Читать онлайн Холодное блюдо бесплатно

Глава 1

Яркие пятна солнечных зайчиков скакали по лужам, прячась в искорках росы, рассыпанных на изумрудных коврах газонов. По ручейкам плыли укутанные облаками тополиного пуха флотилии бумажек и щепок. Недавно завершившийся дождь очистил асфальтовые долины площадей и улиц от накопившихся отбросов, и мусорные кораблики уплывали в таинственное никуда городской ливневки.

В такт прыжкам солнечных зайчиков стремилось взлететь повыше и настроение. Пропитанный озоном послегрозовой июньский воздух словно просил его не вдыхать, а вкушать. Большими пивными кружками. Артем и сам был не прочь пару раз подпрыгнуть или вскачь припустить вдоль обочины, но боялся, что прохожие – люди на вид весьма солидные – не поймут. И заклеймят. А подурачиться хотелось.

Небеса не остались равнодушными к столь детскому желанию взрослого человека и подходящий случай предоставили. Неподалеку от газетного киоска Артем заметил бывшего однокашника Ромку Брагина, который с серьезной миной изучал ассортимент свежей прессы в киоске «Роспечать». Одноклассника Артем не встречал лет двести, если точнее – со дня школьного выпускного, и не знал, что тот живет здесь, в Белореченске. И, распознав в долговязой фигуре старинного знакомца, обрадовался.

Неожиданная радость подвигла Артема на мелкое хулиганство. Подражая индейцам из восточногерманских фильмов с Гойко Митичем в роли главного сиу, Артем подкрался к киоску, зашел за спину Ромки и гаркнул в ухо:

– Бр-рагин, к доске!

Ромка дернулся и отскочил, отмахнувшись от «индейца» – как от назойливой мухи – только что приобретенной газетой. Так резко махнул, что от свежей прессы едва не пострадала физиономия однокашника. В миллиметрах газета просвистела. Прошелестела.

– Стрельцов, ты?!

– Он самый.

– Напугал…

– Извини, не хотел.

– Не верится, – усомнился Брагин. – Шуточки у тебя, смотрю, не изменились.

– А то! В мире должно быть что-то стабильное.

– Ясно все с тобой. Тогда, здорóво, что ли! – улыбнулся Роман и протянул руку.

– Что ли! – ответил на рукопожатие Стрельцов. – Каким ветром в наших краях? Я тебя увидел возле ларька – и даже не узнал сначала. Брагин, думаю, или мираж? Совсем дурной Темка стал, мерещиться призраки прошлого стали. Мы ведь лет пятнадцать не виделись?

– Больше двенадцати точно. Со школы.

– Ох, время летит…

Брагин кивнул и добавил:

– Вернулся в Белореченск я недавно, работу здесь нашел.

Теперь настала очередь кивать Артему.

– Кого из наших встречаешь? – спросил Брагин.

– С ходу и не сообразишь…

Разговор складывался сумбурно, как часто и бывает при встрече со старым знакомым, которого не видел десяток лет. Вроде и пообщаться нужно, а особо не о чем. Вот и приходилось шутить и вспоминать прежних товарищей. Стрельцов решил сломать стандартную канву:

– Слушай, а что мы стоим, как неприкаянные. Давай в кафешку заглянем, посидим по-человечески… обеденный перерыв ведь.

– Не могу, занят, – скорчил извинительную мину Брагин.

– Тогда вечерком? Поговорим обстоятельно, пивка попьем. Или чего покрепче. Есть ведь что вспомнить, что рассказать.

– Лучше в выходные.

– Отлично. Как тебя найти?

– Запиши телефон… – Роман продиктовал цифры, а Артем достал мобильный и занес номер в контакты.

– Домашний?

– Рабочий. Домашним не обзавелся. А сотовый… Я тариф менять собираюсь, так что…

– Без проблем, позвоню на рабочий. В пятницу во второй половине дня.

– Договорились.

– До встречи.

Пожав руку однокласснику, Ромка побежал по своим неведомым делам, а Артем отправился в столовую областной филармонии, где частенько обедал. Если время не позволяло добраться до дома и отведать домашних Настиных разносолов. Молодая супруга Стрельцова плюс к прочим достоинствам готовила умопомрачительно.

Впрочем, и «филармонические» котлеты по-киевски – приемлемый вариант. Удобоваримый. Как раз котлетами и окрошкой Артем усугубил и без того превосходное настроение, на поднятие которого поработали погода и неожиданная встреча. За обедом нахлынули воспоминания о славных школьных деньках. В классе над нескладным долговязым Ромкой нередко подшучивали, порой даже издевались, но выходки сверстников Брагин воспринимал терпеливо, без ответной агрессии, свойственной подросткам. Вообще, по характеру Брагин, если память не изменяла, был тихим и спокойным. В школьные годы Артем к Ромке испытывал определенную симпатию. До дружбы дело не докатилось, но общались нормально. Иногда Артем защищал приятеля от нападок не в меру разошедшихся одноклассников. Сделав вывод о том, что Рома совершенно не изменился и шалость старого приятеля воспринял вполне адекватно, Артем дожевал котлету и принялся за компот. Вкусно, черт побери, хоть и не «Метрополь».

Финансовое благополучие семьи Стрельцовых позволяло ее главе питаться в кафе и ресторанах, но издавна сложилась привычка заглядывать на обед именно в эту столовую. И желания отведать что-нибудь из гипотетических кулинарных изысков и насладиться высоким качеством обслуживания Артем не испытывал – в помпезных заведениях он ощущал определенный дискомфорт. Официанты казались навязчивыми, посетители – снобами, и Стрельцов боялся опозориться ввиду отсутствия соответствующих манер и вкуса.

Покинув столовую, Артем неспешным шагом отправился в офис. Обеденный перерыв заканчивался, но кто ему, соучредителю и коммерческому директору в одном лице, попеняет на опоздание? Право имеют лишь компаньоны, они же закадычные друзья – Валерка Фомичев и Борька Райхман, однако им это не нужно. А Валерка и сам побездельничать мастак, в офисе раз в неделю появляется. Ясным солнышком. И необязательно в конторе штаны протирать. Работа, тьфу-тьфу, налажена, прибыль капает, пусть Фомичев в мэрии и налоговой контакты поддерживает да поставщиков с клиентами по кабакам водит. А также своих бесчисленных девиц. Валерка, в отличие от друга, в ресторанах, барах и ночных клубах ощущает себя, словно рыба в воде. На то он и генеральный директор.

Вообще, сейчас у них в фирме все в ажуре. Не грех на денек-другой себе отгулы придумать, понятное дело, предупредив компаньонов – Армагеддон не случится. Не то что в прежние времена, когда компания вставала на ноги. В ту пору Стрельцов крутился белкой в колесе, искал оборудование, мастеров, налаживал производство, порой не зная, за что хвататься. Домой обычно являлся после полуночи, а полноценный выходной выкраивал раз-два в месяц. К счастью, эра становления давно миновала, и работа жизни не мешала. В ближайшие часы, например, Артему в офисе и делать особо было нечего. Единственным запланированным на сегодня мероприятием оставалась встреча учредителей.

Утром позвонил Валерка и попросил в шестнадцать ноль-ноль быть на месте, неупомянутый важный вопрос собрался обсудить. Что за идея в очередной раз возникла в светлой головушке Фомичева, Стрельцов выяснять не стал, на встрече генеральный расскажет. С подробностями. Проекты и прожекты рождались у Валерки кучами. Борис с Артемом не успевали отбиваться от фомичевских деловых предложений. Справедливости ради, одна из пяти-шести идей являлась не фантастической, а реализуемой.

Нужды торопиться не было, и Стрельцов свернул к киоску, где часом ранее встретил Брагина. Решив собезьянничать и ознакомиться со свежей прессой. Приобрел три газеты, одну – «Известия» – тут же развернул, читая передовицы. Едва успел зацепиться взглядом за статью о наводнении в Европе, как ощутил увесистый удар в районе левой почки. Дыхание перехватило. С ответом Ромка – больше некому – явно переборщил. Артем напугал его слегка, а тот чуть почки не отбил. Очень больно.

Пару раз вдохнув и свернув газету, Стрельцов повернулся и деланно грозно произнес:

– Брагин, ты озверел?!

И замолк.

Перед ним стоял не Ромка, а совершенно незнакомый мужик. Лет двадцати пяти – двадцати семи, среднего роста, коренастый, с глубоко посаженными глазами и коротко стриженной, можно сказать, бритой головой. От бритоголового веяло опасностью. И перегаром. Внешний вид мужика – сбитые костяшки кулаков, стрижка, татуировка на предплечье, «железные» зубы, напряженная, словно у севшего в низкий старт спринтера, поза свидетельствовали, что товарищ явно тревожный, похлебал баланды из котла жизни. И готов адекватно отреагировать на любое неосторожное телодвижение каждого встречного. И чужие носы, судя по кулакам, ломать бритому приходилось не раз.

Артем растерялся. С одной стороны, удар в бок требовал адекватной ответной реакции, а с другой – рассудочность взывала к осмотрительности. Осмотрительность одолевала. Возможность приобрести пару синяков не вдохновляла. И трусость здесь не при чем. Шрамы украшают мужчину и укрепляют его репутацию до определенного момента. Когда мужчина достигает положения в обществе, приобретает авторитет, уважение и, скажем… достопочтенность, а иногда и просто с возрастом, синяки и шишки перестают являться признаками доблести, а становятся метками глупости. В глазах точно такого же достопочтенного большинства.

Влез в драку, заработал пару фонарей – значит, недостаточно умен и дипломатичен, чтобы избежать конфликта, урегулировать его мирными средствами, без мордобоя. И опозорился. Детский сад, честное слово. А если в процессе возни он еще и перепачкается? Вообще конфуз! И с милицией разборки не очень хочется затевать: объяснения, протоколы, очевидцы, понятые… бр-р. Он ведь не просто гражданин Стрельцов: имярек, паспортные данные, он, между прочим, коммерческий директор фирмы «Мебель-плюс», муж и будущий отец. И о собственной репутации необходимо заботиться. А тут вдобавок невольные зрители начали появляться – в сторонке стояла и наблюдала за развивающимся конфликтом троица прихлебывающих пиво из банок молодых бездельников. Да и любопытная киоскерша из своей будки с надписью «Роспечать» выглянула.

Очевидно, уровень «достопочтенности» Артема за последние годы вырос очень сильно, поскольку запятнать репутацию добропорядочного гражданина, потеряв долго зарабатываемое реноме, показалось ему более позорным, чем прилюдно получить тычок кулаком под ребра от незнакомого субъекта. Поэтому физиономия бритоголового молодчика осталась нетронутой, из-под губы не брызнули багряно-красные капли, и сам недоделанный скинхэд по-прежнему стоял на ногах, а не повалился подрубленной осиной наземь. Стрельцов его даже по матушке не приласкал на великом и могучем, а попытался урегулировать ситуацию через переговоры с агрессором.

Учитывая обстоятельства «встречи на Эльбе», вопрос прозвучал гипертрофированно вежливо и размыто:

– Простите?..

Бритоголовый не простил. Он вообще ничего не сказал, лишь, слегка прищурившись, разглядывал Артема. Хотелось просто повернуться и удалиться, уклонившись от общения с тревожным товарищем, но сдерживало опасение, что неприятные ощущения в поясничной области могут повториться. Или в смежной области. Не дождавшись реакции, Стрельцов повторил сакраментальный вопрос. На тот случай, если до скинхэда долго доходит.

– Простите?..

– Не узнал… – удивительно высоким голосом констатировал бритоголовый. – Ладно, живи пока. Но не радуйся! Как-нибудь пересечемся. И, падла, теперь почаще оглядывайся, понял?

Не дождавшись ответной реплики и не попрощавшись, незнакомец развернулся и быстрой походкой направился в сторону автобусной остановки. В воздухе таял слабый аромат перегара.

Пивные парни пребывали в трауре. Наклевывавшееся бесплатное развлечение сорвалось. Любопытная продавщица газет и журналов с печальным вздохом скрылась за рядами печатной продукции. Артем же остался стоять возле киоска в полном смятении, непроизвольно сжимая кулаки до костяного хруста и появления белых пятен на ладонях. Проводив взглядом незнакомого агрессора, Стрельцов выразил всю полноту чувств парой емких выражений. Волшебная сила слова! Артем сразу же вспомнил обладателя странного голоса. Это был рядовой роты, в которой сержант Стрельцов лет десять назад проходил срочную военную службу. И фамилия хама всплыла из глубин памяти – Чхеидзе, а имя – то ли Михаил, то ли Николай. Вместе они служили недолго – на момент призыва рядового Чхеидзе Стрельцов уже числился в старослужащих, и вполне заурядный «дух» ничем особенным ему не запомнился. Разве что необычным голосом и прозвищем – Нина. И вот теперь такое, мягко говоря, странное рандеву.

Идиотская ситуация. В душе противным паучком копошилась некая недосказанность. Неудовлетворенность. Впрочем, досказывать что-то было уже некому, а удовлетворять амбиции и срывать злость – не на ком. Не догонять же бывшего сослуживца, требуя объяснений. Тем более тот уже скрылся из виду. Поэтому Артем гордо ретировался с поля несостоявшегося боя.

Солнышко по-прежнему расплескивалось золотистыми брызгами по озеркам подсыхающих луж, воздух не стал менее свежим и вкусным, однако наслаждения от прогулки Стрельцов уже не испытывал. Настроение, прежде взлетевшее до высотных этажей, рухнуло куда-то на уровень городской канализации. А то и пониже. Будто в душу нагадили.

Любопытно, за час столкнулся с двумя старыми знакомыми, с которыми много лет не виделся, и такие разные эмоции испытал. Поневоле уверуешь в то, что есть закон жизни: за позитивными событиями следует неприятное, а за белой полосой – черная. То ты кого-то, то тебя кто-то… Утешаясь подобными размышлениями, Артем понемногу успокоился, и, когда подходил к офису, злость и раздражение испарились. Исчезли. Вместе с мокрыми пятнами на серо-черном панцире асфальта.

* * *

Кожаные лапы кресла обнимали талию… и то, что пониже, массировали бока и, казалось, засасывали в уютное, мягкое чрево. С эффективностью трясины. Ни вырваться, ни встать. С той разницей, что трясина, как правило, не отпускает своих жертв, а кресло нехотя, но все же освобождало людей из ласкового плена. Резко вскочить из такого кресла – нечего и пытаться. Не получится. Извлечение тела из «мебельных» объятий возможно лишь с предварительным перемещением центра тяжести ближе к краю или при помощи упора рук в подлокотники.

У человека бывалого и наблюдательного наверняка возникло бы ощущение, что гостевое кресло так специально устроено. Чтобы у посетителей кабинета господина Туманова не возникало необдуманных намерений. Подскочить, например, и замахнуться на хозяина кабинета. И тем более, не дай бог, попытаться заняться рукоприкладством. Намерения-то не возбраняются. Запретить думать о разных гадостях, к сожалению, невозможно. А вот воплощение подлых намерений должно пресекаться на стадии пробных прикидок. Где-то на этапе: «А вот сейчас, как поднимусь да по физиономии двину!»

Выскажи бывалый человек подобные мысли вслух, господин Туманов непременно подтвердил бы эти предположения. И оставалось бы только подивиться его дьявольской предусмотрительности. Впрочем, посетители кабинета едва ли даже мысленно позволяли себе съездить по морде хозяину кресла. Разве что самые отмороженные и в глубине души, куда ни один психиатр не заглядывал.

Серега Величев по кличке Велик о подобном героическом поступке иногда грезил. Отдавая отчет в неисполнимости мечты. В фантазиях Сереги количество мысленных свингов и апперкотов, врезающихся в физиономию шефа, нередко было прямо пропорционально количеству и качеству «пилюль», полученных в служебном кабинете Туманова. Того самого Алексея Михайловича Туманова, депутата Законодательного собрания Белореченска и председателя совета директоров банка «Монолит», в узких кругах известного под кличкой Леха Туман.

Сегодня Алексей Михайлович вставлял пистоны Сереге за вчерашнюю драку в ресторане, где Велик со товарищи славно покуролесили. Не одно мурло славно начистили, и за дело – нечего нормальным пацанам хамить. Ну, ущипнул кто-то из пацанов официантку за ягодицу, с кем не бывает, а челядь шум подняла, давай их выставлять из кабака. И не утерпели. Погромили кабак маленько. А шеф теперь гневается, кричит, что имидж ему портят. Туманов собирался выдвигать свою кандидатуру на выборах главы городской администрации и на имидже просто помешался. Уже почти час нотации читал. Хотя Туман чихвостил Серегу вяло, без энтузиазма, поэтому в величевских грезах шеф тоже получал меньше обычного. Но получал, поскольку нотации Велик вообще с трудом переносил, а на похмельную голову – просто не переваривал. На тридцать первом апперкоте Туманов упал на пол и взмолился о пощаде. Велик попинал его для порядка и отпустил.

– Ты не уснул случайно? – Демонстративно ласковый голос начальника бесцеремонно вырвал Сергея из страны фантазий. – А то, может, подушку выдать?

В устах Тумана вопрос прозвучал угрожающе. Понятно, какую подушку он выдаст – каменную плиту на могилу!

– Нет, шеф! Я слушаю! – дабы не искушать патрона, бодро прохрипел Велик и пошевелился в кресле. В голове неприятно зазвенело, незримые кузнецы пару раз врезали тяжеленным молотом по черепной коробке, желудок совершил кульбит. Очень захотелось опохмелиться, но сегодня вряд ли получится. Пока, по крайней мере.

– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнул хозяин кабинета. – В общем, я тебя воспитывать не буду, еще один такой косяк, и пойдешь рынок охранять. Уразумел? А там косорезить начнешь, уволю.

Шутки кончились. Велик не припоминал, чтобы кого-то из окружения Туманова увольняли. В лесочке прикапывали, с пулей в башке в реку бросали, а вот на вольные хлеба – не случалось. И Сереге совсем не понравилось, как шеф говорил об охране рынка. Словно о свершившемся факте.

– Шеф, да я больше ни-ни, ни в жизнь, блин, в натуре! Ни одну гниду в кабаке пальцем не трону! – поклялся Величев, преданно глядя в глаза Алексея Михайловича. Поклялся настолько рьяно и истово, что от переизбытка чувств едва не перекрестился.

– Артист! – умилился Туманов. – Грех такому не поверить. Короче, Смоктуновский, даю тебе шанс исправиться. Есть одно маленькое дельце…

«Как обычно – грязное!» – подумал Серега, но вслух, естественно, ничего не сказал. С детских лет Величева отличала повышенная брезгливость, к примеру, запачканные руки раздражали его невероятно. Смешно, но кровь, наряду с прочими выделениями человеческого организма, он также не переносил. Поэтому холодным оружием никогда не пользовался, предпочитая огнестрельное. Ни на разборках, ни в драках, ни при наказании проштрафившихся должников. Кулаками помахать для забавы или пулю в затылок пустить с дюжины шагов – это душа Велика принимала, а вот против того, чтобы пырнуть заточкой кого в пузо, рискуя измазать одежду и руки кровавыми брызгами – протестовала. Тошнотой и мерзким привкусом во рту.

Жаль, в кабинет к Туманову с верной «береттой» не войдешь. Отобрали…

– …потянешь его – не пожалеешь, – продолжил хозяин кабинета. – А нет, тогда… – Туманов развел руками. Мол, не обессудь. Что означал незатейливый жест, Велик догадывался. К прискорбию.

– Что за работа? Типа, завалить какого-нибудь фраера? – без лишних экивоков спросил Серега. Подобными делами для шефа он занимался не раз. И не два.

Туманов поморщился.

– Все бы тебе, Велик, валить. Нет, тут потоньше работа требуется. Не знаю даже, справишься ли. – Алексей Михайлович окинул взглядом крепкую фигуру ерзающего в кресле Сереги.

– Когда я подводил? – ровным голосом попытался выразить возмущение Величев. Несмотря на отсутствие приличного образования (девять классов средней школы), Серега довольно много читал, особенно в сравнении с другими «бригадирами» и «торпедами» Туманова. По большей части – произведения детективной и приключенческой направленности. И из прочитанного вынес убеждение, что краткость изречений повышают авторитет в глазах собеседников. А уж постараться выглядеть достойным уважения и доверия в глазах шефа – то, что доктор прописал. Для здоровья.

Возмущение Сереги Туманов пропустил мимо ушей.

– Хотя нюх тебя не подвел. Упокоить кое-кого придется, но есть нюанс… – Алексей Михайлович сделал паузу и еще раз взглянул на самого исполнительного из своих «бригадиров», будто прикидывая, знает ли тот значение последнего термина, – надо, чтобы подозрение пало на одного человека. Даже не подозрение, а чтобы в прокуратуру попали веские доказательства его вины. – Туманов понизил тон и не говорил, а скорее шелестел, а слово «веские» вообще прошипел рассерженной змеей. И не ужом.

– Типа, подстава, – выказал сообразительность Серега. До сего дня задания шефа действительно были попроще: того замочить, этого припугнуть, из того выбить долги. А тут – прямо комбинация! Растет, значит, Серега Величев в глазах начальства. Поэтому Велик поспешил уверить Туманова в том, что с поручением справится, соорудив на морде деловитое выражение:

– Без базара! Сделаю, шеф! Кого валить и кого подставлять?

– Моего конкурента на предстоящих выборах знаешь?

– Что?! Калинина?! – удивился и слегка напрягся Серега. Мочить председателя Законодательного собрания области или подставлять его – это… боязно. У него ведь и в охране целая толпа павианов ошивается, и бывшие спецы ФСБшные, и юристов куча, и адвокатов. И вообще, подступиться к фигуре такого масштаба нереально. Он ведь по второсортным кабакам не шныряет. Это все равно что на Туманова нацелиться. Как бы тут самого не подставили. Или не замочили при исполнении должностных обязанностей.

– Ты охренел?! – зашипел Туманов. Он вылез из-за стола, подошел к креслу с Величевым и навис над непонятливым бригадиром. – Думай башкой своей дырявой, дебил, что метешь! И без фамилий, даже здесь! Глушилки работают, конечно, но и языком молоть…

– Молчу, молчу, – покорно поднял руки Серега, и с тоской подумал, как бы все-таки славно было подняться с кресла и напинать по толстому тумановскому заду. Тогда бы сразу стало ясно, кто дебил, а кто уважаемый пацан.

– Придурок! Я не о самом говорю, а о его любимом сынке. Об идиоте вроде тебя!

– Типа, о Сашке? Который Паровоз?

– О нем!

– Это его надо, типа… того? – Велик провел ребром ладони по горлу, демонстрируя повсеместно известный жест недобрых намерений.

– Олигофрен! Ничего лучше не придумал? Доведешь ты меня когда-нибудь до греха. Пошевели извилинами; если труп щенка найдут на помойке, на кого пальцем показывать начнут? И обвинять во всех тяжких? Правильно! На его конкурентов по предвыборной борьбе. А кто у папы главный конкурент, соображаешь?

– Понятно.

– Вот. Мне лишние проблемы сейчас – как собаке велосипед. Планов – громадье, на кон многое поставлено, а бабки такие заряжены, что тебе и не снились. Обратку включать уже нельзя. А случись бяка с сынком, папа вонь поднимет до небес. Резонанс пойдет, в газетах начнут мусолить, на телевидении склонять, и прокатят меня тогда… бочкой по дорожке. С аплодисментами. На хрен мне эти кренделя?

Серега поерзал в кресле и кивнул, мол, понимаю, шеф, кренделя не нужны.

– Но… – воздел палец в потолок Туманов, – казус с сынком случиться должен. Догоняешь?

– Пока, типа, не очень, – честно признался Велик.

– Диспозиция такая… – Алексей Михайлович демократично присел на подлокотник кресла и по-приятельски положил руку на плечо Величева.

«Слов-то нахватался!» – мелькнула мысль в похмельных Серегиных мозгах. Скорее – скрипнула.

– …Есть одна девка, зовут Наташа Климова. Она подружка Паровоза. Бывшая. Теперь у нее другой хахаль. И с ней на днях неприятность произойдет. А менты на месте преступления выкидуху найти обязаны. Пока врубаешься?

– Ясен пень, девку на перо воткнуть. Как два пальца об асфальт!

– Тихо! – прошипел Туманов и едва ли не зашептал в ухо Сереге:

– Наташа эта живет на Коммунальной, двадцать пять, в одной из химкомбинатовских хрущовок. Там пролетарии да старушки с ветеранами обитают, поэтому проблем быть не должно. Зайдешь с пацанами, слесарями там или электриками, представляетесь, сам решай, и аккуратно валишь девочку. Если рядом хахаль нарисуется, валишь и его в штабель. А выкидуху в подъезде сбрасываешь. Будто впопыхах, в расстройстве чувств уронил. Дырки делаешь осторожно, в перчатках.

– Понятно.

– Смотри пока Наташино фото, чтобы не обознаться. – Туманов встал, вытащил из ящика стола кипу глянцевых листков и протянул Сереге. – Сейчас и перо будет.

Пока Величев разглядывал фотографии будущей жертвы, Алексей Михайлович вызвал в кабинет своего помощника и одновременно главного охранника – Костю Масальского, по прозвищу Мосол. Костя прихватил с собой какой-то бумажный пакет. Развернув его, Туманов извлек на свет затейливо украшенный нож с выкидным лезвием. Рукоять ножа была обмотана полиэтиленом и скреплена скотчем.

– А обмотано на кой хрен? – поинтересовался Серега, принимая из рук шефа нож.

– Не лапай, держи аккуратно! Для того и обмотано, чтобы отпечатки не стереть. Там пальчики Паровоза остались, в полной комплекции. Тесак держи осторожно. Здесь и здесь – лучше вообще не трогай.

– А как я телку тогда валить буду? Тут, блин, и взяться-то не за что.

– На то ты у нас и профи, а не лох помоечный. Свяжи предварительно, примерься и тогда бей.

– Легко сказать…

– Алексей Михалыч, спец, криминалист, сказал, что держать нож можно как угодно. Отпечатки под пленкой не смажутся и не сотрутся, – вмешался Мосол.

– Костя, а ты почему еще здесь?! Принес ножик и вали в приемную, без тебя разберусь, – нахмурился Туманов.

– Понял. – Масальский испарился со скоростью развоплощенного молитвой привидения.

– Ладно, раз спец сказал, то держи, как хочешь. К тому же там гравировка есть, – смилостивился Алексей Михайлович.

Действительно, по лезвию змеилась мелкая надпись: «Саше Калинину от Димы». Да, удружил неведомый Дима Паровозу… Теперь замысел Туманова стал ясен Сереге. Труп в квартире, перо с гравировкой, где фамилия хозяина выкидухи указана, пальчики на рукоятке – надо быть совсем тупым, чтобы не повесить труп на Паровоза. Среди ментов тупых, может, и полно, но настолько… Ухватятся за труп Наташи, как за квартальную премию, очередную палку срубят, раскрываемость, типа, отчетность. Сынка подтянут, трупец повесят, и папке жарко станет. Калинин, ясен перец, крендель крутой, но здесь покувыркается. И, хрен знает, отмажет любимого сынульку или нет. А кресло мэра, верняк, накроется медным тазом. Или еще чем похлеще. А погоняло у Паровоза прямо пророческим оказалось, пустят его локомотивом, разве что вагоны цеплять не будут. Групповуху не пришьют, некого, да и Туман указаний не дал.

Красивый расклад. Интрига, блин. Шито-крыто, и Туман, типа, не при делах. Хотя он-то как раз в теме. Наверное, Денисюк подсказал, советник и правая рука Туманова, он горазд на подобные штучки, даром что бывший мент. Серегины брови невольно поползли вверх. В знак уважения к хитроумию и дальновидности шефа и его приближенных.

Алексей Михайлович обратил внимание на мимическую гимнастику Величева:

– Вижу, доходит.

– Есть малость. Шеф, а перышко-то такое славное, типа, откуда?

– Любопытство, Велик, это порок! И, как правило, наказуемый. С ним бороться следует. Еще небезызвестной Варваре шнобель на базаре… того. За любопытство. В пословицу вошло. Тебе свой не жалко?

– Шеф, я, типа, без задней мысли.

– Шучу-шучу! Для дела тебе знать это, конечно, необязательно, но, учитывая мое к тебе доверие, расскажу. Цени! Ножичек свой именной сынок в кабаке забыл. Фрукты резал, пальцы гнул, телкам басни рассказывал о том, какой он крутой, и заболтался. Прошляпил выкидуху. А она еще и с пальчиками его оказалась. Четкими. Грех не использовать столь вопиющее свидетельство человеческой глупости. Теперь ножичек и пригодится для благого дела.

Серега вновь подивился, насколько гладко чешет Туманов. Во насобачился. Величев знал, что шеф уже довольно давно каждую неделю занимается со специалистами по, как ее там… культуре речи. А ведь пять лет назад одними матами сыпал. Всех в хвост и в гриву метелил. И феней не брезговал, даром что нет ни одной ходки за плечами. Хотя и сам Серега к «хозяину не хаживал», имел лишь две условные судимости: за хулиганство и хранение огнестрельного оружия. Да что там феня с матами, прежде Туман и в рыло норовил заехать. По поводу и без оного. А ныне заслушаться можно: «…вопиющее свидетельство…», «…для благого дела…», «…как правило, наказуемый…». Даже завидно. Может, тоже к мастеру разговорного жанра на прием записаться?

– И ножичек пригодится, и пальчики. – Туманов еще раз покатал на гортани и языке фразу, словно опробуя на вкус, как звучит. – Ты вообще сынка хорошо знаешь?

Серега пожал плечами:

– Не, слышал просто.

– А подружку его?

– Первый раз сейчас, блин, увидел.

– Значит, проблем возникнуть не должно. Ты их не знаешь, они тебя – тоже, мотива нет, претензий – тоже. Все супергут! – едва ли не стихами заговорил Туман. – Да и алиби тебе с пацанами обеспечим. Ладно, ты понял?

– Типа да.

– Не типа, а да или нет?

– Да.

– Срок тебе до пятницы, потом сынок на отдых улетает в Сочи, там у папы дачка. И проторчит на море хренову тучу времени. Поэтому решай проблему до пятницы! Справишься – не пожалеешь!

– Понял.

– Вопросы?

– Да, типа, все в лимонаде… – Велик почесал ту часть тела, которая среди его друзей ласково называлась «репой». – Не, есть один: а менты купятся на подставу? Я про Паровоза не слыхал, чтобы он пером жмуров крошил.

– Плохо слушал, значит. Мальчик у нас с Уголовным кодексом баловал. Подрезал телку по пьяни, насилу откачали, а мальчика закрыли. На пятерик баловство тянуло, но папка отмазал. Так что с ножичком сынок упражнялся. Наследил. И менты купятся и… прочая прокуратура. На этот раз отмазать не должен… Еще что? Бабки нужны?

– Нет.

– Тогда гуляй, работай. И помни: до пятницы!

Комфортабельная ловушка наконец выпустила очередную жертву из своих объятий. Скрипнув от сожаления.

* * *

Едва вернувшись в кафе «Королевская охота», где располагалась своеобразная штаб-квартира Серегиной «бригады», а сам он числился одним из учредителей, Величев послал двух «торпед» – Гвоздя и Химика – на улицу Коммунальную. Приказав следить за квартирой Наташи, и как только подружка Паровоза появится на горизонте, немедленно уведомить бригадира. Их же Серега решил взять и непосредственно на работу. Они и посообразительнее прочих и язык за зубами держать умеют. А у Химика даже незаконченное высшее образование за душой. Конечно, с ними не так весело, как, например, с Митяем или Кривым, с которыми славно бухать и громить кабаки, но тем тонкую работу не доверишь. Бабло с должника стрясти, залетного фраера шугануть или стволами потрясти на разборках, стрелках и толковищах – тут они незаменимы, а чуть в сторону – нагородят, что… охренеешь разгребать. Да им просто терпения не хватит в засаде сидеть; заскучают, налакаются пива и поедут кататься.

Есть еще вариант: Чалдона отправить. Он малый тоже не промах; предусмотрительный, осторожный, бухает с оглядкой, но есть пара изъянов. На картах и бабах помешан. Карты – до лампады, а вот на бабе проколоться может. Взбредет что-нибудь в башку, пожалеет телку, взбрыкнет в неподходящий момент. Маловероятно, но чем черт не шутит. Чалдона и потом запахать не грех; если калининская девка не сразу нарисуется, то «наблюдателей» менять придется.

Нет, достаточно Химика и Гвоздя. Тем более что затягивать исполнение тумановского задания Серега не желал. Туман сделал крупную ставку на выкидуху Сашки Паровоза и дал срок до пятницы, и если, не дай бог, Серега не успеет, то точно отправится рынок охранять. В лучшем случае.

Нутро просило водочки или коньячку. На крайний случай – пива. Похмельный синдром все-таки, сушняк и прочие прелести, которые за время экзекуции и наставлений в кабинете шефа только усилились. Однако пить нельзя – голова ясная нужна. Поэтому нутро Серега осадил и от алкогольных напитков отказался. Решил, что туманить мозги ни к чему. Не то впоследствии Туман их так прочистит…

Усмехнувшись про себя невольному каламбуру, Велик попросил официанта принести кофе. У Серегиных пацанов глаза из орбит не вылезли. Вот если бы Митяй принялся с похмелюги не пиво или водку хлестать, а кофе, то народ удивился бы. А если бы чайком стал баловаться Проф, который и прозвище-то свое – Профилакторий (сокращенно – Проф, позднее переросшее в издевательское «Профессор») – получил за пристрастие к алкоголю, поскольку некогда лечился в специализированном учреждении, то впали бы в состояние, приближенное к панике. Как же, устои рушатся. Величев же имел репутацию человека умеренного в питии, лишь изредка позволяющего себе бузить и крупнокалиберно закладывать за воротник. По статусу полагалось. Да и пацанам запрещал прикладываться к пузырю, когда наклевывалась серьезная работа.

А она, похоже, наклевывалась.

– Кривой, поставь стакан на место!

– Велик, ты чего?

– Поставь, сказал! Олег, больше ему не наливай.

– Хорошо. – Бармен Олег отобрал стакан у расстроенного «быка».

Кривой поник головой. Почти как боец молодой из известной песни о Гражданской войне. У бойца комсомольское сердце было пробито, а у Кривого горели трубы. Причина уважительная, но, когда бригадир в таком настроении, лучше не перечить.

– Серый, в натуре, тебе шеф что-то поручил конкретное? – на правах закадычного кореша поинтересовался Митяй.

– Поручил, – буркнул Величев, отхлебнул темную горечь из миниатюрной кружки и скривился. Какая дрянь! Однако тошнота пропала, а сухость в горле заметно снизилась.

– И?..

Велик проигнорировал уморительно-вопросительную рожу Митяя, пожал плечами и гаркнул:

– Всем до субботы не пить! Ясно?! А то рынок охранять пойдете вместе со мной. Или вообще закопают.

Никто ничего толком не уразумел, но пацаны предпочли не высовываться и нестройным хором издать утвердительное кваканье. Или кивнуть. Даже закадычный кореш Митяй тоже кивнул. Велик ему, конечно, почти брат, но «бригадир», лицо, приближенное к Туманову.

– Серый… – После короткой паузы Митяй попытался-таки выяснить что-нибудь про задание шефа, но закончить фразу не дали.

– Велик, к тебе там лох какой-то пришлепал. – Олег показал на входную дверь, возле которой с ноги на ногу переминался мрачный субъект со свертком в руках.

– Один?

– Да.

– Чего хочет?

– Поговорить и вроде как заказать кого…

– Заказать?! Я что, похож на портного или швею-мотористку? Нет, совсем фраера страх потеряли. Уже разные, типа, пролетарии стали подкатывать… с заказами. Скоро пенсионеры потянутся. И откуда этот крендель узнал что почем?

Олег пожал плечами.

– Без ствола, проверил?

– Чалдон смотрел, пустой он.

– Может, в бубен ему закатать? – оживился Митяй, найдя точку приложения энергии. Не удалось Серегу на базар развести, так хоть незнакомому дятлу клюв начистить.

– Отдохни!

Митяй увял.

– Ладно, зови… заказчика. Поглядим, что за фрукт…

Олег привел типа со свертком. Мужик как мужик, на вид лет тридцать, холеный, лицо вытянутое, лошадиное. Напускает на себя мрачный вид, но заметно трусит.

– Садись, коль пришел. – Величев указал на пустой стул напротив. – Чего надо?

Мужик воспользовался предложением и уселся. Сверток положил перед собой на стол и накрыл руками. «Прям пай-мальчик!» – ухмыльнулся Серега.

– Я слышал, что вы занимаетесь… решением, скажем так, пикантных проблем. Репутация у вас очень высокая. А у меня есть один… вопрос, который самостоятельно, без вашего участия или… кого-то вроде вас, я закрыть не в состоянии…

«Красиво метет, собака, и про репутацию загнул», – оценил Величев и перебил пай-мальчика:

– А у меня тут, типа, бюро добрых услуг?!

Пацаны дружно заржали. Настолько громко, что, услышь их любой ипподромный скакун, комплекс неполноценности ему обеспечен на всю оставшуюся жизнь.

– Нет, но я слышал…

– Что-то ты слишком много слушаешь, родной. Уши не заболят?

Фраза вызвала новый приступ смеха у «торпед».

– Если не хотите разговаривать… – не стушевался визитер и начал подниматься со стула.

– Родной, ты куда собрался, мы с тобой, типа, не закончили?

Сзади к мужику подошел Митяй и положил свою лапу ему на плечо. Весьма увесистую лапу, похожую на медвежью.

Визитер икнул и плюхнулся обратно.

– Ты знаешь, на кого я работаю?

– Слышал.

– Все-то ты слышал… Шеф, между прочим, не одобряет, когда его пацаны на стороне пашут. Ты меня подставить хочешь? – Мягкость в голосе Сереги отдавала зловещими нотками. Похмелье понемногу проходило, настроение улучшалось, и он был не прочь немного поразвлечься. Пусть и с этим залетным кренделем.

– Нет, что вы! Но я слышал, что вы беретесь… за вознаграждение…

– У тебя определенно что-то с ушами, родной. Может, типа, их укоротить?

Мужик не ответил, а полез в пакет, вытащил оттуда две пачки тысячерублевых, положил их на стол и подвинул к Величеву.

– Это вам, Сергей Васильевич.

По имени и отчеству Велика никто сроду не называл, и он слегка опешил:

– Сергей Васильевич?!

– Ну да.

– Брат, ты начинаешь мне нравиться. Люблю конкретных пацанов. – Велик взял пачки и взвесил на руке. Немного, но на пиво с фисташками хватит. Курочка по зернышку клюет.

– И вот… – Визитер достал еще три пачки и присовокупил их к товаркам. Опустевший пакет скомкал и засунул в карман. – Это аванс.

– Базар становится все реальнее и реальнее, – протянул Величев. Нового взрыва хохота не последовало. Серегины пацаны сказки Кэрролла не читали и мультфильм о приключениях Алисы в Стране чудес не смотрели, потому шутку никто не оценил. А те, кто мог читать или смотреть, сейчас находились далеко от кафе на улице Коммунальной. – И чего ты хочешь?

– Одного человека наказать надо.

– Я надеюсь, ты его, типа, не шлепнуть просишь? Я за мокруху не берусь, так и знай, – специально повысил голос Велик. Для ушей пацанов, и на тот случай, если разговор кто-то «пишет». А то развелось диктофонов, телефонов, микрофонов и прочей электронной дребедени. Да и органы расплодились, как тараканы на кухне.

– Нет, что вы. Тут немножко другое. Он пострадать должен.

– Понятно. Давай дальше вещай.

– Сергей Васильевич, а мы можем переговорить в более… конфиденциальной обстановке?

– Чего?!

– Наедине можем пообщаться?

Велик задумался. А почему бы и нет? Подобные разговоры не любят лишних ушей. И если сначала Серега хотел лишь развлечься, поэтому и базарил при пацанах, то теперь гость его заинтересовал. К тому же крендель уважительный, финансово благополучный, а не лось какой-нибудь невменяемый. Не то чтобы хлипкий, но и не подобие Митяя. Начнет быковать, рога за пару ударов обломать можно. Да и не будет он барагозить, по морде видно. Оценив таким образом степень опасности и полезности гостя и заключив, что побазарить с этим «буратино» не зазорно, Серега поднялся из-за стола:

– Пошли в кабинет. Перетрем тему тет-а-тет. Олег, накрой нам там.

Мужик проворно выскользнул из-под тяжелой Митяевской длани и направился вслед за Величевым. На физиономии Серегиного боевого товарища и закадычного дружка проступило жестокое разочарование. Мало того, что Велик сухой закон объявил, так и еще до него дошло, что начистить бубен залетному фраеру не удастся.

День не задался с утра.

* * *

– С ума сошел?!

– Ты послушай…

– И слушать не желаю. Это же бред! Полный. Тебе отдельную персональную долю посулили, что ли?

– Артем, не кипи! Подумай лучше…

– Не хочу даже думать!

– Оно заметно!

– Да пошел ты!

– Сам туда иди!

Изрыгнув пару десятков завуалированных взаимных оскорблений и упомянув родственников – до четвертого колена включительно – в весьма нелицеприятном смысле, оппоненты на секунду угомонились. А потом возобновили… обсуждение.

Конструктивный разговор не клеился. Однозначно. Больше часа мусолили тему, орали, стучали кулаками по многострадальному столу, а наиболее экспрессивные спорщики порой вскакивали и бегали по кабинету, но заинтересованные стороны стояли насмерть. Признаков компромисса ни в бинокль не разглядеть, ни под микроскопом.

Внеочередное собрание учредителей ООО «Мебель-плюс» грозило затянуться до морковкиного заговенья. Если диспутанты сами раньше не заговеют. От чрезмерного хотения сунуть другу и компаньону в морду. Для лучшего взаимопонимания. Авось и появится платформа для взаимных уступок. Пока же позиции спорщиков не сдвинулись ни на йоту. Впрочем, и вопрос на повестке дня стоял отнюдь не о подшивке старых валенок.

Важный, можно сказать, системнообразующий вопрос стал яблоком раздора между Артемом и Валеркой Фомичевым. Из разряда гамлетовских, но не риторический типа: «быть или не быть?», а вполне насущный и неоднозначный. Звучал он примерно так: «продавать или не продавать?». Фомичев ратовал за «немедленно продавать», а Стрельцов упирался и кричал, что никогда не допустит…

Предметом потенциальной сделки была сама фирма «Мебель-плюс». Не далее как сегодня с утра известный в Белореченске и окрестностях бизнесмен, эдакий мини-олигарх, владелец заводов, пиццерий и улицы магазинов Арсений Мамаев предложил за некислое вознаграждение сделать его учредителем ООО «Мебель-плюс». Единственным и неповторимым. То есть продать ему свои доли всем трем компаньонам. Пакетом. Если хоть один из собственников заупрямится, сделка не состоится. Интерес столь значительной фигуры в экономической жизни города к не слишком крупной фирме, специализирующейся на изготовлении и торговле мебелью, объяснялся просто – Мамаев вознамерился влезть в новую для себя сферу деятельности.

Услышав это в изложении Валерки, Артем заявил, что ни на грош не верит в намерения Мамаева. На кой ляд такому прожженному дельцу что-то там прощупывать, когда он давным-давно все уже вынюхал, выяснил и прощупал. И у него одних аналитиков и экономистов, которые и капиталовложения могут оценить, и перспективы, и прочую бухгалтерию – вагон.

Валерка возразил, что на мотивы Мамая ему плевать, главное – предложение выгодное. Стрельцов же рявкнул, что ему не плевать, ведь столько труда и сил вложено, с нуля начинали, ночей не спали, каждую копейку берегли.

И понеслось…

Диалога, как выражаются в высших дипломатических кругах, не получилось. Обсуждение перетекло в спор, а тот в свою очередь – в препирательства. Причем бодались Стрельцов с Фомичевым, а Райхман в основном отмалчивался.

– Подумай, какие деньги предложены! Мы на них…

Сумма сделки действительно впечатляла, позволяла… многое, в том числе и затеять новый серьезный бизнес, но Стрельцов упорствовал.

– Что мы на них?.. Как ты мечтаешь, типографию купим и издательство откроем?

– Почему сразу издательство? Можно и на другое… Да сколько можно этой мебелью заниматься?! Меня уже тошнит от диванов, стенок, кухонь и стеллажей.

– А ты два пальца в рот сунь, авось и полегчает!

– Себе сунь… – Валера подробно и точно описал то место, куда Артему стоило засунуть перст.

Стрельцов ответил в том же духе:

– Артем, может, в самом деле стоит сменить профиль. Какая разница, чем на хлеб с маслом зарабатывать? – подал голос Райхман.

– Боря, и ты туда же?!

– А что такого?

Компаньонов понять не трудно. Фомичев в их фирме в основном глобалил и решал проблемы с разнообразными контролирующими органами, Райхман рулил финансами и бухгалтерией. Им по большому – гамбургскому – счету все равно, чем заниматься: мебелью, цветами или… замороженными лягушками. Их роль от этого не слишком изменится. Понять-то не сложно, но принять… Ведь именно Артем ведал вопросами, непосредственно связанными с производством и реализацией: поставками, продажами, работой с клиентами, магазином, отгрузкой и т. д. И специфику бизнеса впитал с потом и кровью. Порой собственным горбом работал, в прямом смысле слова. К каждому станку, к каждому столу руку приложил. И забыть все, начать с чистого листа? Согласиться с друзьями Стрельцов не мог. Физиологически. Правда, и собачиться с ними, а то, что ссора в случае отказа предстоит нешуточная, вплоть до окончательного разрыва отношений, сомнений не вызывало, не хотелось. Душа разрывалась.

Проклятые деньги!

– И какого черта Мамаев именно к нам прицепился? И на кой ему дерево?! Колбасы и пиццы мало? – Стрельцов от злости едва не сплюнул на пол. – Может, он от нас отстанет?

– Не отстанет, – заметил Борис. – Мамаев уже приобрел три леспромхоза, вложил бабки и задний ход не включит. Поэтому иного выхода я не вижу – надо соглашаться на продажу. А то потом он нас демпинговыми ценами задушит, и сами к нему на поклон прибежим.

Суждению Райхмана стоило доверять. Фраза «насколько мне известно» в его устах означала то, что информация является на сто процентов достоверной. Нюх у Бориса был лисий, плюс аналитические способности на уровне не доступном Артему. В их компании Борис всегда уравновешивал порывы фонтанирующего идеями и планами Фомичева, который отличался, как и большинство начавших восхождение в эпоху первоначального накопления капитала бизнесменов, склонностью к риску и авантюрам. Если мнение Фомичева не грех проигнорировать, то с умозаключениями Райхмана принято было считаться. Однако Стрельцов находился в таком эмоциональном состоянии, что принимать во внимание слова Бориса уже не желал. И не мог.

Помимо злости его душила еще и обида. Дураку ясно, что двое его друзей уже обсуждали вопрос за его спиной и все давно решили. А теперь играют спектакль, уговаривают, вразумляют. Сволочи!

– Артем, ты ведешь себя…

– Как? Как неразумное дитя? А вы уже договорились? – перебил Райхмана Стрельцов.

– …неконструктивно. И, кстати, никто еще ни о чем не договаривался.

– А я и не буду!

Фомичев промолчал, а Борис покачал головой.

Злость улетучилась. Выплеснулась водой вместе с бранью и громогласными выкриками. А вот обида осталась. И огорчение. Оттого, что его друзья – самые старые и близкие – его не понимают. И даже не желают сделать попытки понять. Райхман в чем-то прав, конструктивный разговор не получался. А спорить и ругаться надоело.

Стрельцов поднялся из-за стола.

– Еще раз повторяю: продавать свою долю я не намерен! А что вы там надумали – ваше дело. – Демонстративный взгляд уперся в настенные часы. – И вообще мне домой пора.

– Артем, не руби с плеча, подумай, – ненавязчиво попросил дипломатичный Борис. – До пятницы время есть.

Стрельцов мотнул головой так, словно ему натянули на глаза повязку и ее нужно было сбросить без помощи рук.

– Пока.

– Счастливо.

В отличие от Райхмана, Валера до прощания не снизошел. Дверь, снабженная фиксатором, хлопнуть не могла по определению.

* * *

Серебристый тонированный «ландкрузер» маячил во дворе дома номер двадцать пять не первый час. Местные жители, заходя в подъезд или, наоборот, вырываясь из его темной утробы, на миг останавливались, удивленно разглядывали чудо японской техники и лишь потом отправлялись по своим делам. В ареале распространения обшарпанных блочно-пятиэтажных хрущевок малосемейного типа и раздолбанных еще в прошлом веке проржавленных «москвичей» столь шикарные «зверюги» не обитали. Самым продвинутым авто во дворе считался старенький «Форд-Скорпио», принадлежащий отставному военному из второго подъезда, поэтому сверкающая громада «ландкрузера» поневоле притягивала взор. Если большинство жителей просто машинально отмечали несоответствие окружающей обстановки и роскошной машины, пожимали плечами и сразу же благополучно обо всем забывали, то вечные, как мир, бабульки на лавках активно мыли кости неизвестному владельцу четырехколесного экипажа. И заодно тем, к кому мог наведаться обеспеченный гость.

Старушки сходились во мнении, что на такой машине могли приехать к Наташке Климовой, Машке Карсак – за ними богатые ухажеры ухлестывали. Или к Игнатьевым, у которых родственников полно, а один, говорят, бандит.

Лавочные предположения были недалеки от истины. И насчет Климовой, и относительно бандитов. А вот ухаживать за девушкой никто не собирался. Скучающие в «ландкрузере» Кривой и Чалдон ждали Наталью совсем с другой целью. С какой именно, толком и сами не знали. Серега велел следить за домом и, когда девушка нарисуется, сразу же звонить ему.

Вчера здесь же на «бумере» загорали Химик и Гвоздь. А сегодня с утра Велик сменил дежурных.

Наташа все не появлялась, и от наблюдения пацаны откровенно устали. Особенно Кривой, активной натуре которого претило бездействие. Нет, если с бутылкой пивка в руке и телкой под боком загорать на морском песочке под тропическим солнышком – такое бездействие вполне отвечало «высоким» духовным запросам Андрея Никитина по прозвищу Кривой. А час за часом пялить зенки на открытый зев подъезда и разглядывать бабок, сплетничающих на лавке, напрягало. Не помогали и карты. И в «очко», и в «буру», и в «дурака» «торпеды» сыграли уже столько раз, что игра приелась. К тому же в связи с запретом Велика играли не на деньги, и кураж отсутствовал по определению.

– Мухлюешь ты, что ли?! – в сердцах бросил Кривой Чалдону, смешивая карты. Он продул в подкидного четырежды подряд. И настроение стало откровенно пасмурным. Хоть бабки на кону не стояли, но чувствовать себя дураком – тоже мало приятного.

– Везет просто, – осклабился Чалдон. – Карта прет.

– А мне одна шваль лезет, – изрек банальную фразу Никитин и откинулся на сиденье. – Все, в рот-компот, я больше не играю.

– Не хочешь – не надо, – философски отнесся к отказу напарника Чалдон и спрятал колоду в бардачке.

– Когда же эта телка долбаная припрется?! Достало, в рот-компот, уже тут куковать.

– Ну, ты спросил…

– Хорошо Гвоздю с Химиком. Сидят, суки, в кабаке, греются водочкой, мясо запивают! А мы паримся беспонтово.

Чалдон понимающе почесал тяжелый подбородок:

– Да-а, стопарик я бы ща тоже продернул.

Пальцы Никитина выбили нервную дробь на рулевом колесе. Ерзать на водительском кресле, со всех точек зрения комфортабельном, он уже не мог. Организм требовал действия. Кривой собственный характер знал досконально и понимал, что если просидит в салоне до вечера, то сорвется. Или в драку бросится, или наедет на кого-нибудь без повода. Хотя бы на Чалдона, пусть он и кореш закадычный, и амбал здоровенный, и кмс по боксу. Себе дороже выйдет, но…

Никитин и отметину на харе, из которой проистекало его незамысловатое погоняло, заработал исключительно через неуемность натуры. В кабаке полез в чужие разборки с миротворческими целями, и его наградили «розочкой» по щеке. Слава богу, глаз уцелел, но на коже остались десятки мелких оспин, а от левого виска к левому же уху по скуле потянулась глубокая канавка шрама. Вследствие этих эпидермических изменений левый глаз Никитина приобрел специфический монголоидный прищур, а сам пострадавший – прозвище.

– Слушай, еще полчаса – и я себе башку раскрою об руль или лобовуху. Не могу! Давай по пивку вдарим. Сгоняем, пять сек – не больше. Я тут за углом павильон видел.

– А Велику потом че впаривать будешь? Он ясно сказал, чтобы мы от подъезда не отходили. Три раза повторил. Он нас раком поставит, если что не так.

– Велик, конечно, конкретный пацан, но жить тут, что ли?! Мы махом управимся. И потом, как он пронюхает? Ты меня закладывать собрался?

– Нет.

– И я – нет! Значит, никто не узнает. Серега раньше ночи нас не сменит. А мы, в рот-компот, не высидим. Отлить захотим или еще чего. Кстати, можно и не на броневике, я выскочу, прогуляюсь пехом.

– А бабки?

– Че бабки? На пиво, что ли?

– Сам ты на пиво! Старые кошелки, которые на лавке, они же с нас буркалы не сводят. Враз сфотографируют. А потом наши приметы в мусарне на каждой доске висеть будут. Мы, думаешь, зачем тут сидим? Я нутром чую, Велик с девочкой какую-то дрянь замыслил сотворить – или на хор поставить, или завалить. Засветим рожи – потом отпинывайся. Велику, понятно, по барабану, будут наши хари на стендах в ментуре красоваться или нет, а мне головняки ни к чему.

– Да ну, почему сразу в ментуре?

– По кочану! Тебя-то за хобот ни разу не брали, а я по малолетке к хозяину ходил. И больше не хочу.

– И не надо, в рот-компот. Если что, Серега же потом и отмажет, – оптимистично подбодрил напарника Кривой, но Чалдон к увещеваниям остался глух.

– Отмажет или нет, вон те бабки на лавке надвое сказали, а лучше – не светиться.

– Так я про то и базарю – давай на тачке отъедем.

– А если девка появится?

– Ну и че? Куда она денется за пять минут? В очко провалится?

– А вдруг? Мало ли что. Нам потом отмазки не помогут. Это самое очко порвут, как тузик грелку, – с сомнением протянул Чалдон.

– Что ты разнылся? Дрищешь, так и скажи! – железным чайником на плите начал закипать Никитин. Он пытался сдержать эмоции, но злость потихоньку просачивалась через крышку. И ведь знал, что когда его такой псих разбирал, то в мозгах что-то переклинивало, словно черная вуаль накрывала сознание, и свои поступки он уже не контролировал. В ответ на обвинение в трусости правым крюком челюсть напарника Чалдон, как ни странно, не пригладил, а лишь покачал своей большой, как капустный кочан, коротко стриженной головой. Кривой уже приготовился спорить с ним, доказывать, убеждать и соблазнять, но Чалдон неожиданно согласился.

– Ладно, поехали.

– Чалдон, с меня причитается!

«Ландкрузер» довольно заурчал и тронулся с места. Старушки на скамейке проводили его удивленными взглядами. В это же время с другой стороны двора к подъезду подкатила желтая «мыльница» такси. Появление авто с шашечками осталось незамеченным.

Глава 2

Наташа торопилась. До спектакля было два часа, но Димка ждал ее у себя, и Наташа небезосновательно надеялась, что это время они проведут с толком. Домой она поехала, чтобы переодеться – не каждый день ведь идешь на постановку заезжих московских знаменитостей. Тем более – билет в ложу. Весь бомонд соберется, тут не только на других посмотреть, но и себя показать нужно. А она у Димки уже третий день зависала в одних и тех же топике и шортиках. Не идти же в подобном виде в театр. Моветон. Только взять платье – и назад. Принять душ и накраситься она успеет и у Димки.

Наташа выпрыгнула из такси, бросив водителю, что задержится на три минуты, на ходу поздоровалась с пенсионерками на лавке и едва ли не бегом заскочила в подъезд.

Провозилась она, конечно, не три минуты, а все десять, но для выбирающей платье девушки это почти рекордный показатель. С учетом того, что ничем, кроме подбора туалета, она не занималась, а мысли об ожидающем во дворе такси и роющем землю Димке… подстегивали. Наташа могла задержаться и подольше, поскольку окончательно определиться между длинным черным платьем с открытыми руками и зеленым с глубоким декольте и вырезом на спине не сподобилась. Она поочередно прикладывала к груди то один наряд, то другой, представляла, какая помада им подойдет, как тореадор, потрясала платьями перед зеркалом, выступавшим в роли быка, но остановиться на одном из вариантов не получалось. Особенно смущали туфли, комбинирование которых с нарядами приводило душу в полнейшее смятение.

Наташа разволновалась и едва не позабыла клятвы о том, что соберется быстро, но положение спас короткий сигнал клаксона, донесшийся снизу. Наташа выругалась сквозь зубы и приняла соломоново решение – продолжить своеобразную корриду с платьями у Димки. И его привлечь в качестве арбитра… с правом совещательного голоса.

Это решение ее спасло.

Платья летучими мышами юркнули в пластиковый пакет, за ними же отправились три пары туфель. Косметичка уже оккупировала журнальный столик в Димкиной квартире рядом с единственным приличным зеркалом. Наташа подхватила пакет, захлопнула дверь и сбежала по лестнице.

– А вот и я. Как и обещала – три минуты, – забросила поклажу на заднее сиденье, а сама впорхнула на переднее.

– Угу, – саркастически прокомментировал Наташино заявление водитель и включил зажигание.

При выезде со двора украшенная шашечками ярко-желтая «Волга» разминулась с огромным серебристым джипом, галантно пропустила стайку робких пешеходов и, вывернув на улицу Металлургов, влилась в основной поток машин. После очередного светофора дорожное полотно расширилось, просвет между автомобилями увеличился, и таксист утопил педаль газа в пол. «Волга» недовольно рыкнула и понеслась быстрее, пристроившись в спину резвой «ауди».

– Что за уроды?! – Таксист глянул в боковое зеркало и выругался. Справедливости ради, прилично, без употребления ненормативной лексики. – Кто им права только выдает?!

Наташа оглянулась. В сотне метров позади них, стремительно сокращая расстояние, несся серебристый джип с тонированными стеклами. Ехал по крайнему левому ряду, периодически обгоняя попутные автомобили и используя для данного маневра встречную полосу.

Девушка равнодушно пожала плечами и вернула голову в исходное положение:

– Гаишники выдают, как и всем.

Водитель в снова употребил свой – вероятно, коронный – саркастический возглас филина:

– Угу! Только кому-то их после обучения и экзаменов вручают, кому-то дарят, а кто-то покупает. Эти… – Кивок через левое плечо. – Однозначно купили. Хозяева жизни, мать их так.

Наташа ничего не успела ответить.

Раздался режущий ухо пронзительный визг тормозов. Водитель дернул головой, помянул способ совокупления, на сей раз нецензурно, и рванул баранку вправо. Машину болтнуло, полоснул по нервам страшный скрежет, и перед глазами возник багажник какой-то иномарки. Наташа от ужаса замерла, сжалась в комочек и прикрыла голову руками. Она почувствовала основательный удар, в грудь уколола раскаленная игла…

Затем все померкло.

* * *

В павильоне за углом свежего холодного пива не оказалось, и поскольку пить теплое и давнишнее Кривой наотрез отказался, пришлось ехать до ближайшего супермаркета.

Пока Никитин бегал за «Паулайнером» и «Балтикой», Чалдон пересел за руль. Не надо быть пророком, чтобы догадаться, – через пару часов Кривой «накидается» до посинения. Достигнет такого блаженного состояния, что ему до лампады станут и девочка Наташа, и ценные указания Велика, и сотрудники ГИБДД, и знаки дорожного движения. В какой-то момент, непременно возжелает прокатиться, воображая себя – есть у него пунктик – Михаэлем Шумахером и Аленом Простом в одном флаконе. И штурвал добровольно не уступит, его оттуда нужно будет выковыривать краном. Иначе говоря – с применением физической силы. Чего доброго, за перо схватится. Осложнений Чалдон не хотел, жизнь ему тоже еще не осточертела, а предусмотрительная рокировка в авто должна помочь избежать серьезных проблем.

Кривой затарился под завязку. Пакет, ощетинившийся стеклянными горлышками покруче, чем революционная баррикада – трехлинейками, он едва дотащил до машины, прижимая драгоценный груз к животу. За ручки ухватиться не мог – сразу бы оторвались.

– Ты неделю бухать собрался? – Чалдон оторопело уставился на сюрреалистическую композицию из стеклянных конусов, которую Кривой водрузил на заднее сиденье.

– Как раз до ночи хватит.

– Хватит, чтобы в кусты постоянно бегать, – возмутился Чалдон, но протянутую бутылку – запотевшую, с пенящимся у горлышка янтарным напитком – взял. В горле действительно пересохло.

Пока ехали до «наблюдательного пункта», Чалдон свою тару опустошил, а Кривой успел прикончить две бутылки и блаженно растекся по кожаному ложу автомобиля.

– Твою мать!!! – Чалдон резко затормозил и развернулся.

– Что?! Что? Ты куда?! – подпрыгнул Никитин.

– Ты видел, кто сейчас навстречу в тачке проехал?!

– Не…

– Девка наша, твою мать!

– В рот-компот, давай за ней!

Когда джип выскочил с дворовой территории и замер перед бетонной рекой со снующими по ней многочисленными транспортными средствами, машина с «объектом» скрылась из виду.

– Где она? – задал глупейший вопрос и растерянно замотал головой Никитин.

– В Караганде! – не в рифму, но в тему ответил Чалдон. – Я не больше твоего вижу.

– Куда свернула-то?

– А я знаю?!

– Она на какой хоть тачке?

– Ты вообще куда смотрел, штурман? – Чалдон несколькими хлесткими эпитетами обрисовал качества «штурмана» и его зрительные способности. – Обычное такси. Желтая «Волга» с синими кубиками.

– А номер?

– Ухи поел?! Когда бы я успел номер запомнить? Я и девку-то еле заметил, уже когда проехали, зацепил – фейс знакомый.

– Вот в рот-компот, ситуевина! Тут же этих такси, как блох на собачьей жопе! – От огорчения Кривой даже пиво пить прекратил. Не до пива, когда собственная шкура в опасности, – Велик ее махом снимет. В прямом смысле слова. И еще солью на мясо посыплет.

И верно, такси во множестве сновали по дороге. Через один-другой автомобиль взгляд непременно натыкался на сочно-желтую мыльницу. И в большинстве своем это были именно «Волги». Казалось, вся дорога заполнена желтыми «мыльницами». Немудрено, улица Металлургов, пусть и не являлась главной транспортной артерией, но по ней можно было объехать запруженный машинами центр города. Поэтому, дабы не загорать несколько часов в пробках, те водители, кто похитрее и поопытнее, стремились именно сюда.

Чалдон снова чертыхнулся.

– Уйдет девка, что делать будем? – выдохнул Кривой. – Опять париться у подъезда? А если она не вернется?..

– Велик нас на шашлык порежет. Тебя первого!

– Почему?

– Не хрен за пивом мотаться было! Заладил: «мочи нет сидеть, я башку об руль раскрою», вот теперь тебе Серега жбан и раскроит!

– Миха, да ты че? Ты же сам согласился…

– Хватит ныть, все едино твой косяк! Может, еще догоним, зацепим. Налево или направо?

– Жми налево. Я с этой стороны, в рот-компот, всегда в шоколаде.

– Поглядим, – мрачно подытожил Чалдон, многообещающе оглядел фигуру Кривого, словно предназначенную для разделки бычью тушу, и включил сигнал поворота.

Фортуна – дама капризная и в следующие десять минут она сначала улыбнулась величевским «торпедам», а затем состроила им рожу. Страшную. Удача заключалась в том, что Наташу они все-таки зацепили, а ирония судьбы – в том, что зацепили в прямом смысле слова.

Чалдон ехал на грани фола, прямо по двойной сплошной линии дорожной разметки, распугивая двигающиеся навстречу автомобили звуковыми сигналами и морганием фар. Попутный транспорт тоже опасливо шарахался прочь от наглого джипа. Они обогнали не один десяток легковушек и около дюжины желтых экипажей с синими шашечками, когда Кривой, исполняющий функции впередсмотрящего, взвизгнул, как недорезанный поросенок, одной рукой схватил напарника за плечо, а другой принялся тыкать в боковое стекло.

– Вот она!!

Из-за «газели» справа вынырнула очередная желтая «мыльница». Чалдон отвлекся от дороги и попытался рассмотреть, кто там сидит на переднем сиденье рядом с водителем. Отвлекся буквально на секунду, но тут же об этом горько пожалел.

По барабанным перепонкам резанул тревожный звук чужого клаксона. Навстречу, сигналя и моргая фарами, несся черный «мерседес».

– Твою мать!

Чалдон успел лишь бросить взгляд по сторонам: слева «девятка» и «газель», справа полный ряд машин – уйти от лобового столкновения почти невозможно – и рванул руль вправо.

Дальнейшие пятнадцать секунд в его памяти отпечатались плохо. Фрагментарно. И фрагменты отпечатались в основном шумовые: скрежет, скрип тормозов, несколько глухих ударов…

Очухался он только, когда Кривой прямо в ухо заорал:

– Миха, мы ее прибили!!

– Кого? – тупо переспросил Чалдон.

– Девку! Ты глянь!

Чалдон посмотрел.

Непосредственно перед их «ландкрузером» стояли, сцепившись в любовных объятиях, «газель» и вишневая «девятка», и понять, где заканчивается капот одного автомобиля и начинается дверь второго, можно было только по цветовой гамме. А чуть впереди покоилась желтая «Волга», «поцеловавшая» бетонный столб и разворотившая в пароксизмах страсти собственное чрево. Водители «газели» и «девятки» уже выскочили из машин и бродили вокруг, оценивая повреждения. А вот таксист и его пассажирка – видно по рассыпанным по спинке кресла длинным волосам – признаков жизни не подавали.

– Твою мать! – повторил затасканное большинством русских людей выражение Чалдон. Он старался понять, как данная ситуация согласуется с инструкциями Величева, и не мог сосредоточиться. Голова работала неважно, мысли были медленными, вялыми, словно снулые рыбки, но скользкими и неподатливыми. Однако до того, что ситуация с инструкциями никак не согласуется, Чалдон допер.

– Все, валим отсюда!

Через четверть часа джип припарковался около замызганного продуктового павильона.

– В рот-компот, облажались, – протянул Кривой.

– Наша тачка на кого оформлена?

– На Петровича, у меня доверка.

– Хоть здесь свезло.

– Факт! С Петровича взятки гладки. Прокукарекает, что тачку стырили, а нас в упор не видел.

– Ты не радуйся! Давай звони! Потом мы кукарекать начнем.

Кривой вытащил мобильник с такой миной, словно держал в руке не последнее слово в сфере сотовой связи, а гремучую змею. Со слабенькой, как новорожденный котенок, надеждой посмотрел на напарника: «мол, друг, может, ты?», но Чалдон лишь покачал головой.

* * *

– Ты почему мрачный, Стрельцов? Не пугай меня, мне нельзя. – Жена встретила Артема на пороге чувственным поцелуем и ненавязчивым, мимолетным, но внимательным осмотром. Не прицепился ли к рубашке длинный женский волос, не благоухает ли суженный недозволенным ароматом «Шанели», не притаились ли под подбородком следы помады? Поцелуй в ритуале ежедневного приветствия присутствовал всегда, а вот осмотр появился совсем недавно, во время беременности Насти. Осмотр проводился, конечно, понарошку, однако известно, в каждой шутке…

Против осмотра Стрельцов не возражал, справедливо полагая, что беременной женщине простительны и не такие слабости, как эти маленькие приступы ревности. Наоборот, внимание Насти, даже выраженное в подобной форме, было приятно. Любимая жена, что ни говори, к тому же носящая под сердцем первенца.

– Я не мрачный, я задумчивый. – Артем обнял жену и положил руку на ее еще вполне плоский живот. – А как у нас дела? Парень ножками не болтал, не пихался?

– Темка! Ты бы хоть в Интернете прочел пару статей про беременность. А то дуб дубом, ляпнешь что-нибудь несуразное при маме. Кто на третьем месяце пихается?

– А вдруг?

Настя артистично изобразила бровями возмущенное удивление и кулачком дотронулась до стрельцовского лба:

– Балда!

– Балда-балда, – рассеянно согласился Артем, отпихнул ногой крутящуюся у порога в надежде на нечаянное угощение Настину любимицу Чапу, прошел в гостиную и повалился на диван. Кстати, родной, производства ООО «Мебель-плюс», а не итальянский, как у некоторых… ренегатов.

– Вот он, кошмар моей старости! – Настя подперла бока, изобразив букву «Ф». – Вместо того чтобы уделить внимание любимой супруге, пузатый муж в застиранной майке коротает вечера на диване у телевизора. Не хватает только пива в руке и черного трико с пузырями на коленях.

– Где ты у меня пузо увидела? – вяло возмутился Стрельцов. – А майки я не ношу.

– Это я фантазирую… от недостатка внимания.

Чапа тявкнула в знак согласия с хозяйкой, мол, и мне уделите минутку и пару кусочков колбаски, переступила лапами и пару раз деликатно стукнула хвостом по полу. Родословную потомственной дворняжки один из предков запятнал генами таксы, поэтому вид Чапа имела несуразный и смешной: длинное туловище, короткие кривые лапы, лохматая морда и уши торчком. А когда она столь уморительно-просительно переминалась, смотреть на собачку без смеха было просто невозможно.

Однако сейчас Стрельцов даже не улыбнулся. Настя сразу почувствовала, что муж чем-то озабочен.

– Темка, что случилось? Неприятности?

– Нет.

– Выкладывай, знаешь же, что не отстану.

– Да, ерунда это. Зачем тебе голову забивать.

– Ничего себе ерунда: вваливаешься с такой миной, будто всех родственников похоронил, пасмурный…

– Как погода?

– Да, как погода.

Из стрельцовской груди вырвался тяжелый, усталый вздох. Действительно, не отстанет. Пять лет брака тому порукой. Настя считала, что радости и горести супруги обязаны делить друг с другом, иначе семейный корабль непременно разобьется о коварные рифы житейских проблем. Эту аксиому Артем и не пытался оспорить, но желание жены вникнуть в каждую мелочь порой раздражало. На почве «дележки радостями» в период «притирки» у них частенько происходили и ссоры – Стрельцов не желал изливать душу, Настя обижалась, что он ей не доверяет, а значит, и не любит. Доходило до битья посуды и взаимных оскорблений. Непосредственно перед регистрацией брака они вообще так разругались, очевидно, по причине предсвадебного психоза, что Артем ушел из дома под аккомпанемент выкриков Насти в духе похмельного Шурика из бессмертного полотна Гайдая «Кавказская пленница». Имел место и факт прямого цитирования классика: «Свадьбы не будет!»

К счастью, подобные катаклизмы отгремели давным-давно, притирка характеров прошла, на удивление, быстро, и последние пару лет они не ссорились в принципе. Артем при всем желании не мог припомнить хотя бы одну серьезную размолвку, противоречия заканчивались на стадии легкой пикировки. И с желанием жены делить радости и печали Стрельцов окончательно смирился. Однако сейчас, с учетом долгожданной беременности, нагружать супругу глобальными проблемами Стрельцов не хотел. Ей и собственных по уши хватит: на прием к гинекологу бегать, анализы бесчисленные сдавать, УЗИ делать, роддом присматривать и прочее. А она еще и работает. Специалист по связям со средствами массовой информации – не бог весть какая сложная и трудоемкая работа, но время, силы и нервы отнимает. А их Насте ныне нужно беречь.

– Настюх, устал я. Обычные неурядицы, с которыми сталкиваешься на работе, много навалилось просто. Пустяки, само рассосется, – сделал последнюю попытку оградить жену от сомнений и раздумий Артем.

Супруга не поверила.

– Стрельцов, не ври! Все равно не научился. Где это видано, чтобы ты «уставшим» с работы приходил, трудоголик несчастный. Наоборот, сколько себя помню, на ночь глядя явишься – и чуть не летать готов. А теперь пришибленный. Я же чувствую, стряслось что-то… Банкротство на горизонте замаячило? Или с Валеркой разругался?

– Можно сказать и так, – сдался Артем. Со второго выстрела в яблочко. Настиной интуиции позавидовал бы и парапсихолог.

– Банкротство? – С контрольными выстрелами у супруги не всегда ладилось.

– Типун тебе на язык. Поругался… с Валеркой.

– Фу, действительно пустяки! – выдохнула Настя. – А я уже подумала невесть что, вы же с ним регулярно собачитесь. А через день снова не разлей вода. Помиритесь.

– И с Борькой, кажется, тоже…

– С Райхманом?! А с ним-то на какой почве? Он же дипломат до мозга костей. Я и представить не могу, чтобы Борис с кем-то поссорился. Деньги, что ли, не поделили?

– С Борькой я, в принципе, не ссорился, но и дружба наша закончилась. Наверное.

– Я ничего не понимаю. – Настя присела рядом со Стрельцовым на краешек дивана, взъерошила рукой челку мужа и попросила:

– Давай сначала и подробно.

Артем рассказал, в чем суть разногласий с закадычными компаньонами, постаравшись все объяснить. Изложил, но поддержки у любимой супруги не нашел.

– Тем, а чего ты уперся, в самом деле? Если я правильно уяснила, то выбора у твоих друзей практически нет. Ведь не мытьем, так катаньем Мамаев своего добьется. Ну, не продадите вы сейчас фирму, а дальше? Конкуренция с подобным монстром – занятие безнадежное, у него ресурсы огромные, не чета вашим. А если Мамаев деньги вложил, то уже вряд ли отступится. Мне кажется, в данной ситуации Валера прав.

– И ты Брут! – воздел очи горе Стрельцов.

– Почему сразу Брут?

– Потому что. Я думал, хоть ты меня поймешь.

– Я пытаюсь.

– Незаметно. Ты забыла, как я по ночам домой с работы приходил, как бегал… – Артем слегка приподнялся, набрал в грудь воздуха, чтобы выразить переполнявшие его чувства, но задохнулся от нехватки слов и рухнул обратно.

– Не забыла!

– Опять начнется, если мы мебельный бизнес продадим и другим займемся…

Настя примирительно коснулась Артемовых губ:

– Прости. Не буду тебе ничего советовать. Решай сам.

– Не знаю, что тут решать. Согласиться я физически не могу, а не пойти у ребят на поводу – означает конец нашей дружбе.

– Темка, может, ты из мухи слона раздуваешь, а они завтра же о размолвке забудут, и будет все, как прежде?

– Не будет, нутром чувствую. Они ведь уже между собой договорились, решили, поделили. А я им планы порушил. Теперь я для них хуже, чем кость в горле. – Стрельцов медленно покачал головой. – Не простят.

– Так серьезно?

– Именно.

Настя как-то странно посмотрела на супруга и тихим голосом спросила:

– Слушай, если ситуация настолько ужасная, ты не думаешь, что Валера и Борис тебя… не того…

– Чего не того?

– Как раньше, в девяностые было принято.

– То есть?

– Ну, если человек создавал проблему и наотрез отказывался идти на уступки, то…

– Это ты о чем спрашиваешь? О том, что меня устранить могут мои же друзья?

– Да.

– Насть, ты что?! Это же Валерка и Борька, а не бандиты какие-то. Я их с незапамятных времен знаю. Что за чушь тебе в голову пришла?!

– Сам же говоришь, дружбе – конец!

– Мать, ты даешь! Уголь стране. Мало ли что я говорю. И потом, если мы дружить перестанем, что далеко не факт, то совсем необязательно превратимся во врагов. Наоборот, я себе представить не могу, чтобы Валерка или Борька мне козни строили!

– Ну, извини, просто подумала…

– Плохо подумала! На дворе не девяносто третий год, сейчас даже конкурентам гадят цивилизованно: налоговую натравливают или прокуратуру, уголовными делами мордуют. – Артем усмехнулся. – Насть, ты, наверное, второсортных фильмов пересмотрела? Или это у тебя профессиональная деформация? Убийства, заказы, киллеры, «жареные» факты – первейший журналистский хлеб, правильно?

Лучшая половина семейства Стрельцовых фыркнула и поднялась с дивана.

– Скажешь тоже! Просто подумала, а вдруг?

Артем также покинул насиженное ложе и обнял супругу чуть повыше талии.

– Фантазерка ты моя. Просто подумала. Ладно, до пятницы времени вагон, определимся. И вообще твой супруг голоден, словно стая диких африканских львов. Что у нас на ужин?

– Стрельцов, и ты еще считаешь себя образованным? Стая – это скорее про шакалов и гиен, а у львов – прайды.

– Ладно, словно прайд диких африканских львов.

– А где ты видел домашних?

– Женщина, не придирайся! Борец за чистоту речи выискался! Не накормишь мужа-добытчика, он съест одну симпатичную особу. – Артем легонько куснул Настю за мочку уха.

В отместку жена лизнула его в подбородок.

– Уговорил, красноречивый! Пошли, накормлю добытчика.

– Ура!! – Артем подхватил Настю на руки и потопал на кухню. В стрельцовских двухсотметровых хоромах расстояние от гостиной до вотчины кастрюль и плошек не измерялось тремя шагами, но ноша не тяготила. Напротив, кое-что облегчала. Тонкие пальчики на шее, шелковистая кожа на щеках жены и ее игривый взгляд отгоняли тяжкие думы эффективнее, чем репеллент мошкару.

Ночь обещала выдаться жаркой.

* * *

Ночь выдалась не только жаркой, но и темной. Ватные комки кучевых облаков плавали так низко, что, казалось, налившийся свинцовой тяжестью купол неба раскрошится и рухнет вниз. Сквозь облачные разрывы лишь изредка помаргивали искорки звезд, а сырная головка луны не показывалась в поле зрения.

По причине этакого безобразия Настя даже не задернула шторы, что в последнее время делала регулярно. На заглядывающую в окна круглолицую хозяйку ночи она реагировала нервно, где-то вычитав гипотезу о негативных последствиях лунного света для развития плода. Сегодня же у Артема была отличная возможность любоваться красотой ночного города – светящиеся оранжевые и желтые прямоугольники окон, хаотично разбросанные по темным тушам домов, и протянувшиеся вдоль улиц янтарные ожерелья фонарных ламп с успехом заменяли звезды. Пейзаж завораживал.

Иногда, просыпаясь среди ночи, Стрельцов не сразу возвращался во владения Морфея, а разглядывал усыпанные редкими огоньками ближайшие здания. И представлял, какие трагедии и драмы сотрясают компактные мирки разнокалиберных квартир. Где-то пылает пожар страстной любви, где-то пьяные трясущиеся руки ищут нож, чтобы вонзить его под ребра собутыльнику, где-то вязкое полотно тишины разрывает шелест книжных страниц. И за каждым светящимся окном существует нечто свое, неповторимое и уникальное.

В подобные минуты приходило странное настроение – сердце сжималось от невнятных предвосхищений, и обратно в кровать Артем залезал со щемящим чувством приобщения к чему-то удивительному, к великой тайне бытия. И засыпал счастливым. Но сегодня счастье казалось ирреальным, категорией из разряда зеленых человечков и говорящих драконов. Невзирая на сопящую под боком любимую женщину. И разгадывать тайны ночного города Артем не рвался, пусть время, окружающая обстановка и поза – лежа на спине, руки под головой – вполне этому соответствовали.

Россыпи огоньков не отгоняли мрачные мысли. Как ни старался Стрельцов отвлечься, вновь и вновь обсасывал сегодняшний разговор с друзьями-компаньонами, оценивал реакцию Фомичева и Райхмана, свое поведение. Гиенами душу грызли сомнения. Стоило ли сжигать мосты и категорично отвергать предложение Валерки?

Компаньоны наверняка надеются, что до пятницы их упрямый товарищ передумает, а он задний ход не включит. И тогда они капитально обидятся. Поневоле вспомнилось оброненное Настей замечание про «тебя не того». Тогда Артем отмахнулся от дикой инсинуации. Как же, супруга предположила, что друзья способны решить проблему кардинальным способом. Они же вместе и огонь, и воду, и медные трубы. И в разведку, и в набег, и в поход за спичками. И пуд соли, и декалитр водки. Столько вместе съели, выпили и спели, что почти родственниками стали.

Все так, но, с другой стороны, и разведка, и огонь, и вода – предания старины глубокой. А последние годы – исключительно бизнес. В застольях и ныне троица иногда участвует полным составом, но это либо деловые вечеринки, либо праздники по официальному поводу: юбилеи, дни рождения. Мероприятия скучные, неискренние и пропитанные формализмом. Если подумать, а что их связывает помимо общего бизнеса и воспоминаний о юности? Интересы разнятся, духовной близости нет. Совместные проекты, планы, задумки? Как выяснилось, и здесь Стрельцову с товарищами не по пути. Если Борис и Валерка хотят избавиться от бизнеса, то единственным якорем для корабля дружбы останутся воспоминания. Хлипкая основа. Первое же серьезное волнение порвет якорную цепь ниткой и разбросает ошметки корабля по гавани.

Язык морозной испарины лизнул лоб и затылок. Бог мой, а вдруг Настя права и ее предположение неабсурдное, как показалось на первый взгляд? Что, если его друзья действительно способны избавиться от помехи в лице Артема? К горлу подкатил тошнотворный комок.

Стрельцов потряс шевелюрой, отгоняя дурные мысли, аккуратно – не хотелось разбудить Настю – встал с кровати и пошлепал на кухню. Устланный ламинатом пол приятно холодил ступни. Добравшись до кухни, Стрельцов подошел к холодильнику и открыл его. Вспыхнула подсветка, взгляд наткнулся на неровную шеренгу разнокалиберных бутылок, замерших на боковой полке. Рука потянулась к «Двину», но на полпути свернула к Camus. Рюмка обнаружилась тут же, во рту плеснулась теплая волна и скользнула в пищевод. Умеют французы коньяки делать. Кровь по венам и капиллярам побежала быстрее, разгоняя жар по телу. А на душе теплее не стало. Черные мысли не отступали. Артем вышвыривал их в двери, а они лезли в окна, выбрасывал из окон – они проникали через чердак. Как ни старался Стрельцов отвлечься, не получалось.

А вдруг? Насколько реально предположение о том, что Райхман и Фомичев вместе или кто-то из них в отдельности готов к экстраординарным мерам? И что делать Артему? К определенным умозаключениям Стрельцов склониться не мог. Периодически убеждал себя в том, что в головы компаньонов и в сумеречном состоянии не забредет шальная идея избавиться от создающего проблемы «третьего лишнего». Не кровавые девяностые на дворе. А спустя пару минут сумбурных размышлений начинал сомневаться. И верить в то, что моральные барьеры для компаньонов – не препятствие, и «заказать» друга им – раз плюнуть. Живем-то не в викторианской Великобритании, а в России, где с недавних пор человек человеку – волк. Как верно отмечали древние римляне, lupus est.

А потом обломками затонувшего корабля снова всплывали сомнения: не засоряет ли Артем мозги напрасными страхами? Может, его метания выеденного яйца не стоят. Не старушка ли Паранойя наведалась под его гостеприимную крышу? И сам себе аргументированно доказывал, что лучше быть живым и здоровым параноиком, чем мертвым или покалеченным лохом.

Без второго стакана узел не распутать. Янтарный водопадик брызнул из бутылочного горлышка в рюмку, а затем проследовал проторенной тропкой – вниз по пищеварительному тракту. Общеизвестно, что водка и коньяк – универсальные средства для стимулирования умственной деятельности нормального русского человека. Недаром же народ извечно апеллирует то к ста граммам, то ко второй бутылке, сетуя на невозможность без них «разобраться» в запутанном деле. И, говорят, помогает. Хоть слесарю, хоть доктору. Махнет Петрович или Кузьмич, не ведающий, с какого бока подобраться к заморскому агрегату, соточку, и сразу картина проясняется, становится понятно, куда отвертку запихивать, мысли обретают четкость, руки – уверенность.

А тут – ни черта! Ни ясности, ни уверенности. Ни душевного уюта, ни расслабленности. Лишь потеплело внутри, да спать расхотелось окончательно. Поневоле усомнишься в собственной национальности. Или в нормальности. Можно еще грешить на галльское происхождение напитка; мол, душевные хвори водочкой лечатся, а лягушатники ни бельмеса в спиртном не смыслят, но сие откровенный поклеп. И утешение для слабаков. Ни слабаком, ни иноземцем Стрельцова не посчитал бы и недруг, значит, собака не тут зарыта. Артем справедливо расценил, что закавыка – в дозе. Маловато на грудь принял, вот и не накатило долгожданное просветление. Посему следует состояние усугубить…

Усугубил. Затем еще раз усугубил.

Наконец кое-какие изменения в душе осуществились. Сомнения не исчезли, но поблекли, что ли. Выцвели. Все же стакан коньяка – не фунт изюма. Бесследно не переваривается. Определенное мнение по поводу сделки и потенциальной угрозы со стороны компаньонов у Артема так и не сложилось, однако отпустило. Проблема стала казаться не столь острой. Ну, обидятся друзья, проклянут. Авось потом простят. А не простят, нам трын-трава. Не хуже, чем зайцам на поляне.

И вообще срастется как-нибудь. Урегулируется, наладится. Правильно?

Рукотворные звезды, опоясывающие темные бетонные туши домов, согласно моргнули.

* * *

– Долботроны!! Дебилы!! Недоделки!!

Серега Величев брызгал слюной и орал так, что не только заглушал играющую в кафе музыку, но и вызывал слабую дрожь хрустальных бокалов. А заодно – в коленках Кривого и Чалдона. Впрочем, причина тремора нижних конечностей пацанов крылась отнюдь не в зычном голосе бригадира. Оба – тертые калачи – жизнь повидали, слыхали вопли и покруче. Причина утопала в правой величевской руке и упиралась холодным черным кругляшом в потный лоб Чалдона. А мгновение назад в бездонную глубину вороненого ствола заглядывал Кривой. И глубина его совершенно не вдохновила. Вкупе с толстым пальцем, ласкающим спусковой крючок, она пугала и завораживала, заставляла думать о вечном. Например, о красивом мраморном памятнике на аллее Славы. От подобных размышлений поневоле дрожь пробьет.

Пока Чалдон бодался со стволом «беретты», Никитин стоял столбом, боясь пошевелиться, и молил всех богов и демонов сразу, чтобы у Величева не сорвало крышу и он не надавил на крючок. В подобной ярости Кривой «бригадира» видел дважды, и оба раза венчались кровью и похоронами. Своих же пацанов закопали. И сейчас – переклинит, нажмет на спуск, и поминай хорошего парня Андрюху Никитина.

Судя по обильному потоотделению и ошалелому взгляду, Чалдон размышлял на схожие темы.

– Тебе башку прострелить? – неожиданно сбавил тон Величев. Поинтересовался спокойным голосом, так обычно просят собеседника передать солонку, лишь в глазах мерцали искры гнева, но от этого стало только страшнее.

– Не-е, – еле слышно прошептал, точнее – прошелестел одними губами Чалдон.

– Тогда тебе? – Пистолет уперся в никитинскую щеку.

Кривой промычал нечто отрицательное.

– Не хочешь? А почему?

Ответа не последовало. Никитин был слишком занят тем, что гипнотизировал величевский указательный палец. Не дай бог, дрогнет.

– У тебя же, типа, все равно башка пустая. Шесть сантиметров кости и пустота. Давай, заполню! Хоть что-то в мозгах останется.

Кривой молчал, словно партизан на допросе в гестапо.

– Отвечай, гнида, башку свинцом нафаршировать?

– Не надо, – выдавил Кривой.

– Почему не надо? Жалко, типа?

Как реагировать на вопиюще риторический вопрос, Кривой не знал и счел за лучшее помалкивать в тряпочку, спрятав глаза от взгляда «бригадира». Вдруг пронесет.

– Вам, суки, что было сказано с телкой делать?! – снова начал распаляться Величев.

Ни Чалдон, ни Кривой высказаться не решились.

– Пасть открой, гнида! – Ствол «беретты» переместился к левому глазу Никитина.

– Пасти девку и, как она появится, сразу звонить тебе, – послушно пробубнил Кривой.

– Я говорил, типа, за ней гнаться, тачку подрезать и полгорода собирать на шоу?

– Нет.

– А на кой вы «Формулу-1» устроили?! Эта коза сейчас в БСМП лежит с переломами, и в такой обертке она мне нужна, как эфиопу лыжи! Почему мне не позвонили?!

– Не успели…

– А хрен отсосать успеете?!

– Серый, ну ты че?..

– Повторяю, зачем вы девку в больницу отправили? Подробно! – Величев чуть опустил пистолет.

– Так вышло, мы ее, в рот-компот, потеряли, а потом хотели догнать и случайно…

– Я не въехал, что значит потеряли?! Вы что, типа, хирурги?! Или боевиков насмотрелись?

– Это… из виду, в смысле… скрылась…

– А она что, ниндзя? Или Дэвид Копперфильд? Как она могла из виду скрыться, если вы возле подъезда торчали?

– Это, в рот-компот… – Кривой беспомощно глянул в сторону Чалдона, ожидая поддержки, но тот увлеченно разглядывал собственную обувь. Тогда Никитин обреченно выдохнул: – Отлучились… ненадолго.

– Что-о?!

На Кривого напал ступор. Он хотел объясниться, в доступных и мягких выражениях описать причины отлучки, попенять на собственную нестабильную психику, попросить прощения, но гортань прилипла к небу, и из глотки не выдавилось ни одного звука.

– Я, типа, русским языком велел у подъезда безвылазно дежурить! И куда же, интересно, вас понесло?

Кадык Кривого судорожно дергался, однако звук по-прежнему отсутствовал.

Серега перенес внимание на Чалдона:

– Так куда отлучались? И зачем?

Тот не успел ничего ответить, как глотка Никитина издала предательский хрип:

– Пива…

– Отлить приспичило… – попытался исправить положение нехитрой ложью Чалдон, но Велик его оборвал:

– Заткнись!

– Серега, правда приспичило.

– Что ты мне мозги трахаешь! Кому приспичило?! Тебе? Или обоим сразу?! Или ты этому обмылку член держал?!

Чалдон мгновенно умолк.

– Так что там с пивом? – ласково, почти нежно переспросил Величев у Никитина. – Что пили?

– «П-паулайнер».

– Сибариты, мать вашу! – непонятно выругался «бригадир» и резко взмахнул кулаком.

– Н-на!

Черная рукоять пистолета обрушилась на правую сторону лица Никитина. Он охнул и схватился за щеку.

– Я тебе сейчас, сука, симметрию наводить буду! – мягко пообещал Величев и рявкнул: – Руки по швам, гниль!

Длань Кривого рефлекторно дернулась и опустилась.

«Слава богу, что я не бухой! Сунул бы ответку, и прощайте, пацаны. Маслина в башке, и цветы на могиле!» – обнаружил ложку меда в бочке дегтя подвергаемый экзекуции «бык». Второй удар, уже не железным корпусом «беретты», а просто кулаком в челюсть, свалил Никитина с ног. На зубах что-то захрустело, под языком хлюпнула солоноватая лужица, а губы налились спелыми, готовыми лопнуть сливами.

– Вставай, обмылок, – склонился над поверженным корешем «бригадир» и для убедительности врезал носком туфли по ребрам.

Не убедил. Никитин ухнул обиженным на судьбу филином и свернулся улиточной раковиной.

– Вставай, я кому сказал! – Произведение итальянских обувных мастеров снова соприкоснулось с ребрами Кривого. Удар, еще удар. Величев вошел в раж и начал месить ногами тело проштрафившегося «быка». Месил азартно, с упоением, любой пекарь с удовольствием записался бы на курсы повышения квалификации к такому специалисту «по тесту». Кривой сокрушенно крякал, вздрагивал, прикрывая руками голову, и поползновений подняться не предпринимал.

Пара особенно удачных ударов прошила мышечный корсет Никитина, и в районе его правого бока ощутимо хрустнуло. Гораздо громче, чем на зубах. Кривой не выдержал и застонал, после чего крышу у Велика сорвало окончательно. Он принялся прыгать на туше подчиненного, как на батуте, изрыгая совершенно нечленораздельные звуки, в которых лишь опытный лингвист сумел бы распознать угрозы и непарламентские выражения.

– Серега, хватит! – На величевское плечо легла толстая лохматая лапа, принадлежавшая закадычному дружку и собутыльнику Митяю. – Забьешь же придурка.

Велик стремительно развернулся и приставил пистолет ко лбу самозваного миротворца.

– Серый, ты что? – Митяй попятился. – Не дури.

Рука дрогнула, и «беретта» медленно поползла вниз.

– Довели, блин, уроды… – Величев тяжело выдохнул, сунул пушку в подмышечную кобуру. – Прости, брат!

– Да ладно.

– Штаны-то сухие? – скривил непослушные губы в подобии улыбки «бригадир».

– Вроде… хотя ты зыркнул так, что чуть в окно не выпрыгнул, – хохотнул Митяй.

Кафе ожило. Словно на видеомагнитофоне отменили команду «пауза», включился звук, задвигались люди, загомонили. Во время экзекуции все находящиеся здесь безмолвствовали, стараясь не то что не говорить и не шуметь – не дышать. Дабы не попасть под прицел безумного взгляда «бригадира». Парни в кафе собрались не робкого десятка, те же Гвоздь или Ростов не одну душу упокоили и перевидали много чего, но с Величевым в подобном состоянии предпочитали не связываться. Слишком непредсказуемым характером он славился. И попытка вмешаться в экзекуцию грозила крупными неприятностями. Не сразу пристрелит, так обиду затаит и потом припомнит.

«Торпеды» невольно вспоминали судьбу несчастного Лехи Валета. Тот с каких-то кренделей начал необдуманно перечить Велику, в драку полез, благо лось здоровенный, а спустя два дня исчез. Весной же распухший труп Валета с проломленным черепом обнаружили на берегу. Вот и думай, лезть или не лезть. Естественно, «бригадир» тоже не бессмертный, можно и на перо посадить, но за его спиной маячит фигура почти всемогущего Тумана, который доберется до виновника в любой точке земного шара. Поэтому каждый из быков прикинулся ветошью. Лучше не возникать.

На сей раз пронесло, обошлось без смертоубийства и серьезного кровопролития, если не считать таковым багряно-красные потеки на расплющенной физиономии Кривого.

– Уберите это туловище. – Величев брезгливо ткнул туфлей распластанную человекообразную массу.

Пацаны подсуетились, споро собрали в кучу и вынесли слабо постанывающий фарш из питейного заведения на свежий воздух, где загрузили в джип и увезли. Вроде как для оказания медицинской помощи. Хотя на самом деле, под шумок, под тем соусом, что пострадавшего к фельдшеру требуется доставить, пара наиболее предусмотрительных гренадеров – Химик и Гвоздь – попросту слиняла. Мало ли что взбредет в голову атаману, ведь разбор с Чалдоном не завершен.

После выноса тела Величев вновь обратил внимание на второго участника злополучного преследования:

– Ладно, Кривой, недоумок, его вниз башкой в роддоме роняли, но ты чем думал? На кой ляд вы за пивом поперлись?

– Андрюха сорвался. Ты же его знаешь, он на одном месте сидеть долго не может. – Чалдон решил не кривить душой и не выгораживать товарища, не ровен час, самого так огородят и землицей сверху присыплют. – Пристал, как репей: «поехали да поехали»… Грозился лобешником панель разнести, если полчаса в машине просидит. А я отлить хотел, вот и… получилось. Нас всего минут десять не было, а телка на тачке приехала.

– Сидеть не может, в натуре – ляжет! – мрачно пообещал Величев, вполне в духе кладбищенских опасений Чалдона. – Что же вы, ублюдки, наделали, такую тему накрыли! Надо было мне кого посмышленее послать, того же Химика. И как мне теперь перед «папой» отмазываться?

Ничего не ответил Чалдон, только поник плечами. Демонстративно, чтобы бригадир видел неподдельное раскаяние.

– Одно утешает: если меня на куски рвать будут, вас, в натуре, на гуляш пустят.

Чалдон покорно вздохнул, конклюдентно выражая согласие с любым наказанием. Величев оглядел его согбенную фигуру и обреченно махнул рукой:

– Вали отсюда, пока я добрый.

Испарение попавшей на раскаленную поверхность утюга капли воды занимает гораздо больше времени, чем потребовалось Чалдону, чтобы исчезнуть из «Королевской охоты». Серега сел за столик, наполнил звенящую пустоту рюмки прозрачной сорокаградусной жидкостью и опрокинул хрустальную тару в рот. Дабы заполнить или хотя бы разбавить ледяную пустоту в душе. Зажевал дозу крепеньким пупырчатым огурчиком. Зажевал механически, без обычного удовольствия, словно выполняя обязательную нудную процедуру, вроде ежедневного бритья или чистки обуви. Оглядел кафе остекленевшим взглядом, пробежав глазами по стенам, увешанным оленьими и волчьими головами, заячьими и глухариными чучелами, по добротным дубовым столам, по тяжелым стульям с затейливой резьбой на спинках, по украшенной бронзовым медведем стойке бара. Прислушался к тому, что происходит внутри, помолчал и выдохнул в сторону примостившегося рядом Митяя:

– Заводи мерина.

– Домой?

– Размечтался! На именины.

– Куда?

– К шефу. Сношать меня там будут! – Величев схватил друга за ворот рубахи, притянул к себе и процедил: – Сно-о-шать! Понял! А может, и тебе заодно перепадет. Так что бери вазелин.

Глава 3

Бездонное кресло в кабинете Туманова с каждой новой выволочкой все больше приобретало в глазах Величева статус аналога скамьи подсудимых. Если усадили в мягкое ложе, значит, жестко стелить будут. Хотя сегодня обошлось без ора, угроз и оскорблений. После того как Серега в ответ на вопрос о результатах порученной миссии покаялся в полном провале и вывалил на Туманова кучу оправданий и объяснений, справедливости ради, жалких и неконструктивных, его по столу мордой не размазали. И не стали плевался в лицо красочными характеристиками, однозначно раскрывающими уровень умственной неполноценности Величева и его «торпед». Алексей Михайлович воспринял известие о неудаче в духе своего исторического тезки из правящего дома Романовых, который был известен необычной для царей кротостью и заслуженно получил прозвище Тишайший. Лишь слегка попенял:

– Что же ты облажался? Я на тебя надеялся, серьезное дело поручил, а ты?..

– Алексей Михайлович, виноват! Не уследил, подвели, уроды.

– Не скули. Обгадился, так не ищи крайних, – мягко укорил «бригадира» Туманов.

– Может, поправить дело? Наташу эту из больницы того?..

– Чего того?

– Типа, выкрасть… или там порешить? А перо рядом положить?

– Я тебя самого за такие идеи скоро положу. В отдельную квартиру. – Голос Туманова не повысился ни на йоту, но по спине Величева побежали мурашки. Крупные, размером с муху. В нижней части живота возникла сосущая пустота, а конечности стали непослушными. Ватными. И все от спокойного, невозмутимого тона. Лучше бы Туманов визжал от злости и «бригадирское» рыло кулаками разравнивал; сбросил бы пар, глядишь, и полегчало бы. Как Велик на Кривом, сплясал румбу и простил. Почти. А то, не приведи бог, разочаруется окончательно шеф в Сереге и выпишет «увольнительную». Синяки, шишки, уязвленное самолюбие и даже сломанные ребра пережить можно, а вот «увольнение» или прописку «в отдельной квартире» – едва ли. Знаем мы эти отдельные апартаменты: из натурального дерева, размером метр на два и на изрядной глубине.

– Шеф, я искуплю!

– Искупишь, куда денешься, – согласился Алексей Михайлович. – Ножик-то хоть не потерял?

– Да вы что?!

– И на том спасибо. Последнее китайское тебе, еще раз накосячишь – до свидания! Исправлять косяк сам будешь. Поскольку пятница на носу, и Паровоз уже на чемоданах, времени мало. Такой шанс больше не появится, надо раньше управиться. – Туманов замолчал, подошел к окну, оперся кулаками о подоконник и уставился в застекольное пространство.

«Странный он какой-то сегодня, – удивился Величев и сам же себя одернул: – И хорошо, а не то…».

Нафантазировать кошмарные варианты «а не то» не успел – Туманов оторвался от красот «застеколья» и повернулся к «бригадиру»:

– Тема с Наташей отпадает. Окончательно. Перо придется использовать для другого… объекта. Сейчас я одного человека приглашу, ты его не знаешь, он на меня недавно работает, познакомишься. И поступишь в его распоряжение. Будешь слушаться его как… меня. Понял?

– Да.

Туманов плюхнулся на собственное кресло во главе необъятного – практически генеральского – стола и ткнул пальцем кнопку телефона.

– Костя, найди Гареева, пусть ко мне поднимется.

Едва Туманов отпустил клавишу, в приемной послышалось невнятное бормотание, и буквально через десяток секунд на пороге нарисовался мрачного вида долговязый худосочный тип в потрепанных джинсах и мятой футболке, из которой руки торчали… штакетинами. Тип был похож на детский рисунок в духе: «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Только вместо огуречка прообразом его тела, должно быть, являлось нечто менее округлое и более вытянутое – стручок, например.

Из-за острого плеча долговязого высовывалась довольная рожа Кости Масальского.

– Привел.

– Исчезни!

Масальский исполнил приказание, тихонько прикрыв двери.

– Знакомьтесь.

– Александр, можно просто Саша, – выдвинул правую штакетину вперед долговязый.

– Серега, – стиснул предложенную узкую ладонь Величев, чудом приподнявшись над коварным креслом.

«Просто Саша» с непроницаемым лицом кивнул, разорвал рукопожатие и уселся напротив. В кресло гораздо более жесткое и удобное.

– Саша – спец по слежке и оперативной работе, – пояснил Туманов. – А ты у нас… – Шеф воззрился на Величева. – Собаку съел на операциях… хм… деликатного характера, правильно? Значит, общий язык найдете, сработаетесь.

И Саша и Величев согласно кивнули. А куда деваться?

– Биографические справки давать не буду, сами перетрете. Учти!.. – Толстый волосатый палец Тумана пистолетным стволом уставился на Велика. – Саша опером в райотделе и в главке десять лет отпахал, поэтому ты без вывертов! Амбиции можешь засунуть, сам знаешь куда. Саша сказал – ты сделал, усек?

Голова Велика вновь мотнулась вниз-вверх. Как у китайского болванчика. «Вот сука, под мента меня положил! Дожили, Серега Величев у мусора на побегушках», – в груди закипела обида, но наружу не прорвалась. Только лицо чуть заметно скривилось, приобретя весьма кислое выражение. Ничего, потом сочтемся, если карта выпадет.

– Теперь о деле: работаете по Наташиному дружку. С ним не срастется – тогда подойдет любой лох, лишь бы с Паровозом где-нибудь когда-нибудь пересекался. Главное, чтобы перо до пятницы в ход пошло и всплыло под вспышки фотокамер. Детали разработаете и обсудите самостоятельно, у меня и без того голова болит. Вопросы есть? Нет! Все, валите!

Инструктируемые встали, вернее, Гареев поднялся сразу, а Величев принялся совершать сложные телодвижения, чтобы вывалиться из бездонного кресла. Где-то в конце процесса, когда Серега уже почти принял вертикальное положение, Туманов приголубил его добрым прощальным напутствием:

– Помни, последнее китайское!

Пока они спускались с Гареевым по лестнице, расплавленные от злости мозги Величева посетила одна интересная идея. Как совместить полезное с приятным. Он преодолел острый сиюминутный позыв перебросить долговязого Сашу через перила, чтобы тот рухнул вниз головой, расплескав ошметки окровавленной плоти по стенам, попутно задавил желание отвесить худосочной костлявой заднице полновесный пинок и довольно миролюбиво спросил:

– Слышь, если хахаля не отыщем, кого, типа, на перо поставим? Шеф что-нибудь приказывал?

– Нет. А что?

– Да так, есть пара кандидатур на примете…

* * *

Сквознячок свободно гулял по салону, струился по лицу, взъерошивал волосы, шелестел документами и изредка – когда автомобиль увеличивал скорость на поворотах – хулиганил, разбрасывая по заднему сиденью разнообразные бумажки и даже кидая их на пол. Такое вопиющее безобразие Стрельцов сносил терпеливо – на стоянке смиренно поднимал и раскладывал документы по файловым папкам, вытаскивал из-под сидений бумажный мусор. И едва садился за руль и трогался с места, снова опускал стекло в автомобиле. Ради того, чтобы чувствовать кожей прохладное дыхание ветра.

Окружающие считали это глупой прихотью, заскоком, но услугами автомобильного климат-контроля Артем практически не пользовался. Несмотря ни на какую жару. Считая дыхание кондиционера мертвым, Стрельцов позволял дуть в лицо только ветру. Хотя назвать животворным поток городского воздуха, пропитанный «чудными» индустриальными ароматами и вредными веществами, не рискнул бы и самый завзятый фанат урбанизации. Однако Артема бесчисленные пугала нарушенной экологии не впечатляли, и кондиционеру он предпочитал ветерок, пусть с химическими добавками из заводских труб и примесями выхлопных газов. Все бы ничего, но вкупе с дурацкой привычкой складировать документы на заднем сиденье, а не аккуратно укладывать их в портфель, как рекомендовал Райхман, опускание стекла приводило к вышеописанным безобразиям.

Сегодня посторонние ароматы обонятельные рецепторы не перегружали, ветерок был почти по-настоящему свежим. Невзирая на то, что осадков – наперекор народному фольклору про четверговые дождики и прогнозу Гидрометцентра – не предвиделось. Ясное безоблачное небо просто кричало, что метеорологам верить нельзя. А о том, что неделя доползла до отметки «четверг», Артем старался не думать. Четверг – рыбный день в советских столовых. Не вспоминать же про завтрашнюю пятницу, на которую назначен час икс, время принятия решения.

Завтра будет… завтра. И если есть возможность отложить переживания по поводу несостоявшейся сделки и изменения отношений с друзьями-компаньонами на сутки, почему бы так и не поступить? Конечно, периодически внутренний голос будет грызть печень и капать на мозги, но мытарить себя в полный рост Артем начнет только завтра. А сейчас он заберет Настю из дома, и они поедут отмечать… хороший день. Или по городу погуляют. Есть еще варианты: в кино заглянуть или в клуб. Хотя летом в клуб – неактуально. Утром, по крайней мере, договаривались просто прогуляться, шашлыка поесть.

Узкий стояночный карман перед подъездом, где Стрельцов обычно парковал свой экипаж, заняли два здоровенных тонированных джипа, один серебристый, второй черный. Создавалось впечатление, что джипы не парковали, а специально расставили так, чтобы больше рядом никто не поместился. Поэтому Артему пришлось заезжать на поросший чахлой травой газон и оставлять машину там. Предварительно высказавшись по поводу скудоумных хозяев жизни и их крупногабаритных сараев.

Через полчаса супруги Стрельцовы вышли из дома, сели в автомобиль и поехали в кафе. Ни Настя, ни Артем не обратили внимания, что оба джипа синхронно ожили и их громадные туши двинулись вслед за их машиной…

В кафе Стрельцовы посидели нормально. Вкусно, комфортно, душевно. Глава семейства даже слишком душевно.

Внутренний голос, вопреки ожиданиям, вопил чрезмерно громко и чересчур усердно терзал печень, поэтому Артему приходилось вопли заглушать, а печень, соответственно, лечить. И то и другое – посредством водочки. Услышал стенания внутреннего голоса – хлоп рюмашку. Почувствовал «угрызения» печени – залил ее стопариком. В неравной борьбе с внутренним голосом Стрельцов одержал победу, но заплатил за нее прилично. Счет потянул на пять тысяч.

Настя, по понятным причинам воздерживающаяся от употребления алкоголя, несколько раз полушутя требовала прекратить чрезмерно частое опрокидывание тары, но поскольку Артем вел себя в целом адекватно – веселился, иронизировал, признаков депрессии не выказывал – отстала. Ну, хочет муж выпить, не выворачивать же ему руки. Меру знает, набраться не должен. И все же Артем набрался. Долечился и доглушился. Не до поросячьего визга, конечно, и не до мартышкиных ужимок, но изрядно. Земля уже покачивалась, словно опущенный на морскую гладь надувной матрац, и «соображалка» работала со скрипом. Ощутимо слышным. Даже подсчет чаевых официанту вызвал определенные затруднения. Чтобы их устранить Стрельцов встряхнул мозги еще одной рюмашкой. В результате возлияний из-за столика Артем выбирался подчеркнуто осторожно, подражая действиям обколотого успокоительным слона в посудной лавке, при этом опираясь на супругу и стараясь не мотать головой.

Любой кивок мог вызвать сотрясение. И не той части тела, в которую, по меткому заявлению одного маститого боксера, едят, а матушки-земли. Слишком активно она покачивалась. В проветриваемом «чертовыми» кондиционерами помещении кафе еще терпимо, но «на воздухе», куда Артем еле выбрался при помощи супруги, почва распоясалась окончательно. Она то лихорадочно тряслась, то подпрыгивала, то плясала, слава богу, что не гопака и не камаринского, а нечто более интеллигентное.

Вечерняя прохлада не освежила. И не протрезвила. Затуманенного алкоголем сознания Стрельцова данное нехитрое умозаключение достигло. Он высказался насчет подлых рестораторов, которые добавляют в водку честным гражданам разную дрянь, не иначе химию, от чего означенные честные граждане плохо держатся на ногах. Брякнул и тут же понял, что спорол чушь. Откуда-то издалека, словно из-за перегородки, донесся переливчатый смех Насти.

– Ох, ты и набрался!

– Ничего я не наб-р-рался! – попробовал возразить Артем и сам ужаснулся. Тому, насколько он пьян. И чем дальше, тем сильнее его разбирает. Уже и взгляд удавалось с превеликим трудом сосредоточить на каком-либо предмете.

Что за водку черти подают?!

По итогам короткого импровизированного совещания семейный совет определил, что за руль сядет Настя, а Артема транспортируют в качестве ценного груза. Иначе они до дома вряд ли доберутся, а если и доберутся, то очень нескоро. И тогда не выгулянная на ночь Чапа им такой привет в прихожей оставит, что впору лопатой разбрасывать.

Дальнейшее Стрельцов помнил обрывочно. Куски калейдоскопа: он садится на пассажирское сиденье, подталкиваемый в спину супругой и настаивающий на том, чтобы его «не кантовали, поскольку он груз действительно ценный, хрупкий и бьющийся»; по бокам мелькают всполохи неоновой рекламы и огоньки окон; вот они тормозят у какого-то магазина, куда ни кинь взор, тянутся ряды бутылок, банок, разноцветных пакетов и жестянок; подъезжают к родному дому, выходят из машины, а кое-кто вываливается мешком с картошкой, и навстречу прет незнакомый мордастый мужик. И все.

Затем наступила темнота.

* * *

Боль. Она растеклась по телу. Распространилась. Во вселенной не существовало ничего, кроме боли. Только темнота и боль. Вечные основы вселенной. Затем боль стала истончаться. Не уменьшаться, а именно истончаться, делиться, из одной огромной глыбы превращаться во множество мелких камушков. Камушков, которые невыносимо громко стучали по темени. По обнаженному, беззащитному мозгу.

Тук-тук-тук.

Стук разносился грохотом по черепной коробке, отдаваясь эхом в ушах. Темнота тоже истончалась. Коготки света царапали веки. Стрельцов понял, что уже ощущает собственное тело, но великой радости это не принесло. Океан боли расплескался морями, озерами и прочими водоемами. Теперь он ощущал чудовищный дискомфорт в разных местах. То в голову боль пронзит, то приступ тошноты к горлу подкатит, то веки заломит так, будто они состоят лишь из нервных волокон. Еще почему-то ныла спина, правая скула и запястья.

Артем попытался собраться с силами и мыслями – получилось не очень. Особенно с мыслями. В голове можно было бешбармак готовить, настолько она напоминала пустое железное ведро – внутри один грохот. Сил тоже не хватало, и шевелиться не то что не хотелось – казалось, при любом движении тело просто разорвется от боли. В воспаленных мозгах родилась первая связная идея – для затравки открыть глаза.

Попробовал. Тяжелые створки век медленно поползли вверх, сетчатку ожгло светом. Когда глаза привыкли к колющей остроте освещения, выяснилось, что с ориентировкой на местности дело обстоит не ахти. Видимость ограничена, осмотреться – никакой возможности. Все поле стрельцовского зрения занимал кусок, простите за скудость слога, пола, покрытый «чудным» – в светло-бежевую крапинку – дырявым линолеумом. А разглядывать этот дивный пейзаж приходится по той простой причине, что Артем лежит мордой вниз.

Мозги постепенно заработали, вернулась способность делать примитивные умозаключения. Не минуло и столетия, как Стрельцов догадался, что лежит тут давно, поскольку правая сторона лица, которая и покоится на полу, частично онемела, частично ноет. Рисунок на линолеуме был Артему незнаком, отчего явно напрашивался вывод, что он не дома и не в гостях у родственников или близких друзей. Хотя качество напольного покрытия и его расцветку во всех «дружественных» квартирах Стрельцов, естественно, не помнил, но твердо знал, что подобной дешевой безвкусицей уважающий себя хозяин портить жилище не станет. Разве что человек «опустившийся» или к интерьеру собственного гнезда безразличный настолько, что ленится залатать режущие глаз дыры. Если память не подводила, ранее один довольно успешный предприниматель шатаниями по берлогам опустившихся граждан не увлекался. Среди знакомых пофигисты, которым до фонаря, как выглядит их жилье, тоже не водились. Есть от чего прийти в недоумение. И кое-кто в него бы пришел, если бы орган, ответственный за мыслительную деятельность, функционировал в нормальном режиме. А так Артем тупо смотрел на линолеум и хлопал «портьерами» полегчавших век. Попутно наслаждаясь яркой палитрой болевых ощущений.

Разглядывание однотипного пейзажа быстро наскучило. Артем приподнял голову, но ситуацию действие прояснило мало. Разве что над напольным натюрмортом обнаружились ровные прямоугольники досок, составляющие видимую часть стены.

Ничего себе, хижина дяди Тома! Как ни заторможен и не задавлен болью был Стрельцов, он ошалел. Или, если хотите, ошалел окончательно, принимая во внимание не совсем адекватное похмельное состояние. До такой степени, что невольно расслабил мышцы шеи и чувствительно приложился и без того ноющей скулой к полу. Это куда его занесло? Во дворец с деревянными стенами и рваным линолеумным полом? И в каких домах подобные пикантные интерьеры водятся? Просто текст песни Высоцкого: «…Ой, где был я вчера, не найду, хоть убей, помню только лишь стены с обоями…»

И что же было вчера?! Клавку с подружкой сценарий, кажется, не предусматривал, поцелуи на кухне – тоже. Или?.. Настя была, точно. И где она, кстати?

Вопросы возникали из пустоты, роились пчелами, назойливо жужжали и оставались без ответов. Взывания к памяти не приносили результата, она зияла сплошными лакунами в области касающегося вчерашнего. Или позавчерашнего. Последнее более-менее отчетливое воспоминание было связано с посещением кафе. Там Артем набрался, потом вроде бы они сели в машину. Или нет? Еще мелькала перед внутренним взором какая-то наглая харя, словно срисованная с второсортного и не очень положительного кинематографического персонажа из фильмов эпохи застоя, нечто а-ля молодой Михаил Кокшенов, но это уже полный декаданс.

От активизации умственной деятельности голова затрещала еще сильнее. Изнасиловав несчастные мозги, если аморфный, неприспособленный к мыслительной деятельности и пропитанный алкоголем студень можно так назвать, вдоль и поперек, Стрельцов сообразил, что, валяясь на полу и разглядывая щели на стенах и дыры на линолеуме, он во времени и пространстве не сориентируется. Да и не факт, что вспомнит нечто существенное.

Надо вставать, как ни крути. Абстрагироваться от приступов боли, сотрясающих тело, и подниматься. Артем сконцентрировался, напряг волю и вялые мышцы и потянулся вверх, опираясь… нет, ни на что не опираясь. Для принятия вертикального положения рефлекс требовал помощи рук, однако ее не последовало. Вместо того чтобы облокотиться на руки и встать, Стрельцов совершил странное извивающееся движение, похожее на змеиное. Так вот почему у него ноют запястья! Руки находились за спиной, и опереться на них сумел бы разве что акробат, работающий в жанре «каучук». Артем акробатикой никогда не увлекался, поэтому сподобился изобразить лишь жалкое подобие змеиного танца. Но Стрельцову было не до жалости. Он не владел руками! Его парализовало? Или он связан?

Мгновенно зародившийся ужас заставил позабыть про боль, про похмелье, про незнакомый пол, вообще про все на свете. Только бы не парализовало! От одной мысли, что он проведет остаток жизни в инвалидной коляске и за ним будут ухаживать, помогать одеваться, подниматься по лестницам или спускать штаны для отправления естественных нужд, Артема едва не вырвало. Вознося невразумительные молитвы небесам и потея от дурных предчувствий, он попробовал пошевелить пальцами.

Почувствовал!!! Слабо, но никаких сомнений – пальцы шевелятся, наверное, просто затекли, онемели от долгого возлежания. Стрельцов принялся лихорадочно разминать их, сжимать и разжимать. Постепенно кровообращение восстанавливалось, к коже на ладонях и пальцах возвращались осязательные способности. Когда после пары десятков упражнений для кистей рук без эспандера прикосновения пальцев друг к другу стали вполне ощутимыми, Артем нащупал веревочные узлы на запястьях и понял, что связан. И искренне обрадовался – слава богу, дело не в парализации.

Несколько минут протекли в размышлениях на скорбные темы. К ранее существующим безответным вопросам добавились поистине гамлетовские. Типа: кто и почему меня связал? и как я докатился до жизни такой? И вразумительных объяснений своего незавидного положения Артем придумать не сумел. Попутно выяснилось, что ноги тоже не совсем свободны, но неведомый супостат связать их крепко не удосужился – оставил определенный люфт между икрами. Да и колени сгибались, правда, лишь попарно. И Стрельцов предпринял еще одно поползновение встать и осмотреться. Поползновение, в прямом смысле слова – без помощи рук.

Удалось. С третьего раза. И то не полностью – не на ноги, в привычном понимании, а на колени. Но и этого хватило. Голова закружилась, и снова замутило. Надо думать, не от высоты, а по причине похмельного синдрома, который ненадолго отодвигался на второй план.

Открывшееся с «новой высоты» зрелище не вдохновляло. К ранее изученному до дыр «крапчатому» линолеуму и деревянным доскам на стене добавилась соответствующая по убогости обстановка: две железные панцирные кровати, ветхий деревянный стол, заставленный разнокалиберной посудой, в основном – кастрюлями, кондовая деревянная тумбочка неизвестного происхождения и непонятного назначения, притулившаяся у обитой кусками войлока двери. Одна из кроватей прогибалась под весом беспорядочно наваленного на нее хлама, по большей части – макулатурно-тряпичного. Вторая, расположившаяся под единственным в помещении узким окном с запыленными стеклами и ситцевой занавесочкой в стиле «ох, моя деревня!», напротив, красовалась обнаженной сеткой. Низкий деревянный потолок, из которого вырастал шнур провода с загаженным мухами патроном электрической лампочки, полуразвалившийся ящик с металлическим хламом и брошенный у порога домотканый круглый коврик дополняли картину. Из ряда вон выбивался довольно приличный – не перекосившийся и не облезлый – шкаф, украшенный резьбой и массивной фурнитурой. Шкаф, на первый взгляд, даже претендовал на статус подлинного, а не мнимого антиквариата. Артем явно находился на какой-то даче. Не самой богатой.

Сам собой напрашивался нехитрый вывод: воспользовавшись его полубессознательным состоянием, неведомый злоумышленник или, скорее, злоумышленники, связали Артему руки и приволокли «бренное тело» на дачу. Чтобы проверить собственное умозаключение, Стрельцов изогнулся и совершил короткий неуклюжий прыжок в сторону окна – с грацией ставшей на попа сосиски. Затем дважды повторил эксперимент. Обошлось без падений.

Грязь столь глубоко въелась в стекло, что вид из окна, как говорится, оставлял желать. К тому же изрядно мешала занавеска, одернуть которую не давали веревки на руках. Не зубами же ее отодвигать, во рту и так ночевал эскадрон, а то и полк кавалеристов, возможно даже – гусар. Сквозь пыль Артем разглядел лишь высокий дощатый забор, кусты крыжовника и лопухи возле него и грандиозный памятник деревянного зодчества, предположительно – сарай.

Дача. Сомнений нет. И чья, неизвестно.

Спрашивается, зачем его сюда притащили? Требовать выкуп? Глупо и необдуманно, Стрельцов – далеко не Билл Гейтс и не Рокфеллер, и выкуп за него платить никто не станет. Мать, учительствуя в уральской деревне, не бедствует, конечно, но в большей степени благосостоянием она обязана помощи единственного сына. Друзья или приятели? Не смешите! Заплатить выкуп за себя, любимого, способен один человек – непосредственно Стрельцов Артем Вячеславович. Поэтому версия, в которой причиной лишения его свободы передвижения являлось желание неведомых злодеев потребовать выкуп, в качестве рабочей даже не рассматривалась. Иначе – это очень тупые, ни на что не годные злодеи, какие водятся исключительно в сказках.

Однако кто-то его все же похитил. Веревки на запястьях и ногах однозначно убеждали в том, что злоумышленники – реальные люди и к сказочным персонажам не относятся. И цель у похитителей имелась. В голову лезли разные глупости. Глупости пугающие – в духе заголовков желтой прессы: про насильственную трансплантацию внутренних органов, про незаконные медицинские опыты над людьми, про подпольные плантации наркодельцов, где используется дармовой труд рабов. Даже про инопланетян мыслишка проскользнула, но была тут же отброшена как совершенно невменяемая.

Или это «шуточки» в связи с отказом от великолепного предложения господина Мамаева? И не узнаешь, пока нос к носу со злоумышленниками не столкнешься. Хотя встречаться с похитителями не хотелось абсолютно. А хотелось проглотить горстку спасительных таблеток и проснуться. Желательно – в собственной постели, с любимой супругой под боком. Забыть, как дурной сон, и веревки на руках, и грязный, дырявый пол на неизвестной даче и адскую головную боль. Однако сон не заканчивался. И пусть кроватей имелось в наличии целых две, но назвать собственной постелью любую из них – язык бы отсох. И где, черт возьми, Настя?!

Вспомнив о жене, Артем еще более усугубил свое, прямо скажем, плачевное состояние. Ему стало совсем худо. Не физически (куда уже хуже?), а морально. От одного предположения, что его беременная супруга тоже может находиться в подобном положении – со связанными руками или взаперти, – он едва не взвыл. Это же какой стресс! О более страшном Стрельцов старался и не думать. Еще где-то на задворках сознания бродила глупая мысль о том, что, если Настя не вернулась домой вовремя, то Чапа обгадила полквартиры, но размышления о нелегкой собачьей доле Артем отгонял. Не до собаки, узнать бы, что с женой.

Господи, пусть с Настей ничего не случилось! Артема так проняло, что к горлу подкатил противный колючий ком, желудок содрогнулся в конвульсиях и исторг содержимое непосредственно на ситцевую занавеску. И до того небезупречная в плане чистоты деталь интерьера превратилась в тряпку, которую не то что трогать – разглядывать стало омерзительно. Легче не стало, но вместе с желудком немного прочистились мозги. По крайней мере, показалось, что высшая нервная деятельность активизировалась. Артем срочно занялся обдумыванием планов побега из негостеприимного дачного домика, одновременно старясь сохранить равновесие путем балансирования возле окна. Упасть мордой в заблеванную шторку было бы… неприлично. А падать мешком на спину после того, как приложено столько усилий для подъема, чудовищно обидно.

Очевидно, балансирование отнимало слишком много энергии и для серого вещества ее катастрофически не хватало – планы освобождения получались убогими, куцыми и фантастическими. Самыми реалистичными выглядели намерение вышибить головой дверь, наплевав на то, что она может быть заперта, а за порогом притаился десяток вооруженных до зубов головорезов, и желание разбить окно и осколками разрезать веревки. Такие детали, как хороший слух предполагаемых головорезов и недостаток акробатических навыков для разрезания веревок за спиной, во внимание не принимались. Прочие задумки колебались в диапазоне от абсолютно безумных до идиотических.

Справедливости ради стоит отметить, что времени для долгих и продуктивных размышлений дачному узнику не предоставили. Едва он решил предпринять попытку выйти, прикинул пару оптимальных маршрутов «допрыгивания» или «доползновения» до порога, как дверь распахнулась, и в импровизированную тюрьму заглянул шкафоподобный мужик, про таких говорят – мордоворот. Одет он был в курортном духе: белые шорты, майка и сланцы. Короткую мощную шею змеей обвивала толстая цепь из желтого – понятно какого – металла. Поневоле вспоминались нетленные строчки Александра Сергеевича: «…златая цепь на дубе том…». Если бы Стрельцов читал произведения знаменитого итальянского криминалиста Ламброзо, то он, несомненно, отнес бы «дуба» к категории людей, склонных к совершению антиобщественных поступков и преступлений. Признаки налицо: приплюснутый скошенный череп, низкие надбровные дуги, тяжелая челюсть, узко посаженные глаза. А если добавить кривую, зловещую ухмылку, спортивную стрижку и взгляд «хозяина жизни», то ошибка исключалась – в гости заглянул типичный «браток». Артем трудами классиков криминалистики не увлекался, но, будучи человеком опытным, сразу понял, что за фрукт перед ним. Даже в заторможенном и проспиртованном состоянии для него не составило труда сопоставить явление мордоворота со связанными руками. Несомненно, «браток» причастен к дачному плену. Плюс его довольная, щекастая ряха навевала смутные воспоминания.

– Проснулся, родимый? – доброжелательно поинтересовался мордоворот. – А то, думаю, кто шумит?

– Ты кто такой? – в противовес не слишком вежливо ответил «родимый».

– Я твоя сиделка.

– Кто?!

– Глухой, что ли? – заботливо осведомился «курортник».

Выслушивать ласковые речи типичного бандита под аккомпанемент головной боли, попутно стараясь сохранить равновесие – подобное испытание оказалось Стрельцову не по зубам. Нервы его не выдержали, и он заорал:

– Сам ты глухой! Что это за долбаная дача и какого хрена мне руки связали?! И где моя жена?! Что тут, вообще, к чертовой матери, происходит?!

– О, базлает… – удивился мордоворот.

– Что тут происходит?!! – видя, что его крики пропадают втуне, снова возопил Артем.

На сей раз дошло. Шкаф раздвинул пасть в оскале еще шире и радостно сообщил:

– Не волнуйся, родимый, все в ажуре. Жена твоя в надежном месте. И если ты косорезить не будешь, а паинькой сделаешь то, что просят, то вернется домой в целости, ха-ха, и сохранности. В полной комплектации. Так же, как и ты. А что происходит, тебе чуть позже растолкуют.

– Чего?!

– Про жену, говорю, правильно спрашиваешь.

– Я… – начал Артем, но собеседник с удивительным для его комплекции проворством выскочил за дверь. И почти сразу – через полминуты – вернулся.

– На, слушай! – «Браток» приставил к уху пленника трубку сотового телефона.

– …Артем, алло… Артем, меня какие-то люди держат! – зазвенел в трубке встревоженный голос супруги.

– Алло, Настя! Не волнуйся, алло! – заблажил Стрельцов, но из телефона уже раздавались тревожные короткие гудки.

– Хватит, хорошего помаленьку. Будешь правильно себя вести, родимый, еще дам позвонить.

Словно ушат ледяной колодезной воды вылился на Артема. Он взъярился:

– Твари!! Ублюдки! Если с Настей что-нибудь случится, хоть волосок упадет с ее… хоть пальцем, то я не знаю, что с тобой сделаю! Я тебя…

Мордоворот поморщился, шагнул поближе и резко ударил Стрельцова под дых.

– Не ори!

Удар взбодрил и встряхнул. Артем согнулся дугой – насколько позволяли веревки – и рухнул мордой в пол. А заодно в ошметки вчерашнего ужина, стекшие с занавески. Такого испытания впечатлительная натура Стрельцова не выдержала, и его вторично стошнило.

– Как тебя разобрало-то, – сочувственно покачал головой «браток». Он наткнулся взглядом на окончательно испорченный кусок ситца на окне и удивился: – Родимый, ты что, уже все тут заблевал?

– Козел! Ублюдок! – оклемавшийся после подлого удара Артем приподнялся и в приступе неконтролируемой ярости высказал все, что думает о мордовороте. И о его родственниках, близких и дальних, а также о сексуальных предпочтениях. Высказывания носили сплошь непарламентский характер, а описываемые сексуальные изыски касались взаимоотношений с мужским полом и представителями животного мира. По большей части, хвостатыми и рогатыми.

Выслушав красочную и насыщенную эпитетами гневную тираду, «браток» восхищенно поцокал языком, наклонился к корчащемуся на полу Артему, примерился и хлопнул похожими на лопаты ладонями по ушам пленника. В голове у Стрельцова как будто разорвали тротиловую шашку. Или даже фугас. Вроде тех, что пресловутые чеченские боевики используют при проведении террористических актов. Уши налились огненной болью и закупорились свинцово-ватными затычками. Звуки не исчезли, но истончились до неразборчивых шорохов и шелестов, с трудом пробивающихся сквозь свинец и вату. Однако через пару секунд слух восстановился. Только голова заболела еще сильнее.

– Я же тебе говорил, не шуми.

Стрельцов, затрясшись от бессильной ярости и унижения, попытался укусить мордоворота за ногу, но не достал. И не придумав ничего лучшего, судорожно извернулся и плюнул «братку» в морду. Смачно. Харкнул, простите за двойную тавтологию, в ненавистную харю так и не представившегося гражданина.

– Ах ты, сучара! – взревел подстреленным во время случки бизоном «браток», подскочил и мазнул ладонью по щеке, проверяя, как много слюны попало в цель. Убедившись, что плевок удался, разозлился еще больше. Маска мнимого спокойствия слетела с физиономии «благодушного хозяина жизни» легче, чем иголка – с высохшей новогодней елки.

– Падаль, убью!

«Курортник» от души приложился ногой к стрельцовскому боку, затем отошел и засадил повторно. С разбега. Удар отозвался глухим эхом в ушах. Неприятно, но терпимо. И без того все тело ломит, одним очагом боли больше, и только. Зато харкнул подонку в зенки его ненавистные. Артем испытал некоторое злорадное удовлетворение и даже мысленно подбодрил неприятеля: «Лупи, гад, пальцы отбивай. На ногах-то сланцы, а не ботинки или сапоги кирзовые. Не забьешь, а там, глядишь, поквитаемся». Подбадривал настолько искренне и эмоционально, что высказал пожелание вслух:

– Убивай, гад!

– Н-на!! – Могучий лапоть «братка» соприкоснулся с грудной клеткой Стрельцова, угодив в район солнечного сплетения.

Артем задохнулся, но не отключился. Поэтому он услышал, как скрипнула дверь и из-за нее донесся короткий приказ:

– Кончай разминку!

Занесенная для очередного удара нога мордоворота замерла в воздухе, а затем опустилась. Сам хозяин ноги угрем снова выскользнул за дверь. В соседнем помещении шел разговор, но очень тихий, потому что Артем слышал лишь глухое: «бу-бу-бу». О чем беседовали в «предбаннике» и что это за деятель, перед которым вальяжный и самоуверенный мордоворот в пляжном одеянии бегает на цырлах, оставалось только догадываться. Впрочем, на догадки времени пленнику почти не дали. На пороге вновь возник «любимый» мордоворот и процедил:

– Повезло тебе, родимый, живи.

– Пошел ты! – не остался в долгу Стрельцов.

– Ладно-ладно, – примирительно поднял свои ласты-ладони до уровня плеч «браток», что не вязалось с его предыдущим поведением. И уже совсем вразрез шло с имиджем крутого парня. – Ты это?.. Бухой еще или уже просох?

– Чего?!

– Соображаешь? Как там?.. Вменяемый?

Изумлению Стрельцова не было предела. Челюсть отвалилась, и если бы Артем на миг стал героем диснеевского мультфильма, непременно отбила бы ему пальцы ног. С каких пор бандиты, похищающие людей ради… пока неизвестного чего, интересуются душевным здоровьем своих жертв. Или в местном преступном сообществе запланирован месячник по улучшению культуры обслуживания клиентов? Нет, только что прерванные футбольные экзерсисы мордатого «братка» убеждали в обратном – далеко еще нашему криминалитету до лучших европейских и североамериканских образцов. Или мордастый – не бандит? А кто тогда? Доктор? Есть еще вариант: и дача, и «браток» в курортно-пляжном наряде, и веревки на руках – ему снятся, но это уже точно – белая горячка.

Размякшие похмельные мозги ничего толкового по поводу странного вопроса придумать не смогли. Поэтому с языка сорвалось нелепое:

– Я что, в психушке?

Теперь челюсть отпала у мордоворота.

– Че?!

Однако Стрельцов уже сам сообразил, что сморозил глупость, и выдохнул.

– Вижу, что нет…

Несколько секунд мордоворот приходил в себя после стрельцовского заявления, а затем засмеялся.

– Психушка, ха-ха! Шутишь? Это хорошо. Значит, соображаешь. Короче, сейчас с тобой один человек тему перетрет и все растолкует, зачем ты тут и почему. – Мордоворот подхватил Артема под мышки и усадил на кровать. На ту, которая красовалась лысой панцирной сеткой. Из кучи на второй кровати выдернул выцветшую тряпку, отдаленно смахивающую на женскую косынку, и ловко накинул ее на глаза пленнику.

– Какого черта? – Стрельцов попытался отдернуться, но безуспешно. «Браток», удержал его голову и соорудил из косынки повязку.

– Не балуй! Это в твоих же интересах, родимый. Меньше увидишь – дольше проживешь. А то, что грязная – ерунда. Умоешься потом, марафет наведешь.

Утратив возможность пользоваться визуальными рецепторами, Артем окончательно впал в уныние. Вляпался он куда-то очень серьезно. Просто так глаза не завязывают, мера предосторожности, чтобы не опознал. А вкупе с опутанными руками и ногами вообще полный алес капут. Хоть волком вой.

Мордоворот удалился. Протопал слоновьим маршем по пятнистому в дырочках линолеуму и хлопнул дверью. В соседнем помещении раздалось знакомое «бу-бу-бу», и почти сразу же истошно заверещала скрипучая дверь. Соседняя кровать лязгнула сеткой под опустившейся на нее тушей. Надо полагать, в гости пожаловал тот самый деятель, перед которым на задних лапах бегал мордастый «браток». Артем напрягся в томительном ожидании, готовясь выслушать обещанные объяснения и требования и получить ответы на многие вопросы. Его терпение долгому испытанию не подверглось.

– Расклад, значит, такой…

Глава 4

Волнующий душу и плоть шашлычный аромат витал над столиками, возбуждал аппетит, будоражил воображение и вызывал повышенное слюноотделение во рту страждущих. Тех, кто не успел еще забросить в глотку парочку румяных поджаристых ломтиков, усыпанных зеленью и пропитанных острым соусом. Справедливости ради, не утоливших голод граждан здесь почти не было. Большинство посетителей летнего кафе давно находились в состоянии, близком к нирване. Они уже успели и вкусить шашлыка, и залить его изрядной порцией вина, и выкурить такое количество сигарет, что табачный дым не только повис над палубой и зонтиками, но и стелился сизым облаком по реке, подражая настоящему туману. А запах табака перебивал лишь неизбывный шашлычный аромат.

Шашлык жарили в мангале на берегу, где находилась также и часть столиков, но посетители стремились оказаться именно на борту пришвартованного к «вечной» бетонной пристани теплохода. Кафе – то же самое, даром название «Венеция» красовалось и на стойках бара, и на борту корабля, кухня – та же, а вид не сравнить. Человеку, расположившемуся внизу – за столиком на берегу – наиболее впечатляющие куски пейзажа загораживали стоящая рядом девятиэтажка, высокий парапет и массивный силуэт самого кафе-теплохода. Хочешь – антрекот грызи, хочешь – любуйся бетонным парапетом. А вот с борта давно списанного и превращенного в популярный пункт общественного питания корабля открывался изумительный вид на реку.

И народ валом пер по трапу в надежде не только ублажить желудок, но и порадовать глаз. Почти все места на борту были заняты, ведь время – вечер пятницы – и погода – теплая, ласковая, словно домашняя кошка, но нежаркая – благоприятствовали наплыву посетителей. Вновь прибывающих любителей совмещения радостей тела и духа нередко поджидало разочарование, поскольку свободных столиков на борту для них не находилось. Бедолагам приходилось довольствоваться столиками у подножия застывшего монументом корабля. И они тут же принимались заливать печаль возлияниями: кто демократичным пивом, кто благородным красным вином, кто дорогим коньяком, а кто и воистину по пролетарским канонам – водкой. Закусывая различные напитки однообразно – шашлыком. Правильно один наблюдательный и умный человек заметил, что державный усатый горец приучил русский народ повсеместно употреблять в пищу это незатейливое блюдо кавказкой кухни. Особенно в летний период.

Где вы, вальяжные пузатые пельмени, облитые сметаной и лоснящиеся от осознания собственной значимости? Где сочащиеся маслом блины, фаршированные икрой? Где пироги с капустой и мясом, соленые грузди и рыжики, крепкие, хрустящие огурчики? Где, наконец, неведомые, загадочные, но оттого не менее аппетитные кулебяки? Увы…

Шашлык исконно русскую снедь уничтожил под корень, вытеснил, если не из меню, то из умов и желудков обывателей – несомненно. Невзятым оставался последний бастион – неистребимая сорокоградусная.

Истинному ценителю славянского духа подобное повальное отречение от корней отравляло живот. Сиречь – жизнь. Впрочем, размышления о судьбах русской кухни Стрельцова в настоящий момент волновали менее всего. Несмотря на то, что во рту со вчерашнего вечера не было и маковой росинки, а от голода челюсть сводило судорогой, о пище он и не думал. На повестке дня стояла другая проблема: надо выбраться из крайне поганой ситуации, в которой он неизвестно за какие прегрешения оказался. Выпутаться во что бы то ни стало. От того, что сейчас руки-ноги свободны, не легче. Он опутан такими канатами, что тошно становится. Ведь на кону безопасность Насти и еще одного маленького, но уже существующего человечка.

Там – на даче – незнакомец, командовавший мордоворотом, обрисовал ситуацию лаконично и недвусмысленно. В устах незнакомца все звучало предельно просто. Пленнику придется выполнить одно маленькое поручение, и тогда заинтересованные стороны расстанутся к взаимному удовлетворению. Его супруга, кто не в курсе, находится в надежном месте, и если Артем будет брыкаться-трепыхаться, то ей не поздоровится. Поэтому лучше сохранять благоразумие и спокойствие. Поручение же состоит в следующем: одного «не очень хорошего товарища» надо облить пивом, а когда тот начнет «качать права», «возникать», то схватить наглеца за грудки и позволить съездить себе по сусалам. Дальнейшего сопротивления не оказывать и при первой возможности незамедлительно уходить. До места, где намечены пивные ванны, Стрельцова довезут, после выполнения нехитрого задания заберут. А затем доставят в целости и «относительной сохранности» до дома. И если все пройдет гладко, то вскорости там появится и супруга, опять же в целости и полной сохранности. Фотографию «нехорошего товарища» ему сейчас покажут.

Главарь похитителей особо подчеркнул – времени на исполнение «поручения» будет очень мало, минут десять-пятнадцать. Чтобы, как выразился незнакомец, «кидалова не случилось, и задница не чесалась бежать с заявой в мусарню». Выслушав наставления, Артем почувствовал себя бездарным актеришкой в театре абсурда. Полная шизофрения! То ли похитители абсолютно невменяемые, то ли его снимают в развлекательной программе типа «Скрытой камеры» или «Розыгрыша». Денег не требуют, продать за бесценок бизнес не предлагают, на квартиру-машину не претендуют, даже не пристают – в духе кинематографических сюжетов – с просьбами застрелить президента или, на худой конец, губернатора.

Облить пивом какого-то деятеля? Зачем? Почему сопротивления в случае возникновения драки не оказывать? А если начнут ногами месить? Не издеваются ли над ним?

Часть возникших вопросов Артем задал собеседнику. Также выразил недоумение и некоторое возмущение. Мол, пошто изгаляетесь, изверги, говорите нормальным языком, чего надобно. В ответ прозвучала настоятельная рекомендация заткнуться и не возбухать, поскольку его дело – телячье, исполнить то, о чем попросят и гулять на все четыре. А не то он сам знает…

Пришлось рекомендации принять за инструкции к применению. Невзирая на их нелепость. Главарь не удосужился объяснить конечную цель обливания пивом и мордобития, лишь еще раз в напутственном слове помянул сотрудников милиции и слезно умолял забыть об их существовании.

Артем тоже не первый день белый свет обживал и догадался, что потенциальную жертву пивного произвола хотят элементарно скомпрометировать. Других причин и не придумаешь. Не шоу же они, в самом деле, режиссируют. Хотя как можно скомпрометировать посредством пачкания костюма пивом или легкого мордобоя, буде драка случится? Любой мужик отряхнется и благополучно забудет. А не забудет – так возгордится: хулигану и нарушителю спокойствия укорот дал. И зачем тогда огород городить? Перегруженные стрельцовские мозги выдали на-гора единственное разумное предположение, как-то оправдывающее подобную нелепую затею – «нехороший товарищ» имеет депутатский мандат или сидит в чиновничьем кресле, и скандал ему испортит карьеру.

Изложив напутствие, главарь удалился. После чего Стрельцову развязали руки, сняли повязку с глаз, накормили и напоили. Правда, оставив зафиксированными ноги. И под дулом пистолета. Попутно предоставив возможность полюбоваться снятой во всех ракурсах рожей «нехорошего товарища», которого предстояло облить и, если потребуется, стукнуть. Ставший почти родным мордоворот в шортах приволок целую кипу фотографий. Хоть дембельский альбом составляй. В общем, сервис удовлетворительный. На даче они проторчали несколько часов, а потом мордовороту кто-то позвонил на сотовый, и… завертелось. Артему снова набросили повязку на глаза, засунули в автомобиль и привезли на набережную к кафе «Венеция». Как выяснилось. Тут уже проделали все в обратном порядке: повязку сорвали, веревки с ног сняли и из машины вытолкнули. Быстро и аккуратно. Стрельцов ни одного из похитителей, кроме надоевшего мордоворота, так и не разглядел. Только по количеству голосов и занятых мест определил, что их было четверо.

Из глубины салона главарь – он оказался здесь же – напомнил про нехватку времени, и черный БМВ с заляпанными грязью номерами, скрипнув шинами, умчался. Однако Артем ни на миг не усомнился, что похитители где-то рядом, следят, контролируют. Может быть, на другой машине.

И вот он перед кафе. Хочешь – кричи, милицию зови, хочешь – пивом обливайся. Чистая незамутненная злоба выжигала каленым железом нутро, иссушала душу, однако наружу не вырывалась. И причина злобы крылась в Насте. Вернее, в том, что эти ублюдки посмели угрожать ей, фактически держат супругу в качестве заложника. Любые эскапады в отношении себя Стрельцов переварил бы легко, в рамках разумного, конечно. Тем паче несильно его и обижали. Попинали маленько, не без того, свободы передвижения лишили, заставляют совершить нелепую выходку, что удручает, но терпимо. Если бы увечье какое нанесли или насилие в извращенной форме сотворили, тогда бы он осерчал. Вплоть до самоубийственных выходок. А пара синяков на… спине и плечах и попрание прав человека – ерунда. В отместку виновные ряхи начистить и забыть. И не такое переживали.

Но Настя… От одной мысли, что она неизвестно где, что с ней может случиться нечто нехорошее, а то и страшное, непоправимое, и не только с ней, но и с их ребенком, Артема корежило. Кулаки сжимались, зубы скрипели так, что казалось, раскрошатся. И отравляла нутро черная злоба. Которая через миг сменялась безысходностью и страхом.

Злись – не злись, страшись – не страшись, а деваться некуда, выполнять абсурдное задание похитителей придется. Иначе высока вероятность того, что с Настей… нет, об этом лучше не думать! Бежать в прокуратуру, в УБОП, в ближайшее РУВД он не станет – слишком велик риск. Предусмотрительные бандиты времени дали в обрез. До телефона не доберешься, а если и стрельнешь у кого трубку, то не успеешь дозвониться и объяснить что к чему. И следят же наверняка.

В общем, как ни крути, а обливаться пивом придется. И «нехороший товарищ», что на фотографиях красовался, здесь – на месте – задом стул подпирает, с друзьями-подругами пирует. Словно просится умыться «Балтикой» или «Золотой бочкой». Откровенно говоря, на депутата или высокопоставленного чиновника субъект походил мало. Данный факт Артем еще на даче подметил, но на фотографиях «товарищ» хотя бы периодически попадался в пиджачно-галстучном наряде и смотрелся в целом солидно. А, извините за сленг, в натуре он выглядел не… государственно и слишком вольно. Главные же сомнения в статусе зародила не одежда; в «депутатском» ухе блестела золотом серьга, а волосы были стянуты в хвост. Не очень длинный – еще не «конский», но уже как минимум «лисий» или «кошачий». Бюрократы, депутаты или даже кандидаты в депутаты подобными аксессуарами не увлекаются. Их чаще носят неформалы: разные рокеры, хакеры и прочие факеры. Впрочем, кто нынешних избранников народа разберет, многообразие этой фауны не поддается описанию.

А остальные приметы налицо: щеки розовые, как яблочки наливные, прямой нос, тонкие губы, густые прямые брови, волосы русые. Красавчик! И «хвост» не портит впечатления. Плюс подтянутая спортивная фигура и общая холеность. Смотрелся парень прямо-таки донжуаном местного разлива в одном флаконе с Аленом Делоном. Женщины наверняка на него вешались гроздьями. Артем мимоходом отметил фактуру и рост молодого человека, на фотографиях комплекция в глаза не бросилась, а лоб-то здоровый. Надо полагать, пару-тройку хорошо поставленных свингов по физиономии этакая орясина организует легко. Парень, лицо которого столь тщательно изучалось в дачном домике, веселился по полной программе в компании пятерых, как говаривали в старину, «добрых молодцев» и троих разбитных девиц. Два столика, занятые молодежью, ломились от закусок, рыбных и мясных нарезок, шашлычных огрызков и спиртного, начиная от пива и заканчивая приторно-сладким ликером. Одна из девиц – миниатюрная крашеная блондинка, будто подтверждая мысли Стрельцова относительно женщин и гроздьев, гордо восседала на коленях у «хвостатого», что затрудняло предстоящую процедуру обливания; окатить ее кавалера и не замочить даму представлялось маловероятным. А с другой стороны, плевать, кто там у кого на коленях сидит. Пусть там хоть выводок младенцев расположится, ради Насти он и не такое… отмочит.

Стрельцов на всякий случай огляделся, тешась надеждой обнаружить слежку со стороны похитителей, но напрасно. Засечь тут наблюдателей – задача неразрешимая; вокруг десятки машин, людей еще больше, плюс великолепный обзор из окон соседних многоэтажек. Попробуй отгадай, где они притаились. Может, за тонированными стеклами авто? Или в подъезде одного из близлежащих домов? Или основные действующие лица – на черном БМВ – вообще уехали, а их сообщники сидят спокойно в кафе, расслабляются и поглядывают на чудика, которого, как в криминальной среде выражаются, «подписали» на идиотскую выходку?

Знать бы, кто этот парень с фото и зачем его нужно компрометировать. Ничего, потом разберемся, отпустим агнцам по грехам их. Дайте только Настю выручить, тогда поглядим, что у кого за душой. Призывая громы небесные на головы злодеев-похитителей, Артем решительно направился к бару. За пенным боеприпасом.

* * *

– Молодец, мужик! – Величев удовлетворенно крякнул и перехватил бинокль другой рукой. Хотя до переоборудованного в кафе теплохода было не больше ста метров, он предпочитал использовать оптику, чтобы видеть выражение лица «камикадзе».

После «выгрузки» пленника на набережной Химик, как и было условлено, заехал во двор в паре кварталов от кафе, где Серега вместе с «торпедами» пересел из БМВ в серебристый «ландкрузер». Припарковались у дома с кормовой части «Венеции» и развернули своеобразный наблюдательный пункт. Во второй машине – серой девятке – томилась пара человек на подстраховке. Сегодня Велик подтянул не только лучших своих людей – Химика и Гвоздя, но еще пару самых верных и исполнительных – Митяя и Самбиста. Да и проштрафившегося Чалдона прихватил. На всякий случай. Ведь если опять случится неудача, Туман кишки на яйца намотает… и «бригадиру», и его присным. Не делая исключений. А причиндалы жалко.

Однако ничего сорваться не должно, все продумано до мелочей. И согласовано с худосочным посланцем шефа. Чтобы подопечный, Стрельцов, помнится, у него фамилия, с крючка не сорвался и не выкинул какого-нибудь коленца, даже за те считанные минуты, пока меняют машину, за ним и следили из «девятки» Гвоздь с Самбистом. Начни мужик барагозить, в ментуру рваться, его мягко перехватят и напомнят о супруге и ее незавидной участи. И биноклем-то Велик прибарахлился лишь в целях страховочных, авось намерение взбрыкнуть, если оно появится, проступит на морде подопечного, и времени для его вразумления будет больше. Нет, рыбка с крючка не сорвется. Серега глаза подопечному велел завязывать не от склонности к театральным эффектам – пусть считает, что ему не дают запомнить приметы похитителей. Мужик он неглупый, сообразит, что если от опознания берегутся, значит, его не завалят, оставят живым, целым и невредимым, и лишних телодвижений делать не станет. Так его проще на коротком поводке держать. Старый психологический трюк, который Величев почерпнул из любимого источника – американских детективов. И здравый смысл поддерживает позицию америкосов – нельзя у человека последнюю надежду отнимать, в угол его загонять, будь он хоть трижды лох распоследний. Загнанная в угол крыса способна броситься на любого – даже в десятки раз более крупного и сильного – врага и перегрызть тому глотку. А мужик и на лоха-то не похож, из деловых, к тому же лось тот еще. Пусть лучше верит в то, что вернется домой, и в то, что с женой его ненаглядной все в ажуре будет. Слабое место – Митяй, он харю перед Стрельцовым засветил, но на то корешу даны соответствующие указания. И Митяй их выполнил, намекнув подопечному, что сам он не местный, а гастролер залетный и вскорости из города смотается. Это еще один, как говорят те же янки, психологический нюанс. Чем их больше, тем вера крепче, и пойдет бычок на заклание покорно и спокойно. И тумановский прихвостень «просто Саша» Гареев профилактическую меру одобрил.

Все-таки славно, что Гареев свалил. Дал добро на акцию и смылся куда-то. Велик не возражал – дышать легче стало. Одним присутствием своим нервировал соглядатай поганый. Стучал шефу, к бабке ходить не надо. И сейчас, верняк, помчался докладывать. Одно слово – мусор, у них ведь бывших нет. Серега с трудом сдерживался, дважды едва не перешел грань и не шмальнул в поганца. Рука уже к стволу тянулась. Но Бог миловал…

Рыбка на крючке не трепыхалась. Подопечный послушно купил кружку пива в баре и стал подниматься на верхнюю палубу кафе-теплохода, где расположился Паровоз и его собутыльники.

– Ай, красавец! Ни вправо, ни влево, сразу быка за рога.

– А куда ему деваться с подводной лодки? – тихо пробубнил над ухом Митяй.

– Не скажи, брат, – не отрываясь от окуляров, возразил Велик, – с подводной лодки свалить – как два пальца об асфальт. Акваланг надел – и в воду. А наш клиент вполне мог свою бабу кинуть. И нас вместе с ней.

– Да ну, – скептически хмыкнул Митяй, – ты же вон сколько народу подтянул, куда ему.

– Мужик об этом не знает. Мог попробовать свалить, в ментуру рвануть, типа, заявы строчить, как тот Достоевский – романы. А что бабу по кусочкам собирать будут – дело пятое. Жалко, типа, но не его же на ленты порежут. Вот ты бы что на его месте делал: перся мясом на бойню, боясь за бабу, или свалил по тихой грусти?

– Я сам, в натуре, кого хочешь, порву.

– Нет, ответь, что бы на месте мужика сделал? – Величев на миг опустил бинокль и посмотрел в глаза другу. – Ответь.

Митяй смутился, повел очи долу и ожесточенно зачесал переносицу.

Оптический прибор снова взлетел вверх.

– Серый, я бы, верняк, свалил, – определился Митяй. – У меня и телки-то такой нет, ради которой башку в петлю совать. Да и не стоят бабы…

– Вот то-то и оно, ты бы не стал. А он стал, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, не дай бог, начнет в последний момент быковать. Он ее, типа, любит. Значит, что?

– Что?

– Значит, информация правильная на клиента была.

– А-а…

– Ой, молодца! Облил! – Велик вскинулся и азартно хлопнул ладонью по панели.

Митяй бросил взгляд над плечом закадычного дружка – бригадира. На верхней палубе «Венеции» закипела свара, трое из сидевших за сдвоенным столиком молодых парней подскочили, а Паровоз скинул телку с колен и что-то втолковывал «клиенту». Тот ответил, и они сцепились. При этом «клиент» почему-то оказался в горизонтальном положении, и его принялись лениво попинывать.

– Понеслась душа в рай, – выдохнул Величев.

– Дубасят знатно, любо-дорого, как бы не зажмурили родимого, – обеспокоился Митяй.

– Точно, – поддакнул ищущий искупления грехов тяжких Чалдон, и его на сей раз не одернули.

– Не зажмурят! Парень он крепкий, хоть кирпичи о башку ломай, здоровья навалом. Да и у Паровозика по-любому настроение не смертоубийственное, душевное, на море, типа, собрался. Отдыхать. В таком настроении на мочилово не пойдет.

– А вдруг? Что-то не унимаются орлы, и халдеи не торопятся разнимать. Жалко мне родимого.

– Не мельтеши, потопчут минут пять и устанут. Нам меньше возиться. Хотя, если переборщат…

– Кажись, закончили.

– Точно! Халдеи набежали. А эти расселись. Ага, поднимают, типа, отряхивают. – Величев покрутил колесико на бинокле. – Целехонек «клиент»… почти. Теперь наш выход. Митяй, звони Химику, пусть бэху подгоняет, лишнюю тачку светить не будем.

– Так мы же его… – Митяй сделал характерный жест рукой по горлу. – Свети – не свети, ментам не настучит.

– А зрителей ты куда денешь, дебил?! Мало ли кто что запомнит и языком намелет где не надо. И вообще, не быкуй раньше времени.

– Ладно тебе, понял! – Митяй достал из кармана модную многофункциональную трубу и ткнул пальцем в кнопку. – Але, Хима…

* * *

Из губы, распухшей до размеров, предпочитаемых африканскими красотками, сочилась кровь. Нижняя увеличилась просто неприлично, впору к штанам прицеплять, чтобы на ветру не болталась. Также ныли отбитые бока, по ним потоптались изрядно, а голова и вовсе раскалывалась. Хотя ударов по самой ненужной части тела было нанесено немного. По губе, в челюсть и вскользь по носу. И невыносимый похмельный синдром вроде бы отступил еще на даче. Пять минут назад едва заметно сдавливало виски, и на тебе. Три затрещины – и… полный анамнез. Голова болит так, словно ею в кегли играли. От стресса разболелась, что ли. Ребра намяли куда основательнее, но они беспокоили меньше. Артем ощупал себя, оценивая причиненный ущерб. Кости, кажется, не сломаны, ребра целы, пяток гематом на туловище образуется, не без того, и губа заживет нескоро – разворотили ее добротно, но могло получиться гораздо хуже. Хлопцы молодые, горячие, ретивые, под градусом – от таких поцелуев не жди. Если ты не девятнадцатилетняя старлетка с ногами от ушей и смазливым личиком. К тому же ребята на спортсменов смахивают, очередную грушу размять таким – за праздник. Однако не усердствовали, тот парень с конским хвостом, которого он видел в фотоальбоме, вообще только единожды удар нанес. Правда, именно он губу и расквасил, собака.

Рука невольно потянулась к распухшим «пельменям». Ерунда, до свадьбы заживет! Не покалечили, не изувечили – и на том спасибо. То, что от него требовали, Стрельцов выполнил в точности. Теперь слово было за похитителями.

Примчались они стремительно. Артем едва успел спуститься с трапа на остывающий под уже не кусачими лучами вечернего солнца асфальт, отойти от кафе на полсотни метров, скрывшись из поля зрения недавних обидчиков, и проинспектировать собственные повреждения, как на набережную выкатил знакомый БМВ с заляпанными номерами. Понятное дело, очистить государственные регистрационные знаки никто не удосужился, дабы не загружать Стрельцова и потенциальных очевидцев лишними знаниями и не искушать понапрасну. Артем, морщась и держась рукой за правый бок, поковылял к машине. Ему оставалось лишь надеяться на то, что свою часть уговора злоумышленники выполнят и отпустят и Настю, и его самого. Тем более что никого из них, кроме дачного мордоворота в курортном наряде, он не видел. Предусмотрительные, сволочи. И тьфу на них, выбраться бы из этой передряги и забыть. Артем для себя решил: если Настю не обидели, не считая самого факта похищения, конечно, то в милицию обращаться не будет. Земля круглая, столкнется с мордатым на узкой дорожке, тогда попытает, кто и зачем все это затеял. Однако без рытья земли обойдемся. Бог им судья.

Сердито щелкнул замок, задняя дверца приоткрылась, и из-за нее выпрыгнул старый друг – мордоворот.

– Сделал, как договаривались, – проинформировал «приятеля» Стрельцов, подозревая, что его пояснения не нужны. Похитители все видели или же знают.

– Красава, – подтвердил подозрения мордоворот и гостеприимно распахнул дверцу шире. – Садись!

Артем заколебался.

– Садись, все пучком!

Ноги словно приросли к асфальту. Увидев, что подопечный не проявляет особого желания садиться в автомобиль, «курортник» растянул зубастую пасть в улыбке.

– Не дрейфь, родимый! Теперь никто тебя не тронет. – С этими словами он галантно взял Стрельцова за локоток и подтолкнул к двери. Джентльмен, ни дать ни взять.

Пришлось залезать. Отдыхавший на заднем сиденье здоровяк – мощные бицепсы грозились порвать тонкую рубашечную ткань – в массивных солнцезащитных очках и надвинутой на лоб бейсболке поспешно отодвинулся влево. Из-под очков здоровяка высовывался приплюснутый сломанный нос, а из-под бейсболки – вихры светлых волос. Впереди над креслами торчали еще две головы; одна – лохматая, другая – стриженная. Головы не повернулись, не давая возможности рассмотреть их хозяев. Это вкупе с очками здоровяка свидетельство о том, что похитители не хотят раскрывать собственное инкогнито. Факт, безусловно, отрадный. И обнадеживающий. А что огорчало – ствол пистолета, выглядывающий из лапы здоровяка в темных очках и направленный в район многострадального стрельцовского бока.

Мордоворот в шортах присоседился к Артему, захлопнул дверь, и пленник оказался зажат ломтем колбасы в бутерброде между двух крупногабаритных «братков». Стало неуютно. Не шевельнешься лишний раз, не дернешься, и вдобавок ствол в бок упирается. Не больно, но неприятно. Поневоле начинаешь думать, а не дрогнет ли палец здоровяка на какой-нибудь особо коварной кочке. «Курортник» умостил поудобнее свой основательный зад, нагнулся, достал из барсетки наручники и ловко застегнул их на запястьях Стрельцова. Не представив времени для возражений и протестов. Что-то новенькое. Еще утром для столь утилитарных целей использовались веревки. Материально-техническое обеспечение бандитов улучшается на глазах. Не по дням, а по часам, в прямом смысле слова. Даже завидно. Ладно, хоть здоровяк после надевания «браслетов» пистолет убрал.

Едва описанные манипуляции были выполнены, лохматый водитель надавил на газ, и уже через десяток секунд автомобиль выбрался на оживленную магистраль. Никто не разговаривал, ничего у Стрельцова не спрашивал, поэтому он повторно озвучил очевидное:

– Я все сделал, как требовали, как договаривались…

– Сделал – молодец, – соглашаясь, подал голос с переднего пассажирского кресла главарь. Голову он так и не повернул.

– А насчет… обещания вернуть в целости и сохранности?.. – аккуратно подбирая слова, поинтересовался Артем.

– Все в силе.

– А куда мы едем?

– Да ты не напрягайся, сейчас прокатишься с нами в одно место, а потом доставим, типа, до хаты, выгрузим, и гуляй.

– Типа? Или до хаты?

Знакомый мордоворот гоготнул:

– Ха-ха! Шутник!

Главарь хмыкнул. А мордоворот переместил левую руку по сиденью за спину Артему и заговорщицки ему подмигнул.

– Жену тоже привезут?

– Тоже.

Артем замолчал, несмотря на то что вопросы распирали его, словно забродившее вино закупоренную бутылку. Того и гляди – крышку сорвет. А этих ребят лучше не раздражать. И не забывать о наручниках на руках и жене в заложниках. Минут пять они ехали молча, под аккомпанемент радиозавываний очередной модной поп-дивы. И кто сказал, что бандиты слушают шансон?

Автомобиль втиснулся в плотный поток транспортных средств, чьи хозяева стремились попасть на другой берег. Стрельцов забеспокоился. Что похитителям нужно в промышленных районах города, он представлял слабо. В голове крутилась разная гадость про стрелки, терки и перестрелки. А когда на середине моста машина свернула к спуску на остров Гладышева – место не очень людное, малопосещаемое, заросшее деревьями и кустарником и не обезображенное зданиями и сооружениями, если не считать таковыми многочисленные времянки, беспокойство переросло в легкую панику. Остров мог похвастать двумя капитальными строениями – лыжным стадионом, который по понятным причинам летом пустовал и автодромом для начинающих автолюбителей. А в остальном: полуразрушенные причалы, деревянные туалеты, заборы и пустыри пополам с зарослями.

Хотелось думать, что бандиты приехали сюда в вождении потренироваться или лыжный маршрут на зиму присмотреть, но не поверить в это сподобился бы разве что законченный оптимист. Плохо информированный и чрезвычайно наивный. Особенно если учесть, что в сторону автодрома или стадиона они не поехали, а затормозили около руин какого-то деревянного сарая. С наивностью Стрельцов распрощался в далеком детстве, когда узнал, что дети появляются не от поцелуев, а в результате одного пикантного физиологического процесса, необузданным оптимизмом также не страдал, поэтому о вождении и лыжных маршрутах даже не подумал. А отчего-то решил, что его тут кончать будут.

А что? Местечко подходящее: посторонних глаз нет, деревья, кусты, река рядом. Хочешь – в воду труп кидай, хочешь – в землю закапывай. Перед глазами Артема, словно наяву, предстала картина обнаружения его собственного тела, вернее… отвратительных останков: эксперты в резиновых перчатках осматривают бесформенную кучу протухшего мяса, под их руками осклизлые лохмотья кожи слазят старым порванным чулком, куски мяса отстают от костей, а вонь непередаваема. Затошнило. Он весь подобрался, сжался пружиной, готовой распрямиться затылком в чугунный подбородок одного из соседей, и… только тут сообразил, что сопротивляться кричать, бесноваться нужно было еще на мосту, где полно свидетелей. Впрочем, ситуация правом выбора не наградила, Артем напряг мышцы, прикидывая, кому сподручнее зарядить локтем в челюсть, но его потуги не увенчались успехом.

Мордоворот ощутил некое изменение, что немудрено при столь плотном размещении людей на заднем сиденье, и предупредительно рявкнул:

– Куда?!

Стрельцов позвоночником прочувствовал, что живым его из машины не выпустят. А если и выпустят, то лишь для того, чтобы салон кровью не запачкать. Терять было уже нечего, за покорность судьбе и жертвенность памятников не ставят, поэтому, заваливаясь, он постарался от души врезать лбом по скуле ненавистного «курортника». Или по скуле, или в висок. Куда Бог пошлет. И срослось. Лоб соприкоснулся с костью, раздался треск, будто штакетину из забора выдернули. А мордоворот взвыл подстреленным волком:

– А-а-а!!

Здоровый браток слева встрепенулся потревоженной птицей, впереди тоже завошкались, салон заполнился шумом, криками, гвалтом.

– Сука, что творит!!

– Держи!

– А-а-а!!!

Здоровяк навалился сверху и ударил Артема в район шеи. В ухе зазвенело. Стрельцов попытался лягнуть гада или достать локтем, но на сей раз выстрелы угодили в молоко. Слишком тесно, пинок пришелся в переднее сиденье, а движение локтя по причине недостатка свободного пространства напоминало скорее толчок, а не удар. Локтевая эскапада возымела действие. Здоровяк взбодрился, заерзал активнее, схватил Артема за руки – любовно окольцованные – и стал их выворачивать. С переднего сиденья кто-то – главарь, не иначе – ему, по мере сил, помогал. Стрельцов противодействовал, вцепившись клещом в шорты страдающего мордоворота. Соседушка посягательства на свой гардероб не заметил, он безостановочно выл, прерываясь лишь на вдохи и налегая в основном на звук, обозначаемый первой буквой алфавита. Выл громко, уши едва не закладывало. И катался по сиденью, увеличивая и без того немаленькую сумятицу в салоне.

Некоторое время – весьма незначительное – в противоборстве сторон наблюдался своеобразный паритет: у бандитов не получалось вывернуть пленнику руки и извлечь его из автомобиля, а у того не было возможности вырваться или хотя бы нанести подонкам значимые телесные повреждения. Чтобы запомнили, собаки. Один уже точно запомнит, но он не в счет. Рано или поздно численное превосходство похитителей должно сказаться, и они расфасуют кучу-малу на заднем сиденье. Артем это понимал, даже не понимал – предвидел, и трепыхался что есть мочи.

Наконец «братки» сообразили, что с пленником возиться можно долго, и перегруппировали силы. Поскольку доблестные представители бандитского сообщества с заднего сиденья выйти из авто были не в состоянии, мордастый – ввиду болезности, а здоровяк – из-за слишком тесного контакта с подопечным, покинули салон главарь и водитель. Артем догадался об этом, услышав сквозь вой соседа сдвоенный хлопок дверей. Услышал и осознал, что живет последние минуты. Как только бандиты доберутся до него – сливай воду, открывай кингстоны. В безысходном отчаянии Стрельцов выброшенной на берег рыбой забился в жарких объятиях здоровяка, стремясь сбросить его неподъемную тушу с себя. Вырваться не сумел, но извернулся ящерицей и впился зубами в могучее предплечье «бейсболиста», опровергая старую поговорку о том, что близок локоть, да не укусишь. Впился яростно, остервенело. Так погибающий от жажды путник, обнаружив в пустыне оазис, припадает к источнику воды. Или раскаявшийся грешник – к святым мощам. Вонзил зубы, разрывая тонкие хлопчатобумажные и плотные мышечные волокна, кожу и сосуды. Захватил кусок побольше и дернул на себя, из последних сил.

По губам, разбитым и опухшим, потекло… теплое и горьковатое, меж зубов что-то застряло.

В салоне возник новый звук, заглушающий все и вся, даже подвывания мордоворота. Это иерихонской трубой взревел лишившийся куска предплечья «бейсболист». На миг душу Артема охватило сдержанное, умеренное ликование, словно он выполнил трудное задание, но тут щелкнул замок на двери, и затылок взорвался мегатонной ядерной боеголовкой, бросив сознание в огненно-черную пустоту.

* * *

Когда клиент начал рвать бушлаты, Серега растерялся. Чуть-чуть. Просто не ожидал; из тачки не выпрыгнешь, на руках браслеты, по бокам гренадеры, да и по дороге мужик вел себя паинькой. Велик и расслабился. Зря, конечно. Понадеялся на численное превосходство, хватку ребят и собственное красноречие. Если бы подопечный принялся задавать глупые вопросы о том, куда и зачем его везут, почему место безлюдное и т. п., Серега ему бы зубы заговорил. Втер бы сказку, закачаешься! А клиент ничего не спросил, сразу в бутылку полез. И застал врасплох.

Пока Величев ушами хлопал (вместе с Химиком), пока догадался выскочить из машины, этот Рэмбо новоявленный успел дел наворотить. В наручниках! И наворотил бы больше, не примени к нему Серега многократно выручавший в жарких спорах аргумент – верную «беретту». Она не подвела. Пусть ее использовали не по прямому назначению, а в целях сугубо прикладных, для которых одинаковой степенью пригодности обладали и благородное оружие, и грубая неотесанная дубина, и примитивный булыжник. И все же не подкачала чертовка; легкий удар по затылку – и «клиент» валяется в полном отрубе. Обмяк и распластался на бедном Митяе. Кстати, еще неизвестно, насколько эффективным оказался бы другой предмет – тот же булыжник или монтировка – вместо оглушения ими вполне реально башку проломить.

Величев любовно погладил ствол, убрал его обратно в карман и помог Митяю выбраться из машины. Друг и соратник выглядел плачевно: левая сторона лица чудовищно распухла, по щеке расползалась огромная багровая гематома, норовившая закрыть глаз, нижняя часть скулы казалась проваленной, и из нее сочилась кровь. Не требовалось глубоких медицинских познаний, чтобы определить: у Митяя что-то сломано. Треск, который Велик слышал перед возней, и последующий истошный вопль кореша, не оставляли сомнений, но, что именно сломано, попробуй разбери. Тут врач дипломированный нужен. Хоть мозги не наружу, и то утешение!

Однако данное обстоятельство Митяя не утешало. То ли из-за того, что разглядеть отсутствие мозгов на морде он был не в состоянии, то ли из-за боли, то ли из-за излишней впечатлительности. Он жалобно подвывал и ежесекундно прикасался пальцами к развороченной скуле. Коснувшись же, начинал выть громче и трагичнее, в промежутках причитая и посылая красочные проклятия своему обидчику.

– У-у-у! Сучара-а! Чтобы его… гниду… всем хуралом! А-а-а! Я его сам своими… порву… у-у-у!

Велик покачал головой:

– Морду руками не трогай. Сейчас приберемся, потом, типа, отвезем тебя к лепиле. Поправят тебе здоровье, не сомневайся.

Митяй, казалось, друга не услышал и продолжал подвывать и хвататься за щеку. Как пионер за галстук. Величев вопросительно посмотрел на Химика. Тот скривился и беспомощно развел руками. Серега вздохнул и кивнул единственному «неповрежденному» бойцу:

– Доставай «клиента» и глянь, что там с Чалдоном.

– Я в поряде на все сто. – Чалдон уже вылез из автомобиля самостоятельно и предстал пред очи грозного «бригадира». Выглядел он, конечно, не настолько здорово, как стремился изобразить, но гораздо лучше воющего Митяя. Левый рукав рубашки из светло-голубого превратился в алый, багровые потеки протянулись и по груди, и по животу – укус, видимо, был знатный. Чалдон зажимал рану на бицепсе, старясь унять кровь. Старания эти представлялись малоперспективными и тщетными, темно-красная жидкость едва ли не струилась с рукава.

– Химик, перевяжи его, а то он всю поляну кровищей уделает. И так заляпали и тачку и прачку. Славно же он вас… – Велик окинул брезгливо-уничижительным взглядом свое воинство, – …уработал. Типа, свиней на бойне. Мешки вы, а не бойцы. Вами любой рахит подотрется!

Чалдон промолчал, проглотив обиду, Митяй же прервал стенания и зарычал:

– Да я его… порву!

Величев лишь скептически хмыкнул.

– Серый, отдай мне эту падаль! У-уф… – Митяй шумно втянул воздух, сдерживая болезненный стон. – Как друга прошу, отдай, я из его яиц омлет приготовлю.

– Брось! – Серега похлопал контуженого кореша по плечу. – Он и так уже, считай, труп. И в этом качестве пригодится, сам знаешь кому. Нет, товар портить не будем.

Из широкой груди «контуженого» вырвался разочарованный вздох:

– Может, хоть… о-ох… попинать?

– И зачем? Клиент в отключке, удовольствия никакого, все равно что грушу окучивать. Не суетись, падай на переднее сиденье, типа, отдыхай. Закончим здесь, тебя к хирургу доставим.

Тем временем Химик наскоро перемотал бинтом из аптечки пострадавшую в неравной борьбе со стрельцовскими зубами руку Чалдона, вытащил тушу хозяина зубов из салона и прислонил к бамперу БМВ. Велик оглядел бренное тело и еще раз подивился тому, какую крутую трепку устроил его пацанам этот крендель. И не скажешь, что здоровый. Крепкий, конечно, рост больше ста восьмидесяти, вес – пудов на пять с половиной, а то и шесть потянет, но по сравнению с тем же Митяем в габаритах проигрывает существенно. Не смахивает и на спортсмена – качка вроде Чалдона; обыкновенное среднестатистическое мурло, бицепсы и трицепсы не выпирают, пузо со щеками мясистыми – в наличии. А поди ж ты, навалял бойцам так, что впору больничный выписывать. Обоим. Митяя вообще – хоть в стационар клади на неопределенный срок, пока ему там башку залатают, заштопают и нервы подлечат. Навалял в браслетах. Просто Брюс Ли со Стивеном Сигалом в одном футляре. А все оттого, что в угол загнали.

Покопавшись в бардачке, Величев извлек из него заранее припрятанный пакет с ножом. Тем самым ножом, с памятной гравировкой, который ему вручил Туманов.

– Колян, иди сюда, – подозвал бригадир Химика и сунул ему в руку нож. – Держи.

– Что за перо?

– Нужное, – кратко объяснил Велик. – Воткнешь пару раз ему под ребра. – Носок бригадирского кроссовка уткнулся в грудь приваленного к машине мужика. От толчка тело, скользнув по металлу бампера, стало заваливаться на траву. Химик не допустил падения, ухватился за ворот рубашки, потянул и придал телу прежнее, сидячее, положение.

Серега уточнил:

– В сердце и шею не бей, лучше, типа, в печень, чтобы кровь не хлестала, а то ухряпаемся. И так почти скотобойня.

– Не вопрос!

Химик пижонски перебросил нож из ладони в ладонь, сделал пару пробных взмахов, немилосердно тиская рукоять, присел на корточки перед телом и уже примерился, но тут Велик не выдержал:

– Что ты его лапаешь, типа, он телка сиськастая. – Серега отобрал нож. – Не видишь, тут пленка, люди ее специально наклеили, перо осторожно держать надо, а ты его…

– Ты же не сказал…

– А у тебя глаз нет?! Или мозгов? Нет, все нужно делать самому, ничего поручить нельзя.

Изначально Серега не собирался самолично втыкать перо в бедолагу Стрельцова. Если бы требовалось клиенту маслиной мозги прочистить – другой вопрос, в таком случае Величев не отказал бы себе в удовольствии нажать на спусковой крючок «беретты» или грубого макара. Использование огнестрельного оружия по назначение – удовольствие не из последних. Когда пуля пронзает плоть, разрывая мышцы и сосуды, когда жизнь и смерть человека зависят от легкого движения указательного пальца, это… возбуждает. Божественный акт, но не творения, а разрушения.

А орудовать пером пошло и вульгарно. Убийство холодным оружием – тоже своего рода акт разрушения, но грязный, примитивный. В нем нет возвышенности, чистоты. Достойные люди до поножовщины не опускаются, недаром дуэли во времена оные происходили в основном на пистолетах. Красиво и благородно. И поэты не брезговали.

Между тем выбора шеф не предоставил; для мокрого дела требовался именно нож. Определенный, конкретный. Об использовании ствола и думать не стоило. Впрочем, по поводу пера Величев тоже комплексов не испытывал, лишь бы не испачкаться; выделения чужого организма, будь то кровь, сопли или слюна, Серега не переносил. Особенно, если они попадали на его одежду или кожу.

Ввиду исключительной брезгливости столь грубое дело, как увеличение посредством ножа количества дырок в теле жертвы, Величева ничуть не привлекало. Поэтому он планировал привлечь к исполнению важного «заказа» кого-то из «торпед», лучше Митяя, но, к сожалению, кореш ныне пребывал не в той кондиции, чтобы уверенно пером орудовать. И Чалдон не в форме – шмат мяса откушен, а Химик, как выяснилось, пребывает в довольно легкомысленном настроении, того и гляди, отпечатки Паровоза на рукояти заляпает. Не приведи господь, сотрет или, что еще хуже, свои оставит, тогда впору билеты покупать. И не в теплую банановую республику, где есть шансы скрыться от гнева Туманова, а на погост.

Пришлось браться за нож самому. Аккуратно, сдавливая пальцами боковые грани рукояти и не касаясь тех мест на ней, которые, со слов Тумана, хранили отпечатки. Пленка пленкой, а подстраховаться не помешает. Пословицу про береженого не зря народ придумал. Бить сверху вниз было не совсем удобно, наклоняться влом. К тому же Велика посетила светлая мысль о том, что труп наверняка мусора потрошить будут, исследовать, раневые каналы изучать. Эксперты разные, судебные медики. Еще, неровен час, удивятся, почему удар нанесен в нехарактерном положении, мутить начнут, сомневаться. А если следак или прокурор мутить начнут, то Туманов может, в свою очередь, усомниться в компетентности и профессионализме некоего Сереги Величева.

Не пойдет! Ничтоже сумняшеся Велик приказал единственному целому и невредимому пехотинцу придать «уснувшему» «клиенту» вертикальное состояние. Химик требование бригадира исполнил, схватил Стрельцова за шиворот, приподнял и опер на дверь БМВ. Воротник рубашки благоразумно не отпуская, дабы тело не рухнуло на землю.

– Та-ак, – протянул Величев и указал на алые потеки возле рта Стрельцова и на его рубашке. – Это еще что такое?!

– Как что? С Чалдона накапало. Он же полруки чуть не отхватил. Да и с Митяя могло.

– Ништяк! Ты что, хочешь, чтобы меня кондрашка хватила?

– А че?

– Хрен через плечо! Как считаешь, менты, когда жмура найдут, пасть ему осмотреть не догадаются? И рубаху на экспертизу не отправят с красивыми разводами? Или, по-твоему, все мусора – полные дебилы, и заморачиваться, типа, не стоит, один хрен, прощелкают?

– Да не…

– Прикинь, а они не все дебилы и бухарики, в мусарне, типа, тоже такие волки есть, что тумановскому вертухаю не чета. Хотя и наш Саша-параша не пальцем деланный. Экспертизы проведут, установят, что кровь не жмура, и что тогда?

– Блин, точно. – Химик отпустил тело обратно на траву, придав ему сидячую позу.

– Ты чуть Митяя с Чалдоном не подставил. Знаешь, как это называется по науке? Улику оставить, понял?

– Понял.

– Почему тогда не обтер?!

– Не успел.

Величев недоверчиво хмыкнул и распорядился:

– Снимай с него рубашку и пасть протри. Тщательно.

Пока Химик возился с подопечным, Величеву пришла в голову одна свежая мысль.

– Слышь, еще проверь, живой ли. Пульс, типа, пощупай или сердце, что там обычно делают. Я его от души приложил, как бы не зажмурился раньше положенного.

– Лады. Пульса нет!

– Чего-о?!

– А сердце бьется.

– Тьфу, шутник! Закончил? Давай поднимай.

Словно подтверждая слова Химика, пленник пошевелился. Выглядывающее из Серегиной ладони лезвие хищно дернулось, коброй метнулось вперед и вонзилось в правый бок Стрельцова. Удар получился смазанным, слабоватым, пленник дернулся и протяжно застонал. Раздосадованный Величев нецензурно помянул всуе некий неперсонифицированный объект, получивший сексуальное удовлетворение оральным способом, поспешно выдернул нож и нанес повторный удар. Посильнее, с оттяжкой. Стрельцов дернулся еще несколько раз и затих. Величев машинально выдернул клинок и… разразился длинной непарламентской тирадой. Причина огорчения была проста и прозаична: выдергивая нож, он испачкался в крови, что для брезгливого «бригадира» равнялось маленькой катастрофе.

И как испачкался! Ладонь, предплечье и брюки заляпал. Даже замутило слегка. Благо, что на морду не попало, а то бы мог и блевануть, опозорившись перед пацанами конкретно. Судорожно вытерев руку сорванной травой, Серега отмотал пленку с рукояти ножа и бросил его поближе кустам. Туда же Химик оттащил и тело. Осмотревшись – не забыли ли чего – «бригадир» дал команду прыгать в тачку и отчаливать. Митяю, к счастью, запрыгивать не пришлось, он уже давно страдал на заднем сиденье.

Едва разместились, Величев вытряс у запасливого Химика носовой платок и по дороге занялся оттиранием руки и чисткой брюк. Пятна были благополучно ликвидированы, но Сереге казалось, что какие-то микрочастицы въелись в кожу, и он яростно драил платком ладонь и предплечье. С брюками же он, по здравому размышлению, решил расстаться, выбросив их при первой возможности, все равно носить «замаранные» больше не будет.

Когда выехали с острова на мост, Серега наконец завершил «чистку перьев», так и оставшись неудовлетворенным ее результатами. Он бы и дальше продолжил оттирать «неистребимые» пятна, но Химик и Чалдон начали недоуменно поглядывать на своего «бригадира», и ему, чтобы не ронять авторитет, пришлось закруглиться. Вечером отмоется нормально, примет душ или в сауне душу и тело понежит, а пока не время. Из кармана «бригадирских» брюк роботом-бабочкой выпорхнула блестящая пластина сотового телефона.

– Алик? Все хоккей, можете сваливать. Не наследили? Что? Плохо слышно… Что-о?! – Начав разговор спокойно, даже умиротворенно, Величев внезапно сорвался на крик. – Козлы! И ты причем! Я кого старшим поставил?! Тебя! Вот вместе и ответите. Я вас, уроды… не знаю просто, что сделаю! Короче, вы где? Где?! А лучше ничего не придумали? Надо было сразу в серый дом везти! Номер квартиры напомни! Все, завали пасть, через двадцать минут буду, жди!

«Раскладушка» телефона громко захлопнулась.

– Колян, поворачивай направо, на адрес нашего жмура проскочим ненадолго…

– Это куда?

– Недалеко, в центре…

– А в больницу? – прохрипел сзади Митяй.

– Потерпи, брат. На пять сек заскочим – и сразу тобой займемся.

– А что там случилось? – поинтересовался Химик.

– С телкой, типа, проблемы, опять Кривой накосячил. Каламбур, твою мать.

Глава 5

Сознание вернулось толчком, словно на голову опрокинули ведро с холодной водой. Волна темной пустоты схлынула, оставив после себя полумрак и красные круги перед глазами. Артем хлопнул веками, полумрак не рассеялся, красные круги не исчезли. Сквозь них проглядывали какие-то серые стебли, часть из которых норовила залезть в ноздри. Несмотря на то, что затылок разламывался от боли, мысли были довольно ясными, только ленивыми, тяжелыми, медленными. Стрельцов понял, что лежит на боку, лицом в траве. Последнее, что он запомнил: борьба на заднем сиденье, укус за руку здоровяка в бейсболке и «взорвавшийся» затылок.

Наверное, приложили чем-то тяжелым, гады. Помимо затылка боль поселилась в груди. Острая, резкая – по ребрам стадо слонов пробежалось, не меньше. Прыгали они на нем, что ли? Отстраненно, словно думая о чужом человеке, Артем удивился, что еще жив. Ощущения не оставляли иных толкований – вряд ли в посмертии, если таковое и существует, боль будет иметь четко выраженную локализацию. По всем раскладам бандиты должны были избавиться от лишнего свидетеля, что бы ими ни задумывалось относительно парня в кафе «Венеция». Иначе зачем его привозить на безлюдный остров?

Ан нет, жив вроде. Не добили? Артем напрягся, приподнял голову, а затем, оттолкнувшись от земли, встал на четвереньки. В грудь воткнулся раскаленный железный штырь, глаза застила красная пелена, в которую разрослись круги, руки ослабли, и Стрельцов едва не рухнул обратно мордой в траву.

Больно-то как! Пелена нехотя рассеялась, и взору открылся тот же пейзаж, которым посчастливилось любоваться ранее. Остров, нависшие над берегом кусты, руины деревянного строения. Машина, к счастью, отсутствовала. То ли пелена перед глазами исчезла не до конца, то ли просто смеркалось, но на остров опустилась полутьма, детали пейзажа выглядели размытыми, нечеткими. Видимость оставляла желать лучшего – притаись в кустах один из злоумышленников, обнаружить его Стрельцов бы не сумел. Поэтому сквозь боль и гнев пробивалось опасение, что похитители не уехали, а если и удалились, то ненадолго и в любой момент могут вернуться. Отсюда желательно убраться…

А грудь-то отчего так разламывается? Стрельцов привстал на левое колено и потрогал пальцами левый бок и верхнюю часть живота. Сохранять равновесие было очень трудно, поскольку голова кружилась сорвавшейся с орбиты и тормозов планетой, багровый туман периодически укутывал сознание, а почва под ногами тряслась и подпрыгивала, будто припадочная, но Артему это удалось. Пальцы наткнулись на теплую влажную субстанцию, а затем коснулись краев резаной раны. Опустил глаза и увидел два кровоточащих узких отверстия на теле: одно под правым соском, а второе на три пальца ниже. И без того чудовищная слабость трансформировалась во всеобъемлющую. Ноги подогнулись. Как Стрельцов удержался в вертикальном состоянии, он сам не понял. На одной силе воли.

Порезали, подонки! Все пузо в крови. То-то у него багровый прилив в зрачках, и конечности ватные, словно у мягкой игрушки, не слушаются. И холодно! Настолько, что кажется: внутри скоро сосульки вырастут, а ресницы покроются серебристой краской инея. А ведь не ноябрь на дворе, а середина июня. Может, его морозит оттого, что торс ничем не прикрыт? Только сейчас Артем уразумел, что он по пояс голый, кровь струится по коже, а не впитывается в ткань рубашки. Поскольку рубашки на нем нет.

Кто-то его раздел. Бандиты? Но зачем? Одежду жертв коллекционируют, что ли?.. Фетишисты проклятые! А рубашка бы пригодилась. И для обогрева, и в качестве перевязочного средства. Дырки в груди и животе пугают, но есть надежда, что жизненно важные органы не задеты, в противном случае душа уже бы осваивала незримые просторы обещанного проповедниками иномирья или, как минимум, находилась на полпути к блистающим чертогам. Или к адовым котлам. И дикая боль – существенный аргумент в пользу этого робкого предположения. Артем где-то читал, что мертвые и смертельно раненные боли почти не чувствуют. Никто не поручится, что прочитанное – правда, но обнадеживает изрядно. Опасность же фатальной кровопотери реальна как никогда, пальцы мокрые, словно Стрельцов вытащил руку из-под раструба открытого водопроводного крана, а не отнял от раны.

Если отверстия не зажать, то… о подобном исходе вообще не стоит вспоминать. Еще накаркаешь. А вот соответствующие нехитрые меры принять не помешает. Борясь с приливами багрового тумана, Артем сунул окровавленную пятерню в карман джинсов – вдруг там завалялся нужный предмет, например, носовой платок или, лучше, бинт. Абсурдное желание, но некое пятое или десятое чувство подсказывало Стрельцову, что он терпит боль и роется в карманах не напрасно. Осторожно покопался, старясь не делать резких движений, в одном отделении, затем в другом и, – о чудо! – достал пачку салфеток. Пачку – громко сказано, но три или четыре бумажных прямоугольника перепало. Артем их машинально прихватил в кафе, когда покупал пиво. Словно предвидел, что пригодятся. Не бинты, конечно, но не в его положении выбирать. Из одной салфетки соорудил импровизированную затычку и, шипя сквозь зубы от боли, запихнул ее в верхнюю рану, поскольку она кровоточила сильнее. Оставшиеся бумажные «перевязочные средства» приложил к нижней ране на животе. И прижал салфеточные тампоны-затычки ладонью, слава богу, раны рядом расположены, задействовать вторую руку у Артема бы не получилось – она ему требовалась для опоры.

Мозг подкидывал странные идеи, то ли из некогда просмотренных кинофильмов, то ли из книг, то ли из армейских легенд и баек. Например, прижечь раны огнем или присыпать порохом, извлеченным из раскуроченного патрона. Идеи откровенно бредовые; даже если отбросить сомнения в полезности и эффективности указанных мер, то откуда возьмутся на пустыре боеприпасы… Зажигалки дешевой и той нет. Против подобных идей протестовал и армейский опыт. Отцы-командиры учили, что бороться с ранами нужно медикаментозно, а не разводить антисанитарию. Для того и предусмотрены инд. пакеты. К несчастью, ни индивидуальным пакетом, ни аптечкой здесь не разживешься. Деревянные руины – не аптека. До людей надо добраться, а потом в больницу. Шкуру заштопать и все прочее, что по прейскуранту положено.

Люди, ау!

Артем бы крикнул, если бы не опасался, что перенапряжется и спровоцирует новый приступ обильного кровотечения или, упаси бог, потерю сознания. А еще крик могут услышать и бандиты. Кто знает, где сейчас мордоворот с товарищами, вдруг неподалеку? Услышат – вернутся, добьют. Как пить дать. Да и удастся ли извлечь из глотки полноценный крик – вопрос. А сиплым шепотом тишину разгонять – занятие пустое и неблагодарное. К тому же остров Гладышева, если не принимать во внимание дни проведения массовых мероприятий и народных гуляний, явно не принадлежал к числу часто посещаемых мест. Даже в дневное время, не говоря уже о темном времени суток. Сегодня календарь никаких праздников не предусматривал, соответственно, людей на острове наверняка нет. А до них добраться надо. Кровь из носа. И из живота. Живое человеческое участие ему зело потребно. Глядишь, и помогут, и до больницы подбросят. Стрельцов пробежал мутным взглядом по окрестностям. Река, берег, кусты, кусты, деревья, опять кусты, пустырь, сарай, метрах в пятнадцати от него какой-то продолговатый предмет, наполовину вытащенный из воды и прикрытый вездесущими зарослями. Лодка? Опять кусты.

Замечательно! Дороги нет, тропинки да колея между деревьями, проторенная автомобилем. Куда тропинки заведут – неизвестно, выбирай любую, словно богатырь из пресловутого сказочного сюжета о камне у развилки. Том камне, на котором надпись была выбита: направо пойдешь – коня потеряешь, налево… и так далее. Только Стрельцов – не богатырь былинный, на его придорожном камне все надписи сливаются в одну: куда бы ни пошел, если заблудишься – погибель найдешь. Сил на блуждания – плутания у него не хватит, упадет носом в пыль где-нибудь на полпути – и поминай как звали. И пешеходная прогулка по автомобильной колее отпадает. Страх перед тем, что бандиты могут вернуться, не покидал Артемову душу ни на миг. Вот был бы номер – навстречу им приковылять. В дружеские, простите, объятия. Ломиться сквозь заросли на свет тоже не улыбается. Много ли он наломится с продырявленным пузом, продираясь сквозь переплетение ветвей и кропя кровью траву? Шагов пятьдесят – максимум.

Что остается? Сложить руки, лечь на землю и ждать, по меткому выражению одного советского фантаста, приобщения к большинству? Не пойдет, ему ублюдкам отомстить надо. И узнать, что с Настей приключилось. Не дай бог! Нет! Мысли, прочь!

Еще темный предмет в кустах имеется. Если это в самом деле лодка, то можно в нее забраться, и течение, с большой долей вероятности, прибьет ее к берегу в той части острова, где расположен въезд на мост. А там уже: машины нескончаемым потоком, трамваи, автобусы, людей полно, освещение. Цивилизация. Там спасут. Есть даже шанс на проезжающую карету скорой помощи нарваться, они часто через мост курсируют. Надо лишь оттолкнуться правильно и причалить верно. А вот грести у него не получится – на ноги бы встать да удержаться.

Совершив маленький подвиг и поднявшись в позу, приличествующую достойному представителю вида Homo Sapiens, Артем доковылял до прибрежных кустов. Почти доковылял. Около дюжины шагов не одолел – влезть в заросли не сумел. Новая волна боли накрыла с головой, все силы ушли на то, чтобы на ногах удержаться. Впрочем, подходить ближе не требовалось; Стрельцов выяснил, что хотел. Чаяния не оказались обманутыми. Темный предмет в кустах, к счастью, оказался не роялем, а самой натуральной лодкой. Деревянной, просмоленной, покрашенной – ввиду сгущающегося полумрака цвет разобрать было трудно. Похоже, зеленый, с лавками и уключинами. Не хватало одной существенной детали оснастки, вернее, двух – весел. Данное обстоятельство Артема нисколько не тронуло: во-первых, он находился не в том состоянии, чтобы его волновала такая ерунда, как отсутствие чего-либо, весла это или мешок с золотыми дукатами, а во-вторых, он находился в том, состоянии, когда гребля представлялась делом малоперспективным.

Продолжить чтение