Читать онлайн Остаться (с) человеком бесплатно
Часть Первая.
«…. Это не сказка такая, это жизня такая», – домовёнок Кузя.
В некотором царстве, в нашем государстве, жили – были…. Хотя, стоп, почему в некотором. Царство было абсолютно конкретное: садоводство, которых, на наших болотистых местах вокруг Петербурга, ох, как хватает. Так вот, «царство» с незатейливым и незапоминающимся названием – «Дружба-3». И жили (а по большей части – были) в нём люди обыкновенные, с которыми случилась странная история.
Надо сказать, что советский садовод – это огромная созидательная сила, которая может очень многое и даже немножко сверх этого. Вот нарежь, к примеру, этому человеку кусок болотины, в деревцах, кустарниках и густонаселенного лягушках, и оставь там ненадолго. Глядишь – к концу нежаркого и недлинного лета, хлипкий интеллигентный мужичонка вгрызётся в край участка, шарахнет ручным «экскаватором» отводную канаву. И нет лягушкам места для раздолья и кваканья. А кусты и деревца, подобно цирюльнику прошлых лет, изведёт при помощи инструмента диковинного – лома и топора, так что глядеть на территорию станет любо – дорого. Прямо бальзам на душу, когда видишь участок сухой да раскорчёванный. А уж потом из подручного материалу забабахает хоромы царские… (не выше, правда, двух этажей, обладающие не больше, чем одной верандой). Как в указе государственном и уставе СНТ прописано. А уж дальше будет жить – поживать, добра наживать….
И омывши бывшее болото ни единожды своим потом, пролив ни одну слезу горючую над хоромами, оставит, в конце концов, родовое «гнездышко» детям, а опосредовано – внукам. И пройдут года, пролетят птицами стремительными, и уже внуки будут лить поты на землю и удивляться жизни соседей. Ведь встречаются у нас соседи диковинные, да и с привычками странными….
Так и случилось в садоводстве «Дружба». Внезапно, аки тать, налетел на садоводов вид связи иноземный, называемый не по человечески «Вотсап». И перепискою в нём, называемую словом заморским «общий чат», стал сеять зерна вражды между соседями. Сеять да насевать, рознь глубокую. Рознь глубокую, вражду чёрную….
Надо сказать, к моменту появления того самого чата, а точнее первого сообщения, смутившего множество умов в СНТ, уже частично утеряли люди приязнь соседскую. Где дети первых поселенцев, а где и внуки, жили, на соседей не сильно оглядываясь. Нет, здоровались при встрече, не хамили и вели себя вежливо, но не было у них них сплоченности отцов и дедов. Как-то отпала она за ненадобностью в тяжёлые перестроечные годы. И до последнего времени этого никто не замечал. А зря….
Да и старожилов уже вовсе не осталось, кто-то, плюнув на гнёздышко, загнал дачку посторонним, кто- то помер, не оставив наследников… А общему собранию – свои бы проблемы разгрести, отвести от СНТ тучи чёрные, драконов огнедышащих… Тех что зовут именами диковинными: Пожнадзор, Ростехнадзор да и множество других «зоров» ….
И внезапно умолкли гусли, пальцы замерли над струнами. Затихли рожки и сопелки. В образовавшуюся тишину явственно просочилось шуршание шин и дальний шум города….
Первое сообщение всем участникам чата резануло, сначала слух (блямкнуло не сильно раненько) в воскресенье. А потом уже и глаз, потому как содержало странный набор слов. Приводим чат в его первозданном виде, сохраняя орфографию и пунктуацию участников.
MirTrudMay
Добрый день! Хочу обратить внимание председателя и правление нашего СНТ на деятельность секты, осуществляющей свою деятельность по адресу ул. Гадючья, участок 59. Мало того, что сам факт существования этого в садовом некоммерческом товариществе, что в принципе предполагает наличие садов и огородов, является дикостью, так их деятельность, связанная с обрядами жертвоприношения животных (в том числе верблюдов, быков, пони, телят, овец и т.п.) ещё и мешает соседям нормально отдыхать. Так вчера бубны и колокола, сопровождающие жертвоприношения, мешали спать лично моей семье до 1.15 ночи. И это с учётом обещания хозяина участка в прошлом году не проводить свои обряды в выходные. После моих двух замечаний соседям о том, что они мешают, бубны и колокола звучать не перестали, и только после моего личного прибытия на этот участок и обещания вызвать наряд полиции, в связи с нарушением закона Ленинградской области от 15.11.2022 № 143-оз «Об отдельных вопросах обеспечения права граждан на покой и тишину на территории Ленинградской области» звуки стихли. Прошу руководство СНТ отреагировать на эту ситуацию, а так же включить в повестку собрания, которое, надеюсь, будет в этом году, вопрос о легитимности и обоснованности самого нахождения данной секты в пределах садоводства. Такое же сообщение направляю в группу ВК, которая является официальным ресурсом «Дружба-3». Сюда пишу, так как этот ресурс является самым читаемым, и, надеюсь, на поддержку членов СНТ, особенно соседей.
Самым первым это сообщение увидел Виктор, лохматый и мохнорылый – негласный администратор чата. Он удивился, оставив только для себя краткую заметку – на листочек у компа:
Sysadmin
Самому стало интересно, у нас там по соседству реально пони режут с верблюдами или у чувака фляга свистит?
И, конечно, вторым отозвался председатель садоводства, Иннокентий Петрович – доморощенный философ, директор небольшой фирмы, бывший офицер, в трудные годы всякое повидавший. Он был единогласно избран председатели по причине ледяного спокойствия и редкостной способности улаживать на раз-два назревающие конфликты.
Lelik
Добрый день. Участкового или наряд вызвали?
И тут, после вступления других садоводов, переписка стала принимать абсурдный характер.
Platon
Если всё, что написано, правда, без преувеличения …, то вообще-то «жертвоприношения» – противоправная деятельность, вызывайте наряд, чтобы зафиксировать случаи нарушений и принять соответствующие меры. Всё остальное… общественность и т.п. – вторично. Только фиксация правонарушения поможет определить степень его опасности
Lelik
Конституция гарантирует «свободу вероисповедания, включая право исповедовать <…> любую религию или не исповедовать никакой».
А насчет тишины – согласен, но это должно касаться всех – независимо от вероисповедания. Сам грешен, не всегда за временем слежу
Platon
Прокуратура объяснит доходчиво «Права и …Свободы…» (ухмыляющийся, злорадный смайлик).
Lelik
Не факт. Сейчас это, ой, как не просто.
Platon
Это всегда было не просто)).
Виктор оставил себе ещё одну напоминалку:
Sysadmin (на листочке)
Верблюд в этой истории особенно впечатлил…
Platon
Не хотелось бы иметь рядом скотобойню…
Nezabudka
Во-первых, это не секта, а, во- вторых, на многих участках по ночам гремит музыка, и горланят песни. Это вам не мешает? А визжащие дети, никого не смущают? А пылящие машины? Купите гектар на Дальнем Востоке. Хотя вам и там кто-нибудь помешает. Если человек скандальный, он до столба докапается.
MirTrudMay
Наряд не вызывал.
MirTrudMay
Но следующий раз вызову без предупреждения.
Lelik
Так от меня чего Вы хотите? Чтобы я вызывал наряд или члены правления?
Chelovek
Музыка не мешает, а монотонный бубен напополам с колокольчиками звучит где-то в голове, особенно когда засыпаешь
MirTrudMay
Я описал всё, что хочу
MirTrudMay
Когда у нас собрание?
Nezabudka
Для Вас никогда? На сегодняшний момент
Danya
Он хочет моральной поддержки.
Chelovek
Почему?
Capitan
Я поддерживаю! Хотелось почеловечески, а тут похоже каждый сам за себя. Я думаю если такой сосед жилбы за забором у других, онибы рассуждали по другому!
Lelik
А Вы собственник участка?
MirTrudMay
Мой сын
MirTrudMay
Я уже всё оформил и даже баню застраховал на случай непредвиденного…
MirTrudMay
Про собрание прошу ответить
Nezabudka
Мы живём через пустой участок. Прекрасно видим и слышим когда у них обряды происходят. Стучат и стучат. Мешает не больше, чем музыка, машины, дети.
Lelik
Доведём установленным порядком. За две недели.
Lelik
Насчёт времени после "отбоя", как и писал выше, согласен. Но религия тут не при чем
MirTrudMay
Вопрос тишины необходимо обсуждать на собрании. У многих дети и хотелось бы что-бы все оры, крики, песнопения и т.п. проходили в помещении, а не на улице. Есть дни, когда приезжаешь на дачу после 24 часовой смены и тоже хочется отдохнуть, а не слушать пьяные оры и громкую музыку после 23.00.
Lilia
В их защиту скажу, что обычно их реально в выходные не видно не слышно.
Hippy
Это народное творчество? (хохочущий смайлик)
Lilia
Мы живём на против. Я могу сказать очень хорошие люди и ни чем не мешают.
Gomez
Всем добрый день. В дачный сезон, в выходные нас там практически нет и по сравнению с прошлыми годами обрядов на территории практически тоже нет. Вчера жертвоприношение было пиченькоми)
Nezabudka
А что такое пиченькоми?
Gomez
Печенье масло мармелад
Gomez
Фотку скинуть?)
Nezabudka
(три смайлика хохочущих до слёз) печенье, Господи. А я гуглить пошла чё за "пиченькоми"
Nezabudka
Думала термин какой то (три смайлика хохочущих до слёз)
Chelovek
Рубика " ужасы нашего городка" (покатывающийся от хохота смайлик)
Chelovek
Почему просто не позвонить соседу с бубном когда спать мешает зачем писать тут жаловаться ))))
Chelovek
Лично меня сентябрь октябрь даже прикалывали эти бубны
Chelovek
Зато уже точно знаем, если бубны, то дождя не будет.
Тут появилась и третья заметка Виктора «для себя»…
Sysadmin (на листочке)
Кстати, у той, которая ответила за сектантов, на аватарке щеночки. Надеюсь их не того, вслед за верблюдом. (задумчивый смайл) Да и верблюда жалко.
Lilia
Господи не наркоманы, не воры… Кстати нет там никакой секты. Сергей нормальный деловой человек.
Lilia
Редиска вы
Виктор выпал в пароксизме хохота и невольно его руки напписали:
Sysadmin (на листочке)
Это ответили тому, кто жаловался
Нелишне упомянуть, что Зоя Каземировна Лилейникова (в девичестве Пржбыльская – та, что в чате выступала под псевдонимом «Lilia») была редкостно раздосадована нападением в переписке садовода «MirTrudMay» на соседского мальчишку, Сергея Ивановича Беспокойникова – Веприняка. Ну как мальчишку – было ему за сорок – ближе к полтиннику, но рос он в своё время прямо у нашей героини на глазах и практически на руках. Поблескивая из-под чёлки светлого каре стёклами очков, женщина, не раздумывая, пришла на помощь парню.
А причиной их давнего знакомства стало то, что очень уж дружили Казимир Янович Пржбыльский и Дормидонт Евлампиевич Веприняк (соответственно отец Зои и дед Серёжи). Причём дружили крепко, по-мужски, несмотря на разницу в возрасте. Что связывало молчаливого, могучего Казимира, величаво несущего свое спортивное тело, и юркого, невысокого, смешливого Дормидонта, готового рассыпаться смехом, спеть, сплясать и превратить в шутку любое, даже неприятное событие – не знал никто. Однако все были в курсе, что встретились они ещё в начале Великой Отечественной. При этом – почему, как произошло знакомство – родным было неведомо. Из Казимира слова было не вытащить, а Дормидонт, из которого фразы сыпались ежесекундно, от этой темы всегда уходил… Светлый был человек, но с чудинкой. Бывало, замрёт внезапно на месте, как будто прислушивается к чему-то, помолчит, засуровеет лицом и, прервав разговор на полуслове, понуро уйдёт домой… Это, конечно, не переводило круглолицего дядьку, фигура которого напоминала композицию из сочленённых шариков, в разряд совсем уж чудаков, но настораживало какой-то странной непоследовательностью.
А вот заводилой среди двух приятелей был именно старший из пары – Веприняк. Было это ему и по чину, и по характеру, ибо войну Дормидонт встретил фотокорреспондентом редакции газеты Ленинградской армии народного ополчения «На защиту Ленинграда», что выходила в свет недолго, но след оставила правильный, хороший.
Потом, в послевоенной жизни, эта работа в редакции не раз помогала Евлампиевичу в делах. Ибо сложно отказать человеку, стоявшему у истоков того самого «Народного ополчения». А значит, открытие двери в Смольный или в какую другую структуру не составляло для Дормидонта особого труда. Теоретически, мог бы их ногой открывать, если бы не врождённая интеллигентность и чувство такта, впрочем, моментально слетавшие со смешливого «шарика», в случае малейшего проявления несправедливости.
Веприняк воспринимал фотоаппарат, как часть себя, и расставался с ним разве что в бане. В остальное время зорким глазом и объективом вылавливая малейшие нюансы происходящего. Перенося на снимок, казалось бы, всё: будь то лёгкое движение травы, туман, ветерок, а если надо, и другие нюансы, как он сам говорил, «карамболи». Именно за эту чудесную особенность, Дормидонт и был прикомандирован в редакцию.
Зоя Казимировна очень любила старую, ещё военную фотографию, сделанную Евлампиевичем и запечатлевшую отца в самом начале блокады где – то в здешних местах. Стоит на снимке папа на фоне могучего, раскидистого дерева и застенчиво, исподлобья на неё, дочку, смотрит. А ещё сияет той самой, редкой улыбкой, которой Зоя удостоилась в жизни раз пять или семь. За эту улыбку и полюбила здоровенного, нелюдимого бойца мать женщины – Екатерина Ильинична, выхаживавшая его после страшного ранения в военном госпитале. Раны, нанесенной пулей, их и познакомили и чудесным образом толкнули медсестричку Катю и «Казика» (как ласково называла за глаза отца мать) в объятия друг друга.
Любовь отвела от родителей Смерть, поджидавшую людей, оставшихся в блокадном городе, на каждом углу, караулившую на позициях того самого народного ополчения, в госпитале, да и на звенящих от морозов 1942-го заснеженных улицах. Смерть, привыкшую брать своё грубо и жёстко – не оставляя свидетелей собственного появления в живых. Но тут – у неё не вышло. Шиш с маслом показал здоровенный парень костлявой, хоть и ходила она за ним по пятам. Но не удалось старухе отнять еле теплившийся при поступлении в госпиталь «огонёк» и заглушить слабенький пульс.
Когда свежезаштопанного Пржбыльского, едва живого после громадной потери крови, привезли в госпиталь, глянул Казимир на медсестричку Катю добрыми светло – голубыми глазами (в этот момент девушка ставила ему капельницу), улыбнулся и, взяв в свою громадную лапищу тоненькую ладошку, потерял сознание на долгие две недели. Разжать ту руку не смогли всемером… Пришлось сестре милосердия находиться безотрывно у койки весь период восстановления, пока крупное тело (часто покрывающееся крупными каплями пота и скрежещущее зубами) боролось со смертью. Неудобно, конечно, было. Было решено отгородить от посторонних глаз внезапных неразлучников, прозванных «Ромео и Джульеттой», тонкой полотняной занавеской.
Ела Катя, что приносили, спала эти медленно тянущиеся дни, сидя, и прямо страшно сказать, каких неудобств натерпелась. Но выдержала, увидела на лице светловолосого парня, прибывавшего без сознания, вторую и ещё несколько солнечных улыбок. А Казимир, уходя в беспамятство, запомнил тонкий силуэт и профиль. А очнувшись, так до конца жизни и не поверил, что хрупкая девушка провела у его изголовья долгие четырнадцать дней, удерживаемая его сведённой в пароксизме боли рукой. Правда, вынырнув из беспамятства и узрев тот самый силуэт, прохрипел:
– Выходи за меня.
Вернее ему показалось, что голос его заполнил всё отгороженное пространство, а на самом деле – подсохшие связки и пересохшие губы смогли еле слышно издать странный звук, немножко напоминавший шипение змеи и, одновременно, закипание в чайнике воды. Отпущенная же на свободу Катя, мгновенно взяв с тумбочки поильничек с кипячёной водой, аккуратно смочила солдатику губы и истосковавшееся по влаге горло. Первый неудобный глоток, а вернее глоточек, дался воину с таким трудом, что чуть не бросил его обратно в колодец беспамятства. Распухший, и, казалось, заполнивший весь рот, язык, оросившийся такой вкусной, прохладной, кипячёной до металлического привкуса, водой смог совершить первое движение. После второго глотка, чуть отстранившись от носика поильника Казимир, не своим, царапающим небеса голосом, повторил:
– Выходи за меня!
Катя вздрогнула от неожиданности и, пролив пару капель на покрывшую за две недели лицо парня щетину, непонимающе на него уставилась.
– Что?
– Выходи за меня замуж, – уже более чётко и членораздельно, просипел владелец руки – капкана.
Его сосредоточенно – хмурое лицо вдруг озарилось изнутри такой светлой, детско–непосредственной, захватывающей дух улыбкой, что, удивившись этим переменам, медсестричка мелко прыснула в кулачок и ответила:
– Ты лежи, сил набирайся, жених!
Не дослушав фразу до конца, Казимир снова потерял сознание….
***
Прятавшийся в чате под псевдонимом «MirTrudMay» товарищ Водоползов был настоящим рабоче – крестьянским аристократом. Как говорится, от головы до пят. На самом деле – это не унизительно быть крепким и заботливым собственником, работягой в каком-то поколении, приемником и продолжателем славных дел трудовой династии. У нас любой труд в почёте, но этого товарища немножко подводила склочность и неуживчивость с людьми, не входящими в «ближний круг». Честно говоря, был Ставр Водоползов человеком так себе. Нет, для родных он расшибался в лепёшку, обеспечивал всем тем, что только удавалось достать, и родственники не испытывали проблем. А для всех остальных являлся гадом редкостным, но заботливо это скрывающим, ибо с самой ранней юности уяснил – будешь пакость открыто – могут и нос набок свернуть.
Был у Ставра ГодИновича такой печальный опыт. Вырос он в детском доме, где и получил от заведующего, увлечённого русскими мифами и былинами, такое редкое, запоминающееся сочетание имени – отчества. От ребят же, взраставших вместе с ним в приюте, прибрёл тот самый свёрнутый немного на бок нос. Его правая ноздря постоянно сопливилась. И ещё в путяге Водоползов получил прозвище «Наш сопливый гений», потому что имя Ставр шло ему, как породистой корове седло арабского жеребца.
И вот незадача – получи парень имя Сергей или там Дмитрий, возможно, потекла бы его жизнь другим, упорядоченным порядком. А, может, и был бы он для знакомых Митенькой или Серёженькой – это уж никому неведомо. А вот фамилию ГодИнович заработал прямо по месту своего обнаружения. Нашли его на берегу Финского залива, ещё не говорящим, но вполне бодро ползающим по мокрому песочку. Бросила малыша какая-то извергиня в женском обличии. Ушла, не оставив после себя ни следа, ни записочки малой с именем.
Детский же дом, свято выполняющие завет товарища Макаренко «Ребёнка ударить можно, унизить нельзя», выковал из пацана то создание, которое теперь все и наблюдали. Ставр, осчастливив родных покупкой недорогой дачи, маниакально копошился на грядках, добиваясь невиданных урожаев всякого фрукта – овоща для напитывания близких полезными витаминами. Кстати, высказывание «Lilia: «Редиска вы!» – очень точно описывало не только характер соседа, но и его любимую сельскохозяйственную культуру, терпеливо взращиваемую на грядке своего восьмисоточного хозяйства.
«Своего» в широком смысле этого слова, потому что записал он купленную дачу на сына, появляющегося на участке чуть чаще, чем «никогда». А значит, предоставлявшем бате широчайшие возможности для самовыражения в огородничестве и садоводстве. Руки и голова у Годиновича были золотыми. Иной не сумел бы запущенные просторы и гниловатый дом превратить в ухоженное, роскошное хозяйство. Ставр же смог, не отвлекаясь на перекуры, сотворить подобное за пару лет. Все соседи могли наблюдать ровненькие ряды грядок и теплицы, крепко стоявшие в строю. Правильно обрезанные яблоньки, аккуратно окрашенные известью до уровня, недоступного залётными лесными зайцами…. И всё это венчала сначала одинокая облупленная «халупа», а затем дом, стараниями хозяина превращённый в некое подобие «карамельной» конфеты. Кстати, одиноким домик был недолго, ему в пару была построена баня на несколько посадочных мест, с дровяным бойлером, местом для релаксации и бильярдом, притащенным из города и заботливо окрашенным в чёрно-лаковый цвет.
Любил Ставр париться, и особенно привозить внучков на лето, для обучения наукам строительства, ухаживания за огородом и жизни в целом. Во внуках, надо сказать, он души не чаял, будучи, наверное, одним из самых добрых дедов на свете (не считая, конечно, товарища Ульянова – Ленина, переплюнуть которого не удалось никому из современников). Вот такой разноплановый человек и бросил в общий чат то самое незабываемое сообщение о жертвоприношениях, и в знойный воскресный день взбудоражил соседей странными обвинениями в адрес Сергея.
***
Сергей Сергеевич Беспокойников, из-за которого и поднялся весь сыр-бор в «царстве» «Дружба – 3», являлся внуком Дормидонта и сыном дочери Евлампиевича – Арозы Дормидонтовны. Сергей оправдывал свою фамилию на сто процентов. Это был крепкий, спортивный парень (весь в отца – Серёжку Беспокойникова, чьё «шило в заднице» вошло в поговорку в семье Веприняков). Такой непоседливый достался Дормидонту зять, что периодически хотелось нажать на кнопку «выкл» (если бы таковая у него имелась), чтобы замер человек хоть на несколько минут, а окружающие в это время могли немного перевести дух. Однако, несмотря на свою неуемность, Сергей Георгиевич Беспокойников был мужчиной крайне жизнерадостным, удачливым и надежным, за которым подчинённые были готовы идти хоть в огонь, хоть в воду. И что характерно, медные трубы, перманентно гудевшие при успехах зятя, не застилали ему ту область зрения, что отвечает за объективное видение ситуации. А ещё обладал Беспокойников быстрым умом и предпринимательской хваткой.
И подчинённые любили открытость руководителя, его прямолинейную честность. Любили его немудрящие шутки, не сильно отягощённые высокими материями. Кстати, и юмор, который так нравился коллегам, да и сам коллектив множества цементных заводов, разбросанных вокруг Ленинграда, а потом уже и Санкт – Петербурга, приносили семье Беспокойниковых – Веприняков неплохие доходы. Организованные усилиями Георгиевича предприятия позволяли не только жить, не опасаясь за благополучие семьи, даже в непростой, штормивший всех период 90-е, но и пристроить сынульку Серёженьку к семейному делу. Работал мальчик под незаметным, но неусыпным доглядом отца, и это вполне устраивало родителей.
Сам же парень, переняв некоторую часть отцовского домотканно-деревенского подхода к жизни и работе, одновременно хватанул в наследство и дедовский бесшабашный оптимизм, а еще Дормидонтовскую чудинку. В общем-то именно эта чудинка и привела к появлению пасквильного поста Ставра Водоползова в то злосчастное воскресенье.
Никому, кроме деда, Серёжа не открывал того, что изредка в его голове звучал колокольчиком звонкий девичий голос. Да и деду бы не открылся, если бы тот однажды, разомлев от чая с «малинишным» вареньем, сам не сообщил «по секрету» такую же особенность своей седовато-лысой головы. Так и жили, дед и внук, переглядываясь и посмеиваясь над голоском, слышимым ими при посещении дачи на бывших болотах Синявинских. Причём, если бы они хотя бы раз обменялись словами, которые звучали в их головах, то, думаю, лица бы их перекосило от изумления. Поняли бы, что слышат они одну и ту же девочку, которая говорит им одно и то же.
Самое интересное в воспитании младшего Сергея привнесли отношения дочерей Дормидонта и Казимира. Непонятно, как это произошло, но все сходились во мнении, что после рождения девчонок поменяли семьями. Ибо была Зоя Каземировна невысокой блондинистой хохотушкой, а Ароза Дормидонтовна молчаливо – задумчивой, могуче – спокойной богатыршей, переплюнувшей отца в росте на пару ладоней уже к семнадцатому своему дню рождения. Гордился Дормидонт Евлампиевич своей наследницей, уродившейся, как говорится, «ни в мать, ни в отца, а в заезжа молодца». Подкалывал Пржбыльского, говоря, что если бы не разные годы появления малышек на свет, провёл бы серьезное расследование в роддоме номер один, по поводу подмены младенцев. Казимир в ответ стандартно гудел, о мелочности друга, ухмыляясь в поседевшие усы. Была у него с растительностью на голове такая особенность: при темно-каштановых кудрях имел он усы абсолютно невообразимые, яркие, рыже – бело- черные, трёхцветные прямо надо сказать усы, которых стеснялся и довольно долго брил. Поступал Казимир так десятилетиями, только годам к пятидесяти смирился, и заколосились усы невообразимым «кандибобером», демонстрируя польскую (что было ясно из фамилии) принадлежность своего владельца. Густые, спускавшиеся по подбородку двумя узкими полосками, внизу они лохматились, развевались на ветру, придавая лицу разом не только польские, но и почему-то казацкие черты. Правда, в то время как лесник решился на изменение внешности, усы из ярко – рыжих потихоньку превратились седо-рыжие, а потом и просто седые, но это не портило Пржбыльского. Настоящего мужчину седина не портит, скорее украшает, подчёркивая мудрость. Правда, иногда старость приходит без мудрости (как в случае со Ставром Годиновичем), но ни к Дормидонту, ни к Казимиру это не относилось. Пржбыльский, сызмальства привыкший бродить по лесам, до последних дней сохранял молчаливую силу духа, тела и плавную величавость движений, так присущую лесникам и охотникам. А подвижный Дормидонт больше брал своей природной ртутной живостью.
Кстати, место, откуда начиналось то самое садоводство «Дружба – 3», отыскал именно Казимир. По каким-то своим внутренним отметкам нашёл ту самую поляну, где в начале осени проклятого сорок первого года зародилась их с Дормидонтом лютая, мужская дружба. Как уж смог Евлампиевич добиться разрешения построить на этой территории пару домов в тяжкие послевоенные годы, тайна, покрытая мраком. Но факт остаётся фактом – это произошло.
Как утверждала народная молва, Веприняк дошёл чуть не до самого товарища Иосифа Виссарионовича, который, усмехнувшись в усы, положил на лист прошения красную карандашную надпись «Быть по сему. Выделить участки. Сталин».
Так ли это было, или как-то иначе – вызнать теперь невозможно. Но первыми домами, появившимися в этих краях, стали два: добротный, бревенчатый, непромерзающий в самые лютые зимы сруб Казимира и воздушно – легкий, летний – Дормидонта. Так и жили друзья на опушке леса, рядышком с говорливо бьющим родничком, Пржбыльский – круглогодично, Веприняк – приезжая только летом. И достаточное количество лет стояло в будущем СНТ только два строения. Казимир Янович, как и до войны, служил здесь зимой и летом лесником, а воздушно-шарообразный Евлампиевич, приносился подобно доброй няне Мэри Поппинс с тёплыми весенними ветрами и, оттрубив жаркий сезон, утекал с дачи с первыми осенними дождями.
Так вот – воспитывался Сергей Сергеевич в двух семьях одновременно. Вепринякам – Беспокойниковым, конечно, сам бог велел, но принимали его, как родного, и Пржбыльские – Лилейниковы. Такой рос крепкий парнишка, жадной губкой впитывающий и обстоятельность гривастого деда Казимира, и начитанность его дочери (называемой мальчонком «тетя») Зои, и лёгкость отношения к жизни деда Дормидонта, скрытую силу матери да крестьянскую последовательность отца. Рос парнишка сначала тонкой былиночкой, но в подростковом возрасте развернул широченные плечи, подобно деду Казимиру, и начал зимой (если доезжал) и летом постигать мудрящую лесную науку. Любил он лес, как и Янович – всем своим молодым и горячим сердцем, взахлёб и безоглядно. А особенно любил его в снежные зимы, когда бегал по лесу на лыжах «Карелия», густо намазанных «лыжной» мазью по температуре.
Ох, уж это замысловатое «колдовство» над парочкой нешироких деревяшек. Первым делом, урвав в спортивном магазине лыжи, из абсолютно ровных нужно было превратить их в пружинящие. Для этого, сначала вымочив и «запарив» покупку над кипящим на плите ведром, просмаливать по всей поверхности канифолью, потом парафиновой (а лучше восковой) свечой, не пропуская ни одного самого маленького участка. Скреплять обе лыжины штатными пластиковыми креплениями, впихнув посредине пенопластовый прямоугольник. Потом хранить их в этом пружинящем состоянии, поставив в чулан или подвесив в коридоре. Возни со свежей парой лыж было не меньше, чем на пару вечеров. И это без постановки крепления и сверления дырочек под шипы в подошве лыжного ботинка. А уже непосредственно перед выездом на природу мазать остродефицитной чудом – урванной фабричной мазью «Висти» в разноцветных брикетах. Эдак, разгонишь с силою разноцветную мазь по лыжине и пробкой тщательно втираешь в дерево. И только затем ждёшь, когда перестанут таять на беговой поверхности снежинки – это говорит о том, что лыжи после натирания остыли и готовы к употреблению. С собой в карман нужно положить парочку мазей (одну – на период «потеплей», другую – на «похолодней») – вдруг температура поменяется. И есть у тебя в запасе при правильно нанесённой мази километров 10 – 15 нормального лыжного хода…. Ну уж за правильностью подготовки лыж и нанесения мази Казимир Янович следил тщательно.
***
Лилейниковой Зоя стала на третьем курсе Института культуры, выйдя замуж за мальчишку из параллельного потока библиотечного факультета. Неожиданно для себя девушка поверила в искренность его намерений, но в статусе жены продержалась недолго – обнаружив кардинальную разницу в поведении галантного жениха и официального супруга. Поначалу барышне казалось, что супруг – это самый внимательный и лучезарный человек, хорошо и вкусно шутивший, думалось, то так будет продолжаться всегда. Но, как впоследствии выяснилось, бурные жизненные испытания достойно пройти может не каждый. Вот и Славка Лилейников, поначалу бывший застенчивым и крайне положительным мальчиком, проболтавшись в общаге, приобрел одно крайне противное свойство. Пока в доме был алкоголь любой крепости – не мог он остановиться, не допив все запасы дочиста. Да, потом болел, страдал, клял себя, давал зарок «что больше ни разу», но сдержать своё обещание не мог. И ко второму году совместной жизни светловолосая, поблескивающая стёклами очков малютка-жена, обладавшая поначалу мягким характером – ушла к подруге Арозе в гулкую квартиру на Фонтанке. Но в результате краткого брака получила закалку характера, который после этой истории стал крепче стали.
Вот у дочери Дормедонта – Арозы всё складывалось гораздо лучше – и муж попался хороший, выпивающий только по большим праздникам, и сын родился бойким, ласковым, но к большому огорчению отца Сергея – единственным.
Так и воспитывали Серёжку Беспокойникова две любящие семьи до полного умопомрачения. Делали это строго, без поблажек. Но прыщущая на него «всенародная любовь» тоже давала себя знать. Сергей совместил в себе редкие качества – вырос не избалованным, но ощущающим себя настоящим «королём», что дома, что – в лесном хозяйстве Казимира. А ещё при активном потчевании разносолами хлебосольными родственниками парень всё же не превратился в маленького «борова». Чудное слово «метаболизм» не давало расплыться в животе, формируя в мальчишке крепкий костяк и рельефные мышцы.
Так что к девятнадцати годам спортивный пацан, выбравший себе стезю, кардинально отличную от отцовской и дедовской, закончил железнодорожный техникум. Тот самый, что когда-то был назван в честь «Васи Алексеева», но ко времени поступления в него Сережки, правда, утративший эту часть названия. И в лихом девяносто четвёртом году, окончил учреждение в феврале, а значит, попадал под весенний призыв, не дававший ему ни малейшей возможности поступить в институт тех самых Железнодорожников, коим так хотел стать молодой человек. Загребли его в военкомат профессионально и быстро. Не успев опомниться, попал он в пограничные войска, размещённые в славном городе Кандалакша…. Кругом сопки, грибов и ягод – прорва. Пейзажи казались ему похожими на дачные, а леса Кандалакши и Ленобласти воспринимались парнем как братья-близнецы. Погода, правда, поплоше, но ленинградцам к пронизывающими ветрами и дикой влажностью не привыкать. Это вот ребята из южных регионов страдали. Привыкший к сухому климату эпидермис на малейшую потёртость отзывался гнойником или незаживающей раной. Поэтому первый год акклиматизации сопровождался у волгоградцев, или жителей других, не болотистых мест постоянными походами в санчасть. Чего у ленинградцев, карелов и более северных людей абсолютно не наблюдалось. Был, правда, один весьма забавный случай и с более северным «бойцом». На этой истории хочется остановиться особо.
Уже на втором году службы Сергея Сергеевича к ним в часть попал настоящий оленевод. Реальный, практически как с картинки «житель крайнего севера», только что не в кухлянке и оленьих сапогах. Натуральный якут со странным именем – отчеством Айхан Сэменчикуола и незапоминающейся фамилией Иванов. Как успел объяснить сослуживцам раскосый, весёлый парнишка – Айхан (по-якутски) – «радость». А отчество было образовано от местного произношения имени Семён. Странное фио крайне развеселило писарей из штаба и молниеносной солдатской молвой разнеслось по всей части.
Так вот приключилась с тем самым Ивановым история, как говорится, леденящая кровь. Прибыл в Карелию представитель малой народности в команде, состоявшей из одного человека – его самого, под руководством дородного усатого прапорщика. Как водится, приехал парень не в банный день, и экипировка нового бойца Российских вооружённых сил происходила в строго индивидуальном порядке. Получив положенные: форму, исподнее, сапоги да портянки, Айхан избавился от гражданского костюма, уехавшего почтой на «деревню дедушке Бэргену» в посёлок с таким названием, воспроизвести которое членораздельно не смог сам капитан Баранов, в своё время отслуживший на восточных рубежах нашей родины, и, казалось, бывший привычным ко всему….
Так вот на третьей неделе совместного несения «тягот и лишений» стал по казарме при приходе в неё Иванова распространяться термоядерный дух настолько немытого тела, что рядом спящие солдаты, как по команде, поворачивались во сне на другой бок. Народ в казарме попался спокойный и наблюдательный, не сразу стал закипать и принюхиваться, но источник запаха был вычислен достаточно быстро. Айхан в этой истории долго оставался в тени, по причине обитания парня на одной из двухъярусных кроватей в положении «поближе к богу». При этом многие заметили, что интенсивность аромата снижалась после похода в баню, что было логично – бельё выдавали всем свежее. Несколько сглаженный и перебиваемый запахом хозяйственного мыла, на третий день совместного пребывания запах снова начинал струиться сверху, сгущаясь с каждым днём, подобно сапожной ваксе. Самый зоркий и измученный ночной «газовой атакой» карел Санька (здоровенный, с блестящими на носу очками), после недолгого наблюдения выяснил причину такого странного феномена.
Айхан – радостно собираясь в ту самую армейскую баню, получая свежее бельё и портянки до самого процесса помывки за три недели так ни разу и не дошёл, ловко пропадая вначале водных процедур и появляясь, как заправский джинн, к моменту сдачи грязного белья. Посовещавшись с близлежащими к «ароматному» воину сослуживцами и получивши на данное действо милостивое разрешение командира взвода сержанта Зенченко, ребята во время очередного похода в баню отловили оленевода и помыли его, используя солдатский напор и мощь измученных запахом, молодых организмов.
Эффект оказался потрясающий! Раскрасневшийся в бане, низкорослый рядовой упал на вечерней поверке в обморок и был отнесен на одеяле в санчасть. Через пару дней лежания в госпитале Айхан Сэменчикуола Иванов получил диагноз, полностью перечеркнувший возможность продолжения карьеры по военной стезе. Звучал вердикт просто угрожающе – АЛЛЕРГИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ НА ВОДУ. С таковым потрясающим медицинским заключением через два месяца лежания в изолированном боксе, вчистую комиссованный, поехал товарищ Иванов в якутский посёлок с невыговариваемым названием, радовать своим появлением родных. Отбытие бойца моментально сказалось на уровне стрелковых показателей части. Стрелком рядовой Айхан был отменным.
Жизнь в казарме, проветриваемой днём и ночью, после отбытия сына гордого якутского народа быстро наладилась и превратилась в устраивающую всех. И до конца своей полуторогодичной службы больше не было у Серёжки таких ярких врезавшихся в память воспоминаний. Кормили, конечно, плохо и последние полтора месяца питался Серёня «святым духом», булками из «чайной», да подножным кормом – коего этой осенью на близлежащих сопках было, ну просто завались. Уехал домой не первой партией, но успел добраться до первого сентября, пропустив, правда, в этот год поступление в вожделенный ЛИИЖТ, или как он тогда уже именовался СПГУПС. Стал студентом на следующий. А, закончив, оттрубил выпускник на железной дороге пару лет и в связи с практически полным её развалом был прибран отцом в заметно развивающийся бизнес производства цемента.
Мудро не поставив сына начальником, а заставив пройти все ступени процесса «снизу доверху», папа Беспокойников получил думающего, знающего все тонкости специалиста. Попробовав сына в организации парочки производственных площадок по лесам и весям Ленинградской области и оценив профессионализм отпрыска, отец постепенно стал отходить на заслуженный отдых, отдаваясь садоводству и огородничеству на даче тестя. Здесь Сергей-старший полностью применил свои хозяйственные навыки, тесть, правда, не дожил до этого момента, также как и тёща – мама Арозы. Супругу, как поговаривали соседи, Дормидонт забрал с собой в «места богатые дичью».
Так и шла Серёжина жизнь, в чём-то похожая на жизни всех детей, родившихся в первой половине семидесятых. Конечно, в каждой судьбе своя изюминка, но общая тенденция прослеживалась везде. По большей части это поколение застало своих дедов и бабушек, по полной хвативших все «прелести» Великой Отечественной. Героев, молчащих о своих воспоминаниях даже за рюмкой водки, поднимаемой за столом девятого мая. Не менялась ситуация и в скорбный день – двадцать второго июня. Предки праздновали двадцать седьмое января (День снятия блокады) с радостью и каким то неистовством, но никогда не рассказывали, ЧТО именно происходило на их глазах, в перерыве между датами начала и полного освобождения города. Блокада в памяти Сергея Сергеевича так и осталась словом, написанным большими буквами. На все расспросы о войне Дормидонт и Казимир вместе с жёнами отвечали лишь настолько общими фразами, что понять, а тем более пересказать их личные истории, допустим, в школьном сочинении было практически невозможно. И тут на помощь приходила Зоя Казимировна, работавшая в музее Блокады. Она давала столько разнообразной информации, что на сочинения и доклады хватало всему классу. И на все школьные годы.
В своё время Зоя сильно прониклась скупыми, еле проталкиваемыми сквозь зубы рассказами матери о страшной блокадной трагедии. Мама была немногословна, даже несмотря на то, что именно в это время так ярко загорелась их с отцом семейная звезда. А ещё больше и упрямее начала интересоваться дочка осадой города после выразительного молчания Казимира Яновича и Дормидонта Евлампиевича, любивших в памятные дни посидеть вдвоём за «адмиральским» чаем. Время они проводили без свидетелей. Но даже через двери было слышно, что говорили друзья торопливо и взволновано… Однако при появлении детей и внуков всегда моментально умолкали. Ежели кто не знает, что такое «адмиральский чай», объяснить это понятие достаточно просто!
Берутся два стакана свежезаваренного чая, обязательно в подстаканниках. Без подстаканников вся церемония становится блёклой и неинтересной. Так вот, отпивается глоток душистого, на травах заваренного чая, и доливается до стаканного ободка коньяком. И вся церемония повторяется до тех пор, пока весь объём в стаканах не будет наполнен чистейшим коньяком без малейшей безалкогольной примеси.
Научил Дормидонта Евлампиевича тонкой церемонии Николай Корнеевич со знакомой детям фамилией – Чуковский. Сын того самого Корнея Ивановича, который известен всем малышам нашей необъятной страны, как автор «Айболита» и «Бармалея». Дружили журналист и писатель с блокадной зимы. Дружба эта спасла великолепного переводчика «Острова сокровищ» и произведений о Шерлоке Холмсе от неминуемой гибели. Мало кто знал, что Николай Корнеевич служил на Балтийском флоте, участвовал в страшном Таллинском переходе и блокаду так же хватанул полную ложку бед вместе с родителями Арозы и Зои.
Однажды, засидевшись в гостях у Дормидонта, пропустил военмор Чуковский начало комендантского часа и решил не гневить судьбу возможной встречей с ночным патрулём. Оставшись в тесноте да не в обиде в гостеприимном доме приятеля, утречком Николай Корнеевич пошёл к себе домой. А подошедши, с ужасом осознал: нет у него больше квартиры. Да и самого здания, где она располагалась, тоже нет – фугасная бомба разметала его ночью как плохо утянутый стог сена. После этого, приняв дату события за второй день рождения, каждый послевоенный год, вплоть до своей скорой кончины, писатель присылал Дормидонту Евлампиевичу по ящику отличнейшего коньяку (КВВК) с обязательной благодарной запиской.
И ещё одним событием, повернувшим юную девушку-библиотекаря в сторону исследования блокадных событий, стала маленькая, синяя, квадратная обложка книги.
Книга, случайно найденная в библиотеке Дормидонта Евлампиевича.
Книга 1943 года издания, с падающим на обложке самолётом.
Книга Николая Корнеевича Чуковского «Девять братьев».
С дарственной надписью «Дормидонту, другу, отведшему от меня смертельную опасность! От автора – 1943 год».
Книга, написанная в блокадном городе, вручённая отцу писателем, вкупе с рассказом о чудесном спасении автора – окончательно заинтересовали Зою Казимировну и приохотили её к изучению сложной и страшной ленинградской темы. Навсегда приохотили.
***
Сергей Сергеевич же не настолько проникся темой блокады, он больше интересовался феноменом появления в дедовской и своей голове девичьего голоса, изредка беспокоившего обоих. И если железобетонный дед усилием воли перестал замечать это явление, то внук нервами и выдержкой был похлипче. По правде сказать, нервный был парнишка, беспокойный, с завихрениями. Увлекающаяся натура. Даже не так – увлекающаяся натура с инициативой. А дурная голова, как известно, ногам покоя не даёт.