Читать онлайн Шаман Увуй Хэдуна бесплатно

Тарас весной, летом и осенью носил прорезиненные штаны и куртку светло-зелёного цвета, сапоги-болотники. Привык к такой одежде. Да она ведь, как нельзя, подходила к здешним условиям. Обитатели нанайского села Увуй Хэдун (верховой ветер), расположенного на правом берегу Амура, круглый год, в основном, занимались рыбным промыслом. Такую привилегию имели не только нанайцы, но и представители всех национальностей селения. Тот, кто желал, зарабатывал деньги таким способом и зачастую не такие уж и плохие.

Многие жители Увуй Хэдуна имели для этого специальные лицензии и сдавали по договору на переработку основную часть улова нескольким заводам по солению, копчению и консервированию горбуши, кеты, сазана, толстолоба, миноги и всего того, что издавна считается на берегах Амура промысловой рыбой.

Чем больше её выловил, тем выше заработок. За уловом прибывали, причаливали к старой деревянной пристани-дебаркадеру большие катера и даже самоходные баржи. Из грузовых автомобилей на них перегружалась рыба, главным образом, в трюмы. Такие деловые отношения с испокон веков существовали не только здесь, но и по всей России, и в царские времена, и в советские. Всегда продуктивно действовали специальные заготовительные конторы, артели, товарищества, колхозы и кооперативы. Предметом полезного промысла являлась не только рыба, но мясо диких животных и птиц, пушнина, грибы, ягоды, орехи, лекарственное техническое сырьё и многое другое.

Конечно, придёт такое время, когда многое из того, что утеряно, восстановится, придёт в норму. Под контролем государства и с его прямым участием всё вернётся на круги своя.

Русский, по облику и рождению, двадцатипятилетний высокорослый парень с синими глазами, с копной светло-коричневых волос на голове, перемешанный с ранней не по годам сединой. К такому человеческому обличию, вполне, подошли бы, к примеру, фамилии Иванов, Петров, Сидоров, но никак не нанайская – Тумали.

Но в жизни складывается по-разному, и зачастую не ты ей, а она тебе диктует свою волю. Правда, зачастую человек этого и желает, ибо не имеется другого выхода из положения или просто считает, что так будет правильней. Его приёмный отец, великий кала (шаман) Гогда Гидович Тумали обучил Тараса не только охоте на зверей и ловле рыбы, но и камланию. Успел передать умение общаться с духами, с людьми, ушедшими в иные миры, с Высшими Силами…

Не всё, конечно, но многое открыто шаману. То, что считается для большинства великим чудом, для кала – привычная, текущая жизнь. Настоящий шаман всегда придёт тому человеку на помощь, чьи помыслы чисты и действия не преступны. Так и должно быть, так и бывает.

Явственно Тарас ощущал, чувствовал, что в его жизни очень скоро наступят перемены. Нарушится уклад его привычной жизни, и от этого никак не уйти. Верил и надеялся, что всё, что ни случится с ним, к добру. Но оно ведь тоже не бывает простым. Кое-что можно предвидеть, но далеко не всё. Но он чётко ощущал, что волна перемен наплывает на него.

Он сидел на крыльце своего дома и внимательно смотрел на большого серого соседского кота Гриню, который бросил по селу там, где ему вздумается. Собаки его не трогали, хорошо знали.

Никто, кроме Тараса, не ведал, что этот кот не так уж и давно, в предыдущей жизни, был человеком. Правда, не совсем положительным и правильным. Мужик, в общем-то, не такой уж плохой, но горький пьяница. Семён Костров мог бы быть хорошим рыбаком, если бы ни водка. До пятидесяти лет не дожил, оставил жену с двумя детьми почти без денежных средств, обрёк на нелёгкое существование и ушёл в мир иной, к «верхним людям». Возможно, и «нижним».

Но сельчане в беде никогда друг друга не оставляют. Во всяком случае, без мяса и рыбы Костровы не сидели.

Так получилось, что почти сразу же тут же, в Увуй Хэдуне Семён и родился, но не человеком, а котом. Решение Верховных Богов и Духов никто не может отменить. Да и нужно ли пытаться обычному смертному пытаться брать на себя непосильную ношу? Не всякое движение наполнено смыслом, и зачастую острое желание отдельного субъекта считать себя особенным выглядит жалким и смешным, а потом и трагичным. Пожинается посеянное.

– Да ведь и котом быть, тем более, в родном селе, Семён Аркадьевич, тоже быть не так уж плохо, – сказал Грине молодой рыбак и шаман. – Иногда видишь детей своих и жену, которая уже и не твоя. Замуж вышла за трудолюбивого мужика. Того, что предрешено, никто не может остановить.

Кот отвернул свою морду в сторону. Обиделся. Потом проницательным взглядом посмотрел на Тараса, мяукнул и убрался со двора.

Шаман тяжело вздохнул. Видел, что разжиревшему на рыбе коту Грине, то есть Кострову, выпало прожить здесь в этом образе не больше девяти лет. А там… Может быть, опять он появится на Земле или в другом месте человеком или каким-нибудь гуманоидом. Тумали не пытался «посмотреть» что там, впереди, у Семёна Аркадьевича. Зачем? Что дано Свыше, то не изменится. Оно уже фактически произошло, ведь всё находится в настоящем времени. Но каждое существо подключается лишь к малой части того, что происходит, не осознавая, что существует всегда, везде и всюду в разных обителях и оболочках.

А сегодняшним вечером или даже уже наступающей ночью Тарасу необходимо было пообщаться с духами, попросить о помощи тем, кто в ней нуждается, кое-что сообщить бестелесным, могучим и всесильным, но, в основном, о многом их спросить. Он знал, что после завершения камлания ему предстоит долгая беседа с духами, которые если не всё, то что-то сообщат. Тарас услышит и поймёт даже то, что они подумают.

Он поднялся с крыльца, вошёл в дом. Направился из горницы в третью, совсем маленькую комнату, дверь которой постоянно находилась запертой на ключ. Пришло время облачаться в шаманский наряд. Во время камлание это обязательно.

Узоры, фигурки, изображающие духов в виде животных, птиц, рыб, деревьев, которые украшали одежду шамана, имели своё значение. Множество их было не только на кофте, юбке, штанах из хлопчатобумажной ткани, поясе, замысловатой шапке, лёгкие ичигах, но и на бубне, обтянутом кожей оленя. Имелась и деревянная колотушка, без которой во время камлания никак не обойтись.

Головной убор был украшен, прежде всего, медным кружком, перьями птиц, металлическими стружками, монетами. Доподлинно описать всё это престо невозможно и так, походя, объяснить, почему на кофте Тараса изображена птица-солнце (сиулду), змеи, лягушки, черви, жабы… Но, всё же, тривиальное объяснение этому есть. Всё живое и даже условно не живые, предметы, явления, события имели души, которые на мгновение могут явиться перед камом (шаманом), на короткое время оставив свои временные или относительно постоянные оболочки.

Не так-то проcто пройти незамеченным по селу в сторону леса даже перед наступлением ночи, тем более, в таком одеянии. Никогда Тумали не желал находиться на виду, но приходилось. Он ведь шаман, человек, который взял на себя ответственность за чужие судьбы и даже жизни. Потому и шёл к месту камлания и сейчас, и в другое время.

Отвечая лёгким кивком головы, а иногда и лёгким ударом колотушки о бубен, он поднимался по центральной улице к лесной роще, расположенной на небольшой возвышенности. Ему преградила путь женщина лет сорока, потомственная рыбачка Петрова. Она сказала:

– Попроси, Тарас, у духов, чтобы они оберегали моего сына Валеру. Ему сейчас нелегко. Он ведь сейчас… воюет. Я понимаю, что так надо. Но защити его!

– Я всё помню и знаю, Анастасия, – шаман приостановился. – Я всегда с теми, кто нуждается в помощи добрых духов. Но я вижу отсюда, что Валерий жив. Правда, сейчас идёт бой, и он не отходит своей гаубицы. Не тревожь его своими мыслями, они летят далеко и быстро.

– Не обижайся, Тарас, что я остановила тебя, но сердце моё болит.

– Пусть оно успокоится. Всё пока хорошо. Но больше никогда не останавливай кала на его пути. Этого делать нельзя.

– Прости! Я знаю, что в это время тебя нельзя называть даже по имени. Но я не могу… сердце разрывается на части.

– Везде по-разному, но меня останавливать не следует. Это правда. Всё будет хорошо, Анастасия. Успокойся!

Петрова, поклонившись Тарасу, поспешно направилась к своему дому. Да хранят Петрову и её семью добрые духи! Пусть они не скупятся на счастье и радость для людей. Не всё, конечно и в их власти, но можно и постараться…

Некоторые, из числа недавно приехавших в Увуй Хэдун, скептически смотрели ему вслед, не ведая того, что неверием своим навлекают на себя гнев таёжных духов, да и бытовых, которых вокруг немало. Их видит только тот, кому это дано. Не обязательно быть шаманом, чтобы заметить их и не посчитать галлюцинацией.

В лесу поздним вечером темнеет рано, а ночью, вообще, ничего не видно. Поэтому Тарас прихватил с собой большой электрический фонарь, повесил его на грудь. В руках он держал колотушку и большой бубен, на котором тайными рисунками и знаками была, по сути, изображена часть Мироздания – ближайшая Вселенная с планетой Земля. Путь по проторенной тропе был не таким уж длинным – около трёх километров. Правда, подниматься приходилось в гору.

Вскоре его путь почти в полных сумерках завершился. Тарас торжественно произнёс «здесь», поднял левую руку с бубном вверх и трижды ударил в него колотушкой, ударная часть которой была обшита коричневым войлоком. Ручка её, как водится, деревянная, полированная. На этом месте, на горной поляне, не так уж и давно камлал его отец. Оно осталось неприкосновенным и не изменённым. Никто бы не посмел что-либо здесь изменить или нарушить.

А у праздно шатающихся, нездешних людей подобные ритуальные площадки ничего, кроме страха, не вызывают. Неведомое и непонятное почти всегда порождает в несведущем, некомпетентном человеке волнение, связанное с опасением за собственную жизнь и своих родных и близких. И не напрасно. Разумный и осторожный всегда обойдёт странную поляну стороной и правильно поступит. Гнев не только злых, но и добрых духов бывает очень силён. Они не любят, не принимают и не понимают того, почему беспокоят их место встречи с шаманом посторонние люди. Это ведь не простое, а живое место.

Здесь, в центре поляны, в метрах двух друг от друга, стояли всё те же три шаманских столба (тороан). Никто без ведома Тараса не посещал зону камлания. На среднем, в его центральной, квадратной части, были изображены змеи (симур, муйки), ящерицы (исэлэн), жабы (кутуэ, хоин). Было здесь много и другого: от скульптурных изображений кукушек (кэку) до лица, облика духа Сингиа Мапа. На первом и третьем столбах ничего не изображалось. Их вид убедительно говорил об условной и привычной простоте земного мира, но далеко не бренного, а текущего, подобно бурной реке.

Но прежде чем приступить к камланию, Тумали обложил место контакта с духами, «площадь трёх столбов» четырьмя кострами со всех четырёх частей света. Тарас с бубном осторожно и неторопливо вошёл в пространство общения, приблизился к центральному столбу. Осторожно ударил в бубен колотушкой. Этим жестом он попросил духов, чтобы они обратили внимание на его присутствие. Затих на мгновение, к чему-то прислушиваясь. Потом ударил ещё дважды.

Перенося тяжесть тела на левую ногу, пятясь назад, начал круговое вращение вокруг точки опоры. Под грохот бубна, с криками и прыжками, он образовал круг вокруг центрального столба, вошёл в созданное им пространство. Подобным приёмом пользуются и многие маги, но, конечно же, самые настоящие, а не телевизионные.

Совсем недалеко послышался крик филина, и Тумали продолжал камлать. Движения его были то плавными, то резкими, стремительными. Бубен тоже издавал разный звук. Порой Тарас падал на землю, затихал и вновь вскакивал на ноги и продолжал вести необычный разговор с духами. Прежде всего, он просил духам оказать помощь тем людям, которые в ней нуждаются. Если, конечно это возможно. Ведь даже над великими духами и богами стоят неведомые, более могущественные силы, которых тоже кто-то могучий опекает. И так… до бесконечности.

Время камлания заняло не более тридцати минут. Тарас не забыл попросить духов о том, чтобы они дали ему возможность вспомнить свою предыдущую жизнь. Какая она? Был ли он хорошим человеком, любил ли землю, на которой родился? Это важно знать. Ведь на прошлом у большинства людей базируется настоящее. Да и нет никакого минувшего. Всё находится в настоящем. А жизни не имеет начала и конца. Она всегда есть.

«Умирает» человек, а потом «рождается» на определённом отрезке вечного движения. Не всегда сразу же и не обязательно гуманоидом. Но любое существование следует принимать с благодарностью. Верховные боги и духи знают, что и как делать, и путь всякой частицы всего живого в бесконечности не случаен.

Один человек становится лучше, другой – наоборот… Но нет и не будет конца совершенствованию. А падение и взлёты обусловлены предыдущими отрезками жизни. Без этого не обойтись даже бабочке-однодневке, которая после ухода в иной мир может родиться медведем или человеком, или уйти в дальние миры, где всё не так, как на Земле.

Шаман лежал на бугре, отдыхая от недавнего камлания. Тарас чувствовал, что сложные перемены через несколько дней заполнят его жизнь. Понимал, что в любой ситуации следует оставаться хорошим человеком, а если и приносить вред и урон, то, как и должно быть, только явному и опасному врагу.

Ожидания дали свой результат. Через несколько минут начались его общения с духами и неведомыми существами. Любая, даже беспредметная беседа всегда имеет пусть скрытый, но смысл. Но здесь, на краю поляны камлания, общения должны были быть важными и содержательными. Шаман общается с духами не только во время своих ритуальных танцев под грохот бубна, а всегда, везде и всюду. Конечно же, он, всего лишь, человек, но не такой, как другие. Да ведь и все люди разные. Одинаковых не существует.

В свете горящих костров Тарас увидел большого чёрно-белого филина, который опустился на нижнюю ветку ближайшей сосны. Птица повернула голову в сторону шамана. Не раскрывая рта, она произнесла:

– Я вижу, что ты узнал меня, Тарас.

– Для меня великая честь видеть тебя, великий шаман Нэцэн, что на русском языке означает «птица», – Тумали вскочил на ноги, поклонился. – Прости за то, что побеспокоил тебя.

– Ничего страшного не произошло. Тому, кто живёт ради других людей и земли, на которой родился, я готов помочь. Во время твоего камлания я всё видел и слышал.

– Я чувствовал это, великий Нэцэн, и за это тебе благодарен.

– Да, отныне и до ухода в иной мир, к «верхним людям», ты будешь помнить свою предыдущую жизнь. Не всё, конечно, всплывёт в твоей памяти. Но главное будешь помнить.

– Я благодарю тебя, Нэцэн, за это и заботу о людях.

– Не забывай, что многое и в твоей власти и тебе ведомо. Я знал твоего отца, почтенного шамана Гогду. Он был и остался прекрасным человеком.

– Почему его душа никогда не является сюда во время моего камлания?

– С его душой ты всегда можешь пообщаться, что ты всегда и делаешь. Она помнит все свои отрезки жизни – и минувших, и будущих.

– Это правда, Нэцэн. Я общаюсь с духом отца. Но почему он не появляется здесь? Ведь это его поле камлания.

– Оно давно уже принадлежит только тебе, а потом перейдёт другому шаману. Достопочтенный Гогда давно уже родился человеком в вашем мире, но в другом месте. Тебе и не надо знать, кто он и чем занимается.

– Если он пожелает, то обо всём расскажет мне сам.

– Может случиться и так. Но для тебя и для него, находящегося в другом теле, это и не так важно. Жизнь не имеет конца и начала. Ты же ведь хороший шаман, Тарас, и знаешь об этом.

Почтительно молодой Тумали склонился перед сильным и добрым и духом в образе филина. Тарас давно знал о его величии. С малых лет он часто слышал об этом от приёмного отца Гогды Гидовича. Нэцэн является помощником великого бога и духа Боа Эндурини, служит ему. А задержался он в тёмном промежуточном мире для того, чтобы творить продолжать творить добро, обладающий способностью принимать любой образ.

Но чаще всего Нэцэн являлся перед людьми в образе человека или филина. Ему ведомы все заповедные места встреч людей, зверей, деревьев и душ не только в этих краях, но и на большой территории, где расположена Россия.

Справедливому Нэцэну, как никому известно, что даже каждый выдох и вдох сякого живого и условно мёртвого, существа, явления и событие наполнены тревогой, и она естественна. Живущий вечно, а это касается всякого существующего, не может равнодушно взирать на происходящее вокруг. В мире каждое мгновение что-то происходит и оно не может не волновать.

– На будущее скажу тебе, Тарас, – предупредил молодого шамана Нэцэн. – Никогда, ничего, никому не тверди от имени богов и духов. Отвечай за себя – и тогда тебе помогут.

– Я так и стараюсь поступать, великий учитель, – ответил Тарас. – Я не считаю себя мудрым, в чём-то почти такой же, как лесная травинка.

– Тебе всегда будет пытаться вредить злой дух Нгэмун. Но я сумею тебя защитить от него. У меня теперь для этого достаточно сил.

– Я благодарен тебе за это, Нэцэн.

– Иначе и быть не может, ведь ты служишь добру. Но тебе придётся встретиться с ним. Не будь с ним слишком откровенным перед ним, не доверяй ему. Поступай так, как учил тебя шаман Гогда.

Всё так и происходило. Приёмный отец Тараса предупреждал сына, говорил ему, чтобы тот остерегался и никогда не принимал улыбчивые маски за добрые человеческие лица. Совершить ошибку может каждый, даже шаман, но следует быть осмотрительней. Но злой дух Нгэмун (угроза) опасней многих других.

Добрый и мудрый Нэцэн ещё раз сказал Тарасу, что тот будет находиться под его защитой до самого конца своему земного пути.

– Не всё так просто на каждом отрезке вечной дороги, не имеющей конца и начала, – мысленно обратился к Тарасу. – Наверное, так и должно быть. Даже самая солнечная тропа, усыпанная розами, опасна. Каждый такой цветок имеет шипы. Иногда они ядовиты, и с этим приходится считаться.

– Я понимаю тебя, Нэцэн, – согласился с ним Тумали. – Ведь даже твой земной путь продлился больше тысячи лет. Тебе известно то, что никому не ведомо, да и не положено знать.

– Я не считаю себя великим. Мне тоже знакомы паденья и взлёты. Долгое время пришлось быть человеком, а теперь я – дух. Стараюсь не позволять жестоким существам ловить души нерождённых людей и швырять их в густые и высокие травы. Не всегда у меня это получается. Но я стараюсь.

– Верховные Боги и Духи поймут и поддержат добрые действия и помыслы. Я хочу быть таким, как ты.

– Ты не хуже и не лучше меня. У каждого своя дорога. Главное, чтобы она была правильной. Многие души, даже ныне живущих людей, находятся в плену обстоятельств и заблуждений. Ты шаман, поэтому меня понимаешь.

– Да. Стонущим людям нет числа. Жаль, что многим из них кажется, что они счастливы в своём безумии.

– Но безумие иногда и является мудростью.

– Не всегда такое происходит. Потому даже те, кто ещё не родился, должны быть твоими детьми. Очень часто их некому защитить.

Это понятно. Мир земной – пёстрый ковёр, где всякий орнамент не прост, а наполнен особым смыслом. Но в нём множество чёрных и белых вкраплений и полос. Белый содержит в себе все цвета, а чёрный – это его отсутствие. И это плохо. На великом просторе открытых душ всех существ, предметов и явлений он творит немало бед.

Но после пройденного отрезка Жизни на Земле всё обновляется. В бесконечной лавине миров и обителей каждый обретёт свою судьбу. Важно, чтобы она была счастливой. Потому шаману и суждено слушать то о чём говорят не только солнце и луна, но и звёзды. Они не молчат, одних встречают, других – провожают.

– Тем существам, что пока не родились, слава и уважение! – сказал Тумали. – Они терпеливы. Правда, не так долго им находиться между мирами.

– Это верно, – согласился с ним Нэцэн, – они, всё равно, где-то родятся, то есть продолжат свой путь. Но чем раньше они это сделают, тем лучше. Страшно выйти на новую дорогу с озлоблением и неверием в то, что Жизнь бесконечна.

– Но ведь и гром небесный, и яркий свет, великий Нэцэн, не затеряются в преданих древних, они всегда с нами.

– Для одних они – благодать, Тарас, для других – беда. И об этом тоже не забывай.

– Я помню.

– И ещё. Люби и цени землю, на которой родился, учись её понимать и защищать. Совсем скоро тебе придётся это делать. Перемены не за выcокими горами, и пока ты здесь.

Не раскрывая рта, сказав это, филин, пролетел над пламенем, костров, и вскоре исчез в тёмном пространстве. Тумали знал, что больше не встретит Нэцэна. Ведь великий учитель сказал всё, что мог и должен был сказать.

Погружаясь в мысли, Тарас присел на бугор, заросший мхом. Ему требовалось осмыслить только что услышанное. Он посмотрел в небо, украшенное звёздами. Множество непостижимых миров, по которым тоже проходит дорога, не имеющая начала и конца, и внутри планеты их тоже бесконечное множество.

Человек – лишь частица бесконечности. Утверждение приемлемо, но верно лишь отчасти. Ведь даже упавший в траву лист, как и всякий стебелёк, в «глубине» своей не имеет предела. Каждый атом мысленно можно разделить на две равные половины, а потом любую из них тоже разделить. И это процесс можно продолжать вечно. Непостижимая человеческим разумом «малая» бесконечность, которая визуально и относительно реально является частью «великого», тоже не имеющего предела.

Только тот, кто пусть с волнением и тоской, но готовится к собственной смерти, страшится вечной жизни. Для него проще всего стать ничем или попросту прекратить своё существование, что никак невозможно. Нет в мироздании ничего мёртвого, оно противоестественно и невозможно.

Но на этом отрезке Жизни ему, Тарасу, выпало бить в бубен колотушкой, вселять веру людей в то, что добрые перемены и надежды на лучшее, где-то, рядом. Что-то можно подвергать сомнению, но не свой собственный путь. Следует верить в движение, которое приносит пользу окружающему миру, даёт положительный результат.

Не так опасен сам Нгэмун, как его жалкие лакеи и рабы, считающих родиной своей груды денежных ассигнаций, пахнущих кровью и потом добрых и доверчивых людей. Какие кары и муки уготованы полпредам и служителям зла на «другом отрезке» дороги, неведомо даже Нэцэну. Но ничего хорошего их не ждёт.

В этих местах обитало множество самых разных существ. С некоторыми из них Тарас уже встречался. Среди них дух нанайца Далиана, чьё имя на русский язык переводится, как «мешок». Это существо вот уже почти сотню лет не может

никем и нигде родиться, задержалось в одной из промежуточных обителей. Ничего не случается без причин.

Вот и сейчас сквозь листву на Тараса взирал Далиан и ничего уже не просил у молодого шамана. Да ведь и не в силах Тумали был помочь тому, кто наказан за свою предыдущую жизнь Высшими Силами. Настанет время – и прощение придёт и к нему. Появится он, возможно, и на этой земле каким-нибудь жучком и паучком. И это уже не так плохо.

История не такой уж и давней земной жизни Далиана тривиальна и проста. Он нажился на обмане нанайцев-промысловиков не только в Увуй Хэдуне, но и в других стойбищах (селениях). Считая, что нищета и бедность – признак слабоумия, он, по сути, грабил доверчивых людей. Полагая, что он мудрый и особенный, скупал за бесценок мясо диких животных, рыбу, пушнину и всё, что возможно, занимался выгодной перепродажей того, что добывал нечестным путём. В сущности, занимался спекуляцией.

Счастливый, постоянно пьяный, с курительной трубкой в зубах… он старался везде и всюду казаться добрым человеком, но это, чаще всего, у него не получалось. Окончательно с его физиономии и души, и с таких же субъектов, как он, советская власть, пришедшая на Российский Дальний Восток, сорвала маску благодушия.

Он очень вовремя умудрился сбежать со своими накоплениями на территорию Китая. Но там весело и счастливо прожил не очень долго, стал жертвой хунхузов (бандитов, разбойников), которые не только лишили его жизни, но и всех накопленных богатств.

– В чём же моя вина, шаман? – спрашивал он у Тараса. – Что же плохого в том, что я хотел быть богатым и умным?

– Ты не понял, Далиан, что невозможно построить личное счастье на чужих бедах, – просто ответил ему Тумали. – За это тебе и приходится платить.

– Да какой же ты шаман? Ты ведь русский! Я тебя не понимаю.

– Если не понимаешь, то время окончания твоих страданий пока не пришло. Когда ты, Далиан, сообразишь, в чём дело, тогда Верховные Боги и Духи дадут тебе возможность родиться. Но вряд ли ты появишься на свет в оболочке человека и, возможно, это произойдёт в другой обители. Так часто случается.

Сейчас Далиан смотрел на молодого шамана со стороны и не задавал вопросов. Может быть, что-то уже начал понимать. Светлый клинок ножа не красят чёрные пятна и ржавчина. Плохо стать заброшенным домом с пустыми глазами окон. Незавидна судьба у тех, кто надолго задержался в промежуточном мире, то есть в месте, который зыбок и постоянно меняется не в лучшую сторону. Не так скоро

и далеко не сразу оно станет уютной обителью.

Не поможет Далиану даже могучий злой дух Нгэмуна, ставшего очень условно великим существом на чужой крови. Ведь он никогда не посмеет пойти против

воли и решения Высших Сил.

Но, всё-таки, страдающий дух Долиана решился и на сей раз подлететь к сидящему на бугре шаману. Он спросил у него:

– Может быть, ты дашь мне какой-нибудь дельный совет, Тарас?

– Я не так часто даю советы. Но старайся жить надеждами на лучшие перемены, – ответил Тумали. Никогда не считай себя лучше и умней других. Не пей напиток радости из чужого ковша! Жди, когда тебе позволят это сделать.

– Мне и сейчас непонятны твои слова!

Со стонами и криками Далиан исчез почти в тёмном пространстве леса. Улетел прочь от мерцающих костров. «Пусть не человеком, – подумал Тарас, – но каплей дождя в грядущей жизни буду. Постараюсь делами и помыслами своими рождаться и умирать в плотном теле. Оно – не только защита, но пусть временное, но жилище души». Но и она не сможет согреться у пламени костра, которого нет.

Всякое добросовестное камлание порождает усталость. Понятно, что Тумали потерял при этом часть энергии. Он встал на ноги. Поднял правую руку вверх, потом направил ладонь в сторону трёх столбов. Буквально через несколько мгновений на поляну его общения с духами выпал сильный дождь, почти ливень. На Тараса не упала ни капли небесной влаги потому, что он находился в стороне. Но костры задымились и погасли.

Пора было отправляться домой. Ноги хорошо знают дорогу, да и фонарь электрический пусть не ярко, но освещал его путь.

Он вернулся в своё жилище, приготовил для собак Ветра и Тумана еду, наварил большую кастрюлю юколы, несолёной сушёной кеты, смешал варево с хлебом, остудил и отнёс кобелям в вольер. Он не держал их на цепи, но и не отпускал на ночь гулять по селу. Ни к чему это, да и даже самые добрые собаки не всегда предсказуемы.

Сидя за столом, за кружкой с крепким чаем, Тарас думал, размышлял о прошедшем дне и о тех переменах, которые грядут, которые начисто уничтожат его привычный уклад. Но произойдёт это для пользы дела, в чём Тумали не сомневался.

Тарас вспомнил свою жену, прекрасную нанайку Нэликэ (тоненькая) Ходжер. Она была его одноклассницей, дружили, считай, с первого класса. Маленькая, черноглазая, черноволосая, улыбчивая. Она после окончания школы в артели на разделке рыбы работала. Он же занимался, в основном, ловлей горбуши и кеты и не только во время путины…

Постоянно рыбу ловил и другую с напарником, но зачастую – один. Приноровился. Правда, это не так и легко. Но причина в том, что шамана, да и любого адекватного человека часто тяготит необязательное общение с теми, кто любит много и долго говорить, иногда, ни о чём.

Как только Тарасу и Нэликэ исполнилось по восемнадцать лет, так они почти сразу же и поженились. Но недолго на Земле им выпало быть вместе. Несмотря на то, что Нэликэ была ловкой, гибкой и пластичной девушкой, добрые духи не уберегли её от беды. Наверное, это и невозможно было сделать. Ведь у каждого своё судьба. А то, что написано у каждого на роду, то определено судьбой и Высшими Силами.

Случилось так, что по осени упала она вниз с высокого кедра. Всё произошло быстро и неожиданно, Тарас не успел прийти ей на помощь. Сразу же его любимая ушла к «верхним людям», но на прощанье своему опечаленному юному рыбаку и шаману успела сказать: «Я с тобой, Тарас, всегда буду. Можно?». Уже пять лет не было ей на этом свете.

Потом, в двадцатилетнем возрасте, призвали его на службу в ряды Российской Армии. Но и там, во время коротких, тяжёлых снов летал к ней. Но не сны ведь это вовсе, а пространство, наполненное самими разными мирами, прошлым и будущим. Правда, эти понятия условны. Ведь всё происходит одновременно и только в настоящем. Людям приходится в разных обителях, оболочках, состояниях существовать везде и всюду, но не осознавать этого. Звери, птицы, растения, раскаты грома и даже явления другого рода и события – это, в сущности, люди.

Тарас и Нэликэ очень часто встречались в одной из промежуточных обителей. Там и сливались их самые основные и бессмертные тонкие тела, они же и души, духовные субстанции. Этим только и богат человек, а не огромными, тайными и явными банковскими счетами в зарубежных оффшорах, не вилами и особняками, расположенными в странах НАТО, например, в той же Италии.

Тогда Тарас в инженерном полку проходил службу. Можно сказать, почти на особом положении, находился. После её трехмесячного прохождения в специальном учебном подразделении стал взрывником, и звание ему присвоили – сержант. А когда вернулся после окончания срока службы, то уже и не во сне, а наяву встречался со своей Нэликэ.

Виделся с ней, как и прежде, в промежуточном мире, как бы, на нейтральной полосе, находящейся на перекрёстке нескольких обителей. Их не так часто, но посещают, многие родные и близкие, обитающие в разных мирах. Он и ними иногда встречался. По-другому и не получалось. Ведь все ушедшие отсюда брели иные судьбы и тела. А души, конечно же, знают и помнят если не всё, то многое.

Только ведь далеко не каждое из земных существ знает об этом и желает знать.

Довольно часто они появляются на медвежьем кладбище, где покоятся кости этих зверей, добытых на охоте и частично погребённых не только во время Медвежьего праздника. Ведь нанайцы и многие другие народы Земли почитают не только дух тигра, но и медведя. Эта традиция пришла в Увуй Хэдун из глубины веков, как и во многие селения малых народов Росийского Дальнего Востока и Севера.

Многое по силам хорошему шаману. Можно было бы и создать для Нэликэ новое земное тело или использовать чьё-нибудь, уже покинутое. Но, всё же, не стоило этого делать. Всему своё время, и дорога Жизни бесконечна. Да ведь и главные небесные духи-боги Боа Эндурини и Боа Ама, Акпан Ама, категорически запрещают вмешиваться в их планы. Никогда и никогда они навсегда не оставят в тягостном промежуточном мире, ни убийцу, ни грабителя, ни лжеца…

Да ведь никто навечно не задержится в этом мире потому, что есть и другие обители. Они разные, в одних хорошо человеку, животному, явлению или предмету, в других – не очень. Но то, что в предыдущей жизни заслужил, то получишь и в последующей. Не следует раньше положенного времени приходить туда, где тебя пока не очень ждут; и уходить оттуда, где ещё многое ты не успел сделать. Отказываться от Вечной Жизни нельзя, да и невозможно это сделать. Ведь всюду и везде не существует ничего мёртвого.

А Тарас и Нэликэ почти всегда были вместе, они никогда и не расставались. Так решили ещё с детства. А земная смерть – всего лишь, переход на другую тропу. Придёт время – и люди узнают о себе если не всё, то многое. Всё то, что им будет им позволено постигнуть там, «за гранью», то и останется в их бессмертных душах и мирозданческой памяти, а пока им рано об этом ведать. Не шаманы ведь.

Да ведь даже мудрому и сильному каму (кала) не всё дано знать.

Потом в памяти Тараса всплыли воспоминания о раннем детстве и рассказы его приёмного отца Гогды. А было так…

Шёл по городу, Комсомольску-на-Амуре, молодой сорокалетний нанаец Гогда Тумали. Прибыл он сюда из Увун Хэдуна за покупками. «Гогда» переводится с нанайского языка, как «высокорослый, высокий», и молодой, худощавый нанаец соответствовал своему имени. Рост – за метр восемьдесят, для этого народа, всё-таки, большая редкость. Худое длинное лицо, раскосые глаза, чёрные волосы на голове, правда, с заметной сединой.

Почти всё самое необходимое приобрёл и загрузил в большой рюкзак: патроны, порох, кое-какую одежду для тайги и рыбалки… Пошёл по городу пешком до своей моторной лодки, что на лодочной станции на несколько часов пристроил, за небольшую сумму под присмотром сторожа. Успеет ещё сесть в автобус. А он нанаец, потому много и ходит не на рыбалке, конечно, а в местах охоты, промысла зверя. Там только человека только ноги и кормят, точно так же, как и волка.

Не бедствовал Гогда Тумали и в те нелегкие годы, в начале двадцать первого века, как многие другие люди. Река Амур его кормила и тайга. В ней, кроме зверя, и грибы, и ягоды, и орехи имеются. Да ведь как ему бедствовать? Невозможно. Люди такого бы не позволили шаману, даже если бы он совсем не занимался промыслом. Ведь Гогда камом считался известным и добрым, людей от болезней лечил… Многое умел этот кала.

Никаких денег, понятно, за добрые свои дела не брал, но от того, что люди давали от души, никогда не отказывался. Это могла быть и старая сеть, и кусок медвежатины, и юкола… Ведь, всё равно, отдавал он дареное, да и самим добытое, людям, что в нужде жили. Таких немало было. Одних только женщин в селе, потерявших кормильцев, проживало в Увуй Хэдуне предостаточно.

По-другому жить Гогде Гидовичу совесть бы не позволила. Но люди на Земле разные, и с эти ничего не поделаешь. Одних заботит только собственное благополучие, другие чужие беды и неприятности близко к сердцу принимают.

В жизни у него так получилось, что рано жениться не торопился, Всё своим бубном, поясом звенящим, камланием, настоями трав целебных, беседами полезными для духа человеческого и тела людям пользу приносил.

А вот сейчас, вроде бы, ещё молод, да уж привык сам за себя отвечать и свободным быть. О невестах всерьёз уже и не думал. Один остался в доме. Отец Гида (копьё), что шаманом тоже был, и мать Нэсултэ (ягоды рябины) уже лет пять, как к «верхним людям» ушли, в другом мире обитали. Иногда он с ними общался, знал, что хорошо им там.

Брат младший Олег за счастьем своим в Москву поехал, да ни слуху – ни духу от него нет. То ли общаться не желал, то ли… Пробовал найти своёго брата Гогда Тумали, но ничего не получилось.

Но, всё-таки, с помощью бубна, камланий узнал великий шаман о том, что нет Олега в этом привычном мире. А чуть позже и подтвердилось то, что видел он расстояние. Но уберечь брата от смерти не мог. Так уж случается, что не дано даже большим шаманам изменить чью-то судьбу, сделать иной. Да и если позволят что-то предпринять Высшие Силы, то ведь вовремя следует это делать.

Олег женился там, в столице, правда, но, всё же, соблазнам житейским поддался. Связался с дурной компанией и погиб. Нет, попал в круг не бандитов. С ними Олег дел не имел, а вот с бродягами и нищими общался, коих тогда в Подмосковье, как и по всей стране, немало обитало. Так и получается, одному – на голову щедрая частная собственность свалилась, а другому – петля.

Да и конца и края текущим невзгодам нет. Подобно июньским мухам они плодятся в местах неухоженных, в городах и весях если не до конца разрушенных, то потерявших свой нормальный, ранее привычный облик. Так ведь и с людьми происходит, для которых утрачено понятие «родина», поскольку стали они перекати-полем. Если худо им станет в закордонном раю или в сомнительном кругу на куче «ценностей», то покатятся они назад и довольно скоро перекрасятся в патриотов России.

Старая песня, но, правда, уже на новый лад.

Неудачников, понятное дело, в тысячи раз было в начале двадцать первого века больше, чем тех, к кому судьба благосклонна. Так было и в девяностые годы минувшего столетия.

Всё собирался на могилу брата, на окраине Москвы, заброшенную, забытую, никому не нужную, съездить. Но решил, всё-таки, этого не делать. Нет ведь в могиле Олега. Давно он в мире ином. Не очень-то здорово и там у него дела идут… Гогда кое-что об этом знал и видел дух брата в другой обители в его новом теле. Шаману, по сравнению с другими людьми, дано, гораздо больше, чем об этом говорят и пишут, в основном, некомпетентные господа и дамы.

Сестра его старшая в Сибири находилась. Неплохо жила, замуж вышла, семья, дети. Иногда даже звонила ему, в гости приглашала, в Новосибирск. Да вряд ли Гогда Гидович из своих мест куда-нибудь поехал бы. Здесь каждый день пользу приносил, а там, пусть на неделю-две, но потеря времени произойдёт. А кому и как верховные духи-боги повелели, тому так и жить придётся. Но важно всегда человеком оставаться.

В те, не такие уж и далёкие годы далёкие шаман Гогда Тумали и, наверное, обо всём этом мысленно и размышлял. На улице Молодогвардейская он вдруг обратил внимание на небольшую группу малышей. Дети шли впереди него, попарно, держали друг друга за руки. Тумали пересчитал, их было шестнадцать. На всех чистая, опрятная одежда. Мальчики в одинаковых зелёных шортах и белых рубашках, на девочках – единообразные сиреневые платьица.

Понял, что это воспитанники городского дома малютки, навсегда потерявшие по разным причинам родителей.

Одних после развала Советского Союза правительство новой формации, уголовные элементы и новые русские, по сути, лишили возможности просто жить, другие оказались слабыми духом и упали на самый низ социального дна, с которого ни тогда и ни сейчас очень у многих просто нет возможности подняться.

Впереди небольшой, но шумной колонны малышей, которая направлялась в Дом малютки, шла молодая низкорослая рыженькая воспитательница, а позади – тоже, лет двадцати, высокорослая, чернявая девушка. Чего уж там говорить, они, хоть и вели малышей по асфальтированной дорожке после прогулки, но следили за своими подопечными внимательно. Не дай бог, чтобы кто-то из детей в сторону дороги шагнул. Ведь на ней и под машину запросто можно угодить.

Шаман Тумали обогнал небольшую группу детей-сирот и спросил рыженькую воспитательницу:

– По сколько лет им?

– Этим по три годика.

Малыши не просто шли к себе… домой, они при виде прохожих кричали одно: «Мама! Папа!». Что ж поделаешь, такова психология маленьких и разумных существ, оставшихся без родителей. Один из мальчиков подбежал к Гогде и обнял его за колени и так проникновенно сказал «папа», что дрогнуло сердце шамана.

– Так и будет, – сказал он, – потому, что теперь так уже и есть.

Много дней на то, чтобы усыновить мальчика, у Тумали не ушло. В те времена всё ещё свирепствовал разгул «демократии». Для человека, имеющего на руках даже не очень большие деньги, любые вопросы решались довольно быстро. Иногда это приносило пользу, но чаще всего вред. Но в данном случае старания Гогды Гидовича были только во благо. На одного осиротевшего ребёнка в стране стало меньше, и это уже хорошо.

А Гогда Тумали был в то время, да и до конца жизни своей, уважаемым человеком. Тогда, как и сейчас, считали себя особенными не только жулики и воры, но и господа и дамы, которые мужественно (или нагло) объявили себя экстрасенсами, магами и даже… шаманами. Великая ответственность не только перед людьми, но, главным образом, перед Высшими Силами.

Но не так ведь всё просто. Жизнь далеко не телевизионное шоу, сценарий которого сляпан, как правило, недалёкими людьми, причем, по «древним» рецептам американской телевизионной школы.

Правда, в любом случае, оказывать ощутимую пользу людям не только в материальном плане, это благое дело. Тому господину (или даме), который окончательно и бесповоротно решил стать шаманом, низкий поклон. Только пусть он не забывает о том, что ему придётся в буквальном смысле слова взять на себя и великий груз и неизвестных науке болезней.

Некоторые камы только по этой причине уже в самом начале своего пути начинали чувствовать, ощущать на себе очень серьёзный недуг, который может длиться годами. Умирали, уходили к «верхним людям», даже те, которые только готовились стать шаманами-кала.

Но если всё у такого господина пойдёт относительно нормально, то через год-полтора его ждёт обряд посвящения в шаманы. Он получите унчуху (овальный бубен) с гисил (колотушка). Обязательным его атрибутом станет кофта и юбка. На поверхность их ткани будут нанесены (разными способами) изображения духов, которые должны будут ему помогать в его стараниях. Это драконы, птицы, жабы, черви… Список довольно длинный.

Даже во время самого первого камлания ему придётся надеть на себя и кожаный пояс с коническими подвесками из металла. К поясу, к частям тела шамана, как правило, прикрепляются специальные «гирлянды» ритуальных стружек.

Здесь же будет присутствовать маленькая деревянная фигурка и главного духа-помощника. Точнее, она – его второе «я». Со временем новоиспечённому шаману суждено будет понять, что камы (и он, в том числе) отличаются друг от друга своими способностями, возможностями, сферой влияния на окружающий и многие другие миры, то есть силой.

Если какой-то, конкретный господин стал шаманом, значит теперь, он способен на многое: вести беседы с душами умерших, лечить людей, производить благотворные плачи, заговоры на процветание и удачу, самые различные заклинания… Если вам верят, значит, и вы будьте любезны не просто кем-то числиться, а быть… реально.

Но прежде, чем взвалить на свои плечи такую ношу и ответственность, тысячу раз подумайте. Не уподобляйтесь, к примеру, версификатору, который и несёт в своих виршах безграмотный бред, пользуясь «шубой с чужого плеча», и при этом корчит из себя мэтра. Такие явления не только смешны, но и страшны.

Они разрушают то, что уже есть, что наработано веками. Будьте же и вы благоразумны и милосердны. Созидайте, если на это способны, или, в противном случае, не разрушайте. Довольно с нас несуразных «чёрных квадратов» во всех сферах жизни. Несчастен и смешон тот, кто верит в размытые и невнятные контуры искажённого пространства, кто восторгается патологическими амбициями подобного рода двуногих «творцов».

Всё-таки, принёс на русскую землю ветер чёрных западных перемен семена небытия, существования которого абсолютно исключено в живом и бесконечном пространстве. Господам, сидящим на бочках с порохом, следует вести себя смирно и не играть с огнём.

Не так уж и редко в мыслях своих Тарас размышлял о предназначении человека на Земле. Понятно, что каждому следует служить добру. Но ведь даже этого мало. Главное, почти с самого своего рождения, не ошибиться в выборе земного пути. Как правило, тот, кто широко шагает по дороге, не предназначенной для него, носитель зла и множества пороков. Примитивная философия мухи, объявившая себя слоном.

А представители разного рода и вида тёмных сил непременно снабдят такого «слона» кучей самых разных документов, которые будут подтверждать, возможно, даже от имени народа, что этот субъект один из самых ярких, особенных и неповторимых. И ведь это не шутка и даже не эксперимент, а явная идеологическая диверсия, которая в России в непростые дни и годы должна не только широко обсуждаться, но и жёстко пресекаться или экспортироваться в страны неадекватных духовных «ценностей», которые, по сути, рудиментарны.

…Биологические родители малыша Тараса, которого усыновил Гогда Тумали, числились пропавшими без вести. В те годы многие люди были сброшены кучкой негодяев в отвалы земной жизни. Пострадали не сотни тысяч, а миллионы россиян самых разных национальностей.

Очень серьёзный, но с некоторым лукавством, очень большой городской чиновник сказал Тумали:

– Поздравляю вас, уважаемый Гогда Гидович. Вы теперь отец мальчика Тараса Семёновича Сазонова.

– Постой! Что ты говоришь? Ведь мы же договорились, и я постарался. Не очень доброе дело из-за тебя совершил, деньги тебе дал немалые только за то, чтобы для сироты отцом стать. Он должен носить мою фамилию. Я никакой, не Сазонов, а Гогда Тумали. Вот сейчас вижу, что ты – не очень простой человек, а тёмный, как ночная тайга.

– Но я простой человек, обычный как все теперь. Не получилось ему твою фамилию дать, Гогда, – развёл руки в стороны чиновник. – Но если постараться…

Тогда в период безвременья или, точнее сказать, беспредела, можно было творить грязные дела и даже не такого рода, а покруче, как раз, тем субъектам, в чьих руках находились, хоть в малой степени, судьбы человеческие.

Сумму за особую услугу чиновник заломил солидную, но Тумали нашёл эти деньги. Так вот и появился у него сын Тарас Гогдович Тумали. А что касается чиновника, то это была его последняя взятка. Однажды, уснув в добром и счастливом настроении, он так и не пробудился. Может быть, шаман отправил его не в самый лучший «верхний мир», возможно, «позаботились» о чиновнике и Высшие Силы. Но скорей всего, тут дело случая, который, всё-таки, следует считать закономерным явлением.

Но как давно всё это происходило. Уже и Тарасу двадцать пять лет исполнилось, одиннадцать классов средней школы прошёл, аттестат получил, в рядах Российской Армии успел отслужить и вернуться в свой дом в Увуй Хэдуне. Отца его приёмного и единственного, шамана Тумали четыре года уже на свете не было. А всё, будто вчера произошло.

Но жизнь продолжалась. Тарас похоронил отца и продолжил заниматься охотой и рыбалкой. Имел лицензию на добычу зверя и лов рыбы и несколько договоров, по которым сдавал рыбу, мясо-дичь, выделанные шкуры пушных зверей, грибы, ягоды, кедровый орех, лекарственное техническое сырьё и всё прочее нескольким частным фирмам.

Даже и столичные предприниматели с помощью своих исполнительных директоров здесь активно действовали. Кому-то ведь надо было усложнить жизни людей, вот и усложнили… в угоду «особенных» господ и дам.

Не так редко Тарас, просто сказать, и шаманил. Люди об этом просили. Но научил отец сына ещё в его ранние юные годы таким чудесам, о которых многие люди даже и не ведали. Кто много знает, мало говорит.

Вдруг внезапно Тарасу вспомнилось небольшая часть его предыдущей жизни – раннее детство. Из памяти всплыло то, что он родился в Москве. Лица тогдашних его отца и матери были размыты. Но он, родившийся в начале двадцатых годов минувшего века, в свои пять лет и сейчас, знал, что они, Геннадий Владимирович и Надежда Гавриловна, трудятся мастерами в авторемонтных мастерских, приводят в порядок грузовые автомобили иностранного производства.

Он тогда был Захаром Ходаковым. Сейчас он чётко вспомнил свою бабушку из предыдущей земной жизни Полину Алексеевну. Маленькая, сухонькая старушка, седая, узколицая, почти с выцветшими глазами… Когда-то они были синими, как у Захара и его родителей.

Пока ему из предыдущего отрезка бесконечной Жизни вспомнилась только она. Не всё сразу. Со временем всплывёт в памяти и многое другое. Тарас в этом уже не сомневался.

Яркая картина, подобная вспышке. Бабушка Полина рассказывает Захару невероятную историю. Она о том, как Василиса Прекрасная пообещала Ивану Царевичу, что станет его женой, если тот принесёт ей из неведомого мира волшебное кольцо.

Совсем не просто украшение. Наденешь его на безымянный палец – и любое твоё желание исполнится. Можешь стать счастливым, здоровым или просто… богатым. Пожелаешь – превратишься в любое животное или предмет. Можно и летать над землёй, как птица.

Вот и пошёл Иван Царевич туда, сам не знал, куда. Баба Яга, старая ведунья, при встрече с ним сказала, что поможет его горю. Как раз, завтрашним ранним утром эти места наполнятся громким колокольным звоном, напоминающий одновременно и невероятно громкие щебетания десятков тысяч птиц и плеска горных ручьёв.

Этот мощный звук – предвестник появления прямо перед её избушкой на курьих ножках огромной воздушной радужной завесы. Но это был не туман, а своеобразные ворота в один из миров, в виде разноцветных шатров, как раз, в тот, где Иван может раздобыть такое кольцо. По словам, Полины Алексеевны, там было много всяких и разных волшебных вещей.

Но вернуться ему назад сквозь Радужные шатры необходимо было не позже, чем через семь суток. Ведь звон этот не простой, а кочующий. Эти воздушные творения, уходящие в небеса, движутся по Земле, появляются вместе с невероятным громким, оглушающим звуком в самых разных местах. Потом отыскать их будет нелегко. Почти невозможно.

Да и такие ворота, в виде пёстрых шатров, можно запросто спутать с другими, ведь подобных проходов великое множество, и ведут они в самые разные миры. Главное суметь прийти туда, куда надо, и вовремя вернуться назад.

Сказка с хорошим концом, с добрым финалом. Попал Иван Царевич в неведомый мир, где встретили его добрые и счастливые люди. Они подарили ему это кольцо и проводили до звенящего кочующего звона Радужных шатров. Ясно, что женился он Василисе Прекрасной и прожили они долгую и счастливую жизнь, и волшебное кольцо служило не только им, но и всем славным людям.

Еще за несколько лет до своей смерти бабушка сказала внуку Захару, что когда-нибудь учёные придумают, как изобрести и сотворить множество таких колец, чтобы людям интересней и легче жилось на белом свете. Уже много прошло с тех пор лет, как не стало бабушки, Полины Алексеевны, но Захар помнил её и сказку эту необычную.

Впрочем, про Ивана Царевича немало похожих историй. Никто не знает, в каких из них скрыта истина. Но, вполне, возможно, что практически в каждой.

«Но если это моя предыдущая жизнь, – подумал Тумали, – то где же я находился два или три десятка лет после той, земной смерти?».

«Ты был рядом со мной в промежуточном мире, – явственно прозвучал в его голове голос Нэцэна. – Ты кое-чему обучался у меня. Это время пролетело, как миг. Только так и бывает».

«Чему же ты меня учил, уважаемый Нэцэн?».

«Быть добрым и мудрым человеком, хорошим шаманом. Об этом не обязательно тебе помнить. Так что, твоя предыдущая земная жизнь, как раз, та, где ты был Захаром Ходаковым».

Голос Нэцэна растворился в пространстве, исчез и образ Полины Алексеевны тоже. Тарас снова вспомнил своего отца Тогду Гидовича.

Знающие люди утверждают, что в один миг на планете три человека рождаются, а два умирают. Жизнь и смерть не просто рядом ходят, они, считай, одно же. Даже тот, кто не верит такому утверждению, подсознанием своим не просто принимают, но и ощущают, чувствуют.

Если родился на свет на Земле новый человек или любое живое существо, значит, где-то, в другом или этом же мире, кто-то умер. Совсем даже и не важно, кто. Может быть, медведь или ездовая собака. За смертью или чуть раньше сразу же следует и рождение, как и должно быть.

Уже, лёжа в постели, Тарас вспомнил, как умер его отчим. Но он, следует отдать должное памяти усопшего, был для него настоящим отцом, близким и родным… Очень многие уважали Гогду Гидовича Тумали и считали его хорошим человеком, умелым рыбаком и охотником, да и большим шаманом. Он поднял на ноги Тараса, настоящего мужчину из него сделал. Наверное, не такого уж и плохого человека. Но об этом не Тарасу судить, а другим людям. Со стороны всегда виднее.

Тогда во время кетовой путины, после ночной рыбалки вернулся отец Тараса в свой небольшой деревянный домик, и даже за стол не сел. Сказал сыну, что не голоден, а просто притомился. Полежит немного на диване. Надо отдохнуть, за день сети из воды с рыбой устал вытаскивать. Ещё сказал, что его часть улова к вечеру привезёт на машине сосед. Но вот сейчас Гогда Гидович решил сразу же немного полежать. Обычно так он поступал не сразу, а после плотного завтрака…

Устроившись на диване, неторопливо раздевшись, он заверил сына, что пусть не так он молод, но силы пока ещё имеются. Но тут вот… навалилась на него слабость, в голове кружение, ноги холодными становятся, дрожь в руках… Ведь по-разному бывает.

– Верно, отец, – согласился с ним Тарас и тяжело вздохнул. – Ничего похожего дважды не случается. Но я знаю то, что известно и тебе.

– Что ты знаешь, Тарас? – спокойно спросил его Гогда Гидович. – Что ощущаешь, слышишь и видишь?

– Вижу я, что уже сегодня ты уйдёшь к «верхним людям» или снова родишься здесь. Но будешь опять человеком… отсюда далеко.

– Обо всём этом я собирался сообщить тебе через несколько минут. Пока вот… думаю. Но ты и сам всё видишь.

– Может быть, врача вызвать на дом, отец? В нашем селе хорошие лекари.

– Это правильно. Хорошие. Но то, что известно настоящему шаману, неведомо никаким врачам. Ты же сам знаешь.

– Я согласен с тобой, отец. Пусть врачи лечат грипп и простуды… У них всегда много работы. Ты говори, а я буду слушать.

– Да. Так всё и произойдёт. У меня ещё осталось около трёх часов. Время есть. Но совсем скоро я должен буду родиться в другом месте, но на этой Земле, в России. Я знаю, где такое случится, но искать меня не следует. Стану другим.

– Об этом я тоже знаю, – тяжело вздохнул Тарас. – Ты продолжишь свой путь. Но мне нелегко очень многое понимать и чувствовать. Может быть, где-нибудь и когда-нибудь встретимся, и хорошо будет, если мы узнаем друг друга.

Пододвинув стул к дивану и сев на него, Тарас приготовился к общению с умирающим отцом, точнее, с мудрым и справедливым человеком, уходящим из этого мира, чтобы вернуться в него же, но младенцем, в другой оболочке.

Прежде всего, большой шаман Гогда сообщил сыну, что уже за две недели до сегодняшнего дня обратил внимание на то, что раньше все таёжные ручьи в округе весело смеялись, а теперь они стонут. Это даже не плач воды, а хриплые и тяжкие вздохи. В ответ на это и Тарас подтвердил, что всё происходит, именно, так. Оба понимали, что стонущие ручьи не только провожает в дальний путь Гогду, но и сообщают ему, что его появления уже ожидают в другом месте.

Конечно же, Тарас знал, что уже несколько недель отец не выходил с бубном ни на место своего постоянного камлания, ни на поле, ни на таёжный луг, никого из односельчан не провожал в другом пространстве до конечной точки. Он не делал так ещё и потому, что шла осенняя кетовая путина. Это время главной работы. По этой причине никто из недружелюбных шаманов и злых существ не мог напасть на Гогду. Да и вряд ли кто-нибудь осмелился бы вступить с Тумали в бой. Опасно это.

Они беседовали ровно столько, сколько им позволили Верховные Боги и Духи неба. Потом за окном пропел, будто прокричал, соловей-свистун, певчая птица (каркай). Он заржал, как лошадь, потому, что так поёт.

Улыбнувшись на прощание сыну, Гогда Гидович тихо прошептал: «За мной приехали!».

Это были его последние слова в этой реальности, а в другой, но тоже земном мире, раздался крик новорождённого. Что ж, тут по-разному бывает. Печаль Тараса была широка и глубока, как загадочная река Амур, у которой более пятидесяти названий, и все верные… Одно дополняет другое.

Быстра и велика эта могучая водная артерия и… дорога. От одного берега до другого – километры. Но человек не может находиться на одном месте. В любом просторе он ищет и находит переправы. Их множество и в небесах, и под землёй, и на участках бесконечных вселенских пространств, между сопутствующими мирами…

Но далеко не каждому и не всегда дано, находясь в земной обители, преодолевать иные пространства. Ведь Мироздание, состоящее из бесконечного множество «великих» и «малых» мест и точек обитания живых существ, явлений, условно мёртвых предметов, не может быть замкнутым. Ему нет предела. Потому и существуют самые разные переправы в едином и бесконечном пространстве.

В суть этой истины, к примеру, тот же человек проникает, погружается не сразу, а в движении своём. Ему открываются самые невероятные знание и «чудеса» в процессе, от одного рождения к другому, и этим перевоплощениям-метаморфозам нет конца, да и, пожалуй, начала.

Всё всегда было, есть и будет в пространстве под названием «Мироздание», в котором имеется и бесчисленное множество переправ. Без них не обойтись. Ведь и земная смерть – тоже переправа, от одного берега Вечной Жизни до другого, неизведанного. Бескрайнее царство движения и перемен.

Он пытался уснуть, но никак не мог. Одни воспоминания наплывали на другие, но не переплетались, а следовали фрагментами одно за другим.

Ловлей летней кеты и горбуши молодой Тумали занимался не так часто, а до начала осенней путины ещё было далеко. Но время от времени приходилось ему забрасывать свою сплавную, небольшую стометровую сеть заброасывать в воду. Даже обожающему одиночество во время такой рыбалки без напарника почти не обойтись. Можно, конечно, и одному рыбачить, но, всё же, тяжело. Поэтому не постоянно, но брал он в напарники молодого, крепкого и расторопного нанайца Тихона Заксора.

Двадцать два года парню, в армии уже отслужил. Собирался записаться в добровольцы, защищать интересы России на дальних или ближних рубежах. Надо одержать победу над тёмными силами, раз и навсегда. Это остро необходимо. Правомерен в данном случае вопрос: «Если не я это сделаю, то кто?».

Два дня тому назад рыбачил на амурских тонях с Тихоном, В сплавную сеть попадала не так часто летняя кета и другая рыба. Не очень богатый улов, но хватало какую-то часть сдать приёмщикам и что-то себе оставить и собакам. Правда, и зимой подлёдные сети можно будет ставить на щуку, сига и, главным образом, на миногу, рыбу-змею.

Оба спаренных руль-мотора лодки «Казанка» они заглушили и осторожно двигались по течению, осторожно приподнимая вверх сети, выбирали из ячей рыбу, бросали её в лодку. Рыбалка по сплаву требует от промысловика определённого мастерства и большой осторожности.

Когда они сделали четыре захода-заплыва почти на стремнине реки, загрузили в лодку сеть и направились к берегу, Тумали обратил внимание на большую, почти с человеческий рост, нельму. Уже тогда, когда они вытащили лодку на сушу и прикрепили её носовую часть тонкой, но надёжной цепью к стальному штырю, вбитому в землю, Тарас взял это нельму на руки понёс в воду. Выпустил на волю. Только и сказал: «Плыви!».

– Зачем же ты это делаешь? – выразил обиду Заксор. – Ты же ведь рыбак. А эта рыбина особенная, жирная и вкусная.

– Ты прав, Тихон, – согласился с ним Тумали. – В предыдущей жизни она была человеком, женщиной. Я это увидел.

– Значит, нам теперь не надо рыбачить и охотиться. Ведь когда-то и все живые существа кем-то были.

– Я говорю тебе о том, что она была человеком совсем недавно, в предыдущей жизни. Разве это не понятно?

– Но ведь невозможно заглянуть в глаза каждой рыбине, раненому кабану или тетереву и спросить: «Ты кто?»

– Ты прав. Но хорошо, что иногда такое получается. Все мы поедаем друг друга, не желая этого, потому, что многое нам неведомо.

– Ты отличный парень, Тарас. Но иногда я тебя боюсь.

– Не меня ты боишься, Тихон, а самого себя, ибо не знаешь, не ведаешь, что хранится в твоей духовной субстанции и так же в теле.

– Ты, правда, слышишь, ощущаешь и видишь то, чего не замечают другие?

– Правда. Часто в нашем селе встречаю и тех, кто давно уже умер. Но это совсем не они, а часть их энергии, которая задержалась здесь. Человек уходит в другой мир не сразу, а по частям. Он и там не сразу набирает силу.

– Я этого не понимаю.

– И не надо. Давай, Тихон, начнём раскладывать добытую рыбу по мешкам, сушить сеть… В общем, ты знаешь, что делать.

Почему-то Тумали вспомнилось ещё и это. Он понял, что теперь до утра не сможет уснуть. Недавняя встреча с Нэцэном и ожидание неотвратимых перемен вывели его из состояния покоя.

Он встал с постели, оделся, и направился к большой воде. Далеко идти было не надо. Амур почти рядом.

Сидя на круглом камне, он слушал, как шелестят и звенят волны великой и мудрой реки, живого существа, непостижимого человеческим разумом. Кто-то считает, что на Земле мы, всего лишь, гости. Это не совсем верное утверждение потому, что мы всегда, везде и всюду находимся в бесконечном пути, и не гости, и не хозяева всего существующего, а лишь обязательная часть того, что есть. Но всех узелков не развяжешь, всего не постигнешь. Пустые труды и желания.

Да ведь и многое, всё-таки, забудется, мелькнёт вдали, как тень, и растворится в солнечных лучах и в повседневных мыслях.

Тарас понимал, что не так сложно желать счастья людям всей Земли, и он мыслями и поступками своими и действиями стремился к тому, чтобы люди жили без особых тревог и печалей. Но не каждый маленький ручеёк может стать полноводной рекой, а потом и великой частью океана. Нелёгкая задача жить и действовать во благо всего человечества.

А если это так, то стоит поддерживать и оберегать от бед тех, кто находится рядом или в поле твоего зрения и, главным образом, внимания. Но даже великий и бессмертный Нэцэн не сможет всех обогреть, накормить и уберечь от бед. Когда-то, очень и очень давно, он был человеком, жил на этих берегах в Увуй Хэдуне, бил в свой бубен по утренней и вечерней заре, а то – и днём или ночью.

По воле своей остался он в опасном и непредсказуемом пространстве, между мирами, для того, чтобы оказывать помощь живущим на Земле, прежде всего, своим односельчанам. Да ведь, наверное, во многом, благодаря ему, люди разных национальностей живут в селе дружно и не бедно. Работают и в трудные минуты поддерживают друг друга. Это немало значит.

Ходят здесь предания и легенды о том, что Нэцэн вёл с добрыми и злыми духами непростые и долгие беседы, старался жителей селения (стойбища) оберегать от бед и не счастий. У рыбаков всегда был богатый улов, охотники успешно били зверя. Многие болезни обходили людей стороной, живущих не в землянках, а деревянных домах (ярангах).

А тех людей, которые дожили до старости самолично лечил и настоями целебных трав, и жиром животных, и заклинаниями… Потом, когда приходило время, он провожал их в промежуточный мир, знал, что каждому из них предстоит где-то и кем-то родиться.

Старался первым в селе встретить незнакомых людей и пришельцев с иных обителей и планет. Был рад тем, кто пришёл в Увуй Хэдун с миром, но жестоко карал тех, кто совершал зло. Врагов жалеть нельзя. Только раб прощает недругов за их тяжкие и жестокие проступки. Так приказывают ему поступать те, кто объявили себя служителями странных, придуманных богов или тёмных сил. Нэцэн знал, что не всякая улыбка благодушна, за некоторыми скрыты зло, коварство и ненависть.

Пусть же помнит всякий разумный человек, что тот, кто сегодня прощает своих врагов, никогда не будет ими прощён. Они отомстят завтра, за добро заплатят злом, причём, троекратно.

Как обычно, на ранней утренней заре в воздухе собирается великое множество духов и других бестелесных существ. Такой визит является, как бы, сном тех, кто уже рождён в этом или других мирах, неважно кем и когда.

В утреннем мраке Тарас разглядел одну из таких субстанций.

– Не так давно я был рыбаком в Увуй Хэдуне, – сообщила душа. – Вот уснул и теперь посещаю знакомые места.

– Я узнал тебя, Филипп, – ответил Тумали. – Ты ушёл за горизонт этого мира совсем ещё молодым. Сердце твоё остановилось во время путины. Перетрудился. Так бывает, так тебе выпало. Кем ты родился, Филипп, и где находишься?

– Теперь я огненный ветер на далёкой звезде. У меня семья, дети такие же, как и я. А теперь вот сплю. Я доволен своей нынешней жизнью.

– Я рад за тебя, Филипп. Если так, то зачем же ты искал со мной встречи?

– Очень хочу, чтобы ты передал от меня привет моей бывшей земной жене Ларисе и детям Алику и Зине, что всё у меня нормально. Я иногда встречаюсь с ними во сне.

– Не думаю, что даже мне, шаману, они смогут поверить. А если и поверят, то твои приветы озадачат и напугают их. У людей всё непонятное принято считать не просто страшными или странными чудесами, а явлениями, которых не может быть.

– Жаль, что это так, Тарас. Я просто многое забыл. Надеюсь, что у моих родных всё нормально.

– У них своя земная жизнь и протекает она неплохо. Но даже если это было бы не так, то сейчас тебя ничего не должно волновать, живущего иными заботами и тревогами. Но всё хорошо и здесь…

– Благодарю тебя, Тарас, за то, что ты мне привиделся. Удачи тебе!

– И тебе того же самого желаю, Филипп.

Душа рыбака исчезла, но тут же перед ним начали появляться другие, большей частью, неправедные, чья предыдущая земная жизнь была тягостью для других. Что же им от него нужно? Прощение за минувшие грехи? Но ведь Тумали не имеет права принимать решения от имени Верховных Богов и Духов. Не в его власти карать и миловать. Пусть себе обитают в иных, не очень уютных, мирах и в виде невиданных существ и чудовищ, если это им выпало кармической судьбой.

Но сейчас у него искали сочувствия и те, на тёмных душах которых тысячи поломанных человеческих судеб и даже земных смертей. Если бы отрезок земного пути всякого существа был единственным, имел начало и конец, то можно было и посочувствовать тем субъектам, которых нет. Но ведь всё происходит совсем не так. Жизнь продолжается, и за полости и зверства личного порядка следует платить. Другого варианта нет, не предвидится.

Пройдёт время – и многое изменится в лучшую сторону даже для тех, на чьих плечах лежат грузом действия и поступки предыдущих жизней. Верховные Боги и Духи постараются сделать так, чтобы грешные души не совершили или серьёзных и опасных ошибок, не простых, а запланированных и… продуманных.

Тарас властно махнул рукой – и верховой ветер опустился вниз. Размер и скорость движения амурских волн изменились. Мощный воздушный поток принялся шевелить речную гальку. Он и разогнал в разные стороны ватагу страдающих душ и духов над головой шамана. Свежий, спасительный ветер.

Вздохнув полной грудью, Тумали вновь углубился в собственные мысли. Он вспомнил очередную часть своей предыдущей жизни. Ему важно было знать, такой уж праведной она была, как ему желалось. Картины прошлого были чёткими, словно всё произошло только вчера или несколько дней тому назад. Там, в предыдущей жизни, он был Захаром Ходаковым.

…Почти с самых первых дней, в середине июля, синеглазому, светловолосому парню, молодому офицеру, выпускнику одного из военных пехотных училищ на Дальнем Востоке Советского Союза, после трёх лет его ускоренного обучения, с января 1940 года выпало нести службу под Хабаровском, в стрелковой дивизии. Молодого лейтенанта сразу же назначили командиром взвода в роте разведчиков.

Он уже и не сомневался в том, что если не на век, то на долгие годы связал свою жизнь с Российским Дальним Востоком. Об этом не жалел. Да и служба ему казалась интересной: работа с географическими картами, ориентирами, постоянные стрельбы, преодоление самых различных и сложных полос препятствий…

Коренной москвич Ходаков, оказался на «краю земли» совсем не случайно. Дело в том, что с раннего детства он мечтал побывать во Владивостоке, посмотреть на океанские корабли на дальнем азиатское Японском море, на залив Петра Великого, Золотой Рог, но ничего не получилось… До Владивостока он не доехал, оказался в одном из городов на реке Амур. Так получилось. Уговорил его попутчик Илья Ремизов ехать в строящийся Комсомольск-на-Амуре. Его новый друг тоже собирался стать офицером Красной Армии.

Да и какая разница? Тоже ведь Дальний Восток и даже почти необжитое, экзотическое место. Пехотное училище, как ни странно, называлось Вторым Владивостокским. Не совсем понятно, почему. Но ясно другое, что уже тогда здесь готовились к возможной войне с милитаристской Японией. А на море Ходаков и Ремизов ещё успеют побывать, отсюда не так далеко находится, к примеру, Татарский пролив.

Вспоминая фрагменты своей предыдущей жизни, Тарас старался понять суть характера того самого себя, Захара Ходакова, сравнить давнее происходящее с тем, что окружает его сейчас. Тревожное время перед началом Великой Отечественной войны чем-то напоминало нынешнее, в котором мирная жизнь, всё же, была ведения боевых действий одновременно на нескольких фронтах.

Не простые, но обязательные локальные войны, в которых Россия вела борьбу за своё существования. Да и враги, по сути, всё те же. Только их стало гораздо больше. Да и возможная Третья Мировая война не обещает быть лёгкой, но и в ней необходимо было одержать победу, окончательную и бесповоротную, причём, с минимальными потерями.

В Комсомольске в то время строились, в основном, деревянные здания – от двух до четырёх этажей. Людям требовалось жильё. Москвичу, конечно же, такая глубокая провинция не сразу показалась раем. Но за полгода учёбы, постоянной муштры, он привык к окружающей обстановке, к молодым курсантам, которые приехали сюда из самых разных уголков страны: Якутск, Саратов, Ленинград…

Почему он в училище выбрал специальность разведчика? Наверное, потому, что с детства занимался самбо и, став курсантом, с удовольствием работал с картами, научился неплохо стрелять из многих видов оружия… Но не это главное. Совсем другое определило его судьбу, как будущего разведчика. Прежде всего, желание постоянно встречаться с непредвиденными трудностями и опасностями, учится их преодолевать.

Он был немного фантазёром и в тайне мечтал о том, что, может быть, ему повезёт, и когда-нибудь он услышит мощный колокольный звон, рвущий барабанные перепонки, и он своими глазами увидит в небе и на земле множество разноцветных шатров.

В первый же год учёбы Ходаков познакомился со старым нанайцем с Сурэ Маранговичем Гейкером на рынке, где старик продавал рыбу. Эта торговая площадь была совершенно неухожена, буквально утопала в грязи.

Люди ходили по ненадёжным деревянным тротуарам, поэтому продавцы и покупатели, в основном, были в резиновых сапогах. Но на этом рынке, который находился недалеко от набережной Амура, можно было купить всё: от продуктов питания до живой курицы.

Рыба Захару была не нужна – ни ленки, ни сиги, ни таймени… Просто знакомился с городом. Да и ни один он изучал незнакомые места, а вместе с другом, таким же курсантом, как и он, Ильёй Ремизовым.

Разговорились со стариком, и тот, как бы, между прочим, сообщил, что сейчас находится на пенсии, на заслуженном отдыхе. Всю жизнь проработал на небольшом рыбном заводе, что находится на том берегу. Но занимался он разделкой рыбы во время кетовой путины, а в другое время на лодке с существующим в то время громоздким мотором-пускачём, в три лошадиные силы, ходил ловить самую разную рыбу.

Доволен своей жизнью был в молодые и зрелые годы, да и сейчас на судьбу особо не жаловался. Иногда рыбу ловил небольшой сетью с крупной ячеёй и продавал. Денег ему хватало. А сказал он вот что:

– Крепкие ребята, курсанты. Так? Сам вижу, что так. Однако война будет скоро. Нет, пока не с японцами, а там на западе.

– Нет, не должно такого быть, – усомнился в словах Гейкера Ремизов. – Вообще, такие разговоры о войне необходимо в корне пресекать. Паника и страх нам не нужны. Да и мы всегда готовы, если что. Как в песне поётся: «Если завтра война, если завтра в поход…».

– Ну, хорошо, если так, – согласился с Ильёй старый нанаец. – Но надо сегодня старательно учиться побеждать завтрашнего врага, однако.

– Так мы и учимся, – улыбнулся Захар. – Пока только на первом курсе. Будем по укороченной программе три года познавать воинское искусство. Япония под боком. Неспокойный сосед, коварный и жестокий.

– У меня тоже надо учиться, – сказал Сурэ Гейкер. – Много знаю, много умею. А вы мне оба понравились. Красивые, сильные. Всегда ведь у вас по вечерам время свободное есть.

Оба согласились с ним. Конечно, время свободное имеется, но не так его и много. Но для дела найти его всегда можно. Для пользы дела и командиры-преподаватели пойдут им навстречу.

Предложил старик молодым курсантам обучаться национальной борьбе, которая называется думэчи. Но Илья Ремизов пожал плечами, заметив, что борьба нанайских мальчиков давно уже стала предметом анекдотов. Вот он, к примеру, занимается боевым самбо и старательно изучает немецкий язык. На всякий случай, а вдруг… Всё-таки, мало ли что может случиться. А что за борьба думэчи, совсем не понятно. Они про неё ничего не слышали.

Но старик не обиделся на эти слова. Продав двух крупных сигов даме средних лет в чёрной шляпке с вуалью, тут же вернулся к начатому разговору. Он заверил, что если у молодых людей появится желание, то он обучит их в совершенстве владеть фехтовальной палкой – мукэчен.

– В добрых руках это великое оружие, – заверил их старик Гейкер. – С ней один человек может запросто одолеть пятерых-шестерых недругов, вооружённых ножами и даже огнестрельным оружием. Просто надо быть очень ловким и подвижным.

– Но обороняться можно не только палкой, – сказал Захар Ходаков, – а самыми разными предметами. Например, даже консервной банкой.

– Верно, – согласился с ним старик. – Я научу вас держать оборону и уметь нападать с помощью всего того, что попадает на глаза, да и руками, и ногами. Знаю, что в училище вы много стреляете. Там уж… сами старайтесь. Хотя и я покажу вам, как правильно и метко посылать пули в цель.

– Это интересно, – оживился Илья Ремизов. – Не знал, что существует такая интересная борьба и называется…

– Думэчи, – улыбнулся старик. – Думэчи она называется.

– Может быть, ещё кто-нибудь из наших курсантов у вас пожелает заниматься, – предположил Захар Ходаков. – Но, наверное, вряд ли…

– Только вас двоих смогу кое-чему обучить, – сказал старик. – На троих у меня уже времени и сил не хватит. Это очень серьёзное дело и терпения требует. А моё имя Сурэ, что на русский язык переводится, как «топор».

С большим удовольствием старик рассказал, что в боевоё думэчи входит метание копья и лассо, стрельба из лука… Но самое главное уметь быстро и точно в цель бросать в ножи, топоры и самые разные колющие и режущие предметы. Сурэ Марангович очень хотел передать своё мастерство молодым курсантам, будущим офицерам Красной Армии. Им ведь придётся воевать. Тут ясно… Рад был бы обучить и других, но это не в его силах.

Внучка Сурэ Маранговича, симпатичная и общительная Сингэктэ, что означает на русском языке «черёмуха», хоть и молода, но всё это уже умела делать. Дед обучил её многому. Правда, ни к чему ей такие навыки. Сингэктэ воевать не придётся, шестнадцать лет всего. Да и женского рода она, потому ей и не престало браться за оружие.

Но с другой стороны, если очень понадобится стране, то и она всегда встанет на её защиту. Если потребуется, то вся страна, весь Советский Союз, выйдет на борьбу с врагами. Так было всегда – и в царской России, и в княжеской Руси.

А без дела Сингэктэ никогда не сидела, она – продавец в продовольственном магазине ОРСа, то есть отдела рабочего снабжения местного отделения Дальневосточной железной дороги.

– А живём мы с ней совсем недалеко, – пояснил старик и показал рукой в сторону частных деревянных построек. – Вот в том доме маленьком. Рядом с парашютной вышкой. Родители моей Сингэктэ в прошлом году в Амуре утонули.

– Печальная история. Очень жаль, – выразил своё сочувствие старику Захар. – Как это произошло?

– Просто произошло, – вздохнул Сурэ Марангович.– Переплывали на лодке на ту сторону – и мотор заглох. Толкач, всего-то три лошадиных силы. Волна поднялась… Дело житейское, но больно не хорошее. Ушли к «верхним людям». Наверное, и там рыбу для какого-нибудь колхоза ловят.

– Не обижайтесь, Сурэ Марангович, – возразил Захар, – но там, на том свете, ничего нет. Там – пустота.

– Молод, потому и не знаешь, что всё и везде есть, – сказал старый нанаец. – Они точно там рыбачат. Часто ведь так и бывает, чем здесь занимался, то же самое и в верхнем мире придётся делать. Но, однако, не всегда так происходит. По-разному случается.

Вот так курсанты познакомились со скромной и красивой Сингэктэ, в совершенство владеющей не только фехтовальной палкой. Многому научилась она у своего доброго и мудрого деда.

Пока точно Тарас Тумали не мог знать, но предполагал, что Сингэктэ – это его славная жена Нэликэ. Они даже внешне очень похожи друг на друга.

На следующий день, утром на своей «Казанке» Тумали отправился в Комсомольск-на-Амуре, прямо к речному вокзалу. Его попросили встретить молодую женщину, уроженку Увуй Хэдуна. Она после тяжелого ранения в текущих и обязательных боевых действиях на рубежах России, после лечения в Москве и небольшого отдыха возвращалась в родное село.

Уважение и почёт ей и всем тем мужчинам и женщинам, которые не прячутся от опасностей за кордоном и широкими спинами своих влиятельных родителей от опасностей, а добровольцами отправляются на защиту своего Отечества. Не за награды и привилегии воюют, а за то, чтобы России и народу её не грозила опасность со стороны лакеев блока НАТО и не таких уж отважных и умелых воинов этого разбойничьего, милитаристского объединения.

Тарас переправлялся с правого берега Амура на левый, умело и спокойно управляя лодкой. Дорога по воде не так уж и коротка, более десяти километров, включает пересечение русла реки, поэтому достаточно времени для того, чтобы и подумать, кое-что ещё раз осмыслить. Мало находиться в пассивном ожидании надвигающихся переменам, следует готовиться к ним, чётко осознавать их неотвратимость и… обязательность.

Самое важное, чтобы грядущие события были конструктивными, приносили пользу обществу, в котором живёшь. Во время водного пути можно и нужно подумать о многом. Но опять вспомнились несколько фрагментов из его предыдущей жизни, где он – Захар Ходаков.

…Три года пролетели быстро. Обучили дед с внучкой друзей-курсантов премудростям рукопашного боя думэчи, метанию ножей, топоров и других предметов. Немало полезного узнали. Но для того, чтобы вырасти до уровня старого Сурэ и совсем юной Сингэктэ, надо было бы им ещё год-два позаниматься. Но, впрочем, не так всё плохо получилось. Добрый Сурэ Гейкер категорически отказывался от Ильи и Захара брать деньги за учёбу. Наоборот, подкармливал их рыбой. Да иногда и мясом диких зверей.

После окончания училища судьба развела Ходакова и Ремизова. Илья по специальному распоряжению отправился на службу в одну из восковых частей в Прибалтику, которая в 1940 году уже стала советской. Что касается Захара, то он оказался… под Хабаровском. А потом началась война.

Уже в июле лейтенант Захар Ходаков вместе с десятью офицерами был отправлен не на Восточный фронт, а на Западный, в самое пекло. С частями Красной Армии вынужден был отступать к Москве. Если точнее, то «отходил на заранее подготовленные позиции».

Тяжёлое время, тем более для командира взвода разведчиков. Много человеческих потерь, порой нелепых и неоправданных. В трудную минуту и во время рейдов, в разведке, владение ножом и многое из того, чему научил его старик Гейкер, пригодилось при внезапном нападении врага на Советский Союз.

С самого начала, в октябре 1941 года, он держал оборону с многими тысячами красноармейцев на Можайском, на самом опасном направлении обороны Москвы. В районе Вязьмы и Брянска. Его нож всегда был в деле. Захар даже не знает, скольких гитлеровцев отправил на тот свет. Но около сотни точно. Только он один. Да ведь рядом с ним был и его взвод. Но, в конце концов, четвёртого-пятого декабря советской Тридцать Третьей Армии удалось остановить и частично разгромить врага.

Разведгруппа старшего лейтенанта Ходакова ценой жизни очень многих красноармейцев внесла и свой вклад в то, чтобы дать отпор фашистским полчищам на подступах к столице Советского Союза. У него, как и многих живых и мёртвых, имелись награды… Самая главная из них – остановленный враг и вера в генеральное контрнаступление Красной Армии. Практически почти никто из краснормейцев и лично он не сомневался в том, что победа над гитлеровцами неизбежна.

Потом наступил временный перевес Красной Армии, и немцев немного оттеснили на Запад. Был освобождён ряд населённых пунктов. Среди них Тихвин, который фашисты в панике оставили 9 декабря 1941 года. Славно поработала советская Четвёртая Армия, её артиллеристы, танкисты, пехотинцы и, конечно же, разведчики и диверсанты. В числе их был и старший лейтенант Захар Ходаков. Ему, как и прежде, приходилось постоянно работать бесшумно, ножом и всеми подручными средствами.

После переломной битвы под Москвой наметилась возможность на целом ряде участков перейти Красной Армии и в контрнаступление. Немцы начали понимать, что уже ломают свои «стальные» зубы. Переоценили свои возможности, желаемое без всяких на то оснований приняли за действительное. Тарас Тумали понимал, что то же самое происходит и сейчас.

Из самых тяжёлых ситуаций выходил Ходаков…

Когда уже начал ощущаться более значительный перевес в сторону Красной Армии, он оказался под Сталинградом. Но всё так же оставался командиром взвода разведки. Тогда с середины июля 1942 по начала февраля 1943 года немцы рвались к Кавказу, к месторождению нефти. После пленения фельдмаршала Паулюса и ещё двадцати четырёх фашистских генералов, взятых в кольцо двадцати двух вражеских дивизий, буквально на следующий день Захар Ходаков получил тяжёлое ранение.

Сработал один из гитлеровских фанатиков, снайпер. Пуля прошла в опасной близости от сердца… Немца тут же вычислили, нашли на третьем этаже полуразрушенного жилого дома. Брать его в плен не стали. Приговорили врага на месте воины-разведчики из взвода Ходакова. Всё правильно. Враг должен был уничтожен, тем более там, в Сталинграде, на пепелище, среди гари, крови и трупов. Не всех инее всегда брали в плен, особенно тех врагов, которые надеялись не только выжить, но и победить. Наивная надежда и вера в невозможное чудо.

Ни в коем случае не положено жалеть и миловать того, кто безжалостен и жесток к тебе. В плен брали только тех фашистов, кто не оказывал сопротивления, понимая, что уже бесполезно это делать.

Не только немцы пытались взять Сталинград, но и румыны, итальянцы, венгры… Не получилось. В Великой Отечественной войне настал коренной перелом. Но Захару не пришлось сразу же после кровопролитных боёв в Сталинграде разделить с оставшимися в живых разведчиками радость победы в этом жестоком и важном сражении. Не две недели, как рассчитывал Ходаков, а больше месяца он находился в полевом госпитале. Его долго приводили в порядок. С трудом, но, всё же, поставили на ноги.

Там, в госпитале, в небольшом посёлке под разрушенным Сталинградом он прочитал в газете «Красная Звезда» небольшую заметку об одном офицере Волховского фронта, тоже разведчике, который за эти годы войны не сделал ни одного выстрела. Но зато с помощью ножа уничтожил более двухсот гитлеровцев.

«А мне лично, по-разному приходилось действовать – и ножом, и петлёй, и пулей, – подумал тогда Захар. – Одному обер-лейтенанту даже зубами перегрыз горло. Так пришлось. По-другому не получалось».

Молодого шамана Тумали порадовало то, что не таким уж плохим, точнее, хорошим парнем и командиром он оказался в тяжёлые для Родины минуты, дни и годы. Что ж, жизнь честного и смелого воина заслуживает уважения.

Его «Казанка» с двумя старыми, но надёжными подвесными моторами «Вихрь» довольно легко боролась с быстрым и мощным течением великой реки. Проблем в таком движении не имелось, да и погода солнечная, безветренная. Волны не такие уж высокие и напористые. Весь путь в одну сторону, всего-то, чуть больше сорока километров. По местным меркам, не так далеко.

Конечно же, Тарас Тумали знал, кого встречает. Это, как и его Нэликэ, безвременно ушедшая в иной мир, была его одноклассница Качиакта Бельды, которая отсутствовала в родном селе больше двух лет. Ей лет двадцать пять, никак не больше. Героическая молодая женщина.

Никто и никогда не стал бы спорить с таким определением, ибо Тарас Тумали не склоне был что-либо преувеличивать. Таким честным и открытым он стал во многом, благодаря мудрому и справедливому Гогде Гидовичу. Он ведь его воспитал, сделал охотником, рыбаком, да и шаманом, а главное – человеком.

Что ни говори, а память – большая ценность. Но долго хранит она только самые добрые и печальные события, которые до конца жизни остаются с человеком. Многое конечно же, забывается, но только не это… То, что врезалось в душу и осталось в сердце, до конца земной жизни остаётся с человеком. Так уж получается.

Что касается, Нэликэ и Качиакты, то близкими подругами они не были. Просто одноклассницы, которые по-доброму относились друг к другу. Да и будущая жена Тараса старалась быть только рядом с ним, будто чувствовала, что недолгая ей выпала земная жизнь.

Детство помнилось Тумали, как и многое другое, чётко и ярко, но короткими эпизодами. Всего в памяти не удержишь. Да и надо ли? Достаточно отдельных событий и случаев, чтобы из всего прожитого складывалась одна картина.

Молодой шаман Тумали вёл свою лодку по могучей речной артерии и погружался не в такое уж и давнее прошлое. Вспоминал, какой была Качиакта Бельды в школьные годы. Дозированная информация. Но её вполне достаточно для того, чтобы вернуться мыслями своими в счастливый мир детства. Тогда была жива Нэликэ и его отец Гогда Гидович.

Его одноклассница Качиакта после двух лет отсутствия в Увуй Хэдуне возвращалась домой, чтобы остаться здесь раз и навсегда. Это было ясно. Пришло время пускать корни, цепляться ими за жизнь, строить своё не радужное, а реальное счастье. А село их не такое уж и малое – более трёх тысяч человек разных национальностей. Но в основном, нанайцы. Есть, с кем перекинуться добрым словом. Тем более, Качиакта Бельды всегда была общительной и всегда оптимистически настроенной. Такой, наверное, и осталась.

Шаману достаточно глянуть на человека, чтобы определить, каким он стал и что у него на душе. За два года могло многое измениться. Человеку, тем более, молодой женщине, прошедшей опасными тропами пусть локальной и жестокой войны, не так легко адаптироваться даже в родном селе, заново привыкать к тому, что когда-то было.

Но там, где люди с давних пор живут дружно и просто, и не разделяют друг друга «по сортам», освоиться даже новичку, человеку из большого города не так уж и сложно. А Качиакту в Увуй Хэдуне почти все помнили и знали, что она в числе многих добровольцев защищала Россию, их общую Родину, ежедневно рисковала своей жизнью. Другие… странные отношения были бы здесь не понятны.

Более того, к человеку, который возомнил бы себя представителем какой-то «особой» национальности, местные жители отнеслись бы с сочувствием. От души и с добрым намерением они рекомендовали бы представителю «расы голубых кровей» обратиться к врачу-психиатру. Больной ведь, и очень серьёзно.

Правда, жизнь у людей разная… Одному везёт с детства, другому не очень. А Качиакта осталась с шести лет сиротой. Так уж получилось, что родители её и брат летели отдохнуть на Черное море и… не повезло. Попали в авиакатастрофу. Погибли. Никуда от подобных бед и несчастий не денешься. Они происходят.

Она была мала. Вот и решили пока не брать её с собой. В следующий раз. Оставили в родном селе. Хотя можно было… Но нет, как говорится, худа без добра. Она осталась жить на попечении воспитании родного деда Сэпэ Бельды.

Старый рыбак и охотник просто ей сообщил:

– Одни мы с тобой остались, Качиакта. Но будем жить.

– Почему одни, дедушка?

– Разбились твои родители и брат в самолёте. Вот так. Так Верховные Боги и Духи решили. Спорить с ними не станем. Но везде и всюду есть жизнь, и за пределами нашего земного бытия тоже.

Качиакта не могла поверить в такое, потому сначала и не плакала. Только и спросила:

– Кто такие духи-боги? Ты ведь, дедушка, пусть только рыбак и охотник, а не шаман-кала, но ведь многое знаешь.

– Конечно, я знаю кое-что, – тяжело вздохнул Сэпэ Гогдович. – Старый уже. Как же мне не знать? Зовут их Боа Эндурини и Боа Ама, Акпан Ама.

Не стала Качиакта спрашивать у деда, почему так несправедливо поступили с ней и с дедом Высшие Силы. Многого ведь люди не ведают, почему и каким образом и радости, и беды случаются. Больше того, что положено, им не дано знать и понимать.

Главное, что бы её мама Алевтина, попала в хороший «верхний мир». Она достойный человек, бухгалтером работала в рыболовецком товариществе «Гиван» («заря»), которое в те го оды существовало в селе. Да и папа Бэюн (зверь) – хороший человек. А брата, которого звали Агди (гром), Качиакта очень сильно любила. Не меньше, чем своих родителей. Ведь в школе учился, двенадцать лет только исполнилось – и погиб. Надо же такой беде случиться.

У них, как и у деда, у его сына и внука – нанайские имена. На этом Сэпэ Гогдович настоял, сказал, что нанайцы, да и, вообще, все люди должны знать свои корни, какой они национальности. А что невестка с русским именем, так это ничего. У большинства нанайцев теперь так. Все ведь в этой большой и доброй стране – не кто-нибудь, а россияне.

Но каждый человек интересен и не прост, может что-то полезное не только рассказать о себе, но и постараться сделать Россию ещё прекрасней. Дед Бельды при всём откровенном уважении ко всем национальностям, хотел, чтобы культура их села, да и народа, не только сохранялась, но и продолжала жить и процветать.

Сэпэ Гогдовича давно уже нет на этом свете…

Ещё мальчиком Тарас объяснял приезжим из дальних мест рыболовам-любителям, что нанайское слова «качиакта» – это «касатка-скрипун». Живёт в Амуре такая необычная и не очень большая, но живучая рыба. Верхний плавник у неё – острый шип, и боковые – тоже. Если её неаккуратно взять в руки, то она может поранить неудачливого рыболова. Бывало, что иные наступали на неё ногой. Очень болезненная и долго заживающая рана.

Амурская касатка внешне похожа на морскую, только, конечно же, гораздо меньших размеров и, при этом, она -рыба, а не млекопитающее. Когда её вылавливают на удочку, то очень часто она начинает плавниками-шипами издавать громкие звуки, чем-то похожее на кряканье утки. Иной раз такой «крик» бывает очень громким. На сотни метров слышно, как она «плачет», не хочет уходить в иной мир.

Потому дал он своей внучке такое имя – Качиакта. Громкоголоса, жизнелюбива, энергична, всегда сможет постоять за себя…

Кроме того, ведь существовала и поныне, где можно, поддерживается и развивается у нанайцев борьба – «думэчи», то есть фехтование на палках. Но это только малая часть того, что практикуется. Ведь если брать в целом вид этой борьбы, то в неё входит умение не только мастерски владеть мукэченом, фехтовальной палкой разных размеров. Имеется и множество приёмов рукопашной борьбы с применением холодного оружия и без него. Ножи, топоры, колющие, режущие и прочие предметы, которыми можно поразить врага или зверя – тоже ведь фехтование.

Дед Бельды очень хотел обучить, именно, внучку многим секретам полезной национальной борьбы. Он утверждал, что такие смертельные и неотразимые приёмы называются в думэчи, как раз, «качиакта». Об этом знают, но немногие.

Так утверждал ещё и отец старого Сэпэ. Он тоже был и рыбаком, и охотником. Кое-что Сэпэ («соболь») из его слов и запомнил.

Сын Сэпэ Гогдовича не хотел обучаться премудростям рукопашного боя, внук тоже не проявлял к этому большого интереса, а вот Качиакта… с большим интересом выслушивала рассказы, легенды, сказки деда. Пересказывала их своим одноклассникам, конечно же, Тарасу и Нэликэ. Верила она деду и понимала то, о чём он говорил. А если Сэпэ Гогдович что-то совсем мудрёное ей рассказывал, то не стеснялась, по несколько раз переспрашивала.

Но так вот произошло, они остались вдвоём в большом доме, и решил старик Сэпэ обучать внучку секретам думэчи. Хотя ему многие говорили, что не женское это дело. Но старый Бельды отшучивался и отвечал: «Может быть, и так. Но всё в жизни может пригодиться». И ведь прав оказался. На войне владение приёмами рукопашной борьбы ценятся.

Учёба в школе и постоянные тренировки: прыжки, бег, акробатические трюки, фехтование короткими и длинными палками, одной, двумя, различными ножами, метание топоров и любых предметов, включая обычную тарелку… Стрелять из пятизарядного карабина «ТОЗ» Сэпэ тоже её учил. Качиакта оказалась способной ученицей и здесь. Но ножом владела гораздо лучше, чем огнестрельным оружием.

«Казанка» Тараса неплохо преодолевала течение Амура. Лёгкая и управляемая лодка, да ещё с двумя мощными руль-моторами «Вихрь». Такие редко кого подводили на воде. Направляя своё маломерное судно в сторону причальных стенок речного вокзала Комсомольска-на-Амуре, Тумали снова погрузился в воспоминания.

…Равных в селе, да и по всему Амуру, Качиакте в думэчи уже через несколько лет утомительных и ежедневных занятий не осталось. Дед Бельды своё дело чётко знал. Однажды, когда ей было, всего-то, тринадцать лет, она победила семнадцатилетнего мастера фехтования, думэчису Степана Сойгера… по всем видам. Но официально победителем судьи её не признали. Ведь рукопашная борьба – дело мужчин.

Но она, хоть и была всегда лучшей в метании ножей, топоров, копья, по стрельбе из лука, владения лассо, оставалась непризнанной. Потому так происходило, что занималась не женским делом. Но это её не смущало. Да и Сэпэ Дэгдэнович был доволен. «Всегда слушай добрый совет людей, но не забывай побеседовать и со своей душой». Одним словом, будь скромной, но знай и себе цену, уважай не только других, но и себя.

Как только она завершила обучение в школе и поступила в педагогический университет в Комсомольске-на- Амуре, на заочное отделение, умер её славный дед Сэпэ. Сердце остановилось. Что поделаешь, старость.

Качиакта получила профессию учителя истории.

Вдруг поток памяти оборвался, и Тарас стал просто следить за полётом четырёх белохвостых орланов, которые высоко в небе вели друг с другом жестокую битву. Двое против двоих.

Синее небо, почти без кучевых облаков, и яркое ослепительное солнце. Летом очень часто над Амуром оно именно такое, и жара стоит уже с утра. Хорошо, что возле реки и, особенно, на ней, когда сидишь в моторной лодке, свежо. Прохлада идёт от волн приятная… спасительная. Иной раз даже холодно бывает.

Не всегда в этих местах стоят жара и зной. Случается, что такой дождь зарядит на несколько дней, что и из дома-то выходить не хочется. Но по делам всегда идти куда-нибудь необходимо. Множество ручейков, сливаясь в сплошной поток, стекает в Амур. Без резиновых сапог на берегу, да и в самом селе, нечего делать. Вода даже на высоких берегах. Но она быстро приходит и так же исчезает, словно её и не было.

Иногда случаются и затяжные наводнения. Ничего в них хорошего нет. Тут уж не только Тарас, но и другие шаманы выходят в места камлания, и духи идут им навстречу. Село Увуй Хэдун остаётся в целости и сохранности и не только потому, что находится на возвышенности. Верховные Боги и Духи всегда прислушиваются к просьбам шаманов, да и других людей.

А сейчас над его головой светило яркое солнце и чайки летали низко над водой. Старая, но надёжная «Казанка» приближалась к берегу. Иногда она подпрыгивала на волне, и множество капель воды, серебряных брызг летело прямо Тарасу в лицо. Приятно. Даже не то слово. С влагой во время зноя наплывает на душу спокойствие и умиротворение. Ощущение радости. Но совсем не такое, от которого хочется петь или неистово кричать. Потаённая радость живёт внутри человека, в самом его сердце.

Выйдя из лодки на сушу, Тарас вытянул её за цепь, прикрепленную к носовой части «Казанки», на берег на половину корпуса. Он ещё издали увидел Качиакту и стоящего рядом с ней сухопарого, черноволосого мужчину, у которого отсутствовала левая рука. При них была две большие болоньевые сумки. На них была пятнистая камуфляжная форма тёмно-зелёного цвета с чёрными пятнами: брюки, куртки, фуражки, на ногах – тяжёлые коричневые ботинки, похожие на бердцы.

Наверх Тумали подниматься не стал, махнул им снизу рукой, и они, взяв в руки, тяжёлую поклажу, начали спускаться по каменным ступеням вниз. Она не просто хромала, а заметно припадала на правую ногу. Видать, перенесла тяжёлое ранение. Что ж поделаешь, война – тяжёлый ратный труд. Остались живы, и слава за это Великим Богам и Духам.

Качиакта обняла Тараса и тут же познакомила его со своим попутчиком. Это был её муж, кореглазый симпаичный молодой мужчина Михаил Ковальчук. Тумали взял у них из рук поклажу и устроил в лодке.

– Ты не женился, Тарас? – спросила она. – Так и остался одиноким шаманом?

– Да, иногда хожу с бубном к трём столбам на горную поляну отца, – ответил он. – Как я могу жениться, ведь у меня имеется жена Нэликэ? Ты же знаешь, Качиакта.

– Жаль мне Нэликэ. Совсем молодой ушла из жизни, – сказала она. – Но её нет в этом мире, а ты молод и красив.

– Есть один бесконечный мир, – пояснил Тарас, – и никто и никуда не уходил.

– Но это я так спросила, – уточнила она. – Ты сам себе хозяин, и не только себе. Ведь ты шаман-кала. А мы вот с Мишей раненые, покалеченные, но полны желания жить.

– Правильно, – сказал Тумали, – торопиться в иной мир не следует. Я вижу, как это произошло. Вы оба слишком доверчивы и проявили неосторожность.

– Ты говоришь так, Тарас, как будто был в это время с нами, – подала голос Ковальчук. – Всё так и было. Особо вспоминать не хочется.

– Ничего, Михаил, – успокоил его шаман, – места у нас красивые, и работа для каждого найдётся. Без дела сидеть люди не дадут.

– Я постараюсь и одной рукой работать, как двумя, – пообещал Ковальчук. – А мне здесь уже нравится. Вижу вон на той стороне реки горы, а на них – зёлёный лес. Красиво.

– Нам не на ту сторону отправляться, не на Пивань, а немного дальше, – сообщил Тарас. – Но мы быстро пойдём, по течению «Казанка» плыть легко. Забирайтесь в лодку, а её оттолкну – и отправимся в путь.

Они устроились в «Казанке». Подняв до самого верха «ботфорты» сапог-болотников, столкнул лодку в воду, взобрался в неё, устроился на корме – и лодка отчалила от берега.

Настроение Качиакты и Михаила было приподнятым. Да и было от чего радоваться. У них, в сорока километрах вниз по течению, начиналась семейная жизнь. Тумали мысленно пожелал им счастья.

С войны они возвращались, со страшной бойни, и Тарас доставит их до места в целости и сохранности. Сейчас это его главная задача.

Лодка шла на малых оборотах. Особо торопиться не имело смысла. Пусть полюбуются красотами природы. Особенно Ковальчуку интересно посмотреть на эти необъятные, ни с чем несравнимые, просторы. Тарас слышал, о чём они говорят.

– Качиакта, а село-то у вас большое? – спросил у своей подруги Ковальчук.– Дворов двадцать есть?

– Я, Михаил, дворы в Увуй Хэдуне не считала, – ответила Качиакта.– Но больше трёх тысяч три с половиной людей здесь проживает. Даже и школа имеется, музей и сельский Дом культуры. Не такой большой, но нам его хватает.

– Здесь, как я понял. Качиакта, живут, в основном, нанайцы? – спросил её попутчик.– Охотники, рыбаки… Да?

– Большинство – нанайцы. Или ещё нас называют гольдами, – пояснила она. – Некоторые в леспромхозе работают. Он чуть дальше села. Люди на автобусах туда ездят. Всё мы в Увуй Хэдуне разных национальностей. Нормально жили, дружно. Не богато, не бедно… Неплохо, одним словом. Наверное, так и сейчас.

– Вряд ли что-нибудь изменилось, Качиакта.

– Конечно. Правда, по-разному бывает… Но не волнуйся, мой славный, тебе здесь понравится.

– Мне уже нравится, – улыбнулся Ковальчук. – Простор речной, тайга по берегу, горы… Но вот, всё думаю, куда я с одной рукой-то работать пойду. Каким-нибудь учётчиком в леспромхоз? Да и работа эта не мужская, и, видно, нет здесь подобных вакансий.

– Всё есть, Миша, как и везде, и всюду, – она обняла его за плечи. – Ты у меня будешь пахать, как лось. Без работы не останешься. Да и я сидеть не собираюсь.

Но Михаил Ковальчук был прав. Нет руки – это одна проблема. Но имеется и другая, по гражданской профессии он – проходчик. Проще говоря, шахтёр. Здесь, на берегах Амура, такая профессия никому не нужна. Он только уголь и добывал. Больше ничего толком не умел делать. А теперь вот ещё и… безрукий.

Но война осталась за спиной – и решил он приехать на новые земли с любимой и совсем молодой и красивой нанайкой, к ней, в родное селение. Подумал Ковальчук с досадой, что теперь он не вояка и не работник. Но, может быть, здесь, всё-таки, сможет пригодиться. Чем чёрт не шутит.

Долго молчащий Тарас сообщил, что минут через пятнадцать-двадцать они прибудут на место. Качиакта в ответ кивнула головой, подтвердила, что это так.

За поворотом речной протоки показалась песчаная отмель, а наверху, на сопке, и село открылось. На самом деле, не такое уж и малое, в основном, с добротными домами. Но улицы были не прямыми… С самого начала здесь кто и как хотел, так и строил, и дальше так пошло.

А то, что Увуй Хэдун находится не в низине, так это и правильно. Хоть не так часто, но наводнения здесь случались. Несколько лет назад на Амуре даже города основательно подтопило. Некоторые небольшие нанайские сёла просто водой смыло. Правда, сейчас на месте поселения новые дома стоят и уже на возвышенности. Но не везде так. Иные села по Амуру, что русские, что нанайские или ульчские, сразу же на высоких местах обосновывались.

Вскоре лодка уткнулась носом в берег. Заглушив моторы, Тумали перешёл с кормы на нос лодки. Высоко подняв обшлага сапог-болотников, спустился из неё в воду с цепью в руках, которая была прикреплена к носу «Казанки». Вытянул большую часть лодки на сушу.

На берегу стояли двое. Старый и лысый, близорукий, в больших роговых очках в синих джинсовых штанах и трикотажной рубашке-безрукавке директор местной средней школы Моисей Айзикович Копштейн и сорокалетняя учительница, математичка, Марта Генриховна Лигус.

Вслед за Тумали из лодки вышел Ковальчук. Подал Качиакте единственную, но надёжную правую руку. Она направилась к встречающим, по сути, не прихрамывала на правую ногу, а преподала на неё. Ясно, что перенесла очень серьёзное ранение.

Тарас забрался в лодку и вынес оттуда их большие, загруженные болоньевые сумки и положил их прямо на землю. Потом неторопливо Тарас поставил лодку на прикол, прикрепил её носовую цепь к металлическому колышку. Конечно же, снял руль-моторы и водрузил их на плечи.

По очереди Копштейн и Лигус обняли Качиакту.

– Лапушка ты моя, по-прежнему красивая, – прошептала Марта Генриховна.– Молодая. Но вот почти вся седая.

– И ещё… хромая, как я заметил, – без всяких стеснений и церемоний добавил Моисей Айзикович. – Надо тебе палочку в нашем магазине подобрать. А так, ничего выглядишь. Кстати, дом твой крепко стоит. Не то, что некоторые. Иные ведь и перекосило. Но времена сейчас не совсем светлые. Сама знаешь, кто в депутатах разных… сидит. Про остальных «верхних» людей уже и не говорю.

– Я постоянно в твоём доме прибирала, Качиакта, – сообщила Лигус. – Порядок поддерживала.

– Спасибо тебе, Марта, – ответила Качиакта.– За добро добром и отплачу, как у людей принято, как положено.

– Лето отдохнёшь, а там на работу. Учителя нам нужны, – сказал директор школы Копштейн.– Впрочем, нет. Выйдешь через три дня. Школьный музей в порядок приводить надо. Может быть, быстро организуем летний лагерь для ребятишек. Ты не против, Качиакта Бэюновна?

– Между прочим, я уже по фамилии не Бельды, – она подозвала к себе жестом руки своего попутчика. – Михась, иди сюда!

Он подошёл, сказав только «здравствуйте».

Ему ответили тем же.

– Это мой муж, – сообщила Качиакта.– Михаил Антонович Ковальчук. Теперь и моя фамилия такая же, как у него.

– Неважно. Это дело молодое, – Копштейн похлопал Михиала по плечу.– Навоевались, дети. Хватит! Теперь будете мирными делами заниматься. Их у нас тут… с головой.

Они, не сговариваясь, направились к дому Качиакты. Идти-то было не так и далеко, всего-то, метров триста. Заверив Качиакту и Михаила, что сейчас, минут через десять навестит их. Только вот донесёт руль-моторы до своего жилья… Заодно прихватит с собой солёной рыбы и копчёной сохатины.

В доме Качиакты была удивительная чистота и порядок. Даже создавалось впечатление, что никто отсюда и никогда не уезжал. Директор школы и учительница математики сели в кресла, Качиакта и Михаил устроились на диване. Появился и Тумали с небольшим холщовым мешком, загруженным рыбой, мясом, двумя трёхлитровыми банками с маринованными белыми грибами. Поставил свой груз на одну из скамеек. Присел тут же.

Директор школы, огляделся по сторонам и сказал приезжим:

– В принципе-то, особой работы в школе пока нет. Только так, по мелочам. Но, всё равно, дня через три оба зайдите ко мне. Я всегда на службе, в своём кабинете. Чего без дела то сидеть? Да и вы, может, что-то ещё и заработаете.

– У нас, кое-какие деньги имеются, – ответил Михаил. – Кое-что мы за ратный труд получали. Немного, но найдётся…

– Это уже хорошо, – сказала Лигус. – Но если что-то надо, то мы всегда поможем. У нас тут не село, а просто огромная национальная семья. Нанайцев, понятно, большинство, остальные – русские, армяне, узбеки, цыгане, евреи, корейцы… Я, например, латышка, как и мой муж Анс.

– Марта Генриховна, – ответила Качиакта, – да это известно. Тут всегда так и было, с испокон веков.

– Но я об этом не для тебя говорю, Качиакта, а для твоего Миши, – смутилась Лигус.– Пусть знает, что место у нас… райское. Человеческое!

– Я уже понял, – ответил Ковальчук. – У нас, в армии, точно так же и было. Все мы – люди, и это главное.

– По-другому и не должно происходить, – встал с места Копштейн.– Но мы с Мартой Генриховной пойдём, Вам отдыхать надо после дальней дороги. Если что, то у вас в холодильнике, есть кое-какие продукты. На первые две недели хватит… Да вот ещё наш замечательный шаман Тарас Гогдович кое-что принёс.

– Это так, по мелочам, – сказал Тарас. – На первый случай. А там… разберёмся.

Директор школы поднялся с места, его примеру последовала и Лигус.

Встали на ноги и супруги Ковальчуки. Они тут же в один голос заговорили, что ничуть не устали. Успели отоспаться и в самолёте, и в поезде. Михаил сделал робкое предложение немного выпить за встречу и знакомство.

Переминаясь с ноги на ногу, Моисей Айзикович, снова сел в кресло.

– Тогда сбегаю домой, – предложила Лигус. – Что-нибудь ещё принесу закусить. Ну и бутылочка найдётся.

– Уж неси весь наш продовольственный запас, Марта, – дал распоряжение директор. – Мы же готовились к встрече. Чего из себя святых изображать? Такое не каждый год случается.

– Живу, конечно, я рядом, Моисей Айзикович, – ответила Лигус. – Но я же тебе не лошадь, чтобы столько принести.

Михаил с готовностью встал с места, решил помочь соседке.

Директор школы Копштейн сказал:

– Ну, неужели ты со своим Ансом не притащишь пару бутылок коньяка, Марта? Да несколько бифштексов…

– Так, что и мужа с собой взять? – спросила Марта Генриховна.– В общем-то, он дома. У него имеется несколько дней отгулов. Он же сейчас работает недалеко отсюда, у Татарского пролива. Там тоже рыбу ловят. А путина осенняя начнётся, там уж отдыха не у кого не будет.

– Это известно всем, Марта, – заметил Копштейн. – А мне – тем более. В целом, все мы живём не так плохо, но можно и получше.

– Не только можно, но и нужно, – засмеялась Марта Генриховна. – Вот и будем стараться.

– Я час тому назад, Марта, у тебя в доме был, – сказал директор школы. – Так заскочил. С твоим Ансом Яновичем переговорил. У тебя Анс Янович – хороший мужик. Деловой.

Больше Марта Генриховна ничего не стала слушать и говорить, вышла за дверь.

Ковальчук встал и подошёл к одной из болоньевых сумок, открыл её. Достал оттуда две бутылки с водкой, огромный пакет с конфетами. Всё это положил на стол. Потом принёс и три больших банки с тушёнкой. Ещё и небольшой чёрный кейс оттуда извлёк и спросил Качиакту:

– А это всё куда?

– Миша, открой сервант, – сказала Качиакта. – Положи кейс пока на полку. Ты же хозяин в доме. Раньше им был мой покойный дед.

Так и сделал Ковальчук, а директор школы поинтересовался:

– Что у вас там, в кейсе? Если не секрет.

– Никакого секрета, Моисей Айзикович, – Качиакта встала с места и начала накрывать на стол.– Там документы, наши с Мишей ордена и медали.

– Вот это уже интересно, – оживился Копштейн. – Любопытно было бы посмотреть… Война, конечно, вещь отвратительная, но вы-то оба знали, за что воевали и с кем.

– Конечно, знали, – ответил Михаил. – Выполняли свой воинский и гражданский долг. Защищали Россию и её интересы.

– У нас еще столько времени впереди, Моисей Айзикович, ещё посмотрите на все наши награды, – просто ответила Качиакта. – А сейчас надо, как-то, на стол накрыть. И вы, дорогие гости, не стойте, как статуи… свободы. Помогайте!

Второй раз им напоминать не пришлось. Мужчины начали что-то готовить, нарезать. В холодильнике имелась и солёная рыба, и копчёное кабанье мясо, и обычное свиное сало. Соседи позаботились. Дом всегда находился под присмотром и в полном порядке.

Михаил нашёл сковородку, включил одну из электроплит и принялся готовить яичницу. Качиакта из кухонного шкафа доставала посуду, споласкивала её, вытирала большим махровым полотенцем и ставила на стол.

Директор школы не без гордости сообщил Ковальчуку, что у них, в Увуй Хэдуне, во всех домах есть и горячая, и холодная вода, и паровое отопление действует. Выше, на самой горе, стоит большая котельная. Возможно, когда-нибудь, и сюда газ проведут.

Моисей Айзикович начал расхваливать дом Качиакты, где Михаилу предстоит жить и добра наживать. Ведь в нём, кроме горницы, есть ещё две большие комнаты. Да и чердак огромный. Правда на нём, кроме старой одежды деда, мелкокалиберного карабина «тозовки», всяких шаманских принадлежностей и удочек, ничего нет.

А во дворе дома – участок. Да не четыре сотки, а почти все десять. Но, правда, пока, кроме полыни на нём ничего не произрастает. Этой землёй никто в отсутствии Качиакты не пользовался. А зря. Не совсем рационально получилось.

– На будущий год мы картошку здесь посадим и всё остальное, – заверил Михаил Ковальчук директора школы. – С голоду не умрём.

Вскоре пришли и супруги Лигусы, с двумя большими хозяйственными сумками. Худой и долговязый, сорокалетний Анс горячо обнял Качиакту и сразу же познакомился с её мужем.

– Ты шибко-то, Анс Янович, с соседкой-то не обнимайся, – погрозила ему пальцем Марта, выставляя спиртное и продукты из сумок на стол. – У неё Миша – боевик, только что из окопов. Может и вспылить.

– Ну, вот, – засмеялся Ковальчук, – все дела брошу и начну психовать.

– Всё правильно, – сказал Анс. – У нас тут всё по-дружески, по-свойски.

– Курить будете бегать в сени или во двор, – предупредила всех Марта. – Впрочем, моё дело крайнее. Тут уж как решат хозяева дома. У нас из некурящих и непьющих мужиков только наш славный шаман Тарас.

– По такому случаю, – сказал Тумали, – и я пару стопок водки выпью. Мне это позволено, как и всем остальным.

Мужчины поняли, что хозяева дома решили вопрос с курением положительно, потому отошли к двери, тут же нашли пепельницу и дружно закурили. Все, кроме Тумали. Но табачный дым беседам не помеха. Ничего страшного. Качиакта открыла окна настежь. Жара ведь стояла.

Качиакта предложила Марте, чтобы та пригласила сюда и детей. Чего они дома сидят, в одиночестве? Скучно ведь.

– Никакой у них скуки нет, – пояснил Анс. – Взяли удочки и пошли ловить чебаков. Может, что-нибудь и крупней попадётся.

Все верно. В этом селе детям есть, чем заняться.

В дом вошёл старший лейтенант полиции, двадцатипятилетний ульч, участковый Степан Росугбу. В летней форме, в синей рубашке безрукавке, с погонами. Как полагается. Он с порога, никого не поприветствовав, сразу же сделал замечание курильщикам:

– Получается, что в жилом помещении дым пускаете, господа? Не положено. Оштрафую всех поголовно!

– Ты разные столичные штучки брось, Стёпа, – сказал ему Анс, притушив сигарету. – Разве в нанайском селении нормальные люди без табака обходятся? Ты что, скоро будешь выходить в охотничьи угодья и фактории и станешь даже и там добрых людей штрафовать? Здесь, как бы, не Москва. Ты малость забылся.

– Я в Москву-то всего два раза летал, – ответил Росугбу. – У них там одно, у нас – совсем другое… Согласен. Да и что, мне и пошутить нельзя? Я пришёл обнять свою давнюю знакомую, славную героическую нанайку Качиакту Бэюновну.

– Прямо так, и героическую, – улыбнулась Качиакта. – Скажешь, Стёпа.

– А какую ещё, – возразил участковый. – Я про тебя наслышан. Я ведь не жёлудь с дуба, а полицейский. При этом офицер, с высшим образованием.

– Ты даже можешь с нами выпить, Стёпа, – сказал Копштейн. – Я, как директор школы, по такому случаю тебе разрешаю.

– Рад бы, Моисей Айзикович. Да не могу сделать ни глотка «огненной воды», – ответил полицейский. – Я на службе. А выходной у меня когда-нибудь будет. Я верю в это.

Он обнял Качиакту, быстро познакомился с её мужем и сразу же удалился, прихватив со стола большое яблоко. Спрятал его в карман брюк. Одним словом, так и не поговорил толком с одноклассницей.

Только устроились они за столом, как пошли гости… А чего ты с этим поделаешь? Хочешь – не хочешь, а их-то встречать надо. Явились молодые и красивые, работники зверпромхоза корейцы Фёдор и Лика Сон, потом армянская чета, преподаватели филиала районной музыкальной школы, чуть постарше Качиакты, Карапет и Антарам Шараяны, вслед за ними пятидесятилетний узбек, оператор местной котельной Аброр Хамдамов. Самым последним заявился, уже навеселе, директор Дома культуры якут Пётр Сомов.

Сев за стол, он с грустью сказал:

– Всё! Развожусь со своей нанайкой Милей. Достала уже, вредная!

– А чем тебе не нравятся нанайцы? – серьёзно спросил его Копштейн. – Что-то не так?

– Всё не так, – ответил Петя. – Я люблю её. Но она… этого не понимает. Наливайте!

– Но ты, Петя, пьёшь водку регулярно, причём, как лошадь, – заметил Анс. – Потому Миля и не хочет с тобой жить.

– Исправлюсь, – ответил Пётр.– Могу сыграть вам на гармошке. Или… наливайте! Выпьём за Качиакту и её славного мужа!

Гармошки в доме не имелось, поэтому решили продолжать небольшой интернациональный банкет по поводу прибытия Качиакты и Михаила без музыки. заодно их не такого уж давнего бракосочетания. Конечно, пришлось налить и Сомову. Правда, при этом, Моисей Айзикович справедливо заметил, что всё спиртное на Земле выпить нельзя. А вот личное счастье, если потеряешь, то можешь и не найти.

– Это так, – подал голос и Тумали. – Нельзя человеку терять то, что подарено ему Великими Богами и Духами.

Выпили несколько раз, кто и сколько хотел и мог.

Мудрый Аброр Хамдамов сделал предположение, что там, где идёт сейчас война, Качиакта, наверняка, была снайпером. Ведь он знает, что она стреляет здорово.

– Нет, – вместо своей жены ответил Михаил, – моя Качиакта за два года не сделала ни одного выстрела.

– Так ты медсестрой там была? – сделала предположение Лика. – Это благородно.

– Если не знаешь, Лика, то не говори,– сделал ей замечание Фёдор.– Наша Качиакта работала ножом. Она же – великий мастер нанайской рукопашной борьбы думэчи.

– Вопрос, конечно, не очень скромный, Качиата,– поинтересовался Карапет. – Но скольких негодяев-нацистов ты отправила на тот свет?

– Мне не очень хочется об этом вспоминать, – ответила Качиакта. – Может быть, не все из них и были негодяями.

– В мире достаточно и обманутых душ, – заметил Тумали, – и ничего с этим не поделаешь.

– Но ведь они, – сорвалось с губ Антарам,– убивали наших солдат. Вообще, ведут себя с нашими пленными и гражданским населением, как лютые звери.

– Наказание таких субъектов обязательно и неотвратимо, – заметил Тарас. – Иначе не должно быть.

– Всё в мире очень сложно, – сказала Качиакта Ковальчук, – и многое не понятно. Да, конечно, я убивала людей. Этим мы занимались с Мишей. Но это необходимо, тем более, сейчас.

– Нам обязательно надо победить, – сурово сказал Михаил. – Прислужники США и обезумевшие руководители стран НАТО с нами не церемонятся. Поэтому очень скоро их ждут большие неприятности. На своих шкурах испытаю силу русского духа и мощь нашего оружия.

– Я не смогла бы… кого-то лишить жизни, – обратилась к Качиакте Антарам. – Неужели ты никого и никогда не пожалела?

Хозяйку дома смутили эти слова, а Михаила они зацепили, задели за живое. Он налил себе в рюмку водки и выпил.

Потом глубокомысленно изрёк:

– Тяжело убивать людей. К такому трудно привыкнуть. Даже если ты знаешь, что человек этот готов в любую минуту лишить тебя жизни. Моя Качиакта одного из них и пощадила. Но дорого ей обошлась эта жалость. Теперь на всю жизнь калекой осталась…

А произошло вот что, Ей, как наиболее ловкой, передвигающейся бесшумно поручили вырезать диверсионную группу, засевшую в окопах. Девушке, которая с лёгкостью может совершать невероятные кульбиты и броски, при этом использовать любой предмет, как оружие, это было делать не впервой.

Четверых она ликвидировала сходу. Ножом. А вот пятый, совсем молодой… в наколках с явной фашистской символикой, с автоматом Калашникова, закрыл от страха голову руками. Заплакал, как заяц в петле. Она не перестраховалась, чего с ней никогда не происходило. Решила молодого националиста в плен взять, чего абсолютно не следовало бы и делать. Бандиты этого националистического подразделения за подлость и жестокость свою подлежали уничтожению.

Совсем молодой коварный враг не оценил такого добросердечия и мгновенно всадил в неё половину автоматной очереди. Теряя сознание, и сказав «ты не прав», она успела метнуть в него нож. Он попал подлецу в горло. Если он был не сволочью, тогда кем же?

Михаил, который орудовал ножом в соседнем окопе, пришёл к своей будущей жене на помощь. Вынес её на себе из опасного места. Почти дотащил до медсанчасти, но попал под миномётный обстрел. Лишился левой руки. Вот так дорого обошлась Качиакте и её другу жалость к врагу, хоть и к молодому, но к продуманному и коварному.

Неприятный разговор пресёк Копштейн. Он просто сказал:

– Хватит нелепых вопросов! Пейте и закусывайте, господа! Но при этом помните только одно, что пока на Земле есть такие люди, как Качиакта и Михаил наше Отечество надёжно защищено. Сообща справимся с врагами самых разных мастей и стран. Другого выхода у нас с вами нет.

Он тут же привёл не совсем реальный, но жестокий пример. Вот, допустим, пришли бы к ним в село Увуй Хэдун нацисты и стали бы убивать всех подряд только за то, что они нанайцы, русские, армяне или, к примеру, евреи, или люди второго и третьего сорта, с которыми можно делать всё, что угодно…

Наверное, каждый бы нормальный человек взял в руки оружие, чтобы защитить свою свободу и жизнь. Разве могут быть другие варианты? Ведь это же Россия, по-настоящему свободная страна, а не карикатура на неё. Никогда иноземные господа не будут устанавливать здесь свои порядки. Очень скоро сполна воздаст явным предателям Родины и… затаившимся, неумело и пошло изображающих из себя патриотов.