Читать онлайн Письма стареющего селадона бесплатно

ПИСЬМА СТАРЕЮЩЕГО СЕЛАДОНА СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЕ ДОНАРЕ, ВДОХНОВЛЁННЫЕ ЖЕЛАНИЕМ МАКСИМАЛЬНО ОКУНУТЬСЯ ВО ВСЕ ПЕРЕЖИТЫЕ ЗА ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ ЛЮБОВНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ЛЮБОВНЫЕ НАМЕРЕНИЯ И ЛЮБОВНЫЕ ТОМЛЕНИЯ ЕЩЁ РАЗ, НАПОСЛЕДОК

Письмо 1

Сервус, моя милая пани Донара!

Я эротоман, и этим всё сказано. Я хочу в своей сексуальной жизни быть не только участником, но также и зрителем, и читателем, иметь не только чувственный опыт первого лица, но и созерцать визуальную проекцию со стороны, читать письменные описания участников любовных отношений или слушать их повествования об этом. Вот такая у меня жажда многогранного восприятия этой стороны человеческой жизни, камерной по числу участников и глубоко таимой по социальной природе человеческого вида. Частично моё желание быть зрителем утолилось несколькими тайными записями скрытой камерой. Потребность слушать повествование, а ещё лучше, читать его с листа, – вот что питает моё намерение взяться за перо. Сначала я хотел просто услышать твои рассказы о пережитом без стыдливого умалчивания деталей, подробные, во всём великолепии жизнеутверждающего Эроса. Но добиться этого оказалось значительно сложнее, чем можно было предположить. И тогда я решил начать первым, послужить стимулом, запустить игру «делай как я». А когда вывел первую фразу на бумаге, я ещё не знал, что три отобранных пересказа наших с тобой отношений всколыхнут огромный залежалый пласт подзабытых событий из той, прежней моей жизни. Я решил следовать свободным ассоциациям, рассказывать вперемешку, не следуя очерёдности событий, выбора места и времени. Я пока не знаю, к чему всё это приведёт. Я не знаю, как ты это воспримешь, ведь такого не было раньше у тебя. А я к этому шёл давно, только не находил жанра, а теперь понял, что форма писем к одному адресату – это то, что мне было нужно. И если я не добьюсь своей цели, то извлеку, хотя бы, ту пользу, что исцелюсь сам, избавляясь от бесполезного энергетического груза прошлых эмоциональных отношений, выпущу пар из перегретого котла, и, как лисица, попавшая в западню, отгрызу ущемленную лапу.

В один прекрасный день это случилось. Я преодолел барьер дозволенного и взял пальчиками мочки твоих ушей, немного растёр их, потом после продолжительного поцелуя взасос и лихорадочного лапания груди атаковал тебя сзади. Минут пять спустя, ты повернулась, были снова бешеные поцелуи, объятия, полная воля в тёмной лаборатории, ограниченная незапертой дверью и рабочим временем. Ты присела, лаская в руках моего дружка и спросила: можно его поцеловать? И я вспомнил мгновенно давнее памятное событие, когда эта фраза прозвучала в моей жизни в первый раз.

Инна Андреевна

Я вспоминаю очень давний эпизод своей сексуальной жизни. Это было, когда я работал субординатором, младшим врачом. Её звали Инна, она была украинкой, из Луганска. Я уже не помню, как она попала на Кавказ. Она жила с мужем, у неё трое сыновей, ей было тогда сорок два года, а мне двадцать два. Познакомился я с ней на 6-ом курсе, у меня бывали судороги, меня уложили на обследование в нервное отделение Клинической больницы, а Инна там санитарила. Как-то раз вечером она подошла ко мне и спросила: «Хотите, книгу принесу почитать?» Я удивился: «Про что?» Она: «Про любовь, вы такой грустный всё время».

Книгу я так и не прочитал. Но слово за слово, мы подружились, много беседовали в спокойное время, после трёх часов, когда врачи отделения и кафедральные уходили, оставалась лишь дежурная смена. В один из дней, во время тихого часа мы уединились в лекционном зале в конце коридора. Туда никто не заглядывал после трёх часов, и мы могли, не отвлекаясь, беседовать о жизни, о медицине, о любви, о литературе. В тот день мы сидели вплотную бок о бок, я чувствовал тепло её бедра и свою разбухшую плоть, а в конце чмокнул её в щёчку. А она в ответ шепнула мне в ухо, что любит меня!

Год спустя я проходил интернатуру по терапии в Клинической больнице скорой помощи. Судьба свела нас с Инной снова. Мы столкнулись в фойе больницы. Кафедра невропатологии переселилась на новое место и прихватила с собой её, как самую надёжную санитарку. Такое бывает нередко, медицина – дело командное. Я к этому времени был уже мужчиной. Инициацию я прошёл предыдущим летом в Ялте. Об этом позже.

Так вот, я пригласил её в кино. Это был «Пейзаж после битвы» Вайды, сиденья нового кинотеатра «Россия» были удобными, в большом зале только треть зрителей. Фильм был очень драматический, тяжёлый, но мы целовались все две серии. Она предлагала найти время погулять в живописном ущелье под мостом Победы. Мне этот район города не был знакомым, я не поддержал её идеи. А потом случился день, когда квартира моей сестры, где я жил, была свободна от домочадцев, и я позвал её к себе.

Какой я имел опыт тогда? Я знал, что могу долго, часами совершать фрикции, драть, трахать. Я осознавал, что таким образом я могу удовлетворить любую женщину (тогда, наивный, я так думал), и был уверен в себе. Я знал, что эякуляция у меня затруднена настолько, что её просто не достичь во время соития. Это меня немного напрягало, но главное – мой железный стояк – было со мной. А пока, нужно сказать, что я в то время и в том возрасте, начитанный Камасутры, «Техники современного секса» Роберта Стрита, насмотренный множества порно-журналов и кустарных фотографий, – я хотел фелляции, я хотел минета (ненавижу это слово), но я считал это не то, чтобы постыдным, но блядским. То есть, вроде как «можно, но всё же!» Тогда время было другое. Это сейчас в самых приличных семейных фильмах после первого поцелуя девушка сразу медленно приседает, кадр стыдливо останавливается на лице счастливого парня, у которого появляется напряжённая истома, и мы понимаем, что она взяла член в рот! Просто массовая культура уже давно сняла «запрет на минет», и об этом сейчас в сети ведут открытые учебные занятия на фаллоимитаторе.

Всё было по классическому сценарию: целуясь, мы раздели друг друга, она легла на спину, я вошёл в неё, и началась приятная работа поршня. Я больше смотрел, чем чувствовал, и наслаждался созерцанием богатой гаммы переживаний на её лице. Я всегда тяготел к зрелым женщинам, они мне казались более сексуальными даже в школьные годы. Инна была первой из них, с кем у меня случилась связь, и теперь я жадно впитывал глазами образ некой обобщённой мамки, переживающей сильные интимные чувства, понимая, что это я их причиняю. Это было прекрасное чувство собственной сексуальной значимости.

Сам бы я постеснялся предложить ей это. Но оно произошло само. После того, как Инна покачалась наездницей, а я только пульсировал в такт её движениям, она сползла ниже, взяла мой каменный фаллос за корень, долго любовно рассматривала и спросила: можно его поцеловать? Я тогда был неопытен и действительно подумал, что Инна чмокнет, как целуют ребёнка в щеку. Она плотно взяла правой рукой мой ствол, начала облизывать головку, постепенно погружая его в рот. Я лежал, закрыв глаза, сосредоточенный на ощущениях в своём органе, и услышал её глухой шёпот: «Ганя, какой у тебя толстый!» Сколько раз потом и по сей день, я вспоминаю и слышу эти слова, возбуждаясь и балдея одновременно!

Когда прошло много времени, и всё стало утомительным, я, зная, что самостоятельно не кончу, попросил её «погладить меня рукой». Это тоже было в первый раз в моей сексуальной жизни. Когда ты молод, всегда что-нибудь в твоей жизни происходит первый раз. Первая мастурбация, фелляция, куннилингус, анал, с телефоном во время разговора, с зонтиком в руке под дождём, в летний полдень на тропинке у опушки леса, в автомобиле во время поездки, et cetera, et cetera…

Инна взяла мой ствол всей ладонью, по-мужски, и начала ритмические движения. В первый раз меня дрочат чужие руки, какое блаженство! Я снова закрыл глаза и углубился в ощущения, предвкушая приближающееся извержение. И когда оно было уже неизбежно, стал судорожно метаться из стороны в сторону и кричать: «Сейчас кончу! Инна, сейчас кончу!» А она мне: «Ганя, что мне сделать? В рот взять?» Я уже не соображал ничего: «Не знаю! Кончаю! А-а-а!» – завыл я, и вместе с этим воем стал изливаться, дёргаясь телом, выкрикивая что-то нечленораздельное…

Когда я очухался, первое что пришло в голову: я же не увидел главного! Я толком не понял, взяла она в рот меня и проглотила ли сперму или нет? Мне это нужно было знать, любая детализация процесса питала моё воображение эротомана. Судьба была благосклонна ко мне, квартира пустовала до вечера, пока зять был на работе, а сестра в отъезде. И это свидание повторилось ещё раз через несколько дней. В такой же последовательности, лишь с той разницей, что она сама предложила погладить меня рукой, а потом взять в рот. Я пялился во все глаза. Наградой мне было то, что я чётко услышал, как она звучно глотает, потом из уголка её рта начала стекать капля спермы, которую она пальцем вытерла, как-то по-бытовому, как после еды яйца всмятку. И вот это смешанное впечатление эротики, порнографии, эмоциональной открытости, готовности услужить, – это всё меня выводило из ощущения равновесия, я не имел никакого шаблона реакции, действия. Всё было впервые. Мне не хватало киношного затемнения кадра. Жизнь не имеет монтажных стыков.

Я просил её сказать, как это будет на украинском. Я переспрашивал специально, чтобы она ещё раз повторила какое-нибудь непечатное слово. Было в ней сочетание стыдливости и бесстыдства, нежности и грубоватых движений, – всё это меня и манило, и отталкивало, я её и любил, и презирал одновременно, меня и тянуло к сексуальной связи с такой степенью откровенности, и я считал, что не должен опускаться до такой степени развращённости! Мне нужно было думать, как завоевать сердце девушки, в которую был влюблён, но мною управляла нереализованная сексуальная энергия, жажда таких сексуальных отношений, чтобы было как в порно-журналах, порно-рассказах (золотая эра видео тогда ещё не наступила).

Только три интимных свидания с Инной были в моей жизни. В третий раз мы прошли уже знакомые этапы, а в конце я предложил довести себя вручную до пика и, войдя, оросить. Это было в первый раз в моей жизни, когда я, пульсируя нефритовым стержнем, истекаю в предназначенное природой место. И такой сладостный, но сильно сдерживаемый стон издала моя щедрая на ласки женщина!

Мы иногда случайно пересекались в коридорах клиники. Она мне сказала, что рядом с больницей есть квартира её подруги, и там можно будет иногда уединяться, я только должен ей позвонить. Но я не звонил. В другой раз она предложила, как привести акт к норме: «Давай я возьму в рот и буду долго-долго его сосать, а потом ты войдёшь в меня и кончишь». Эту фразу я тоже часто повторял себе её голосом. С украинским h вместо г: «долhо-долhо его сосать».

Я спросил у неё после первой встречи, как случилось, что она стала делать фелляцию? Она сказала, что это муж её приучил во время беременности, когда соитие запрещено. Сначала было противно, а потом постепенно понравилось. А ещё я спросил, были ли у неё внебрачные связи. Она призналась, что как-то сосед постучался к мужу за каким-то инструментом, а мужа дома не было. Он повалил её на кровать и взял силой. Стыд и чувство унижения прошли со временем, и ей захотелось испытать это ещё раз. У них наладились постоянные отношения, и, как это нередко бывает, её третий, младший сын от соседа. «Муж пока ни о чём не догадывается, – сказала она, – но что будет, когда сын вырастет и станет похожим на своего отца?»

Я не знаю конца этой истории. Наши отношения разделило расстояние, я вернулся в свой родной город и отработал там 15 лет до переезда в Россию, в Уездный город. Два раза Инна давала о себе знать, посылая привет через нашего врача, который там повышал квалификацию, просила позвонить, когда я приеду на учёбу. В другой раз от него же я узнал, что она овдовела. Так или иначе, мы больше не виделись. Сейчас ей должно быть за восемьдесят.

***

 Когда мне хочется погрузиться в сладостную истому воспоминаний, память преподносит мне две незабываемые фелляции. Они особенные, и ты сейчас поймёшь, почему.

Первая случилась в темной лаборатории. После первой волны возбуждения, наращиваемого поцелуями и борьбой языков, ты нагнулась, я быстро расстегнулся, достал своего петушка и прислонился к краю стола. В таком положении я могу только гладить тебе волосы, ушки, щеки, или держать голову и навязывать свой ритм погружения, или, не двигаясь, могу сосредоточиться на сладостных ощущениях от твоих ласк языком и губами, в предвкушении кульминации. Все было в обычном режиме, но тут раздался звонок твоего телефона. Ты на минутку отвлеклась, и, пока я размышлял, спрятать сокола в гнездо или подразнить в ладони, – ты нагнулась и снова взяла его в рот, загрузила глубоко, потом вынула и что-то ответила в трубку. Я понял, что звонит твой муж! Пикантность ситуации стала максимальной. Я не слышал, естественно, что он говорит, но в какой-то момент мне показалось, что он строго спросил: ты что там, что-то жуёшь?! Я потёк тебе в горло, и меня начало, по обыкновению, дёргать в стороны, пока волны оргазма проходили от макушки до пятки. Вскоре я затих и поцеловал тебя в губы, ещё липкие, несущие аромат "бальзама".

Во второй раз ситуация повторилась с обратной стороны. Мы закрылись у меня в кабинете. Я лежал на кушетке, на спине, и жадно впитывал глазами, как ты заглатываешь, посасываешь, облизываешь мой пестик. У тебя есть привычка, когда после глубокого погружения ты выпускаешь мальчика на свободу, всегда немного покачиваешь головой, как бы говоря "нет". Что в этом "нет" содержится, я точно не знаю. Но однажды, раньше, я услышал, как ты прошептала в такой момент: «Не могу, очень большой!» О, как это польстило мне! Я же знаю свой весьма средний размер – 8 поперечных пальцев в длину и в один ладонный обхват в диаметре. Я видел и Рокко Сиффреди, и Рона Джереми, и менее известных порно-актеров. У парней измерения начинаются ещё с первой эрекции (у кого длиннее, у кого толще, кто брызнет дальше). Естественно, долгое время, насмотревшись порно журналов, я себя считал весьма средним в смысле анатомии. А тут ещё из-за короткой уздечки эякуляция была не брызгами, не струёй, а истечением. А в порно фильмах Питер Норт поливает спермой, как из брандспойта, отчего настроение портится. Позже я вычитал одно высказывание Чиччолины, итальянской порно звезды. Она призналась, что большие размеры интересны только урологам, а ей для чувственного секса нужен член не больше 8 см! А Чиччолина все-таки знает толк в размерах!

Итак, я лежу, ты держишь во рту моего дружка, и раздаётся звонок моего телефона! Моя жена! Ты хотела отойти, но я мгновенно сообразил, что такое больше не повторится и велел тебе продолжать ласки. А я в это время поговорил с женой, сказал, что у себя в кабинете, что Донара зашла по делу и передаёт привет!

 Это было здорово! Это самый сильный внутренний запрет, который ты преодолеваешь, формально соблюдая приличия: это внебрачный секс в присутствии супруга! Счёт сравнялся 1:1.

***

У нас с тобой, подружка дней моих счастливых, было несколько долгих или, лучше сказать, полных встреч, и много коротких, фрагментами. Полных было всего пять. Неполных было много, не могу похвастать, что помню все с подробностями, некоторые слились в памяти в один продолжительный визуально-чувственный.

 Одна из наших полных встреч изучена мною со всей скрупулёзностью счастливого порнографа, который по кадрам монтирует свой любимый фильм. Я эту запись периодически просматриваю, и вспоминаю, и возбуждаюсь, и мастурбирую, и фантазирую, что мы как-нибудь просмотрим её вместе. В тот день ты посвятила меня в новые ощущения, не изведанные, но хорошо известные в теории. Ты пристроилась на полу на коленях, а я лежал на спине, выставив вперёд свою промежность. Ты тремя пальцами правой руки нежно теребила мой фаллос, держа головку во рту, а средний пальчик левой, смочив слюной, постепенно ввела мне в анус аж наполовину! Сочетать в себе эти два ощущения мне было трудно, было больно в растянутом сфинктере, я не смог сосредоточиться на ощущении в пестике. Желанные (ещё со времён «Последнего танго в Париже»), но, в то же время, малоприятные ощущения в заднем проходе отвлекли меня полностью от сексуального переживания, и я вскоре «соскочил» с твоего пальчика. В тот день ты меня трахнула в жопу!

 Среди множества позиций я особенно люблю ту, где ты лежишь на левом боку, правая нога согнута в колене и поднята к груди, я же, сидя верхом на твоём левом бедре, поршнем наяриваю, яйцами трусь о бедро, правой рукой мну тебе грудь или дразню клитор, а большим пальцем левой руки ритмично надавливаю розетку заднего прохода, а он у тебя мягонький, податливый! Так бы и засадил своего петушка в темницу! Но у нас с тобой, как известно, на содомию то не было времени, то места, то подходящих условий, вот ты и осталась девственной на тугой вход. Или нет? Но была и другая грань, другой подход, другой инструмент. Это была наша вторая полная встреча у нас дома. Ты настойчиво выключила свет, чтобы не снимать видео. Была череда ласк, когда ты целуешь меня в мошонку, в паховые складки, в промежность (особенно я тащусь в этот момент от щекотки твоих пышных волос на своих бёдрах). В тот день я почувствовал, как ты несмело лизнула меня в задний проход. А позже я, согнувшись над тобой, с пестиком у тебя во рту, начал целовать колено изнутри, опустился вниз, стал облизывать клитор. Раздались твои благодарные охи-вздохи.

Знаешь, как по-русски называется клитор: похотник! Почему мужского рода? Это аналог мужского уда. А как его бабы между собой называют? Есть огромное количество синонимов полового органа: член, уд, хер, одноглазый, сопливый, дружок, петушок, мальчик, дубина, тесак, оковальник и т.д. У женщин: вульва, вагина, киска, цветок, замазуля, милка, поилка, пещерка, грот… А как только не называют бугорок Венеры с волосяным покровом! Мне больше всего нравится «шёлковый кустарник над жемчужным гротом» ***

Позже такое случалось всё чаще в наших отношениях, во время коротких взрывных встреч в кабинете, в лаборатории. А потом была большая свиданка на Кедровой, вторая по счёту из полных встреч по моей классификации. Под самый конец, после всего, что мы обычно делаем, после лизания друг друга «валетом», я повернулся и, присев слегка тебе на грудь, начал дрочить, периодически давая тебе немножко заглотнуть. Сместился чуть вперёд, чтобы ты лизала мне мошонку и промежность, а ты нырнула ещё ниже и стала облизывать мне анус, пока я неистово дёргал кожаный движок и с победным стоном излился тебе в рот!

Потом, однажды, когда мы бегом-бегом уединились в рентген-кабинете поликлиники, в раздевалке, ты меня положила на кушетку на живот, раздвинула ягодицы и заострённым кончиком языка стала ритмично давить на анус, немножко проскальзывая внутрь. Ты трахала меня языком! Потом ещё два раза у меня в кабинете. А апофеоз случился у нас дома, в прихожей, когда ты растерялась от неожиданности что я дома один (я намеренно скрыл это от тебя). Я был после душа в махровой юбке. А ты очень-очень торопилась, муж дал тебе только пять минут. Я впился тебе в губы, интенсивно мял грудь через одежду и силой опустил тебе голову, повернувшись задом и задрав правую ногу на комод. Тёплая слюна, прикосновение скользкого языка к самому потаённому уголку плоти, щекотка от твоих пышных волос, мои грубые сжимания восставшего уда! Я дошёл до пика минуты за три! Это было прекрасно в своей молниеносности! Но муж тебя всё же не дождался.

Вся прелесть наших отношений ещё и в том, что есть в них всегда элемент богатства жизни, непредвиденные моменты, непредсказуемое продолжение, преграды и препятствия к достижению цели, настороженность и дикое необузданное желание, а, иногда, и смиренный отказ и терпеливое ожидание будущей удачи!

Вот так я устроен, так я чувствую и живу; я люблю тебя, ты знаешь, и как друга, и как человека, и с тобой я смог реально соединить безусловную сердечную (филиа) и плотскую любовь (эрос) в единое целое. В жизни моей были разные отношения с женщинами, наибольшего слияния, сближения и откровенности я, естественно, достиг с женой, но там всегда были какие-то условные моменты, всегда были ограничения, причём не телесные, а именно психологические, когда можно любить, но ставится какой-то предел, и ты знаешь, что дальше этого нельзя. Более того, быть может, оно тебе и не нужно, но ты знаешь, что нельзя, и есть в этом какое-то ущемление, напряжение.

 Я с тобой испытываю полную свободу для себя и очень благодарен тебе за эти весомые элементы счастья, ощущения беспредельной чувственности и откровенности. И я благодарен судьбе, сведшей наши жизненные пути на какое-то время в одну дорогу.

Итак, письмо написано. Коготок увяз. Обратной дороги нет.

Кезет чоколом, пани Донара!

Письмо 2

Боже мой, Донара, в какие дебри памяти завело меня путешествие в прошлое!

 Помню очень смутно свои детские грёзы. Это возраст 5 – 6 лет. Были какие-то пещеры, а там взрослые тёти голые и я среди них. Никаких действий не помню, скорее, их не было, только присутствие, созерцание.

Мне кажется основой моего отношения к созерцанию, к соглядатайству, было вот что. Я младший брат двух сестёр. Мы до 1960 года, до моих пяти лет, жили в доме безо всяких удобств. Естественно, раз в неделю мама водила нас в городскую баню, в общее женское отделение. И я, маленький Гаюк, в тепле и влаге банного пара расхаживал, разглядывал. В памяти об этом ничего визуального не осталось, но по сей день для меня посмотреть на женщину, моющуюся в бане, особенно с тёмным густым кустарником под животом и под мышками, – это самое сильное эротическое чувство.

А потом мальчик вырос в подростка, у которого стал подниматься писюн. Какое-то время с этим не знаешь, что делать, куда деться, только бы скрыть этот стыд от родителей и учителей. Потом приходит время, когда появляется старший опытный товарищ и показывает, что нужно делать. Есть красивое слово – рукоблудие, есть сексологический термин – мастурбация, общепринятый научный – онанизм. А есть народный – суходрочка. Мне тогда было, кажется, 13 лет, шестой класс, я учился отлично, ко мне «прикрепили» отстающего второгодника, Арамяна Саркиса. Он всё и показал. Примерно с 14 лет я это делаю почти каждый «свободный» день. Когда был семейный секс (он был, кстати, тоже каждый день, практически 360 дней в году в течение пятнадцати лет за редким исключением), – тогда я не мастурбировал. Две эякуляции в день для меня – это много. Я парень одной «палки».

Я поступил в медицинский институт в неполные семнадцать лет. И жить должен был в общежитии. Об общежитиях всегда было много разговоров как об очаге разврата. Тайно, в мыслях, меня это устраивало. Я хотел быть в центре разврата. Но я был настолько стеснительным, нерешительным и неуверенным в себе, а, тем более, в своей привлекательности, что все эти шесть лет так и прошли в фантазиях, ожиданиях и регулярной суходрочке под одеялом перед сном. И поездка со стройотрядом «на целину» летом после третьего курса, когда мне было 20 лет, когда мне на корень стоячего елдака можно было подвесить ведро, ну не ведро, а трёхлитровую бутыль, и он бы выдержал, – и тут ничего не получилось. Меня должна была бы совратить или взрослая женщина, или я должен был бы стать уверенным в себе, напористым, инициативным. Ни того, ни другого до окончания института не произошло. Я только приобрёл опыт целования тогда же, в казахстанской степи, когда мы днем строили дома в посёлке, вечером ходили в кино, по выходным – на танцы, первые знакомства, первые робкие попытки. Её звали Зоя, казашка с плоским профилем, маленьким носиком, подчёркнутой талией и большим бюстом. Эту историю, может быть, я расскажу потом. Там не было секса.

Инициация

И вот получен диплом! Я с друзьями (тоже свежеиспечёнными дипломантами) выехали на целый месяц в Ялту! В этом городе мальчик стал мужчиной. Мне шёл двадцать третий год. В один из вечеров я оставался один, ребята ушли на блядки, и в ожидании неизвестного, я зашёл в бар. Заказал коктейль «Коблер» и две конфетки «Белочка». За столиком сидела девушка, я попросил разрешения и подсел. А через минуту к нам подсела молодая мама с пятилетним мальчиком. Ещё через минуту я пододвинул одну конфетку одной, другую – второй. Та, что с ребёнком, сказала: «Ой, что это вы себя без конфет оставили?» А та, что без ребёнка: «Можно, я отдам свою мальчику», – и пододвинула конфетку ему. Так завязался разговор. Вскоре мама с мальчиком ушли, а мы ещё немного поболтали. Потом взглянули друг другу в глаза. Через несколько секунд молчаливой паузы почти одновременно произнесли: «Ну что, пошли?» И пошли.

Когда вышли на ступеньки, я уверенно взял её за талию. Она только взглянула в мою сторону и ничего не сказала. Я чётко понимал, что должен делать всё продуманно. А как это делается? Шаблона не было, всё получалось экспромтом.

Мы пошли к набережной, что-то рассказывали друг другу. Оказалась, что она мама маленькой дочки, более того, она ходила на тот же Массандровский пляж со своей матерью и ребёнком, и загорала в том же пятом секторе, и по пляжу помнила меня! Через какое-то время я внезапно на середине слова впился взасос её в губы, крепко держа голову руками. Когда я отпустил её, сразу продолжил беседу с того места, где прервался, как будто ничего не было. Потом ещё один засос, ещё. Уже можно было гладить плечи, ягодицы. Она отвечала поцелуям, ласкам. Я предложил: «Спустимся к морю?» Она отказалась, но очень неуверенно. Мы добрели до какого-то топчана, присели. Было безлюдно, тепло, море ритмично накатывало мелкой волной. Я был возбуждён, но очень ясно мыслил, понимал, что нельзя допустить грубости и бестактности. На топчане я стал более инициативен, она отвечала мне, я понимал, что ей приятно, и это меня воодушевляло. Я знал Камасутру наизусть, и все виды поцелуев теперь можно было испытать реально, и я помнил, что борьба языков с плотно прижатыми губами – это вершина чувственных поцелуев! А ещё можно языком водить по её зубам, заводить за щёку, втягивать её язык в свой рот, не давая дышать! В какой-то момент мне удалось вздёрнуть её кофточку и припасть к соскам. Она была даже не плоскогрудой, а просто безгрудой, как подросток, только с женскими сосками. Одновременно, я понимал, что время позднее, что есть какой-то дискомфорт открытого пространства, шума, случайных прохожих. Теперь она спросила: «Спустимся к берегу?» – «Нет, пожалуй, неуютно. Давай завтра с пляжа поедем ко мне?» – Она согласилась.

Итак, завтра! Завтра ЭТО случится в моей жизни! Завтра я стану, наконец, мужчиной! Завтра!

Волнения новобранца не оставляли меня. Неопытный самец, я тогда думал, что стоит мне на секунду оторваться от ласк и раздевания женщины, она быстрёхонько натянет всё обратно на себя и убежит. Поэтому, когда я впился ей в губы, снимая с неё сарафан и сдёргивая с себя футболку, я думал о том, чтобы не было ни секунды паузы. Член надёжно торчал. Я стянул с неё трусики, опускаясь на колени. И вплотную оказался перед заветным, таинственным, манящим, пьянящим и непознанным…

Позже, много лет спустя, я в одном фильме услышал фразу, очень точно определяющую эту минуту, эту веху, этот водораздел в жизни молодого человека. «У каждого мужчины однажды наступает момент, когда женщина раздвигает ноги, и весь прежний мир летит в бездну».

Я не знаю, является ли таким моментом в жизни женщины дефлорация. Мне кажется, нет. Первые роды – вот разделение на жизнь до и после. Впрочем, женщины сами расскажут об этом.

Я уложил её на свою кровать, даже не стянул с себя брюки, только расстегнулся, вытащил своего восставшего дружка, как мог, прилёг на неё, целуя, но думая, что мне сейчас надо попасть «туда», не промахнуться. Опытная женщина, она немного раздвинула бёдра и легко пальцами направила меня к входу. Я почувствовал тёплую влагу своей крайней плотью. Вошёл уверенно, но сдержанно, медленно, на всю глубину. Первая волна сладостного чувства прошлась по мне, я понял, что могу потечь. Я вспомнил сразу советы Роберта Стрита по сдерживанию ранней эякуляции: надо мысленно отвлечься на сторонние темы. Я отвлёкся, начал что-то продумывать в своей голове. Предоргазменное ощущение ушло. Ушло надолго.

Все эти годы с того времени я периодически вспоминаю эту мою первую близость, анализирую и спрашиваю себя: что бы было, если бы я не сдержался тогда, а сразу выплеснул накопившуюся энергию, по мощности равную, наверно, взрыву в Хиросиме?

Я начал фрикции, аккуратно сопровождая их поцелуями шеи, сосков, губ, с багажом теоретических знаний приступил к воплощению поставленной задачи «удовлетворить женщину». Мы меняли позиции, но мягкая сетка железной кровати не помощник любовникам. Моя опытная подруга предложила переложить матрас на пол, чтобы она легла на живот, а я сверху. Мне это было просто в новинку, но эта поза потом станет основной в моей сексуальной жизни.

Короткая уздечка до боли плотно стягивала мою крайнюю плоть под головкой члена, эта болезненность переключала на себя мои эмоции, не давала им нарастать, чтобы замкнуть долгожданный рефлекс. Елда, привыкшая за десять лет быть отдроченной при закрытой головке, не принимала новых условий. Мне оставалось только долбить и долбить, ожидая естественного. Увы! Этого не случилось.

Я был внимательным, следил за её реакциями, подсчитывал в уме её оргазмы (тогда секс для нас, друзей, был спортом, и результаты скрупулёзно сравнивались).

– Пожалуй, хватит, он устал, – примиренчески сказала она, слегка поглаживая одержимого работягу. Я сам устал, ведь прошло уже четыре часа! Без эякуляции.

 С этого дня, дня моей инициации, я вошёл в наши сексуально-спортивные хроники как «легендарный четырёхчасовой Гай». Один из моих друзей, а он поджидал под дверью со своей кралей, пока мы освободим помещение, позже рассказал: «Когда вы вышли из комнаты, твоя подружка едва сдерживала равновесие. Валя мне шепнула на ухо: «Ну, твой друг даёт!» Это польстило моему самолюбию, но внутри была червоточина, что даже такое долгое и победное соитие не завершилось истечением. Позже, я как-то рассказал своему приятелю-коллеге, что однажды трахал бабу четыре часа и не кончил. Он только ухмыльнулся: «Считай, что не трахал совсем! Вот я свою Наташку драл, так двенадцать раз спустил! Вот это секс!»

Так или иначе, я стал мужчиной. Я убедился, что я нормальный. Более того, сексуально сильный, могу удовлетворить любую женщину. И с этого дня внутренняя робость ушла от меня. И ещё. В тот памятный день, она пошла к себе домой, а я пошёл к пляжу пешком (обычно мы ездили на троллейбусе, это четыре остановки). Я не шёл – я летел. Мне было легко до невесомости, казалось, я могу взлететь, как птица! Так я сбросил с себя многолетний психологический груз.

Мы встречались с ней ещё один раз, через день. Всё происходило так же, как в первый раз, разве что я был значительно спокойнее. Я пытался ей предложить минет, водил удом по щекам, но она отказывалась. Я целовал её тело, спускался к лобку. Мне не было противно чмокать чуть в сторону, чуть выше подстриженного кустика. Я был полон ограничений и предрассудков, я сейчас и не помню, допускал ли я тогда куннилинг, должно быть, нет. Но я помню, что меня это не отталкивало, наоборот, притягивало. Я предлагал ей сделать фотографию ню, она отказывалась. Я приставал к ней с вопросом, а сколько раз она кончила? Она отвечала, что не считает свои оргазмы. Я спрашивал, хорошо ли ей было со мной? Она говорила, что хорошо, но с её московским любовником-итальянцем ей лучше, они одновременно кончают. Я ей признался, что она первая женщина в моей жизни, но она не поверила. В общем, я хотел ей нравиться, хотя наша случайная связь ни к чему не обязывала. Я просто был мальчик, новичок в адюльтере. Лица её сейчас не помню, имя запомнил: Лида Ж. из Москвы.

А вторую мою девушку звали Люба Щ. Она была из Ивано-Франковска, западэнка, ей тогда было 18 лет. В первый день мы пошли вечером в кафе, а потом гулять по парку. Было уже темно, около одиннадцати. В парке, казалось, не было людей. Я, уже опытный ловелас, быстро от поцелуев перешёл к глубокому прощупыванию и раздеванию, она не сопротивлялась, одновременно я и с себя снял всё и лёг на неё, но тут – о, ужас! – во тьме ночи прошла семья с ребёнком. Прошли, молча, а мы остались в том же положении. Естественно, возбуждение ушло и не приходило, я посасывал соски, мял её упругую грудь и тут – сирена! Прожектор патрульной машины! Я успел натянуть брюки, она сарафан. Милиционер светил нам фонариком в лицо, задавал правильные вопросы: что вы тут устроили раздевание в общественном месте? Откуда приехали? И тому подобное. То ли оттого, что мы не были пьяными, то ли из-за человеческой солидарности, они нас отпустили.

Мы пешком поплелись в ночной город. Когда мы подошли к её дому, она говорит: «Ко мне можно залезть через окно веранды, я сплю отдельно от девчонок». Мы залезли. Дальше всё было шёпотом (чтобы не разбудить никого) и деловито (ведь я уже знаток женщин!). Я осторожно вошёл в неё, немного задвигался, вскоре услышав знакомое «ах!», дал сделать ей передышку, не покидая приюта, продолжил, не торопясь, снова дождался «ах!» Я начал понимать, что могу управлять процессом, внимать реакциям девушки и делать то, что нужно в данный момент. Всё-таки образованность – великая сила. Сколько раз я слышал рассказы парней, как они набрасывались на девок и наяривали без остановки, пока девушка не станет умолять прекратить её мучать! Или, наоборот, быстро кинул палку, и «пошла ты нахуй!»

Я прилёг рядом на спину и тихо прошептал: «Хочу минета». Она, молча, поменяла позу, перекинула ногу через меня и встала валетом на колени. Я напряжённо ждал «непередаваемых ощущений», известных мне по рассказам парней и вычитанных в литературе. Кроме болезненных ощущений от натянутой обручем крайней плоти и уздечки, я ничего не чувствовал. Было темно, я ничего не видел и не чувствовал, и тогда я потянулся рукой прощупать, что где находится. Она только очень нежно облизывала головку. В сознании моём прошла приятная мысль, что она взяла в рот, но тело моё никак не отреагировало на это. Очень скоро она вернулась мне под бок, положила голову мне на плечо и заснула. И я заснул…

Я пришёл к ней назавтра специально к полуночи, забрался через окно, нежным касание разбудил её, потом всё повторилось, только без оральных ласк. Я спросил, как она этому научилась. Она призналась, что два её друга как-то показали порно журнал и уговорили повторять то, что было на картинках. Потом она уснула, а я вылез обратно через окно и поплёлся домой, неудовлетворённый, но довольный. Довольный оттого, что у меня началась уже другая жизнь. И это было осознание того, что я мужчина, мужчина правильный, самец, что в моей жизни теперь регулярно будут женщины, и я могу их любить, удовлетворять, нравиться им, – всё это пришло в мою жизнь летом 1978 года.

Итог Ялтинской вылазки оказался хорошим. Во-первых, я не подцепил венерической болезни. Во-вторых: целый год я переписывался с Гуцулочкой (я её так называл), а потом она замолчала. А ещё через год написала, что влюбилась, вышла замуж и родила мальчика. Предложила продолжать писать письма, но я объяснил ей, что именно этого уже никогда делать не надо.

Вот такие две истории с девушками, которые в моём реестре Казановы числятся под номерами 1 и 2.

Милая моя Донара, этот список не маленький. Я ещё тот кобель! Но мы же договорились, откровенность за откровенность. Я расскажу только то, что можно. Я не затрону те эпизоды, где есть чужая тайна. Или сделаю это так, чтобы ты могла только гадать, о ком это я пишу, не зная наверняка. Единственное уточнение: моё изложение не придумано и не дополнено вымыслом, именно поэтому оно ценно и эротично.

Чтобы закончить второе письмо, я открою тебе одну маленькую тайну, потом ещё одну, но не тайну, а просто информацию.

Сначала второе. Лет десять назад я как-то спросил нашего старшего сына, сколько же у него было женщин, разовых и многоразовых, если считать только поголовно или, правильнее, потелесно? Он тогда ответил, что точно не помнит, многих забыл, имён многих не знал никогда, но где-то между 80 и 100, сейчас он говорит о трёх сотнях! (Дона, всё не так плохо, я намного скромнее, мой реестр не заполняет второго десятка).

Теперь тайна. Помнишь, когда-то давно, я на своём первом рабочем компьютере установил разные психологические программы, цветовой тест Люшера, был там ещё тест на определение сексуальной характеристики субъекта. Там нужно было ответить на 50 вопросов, дальше программа выдавала результат. Многим, кто ко мне заходил, я давал пройти этот тест, и ты тоже его прошла. А программа та была простенькой, и при небольших знаниях можно было список ответов из памяти извлечь. Ну, я и извлекал иногда. Меня интересовали только два ответа: «какое разнообразие ласк используете в сексе» и «сколько у вас было партнеров». Дона, у тебя в последнем ответе значилось 4. Вот я и думаю: А.Н. – это 1-й, Г.А. – 4-й. А вот об оставшихся двух счастливчиках, допущенных к интиму с тобой, я жду твоего повествования с подробностями! Вот так, как я пишу, напиши и ты, не торопясь, вспоминая детали. На стиль изложения не обращай внимания. Поверь, это не только эротическая забава, оно действительно имеет психологический эффект сбрасывания груза. Так что, давай, приступай. Плоть за плоть! Тайна за тайну!

Целую.

Письмо 3

Милая моя Донара!

Я временами вспоминаю, как у нас всё начиналось, когда в тот счастливый день я коснулся коленом твоего колена, а ты не отвела ногу. «Да или показалось?», – думал я весь день. Ведь привлекала ты меня давно, особенно мочки ушей и открытая шея. Я говорил тебе, что какими-то фрагментами ты напоминаешь мне мою маму. А тяга к матери, этот Эдипов комплекс, он лежит в нас с младенчества. А потом подсознательно наши эротические желания проецируются на женщин, в ком видны материнские черты, физические или поведенческие. Признаться, я с некоторого времени, чувствовал, что если я проявлю инициативу, то не буду тобой отвергнут.

Что ещё запомнилось из раннего времени? Как-то мы обговаривали некоторые подробности, связанные с предстоящей психотерапией А.Н. по поводу его ejaculatio tarda, я расспрашивал, насколько разнообразны ваши сексуальные отношения, практикуете ли вы оральный, анальный секс? Ты к моему изумлению, как-то сразу, без паузы, выпалила: второе нет, а первое – да! Я, конечно, сразу представил, как это могло выглядеть с ним, потом со мной. Это просто запомнилось, я тогда думал, что нам лучше не начинать. Сложились сразу и коллегиальные, и соседские семейные отношения, зачем подвергать это всё риску разрушения?

И вот, спустя двадцать лет, мы находимся там, где находимся: мы старые любовники, у которых ещё не иссякло либидо друг к другу, и мы оба чтим семейный кодекс. И я продолжаю своё повествование.

Шофер КрАЗа

Седьмой курс мединститута – это интернатура по терапии. Я работал врачом-интерном в гастроэнтерологическом отделении. Соблазны у молодого врача большие. Очень трудно отвлечь мысли в нужное русло, когда проверяешь верхушечный толчок сердца или границы его у хорошенькой женщины или молодой девушки. Конечно, устав есть устав, честь халата, образец порядочности. Это так, но иногда замечаешь встречное внимание к своей персоне, и тогда бес нашёптывает: рискни!

В гастро отделении лежала одна сорокалетняя тётенька, полная, рыхлая, внешне вульгарная. Считали, что она аггравирует, требует к себе повышенного внимания, без основания жалуется. Мы, интерны, вопреки порядку, по внутренней договорённости дежурили в одиночку. В одно из моих дежурств моя героиня, звали её Егисапет, попросила измерить давление. Оно оказалось повышенным, я что-то ей назначил и сказал, что приду в палату через час проверить давление ещё раз. Когда пришёл, в палате она была одна. Я померил давление, а она мне, мол, живот болит, здесь внизу. Я начал пальпировать сначала профессионально, а потом бес одолел. Я опустился до лона, потом стал поглаживать ляжки. Она, как положено, сопротивлялась настолько, чтобы я продолжал гладить, а она продолжала сопротивляться. Не знаю, как далеко или как глубоко бы я зашёл, но в дверь заглянули.

В другой день я был один в ординаторской, она зашла что-то спросить. Зайдя, прикрыла за собой дверь и встала так близко к двери, что, если бы кто-то стал входить, упёрся бы в её задницу. Я подошёл вплотную к ней и бесцеремонно стал мять груди. Она силой отвела мои руки и вышла. Позже, остановив меня в коридоре, спросила: «Придёшь ко мне домой, если позову?»

Она жила недалеко от клиники, пешком минут десять. Кажется, была зима, я помню немного снега на газонах и тёплую куртку. Мы шли медленно, я был спокоен, околоток чужой, меня никто не знает, а если бы и знал, ко мне какие вопросы? Разве что, на кого ты повёлся, дурень! Старая, толстая, рыхлая, вульгарная, больная! А ещё она работала водителем самосвала ЗИЛ то ли на стройке, то ли в карьере. Позже, в байках с друзьями, она у нас значилась как «шофёр КрАЗа» для усиления эффекта социальной группы.

Когда она открывала дверь в квартиру, я схватил её за задницу. Она с улыбкой отстранилась и говорит: куда бежишь, времени много. Опыта у меня к этому моменту было маловато, те две девушки из Ялты и Инна. Мы зашли. Однокомнатная квартира, кровать занимает полкомнаты, вторую половину – круглый стол и старый сервант. За стеклом фотографии мужчины и мальчика лет шести. Я снова схватил её за задницу, она мне: погоди, давай поужинай. От еды я в ту пору никогда не отказывался. Она налила по рюмке коньяка. Я прикрыл ладонью рюмку, давая понять, что не буду пить ни при каких условиях. Я тогда совсем не пил спиртного по предписанию врача. Она же сделала глоток, морщась, и виновато посмотрела на меня. Сейчас я понимаю, что ей нужно было расслабиться, она хоть и шофёр КрАЗа, но не уличная проститутка. Между нами были барьеры: моральные – национальная ментальность осуждает любой вид внебрачной связи; возрастные – нас разделяло двадцать лет; социальные – врач и водитель. Оказалось, она вдова. Когда я спросил, кто на фото – это были её погибшие в автокатастрофе муж и ребёнок. А за рулём была она. Вот такая трагедия была в её анамнезе, что несколько поменяло моё высокомерное отношение, мол, блядь и блядь. Думаю, что эта вульгарность в поведении и манере общения были её оборонительным щитом.

Мне было впервой такое бытовое семейное общение. После того, как поели, она откинула одеяло и сказала: раздевайся. Я подошёл к ней и впился в губы. Она увёртывалась, отводила лицо в сторону. Мне показалось, что ей непривычно целоваться взасос с языком. Но я настойчиво перехватывал её губы. Засовывал язык, мял грудь, облизывал шею, перешёл на соски.

Она легла на спину, пропустив меня между ног. Я начал знакомую работу. Пожирая глазами этот новый образ немолодой женщины, с красивыми тёмно-карими глазами, смуглым лицом, рыхлым полным телом, целлюлитными ягодицам и ляжками, большой мягкой грудью. Всё это богатство ритмично колыхалось в заданном мною темпе. Она постанывала, иногда громко покрикивала: «Еби! Еби меня!» Это меня распаляло, я брал быстрый темп, не останавливаясь на нежности. Голодная до секса вдова, ей надо было вначале получить мощную разрядку, быть грубо и примитивно отодранной. И я это сделал! Она завыла, и через мгновение безвольно откинула руки в стороны, голову на бок, распласталась на кровати и затихла. Через минуту сказала: «Теперь еби меня как хочешь! Как хочешь!»

Я начал разнообразить рабоче-крестьянский секс изысками посвящённого гурмана. Я взобрался повыше, зажал член между грудей и стал двигаться; поставил её раком, обхватил сначала таз, затем с трудом всю талию, и драл таким образом; постукивал торчащим колом по её соскам, щекам…

«Почему ты не кончаешь?» – спросила она. Я признался, что не могу при ебле кинуть палку, нужно подрочить. «Ну как же так, миленький, вот я вся – пизда перед тобой, готовая, доступная, еби меня всю, еби по-всякому, только кончи!»

Я сел у неё между раздвинутых ляжек и стал дрочить. Плоть моя почувствовала знакомое прикосновение, я начал истекать, завывая. Она подвывала в такт мне, но почувствовав первые капли брызга на животе, с криком «туда! в меня!» – протолкнула трудягу в мохнатую. Я истекал обильно, она приговаривала ласково: «Мой сладкий, мой малыш!» Я и тогда, и потом всю жизнь, не мог отключать сознание даже в пик сладострастия. Понимая свою ответственность за каждую, эякуляция, я ей говорю: «А ну как залетишь от меня?» Она мне: «Не останавливайся, кончай! Что, у меня нет пятидесяти рублей на аборт?!»

Во второй раз, когда я пришёл, она предложила принять душ. Я согласился. Пока я мылся, она наблюдала за мной, стоя в открытой двери ванной комнаты. Трахались мы как обычно, иногда делая паузы. Я приставал к ней: «Возьми в рот! Отсоси!» Она отнекивалась не очень уверенно. Потом сказала, что хочет, чтобы я поцеловал ей живот, бедра. Я повернулся валетом, начал чмокать в живот, в паховые складки. Тут она схватила меня за голову и потянула вниз – ниже меня целуй! Я понял, что стою перед выбором: делать куннилингус или нет. Я тогда не знал этого термина «куннилингус». Лизать пизду – вот что мне предлагалось. Представить, что ты стал пиздолизом, это почти то же самое, что педерастом – унизиться. Так считала мужская ментальность моей молодости.

Я лизнул розовый набухший похотник, подразнил его вибрирующим кончиком языка, слюнявя по кругу, и тут почувствовал, что Егисапет глубоко засосала мой ствол. Я понял, что она соблюла закон: услуга за услугу. Ты хочешь минета, а это считается унизительным, тогда сам сделай это: лижи меня между ляжек! Признаться, тогда, после нескольких движений языком к горлу подступил тошнотворный позыв. Я перевернулся, сел ей на грудь и теперь победно досматривал, как я погружаю головку члена в рот, как она облизывает, захватывает губами… Я был доволен и следом поцеловал её в губы, давая понять, что всё на равных: целую то, что ебу, ебу то, что целую.

Она оседлала меня, стала сама задавать ритм. Она громко кричала: «Еби меня, брат! Еби, отец!» Возбуждение усиливалось от матерщины, грубых слов плебейского лексикона, от натурализма и некоторой гротескности. И тут я почувствовал то особенное чувство, то ощущение, когда пройдена точка невозврата, и сейчас начнётся извержение. И я понимаю, что я лежу на спине, с торчащим колом подбрасываю мою дебелую подругу, вонзаясь глубоко до матки, мои руки гладят, мнут её груди и бока, мои руки свободные, а я начинаю истекать! «А-а-а!» – заорал я так, что она прикрыла мой рот ладошкой… Эта была моя первая в жизни правильная, физиологическая эякуляция.

Бывало, она гуляла по комнате голая, пританцовывая, сотрясая телесами. Как-то в этот момент ей позвонили, она взяла трубку и начала длинный разговор. Я живо представил картинку со стороны, подошёл к ней сзади, подвёл к кровати, нагнул и стал наяривать специально глубокими толчками, как стахановец отбойным молотком, а она была вынуждена продолжать разговор, как ни в чем не бывало, иногда срываясь на «отстань!», «заебал!», «уйди!»

Она попросила мою фотографию, я принёс, и она поставила её за стекло серванта недалеко от тех, что там стояли.

Я как-то пристал, мол, давай в жопу трахну! Она не хотела, говорила, что ей колоноскопии достаточно за глаза, но я был настойчив, она великодушно легла на живот и раздвинула руками ягодицы: суй, раз приспичило. Я тыкался, тыкался безуспешно, не было ни твёрдой эрекции, ни догадался смочить слюной тугой вход, а, вернее, меня самого что-то внутри останавливало. Так или иначе, анальный коитус не состоялся.

Я захаживал к ней, кажется, раз в неделю. Через месяц меня стала одолевать совесть. Я трахаю взрослую тётку, при этом влюблён и готов жениться на красавице-однокурснице. Да, В. мне отказала, но я своими действиями ставлю любимую девушку в один ряд с тёлкой, с блядью, с сучкой. Нет, этому надо положить конец! И, уходя в очередной раз, я ей сказал, что больше не приду.

Я знал, что она заплачет. Она заплакала. «Миленький, разве тебе плохо, ведь к тебе никаких требований: приходи, когда хочешь, еби, сколько хочешь, мне уже было хорошо, я уже почти поправилась».

Последнюю фразу надо пояснить. Тогда, в 1978 году, сексология была уже признана в СССР и формировалась как наука. Уже Игорь Кон ездил по стране, читал обзорные лекции по психологии пола, уже понемногу в лекциях звучало запрещённое имя Фрейда, говорили о психоанализе, фрейдизме. Уже мы, старшекурсники мединститута и молодые врачи, говорили, что для лечения невроза нужна регулярная половая жизнь, нужна удовлетворённость в сексе… Я внутри себя свои походы к Егисапет оправдывал этим самым лечебным соитием. Я себя убеждал, что как врач имею моральное право, ведь это на пользу пациенту…

В тот день я был неумолим, что очень не соответствовало моему характеру. Я ушёл. Правда, через два месяца, уже попробовавшая глубины чувственности плоть взяла своё. Я позвонил. Она была рада. Я зашёл уже как к старой любовнице. Мы поболтали, потрахались, я ушёл. Я заметил, что моя фотография стояла там же за стеклом.

Post scriptum

Это всё закончилось в августе 1979 года, когда я с корочками врача-терапевта уехал домой. Там я по направлению министерства поступил на работу врачом-рентгенологом. Но, ещё не имея специализации, стал вести пару палат в терапевтическом отделении. Примерно через две недели на работу в это же отделение вышла из отпуска Л.М., моя будущая жена. Тогда мы с ней и познакомились…

Письмо 4

Сервус, пани Донара!

Работа над письмами идёт полным ходом, она меня завлекает, окунает в глубины эмоциональной памяти, иногда отрезвляет и укоряет, ведь, пальцев рук недостаточно для подсчёта обласканных, приходится привлекать стопы. Одновременно с этим, я терпеливо, но с предвкушением сильных впечатлений, жду твоих рассказов.

Я начну это письмо с моего созревания.

Я, как ты помнишь, младший брат двух старших сестёр, а это значит, что при моей природной чувственности, я не смог бы избежать соблазна возможности подглядывать за своими сёстрами. Вуайерист, а по-русски соглядатай, подглядывающий, подсматривающий. Да, я соглядатай по жизни.

Самое сильное впечатление моё было, когда я, проходя из комнаты в кухню, заглянул в дверную щель ванной, которая плотно не прикрывалась, а на щеколду нам, детям было запрещено запираться. Мне было тогда, наверно, лет одиннадцать, я тогда ещё не дрочил. Старшей сестре было в ту пору 16 лет, она была по возрасту развита, с хорошей грудью, тонкой талией и пышным черным кудрявым треугольником внизу живота.

В этом возрасте мы уже подробно рассматривали «Данаю» Рембрандта, «Обнаженную перед зеркалом» Веласкеса, «Обнаженную маху» Гойи, уже попадались кустарно сделанные игральные карты из фотографий голых женщин, но везде промежность скрывалась, и что там и как выглядит, оставалось тайною тайн.

Я всегда ухитрялся хоть разок, да глянуть в дверную щёлку, запомнить образ «пизды», испытать непонятные, необъяснимые, тревожно-манящие, зовущие куда-то ощущения. И в одну из таких попыток я застал сестру в таком положении: она сидела на табуретке, левая нога опиралась на бортик ванны, и вся промежность была открыта взору! Я увидел вместо привычного треугольника черные заросли, густо покрывавшие всё между бёдер. Это было открытие, новое знание для меня! «Вот она какая! Какая мохнатая, тёмная…» Этот образ у меня до сих пор в памяти.

 Я подсматривал за сёстрами всё время, когда это получалось. Помню, что всегда, меня охватывало волнительное сердцебиение. Иногда я бывал разоблачён с гневными окриками, но чаще всё проходило успешно. Со временем дверь ванной стали запирать, но я высверлил незаметную дырочку на уровне таза, заглядывал в ограниченное пространство в ожидании, что в поле зрения попадётся «приманка людей». Помнишь, у Пушкина:

«Корсетом прикрыта

Вся прелесть грудей,

Под фартуком скрыта

Приманка людей».

Однажды, видимо, почувствовав, что я подсматриваю, сестра вышла из ванной (мы были дома одни) и говорит мне: «Не надо подсматривать. Хочешь, я покажу, но, чтобы больше не подсматривал?»

Я всю жизнь думаю, вспоминая этот эпизод, что могло быть потом, если бы я сказал: да! Но я сказал: нет (какая жалость!), и всё осталось как прежде.

 За младшей сестрой, мне редко удавалось подсматривать. Она разоблачала мою конспирацию ещё в зародыше.

 Совсем другое, противоположное, но тоже очень яркое впечатление подросткового периода. Как-то в подъезде меня перехватили друзья, соседские ребята, и затащили в однокомнатную квартиру братьев-крепышей нашего околотка. Гарик был моим сверстником, а Гагик старше на два года, он был могучим, хоть и ниже нас ростом, мог поднять любого как гирю, ухватившись за ремень, на вытянутую руку.

 Родителей не было дома, нас набралось ребят шесть с разницей в возрасте год-два, все из нашего и соседнего подъезда.

– Покажи-ка хуй, посмотрим. – Ребята сами были с раскрытыми гульфиками и торчащими колами. Я обратил внимание, что все мы разные, у кого-то тонкий изогнутый кверху, у кого-то прямо торчащий карандаш. Мы померились размерами, поразглядывали друг друга, я получил одобрение сверстников, мол, приличный пестик, чуть кривоватый, но толстый.

 Я прошёл на кухню посмотреть на Гагика. Он был совсем без одежды, с мощным торсом, бицепсами, с огромной горизонтально торчащей дубиной, расхаживал по кухне, подрачивал слегка и приговаривал: «Позовите Сильву, отъебу! Позовите Стеллу, отъебу!» Он перечислял всех старших девчонок нашего двора и молодых тётушек, стягивал крайнюю плоть, обнажая головку не скажешь иначе как «охуенного хуя»! Я помню эту картину и сейчас. Это был Его Величество Фаллос! Гагик мог бы соперничать с самим Рокко Сифреди.

 Еще одно яркое впечатление. Я после душа стоял в ванной, ещё мокрый, с эрегированным гордо загнутым кверху пенисом, пытался разглядеть себя в профиль в зеркале, выпячивая живот вперёд, чтобы попасть в отражение, – и в этот момент мама распахнула дверь! Пока мы ещё были подростками, мама всегда заглядывала в ванную, мало ли что могло быть – газовая колонка, горячая вода, скользкий пол. Я оцепенел, успел осознать, что эрекция моя в мгновение стала ещё твёрже, кажется, даже дыхание остановилось. Я только уловил, что мама взглядом скользнула по моей срамоте и, молча, закрыла дверь.

 Сейчас я знаю, что в мыслях мама могла только порадоваться, что её сын – нормально созревающий юноша. А тогда я несколько дней тушевался, избегал попасть на глаза маме, думал, отчитает меня за аморальность. Это было больше пятидесяти лет назад.

***

Донара, я написал тебе пока о четырёх женщинах. Пятой в моей жизни стала та, которая позднее согласилась выйти за меня замуж. Супружеская жизнь – это всегда целый роман. Для тебя я освещу только один пласт нашей жизни.

Примерно через полгода, как мы стали коллегами, я влюбился. А ещё через полгода у нас, как сейчас говорят, завязались отношения. Мы стали любовниками. Она – опытная женщина 32 лет с двумя мальчиками, я – 25-летний молодой врач, с небольшим сексуальным опытом и огромным запасом нереализованных гормонов в яйцах.

Мы приспосабливались друг к другу почти год. Первый двухнедельный отпуск мы провели в одном курортном городе Северного Кавказа, жили в гостинице. Это было время абсолютного счастья для меня – иметь возможность весь день и всю ночь предаваться любви без ограничения.

Сначала мы принимали душ вместе, но мылили друг другу только спину. Потом я упросил, чтобы мы намыливали друг другу промежность. О, это дивная вещь, это ещё не взаимная мастурбация, но уже не петтинг! Какое-то время ушло на то, чтобы мы подошли к взаимным оральным ласкам в позе 69. Я постепенно стал давать предпочтение не классическим позам, таким как рабоче-крестьянская или раком, а другим: она на боку – я сзади, она на животе – я сверху, а также, лёжа на спине, головой в разные стороны, скрестившись промежностями, пропустив ноги к плечам другого, взявшись за руки, без амплитуды движений, только потягивая друг дружку одновременно на себя, мы тёрлись пушистым срамом и доводили себя до оргазма.

Я говорил ей, что не могу больше раза кончить. Она посмеивалась, потом молча, без разговоров, снова доводила меня до пика сладострастия. В один день у меня было четыре извержения!

Она раскрепощала меня больше как мужчину-личность, не разрешала грубости и похабности в её понимании. Нельзя было произносить слово «сосать», «лизать», «дрочить» и другие, – можно было это делать, но не говорить. Вообще, между нами в сексе было очень мало слов, всё понималось или интуитивно или по движениям тела и мимике.

Как-то я спросил, о чём она мечтает, чтобы я с ней сделал? Она ответила: «Хочу, чтобы ты всю ночь был во мне!» Я лежал на ней всю ночь, совершая медленные фрикции, пульсировал, поддерживал свой стояк поцелуями, мыслями, иногда проваливался в дрёму, но как-то умудрялся держаться на локтях. Так вся ночь и прошла в перманентном соитии!

За эти все годы я не смог её уломать на видеосъёмку. Говорил, вот станем мы дряхлыми и немощными, тогда будем смотреть, какими мы были молодыми, сексуальными и злоебучими! – Нет, ни за что!

 У нас сложилась полная гармония, мы физически подходили друг к другу, и со временем мы приспособились функционально. Тут нельзя ничего добавить к высказыванию, что знание, намерение и практика всегда приведут к желанному результату. У нас был разнообразный секс. Мы иногда пробовали содомию – анальный коитус. После первого преодоления болезненности входа, её начинала забирать страсть. И, скажу тебе, до такой степени, что ничего сильнее этого не было. Она своей рукой, сильно надавливая, водила моими пальцами по клитору, чтобы была двойная разрядка. Когда мы бывали совсем одни, она в этот момент громко стонала, и я орал, изливаясь в прямую кишку!

Мы это делали редко, может три-четыре раза за год. Так и нужно, иначе расслабляется анальный сфинктер. Всё, что разнообразит секс, обогащает его, не должно стать довлеющим, даже если этого хочется. Это и есть культура секса.

 Были у нас и эксклюзивные случаи. Мы как-то гуляли за городом, на опушке леса. Были мягкие зимние дни, по-видимому, декабрь. Пошёл снег крупными липкими хлопьями. Я открыл зонт. Мы всегда, будучи на природе, заходили за какое-нибудь дерево и я, стоя сзади, чуть наклонив мою благоверную, ритмично вдалбливал пестик в ступу. Всё было как всегда и в этот раз, только я правой рукой держал зонт, а левой – талию моей законной. По приближению моего истечения, милая быстро поворачивалась, приседала на корточки и принимала мой бальзам в рот, иногда сглатывала, иногда сплёвывала. Я в эти моменты вспоминал, как она рассказывала, что после нашей женитьбы сотрудницы поначалу с юмором спрашивали: что, доктор, армянская глюкоза сладкая? Поэтому, когда она, морщась, выплёвывала моё семя, я передразнивал: что, не сладкая армянская глюкоза?

 В другой раз, я поехал встречать её в аэропорт на машине друга. На обратной дороге захватили ещё одного друга, он сел вперёд, а мы вдвоём на заднем сиденье «Жигулей». Мы расстались только на неделю, а кровь уже бурлила. С дороги она была, конечно, уставшая, и прилегла на бок, подогнув ножки, положила голову мне на колени. Сразу сработал мой рефлекс, я завёл руку под платье, протиснул палец за трусики и стал ритмично поглаживать вход в жемчужный грот. Она едва сдерживала себя, прошептала: я вся мокренькая. Я по-тихому вынул из брюк железобетонного шалуна и вложил ей в приоткрытый рот. Эмоции наши были на пределе, друзья на переднем сиденье вели оживлённый разговор между собой, я, зная, что моё лицо отражается в зеркале заднего вида, пытался изображать невозмутимость, и тут как потекло-о-о!..

Мы 15 лет ежедневно предавались любви в той или иной форме. За год могло набраться три-четыре дня пропуска, но были и дни «двух палок». Потом, когда пошли болезни, операции, соития наши стали реже, у меня со временем поостыла прыть, я стал давать предпочтение мастурбации, внебрачным связям. И вот, как результат, уже больше пяти лет, между нами, ничего нет. Это могло бы быть, если бы жена меня постоянно поддерживала, то оральными ласками, то руками, но она хочет видеть того злоебучего молодого самца, у которого всегда на неё стоял член.

 Но того меня больше нет. Тот поезд уже уехал.

Письмо 5

Любезная моя пани Донара, kezét csókolom!

Сейчас я вступаю на зыбкую почву, где в жизни взрослого человека всегда присутствует тайна, интрига, сокрытие, двуличие, обман, одним словом, адюльтер. Я сознательно избегаю слова измена. Её значение расплывчато, имеет много оттенков, оно привнесено в социальную жизнь общества с религиозной и юридической целью. В первом случае ей отводится роль греха, во втором – провинности. И там, и там неизбежно наказание. Сама понимаешь, как обширна эта тема, которая перетирается столетиями в пересудах людей, в литературе, кино, на бесконечных телешоу.

Мы с тобой отойдём от порочной практики судить чужой поступок, мы не будем давать событиям оценки, мы будем их вспоминать друг для друга, понимая, что это часть большой жизни, в которой может быть всё. Я расскажу, как я запомнил то, что было в моей жизни, а ты прочтёшь и скажешь себе: «Надо же, ведь как бывает!» И сама расскажешь что-то своё.

Мара

Её полное имя Тамара. Но в школе для удобства мы её звали Марой. Она училась в параллельном классе, а в девятом после перетасовки мы оказались в одном 9 «В». Мара была неплохо сложена, чуть широка в талии, плотненькая, с ровными ножками и развитыми икрами, что редко для армянки. Смуглая, черноволосая, её отличали черные усики. В то время депиляция или обесцвечивание были редкостью, а в школьном возрасте этого делать было никак нельзя. В общем, девушка как девушка, у меня были другие объекты обожания. Но среди парней нет-нет, да вылетит тайная информация. Кто-то сказал после школьной вечеринки: «Андрей в углу Мару зажимал». Ага, значит можно!

Как-то уже в 10-ом классе мы собрались не в школе, а у одного из ребят дома, а дома вольготнее. Придумали такую фишку, что во время танцев вдруг на минутку неожиданно выключается свет. Вольница целую минуту! А я как раз с ней топтался в медленном танце, немного касался грудью её груди, животом живота, разбухшим гульфиком невзначай касался бёдер. Свет выключили, темень, я впился губами в её губы и сильно прижал к себе, чуть не задушил. Свет включили, мы как ни в чём не бывало топчемся в такт, боясь посмотреть друг другу в глаза…

Это был первый эпизод, связанный с Марой. И это было в первый раз, когда я целовал в губы. Просто прижимался губами. Вся Камасутра поджидала меня в третьем десятилетии жизни.

Второй эпизод случился после окончания института, когда я врачом-рентгенологом вернулся в родной город и приступил к врачебной практике. Не помню, зачем она пришла ко мне на работу, но я завел её в кабинет, в пультовόй была кушетка, а время нерабочее, можно было запереться. Я был уже опытным ловеласом, сразу впился ей в губы и стал раздевать, она сопротивлялась, ускользала от поцелуев, вырывалась, но я раздел её до пояса, целовал груди, гладил тело и норовил опустить ей юбку. Тут она была неодолима и стояла насмерть. Тогда она ещё не была замужем, может, хранила девственность. Но и я не был очень настойчив, больше игрив, чем возбуждён, окажись она невинной, я ни за что бы не осмелился на дефлорацию, просто из уважения к её будущей жизни. Мне кажется, она была еще со школы влюблена в меня, по крайней мере, симпатизировала.

Прошли годы, Тамара вышла замуж, родила двух детей. Мы с ней если виделись, то случайно на улице, ничего в памяти не сохранилось. Потом, уже будучи мамой двух детей, она стала приходить ко мне на работу, как ходят ко всем медикам. Мы встречались как старые одноклассники, очень любезно общались. То она приводила мужа на рентген стопы после травмы, то сама жаловалась на сердце, на позвоночник. Она попросила посмотреть дома её заболевшего мальчика, и я с ней ходил через железнодорожные линии в их ведомственный дом, с фонендоскопом, с аптечкой. Всё было прилично, но внутри меня пульсировало сердце Казановы. Если один раз ты уже допускался до тела девушки, то у тебя остался ключ от этой двери, пусть даже заржавевший от времени.

В один день Тамара пришла с жалобами на сердце. Время было нерабочее. Мы заперлись, я сделал ей снимки, а потом, под видом осмотра, раздетую до пояса, уложил на диван и начал свои игры. Я отметил про себя, что роды не испортили её, грудь второго размера была безупречной, мягкой наощупь, но эластичной. Смуглая, ровная, чистая ухоженная кожа, усики были обесцвечены и, видимо, периодически удалялись. Она стала женственной, как и положено по природе вещей.

Утолив первую жажду созерцания, касания и целования, я остановился. Торопить события было ни к чему. Я уже жил в то время регулярной половой жизнью. У меня были какие-то моральные установки быть порядочным и не нарушать заповедей. Но сердце Казановы пульсировало в моей груди!

К тому времени я практиковал технику энергетических пассов Джуны среди знакомых и родственников. Надо сказать, весьма эффективно. Сейчас, когда уже нет Джуны, я, с позиции времени и былого опыта, могу утверждать, что её методика имеет право быть в арсенале врача-целителя. Я предложил Тамаре провести курс энергетических пассов. У меня тогда было три рентген кабинета: стационарный в больничном корпусе, амбулаторный и флюорографический в поликлинике. Корпуса соединялись закрытым проходом. Я единственный рентгенолог. Вся работа успевалась до 14-ти часов, а потом делай, что хочешь до 17-ти. Живи – не хочу!

Я назначил время первого сеанса ближе к четырем пополудни. Мы закрылись в рентген кабинете поликлиники, и я приступил к исцелению. По методике пассы заканчиваются интенсивным растиранием левой половины груди. Это само по себе пикантно, когда работаешь с женщиной. А тут я просто не стал останавливаться, перешел на правую половину, стал стягивать с неё блузку. Она не сразу сообразила, что я её раздеваю и покорно сидела. Я расстегнул застёжку бюстгальтера, схватил за груди и припал губами к шее, чмокая и облизывая уже извивающееся в попытках вырваться тело. Она по-детски хныкала, шепча: не надо! Она отталкивала мои настойчивые ладони. Я усилил атаку, схватил её и понёс к дивану. Бросив на спину, я стал стягивать с нее брюки. Она, поняв, что я не остановлюсь, сопротивлялась уже серьёзно, но без крика, а больше с мольбой соблюдать приличия. Мне удалось стянуть с неё брюки, а затем и трусики. Я целовал её. Шептал какие-то ласковые слова, о том, какая у неё бархатная кожа, какая красивая грудь, о том, как я хочу её. Про себя я думал, что как только вставлю, она размякнет, успокоится. При этом с некоторым ужасом осознавал, что я не чувствую сильной эрекции. Я вспомнил, как мой друг рассказывал, что ему нравится одолевать девушку, чтобы она визжала, сопротивлялась, от чего у него твёрже стоит. Я вспомнил студенческий анекдот, как девушка после первого поцелуя быстро разделась и легла на спину, а парень ей: «Ты что, дура? Одевайся! Сопротивляйся!»

У меня всё получалось наоборот. Удерживая Мару на диване, я продолжал целовать, поглаживать, раздвигать её бёдра, одновременно сжимал свой уд, чтобы хоть как-то можно было войти. Так, держа свой пестик за корень, я кое-как погрузил его и начал двигаться. Ничего хорошего не происходило. Моя подруга сопротивлялась, почти плакала. Эрекция не приходила, я сникал всё больше и больше и вскоре ретировался.

«Зачем ты это сделал! Я не хотела изменять мужу», – она была очень расстроена. Я обнял её по-дружески, успокаивал, говорил, что это не измена, это продолжение того, что было тогда, раньше, до её замужества. Просто оно смещено во времени. Никакой измены нет!..

Она, молча, ушла. Прошло довольно много времени, месяцы. Она пришла вновь, как обычно, за медицинской помощью. По тогдашнему моему разумению, у неё был ипохондрический невроз, а это лечится регулярным добротным сексом, а это мы могём! Ну и так дальше в логике этой концепции. Я знаю случаи, когда у женщин с неврозами появлялись в жизни любовники, регулярный секс, промискуитет. Но реального долгосрочного избавления от симптомов не наблюдал. Сейчас я не верю, что сексом можно вылечить невроз.

Я не помню, что тогда было в начале, что в середине, но в конце было вот что. Заперев кабинет, я прижал её к двери, начал обцеловывать, запустил руку под юбку, заполз пальчиком в нужное место, дразня и возбуждая плоть. Она отвечала на ласки, очень скупо, больше глубоким, прерывистым дыханием и тихим постаныванием. У меня стоял как фонарный столб. Войти в пещерку оказалось несложно, хотя мы стояли лицом к лицу. Мара оказалась «корольком» или, по-другому, «английской леди». Анатомически вход в жемчужный грот имеет три варианта: ближе к пупку – это тот самый «королёк», соитие доступно даже при сомкнутых бёдрах. Ближе к анусу – это «сиповка» или «шалунья». Здесь оптимальны подходы сзади. Золотая середина – это «ладушка».

Я наяривал с большой страстью, пульсировал, вызывая у неё непривычные ощущения, переходил на тибетскую технику – девять погружений поверхностных коротких, затем один глубокий продолжительный, я хотел взять реванш за предыдущее фиаско, и мне это удалось! Почувствовав приближающийся взрыв, я шепнул ей в ухо: «Тамар, опасно, вдруг залетишь от меня, я выйду», – и стал извлекать верного друга, уже начинавшего истекать. Но Мара сама быстро схватила и ввела его обратно, приняв обильное орошение, долгожданный плод порочной страсти.

Вскоре она ушла, сказав в самом конце, уже после прощания, что придет ещё. Впоследствии, каждый раз, прощаясь, она всегда говорила, что придёт ещё.

Во второй раз я, естественно, был более обстоятельным, и, видимо, было более тихое время дня. Я уже не был ничем ограничен и был самим собой. Оторвавшись от губ, я медленно присел на корточки, и, стянув трусики, начал просовывать язык в шёлковый кустарник. Вряд ли она ожидала такого или испытывала в жизни куннилингус. Армяне в супружеской жизни обычно к жёнам достаточно чёрствы и скупы на проявление чувственности, многие просто не посвящены в культуру секса, а разнообразие плотских утех считают унижающими для жены и щедро делятся ими с проститутками и блядьми. А у жён накапливается напряжение неутолённой страсти. Как тут не появиться неврозу у наших женщин, очень чувственных от природы, но очень стеснённых рамками приличия, как социального, так и сексуального!

Потом я стал подниматься с колен, целуя пупок, грудь, снимая через голову платье с лифчиком. Она осталась только в туфельках. Моя рубашка быстро улетела в угол, штаны сползли до щиколоток. После нескольких начальных фрикций, Тамара шепнула мне: «Здесь неудобно, пойдём на кушетку». Кушетка была в большом кабинете. Мы вышли из пультовόй и направились к кушетке, голые, в туфлях. Эротика! Я смотрел на неё похотливым взглядом эротомана, тащась от вида колышущихся грудей и округлого живота. Она слегка поддерживала одной рукой груди, второй прикрывала срам. Именно эти жесты стыдливости сводили меня с ума! Я набросился на неё и отодрал, дойдя за несколько минут до оргазма. Я знал, что у неё стоит спираль и не контролировал процесс. Можно сказать, что именно в тот день мы стали любовниками.

Потом я стал ей делать массаж позвоночника, который заканчивался непродолжительным добротным соитием. Я упрашивал её сделать мне фелляцию, она не соглашалась, приговаривая без конца: «Я не могу! я не могу!» – «Чего ты стыдишься, я ведь целую тебя?» – я, видимо, сильно торопил события. От нескольких близких друзей я потом узнал, что им только через годы удавалось уговорить своих жён на оральные ласки.

Один раз у неё были критические дни. Я поставил табуретку в центр комнаты, сел на неё, достал свой сильно затвердевший уд и силой вложил ей в ладонь. Обхватив её руку своей, я стал ритмично двигать, обучая её мастурбации. Она делала это, хныкая, как ребёнок, которого заставляют учить нелюбимый урок. Я отпустил свою руку, и время от времени говорил: «Мара, умоляю, не останавливайся!» Когда почувствовал, что время близко, достал носовой платок, расстелил на левом бедре и снова сказал: «Мара, умоляю, не останавливайся!» Я начал истекать, она хныкала сильнее, я, стиснув зубы, шипел сквозь них: «Не останавливайся! Не останавливайся!» – пока яйца мои опустошались. Благодарный, я поцеловал ручку, подрочившую меня, и, радостный, скрыл своё хозяйство в пространство брюк.

Не могу точно сказать, возможно, у нас было встреч десять, не более. Сначала было землетрясение, потом кризисное время, позже я перешел на службу в госпиталь. Сюда тоже однажды Мара приходила по делу, но мои все дела вели к одному и тому же финалу. Здесь условия были спартанские, аскетические. Всё произошло в дверном проёме фотолаборатории, мы просто перепихнулись.

Жизнь изменилась окончательно. Вскоре я уехал в Россию. Все эти годы, возвращаясь в отпуске в родной город, судьба нас не сводила на случайную встречу. Я о ней больше ничего не знаю. В следующем письме я один раз упомяну её имя, но в другом контексте.

С уважением к Вашим венгерским корням, Czia!

Письмо 6

Расчудесная моя пани Донара, czervusz!

 Писать эту главу мне и легко, и трудно. Легко потому, что это воспоминания щемяще-приятные, это светлая грусть давнего расставания. Трудно потому, что эта моя любовь началась и развивалась параллельно моей главной любви в жизни, любви к женщине, которая стала моей женой.

До моей встречи с моей будущей женой я был влюблён несколько раз. Это если не считать непродолжительные эфемерные влюблённости, которые приходили и уходили, как лёгкий морской бриз, слегка волнуя и будоража душу, но, не вводя в уныние от безответного чувства.

Человечество так и не нашло критериев любви, но всё время пытается обозначить этот божественный дар то, как настоящую любовь, то, как ненастоящую. Нет ни одного критерия, чтобы дать оценку. Если одна любовь длилась пять лет, а вторая пять дней – она, последняя, фальшивая? Вот и Лев Толстой в «Крейцеровой сонате» задавался вопросом: до каких пор?

У меня есть свой ответ. И если говорить, что я считаю критерием настоящей любви, то я скажу: это желание создать с этой девушкой, женщиной семью, жить под одной крышей, вести совместное хозяйство, родить с ней детей и воспитать их. Если люди постарше, можно пункт детей опустить и обойтись имеющимися. Всё остальное – не то, не настоящее, не любовь, а страсть, влюбленность, забава, спорт. Причём, сила этого второго, ненастоящего чувства нередко значительно преобладает над «правильной» любовью, закабаляет, делает рабом. Но критериями истинности, по-моему, являются не сила чувства, а созидательная суть, соответствующая природе человека, как биологического вида.

В моей теории камнем преткновения является ситуация семейных людей, внезапно испытавших такое чувство вовне уже созданной семьи. Конечно, чувство, соответствующее этим критериям, является любовью. Но надо ли уже реализованную любовь менять на новую? Что это даст? Разрушить один мир, чтобы построить аналогичный – это ловушка для ума, искушение гордыни и амбиции, так мне кажется.

Сусанна

С Сусанной я хотел бы жить семейной жизнью, я хотел бы иметь такую жену.