энеаграммы, которые классифицируют существ, – объясняет Джорджия. – Люди любят проходить тесты на «ведьмовские» типы личности в интернете. Думают, что используют магию, если заговаривают росток томата, чтобы тот хорошо рос.

– На самом деле волшебники не такие уж и милые, – соглашается Зандер.

– У разных типов волшебников нет точных названий, как на стикерах продуктов в супермаркете. Никаких симпатичных картинок с изображениями той или иной ведьмы, которые можно выложить на «Пинтерест», – говорит Элоуин. – Магия это в основном про заклинания на кровь, подчинение воле колдуна и проклятия, которые нельзя снять.

Все ненадолго замолчали. Джорджия поглаживает мне ногу, и мне становится немного легче.

– Хотя было бы неплохо систематизировать волшебников с помощью наклеек, как в магазинах, – улыбается она.

И если не брать в расчет саму тему разговора, сейчас я впервые за день почувствовала, что у меня в голове что-то встает на свои места. «Черт возьми, да мы, наверное, и правда ведьмы!» – думаю я.

Джейкоб вздыхает. Он все еще сидит в своей излюбленной позе с прямой спиной, и все мы молча и выжидающе смотрим на него.

– Если волшебник по крови не обладает достаточной силой для того, чтобы пройти тест, ему предлагают два варианта, – начинает рассказывать он мне. – Один – это изгнание. Ему придется уехать, никогда не практиковать магию и не возвращаться домой до тех пор, пока не поступит особое разрешение.

– Ребекка, – шепчу я, и эта догадка приходит откуда-то изнутри. Конечно, все эти разговоры о магии – полное безумие, но в какой-то степени они могут ответить на мои вопросы. Почему сестра меня бросила? Почему никогда не возвращалась? Мы были такими разными, при этом одна родилась в первый, а другая – в последний день одного и того же года. Она хотела быть непокорной, а я хотела быть ответственной. И все же мы были близки. Я никогда не понимала, почему она уехала. И возможно, сейчас я хочу поверить в слова Джейкоба, потому что они объясняют поступок сестры.

Если ее изгнали, значит, она не сбежала. Ей пришлось уехать. И ей не разрешили вернуться домой. Пусть это будет правдой! Я хочу этого каждой клеточкой моего тела. Но чтобы поверить в изгнание Ребекки, мне придется принять и все остальные слова Джейкоба. Возможно, я действительно хочу поверить. Джейкоб понимающе кивает:

– Да, когда Ребекку назвали «лишенной силы», она предпочла изгнание.

– Звучит унизительно, – моргая, говорю я.

– Так и есть, – посмеивается Зандер.

Я хочу понять, что значит этот термин, но сейчас мне лучше сконцентрироваться на всей картине в целом.

– Но я же все еще здесь, – хмурюсь я. – Меня же не изгнали.

– Второй вариант для тех, кто «лишен силы», это стирание памяти, – объясняет мне Джейкоб. Никто даже не пошевелился, но я чувствую, как все разом напряглись. – Тебя лишили воспоминаний о магии. Ты можешь остаться в Сант-Киприане, сосуществовать с нами, но ты не сможешь видеть наш мир. Ты будешь помнить людей, места, вещи, но так, словно никакой магии никогда не было. Это мера предосторожности, чтобы люди не могли раскрыть правду о нас.

– Ты хочешь сказать, что я выбрала забвение? – с недоверием спрашиваю я. Конечно, я бы ни за что не покинула Сант-Киприан, но разве я из тех, кто позволит стереть себе память? И вдруг меня посетила еще одна мысль. Неужели до того, как меня заставили все забыть, я была другим человеком?

Уголки губ Джейкоба слегка приподнимаются – так он старается спрятать от меня улыбку. Именно такое странное выражение лица было у него, когда он сказал «она убила их всех одним махом».

– Ты себя знаешь, Эмерсон. Конечно, ты пыталась придумать свой собственный, третий вариант.

– Пыталась? Звучит так, словно я потерпела поражение. – Я машу на них руками. На них и все их секреты. – Значит, мне не удалось.

Лицо Джейкоба меняется, и теперь на меня уже никто не смотрит.

– Нашей верховной ведьме Джойвуд не было дела до твоего третьего варианта, и ты была… – Он смолкает. Элоуин сказала, что Джейкоб будет беспристрастен, но сейчас он явно испытывает какие-то эмоции. Я вижу это по его лицу, и меня охватывает дрожь. – Они нарушили протокол и вместо того, чтобы стереть тебе память на церемонии, сделали это сразу же.

– Джейкоб пытался их остановить…

Джейкоб кидает свирепый взгляд на Джорджию, и она смолкает.

– Они злые ведьмы?! – возмущаюсь я. – Которые стирают память?

Джейкоб хочет что-то сказать, но Зандер качает головой.

– Они не злые. Не совсем. Просто ведьмовской закон жесток, вот и все. Мы не хотим повторить судьбу Салема.

– Что сделано, то сделано, – спокойно смотрит на меня Джейкоб. – Ты должна была остаться в Сант-Киприане. И нам нельзя было говорить тебе, кто ты такая на самом деле. Нам было больно лгать тебе, но мы связаны по рукам и ногам законом этого города.

– Который мы прямо сейчас нарушаем, – уточняет Зандер. – Если нам повезет, нас приговорят к изгнанию. А если нет, то нам сотрут память. Или… Если у Джойвуд будет плохое настроение, может быть что-то похуже.

– Она уже демонстрировала свою силу! – восклицает Джейкоб эмоционально, как никогда. Таким взволнованным я его не помню. Фраза «сотрут память» словно проникает внутрь меня, и я моргаю. Что именно я могу помнить? – Но она убила адлетов, – продолжает Джейкоб. – Я видел. И посмотрите на ее глаза.

– А что не так с глазами? – спрашиваю я. Или даже восклицаю.

Джорджия протягивает мне зеркало. Не знаю, откуда оно у нее. Просто возникло у нее в руках, и она отдала его мне.

Я смотрю на свое отражение и чуть не роняю зеркало. Медленно дотрагиваюсь до кожи. Мои глаза. До сегодняшнего дня они были другими. Всю жизнь я видела в отражении карие глаза. А теперь они золотые.

– Так бывает, когда… – Джейкоб замолкает, и на сей раз он не так эмоционален. Его тон такой же, как обычно, словно ему трудно говорить о чем-то. О чем-то, что касается меня.

– Когда что? – настаивает Элоуин.

Но я знаю, что он имеет в виду. Я это чувствую.

– У Джейкоба шла кровь. Я потянулась к нему и дотронулась до его раны, но та уже исцелилась. А вот кровь еще была, и… – Зеркальце падает из рук на колени Джорджии, и я вскакиваю на ноги. – Это просто смешно. Я не понимаю, что тут происходит, но…

Я осеклась. Потому что с фактами не поспоришь. Я не проснулась. Мои друзья, которым я всегда полностью доверяла, говорят мне, что они – волшебники. Все они какие-то ведьмаки и ведьмы. Я же читала о таком в книгах! Девушка просыпается однажды утром, и у нее появляются силы, которые до сих пор были скрыты глубоко внутри. Но я старше героинь романов янг-эдалт, хотя… Разве происходящее отличается от подобного сюжета?

Хорошо, конечно, что я столько лет запоем читала подобные книги. Потому что я знаю, как это бывает: герои размахивают руками, отрицают очевидное и стенают по поводу того, что это неправда. Ну уж нет. Я хочу быть той, кто принимает новую реальность, исследует ее и заставляет работать себе на благо.

Выбор очевиден: ведьма я или нет, а характер у меня прежний.

– Ты хочешь увидеть доказательства наших слов? – мягко спрашивает Джорджия. Видимо для того, чтобы мне было легче принять правду.

Я почти сказала «нет». В конце концов, им нечего доказывать. Я не верю в ведьм. Но еще я не верю, что мои друзья станут придумывать безумные истории. Они не сидели бы здесь с таким искренним видом, пока я пытаюсь разобраться с происходящим. Если бы это был розыгрыш, Джорджия как самое слабое звено давно бы всех выдала.

Я знаю, что они меня любят. Никаких сомнений. И не важно, что именно я не могу вспомнить. Сердце знает ответ.

И потом, есть вещи, которые я видела собственными глазами.

– Да, – киваю я. – Я хочу доказательств.

Я хочу знать, на что мы способны.

Они обмениваются взглядами и разом встают, плечом к плечу, прямо передо мной. И вытягивают правую руку.

– Дай нам свет, что развеет тьму, – произносит они в унисон.

Они повторяют эти слова снова и снова, так, будто у них один голос на всех, и вот во мне затеплился проблеск воспоминания.

В их руках появляются небольшие огненные шары. Они парят над ладонями. Настоящий свет. Истинный жар.

Шары разного золотого оттенка, они чуть отличаются в размерах… но друзья держат эти шары прямо над ладонями. И протягивают их мне, словно дар.

И все в голове наконец встает на место. Это магия. Которой не должно быть в реальном мире. Я протягиваю руку, касаясь того шара, что ближе всего ко мне – его держит Джорджия. Он горячий. Если я до него дотронусь, то обожгусь.

На долю секунды меня посещает смутное видение. Моя бабушка в нашем книжном магазине. Она смеется, и в ее темных глазах отражается шар света, словно я держу такой перед ней. Но я не могу этого помнить. Такого никогда не было.

Или мои воспоминания о магии действительно стерты? Напрочь. Я смотрю на выстроившееся в ряд светящиеся шары. И как после этого я могу отрицать их существование? Магия существует. Прямо здесь, в руках моих лучших друзей.

Я ищу взглядом Джейкоба. Я смотрю поверх огненного шара в его руке, прямо ему в лицо, которое, как мне казалось, я хорошо знаю. Его глаза светятся, но не так сильно, как на кладбище. Слабее. Слабый отблеск зеленого свечения.

И мне кажется, что этот отсвет здесь повсюду.

– Доказательств достаточно. – Он не шевелит губами, и его голос звучит у меня в голове.

Вдруг я вспоминаю, что на кладбище происходило то же самое. – Ты же Эмерсон Вилди. Ты справишься.

Я резко вдыхаю, но выдыхать стараюсь медленно, контролируя процесс. Потому что он прав. Я – Эмерсон Вилди, и я могу всё. Уже смогла.

– Конечно, я справлюсь.

Мне придется. Я это сделаю.

Меня часто обзывали ведьмой, потому что такова участь всех амбициозных женщин. Я это заслужила. И звание ведьмы, в прямом, а не в переносном смысле, я тоже заслужу.

– А теперь нам важно понять, кто и зачем прислал адлетов. – Зандер первым гасит свой огненный шар и, нахмурившись, смотрит на меня. Он едва сдерживает ярость, которой я никогда раньше не видела у своего беззаботного кузена. – Раз мы раскрыли все карты, давайте начнем с самого начала. Какого черта ты, Эмерсон, делала утром на кладбище?

6

Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, но друзья смотрят на меня с явной озабоченностью. Мне не удастся скрыть тот факт, что Скип своими насмешками практически вынудил меня прийти на кладбище.

Скип.

Скип? Неужели он…

Конечно нет.

– Я хотела проверить, как там поживает багряник. – И на этих словах я забываю, что привело меня в гостиную Джейкоба. Воспоминание об увиденном утром сбивает меня с ног. – Мои багряники! Их нашинковали. Фестиваль. Что мне делать?

– Эмерсон… – Джейкоб шокирован.

– Только ты так можешь, Эм, – смеется Джорджия.

– Узнать, что ты ведьма, а волноваться насчет фестиваля, – вздыхает Элоуин, явно отчаявшись услышать от меня нечто более соответствующее поводу.

Но кто, кроме меня, позаботится о фестивале? Может, в нашем городе полно волшебников, но что-то я не припомню, чтобы кто-то еще вызывался организовать мероприятия. И я не помню, чтобы кто-то исполнял свои обязанности, применяя магию. Хотя… Я всегда сомневалась, что Зандер действительно оклеивал плакатами отдаленные уголки нашего городка. Возможно, он применял магию, а не обходил пешком много километров по городу.

– Она права, – сдержанно произносит Джейкоб. У него есть веские основания, чтобы так говорить. Ведь я всегда права. – Люди ждут Эмерсон. С минуты на минуту она должна открыть свой магазин, как всегда вовремя, и изводить всех вопросами о вечерних мероприятиях.

– Я не извожу…

Джейкоб бросает на меня строгий взгляд, и я замолкаю. Я редко так делаю, но… его глаза до сих пор такие ярко-зеленые.

– Пока мы не поймем, что случилось, у нас нет времени на другие вопросы.

Но Зандер, вокруг которого все еще чувствуется не свойственная ему злость, мотает головой.

– Нам нужно знать. Почему ты решила проверить багряники, Эм? Именно утром, до восхода солнца, никому не сказав ни слова.

– Я оставила записку, – пытаюсь выкрутиться я.

Я перевожу взгляд с Зандера на Джорджию. А потом на Элоуин. И наконец на Джейкоба. Но никого из них мой ответ не удовлетворил. И это не справедливо, ведь только что я узнала и приняла тот факт, что они лгали мне долгие годы. Я напоминаю себе, что я – та девушка, которая принимает вызов и стремится навстречу приключениям, а не та, что с воплями бежит от них подальше. Или прячет голову в песок. Хотя сейчас оба эти варианта кажутся мне очень привлекательными.

Я прочищаю горло.

– Я просто хотела проверить, все ли на своих местах. – Это даже не ложь. А недосказанная правда. В тот момент я, наверное, считала, что обязана проверить деревья самостоятельно, а в итоге я ощутила себя полной дурой. Но я не собираюсь купаться в этом чувстве. Я не видела иного выхода.

– Потому что… – напирает Зандер, скрестив руки на груди.

Звучит так, словно он в чем-то меня обвиняет.

– Потому что я всегда все проверяю перед началом фестиваля, – надменно отвечаю я. – Ты меня не знаешь? Я – твоя кузина Эмерсон, и я славлюсь педантичностью с самого рождения.

– Правда? В шесть часов утра? Это больше, чем педантизм, Эм. Даже в твоем случае.

Он смотрит на меня с подозрением. И этот взгляд заставляет меня ерзать, хотя я точно не делала ничего подозрительного.

Я вздыхаю. Я мало знаю о магии, но хорошо представляю, к чему ведет этот разговор.

– Утром мне позвонили и… заставили волноваться, намекнув, что с багряниками что-то не так.

– Ты не сказала мне, что куда-то поедешь. – Упрек Джорджии, хоть и высказанный мягким тоном, немного меня ранит.

– Я оставила записку, – повторяю я.

– Кто тебе звонил? – спрашивает Элоуин. В отличие от Зандера она не сердится.

Я могла бы соврать. Могла бы наплести что-нибудь, но они слишком хорошо меня знают. И понимают, что я не теряю голову. Я собираю близких, и мы придумываем план.

Я не переправляюсь через реку и не бегу на кладбище еще до зари – без причины.

– Скип, – бормочу я.

И тут я понимаю, что никто не ожидал такого ответа. Они понятия не имели, что Скип имеет к этому отношение. Я вспоминаю, как самодовольно он общался со мной по телефону. И у меня появляется нехорошее ощущение. Я думаю о магии. О колдунах. Неужели это он послал за мной тех тварей?

Может ли он… призывать существ из ночных кошмаров и заставлять их выполнять его приказания? Тот же человек, который не в состоянии принять ни одного местного постановления?

Какая-то часть меня не хочет об этом спрашивать, потому что я вообще не хочу знать ответ. Но…

– Скип – ведьмак?! – Голос у меня довольно визгливый.

– Да, – простонала Джорджия. – Именно такой ведьмак, как ты думаешь. Он годами говорил всем, что его фамильяр – дух животного, который помогает магу в его делах, – это ягуар, но оказалось, что это всего лишь грустный маленький хорек, которого зовут Стефлемон. Знаешь, как парни любят придумывать, что у них якобы есть подружка, но она живет в Канаде? Этот якобы ягуар – примерно то же самое.

– Мы все считаем, что Скип стоит за нападением на кладбище? – Прочистив горло, она окидывает собравшихся взглядом. Она не спрашивает меня, а смотрит на Джейкоба, который погрузился в свои мысли.

Пора решать проблему так, как я решаю их всегда.

– А мы можем просто пойти к верховным ведьмам и сказать им, что у меня есть волшебные силы, и попросить их вернуть мне память? Если пойдем сейчас, то успеем решить этот вопрос до начала фестиваля. Я не открою вовремя книжный магазин, но ведь ведьмы меня поймут?

Я – ведьма. Жуткий Скип Саймон – ведьмак. Сара Вилди была настоящей ведьмой. Я как-нибудь привыкну к новым реалиям.

Все смотрят на меня как никогда раньше. Словно они знают больше меня и даже немного меня жалеют. Словно я блуждаю в темноте незнания. И вдруг я понимаю, что в принципе так все время и было, просто я этого не осознавала.

Бог бы с этими мыслями, сейчас не время.

– Мы не можем никому сказать, – тихо, но со стальной ноткой в голосе говорит Джейкоб. Это его обычный способ решения конфликтов – привычный для человека, который живет через реку от города и часто просто пережидает время. Я придираюсь к нему не потому, что у меня к нему чувства – никаких чувств нет!

Хотя если подумать, того, что было между нами в старшей школе, возможно, не происходило вовсе. Я делаю мысленную пометку, чтобы вернуться к данному вопросу позже, когда я буду одна и наконец выплесну накопившиеся чувства.

Но сейчас мне нужно победить в более серьезном деле.

– Что ты имеешь в виду? У меня есть сила, я – ведьма. Они что, не могут вернуть мне память? Если учесть, что в прошлом я не давала согласия на то, чтобы ее стерли. Потому что насколько я помню, я могу…

– Если тем человеком, который хотел тебе навредить, был Скип, то все не так просто, – предупреждает Элоуин.

– Почему?

Они все обмениваются взглядами: они явно что-то знают, и я чувствую себя аутсайдером. Словно ребенок. Ненавижу это чувство, но не представляю, как мне с ним бороться.

Пока не знаю.

– Джойвуды не просто стоят во главе Сант-Киприана. Они – верховный ковен всех волшебников во всем мире. Их снова и снова избирают правящими волшебниками. Править может только полный ковен, сообщество, состоящее из семи волшебников, во главе которых стоит Воин – один из видов волшебников, – терпеливо объясняет Джорджия. – Кэрол Саймон и есть Воин ковена, и поэтому фактически она стоит во главе всех волшебников очень долгое время.

Я пытаюсь принять этот неожиданный удар. Потому что Кэрол Саймон – жуткая женщина, одна из тех, в чью ведьмовскую сущность я запросто могу поверить. И она – мать Скипа. Так что да. Это действительно проблема.

– Она будет защищать Скипа, – заявляет Зандер так уверенно и с такой серьезностью, что я вспоминаю, как когда-то Элоуин за эту горячность считала его очень привлекательным. – Поверь мне. Ты будешь в опасности, если они узнают. Сначала надо понять, что именно там случилось.

– Скип бесится, когда его уличают в неблаговидных поступках. И как в тот раз, Кэрол не даст тебе возможности говорить, – произносит Джейкоб.

Я пытаюсь вспомнить, как мне стерли память, но не могу. В голове пустота.

– Но я не помню, что было в прошлый раз, – говорю я Джейкобу.

Он выдерживает мой взгляд. У него такие яркие зеленые глаза! Он отличается от того Джейкоба, которого, как мне казалось, я знала.

Джейкоб поворачивается к Джорджии:

– Отведи Эмерсон в книжный магазин. Но сначала отмой ее и научи простому заклинанию. Мы с Элоуин позаботимся о багряниках. Нам нужно минимизировать ущерб. Зандер…

Но кузен мотает головой:

– Мне нужно выйти на смену на переправе, иначе отец начнет задавать вопросы. А нам пока лучше сохранить все в тайне.

– Чем меньше людей вовлечем, тем лучше, – соглашается Джейкоб. – Будь начеку. Следи за теми, кто будет искать признаки нападения на Эмерсон. Осторожность не повредит.

Я таращусь на Джейкоба, который по-генеральски раздает приказы. Прямо как я.

– Ты умеешь брать на себя ответственность, когда хочешь.

Мои слова ошарашили Джейкоба. Не знаю, почему они его так удивили. Все бросились выполнять его приказания. В этом мире он – главный, при том, что в мире людей я всегда считала себя самой деятельной. Судя по всему, в мире волшебников Джейкоб выполняет ту же роль.

Мне пора принять данность мира ведьм, но я не знаю, что делать с тем, что я теперь здесь не главная. Конечно, когда я освоюсь с магическим миром, то приму на себя роль руководителя. Это та роль, для которой я была рождена.

И эта мысль меня греет.

– Если мы не можем пойти к Джойвудам, у нас есть другие варианты, – говорит Элоуин, и хотя я не знаю, что это за варианты, судя по тону Элоуин, они никому не понравятся.

Так и есть.

– Нет, – твердо возражают Зандер и Джейкоб хором, и в воздухе повисает напряжение.

Кажется, Элоуин все равно.

– Он может нам помочь. Он все знает.

– Николас Фрост – предатель! – резко бросает Зандер. – Мне не нужна помощь предателя.

– Это трудный вопрос, – соглашается Джейкоб. – Фросту нельзя доверять.

Они говорят об этом человеке так, словно мы все его знаем.

– Кому?

Джорджия кладет руку мне на плечо, как она делала это на кладбище.

– Пойдем, Эм. Нам надо зайти домой до того, как мы отправимся в книжный магазин. Пусть они сами обсудят детали.

Я хмурюсь при мысли о том, что Джейкоб и Зандер – да и кто бы то ни было – будут решать вопросы без меня, но Джорджия крепче сжимает мне плечо, и я делаю шаг по направлению к двери.

И тут до меня доходит, что нам не обязательно идти к переправе, как мы делали это обычно.

– Так добираться удобнее, – поясняет она, и ее голос раздается у меня в голове.

И вот мы уже летим по воздуху. Как утром. Это не тот полет, который я представляла – как у Питера Пена, с распростертыми руками и парением. Никаких волшебных напевов, чтобы создать светящиеся огненные шары. Просто свист воздуха, секунда в невесомости, и вот ты уже там, куда хотел попасть.

Теперь мы в башне Джорджии. Она тут же убирает руку с моего плеча и быстро расхаживает по комнате: кристаллы стучат, шарфы развеваются, а ветряные колокольчики позвякивают у окна.

– Надо много успеть за короткое время, – бубнит она. – Скрыть твои глаза. Иначе все обо всем догадаются с первого взгляда.

– Может, я хочу, чтобы они поняли.

Потому что женщины должны заявлять о своей силе. Мы знаем, кто выиграет от их молчания, а в нашей семье так не принято. Джорджия мрачно качает головой.

– Это слишком опасно. Такого не должно было произойти. У тебя не должно было быть ни одного проблеска силы, и уж тем более ты не должна была сразить наповал нескольких существ безо всякой подготовки.

Я киваю так, словно ее слова имеют для меня смысл, а в глубине души я уже начинаю думать, что миру волшебников нужны большие перемены, потому что я всегда была могущественной. И не важно, какого цвета у меня глаза.

Но я оставляю свои мысли при себе, а Джорджия раскладывает вокруг нас кристаллы, зажигает свечи и шепчет что-то, напоминающее заклинание… Да, это оно и есть.

Ха-ха…

Когда-то я насмехалась над ней, закатывала глаза. Но все оказалось реальностью. Все происходит на самом деле. Я чувствую гул вокруг нас и внутри себя тоже.

– Разве ты не всегда была такой? – спрашивает чей-то голос. Он похож на голос моей бабушки.

Джорджия приказывает мне стоять в центре круга из кристаллов. Она тоже входит в него, встает рядом, глубоко дышит и берет меня за руки. Она выдыхает и смотрит прямо на меня.

– Мы произнесем небольшое заклинание, чтобы спрятать золотой цвет глаз. – Глаза Джорджии светятся. – Повторяй за мной, концентрируйся на том месте, откуда начнет распространяться жар. На энергии. Я тебя поведу, но ты сама произнесешь заклинание.

– Почему ты шепчешь, чтобы произнести заклинание, а когда летаешь – не делаешь этого? И почему мне надо произносить заклятие, хотя я убила адлетов одним словом «умри»?

– Есть несколько способов использовать силу, – отвечает Джорджия. Она старается тщательно подбирать слова. Чтобы я поняла сказанное как можно лучше. – Полет… это основы. Элементарно. Он внутри нас. Как бы объяснить получше… Слова, мысли, кристаллы – это атрибуты, благодаря которым ты раскрываешь свою силу. Магию для личных нужд в основном используют даже без применения слов, просто сконцентрировавшись. А магию для внешнего мира – заклятия, огонь, защитную магию – нужно претворять с помощью слов или атрибутов. Но эти слова и атрибуты не обязательно какие-то особенные. Ты сфокусировала свой страх и свою силу на адлетах, и когда произнесла «Умрите!» вслух, этого было достаточно, чтобы получить результат.

Я бы хотела, чтобы эти слова обрели для меня больше смысла, чем они имеют сейчас.

– А у вас есть руководство пользователя? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос не звучал раздраженно.

– Это не так просто описать в руководстве пользователя. Не волнуйся. – Джорджия тепло мне улыбается. – Мы тебя научим. Будешь практиковаться. Происходящее снова обретет для тебя смысл.

Произнося эти слова, она заплакала. Ничего себе.

– Ты чего?

Она старается изобразить улыбку.

– Мы всегда знали, что внутри тебя есть нечто такое, Эм, но не понимали, что с этим делать. Я не думала, что буду стоять перед тобой вот так, не скрывая свою суть, и мы будем теми, кто мы есть на самом деле. – Она мотает головой, стряхивая захлестнувшие ее эмоции, которые мне непонятны, ведь я в отличие от нее вообще не ждала этого момента. – Это были долгие десять лет.

– Я не знаю, как… творить чудеса, – признаюсь я, чувствуя, что тоже вот-вот расплачусь. Ненавижу признаваться, что чего-то не знаю или не умею.

– Эмерсон, – моя лучшая подруга стискивает мне руки, – может, ты и не знала, что ты ведьма. Но ты всегда творила чудеса.

7

Еще сегодня утром я думала, что знаю всё о Сант-Киприане и его жителях. Я понимала, что в жизни моих друзей есть некоторые аспекты, которыми они со мной не делятся, но была уверена, что никакие их признания меня не удивят. Я могла бы поклясться, что прекрасно знаю тех, с кем дружу.

Естественно, после нападения чудовищ и признаний моих друзей в том, что они волшебники, моя уверенность слегка ослабла.

Но это все еще мой город, фестиваль багряников – мое детище, и (если не принимать во внимание, что меня пытались уничтожить) я все еще несу за них ответственность. Я все еще Эмерсон Вилди, и даже если мне придется постоянно напоминать себе об этом, чтобы сохранить душевное равновесие и здравый ум, я так и сделаю.

Джорджия помогла мне произнести заклинание. Мы вместе проговаривали слова, она держала меня за руки и вела сквозь зарождавшиеся внутри чувства – они казались мне незнакомыми и хорошо забытыми одновременно.

Она поощряла меня, чтобы я повторяла слова заклинания вместе с ней снова и снова.

Ведьму спрячь от злого глаза,
Чтобы сущность не явить ни разу.

Но важнее всего здесь были именно чувства. А слова для них – лишь обрамление, костыль для разума, который помогает сконцентрироваться на магии, на конечной нашей цели.

Магия. Прямо здесь. У меня внутри.

– Хорошо, – ободряюще улыбается Джорджия. Она протягивает мне зеркало.

Я смотрю на себя в инкрустированное драгоценными камнями зеркало дольше, чем обычно. Двадцать восемь лет я видела это отражение и была уверена в том, что прекрасно знаю свою внешность и свой внутренний мир. Или…

Нет, я все-таки себя знаю. Несмотря ни на какую магию, я всегда была собой. И я буду держаться за эту истину, как за спасательный круг.

Мне нужны ответы. Так много ответов. На получение которых у меня нет времени. По крайней мере сейчас. Это не честно – но у меня впереди фестиваль. Нужно управиться с повседневными задачами. Может, меня и атаковали, но ведь Джейкоб меня спас, и теперь надо идти дальше. И кстати, потом я спасла нас с ним.

Джейкоб. Я верю в себя и в свой город, а значит, верю и в магию, которая является неотъемлемой частью нашей жизни. Но я не могу понять, что происходит, когда дело касается Джейкоба. Раньше я старалась думать о нем рационально, но сейчас…

У меня в голове мелькает кадр из фильма, где Супермен приземляется, как Джейкоб сегодня утром, и я краснею…

Я никогда не заливаюсь румянцем!

Может, в моих стертых воспоминаниях прячется нечто, к чему у меня нет доступа… и поэтому я чувствую неуверенность, когда дело касается этого мужчины.

– Неужели те воспоминания, которые у меня есть, – не настоящие? – спрашиваю я Джорджию.

Нахмурившись, она снимает хозяйственную сумку, которая висит на дверной ручке ее заваленной книгами библиотечной комнаты. Мы быстро спускаемся по лестнице, и Джорджия о чем-то размышляет. Ее рука скользит по перилам. Мы идем, хотя могли бы лететь. Лететь! Мы же можем летать.

– Я бы не говорила, что воспоминания «не настоящие». Тебе, например, кажется, что ты препарировала лягушку на уроке биологии, а на самом деле мы тогда практиковали заклятия или что-то магическое. Или ты помнишь простую прогулку на пароме до места слияния рек, а на самом деле мы произносили на палубе заклятия для слияния воды. Стирание памяти не меняет вещи в корне – просто вынимает оттуда детали, связанные с волшебством.

Мы спускаемся, и я убираю руку с перил лестницы, стараясь не касаться балясины с драконом – почему-то во мне сформировалась привычка, о которой я никогда не задумывалась.

«Добро пожаловать домой, Эмерсон».

Я не узнаю этот голос. Быстро оглядываюсь. Здесь никого нет, кроме нас с Джорджией.

– Джорджи, ты это слышала?

– Ага. Это Азриэль.

Она машет рукой в сторону деревянной балясины с вырезанным драконом. Его черные глаза из оникса поблескивают, но ведь это же не глаза, а просто куски кристаллов. Его пасть изогнута в той же ухмылке, что и всегда. И, глядя на него, я вдруг чувствую себя и жутко… и спокойно одновременно.

– Думаю, это какое-то заклятие, которое навели на него твои предки. Я немного покопалась в истории этой балясины, но ничего не нашла. У нас есть дела поважнее, – пробубнила она себе под нос, подталкивая меня через гостиную. Обычно я не такая послушная, но пусть на этот раз верховодит Джорджия.

Я убеждаю себя в том, что нормально реагирую на факт наличия имени у балясины. И на то, что она знает, как зовут меня. И на то, что балясина вообще со мной заговорила.

– Нужно придумать оправдание, почему ты не открыла книжный вовремя. Кто-нибудь обязательно спросит. Люди слишком тобой интересуются. – Она устремляется к двери и напоминает мне меня саму, а не Джорджию. Ее слова меня немного тревожат, и все же я должна быть польщена тем, что мой город, полный волшебников, интересуется мной так же сильно, как и я им.

– Какую бы магию ни использовал Скип, он поставил блок в пространстве. Поэтому никто из нас на этой стороне реки не слышал твой зов о помощи.

– А я вас и не звала. – Как я могла кого-то звать, если пыталась «проснуться» и была напугана?

На меня нахлынули воспоминания о темном мареве и красных глазах, но я постаралась от них избавиться.

Остановившись у входной двери, Джорджия оборачивается ко мне.

– Ты звала. – Она хмурится еще больше. – Все ведьмы так могут. Это даже не сила… а связь. Мы с тобой связаны. Даже после того, как тебе стерли память, связь не оборвалась. Ты этого не осознаешь, поэтому не контролируешь так, как мы. Мы бы услышали твой зов. Но большую часть атаки мы ничего не чувствовали. Мы с тобой на одной волне, так что ощутили бы первыми. Как и всякий раз, когда Сьюзен Мартингейл, у которой магазинчик на главной улице, залавливает тебя, чтобы поговорить о горшках с цветами, – ты тоже зовешь на помощь. Настоящая атака должна была вызвать всех нас. И это плохо, что такого не случилось.

Она распахивает входную дверь, и мне ничего не остается, как взять свою сумку – которую я приготовила заранее и поставила на банкетку в коридоре, потому что я собираюсь еще с вечера (все же так делают?) – и выхожу за ней на улицу. День сегодня солнечный, воздух прохладный, и все же стоит настоящая весна.

– Слишком много вопросов, – бубнит она, и я знаю, что она говорит сама с собой, как делает всегда, когда готовит очередной большой исследовательский проект. Она бухтит что-то про фокусировку внимания и одну цель. Я же ее знаю. Хорошо знаю.

– Нам надо придумать, какая сила небесная заставила Эмерсон Вилди опоздать с открытием магазина, – ворчит Джорджия себе под нос. Мы переходим на тротуар. – Потому что кто-нибудь да спросит.

Я нарушила свой обычный распорядок дня: со мной произошли сверхъестественные события, на меня напали монстры, а я обычно действую по заранее заготовленному плану, и ничто, кроме совсем уж удивительных обстоятельств, не способно нарушить мой график. Но я не могу сосредоточиться на том, как мне оправдать свое опоздание, поскольку что-то не так с брусчаткой под моими ногами. Камни, которыми выложена пешеходная часть, неровные на вид, но подошвами я этих неровностей не чувствую.

Джорджия берет меня за руку.

– Здесь повсюду маскировки. Если хочешь увидеть сквозь наведенный морок, произнеси слова: «Покажи мне то, что спрятано», – и ты увидишь настоящую брусчатку.

Настоящую брусчатку. Маскировка. Заклинания, которые я могу произносить, потому что… я ведьма. Я чертова ведьма!

Я мотаю головой, но ее слова яснее не становятся. Это что-то на ведьмовском языке. Я просто повторяю то, что она мне сказала и…

Камни мостовой неожиданно меняются. Они вроде бы все те же, но все-таки не те. Старые камни, потрескавшиеся и потертые, которые, казалось, мне так хорошо знакомы, на самом деле ровные и почти блестящие. Словно их положили только что, а не несколько веков назад.

– Оправдайся тем, что у тебя были обязанности поважнее. – Мы быстрым шагом идем к моему книжному, все еще обсуждая мое беспрецедентное опоздание. Но я не могу отвести взгляд от брусчатки. – Может, ты кому-то помогала. Скажешь, что у Джейкоба на ферме что-то стряслось.

Я фыркаю и тут же забываю о брусчатке.

– По-моему все знают, что я буду последним человеком, которого Джейкоб позовет спасать ферму.

– Что-то с переправой? Ты же родственница Риверсов. И их соседка.

Я мотаю головой.

– Мы же не хотим, чтобы дядя Зак врал ради меня.

Джорджия глубоко задумалась.

– Твой дядя не пришел на помощь. Но он в это время был на пароме – на воде.

– Ты его знаешь: он не остановит отправку паромов, если погода позволяет.

Я всегда гордилась своими родственниками и тем, как преданы они своему делу, как точно соблюдают они расписание отбытия паромов.

Но Джорджия мотает головой.

– Я не про расписание. А про то, что в момент атаки твой дядя был на воде и все равно не услышал твой зов. Кто бы ни послал монстров, он скрыл свое деяние от всего магического мира, иначе многие в городе почувствовали бы их атаку и пришли бы посмотреть, что происходит. Больше людей ощутили бы твой всплеск силы.

Всплеск силы. Я смотрю на свои руки. Сила. И я не имею ни малейшего понятия, как она работает. Впервые в жизни я в таком невыгодном положении. И что мне с этим делать? Только упрямо грести вперед. Разве не так нужно поступать всегда? Что ж, именно так я и делаю всю жизнь.

Мы наконец дошли до книжного, и, глядя на знакомое здание, я прогоняю мысли о силе. Не важно, во сколько городских или торговых проектов я ввязалась, книжный магазин остается моим самым любимым занятием. Ради бабушки, ради истории города, ради всех нас.

Я спрашиваю себя, могут ли ответы быть там, где они всегда и бывают? Просто сейчас в них больше волшебства, чем обычно. Если магия есть во всем Сант-Киприане, значит, она есть и в моем книжном. Магия здесь. Должна быть.

К тому же всю жизнь я думала, что моя бабушка – просто волшебница, так что…

– Моя бабушка была ведьмой, – шепчу я.

Джорджия довольно улыбается и все же быстро оглядывает улицу – хочет убедиться, что никого, кроме нас, здесь нет.

– Конечно, была.

На секунду я обрадовалась, что была права, но вдруг меня подкосило чувство утраты. Бабушки здесь нет, и она не сможет ничему меня обучить. И Ребекки нет рядом. А родители оставили нас, своих заблудших дочерей, здесь, на континенте, совсем одних.

– Ребекку изгнали, – хмурюсь я. – Бабушка умерла. – Даже сейчас мне больно говорить об этом. Но я продолжаю: – Но мои родители?..

Вздохнув, Джорджия отпирает входную дверь, и мы заходим внутрь.

– Они работают с кристаллами в Германии. Там находится важная колония ведьм, и как Наставники – так мы называем учителей, – они передают мудрость будущим поколениям.

– Передача знаний – не слишком благовидный предлог для того, чтобы бросить дочерей, свой город и всю нашу жизнь здесь.

Джорджия рассказала, почему они уехали, но не объяснила, почему они меня не навещают и едва выдерживают короткие телефонные разговоры.

Я всегда пыталась с ними сблизиться, но после бабушкиной смерти я решила наконец выстроить личные границы. Я перестала ждать, что они захотят со мной увидеться. Что они будут со мной.

– Они могущественные, выдающиеся волшебники, Эм. И у них родились две дочери, у которых совсем нет силы – это их сломило. Фактически это приговор для их рода, и они оба тяжело это приняли.

Звучит драматично и… как-то по-ведьмински. Приговор для рода. Это объяснение мне подходит. Я знала, что стала разочарованием для своих родителей. Никогда не могла понять, почему я была их позором. А теперь понимаю. И что еще лучше – они ошиблись.

Может, новая информация примирила меня с тем, что они меня бросили?

– Думаешь, кроме нас никто не знает, что произошло? – спрашиваю я, зажигая свет и включая компьютер. Но когда загудел блок, я посмотрела на свои руки. Не смогла сдержаться. Я изменила цвет глаз и убила мистических тварей. На что еще я способна?

Что-то во мне заставляет меня вспомнить слова Джорджии, сказанные перед тем, как мы вышли из дома.

– Ты сказала, что я звала тебя. – Я произношу это с сомнением. – И что все вы меня слышали, хотя я была там, за рекой, на старом кладбище.

– «Слышали» – не совсем верное слово. – Она смотрит на меня из-за прилавка. – Скорее, мы тебя почувствовали, но и то лишь тогда, когда битва закончилась. А так быть не должно. Мы должны были ощутить такую серьезную атаку, как нападение адлетов. – Она говорит это так, словно на меня набросилась Годзилла. Или Снежный человек. Я сглатываю чуть громче положенного. – Мы должны были ощутить твои страдания и боль Джейкоба. Но их словно заблокировали, хотя это невозможно.

Я не вполне понимаю слова Джорджии про «блокировку», но она выглядит очень обеспокоенной, и я стараюсь придать своему лицу такое же озабоченное выражение. Обычно я успокаиваю ее и убеждаю, что все в порядке, но сейчас все не так, как обычно.

И хуже того, внезапно я осознаю, что мне… кто-то нашептывает.

Я озираюсь в поисках источника голоса. Сердце колотится, словно вот-вот вновь появятся монстры, и я уже высматриваю красные огоньки, притаившиеся за столиком приоритетной выкладки с новинками книг.

До этого момента я даже не думала, что битва может повториться снова. У меня пересыхает во рту.

«Ты победила их, хотя даже не пыталась это сделать».

Что правда, то правда. Именно так. Я прислушиваюсь к шепоту, и он уже не кажется мне угрожающим. Жутковатый, странный, словно струйка холодной воды, стекающая по спине. И хотя от него бегут мурашки по телу, он явно не несет в себе угрозу.

Я делаю глубокий вдох – шепот словно зовет меня. Приглашает выйти из-за прилавка и пройти в глубь магазина. Я едва слышу, как Джорджия окликает меня по имени, словно нас разделяет преграда или стекло.

«Эмерсон, Ребекка. Рожденные в первый и последний день года».

Моя бабушка стоит там, где обычно был стенд с историей штата Миссури. А мы – семилетняя Ребекка и восьмилетняя я – стоим перед ней. Я знаю, что мне именно восемь, потому что в то лето я настояла на том, чтобы носить очки, хотя они были мне не нужны. Это не мое воспоминание. Или это не совсем воспоминание. Кажется, в тот момент бабушка читала нам сказку «Миссис Свинка-Хрюкл». Но сейчас она не читает… а говорит с нами. Дотрагивается до наших лобиков. Нашептывая, как это делали мои друзья в доме Джейкоба.

«Кровь от моей крови. От моего сердца к вашему».

Я не просто вижу эту сцену так, будто смотрю кино – словно этого со мной никогда не было. Наоборот, я ее чувствую, будто это происходило на самом деле. Словно это воспоминание. «Настоящее воспоминание», – утверждает что-то внутри меня. И видение насквозь пронизано магией. Как сквозь вату я слышу, что Джорджия зовет меня, но мне хочется остаться здесь. С бабушкой. С Ребеккой, которая стоит с широко раскрытыми глазами и что-то говорит мне, еще совсем девочке, на нашем с ней тайном, никому не понятном языке. И магия кажется мне чем-то таким знакомым, как привычный запах или ощущение.

Слеза катится у меня по щеке, и бабушка оборачивается ко мне, взрослой Эмерсон Вилди. Она протягивает мне руку, но она слишком далеко, и все же я чувствую ее прикосновение к своей щеке и кончик ее пальца, который смахивает одинокую слезу. Чувствую так, словно она и правда здесь, рядом.

Со мной.

– Бабушка, – шепчу я, и в моем голосе звучат грусть потери, растерянность и тоска по близкому человеку.

«Будь сильной, горошинка. Ты же Вилди».

Они исчезают – и бабушка, и мы с Ребеккой, и я чувствую руку Джорджии на своем плече.

– Эмми. Эм! – Она в недоумении встряхивает меня. – Дыши.

Я делаю вдох и понимаю, что легкие у меня горят. Будто я тонула. Я с жадностью втягиваю воздух.

– Я видела…

– Ничего ты не видела! – яростно прерывает меня Джорджия. И вдруг я с запозданием понимаю, что совершила ошибку. – Помни, Эмерсон, ничего ты не видишь. И ничего не знаешь.

– Но…

– Ничего! – выпаливает Джорджия.

Дверной колокольчик тренькает – в магазин пришел посетитель. И впервые за всю мою карьеру владельца магазина я хочу отправить покупателя восвояси. Особенно увидев, кто именно зашел.

– Эмерсон. Я так волновалась. Ты не открыла магазин вовремя. – Мейв Мейтер стоит передо мной, сжимая в руках несуразную сумочку в виде головы панды, и смотрит на меня со странным победным блеском в глазах.

Мейв Мейтер и ее спорные аксессуары были нашей вечной пыткой. Они с моей бабушкой не ладили. Однажды Мейв открыла конкурирующий книжный магазин, и когда бизнес не заладился, она обвинила в этом мою бабушку, хотя правда была в том, что Мейв воспользовалась бездонными карманами своего отца и обставила полки только теми книгами, что удовлетворяли ее довольно специфическим вкусам, чем и привела магазин к банкротству. И до нее было невозможно донести эту горькую правду.

С тех пор она в плохом смысле стала неравнодушна к нашему магазину «Слияние рек».

– Эм снова спасала шиншиллу, – с деланой искренностью произносит Джорджия, улыбаясь Мейв в своей обычной простодушной манере. И это заставляет меня задуматься о том, действительно ли ее улыбка настоящая? Или она специально так делает? Неужели все, что я вижу, – лишь маски? – Это не ее дело, но вы же знаете нашу Эмерсон. Она очень ответственная.

– Ты выглядишь растрепанной и помятой, Эмерсон. – Кажется, Мейв говорит это с удовлетворением. В любом случае не с симпатией.

Я стараюсь сосредоточиться. Стараюсь думать. Быть «здесь и сейчас», вместо того чтобы вспоминать о прошлом; я точно не должна сейчас думать об истории штата Миссури.

– Вы искали какую-то книгу, Мейв?

Я знаю, что нет. И понимаю, что сейчас она ощетинится. При этих словах она задирает нос.

– Твой фестиваль очень важен для нас, – с упреком продолжает она так, словно это не я его придумала. Будто это не я выступила с инициативой его проведения. – Если ты сегодня опоздаешь на мероприятия, будет катастрофа.

– Хорошо, что я никогда не опаздываю.

– Сегодня утром опоздала. – Она тычет пальцем на часы, висящие на стене. Они сделаны в форме лисы, чей пушистый хвост крутится, как секундная стрелка. Они всегда здесь висели, но я впервые кое-что понимаю. На могиле бабушки тоже лиса в виде статуи. По крайней мере так было до сегодняшнего утра.

– Я не опоздала, Мейв. А пришла вовремя.

– Для тебя это опоздание.

В обычный день. Но сегодня – необычный день. – Я напоминаю себе, что надо улыбнуться. Причем улыбка должна быть спокойной, а не раздраженной.

– У нас фестиваль багряников, и я должна была проверить все до начала, даже несмотря на сбежавшую шиншиллу. Я всегда так делаю.

Я не язвлю. А говорю правду. По крайней мере так было всегда до того, как я узнала, что я – ведьма.

– Тогда увидимся днем, – хмыкает Мейв. – Нам нужно послушать речь Скипа.

Я отрываю взгляд от часов с лисой.

– Что?

– У тебя голова опять занята шиншиллой, – говорит Мейв таким тоном, словно беседует с ребенком, и я не могу списать это на ведьмовскую натуру этой женщины. Она всегда так со мной разговаривала. Но теперь меня это раздражает еще больше, потому что я знаю, что в любой момент могла бы нанести ей сокрушительный удар. Своими руками. Наверное, могла бы. – Он сказал, что ты умоляла его произнести речь на открытии фестиваля. Мы как главные члены комитета «Багряника» должны ее услышать первыми, убедиться, что речь соответствует случаю. Ты же знаешь, как он любит отступать от темы.

Я хорошо об этом знаю и поэтому киваю в ответ. И еще я знаю, как она любит присоединяться к разным комитетам, дабы рассуждать о фестивалях и выбивать себе привилегии. Она вступает в комитет лишь тогда, когда основная работа по подготовке уже сделана.

– Конечно, – бурчу я.

Но постойте… Скип отказался произносить речь. И еще, именно он стоял за атакой адлетов, которые должны были меня убить. Наверное. Но ведь я все еще здесь. Я еще жива.

Мейв уходит. Сейчас она разнесет по всему городу, что неудержимая Эмерсон Вилди снова вела охоту на сбежавшую шиншиллу.

Я думаю о Скипе. И его речи, которую, как я отчетливо помню, он пренебрежительно отказался произносить.

– Что это вообще было? – сдвинув брови, спрашивает Джорджия. Еще одной странностью сегодняшнего дня стало то, что обычно улыбчивая Джорджия все время хмурится, словно ее подменили.

– Я не хочу отзываться плохо о другой женщине, даже о Мейв, – поясняю я. – Мы должны друг друга поддерживать. Но Мейв не упускает случая сделать из этой поддержки фарс.

– Я не про Мейв. А до нее. Это выглядело так, словно ты создала вокруг себя пузырь. – Джорджия указывает на то место, где я видела бабушку и Ребекку. – Я не могла до тебя достучаться.

Я поражена. Я чувствовала, что возле меня словно выросла стена или появилось закрытое окно, но я не думала, что сама его создала. Преграда просто появилась сама собой.

– Я не… Даже если это я, то не намеренно.

Меня охватывает беспокойство, но я не могу позволить ему одержать надо мной верх. Все так странно. Я выяснила, что я ведьма с магическими способностями, и к этой мысли еще надо привыкнуть. Тут не о чем волноваться.

Я повторяю это про себя несколько раз подряд. Чтобы убедиться, что сама в это верю.

– Было бы у нас время до Остары, чтобы все выяснить, – бормочет Джорджия.

– Остары?

– Да. Это настоящий фестиваль.

– Мой фестиваль тоже вполне настоящий. – Я чувствую себя уязвленной. Или расстроенной тем, что на том месте, где должен быть мой чудесный, аккуратный, безопасный мирок, есть целый иной мир, который я совсем не понимаю.

Джорджия гладит меня по руке.

– Конечно, он настоящий. Но фестиваль «Багряник» – для людей. «Остара» – для нас.

Для нас.

– Когда мы проводим фестиваль, сюда стекаются волшебники, так что нам приходится проводить «Остару» одновременно с фестивалем для простых людей, чтобы спрятать наш собственный. Все фестивали в городе проводятся для того, чтобы спрятать от людских глаз наши обряды и праздники.

Как много у них ухищрений. Идеальная брусчатка на дороге, скрытая заклинанием. Ведьмы, спрятанные среди людей. Волшебницы со стертой памятью.

Но я концентрируюсь на самом важном.

– Исторически, – добавляю я.

– Исторически?

– Да. Может быть, исторически фестивали в городе и были прикрытием… для волшебников.

Мы с Джорджией уставились друг на друга.

– Потому что, Джорджи, с тех пор, как я стала президентом торговой палаты, мои фестивали стали сами по себе. Разве не так?

– Так, – смеется моя лучшая подруга.

Мы обе делаем вид, что я пошутила, но мне кажется, что я права. Ведь я – все еще прежняя, и не важно, кого я могу уничтожить, просто вытянув перед собой руки.

Я улыбаюсь Джорджии.

– Так что такое эта Уст… Устрицерия?

– Остара… – четко произнося звуки, поправляет она. – Праздник весеннего равноденствия. Мы собираемся, чтобы отметить смену сезонов, и этот праздник проводится вместо… ну, скажем, Дня благодарения. В зависимости от того, что тебе нужно, ты можешь предложить что-то или о чем-то попросить, и обычно во время Остары мы просто… отдыхаем. Очищаемся к новому сезону, оставляем прошлое в прошлом. Это помогает поддерживать баланс в мире. Или должно было помочь.

Я хочу переспросить ее, что она имела в виду, но ее рука все еще лежит на моей, и как недавно в башне моего дома, мне показалось, что она вот-вот заплачет.

– В этом году ты будешь праздновать с нами.

Понятия не имею, почему это для нее так важно.

Джорджия была моей лучшей подругой с тех пор, как я себя помню. Я никогда не хотела с ней расставаться. Никогда не желала отдаляться или держать с ней дистанцию. До этого момента. Сейчас мне нужно время и пространство для того, чтобы все осмыслить, но у меня не получается побыть в одиночестве.

Ведь у нас запланирован фестиваль. И речь Скипа, которую надо утвердить. Мне нужно руководить книжным магазином, а в свободное от него и фестиваля время разбираться с днем весеннего равноденствия и адлетами. Когда я справлюсь со всеми этими задачами, наверное, я покопаюсь в своих чувствах и в том, как события этого дня изменили мои отношения с друзьями. Или даже не сами отношения, а мое понимание того, что между нами происходит.

– Спасибо, что выручила меня, но дальше я сама справлюсь, – бодро заверяю я. – Если кто-нибудь спросит, почему я опоздала, я расскажу легенду о шиншилле. Не волнуйся.

– Я не могу оставить тебя одну, – снова хмурится Джорджия.

– Не смеши меня.

Она слегка качает головой, словно не может поверить в мою непонятливость.

– Это очень опасно. Крайне опасно. Ты даже не представляешь, в какой ты оказалась передряге.

– Не представляю после того, как рычащие, клыкастые, человекоподобные собаки из ночных кошмаров пытались меня сжевать?

– Эм.

– Ты мне не слишком-то доверяешь, Джорджия. Я же выжила на кладбище.

Она поджимает губы и не говорит ни слова, но я точно знаю, о чем она думает. «Иногда ты чересчур доверяешь себе, Эмерсон».

Но я всегда верила, что лучшее, что поможет женщине победить в жизни, – это она сама. Конечно, мир не собирается отступать и давать поблажки. Но сегодня я победила адлетов. Я сама. Может, Джейкоб и удержал их на какое-то время, но именно я стерла их в порошок. Сразила их.

Что бы я там с ними не сделала, это была моя заслуга, хотя мне даже не положено обладать магическими способностями.

– Тебе нельзя оставаться одной до того, как мы поймем, что именно происходит, – предупреждает Джорджия.

– Господи Иисусе! – резко восклицаю я. – Я не думаю, что кристаллы или радуги смогли бы побороть чудовищ. Согласна?

Она отшатывается и одергивает руку.

Хотела бы я утверждать, что говорю подобным тоном со своей лучшей подругой из-за событий сегодняшнего дня. Но нет. Просто я дотошная, у меня много талантов, я амбициозная и вообще – потрясающая. И, к сожалению, порой я веду себя как заноза в заднице.

Обычно Джорджия после таких слов становилась похожей на щенка, которого пнули ногой, и в такие моменты я чувствовала себя еще хуже. Я открываю рот, чтобы, как обычно извиниться, но ее лицо меняется.

Она уже не похожа на несчастного щеночка, а скорее на… бескомпромиссную женщину.

Я ее не узнаю.

– Я понимаю, что ты не привыкла находиться в совершенно незнакомой ситуации, – произносит она с прохладцей в голосе. – Тебе неприятно во всем полагаться на нас. Но именно так все и должно быть, Эмерсон. Ты понятия не имеешь, сколько вреда можешь причинить. Хоть раз в жизни тебе придется сделать то, что тебе говорят другие.

Я бы категорически отказалась слушаться чужих указаний, если бы мне это предложил кто-то другой. Но сейчас это Джорджия. И она никогда не говорила со мной таким тоном. Ни разу.

И я не знаю, что мне теперь делать. Я вообще не знаю, что мне делать, а это просто неприемлемо.

Так что когда в магазин входит очередной клиент – не могу сказать, человек это или ведьма, да мне в принципе все равно, – я делаю то, что знаю. Широко улыбаюсь и приветствую его в книжном магазине «Слияние рек».

8

У меня сегодня непрерывный поток покупателей, большинство из которых приехали в город на фестиваль «Багряник». Не буду утверждать, что они здесь ради человеческого мероприятия: это могут быть ведьмы и колдуны, что приехали на «Остару». На наш

Продолжить чтение