Читать онлайн Инсургент бесплатно

Глава 1. Счеты

Любое совпадение с реальными событиями случайно. Персонажи вымышлены и гипертрофированы. Жанр «имперский байопик», рожденный воображением автора, предполагает мистический реализм в стиле Петербургского нуара, не претендуя на достоверность…

По зоне уже третий день катился ропот. Шушуканья о том, что проект «К» о наборе зеков в частную армию Зиновия Година – не «утка», а чистая правда, распространились по баракам еще в выходные.

Слухи были тревожные. В то же время именно в них таилась внезапно открывшаяся надежда, воля случая или Божественного Проведения.

Если полагать, что Проведение и есть псевдоним Бога, то открывающийся для тысяч зэков внезапный шанс выскользнуть из казематов действительно «нарисовался».

Блатные никого не трогали, не напрягали даже низшую касту. «Вор в законе», смотрящий по зоне с прозвищем Царь, в субботу перед вечерней поверкой отшутился от любопытных, чтоб ничего не объяснять, заявив в узком кругу: «Не будет у арестантов больше погонял, только позывные…».

А в воскресенье он и вовсе исчез с людских глаз. Слова пахана, возраст которого соответствовал его подорванному «кичей» и наркотой здоровью, передали по баракам.

Все знали, что в «хате» у Царя есть «шхера» прямо на территории колонии, в пристройке к лагерному храму. Там хранился «грев» с воли. Там же он «чифирил» со своей свитой, обсуждая дела и рассылая «малявы» по этапам и на волю. Там Царь и уединился в эти окаянные дни…

Один он там был ночью перед построением или нет – неизвестно, но в понедельник ближе к вечеру Царь ненадолго «засветился» на лагерном плацу, правда, быстро «свинтил». Его мимолетного появления оказалось достаточно, чтобы все поняли – Царь «в курсах» и «при делах».

Гастролеры из Северной Пальмиры его как-то подмаслили: либо пообещали индульгенцию за старые грешки, либо убедили, что скостят срок по парочке статей, либо и вовсе гарантировали полную свободу по УДО!

Судя по тому, как они хозяйничали даже в режимных зонах, на воле они обладали неограниченными возможностями и протекцией на самом что ни на есть верху.

Того и гляди, в силу вскрывшихся новых обстоятельств по уголовным делам Царя и отправке их на апелляционный пересмотр, как водится – с дорогим адвокатом и новыми присяжными, вор мог быстро быть «отбелен» и реабилитирован. Видно, тяжко было там – на проклятой Украине…

За содействие в агитации и рекрутинге добровольно согласившихся пойти на украинский фронт заключенных Царю посулили многое. И он помог, как мог, «настрополив» на сотрудничество с «приезжими фраерами» добропорядочных арестантов, отбывающих наказание по «экономическим» статьям, «домушников», семейных деспотов, «пьяные рули» и сидящих по 228 с «малым весом» – ясно, что не наркобаронов, а бедолаг-курьеров, оставивших «закдадку» для «клиента». И многих, многих других – сидельцев по более тяжким статьям.

Не забыл Царь про себя и свои интересы…

…На плац вывели всех осужденных. Появился «козырный фраер» лет шестидесяти с морщинистой мордой шарпея, хотя нет… мастифа, с глазами на выкате и отвисшей губой.

Чуть поодаль стояли двое бритоголовых поджарых вояк с безупречной выправкой в хаки и зашнурованных тактических ботинках. Худые, жилистые, с одинаковыми стеклянными взглядами.

Прожектор подсвечивал митинг со смотровой вышки. «Кума» – начальника ИТК, да и конвоя с собаками не было. «Вертухаев»-инспекторов присутствовало немного. Некоторые вообще переоделись в робы и не маячили, чем вызвали зубоскальство осужденных. Прям шпики из «охранки» времен царя-гороха.

Обычные арестанты точно не знали, откуда свалились «пришельцы». То ли из Первопрестольной столицы, то ли из Северной, то ли телепортировались с иной планеты, что по сути являлось для местного контингента одним и тем же.

Гастролеры-скауты, занимающиеся массовым отбором пехотинцев, условились с администрацией: чтобы было все «по людски», «чин-чинарем», а не «по-совковому».

«Фраер» складно и без бумажки, без пустой бадяги «толкал» речь перед неровным строем «зеков», хотя слегка шепелявил… Вроде, «не гнал беса, базарил ровно».

– Меня зовут Зиновий Годин! – с паузами и расстановкой вещал «шарпей», – Я здесь, чтобы сделать вас свободными, и только я могу это сделать! Родина дает вам шанс искупить свою вину за содеянное и начать жизнь с чистого листа. Я набираю штурмовиков в частную военную компанию, покрывшую себя неувядаемой славой и в доблести сотрудников которой никто не сомневается! Вы о ней, уверен, слышали! Слышали!?

– Да, слыхали, слыхали… – забубнили в неровном строю.

– После окончания моей речи у вас будет ровно пять минут, чтобы принять решение. – продолжил «шарпей» с трясущейся губой, – Потом собеседование и запись в добровольцы на стандартном фирменном бланке ЧВК «Девять Одинов». Одна бумажка на руки, вторая подшивается к делу. Поставив свою подпись на контракте, вы вверяете нам свою жизнь и душу! Контракт заключается на полгода. Полгода ада! И с вас, если останетесь живы в этом пекле, снимаются все судимости. Стряхнете прошлое, станете новой элитой этой страны! Неважно, за что вас закрыли: за разбой или грабеж, за убийство из ревности или по неосторожности, фармазонщики вы или черная масть – там на передке вы будете абсолютно одинаковыми! Чтобы не стать мишенью, вы должны будете убивать, и за это вам не только ничего не будет, вас щедро вознаградят! Вы станете бойцами и будете подчиняться приказам ваших командиров, спецов высшего уровня. Недолгая подготовка на полигоне, максимум – один месяц! Для тех, у кого навыки уже есть, из красных зон – мы даем гораздо меньше времени. Получите азы военной подготовки, научитесь стрелять из «калаша», «покемона» и «мухи», окапываться, двигаться в составе штурмовой группы в двойках, тройках и пятерках, освоите минно-взрывное дело, и в бой. Расшаркиваться перед вами никто не будет! В плен «девятые» не сдаются! Сдался в плен – предатель! Не выполнил приказ – расстрел! За малодушие – расстрел! Дезертиров найдем и казним! Ваша участь – умереть как герой или выжить героем и начать новую жизнь, уважаемым человеком.

– Кто ж ссученного уважит? – шепотом буркнул кто-то, опустив тут же взгляд, чтоб не вычислили.

– Подписавший контракт вписывает в него родственников для получения ежемесячного жалования в 250 тысяч кэшем и место своего предполагаемого захоронения в случае гибели на поле боя! – вещал «шарпей», не обращая внимания на реплики, коих он не слышал, ибо завелся от собственного спича. А может делал вид, что никого не слышит, ведь вступать в прения со старта означало сорвать вербовку… – Для желающих покинуть зону, но имеющих статьи сексуального характера, естественно, пока не опущенных и не кукарекающих, а так же для бывших наркоманов или наркобаронов – детектор лжи. Они под особым контролем! Не офоршмачили – значит не петух! Нет синдрома абстиненции – значит соскочил. Верно?

– Кто не успел, тот опоздал. Записываюсь! – буркнул из строя субтильный зэк. И все засмеялись. Видно, висела над ним дамокловым мечом «экзекуция». И только контракт являлся спасительной соломинкой.

– За изнасилование и мародерство – у нас не куток петухов и дырявая ложка, а смерть путем расщепления черепа в тисках или кувалдой. У меня все… – закончил главный оратор, – Остальное объяснят вот эти два парня, оба герои России, на собеседовании.

…К библиотечной коморке и клубу выстроилось две очереди из добропорядочных и не очень арестантов. Оба помещения питерским скаутам выделил «кум», предварительно приказав выдраить все до блеска и поменять везде, включая свой кабинет, рамки репродукций картины с Верховным главнокомандующим, которого «шарпей» называл не иначе, как своим другом. Вероятно так оно и было, коль его наделили такими полномочиями. Хотя – кто тут мог это проверить?…

На столах, накрытых зеленой скатертью, лежали стопки с личными делами осужденных с подшитыми копиями приговоров суда.

Столпившиеся за дверьми зеки ждали на выходе первых прошедших собеседование. Чем-то это напоминало экзаменационный мандраж.

– Чего дознаватели спрашивали?

– Как обычно. И не дознаватели, а ГРУшники бывшие, как пить дать.

– Что сказали?

– Что-что! Автозак, аэродром, полигон и на фронт. Рожок боевой отстрелял, чеку выдернул, гранату бросил – не подорвался, значит – готов!

– А точно на полгода?!

– Не гони ерша! Там черным по белому в контракте шесть месяцев прописано от звонка до звонка. Не фуфло! На «шерстяного» не похож. Разуй зенки, если грамотный! Вот смотри, один экземпляр дают на руки. Фирма веников не вяжет!

– Ага, и печать с черепом и перекрещенными костями. Точно в ад отправляют! Ты там и недели не протянешь, Конь, – подшутил над соседом по «шконке» зек в черной робе и толкнул дверь в библиотеку ногой.

– Гляди-ка, и Сицилиец в добровольцы записываться. – пошептались меж собой мужики, обсуждая зашедшего без очереди приближенного к Царю зека-положенца, осужденного за вымогательство, – Видать, из блатных не только Конь когти рвет. Странно! Может Сицилийца пахан настрополил, как остальных из рецидивистов, а может он сам решил свинтить на этапе? Только не в курсе, что бегунков эти частные вояки «мочат» на месте, без предупреждений и выстрелов вверх. И глазом не моргнут! Мне рассказывали. Там не забалуешь. Подчиняться надо. И слушать командиров…

– Странно, давеча сам же говорил, что сучье дело на государство батрачить, и тем более за него воевать. Передумал видать.

– Так ему еще десятку чалиться. Он всю ночь с Царем базарил, тер в шхере. Там, в храмовой пристройке, всю ночь лампадка горела. Видно, Царь ему вместо батюшки отпустил грех.

Сицилиец, прозванный так еще в ранней юности за любовь к книгам Марио Пьюзо о мафии, на самом деле успел прочесть только одну из них, и то не самую лучшую – «Дураки вымирают». Она была гораздо слабее и поверхностнее «Крестного отца». Но сам факт прочтения романа «от корки до корки» создал Глебу Немировскому в среде дворовых урок из провинциального южно-российского городка репутацию рассудительного бандита, позволившего ему сколотить шайку и «нагнуть целый район».

Попался он на жалобе коммерсантши, «бизнес-вумен» со связями, которая была ущемлена тем, что не смогла договориться с новоявленной бандой как обычно – «соскочить за красивые глазки». Подручных Сицилийца приняли в момент передачи пакета с деньгами. Взяли с поличным.

В следственном изоляторе они молчали как партизаны. За это время Сицилиец успел наказать стукачку, устроив пожар в ее ресторане, но дама оказалась настырной и дала из мести свидетельские показания, подтвердив их личной перепиской с главарем банды. В эпистолярном жанре Сицилиец был хоть и немногословен, но весьма неосторожен.

Получив двенадцать лет в совокупности, а ему дополнительно вменили вину за хранение оружия и наркотиков, его этапировали сперва в дагестанскую зону «для перевоспитания», а потом обратно в донские края.

В ИТК в Ростовской области он провел три с половиной года. От скуки заключенный Немировский научился точить ножи, пристрастился к резьбе по дереву и декоративной лепке. Свои творения он заставлял приобретать мужиков и даже «вертухаев», коим подобные изделия от других зэков доставались задаром. И тут явились эти стеклоглазые лысые скауты…

Царь чифирил с Сицилийцем в ночь перед митингом, щелкая своими допотопными счетами с круглыми костяшками, которые он использовал как «анти-стресс» – для успокоения вместо четок. Заодно с их помощью он подсчитывал карточные долги, поступления с воли и плату за услуги разного свойства, включая устройство на хлебные должности приближенных, организацию непреднамеренных убийств и суицидов на этапах, в зонах и в СИЗО.

Смотрящий по зоне имел обширные связи и мог устроить все от бунта до вот этого добровольного рекрутинга. Именно Царь настоятельно посоветовал Сицилийцу заделаться командиром в частной армии петербургского фраера:

– У этих муфлонов своя система: нет званий и должностей. Армия поделена на отряды. Там роты, взвода и группы. В группах командиры и штурмовики. Станешь командиром взвода – останешься жив. Выше не прыгай, да и не дадут тебе, но и ниже не слазь. Командир и его штаб рулят издалека. Ставят задачи и назначают тех, кто идет на амбразуру, а кто отсиживается в закутке… Все как здесь. Возьми под крыло спидозных и гепатитных – будет тебе зонтик, «амбрела», и дополнительный бронежилет. Спусти их, бесполезных, на фарш. Командир далеко от работы, если не геройствует. А твоя задача – пересидеть. Аккуратно. И кое-что сделать. Для меня и для себя. Озолотимся. Вернешься на волю – короную тебя.

– И как ты это устроишь, будучи тут? – недоверчиво почесал подбородок Сицилиец. – Времена изменились. Малявы никто уже на воле не воспринимает, только ксивы. Да и воровская масть не в таком почете, Царь, как в прежние времена.

– Я когда говорю про корону – имею в виду иную власть, не воровскую, так что не спеши с выводами. Названия и определения поменялись, тут ты прав, спорить не буду. Но уважение все же осталось, хоть и не у всех. Вон, блатные, злостные нарушители режима, отрицалы по жизни, и то ломаются, пыхтят как лоси на промке. А что ты хотел!? С синими ногами от дубинок и чтоб пристегнутую шконку в ПКТ не видеть, и не так запоешь. Времена цикличны.

– Ну, у нас тут, твоими молитвами все по-прежнему. Элита блатная, жизнь ночная, чифир сладкий и бродяги в почете. – польстил пахану положенец.

– Элита скоро сменится, Сицилиец, как в периоды всяких войн. И произойдет это благодаря вот этим питерским отморозкам. Грядет великий передел. Взбудоражили они все, разворошили, сковырнули нарыв. Популярность у них. Это сейчас главное! За ними будущее и потенциал. Этот с выпученными глазами зол на власть, хоть она ему и дала карты в руки. Неблагодарный и ненасытный. Что нам на руку. Он бывший арестант. С весьма сомнительной репутацией, пробью – пришлю, что надыбаю. Но точно одно – потенциал у него огромен, а скелеты в шкафу у каждого есть. Весьма способный. Не ссорься с ним, но и не доверяй. Большие дела намечаются. Хаос. И он его источник. Не тушит, а дрова в топку бросает. Я замолвлю за тебя словечко перед ним, пока он еще вменяем: может назначит тебя командиром без проверок. Не отряда, конечно, там спецы, но, к примеру, барака… – тут Царь улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы, – Выживешь. Это главное. И большие дела совершишь. И там, в Хохляндии, и тут, в Ростове, и, конечно, в Москве. А значит, по всей России. А я выйду ой как скоро! Дон-батюшка смоет мне мои грехи за то, что столько зэков на верную гибель соблазнил. А ты выйдешь из пекла не новоприставленным, а новоиспеченным. Молод ты, Глебушка Немир с кликухой Сицилиец! Сорока даже нет, а какой шанс тебе Царь дает! Карьеру будем делать тебе не воровскую, а политическую.

– Царь, на политику же деньги нужны баснословные. Или будем «шестерить» на шарпея, как чушканы? Выпрашивать лаве? Так кинет же, сука. У него морда как у жабы…

– Жабе стрелу по дурости дали. Теперь он принц или принцесса, как там в сказке… Он нас от кандалов избавил, за то и спасибо. Но не вечное. Деньги нам не он даст, а багровые реки принесут. Этот фраер – переправа наша в новый сказочный мир. По его хребту перескочим на самую высокую гору. А пока думай о насущном. Как там окажешься – дай знать, сориентирую и свяжу тебя с нужными людьми. У них там бизнес. Большой бизнес. И каналы доставки нужного товара.

– Что за товар?

– Не спеши. Все узнаешь в свое время. Проблема одна – они, компаньоны мои предполагаемые, с другой стороны барыжат. Бывшие мои дружки это. Поднялись в Киеве до самых небес благодаря войне и клоуну у власти. Так вот – они с той стороны, а ты будешь с этой. Мостик сделаем через речку кровавую, и она станет молочной с кисельными берегами.

– Рисковое дело, Царь, а если разоблачат? К стенке поставят за измену Родине.

– Откупимся. Это частная армия, а не советская, не ссы. У «Девяти Одинов» главное – брэнд и логотип, а не родина… И звон монеты для них гимн. Они берега теряют, когда бабло утекает. Патриот за лаве – не патриот. Зеркальное отражение тех, кого они типа ненавидят. Поэтому у этих элит барыжных терки, и вражда непримиримая – комерсы кормушку делят. У него почему глаза выпучены, не понял? Там внутри калькулятор. А калькулятор без батареек не фурычит. А у меня счеты ручные, они безотказные. Как только калькулятор подзарядки лишат – он и сдуется. А у нас все на мази к тому моменту будет. Я просчитал фраера на своих счетах. Мастеровые умельцы из черепа пройдохи для них костяшки сварганили.

– Да помню я, ты рассказывал. Они тебе по наследству достались от твоего бухгалтера. Ты его завалил вроде.

– Да, я ж говорю, и сувенир на память оставил. «Крысил» он у пацанов, теперь щелкает только когда я пальцем двигаю. Товар утаил. Ты не из таких… Забирай их.

Царь кинул счеты прямо в руки Сицилийцу. Тот ловко перехватил бухгалтерский аксессуар на лету, и недоверчиво пощупал гладкие костяшки на подарке Царя. Верилось с трудом, что звенья на спицах, филигранно отшлифованные, имеют столь чудовищное происхождение…

– У твоего подельника на той стороне такие же будут. Он их из «живого контейнера» сделал. Пароль это, усек? А что за контейнер – там сам смекнешь! Сведем счеты с упырьками красноперыми и с барыжатней питерской, что нам тут «горбатого слепили» и думают, что мы повелись…

Глава 2. Сказочный оркестр

Этой ночью накрыла бессонница. И все же Годин уснул. Засыпал на снотворных и периодами проваливался в дрему до полудня. В двенадцать дня с выстрелом башенного орудия дворецкий-мажордом в расшитом бисером камзоле с манжетами и в пышном «петровском парике» подал на серебряном подносе поздний завтрак.

После овсянки и яиц всмятку с небольшой булочкой, смазанной маслом, Годин сбросил с себя вычурный барский халат, голым прошел в рабочий кабинет с узорной золотой лепниной на потолке и там оделся.

Глядя на себя в зеркало, нарядившийся в свой парадный смокинг с орденскими лентами и высшими государственными наградами страны, полученными им закрытыми указами за подписью Президента, Зиновий Годин был весьма собой доволен. Но эйфория обычно длилась недолго. Нервическую натуру ничем не исправить! Сев з стол с малахитовыми канцелярскими аксессуарами с двуглавыми орлами Годин еще раз прослушал запись, полученную им от агента.

Это был разговор высокопоставленных генералов, сенаторов и глав субъектов Федерации, которые все это время натравливали его на конкурирующий клан, уверяя свой Инструмент, коим они считали Година, что вся эта возня никак не повлияет на отношение к нему главы Государства, что Верховный, мол, сам устал от опростоволосившихся военных и спецслужбистов и давно готов к инициации коррупционных дел. «Нужен лишь импульс!» – так они говорили. Но где они теперь? А вот где – в этой диктофонной записи!

Смысл беседы сводился к тому, что Зиновий зарвался, много о себе возомнил, что действует спонтанно, не согласовывая свои шаги ни с кем, что зашел слишком далеко…

– Я зашел слишком далеко!? – негодовал вслух Годин, – Да я из-за вас топчусь на одном месте! Все эта аппаратные закулисные интриги – это растянутая на годы белиберда! Я – Годин! И я даю вам всем Один Год!

– Он настроил против нас не только министра и начальника генштаба, но и военпром, поставщиков! Даже элитные части. Он что думает, что кумир у всех!? С его то хабалистой оценкой и обвинениями в некомпетентности. Всех под раздачу!… – неистовствовал его куратор из военной разведки, выдающий себя за друга его структуры, – Он диктует Верховному, кого снимать, кого назначать! Разваливает, а не созидает. Хочу – выполню приказ, не хочу – нет! Что он о себе возомнил?! У нас же не базар? Если поступил приказ переподчиниться и замкнуть ЧВК на министерство – значит нужно выполнять! Иначе – это путч! Миссию свою он выполнил!

– Не базар!? – заочно дискутировал Годин, – А что!? Самый что ни на есть базар, рыночные отношения! Игра на повышение уже идет. Время перемен! Моя армия выросла в десять раз! Значит я стою больше! Больше вас всех! Кто вы такие?! Хотите остановить паровоз, в топку которого подбрасывали поленья? Поздно. Я вам не машинист! И не стрелочник! И не пассажир! Я – огонь в топке. И мне мало жару! Ваш план разбинтовать «мумии» не сработал! Престарелые трусы оказались смелее и дальновиднее вас! Бюрократия съела инициативу! И теперь вы трясетесь за свои никчемные жизни! Списать меня!? Хер вам!

– Да, проблема Зиновием поднята и растиражирована по нашей просьбе, – согласился еще один «влиятельный друг», губернатор, – Но он перегибает палку. Никто не сомневается в патриотизме Зиновия и его рвении на благо страны, но благими намерениями вымощена дорога в ад, и он призывает нас идти той же дорогой. А там может быть и погибель. Нужно подождать. А ему успокоиться.

– Подождать, пока меня спишите в утиль? Пока лишите силового актива!? Пока не превратите в попрошайку? – Годин сбросил чернильницу со стола и сбил свечи с канделябра. – Я решаю! Я – инсургент! Путч так путч! Революция! Назовете ее мятежом только, если она не удастся. Я иду! И меня никто теперь не остановит, потому что я сам по себе, а не инструмент для интриг! Я не выполняю чужих миссий, у меня своя миссия! Я больше никого не спасаю, каждый за себя!

Его амбиции простирались выше, гораздо выше тех пределов, которые ему назначили мнимые кукловоды. Чертовы заговорщики с мозгами без горизонтов. Безмозглые генералы, которых он обвел вокруг пальца! Причем пальца без фаланги! Они без краев не потому, что слабо видят и плохо прогнозируют, а потому что их края – лишь старт его дистанции. Они не привыкли идти ва-банк и рисковать всем. А он может и будет! Он никого не боится!

Его мечты никогда не были маниловскими, они являлись планами. Даже его сказки были пророческими, а он их придумывал сам. В них он всякий раз спасал «короля» будучи лилипутом, обитающим на люстре. Обладая волшебной флейтой, его протагонист мог превратить властителя в великана, а мог уменьшить до таракана и заставить плясать под свою музыку.

Одна из выдумок Зиновия Година, впоследствии изданная им отдельной книгой, называлась «Инсургентики». Эту сказку он давным давно рассказывал на ночь свои детям, дочке и сыну, распластавшись на огромной кровати между ними. Каждая глава являлась автономной и представляла из себя законченную историю с хеппи-эндом.

Сюжет был незамысловат и, возможно, списан, с подобных сочинений для детей с намеками для взрослых. Он был многосерийным и поучительным. Симпатия рассказчика к главному герою, не смотря на весьма скромные его параметры, прослеживалась отчетливо. А король, хоть его и спасали, был немощным и престарелым персонажем, подобным шахматной фигуре, которая не обладает никакой силой без ферзя.

Как известно, пешка, дошедшая до края доски, превращается в любую из фигур и решает на доске любые вопросы. Спасая короля, Ферзь в отличие от него перемещается по полю, куда вздумается, а не ограничивается королевским шагом на одну клетку. Даже убить-то король без помощи своих «офицеров» не может. Все за него нужно делать. Даже думать!

Однажды, много лет назад, когда его сынишке и дочке было не больше десяти лет, Годин рассказывал им в постели новую сказочную серию. В ней инсургентик-лилипут предпочел отбросить свою волшебную флейту и отнял палочки у дирижера оркестра. Так вышло, что сюжет забуксовал, хоть и пересказывал он его с упоением. Импровизация вместо героического развития и обычного хэппи-энда завела в тупик.

Сочинитель выбирался из безвыходной ситуации вслепую, один, без соавторов, коими обычно становились дети, без союзников и доброжелателей.

Оркестр под управлением некомпетентного лилипута заиграл не в унисон, а в разнобой. Музыканты фальшивили и путали ноты.

Оркестровая яма вдруг превратилась в траншею, которую отторгнутый инсургентиком дирижер решил закопать. Бульдозеры пододвигали ковшами землю, и скоро рыхлая земля засыпала музыкантов. Судорожные поиски решения привели к внезапному выводу о том, что инсургентик зря взялся не за свое дело и принялся орудовать дирижерскими палочками. Сгубил весь оркестр, и себя самого. К тому же потерял волшебную флейту, найти которую и возродить оркестр не представлялось возможным, так как ее тоже присыпало песком и глиной из громадного ковша.

Благо дети тогда уснули, не став дослушивать длинную папину серию. Вмешаться он им не позволил – вот они и засопели в собственных сновидениях.

Сказочник покинул детскую, не дорассказав свою неудавшуюся историю. Да, пожалуй, из всех серий именно эта была самой грустной. В прежних флейта совершала чудеса. Быстро и без особых усилий. Король становился сильнее всех своих врагов, обретая могущество и рост до небес с помощью ее звуков. Волшебный инструмент возвеличивал его настолько, что король не видел, что происходило с его подданными внизу. И там в силу занятости короля порядок наводил лилипут-инсургентик, обладатель реальной власти и чудесной флейты.

Годин тогда не особо расстроился – и на старуху бывает проруха. И забыл тот не сложившийся сюжет. А ведь то был знак. И сейчас не мешало его вспомнить. Но… Распознать знак не каждому дано. И тем более припомнить спустя время, увязав его с текущим моментом,

Лишь после исполнения предзнаменования получивший его задумается, и то – если на осмысление останется время. Единственная фабула, где у главного героя ничего не вышло, промелькнула тогда мимо, как мираж. И сегодня он, одурманенный предвкушением восстания, в котором ему суждено было играть первой скрипкой, вряд ли бы обратил внимание на сновидение, пропущенное в эфир подсознанием, или на собственную фантазию, растворившуюся в дымке повседневной суеты. Да и могут ли собственные сказки влиять на реальность, может ли миф управлять ей?

В его биографии было столько взлетов и падений, что опытный сценарист написал бы по ней имперский байопик в стиле петербургского нуара, а прославленный режиссер снял бы мрачный триллер, который гарантированно сделал бы кассу бокс-офиса как минимум трех киношных уикендов и стал бы лидером кинопроката.

То унижение, которое он испытал за всю жизнь, обостряло чувство его всепоглощающей и неукротимой злобы на весь мир. Эта неуемная ненависть опиралась на два равных столпа.

Первый: он все еще числился чужим среди себе подобных нуворишей. Хозяева жизни все еще брезговали им, не взирая на уже доказанные способности и реализованные таланты. До сих пор они воспринимали его халдеем с салфеткой на руке!

И второй: молодость! Ее не вернуть ни за какие деньги. Она к сожалению не возвращается и не продлевается.

И уж коль он угробил впустую часть своей драгоценной жизни на обслуживание тех, кто был ничуть не лучше его, то следовало наверстывать!

Раз он не сможет продлить свою жизнь даже с помощью коитуса с девственницами, то он укоротит жизнь других, тех самых, кто видел в нем обслугу. Он сварит их в том самом жбане, где готовил для них глинтвейн.

Бывший благодетель всегда ненавистнее врага, ведь твой прежний покровитель видел твое унижение и надменно взирал на твою слабость. А это не прощается. Даже если он не упрекнет тебя вслух – его высокомерие и незаслуженное превосходство будут читаться в его глазах.

Глава 3. Заговорщики

Бодрость нужно было подогревать искусственно: фармакологией, сильными эмоциями и опасностью. Риск придавал жизни вкус и блеск. Движение заменяло спорт. Перманентная война отвлекала от старения.

– Заходи! – скомандовал Зиновий Владленович массажистке ног и медицинской сестре с лазерной машинкой, которая шлифовала его спину. После сведения много лет назад компрометирующей тюремной татуировки, сзади не было даже намека на то злополучное тату, но он являлся перфекционистом. Кожа на спине стала гладкой как у младенца. Процедура и сегодня прошла безболезненно.

Обе девушки имели модельную внешность и заискивали перед одним из самых авторитетных бизнесменов города. Он улыбался в ответ.

Но при этом Зиновий Годин понимал, что его гладко выбритый череп, выпученные базедовы глаза, одутловатое морщинистое лицо с отвисшими щеками неополитанского мастифа вряд ли заинтересуют какую-нибудь прелестницу из нанятого им отряда медсестер, массажисток, журналисток или проплаченных эскортниц.

Если бы не был он настолько влиятельным человеком, они смеялись бы над ним, как над клоуном, и подставляли бы фужеры, чтобы он наполнил их итальянским просекко как самый заурядный официант…

Жизнь помяла его, но не согнула!

Она приготовила для него исключительную судьбу. Те чудеса, те метаморфозы и перевоплощения, которые ее сопровождали были явным доказательством незаурядности его пребывания на Белом свете.

Человек, верящий в Бога, поблагодарил бы Проведение за то, что посланные свыше испытания на закате дней, а вернее – в интервале между зрелостью и старостью, компенсировались несметными богатствами и статусом, сопоставимым с губернаторским. Но Зиновий Владленович не собирался никого благодарить, ибо верил только в свою звезду и в собственную вышколенную в боях на разных континентах армию.

Теперь она у него была, и имела статус законного военного формирования, сопоставимого с армейским корпусом. На его флагштоке развевался собственный флаг, мало походивший на логотип бренда. И все же это был именно раскрученный бренд, но так же и империя с собственной армией и внутренними законами, с беспрекословным подчинением лидеру и перспективой трансформации в надгосударственную структуру.

Это мафия сращивается с государством! Его организацию никто не поглотит! Его модель правления идеальна. Она опирается на личность. На фигуру создателя! Если в Африке получилось жонглировать президентами, значит – из России он сделает Африку и будет жонглировать старой элитой так же, как его люди смещали вождей племен в Сахеле.

В личных доверительных беседах со своими командирами, коих он с удовольствием бы величал бригадирами или буграми, он признавался, что не боится ада. Ведь он видел столько смертей и людских грехов, а главное – отчетливо наблюдал сущий ад на земле. Он полюбил его и норовил оказаться в его эпицентре – самом безопасном месте, как бы парадоксально это не звучало.

Если ты смотришь на мир изнутри этого пекла, то вокруг тебя рай, хоть ты и в аду! На шевронах его войск красовался Красный Череп.

Зиновий Годин стал кудесником в части, касающейся организации смерча. Война – это всего лишь мортирный фейерверк. Ад создается людьми, а он был лучшим промоутером в сфере подачи горячих блюд и сжигания мостов.

Профи в области кэйтеринга легко переквалифицировался в армейского интенданта, но связи и взятки возвеличили его до небывалых высот. А с господствующей высоты даже заказчик «ивента» выглядит букашкой.

…Перед визитом двух прелестниц, на которых Зиновий Годин выделил свое драгоценное время – ровно двадцать минут, дорожка колумбийского кокаина оказалась как нельзя кстати. Он не злоупотреблял «снегом» – так он примерялся к будущему театру военных действий, коим мог послужить венесуэльско-колумбийский приграничный конфликт.

После искрометной встречи с девицами легкого поведения Зиновий спустился по обитой красной дорожкой мраморной лестнице в главный холл с шахматными черно-белыми диагоналями и вышел к вертолетной площадке.

Вертушка приземлилась и из нее выпрыгнули пятеро.

Они были лучшими в своем деле. Они умели воевать. Единственным их недостатком было неумение подчиняться. Он был таким же, поэтому общался с ними на равных, даже заигрывал, если не сказать – заискивал. Хитрил, конечно, в этом ему не было равных.

Они в ответ так же не бескорыстно накачивали его уверенностью, что только с ними Годин может свернуть горы, вплоть до свержения любой власти в любой стране… Он знал, что они имели в виду любую банановую республику в Африке или в Латинской Америке, но он всегда думал шире.

Момент настал. Хаос – его стихия, ураган – его навигатор. Он найдет нужную дверь вслепую в самом густом тумане и уничтожит всех, кто будет стоять на его пути.

– Ну что, господа, вы готовы?

Ответ не последовал. Гости перед тем, как расположиться на диванах и креслах, прошли мимо каравана деревянных черных слонов, выстроенных маршевой колонной. Невольно они останавливались возле замысловатой кавалькады из одинаковых фигурок, чтобы лишний раз обратить на них свой взор.

Слоники Година не имели ничего общего с мещанскими декоративными статуэтками. Они скорее символизировали боевой строй, нежели благополучие и умиротворение. В сочетании с полом в виде шахматной доски, слоны своей мощью и однонаправленным маршем намекали на не особо популярное шахматное начало – «гамбит слонов». Весьма рискованный дебют… Офицер выходит на центр доски, а король отходит в сторону, на клетку слона, укрываясь от неминуемого ответного шаха вражеским ферзем. Но в том-то и задумка, что потом следует ход конем, отгоняющий опасность. Увернувшийся король, лишенный рокировки, жертвует своей подвижностью ради развития партии.

Пауза продлилась долго и растворялась в треске дров горящего камина, который предусмотрительный мажордом разжег до того, как покинул гостиную. Горели и свечи в многочисленных канделябрах. Черный рояль ждал тапера, который должен был явиться сразу после окончания важной беседы.

– Ты про переворот? – наконец, спросил главный командир его разрушительного «оркестра» виртуозов военного дела.

– Я про трофей, который мы заслужили. – ответил Годин, – Власть. Она лежит бесхозная. И перед ней большой жбан со жратвой. Мы идем, чтобы отогнать от него гиен. И пусть падальщики отправляются в ад, который мы приближаем.

– А как насчет покровителей и союзников, они все еще в башне? – прищурил глаз главный наемник, зная ответ наперед.

– Ты помнишь судьбу самого известного в истории наемника Альбрехта фон Валленштейна? Все офицеры армии были за него, но он вел дружескую переписку с австрийским императором и готов был сдать свои полномочия, хотя мог стать чешским королем.

– И тем самым разрушить нанявшую его империю… – подтвердил командир.

– Или возродить ее под новым знаменем. – задумчиво изрек Годин.

– Это вряд ли. Но аналогия подходящая. Если есть сила – надо идти до конца. И очень быстро. Марш-броском. Без переписок и переговоров. Чтоб не успели опомниться. Популярность в народе – вещь эфемерная, а сочувствующие в башне и в армии ненадежны. Иначе – судьба Валленштейна и смерть от алебарды. Причем, убили-то тогда всех. И Валленштейна и лояльных ему генералов. – выказал свою начитанность и энциклопедическую эрудированность главный наемник. – А лояльны они были к нему скорее из-за того, что только генералиссимус Валленштейн гарантировал выплату задолженности за прежние сражения, не так ли?

– Да, нам все должны. – подтвердил Годин.

– Не все согласны, – присоединился к дискуссии второй по значимости командир. – Нас обвинят в измене.

– По их раскладам.

– Не понял… – переспросил второй.

– По их правилам мы – мятежники. По нашим – они предатели и воры. Наш выход. Это как неожиданный дебют в шахматах. Внезапный маневр. На другом фланге.

– Этот другой фланг – это ведь тыл нашей армии. Разве не так, по любым раскладам?

–У них своя армия, а у нас своя! Наша армия – частная. Мы вне системы.

– Но мы не просто вне системы, мы ее разрушаем. – подтвердил первый командир.

– Доперли! Система ляжет под нас только в хаосе, который мы несем. Чтобы построить новое – нужно все разрушить. Это революция. Как в Петербурге в семнадцатом! – качал головой и как-то зловеще улыбался Зиновий Годин. Ну что!? Велком ту хелл!

– Добро пожаловать в ад! – хором выпалили поддержавшие босса командиры, хотя нескольких из них на встрече все же не было, а морпехи-контрактники, волею судьбы оказавшиеся в ЧВК были категорически против выступления.

Явились седой тапер во фраке и кучерявый молодой скрипач. За ними появились официантки-топлесс с хайболами, наполненными односолодовым виски, и бокалами с вином. Мажордом подкатил хьюмидор с кубинскими сигарами «Ойо де Монтерррей» и «Коиба». Принесли и перекус – икра, канопе, хамон из испанской Кантабрии. Тапер и скрипач начали играть «Полет валькирий» из цикла опер «Кольцо нибелунга». Годин был далек от этики, но эстетом прослыл отменным.

Рихард Вагнер заполнил дом зловещим предсказанием неумолимого натиска, предрешенным выбором и фатумом, диктующим судьбе предначертанный путь. Вторым произведением стала «Гибель богов», что увязывалось в репертуар присутствующих всей своей логикой.

…Да, Годин мог превратить в ад все вокруг, оставаясь в его эпицентре. Именно в ядре этого смерча располагался его комфортный закуток, его безопасный бункер. Всепожирающее пламя не опаляет тех, чьи души уже сгорели и чья эмпатия подобна искре, яркой, но кратковременной и холодной.

Эти пятеро, штаб его безжалостного воинства, да и сам он, давно не полагались на основные человеческие инстинкты, позволяющие выживать в аду. Они не выживали, а великолепно чувствовали себя в Преисподней, ибо были в ней лучшими…

Он, и только он мог решить, кого поселить в рай к гетерам и снабдить зельем для хотя бы временного вхождения в Эдемский сад, а кого бросить в «гиену огненную», в буквальном смысле превратив в пепел огнеметом.

Посылать на верную смерть – не означает быть самой смертью. Так размышляют те, чье сострадание в силу особенностей становления и биографии стремится к нулю. Его, конечно, не выбрасывали подростком из окна, но он почему-то норовил апеллировать именно к подобным аллегориям.

Работающий на Зиновия Владленовича медиа-холдинг «Патрио-бот», превратившийся в фабрику троллей, фрагментировал его биографию до гипертрофированных кусочков. В них не было ничего кроме героизма, аскетизма и чувства обделенной справедливости. Ненужное было вычеркнуто, включая «скелеты в шкафу», которые есть у всех, но не у всех есть возможность стереть их в труху.

Патриотизм Годин сделал своим инструментом для обогащения. Он был нарочито показным, но ораторское мастерство самого Година и неутомимость всей номенклатуры его медиа-фабрики, брендировали его и наделили конкурентными преимуществами.

Это был агрессивный, не признающий компромиссов, побеждающий патриотизм, в котором не могла найти себе места воинская этика и признание чьих-то заслуг, если они принадлежали людям, не аффилированным с брендом. Имело место унижение даже смежных подразделений, которые делали с частной армией одно дело, помогая штурмовикам «Девятки» огнем с флангов.

Вместо «спасибо» звучали упреки. А вместо укрепления армейского единоначалия, авторитет генералов подрывался на корню. Причем это нравилось обывателю, полузгывающему семечки на диванах у мониторов и телевизоров.

Никто не удивлялся, когда на руинах городов звучал не гимн России, а музыка оркестра «Девятки», а на административных зданиях освобожденных населенных пунктов водружался флаг ЧВК, а не флаг страны. Там, где царит продвижение собственного бренда, патриотизм сменяется тщеславием.

Господин Годин верил не только в свою «путеводную звезду», которую поместил на флаг своей вымышленной страны, альтернативной России, но и в деньги.

Деньги могли купить лояльность, в том случае если она не образовывалась сама собой, посредством страха. Страх сокращает издержки и является конкурентным преимуществом.

Ему удалось запугать всех, и это существенно экономило его деньги. Все сходило с рук. Подряды министерства обороны скапливались в его портфеле.

Но и этого ему казалось мало. Только безоговорочное почитание, рожденное страхом перед ним, могло компенсировать его комплексы. В какой-то момент Годин изрек «Страх – есть предтеча любви!» и сравнил себя с Богом…

Почитание и подобострастие – вот чего ему не хватало. И с этим дефицитом он планировал разобраться раз и навсегда, как когда-то разобрался со своими обидчиками в ИТК. Но о пребывании Зиновия Владленовича в зоне читатель узнает во втором флэшбеке нашего имперского байопика, а пока первый…

Глава 4.Бег – флэшбэк первый

В Ленинграде никогда не угадаешь с погодой. А-ну как задует зимой ветер с Невской губы, или как ее еще называют, с Маркизовой лужи, и придется отсидеться дома, или, чего хуже – отменить лыжную гонку!

А если ветер принесет с холодом и градинки? А если сей град будет размером не с крохотную стекляшку, а пролетит мимо лыжника как истый камень, или чего хуже – почти булыжник… И что, если эти острые как лезвие градинки вонзятся роем в лицо начинающего спортсмена из школы-интерната?

В этот день, когда тренер Жариков назначил гонку с района Гражданки до Пискаревки и обратно, порывы ветра не предвещали ничего неладного.

Задача ставилась такая – пройти марафон классическим стилем и доставить красные галстуки, привязанные к деревьям на месте постоянных тренировок, на финиш. Это считалось бы доказательством того, что подающие надежды юные спортсмены из школы олимпийского резерва не срезали маршрут и не отсиделись за кустами.

Русское «авось», на которое полагался инструктор по лыжному двоеборью Жариков, зиждилось на опрометчивом прогнозе – все будет как всегда, и шквалистый ветер не достигнет уровня урагана и не добьет до Калининского района. Застрянет себе на Петроградской стороне, что уже случалось не раз в зимнюю пору.

Там, на набережной монументально и невозмутимо стоял у стенки крейсер «Аврора». Его никакой ветер не снесет с якорей и швартовых. Даже такой сильный, что показал свой норов в тот злополучный день…

Сперва он успокоился, а потом резко усилился. Да так, что докатился волнами до Петроградской стороны, ударившись в стены Петропавловской крепости, которые встретили северный ветер полуденным пушечным выстрелом с Нарышкина бастиона.

Тренер рискнул и скомандовал:

– На старт! Внимание! Марш!

А ведь и верно! Дуло терпимо. Погода почти ничем не отличалась от обычного февраля. Правда, на Выборгской стороне Ленинграда на правом берегу Невы и Большой Невки пошатывались деревья. Где-то даже потрескивало, и с сухих крон срывало кору.

Ничего страшного! Дуло как всегда зимой, без особого намека на ураган. Да и на Петроградке сперва было относительно спокойно. И тем более в районе Гражданки.

Но это было в полдень, когда лыжники стартовали. А уже через минут двадцать после выстрела пушки все кардинально изменилось. Мамашу с санками, на которых сидел ребенок в шубке, смахивающий на маленького медвежонка, чуть не снесло на Сампсониевском мосту. Она решила не сопротивляться и развернулась в обратном направлении, к Финляндскому вокзалу. Катить сани против ветра стало просто невозможно.

Лыжники начали возвращаться по одному. Без красных галстуков, отвязанных с деревьев на Пискаревке. Сперва вернулся один, потом доковылял другой, третий. Вернулись все. Все, кроме ученика выпускного класса Зини Година.

Зиновий Годин не мог подвести отчима. Ведь он даже фамилию его теперь носил – Жариков. А Жариков Михаил Моисеевич всегда настаивал, что нельзя распускать нюни и надо вести себя по-мужски. К тому же он и был тем самым тренером, кто, возможно, являлся неплохим лыжником, но был отвратительным метеорологом.

Парковая трасса была не укатана. Ураган нарастал, и град бил в лицо. Зиновий шел, не оглядываясь, получая хлесткие удары градом прямо в лицо. Больно. И никого вокруг. Видимость нулевая. Небо заволокло мутью и чернотой. Зиня не имел представления о религиозных догматах, но из книг почерпнул много аллегорий и запомнил слово «ад». Может он такой? Слякоть, град, стреляющий пулями и оставляющий на лице кровоподтеки, мороз, мгновенно леденеющие на нем лыжные брюки и варежка!!! Черт возьми, на левой руке ее не было! Видно, потерял…

Холод обжигал лицо и оголенную руку. С каждым новым порывом Зиновия словно обдавало кипятком. Но пути назад не было. Таких вариантов мозг даже не прикидывал. И отказывался признавать очевидное – найти во мраке и ледяной пурге нужное дерево с красным галстуком не представлялось возможным.

Он отталкивался лыжными палками, но, казалось застревал в снегу, волочась на одном месте. День превратился в ночь. Мрак опускался с неба ледяной серой глыбой. Отколовшиеся из нее льдинки свистели вокруг и закручивались словно в водовороте спиралевидными вихрями.

Все заблаговременно привязанные тренером галстуки уже сорвало с деревьев и унесло с дистанции на несчитанные километры. Но один, хоть и развязался, все еще болтался на ветке паркового клена с тощим стволом. Еще один такой порыв – и клен выдернуло бы вместе с корнем. Что до галстука – то он продолжал висеть на ветке вопреки всем обстоятельствам.

Лыжник шел интуитивно. Сознание прокладывало маршрут, словно в голове функционировали гироскоп и акселерометр. Он достиг цели вне всякой логики. Онемевшая кисть руки не разжималась. Пальцы сжались в кулак и срослись с лыжной палкой. Галстук лыжник сорвал правой рукой, освободив ее от оставшейся варежки. Как только галстук оказался у него, тощий клен вырвало из земли и унесло в неизвестном направлении.

Теперь оставались километры пути назад. Но дистанция уже не казалась мрачной копией ада. Он выполнил задачу. Его миссия завершилась. Онемевшие руки и обмороженное лицо – цена, которую он готов был заплатить. Потом он проведет в больнице почти неделю. Все на этот раз обойдется.

Каждый день на больничной койке он будет просыпаться счастливым. Оттого, что заслужил уважение. Оттого, что был единственным, кто не побоялся стихии. Оттого, что способен на любой подвиг и знает, что достичь цели могут лишь упорство и безудержная храбрость. Оттого, что видел эти глаза, глядящие на него с подобострастием и благоговением. Отчима, и главное – завистливых пацанов из интерната…

Всякий раз, рисуя в воображении тот самый фрагмент финиша, когда он извлекает галстук из нагрудного кармана куртки, он улыбался во сне. Всякий раз рот растягивался в улыбке оттого, что Зиновий Годин представлял себя исполином, способным остановить бурю и пройти сквозь нее к солнцу. Солнце не светит трусам, солнце греет только избранных…

Это была даже не улыбка, а скорее ухмылка. В ней скрывалась и толика пренебрежения к простым смертным. Им никогда не достичь финиша и не дотянуться до галстука. До своего галстука.

…В день перед выпиской в палату пришел отчим.

– Мама передала фрукты и вкусняшки. Завтра утром тебя выпишут. Благо, у нее связи в медицинских кругах, пристроили тебя сразу. А-то – потерял бы палец. Во всяком случае безымянный на левой руке – так точно.

– Я и сейчас его не чувствую – признался Зиня.

– Не говори глупостей. Анализы хорошие – некроза нет. Постепенно чувствительность восстановится. Спасли твой палец. Но я, конечно, дурак, что устроил этот чертов забег. А ты должен был развернуться. Иногда не нужно выполнять глупые приказы. Или хитрить. Не всегда же идти напролом. Хотя что я тебе, упрямцу, говорю. Ты прости меня.

– Мне не за что Вас прощать, Михаил Моисеевич. Я благодаря вам чувствую себя всемогущим. Победителем.

– Ладно. Хорошо, что все обошлось. Но галстук – не знамя победы, а всего лишь тряпка. Не стоило так рисковать. Да, даже если б знамя было. Рассказать анекдот в тему?

– Давай, дядь Миша.

– Бывший портной Рабинович попадает на фронт в разведку. Ему ставят боевую задачу: захватить и доставить знамя немецкой дивизии. Он отвечает: «Есть!» и проносит флаг немцев ровно через час. Командир спрашивает: «Рабинович, как тебе это удалось? Ни одна заброшенная в тыл к немцам группа не справилась…» Рабинович отвечает: «Товарищ командир, задание было весьма легким. Я им наше знамя – они мне свое!»

Зиня захохотал. Анекдот понравился. Но потом вдруг спросил:

– Дядь Миша, он же портным был до войны, Рабинович этот. Мог вообще не рисковать – сшил бы знамя и преподнес в виде трофея.

– И то верно! – согласился отчим, – Мотай на ус. Иногда лучше свое знамя сшить, чем за чужое жизнью рисковать. А тем более за какой-то кусок красной ткани руки обмораживать. Хорошо, что сохранили пальцы. Могли и ампутировать, если б не вовремя обратились… Мама б твоя меня съела с потрохами.

Зиновий задумался. И над тем, что флаг – лишь символ, который легко заменить своим и сделать почитаемым другими. И над тем, что дядю Мишу могли съесть с потрохами. Эта мысль потребовала уточнения.

– Это как? С потрохами? Она ж не людоед, человечиной не питается…

– Ну. В блокаду и не такое случалось, – нашел, чем парировать тренер, чай, в Ленинграде живем, город на Неве и не такое видел. На костях человеческих стоим. А в войну здесь и бандитизма, и мародерства хватало. И не только диверсанты и паникеры сеяли хаос. Люди обычные выживали. Как могли. С голодухи-то чего не сделаешь. С мертвых ботинки снимали, а кое-кто и каннибалом становился. По документам открытым вроде две тыщи таких было. Превращался человек в животное… И выживал инстинктивно только так, не видя выхода.

– А обратно?

– Что обратно?

– Обратно потом, после войны можно опять стать человеком?

– Вряд ли, Зиновий, война людей не облагораживает, она сердца ожесточает. Хотя – и мир нынче такой, что люди волками друг на друга «зыркают». Вот скажи мне – пришел из школы тебя кто проведать? Нет! Только мама была, да я.

– Так они же проигравшие! – усмехнулся Зиновий, – Они хоть и лучше меня катаются и в классике, и коньковым шагом, а я их срезал только за счет воли. Куда им со мной тягаться. Мне их жалость не нужна. Я не трачу время на пустые думы и не ищу ничьей дружбы, дядя Миша, я просто беру то, что принадлежит мне по справедливости.

– А в чем она – справедливость? – философски изрек отчим.

– В том, что победу нужно заслужить. А уж если она тебе досталась, то делиться трофеями ни с кем не нужно.

– Похоже, тебя мне учить не нужно. Ты и так все знаешь… – согласился тренер. – Но есть государство. К примеру шахматные гроссмейстеры, получающие крупные призовые на турнирах, отдают большую часть суммы государству.

– И где тут справедливость? – сморщил губы Зиновий, – Раз государство несправедливо, значит, придется его обмануть, ну, или возглавить.

– Давай лучше в шахматы сыграем, я принес. А то тебя в другое отделение переведут. К Наполеонам…

– В шахматы – легко.

– Да, ты и в них преуспел. Уже меня обставляешь. Подадим на разряд. Кстати, вот книжка по дебютам, что ты просил.

– Спасибо, дядь Миша, ты много для меня делаешь, хоть и не родной отец. Я это ценю.

– Ходи давай.

Зиновий походил крайней пешкой.

– Опять ты нестандартно ходишь.

– Эксперементирую.

– Тогда зачем книжка о дебютах.

– Непрочитанные дебюты есть мои эксперименты. А прочитанные – плагиат.

– На все у тебя четкий ответ.

– Так я – четкий пацан!

Засмеялись оба. Зиновий снова выиграл партию у отчима, и тот, кстати, не поддавался.

Глава 5. Обещание

Морпех Иван Комарин, позывной «Правда», обещал двум своим дочкам-погодкам десяти и одиннадцати лет обязательно прибыть на соревнования по спортивным танцам, к которым девчата готовились почти полгода. Но как выполнить обещание, если боевые командировки – его работа?

– Обещал? Значит нужно явиться кровь из носу! – по-доброму подшучивал над товарищем его боевой друг Володя Литвин, позывной «Оникс», пребывающий в госпитале после третьего уже ранения. «Правда» пришел навестить сослуживца по гвардейской севастопольской бригаде и поздравить его с третьим орденом Мужества, но так и не смог сообщить Володе, что рапорт о дальнейшем прохождении службы Литвина снова «завернули».

– Слово-то я сдержу, брат, но тогда ты один будешь от «Бабы Яги» отбиваться своими костылями, – парировал Правда Ониксу, имея в виду вражеский дрон огромного размера с шестью подвешенными «вогами» от гранатомета.

Правда старался не расстраивать друга, ведь нетрудно было предположить, что окончательное решение о комиссовании в соответствии с заключением военно-врачебной комиссии скорее всего не обрадует Оникса, а оно как приговор – обжалованию не подлежит.

После таких ран в строй не возвращают. Руки-ноги то целы, но сильная контузия и осколочные ранения в голову обездвижили правую часть лица. Восстановление хоть и проходило относительно быстро, но лишь частичное. Благо – мозги в порядке и вербальные способности не утрачены, хоть и говорил Оникс медленно, зачастую проглатывая целые фразы.

– Пока руки целы – буду воевать, Иван Васильич, – А не примут обратно, подамся в ЧВК к Годину.

– Как так?! Сам же говорил, что там не соблюдают воинскую этику и принцип армейского и флотского единоначалия, дискредитируют командование и выполняют только те приказы, которые пожелают. Как ты с ними-то рука об руку воевать будешь? Они как будто одни воюют! Сам же говорил!

– Говорил. Но задачи они решают. Понимаешь. Васильич, они все равно герои и профессионалы. Вот мы же тоже гордимся принадлежностью к «черным беретам»! Нас тоже кое-кто на флоте считает высокомерными.

– Задачи и мы решаем, не щадя живота, – Правда дотронулся до спинки больничной койки. – И гордимся беретом, это верно. Гордимся, но не кичимся. Готовы с любой высоты и глубины в любое пекло, но не лезем не в свое дело. Просто выполняем свой долг.

– А может стоило разворошить болото, Васильич, – Хотя бы таким образом, через шумиху в СМИ?

– Разбудить можно и лихо. Разбудить и раскачать – антонимы. Одно дело – пошуметь, чтобы отвлечь, как мы это делали на островах, чтоб врага запутать и парней 300-ых эвакуировать, а другое – шуметь, чтоб «старлинку» помочь целеуказание верное дать. Нет, Володенька, субординация в армии и на флоте – залог успеха. Рычаги у этого твоего Година были влиять на все процессы и так. Целая медиа-империя на штате! Славы и власти захотел. А врагу только и нужен раздрай. Больше вреда от него теперь, чем пользы теперь. Да и мотивация там другая.

– Ну, не греши на всех – там хватает парней , которые не за деньги.

– И это истина, – подтвердил Васильич, – Однако, нельзя служить одновременно Родине и Мамоне.

Перефразируя Святое Писание, Правда поймал себя на мысли, что излишне морализирует, но его неприятие к «чвкашникам» искало объяснение в простых формулировках. Зачастую годились афоризмы и даже притчи из Библии. В любом случае Правда, как человек опытный, наделенный значительными полномочиями в бригаде морпехов, чувствовал, что действия Година раскачивают ситуацию не только внутри, но и в стране. И неважно – использовали его вслепую, либо он становился инсургентом по собственной воле, в силу непомерных амбиций, жадности или еще чего…

Для Правды тоже не было очевидным, заговор это или проявление характера инициатора бучи. Во что он точно не верил, так это в какой-то хитроумный план.

– А может это замысел такой? – словно дублируя мысли друга, полушепотом произнес Оникс, – На самом верху так решили. Чтоб врага запутать! Чтоб показать, что мы слабы и у нас разлад внутри. Может поэтому Годин так себя ведет? Не думал об этом? Неслучайно ж он на базах ГРУ свои подразделения слаживает…

– Я, брат, в конспирологию не верю. – больше уверяя самого себя, чем споря, ответил Правда, – Я тебе верю. За тобой бы пошел, а за этим Годиным нет. Он на войнах наживается. Патриотизм бизнесом сделал. А ребята его… Да. Сражаются. Но мы не хуже. Они в аду может и лучшие, может и в Бахмуте тоже. А мы лучшие в боевой и политической подготовке! А так же на островах, в Крынках и в Работино, так ведь? Не одним Бахмутом фронт дышал.

– Это так. И в Мариуполе, и в Новомихайловке мы справлялись не хуже, верно. – подтвердил Оникс. – Там…

– Там, где мы – там не ад, там Победа. – по-дружески перебил Оникса Правда…

– Победа. – подтвердил Оникс, мечтательно вздохнув, – А ты, Васильич, дочкам раз обещал, то обязан быть как штык на танцевальном конкурсе.

– Раз обещал, значит – буду. Только не грузи раньше времени. Лучше скажи как у тебя на личном фронте?

– Да все так же. Никак. – признался Оникс, – Я однолюб. Причем, безответный.

– Ты все про свою первую любовь, школьную?

– Про нее! В учительницу был влюблен.

Товарищи засмеялись.

– А как сестра твоя младшая Юлька, как она с нашим Ромео, взял же себя позывной этот сорвиголова.

– Явно в ее честь. – подтвердил Литвин.

– Ты ж в курсе, что он учудил на Правом берегу, когда с Херсона отходили. Для форса без шлема на штурм пошел, в берете. Кричит: «Черная смерть идет!» Полякам в развалины мину противотанковую забросил, взял опорник единолично. Мы зашли, а он сидит над поляком и плачет.

– Чего? – удивился Литвин, слушая подробности о зяте. – Ромео плакал? Пожалел пшеков, что-то верится с трудом?

– Да нет. Обыскал поляков на предмет полезных трофеев, а обнаружил у них мародерскую добычу. А там рубли советские и награды государственные за минувшую войну. Точно ветерана ограбили. Он же близко к сердцу это принимает. Для него все наемники – немцы, хоть там и поляки были.

– Успокоил его?

– Как сумел, а еще снял шлем с пшека и насильно ему на голову водрузил. И что ты думаешь? Прилетела пуля от снайпера и прямиком в шлем.

– Выходит, ты нашего Ромео от снайпера спас.

– Да боюсь, что ненадолго. И спасибо не сказал. Обругал только, мол, зачем ты на меня фашистскую каску надел и снова на берет ее поменял.

– Безбашенный он, Правда! Правда твоя! Но Юльку любит так же безбашенно, как воюет. Только плохо, что не бережет себя. Хотя бы для нее. – резюмировал Оникс.

– А чего Юлька не обрадует брата наследником семейным? Сколько ей? Двадцать шесть? – спросил Правда.

– Двадцать восемь… Не сыпь соль на рану. Не получается у них пока. Бывает такое. Но семья крепкая. И любят друг друга. Мне это душу греет. Ждет она его так, как тебя твоя Божена ждет, как я мечтаю, чтоб меня кто-нибудь ждал.

– Я тебе обещаю, что с этим помогу.

– Ты мне уже дал обещание, что к дочкам на конкурс придешь! Это сперва выполни.

Глава 6. Черный берет

Замужняя Элеонора Леонова, в девичестве Гулько, охотно принимала знаки внимания от многих. Не чуралась Эля и прямым воинским начальником своего супруга. Майор Дмитро Ступак, к примеру, «подбивал к ней клинья» с тех самых пор когда в результате Русской весны и вывода из Крыма части феодосийских морпехов, отказавшихся подписать контракт с Россией, «отказники» оказались сперва в Одессе, а потом в Бердянске.

Бердянск показался Элеоноре еще большей глушью, чем Феодосия. Кроме белоснежной ротонды у набережной, розового двухэтажного особняка на променаде и круглой клумбы, смотреть там было не на что. Памятники сантехнику, доктору Айболиту, кораблику и велосипеду не в счет – Элеонора, проходя мимо этой удручающей ее архитектуры малых форм, всякий раз полагала, что городские власти решили поиздеваться исключительно над ней, опрокинув все ее мечты о славе, карьере и процветании.

Она имела специальность хореографа и сценического постановщика и диплом, подтверждающий специализацию – Эля закончила целый институт культуры «практически без троек в аттестате». Кроме того, Эля, как все недооцененные артистки «погорелого театра», искренне считала, что обладает обворожительной внешностью.

Немного тюнинга, выравнивание нижнего ряда зубов с помощью дорогостоящих брекетов, операция по уменьшению не в меру крупных грудей до полновесной троечки, и еще парочка модных тату – на спине и на запястье, – на ее необремененный дальновидностью, но зато практичный взгляд этого было вполне достаточно для стремительного взлета в столичном варьете или, берите выше, в искрометном сериале будущего президента Незалежной, где ей наверняка предоставили бы одну из главных ролей.

Столицей Эля пока считала Киев, но грезила о Париже. А ее «олух» капитан Леонов никак не мог посодействовать заслуженному ей стремительному социальному лифту. Она не прочь была от него избавиться, как избавилась от пятилетнего ребенка, сбагрив «неугомонное обременение» бабушке с дедушкой в Бахмут.

Да уж, в провинциальном Бердянске, да и в не менее унылом для будущей звезды подиумов и эстрадных подмостков Мариуполе, ей светила лишь должность официантки или, в лучшем случае, помощницы директора.

За это «несправедливое несоответствие» ее уровня и реального положения дел Элеонора, естественно, пилила мужа Игоря, того самого капитана Леонова, которого объявила первопричиной своей вопиющей нереализованности. Она могла сгинуть в сей глухомани, а он и в ус не дул! Да и что он мог?! Если б не она, вообще бы остался за бортом!

В этой негативной оценке супруга ей подпевал один из центральных Элиных ухажеров, майор Дмитро Ступак, из «свидомых» националистов, весьма перспективный в отличие от «ее нерасторопного муженька». Ступак то и дело оказывался рядом во все перипетиях судьбы разваливающейся пары.

Бракоразводный процесс был, конечно же, неминуем. Игорь жалел, что не смог оставить пятилетнего сынишку дома, ведь спорить с Элеонорой было бесполезно. Сохранять же брак с человеком, который грезит о Париже из Бердянска, и при этом отправляет родное дитя в Бахмут, означало терять время даром. Не дорожишь мужем и считаешь ребенка обузой – иди лесом!

Тревожный звоночек крушения молодой семьи раздался еще в Одессе, когда Игорь Леонов устроил демарш вместе с двадцатью такими же ретивыми и несговорчивыми морпехами из вышедшей из Крыма роты. Тогда еще он был «старлеем».

Дернула его нелегкая противиться смене цвета берета. По приказу «Верховного головнокомандувача» Петра Порошенко 23 мая 2018 года морские пехотинцы Украины должны были сменить традиционные черные береты на головные уборы цвета морской волны.

Леонов не просто заартачился и тихо саботировал приказ «Высокоповажного», но и устроил демарш, выказав отрытое неповиновение на гарнизонном плацу. Черный берет не снял, бирюзовый не надел. Поведение отказавшихся переодеться расценили как тихий бунт. Большинство уволили в запас «с позором» для острастки других. В роли «спасителя» подвернулся «вездесущий» майор Дмитро Ступак.

– Утихомирь своего мужа, Элеонора. – вкрадчивым голосом произнес майор, – Он совсем берега попутал. Еле вывел его из под удара, а то шел как зачинщик. Какая разница, какого цвета берет? Дурак он и есть дурак! Скандал докатился до самого Президента. Комбриг в шоке! Еле уговорил его не увольнять твоего упрямого Гарри, но придется из Одессы не в Киев ему убыть, а к пресному морю в Бердянск. Иначе бы просто уволили по дискредитации, без шансов восстановиться на службе.

– И сколько в этом Бердянске куковать? – чуть не расплакалась Эля.

– Это скорее от тебя зависит, а не от него. – прошептал на ухо Дмитро, – Я из-за тебя за Леонова вписался. Не видать тебе, Эля, Киева, как своих ушей, с этим твоим упрямцем. Как осел, не сдвинешь с места. А мог бы карьеру сделать здесь в Одесской академии, она межвидовая теперь, или вообше в Киев перебраться. В штаб! Или в Главное управление разведки, или в Силы спецопераций, он же снайпер по военно-учетной специальности. Причем, неплохой. Славился еще в Феодосии меткостью. Но и там отказался, дебил, СВД – советскую винтовку на американский «Баррет» сменить, типа тяжелая для снайпера винтовка. Начал критиковать при инструкторах из Канады. Уже тогда на него искоса смотрели натовцы. А теперь вон – в неблагонадежные его определили. Таким дорогу не дают.

– А таким как ты? – выставила губки Эля.

– Дают. Я правильно политику партии понимаю. А с такой как ты рядом я бы горы свернул и на самый верх поднялся бы. – заморгал маленькими глазками перед шикарной брюнеткой раздувающийся как мыльный пузырь Ступак.

– Так тебя в Киев переводят? – заинтересовалась Элеонора.

– Пока тоже в Бердянск, под негласное кураторство «Азова»* морпехов неблагонадежных определят. И меня отправляют присматривать за процессом формирования новых частей, в том числе за Леоновым приглядывать. Я, если честно, не дал Леонова уволить, чтоб ты с ним в Бердянске оказалась. Чтоб тебя там видеть.

– Раз пока в Бердянск, то до гор рановато, – отрезала Элеонора, – К тому же, я с ребенком.

__________________________

* «Азов» – здесь и далее запрещенная в России террористическая организация (прим. автора)

– Ребенок твой – мне не обуза. Приму как своего, – заверил Дмитро.

– Получишь представление в столицу – вернемся к разговору. – пообещала Элеонора, на время поставив точку.

И тут не прогадала! В Бердянске и в Мариуполе нашла вертихвостка Эля себе местных ухажеров из коммерсантов не первого эшелона, задаривших ее мелкими презентами и примерно такими же гарантиями перемещения в Париж транзитом через Киев. Как выяснилось, в этих приморских городах функционировала портовая инфраструктура, через которую из Незалежной из Приазовья вывозили металл, каменноугольный кокс и зерно, складируя деньги в офшорах для украинских олигархов. Действовал и городской рынок, где торговцы нагружали красавице целые баулы фруктов и ягод безвозмездно.

Просидев в местных кафешках на набережных несколько недель раскрашенная как светофор Элеонора была по достоинству оценена, как относительно доступная высокая брюнетка с шикарной белозубой улыбкой, ровными ногами и почти грамотной речью – будучи уроженкой Донбасса она слегка «гэкала», что придавало ей шарм, но что для достижения успеха в профессиональной артистической сфере требовало лингвистического перекраивания.

В «инстаграме» появились «рилсы» и «фото-сеты», где Азовское море выдавалось за Адриатику, Мариупольская мечеть Сулеймана Великолепного и Роксоланы за виды Стамбула, а бердянская ротонда за смотровую вышку на Английской набережной Ниццы. Тут главное – ракурс!

А потом все резко изменилось и начался кромешный ад! Это случилось в феврале 2022-го. В город после невыполнения и даже высмеивания ультиматума Кремля, касающегося немедленного прекращения использования Украины как плацдарма для атаки на Крым и Донбасс, пришли русские войска!

Бердянск пал за два дня сразу после Мелитополя. Националисты из «Азова» скучковались в Мариуполе на заводе «Азовсталь». А украинские морпехи из бригады, где служил Леонов, закрепились на заводе Ильича. Началась блокада и фактическое выкуривание сил киевского режима из Мариуполя с одновременной хаотичной эвакуацией.

Элеонора с двумя чемоданами и клатчем из рептилий убыла из города на микроавтобусе с красным крестом, не попрощавшись с мужем. Естественно, осуществить сей вояж без содействия Ступака было бы невозможно. Дмитро оказался тут как тут, причем наделенный функциями сопроводителя наиболее ценных «гражданских специалистов», а на самом деле богатейших людей города, не успевших вывести кэш и драгоценности, городского актива и «инкогнито» в виде канадских, английских и американских инструкторов, в том числе самого Марка Картера. Те спешно уносили ноги с базы Урзуф под Мариуполем, фактического штаба нацполка «Азов».

Ступак вовремя, прямо в период блокады Мариукполя, перешел в структуру ГУР МО Украины и поменял шеврон сил береговой обороны со скандинавским драккаром на нарукавный знак с совой, пронзающей мечом Россию.

Оказавшись рядом с богачами и иностранцами, Эля успевала строить глазки, иногда вздрагивая от разрывов снарядов, что выглядело особенно пикантно и лишний раз доказывало, что Элеонора неисправима.

Ступаку повезло не оказаться в окружении самому. Воспользовался он и шансом устранить главного, как он считал, соперника на пути к сердцу ветреной нимфетки Эли. Здесь, он, безусловно, заблуждался, но лысеющий пончик Ступак всегда комплексовал при виде жгучего брюнета Леонова, ладного станом и физиономией. Тут он скорее мстил за собственную внешнюю ущербность, а не ревновал.

Толку ревновать Элю! За эти четыре года в Бердянске и Мариуполе даже опьяненный страстью Ступак понял, что Эля не особо расположена к мужу, по сути она умудрялась крутить одновременные романы со знатным металлургом, топ-менеджером порта и соучредителем центрального рынка. Следовательно, привлечь внимание этой алчной красотки могли власть и деньги. И то, и другое Ступак надеялся получить благодаря новой должности и знакомствам. В ближайшая время!

Однако, отправить капитана Леонова на верную смерть Ступак вознамерился окончательно и бесповоротно, мотивации проявить абсолютную власть и упиться своим могуществом было достаточно. Цель выглядела если и не приоритетной, то утилитарной и легко достижимой.

Предварительно Ступак приставил к Леонову соглядатая. Согласно замыслу снайпер, чьи возражения о работе одиночкой были проигнорированы, получил напарника. Лейтенант из «Азова» с позывным Локи в знак уважения к скандинавскому божку хитрости, обмана и коварства, действовал под прикрытием и в рамках боевого слаживания между оставшимися в Мариуполе подразделениями. На Локи якобы возлагались и задачи обеспечения между морпехами и Рэдисом – командиром «Азова» – устойчивой связи.

Это был истый идейно прошитый головорез, расписанный рунами, свастиками и заодно портретом Степана Бандеры. Отморозок, уже прошедший под присмотром спецов из английской SBS обучение в центре морских диверсий в Очакове, искренне верил в то, что он – викинг, а то и бессмертный «берсерк».

Убийце была поставлена вполне четкая задача: при удобном случае ликвидировать морпеха, списав все на «черных беретов» из Севастополя. За это Ступак гарантировал «утилизатору» содействие в переводе в элитный ГУР, прослывший синдикатом киллеров. Условие повышения по служебной лестнице лейтенанта из «Азова» Ступак озвучил недвусмысленно: неблагонадежный Леонов должен «склеить ласты» с обязательным «пруфом» с «конфирмацией», то есть с подтверждением смерти в виде снимка трупа.

…Штурм города затянулся более, чем на два с половиной месяца. До того, как Игорь Леонов вместе с остатками морпехов оказался на Азовстали, живым и невредимым, и без несостоявшегося убийцы, и присоединился к заблокированным со всех сторон националистам, произошло событие, перевернувшее жизнь Леонова бесповоротно. Но до того, как оно будет описано на страницах романа, мне следует поведать читателю о персонаже, который появился на театре военных действий между Россией и Украиной задолго до рокового поворота в судьбе украинского морпеха, так и не водрузившего на голову бирюзовый берет.

К слову, Леонов все же пожмякал сей головной убор в 2018-ом, в Одессе, гуляя по Аркадии. Дойдя пешком до арки бывшего генерал-губернатора Новороссии, Игорь спустился к песочному пляжу Ланжерон, где сообразил пройти чуть дальше, до «Тельняшки бич», и запустить берет неприятного цвета в море, словно плоский камень. Так берет не просто слился с волной в однородной гамме, но, намокнув, вобрал в себя морской воды и отяжелел, а «краб с крылатым якорем» быстро потянул его ко дну.

Глава 7. Городская герилья

Наконец, мое повествование докатилось до еще одного инфернального типа, для коего война стала образом жизни и способом стремительной наживы. Он появился на Украине за несколько месяцев до февральских событий, наперед зная, что они обязательно случатся.

Взаимодействуя с ГУР МО Украины он, безусловно, не влиял на даты и хронологию штурмов, тактических отступлений и оперативных прорывов, но всеми своими действиями подгонял фатальный ход истории. При этом он и подобные ему приглашенные на Украину «спецы» собирали множество, продуцирующее самоподобие. Предлагая себя в качестве образца он формировал фрактал лишенных сострадания негодяев. Самых способных из них он намеревался использовать в своем бизнесе.

– Это городская герилья, коллеги! – вещал в замаскированном ангаре, установленном на полигоне под Урзуфом, Марк Картер. Это было вводное выступление перед курсами выживания в городском бою и тактической медицины. Командиры подразделений снайперов, пулеметных расчетов и гранатометчиков внимали каждому его слову. Здесь были и откровенные нацисты с тату в виде рун и свастик, присутствовали и морские пехотинцы, – Руины – ваши окопы! Ты прикрываешь напарника в двойке, а не мирняк! Мирняк – потенциальная опасность. Если сомневаешься хотя бы на секунду – снимай его! Не важно, кто перед тобой – престарелый оборванец в инвалидном кресле или ребенок! Иракский опыт говорит о том, что на них может быть пояс шахида.

– Причем здесь иракский опыт… – сплюнул в сторону капитан Леонов. – Это же наши люди, а не арабские аборигены.

– Заткнись, Леонов, – зарычал на него Ступак, – Или проваливай. Картер – важная птица. Ему надо понравиться.

– Спальный район – естественная преграда, как река или высота. – продолжал Картер, – Жилой дом – опорный пункт! Подготовьте его надлежащим образом! Пробейте в стенах проходы для быстрого перемещения. Проколите этажи направленными взрывами сверху до подвала для экстренной эвакуации! Закрепите канат для спуска! Заминируйте входы! На крыше здания – лежка снайпера или точка зенитчика! Если перед тобой дилемма – эвакуировать двухсотого, так вы называете убитых, или подготовить сюрприз врагу, то отбрось сантименты! Побратиму, кажется так у вас называется сослуживец, ты уже не поможешь. Дай ему право умереть дважды героем! Первая твоя забота – нанести неприемлемый урон врагу. Заминируй труп. Если это вражеское тело – тем более! После удара дрона-камикадзе или реактивного снаряда противник обычно подбирает трехсотых, раненых по-вашему, – дождись и бей по эвакуационной команде! Расчет РСЗО опорожнил пакет «Хаймарса» – помогите загнать систему в безопасный квартал, замаскируйте на гражданском паркинге! Если дом разнесет русская ракета – не беда! Мир увидит преступление русских перед человечностью и окажет Украине еще больше помощи! Содействуйте сотрудникам сил спецопераций, которые обеспечивают информационное обеспечение…

Игорь Леонов не хотел дослушивать этого выбритого трехмиллимитровым триммером и расфуфыренного как павлин офицера Корпуса морской пехоты США с арабской куфией на шее. Надушенный тип в арафатке проповедовал вещи, несопоставимые с воинским братством и усвоенными Леоновым в морской пехоте незыблемыми постулатами воинской доблести. Он призывал прикрываться мирными, а не защищать население, и все слушали его с раскрытым ртом, особенно Ступак, выдававший этот «словесный пердеж» за французский парфюм.

– Я, пожалуй, пойду. – попятился Леонов из ангара.

– Опять гордыню и неуважение к партнерам показываешь. – констатировал Ступак, – Допрыгаешься, стуканут.

– Если майор Ступак не отрапортует, то некому стучать. Но ты ж не Стучак, а Ступак у нас, так? – буркнул напоследок Леонов и развернулся к выходу.

– Куда, бл…? – попытался остановить своенравного Леонова его прямой начальник.

– В гальюн! На дучку! – не стесняясь оратора, перед которым заискивали присутствующие, сообщил Леонов и вышел.

– Кто этот бестактный офицер, что только что вышел? – поинтересовался сопровождающий американского специалиста офицер ССО, – Мистер Картер потом спросит, он не любит недисциплинированных. .

– Это Леонов. Капитан, командир роты снайперов. – ответил Ступак.

– Он уже все знает? – спросил на русском Картер, заметив, как шушукается его помощник со Ступаком. – Хороший стрелок?

– Стреляет с идеальной кучностью. – подтвердил без удовольствия Ступак.

– Главное качество снайпера – уметь ждать. Почему он не дождался окончания тренинга? – Картер говорил по-русски на первичном уровне, но вполне понятно, украинский же казался янки сущей абракадаброй.

– С этим у него действительно проблема. Це правда ваша, мистер Картер. С этим тут только у меня проблем нет. До сих пор его терплю. Единоличник. Не прислушивается к мнению коллектива. Работать любит один.

– Так не пойдет. Иракский опыт показывает, что снайперы эффективнее работают в паре. Приставьте к нему человека. Контроль необходим.

– Я позабочусь о нем, вы можете не волноваться.

Во взгляде вышедшего из ангара горделивого морпеха Марк Картер прочитал что-то неуловимо устрашающее, чего не мог пока объяснить. Украинский снайпер смотрел на инструктора так, словно Картер находился не на трибуне, а в коллиматорном прицеле.

Глава 8. Материалы и документы

…Военная карьера Марка Картера, уроженца штата Огайо – несогнутого гвоздя Ржавого пояса – удалась на славу. Старший уорент-офицер второго класса Картер сделал себе имя в подразделении спецназа «Макрос» Корпуса морской пехоты США как незаурядный вояка, безжалостный к любому сопротивлению туземцев Ирака, а главное – к гражданским. За перспективу повышения в звании он брался за любую грязную работу. Но в один прекрасный момент Картер цинично смекнул, что деньги важнее нашивок.

Если бы не скандал с ранеными бойцами «союзников»-курдов, коих Картер в отчетах отметил как пропавших без вести, чтобы скрыть одно явное преступление, то он до сих пор бы щеголял в белой фуражке с кокардой «Орел на глобусе, продырявленном якорем». Курдов он доставил своим подельникам из ТМК – «Трансграничного медицинского конгломерата» – живыми. «Живые контейнеры» распотрошили в нелегальной операционной за семь минут с помощью простейшего скальпеля. Вынули все необходимое, прикрепили бирки и вертушкой доставили в Багдад.

Чтобы скрыть следы, Картера попросили кремировать трупы со вспоротой брюшной полостью и разрезами в области сердца. Но родственники бойцов-«пешмерга» проявили излишнюю активность и начали искать своих близких. Инцидент замяли после вмешательства каких-то влиятельных гражданских, представителей могущественного некоммерческого фонда. С того момента Картер понял, что нашел покровителей. И для них он приобрел статус проверенного в деле надежного звена бизнеса.

Получив тридцать тысяч долларов кэшем, Марк Картер пришел в выводу, что использовать свои навыки и военные таланты он будет теперь исключительно в собственных интересах. Он мог взорвать корабль или взять его на абордаж, спрыгнуть с парашютом или высадиться с быстроходного катера на необорудованное побережье, погрузиться на восемьдесят метров с подводным буксиром и выставить мины любых типов от контактных до замедленного действия, а затем подняться на поверхность, соблюдая все этапы декомпрессии. Но выполнение подобных задач было чревато огромным риском для жизни. А безоружные туземцы ничего не стоили и не представляли никакой угрозы профессионалу.

Когда на Украине потребовался спец в городских боях, и за это сулили хорошие деньги, Картер воспользовался предложением не сразу, а лишь после того, как ему настоятельно порекомендовали это сделать люди из «Конгломерата медиков». Он все понял – деньги, которые платил за работу Пентагон были сущими центами по отношению к кушу, который гарантировал Конгломерат.

Перенявший опыт «городской герильи» в Мосуле от спецов войны не по правилам – зеленых беретов из Северной Каролины – Картер увидел в новой локации свой шанс разбогатеть. Причем, баснословно.

Для этого он формально оставил Корпус морской пехоты и записался в частники. Так требовало и военное начальство, чтобы скрыть явное присутствие кадровых военных на поле боя. Так захотели и его деловые партнеры. Все звезды сошлись в Незалежной.

Британцы курировали там действия ССО – сил спецопераций, и ГУР МО Украины, которое было выведено в автономную структуру и не подчинялось главкому ВСУ. Англичане рекрутировали и учили откровенных нацистов из полка «Азов» в «очаковских аквариумах» миноукладке под водой и диверсионной работе. Французы управляли наземными платформами для запуска крылатых ракет «Скалп», которые испытывали на «украинском полигоне», так как точно такие же пусковые установки на фрегатах «Фремм» давали сбои. Американцы сидели за сенсорными экранами реактивных систем залпового огня «Хаймарс», а гастролеры из 82-ой десантной дивизии тренировали снайперские пары на Яворовском полигоне под Львовом. Канадцы и шведы учили «азовцев» и других мотивированных украинских карателей из дочерних «Азову» подразделений стрелять из гранатометов « Джавелин» и NLOW. Поляки и румыны предоставили добровольцев, логистику и оружейные хабы. Чехи и немцы притянули гаубицы, САУ и «леопарды»…

В этом кишащем водовороте дельцы с сомнительной репутацией занимали ключевые места. Прямо как во времена Ирангейта, о котором Марк Картер был наслышан в силу своей любознательности. ЦРУ и Пентагон поставляли тогда оружие враждебному Ирану якобы с благовидными целями финансирования никарагуанских контрас в обход запрета Конгресса США на поставки повстанцам вооружений. Когда речь идет о барышах и тайных сделках, то пенку срывают теневые оружейные бароны, мафиози и закулисные черные маклеры!

Официальным прикрытием Картера стала должность инструктора по городским боям в сформированной бригаде украинских морпехов – их, а так же их смежников из Мариуполя, нужно было научить воевать в руинах, не просто не считаясь с мирными, а прикрываясь ими. Кроме этого, Картеру поставили задачу обучить украинцев высаживаться на необорудованный берег, простреливаемый со всех сторон русскими, на катерах и казанках, зарываться в «лисьи норы» и углубляться в «стаканы».

В «свободное от основной работы время», а по большому счету Картер был предоставлен сам себе, ему было чем заняться. Свой «иракский бизнес» он вознамерился масштабировать до невероятных пределов. А для этого ему нужно было набрать людей или использовать готовую банду подонков, которая бы подчинялась ему беспрекословно.

Новая локация, бесконтрольная в силу анархии, царящей здесь в следствие бригадного построения войск и неподчинения элитных подразделений главкому и командующим оперативно-стратегическими направлениями, стала идеальным местом реализации планов Марка Картера.

Его правой рукой стал фактически независимый от штабистов и генералов полевой командир с позывным Гасан. По документам он замыкался на ГУР, но находясь на штате военной разведки в реальности Гасан являлся лишь отпущенным на поруки уголовником и делал все, что заблагорассудится, вернее, что понадобится куратору, Марку Картеру.

Гасан мог запросто пренебречь просьбами командования стоять в обороне, ссылаясь на то, что штатное расписание, приданная техника и военно-учетные специальности его бойцов-бывших зеков украинских тюрем позволяют вести только наступательные действия. Если же его просили наступать, он мог сослаться на то, что не хватает дронов для разведки, нет поддержки артиллерии из-за снарядного голода или в прежних боях подразделение понесло большие санитарные потери, которые он подсчитывал исключительно на своих счетах, не доверяя электронным базам генштаба…

Бонусом для «ведения дел» Картера стали принятые на Украине три закона. Первый президент Зеленский подписал еще в апреле 2021 года, задолго до начала боевых действий. Назвали закон «Стратегией национальной безопасности». Вероятнее всего Зеленский его даже не прочел, «подмахнув» подсунутый «партнерами» документ не глядя.

В утвержденной концепции действий Украины в случае войны с Россией черным по белому прописывалась участь украинского народа, назначенного поголовно «партизанами». Сопротивляться русским весь народ должен был в городах и селах, что автоматически превращало населенные пункты в руины, но, экономило расходы на фортификацию и инженерные сооружения.

Уже в апреле западные заинтересанты в полноценной войне с Россией чужими руками смекнули, что коль война – дело затратное, то следует экономить заранее. Для рубежей обороны в городах требовалось соответствующее оружие, и будущие «партизаны» получили еще до российского похода на Украину одноразовые гранатометы NLOW и многоразовые с шестью ракетами в комплекте «Джавелины», тысячи и тысячи единиц ПТРК.

Второй принятый на Украине закон Картер воспринял как судьбоносный знак, потому что лично знал людей, инициировавших его подписание. Это были люди из «Конгломерата медиков». Их обширные связи в Верховной раде позволили быстро протолкнуть законопрект, а главным лоббистом стал соратник Зеленского по партии и его доверенное лицо в области медицины некий пан Радуцкий, по случайному совпадению владеющий сетью частных медклиник.

Это означало, что операционные в Киеве будут обслуживать западных клиентов открыто и бизнес встанет на поток.. Богатеем останется оплатить контракт и ждать операции в комфортной палате.