Читать онлайн Чувеч бесплатно

1

Наступило очередное июньское утро. Лучи яркого солнца осветили с восточной стороны небольшой коттедж на две квартиры, окруженный со всех сторон густой садовой зеленью. Сложно было представить, что такой уютный дачный домик, вместе с десятью такими же, находился почти в самом центре маленького промышленного города. Зелень всюду по улице была такая, что, казалось, находишься в лесу. Да и сам небольшой город, затерянный среди лесов и холмов, каждое лето утопал в зелени и мареве жаркого солнца.

Никола потянулся, лежа на раскладном диване. В глаза мальчику било солнце, а за окном застекленной веранды, празднично подсвеченной утренним солнцем, весело пели птицы самых разных мастей. Воробьи, чирикая, прыгали вокруг ведер с водой под окнами. Стрижи буквально орали от какой-то птичьей радости в ясном небе, словно предвещая дождь с грозой, да не простую грозу, а с градом и сильным ветром. Где-то рядом каркали и противные вороны, изредка пролетая над домом и сразу же унося с собой дикое, злобное карканье.

Вставать Николе не хотелось. А и не удивительно. Всю ночь ворочался, дрыгал ногами, чмокал губами. И во всем виновата проклятая форточка! Бабушка закрыла, мол, надует в спину. Вот и результат. Ночью к тому же шумно. У некоторых начинаются, по меткому выражению деда, пьянки-гулянки. Ходят по городу, орут как резанные, предварительно напившись до соплей всех цветов. Лыка не вяжут короче.

Промучился Никола с час, потом форточку-то открыл все равно. Да и жарко в комнате. Тут же кто-то заорал. Да истошно так. Потом какие-то прохожие мимо забора прошли, громко разговаривали, хохотали во все горло.

И потом снова всю ночь орали. А казалось, прямо под окном у него, так что, вздрогнув, парень просыпался и испуганно оглядывался. Нет ли кого чужого?

Но вроде пусто было. И сразу тихо становилось. А пару раз казалось, что будто кто-то легонько во сне касался его плеча. И вновь вздрагивал Никола, оглядываясь.

И снова никого.

Сны они такие.

А сны ли?

Никола таки поднялся, свесив ноги на пол. Тапочки валялись поблизости, брошенные как попало. Один лежал на боку, другой подошвой вверх. Суметь надо так бросить.

Он прошел с веранды на кухню, включил чайник на электрической плите, клацнув кнопкой. В заварочный чайничек кинул две ложки чая – одну чая зеленого, другую чая черного. В итоге такая бурда получается, но зато вкусно и необычно. Выставил чашки из белоснежного кухонного шкафчика, брякнув фарфором, и пошел на природу.

Уже с утра было жарко. Лишь в тени еще немного оставалась прохлада. Но еще час другой, и от нее не останется ни следа.

Никола прошел по мокрой от росы траве вдоль всего огорода – от веранды до гаража. Оглядел хозяйским взором владения, что, где, да как. Проверил не украдено ли чего за ночь, народ же варвар нынче. Забор на месте, теплица не вскрыта. Ягоды спеют. Картошка растет. Капуста рядом подыхает, по обыкновению. Огляделся парень, и пошел обратно домой завтракать. Нагуляться сегодня он еще успеет.

Вернувшись, мальчик заглянул в спальню. Дед и бабушка крепко спали. Когда они ложились спать, то всегда плотно задергивали шторы, чтобы ни один лучик света по утру не просочился. А шторы у них в комнате ярко красного цвета. Отчего и в комнате все красным красно. Тишина стоит звенящая. Только старенький будильник, что у деда на тумбочке, тикает, да вторые часы, что у бабушки на тумбочке у большого зеркала идут, тихо щелкая стрелкой. Часы бабушкины тоже красные. И циферблат красный. Да вообще вся комната красная – ковер, палас, обои, шторы, покрывала. Простыни только белые, да и в тех одеяло красное вставлено. Правда с какими-то белыми причудливыми узорами.

Вторая комната, что рядом с их спальней – гостиная, или попросту говоря большая комната, наоборот, вся зеленая. Там аналогично – ковер и обои зеленые, мягкая мебель зеленая, картины висят с нарисованной густой зеленью, как с их огорода будто срисовывали. Дед говорит, что это картины знаменитых русских художников-передвижников. А кто такие передвижники и чего они там передвигали и зачем, Никола спрашивать не стал. Да ему и неинтересно это. Комната эта всегда темная – во-первых, цвет сам по себе темный, во-вторых, деревья, что за окном на улице растут – высоченные липы – весь свет закрывают. Только утром, когда солнце с востока светит, в комнате немного светлее становится.

Книг там – тьма! Стоят на полках, по обе стороны от серванта с посудой. Книги разные – в основном классика. Дед говорит, что классика наше все. И ее надо обязательно читать. Бабушка же классику читать не любит. Раньше, лет пятьдесят назад она ее всю прочитала, и сейчас уже не хочет. Тургенева, Достоевского, Чехова, Толстого, Гоголя, ну и Пушкина соответственно. Всех перечитала, и стихи еще наизусть учила. Никола все удивлялся как стихи можно наизусть учить. Он свою фамилию запомнить никак не может, а тут целый стих! Сейчас бабушку, по ее словам, на «старину не тянет». Потому она читает детективы.

Никола постоял в коридорчике между двумя комнатами и кухней, посмотрел на потолок, и пошел обратно к себе на веранду. Веранда то у него светлая, пять окон – три посередине и два по бокам. Солнце освещает ее круглый день. Даже ночью там светло. Особенно в июне, как сейчас, когда дни длинные, а ночи короткие. А если гроза гремит – все призрачно сверкает вокруг.

Никола убрал свою постель, сложил обратно диван, который приходилось раскладывать каждый вечер перед сном. Внутри дивана были свалены старые подушки, покрывала, старый утюг, сожженный им в прошлом году, да чайный сервиз, тоже наполовину перебитый Николой.

На кухне уже закипел чайник, и Никола отправился заварить себе чай. Бабушка и дед подниматься не собирались, хоть и ложились рано. Все спят. Дед ночью, правда, частенько поднимается. Никола слышит, как громко скрипит кровать, с которой тот встает, затем пол около кровати, а вскоре раздаются шаги деда в коридоре. Он идет на кухню. Там пол тоже скрипит. Да и вообще во всем доме полы скрипят. Куда не пойдешь – везде музыка из-под ног. Старый дом, потому весь скрипит от старости и ветхости. Благо, что хоть кирпичный. По идее надо капитальный ремонт делать, но его ведь не допросишься. А на свои средства не сделаешь. Дорого чересчур. Вот и сиди, слушай скрип половиц, да жалуйся на свою жизнь тяжелую.

Вот, сосед их, Анатолий (отчества его не помнит никто, фамилию тоже) все время ремонт своей половины дома просит. Ему вообще все надо. И забор ремонтировать, и стены красить, шифер менять, деревья напротив рубить. Вот последнего хрен допросишься. Потому что это никому не надо, кроме его самого. А если никому не надо, то это его, Анатолия соответственно, проблемы. Пусть сам их и решает. И ничего, то что липа рядом с домом сломалась и вот-вот упадет, или на дорогу, или на сам коттедж. Не упала же еще? Вот и пускай стоит.

Всем все всегда надо. Но что-то никто никому не дает. Потому как давать и отдавать народ не любит. Лучше все себе забрать, ни с кем не поделившись. Народ хоть и не жадный, но бережливый. Есть в магазине мыло нужной марки – бери все. Как дед. У того в ящике в предбаннике пять пачек порошка стирального лежат, а в ящиках десятки пачек с мылом. Наверху, в шкафу, банки припасены – одни из-под кофе, другие после солений, мало ли – вдруг для варенья как-нибудь пригодятся. Белизны и той пять бутылок стоит. Там же на окне в стопке прочитанные газеты лежат – мало ли, забудешь, снова прочтешь. В сарае таких газет еще больше – тонны две наверное, и все стопками лежат. Никола пару раз их едва на себя не своротил.

Так и скрипит половицами старого дома дед каждую ночь. За ночь он поднимается раз пять. И все на кухню ходит, смотрит в окно. Чего он там смотрит, или на кого – загадка. Даже бабушка не знает. Хотя в августе или в сентябре есть за чем смотреть – картошка уже есть, яблоки поспевают, морковь выросла с капустой. А коль все готовенькое в грядках сидит, тут жди с ночи на ночь желающих это все на дармовщинку выдрать и себе домой унести. Вот и приходится смотреть. Но дед – тот круглый год в окно смотрит. А чего там смотреть – ночью то тьма тьмущая, весь огород в зелени, небо черное, свет фонарей с улицы почти не достает до участка – ни хрена не видно.

А дед все смотрит и смотрит. Словно ждет чего-то. Или кого-то?

Потом проскрипит половицами обратно в спальню, скрипнет тахтой, да уснет опять. И опять тишина в доме…. Тихо-тихо….

Чай Никола заварил вкусный. Съел два куска хлеба, щедро смазанных маслом и приправленных сверху пластинками сыра. Маслу у деда тоже пачек семь припасено с базара.

Пока Никола чаевничал, дед поднялся. Проскрипел, в ванну направился, нужду справлять. Времени-то много уже – почти девять утра.

День обещал быть хорошим, солнечным, да жарким, с кристально чистым, по-настоящему летним небом. Жара опять будет, а это не очень хорошо. Старикам в жару плохо. Давление поднимается, голова болит, на грудь не пойми кто давит. Но холод тоже не подарок. Ягоды совсем не зреют, везде сыро. А как без ягод? Это же самое главное! Витамины!

Никола, приготовившись к очередному беззаботному жаркому дню, вымыл за собой чашку, легко сполоснув ее в раковине. Поставил в шкаф, и… задел другую. Та, зараза проклятая, возьми да и упади на пол. Да разбейся, да еще вдребезги, и громко так. Тут и бабушка проснулась, и дед из ванной в одних трусах прибежал.

Виноват ясно дело Никола. Рук-то нету. Не из того места растут откуда надо бы.

Дед начал ругать его, мол, неаккуратный вырос. Да еще пугать начал. Стоит на корячках, подбирает осколки и говорит:

– Вот тебя за это чувеч съест!

Никола глазенки свои голубые распахнул, заморгал, рот неумытый раскрыл, крылья носа вздул. Стоит и смотрит как баран.

– Кто меня съест?

– Чувеч!

Гордо дед это сказал, будто этот чувеч его знакомый, да и не просто знакомый, а лучший знакомый. Друг всей жизни.

– А это кто?

– Вот узнаешь кто это, если будешь плохо вести себя!

Так Никола и не узнал, кто это такой или что? И главное, где живет и как его найти?

Хотя если так разобраться мест для чувеча не так и много. Судя по словам деда, живет он (или оно) здесь. То есть в огороде где-то, или в доме, или же в подвале, а может и в хозяйственных постройках участка.

Все в конце огорода располагаются, чтобы видимо подальше от глаз. Справа в углу гараж. Выглядит как бункер. Стены бетонные, толстые, ворота и дверь железные, да окно небольшое в центре, с решетками как в тюрьме. Бабушка говорит, что в таком гараже во время атомного взрыва можно укрыться. Правда, добавляет она в конце, все равно от радиации потом загнешься. Крыша вот только у гаража подкачала – течет постоянно. После сильного ливня порой лужи по всему полу. Шифер там старый, а менять все руки не доходят.

Слева, в другом углу огорода, старый сарай с курятником. Сарай, как и коттедж, тоже на две половины поделен – одна их, другая, уже за забором – Анатолия. Тот к сараю еще и гараж пристроил, чтобы удобнее было. Сарай само собой деревянный, два в ширину на три метра в высоту. Древний, как этот город. Лет семьдесят ему, а то и больше. В этот сарай дед все старые газеты складывает, там для того и шкафчик старый стоит, которые еще прадед Николы мастерил. Бабушка там хранит удобрения. Мух внутри – тьма!

К сараю дед давно пристроил курятник. Раньше в нем курицы жили. Потом их дед зарубил топором, и больше куриц не заводили. Зачем зарубили, непонятно. Никола как-то спрашивал, только ему не ответили. Что дед, что бабушка, стоят и не отвечают на вопрос. Будто скрывают что. А чего скрывать то? Куриц за что вдруг погубили?

За курятником сушняк в кучу свален, компостная яма рядом с травой и всякими отходами. Пень еще остался от старого тополя, который давно срубили. На этом пне дед часто любил курить, пока его бабушка не начала с сигаретами гонять. Так и отучила от курева. Вокруг курятника запах от куриц до сих пор стоит, хотя лет десть как их уже нет. Шест в открытом помещении курятника срубили, дед туда бревна сложил, да доски старые. А внутри, в закрытое помещение, всякий хлам снесли – канистры из-под бензина, матрасы и прочую дребедень. Выбросить то жалко.

Вот и все хозяйственные строения на участке. Чувечу больше негде и быть. В сарае и курятнике места совсем нет, в гараже, Никола там каждый день болтается, тоже его нет. За курятником, где сушняк, вряд ли. Разве только в компостной яме, в самом низу, где гниль и вонь.

А больше негде.

Если только еще в подвале дома.

Но там места еще меньше. Полки с вареньем прошлогодним, картошка тоже прошлогодняя в ящиках лежит. Краска старая стоит, ее уже использовать нельзя, а выбросить опять же жалко. Много места не занимает – пускай и стоит. Дед говорит, вдруг пригодится.

Так что и в подвале чувечу места нет.

Вот и вопрос – а где он тогда?

Никола обошел весь огород и не нашел его. В малину залез, в вишню заглянул. Даже под каждый кустик смородины заглянул – а их у деда шестнадцать штук. За теплицей посажены в круг.

«Вот бы чувеч эту смородину съел, а то девать ее некуда», – с тоской подумал Никола.

Смородины всегда много. Так много, что хоть подавись ей. И ни одна зараза есть не хочет. Всем клубнику подавай. Мучается дед, мучается Никола, когда на жаре ее собирают. Дед собирает так, что потом ни одной ягодки не найдешь. Выйдешь, бывало, в огород – пусто! Полакомиться нечем. А августе так вообще весь огород пустеет – ягод нет, малина выстрижена, горох и чеснок убраны, картошка вся обрезанная торчит. Еще как дожди пойдут – вообще от тоски умереть хочется.

Время летит, и лето проходит, и ягоды заканчиваются.

А чувеч же где?

Никола все думал, думал, и не мог понять. В конце концов, не вытерпел и пошел к деду.

– Дед, а дед, где чувеч живет?

Тот брился в этот момент, и стоило Николе задать этот вопрос, как он тут же порезался.

– Чего тебе? – недовольный, повернулся к внуку.

– Найти его хочу.

– Ага, так он к тебе и пойдет в руки. Иди на улицу, пока погода хорошая. Чего в духоте сидеть!

– А кто такой чувеч?

– Ты пойдешь на улицу или нет?!

Делать нечего. Отправился парень в огород, сел на лавочку, сидит и думает.

Думал он думал, да так и не надумал чего путного.

2

Дед пошел на базар. Николу с собой взял в качестве подручной силы. Он, конечно, много не унесет, парню четырнадцать лет исполнилось. Но все равно лишняя помощь.

Росту Никола среднего, цвет глаз голубой, лицо в прыщах, а волосы светлые, лохматые. Расчесок не признает. Ну и ничего. Кто его тут, лохматого, видит? Ладно хоть голову моет раз в неделю, да сам моется заодно, и на том спасибо. Воскресенье ведь банный день и моются они все. Бабушка правда моется почти каждый день. В холода реже – холодно из ванны до кровати идти. А дед два раза в неделю – в четверг, и в воскресенье. Что он только устраивает – целый ритуал, а не мытье! Ванну наполовину наполнит, стоит, намылится весь – мыло аж трех сортов, шампунь, две мочалки. И пар такой стоит, что вода по стенкам течет. Никола то в основном моется под душем, но больше мимо льет, чем на тело. После него потом вытирай всю ванну, а не то заплесневеет вся.

А может этот чувеч в ванной жить? Никола решил, как вернется, обследовать всю ванную комнату. Хотя места там совсем нет – в ширину она метра два и все. Два человека не разойдутся – в ряд стоят ванна, глубокая и белая, унитаз и в углу раковина. Под ванной места совсем нет. Хотя кто знает, как чувеч выглядит? Может он маленький? А может и средний. Вдруг влезет под ванну?

Эх, надо прийти, осмотреть все.

На базаре палаток куча, шум стоит, гвалт. Куча людей обувью торгуют, да и обувь вся одинаковая, и по виду, и по цене. Зачем столько палаток с ней – загадка.

Дед обошел несколько овощных паток, купил фруктов и овощей (свои пока не посели еще). Николе поручил нести мешок с огурцами и помидорами. Яйца доверить страшно – уронит, разобьет и еще будет стоять и хохотать, как дурачок.

Жара к тому времени стояла невыносимая. Люди все потные, изнывают, платками обмахиваются, а толку никакого.

Вернулись с базара мокрые, уставшие. Разложили купленное по холодильникам. На улице уже за тридцать градусов температура перевалила. Никола же сразу в ванную пошел – чувеча искать.

Заглянул в унитаз – белый весь, снаружи чистый, внутри пованивает чем-то. В бачке вода шумит.

Заглянул в раковину – желтая в середине, а в дырке темно. Пусто. Тихо.

Заглянул под ванну – снова пусто. Паутина сбоку, горшок стоит, клизма бабушкина валяется. Тихо. Никого нет.

В ванной чувеча не было.

Где же он?

Никола специально отправился в сарай, затем отпер курятник и осмотрел весь хлам, в гараж заглянул. Мух оттуда выгнал. В каждое место в огороде заглянул. И нигде нет.

Отсюда сделал вывод.

Чувеча нет!

А на душе от того так хорошо стало – некого бояться. Никто тебя не съест!

Сели обедать – как всегда на веранде. Обедают там и зимой, и летом. Благо она крытая, со ставнями и стеклами. Бабушка убрала со стола все ненужное, газеты, вазочку с очками и несессером, протерла тряпкой, поставила тарелки и начали есть.

Никола сидел, сидел, ел, ел, посмотрел потом на деда и возьми, да и скажи:

– Дед, а чувеча то нет!

Дед поперхнулся – изо рта брызги борща вылетели, обрызгав весь стол. Бабушка ложку выронила – прямо со свеклой, на пол.

Никола сидит и смотрит на них.

– Какой чувеч? – сдавленным голосом переспросил дед.

– Откуда? – бабушка глаза расширила.

Никола, гордо заулыбавшись, выпрямился:

– Дед сказал мне, что меня чувеч съест. А где он, этот чувеч? Нету его.

– Искал что ли? – бабушка чуть тарелку не опрокинула.

– Везде! – Никола доел борщ и пододвинул себе второе с котлетой. – Тама нету, тута нету. Нигде, короче, нету.

– Ты сказал? – бабушка зло на деда уставилась.

– Ничего я не говорил! – тот рукой отмахнулся от нее.

– А узнал он тогда откуда?

– Ай ладно, прекрати ты, ради Бога!

Дед вскочил и ушел на кухню.

Вот так и поговорили.

После обеда Никола пошел на улицу – на велосипеде по огороду кататься. Вскоре к нему дед подошел. Наклонился, сказал:

– Чувеч думаешь в сарае живет? Или в унитазе плавает? Или в калине за нами сейчас наблюдает?

–Да ничаво я не думаю.

Николу в стену гаража вжался. С велосипеда чуть не свалился.

– А вот и думаешь! – дед ему пальцем грозит. – Чувеча не зли – он такой!

– Да нету его!

Дед хитро улыбнулся:

– А вот и есть. Есть он. Увидишь его.

3

Учиться Никола бросил давно. Проучился до шестого класса, и забрали его из школы. Образование ему не нужно. Чего учиться-то? В пятом классе вот задали стих выучить Пушкина про «Я вас любил». Про любовь, которая еще быть может. Ну выучил он его с трудом. Через день забыл. Смысл в такой учебе? Забудешь все равно. А голову забивать лишним не надо. Лучше на велосипеде по улице и огороду кататься. Прогулки такие разве забудешь! Столько впечатлений! Особенно если навернешься, или в дерево въедешь, иль в канаву съедешь. А если жука какого задавишь ненароком, так вообще радости на целый день. Можно и за котами погоняться.

А школа чего?

Ранним утром приходится вставать ни свет, ни заря. Умываться, да еще зубы чистить. Потом сидеть полдня за партой. А затем уроки учить! Сущий кошмар! Особенно математика. Сколько с ней Никола бедный мучился – ни хрена не понял. Уравнения, дроби, треугольники. А таблица умножения? Это вообще тихий ужас. Вот на фига она людям? Дроби эти, проклятые. Что, без них прожить нельзя? Живет же бабушка. Готовит, читает, в огороде работает, телевизор смотрит. И никаких тебе дробей.

Два года Никола не ходит в школу. А о нем даже никто и не побеспокоился. Пускай не учится – меньше народу, больше кислорода.

Дед все время говорит ему:

– Вот в наше время попробовал бы ты не учиться! Раньше за этим контроль был. А сейчас? Никому ничего не надо.

«Наше время» – это время Советской власти. Дед в те времена был коммунистом. И все время говорит, что там порядок был и все хорошо жили. И учились обязательно тоже все.

«Ну и дураки!» – думает Никола и дальше дурака валяет.

Вот так и живет парень. Живет и не тужит. А будь он в школе – кто бы ему дал разгуляться? Целый день сидел бы за партой и уроки учил. Так все детство и прошло бы. Незаметно.

После обеда дед и бабушка заснули. Никола тоже малость прикорнул на диване. А в пять все как по команде проснулись. Старики в первую очередь. Оно и понятно. У них же сериалы начинаются. В 17.40 первый, через час после него второй, еще через час третий. Потом новости. Никола одно время тоже смотрел. Там как никак жизнь показывают, а то что он тут из-за забора увидит? Разве только дома соседние. Ну раз в месяц на базар сходит с дедом. Так там кроме палаток, да продавцов приставучих как банные листы смотреть не на кого. Смотрел Никола сериалы, долго смотрел, а сериалы все длинные. Серий по двести или триста. Но потом бросил. Одно и то же показывали. Названия те же. Актеры везде те же, сцены похожи, диалоги. Но бабушке нравится. И деду тоже. А Никола в это время лучше по огороду на воздухе побегает. Хотя «Санту-Барбару» парень смотрел. Неполностью, да когда она начиналась он еще совсем маленьким был. Но серий сто успел посмотреть. Потом ее, заразу американскую, так и не показали до конца. А чем закончилось – узнать хочется. Никола увидел в какой-то передаче, что книги есть по этому сериалу и там, мол, весь сюжет изложен. Тут отметить надо – Никола совсем не читает. Ну, оно и не удивительно. Сейчас вообще никто не читает – только старики. А молодежь-то нет. Либо телевизор, смотрит, либо журнал читает, да в интернете сидит круглыми сутками.

Зато когда Никола про книги эти узнал, сразу попросился в библиотеку. Деду чуть плохо от радости не стало – надо же, внук читать захотел. Бабушка корвалол выпила – вонь от него нестерпимая стояла потом на кухне. Дед костюм надел, галстук полосатый. Николу хотели в парикмахерскую отвести – такое же событие, парень в библиотеку попросился. Но потом передумали стричь. Вырядили просто красиво – одежду чистую дали, а то все в каких-то футболках ходит, все в пятнах, да в земле. Ботинки начистили.

И повели.

Дед счастливый, бабушка до калитки провожала. До этого теста заготовила – пироги печь. Праздник в доме, да и только! Внук читать захотел! А то все на велосипеде гоняет, да хохочет как дурачок.

Пришли в библиотеку. Книг там – видимо невидимо, по-другому и не скажешь. До потолка полки, и как только на голову не свалятся кому-нибудь – загадка!

–Ну, выбирай! – дед Николе говорит.

А Никола сразу подошел к библиотекарше, не поздоровавшись, спросил:

–Где тута книги по сериалу «Санта-Барбара»?

Дед там прямо чуть с сердечным приступом и не слег.

А библиотекарша как обрадовалась. Книги есть, много их, да никто их не берет. Кому эта «Санта-Барбара» нужна? Только Николе и понадобилась.

Читал он их все лето. Иногда даже по сто страниц в день. Прочел томов пятнадцать. Многого не понял, но сюжет уловил. А после этого Никола ничего и не читал. Да и чего читать-то? У деда на полках в гостиной вся классика стоит – Гоголь, Толстой, Бунин, Набоков, Чехов. Книг сто, не меньше. У бабушки целая полка детективов стоит. Часть в макулатуру уже сдали, но книги все пребывают. То соседи отдадут, то родители Николы ненужные привезут. Они ж все ненужное сюда к деду везут. От книг до старых люстр. Так бабушка все это и читает. А иногда и перечитывает – памяти ведь совсем нет.

У деда на тумбочке журналы лежат. В этих журналах про политику пишут. Что это такое, Никола знать не знает. Зато дед об этом постоянно рассказывает. Говорит, что власти в стране нет. Никто ничего не делает. И все плохие. Вот так ходит дед перед бабушкой из одного угла комнаты в другой и разговаривает про политиков. И ругает, и осуждает их. Бабушка слушает.

Никола поначалу тоже присутствовал. Дед к нему обращается, и рассказывает про то какая власть в стране у них. Никола сидит, слушает, а ничего не понимает, что ему говорят. Слова какие-то все дурацкие: кризис, импичмент, инновации, предвыборная компания. Да еще про взятки все время рассказывает.

Слушал Никола, слушал и ушел. Ничего не понятно. Зачем слушать?

Пока старики смотрели сериалы, Никола все гулял в огороде. Катался на велосипеде, лежал в шезлонге, смотрел на облака, плывущие в небе, глядел по сторонам – на деревья, на кусты, траву, теплицу, да на дом. И ходил из одного конца участка в другой. Туда-сюда, туда-сюда. Клубнику осмотрел. Крыжовник на вкус попробовал – рано еще, зеленый совсем стоит. Через полтора месяца гляди и поспеет.

В огород не спеша вышли бабушка с делом. Поливать направились. После такой жары огород стоял весь высушенный.

Поливали весь вечер. Сразу же наступила приятная прохлада. Трава была вся мокрая, со слив все капает, да еще в закатном солнце приятно искрится. И воздух свежий, чистейший. И небо чистое, без единого облачка. И птицы – стрижи, летают. Стаями, песни их на многие километры доносятся. Никола тоже в это небо заворожено смотрел. Летают там птицы, высоко где-то, и видят и их дом с огородом, и все соседние дома. Видно оттуда, где что у кого растет, кто что делает. Лес сбоку виден небольшой, а за ним железнодорожный район, внизу вокзал, прибывающие туда поезда, а дальше широкое озеро. Все видно с их птичьей высоты.

Бабушка с дедом отдохнули на лавочке и в дом пошли, последние новости по телевизору смотреть. Вдруг что в мире случилось.

Дед, уходя, посмотрел на Николу.

– Домой-то идешь?

– Не-а. Погуляю еще.

– Ну, гуляй. Заодно и чувеча увидишь.

Никола в велосипед вжался.

– Чаво?

– Ничего.

Повернулся дед и ушел в дом. Дверь закрыл.

Никола выстоял минут пятнадцать и повез велосипед в гараж.

«Пойду домой, думает парень. Тока мне чувеча не хватало. Тоже мне. Не очень хотится увидеть его. Чаво я? Дурень шо ли!»

Закрыл гараж.

Огляделся.

Пусто. Солнце уже село. Птицы не поют. Небо по-прежнему чистое. Ни листочка, ни ветки не шелохнется. Ничто в саду не дрогнет. Никола стоял и смотрел.

«Где я тута чувеча угляжу?»

Тут как по заказу что-то где-то шевельнулось. Никола напрягся, оглянулся.

Около сарая был звук. Ветки сразу трех кустов, росших там, очень странно пошевелились. Сразу, одновременно. Как будто там кто прошел, невидимый. Никола чуть отступил назад к малине.

Тут уже зашевелилось сзади, прямо в гуще кустов.

Никола резко обернулся и увидел, как оттуда в малине, прямо к нему, кто-то продирается. Да так злобно, что аж ветви затрещали.

Парень рот раскрыл, заорал, да ногами затопал. Крик его на всю улицу слышен был.

Бабушка с дедом из дома выскочили, побежали к внуку со всех ног. А он стоит, смотрит на малину и орет.

Подбежали к нему.

А он все кричит, как блаженный.

–Что, что случилось? – бабушка Николу за плечи схватила.

Никола рот-то сначала закрыл. Помолчал, потом еще громче заорал:

–Чувеееееечччччччч!!!!!!!!!

На кровати, не поднимаясь от шока, Никола пролежал дня два. Все бормотал про себя «чувеч» да «чувеч». Бабушка деду чуть сковородой по лбу не врезала.

– Ты зачем ребенка так напугал? Совсем уже, старый хер, с катушек слетел!!!

– Прекрати!!! – это уже дед орет. – Прекрати сказал!

Бабушка продолжает.

– Делать нечего ему. Ходит и зудит про своего чувеча! Тьфу, зла на тебя не хватает.

– Прекрати сказал!

Наорались. Разошлись.

Тихо опять в доме.

Только полы скрипят.

Да Никола ерунду какую-то в бреду бормочет под нос.

После трех дней болезни, Никола поднялся. Чувеч ему до этого снился раз десять. При чем самого чувеча видно не было. Просто какое-то пятно во сне расплывчатое, но это будто и был чувеч. И все он на Николу готовился напасть и съесть.

В общем, оклемался Никола. Есть стал, воду да чай пить. Чувеч ему везде первое время мерещился. В тарелке с борщом например – выплеснул от страха на деда. На руле велосипеда привиделся – в картошку въехал, полгряды перепахал прыщавым носом. Дед потом орал, что урожай ему загубили.

В унитазе вроде тоже чувеч ему показался – так струя мимо пошла, полванной обмочил. В гараже в шкафчике – дверку от страха захлопнул так, что та отлетела вместе со шкафчиком.

Везде короче мерещился парню страшный чувеч. И страдали от этого все. То деду средь бела дня отмываться от борща, то бабушке ванну мыть.

Нет, чувеч все-таки зло.

Вечером теперь Никола уходил вместе с бабушкой и дедом в дом. Оставаться одному в огороде в сумерках было страшно.

А тут еще бабушка забушевала. Ноги у нее стали болеть чаще. Участковый врач ей и предложил оформить инвалидность. Оформление бумаг – страшнейшая бюрократия. Сколько нужно документов собрать, столько сил и нервов затратить. Приходит бабушка к одному врачу, а тот не принимает. Идет к другому. Тот тоже не принимает. Иди теперь к третьему, тот отправляет к первому. Так по всем врачам. И везде бумажки собрать. И везде очереди.

Так она и ходит. Нервы не выдерживают. Один раз вообще прокляла всех.

Пришла из поликлиники, уселась на веранде. Да как швырнет все бумаги на пол и закричит на весь дом:

– Да будьте вы все прокляты, суки проклятые, бюрократы хреновы!

Дед подключился:

– Ты пойми – это натуральное издевательство над человеком!

– Да что издевательство-то? Не я же эту инвалидность захотела!

– Это наше здравоохранение! Бардак!

– Зла на них не хватает!

Бушевали все утро. Потом звонили им из поликлиники – дед наорал на всех. Те от страха и записали бабушку к офтальмологу зачем-то.

– Бардак везде, – заключает дед. – И управы на них нет никакой.

4

Рано утром, часа в четыре, была такая гроза, что Никола даже проснулся. Причем не столько гремело, сколько сверкало. Подряд несколько сплошных молний, отчего небо розовое было от свечения. И ливень шел страшнейший. За окном с крыши текли ручьи, а дождь стучал по шиферу так, что голова заболела. И небо над домом было каким-то желтым… Не синим, ни черным, как это бывает ночью, или светло синим, когда уж вдали брезжит рассвет, а именно желтым, переливавшееся в розовый после каждой вспышки.

Никола встал, подошел к окну – яркий свет молний ослепил его. И на миг ему показалось, что в огороде, среди картофельной гряды, кто-то стоит. Парень прильнул к окну, дождался следующей вспышки небесного света, но когда огород озарился синеватым свечением разряда, в грядах уже было пусто.

Показалось видать…

А может и нет.

Тут и дед поднялся – проскрипел половицами. На кухню пошел – в окно посмотреть. Никола с веранды выглянул – видит, дед стоит у окна, костяшками пальцев постукивает по подоконнику и, не отрываясь, смотрит в огород. Никола ближе подошел, через плечо глянул. А дед его будто не замечает. Все смотрит на теплицу и огород. А в огороде вроде как пусто. С крыши струя воды бьет в старую ванну, куда Никола по малолетней глупости какашки свои кидал. И гром гремит – далековато уже, гроза видно уходит.

– Дед, а дед? – громко брякнул за спиной деда Никола.

Тот подпрыгнул. Руки о подоконник стукнулись.

– Ты чего не спишь? – грозно воззрился на внука.

– А че ты там в окне сморишь?

– Так просто.

Недовольный.

Посмотрел еще в окно, оглядел внука, да спать дальше пошел.

Утром Никола вышел на улицу еще в семь утра. И сразу пожалел, что сапоги не надел. Ноги тут же намокли, будто туда целую кружку воды вылили. Лужи стояли повсюду – в траве, в межах между грядок, на дорожке, что вдоль веранды тянется. С крыши до сих пор капала вода. Стены гаража и те сырые.

Никола вымок за несколько минут. Вернулся домой. Дед уже по телефону разговаривает с поликлиникой. Орет на кого-то. Бабушке вроде позвонили, сказали, что терапевт, к которому она записалась – заболел. Конечно, заболеешь тут, когда тебя бабушка проклинает. Вот и результат.

Дед кричал в трубку:

– Это издевательство! Неужели вы не понимаете! Почему больной человек должен мотаться туда-сюда! Это безобразие! Бюрократия.

Наорался дед. Из поликлиники потом звонили – бабушку на новое время назначили.

А потом позвонили Николе. Бабушка трубку сняла – телефон у них старинный, еще на стене прямо у холодильника в коридоре висит. Красный, с крутящимся циферблатом. Спросила кого нужно, удивилась, на внука посмотрела. Оно и понятно – кто может звонить Николе?

Первое время его особо никто тут не знал. Когда Никола катался по улице на велосипеде вдоль всех огородов, то все соседи думали, что это дурачок с южного района заезжает. Парень ездил ведь как умалишенный. Взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед. И так часа полтора. Кто ж такое однообразие выдержит? Да еще свалится раз десять. Или чихнет, в канаву улетит, да вываляется там в грязи как свинья, и вымокнет весь. Потом в таком виде, что грязь с футболки капает продолжает ездить по улице. Однажды вообще в забор соседнего коттеджа влетел. Пробил так, что щепки в разные стороны разлетелись. Чинил потом дед. Никола ему доски из гаражи таскал. Так еще принесет, положит на асфальт, заденет рукой что-то, упадет сам и сидит на дороге хохочет. Дурак дураком.

Когда потом все узнали, что Никола внук пожилых соседей из десятого дома – не поверили. У солидных, нормальных и умных соседей, живущих на этой улице уже лет пятьдесят, такой внук-дурачок родился! Начали их все жалеть, чуть ли не до слез. Бабушке одно время даже деньги предлагали, правда непонятно для чего и зачем. Но вроде потом поутихли, да привыкли к тому, что Никола каждое летнее утро с глупой улыбкой катается туда-сюда по улице.

И вот вдруг звонок по телефону и просят Николу… Звонить ему незнакомый никто и не мог.

– Тебя, – говорит бабушка, передавая трубку. – К телефону просят.

Никола подошел, взял трубку.

– Але.

– Никола?

Голос такой в трубке был, что кто-то будто в одеяло завернулся и говорит. Глухой и тихий голос.

– Ну я эта. Чаво надо?

– Чувеч это. Жди.

И трубку повесили.

– Кто звонил то? – бабушка спрашивает, выглядывая из кухни. На веранде дед газетами шуршит.

– Чувеч звонил, – брякнул Никола и на стул сел, что под телефоном стоял.

– Да ну тебя, не говори ерунды, – отмахнулась бабушка и включила погромче радио.

Дед с веранды:

– Это от дури все и от безделья.

И снова газетами зашуршал.

Сели обедать. У Николы ноги так и тряслись. Бабушка минут десять собирала на стол обед, нося с кухни еду. Дед первым сел, начал щи хлебать. Испуганный парень вяло ковырял в большой тарелке картошку.

– Таблетки мне принеси, – тихо крикнул дед бабушке на кухню.

Та, видно, не слышала. Погремела посудой и вернулась, неся поднос с чаем.

Дед повторил. Вновь тихо:

– Таблетки то мне принеси.

– Что? – бабушка переспросила, наклонившись.

Тут дед как заорет:

– ТАБЛЕТКИ МНЕ ПРИНЕСИ! Три раза ведь сказал, ничего не слышит!

– Да иди ты в задницу! Хайло свое разинет и орет!

Обиделась. Со звоном швырнула поднос на стол. Ушла на кухню. Но таблетки принесла. Сели дальше обедать.

Снова тихо стало.

Только у Николы коленки тряслись под столом.

Дед, конечно, молодец по части разговоров тихим голосом. Вечно уйдет куда-нибудь от бабушки в другую комнату и говорит что-то бабушке. Да еще и тихо так! Бабушка возмущается. Будто она слышать должна! Бывает, сидит она с Николой на лавочке возле веранды, дед отойдет к гаражу, яблоню там смотрит и разговаривает с ними.

Бабушка ругается:

– Бубнит себе под нос, а я будто слышать должна!

Вечером бабушка с дедом разбредаются по разным комнатам. Она уходит в большую комнату и смотрит телевизор. Дед ее покидает после третьего сериала и уходит в спальню. Там у него в углу телевизор старинный стоит. Название даже старое – «Витязь». Разве что шлема с кольчугой нет. И показывает он все в черно-белом цвете. Там только восемь каналов, но деда от телевизора не оторвать. Смотрит то он не сериалы, а спорт! Тут тебе невсамделишный сериал с его придуманными страстями, а самые настоящие соревнования, да по нескольку часов! Дед даже покрывало на кровати с краю протер, елозя – болел все за спортсменов. А осенью, когда бабушка на батареях яблоки сушит, бывает съедает за один матч почти все. Незаметно. Раз – и нету яблок!

Бабушка потом батарею оглядывает, удивляется:

– Куча ведь яблок была. Куда подевалась?

Дед молчит. Сидит, ковыряет в зубах зубочисткой и смотрит теннис. Или футбол. Или волейбол. Или легкую атлетику.

А если Олимпиада начинается, то все. Весь день смотрит все подряд. Однажды вообще прибежал с огорода, не разделся, сразу в спальню и засел у экрана. Пока матч не кончился – не встал даже. Целый час так в куртке просидел.

Позавтракать один раз забыл. Бабушка то чашку видит его утром неубранную, а дед в спальне своего «Витязя» смотрит.

В спальню входит и строго так говорит:

– Ты что, старый, совсем уже? Со своим спортом даже не позавтракал!

А дед ей обиженно:

–Это ты совсем! Я как раз позавтракал!

Никола потом подошел к чашке – посмотрел.

Сухо. Только чайный листочек лежит на дне.

Может все-таки завтракал?

Дед вообще-то часто обижается на них. Чего ему не скажешь – сразу обида!

Вот иногда сидит и все в зубах зубочисткой ковыряет. Бабушка не выдержала и сказала как-то:

– Ну как можно целый день сидеть и в зубах ковырять?! Чего там выковыривать?

Что тут началось! Никола думал – коттедж рухнет. Дед рвал и метал. Уж такая сильная обида у него была!

Или сделаешь ему замечание, что он выхаживается по квартире постоянно перед тем, как на базар идти. Ведь ему обязательно надо выходиться по всем комнатам – зайдет в одну, в другую, на веранду заглянет, в прихожую, в холодный коридор, что у них второй прихожей зовется. В туалет заглянет, пачки с мылом проверит на полке, да еще поди по большому сходит. А то вдруг на базаре приспичит? Куда там бежать то?

Бабушка опять недовольна:

– Ну чего ты все выхаживаешься! Лучше бы мне веревку для белья протянул на улице! Нет, выхаживается по всей квартире!

Дед обиделся страшно:

– Ой, а ты будто делом занята! Сидишь тут и возмущаешься! Выхаживаюсь я, видите ли.

– Мне же надо…

– Да ну тебя!

Махнет рукой, наденет сапоги, да пойдет в огород веревку вешать от веранды к столбу забора.

Так и живут.

Разбегутся по разным комнатам вечером и сидят. Только Никола дотемна на улице скачет. Бегает, пока на улице фонари не зажгут. А зажгут их красивым, красновато-оранжевым светом, и осветят они улицы и так ярко станет, что все вокруг тем призрачным огнем мерцает. Свет в окна коттеджа заглядывает, огнем своим все подсвечивает. А асфальт как блестит, особенно после дождя. Словно искорки по поверхности скачут. Правда до самого огорода свет летом не доходит – все зелень скрывает. Потому фонари видно только из прихожей, веранды и большой комнаты, а спальня и кухня тонут в темноте, так как окна выходят в огород. Тут если свет не зажжешь – тьма тьмущая! Не зги не видно.

Летом фонари зажигают поздно, обычно после десяти вечера, а в июне, когда дни самые длинные, и вовсе в одиннадцать часов. Потом, как день убывать начнет, зажигают все раньше и раньше. Никола за это зиму и не любит – дни совсем короткие. Не успеешь глаза продрать, да на улицу выйти, а уже солнце садится. Поваляется парень в снегу до обеда, вывозится весь, придет домой, да потом снег даже в унитазе плавает, а снег капает и капает. В коридоре потом и прихожей воды – на целое ведро. Изваляется весь, начерпает в валенки, разбросает снег по дорожкам и довольный!

Прошлой зимой Никола даже пещеру вырыл в сугробе. Дед, когда расчищает снег после снегопадов, проделывает неширокую дорожку к гаражу, сараю и к задней калитке, раскидает снег по бокам, и получается у него проход с высокими сугробами по бокам. Ну, Никола в одном из таких сугробов проделал пещеру, и глубокую. Метра три глубиной, почти до забора соседского прорыл. Залез туда Никола, посидел, подышал воздухом, а пещера возьми и обвались. Засыпала его, что оттуда еле выбрался. Весь изгваздался. Живого места нет. Снег всюду – в глазах, носу, в ушах, за шиворотом кучи целые, в рукавах. Валенки и вовсе потом целый день пришлось у батареи сушить.

И зимой, и летом, Никола домой с огорода приходит поздно. Бывает, бабушка с дедом уже спят, а Никола только вваливается, да как начнет греметь всем подряд. То о плинтус запнется и упадет с грохотом, что стекла в рамах звенят. Еще сидит на полу и ржет, как дурак. То на кухне чайник на себя прольет и на пол, благо хоть не кипяток. Или в ванной полочку с мылом и порошками сломает. Ну, деду приходится вставать и убирать за внуком. Сам Никола не в состоянии за собой убирать.

Как-то парень банку с вареньем малиновым разбил. Бабушка разозлилась, притащила из ванны тряпку с ведром и приказала мыть пол за собой. Никола по всей кухне этой тряпкой варенье от неуменья и размазал. И сидит в центре, весь в малине, липкий, красный и смеется. Заливисто так. Что с него, дурака, возьмешь.

– Нет, ну даже, – причитает бабушка и отмывает внука. – Даже убрать за собой не может!

– Это от ничегонеделанья, – поддакивает ей дед из другой комнаты.

А уж доверять что сделать в огороде Николе попросту нельзя! Страшно! Таких дел натворит! Однажды, без ведома, взял у деда косу и пошел косить. Так вместо травы скосил всю капусту, часть моркови и картошку заодно зачем-то. Дед потом в огород вышел, увидел растерзанное картофельное поле…

Сек он потом Николу долго. Бьет ремнем по заднице, да приговаривает:

– Кто тебя просил, а? Я же тебе говорил, что косу нельзя брать? Говорил нельзя? Предупреждал? Ты пологорода выкосил! Что мы зимой есть будем?

А Никола оправдывается:

– А я ж не знал, что косить нельзя!

– А надо знать!

И дальше сечет внука.

Зато давеча позвонила бабушкина подружка из четвертого коттеджа. К той родственники приехали на лето. Так один из них всю в огороде и скосил у нее – клубнику, капусту, картошку, цветы и те не пощадил. Они потом в огород выглянули – а там не травинки!

Никола как услышал это, заржал

– Надо же, мужик совсем уже того – все выкосил в огороде!

И хохочет. Бабушка с дедом посмотрели на него, пальцем у виска покрутили, да махнули рукой. Дурачок, он и есть дурачок. Что с него взять?

Вечером Никола домой вернулся рано. Испуг от звонка чувеча еще не прошел, и он решил вернуться пораньше, до сумерек.

Бабушка с дедом к тому времени уже разложили постель, включили над кроватью тусклый ночник, бабушка книжку приготовила, дед газеты. Газет у него на тумбе куча! И местная, и федеральная, и областная. Самые интересные для него это областная с федеральной. Там всякие постановления правительства, да законы публикуют. Никола одно время читал их, да ни хрена не понял. Но он то ладно. Вот только их не понимает даже бабушка.

Только дед.

Он себе даже кодексы купил – жилищный, уголовный, земельный. Конституцию купил. Правда, никому не ясно зачем. Но он говорит, что надо. Ляжет так перед сном и читает. Бабушка уже спит, а он все читает. Уголовный кодекс дед тоже частенько читает. Смеется постоянно. Говорит, что за такой кодекс посадить законотворцев надо. Потому что это вообще не кодекс, а список дури. Статьи дурацкие, да сроки маленькие.

– Дурь, – вещает дед, лежа на диване и дрыгая левой ногой. – В советские времена за такие вещи расстреливали, а здесь восемь лет дают. Это же откровенная дурь!

Никола послушает его, да уйдет. Ему все равно – хоть восемь, хоть двадцать лет давайте.

Посмотрел мальчик на лежащих бабушку и деда, зевнул сам, да пошел на веранду диван раскладывать и кровать стелить. Тоже укладываться пора. Застелил криво простынь, кинул одеяло с подушкой, да завалился. Зубы не почистил, не помылся, оно и зачем.

И через минуту уже уснул. Спустя какое-то время и дед с бабушкой потушили свет и легли спать.

Коттедж погрузился в темноту и сон.

Ночью тихо так, что даже страшно.

Ничего не шелохнется. Не скрипнет. Ни одной машины порой по улице не проедет, словно вымер город. Холодильники только моторами урчат попеременно и все.

Спокойствие.

Сегодняшней ночью Никола вдруг ни с того ни с сего проснулся. На улице горели фонари, и веранда тонула в их ночном свете. На часах было около двух часов. Никола поднялся, к окну подошел, поглядел.

В доме напротив окошко горело. Пожилая хозяйка, одинокая женщина неопределенных лет, видно все еще читает. Или бессонницей может мучается. А так все остальное во тьме. Фонари и те еле видно из-за лип, да березы. Эта береза только одна чего стоит! Утром из-за этой заразы весь огород в тени. Потом все удивляются, почему так клубника плохо растет. А как ей в тени то расти?

Никола посмотрел еще на огород и улицу с веранды, направился на кухню. Там среди темноты в огороде только теплицу чуть видно, и то, потому что свет фонарей слегка до нее достает. А гасят их часа в три ночи. И тогда вся улица, весь их маленький город погружаются в темноту. Но зато как хорошо и сладко спать ночью – ничего в глаза не светит, ничто от сна не отвлекает.

Никола постоял, посмотрел кругом. Послушал тиканье бабушкиных кухонных часов – старых престарых, им лет пятьдесят, наверное, но все еще ходят. И тикают то так приятно, что даже заслушаться хочется. На душе прямо как-то тепло от такого тиканья становится.

Пошел обратно, лег в кровать, да и заснул тут же.

И не видел, как кто-то через окно на него смотрел, скрытый ночными тенями.

Всю ночь напролет.

5

Родители отказались от Николы пару лет назад. Мама у него бухгалтер, папа какой-то там директор чего-то. Не то, чтобы они от него отказались совсем, но сбагрили на постоянство бабушке и деду.

В школу Никола ходить отказался. Дома его оставлять страшно. Либо бардак устроит, либо дом взорвет. Третьего тут не дано. А чего парню без присмотра в большом городе сидеть? У бабушки с дедом огород, и есть где погулять, на велосипеде покататься. Да и приглядывают они за ним, чтобы не учудил чего.

Так и живет Никола теперь со стариками. Родители раз в несколько недель приезжают, чтобы проведать сына.

В школу он не ходит, книг не читает, к телевизору равнодушен. Друзей у него нет. Одно время пытался погулять с парнями, что в соседних домах живут, да как-то не заладилось у него. Ходит в одиночестве, и совершенно не грустит.

А в огороде всегда есть чем заняться. Можно на велосипеде поездить, можно шезлонг из гаража достать, да в тени под яблоней или сливами посидеть, ногами подрыгать или покемарить даже часок другой.

Вокруг тишь. Где-то позади течет жизнь небольшого города. Бредут куда-то по своим делам люди, ездят машины, тарахтят автобусы, раздается протяжный гудок поезда с вокзала. И Никола где-то уютно расположившись в своем шезлонге тихо дремит, приоткрыв рот и пустив слюну.

А сейчас ему вроде и не до сна. Все чувеча ищет?

Кто ты такое? – думает парень, почесывая свою лохматую голову. Где ты? Как ты выглядишь?

Чувеч…

Слово такое странное.

И отчего-то пугающее.

Прервав свои размышления, Никола решил пойти к деду. Узнать у того все про чувеча.

Дед на веранде лежал – кроссворды разгадывал. Сосредоточенный. Бабушка рядом за столом газеты читала, внимательно. Газеты-то все интересные, одна «Жизнь звезд» чего стоит! Бабушка говорит, что в шоу-бизнес попадают из грязи в князи, потому он сам по себе грязный.

Помыться они что ли там не могут эти князи, думает озадаченно каждый раз Никола.

Вот читает бабушка такую газету и возмущается:

– Надо же, любит она жизнь с изюминкой! Тоже мне, звезда! Я ее знать не знаю!

Переворачивает страницу.

– Ну какие у всех квартиры, по шесть, по восемь комнат! И все в золоте ведь! Другим людям жрать нечего, а они в золоте купаются! Тьфу!

Другую страницу открывает:

– Ой, ну вы посмотрите на нее! Полжизни она в кафе проводит! Ну что же это такое?

Почитает бабушка газету, плюнет, проклянет всех и пойдет на кухню еду готовить. А дед все лежит кроссворды разгадывает.

Никола подошел к нему и спрашивает:

– Дед, а чувеч как выглядит?

У того карандаш из руки выпал.

– Так ладно, все. Закончили!

– Ну это человек или…

– Прекрати сказал!

Сложил газету, встал, ушел с веранды. Сердитый.

Решил парень нарисовать портрет этого чувеча. Гляди показать кому удастся. Соседей вон вокруг много. Гляди кто, что подскажет. Сел за стол, мучился с листком альбомным. Карандашей переломал тьму. Портрет так и не нарисовал. Поначалу набросал лицо человека, страшное, уродливое, шапку зачем-то пририсовал, круглую. Картинка страшноватая получилась, хотя что можно было ожидать от такого художника как Никола, который писать толком не умеет, а уж рисовать тем более? Бабушке пришел, показал картинку. Та испугалась, чашку выронила.

После своих художеств Никола отправился непосредственно на поиски чувеча.

Но не успел он выйти в огород, как дед к нему подошел. Бледный весь.

– Тебе прислали, – и конверт ему протягивает.

– Это че?

– Не знаю, в ящик нам нынче кинули.

Никола взял конверт. Белый, на передней части написано «Николе».

Развернул, прочел.

Чуть в обморок не грохнулся.

«Доброе утро. Чувеч»

Вот как там было написано.

Никола деду конверт отдал. У самого руки трясутся. Дед перечитал несколько раз, вспотел, почесал затылок. Отдал конверт обратно.

– На, хватит шутки тут шутить. Давай прекращай!

– Какие шутки?

– Прекращай! Письма сам себе пишет, звонит.

– Чаво звоню? Мне че? Делать больше не чева?

– Ой, ой, ой! Как-будто весь тут ходит занятой. Все! Закончили.

– Чаво закончили? Мне чувеч уже звонит, мне чувеч пишет! Боязно мне!

– Да, чувеч звонит ему, как же. Знаем все. Ты учти, чувеч тебе звонить не будет. И писать тоже. Слишком много чести. Он к тебе сразу придет.

– А выглядит-то он как?

– Вот придет когда – увидишь!

– А я его раньше найду!

Дед скривил губы.

– Конечно, как же, найдёшь. Он сам тебя найдет.

Повернулся, пошел в дом. Никола один остался.

Но поиски не прекратил. Начал искать дальше. Разозлил его дед. Видите ли, сам себе звонит и пишет! Придумает же!

Перевернул все в гараже – все коробки, чемоданы, доски. У деда в гараже чего только нет! Как входишь, с одной стороны три огромных чемодана стоят с инструментами – дрель, отвертки, винты всякие там, молоток. С другой стороны, две старые стиральные машины. Обе старые, и обе поломанные Николой. На машинах журналы с газетами старые свалены, ждут, когда макулатуру принимать будут. Дальше по стенам разложены всевозможные доски разной длины и величины. Над ними на полках коробки пустые. Для чего хранятся – не понятно.

Самое главное в дедовом гараже – верстак.

Стоит он сразу под окном, а рядом полки с рубанками, пилами и гвоздями всякими, чтобы если что все под рукой было. На углу верстака высятся тиски, огромные, стальные. Под верстаком всякая всячина – кафель из ванной, банки, склянки, растворители, которые Никола на клопов выливает. Под полкой с гвоздями смесители старые лежат, какие только в доме были. Но так как все были дешевыми, то в конечном счете образовали в доме три потопа. Хранят их на всякий случай, вдруг какая деталь пригодится.

В гараже в шаловливые грязные ручонки Николы много чего попадало. Хотел лопату сверху вытащить, своротил на пол вместе с дедовыми лыжами и досками. Хотел стульчик раскладной со стены снять, свалил стремянку с косой, которая чуть ли не пополам разрубила стопку газет. Ну а гвозди парень просыпал раз десять, если не больше.

После поисков чувеча в гараже, Никола переключился на сарай.

Там на него сверху свалилась пластмассовая лейка, утащив за собой три корзины и пустую коробку из-под телевизора с подозрительно ругательным названием «Assuka». Телевизор японский. Дед рассказывал, что Япония – страна восходящего солнца, и еще там много роботов. Даже домашние животные у них механизированные. Никола так и не понял, зачем те роботов конструируют. Лучше бы огород вскопали, больше пользы было бы!

Швырнул Никола лейку с корзинами обратно на полку. Заглянул в старый прадедов шкаф – получил по носу выпавший оттуда раскладушкой, не весть как засунутой в узкое пространство. За раскладушкой высыпалось часть старых газет. Собирать устроенный бардак Никола не стал. Не было тут чувеча.

Вечером полил дождь.

Не успели поужинать, а день выходной был, сериалов не показывали, как откуда не возьмись приплыла черная туча, таща под рукой за собой гром. Озарилось небо десятками вспышек.

Ушли с огорода, закрыли двери и под шум проливного дождя сели смотреть телевизор. Телевизор, на узкий взгляд Николы – сплошная помойка.

Чего там только не показывают!

Вот недавно, показали в шоу удивительных талантов мужика – лысого, толстого, с кривыми зубами – который себе на голову стул поставил. Да еще одной ножкой! И стоит довольный, как не знамо кто.

Дед говорит:

– Он бы себе лучше унитаз на голову надел.

Включили концерт юмористический. Выступали юмористы всех мастей – одни просто кривляются, другие интересные вещи рассказывают. Вроде бабушке и деду смешно, а Никола молча сидит, тупо уставившись в экран. Все о чувече думает.

Смотрели концерт часа два. Потом он, к счастью, закончился. Переключили на другой канал. А там такой же концерт идет. И юмористы те же.

Никола обомлел.

– Их же тока что показывали?

Бабушка, сделав звук погромче, говорит:

– Да гоняют все время одно и то же. Только реклама разная.

Дед подтвердил.

Пока смотрели два концерта, под конец второго не смеявшись, а лишь осуждая юмористов, несущих чушь и откровенную пошлятину, дождь закончился. Гром отгремел и вместе с молнией уплыл на восток, видимо прямиком в страну восходящего солнца. Дед осторожно выглянул на улицу – везде сыро. Отовсюду капает. Лужи вокруг дома таинственно блестели в свете зажигающихся фонарей. Тишина оглушающая стояла. Птицы и те не пели, и нигде не было слышно ничего, разве только чей-то черный кот испуганно перебежал дорогу и скрылся в одном из огородов.

Никола выглянул вместе с дедом, обозревая кусочек двора у крыльца, разглядывая как бабушкины лилии наклонились от воды прямо к земле.

– Дед, а чувеч сейчас где? В сарае? Иль в гараже сидит?

– Чувеч сейчас по огороду бродит, – бросил в ответ дед.

Никола, героически выпятив тщедушную грудь, вышел из коттеджа и спустился с крыльца.

– Ты домой пойдешь? – дед спросил, нетерпеливо дрыгая ногой.

– Сейчас. Токмо чувеча погляжу.

Дед махнул рукой и закрыл дверь.

Никола огляделся. Заглянул за дом – тоже все тихо, с крыши до сих пор вода капает, забор соседский в темноте блестит.

Никола спустился до веранды, глянул за другой угол дома. Тоже везде лужи, в корыто от навоза вода с крыши капает, в темноте мокрые кусты смородины дрожат. В двенадцатом доме кто-то истошно чихнул. Где-то далеко проехала машина, взревев мотором, и во дворах сразу залаяли бродячие собаки, послышались голоса далеких прохожих. Опускавшаяся на тихий город ночь постепенно наполнялась звуками. Но Никола знал, что еще час, и все стихнет окончательно. Нигде никто из людей не выйдет на улицу – лягут все спать до утра, ни одна собака не залает, фонари к трем погасят и город заснет до семи утра. А завтра выходной еще один, и вряд ли кто-то поднимется до девяти. Ранним утром хорошо выходить на улицу – одна благодать! Прохладно, тихо. Даже мысли какие-то светлые в голову начинают приходить, хоть и ненадолго.

Другое дело зимой – там все время холодно и темно. Выходишь, а кругом снег. Белым бело. И так лета сразу хочется, тепла, солнца, зелени. А не этой долгой морозной зимы, с бескрайними снегами и долгими ночами.

Постоял Никола у веранды, прислушался. И чего дед говорил ему, что чувеч якобы по огороду бродит? Нет здесь никого.

Или он за теплицей, сволочь, бродит?

Парень собрался с духом, посмотрел на окна коттеджа, увидел, как дед зажег в спальне торшер. Через окна веранды был виден коридор, который ярко осветился светом из ванны – видно туда бабушка пошла. Время то позднее – скоро полночь. Самое зловещее время. Мама так всегда говорила, еще когда Никола жил у них.

– Засыпай всегда до полуночи, сынок, – рассказывала она ему. – Заснешь до полночи и ничего тебе не померещится в темноте.

Оглядывая пустой огород, Никола понял, что в случае чего, рассчитывать придется только на себя. Помощи ждать неоткуда.

Он с опаской посмотрел вглубь огорода, где стояла такая кромешная тьма, что даже не было понятно, где гараж, где забор, а где вишня с калиной растут. Одна сплошная чернота. Как в космосе. Свет фонарей только до теплицы чуточку доходил, да и там все береза высоченная загораживала. Того и гляди споткнешься обо что и брякнешься в сырую траву. Ищи тебя потом там с фонарем!

Никола начал постепенно подходить к теплице. Чем ближе, тем страшнее становилось парню. Вдруг он подойдет близко, а из-за угла чувеч выскочит? Что тогда делать? Куда бежать? До крыльца ведь даже не успеешь, а по сырости и вовсе поскользнешься еще у лавочки. А тут и чувеч рядом. Ап – и не тебя. Сожрет, гад, и не подавится даже!

Никола, дойдя до слив, остановился. Оглянулся снова – на коттедж посмотрел. Сейчас он казался таким далеким, лишь в спальне тускло торшер горит за плотными шорами. С неба на дом тяжело нависала беззвездная тьма вечернего неба.

Страшно.

Никола повернулся к теплице.

Прислушался.

Тихо вроде.

Вроде….

Но как-то не по себе. Отчего-то неспокойно на душе. Такое чувство, что есть кто-то рядом здесь. И смотрит за парнем.

Никола подошел еще ближе. Поравнялся с теплицей. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он смог различить гараж, заднюю калитку, кусты смородины.

Он сделал еще пару шагов.

Заглянул за теплицу и…

– Николааааа, – заорал вышедший неожиданно во двор дед. – Домой быстро!!!!

Описавшегося от страха Николу, бабушка, несмотря на рыдания, заставила стирать трусы с шортами самого.

Спать легли в первом часу ночи.

Бабушка еще долго деда отчитывала за то, что он про чувеча внуку рассказал.

Видимо что-то знала…

Утром Никола поднялся в седьмом часу утра. Не спалось ему в эту ночь.

За окнами уже вовсю светило солнце. Мысли о вечернем постыдном испуге рассеялись, и теперь мальчик уверенно смотрел вперед наступающему дню. Может быть, сегодня он наконец увидит или найдет чувеча?

С этими мыслями он прошел в ванную, снял с веревки высохшие шорты и трусы. Вернулся на веранду, принялся одеваться. Пока одевался поднял такой грохот, что бабушка с дедом проснулись. Взмахнул руками – вазу своротил со стала. Благо та не разилась, но шум такой подняла. Шорты надевал, дернул ногой, стул толкнул. Тот на пол и упади.

Тихо потом вышел в коридор, слыша бормотание стариков в спальне. Посмотрел в зеркало на себя, лохматого и глупого. Футболка грязная и пропоченая, с какими-то пятнами на груди. Есть Никола совсем не умеет. То компот прольет, то борщ, то курица упадет, то все вместе сразу. Отразились в зеркале сальные взлохмаченные волосы. Расчесывался Никола в лучшем случае только после мытья, а мылся он раз в неделю, в воскресенье. Вокруг рта была засохшая слюна. Из носа торчала козявка.

Чистыми были только выстиранные шорты.

Насмотревшись на природную красоту, Никола отпер дверь в холодный коридор.

Холодным коридором называли вторую прихожую. Там у них стоял старенький кухонный гарнитур, широкий комод у окна, откуда дед себе сапоги достает, а бабушка калоши. А за дверью была лестница, ведущая на чердак.

А холодным коридором прозвали эту вторую прихожую неслучайно. Давным-давно, рассказывала бабушка, этого коридора и вовсе не было, а было одно большое крыльцо с огромной колонной. Потом заделали стены, поставили маленькое узкое окно, да дверь. А батарею не поставили. То ли забыли, то ли не до того было. Время сложное стояло, послевоенное. В зимнее время в холодном коридоре до их пор холодно, так как стены тонкие, и как только заканчивается лето, дверь туда из основного дома закрывают.

Обозрев пространство холодного коридора, Никола открыл вторую дверь и вышел на улицу.

Стояла утренняя прохлада, но уже было понятно, что день будет жарким. Роса уже высохла, на небосводе ни облачка. Даже птиц не слышно, словно попрятались все.

Никола снял замок с калитки и выглянул на улицу. Как всегда – тишь, да гладь. Ни одного человека.

Первые дни июля пришлись на выходные, а в эти дни город, где жил Никола с бабушкой и дедом, просто замирал. Особенно утрами и вечерами. Бывало, в девять утра выйдешь покататься на велосипеде – пусто. Никого не встретишь. Машин и тех нет. Вечерами частенько еще компании собирались, особенно в ночь с пятницы на субботу, да с субботы на воскресенье. Часто такие сборища, с криками на всю улицу, заканчивались драками. Тут уж и милицию впору вызывать.

А мат от них какой стоит! Никола только за пару минут такого наслушается, что уши вянут. Да с дуру еще придет, да деду расскажет. Тот за ремень – Николу сечь. И правильно.

– Пусть отучает тебя от этой дряни, – говорит бабушка. – Ведь надо же, этим матом проклятым всю речь засорили. Ужас! Идут по улице – от них одна матершина слышится! И как только понимают друг друга?

Никола прошел в огород, осмотрел грядки, яблони. Яблоки совсем еще маленькие. А вот клубника спеет всю. Скоро полакомиться можно будет.

Итак, где же может быть чувеч?

Никола собрался с духом. Сейчас светло, никаких тебе кошмаров. Все страхи отступили.

Он глянул за теплицу, откуда вчера с мокрыми штанами со стыдом должен был вернуться домой. Кусты смородины стоят ровно, как солдаты – в один ряд. Черноплодная рябина, две яблони, да капуста в грядках сдыхает. Было ли также тихо вчера? Может здесь обретался чувеч? И Никола его обязательно нашел, если бы не дед.

Мальчик прошел вдоль теплицы, внимательно смотря, ни примята ли где трава. Дошел до сарая, отпер, заглянул. Глянул в бывший курятник. Мирно жужжали мухи, да паутина на сквозняке колыхалась.

Никакого чувеча нет.

Но вдруг он бродит по огороду именно ночью? Сколько же мужества надо иметь, чтобы остаться в темноте и найти загадочного чувеча здесь?

6

В своих прогнозах дед, говоривший, что день и месяц будут очень жаркими, не ошибся. В десять утра солнце палило столь немилосердно, что находиться можно было только в тени. Даже береза, закрывающая своим могучим стволом и ветвями пол огорода, сейчас уступила яркому палящему солнцу и лишь немного могла скрыть за собой Николу от жары.

Пролежав до обеда в тени целых два часа, Никола вернулся в коттедж. И случайно, войдя тихо, услышал разговор деда и бабушки.

– Ты зачем так ребенка напугал? – бабушка возмущается.

– Во-первых, он уже не ребенок, не говори дурь. Взрослый парень. Ему надо исправляться!

– А что если он чувеча начнет искать?

– И что? Не найдет он его.

– Да? А звонил ему кто? Пушкин что ли?

– Так все, закончили!

– Нет, не закончили!

Слушал бы этот разговор Никола и дальше, если бы не зазвонил телефон, и бабушка, прервав дискуссию, стала разговаривать с подружкой.

Постояв в оцепенении еще какое-то время, Никола вернулся на жаркую улицу.

После обеда, когда температура достигала почти тридцати четырех градусов, дед лег на диван читать газеты, да разгадывать кроссворды. Бабушка, вымыв посуду, легла в другой комнате. Жара действовала на стариков плохо – у бабушки поднималось давление, у деда шалило сердце. Один Никола, пользуясь тем, что ближайшие часа два, а то и три, в огороде будет один, находясь в бесконтрольном состоянии, обрадовался до глубины души.

Первым делом, пользуясь свободой, решил устроить костер.

Набрал стопку читанных газет в гараже. Взял у деда с полки растворитель – «Уайт-Спирит». Пошел за курятник, где у деда всякие старые ветки обрезанные свалены для костра. Кинул стопку на землю, облил растворителем, чиркнул спичкой. Тут же газеты вспыхнули ярким пламенем. Полетел в разные стороны пепел, повалил дым, удушливо гарью запахло. Никола прыгал от расти, перегнулся через забор, посмотрел на улицу. Дым валит вовсю.

Проходящие мимо прохожие крутили головами, стараясь понять, откуда валит удушающий вонючий дым, из-за чего провоняла почти вся небольшая улиц.

Горели газеты долго. После пожарища, Никола вернулся в коттедж.

Дед спал на веранде.

Бабушка в кресле, свесив ноги на подлокотник, дремала в большой комнате.

А через мгновение спал уже и Никола.

Улица, на которой живет Никола с родными, с односторонним движением. Дорога широченная, уходящая далеко в гору. Зелени тут, деревьев – тьма. Иногда выйдешь на середину дороги, оглянешься – в одну сторону, в другую – одни липы видны вдоль дороги. Ни оного дома не виднеется. Словно ты не в городе, а на каком-то тракте в лесу.

Коттеджей на улице ровно тринадцать. Семь с одной стороны, да шесть с другой. Это половина улицы. А дальше построены обычные дома, по три этажа. Никаких там тебе огородов, гаражей с сараями или курятников, как вот у деда. Там только детские площадки, да асфальт. Никола как-то раз порывался поиграть на тех площадках, да все не везло. Пытался с горки скатиться – колени разодрал. Построил в песочнице замок, прибежала какая-то собака и с разбегу прыгнула. Песок весь в Николу полетел, что пришлось мыться потом. Начал парень играть в детском городке, пришли старшие ребята, да выгнали его. Еще и под зад коленом дали.

На первых этажах этих домов есть так называемый обменный фонд. В те квартиры селят людей, когда в их домах ремонты капитальные идут. А так как ремонтируют бывает года по два, живут люди там долго. И люди разные попадаются.

Один раз катался Никола на велосипеде рядом с таким обменным фондом, да слышит крик:

– Таня! Дави гада! – мужской голос.

Поди с клопами или тараканами воюют.

– Чего орешь, скотина жирная! – это уже женский голос. Визгливый, аж в ушах звенит. – Бей этого кровососа!

– Ты хоть сама что-нибудь делай!

– Заткнись! – еще громче крик. – Заткнись, гад! Глазки свои поросячьи на меня выкатил и смотрит!

Никола даже остановился от удивления.

Затем шум, удар сковородой, из подъезда выбежала растрепанная баба в халате и тапочках.

– Миша?! Убил его!

Баба страшная, как атомный взрыв.

– Да, входи, – опять мужской голос откуда-то из подъезда.

– Мышь лови давай! Я не войду в квартиру, пока эта тварь там бегает по моим кастрюлям!

– А ты убирай за собой, хоть иногда! Припрешься домой и на диван, телик смотреть! А я все мой за тобой!

– Что! А ну заткнись, боров жирный!

В этот момент их подъезда, с трудом протолкнув широкое пузо в узкий дверной проем, выходит Миша.

– Хватит на всю улицу орать! Иди домой!

Хорошо Николе все-таки. Отдельный коттедж. И соседи спокойные. Сидишь в шезлонге, кругом зелени, ягоды, грядки с овощами. И никто тебя не видит и не трогает. Красота!

В каждом коттедже живут разные люди. И у всех разные огороды, как рассказывает бабушка. В начале улицы у коттеджей ничего не растет. Только деревья. В одном дворе беседка стоит. В субботу там всегда шашлыки жарят, что дух плывет по всей улице. В одном коттедже мотоцикл стоит, старый, с коляской. Его один парень все время чинит, бензин доливает, но мотоцикл с места так и не сдвигается.

А у некоторых такой бардак, что смотреть страшно. Где доски навалены, где еще какая-нибудь дребедень. Одни соседи догадались себе прямо под окнами сделать загон для бешеной собаки. Возвели второй забор, поставили будку. Все проволокой оцепили. Собака возьми, да перепрыгни через забор и давай бежать. До сих пор поймать не могут.

У других сплошные гулянки во дворе. Приедут вечером со всего города, врубят музыку на полную мощность:

Забирай меня скорей,

Увози за сто морей,

И целуй меня везде

Я ведь взрослая уже.

Бабушка сидит на веранде, слышит песни, головой качает.

– Какая срамота, – говорит она. – Один разврат в песнях. Ужас какой!

– Разнузданность, – поддакивает рядом стоящий дед, дрыгая ногой.

У большинства огороды нормальные. И цветы растут, и картошка с морковкой. Теплицы стоят, яблони цветут, клубника со смородиной спеют. А иногда такая густая растительность, что вообще ничего не видно.

Вот как у Лариски…

В коттеджах люди то нормальные живут, скрывать им нечего. Ведут себя как все, улыбаются, открытые всем. А Лариска, наоборот, скрытная. Дом у нее самый выразительный. Забор стоит ровно, когда у всех он покосился в разные стороны. Да еще ярко зеленого цвета. Что в огороде – не видно. Кругом у дома сплошные заросли. Тьма там из-за этого, что солнце не видно. И цветы не растут. Ягод никаких нет.

Живёт Лариска одна, а лет ей больше семидесяти. Раньше с ней две собаки жили. Маленькая, беленькая, да черненькая, большая. Обе дворняги были найдены в подворотне самой Ларисой. Обе собаки тупые, как поливальные лейки, бесконечно брешущие и такие же странные, как и сама хозяйка.

Вот только были…

Одна ушла из дома и не вернулась. Больше ее никто не видел. Бабушка говорит, что видимо собака подыхать пошла. Баба Валя, соседка Ларисы, услышала это и потом возмущалась:

– Надо же! Подыхать он в отдельное место пошел! А моя, Нюра, сука, свинья эдакая, на моих глазах подыхала. Блевала около веранды, цветы все своей мочой сожгла. Извивалась тут, доводила меня! Сон я из-за нее потеряла. А этот в отдельное место подыхать пошел. Сволочь!

Вторая Ларискина собака, Бася, попала под машину. Сбили ее и от удара она в овраг отлетела, что даже не сразу и нашли. Катался как-то Никола на велосипеде, съехал случайно в канаву, а там Бася лежит. Уже тлеть начала.

Бабы на улице говорили потом, что кто-то специально животных убивает. Третью собаку за месяц сбили. Да коты пропадают из соседних трехэтажных домов.

Кто его знает почему? Может и чувеч их жрет или шеи сворачивает, думает про себя Никола, почесывая всклокоченную голову.

Так осталась Лариса совсем одна.

Живет она тихо. К ней почти никто не ходит. Разве только почтальоны. Что у нее за домом – никто не знает. Никого туда она не пускает. Даже соседи по обеим сторонам ничего не знают. Все густые заросли скрывают. Сама Лариса если и приглашает кого, то дальше крыльца пройти нельзя. Стоит на дороге, руки тонкие на груди сложила, и не пускает. И смотрит так строго, словно все виноваты кругом.

А что там у нее за домом то? Что?! Загадка…

В гости Лариса к другим ходить, наоборот, любит. Как-то к бабушке пришла. Сидит на веранде и не уходит. Уже вечер наступил, чай закончился, печенье, а она все сидит, ногой дрыгает, да с бабушкой беседует. То про огород станет говорить, что эту дикую растительность пора вырубать, то про ремонт, что надо скорей делать пока силы есть. Спрашивает у бабушки, как родственники их живут.

В тот вечер Никола получше и разглядел эту Ларису.

С виду ничего. Баба как баба. Глаза нормальные, голубые, губы толстые, нос картошкой, да это ладно. Руки и ноги есть, пальцев по пять штук, даже грязи под ногтями нет. Зуба одного не хватает. Волосы чистые, до плеч, прямые и седые. Обычная бабка, как и все.

Расселась она тогда на веранде, чая отхлебнула, сахаром закусила и давай беседовать с бабушкой. Дед рядом сидел. От чая отказался, а вот конфету взял. Никола на улице болтался, пришел, околачивался у дверей, смотрел. Ему конфету сунули, да выпроводили вон. Нечего разговоры взрослых слушать.

Гулял Никола с час. Вернулся. Думал, Лариска уже ушла домой, ан нет. Сидит, ногами обеими дрыгает, чай пьет, вареньем закусывает, с бабушкой разговаривает. Дед уже на диван лег. Слушает. Увидели втроем Николу, вторую конфету сунули, выгнали.

Село солнце. Время десять часов.

Никола пришел, слышит – Лариса о соседке рассказывает, бабе Вале. Мол, что та пьет, как сапожник. Да еще алкашей с улицы к себе ночевать водит. Утром выползет из дома, сползет с крыльца, да захрапит опять. А следом другие алкаши из дома уползают, за ними бутылки выкатываются. Так еще наблевать могут, как та собака умершая.

– Собака ейная, – жалуется бабушке Лариса. – Поди сдохла от такой жизни. Валька же пьяница, била ее, та и умерла в канаве.

Дед уже в другую комнату ушел. Не выдержал этой болтовни. А Лариса все сидит и не уходит.

Ушла она тогда в двенадцатом часу. У бабушки голова разболелась после вчера, а дед ей нравоучения читал:

– Ты бы с ней еще до утра болтала!

Вот такая эта Лариса, загадочная. И дом у нее загадочный. И что там за крыльцом и верандой – тайна, покрытая мраком.

Кто его знает, может там чувеч и живет?

На беду Николы бабушка дала ему поручение.

– Никола, сходи-ка к Ларисе и отдай ей этот сверток – там семена. Только быстро. Шевели помидорами!

Помидорами бабушка называла тощие Николины ягодицы.

Делать было нечего. Поплелся парень через дорогу к дому Ларисы. Идет, по сторонам глазеет, зевает.

И ту его осенило.

Коли он к Лариске сейчас зайдет, то и огород посмотрит! И то, что у нее там за домом спрятано. Если там и живет чувеч, он его наконец найдет.

Воодушевленный Никола чуть ли не бегом на своих кривых ногах припустился к загадочному дому

Но не тут-то было.

Сначала, как только он хлопнул щеколдой калитки, откуда не возьмись выбежала собака. Вроде и не очень большая, но злющая. Он едва успел выскочить обратно и закрыть за собой калитку, как та впилась острыми зубами в решетку, рыча и скалясь. Никола отскочил к дереву подальше и готов был даже вскарабкаться вверх, или вообще поскорее к себе убежать, бросив дурацкий бабушкин сверток. И пусть потом она на пару с дедом бурчит, что он не в состоянии ничего сделать. Плевать! Собака в разы страшнее.

Но тут на крыльцо вышла Лариска.

– Туман, домой! Быстро!

Туманом звали собаку. Вот до чего странную кличку придумала!

Пес харкнул в сторону Николы, развернулся и поплелся домой в коттедж. Лариса закрыла за ним дверь и вновь повернулась к Николе. На улице жара, а она стоит в калошах, теплых колготках да в шерстяных носках, какой-то старой, необъятной юбке, мохнатой теплой кофте и потертой черной жилетке. Словно из зимы в лето вернулась. До чего странная баба все же.

– Ты от бабушки? – спросила она парня, который замер с открытым ртом.

Тот кивнул.

– Ну, подходи.

Никола прошел к крыльцу, поднялся по ступеням (крыльцо то у Ларисы самое высокое из всех соседей) и вошел в дом. Пахло внутри гадко. С кухни тянулся жутковатый аромат капусты, которую варила хозяйка дома. Дурная собака со странной кличкой Туман видимо этой вони не выдержала, и стоило Ларисе распахнуть дверь, как та вылетела на улицу, пробежав мимо вжавшегося от страха в стену Николы. Напоследок чихнула, обдав голые ноги парня соплями, и усвистала на улицу, продолжая чихать.

Лариска любезно пригласила Николу на кухню, где воняло еще больше. На обшарпанном окне лежал полусгнивший банан. Никола поморщился, задержал дыхание и сунул в руки Ларисы сверток.

Та, бессовестная, не приняла.

– Обожди здесь, – сказала и ушла куда-то вглубь дома.

Никола от ужаса и ощущения того, что ему придется еще постоять в этом круговороте вони и гадости, с этой проклятущей капустой, протяжно булькающей в кастрюле, бананом, который словно на глазах стал гнить быстрее и завонял, зажал руками нос.

Лариса не возвращалась. Парень вышел из кухни, огляделся и завопил:

– Тетя Лариса!

Никто не отозвался. Только кастрюля шумит. В доме как-то мрачно. Мебели почти нет. На полу коричневый линолеум. Ни половичков, ни ковров, ничего.

Никола швырнул сверток на скамейку и выскочил на улицу.

Заглянуть бы за веранду, пронеслось у него в голове.

Он осторожно обошел строение, увидел гигантские заросли, скрывающие дом от лишних взглядов соседей и солнечных лучей. У стены стояли ведра. Рядом росла крапива, ростом с Николу. Он пошел было дальше, но тут на плечо легла чья-то рука. Парень вскрикнул.

– Ты чего здесь?

Лариска. Стоит за спиной. Вновь смотрит строго.

– Я это тама….

– Сверток отдал?

– Ага.

– Ну и иди давай.

Обескураженный Никола развернулся и побрел в сторону калитки, так и не увидев то, что пряталось за домом.

7

Жара жарой, а холода холодами. Настало и их время.

В воскресенье к вечеру погода стала портиться. Безоблачное небо заволокли густые тучи. Уходящее солнце старалось пробить сквозь них, но вскоре облачная пелена полностью скрыло его от глаз. Подул холодный северный ветер. Даже стрижи, каждый вечер громко голосившие над домом, куда-то спрятались. Да и так прохладно стало, что гулять расхотелось. Пришлось уйти с огорода в теплый дом в десять вечера. А время-то детское. Гуляй не хочу. Бабушка, завидев расстроенного внука, долила масла в огонь. Сказала, что завтра будет еще холоднее. А дед заявил, что наступает традиционная холодная неделя. Ровно семь дней будет пасмурно, дождливо и холодно.

Так и было.

В понедельник утром Никола проснулся от того, что в глаза солнце не светило. И в комнате как-то темно было. Никола вскочил на своем раскладном диване и огляделся. Солнце то где? Али чувеч украл что ли?