Читать онлайн Вечерний лабиринт бесплатно

* * *

Даниилу и Виктории
Мир замечен в быстром течении времени

Крестословица

Го́ра… Так называли его в семье, называли друзья, близкие… И сам себя он тоже называл – Гора. Имя Георгий как-то не звучало в близком кругу. Я слышал это имя – в применении к Николаеву – всего несколько раз в жизни. Например, в Доме кино, на премьерах фильмов, снятых по его сценариям. Ведущий именовал всех участников съемочной группы, стоявших на сцене, и тогда звучало: «Георгий Николаев». А Гора стоял со спокойным видом – по своему обыкновению, немного в стороне, – и казалось, что это вовсе и не его имеют в виду.

«Кроссворд» – это заголовок одного из ранних рассказов Горы Николаева.

…Впервые я услышал рассказ «Кроссворд» – именно услышал, а не прочитал – в далеком 1975 году. Или в 1976-м, но никак не позже. Мы тогда встречались в студии «Зеленая лампа “Юности”», на лекциях, которые читали разные писатели, но главным образом – на собраниях семинара сатиры и юмора, которым руководил Виктор Славкин. Встречались, читали свои рассказы (надеясь, что в «Юности» их и опубликуют), слушали рассказы товарищей, ругали их, хвалили, помалкивали, в общем, веселились как умели. Мы не только встречались там с Горой, но и подружились. Оказалось – надолго. На всю последующую жизнь.

Услышав рассказ «Кроссворд», я пришел в восторг. Не потому, что это лучший рассказ в мировой литературе (возможно, встречаются и получше). И не потому, что это очень хороший рассказ (так оно и есть). А главным образом по той причине, что он очень искусно, талантливо сделан. Секрет этой сделанности очень прост: в рассказе все слова на своих местах. Ни сдвинуть, ни передвинуть. Ни убавить, ни прибавить. Ничего лишнего. Кажется, это просто, а на самом деле – чертовски трудно. Все лучшие произведения литературы написаны – сделаны – именно так. Потому что хорошие писатели не только ценят каждое слово, но тщательно выбирают место, где этому слову стоять.

Между прочим, Набоков очень любил кроссворды и знал в них толк, даже сам составлял их. Русскую замену слова «кроссворд» – крестословица – как раз Набоков и придумал, о чем гордо написал в «Других берегах».

Но здесь речь не о Набокове, а о другом писателе, для меня куда более важном.

В сущности, каждое хорошее произведение литературы – это и есть кроссворд. Слова встречаются, пересекаются, расходятся, снова переплетаются, а в итоге получается, что каждое – именно там, в том единственном месте, где ему положено быть. Замени это слово другим, даже похожим по расположению букв, – кроссворд не получится. Просто-напросто рухнет.

Именно так – точно и метко – написаны и все остальные рассказы Горы. И киноповести. И киносценарии. И все заметки в записных книжках, которые Гора иронично назвал «Тильки так!». Он любил иронию. По отношению к самому себе тоже. И прекрасно владел юмором – тонким, мягким, порой даже незаметным, но всегда острым. Это было поразительное качество его творений – тонкий острый юмор. То, что и называется: остроумие.

Я сейчас говорю о Горе как о писателе. Конечно, он был замечательным киносценаристом, кинодраматургом, но ведь все его сценарии и киноповести – это и есть проза. Очень хорошая проза. Настоящая литература.

Удивительно, но как писатель Георгий Николаев до сих пор почти неизвестен. Изданий его произведений очень немного. В разные годы увидели свет всего шесть его рассказов (по одному рассказу – в журналах «Юность», «Вокруг света» и «Химия и жизнь» и три рассказа, включая «Кроссворд», – в сборнике «Перпендикулярный мир»). Плюс сценарии «Звездный час по местному времени (Облако-рай)» и «Ноев ковчег» (оба в журнале «Киносценарии»). Это – все публикации.

В чем причина? Можно только гадать. Почему-то кажется, что Гора не очень любил публиковаться: ему были невыносимы прикосновения чужих рук – в редакциях, издательствах – к его произведениям. И он просто терпеть не мог редакторов. С хорошими писателями это обыкновенно так. Они, хорошие писатели, прекрасно сами знают, как писать и как расставлять слова, вмешательство в то, что написано, – недопустимо. Впрочем, хороших редакторов хорошие писатели уважают. Но где их взять, хороших редакторов? Они так же редки, как и хорошие писатели.

А может быть, Гора просто терял интерес к тому, что уже им написано, и к дальнейшей судьбе своих сочинений был изрядно равнодушен. С хорошими, по-настоящему хорошими писателями такое тоже весьма часто случается: они не любят оглядываться и смотрят вперед, высматривают новые произведения в тумане будущего.

Как бы то ни было, в этой книге собраны основные прозаические произведения Горы Николаева – киносценарии, киноповести, рассказы, записные книжки. Спасибо за это его жене (ужасно не хочется писать – вдове), Любе Аловой, сохранившей наследие чудесного писателя.

Да, Гора Николаев не любил редакторов (и в этой книге нет никакого редакторского вмешательства). Но пуще всего он не любил серость и глупость. Всё, что он написал, и рассказы, и сценарии, – это и есть противостояние серости и глупости человеческой.

А еще он не выносил…

…«Невыносимая легкость бытия». В названии романа Милана Кундеры есть некая обманчивость. Симпатичный оксюморон, легкий парадокс. Кроссворд из трех слов, в котором одно слово стоит не на своем месте. Правильнее было бы не легкость, а тщетность. Легкость не так уж и невыносима. Но что действительно невыносимо, так это тщетность бытия. Вся философия (если в трех словах), вся лучшая литература, в том числе и роман Кундеры, – именно об этом, о невыносимой тщетности бытия.

И как раз о ней писал, именно ее не выносил Гора Николаев. Его герои отчаянно сопротивляются проклятой невыносимой тщетности, этой «плоской жизни на круглой Земле»: и Коля – перекати поле, и Дзисай, и Паша с Аней из «Гипнопотама», и Трофи («Ушел и не вернулся»), и прочие, и прочие.

Все произведения Горы Николаева – это и есть поединок с невыносимой тщетностью. Хороший писатель может реагировать на невыносимость бытия только так – сочиняя истории об обыкновенных людях, попавших в необыкновенную западню тщетности. Тильки так.

Жизнь человека, жизнь писателя – это тоже кроссворд. Хорошо, когда все слова стоят на своих местах.

Вот как в этой книге.

Виталий Бабенко

Гора

Человеческий ландшафт подобен географическому – изобилует равнинами и оврагами, горами и ущельями. Люди, как правило, сродни равнинам, чуть выше, чуть ниже общего уровня. И вдруг среди человеков – гора, вершина!.. Встанешь рядом с таким и понимаешь: тебе хочется туда, к нему, на высоту этого человека…

По семейной традиции Георгия с рождения звали Гора (с ударением, естественно, на «о»). Ни Юра, ни Егор, ни Жора… а как-то почтительно-трогательно: Гора.

Он был больше, чем другом для меня.

Однажды, когда я заканчивал режиссерскую разработку сценария «Бегущей по волнам», написанного Горой, была у меня встреча с предполагаемыми прокатчиками. Они прочли сценарий и кратко нас приговорили: кассы не будет! Обдумав за бессонную ночь жесткий вердикт и, как мне с утра показалось, с решением проблемы, я немедля приехал к Горе на дачу.

Расположившись на террасе его уютного деревянного дома, мы, по обыкновению, устроили перекур. За этим приятным занятием мы, как бы между прочим, частенько обсуждали принципиальные вещи, а иногда и кое-что придумывали. На этот раз, нарочито безразличным голосом, я предложил Горе усилить развитие сюжета конфликтом между старым капитаном Дюком и главным героем Грэмом, причем конфликт этот должен быть заявлен в начале и продолжаться сквозняком через две серии вплоть до финала, в котором старый капитан, предчувствуя свой конец, передавал бы эстафету молодому капитану – Грэму.

– Так мы выиграем в интриге, – заключил я, загасив сигарету.

Гора не думал ни секунды:

– Ты считаешь, что коммунальная кухня на корабле Дюка – лучшее решение для романтика Грина? Склоки – это не интрига. Мы же о поисках счастья!.. – Гора загасил сигарету.

Я ничего не сказал тогда о прокатчиках и своих сомнениях. За миг я стал старше и стал, как оказалось потом, самим собой…

Через пару лет всё там же, на террасе, мы обсуждали реплики для озвучивания уже почти готовой «Бегущей.». И вдруг неожиданно для самого себя я спросил у Горы: не хотел бы он написать сценарий, где сюжетом была бы не бытовая история, а рожденные в подсознании героя или героев необыкновенные события, которые «то ли не были, то ли были»? Гора отшутился:

– То ли были, то ли не были, то ли выпили, то ли не допили!

Прошло время, разговор, казалось, забылся. В планах у меня был другой Горин сценарий – «Дзисай», поэтому я не торопил. Как-то утром раздался звонок Горы, что для него было непривычно, он вставал не слишком рано.

– Мне приснился сценарий, я ночью даже записал, чтобы не забыть, – Гора был серьезен и краток. – Герой – старик, который не помнит, что он старик. Он ушел из дома и не вернулся.

Эта лаконичная фабула пробудила во мне сильные эмоции. Был случай: моя мама пошла в церковь и никак не могла вернуться домой. Таксист несколько раз проезжал мимо ее дома, но она его не узнавала. Они ездили по городу несколько часов, маму искал отец, позвонил мне в Москву. В результате маму через диспетчеров такси нашел начальник охраны Ялтинской киностудии, бывший полковник милиции.

– Гора! – прокричал я в телефонную трубку. – Пиши! Сценарий и название к нему ты уже придумал! А у меня есть эпиграф: «Пожилые люди иногда уходят из дома, некоторые из них не возвращаются».

Много позже, в привычной мизансцене, мы обсуждали, чем закончить будущий фильм: смертью героя или оставить финал открытым. Гора молча встал, ушел в дом и вернулся с томом Хемингуэя. Открыл его и прочитал: «Килиманджаро – покрытый вечными снегами горный массив высотой в 19 710 футов, как говорят, высшая точка Африки. Племя масаи называет его западный пик “Нгайэ-Нгайя”, что значит “Дом бога”. Почти у самой вершины западного пика лежит иссохший мерзлый труп леопарда. Что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может».

Это начало одного из лучших рассказов Хемингуэя «Снега Килиманджаро». Благодаря ему пришло решение финала сценария и фильма «Ушел и не вернулся». Герой Горы, старик, едет на велосипеде по улицам, тропам и бездорожью, пока впереди не появляется крутой подъем – «его надо было проходить с ходу, а там, еще дальше, дорога уходила все выше и выше, туда, где в облаках сверкала снежная вершина Эльбруса». Этот длинный путь вверх, к сияющей вершине, стал светлым финалом нашего фильма и метафорой жизни как преодоления.

До сих пор жалею, что не снял сценарий Горы «Дзисай», обстоятельства были против. Работа с таким литературным материалом – большая удача для режиссера. Неслучайно, что по сценариям Георгия Николаева многие мои коллеги сняли лучшие свои фильмы. Писал он лаконично и образно, буквально завораживая необычностью видения: сюжет как бы воспарял над обыденностью, обретая философское звучание. Перевести такой текст на язык кино невероятно интересно, даже азартно.

…И снова была терраса, и снова мы курили, и снова я спросил, не напишет ли он для меня новый сценарий по книге Семена Курилова. Гора просто сказал:

– Зачем? Денег не дадут.

– Ты прочти роман, я тебя очень прошу, – взмолился я.

Через полгода Гора написал свой последний сценарий с символичным названием «Огонь далеких людей». Так северные люди называли полярное сияние.

Опустела без Горы терраса, но, когда ко мне приходит время принципиальных решений, я мысленно перемещаюсь туда, мы с Горой закуриваем, и я, как бы между прочим, спрашиваю его мнение и слышу его спокойный голос.

Человеческий ландшафт подобен географическому. Есть на нем и вершины. А еще есть небо и свет далеких людей.

Валерий Пендраковский

От автора

Иногда, перед бурей, когда небо становилось свинцовым и океан затихал в предчувствии грозового шторма, на встречном курсе возникал из небытия старинный парусник, «Летучий голландец». На его борту виднелась команда, и капитан в потертом камзоле приветственно махал рукой, но не было слышно ни звука.

В полной тишине «Летучий голландец» проплывал мимо и исчезал так же внезапно, как и появлялся.

Говорят, что и теперь иной раз, когда сумерки сменяются потемками и погода не балует, можно встретить старый автобус, следующий без маршрута и расписания, из ниоткуда в никуда. За его окнами видны пассажиры, за рулем сидит шофер, автобус светит фарами и беззвучно проплывает мимо. Как привидение средних широт, он бороздит наши просторы и нигде не может найти свою гавань, потому что нет ее ни на одной карте, как ни перелистывай российский атлас, атлас бездорожья.

Пусть годы проносились мимо, не касаясь нас и не волнуя бесконечной чередой однообразия, есть минута, которую мы ищем и ради которой живем.

О плоская жизнь на круглой Земле! Тебе посвящаются эти истории.

Киноповести

Вечерний лабиринт

(Сценарий комедии с музыкальным концом)

На стене висел чертеж, огромный, как генштабовская карта. Сверху было крупно написано:

«ЛАБИРИНТ»

Типовой проект

Внизу располагалось поражавшее масштабами непроходимое сплетение угловатых ходов, сочно выписанных плакатными перьями. Чуть тоньше, пунктирными линиями, были нанесены предполагаемые пути движения, и среди них красной нитью тянулся тот единственный путь, который мог привести к выходу. Все остальное утопало в рельефе незнакомой местности и в условных обозначениях.

– …Разработанная нами конструкция проста и надежна в употреблении, а также отвечает всем современным эстетическим требованиям, – с жаром вещал энергичный мужчина, размахивая указкой перед чертежом. – Наш типовой проект предусматривает размещение аттракциона «Лабиринт» на любой местности, а также в районах сейсмической активности. Собранный из стандартных железобетонных плит, он может функционировать в любое время и предназначен для эксплуатации в городских парках и садах, а также в любых других местах культуры и отдыха.

Пять-шесть человек, сидевших в кабинете, сонно наблюдали за докладчиком.

– …Учитывая пожелания и возможности заказчиков, наш проект предполагает три модификации «Лабиринта», различаемые по занимаемой площади, по общей длине переходов и среднестатистическому времени блуждания. Последняя, третья модель этой серии была проверена в полевых условиях в третьем квартале текущего года. Наш сотрудник, один из авторов проекта Алексеев… – докладчик указал на скромно сидевшего в углу человека, тот поднялся, неловко кивнул и снова сел, – мастер спорта по ориентированию на местности, любезно согласился провести в «Лабиринте» в трудных погодных условиях три часа восемнадцать минут, что соответствует расчетному времени блуждания, и по истечении этого времени вышел с такой же легкостью, как и вошел. – Докладчик выдержал паузу и продолжил. – В заключение я должен сказать, что в нашем проекте мы не ограничивались только техническими задачами. Не меньшее значение мы уделили задачам воспитательным. Так, например, каждый тупик и каждое разветвление «Лабиринта» предусмотрено снабдить полезной информацией. Представьте себе, – он ткнул указкой в «Лабиринт», – вы идете, идете, идете, идете и заходите в тупик. И тут перед вами… – он сделал знак Алексееву, и тот энергично развернул плакат, – плакат!..

– «Продавцы и покупатели, – было написано на плакате, – будьте взаимно вежливы».

– …Или.

Алексеев сменил плакат: «Будешь пить молоко, будешь бегать далеко».

– …Или.

Алексеев развернул следующий: «Пива нет».

– Нет, нет, не этот!.. – прошипел докладчик.

Алексеев смешался, уронил плакат на пол и развернул другой: «Храните деньги в сберегательной кассе».

– И так далее, – сказал докладчик. – Таким образом, посетитель «Лабиринта» испытывает не только естественный интерес к отысканию выхода, но и потребляет из плакатов полезные сведения.

– Достаточно, – сказал один из присутствующих. – Это все понятно. А вот как у вас с техникой безопасности? Мало ли что там произойдет. Травмы какие-нибудь… испуги.

– Все предусмотрено, – засуетился докладчик. – Соответствующие инструкции уже разработаны, остается их только утвердить, и мы можем приступить к массовому производству «Лабиринтов».

– И что же вас задерживает?

– Ничего, совсем ничего. Сегодня в девятнадцать ноль-ноль мы выезжаем в командировку утверждать проект. Мы – это я, а также Алексеев.

Задумавшийся Алексеев подхватился с места и с шелестом развернул плакат: «Водитель, помни, тише едешь, дальше будешь».

Редко стучала машинка. В приемной стесненного в средствах государственного учреждения, скупо заставленной сугубо канцелярской мебелью, не было ничего примечательного, кроме двери. Обитая сверкающей кожей, усеянная медными шляпками гвоздей, она не имела никаких обозначений, говорящих о нраве ее обладателя, и потому говорила сама за себя. Редкий стук пишущей машинки оборвался.

За столом у окна в рабочей позе, но задумавшись, сидела молодая женщина, одетая достаточно строго, чтобы выглядеть секретаршей. Перед ней, рядом с пишущей машинкой, стояла высокая ваза с тремя гвоздиками. Несколько мгновений женщина раздумывала, потом взяла из вазы цветы, бросила их под стол в ведро для мусора и снова застучала на машинке.

В приемную заглянул энергичный пожилой мужчина и, увидев секретаршу, расплылся в улыбке.

– Можно?

Секретарша кивнула.

– Здравствуйте, – вкрадчиво сказал он, подходя к столу. – Я вам сегодня звонил, помните, насчет приема… Вот моя командировочка, отметьте, пожалуйста.

Он отдал ей командировочное удостоверение и оглядел приемную.

– Скажите, а человек по фамилии Алексеев не приходил? Это мой, так сказать, коллега. Мы вместе приехали. Нет? Как же так… – он посмотрел на часы и недовольно покачал головой. – Нехорошо, нехорошо это. Понимаете, мы с ним в разных местах остановились, а встретиться должны были здесь. И вот пожалуйста. А ведь я ему говорил, предупреждал. Так нет. Опаздывает. Но это ведь еще не страшно, да? Чуть позже, чуть раньше, главное, чтоб вообще пришел. Здесь сесть можно? Тогда я, если позволите, сяду, подожду.

Он сел и нервно застучал пальцами по краю стула.

С грохотом сотрясая лестницу – в два прыжка один пролет – Алексеев пронесся по этажам, с восьмого до первого, ткнулся с разбегу в одну стенку, в другую и бросился к двери.

Пропуская его, дверь с визгом распахнулась, и зимний солнечный день ударил ему в лицо.

И тут же перед ним промелькнул и вдребезги разбился пласт снега. Алексеев шарахнулся в сторону, и второй пласт, брызжа осколками, рухнул рядом.

– Куда прешь!!! – заорала на него баба в телогрейке, потрясая красным кулаком. – Не видишь, что ли??!!

Алексеев растерянно кивнул, посмотрел вверх и увидел летящую на него глыбу снега.

– Назад!!! – запоздало заорала баба.

Глыба со звоном раскололась.

Алексеев со вздохом облегчения прикрыл за собой дверь подъезда и прислонился к стене. Потом нервно хмыкнул, снял шапку и пощупал голову. Голова была на месте.

Сквозь стекла двери он видел, как на улице, не успокаиваясь, матерится баба в телогрейке и с глухим уханьем падает снег.

Алексеев посмотрел на часы, потом на портфель, который сжимал в руке, беспомощно оглянулся в поисках выхода и еще раз тяжело вздохнул.

А снег все падал и падал.

За столом, у окна, все также задумавшись, сидела секретарша и стучала на машинке двумя пальцами одной руки. Перед ней нервно вышагивал взад и вперед раздраженный до крайности энергичный пожилой мужчина.

– Так больше не может продолжаться! – наконец выкрикнул он. – Я не потерплю!

Секретарша бросила на него равнодушный взгляд.

– Всему приходит конец! – продолжал он. – И моему терпению тоже! Дисциплина прежде всего! Дисциплина и еще раз дисциплина! Человек – хозяин своей судьбы, и, если он настоящий хозяин, случайностям нет места в его жизни! Вот так! И никак иначе! – Он подумал и добавил: – Это черт знает что!

Секретарша оторвалась от машинки и посмотрела на него как на надоедливую муху, пробудившуюся от зимней спячки.

– Вы мне мешаете, – сказала она, – сколько можно вам повторять. И перестаньте ходить взад-вперед. В глазах мельтешит.

– Простите, – он съежился и неловко опустился на край стула. Помолчал и добавил: – Но знаете, я никогда и никуда не опаздывал, никогда, никуда… А он… Вы поймите, я попал в чудовищное положение, – он кивнул на дверь, – меня ждут, а материалов, материалов у меня нет. Они все у него. И в такой момент он позволяет себе опаздывать! Как вы думаете.

Секретарша молчала, задумавшись. Раздался странный звонок, не то телефона, не то будильника. Но так как будильника на столе не было, секретарша взяла трубку телефона.

– Да, да, нет. – Она посмотрела на притихшего посетителя. – Один есть, но он не может. – Она усмехнулась. – Да нет, при чем здесь я, он ждет второго, у которого с собой проект, а его нет. Что? Да. И его нет, и проекта нет. – Здесь она переменилась в лице и отчеканила: – Да. Да. Понятно. Передам. – И положила трубку.

– Ну что?.. – мучительно спросил посетитель.

– Послезавтра, – сказала секретарша, – а лучше вообще не приходите.

– Как это послезавтра?.. – возмутился посетитель, совершенно игнорируя ее последние слова. – А сегодня? Совсем никак?

– Раньше надо было думать. У него уже закончились приемные часы.

– А как вы думаете, может быть, мне все-таки зайти? – он кивнул на дверь. – Поговорить, рассказать, объяснить.

– Я думаю, – сказала секретарша, – что вам вообще не стоит сегодня попадаться ему на глаза.

Посетитель досадливо вздохнул, поднялся со стула и направился к двери. Только не к той, кожаной, а к другой, фанерной, с облезшей краской. Нетвердой рукой он пытался расслабить галстук.

За дверью, в коридоре он остановился, лицо его потемнело от ярости и хищно оскалилось.

Ему навстречу, как был, в пальто и в шапке, тяжело дыша, бежал Алексеев. Увидев своего шефа, он осадил на всем скаку и, роняя пену с удил, хотел что-то сказать, но так и не сказал, а только попятился, прикрываясь раздутым портфелем.

Шеф с окаменевшим оскалом пошел на него. Было ясно, что он не только коня на скаку остановит, но и в горящую избу войдет.

Они шли по тихой заснеженной улице, шли рядом, но отвернувшись друг от друга. Разговаривать не было сил.

На углу шеф остановился. Алексеев сделал лишний шаг и неохотно повернулся к нему лицом. В глаза шефу он старался не смотреть.

– Вот что, Алексеев… – сказал шеф хмуро и беспощадно. – Мне это надоело. Я думал, что ответственность нашей миссии вас мобилизует, но не тут-то было!.. Вы опять опоздали. Опять! Забыли, опоздали, потеряли, уронили, сломали! Сколько можно?!. Почему со мной не происходит ничего подобного? А? Вы мне можете объяснить? Нет, никакие ваши объяснения и выслушивать не собираюсь! Я их уже знаю: «По не зависящим от меня причинам.» – передразнил он. – И т. д. и т. п. Нет, мне все о вас ясно. Мои предположения подтвердились. И вы зря обижались на меня, когда перед отъездом я высказал о вас свое мнение. И оно оказалось верным! Так что, возможно, когда мы вернемся из командировки, мне придется поставить перед администрацией вопрос о вашей профессиональной пригодности.

Мимо с грохотом проехал грузовик. Шеф замолчал. Алексеев уныло смотрел в сторону.

– Но уж если вы всё же приехали со мной, – продолжил шеф в установившейся тишине, – то будьте добры выполнять то, что вам говорят. Я прошу вас прийти ко мне сегодня вечером в гостиницу и доработать инструкции по технике безопасности. Вы остановились, кажется, у знакомых?

– У родственников, – сказал Алексеев, глядя под ноги.

– Я жду вас в семь часов, – сказал шеф. – В четыреста пятнадцатом номере. Это на четвертом этаже. Надеюсь, вы ничего не перепутаете. Если в номере меня не будет, значит, я ужинаю. Тогда зайдите на первый этаж в ресторан. Но если вы вздумаете опять опаздывать.

– Я не опоздаю, – сказал Алексеев.

– Еще бы!.. – сказал шеф. – Но проект пусть лучше будет у меня.

Алексеев кивнул, суетливо задергал замком портфеля, пытаясь его открыть, вполголоса выругался, но портфель не открывался.

Шеф закатил глаза и застонал.

Алексеев рванул замок и вырвал его с мясом.

Шеф страдальчески покачал головой, положил проект в свой портфель и напомнил:

– Итак, я жду вас в семь часов. В четыреста пятнадцатом номере. И кстати, в семь часов вечера, а не утра. И сегодня, а не завтра.

Он окинул Алексеева критическим взглядом и пошел к гостинице.

Алексеев еще несколько секунд смотрел на удаляющуюся невзрачную фигуру шефа, потом посмотрел на часы, повернулся и пошел в другую сторону.

Сквозь освещенные окна подъезда было видно, как вниз, по темной шахте, спускается кабина лифта.

Потом дверь подъезда открылась, и на засыпанный снегом и осколками льда тротуар осторожно вышел Алексеев. Задрал голову, посмотрел наверх и неторопливо двинулся по улице.

Был конец дня, небо уже потемнело, и в неярком свете фонарей люди шли торопливо, куда-то спешили, усталые и равнодушные, погруженные в свои мысли и не замечающие друг друга.

Алексеев посмотрел на часы и, неловко зажимая под мышкой портфель, прибавил шагу.

Поднимая снежную пыль, с шумом проносились машины, слепили фарами, оглушали, и чем дальше, тем быстрее шел Алексеев, поддаваясь общему ритму, пока не сорвался на откровенный панический бег.

У гостиницы он остановился, чуть отдышался, снова посмотрел на часы и вошел внутрь. Снял шапку, огляделся. Слева гардероб, справа над высокой дверью надпись «Ресторан». Перед ним лифт и лестница. Он подошел к лифту и нажал кнопку.

– Вы на какой этаж? – спросил его человек в униформе, сидевший на стуле рядом с лифтом.

– На четвертый, – сказал Алексеев.

Человек хихикнул. Двери лифта открылись, и Алексеев вошел в кабину. Нажал кнопку рядом с цифрой 4. Лифт дернулся и поехал.

Потом остановился. Двери открылись. Алексеев подмигнул самому себе в зеркало и вышел.

Холл. Четыре кресла, журнальный столик, шкаф с посудой. Рядом стол. За столом дежурная по этажу.

– Вы в какой номер? – спросила она.

– В 415-й, – сказал Алексеев.

– Здесь такого нет, – сказала она.

– Почему? – спросил Алексеев.

– Потому что это 9-й этаж. А 415-й номер на четвертом.

– Спасибо, – сказал Алексеев и нажал кнопку лифта.

Двери открылись. Алексеев вошел в лифт и нажал на кнопку рядом с цифрой 4. Лифт дернулся и пошел вниз.

Потом остановился. Двери открылись, и Алексеев очутился на первом этаже.

– Вы с какого этажа? – спросил его человек в униформе, сидящий рядом с лифтом.

– С девятого, – сказал Алексеев.

Человек хихикнул и что-то отметил огрызком карандаша в блокноте.

Алексеев нажал на кнопку рядом с цифрой 9.

– Вы куда? – закричал человек в униформе.

Двери закрылись.

– На девятый! – крикнул Алексеев.

Лифт дернулся и стал подниматься.

Алексеев криво ухмыльнулся в зеркало.

Лифт остановился. Двери открылись. Алексеев вышел.

Холл. Четыре кресла, журнальный столик, шкаф с посудой. Рядом стол. За столом дежурная по этажу.

– Вы в какой номер? – спросила она.

– В 415-й, – сказал Алексеев.

Дежурная оглянулась на полки с ключами.

– Там никого нет, – сказала она.

– Спасибо, – сказал Алексеев, нажал кнопку лифта и посмотрел на часы.

Двери открылись. Алексеев вошел в лифт и нажал кнопку с цифрой 1. Лифт дернулся и пошел вверх. Алексеев опомнился, нажал кнопку «стоп» и затем кнопку рядом с цифрой 4. Лифт пошел вниз. Потом остановился. Двери открылись, и Алексеев вышел на первом этаже.

– Вы с какого этажа? – спросил его человек в униформе, сидевший рядом с лифтом.

– С четвертого, – сказал Алексеев.

– Но… – человек оторопел и уронил карандаш. – Разве оттуда…

Алексеев не стал его слушать и направился к высоким дверям с надписью «РЕСТОРАН».

За высокими дверями рос одинокий швейцар. Алексеев дернул за ручку. Дверь не открылась. Сквозь стекло на Алексеева смотрели стеклянные глаза швейцара. Из зала доносилась музыка.

– Эй! – крикнул Алексеев вполголоса. – Пустите!

Ни ответа ни привета. Швейцар отвернулся. Алексеев снова дернул дверь за ручку. На этот раз сильнее. Швейцар погрозил ему кулаком и ткнул пальцем на дверь. Алексеев посмотрел туда, куда он ткнул, и увидел табличку «МЕСТ НЕТ».

– Но мне надо! – крикнул Алексеев. – Меня там ждут.

Бесполезно.

Он прислонился к стене и стал ждать. Напротив, в гардеробе, скучал гардеробщик. Человек в униформе изучал блокнот, кусая карандаш. Алексеев начал нервничать.

Наконец дверь открылась, выпуская декольтированную даму со слезами на глазах.

Алексеев рванулся и уперся в швейцара.

– Пустите! – закричал Алексеев. – Мне на одну минуту! – И жалобно: – Ну пустите!..

– В пальто не пускаем, – сказал швейцар и вытолкнул Алексеева за дверь.

Алексеев повернулся и пошел к гардеробу.

Гардеробщик расплылся в улыбке.

Алексеев сдал пальто, шапку, получил жестяной номерок и, сжимая в руке незакрывающийся портфель, вернулся обратно.

За дверями никого не было. Он несколько раз дернул за ручку, потом прислонился к стене и стал ждать.

Из гардероба за ним невозмутимо наблюдал гардеробщик. Человек в униформе изучал блокнот. Алексеев не выдержал и повернулся к гардеробщику спиной.

Через несколько минут дверь открылась и вышел мужчина.

Алексеев ринулся в ресторан и оказался перед швейцаром. Тот равнодушно его оглядел и сказал:

– У нас без галстука не положено.

– Но мне только на одну минуту, только сказать, предупредить… Будьте человеком, пустите.

– Не буду, – сказал швейцар. – Не положено. – И вытеснил Алексеева за дверь.

Алексеев наткнулся взглядом на каменное лицо гардеробщика и отвел глаза. Вестибюль был его лобным местом.

В углу за колонной стояла декольтированная дама и плакала. Ее утешал мужчина, недавно вышедший из ресторана. Алексеев подошел к ним.

– Простите, – сказал он, глядя даме на декольте. – Вы не могли бы, – и он перевел взгляд на галстук мужчины, – одолжить мне на пять минут ваш галстук?..

– Вы что, с ума сошли? – сказал мужчина.

– Да, да, ты такой, в этом – ты весь… – сказала ему дама, всхлипывая.

– Ну ладно, ладно, – раздраженно сказал мужчина, снимая с себя галстук. – На, возьми, – сказал он Алексееву и добавил тише: – Только дай мне твой паспорт.

Алексеев взял галстук, отдал паспорт и побежал к дверям ресторана.

– Пустите, – крикнул он, размахивая галстуком. – У меня есть галстук! Только я не умею его завязывать!

Он обмотал галстук вокруг шеи и попытался его завязать, как обычно завязывают шнурки на ботинках.

Швейцар за стеклянной дверью покрутил пальцем у виска и отвернулся.

Алексеев полузадушенно зарычал и бросился обратно к даме и мужчине без галстука.

– Завяжите, пожалуйста, мне галстук, – попросил он, – а то я не умею.

– Иди ты к черту! – сказал ему мужчина.

– Подойдите ближе, – сказала ему декольтированная дама.

Он подошел ближе, и она, заглядывая ему в глаза, стала завязывать галстук. Мужчина, оставшийся без галстука, неловко прикрывал рукой горло.

– Вот так… – сказала декольтированная дама и, отстранившись, с интересом посмотрела на Алексеева.

– Спасибо! – крикнул Алексеев, убегая к дверям ресторана.

– Проходи, – сказал ему швейцар, неохотно открывая дверь, – но только чтобы одна нога здесь, а другая…

– …там, – сказал Алексеев, сделал два энергичных шага, окинул взглядом дымный зал и.

– Гражданин, с портфелем входить запрещается, – сказал подошедший метрдотель.

– Но мне на одну минуту, только посмотреть, я договаривался, я должен встретиться.

– Это не мое дело, – сказал метрдотель. – Сдайте портфель в гардероб.

– Но он у меня поломан! Он не закрывается! – И Алексеев продемонстрировал метрдотелю, как не закрывается его портфель.

– Ничего, целее будет, – сказал метрдотель и подтолкнул его к двери.

При виде Алексеева швейцар отвернулся.

Алексеев еще раз взглянул на ближайшие столики и оказался за дверью.

На подгибающихся ногах он подошел к гардеробу и протянул портфель.

– Нет, нет, – замотал головой гардеробщик. – Это вы должны оставить в номере.

– В каком номере? – обреченно спросил Алексеев.

– В своем номере.

– Да нет у меня номера! – закричал Алексеев.

– Как это нет? – удивился гардеробщик. – А где же вы остановились?

– У родственников!! – закричал Алексеев. – Понимаете?! У родственников! А у вас я не останавливался! Не останавливался!

– Так что же вы, – продолжал гардеробщик игриво, – с улицы пришли?

– С улицы!

– Так что же вы, – не унимался гардеробщик, – в двадцатиградусный мороз в костюмчике ходите?

– Не хожу! Не хожу я в костюмчике! – кричал Алексеев. – Вот мой номерок! Я вам пальто сдавал! И шапку! Кроличью!

– Ну-ка… – сказал гардеробщик, забирая у Алексеева номерок. – Ты смотри-ка, и правда. Ну ничего, ничего, гражданин, сейчас разберемся.

И он скрылся с номерком среди вешалок.

Алексеев стоял, прислонившись к стене, и смотрел на люстру под потолком вестибюля. Люстра светилась радужными пятнами и расплывалась в глазах.

Вернулся гардеробщик.

– Пожалуйста, – сказал он, распахивая пальто перед Алексеевым.

Алексеев сунул руки в рукава и надел пальто.

– Шапку не забудьте, – сказал гардеробщик. – Кроличью.

– Что? Шапку? Какую шапку?! – закричал Алексеев, сбрасывая пальто. – Заберите его назад! Не нужно оно мне! И шапка не нужна! Кроличья!..

– Разве это не ваше? – спросил гардеробщик, подхватывая пальто.

– Мое! Но я вам портфель хотел сдать! Портфель!

– А-а, так ты уходишь, – раздался свирепый голос за спиной Алексеева. – А как же мой галстук?

Алексеев обернулся. Перед ним, широко расставив ноги, стоял мужчина без галстука.

– Не ухожу я, – закричал в бешенстве Алексеев. – Я портфель сдаю!

– Вижу я, как ты портфель сдаешь, – сказал мужчина без галстука. – Отдай галстук!

– Не отдам!

– Отдай галстук!!

– Да перестаньте вы, – сказала подошедшая к ним декольтированная дама. – Давайте лучше пойдем в ресторан и потанцуем.

– Давайте, – сказал Алексеев, бросая портфель гардеробщику, – потанцуем.

Швейцар услужливо распахнул дверь перед декольтированной дамой, хмыкнул, увидев Алексеева, и встал стеной перед мужчиной без галстука.

– Без галстука не пускаем, – объявил он и захлопнул перед ним дверь.

Алексеев оглянулся. Бледное лицо мужчины без галстука, приплюснутое к стеклу, было тоскливо и безнадежно.

В ресторане стоял дух всех времен и народов.

Тяжелые портьеры скрывали стандартные окна. Над столами с табличками «НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ» зависали фикусы. Над остальными – официанты. Современные панно на одной стене мужественно выдерживали безумный взгляд чучела бурого медведя – у другой. Деревянная Прибалтика соседствовала с медной Азией.

Алексеев отчаянно вертел головой.

Ресторан шумел в неярком свете люминесцентных ламп, смеялся, звенел посудой, просил сдачи и шашлыков. На эстраде лениво переговаривался оркестр. Солистка зевала.

Декольтированная дама взяла Алексеева под руку и подвела к столу, на котором в художественном беспорядке были расставлены остатки прерванного пиршества.

– Выпей, – сказала она, – и успокойся. А то ты похож на этого… – и она указала на чучело.

Алексеев нервно рассмеялся и снова оглядел зал. Шефа было не видно. Тогда он отыскал на столе чистый фужер, налил коньяку и выпил одним глотком. Стало спокойнее. Он закусил лимоном и принялся методично осматривать присутствующих.

– А как тебя зовут? – спросила у него декольтированная дама.

– Николай.

– А полностью, вместе с отчеством?

– Николай Потапович.

Она весело засмеялась.

– Какое смешное у тебя отчество.

– А вас как зовут? – спросил Алексеев.

– Элеонора, – продолжая смеяться, сказала она.

– А полностью?

Элеонора перестала смеяться.

– Это неважно. Для тебя я просто Элеонора. А теперь идем танцевать.

– Зачем?

– Как зачем? Если музыка играет, значит, надо танцевать. Разве не так?

Алексеев со вздохом поднялся и повел Элеонору танцевать. Певица томно пела о неразделенной любви.

Алексеев медленно вел Элеонору среди танцующих, высматривая между фикусами шефа.

– Ты кого-то ищешь? – спросила Элеонора, положив голову ему на грудь.

– Да, – сказал Алексеев, изо всех сил вытягивая шею, чтобы лучше видеть.

– Женщину? – спросила Элеонора.

– Нет, – твердо сказал Алексеев и почувствовал себя одинокой собакой. Шефа в зале не было.

– Неужели разминулись… – прошептал он.

– Что? – не поняла Элеонора. – Что ты говоришь?

– Я говорю, что зря я сюда пришел, – сказал Алексеев.

– Ах, даже так. Какое совпадение, я ведь тоже зря сюда пришла. Просто я давно ему обещала, – она кивнула в сторону выхода. – И сегодня пришлось.

– А кто он вам? – равнодушно спросил Алексеев.

– Никто. Почти никто. Просто пытается ухаживать.

Певица вышла на верхнюю ноту и сорвалась. Оркестр заключительно грохнул всеми инструментами и торжественно замолк.

Алексеев склонил голову, декольтированная Элеонора присела в реверансе. На лице Алексеева появилось сожаление.

Они вернулись к столику. Элеонора села. Алексеев остался стоять.

– Что ты стоишь? Садись, – сказала она.

– Прости, – сказал Алексеев. – Мне надо идти.

– Мы пойдем вместе, – сказала Элеонора. – Ты не против?

– Нет, – сказал Алексеев.

– Официант! – крикнула Элеонора.

Подошел официант. Средних лет, конопатый. С блокнотом в руке.

– Рассчитайте, – сказала Элеонора.

– Двадцать два рубля семьдесят две копейки, – сказал официант и положил счет перед Алексеевым.

– ??? – сказал Алексеев, опускаясь на стул.

– Что случилось? – спросила Элеонора.

– У меня только пять рублей, – прошептал Алексеев, стыдливо шаря по карманам.

Наступила пауза, как штиль перед бурей.

– Мы передумали, – с наигранной легкостью сказала Элеонора официанту. – Принесите нам кофе.

– Зачем же еще кофе?.. – укоризненно прошептал Алексеев. Элеонора ничего не ответила.

Официант ушел. Алексеев видел, как по пути он что-то сказал метрдотелю. Метрдотель скользнул по ним взглядом и встал около выхода.

– С пятью рублями в ресторан не ходят, – задумчиво сказала Элеонора.

– Но я совершенно случайно попал в ресторан, – оправдывался Алексеев, – я и не собирался сюда идти…

– А куда же ты собирался?

– В гостиницу, куда же еще…

– А зачем пальто в гардероб сдавал? В гостиницу мог бы и так пройти. А зачем галстук выпрашивал?

– Чтобы в ресторан попасть… – сказал Алексеев, и тут его осенило. – Послушай, а тот, что раньше был с тобой… у него деньги есть?

– Есть, – сказала Элеонора, оживая. – У него всё есть. Правильно. Надо у него взять.

– Да, – сказал Алексеев. – Это он все выпил и съел. – И Алексеев брезгливо отодвинул от себя тарелку с костями цыпленка табака.

– Подожди меня, – сказала Элеонора. – Я схожу к нему за деньгами.

– Жду, – неуверенно сказал Алексеев, провожая ее взглядом.

Он видел, как метрдотель в нерешительности переступил с ноги на ногу, пропуская декольтированную Элеонору, и стал внимательно наблюдать за Алексеевым.

– Это конец, – прошептал Алексеев. – Если она не вернется, это конец.

Он налил себе коньяку и выпил. Приятное тепло разлилось по телу. Будь что будет.

Она вернулась. Пока она грациозно лавировала между столами, на лице Алексеева последовательно сменилась вся гамма возможных человеческих переживаний.

Она подошла к столу, села.

– Его нет.

– О господи! – тихо воскликнул Алексеев. – У него мой паспорт!

– Откуда у него твой паспорт?!

– Я дал ему за галстук… – сказал Алексеев.

– Ничтожество! Какое ничтожество! Он такой. В этом – он весь.

– Но как же мой паспорт? – спросил Алексеев бессильно.

– Чепуха, – сказала Элеонора. – Ты слишком серьезно ко всему относишься. Найдется.

Официант принес кофе. Поставил на стол, посмотрел со злорадной усмешкой на декольтированную Элеонору и ушел.

Алексеев тягостно молчал. Элеонора в глубокой задумчивости пила кофе.

– Если ты шел не в ресторан, – наконец сказала она, – значит, ты шел в гостиницу?

– Да, – сказал Алексеев. – В гостиницу.

– Куда в гостиницу?

– В номер, куда же еще, – сказал Алексеев. – В 415-й номер.

– Ты там один? – спросила Элеонора. – Или есть еще кто-нибудь?

– Нет, – сказал Алексеев, – там мой… – и он замялся. – Там мой коллега… коллега по работе.

– Какой ты глупый, – сказала Элеонора с материнской нежностью. – Вот все и уладилось. Сходи возьми деньги и приходи, а я подожду, выпью кофе.

– Нет, – сказал Алексеев и обреченно посмотрел на метрдотеля. – Я не смогу. Меня не выпустят.

– Тогда я схожу, – сказала Элеонора. – Какой номер? 415-й?

– Да, – сказал Алексеев. – 415-й. Это на четвертом этаже, По коридору направо. Только прошу тебя, поднимайся пешком.

– Ладно, – сказала Элеонора, поправляя прическу. – Поднимусь пешком. Я скажу ему, что я от Николая Потаповича, правильно?

– Нет, – сказал Алексеев, – зачем же, скажи просто, что ты от Алексеева.

– Хорошо, от Николая Потаповича Алексеева.

Элеонора встала и уверенно пошла к выходу.

– Какой ужас… – застонал Алексеев, представив себе лицо шефа. – Что же будет?

Он слил из бутылки остатки коньяка и залпом выпил.

Элеонора прошла по пустынному коридору, остановилась у двери 415-го номера и небрежно постучала. На стук никто не отозвался. Элеонора с досады дернула за ручку. Дверь открылась.

В номере был полумрак, только в глубине, у окна тускло светил торшер. Без колебаний Элеонора вошла в номер и огляделась.

На кровати, отвернувшись лицом к стене, негромко храпел мужчина в белой рубашке и брюках. Его пиджак висел на стуле.

Элеонора на мгновение задумалась, потом взяла пиджак, поднесла его поближе к свету и проверила карманы. Обнаружив деньги, она повесила пиджак обратно на стул и подошла к кровати.

Мужчина продолжал безмятежно храпеть. В полутьме белела его спина, перекрещенная подтяжками. Элеонора подцепила их пальцем, оттянула и безжалостно отпустила.

Мужчина судорожно дернулся, как будто через него пропустили электрический ток, и с междометием сел.

– Спать еще рано, – сказала Элеонора. И пока он слепо смотрел на нее и пытался протереть глаза, добавила: – Кстати. Я от Николая Потаповича. Он просил вам передать, что вы можете сходить в кино. На последний сеанс. У Николая Потаповича сейчас должно быть деловое свидание. А вы только мешать будете. Понятно?

Мужчина ошалело кивнул.

– Тогда через час, – сказала Элеонора и вышла из номера.

Минуты тянулись бесконечно долго. Оркестр играл. Певица пела. Алексеев допил полбутылки вина, опрокинул чашку с кофе и согнул вилку. За окном сверкали огни, проносились в снежной пыли машины, а казалось, что все это на другом конце света.

Наконец появилась Элеонора.

– Всё в порядке, – весело сказала она, положив перед Алексеевым двадцатипятирублевую ассигнацию. – Я думаю, что этого хватит. Больше все равно не было.

– Что он сказал? – с дрожью в голосе спросил Алексеев.

– Ничего. Он спал. Я взяла деньги из кармана пиджака. Только не знаю, это твой пиджак или его… Серый такой, в клеточку…

– Это не мой пиджак, – сказал Алексеев.

– Неважно, – сказала Элеонора, – отдашь ему завтра. Позови официанта.

– Официант! – крикнул Алексеев.

Неторопливо подошел официант. На его лице застыло предвкушение скандала.

– Возьмите, – Алексеев протянул ему деньги.

Официант с трудом преодолел желание посмотреть двадцатипятирублевую бумажку на свет.

– Давай еще захватим с собой бутылку вина, – сказала Алексееву Элеонора.

Алексеев затряс головой, пытаясь побороть наступившее опьянение, и достал из кармана свои последние пять рублей.

– И еще бутылку вина, – сказал он официанту. – Только не открывайте.

– Будет сделано… – сказал официант, с возросшим недоверием рассматривая деньги.

– Что-то не так? – спросила у него Элеонора.

– Нет, нет, – сказал официант и ушел в полной растерянности.

– А зачем бутылка вина? – спросил Алексеев, приоткрывая один глаз.

– Как зачем? Твоему коллеге, чтоб не обижался.

– Ха-ха-ха, – сказал Алексеев. – Лучше не надо.

– Не надо, так не надо. Тогда выпьем за знакомство. Все равно уже заказали.

– Ладно, – сказал Алексеев, погружаясь в дремоту. – Выпьем за знакомство.

Перед ним, как из тумана, всплыло распухшее лицо шефа, оскалилось, раздулось от ярости до чудовищных размеров и лопнуло атомным грибом.

Алексеев жалобно закричал и очнулся.

Декольтированная дама дергала его за рукав. На столе стояла бутылка вина.

– Идем, – говорила дама, поддерживая сползающего со стула Алексеева.

– Да, – сказал Алексеев. – Идем.

Он взял бутылку и неуверенно направился к выходу.

– А он симпатичный старичок, – говорила декольтированная дама у него под боком, – только пришибленный немного.

– Кто? – спросил Алексеев и вдруг все вспомнил. – Кто пришибленный? – закричал он.

– Твой коллега, – сказала Элеонора.

– Мой коллега?.. – с изумлением переспросил Алексеев, тупо глядя на открывающиеся перед ним двери лифта. – А-а… мой коллега…

– Вы на какой этаж? – раздался голос человека в униформе, сидевшего на стуле рядом с лифтом.

– На четвертый, – сказала Элеонора.

Человек хихикнул.

– Нет! – закричал Алексеев. – Только не на лифте!

– Глупый! – сказала Элеонора, – неужели тебе охота подниматься по лестнице?

– Неохота, – сказал Алексеев. – А зачем я вообще должен подниматься?..

– Так надо, – сказала Элеонора, взяла его под руку и затолкнула в лифт.

– Надо, надо… – недовольно проворчал Алексеев, стараясь увидеть себя в зеркале, и вдруг увидел.

– Но почему, почему ты сказала, что он пришибленный? – с трудом ворочая непослушным языком, спросил Алексеев. – Он же спал, ты сама говорила.

– Я его разбудила, – сказала Элеонора.

– Зачем?! – закричал Алексеев страшным голосом.

– Я сказала ему… – и Элеонора немного смутилась. – Я сказала ему, что я от Николая Потаповича и что ты его просишь. Ну, в общем, просишь, чтобы он, мол, пошел погулять или в кино на последний сеанс сходил… Ну что у Николая Потаповича, мол, деловое свидание, и ты хочешь, чтобы тебе не мешали.

– Боже мой… – сказал Алексеев.

– Так что? На четвертый? – спросила Элеонора, держа палец у кнопки рядом с цифрой 4.

– На четвертый, – сказал Алексеев, сел на корточки в угол лифта и заплакал.

Лифт дернулся и поехал.

– Ну что ты, Коля, – говорила Элеонора, склонившись над Алексеевым и нежно поглаживая его по голове. – Зачем ты плачешь?.. Разве ты женат?

– Я не женат, – сказал Алексеев сквозь слезы. – Я еще только не женат.

– Вот и хорошо. Значит, у тебя еще всё впереди.

Лифт остановился. Двери открылись.

– Это черт знает что!.. – раздался знакомый голос. – Я нажимаю на первый этаж, а лифт отправляет меня на девятый!

Алексеев вжался в угол лифта, как будто хотел исчезнуть. Элеонора выпрямилась.

– А, это вы, – сказал знакомый голос. – А где ваш Николай Потапович? Ну конечно, вот он, в уголке, как это я сразу не заметил многоуважаемого Николая Потаповича.

– Не смейте, – сказала Элеонора. – Ему плохо.

– Ему плохо?! – взорвался шеф. – А мне хорошо?! Я жду его с семи часов в номере! У нас горит проект! А он!.. В такой тревожный момент, когда всем надо думать о технике безопасности, он посылает ко мне своих женщин и смеет требовать. И смеет требовать, чтобы я шел в кино!! На последний сеанс!! Чао!!

– Простите меня, – сказала Элеонора. – Я была к вам несправедлива.

Шеф остановил на ней взгляд, и здесь какое-то близкое воспоминание пришло ему в голову, и он, пристально всматриваясь в Элеонору, вдруг отступил.

– Послушайте, а это не вы сегодня… – он застучал двумя пальцами одной руки по невидимой пишущей машинке.

– Я, – сказала Элеонора. – А это тоже вы?.. – Она бегло продемонстрировала двумя пальцами одной руки, как он ходил взад и вперед перед ней по приемной.

– Да, знаете ли, получается, что я… – расплылся в приторной улыбке шеф. – Вы уж меня простите, что я вас сразу не узнал.

– Ну что вы… – вежливо ответила Элеонора.

– Нет, нет, я чувствую себя виноватым, хотя, поверьте, я ни в чем не виноват. Это просто чертовщина какая-то, что делается. И всё Алексеев! Конечно, бывают недоразумения, как наше с вами. Но затем!.. Затем появляется его ненормальный дружок, гонится за мной по коридору, хватает меня за горло, срывает с меня галстук и сует мне вот это! Алексеев!!!

Алексеев, прижимаясь к стенке лифта, медленно выпрямился.

– Да это же мой паспорт… – сказал он фальцетом.

– Простите его, – сказала Элеонора и ласково взяла шефа за руку. – Это не его дружок. Это мой знакомый.

– Ах так… – шеф с неудовольствием сдержался. – Я не знал. Тогда, конечно, бывают недоразумения.

– Отдайте мне мой паспорт, – вмешался Алексеев с непростительной решимостью.

– А кто мне отдаст мой галстук?! – снова вскипел шеф.

– Я дам вам другой, еще лучше… – сказал Алексеев, пытаясь снять с себя галстук.

– Не нужен мне ваш галстук, – заорал шеф. – Мне нужен мой галстук!

– Но это не мой галстук… – растерялся Алексеев. – Это галстук того человека, у которого ваш галстук.

– А-а-а!! – закричал шеф и бросился на него, как таран.

Двери лифта закрылись. Свет погас.

Полная темнота. Возня. Сдавленные стоны. Нечленораздельные выкрики. В узких прорезах вентиляции мелькают дни и ночи.

Голос Элеоноры: Прекратите! Прекратите, вам говорят!

(Возня стихает.)

Голос шефа: Слезь с меня! Сейчас же!

(Снова возятся.)

Голос Элеоноры: Успокойтесь, наконец! Сколько можно?!

(Возня прекращается.)

Голос шефа: Включите свет, я ничего не вижу.

Голос Элеоноры: Кажется, мы едем.

Голос шефа: Мы поднимаемся.

Голос Элеоноры: Нет. Опускаемся.

Голос Алексеева: Спускаться дальше некуда. Мы стоим на месте.

Голос шефа: Включите свет, я ничего не вижу.

Голос Элеоноры: Коля, это ты?..

Голос Алексеева: (С грустью.) Нет, не я.

Голос Элеоноры: Уберите руки!

Голос шефа: (Меланхолично.) Включите свет, я ничего не вижу.

Лифт остановился. Двери открылись. Перед ними был холл первого этажа.

– Вот мы и приехали, – сказала Элеонора, выходя из лифта и поправляя платье.

– Вы с какого этажа? – спросил человек в униформе, сидевший рядом с лифтом.

– Не знаю, – сказала Элеонора.

– С девятого, – сказал шеф.

– У вас свет не работает, – сказал Алексеев злобно.

Человек в униформе кивнул и склонился над блокнотом.

Наступила тягостная пауза. Пользуясь служебным положением, шеф бессовестно уставился на Элеонору. Алексеев нахмурился и отвел глаза.

– Может быть, нам сходить в ресторан? – спросила Элеонора, с улыбкой глядя на шефа, особенно на расстегнутый воротник его рубашки без галстука.

Шеф оживился.

– Это было бы весьма кстати.

– Не надо, – сказал Алексеев, не оценив коварного замысла.

Элеонора разочарованно вздохнула.

– А вас никто не спрашивает, – сказал шеф Алексееву. – Вы отправитесь сейчас в мой номер и напишете объяснительную записку на имя начальника главка. И не вздумайте извращать события. Я проверю. Все безобразные факты вашего омерзительного поведения должны быть налицо. – Он протянул Алексееву ключ от номера. – Вам все ясно?

Алексеев взял ключ с видом приговоренного к смерти.

– Да.

Он беспомощно посмотрел на Элеонору. Элеонора так же беспомощно пожала плечами.

– Прошу вас… – сказал шеф, галантно предлагая ей руку.

Они неторопливо направились к ресторану. Шеф – степенно, Элеонора – грациозно.

Алексеев стоял и смотрел им вслед. Потом повернулся и пошел к гардеробу. Он был унижен, отвергнут и забыт.

У гардероба он остановился и долго смотрел в лицо гардеробщику, нисколько не замечая его. Гардеробщик сначала просто ждал, потом что-то говорил, но Алексеев не слышал его и никак не реагировал.

– Коля! – раздалось у него за спиной. – Коля!

– Ты вернулась!

– Нет, Коля, подожди.

– Чего ждать? – спросил Алексеев, ощущая необычайный прилив энергии. – Нам нечего ждать!

– Сначала дай мне твой галстук, – мягко сказала Элеонора.

– Зачем?

– Так надо, Коля. И не задавай вопросов. Если ты не понял меня сразу, то и сейчас не поймешь.

– Но это не мой галстук.

– Все равно. У него нет галстука. Его не пускают в ресторан.

Она оглянулась. Шеф стоял у дверей, гордый, как статуя, и разглядывал потолок.

– И это все, что ты хотела мне сказать?!

– Нет, Коля, не все, но сначала дай галстук.

– Только в обмен на мой паспорт, – сказал Алексеев.

– Коля! Неужели ты такой же, как все!

– Нет, – закричал Коля. – Я не такой! Я наоборот! Все требуют за свой галстук чужой паспорт, а я за чужой галстук – свой паспорт!

– Прости меня, Коля, – сказала Элеонора. – Я пойду у него узнаю.

– Иди, – сказал Алексеев. – Узнавай.

Через минуту она вернулась с паспортом.

Алексеев сорвал с себя галстук.

– Ты не уходи, – сказала ему Элеонора. – Подожди меня. Я быстро. Слышишь? Подожди меня обязательно. Потом ты всё поймешь.

Алексеев ничего не ответил и повернулся к гардеробщику.

– Привет!

– Здрасте, – сказал гардеробщик. – Ваш номерок.

– Я его сдал, – сказал Алексеев. – Вместе с пальто, шапкой и портфелем.

– А а… – сказал гардеробщик. – Сейчас. – И ушел вглубь вешалок.

Пять секунд. Десять секунд. Двадцать секунд. Откуда-то сверху с раздирающим душу визгом грохнулась глыба льда и раскололась.

Алексеев почувствовал, как он с ног до головы наполняется холодной уверенностью человека, которому нечего терять.

– Эй! – крикнул он и грохнул кулаком по деревянной перегородке. – Сколько можно ждать?!

– Сию минуту, – выныривая из-за вешалок, сказал гардеробщик и услужливо распахнул перед Алексеевым пальто. – Не извольте беспокоиться.

Алексеев оделся. Накинул на голову шапку. Взял портфель и положил в него бутылку вина.

– Вы забыли номерок, – сказал гардеробщик, поймал его за руку и сунул жестяной номерок.

– Спасибо, – великодушно сказал Алексеев и надел номерок на палец.

– Опять уходишь?!.. – крикнул кто-то, сбегая вниз по лестнице.

Алексеев медленно повернул голову. Перед ним стоял мужчина без своего галстука, правда, теперь уже с чужим галстуком.

– А как же мой галстук? – спросил он нагло.

– А как же мой паспорт? – спросил не менее нагло Алексеев.

Мужчина вытянул шею и попытался разглядеть на Алексееве за воротником и шарфом свой галстук.

– А где мой галстук? – по-детски обиженно спросил он.

– А где мой паспорт? – усмехнулся Алексеев.

Мужчина замялся.

– А где Элеонора?

– Вместе с твоим галстуком, – сказал Алексеев и внезапно добавил: – А ты знаешь, что мне пришлось заплатить за тебя в ресторане?

– Ох, прости, – сказал мужчина и стал рыться в карманах. – Сколько?

– Двадцать пять, – сказал Алексеев.

– А счет есть? – недоверчиво спросил мужчина.

– Конечно, – сказал Алексеев. – У Элеоноры.

Мужчина нашел деньги и отсчитал Алексееву двадцать пять рублей пятью пятирублевками.

– А одной бумажкой нельзя? – спросил Алексеев.

– Нет. Но я так и не понял, где Элеонора?

– Это заметно, – сказал Алексеев мстительно. – Она ушла вместе с твоим галстуком. Разве не понятно?

– Я так и думал, – сказал мужчина, – она такая… В этом она вся… А где мой галстук?

– Я обменял его на паспорт.

– На какой паспорт?

– На свой паспорт.

– Твой паспорт?.. Так я же его.

– Правильно, – сказал Алексеев, – ты его.

– Значит, мой галстук у этого старого хрыча с четвертого этажа?!

– Совершенно верно, у старого хрыча, – сказал Алексеев, – и не только галстук.

Мужчина в чужом галстуке свирепо зарычал и бросился к лифту.

– Стой! – крикнул Алексеев, но тот уже влетел в лифт.

– Вы на какой этаж? – кричал человек в униформе, вскакивая и волоча за собой стул.

– Подожди! – кричал Алексеев.

Двери лифта закрылись. Мужчина в чужом галстуке отбыл в неизвестность.

Алексеев и человек в униформе посмотрели друг на друга.

– А я вас где-то уже видел, – сказал человек в униформе. – Вы с какого этажа?

– Это как получится, – сказал Алексеев и пошел в ресторан.

У дверей он достал из портфеля бутылку вина и показал швейцару. Швейцар заинтересовался и открыл дверь.

– Комиссия, – представился Алексеев и ткнул пальцем в швейцара. – А где ваш галстук?

Швейцар вздрогнул, прикрыл рукой горло…

– Но мне… – сказал он.

– Ничего не знаю, – сказал Алексеев и протянул ему деньги мужчины в чужом галстуке. – Обменяйте живо на двадцатипятирублевую бумажку.

Швейцар, озираясь, убежал.

Алексеев независимо разглядывал лепной потолок, наслаждаясь своим человеческим достоинством.

– Пожалуйста, – сказал запыхавшийся швейцар.

– Благодарю, – сказал Алексеев, взяв хрустящую ассигнацию, и вышел вон.

– Вы на какой этаж? – спросил его человек в униформе, сидевший на стуле рядом с лифтом.

Алексеев нажал кнопку. Двери лифта открылись.

– Вы на какой этаж? – с нетерпением переспросил человека в униформе.

Алексеев поднял его вместе со стулом и поставил в кабину лифта.

– Вы на какой этаж? – передразнил он человека в униформе.

Человек закричал. Двери лифта закрылись.

Алексеев снял шапку, постоял несколько минут с обнаженной головой и стал подниматься по лестнице.

На третьем этаже он достал ключ от номера и поднялся на четвертый, болтая им в руке.

– Между прочим, – сказала ему дежурная по этажу, – выходя из номера, вы должны оставлять ключ мне.

– Я бы так и сделал, – сказал Алексеев, – если бы я выходил из номера.

– Так что же, – сказала дежурная по этажу, – мне все мерещится? И на самом деле вы сейчас в номере? А мне мерещится, что вы здесь?

– Нет, что вы, – сказал Алексеев. – Это мне мерещится, что я в номере, а на самом деле я здесь.

Дежурная по этажу задумалась и стала загибать пальцы.

– Если мне мерещится, что он вышел из номера – раз, если ему мерещится, что он вышел из номера – два, если мне мерещится, что ему мерещится – три…

– Кстати, – сказал Алексеев, – если в 415-й номер придет посетитель. Вы меня слушаете?.. Такой энергичный, крикливый мужчина, скажите ему, что он не там ищет, пусть спустится в ресторан.

– …Если ему мерещится, что мне мерещится – четыре.

Алексеев тяжело вздохнул и пошел в 415-й номер.

Открыв дверь, он зажег свет и огляделся. На стуле лежало пальто, на столе – типовой проект. Алексеев положил типовой проект к себе в портфель, а в карман пальто опустил двадцать пять рублей. Потом достал лист бумаги, хотел написать объяснительную записку на имя начальника главка, но передумал, смял бумагу и бросил демонстративно в угол комнаты. Затем погасил свет, вышел из номера и закрыл дверь.

Дежурной по этажу не было на месте. Ключ от номера Алексеев оставил у себя и стал спускаться по лестнице, считая ступеньки:

– Раз, два, три, четыре… сорок восемь, сорок девять.

Между вторым и первым этажом он остолбенел.

– Пятьдесят.

По вестибюлю металась Элеонора. Увидев Алексеева, она бросилась к нему и, схватив его за руку, потащила по лестнице обратно наверх.

– Сорок девять, сорок восемь, сорок. – Алексеев сбился со счета.

– Коля, быстрее, идем отсюда, – говорила она, – сейчас что-то будет.

– Что? – спросил Коля.

Раздался звон разбиваемого стекла, высокие двери ресторана распахнулись, пропуская Колиного шефа.

– Отпустите меня! – кричал он начальственным голосом, пытаясь вырваться из рук швейцара и метрдотеля. – Я трезвый! Отпустите!

– Трезвый он, как же! – кричал выбежавший следом официант. – Трезвые в ресторан без денег не ходят!

– Есть у меня деньги! – кричал шеф, вращая глазами и пытаясь залезть в карман серого в клеточку пиджака. – Только я их потерял!

Элеонора уткнулась головой в плечо Алексеева и вздрагивала при каждом крике.

– Их здесь целая банда! – кричал официант. – То один, то другой, то нет денег, то есть деньги! Надоело!

Алексеев стоял с бесстрастным лицом и с высоты лестничной площадки наблюдал за происходящим.

– Стойте!! – раздался пронзительный крик, и из лифта, как черт из шкатулки, выскочил мужчина в чужом галстуке.

– Вот он!! – закричал он и вцепился в галстук шефа. – Мой галстук!

Лицо у шефа вздулось бордовым шаром, и он страшно захрипел.

Швейцар с метрдотелем отпустили шефа и набросились на мужчину в чужом галстуке.

Потерявший опору шеф мешком повалился на пол.

– Я больше не могу, – всхлипнула Элеонора. – Я не железная. Я устала от всего этого. Мне надоело быть эмансипированной женщиной. Хоть что-нибудь ты можешь сам сделать?..

– А что я должен сделать? – удивился Алексеев.

Элеонора долго смотрела на него, потом горько вздохнула.

– Ничего. Ты написал объяснительную записку?

– Нет.

– Тогда идем. Мы будем писать ее вместе.

– Обратно? А он?

– А что он?.. Он теперь до утра не вернется.

– А о нем напишем?

– Конечно, – Элеонора улыбнулась. – Мы напишем о его безобразном поведении. Пусть почитают. А что у тебя с рукой?

Алексеев посмотрел на свою руку.

Указательный палец, продетый в жестяной номерок от гардероба, надулся и посинел.

– Вот черт!.. – сказал Алексеев. – Уже не снимешь… Неужели это никогда не кончится?..

– Что не кончится? – подозрительно спросила Элеонора.

– Да всё это… – махнул рукой с номерком Алексеев.

– Так мы пойдем? – обиделась Элеонора.

– Пойдем, пойдем.

И Алексеев стал уже в который раз подниматься по лестнице. Элеонора шла за ним в полном молчании чуть сзади и сбоку.

– Вы в какой номер? – спросила их дежурная по этажу.

– В 415-й, – сказал Алексеев.

– В 415-й?! – обрадовалась дежурная по этажу. – Подождите-подождите…

Она выскочила из-за стола и загородила им дорогу.

– Вам просили передать, – злорадно щебетала она, – что вы не там ищете и чтобы вы спустились в ресторан. Так что, – она ехидно улыбнулась Элеоноре, – вам придется вернуться.

Алексеев остолбенело смотрел на дежурную по этажу и не двигался с места.

– Но, простите, – возмутилась Элеонора. – Как же так?! Что значит, мы не там ищем?!.. И почему мы должны опять спускаться в ресторан, когда.

– Спасибо, – вдруг сказал Алексеев дежурной по этажу и, схватив сопротивляющуюся Элеонору за руку, потащил ее к лестнице.

– Куда ты меня тащишь?! Куда?! – выкрикивала Элеонора. – Что случилось?! Я не понимаю! Я не понимаю, почему мы должны идти опять в ресторан из-за того, что ей кто-то сказал, что нам надо идти в ресторан! Я не понимаю, почему мы должны.

Алексеев заткнул уши руками и затряс головой.

– Замолчи!!

Элеонора замолчала на полуслове и всхлипнула. Алексеев продолжал спускаться по лестнице.

– Все вы такие… все… – тихо, сквозь слезы, сказала Элеонора.

Алексеев обернулся и, пересилив себя, сказал:

– Прости.

Элеонора снова всхлипнула и ничего не ответила.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал Алексеев, ощущая мучительную неловкость. – Я сам виноват, что так получилось.

Он помолчал.

– Я сейчас попробую пройти один, а ты иди минут через пять и не волнуйся, она тебе слова не скажет. Ладно?

Он улыбнулся ей. Она отвела обиженные глаза.

– Все будет нормально, – сказал Алексеев и стал снова подниматься по лестнице.

На четвертом этаже его лицо приобрело самоуверенное выражение, и он вошел в холл спокойно и неторопливо.

– Меня никто не искал? – спросил он дежурную по этажу, помедлил и добавил, – я из 415-го номера.

– Только что были, – заулыбалась дежурная. – Вниз ушли, как вы и просили.

– Ай-ай-ай!.. – сказал Алексеев. – Какая жалость!

– Но вы же сами просили, – сказала дежурная.

– Я? – удивился Алексеев. – Когда? Я ничего не просил. Вы что-то путаете…

– Я путаю?! – возмутилась дежурная по этажу. – Я никогда ничего не путаю. А вот вы путаете, что я путаю!

– Ну ладно, ладно, – сказал Алексеев, – теперь уже все равно, кто кого путает, но если кто-нибудь из них вернется, вы имейте в виду, что я в номере и жду их. Только не перепутайте.

Дежурная чуть не взорвалась, но пересилила себя.

– Можете не беспокоиться, – сказала она, – я ничего не перепутаю, если вы сами ничего не перепутали… – она оглянулась на полки с ключами. – Сейчас я вам только дам ключ, вы ведь… из 415-го?..

– Из 415-го, – сказал Алексеев. – Но вы мне его уже дали. – И он помахал ключом. – Вот он.

– Ах да. В самом деле, – дежурная по этажу растерянно посмотрела на ключ и смутилась, – конечно, как это я могла. Конечно, конечно.

– Ничего, – сказал Алексеев, – перепутали, с кем не бывает, – и отправился в номер, оставив дежурную по этажу в некотором замешательстве.

В номере Алексеев снял пальто, шапку и, кинув всё на кровать, подошел к окну и отдернул занавески.

Город весь сверкал огнями. Значит, что-то еще существовало за пределами замкнутого круга. Это было как глоток свежего воздуха.

Внезапно лицо Алексеева стало красным, потом зеленым и снова бледным. Рядом с окном разноцветно вспыхивали рекламные буквы.

Дверь в номер медленно открылась, и на пороге появилась Элеонора.

Алексеев, помедлив, обернулся.

– Проходи, – сказал он и сделал несколько шагов ей навстречу.

Элеонора прикрыла за собой дверь, прошла со скучающим видом мимо Алексеева и встала у окна.

Реклама скользнула цветными бликами по ее лицу. Элеонора раздраженно посмотрела на Алексеева.

– Ну так что?.. – спросила она.

Алексеев смутился, пожал плечами.

– Ничего…

Потом засуетился, отыскал портфель, вынул из него бутылку вина и победоносно водрузил ее на стол.

– Вот. Помнишь, мы собирались выпить за знакомство.

Элеонора насмешливо покачала головой.

– Помню. Только это было очень давно. Теперь надо пить за что-то другое.

– За другое так за другое, – сказал Алексеев, нашел два стакана и разлил вино. – А за что?

– За что хочешь.

Алексеев задумался, обвел взглядом номер, увидел у кровати тапочки шефа и обрадовался.

– Вот! Давай выпьем за эти тапочки! Сначала за левый, потом за правый.

Он помедлил, удивляясь самому себе, но сказано – сделано, и поднял свой стакан. Элеонора не двинулась с места. Алексеев смутился.

– Тебя это не устраивает?

– Нет, – сказала Элеонора.

– А за что же тогда?..

– Не знаю, – сказала Элеонора. – У меня сегодня день рождения.

Алексеев открыл рот, хотел что-то сказать, но поставил стакан на место и подошел к ней.

– Прости меня, – сказал он. – Я не знал.

Они смотрели друг на друга, пока Алексеев не понял, что от него чего-то ждут.

– Я тебя поздравляю, – тихо сказал он.

– Спасибо, – так же тихо ответила Элеонора.

– Я тебе желаю, – медленно выговаривал Алексеев, – счастья, здоровья и успехов в личной жизни…

Здесь он замолчал, понимая, что говорит глупости.

– Спасибо, – с жалостью сказала Элеонора.

Алексеев смотрел на нее, пытаясь каким-то неведомым для него способом выразить свои чувства, но не мог или этого способа не существовало.

Тогда он осторожно взял ее лицо руками и притянул к себе. Близко, ближе, совсем рядом. Но Элеонора вскрикнула и вырвалась у него из рук.

– Ты меня поцарапал!

Несколько мгновений Алексеев недоуменно смотрел на нее, потом увидел у себя на пальце жестяной номерок и обезумел.

Шепча ругательства и проклятия, он пытался сорвать его с пальца, топал ногами, стонал от боли, пока не обессилел и в немой покорности не опустился на кровать.

Элеонора заливисто смеялась.

Алексеев угрюмо посмотрел на нее и снова уставился на пол.

Элеонора еще смеялась, но на лице у нее была жалость.

– Я тебя обидела?

Алексеев качнул головой.

– Нет.

– Но ты меня правда поцарапал, – сказала Элеонора.

Алексеев поднял голову и улыбнулся. Элеонора рассмеялась.

Потом подошла к нему и взяла его за руку.

– Надо мылом намылить, – сказала она. – Тогда, может, снимется.

Алексеев кивнул. Сидя на кровати, он благодарно смотрел на нее снизу вверх, и снова молчание затягивалось и становилось обоюдным согласием, но никто не решался нарушить его.

И тогда в эту требовательную тишину ворвался из коридора близкий голос шефа.

– …Так нельзя! Недопустимо! Я порядочный человек! Меня ценят! Уважают! Вы понимаете?!.

Алексеев в панике вскочил с кровати, схватил свои вещи и заметался по номеру. Элеонора растерянно смотрела то на него, то на дверь.

– …Это просто недоразумение! И совершенно бестактно в вашем случае подозревать, невзирая на лица!

– Прячься! – зло прошипел Алексеев, кинулся к окну и встал за тяжелую занавеску.

Элеонора механически бросилась за ним, но Алексеев вытолкнул ее, продолжая шипеть: – Да не сюда, за другую!..

Элеонора рассердилась, пожала плечами, но подчинилась.

– Конечно, я мог бы пожаловаться на вас, но я не стану этого делать. Это не в моих привычках. Хотя, если бы я обратился, куда следует, вам бы пришлось несладко, могу вас заверить, вы бы сполна ответили за свое самоуправство и беззаконие, но я, обратите внимание, но я вас прощаю, так и быть. Вы меня понимаете?..

– Вино!.. – прошипел Алексеев из-за колышущейся занавески.

Элеонора взяла со стола один стакан и передала его Алексееву, другой взяла сама и, чокнувшись с ним через занавеску, отпила глоток. Невидимый Алексеев невнятно выругался.

– …Надеюсь, что это не повторится. Вы понимаете? Это не должно повториться! Ключ. Где же ключ?..

Элеонора забрала со стола бутылку с вином и спокойно зашла за занавеску.

– Ах да, я же его отдал! Вот черт!

Дверь в номер открылась.

– Ха! – сказал шеф. – Открыто! Дежурной нет, ключа нет, а дверь открыта!

Он вошел в номер.

– Алексеева нет! Ну, знаете ли!.. За это шкуру спускать надо.

Вслед за ним вошел официант.

– Вы подождите, – сказал ему шеф, – я сейчас. – И скрылся в туалете. Там он запел: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!..»

Официант взял со стола ключ от номера, повертел в руках, положил обратно и уселся на стул, устало вытянув ноги.

Шеф вышел из санузла и огляделся в поисках официанта. Увидев его сидящим на стуле, он недоуменно вскинул брови.

Официант смутился, замешкался, но со стула встал.

Шеф недовольно хмыкнул и стал ковыряться в карманах пальто.

– Вот она! – радостно воскликнул он и вытащил двадцать пять рублей. – А я думал, сперли! Пожалуйста!

Официант кивнул, сунул деньги в карман и собрался уходить.

– А счет?! – сказал шеф. – А сдачу?!

Официант позеленел, достал блокнот и стал его нервно листать.

– Вот, вот… – говорил шеф, довольно улыбаясь. – Так бы сразу.

Официант вырвал из блокнота счет и передал шефу: – Девятнадцать восемьдесят три!

Шеф поудобнее уселся на стуле, вытянул ноги и стал изучать счет. Официант звенел мелочью, набирая сдачу.

– Постойте, постойте, – сказал шеф. – А что это за «мор»?

– Мороженое, – буркнул официант.

– Что-то я не помню такого, – подозрительно сказал шеф, глядя на него снизу вверх, как сверху вниз.

– Его ваша дама съела, – сказал официант, – потому и не помните.

– Ах эта… – сказал шеф, снова заглянул в счет и возмутился. – Что же она, четыре порции съела?!

Официант кивнул.

– Точно.

– Вот это да… – сказал шеф. – Ну и ну. Когда это она успела.

Официант высыпал на стол мелочь.

– Здесь всё точно.

Шеф мельком посмотрел на сдачу, потом на официанта и махнул рукой.

Официант, уходя, громыхнул дверью.

Шеф выругался, потом звучно зевнул и с мучительной судорогой потянулся.

Алексеев, стоя за занавеской, посмотрел на Элеонору. Она стояла, поджав губы, и смотрела прямо перед собой.

Шеф, все так же сидя на стуле, зацепил один ботинок за другой и скинул их – один в одну сторону, другой в другую. Потом протянул руку, распахнул дверцу холодильника и положил в него ноги.

– Хорошо-о-о-о-о, – умиротворенно протянул он, с наслаждением шевеля пальцами ног. – Хорошо, – и причмокнул. – Набегался.

Затем он тяжело вздохнул, поднялся со стула, взял ключ и запер дверь комнаты.

Алексеев с Элеонорой переглянулись. Положение стало в буквальном смысле слова безвыходным.

– Зачем пил всякую гадость?.. – философски заметил шеф, возвращаясь в комнату. – Женщины нет, жизни нет, зачем пил, спрашивается? Ну ничего, ничего, все это не зря, все это еще пригодится, личные отношения только укрепляют производственные.

Он осуждающе рыгнул и стал раздеваться.

– Элеонора! Элеонора! – с раздражением передразнил он самого себя, снимая брюки. – А как что, так сбежала… Раз, два – и нету… – Он скинул покрывало с кровати, забрался под одеяло. – …Одно воспоминание… – и потушил ночник.

Стало темно.

В дверь требовательно постучали.

Шеф чертыхнулся, включил свет и босиком подошел к двери.

– Какого черта?!

– Это дежурная. Откройте немедленно.

– О господи, – вздохнул шеф, открыл дверь и высунул голову. – Ну что еще вам от меня нужно?..

Дежурная по этажу демонстративно постучала по будильнику, который держала в вытянутой руке.

– Видите?..

– Вижу, – тупо сказал шеф. – А что?

– Ничего, – сказала дежурная по этажу. – Пять минут двенадцатого.

– А. – сказал шеф. – Спасибо. – И закрыл дверь.

Но в следующую секунду дверь распахнулась. На пороге, уперев руки в бока, стояла дежурная.

– Вы что, – сказала она, – хотите, чтобы я вызвала милицию?

– Зачем? – удивился шеф. – Я уже был сегодня в милиции.

Глаза у дежурной по этажу неприятно сузились.

– Ах, даже так… – сказала она.

Под ее взглядом шеф почувствовал себя неловко, попытался натянуть майку на колени и съежился.

– Но простите, – сказал он, – какое вы имеете право врываться по ночам в номер?! Тем более к спящим людям!.. И вообще мне холодно!.. Выйдите, пожалуйста!

– Это я-то должна выйти?!. – воскликнула дежурная по этажу, неотвратимо наступая на шефа. – Я?!.

Шеф оставил попытки прикрыться дверью и отступил.

– Сейчас же освободите номер от посторонних! – закричала дежурная. – Немедленно!!

– От каких посторонних?.. – недоумевал шеф. – Вы что-то путаете!

– Я путаю?! Я ничего не путаю! У вас в номере женщина!! – как лозунг, выкрикнула дежурная по этажу.

– Женщина?!.. – бессильно переспросил шеф и посмотрел на свои волосатые ноги. – Если бы…

– Не прикидывайтесь! – вконец разозлилась дежурная по этажу. – Где она?!

– Да нет у меня женщины!.. – взмолился шеф. – Нету! Вам померещилось!

– Опять померещилось?!.. Опять померещилось?!.. – Дежурная по этажу оттолкнула его в сторону, заглянула в комнату, в санузел, в стенной шкаф и, побледнев, прошипела: – Так вы ее еще и прячете?!.

– Да вы спятили! – взвился шеф. – Какая женщина?! Нет у меня никакой женщины! А если и была, – здесь он приблизился к дежурной и доверительно прошептал, – то я ее убил, разрезал на куски и спустил в унитаз.

– Вы мне голову не морочьте, – так же шепотом сказала дежурная по этажу, – я все ваши фокусы знаю.

Она уверенно прошла в комнату и заглянула под кровать.

Шеф неприлично заржал.

– Она в холодильнике!

Дежурная оглянулась и, усмехнувшись, подошла к окну и отдернула занавеску.

Шеф охнул и прислонился к стене.

Элеонора вымученно улыбнулась. В левой руке она держала бутылку, в правой – стакан.

Дежурная по этажу победоносно взглянула на шефа и злорадно хмыкнула.

– Простите, – сказала ей Элеонора. – Как-то глупо получилось.

Дежурная по этажу окинула ее презрительным взглядом и ничего не ответила.

– Но как… – наконец выдавил из себя шеф. – Как вы сюда попали?..

– Я хотела вам сделать сюрприз, – Элеонора смущенно посмотрела на него, и шеф поспешно схватил со стула брюки и, пятясь, скрылся в санузле.

– Так вы освободите номер? – спросила дежурная по этажу.

– Конечно, – сказала Элеонора, поставив на стол бутылку и стакан. – Я сейчас уйду.

Дежурная по этажу усмехнулась.

– Подождите, – сказал шеф, выглядывая из санузла. – Я вас провожу.

Дежурная по этажу пожинала плоды своей победы, оглядывая номер с презрительной миной на лице.

Где-то за занавеской застыл в немом параличе Алексеев.

Элеонора попыталась остановить пронзительный взгляд дежурной и сказала:

– Вы знаете, мне самой так неудобно, но, понимаете, мы давно не виделись, мы, можно сказать, друзья детства, и засиделись.

Из санузла выскочил шеф, схватил ботинки, носки и снова скрылся.

– …Засиделись, – продолжала Элеонора после паузы, – а когда вы постучали, он подумал, что это его коллега по работе, совершенный болван и, как человек, полное ничтожество, на все способен. Вот я и спряталась. Знаете, эти мужчины, они всегда чего-то.

– Не знаю, – сказала дежурная по этажу. – Вам виднее.

Из санузла суетливо выбежал шеф, надел пальто и униженно улыбнулся дежурной по этажу.

– Это недоразумение, чистейшей воды недоразумение, – сказал он, – надеюсь, что оно останется между нами и не будет служить причиной для каких-либо осложнений. Еще раз простите великодушно и не обижайтесь на нас.

Дежурная по этажу несколько смягчилась, но сочла за лучшее промолчать.

Они вышли из номера, свет погас, и замок громко щелкнул два раза.

Алексеев остался один.

Несколько секунд он стоял за занавеской в разноцветных бликах мельтешащей рекламы, потом шагнул в темноту комнаты, что-то опрокинул, выругался, зажег свет и подошел к двери.

Заперто.

Он лихорадочно осмотрелся по сторонам, достал из кармана какие-то ключи, попробовал один, другой, третий, плюнул – не подошли, вернулся в комнату, открыл один ящик тумбочки, другой, вытащил столовый нож, опять вернулся к двери, поковырял им в замке – опять не вышло, отбросил в сторону и возвратился в комнату.

Взял с подоконника свой стакан, отпил глоток, сел за стол и в мучительной задумчивости обхватил голову руками. Номерок на пальце торчал, как третье ухо.

В дверь оглушительно забарабанили.

Алексеев рванулся в одну сторону, в другую и бросился за занавеску.

– Элеонора!! – заорали из-за двери в сопровождении бешеных ударов. – Элеонора!!!

Алексеев в панике оглянулся на окно.

– Откройте!! – орал голос за дверью. – Я знаю, вы здесь! Откройте! Элеонора!! Ты же обещала выйти за меня замуж! Элеонора!! Помнишь?! Ты же обещала!!

То, что Алексеев увидел за окном, могло бы быть забавной пантомимой, если бы не имело к нему никакого отношения.

Под фонарем стояли двое: мужчина и женщина. Оба стояли, задрав головы, и смотрели на ярко освещенное окно четвертого этажа, в котором неподвижной тенью застыла загадочная человеческая фигура.

Алексеева охватил священный ужас узнавания.

Мужчина отчаянно жестикулировал, указывая на окно, женщина висела на нем тяжестью всего тела, а голос за дверью захлебывался криком.

Наконец мужчина под фонарем вырвался из рук женщины и опрометью бросился обратно в гостиницу.

Алексеев запоздало отшатнулся от окна, подскочил к выключателю, и номер погрузился в темноту.

– А-а-а-а! – взвизгнул голос за дверью. – Свет потушили!!!

Темнота номера наполнилась грохотом, приглушенными ругательствами, каким-то стуком, шуршанием, потом все смолкло.

– Не надо… – захныкал голос за дверью, – Элеонора, не надо.

Шеф вбежал в темноту гостиницы, на ходу провернулся вокруг оси и ворвался в кабину лифта, чуть не опрокинув сидевшего в ней человека в униформе.

Двери закрылись, лифт дернулся и поехал.

– Я на какой этаж? – спросил человек в униформе.

– На четвертый, – рявкнул шеф, топая ногами от нетерпения в медленно ползущей вверх кабине лифта.

Человек в униформе благодарно кивнул и сделал очередную запись в блокноте.

Лифт остановился, двери еще только открывались, а шеф уже выскочил в холл, развернулся под прямым углом и пропал из виду.

Промчавшись по коридору небольшим ураганом, он с грохотом двери вломился в номер.

Маленькая хрупкая женщина с округлившимися глазами медленно отступала от раздутого чемодана, который она только что пыталась закрыть.

– Обчистили??!!.. – заорал шеф, гневный, как джин из бутылки.

– Мои вещи!!! – Он подбежал к чемодану и вытряхнул из него содержимое.

Здесь его взгляд остановился, он судорожно глотнул и осторожно поднял глаза.

Маленькая женщина, прикрыв рот рукой, опускалась на стул.

Шеф попятился, сначала медленно, потом быстрее и выскочил из номера.

В коридоре он затравленно взглянул на дверь номера – 915!!!

Его лицо перекосилось, и он бросился обратно в холл, а затем вниз по лестнице.

На площадке каждого этажа он рычал: Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре!

Тяжело дыша, он вбежал в холл четвертого этажа.

– Кто-то забрался ко мне в номер! – закричал он дежурной по этажу.

Дежурная вскочила, опрокидывая стул.

– Кто-то забрался ко мне в номер! – снова закричал шеф, бросился в коридор и налетел на мужчину без галстука, мужчину в чужом галстуке или, наконец, мужчину в своем галстуке.

Столкновение было сильным, и шеф повалил его на пол. Дежурная по этажу взвизгнула.

– Так это ты?! – заорал шеф, быстро приходя в себя и залезая с коленями ему на грудь. – Ты что там делал?! А?!

Он тряхнул его за воротник. Голова мужчины в своем галстуке глухо стукнулась об пол.

– Что ты делал в моем номере??!! – орал шеф.

Мужчина в своем галстуке приоткрыл глаза, посмотрел на шефа и снова закрыл их. По его щеке скользнула слеза.

– Что это с ним? – спросила дежурная по этажу.

Шеф прислонил его к стене.

– Притворяется, – сказал он, взял его за руку и стал выкручивать ему палец.

Мужчина в своем галстуке слабо вскрикнул, дернулся и вырвал свою руку из рук шефа.

– Больно, – сказал он, потирая палец.

– Что ты делал в моем номере? – металлическим голосом спросил шеф. – Ну! Быстро!

– Я ничего не делал, – сказал мужчина в своем галстуке, – я только постучался… Я думал, вы там… вместе с Элеонорой…

– Я вижу тебя насквозь, – зловеще предупредил шеф.

– Но это правда, я только постучался, – повторил мужчина в своем галстуке и всхлипнул. – А когда вы погасили… а когда там погасили свет, я ушел. А вы здесь. А где Элеонора?

– Внизу, – сказал шеф. – Так что же, вы не заходили в номер?

– Внизу?.. – переспросил мужчина в своем галстуке. – Значит, она не в номере?..

– Да, да! – повысил голос шеф. – Так вы заходили в номер или нет?

– Не заходил я! Не заходил я никуда! – захныкал мужчина. – Постучал только, и всё, а вы набросились сразу. Руками хватаете, допрос устроили. Слезьте с меня, пожалуйста, немедленно.

Шеф смутился и слез.

– Но там кто-то был, – убежденно сказал он. – Я видел, видел собственными глазами. Там горел свет, и кто-то стоял у окна. Я не мог ошибиться.

– Вам померещилось, – сказала дежурная по этажу и бросила испуганный взгляд в пустынный коридор.

– Нет, нет, он прав, – сказал мужчина в своем галстуке – я тоже видел свет, внизу, под дверью, а потом его погасили. Там кто-то есть, – он оглянулся, – и он не мог выйти оттуда. Он там.

– Вы что-то путаете, – сказала дежурная по этажу.

– Дайте мне ключ, – сказал шеф. – А вы, – он обратился к мужчине в своем галстуке, – пойдете с нами, это для вас единственная возможность подтвердить свое алиби.

Дежурная вернулась к своему столу.

– От какого номера? – спросила она.

– От 415-го, – сказал шеф.

Его лицо было бесстрастным и жестким. Голос отрывист и сух. Он взял протянутый ключ и, неслышно ступая по ковровой дорожке, направился вглубь коридора. Дежурная по этажу и мужчина в своем галстуке последовали за ним.

– Тс-с-с, – сказал шеф у двери 415-го номера и предостерегающе вскинул руку.

Дежурную по этажу стал бить озноб.

Шеф осторожно, стараясь не зазвенеть ключом, вставил его в замочную скважину.

Мужчина в своем галстуке нагнулся, заглянул под дверь и прошептал звенящим шепотом:

– Света нет…

Замок щелкнул раз, другой. Дверь медленно открылась. В замочной скважине на торчащем ключе плавно раскачивалось деревянное грузило с биркой 415.

– Есть кто?!.. – сказал шеф громко. – Выходи!

Тишина. В стены номера бились отсветы рекламы.

– Выходи! – настаивал шеф, вглядываясь в темноту номера.

– Может, нет там никого, – несмело предположила дежурная по этажу, но к порогу не подошла, осталась стоять в стороне.

– Нож! – прошипел мужчина в своем галстуке, указывая на сверкнувшее лезвие ножа на полу.

– Убили!.. – тихо взвизгнула дежурная по этажу.

– Кого убили? – сказал шеф. – Кого убили, если меня в номере не было?

Он решительно вдохнул в себя побольше воздуха, протянул в темноту руку и включил свет. Потом сделал два шага и, не отрывая взгляда от комнаты, нащупал рукой нож, сжал его в кулаке и быстро выпрямился.

– Там, – шепнула дежурная по этажу, указывая на дверь в санузел.

Светло. Пусто. Тихо.

Шеф резво повернулся лицом к комнате и, выставив нож, двинулся вперед.

Комната была пуста. Шеф так же осторожно заглянул под кровать, драматическим жестом распахнул занавески – никого. Тогда он приблизился к холодильнику и рванул дверцу. Пусто.

Мужчина в своем галстуке нервно рассмеялся.

Шеф строго посмотрел на него, и смех оборвался.

– Неужели я ошибся? – задумчиво произнес шеф. – А нож?..

– Вечно всё перепутают, перепутают, ничего понять нельзя, – сказала дежурная по этажу.

– Но ведь я тоже, – сказал было мужчина в своем галстуке, но в это время у шефа расширились зрачки, и он вонзил указующий перст в стоящую на столе бутылку.

– Ее не было?!.. – поспешил догадаться мужчина в своем галстуке.

– Была, – отмахнулся от него шеф в охотничьем азарте, – но стакан здесь стоял один, в этом я могу поклясться…

Все столпились вокруг стола.

Шеф поднял оба стакана и посмотрел их на свет.

Алексеев осторожно приоткрыл дверцу стенного шкафа и мучительно медленно вылез из него, прижимая к груди незакрывающийся портфель.

– На одном губная помада, – сказал в комнате шеф, – а вот другой.

Алексеев щелкнул выключателем, свет погас, он выскочил из номера и, захлопнув дверь, два раза повернул ключ в замке.

– А-а-а-а-а-а!!.. – завизжала дежурная по этажу из номера.

– Держи его!! – заорал шеф. – Хватай!!

Алексеев оглянулся по сторонам, коридор был пуст. Он бессильно прислонился к стене.

Из номера неслись крики, грохот, стоны.

Чуть приоткрылась дверь соседнего номера, и оттуда высунулась лысая голова.

– Простите, – сказала голова. – Что это там?..

– В номере – женщина, – устало объяснил Алексеев.

– А-а-а, – понимающе протянула голова. – Тогда понятно. – И скрылась.

Алексеев вынул из двери ключ и бесцельно побрел по коридору. У стола дежурной он остановился, положил ключ и стал неторопливо спускаться вниз.

Между первым и вторым этажом он остановился в странном предчувствии, сделал несколько неуверенных шагов и увидел в холле Элеонору.

Она стояла в распахнутой светлой синтетической шубе, печально опустив голову, и водила носком туфля по невидимым линиям пола. М-да…

Алексеев задохнулся от нежности. Он подходил к ней как к спящему ребенку.

Она подняла голову, глаза их встретились, она не удивилась.

– Ты здесь?.. – спросил Алексеев, словно не верил собственным глазам.

– А ты нет?..

– Я?.. – Алексеев вдруг засомневался. – Я уже не знаю, где я.

Он потер лоб, номерок на пальце мог сойти за украшение, и жалобно улыбнулся.

– Ты меня ждала? – он сделал ударение на слове «ждала».

Элеонора устало кивнула.

– Да.

– Ты извини меня, – сказал Алексеев, – ну, за то, что я тогда в номере. Глупо получилось, но, когда он застал нас, я просто не мог по-другому, он бы подумал черт знает что. И вообще, лучше бы мы не заходили в этот проклятый номер, одни неприятности из-за него.

– Разве были неприятности? – сказала Элеонора.

Алексеев пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он, – может быть, и не было… В самом деле, а что такого?.. Что было такого, из-за чего стоило бы ломать голову? А? Ничего не было.

– Совершенно ничего, – сказал Элеонора с издевкой.

– Ну нет, конечно, – смутился Алексеев, – конечно, что-то, может быть, и было, но теперь-то всё, хватит, теперь я знаю, на каком языке с ними разговаривать. Объяснять, просить, все это бесполезно, нет, с ними надо так же, как и они с тобой, раз, два – и за горло! – Он невесело усмехнулся. – И вот пожалуйста, результат. Теперь я их всех обставил, они у меня теперь вот где. – Он сжал кулак с номерком на пальце и болезненно поморщился.

– Так и не снял? – спросила Элеонора.

– Нет, – Алексеев сунул палец в рот, потом смутился и потряс рукой в воздухе. – Да разве так просто снимешь. Здесь ножовка нужна. – Он посмотрел на Элеонору и, помолчав, добавил: – Пила, значит.

– Так ты теперь пилу будешь искать? – запахивая шубу, спросила Элеонора.

– Да нет, что ты… – сказал Алексеев, – а тебе уже нужно идти?

Элеонора тяжело вздохнула.

– А что же мне, всю ночь здесь стоять?

– Я тебя провожу, – сказал Алексеев. – Можно?

– Можно, – сказала Элеонора. – Попробуй.

– Что значит, попробуй?.. – Алексеев как-то странно огляделся по сторонам.

– Ничего не значит, – сказала Элеонора.

– И пробовать нечего, – сказал Алексеев. – Сейчас я тебя провожу.

– Спасибо, – сказала Элеонора. – Не надо, я живу рядом.

– Рядом? – обрадовался Алексеев. – Как хорошо!.. Как хорошо, что рядом. Тогда мы пойдем пешком и прогуляемся.

Он снова оглянулся.

– Ты чего-то ждешь? – спросила Элеонора.

– Нет, нет, что ты, чего мне ждать. Мне ждать совсем нечего. – Алексеев суетливо задвигался. Глаза его бегали, он смотрел то на гардеробщика, то на швейцара, то на дверь, но только не на Элеонору. В нем росло страшное предчувствие.

– Ну тогда пойдем? – нетерпеливо спросила Элеонора.

– Как?.. – тихо спросил Алексеев.

– Как это как? – Элеонора посмотрела на Алексеева, потом на дверь и неуверенно добавила: – Очень просто. А что?

– Нет, нет, ничего, пойдем, – он взял ее под руку и нерешительно повел к двери.

Дверь приближалась. Он чувствовал, как гардеробщик и швейцар сверлят его спину взглядами.

Перед дверью он на мгновение замер, потом дернул ручку, и его худшие опасения подтвердились.

Он дернул еще раз, дверь не поддавалась.

В бешенстве он обернулся.

– Вы зачем ее заперли?! Зачем?!

Швейцар с гардеробщиком с любопытством уставились на Алексеева.

– Зачем, я спрашиваю??!! – кричал он. – Вы не люди, вы звери! Вы хотите уничтожить меня! Да, да! Я знаю! Я чувствую! Вы всё делаете для этого! – Он всхлипнул. – Таким людям, как вы, нельзя доверять власть над дверью! Вы ею злоупотребляете! Кто вам дал такое право?! Кто?!

– Коля! Коля! Успокойся! – шептала Элеонора, удерживая его за руку.

– Кто, я спрашиваю?! Молчите?! Думаете, вам все можно?! Захотели – открыли, захотели – закрыли! Тоже мне, боги входа и выхода! Дверь-то не ваша! А чем вы руководствуетесь в ваших поступках? Чем?! Инструкциями?! Да вы пользуетесь ими как топором! И ваша власть безраздельна! Только человечность может вас ограничить, но именно человечности в вас нет! И языка человеческого вы тоже не понимаете! Убийцы! Убийцы! – гневно закончил Алексеев.

Элеонора смотрела на него со смешанным чувством восторга и удивления.

Швейцар неторопливо сдвинулся с места и, ничего не выражая лицом, направился к Алексееву. Но Алексееву уже нечего было терять. Он мужественно напрягся, готовый решительно ко всему. Элеонора нервно вцепилась ему в локоть.

Швейцар прошел мимо и толкнул дверь. Дверь открылась.

На Алексеева сразу же стало жалко смотреть. И поэтому на него никто не смотрел.

Швейцар пошел обратно.

– Простите, – прошептал Алексеев ему вслед.

– Идем, – обреченно сказала Элеонора, и Алексеев послушно двинулся за ней.

Они вышли из дверей гостиницы, от неловкости пряча друг от друга глаза. Была уже ночь. Даже светили звезды. Дома стояли с темными слепыми окнами, и тишина нарушалась только редкими машинами, мелькавшими огнями за далеким поворотом.

Улица была безлюдна и утопала в снегу.

– А вот мои следы, – как ни в чем не бывало постаралась сказать Элеонора. – Надо же, еще не запорошило…

По краю тротуара тянулись две цепочки следов: женские и мужские. Мужские семенили и торчали носками в разные стороны.

Алексеев, ссутулившись, шел рядом с Элеонорой и хмуро, с ожесточением наступал на следы шефа.

– А у тебя следы больше, чем у него, – мягко сказала Элеонора.

– Конечно, – сердито согласился Алексеев. – Я же и сам больше. – Потом украдкой взглянул на нее и, ступая след в след, засеменил, как шеф, выворачивая ступни.

Элеонора рассмеялась.

Под фонарем следы внезапно оборвались, и Алексеев остановился. Кружился пушистый снег. Падал на землю. Отливал синевой.

Алексеев зачем-то снял шапку и теперь стоял перед Элеонорой с непокрытой головой, виноватый, беззащитный и ищущий прощения.

Элеонора протянула руку и дотронулась до его щеки.

Откуда-то сверху с раздирающим душу визгом грохнулась глыба льда и раскололась. Алексеев судорожно тряхнул головой, прогоняя навязчивое видение.

Элеонора испуганно отдернула руку.

– Что с тобой?

– Нет, нет, ничего, – смутился он и нежно обнял ее, – чепуха всякая мерещится…

Элеонора засмеялась.

– Ты знаешь, то же самое и на этом самом месте я сказала твоему коллеге, когда он увидел тебя в окне.

Алексеев добродушно улыбнулся и, глядя в близкие смеющиеся глаза, медленно привлек ее к себе. Но чем ближе становились ее глаза, тем меньше оставалось в них радости и тем больше росло в них последнее, необратимое отчаяние. И когда ее лицо было уже совсем рядом, она уже не смеялась. И смотрела она не на Алексеева.

– Алексеев!!! – раздался крик откуда-то сверху. – Николай!! – Голос сорвался, кто-то закашлялся. – …Потапович!..

Алексеев отшатнулся от Элеоноры и в ужасе поднял голову. В открытом окне четвертого этажа виднелась растрепанная на ветру голова шефа.

– Алексеев!.. – кричал шеф. – Вы мне очень нужны! Вы слышите?! Очень нужны! По важному делу! Поднимитесь! Я вас жду.

За его спиной маячили две тени. Ветер доносил обрывки еще каких-то слов, но Алексеев уже отвернулся и посмотрел на Элеонору. Его раздирали противоречия.

– Ну что?.. – сказала она с вызовом. – Иди. Раз позвали.

– Да, понимаешь, – с трудом сказал Алексеев, – я бы не пошел, но надо. Неудобно все-таки. Я ведь их там запер. Нет, в самом деле, неудобно. Я их только открою и вернусь. Ладно? Ты подождешь меня? Я быстро. А?

– Ладно, – вздохнула Элеонора и отвела глаза.

Алексеев облегченно засуетился и торопливо повел ее обратно в гостиницу.

Наверху шеф захлопнул окно.

Они вернулись в холл. Расходились последние посетители ресторана. Здесь же, как пастух при стаде, разгуливал швейцар.

– Я быстро, – сказал Алексеев. – Открою и приду. Правда. Не сердись. Вот, я тебе даже портфель оставлю. Можно? Спасибо.

Он отпустил ее руку и, неловко оглядываясь по сторонам, пошел к лестнице. Проходя мимо швейцара, он униженно улыбнулся и развел руками.

Швейцар не обратил на него внимания и отвернулся.

Алексеев почувствовал себя еще более виноватым, вздохнул и быстрыми шагами поднялся по лестнице.

В холле четвертого этажа он взял ключ со стола дежурной и подошел к двери 415-го номера. Хотел открыть, но вовремя опомнился и постучал.

– Коля! Ты?! – закричал из-за двери шеф.

– Я, – сказал Алексеев и дернул за ручку. – Вы что, заняты?

– Коля, я не могу открыть дверь, нас кто-то запер!.. – Шеф замялся. – Какое-то недоразумение, узнайте у кого-нибудь, может быть, есть второй ключ?..

– Да что вы говорите!.. – сказал Алексеев. – Сейчас узнаю.

Он отошел в сторону, потоптался на месте и возвратился обратно.

– Есть! – радостно крикнул он. – Сейчас открою!

За дверью раздался вздох облегчения.

Алексеев открыл дверь.

Один за другим из номера вышли шеф, дежурная по этажу и мужчина в своем галстуке.

– Спасибо, Алексеев, – сказал шеф, вынимая из двери ключ и внимательно рассматривая его. – Где вы его нашли?

– На столе у дежурной, – сказал Алексеев и, встретившись с дикими глазами дежурной по этажу, вздрогнул.

Дежурная фыркнула и, энергично хромая, ушла по коридору. У нее был сломан каблук.

Алексеев проводил ее взглядом и вопросительно посмотрел на шефа.

Шеф смутился, пожал плечами и вдруг, бесцеремонно отодвинув Алексеева в сторону, быстрыми шагами пошел вслед за ней. Пальто на его спине треснуло по шву.

– Куда это он? – спросил Алексеев у мужчины в своем галстуке.

Тот пожал плечами, потом его озарило, он оторвал руку от левого глаза, под которым разместился синяк, и ринулся за шефом.

– Ах ты, черт! – с опозданием хлопнул себя по лбу Алексеев и побежал за ними.

К финишу, на первый этаж, они пришли почти одновременно.

Посреди пустого холла, опустив голову, в одиночестве прогуливалась Элеонора. Женщина-мечта. Женщина-приз. С портфелем под мышкой.

Швейцар и гардеробщик, стоявшие невдалеке среди пустых вешалок, усеянных жестяными номерами, как деревья листьями, молча наблюдали за ней из-за деревянного барьера.

Услышав дробный топот на лестнице, Элеонора подняла голову. Все трое, как по команде, перешли на шаг.

Элеонора переводила взгляд с одного на другого, и ее лицо мучительно грустнело.

Они остановились.

Мужчина в своем галстуке мгновенно оценил неравные шансы – все одеты, он без пальто – и бросился к гардеробу.

– Я сейчас! – крикнул он, убегая. – Только оденусь!

Шеф покосился по сторонам, степенно откашлялся и взял Элеонору под руку.

– Э-э. – сказал он, медленно увлекая ее к дверям. – Дело в том… что так получилось… а теперь. – Но Элеонора не увлекалась. Шеф озадачился. – Простите, – наконец нашелся он, – я не должен был заставлять вас столько ждать… но обстоятельства… так сложились… мне пришлось там задержаться, в номере действительно кто-то был, но мы его спугнули. Да вот и ваш… э-э… друг, – он махнул рукой в сторону гардероба, – может подтвердить, что видел свет в номере, а потом, как он погас.

– Ничего, ничего, – сказала Элеонора, – не беспокойтесь.

Она посмотрела на Алексеева с такой жалостью, что он закусил нижнюю губу и отвернулся.

– Эх, Коля… – сказала она.

– Откуда же я знал, что так получится, – сказал Алексеев. – Я же не мог. – Он замолчал.

На ходу влезая в пальто, вернулся мужчина в своем галстуке. Подошел к Элеоноре.

– Мир? – спросил он, протягивая ей согнутый мизинец. – Больше не будем ссориться?

Элеонора, казалось, не замечала протянутой руки. Она снова посмотрела на Алексеева, встретилась с его круглыми, беспомощными глазами, тягостно вздохнула и перевела взгляд на шефа. Шеф тотчас же сделал два рьяных шага, взял мужчину в своем галстуке за плечо и сказал:

– Послушайте, вам не кажется, что вы здесь лишний?

– Что?!. – рассвирепел тот. – Да кто ты такой?! Что ты лезешь ко мне все время?!

– Алексеев! – закричал шеф. – Наших бьют!

Алексеев бросился на помощь.

– Без рук! Без рук! – вмешался подбежавший швейцар. – Спокойно, граждане! Или в милицию опять захотели?! А то это можно… – увещевал он, придерживая разгоряченного мужчину в своем галстуке.

Алексеева в свою очередь оттеснял гардеробщик. И только шеф, негодующе фыркая, приводил себя в порядок.

– Лишний! – возмущался мужчина в своем галстуке. – Это я лишний! Элеонора, я лишний?! – вопрошал он.

Элеонора мельком взглянула на него и подошла к Алексееву.

– Если мы сейчас не уйдем отсюда, – сказала она, – то мы не уйдем никогда.

– Да пусти ты меня! – разозлился Алексеев на гардеробщика, пытаясь оторвать от себя его руки.

– Ну-ка, ну-ка, – заверещал вдруг гардеробщик, ухватив Алексеева за руку. – Номерок! У вас номерок от гардероба!

Казалось, из Алексеева выпустили воздух. Он сдался.

– Ишь как прихватило, – бормотал гардеробщик, – почти как намертво. Вросло. Ножовкой брать придется, – говорил он, увлекая Алексеева к гардеробу, – иначе не снимешь. Ну мы это одним мигом.

– Коля!.. – простонала ему вслед Элеонора.

Алексеев обернулся, расплылся жалобной улыбкой, хотел что-то сказать, но не сказал.

Зато шеф за спиной Элеоноры повернулся к мужчине в своем галстуке и злобно сказал:

– Дурак!

– Сам дурак! – сейчас же ответил мужчина.

Элеонора обернулась, смерила их уничтожающим взглядом и пошла вслед за Алексеевым к гардеробу. Шеф и мужчина в своем галстуке свирепо переглянулись и поплелись за ней.

– У вас есть ножовка? – спросил гардеробщик, цепко держа Алексеева за руку.

– Сейчас посмотрим, – сказал швейцар и скрылся за незаметной дверью с надписью «Посторонним вход запрещен».

Шеф почесал в носу.

– Ну что ж, Алексеев, – сказал он и посмотрел на часы. – Так вы ничего и не сделали… А час уже поздний… Нехорошо, Алексеев, нехорошо… А ведь я вас предупреждал. Всё из-за вашей неорганизованности. Почему со мной ничего не случается? А с вами.

– С вами тоже, – через силу сказал Алексеев.

– Со мной?.. – Шеф даже поперхнулся от этой наглости. – А что со мной?.. Со мной ничего не случается! Вы бы лучше за собой понаблюдали, вместо того чтобы делать мне необоснованные замечания! – Он взглянул на Элеонору, ожидая найти одобрение, но нашел что-то другое и потому поспешно добавил: – И вообще, не время сейчас выяснять эти вопросы. У нас с вами много других, более важных дел. Не забывайте, мы должны сдать типовой проект. Поэтому я буду ждать вас завтра. Где-нибудь в десять часов утра. Да, да, пожалуйста, в десять. Только без опозданий. А то это становится уже невыносимым. Итак, я буду ждать вас у себя в номере. Если меня там не будет, значит, я завтракаю. Тогда зайдите в ресторан, ясно?

– Ясно, – безжизненным голосом сказал Алексеев.

– Надеюсь, – сказал шеф и с улыбкой повернулся к Элеоноре. – Надеюсь, ваш начальник завтра нас примет?..

– А что? – влез в разговор мужчина в своем галстуке.

– А ты не лезь, не твое дело!

– Не знаю, – сказала Элеонора. – Вы лучше у него спросите.

– Да? – удивился шеф. – А как?

– Да вот так прямо и спросите. – Она повернулась к мужчине в своем галстуке и сказала: – Здесь товарищ интересуется, примите вы его завтра или нет.

Дверь с надписью «Посторонним вход запрещен» распахнулась, и оттуда вышел швейцар с ножовкой в руке.

– Порядок, – сказал он. – Сейчас всё сделаем. – И в недоумении остановился.

Вытаращив глаза, шеф неудержимо пятился. В воздухе пахло озоном.

– А что ему нужно? – спросил мужчина в гробовой тишине, гипнотизируя шефа свирепеющим взглядом.

Элеонора молча достала из портфеля Алексеева типовой проект.

Никакая сила не могла заставить шефа что-нибудь сказать, он только мелко кланялся, отступая все дальше, дальше, прямо к лестнице. А сверху, ему навстречу спускались двое – маленькая женщина с печальными глазами и бритый наголо мужчина угрожающего вида с тяжелым чемоданом в руке. Женщина ахнула и остановилась.

– Этот?.. – хрипло спросил мужчина с чемоданом.

Женщина, сдерживая слезы, еле заметно кивнула.

Мужчина поставил чемодан на пути пятившегося шефа и скрестил руки на могучей груди. Шеф наткнулся на препятствие, от неожиданности не удержался и беспомощно шлепнулся ему под ноги.

– Не надо, Семочка, – тихо сказала женщина, удерживая мужчину за руку.

Шеф посмотрел на чемодан, на женщину с печальными глазами, потом на того, кто с нею был, подумал и не стал подниматься с пола.

– Вставай, – сказал ему мужчина.

Шеф жалобно завертел головой: нет. В сторону гардероба он старался не смотреть.

– Вставай и бери чемодан, – сказал ему мужчина.

Шеф недоверчиво хихикнул, встал, с трудом поднял чемодан и нежно погладил его свободной рукой.

– А теперь неси, – сказал мужчина.

– Куда? – еле слышно спросил шеф.

– На вокзал, – сказал мужчина. – А потом поговорим.

Гардеробщик дернул Алексеева за руку.

– Это что, твой приятель? – спросил он.

Алексеев обернулся, посмотрел на гардеробщика и отрицательно замотал головой.

– Не. Начальник. – И под холодным взглядом мужчины в своем галстуке опустил глаза.

Сгибаясь под непомерной тяжестью чемодана и поминутно украдкой оглядываясь, шеф брел к выходу на непослушных ногах. За ним шли маленькая коварная женщина с печальными глазами и бритый мужчина. Дверь открылась и захлопнулась.

– Значит, это вы… – полувопросительно сказал мужчина в своем галстуке, держа проект двумя пальцами.

– Мы… – тихо согласился Алексеев.

Мужчина разжал пальцы, и проект провалился в недра подставленного портфеля.

– Это я возьму с собой, – сказал он.

Алексеев тоскливо кивнул.

– Ладно, хватит, – вмешался гардеробщик. – Пора и честь знать. Нам пилить надо.

– Ну мы пошли, – брезгливо сказал мужчина в своем галстуке и взял Элеонору под руку. Но Элеонора не двинулась с места.

– Идем, – сказал ей мужчина. – Это не для женских глаз.

Элеонора смотрела на Алексеева, и в глазах ее была и мольба, и нежность, и еще что-то, чего Алексеев никогда не встречал.

– Иди, – сказал он ей. – Я прошу тебя. Мы еще встретимся.

Элеонора вдруг улыбнулась, кивнула и, вырвав свою руку из руки мужчины в своем галстуке, быстро пошла к выходу.

Мужчина вздохнул и смерил Алексеева презрительным взглядом.

– Конечно, мы еще встретимся, – сказал он, – если вы опять не опоздаете… – и ушел вслед за Элеонорой.

– Да не сжимай ты пальцы, – сказал Алексееву швейцар, прилаживая ножовку. – Она, правда, туповата, но ничего, потерпишь. В крайнем случае пой.

У Алексеева на лбу выступил холодный пот.

– Что петь? – спросил он.

– Что хочешь, – душевно разрешил швейцар.

– Поосторожнее, – сказал швейцару гардеробщик. – Номерок не задень.

И Алексеев запел.

Это и есть музыкальный конец. Песню, которую он пел, знали многие, и поэтому швейцар с гардеробщиком ему подпевали. Если хотите, можете к ним присоединиться.

«ВЕЧЕРНИЙ ЛАБИРИНТ»,

1980 г., киностудия «Мосфильм»

Автор сценария – Георгий Николаев

Режиссер-постановщик – Борис Бушмелев

Оператор – Марк Дятлов

Композитор – Георгий Гаранян

В ролях: Владимир Басов, Виктор Ильичев, Татьяна Васильева, Александр Лазарев-старший, Валентина Талызина, Николай Парфенов

Голый[1]

В клетке прыгал щегол. Клетка висела на форточке.

– Что наша жизнь? – думал щегол. – Вот за окном я вижу мост, гранитный парапет канала, столбы фонарей, каменные дома, вижу людей, вижу машины, вижу собаку – и больше ничего. Вот шпингалет на окне, вот ключ в ящике стола, вот дверная ручка.

Щелкает замок, щелкает кнопка лифта, скользит трос.

Снова дверь, снова ручка, пыльные стекла – по ним кто-то давно провел пальцем, да так и осталось. Угол дома, край тротуара, железная решетка для стока воды. Спичечный коробок, трамвайный рельс, булыжник. Кожа сиденья, железная рама и снова дверь.

Что наша жизнь? Водосточная труба, колесо машины, горбушка хлеба. И снова двери, такие разные, такие непохожие, но все открываются и закрываются.

Последними захлопнулись двери электрички.

Величественный лес обступал поляну. В высоких кронах мелькало солнце, их густая сочная зелень заполняла небо и, заполнив, опускалась ниже, по стволам, переходя в глубокую с темным отливом листву кустарника.

Всюду, куда доставало солнце, природа играла радужными красками. Блестела паутина, порхали бабочки, и среди травы, папоротника вдруг прыгала лягушка, предвещая близость воды. Сонная послеполуденная тишина нарушалась редкими птичьими голосами и случайными порывами ветра, заблудившегося в деревьях.

Потом раздалось сухое потрескивание веток, а вслед за этим неторопливо приближающиеся шаги.

Кошкин шел медленно, стараясь держаться еле заметной тропинки, петляющей среди зарослей орешника. В одной руке у него была большая сухая палка, в другой – клетка с прыгающим щеглом.

Иногда Кошкин останавливался и смотрел по сторонам. На его губах блуждала мягкая, добрая улыбка. В своих потертых парусиновых штанах из тех, что носят на даче, и в старенькой ковбойке он выглядел лет на сорок, хотя был моложе.

На тихой солнечной поляне он остановился снова, осмотрелся и, подняв клетку, сказал щеглу:

– Ну что, Петя, здесь?..

Щегол прыгал и не отзывался.

– Посмотри, какое место, – сказал Кошкин. – Лучше уже не найти. Это, Петя, мать-природа.

Он поставил клетку на пенек, присел на корточки и, открыв дверцу, достал щегла. Любовно, нежно держа в руке, поднял к солнцу и разжал пальцы. Щегол выпорхнул, метнулся над поляной и исчез в листве.

Кошкин вздохнул, чуть грустно, чуть мечтательно, потом закрыл у клетки дверцу, снова обвел поляну взглядом, словно прощался с ней, и пошел назад.

Тропинка плутала между деревьями, и Кошкин упруго шагал, раздвигая ветви руками, шагал энергично и устремленно, словно знал, куда идет, пока тропинка не пропала, не растворилась в траве, в пружинящем мху, прямо под ногами. Кошкин постоял, посмотрел на солнце и свернул.

Вскоре он вышел на пригорок и здесь остановился. Что-то привлекло его внимание. Он прислушался, повернул голову и вдруг начал торопливо спускаться вниз, к небольшой ложбинке, где мелькал цветастый женский платок.

– Эй! – крикнул он. – Эй, подождите!

Старушка чуть не выронила корзинку с ягодами, но, увидев Кошкина, передохнула.

– Подождите, пожалуйста, – повторил Кошкин, спускаясь со склона. – Здравствуйте. Вы, должно быть, знаете… Как к электричке выйти, не подскажете?

– Это ж к какой электричке? – удивилась старушка, оглядывая Кошкина. – Ты откудова идешь-то? Со станции, что ли?

– Со станции, – кивнул Кошкин.

– И-и, – еще больше удивилась она, – туда и затемно теперь не поспеешь. Далеко ты заплутал, сынок, считай, к заповеднику вышел!

– Это как же так?

– Городской, небось, – посочувствовала старушка. – То-то птицелов… Места тут заповедные, тропинки путаные… Давно плутаешь?

– С утра, – сознался Кошкин.

– И-и, непутевый. Ты вот что, низом иди, к озеру выйдешь. Там тропинку наверху заприметишь. По ней и ходь. К конторе попадешь, там и автобус.

– Сперва сюда, что ли? – Кошкин махнул в сторону редеющего леса.

– Сюда, сюда, – закивала ему вслед старушка, – только ходко иди, автобус у них редкий.

– Спасибо, успею. – Кошкин легко запрыгал под горку.

Озеро было небольшое. В зеркальной воде отражались зеркальные облака, высокие деревья и переливались, искрясь, низкие лучи вечернего солнца. Кошкин постоял, любуясь озером, и вдруг решительно стал раздеваться. Квакали лягушки.

Всколыхнулась вода, и вот уже Кошкин, размашисто работая руками и фыркая от удовольствия, выплыл на середину, нырнул, затем лег на спину и уставился в высокое бирюзовое небо.

Тем временем на берегу зашуршали кусты, и из зарослей показалось нечеловеческое лицо: заросшее щетиной, искусанное комарами, с царапинами и ссадинами, разбитым носом и зловеще редкими передними зубами. Завершали картину полуразбитые очки в дорогой оправе.

– Ага, – торжествующе прорычал неизвестный. – Попался, попался… – и торопливо подбежал к одежде Кошкина.

Оказалось, что он абсолютно голый, если не считать пары лопухов на сплетенной из травы веревке.

Кошкин продолжал колыхаться в зеркальной воде, не подозревая об опасности. Ему было хорошо. Наконец он окунулся пару раз с головой и плавно поплыл к берегу, но тут же высунулся из воды и встревоженно закричал:

– Эй!..

Незнакомец уже полностью оделся, проверил карманы, демонстративно показал Кошкину часы, деньги, ключи и положил их на землю.

– Эй! Что вы делаете!!! – закричал Кошкин и захлебнулся от возмущения. – Эй!

Незнакомец радостно запрыгал на берегу, разводя руками во все стороны и приплясывая, потом показал Кошкину кулак и стремительно побежал к зарослям.

Кошкин кричал, бил руками об воду, плыл изо всех сил, торопился, но до берега было еще далеко, а незнакомец уже бесследно исчез. И всё же Кошкин выбрался на берег и на подгибающихся ногах бросился вглубь леса.

– Подождите! Стойте! Я же голый совсем! – раздавалось в заповедных лесах, но даже эхо не отвечало Кошкину.

Кошкин вышел не к конторе с автобусом, как ожидал, а к небольшому дачному поселку. На его бедрах болталось странное фанерно-проволочное сооружение, в котором можно было узнать птичью клетку. К этому было добавлено несколько лопухов. Вокруг шеи, как ожерелье из звериных клыков, болтались на проволоке ключи от квартиры.

Солнце тем временем закатилось, и дело близилось к ночи. Кошкин, сложив руки за спину, озабоченно выхаживал за кустами, не решаясь выйти из леса.

На окраине поселка было три дома. Они стояли довольно далеко друг от друга, разделенные буйно зеленевшими участками и неприметными заборами. В первом и во втором – окна были открыты, горел свет, и даже слышались голоса. Третий дом казался вымершим.

Кошкин закусил губу и остановился. Его взгляд сверлил темный прямоугольник пустого дома.

– Ладно, – решился он и стал продираться по лесу, болезненно чертыхаясь и стараясь не натыкаться босыми ногами на корни.

Обойдя дом с тыла и держась в тени, Кошкин подкрался к забору и хотел перелезть, но тут же занозил ногу. Некоторое время Кошкин еще пытался незаметно перемахнуть через забор, потом плюнул на это дело, взялся за штакетник руками и в титанической попытке стал раздвигать его, как прутья в клетке. Сухое дерево затрещало и переломилось. Где-то залаяли собаки.

Кошкин выждал, потом пролез в образовавшуюся дыру и проскользнул к дому. Ставни были закрыты изнутри, и он без толку поковырял их и со всеми предосторожностями подобрался к двери. Дверь венчал крупный амбарный замок. Кошкин только тихо вздохнул. С соседних дач раздавались голоса и слышалась музыка. Там была жизнь.

Кошкин отошел в тень деревьев и стал разглядывать запертый дом. На фоне потемневшего неба дом казался неприступной крепостью, готовой выдержать любую осаду. Кошкин почувствовал, как в нем пробуждается память истории. Волна безумной отваги и непреклонной решимости захлестнула его. Протрубил рожок. Сплоченными рядами Кошкин подступил к дому и полез на стену.

Это был яростный штурм. Метр за метром отвоевывал Кошкин. Выступ за выступом. Бревно за бревном. И когда он вцепился намертво в крышу, сомнений не оставалось – он победит.

Бледной фигурой, голым привидением выпрямился Кошкин на крыше, но победный клич не издал, наоборот, тут же склонился, спрятался в тень и полез к чердачному окну. Ставни не выдержали его напора, хрустнули шпингалетами, распахнулись, и Кошкин, дрожа от нетерпения, забрался внутрь.

В рассеянном вечернем свете чердак был пуст и темнел углами. Кошкин обеспокоенно огляделся и, замирая от нахлынувшего предчувствия, двинулся к лестнице.

На первом этаже было темно, и только шорохи выдавали присутствие Кошкина. Щелкнул выключатель.

Кошкин оглядел пустую безжизненную комнату и вышел в коридор. Прошелся. Открыл одну дверь, другую. Все было так же безнадежно. Только на кухне стояли банки с краской, лежали инструменты и несколько пустых бутылок. Одежды не было. Вообще ничего не было. Был ремонт. Кошкин сник и погасил свет.

В ночной темноте голый Кошкин крался вдоль забора. Где-то лаяла собака, слышались голоса. Кошкин тихо скрипнул калиткой и через участок подобрался к темному открытому окошку, в котором светился огонек сигареты. Кошкин помедлил, потом встал на бревнышко, и его голова появилась над подоконником.

– Добрый вечер, – вежливо сказал он.

– Ой, – негромко удивился приятный женский голос. – А вы шутник.

Кошкин, жалко улыбаясь, промычал что-то смущенное.

– Тоже не спится? – с пониманием заметила незнакомка, затягиваясь сигаретой. Вспыхнул огонек. Насколько Кошкин мог рассмотреть в темноте, его собеседнице было лет тридцать, и она показалась ему весьма привлекательной. От этого Кошкин растерялся еще больше.

– Я знаю, почему вы пришли, – грустно сказала она. – У вас курить нечего.

– В общем… да, – выдавил из себя Кошкин.

– Берите, – женщина протянула ему сигареты. – Вот так всегда, – продолжала она игриво, – думаешь, рыцарь, а посмотришь, голый меркантилизм.

Кошкин при слове «голый» закашлялся и выронил изо рта сигарету.

– Вы не обижайтесь, – незнакомка по-своему поняла нерасторопность ночного гостя, – это не про вас. Так… грустные ночные мысли.

Покурили немного молча. Кошкин несколько раз решительно затянулся, готовясь к постыдному разговору.

– Смотрите, какая луна! – неожиданно восхитилась женщина. Кошкин послушно посмотрел на луну.

– А вы любите мечтать? – незнакомка взволнованно задышала.

– Э-э… в каком смысле? – не понял Кошкин.

– В поэтическом. Вы любите стихи?

– Какие?

– Что с вами? – укорила она. – Посмотрите вокруг. Какая ночь, запахи… тишина… петь хочется… У вас нет гитары?

– Нет, – грустно сказал Кошкин и хлопнул себя по голой ноге. Кусались комары.

– Жаль, – сказала она и внимательно посмотрела на Кошкина. – Я бы вам сказала одну вещь, но боюсь, вы меня неправильно поймете.

– Нет, почему же… я догадываюсь, – смутился Кошкин.

– Вряд ли, но все равно… лучше не буду, а то вам совсем неловко станет.

– Мне уже, – вконец потупился Кошкин, – ужасно неудобно. Вы простите, пожалуйста, просто какое-то необъяснимое стечение обстоятельств. Случается же такое…

– Вы телепат! – собеседница восхищенно положила свою теплую ладонь на вцепившуюся в подоконник руку Кошкина. – Вы прочли мою мысль! Скажите, только честно, что вы подумали?

– Я… я ничего не подумал.

– Как же, ведь вы догадались!

– Ну в общих чертах… предположил.

– Что? То, что я подумала?

– Э… да, – Кошкину показалось, что он уже проваливается на бревне сквозь землю, но незнакомка крепко держала его за руку.

– Какой вы стеснительный, – шепнула она, – по-моему, в этом нет ничего удивительного, такие вещи часто случаются.

– Да? – безрадостно удивился Кошкин.

– Конечно, вот, например, моя подруга. Тоже случайно познакомилась, а он – ну вылитый «первая любовь», даже имя совпадает. Знаете что. Забирайтесь в комнату, а то так разговаривать неудобно. И увидеть могут.

Кошкин смутился, замешкался.

– Вы что, в окно залезть не можете? – спросила она игриво.

Тогда Кошкин тяжело вздохнул, подпрыгнул и подтянулся на руках.

– Ох, – только и сказала женщина, отпрянув в темноту.

На фоне звездного неба Кошкин походил на космического гимнаста.

– Как вы смеете?! – с гневом, с болью воскликнула женщина. – Как вы могли такое подумать? Убирайтесь немедленно.

Она бросилась к окну и столкнула Кошкина с подоконника. Кошкин упал, поднялся и снова полез в окно.

– Подождите! Одну минуту! Умоляю вас! Я не всё сказал! У меня к вам просьба!

– Как вы себя ведете! Уберите руку с окна! Уберите руку! Я друзей позову!

Она свела оконные рамы и больно прищемила Кошкину пальцы. Он ойкнул и сорвался с подоконника. Окно захлопнулось, стукнула форточка, звякнула задвижка, и где-то в темноте зацокали, удаляясь, каблуки.

Кошкин сунул пальцы в рот и торопливо отбежал к кустам.

Возле большой двухэтажной дачи стояло несколько машин. Свет из открытых окон освещал широкую площадку перед домом, на которую выходили, прощаясь с хозяевами, гости. Следовали последние поцелуи, рукопожатия и усталый смех. Гости разбредались в ожидании конца церемонии, зевали и сонно переговаривались друг с другом. Импозантная пара, обнявшись, подошла к машине. Мужчина сел за руль и включил фары.

Женщина пронзительно завизжала. Все обернулись.

Выхваченный из темноты внезапным светом, у дерева застыл голый Кошкин. Он был в столбняке, как животное, захваченное врасплох.

Первой пришла в себя хозяйка дома.

– Голый! – тонко выкрикнула она.

Кошкин дернулся, как под током. И ринулся в кусты.

– Голый! Голый! – преследовало его.

Поднялся гвалт, залаяли собаки, взревел мотор. Поселок просыпался, зажигались окна. Кошкин петлял по улице, как заяц, пока не выскочил к какому-то дому, и здесь в последней надежде стал барабанить в дверь.

Вспыхнул свет, и за столом веранды появилась пожилая женщина. Застегивая халат, испуганно всмотрелась.

– Кто? Кто там?

– Я, я, – взмолился Кошкин. – Откройте! Помогите! Мне бы одежду! Какую-нибудь, старую, грязную, помогите!

За спиной женщины появился мужчина.

– Кто это? Что вам нужно?

– Одежду! – причитал Кошкин – Какую-нибудь! Прошу вас!

– Нет никакой одежды, – решительно сказал мужчина. – Уходите. Слышите? Отойдите от двери.

– Позови соседей, – нарочито громко сказала женщина.

– Дайте одежду! – Кошкин сгоряча дернул за ручку. – Я же совсем голый! Дайте одежду!

– Он дверь ломает! – закричала женщина и исчезла.

С другой стороны дома раздавались голоса, смешивались с собачьим лаем и с шумом мотора.

– К нам опять голый лезет! – истерично закричала женщина.

Свет фар заметался по дому. Кошкин не выдержал и бросился бежать.

Остановился он в зарослях, довольно далеко от поселка, отдышался и прислушался. В поселке началась паника. Во всех окнах горел свет. Безумно лаяли собаки.

Кошкин в ужасе торопливо уходил в лес.

– Боже мой, Боже мой, Боже мой, – стонал он.

Тут ему показалось, что собачий лай в поселке усилился и даже вроде бы стал приближаться.

Кошкин затравленно оглянулся и припустил без оглядки.

Только в глухой лесной чаще Кошкин наконец остановился и, теряя последние силы, со стоном опустился на землю. Он дрожал, задыхался и отчаянно страдал. Племя не принимало его, не пускало в свои пещеры, к своему костру. Он был обречен на гибель. Кошкин прислонился к стволу и замер.

Высоко над деревьями стояла большая желтая луна и освещала Кошкина зловещим, тревожным светом. Ровно шумел лес. Кричали ночные птицы. Хлопали крылья. Все вокруг шуршало.

Кошкин сидел напряженно, с остановившимися, широко открытыми глазами.

Хрустнул сучок. Мелькнула тень. Сверкнули зрачки. Из глубин Кошкина стал подниматься животный стон. Ужас объял его. Он вскочил и, круша всё на своем пути, бросился в чащу.

Его били ветви, хлестали кусты, он натыкался на деревья, падал, поднимался снова и бежал, бежал, бежал, пока его ноги вдруг не заскользили вниз, и, потеряв опору, Кошкин полетел в овраг.

Докатившись до дна, он растянулся внизу загнанной жертвой и, уже готовый к близкой смерти, вдруг нащупал рукой здоровый узловатый сук.

Тогда Кошкин медленно поднялся на ноги и, сжимая его двумя руками, грозно зарычал.

Утром снова светило солнце, шелестела под теплым ветром трава, и деревья шумели верхушками – все дышало покоем и умиротворением.

Кошкин косолапо брел по лесу с дубиной на плече и ключами на шее. Иногда он наклонялся и рвал ягоды. Запихивал, давясь, в рот и шел дальше. Выглядел он неважно. Исцарапанный, весь в ссадинах, с ввалившимися глазами, почерневшим, искусанным лицом и с разбитыми в кровь губами он походил на опустившегося вконец лешего.

Впереди мелькнула тропинка. Кошкин заметил ее, подошел и, оглянувшись по сторонам, торопливо пересек. Потом осторожно пошел вдоль тропинки, старательно прячась за кустами. Он уже не рисковал встречаться с людьми.

Тропинка вскоре вывела его к лесному озеру. Когда среди деревьев заблестела вода, Кошкин остановился.

С озера доносился громкий плеск, словно в нем резвилось большое энергичное животное. Скрываясь за деревьями, Кошкин подобрался к берегу и увидел умиляющую душу картину.

Посреди озера радостно бултыхалась мужская человеческая особь.

Лихорадочно блестя глазами, Кошкин оглядел берег: совсем недалеко от кустов виднелась сложенная одежда. Дрожа от нервного возбуждения, Кошкин уронил свою дубину и быстро-быстро засеменил к одежде. Как он предвкушал этот счастливый миг!

Он уже почти подобрался к ней, почти протянул руку, как в кустах затрещало, и прямо на Кошкина вышел угрюмый волкодав. Кошкин с ужасом уставился в непроницаемые звериные глаза. Его рука так и повисла над одеждой.

– Собака – друг человека, – запинаясь, сказал Кошкин волкодаву. – Собака – друг человека…

Сил уже не было. Кошкин еле волочил ноги. А когда наклонялся за ягодами, то со стоном хватался за поясницу. День подходил к вечеру, и лес постепенно тускнел, умолкал, готовясь к ночным развлечениям.

Кошкин тоже готовился: искал подходящий сук. И вдруг его что-то насторожило.

Он нервно потянул носом. Потом еще раз. Откуда-то доносило дымок костра и нежные тонкие ароматы. Кошкин оживленно засуетился и, принюхиваясь, пошел на запах.

То, что вскоре открылось перед его глазами, заставило Кошкина судорожно сглотнуть и облизнуться.

На опушке леса, в блеклых лучах заходящего солнца нежилось милое румяное семейство. Папа, мама и невинное чадо. Чуть поодаль стояла машина с разинутым багажником. Но не это переполняло Кошкина эмоциями. На небольшом аккуратном костре, сидя на шампуре и роняя в огонь капли жира, покрывалась аппетитной корочкой ядреная курица.

Кошкин вцепился зубами в кулак. Только не застонать, не закричать, не выдать своего присутствия!

Папа подкладывал в костер веточки, мама резала помидоры, а чадо охотилось за кузнечиками.

Кошкин пополз. Метр за метром он подбирался всё ближе и ближе. Глаза его горели сумасшедшим голодным пламенем. Что он собирался делать, он не знал.

За деревом Кошкин замер. Перед ним, стоило только протянуть руку, лежал нарезанный черный хлеб, стояли кружки и полные деревянные миски. Все было готово к трапезе.

Кошкин выбрал удобный момент и в следующее мгновение уже запихивал в рот куски черного хлеба, запихивал жадно и безостановочно, пока не икнул и не замер в испуге с битком набитым ртом. Выждал несколько секунд, успокоился, начал пережевывать и икнул снова.

Но на опушке его не слышали, занимались своими делами. Папа даже успел открыть бутылку вина. Тогда Кошкин осторожно, стараясь не расплескать, подтянул к себе миску и, так как ложки не было, жадно отхлебнул.

Сначала казалось, что время просто остановилось для Кошкина. Он лежал на животе с выпученными глазами и открытым ртом, потом время сдвинулось и подбросило Кошкина на ноги.

Он заорал в полный голос, прыгая на поляне и тряся ладонью у ошпаренного рта, отчего его вопль напоминал боевой клич индейцев.

Появление голого, скачущего и орущего индейца было настолько неожиданно, что белые поселенцы в паническом ужасе бросились к машине и, громыхая багажником, умчались прочь.

Голос Кошкина разносился по лесу, то затихая, то снова набирая силу. Птицы стаями снимались с мест и носились в небе, как при лесном пожаре.

Наконец Кошкин замолчал, и лес замер.

Глубокой ночью Кошкин вышел на пригорок.

Темное лесное урочище стояло за его спиной. Впереди расстилалась равнина. В ее глубине мерцали многочисленные городские огни.

Кошкин стоял на пригорке, положив на плечо дубину и держа в руке обглоданную курицу.

Полная луна взошла над землей.

Кошкин смотрел на нее, и по его щекам катились пьяные слезы.

Светила луна, светили огни города.

Внутри Кошкина зародилось и разнеслось по безлюдному лесу протяжное, берущее за душу завывание.

Ночью прошел дождь. Промозглый утренний туман поднимался над землей, струился среди непроходимого бурелома. Чаща щерилась почерневшими от дождя сучьями, вздыбленными, вывороченными корнями с нависшими комьями земли, собранный в кучу лежал валежник. Мокрый, черный от сырости, он гнил вперемежку с прошлогодними листьями.

Под ними виднелось серое, истощенное лицо Кошкина. Глаза его были открыты, и в них остолбенело страдание.

Сверху упала капля. Кошкин моргнул, рот его искривился, словно он хотел заплакать. Валежник зашевелился, показались руки, ноги. Кошкин вылез. Выглядел он хуже некуда. Общение с природой не прошло ему даром. Грязный, изнеможденный, весь искусанный и исцарапанный, он стоял, скрючившись от холода, и никак не мог распрямиться. На лице у него было написано невыносимое отвращение и к жизни, и к самому себе. Он встряхнулся, размазал грязь на лице, отыскал дубину и бесцельно полез в кусты.

Яркое солнце быстро высушило лес. Он снова заиграл летними красками, наполнился птичьими трелями и стал таким, каким мы его всегда любим, и даже лучше.

Кошкин внешне оживился, но живость его была странной. Движения стали нервными, резкими, и шел он, словно дрожал от внутреннего холода.

Показалась река. Кошкин вышел на берег и у тихой заводи спустился на прибрежный песок. Склонился над водой.

То, что он увидел, было его отражением. Но его отражение Кошкину было уже безразлично. Он умылся скорее механически, чем осознанно, выпил воды и вернулся под защиту деревьев. Здесь он сел на землю, положил рядом дубину и погрузился в прострацию.

Из этого состояния его вывело знакомое щебетание. Кошкин прислушался, потом повернул голову.

Мелькнул щегол и закачался на ветке.

У Кошкина приоткрылся рот, глаза увлажнились. И, с трудом ворочая распухшим языком, он позвал:

– Петя… Петя!..

Щегол прощебетал что-то в ответ.

– Петя!.. – вымолвил Кошкин со всей любовью и нежностью, на которую оставался способен, и, приподнявшись, медленно пошел к щеглу.

– Петя!.. Петя!.. Птичка моя!

Щегол вспорхнул с ветки и улетел.

Кошкин некоторое время смотрел ему вслед, потом пошел обратно. Внутри него начался какой-то могучий и необратимый процесс.

Кошкин делал круги по поляне. В нем росла страшная ярость. Росла, росла и выросла. Он вдруг схватил дубину и с грохотом ударил ею по дереву.

– Мать-природа!.. – прорычал он и ударил еще раз. – Мать-природа!..

Дерево гудело.

Он прошелся дубиной по кустам. Он врезал дубиной по земле. По пню. И пошел крушить всё вокруг.

– Мать-природа!.. – ревел он. – Природа-мать! Природа-мать!..

Он погнался с дубиной за бабочкой, он молол ударами воздух, он рубил ударами, он крушил ударами, но по бабочке попасть не мог.

Он рыдал и бил, умолял и бил, он ненавидел и бил. Он не мог попасть.

Без сил, без голоса, он упал на землю, приник к ней, замер, пристыл, потом воздел голову к небу в последней надежде, в последней мольбе и стал ждать, обезумевши глядя на солнце.

Наползла туча.

Кошкин пугающе медленно поднялся и деревянными, ходульными шагами пошел к реке. Камнем на шее болтались ключи.

Он спустился на берег, подошел к воде.

Дно полого уводило в глубину.

Кошкин сбросил с бедер разломанную клетку.

Кошкин уходил всё глубже и глубже.

– Пук, пук, пук, пук, – делал старенький буксир.

Зеленая вода с пятнами мазута послушно рассекалась надвое.

Облокотившись на поручень, стоял моторист и, дымя самокруткой, с тоскливым постоянством смотрел на воду. А смотрел на воду он давно. Но такого не видел.

Глаза у него округлились, и, пока буксир плыл мимо, моторист, не отрываясь, провожал глазами представшее перед ним зрелище.

В заводи, достаточно далеко от берега, но по шее в болотной ряске, стоял человек. Собственно, и не человек даже, а просто голова на воде. Голова эта тоже смотрела на моториста, смотрела молча, сурово, исподлобья, а когда буксир прошел, повернулась и пошла своей дорогой.

Потом голову видели в начале Лебяжьей канавки. Она медленно двигалась среди спокойной воды, держась поближе к середине, и на берег не вылезала.

Когда голова вошла в канал Грибоедова, на нее никто даже не обратил внимания. Настойчиво, упорно голова двигалась к своей цели.

Вечером ее можно было видеть с моста на Невском. Решимость продолжать путь не могла вызвать сомнения.

Вечер тем временем стал ночью, бледнели редкие фонари, пустели улицы, гасли окна, а голова все шла и шла по темной воде, оставляя позади подкову Казанского собора.

Наконец город затих. Настала прекрасная, почти белая ночь. И когда на Неве развели мосты, наступил апофеоз.

На холодные гранитные ступени из мерцающей воды вылез голый человек. Поднялся на набережную и решительно направился по пустой гулкой улице к своему дому. И величественный город побежденно раскрывался перед ним, распахивался вдоль по улице, не в силах устоять перед его натиском.

«ГОЛЫЙ», 1987 г.,

киностудия имени А. Довженко, ЭМТО «Дебют»

Авторы сценария – Константин Лопушанский, Георгий Николаев

Режиссер-постановщик – Галина Шигаева

Оператор – Александр Шумович

Композитор – Вячеслав Назаров

В ролях: Юрий Евсюков, Светлана Тормакова, Михаил Светин, Алла Семенишина и др.

Приз в категории «Лучший короткометражный и среднеметражный фильм» на VI Международном кинофестивале молодого кино в Турине (1988 г.)

Свадебное путешествие

(Кинокомедия для одиноких мужчин)

Туристический автобус отечественного производства плавно катил по городу. Чередовались дома, полупустые улицы и полусонные утренние пешеходы. Гид, усталый мизантроп средних лет, тоскливо смотрел в одну точку.

– Посмотрите направо. Вы видите постройку двадцатого века в стиле девятнадцатого века. Здесь прошло детство поэта, здесь он учился в средней школе и отсюда ушел в большую жизнь. Теперь на доме установлена мемориальная доска с его инициалами. У забора – елочка, посаженная поэтом. Старожилы города помнят поэта-песенника и всегда охотно рассказывают о нем. Посмотрите налево. Вы проезжаете переулок, названный его именем. Закрой рот, папаша, уже проехали.

В салоне захихикали. Папаша закрыл рот и виновато пожал плечами. Гид широко зевнул и потер натруженные бессонные глаза. Чувствовалось, что ему это изрядно надоело. Салон был завален тюками, свертками и пурпурными связками ватных одеял. Меж них шевелились женщины в ситцах и редкие мужчины в мятых рубашках.

Автобус неторопливо выехал на центральную магистраль города. Здесь с ним недолго соперничал человек в синем спортивном костюме. Он упорно бежал по кромке тротуара рядом с автобусом, но не выдержал и отстал, сердито глядя ему вслед.

– Всё. Точка, – сказал гид. – Больше достопримечательностей в этом городе нету.

Он по инерции подмигнул одному из ситцевых платьев и плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Но автобус не прибавил скорость, а наоборот, затормозил. Перед ним, тяжело сотрясая мостовую, двигался прицеп с поникшим трактором.

Гид горько вздохнул и снова повернулся к салону.

– Товарищи туристы! В связи с вынужденной медлительностью нашего движения прошу не засыпать и не клевать носом. Папаша, это и к вам относится. Наберитесь терпения, нас уже ждет райский завтрак в столовой номер четыре. А пока прошу вас обратить внимание на редкий поток местных жителей, спешащих в это раннее утро на места трудовой доблести.

Так как автобус двигался со скоростью пешехода, это не составляло труда.

– Вы видите наших славных тружеников в тот момент, когда они уже проснулись, но еще не заняты общественно полезным бодрствованием. Обратите внимание, как предвкушают они встречу то ли с раскаленным металлом, то ли с кирпичной стеной или просто с любимым начальником…

Алексей Петрович, весь в сладких грезах, шел рядом с автобусом по тротуару и вяло поводил блаженными глазами по сторонам.

– Посмотрите на этого типа, – сказал гид. – Он счастлив, как будто нашел на тротуаре тысячу рублей или что-то вроде этого.

– Не может быть, – усомнился кто-то.

– Может, – сказал гид. – Только это случилось не на этой дороге, иначе бы он всё еще смотрел себе под ноги.

– А у него шнурок развязался, – стыдливо сказал папаша.

Гид наклонился к окну.

– В самом деле, – он помахал Алексею Петровичу рукой.

Алексей Петрович заметил наконец обращенные на него из автобуса многие лица и страшно смутился.

– Вы посмотрите, какой дурак, – сказал гид. – Я ему показываю, что у него шнурок развязался, а он улыбается.

Алексей Петрович в самом деле смущенно улыбался и кивал головой. Мимо него пробежал человек в синем спортивном костюме и победоносно помахал рукой автобусу.

– От судьбы не убежишь, – сказал гид. – А теперь для вас, любознательные и любопытные. Даю краткий психологический портрет. Представленный вам на тротуаре экземпляр отличается тихим нравом и непомерным избытком доброты. Тем самым он внушает окружающим безмятежную скуку и тоскливое знание наперед всего того, что он скажет в течение ближайших суток, если не всей жизни. Другими словам, его любят, но с собой не берут.

Алексей Петрович снова добродушно закивал головой под окнами автобуса.

– Вот, пожалуйста, – сказал гид, – он подтверждает.

Автобус остановился. Прицеп с экскаватором медленно сворачивал, освобождая дорогу.

– Всё, – сказал гид. – Мы прощаемся с этим милым, но неказистым человеком и продолжаем свой путь к новым духовным ценностям. Девушки, сделайте ему ручками.

Девушки сделали. Алексей Петрович расцвел от смущения и удовольствия одновременно.

Гид высунулся из окна и мстительно крикнул:

– У вас шнурок развязался!

Автобус отъехал. Растерянно глядя ему вслед и стараясь не наступить на шнурок, Алексей Петрович свернул за угол и, оглядевшись по сторонам, как будто собирался сделать что-то непозволительное, пристроился на ближайших ступеньках. Ступеньки принадлежали отделению милиции, из полуоткрытой двери которого доносилось жалобное мяуканье, но никого не было видно. Только со стенда «Их разыскивает милиция» на Алексея Петровича мрачно смотрели четыре лица: три мужских и одно простое, круглое, женское. Алексей Петрович, кряхтя, сделал узел и уже собрался добавить к нему бантик, как отвратительный резкий сигнал заставил его подскочить на месте.

Рядом стояла легковая машина. Из-под колес поднималась пыль.

Алексей Петрович еще щурил в испуге близорукие глаза, когда из машины вылез большой жизнерадостный человек и расхохотался.

– Будь я не я, это Леха!

Алексей Петрович с облегчением вздохнул.

– Здравствуй, Семен.

– Как жизнь, Леха? – радовался Семен, с воодушевлением хлопая его по плечу. – Все толстеешь, лысеешь, умнеешь… – Он погладил его по лысине с материнской нежностью. – Когда же я видел тебя последний раз?.. А?

– Давно уже, – сказал Алексей Петрович, стараясь уклониться от его руки. – Лет пять прошло, а то и больше.

– Пять лет!.. – восхитился Семен. – А я тебя сразу узнал, как будто вчера видел. Ну и гуднул. Здорово ты подпрыгнул. Я даже не ждал от тебя такой прыти. Небось, нервишки шалят, а?

Алексей Петрович растерянно пожал плечами.

– Да нет, вроде в порядке всё…

– В порядке, говоришь… – Семен внезапно и оглушительно хлопнул в ладоши под ухом Алексея Петровича. Тот в ужасе присел.

– Ха, ха, ха! Точно, нервишки, – констатировал Семен.

Из двери милиции, на ходу расстегивая кобуру, выскочил милиционер. Возбужденно оглядевшись и увидев в конце улицы упруго бегущего человека в синем спортивном костюме, он выхватил пистолет и бросился за ним, тяжело стуча сапогами по каменной мостовой.

– Нервишки лечить надо, – ласково сказал Семен Алексею Петровичу. – Где это видано, чтобы в нашем возрасте так пугаться. Хотя ты всегда такой был… пугливый. Работаешь там же? Машинистом?

Алексей Петрович кивнул:

– Машинистом.

– Ну и как? – без интереса спросил Семен.

– Всё так же, – улыбнулся Алексей Петрович. – Без изменений.

– Ну-ну, – Семен зевнул и тоскливо посмотрел по сторонам.

В конце улицы милиционер скинул тяжелые сапоги и, мельтеша белыми портянками, скрылся за углом.

– Значит, так и живешь… – уныло повторил Семен.

– Так и живу. А ты как?

– Я-то? Я-то хорошо. Я вон машину купил. Теперь катаюсь… – Он суеверно постучал по деревянной доске стенда «Их разыскивает милиция» и посмотрел на часы. – Жалко, времени нет, а то бы поговорили. Все-таки давно не виделись.

– Да, да, конечно, – согласился Алексей Петрович.

– Так что, может, как-нибудь встретимся. Посидим, поболтаем, глядишь, чего нового вспомним. Я ведь как-то записывал твой рабочий телефон… Точно, записывал. Не изменился?

– Нет, нет, всё тот же, – сказал Алексей Петрович.

– Ну вот, тогда я тебе как-нибудь звякну. Может, даже в ближайшие дни. Глядишь, и чего-нибудь придумаем. Годится?

– Годится, – сказал Алексей Петрович и вдруг засветился мыслью. – А знаешь что, приходи ко мне в воскресенье. Ладно? Я тебя приглашаю. Можешь один, а можешь с кем-нибудь… Ну со своей знакомой какой-нибудь… Придешь?

Семен недоуменно посмотрел на Алексея Петровича и почесал в затылке:

– А чего это будет?

– Да ничего, – сказал Алексей Петрович и смущенно признался: – Я женюсь.

Семен опешил.

– Ты? Женишься?

– Ну да, – кивнул Алексей Петрович. – Женюсь.

– Ну-ну, – сказал Семен. – Прямо в воскресенье?

– В воскресенье.

– Так это же надо отметить! – пришел в себя Семен. – Это же событие! Друг детства! Школьный товарищ! Конченый человек! И вдруг женится! Что ж ты раньше молчал? Я тебя поздравляю! Я тебя поздравляю!

Он тряс руку Алексея Петровича, как будто хотел ее оторвать. Алексей Петрович мужественно улыбался.

– Никогда не мог бы подумать, – поражался Семен. – Это надо же… Леха женится… Кто эта дура? – Он поперхнулся и, смягчая, добавил: – Прости, конечно, это я так, по привычке…

– Ничего, ничего, – Алексей Петрович понимающе улыбнулся. – Ты ее просто не видел, потому так и говоришь. Если бы ты ее знал, ты бы был о ней другого мнения.

– Другого, другого. Сейчас расскажешь… А ну, пойдем… Заодно я тебя на работу подброшу.

– Да что ты, не надо, – сопротивлялся Алексей Петрович, но Семен уже распахнул перед ним дверцу.

– Садись!

Он протиснулся за руль и включил зажигание.

– Ну давай, выкладывай… Кто она и зачем?

– Да никто она, – сказал Алексей Петрович. – Женщина…

Семен хохотнул и дал газу. Машина резко сорвалась с места, и Алексей Петрович испуганно уперся руками в панель.

– Женщина – понятие абстрактное, – сказал Семен, аккуратно объезжая валяющиеся на дороге сапоги. – У меня тоже была жена – женщина, но этого ей было мало. Ты расскажи конкретнее, по существу. Какая женщина, откуда, сколько лет, где работает и чего ей от тебя нужно. Понял?

– Понял, – Алексей Петрович немного подумал и, с трудом подбирая слова, сказал: – Она прекрасный человек, очень добрый, отзывчивый, простой… – Его глаза приобрели мечтательное выражение: – И очень меня любит.

– Знакомая картина, – сказал Семен.

– Нет, правда, она удивительный человек, такая внимательная, заботливая, я еще не встречал таких женщин.

– Леша, Леша… Они все заботливые и внимательные. Других не бывает. Это потом они другими становятся. Гостей много пригласил?

– Да нет, что ты… Какие там гости… Я даже не сказал никому. Ты первый…

– И никто не знает?! – удивился Семен. – Ну и дела!.. Это так оставлять нельзя. Я это должен взять в свои руки. Тебе одному такое не под силу.

Алексей Петрович благодарно кивнул.

– Спасибо, Семен. Спасибо. Вот здесь, на углу.

– Что на углу? – не понял Семен, проезжая мимо.

– Остановиться… На работу, – робко сказал Алексей Петрович и оглянулся. – Вот… Проехали.

– Да ты что, отделаться от меня решил? Не выйдет! Я тебя так просто не отпущу. Такое дело, а он на работу! Ничего с твоей работой не случится! Позвонишь, скажешь, что возьмешь работу на дом. Машинист ты или нет?

– Машинист, – тихо согласился Алексей Петрович.

– Все машинисты берут работу на дом.

– Но у меня машинки дома нет.

– Плевать. Я тебе достану. А теперь ты мне лучше скажи, сколько ей лет и как она из себя. Ничего, а?

Алексей Петрович смутился.

У столовой номер четыре, где стоял автобус и кормили райским завтраком туристов, машина круто развернулась и помчалась в другую сторону.

– Сейчас заедем ко мне, – сказал Семен, – у меня там пятиминутное дело.

– Вот и хорошо, – сказал Алексей Петрович, – а я в магазин схожу, пока ты вернешься, я тоже успею, а то дома, может, и нет ничего, а так, хоть куплю что-нибудь на всякий случай, так сказать, если в самом деле вдруг там ничего.

Семен вник в суть сказанного и качнул головой:

– Не надо.

У стеклянного здания гастронома он свернул за угол и въехал во двор, заставленный пустыми ящиками.

– Ну как же не надо, – сомневался Алексей Петрович. – Если так получится, что Лиза еще никуда не ходила, а мы приедем и даже поставить на стол будет нечего, не то, что уж там, чего другое, для гостей специально… Мы же просто живем, картошка там, морковка какая-нибудь. – Он попытался вылезти из машины.

– А я говорю: не надо! – прикрикнул на него Семен. – Сиди и ни шагу из машины. Я ее не запер. Мало ли что.

Алексей Петрович неохотно смирился и принялся изучать машину. Открыл дверцу, закрыл дверцу. Опустил стекло, поднял стекло. Попрыгал на сиденье, хотел покрутить руль, но здесь появился Семен. Под мышкой он нес большой картонный ящик. Открыв дверцу, он поставил его на заднее сиденье и с энтузиазмом сказал:

– Заказ из двадцати двух предметов первой необходимости в экстренных случаях! Не кантовать! – Сел за руль и стал разворачиваться. – Так что можешь не беспокоиться, стол у тебя будет в порядке. Вот только жаль, пива нету, директор выпил.

– Это как же… – растерялся Алексей Петрович. – Это же неудобно получается…

– Что неудобно? Что директор пиво выпил?

– Да нет, при чем здесь пиво! Я же тебя вроде как в гости позвал, а ты теперь всё сам… Я так не могу… Я не буду… И Лиза обидится.

– Ты меня на воскресенье звал, а сегодня пятница, – посмеиваясь, возразил Семен. – Сегодня я сам к тебе напросился, а вот в воскресенье ты уж будь добр, такой стол организуй, чтобы я из-за него подняться не смог. Вот это я понимаю.

Алексей Петрович недоверчиво покачал головой.

– Все равно, это как-то не совсем как положено… Конечно, если бы Лиза знала, она бы приготовила… Она хорошо готовит… Может, я хоть деньги заплачу?

– Обижаешь, дорогой, – сказал Семен с интернациональным акцентом. – Сегодня я угощаю.

Семен с ящиком в руках тяжело поднимался по лестнице.

– Ты только не обращай внимания, если у нас не убрано, – говорил Алексей Петрович, поднимаясь вслед за ним. – Все-таки Лиза нас не ждет и могла поэтому не успеть, да и вообще не знала, что сегодня так получится. Так что если там непорядок, ты уж извини… Она вообще-то аккуратная, хозяйственная, энергичная такая, и это даже хорошо, а то ведь ты меня знаешь, я сам-то в этом бытовом устройстве не очень, лень всё, да и не с руки как-то…

Здесь Семен, шедший перед ним, споткнулся, выругался, и из-под ног у него запрыгала ножка от стула.

Алексей Петрович поднял ее, недоуменно повертел в руках и положил обратно. Странная была какая-то ножка. Но голова у Алексея Петровича была занята другим.

– Я теперь и не знаю даже, как бы я без нее обходился. Ты не поверишь, только месяц прошел, а я так привык уже, просто некуда дальше, даже не представляю, как это я раньше жил один, да еще не хотел жениться сначала… Вот здесь, пришли уже, – он остановился перед дверью, виновато посмотрел на тяжело дышавшего Семена и повторил: – Так что если там беспорядок какой, ты уж как-нибудь… Ну понимаешь, в общем.

– Понимаю, понимаю, – вздохнул Семен, неуклюже ворочая ящик в руках.

Алексей Петрович удовлетворенно кивнул, позвонил и после паузы поторопился крикнуть:

– Лиза, я не один!

Но дверь им никто не открыл.

– Она, наверно, в магазине, – поспешно объяснил Алексей Петрович. – Она всегда в это время в магазин ходит. – Он поискал ключи по карманам, нашел и стал ковырять замок. – Это даже хорошо, что она в магазине. Мы ей будем как сюрприз.

Семен с ящиком нетерпеливо вздохнул.

– Замок старый, – извинялся Алексей Петрович. – Его бы починить надо, да вот всё руки никак не доходят. Сейчас, сейчас, ну-ка… Или он изнутри закрыт? Нет, с какой стати… Есть!

Он обрадованно хмыкнул, и дверь наконец распахнулась.

– Прошу! – торжественно воскликнул Алексей Петрович и пропустил Семена вперед.

– Проходи, проходи в комнату, – говорил он, входя следом и стараясь закрыть за собой дверь.

Семен вошел в комнату.

Как он вошел, так он и остановился. Потому что комната была пуста. То есть совсем пуста. На полу еще кое-что валялось, оставленное в спешке, а мебели не было. Ну совсем не было. И на гвозде висело, как издевательство, свадебное платье пополам с фатой.

– Вот так номер, – оторопело сказал Семен и оглянулся на Алексея Петровича.

В Алексее Петровиче что-то перевернулось, да так и осталось перевернутым. Он стоял на пороге, и улыбка медленно уходила с его лица, пока не ушла совсем.

От мебели остались одни координаты. Темные прямоугольники на полу – длина и ширина. Светлые на обоях – высота.

Солнечный свет бил в чистое окно, из двора доносились детские голоса, и все было так тихо, спокойно, безмятежно…

– Лиза! – жалобно воскликнул Алексей Петрович и бросился вон из комнаты.

Было слышно, как хлопали двери кухни и ванной.

Семен сурово вздохнул и поставил опротивевший ящик на пол.

На пороге появился Алексей Петрович и бессильно прислонился к косяку.

– Нету? – спросил Семен.

Алексей Петрович отрицательно мотнул головой. Глаза его были безжизненны и слепы.

– Тогда надо в милицию сообщить, – сказал Семен.

Долго молчали.

– И чем быстрее, тем лучше, – снова сказал Семен.

Алексей Петрович ничего не видел и не слышал.

– А где же Лиза?.. – выдавил он из себя.

– Переехала, – со вздохом сказал Семен.

– Куда?.. – как будто издалека спросил Алексей Петрович.

Семен хотел уже ответить, но в последний момент сжалился и только пожал плечами. Потом подошел к висевшему на гвозде свадебному платью, недоверчиво осмотрел его и спросил:

– А ее вещи тоже пропали?

– У нее почти ничего с собой не было, – прошептал Алексей Петрович. – Я ей еще купить собирался, к свадебному путешествию.

– Теперь она сама себе купит, – подвел итог Семен. – Во время свадебного путешествия. – И неохотно добавил: – Надо в милицию сообщить, пока не поздно…

Алексей Петрович затравленно посмотрел на него и до боли закусил губу.

– Ну а что делать?.. – оправдываясь, сказал Семен. – Делать больше нечего. Никуда не денешься.

Наступило неловкое молчание. Семен тяжело вздохнул.

– Может, тогда у соседей спросить?

В глазах Алексея Петровича появился проблеск надежды.

– Да, да, конечно, – он сорвался с места и исчез за дверью.

На лестничной площадке он бросился к соседней двери и суетливо позвонил.

Дверь не открывали. Он позвонил еще раз и прислушался.

Семен выглянул из окна, удостоверился, что его машина на месте и, стараясь удобнее устроиться, заерзал на подоконнике.

Открылась дверь, и в комнату бессильно ввалился Алексей Петрович. На него было жалко смотреть.

– Ну что? – спросил Семен.

Алексей Петрович ничего не ответил, прошел, как заведенный, в угол комнаты и механически сел туда, где, по-видимому, всегда стояло кресло.

Семен озабоченно почесал в затылке, слез с подоконника и, подойдя к Алексею Петровичу, присел перед ним на корточки.

– Ну, ну, Леша… Тебе что, нехорошо?

Алексей Петрович сидел на полу с закрытыми глазами и молчал. Семен осторожно потряс его за плечо. Из закрытого глаза Алексея Петровича выкатилась скупая слеза. Он стер ее рукавом и тихо сказал:

– Мне хорошо. Только Лиза уехала вместе с мебелью. Примерно час назад. На грузовике. С ней было двое мужчин. Один, черный, смазливый, за рулем сидел…

– А номера машины никто не заметил?

Алексей Петрович жалобно посмотрел на Семена.

– Но я же не мог об этом спрашивать… Они бы догадались…

Семен выпрямился и сурово сказал:

– Будь мужчиной, Леха. Теперь не время для личных чувств. Мы должны вызвать милицию, ничего не поделаешь.

– Но я не хочу… – умоляюще прошептал Алексей Петрович.

– Мало ли что ты не хочешь. Я тоже этого не хочу. Никто этого не хочет. Но хочешь ты или не хочешь, сообщить надо.

Алексей Петрович одиноко сидел на полу в самой беззащитной позе, и в глазах его бился ужас.

– Но это же мое дело…

– Нет, это не твое дело, – сказал Семен. – Это дело общее и касается нас всех одинаково. Сегодня это случилось с тобой, а завтра, если мы не вмешаемся, это может случиться с каждым, и со мной в том числе! Так что, Леша, я понимаю твое дурацкое положение и искренне сочувствую, но меня удивляет твое отношение к случившемуся… Я понимаю, что Лиза была… была, так сказать, субъективно чем-то тебе даже близким и, может быть, дорогим, но объективно она, и это прежде всего, как выяснилось, оказалась… антиобщественным элементом. Да, будем откровенны! Антиобщественным и социально опасным!

Алексей Петрович бессильно опустил голову.

– Поэтому мы должны сообщить в милицию, – спокойно закончил Семен. Потом выждал паузу и спросил: – Ну?

Алексей Петрович медленно повел головой.

– Что? – опешил Семен.

– Нет, – выдавил из себя Алексей Петрович.

Семен на мгновение потерял дар речи.

– Нет, – повторил уже твердо Алексей Петрович, словно отвечая самому себе.

– Как это нет? Как это нет? – возмутился Семен. – Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Нет, – снова сказал Алексей Петрович.

– Что нет? Что нет, когда да! Если ты не сделаешь этого, то я сам сообщу.

– Тогда я тебя убью, – тихо сказал Алексей Петрович и сам испугался.

У Семена от удивления приоткрылся рот.

– Вот, вот, – сказал он, приходя в себя. – Одно преступление влечет за собой другое. Как же у тебя язык поворачивается на лучшего друга руку поднимать…

– Прости, Семен, – жалобно сказал Алексей Петрович. – Но ведь это дело мое, личное, семейное, при чем здесь милиция…

– Как это личное? – устало возразил Семен. – Что ты говоришь? Она, может быть, сейчас уже следующего обчищает…

Алексей Петрович вздрогнул, как от удара.

– Прости, конечно, – торопливо извинился Семен. – Это я не подумал.

Они надолго замолчали. Семен походил по комнате, постоял у картонного ящика, так и не распечатанного с утра, потом повернулся к Алексею Петровичу, поникшему без движения в углу комнаты, и нерешительно спросил:

– Слушай, Леш, а может, это в полуофициальном порядке сделать? У меня есть знакомые в управлении.

– Нет, – сказал Алексей Петрович.

– Ну как же, Леш. Это же выход. Ну хочешь, совсем неофициально, а?

– Я же сказал – нет! Значит, нет! И не надо мне никаких знакомых! Без них обойдусь! Я ее сам найду! Понятно?! Сам!

Семен задумчиво почесал в затылке.

– Это интересно. Так прямо сам и найдешь?

– Найду.

– Ну-ну, – сказал Семен. – А зачем?

– Как зачем? – не понял Алексей Петрович.

– Так, зачем?

Алексей Петрович растерялся.

– Ну как же… Мне же надо ее найти… Я же должен знать…

– Что знать?.. – покачал головой Семен. – Знать бесполезно. Даже если ты ее найдешь, все равно она тебе ничего не отдаст, пока ты не сообщишь куда следует…

– А мне и не нужно ничего, – с отчаянием сказал Алексей Петрович. – Мне она сама нужна… Мы же любили друг друга…

– Любили? – переспросил Семен.

– Любили… То есть… любим… То есть…

Алексей Петрович всхлипнул.

– Тьфу! – сказал Семен и раздраженно заходил по комнате.

– Ну что же, – наконец сказал он. – Может быть, в самом деле стоит попробовать… Но как?

– А если по справочникам поискать?.. – тихо предложил Алексей Петрович, обретая слабую надежду и поднимаясь с пола.

– А ты фамилию знаешь?

– Караваева…

– Каравай, каравай, кого хочешь выбирай… Ты хоть паспорт ее видел? Хотя паспорт может быть поддельным или ворованным…

Алексей Петрович загнанным зверем посмотрел на Семена.

– Ладно, ладно, – сказал Семен. – А фотография у тебя есть?

– Нет, – всхлипнул Алексей Петрович. – Не успели мы…

– А где она жила до этого?

– На озере…

– Ишь ты… Это она тебе сказала?

– Она, – тихо, с мольбой в голосе сказал Алексей Петрович.

– Врала наверняка, – вздохнул Семен.

– Нет! Не врала! – истерично закричал Алексей Петрович. – Не врала она! Она правду говорила!

Он отвернулся к окну и уткнулся лицом в забытую занавеску.

Семен смущенно кашлянул.

– Ну ладно, пусть не врала… А откуда она вообще взялась? Где ты с ней познакомился?

– Там же, на озере, – прорыдал Алексей Петрович.

– Ее там знают?

Алексей Петрович затряс головой.

– Сто пятьдесят, – сам себе сказал Семен. – Два часа. В конце концов, можно будет искупаться, озеро все-таки. Хорошо. Тогда едем. – Он подошел к ящику и поднял его. – А это будет наш сухой паек. Правда, не совсем сухой, а скорее мокрый…

Алексей Петрович растерянно оторвался от занавески.

– Как, прямо так вот, сейчас?..

Но Семен его уже не слышал. Бережно обнимая ящик, он выходил за дверь.

Алексей Петрович обвел безумным взглядом пустую комнату и заспешил вслед за ним.

Спускаясь по лестнице, он вдруг увидел на ступеньках ножку от стула и остановился. На глазах его навернулись слезы, он поднял ее, повернулся и пошел обратно.

Семен поставил ящик на заднее сиденье, обошел машину и озабоченно посмотрел на дверь подъезда.

Алексея Петровича не было.

Семен неторопливо потоптался на месте, потом не выдержал, открыл дверцу машины и пару раз просигналил.

Дверь подъезда распахнулась, и Алексей Петрович торопливо направился к машине, пытаясь на ходу запихнуть в портфель что-то белое.

Семен хмыкнул.

Алексей Петрович подходил все медленнее и медленнее, изо всех сил стараясь закрыть портфель. Но белое свадебное платье пополам с фатой настойчиво вылезало из него.

– А это тебе зачем? – беззлобно спросил Семен, намереваясь пощупать материал.

Алексей Петрович отпрянул и спрятал портфель за спину.

– Она увидит, она поймет, – убежденно сказал он.

Автобус «Турист» огибал городской стадион. Публика в салоне дремала после плотного завтрака. Только на одном из передних сидений шел негромкий разговор. Двужильный гид развлекал наиболее бойкий сарафан в крупный горошек.

– Мужчина и женщина, – угрюмо говорил он, – дополняют друг друга во всех отношениях. Их гармоническое содружество имеет глубочайшие корни в самых истоках природных закономерностей. Тезис, антитезис, синтез – так определяет философская наука их взаимоотношения, и мы не можем не считаться с этим обстоятельством. Тезис и антитезис противоречивы, это всем известно, но в синтезе, – он кинул взгляд на щедрые россыпи крупного горошка, – в синтезе, на этой высшей ступени развития, все противоречия успешно разрешаются.

Сарафан кокетливо вздохнул:

– Все вы мужчины одинаковы…

– Нет, вы ошибаетесь, это закон природы для всех одинаков, а мужчины все разные…

Автобус остановился у светофора.

– Вот посмотрите, – сказал гид, – посмотрите на меня.

Сарафан в крупный горошек посмотрел, чуть смущаясь от такого категорического желания.

– А теперь посмотрите вон на того человека в машине, – сказал гид и добавил с невыносимой скорбью. – Разве мы одинаковы?

В остановившейся рядом машине виднелся жертвенный профиль Алексея Петровича. Он смотрел вперед отрешенными, героическими глазами и нервно гладил портфель с торчащим подолом белого платья.

– Ох, – сказал сарафан. – А мы его сегодня уже видели! Утром, когда все на работу шли! У него еще шнурок развязался!

Гид посмотрел на нее тоскливо и безнадежно.

– Как бы у него пупок не развязался, – сказал он.

Машина с визгом ушла вперед.

– Что-то мне есть хочется, – робко сказал Алексей Петрович. – А тебе не хочется?

– Мне всегда хочется. Только мы не на пикник едем.

– Да, да, конечно, – спохватился Алексей Петрович и решительно уставился на дорогу. – Сначала надо найти Лизу.

– Она от нас не уйдет. Догоним. Главное, взять ее с поличным, прямо на дороге, с вещичками. Тепленькую, пока рыльце в пушку… Тогда мы с ней поговорим.

– Что значит, тепленькую?.. – ужаснулся Алексей Петрович. – Что значит, рыльце в пушку?.. Как ты можешь говорить такое про Лизу?

– Ну, знаешь, она тебя обчистила, твоя Лиза?! Обчистила! Смоталась? Смоталась! Так какого черта ты теперь пустое место блюдешь?! Или я теперь на нее молиться должен?

– Но она же здесь ни при чем! Она не виновата! Ее втянули, заставили или еще чего-нибудь, я не знаю, но она не виновата! Не виновата она!

– Совсем? – Семен саркастически усмехнулся.

– Совсем! – Алексей Петрович насупился, помолчал и сказал: – Ну, может быть, чуть-чуть…

– Совсем чуть-чуть?

– Ну если даже и виновата, не смей так о ней говорить! Не смей!

– Могу вообще не говорить, – сказал Семен, – пожалуйста… Но тогда я и делать ничего не буду. – Он остановил машину и обиженно отвернулся.

Некоторое время они оба молчали, но затем Алексей Петрович стал проявлять беспокойство. Сначала он просто поглядывал на Семена, потом не выдержал и убитым голосом позвал:

– Семен… А Семен…

Семен неторопливо повернулся.

– Семен, – сказал Алексей Петрович, – ты говори что хочешь, только поедем…

Машина рывком тронулась и снова понеслась по дороге.

Текли реки, росли деревья, пекло солнце, а Семен все гнал и гнал машину на предельно высокой скорости к новым горизонтам. Алексей Петрович уже снял пиджак и теперь сидел в расстегнутой белой рубашке и, подставляя голову ветру, рисовал что-то на мятом листе бумаги. Наконец он со вздохом облегчения откинулся на спинку сиденья и сказал:

– Готово. По-моему, похоже… Только нос не очень…

Семен оторвал от руля руку, взял рисунок, мельком посмотрел, скривился и сунул в карман.

– Что, плохо? – обиделся Алексей Петрович.

– Откуда я знаю, – сказал Семен. – Я же ее не видел. И вообще, хватит… Лиза, Лиза… Мне твоя Лиза поперек горла уже…

Алексей Петрович нахмурился, но стерпел.

Солнце давно перевалило через зенит, а дорога все тянулась через лес, высокий, густой и беспросветный. Встречных машин не было, лес давно стал для Алексея Петровича однообразным, и он вдруг поймал себя на том, что сидит и жадно грызет палец.

Он с жалостью посмотрел на него, нервно сглотнул и тут вспомнил:

– Слушай, бутерброд хочешь?

Семен кивнул.

Алексей Петрович радостно засуетился, раскрыл портфель, аккуратно выложил свадебное платье и достал завернутые в газету бутерброды. Один он взял себе, другой отдал Семену.

– Вкусно? – спросил он через некоторое время.

Семен кивнул, роняя крошки.

– Это Лиза делала, – сказал Алексей Петрович и мечтательно улыбнулся.

Семен подавился и оглушительно закашлялся.

Машина лишилась управления и, свернув с дороги, нырнула в лес. Кашель, ругань, треск веток, глухой удар – и мотор заглох.

Сначала стояла тишина. Потом Семен закашлял снова.

Алексей Петрович медленно поднял голову и огляделся. Кругом был лес. Семен продолжал натуженно кашлять. Алексей Петрович подумал и похлопал его по спине.

– Сильнее, – прохрипел Семен.

Алексей Петрович ударил.

Семен кашлянул последний раз и выплюнул бутерброд в окно.

– Фу-у-у… – тяжело сказал он. Открыл глаза, закрыл и открыл снова.

Слева был лес, справа был лес и впереди был лес.

– Мы в лесу, – сказал Алексей Петрович.

– Это я и без тебя знаю, – Семен повернулся и посмотрел назад. Дорога была почти рядом.

Он завел мотор и дал задний ход. Машина чуть сдвинулась и, тут же наткнувшись на что-то, забуксовала.

– Вот черт, – сказал Семен и попробовал еще раз.

Результат был тот же. Он попробовал открыть дверцу, но не смог, потому что стоявшее рядом дерево стояло очень близко. То же самое попытался сделать Алексей Петрович, но с его стороны деревья росли в такой же безвыходной близости.

– Срубить бы их к черту! – сказал Семен. – Чтоб одни пни остались!

Он обернулся назад. С одной стороны располагался корявый дуб, а с другой было чистое, светлое пространство, свободное от преград и препятствий. Семен оценивающим взглядом окинул Алексея Петровича.

– На заднее сиденье пробраться сможешь?

Алексей Петрович прикинул.

– Смогу.

– Тогда давай, действуй…

Алексей Петрович нелегко вздохнул и полез.

Сначала он перелез наполовину, потом на две трети, потом на три четверти, потом от него остались только задранные ноги.

– А как дальше? – глухо спросил он откуда-то снизу.

– Как, как, – разозлился Семен. – Переворачивайся!

Алексей Петрович стал переворачиваться, и Семен тут же пожалел об этом.

– Осторожно! Ты! – Но Алексей Петрович уже прошелся по нему ногами и перевернулся на ящик.

Потирая лицо, Семен только горько махнул рукой:

– Ладно, вылезай…

Алексей Петрович толкнул дверцу, но та не открылась. Он с усердием толкнул еще раз и, недоумевая, посмотрел на Семена. Семен ошалело покачал головой и ничего не сказал. Тогда Алексей Петрович опустил стекло и выглянул. Потом сел и снова посмотрел на Семена.

– Что? – тоскливо спросил тот.

– Пень, – сказал Алексей Петрович и развел руками.

– Смотри-ка! – воскликнул Семен, глядя в заднее стекло. – Мебель!

По дороге ехал грузовик. Брезент разлетался от встречного ветра, открывая кузов.

– Твоя мебель?

– Где моя мебель?!

– Это твоя мебель?!

Грузовик проехал.

– Моя мебель! Моя! – закричал Алексей Петрович.

…Машина ревела и содрогалась. Трава и комья земли летели из-под колес, но сами колеса безнадежно упирались в ствол поваленной березы.

Ухватившись за сиденье, Алексей Петрович раскачивался всем телом, помогая машине.

– Нет! Всё! К черту! – сказал Семен и выключил мотор.

Наступила гнетущая тишина. Семен вытер пот со лба и оглянулся на Алексея Петровича. Тот продолжал раскачиваться.

– Ты ведь поменьше меня будешь, – сказал Семен.

– Буду, – согласился Алексей Петрович.

– В окно вылезти сможешь?

– Смогу.

– Ногами вперед, иначе на голову встанешь.

– Ногами так ногами, – сказал Алексей Петрович и, кряхтя, установился на четвереньки задом к окну. Немного подождал, привыкая к позе, потом нащупал ногой окно и, пятясь большим, неуклюжим раком, стал вылезать. Сначала он выставил одну ногу, потом другую, сказал грустным голосом: «Больно» – и, упираясь головой в сиденье, наконец протолкнул в окно зад.

Наступило динамическое равновесие.

Алексей Петрович со стенаниями болтал ногами.

– Еще, еще немного! – подбадривал его Семен, упираясь рукой ему в лысину.

Алексей Петрович натужился и с мучительным стоном протолкнул живот. Его ноги нащупали пень, и, тяжело дыша, он бессильно обвис на дверце. Семен вытер руку о сиденье и почесал в затылке. Алексей Петрович сидел в окне плотно, как пробка.

– Дальше можешь? – осторожно спросил Семен.

Голова Алексея Петровича отрицательно замоталась.

– А обратно?

Голова снова замоталась, на этот раз еще отчаяннее.

– Как ты думаешь, они далеко уже уехали?

– Далеко. Но ничего, мы что-нибудь придумаем.

Некоторое время они оба молчали и придумывали, потом Алексей Петрович вдруг забеспокоился.

– Ты что? – спросил Семен. – Придумал?

Алексей Петрович тревожно вертел головой и дергал руками.

– По мне ползает что-то, – сказал он с отвращением.

– Ну, Леш, это мелочи. Поползает, поползает и перестанет. Ты думай лучше, как тебе вылезти.

– Это не мелочи, – сказал Алексей Петрович.

Глаза его вдруг расширились, и уже с ужасом он прошептал:

– Вот… Еще…

Судорожно дергаясь, он стал топать по пню.

– Семен! Они по мне ползают!

– Может, там муравейник? – предположил Семен.

– Спаси меня, Семен! – закричал Алексей Петрович, отплясывая на пне. – Спаси! Они меня съедят!

Внезапно он замолчал, глаза его выкатились, на лице был написан экстаз. Семен закусил от сочувствия губу и отвернулся.

Алексей Петрович застонал, медленно переходя с низких тонов на высокие, и, извиваясь, стал раскачивать машину.

– Леша! – воскликнул Семен. – Есть выход!

Алексей Петрович продолжал извиваться.

– Есть выход, Леша! – заорал Семен, с треском раздирая картонный ящик и вытаскивая оттуда бутылку коньяка.

Алексей Петрович через силу замер.

– А как же потом?

– Потом высохнет, – просто сказал Семен.

Алексей Петрович зажмурился, как перед прыжком в воду, и решился: – Давай!

Семен сорвал пробку и из окна, вслепую, стал поливать его коньяком. Глаза Алексея Петровича уставились в одну точку, потом оживленно забегали.

– Ну как? – спросил Семен, опорожнив бутылку.

– Вроде лучше, – Алексей Петрович прислушался. – Да, лучше.

– Вот видишь, всегда можно найти выход из положения. Сейчас мы остановим любую машину, и нам помогут.

Семен положил руку на клаксон и в ожидании стал смотреть на пустую дорогу.

Наконец в поле зрения показался ярко-красный «Москвич».

Семен пронзительно просигналил.

«Москвич» испуганно свернул и съехал в канаву.

– Есть, – растерянно сказал Семен.

Из машины долго никто не выходил, потом дверца открылась и показался мужчина. Он обогнул машину и вышел на дорогу.

Семен смущенно кашлянул и убрал руку с клаксона.

Мужчина посмотрел в их сторону, заметил и направился к ним. Алексей Петрович взглянул на Семена, хотел что-то спросить, но не спросил и снова стал смотреть на приближающегося мужчину. Тот на мгновение остановился, поднял с земли увесистый сук и обломил его, чтобы был покороче.

Алексей Петрович суетливо задвигался в окне. Мужчина подошел и остановился в двух шагах от машины. Сук в его руках угрожающе закачался. Он гадко засмеялся и обошел Алексея Петровича с кормы.

– Что он там? Что он там? – забеспокоился Алексей Петрович, стараясь разглядеть, что происходит у него за спиной.

– Ничего, – с бессильной злобой сказал Семен. – На тебя смотрит.

Мужчина подошел ближе и несильно хлопнул Алексея Петровича по заду.

– Ну что, штаны от страха намочил?

– Но-но! – Семен заметался в машине, как тигр в клетке. – Только попробуй! Из-под земли достану!

– Тихо, тихо, – сказал мужчина и снова постучал палкой по Алексею Петровичу. – У меня здесь заложник.

– Тихо, тихо, – повторил Алексей Петрович Семену. – У него здесь заложник.

– Я из-за вас крыло помял, – сказал мужчина, похлопал Алексея Петровича по карманам и вытащил кошелек. Пошуршал деньгами, часть взял себе, остальное вернул в карман.

– Двадцати рублей, думаю, хватит. Счастливо оставаться! – Он напоследок стукнул Алексея Петровича по заду и пошел к своей машине.

Алексей Петрович облегченно вздохнул.

– Могло быть и хуже.

– Рвач, – сказал Семен. – Крыло он помял… Десятки с головой хватит… – он обернулся на шум мотора и схватился за клаксон.

– Ой, не надо! – сказал Алексей Петрович.

К «Москвичу» подъехал автобус «Турист» и остановился.

Было видно, как мужчина объясняется с шофером, вяло размахивая руками. Из автобуса высыпало несколько сарафанов и, пользуясь возможностью размяться, разбрелось по обочине.

Семен просигналил скорбно и тоскливо.

Все обернулись.

– Ты что?! – в смятении воскликнул Алексей Петрович. – Там же женщины!

– Это наш последний шанс, – сказал Семен и просигналил еще раз.

Владелец «Москвича» сел в машину, завелся и, вырулив на дорогу, поспешил уехать.

– Товарищи! – хмуро сказал гид, когда туристы сплотились вокруг него тесными рядами. – Вы видите придорожный памятник архитектуры второй половины двадцатого века под условным названием «Генезис личности в условиях замкнутого пространства». Часть справа отражает научно-технический прогресс, представленный в запоминающемся образе современного автомобиля, отличающегося плавными, изящными линиями и упирающегося в темный лес непознанного. Папаша, закрой рот. Левая часть представляет собой симбиоз всё того же автомобиля и человека «разумного», выполненный неизвестным скульптором реалистично и живо, хотя и на одну нижнюю половину. Обратите внимание на детали живой природы, окружающей памятник: птички, ласточки, веточки, солнышко. Хочется петь и смеяться.

– Может, им помочь надо? – жалостливо спросил сарафан в крупный горошек.

– Ну что ж, – сказал гид. – Это будет еще один пример варварского отношения к памятникам человеческой культуры. Женщин и слабонервных прошу отойти, а мужчины пусть останутся. Папаша, ты что, слабонервный?

Папаша вернулся. Мужчины скинули пиджаки, ругаясь, подняли ноги Алексея Петровича до уровня окна и начали слаженно, по команде, заталкивать его внутрь машины.

Ругался и кричал от оконной узости Алексей Петрович, ругался и кричал, помогая ему, Семен, все ругались и кричали до тех пор, пока с последним «Эх, раз!» Алексей Петрович не провалился в машину и не остался там лежать без движения.

Мужчины вытащили из-под колес злополучную березу, машина завелась и, пятясь задом, выбралась на дорогу. Лиза, Лиза… Ты во всем виновата.

Машину трясло на ухабах, бросало из стороны в сторону, и Алексей Петрович беспрестанно вздыхал, ерзал и ворочался.

– Ты чего? – спросил Семен.

– Трясет, – односложно ответил Алексей Петрович.

– А ты как думал? Во время погони всегда трясет. А ты хотел бы и догнать, и чтоб тебя еще не трясло?..

– Да нет, – сказал Алексей Петрович. – Внутри трясет.

Семен покосился на него, протянул руку и пощупал ему лоб.

– Нормально… Это от нервов.

– Мы их догоним?

– Можешь быть спокоен. Догоним. Из-под земли достанем.

Алексей Петрович смирился и затих. Дорога постепенно укачала его, и вскоре он спал, сладко посапывая и чему-то улыбаясь. Лизе, наверно.

Глядя на его довольное лицо, Семен повеселел и пару раз хмыкнул. Потом осторожно потянул за белый краешек, торчащий из портфеля, и вытянул фату. Еле сдерживая смех, он одел ее на спящего Алексея Петровича и, уже давясь от хохота, продолжал гнать машину по пыльной дороге, к черту на рога, за мебелью, за Лизой.

Дорога резко поворачивала. Справа возвышалась большая фанерная реклама: «Желаем удачи на озере Рачьем». Затем показалась безымянная деревня, и дорога превратилась в улицу.

У одного из заборов на скамеечке сидел интеллигентный человек и читал газету. Семен остановил машину и высунулся из окна.

– Эй! Скажите, здесь машина не проезжала? Грузовик, с мебелью?..

Человек оторвался от газеты.

– А что? Должна была?

– Должна.

– Тогда проезжала.

Семен озадаченно нахмурился.

– А если не должна была?

– Тогда не проезжала.

Семен сплюнул и повернулся к Алексею Петровичу.

– Как по писаному говорит. Какой дом?

– Дальше. А мы не могли ее обогнать?

Семен покрутил пальцем у виска.

– Как мы могли ее обогнать? Дорога-то одна!

На окраине деревни они остановились снова. Семен посмотрел на Алексея Петровича и с чувством потянул носом.

– Как же ты пойдешь такой? Продезинфицированный?

Алексей Петрович смутился и беспомощно пожал плечами.

– Ладно, – сказал Семен. – Я схожу на разведку, а ты побудь на стреме.

Он вылез из машины, достал из багажника пустую канистру и пошел к дому. Алексей Петрович, осваиваясь в непривычной роли, начал напряженно следить то за ним, то за дорогой. Не достучавшись в дверь, Семен спустился с крыльца и стал заглядывать в окна. Алексей Петрович весь извелся на стреме, пока Семен не вернулся и не сел рядом.

– Ну что? Ну как?

– Нет никого, – сказал Семен. – Придется выбрать место и ждать. Может быть, в самом деле… – он покрутил пальцем у виска, – обогнали.

На берегу озера они остановились. Отсюда просматривалась и окраина деревни с нужным им домом, и дорога, и даже пляж с покосившимися зонтиками.

– Вот что, – сказал Семен, неодобрительно оглядывая вылезшего из машины Алексея Петровича. – Тебе бы искупаться надо, а я пока поесть приготовлю.

– А это обязательно?

Семен принюхался и посмотрел на него с укором.

– Ну я-то ладно. Я привычный. А если ты Лизу встретишь?

Алексей Петрович вздохнул и полез сквозь кустарник к воде. Семен обошел машину и уже хотел достать ящик, но здесь его внимание привлек ярко-красный «Москвич», стоявший на берегу чуть поодаль между деревьями. Семен оглянулся по сторонам. Место было достаточно уединенное. Подойдя ближе, он заметил небольшую вмятину на левом крыле и беззвучно рассмеялся.

Машина была пуста. Дверцы заперты. Семен стал спускаться к воде.

На самом берегу он с удовлетворением обнаружил знакомую одежду. Ее владелец одиноко плавал невдалеке умеренным брассом.

Он подошел к одежде и поднял брюки. В кармане приятно захрустело. Семен достал деньги, подумал, потом десять рублей взял себе, а десять оставил.

– Эй! Эй! – взахлеб закричал одинокий пловец. – Ты что делаешь?!

Его размеренный брасс сменился паническим кролем.

Семен спокойно держал в руках брюки и ждал, когда он выйдет на берег. Мужчина быстро подплыл, но на берег почему-то не вышел, а остановился по горло в воде и нервно закричал:

– Не трогай штаны!

Семен долго смотрел на него, потом спросил:

– А что, нужны?

– Нужны! Нужны! – закричал мужчина.

– Тогда пожалуйста, – сказал Семен. – Бери. – И безмятежно размахнувшись, кинул брюки ему в воду. Потом лицемерно вздохнул и пошел обратно.

Алексей Петрович уже ждал его, беспокойно прыгая вокруг машины и пытаясь согреться. Живот и грудь его были исполосованы кровоподтеками. Можно было подумать, что кто-то старался нарезать на нем резьбу.

Семен сочувственно оглядел его и похлопал по плечу.

– Ничего, до свадьбы заживет…

Алексей Петрович мгновенно потерял прыгучесть и загрустил.

– Она у меня послезавтра, – печально сказал он и надел рубашку.

Выстиранные брюки висели на кустах. Рядом болтались носки и блестели мокрые ботинки. Семен понимающе покачал головой и пошел доставать ящик.

На дороге показался автобус. Рядом с пляжем он свернул и остановился. Туристы торопливо высыпали на берег. Гид простирал к озеру руки и что-то говорил. Можно было подумать, что он говорил что-то умное.

Обед тем временем проходил в молчании. Подавали: шпроты, балык, паюсную икру, неочищенные томаты и сгущенное молоко. Но это были консервы, и открыть их было нечем. Оставалась колбаса. Ее ели руками, жадно и торопливо. Можно было подумать, что они не наелись в пути бутербродами.

– Надо достать консервный нож, – сказал Семен. – Иначе мы умрем с голода. Надо или попросить у кого-нибудь, или купить.

– Лучше купить, – сказал Алексей Петрович и тут же схватился за голову. – Господи, я же стирал брюки вместе с кошельком!

Он бросился к брюкам и судорожно обшарил карманы. Кошелька не было. Крикнув: «Я сейчас!» – Алексей Петрович запрыгал к воде. Там он влез в воду по колени и, наклонившись, стал шарить по дну. Можно было подумать, что он ловит раков.

– Ну и что? – озабоченно крикнул с берега Семен.

– Ничего, – ответил Алексей Петрович и тут же заорал благим матом, выдергивая из воды руку. На пальце у него болтался большой грязный рак. Алексей Петрович заорал еще громче. Можно было подумать, что в озере Рачьем раки не водятся.

– …А вы говорили, что в озере Рачьем раки не водятся, – сказал сарафан в крупный горошек огорченному гиду.

– Значит, это не озеро Рачье, – сказал гид и обнял сарафан за талию. – Чем смотреть на рака, давайте лучше погуляем по прилегающей местности…

– Вот еще чего, – сказал сарафан, избавляясь от его руки. – Вам, мужчинам, лишь бы по местности гулять без законных на то оснований…

– Слово джентльмена.

– Никаких слов, только законные основания. Между прочим, вы сами говорили, что женщина, как памятник природы, охраняется у нас в стране законом. – И сарафан в крупный горох стала спускаться на берег.

Алексей Петрович, облепленный на берегу женской и большей половиной туристов, уже с некоторой долей мастерства демонстрировал рака. Стоял смех, визг, и Алексей Петрович горделиво улыбался, польщенный необычным женским вниманием.

– Леша! – раздалось со стороны леса. – Леша!

Семен стоял у машины и призывно махал рукой.

Алексей Петрович машинально отдал какой-то блондинке рака и побежал к Семену. Блондинка, которая машинально взяла этого рака, завизжала не своим голосом, рак упал, и все женщины бросились врассыпную.

Взметнув пыль, машина остановилась у дома. Одновременно открылись дверцы. С одной стороны выскочил Семен, с другой – полуодетый Алексей Петрович.

На шум из дома вышла женщина. Алексей Петрович сразу вспомнил о своем виде и, жалобно пискнув, спрятался за машину. Оставшись на дороге в одиночестве, Семен оглянулся, всё понял и самоотверженно открыл калитку.

Женщина молча ждала, пока он подойдет.

– Марья Федоровна? – грозно спросил Семен.

– Марья Федоровна, – отвечала женщина.

Семен подмигнул ей и, понизив голос, сказал:

– От Лизки мы. Кореши ее.

Марья Федоровна побледнела от ужаса.

– Не дрейфь, мамаша, – сказал Семен. – Хвоста нет.

Марья Федоровна бессильно отступила к двери.

– Значит, нет?..

Семен оглянулся на дорогу и заодно на самого себя.

– Нет.

– А кто это за машиной?..

– Пахан это. Хахаль Лизки Караваевой. А она его невеста.

– Лизы Караваевой?.. – лицо Марьи Федоровны разгладилось. Постепенно она приходила в себя. – Как же, как же, помню… Так вы от Лизочки?..

– От Лизочки, – в свою очередь растерялся Семен.

– Что же вы сразу не сказали? Вы, наверное, брат ее? Она мне говорила, что вы всегда шутите… Вы, наверное, за чемоданом приехали?

– За чемоданом, – сказал Семен так, словно увидел святое знамение.

Пока Марья Федоровна шарила под кроватью в поисках чемодана, Семен осмотрелся и сказал:

– А Лиза много о вас рассказывала. Вы, наверное, давно ее знаете?..

– Что вы, без году неделю, – сказала Марья Федоровна, вытаскивая из-под кровати большой пыльный чемодан. – Разве она вам не говорила?

– Не говорила, – сказал Семен. – А что?

– Она у меня комнату снимала. Месяца два назад. Она же отсюда.

– Да, да, – сказал Семен. – Это я знаю. Она из этого… из…

– Кукуева, – недоуменно сказала Марья Федоровна.

– Вот, вот, – обрадовался Семен. – Из Кукуева. Улица… Как его… Улица…

Марья Федоровна насторожилась и загородила собой чемодан.

– Мне она не говорила. А вы что же? Адреса своей сестры не знаете?

– Не знаю, – испугался Семен. – Потерял и забыл.

Марья Федоровна поняла и хитро улыбнулась.

– Опять шутите… А жених ее адрес тоже потерял и забыл?

– И жених потерял, и жених… – разыгрался Семен.

– А куда же вы чемодан повезете?

Семен прикусил язык. Марья Федоровна ждала.

Семен совсем смешался. Марья Федоровна с видом победителя отступила в сторону.

– Берите, берите, вдруг адресок вспомните?

Семен хотел взять чемодан, но он оказался без ручки.

– Она его потому и не взяла с собой, – пояснила Марья Федоровна, – что он без ручки. Жалко, что за вами хвоста не было. Он бы вам помог.

Семен закинул чемодан на заднее сиденье, еще раз раскланялся со стоявшей на крыльце Марьей Федоровной и сел за руль. Алексей Петрович отчаянно косил глаза на чемодан и нетерпеливо шептал:

– Чего она сказала, Семен? Она сказала, где Лиза?

– Нет, она не знает. Но где-то в Кукуеве.

– В Кукуеве! Это же совсем недалеко!

– Недалеко! Это теперь недалеко!

– А это что? А? Это чей чемодан, Семен?

– Да подожди ты, – зло оборвал его Семен, выруливая на дорогу. – Дай отъехать. Ее это чемодан.

– Ее! – Алексей Петрович замолчал и снова посмотрел на чемодан так, как будто в нем была Лиза.

Семен проехал через деревню и свернул к озеру.

– Он тяжелый? – не вытерпел Алексей Петрович.

– Тяжелый, – сказал Семен.

Алексей Петрович сидел, как сыч, и кровожадно поводил глазами. Потом, ни слова не говоря, грузно повернулся и полез к чемодану. В машине начался кошмар. Чемодан перевернулся и упал под сиденье. Петляя, они подъехали к своему месту на берегу озера и там остановились. Раскрыть чемодан было делом одной минуты.

Сверху лежало верблюжье одеяло. Снизу книги.

– Фонвизин. Недоросль, – сказал Семен. – Это про тебя.

Он отбросил книгу и взял следующую.

– Если нет на первой странице, ищи на семнадцатой. Все библиотеки ставят штамп на семнадцатой. Почему на семнадцатой, непонятно. Самоучитель английского языка. Так она еще и фарцует!

Алексей Петрович уже не реагировал. Он сидел, понурившись, на расстеленном верблюжьем одеяле и листал журнал.

– Нет, – наконец сказал он и откинул журнал в сторону. – Ничего нет… – Из журнала вылетел листок и улегся на одеяле.

– Семен!!!

Семен недоверчиво читал, шевеля губами.

– Здесь не по-русски… Врач Небогадко…

– На штампе!

– Кукуевская городская поликлиника, – прочитал Семен.

На мгновение он задумался, потом глаза его приобрели хищный блеск.

– Это уже кое-что, – сказал он. – Это след.

Алексей Петрович смотрел на него с восторженной благодарностью.

– Да-да, – повторил Семен. – Искомая нить найдена. И я думаю, нам она будет по плечу. – Он похлопал Алексея Петровича по плечу и задумчиво снял с него белую нитку. – Тебе бы приодеться надо.

– Как же я оденусь? Еще не высохло.

Они погрузились в машину и выехали на дорогу. Проезжая мимо красного «Москвича», Семен указал на висящие в кустах брюки, достал десять рублей и сказал:

– Пока не забыл. Мужчине без штанов в подарок от штанов без мужчины.

Гид обвел скучающим взглядом салон и сказал:

– Уважаемые товарищи туристы! Наш путь лежит в город Кукуев. Это один из старейших городов области и потому богат памятниками архитектуры. Вы их увидите. Это остатки крепостных стен, башен, земляных укреплений, монастырей и мельниц. Кроме того, есть краеведческий музей. Вообще город очень быстро растет. Прямые зеленые улицы застраиваются многоэтажными домами. На окраине города Кукуева вырос благоустроенный поселок Новый Кукуев. – Он бесстрастно закончил и снова оглядел салон. Стояла тоскливая тишина. Тогда гид мрачно ухмыльнулся и добавил: – Обедать мы будем в столовой номер четыре.

Салон оживленно зашумел.

Когда они подъехали к городу Кукуеву, день уже клонился к вечеру. У железнодорожного переезда перед ними опустился шлагбаум, и машина остановилась.

– Подъезжаем, – сказал Семен. – Надо составить план действий.

Алексей Петрович, созерцавший путевую обходчицу, с готовностью обернулся:

– Да, да, конечно.

– В первую очередь, – сказал Семен, – мы проводим рекогносцировку: обнаруживаем поликлинику, в которой был выписан рецепт, и врача, который его выписал.

– Да, да, – кивнул Алексей Петрович.

– Во вторую очередь… – здесь появился поезд и умышленно громко застучал колесами.

Когда он прошел, Алексей Петрович в ужасе закричал:

– Нет! Нет!

– Да, – жестоко сказал Семен и включил радио.

Оттуда радостно донеслось: «Э-ли-за-бет! Э-ли-за-бет!» Алексей Петрович обхватил голову руками и сказал:

– Да.

Шлагбаум со скрипом поднялся.

Они кружили на машине по вечернему пустынному Кукуеву, пока не остановились у городской поликлиники. Свет горел только над дверью, а сама дверь была закрыта. Они сразу ощутили, что день выдался для них на редкость тяжелый и неудачный. Воцарилось уныние.

– Сегодня уже поздно, – наконец сказал Семен. – Начнем действовать завтра, с утра. Ночевать придется в машине.

Они отъехали от поликлиники и, свернув на тихую, почти деревенскую улицу, доехали до небольшого парка и остановились под окнами трехэтажного деревянного дома. Место было на редкость удачное. Со всех сторон их скрывали деревья, и в то же время машина так вписалась в пейзаж, словно всегда здесь стояла.

– Тут и заночуем, – сказал Семен, вылез из машины и огляделся.

Темнело. Зажигались фонари. Небо было чистое и высокое.

Над деревьями взошла полная луна.

Семен спал как убитый. Лицом вниз, прикрыв затылок руками. Алексей Петрович во сне маялся. Что-то неспокойное снилось ему. Он ворочался, постанывал, шарил руками и наконец позвал:

– Лиза!.. Лиза!..

В ночной тишине его голос звучал жалобно, с надрывом.

– Лиза!.. Лиза!..

Семен даже не пошевелился.

– Лиза!!.. – отчаянно позвал Алексей Петрович.

В окне второго этажа зажегся свет, и женский силуэт склонился над карнизом.

– Чего тебе?

Алексей Петрович довольно пошевелил во сне губами.

– Лиза! Вернись ко мне!

– Вот еще, – сказала женщина.

– Лиза!.. – в ужасе простонал Алексей Петрович. – Но почему?! Почему?!

– Сам знаешь, – сказала Лиза.

Алексей Петрович задумался. Лицо его приобрело несчастный вид.

– Не знаю я!.. Не знаю…

– Подумать только! – возмутилась Лиза. – Он не знает! А кто на ушах каждый вечер приходит?! А кто всю мебель пропил?! Я, что ли?!

Алексей Петрович тревожно заворочался и с обидой всхлипнул:

– Ты…

Женщина в окне оторопела.

– Ну, знаешь!.. Тебе это так не пройдет!..

Окно с треском захлопнулось.

– Лиза!.. Лиза!.. – мучительно застонал Алексей Петрович, уткнулся головой в жесткое сиденье и заплакал во сне горькими слезами.

Утром Семен внимательно осмотрел его опухшее лицо и сказал:

– Тебе побриться надо.

Алексей Петрович покорно кивнул.

– А я пока другие дела улажу, – сказал Семен. – Встретимся в парке. – Он сел в машину и завел мотор.

– Подожди, Семен! – Алексей Петрович просунул голову в машину и жалобно спросил: – Скажи, я похож на алкоголика?

Семен удивленно пожал плечами.

– Нет. С чего ты взял?

Алексей Петрович посмотрел на него и с тихим ужасом покачал головой.

– Не знаю… Не знаю, Семен!

Помахивая хвостом, старая кляча лениво тащила телегу с пустыми ящиками. Копыта отбивали сонную дробь. Трясясь на ящиках, уныло дремал возница. Его большая несмышленая голова в натянутой на уши кепке меланхолично раскачивалась на длинной голой шее. Утро было самое обыденное, никому не нужное.

Но в сорока метрах за телегой подозрительно медленно двигалась машина. Семен сидел за рулем и взглядом удава преследовал ничего не подозревающую жертву.

Телега свернула за угол.

Семен медленно доехал до поворота и тоже повернул.

Телега остановилась в переулке у магазина «Продукты», и возница, зевая, проснулся.

Семен прибавил скорость и проехал мимо, зорко вбирая в себя детали скучной картины: возница, кряхтя, слезает с телеги, ящики покачиваются, лошадь обмахивается хвостом.

Возница даже не обратил на него внимания.

Семен выжал сцепление, дал газ и на полной скорости исчез за поворотом. Отчаянно крутя руль, он вывернул на центральную улицу и понесся дальше.

На площади у железнодорожного вокзала, взвизгнув тормозами, машина остановилась как вкопанная. Семен торопливо вылез и бросился к зданию универмага. Растолкав очередь, он пробился к прилавку, и минутой позже машина снова сорвалась с места и понеслась по тем же улицам обратно.

Не доезжая до магазина, Семен развернул машину и остановился у обочины. Мотор продолжал работать на холостых оборотах.

Семен вылез и медленно двинулся к магазину, держа правую руку в кармане пиджака. У переулка, где стояла телега, он остановился. Из магазина вышел возница, снял с телеги пару ящиков и, мыча себе под нос, опять скрылся за железной дверью черного хода.

Семен оглянулся по сторонам, быстрыми шагами подошел к телеге, вынул из кармана большие ножницы и хладнокровно отхватил у лошади полхвоста. Потом так же хладнокровно повернулся и пошел обратно к машине. Спокойно сел и, не оглядываясь, уехал.

Возница вышел из магазина и, продолжая рассуждать сам с собой, подошел к телеге. Взял ящики, тупо посмотрел на лошадиный круп, и рот у него приоткрылся. Но сказать он ничего не успел.

Раздался боевой стук каблуков, и к нему энергично подошла женщина в теле. Не говоря ни слова, она размахнулась и отвесила ему могучую оплеуху.

Возница уронил ящики.

– Значит, я виновата?! – выкрикнула женщина и влепила ему с другой руки. Возница закачался.

– Я на ушах хожу?!

Новый удар.

– Мебель я пропила?!..

Круша ящики, возница пропал за железной дверью.

Алексей Петрович, задумчиво поглаживая полные бритые щеки, брел по дорожке летнего парка. Иногда он останавливался и срывал листочки. Выражение лица у него было печальное, словно он давно ждет неприятное известие, а оно запаздывает.

В центре парка стояла покрашенная салатовым гипсовая девушка с веслом и с видом утопленницы смотрела в заросший пруд, похожий на большую яму. Алексей Петрович остановился рядом и с таким же видом стал смотреть, как со дна всплывают пузырьки и лопаются. Всплывают и лопаются. Всплывают и лопаются.

Из задумчивости его вывели голоса и шарканье многих ног. Вдали на тропинку плотной толпой вышли туристы.

Алексей Петрович раздраженно полез в кусты.

Туристы вышли к пруду и остановились. Гид стоял между ними, нахохлившись, с перевязанным горлом и больными глазами.

– Статуя, – хрипло сказал он и показал на салатовый гипс.

Все повернулись, посмотрели.

– Пруд, – сказал гид и, закашлявшись, побрел дальше. За ним потянулись остальные.

Алексей Петрович уже хотел выбраться из своего укрытия, но здесь на дорожке показался Семен. Он шел большими довольными шагами и беззаботно оглядывался в поисках Алексея Петровича.

Алексей Петрович притаился. На его лице проступило торжественно-мрачное выражение.

Семен приближался.

Алексей Петрович поднял с земли булыжник и замер.

Семен подошел к пруду и огляделся. Потом почесал в затылке.

Алексей Петрович размахнулся, и булыжник с шумным всплеском ушел в воду.

Семен озадаченно оглянулся на пруд, потом быстро – на девушку с веслом. Утопленница была на месте. И здесь Алексей Петрович с пугающим криком выпал из кустов.

– Ты что это, Леш? – спросил Семен.

Алексей Петрович несмело поднялся на ноги и отряхнул колени.

– Да так… Ничего…

– Тогда пошли, – сказал Семен. – Пора за дело приниматься.

Машина подъехала к строительной площадке и остановилась. По будням здесь велось строительство типового блочного дома. По выходным дням здесь было тихо, как на обычном кладбище. Алексей Петрович и Семен вошли в дом и поднялись на второй этаж.

Здесь они прошли в однокомнатную малогабаритную квартиру, и Алексей Петрович смущенно сказал:

– Я бы хотел остаться один.

Семен хмыкнул и вышел из комнаты.

Алексей Петрович подошел к окну и положил на подоконник портфель. Потом щелкнул замками. Его взгляд был полон светлой печали.

За стеной нетерпеливо прохаживался Семен. Наконец он не выдержал и громко спросил:

– Ну сколько можно?..

– Сейчас, сейчас… – отозвался Алексей Петрович и после паузы уныло добавил: – Теперь всё.

Семен с озабоченным лицом прошел в комнату.

Алексей Петрович стоял у окна в белоснежном свадебном платье и смотрел на него с собачьей тоской. В руках он неловко теребил фату.

Семен крякнул и почесал в затылке.

– Что, плохо? – спросил Алексей Петрович.

Семен обошел его, придирчиво рассматривая со всех сторон. На спине платье не сходилось.

– Да нет, ничего, терпимо… – он посмотрел вниз и спросил: – Она что, выше тебя ростом?

– Нет, нет, не выше. Просто платье – в пол. И она худее значительно. Видишь, на спине даже не сходится…

– Понятно, – сказал Семен. – Надень фату.

Алексей Петрович помрачнел.

– А может, лучше так, без фаты?

– Послушай, – сказал Семен. – Это ведь не маскарад. Ты идешь на серьезное дело. А лысую невесту никто всерьез принимать не будет. Так что брось эти штучки…

– Ладно, – сказал Алексей Петрович.

Он отвернулся к окну, надел фату и повернулся снова.

– Вот! – обрадовался Семен. – Дело в шляпе! Теперь еще один нюанс – и будет полный порядок!

Он развернул газетный сверток и вытащил конский хвост.

– Что это?.. – с ужасом спросил Алексей Петрович.

– Парик, – просто ответил Семен. – Дай шнурок от ботинка.

– А как же я пойду?

– Ничего, под платьем не видно.

Алексей Петрович нагнулся, вытащил из ботинок шнурок и обреченно отдал Семену. Семен разделил хвост на две равные длинные пряди и ловко перевязал шнурком.

– Сними фату.

Алексей Петрович снял.

Семен повесил ему на голову шнурок с двумя полухвостами, одел сверху фату и булавкой прикрепил ее к шнурку.

– Всё, – довольно сказал он и отошел в сторону.

Алексей Петрович стал похож на восточную красавицу. Роскошные густые локоны обрамляли ее белое, как известка, лицо и падали на широкую неказистую грудь. Алексей Петрович подозрительно повел носом.

– Ничего, ничего, – сказал Семен. – Выветрится. Зато теперь в тебе есть некоторое очарование…

Он хмыкнул и тут же настороженно обернулся. Где-то рядом раздавались негромкие шаги.

– Тс-с-с, – прошипел Семен.

Восточная красавица замерла с перекошенным от страха лицом.

Шаги приближались. Кто-то неизвестный настойчиво и осторожно обходил все комнаты.

Семен лихорадочно оглянулся по сторонам. Выхода не было.

– Обними меня, – сказал он.

Восточная красавица в ужасе посмотрела на Семена и сказала:

– Ни за что.

Шаги раздавались совсем рядом.

– Обними меня, – прошипел Семен.

Тогда восточная красавица медленно подняла свои полные белые руки, – платье предательски затрещало, – и пугливо обняла Семена, словно первого в своей жизни мужчину.

На пороге возник плюгавый сторож. Увидев вместо безобразий чистую лирику, он шмыгнул носом и предупредительно кашлянул.

Влюбленная пара разлепила объятия.

– А я-то смотрю, – сказал сторож, – машина стоит, а людей нет. Ну, думаю, опять воровать приехали… А вы, вон оно что… Женитесь… Тогда я вас поздравляю… Горько, что называется…

– Спасибо, – сказал жених и толкнул локтем невесту.

Невеста очень широко улыбнулась и безрадостно закивала.

– Да… – задумчиво сказал сторож. – Это дело такое, жизненное… Сначала женятся, потом детей заводят… Дети вырастают, тоже женятся, потом у них дети заводятся… И так всё время… Места не напасешься. Вы, небось, здесь квартиру получаете? Квартиры здесь хорошие, с удобствами… – Он обвел глазами комнату и остановил взгляд на свисающих с подоконника брюках Алексея Петровича. Подумал. Потом посмотрел на Семена.

Семен как-то непривычно замешкался. Алексей Петрович стыдливо опустил глаза.

– М-да… – сказал сторож и снова посмотрел на брюки. – Да вас здесь много, наверно… Ну да ладно, мешать не буду… – Он покосился на стыдливую невесту, покачал головой и вышел.

Пока не стихли шаги, Алексей Петрович и Семен молчали. Потом Семен сказал:

– Ну что ж, будем считать, генеральная репетиция прошла успешно.

Алексей Петрович судорожно вздохнул и взялся рукой за сердце.

Машина с новобрачными торжественно проследовала по городу и остановилась у поликлиники.

Семен достал мятый рецепт.

– Врач Небогадко, – прочитал он. – Запишешься к нему на прием. Если историю болезни на руки не дадут, тогда пойдешь к нему в кабинет. Там улучи момент и посмотри адрес. Он должен быть написан прямо сверху, на истории болезни. Не вздумай его забыть. Потом под любым предлогом уходи.

Алексей Петрович нервно кивнул.

– А Небогадко – это мужчина или женщина?

– Не знаю, – сказал Семен. – Да какая разница? Скажешь, что голова болит, и дело с концом. Главное, помни о голосе.

– Ладно, – сказал Алексей Петрович и трясущейся рукой поправил фату.

– Я буду ждать в регистратуре, – сказал Семен. – На всякий случай: машина будет стоять за углом. Еще на всякий случай: встречаемся в парке. Всё понял?

– Понял, – сказал Алексей Петрович. – Только очень страшно.

– Ничего, Леша. Настоящим детективам еще не то приходится делать. – Он похлопал его по гофрированному плечу. – Будь мужчиной, Алексей.

Они под руку вошли в холл и остановились. У регистратуры была очередь.

Алексей Петрович, не смея поднять глаз, встал у деревянного барьера.

Наступила гробовая тишина.

Семен исподлобья обвел суровым взглядом очередь.

Очередь потупилась. Только одна из женщин (Семен всегда любил таких) продолжала смотреть на него с нескрываемой жалостью.

Семен это понял и почувствовал, что смущается. Он еще попытался независимо посмотреть налево, посмотреть направо, но снова наткнулся на ее взгляд и скис.

Рядом шумно сопела невеста. Семен постоял еще немного и сказал:

– Знаешь, Лиза, я, пожалуй, пойду покурю…

Лиза подняла на него затравленный взгляд.

– Покурю пойду… – виновато повторил Семен.

Алексей Петрович пододвинулся к нему поближе и тихо прошептал:

– Ты что, Семен, меня стесняешься, что ли?

Семен отчаянно крякнул и почесал в затылке.

– Иди, – сказал Алексей Петрович со смертельной обидой в голосе. – Иди, я тебя не держу.

– Ничего, ничего, Лиза, – через силу сказал Семен. – Я тебя подожду.

– Как хочешь, – сказал Алексей Петрович и гордо отвернулся.

Наконец подошла их очередь. Алексей Петрович свесил кудри в окошко регистратуры и ломким женским голосом сказал:

– К врачу Небогадко запишите, пожалуйста…

– Фамилия?

– Караваева. Лиза… Елизавета Григорьевна…

– Девятый кабинет.

– А история болезни? – с надеждой спросил Алексей Петрович.

Регистраторша бросила на него недовольный взгляд.

– Сами отнесем.

Он отошел от регистратуры и посмотрел на Семена.

– Иди, иди, Лиза, – торопливо сказал Семен. – Я тебя здесь подожду.

Алексей Петрович жалобно покачал головой и пошел по коридору, бросая тоскливые взгляды на номера кабинетов. «3», «4», «5»… «9».

У двери кабинета чинно, на стульчиках, сидело несколько женщин. При появлении Алексея Петровича все подняли глаза.

– Кто последний в девятый кабинет? – спросил Алексей Петрович женским голосом.

– Я, – ответила одна из женщин и сострадательно переглянулась с остальными.

– Я за вами, – сказал Алексей Петрович и сел рядом.

В это время дверь кабинета открылась, выпустила одну пациентку и приняла следующую. Очередь поднялась и пересела ближе к двери. Алексей Петрович немного подождал и тоже пересел.

– Простите, – сказал он, – а что, врач Небогадко – мужчина или женщина?

Его соседка посмотрела на него и усмехнулась.

– Не волнуйтесь – женщина. Вы что, впервые замуж выходите?

Алексей Петрович смутился, прикинул свой возраст и робко сказал:

– Нет, уже в третий.

Женщина покачала головой.

– И вас еще волнует, мужчина врач или женщина?

– Да я просто так, – растерялся Алексей Петрович, – спросил и всё… То есть спросила, конечно… И всё… – И тут его глаза широко раскрылись.

По коридору, нежно поддерживая под руку регистраторшу и что-то нашептывая ей, шел гид из автобуса «Турист» с перевязанным горлом и горящим температурным взглядом. За их спинами мелькал Семен и делал руками предостерегающие знаки.

Алексей Петрович в ужасе отвернулся.

Гид и регистраторша прошли рядом с ним и остановились у двери девятого кабинета.

– Если бы не это проклятое горло, – шипел гид, плавя ее глазами, – я бы приподнял завесу над историей родного города, я бы познакомил вас с такими уголками древнего зодчества, о которых вы и не подозревали… Если бы не это проклятое холодное пиво… – здесь он закашлялся и показал на девятый кабинет. – Мне сюда?

Регистраторша весело хихикнула и что-то сказала ему на ухо. Гид закашлялся. Регистраторша благосклонно подождала, пока он кончит кашлять, и сказала:

– Вам в десятый. Врач должен прийти с минуты на минуту. А пока посидите подождите, – она игриво помахала ему историей болезни Лизы Караваевой и скрылась за дверью кабинета.

Гид сел на один из стульев наискосок от Алексея Петровича и широко зевнул. Наступила томительная пауза.

Алексей Петрович сидел и не смел поднять голову.

Дверь снова открылась. Регистраторша улыбнулась встрепенувшемуся гиду и грациозно ушла по коридору. Гид засмотрелся и случайно зацепил взглядом Алексея Петровича. Невольно заинтересовался и уставился на него, словно тот мог помочь ему вспомнить что-то важное.

Алексей Петрович сжался на стуле, стараясь не поднимать глаза, но не выдержал и искоса взглянул на гида. И гид вдруг вспомнил. Еще не веря, он с изумлением вгляделся.

Алексей Петрович почувствовал себя голым, лысым и разутым. Он поджал ноги под стул и замер как перед Страшным судом.

Гид тихо засмеялся.

Алексей Петрович до боли закусил губу и вцепился руками в стул.

Гид засмеялся громче. В это время дверь кабинета открылась, одна женщина вышла, другая вошла, и Алексей Петрович оказался первым в очереди.

Гид закашлялся от смеха и, хватая ртом воздух, согнулся пополам.

Алексей Петрович бросил панический взгляд в коридор. От стены, как последний резерв, отделился Семен и решительно направился ему на помощь. Проходя мимо, он успокаивающе кивнул и двинулся к гиду.

Гид заходился от беззвучного хохота, хрипел и дергал конечностями. Семен подошел к нему, сел рядом и с угрожающим видом сказал:

– Заткнись, идиот. Здесь нет ничего смешного. Просто мужчина переоделся женщиной.

Гид отчаянно пискнул, захлебнулся и, с трудом повернувшись к Семену, прохрипел, давясь от истерического хохота:

– Я знаю… Но зачем он сидит в очередь к гинекологу?..

У Семена предательски отвисла нижняя челюсть. Он посмотрел на Алексея Петровича, взирающего на него с последней надеждой, и глупо хихикнул.

Алексей Петрович понял, что теряет рассудок. Своими собственными глазами он вдруг увидел, как Семен схватился за гида и заржал во всю глотку, неудержимо, отвратительно, гадко.

Как во сне, Алексей Петрович увидел, что дверь кабинета номер девять открывается и выпускает очередную пациентку. Гид и Семен продолжали биться в конвульсиях. Гид уже еле трепыхался.

Превозмогая этот непосильный кошмар, Алексей Петрович поднялся и, отмерев всеми чувствами, ступил за порог кабинета. Там он привалился к двери и пустыми, рыбьими глазами посмотрел на врача Небогадко.

Худая, жилистая Небогадко сидела за столом и прислушивалась. Потом недовольно покачала головой, посмотрела в историю болезни и спросила:

– Караваева Елизавета Григорьевна?..

Алексей Петрович уронил голову.

– Хорошо, раздевайтесь, – сказала врач Небогадко и стала что-то записывать в карточку.

Алексей Петрович на деревянных ногах прошел на середину кабинета и остановился. Неловкой рукой он старался дотянуться до молнии на спине.

В это время из коридора донеслись возбужденные голоса и испуганный женский крик:

– Врача! Врача!

Врач Небогадко поднялась из-за стола, сказала Алексею Петровичу: «Простите», – и торопливо вышла за дверь.

Алексей Петрович продолжал расстегивать платье. Но молнию, как назло, заело. Вбежала врач Небогадко, схватила что-то из шкафчика и убежала обратно.

Алексей Петрович проводил ее завороженным взглядом и вспомнил. Он подошел к столу. Взял историю болезни. Прочитал адрес. Нежно улыбнулся. И спокойно вышел за дверь. Дело было сделано.

В коридоре суетились белые халаты. Из-под них виднелись ноги распростертого на полу гида. Чуть в стороне на четвереньках ползал Семен и еще продолжал смеяться.

Алексей Петрович вдруг распрямил спину, победоносно окинул взглядом поле выигранной битвы и быстрыми твердыми шагами ушел по коридору. Он был очень красив в эту минуту, целеустремленный, решительный, с развевающейся фатой и гривой, прошу прощения, хвостом темных волос.

Выйдя из поликлиники, он остановился, подумал и свернул за угол. Там стояла машина.

Алексей Петрович обошел ее со всех сторон и подергал двери.

Машина была заперта.

Время приближалось к полудню, и кругом ходили люди. Ощущая их приветливые взгляды, Алексей Петрович стоял рядом с машиной и не знал, куда деваться. Платье становилось нестерпимым. Брюки лежали в машине, и, если наклониться, их можно было увидеть. С каждым новым прохожим тоска прибавлялась и росла. Алексей Петрович был готов провалиться под землю, но земля не пускала.

Между тем по переулку к нему медленно приближалась лошадь.

За ней тащилась телега с угрюмым возницей на ящиках.

Алексей Петрович в который раз тяжело вздохнул и с простодушным интересом стал наблюдать эту архаичную картину.

Лошадь брела, низко опустив голову и уныло переставляя ноги. У машины она вдруг забеспокоилась, посмотрела на Алексея Петровича и заржала.

Алексей Петрович от неожиданности вздрогнул.

Возница взмахнул вожжами, лошадь сделала несколько вынужденных шагов, оглянулась и снова заржала.

И тут Алексей Петрович с каким-то странным ужасом обнаружил у нее отсутствие хвоста. Инстинктивным, неосознанным движением он снял фату и свои длинные, слегка спутанные волосы.

Лошадь взбешенно заржала и повернула телегу на тротуар. Посыпались ящики. Возница, ругаясь, соскочил с телеги и схватил лошадь под уздцы. Лошадь ржала и била копытами. Алексей Петрович с глубоким отвращением оторвал от фаты конский хвост и бросил его на землю.

Увидев это, возница оторопел, потом схватил деревянный ящик и, размахивая им, с криком бросился на Алексея Петровича.

Алексей Петрович взял с места в карьер.

Толстый, лысый, он бежал по переулку, путаясь в длинном платье, а за ним гнался возница, размахивая ящиком, и, громыхая телегой, неслась оскорбленная лошадь.

Измученный, совершенно выбившийся из сил, Семен брел по дорожке парка. В руке у него болтался портфель Алексея Петровича. У пруда он остановился и, вглядываясь в густую зелень кустов, негромко позвал:

– Леш, а Леш…

– Ну чего, – сердито отозвался Алексей Петрович.

– Я тебе брюки принес! – Семен подавил остатки смеха и болезненно схватился за грудь. – Ох, не могу больше…

– Давай сюда, – сказал Алексей Петрович, затрещал ветками и протянул из кустов руку.

Семен отдал ему портфель, с трудом отдышался и, стараясь быть серьезным, спросил:

– Ну что, узнал адрес?

– Узнал, – буркнул Алексей Петрович.

– Это хорошо, – сказал Семен и виновато добавил: – Ты уж извини меня, что так вышло… Но я не мог удержаться… Я как представил… – Он с усилием удержался от нового приступа смеха и сказал: – Ну, в общем, страшное дело. Я-то еще ничего. А у этого, из автобуса, говорят, пупок развязался.

Алексей Петрович вылез из кустов в рубашке и брюках, засунул платье в портфель и щелкнул замками.

– Меня это не волнует, – сказал он. – А вот ты… Ты меня предал. Ты издевался надо мной. Все меня предают. Все надо мной издеваются. И ты тоже. Я думал, ты хочешь мне помочь. И я тебе верил. Я делал так, как ты говорил. Ради Лизы я был готов на всё, и ты воспользовался этим. Почему ты не сказал мне, что это был хвост от лошади? Ты уже давно ведешь двойную игру. Ты специально заставляешь меня делать что-нибудь ужасное, а потом смеешься надо мной.

– Леш, да что ты…

– Да, да, – сказал Алексей Петрович. – Ты получаешь от этого удовольствие. Там, где мне тяжело, там, где мне больно, тебе весело. Ты сам заставил меня переодеться в Лизино платье и пойти к врачу, а потом сел напротив и стал смеяться надо мной, как будто только что понял, что я не женщина. Очень смешно! Необыкновенно смешно!

– Леш, – ужаснулся Семен. – Так ты ничего не знаешь? Ты не знаешь, у кого ты был?

– У кого я был? У врача, – сказал Алексей Петрович, подозревая что-то неладное. – У врача Небогадко. Он оказался женщиной.

Семен задохнулся. С ужасом понял, что снова смеется. Глаза у него вылезли из орбит и закатились. Он хотел остановиться, но уже не мог.

– Леша… умираю… – прохрипел он сквозь смех и повалился на землю.

Алексей Петрович опомнился и склонился над ним как над умирающим.

– Семен, Семен, ну что ты… Не надо…

Семен дернулся пару раз и затих.

Алексей Петрович намочил платок водой и положил Семену на лоб. Тот лежал тихий, спокойный и отрешенным взглядом смотрел в потолок. Потом разлепил губы и тихо сказал:

– Спасибо.

Алексей Петрович заворочался рядом на сиденье, поправил одеяло, которым был накрыт Семен, и спросил:

– Тебе лучше?

– Знобит, – сказал Семен и нашел глазами Алексея Петровича. – Ты извини, но я не смогу никуда пойти. Совсем не тот я стал. Давай лучше завтра…

– Конечно, конечно, – сказал Алексей Петрович, – завтра воскресенье, завтра и пойдем.

Он открыл большими ножницами банку икры и ласково спросил:

– Икры хочешь?

– Нет, не хочу, – сказал Семен. – Спасибо. – И благодарно закрыл глаза.

Алексей Петрович осторожно вылез из машины, прикрыл дверцу и, опершись о багажник, стал есть икру с больших ножниц.

Вечерело. Над парком зажигались фонари.

Вечером прошел дождь, и на улицах не осталось ни одной собаки. Небо висело темное и мрачное, не предвещая ничего хорошего. Бледно желтели в тумане редкие фонари. Было тихо и мокро, как в колодце. Но вот раздались осторожные, неуверенные шаги. Мелькнула светлая рубашка. Остановилась, вглядываясь в едва освещенное окно, и подошла к дому.

Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался тусклый свет. Была видна часть комнаты. Алексей Петрович (больше некому) издал сдавленный возглас и отпрянул в сторону. В это время по стене комнаты мелькнула чья-то тень, и свет погас.

Дрожа от сырости и от волнения, Алексей Петрович отошел от окна и некоторое время разглядывал старый каменный дом. Потом хотел его обойти, но влез в лужу и, ругаясь, запрыгал на одной ноге. Это его охладило и, вылив из ботинка воду, он еще постоял немного, замерз окончательно и вскоре ушел туда, откуда пришел.

Утром к этому дому подъехала машина.

– Здесь, – сказал Алексей Петрович. Его голос звучал твердо.

Семен остановил машину. Выглядел он усталым и замученным, от былой уверенности не осталось и следа.

– Ты думаешь, мы справимся?..

– Справимся, – сказал Алексей Петрович. – Идем.

Они вышли из машины и медленно направились к дому. Семен заметил играющую под забором девочку и остановился.

– Подожди, пожалуйста, – попросил он Алексея Петровича и позвал:

– Девочка, а девочка… Пойди сюда.

Девочка несмело подошла.

Семен достал из кармана рисунок Алексея Петровича и предъявил как ультиматум.

– Ты знаешь такую тетю?

– Да, – сказала девочка. – Это Баба-яга.

– Иди, девочка, иди, – сказал Алексей Петрович, – занимайся своими делами. – Он забрал у Семена свой рисунок и спрятал его в карман. – Хватит этой самодеятельности у меня за спиной. Теперь я решаю, что нам делать. По-моему, это тебе ясно?

Семен печально кивнул.

Они подошли к дому, и Алексей Петрович спросил:

– Ты готов?

– Готов, – ответил Семен.

– Если бы это не случилось, – внезапно вспомнил Алексей Петрович, – нас бы уже расписали в загсе.

Сказав это, он решительно нажал кнопку звонка. Звонок прозвенел и замолк. Наступила тревожная пауза.

– Кто там? – спросили из-за двери.

– Телеграмма, – глухим голосом сказал Алексей Петрович.

Щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стояла миловидная женщина лет тридцати пяти, в фартуке, обсыпанном мукой, и с большим кухонным ножом в руке. Никто из них не мог подумать, что события будут разворачиваться столь быстротечно.

После легкого замешательства Алексей Петрович поступил так, как и должен был поступить человек, вынужденный к самообороне.

Он выбил оружие у нее из рук и, предупреждая готовый вырваться крик, зажал ей рот рукой.

Семену осталось только с ужасом смотреть, как Алексей Петрович борется в прихожей с беспомощно сопротивляющейся женщиной.

– Веревку! – на мгновение обернулся тот. – Скорее!

Семен опасливо и суетливо достал из кармана веревку и бросился на помощь.

Через минуту все было кончено. Женщина сидела крепко привязанная к стулу, с залепленным пластырем ртом и только поводила по сторонам безумно округлившимися глазами.

– Кто привез мебель?! – пытал ее Алексей Петрович. – Где они?! Где Лиза?! Куда вы ее спрятали?!

Женщина не могла ответить, даже если бы хотела.

Семен стоял рядом с таким видом, словно ему снится кошмарный сон, а он никак не может проснуться.

– Останься здесь! – приказал ему Алексей Петрович и торопливо заглянул в соседнюю комнату. Там никого не было. Он быстро прошел на кухню. Первое, что бросилось в глаза, – стол, накрытый на двоих. У плиты лежало раскатанное тесто. Алексей Петрович вооружился скалкой и вернулся в комнату.

– Кто должен прийти? Когда? Сколько их? Двое или один?

Семен, не в силах вымолвить ни слова, пальцем стал показывать Алексею Петровичу, что у женщины заклеен рот.

– Что? – не мог понять Алексей Петрович. – В чем дело?

Но в это время за входной дверью раздалось позвякивание ключа, и замок негромко щелкнул. Женщина на стуле очень заволновалась и сделала попытку то ли встать, то ли упасть.

– Убери ее! – прошипел Алексей Петрович и решительно занял позицию у входа в комнату.

Семен обхватил женщину руками и в ужасе от самого себя и от того, что он делает, поволок ее вместе со стулом в угол.

В прихожей хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги, и кто-то с кряхтением и со стуком стал снимать обувь.

Наступила пауза.

Женщина мычала и безнадежно трепыхалась в объятиях Семена.

Семен держал ее, отвернувшись и закрыв глаза, сморщившись от отвращения к самому себе и ко всему на свете.

Алексей Петрович замер у двери с занесенной над головой скалкой.

Заинтересованно прислушиваясь, в комнату вошел человек. В руке он держал выроненный женщиной кухонный нож.

Алексей Петрович воспользовался скалкой.

Человек на мгновение замер и, уже оседая на подгибающихся ногах, обернулся к Алексею Петровичу. В его глазах застыл немой укор. Алексей Петрович узнал гида.

– Всё?.. – спросил Семен, не открывая глаз.

Алексей Петрович не ответил.

Женщина в руках Семена обмякла. Он почувствовал это и отпустил ее. Потом осторожно подошел к Алексею Петровичу и лежащему у его ног гиду.

– А этот здесь что делает?..

Алексей Петрович продолжал молчать.

– Надо бы связать его, пока не очнулся, – боязливо сказал Семен.

Алексей Петрович послушно кивнул. Как заведенные, в наступившем отупении они подняли гида и прикрутили его к стулу. Семен залепил ему рот пластырем и устало опустился на один из оставшихся стульев. Алексей Петрович сел на другой. Так они все и сидели друг напротив друга, пока Семен не сказал:

– По-моему, зря мы их так…

При его словах гид очнулся и задергался.

– А как, если не так?.. – сказал Алексей Петрович.

Открыла глаза и женщина. Увидела живого гида и успокоилась.

– По-моему, здесь что-то не то, – сказал Семен.

– А что, если не то?.. – спросил Алексей Петрович.

На гида и женщину оба старались не смотреть.

– По-моему, с ними надо что-то делать, – сказал Семен.

– Делай, – сказал Алексей Петрович. – Я больше не хочу.

– Как будто я хочу, – Семен пожал плечами и отвернулся. Нервничая, взял со стола какую-то бумажку и стал вертеть ее в руках. Здесь взгляд его остановился.

– Свадьба отменяется, – прочитал он. – Алексей меня бросил. Не приезжайте. Целую. Лиза.

– Что это?.. – подозрительно спросил Алексей Петрович.

– Телеграмма.

– Кому?..

– Адресована Караваевым, – сказал Семен и кивнул на связанных. – По-моему, это твои родственники.

Алексей Петрович взял телеграмму, посмотрел на женщину, на гида и не поверил. Связанные ждали.

– А это не шифр? – спросил Алексей Петрович.

Семен уныло покачал головой.

– Боюсь, что нет… Боюсь, здесь что-то не то, Леша… Здесь какая-то ошибка…

Алексей Петрович посмотрел на него тревожными, тоскливыми глазами. Ни за что на свете он не хотел бы сейчас, чтобы это была ошибка.

– А как же мебель?.. А как же тогда все это?..

– Не знаю, Леша… Ничего не знаю… Мало ли как… Может быть, что-то случилось, что-то произошло…

– Семен!.. – взмолился Алексей Петрович. – Что ты говоришь?! Что ты со мной делаешь?! Ты же сам был уверен, что ее украли! А как же тогда свадьба?! Как же тогда все это?!

Гид замычал под пластырем и стал кивать головой.

Алексей Петрович заметался по комнате.

– Семен! Это страшная ошибка, Семен! Конечно же, с ней что-то случилось! Что-то произошло! А мы здесь! Семен! Надо ехать обратно! Сейчас же! Немедленно! Обратно! – Он схватил Семена за руку и потащил к двери.

Обеспокоено мыча, запрыгал на стуле гид.

– А как же они?.. – оглянулся Семен.

– Простите! – опомнился Алексей Петрович. – Боже мой! Простите! Это страшная ошибка! Это ужасная ошибка!

Он подбежал к гиду и стал суетливо развязывать узлы.

– Я прошу вас! Простите! Мы не знали! Простите нас!

Ослабляя веревки, гид стал вертеться на стуле.

– Бежим, Леша, – заволновался Семен. – Бежим! Нам ехать надо!

Алексей Петрович тоже понял грозную опасность и вслед за Семеном выскочил за дверь.

Свирепо мыча под пластырем, гид торопливо скидывал с себя путы.

Дорога стремительно вылетала из-под колес. Город Кукуев остался далеко позади. Снова мелькали холмы, деревья и телеграфные столбы. Семен сидел за рулем, мрачный и сосредоточенный. Дорога после дождя испортилась, и машину заносило на поворотах.

Алексей Петрович смотрел вперед невидящими глазами и тихо повторял:

– Быстрее, быстрее…

…Мелькнула промокшая реклама озера Рачьего, и начался лес. Никто не сказал ни слова, только Алексей Петрович продолжал повторять:

– Быстрее, быстрее…

Машина неслась по дороге, разбрызгивая грязь.

Позади остался лес, начались бесконечные поля.

…Потом пошел дождь и мутными ручьями потек по стеклам.

Алексей Петрович сидел, вытирая слезы.

– Это страшно… Это невозможно… – каялся он. – Где я только не был! Что я только не делал! Сколько унижений! Сколько страданий! И ради чего все это? Как я мог?.. Как я мог про нее такое подумать…

Семен, оскалившись, пробивался сквозь непогоду. Выглядел он плохо, глаза почернели и ввалились. Их лихорадочный блеск пугал.

Наконец он повернулся к Алексею Петровичу и сквозь зубы сказал:

– Подъезжаем.

Алексей Петрович закусил до боли губу и, весь подавшись вперед, стал напряженно всматриваться в редеющую пелену дождя. Замелькали дома, машины, перекрестки.

Тяжело дыша, они вбежали по лестнице на пятый этаж и остановились. Алексей Петрович нерешительно протянул руку к звонку и посмотрел на Семена. Семен кивнул.

Звонок глухо прозвенел за дверью и смолк.

Стояла безжизненная тишина.

Алексей Петрович сник и стал искать в кармане ключи. Нашел, открыл дверь, вошел в квартиру и замер.

В нем что-то перевернулось и встало на место.

Комната была не пуста. Наоборот, она была заставлена новой мебелью. Грустно и бессодержательно стояли полированные шкафы, зеленела девственная двуспальная тахта, скучали без тела стулья, и большой сверкающий стол отражал окно, за которым расчистилось небо и выглянуло солнце.

Обреченно вздохнул Семен, почесал в затылке и сказал:

– Да… Дела…

На негнущихся ногах Алексей Петрович подошел к столу и взял с него белый лист бумаги. Очень аккуратным, школьным почерком на нем был написан приговор:

Алексей!

Я не знаю, что я тебе сделала. Но то, что сделал ты, сомнения не вызывает. Два дня я ждала тебя, не зная, что и подумать. Я обзвонила все больницы и подняла на ноги всю милицию, но я не нашла тебя. Два дня я ждала и надеялась. Но когда ты не пришел на собственную свадьбу, а вместо этого мне принесли газету, и я узнала, что ты просто взял и уехал… Уехал отдыхать, не сказав ни слова… Да, Алексей, ты ясно мне дал понять, что я для тебя не существую. Я очень жалею, что поверила тебе, но, видимо, такова судьба. Прости, что я без тебя купила новую мебель, а старую отдала своей сестре и брату. Я не знала, что ты так поступишь со мной. Господи, ты даже увез мое свадебное платье! Зачем, Алексей? Зачем?.. Все кончено. Я уезжаю. Ты хотел этого, и я уезжаю. Пусть я буду снова одна, но я буду уверена, что меня никто не обманет. Прощай. Лиза.

Алексей Петрович, как под гипнозом, прочитал все это монотонным голосом и безучастно остался стоять на месте.

Семен с опаской взглянул на него и невинно спросил:

– Куда ты поехал отдыхать?.. Какая газета?.. Ничего непонятно…

Алексей Петрович не отвечал. Его неподвижность вызывала тревогу.

Семен отодвинулся от него и вдруг увидел газету. Он поднял ее со стула, развернул и обрадованно показал Алексею Петровичу.

– Вот в чем дело… Посмотри…

С фотографии в окружении веселых девушек на Алексея Петровича смотрел Алексей Петрович и радостно показывал большого угрюмого рака. Надпись сверху гласила: «Так отдыхают туристы».

Из Алексея Петровича, медленно нарастая, стал подниматься стон. Вот снова мелькнула перед глазами пустая комната с болтающимися занавесками… Вот он, пробкой застрявший в машине… Вот, воровато оглядываясь, стоит на стреме… Вот трясущимися руками открывает чужой чемодан… Вот гид смеется над ним до упаду… Вот женщина с кухонным ножом… Вот он сам со скалкой…

– Больно!.. Больно мне, Семен!..

Он обхватил его руками и, дрожа от еле сдерживаемых рыданий, умолял:

– Семен! Пока не поздно! Пока еще это можно исправить! Отвези меня обратно! Отвези меня, Семен! Мы должны догнать ее! Найти! Вернуть! Семен! Отвези меня!

– Ладно, ладно, – успокаивал его Семен. – Поедем…

Они спускались по лестнице, и Алексей Петрович, кусая губы, говорил:

– Я ей всё объясню, расскажу, она поймет… Она всё поймет…

Вдруг он остановился и с ужасом сказал:

– Семен, а если она все узнает, она меня не простит! Как я мог подумать о ней такое?! Как?! Господи, она же не простит!

– Простит, Леша, простит, – успокаивал его Семен. – Ведь ты ничего не думал. Ничего. Это я думал. Я. А ты ничего не думал.

– Да! Да! Я ничего не думал. Я ничего не думал. Ох, если бы я ничего не думал!

Он опустился еще немного по лестнице и снова остановился.

– Семен! А ее родственники?.. А ее сестра?.. А этот?.. Ее брат! Как с ними мне разговаривать?! Как?!.

Опять перед ними была дорога. Опять мелькали столбы и деревья. Все было опять.

Семен трясся за рулем, осунувшийся и небритый. Своим видом он напоминал каторжника с пожизненным сроком. Алексей Петрович выглядел не лучше, но, превозмогая усталость, смотрел вперед с волнением и тревогой.

– Почему мы сразу думаем о людях плохо? Почему не верим? А если верим, то в плохое? А?.. А ведь людям доверять надо.

Потом он помолчал и снова сказал:

– Надо доверять.

Семен повернул к нему голову и поддержал:

– Правильно.

Они проехали еще немного с просветленными лицами, и вдруг Алексей Петрович, спохватившись, хлопнул себя по лбу.

– Слушай, Семен…

– Что? – спросил Семен.

– Семен, мне кажется, я забыл запереть дверь.

Дорога уносилась прочь из-под колес, и чем больше ее оставалось позади, тем больше открывалась она впереди: пустая и терпеливая дорога на Кукуев.

Звездный час по местному времени (Облако-рай)

У подъезда, поникнув на облезшей лавочке, грелись на утреннем солнце вечные старухи с четвертого этажа. В остальном полусонный двор был пуст, как Колина голова.

– Здравствуйте, – сказал тем не менее вежливо Коля.

Старухи послушно закивали.

– Здравствуй, здравствуй.

Так было всегда. И чем внимательней Коля всматривался в их неподвижные лица, тем менее различал их. К счастью, он не подозревал об этом.

Коля снова оглядел двор, застрявший в окружении пятиэтажных домов, ничего и никого интереснее не увидел и потому задумчиво произнес:

– Хорошая сегодня погода.

– Хорошая, хорошая, – закивали старухи.

Дом, в котором они жили, не имел лифта, а потому, спустившись во двор утром, они старались вернуться домой к вечеру.

– А передавали, что дождь будет… – продолжил Коля.

– Передавали, передавали, – кивали старухи.

Коля тяжело вздохнул. Старухи привычно ждали. Где-то наверху разрывался от звона будильник. Коля внимательно посмотрел на небо и добавил:

– Ошиблись, наверно.

– Ошиблись, ошиблись.

– Хотя, – засомневался Коля, – если думать до конца объективно, то им виднее, может, и будет.

– Может, – согласились старухи.

– А вообще интересно, – воодушевился Коля и уселся рядом с ними на лавочку. – Будет или не будет? Если будет, то когда? А если не будет, то сколько? Как думаете?

Несколько секунд старухи смотрели на него, потом зашептались. Чувствовалось, что согласиться друг с другом они не могли ни сейчас, ни раньше.

– Конечно, – подсказал им Коля, – область большая, поди угадай, где он пойдет, а тем более когда? Но и циклон не меньше, значит, наверно, везде пойдет, и надолго… Доходит?

– Доходит, – сказала одна. Другая зевнула.

– То-то, – подвел итог Коля. – Думать надо. Федора не видели?

– Не видели, – сказала одна.

– А какого? – спросила другая.

Коля не ответил. Его внимание сосредоточилось на новом объекте. Лениво пересекая двор, мимо детской площадки и веревок с бельем брел невзрачный человек в пиджаке с чужого плеча и с пустой авоськой.

Коля торопливо поднялся.

– Василич!

Человек оглянулся, хотел прибавить шагу, но потом остановился и стал поджидать Колю с тоскливым выражением на сонном лице.

– Здорово, Василич, – обрадовался Коля.

– Ну здорово, – сказал Василич и шмыгнул носом.

– Куда это ты с утра намылился?

– Дело есть.

– А-а-а, – сказал Коля. – Это хорошо, когда дело. Ты туда?.. – он махнул рукой в сторону северо-запада.

– Ну… – сказал Василич и шмыгнул носом.

– И я туда, – сказал Коля. – Пошли?

– Пошли, – вздохнул Василич и в сердцах поддел ногой камень, валявшийся на дороге.

– Пас на выход! – обрадовался Коля, догнал прыгающий камень и мягко отпасовал его Василичу.

Василич сплюнул и так врезал по камню, что тот улетел в декоративные кусты.

Коля остановился, почесал в затылке и огорченно сказал:

– Аут. Я вбрасываю.

Не испытывая ни малейшего сожаления, Василич равнодушно прошел мимо точки вбрасывания и, не оглядываясь, стал удаляться в избранном направлении.

Коля догнал его и пристроился рядом. Улица была пуста, и молчать становилось совершенно невозможно с каждым новым шагом.

– Ты в магазин?

– Нет.

– И я не в магазин.

Прошли еще несколько шагов. Разговор требовал продолжения. Коля сдался.

– Хорошая сегодня погода, – сказал он обаятельно.

Василич кивнул и шмыгнул носом.

– А по радио дождь обещали, – сказал Коля. – Обещают одно, а на самом деле другое… Ничего понять нельзя. Конечно, ошибаться никому не заказано, но и без научной точки зрения, если просто на небо посмотреть, сразу все ясно станет. Не может дождя быть при таком небе. Никак не может. Даже если циклон пришел. А ты как думаешь?

– Никак.

– А зачем ты туда идешь? – сменил тему Коля.

– Куда? – не понял Василич.

– Ну туда же, – Коля махнул рукой вдоль улицы. – Куда и я.

– Надо, – сказал Василич и прибавил шагу.

– Раз надо, так надо, – сказал Коля, стараясь не отстать.

Они ненадолго замолчали. Старый пожелтевший асфальт шуршал под ногами с тем же звуком, с каким Василич шмыгал носом. Стараясь идти с ним в ногу, Коля стал чеканить шаг: «Левой! Левой! Левой! Шире шаг!»

Василич не совсем тактично сменил ногу. Коля еще попытался подстроиться, но в конце концов опять сбился и был вынужден обидеться.

Они молчали, пока не дошли до развилки.

– Тебе туда?.. – сердито спросил Василич, показывая на юго-запад, украшенный красным кирпичным зданием закрытого универмага.

– А тебе куда? – спросил Коля.

– Куда надо, – отрезал Василич.

– А я могу и туда, и сюда, – сказал Коля. – Мне все равно.

– Тьфу, – обозлился Василич. – И чего ты ко мне прицепился? А? Чего тебе от меня надо?

– Да ничего, – обиженно сказал Коля, – а чего?

– Так вот если ничего, то отстань и иди своей дорогой, понял?!

– Понял, – мирно сказал Коля, – да я просто с тобой поговорить хотел и всё…

– Поговорить, поговорить, да о чем поговорить?! – взорвался Василич.

– Да так, о том о сем. А чего?

– Да ничего! Мать твою за ногу! Надоело! Лезешь без дела, как будто делать нечего.

– Так ведь воскресенье, – оправдывался Коля. – Чего делать, если воскресенье.

– А я почем знаю?! Вот прицепился. Погода, погода, левой, правой! Тьфу!

Некоторое время Коля беспомощно смотрел ему вслед, потом бросился за ним:

– Эй! Василич! Постой!

Даже пиджак с чужого плеча вздрогнул на Василиче. Он медленно повернулся с искаженным лицом.

Коля торопливо отступил.

– Ты мне десятку должен, – быстро сообщил он и виновато добавил: – Вот какие дела.

– Десятку? – потерялся Василич. – Какую десятку? Что ты мелешь?

– А помнишь, брал неделю назад, сказал, через два дня вернешь. Вот, ту самую.

Василич нахмурился. Только сопел.

– Ну так что, вспомнил? – спросил Коля.

– Вспомнил, – сказал Василич и шмыгнул носом. – Отдам я ее тебе. Бог свидетель, отдам. Только не сейчас. Нету у меня сейчас. С получки и отдам.

– Так до получки еще… – начал было Коля.

– А тебе чего, приспичило, что ли? Вот на тебе, видите ли, вынь да положь ему десять рублей. Ты что, уезжаешь, что ли?

– Да нет, – опешил Коля, – не уезжаю, но разве это только когда уезжаешь.

– Ну вот, если не уезжаешь, то и подождешь, ничего с тобой не случится. Понял?

– Понял, – сказал Коля.

– Тогда привет, – закончил Василич и пошел, пошел, пошел… пока не ушел.

С некоторым сожалением Коля вернулся во двор, свистнул пару раз под открытыми окнами блочного дома, но, ничего в ответ не дождавшись, уныло направился к скучающим старухам. Другого выхода он не видел, как не видел его полчаса назад, когда солнце стояло ниже, а надежд было больше.

Старухи молча смотрели, как он подходил к ним и с каждым шагом улыбался все шире и радостней, а когда остановился, можно было подумать, что в его жизни не было встречи более желанной, чем эта. По доброте своей душевной старухам ничего не оставалось делать, как ответить ему тем же и в той же степени, только несколько недоуменно. Это, по-видимому, заставило Колю понять чрезмерность своего чувства, и потому он сразу помрачнел.

– Ну так как? – спросил он строго, но не очень.

Старухи с сомнением переглянулись:

– Хорошо…

– Вот, вот… – сказал Коля и посмотрел на небо. – И я говорю, хорошо. А Федора не было?

– Не было, – сказала одна.

– А какого? – спросила другая.

– Значит, спит, – сказал Коля. – Больше ему ничего не остается. Одно слово – воскресенье. Спи сколько влезет, и всё тут. А чего еще? Больше нечего. Я бы тоже спал, да погода хорошая. Правда, дождь обещали, но, может, и ошиблись. Это дело такое, точно не скажешь. Природа. А природа, она.

Коля прервался. Старухи не слушали, а заинтересованно уставились ему за спину. Он оглянулся. Три мужика спешили через двор к автобусной остановке. Автобуса не было и по расписанию быть не могло.

– Эй! – крикнул Коля. – Привет!

Не останавливаясь, один из мужиков оглянулся, что-то неразборчиво ответил и тем ограничился.

– Вы куда?.. – закричал Коля.

Мужики скрылись за углом.

Коля немного подождал, потом сел на лавочку.

– Купаться пошли. Больше некуда. Только зря это они. Вода еще холодная. Я позавчера ходил. Очень холодная вода. Как влезешь, так и вылезешь. Рано еще купаться. Вот в прошлом году значительно теплее было, и то в это время еще не купались. А теперь и подавно нельзя. Ноги сводит. Только по колено влезешь, а уж готов – судорога. Так что зря они пошли. Хоть и погода хорошая, позагорать можно, а зря. Да и дождь пойдет, обещали все-таки…

Старухи хихикнули. Коля замолк, подозрительно обвел их взглядом и поднялся с лавочки.

– Ну ладно, – сказал он озабоченно. – Идти мне надо. Дел по горло. А с вами все равно ничего не высидишь, хоть всю жизнь сиди.

Он еще раз посмотрел на их неподвижные лица, словно ждал чего-то, потом махнул рукой, как на явную бесполезность, и направился через двор к дому напротив.

Одинокий ребенок, невесть откуда очутившийся во дворе и теперь сидевший в пустой песочнице, как старый волк в клетке, равнодушно показал ему язык. Коля со значением покрутил пальцем у виска. Ребенок ответил тем же. В воспитательных целях Коля сделал вид, что ничего не заметил, и торопливо прошел мимо. Если бы в песочнице имелся песок, ребенок бы этого так не оставил. Дети имеют право на заслуженное внимание. Но песка в песочнице не было, и потому Коля благополучно дошел до дома и, задрав голову, еще успел заметить, как на третьем этаже отпрянуло от окна и больше не появилось чье-то лицо.

Он постоял в надежде, призывно свистнул, но в это время из подъезда вышла пожилая женщина в летней шляпке с обвисшей ягодой на полях. И свист сразу оборвался, потому что источник свиста неуверенно дернулся в сторону, как будто собирался сбежать, но остался стоять, виновато улыбаясь и не зная, куда деть руки. И сразу стало ясно, что как мужественный человек Коля не состоялся.

– Доброе утро, Татьяна Иванна, – сказал он так виновато, как только мог.

Татьяна Иванна посмотрела на него недобрым взглядом из-под нахмуренных бровей и очень криво усмехнулась.

– Ну здравствуй, – сказала она после паузы, не спуская с него холодных глаз. – Всё свистишь?

– Свистю, – сказал Коля и позеленел.

Татьяна Иванна кивнула, как будто так и должно быть всегда и никак иначе.

Под ее взглядом Коля поежился и неуверенно сказал:

– А хорошая сегодня погода.

– Хорошая, – вызывающе согласилась Татьяна Иванна.

– А по радио дождь обещали, – заученно продолжил Коля.

– Знаю. Что дальше?

– Ничего. – Коля замялся. – А Наташа дома?

Если бы обещанный дождь шел, то после этих слов мог бы прогреметь гром.

– Ну дома…

– Это хорошо, – обрадовался Коля. – Это хорошо, если дома. Я зайду, да?..

– Нет. И не собирайся.

Коля смутился, покосился на открытые окна.

– Да я на минутку. Зайду и выйду.

– Хватит, назаходился… Чтоб ноги твоей там не было. Понял?

– Понял.

Татьяна Иванна смерила его уничтожающим взглядом, круто повернулась и пошла к автобусной остановке, хотя автобуса все еще не было и по расписанию быть не могло.

Коля вздохнул и направился в подъезд.

– Куда?!

Окрик Татьяны Иванны пригвоздил его к месту. Он дернулся, как на крючке, и полузадушено обернулся:

– Да я к Феде.

– К Феде. Знаю я твоего Федю. Ты смотри у меня, если что узнаю, плохо тебе будет, так плохо, что хуже некуда!

Коля обреченно кивнул и, проводив взглядом ее удаляющуюся многообещающую фигуру, вошел в подъезд.

Поднявшись на третий этаж, он долго вытирал ноги о половик, потом протяжно позвонил. Дверь не открывали. Коля позвонил еще раз и прислушался. Так как слышно было совсем плохо, он прижался ухом к двери, и здесь дверь открылась. На пороге стояла чужая жена Валя.

Коля смущенно заулыбался и развел руками в стороны.

– Уже? – сказала-спросила чужая жена Валя и тем ограничилась.

– Уже, – сказал-попросился Коля. – А Федя дома?

– Дома. – Валя сдалась и посторонилась. – Проходи, раз пришел.

– Спасибо, – неуверенно поблагодарил Коля и боком прошел в квартиру. Валя поправила смятый половик и закрыла за ним дверь.

На кухне у открытого окна сидел законный муж Вали по имени Федя и меланхолично дергал себя за усы. Перед ним стояло зеркало.

– А-а-а, – неопределенно сказал он, – пришел…

– Да, – сказал Коля, – а чего делать.

– Это точно, – согласился Федя, – делать нечего. Да ты не стой, садись. Вон, на стул, только тулуп сними. А я сейчас. – Он вышел, унося с собой зеркало.

Коля взял со стула тулуп, огляделся по сторонам в поисках места, куда можно было бы его положить, не нашел и сел на стул, держа тулуп в руках, как букет овчины. От тулупа пахло нафталином и второй старостью. Коля скоропостижно чихнул.

Вернулся Федя:

– Будь здоров!

– Спасибо, – сказал Коля, не удержался и снова чихнул.

Федя отвернулся.

– Валя!

Коля украдкой вытер тулуп.

– Мы его просушиться вытащили, – некстати пояснил Федя, – пока солнце и погода сухая.

Вошла Валя. Молча посмотрела на мужа. Повеяло леденящим холодом.

– Тулуп возьми, – сказал Федя. – Нафталином воняет. – И, уже обращаясь к Коле, спросил: – Чай пить будешь?

– А может, мне за пивом сходить? – спохватился Коля.

– Нечего, – сказала Валя, энергично вырывая тулуп из Колиных рук. – Каждый раз одно и то же. Как начнете, так и не кончите…

Она раздраженно вышла, унося отобранный тулуп. Федя развел руками: ничего не поделаешь. Коля понимающе кивнул. Они замолчали.

Вернулась Валя, села за холодильник и уставилась немигающими глазами на Колю.

Коля смутился, достал пачку сигарет.

– Я покурю?

– Кури, – сказал Федя.

– А ты? – спросил Коля и протянул ему пачку.

– Я курил, – сказал Федя, – только что, перед твоим приходом… – Он вздохнул, беспричинно оглянулся на Валю и принялся крутить усы, глядя на залитые солнцем окна противоположного дома.

Коля закурил, проследил его безучастный взгляд и неуверенно сказал:

– Хорошая сегодня погода, да?

Федя кивнул. Хорошая.

Коля затянулся, выпустил дым и отчаянно продолжил:

– А по радио дождь обещали. Циклон, говорят, пришел. Слыхали?

– Слыхали, – сказал Федя.

– Василича сегодня видел, – сказал Коля. – Я к универмагу ходил, а ему по пути было. Так он не слыхал. Очень удивлялся. Как же, говорит, такая погода хорошая, тепло, солнце вовсю светит, и вот тебе на – дождь будет. Не поверил. А Филомеев со своими купаться пошел. Совсем мужик спятил. Я позавчера ходил, вода ледяная, ноги сводит. Куда там купаться, умыться и то противно. – Коля посмотрел в окно и добавил: – А дождь будет, хотя с виду нипочем не скажешь. А ты как думаешь?

– Может, и будет, – сказал Федя миролюбиво, – а может, и нет. Ты, Коль, не обижайся, но мне это как-то все равно, что будет, что не будет, разница-то какая?

– Большая, – неодобрительно сказал Коля и замолчал.

Федя подождал. Коля молчал, только курил и стряхивал пепел в блюдце.

– Для тебя, может, и большая, – сказала, не выдержала, Валя из-за холодильника. – А для нас никакой.

Федя укоризненно посмотрел на нее и, смягчая, добавил:

– Ну если только принципиальная. А по существу ведь это неважно. Что будет, что не будет. Что так, что этак.

– Нет, – сказал Коля, – важно.

– Ты что, – вмешалась Валя, – зонтик купил?

– Нет, – глядя в пол, сказал Коля.

– Да уж, конечно, – продолжала Валя, – если бы ты зонтик купил, мы бы уже давно знали.

Федя от неожиданности крякнул. Коля дрожащей рукой стряхнул пепел мимо блюдца, испугался и суетливо сдул его на пол вместе с пеплом из блюдца. Никто ничего не говорил и говорить не собирался. Молчание затягивалось. Валя неподвижно сидела за холодильником и сверлила Колю взглядом.

– Ну, может, скажешь чего-нибудь, – наконец спросила она невесело, – новенького?

– Да ничего, – мрачно сказал Коля, – а чего там…

– Значит, ничего?.. – усмехнулась Валя.

– Да, в общем-то, конечно, ничего, – зло сказал Коля, затянулся поглубже и выдохнул вместе с дымом: – Вот только уезжаю я. – И закашлялся.

– Чего, чего?.. – недоверчиво удивилась Валя, а Федя перестал крутить усы.

– Уезжаю, вот чего… – сквозь кашель прохрипел Коля.

Федя посмотрел на Валю, Валя посмотрела на Федю. Это не помогло ни Вале, ни Феде.

– Куда это ты уезжаешь? – неуверенно спросил Федя.

– Да вот, – сказал Коля, справившись с кашлем, – подвернулось тут одно дело.

– Когда это оно тебе подвернулось, когда еще вчера вечером ты никуда не собирался? – возмутился Федя.

– Подвернулось, – стоял на своем Коля с отчаянной решимостью. – Так что теперь уезжаю. Вот только лишь бы дождя не было. Уж больно в дождь уезжать противно. Как думаешь, будет дождь или нет?

Мгновение Федя остолбенело смотрел на Колю, потом выглянул в окно.

– Вроде нет, – сообщил он, – и птицы высоко летают.

– Это хорошо, – сказал Коля, – если высоко. Тогда, может, и не будет.

– Куда же ты уезжаешь? – подозрительно спросила Валя.

– Далеко, – сказал Коля. – Далеко уезжаю. Буду вам только письма писать. Раз в месяц. – Он поудобнее уселся на стуле и закинул ногу на ногу.

– А куда далеко? – осторожно спросил Федя.

– Туда, – определил Коля и махнул рукой в сторону холодильника. – На Дальний Восток.

Федя присвистнул.

– Ну-ну…

– Так-то, – сказал Коля.

– А с какой стати, – не отставала Валя, – на Дальний Восток?

– С такой. Друг зовет.

– Какой еще друг?.. – удивился Федя. – У тебя их отродясь не водилось. Ну кроме меня, конечно.

– А вот и водились, – сказал Коля. – Мы в школе вместе учились. Я на задней парте, а он на передней. Как сейчас помню. Рыжий такой, толстый. Всё очки ронял. Я ему еще как-то в третьем классе в ухо заехал. Теперь он большим человеком стал. На руководящей должности.

– Что-то раньше я этого не слышал, – усомнился Федя.

– А я сам не слышал, – сказал Коля, – пока он мне письмо не прислал. А как прислал, так я сразу и решил: еду. Чего мне здесь сидеть без толку, а там хоть работа стоящая.

– А делать там чего будешь? – не унималась Валя.

– Да так, – сказал Коля, – по снабжению предлагают.

– Ты что, серьезно? – не выдержал Федя.

– Серьезно, – Коля даже обиделся, – как же еще. Да я, можно сказать, потому и пришел, чтобы вам об этом сообщить.

– Значит, уезжаешь… – погрустнела Валя. – Так вот берешь и уезжаешь.

– Беру и уезжаю, – подтвердил Коля.

– Ну ты даешь!.. – восхитился Федя. – Ну и дела!.. Я тебя поздравляю. Я тебя поздравляю.

Он встал и с чувством пожал Коле руку. Коля смущенно кивал и прятал глаза. Федю раздувало от восторга.

– А у нас, кажется, где-то пиво завалялось. Валь, а Валь, посмотри в холодильнике, пиво у нас не завалялось?.. – Он обвел Колю сияющим взглядом и прищелкнул языком: – Ну ловкач. Такое дело отметить надо.

– Завалялось, – сказала Валя.

– Да ни к чему это, – неуверенно отказывался Коля.

– Рыбки достать? – спросила Валя.

– Доставай! – разошелся Федя. – К пиву оно в самый раз будет.

Валя поставила на стол пару бутылок пива и открытую банку балыка.

– За отъезд, – сказал Федя.

– За отъезд, – сказал Коля.

– За отъезд, – сказала Валя. – А когда едешь?

– Скоро.

– Скоро… – разочаровалась Валя. – Так это когда будет, твое скоро?

– Когда?.. – растерянно переспросил Коля. Он не чувствовал разницы. – А что?

– Как что? Может, ты целую неделю будешь всем голову морочить, а потом никуда не уедешь. Вот я потому и спрашиваю: когда едешь?

– Что ты к нему пристала? – вмешался Федя. – Он же сказал: уезжает. Значит, не сегодня-завтра и уедет. Всё путем. Правда, Коль?

– Правда.

– И какая разница, когда именно, – продолжал Федя. – Что сейчас, что завтра. Не во времени дело, а в пространстве.

– Ну… завтра… – сказала Валя. – До завтра еще дожить надо.

– Да не завтра. Не завтра. Сегодня я уезжаю, – Коля это сказал и сам себе удивился.

– Ну ты даешь! – обрадовался Федя и обратился к Вале: – Слыхала? Поняла? – Он влюбленно посмотрел на Колю. – Сегодня! Вот так дела! Бери рыбу, закусывай. По блату достали, не как-нибудь. Хотя. – Он огорченно почесал в затылке. – Тебе теперь, наверно, все равно, рыбы там до черта должно быть. Еще надоест.

– Конечно, – сказал Коля, грустно глядя на балык. – Спасибо. Там поем.

– Слушай, а платить сколько будут? – спросила Валя.

– Много, – сказал Коля. – Точно не знаю, но много.

Он обвел взглядом притихших хозяев, поставил стакан, вытер рукой губы и встал.

– Еще раз спасибо, – сказал он, – но мне идти надо.

– Да ты посиди, куда торопишься, посиди, расскажи толком.

– Нет, – сказал Коля. – Идти надо. Дел много.

– Ну конечно, – согласилась Валя, – собираться, складываться, а то не успеешь.

– Да, – сказал Коля, – собираться, складываться. Засиделся я с вами. – Он посмотрел на часы и нахмурился. – Пора.

– Ну смотри, – сказал Федя, – дело твое. Если надо, значит, надо. Может, тебе помочь чего, а то я могу… Ты ведь знаешь, я всегда, если что.

– Не надо, я сам.

– Коля, – вспомнила Валя, – а Наташа тоже едет?

– Наташа?.. – Коля растерялся. – Нет, не едет.

– Значит, – сказала Валя, – от ворот поворот.

– Да нет, – сказал Коля, – с какой стати?

– Ну как же, ты уезжаешь, она остается, значит, всё, разошлись, как в море корабли?

– Ну, в общем-то… – Коля замешкался, – получается, конечно, что так, но на самом деле.

– Послушай, – догадалась Валя, – а ты ей вообще говорил, что уезжаешь?

Коля закашлялся.

– Нет, не говорил, – поняла Валя.

– Ну ты даешь!.. – сказал Федя. – Раз, два и готово. И с концами в воду! – Он продемонстрировал спуск концов в воду и торопливо вышел из кухни.

– Значит, она даже не знает, – задумчиво сказала Валя. – А как же теперь будет?

Коля помрачнел.

– Что будет?

– Как ты ей скажешь об этом? Как ты ей в глаза смотреть будешь?

– Как, как. Очень просто. Возьму и скажу. И в глаза буду смотреть. Она мне еще не такое говорила и тоже в глаза смотрела. Так что обойдется.

Валя промолчала: видно, понимала. Коля нервно прикурил от окурка новую сигарету. На ходу надевая пиджак, вернулся Федя.

– Ты-то куда?! – взъелась на него Валя.

– Мне за сигаретами надо, и вообще, что я дома сидеть обязан. – Он слил в стакан остатки пива и жадно выпил.

Валя поджала губы и промолчала.

– Значит, – сказал Коля, – в таком случае, до свидания.

– До свидания, – сказала Валя, – может, теперь и не увидимся больше, дай-ка я тебя поцелую на прощание…

– Да он вечером уезжает, – вмешался Федя, – еще успеешь двадцать раз попрощаться.

Валя расцеловала Колю в обе щеки и прослезилась.

– Ну не надо, не надо, – сказал Коля жалобно, – чего там.

Они вышли во двор, как уже давно не выходили, рядом, вместе, довольные друг другом. Федя придержал дверь, пропуская Колю, и гордо огляделся по сторонам.

Орали дети, полоскалось белье на ветру, в беседке скучало молодое поколение допризывного возраста.

– Ты кому-нибудь говорил? – спросил Федя.

– Нет, – покачал головой Коля. – Вы первые.

Федя удовлетворенно кивнул.

– Понял. Я в тебе никогда не сомневался. Ты настоящий друг.

– Спасибо, – сказал Коля.

– Не за что. Лучше пошли.

– Куда?

– К тебе, – сказал Федя. – Будем собираться.

Он деловито взял Колю под руку и потащил через двор к противоположному дому.

– Коля!

Коля растерянно оглянулся. Из открытого окна третьего этажа махала рукой Валя. Для простого, будничного воскресенья это было более чем необычно. В ответ Коля слабо махнул рукой и смутился. Он уже чувствовал, как внимание двора неотвратимо сосредотачивается на нем.

– А тебе уезжать не жалко? – покосившись на Валю, спросил Федя. – Все-таки столько лет здесь жил. Прижился, можно сказать, и вот на тебе, адью, съехал. А?

Коля опустошенно посмотрел на Федю, потом на вереницу развешенных пододеяльников, на беседку, на галдящих в песочнице детей и неопределенно пожал плечами:

– Не знаю. Как-то сразу не разберешься.

– Это просто ты еще не понял, не прочувствовал, – изрек Федя. – А когда поймешь, прочувствуешь. – Он задумался на мгновение, потом решительно сплюнул. – Хотя, конечно, Дальний Восток, с другой стороны – новая жизнь и все такое… Ты уже, наверно, весь там, в делах, в заботах. Везет же тебе. Я даже завидую. Веришь? Никогда тебе не завидовал, а теперь завидую. Ну и дела.

Они неумолимо приближались к подъезду, рядом с которым грелись на лавочке старухи и сидела Татьяна Иванна, мать Натальи. Сидела прямо и неподвижно, словно в фотоателье, когда фотографируют на паспорт.

– Ну чего? Испугался? – Федя дернул за рукав остановившегося Колю и потащил его дальше, упрямо и прямо к подъезду. – Ничего, пусть знают наших, пошли, со мной не пропадешь.

Старухи уже давно с любопытством смотрели на них, а Татьяна Иванна давно делала вид, что не смотрит.

– Здрасте, наше вам, люди добрые, – Федя отвесил поклон старухам и Татьяне Иванне персонально.

– Здрасте, здрасте, – закивали старухи.

Татьяна Иванна только кивнула. Ее холодность Федя решительно проигнорировал.

– Слыхали, бабули? – Он хлопнул Колю по плечу. – Слыхали, что наш Коля выкинул? А? Не ведаете? Сейчас опупеете!

– Не трепи! – возмутился Коля. – Помолчи, слышь!

– А чего? Чего такого? – обиделся Федя. – Сказать нельзя? Тоже мне. Всё равно узнают.

Татьяна Иванна окинула их быстрым взглядом, напряглась, привстала:

– Чего это он еще выкинул?!

Федя расхохотался:

– Во, видишь, уже интересуются.

– Опять?! – Татьяна Иванна рванулась к Коле и вцепилась в него мертвой хваткой. – Когда же ты успел, погубец! Когда?! Я ж из тебя все потроха вытряхну!

– Да нет, Татьяна Иванна! Не ходил я! Не ходил! – отбивался Коля. – Да постойте вы, черт побери!

Татьяна Иванна неуверенно отступила.

– Уезжаю я, – тяжело дыша, сказал Коля. – Уезжаю! Понятно?

– Куда это ты уезжаешь?.. Ты что мне зубы заговариваешь, охальник?!

– Он правда уезжает, – вступился Федя, с трудом сдерживая смех. – Друг его позвал. На Дальний Восток. К океану.

Татьяна Иванна ошарашенно посмотрела на Колю, потом на Федю:

– Уезжает?..

– Ну!.. – сказал Коля, пытаясь застегнуть дрожащими руками рубашку. – А вы набросились сразу… Как будто у меня дел других нет, как к вашей Наталье бегать. – И сам же покраснел и отвел глаза.

Татьяна Иванна тяжело опустилась на лавку.

– Значит, уезжаешь. Дел других нет. Ну что ж, туда тебе и дорога. Давно пора. Надоел, сил нет. А то пристал, как банный лист, никак не отлепится. Вот и уезжай! И то лучше, чем без дела болтаться! Без тебя только спокойнее будет! Уезжай, скатертью дорога! – Она нервно поднялась. – Тьфу! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! – И пошла через двор, расталкивая задубевшие простыни и пододеяльники.

– Страшная женщина, – сказал Федя. – Просто террорист какой-то.

– Далече едешь? – спросила одна из старух у Феди.

– Чего?.. – не понял Федя.

– Едешь, говорю, далече? – повторила старуха.

– Да не я еду! – разозлился Федя. – Он едет!

Коля скорбно опустил голову.

– Далече? – спросила старуха у Коли.

– Далече, – сказал Коля.

– На океян, говоришь? – спросила другая.

– На океян.

– За рыбой, что ли?

– За рыбой.

– Это дело, – сказала старуха. – Рыба нужна. Что нужно, то нужно.

– А это где ж, океян? – спросила другая.

– Да недалеко, – вмешался Федя, – совсем рядом. Пойдете сначала прямо, потом налево, потом снова прямо, а там направо, и как раз за углом он и есть, океан.

– Далеко это, – сказал Коля. – Вы его не слушайте. Это лететь надо.

– А-а-а. Лететь… Тогда понятно…

– Я ж говорю, – сказал Федя. – Им все понятно.

– А Наташку, небось, тоже сманил?.. – спросила одна из старух.

Федя коротко хохотнул, замолчал, посмотрел на Колю.

– Да нет, – смутился Коля, – так вышло, что. – Он безнадежно махнул рукой и отвернулся.

– Знать, не берешь с собой? – пытала старуха.

– Не беру, – выдавил из себя Коля.

– Дело твое, – покачала головой старуха, – вольное.

– Когда едешь-то? – спросила другая.

– Сегодня он едет, сегодня! – вмешался Федя. – Чего человека расстраиваете? Едет, не едет, берет, не берет. Вам-то что до этого?

Старухи примолкли.

– Так ведь не чужой же, – пробормотала одна. – И прямо так, сразу.

– А чего ждать, – вздохнул Коля.

– Правильно, ждать нечего! – сказал Федя. – Человек сам кузнец своего счастья. Был бы молоток, все остальное приложится. А прождать всю жизнь можно. Вот я, дурак, ждал, ждал и. – Здесь он осекся.

К ним подходила Валя. По тому, как она шла, можно было заключить, что платье на ней новое и сшитое не к чему-нибудь, а к празднику.

– Ух ты! – сказал Федя. – Ты чего это так вырядилась?

– Воскресенье, – смутилась Валя. – И вообще. Коля уезжает. Нельзя, что ли?

– Можно, – сказал Федя, пораженный ее нерешительностью. – Да я разве что говорю. Пожалуйста.

– А где все? – неловко поинтересовалась Валя. – Почему нет никого?

– А кто его знает… – сказал Федя. – Рано, наверно. Ты во сколько поедешь, Коль?

Коля пожал плечами.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? – опешил Федя. – Ты что, не решил еще?

Коля посмотрел на Федю, на Валю, потом на старух и снова на Федю. Все ждали.

– Нет, почему же, – бесстрастно сказал он. – Решил. Вечером я еду.

– Последним автобусом, что ли? – спросила Валя.

– Последним, – сказал Коля.

Что-то оборвалось в нем, и он вдруг понял, что последний автобус, как и любой другой, тоже ходит по расписанию. А расписание вечно и незыблемо, и изменить его никак нельзя. И в точно назначенный час последний автобус будет его ждать.

– Да… – мечтательно произнес Федя. – Был, был человек и вдруг взял, и нет его. Тю-тю…

– Да здесь я, – напомнил Коля. – Тю-тю.

– Ну это ты сейчас здесь, а завтра уже далеко будешь. Так далеко, что дальше некуда. Ты через Москву поедешь?

– Через Москву.

– Да. Везет человеку, – Федя задумчиво посмотрел на Валю, на ее новое платье, на сумочку в руке и снова на Валю.

– Ну чего уставился? – напряженно встретила его взгляд Валя. – Не видел, что ли?

– Видел, – сказал Федя и отвернулся.

– А вон и Филомеев! – обрадовался Коля. – Уже накупался. Я же говорил, вода холодная.

Через залитый солнцем двор обычным своим землемерным шагом к ним направлялся человек Филомеев с двумя корешами. Федя скользнул взглядом по приближающейся шеренге и резво повернулся к Коле.

– Ну ладно, – быстро заговорил он. – Постояли, и хватит. Надо собираться. Дело хлопотное. Последний день, пока обернемся, там, глядишь, и вечер. Можем не успеть. Туда-сюда, время быстро пройдет.

– Да что там, – попытался противиться Коля. – Мелочи всё это.

– Ну не скажи, не скажи. Мелочи! – Громче обычного разошелся Федя. – Дело нешуточное! Такое дело раз в жизни бывает! Лучший друг уезжает, это не что-нибудь! А он – мелочи! Может, тебе это и мелочи, а мне совсем не мелочи! – Он обиженно насупился. – Ты пойдешь или нет?

– Ладно, – согласился Коля. – Идем, раз такое дело.

Но здесь подошел Филомеев.

– Федя! Здорово!

Федя неспешно оглянулся.

– А… Здорово.

– Ты чего это такую компанию собрал? В дочки-матери играть будешь? Здорово, Валь. Вы что, всей семьей шефство над ними взяли?

Кореши заржали. Старушки приуныли.

– А мы по утряночке искупнуться шастали, – продолжал Филомеев. – Вода, братцы, лед. Ноги сводит и выкручивает. В прошлый год теплее было. Но загорать – самое оно. Как утюгом печет. Во!

Он расстегнул рубашку, показывая всем желающим покрасневшую шею и грудь.

– Очень хорошо, – без воодушевления сказал Федя и снова повернулся к Коле. – Нет, Коля, не мелочи это! И не что-нибудь! На океан, такое дело! А ты – мелочи! Для тебя это теперь, конечно, дело плевое, а я, можно сказать, близкого человека провожаю. Это не мелочи!

– Чего это у вас здесь? – спросил Филомеев.

– Да ничего, – сказал Федя. – Пошли, Коль, нечего резину тянуть.

– Здорово, Коль, – сказал Филомеев.

– Здорово.

– Во чтой-то вы здесь играете?

– Ни во что.

– Как это ни во что, когда я вижу.

– Провожаю я его, – сказал Федя. – Понял?

– Понял, – сказал Филомеев. – Когой-то ты провожаешь?

Федя очень удивился.

– А ты что, не знаешь?

– Не знаю, – признался Филомеев.

– Совсем-совсем не знаешь? – настаивал Федя.

– Совсем, – буркнул Филомеев.

– Колю я провожаю. Вот какие дела.

– Колю?.. – Филомеев недоуменно посмотрел на Колю. – Ты чего, в центр собрался?

– Ха-ха-ха, – развеселился Федя. – В центр.

– Ну, в общем-то, сначала… – промямлил Коля.

– Сначала он в Москву едет, – сказал Федя.

– В Москву? – Филомеев посерьезнел. – Ишь ты. Отпуск взял?

– Да нет, – робко возразил Коля.

– Какой отпуск? Какой отпуск? – с невыносимым презрением передразнил Федя Филомеева. – Совсем он уезжает! Совсем! Сначала в Москву, потом на Дальний Восток. На Тихий океан. Понял? Уезжает наш Коля, уезжает.

– На Тихий океан, – тихо повторил Филомеев. – Ну-ну.

– Чего, на Тихий океан? – опасливо спросил кореш.

– Да пошел ты! – огрызнулся Филомеев и, словно впервые различив Колю среди прочих, обвел его удивленным взглядом, начиная с ног и кончая головой.

Коля засмущался.

– Всё, хватит! – вмешался Федя. – Кончай интервью. Нам собираться надо. У нас дел по горло. Провожающих прошу вышвырнуться на перрон. Поезд отходит. Всем привет! Благодарю за внимание!

Он великодушно помахал всем рукой и потащил Колю в подъезд.

Валя попыталась увязаться следом, но Федя твердо остановил ее:

– Мы и так справимся. Погуляй, обомни сарафан.

Единственное, чем Коля по праву гордился, представляло собой шестнадцать квадратных метров паркетного пола, ограниченного, как и положено, четырьмя стенами. На одной стене было продолговатое окно, на другой – скрипела дверь. Это была Колина комната, которую он занимал вместе с кроватью, шкафом, двумя креслами и купленными по случаю, в расчете на активное общение, раздвижным столом на двенадцать персон с шестью стульями. Остальные шесть стульев Коля продал полгода назад, когда расчеты на общение не оправдались.

Теперь Коля провел пальцем по пыльной поверхности стола и пожалел об этом.

– Может быть, не стоило так, – сказал он Феде. – Может быть, их пригласить надо было?..

Федя был непоколебим.

– Еще успеешь. Сначала надо собраться. Где у тебя чемодан?

– Да погоди ты, – не выдержал Коля. – Чемодан, чемодан… Сядь лучше, подумать надо.

– А чего думать? – Федя механически открыл дверцу шкафа, вслушался в ее протяжный скрип и снова закрыл. – Думать нечего. И так все ясно.

Тем не менее он сел в кресло и мечтательно улыбнулся:

– Эх, Коля! Если бы ты знал, как я рад за тебя!

Коля с усилием выдавил из себя ответную улыбку и отвел глаза.

– Давно я у тебя не был, – сказал Федя, – все некогда было. Даже жалко. А теперь вот. Подумать только, последний раз пришел. Это надо же, что значит привычка: пока ты здесь, вроде как тебя и нет, а как только тебя нет – вроде как бы ты и здесь. Понимаешь?

– Нет, – обреченно сказал Коля.

– Ну это неважно, я и сам не совсем понимаю. Вот только одно знаю точно: если бы со мной такое случилось, я бы не ходил как ты, побитой собакой. Хвост пистолетом, Коля! А то даже неудобно за тебя перед всеми этими всякими разными.

В подтверждение его слов дверь дернулась и отворилась, впуская на полной скорости Колиного соседа – Филиппа Макаровича. Он был в пижаме и за скоростью не стеснялся этого.

– Коля, что же это?! – драматически воскликнул он, но увидел в комнате Федю и сбавил обороты: – А-а-а, ты не один.

– Здрасте, Филипп Макарыч, – сказал Федя с затаенным злорадством.

– Здравствуйте, – сухо ответил тот и постепенно совсем остановился. – Что же это, Коля? – повторил он, уже совершенно успокоившись, словно успел смириться.

– А что? – спросил Коля. Коля хотел точности.

– Да ничего, – сказал Филипп Макарыч. – Всё это, что происходит. – Он внезапно улыбнулся Коле, как улыбаются самые близкие друзья, знающие все твои тайны как свои собственные планы. – Значит, решился все-таки?

– На что решился?

– Ну на это самое. На отъезд.

Коля неуверенно задумался.

– Решился… А разве я, этого… Разве я сомневался?

– Ну, Коля, конечно. Или уже забыл? Вспомни, вспомни, как, бывало, вечерами ты со мной советовался, спрашивал про жизнь, про людей и всё не знал, как тебе быть. Вспомни, вспомни. А я тебе еще растолковывал, что у каждого человека должно быть свое место, и своя цель, и всякое такое. Помнишь?

– Не знаю. Может, и помню. – Коля почувствовал себя виноватым. – Сейчас разве вспомнишь, о чем помнишь.

– Ничего, ничего, вспомнишь. Еще добрым словом помянешь. – Филипп Макарыч говорил, а сам словно оглядывался на Федю. – Хорошие дела не забываются. В общем, что я тебе хочу сказать. Правильно ты сделал, что меня послушался. Теперь я за тебя спокоен, и я в тебя верю.

– Спасибо, Филипп Макарыч, – сказал Коля. – Я оправдаю.

– Ладно, тогда я пойду, не буду мешать вам дальше. – Филипп Макарыч огляделся по сторонам, как будто прощался с этой комнатой или, наоборот, здоровался, и, дружелюбно кивая, оставил Колю и Федю наедине.

– Что это он здесь нес? – спросил Федя. – Можно подумать, ты по его совету решил уехать.

– Какие там советы, обычный треп. Знаешь, как вечерами. Придешь, сядешь, делать нечего, говорить не с кем. Только и есть что сосед. Вот и слушаешь.

– Ты смотри, – предупредил Федя. – Теперь ведь каждый встречный, кто хоть раз словом обмолвился, будет считать, что на путь истинный наставил. Знаю я их. А как до дела дойдет, никого не допросишься. – Федя энергично встал, прошелся по комнате в поисках дела и спросил: – Ну так где чемодан?

Коля грустно вздохнул:

– Нет у меня чемодана. И никогда не было.

– Как это нет и не было?.. – возмутился Федя. – А как же ты поедешь?..

Коля неопределенно пожал плечами:

– Не знаю…

– Ладно, чемодана нет. А что есть?

Коля подумал:

– Сумка есть.

– Тащи, – сказал Федя. – Посмотрим.

Коля со вздохом опустился на колени и полез под кровать. Многократно придавленно выругавшись, он вскоре вытащил из-под кровати блеклую сумку спортивного общества «Динамо», доверху набитую проросшей картошкой.

Федя разочарованно присвистнул:

– Нет, мала… – и задвинул ее ногой обратно под кровать. Потом прошел к шкафу, открыл настежь дверцы и прикинул на глаз содержимое. – Да, без чемодана не обойдешься.

– Так ведь воскресенье, магазин закрыт, – обрадовался Коля, – до завтра ждать придется, раньше никак.

– Ничего, – успокоил его Федя. – Чемодан – это не проблема. Чемодан достанем. – Он подошел к окну и высунулся: – Филомеев! Давай сюда! Дело есть!

Несмотря на яркий солнечный свет, для Коли угас последний луч надежды.

А Федя повернулся к нему с сияющим лицом и восторженно замахал руками:

– Ты посмотри! Ты посмотри, толпа какая! Все собрались! До единого! Да посмотри же!

Коля обреченно подошел к окну и выглянул.

Внизу загудело. Коля отпрянул.

– Видал?! – радостно шлепнул его по плечу Федя. – Целая демонстрация. Всеобщая солидарность трудящихся! И это только начало!..

От пронзительного звонка в дверь Коля испуганно вздрогнул и душевно заметался в поисках укрытия.

– Я открою, – великодушно вызвался Федя. – Это Филомеев.

Он торопливо вышел, а Коля приблизился к окну и, стараясь оставаться незамеченным, осторожно посмотрел вниз. Когда на скрип открывающейся двери он обернулся, на его лице была бледность потолка.

Деловито вошел Федя, за ним Филомеев. Хотел войти и кореш, но Филомеев закрыл перед ним дверь.

– Садись, – сказал Филомееву Федя. – Поговорим.

Филомеев деревянно сел и медленно обвел глазами комнату.

– Коля уезжает, – сказал Федя. – Ты это знаешь.

Взгляд Филомеева уперся в Колю.

– Знаю, – кивнул он.

– Уезжает далеко и надолго, – продолжал Федя. – Может быть, навсегда. – Он вопросительно посмотрел на Колю.

Коля подтвердил.

– А магазин закрыт, – завершил Федя. – Потому как воскресенье.

– Как же закрыт, – воспротивился Филомеев, – когда открыт.

– Да не тот, – поморщился Федя. – Промтоварный.

– А-а-а, – сказал Филомеев, принимая это к сведению и теряя всяческий интерес. – Промтоварный…

– Так вот, – продолжил Федя, не обращая внимания на отчетливые нюансы филомеевского поведения. – Нам нужен чемодан. А его у нас нет. А у тебя он есть.

Филомеев задумался, потом согласился:

– Ну есть.

– Ты дашь нам чемодан, а за нами не заржавеет. Поставим, сколько запросишь. Годится?

Филомеев мрачно посмотрел на Федю, встал и подошел к Коле.

– Дай лапу, Коля, – сказал он.

Коля дал.

– Чемодан – святое дело, – торжественно сказал Филомеев. – Без чемодана человек как дерево. Всю жизнь на одном месте. Я подарю тебе свой чемодан.

Он еще раз пожал Коле руку и вышел из комнаты.

– Ну ладно, – после паузы смирился Федя. – Будем считать, что чемодан у нас есть. Полдела сделано. Теперь. Что-то еще надо было сделать. Что-то необходимое. Но что?.. Ты не знаешь?

– Не знаю, – уныло сказал Коля. – Тебе виднее.

В дверь снова позвонили. Федя решительно пошел открывать. Оставшись на мгновение в одиночестве, Коля с дикой, сверхчеловеческой тоской обвел глазами свою комнату, собрался взвыть, но шум за дверью заставил его взять себя в руки.

Дверь приоткрылась. У порога теснились вежливо-виноватые лица. Где-то в коридоре бессильно надрывался Федя:

– Ну чего?! Ну чего приперлись?!

Отступать было некуда, и Коля ощутил смутное удовольствие.

– Проходите, – сказал он. – Садитесь.

Шумно и быстро комната вбирала в себя людской поток. Стульев не хватало. Садились на кровать и на подоконник. Коля каждому кивал, а иногда жал руку.

– Уезжаешь, – с пониманием сказал ему малознакомый человек в кепке.

Коля неопределенно двинул головой.

– Уезжаю. – И все, кто слышал, вздохнули.

Последними вошли две старухи с четвертого этажа и разозленный Федя. Старух усадили, а Федя беспомощно развел руками. Вслед за ним в комнату попытался пролезть стриженый оболтус лет двенадцати, но здесь Федя оказался на высоте.

– Тебе-то чего?.. Тебе? Проваливай. Хотя нет, постой. У тебя есть карта мира?

– Чего?..

– Чего, чего… Карта мира, вот чего!

– Наверно. А какая? Физическая или политическая?

– Да все равно! Какая-нибудь. Тащи любую. И быстро. Понял?

– Понял! Тащу!

Тем временем все вновь прибывшие рассредоточились по комнате и теперь выжидательно молчали. Коля растерянно улыбался:

– Мне даже угостить вас нечем.

Малознакомый человек в кепке остановил его движением руки и тотчас оказался без кепки. Коля еще смотрел с удивлением на его вовремя полысевшую голову, а кепка уже пошла по кругу.

– Да что вы. Не надо… – вяло сопротивлялся Коля, но на него никто не обращал внимания, только старухи укоризненно заохали, когда до них дошла кепка.

– Не надо! – повысил голос Коля. – Слышите! Не надо!

Здесь распахнулась дверь, Филомеев торжественно внес священный фанерный чемодан и поставил его перед Колей.

– Вот, – сказал он. – Ручной работы.

Стихийные проводы были в самом разгаре. Стол на двенадцать персон с трудом вмещал острые локти желающих. И потому многие держали их на коленях. Только одному человеку среди этого застолья не было тесно. Это был человек в кепке. Оказавшись гармонистом, он упрямо аккомпанировал.

– И на Ти-хом океа-не… – выводил окосевший Филомеев, – свой зако-нчили поход.

Его никто не поддерживал.

Коля сидел с давно окаменевшим лицом во главе стола и тупо смотрел, как Валя у раскрытого шкафа перекладывает вещи в фанерный чемодан Филомеева. Вокруг нее ходила кругами высохшая гражданка с умными, широко расставленными глазами и постоянно заглядывала то в шкаф, то под кровать или просто раскачивала стулья с гостями.

Разговоры за столом дробились, временами затихали, временами нарастали, но в любое время ничуть не касались Коли. Поэтому когда к нему подошел Федя с листком бумаги и авторучкой, Коля даже обрадовался.

Недолго думая, Федя расчистил перед ним стол и сунул ему авторучку:

– Пиши. Заявление.

Коля недоверчиво взглянул в его дружелюбные глаза и послушно написал: «Заявление».

– Прошу предоставить мне, – диктовал Федя, – очередной отпуск. Дата: двадцатое. И подпись. Вот так. Хорошо.

Он выдернул из-под рук Коли заявление и положил перед ним следующий лист.

– Пиши. Заявление. Прошу уволить по собственному желанию. Что ты на меня так смотришь?.. Что-то не так?

Коля отвел глаза.

– Всё так.

– Тогда пиши. Уволить по собственному желанию. Дата: двадцать третье. И подпись.

Федя аккуратно сложил бумаги и забрал из Колиных рук авторучку:

– Все будет в порядке. Можешь не волноваться. Сначала в отпуск, потом по собственному желанию, никто не придерется. А документы я тебе сразу же вышлю.

Коля закрыл глаза и, казалось, полностью потерял интерес к жизни, только губы его что-то тихо шептали, но что именно, никто не слышал.

А неглупая гражданка тем временем закончила очередной круг и подошла к Коле с выношенным намерением. Растолкала:

– Так что?.. Вести?

Коля посмотрел на нее в меру безумными глазами, без облегчения вспомнил и сказал:

– Веди.

Она загадочно кивнула и ушла неразгаданная, бережно храня свою недалекую тайну.

– Я как душеприказчик, – сказал Федя. – Ты мне зарплату платить должен.

Коля механически полез в карман.

– Нет, нет, ну что ты! – остановил его Федя. – Я пошутил.

Но Коля совершенно неумышленно достал пачку сигарет и закурил. Федя кисло заулыбался.

У шкафа Валя наконец защелкнула чемодан:

– Всё! – Попыталась поднять, но не смогла.

Открылась дверь, появилась стриженая голова.

– Федя! Федя! – оболтус войти боялся, звал издалека и просовывал в дверь глобус.

– Во! То, что нужно! – откликнулся Федя. – Дуй сюда! Граждане, сейчас будет тост! – Он взял глобус и проверил его движение вокруг оси. Движение было подходящее. – Тишина, тишина, внимание! Тост!

1 В соавторстве с Константином Лопушанским.

Продолжить чтение