Читать онлайн Нелюди, противостояние III. Остров бесплатно

Только на закате группа измождённых мужчин вернулась в лагерь

после повторного обследования местности. Их оружие – вилы, пара топоров и

заострённые колья – казалось скорее тяжёлым грузом, чем средствами защиты или

нападения. На лицах мужчин читалось разочарование, а во взглядах —

безвыходность и обречённость.

По их виду было видно, что вернувшихся встретили с пониманием. Без

лишних вопросов их накормили и отправили спать.

– Остров? – с замиранием в голосе спросила одна из девушек у

проходящего мимо мужчины, одетого в рваный грязный свитер. Он закрывал глаза от

усталости.

– Остров… – вяло отмахнулся мужчина, спотыкаясь на пороге входа в

барак и едва не падая.

– Остров… – разочарованно повторили провожающие его взглядами

товарищи – женщины и мужчины разных возрастов.

– Конечно, остров, – подошедшая к основной массе молодая девушка с

сумкой «почтальона» через плечо оглядела собравшихся у входа людей красными от

недосыпа глазами. – Моряк с теплохода, чьё имя, к сожалению, нам так и осталось

неизвестным, неоднократно об этом повторял в неосознанном состоянии, словно пытаясь

донести до нас что-то важное. Вот…

На её слова никто не отреагировал вслух, но где-то далеко в лесу

раздался раскатистый звериный рык, возможно, хозяина этого острова. Этот жуткий

звук вспугнул в панике заголосивших птиц – меняющая форму в полёте стая

взлетела над лесом, похожая на рой мелких суетящихся насекомых, на багряном

фоне наполовину ушедшего за верхушки деревьев солнца.

Люди невольно вздрогнули, переглянулись между собой и, стыдясь

собственного мимолётного секундного страха, опустили глаза.

– Наш герой-моряк, – мужчина с подвязанной и перебинтованной рукой

и странным блеском в глазах взглянул на вступившую в диалог девушку так, словно

та являлась виновницей всех их бед. – Много наговорил в больном бреду и даже на

немецком языке, что очень и очень подозрительно.

– Он прошёл войну, что тут подозрительного?! – В ответ девушка

встала на защиту обсуждаемого героя, делая шаг вперёд, убирая за спину сумку и

сжимая кулаки. – Тогда многие изучали язык врага. И хочу вам напомнить, – она

смело обвела всех взглядом, – именно действия этого человека спасли большую

часть из вас как напрямую, так и косвенно, так что будьте любезны (!) говорить

о нём уважительно, а не высказывать необоснованные подозрения в его адрес.

Пылкая «защитница» моряка – Катя, студентка медицинского

института, помогла после катастрофы многим, и все звали её по-разному: по

имени, «медсестрой», а кто-то даже уважительно – «доктор».

Катю взял за руку внезапно появившийся мужчина из только что

вернувшегося отряда. Выглядел он живее всех остальных поисковиков, глаза его

живо светились и даже могло показаться – смеялись над всем окружающим миром, несмотря на тяжёлое общее положение.

– Наша доктор права, – он загородил своим телом девушку, глядя поочередно в лица вставших в полукруг товарищей, по несчастью. – Перед посадкой в шлюпки я сам лично слышал короткий диалог старшего помощника с капитаном.

Речь шла о возможности и о сложности высадки в ближайшем районе группы островов

со скалистым ландшафтом.

– Почему молчал? – удивленно спросила женщина с уставшим лицом, но

проницательным взглядом, какой бывает у работников министерства или городского

управления как минимум.

– Это, Агнесса Францевна, были непроверенные данные, – в ответ

молодой человек смело улыбнулся женщине, привыкшей, что ей все подчиняются. —

Требующие подтверждения, ведь теплоход так долго блуждал в тумане после

нескольких штормов подряд. Моряки сами жаловались на неисправность бортовых

приборов. Ну а здесь нам (!) исследовать местность пришлось бы так или иначе,

так зачем заранее настраивать людей на отрицательный результат? Это, как

известно, понижает потенциал.

– Вы, товарищ…

– Петров, – подсказал всё ещё держащий за руку доктора её

«защитник», снова улыбнулся, так, словно этот разговор проходил не на

отрезанном от «большой земли» острове, а где-то в клубе на всесоюзном слете

комсомольцев и после их диалога вот-вот раздастся музыка и они по команде,

разбившись по парам, начнут танцевать вальс.

– Петров, вы непродуктивно распоряжаетесь человеческими ресурсами,

– дискутирующая с ним женщина, прокашлявшись, гордо подняла подбородок вверх. —

Которых и так у нас не так много.

– Качеством возьмем, качеством, Агнесса Францевна, – он повернулся

к доктору, которая, краснея и пряча глаза, с трудом вырвала своё запястье из

крепкой мужской руки.

– Докуда вы дошли, Егор? – Примирительно спросил грузный мужчина

интеллигентного вида с заживающими ссадинами и следами усталости на лице.

– Мы, Федор Ильич, добрались, – Петров задумался, повернувшись

туда, где еще недавно светило кровавым закатом солнце, и где остался только

«нимб» от этого свечения. – Почти до противоположной от лагеря точки. Этого

было достаточно – мы видели гряду небольших островов, уходящую в море, которую

отметили с вами ещё в прошлый поход. Никаких сомнений нет – это остров. И хочу

уверить вас, большая удача, что нашу шлюпку вынесло не с северной части этого

куска земли, в живых осталось бы в гораздо меньше, если бы вообще кто-либо

уцелел.

– Скалы?

– И рифы, копьями торчащие из воды. – Егор, повернувшись, оглядел

всех поочередно, привлекая к себе всеобщее внимание на паузе. – Мы обнаружили

останки лодки. Большая доля вероятности, что это… одна из наших спасательных шлюпок. Хоть это были и не крупные обломки, но очень схож метод пропитки древесины и…

Женская часть собравшихся, не дослушав, запричитала между собой, кроме Агнессы Францевны, стойко выдержавшей предположение Петрова.

– Вы видели тела? – Ее вопрос прозвучал как требование на партсобрании.

– Ни единого.

– Но, может, они спаслись, как и мы, – женщина все-таки проявила

признаки волнения – сглотнув слюну и нервно дернув плечом. – В их шлюпке тоже

были моряки, и… – она с презрением посмотрела на Петрова, – и что самое главное

– мужчины.

– Как я уже сказал: высадка с той стороны, даже при слабом

волнении моря, обречена на гибель, – Петров бросил взгляд в сторону этого

самого моря, – а мы все помним, как в ту ночь оно бушевало.

– Ну, товарищ Петров, – Агнесса Францевна начальственно оглядела

стоящих вокруг. – Следуя вашей же «теории подтверждения», мы должны убедиться,

что находящиеся в той шлюпке погибли, прежде чем так легко ставить на них

крест!

– Я готов отправиться на их поиски первым, – Петров улыбнулся стоящей

перед ним решительной женщине снисходительно, как маленькому ребенку. – Но лес,

идущий вплотную к берегу, переполнен диким зверьем. Волки, медведи. Возможно

присутствие рысей и даже тигров. А они уже наверняка почувствовали «вторжение»

чужаков на их территории, так что такие походы становятся опасными для их

участников.

– А вы еще и «героически смелы», товарищ Петров, – её сарказм

слегка тронул уголки губ оппонента. – Как в принципе и подобает советскому

гражданину. – Агнесса Францевна, фыркнув, демонстративно удалилась.

С ней следом ушла молодая пара. А затем все остальные потянулись в

барак. Ропща вполголоса. Так расходятся после очередного собрания, обсуждая

его.

– Не обращай внимания, Егор, – Мария, молодая девушка,

комсомольский вожак, положив руку на грудь проходящего мимо Петрова, остановила

его и, блеснув отражением горящего факела в глазах, улыбнулась. – Она так

бесится потому, что в одной из шлюпок был ее муж.

– А мне почему-то кажется, что она не выражает никакого сожаления

о его вероятной пропаже. – Петров с нескрываемой заботой посмотрел на отошедшую

к сараю девушку, чью руку еще несколько минут назад держал в своей, и кожа его

ладони, как и он сам, «помнили» ощущения от этого тактильного контакта.

– Не нам об этом рассуждать, – с пониманием хмыкнула Мария,

перехватив его взгляд. – Ну а тебе…

Её перебил волчий вой, тоскливый, словно скорбящий, заставляя вздрогнуть и невольно задрожать людские тела.

– Кажется, что так близко. – Мария схватила Петрова за руку. В ее глазах страх.

– Не обязательно.

Вой подхватил второй голос, более низкий, густой. Затем еще один.

И уже целый волчий «хор» выл протяжно, вызывая под одеждой людей потоки

мурашек. Раздался рык, словно зверь, издавший его, отмахнулся от надоевшего ему

уже за долгое время воя. Но хор не умолк. Донёсся ещё один недовольный,

короткий, но громкий рык.

– Всем следует отдохнуть, – проходя мимо, медсестра с лёгкой поспешностью взглянула на двух товарищей, которые, казалось, задержались у входа, – сон – это лекарство, исцеляющее от всех недугов, как физических, так и душевных.

*

Никто не станет оспаривать тот факт, что для каждого пациента требуется своя индивидуальная программа лечения. Множество генетических, физических особенностей и отклонений в организме делают каждого человека уникальным. А что уж говорить о психиатрии? Человеческий мозг – это настоящий кладезь для экспериментов и исследований. Наука, которая ещё не до конца изучена, собирается по крупицам, где каждая теория основывается на опытах, анализах и применении на практике. Впоследствии она подвергается критике и полемике со стороны самих учёных и медиков. Однако пациенты всё равно проходят лечение, и врачи, так или иначе, добиваются ремиссий, что положительно сказывается на состоянии и жизни больных.

Ксения уже долгое время находится в клинике. Более семи лет в закрытом учреждении оставляют свой след на сознании любого человека. Её психическое и физическое состояние поддерживалось с помощью лекарств на одном неизменном уровне – в состоянии спокойной отрешенности. Подобные отношения между врачами и пациентами с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз» вполне устраивают медицинский персонал и родственников, которые часто отказываются от таких больных.

Ксения не знала, кто из её родственников отказался от неё, и даже не подозревала о их существовании. Но её сознание или галлюцинации часто проецировали картинку, на которой она стояла рядом с девочкой-подростком, держась за руки и глядя в небо. Они стояли по колено в полевой траве, среди качающихся на ветру соцветий васильков, и прикрывали глаза от солнца. В синем небе среди облаков, отражая его лучи, парил самолёт. Каждый раз в финале девочка поворачивалась к Ксении и, глядя в её небесно-синие глаза, спрашивала:

– Это он?

– Да, – смущённо улыбалась Ксения, утопая во взгляде ребёнка. Она проникала в синеву его глаз, где отражались облака, летящий самолёт и преломлялись лучи солнца.

– И когда прилетит твой герой? – доносилось до неё издалека. Голос девочки размножался разно тональным эхом, каждый раз накладывая на простой вопрос новую мелодию. Очень часто красивую.

– Скоро, – голос Ксении тонул в вакууме её затемнённого сознания.

Подсознательно Ксения знала, что приходящий навязчивый образ лётчика с не менее синими глазами, чем небо, – это образ близкого человека. Но какого-то неземного, эфемерного. Девочку же Ксения считала частью себя. Не второй личностью, связанной с раздвоением оной, а частью себя: родственницей по крови – сестрой или дочерью.

Образы в сознании. Ни имён, ни лиц. Синие глаза, не менее синие «васильки» и небо, одна сплошная синева. Вся эта «небесная эйфория» постепенно начала отходить на задний план, навязывая Ксении ужасные образы в долгих неспокойных снах или обрывках воспоминаний. Короткие «сюжеты» из реальности, связанные с людьми в белых халатах, с тоскливым белым интерьером, сопровождаемые мигренью или болевыми телесными ощущениями.

– Когда с ней можно будет поговорить? – донеслось до Ксении с эхом.

Эту фразу произнёс человек из её прошлого. Человек со знакомым лицом. Строгий и уверенный в себе. В форме. С седыми висками, шрамом через всё лицо и дергающимся в тике глазом. Они вместе с белой безликой тенью вторглись в её сознание и больничную палату.

– Процесс восстановления очень сложный и для каждого с подобным недугом индивидуальный, – женский голос безликой тени был родным, настолько, насколько может стать голос, звучащий ежедневно, вместо собственного или чьего-либо ещё, – нет стопроцентной уверенности, что полное восстановление вообще возможно после столь долгой и сложной терапии.

– Так всё-таки когда? – настаивал явный доминант этого диалога.

– Дайте ей ещё неделю!? – словно оправдывалась тень.

– Хорошо. Я приеду через неделю.

Человек качнувшись, по-военному развернулся на каблуках и ушёл, а его силуэт ещё долго стоял перед Ксенией. Голос белой тени уговаривал её принять лекарство. Мягко и заботливо, как добрая мать уговаривает непослушного ребёнка поесть.

Неделя оказалась долгой. Ксения заново знакомилась с предметами и ежедневными бытовыми физическими действиями. То, что она делала под воздействием лекарств рефлекторно, теперь приходилось делать осознанно. Чувства в основном негативные, пугающие потрясали разум Ксении. Она боялась всего: не только человеческой речи и движений окружающих её пациентов и персонала, но и даже резких звуков. Шороха ног, открытия дверей, звона посуды.

– Ну вот, – с новым визитом он стоял в дверях её палаты, одетый в офицерский френч без знаков различия, и сжимал в руках фуражку. Шрам, проходящий через бровь и глаз, казался чёрным на его загорелом лице, уголки губ дернулись в едва заметной улыбке, – узнаю Ксению Павловну, жизнь в глазах, румянец на щеках…, а не древне египетская мумия, замотанная в усмирительные рубашки. Так и хочется пригласить в ресторан на романтический ужин. А доктор?!

Не травмированный глаз «гостя» заговорчески подмигнул Ксении, «приглашая» её в какую-то игру, известную только ему. Или сразу в озвученный им «ресторан». Рука Ксении непроизвольно вместе с простынёй, сжатой в кулаке, спрятали её лицо от нахлынувшего чувства стеснения, оставляя только глаза для наблюдения за визитёрами.

– Ну о романтическом ужине говорить пока ещё рано… – доктор, улыбнувшись по-матерински, взглянула на Ксению, поправив очки одной рукой, стукнула по бедру бумажной папкой, зажатой в другой, словно от Ксении отгоняя неприличные намерения пришедшего, – но положительная динамика на лицо…, не ужин, а разговор, и это как максимум(!) в стенах нашего учреждения я вам гарантирую, и ещё только через неделю…

– Долго, доктор, долго… – Глаз мужчины дёрнулся, искажая лицо, делая из него на мгновение из вполне человеческого – ужасное, заставляя пациентку укрыться в простыне полностью с головой, что не мешало ей слышать продолжение разговора: – Ксения Павловна нам просто необходима со своими аналитическими способностями и умением находить преступные элементы в общей людской массе советских граждан.

– Что-то раньше у вас не было острой необходимости в способностях Ксении, – недовольный голос доктора проник через натянутую вокруг головы пациентки простынь, – что же теперь изменилось!?

Ксения ослабила натяжение ткани, желая услышать ответ и ещё раз вслушаться в знакомый «до боли» голос пришедшего.

– Нуждались в ней, ой как нуждались, Елизавета Александровна,

– голос гостя тем не менее казался приглушённым, но весёлым, – так ошибок сколько наделали-то, а? Дел-то каких из-за этих ошибок наворотили!?

– Думаете… история всё спишет? – Доктор, судя по удаляющимся звукам, уводила посетителя, и Ксения, с любопытством подглядывая за уходящими, частично стянула с себя своё «укрытие».

– Да ну что вы… – в голосе мужчины послышались театральные нотки, – мы, склонив голову, признаём собственные ошибки, а кто не ошибался, скажите?..

Они одновременно повернулись к пациентке на выходе из палаты. Ксения, опередив их поворот, снова спряталась в своём «укрытие» полностью.

– … вам ли этого не знать… работнику столь сложной и важной области медицины?

Они ушли. А Ксения уже через несколько минут нуждалась в этом с виду строгом, но простовато-хитром человеке. И не из-за какой-то возникшей внезапной симпатии. Нет. Она понимала, что этот человек как-то связан с прошлым. С её прошлым. И он мог бы пролить свет в тёмные уголки её памяти, помочь вспомнить людей, чьи образы так навязчиво продолжают преследовать её воснах и видениях.

То, что гость не лётчик из этих видений или её галлюцинаций, она уже знала точно. В них обоих нет ничего общего. Но кто же он тогда?

Неделя ожидания прошла медленно, но с хорошими результатами. Ксения научилась контролировать свои эмоции: она не только перестала бояться того, что раньше вызывало у неё страх, но и начала трезво оценивать реальность, абстрагируясь от шума внутри клиники.

Она погружалась в свои мысли и наблюдения, ей нравилось делать выводы и применять их на практике. Сначала она применяла свой анализ к пациентам, а затем и к медицинскому персоналу. Ксения не помнила, откуда у неё эти способности, но она видела результаты их работы. Сначала она замечала снисходительные улыбки медиков в ответ на свои вопросы, затем – удивлённые и заинтересованные взгляды, а позже – даже испуганные. Такой же испуг она видела и на лицах некоторых пациентов, которых она чётко выделяла из общей массы больных. По её мнению, у них явно не было патологий.

Пациентка, которая демонстрировала «склонность» к выздоровлению и частично восстановленные способности, стала проблемой как для медицинского персонала, так и для некоторых пациентов клиники. Ей не только позволили пообщаться с назойливым посетителем из органов, но и в срочном порядке выписали из клиники. В её медицинской карте были зафиксированы фразы: «положительная динамика в заболевании», «ремиссия» и «полное выздоровление».

-Скоро осень, – сказала Ксения, рассматривая тёмно-зелёную листву деревьев через стекло мягко покачивающегося автомобиля.

-Вам нравится осень, Ксения Павловна? – с улыбкой повернулся к ней сидящий впереди мужчина. Шрам на его лице делал улыбку неприятной, но его глаза смеялись, и это успокаивало.

Она смущённо отвернулась к окну и увидела идущих по тротуару женщину с девочкой, которые держались за руки. «Дочка!» – как она могла забыть об этом? Из её памяти стремительным потоком понеслись воспоминания, связанные с девочкой, которая играла с ней, по-детски смешно пела колыбельную уставшей на работе матери, кружилась с ней в праздничном новогоднем танце. Воспоминания, перемешанные с видениями в клинике, до конца не понятные, с неопознанными образами, где она с дочкой стоит в поле, держа её за тонкую руку, и провожает взглядом, несущийся по небу самолёт.

-Ксения Павловна! – её тряс за плечо спутник уже через открытую дверь остановившегося автомобиля. – С вами всё в порядке?

– Да, конечно, – мгновенно избавившись от навязчивых образов прошлого, она поёжилась от холодного не по-летнему воздуха, запахнула плащ на груди и взялась за протянутую сильную мужскую руку. – Так вспомнилось кое-что.

– Что-то серьёзное? – Он подставил ей свой локоть, указывая кивком головы на лестницу к зданию, возле которого курили и беседовали люди, преимущественно одетые в форму.

– Знаете…

– Иван Алексеевич…

– Да, Иван Алексеевич, простите – всё время забываю, – поднимаясь, она «прочла» для себя во взглядах и приветственных кивках положение своего спутника в этом здании – отношение к нему общей части офицеров, и непроизвольно крепче взялась за его локоть. – Воспоминания – очень важная часть нашей жизни, и, как сказала мне недавно доктор: «Они вернуться со временем, возможно, частично, но, возможно, не вернуться совсем…» – Она остановилась на секунду перед открытой перед ней дверью. – Сейчас часть вернулась ко мне после того, как я увидела случайных прохожих в окно вашего автомобиля, и знаете, я рада! Это даёт мне шансы пусть не на полное, но хотя бы частичное восстановление.

– И это здорово, Ксения Павловна! – Он помог ей по-джентльменски снять плащ в гардеробе, и она на мгновение вернулась к тактильным воспоминаниям, пришедших с ощущениями от его прикосновений, понимая, что это уже было с ней – именно этот человек когда-то помогал ей одеваться.

Она смущённо улыбнулась, опуская глаза.

– Непривычно? – По-своему истолковал её улыбку спутник, ведя по широкому, в строго коммунистическом стиле оформленному коридору.

– Я.. как… не от мира сего, да? – Она снова улыбнулась, неловко – ей казалось, все попадающиеся навстречу и отдающие честь офицеры задерживают надолго взгляды на ней, быстро забыв про её спутника.

– Вы для большей части служащих здесь человек новый, и, соответственно, к вам проявлен интерес, – Иван Алексеевич вёл Ксению бережно, держа за локоть одной рукой по лестницам, на ходу кивал, здороваясь, или отдавал по-военному честь встречающимся работникам. – Так всегда бывает с новичками. Побудьте в образе «белой вороны». Привыкнут они, и привыкнете вы. И, конечно же, чем быстрее вы приступите к работе, втянетесь в неё, тем быстрее станут незаметными подобные пока беспокоящие вас мелочи.

«Мелочи, детали – как часто из незначительных мелочей мы составляем необходимое целостное в нашей работе, будь то место преступления, портрет убийцы или показания подозреваемого… Будьте внимательны к мелочам, Ксения!» – Она наморщила лоб, осмысливая «выброшенный» памятью поток наставлений. – «Откуда это? Ладно, потом…»

– Товарищи офицеры! Знакомьтесь, Епифанцева Ксения Павловна! – В кабинете, куда привёл её Кочубей («Кочубей!» – внезапно память «вытолкнула» и фамилию её спутника – легендарного героя партизанской войны), присутствовали офицеры, которые поднялись из-за своих столов при их появлении. Двое склонившихся над бумагами выпрямились, застёгивая верхние пуговицы на воротничках формы. – Наш новый эксперт-консультант, в прошлом она лейтенант особого отдела НКВД, пока в звании не восстановлена, но это вопрос времени, и прошу относиться к ней со всем уважением… и не только как к женщине, но и как к человеку, сделавшему очень многое для нашего общего дела и принявшей основное участие в поимке опаснейших преступников… Это капитан Соловьев, старший лейтенант Абакин.

Ксения кивала, проглатывая подымающийся ком в горле. Незаметно для себя она взяла Кочубея за локоть, поочередно разглядывая знакомящихся с ней офицеров.

– Здравствуйте! Товарищ лейтенант…

– Здравия желаю!

– Добрый день! Ксения Павловна!

Ноты удивления и недоверия услышала она в нестройных приветствиях присутствующих офицеров. Их было пять. На столах троих разложены бумаги, папки. Двое отвлеклись от фотографий за одним совместным столом. Во взглядах в противовес голосам – интерес, где-то мимолетное восхищение, улыбки, ожидания…

Тревога, вызывающая страх, охладивший ей спину.

– Работайте, товарищи! – Кочубей повел Ксению к свободному столу, стоящему возле одинокой полки с папками и десятком книг. – Вот ваше рабочее место, Ксения Павловна… здесь немного не убрано, осталось после предыдущего хозяина.

Ноги Ксении налились свинцом, она едва передвигала ими, едва не повисая на локте ведущего её. Мысли помчались далеко обратно к прошлому. К человеку, склонившемуся над ней с острым ножом в полуосвещенном трясущемся на ходу вагоне. Ужас, исходящий от него самого, от его хладнокровных действий, окровавленных рук, парализующего шёпота и от расширенных зрачков, едва заметных в тусклом свете глаз, весь этот ужас сейчас сковал её.

Ужас и вернул её назад: к знакомству, к стоящим по стойке «смирно» офицерам, не ко всем, нет! К двоим, которые попав в поле её периферийного зрения, когда она проходила мимо, продолжая работать одновременно, склонились над ужасными фотографиями с человеческим трупами, с их останками… расчлененными телами. Даже к одному из офицеров… Его руки, она увидела на них кровь! Он стирал её, нервно торопясь… нет, не перебирал фотографии, а именно стирал остатки человеческой жизненной субстанции.

И именно исходящий от этого человека ужас подтолкнул её к следующим действиям. Кобура пистолета Кочубея находилась возле её руки. Одновременно с толчком плеча и «случайной» подсечкой его ног, выхватив ПМ из кобуры и на развороте снимая с предохранителя, посылая патрон в патронник, она открыла огонь по офицеру, уже разогнувшемуся и держащему снимки в руках. Валясь спиной на падающего Кочубея, Ксения разрядила всю обойму по укрывающемуся за столом от направленных в него выстрелов, «расплывающемуся» тёмным пятном силуэту.

*

Капли вечерней росы в бордовом зареве заката казались налипшими на листьях неизвестными, выросшими в диком лесу ягодами, бусинами из воспоминаний её детства в моменты обучения рукоделию матерью, или… нет – кровью… Кровь, которую она ещё недавно видела на смятой траве, после исчезновения одного из их товарищей.

– Красиво… – Произнес Егор, прерывая воспоминания поёжившейся от дрожи Марии, глядя на садящееся за горизонт солнце. – Если бы непонимание настоящего и происходящего здесь не мешало, можно было бы поддаться романтическим настроениям и даже набросать несколько красивых высокопарных строк

В воздухе разлилось многоголосое эхо птичьих криков, словно провожающих кроваво-алое светило. На мгновение хор насекомых затих, а затем с новой силой затрещал в вечернем воздухе.

– Может, рискнёшь? – Мария не отрываясь смотрела на профиль стоящего рядом мужчины, стараясь уловить едва заметный ритм его дыхания, словно пытаясь стать с ним одним целым.

– Нет… – Он не повернулся, лишь слегка наклонил голову в её сторону. – Я… – Егор замялся в поисках слов, – пробовал, но получается что-то «не внятно-отрывистое», ужасное и откровенно пугающее нормального человека.

– Чтобы избавиться от этого, – Мария, словно боясь разрушить призрачный образ любимого, нежно коснулась его плеча, – понадобится время, возможно, годы… Но вместе мы… – её голос задрожал от волнения.

– Вместе? – Егор улыбнулся этой внезапно возникшей целостности, поднял взгляд к солнцу, к его «остатку» – узкой светящейся полосе между темным лесом и не менее темным небом. – Знаешь… – начал он, но внезапно замолчал. У меня нет времени и я решил…

– Бежать? – Мария внезапно «выпалила» первое, что пришло ей в голову.

Егор смутился, сглотнул слюну, словно ком, тяжело проходящий через горло.

– Это так выглядит со стороны? – смутился он.

– Мне кажется, ты именно это хотел сделать сегодня, – Мария прислушалась к шорохам леса, который с самого детства казался ей живым существом. Она никогда никому не делилась этим, боясь быть высмеянной, ведь лидер молодежной ячейки коммунистической партии в первую очередь предан идеям, а не собственным абстрактным фантазиям – так, наверное, «завещал великий Ленин». – Но я, догнав тебя, предупредила твой поступок? – добавила она с легкой иронией.

– Знаешь… – Егор снова сглотнул, повернулся к ней, разглядывая её красивое худощавое лицо в прощальных сполохах заката. – А ты ведь отчасти права… – Он покачал головой, отвернулся и продолжил: – Точнее, полностью права… Я хотел бежать… – его голос дрогнул.

– Куда, Егор, куда? – Она обошла его, встала перед ним, глядя в его «пустые» глаза. – А главное – почему?

– Я боюсь… – прошептал он.

– Что? – Мария отпрянула от него, разглядывая уже с головы до ног как что-то неземное, не помещающееся в рамки её сознания. – Ты защитник Родины, прошедший всю войну, ужасную и кровавую войну! Ты герой-орденоносец! Не смеши меня, а! – Её голос надломился в крике.

– Я видел нашу смерть… – В глазах Егора отразился испуг, он отвел взгляд в сторону и быстро заговорил: – Понимаешь, время от времени я вижу видения… Я не знаю, откуда это… Но я видел смерть чётко – твою, мою и… ещё многих из нас, и поэтому… – его голос прервался.

Мария удивлённо, с недоверием смотрела на стоящего перед ней мужчину, ещё недавно идеализированного ею.

-… Я понимаю, в это трудно поверить, но это так… – Егор, взглянув ей в глаза, отвернулся, осознавая, что стоящая перед ним комсомолка вряд ли поверит ему. – Те военные подвиги, о которых ты упоминаешь, это тоже следствие этих видений… Я видел гибель товарищей по окопам, атакам и свою среди них… Я просто трусливо уходил в другую часть обороны или на другой фланг атаки, только после боя я узнавал, как погибли мои однополчане… Но ты же понимаешь… – Он снова заглянул ей в глаза, словно в поисках поддержки. – Мне бы никто не поверил… Я пытался… Но надо мной смеялись… И что еще страшнее – многие из тех, кто слышал мой рассказ, погибали… Выжившие сторонились меня. Это ещё одна причина, почему я прекратил делиться своими видениями… – его голос дрогнул.

– То есть… – Мария, не скрывая своего недоверия, снова произнесла первое, что пришло ей в голову: – Ты поэтому мне сейчас это рассказал? Я тебе так надоела?

– Зря я тебе рассказал… – Он отвернулся, разглядывая небо, отражающееся в водах бегущего рядом ручья, и предпринял ещё одну попытку: – Там, где я появлялся, солдаты не просто гибли от смертельных ранений, их буквально рвало в клочья, и… это стали замечать командиры, находя в этом связь со мной… Отправляли меня в самое пекло, стараясь избавится, или при первой же возможности переводили в другие подразделения… Я видел страх в их глазах и даже… в глазах политруков – политработников кто своим присутствием поддерживали дух солдат в тяжёлые дни войны, даже они…

– Да, Егор! – Мария резко схватила его за руку, почему-то холодную, как у мертвеца. – Это же всё суеверия… Пережиток прошлого… – Её слова прервал раздавшийся крик. Крик живого существа, возможно, человеческий, но настолько наполненный страданием, что был больше похож на умирающего в мучениях зверя. Лес затих после разнесшегося по его просторам ужасного эха.

– Где это? – Мария, задрожав от страха, прижалась к мужскому телу.

– Кажется, у источника… – неуверенно проговорил Егор, переходя на шёпот.

– А кто там сегодня?

– Измайловы… – Его голос дрогнул.

Крик повторился затяжным воем и прервался с замирающим хрипом. Затем донесся победоносный, триумфальный возглас и рык. Что-то между человеческим и животным. Размножаясь новым эхом, затих.

– Вадим? – Мария сжалась от страха.

– Не обязательно… Так могла кричать и женщина… – прошептал Егор.

– Валя… – Мария, отпрянув от Егора, встряхнула его безвольное тело, пытаясь заглянуть в глаза, проникнуть в его разум, «достучаться» до него. – Ты ещё можешь им помочь… Мне… себе в конце концов!

Блеснули его глаза во мраке – свет вышедшего из-за туч месяца отразился в них. Словно в ответ Марии донесся возбужденный звериный крик.

– Ты ещё не поняла? – Отрешенно усмехнулся Егор, отстраняясь от девушки. – Нам уже никто не поможет… Мы уже фактически умерли… – его голос угас.

Она оттолкнула его, взглянув с отвращением, как на слабое, бесхребетное существо, уже сдавшееся и не способное бороться. Неспособное защищать. Человек, чьи навыки, приобретенные в момент армейской подготовки и опыт, полученный во время войны, делали из него оружие, по крайней мере способное защищать. Человек, на которого она смотрела ещё пару недель назад с восхищением. Видела в нём героя. Своего героя! Такого же, как отец, её отец. Прошедший войну и не прогнувшийся под внутренними интригами тоталитарного режима.

– Не забудь поставить памятник самому себе, – отворачиваясь в сторону, Мария зло процедила сквозь зубы. – Как напоминание – «символ страха и трусости», оправданный суевериями… Жаль, некому будет прийти и плюнуть на твою могилу… – её слова затихли.

Безволие и слабость ошибочно возведённого в ранг «идеала» мужчины внезапно придали ей сил. Она побежала. Дорогу ей освещал месяц, кажущийся из-за слабой подсветки закатом тонким окровавленным серпом, которым жнецы вместо пшеницы срезали человеческие тела. Или это были режущие плоть жрецы древних народов в моменты кровавых обрядов жертвоприношений… – её мысли путались.

Её ноги утопали по колено во влажной траве. Ветки кустов больно хлестали по лицу, мешая бежать, она спотыкалась о «вылезшие» из почвы корни деревьев, но Мария бежала. Бежала навстречу вероятной смерти. Где-то слева визгливо пролаяла лисица, то ли защищаясь, то ли предупреждая её, но это никак не отразилось на движении бегущей девушки. Тяжело дыша, Мария неслась уже по густой, заросшей мелким кустарником просеке, возможно, бывшей тропе или даже дороге вековой давности.

До неё донесся еще один крик: пугающий, сдавленный, страшный. Крик дикого зверя. В ответ раздался молящий, с завыванием и резко прерванный. Так просит о пощаде человеческое существо, уже неспособное в словесной форме выразить отрицание и неприятие происходящего. И снова звериный, победоносный. Переходящий в хохот. Ужасный и однозначно нечеловеческий. Лес замер, слыша эту невидимую однозначную сцену.

Бегущая слышала, как бьётся её сердце, готовое вырваться из груди.

– Дура ты, Машка… – подбадривала она себя на ходу, – Напридумывала себе там чего-то… Мой мужчина. Герой… Трус!

Несколько раз она сбивалась с пути, но быстро находила дорогу снова.

Ей казалось, что она бежит не туда, и счёт времени потерян. Но внезапно она наткнулась на Вадима, не добегая до источника питьевой воды, расположенного в полукилометре от лагеря. Он стоял на четвереньках и кричал, точнее, открывал рот, не издавая нужного ему звука.

Его лицо было искажено в ужасной маске, глаза навыкате, невидящие никого вокруг. Даже в вечерних сумерках было видно, что его одежда, шея и часть лица испачканы кровью. По направлению его движения было понятно, что он «бежал» от родника, очень медленно, «на четырёх конечностях», куда угодно, лишь бы подальше от пережитого.

Мария не остановилась надолго возле него, понимая бесполезность этого действия. Тем более что она уже видела слабый электрический свет фонаря за деревьями возле родника и мелькающие в этом свете тени. Она сжимала в руке ребристую ручку охотничьего ножа, выставляя его остриём вперёд. Бегущая защищать, возможно, и убивать, бегущая умереть в бою за жизнь, свою и других.

Другие её сотоварищи по несчастью появились у источника раньше, лагерь был намного ближе, чем «последнее свидание» Марии с Егором. Женская часть пришедшей группы стояла с прижатыми к лицам руками, не сдерживая причитаний и плача. Мужчины, вооружённые ножами, кто топором, кто просто палками, слабо потряхивали своим оружием, но больше от страха, чем проявляя готовность к войне.

Мария остановилась за спинами пришедших к источнику на помощь.

– Что… что?! – Она едва справлялась со сбитым в беге дыханием.

Часть из группы людей, оглядываясь на Марию, молча расступилась. Кто-то протянул к ней навстречу факел, видимо, пытаясь разглядеть её, не признав по голосу. Но причиной этого могло быть и потрясение. Шок от кровавой инсталляции, которую увидела и Мария.

– Сука! – она обессиленно опустилась на колени в мокрую от росы и темную от крови траву.

В десяти метрах от неё на одной из веток мощного дерева висело тело, подвешенное за ноги. Плоть, разрезанная на полосы вперемешку с частями одежды, свисала «тряпками» с окровавленного и освежеванного на половину, белеющего костьми тела. Лица Вали Измайловой не было видно из-за внутренностей и лоскутов плоти, срезанных с груди и живота, висящих между её окровавленных рук, покачивающихся вместе с истерзанным телом на ветру.

– Вадим! – Чей-то мужской голос дрогнул среди женских вздохов и всхлипываний.

– Он там. – Мария, мотнув назад головой, впервые вздохнула полной грудью и добавила на выдохе: – Жив, но. – Снова глубокий вдох и выдох: – Он скажет не больше, чем его жена.

– Он был не один. – Раздалось в наступившей тишине. Все повернулись туда, откуда прибежала Мария. Егор, в свете фонаря и факелов, стоя на тропе, выстругивал из сломанной ветки дерева что-то в виде рыцарской булавы в уменьшенном варианте.

– … Слишком быстро они разделали тело, и они разумные и, скорее всего, хорошие охотники. Мы этого не знали.

– Героическое возвращение. … Преждевременно усопшего. – прошептала едва слышно Мария, подымаясь и отмечая возродившийся живой блеск в глазах Егора.

Который продолжал, осматривая место кровавой трагедии:

– … Ранее мы видели только кровь на месте пропажи наших товарищей. – Егор, привлекая к себе всеобщее внимание, подошел к висящему изуродованному телу, понюхал его, вызывая ропот замерших товарищей, потрогал узел на ногах жертвы. – Теперь можно сделать дополнительный вывод: выжить нам будет еще труднее.

– Но это и не всем необходимо. … – Усмехнулась Мария, вызывая непонимание на лицах стоящих вокруг. – И все-таки они торопились или испугались приближения толпы.

– Вряд ли. … – Егор раздвинул выструганным наполовину «орудием войны» окровавленную примятую траву, тропой уходящую в гущу темного неосвещенного леса. – Кого или чего им бояться? Разве кто-то бросился за ними вслед? Догнал, вступил в борьбу? Они, скорее всего, демонстрируют своё превосходство: силу и полную, абсолютную безнаказанность. …

Мария со скепсисом смотрела на перерождение «ее героя».

Егор осмотрел выставленные им лично ловушки из заточенных кольев с хитрым переплетением веревок на подходе к источнику воды. Они не сработали. Ни те, которые должны были сработать по замыслу «охотника» механически, ни те, которые должны прийти в движение при участии четы Измайловых. Висящий «колокол тревоги» из старого чугунного котелка, качаясь на ветре, промолчал, нетронутый жертвами нападения.

– То есть. – Дрожащий женский голос нарушил тишину. – Они еще и психологи?

– Скорее всего… На сколько возможно стать ими в условиях жизни на отрезанном от материка острове, выживая в дикой природе. – Петров снова повернулся к телу жертвы, сковавшему своим видом большую часть тел людей, стоящих на поляне, дернул за конец веревки, узел легко развязался, и масса из плоти, костей и окровавленных тряпок, вызывая ропот ужаса и возобновляя женский плач, упала на землю в темную кровь и человеческие внутренности. – И, судя по узлу, вероятно, среди них есть моряки.

– И людоеды. … – Самый старший из группы, преподаватель института международных отношений товарищ Савицкий привлек к себе внимание и без его слов находящихся в ужасе людей. – А что… вы все на меня так смотрите? Никто же не будет отрицать, что одна треть части тела. … Валентины. … Ивановны отсутствует? Не думаю, что это взято для каких-то анатомических исследований. Или как трофеи в доказательство своего триумфа вождю дикого племени. …

Замершие мужчины и женщины молча с ненавистью смотрели на говорящего, так, словно тот принимал участие в кровавом нападении и филировании жертвы.

– А он прав. – Егор взглянул на Марию, словно ища реакцию в ответ на собственное возвращение. – И людоеды! Не думаю тоже, что они накормят. … этим мясом своих голодных домашних животных, жалобно блеющих в хлева́х. ....

Лагерь представлял собой старые деревянные постройки начала века, несколько раз обновляемые кем-то с десяток другой лет назад. Трудно было определить, что представляло из себя поселение в прошлом из двух подобий жилых казарм, пары сараев, довольно большого разделочного цеха с крюками и цепями и даже несколько отдаленной покосившейся церквушки с полуистлевшими крестами на погосте. Радовало одно: имелись вполне пригодные строения для проживания с крышей над головой и рабочими печами, благо дров в округе хватало. С инструментом, брошенным тут же в цеху, тоже не было проблем. Топоры, разделочные ножи, вилы – всё было под рукой. Дизельный генератор давал возможность частично освещать жилые постройки. Сарай, набитый чуть подплесневелым овсом, и родник как основной источник питьевой воды в шаговой доступности. Колодец на территории лагеря требовал чистки. Топливо для генератора в бочках находилось на берегу.

Полуразвалившийся морской причал неподалеку от заброшенного поселения с половиной дюжины прогнивших деревянных лодок на берегу и севший на мель баркас с едва заметной надписью: «Сокол – 023», над которым уже несколько недель трудился не покладая рук инженер-механик автомобильного завода Деев Николай. Он уверял, что «Сокол» скоро буквально взлетит и развезет их по домам, к семьям и к выполнению планов, установленных партией. Ведь их-то никто не отменял!

Скепсис, вызываемый его заявлениями, прочно осел в головах остальных потерпевших кораблекрушение. Но они приходили к причалу по вечерам, рассаживались группой и смотрели на море в свете заката, слушая неизменную возню где-то внутри баркаса инженера и его постоянно меняющихся помощников. Они редко появлялись с грязными измазанными лицами снаружи. Не зря же до этого все воодушевлённые обещаниями и потенциалом Деева поочередно трудились, подкапывая судно в отливы, и победоносно кричали, сняв его с мели в один из приливов. Мат, крики, а иногда и радостные возгласы сопровождали восстановительные судовые работы в сложных условиях.

В свете уходящего солнца это походило на кадры кинофильма. Или на театральную сцену со своими актерами и декорациями.

После пропажи нескольких товарищей по несчастью «островитяне» уже со страхом, плотно застрявшим в их сердцах, приходили, тревожно озираясь по сторонам и держась группой, с надеждой во взглядах на покачивающийся на волнах баркас.

Первой пропала студентка медицинского института Катя, которая при помощи простых подручных средств и аптечки из спасательной шлюпки привела в относительно нормальное физическое состояние большую часть потерпевших крушение, спасая их от заболеваний, связанных с переохлаждением в холодной воде. И воспалением ран, полученных от травм при крушении теплохода.

Переполненная спасательная шлюпка налетела на подводный камень, раскидав команду моряков и терпящих бедствие пассажиров на десятки метров вокруг и на расстоянии полусотни метров от берега. Надо отдать должное морякам – они до последнего вздоха спасали гражданских. И основная часть моряков утонула в борьбе за их жизни.

Остался в живых только один матрос, с воспалением легких после переохлаждения выхаживаемый Катей, в бреду неоднократно называющий её и мамой, и Любой. Он спас не только нескольких из гражданских, неспособных плыть, именно он привязал аптечку к обломкам шлюпки и тем самым «дотянул» до берега так необходимые всем лекарства.

Безымянный матрос пошел на поправку. Но внезапно пропала Катя. Пропала, возвращаясь после вечернего посещения барака с больными в жилой, где расположилась основная масса их здоровых товарищей. Пропала тихо, без крика и вообще какого-либо шума. Только ее сумка с медицинскими принадлежностями осталась «не нужной» лежать возле тропы, ведущей от подсобной постройки к колодцу. Следы крови на траве и волочения тела подтверждали насильственный характер исчезновения медсестры. Поисковые мероприятия хотя бы тела пропавшей ни к чему не привели. С учетом местности, густого и дикого окружающего лагерь леса, пропажу студентки, спасшей большую часть своих товарищей, списали на нападение диких зверей.

Больные и раненые были переведены в жилой барак. Кроме «тяжелого» моряка, требующего отдельного ухода, которым теперь занимались поочередно женщины. Причиной его оставления в нежилом бараке с полуразрушенными комнатами стали, несмотря на улучшение состояния, его громкие крики в бреду по ночам, которые мешали остальным. Ну и общий барак разделялся между мужчинами и женщинами во всю длину лишь занавеской. Решили, что больному нужно отдельное помещение.

По ночам стали дежурить мужчины по периметру территории, сменяя друг друга. Но и этого оказалось недостаточно – моряк, герой их катастрофы, исчез среди ночи бесследно. Дежурящий в ту ночь Федор Барковский, шахтёр по профессии, не смог дать вразумительного ответа по поводу пропажи больного, несмотря на то, что пост Барковского был расположен возле окна комнаты, где находился моряк. Сам ответ читался на лице Федора – в виде отпечатка крепкого и спокойного сна. Самостоятельный уход куда-либо моряка отрицался ухаживающими за ним женщинами в виду слабости состояния больного. Следов крови, как в первом случае, при тщательном утреннем осмотре места пропажи и окрестностей лагеря обнаружено не было. Но и дикие звери вряд ли вошли в барак, а если даже так, то, не тронув стоящего на часах шахтёра?

Странные, трагичные судьбы людей, проявивших настойчивость и героизм в спасении других. Медсестра. Моряк.

Во избежание пропажи еще кого-то из спасшихся, а это ни много ни мало пятнадцать человек, из которых семь представительниц слабого пола, было принято всеобщее решение – дежурить по четыре человека и сменами по три часа. Сигналом тревоги и призыву к всеобщему подъему стали бы стуки по металлическим предметам, развешанным по углам и сторонам периметра территории лагеря. Днём строго-настрого запрещалось передвигаться поодиночке, особенно к роднику за водой и на море. Помимо работающих над восстановлением «Сокола» на берегу были разложены костры для подачи сигнала вероятному проходящему мимо судну. Но надежды на это быстро «таяли» – горизонт даже в дни хорошей видимости оставался «безжизненным».

Звуков тревоги никто не услышал пропажи дежурившей в ночь спортсменки, альпинистки и, конечно, комсомолки, покорившей несколько значимых высот за свои неполные двадцать пять лет – Светланы Озеровой. Объясняла она свою способность бодрствовать в это время суток неоднократными ночевками в походах, в подножьях гор в моменты переходов через ущелья и перевалы. Где ей также приходилось дежурить по ночам. Свету любили – она была неутомимой оптимисткой и душой «коллектива». Ее вероятные следы крови и волочения тела травмировали оставшихся в живых больше, чем две предыдущие пропажи.

Бывший военный Егор Петров, не выделяющийся особо из общей массы спасшихся до пропажи альпинистки, возглавил организацию обороны лагеря, укрепляя постройки и подходы к ним, устанавливая капканы и «сигнальные ловушки», выдвигая посты вечерних дежурств на более отдаленные от лагеря позиции. Соответственно увеличивая количество дежурящих и назначая проверяющих постов. Жизнь лагеря разбилась на дневную и ночную. В военно-походном режиме.

Не всеми и не все стратегически-оборонительные действия Петрова были восприняты «на ура». Многие решения критиковались, но потенциал Петрова и его военный опыт внушали надежду на спасение жизней больше, чем скептический настрой отдельных личностей и разложенные костры для проходящих мимо кораблей.

Теплоход «Заря» был далек от понятия круизный лайнер, но имел вполне приличные каюты для пассажиров, палубу со сценой и рестораном с танцевальной площадкой. Которые использовались для проведения викторин и спортивных конкурсов. Теплоход регулярно перевозил отдыхающих, получивших путевки от комсомольских и партийных организаций в качестве тех или иных поощрений – лиц, заслуживающих наград от руководящих органов различных городов страны.

Слаженная команда, ходившая по одному и тому же морскому пути уже несколько лет, не могла сбиться с курса и проходила маршрут, что называется, с «закрытыми глазами». Ошибки со стороны моряков быть не могло. Туман, окутавший лайнер после штормового волнения, заставил дрейфовать судно и его пассажиров несколько дней. С чем столкнулся теплоход под утро четвертой ночи дрейфа в момент относительной видимости с началом своего движения, остается загадкой. Пробоина ниже ватерлинии обрекла корабль на гибель. Капитан приказал спустить спасательные шлюпки на воду. Больше чем семьдесят человек погрузились в шлюпки: испуганные, наполовину одетые пассажиры и, согласно уставу, действующие четко моряки.

Капитана после последнего его распоряжения в сложившейся

экстренной ситуации больше никто не видел. Эвакуацией судна командовал старший помощник. Новые волнения на море раскидали лодки возле группы островов, расположенных в более чем трёх сотнях миль от ближайшего материка. Что стало с остальными пассажирами и членами экипажа «Зари», спасшимися и населившими один из островов, оставалось только предполагать…

*

– Зачем ты вернулся? – Мария смотрела в глаза Егора, пытаясь найти в них ответ на свой вопрос. – Ты ж всё равно уже умер, таскать за собой везде бесполезный говорящий труп – тяжелая ноша для оставшихся в живых, хоть и преданных стране и идеалам партии товарищей. – Она посмотрела на группу людей, пытающихся успокоить и завести Вадима Измайлова в барак, кричащего, воющего и вырывающегося из их рук. – Тем более у них сейчас своих забот хватает.

– Причин на самом деле несколько. – Петров, плотно сжав губы, тоже взглянул в сторону невменяемого Вадима. – Ну, во-первых, я ответственный за то, что здесь произошло в эту ночь.

– А-а-а-а… провальная линия обороны. – Мария, подкрепив высказывание нотами сарказма, с пониманием кивнула. – А какие еще, если не секрет? Подожди! Уж не стратегический ли план – изобразить собственную пропажу, затем прийти со стороны леса и наблюдать оттуда за лагерем и его непрошеными «гостями»? Но тогда тебе был бы нужен сообщник. – Девушка вздохнула с сожалением. – Но тыне взял меня на его роль.

– Ты не поверишь, но после того как ты ушла, я двинулся в противоположную сторону, и не пройдя и десятка метров, я увидел людей. И одного из них я даже узнал.

Мария сделала шаг в сторону, плечом упираясь в стенку барака и вглядываясь в отрешенный взгляд Егора.

– … Это-то и заставило меня вернуться.

– И кто же… это был?

– Наша спасительница – студентка медицинского. … – Тень страха мелькнула в глазах говорящего.

– Что?! – Теперь она точно понимала, что вид крови и изуродованного тела повлияли на рассудок героически держащегося до этого момента мужчины, по крайне мере публично. Возможно, вернув его к ужасным сценам войны.

– … И более того: не было видимых подтверждений, что к ней применялось какое-либо насилие. … Понимаешь? – В глазах Егора появилась теперь одержимость, пугающая Марию и заставляющая отступить от него еще на шаг и уже назад. – Она шла с ними добровольно.

*

– Тише, тише. … Ксения Павловна. – Крепкие руки обхватили её тело сзади, кто-то, с трудом разжимая пальцы, вытащил пистолет из её трясущихся рук.

– Спокойно.

Как успокоиться? Сердце бешено стучит в висках, дыхание прерывисто, кабинет и все находящиеся в нём вместе с мебелью прыгают в глазах. Но она видит, как человека, в которого стреляла, поднимают из-за стола, за которым он спрятался, и, взяв под руки, выводят из кабинета.

«Живой. … Я не попала?!»

Только теперь вырывается из неё крик. Рёв. Так ревёт потерявшая детёныша медведица. Протяжным долгим. Протяжным долгим стоном после потери самого дорого на земле.

Резко замолчавшая и уже не способная продолжать, Ксения, сжавшаяся, обессилившая, тихо плачет со всхлипом.

Ей помогают подняться и сесть на стул, в нос противно бьет

запах нашатырного спирта. Затем ее заставляют пить жгучую жидкость, от которой внутри становится горячо и по всему телу катится волна расслабляющего тепла… Она успокаивается в повторяющихся редких всхлипываниях.

– Может быть ещё? – Лицо Кочубея оказалось рядом, его глаз

дернулся в тике, хотя, может, это всё ещё прыгала «картинка» ее визуального

восприятия.

– Нет… Спасибо, достаточно… – Ксения, сев ровнее, стыдливо одёрнула задравшуюся на коленях юбку. Поправила волосы. Вытерла мокрые глаза чужим носовым платком, неизвестно откуда взявшимся в ее руке.

– Выйди, сержант! Давай всё потом… – Кочубей крикнул

мявшемуся в дверях молодому парню в новой нескладно сидящей на нем форме, и добавил, поймав направление взгляда Ксении, заметив, как она поджимает ноги, убирая их под стул, – Игорь, давай и ты сходи, займись там чем-нибудь… Дело по Федоровой, что ли, доведи до ума, подшей....

Вышел и смущающий Ксению офицер, оставляя их одних. Кочубей открыл окно шире, за которым уныло свисали листья дуба, рано, не по сезону, желтеющие красивым орнаментом.

– Извините, Ксения Павловна, за этот жёсткий и, возможно, глупый эксперимент, но… – Кочубей поставил перед ней кружку с дымящимся чаем, блюдце с нарезанным лимоном, вазочку с конфетами и печеньем, – но это было необходимо…

– Кто он, Иван?.. – Она, справляясь окончательно с дыханьем, потрогала печенье, затем конфету, словно сладости были ненастоящие.

– Алексеевич, – напомнил ей Кочубей, – да Вы ешьте, не стесняйтесь, и лимон кладите, вам это сейчас необходимо… Вон бледная какая…

И он накапал из красивой бутылки в ее чай коричневой жидкости.

– Пейте, полезнее любого лекарства будет…

Чай не обжог, словно подготовленный ждал момента потребления

человеческим организмом. Вторая волна тепла и спокойствия пробежала по телу

Ксении. Она вздохнула глубоко, и появилось желание закрыть глаза и насладиться

этим моментом. Но голос собеседника подавил это желание.

– Он, Ксения Павловна, подозреваемый в нескольких страшных преступлениях, – красивые руки Кочубея, лежащие на столе перед ним, сложенные в замок, «играли» пальцами, сжимаясь и разжимаясь, – не признающий вины, четко выстроивший свои показания в защиту, и нехватка доказательств по его делу… Вынудили нас…

– Издеваться над больной и неоднократно пережившей насилие женщиной? – Ксения подавила смешок, вырвавшийся из нее непроизвольно вместе со «спавшим» внутри после стресса остаточным спазмом. – Хороши же методы вашей работы, товарищ…

– Майор…

– Товарищ майор. – Она закусила печеньем накатившую на неё волну тоски и одиночества потерянной маленькой девочки в огромном и ужасном мире. – А я как… часть этой пафосной постановки… и сыгравшая свою роль, сейчас отправлюсь обратно в клинику…, да?

– Нет. – Прокашлялся Кочубей, – Подозреваемый, кстати, сейчас даёт показания, если вам это интересно… – Он звучно, со свистом вздохнул глубоко и выдохнул, – А это потрясение, испытанное вами, также было необходимо с медицинской точки зрения… Сказать больше, эксперимент направлен больше на проверку вашей стресс-устойчивости в экстренной ситуации, профпригодности, если хотите… Он встал, потирая руки, – маниакальной интуиции, что ли… Ну конечно, с позиции охотника за лицами с патологий, – Кочубей, словно стыдясь чего-то, спрятал руки, прокашлялся и, достав из ящика стола папиросы, положил перед ней, – не хотите?

Ксения вспомнила голову кружащие ощущения от пагубной привычки, улыбнулась самой зависимости от табака в прошлом. Она реально почувствовала горечь его вкуса. И рука сама потянулась к пачке.

– Нет, спасибо… – Ее ответ противоречил желаниям, и она, вытащив папиросу из пачки, размяв пальцами привычными движениями, понюхав табак, вспомнила свою первую папиросу в первые панические дни войны. – Воздержусь, слишком много всего навалилось в один день. Так что будет со мной, Иван…Алексеевич?

– Вы, Ксения Павловна, как я и сказал ранее, будете восстановлены в звании, – Кочубей рассматривал ее с интересом: сбившиеся и толком не уложенные волосы, светящиеся после стресса жизнью глаза, бледную кожу, не тронутую загаром за долгие годы, проведенные в клинике, – займетесь работой в особом отделе МВД, пока в роли консультанта, ну а там посмотрим…

– То есть… никого не смутит, что проведшая долгое время в сумасшедшем доме женщина, – она улыбнулась прыгнувшему и раскачавшему ветку дуба воробью в открытом окне, – займётся сложной работой на должности, где ответственность за ее действия равносильна ответственности за человеческие жизни?

– Для сумасшедшей, Ксения Павловна…– Кочубей закурил сам и, судя по реакции, делал это крайне редко, отошёл к окну вспугивая начавшего чирикать воробья, – слишком ясно выражаете свои мысли и строите предложения, как будто и не было этого долгого и тяжелого медикаментозного лечения от психического недуга. А о вашей реакции в экстремальной ситуации я вообще промолчу….

– А может… и не было никакого недуга? – Ксения, не выдержав, долго чиркая спичкой, прикурила папиросу, затянулась глубоко, закрывая глаза, выдохнула: – Может, была насильственная моральная пытка, официально разрешённая, такое, знаете, медленное осознанное убийство, и всё из-за…

– Достаточно, Ксения Павловна! – громко ступая, Кочубей перебил ее, заставляя вздрогнув открыть глаза, со злостью затушил свой окурок в пепельнице. – Давайте не будем усложнять и без того сложную ситуацию с вашим делом, вашим диагнозом и вашим же положением в советском гражданском обществе. Вам представилась возможность реабилитации с приношением пользы стране, которая… готова закрыть глаза на многое…

– Закрыть глаза? – Ксения рассмеялась и, оттолкнув от себя со злостью вазочку со сладостями, словно это было неприемлемое ею предложение родной страны, – закрыть глаза на мое содержание в клинике в условиях, схожих с тюремными, закрыть глаза на издевательства?.. закрыть глаза…

Она, распаляясь в гневе, подбирая нужные слова, задыхалась.

Кочубей неожиданно быстро оказался возле стола напротив нее, склонился, заставляя ее замереть.

– Скажите просто: вы согласны помочь!? – Он смотрел, не мигая, в ее глаза, и Ксении стало страшно, сердце заколотилось громко, ком, перекрывающий свободное дыхание, подкатил к горлу, полость рта высохла. – Если нет, можете убираться восвояси, но не думаю, что терапия клиники принесет вам пользу, там вы обречены на «продолжительное тихое насилие и официально разрешенную пытку», о которой вы здесь недавно говорили…

– Я… – Ксения, отодвигаясь, замотала головой, глазами ища спасительный предмет для концентрации внимания на нем, но не находила его на столе, – я согласна, конечно же… согласна… я…

Посуда с чайными принадлежностями и лаковое покрытие стола всколыхнулись волной перед глазами, поплыли, тень Кочубея приблизилась к ней, пугая ее, – тень палача с окровавленными руками, одна из которых потянулась к ее шее, вторая достала нож, разделочный мясной нож… Ксения бросилась в сторону, ослабевая и падая со стула.

Она сама не поняла, как оказалась в его объятиях, сидя сбоку от него. Красивые руки обнимали ее. Не окровавленные руки тени или убийцы. Он качал ее как ребенка. Приговаривая:

– Успокойтесь, успокойтесь… дорогая Ксения… – он говорил по-отечески, но куда-то в сторону, словно и не ей вовсе, – все пройдёт, пройдут ваши страхи и виде́ния, всё будет хорошо, вы крепкая, вы справитесь, иначе…вы бы давно уже погибли.

*

Следующим для нее испытанием и потрясением была работа с обвиняемым в насилии над девочкой-подростком и последующим ее удушением. Фотографии тела девочки вызывали слезы на лице Ксении, с которыми она едва справлялась. Офицеры с пониманием оставили новую сотрудницу одну в кабинете наедине с папкой и страшным описанием результата насильственных действий преступника.

Она выкурила пачку папирос в момент ознакомления с материалами дела и с тяжелым ощущением на сердце, но полная решимости поехала в следственный изолятор. Ей не терпелось увидеть того, кто сотворил подобное.

Перед ней сидел забитый физически, морально и, вероятно, сложившимися в его жизни обстоятельствами человек. Визуально – старик, хотя из материалов дела следует, что реальный возраст его всего тридцать четыре года. Худой, небритый, с кровоподтеками и гематомами на лице и шее. И страхом в глазах.

– Я следователь по вашему делу, Ксения Павловна Епифанцева… – Она рассматривала с недоверием человеческое существо, совершившее не человеческие деяния, на которые способны разве что только фашисты, – вы намерены говорить, тов… Трофимов!?

Она закурила и подтолкнула пачку папирос к заключенному. Посмотрела на заплесневелую решетку камеры, на серые шероховатые с грязными подтеками и частично исписанные стены… И перевела взгляд на насильника.

– А зачем? – Взгляд побитой собаки с оттенком удивления скользнул по лицу Ксении. – Я же уже всё сказал… Подписал и готов понести наказание в содеянном. – Трофимов закурил, закашлявшись, пачкая кровью мундштук папиросы, – Я ожидаю суда… Его решения. И последующей казни. Что вам от меня еще нужно? Завещания моего мозга медицине… для исследований? – Трофимов горько усмехнулся.

– Ну, в текущем положении ваше согласие на это необязательно. Я хочу знать причины… – Ксения посмотрела на ползущий под потолком сизый дым, – а они, как вы понимаете, должны быть для совершения подобного. Тем более у семейного человека, преподающего в старших классах школы, состоящего в партии и работающего в технических кружках с детьми… Что вас подтолкнуло к подобному?

– Бесы…

– Бесы? – Ксения, удивившись, наклонила голову на бок, взглянув по-новому на сидящего перед ней.

– Да они…

– Странно слышать это от вас – партийца, в наше пропитанное атеизмом время… – Ксения, закашлявшись от дыма, наморщила нос, – не существование бога прививается нам уже с самых ранних лет, начиная с организации ленинского октября. Отрицание. Тотальная вера в идеалы партии и коммунистического строя более реалистичны и на практике доказывают, что вера в вождей партии гораздо сильнее, чем вера в эфемерные существа. Победа в Великой Отечественной войне тому яркое подтверждение…

– Интересно… – Заключенный, поёжившись от холода или услышанного им, поднял свободной от наручников рукой воротник мятого, цветом в тон стен пиджака, – а вы не слышали о приказе товарища Сталина о крестном воздушном ходе, когда на бортах военных самолетов с иконой Казанской Божьей Матери производился облет территорий фронта?.. Оказавшийся чудотворным – наследующий день в условиях пониженной видимости войска Красной армии перешли в контрнаступление и …

– Факт, не имеющий подтверждений, – но, перебивая говорящего, Ксения задумалась – она вдруг увидела в сизом тумане папиросного дыма тень сидящего перед ней заключенного, стоящего на коленях и молящегося, поднимающего бережно тело на руках, несущего его; ей показалось – донёсся шёпот просящего бога о спасении детской души и помиловании совершившего это страшное деяние, она встряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения, и добавила: – основанный на мифических слухах…

– И тем не менее… – Трофимов удивлённо проследил за взглядом следователя, направленным в угол, – резкое похолодание помогло армии, и.. враг отступил.

– Скажите… – Ксения поднялась и вошла в туман дыма, словно хотела тактильно ощутить чьё-то постороннее присутствие в камере, – вы в первых показаниях придерживались того, что, обнаружив тело, сразу сообщили в милицию о страшной находке. – Ксения обернулась к заключенному, разогнав папиросный туман, и увидела обычную тень Трофимова, отброшенную от тусклой лампочки замазанного наполовину краской фонаря камеры, – Но между вашим выходом из клуба и обращением в милицию разница в полтора часа, тогда как от клуба и местонахождения тела девочки расстояние не более пятисот метров, а ближайший телефон-автомат так вообще в десяти метрах от места … происшествия. Где выбыли всё это время?

– Я молился… – Спокойно ответил заключенный. В момент этих, просто сказанных слов, его первоначальный страх отсутствовал в глазах.

– Вот как?.. – Ксения села напротив Трофимова, посмотрела на его уставшее от жизни или мук заключения лицо, – то есть, по вашей версии – мольба, обращённая к… богу, здесь сыграла с вами злую шутку. Вы понимаете, что эта временная задержка и является основным поводом для вашего обвинения в насильственных действиях и убийстве?

– Иногда мольба во имя прощения и спасения чьей-то души … – он нервно дёрнул головой и посмотрел в окно через решётку на недоступное для него теперь небо свободы, – приносит страдания просящему за других …

– То есть … – Ксения закрыла папку с делом перед ней сидящего насильника, – даже если это прощение настоящего убийцы, и страдания просящего за него равны суровому наказанию за содеянное преступником?

– На всё воля Божья… – Заключенный снова взглянул в окно на небо и перекрестился, словно именно для этого оставленной свободной от наручников рукой, – значит, это мне за грехи …

– Да это просто немыслимо, – Ксения сложила руки на груди, рассматривая сидящую перед ней жертву системы и собственной фанатичной веры, – вас расстреляют, понимаете, и очернят ваше имя?! Во имя чего? Во имя господа бога вашего?! Ваших детей и вашу семью будут презирать. Это клеймо на всю их жизнь. О них-то хоть подумайте! Если уж на самого себя во имя несуществующих идеалов наплевали....

– Они справятся, – Обвиняемый как-то легко и радостно улыбнулся ей в ответ, – они сильные … А Он, – Заключенный указал кивком головы в сторону окна, неба и предполагаемого бога, – Он разберётся и расставит в дальнейшем всё по своим местам …

Теперь он с уверенностью смотрел ей в глаза. Полное отсутствие страха перед грядущим. Ксения резко и шумно поднялась и, подойдя к двери, звонком вызвала солдата охраны.

– Вы вот тоже сильная, и вы справились, – снова улыбнулся ей Трофимов, пряча не скованной наручниками рукой оставленные ею на столе папиросы в кармане одежды, – хотя вам очень много еще предстоит …

– Я, Трофимов, даю вам три дня, чтобы подумать и изменить показания! – Она даже не повернулась к нему, чтобы не встретиться с его полным уверенности взглядом.

– В этом нет необходимости …

– Идиотизм, основанный на фанатизме и идолопоклонничестве! – Процедив сквозь зубы, Ксения, едва не сбив выводного, поспешила на свежий воздух по мрачным и отвратно пахнущим коридорам изолятора.

Она нашла Кочубея в столовой.

– Товарищ майор, Иван Алексеевич! – Она буквально свалилась на стул напротив протирающего столовые приборы своего непосредственного начальника, – Этот Трофимов, он ведь ни в чем не виноват … Это очевидно! И где его признание?! В деле его нет. Это что, очередная ваша проверка?!

– Ксения Павловна, дайте спокойно поесть … – Кочубей оглянулся, отвечая улыбкой на направленные к ним взгляды коллег и сослуживцев по управлению. – Давайте поговорим о работе позже …

– О каком спокойствии может идти речь? – Ксения перешла на шепот, – его расстреляют по решению суда и.., по милости системы, тире – вашей милости, а он ни в чем не виноват! – Ксения под строгим взглядом начальника закусила фалангу указательного пальца своей руки.

– Я знаю …

– Как?! – Ксения, замерев, ошарашенно смотрела на майора, спокойно отделяющего ножом и вилкой кожу курицы от мяса.

– Так … – Кочубей, театрально отрезав небольшой кусочек мяса, положил его в рот, – он … – прожевав, майор выразительно взглянул на свою коллегу, – собственноручно написал чистосердечное признание. Что я могу сделать в подобной ситуации? Бумагу с признанием передали работники изолятора следователю, ведущему дело. Вы работаете с ним в качестве консультанта и на результат влиять не можете. Но ваше компетентное мнение …

– Вы так же демонстративно, как едите этот кусок птицы, – Ксения, оглядев до этого укушенный палец, зашептала снова, со стороны выглядя шипящей змеей перед броском на своего врага, – отправите в жернова судебной системы и затем на смертную казнь невинного человека … вас ничего здесь не смущает?

– Ни капли … – Её начальник лишь для ответа прерывал пережевывание пищи.

*

На рассвете лагерь проснулся от тревожного боя. Мужчины, вскочив с деревянных настилов, схватили свое нехитрое оружие и выбежали из слабо освещенного помещения барака. Женщины, пробудившись от сна, в испуге смотрели на сборы мужчин и на испуганные лица друг друга.

– Кто-то снова пропал? – спросила Елизавета Никишина, натягивая шерстяную шапку на уши, словно пытаясь отгородиться от звуков тревоги.

– Или того хуже – убили? – Агнесса Францевна, со спокойствием рассматривая платок, пыталась понять, как лучше его надеть.

– Неизвестно, что лучше в нашем случае, – Мария, встав на колени на своей кровати, пыталась рассмотреть происходящее на улице сквозь стекло окна, но видела лишь мелькающие тени мужчин в свете факелов.

– Почему? – спросила бурятка Баяма, глядя на всех своими черными глазами.

– Наверное, лучше просто умереть легко, а главное – быстро, чем испытать на себе то, что пережили Измайловы. И опять же, – Мария махнула рукой, – неизвестно, что хуже: быть главной жертвой или наблюдать за её мучениями. Слышали, как он кричал ночью?

– Ага.

– Ужас!

– Я потом долго ещё не могла уснуть, – плаксиво протянул кто-то из женщин.

Все посмотрели в окно, где была видна стенка другого барака, за которой предположительно находился Измайлов.

Тоня Баулина, москвичка, привела волосы в порядок и приняла от Баямы кружку с водой.

– Вы видели даты на крестах на кладбище возле церкви? – спросила она.

– Нет, – ответили представительницы слабого пола.

– А что там? – Агнесса Францевна затянула платок на затылке, принимая образ колхозницы-передовицы.

– Там всё непонятно, – Тоня отвлеклась на крик ругани снаружи и продолжила, понижая голос: – Или есть дата рождения на остатке креста, но из-за повреждения его древесины отсутствует число смерти, или, наоборот, нет даты рождения, а день смерти человека прописан чётко. Или ещё… сохранившиеся надписи гласят, – она обвела взглядом весь притихший и слушающий её женский коллектив, – например, похоронен комсомолец… такой-то-такой, а дата смерти 1896, что противоречит логике. И наоборот – офицер царского полка, павший смертью храбрых здесь, на острове (!), захоронен в 1930 году, в момент расцвета социалистической республики, каково это?

– Ересь какая-то! – фыркнула Агнесса Францевна, отказываясь от протянутой ей кружки воды. – И вы почему туда ходите? Когда всем строго-настрого в приказном порядке?

– Это было ещё до… – покраснела Баулина под пристальным взглядом более старшей женщины и добавила, понимая, что ей не верят: – И в дневное время, – взглянула на бурятку, – манит туда как-то.

– А ты… – Мария, отвернувшись от окна, посмотрела на Тоню, внимательно рассматривая её, – внутрь церкви заходила?

Ответить открывшей было рот москвичке не дал вбежавший Петров. Подбежав к ведру с водой и кружкой, он принялся жадно пить воду.

– Ну! – почти стройным хором крикнули на него женщины.

– Пропали Деев и Веткин, – он глотнул еще раз и выдохнул: – вместе с баркасом.

Женщины одновременно повернули головы и посмотрели на пустые места, где обычно спали озвученные Петровым товарищи. В суматохе сборов и тревоге никто и не заметил их отсутствия.

– Пропали… – улыбнулась Агнесса Францевна, подымаясь со злостью «воткнув» руки в бока, – уплыли!

– Кто-нибудь помнит, когда они легли спать? – Мария осмотрела лица и расширенные глаза присутствующих.

– Веткин, вернувшись с заготовки дров, и не ложился… сразу пошёл помогать Дееву.

– Значит, ушли ночью… и спланировано, – Мария, вскочив, направилась к выходу.

– Вряд ли, – задумался Петров, посмотрев ей вслед, – ночью большой риск наскочить на камни… да и насколько я помню, навыков управления судном ни у того, ни у другого не было.

– Да что мы о друг друге знаем, товарищ Петров, – Агнесса Францевна, ухмыляясь, тоже направилась к выходу, – всё только со слов опять же друг друга.

Следы обильно пролитого топлива из бочек по тропе к месту швартовки баркаса подтверждали факт торопливого побега двоих их бывших товарищей. Рассыпанные зерна овса говорили о том, что уплывшие урезали и без того скудный рацион оставшихся на острове.

Многие из собравшихся на берегу смотрели в даль взволнованного моря. Прозрачность воздуха позволяла убедиться в том, что горизонт чист. Желтизной рассвета окрашены редкие облака в синем небе. День обещал быть ветреным, но солнечным.

– Что-то ещё пропало? – начальственно поинтересовалась Агнесса Францевна.

– Мешок овса и часть насушенных за это время грибов… – донесся женский крик одной из бегущих к причалу девушек.

– Хорошо хоть не все забрали… не обобрали и без того нищих, – горько заметила Баулина.

– Улетел «Сокол», – Агнесса Францевна, глядя в глубину моря, покачала головой, ухмыльнулась, – по-партийному так высоко взлетев.

– Вряд ли далеко, – не отрывал взгляда от темно-синего моря и Савицкий, – штормовой волне наплевать на партийную принадлежность человека, тут важнее навыки управления морским судном.

– А вы, кстати, почему не в партии, товарищ Савицкий? – Агнесса Францевна испытующе взглянула на него, как особист времен недавней войны на солдата штрафной роты, – возраст и положение вроде бы обязывают?

– А я состоял, состоял… – Савицкий, бросив невозмутимый взгляд на высокомерную женщину, отвернулся. – Не оправдал надежд партии.

– Понятно.

– Да послушайте, какая разница! – Мария крикнула сквозь внезапно налетевшие на «островитян» порывы ветра, – вон Деев партийный и где он теперь? Бросил нас несмотря ни на что… Партия, по-вашему, ему приказала это сделать? Отдала прямой приказ…

– А вас, товарищ Кожевникова, как комсорга, подобные речи только компрометируют, – Агнесса Францевна всем своим видом выражала борца с антикоммунистическими настроенными элементами. – Какой пример подаёте?

– Послушайте, не время сейчас говорить о подобном, – Петров появился откуда-то из-за прибрежной скалы, выступающей из ребристого песочного заноса, – нужно понять, почему они это сделали, ведь места на баркасе хватило бы всем!

– И что нам это даст? – Агнесса Францевна с неизменной неприязнью смотрела на Петрова, – Выяснение этих причин бегства?

– А может… может… – Тоня нервно кусала губы, переводя взгляд с одного из своих товарищей на другого, подбирала слова, видимо пришедшей ей внезапно в голову мысли, – может у них не было другого выхода… Об этом вы не думали?

– Бросить умирать остальных, а самим спастись, – Агнесса Францевна с удивлением смотрела на Баулину, – постойте-ка, Антонина, дайте подумать, – она театрально закатила глаза и снова взглянув на девушку, заявила, – но это единственный выход для труса и предателя.

Ее слова оборвал выстрел, его звук, прилетевший с порывом ветра, заставил всех молча оглядываться по сторонам в поисках источника.

– Смотрите! – подняла в небо руку Мария.

Теперь все увидели взлетевшую в небо ракету с противоположной стороны острова. Ее зеленый свет почти не был виден в солнечном небе, зато хорошо просматривался белый след ее траектории.

– А остров-то населенный… – проговорил задумчиво кто-то, нарушая тишину.

– Если только это не Деев с Веткиным, – вполне резонно заметил Савицкий.

– На баркасе не было оружия… – не уверенно проговорил Петров. – Да и в этом направлении двигаться самоубийство… подводные скалы.

– Не было оружия, это со слов его самого Деева … – произнес подбежавший во главе отряда с двумя запыхавшимися товарищами, исследовавшими левую часть берега, электрик Костин, так же иногда помогавший Дееву в ремонте, – мы тут вспоминали во время поисков – они с Веткиным очень часто о чем-то спорили, уединившись… и замолкали, когда замечали обращенное на них внимание.

– Вот тогда и надо было бить тревогу… душить в зародыше! – Агнесса Францевна, глядя в сторону предполагаемого места вылета ракеты, задумчиво думала о чем-то своём. – Крамольные настроения, первые шаги к предательству… всё у нас же под носом… Близоруки вы, товарищи близоруки…

– А может быть… – с надеждой произнесла Фурсова, глядя в небо своими вечно удивленными глазами, которые придавали ей вид некой инфантильности. – Это наши товарищи с других лодок?

Елену, даже самые молодые девушки, считали «не от мира сего», а надменная Агнесса Францевна вообще не замечала её. Теперь же все взглянули на неё по-новому, и каждый подумал с долей сожаления: «Почему не я предположил эту вполне логичную версию?»

– Устами младенца… – едва слышно произнесла не озвученный, но признанный лидер женского коллектива, едва слышно, словно задумавшись. Повысив же голос, она обратилась, разворачивая свой «таранный бюст» (как за глаза уже подшучивали над этой её частью тела мужчины) к Петрову: – Ну вот вам и возможные ответы, товарищи, на то, как выполняют свои задания наши «герои всего на свете».

– Да до той части, – Кондрат Астафьев, выступив, смело отреагировал на нападки Агнессы Францевны. – мы не смогли пробраться из-за непроходимости береговой линии. А вы, может, с нами в следующий раз? Проконтролируете, так сказать, по партийной линии?

Гордая женщина, подняв подбородок, подставляя порыву ветра лицо, улыбнулась, выждав паузу, и произнесла чекисткой, идущей на бой с контрреволюционерами:

– Нам партия ставит другие задачи! – И, оглядев притихший женский коллектив, «призвала»: – Идёмте, девушки!

– Нет, ты видел? – Астафьев, подойдя к Петрову, сплюнул на песок. – Ей «партия доверила» ни хрена не делать, так она ещё и нас гоняет, как пионеров!

– Так или иначе надо собираться в новый поход – Егор следил за «растворяющимся» искривлённым следом ракеты, пока его совсем не развеял ветер. – Возможно, людям нужна помощь.

*

Кочубей вошёл в кабинет с недовольным лицом, заставляя притихнуть сослуживцев. Кинув папку на стол, он встал у открытого окна и, разглядывая поникшие листья дуба, нахмурился, покачиваясь вперёд и назад на носках и пятках скрипевших при этом сапог.

Взгляды молчащих подчинённых были наполнены ожиданием. И неприязнью Ксении, не находящей себе места за своим столом, после конфликта с майором в столовой.

– Ваш Трофимов, Ксения Павловна, – Кочубей словно ощутил флюиды, исходящие от неё, – действительно ни в чём не виноват. И этот факт известен всем, кроме вас с Трофимовым. Настоящий преступник сидит через камеру от него.

– То есть?

Ксения, не отрывая неприязненного взгляда от своего непосредственного начальника, привычными движениями открыла пачку папирос, размяла в пальцах одну из них и, дунув в мундштук, прикурила, затянувшись, выдохнула дым и быстро оглядела ещё трёх офицеров, находящихся в кабинете. Те при встрече с ней опускали глаза.

– А-а-а – Протянула Ксения между затяжками. – Всё-таки очередная проверка или эксперимент над «подопытным кроликом»? Но в чем смысл? – Она поднялась, нависая над столом, туша папиросу в пепельнице и одновременно сдувая сбившийся локон челки, мешающий ей смотреть на майора. – А я вам, товарищ майор, я не позволю вот так… над собой!

– Как вам будет угодно – Проговорил едва слышно Кочубей, поворачиваясь к ней лицом и не мигая глядя ей в глаза. – Считайте, что вы прошли проверку, и это – он кивнул в сторону своего стола, при этом его глаз дёрнулся в нервном тике, – ваше новое дело. Используйте все необходимые для работы ресурсы. – Он строго посмотрел на притихших офицеров. – Распоряжение пришло с самого верха. Сроки ограничены. От себя лично обещаю любую помощь и больше никаких проверок. А сейчас извините!

И майор, явно озабоченный ни новым делом, ни «нападками» недовольной Ксении, а чем-то более важным, быстро покинул кабинет.

Ксения, выкурив ещё одну папиросу, поглядывая на создающих видимость работы коллег, успокоилась и приступила к ознакомлению с делом.

В папке возбуждённого по факту дела находились сухие описания обнаружения мелкого морского судна в одной из бухт северного моря. Баркас болтало на волнах, и возвращающиеся с лова рыбаки, заметив странное поведение судна, пришвартовались к нему, беря на абордаж.

Из свидетельских показаний рыбаков выяснилось, что единственный находившийся на баркасе человек, лежащий на палубе, был без сознания. Его доставили на берег и передали в руки прибывшим на причал медикам.

Ксения, не найдя ни одного преступного действия в прочитанном, примирительно перекинулась парой слов с офицерами, разряжая обстановку, приняла от них не менее примирительные угощения к чаю и, выкурив ещё одну папиросу, приступила к продолжению чтения.

После более тщательного осмотра баркаса на берегу и были вызваны работники следственных органов. В одной из тесных кают баркаса были найдены плохо спрятанные останки человеческого тела и окровавленная одежда.

Ксения взволнованно разглядывала фотографии в момент чтения детальных описаний останков, разрезов на плоти и сломов костей, несовместимых с жизнью черепно-мозговых травм.

Сердце её бешено заколотилось при чтении описаний обнаружения остатков человеческой плоти и крови на столе небольшого камбуза баркаса. Она перебирала ужасающие фотографии самого стола. Снимки и детальные описания указывали, что это место было чьим-то разделочным – обеденным столом.

Материалы дела потрясли Ксению. Она курила, хмурясь, и едва справлялась с желанием сжать до боли занывшие шрамы на ногах – мешало присутствие коллег. Только теперь отметила почти двухмесячную давность составления последних протоколов.

«За месяц до моего появления здесь …»

Ксения посмотрела на офицеров и, ослабив ворот тесной кофты, закурила очередную папиросу, морщась от дыма.

– Вы в курсе?

Коллеги вразнобой кивнули в ответ, откладывая в сторону свои «мнимые» дела.

– В общих чертах – Нахмурил свои густые брови Абакин, чей стол был ближе всех к её рабочему месту. – И то на начальном уровне, остальное из тихих разговоров в курилке.

– И где этот единственный матрос – не матрос? – Ксения, нервно туша папиросу, заметила, как дрожит ее рука и она сама вместе с ней

– Он… как понимаете … – За всех офицеров, почесав подбородок, ответил Малинин. – был доставлен в управление, и во время допросов с ним «перегнули палку», и он, не выдержав, умер.

– А что, в подвалах до сих пор бушуют страсти? – Ксения нервно дернула уголками губ и тут же вспомнила вид Трофимова в следственном изоляторе. – Хотя да – этого, видимо, долго ещё не искоренить.

Она вдруг с содроганием вспомнила отношение к ней в момент, когда сама была обвиняемой. От воспоминаний ее отвлек Соловьев, герой Советского Союза и обладатель исполинского роста, женственного лица и несовместимого с ним низкого голоса.

– Сейчас уже всё не так, как раньше – Соловьёв бросил взгляд на коллег, словно спрашивая разрешения о чём-то, и продолжил с их молчаливого согласия. – но тогда … приехал офицер прямо из Кремля и вёл лично допрос… Как выяснилось, близкий родственник полковника плыл на одном теплоходе вместе с этим инженером-механиком…

– Деевым – Подсказал, подымаясь и принимая активное участие, Абакин.

– И полковник, видимо, решил, что это именно его родственника....

– Останки на камбузе баркаса? – Уже продолжила задумчиво Ксения.

– Да, – начал Соловьев, прикуривая папиросу и присаживаясь к столу Ксении, – после «несчастного случая», который произошёл с подозреваемым и наделал много шума в ведомстве, а также в свете последних событий в органах, дело было решено приостановить. Насколько я понимаю, официально его больше нет.

– А какие именно события имеются в виду? – с интересом спросила Ксения, разглядывая своих коллег.

– Арест Берии и его приближённых.

– И что с того? – не могла понять Ксения, не видя связи между прекращением дела и упомянутым арестом.

– Полковник был знакомым Берии.

– Ну, а теперь-то что? – всё ещё не могла уловить связь между событиями Ксения.

– Как выяснилось позднее, на том злополучном теплоходе «Заря», который пропал без вести и не прибыл в порт назначения, плыли ещё чьи-то родственники. Но тогда, несколько месяцев назад, до пропажи судна мало кто обращал внимание. Все были заняты своими делами и заботами о близких. Аресты продолжались и даже сейчас.

Ксения кивнула головой, стараясь унять внезапно подступившую мигрень. Всё услышанное она связывала не с событиями, изложенными в папке, а почему-то со своим «внезапным выздоровлением», «стремительным восстановлением в должности и принятием на работу». Всё это происходило под личную ответственность майора Кочубея.

«В таких делах без личных интересов не обходится. Но даже если дело касается кого-то из родственников пропавших, то без меня, без «бывшей сумасшедшей особистки», они могли бы и сами справиться. Зачем я здесь? Интуиция жертвы, пережившей аналогичное насилие? Как там охарактеризовал мои некоторые способности Вяземский?»

Ксения взглянула на своих коллег. На их лицах застыли маски понимания и сочувствия, словно они разделяли её мысли. Было понятно, что извлечь что-то стоящее из этих кивающих голов с адаптирующейся под ситуацию мимикой вряд ли удастся. Покусав губы, она снова погрузилась в изучение дела.

Список имён и фамилий пассажиров прогулочного теплохода оказался неполным. Из семидесяти восьми человек было установлено шестнадцать членов команды. Документы дела были написаны тремя разными почерками, а последние страницы не совпадали по нумерации. Один из протоколов был просто оборван на перечислении родственников Деева.

«Ну и как со всем этим работать?»

Ксения подняла голову и снова оглядела офицеров. Вопросительные взгляды застыли на их лицах, сменивших позы. Она поняла, что произнесла это вслух.

«Надо контролировать себя, а то ещё ляпну что-то из того, что «кипит-да-закипает» в моей «буйной» голове!»

Напряжение в кабинете после её вопроса развеял всё тот же Кочубей. Майор стремительно вошёл в распахнутую дверь, морщась от вида изменившихся поз и лиц его подчинённых. Это вызвало неосознанную улыбку на лице Ксении.

В руках Кочубея была большая стопка папок. Он, рассыпая её, звучно бросил на свой стол. Ксения задержала взгляд на его руках. На красивых мужских руках. Двойственные чувства при виде этих сильных рук вызвали поток мурашек под её одеждой. Она, краснея, отвела взгляд.

– Вот разбирайте! – Кочубей сел на край стола, повернувшись спиной и глядя в окно. – Дела, пришедшие по запросу на наших пассажиров. Не все. Что-то ещё в пути. На первый взгляд наших клиентов там нет, но некоторые биографии даже партийных работников, кажется, что называется, «с душком».

Соловьёв и Малинин подошли к столу Кочубея, начиная выборочный разбор папок.

– А личные дела команды? – вопросом привлекла к себе внимание Ксения, отвлекая майора от ежедневного наблюдения за медленным засыханием ветки дуба и «умиранием» листвы.

– Абаков! – Кочубей только на секунду задержал взгляд на Ксении. – Отправь запрос на материалы, озвученные Епифанцевой.

Очевидно было, что мысли майора сейчас далеки от работы. Что-то очень сильно тревожило его. И это отражалось в его глазах.

– Есть. – Абаков, неуверенный в необходимости полученного распоряжения, переводя взгляд с майора на Ксению, вышел из кабинета.

– Изучив дела, – Кочубей вздохнул, бросив взгляд в открытое окно, встал и тоже направился к двери, – обменяйтесь, я хочу знать мнение каждого из вас. Как показывает практика – кто-то может заметить то, что пропустил его товарищ.

На секунду замерев, их начальник вышел, снимая всеобщее напряжение в кабинете. Соловьев услужливо положил перед Ксенией пачку дел. Она, благодарно улыбнувшись, открыла первую из них.

*

В лагере после побега Деева и Веткина месячной давности медленно развивался раскол: одна группа симпатизировала представительнице «наркомовских работников». Другая часть склонялась в сторону бывшего военного, видя в нём ярко выраженные качества лидера, а главное – опыт выживания в критических условиях, что было немаловажно в сложившейся ситуации. Были и нейтральные. Но это был вопрос времени – какую-то из сторон неопределившимся принять так или иначе пришлось бы.

Времени хватало на исследования окрестностей лагеря и самого острова. «Вылазки», несмотря на ещё недавние пропажи людей и смерти четы Измайловых (Вадим не оправился от потрясения после смерти жены, видимо, не выдержало сердце), делались регулярные. Под ехидные замечания Агнессы Францевны новых тактических вводных – исследовали местность постепенно: небольшие участки территории и большими группами мужчин.

Пока снаряжали очередную «компанию» для похода в лес, чрезмерно активные комсомолки обнаружили новую странность и опять на погосте. Недовольство Агнессы Францевны посещениями заброшенного мрачного места, казалось, только подталкивало активисток к продолжению изучений кладбища. Запретный плод – действительно сладок.

В один из вечеров бурятка и москвичка вернулись с широко распахнутыми глазами, с испуганными лицами и прочими невербальными признаками людей, переживших что-то страшное.

– Что?! – Мария поднялась к ним навстречу.

– Могилы… – с дрожью проговорила кроткая Баяма, принимая кружку с водой, но ещё не способная пить.

Фыркнула Агнесса Францевна, но никто не обратил на это внимания, все присутствующие были полностью поглощены стрессовым состоянием девушек.

– Что с ними? – Продолжила Мария.

Ей ответила Баулина, отпившая несколько глотков воды, стуча зубами о металл кружки.

– Они раскопаны… – она выпила залпом остатки воды и вновь застучала уже о пустую кружку.

– Все? – Усмехнулась Агнесса Францевна, вызывая недоумение у остальных женщин, – Но это же не захоронение древних царских династий, – делала она выводы вслух, словно, не принимая участия в диалоге, – что могло бы вскружить головы вандалам-расхитителям гробниц. Захоронены крестьяне, беглые заключенные, максимум представители рабочего класса. И скорее всего, – она вытащила заколку из угла рта и вставила ее в волосы, – раскопали могилы звери, голодные и дикие звери.

– Да, – словно под гипнозом слов Агнессы Францевны согласилась Тоня, – но только вряд ли бы они использовали лопаты…

Некоторые из островитянок заохали, кто-то по-бабьи запричитал. Апеллировать «представителю наркома» на последнее высказывание было не чем.

– Много? – Спросила дрожащим голосом кто-то из девушек.

– Две лопаты… – ответила Баяма упавшим голосом, послушно прижимаясь, как ребенок, к одной из женщин, пожалевшей ее.

– Могил?! – Повысила, не сдержавшись, голос Мария.

– Несколько, пять или шесть… – не выдержав, заплакала бурятка, дав волю чувствам.

Ее принялись все успокаивать. Агнесса Францевна прогремела деревянным табуретом в углу.

– А незачем шляться где не надо! Да и зачем у нас мужчины? – Она, поднявшись, вздохнула полной грудью, – это их стезя бороться с врагами и прочими проявлениями зла…

– Вам бы, Агнесса Францевна, батальоном командовать, – Петров стоял в проеме дверей, с ухмылкой созерцая сцену возвращения «блудных дочерей», – а еще лучше парадом на Красной площади…

– А вы, товарищ Петров, – Агнесса Францевна приподнялась на носочках, и её глаза вспыхнули гневом, от которого многие женщины поёжились, но не её оппонент, – в чём вы сомневаетесь? В том, что мужчины должны выполнять мужскую работу, или вы хотите сказать, что высший состав офицеров победоносной Красной Армии, чьи представители командуют парадом в Москве, укомплектован из женщин, подобных мне, хоть… заметьте, и вполне решительных? Вы… – она резко выдохнула и так же быстро вдохнула полной грудью, выдохнула снова, – кого пытаетесь сейчас оскорбить?

Егор поднял обе руки с открытыми ладонями вверх, словно сдаваясь перед её натиском.

– Пойду соберу мужчин для осмотра оскверненных могил.

Все выдохнули с его уходом. «Предгрозовая атмосфера» разрядилась. И женщины продолжили успокаивать «опальных» девушек.

Агнесса Францевна победоносно взглянула на Марию. Конечно, она знала о её симпатии к Петрову. Её даже веселило, что девушка выбрала нейтральную позицию. Мария же не желала признавать ни «восставшего из мертвецов» не так давно Егора, ни предавать его, открыто вставая под знамёна «наркома». «Торпедированная» проницательностью Агнессы Францевны, она погрузилась в общую атмосферу поддержки девушек, переживших тяжёлое потрясение. Визуально. И вполне театрально. Про себя улыбаясь, вспоминая одну из чеховских постановок, в которой она играла после съезда представителей старших товарищей по партии.

Петров ничему не улыбался. Да и сцены в его жизни были в основном ужасными, кровавыми, и вспоминать их ему не хотелось, но и забыть было невозможно. Как и не хотелось ковыряться в могилах, тем более в которых уже кто-то порылся. И неважно кто – зверь или осквернитель могил. Но идти пришлось. Взял двоих. Молодых, активных. Главное, из не суеверных.

Кондрат Астафьев. Крепкий парень, весельчак со свёрнутым в сторону носом, закалённый службой на северной границе и в конце войны в Германии. И ещё до этого в стычках с «лесными братьями» в Прибалтике.

Валера Боткин – спортсмен, байдарочник. Вечно улыбающийся, с безмерно тянущимися губами. Не участвовал в Великой Отечественной по молодости лет, но отличник военной и политической подготовки на службе в армии в после военной Европе, где приходилось помогать местным властям брать в плен остатки не сдавшихся в плен недобитых нацистов. С его слов, «приходилось и пострелять».

Но как-то у всех троих сразу пропала закалённая в боях решительность. И безмерная веселость. Хотя с чего бы? Частокол перекошенных и сломанных крестов, поросших мхом неуклюжих могильных камней. И за всем за этим – бугры. В полумраке леса, кажущиеся телами лежащих людей. Звуки? Нет, напротив- настораживало их полное отсутствие. Ни птиц. Ни насекомых. И даже ветер затих, словно притаился за кроной деревьев. Всё вокруг ждало чего-то. Или кого-то.

Хрустнул веткой под ногой Кондрат. Виновато взглянул на Петрова.

– Непростительно… для бывшего военного, – Егору собственный голос показался фальцетом подростка, встретившего в подворотне группу хулиганов. Он тяжело вздохнул, заметив в руке байдарочника палку, напоминающую весло.

– Если не пойдём… – Задумчиво проговорил Кондрат, вглядываясь в сгущающуюся тьму окраины леса, тесно граничащую с погостом, – могилы сами к нам не придут…

– Это точно. – С подтверждением Петрова все облегчённо вздохнули и с намеренно создаваемым шумом направились к кладбищу.

На деле всё оказалось не таким мрачным. Да, могилы. Да, разрыты. Есть лопаты, кинутые словно не нужные. Оброненный буряткой цветастый платок. Ни тел. Ни духа, ни слуха. Слух их, кстати, стал заполняться шелестом деревьев. Редким, но далеким щебетанием птиц. Стрекотом сверчка. И «ухнул» где-то неподалёку филин.

– Тьфу! – Плюнул Валера, обезоруживающе улыбаясь и бросая в сторону своё оружие – «палку-весло».

– Трижды тьфу. – В подтверждение своих слов трижды плюнул через левое плечо « не суеверный» Кондрат.

У Петрова почему-то пересохло во рту – не до плевков. Зажигая факел, он быстрыми «выстрелами» глаз осмотрел деревянные таблички ближайших валяющихся к нему трёх крестов. Даты смерти расходились между собой лишь днями, датированные июнем третьего года войны. А имена. Имена нерусские. Написанные латиницей.

– Бека… бека… нур, – пришёл на помощь с задатками «лингвиста» байдарочник, – топ… тописан… – Петров молчал, ожидая окончательного результата. – Странно…

– Очень. – Согласился он с Валерой.

– Чем? – Кондрат с опаской заглядывал, светя зажжённым факелом в разрытые могилы.

– Кресты… – В свете пламени факелов глаза Валеры блестели, и его натянутая улыбка не придавала никому уверенности. – Кто их ставил? Староверы… допустим… кресты – русские, имена нерусские. Не странно?

– Нет. – Смачно плюнул в могилу Кондрат. – Тебя как члена ВЛКСМ за подобные знания, взгляды – за согласие с поповскими ритуалами погребенья, исключили бы из членов как минимум, а как максимум, я даже озвучивать не хочу.

– Не усложняй, это всего лишь предположение – кто здесь раньше жил-поживал… – Пожал плечами Валера, косясь на застывшего в раздумьях Петрова. – Что делать?

– Да. Что делать, Егор? – Громко спросил Кондрат, пытаясь вывести старшего группы из ступора.

Его вопрос отразился эхом, словно в пустом помещении, заставляя всех вздрогнуть и ощутить, как по телу побежали мурашки.

Петров прошёл к следующим могилам. Странные имена на табличках. Тот же период времени. Но, судя по датам там, человеческие существа прожили короткую жизнь. Дети от семи до двенадцати лет.

– Семья… – Проговорил Кондрат.

Во внезапно возникшей зловещей тишине название этой обычной ячейки общества прозвучало жутковато. Словно речь шла об умершей семье, которая по каким-то древним поверьям после проклятья приходила по ночам убивать живых.

Но это же всё за рамками сознания людей, верящих в светлое будущее коммунистического общества!

– Похоже на то… – Петров, поёжившись, «стряхнул» мурашки с тела и сорвал ветку небольшого растения возле себя, – «волчья ягода»? Похоже тоже… Что там, Валера?

– Одежда… – Байдарочник, вновь поднятым «веслом» подцепив, продемонстрировал какие-то лохмотья.

– Останков нет?

Голоса их странно перекликались эхом, то отдаляясь, то возвращаясь словно издалека. Но они «не замечали» этого.

– Не… не видно.

– Звери бы не стали далеко уходить… – Кондрат, осматривая местность, шёл к спутнику, ковыряющемуся «веслом» в кучах одежд. – Если их, конечно, никто не спугнул…

– А разве волки и прочие хищники, – Валера застыл с поднятой на конце его «орудия» тряпкой, – не тащат добычу в свое логово?..

– Ну раздевать то тела… – Егор вглядывался в сгустившуюся темноту леса, слабо освещённую пламенем факелов – ему показалось что-то странное– ни движение, ни тень мелькнувшая, а словно сами деревья, их стволы разжались и сжались снова, – точно бы… не стали. Рвали бы всё по месту.

– Да и лопаты им для этого ни к чему. – Хохотнул Кондрат и оборвался, словно испугавшись собственного смеха.

– Их могло забыть местное похоронное бюро… – Попробовал пошутить и байдарочник.

Продолжить диалог, явно придающий смелости, никто не успел. Раздался странный звук – бас духового музыкального инструмента. Долгий и затем два отрывистых.

Все трое переглянулись между собой. Смелости в глазах – ноль. Ощущение, что они не одни, вызвало потоки мурашек под одеждой каждого. Дрожащая рука Валеры опустилась вместе с «веслом» и рванью. Левая нога Петрова задрожала. Раздалось несколько ударов бубна в полной тишине. Кондрат, ступив в сторону, провалился по колено в яму. Замер в ожидании, как и все остальные. Одиночный удар бубна заставил всех вздрогнуть. Кондрат медленно вытащил ногу, словно боясь нарушить тишину.

Шёпот. Тихий, но проникающий через органы слуха в разум, заставил быстрее биться человеческие сердца. Вынудил людей пятиться к тому месту, откуда они пришли. Нарастающим воинственным боем застучали бубны. Все трое одновременно ускорились, продолжая пятиться. Раздался мощный одиночный удар бубна в паузе. От него порывом ветра шелохнулась листва кустарников и трава. Это стало сигналом для троицы запаниковавших «исследователей могил» – синхронно развернулись и под нарастающую «барабанную дробь» побежали. Спотыкаясь о камни и кочки, оббегая деревья и кустарник, ломая полусгнившие косые кресты. Валера со сжатым «веслом» в руках. Кондрат, махая на бегу потухшим давно факелом. Остановились у «спасительной» покосившейся церквушки, частично заросшей плющом и кустарником. Здесь было гораздо светлее. Рассматривая постройку, тяжело дышали, приходя в себя.

– Зайдем?.. – Пытался разрядить обстановку байдарочник, с трудом «натягивая» на лицо улыбку, в данный момент кривую.

– Я… – Петров, выпрямляясь, прислушался – звуки, напугавшие их, «остались» где-то там – на границе кладбища и леса, сливаясь в единый гул, похожий на приглушенный ропот толпы. Здесь, возле церкви, в их слух «ворвались» и далекий крик птиц, и скрип деревьев, и шорох листвы, высокой травы. – Я… – Егор повторил, выдохнув. – Если даже отпевать внутрь понесут, ногами упираться буду.

– Богохульник! – Внезапно, как конь, «заржал» Кондрат, выставляя на показ свои лошадиные зубы и все-таки разряжая смехом обстановку.

– Не меньше. Всё! Уходим! – Петров развернулся по направлению к лагерю.

Уходили смелее, чем приближались. Хотя каждый думал об одном и том же: как долго они бежали в панике, покрывая этот короткий отрезок от края погоста до церкви?

И «смелость» их была вознаграждена. По крайней мере для Петрова.

– Егор… – Кто-то окликнул его – мелькнула тень в проёме барака.

Голос женский. Не пугающий. Петров вздохнул – не пугающий лесной шёпот. Кондрат с Валерой уже скрылись в противоположном дверном проёме. Тонкая, женская, но сильная рука затянула его в полумрак постройки. Другая обняла его шею. Губы, пахнущие лесной ягодой, прижались к его губам. Он слегка прикусил проникший в его рот язык. Прерывание. Возмущение прижатого к нему женского тела.

– Осторожнее, воин…

– Несанкционированное проникновение… И мои действия – лишь метод персональной защиты…

Мария вновь прижалась всем телом и своими дрожащими губами к его пересохшим, толкая одновременно его внутрь помещения. Поцелуи. Прерывистое дыхание. Снова прерывание.

– Ого! Воин… – Это она столкнулась с его «непреодолимым желанием». – Поосторожнее…

– Откуда ягоды лесные?.. – Егор увернулся от ее губ.

– Так из леса вестимо… – Мария, хмыкнув, прижалось носом к его щеке, – могу показать лесную плодоносную поляну… Идём?

Он, взяв ее бережно за талию, отодвинул от себя.

– Да был я в лесу, чужое там всё… – он смотрел в ее светящиеся в полумраке глаза.

– Там леший бродит?.. – Она снова приблизилась и прикусила мочку его уха.

– Нет. – Он отстранился, – Я серьёзно! – Егор выставил руку, справляясь с трудом с возникшим желанием.

– Права была, – голос Марии надломился в хрипе, она прокашлялась, – Агнесса Францевна… – Не мужчина ты, наверное, вовсе! Не возродился ты тогда из пепла… – Она поправила волосы, вздохнула, – пойду встану под ее победоносные кружевные кумачовые знамёна.

Театральная попытка уйти была прервана Егором. Он схватил ее за руку.

– Как Данко сердце вырвав из груди, я указывать вам должен путь? – Он видел ее блестящие глаза перед собой даже в этой тьме, созданной серостью вечера и глубиной проёма. – Куда?! Вести куда?.. – Он буркнул, отвернувшись в сторону, поймав взглядом тускло горящую лампочку. – Остров. Воды передо мной не разойдутся. – Поворачиваясь к Марии, подтянул ее к себе. Она поддалась. Глаза её снова стали ближе. В них вся гамма чувств к нему. Переживание. – А вот к Францевне быть ближе – отличная идея, – он подул ей на лицо, она закрыла глаза, словно поддаваясь ласкающему ее ветерку, – неизвестно, чем это всё закончиться. А у нее связи административные… Очевидно же – всё делает, чтобы меня очернить…

– Мм-м-м, – Мария томно простонала, откинув голову назад, и прошептала страстно, – роман-то какой закручивается… Ну хоть сейчас постановку ставь.

– Ты не понимаешь! – Он встряхнул ее как безвольную куклу.

– Да всё я понимаю, Петров. – Мария, открыв глаза, освободилась из его рук. Сделала шаг назад отстраняясь. – Пойду я, – она демонстративно одернула брюки комбинезона, поправила волосы, убирая их назад, заколола, – перед барыней лизоблюдить… но! – И она вдруг схватила его резко за только что успокоившееся мужское достоинство, сжала до едва переносимой им боли, – если всё моё при ней будет зря. Я это! – Она потрясла рукой, заставляя Егора морщиться от боли, – оторву нафиг! Веришь?!

– Верю… – Выдавил из себя сжавшийся в комок Петров. – Верю. Верю… – Его шепот перешёл в хрип.

Мария отпустила его плоть. И бросая прощальный взгляд, виляя бедрами, вышла в свет. В электрический, слабый и мерцающий.

Едва Петров отдышался, в раздумьях выходя из барачного подсобного помещения, пахнувшего затхлостью и ржавчиной, уже совсем не Марией и лесной ягодой (к мгновенно посетившему его сожалению), он столкнулся с быстро идущим Кондратом.

– Вот ты где! – Его товарищ запыхался от быстрой ходьбы. – Дегтярев пропал!

– У нас было оружие? – Все еще мысленно связанный с предыдущей встречей, он не смог отреагировать адекватно.

– Да нет, очкарик, щуплый такой…

– А, а-а-а… Кашляет еще всегда, – перебил, напрягая память, Егор, – я после крушения всё время думал – первый умрет…

– Он. Ушел к источнику и не вернулся.

– Один?!

– Агнесса послала. – Кондрат хмыкнул, – Пояснила: «день и он все-таки мужчина».

– Ох, Кондрат, этот генерал в чулках, нам еще попьет крови, поверь мне…

– Так…

– Вот они! Когда произошло ЧП, – голос Агнессы Францевны пронзал слух и сознание, – они тут воркуют…

Рядом, кивая ей, стояла Мария, и это явно доставляло обвиняющей удовольствие. «Поддержка комсомола» проявлялась в гордо поднятом подбородке, который был под стать бюсту Агнессы Францевны. В глазах её горел огонь коммунистического триумфа над классовым врагом, в данном случае – над Петровым.

– Как раз… – Егору было знакомо понятие «действие на опережение», – как раз обсуждаем состав поисковой группы и возможное направление Дегтярева.

Агнесса Францевна хлопнула ладонью по бедру и взглянула в глаза Марии. Было очевидно, что они поняли друг друга без слов – способности их бесполезного мужского коллектива обсуждались недавно.

– Какое может быть ещё направление? – прогремела женщина голосом командира артиллерийского расчёта. – Он был мною направлен к источнику. Именно направлен!

– Но…

– Но? – пресекла Агнесса Францевна попытку возражения Егора. – Но отклониться Дегтярёву некуда. Нет по дороге ни пивных шалманов, ни столов с вероятной возможностью забить в «козла». Отправляйтесь немедленно!

Егор в согласии склонил голову, щелчок его пяток не произвёл нужного звукового эффекта. Агнесса Францевна гордо развернулась и направилась в свой «штаб» – в барак. Бросив презрительный испепеляющий взгляд на Егора, за ней скрылась и Мария.

– Она… только что выпила литр… – сглатывая слюну, медленно проговорил Кондрат.

– Не понял? – Егор взглянул на него с недоумением.

– Ты говорил о крови… Вот. Только что целый литр моей испила…

Они прыснули от смеха одновременно. Негромко – всё ещё находясь под окнами «штаба».

– А твоя-то быстро как переоделась в наркомовский френч?

– Почему это она «моя»? – Искренне удивился Егор.

– Да ты что?! – удивился в свою очередь Кондрат, едва не наступив своему спутнику на ногу огромным ботинком. – Да у нее на лице написано – я не бесхозная, я его – Петрова.

– Да ну брось! – Егор, хмурясь, ускорил шаг. – Гордая, как революционная комсомольская речёвка.

– Ой, Егор! Мне-то своих речёвок не выкрикивай.

– Не, я серьезно. – Егор, оглянувшись, всё-таки покраснел.

– И я.

– Ладно, пойдем соберем народ.

– Идем… – с пониманием усмехнулся Кондрат, прибавляя шаг.

В путь отправились четверо. Взяли проверенного в «боях» байдарочника Валеру. Правда, в этот раз вооружили его – вместо весла вручили топор. Пошёл и учитель Лужин, прошедший в прошлом военную подготовку, но по льготам там «не участвовавший». Грузный когда-то, но из-за скудного рациона «островитян» и эмоционального потрясения от происходящего худеющий на глазах. И, по мнению Петрова, «в лучшую для учителя сторону» – двигался он довольно быстро для своих лет.

До источника добрались быстро. Видимых следов отклонения Дегтярёва от маршрута не было – высокая трава по краям уже ставшей широкой тропы не примята. Да и возле самого источника Кондрат обнаружил слом сухого ствола дерева, ранее уныло торчащего вверх, кора от которого разбросана далее по тропе.

– Думаешь, вооружался… – согласился Петров с пониманием, взглянув на осмотр поднятой коры товарищем.

– Пытался, по крайней мере… – пробубнил Валера с долей недовольства, непонятно на чём основанном.

– Звери бы точно не стали уносить с собой сухое и ненужное дерево, – высказал своё мнение Лужин, – столько времени торчащее здесь без их внимания.

На его слова никто не отреагировал, выражая своё отношение к высказыванию, как и к самому учителю тоже.

Порыв ветра шевельнул листву деревьев и кустарников вокруг них. Солнце, вышедшее из-за туч под вечер, уже стремилось к горизонту. Молча дошли до места, где погибла Измайлова.

Несмотря на больше чем месячную давность события, здесь все, кто бывал, испытывали странные ощущения. Помимо скорби ещё и страх. Во-первых, место смерти. Во-вторых, не вырвать из людской памяти ни вида изувеченного тела Валентины, ни умалишённых криков её мужа. В-третьих, пропали останки Измайловой. Их не убрали ночью, а утром пришедшие специально сделать захоронение обнаружили на земле только остатки крови и то, словно вытертой, вылизанной кем-то.

«Звери…» – Сделали тогда вполне логичное и всех устраивающее заключение.

Вот и теперь, стоя возле этого места, четверо мужчин молчали. Испытывая неосознанный страх. И сегодня в разы усиленный – цветочные венки, заботливо приносимые сюда девушками, были разорваны и разбросаны вокруг.

– Звери… – одновременно произнесли Петров с учителем, глядя на сцену вандализма.

Переглянулись между собой.

– Или Дегтярёв. – Пнул ногой Кондрат рядом лежащую оглоблину, очищенную от коры.

– Не смешно… – медленно проговорил Валера, внимательно оглядывая окружающую местность.

– Нет. – Согласился с ним опустивший голову и плечи ссутулившийся Лужин.

Внезапный шум с правой стороны заставил всех вздрогнуть и одновременно повернуться по направлению доносящегося звука. С нарастанием которого складывалось впечатление, что кто-то приближается к ним из глубины леса. Громкий шум говорил или о быстроте движения, или о силе несущегося существа.

Людские тела всех четверых «поисковиков» неосознанно напряглись. Учитель даже сделал шаг назад.

– Вы что преподавали? – Заглушая шум ломающегося сушняка и шороха листвы спросил Егор. – Э?..

– Матвей Сергеевич… – голос учителя окреп, проявляя в себе металлические нотки. – Математику.

– Раз уж сделали шаг назад, – Петров прокашлялся, видя, как остальные его товарищи невольно группируются с наклоном тел, шум становился громче, и Егору пришлось повысить голос: – повернитесь к нам спиной и прикройте тыл!

– Хор…ошо…

Егор периферийным зрением отметил готовность Кондрата и байдарочника. Первый, выпрямившись, встал в стойку, видимо, известной только ему борьбы. Но визуально даже странно – придающую уверенности. Второй выставил топор, но, предупреждая замечание Петрова, сменив хват, переложил топор на другую сторону – противоположную от остальных.

– Не руби с плеча, Валера… – процедил сквозь зубы старший по положению в сплотившейся группе, видя, как топор то поднимается, то опускается вверх, словно для прицела.

Уже было видно, как тряслись ветки и листья деревьев в глубине леса, окрашенные оранжевым светом солнца. Неви́дение потенциального противника заставляло нервничать. И вдруг солнечный свет заката погас. Так, словно его выключили, как обычную лампу. Шум тем не менее нарастал.

«Это не люди» – успел подумать Петров, «слишком быстро…», – он ощутил прикосновение локтей своих спутников. Их объединяла дрожь. Сзади прижался к его спине своей учитель.

«Смелые же мы – самое время петь интернационал…».

И вдруг ближайшие к тропе кусты затряслись и раскрылись в нескольких местах. Раскрылись шире и глаза держащих оборону поисковиков.

*

Ксения работала на износ. Словно проснувшись от долгого литургического сна, вцепилась в работу, наверстывая упущенное, боясь, что может быть поздно и она не успеет сделать то, что ей крайне необходимо сделать. Только «что» именно, она не знала. Поэтому с усердием и рвением занималась текущей работой.

Баркас с единственным живым «моряком» и человеческими останками его предполагаемого спутника. Но и живой ненадолго пережил своего «товарища».

Дело пугало. Но чем дольше она работала над ним, тем больше понимала, что именно она в будущем сможет разобраться в нем. Ксения не знала, откуда была в ней эта уверенность. Проводила параллели с теми событиями, что произошли лично с ней в прошлом. С делами 46-го года, когда работала в отделе «М» … связь очевидна между делами. Каннибализм. Ей стало казаться, что именно она встретиться с убийцей, поедающим человеческое мясо. И что эта встреча прольет свет на трагические события и в ее прошлом.

Коллеги пытались помочь Ксении, но она, видимо, из-за усталости и недосыпа, резко отказывала им. Они пытались понять её, и, казалось, действительно проявляли сочувствие.

Кочубей, видя её потенциал, постоянно намекал на важность этого дела и интерес к нему со стороны высших эшелонов власти города. Однако Ксения, несмотря на «карт-бланш», сталкивалась с бюрократическими препятствиями, которые замедляли ход следствия, а порой и с прямыми отказами сотрудничать. Привлечь к ответственности за эти отказы у неё не было полномочий.

«Сплошной замкнутый круг, несмотря на свободу, данную мне… Мои руки полностью связаны», – думала она.

Было установлено, что подозреваемый, сердце которого остановилось во время допроса в следственном изоляторе, был отличным механиком и инженером, начальником цеха, который перевыполнял план пятилетки на 200%. Он действительно заслуживал поощрения в виде путевки на отдых. Семьянин, не имевший никаких сомнительных пятен на репутации гражданина СССР. В его биографии не было и намёка на то, о чём говорил Кочубей.

Она просматривала личные дела остальных пассажиров, собранные в беспорядочных папках. Создавалось впечатление, что бумаги этого дела, которое вели несколько человек, до неё перебирал и складывал не вполне вменяемый человек. Никакого порядка не было. А допрос рыбаков, обнаруживших баркас в открытом море, почему-то вёл практикант, только что окончивший училище.

«Это при архи (как говаривал великий вождь) важности дела?» – думала она.

– Как вас сюда занесло?! – не в первый раз тыкала острием карандаша в карту северных морей Ксения, то хватая папиросу, то медленно возвращая её обратно в пачку.

– Может, шторм, непогода?.. – раздалось над ней, и Кочубей всей своей мощной фигурой навис над склонившейся за столом Ксенией. Он заслонил свет, отбрасывая тень на карту. – Не думала?

– Отклониться от маршрута больше чем на 150 морских миль!? – она пожала плечами. – Я, конечно, не моряк… но тут и ребёнку понятно – такое невозможно.

– Море… – нахмурился Кочубей, почесав шрам на лице. – Бывалые моряки говорят, что в затяжные шторма и не такое возможно. Тем более ты рассматриваешь маршрут теплохода, а баркас этот, как сама понимаешь… не стоял на балансе этого судна. Он пришёл из другой точки.

– Хорошо, допустим, море… – она всё-таки вытащила папиросу и закурила, избегая тактильного контакта с близко стоявшим начальником. – Ближайшие земли от точки, где был обнаружен баркас, далеко, помимо самого порта, конечно, но в нём о баркасе никто не знает. С остальными ближайшими поддерживается связь и пути сообщения. Между маршрутом возвращения отдыхающих и точкой обнаружения судна только мелкие группы островов и, судя по всему, они…

– Они безжизненно необитаемы, – Кочубей, громко пододвигая стул, сел сбоку от неё.

– …если только, – Ксения, уже морщась от горечи табака, со злостью затушила папиросу в пепельнице, обжигая пальцы, – это не ошибка топографов…

– Ну… – Кочубей накрыл пачку папирос своей рукой, опережая неосознанное движение к ней Ксении. – Какова вероятность такой ошибки? Даже в до конца не исследованных участках морей?

– Минимальна… – проговорила она, поднимая глаза на майора. Они встретились взглядами, и Ксения смутилась, краснея. – Ну… если взять за основу версии то, что предположительно «Заря» потерпела крушение в этих квадратах, – она снова ткнула грифелем карандаша в озвучиваемые точки. – С учетом опять же присутствия на теплоходе опытных моряков и четырёх спасательных шлюпок вероятное местонахождение спасшихся возможно только на этих островах…

– Возможно… – нахмурился, повторяя Кочубей, глядя на карту. – Но не забывай, что оставшийся в живых на баркасе был не моряк и кому принадлежат останки… тоже неизвестно. А при таких стечениях обстоятельств баркас, вышедший в море с дилетантом за штурвалом, могло отнести в точку его прибытия откуда угодно. И из этого квадрата, и из этого…

– Но они же вышли в море на этом убогом суденышке, – сказала Ксения, всё-таки вытаскивая очередную папиросу из пачки, разминая её в руке. – Шли куда-то целенаправленно. Значит, на баркасе должны были быть моряки или…

– Смелые и отчаявшиеся люди…

– Которые были вынуждены выйти в море в силу ряда причин – например, спасая собственную жизнь и избегая большей опасности…

– Да уж… – Кочубей встал, по-хозяйски прошелся по кабинету, осматривая столы с папками отсутствующих на местах подчиненных. – Догадки и предположения….

– Но на чем-то надо строить версии… – Ксения взглянула на широкую спину начальника, застывшего у окна. – Еще и этот баркас со смешным названием, не числящийся ни в одном из регистров морских рыболовных судов…

– Такое судно-то?.. Хотя там, наверное, и буксиры, и такая мелочь числиться тоже… – Задумался, потирая лоб Кочубей. – Общалась с кем-то из моряков?

– Нет… – Ксения, смущенная собственной «близорукостью», схватилась за голову рукой.

– Виктор Сергеич Шорох?..

– Смешной громила со второго этажа?

– Капитан третьего ранга при этом, более четверти века в море, – рекомендую пообщаться, проконсультироваться, – Кочубей развернулся, в его глазах плясали веселые огоньки. – Но и я тебе могу сказать, что касается баркаса… возможно так – списанная давно посудина, восстановленная кем-то на добровольных началах… и название, – он махнул по-дирижерски рукой, – полет фантазии его нового хозяина. Реализация детской мечты в жизнь, к примеру, да все что угодно… Но это всё лирика… нужны факты, мотивы, версии, доказательства. Убийство, знаешь ли, со всеми отягчающими…

– Товарищ майор! – Ксения даже встала, бросая размятую папиросу на стол. – Как работать… если даже с единственно оставшимся в живых работали, – она кивком указала головой вверх, – такие «следователи», что я не могу не то что побеседовать с ними на тему каких-то показаний, данных подозреваемым, я даже… – Ксения вздохнула, выдохнула в подборе слов. – Приблизиться к ним ближе чем на две ступени не могу, несмотря на озвученную не однократно важность этого дела…

– Знаю, все знаю… – Кочубей нахмурился, переложив стопку бумаг на столе Абакина с места на место. – На меня самого из одного ведомства давят, а из другого жалуются на нападки моих подчиненных…

– А-а-а… – Начала Ксения, хватая в очередной раз «несчастную» папиросу.

– Всё, стоп! – Кочубей, прерывая её, направился к двери, остановился и рукой указал на её стол. – Поговори с Шорохом! А я в свою очередь по своим каналам попробую узнать, может в этом районе есть что-то такое, что на обычную карту и вовсе запрещено было наносить…

Дверь открылась, и в кабинет вошли, затихая, коллеги Ксении.

– О! – Кочубей ухмыльнулся. – На ловца и зверь бежит. Ну, красавцы, где были? Никого на рабочем месте не найти. Епифацева одна отдувается за вас…

– В архиве.

– В тире.

– В медпункте…

Офицеры вытянулись перед майором, нестройно отвечая.

– Ну раз пришли все вместе, – усмехнулся недобро, но хитро прищурив глаза Кочубей. – Все трое залпом стреляли пробирками по нераскрытым делам…. Что думаете, товарищ Епифанцева?

– Или… – Ксения шмыгнула носом, принимая игру начальника. – Все трое клялись медсестре на этих делах в любви, и с собой притащили гору отстреленных гильз в доказательство своих дуэлей за нее…

– Точно. – Рассмеялся от души Кочубей.

Засмеялись уже все. Пришедшие офицеры даже присели на стулья. Малинин держался за живот. Абакин тыкал указательным пальцем через его руки.

– Бо…бо?

Соловьев смеялся стоя у двери – высокий, статный, он задевал висевший на стене горшок с цветком, чьи длинные листья от этого тряслись, вызывая дополнительный смех у всех. Ксения сначала несмело, стесняясь, потому же в открытую хохотала над раскрасневшимися в веселье коллегами.

Майор, переводя взгляд с одного своего подчинённого на другого, смеялся, прикрыв половину лица рукой и иногда вздрагивая всем телом.

– Нет… не болит… – вдруг смог выдавить из себя Малинин.

Все снова «взорвались» смехом. Соловьев ударился головой о горшок, и тот с шумом упал на пол, вызвав новую волну веселья.

Но веселье было прервано вновь открывшейся дверью. На пороге стоял полковник Хорин. Затихая и поправляя на себе обмундирование, офицеры выпрямились, вытянувшись по стойке смирно.

– Весело… – Голос полковника всегда поражал Ксению своей мягкой вкрадчивостью, из чего она делала вывод, что за маской невозмутимого спокойствия и проникновенным взглядом Хорина скрывается добрый и отзывчивый человек. – Весело. – Его сжатые губы побелели. – Дела ваши тоже так весело и скоро раскрываются?.. Докладывайте, вместе посмеемся… – полковник прошел и оперся кулаком на стол Соловьёва, на лице ожидание. – Как там говорят наши подопечные – «Я за любой кипишь, кроме голодовки…» Что с ограблением главпочтамта?

Кочубей, нервно застегивая воротничок под пристальным взглядом начальника, посмотрел на Абакова, тот опустил глаза, всем видом давая понять, что отдуваться придется самому майору.

– Личности подозреваемых – подельников Чехова установлены, подали в розыск. – Кочубей прокашлялся в кулак. – Работаем…

– Кража квартиры профессора Махова? – Хорин подбодрил Кочубея поднятием своих густых бровей вверх.

Тот даже не взглянул на Соловьева, понимая, что там «глухо».

– После повторного, более расширенного опроса свидетелей, – майор смахнул с кармана френча ворсинку, видя, как Хорин слегка пристукнул кулаком по столу, – появились две ниточки, ведущие к знакомым профессора, которые в прошлом имели контакты как с коллекционерами картин и украшений, так и с уголовными элементами. Работа ведется в этом направлении… и…

Полковник поднял руку, останавливая доклад.

– Но больше всего меня волнует дело, связанное с каннибализмом, – Хорин задержал взгляд на мгновенно зардевшейся Ксении, – хотя постойте, – переводя взгляд на Кочубея, полковник поднял руку, – работа ведется, но результатов пока нет, в виду нехватки информационных ресурсов, недостаточности улик и из-за вставления палок в колеса служащими из других управлений… Так? Или что там еще? – он махнул рукой – со свистом «рубанул шашкой», – садитесь!

Все шумно сели.

– Не вы, майор!

Кочубей, прокашлявшись, поднялся. Остальные сидели «по стойке смирно», ожидая смены гнева на милость. Хорин снял фуражку, бросив взгляд на вытянувшегося перед ним Кочубея.

– Одним словом, тишина… – Полковник, вздохнув и выдохнув, качнулся вперёд и назад, – сюда посмотри, майор! Плешь видишь?! – Он, наклонив голову, показал всем свою густо заросшую сединой макушку.

– Никак нет…

– А она есть… – Хорин горько усмехнулся, заметив, как дернулись уголки губ Ксении. – Три! Три генерала и плюс маршал! Мне ее проедали в течении двух с половиной часов, так что будь спокоен, – полковник провел по непослушным волосам рукой и снова махнул ею как шашкой, – к вечеру проявиться. После такого не может не проявиться. Вы все! – Он обвел указательным пальцем сжавшихся следователей. – За работу немедленно! Кочубей, ко мне в кабинет…

Напоследок «рубанув шашкой» рассекая воздух, полковник Хорин вышел из помещения. Кочубей, недовольно оглядев подчиненных, качая головой, вышел за ним. Только через несколько минут, проходя мимо не закрытой до конца двери, стали заглядывать проходящие служащие других отделов, глядя на «взявшихся за работу» коллег. Ну не как на покойников, но как на разжалованных до участковых минимум.

– Я его, – подытожил «разбор полетов» Абакин, – таким ещё никогда не видел…

– Боль в моем желудке от его посещения только усилилась. – Но эта фраза Малинина не разрядила обстановку.

– Досмеялись… Что теперь делать?

– А ты не слышал?.. – Буркнул угрюмо Соловьев, – Работать…

Каждый из работников отдела перебирал бумаги на своем столе, тупо перекладывая с места на место – так бывает в присутствии начальника: все создают видимость работы. Здесь же вместо его присутствия всё еще свистел воздух, рассекаемый воображаемой шашкой Хорина, подстегивая тем самым нерадивых подчиненных.

– А как работать? Над чем?..

– Да уж… – Абакин подошел к столу Ксении, – Что там? Полный ноль?..

– Круглый как земной шар, – подтвердила задумчиво та, глядя на карту северных земель, выдвигая и задвигая верхний ящик стола с папкой безнадежного дела внутри.

– А что там может быть? – Удивленно усмехнулся Соловьев, щелкая дыроколом, – Сам вспомни – баркас, и тот пропал на следующий день после осмотра криминалистов – «уплыл в неизвестном направлении». Не оставив ни надежды, ни следа на водной глади.

– Ну… – Малинин задумчиво смотрел в окно, – тебя, «руководителя кружка скептиков», давно пора представить к заслуженной награде.

– А что? – Возмущенно протестуя, щелкнул дыроколом Соловьев, – Что ты конкретно предлагаешь? Сам то помнишь, как здесь шныряли «рысаки» из конторы, подтирая всё за… сержанта чуть не застрелили, когда он пытался помочь(!) – лист показаний портового докера отнести в архив, случайно выпавший из папки…

– Ага, – согласился Абакин, – и где теперь сержант? В Минске улицы патрулирует… А докер знаешь где?

– А с ним-то что? – Не выдержала Ксения информативной перепалки коллег, задвигая ящик стола и глядя с удивлением на одного из товарищей подошедшего к карте, словно желающего показать точку на карте, где и находится в данный момент докер.

Она помнила по протоколам дела, что докер вместо своего трудового дня в порту вышел с рыбаками в море, обнаружившими баркас. И не мог вразумительно объяснить причин невыхода на работу. Ксения увидела в этом лишь факт разгильдяйства. Что разглядели в этом «конторские рысаки» можно только предполагать.

– А я лишь потом… по своей же глупости, – не отрываясь от карты проговорил Абакин, – в обычной беседе хотел узнать у участкового района, в котором жил докер со своей сожительницей, о его судьбе… Так мне, – он повернулся к присутствующим и обвел всех взглядом, – быстро прищемили мой любопытный нос, намекая на саботаж в деле Певцова двухгодовалой давности. Я уже даже представил вагон столыпинский и «добродушные» лица коллег из спец-конвоя. До сих пор жутко, когда вспоминаю лошадиные морды конторских.

– Да-а-а… – протянула Ксения, – этим делом заниматься, все равно что вилами воду из пробитой лодки вычерпывать….

Все как по команде усмехнулись неудачной аналогии и все с грустью на лицах.

Остаток рабочего дня провели в собственных размышлениях и безуспешных поисках недоделок в своих делах, но больше, конечно, в ожиданиях возвращения Кочубея. Появился наконец и он. Не на щите, но и без него. Унылая середина.

– Увы… порадовать вас нечем, – глаз майора дергался в непрерывном нервном тике – верный знак пережитого им нервоза, – новости в основном плохие. Начну с хороших… с одной – нас не разгоняют. Не знаю… – плохая: работаем в усиленном режиме над этим делом, – Кочубей кивнул головой в сторону Епифанцевой,– не взирая на влияние других ведомств, всеми правдами и нет. Как на фронте, оно глядел напрягшихся мужчин, как в бою – работаем на износ, не на жизнь, а насмерть… ну и…

Его прервал стук в дверь.

– Товарищ Майор! – младший лейтенант с конвертом в руке, – вам. Срочный.

Кочубей, как и полагается, незамедлительно вскрыл конверт. Он нахмурился, пробежав глазами первую строчку. Его глаз дёрнулся один раз, и тик пропал. Затем лицо просветлело, и он, встав, направился к двери. Но словно вспомнив о своих подчинённых, остановился и сказал:

– Не расходиться! Всем ждать меня.

Через полчаса он вернулся, ворвавшись в кабинет словно вихрь – уверенный и воодушевлённый. Такие люди поднимают бойцов в атаку.

– Епифанцева! – майор смотрел на Ксению сияющими глазами. – Остров! Точнее, один из группы – с «начинкой». – Он потряс бумагами, скрученными в трубку. – Островок, когда-то в прошлом и, возможно, не только, населённый. – Он улыбнулся, растягивая шрам на лице. – И… – торжественно оглядев всех, – собирайтесь! Едем…

– Как?

– На чём?

– Едем, летим, плывём… – Кочубей в суете, стоя у раскрытого сейфа, сжимал и разжимал кулаки, держа их перед собой, словно разминая для каких-то физических действий. – Это приказ! От вышестоящего начальства.

Все засуетились, поддаваясь настроению и воодушевлению начальника.

-Здесь нас только раздавят, как тараканов… – добавил вдруг невесело майор, задумавшись.

Подчинённые переглянулись между собой.

– Отставить! – Кочубей, опомнившись, улыбнулся, как всегда, некрасиво. – Все незаконченные дела в отдел Бестужева! Само собой, кроме твоего, – он бросил взгляд на Ксению и хлопнул по поверхности стола ладонью. – И тихо там! – Короткий кивок головы на дверь. – Куда, зачем, почему никому! Личное распоряжение Хорина. И всё! Вы бы его видели…

– Снова шашкой махал? – позволил себе пошутить Малинин.

– Да уж… – отвлекся Кочубей от беглого просмотра бумаг из сейфа, посмотрев в окно, словно там вновь увидел Хорина. – И дыбился под ним конь ретивый… – продекламировал майор, словно актёр со сцены.

Все дружно рассмеялись, на мгновение отрываясь от сборов.

– Ну как отставить! – Майор нахмурился – любая мимика из-за шрама уродовала его лицо, и только выразительные глаза не обманывали собеседника, сейчас в них плясал лукавый огонёк. – Порочить имя командира за его спиной. Знаю, вам волю дай, и до меня доберётесь. Или… уже? – Он бросил взгляд на Ксению, весело подмигнув. – А, Малинин?

– Как можно, товарищ майор? – тот спрятал взгляд в открытой папке, опуская голову. – Героя Советского Союза легендарного…

– Ага, пой, пой, соловей…

Все снова приглушённо рассмеялись, оглядываясь на Соловьева. Настроение начальника снова быстро передалось подчиненным. Как и полагается в сплочённых коллективах. Особенно в силовых структурах, полувоенных организациях коммунистического общества. Нет места разложению! Приказ – в бой. Приказ в дальнюю командировку на неизвестный остров. Значит, в море! С шуткой, с песней. Как на праздник…

Да и все устали от внутреннего напряжения. Внутри человеческого и того, что внутри организации. Хотя никто и не подавал вида. После смерти вождя и ареста его приемника чистки возобновлялись. Новая метла, как всегда, метет по-новому, но методы и принципы работы те же. Поэтому такая командировка как отдушина. Снятие нервного, эмоционального напряжения.

*

На них выбежала стая кабанов – мощным потоком раздвинув кустарник, заросший густой травой. И, увидев препятствие из живых существ – сгруппировавшихся людей, животные начали издавать звуки недовольно агрессивные: хрип, хрюканье, испуганные поросята – повизгивание. Тем же быстрым потоком обогнули островок напряженных человеческих тел, касаясь людских ног, и скрылись в лесу. За спинами оцепеневших от неожиданности. Так же и дальше создавая звуки стремительного движения в лесу. Замершие люди одновременно выдохнули – угроза миновала. Шум стада кабанов удалялся. Но наступившая тишина не разряжала обстановку. Скорее усилила напряжение.

– От кого-то же… – Сглотнул шумно слюну байдарочник, опустив ниже топор, поднятый инстинктивно выше во избежание контакта со зверьми, – они бежали….

– Может, просто? – спросил Кондрат шёпотом.

– Ты их морды видел? – заметил, шмыгнув носом Егор. – Да и куда «просто»? Вечерняя семейная прогулка?

– Что там? – «Ожил» за спинами учитель.

– Прикрывайте тыл! – буркнул недовольно Егор, вглядываясь во мрак леса в направлении, откуда вышли кабаны. – Установки не меняются…

Его голос утонул в напряженной, всё поглощающей тишине. В вакууме. Страх, неосознанный, но словно ощутимый, коснулся группы людей. Обвил ледяными объятиями. Сковал и объединил группу из четырёх человеческих существ. Никто из них не обращал внимания на пот, текущий по телам. Каждый внутри был готов поддаться панике и броситься вслед стаду диких зверей. Несмотря на свой возраст, статус состоявшихся личностей и воинов в конце концов. Вряд ли кто из них мог сейчас внятно объяснить собственное состояние. Но ужас, охвативший их, объединял.

Внезапно вылетевшая из кустов стая ворон заставила вздрогнуть и без того напряжённые тела. Учитель издал непонятный звук удивлённого восклицания. Валера, избегая контакта с птицами, ударился головой о висок Петрова. Вороны ведь часто при виде живых существ издают звуки – карканье. Здесь птицы летели в тишине. И скрылись в том же направлении, где и кабаны.

То, что увидели секундами позже трое из группы одновременно в глубине леса, поразило их не меньше, чем стремительный побег животных и птиц. – Их медсестра, своей заботой и уходом спасшая большую часть после кораблекрушения, мелькнула между стволов деревьев. «Зажглась» своим всем знакомым светлым плащом и распущенными белыми длинными волосами.

– К.. как? – Смог сдавленно «выдавить» из себя байдарочник. – Да нее-е-е т…

– Катенька, – подтвердил Кондрат, «отлипая» от тела Егора.

– Значит, не показалось, – процедил сквозь зубы и Егор, разминая затекшую от напряжения руку в районе кисти. – Катя, Катенька, Катюша. Кроткая наша сестричка…

– Что там? – вновь напомнил о себе учитель.

-Тыл! – буквально взревел Петров.

– Если бы показалось, то одному, – Кондрат, хрустнув суставами кулаков, резонно поправил его, не обращая внимания на недовольный «бубнеж» их «тыловика». – Ты чего, Егор? Это же не групповой спиритический сеанс…

– Словечки-то какие знаешь? – Не сводя глаз с места нового вероятного появления силуэта медсестры, удивился Петров, при этом ощущая, как затекли его ноги.

– Это так… – «Нашел время и место» для смущений его товарищ, – ходил к одной…

– Я тоже, кстати… – Вставил Валера, слегка качнув топором, словно проверяя, что орудие защиты всё ещё находится в руках.

– Ты? – Развернулся своим мощным торсом Кондрат к «сопернику», едва не отодвигая в сторону рукой Егора. – Когда? В мае пятьдесят первого? !

Байдарочник поднял топор, указывая во мрак леса:

– Сейчас… уже и не вспомнить, но вот только что Катенька…

– Да тихо вы! – Петров тоже увидел новое появление знакомой фигуры, расстояние до которого показалось ему тоннелем, темным, ведущим к свету, листья, стволы деревьев, кустарник – всё слилось в одну мрачную массу, а светочем в нём мелькает силуэт медсестры. – Видел я ее …больше месяца назад. Вот и подумал, что показалось…

– Почему не сказал? – Вопрос Кондрата, размноженный эхом, «прилетел» к Егору издалека.

– Сказал одной… не поверила. – Слова Егора растянулись и «ушли в неизвестное», ему даже захотелось повторить из-за неуверенности в том, что он произнес их.

– Францевна, что ли? – Голос Кондрата шёпотом пришел со стороны учителя из-за спины, заставляя Егора ёжиться.

– Францевна сейчас сказала бы: «Четыре здоровенных мужика топчутся на месте вместо того, чтобы искать товарища, и по поповской идеологии верят в призраков и бесов…» – Учитель стоял перед ними, и все трое сфокусировали взгляд на нём, загородившем «проклятую» просеку с видениями медсестры.

– Не, ну Ленин в октябре, мля… – ткнул пальцем в грудь учителя Кондрат, сначала неуверенно, словно не веря, что тот не призрак. Повторил сильнее. Затем ещё…

– А вот вождя… – Учитель, шатаясь от тычков, с трудом удерживался на ногах, – вождя, прошу, не трогать.

– Понятно! Вы… – Почему-то по-военному, словно перед старшим по званию, оправил одежду Егор. – Вы, Матвей…

– Сергеевич, – со страстью актера-трагика выдохнул учитель.

– Сергеевич, – Егор вдруг звучно икнул, – от положения вождя сейчас не так далеки, – он сделал шаг, раздвигая кусты по направлению к предполагаемому тоннелю, ведущему к медсестре, – я о физическом состоянии тела, не о его положении в социалистическом обществе…

Говоря, Петров сделал еще шаг… и еще, и уже вступил в лес, смело почти так же, как когда-то давно толкаемый патриотическим долгом в ряды Красной Армии. Что-то манило его, та же сила, что когда-то раньше – на фронте уводила с тех мест, где через минуты, а порой мгновенья всё беспощадно выкашивала смерть. Теперь эта же сила манила туда, где еще секундами ранее он видел мелькающую «тень» пропавшей медсестры. Он справился с комом в горле, мешающим говорить, и продолжил:

– …вас взяли с собой как неопределившегося, но теперь ясно, в какую сторону Вы тяготеете…

Он, не оборачиваясь и не слыша ничего в ответ, ступал в мягкий мох. Ветки и листва мелких кустарников смешанного леса обнимали его ноги, словно встречали как родного, нехотя отпуская. Егор услышал шум передвижения сзади вступивших в лес вслед за ним товарищей.

– …а ведь вы можете и не вернуться из этого «похода». Причин и оправданий для этого может найтись масса….

– Во-во… – донеслось до лидера группы веселое подтверждение Кондрата.

– А что я? – роптал Лужин, словно потерявший свою опору-основу реальный вождь среди недовольной, разгневанной толпы. – Я же нейтралитет, ярко выраженный…

– Вот-вот, – Валерино подключение к диалогу почему-то успокоило Петрова, – из-за таких, как вы, и все проблемы. Ни туда ни сюда, как бабы… – говорящий ударился обо что-то и выругался, – будь мужиком – взял в руки весло, греби!

– Верно, Валера, верно… – проговорил Егор, останавливаясь, замирая и тормозя всю четверку на месте. Ему показалось, что он услышал приглушенный разговор на немецком языке – прошедший войну и период её (до контузии) в рядах разведчиков, он ошибиться не мог, он потянулся за армейским ножом, но поймал пустоту ввиду его отсутствия, – только вперед, ни шагу на месте…

Впереди снова мелькнула «тень». Силуэт медсестры. Егор вслушался в звуки леса – шорох листвы, шум ветра. Отсутствие немецкой речи. Он оглянулся назад – «светящиеся» во мраке и свете взошедшей луны лица и глаза спутников. Раздался шум впереди. Быстрый взгляд Петрова успел «выхватить» вдалеке вновь мелькнувший силуэт медсестры.

– За мной! – Егор отдал приказ вполголоса.

Группа, беспрекословно ускоряясь и выстраиваясь в короткую цепь, двинулась за ним. Даже Матвей Сергеевич, но тот, скорее всего, из-за страха остаться одному.

«Стадо кабанов передвигалось тише» – Егор мысленно критиковал их общее движение. Сушняк хрустел под ногами идущих. Ветки били по лицам чертыхающихся вполголоса людей. Матерясь порой, но двигались они относительно быстро.

– Не знал… – вырвалось из Егора с матом, уже на бегу, – что она еще и спортсменка…

– Ага… – согласился откуда-то сзади и справа тяжело дышащий Кондрат. – Хорошо идет…

– Это мы тащимся как черепахи! – проявил недовольство «байдарочник».

– Не до рекордов сейчас, Валера, – Выкрикнул, сбивая дыхание, Петров. – Шагом! – Он потерял ее – пропал «маяком сигналящий» силуэт медсестры. – Напрягаем зрение, спортсмены. Оторвалась она, кажется…

Растянулись более длинной цепью, вглядываясь на ходу в сумерки леса. Внутренне радуясь ярким проявлениям однообразного убранства леса в свете редкого выхода луны из-за туч. Окрашивающей доступные ей буро-зеленые тона леса в мистическую палитру ночной сказки. Местами дополняемую по́лосами тумана на уровне человеческого роста.

Дальше шли молча, вслушиваясь в каждый звук. После знака Петрова остановились. Замерли как вкопанные: шум ветерка, шелест листвы, стрекот насекомых, где-то далеко куковала кукушка.

– Кукушка, кукушка…

– Да подожди ты, Валера! – Петров махнул рукой в сторону байдарочника. – Так и дня с тобой не проживешь…

Кроме природных звуков был слышен неопределенный шум. Монотонный. Гул. Можно было охарактеризовать, как и механический.

– Дамба… – хмыкнув, шепотом определил учитель. – Или водопад…

Все, оглянувшись, критически взглянули на него. Внезапно байдарочник вскинул руку вправо по диагонали, и все увидели знакомый силуэт преследуемой. Но теперь он был не один – еще какая-то ссутуленная фигура двигалась рядом с ней.

– Вот сука… – процедил сквозь зубы Кондрат.

Все по знаку Петрова двинулись в заданном им направлении.

– Согласен… Кто это с ней?

– Не, не Дегтярев, точно, тот длинный как мотыга. – Озвучил очевидное байдарочник.

– Ну. – Откуда-то сбоку подтвердил Кондрат.

Дальше шли молча, подчиняясь приказным жестам Петрова. Перебежки, остановки. И снова перебежки и остановки. Учитель не отставал. Дело уже шло к полночи. Луна в помощь сопровождала преследующих. Гул от вероятной дамбы становился громче. Странным было то, что жертвы преследования бежали, не оглядываясь, словно уверенные в том, что они одни в лесу. И Катенька, кроткая медсестра, знала этот лес как свою медицинскую сумку – она была ведущей, а сгорбленная старческая, но проворная фигура двигалась за ней вторым номером.

«Не слышат их преследования из-за шума, – делал ментальные выводы Петров, – а идут к источнику – шум-то усиливается…»

– К дамбе двигаются. – Бросил, перекрикивая шум, учитель, остановившись возле Петрова.

«Смотри как уверен, что дамба…На слух определил? Откуда здесь дамба? – Егор внимательно оглядел учителя, стирающего пот со лба, – кто ты, Матвей Сергеевич, математик, ориентирующийся на местности, практик с идеальным слухом, различающий звуки в различных диапазонах?»

Вот парочка снова «вынырнула» впереди, словно птицы из укрытия. Не дожидаясь сигнала Егора, группа быстро двинулась в их направлении. Еще несколько коротких перебежек с остановками и взглядами друг на друга. Гул водного потока идеален для преследования – не слышно ни шума движения, ни хруста веток под ногами, ни крика испуганных птиц.

Лес внезапно поредел. Чертыхаясь, «беззвучно» натыкаясь на валуны, заросшие мхом, спотыкаясь о них, преследователи выбежали на «залитое» бледно-синим лунным светом пространство. Замерли.

– Чудо света… – так охарактеризовал открывшуюся панораму Матвей Сергеевич, но его никто не услышал.

И учитель оказался прав. Преследователи, застыв от удивления, не могли отвести глаз от этого чуда природы. Свет луны, которая не был видна стоящим отражался от зеркальных поверхностей камня.

Гладкая поверхность скал словно бы размножала этот свет, играя бликами. Края скал отражали его под другим углом, эффектно подчеркивая контур камня. Лунный свет проникал в расщелину между скал, создавая полусферу «недостроенного замка».

В ровном проёме расщелины бурный водный поток падал вниз, в неосвещённую пустоту. Оттуда доносилось эхо водопада. В темноте, где исчезал светящийся синий поток, тоже играли блики – яркие синие точки вспыхивали и гасли в черном. Брызги водопада переливались всеми оттенками синего, белого и серебристого.

– «Дамба» … – громко передразнил Лужина Валера.

– Там! – вдруг крикнул учитель, заглушая шум водного потока.

Опустив руку, Матвей Сергеевич указывал в темноту. Придя в себя, Петров и остальные подбежали к учителю, стоящему ближе всех к обрыву и водному потоку. Отсюда открывался дополнительный вид на это «чудо света» – был виден стремительный поток, уже идущий вниз из озера, окружённого скалами, в которое и падает вода. Всё в том же лунном свете, в многогранном его отражении, огибая камни, вода неслась вниз по извилистому руслу. Как свет проникал туда вниз, оставалось загадкой.

Рядом с потоком мелькнули знакомые силуэты «жертв» преследования, то появляясь из темноты, то снова в ней исчезая.

– Быстрые как звери! – крикнул учитель, и все мысленно согласились с ним.

– Туда! – на этот раз закричал Валера, указав рукой на подъём в нескольких метрах от них.

Байдарочник, не понаслышке знакомый с водной стихией, быстрее всех отказался от созерцания «чудес света» и сориентировался на местности. Он понял, где «жертвы» могли перейти стремительный поток, чтобы оказаться именно в той точке, и сам же повел всех за собой.

– Молодец Валера… – всматриваясь в темноту тропы, заметил Егор, понимая, что никто не слышал его похвалы. Как и матерных выражений Кондрата. И шороха камней под ногами всех идущих.

Поднялись. Отдышались. Застыли снова. Мост, словно что-то эфемерное, светился над водным потоком и стелящимся над водой паром. Казалось, что мост и его опоры просто висят в воздухе.

– Творение рук человеческих… – не удержался в громком восклицании Матвей Сергеевич.

Водопад и его эхо не так глушили наверху, словно тот шум был составляющей частью «чуда», и она осталась там. Но и здесь деревянный мост, держащийся на вертикально стоящих камнях, словно специально созданных для него матерью природой, завораживал своим видом. Оживил всех Кондрат.

– Идем! – Он первый вступил на не скрипнувший под его весом деревянный настил. – А то кто мне приложит к мозолям примочки? Уйдет ведь Катенька…

Перешли. Скрипнул только деревянный поручень моста под рукой Егора, «предупреждая» идущих о своей ветхости. Такая же темная тропа, только ведущая вниз в лабиринте скал, местами подсвеченная голубым светом луны и его отражением от идеально гладкой поверхности породы. Такой же шорох камней, уже слышимый и даже отдающийся эхом.

– Как странно все устроено здесь, – заметил запыхавшийся учитель, идя следом за Петровым, – шум водного потока, который глушил нас в каких-то десятках метров, здесь словно гул какого-то огромного механизма, работающего за этими или под этими скалами… – он «ойкнул», натыкаясь в движении на камень, – свет луны отражаясь подсвечивает тропу отрезками настолько, насколько это необходимо путнику, не больше, не меньше…

– Что хотите сказать? – Крикнул ему через плечо Егор.

– Загадка… – донеслось до него с эхом, – сотворенная рукой матери природы на благо человека в таком отдаленном… от цивилизации месте, просто… – он крякнул, проскальзывая на камнях, – просто поражает своей уникальностью…

– Не могу не согласиться… – процедил сквозь зубы Петров, больно ударившись коленом о заросшую до низу мхом скалу.

Выругался. Заметил на паузе, как оторвались байдарочник с Кондратом. Спускаться было, разумеется, легче. Но ведь сказывалась и усталость.

– Что за порода такая гладкая, как зеркало? – Бросил он догнавшему его учителю.

– Очередная загадка природы…

Продолжили спуск. Вскоре шум снова ворвался в уши. Слева от них водный стремительный поток несся вниз. Вдоль него чуть впереди пара «лидеров» огибала прибрежные камни. Неясно было, насколько открытая местность вокруг здесь, возле реки – скалы то вырастали на пути, обросшие редким кустарником, то пропадали снова. А лунный свет и его отражение от скал не везде проникали, оставляя «темные пустоты» в противоположной стороне от реки.

Донесся победный крик Кондрата. Из чего Егор сделал вывод, что они сократили расстояние между ними и жертвами.

– Устают, не двужильные тоже… – Весело злорадствуя, буркнул Петров, прибавляя хода.

Вскоре он догнал вставших лидеров.

– Чё застыли? – запыхавшийся Егор вытер пот с лица, опираясь другой рукой на прохладный обрубок каменной стелы.

– Дай вздохнуть, командир… – Кондрат, тяжело дыша, сплюнул. – Да и они замедлились…

– Их ни в коем случае… – Егор оглянулся на подоспевшего к ним учителя, – нельзя упустить…

– Трехлинейку хотя бы… – снова сплюнул Кондрат, – я бы не упустил…

– А как же примочки от мозолей? – Усмехнулся, отдышавшись, Петров. – Мертвые не самые лучшие медики, как… мне кажется.

– Смерть врага лучше любого бальзама…

– Ну ты, Кондрат, не горячись! Катенька еще нам не враг, – он взглянул на вспыхивающие, словно яркие синие фонарики, силуэты бегущих впереди, – Валера, вперед!

– Ну и не друг уже точно… – Где-то сзади буркнул Кондрат. – Оружие все равно не помешало бы… Ты крюки видел, на которых туши развешивали, думаешь, они зверьё из хулиганской рогатки били, тут осторожнее надо быть…

– Мой дед на медведя… – донеслось учительское в прерывающемся шуме воды, – с острогой ходил…

– Единицы! – выкрикнул с авангарда Валера. – В войну и ломом с кувалдой под откос поезда пускали, если уж на, то пошло….

– Как это?.. – откуда-то спереди, обогнув Петрова и матюгнувшись себе под нос, спросил Кондрат.

– Логику включи! – Недоумевал Егор, по какой траектории его обогнал товарищ.

– А-а-а – снова споткнулся Кондрат, падая, выругался, – да какая на хрен логика, от голода и бешеной гонки рефлексы отказывают…

– Тихо ты. – Егор на ощупь нашел его.

– Во истину… – пыхтел сзади Матвей Ильич, – поспешишь людей насмешишь…

– Молчать! – Хрипом остановил вероятную перебранку Петров. – Бегом!

Горный ландшафт местности подразумевал не равномерное движение. Подъем. Спуск. Снова подъем и затяжной облегчающий спуск. Подъем. Спуск. Скольжение на мелком камне. Все сопровождалось тяжелым дыханием, сопением, руганью.

– Ушли! – Петров ткнул пальцем в две задержавшиеся, словно дразнящие преследователей фигуры на скале уже на бесполезном для погони расстоянии, – вот тебе и задержка наша откликнулась потерей необходимого темпа.

– Да ну невозможно так, Егор, – Сплюнул Кондрат, тяжело дыша,– мы прервались… на пять минут…

– Может они более короткий маршрут знают? – Валера принес во фляге воды, набранной из реки.

– Ну ты-то Валера чего?! – выдохнул Егор, отпив воды, – какой короткий? Почти на прямом отрезке, без изгибов, без поворотов? Да и мы видели их постоянно.

– А сколько неосвещённых участков было по ходу движения? – поддержал Кондрат предположение байдарочника. Там вполне могло быть ответвление.

-Это верно. Но ответвление – это уход в сторону и возвращение, и если бы твой мозг не был ослеплён погоней, то ты бы понял, что это дополнительное время.

Тем не менее, две фигуры вдалеке на освещенном участке, словно осознав, что уже не преследуемы и демонстрируя своё превосходство, задержались в поле зрения и спокойно «утонули» в темноте.

Подоспел тяжело дышащий Матвей Сергеевич. Шумно допив воду, он отправился набирать флягу.

– Вот тебе и дамба… – Неожиданно рассмеялся Кондрат, глядя вслед учителю. – Это, скорее, амба!

– Смотрите! – перекрикивая смех и Петрова, считающего, что всплеск положительных эмоций необходим в любой ситуации, Валера указывал на открывающуюся в свете луны новую для них панораму, от которой в очередной раз раскрылись рты от удивления.

В метрах сорока от них в бледно-синем свете проявился выступивший из леса комплекс деревянных построек. Погрузился в темноту вновь – рваная туча закрыла луну. И открылся снова.

– Вот и не верь после этого в чудеса… – Проговорил подошедший Матвей Сергеевич. – И в бога…

– И в бесов? Ну вы не перегибайте, – сделал шаг вперед Петров, сглатывая от напряжения слюну. – Чему вы там будущих пионеров и комсомольцев учите в школе, с верой в чудеса да прочее… Тем более здесь на лицо рука человека, а не бога вашего…

Группа медленно поднялась в горку к постройкам из сруба. Теперь различимы были и ведра, бочки на земле. Отсюда уже были видна и тропа, расположенная чуть в стороне от их подъёма и ведущая к реке, а также заходящие в воду деревянные мостки. Омываемые потоком воды, ответвлённым от основного.

– Да и плевать на Катеньку, – Кондрат пнул ногой ведро, что «охнуло» с гулким звуком, подцепил рукой вилы, брошенные на землю, потряс ими, словно примериваясь. Здесь, может, что поинтереснее найдется…

– Это связано с каким-то производством, явно… – Заметил Лужин, с интересом разглядывая творения деревянного зодчества.

– Явно… – Передразнил снова учителя байдарочник, помахивая топором.

– Так или иначе, ночевать придётся здесь, и Петров первым сделал шаг к основному зданию деревянного комплекса. Посмотрим, что за гостеприимный тут народ живёт.

Раздавшийся внезапный шорох заставил вздрогнуть всех четверых, сжать кулаки и свои допотопные орудия защиты в руках. Переглянулись – взгляды у всех, на удивление, полны решимости.

*

До отправной точки – северного порта – добирались на бортах разных самолетов. Даже лётчики-транспортники ввиду срочности задания пассажиров из МВД сняли часть груза и приняли их на свой борт. По дороге, в момент пересадки, Кочубей вводил подчиненных в курс дела:

– …отправили туда команду специалистов, разработчиков приисков, перед самой войной. Так как странным образом стало появляться неучтенное золотишко в северных регионах нашей необъятной страны, а старые прииски по документам давно иссякли. Народ на острове том жил преимущественно высланный, и местная администрация северных земель хотела организовать там какие-то артели по бою морских котиков еще в конце тридцатых. Но всё заглохло по неясным причинам. А золото, как сами понимаете, это уже серьезно. Когда группа разработчиков не вернулась и пропала с ней связь, послали туда поисковиков, наполовину специалистов по профилю, наполовину из НКВД-шников. И эта группа пропала. Разминая шею ухмыльнулся Кочубей. Ну а потом грянул 41-й год, не до этого всего было…

– А после войны? Шмыгнул носом Абакин.

– А вот тут самое интересное и начинается, – Кочубей поскрипел кожаной папкой, видимо, в ней и находилось то «самое интересное». В 48-ом, после отправки очередной экспедиции, появились первые самородки, но как-то все затихло при помощи местного то ли наркомата, то ли секретаря партии… И главное – семьи членов экспедиции, что интересно, уже долгое время не бьют тревогу о задержке с возвращением уехавших в командировку близких. Налицо – давление. Вот так вот у нас добыча драгметаллов идёт. Кочубей взглянул в окно, через которое видно было, как из ангара в «пузо» огромного транспортного самолета механики заталкивали тележки с ящиками. – Это вторая задача. Хорин попросил проработать эти моменты, уж очень не по-граждански, не по-советски себя ведут некоторые товарищи. Дачи строят на Черном море, не чета дворцам капиталистических богатеев…

– Но, – прокашлялась Ксения в кулак, – наша первостепенная задача?

– Первостепенная задача – остров, – похлопал папкой Кочубей, притягивая взгляды всей группы к ней. – Подготовку вы все прошли военную, так что в «поле» работать можете. Разве что вы… Ксения Павловна?

– Курсы… ускоренные курсы офицеров особого отдела при N-ском военном, награжденном орденами Красного Знамени и Ленина училище.

– Ну вот и отлично, – майор улыбнулся и тут же следом нахмурился, и то, и другое делало его лицо одинаково неприятным. – Задача нам по зубам. Да и с нами экипаж военного катера, в котором тоже, судя по всему, не новички в военном деле, а значит…

Он поднялся, реагируя на появление в дверях лейтенанта – служащего аэродрома. Кивнул тому едва заметно.

– Ну вот… Это за нами, – Кочубей поправил на себе куртку пилота, делающую его похожим на летчика-аса. – Рекомендую поспать в самолете, пять-шесть часов сна впрок не будут лишними никому…

Ксении приснилась дочь. Впервые после клиники. Они вместе танцевали и пели. А затем, весело смеясь, бегали друг за другом по новогоднему украшенному залу, усыпанному мишурой. С елкой в центре. Но во сне символ и неотъемлемый участник новогодних торжеств был украшен свисающими ломтями мяса, полосками срезанной плоти… А мишура оказалась застывшими каплями крови. Машенька искала что-то под елкой, видимо, подарок. Туда – под мохнатые лапы ужасно наряженной ели затянули ребенка руки в красивых кожаных перчатках. Ксения кричала во сне, но скованная ужасом не могла двинуться, чтобы хоть как-то помочь дочери… Она проснулась в поту.

– Дурной сон? – не открывая глаз спросил рядом сидящий с ней Кочубей.

Остальные коллеги, покачиваясь, мирно спали, Абакин с Малининым склонив головы друг к другу.

– Ужасный…

– Часто? – Майор только на секунду приоткрыл глаза – «проверил обстановку» и закрыл снова.

– Не очень… – Ксения кошкой потянулась затекшим во сне телом.

Самолет гудел, подрагивая. Скрипели ремни и упаковка грузов.

– Пройдет… – не открывая глаз поддержал её Кочубей и снова затих.

Она же покосилась на его руки. Они были без перчаток. Но Ксения знала – во сне видела именно его руки. Это же сон. А она неоднократно ловила себя на том, что руки начальника нравятся ей. Странно так… Как что-то отдельное, самостоятельное, не как часть его тела. И в веде́ниях и снах эти руки делали пугающие, страшные вещи.

– Я… – начала было Ксеня.

– Попробуй, – прервал ее начальник с пониманием, всё так же без открытия глаз и улыбнувшись добавил: – С самолета же уже точно не выгонят…

Она, отстегнув ремни безопасности, качаясь, ушла в хвост самолета и, убедившись, что на грузах нет маркировки предупреждения о взрывоопасности, закурила. Поежилась от дрожи – смена температуры, никотин, дурной сон, вид рук, связанных с кошмаром. Может, всё вместе…

Визит в городское управление небольшого северного города не дал результатов. Местное начальство отсутствовало на рабочих местах. Словно за сутки предупрежденные главы ведомств улетели – один к больной матери, второй в срочную командировку. Кочубей, не выражая бурно эмоций, с улыбкой похмыкал и объявил:

– Ну что ж, на обратном пути… На обратном пути, – и уже решительный и собранный, садясь вместе со своей группой в машину, крикнул прикрепленному к ним водителю: – Давай в порт!

– Катер какой-то странный… – Малинин с подозрением посмотрел на судно, покачивающееся на волнах тёмного моря.

Один лишь взгляд на неприветливое море вызвал у Ксении холод. Она куталась в армейскую офицерскую дублёнку, которую им предоставило местное отделение МВД среди одежды, изъятой по подозрению в кражах с заводов.

– Трофейный… – процедил сквозь зубы Соловьев, – Я видел такие в порту Севастополя… Там они были ещё с нацистской символикой.

– Чего ты, «Птицын»? – рассмеялся Малинин, подтрунивая над настроением товарища, – Он же теперь на благо Родине служит.

Мужчины ловко запрыгнули на борт. Ксения, получив очередную порцию брызг морской воды, остановилась перед качающимся бортом катера, который возвышался над деревянным причалом всего на несколько десятков сантиметров.

– Ну что же Вы, – подбадривал её Кочубей, поддерживая за локоть, – офицер особого отдела, не приходилось?

С катера ей подал руку Соловьев.

– Нет. Не приходилось…

С их помощью она взобралась на борт судна и, качнувшись, неловко коснулась грудью Соловьёва. Покраснев, она смутилась, и её коллега тоже.

– Товарищ майор, судно временно вверено в ваше распоряжение. …, – старший по званию из шести вытянувшихся на тесной палубе моряков шагнул навстречу Кочубею.

– Вольно, вольно… – Он отмахнулся, с интересом разглядывая катер, – Отчаливайте уже! Что с погодой?

– Так… переменчивая, – усмехнулся молодой лейтенант со смешными усами над верхней губой, – Как и прогнозы наших синоптиков…

– Ну и отлично. – Кочубей пожал руки всей команде, глядя в глаза каждому с весёлым озорным огоньком в своих, – Не верю я спокойствию и тишине… усыпляет.

– Так. … Какое спокойствие? – Лейтенант коротко отдал приказы и едва заметно кивнул на Ксению, – Спокойствие, сами знаете…

– Знаю, знаю… – Потер руки друг о друга Кочубей, – Ну не плыть же товарищу следователю рядом с катером.

Все рассмеялись. Команда невесело, нахмурив брови.

Конечно, Ксения знала о суеверии: «Баба на судне – быть беде. …» Поэтому, фыркнув, заметила:

– Предрассудки! – и наморщила лоб, разглядывая уныло качающийся вымпел катера.

– Товарищ следователь, – курносый лейтенант, быстро оказавшийся рядом, улыбнулся ей, показывая щербинку между зубов.

– Ксения, просто… можно … – Она поправила воротник на шее.

– Товарищ Ксения, вам могу предложить только мою каюту для отдыха, – он пожал плечами, оглядев остальных, – Тесно у нас… остальные могут разместиться в помещении моряков, ну… и кто-то в рубке. Плыть долго. Как, согласны?

Она кивнула, балансируя на ногах и с тоской поглядывая на постепенно удаляющийся и уменьшающийся причал.

– Вот и отлично, – обрадовался снова, показывая щербинку, лейтенант, – Графов, проводи!

Цепляясь за холодные ручки, Ксения следовала за плотной фигурой взрослого моряка. Он, видимо, в силу своего возраста оказался добряком, это выражалось и в его глазах. Задержавшись перед дверью с иллюминатором, он пощипал седые и густые усы, обращаясь к ней, спросил:

– Лет-то сколько?..

– Тридцать три… – Ксения смело шагнула за ним в проем, освещенный тусклой лампой.

– Мм-м, как моей… Ну, дочка, – остановившись, он указал внутрь небольшой каюты, – располагайся. Укачивать будет, вот… – Он протянул ей пузырек, казавшийся миниатюрным на мозолистой ладони крупной руки. – Две в рот и рассасывай.

– …Ну и что ты думаешь? – Соловьев с Абакиным курили на палубе, ежась от порывов ветра.

– Думаю, быстро дойдем, – Соловьев глубоко затянулся, пряча папиросу в кулаке.

– Я о лейтенанте особого отдела… – хмыкнул Абакин, поворачиваясь спиной к очередному порыву ветра, – Вы же там смущались после телесного контакта.

– А-а-а, – протянул Соловьев, вглядываясь в темноту воды за бортом, словно стараясь разглядеть что-то скрытое от глаз, – ничего от тебя не укроется… Прирождённый ты, Гриша, следак.

– Ну так…

– Так, «не приходилось же ей». … – Соловьев сплюнул за борт, переведя взгляд на пару альбатросов, перекрикивающихся в небе.

– А как майора она в отделе уложила, помнишь? – Прикуривая и подключаясь к разговору, Малинин быстро поочередно посмотрел в глаза товарищам, – И открыла точный, я вам скажу, … огонь на поражение, – подошедший к товарищам укутался в черный морской бушлат, накинутый на плечи, – наш подопечный был прямо на линии огня. Мне-то это хорошо было видно. Хорошо холостые, а то бы…

– А ты знаешь, – буркнул Соловьев, – чему их там в школе для особистов обучали, да еще при N-ском-то училище?

– Слушай, «Соловей», – Абакин нахмурился, сплёвывая за борт, – не каждый разведчик в моем взводе так бы отработал, а они тоже не из пансиона…

– Отставить! – Соловьев вытянулся, увидев качающуюся фигуру приближающегося Кочубея.

– Ну что тут у вас?

– Папиросы… товарищ майор.

– Конечно, – с блеском в глазах Кочубей протянул руку к пачке, – что за матрос без папирос…

Шли к острову действительно долго. К счастью, сильных волнений на море не было. Но и сама качка доставляла проблемы Ксении. Болезнетворное состояние не покидало ее. Пыталась спать, иногда это получалось. К вечеру второго дня пути ей стало значительно лучше. Даже смогла съесть несколько ложек из рациона моряков. Над ней посмеивались. Она слышала – стенки катера не бетонные. Не повала вида. Знала – справится.

Утром третьего дня вышла на палубу, улыбнулась «солнцу, осевшему» в тучах. Удивила своим появлением вахтенного матроса. Затем и проснувшихся коллег. И уже бойко отвечала на их колкости.

– Долго нам еще, товарищ майор? – Она, обходя катер, столкнулась с Кочубеем на корме, тот смотрел в бурлящую пену за бортом.

– Никак устала уже? – Усмехнулся тот с прищуром глаз, неизменно уродующим его лицо.

– На суше как-то поспокойнее, – уверенней себя чувствую…

– Согласен, – Кочубей почесал щетинистый подбородок, вглядываясь в серую линию горизонта. – «По своей родной земле советской мне всегда шагать приятно…»

Ксения оперлась спиной на поручни борта, пытаясь понять настроение начальника. В голосе его тоска, несмотря на позитив в словах.

– …Хотя и на советской земле сейчас… тоже не сладко, – Кочубей нахмурился, взглянув на неё, и снова отвернулся к морю, – обстановку же приблизительно понимаешь?

– Так… – Ксения неопределенно махнула рукой, – в очень узком спектре.

– После ареста Берии, – Майор закусил губу, морща лоб, – все перевернулось с ног на голову. Выживают только те, кто, не оглядываясь ни на что, всегда занимался своим делом. Кто не поддавался на уловки интриганов. Те, кто был приближен к вождю, к Берии, сейчас горят как спички. «Партийцы» не дадут жизни. Вот и Хорин наш… – он глубоко вздохнул. Ксения молчала – знала, захочет Кочубей – сам расскажет. – …поучаствовал он в кое-чем, ждёт со дня на день ареста… Наше задание – так… аккорд, последний крик его души. А может и намеренно отослал нас от себя подальше, зная, что в управлении шепчутся о его благосклонности к нашему отделу…

Теперь настала очередь Ксении глубоко вздохнуть, осознавая всю сложность ситуации, в которой оказался её вышестоящий начальник. Однако Кочубей воспринял это по-своему.

– Вы, наверное, хотите узнать, как сложилась судьба ваших коллег из группы «М» и других фигурантов, которые были непосредственно связаны с тем… – он нахмурил лоб и посмотрел вдаль, – как бы это сказать помягче… резонансным делом?

– Не без этого, – Ксения почувствовала дрожь и достала папиросу из пачки. К её удивлению, Кочубей тоже взял одну, хотя обычно не курил.

Они долго прикуривали, прячась от порывов ветра. Кочубей закашлялся, как неумелый курильщик, и снова рассмеялся, но тут же стал серьезным.

– Лётчика вашего… – майор глубоко затянулся.

Ксению затрясло, словно с этой затяжкой он вытянул из неё всё, что накопилось за долгое время. Образ капитана возник в глубине её сознания, и с ним – женский страх за его судьбу, ещё не озвученную, не услышанную, неясную.

– …вы сами понимаете, – Кочубей зубами оторвал часть мундштука папиросы и выплюнул её в море, – быстро нашли нити, связующие вас с ним. От шушуканий по коридорам и диалогов в неуставной форме до прогулок в зимнем парке… Система поглотила его без остатка.

Ей сдавило горло, ноги стали ватными, она крепко ухватилась за поручень борта, выкидывая папиросу за борт. Кочубей поддержал её и подождал несколько мгновений.

– Время было такое… Запутано всё… Вяземский – это вообще отдельный разговор, – с ненавистью сплюнул майор за борт. – Долго выкручивался «вражина», умело аргументируя всё. За него хлопотали, не веря фактам, сверху давили, заставляли перепроверять неоднократно, даже была попытка организации побега…

Затем, видимо, его лекарства перестали действовать (специалисты нашли в кабинете препараты с долго действующим эффектом), запаниковал, задёргался. Истерил, в ногах у следователей валялся, пощады просил. Поставили к стенке… Я понимаю, Ксения, – майор, видя, как она освободилась от его поддержки, вздохнул, глядя вдаль, крепко сжав поручни борта, – что это для тебя слабое утешение после всего, что он сделал. И я тут косвенно причастен, прости, виноват – не разглядел врага. Так он, манипулируя подложными фактами, используя связи, всё подтасовал грамотно…

Ксения втянула голову в плечи, покрытые поверх дубленки шерстяным одеялом.

– Хотите знать подноготную этого профессора медицины в области психиатрии? – Майор развернулся к ней всем телом.

Она интенсивно замотала головой – ещё одно слово об этом чудовище принесло бы ей нестерпимую боль.

– Ну, ну… Пойдём, – Кочубей по-отцовски обнял её за плечи, – уже недолго осталось… Там уже будет суша под ногами, свежий воздух, природа… Да и делом займемся, не до переживаний будет…

Проснулась Ксения внезапно от топота шагов. Сердце молотило, сотрясая всё тело. На часах полночь. Дверь в каюту с предварительным стуком открылась. В проёме едва различимая во мраке голова Абакина.

– Епифанцева! Давай, подъем!

– Что там? – Она потянулась за одеждой. – Прибыли?

– Нет, но положение серьезное. Паника там у моряков…

Через пять минут она была на палубе. Влажность покрыла лицо, освежая и пробуждая. Толпа темнела возле правого борта. Луч прожектора шарил по водной глади.

– Не ошибся? Точно? – Голос лейтенанта, полный тревоги, донесся до Ксении.

– Да ну нет… товарищ лейтенант второго ранга, – вахтенный матрос широко раскрыл глаза, – я их насмотрелся… в памяти плотно вместе с кровью и смертями товарищей осели…

– Да, да… – не отрывался от бинокля командир катера.

– Что, лейтенант? – Кочубей появился на палубе с сонным лицом, но одетый и подтянутый, словно только вернулся из штаба.

– Лодка, – Лейтенант отдал честь, приложив руку к шапке, – товарищ майор, – он ухмыльнулся, пожав плечами, – вахтенный матрос…

Ксения ощутила нехватку воздуха. Моряки, суета, тревога в голосе лейтенанта – всё это она внимала со стороны. Явно опасность. В ненавистном ей море. Отрешённо, тяжело дыша, она слышала доклад, до конца не понимая его.

– …во время несения ночного дежурства заметил погружение немецкой подводной лодки класса 7, типа 7-B, после чего он поднял тревогу, я сам, поднявшись на мостик, заметил след от уходящего под воду перископа…

– Как он ее классифицировал, по каким признакам? – Перебил с тревогой в голосе Кочубей. – Старший матрос?

– Товарищ майор, – голосом, переполненным обиды, каким доказывают свою правоту люди тем, кто потерял в них веру, – я же на торпедном катере три года день в ночь отбомбил, – тело матроса «свела судорога», – мы же охотились за ними на Балтике! Я не мог ошибиться…

– Торпеда! – Крикнул стоящий возле прожектора матрос, указывая рукой вдаль.

Лейтенант, не отрывая глаз от бинокля, закричал, отдавая приказы:

– Рулевой, лево руля! Полный ход! Грач к пушке!

Матросы разбежались выполнять приказы.

Дыхание Ксении, прижимающейся к надстройкам катера, ускорилось.

– Играют они что ли? – пробубнил командир катера, занимая лучшую для себя позицию, – мы ж не танкер… будем маневрировать.

Члены следственной бригады оказались лишними на палубе.

– Держитесь, товарищи, и прикройте головы…

Как и чем Ксения не слышала – грохот стреляющей пушки рвал перепонки. Ворвался в разум. Отрезвил. Стал вдруг толчком к нормальному дыханию. И поиску оптимальной позиции для сохранения жизни.

Сжавшись, она села на корточки, держась одной рукой за металлическую скобу возле двери, ведущей в трюм, второй прикрывая голову. Катер сотрясало от выстрелов. От резкого маневрирования Ксению качало из стороны в сторону. Она уже двумя руками вцепилась в скобу, но это не помогало – билась головой и больно локтем о металл конструкций катера. Рядом хлопала открывающаяся и закрывающаяся дверь. Сквозь шум боя доносились мат, торопливые приказы… Брызги холодной забортной воды накрывали её, дрожащую от страха и внутренне уже приготовившуюся к самому худшему.

*

– Чтоб я так жил! – воскликнул Кондрат, и его восхищённый голос донёсся из соседней комнаты основного сруба обнаруженного ими деревянного комплекса.

Тени от зажжённой, как позже выяснилось, керосинки заиграли на полу открытой двери.

– Да мля… мляха… мляшечка… – удивление учителя, выраженное в несвойственной ему манере, заставило Егора прекратить осмотр спальных помещений. Он лишь поверхностно заглянул в них, посветив фонарём путевого обходчика в темноту комнат.

– Что тут у вас?! – Он заглянул в помещение, откуда доносились возгласы и шум передвижений, и, удивлённый увиденным, сразу же поставил фонарь на пол.

Кондрат держал в руке консервную банку и зачарованно смотрел на неё. Сам же он стоял посреди помещения, заставленного деревянными ящиками, бочками и туго набитыми мешками. Учитель освещал керосинкой всё это богатство. Их тени колыхались на стенах с торчащей из щелей и стыков паклей.

– Чего тянешь? Открывай… – Голос Егора дрогнул, горло перекрыл поток слюны.

Байдарочник, забытый, мгновенно застал их в момент молчаливого вскрытия и поедания тушёнки.

– Да вы что?! – только и смог произнести изголодавшийся часовой. – Как же это? Как?! – Из его рук выпал топор, втыкаясь острым углом в пол возле его правой ноги.

– Ага… угу… давай, давай… – только и смогли произнести поедающие пищу, указывая глазами на складское богатство. Байдарочник не заставил себя ждать. Кто-то стонал от удовольствия. Кто-то просто мычал в согласии с товарищем, ощутившим гастрономический экстаз.

Первым очнулся от «помутнения» Петров. И только потому, что он был старшим в группе, дальнейшие его действия не привели к драке. Егор выбил из рук Кондрата и учителя, взятые ими для нового открытия банки.

– Хватит! – Он вложил в эти слова всю свою силу.

Расширенные глаза жадных «животных существ» – никак не людей – смотрели на него с непониманием. Из набитого рта Кондрата вместе с пищей вырвалось что-то нечленораздельное.

– Заворот кишок будет, – поясняя свои действия, тяжело дыша и осматривая помещение в поисках жидкости, проговорил Егор. – А затем… смерть тяжелая и мучительная… поверь мне, я видел. И ты, Валера… банку, ну полторы небольше…

– Да ты что, Егор? – Глаза Кондрата всё-таки сузились. – На фронте, вспомни, и не такое бывало. У нас же уже не желудки – гильзы «на разплюнуть» переварят…

– И тем не менее… – Петров оглядел уже автоматически «экспроприированное имущество». – Склад здесь? Мы здесь! О себе подумай, потом мне ещё спасибо скажешь… Пошли! Пить необходимо. Валера! По дороге доешь…

Внутри комплекса они нашли колодец. Ведро, громко прогремев цепью, с хлопком зачерпнуло воду.

– Ну что? – Егор, понюхав воду, сделал несколько глотков. – Чистая…

Утолив жажду, все, следуя его примеру, повернулись к окружающим жилой сруб вспомогательным постройкам.

– Что там? – Петров указал на ближайшую к реке.

В ответ вдруг вывернуло наизнанку отвернувшегося в сторону учителя. Шмыгнул носом байдарочник, оглянулся на него, затем монотонно поделился проделанной работой:

– Не знаю… Как цех какой-то. Конвейерная лента, ящики, бочки… Лопаты ещё какие-то приспособления, – Валера словно впервые осматривал в лунном свете угрюмые здания. – Добывали они тут что-то…

– Что? – Егор нервно постукивал пальцами по груди, словно играл на пианино.

– Тушёнку! – Заржал Кондрат, громко рыгая.

Его «поддержал» учитель новым отторжением продукта.

– Сразу видно – не подготовленный, – цыкнул зубами Валера и, прочищая полость рта, сплюнул. – Видимо, точил паёк в тылу потихоньку, без отрыва от производства…

– От школьной доски! – Егор поправил его, ковыряясь сорванной соломинкой в зубах.

Возмущение педагога выразилось в очередном потоке рвоты.

– Во дает! – Оторвался от звучного поглощения воды вернувшийся к колодцу Кондрат.

– Ничего, пусть лучше так… – Егор вдруг обратил внимание на светящуюся в свете луны брошенную байдарочником банку. – Чем унылый холмик на опушке, поросший травой…