Читать онлайн Алексей Журавко. Инвалид. Человек, на которого враг не пожалел HIMARS бесплатно

Жизнь инвалида сурова с детства

– Алексей Валерьевич, расскажите про быт в детском доме.

– В детских домах сознательный возраст, как правило, приходит достаточно быстро. Ребёнка у нас готовили к самостоятельной жизни, можно сказать, с пелёнок. Такова необходимость, ведь жизнь инвалида всегда была трудной и суровой. И хотя это был детдом закрытого типа, у нас там было подсобное хозяйство, свои учителя, классы, кинозал. Нас обучали всему необходимому для жизни и обслуживания себя: самостоятельно стирать, готовить есть, купаться и т. д. Обучение было настолько эффективным и правильным, что в семь лет я уже начал выращивать цыплят, уточек, курочек, на свинарник ходить, к лошадям. Это были наши забавы.

– Вы уже тогда ездили на инвалидной коляске?

– Да, у меня была маленькая колясочка. Мы тогда мастерили их себе сами из подручных материалов на уроках труда. Каждый мог сделать то, что хотел и что отвечало его потребностям и запросам.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

– Вы знали вообще, что у вас есть родители? Было понимание, что такое мама?

– У нас в детском доме мамой и папой были учитель и нянечка. Понимания, кто такие мать и отец, не было где-то до 10 лет. Оно пришло, когда наш учитель Ольга Васильевна нашла моих родителей, но это было уже позже.

Воспитанники учились по программе серьёзной школы-«восьмилетки». Я очень уважал своих учителей и воспитателей. Среди них было много ветеранов Великой Отечественной войны, а также инвалидов. Математик Иван Александрович Тельный был моим самым любимым учителем. Он воспитывал нас строго, но в то же время учил жить ярко, стремительно и с пониманием, что такое жизнь. Жизнь надо любить и наслаждаться ею.

Ссылка на сайт детского дома «Колокольчик»

Возможно, покажется странным, но в детском доме нас обучали даже стрелять из автомата, боевого ружья, метать «лимонки»[2], плавать, убегать. Для этого за нами приезжал политрук и возил на полигон.

Нам в детском доме объясняли, что мы живём как на войне. И если мы сегодня не научимся готовить борщ, яичницу, ухаживать друг за другом и помогать, то в жизни останемся никому не нужны. Поэтому у нас были занятия и кружки, которые пригодились бы нам в дальнейшем: часовых дел, автомобильные, сапожные. У кого не было ног, а были руки, те занимались часовым или сапожным делом. У кого одна рука, но две ноги – учили художествам, фотоделу. Кто не хотел учиться, но мог более или менее передвигаться на своих ногах (например, эпилептики), занимались хозяйством: выращивали курочек, свиней, работали на огороде.

На территории детдома были разные мастерские. Я ходил сначала в сапожный кружок, потом полюбил что-то выпиливать в столярной мастерской. По мере взросления нам в мастерскую привозили поршневые двигатели от военных машин. Мы их чистили, обрабатывали, а потом учились разбирать и собирать. Нас также учили водить автомобиль. Сначала на «Москвиче», потом на «ГАЗоне». Водил я стоя: жал ногой на педали, а спиной опирался на сидушку и полулёжа руководил машиной.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

«Бизнес» в советском детдоме

– Вы сначала занимались немножко сапожным делом, а потом хозяйством?

– Да, потому как там, по большей части, одна рука нужна: выкройка, разделка и швейная обшивка. На лапу мотора я нажимал спокойно, а правую руку использовал для того, чтобы прошивать изделия.

В школе учиться мне нравилось. Особенно любил изучать математику, а вот историю так себе. Да и литературу я начал учить поздно. Ещё меня увлекало животноводство.

А потом, когда я понял, что можно зарабатывать деньги даже в детском доме, я увлёкся выращиванием тепличного комплекса. Мне удавалось полностью обеспечивать зеленью детский дом и даже выращивать курочек и продавать их на рынке.

Рано утром я убегал из детского дома, продавал их и возвращался.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

– Разрешалось ли подобное в детском доме?

– Это запрещалось, но я умудрялся договариваться с учителями и так зарабатывал себе деньги на будущее. Они ведь тоже осознавали, что мне надо будет потом выходить во взрослую жизнь, поэтому относились с пониманием и закрывали глаза на мой «бизнес».

– Учителя за это с вас ничего не брали?

– Не брали ни гроша! Рынок от нас был на расстоянии километра. Я делал специальное приспособление на тачке – сверху прикручивал ящик с сеткой – и так возил здоровых курочек на продажу. Когда не было времени, сдавал их оптовикам по 15 рублей, а когда мог, стоял сам с половины пятого до семи утра. В семь часов я должен обязательно быть в детском доме, чтобы никто не обнаружил, что я ушёл.

А на майские праздники, чтобы заработать, я цеплял паровозиком 3–4 таких тачки и выезжал собирать бутылки. Сдавал на комбинат рядом с детским домом. В лесу, парках – везде, где гуляли люди и их раскидывали. Учитывая, что бутылка-«чебурашка»[3] стоила 15 копеек, а из-под шампанского 50, в день у меня выходило по 15–20 рублей. За день я делал 3–5 ходок.

В драке с врагом учили использовать всё: нож, зубы, ногти

– Алексей Валерьевич, расскажите поподробнее о том, как вас учили воевать, кидать гранаты. Это очень удивительно и непонятно.

– Со времени войны прошло не так уж много. Наши воспитатели – ветераны Великой Отечественной войны, всегда нам говорили, что всё в жизни может произойти и нам нужно учиться выживать. Впервые я взял ружье в 8 лет. Вспоминаю, как учили заряжать, разряжать. Но больше всего мне нравилась винтовка. Передо мной лежал чертёж, и я должен был разобрать и почистить всё до мелочей. Это был первый этап. Если какой-то болтик неправильно стоял – сразу леща получал и вспоминал, где этот болтик должен был находиться! И так это могло быть по 3 раза. Когда научился собирать полностью одной рукой, тогда нам впервые разрешили стрелять боевыми патронами. У нас был тир, полностью оснащённый по всем правилам, матрасы специальные, отбойники для того, чтобы рикошета не было. Нас учили стрелять лёжа, на коляске, в разные цели, в том числе движущиеся. Нам объясняли, что враг на поле боя должен быть убит, а ты, независимо от того, что с тобой, должен до последнего отбиваться и не сдаваться. Объясняли, что стрелять можно было только во врага, лежачих добивать нельзя. Ни в коем случае не использовать оружие против безоружных. Учили передвигаться с винтовкой даже на том, что ты имеешь: коляске, тачке, костылях и т. д.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

К примеру, выводили нас в кучугуры снега и давали задание добежать, доползти к определённой цели на расстоянии 200 метров, при этом сохранив винтовку. Это было трудно, но мы справлялись. Я держал ружьё одной рукой, она у меня сильная. Первое время было больно плечу из-за отдачи, потом привык. Говорили, что если уже схватил врага, то не должен его отпускать: как только отпустишь – он тебя убьёт. В случае драки с врагом учили использовать всё, что можешь: нож, зубы, ногти.

Учили тому, чтобы в случае пожара или военной тревоги мы не забывали про своих братьев из детдома. Были и учебные тревоги у нас. Среди ночи включалась сирена, про вещи в такие моменты забывали. Кто не может ходить-ездить, мы брали и вытаскивали. Это всё прививалось нам, как и любовь к жизни. Один за всех, и все за одного!

Учили и выживанию: каких червячков, какие травы, корни можно есть в случае, если не можешь поймать дичь. Потом обучали делать силки[4], ловить крыс. В жизни ведь всё может случиться. Оказаться можно и в дикой природе, и в беде, и на войне. А человек, особенно инвалид, должен уметь постоять за себя и товарищей, выжить и защититься от врага. Хотя бы базовые знания каждому нужно освоить.

Поначалу были обида и недоумение: за что они нас всё время мучают? За что заставляют? Но спустя где-то 3 месяца, как я начал ходить на все эти кружки, я понял, что мне это нужно.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

Некоторые пугались, когда к ним подходило полчеловека

Подготовительный звонок к подъёму у нас был в 6:30, а в 7 уже нужно было встать, одеться и выбежать. Подготовительный нужен был для тех, кто из-за своей инвалидности не мог так резко сразу встать и собраться, как я, на линейку. В детдоме постоянно проживающих детей насчитывалось примерно 840 человек. А в палатах жило по 28 человек.

Обучали нас также и за животными ухаживать, доить коров, вести себя с ними так, чтобы они нас не боялись. Некоторые пугались, когда к ним подходило полчеловека. У меня была корова Нюрка, которую я первый приручил к себе, и она давалась гладить. Она уже ко мне привыкла, сама подставляла вымя, и я доил её одной рукой. Это молоко нам привозили потом с подсобного хозяйства, разогревали и давали на полдник. А кто хотел парного – шёл учиться доить. И это не было зазорно.

Помидоры выращивали сами, сами их пикировали, в теплицы сажали. Когда мне было семь с половиной лет, я первое время боялся нутрий, которые обитали в нашем хозяйстве вместе с кроликами. Боялся, что нутрия палец мне откусит. Но потом я ловил их, даже в бассейне вместе с ними плавал.

Быт и воспитание

– Как вас учили готовить пищу, убираться?

– У нас была тётя Валя – четырежды раненная во время войны медсестра, ветеран Великой Отечественной. Она учила нас убирать койки, правильно взбивать на кровати подушку, потом взять веник и возле себя подмести и передать другому, а кто не может, тому должен помочь сосед. Это был его долг как товарища и друга.

После подъёма и уборки спальных мест был завтрак, а потом оставался час времени до учёбы. Во время него мы садились, выходил шеф-повар и объяснял нам, как почистить картошку, морковку, как порезать укроп и подготовить всё необходимое, чтобы сварить элементарный суп без соли и приправ.

Нас учили правильно фильтровать воду в случае, если нет чистой. Учили, как правильно разбивать одной рукой яйцо. У меня поначалу всё яйцо оставалось в руке, так как я не мог рассчитать силу. Учили нас готовить из того, что есть – даже жаб, корни, орехи, кору, если ничего другого нет.

Когда учили мыть посуду, нам давали специально не металлическую, а фарфоровую. Тётя Нина нам говорила, что если мы научимся фарфоровую посуду мыть, значит, у нас всё будет чистое. Так нас приучали быть аккуратными и бережными.

Проходило время, и мы по очереди уже стояли возле плиты. Помогали делать пюре, яичницу, лепили пельмени, вареники, делали свои макароны, пекли хлеб.

[Кулинарные способности Алексея Валерьевича удивляли многих. Даже во время записи этого интервью я сидел с ним на кухне и наблюдал, как он непринуждённо и мастерски нарезал овощи на салат, жарил картошку или варил суп. Всё это он делал одной рукой, катаясь на каталке по двухметровому клочку маленькой кухоньки съёмной квартиры. В такие моменты мне становилось стыдно, что из всего разнообразия блюд в гостях моего друга я могу похвастаться только навыком жарки яичницы.]

Повара многие тоже были ветеранами Великой Отечественной войны. Повар Анна Петровна была разведчицей. Она нас учила, как правильно скрываться от врагов, как себя вести в различных опасных ситуациях.

За враньё нас ругали очень сильно, я много раз получал. Однажды я попытался побаловаться с чужим кошельком – взял его в руки и даже не собирался воровать, но ремнём получил так, что мне потом никогда не хотелось брать чужого. Педагоги учили никогда не завидовать, не жаловаться – это было принципиально. У нас стукачества не было вообще. Они сами ненавидели, когда дети друг на друга ябедничали.

Гигиенические процедуры проходили, как и все. Чистили зубы порошком, к умывальнику подставляли табурет, кто не доставал. Сначала туалет был с чашей на полу, а уже потом их заменили на более современные унитазы. Учитывая наши особенности, тяжело было, но приспосабливались как-то. Туалеты мыли каждый сам за себя. Если ребёнок что-то не мог сделать, естественно, нянечка помогала. Такие, как я, всё полностью делали сами. Не было такого понятия, как «я не хочу», «я не буду». Было понятие «должен».

Нас учили лазить по деревьям, лестницам, независимо от того, сколько ты имеешь сил и насколько можешь. Особенно прививали умение не паниковать, терпеть боль, чтобы в любой экстренной ситуации мы могли сохранить уверенность в себе и спокойно решить возникшую проблему.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

Однажды, когда мне было 10 лет, я полез на дерево вернуть в гнездо выпавшего дикого голубёнка. Не удержался на ветке, упал и сломал ногу. Благодаря этим урокам выживания, я без тачки дополз до класса, где историк Анна Прокофьевна и вызвала мне «скорую». Забрали меня в нашу Цюрупинскую больницу, наложили шину, и только после этого я начал чувствовать, что нога у меня болит. Там мне сделали операцию и снова отправили в детский дом выздоравливать. Но гипс я снял раньше времени, так как не мог усидеть на месте. В этой больнице я познакомился с замечательным человеком, хирургом Юрием Николаевичем Карпухиным. Мы с ним потом сдружились настолько, что во многом он мне заменял отца.

Досуг и дворовая жизнь

– Как вы проводили свой досуг?

– На развлечения в детском доме было выделено не боле полутора часов в день. Утром подъём в 7:00, чистка зубов, завтрак, потом учёба, полдник (кефир, булочка), дальше обед, тихий час и только вечером полтора часа развлечения: можно было в шахматы поиграть или телевизор посмотреть, а остальные 2,5 часа отводились под домашнее задание.

Детский дом «Колокольчик». Свежие фото

В свободное время я убегал на своё подсобное хозяйство наводить порядок: овёс засыпать, у несушек яички собрать, надо было всё успеть полить. Туда ко мне часто приходили друзья. А в пятницу вечером в зале была дискотека.

Уже как стали постарше, мы пробовали с ребятами вино, водку. Перелезали через забор и покупали у местных. Но не напивались никогда, такого не было, чтобы в хлам. Курить я начал в 7 лет, «Ватру». Стреляли сигареты тоже за забором у мужиков: «Дядь, дай закурить!». Нас жалели и давали. Ходовые были «Ватра» и «Прима», «Беломорканал» я начал курить уже в 10 лет – это были мои любимые папиросы. Как затянешься, сразу увидишь «звёздочку»[5]. Суровые времена были.

В 9 часов у нас был отбой по нормам детского дома, но я, бывало, задерживался на хозяйстве до 10, и все знали, что если Журавко нет, значит, он занимается чем-то своим и важным.

Ещё выращивал на продажу хомячков, попугайчиков, канареек, была у меня специальная для них будка. Я её сделал из дерева с помощью кочегаров, когда они увидели, что у меня к этому рвение было. Приходил оттуда грязный, тихонечко ночью мылся и ложился спать. Утром я всегда вставал на час раньше и шёл в гардеробную за своими вещами.

Потом мне подарили большого белого попугая, он ко мне быстро привык, и мы с ним стали неразлучны. Он сидел у меня постоянно на левом плече. Жила со мной ещё утка Таська. На уроках в класс к нам заходила, крякала. Боялась всех, кроме меня. На неё даже учителя не ругались. Привела мне эта утка 8 выводков за всё время. Все дети её любили, и она никого не обижала, ни за кем не гонялась. Врач Юрий Карпухин, с которым в Цюрупинской больнице познакомились, мне селезня для неё достал. Часто он приезжал ко мне на мотоцикле «Днепр». Потом стал работать у нас на полставки. С ним мы и организовали моё подсобное хозяйство.

Любовь Алексея Валерьевича к попугаям сохранилась на всю жизнь

Был у нас такой случай: через дорогу от детского дома находился винзавод. И как-то летом ребята из старшей группы захотели вина. Меня взяли с собой как самого крепкого, привязали за пояс верёвкой и спустили с ёмкостью в бочку с вином. Впоследствии так делали не раз по этой отработанной схеме. Часть добытого мы продавали, а часть выпивали. На заводе этого никто не замечал, так как участок, где мы лазили, был глухой, закрытый и охране нас не было видно. Да и выносили мы максимум 40 литров за раз. Но однажды учитель математики Иван Александрович Тельный всё же рассекретил, где мы берём вино, и после того, как нас поймали, мы больше этого не делали.

Был у нас паренёк, разводивший голубей. И вот он однажды узнал, что нашу голубятню собираются обнести цыгане. Тогда мы стали дежурить каждую ночь. А когда пришла моя смена, всё и случилось. Я сижу в будке с ломиком, мне лет 11 тогда было. И тут смотрю – лезет морда цыганская! Ну я и не растерялся! Как не убил того цыгана – не знаю. Он взломал перегородку с замком, а я ему этим ломиком по черепушке! Грабитель потерял сознание, и мы стали думать уже, что убили, но вскоре он всё же очухался. Начали решать, что с ним делать, надо же как-то расквитаться. Недолго думая, постановили побрить налысо, всего зелёнкой облить и написать «ВОР», а в 10 утра выпустить на все четыре стороны.

Это лишь единичный случай, а вообще у нас частенько весёлые дни случались по поводу голубей. Наша голубятня была лакомым кусочком, и её не раз пытались обворовать…

* * *

Были в детдоме и настоящие качки, здоровые ребята, хоть и без ног. А один раз на жилпосёлке мы даже подрались!

Шли по улице мы, детдомовские, а малолетки из посёлка бегали – дразнили нас калеками без рук, без ног. А у нас была такая колотушка (палка, которой мы отталкивались при езде на колясках), и мы её кидали в них. В одного попали.

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

По прошествии некоторого времени нам перекинули через забор детского дома записку, чтобы мы приходили вечером на жилпосёлок драться. Недолго думая, мы приехали: кто на костылях, кто на коляске, я на рычажке (это такая длинная трёхколёсная коляска с велосипедными колёсами). У нас были колотушки, и, если ею попасть «между рог», это была конкретно убойная сила. Первый раз в своей жизни я там получил фингал, но зато точно знал, что свой костыль сломал у кого-то на голове. Нас насчитывалось примерно человек пятнадцать, и их столько же. Нам и этой дворовой шпане было примерно по 15–16 лет – подростки. И когда они получили настоящий отпор от нас, то почувствовали, что с этим детским домом надо считаться. Нас тогда начали уважать и ценить.

Слух о драке по Цюрупинску раскатился мгновенно, но в милицию никто не жаловался. Когда нас в детдоме спрашивали, откуда синяки, мы отвечали, что упали с лестницы.

Никогда такого не было, чтобы одного из наших обижали, а остальные стояли в стороне. Мы всегда приходили на выручку и дрались до конца, поэтому нас считали в посёлке нормальными пацанами. Несмотря на инвалидность, нас никто не жалел.

Но в самом детдоме группы между собой никогда не дрались. Ссориться – ссорились, всякое бывало, но чтобы драться, не было такого никогда. Наоборот, была взаимовыручка во всём. Если выходили в город с воспитателем и кто-то там косо посмотрел, наша толпа налетала и разрывала его, даже воспитатели ничего не могли сделать. Мы жили по принципу «один за всех, и все за одного». Своих в обиду не давали.

Встреча со смертью

– А как к вам относились преподаватели? Строгость – это понятно, а была жестокость?

– Если я получал по заслугам, я признавал это. Никогда незаслуженно меня никто не обижал. Всегда пытались объяснить, за что и почему, но без злобы и агрессии.

Был такой случай. Мне тогда было лет шесть. Я и Клименко Костя увидели мотоцикл у пищеблока. Нам захотелось посмотреть, как горит бензин. Мы засунули носок в бак, не заметив, как ручеёк горючего тонкой струйкой потёк от носка, ну и подпалили. Выскочил ремонтник холодильного оборудования дядя Игорь. Ох он тогда меня тряпкой отметелил! Мотоцикл всё же потушили, но после этого случая я сразу начал понимать, что такое бензин и что с ним нужно очень осторожно обращаться.

Все преподаватели нас очень сильно любили. Когда кто-то из детей не мог долго уснуть, подходила нянечка или воспитатель, садилась рядом и что-то рассказывала, успокаивала. Особенно когда шли выпускные и детей после восемнадцати лет перенаправляли в дом престарелых[6], подходили нянечки и воспитатели к каждому, обнимали, плакали. Это просто надо было видеть!

Часто воспитатели усыновляли детей. Преподаватели были кто из Херсона, кто пароходом добирался из материковой России. У них был бесплатный проезд за счёт государства на автобусах, пароходах, но большая часть была цюрупинчанами. Работала у нас блокадница Ленинграда бабушка Нина, а муж её из Херсона тоже был у нас кочегаром, хотя остался без одной ноги.

Был случай, когда в семье родился ребёнок, наш Паша Клименко, с сильным искривлением позвоночника, он мог только боком ходить. Однако родители от него не отказались. Приехали всей семьёй в Цюрупинск, он был с нами, а мать осталась работать в детском доме. Её все очень ценили, уважали. Она потом так и работала там до пенсии, а сын выучился на часового мастера и стал зарабатывать этим себе на жизнь.

На сегодняшний день из моего класса, в котором я учился, уже никого не осталось в живых…

Фото с официального сайта детского дома «Колокольчик»

– Были в детдоме дети, которые умирали? Чем болели?

– Со мной по соседству на кровати рядом спал мальчик Вася. Он не ходил, а только передвигался на коляске. Из-за этого у него были сильные руки. Тогда мне было двенадцать лет, а ему шестнадцать. Он болел недержанием стула и прободными язвами.

Однажды я проснулся и увидел, что ему плохо. Позвал нянечку, чтобы вызывала скорую помощь. «Скорая» приехала, и врачи сказали-наказали, чтобы я чутко спал в эту ночь и, если повезёт, Вася останется в живых. Но он и сам уже понимал, что не жилец. После вызова «скорой» ему полегчало, я ему помог встать, и мы пошли на балкон покурить. Вася и говорит: «Сегодня уйду на тот свет». Я отвечаю, мол, брось, тебе ещё жить, скоро будем с тобой курей наших гонять (он обычно на силках у нас сидел, понимал, как поймать голубей). Мы покурили, я ему помог лечь и, как сейчас помню, уснул глубоко. Потом поворачиваюсь, протягиваю руку, и как-то получилось, что я его обнял. Чувствую, а тело холодное! Просыпаюсь резко: «Васька, ты живой?!» – поворачиваю его и понимаю, что Васьки уже не стало. Спокойно простыней его накрыл, не стал будить ребят, подошёл к воспитателю (тогда у нас была Виктория Павловна) и сказал, что Васька ушёл на тот свет.

– А ты ребят будил? – спросила она.

– Да куда их будить, 3 ночи.

– Ну, давай тогда так сделаем: буди Якименко Сашу, и потихонечку его вынесем.

Конечно, страшно было, когда его тело расслабилось и с этих ран всё начало высыпаться. Мы его кое-как потихонечку вынесли и положили на носилки, которые у нас специально для таких случаев были. Потом я говорю: «Давайте хотя бы помоем его». У нас специальные ванночки были, чтобы не таскать человека в большую ванну, а протянуть шланг и помыть. Омыли мы его, вызвали милицию, скорую. Тогда, как сейчас запомнил, мне неприятнее всего было слышать, как человек предсказывает свою смерть и говорит, как это произойдёт.

Вспоминаю ещё один случай с Лёшей, которому тогда исполнилось восемнадцать лет, а мне тринадцать было. У него на обеих ногах были протезы. Одной не было совсем, а вторая – полупарализованная. Родители часто к нему приезжали, навещали.

И вот когда пришло время уходить из детского дома, ехали мы вместе с ним, Толиком и Юрой свинюшек кормить, он и говорит: «Ребята, я в дом престарелых не пойду, ехать мне некуда, а выйду в жизнь – розовые очки сломаются, и я этого не выдержу». Ещё отругали мы Лёшу тогда. А он ответил, что в 16 вечера мы его найдём. Помню, я его дрыном огрел по спине, рассмеялись и пошли дальше.

Потом я пошёл хомяков покормить своих, а в 16 часов у нас как раз начиналось домашнее задание, и мне что-то искупаться захотелось, так как оставалось свободных полчаса. Открываю душевую, захожу, а Лёша там висит…

Я особо не испугался, только начал кричать: «У наструпак, пацаны, помогите снять!» Сняли, сделали искусственное дыхание, я рукой язык ему назад всовывал, сколько ни пытались оживить, но бесполезно. Вызвали милицию, «скорую». Апотомузнали, что за месяц до этого отец и мать его бросили, хотя сами же привезли в детский дом по путёвке, чтобы его здесь всему обучили, и приезжали к нему каждый месяц, забирали на праздники. До выпускного оставалось 2–3 дня.

Выпускной в Цюрупинском детском доме 2016. Видео

Случалось такое, что ребята умирали от эпилепсии, проглатывали языки, задыхались, а ты ничего не успевал сделать. Уход каждого из них был для нас большой трагедией.

Всех помню. Из моего класса большинства уже нет в живых: кто от болезни своей умер, кто в доме престарелых, кто у родителей. Но есть и те, у кого семьи нормальные получились, детей родили. И я искренне рад за них.

О вере, любви к животным и противоположному полу

– Было ли какое-то место в этом детском доме церкви, Богу? Может, набожные преподаватели?

– Запрета не было, но каждый по-своему относился к Богу. В храм мы не ходили. Из преподавателей Марья Васильевна верующей была, и мы очень любили слушать, когда она объясняла, кто такой Иисус, Моисей.

Было у меня такое, что за непослушание на соли стоял, но потом я был благодарен преподавателю, потому что осознал свою ошибку. Никто ни на кого не жаловался. Чтобы над нами кто-то издевался, унижал – никогда такого не было. Учителя и нянечки всегда считали нас полноценными детьми. Не было такого подхода, что кто-то что-то не может, «уси-пу-си», на тебе ложечку и т. д. Ко всем подходили одинаково, требования были ко всем одинаковые. Помогали только тем, кто действительно не может. А тем, кто придуривается, могли и щелбан дать. Главное, что педагоги нас никогда не унижали. И нам объясняли, что это самое постыдное. Они не любили, когда кто-то кого-то оскорблял и переходил на личности, даже шутя. За это нас наказывали очень сильно. Чем старше мы становились, тем дальше оскорбления от нас отходили. Они нас так воспитали, будто ты на три года вперёд в жизнь заходишь.