Читать онлайн Дождевик бесплатно

Глава 1

Раз, два… Сверкнула молния. Несколько секунд всё вокруг находилось в томительном ожидании. Деревья на мгновение замерли, опустив свернувшиеся листья. Птицы смолкли и оставили небо в поисках укрытия под крышами зданий. Три, четыре, пять, – я зажал кнопку хронографа, – шесть, семь… Вдалеке раздался оглушительный грохот и пронёсся над каждым домом, следом неся прохладу и глоток свежего воздуха для растений.

(Хронограф показал 7.64.)

Нарастающий шум словно дикий зверь стремительно приближался ко мне. Но то был вовсе не враг. Дождь своенравно забарабанил по тонкому алюминиевому отливу за окном моей спальни. Из открытой форточки потянуло запахом зелени и озона. Эта неравномерная, различная по громкости мелодия столь сильно успокаивала меня, что я не могу описать словами эти чувства. Невесомые сосуды, хранящие в себе многомиллионную историю, падают с неба, вкладывая энергию во всё живое. Падающие капли, сталкивающиеся с просыревшей землёй, недавно выложенным асфальтом, железными и кирпичными элементами фасада, – все эти звуки давали жизнь и моей беспокойной душе. Это не телесное освежение, оно скорее духовное.

Никогда не знаешь, что таится за твоей дверью. Какой демон несчастий решил наведаться к тебе в гости. Быть может, он принёс новость о смерти дорогого тебе человека? А возможно, расписку на неугасимое заболевание, которое он любезно подготовил для тебя? Я не знаю. Хотя часто задумываюсь об этом. Тем не менее под успокаивающий монолог дождя я, пусть и на мгновение, обретаю душевное умиротворение и лёгкость, которая заполняет собой невидимую дыру внутри груди, прячущуюся где-то за рёбрами.

Среди прочего, не я один благостно расположен к этой погоде. Четверо соседских ребят с весёлыми криками высыпались из своих домов и собрались в кучку. Они задорно дурачились, прыгали по лужам, и пытались поймать как можно больше драгоценных капель в свои разноцветные пластиковые ведёрки. Дети бегали наперегонки вдоль двора, пытаясь вырваться вперёд к воображаемому финишу. Кто-то из них даже выплеснул воду из ведра за спину в надежде сбить столку соперников. И ему почти удалось: один мальчишка поскользнулся в своём резиновом сланце, но смог удержать равновесие и галопом устремился вперёд, изображая крики рассерженного индейца. Тут же под гам ребятни из одного окна появилась женщина (по-видимому мать одного из них). Она крикнула им, напомнив, что на дороге играть нельзя и пригрозила кулаком, в котором сжимала мыльную губку для посуды. Мальчишки ринулись врассыпную и побежали в сторону поля, скрывающегося за плотными рядами елей. Их силуэты растаяли среди деревьев и лишь некоторое время ещё мелькали вдалеке, сопровождая отдаляющийся смех. Когда-то и я был таким же юным и беззаботным. Хотя в те времена я не видел истинную прелесть дождя, смывающего пороки с человеческой души.

Думаю, на этом моменте стоит познакомиться немного ближе. Меня зовут Филипп Гаус. Свою фамилию я приобрёл по наследству от прадедушки. Он переехал в Германию и женился на немке, от которой взял фамилию Гаус, потому что его фамилия ему не нравилась (Зазулин), однако та в скором времени, увы, скончалась. Тогда он снова женился, но уже на русской девушке и у них родился мой дедушка. Дедушка тоже женился на русской и у них родился мой отец. Отец продолжил эту традицию, и родился я. Такое вот русское древо из Германии. Мои родители – Эрик и Анастасия, – не стали надолго задерживаться в Германии, решив, что в России жизнь стабильнее и безопаснее. Поэтому не за долго до моего рождения они приобрели квартиру в Санкт-Петербурге и благополучно переехали туда.

Сейчас, правда, я живу с сестрой моей матери и её мужем. Их квартира располагается в области, под Красным Селом и Гатчиной в посёлке Терволово. Затерянная между Хюттелево, Кипенью и Скворицами глушь. Место это небольшое, население составляет около двух тысяч человек. Однако здесь невероятно красивые пейзажи, обширные поля и леса. Воздух чистый, а по ночам звёздное небо предстаёт в ещё большей красе. Родителям пришлось спустя время вернуться в Германию, чтобы позаботиться о моей бабушке по маминой линии. Её годы уже прошли и с каждым днём силы постепенно покидают её дряхлое тело. Все сейчас готовятся к её уходу, обеспечивают самых лучших врачей и условия для последних дней жизни. А я тем временем провожу свободное время дома.

Дождь прекратился. Неловкими шагами в мою комнату прокрались застенчивые лучи солнца, сумевшие пробиться сквозь тёмную густоту туч. Руки припекло их жаром. Почувствовался запах палёной кожи. Странно однако, что свет и тепло не пробуждают во мне того покоя и умиротворения, как пасмурная погода. Они словно наоборот, заставляют действовать и заряжают энергией, но высвобождают все нехорошие деяния окружающих людей наружу. Тьма в облике света раскрывает все мерзости этого мира, истинная же тьма и дождь скрывают и омывают их, пока те не станут чистыми. Конечно, это лишь мой взгляд на этот мир, моя собственная философия, но кто тот человек, который доказал обратное? Почти все люди бегут от дождя, как от злейшего врага. Словно на них вот-вот прольётся серная кислота. Кто-то открывает зонт, кто-то прячется под навесами, кто-то со всех ног бежит домой. Неужели все эти люди настолько грешны, что боятся туч как бесы креста? И лишь немногие души спокойно встречают это явление, порою с распростёртыми объятиями.

– Фил, спускайся ужинать! – послышался оклик тёти.

Я ещё раз окинул взглядом местность, которую открывал вид из окна. Улица стала заполняться людьми. Всё вокруг заиграло яркими лукавыми красками. Запели птицы, вырвавшиеся из своих укрытий на охоту за хлебом и жуками. Впрочем, я даже рад, что иду есть. Здесь больше не на что смотреть.

На ужин мне предложили вермишелевый суп с клёцками и гречку с котлетами. Я выбрал только второе. Тётя сидела на диване и смотрела по телевизору какую-то передачу, уплетая за обе щёки свой салат для похудения. Её муж сидел рядом и, по-видимому, был занят работой в ноутбуке. Я же практически всегда ем за обеденным столом. Кухня здесь достаточно просторная. По центру стоит широкий прямоугольный стол из дерева и по его периметру точно такие же стулья. Стол устлан белой узорчатой скатертью, которую по словам мамы, тётя выудила себе на аукционе в Британии. Здесь также имеются дорогие сервизы, подаренные родственниками и друзьями, наборы посуды и прочие столовые принадлежности. В самом центре красуется диковинный расписной самовар – подарок от бабушки и, вероятно, самый ценный предмет во всём доме. В светлые дни, так как окна здесь широкие, кухня со всех уголков играет красками благодаря многочисленным украшениям – хрустальным, стеклянным и фарфоровым. Передо мной, вдоль стены располагается кухонный гарнитур: длинный вдоль всей стены стол с разнообразными приборами, электрическая плита, шкафчики и полки, навороченная мойка, холодильник с отдельным отсеком под вина. Ближе к дверям установлена стиральная машинка, а над ней посудомойка. Вероника, так зовут мою тётю, очень любит чистоту и порядок, поэтому всё всегда должно быть на своих местах. В её квартире достаточно трудно отыскать пыль или какие-нибудь пятна. Даже если волос упадёт с её головы, она прильнёт к полу и отыщет его. Порой, конечно, такая уборка длится слишком долго, однако это даже здорово, ведь по всей квартире можно ходить в белых носках или же босиком, не боясь запачкать ноги. Особенным своим достоянием Вероника считает личный «мини-сад». Он расположен у эркера позади меня, между кухней и гостиной, так как те являются единой оформленной студией. В её коллекции есть самые разные растения: фикус, диффенбахия, бонсай, толстянка, драцена, каллизия, ктенанта, есть даже дерево авокадо и посевы перчиков и огурцов. У неё много и других растений, просто это те, которые я знаю. Я не особо интересуюсь ботаникой.

Тётя неожиданно громко засмеялась, прикрывая набитый овощами рот. Она увидела что-то смешное по телевизору? Я пригляделся. Люди в объёмных костюмах зверей выступали в шоу на полосе препятствий. Они по очереди бежали, прыгали, кто-то спотыкался и падал, других сбивали с ног всякие биты и гигантские боксёрские перчатки. Неужели это настолько смешно? Многие смотрят эти передачи таким забвенным взглядом, практически не отрываясь ни на что иное. Я считаю, что телевизоры – это злые существа, гипнотизирующие свои жертвы, прежде чем навеки поглотить их разум. Сперва они заманивают тебя интересными картинками и смешными звуками, но потом ты начинаешь разговаривать с ними, порой даже кричать и ругаться с этими электрическими созданиями. В конце концов ты не можешь без них уснуть, каждый день приветствуешь их, спрашиваешь какая сегодня погода, какие новости и что произошло интересного, слушаешь истории, которые они сочинили. Как итог, ты уже перестаёшь слышать их заманчивые голоса и видеть красивые обёртки. А вместо этого сидишь на диване с пустым изъеденным взглядом, смотришь в их белую дёргающуюся личину и заливаешь уши бесконечным злостным шипением. Почти все люди обмануты этими хищниками. Даже со школы нам прививают их дружбу. Что поделаешь, мои родители и тётя тоже давным-давно поглощены ими. Разве что бабушка знала об их порочных мотивах. Она не держала в доме этого зверя, а занималась собственным созиданием.

Телефон Вероники настойчиво завибрировал. Она ответила на звонок, и из динамиков послышался голос моей мамы. Судя по всему, они говорили о бабушке и решали что-то относительно её пребывания в больнице. Единственное что я смог уловить из их диалога, то, что бабушка находится в стабильном состоянии и позитивном настрое. Это хорошо. Я отставил опустевшую тарелку и вернулся в свою спальню.

Моя комната довольно небольшая. Обычно я не включаю здесь свет, разве что по необходимости или когда становится слишком темно, например зимой. Обои здесь благородного песочного цвета, паркет выполнен в более тёмных тонах и даже имеет подогрев. Потолок белый натяжной, поэтому гамма в комнате распространяется от более тёмной снизу, к более светлой вверх. У окна стоит двуспальная серая кровать. Раньше она стояла в начале комнаты, но я настоял, чтобы её передвинули вплотную к окну. На прежнем её месте, слева от двери, теперь располагается компьютерный стол, а параллельно ему шкаф для одежды. По стандарту имеется прикроватная тумбочка, вместительный комод. Ещё есть торшер, который я использую вместо основного освещения, потому что он светит менее ярко. Вообще я большую часть времени провожу в своей комнате. Не люблю ходить на долгие прогулки, в центры, по магазинам, – плохо переношу скопления людей и шум. Я предпочитаю в уединении заниматься дома своими делами. К примеру, я почти каждый день рисую всякие портреты, натюрморты, архитектуру. Люблю ещё фотографировать, у меня даже имеется профессиональный зеркальный фотоаппарат… правда фотографирую я только лишь пасмурную погоду и дождь. Кажется, накопилось уже около сотни снимков и каждый со своей датой. Ещё одна моя страсть – это камни. В тумбе лежит целый контейнер со множеством минералов и каменных пород. Частенько я сажусь на пол, раскладываю вокруг себя каждый образец и по долгу разглядываю их структуры, пытаясь увидеть там историю каждого из них. Большую часть камней мне привезли родители из разных стран и городов. Некоторые я нашёл самостоятельно, а иные приобрёл на специальных ярмарках.

Солнце уже постепенно близилось к горизонту. Редкие капли, оставшиеся после дождя, всё ещё упрямо сидели на обратной стороне окна. Не это ли мои ловцы снов, с таким терпением ждущие, когда я упаду в грёзы? Хранящие покой и лечащие мои душевные тревоги.

Утром я встал довольно рано. Обычно я не сплю долго, иначе потом чувствую себя слишком вялым и не слишком живым. Мои временные «опекуны», как я их называю несмотря на своё совершеннолетие, ещё спали. Я потянулся, разбудил расслабленные мышцы и надел белый комплект домашней одежды, а также белые носки. Я не ношу на себе никакие другие цвета. Вся моя одежда исключительно белая, без отличительных оттенков и градиентов. Это у меня с детства. Из-за цветной одежды я постоянно чувствую себя грязным и у меня нарастает тревога. Когда я был маленький, нередко я начинал реветь и кричать из-за этих цветов (тогда родители ещё не знали о моих предпочтениях). Затем они стали покупать только белую одежду, и я почувствовал себя в безопасности. Конечно, её приходится очень часто стирать, но этим я занимаюсь самостоятельно.

Сперва, как и всегда, я пошёл в ванную комнату. Это ещё одно место моего покоя. Сняв одежду, я зашёл в душевую кабину и включил воду. Конечно, это не та вода, что падает для нас с неба. Это отфильтрованная, ржавая, пропитанная трубопроводом и истратившая свою энергию вода. Но всё же она даёт омовение и позволяет почувствовать телесную чистоту и расслабление. Что и говорить, дождь тоже издавна осквернён людьми, как и небо, где он зарождается. Но мы внизу, а небо наверху, там лучше, чем здесь на земле, где все ползают и трепыхаются как гады. Я позволил воде окутать всё моё тело. Провёл её по волосам, ладонями направил по лицу, вдоль шеи и ключиц; затем пустил по груди до живота и ниже, до самых ног. Это мой обряд очищения. Не понимаю, как многие люди пренебрегают этой важной дисциплиной.

Я никогда особо не интересовался семьёй и жизнью своих родственников. В основном мои знания касаются только родителей и бабушки с дедушкой. Однако однажды, проходя вдоль коридора, я обратил взгляд на семейные фотографии, украшавшие собой стену. Там была Вероника, её муж, мои родители, их родители, разные другие незнакомые мне люди… а также был один парень лет шестнадцати. Как я позже узнал, это был сын тёти. Раньше спальня, в которой меня поселили принадлежала ему. Он был очень скромным, но умным и послушным. К несчастью, однажды он попал в автомобильную аварию и с тех пор его не стало. Вероника с трудом перенесла эту тяжесть и до сих пор держит её на своих плечах. Именно после этого случая у неё появилась настолько глубокая страсть к уборке. Как она объясняет, порой возникает страх, что если она не уберёт квартиру начисто и где-то останется грязь, то кто-то ещё из её близких умрёт. Поэтому её жизнь вращается между бременем прошлого, страхами будущего и острым лезвием настоящего. (Я оторвал взгляд от безмолвных лиц на стене.)

Чуть позже, когда все встали, меня отправили в магазин за хлебом и молоком. Ужасная просьба, не люблю просто так покидать квартиру. Особенно ради какого-то там хлеба и того-то там молока… По мне так, можно обойтись и без них. Тем не менее после завтрака я оделся и спустился к выходу из парадной. Лампочка над тяжёлой железной дверью горит здесь круглые сутки. При этом кажется, словно она никогда не перегорает, а может быть её заменяют столь быстро и незаметно, что никто и не подозревает… Я представил, как человек в чёрном костюме-ниндзя посреди ночи пробирается в подъезд через открытое окно на втором этаже, ловко забирается по сливной трубе, запрыгивает внутрь сквозь раму, в темноте изящными движениями подкрадывается к лампочке и одним движением меняет её на новую… а потом также незаметно удаляется в своё логово городских ниндзя-электриков.

Из открывшейся двери мне в глаза ударило яркое слепящее солнце и приторно зелёная палитра трав. На небе не было ни малейшего намёка на облака. Даже ветер не ощущался на щеках. Кажется, будто всё вокруг замерло. Несколько человек в пёстрых летних рубашках прошли мимо меня в сторону главной дороги. Они разговаривали, ругались, и пили что-то из крафт-пакетов. Откуда-то из-за угла доносился звук газонокосилки и веяло запахом скошенной травы. А в соседнем доме громко играла музыка, слышался смех и свист. Я мотнул головой в попытке прогнать оттуда эти раздражающие звуки.

– А190ВЮ, О529ЕД, О662АЯ, Т013ХЦ…

Я люблю произносить номера автомобилей, когда иду по улице. У всех такие разные сочетания. Бывает даже получаются забавные слова из трёх букв. В магазине, к счастью, было прохладно. Это позволило мне немного оправиться от духоты и пекла. Я неспешно отыскал хлеб и молоко, которые обычно покупает Вероника, одновременно ловко огибая толкающихся женщин и подвыпивших мужчин, и затем оплатил всё на кассе самообслуживания (как я счастлив, что существуют такие кассы).

Уличный воздух вновь ударил сухостью в мои ноздри, когда я покинул прохладное помещение. В голове крутилось желание поскорее вернуться домой, принять душ и упрятаться в своей комнате. К счастью, дорога требует всего минут десять. На подходе к парадной я остановился, чтобы достать зацепившиеся за ткань ключи из заднего кармана брюк. Металлическое кольцо разошлось и ни в какую не хотело спокойно вылезать из закромов. Неожиданно я почувствовал едва заметное прохладное прикосновение. Его оказалось достаточно для того, чтобы немного охладить моё тело. Лёгкие наполнились свежим, не режущим горло и нос воздухом. Я оставил упрямые ключи в покое и поднял голову вверх. Ещё недавно чистейшее голубое небо стало мрачнеть и со всех сторон поползли нежданные упитанные гости. Пока я заворожённо наблюдал за этим чудом, со спины в меня врезался резкий ледяной поток воздуха. Он отшатнулся в сторону, взвился вокруг моих ног, так что я еле удержал равновесие, и помчался вдоль узкой арки елей прямо к центру жёлто-оранжевого поля. Я увидел, как последний столп света оказался окружён нагрянувшей бурей и с каждой минутой вытеснялся с нашей земли. Волны рапса, ободренные стремительным ветром, пришли в движение, распространяя свой танец от краёв поля к самому центру. Это было похоже на то, будто бы рапс совместно с ветром принялся исполнять обряд экзорцизма по изгнанию явившегося на наши головы демона света.

Я бросил продукты на лавочке и со всех ног побежал на поле боя в надежде успеть принять участие в их нелёгкой миссии, или хотя бы стать свидетелем этого сражения. Я оббежал по краю детскую площадку, юркнул в арку и оказался на окраине. До центра нужно было бежать ещё несколько сотен метров. Я окинул взглядом поле и происходившее на нём. Со всех сторон летели листья и пыль, в ушах шумело, а земля постепенно темнела, как перед наступлением ночи опускаются сумерки. Свет потихоньку гас и, казалось, моё подкрепление уже не успеет прибыть вовремя и оказалось бесполезным. Но вопреки сомнениям огненный луч вспыхнул с ещё большей силой и стал расширять свои границы. Цветы рапса, оказавшиеся в его пределах, задрожали, и я заметил, что даже само пространство оказалось бессильно против этого зверя, и принялось искажаться и таять прямо на глазах. Я встряхнулся и продолжил бег.

Потоки вьющегося горячего и холодного воздуха то и дело врезались мне в ноги. Рубашка, до сих пор державшаяся на трёх пуговицах, сдалась и распахнулась – теперь беспомощно болталась на моих плечах, трепетала за спиной как супергеройский плащ. Мелкая пыль и сорванные ветки то и дело хлестали по обнажившейся груди и животу. Лицо пришлось прикрыть руками, чтобы защитить глаза и рот. Через некоторое время я оказался в эпицентре битвы. Здесь ветер вращался вокруг солнечного круга с огромной скоростью, так что мне пришлось с усилием удерживать себя на ногах. Растения в ярости затрепетали в своём сокровенном магическом танце. От несчастных, оказавшихся в западне круга, исходил едва заметный чёрный дым.

«Нужно помочь!»

Недолго думая, я широко расставил ноги, выпрямился, грозно взглянул на раскалённый демонический круг и поднял руки вверх. Подражая мудрым цветам рапса, я начал имитировать их колыхания, вращая руками и телом в стороны неровными, броскими движениями. Вперёд, влево, кругом, вперёд… Ветер засвистел у меня над головой, наполнившись новой силой, а тучи стали чернее сажи. Вокруг ног закружили маленькие лепестки, сорвавшиеся с рапса, чтобы усилить мой танец и показать свою поддержку. Не чувствуя усталости, я продолжал изгонять нашего общего врага. Его свет начал ослабевать, а границы сужаться. Постепенными шагами мы сдвигались всё глубже и глубже, пока от него не остался узкий дымящийся столб. Последний шаг! Демон зашипел, взъерепенился и могу поклясться, если бы я мог слышать демоническую речь, то слышал бы и как он кричал. Ссс-щ-щ-щ! В воздухе затрещало, как трещат ветки в горящей печи, и в одно мгновение от луча света не осталось и следа.

На поле воцарилось спокойствие. Рубашка устало повисла за спиной. Рапс облегчённо склонился к земле и спрятал жёлтые цветы под покровом листьев, а ветер небольшими колебаниями давал понять, что всё ещё находится рядом. Тучи заняли своё место на небе и всё вокруг приобрело более тёмные и сонные тона. Я стоял и смотрел в небо, не веря, что мы так легко одержали победу, словно вот-вот злые силы вновь ударят по нам с ещё большей мощью, непостижимой небесной карой. Но всё оставалось спокойным. И в опровержение моим словам по лицу ударила мягкая дробь. Заморосил дождь и вдалеке за елями блеснули несколько молний. Это определённо означает победу!

Впервые за долгое время я искренне засмеялся и во всю что есть мочи закричал в вышину. Небо ответило мне раскатом грома, бурлящим потоком пролетающим по округе. Я запрыгал от радости и, раскинув руки, забегал кругами по отвоёванной земле. Я скакал, кружился, смеялся и кричал, падал в мокрую траву и вновь бежал. Было чувство, словно капли дождя вместе со мной радовались и танцевали по всему полю. Волшебная битва сменилась волшебным празднованием победы. Около получаса я оставался здесь, любуясь погодой, наслаждаясь невероятной силой погоды. В конце концов я вспомнил, что оставил на лавочке у парадной купленные для Вероники продукты и изо всех оставшихся сил помчал домой, пытаясь не поскользнуться на сырой земле.

Целую неделю шли дожди. В их расписании практически не было перерывов на отдых. Возможно, они хотели таким образом продлить эффект прошедшей битвы. Каждый день я выходил из дома и бежал на то самое поле, где со мной заговорило небо. Я проводил там по несколько часов подряд, приходя то утром, то вечером. В основном я просто сидел, слушал музыку соприкосновения травы и капель, и представлял себе бескрайние дикие дали, места, в которых не бывает людей. Там ревут реки, они поют песни дождю о том, как некогда пустые русла наполнились жизнью. Там господствует ветер, он устанавливает порядок и следит за всем, что происходит в его землях. Там спят горы, они хранят покой и оберегают своими спинами безмятежные долины. Там каждый день льёт дождь и идёт град. Тучи прячут эту святыню от злых глаз и вовек ни одна нечестивая душа не проникнет сюда. Как бы я хотел там побывать. Я точно знаю, это место существует.

И вот снова я здесь. Моя рубашка промокла насквозь. Белые джинсы уже слабо намекают на то, что когда-то они были белыми. Сейчас они все в чёрно-коричневой земле и грязи, местами зелёные с прилипшими травинками. Рубашке, впрочем, тоже досталось немало. Несмотря на мою любовь к белому, я не волнуюсь из-за этой грязи. Одежду можно отстирать, а проведённое время уже не наверстать. К вечеру я вернулся домой. С порога снял грязную, мокрую одежду и отнёс в стирку. На удивление, в квартире было довольно тихо. Лишь один еле заметный звук доносился с гостиной. Я медленно подошёл к приоткрытой двери и выглянул. На диване сидела Вероника в объятиях мужа. Она тихо плакала и шмыгала носом. В её руке лежал промокший от слёз платок, а рядом на диване телефон с открытой перепиской. Я сразу понял, что случилось.

– Фил, – приподнялась тётя, заметив моё появление. – Бабушка… она умерла…

Вновь поддавшись слезам, Вероника подошла и прижала меня к своей груди. Я услышал неровное прерывистое сердцебиение вперемешку со всхлипываниями. Меньше всего я хотел вот так странно, в неожиданных объятиях грустить о почившей бабушке. Но так делают многие, поэтому я решил покорно обнять тётушку в ответ. Её некогда белое оживлённое, без единой морщинки лицо, сейчас было красное и опухшее от слёз. Плечи дёргались в такт закатывающимся вздохам. Я не знаю как реагировать также, как другие люди. Раньше я задумывался о том, как встречу смерть кого-то из близких. Как я буду сидеть? Буду ли плакать и вздыхать? Перестану ли есть на несколько дней и запрусь в квартире? Я не нашёл ответа. Я не могу реагировать подобно им. Я не думаю, что из-за смерти стоит грустить. Это не та вещь, которая меняет всё вокруг с места на место. Я буду скучать по рассказам бабушки, которые смогли сохраниться в моей памяти, но я не буду грустить из-за того, что больше их не услышу. Я ведь помню их и смогу рассказать себе сам.

В течении нескольких дней мы собирали необходимые вещи. Вероника решила, что нужно лететь на похороны и поэтому они заказали билеты на ближайшие дни. Я взял с собой несколько комплектов белой одежды и белья, а также скетчбук для рисования, карандаши, ручки… и один из своих любимых камней – синий агат. Я держал его в руке на уровне глаз и внимательно рассматривал узоры на поверхности. Этот камень обладает силой наделять спокойствием и умиротворением. Я уверен, он поможет бабушке со спокойной душой отправиться в последний путь. По некоторым данным агат также может помочь благополучно попасть в рай и встретиться с архангелом. Бабушка всегда верила в бога и говорила о нём, но я не знаю его, поэтому не могу сказать точно, поможет ли он ей. По крайней мере она бы наверняка была этому рада.

В те моменты, когда Вероника не готовилась к отъезду, она бегала по дому и убирала каждый угол. После новости о смерти бабушки её мания к чистоте обострилась. Временами она сидела на полу и тёрла с виду уже чистое место, плача и сетуя, что бабушка умерла из-за неё и могла бы прожить дольше, если бы она убиралась более тщательно. Я не нашёл правды в этих словах.

Третьего июля в восемь утра мы уже сидели на борту самолёта. Меня посадили около окна, так что я мог наблюдать самые интересные виды из личного иллюминатора. Это не первый мой полёт, однако предыдущий был довольно давно, так что я мало что помню. После взлёта самолёт начал набирать высоту и устремился вверх, к облакам. Сперва нас немного затрясло, однако спустя мгновения тряска прекратилась. Как же мне хотелось высунуть руку и коснуться этих белых невесомых гигантов. Но сильнее всего мне хотелось, чтобы дальше за облаками не показалось солнце и его лучи не проникли в наш самолёт. А чтобы мне открылся бескрайний простор небесного океана, волны носимые ветром и дрейфующие на его поверхности цветы рапса. К сожалению, не всё происходит так, как мы этого хотим. Через некоторое время облака расступились перед нашим самолётом и в глаза ударил всепожирающий свет. Я прикрыл лицо руками, пытаясь устоять перед натиском монстра, но не смог… опустил шторку и закрыл глаза. Посплю пока, а когда проснусь мы уже благополучно приземлимся в Германии.

Глава 2

В день похорон все очень суетились. Большую часть времени я сидел в гостевой комнате в бабушкином доме и ждал остальных. По прилёту в Германию все родственники, включая Веронику распределились по гостиницам. Я же вместе с родителями остался ночевать прямо в доме. Перед этим мама и Вероника получили извещение с результатами вскрытия тела бабушки. Они долго о чём-то спорили, куда-то звонили. Позже папа объяснил, что у бабушки обнаружили какие-то активные вещества, которых быть не должно. Специалисты предположили, что не за долго до приезда в больницу у неё развилась форма старческого слабоумия, и она стала принимать неизвестные препараты. Мама была очень рассержена работой служб, ведь разум бабушки был совершенно ясным. Но всё-таки пришлось согласиться, когда на кухне обнаружились пустые пачки лекарств.

Старый дом стал ещё старее. Не скажу, что меня беспокоили гнетущие мысли и чувства, как бывает у многих. Вовсе нет! Я хорошо помню этот дом, помню, как несколько раз приезжал сюда в гости с родителями, когда мы останавливались в отеле на время отпуска; я гулял с бабушкой, она готовила мне различные пирожки, печенья и салаты. Здесь всегда было уютно и спокойно. Даже несмотря на жару и палящее солнце бабушка выводила меня на прогулки, рассказывала про разных животных и растения, прививала любовь ко всему, что окружает. Сейчас же дом пустует без своей хозяйки. Но это ведь просто дом, так же? В нём нет души или разума, он не может пугать. Просто старый дом, старые стены, полы, окна.

Во дворе уже ожидали чёрные тонированные автомобили. Я сидел и перебирал в руке агат, который подготовил для бабушки. Вокруг моей шеи обвилась лента, на которой висел увесистый фотоаппарат. Я прихватил его за пару минут до выхода из квартиры в Петербурге. Подумал, что, возможно, смогу запечатлеть с его помощью немецкий дождь. Вообще было бы здорово сделать серию снимков пасмурной погоды из разных стран. Все национальности дождя в одном альбоме. Но не думаю, что когда-либо смогу взять и начать ездить в разные уголки материков. В силу моей мнительности или же отсутствия таких больших денег.

Бум! По паркету вдоль и поперёк прошла волна вибрации. Что-то где-то громыхнуло, да так, что я ощутил это своим копчиком. С потолка посыпался слой штукатурки и пыли. Я нервно закашлял и отряхнул свои тёмные волосы. Раньше мне казалось, что здесь никогда не бывало пыли и грязи. Бабушка была очень чистоплотна, но не настолько, как Вероника. Однако теперь здесь повсюду лежит пушистая пыль, которая от колебаний воздуха поднимается вверх и мигрирует по разным уголкам дома. От стен и мебели пахнет человеческой старостью и сыростью. Подобных запахов я раньше не встречал, но теперь понял, как они выглядят – одинокие пустующие рамки на стенах, с которых раньше улыбались лица, выцветшие шкафы и потёртые кровати, пожелтевшие обои, а также потрескавшийся потолок. Бум! Вновь посыпалась штукатурка, но чуть дальше от меня. Что за шум? Я встал и подошёл к двери, прислушиваясь к потусторонней тишине. Сначала я не слышал ничего. Совсем ничего. Но затем где-то справа хлопнула дверь, скрипнули полы и что-то заскребло по стенам. Замерло. Затем, словно утроив темп, зашагало прямо к моей двери. Я стоял, не двигался, представлял себе самую жуткую тварь из детских ужастиков, которая вылезла из зловещего вонючего подвала, разрисовала бетонные стены своими длинными когтями, а потом, учуяв запах невинной жертвы, зарычав и изгибаясь, побежала к её спальне, а затем…

– Боже!

Из-за отворившейся двери в меня чуть не влетела мама. Её грудь запружинила, как желе, выпавшее из упаковки в тарелку. Она не ожидала увидеть меня прямо перед собой и дёрнулась назад.

– Филипп… ты напугал меня… ужасно. ‐ Она отдышалась. – Почему ты сидишь тут? Все уже выехали, нас ждёт машина.

Она быстро огляделся меня с ног до головы.

– Фил, надо было надеть чёрный костюм, я специально оставила его у кровати. Я понимаю, что тебе не нравится чёрный, но это такая церемония, там не появляются в белом… – Она глянула на часы. – Ох, ладно, уже нет времени. Пошли в машину!

Я не успел до конца понять, что она говорила, ибо слова слетали с языка как бутерброд с тарелки. Также быстро, не успеешь поймать. Мама за руку повела меня на улицу и усадила в коричневый кожаный салон. Двери захлопнулись, и машина затряслась по гравийной дороге. Я обернулся и посмотрел на уменьшающийся по мере движения дом. «Забыл камень» – посетила меня обидная мысль.

Дом бабушки находится в городке Херфорд, недалеко от Флотхер-стрит. В пяти минутах от него расположено кладбище Эрика-Фридхоф. Из разговора взрослых я узнал, что кладбище названо в честь одной девочки, которую звали Эрика Гольдлюк. Однажды она в сопровождении отца проходила по территории недавно появившегося кладбища и задумалась, чья же могила первой откроет путь в это царство смерти. В одна тысяча девятьсот четырнадцатом году в возрасте двенадцати лет она умерла (это случилось вскоре после её разговора с отцом) и стала первым покойником, который нашёл здесь приют своим костям. Удивительно, насколько тесно её мысли пересеклись с её судьбой.

Пока мы ожидали около входа, работники кладбища подготавливали место и гроб для проведения церемонии. Как оказалось (я этого не знал), место для захоронения было арендовано родителями через некоторое время после смерти бабушки. В Германии принят закон «Bestattungsgesetz», который устанавливает порядки и сроки в отношении похорон людей. В связи с этим место арендовали на двадцать лет, а после этого, по желанию, аренду можно будет продлить, иначе могила будет расчищена и на этом месте упокоится кто-то другой. На все приготовления, аренду и сами похороны было потрачено около восьмисот тысяч рублей, если переводить на российские деньги. Я молча наблюдал за входящими и выходящими через ворота людьми. А они без остановки глазели на мой белый как снег костюм, хотя я бы и не сказал, что как снег. Скорее что-то ближе к слоновой кости, я полагаю.

За входом на кладбище первыми нас встретили уютные деревянные скамьи с каркасом то ли из известняка, то ли из травертина, песчаная ухоженная дорога, приветливо расступившиеся ветви бука и красивые фиолетовые цветы рододендрона. Хранители костей и праха провели нас вдоль уютной аллеи к арендованному месту, где уже ожидал гроб и рядом с ним священник. Вырытая могила с установленной плитой из чёрного мрамора и выгравированными на ней инициалами и датами находилась на круглом участке земли около молодого саженца дуба. По одну сторону от нас пролегала аккуратно выстриженная живая изгородь, а по другую небольшая поляна, окружённая хвойными деревьями. Все люди, пришедшие чтобы проводить бабушку в последний путь, встали полукругом вокруг участка. Мы находились к нему ближе всех, поэтому я мог хорошо всё рассмотреть.

Сам гроб представлял собой шестигранный ящик из вишни, расширяющийся в начале и сужающийся к концу. Корпус гроба высокий и равномерный, а крышка, словно выступая над ним, конусом тянулась вверх. Убранство выполнено из стёганого атласа с вышитым по центру золотым крестом. Рядом, на земле лежал пышный каплевидный венок с белыми и синими цветами, и белой шёлковой лентой, аккуратно сложенной в бантик. Покойница смиренно лежала внутри, сложив руки на своей неподвижной груди. Её одели в длинное белое шёлковое платье, распустили хлипкие седые волосы, сколько смогло сохраниться за эти годы, а также надели фамильные украшения: серьги, кольца, брошь. Лицо бабушки показалось мне незнакомым, словно передо мной лежит совсем другой человек и это просто какая-то шутка. Её морщины ещё глубже впились в кожу и застыли, как будто их обмазали расплавленным воском. Скулы впали и съёжились, а глаза настолько обтянуло кожей с век, что можно было бы сказать, что сейчас они невольно выкатятся из собственных орбит, и прислуживающий смотритель кладбища побежит вставлять их обратно, дабы не портить церемонию, однако те выскользнут из его вспотевших пальцев и попрыгают по гробу, сползут по венку и прокатятся по дорожке прямо под ноги удивлённых гостей. В общем и целом, бабушка, которой ещё недавно было семьдесят семь лет, сейчас выглядела на все сто семь. Интересно, буду ли я выглядеть так же уныло к своим семидесяти годам, или… к смерти?

Священник, до сих пор хранивший молчание, заговорил на певучем немецком и держа открытой Библию, что-то зачитывал, хотя могу поспорить, его глаза в этот момент были закрыты. Я, конечно же, ничего не понимал, но оставалось просто стоять и слушать, как и немногим русскоговорящим собравшимся. Из немецкого я знал лишь несколько слов, которые порой слышал от родителей и от бабушки: ich bin heir, sie ist Frau Gaus, danke mein Freund, Großmutter, an den Tisch!.. возможно, есть и другие, но пока на ум не приходят. Тем временем монолог священника превратился не в речь о похоронах, а в сборник смешных по звучанию слов. Я старался не акцентировать на них особого внимания, однако ещё бы чуть-чуть и мой неловкий смех оскорбил бы всю траурную церемонию…

Несколько ворон гаркнуло где-то меж елей и затормошило игольчатые ветви. Мама плакала, папа придерживал её одной рукой, прижав к себе. Вероника некоторое время смотрела на бабушку, а затем опустила глаза и отвернула голову в сторону. Священник замолк, перекрестился, щурясь от яркого солнца, и протянул руки в сторону покойницы. Все начали по очереди подходить и прощаться, говорить слова напутствия или благодарности, а мой светлый костюм постепенно начал тускнеть.

Я посмотрел на небо. Плотный строй туч начал окружать солнечный диск и спустя мгновения полностью спрятал его за своей чёрно-синей гущей. Хвойные деревья, среди которых недавно переговаривались вороны, вытянулись и стали ещё более пышными, чем раньше. Над ними пронёсся поток ветра, задев своим крылом макушки и заставил волной склониться ему вслед. Холодная тяжёлая капля плюхнулась мне на голову и скатилась сначала по лбу, затем до кончика носа и спрыгнула на землю. Ещё несколько капель упали на такое же холодное, как и они сами лицо бабушки. Одна приземлилась в уголок её глаза и потекла по щеке, так что показалось, словно она заплакала. Гроб накрыли крышкой. Открылись небеса. Дождь полил плотной стеной. Поочерёдно начали распускаться чёрные, тёмно-синие и графитовые серые зонты.

«Камень…»

Я услышал странный шёпот. Я мог бы сказать, что это шелест деревьев, перемешавшийся со стуком дождя о траву и полиэстер зонтов… однако он был каким-то нечистым. Зловещим. Я обернулся через плечо и всмотрелся в даль между стоявшими позади меня галантными пиджаками, скромными платьями и шапочками с вуалью. На небольшой полянке, расположенной неподалёку от входа, возле елей, стояло нечто чёрное, почти сливающееся с деревьями и тёмным горизонтом. Я бы поклялся, что это человек, вероятно, один из садовников или гробовщик. Однако силуэт стоял неподвижно, несмотря на удары дождя и толчки ветра. Наверное, это какая-то статуя… пытался убедить самого себя. Но нет, это определённо человек, но почему он просто стоит и смотрит. Следит, поглощает взглядом, как змея целиком проглатывает слона из книги Антуана де Сент-Экзюпери. И кажется сперва, что это обычная кожаная шляпа, но на самом деле безобидная вещь скрывает куда большее и страшное зло.

Вена запульсировала у моего виска. К каплям дождя на теле добавились капли пота. На мгновение почудилось, будто этот человек оказался прямо передо мной, так что я мог бы разглядеть его с ног до головы. Хотя и это оказалось невозможным. Силуэт оставался таким же тёмным и мрачным, не таким как пасмурное небо и чёрные тучи. Что-то в нём отвергало светлую тьму, но прятало под её видом ужасное создание. Я смог определить, что силуэт, вероятно, принадлежал мужчине средних лет. Довольно крупному. И, кажется, на него надет чёрный дождевик с широким капюшоном, закрывавшим всё его лицо. Небо ещё сильнее стянуло. На мгновение будто случилось затмение. Выключили свет. Я не увидел ничего дальше собственного носа. Даже звуки дождя стихли в этом сумраке. Где-то ударила молния и кладбище на секунды окатило светом. Я снова увидел ту же поляну, на которой стоял человек. Но теперь его там не было! Исчез… Вновь стемнело. В ушах громко застучало, отдавая в голову. Но то стучал не дождь, а собственное сердце, просящее выпустить его из-за решётки рёбер наружу. Сам не знаю, почему накатила такая паника, всё так сумбурно… Я ждал что же произойдёт дальше. Секунды в полной тьме казались минутами. Мысли затрепетали голубем в голове. Было ощущение, что мои ноги стали проваливаться в землю, что все находящиеся в почве корни выползли из-под коры и обвили их вместе с руками, лишая сопротивления и утягивая в глубокие сырые недры. Ещё немного и я скроюсь с головой в земле… меня похоронят вместо покойников! Горло перетянет жгучей крапивой, глаза съедят черви и личинки комаров с ближайшего озера, а горло заполонит землёй и из него прорастут деревья. Я вспомнил стрелку хронографа. Три, четыре, пять (эти секунды уже прошли) … шесть, семь. По ушам ударил гром и сквозь небесный занавес пробился свет, проявив происходившее вокруг меня. (Хронограф показал 7.64.) Я смотрел в ту же самую точку, где был силуэт. Место всё ещё пустовало. Может быть, он ушёл? Или мне показалось?

«Камень…»

Крх! Из-за спин гостей перед моими глазами вырос тот самый дождевик! Фигура, прятавшаяся в тени, выждала момент и застала меня врасплох. Её осветил пробившийся на землю луч солнца, именно сейчас незнакомец поднял свои руки-плащовки, и из-под рукавов обнажились бледные кисти, обтянутые по костям кожей и испещрённые морщинками и сине-зелёными венами. Длинные потрескавшиеся ногти (хотя я бы сказал «когти») завершали увиденную глазами картину, так что уже хотелось от неё отвернуться, но корни, наверное, обхватили мою голову также сильно, как и ноги. Руки человека, если его можно было так назвать, потянулись к его лицу. Он ухватился за края мокрого капюшона, словно хотел раздвинуть оконные занавески… вот… сейчас! Он раздвинет их, и я увижу там ужасную тварь, которая когтями распахнёт землю и унесёт меня вплоть до шестого круга ада!

– Фил!

Меня передёрнуло. Немой крик застыл между зубами, как застревает кусок салата. Человек исчез. Словно его там и не было. Будто он не стоял на той поляне, не вырос перед моими глазами и не пытался показать лицо, спрятанное под чёрным капюшоном. Этого всего не было?

– Филипп, что с тобой?

Я обернулся. На моём плече лежала рука Вероники. Она вопросительно смотрела в мои глаза. Я ещё раз окинул взглядом людей и ту поляну. Но ничего похожего на увиденное прежде не заметил.

– Человек, – ответил я.

– Человек?

– Человек в дождевике. Был там… – я указал пальцем.

Вероника прищурилась и проследила взглядом вдоль моего пальца. Конечно же, она ничего не увидела. Я бы тоже хотел сказать самому себе, что ничего не видел. Но не могу. Мне точно не показалось! Не может моё зрение или разум настолько меня подводить.

– Там никого нет, Фил. Может тебе показалось. Или там просто стоял один из сотрудников, их здесь много, они ухаживают за могилами и растениями.

Да. Стало быть сотрудник. Стоит поверить в это.

Несмотря на непогоду похороны были завершены. Все присутствующие простились. Гроб вместе с усопшей поместили в заранее вырытую яму. Постепенно он полностью скрылся под падающей на его крышку землёй, а затем о месте захоронения напоминала лишь коричневая взрытая земля и могильная плита. Дождь уже прошёл и небо стало проясняться. Пока все продолжали стоять, позади себя я услышал перешёптывания двух женщин. Одна из них сказала – «Дождь с грозой во время похорон – дурной знак… Это означает, что душа умершего не находит покоя из-за невыполненных дел. Если её не смирить, то скоро рядом могут закопать ещё один деревянный ящик, – кого-нибудь из родственников».

«Камень…»

«Я должен принести бабушке тот агат»

Филипп обошёл всю ту комнату, в которой находился перед отъездом на кладбище, осмотрел весь дом, каждый угол и раз шесть обошёл участок вокруг дома. Камня нигде не было. Его не оставляла мысль, что драгоценный агат, который сейчас должен был быть погребён в руках бабушки под толщей земли, безвозвратно утерян. Он не мог заставить себя заняться чем-либо, дела вылетали из рук как настырная муха, которая тревожит, жужжит около уха, так и просит её словить, но, оказавшись в ловушке, беспрепятственно покидает стиснутые ладони. Сейчас он лежал на широкой постели, положив правую стопу на согнутую в колене левую ногу, и рисовал большим пальцем воображаемые картины на выбеленном потолке своего номера. Вероника с мужем предпочли не задерживаться в доме бабушки, тем более что там уже расположились родители её племянника, и арендовали два номера – себе и Филу. Стены здесь были странного кислого зелёного цвета, напоминающего конфеты «Кислмикс», которые он обожал в детстве. Но стены подобного цвета скорее беспокоили его, вызывая кислоту не на языке, а в глазах. У входной двери находилась душевая комната, ещё ближе к ней шкаф для вещей, непосредственно у окна кровать и одна тумба. Так как парень приехал с одним рюкзаком, номер выглядел пустым и необитаемым.

Вечерние тени поползли по стенам и потолку, как лианы в тропиках обвивают деревья, скалы и заброшенные постройки. Зажглись уличные фонари. Множество мелких мошек и мотыльков закружились вокруг одного из ближайших светоносцев. Они кружили и кружили, то ускоряясь, то замедляясь, то хаотично, то единой группой. А Фил всё ещё рисовал причудливые картины, но уже не на потолке, а в своём сонном сознании. Он перебирал в голове произошедшее на похоронах. Обернулся назад и увидел того самого человека в дождевике. По его одежде струилась вода, капюшон трепал ветер, но его не удавалось сдуть. Сейчас, во сне парень мог управлять той реальностью, изменить всё так, чтобы тот странный человек никогда не появлялся. Он аккуратно снял с неба одну из чёрных туч, исполненную влагой и опустил её прямо на незваного гостя. Туча закружилась, набухла, словно впитав в себя ещё больше влаги, и взлетела вверх, изливая из себя чёрную как расплавленный асфальт жидкость. Вот и всё! Больше никакого дурного воспоминания. Фил повернул голову и…

Его глаза пересеклись с тяжёлым леденящим взглядом, прячущимся в тени капюшона. Прямо перед его лицом, едва не касаясь носа, медленно выдыхал клубящийся пар монстр кладбища Эрика-Фридхоф. Его дыхание было таким же сырым и рыхлым, как земля, под которой отныне лежит гроб бабушки. От существа веяло землёй, металлом, гнилой листвой и червяками… а также едва уловимым едким запахом, напоминающим разлагавшуюся кошку, которую Фил отрыл в детстве в песочнице и пытался усадить в кузов игрушечного грузовика, пока ужаснувшиеся родители не подбежали и не прервали его весёлую игру. Тогда он был маленький, и ему казалось, что, то была игрушка. И сейчас он чувствует этот запах вновь, но перед ним стоит нечто живое, а не мёртвое. Тварь в дождевике издала клокочущий рык, который застрял глубоко в горле и не смог превратиться во что-то более страшное и оглушительное. Парень, понимал, что видит сон, но никак не мог вырваться из его заточения. «Возможно ли умереть во сне? И навсегда оставить свою душу в этом месте хаоса и случайностей?» – подумал Филипп.

Демон уже протянул костлявые руки к капюшону, как внезапно несущийся с огромной силой поток ветра врезался в спину монстра и отбросил его как тряпичную куклу. Парня развернуло в обратную сторону, и он врезался во что-то жёсткое и холодное. Сфокусировавшись, он увидел перед собой бабушку. А точнее её труп, уже частично разложившийся, из глаз которого выползали личинки, а во рту обнажились несколько обломышей коренных зубов. Мертвец схватил Фила за плечи и, клацнув челюстью, повалился вместе с ним назад, в вырытую яму с раскрытым гробом. Парень закричал и предпринял попытку вырваться, однако сверху промелькнул чёрный силуэт, держа в руке что-то круглое и синее, а затем одна за другой в яму посыпались кучи тяжёлой земли, закрывая собой небо и дневной свет.

Глава 3

Она вскочила тяжело дыша и упёрлась рукой в мягкое одеяло. Сердце стучало очень быстро, даже слишком. В глазах потемнело, это было заметно несмотря на ночную тьму. Тревожное сновидение нарушило эту ночь в доме Эльзы Гаус. Не то чтобы Анастасия крепко спала после похорон собственной матери и видела милые сны про лошадей или отпуск, или удачно сваренный бульон (какие сны взрослые должны считать милыми?). Но этот сон был каким-то слишком беспокойным, слишком реальным. Он словно кричал: «Настя, всё очень плохо! Я не шучу!». Но это взрослая жизнь взрослой матери и жены, поэтому она не могла довериться этим фантазиям и принять их за правду. На самом деле она даже забыла, что именно её испугало. Поэтому женщина села и опустила ноги в тёплые шерстяные тапочки.

Холодный лик луны сонно поглядывал на неё через окно. Дом временами свистел и кряхтел под давлением ночного ветра и прохлады. То тут, то там слышался топот мертвецов, завывания духов и сопение уродливого старого лешего – все те звуки, которые дети и классические нудные истории в интернете приписывают потусторонним силам. По факту всё это принадлежало сквозняку, старому прогнившему полу и неустойчивым деревянным стенам. Да, это всё обычная реальность, как старалась думать Анастасия, скорее убеждать себя. Убеждать и заставлять! Ведь в душе она всё также оставалась ребёнком, который боится темноты и чердачных монстров, старого подвала с кем-то рычащим, выглядывающим из-за полок с соленьями. Эрик неподвижно лежал в постели, временами едва похрапывая.

Настя, наконец, встала и направилась к шкафу. Завернувшись в тканный халат с цветочными узорами яблони и надписью «Sakura», она аккуратно прошмыгнула по скрипучим половицам коридора и вошла на кухню; поставила чайник. Часы показывали без двадцати два. Вода в чайнике заёрзала. Из носика заструился полупрозрачный пар. Ещё через несколько минут он уже стучал по крышке и свистел на пару с ветром, гулявшим по щелям в окнах. Чайный пакетик плюхнулся в стеклянную кружку и стал набухать от кипятка, чайные листья развернулись и заплевались мелкими пузырьками. Женщина отхлебнула горячего чая марки «Royal Night» со вкусом чёрной смородины и мяты и выглянула в окно. Этот городок напоминал ей некоторые пригороды и посёлки в Санкт-Петербурге, когда они ещё только переехали туда. По работе частенько приходилось ездить по окрестностям и поэтому удавалось увидеть самые разные места и даже очень красивые. В Херфорде тоже очень красиво, а главное спокойно. Многие люди хорошо друг друга знают, повсюду зелень и деревья. Чистый воздух.

«Здесь можно было бы и остаться…»

Но мысли перенеслись далеко от этого города. В небольшой дом в таком же небольшом посёлке Терволово, где сейчас мирно спит Филипп. Она должна вернуться к сыну… хотелось бы как можно скорее. Анастасия никогда всерьёз не воспринимала такие выражения как «каблук», «маменькин сынок», «тюфяк» и им подобные. Разные люди называли её сына по-разному, и даже пытались прогнозировать ему «будущие» прозвища. Таких людей мать быстро выдворяла из своей семьи и собственной жизни. Умники и умницы любят полагать, что таковыми являются и что хорошо знают эту жизнь. Она сплюнула:

«И видимо поэтому уверены, что могут наводить порядки в чужой жизни».

Ещё с детства Фил вёл себя не как остальные дети. Он часто играл сам по себе и ни с кем не дружил. Даже родителям было достаточно тяжело добиться его внимания. Он часто отвлекался, куда-то уходил и будто никого не слышал и не видел. Изначально врачи полагали, что у мальчика могут быть проблемы со зрением и слухом, но очень быстро эти предположения отклонили. Пока воспитатели и учителя приписывали ярлыки безответственного, безынициативного и невнимательного, ему был поставлен предварительный диагноз синдром Аспергера. Родителей эта новость не испугала, однако они быстро поняли, что придётся многое изменить в своём понимании обычного воспитания.

Много сил было потрачено на обучение Филиппа. Родители старались понимать его чувства, ход мыслей. Он учился быть внимательнее, учился держать контакт и общаться. Он не страдал слабоумием, напротив, был крайне смышлёным… просто с «особенными» взглядами на всё вокруг. Благодаря стараниям отца и матери, а также врачей-психологов, ребёнок благополучно окончил школу, хоть и не без труда, а затем и колледж. Сейчас он работает в офисе младшим бухгалтером, проводит время с цифрами и расчётами, в своём закрытом кабинете, где не часто приходится с кем-то разговаривать. На всё лето ему разрешено уходить в отпуск, чтобы набраться сил и сменить обстановку.

Пожалуй, главная мечта матери – это счастливый сын, нашедший своё призвание, а возможно даже и семью. Если ничего не помешает, то всё так и будет!

Хрясть.

Настя застыла, вслушиваясь в нарушенную тишину. Это был ветер? Казалось, словно кто-то тяжёлый прошёл между деревьями и сломал под своим весом упавшую ветку… причём настолько громко, что отчётливо слышно даже из дома. Если так, то вероятнее всего это какое-то животное, ведь время позднее и все люди уже сидят по домам. Ветер загудел над крышей дома. В такой темени, вдали от городского освещения было тяжело разглядеть какие-либо детали. На небе всё также неподвижно висела луна; ещё более тёмные по сравнению с небом деревья выделялись контуром на его фоне. Темно… темно… темно… С обратной стороны окна зажёгся маленький жёлтый огонёк. Чуть правее и ниже зажёгся ещё один. Ещё. И ещё. Шесть огоньков образовали светящийся круг на стекле, а затем вспорхнули и полетели вдаль, кружась и обвиваясь друг вокруг друга.

«Светлячки?»

Они пролетели мимо забора, вдоль вереницы дубов, закружились около старой заросшей сорняками повозки. Подлетев к центру участка, светлячки заморгали и опустились в траву. Их свет погас. А вместо него возник другой свет, более холодный, напоминающий вторую луну, но гораздо меньше, может, сошедшую Венеру или Юпитер. Анастасии пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть объект. Она подумала, что ей показалось, словно это не просто какое-то белое пятно, а человек в светлой рубашке, который стоит спиной к дому. Однако быстро пришло осознание, что это на самом деле человек, точнее даже парень. Издалека он очень напоминал Филиппа – такая же рубашка, причёска, фигура.

– Фил?

Её глаза округлились, а зрачки расширились. Недопитый чай чуть не расплескался из брошенной кружки. Дверь с силой распахнулась, так что с хлопком ударилась ручкой об деревянную стену. Мать, не ведая сомнений и выскочив из тапочек, побежала босиком по холодной земле, гадая её ли это сын, и, если так, откуда он тут появился.

«Может он потерялся? Не успел на рейс? Бродил в одиночку, искал родителей?» – генерировал догадки перепугавшийся мозг.

Даже если это не Филипп, это определённо мальчик, который, возможно, заблудился и ему нужна помощь. Острые камни и колючие сорняки ободрали босые ноги и оставили мелкие царапины на лодыжках. Но бегущая по траве женщина, доверяя материнским инстинктам, не ощущала боли и всё быстрее сокращала дистанцию с бледным силуэтом. Оставалось меньше сотни метров. Мальчик уже стоял, повернувшись лицом, пристально смотрел и улыбался, словно вокруг и не было тёмной ночи и густой травы. С этой дистанции было определённо ясно, что это Фил.

– Филипп! – крикнула мама, протягивая руки к сыну.

Ещё немного… совсем чуть-чуть… Однако он протянул руку в ответ, а потом моментально провалился сквозь землю. Свет погас. Трава даже не колыхнулась после подобного явления. Настя остановилась и рухнула на колени, издав тихий крик. Её зрачки пока ещё не могли привыкнуть к темноте, поэтому всё вокруг было единой чёрной лужей, в которую она свалилась и не могла понять, где верх, а где низ.

– Фил? Фил…

Мама аккуратно раздвигала кусты и высокую траву. Хоть глаз выколи! В такой тьме можно было бы спрятать целого кита.

– Фил!

Дыхание участилось, а пульс скакал как всадник на несущейся галопом лошади. В глазах темнело, делая окружающую тьму ещё более непроглядной. Вновь хрустнула ветка. Настя поёжилась. Озноб пробежал по всему телу. Разум, потерявший возможность увидеть что-либо в темноте, начал самостоятельно рисовать разные пугающие картинки. Несмотря на страх она не сдавалась в попытке отыскать сына. Наконец, её нога наткнулась на что-то круглое и холодное. Она наклонилась и взяла вещицу в руку. По ощущениям напоминало то ли стекло, то ли полированный камень. За спиной скрипнула, а затем хлопнула дверь. В доме загорелся свет.

– Филипп? – губами произнесла мать и побрела к дому. Теперь её ноги ныли, а лодыжки щипало на месте царапин.

Свет заструился из окон, возвращая краски всему вокруг. Анастасия уже подошла к входной двери. Ни единого звука до сих пор не донеслось из дома. Около входа на земле рассеялись следы. Одна пара вела из дома – женские; другая заходила в дом, эти ноги были больше её и явно принадлежали сыну. Рука уверенно потянулась к ручке, но разум подсказывал, что всё это выглядит довольно странно. Если бы не Фил, сейчас бы не пришлось стоять на улице посреди ночи, рыться в траве и ловить сердечные приступы. Однако это сын, а мать всегда заботится о своём ребёнке, именно поэтому она должна войти.

Дверь медленно открылась. Анастасия аккуратными шагами вошла в дом. Свет горел необычно ярко, как будто со всех лампочек оттёрли многолетний слой пыли, а то и вовсе заменили на новые. Дом уже не скрипел и не жил своей старческой жизнью. Тишина оплела каждую комнату густой паутиной, не позволяя всяким звукам нарушить её покой. Следы ног шли дальше вглубь коридора, оставляя на протёртом полу клубни земли и грязь. Что-то внутри женщины истошно кричало, что нужно уйти, убираться отсюда, бежать как можно скорее сломя голову! Что-то не так с этим домом… Но она уже внутри, отступать некуда. Неужели она испугалась своих фантазий и старой маминой лачуги? Тем более она видела сына и должна понять, почему он не с тётей и как здесь оказался. Пройдя мимо кухни, Анастасия вновь шёпотом позвала:

– Фил!

Ответа не было. Остывший чай так и стоял на том месте, где его бросили. Фоторамки, лишённые счастливых лиц, угрюмо пустовали на стенах и деревянных полках, ещё больше лишая это место жизни. Холодильник неожиданно загремел и первым нарушил тишину. Рядом на столе стояли хрустальные стаканы и от сильных вибраций застучали друг об друга. Старая лампочка застрекотала и моргнула пару раз.

– Фил! Эрик…

На этот раз были названы два имени. Настя чувствовала, что нечто невидимое и неизбежное нависло над ней как зверь, который затаившись, ожидает свою добычу, а когда та подойдёт достаточно близко, то набросится на неё, разорвёт её плоть и мягкие ткани, раздробит кости и сожрёт поджелудочную. Тем не менее ноги сами шли вперёд. В мышцах нет страха и эмоций, они могут делать что-то без раздумий. А для раздумий создан мозг, это его задача. Но видимо сейчас мозг отчаянной матери отдал всё в руки своего брата – спинного мозга, а тот, рассылая по всему телу бесстрашные импульсы, говорит, что надо идти вперёд. Ну что ж, так тому и быть.

Кухня и кладовка миновали. Следы привели к перекрестию. Слева коридор вёл к санузлу и подвалу, справа был второй вход на кухню, а впереди по правую и по левую стороны две комнаты, а если точнее, зал и спальня. Стены здесь держали на себе всякие разные картины. На некоторых были изображены животные и пейзажи, а на иных разные портреты с хмурыми и, возможно, недовольными жизнью людьми. Всё-таки какой была жизнь в их время? Войны, рабство, инфекции и всё прочее… Не удивительно, что Мона Лиза не особо горела желанием позировать Леонардо. Просто села, как позируют дети, когда родители пытаются их сфотографировать на память и думала о том, как бы поскорее это закончилось.

«Лео, давай только не долго, мне ребёнка ещё кормить, на вечеринку к друзьям-купцам сходить и помолиться от заражения оспой…»

Пожалуй, никогда не было лучше или хуже. В любое время свои проблемы и трудности. Итак, Настя остановилась на перемычке, прислушалась. Было всё также тихо, без изменений, не считая гудящего холодильника и посуды. Она решила проверить ванную и туалет, и уже повернула налево, как вдруг сверху, с чердака раздался лёгкий топот, а затем в потолке между комнатами поднялся люк, и выдвижная лестница медленно опустилась на пол. Капли пота выступили на лбу. Комок паники сдавил лёгкие и подкатил к горлу едва не вызвав рвоту. Красивые каштановые волосы взмокли и словно выцвели от напряжения и страха. Анастасия вновь позвала сына, но ответа так и не получила. Собравшись с духом и отбросив надуманные сознанием страшные мысли, она подошла к лестнице и осторожно поднялась, пытаясь не соскользнуть с узких ступенек. Половина головы медленно выглянула из люка, осматривая чердак. Здесь очень темно. По периметру и по углам лежал разный хлам и старые вещи. Ближе к люку – книги, музыкальные пластинки, тряпки, несколько табуретов; в самой дальней части – разбитое с внутренней стороны окно, вешалка с пальто, деревянный комод и множество другой мелочи; а также в центре старый матрас у стены.

Шаг. Ещё шаг. Аккуратно. Настя забралась наверх, минуя оставшиеся ступени. Воздух здесь был спёртый, носил в себе запах сырости и плесени. Аккуратными шагами она шла вперёд. Половицы отчаянно скрипели под небольшим весом. Многослойный покров из пыли подскакивал и взлетал вверх от каждого движения, щекоча нос и обкладывая горло. Казалось, словно тёмные углы с каждой секундой становились больше и глубже, и что из каждого из них на тебя смотрит какое-то маленькое существо, которое вот-вот превратится во что-то страшное и жестокое. И всё же ничего страшного не происходило. Однако, где же Филипп? Кто-то ведь топал здесь наверху и спустил лестницу. Не может же это быть одной огромной галлюцинацией? Или это просто странный сон, возникший на фоне травмирующих событий?

– А-а-а-а, фу-у-у?!

Невидимая паутина попала на лицо, запуталась в волосах. Настя смачно обтёрла лицо руками и подолом халата, пытаясь скинуть с себя, вероятно, находившегося на своём домике паука. Мурашки зашевелились под кожей, как сотни мелких паучков, исторгнутых этой же паучихой из своего брюха. Даже они поняли, что не стоит здесь задерживаться, и поползли по плечам, спине и ногам. Наверняка они бы также спрыгнули на пол и расползлись по всем щелям в поисках выхода на улицу. Настя подошла к окну. Из разбитой створки веяло ночной прохладой. В такой глухой местности по ночам практически нет света. Изредка его можно увидеть вдалеке из неспящих домов. Но сейчас единственным источником света был старый дом. Этот дом.

Анастасия напряжённо выдохнула. Что ей делать? Фил был тут, но неожиданно пропал. Странное чувство преследует её след в след. Наверное, самое время разбудить Эрика и обсудить с ним то, что произошло.

«Стоило сделать это и раньше, глупая ты дура!»

Она собралась уже пойти к лестнице, но одна вещь неожиданно зацепила её внимание. Ещё одна совсем старая и потрескавшаяся в краске картина висела в центре на противоположной стене от матраса. Настя подошла ближе и включила повисшую рядом на одном проводе лампочку. На картине была изображена молодая девушка в длинном синем бархатном платье. Оно имело глубокий вырез декольте, из-под которого красовалась тонкая белая рубашка с вышитым воротником. На плечах и вдоль рук местами переплетались объёмные буфы. Голову украшала диковинная белая то ли шляпа, то ли парик. Девушка смотрела на зрителя, скрестив руки на груди. Настя опустила взгляд ниже и увидела надпись «XV». Видимо эта картина уж очень старая. Но что это там? Ещё ниже, из-под самой рамы по стене текла какая-то бордовая склизкая струйка. Такое ощущение, словно она была тут всегда, но стала течь, как только на картину обратили внимание. Женщина сняла вещь с ржавого гвоздя и осмотрела стену. По её взгляду сейчас, если не брать во внимание окружающую обстановку, можно было бы сказать, что она увидела нечто настолько жуткое и таинственное, чего не видел больше ни один человек на земле. Это не что-то вроде сильного испуга, нет. Это тяжёлая нарастающая паника и тревога, чувство, словно вот-вот ещё одна такая хрень и ты напрочь потеряешь рассудок. Большое тёмное пятно расплылось под тенью картины и более светлым контуром образовало подобие перевёрнутой звезды в круге, какую используют в своих ритуалах сатанисты. Обратная сторона картины выглядела ничуть не лучше… Всё полотно вдоль и поперёк было исписано какими-то одинаковыми словами. Ей удалось разглядеть одну полную фразу «sathanas selma belzebuk eberhardus berith», по-видимому, состоявшую из каких-то имён. В голове пронеслось:

«Это латынь? Но почему это здесь?.. Мама не знает латынь и никогда не интересовалась подобной… жутью…»

Пока Анастасия скованно стояла с картиной в руках, лежавший за её спиной матрас зашевелился. Покрывавшая его простынь на глазах поднялась, как будто нечто невидимое пролезло в неё изнутри, как дети прячутся в детстве под одеялом. Образовался объёмный силуэт, напоминающий сидящего человека.

– Мам?

Знакомый голос заставил Настю дрогнуть. Картина с безмолвной девушкой выпала из её рук и брякнулась на пол. Мать не спешила оборачиваться, пытаясь понять, что ещё ей предстоит увидеть и узнать.

– Мам, ты тут?

Она медленно повернула голову через плечо.

– Ф-Фил?

Тело повернулось вслед за головой. Мальчик неподвижно сидел под покровом, не желая покидать своего убежища.

– Фил, как ты здесь…

– Мам, мне страшно… тут демоны…

Знакомые нотки задели какой-то маленький колокольчик в сердце Анастасии. Эти слова Филипп часто говорил в детстве, когда ночью ему чудились всякие чудовища. Он вставал около материнской кровати и ждал, пока мама не проснётся, не спросит, что случилось, и не прогонит тех, кто потревожил его сон.

– Сынок, здесь нет никаких монстров. Только ты и я, – Настя медленно приблизилась к матрасу. – Нет никаких демонов. Я не подпущу их к тебе. Вылезай, дай мама тебя поцелует, это усилит защиту!

Силуэт под одеялом придвинулся ближе и жалобно пролепетал:

«Поцелуй»

Мама сделала ещё один шаг вперёд.

«Поцелуй…»

Ещё шаг. Голос сына зазвучал как-то иначе, словно он готов сорваться на плач… на плач ли?

«Поцелуй…»

Шаг… Голос исказился, стал ниже и грубее, как случается, когда кто-то наполнит лёгкие порцией элегаза.

«ПОЦЕЛУЙ!»

Перешёл на крик. Низкий тембр отскочил от одной стены к другой, волной налетел на женщину и ударил в барабанные перепонки. От её материнских чувств не осталось и следа. Внутри клубком перемешались лишь злость и страх. Это не её сын! Это нечто в его обличии… демон?! До него осталось несколько шагов. Настя сжала кулаки и уверенно подлетела к простыне. Она схватилась за край ткани и сдёрнула покров. Простыня полетела в сторону. А на её месте не оказалось никого. В глазах потемнело, сердце ушло в пятки. Стеклянные глаза Насти наполнились влагой.

«Чёрт! Что это мать вашу было!» – закричала она в своей голове.

– ПОЦЕЛУЙ СЫНУЛЮ!

Мерзкий кряхтящий женский голос проскрипел за спиной. Голова сама по себе повернулась, настолько резко, что дёрнуло шейный нерв. Анастасия в ужасе посмотрела в направлении голоса. Картина. Девушка, чей портрет был выведен на полотне, пристально смотрела на неё снизу вверх безумным, безжизненным взглядом. Страх сковал ноги. Разум помутнел и уже не мог отделить реальность от страшных иллюзий.

– ПОЦЕЛУЙ… – вторил голос.

– Господи помилуй, Отче наш, избавь от Дьявола, от нечистой силы, во имя ангела твоего Михаила и Богородицы Марии…

Женщина скрестила пальцы рук и принялась начитывать молитву, которую толком не знала, но слышала в детстве от матери. Она никогда особо не верила и не ходила в церковь, но сейчас надеялась, что это поможет ей избежать страшных видений, потрясших её разум. На мгновение голос замолк. Портрет девушки продолжал смотреть на неё, но уже не безумным, а каким-то молящим взглядом. Её губы зашевелились, как губы покойника, шепчущего последнее желание перед тем, как закрыть глаза:

«Für Hëlfen…»

Страшный крик сотряс деревянный пол и стены чердака. Девушка с картины истошно кричала, перемешиваясь с паникой в голове Насти и приобретая похожие нотки с визжащей свиньёй, которой заживо срезают рульку, уши и пятак. Её глаза выпучились и налились кровью. Бледные губы застыли, пытаясь выдавить букву «а». Хр-рщ! Конопляное полотно растянулось. Раздался треск. Огромный кривой коготь проткнул ткань и одним движением разорвал её по центру, где была изображена девушка. Капли крови образовались на месте разреза и тонкими струйками потекли из-под деревянной рамы. Из центра медленно выползла чёрная худая рука с длиннющими когтями. Она взялась за край картины, как в это же время показалась ещё одна такая же и тоже взялась за противоположный край. Когти царапнули пол. Вслед за этим из дыры выплыли чёрные, облитые дёгтем редкие волосы, сквозь которые просвечивала бледная голова. Хищные выпученные круглые глаза выглянули из глубины. Болотно-мертвецкий оттенок кожи вызывал блевотное ощущение, сальные морщины на лбу, переносице и под глазами, тяжёлые мешки – всё это создавало образ живого трупа, всплывшего посреди болотной тины. Разведённые в стороны злобные зрачки оценивающе смотрели на Настю, которая, скрючившись, но не шелохнувшись, остолбенело пялилась на тварь. Она не издавала ни звука, лишь еле заметные движения губ говорили о том, что она до сих пор читает молитву.

Пара секунд показалась вечностью, прежде чем существо рыкнуло и вытянуло изнутри костлявую ногу и упёрлось ею в пол, затем вторую ногу, а в итоге и всё тело – вывернутое в неестественном положении, перекрученное и полностью обнажённое. Сейчас оно напоминало огромную, метра три ростом старуху, испещрённую язвами, морщинами и большими белыми пятнами. Она выгнула горбатый позвоночник, перенеся вес в таз, вывернула руки и ноги в «нормальное» положение и вправила искривлённую шею. Перекошенная улыбка оскалилась, сверкнув жёлтыми острыми зубами. Живот старухи вздулся, образовав обтянутый кожей круг, а рёбра выпирали настолько, что на них можно было бы вешать ключи. Тварь криво наступила на одну ногу, клокочуще выдохнула и низко заорала: