Читать онлайн Интервью в опаловых тонах бесплатно

Интервью в опаловых тонах

Есть ли на свете что-то более ненавистное, чем понедельники? Если вы тоже трудитесь как проклятые пять дней к ряду, а в выходные думаете только о том, куда бы зашвырнуть коммуникатор, чтобы не оказаться на работе по срочному вызову, то, вероятно, скажете, что ненавистнее понедельника может быть только у т р о понедельника. Ну, а я, Ник Мерри, добавлю к этой парочке ещё одного финалиста, которому, пожалуй, отдам первое место.

Сильнее утра понедельника я ненавижу только утро понедельника с похмелья. Не подумайте, что я заядлый алкоголик. Даже несмотря на то, что давным-давно между этим сомнительным хобби и моей профессией кто-то поставил знак равенства. Выпиваю я редко и по особым случаям. Напиваюсь – только в самом крайнем. Вчера как раз был такой. Но кого это волнует? Точно не Хитер.

– Никки! Никки, вставай.

– Ммфхргн… – да, с утра я очень красноречив.

– Ник!

В милом голоске моей прелестной Хитер зазвучали нотки угрозы. Впрочем, в шесть утра мой музыкальный слух даёт слабину.

Я бы хотел сказать, что подскочил как за премией, когда Хитер вылила на меня стакан воды, но нет. Мне было так плохо, что я просто сполз под одеяло на сухой кусок кровати и продолжил спать.

– Ник! – уже громче рявкнула Хитер. – Поднимайся живо!

– Ты мня нзастфвшь.

– Я тебя уволю, – прошипела Хитер.

Да-да, моя крошка Хитер, моё милое, любимое стихийное бедствие, и мой тиран-редактор, второй по значимости человек в нашей обители истины. Энергии в ней хоть отбавляй, иногда мне кажется, что вся редакция запитана на ней, и если Хитер вдруг сойдёт с ума и решит уволиться, журналистика в Уэйстбридже рассыплется на куски.

– Не уволишь, я слишком ценный, – пробормотал я и накрылся одеялом.

– Незаменимых нет, просыпайся, новости не ждут.

Я приоткрыл глаз: Хитер уже была при параде, со своей неизменной кружкой с выцветшим логотипом нашей компании. Я свою такую разбил, честное слово, случайно.

– Ну и пусть катятся, чем их меньше, тем спокойнее живётся.

– Спокойно уже не получится, десять минут назад разнесло магазин подержанной техники, а хозяин спрятался в обломках и…

Хитер усмехнулась, глядя, как я молниеносно отдираю голову от подушки. Я уже говорил, что ненавижу утро?

Не то чтобы я не любил свою работу. Очень даже наоборот. Кстати, я ведь не сказал вам: я репортер. Но вы, наверное, уже и сами догадались, верно? Чем я занимаюсь?

Представьте себе город. Население… десять миллионов. Плюс-минус. Раньше, то есть до Коллапса – явления неопознанной природы, которое уничтожило добрую половину человечества, раскололо материки и создало в нашем мире нечто, что учёные называют энергией крафт-частиц, а далёкие от квантовой физики обыватели – просто магией, я бы сказал о нашем городе «многонациональный». Теперь же к нему больше подходит слово «мультирасовый». Люди, эльфы, лёрки, пиксты, метаморфы, ангики и прочие гуманоидоподобные существа умудряются каким-то чудом не только уживаться рядом и, как это принято говорить, относиться друг к другу толерантно, но и создавать деловые отношения. А теперь подумайте вот о чём: когда на Земле жили одни лишь люди, краеугольным камнем могли стать менталитет и – от случая к случаю – религия. Теперь же приходится лавировать ещё и между особенностями видов. Запретов из-за такого социального рагу у нас больше, чем нужно, так что жить в таком городе как Уэйстбридж далеко не всегда просто. Но зато всегда интересно. За каждым видом, за каждой душой – своя история, своя маленькая жизнь, которая так или иначе влияет на такое огромное и коррумпированное чудовище, как Уэйстбридж.

Вот этим я и занимаюсь – ищу эти истории и записываю их для моих читателей. Не представляю, чем бы мог заниматься в своей жизни кроме как писать. Писать о том, чем существует наше общество, чем оно дышит, чем питается. И почему, собственно, до сих пор живет. Я никогда не хотел быть журналистом, но после первого же репортажа понял: вот она, моя жизнь. И заключается она в том, что я лезу в чужую ради того, чтобы скрасить миллионы других. Или спасти. На последнее я надеюсь больше всего, когда берусь за очередное журналистское расследование.

Сегодня я позволил Хитер сесть за руль: мне казалось, что я состою на девяносто девять процентов из головной боли. Остальной процент занимал ещё не выведенный из организма дешёвый алкоголь. Не лучшее состояние, чтобы кататься по городу. И работать. И вообще жить. Но когда мы приехали на место, я разом протрезвел. Хитер выкинула меня из машины со словами: «выясни всё!» и рванула в редакцию. А я поспешил на место ЧП, по дороге переведя запись на коммуникаторе в режим трансляции. Теперь все мои вопросы и полученные на них ответы в редакции смогут слышать в режиме онлайн. Оперативно и… нечестно. Вся слава, как обычно, достанется Экспресс-отделу, который очень редко покидает свою жужжащую процессорами и пропахшую кофе обитель – ньюс-рум.

Куда идти, я понял сразу. Сколько здесь было полиции! А еще сразу три медицинских фургона, возле которых теснились люди и эльфы. У одних на лице – ссадины, у других приличные кровоподтёки. Все пострадавшие были грязными, точно извалялись в пыли. А прямо по центру невзрачной трехэтажки красовалась дыра – всё, что осталось от места, где был магазинчик с подержанной техникой.

Рвануло хорошо. Место происшествия оцепили ограждением с электросеткой, а чтобы ни один из зевак, теснившихся рядом, точно не проник к месту обвала, выставили стену из охраны. Увидеть, что происходит за их спинами, было просто невозможно.

– Что происходит? – я подошёл к двум зевакам, которые меньше всего походили на случайных прохожих. Даже если вы не знаете, что они – из следователей, вы всё равно поймёте, что тип в пальто уж больно серьёзный и хмурый, а девушка в куртке чересчур весела для такой ситуации.

– Привет, Ник, – Джина подмигнула мне.

– Вы совсем не выделяетесь, – попытался пошутить я.

– А мы не стараемся, – отозвалась она. – Лучший способ скрыться – быть у всех на виду.

– Что произошло? – я кивнул на здание.

– Рухнуло, – пожала плечами Джина.

Я бросил на неё укоризненный взгляд. Джина оказалась недостаточно ловкой, чтобы его поймать. Или просто хорошо притворялась, поэтому не ответила. С Дастином таких проблем не было. Интересно, где он?

Внутри что-то ёкнуло от воспоминаний о моём друге.

– Оно само рухнуло? – спросил я с нажимом, отвлекаясь от неприятных ощущений в области желудка, которое точно не было связано с несварением.

– Все вопросы через информационный отдел, – прохрипел хмурый тип. Его я видел впервые.

– Да бросьте, ребята, вы же знаете…

И тут я почувствовал, как Джина почти незаметно сжала губы. И с лицом, на котором застыла испуганно-удивлённая и глуповатая улыбка, едва заметно покачала головой и стрельнула глазками в своего напарника.

Мне не нужно было объяснять дважды. Похоже, тип был из тех, кого лучше не раздражать. В отличие от Дастина, который не пытался слиться с толпой и вёл расследование открыто, Джина и её хмурый друг были из специального отдела по борьбе с особо опасными преступлениями. Они именовались агентами комплексной безопасности, но все называли их просто ищейками. Они могли находиться рядом с вами, когда вы пьёте кофе в забегаловке, пялитесь на витрины или просто идёте домой. Ищейки умели смешаться с толпой, быть незаметными, оставаясь на виду, прятаться так, что не найдёшь даже с рентгеновским зрением. Они умели становиться невидимыми. Иногда – буквально. Это была единственная структура в полиции, где охотно принимали на службу людей с магическими способностями – эффектами. А иногда – даже с уголовным прошлым. Никто не знает преступника так же хорошо, как побывавший в его шкуре. Стоит ли говорить, что для поступления на такую службу надо было пройти семь кругов ада? У Джины, кстати, тоже был эффект. Какой – не помню, мы редко с ней пересекались (хотя раньше я был бы не против пересекаться с ней чуть чаще и, может, не только на работе). Я не сомневался, что и у её дружка имелось в запасе кое-что любопытное, но проверять на себе мне это не хотелось.

Я решил зайти с другого конца и, напустив на себя максимально встревоженный вид глупого прохожего, направился к медицинским фургонам.

– Какого тут произошло? – спросил я у эльфа с перебинтованной головой. Он сидел на кушетке под тентом, где оказывали первую помощь.

Тот поднял на меня большие глаза, уже покрасневшие не то от слёз, не то от боли. Парню на вид около тридцати – мой ровесник, но в случае с эльфами это вообще ничего не значило. Ему могло быть тридцать, а могло – и сто тридцать. Я завидовал такой генетике.

– Точно не знаю, – прохрипел он. – Мы вышли из дома, я и Шела, а потом нас просто отшвырнуло ударной волной. Я в тротуар впечатался, а Шела сломала руку…

Бедняга ещё не отошёл от болевого шока или просто пережитого ужаса. Было бы нечестно с моей стороны допрашивать его и дальше. Репортер обязан быть наглым, но я дополняю этот принцип своим: наглость не должна выходить за порог человечности.

Я посочувствовал Шеле и эльфу и подошёл к кучке людей, которые выглядели менее потрепанно.

–…Он всегда был немного чокнутым…

– Не знаю, не знаю, от него не было проблем…

– Ходили кто ни попадя. Особенно в последнее время.

– Вы про владельца лавки? – вмешался я в разговор.

– Ну так да, – отозвался низкорослый крепкий мужчина. У него была поцарапана щека, в остальном он выглядел вполне прилично и адекватно. Его компания – девушка и мужчина средних лет с серьгой в ухе – тоже были в здравом уме, поэтому я решил сделать наш разговор официальным.

– Ник Мерри, репортёр. Вы можете рассказать, что тут случилось?

– Взрыв случился, – ответил крепыш. – Полдома разнесло, что, не видно?

– Да, но к а к это случилось?

– А это пусть полиция выясняет.

Я сменил тактику:

– Вы говорите, знали хозяина?

– А то, – вмешалась девушка. – Ну, то есть, – она тут же смутилась, – не совсем знали. Зовут его Леон. Живёт… То есть жил прямо под нами, а на первом этаже у него магазинчик. То есть был. Он там всякую старую технику продаёт. Продавал, то есть. По запчастям.

Ух, обожаю таких болтливых!

– Думаете, это он устроил… Всё это?

– А кто ж ещё? Не бомбу же ему подложили… Хотя, кто его знает, – ответил мужчина с серьгой.

– К нему кто-нибудь приходил?

– Да много кто! Он же торговал дешёвым оборудованием. Тут знаете, сколько народу ошивалось! – встрял крепыш. – Один, второй. И днём, и ночью.

– Технику? Ночью?

– Вот и я о том же, – поддакнул Крепыш. – Неизвестно, что он там собирал, потому как взрыв-то магический.

Вот это да!

– С чего вы взяли?

– В полиции так сказали, – ответил Серьга. – Может, и правда взорвал кто. Хотя странно, он мужик мировой был, у него врагов не было. Хотя откуда мне знать?

– Вы у него что-то покупали? – спросил я, рассеянно разглядывая дом позади парня. Там происходило какое-то движение. Интересно, кто из следователей сюда приехал?

– Не, не покупал. Зачем оно мне? Кто знает, откуда у него эти запчасти? С Пустошей, поди, приволокли какой-нибудь артефакт, Лео разобрал – и бабах!

– И в лавочку не заходили? – рассеянно спросил я, обведя взглядом всех троих. Серьга и девушка покачали головой, а Крепыш ответил:

– Было пару раз. Так, за жизнь с ним перекинулись, я отдал ему сломанный коммуникатор, Лео деньгами не обидел. Я за такую развалюху и не чаял ничего получить. Хороший он был мужик.

– А за ночные покупатели?

Крепыш пожал плечами.

– Приходили и уходили, я ж ночью не вглядываюсь. Шума не создавали, так что мне всё равно было.

– А…

Нас прервал звук громкоговорителей:

– Гражданским покинуть территорию! Гражданским покинуть территорию! Внимание, гражданским…

Моя троица информаторов замерла и зачарованно уставилась на действо. Живая стена из полиции стала теснить людей, образовывая коридор. Я, стараясь не бежать и не привлекать внимание, особенно коллег-журналистов из других изданий, двинулся к кучке остальных зевак.

Я успел в последнюю минуту. Успел заметить, как к бронированному автомобилю тащили скрученного по рукам и ногам человека. Он извивался, во всё горло кричал какие-то непонятные слова, мотал головой и трясся. Я быстро навёл на него камеру коммуникатора и приблизил кадр, чтобы сфокусироваться на лице бедняги. И стало совершенно очевидно, что разум покинул его навсегда.

Машины разъехались моментально. Врачи повезли пострадавших в клинику, полиция тоже уехала, оставив оцепление и нескольких сотрудников для охраны. Трое из них были лёрками.

Эта раса была редкостью для Уэйстбриджа – с их габаритами в большой концентрации они в городе просто не помещались. И если и работали, то какими-нибудь грузчиками или силовиками – с их-то мощью. В полиции им были рады, но квоты на расы всегда ограничены.

Кстати, владелец нашего издания Гардо тоже был лёрком. Он был в два раза больше любого здоровяка из бойцовского клуба, на два-три тона темнее, причём с отливом в серо-зелёный, а за поход к обычному стоматологу отдал бы две-три своих зарплаты из-за одного только размера выпирающих клыков. Однако Гардо жаждал найти применение не только своим мускулам, но и интеллекту. Потому и основал редакцию в те годы, когда нормальная журналистика, казалось, умерла вместе с обществом. Но даже (я бы сказал: особенно) в апокалипсис для людей нет валюты более ценной, чем информация. Кто это понимает и умеет этим пониманием пользоваться, далеко идёт. Но лёрки, несмотря на свою силу, существа ленивые, поэтому Гардо в дальние дали соваться не стал. Места руководителя небольшой и, главное, независимой реакции ему было достаточно. Он никуда не лез, не ввязывался ни в какие истории, не писал репортажей и даже не пытался навести порядок в творческом процессе, за что мы ему были очень благодарны. Зато мог в нужный момент подсказать, напомнить и… защитить. Это, пожалуй, было важнее всего для репортёра действительно независимого издания. Я говорил, что писать правду бывает небезопасно?

И всё же, Гардо был, скорее, исключением, чем правилом. Я глубоко сомневался, что остальные лёрки обладают такой же врождённой интеллигентностью.

Так что спорить с этими ребятами у ограждения и уж тем более пробираться на место ЧП без разрешения я бы не стал ни при каком раскладе. Мне ещё понадобятся руки и ноги. Поэтому я просто бродил по округе, слушая шепотки зевак и прохожих. Мне удалось накопать не больше того, что я уже знал, поэтому я просто уселся на ступени дома на противоположной стороне улицы, наблюдал, как спасатели разбирают завалы и не переставал гонять мысль о том, что погибших в этом кошмаре нет. Пожалуй, это и станет счастливым концом этой истории, если Хитер или Гардо попросят написать об этом что-то пошире того, что наваяли новостники из Экспресс-отдела, опираясь на мои записи из коммуникатора.

Если вам показалось, что я недолюбливаю коллег, спешу заверить: это не так. Я недолюбливаю их способы работы: выдать информацию побыстрее. Скорость её потребления в обществе разогналась до третьей космической, новости писались быстрее, чем успевали происходить. Естественно, страдало и качество написанного. Ребята не виноваты, что подстраиваются под условия, но они же их и создают. Вместе с читателями.

Хитер подъехала быстрее, чем я думал.

– Давай бегом, может, ещё успеем перекусить. Да уж…

Она оглядела руины.

– Интересно, конечно, что это было? Магия или прибор какой рванул? О, привет, Дастин!

Я внутренне вздрогнул и заставил себя обернуться.

Дастин Хоук холодно кивнул Хитер и сел в машину. Меня он точно не заметил.

Дастин, мой друг детства, был следователем. И только благодаря нашей дружбе я получал доступ туда, куда ни одного репортёра не пустили бы вовек. Стоит ли говорить, что такие репортажи получались выше всяческих похвал? Просмотров у них было куда больше, чем у простой сводки ЧП или расшифровок правительственных постановлений. Люди любят читать о смерти и политике, но ещё больше они любят хорошие истории. И, желательно, со счастливым концом. И я им их давал.

Но всё это было до моего последнего крупного расследования, из которого я чудом вышел живым. Это было четыре месяца назад. С тех пор мы не разговариваем. И с тех же пор у меня где-то в районе желудка поселилось чудовище, которое просыпалось от одного упоминания о полиции или Дастине, и точно принималось сжимать внутренности склизкими щупальцами.

Всю дорогу я молчал. Светофор моргнул, и мы остановились на перекрёстке прямо перед зданием редакции

– О чём задумался? – Хитер больно ткнула меня локтем.

– Да так, – отмахнулся я. – О жизни.

Повисла неловкая пауза.

– Вы так и не общались?

Опять она об этом. Скользкая тварь в желудке опять заворочалась.

– Нет.

– Он так и не простил твоей выходки с мулдаси?

Я вздохнул. Нет, Дастин Хоук не простил мне рискованного и, признаюсь, незаконного поступка, который я провернул вместе с цыганским мальчишкой из племени мулдаси. Маги, живущие за городом, объявлены вне закона, но так уж вышло, что именно с ними я оказался накрепко связан в той истории. Я помог им из соображений совести и безопасности, а Дастин расценил мой поступок как предательство. У него к цыганам свои претензии – они убили его родителей. Это случилось давно, когда мы были детьми, а терпимость между Уэйстбриджем и цыганской общиной переваливала за абсолютный ноль. И признаться, я понимал Хоука – не было ни дня, чтобы я не сомневался, а правильно ли сделал.

– Давай не будем об этом, – отрезал я.

Видимо, слишком резко, потому как оставшуюся дорогу мы ехали молча. С одной стороны, меня терзало чувство вины, в конце концов, девочка беспокоится за меня. С другой, порой циничный редактор в ней перевешивал, и Хитер беспардонно лезла в душу. Не проходило и дня, чтобы Хитер не спросила, не помирились ли мы. Я подозревал, что её беспокоили не столько мои душевные раны, сколько потерянные связи с инсайдером в полицейском участке.

– Хорошо.

Хитер вздохнула и притормозила на парковке у огромного конгресс-холла. Там, на пятнадцатом этаже под мансардой располагалась моя святая святых.

Вы когда-нибудь были в редакции? Это место, от которого держатся подальше нормальные люди, психи, черти, а иногда и закон гравитации. Это кипящее жерло вулкана, колыбель суеты и источник всего вселенского хаоса. Здесь просто некогда думать ни о чём, кроме как с кем связаться, что написать и когда сдать. Временами именно за это я ей был благодарен. Работа – хороший способ отвлечься от грустных мыслей. А работа в редакции отвлекала от всех существующих мыслей вообще.

Хитер бросила на меня странный взгляд, но, не сказав ни слова, ушла за свой стол. Я с трудом выпросил у автомата (этот динозавр никак не хотел синхронизироваться с моим коммуникатором для оплаты) стаканчик с коричневой жижей под названием «капучино» и потащился к Ларри.

– Ник.

– Привет, Ларри. Что у тебя сегодня?

Ларри был нашим ловцом сенсаций в киберпространстве. На его компьютер стекалось всё, что могло заинтересовать даже самого искушённого читателя или зрителя – от мелких сводок спецслужб до материалов, выпущенных в эфир на другом конце света.

Ларри откинулся на спинку стула и немного отъехал от стола. С блаженным видом выспавшегося и трезвого человека, он зевнул.

– Да ничего особенного. Кроме утренней суеты – пусто. Скучная ночка. Экспресс-отделу сойдёт, тебе… Вряд ли.

Пока мы доехали до редакции, все сети уже пестрили заголовками о свихнувшемся продавце подержанной техники. Экспресс-отдел постарался. А значит, мне опять нечем заняться. Вот так всегда – я подставляю голову, встаю ни свет ни заря, а они почивают на лаврах, просто просмотрев трансляцию. Я хлебнул сладкую дрянь из автомата. Не знаю, что они туда добавляют, но голова стала болеть значительно меньше.

– Даже из… – липкие щупальца внутри опять ужалили желудок. – Даже из полиции?

Ларри пожал плечами и, вернувшись к столу, отмотал на экране сводку.

– Не считая сегодняшнего инцидента там вообще глухо. В основном, всякая ерунда. Кража наночипов, смерть от энергопередоза, кибермошенничество…

– Кто-то до сих пор скидывает валюту на восстановление культурных памятников?

– Ага, типа того.

– Это не мошенничество! – отозвалась Хитер с другого конца редакции. – А важная государственная программа! Не позорьтесь.

Мы с Ларри перекинулись многозначительными взглядами. Все знали, что Хитер жертвует средства на реконструкцию всяких древних развалюх, которые устояли после Коллапса. Дома с треснутой лепниной, дворцы с обрушившимися потолками – Хитер от этого старья балдела и мечтала, что однажды призраки утраченного наследия снова начнут функционировать. За это дело действительно взялись однажды, была куча проектов, однако миру, который ещё не оправился от конца света, было куда девать деньги. Поэтому реализовать проекты предложили за счёт пожертвований от населения и инвесторов. Среди последних дураков не нашлось, а вот среди романтиков, которые тосковали по прошлому, вкладчиков было немало. Вот только дело двигалось крайне медленно – за десять лет удалось более-менее привести в порядок только один старинный дом. В нём открыли музей, в котором не было ни одного компьютера. И посетителя. Правительство оправдывалось, клятвенно заверяя, что в следующем году возьмётся ещё за что-нибудь, вкладчики устраивали пикеты, требуя продолжения программы и… продолжали присылать деньги. Наглядный пример того, как груз прошлого опустошает душу. И кошельки.

Я демонстративно зевнул.

– Короче, скука.

Ларри пожал плечами.

– Не для Экспресс-отдела. Накинулись на меня с утра, как ястребы. Чуть не подрались за темы. Ты бы к ним перебрался – всегда работа найдётся.

– Пахать весь день, считая каждую буковку и выдумывая идиотские заголовки, только чтобы народ почаще проходил по ссылочке? Нет, спасибо. Пойду лучше страдать от безделья и нищеты в ожидании нормальной темы.

– Лентяй.

– Я?! – наигранно возмутился я. – В отличие от твоих чаек, я свои материалы нахожу и разрабатываю сам. Почти всегда. А когда в последний раз хоть кто-нибудь из Экспресс-отдела выпрыгивал из-за стола с криками: «Эй, поглядите, из этого инфоповода можно сделать крутой репортаж?!». Кто-нибудь из них хотя бы раз подскакивал в шесть утра, чтобы сделать фото сумасшедшего, разнёсшего полквартала?

– Им это не нужно, они делают быстро, а ты…

Ларри почесал затылок.

– А я делаю настоящую журналистику, – я погрозил ему бумажным стаканчиком. – И пока я и мне подобные могут держать перо, она будет жить.

– Ну, – Ларри вздохнул, – с вашим-то рвением жизнь у неё будет короткой.

– О чём ты? – какой же вкусный этот разбавленный химикатами и ароматизаторами кофе!

– О том, что после твоей последней «сенсации» ты полмесяца валялся в больнице, а потом чуть не загремел за решётку за…

– Ладно, я понял, – нервно сказал я. – Но, как говорили древние, искусство требует жертв. Умереть за правое дело – это ли не высшее проявление…

– Глупости?

– Профессионального героизма и преданности делу!

Ларри отмахнулся. А я подумал, что слукавил. Умирать за правду – это только на словах звучит красиво, но как только дело доходит до суровой реальности, ты понимаешь, сколько теряешь ради того, чтобы твоё имя навеки застыло на мемориальных досках и в реестре погибших при выполнении служебного долга. В мире, который просто продолжит вращаться после твоей смерти. Журналист – это не политик, про него не напишут в учебнике истории, его имя не будут смаковать на кухнях, рассуждая, каким он был человеком. Ну, разве что, за очень редкими исключениями, а я таковым не являлся. За известностью я никогда не гнался, а изменить мир парой репортажей… Что ж, признаю, я до сих пор верю, что это возможно, но какой тогда должна быть эта правда? Не думаю, что ей хватит одной только жертвы в виде глуповатого журналиста, не сумевшего вовремя замолчать или смыться. И всё же я оставался верен ей. И буду – до самого конца.

Через три часа прочёсывания самых отдалённых уголков Сети меня снова затошнило – на этот раз от количества глупых постов и не менее идиотских комментариев. Передо мной мелькали сводки примерно такого же содержания, что зачитал мне Ларри. Всё это было информативно, порой даже жутковато, но никакой загадки в этих происшествиях или событиях не было. Ну вот, к примеру, накрыли очередной подпольный клуб робобоя. Даже не открывая релиза, я знал, что там увижу: толпа ребят нелегально собирает роботов с искусственным интеллектом, выводит на ринг и заставляет машины крошить друг друга. А сами делают ставки. И однажды кто-то решает, что если сдать эту лавочку полиции, шансы на выигрыш существенно увеличатся, да и куш будет больше. Делал я как-то об этом репортаж на заре своей карьеры. Рейтинг был таким низким, что шеф решил снести его с сервера – чтобы не позориться. А как вам такое: задержан очередной недомаг за незаконное использование эффекта. Какого – не сказано.

Я иногда думал: а ну, тоже попаду под воздействие дикой магии, которая гуляет за Стеной, да тоже получу в распоряжение магическую силу. Я бы выбрал что-нибудь, что позволяет поспать подольше. Но везло не мне, а каким-то чудикам, которые решали, что смогут обмануть систему безопасности Уэйстбриджа: не регистрируют свои эффекты, не проходят чипирование, как все, кто, скажем, рождается с этими аномалиями в организме, а просто начинают пользоваться силой налево и направо. Чаще всего, их накрывают в первые же дни. А этот дурачок и вовсе умер. Так что… Пожалуй, не надо мне никаких эффектов, мне хватает Хитер. С магией шутки плохи – хоть это я усвоил, пусть и как глупец, познав на собственной шкуре. Не зря работаю.

Этих поймали, те признали вину, другие заплатили штраф, за «глухарь» с отмыванием денег на ремонте городских дорог я даже браться не буду – эту глыбу не сдвинул с места даже апокалипсис. Хотя, признаю: пару раз удавалось поджечь этот фитиль и спровоцировать несколько арестов и проверок. Только ту дорогу в итоге так никто и недоделал.

– Ну, как успехи? – краем глаза я увидел, как попка Хитер опустилась на краешек стола.

– Подумать только, сколько времени народ тратит на то, чтобы как можно сочнее оскорбить незнакомого человека, – фыркнул я, не прекращая листать ленту комментариев.

– Ты за столько лет не привык? – усмехнулась Хитер. – Эм… Никки…

Она закусила губу.

– Мм?

Мне попалась реклама голосового помощника для дома.

– Тут такое дело…

Я вцепился взглядом в экран.

– Мы звонили в участок…

– Надо же, как интересно…

– Хотели спросить, что у них новенького…

– Невероятно…

– Трубку взял Дастин…

– До чего техника дошла…

– Он не захотел разговаривать…

– Ну на-адо же.

– Что?

– Надо же, – я повернулся к Хитер и не моргая посмотрел ей в глаза. – Удобно, и цена-то совсем небольшая. Думаю, может, взять?

Она перевела взгляд на экран и поджала губы.

– Ник, я всё понимаю, но в а ш и отношения мешают н а ш е й работе.

– Что ты от меня хочешь?! – не выдержал я. И, оглянувшись на коллег, продолжил уже шёпотом. – Думаешь, мне это нравится? Знаешь, сколько раз я перед ним извинялся? Раз двести, но ему плевать. Ему всегда плевать. У него есть только чёрное и белое, а то, что за гранью, не входит в рамки его понимания, он отвергает и бросает без оглядки! Что я должен сделать?

– Извиниться ещё раз, – ответила Хитер, выслушав мою тихую тираду.

– И услышать в ответ, какой я козёл и предатель? Ну уж нет. Я принимал его чудачества все эти годы, я слушал его подколы и оскорбления, которые он называл шутками, оправдывал его, мол, бедняга, пришлось несладко. Да вот только, по-моему, с этой своей болью он справился давно и просто привык, что его лучший друг – совершённая тряпка, об которую можно вытирать ноги. Я прощал, понимал. А он не сумел простить мне одного-единственного… Это ведь даже не промах…

Я не заметил, как у меня повысился тон, как я вскочил и начал ходить туда-сюда мимо Хитер, причём, кажется, почти забыв про неё.

– Я делал это не ради себя, а потому что так было правильно, понимаешь? К тому же, если бы я не выполнил обещание, они бы меня в порошок стёрли…

– Ник…

– …А он зациклился на своей ненависти и мести, и ничего вокруг не видит! Она ему стала важнее дружбы, так пусть катится к чёрту!

Я выдохнул. И понял, что в редакции наступила тишина, сконцентрированная на моей маячащей по редакции персоне.

Хитер смотрела на меня своим дурацким сочувствующим взглядом. Ларри приподнял бровь. Коллеги в недоумении повернулись в нашу сторону.

Думаете, меня это смутило? Ха. Я слишком стар и слишком часто позорился публично, чтобы краснеть и извиняться.

– Так что не буду я с ним разговаривать, – резюмировал я. – Тебе надо, ты и уламывай его на сотрудничество. И вообще, в полиции есть информационный отдел, который рассылает нам эту чушь про кражи и драки. Можно ограничиться ими. Для Экспресс-отдела пойдёт.

Я замолк и посмотрел на неё.

– Выговорился? – спросила она.

– Немного, – выдохнул я. Мне показалось, или чудище внутри слегка ослабило хватку?

Хитер послала мне понимающий взгляд.

– Я просто вижу, что тебя это беспокоит. И хочу сделать что-нибудь…

– Не нужно ничего делать, – сказал я, чувствуя, что тварь в душе обзавелась помощничком. И он был настроен агрессивно.

– Мне надоело смотреть, как ты напиваешься.

– Это было один раз.

– Три.

– Хитер, слушай, – я закрыл глаза и потёр виски, прогоняя нарастающую ярость. – Я ценю твою заботу, но тут ничего не сделаешь, понимаешь? Я не тот человек, который может воззвать к его рассудку. Ты ему ничего не сделала, тебя он может послушать. Можешь сказать, что ты меня бросила, и обозвать козлом. Тогда он точно к тебе проникнется. Больше я ничего предложить не могу.

– Но…

Она хотела сказать что-то ещё, но, к моему счастью, поток нотаций прервал громоподобный рык.

– Утро, – пробасил Гардо.

По редакции прокатилось нестройное «здравствуй».

– Гардо! Как я рад тебя видеть!

Я сбежал от Хитер и направился к шефу. Он уставился в коммуникатор, который проецировал содержимое странички вертикальной голограммой. Лента пестрила фотографиями задержания худосочного мужчины. Глаза у него были навыкате, рот перекошен, точно он что-то кричал. Старый знакомый Лео. Эта новость о нём была всюду.

– Как дела? Доброе утро!

Я затряс его лапищу.

– Прекрасно выглядишь! Что нового?

– Уймись, Ник, – отмахнулся он, – что бы там ни случилось.

– Гардо, – Хитер бросила на меня укоряющий взгляд. – Всё в порядке?

– Хотел узнать, что там с этим Леоном Валько, – ответил Гардо. – Известно что-нибудь о его дальнейшей судьбе?

– Пишут, что его увезли в клинику. Он чокнулся основательно. Отправят на пожизненное лечение. Побочка от эффекта.

– Стоп, как ты сказала? – Ларри вдруг оторвался от компьютера. Он подошёл ближе к голограмме и уставился на фото. Вот она, профессиональная деформация агрегаторов: он видит информацию, но практически не воспринимает её, глядя лишь на заголовки, ведь в ленте новости о Лео попадалось ему раз двести. Просто он их не читал. Во всяком случае, целиком.

– Леон? Лео Валько?

– Ты его знаешь? – спросил Гардо.

– Угу, он продавал мне запчасти для компа, когда я ещё увлекался киберспортом. Обычный мужик, никогда не замечал, что у него какие-то магические способности. Разве что хороший нюх на рабочие и почти нулёвые запчасти. Да и вообще, – Ларри задумчиво почесал небритый подбородок, – он от магии подальше держался. Я помню, однажды я его спросил, есть ли какие, может, артефакты, ну, там, зачарованные платы или ещё чего. Знаете, полно же такого старья было. Так он меня чуть не выгнал, сказал, таким не торгует. Боялся он магии.

– Да, оно видно, – фыркнул я.

– Если он торговал подержанкой, ему вполне могли принести артефакт, – сказала Хитер.

– Это странно, – мысли у меня выстраивались в пазл, где не хватало деталей. – Я вот о чём думаю. Это не первый случай за утро. Мне попадалась похожая новость, но там виновника торжества задержали за эффекты. Ларри, ты тоже читал мне про какой-то энергопередоз. Это не одно и то же?

– Нет, там совершенно другой район. Но и что? – уточнил Ларри.

– А то, что это может быть связано. Два раза – это случайность, три – уже закономерность.

– И?

– Люди друг за другом умирают и сходят с ума от всплеска непонятных магических сил. Мне одному это кажется странным?

Ларри пожал плечами.

– Такое сплошь и рядом встречается. Артефактов море, аномалии иногда проникают в ДНК, особенно если человек гуляет за Стеной, – Ларри бросил на меня многозначительный взгляд. Или мне показалось? Неужели после истории с мулдаси я и правда стал параноиком? Если кто узнает, что я бродил за Стеной, я пойду под суд без суда и следствия. И даже Хоук не спасёт. Скорее – добавит ещё одну статью: за кражу вещдоков из участка. – К тому же, ненормальных с эффектами всегда было полно. Просто не всегда об этом говорят так много.

– Гардо, а ты что скажешь?

Шеф тоже задумчиво смотрел на экран коммуникатора.

– Мне любопытна теория Ника, – наконец отозвался он. – Даже если связи нет, пусть это будет большой материал. Расскажи про старьёвщика, докопайся до соседей. Ну и пройдись по его лавочке, если от неё хоть что-то осталось. Поговори со своим дружком в следственном, наверняка расскажет что-то интересное.

Чудище внутри снова ужалило в солнечное сплетение. Я кивнул. В отличие от Хитер Гардо было плевать на меня и мои отношения с Дастином, как и на то, что я не могу с ним общаться. Главное – наш эфир и рейтинги, остальное не имеет значения.

– Отлично. Поищи инфу про других пострадавших. Сумеешь связать – будет здорово, нет – так просто выдадим большой материал про очередных умников, которые решили баловаться с магией. И пусть ищейки ещё раз прокомментируют, что грозит за это дело.

Гардо ушёл, оставив меня в замешательстве: предвкушение нового приключения меня окрылило, но мерзкий монстр отрывал перья этим хлипким крылышкам.

Мне не очень-то хотелось возвращаться к этому дому. Зрелище было отвратное. В голове смутно мелькали воспоминания из детства. Тогда последствия Коллапса ещё не до конца устранили, и таких разваленных и дышащих на ладан домов в каждом районе было пруд пруди, и каждую неделю разлетались новости об еще одной рухнувшей стене и трупах под завалами. Не то чтобы я получил моральную травму, но смотреть на все это было жутковато.

Впрочем, с моей работой любые страхи отходят на задний план, времени жалеть себя нет, ты просто делаешь то, что должен. «Репортёр, идущий на поводу у своих слабостей, никогда не напишет хорошего материала», – твердил мне Гардо, когда я только пришел в редакцию, я же со временем изменил этот девиз: «Идущий на поводу у своих слабостей никогда не станет человеком». Жестоко и провокационно, но разве не это моя работа – провоцировать на эмоции? В том числе и самого себя. Потому я и поднимаюсь в неимоверную рань каждое утро и заставляю себя идти, даже если идти совсем не хочется, даже если не знаю, куда идти, даже если кажется, что идти некуда. Всегда есть выход – вперёд, влево, вправо, иногда – назад. Так я, подобно герою какой-то старой детской книжки, вытаскиваю себя за волосы из болота душевных страданий, которое многие принимают за жизнь. Впрочем, перед этим позволяю себе хорошенечко им поддаться. Как, например, прошлым вечером.

Оцепление всё ещё оставалось, завалы разбирали рабочие в форме «Имэйдж Корп», строительной фирмы, которая в своё время отстроила Уэйстбридж и Стену, защищающую его от дикой магии, а потом монополизировала всю строительную отрасль. Стоит ли говорить, что с их политикой правительство вынуждено считаться?

На балконе второго этажа стоял мужчина в спортивной куртке, он нервно курил, наблюдая за работами. Неподалёку от ограждения, там, где несколько часов назад сидел раненый эльф, толпилась парочка зевак. Они молча смотрели, как строители таскают обломки стен, куски раскуроченной мебели и техники, и изредка перешёптывались.

Недолго думая я отправился к уцелевшему подъезду: мне хотелось узнать об этом Лео побольше. Едва я прикоснулся к ручке, как дверь отворилась и вышли двое моих старых знакомых.

Джина продолжала улыбаться, будто только что рассказала своему угрюмому коллеге забавный анекдот. Лицо незнакомого мне ищейки тоже никак не изменилось с нашей последней встречи – им впору пробивать штольни.

– Что ты здесь делаешь, Ник? – спросила Джина.

Я пожал плечами.

– Редакция попросила сделать пару снимков. Заодно хочу узнать, всё ли в порядке – тут живёт один мой знакомый.

– Кто он? – вдруг очнулся ищейка.

– Э-э-э… Даниэль, эльфийка, – не моргнув глазом, солгал я, стараясь придать голосу как можно больше недоумения. – Мы встречались лет десять назад. А что?

Мы с ищейкой перекинулись взглядами. Любого другого такой бы заставил отвернуться, но со мной этот фокус не пройдёт – я живу с Хитер, которая переиграет в гляделки даже статую. Он хмыкнул.

– Для чего идти сейчас?

– Она, конечно, меня бросила, но сердце всё равно не на месте, – я пожал плечами. – Хотел спросить, как она. И, может, остаться на подольше. Ну, это как пойдёт. Если вы понимаете, о чём я.

– О боги, Ник, – Джина скривилась и отмахнулась.

Я ухмыльнулся. Задача выполнена. Еще пара вопросов, и я бы рассказал, как Даниэль втоптала меня, несчастного, в грязь, встречаясь сразу с тремя мужчинами, а потом бросила всех и упорхнула в закат с другом детства. Откровенность была одним из моих рычагов убеждения: люди не очень любят слушать про чужие проблемы, а я не особо стеснителен.

Да, Даниэль действительно существовала, вот только жила на другом конце города и ненавидела меня всеми фибрами души, потому что бросил её я. Немного приукрасить историю – не значит солгать. Я убеждаю себя в этом постоянно, но всё равно потом занимаюсь самоедством.

– Вы, ребята, выяснили всё, что нужно? – чем ближе ты к опасности, тем меньше шансов, что тебя уличат.

Джина в ответ только улыбнулась. Ищейка не повёл и бровью. Интересно, откуда он взялся? Раньше я его никогда не видел в участке, а с таким лицом, поверьте, крайне сложно оставаться незаметным.

– Ладно, удачи вам!

Я пропустил их, а сам прошмыгнул в подъезд, прислушиваясь: с этого ищейки станется идти за мной следом.

На втором этаже я на всякий случай мельком глянул в общее окно: Джина со своим уродливым напарником стояли возле машины, достаточно далеко от дома, и что-то обсуждали. Отлично.

Я постучал в дверь, за которой, по моим подсчётам, должен был жить тот самый мужчина в куртке.

– День добрый!

Я аж отпрыгнул. Писклявый голосок, низкий рост, лицо как у не слишком симпатичного ребёнка, вымазанного синими чернилами, остренький нос и непропорционально длинные ручонки. Пикста.

– Здравствуйте, – выдал я сдавленно.

Пиксты не были редкостью, но чтобы жить вот так с людьми…

– Кто там, Лана?

– Какой-то мужчина, – честно ответила Лана. Послышались шаги, а через мгновение из-за двери показался тот самый мужчина, что курил на балконе.

– Чего надо?

– Э-э-э…

Вблизи он оказался больше, Лана по сравнению с ним была совсем крошкой.

– Иди домой, милая, – вдруг сказал он ласково.

Пикста убежала.

– Я бы хотел поговорить с вами о взрыве.

– Вы что, из полиции?

Этот вопрос занимает первую строчку в рейтинге тех, что мне задают люди при попытке завязать разговор. Чёрт, я что, так похож на ищейку? Мне казалось, я куда симпатичнее.

– Эм, нет. Я репортёр. Ник Мерри.

Мужчина скривился. Ага, да он из тех, кто охотно хает журналистов! И, вероятно, из тех же, кто потом сам обращается к ним за помощью при любой несправедливости, с которой столкнётся в большом жестоком мире. Люди – такие люди.

– Что вы хотели? – выдавил он, как мне показалось, борясь с желанием вышвырнуть меня вон.

– Только поговорить о владельце лавки Леоне Валько. Вы были с ним знакомы? Видите ли, говорят, взрыв был магической природы, а я знаю, что те, кто знали Лео, отзывались о нём весьма положительно, утверждали, что он никак не мог быть связан с магией. Мы бы хотели написать правду, чтобы избежать… Недоразумений.

Мужчина неодобрительно разглядывал меня, а потом вдруг черты лица смягчились.

– Зайдёте? Холодно. Лана замёрзнет.

Я кивнул, внутренне ликуя. Не хватало еще, чтобы Джина со своим уродцем решила еще раз прогуляться по подъездам. Какое бы фиаско я потерпел, если бы они застали меня здесь, а не в объятиях Даниэль! Я бы что-нибудь придумал, конечно, но вызывать у этого громилы-ищейки ещё большие подозрения не хотелось. Друзей в полиции у меня больше нет. Чудовище внутри опять взбрыкнуло, но я быстро дал ему затрещину и огляделся.

Квартирка была маленькой и чистой, но не уютной. Нет, это слово было не про это место. Ощущение, что здесь старались оставить как можно больше голых стен, подбирая мебель, которая бы просто не скрадывала пространство. Всё стояло как-то вразнобой, не сочеталось друг с другом.

– Лана любит простор, всё это давит на неё, – сказал вдруг мужчина в ответ на мой недоуменный взгляд. – Проходите.

Я зашёл в гостиную. Пустовато, но ничего необычного.

– Зато дышать легко, – отозвался я. Хозяин квартиры улыбнулся.

– Лана?

– Да, папа?

И тут я чуть не сел мимо дивана. Папа? То есть эта малышка – его дочь? Смешанные браки, конечно, не редкость, эльфы – еще куда ни шло, но чтобы с пикстой… К тому же, от союза с откровенными порождениями дикой магии, коими являются пиксты, редко появляется потомство. Генетика, сохранение вида и все такое: природа умеет защищаться от любых людских фантазий. Человечество слишком хочет жить.

– Сделаешь нам с мистером Мерри чаю?

Пикста кивнула и ускакала на кухню. Я, не отрываясь, проводил её взглядом. Видимо, слишком недоумённым. Пора бы мне взять пару уроков у напарника Джины. С его-то лицом можно играть в покер на крыше горящего здания.

– Чудесная девочка, – сказал я.

– Ага, – отозвался мужчина. – Если спросите, как она у меня оказалась, выкину с балкона.

Я покачал головой.

– У меня другой перечень вопросов, мистер…

– Рэй Нарроу, – он протянул ладонь.

– Мистер Нарроу, – кивнул я и пожал ему руку. – Вы вдруг согласились поговорить, почему?

– А что, надо было спустить вас с лестницы?

– Я к тому, что…

– Да понял я, – отмахнулся Нарроу. Он смерил меня взглядом. – Просто… Лео хоть и был чудаковатым, но он один из немногих, кто относился к нам с Ланой… По-людски. Хороший он был мужик.

Лана тем временем принесла чай и села в маленькое креслице, поджав тоненькие ножки. Представляю, что о ней могли говорить, скажем, агрессивные сепаратисты, которые выступали за создание в городе гетто для порождений дикой магии.

– Каким он был? – спросил я.

– Нормальным, – отхлебнув чаю, отозвался Рэй. – Всегда здоровался. Торговал своими запчастями. Что ещё сказать?

– Давно тут у него магазинчик?

– Да кто его знает? Никогда не интересовался. Мы, когда приехали, он уже тут был. Помню, первый раз увидал нас с Ланой и подарил ей какую-то старинную штуку. Туда вставляешь пластину с плёнкой, и она играет музыку.

Старьёвщик подарил девочке-нелюдю древний кассетный плеер. Интересно, чем обусловлен такой выбор?

– Лана эту штуку из рук не выпускала, всё слушала, слушала… – продолжал Рэй.

– И… Вы никогда не замечали за ним…

– Нет! – рявкнул он вдруг. – Всё это – ерунда. Не мог он из-за эффекта. Не было у него никогда такого, правильно вам сказали: он магии боялся, стороной обходил. Да и Лана бы почувствовала, если бы что-то было.

– Лана?

– Ну да, – он снова отхлебнул чай и помешал ложечкой, косясь на дочь. – Они же, то бишь, пиксты, дикую магию чувствуют. А Лана здесь не чувствовала. Периодически бывало – когда Лео что-нибудь приносили… Артефакты или ещё какую ерунду. Она так и говорила, мол, опять что-то дикое витает… А сейчас не было.

– Ага, значит всё-таки он имел дело с артефактами?

– Не радуйтесь так, – буркнул Рэй. – Если вещь больно любопытная была, он её покупал, но тут же вызывал службы и ерунду эту сдавал.

– Кому сдавал? – спросил я.

– Кто его знает, ликвидаторам, наверно, – пожал плечами Рэй. – Приезжали, нечасто, но приезжали. А после Лана говорила, что магии стало меньше.

Я чуть не поперхнулся чаем. Любопытная схема: старьёвщик скупает артефакты, отдавая свои кровные, а потом вызывает Ликвидаторов и передаёт им опасный объект бесплатно. Прямо-таки идеальный законопослушный гражданин. Если бы не одно «но»: он серьёзно подставляет своих клиентов, потому как полиция быстренько начнёт выяснять, кто принёс артефакт и где его нашёл. Так можно заработать не самую лучшую репутацию. С другой стороны, напротив, к нему ходили, потому что знали: Лео не обманет и не продаст тебе железо, которое рванёт магией, стоит воткнуть его в розетку.

Я задумался. Быть может, на этот раз Лео просто не успел вызвать службы, чтобы сдать опасную игрушку? Жаль, у него уже не спросить.

Мы поговорили с Рэем ещё немного, я черкнул пару характеристик про Лео. По словам Рэя выходило, что старьёвщик был едва ли не набожным и вряд ли мог сотворить такое специально. А ещё узнал несколько подробностей о жизни самого Рэя: оказывается, пиксту он нашёл на вокзале. Как она туда попала, никто не знал, найти её семью службам не удалось, и Рэй прошёл все круги бюрократического ада, чтобы удочерить девочку и поставить на учёт. Никакой магией она не владела, активными эффектами не обладала, единственное, что было любопытным: в ней всё же была людская кровь. Всё время нашего разговора она не сводила с меня тёмных, как блестящие пуговицы, глазок, раскрытых так, будто она впервые видела человека. Я улыбнулся ей, она в смущении закрыла личико руками. Рэй расплылся в улыбке и вздохнул.

– Ей скучно со мной, – сказал он. – Почти не выходит из дома. Зато безопасно.

– Может, вам перебраться ближе к центру? Там тоже не так много пикстов, но расистских настроений куда меньше, – сказал я невесть зачем.

Рэй внимательно посмотрел на меня, а после паузы сказал:

– Мистер Мерри, мы можем привыкнуть только к тем, кто похож на нас. Остальные так и останутся нелюдью. И убежать от этого не получится, как бы ни старалось правительство. Нельзя отформатировать человечность, нельзя заставить уважать или любить кого-то. Может, однажды всё изменится, и мы начнём улыбаться друг другу не из-за того, что боимся наказания, а потому что действительно принимаем тех, кто не похож на нас.

– Вы ведь так и делаете. И многие другие тоже.

– Но большинство – нет, – улыбнулся Рэй. – Поэтому нет, мы не побежим. Здесь к нам уже привыкли. Я не знаю, что будет там, в центре.

– Ради спокойствия вашего ребенка, может, стоит попробовать?

– У вас нет детей, не так ли?

Я покачал головой.

– Тогда вы не поймёте.

Я пожал плечами.

– Ещё будете? – спросил он, кивнув на пустую кружку.

– Нет, благодарю. Нужно ещё кое-куда заглянуть, пока не стемнело, – отозвался я. – В офисе заждались.

– Ну и работка у вас.

А эта фраза будет второй по популярности в моём рейтинге.

– Какая есть.

Меня вдруг осенила одна мысль.

– Скажите, Рэй, а вы не будете против, если я напишу о вас с Ланой? Расскажу вашу историю? Многим читателям она бы пришлась по душе.

Глаза у него округлились. Мне на мгновение показалось, что сейчас он встанет и действительно выбросит меня в окно.

– Если вы это сделаете, я вас убью, – совершенно спокойно сказал он. И мне почему-то показалось, что он не шутит.

– Эм… Хорошо, если вы против, то, разумеется, никаких репортажей. Но… Почему? Я могу преподнести это так, что возле вашего дома соберётся восторженная толпа, а вы станете героем. И вашей дочери больше не придётся сидеть взаперти, боясь пройтись по улице…

– И один из этой толпы окажется сепаратистом, который захочет… – Рэй бросил взгляд на Лану, которая отвлеклась на коммуникатор. – Не устраивайте нам проблем, мистер Мерри. С меня и Ланы достаточно внимания. Я согласился с вами поговорить только потому, что вы хотели написать правду про хорошего человека, потому что даже просто пришли, в отличие от ваших коллег, которые написали то, чего даже не понимают.

Мы молча посмотрели друг на друга. Я не знал, что ответить, поэтому просто протянул ему руку.

– Всегда казалось, что репортёры, они как… Зубастые волки, – усмехнулся Рэй, ответив на рукопожатие. – Рыщут в поисках горячей новости, а как вцепятся, так и не отпустят. И всё равно, что там у человека за душой.

– Отчасти, так оно и есть, – отозвался я. – Иначе мы не смогли бы работать. Порой приходится выбирать между моралью и хорошими рейтингами.

– Что чаще всего выбираете вы?

Я усмехнулся.

– Думаю, что пока не определился. Рейтинги – это просмотры. Это то количество глаз, которое прочитало мою историю. А если эта история способна изменить мир в лучшую сторону, разве не здорово, если её посмотрит как можно больше народу? Может, в таких случаях и стоит положить на алтарь свои принципы и мораль? Чтобы сделать мир лучше?

– Даже если при этом вы испорите жизнь одному человеку?

– Вот поэтому и не определился, – отозвался я. – Помните задачку с вагонеткой? Как бы поступили вы?

Рэй улыбнулся.

– Понятия не имею.

Когда я вышел из подъезда, обеденное время уже закончилось. Рабочие всё ещё копались в завалах. Зевак уже не было, как и ищеек. Хотя вполне вероятно, что Джина с ее уродливым другом могут таращиться на меня из-за угла.

У меня оставалось ещё два адреса, по которым меня совсем не ждали: нужно было выяснить про двух других бедолаг, пострадавших от эффектов. К тому же мне в голову закралась мысль связаться с Ликвидаторами и запросить информацию по отданным Лео артефактам. Как минимум, любопытно, как это всё происходило и что приносили ему на сбыт. Как максимум… Что бы там ни говорил о Леоне Рэй, я уже давно вышел из того возраста, когда искренне веришь в любовь, дружбу и человеческую добропорядочность. Я не отрицаю их существование как неисправимый романтик, но как репортёр могу уверенно сказать: люди выдумали их, чтобы положить что-нибудь на вторую чашу весов хотя бы для вида. На первой всегда были деньги. И что-то мне подсказывало, что артефакты у Лео забирали совсем не Ликвидаторы.

Когда мир столкнулся с Коллапсом, он фактически распался на части. Уцелеть удалось примерно одной пятой человечества – ещё немного, говорят учёные, и нас как вид было бы не спасти. Говорят, что часто, избежав страшной и мучительной смерти, человек переосмысляет свою жизнь и круто её меняет – отказывается от вредных привычек, начинает бегать по утрам и вступает в организацию по защите тигров. Кто-то даже женится и заводит детей.

Но, даже побывав на краю тотальной катастрофы, едва не уничтожившей человечество как вид, мир не отказался от бюрократии. Да, на какое-то время (десяток лет) беготня с бумажками, говорят, исчезла из жизни – просто потому что бумагу не производили. Однако прогресс, как известно, шагает вперёд, только когда его пинают под зад. Чиновникам были нужны отчеты. И учёные сделали все, чтобы заменить привычную бумагу, например, на голограммы и полимеры. От бумаги – одно название, никаких деревьев, по факту – тончайшие листки из химии. Наличие всемирной Сети не отменило необходимость передавать на физических носителях запросы, заверенные подписью и печатью. Ну не глупо ли?

Мне нужен был ответ от Ликвидаторов. Пока я шёл до ближайшей остановки, успел свалить бумажную волокиту на Хитер. Правда, справедливости ради отправил ей нужные вопросы, это всё-таки моё расследование.

Одной печалью стало меньше. Теперь я мысленно метался, решая, куда поехать дальше. Трое пострадавших. Один в тюрьме, другой – в психушке, третий – в могиле. Не особо разговорчивая компания. Можно было попросить официальную встречу с заключённым, но при условии, что он сам согласится говорить. Это означало очередные запросы, на которые мне при нынешних отношениях с полицией могли ответить в лучшем случае через месяц и далеко не факт, что положительно. Толку идти в лечебницу не было. Разве что, прикинувшись дальним родственником, поинтересоваться здоровьем Лео, но и это бы мне ничего не дало: уже везде написали, что магия разрушила какие-то там нервные окончания, и Лео теперь вообще не осознаёт ни мира, ни себя.

Про третьего и говорить нечего. В дороге я уже успел найти некие не самые значимые подробности: парень, тридцать четыре года, скончался ещё до приезда врачей от энергопередоза. Такое случалось, если эффект заполнял целиком и не находил выхода. Случалось даже с теми, кто был рождён с магией: в один прекрасный момент человек просто не мог её использовать, точно закрывали шлюз, а сила постепенно накапливалась и разрушала организм. Прежде всего – сознание. Люди кончали с собой, убивали близких, иногда просто умирали, как при синдроме внезапной смерти, а иногда магии становилось так много, что она точно взрывалась внутри, расходилась волнами, уничтожая носителя. И того, кто оказался поблизости. Тут уж кому как повезет. Подробностей, как именно парнишка схватил энергетическую передозировку, не было – полиция редко о таком распространяется…

Впрочем… Я на мгновение задумался. Ведь говорят же! Рассказывают, не скрывая, если случай, скажем так, будничный. А если молчат, значит, всё не так просто. Куда ехать, я решил сразу же. Ларри скинул мне район, где всё произошло, и примерный квартал. Придётся побродить по округе, поспрашивать народ. Но в этом и заключается моя работа.

Аттава-сквер был ближе всего к центру. Я домчался до университета, оттуда прошёл пешком ещё пару кварталов и оказался на месте.

Серые, практически бесцветные улочки с одинаковыми невысокими домами походили одна на другую. Однако надо отдать должное местным, которые старательно украшали дворы всякой чепухой и даже пытались высаживать цветы на скудные клочки не закатанной в бетон и асфальт земли.

В одном из дворов раскинулось кладбище старых игрушек: уродливые, потемневшие от времени куклы и облезлые плюшевые звери, прикрученные проволокой к заборам, не вызывали ничего, кроме ужаса и отвращения. Некоторые, кажется, и вовсе были из Доколлапсовой эпохи. Я отчасти понимал тех, кто принимал это за красоту – давным-давно целая плеяда творцов упивалась описаниями разлагающихся трупов. Можно ли винить людей в том, что они, устав бояться смерти, приближают её к себе хоть бы и через искусство? Красота – обратная сторона уродства, а уродливой красоту делают страдания. Человечество через многое прошло и имеет право заявлять об этом, пусть даже таким странным способом, устанавливая под собственными окнами памятники утраченной наивности, невинности и потерянному будущему.

С этими мыслями я добрался до нужного дома. Во всяком случае, эти координаты скинул мне Ларри.

– Извините!

Пожилой мужчина оглянулся.

– День добрый, – кивнул я. – Не подскажете, на днях где-то здесь в доме прогремел взрыв…

Мужчина покачал головой и двинулся дальше, не говоря ни слова. Ну, а что я хотел? Чтобы он тут же кивнул и, взяв меня за ручку, повёл к нужному месту? Это будет не так просто, как я себе представлял.

Я поспрашивал ещё нескольких прохожих, которых удалось поймать во дворе, постучался даже в пару квартир, но толку не было никакого – одни качали головами, другие корчили недовольные лица, а кто-то и вовсе отправил вслед парочку непристойностей. И это я ещё не сказал, что я репортёр!

Устав бродить по округе, я опустился на забор и задумался. Чудовище внутри напомнило мне, что если бы с Дастином у нас всё было в порядке, я бы мог без проблем найти нужный дом. Я крутил в руках коммуникатор, борясь с желанием позвонить в участок, но что бы мне это дало? Услышав мой голос, Дастин снова бросит трубку. Озадачить этим Хитер? Он не нагрубит ей, но и рассказать ничего не расскажет. У меня были свои привилегии, потому что мы дружим с детства, а какие у нее? «Хэй, здравствуй, Дастин! Твой друг слишком горд, чтобы позвонить тебе, давай я побуду вашей птичкой – скажи-ка мне, где помер тот парниша с передозом?». Я нахмурился, прокрутив в голове дурацкий диалог.

Перед глазами мелькали страницы Сети: я листал новости в надежде найти зацепку между строк в быстрых, рубленых заметках с глупыми заголовками, чаще всего написанных на скорую руку и пестрящих самыми неожиданными ошибками и опечатками. Всё то же самое – каждый материал был практически точной копией сухой сводки, которую рассылала полиция по всем редакциям. Новостники называют её «оперативной информацией», я называю ее отпиской. У этих двух абзацев, состоящих из топорного канцелярита и нескольких цифр, просто нет права называться даже заметкой, не то что статьёй. Некоторые авторы хотя бы избавлялись от монстров вроде «пострадавшей были причинены тяжкие телесные повреждения в области грудной клетки» или «в ходе розыскных мероприятий». Но были и те, кто просто наплевал на читабельность, принеся её в жертву скорости публикации и количеству просмотров. Не важно, как это будет написано, важно – что именно. Кто, где, когда…

Типичные вопросы, на которые отвечает любой репортёр, вот только отвечать на них можно по-разному. Можно рассказывать истории, целые жизни, будоражить ими сознание, заставлять людей волноваться, смеяться, плакать или сопереживать, любить и ненавидеть, осуждать или соглашаться, словом – чувствовать. И оставаться не просто разумным существом, но частью этого мира. Эмоции сближают, а одинаковые эмоции роднят.

А что можно почувствовать, читая, как «где-то», «кто-то», «ближе к полуночи», скончался «от несовместимых с жизнью повреждений биологической оболочки, вызванной гипервсплеском энергии во внутренних энергетических каналах»? У меня это вызывает только желание с укором взглянуть в глаза тому, кто дал этому писаке право называть себя журналистом.

«Спецслужбы прибыли на место после сработавшего сигнала СКМИ [Системы контроля за магическими импульсами. – Примеч. ред]».

Да, такова участь всех, кто обладает эффектами. Если повезло родиться с магией в крови или подцепить её где ненароком, будь добр – зарегистрируйся, пройди осмотр, получи свой чип и живи под колпаком. Надзор за магами был строгим. Система безопасности, разработанная на той же магии, реагировала на малейшие импульсы.

В детстве я мечтал стать магом, получить какой-нибудь эффект. За такие разговоры мать била меня по губам, я злился, а повзрослев, понял, что с ней полностью солидарен. Если бы меня попросили перечислить мои страхи, обретение эффекта стояло бы на втором месте – между смертью и работой, на которую нужно вставать в шесть утра.

«Энергетический поток, по оценкам Ликвидаторов, был мощностью примерно в 5-6 магических единиц».

Эти хотя бы почесались связаться с Ликвидаторами. Только материал вышел позже и просмотров у него меньше.

Я вдруг задумался. Если верить этой страничке, магическая волна была довольно сильной. Я вспомнил подобные случаи. Их было немного, но каждый оставлял после себя разрушения. Не такие, конечно, как в лавке бедного Лео, но пара выбитых окон оставались. Озарённый внезапным открытием, я мысленно поблагодарил не столь ленивых коллег и направился вглубь кварталов, пристально разглядывал каждый дом. Где-то здесь должен быть тот самый, с треснувшими окнами. Вряд ли за это время их успели заменить. Во всяком случае, я на это очень надеялся.

Есть такое понятие, как журналистская удача. Говорят, больше всего её у молодёжи – тех юных, глупых и смелых птенцов, мечтающих о славе; восхищённых дурачков с горящими глазами, которые не видят границ и рамок; смекалистых болванов, которые лезут туда, куда ни один матёрый репортёр не подумал бы даже взглянуть. Им, ещё неопытным и неоперившимся, порой удаётся наткнуться на нужного человека, набрать номер в нужное время, выйти на улицу в нужный момент. И сделать свой первый восхитительный репортаж, в котором сложится всё. Со временем эта удача куда-то пропадает, будто она, как престарелая мадам, предпочитает только молоденьких, и каждый материал у неё приходится выпрашивать.

Мне казалось, что теперь удача уж точно не на моей стороне. Судя по последним событиям, мужчины, которым недалеко до тридцатки, как бы они не любили свою профессию, эту даму явно не интересуют.

Стоило мне завернуть за очередной угол, я чуть было не начал просить у нее прощения за крамольные мысли.

Окна на первом этаже маленького серого дома были раскурочены: осколки валялись в палисадничке, рамы согнуты. Пустые зияющие проёмы перекрывали тонкие оранжевые лучи – не то лазеры, не то магия. Мера предосторожности, чтобы никто не влез в квартиру. Я обошёл дом в поисках входа.

Дверь в квартиру оказалась цела, но не опечатана, более того, возле неё на полу виднелись грязные следы. Выходит, здесь живёт кто-то ещё?

Я негромко постучал.

Секунды в тишине показались вечностью, но с той стороны не было ни звука.

Я постучал снова, но отворилась дверь напротив.

– Опять?

Женщине, открывшей дверь, было около тридцати, может, чуть больше. Румяные щёки, ровно накрашенные губы, идеальная укладка. Ниже лица я старался не смотреть. Женщинам с такой внешностью показано красоваться на обложках или хотя бы в рекламе и жить на какой-нибудь вилле рядом с океаном, но никак не в старой, побитой временем многоэтажке с облупленной краской в подъезде.

– Э-э-э… День добрый, – кивнул я.

– Вы из полиции?

Чудище внутри заворчало.

– Да, – соврал я. Признаться, я не знаю, почему не представился. Может, дамочка вскружила мне голову, может, я окончательно разозлился на Дастина, вспомнив про него в очередной раз, а может, я просто устал. В конце концов, я проснулся не в самом лучшем расположении духа. – Я бы хотел задать вам пару вопросов о…

– Ещё пару? – усмехнулась она. Ярко-красные волосы всколыхнулись огненной волной страсти. Чёрт, о чём я думаю?!

– Дастин Хоук, – брякнул я. – Мы расследуем дело…

– Да знаю, – отмахнулась девица. – Ваши вчера приходили, переполошили весь дом. Сначала это, потом вы.

Что-то она много жалуется для своего возраста. Я сглотнул и достал коммуникатор. Буду записывать на диктофон. Главное, не смотреть на эту рыжую красотку слишком часто.

– Что вы хотите узнать? – вздохнула она.

«Только не поднимай глаз, Никки!».

– Были ли вы знакомы…

Она закатила глазки. Какие глазки!..

– Да, я вчера говорила. Мэйвен нормальный парень. Нет, не приставал. Да, мы были в отношениях, но недолго. Да, он работал. Нет, не злоупотреблял. Нет, магии не замечала. Понятия не имею, что случилось.

Я тупо уставился на неё.

– Что? – она пожала плечами. – Все тоже самое ваши спрашивали у меня вчера. Я уже сказала, что больше ничего не знаю.

Она поджала губки. «Подбери слюни, милый», – голос Хитер в голове прозвучал так отчётливо, что показалось, она подключилась к моему коммуникатору и твердит мне это прямо в ухо. Я моргнул. И сглотнул.

– Как ваше имя?

– Селен. Селен Грандж. Гэ, эр, эй, эн…

– Я знаю, как пишется ваша фамилия! – бросил я.

Она будто бы обиделась.

– Мисс Грандж, давно вы здесь живете?

– Три года, – она привалилась к дверной ручке.

– И за это время вы не замечали у Мэйвена ничего необычного в поведении?

Она покачала головой, снова подняв огненную волну крупных кудряшек. И не только её.

Я вздохнул.

– Он жил один?

– Да.

– Ни родных, ни друзей?

Мисс Грандж нахмурилась, и прежде чем она решит затребовать у меня удостоверение, я пошёл в наступление:

– Дело в том, мисс Грандж, – я напустил на себя максимально важный вид, – что я не просто из полиции. Я агент комплексной безопасности. У меня несколько другое расследование.

Эти слова я сопроводил аккуратным, почти небрежным движением – я вытащил свою репортёрскую карту и, пока мисс Грандж не успела прочитать, что там написано, убрал её обратно.

Я с удовольствием наблюдал, как глазки девушки расширились, а про себя думал, что если кто-нибудь об этом обмане узнает, у меня будут большие неприятности.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Детали.

– Может, зайдёте? – спросила мисс Грандж. Я, конечно, не отказался.

В квартире у неё была идеальная чистота. Такая, что мне стало стыдно за свои видавшие виды брюки с кучей карманов. По ним, конечно, не скажешь, что я ходил в них уже лет пять, но я-то об этом знаю.

Мисс Грандж, казалось, была заядлой перфекционисткой: книги по алфавиту, ни одного отпечатка на стеклянном кофейном столике. Квартира в целом выглядела какой-то… Нежилой. Так бывает, когда смотришь на дизайнерские фото – всё прилизано, подсвечено с нужной стороны так, чтобы вам тут же захотелось сделать такой же ремонт. Мисс Грандж указала мне на диван.

– Чаю?

– Нет, спасибо.

– Виски?

– Э-э-э…

– У меня хороший. «Белый лён», – она кокетливо склонила голову.

Я честно боролся с собой, но утренняя боль в голове напомнила о себе тупым стуком в виски, поэтому от виски я отказался. Пришлось собрать всю силу воли в кулак: этого напитка сейчас не найдёшь, по крайней мере, по доступной цене. Тот, что есть, производят на другом конце света. В Уэйстбридже можно выпить только жалкую дешёвую пародию, которая напоминала по вкусу что-то среднее между техническим спиртом с кофе и стеклоочистителем.

– Нет, я при исполнении, – мысленно избивая себя, ответил я мисс Грандж.

Она, ничуть не стесняясь, налила себе «Белого льна» и села напротив меня, покачивая стакан.

– Итак, что вы хотите узнать?

– Э-э-э…

Вместе со стаканом покачивалось кое-что ещё. Никогда не думал, что мне будет так сложно сосредоточиться. Капельки катились по прозрачному стеклу, стучали о стенки кубики льда. Мне сейчас пригодился лед…

– Он жил один? – наконец спросил я.

– Один, – кивнула мисс Грандж. Говорить она стала совсем другим голосом – более глубоким и, кажется, настоящим, без раздражения и страха. – У него была семья, была мать, но она живёт в другом месте уже давно. Понятия не имею, жива ли ещё… Мэйвен не очень часто о ней говорил.

– Друзья?

– У него их было немного. Мейвен был довольно… Закрытым человеком. Даже со мной. После нашего разрыва мы только здоровались да и всё.

– Разрыва? – я прищурился. Мисс Грандж покраснела. Теперь уже вся. Проговорилась?

– Мы встречались… Ну, понимаете. Недолго. Часто ссорились. Из-за меня, в основном.

Да, охотно верю. Характер у такой огненной девицы, должно быть, соответствующий.

– Причины?

– Да разные, – она пожала плечами. – Бытовые. Вы не подумайте. Мы давно расстались, причём, друзьями. Просто… Мне нужен был мужчина деятельный, а Мейвен…

Она наморщила нос.

– Он, как бы вам сказать, не всегда был человеком решительным.

– Где он работал?

Мисс Грандж пожала плечами.

Она сделала паузу, отпила, а потом продолжила, задумчиво глядя в сторону:

– Это была одна из причин. Его работа, – пояснила она. – Сначала он нигде не работал, мне было сложно, я хотела, чтобы он тоже чем-то занялся, а он только строил какие-то планы, мечтал… А мне такое не подходит, понимаете?

Я кивнул. Да уж, в наше время мечтатели и романтики на земле не задерживаются: если ты витаешь в облаках, то очень быстро оказываешься на грешной земле – без жилья, еды и средств к существованию. У человечества, которое несмотря на свои успехи, всё ещё ходит по лезвию ножа, балансируя между экономическим и экологическим кризисами, просто нет права на ошибку и содержание иждивенцев. Хотя и такие всегда находятся. Я однажды бывал в этих злачных местах, где живут бездомные. Я тогда подумал, что уж лучше смерть, чем такая жизнь.

– А потом? – спросил я.

Мисс Грандж снова пожала плечами, пригубила виски.

– А потом – классика. Скандал, ссора. Он уехал на какое-то время. Потом вернулся.

– Устроился на работу?

– Да, – кивнула она. – Пару раз делал попытки вернуть меня, но я уже встречалась с другим. Он злился сначала, а потом как будто забыл. Мы общались как обычные соседи. Я рассталась с бывшим, Мейвен пару раз приходил помочь с трансформатором. Мы…

Мисс Грандж замерла на полуслове, но я понял, о чём она хотела сказать – её лицо стало почти таким же красным, как волосы.

– Но встречаться вы не стали, – я тактично продолжил разговор.

– Нет. Уходя уходи и всё такое. Он мне не подходил, я это знаю. Но он помогал мне… Вернуть всё.

У меня создалось ощущение, что мисс Грандж очень долго хотела это кому-нибудь рассказать. Более того, вместе с тем я чувствовал – не то по отстраненному взгляду, не то по интонациям – что смерть парня она переживала тяжелее, чем просто бывшая любовница.

– Мисс Грандж, скажите, как вы считаете, что стало причиной его гибели? – я пошёл в наступление.

Она вздохнула, помолчала немного, точно подбирая слова, и осторожно сказала:

– Честно – не знаю.

– А куда уезжал? Вы говорили, что он уезжал на время.

– Понятия не имею, он не особо распространялся, а я не настаивала. Мне не хотелось сближаться снова. Было достаточно и того, что я имела.

Я мысленно усмехнулся и так же мысленно отвесил себе оплеух за пахабные шуточки, пришедшие в голову.

– Так кем он работал?

И снова она пожала плечами.

– Не знаю. Мог уйти утром, вернуться вечером, а мог отправиться куда-то посреди ночи и прийти только через день.

– Откуда вы знаете?

Она посмотрела на меня пристально. И мне показалось, что так же пристально она смотрела в глазок, когда ждала своего любовника.

– У него громко хлопала входная дверь, – сказала мисс Грандж наконец.

– И вы никогда не интересовались…

– Нет, – отрезала она.

– А ваш бывший… друг, кем он был?

Мисс Грандж наморщила носик.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Не мог ли он стать причиной смерти Мейвена?

– Вряд ли, – мне показалось или она сразу расслабилась? Чёрт, эта женщина как склад с фейерверками, только вместо пиротехники – эмоции. А мне казалось, что я по этому складу хожу с зажжённой спичкой. – Я была в модельном бизнесе. Познакомилась с Халеном, он обещал сделать из меня звезду, но… Увы, не вышло.

Она усмехнулась и снова выпила.

«Ага, и утешать бедняжку пришёл Мейвен, который в это время вернулся после долгих странствий. Вступать с ним в отношения она не хотела, но ведь их что-то связывало, раз она так преданно ждала его возвращения у двери?».

Я нахмурился. А, может, я фантазирую? И всё куда прозаичнее? Женщины ведь такие создания, которые из любой ерунды могут сообразить драму. Вот это их «дело не в тебе, дело во мне» и «мне нужно разобраться в себе»… Когда у нас были проблемы с Хитер, она говорила мне это постоянно, после тридцатого раза я уже знал, чем кончатся эти её «разборки», и смиренно ждал. Обычно в кровати.

– Отчего не вышло? Вы весьма привлекательны, – выпалил я.

Мисс Грандж улыбнулась уже не вполне трезвой улыбкой. От того количества виски, которое она выпила, невозможно опьянеть сильно, но достаточно, чтобы стать чуть более румяной и разговорчивой. Создалось впечатление, что она приступила к своему занятию ещё до моего визита.

– Благодарю, – сказала она с какой-то горечью в голосе. – Итак, что вы хотите ещё узнать?

Тон её изменился так резко, что я аж растерялся. Если бы мисс Грандж почаще общалась с агентами комплексной безопасности, она бы сразу поняла, что я самозванец. Моё лицо выдавало эмоции похлеще, чем у неё самой. Но мисс Грандж была взволнованной, грустной и немножко пьяной – не лучшее состояние, чтобы анализировать собеседника.

Итак, что мы имеем? Они жили на одной площадке, были любовниками. Где он работал, куда уезжал и почему умер, она понятия не имеет.

– Когда вы виделись в последний раз?

Она задумалась.

– Дня три-четыре. Я имею ввиду, до его смерти. Он зашёл на пару часов. Это был последний раз.

– Как он выглядел?

Мисс Грандж озадаченно посмотрела на меня.

– Как обычно.

– Никаких странностей, ничего?

Она покачала головой.

– Вы задаёте много вопросов, мистер… Забыла, как вас там…

– Это моя работа, – я решил не напоминать ей фамилию.

– Ваши, ну, те, другие, говорили намного меньше, – она усмехнулась. – И больше были похожи на копов, чем вы. Хотя, я редко видела копов. Так близко.

Меня вдруг осенило.

– А как они выглядели и давно ли приходили?

– Незадолго до вас. Оставили кучу следов, ну, вы сами видели. Я открыла дверь, потому что услышала, как хлопнула входная у Мейвена. Думала, мало ли, вдруг…

Она пожала плечами.

Я поймал себя на мысли, что меня больше не интересуют ни её формы, ни её губки. В этой женщине – в её взгляде, в её словах и интонациях сейчас было полно какого-то глубокого сожаления, отчаяния даже. Я был чётко уверен, что она может сказать мне больше.

– Вы были дома в момент, когда всё случилось?

Она покачала головой.

– Была в клубе. Я танцую.

Ах, вот оно что. Ну да, с такой внешностью…

– Танцуете?

– Танцую, – она вскинула голову резко и вызывающе, точно спрашивая: «А что вы имеете против?». Полагаю, род ее занятий в клубе, где она выступает, путали не раз.

– А когда вернулись…

– Всё уже случилось, – устало сказала она. – Я зашла домой, успела снять платье, даже макияж не смыла. И тут постучали ваши. Задали пару вопросов и ушли. Я только тогда поняла, что Мейвен действительно… Потом полистала новости, увидела все это. А потом пришли вы.

Полагаю, виски были открыты ещё до моего появления. Возможно даже, я помешал их употреблению.

– Мне очень жаль, мисс Грандж. Верю, что Мейвен был хорошим человеком.

Она пожала плечами и допила остатки виски.

– Что есть, то есть. Теперь как-то придётся жить без него.

– Лучше не злоупотреблять, – я кивнул на пустой стакан. – Не самый лучший способ…

Серьёзно, Никки? Это ей говоришь ты? Моё собственное лицемерие надавало мне пощёчин. С другой стороны, ведь я, как никто, понимаю её, а потому твёрдо знаю, что заливать душевные раны алкоголем – дело гиблое. Почти буквально. Ничего не поменяется, просто наутро будет болеть не только душа, но ещё и голова, а при частых процедурах подключится печень. Поэтому я не пил слишком уж часто – так я ответил своей совести.

Мисс Грандж улыбнулась.

Я покинул её квартиру немного потерянным. В меня за это утро влезло уже две с половиной человеческих жизни. Порой и одной-то слишком много, потому как мысли настраиваются на философский лад, и унять этот поток сожалений непросто. А тут целых две истории, которые меня не то, чтобы потрясли, скорее, просто вернули на землю, вырвав из бездны собственных переживаний. Вот, Никки, у людей тоже есть жизнь с её печалями и потерями, ты не одинок, ты такой же, как и все. При всём при этом я, уже заранее решивший, что истории мёртвого Мейвена, помешанного Лео и того арестованного парня связаны, пытался тщательно подогнать услышанное, точно детали мозаики. Но они упорно не хотели собираться воедино. Вот если бы мне удалось побывать у Мейвена в квартире!.. Но это было бы уже преступление, на которое я бы не пошёл. Был бы тут Дастин, можно было уломать его пустить меня внутрь – ведь следователи уже поработали, значит, теоретически, я ничем не могу помешать. К тому же трогать я там ничего не собирался.

Но всё это пустое – Дастина нет, а чудовище внутри есть. Как есть слишком много «бы».

Я вышел из подъезда, наткнулся на какого-то жильца, недовольно взглянувшего мне вслед, и, посидев немного на скамейке, отправился в редакцию. Во-первых, я хотел есть, а во-вторых, мне не терпелось уже хоть что-то написать. Хотя бы для того, чтобы выплеснуть в компьютер все эмоции, которые крутились внутри после этих разговоров. Я столько лет работаю с людьми и каждый раз удивляюсь тому, какими разными они бывают. И каждый раз даю себе обещание – больше никогда не сочувствовать им. Я —репортёр, пропускать через себя каждую историю о любви и ненависти для меня простой непрофессионализм. Но, а как иначе их можно понять?

– Ник, как дела?

Я оторвал голову от стола. Я что, уснул?

– Хитер?

– Всё в порядке? – она нахмурилась. Злилась или беспокоилась?

– Да, я просто…

Я посмотрел на монитор: компьютер тоже ушёл в спящий режим.

– Поехали домой, – сказала Хитер.

Что, уже? Я ведь ещё не закончил…

– А сколько времени?

– Твой послеобеденный сон мог плавно перейти в ночной, – хмыкнул Ларри. Он тоже собирался домой.

Впервые за долгое время я почувствовал себя глупо. Я вырубился на рабочем месте, пока пытался писать материал. Что ж, головная боль, которая только усилилась после моего возвращения в редакцию, сделала своё дело. Я вспомнил, как начал материал, а потом опустил голову на стол, всего на минутку.

– Прости, – вдруг сказал я Хитер. – Не знаю, как так… Устал что ли?

Опять этот её мерзкий сочувственный взгляд.

– Поехали.

– Запрос?..

– Пока ничего. Из службы ликвидации звонили, сказали, что ответ будет готов только завтра. Ну, сам знаешь, насколько они оперативны. Это ещё повезло, что завтра, а не через две недели.

– Человечество вымрет, а бюрократия будет жить, – пробормотал я, выключая монитор.

– Что в итоге? – спросил Ларри. – Нашёл что-нибудь любопытное?

Я пожал плечами.

– Торгаш подержанкой был прямо-таки святошей: не брал артефакты и души не чаял в девочке-пиксте, что живёт двумя этажами выше.

Бровь Ларри поползла на лоб.

– Это не важно, – отмахнулся я. В конце концов, я обещал никому не рассказывать эту историю. – А парень скончался от передоза магией, пока его несостоявшаяся любовница из квартиры, напротив, пыталась сделать карьеру модели, но в итоге подалась в танцовщицы в какой-то дешёвый клуб.

Ларри поднял обе брови.

– Везёт тебе на чудаков.

Я вздохнул. Да, везет. Вот только таких чудаков не один и не два. Мир состоит из них.

– Любая жизнь – чудачество, Ларри. Ты на досуге спроси у своей соседки или, – я кивнул в сторону увлечённо строчащей за столом поодаль Молли из Экспресс-отдела, – у Молли, как она проводит вечер, узнаешь много интересного.

– Пожалуй, не стоит, – хмыкнул Ларри, собирая рюкзак. – Не уверен, что хочу это знать. Как и то, откуда это знаешь ты.

– Мир вообще странная вещь, – сказал я, конкретно ни к кому не обращаясь. – Он стал таким, как только выползшие из моря бактерии научились анализировать и принимать решения самостоятельно, а не по велению своего желудка.

– Ты стал философом после той истории с сектантами? – Ларри усмехнулся.

– Это всё от усталости.

– Всё, хватит антимоний, поехали, – моя крошка Хитер всегда умеет вставить нужное слово в нужный момент. Она всегда так же вовремя, как простуда накануне финала кубка чемпионов.

Пока мы ехали домой, я перебирал всё, что услышал за сегодня. Историй у меня было достаточно, но не было деталей. Как и понимания, объединяет ли их что-нибудь, или это сугубо моя фантазия, которая только хочет, чтобы все эти жизни переплетала какая-то нить? Тогда история получается ярче, цельнее. Но что, если это и правда просто совпадения? Выходит, всё, что я делал, я делал зря?

Мысли о том, что я иду не в том направлении, нередко посещают людей моей профессии. Например, в те моменты, когда некто очень важный отводит тебя в сторону и говорит, что ему бы не хотелось видеть определённые вещи в материале. Мол, можно умолчать об этом, этом и вот этом. А вот про это лучше точно рассказать, а чтобы вы не сомневались…

Я никогда не брал деньги – плату за молчание, за «правильную» позицию. Даже если речь шла об исключительных мелочах: вот ребята из правительства попросили расписать застройку очередного квартала. Я бы нашёл там массу несоответствий плану, нарушений техники безопасности, нехватку или перебор нолей в сметах, задержки зарплат и прочих нелицеприятных вещей, но другие, те, кто не был столь принципиален, махали рукой и смотрели только на плюсы: появился новый жилой комплекс, это значит, что жители старого города получат новые квартиры, переселятся из трущоб, а ещё тут рядом есть классное кафе…

Может, дело в разнице восприятия и я просто привык быть пессимистом и искать повсюду только плохое? Ведь при желании и на золотой статуе можно найти царапинку, и у святого – изъян. Только вопрос: ради чего? Многие люди только и делают, что живут недовольством – неправильный цвет лавочек, слишком вычурные перила, им то слишком холодно, то слишком жарко. Иной раз думаешь: а есть ли место или человек, которые могли бы полностью угодить таким придирам?

И не становлюсь ли я таким же, привыкая подмечать мелочи, на которые никто бы не обратил внимания – чаще всего, не самые приятные – и раскручивать из них сюжеты, достойные экранизаций. Ну, то есть если бы у нас было кино. В условиях апокалипсиса как-то сложновато заниматься таким нерентабельным делом, как кинопрокат. Нам хватало Сети с её миллиардами терабайт старых фильмов и массовых сериальчиков, сгенерированных искусственным интеллектом, но от чего-нибудь новенького и масштабного я бы не отказался. Хорошее искусство – это лекарство, которого миру всегда недостаёт.

Я проснулся поздно. На этот раз Хитер не будила меня ни свет ни заря. Её вообще не было дома. Она уехала на работу, оставив меня одного без еды, воды и моей машины. Сегодня у меня проблем с головой не было, и я бы с удовольствием проехался бы на свою работу на своей машине.

Мысленно ругаясь на себя за то, что внёс биометрию Хитер в бортовой компьютер, я отправился в долгое путешествие по утреннему Уэстбриджу.

Город тонул в серой дымке. Иногда серо-молочные облака спускались сверху, к середине дня они укладывались на дороги серыми кристаллами. Это – результат взаимодействия дикой магии и Купола из разного рода энергетических полей над городом, защищающим жителей от губительного неконтролируемого волшебства. Полагаю, натыкаясь на эти чуда инженерной мысли, магия превращалась вот в такие крупицы, которые хрустели снегом под ногами. И не имели никакого влияния на человека. Научно доказано. Хотя, говорят, изначально находились любители употреблять эту соль в надежде, что у них отрастут крылья, перепонки или пойдёт огонь изо рта. Да, были такие сумасшедшие, которые хотели обзавестись эффектами. Людям же мало приключений – конец света отступил, а что может быть страшней него?

В тот момент, когда коммуникатор оповестил меня о новом сообщении, я лелеял мысль купить сразу три стаканчика кофе в дрянном автомате в редакции. Когда я прочёл текст, мне вновь захотелось чего-то покрепче.

«Может, тебе будет интересно», – писал Ларри. – «Нашли тело на улочке рядом с Аттава-сквер. Где-то в той же стороне помер тот паренёк с передозом».

«Откуда ты знаешь?», – написал я ему.

«Там сейчас копы. Инфа сыпется отовсюду».

«Есть точный адрес?».

Впрочем, я уже знал, что он мне пришлёт. Журналистское чутьё, нюх на неприятности, шестое чувство – называйте как хотите, но я совершенно точно знал, куда нужно ехать. И через десять минут, когда Ларри сбросил мне фотографию дома, я уже направлялся к мисс Грандж.

Дом встретил меня всё той же серостью. С одной лишь разницей – теперь здесь мерцали щиты оцепления.

– Джина.

– Привет, Никки, – беззаботно отозвалась она, жуя резинку. Ещё одна живучая дрянь, которую продолжат выпускать, даже если на планете останутся одни тараканы.

– Что на этот раз?

Она пожала плечами.

– Суицид? Убийство? Кто знает?

Я разозлился, понимая: она точно в курсе, но не хочет говорить, и прикинул: ошарашить её тем, что я знал покойницу или приберечь эту информацию для лучших или, скорее, наоборот – не самых лучших времён?

– А где твой Апполон? – спросил я.

Джина пожала плечами, глядя в одну точку и одновременно в никуда – мастерский взгляд, говорят, этому ищеек обучают специально.

– В квартире. Смотрит.

– А ты что тут делаешь?

– А я смотрю здесь, – монотонно ответила она.

– Ладно…

Я сделал пару шагов за оцепление и с опаской посмотрел на Джину.

– Можно?.. – я ткнул пальцем в направлении дома.

Джина опять пожала плечами, мол, как хочешь.

Я зашёл в подъезд, думая, что сейчас увижу следы крови, размазанные по полу, обезображенный труп с алыми волосами…, но нет. У дверей была идеальная чистота. Я дёрнул ручку в квартиру мисс Грандж.

Заперто.

Я постучал. Ответа не было.

Зато я обратил внимание на другой момент: из квартиры её любовничка доносились голоса. Я затаил дыхание и тихо приблизился к двери. Слов я не разобрал, но один из голосов узнал – это был Уолтер Меллиган, следователь, коллега Дастина. Мы пересекались пару раз, но никакими рабочими или дружескими узами связаны не были. Впрочем, мой врождённый оптимизм подсказал: нужно его дождаться и расспросить.

Долго ждать не пришлось. Практически сразу же голоса стали ближе, дверь открылась и из квартиры вышли двое – Меллиган и коренастый тип в цифровых очках-сканерах. Наверное, искали отпечатки и другие следы. Такими гаджетами оснащали всех следователей. Раньше, говорят, использовали какие-то реактивы, но зачем, если вот такое устройство может тут же отыскать в базе данных владельца отпечатков пальцев, которые оно отсканировало? А ещё среагировать на следы каких-нибудь запрещенных веществ.

Меллиган прищурился – так смотрят на людей, которых вы знаете, но никак не можете вспомнить.

– Ник Мерри, репортёр, – услужливо подсказал я.

Брови Меллигана дрогнули: узнал.

– Чем могу помочь?

– Да вот, – я развёл руками, – пишу материал. Не самый благополучный дом, а?

Мою наигранную иронию Меллиган не оценил.

– Могу я войти?

– Зачем? – удивился коренастый.

– Сделать пару фото, посмотреть, чем жил парнишка, чтобы рассказать о нём.

– Мистер… Э…

– Короткая память? Ничего, случается. Ник Мерри.

– Мистер Мерри, это частная собственность…

– Но жаловаться на проникновение уже некому?

Меллиган едва заметно усмехнулся.

– Пару фото?

– Да, спорим, что тех акул из «Хайварс Пресс» вы уже сюда впускали?

Я включил всё своё нахальство и широко улыбнулся.

– А мы с вами сотрудничаем чаще, и не только когда нам что-то нужно, но и когда вы просите. Причём, заметьте, бесплатно, не то, что «Хайварсы».

Это правда. «Хайварс Пресс» отказывался публиковать материалы, которые были крайне важны для спецслужб. Это были унылые хвалебные статейки, в которых, скажем, полиция отчитывалась перед начальством. Вот, дескать, написали о том, какие мы молодцы. Именно такие статьи «Хайварс» публиковал только за деньги. Такая «реклама» для них – один из основных источников дохода. Наши же деньги по большей части зависели от просмотров – количества посещений, времени, проведённого на наших страничках. И подписки. Зарплату нам платили люди. Остальные издания держались на рекламе и государственной поддержке. Это было проще, удобнее и… безопаснее. Зато публиковали только то, что можно было публиковать, то, что хотелось бы публиковать спонсорам или рекламодателям. И далеко не всегда это соответствовало истине. Они получали деньги, но лишались свободы.

Гардо от такой политики отказался сразу и при трудоустройстве сразу обозначал новичкам: здесь деньги делают самостоятельно, поэтому их немного, зато вам не стыдно смотреть людям в глаза. Гардо работал с людьми честными и инициативными. Глуповатыми, одним словом, для такого мира, как наш. Может, кого-то это и смущало, меня – нисколько.

– Ну так что?

Меллиган наморщил нос.

– Ладно, только быстро. И ничего не трогай.

Коренастый удивился, но ничего не сказал. В самом деле, а кому это помешает?

– Родственников у него нет? – спросил я Меллигана.

– Нет, жил один. Мы сразу пробили по базе и выяснили, что ни наследников, ни родных у него нет. Разве что, какие-нибудь незарегистрированные, но это вряд ли.

Мы зашли в квартиру. Темный, узкий коридор с окрашенными в зелёный стенами, одна большая комната, в которой практически не было мебели – старая софа с неубранной и потрёпанной постелью, захудалый сервант, собранный ещё в Доколлапсову эпоху, и низкий стол с раскуроченным ноутбуком, под столом – какие-то бумажки. Окна я уже видел снаружи, изнутри они выглядели примерно так же. Судя по всему, парень стоял в середине комнаты, когда магическая сила, переполнявшая его, вырвалась наружу и, как брошенный в воду камушек, образовала мощные круги энергии. Они разошлись по сторонам, выбили окна, потрепали мебель, отшвырнув её к стенам – на них были видны места удара. Пол был весь исцарапан и побит.

Я достал коммуникатор и действительно сделал несколько снимков. А потом включил режим записи видео.

– Небогато, – констатировал я, снимая. Меня не покидало ощущение, что в этой квартире до взрыва никто не жил.

Следователь пожал плечами. Ух, начинаю ненавидеть эту привычку.

– Так что всё-таки случилось? Говорят, он не был… Не обладал какой-то магией, без странностей…

Меллиган пожал плечами.

– Наша задача – это выяснить, – уклончиво ответил он.

– Ещё эта девушка.

– Есть основания полагать, что это был суицид.

Эту фразу Меллиган проговорил таким тоном, что сразу стало понятно: это – заученная официальная версия.

– Понятно. Хозяйка квартиры?

– Угу.

– Как звали?

– Ты сказал, пара кадров, Ник, – поднял бровь Меллиган. – Сейчас Бойл начнёт нервничать, а когда нервничает Бойл… В общем, ничего хорошего нам не светит.

Я понял, что разговор закончен, и не стал искушать судьбу. Мы вышли в подъезд.

В этот момент открылась дверь в квартиру напротив. Двое людей в спецодежде выносили тело.

Я машинально придержал Меллигана: можете винить меня в излишней суеверности, но идти впереди покойника не позволю даже врагу. Ребята с трудом развернулись на маленькой лестничной клетке и стали спускаться вниз. Я нахмурился: бледная женская рука блталась, свисая с носилок. На сгибе – огромные синяки.

– Коллапс, это ещё что?..

Я сделал шаг следом, но в этот момент с возгласом «Меллиган, где ты?» открыл подъездную дверь Бойл. Сквозняк только слегка пошевелил ткань, которой было накрыто тело. Я стоял позади Меллигана, мне открылась только часть её лица, но я замер, прокручивая в голове мысль. Тело было чьим угодно, но точно не принадлежало Селен Грандж.

Я тупо смотрел вслед уезжающему автомобилю, увозившему тело незнакомой девушки. Она походила на ту мисс Грандж, которую знал я, примерно так же, как волк походит на болонку. И даже мысль, что мисс Грандж была без макияжа или сценического грима, который порой меняет человека до неузнаваемости, не могла объяснить такой разницы. После того, что я видел вчера, мисс Грандж я бы узнал, даже если бы она нарядилась в дырявый мешок и не мыла голову несколько лет. Черты лица, рост – от Селен Грандж девушку отличало абсолютно всё. Волосы у той пылали огнём, у этой – темнели выгоревшим ржавым цветом, кожа у Селен была ровной и сияла, как после салона красоты, у этой – была какой-то серой и неухоженной.

– Это точно хозяйка квартиры? – осторожно, стараясь не выдать лишних эмоций, спросил я у Меллигана. Он кивнул и закурил.

– Угу. Актриса или певица. Во всяком случае, была ею.

– Ого, – сердце у меня ёкнуло. – Где пела?

– В каком-то клубе. Спроси лучше у наших, с кем вы обычно общаетесь для такой информации?

– Вот будут заголовки, – я постарался придать голосу и выражению наиболее туповатые интонации, а про себя думал, какого черта я не спросил у Селен, в каком клубе она «танцевала».

Меллиган фыркнул и вернулся к Бойлу. Я понял, что больше мне здесь делать нечего – о том, чтобы попасть в квартиру к мисс Грандж, можно было и не думать. Джина со своим дружком всё ещё стояла неподалёку. Однажды я узнаю, в чём суть их работы, потому что пока это выглядит как прогулка по городу. Они приезжают, стоят и уезжают. И мешают работать мне.

Я набрал номер Хитер.

– Ник? Ты где? Гардо лютует!

– Скажи ему, что я чертовски занят. А ты помоги мне, найди в сети клуб, в котором выступала Селен Грандж.

– Кто?

– Селен Грандж, она танцовщица, актриса. То есть была ей. Мне нужно узнать, где именно она выступала.

– Эм… Хорошо, – неуверенно ответила Хитер. – Ник, ты опять во что-то впутываешься? Имей в виду, вытаскивать тебя из участка больше некому.

Нет, ну она специально? Чудовище внутри взбрыкнуло, но тут же утихло. Кто знает, может, к этому можно привыкнуть?

– Чего хочет Гардо?

– Ты же знаешь, его бесит, когда ты не участвуешь в планёрках…

Я вздохнул. Старая песня.

– Мне нечего ему сказать, Хитер. Что это за глупости: собирать народ по утрам и спрашивать, о чем они собираются сегодня писать. Откуда я знаю, что произойдёт сегодня?..

Хитер издала протяжное рычание и бросила трубку. Я хотел убрать коммуникатор, но тут он противно запищал, уведомляя о сообщении. Обычно я оставлял их на потом и частенько забывал открыть. Надо было и на этот раз поступить так же. Текста было немного.

«Не лезьте в это дело, мистер Мерри. Вы многим рискуете».

Номер был засекречен.

Я стоял у подъезда и задумчиво оглядывал окрестности. Произошедшее не то чтобы выбило меня из колеи, но с мысли сбило точно. Я до сих пор не понимал, почему промолчал о мисс Грандж.

Чтобы привести мысли в порядок, я сделал то, чего не делал лет сто. Достал из кармана помятую записную книжку, принадлежавшую ещё моему деду. Кожаная обложка уже затвердела и почти не гнулась, страницы пожелтели, но для меня она была чем-то вроде талисмана, ниточки, за которую я хватался, когда наступал кризис или ещё что-нибудь неприятное. Она помогала мне вспомнить, зачем я вообще пришёл в эту профессию.

Итак, что у нас есть?

«Лавка старьёвщика – разнесена в пух и прах».

Я вспомнил лицо обезумевшего владельца и добавил:

«Хозяин сошёл с ума».

«Убитый в квартире парень».

«Убитая в квартире соседка, после того, как…».

После того, как поговорила со мной. Поговорила, а потом покончила с собой. Или…

«Тело принадлежало кому-то другому».

Ерунда какая-то. Полиция не могла ошибиться: документы с отпечатками пальцев, чипы с биометрией – всё это идентифицировало безошибочно. И если это – настоящая мисс Грандж, кто говорил со мной вчера?

Эту запись я тоже занёс в записную книжку.

Раздался звонок.

– Да, детка моя?

– Ещё раз назовёшь меня так, отверну башку.

Вот она, моя любимая Хитер.

– Извини. Ты выяснила что-нибудь…

– По базам она не пробивается, Ларри пытался. Ни афиш, ни упоминаний в списках артистов. Или она сказала тебе ненастоящее имя, или выступала под псевдонимом.

Я мысленно выругался.

– Хорошо, спасибо. Ладно, скажи Гардо, что я скоро буду.

Сбросив вызов, я направился к остановке, всё ещё пялясь в свою книжку.

– Простите.

– Ничего страшного, – с улыбкой ответил мне мужчина в чёрных очках, в которого я врезался, едва отойдя от дома.

Надо чаще смотреть под ноги, это мог быть автомобиль. Я убрал свои заметки и огляделся на предмет наличия следователей. Например, Джины и её чудного шкафообразного напарника. Убедившись, что всё чисто, я отправился в редакцию.

Работать корреспондентом – всё равно, что играть в лотерею: никогда не знаешь, что попадётся в билете и принесёт ли это деньги, но постоянно надеешься на крупный выигрыш. Так и я не знаю, какой материал выкопаю себе завтра, и смогу ли сделать из него что-то стоящее. Несмотря на то что наши тексты мы берём не из головы, а из жизни, профессия всё равно считается творческой. Гардо любит говорить, что мы творим не миры, а историческую хронику. И я отчасти с ним согласен. Ведь какой объём информации хранится на серверах ещё со времён создания Сети! Я таких чисел-то не знаю, как и не могу представить, где всё это лежит. Раньше думали, что ненужное и устаревшее просто стирают, но я помню пословицу, родившуюся ещё до Коллапса: «Сеть помнит всё». Интересно, если бы кто-то смог систематизировать и проанализировать все статьи, книги, научные труды, смог бы он составить более или менее объективную историю без тёмных и обелённых пятен? Я бы взглянул, ибо верю, что ни одна война не начинается по вине одного государства и ни одно перемирие не заключается без выгоды для одного человека.

– Всё ещё думаешь, чем себя занять? – Хитер поставила передо мной стаканчик с моё любимой жижей из автомата. Договариваться с этой железкой получалось у всех, кроме меня. Мне он постоянно отказывал в оплате.

Я кивнул.

– А на экране всё то же кино, – улыбнулась Хитер. – Ник, брось ты это. Тут даже полиция разобраться не может, а у них возможностей куда больше. Куча других событий жаждут твоего острого пера.

Я многозначительно посмотрел на Хитер, получил по затылку за мысли, которые она интерпретировала совершенно правильно, отпил кофе – сладкую дрянь, создающую иллюзию бодрости и пару лишних килограммов при частом употреблении, и с кислым видом глянул на Хитер. В редакции уже почти никого не было, из-за двери соседнего кабинета, на тёмные полы лилась неяркая полоса света – скорее всего, остался кто-то из дежурных журналистов, но и тот мирно похрапывал на клавиатуре. Я терпеть не мог раскисать при посторонних. Хитер – это другое.

– Да брось, Никки.

Утешать – не её конёк.

– Я…

Что я хотел ей сказать? Что зашёл в тупик? Что ошибся и всё происходящее не имеет никакой связи?

– Я просто думаю, что я пропустил.

– И поэтому просматриваешь это видео уже в двухсотый раз.

Я снова взглянул на экран, где замер стоп-кадр того видео, что я записал в квартире Мейвена. Всё тот же диван, на который я уже смотреть не мог, всё тот же исцарапанный пол, все те же окна.

– Может, вы были правы и парень просто схватил передоз, а девчонка не вынесла потери и покончила с собой? А старьевщик просто получил какой-то артефакт, который неожиданно рванул магией? Слишком много «просто», Хитер, понимаешь?

– Понимаю. Может, стоит подождать, пока это дело распутает полиция?

– Ты ведь понимаешь, что тогда это будет уже не совсем моё расследование? Они как обычно подгонят факты и выдадут только половину информации – сухую сводку: кто, что и где. А мне нужна история, которую уже не восстановишь, потому что виновники окажутся в тюрьме. Или мёртвыми. Равно как и пострадавшие.

Я хмуро посмотрел на экран. Интересно, мисс Грандж рассказывала следователям то же самое, что и мне или у меня был какой-то эксклюзивный материал?

Я прослушивал запись нашего разговора снова и снова. Мне не давала покоя мысль, что женщина, с которой я говорил, была не настоящей Селен. Её догоняла другая: настоящую мисс Грандж подменили трупом. Самоубийство – всего лишь имитация. В таком случае, зачем, где настоящая Селен, и кто эта мёртвая девушка?

Хитер вздохнула.

– В любом случае уже ночь. Поедем домой, а завтра подумаешь ещё.

Я тупо поводил мышкой, прокручивая картинку. Что ещё оставалось?

– Хорошо, – со страдальческим вздохом сдался я. – Ты иди, я скоро спущусь.

Хитер кивнула и ушла.

Я ещё раз просмотрел свой минутный ролик. Диван, стол, полы, окна, листовки. Диван, стол… Я приблизил кадр на каждый предмет по очереди. Если бы я догадался поближе снять бумаги, валявшиеся под столом… При таком приближении бумажки расплывались на пиксели, пытаться разглядеть в них что-то – гиблое дело. Белые листы, желтые листы, фиолетовые листы. В компьютере наверняка была какая-то информация, но спецслужбы уже выдрали все диски.

Я со злостью выключил компьютер и поплелся на выход из редакции.

Хитер уже пристроилась за рулём.

– Это моя машина, – буркнул я.

– Вот и располагайся с комфортом, – улыбнулась Хитер. Я могу её понять: она мечтала водить машину. Коллапс не прошёл бесследно – эффекты, магия и прочие аномалии вызвали у людей самые разные сбои в организме, их таскали многие поколения. От подозрения на одно из таких заболеваний относительно недавно избавилась Хитер. Ей разрешили водить машину, и не мог отказать моей детке в таком удовольствии. Тем более что мне с моей вернувшейся от усталости головной болью совсем не хотелось концентрироваться на дороге.

В окне мелькали огни рекламных вывесок, бессчётных фонарей, окон. Ночной Уэйстбридж мне напоминал парк аттракционов: всё мелькает, шумит не меньше, чем днём, на главной площади развлекаются уличные музыканты, бурлит жизнь в южной стороне, в Оранжевом квартале – месте, где можно купить абсолютно всё, попробовать самую необычную еду (в том числе из чего-то не очень легально пойманного за пределами Стены), в подвалах проводят запрещённые турниры (например, робобои), словом, творится абсолютно хаотичный незаконный порядок.

– Дастин не…

– Прекрати.

– Что?

– Прекрати меня спрашивать о нём.

Я хотел сказать это грубо и резко – настолько меня вдруг взбесил её вопрос – но вышло устало и как-то умоляюще.

– Я просто хочу…

– Я понимаю, тебе было удобно. Но тебе не кажется, что ты перебарщиваешь с этими попытками заставить меня с ним помириться?

– Ник, я…

Хитер замерла на полуслове. Не знаю, что её удивило больше – мой тон или то, что я вообще начал об этом говорить.

– Я хочу, чтобы ты перестал грузиться по этому поводу, – сказала она спокойно.

Мы остановились на светофоре.

– А я хочу, чтобы от меня отстали, Хитер. Как ты не поймёшь, ему это не нужно, он уже всё решил. Как всегда, за других. А ты этими вопросами… Ты хоть представляешь, что я при этом чувствую?

Даже если меня будут пытать, я не признаюсь, что внутри всё скручивает внутри от мысли: я потерял лучшего друга, принеся наши отношения в жертву совести.

– Хочешь, я поговорю с ним?

– Нет, Хитер, не хочу, – я старался не смотреть на неё. – Это бесполезно. Ты просто не знаешь его так, как знаю его я. Если упрется, то проще еще один Коллапс устроить, чем переубедить Хоука и заставить поменять точку зрения. Для Дастина всегда существовал только Дастин. Я… Я могу его понять. После того, что он видел… После родителей. Но с тех пор с годами он становился только хуже. Я имею в виду вот эту его независимость и эгоизм. Ему никогда никто не был нужен.

– Если бы это было так, он бы не стал помогать тебе. Снова и снова. Себе в ущерб. Я могу ошибаться, но, кажется, эгоисты так не поступают. Другой вопрос: не стал ли ты слишком часто этим пользоваться?

Я взглянул на Хитер ошалевшим взглядом.

– Я?! Пользоваться?! Да ты… Ты сама…

От возмущения я забыл все слова, и тирада, которую я хотел ей выдать по поводу того, что все мои обращения к Дастину в основном исходили от неё, погасла не разгоревшись, вместе с запрещающим сигналом светофора.

– Ник, в последнее время вы общались только по работе. Понимаешь? Помнишь Элли?

– Твою подругу? Причём тут…

– Она уехала, но я каждый пишу ей, поздравляю с днём рождения, со всеми праздниками, которые вспомню. На протяжении десяти лет, Ник. Я не хочу сказать, что я лучше тебя, я хочу сказать, что дружба – это не набор услуг, оказанных друг другу, она подразумевает ещё кое-что.

Я прищурил глаза, глядя в окно.

– Неплохо бы Дастину это понять.

Хитер вздохнула.

– Вы как малые дети, честное слово.

– Я…

И тут я снова замер.

– Стой.

– Что?

– Остановись!

Хитер свернула к обочине и включила аварийные фары.

– Что…

Я выскочил из машины и почти бегом побежал до старого рекламного щита. Про него, кажется, все забыли, потому что половина пикселей стёрлась, картинка наполовину состояла из блёклых синих квадратов, но даже в этой мозаике я узнал, чья половина лица, обрамленного алыми волосами, была на старой афише. «Эл н а: п ра л ви. ько в л бе „Те ый с ет“. чало в 23».

– Ник, что случилось? – спросила подбежавшая Хитер. – Ты в порядке?

– Я её нашёл.

– Кого?

– Селен Грандж.

Хитер недоумённо посмотрела на экран.

Утром я вскочил с постели раньше Хитер. Такого не случалось… Да в общем-то, никогда. Мысль о мисс Грандж не давала мне покоя половину ночи, а когда я, наконец, заснул, мне снились странные сны, полные рыжеволосых девушек.

Расправившись с завтраком, я вновь задумался над шарадой, которую увидел на рекламном щите. Набор букв явно содержал название места, где выступала мисс Грандж, вот только как его разгадать, лично для меня оставалось загадкой.

– Ты снова этим занят? – Хитер недовольно скривилась и плюхнулась в кресло. – Чего ты так вцепился в эту женщину?

Я удивлённо посмотрел на Хитер. Этот вопрос неожиданно загнал меня в тупик. Я бы мог сказать, что мисс Грандж – моя зацепка, что от того, узнаю ли я что-то о её смерти, зависит дальнейший ход моего расследования, но я понимал, что я совру. Прежде всего, самому себе.

В этот момент я явно ощутил, что здесь было что-то большее, чем желание написать материал и разобраться в этом мутном деле. Во-первых, эта женщина запала мне в душу. не так, как вы могли бы подумать – у меня была Хитер, с которой я был связан навечно и бесповоротно как минимум трудовым договором. Но Селен… Что-то было в ней, в её словах, в её глазах – что-то, что вызывало восхищение и одновременно —сострадание. Когда мисс Грандж рассказывала о своей жизни, у меня возникло впечатление, что она давно хотела этим с кем-то поделиться, и выпей она ещё немного, я мог бы услышать немало интересного. Были ли эти откровения предсмертной исповедью, не знаю, но чувство, которое я испытывал, вспоминая её грустное лицо, руки, покачивающие виски в бокале, нагоняло на меня щемящую тоску.

Во-вторых, вспоминая неизвестную девушку, тело которой покинуло квартирку мисс Грандж, я чувствовал себя обманутым. Кем она была? Если это – подлинная мисс Грандж, то кто рассказывал мне ту трогательную историю и смотрел на меня задумчивым печальным взглядом? Лгала ли мне та красотка? Неужели эти грустные глазки были лишь притворством, на которое я клюнул, как птенец? Наверное, это играла моя гордыня. Или гордость. Между ними не такая уж большая разница – порог между собственным достоинством и смертным грехом весьма зыбок.

Ну, а в-третьих, меня терзало чувство вины. Я не мог отмахнуться от мысли, что если весь наш диалог был искренним, девушка наговорила мне лишнего и поплатилась за это.

Мой монолог для Хитер мог бы стать откровением, после которого она, вероятно, посмотрела бы на меня иначе, узнала бы обо мне что-то новое. Но несмотря на моё временами проявляющееся слабоумие, я ещё не совсем выжил из ума, чтобы говорить Хитер о таких душевных муках из-за другой женщины.

– Она что-то знала. Знала, а когда сказала, оказалась мертва. Ты ведь помнишь, я говорил тебе о трупе?

– Который не был похож на рыжеволосую красотку?

– Ага. Клуб может многое прояснить. Так что я вцепился не в женщину, а в возможность продолжить расследование.

– Не нравится мне это.

Хитер помешала чай, громко гремя ложечкой о стенки кружки. Надо же, меня почти перестало это раздражать.

– Почему? Ты же любишь интересные истории, потому что их любят читатели.

– Люблю. Но тебя я люблю больше.

Ого. Я тупо уставился на неё. Кажется, Хитер и вправду переживала. Я подумал о своём прошлом приключении за Стеной, про цыган мулдаси. Несмотря на весь ужас произошедшего, сейчас я вспоминал это с улыбкой (несколько самодовольной), и, если не считать нашу размолвку с Хоуком, считал, что это было даже весело. И не думал, что Хитер восприняла это немного иначе. Иногда я забываю, что она не просто мой редактор и ценит не только как сотрудника.

– Детка, когда я не был осторожен?

Я улыбнулся. Хитер – нет.

– Всегда. Ты всегда лезешь туда, куда ни один человек в здравом уме не вляпается хотя бы из чувства самосохранения.

– Зато он вляпается во что-нибудь другое. Наряду со здравым смыслом в людей встроен механизм самоуничтожения. Разум приходит и уходит, а это – как вечный двигатель, неумолимо ведёт жизнь к логическому завершению.

Я опять усмехнулся, но Хитер и бровью не повела. Шутка явно не удалась. Я вздохнул и потёр виски.

– Хитер, – надо же, как я отвык от серьёзного тона. – Я знаю, что делаю. Если ты думаешь, что последнее расследование меня ничему не научило…

Нет, я никогда не скажу, что она ошибается, иначе это будет моей последней ошибкой. Женщины!..

– Научило. И многому.

– Чему же?

– Тому, что в моей жизни есть что-то кроме работы и чужих историй. Есть моя история, есть люди, которым… – Коллапс всемогущий, я правда это скажу? – Я не хочу делать больно.

Да, я умею быть серьёзным.

Я поймал её испытующий взгляд.

– Тогда брось это дело и напиши чего попроще, Ник.

Хитер посмотрела на меня как никогда серьёзно, а вот я уставился на нее с видом студента, вытянувшего вопрос по сопромату на экзамене по биологии. Чтобы моя Хитер уговаривала меня бросить работу на полпути?

Я хотел возмутиться, а потом до меня кое-что дошло.

– Ты что-то знаешь, чего не знаю я?

Продолжая помешивать чай ложечкой, Хитер вздохнула.

– Нет. Просто эта история кажется мне какой-то тёмной. На вопросы не отвечают в полиции, это сообщение, которое тебе прислали…

Всё ясно. Я уже пожалел, что показал Хитер это угрожающее предупреждение. Я ясно понял, что за мной следят, но пока никаких признаков того, что мне хотят навредить, не было.

– Детка, – я снова сменил тон. Когда я говорю серьёзно, начинаю впадать в уныние и становлюсь внушаем, а я хочу остаться при своём мнении и не идти у моей крошки на поводу. – Я буду очень осторожен. Обещаю, при первых признаках опасности сбегу домой и спрячусь под одеяло. С головой.

Хитер вздохнула.

– Я понимаю, почему ты шутишь, – сказала она как будто бы устало.

И снова – ого! Но Хитер не пошла дальше, чего я, признаться, опасался. С утра мне не очень нравятся такие разговоры, как, впрочем, не нравятся и вечером – я начинаю заниматься самоедством и не могу уснуть.

– Просто… Мне будет очень жаль лишиться такого сотрудника, – усмехнулась она.

– Приятно, когда тебя ценят.

Хитер налила себе ещё чаю.

– Ладно, раз такое дело, как ты думаешь, что это за набор букв?

Я показал ей фотографию того рекламного щита с трассы. Хитер изучала его несколько секунд.

– «Начало в 23». Это всё, что я могу предположить. Хотя…

Она посмотрела на текст снова.

– Полагаю, вот это слово – «любви». «Только в…». Вероятно, «в клубе».

– Это я тоже разгадал. Что за клуб?

– Я похожа на человека, который шатается по увеселительным заведениям? – Хитер саркастично подняла бровь.

– В городе их сотни, – задумчиво сказал я.

– Тысячи.

– Я даже не знаю, какой запрос послать в сеть. Что это за слова?

Хитер вздохнула и поднялась со стула.

– Поехали, спросишь у Ларри, может, у него получится понять. В конце концов, он раньше часами просиживал в баре. Ну, знаешь, на углу Паркер-стрит. Может, бывал и в других.

Я усмехнулся. Был у Ларри тяжёлый период в жизни.

– Ладно, поехали, – кивнул я, на ходу допивая остывший чай.

Всю дорогу Хитер молчала. И я был ей за это благодарен – странные ощущения, очень похожие на сожаление, не давали сосредоточиться. А когда ты смотришь на дорогу и следишь за тем, чтобы тебя ненароком не подрезал какой-нибудь осёл на дорогущем «Антигравити», концентрация – залог выживания.

Нет, смертность на дорогах – дела минувших дней, сегодня убиться в аварии так же сложно, как полететь в космос (увы). Даже после Коллапса люди не стали осторожнее, поэтому машиностроение пошло другим путём. Если нельзя приучить людей соблюдать правила на дорогах, нужно сделать так, чтобы их нарушение влекло за собой как можно меньше проблем. Подушки безопасности, вшитые куда только можно, включая сиденья, антиударный корпус, перевернуться не даст встроенный гироскоп – словом, всё для того, чтобы даже самый злостный нарушитель уцелел при самом страшном столкновении. Ведь с мёртвого не сдерёшь расходы на покрытие ущерба и штраф, чтобы пополнить городскую казну (и карманы тех, кто ей управляет). А штрафы были немаленькие.

Если бы мне пришлось оплачивать ремонт «Антигравити», я бы перестал есть. Ближайшие лет десять. Денег не осталось бы даже на то, чтобы оплатить один поход в общественный сортир – настолько дорогой была каждая деталь этого бесколёсного чуда, парящего над трассой. Для них выделили отдельную полосу, но кого это волнует? Уж точно не владельцев таких авто.

Впрочем, я ловил себя на мысли, что даже будь у меня деньги на покупку такой тачки, я бы отдал предпочтение старым добрым автомобилям. Может, потому что привык прочно стоять ногами на земле. А может, потому что если у тебя нет возможности что-то получить, ты убеждаешь себя, что оно тебе не нужно. И чем недостижимее цель, тем крепче убеждение. Наверно, это помогает не сойти с ума от тоски по несбыточному.

– Привет всем, – бросил я, конкретно ни к кому не обращаясь. Ответом мне был такой же невнятный гул.

В редакцию мы приехали рано, дежурные уже проснулись и стирали последние следы ночных преступлений – тёрли заспанные глаза, расчёсывали взлохмаченные волосы и, пряча подушки, делали вид, что неустанно трудились до самого утра. В нашем ньюс-руме тихонько гудели компьютеры, ребята набирали тексты.

Бывают такие сонные дни, когда за ночь слава богу ничего не происходит. Тогда редакция точно выдыхает, занимаясь обработкой пресс-релизов и «поиском тем», под которым чаще всего кроется переписка в соцсетях, подбор новой мебели в дом или сбор овощей в глупой онлайн-игре.

Нет, вы правда думали, что они пропадут после конца света? Что люди станут серьёзнее, ответственнее и прекратят прожигать время за прополкой виртуальных огородов и убийством нарисованных монстров? Мне думается, игровая индустрия, напротив, шагнула далеко вперёд, и если взять энергию разработчиков, да направить на что-то более полезное, можно, скажем, возобновить космические программы, изобрести средство от эффектов или найти способ навсегда избавить мир от дикой магии. Или приручить её. Но нет, они рисуют чудовищ – старых, новых – и всегда находят потребителей. И чем хуже обстоят дела, тем больше желающих окунуться в виртуальные миры. Люди всегда бегут от того, что не могут контролировать, и когда ты не можешь победить монстров ни снаружи, ни внутри себя, разум медленно начинает давать трещину. А если застрелишь парочку киберзлодеев, можно достичь хотя бы иллюзии душевного покоя. Для многих и этого достаточно, чтобы не сойти с ума. Не скажу, что я приветствую такой подход, но мне ли судить тех, кто имеет силы не напиваться после очередного расследования?

Я бросил своё тело, которое вдруг показалось очень тяжёлым, на стул и включил компьютер. Все действия, которые я совершал, казались мне какими-то механическими, мысли витали где-то далеко. Хитер, детка, что ты со мной сделала с утра? Я уже говорил, что ненавижу серьёзные разговоры? Она была права, и я это понимал, просто раньше она никогда не говорила мне всё это вот так прямо. Хитер и вправду переживала. И теперь я буду наблюдать это целый день. Вот почему смешивать рабочие и личные отношения – плохая идея. Это как выбирать между сердцем и разумом: в любом случае ошибёшься.

Я сконцентрировался на экране и тупо посмотрел на забитые в поисковик слова.

«Эл н а: п ра любви. ько в клубе „Те ый с ет“. Начало в 23».

Список моих сетевых запросов пополнился ещё на один странный пункт. Там и так было полно того, что поможет поставить неутешительный диагноз. Впрочем, у меня всегда есть отговорка: я репортёр. Репортёру положено знать состав шампуня, правила игры в лапту, как быстро избавиться от тела и добыть огонь из картофеля и зубной пасты. Не спрашивайте. Это было действительно важно.

Разумеется, поиск не выдал мне ничего конкретного. Ссылки были на самые разные темы: от экономики и музыки до религии и клуба сетевых знакомств. «Планирование издержек», «Гимн любви», «Салат „Романтический“, «Найти песню по словам» (я отправил ссылку в закладки – вдруг пригодится)… Ничего из того, что мне показалось бы интересным и важным.

– Эй, Ларри? Говорят, ты спец по всяким увеселительным заведениям?

– Плюнь в лицо тому, кто это сказал, – бросил Ларри, не отворачиваясь от монитора.

– Эй-ей! – послышалось от стола Хитер.

Ларри уставился на Хитер, которая даже не повернулась в его сторону, затем на глупо хихикающего меня и покачал головой.

– Так как? – я подкатился на стуле к его рабочему месту. Ларри нахмурился.

– Пошёл ты, Ник.

– Расслабься, я по делу. Мне действительно нужен твой профессиональный взгляд.

– На новую марку виски?

– Нет. Мне нужно найти один клуб.

– Забей название в карты.

Кажется, напоминание о весёлом прошлом Ларри воспринял болезненно. Я и не думал, что его это так задевает.

– В том-то и дело, дружище, я не знаю, что именно забивать. У меня есть вот это, – я показал ему мой шифр. – Старая афиша с битыми пикселями. И вот эта надпись. Если поможешь определить название, буду должен.

Ларри испытующе посмотрел на меня.

– Для чего тебе это?

– Там может быть человек, который расскажет мне много интересного о другом человеке.

– Коротко и ясно, а главное, понятно, – хмыкнул он, подняв бровь. – Ладно, давай сюда свою шараду. С ходу не скажу, это может быть какой-то новый клуб. Я уже сто лет не бывал в таких местах.

Я молча кивнул.

Не успел я откатиться обратно к своему столу, чтобы теперь уже со спокойной совестью грызть себя, царапая заметки, подписываемые названием нашей редакции, а не моей фамилией, в ньюс-рум вошёл Гардо. Судя по рюкзаку в руках и верхней одежде, он только что пришёл и завернул к нам, не побывав у себя в кабинете.

По офису прокатилось сонное приветствие. Он поздоровался в ответ и, глядя на меня в упор, проговорил:

– Ник, зайди ко мне.

Я послал ему вопросительный взгляд, но Гардо уже отправился в свою редакторскую нору. Половина офиса, включая Хитер, с удивлением теперь таращилась на меня. Я пожал плечами и отправился вслед за Гардо.

В кабинете у него всегда царили серые сумерки. Лёрки любят приятный полумрак, такой, какой обычно бывает осенью или зимой, когда за окном сплошное серое небо. Такая обстановка хороша для выходных – можно спать хоть целые сутки, не виня себя за пропущенный погожий денёк.

Я уселся на потёртый, но довольно уютный диванчик напротив стола, глядя, как Гардо скидывает свою тяжёлую кожаную куртку (я мог бы при случае использовать её как палатку).

– Что-то случилось?

– Случилось… Не то чтобы случилось.

Он опустил на подоконник рюкзак с таким стуком, будто там лежит с десяток гантелей.

– Дело в твоём расследовании. Видишь ли, я думал, ты просто соберёшь мне материал, а теперь понимаю, что ты снова пытаешься играть в сыщика.

– В общем-то, как и всегда, разве не в этом вся пре…

– Ник! – рявкнул он. – Оставь свои шуточки и заткнись. Твоя работа – не искать преступников, а писать о них. Или об их жертвах. Писать так, чтобы это было интересно…

– Так я и…

– Закрой ты рот и слушай!

Я немного присмирел: тон Гардо стал уж очень раздражённым. С боссом такое случается нечасто: он не тиранит нас приказами, всегда даёт возможность высказаться и прислушивается к мнению, если оно не лишено смысла. Сейчас же Гардо не был настроен на переговоры.

– Интересно можно делать и без риска для жизни. Поговорить с людьми, взять комментарии у официальных структур, добавить твоей любимой лирики или что ты там обычно пишешь? Твоя задача проста как дважды два – четыре.

– Я могу доказать, что пять…

Ох, и зря я это ляпнул!..

Если б я мог отмотать время назад, засунул бы себе в рот кулак, кофту, ядовитую змею – что угодно, только бы не дать себе выдать очередную неуместную шутку.

Я бы, наверно, мог пересказать наш с Гардо диалог, но он бы состоял преимущественно из непечатных слов, звучащих громоподобным рыком, точно оплеухи, и тихих звуков, напоминающих блеяние рожающей овцы. Первые реплики принадлежали Гардо, вторые – мне.

Признаться, я думал, что он уволит меня прямо на месте. Но сначала убьёт. Мне нечасто случалось видеть Гардо в таком состоянии. Первый раз это случилось, когда к нам нагрянули люди из правительства. Им, видите ли, очень не нравилась правда, которую они принимали за оппозицию. Гардо быстро поставил их на место примерно таким же образом как сейчас – меня. В тот день мы, мелкие сошки в редакции, поняли, что у нас не просто надёжная крыша – противоракетный бункер, в котором можно спастись даже при очередном Коллапсе. Я до сих пор не знаю, кто крышует самого Гардо, и вряд ли когда-то узнаю, но ощущение того, что у меня есть такой сильный союзник в борьбе с несправедливостью, ощутимо прибавляет сил и вдохновения. И глупости. Побочный эффект. Ты начинаешь думать, что неуязвим, делать всё, что заблагорассудится, напрочь забывая, что за твои промахи будет расплачиваться кто-то другой. Не это ли мне долгое время пытался сказать Дастин? Я его не слышал. Или не хотел слышать?

Когда гроза стихла, я открыл сначала один глаз – выяснить, куда ушла туча, потом второй – когда понял, что смерть от удара молнией мне не грозит. Гардо сидел за столом, сложив пальцы домиком и уперев их в подбородок. Босс молчал и смотрел куда-то сквозь побитую временем столешницу. Время тянулось, как тугой эспандер в руках малолетки. Я не решался что-то сказать: Гардо довольно понятно формулирует мысль, особенно приказ заткнуться. Казалось, замолкли даже звуки за окном. Или это я оглох?

– Я вот иногда думаю, – наконец сказал Гардо каким-то непривычно спокойным после такой бури голосом, – ты и вправду настолько погружаешься в работу, что перестаёшь видеть берега, или ты настолько глупый, что предпочитаешь их не замечать? Если первое, то это пора лечить, иначе ты не доживёшь даже до своей свадьбы, если второе, то тебе не место в такой профессии. По той же причине.

Я посмотрел на него выжидающе и, признаться, с тревогой. Таких слов от него я не слышал никогда. Моя работа – то немногое, чем я действительно дорожу, лишиться её – все равно что лишиться, например, возможности ходить: жить дальше ты можешь, но такая жизнь будет неполноценной.

Тишина давила на уши. Я действительно не знал, был ли это риторический вопрос или он действительно хотел услышать ответ, поэтому молчал. Видимо, Гардо это понял.

– Это вопрос, Николас.

У меня сердце рухнуло. Так называла меня мать, когда хотела сказать мне, как я не прав. Обычно подкрепляя слова чем-нибудь, что бьёт побольнее.

Я посмотрел на Гардо. Его взгляд был изучающим и каким-то – только не это! – сочувствующим. В гляделки его было не переиграть. Я опустил голову.

– Думаю, – я удивился звукам собственного голоса. Так я не говорил, даже когда ссорился с Хитер. Я звучал как человек, действительно признавший свою вину – устало и задумчиво. – Думаю, и то и другое.

Снова тишина. Я посмотрел на Гардо: он продолжал разглядывать меня.

– Когда ты впервые пришёл, – сказал он после паузы, – ты мне сразу понравился. Я подумал: «Эй, этот парень не промах! Он не боится говорить и умеет слушать!». Ты помнишь, с тобой был ещё один парнишка… Кажется, он теперь работает в «Стил Вью»… Он был умный, начитанный, казалось, знал всё и даже больше и, если честно, писал гораздо лучше, чем ты тогда.

Я кивнул. Я не помнил, как зовут этого парня, но помнил ту конкуренцию, которая разыгралась между нами в борьбе за место в маленькой и далеко не самой ведущей тогда редакции.

– Я тогда долго думал, кого из вас взять, Ник. И, честно тебе скажу, ставил на него.

Что-то внутри неприятно перевернулось. Надеюсь, это не жизнь, которая пытается встать с ног на голову.

– Даже в тот момент, когда вы оба принесли мне тестовый материал. Это была какая-то ерунда, я даже не помню, о чём вы писали. Мы с Хитер хотели посмотреть, что вы оба вообще умеете.

Я усмехнулся: зато я помню. Я оббежал полгорода, чтобы узнать, к кому обратиться по вопросу установки мусорорасщепляющих урн – они, видите ли, стояли не каждой остановке. Глупость жуткая.

– Я читал ваши тексты и понимал с каждой строчкой, что тот парень выигрывает по всем параметрам. А потом я посмотрел на вас, Ник. На него, техничного, правильного, в костюмчике с иголочки. На его текст, четкий, официальный, полный фактов. И на тебя в этих твоих потёртых джинсах, футболке с какими-то дурацкими надписями. И на твою писанину, похожую на эссе на тему, с твоим этим юмором. Ты, видимо, по моему взгляду понял, что к чему и ляпнул что-то вроде: «Удача не на моей стороне, босс? Зря, выходит, поклонялся этой сучке. Типичная женщина».

Я снова усмехнулся. Я этого не помнил. Я вообще не запоминаю тот поток глупости, который несу. В памяти остаются только его последствия.

– И вот тогда, Ник, я понял, что мне нужен именно такой человек. Человек, который не спросил меня о размере оплаты в первые минуты знакомства, человек, который, услышав задание, не скривил нос, а просто пошёл и сделал – так, как умел, не боясь, что услышит что-то не то, человек, который воспринял отказ не как личное оскорбление, а посмеялся в лицо неудаче. А ещё у тебя глаза горели, Ник. Как ни у кого из тех, с кем я работал раньше. И это было видно по твоему тексту.

Я снова оторвал взгляд от пола. За таким ворохом комплиментов обычно идёт тирада разочарования. Гардо же продолжал, разговаривая со столешницей:

– В тот момент, Ник, я понял, что только такой, как ты не побоится залезть в самое пекло ради того, чтобы помочь маленькому гетто на окраине, не сбежит по первому требованию полиции или недовольных жителей, а найдёт способ раздобыть, узнать, расспросить. И, главное, я понял: ты – не из тех, что продаст правду за чистый костюм.

И я, и Гардо, и все остальные коллеги знали, что тот «Стил Вью» давно перестал оправдывать своё название. Они писали и показывали только то, что им разрешали. Негласное корпоративное издание правительства.

Гардо буравил меня взглядом.

– И?.. – не выдержал я. – Я не оправдал твоих ожиданий?

Он вздохнул. Не тяжело, не грустно – обычно, как вздыхают в перерывах между работой.

– Не помню, сколько раз я гордился собой.

– Может, «тобой»?

Опять оно вырвалось само. Я прикусил язык, ожидая нового взрыва, но Гардо был спокоен.

– Нет, Ник, собой. Гордился тем, что взял тебя, а не его. Ты, может, и не знаешь, потому что эти звонки с благодарностью поступают не тебе, скольким людям ты помог на самом деле. Я стараюсь оставлять тебя в счастливом неведении, потому что иначе ты вообще станешь неуправляемым.

Сердце сделало сальто и вернулось на место, только приземлилось, кажется, вверх ногами. Странное чувство. Хочется не то прыгать от счастья и бить себя в грудь, говоря, какой я хороший, не то спрятаться под стол от смущения. Я усмехнулся: звёздная болезнь мне не грозит, что бы там Гардо не думал.

– И это я молчу про рейтинги, которые делают твои статьи. Я уже давно закрыл глаза на то, что ты публикуешь не репортажи, а… Даже не знаю, как назвать твою историческую прозу, которую ты выдаёшь за журналистские материалы.

– Раньше это называли публицистикой, – как-то хрипло проговорил я.

– И мне это нравится, Ник, – кивнул Гардо. – И людям это нравится. И это приносит деньги. Хоть мы и говорим в первую очередь об идее, но кушать тоже хочется.

Я согласно кивнул.

– Но?

– Но…

Гардо почесал подбородок.

– Да нет никаких «но».

Я тупо уставился на него. Чего ж он кричал на меня добрых пять минут?

– Мне жалко, Николас.

Мне показалось, что сердце сейчас остановится.

– Гардо, я…

– Заткнись. Мне жалко моё детище, мою компанию, которая рискует лишиться такого сотрудника, как ты. Мне жалко людей, которые будут потреблять то дерьмо, что выдают информагенства, включая наш собственный Экспресс-отдел. Мне жалко Хитер, на кофе для которой я трачу твою годовую зарплату. Надо снести этот чёртов автомат… А знаешь, почему она его пьёт?

Я покачал головой.

– Потому что работает как вол.

– Потому что это её отвлекает. Ведь каждый раз, когда тебя носит по городу в поисках правды, она места себе не находит. Хлещет эту дрянь и наворачивает круги по коридору, когда в очередной раз не может с тобой связаться. Кто-то, может, и не видит, но я лёрк, Ник, и я немолодой лёрк. Я знаю людей лучше, чем вы знаете друг друга. Она волнуется за тебя. Она бы меньше волновалась, если бы ты работал в полиции, как этот твой друг.

Коллапс, а я ведь только отвлёкся! Чудище внутри подскочило как по будильнику и вновь полоснуло щупальцем по незаживающей ране. А Гардо неумолимо продолжал.

– Он тоже переживает за тебя, хоть и весьма своеобразно. Когда у меня пищит коммуникатор, я уже знаю, кто хочет спросить: «где опять носит этого поганца?».

Я снова усмехнулся. Видимо, я позабыл, что сегодня День Вызывания-Чувства-Вины-У-Ника. Надо отметить в календаре. Неспроста я проснулся в такую рань.

Я думал, что тирада кончилась, но Гардо решил меня добить.

– И мне жаль тебя, Никки.

Это был контрольный выстрел. Что может быть унизительнее?

– Ты талантлив, молод, у тебя есть работа, девушка, друг…

Гардо нагнулся ко мне.

– Сейчас, внимание, будет очень важный вопрос… Какого чёрта и ради чего ты кидаешь всё это в расход? Ты можешь работать без риска для себя и редакции, не переступая через свои принципы. Тебя ценят и без этих безрассудств. Что и кому ты хочешь доказать? И, главное – зачем?

Последнюю фразу он произнёс тихо, но так, что она прогремела у меня в голове огромным гонгом.

Я и сам пытался ответить себе на этот вопрос. Не год, не два – ещё до того, как пришёл в редакцию, до того как познакомился с Хитер. До всего вот этого.

– Ты сказал, что будет один вопрос, а задал четыре, – ответил я.

Нет, ну я неисправим.

Гардо вздохнул. На этот раз тяжело, как вздыхают, видя, что долгие и серьёзные разговоры не имеют эффекта на глупое чадо.

Только что мне было ответить? Я понятия не имел, что ему сказать.

– Я не уволен? – спросил я, осмелившись посмотреть на Гардо. Он поднял бровь.

– Я борюсь с этим желанием, будучи уверенным, что так спасу тебе жизнь.

Шутит он или нет?

– Я не хочу, чтобы ты продолжал это дело. Всё это очень странно, непонятно и мутно. И дело даже не в этих сообщениях. Пусть этим занимается полиция. Как закончат, напишешь что-нибудь интересное. Я попробую выбить для тебя допуск к каким-нибудь любопытным, но засекреченным подробностям. А пока не лезь. Меня очень напрягает отношение Игоря к этому делу.

Я вспомнил Игоря Зданевича, смурного начальника Дастина. Я однажды побывал у него на допросе. Несмотря на его видок капитан Уэйстбриджской полиции показался мне вполне приличным парнем. До последнего тянул с закрытием дела, из-за которого на скамье подсудимых мог оказаться невиновный человек. Я таких уважаю.

– А что с ним?

– Мутит воду, – отозвался Гардо. – Никаких ответов, зато угроз выше крыши.

Я хмыкнул.

– Так что успокойся и жди. Пока не страдают сирые и убогие, тебе там делать нечего.

– Столько трудов, – вздохнул я.

– Ник, это не первый раз, когда усилия идут в топку, – отмахнулся Гардо. – Ты переживёшь.

– Да, наверное.

Я понимал, что спорить бесполезно. Даже если я продолжу, он просто не возьмёт материал, каким бы уникальным он ни был. У Гардо тоже есть свои принципы.

Мы снова перебросились взглядами.

– Там у Ларри для тебя наверняка найдётся интересная тема.

– Пожалуй.

– И не смотри на меня так. Имей в виду, продолжишь лезть, куда не следует, я приставлю к тебе ищеек. Будут следить даже за тем, в какой сортир ты ходишь. Но прежде я тебя уволю.

– Замётано.

– Пошёл отсюда.

– Окей, босс, – я пожал плечами и ухмыльнулся. Опасность миновала, и серьёзный Николас снова уступил место беззаботному Нику.

Я отправился обратно в ньюс-рум.

– Что?

Нет, конечно, думать, что никто здесь не слышал, как Гардо сотрясал планету выговором, было бы глупо. Но я не ожидал, что ньюс-рум буквально затаит дыхание в ожидании финала этого представления. Теперь они все глазели на меня испуганно и с интересом.

– Ник? – первой нарушила тишину Хитер.

– Да, детка?

– Ты…

– Да всё в порядке, чего вы замерли? Сенсация – на Ника Мерри накричал начальник. Давайте, напишите об этом! В первый раз ведь.

Я усмехнулся в своей обычной манере.

– Всё в порядке? – сдался Ларри.

– Да всё окей, когда было по-другому? Просто я… Пошутил не очень удачно, вот Гардо и вспылил.

Я беззаботно потребовал у автомата жижу, которая оскорбляет саму суть существования кофе, и, прихлёбывая её, уселся на свое место.

Хитер закатила глаза.

– Когда-нибудь эти твои шуточки доведут тебя до могилы.

– Когда-нибудь, но только не сегодня, – я поиграл бровями, цитируя строчку из старинного фильма.

Хитер зарычала и уткнулась в монитор. Отдел вернулся к жизни.

Я сделал вид, что по обыкновению бездельничаю, на самом же деле прикинул план действий. С одной стороны, в материале теперь не было никакого толку. С другой… Мне была интересна эта история. Мне. Не читателям, не Гардо – мне. Пожалуй, если бы я ответил на вопрос «почему», я бы смог ответить и на вопросы Гардо. Но пока у меня ответов не было.

Я бездумно просматривал странички в сети, новостные сайты, свои старые материалы, перечитывал, находя удачные фразы или, наоборот, мысленно краснея от того, что я вообще это написал. Мысли гуляли из стороны в сторону. Я не знаю, сколько бы это могло продолжаться, но из потока хаотичных рассуждений меня вырвали сразу три вещи.

– Ты спросил, я отвечаю, – сказал подошедший ко мне Ларри. – Как я и говорил, этот клуб существует не так давно. Судя по афише, не очень-то он и популярен, потому что я о такой артистке вообще впервые слышу. Называется он «Тёмный свет». Афишу я тебе скинул.

Сердце заколотилось – от торжества и одновременного крушения надежд, ведь теперь эта информация была бесполезной. Я кивнул Ларри и полез на почту.

С довольно примитивной афиши на меня смотрели глазки мисс Селен Грандж, а надпись гласила: «Элен Муа: «Пора любви». Только в клубе «Тёмный свет». Начало в 23». Тут же был и адрес. Это был район где-то на западе Уэйстбриджа. Дорога займёт около получаса.

В конце концов, раз уж человек проделал столько работы, не могу же я просто проигнорировать эти старания. Это я про Ларри. К тому же что дурного в том, что я просто схожу в клуб и спрошу про певицу? Может, я восторженный фанат? В глубине души я понимал, что всё это оправдания, но нужно же было убедить самого себя.

Я покосился на Хитер – будет ли она возражать, если я отлучусь ненадолго? Но она уже задумчиво пялилась на меня.

– Что?

Она пожала плечами.

– Иди взгляни. Ответ на запрос от ликвидаторов.

Я вскочил с места так, что уронил стул. Поймав парочку удивлённых взглядов, я добрался до Хитер и уставился на экран.

Я смотрел на него долго. Мне показалось, целую вечность.

– Ликвидаторы ничего не покупали у Леона Валько, – бесцветным голосом проговорил я. – Или они лгут, или лгал Леон, говоря, что сбывает им артефакты.

– И… Что это значит? – спросила Хитер.

Я покрутил в голове наш с Гардо разговор. Посмотрел на Хитер.

– Ничего.

Для пущей убедительности я пожал плечами.

– Пусть этим занимается полиция. А я найду что-нибудь другое. Ларри! – крикнул я через весь ньюс-рум. – Есть что-нибудь весёленькое?

Ларри оглянулся, повёл бровями, мол, как же не быть?

– Есть темка – обхохочешься. Двойное самоубийство.

– ?

– Какой-то несчастливый дом у Леона.

– ???

Я отправился к Ларри. От того, что я прочёл в сводке, у меня закружилась голова.

«Сегодня утром… В доме, где ранее задержали… Обнаружены трупы… Предварительная причина – отравление… Мужчина и несовершеннолетняя пикста».

Я грохнул кулаком по столу.

Не помню, что точно происходило у меня тогда в голове. Помню только, как вышел из редакции, а за мной вылетела Хитер.

– Ник!

Я летел как ошпаренный.

– Ник, стой. Прошу тебя, остановись.

С этого момента я, кажется, начал осознавать происходящее. Тон Хитер вернул меня в реальность.

– Какого… Что случилось?

Я смотрел на неё, подбирая слова. Действительно, а что я должен был сказать? Что смерть девочки-пиксты и её отца подействовала на меня, как выстрел в сердце? Что в тот же момент я понял: они тоже связаны с этим мутным делом? Что я знаю, кто виноват в их смерти?

Я смотрел на Хитер и не знал, с чего начать.

– Я только хотел узнать подробности, – сказал я странным отстранённым голосом.

– И… – Хитер выждала паузу.

– Я не думал, что они…

Мысли путались.

– Ник. Что ты несёшь?

– Я говорил с ними. Спрашивал о Леоне. Просто о том, как они к нему относились, каким он был… А они, наверно, посчитали, что Рэй сказал много лишнего. Только откуда они узнали?

– Никки, я начинаю за тебя беспокоиться, – Хитер встревожено посмотрела на меня. Она не понимала ни слова, а я не хотел объяснять. В голове вертелась только одна мысль: как этот несчастный бугай с крохотной пикстой был связан с непонятной аферой Леона и лже-ликвидаторов?

– Я… Мне… Хитер, мне нужно прогуляться.

Последнюю фразу я сказал поувереннее.

– Я знал этих людей. Говорил с ними пару дней назад… Хотел написать о них…

Но, кажется, мой мозг ещё был не до конца готов анализировать и принимать происходящее. И ясно формулировать мысли. Хитер вздохнула и закрыла глаза на мгновение.

– Хорошо. Иди, пройдись. Всё равно от тебя сейчас никакого толку. Мы поговорим вечером. Я хочу объяснений, – констатировала она.

Я отрешённо кивнул. И тут Хитер сделала то, чего не делала никогда: она обняла меня. Не как друг или редактор, не как любовница. Как человек. Я точно ощутил её поддержку. Она ничегошеньки не понимала, кроме того, что мне тяжело.

– Соберись с мыслями, только не лезь никуда, идет?

– Спасибо, – с трудом проговорил я.

Я шёл по улице. Без цели, без конечной точки. Когда работают ноги, гораздо легче заставить работать голову. Давно надо было заняться хоть какой-нибудь физической активностью, глядишь, и соображал бы лучше.

Итак, после того как хаос в голове улёгся, освободилось место для мозаики, которую я тщетно пытался собрать все эти дни.

Труп, взрыв, арест, смерть мисс Грандж (или не мисс Грандж?), Рэя Нарроу и Ланы – пиксты, которая может чувствовать магические потоки. Назвать это простым совпадением я не мог. Теперь у меня было чёткое ощущение, что эти смерти – заметание следов. Возможно, Леон был не таким уж божьим одуванчиком, каким его все считали. Он сбывал артефакты неизвестно кому, чтобы… Чтобы – что? Чтобы продавать в других местах? Или чтобы кто-то – например, Мэйвен – продавал их в других местах? Леон получает прибыль, оставаясь чистым перед законом, а Мейвен или, скажем, тот парень, что сейчас отбывает срок, получают от Леона процент с продаж. Селен наверняка она знала, чем занимается её дружок. Или подозревала. А Рэй… Что ж, Леону, кажется, удалось подкупить Рэя своей добротой, и те ничего не говорили полиции. А, может, и вправду не знали, и от девочки избавились просто так – на всякий случай.

Продолжить чтение