Читать онлайн Гость бесплатно

Глава 1.

Проснувшись я не сразу открыл глаза, некоторое время я смотрел в темноту пытаясь найти там хоть кого-то, хоть что-то, найти подтверждение тому, что я не один и существует еще хоть что-то кроме моего дыхания. Но, сколько я не вглядывался в это ничто, сколько не напрягал слепые глаза, кроме океана черноты я ничего не увидел. Одно большое ничего. Не знаю через сколько времени я все-таки открыл их, может быть через десять минут, может через полчаса, но это и не важно: сегодня выходной день и мне некуда торопиться, а самолет вылетал только вечером. Первое, что я увидел, как видел уже много лет – кустистая верхушка длинной пальмы в открытом окне, она мерно покачивалась под океанским бризом отсчитывая подобно метроному мои минуты жизни: вперед-назад, вперед-назад и так до тех пор, пока ее плоть не треснет или не сгниет. Я глядел на её привычные очертания и пытался подавить волну мути поднимающуюся внутри – отравленный алкоголем организм бунтовал против этого прекрасного солнечного утра, наполненного яркими тропическими красками. Я перевел взгляд вверх, на раму окна, она была выполнена в традиционном туземном стиле и символизировала волны, в общем-то все исконное искусство на Далеких островах изображало либо океан, либо рыбу. Рама представляла собой коричневую планку, на которой группами нанесены волнистые насечки, пространство между этими волнами было слегка обожжено из-за чего создавалось впечатление будто они имеют глубину свойственную воде, а может это была грязь? Грязь, что скопилась за долгие годы без нормальной уборки? Я тяжело вздохнул от этой мысли. Мне не хотелось вставать: я понимал, что вслед за этим на меня обрушится головокружение и пока я буду идти к холодильнику, в котором должно находиться пиво, я настрадаюсь так, как не страдал Христос в страстной Четверг, но и валяться в постели весь день – не выход, хотя и звучало заманчиво, но нет. Поэтому я сел, сбросил легкое одеяло на матрас: я спал прямо на полу, и поставил ноги на деревянный паркет. Все было не так уж и плохо, маленькая комнатка не сильно кружилась, шкафы с книгами не грозили обрушиться на меня, а письменный стол заваленный книгами оставался неподвижным как скала – пока все хорошо. Мне стоило больших усилий включить все мускулы на ногах и встать, я покачнулся и ухватился за стенку после чего так и пошел: хватаясь за бетонную поверхность обернутую старыми, выцветшими зелеными обоями со все тем же узором волн. Мне пришла в голову мысль, что возможно страсть к океану переделалась от туземцев к прибывшим жителям материка как вирус, ничем иным нельзя объяснить это фанатичное желание везде вписать рисунки псевдоволн, или каких-нибудь рыб или в крайнем случае доску для сёрфинга. Пока я перебирал эти мысли, как грузчик перебирает тяжелые паллеты, я, внезапно для себя , добрался до кухни. Стол размещался на прежнем месте, застеленный газетой, которая должна предохранять от грязи старую, белую кружевную скатерть, купленную еще матерью во времена Альянса. На кухне солнце светило вполсилы: здесь меня защищало здание высокого отеля, и я осознал как же больно яркие лучи света лупили меня в комнате, они буквально выжигали мой похмельный мозг стремясь превратить в идиота без единой крупицы интеллекта, хотя , зачем я грешу на солнце если я сам этим активно занимаюсь, регулярно загружая в себя алкоголь.

Я сел на табуретку чтобы перевести дух, в центре стола, буквально посередине возвышалась бутылка водки, естественно пустая: я бы никогда не бросил недопитую. А вот таро я не убрал в холодильник, и оно скорее всего уже испортился на жаре, так что, его надо будет выкинуть и почистить новый клубень. Я повертел в руках бутылку, словно желая удостовериться в ее пустоте, на этикетке сиял от счастья кокос, нет, он был изображен без лица, но, то ли из-за моего состояния, то ли благодаря таланту художника, мне чудилось что кокос вот-вот улыбнется. Похоже похмелье понемногу отступало, потому что мозг начал позволять осязательным чувствам доставлять информацию в мой мозг: внезапно я начал слышать трели китайских соловьев, их посвистывания приятно услаждали слух, тела цветастых птичек мелькали в густых кронах деревьев очень быстро , так что, мне не удавалось толком их рассмотреть. Я был благодарен им за то, что они разогнали мое одиночество хотя бы на секунду, выгнав из меня этого вечно голодного зверя, который, пользуясь моей слабостью и тем, что я оказался на этом свете совершенно один, день за днем истощал меня и потихоньку поедал мою душу. Многие люди даже не подозревали о его существовании, не ведали о нем, ибо всегда находились среди себе подобных, но к некоторым, таким, например, как я , тем кто оказался лишен теплоты общения, он приставал как паразит к несчастному животному, и если уже он впивался в тело, то больше никогда не отпускал, никогда. Он ел и ел, с наслаждением откусывая куски от невесомой материи души, с жадным чавканьем переваривая её и заполняя освободившееся место своими уродливым телом. Люди подспудно ощущали, что человек болен этим зверем и начинали обходить его стороной боясь заразиться, и таким образом несчастная жертва попадала в порочный круг: чем сильнее становился зверь, тем более она была одинока и тем сильнее становился зверь. Внезапно я понял, что моя голова клониться к поверхности стола, я вскинулся и огляделся не понимая спал я или нет. Наверное все-таки спал, ибо за окном стало немного светлее, жара усилилась, а птицы попрятались в тени деревьев от обжигающей теплоты летнего Солнца. Да и мое состояние стало немного получше, значит скорее всего я спал. Я перевел взгляд на настенные часы, они представляли сбой достаточно сложную конструкцию: два слона стояли на задних лапах и на изогнутых петлей хоботах держали солнечный диск, внутри которого кроме цифр размещался портрет низама прогрессивного княжества Хайдерабад. Эти часы долгое время являлись единственными на всех островах поскольку представляли собой уникальную, ручную работу: низам лично вручил их отцу в конце 70-х за победу над малярийными комарами, которые каждый год убивали и калечили тысячи его подданных. «Прогрессивное княжество Хайдерабад», звучит конечно умопомрачительно, ибо как нас учили в Альянсе феодализм и прогресс сменяют друг друга, но не могут сосуществовать в рамках одного государства. Но, Индия дала массу подобных исключений, после того как англичане ушли оттуда, там появились и прогрессивные монархи, и радикальные рыночники, и практически фашистские государства, и исламские теократии, и племенные державы, в общем, субконтинент стал настоящим раздольем для социологов, которые уже тридцать лет изучают происходящее фонтанируя потоком диссертация и книг. Опять меня понесло куда –то в сторону, я поправил майку, пытаясь натянуть ее на свой выпирающий живот – ничего не получилось, ну и ладно. Подошел к старенькому холодильнику, открыл дверь и взял бутылку дальнеостровского пива, руки почти не дрожали, хотя в голове все еще плескалась какая-то тошнотворная муть. Я поставил бутылку на стол, капли влаги стекали на газету образуя мокрый кружок под стеклом. Долго искал открывалку, пока не понял, что она лежит на табуретке, задвинутой под стол. Наконец –то я смог сделать долгий глоток, пиво легко полилось в глотку – вкусный яд взбодрил меня, сознание быстро прояснялось, определённо, я начал приходить в себя, а краски вокруг стали приобретать нужную яркость и насыщенность , теперь жизнь походила на то жалкое подобие, которое я имел уже много лет. Допив пиво, я выбросил бутыль в мусорное ведро, оно оказалось уже полным и поэтому протестующе позвякивало в ответ на мои попытки добавить ему груза.

Надо было собирать сумку для вечернего перелёта, но мне было лень, потому что стало хорошо и не хотелось нарушать это состояние бытовой возней, я снова сел на табуретку и глаза мои начали блуждать по расстеленным газетам: цифры, столбцы , графики, строчки, колонки, все поле стола покрыто знаками в которых я пытался найти систему, глаза мои искали парные одинаковые цифры, две гласные подряд в одном слове, круглые цифры, нечетные числа, последовательности. Я искал, все глубже погружаясь в это черно-белое море, напрягая глаза, шевеля губами. Нет, все, стоп. Эта детская игра, с помощью которой я убивал время в школе на переменах, когда торчал в одиночестве у окна, сейчас мне не нужна, она вообще больше никогда не нужна, эта пустая забава лишь заставляет думать о ненужном и искать ничего не значащие совпадения. Родители в детстве несколько раз замечали, как я надолго замирал над книгой или газетой, жадно шаря по страницам и радостно сообщая им о своих находках, в конце концов их это испугало, и они отвели меня к врачу, но тот сказал, что не надо волноваться: мальчик слишком старательный, умный, и такое поведение является побочным продуктом деятельности очень живого ума. По его предложению вместо голых цифр и строчек, я стал заниматься рисованием и постепенно это привычка разыскивать везде, где только можно-то закономерности сошла на нет, но она снова вернулась после смерти родителей, и усиливалась после обильных возлияний. Для того, чтобы отвлечься я быстро принял душ, растер себя полотенцем, подумал о том, что, надо бы сходить в корейский бар и выпить пару кружек перед вылетом. Взял темно-коричневые брюки без стрелок, осмотрел их на предмет дырок, особенно долго вертел их заднюю часть, у меня уже давно появился параноидальный страх оказаться в штанах порванных в районе попы с торчащими оттуда трусами, поэтому даже когда я шел по улице, то незаметно, по крайней мере хочется так думать, трогал себя за зад проверяя целостность ткани. Рубашку накинул черную, очень свободную, в ней я казался не таким толстым, застегнув ее на пару пуговиц я повертелся перед зеркалом и понял, что рубаха не сильно помогает: живот все равно заметно выпирал, что на фоне впалой груди и лица, которое бы подошло йогу или аскету, систематически морящему себя голодом, смотрелось еще более не эстетично. Хотя, в самом деле, что я хочу? Мне пятый десяток, спортом я уже давно не занимаюсь, много пью, ем черте что, вот и результат. Глупо желать быть красивым, стройным, когда ничего для этого не делаешь, хотя сейчас на этой идее начали делать большие деньги: в телевизоре все забито рекламой чудо-таблеток гарантирующих мгновенное похудение, в телемагазинах крутят видео с уникальными жировытрясающими тренажерами дающими быстрый результат, а на улицах раздают брошюрки со всякими целебными водами, волшебными ягодами, все они также обещают, что вы сгоните жир без усилий. И надо отметить это отлично продается, мой коллега по работе – один из садовников, иногда брал на реализацию чудо-ягоды для похудения и, по его словам, они расхватывались быстрее чем шлюпки на тонущем корабле. Такая наивность была простительна людям в первые пару лет после гибели Альянса: в те годы на народ обрушился вал доселе невиданной рекламы, и неиспорченные потоком информации люди верили всему и покупали все что предлагали, надеясь получить обещанный результат. Однако прошло уже пять лет и пора бы народу поумнеть, но люди продолжали покупать всякую дрянь.

После недолгой борьбы, я застегнул последнюю пуговицу на животе и был готов к торжественному выходу. Но перед этим я ненадолго присел на приставушке в гостиной, дабы перевести дух: в голове еще немного шумела похмельная муть. Бросив взгляд на пол в комнате, я заметил по углам скопления пыли, в центре коридора, ведущего из кухни в комнату ее не имелось вообще, а вот с боков все покрывал тонкий белесый слой и чем ближе к стене, тем он толще. Это крайне обидно, ведь я в свое время выкинул из комнаты диван и пару тяжелых кресел как раз для того, чтобы легче убирать комнату от грязи, забивавшей мои астматические легкие, но не получилось. Впрочем, сразу после смерти родителей у меня имелось много подобных идей по изменению своей жизни, я не желал сдаваться и хотел бросить вызов судьбе уверяя себя, что я смогу преодолеть эти потери, смогу жить не смотря на содеянное и стать от этой борьбы только сильнее. Совсем, как в фильмах категории Б, где сначала герой боевика много получает по морде, потом много тренируется, а потом много дает по морде врагам, которые раньше давали по морде ему. Меня хватило на пару месяцев, в течение которых я регулярно убирал квартиру, занимался спортом, сел за докторскую диссертацию и даже попытался найти себе кого-то. Я не знаю, что точно случилось, что послужило толчком к обратным переменам, ибо все произошло так медленно, постепенно, незаметно, это походило на то, как вода точит камень: по микрону срезая с него слои до тех пор, пока не пробуравит в нем канаву для своего тока, однако пока ты смотришь на бьющуюся о твердую поверхность воду ты не видишь как она прорубает могучее тело булыжника, должно пройти много времени и только тогда ты сможешь заметить перемены. Вот также и в моем случае, нельзя увидеть четкий момент, когда же я сломался, когда опустил руки и понял, что не хочу бороться за … да, ни за что я не хочу бороться, когда осознал, что мне на все наплевать, включая мое будущее. Просто я стал чаще выпивать, реже убираться в комнате, хуже есть, чаще пить таблетки для больного живота, чаще-чаще-чаще, и вот в итоге я там, где я сейчас нахожусь: похмельный мужик с толстым пузом, дожидающийся момента, когда же наконец можно будет снова нырнуть в алкогольную нирвану. Хотелось бы обвинить в этом кого-нибудь: родителей, общество, Бога, страну, дабы от осознания того факта, что я не виноват в продолбанной жизни мне стало легче, но нет, не получается найти крайнего, и все упирается только в меня. Только в меня.

Выйдя за дверь, на лестничную площадку я замечаю, что пуговица на животе расстегнулась и из черной материи буквально светится мое бледно-белое пузо, в ответ на этот вызов я втягиваю живот и снова застёгиваю несчастную пуговицу. Когда я спускаюсь с четвертого этажа, обувка едва отчетливо шаркает по гранитным ступенькам, после чего эхо начинает шелестеть по пустой лестничной площадке, но вскоре ему это надоедает, так что оно быстро засыпает. Между вторым и первым этажом, на окне, я вижу замечательный натюрморт, состоящий из одного пластикового стаканчика, одной бутылки водки, одной бутылки пива и одной банки консервированных мидий, забитой окурками. Окурки наталкивают меня на мысль, я шарю в поясной сумке и достаю пачку сигарет, странно, я ведь совсем забыл покурить дома, делаю затяжку и по телу пробегает волна невероятного наслаждения –первая сигарета за день самая вкусная. Я прогоняю дым через легкие и думаю кто бы мог набросать эту картину, дом у нас богатый и вроде бы некому и не за чем вот так ошиваться в подъезде: здание построили специально для научных работников еще в пятидесятые годы во времена Второго, впрочем сюда заселяли не только морских биологов или ботаников высшей категории, но и работников торговли среднего звена и младших начальников из Объединения Свободных Трудящихся , получалось что, для мужей науки наш район на наветренной стороне острова становился высшим достижением, а вот для торговцев и руководителей Объединения – это являлось лишь первым шагом в долгом пути к роскошным вилам на подветренной стороне Большого острова, где было меньше дождей, меньше сырости и больше солнечных дней. Так что, народ здесь жил вполне интеллигентный и пока еще не опустившийся. Сигарета обжигает пальцы, и я резко, почти истерично засовываю ее в воняющую гарью банку из-под мидий и умудряюсь испачкать пальцы пеплом. Иду вниз, где на первом этаже меня ждут ряды синих почтовых ящиков, их немного потому что в доме четыре этажа и три квартиры на каждой площадке. Из всех ящиков торчали уголки желтой бумаги, я потянул за один из них, это оказалась реклама очередной христианской секты, после крушения Альянса они буквально наводнили все города и поселки заманивая в свои ряды неискушенную религиозными посулами публику, да, в этом обращении прямо и четко обещают небеса, стоит лишь прийти и послушать короткую лекцию. Я засовываю бумажку в соседний ящик – пусть у соседей станет вдвое больше благодати.

На улице меня встречает яркое солнце, солнцезащитные очки я забыл дома, поэтому первые мгновения я, то щурюсь, то моргаю, пытаясь приспособиться к вот такой вот страшной зиме 1995 года. К счастью в эти минуты я не ударился ни о чей автомобиль и ни на кого не налетел. Вскоре глаза привыкают, а слезу подсыхают, и я направляюсь к корейскому бару, на островах только корейцы и вьетнамцы варили действительно хорошее пиво, а то что производили на заводах бывшего Альянса – это тихий ужас. Я бодро шлепал по натуральным камням, которыми были выстланы почти все тротуары островов, мне очень хотелось зайти куда-нибудь в тень и немного посидеть поставив босые ноги на этот холодный камень, чтобы сердце перестало так сильно биться, однако я решительно двигался к бару не обращая внимание на желание организма сохранить свое здоровье. Пройти требовалось всего- то два квартала четырехэтажек и пару здоровенных отелей, один имел ступенчатую форму и походил на два лестничных пролета поставленных друг против друга, а другой построили в виде улитки, почему-то у на островах отели строили либо так , либо этак, хотя на материке здания гостиниц и отелей имели гораздо больше вариаций. Я подозреваю, что тут дело в личной пристрастности Второго, который часто приезжал на Далекие острова отдохнуть и вероятно ему очень понравилась форма первых гостиниц: ступенчатая пирамида и улитка и поэтому, дабы не огорчать повелителя строители принялись штамповать отели в его любимом стиле, причем без исключений. Идти до бара было недалек и я надеялся не вляпаться какую-нибудь демонстрацию, но не удалось, впрочем чего тут удивляться, на кануне выборов в дальнеостровной парламент сторонники неживого теперь Альянса, активно протестовали против попыток дальнеостровной партии, которая судя по всему получит большинство в парламенте Островов, добиться максимальной автономии от материка, поэтому во всю мощь своих легких демонстранты возражали против преступных намерений дальнеостровных. А с другой стороны можно ли их за это винить? Можно ли их винить что даже спустя пять лет после роспуска Прогрессивных республик они не смирились с этим фактом? Для того, чтобы привыкнуть к новой работе человеку требуется пара месяцев, для того, что бы научиться ходить на протезе – пару лет, а сколько нужно лет, дабы принять тот факт, что твоей страны больше нет, а значит нет и планов, мечтаний, надежд, а часто и будущего, ведь в новом обществе не только появилось очень много новых и многообещающих перспектив, но и огромное количество лишних вещей: оказалось, что не все прогрессивное из Альянса можно взять в новый мир, чем-то пришлось пожертвовать, в том числе и людьми. Смогут ли они когда –нибудь принять перемены и перестать быть сэлами – свободными людьми Альянса и стать кем-то новым? И возможно ли это в принципе? Или они никогда не станут жить новой жизнью, а значит потребуется смена поколения прежде чем страну перестанет трясти от перестройки на новый лад? Проходя сквозь демонстрацию я трусливо взял пару листовое, отчаянно желая чтобы со мной не заговаривали и не втягивали в споры. Вероятно, в тот момент я молился правильному богу, потому что демонстранты не обратили на меня своего внимания и не прижали к стенке, дабы заагитировать до потери сознания. Выскользнув из толкучки я в почти пробежал высокий отель, отбрасывающий тень прямо на лучший пляж на Земле, обогнул его и нырнул в полуподвальное помещение корейского бара под названием «Иван». Здесь меня встретила неземная прохлада, я с наслаждением глубоко втянул кондиционированный воздух и зашмыгал носом. Бар, как и полагается всем барам, представлял из себя полутемное помещение, с довольно низким потолком, наверное, это сделано для того, чтобы клиент задавленный клаустрофобией начинал больше пить, дабы избавиться от страха быть раздавленным. Столики стояли довольно тесно, стены украшены какими –то абстрактами узорами нанесенными прямо на штукатурку. В целом помещение, не смотря на свои маленькие размеры и некую зажатость, умудрялось дарить ощущение уюта, при этом, оно почему-то не несло на себе ни малейшего следа корейской культуры, я как-то спросил у Ли почему так, на это он ответил, что корейской культуры ему хватает и дома и он хотел бы от нее отдохнуть. Мне и с сэлами-то всегда не просто общаться, что уж говорить о представителях другого народа, поэтому я не стал выяснять, что он имел в виду.

При виде меня Ли улыбнулся, ну еще бы, ведь как клиент я настоящее чудо: пью много, плачу исправно, долго не засиживаюсь, не пристаю к нему – просто сижу, забившись в дальний угол барной стойки. Вот и сейчас я, я быстро взял два бокала и сел в свой темный закуток, некоторое время повертелся на высоком, круглом стуле, после чего залпом прикончил половину бокала, в голове стало значительно лучше, спокойнее, расслабление , полностью исчезла давящая тяжесть и тошнота. Еще пару раз пригубив очень вкусное и очень дешевое пиво я оглядел бар, так как сейчас разгар рабочего дня, то он стоял пустой, почти, только один, центральный столик оказался занят, за ним сидело три отлично одетых человека: шикарные костюмы, отблески золотых часов, золотые же персти с большими камнями, я не видел, но ботинки наверняка из кожи какой-нибудь редкой и вымирающей твари. Почему-то сразу после развала Альянса так называемые новые богатые, стали копировать стиль одежды у обеспеченных иракцев, те совмещали светскую европейскую одежду – достаточно строгие европейские костюмы, с типично восточной роскошью, и, при этом, они не ограничивались дорогущими часами и перстнями, они протыкали костюмы золотыми булавками, выставляли на показ золотые цепи и пряжки ремней, в целом это выглядело очень аляповато, но вот нашим богачам это почему-то понравилось и они уже много лет так одеваются не только внутри страны, но и за границей, позоря тем самым всех жителей Нового блока. Компания довольно громко переговаривалась, нет они не орали в хамской манере господ привыкших не считаться с окружающими холопами, как это делали нынешние бандиты, высшие чиновники администрации островов или пьяные полицейские, но разговаривали чуть громче чем надо, вероятно это происходило из желания похвастаться, ибо хоть аудитории у них и не имелось, вернее была , но такая, ради которой и не стоило напрягаться: в виде пузатого дядьки в темном углу и бармена-корейца с лицом донельзя уставшего Будды, но в силу привычки они стремились произвести впечатление на Вселенную. Кажется, бизнесмены разговаривали о какой-то удачной земельной сделке: они купили изрядный кусок земли в предместье Каманска на подветренной стороне. После этого я напрягся, изрядно пригубил и решил прислушаться, ребята меня не подвели и все громко и четко рассказали: они приобрели поселок Морской-5 у разорившегося риелтора буквально за гроши, здания в поселке являлись старыми, построенными либо в конце правления Первого, либо когда Второй только-только пришел к власти т.е. лет сорок назад, но не в них была ценность, а в земле ибо из Морскго-5 открывался шикарный вид на огромную бухту, также к поселку прилагался широкий пляж с белоснежным песком, над которым нависали кроны пальм дававших умиротворяющую тень во время жары и временами бросающих кокосы на головы неосторожных отдыхающих. Бухта имела форму половины овала, в длину метров четыреста, так что можно было совершать довольно продолжительные прогулки из одного конца в другой. Я помню как во времена моего детства мы почти всем поселком приходили на берег перед закатом, смотрели на заходящее Солнце, а после жарили шашлыки из рыбы, а по праздникам из дорогого мяса, помню как общались с соседями, как отмечали дни рождения или повышения, как говорили с другими без цели и без корысти, просто ради того, чтобы узнать как дела у другого человека, как его здоровье, какие планы. В Морском-5 находилась дача нашего деда, которую он получил за заслуги перед Альянсом, еще в годы правления Первого. В девстве мы постоянно туда ездили, но став постарше стали кататься реже, дела-дела.

После развала Альянса отец тяжело заболел, толи сказался возраст, то ли, как бы это цинично не прозвучало, он понял, что в новой стране он не сможет жить также хорошо как при Альянсе, ибо в Новом евразийском блоке не требовались ученые-биологи типа него, да и учителя, библиотекари, инженеры тоже оказались выброшены на обочину жизни, тогда появился спрос на разного рода менеджеров и продавцов – чтобы сподручнее торговать наследием Альянса, а на полученные деньги покупать всякое дешевое барахло из Ирана и Индонезии. Нам требовались дорогие лекарства, не для лечения, вряд ли от тоски и отчаяния охвативших отца имелись таблетки, а для облегчения страданий, очень дорогие лекарства, поэтому нам пришлось продать дом в поселке. Я помню того покупателя: богатый мужчина с Сахалина, очевидно он сделал деньги на рыбе или нефти, или на том и другом, и теперь решил вложиться в землю Далеких островов, это и вправду был крайне ликвидный товар – всем хотелось оторвать кусочек вечного лета. Мы тогда находились в растерянности, а этот мужчина имел большой опыт по выбиванию из людей того, что ему нужно, в тот раз ему требовалось купить подешевле, и мы продали дом за гроши. Нет, он не угрожал нам, не применял ничего криминального, хотя уже в последние годы Альянса преступность на островах скакнула в космос, ошеломив привыкших к спокойной жизни сэлов, однако он ловко воспользовался нашим отчаянием учуяв его как хищник чует самое слабое животное в стаде – своим вкрадчивым, но напористым голосом он убедил нас в том, что лучше для него , а не для нас. Мы купили нужные препараты, но это не сильно помогло: отец протянул еще полгода, и вероятно все это время я убеждал себя, что продажа того стоит, что нас не обманули, ведь с отцом-то все в порядке, но после его смерти пелена спала с моих глаз и я осознал, что же на самом деле произошло. Я не стал искать этого человека и выяснять отношения, я понимал, что он раскатает меня в тонкий блин и даже не заметит, наоборот своей жалкой попыткой разобраться я доставлю ему удовольствие, так как дам повод самоутвердиться, вместо этого я применил свои знания. В это время Институт Биологи где я работал походил на человека только что, незаметно для себя принявшего сильнодействующий яд: он еще дышал, с виду выглядел вполне здоровым, даже шутил, но на самом деле он был мертв, также и здесь, огромное здание в Сахаровске каждое утро продолжало исправно поглощать толпы ученых и администраторов, его стены стояли крепко, вечером зажигалась веселая иллюминация радующая глаза прохожих и туристов, но, на самом деле оно являлось живым трупом, поскольку каждый месяц нам срезали финансирование, долги за коммуналку росли, люди перестали ездить на международные симпозиумы и в экспедиции, словом мы не жили , а доживали. Однако остатков дыхания хватило для реализации моего плана: я заказал во Всеамериканских штатах огромный груз лягушек коко, причем сделал это в долг используя репутацию нашего знаменитого на весь мир института. Когда груз привезли , я за пару бутылок для охраны и бижутерию для жены завхозы вывез ящики с грузом из института. Наняв какого-то мужика приехал к Морскому -5, вытащил вместе с ним лягушек, после чего разбил стенки и выпустил коко в окрестности поселка . Остатки ящиков я собрал и забросил в овраг. Коко- маленькие лягушки ставшие настоящим наказанием для риелторов Флориды, ведь не смотря на свои размеры в брачный период они орали так истошно, что буквально обнуляли цены на недвижимость там, где поселялись эти твари. Я надеялся на такой же результат. Но, после того как я выпустил лягушек я лишь раз приехал к Морскому-5 разведать обстановку. Странно, решил отомстить за отца, а в итоге забросил уже начатую месть, что это говорит? Что мне было плевать на отца, и я сделал это ради себя, из-за того, что тот сахалинский богач украл мое девство, заключенное в этом белом домике? Но даже если и так, даже если мне все равно на отца, и я делал это ради себя, то ради себя я мог бы выяснить: удалась ли моя месть или нет? Ведь так? Тем не менее я этого не сделал, я начал пить, закрутился на новой работе и практически забыл о своем плане с лягушками, отодвинув его в дальние уголки сознания. Может это значит, что я неудачник ничего не могущий довести до конца? Меня хватает на то, чтобы завестись, загореться и начать дело, но нет сил его завершить и пожать результаты. Впрочем, как оказалось это дело я успешно закончил, только радости никакой, что знал, что не знал – все едино.

Я допил второй бокал, задумчиво повертел его в руках размышляя не заказать ли еще, но нет, уже подошло время собираться в дорогу, а еще нужно успеть завезти медикаменты тете Люде в церковь, так что, пора, пришел час прощаться с Ли, и идти домой. Я расплатился с ним несколькими мятыми бумажками, которые безуспешно попытался распрямить на барной стойке перед тем как вручить ему, почему-то у меня все мнется: и деньги, и даже новая оглаженная одежда через мять минут выглядит так, будто я в ней спал несколько недель подряд. Буркнув «пока», я вышел на улицу в мир трезвости, солнце все еще светило на полную мощь, ветер по-прежнему дул со стороны океана, своей морской свежестью он прочищал мои мозги, помогая сосредоточиться. Чтобы не встречаться с демонстраций я решил обойти здание со двора, а потом двинуться домой другой, более дальней дорогой. Я проходил мимо решетчатых заборов ограничивающих пространство домов и бетонных плит огораживающих госуреждения, и всюду пробивалась зелень: вьюны оплетали решетки, а через бетон свешивались толстые листья растений. В городе до сих пор старались следовать стилю городского ландшафтного дизайна заданного при Втором: закрывать растениями грубые бетонные стены , решетки, заборы и прочие неэстетичные искусственные конструкция, поэтому-то наши Далекие острова самая лесистая территория во всем Новом блоке, а то и в мире. Надо отметить, что в плане озеленения, Альянс был впереди планеты всей и его решения для городов намного определили Запад, за это надо сказать спасибо Второму, которому очень нравились сады: во всех городах разбивали грандиозные парки, бульвары, променады, зеленые набережные, в общем сажали деревья где только могли, что очень позитивно сказалось на городской экологии. В кинотеатрах и по телевизору крутили передачи и ролики о пользе городского озеленения и люди полюбили природу, многие на добровольных началах ухаживали и развивали городские парки, даже садовые товарищества в пригородах, стали разбивать у себя чисто декоративные сады, хотя уж там-то, людям зеленью должна была надоесть по самую макушку. Новая столица Альянса – Город Развития и Процветания, мало походил на типичный урбанистический центр двадцатого века, скорее на группу зданий разбросанных по лесу, тонущих в лугах, полянах, цветах, кустах, прудах, траве, водорослях, речках, через эту красоту проходила система легкого электрического метро, я был там пару раз, как и почти любой житель Альянса, и он произвел странное впечатление, положительное ,но необычное, ибо казалось, что ты забрел в натуральную чащу, где ты лишний. После крушения Альянса мода на сады не умерла, а наоборот приобрела вторую жизнь: новые богатые просто с ума сходили, пытаясь построить парк круче чем у Второго и у соседа, чего только они не придумывали, и спасибо им за это иначе бы у меня не было работы.

Когда я добрался до дома, во дворе стало полюдней, мамашки гуляли со своими отпрысками, а перед подъездом, чуть ли не забираясь друг на друга, поскольку при Альянсе не сильно заботились об автовладельцах и не делали во дворах много места для машин , стояли корейские авто, была даже немецкая, красивая, яркая, блестящая. Я некоторое время поблуждал по одиночным бликам, отблескам, солнечным зайчикам, пересекающим поверхность отполированного автомобиля. Я поднялся на свой этаж, завалился в квартиру и сел на кухне, чтобы отдышатся после подъема. Закурил, пуская во все стороны дым как древний паровоз , прошел в комнату и включил телевизор, пробежался по каналам, но ничего путного не попадалось, шли новости, но они с приходом нового правителя избранного на западный манер – всеобщим голосованием, начали приобретать знакомые альянсовские черты: все в мире плохо и только у нас как в раю, пока эта перемена не слишком бросалась в глаза, но тенденция на лицо. Я быстро пролистал большой взрыв на Цейлоне, пятьдесят девятом, неофициальном Всеамериканском штате, где тамилы атаковали американскую военную базу , потом прослушал сообщения о чудовищном росте преступности во всеамериканских штатах и об кокаиновой эпидемии раздирающей страну, затем мне рассказали как Европа деградирует и разлагается от роскошной жизни, даже высокое экономическое благосостояние людей, умудрились припадать как что-то плохое. Спустя пару минут я понял, что занимаюсь всякой фигней лишь бы оттянуть момент сбора сумок и отъезда, со мной так всегда бывало: когда предстояло сделать что-то важное, пусть даже оно и принесет мне радость, я все равно находил ненужное занятие, выдумывал поводы лишь бы момент отъезда наступил попозже – я боялся будущего вне зависимости от того, что оно мне обещало. Затушив сигарету я первым делом поставил перед выходом два пластиковых баула набитых лекарствами, по пути в аэропорт их надо забросить тете Люде, в госпиталь при церкви. Следующим шагом стало суетливое запихивание вещей в мой походный чемодан, к счастью во времена Альянса я много ездил и приобрел привычку хранить свою одежду для поездок в отдельной секции шкафчика, поэтому я просто выхватывал оттуда то, что мне нравилось и бросал в чемодан. В итоге получилось три сумки которые в один присест мне не донести, я набрал по телефону службу такси, и пока машина ехала, отнес багаж на первый этаж, на улицу.

Такси было новым, но из-за того, что машину сделали во Вьетнаме она уже сойдя с конвейера выглядела так словно прошла две мировые войны и с трудом выжила. Водитель-вьетнамец, они держали все автоперевозки на островах, помог мне забросить сумки в багажник, и мы поехали в на окраину города, в церковь. Сахаровск, как и все города на островах, был растянут вдоль побережья и совсем чуть- чуть забирался вглубь, причина заключалась в том, что острова располагались на вулканах и поэтому строить в глубину означало подниматься на высоту, а это крайне неудобно, нет не для строителей, а для жителей, ибо постоянно бегать вверх – вниз это не самое захватывающее занятие в мире, тем более для стариков. Поэтому мы преимущественно ехали вдоль побережья, в основном по дворам, но иногда выезжали на Морской проспект – прямую стрелу вдоль океана, он представлял собой двухполюсное шоссе, посередине разрезанное лесопосадкой и с боков стиснутое белоснежными мраморными тротуарами, обилие зелени помогало сгладить искусственную симметрию дороги , благодаря чему вид из прибрежных отелей не сильно портился. Я смотрел на туристов, радостно улыбающихся и слегка ошалелых от невероятной красоты нашего острова, они постоянно вертели головами, то и дело щелкали фотоаппаратами, у некоторых на шее болталась целая гирлянда фототехники, естественно многие из них носили искусственные ожерелья из цветов, в которых и фотографировались. Даже не смотря на то, что я всю жизнь прожил здесь, и вроде бы, должен привыкнуть к здешним пейзажам, я все равно прекрасно понимал охи-вздохи иностранцев приехавших к нам в гости, меня самого нет-нет да и охватывал невероятный восторг от вида заката на фоне безбрежного океана, или я застывал глядя на игру света на полуденных волнах наблюдая как солнечные лучи небесными копьями пронзают очередную волну, оставляя на мете проколов лишь яркие блики, или взойдя на тропу идущую вдоль вулкана я не мог надышаться свежим запахом леса, а мои глаза расслабленно блуждали по бесконечной зеленой стене обступавшей со всех сторон, и очень часто меня пленяла игра волн на черном вулканическом песке, я смотрел как угольные песчинки в прозрачной воде складывали все новые и новые узоры, только для того, чтобы через секунду распасться и начать писать картину заново .

За этими размышлениями я доехал до церкви, ее золотистая луковица с крестом ярко сияла на солнце, указывая где страждущим можно облегчить душу. Таксист взял с меня деньги, помог вытащить сумки и уехал, все это он сделал молча, но мне и не нужны любезности от других людей, главное, чтобы не мешали, а он вот, даже помог с сумками. Далее , обливаясь потом и проклиная все на свете, особенно жару и солнце, которыми я пять минут назад так восхищался, я понес огромные баулы в хозпомещение притулившееся рядом с церковью: в двухэтажном здании располагалась небольшая мастерская по иконописи, известная кстати на весь Альянс , ибо тут работало не мало талантливых художников писавших иконы в уникальной, дальнеостровной манере, некоторый считали ее вычурной и вульгарной, годящейся только на потеху толпе, которая кстати обожала наши иконы, также тут размещалось общежитие, а в подвальном помещении, находилась больница для паллиативных пациентов, кому уже ничто не могло помочь, даже Бог. Всего там имелось 15 палат, но и этого на мой взгляд было очень много, да и одной на самом деле более чем достаточно, ибо концентрация отчаяния и боли которые исходили из каждой двери палаты превышали возможность человеческой психики переносить ее, особенно если это были дети, зрелище ребенка с шеей распухшей от раковой опухоли , которая превышала толщину головы, лишало душевного спокойствия на многие дни. Иронично, спускаясь в место, где умирают люди, но жалею себя, хотя может так оно и должно быть, и на самом деле мы находясь с умирающими больше переживаем не за них, а именно за себя, за то, как мы теперь будем жить лишившись того, кто нам был дорог или просто за то, что они –то умрут, а нам еще жить и страдать? Тетя Люда находилась в небольшой комнатке оборудованной под склад, высокие полки зажали в угол крохотный столик, за которым она и сидела: склонившись над лампой она что-то читала, я кашлянул и сипло поздоровался, мой голос слегка сел. Увидев меня она радостно улыбнулась, поинтересовалась моим самочувствием, расспросила чем я занимался в последние месяцы, я отвечал сначала скупо , потом немного разговорился, она наверняка почувствовала запал алкоголя , но ничего не сказала, за что я был ей благодарен, ибо лекций о вреде спиртного мне не требовалось. Я вообще много за что благодарен ей, особенно за то, что она помогала мне ухаживать за умирающей в городской больнице матерью, своей лучшей подругой. Она обтирала ее влажными салфетками, мыла волосы, переодевала, подтирала, надевала подгузники, в общем, делал все вещи, которые не делал задолбанный безденежьем и отчаянием первых лет развала Альянса персонал больницы. Самое удивительное , что мы почти не разговаривали все те дни, не утешали друг друга, не плакали на плече, и не занималась прочими делами, которыми так любят заниматься герои второразрядных мелодрам. Мы просто заботились об умирающем человеке. После смерти матери она ушла из Института Биологии и устроилась в этот сестринский дом ухаживать за больными, но она делал намного больше: регулярно объезжала богатых людей, прося их пожертвовать на богоугодное дело, и, то ли дело в ее таланте, то ли наши бандиты и вороватые чиновники уже достаточно к тому времени напитались кровью и насилием , чтобы оно полезло у них поперек горла и заставило задуматься о душе, но денег давали очень много, прямо очень. Благодаря ее деятельности сестринский дом расширили с четырех палат до пятнадцати, а сама она, стала очень важным человеком в узких кругах благотворителей островов, здесь она явно находилась на своем месте, и сделала это благодаря смерти моей матери, если бы она не умерла, то тетя Люда так бы и оставалась рядовым сотрудником Института Биологии.

После дежурной беседы, я притащил сумки, она с благодарностью улыбнулась и начала доставать из безразмерных баулов расходные материалы, которые всегда требовались: бинты, подгузники, марля, пеленки и прочее, и прочее. Они вытаскивала это, изредка бросая на меня робкий взгляд, после чего снова принималась разбирать принесенное, я знал, что вскоре она снова попытается вызывать меня на разговор, если не с ней, то со священником, а я буду притворяться деревом не понимая чего же она от меня хочет, она естественно отлично знала , что я притворяюсь и безыскусно изображаю непонимание, вот так мы играли в старинную игру: я знаю, что она знает, что я знаю, эта ложь помогала нам поддерживать отношения. Я не имел душевных сил поговорить о смерти матери ни с ней, ни ос священником, а с богом говорить и не требовалось, он и так все знал. Я просто не мог, я столько лет загонял вглубь воспоминания о ее смерти и о том, что я отказался делать операцию которая могла бы ее спасти, столько лет плакал, обливаясь соплями и слюнями жалобно бормоча какую-то несуразицу в пьяном бреду, столько лет вновь и вновь думал о том, правильно ли поступил или нет, правильно ли я сделал, что позволил ей умереть или нужно было соглашаться и позволить ей жить овощем. Всего этого не выразишь словами, поэтому не имело смысла обсуждать все это с единственным моим близким человеком, ведь расскажи я все прямо о том, что мать можно было спасти и признайся в своих сомнениях, то может быть, я бы лишился ее. Хотя вряд ли, думаю тетя Люда поняла бы меня, но, а вдруг нет, вдруг правда бы все разрушила? А может быть она все знала, тогда это еще хуже, ведь я не хотел, чтобы кто-то понял, что же я совершил. Нет, лучше продолжим нашу с ней глупую игру, но сегодня я был не в настроении слишком долго задерживаться, выпив чай с соленными баранками и закусив вареньем из ананасов я откланялся и поспешил убежать из подвала , где на меня давили не столько стенки, сколько полные отчаяния взгляды родственников больных. Некоторые из них после посещения умирающих сидели в коридоре, на низких скамеечках, отчего колени самых высоких гостей смешно задирались, те кто приходил первый раз растерянно оглядывался на проходящих словно ища у них поддержку, а те кто поопытнее смотрели с тупой безнадежностью или вовсе с озлобленность, нескорые бегали курить и толпились перед воротами в церковь стайкой объединенной то ли искренним горем, то ли такой же искренней жалостью к самим себе. Я приходил сюда не первый раз, поэтому прошел всю эту публику очень быстро, уперев глаза вниз, не желая встречаться взглядом ни с кем из них. Выбежав за ворота, я двинулся к Морскому проспекту ловить машину до аэропорта, первой остановилась немецкая машина, но на такую мне стало жалко денег, поэтому я с извиняющейся улыбкой покачал головой, в ответ пожилой дядька кивнул и уехал. Следующая машина оказалось, что надо: отечественный автомобиль произведённый в нашей северной столице, этот завод, дышал сейчас вполсилы, но продолжал клепать все тоже убожество, что и последние полвека, вот на одном из таких – «Север-21» я и направлялся в аэропорт, меня нещадно трясло, в салоне воняло кожзамом и бензином, а от водилы-вьетнамца разило одеколоном, но потерпеть требовалось всего ничего. К счастью и в этот раз мне попался неразговорчивый автомобилист, а то после посещения сестринского дома я не был расположен к беседам и мог нахамить в нетипичной для себя трезвого манере. Во время поездки я оглядывал потертую панель авто, считал переключатели, деления на шкале радиостанции, пересчитывал царапинки на черном пластике покрывавшем панель, словом пытался успокоиться как мог, пить перед полетом я не стал, хотя и очень хотел, но меня могло укачать и рисковать не стоило. Мы резко остановились перед терминалом аэропорта обслуживающего внутренние перелеты, я сунул в руку водиле мятую бумажку, достал сумку, забросив ее на плечо и протиснулся через скопления туристов, почему-то так любивших собираться кружком, поставив свои рюкзаки черте где, зашел внутрь стеклянного тела терминала внутренних перелетов. Это здание построили еще в 60-х при Втором, и на момент возведения оно являлось суперсовременным: много стекла , бетона, внешних металлических конструкций, все это должно было создавать ощущение невесомости конструкции, чем-то он походил на стеклянную каплю немного оплетенную в металл, но в последние годы бетон разрушался, в некоторых стёклах появились трещины, а некрашеный метал коего –где покрылся ржавчиной, так что, теперь здание скорее походило на кое-как составленные куски мусора. Внутри все специально спланировали с целью максимального использовать естественное освящение: помещение выложили белыми панелями обработанными отражающим составом, причем на стену напротив входа его нанесли гораздо больше, из-за чего она во время первого часа после восхода немного искрилась – раньше туристы любили снимать это рукотворное чудо, но теперь солнечные лучи попав внутрь терминала быстро гасли, уткнувшись в плохо вымытые плиты.

На коричневых, потертых пластиковых сиденьях зала ожидания расположились пассажиры, кто-то читал книжку, кто-то смотрел подвешенный телевизор без звука, там показывали неизвестный мне штатовский фильм. Я прошел насквозь и сел сзади, потому что в первых рядах сидела компания американцев – молодые ребята, вероятно только-только закончили колледж и решили провести год перед университетом в поездках по миру, у них не было с собой досок для серфинга, но я мог бы поклясться, что они сдали их в багаж. В отличие от местных уткнувшихся кто куда и молчавших, эти вовсю горланили и смеялись, чем очень раздражали меня. Делать было определённо нечего и глаза мои все чаще смотрели в сторону бара, но тут объявили посадку, редкий случай: самолет улетал раньше, а не опаздывал. Мы всей толпой повалили на поле, до самолета было всего ничего поэтому пассажиры шли пешком, а их вещи ехали за нами на небольшом автосоставе из тягача и пары тележек, он выписывал зигзаги, которые делать вовсе не обязательно, то ли водитель выпил, то ли ему стало очень скучно все время ездить по прямой, вот он и придумал себе развлечение. В небольшом двухмоторном самолете нас встретила улыбчивая стюардесса, несмотря на то, что со времен Альянса престиж профессии бортпроводницы сильно упал и девушки предпочитали карьеру жены нового богатого, все равно в авиацию продолжали идти первостепенные красавицы с целью повидать мир, ну и наверное себя показать, поэтому внутри пассажиров приветствовала достаточно смуглая девушка, очень высокая и очень молодая, тугая униформа обтягивала все что надо. Я не стал на нее пялиться, хотя очень хотелось и прошмыгнул на свое место, к счастью, рядом со мной устроился кто-то очень худой и компактный, так что мне не пришлось бороться с другим толстяком за пространство. Как только багаж забросили в грузовое отделение самолет отчалил, перед отправлением пилот что-то пробурчал в угрожающем тоне, но его никто не слушал. Лететь было всего ничего, то ли тридцать, то ли сорок минут, вообще странно, что для расстояния в 180 км. открыли авиалинию, вероятно дешевле перевозить пассажиров паромом , но правители Альянса очень боялись его огромных расстояний, и поэтому постоянно делали все, чтобы уничтожить этого страшного врага , который отделял их от любимых подданных, для чего активно строили железные дороги, автобусы ходили через каждый хутор, и открывали очень много аэропортов и вертолетных площадок в любом маломальском подходящем месте, так что любой уголок нашей великой родины оказался подсвечен вниманием Альянса и никто не мог от укрыться от заботливого ока Объединения. В иллюминаторе пролетали редкие облака, чьи продолговатые белесые хлопья то и дело скрывали от меня синюю гладь Тихого океана, я вглядывался в рябую поверхность в надежде увидеть дельфинов, но так ничего и не смог рассмотреть, а чуть позже небо полностью затянуло, поэтому мне осталось любоваться либо белой ватой, либо спинкой переднего сиденья. На полпути я умудрился заснуть и этих двадцати минут вполне хватило чтобы из моей головы пропало легкое опьянение, и я ощутил небольшой прилив сил. По требованию стюардессы я, немного втянув пузо, застегнул ремень безопасности, поерзал и приготовился к посадке. Мы приземлились в Гарьевске часов в шесть вечера, пробежались по полю и выстроились вдоль ленты с багажом, я ждал и ждал, наблюдая за сумками разных цветов и заставлял себя не начинать каких-либо подсчетов. Я не спешил, хватало времени и дождаться багаж, и чего-нибудь выпить, ведь нужно было подождать часов до семи, а лучше до восьми, пока в городе хоть немного не схлынет поток машин , а тротуары не очистятся от спешащих с работы людей – я не хотел застрять в очередной пробке по пути из аэропорта в город и не имел ни малейшего желания толкаться среди толпы в двухмиллионном городе. На Командирском острове, бывшем Прогрессивном, бывшем Авангардном, бывшем Счастливом, бывшем Центральном, бывшем Передовым, бывшем Лучшим, наступал вечер, судьба просто-таки бомбила этот остров снарядами переименования, безжалостно стирая прежние имена и выбивая на нем новые, причем пять последних наименований ему дали в период первых лет существования Альянса, тогда к власти приходили разные фракции Прогрессистов и в зависимости от своей степени враждебности к обществу благоденствия Запада они давали нашим островам то боевые названия , то умиротворяющие.

В баре аэропорта на полную работал телевизор, в нем танцевала какая-то группа девушек, звук снова не включили, но вероятно это была очередная американская поп-группа, коих сейчас в мире плодились как ананасов на островах: отовсюду слышалась лютая попса исполняемая призывными женскими голосами на английском языке. Заказав красного пива, я уселся за пластиковым двух-трехместном, в зависимости от комплекции посетителей, столиком и стал неторопливо цедить его, прохладный напитом смачивал горло, а в голове наступала приятная расслабленность. Мимо моего столика проходили пассажиры, они направлялись к барной стойке, где заказывали алкоголь или закуски, некоторые из них перебрасывались словами с барменом, а другие молча брали заказ и уходили. Мне нравилось, что вокруг меня люди, это хоть немного разгоняло мое одиночество: присутствие других создавало иллюзорное ощущение моей к ним причастности, будто я стал чем-то большим чем одна одинокая человеческая единица и теперь являюсь частичкой общества. Я напрягал уши прислушиваясь к беседам за соседними столиками, таким образом я как бы включался в разговор и обретал компанию. С ненасытной жадность я выхватывал из воздуха чужой смех и присваивал его себе. Вот так я и занимался самообманом в течение трех кружек пива, и только когда сумерки сгустились, а за окном начала зажигаться очень яркая иллюминация и поток авто превратился в парад желтых , сдвоенных огней, я сдвинулся с места, в поисках такси до города. Водитель вел довольно быстро, но без резких толчков, так что меня не укачало, как это иногда случалось, когда я выпивал. Он высадил мое тело в центре города рядом с громадой дома Объединения, раньше здесь заседало центральное руководства Объединения свободных трудящихся Дальних островов, теперь располагалось островное начальство. Здание было потрясающе красивым и не утратило свою свежесть даже спустя сорок лет: его построили еще при Первом, в начале 50-х годов, оно представляло собой изящный и тонкий девятиэтажный овал, он покоился на вытянутом , скругленном по углам прямоугольнике высотой в пару этажей и если смотреть сверху, то это основание приобретало форму доски для серфинга окруженную шахматным полем из беломраморных фонтанов и зеленых квадратов небольших садиков, это говорило о том, что тему серфинга хотел использовать еще Первый, но не успел и ее развил Второй, и очень творчески это сделал, в частности именно это здание Объединения очень хорошо помогло заманивать туристов и любителей серфинга со всего мира: его потрясающий силуэт постоянно присутствовал в рекламных съемках рассказывающих западному миру о Далеких островах, как о мировом центре туризма и морских видов спорта. Но одним только домом-доской дело не ограничились и с конца пятидесятых на островах стали устраивать разнообразные фестивали под оригинальным названием «Дружба народов» или «Мир» или что-то еще такое же пацифистское, куда приглашали молодежь со всего мира, ее заманивали серфингом, красивыми видами природы и молодыми телами сэлов обоего пола. И все получилось – успех оказался просто грандиозным, сюда съезжалось десятки тысяч молодых людей со всех уголков мира.

Вот и сейчас, вокруг культового сооружения кучковались туристы, фоткающие его со всех ракурсов, а те кто устал, сидели на парапетах многочисленных фонтанов. Я обошел их и, известными только местными путями, поднялся и спустился по лестницам цокольных этажей островной администрации, пройдя таким образом сквозь этот комплекс и выйдя во внутренние районы города. Наступила ночь, фонари исправно горели, не оставляя темноте ни малейшего шанса на выживание, ибо на Далеких островах, в отличие от материка ночь старались превратить в день дабы интуристы ничего не боялись и охотнее тратили валюту в наших барах и ресторанах. Я шел мимо ярко освящённых вывесок, чаще всего их писали на русском, корейском, английском и вьетнамском , но последнее время стали добавлять японские иероглифы, надо отметить что кабаки назывались однообразно, вроде «Дружба», «Мир», «Вулкан», «Пляж» . Меня со всех сторон бомбил свет от неоновых вывесок, из открытых дверей доносилась громкая музыка и обрывки радостных криков, которые я пытался подхватить и пристроить в своей пустой душе, нет, все –таки я уже изрядно напился и требовалось поскорее устраиваться в гостиницу. Так как, в бытность мою биологом я покатался по всему Альянсу, и естественно обползал все острова, то я знал дальнеостровные гостиницы на перечет, эта считалась отличной по нашим меркам и средней паршивости по западным, но я не планировал тут задерживаться: мне требовалось всего одна-две ночи. Если при Альянсе устроиться в гостиницу можно было только по командировочному направлению, а также взятки администратору в виде конфет или других презентов: к сожалению при Альянсе гостиниц имелось очень мало и даже направление с места работы вовсе не гарантировало того, что ты сможешь в ней устроиться , поэтому с собой в командировки приходилось таскать всякую-всячину, чтобы покупать персонал, то теперь с регистрацией проблем не имелось никаких, лишь бы водились деньги. Я подошел к зданию в виде небольшой ступенчатой пирамидки с присобаченной над входом доской для серфинга – на нашем острове эти доски лепили везде, включая туалеты, вошел и очень тщательно вытер ноги, я делал это так долго, что у работников гостиницы и нескольких людей в холле не осталось никаких сомнений в моем пьяном состоянии, вытерев обувь я дошлепал до стойки ресепшена и сформулировал свою просьбу относительно номера. Свободные комнаты имелись, я заплатил за двое суток, взял ключ с огромным номерком и поднялся по лестнице на второй этаж. Номер был как номер, кровать, застеленная бесцветным покрывалом, размещалась в середине комнаты, расстояния между стеной и боком спального места едва хватало, чтобы исполнить танец со снятием штанов, да и то , я все время задевал то стенку, то кровать. Но все кончилось хорошо, я со всем справился и без сил упал прямо на покрывало.

Ночью я все-таким умудрился забраться под тонкое оделяло, потому что проснулся под ним, в голове шумело, в горле стояла чудовищная сухость, но в целом жить было можно: не так уж и сильно я вчера напился. Будучи опытным алкоголиком, я запасся пивом, поэтому достал банку из неразобранной сумки, оно оказалось очень теплым и залило пеной ковер, но дело своё сделало – вернуло мне силы, ощущения и хоть как-то смирило с жизнью. К счастью воду не отключили, как это частенько происходило в последние пару лет из-за износа труб и недостатка денег в городском хозяйстве, поэтому я принял душ в настолько крошечной кабинке, что я отбил себе все локти о стену опасаясь задеть хрупкие пластиковые стенки. Затем я разложил одежду из багажа на кровать и немного помедитировал на ней, но потом решил не мудрствовать, все-таки это был моей первый день я не планировал чего –то особенного, поэтому я надел стандартную просторную рубаху с длинными рукавами и темно-коричневые брюки, все было очень просторным дабы маскировать мое пузо. Я оделся, затянул ремень потуже, покрутился перед зеркалом на сколько позволяла теснота и вышел, когда я проходил мимо ресепшена и отдавал ключ, мне неожиданно стало очень стыдно за вчерашнее поведение, я представил как эти симпатичные девчонки за стойкой пялились на меня, в то время когда я шаркал ногами при входе, качался и пытался не упасть, наверное вдобавок что-то бормотал и наверняка когда они смотрели на эту нелепую толстую фигуру на тонких ножках они тихо посмеивались над ней, надо мной. Я затрясся от волнения, почти бросил ключ на стойку и выбежал из здания, сердце мое громко стучало, солнце неприятно кололо непокрытую голову и пыталось выскрести тупой ложкой мои глаза, я прищурился и надел очки. Минут через десять неспешной ходьбы я наконец унял волнение, нахлынувшее на меня в холле, шаг мой стал менее нервным, дерганным и я стал наступать на камни, не пытаясь при этом их раздробить. Был разгар дня, люди находились на работе, хоть на Далеких островах и правил тропический климат, а в странах с такой погодой обычно устраивали сиесту , но Альянс не признавал этих западных извращений , где это видано, чтобы работник не трудился с 7 до трех, с часовым перерывом на обед? Это рабочее время для нас также священно как Библия и Коран для верующих, поэтому люди в разгар жары все равно парились в офисных помещениях, на производствах микроэлектроники, на рыбзаводах, и других предприятиях коих на островах понатыкано изрядно. И хоть местные находились на работе, жизнь в огромном городе все равно била ключом благодаря толпам туристов, их в Гарьевске было гораздо больше чем в Сахаровске, хоть на Командирском острове и не имелось действующих вулканов – этаких суперзвезд на которых все хотели попялиться, зато тут располагались огромный, нежный, роскошный, умопомрачительный песчаный пляж с белым как свежее молоко песком, специально завезённым сюда с материка, вдоль пляжа бесконечными рядами ,уходящими вглубь на четыре линии , выстроились гостиницы , с утра они выплевывали из своих дверей туристов, а вечером радушно принимали их усталые, но довольные тела.

Из своей гостиницы к пляжам я шел не туристическими местами, а практически подворотнями, народу здесь мало и меня это очень устраивало. Я шел через жилые районы, с четырех и пяти этажными домами, иногда замкнутыми в квадраты кварталов, иногда одиноко стоящими вдоль улицы, проходи мимо них я видел на стенах граффити, мне кажется подростки создавая надписи и рисунки на стенах и заборах подсознательно соревновались с буйством красок нашей природы и чаще всего их результат уступал божественному творцу, но надо отдать им должное временами появлялись шедевры, особенно мне нравились портреты в полинезийском стиле повторяющие своими контурами канувшие в лету статуи-моаи с острова Пасхи. К счастью перед тем как построить военную базу и уничтожить языческих идолов, американцы сделали подробную фотосъемку всех статуй, так что у художников имелось множество образцов для подражания. Сейчас , почти век спустя, миру стало стыдно за содеянное и мода на портреты в стиле моаи охватила множество стран, включая и наших мастеров граффити. Я шел вдоль стен, где размещались изображения людей с огромными , вытянутыми лицами, они были разных цветов: зеленые, оранжевые, фиолетовые, ярко красные и нежно алые, почему-то красный цвет использовался намного чаще других, в каждом изображении явно прослеживались черты реальных людей, и поэтому портреты являлись не простым подражанием исчезнувшим шедеврам, а настоящим творчеством отражавшим реальность. Я некоторое время смотрел на малиновую девушку, ее глаза с контурами ресниц занимали четверть лица, но художнику как-то удалось показать их форму: едва заметный разрез глаз , какой бывает у потомков смешанных браков между азиатами и европейцами причем в третьем и в четвертом поколении, у нас на острове жило много таких детей, потому что после победы , в сороковых годах прогрессивного строя во Вьетнаме оттуда начали массово завозить на острова рабочих для сахарных плантаций и прочих тяжелых работ. Хотя на самом деле, я это лишь предполагаю , власти Альянса разбавляли сэлов пришлыми для того, чтобы не дать им сформировать единый фронт против центра – вьетнамцы играли роль невольной пятой колонны мешающей сплотиться. А когда вьетнамцев стало слишком много, их начали размывать корейцами, тамилами с Цейлона которые спасались от американцев, иракцами, бежавших от персов, в итоге к моменту кончины Альянса сэлов на островах насчитывалась едва ли половина, еще четверть составляли вьетнамцы, неудивительно, что в любом дворе можно встретить пару- тройку, а то и поболее, деток от смешанных браков вьетнамцев и сэлов. Не знаю сколько времени я смотрел на девушку, я очнулся от того, что солнце начинало припекать, это вынудило меня попрощаться с малиновой головой нарисованной на бетонном заборе, надеюсь городские службы как можно дольше не станут уничтожать эту красоту. Вдохновленный искусством я энергичней зашагал к пляжу, там меня ждала многономинальная толпа одетая однако довольно однообразно, почему-то мужчины-иностранцы всех возрастов и комплекций предпочитали надевать шорты и рубашки с коротким рукавом , а женщины носили бикини или прозрачные рубашки, опять же не стесняясь ничего, поэтому частенько ожидания материковых сэлов , прибывавших к нам на отдых, относительно изобилия красивых женских тел не оправдывались, вместо этого они видели коллекцию дряблых локтей и коленок, согбенных тел, жировых складок выбивавшихся из одежды как тесто из кастрюли. Я неспешно шел через совокупность людской дряхлости, старости, вялости, пухлости, неуклюжести, и много еще чего, естественно я не осуждал их и тем более не презирал, ведь я сам был такой же, как они: дряхлый и сильно изношенный, не смотря на мой еще не старый возраст, с большим животом.

Океан бил по песку слева от меня, он накатывал на пляж равномерно, неспешно, без надрыва, успокаивая своим током мои раздраженные нервы. Я слушал как волна прибывает и как она отступает, этот звук легко перебивал разговоры людей, смех детворы и любой искусственный шум в изобилии создаваемый человеком – океан превосходил все. Белесая пена задерживалась на песке, украшая его также красиво и тщательно, как кондитер наряжает свой любимый торт, после чего немного уходила назад, но почти немедленно обретала поддержку в следующей волне, и так было всегда, куда бы я не бросил взгляд, то я видел только это постоянное обновление. Мне кажется я ненадолго поймал этот ритм природы и сам сделался таким же умиротворенным и могущественным как безбрежный океан, я стал прощать людям их несовершенство , их некрасивость, недолговечность, их легкомысленность, ведь они в отличие от меня жили всего ничего и спеша прожить свои смешные по моим меркам годы, они творили массу ошибок и глупостей , я понимал причину: они стремились познать как можно больше , но не обладая мудростью чаще оступались чем поднимались, и так до тех пор пока в конце концов просто не прекращали даже пытаться и в итоге доживали свои дни в безнадежном отчаянии стремясь отогнать его примитивной радостью в виде алкоголя или самообмана наподобие искусственно выдуманного смысла жизни: работа, семья, долг, служба. Вот так я и шел, охваченный размышлениями о себе и вечности пока не увидел её. Она стояла на специально врезанном бетонном кармане, которых на гарьевском променаде было очень много, обычно они имели форму квадрата пристроенного со стороны пляжа, на нем размещалось пару фургонов с едой, или лавок с сувенирами, или какая-то статуя со скамейками, или магазин по продаже досок для серфинга, в общем они служили вполне прагматичной, коммерческой цели. Карманы являлись удобным местом чтобы назначать свидания, поэтому тут постоянно толкался народ в ожидании друзей, родственников, любимых или нелюбимых , вот также и она, стояла и вглядывалась в прохожих, очевидно кого-то поджидая. Судя по всему она являлась ребенком одного из фестивалей Дружбы народов: обычно через девять месяцев после этого события, в роддомах рождались дети чьими отцами стали гости праздника, приехавшие из самых далеких уголков Земли, только неизвестно откуда ее папа, может из какой- то из Америк, или из Африки. Ее кожа темная, но не слишком, может она африканка лишь на четверть, лет ей двадцать плюс-минус и все у нее было большое: большие глаза, большие губы, прямой нос, умопомрачительная грудь, плоский живот, и стройная попа, но Бог умудрился собрать все эти детали настолько гармонично, равновесно, что в итоге получился идеальный результат, ее фигуру подчёркивал со вкусом выбранный наряд. Впрочем, она могла оказаться туристом, тогда ничего бы не получилось, но я не терял надежды, я перешел на противоположенную сторону улицы и оказался у какого-то магазинчика по продаже тортов с огромным стеклом выходящим как раз на пляж, я зашел туда и начал делать вид, что выбираю товар, тогда как на самом деле я наблюдал за ней. Не знаю сколько сейчас было времени, часы я забыл дома, но думаю где-то за полдень, я смотрел как девушка оглядывается, ее фигуру то и дело заслоняли проходящие туристы, а иногда она исчезала надолго будучи скрытой толпой иностранцев, в эти моменты я начинал вытягивать шею в попытках высмотреть ее и вдобавок принимался нервно переминаться, и только когда я убеждался что она на места , я успокаивался.

Не знаю сколько точно мы с ней ждали, она того, кому назначала встречу, я в свою очередь ожидал пока они не сойдутся и не пойдут гулять: мне требовалось выяснить местная она или нет. Наконец они встретились, ну да, конечно, кто бы это мог оказаться, как не юноша, в отличие от меня он был молодой, накачанный, высокий, с гривой волос, его рельефные мышцы подчёркивала обтягивающая рубашка, а высокие икры – шорты. От его вида, я немедленно заработал комплекс неполноценности, попытался втянуть живот и вышел из магазина. Исходя из моего опыта, даже если он на автомобиле, то скорее всего они все равно пойдут гулять пешком, а не кататься. В принципе так оно и случилось, вот что значит длительный опыт слежки. Парочка первым делом поцеловалась, он облапал ее идеальную попку – значит встречаются не первый раз, и даже не второй, после чего они пошли по променаду держась за руки -не слишком умный выбор, ибо хотя это и вправду красивое место расположенное на самом лучшем в мире пляже, но огромные толпы приезжих убивали все природное совершенство, лично мне, когда я оказывался на променаде или Морском проспекте, хотелось либо поскорее уйти оттуда, либо начать массовую бойню, чтобы убрать туристов и спокойно любоваться прекрасным видом. Хотя, как оказалось их маршрут был не таким уж и дурацким, эта парочка уверенно шла сквозь толпу, мужчина статно вышагивал, почти как павлин, девушка модельной походкой следовала рядом и толпа не создавала им особых неудобств, так как прохожие с готовностью расступались перед ними, ну да, люди издревле испытывают трепет и восхищение при виде красоты, будь то человек, картина или здание – не важно, в этом великолепии они видят идеал, тот самый идеал к которому несовершенное человечество стремиться всем сердцем, ибо идеальное значит вечное, а вечное значит Бог, значит победа над временем и материй, значит есть надежда что ты не умрешь, но естественно это самообман, самая красивая женщина утратит свою красоту, самое идеальное здание разрушиться, все земное рано или поздно станет мертвым -это аксиома нашего мира. Но, люди достигли большого прогресса в умении обманывать себя, так что, они не искали подлинного идеала, ведь они понимали – он невозможен, им требовалось ощущение идеала, общие контуры идеала, найдя такую иллюзия идеала они повышали ее до просто идеала и затем с полным основание восхищались полученным квазибожественным совершенством. Вот поэтому-то сейчас, в эту минуту в этой девушке люди видели великолепный и законченный идеал, произведение искусства за авторством природы и косметологов ,поэтому они с готовностью давали дорогу парочке, при этом мужчины буквально поедали глазами девушку, видя это ее спутник еще больше раздувался от гордости. Впрочем, я недалеко ушел от толпы, я пялился на ее попу, как и многие, и чуть ли не вытирал слюни при этом виде – шорты оставляли очень мало место для фантазии. Через некоторое время они свернули с променада, и пошли вглубь города. В кинотеатр? В ресторан? Домой трахаться? К родителям? На вокзал или в аэропорт? Может у них кончается отпуск и они уезжают в другу страну? Вопросы немедленно заполнили мою голову, они толпились как голодная толпа перед магазином хлеба, и в один голос вопили требуя вынести им ответы, я попытался выстроить паникующих в подобие армейского строя, дабы вызывать по одному, но ничего не получилось, они ныли, скандалили, скулили, и требовали, требовали, требовали ответить им немедленно. Я встряхнул головой, подобно собаке, чтобы заткнуть эту ораву, требовалось выпить, я знал что после этого станет легче, накатит расслабленность и понимание всего на свете, но пока парочка двигалась мне надо было наблюдать за ними, вот если бы они зашли в ресторан, то я мог на время прекратить свою слежку и забежать в какой –нибудь магазин перехватить банку , другую пивка. В принципе если они местные, то сейчас так и должно случиться, они уже погуляли, значит следующий номер программы – кино или ресторан, или и кино, и ресторан, после чего они скорее всего направятся домой, к нему или к ней, обычно к нему, после чего … а вот , что будет после – большой вопрос, если она живет вместе с ним постоянно, то мне надо искать другую, а если она с ним не съехалась , тогда придется ждать пока она выйдет, и проследить за ней до дома.

За все время слежки я ни разу не попытался догнать их, чтобы подслушать разговор, раньше я пару раз так делал, но во-первых, жирный мужик который трётся рядом всегда вызывает подозрения и это затрудняло дальнейшую слежку, а во-вторых, я пару раз подслушал разговоры парочек в ресторане, когда уселся за соседний столик, в итоге чуть не умер со скуки, они обсуждали погоду, друзей, строили планы на будущее, и обсуждали еще кучу всяких подобных вещей, которые мне были совсем не интересны, уже через десять минут их беседа теряла для меня всякий смысл, но, так как, резко вставать и уходить означало привлечь ненужное внимание , то я был вынужден сидеть и слушать , слушать и слушать, о цвете обоев дома, о зачетах в институте, о рабочих совещаниях, о ремонте автомобиля, о здоровье мамы, о новой рекламе, о родах кинозвезды, о несостоявшемся путешествии, о том какая он или она красивый, о … да много о чем. Поэтому, я просто следовал за ними позади. Тем временем парочка решила пойти в кино, они стояли перед афишей кинотеатра, все кинотеатры выстроенные во времена Альянса либо имели форму круга, либо форму производную от круга, конкретно этот – овальный, длинная сторона протянулась вдоль улицы -большую часть внешнего фасада занимала стеклянная витрина с афишами, парень на что-то указал, девушка кивнула и они пошли внутрь, я был уверен , что они решили посмотреть фильм, а значит в ближайшем полтора часа я могу пить пиво, но, все-таки надо проследить, мало ли, может внутри у них просто назначена встреча с кем-то другим, например с другой парой, и после этого они поедут вчетвером заниматься сексом, я пару раз с таким сталкивался, нет я не видел самого процесса, однако судя по тому, что четверка провела в квартире всю ночь, а утром одна из парочек вышла светящаяся от счастья, то думаю – случилось именно это. Короче говоря, пока требовалось продолжать идти за ними, дабы убедиться, что они пойдут в кино, я даже мог пойти за ними в зал и продолжить слежку внутри, но зачем? Хорошо если они действительно пришли в кино на фильм, а если для другого? Смотреть на то, как парень получает удовольствие от этой идеальной красавицы, видеть, как она удовлетворяет его, например, ртом означало для меня тоже самое , что прижигать свои глаза раскаленным прутом, нет, мне уже хватило их страстных поцелуев. В освещенном холе, истыканном солнечными лучами так плотно, что тени тут не осталось места, они прошли к кассе и купили билеты, я в свою очередь отполз в дальний конец кинотеатра, ожидая пока они не зайдут в зал, издалека смотреть на них было значительно проще, ибо не имелось опасения, что меня заметят, но и скучнее , ибо мне мало открывалось. Они некоторое время стояли перед колонной с огромной афишей, парень что-то ей объяснял, после чего они наконец прошли в кинозал. Я подошел к той же колонне, на ней была налеплена афиша с иранским фильмом «Забытый» на которой имелись все слагаемые кинематографического успеха: мускулистый мужчина, восточная красавица, автомат в его руках и огромный альянсовский вертолет на заднем плане, всплывающий из-за линии горизонта как крокодил из воды, хронометраж ленты составлял полтора часа, значит времени достаточно: я могу забежать в магазин купить пару пива, устроиться на лавке стоящей в тени в сквере напротив кинотеатра, и дожидаться пока они закончат наслаждаться очередным иранским шедевром, ну или друг другом.

Я дотопал до магазина в соседнем с кинотеатром доме, и купил у тамильца пару пива, холодильник у него сломался, поэтому пришлось довольствоваться теплым, зато он сделал скидку, уже неплохо. Засунув одну банку в сумку, я немедленно открыл другую, сдул пену, вытер руку о штанину и сделал большой глоток – жизнь определённо налаживалась. Дошел до сквера, его зеленое тело пронзали две параллельные пешеходные дорожки соединённые в некоторых местах тропинками, сел на скамейку и принялся цедить пиво, напиток ненадолго выгнал из моей головы все мысли и на некоторое время я позабыл об этой идеальной девушке, которую сейчас обнимает парень, вместе с этим исчезла и моя злость, я не мог четко её сформулировать и сколько не ловил себя на этом чувстве так и не мог понять, на кого же оно больше направлено: на меня или на них, отчего я бесился, от зависти или от жалости к себе? А может быть от всего сразу, и из-за того, что эта негативная эмоция так причудливо смешивалась я и не мог вычленить все ее составляющие? Возможно. В этот субботний день меньше всего тянуло заниматься слежкой, напряженно ходить за этой, или какой-либо другой парочкой, а хотелось просто сидеть вот так, на скамейке под пальмами, слушать шелест деревьев, наблюдать за сквером, за тем как исконная дальнеостровная природа уступает место инвазивным видам растений и животных, которые принес человек. Сидя на скамейке я неспешно считал этих островных гостей, вот, например, костяк обыкновений: он притулился между деревьев, его использовали в качестве потогонного средства американские индийцы, и как говорят древний царь-отравитель Митридад применял его при изготовлении средств борьбы со змеиным ядом, на островах он успешно исполняет роль сорняка, хотя изначально его завезли как декоративное растение уж больно он красиво цвел: его белые цветы были подобны огромным шарам. А вот Бразильский перец, его плоды и вправду являются перцем, используемым в кулинарии, а еще он выделял сок, который жжет кожу, деревце небольшое, едва ли ему пара лет. Я подошел, чтобы получше разглядеть перец, как тут же наткнулся на еще одного пришельца – Леуцену светлоголовчатую с ее характерными листьями, которые на самом деле не листья, а совокупность более мелких листочков построенных в два ряда, чуть выгнутых к наблюдателю, очень полезное растение со съедобными бобами и стеблями. Рядом притулился мыльный куст, как еще его называли – проклятие Кастера, этот кустарник с насыщенно –зелеными, рифлеными листьями последние десятилетия распространялся по островам с бешенной скоростью и успешно подавлял местную растительность, приятно встретить такую память о родителях, ибо еще мой отец предупреждал власти об угрозе мыльного куста, но его не послушали и вот результат, теперь этот чужеродный вид заполучил плацдарм даже в сквере в центре Гарьевска. Среди этих пришельцев затесалось пара тонких местных деревьев: Акация коа из которой туземцы делали каноэ, они были еще малышами, пару лет не больше, а вот годков через пять они вытянулись бы метров на двадцать, но конкретно эти деревья никогда не вырастут, оглядевшись я быстро вырвал их из почвы, и забросил далеко в сквер, достал из пакетика в сумке семена огненного дерева которое происходит из Мадагаскара и щедро сыпанул их в образовавшиеся ямы, пиво выливать на них не стал, просто забросал ямки сандалей. Этот расцвет чужеродных растений начался с гибелью Альянса, ведь с ним исчезли и службы биологического контроля отслеживающие вот таких вот гостей проникавших на острова вместе с туристами и грузами: всякого рода инвазивных личинок, мух, улиток, птиц, зверушек и другие подарки, и если раньше вот этому всему цветнику никто и никогда бы не позволил появиться, этим кем-то мог быть и я поскольку занимался в Институте Биологии чужеродными видами, то теперь всем было плевать на то, что же там растет и колоситься. Меня это вполне устраивало, потому что помогало менять ландшафт: засевая природу инвазивными видами или уничтожая исконные. Я менял природу, менял реальность, превращая ее в нечто новое, не обязательно во что-то более лучшее, но другое, ничем не напоминающее о старом. Не напоминающее о былом. Незнакомое с прошедшим. Я создавал новое начало, лишенное грехов и ошибок прошлое, где я смогу попытаться жить заново стоит лишь завершить мою миссию и очистить всю мою жизнь от былого. Это огненное дерево, чьи безумно красивые, красные кроны, через десять лет станут радовать прохожих своей ветвистой шапкой мне в этом поможет. Никто и не вспомнит об акациях коа, или о других местных видах, никто не вспомнит о прошлом, о том, что случилось. Все уйдет навсегда.

Я отряхиваю сандалии, вытираю руки от сока зелени и от земли, достаю вторую банку, за всеми этими размышлениями я отвлекся от кинотеатра, но почему-то не испугался возможности упустить красавицу, нет, определённо сегодня мой день и все у меня должно получиться. Я почувствовал такое редкое для меня ощущение радости, но это была не созидательная радость, которая своим присутствием приумножает человеческую душу, показывает нам , что в этом мире мы способны многого добиться, многого достичь, что наш мир не враждебная и злая сущность, а вполне понятная материя, где для нас есть место и мы способны обрести что-то, что раньше нам казалось недостижимым, ведь именно в этом и заключается радость, в осознании факта: недостижимое рядом, протяни руку, работай, трудись и ты его добьешься. Все возможно, ну почти все. И пусть радость живет всего лишь несколько мгновений , но, на самом деле в ней зашифрованы месяцы, а может быть и годы труда и это не награда от высших сил, которую как кость бросают человеку, а некое подведение итогов, маркер отмечающий важную веху в жизни. Моя же радость уже давно являлась совершенно другой, она носила лихорадочный, истеричный характер волны поднятой в луже после того, как туда бросили камень, и точно также, после нескольких секунд волнения они ничего после себя не оставляла. Моя душа билась о берега, вертелась и крутилась в водовороте отравленного триумфа, захлебывалась в мутных потоках возбужденных мыслей, наполненных фантазиями. В этот миг я был как человек с высокой температурой, которому на несколько секунд вдруг начинало казаться что он выздоровел, что болезнь ушла и он наконец –то преодолел все и стал лишь сильнее: так иногда бывает при лихорадке, когда на некоторое время проясняется сознание, но на самом деле ощущение выздоровление является ложным, вот также и я со своей радостью, я напитывал себя черт знает чем, и в определённый момент это сплеталось в нечто непонятное, но сильное, что брало надо мной вверх на несколько мгновений, заставляя буквально захлебываться от переживаемых чувств, это я и называл радостью. Все время пока шел этот приступ, я неподвижно сидел на скамейке, глядя на меня прохожие вряд ли догадывались о переживаемых мною чувствах. Я пару раз вздохнул и улыбнулся, пусть так, пускай у меня будет вот такая вот радость, она все же лучше полного её отсутствия. Я глотнул из банки и в этот момент увидел выходящую из кинотеатра толпу, в которой парочка выделалась, как маяк на ночном берегу, особенно девушка, которая вышагивала словно находилась на подиуме, может быть она модель? При этих мыслях я чуть не залил рубашку слюнями. Ладно, об этом потом, сейчас нужно продолжать следить за ними. Парочка двинулась вглубь города, по тихим улочкам накрытым зеленым потолком защищающим горожан от дневного солнца. Благодаря обилию деревьев и ветру, на стенах то и дело начиналась настоящее представление теней: длинные и тонкие сплетались с широкими и толстыми, в результате этого танца на пару секунд возникала новая фигура- немыслимое пересечение линий и изгибов, что-то инопланетное и нездешнее, и только родившись оно исчезало с новым порывом ветра или же не пропадало , а получив жизнь отправлялось изучать новообретённый мир.

В этом районе в основном располагались жилые районы и было мало магазинов с сувенирами, с досками для серфинга: эти кварталы строили специально для местных, а для туристов в Гарьевске выделили практически все территории близ пляжей океана. Примерно также были устроены все города на островах, построенные с подветренной стороны: зона для приезжих и участок для местных. Неторопливо размышляя об урбанизме, я двигался за шикарной талией девушки, она казалась невероятно узкой и подчёркивала её большую попу и высокую грудь. Можно было догнать их, чтобы поймать пару фраз и убедиться, что они говорят на сэловском языке, но это вовсе не означало, что они островные, в конце концов могли оказаться туристами с материка. Это при Альянсе туристическая поездка на Далекие острова служила почетной наградой для свободных трудящихся, да и в целом наши острова воспринимались жителями Альянса как рай земной куда попасть было очень трудно, что в общем-то верно, климат на Далеких островах разительно отличался в лучшую сторону даже от Крыма или Южного Кавказа, которые знали холод, в отличие от нас, а переехать сюда было сложнее, чем оформить выезд на жительство заграницу. За это, материковые нас очень не любили считая, что мы незаслуженно вытянули выигрышный билет, который естественно должен был достаться им, вот например сейчас Новый Блок под предводительством Борисова постоянно принимает законы, направленные на то, чтобы вынимать из бюджета островов как можно больше доходов в пользу материка, дабы исправить какую-нибудь несправедливость: накормить бедных, помочь инвалидам, вот только, в этом островитяне видят отголоски той ненависти, которую к нам всегда питали остальные жители Альянса, а до него и Российской империи. В этот миг я как раз и проходил мимо одного из рекламных постеров дальнеостровной партии, в белом прямоугольнике написали целую картину: верхнюю часть занимало восходящее солнце бьющее лучами вверх и в стороны, чуть ниже воображаемой линии горизонта размещался небольшой зеленый щит с вписанной в него желтой звездой – это партийцы пролили бальзам на душу прогрессистов, под щитом, занимая почти всю нижнюю треть прямоугольника, расположился горбатый кит – символ Далеких островов, даже наш символ и тот разительно отличался от материка, где чрезвычайно популярен амурский тигр. Надпись под изображением была лаконичной «Это наше» – и походила на плохо прикрытый сепаратизм: поди догадайся кто заявляет права на «это» то ли Новый блок, то ли, одни лишь Далекие острова.

Тем временем они достигли точки назначения, это оказалась трехэтажная новостройка, ее закончили строить в последние месяцы жизни Альянса для бонз высшего звена из Объединения свободных трудящихся, так что , сразу после возведения сюда успела заселиться лишь пара семей, после чего поток жильцов резко прервался, а руководители Нового блока вскоре заменившие лидеров Альянса не спешили занимать пустые квартиры, ходили слухи, и это только слухи, что они считали дом проклятым, ведь почти все, кто должен был занять этот дом погибли, что неудивительно, ведь многих из руководителей Объединения просто поубивали в короткой, но жестокой гражданской войне между одряхлевшими вожаками Альянса и первым президентом Нового блока. Этот дом простоял почти пустым еще год после развала Альянса, потом в него стали потихоньку заселяться бандиты, новые богатые, артисты с материка, пара губернаторов Нового блока, в общем здание стало суперэлитным, отчего я очень погрустнел, ведь если бы это оказался ее дом, где жила только она, то скорее всего дверь в ее квартиру стояла особенная, которую я бы никогда не открыл. Но, не будем отчаиваться раньше времени, надо подождать, уже наступала ночь, поэтому следить за подъездом стало на порядок проще, я занял наблюдательный пункт на другой стороне улицы, чуть повыше, хотя в физически я стоял ниже, так как на островах чем ближе к центру , тем выше. Я нашел место в тени – сверху от света фонарей меня закрывала широкая крона дерева и я мог присесть на бетонное основание небольшого декоративного заборчика, огораживающего площадку для собак. Условия для слежки просто шикарные, есть куда сходить по-маленькому, вдобавок я забежал в магазин и купил несколько банок пива и сигареты. Главное – не заснуть, ибо если ты весь день пил и летал на эмоциональных качелях от эйфории к депрессии , то к вечеру ты чувствуешь себя так, будто весь день таскал мешки с цементом. В итоге я и вправду отключился, к счастью я свалился со своего сидения удачно и ничего не сломал, я принялся отряхиваться и тут краем глаза увидел, что дверь в подъезд открывается, свет фонарная услужливо показал мне красавицу, к счастью все еще было темно и она не видела моих судорожных движений, которыми я наводил среди себя чистоту. Я вжался в тень, и напрягся, наверное, оттого, что, сейчас проследив за ней до ее дома, я фактически сделаю половину дела, самую трудную, и из-за важности предстоящего меня просто-таки скрутило от страха и волнения. Она пошла в сторону пляжа, я плелся следом усиленно делая вид, что я тут не причем и вообще меня нет и это мне удавалось, так как следить я научился, на уровне любителя конечно же: обычно я двигался по другой стороне улицы в противоходе , т.е. когда человек шел я большую часть времени стоял, а когда он стоял я понемногу шел , а так как обычно я хорошо знал город , то я всегда имел представление о том, куда пеший человек мог двинуться и не опасался потерять его за ближайшим углом. Ужасно хотелось курить, но этого делать не следовало, поскольку огонек сигареты служил отличным свидетельством моего присутствия,

Странно, почему она не взяла такси, или он ее не отвез? Ведь очевидно, что если он живет в таком роскошном доме, то у него должна иметься машина. Может они поссорились? Вот было бы здорово, если бы они расстались, а у него вместо секса сегодня наличествовала вечерняя дрочка, но нет, они провели вместе часа четыре, так что, этот вариант ответа неверный. Вероятно, она не позволила ему себя подвезти, потому что она не хочет, чтобы их видели вместе рядом с ее домом, или просто близко живет. Выйдя на променад она пошла в противоположенную от маршрута их прогулки сторону. Мы прошли мимо столбиков огораживающих пляж, их поставили после того как местные идиоты –автомобилисты взяли моду кататься ночью по песку, столбики окрасили в люминесцентную краску и благодаря своей изогнутой форме походили на торчащие кошачьи хвосты, при условии, что кошка имела такой необычный раскрас. Эх если бы сейчас она свернула в центр города к старым домам на южной окраине, построенным по точно тому же проекту в которых живу и я, то это заметно упростило бы дело, ведь дома там четырех этажные, и это позволило с легкостью определить квартиру где она живет, к тому же, имелся шанс, что замки на ее квартире остались еще с альянсовских времен, а с ними я отлично знаком. Но, я слишком много захотел, она шла прямо, очевидно к кварталам на насыпях. Впрочем, я не сильно огорчился, скорее всего она двигалась к т.н. пятнашке – пятнадцатой искусственной насыпи на Далеких островах, их начали возводить еще при Первом, основным мотивом являлось сохранение природы, почему-то насилие над подводным миром посредством строительных работ во время возведения этой самой насыпи, не считалось вмешательством. Первый искусственный остров с помпой открыли еще в 30-х, его активно снимали приезжие репортеры, а на Западе восхищались заботой Альянса о природе. Искусственные острова, насыпанные при Первом, представляли собой небольшие пятачки земли с тремя-пятью домами, а вот потом, при Втором, начали делать более масштабные проекты: обычно остров представлял из себя квадрат или прямоугольник, в его центре разбивали парк или сад с плодоносящими деревьями, по внешнему контуру выстраивали пяти, а по внутреннему девятиэтажные дома общим числом до тридцати. В отличие от убогих материковых панелек лишенных даже на намека на украшения, как будто при их создании архитекторам под страхом смертной казни запретили делать из зданий что-то большее чем коробки для человеков, на островах – международном лице Альянса, их строили более утонченными: они были окрашены в желтый цвет, либо сразу в несколько оттенков, углы зданий сгуляли, отчего они больше не походили на казармы или на военные ДОТы, балконы делали полностью стеклянными, слегка затемненными , что лишало массив здания тяжести –стекло разбавляло его, позже балконы начали соединять полосками стекла отчего казалось, что половина здания сделана из прозрачного материала.

Пока шла, девушка пару раз оглядывалась, люди вообще часто это делают вне зависимости от пола и возраста, гены что ли дают о себе знать? Мы постоянно помним, где-то в самой глубине сознания, что, как были слабыми обезьянами, которые миллионы лет назад жили на деревьях и дрожали от каждого шороха в траве, так ими и остаемся. Мне повезло: когда она оглядывалась, я находился в тени между фонарями, впрочем, какое тут везение – профессионализм, я даже пьяный прекрасно понимал , как мне надо двигаться, чтобы не упустить ее прекрасную попку и при этом не мельтешить. Я оказался прав и она свернула к пятнашке, если бы она жила дальше, то скорее всего попыталась поймать попутку, чем очень сильно затруднила мне задачу, ведь одно дело следить за человеком днем , когда и у меня есть возможность без проблем остановить такси , и совсем другое – ночью, когда я могу и не поймать машину, и упустить ее. Определённо сегодня мой день, вернее ночь. Я на автомате закуриваю сигарету и раздраженно её выкидываю. Перемещаясь со скоростью улитки, я пересекают вслед за ней узкий перешеек соединяющий насыпь с островом, я двигаюсь очень медленно поскольку перешеек освящен так, будто здесь собираются снимать фильм о рождении звезды – очень, очень ярко, и я стараюсь не делать резких движений под искусственным светом, дабы в случае если она обернется, не напугать, а сделать вид будто я любуюсь океаном. Мало ли, вот такой я странный турист. Но все кончилось благополучно, она проскользила к насыпи, к внешнему контуру пятиэтажек – это совсем хорошо, мне меньше беготни по лестницам. Девушка шла не оглядываюсь, да и что толку –то, работающих фонарей тут имелось мало – в местах куда редко забирались туристы на них экономили. Она прошла по дороге вдоль берега первого здания, и сразу за ним свернула во двор ко второй пятиэтажке, я пошел за ней и осторожно высунулся из-за угла, ага, зашла в первый подъезд, быстро подбежал к нему и очень осторожно открыл дверь – только бы не сильно скрипела, только бы не выдала меня. Я приоткрыл щелочку и присушился, мне нужно понять поднимется ли она по лестнице или дождется лифта, она молодая и если живет до третьего этажа включительно, то вероятно пойдет пешком, но нет, лифт задребезжал, спускаясь значит живет на четвертом или пятом, придется побегать. Как только двери лифта распахнулись я просунул голову в щель, поднял взгляд и увидел пустую лестничную площадку , и звуки закрывающихся дверей лифта. Пора! Я побежал к лестнице, и буквально взлетел на четвёртый этаж, в этот важный миг я не мог позволить себе задохнуться, закашляться, не мог допустить ни малейшей слабости – это очень важный момент. Лестничные пролеты шли с внутренней стены здания, со двора, а лифт был встроен во внешнюю стену и лестница выходила прямой к лифтовой двери, что естественно плохо, ибо так меня легко заметить. Я скрючился на площадке между четвертым и пятым, гадая на каком этаже остановится лифт, четвертый, она приехала на четвертый, я отступил и двери стали очень медленно открываться, я поднялся на половину пролета ведущего на пятый этаж, и наблюдал за тем, куда она пойдет: налево или направо от лифта, если направо от лифта, то отсюда я вижу все двери и узнаю в какой квартире она живет, если налево, то придется поползать. Я скинул ботинки и приготовился сделать бросок, если она двинется налево. Черт, после крушения Альянса на ТВ начали выпускать буквально море криминальный сериалов, где в подробностях показывали как киллеры меняют внешность следя за жертвой, как мафия организует засады, как бандиты достают оружие, по-моему по некоторым сериалам можно научиться многим нехорошим вещам, ибо режиссеров консультировали люди знающие толк в милицейской и бандитской работе , но ни в одном сериале я не видел, чтобы показывали такую простою и очевидную вещь: как выследить человека до входной двери и узнать его точный адрес, почему-то в кино бандиты каким –то чудом всегда знают, где живет нужный им человек. Из-за этого пробела в криминальном кино, мне пришлось изобретать собственные методы выяснения, в меру моих скромный умственных способностей, например сейчас я снял носки, потому что мне возможно потребуется быстро, но осторожно спуститься на пролет ведущий на четвёртый этаж чтобы увидеть даже не ее, а закрывающуюся дверь на левой стороне лестничной площадки– этого мне хватит с лихвой. Она двинулась налево, я спускаюсь по лестнице к четвёртому этажу согнувшись в три погибели, я буквально подныриваю под поручни и смотрю через прутья на лестничную площадку, вытягиваю голову и вижу, что она стоит наклонившись, в ушах кровь стучит так сильно, что я вообще ничего не слышу , уже позже я понимаю :она уронила ключ и я поймал ее в том момент, когда она поднималась , а я от волнения я не услышал звона металла о камень. Вот она встала и открыла дверь.

Все, дело сделано, я заползаю наверх, как сытый питом, и с трудом сдерживаю довольный вопль. Но, теперь надо торопиться, скоро адреналин схлынет и меня настигнет волна чудовищной слабости. Натягиваю ботинки, тихонько подхожу к двери посмотреть на замок и понимаю, что с ним проблем у меня не возникнет, затем спускаюсь на первый этаж, выхожу на улицу и полной грудью вдыхаю морской воздух, он освежает меня, наполняет свой древней силой. Я некоторое время стою и покачиваюсь в такт биению волн о волнолом – глухой рокот, слегка недовольно басовит где-то рядом, за зданием. Закуриваю, в этот миг ничего слаще нет, чем этот ядовитый дым выжигающий легкие, я курю индийские биди из Траванкора, в свое время первую пачку биди дал мне отец: когда он узнал, что в армии я начал курить, то просто вынес мне сигареты на балкон. Быстро приканчиваю первую и от нее прикуриваю вторую, черт, альянсовская привычка, вечно тогда не хватало спичек, вот и навострился экономить, теперь-то так делать не требуется, зажигалок кругом навалом, но, от нервов я иногда все забывал. Куря вторую быстро прохожу дорожку соединяющую насыпь с островом, меня уже начинает покачивать, а руки слегка дрожат, но вроде пока все не так уж и плохо – силы есть. Я снова пытаюсь продышаться, надеясь что море хоть немного разгонит туман усталости окутывающий голову , он уже начал превращаться в стальной обруч, которые пока только примеривается к моему мозгу, однако я знал, что если не глотну пива и не лягу в ближайшие полчаса, то накатит чудовищная головная боль и бессилие. Я еще быстрее заторопился в гостиницу, попутно оглядываясь в поисках такси, вроде бы машины должны курсировать регулярно, благо туристов и ночью хватает, не здесь на окраине, а ближе к центру, тем не менее, на кого-то же я должен наткнуться. К счастью через пару минут моих маханий руками , больше похожих на изображение мельничного колеса в разгар урагана , останавливается машины, я бухаюсь на заднее сидения, называю адрес гостиницы, езды до нее минут десять, не больше. Я щипаю себя за жирный бок, нельзя спать, а то запросто разденут и дай –то Бог если просто снимут вещи и ограбят, а то, могут ради забавы что –нибудь отрезать или вставить что-то куда-то , бывали и такие случаи. Такси долетает даже быстрее чем я рассчитывал, по крайней мере мне так чудится, я даю оговоренную сумму и немного сверху, темный тамилец на чистом сэлском благодарит. Я, решительно покачиваясь, прохожу сквозь двери , меня заносит слегка влево, но я добираюсь до стойки, прошу ключ, поднимаюсь по лестнице и не слышу своих шагов которые тонут в красно-черном ковре с вышитыми пальмами и попугаями, рука дрожит и я некоторое время не могу попасть в замок, потолочная лампа светит особенно сильно, врезаясь мне прямо в дно глаза, я щурюсь, бешусь еще больше и начинаю совсем мазать, и тут удача мне улыбается, я вставляю куда надо, заваливаюсь в номер, запираю замок, потом открываю и вывешиваю табличку «не беспокоить», снова запираю, не раздеваясь и не снимая ботинок падаю на кровать и отключаюсь.

Воскресенье начинается ужасно, сухость в горле мешает языку двигаться, голова настолько тяжелая, что еле приподнимается от кровати, мышцы дрожат от усталости, я чувствую себя на двести лет, не меньше. День давно перевалил за свою половину и даже закрытые окна не могут сдержать шум от воскресного потока туристов. Я буквально сваливаюсь с кровати, доползаю до мини-бара, там обязательно дож но находится пиво, которое мне жизненно необходимо. Если человек не может без опохмела, значит он алкоголик, ну что ж если и так? Что это для меня меняет? Ничего, осознание факта моей зависимости никак не делает мою жизнь хуже или лучше, это просто факт – я алкоголик, и он не вызывает во мне ужаса, и мне не хочется рвать на себе волосы от понимания моей пагубной привычки ведущей меня на социальное дно. Мне плевать. Уже давно плевать на все, ведь только алкоголь примеряет мне с этой планетой, так почему я должен стремиться избавиться от единственного средства позволяющего мне протянуть еще один день? Нет, совсем наоборот, я буду наслаждаться каждым мгновением жизни под градусом, главное – не запороть работу, а все остальное не важно. И пока у меня отпуск, можно пить сколько влезет, впрочем, сейчас надо пить с умом дабы не помешать делу. Я наконец доползаю до мини-бара, достаю оттуда холодное пиво, открываю банку и в один присест опустошаю её. Холодная жидкость проваливается в живот, он некоторое время раздумывает, бурлит, но потом принимает жертву, я растягиваюсь прямо на полу и снимаю наконец битники – ногам становиться значительно легче. Если оклемаюсь до вечера, то надо выписываться отсюда и найти съемную квартиру, незачем тратить деньги на отель, за суточную оплату номера я вполне могу снять квартиру у иракцев или тамилов на неделю, правда условия жизни не фонтан. Я замечаю, что мыли задвигались поживее, опохмел явно помог, надо еще немного полежать , переварить.

В итоге я отключился, потому что когда открывая глаза за окном уже вечер, в комнате стоит невыносимая духота: кондер я не включал, окна не открывал и в результате получилась если не баня, то что-то к ней близкое, так что, я встал и открыл окно. Солнце почти село, наступил час ярких красок, когда толпа туристов вываливала на пляж свое бесформенное тело, дабы поглядеть на представление, и природа островов всегда оправдывала их ожидания показывая настоящую феерию красок, каждый закат чем-то да отличался от другого, в одном было больше синего , на фоне которого строгое солнце опускало свое желтое тело в океан; а в другой день все расцветало подобно весеннему лугу: перистые облака наливались темно-красным цветом, алея по бокам, поэтому их четко очерченные красный контуры было хорошо видно на малиновой небесной простыне стремительно желтеющей к нижней линии горизонта. В следующий раз большая часть неба представала почти белой, и такой же, почти белый, раскаленный шар медленно опускался подсвечивая редкие облака пробирающиеся по небесному пути. Художники съезжались сюда со всего мира, дабы напитаться этим зрелищем, сделать фотографии или просто запомнить увиденное, чтобы потом, написать свой шедевр. В Альянсе появилась очень большая художественная школа отпочковавшаяся от маринистов, называвшая себя – морские импрессионисты , они либо родились на Далеких островах , либо переехали сюда ради творчества. Они наплодили очень много картин как например висящий в моем номере «Камень» , репродукция Евстеева кажется, или Евстафьева, или Евстигнеева, вечно я забываю имена, но это не принципиально. «Камень» с одной стороны воспринимался антитезой морских импрессионистов, так как, в нем использовалось всего лишь три краски – серый, синий и белый, но в этих размытых контурах огромного камня, стоящего на линии прибоя угадывалась целая человеческая драма , трещины с застрявшими кусками серого металла говорили о натуральной буре из стали , обрушившейся на него во время атаки японцев на Командирский остров, это неудачное нападение вынудило Японскую империю отказаться от полномасштабной войны с Альянсом. Внизу картины зритель видит как волна отступает от камня, пена покрывает нижнюю его часть, но каким-то непостижимым образом она оставляет пустое пространство в виде человеческой пятерни , словно природа таким образом почтила память о докторе Теймурове, который прогуливаясь по пляжу , ненадолго остановился в тени камня и оперся о него рукой, а тем же вечером он придумал лекарство от полиомиелита. Просто камень, по которому стекает пена, а как много в нем скрыто если тщательно присмотреться: война и лекарство, смерть и жизнь –вечная тема для творчества. А еще он давал надежду, именно это слово, на пяти языках, сплетала сеть трещин, причем художник нарисовав их так искусно, что приходилось поломать голову прежде чем удавалось прочитать слово даже на сэловском, говорили, что на самом деле языков было больше, но пока нашли только пять, я сам , без подсказки обнаружил только четыре «надежды». Мои глаза принялись изучать камень, однако я вовремя прервал себя, сегодня я точно не будут заниматься расшифровкой тайных посланий. В холодильнике должно было оставаться еще пиво и в этот раз моя рука была тверда – сон помог, я решительно сжал горло найденной бутылки, и не оставляя ей шансов на побег медленно прикончил. Вроде бы я оживал, а значит можно идти искать квартиру, если отыщу, то смогу завтра съехать из отеля.

Не смотря на улучшение самочувствия сил помыться у меня все равно не нашлось, поэтому я просто обтерся водой, причесал волосы и оделся в чистое. За стойкой отеля кажется дежурила новая пара девушек, одна из них – огненное рыжая , очень молодая, я задержал на ней взгляд когда отдавал ключи, она равнодушно глянула на меня, выдавила дежурную улыбку, забрала ключ со стойки ,после чего занялась своими делами. В принципе , чего я ожидал-то? Чтобы такая красавица мне в любви призналась, или что? На улице меня встретила отвратительно-идеальная погода: легкий ветер нагонял немного прохлады, чем компенсировал активную работу солнца, оно в последние минуты жизни перед закатом изо всех сил пыталось согреть все человечество. К тамильскому кварталу было проще добраться через променад, поэтому пришлось толкаться среди туристов. Наверное, стоило поймать такси, но, когда ко мне пришла эта очевидная мысль я уже преодолел половину пути, ладно, черт с ним. Я свернул вглубь острова, и пошел через вторую линию города, здесь вперемешку располагались жилые здания, наподобие того , где парочка трахалась, госучреждения, музеи, библиотеки, театры и кинотеатры, эти общественные сооружения пытались строить так, чтобы превратить в туристическую достопримечательность украшающую город, поэтому типичные здания Альянса выполненные на материке в скучно-казенном стиле, или даже намеренно возведенные угрожающими и подавляющими человека, на островах выглядели совсем иначе: гарьевское здание суда представляло собой парус положенный на землю, его треугольно белесое тело покоилось под небольшим углом, обилие стекла делало сооружение легким и невесомым, говорят оно выиграло какой-то международный приз по архитектуре, еще имелась центральная библиотека в виде рыбы и дворец спорта похожий на серфинг на волне , его прямоугольное двухэтажное основание сверху было покрыто псевдоволнами из бетона, на которых покоилась доска для серфа немного взлетающая вверх, она представляла собой двух этажный модуль. Правда с цветовой гаммой зданий все было не очень хорошо, при Альянсе власти отчаянно пытались имитировать то буйство красок коими славились туземцы, но по большей части их потуги носили казенно-безликий характер и цвета вместо того, чтобы смешиваться в радующий глаз хаос постоянно норовили выстроиться по цветовой гамме и дать отчет представителям спецслужб о виденном и услышанном сегодня. Зато у цейлонских тамилов бежавших от войны с этим оказалось все в порядке, они приехали на острова в конце шестидесятых и привезли с собой подлинное цветовое разнообразие: они украшали свои здания гирляндами искусственных цветов, вещали на все доступные кабели полоски цветной бумаги, прилепляли на балконы цветные флаги, в общем старались воссоздать здесь потерянную родину, не знаю на сколько у них это удалось, я не был ни в одном государстве субконтинента в отличие от отца, но туристов они однозначно привлекли и в вскоре тамильский квартал стал точкой притяжения для всех приезжих. Из –за этого Альянс не стал пытаться выстроить тамилов в строгую линию, а позволил им проявлять фантазию и дальше, благо она приносила деньги. Но вот храм строить не позволяли, все-таки прогрессисты не поощряли религию и старались подавлять ее, поэтому храм тамилы возвели только в начале 90-х. А зря, ибо храм являлся настоящим произведением искусства: сложенный из серого камня, в форме очень острой пирамидой, он буквально устремлялся вверх подобно ракете, он нависал над человеком, но не подавлял его, а словно бы приглашал взлететь вместе ввысь, все его ступени оказались заполнены ярко раскрашенными фигурами людей и животных, эта орава символизировала индуистских богов. Ночная подсветка добавляла сооружению мистического ореола, наверное, на это и был расчет.

Некоторое время я повосторгался этому культурному чуду, после чего пошел в гостиницу. Она была неофициальной: тамилы незаконно организовал её в своем районе, таких кстати имелось немало, конкретно эта мне очень нравилась своей дешевизной и чистотой. Под нее выделили два первых этажа стандартной жилой панели, их раскрасили в ядовито желтый цвет, с зелеными полосками, так что, казалось эти этажи являются телом какого-то психоделического индустриального насекомого. У подъезда сидел молодой паренек лет пятнадцати, босой , из одежды только шорты до колен, я спросил у него на счет свободной комнаты на одного и в качестве пароля назвал имя смотрителя. Он кивнул, сбегал в подъезд, через минуты вышел и сказал, что все будет, и чтобы я пришел завтра вечером с вещами, произнося эту короткую тираду на чистом сэловском, он непрерывно улыбался, белые ровные зубы буквально сияли на его почти черном лице и напоминали мне то ли оскал хищника, то ли радушное приглашение, я так и не смог разобраться. Я не стал уточнять конкретное время : у тамилов точность была не в части , просто еще раз назвал себя, и пошел в сторону гостиницы. Уже наступила ночь, со всех сторон лупили фонари не позволяя увидеть шикарное звездное небо, за этим видом надо было ехать в горы, откуда , если не было облаков, открывался купол усеянный звездами, их блеск буквально завораживал и приводил в трепет, когда я его смотрел на ночное небо мне одновременно чудилось противоположенное, с одной стороны я видел и понимал, что передо мной бескрайний космос, с его обширным пространством в котором болтаются эти самые звезды, а с другой стороны мне казалось будто эта россыпь белесых холодных огоньков на самом деле не отдельные звезды, а часть одного целого и они представляют собой визуальное отображение чего-то могущественного и единичного. Много лет я никак не мог выбрать один из двух вариантов, в один день я думал так, а в другой этак. За размышлениями о вечном я не поленился зайти в бар, и пропустить пару стаканчиков , бар естественно оказался заполнен больше чем на половину: приезжие во всю накачивались, но такое положение дел вполне естественно для всех кабаков расположенных в туристических городах, особенно в выходной день, и надо было отъехать в настоящее захолустье Командирского острова, чтобы найти уединенное место лишенное туристов. Сегодня я не слишком заправлялся алкоголем: завтра надо было рано вставать и организовывать слежку за ней.

Я проснулся не как огурчик, но оказался довольно близок к этому состоянию, и поэтому принял всего лишь полбанки пива, когда собирал вещи для выезда из номера, на улице еще было темно, но я специально не пощадил себя и встал в такую рань: перед тем как устроиться наблюдать , мне нужно было выписаться и забросить вещи на вокзал в камеру хранения. Минут десять я тыкался по комнате, постоянно зевая, моргая, потягиваясь, попутно я проверял не забыл ли я что-то из своих вещей. Вроде бы все в порядке и все на месте. Я заправил кровать, да я знаю, что работники все перестелют заново в соответствие со своими стандартами , и мною двигало не желание оставить после себя все как было, а знак уважения к их труду, этакое «спасибо». Я спустился по лестнице, балансируя на ступеньках дабы сумка с вещами меня не перевесила, на ресепшене почему-то дежурил парень, я попросил его вызвать такси ко входу, вокзал находился в центре города и пешком, да еще с сумкой, я бы шел до него столько же, сколько Моисей из Египта на родину. Я вышел на улицу, и остановился в стороне от входа, чтобы не мешать людям , с наслаждением закурил первую за день сигарету, самую важную сигарету из всех которые я выкурю в течение дня, ибо они уже не будут иметь того насыщенного и яркого вкуса. Приехало красно-синее такси, я забросил сумку в багажник, сел и мы поехали, еще не расцвело, но не смотря на темноту ночь явно теряла свои права, она уже не представлялась мне такой густой, плотной, туго обволакивающей мир , как это было пару часов назад, ее непроницаемое тело постепенно растворялось, разжижалось, как будто тьма устала после многих часов работы, и особенно сильно она потеряла на верху, в небе: оно уже не являлось угольно- черным, а стало менее насыщенным из-за микрон синевы пробивавшихся из-за горизонта , верхняя сфера теперь походила на занавес в театре который вот –вот упадет. Машина проносилась по улицам наполненным усталыми людьми, еще бы, все ночь бухать – это очень тяжелый труд, лишь единичные компании на променаде весело гикали, махали руками и прочими способами демонстрировали веселье, в основном же люди целенаправленно двигались в гостиницы или в снятые квартиры, чтобы отоспаться перед новым раундом веселого веселья, коего на островах припасено на тысячу лет.

Здание вокзала представляло собой потугу на архитектурный шедевр, его выполнили в форме огромной тарелки, из зада которой бил огромный, широкий луч, если смотреть сверху, то вокзал походил на некий круглый летательный аппарат, оставляющий после себя инверсионный след. Очевидно создатель хотел воплотить в вокзале увлечение фантастикой, которое охватило весь мир в 60-е годы, тогда все зачитывались историями путешествий по космосу и по другим планетам, с радостью представляли, как будут выглядеть пришельцы и все в таком духе, в западных кинотеатрах постоянно крутили плохо сделанные даже по тогдашним меркам фантастические картины. Альянс тоже оказался охвачен этой лихорадкой и на полках книжных магазинов была выброшена целая плеяда хороших и плохих творцов рассказывающих о будущем с прогрессивной спецификой, вот эта страсть к фантастике и передалась к архитекторам. Я вытащил сумку, поставил ее на землю, огляделся на предрассветный город, сейчас было отчетливо видно что Гарьевск именно туристический город, потому что в этот час , в любом материковом городе ты ловил ощущение пробуждения, оно естественно являлось чисто интуитивным, ничем не подтверждённым , но очень сильным: глядя вокруг ты словно видел как люди просыпаются, готовятся к новому рабочему дни, а коммунальные службы города начинают выдвигаться на очередной, и заранее проигранный бой с грязью и энтропией. А здесь на островах, предрассветный час являлся самым спокойным, самым тихим: людей на улицах почти не осталось, окна были темными, все сонно, покойно, пальмы опустили листья, птицы спят – ничего не двигается и даже не готовится двигаться. Мне очень нравились эти спокойные часы, жаль только, что из-за моего алкоголизма, я в такое время обычно сплю как убитый и не могу припасть к этому источнику тишины. Пока я осматривался такси отъехало в карман для машин, где осталось ждать моего возвращения. Огромный вокзал пустовал, на креслах и скамейках спали пассажиры, изредка кто-то шел к бару или киоску чего-нибудь купить, от этого каждый шаг разноситься довольно громких и крайне одиноким эхом. С трудом дотащив сумку до камеры хранения, я запихиваю ее внутрь, придумываю код, запираю и закуриваю новую сигарету, странно конечно, но мне кажется раньше я курил значительно больше, практически не выпуская сигарету изо рта, а теперь часто забываю покурить и при этом организм молчит и не требует своей порции никотина. Что это? Неужели я отравил себя сверх меры и тело таким образом сигнализирует о том, что нужно прекращать? Очень возможно. В ларьке покупаю пару пива, выхожу наружу, открываю банку и с наслаждением выпиваю половину, конечно надо бы не разгоняться с этим делом, но уж больно хочется. Подхожу к машине, спрашиваю у водителя-вьетнамца можно ли внутрь с пивом, он скупо кивает, восточные люди, даже те, кто прожил на островах всю жизнь, все равно остаются малоэкспессивными. Я сажусь на переднее сидение и мы едем к пятнашке, вернее к окраине города – адрес я не называю, нечего светиться даже в мелочах. Доехали мы быстро, я расплатился, вышел на променад и потопал по необычно пустынному тротуару в сторону насыпи. То и дело я видел на пляжном песке тела, иногда тела лежали парами и некоторые из них лежали друг с другом особенно энергично. Такое на наших островах сплошь и рядом, материковые сэла , да и прочие иностранцы, приезжая сюда буквально шалели от погоды, теплого воздуха, песка, невероятной энергичной атмосферы и творили такое, что у себя дома стеснялись делать или делали только за закрытыми дверями и с громко включенной музыкой.

На этом искусственном острове не имелось марины, а значит, перешеек являлся единственным способом добраться до суши и дабы отслеживать всех выходящих мне нужно сидеть рядом с единственных входом и выходом на насыпь. Сейчас наступала самая скучная часть моего приключения, мне требовалось составить график жизни красавицы, чтобы понять, где и когда она бывает, и как долго отсутствует дома. Я не сомневался, что даже если она бросила институт, она все равно днем не слишком много времени живет в квартире, такая красивая девушка просто обязана проводить время в компании людей, дабы позволять им наслаждаться своим совершенством, я заметил, что все красивые люди имели внутреннюю потребность демонстрировать себя другим и получать от них восхищение, словно им было жизненно важно проливать свой свет идеального тела и лица на других. В этот момент я понимаю, что выяснив адрес девушки, я не узнал одна ли она живет или с кем-то, чертыхаясь я поднимаюсь с парапета на котором уже очень уютно устроился, и двигаюсь в сторону ее дома, теперь мне придется сидеть на лестничной клетке и караулить ее дверь: нужно подождать пока она выйдет из квартиры , а затем продолжать вести наблюдение за входом ожидая выйдет ли кто-то оттуда или нет. Периодически потребуется подходить к замочной скважине и прислушиваться к звукам в квартире, потому что если из дома никто не выходит , это еще не значит что, там никто не живет, мало ли , возможно там находится старая бабушка которая почти не встает с постели. Черт, как же не хочется торчать на лестнице, прячась от жильцов, а то увидят, как я околачиваюсь у них в подъезде и вызовут полицию или устроят скандал. Но если уж мне уготовано провести целый день на лестнице, то надо запастись в круглосуточном корейском магазинчике расположенном в цоколе ближайшего к перешейку здания, здесь я покупаю шесть банок пива, и литровую бутыль воды, ее я выливаю как только выхожу: сюда буду справлять малую нужду во время слежки. Я шел к её дому, жестяные банки гремели в пластиковом пакете, а на встречу мне попадались зевающие собачники которых выгнали на улицу их питомцы, никто понятное дело не обращал на меня внимания.

Я входил в подъезд осторожно, но, не как вчера, ибо незачем вызывать подозрение жильцов наблюдающих из окон за окрестностями видом жирного мужика крадущегося в дом, однако, я старался прислушиваться, ловя звуки шагом – мне не хотелось столкнуться с кем-то из жильцов, и чтобы мое лицо запомнили, тем более мне совсем не требовалось наталкиваться на нее, к счастью в подъезд я вошел без проблем. Я не спеша поднялся на площадку между четвертым и пятым , пристроился в угол откуда открывался вид на ее дверь и стал ждать. На улице уже расцвело и где-то через полчаса из квартир начали доноситься разнообразные звуки: кто-то топал, кто-то шваркал, кто- плелся, двери приглушали человеческую речь, так что до меня доносилось лишь бормотание, в которое превращались разговоры или песни из телевизора, но было очевидно – дом просыпается и скоро начнут выходить люди. По подъезду стал разноситься запах яичницы и жаренного хлеба, от ароматов домашней еды у меня потекли слюнки, но не только от еды, я представил ее, как она просыпается, потягивается на кровати демонстрируя миру свое идеальное тело, вот она встает, идет чистить зубы, затем проходит на кухню и ставит чайник на плиту. Может быть она включает радио, и выбирает какую-нибудь зажигательную песню и подпевая ей начинает собираться в институт: она привычно, почти на автомате достает нужные учебники, тетради, скалывает все это в изящную, небольшую сумку, она продолжает петь и может даже немного танцует, предвкушая новый день. Чайник свисти , она запаривает чай, или кофе, ест фрукты и овсянку или что-то другое, но обязательно малокалорийное и полезное для здоровья. Идет в ванну наносит косметику, потом долго стоит перед шкафом рассматривая вещи, вряд ли для похода в институт девушка наряжается также откровенно, как и на свидание, поэтому скорее всего она выберет какое-нибудь длинное платье и легкие туфли. Она раздевается до нижнего белья, одевает выбранный наряд, проходит в прихожую , где еще раз оглядывает себя , поправить макияж и прическу, надевает туфли и вот уже сейчас она выйдет. Естественно в реальности она не вышла, дверь была все также закрыта, а вот с пятого этажу уже кто-то ушел, к счастью он поехал на лифте, поэтому мне не пришлось бегать от него. Солнце начинало припекать и я открыл окно на площадке, покурил в него, в ответ ветер бросил мне в лицо влажный морской воздух, мы остались довольны друг другом.

Я ждал, и ждал, и ждал. То и дело шумел открывающийся замок, и дверь выпускала наружу очередного жильца, лишь один раз я слышал, как кто-то заходил, наверное, это был собачник вернувшийся с прогулки. Жаль, что я опять забыл часы, мог записать время ее ухода и прихода, но ничего, завтра это исправлю. Пока я корил себя, опять услышал шум замка, на этот раз в ее двери, я отступил за лестницу, ожидая, пока она выйдет, закроет дверь и начнет спускаться. Да, она надела длинное , свободное платье, раскрашенное цветными волнами, я смотрел на нее всего пару секунд, пока она спускалась по лестнице, и был пленен ее красотой и тем, как грациозно двигается ее гибкое тело, жаль, что она никогда не узнает меня, не поймет на сколько же я лучше него, в этот момент я вспомнил их секс и на меня накатила чудовищная ярость, я хотел заорать: настолько сильно меня переполнял гнев который буквально обжигая легкие и требовал выхода, поэтому я укусил себя за руку гася этот необузданный приступ, нет надо держать себя в руках, нечего беситься стоя на бетонном полу выложенном коричневыми , потертыми плитками, я смотрю и смотрю на него буквально выпучив глаза , будто желаю разглядеть в нем что-то важное, и сжимаю зубы до тех пор, пока не успокаиваюсь. Опять ожидание, оно тянется, как тянется караван в пустыне идущий по песку: медленно, очень медленно верблюды переставляют свои лапы, а фон настолько однообразный , что чудиться будто они вообще не двигаются, я отчетливо помню эту картину хотя никогда не бывал на Востоке, потому что в свое время девушка потащила меня на какой-то иракский фильм про тяжкую судьбу прогрессивных караванщиков живших в начале 20 века, эти исторические фильма Ирак начал активно клепать после заключения стратегического союза с Альянсом в начале 70-х. Вот в нем я и увидел двадцатиминутный показ каравана пробиравшегося по пескам, с тех пор именно эта картина стала у меня ассоциироваться с невыносимой скукой. Я встряхиваюсь, допиваю пиво, и кладу банку в пакет, теперь надо проверить ее квартиру. Подхожу к двери, готовый при любом звуке открывающегося замка сорваться с места, прикладываю ухо к замочной скважине и начинаю слушать. Я делаю неимоверное усилие в попытках уловить человеческое присутствие в квартире: шорох, топот, шарканье, шмыгание, тявканье собаки или мяуканье кошки, но ничего не слышу, может быть там никого нет, а может он или она просто спят. Я опять пошел на площадку между четвертым и пятым, прислонился к стене, закурил и начал третью банку, мысли текли каким-то странным , единым, скрученным в сплошное месиво потоком из-за чего я никак не мог уловить хоть одну из них, они непрерывно переплетались, смешивались, лезли одна на другую, меня это слегка раздражало, ну да ладно, пусть будет так. Я вздохнул, допил банку, и помочился в бутыль. В итоге все случилось как я и думал: я бегал туда-сюда почти до вечера, но так ничего и не расслышал. Скорее всего она жила одна, или же те, с кем она делит квартиру уехали. Такой вариант я тоже учитывал, так что, когда представится возможность я не стану бездумно ломиться в квартиру, а подожду.

Перед уходом с этой осточертевшей лестничной площадке я присел на лестницу покурить, закатное солнце отбрасывало тени деревьев на стену, странно, почти все тени стояли ровно, и лишь одна из них дрожала под порывом ветра, ее горизонтальная проекция на стене покачивалась из стороны в сторону, временами совершая резкие броски и пересекая другие темные силуэты, после чего она возвращалась на место, чтобы через минуту вновь начать движение. Огонек моей сигареты зажигался в такт ее покачиваниям, или мне так казалось. Все, на сегодня хватит. Я быстро вышел из дома, прошел перемычку, и оказался на заполненном пляже, хоть и ночь понедельника, а от народу отбоя нет, и так всегда, на островах тебя постоянно преследует толпа народа – это плата за жизнь в нашем, раю. Для такого интроверта как я это тяжелое испытание, я очень завидую тем, кто живет на склонах вулканов, в лесах, эти места еще не испаскудили , ибо туристы добираются туда редко, правда и самим хозяевам туда непросто доехать, требуется машина, да и перебои с электричеством случаются, так что, с одной стороны уединение, а с другой можно запросто просидеть неделю без света. Я прошел променад насквозь, пересек несколько улиц с гостиницами и заглянул в знакомый вьетнамский бар, тут я бываю когда появляюсь на Командирском острове, его основное преимущество это местоположение рядом с первой линией города, однако цены здесь очень щадящие. Я заказываю у бармена кружку, под моим строгим наблюдением он наполняет пузатый, типично немецкий бокал настоящим вьетнамским пивом, ну или тем, что тут выдают за вьетнамское пиво, однако оно очень вкусное и похмелья от него почти нет. Как только кружка оказывается на стойке я немедленно хватаю ее и с жадностью выпиваю, да, это не сравнить с баночной дрянью, которую я лакал весь день из банок, стоя как собака у ее двери. Быстро допиваю и заказываю еще одну. Смотрю в телевизор работающий без звука и пытаясь разобрать о чем идет речь, сейчас около одиннадцати, скорее всего гоняют новости или пропагандистские репортажи об очередных достижениях Нового блока под мудрым руководством обожаемого лидера. Как же быстро мы возродили химически чистый культ личности, хотя нет, об этом я думать не хочу, не сегодня по крайней мере. Добиваю вторую кружку, расплачиваюсь и иду на вокзал забрать сумку. Я успешно выполняю задуманное, ничто и никто не мешает мне добраться до моего багажа, а после, проехать к тамильской гостинице.

Как всегда, ночью тамильский квартал начинал напоминать генеральную репетицию какого-то фестиваля или карнавала: тамилы умудрялись толпиться даже если их всего лишь двое, и все встречные –поперечные буквально искрились весельем и громко смеялись, и до полноценного праздника не хватало только фейерверка или танцев с песнями, а так, практически все слагаемые на лицо. Хотя, как оказалось песен имелось с избытком , ибо когда я заселился в квартиру-номер, соседи на полную слушали какие-то завывания , вероятно они смотрели очередной киношедевр кои Траванкор выпускал в чудовищных количествах затыкая за пояс по объему кинопроизводства и Альянс и Всеамериканские штаты вместе взятые, правда это превосходство достигалось за счет полного отсутствия качества, актеры тамильского кино иногда одновременно снимались в трех-пяти картинах, а в год могли принять участи в тридцати, а то и сорока фильмах. Не понимаю, как этот можно смотреть, но вот смотрели же, то ли тоска по родине, то ли в лентах был зашит особый культурный код понятный только дравидам. Пройдя на кухню, я убираю в холодильник батарею пива, бросил туда же джерки, к этому мясу островитян приучили американцы и пару клубней таро – это если захочу основательно поужинать. Я включил телек и начал бездумно перебирать каналы, попутно выпивая бутылочное пиво купленное в тамильском магазине, я взял то, что подешевле и холоднее, оказалось неплохо, очень даже неплохо. Ничего не желалось, ничего не моглось, никакие мысли не приходили в мою голову, я просто пил, я был никем и находился нигде – голова пустая, даже не чувствовалось усталости от целого дня слежки. Это не нирвана, а просто тупая душевная усталость, я оказался настолько опустошен и одинок, что мне уже ничего не хотелось искать, никуда не хотелось стремиться и чего-то там штурмовать. Я жил на пепелище, на котором никогда ничего не вырастет , все, что сюда попадает превращается в такой же пепел, а если его взять, то на испачканной руке можно будет прочитать обо всех моих мечтах и разочарованиях, но я не часто это делал, не часто пачкал руки в пепле, предпочитая просто смотреть на его безжизненную поверхность, где похоронен я сам. Новостная передача кончилась и начался музыка, я смотрел без звука, но по внешнему виду и по артикуляции понял, что поют сэлы, какая-то женская группа из трех человек, почему-то все блондинки, хотя обычно стараются смешивать цвета кожи и волос. Отличное сложенные, молодые , они о чем-то там пели, сейчас прободные группы заполнили экраны телевизоров и концертные площадки всего бывшего Альянса, часто в сэловские группы брали арабок из Ирака или тамилок , пытаясь за счет мультирасовости пробиться на международную арену. Мне стало тоскливо от этого фонтана молодости и сексуальности, надо было еще выпить и ложиться спать, завтра предстояло выяснить учиться ли она ил работает, или чем она там занимается, и составить ее примерное дневное расписание.

Хоть у меня и отпуск, но встаю я в такую рань, в какую не поднимаюсь и в рабочие дни, а что делать, удовольствие требует наряженного вкалывания, не потрудишься – ничего не получишь, впрочем, мой опыт наблюдения за жизнью говорил мне, что даже если и потрудишься, то велик шанс остаться не с чем. Жизнь устроена несправедливо, вернее не так, жизнь она просто есть, как каток или лавина, и она не знает людских категорий морали, которые упорно на нее навешивает человек, поэтому рассуждать о справедливости бытия это тоже самое, что пытаться научить паука читать греческую философию в подлиннике – бессмысленное занятие. Однако же, именно благодаря этой тупой и не имеющей рационального зерна идее, философы и писатели уже тысячи лет делают себе имена, славу, зарабатывают деньги давая ответ на вопрос которого не существует: есть ли справедливость или ее нет, есть ли смыл или его тоже нет, и прочее, напыщенное в том же духе. Мусолят, мусолят и мусолят несчастную справедливость, которая даже не удосужилась предстать перед их судом, потом что никогда не рождалась, но это им не мешает, ибо они нашли отличный выход из положения – они просто придумали ее, и после того, как придумали начали перепаривать, дабы преподнести людям этого искромсанного уродца, имеющего однако превосходное, нет, идеальное имя «справедливость». Что-то с утра меня заносит, я лежу пялясь в свежепобеленный , угнетающе чистый потолок – меня несколько минут назад разбудил телефонный звонок, да-да, здесь есть и такая услуга. Надо выпить и чего-нибудь съесть. Я достаю джерки и сую в кастрюлю стоящую на газу, говядину можно есть и так, но у меня плохие зубы и я не хочу лишний раз их нагружать. Пока мясо размягчается, я тяну пиво и закуриваю. Из окна видится стандартный пейзаж, который можно разглядеть из окна любой панельки в бывшем Альянсе: в центре двора песочница обнесенная низким заборчиком, половина песка оттуда уже разбросана по окружающему пространству , рядом стоит деревянная горка со стальным ложем-спуском, с другого бока – рукоход. Разница между материковыми и нашими дворами заключалась в том, то у нас весь этот натюрморт окружали пальмы. Чуть в стороне от песочницы вкопана рама для выбивания ковров, там сейчас трудится пожилая женщина, от каждого ее удара выбивалось облако пыли, в предрассветном солнце даже казалось, всего лишь на мгновение, будто она выбивает не пыль, а наколдовывает туман, но нет, все-таки это тривиальная пыль. Мясо уже достаточно размягчилось, вилкой цепляю куски и кладу их на тарелку, еда очень хорошо пахла, я даже неожиданно для себя почувствовал голод, некоторые думают, что я жирный потому что объедаюсь, но нет, все от пива , а ем я мало. Быстро приканчиваю порцию мяса, выкуриваю на дорожку сигарету и выхожу из дома, уже почти расцвело, так что, я снова ловлю этот волшебный миг всеобщей тишины, жаль нет времени насладиться им. Иду по пустой улице и пальмы весело машут мне своими кронами, на зеленом газоне подпирающим тротуар валяется мусор, все – таки тамилы иногда позволяют себе запустить окружающую среду, в отличие от тех же корейцев, которых Кимы так вымуштровали, что они даже прожив десять лет за границей все равно ходят строем , поют гимны как одержимые, а в их домах и районах казарменный порядок – все серо , уныло и стерильно чисто, я не понимаю как корейцы умудряются создать настолько тоскливый пейзаж в наших ярких тропиках. Я дохожу до широкой улицы, редкие машины обдают меня звуковым шумом, голосую потягивая пиво, быстро останавливается белое авто, судя по угловатым чертам и отдаленному сходства с броненосцем, но не животным, оно вьетнамское. Доезжаем до пляжа за десять минут, благо никаких пробок пока нет. Я прохожу к намоленному еще вчера месту близ перешейка пятнашки, устраиваюсь и начинаю ждать, снова надо ждать. И даже не смотря на то, что передо мной самый красивый вид на планете – океан и белый песок , с понатыканными пальмами, я все равно скучаю и зеваю. Вскоре по перешейку начинаю двигаться люди, некоторые едут на велосипеде, но ее нет: по моим прикидкам она должна пройти в начале девятого, а сейчас на моих часах только начало восьмого. Еще куча времени.

Пиво кончилось и вот она появилась, платье сегодня другое, но фасон тот же: светлое, свободно спадающее до колен, держащееся на лямках , отчего ее смуглые плечи были полностью открыты, с этим цветом очень хорошо гармонировали ее угольно –черные волосы спадающие до лопаток. Она не идет, а как будто плывет, впрочем , это моя фантазия, но идет и вправду красиво, хотя с такой попой и грудью, все, что она делает будет выглядеть красиво, пусть даже она бы стояла и зевала, все равно выглядело бы это шикарно. Девушка проходит к остановке троллейбуса, где уже скопился народ одетый в основном в что-то серое или темно-коричневое, странно, что не взяла такси, неужели ее парень не дает деньги на такие вещи? Впрочем, его скупость – чье-то счастье: кому –то повезет прижаться или прикоснуться к такому роскошному телу в автобусе, от этих мыслей я начинаю чаще дышать. Я иду за ней, но держусь так, чтобы между нами находилось как можно больше людей. Когда транспорт подъедет я зайду в соседнюю дверь и буду оттуда наблюдать за ней краем глаза, благо следить за девушкой легко: она достаточно высокая и к тому же выделяется цветом кожи. Подъезжает троллейбус, курильщики дружно бросают сигареты и тянуться к дверям, набивается очень много людей, контролер даже если он и есть, а чаще всего его и нет, ибо платят им копейки, не в стоянии проверять билеты, так что никто и не платит за проезд. Мне в бок упирается чей-то локоть, но я не меняю позицию, уж больно удобно я стою в плане наблюдения: мне отлично виден ее затылок, а она не может меня заметить, да и если заметит, то увидит очередного толстощекого туриста, в дурацкой розовой панаме, я специально взял шляпу такого яркого цвета, поскольку она отвлекает на себя все внимание, дополняют композицию здоровенные солнечные очки. Нет, меня не узнать. Пока мы едем неизвестно куда, я дышу на кого-то перегаром, этот кто-то недовольно морщиться, но за него нашлось кому отомстить: некто в свою очередь дышит своим перегаром мне в лицо. Определенно , раньше, при Альянсе было лучше: общественный транспорт развивали, троллейбусы чинили, вводили новые маршруты, даже запустили пару веток трамваев обслуживающих несколько районов двухмиллионного Гарьевска. В конце 80-х здесь планировали построить легкое метро на эстакаде, проект позаимствовали у немцев: их футуристическое наземное метро стало своеобразным символом прогресса, причем не нашего – правильного прогрессивного прогресса, а их – неправильного прогресса общества благоденствия. Вместе с тысячами посетителей выставки прогрессивных новаций регулярно работавшей в столице островов, я видел проект метро и он впечатлял, эстакаду хотели проложить по променаду, а ночью поезда должны были светиться синим цветом, и получалась этакая молния проносящаяся на фоне Гарьевска. Уже начали ставить столбы для подвесной дороги, когда Альянс помер, а опоры так и остались – не было денег на снос, теперь они напоминали пальцы мертвого гиганта державшие пустоту в которой хранились несбывшиеся надежды горожан на метро , да и на будущее в целом.

На очередном повороте мои мысли изрядно перетряхнуло, а локоть еще глубже врезался в мой бок. Мы ехали по второй линии города, когда она задвигалась, прижимаясь свои роскошным телом к менее совершенным людям, значит готовится выходить, ну и мне пора, я пробуравился к двери и стал ждать остановки. Троллейбус выплюнул меня перед сквером, я знал это место, здесь раньше стоял памятник Второму, а теперь возвышался обелиск-мемориал чтящий память репрессированных, надо сказать , что большую часть этих невинно репрессированных составляла торговая каста, которая благодаря толковой экономической политике Второго расплодилась сверх всякой меры: Второй достаточно успешно совместил госсектор и частное предпринимательство, что помогло экономики Альянсу, но вместе с тем разложило государственных мужей, коих Первый дрессировал нещадно посредством расстрелов и лагерей. Хотя были среди убитых и реальные борцы с режимом, идейные люди, но большинство – это проворовавшиеся чинуши и их подельники из частного сектора. Я увидел, что она переходит дорогу и двигается к белому зданию с желтыми колоннами – Академия Искусств , здесь обучались как на художников, так и на редкую в Альянсе специальность – иконописца, вообще на островах было много вольностей и нам позволялось то, о чем не могли даже помыслить на материке , например, вот эта иконопись, тогда как на материке церкви при Альянсе в большинстве позакрывали , или превратили в музеи. Нет, я не двинулся вслед за ней в здание, лишь убедился, что она точно зашла внутрь, после чего сел на скамейку у запасного входа в Академию, он был закрыт, но судя по обилию окурков у дверей в окрестностях обитали курящие люди. Теперь надо ждать до конца ее занятий, еще три-четыре дня таких наблюдений и я смогу понять ее график занятий. Пару раз за все время сидения на заднице я ее видел, один раз она вышла покурить с подругами, те преданно выстроились вокруг нее, было видно, что они пытаются держаться независимо, как равные, но на самом деле они постоянно бросали на нее взгляды снизу вверх, подобно тому как стайные животные смотрят на вожака. Ну да, с красивой девушкой выгодно дружить, вокруг нее постоянно болтаются парни, а значит шансы этих подруг завести с кем-то отношения повышаются, а если сказать, что ты близкий друг этой вот красавицы, и много о ней знаешь, то твои акции у мужчин подскочат до небес, ведь всем парням, да и старикам, захочется подлизаться к тебе и выяснить больше деталей об этой смуглянке. Второй раз она вышла , опять же с эскортом, на обед в близлежащее кафе, я проследовал за ними до входа, но внутрь не стал заходить, отошел на угол , закурил и шаркая ногой принялся ожидать. Потом, убедившись, что она вернулась в институт и просидит минимум пару, я забежал в кабак, сходил там в туалет, выпил одно пиво и купил пару бутылок с собой, мне дали дурацкий пластиковый пакет с каким-то мультяшным персонажем, я не сразу понял, что это слон, слишком тонкая и изящная фигура, напрочь лишенная слоновий тяжести, только хобот его выдавал, вдобавок животное оказалось малинового цвета. Выйдя из магазина я не стал возвращаться к запасному входу, а сел на скамейке стоящей через улицу от Академии.

В четыре часа занятия в Академии закончились, это я определили по настоящей студенческой реке, вышедшей из берегов в районе выхода – студенты чуть ли не бегом бежали из здания. Были там и очень симпатичные девушки, возможно, что некоторые даже красивее нее, но я не стал увлекаться, просто напрягся и старался не пропустить ту самую. Она вышла, когда основана масса прошла, то ли не хотела толкаться, то ли задержали дела. Вышла она не одна, а с группой поддержки, на этот раз компанию ей составили трое девушек и двое парней, все они естественно окружали ее плотной толпой, а парни норовили прижаться к ней, нет они делали это не специально, такое поведение им диктовало их подсознание, буквально требующее спариться с этой красавицей, но человеческие условности мешали реализации этого плана и поэтому они ограничивались случайными касаниям и нелепыми столкновениями. Хотя я не заглядывал в черепушки парней, но я знал, что именно так все и есть – оставшись один я часто листал книгу памяти , смотря на то, каким я был в прошлом и в какой момент я умудрился все просрать, так вот, я вспомнил как я вел себя с самой красивой девочкой курса, я тоже терся рядом, с готовностью бегал за всем, что она просила, и вот также как они иногда касался ее, я думаю она все прекрасно осознавала: женщины в плане чтения эмоций на порядок превосходят мужчин , и поэтому позволяла мне иногда трогать её в качестве награды и снисходительно относилась к тому, как я пялился на ее грудь, когда мы были на пляже и она раздевшись, оставалась в микроскопическом бикини. Да, после этого зрелища я мастурбировал как сумасшедший, а кто-то более красивый и обаятельный чем я трахал её. Все как сейчас, ничего не поменялось.

Компания двинулась куда-то вглубь города, они шли громко смеясь, все жестикулировали, все кроме нее, она вела себя подобно королеве на приеме гостей: движения сдержанные, поворот головы медленный и величественный, улыбка не слишком широкая. Ну да, чувствует бремя лидера, понимает, что в компании нельзя расслабляться и позволять веселью слишком сильно овладеть тобой, ибо вожаку надо отслеживать поведение вассалов, ловить их настроение и гасить попытки к мятежу, последнее конечно шутка, но все остальное – правда. Они дошли до гордости Гарьевска – аллеи бенгальских фикусов, эти деревья являлись символом Командирского острова. Так как, они были инвазивным видом я очень хорошо знал эти растения, у нас в саду института даже рос один, его семена привез мой отец из Бангладеш. Фикус представлял собой очень ветвистое дерево – вскоре после начала роста оно образовывало широкую крону, а после, пускать с ветвей вниз воздушные корни, большая их часть не выживала и походила на засохшие лианы, а часть приземлялась и укоренялась создавая дополнительный ствол, иногда находившийся в нескольких метрах от основного, таким образом одно дерево превращалось в своеобразную общину деревьев, дерево-лес. Самому старому фикусу аллеи меньше сотни лет, его посадил последний император Российской империи погибший в теракте вскоре после этого, и наш фикус даже близко не мог сравниться с деревьями в Бангладеш, но все равно он впечатлял: фикус походил на скопление стволов приставленных очень близко один к другому, в природе он так не растет, так что здесь постарались садоводы, которые подпитывали каждый воздушный корень росший близ основного ствола, благодаря их заботе он укоренялся и формировал новый ствол. Компания неспешно прогуливалась под огромными кронами пересекаясь курсом с табунами иностранцев, мне кажется туристы приходили сюда, чтобы спрятаться от солнца, а не ради фикусов. Иногда парни бегали за соком к ларьку, ну да, быть рядом с красавицей недешевое удовольствие для тощих студенческих кошельков, хотя может быть это детки богатых родителей и я, зря за них переживаю. Во время слежки я старался не приближаться слишком близко, поэтому естественно ничего не слышал из их разговоров, только видел их жесты и мимику, и пытался угадать тему бесед, впрочем, большую часть своей жизни я именно так и взаимодействовал с человечеством : держался подальше от людей и пытался узнать, что у них на уме. Ради интереса я начал считать сколько же раз парни к ее трогали, оказалось не мало, минут за десять – двадцать раз, странно, я думал результат окажется значительно меньше, то ли она поощряла их, намеренно позволяя так делать, а может это обычная практика, просто я не обращал внимание. Мда, повезло парням, быть рядом с такой красотой, вдыхать ее аромат, слышать ее голос, ощущать ее нежную кожу, видеть эту прекрасную грудь и может быть, чисто случайно ее трогать.

Они бродили по городу до вечера, пару раз зашли в кафе, что там покупали я не знаю, да и мне было плевать, я устал, я злился и обливался потом, вдобавок мне только один раз удалось сбегать в туалет, а это , учитывая количество выпитого пива, оказалось очень мало, катастрофически мало. Только когда стало смеркаться, компания рассыпалась, она пошла к променаду, а остальные в противоположенную сторону. Я плелся за ней, мне было нужно понаблюдать за квартирой и вечером, чтобы попробовать услышать или увидеть, живет ли в квартире кто-то кроме нее, а завтра мне снова предстояло дежурить на лестничной клетке, и так всю рабочую неделю. А то, мало ли, может она учиться по какой-то сокращенной программе и ходит в академию не пять дней в неделю, а только три, или два, или вообще один – по понедельникам, а остальные дни лежит дома, гуляет и трахается со своим парнем. При мысли о последнем я стиснул зубы от злости. Мы дошли до ее дома, я забежал наверх быстрее лифта, мало ли, может ее прекрасную попку встречает кто –то любящий, ну, не такой любящий как я , но тем не менее. Однако нет, она отперла дверь своим ключом и насколько я понял, когда она входила, то ни с кем не здоровалась. Утомленный беготней, я сел на ступеньки пролета ведущего на пятый этаж, открыл пиво, сделал очень долгий и очень вкусный глоток, из открытого окна сифонил морской бриз слегка остужая мое разгорячённое тело. Я сгорбился, закурил и решил для себя, что пробуду тут до одиннадцати, после чего вернусь в гостиницу и тут же лягу спать, я не хотел снова шататься по улицам сонный: в таком состоянии легко допустить ошибку, а учитывая, что я еще и выпиваю, то вероятность промаха сильно возрастала.

Во вторник я снова встретил ее у перешейка, во время ожидания меня некоторое время сопровождал крик одинокой чайки, в нем помещалась какая-то причудливая , поистине звериная тоска по другим. Я даже на некоторое время заслушался, настолько необычно это звучало, страшно, но в тоже время прекрасно. Час нашей с ней встречи оказался тем же, значит, определённо, она двигалась в институт, на этот раз в троллейбусе я сел от нее как можно дальше, чтобы даже случайно она меня не увидела. Дергаясь в такт с дребезжащим троллейбусом, синхронно потея с толпой и кажется даже, вздыхая одновременно с другими пассажирами, я ехал в Академию, хотя мне кажется раньше она имела статус института, но после кончины Альянса, в образование пришли рыночные отношения, началась острая конкуренция за студентов и большая часть институтов повысила себя до университетов или академий. Когда мы подъехали к сосредоточению искусства, я не стал идти за девушкой, а остался на остановке: отсюда мне все прекрасно видно. Я поглядел как она зашла, сегодня она одела темное платье, свободное, но на мой взгляд оно выглядело сексуальнее вчерашнего, от того веяло чем-то очень простым, легким, а это являлось более строгим. Хотя, что я понимаю в моде. В этот раз в качестве пункта наблюдения я выбрал скамейку рядом с остановкой, здесь ходило много людей, кто-то шел в Академию, другие направлялись в офисные учреждения, некоторые на еще не помершие заводы электроники или по другим делам. Я цедил пиво, смотрел на часы , варился под солнцем, потел, пил пиво, смотрел на часы, катал во рту куски джерки, растворяя их пивом. Иногда на скамейку кто-то садился, обычно это оказывались старики, некоторые пытались о чем-то со мной заговорить, я что-то да отвечал, нельзя же откровенно хамить, они могли и полицию вызвать, зачем мне скандал на ровном месте. Но я старался демонстрировать уровень дружелюбия если не как у акулы, то как у айсберга, и вскоре от меня отставали. Не люблю старость, эту дряблость, немощь, несостоятельность, старики – это постоянное напоминание о той участи которая тебя ждет, своим существованием они словно говорят тебе: вскоре, все то, что давалось тебе легко станет невероятно трудным, даже поход в туалет превратится в подвиг, а обыкновенный обед сделается опасным предприятием, поскольку твой желудок станет плохо функционировать. А можно как моя бабка, годами лежать на кровати , оказавшись пленницей немощного тела и полностью зависимой от других, я с дрожью вспоминаю приезды к ней в детстве, тогда она выглядела для меня как какая-то бесформенная груда одеял и одежды, в которой оказалось запрятано тщедушное тельце с вечно слезящимися глазами. Это теперь я понимаю, что она была очень хорошим, очень добрым человек, сильно любившим меня, и стеснявшей того, что она стала обузой для своих детей, а тогда я видел только что-то уродливое и некрасивое, и поэтому приехав к ней, старался проводить больше время на кухне подальше от этой старухи, а она так хотела пообщаться с внуком.

Очередной порыв ветра уронил на меня пальмовый лист. Этот день с одной стороны пролетел очень быстро, но с другой стороны, когда я смотрел на время, казалось, что оно не двигается, вот такой парадокс. Но час настал, студенты принялись выходить, и она среди них, ага, вот у нас уже и набирается статистический материал и через пару дней появится возможность сделать выводы. Сегодня уже можно не следить за ней , но я не мог удержаться от того, чтобы не полюбоваться на ее попку и поэтому пошел следом. Сегодня она гуляла с двумя подругами, я так понял они говорили о чем-то личном , потому что девушки постоянно наклоняли друг к другу головы словно стараясь соблюдать некую интимность, хотя на шумной улице всем было все равно, о чем ты там говоришь. О чем интересно они беседовали? Да наверняка о своих парнях. Мерились у кого богаче, красивее и перспективнее, парни меряются членами и машинами, а девушки парнями. Они вышли на пляж, разделись, порадовав меня своими молодыми телами, и искупались, естественно когда разделась она, то все окружающие мужики начали синхронно на нее пялиться, я к сожалению находился у каменного заборчика огораживающего променад, так что, до воды была почти сотня метров и я плохо ее рассмотрел, но все равно получил массу впечатлений. Потом они сели в кафе, шушукались, смеялись, перемигивались, улыбались, как и у всех подростков их жестикуляция и мимика были очень экспрессивными, подчеркивающими их бурлящую энергию, их молодость, наверное, именно на это и клевали старперы типа меня, когда заглядывались на молоденьких, на этот фонтан энергии бьющий из молодого тела. Нам очень хотелось припасть к нему, почерпнуть эту силу, дабы и самим хоть на миг вернуться в молодость, стать теми, кем мы на самом деле уже никогда не станем –молодыми, но зная это, мы все равно хотим попытаться. Нет, все-таки причина увлечения молодыми не только в сексе, в нем конечно тоже, но не только, вот например я просто глядел на них с улицы, до меня долетали искры их молодости, отчего стало даже как-то поуютнее, и спина уже болела не так сильно, а что бы произошло, если я смог прикоснуться к ней и стал бы черпать силы из этого океана красоты каждый день? Как бы изменилась моя жизнь? Впрочем, ладно.

Она попрощалась с подружками ближе к десяти, к этому времени я уже ощутимо клевал носом, умудряясь делать это стоя, и поэтому провожать ее не стал. Завтра я встречу девушку у института, а после поеду к ней домой и послушаю под дверью. Мне даже начинала нравиться эта активность, они придавал смысл моей жизни, словно у меня появился человек о котором надо заботиться и я теперь я мечусь по городу ради него. После того как она ушла в сторону дома, я некоторое время смотрел ей вслед, как это часто делают в дешевых мелодрамах влюбленные, затем сильно зевнул, поймал такси, и поехал в гостиницу. У тамилов оказалось чрезвычайно многолюдно: народ тянулся к храму, все прохожие были нарядными, очевидно какой-то праздник, плевать, главное, чтобы дали выспаться, мне ведь надо работать. По пути в гостиницу, я зашел в магазин купил пива и несколько связок биди, эти сигареты продавали не в пачках , а в пучках типа веника. У нашего подъезда народу стояло немного, но все равно присутствовало гораздо больше чем обычно: темнонокожие дравиды о чем-то беседовали, махали руками, много курили, на меня они не обратили никакого внимания за что я им очень благодарен. В номере я загрузил пиво в холодильник, бросил сигареты на столик, их потом надо переложить в картонный футляр-портсигар, пошел в душ. Уже наступила полночь, с улицы доносились очень отдаленные и поэтому вполне терпимые песнопения, после ванной я не стал натягивать ткань на мою тушу, так и сидел голым на кухне, с выключенным светом, съел пару кусков вяленной говядины, покурил пялясь в окно, там изредка появлялись цветные огоньки – очевидно верующие шли с празднества неся в руках фонарики или что-то подобное , выпил еще пива и лег спать. Утром когда шел из гостиницы увидел на обочинах дороги остатки вчерашнего гуляния: лепестки цветов, обрывки цветной бумаги, какие-то ленты, было видно, что все это убирали, но чистоту наводили кое-как, поэтому осталось много грязи.

Пешком до академии было минут сорок-пятьдесят, я некоторое время раздумывал не пройтись ли, но потом решил взять такси: лучше прибыть несколько раньше, чем опоздать, и сидеть и гадать: внутри она или нет. Сегодня ехали немного медленно, променад, через который мы направлялись, оказался ощутимо забит машинами, водитель слушал свою вьетнамскую музыку, что-то тихонько мурлыкал, я смотрел на пляж, на людей которые шли купаться или просто позагорать , многие довольно улыбались и были черт возьми счастливы, я глядел на них и пытался, пытался в этот момент украсть их счастье, да, звучит очень глупо и почти паталогически, но мне было так завидно, я понимал, что их улыбки могут оказаться фальшивыми, но все равно, они казались счастливее меня, довольней меня, жизнь многих из них имела смысл, иногда даже очень сильно их радовала, так почему бы им не поделиться со мной, ведь должен же в природе существовать какой-то механизм перераспределения этого счастья между людьми, в конце концов природа имеет способы перераспределения ресурсов: когда дерево накапливает полезные элементы, после умирает , падает и возвращает их в почву откуда их забирают либо животные , либо растения, вот также и здесь, можно же как-то выдрать счастье у других людей, хоть как-то. Как-то не так болезненно, как умел я. Меня передернуло, словно я попал под кондиционер, водитель бросил на меня взгляд, но ничего не сказал. Мы доехали, я расплатился и вышел чуть не столкнувшись с кем-то в костюме, сел на скамейку, с которой вход в академию открывался под очень сильным углом, однако лица людей я мог рассмотреть без всяких проблем и это главное. Опять надо ждать. Ждать и ждать. Наконец она прошла внутрь, похоже, что ходит каждый день. Красавица снова была в довольно невзрачной одежде, странно ведь деньги у нее однозначно имеются , так почему же она одевается в институт как… нет, не монашка конечно, но без выпендрежа? Почему она не хочет привлекать к себе внимание сокурсников одеваясь в богатые вещи? Или считает, что одной красоты более чем достаточно? Что это? Проявление настоящей добродетели, такой редкой в наши дни? Или своей сдержанностью она демонстрирует свой достаток. На западе уже давно появилась подобная мода среди обеспеченных людей, богачи буквально соревновались в скромности, одни ездили в метро, другие летали эконом -классом, третьи толкались в автобусе. Однако, как по мне, так это просто форма выпендрежа не более того, просто в какой-то момент соревнования между богатыми на тему того, у кого длиннее лимузин или больше дом зашли в тупик и всем надоели, вот они и придумали новую борьбу между собой: кто из них лучше спрячет свое богатство, этакое выставление богатства наоборот. В этой их скромности не имелось искренности , одна лишь демонстрация намерения, а не само намерение. Ими двигал не внутренний порыв имевший корни в религиозной или социальной позиции, а простое желание пустить пыль в глаза, только в этот раз пыль была не алмазная, а самая обычная, дорожная. Так может и она из этих? Играет на публику? Правда такое поведение нетипично для новых богатых из Блока, они –то наоборот , чаще всего одеваются как павлины которые только что удачно обворовали сорок: носят все блестящее и яркое.

После того, как я проводил голодным взглядом ее попку, я немедленно зашел в магазин за пивом, купил семь банок и тут же выпил одну, после чего поймал такси и двинулся к ее дому. На перешейке пятнашки мне попалось пара человек, но даже если мы и виделись, то вряд ли они меня узнали, ибо сегодня я оделся иначе: серая ковбойская шляпа, джинсовая рубашка, и джинсовые же шорты, выглядело все это очень безвкусно, но опять же , наряд отвлекал внимание от моего лица закрытого очками. Жироковбой. Пройдя на четвертый этаж я некоторое время подслушивал под ее дверью, но ничего не уловил, после чего поднялся на пролет выше, сел и стал ждать. Раньше во время слежки я пробовал брать с собой книги, но через некоторое время понял, что они не помогают: во время наблюдение мозг неосознанно направлял все свое внимание на объект слежки, поэтому мне ни как не удавалось сосредотачиваться на тексте, это выражалось в том, что перелистнув страницу книги я внезапно понимал, что хоть и прочитал текст, но не понял из него ни единого слова. И так постоянно, в итоге я плюнул на попытки самообразоваться во время наблюдения, поэтому занятия мои были самыми тривиальными: я курил в окно, бегал к ее двери, слушал и слушал, и слушал. Ничего, в квартире тишина, в течение дня я собрал коллекцию разных звуков из открывающихся и закрывающихся дверей, натужного кашля, то и дело доносившегося с пятого этажа, громкой ругани, опять же с пятого этажа, похоже там проживала молодая парочка, причем безработная, ибо в разгар дня они находились дома и во всю орали друг на друга. Несколько раз я слышал разговоры жильцов на лестничной клетке, очевидно они пересекались пока один выходил из дома, а другой наоборот, шел домой. Они беседовали о ценах, о погоде, о туристах которых стало слишком много, об отключениях электричества и воды, о том, что в их квартале начали селиться вьетнамцы, а их взрослые дети активно раскрашивают стены своими лозунгами, естественно о росте преступности и много, о чем еще. Я дождался ее прихода домой, опять вслушивался, но ничего не указывало на то, что она с кем-то живет. После я еще немного подождал представляя как она раздевается перед сном, полюбовался на вечерний театр теней на стене лестничной площадки, и ушел в гостиницу.

В таком режиме я и провел все дни до выходных, во время уик-энда я проследил за ней в первой половине дня, увидел, что она встречается с ним, гуляет, а затем идет к нему домой. Я знал куда они двигаются и не провожал, вернулся к себе в одинокую квартиру и напился, стараясь не думать о том, чем они в этот момент занимаются. Я уже понимал, что на следующей недели надо делать дело, но пока ко мне еще не пришла твердая уверенность относительно момента, обычно я за день или два чувствовал, когда пора начинать, а на выходных внутренний голос молчал, что меня немного огорчало, ибо его тишина могла означать, что я пока не уверен в себе и не могу решиться. Значит на будние надо продолжать наблюдение, и это не очень хорошо потому что повышало шансы на то, что кто-то обратит на меня внимание, а я этого не хотел. Я тоскливо пил на кухне, смотрел на качающиеся пальмы и одинокий фонарь прямо перед моим окном, его серая, щербатая поверхность была покрыта сколами и трещинами, он поизносился, но еще был крепок и мог отлично служить. Я не понимал, что я тут забыл и зачем мне все это надо, ради чего так стараться? Зачем себя изматывать? Что мне все это дает? Как же все тупо и глупо, никакого смысла во всем этом нет и никогда не было , сплошной самообман, старого , жирного дурака. Все это результат того, что жалкое ничтожество пытается стать хоть кем-то, пытается доказать себе, что его жизнь имеет значение, что в его бытии имеется крупицы смысла. Как всегда, после многих дней слежки и психологического напряжения на меня накатила депрессия, я сидел как будто придавленный бетонной плитой и едва мог шевелиться, все тело и даже разум онемели в какой-то немыслимой, непредставимой судороге, лишившей меня ощущения самого себя. Я не чувствовал себя и своего тела: меня как будто сплющило до толщины молекулы, и я фактически исчез . Дрожащей рукой я открыл новую банку, и припал к ней, я пил и пил, пиво лилось на футболку, пиво напополам со слезами: меня наконец отпустило, и я зарыдал. Моя жирная туша еще некоторое время тряслась от всхлипов, стало легче, не сказать, что чернота ушла, но отлегло. Завтра понедельник и все начинается снова.

Это ощущение пришло ко мне во вторник, именно во вторник сидя на скамейке напротив ее академии и жарясь под полуденным солнцем я понял, что завтра тот самый день. Сердце немедленно забилось, пытаясь выпрыгнуть из груди, руки затряслись, я попытался успокоиться, но куда там, адреналин просто зашкаливал. Но, несмотря на то, что пару минут я походил на старика с паркинсоном, я все равно был доволен, ибо дождался того самого момента. Надо идти домой, готовиться, а потом хорошенько накатить, ведь я настолько взбудоражен , что трезвым я бы точно никогда не заснул. Мне захотелось прогуляться до номера гостиницы пешком, чтобы погонять себя и устать, солнце светило особенно ярко отчего моя темно синяя рубашка уже давно пропиталась потом, подмышками виднелись отчетливые темные круги, а по спине проходила широкая мокрая дорожка. Мне было немного стыдно за мой внешний вид, все –таки в таком месте как наши благословенные острова все должно выглядеть красиво, а тут вот я, нарушаю гармонию, такой жирный , потный и выпивший. Впрочем, американские туристы зачастую выглядели еще хуже, чем я, глядя на некоторых я понимал, что мне еще есть куда расти, в буквальном смысле расти, ибо я встречал настолько необъятные туши, что не понимал, как они могут передвигаться. Но также, я наблюдал очень красивых молодых девушек во всю демонстрирующих свои идеальные тела, их вид одновременно и радовал, ведь своим совершенством они как будто говорили , что в мире не все так мерзко, и огорчал, ибо напоминал мне о том, что я никогда не получу. По пути я зашел во вьетнамский бар, сегодня там сидели байкеры-вьетнамцы, что-то там праздновали, вряд ли эти ребята могли бы у себя на родине вот так свободно байкерствовать, в прогрессивных странах не поощряли суб-культуры и всякие там панки, байкеры и прочие подобные западные извращения считались подрывными элементами и наказывались, а здесь на островах – пожалуйста, сколько угодно. С этой компашкой в основном сидели девушки-сэлы, а не вьетнамки. У нас на островах всегда достаточно спокойно относились к межрасовым, межэтническим , межрелигиозным и меж каким угодно связям, тогда как в Альянсе, где якобы тоже выступали за выращивание свободных людей, свободных от классовых, расовых, религиозных уз, число смешанных браков было очень маленькое – после распада Альянса данную статистику опубликовали, это доказывал и тот факт, что беженцев из Ирака или с юга индийского субконтинента власти предпочли отправить куда подальше , в частности к нам на Далекие острова. Не знаю в чем причина того, что на островах процветали такие свободные отношения, возможно дело в ярком южном солнце, вон, те же бразильские карнавалы мало чем отличаются от порнофильмов, или сыграла свою роль изоляция, отдаленность от людей и возникшее вместе с этим чувство некой вседозволенности, легкости, что и вылилось в очень простое и панибратское общение всех со всеми. Я так и не ответил себе на этот вопрос, допил второй бокал, и ушел, на выходе закурил и немного постоял, сейчас в моем телом пробудилась та невесомость, которая свойственна людям в начальной стадии опьянения , так я и пошел: с едва заметной улыбкой, пивом в пакете и сигаретой в зубах – все слагаемые счастья.