Читать онлайн Сын Петра. Том 1. Бесенок бесплатно

Глава 1

1696 год, март, 11. Москва

Алексей как в тумане вышел из храма и направился в свои покои. Сам. Хотя рядом были люди, готовые помочь. Однако шагал он вполне уверенно, разве что вид имел крайне растерянный.

Добрался.

Вошел к себе.

Хотел уже было погрузиться в рефлексию и обдумывание ситуации, как следом в помещение ворвалась мама.

– Позор-то какой! Боже! Боже! При всем честном народе сомлел! Что же теперь люди скажут?!

Она металась по помещению и причитала, даже толком и не глядя на сына. Погруженная в свои мысли. Изредка обращалась к нему, но тоже больше риторически. Видимо, таким образом она хотела мальчика усовестить.

– Может, хватит? – максимально громко произнес Алексей, когда у него от этого жужжания и без того болящая голова начала едва ли не раскалываться. И ему просто физически стало больно ее слушать.

Царица замерла.

Сын никогда так ей не говорил.

– Ты в себе ли, мама? – спросил царевич, раздраженно глядя ей в глаза. Без малейшего смущения. – Родному сыну стало плохо. А ты что творишь? Причитаешь о том, что люди скажут? А как там дела у сына, даже не спросила. Тебе не стыдно? Родной сын мог и умереть. Ай-ай-ай… как нехорошо выходит. Не думаешь о том, что слуги о твоем бессердечном поведении уже вечером всей Москве разболтают?

Она от удивления даже попыталась протереть глаза, подумав, что перед ней наваждение какое-то. Поморгала. Но нет. Сын стоял напротив и, распрямив плечи, смотрел нагло, не отводя взора. И не моргая.

Для царицы такое поведение сына оказалось чем-то шокирующим. Настолько, что, попытавшись что-то ответить, она не смогла подобрать слов. Просто ртом как рыба шевелила – открывая и закрывая. Молча. Или с какими-то нечленораздельными звуками.

– Что с тобой, мама? Совесть душит?

– Ты… ты…

– Мама, мне сейчас все еще плохо. Голова болит. Пожалуйста, перестань морочить голову. И дай мне возможность немного передохнуть.

– Как ты с матерью разговариваешь?! – наконец нашлась Евдокия Федоровна.

– Сообразно поступкам.

– Яйца курицу не учат!

– Ну если ты считаешь себя курицей, – пожал плечами Алексей. – Хотя не советую. Ведь всем известно, курица – это самая глупая птица. Настолько, что, если ей голову отрубить, она долго бегает без нее. Злые языки даже поговаривают, что, если ей рану перевязать и кормить по тростинке, вполне сможет без мозгов дальше жить. Их там все равно было не богато.

Мать отвечать не стала.

Покраснела лицом. Потом побледнела. Пятнами. Снова покраснела. И раздраженно вылетела из помещения, хлопнув дверью.

– Баба с возу, кобыла в курсе, – безразлично произнес Алексей и отправился к ближайшему месту, где смог бы занять горизонтальное положение.

В ногах правды, как известно, нет. В спине и заднице ее тоже не хранится. Но сейчас он считал, что, если сесть, а лучше лечь, ноги хотя бы гудеть не будут. Что уже если не правда, то приятный бонус к ее поиску. Да и голова, если ей не двигать, болела меньше.

Слушать продолжительные нотации или еще как-то морочить себе голову Алексей сейчас не хотел. Это было не его тело, не его имя, не его жизнь и даже, черт побери, не его эпоха. И требовалось уложить в голове многое. Слишком многое…

Скрипнула дверь.

Вошел его духовник Яков Игнатьев.

– Мама прислала? – равнодушно спросил царевич.

– Мама, – честно признался тот. – Зачем ты с ней так?

– Мне плохо. Голова раскалывается. А она мне ее морочить вздумала. Мне сейчас даже слушать и говорить тяжело. Но ей плевать. Трандычит и трандычит. И что примечательно – ни слова о том, как я там… почему… отчего… вот я и вспылил.

– Но она мама.

– Иной раз она о том забывает.

– Ну что ты такое говоришь? Она всегда о тебе думает. Молится. Переживает.

– Только я о том узнаю лишь от тебя, – покачал головой Алексей.

Немного помолчали.

Духовник тоже был явно шокирован нетипичной речью царевича. Еще утром он говорил совсем иначе. И вел себя по-другому.

– А с самочувствием что? – наконец нашелся Яков. – Ты не жаловался же намедни.

– Слабость. Уже который день. И головная боль. Голова прям трещит, словно вот-вот лопнет. Вот в храме и сомлел. Да и сейчас тяжко. А что не жаловался, так зачем? Чай, не девица. Но тут прям уже мочи терпеть нет…

Чуть погодя духовник вышел к ждущим его царице и хмурым богато одетым людям.

– Нездоровится ему.

– Он… такой странный, – будто бы не слыша его, произнесла Евдокия Федоровна.

– Я его умыл святой водой. Дал к кресту приложиться. «Отче наш» вместе прочли. Но дальше он уже заснул.

– Заснул?

– Говорю же – нездоровится ему. Слабость. Голова болит. Он все эти дни терпел, а тут не сдюжил. Вообще странно, что он сам достоял службу. Лекаря бы ему. Но попозже. Пущай поспит.

– А от чего так? Неужто захворал? – обеспокоилась Евдокия Федоровна. Только сейчас, после того как ей несколько раз сказали, она не только услышала, но и осознала эти слова. Оттого и занервничала.

Разговорились.

Первичное раздражение царицы прошло. В ее сознание проникло понимание – сыну плохо. Действительно плохо. А в эти годы с дурным самочувствием не шутили. Тем более не в ее положении. Как-никак мать наследника престола. И если его не станет, то и она точно потеряет если не все, то многое, учитывая свои отношения с мужем…

Послали за лекарем.

Алексей тем временем думал, имитируя сон и пользуясь выигранным временем, дабы осознать произошедшее и выработать стратегию поведения. А то, судя по всему, он что-то стал увлекаться…

Первая мысль после того, как все ушли и наступила тишина: «Как? Как, черт возьми, это возможно?».

Взрывчатки в доме должно было хватить с большим запасом для надежного уничтожения всех живых. Чтобы быстро. Чтобы наверняка.

Он не мог выжить.

Вообще.

Никак.

Тогда что это?

Как все это понимать?

Научно-технического объяснения не получалось придумать.

Взрыв был такой, что его мозг не смог бы сохранить целостность. А значит, какие-либо манипуляции с ним можно предпринять, только отскоблив его от обломков дома. Что разом перечеркивало всякие версии, связанные с этим направлением.

Предварительное копирование сознания тоже исключалось, так как он помнил все до самого конца. С чрезвычайной натяжкой можно было бы предположить наличие в его доме оборудования для бесконтактного взаимодействия. Но это тоже было нереальным. С одной стороны, ничего подобного смонтировать у него на даче никто бы не смог. Скрытно. Из-за перекрестной системы контроля. С другой стороны, еще два-три дня назад ничего не было решено. У него имелось несколько точек для встречи. И то, что все именно на даче будет происходить, не знал никто. С третьей стороны, а как? По роду деятельности он пусть и косвенно, но отслеживал всякие перспективные разработки. И ни о чем даже приближенном не слышал.

И так далее, и тому подобное. Перебирая варианты, он их отбрасывал как нереальные и невыполнимые. Пока наконец не перебрал все версии, даже самые идиотские. И пришел к выводу, что никаких здравых объяснений найти не получилось.

«Может, это какие инопланетяне шалят?» – залетела ему в голову шальная мысль. Но он от нее отмахнулся. Ни о каких достоверных фактах о контактах с инопланетными формами жизни он не даже не слышал. А опираться на мнения всяких любителей конспирологии не желал. Так ведь можно и до рептилоидов каких-нибудь договориться или кого хуже.

И что оставалось?

По сути, только мистика.

Но к ней он относился столь же скептично, как и к конспирологии. Каким-то людям она облегчала жизнь. Да. Но ему в работе только мешала. И если он как-то эти аспекты обычно и учитывал, то исключительно как мотивацию отдельных личностей. Да и то не всегда, а когда удавалось точно установить, что человек всем этим не прикрывается для сокрытия истинных мотивов и целей.

Алексей прекратил внутренний монолог.

И голова привычно наполнилась тишиной, без всякого потока сознания. По ней привычно разлились пустота и тишина. Он давным-давно освоил этот нехитрый прием, без которого было крайне сложно концентрироваться.

Открыл глаза.

Осмотрелся, сухо фиксируя факты.

Происходящее не выглядело розыгрышем или сном. Декорации, актеры и воспоминания мальчика были натуральными. Ощущения – яркими и многогранными. Он попытался нащупать внутри себя старую личность. Но нет. Все тщетно.

Где он? Кто он?

Локация, время и личность идентифицировались без проблем. Мгновенно.

Что это? Симуляция? Иллюзия? Прошлое? Какая-то параллельная вселенная?

Просто обычная реальность. Просто жизнь. Но он не имел возможности это все проверить. Так что оставалось только верить. Ну или не задаваться глупыми вопросами, приняв условия игры, и жить дальше. Может, так со всеми происходит, только обычно память стирается, а на нем произошел какой-то сбой? Вариантов масса, и нет никаких способов их проверить.

В этот момент Алексей остановил свой взгляд на иконе. И ему показалось, что строгий лик смотрит на него. Именно на него. Пристально. Внимательно. Можно даже сказать – требовательно. У него по спине побежали мурашки. Умом он понимал – это просто игра воображения. Что это выдуманный образ. Что… но никаких иных объяснений, кроме мистики, у него не оставалось. А учитывая место, где он пришел в себя, и обстоятельства…

Царевич вновь закрыл глаза.

И вовремя.

В помещение кто-то заглянул. Но совсем ненадолго. Глянул. И обратно удалился, прикрыв тихонько дверь. Что-то начал говорить, но совсем неразборчиво. Все-таки толстые стены и массивные двери играли свою роль, гася в немалой степени звуки.

Это позволило вновь вернуться к размышлениям.

Какой во всем этом смысл?

Случайность Алексей отмел сразу. Вероятность того, что после смерти его личность попала в тело целого царевича, да еще в переломный для России период, была равна нулю. Так что тут точно имелся какой-то замысел. Но какой?

Награда за хорошую службу?

Смешно.

Он жаждал мщения и покоя. Ни того ни другого это решение не несло. Так какая же это награда?

Шанс?

А вот тут – да. Без всяких сомнений. Только какой, для кого и зачем?

Обновленный царевич не очень хорошо знал конкретно эту эпоху. Мало интересовался. Но неплохо в целом представлял себе парадигму исторического развития России. Отчего прекрасно понимал, что Петр, продолжая дела своего отца, сумел совершить невероятный рывок. Он создал современные армию, флот и науку, а также механизмы их воспроизводства. И провел первую в истории России индустриализацию, пусть и мануфактурную, но вполне современного для тех лет вида. Во всяком случае, после него Россия производила своими силами все необходимое для своей защиты.

Да, Петр провел эти реформы по наитию, стихийно, буйно, наломав при этом дров. Да, почти все свои реформы он не завершил, бросив на разных стадиях готовности. Да, России эти реформы дались не просто и отнюдь не дешево. Тем более что самые важные – социально-политические – преобразования он упустил. Впрочем, это все было не так уж и важно. Именно благодаря Петру за XVIII век Россия из «северного индийского княжества» превратилась в великую державу, с которой стали считаться не только в региональной, но и в мировой политике. Никогда ни раньше, ни позже такого стремительного взлета Россия не испытывала.

Одна беда – оборванные на полуслове реформы после смерти Петра либо прекратились, либо исказились до неузнаваемости. И в XIX век Россия уже вступила страной чудовищно гротескных контрастов с клубком острейших социально-экономических и политических проблем. Ну и как следствие, с нарастающим отставанием от других великих держав. А династия вырожденцев – Гольштейн-Готторпов, имевших к Романовым очень условное отношение, – оказавшаяся на престоле России, не справилась с этой ситуацией и довела державу до катастрофы…

– Шанс… – тихо-тихо, практически беззвучным шепотом произнес Алексей. И улыбнулся. Это был его шанс все исправить. А заодно предотвратить те великие беды, которые страна испытала в дальнейшем. Ведь броненосцы, как известно, нужно топить, пока они чайники.

Ему показалось, что он понял замысел сил, забросивших его сюда.

– Россия напрямую управляется Богом, – повторил он так же тихо знаменитые слова Миниха. – А если это не так, то непонятно, как она вообще существует.

В голове у него все стало на свои места.

Разместившись по полочкам.

Цель понятна. Заказчик ясен. Методы… над ними нужно будет еще помозговать.

А ему это все зачем?

А бес его знает.

Возможно, вся его предыдущая жизнь, вся служба и были посвящены этому. Только останавливать лавину у подножья горы – работа неблагодарная. Теперь же он мог попытаться это сделать вновь, начав действовать в куда более выгодных условиях.

Тогда, выходит, это награда? Не то страстное, но пустое и разрушительное желание, лежащее на поверхности. А вот это… глубинное… что всю его жизнь двигало вперед, заставляя развиваться, бороться, сопротивляться. До самого конца. Являясь, по сути, настоящей его страстью… Настоящим смыслом жизни…

Снова кто-то заглянул в помещение.

– Не отстанут ведь, – буркнул Алексей и постарался поскорее подвести хоть какие-то итоги.

Верующим человеком вывод, к которому он пришел, его не сделал. Он слишком материально мыслил. Ему было важно знать, а не верить. Да и спасение души было последним, о чем он пекся.

С какими-то конкретными планами он не спешил. Сведений в памяти Алексея остро не хватало. Ребенок. Что с него взять? Исторических сведений из старой жизни тоже имелся недостаток. Да и он не был уверен в точности тех из них, которыми располагал. Он решил для начала осмотреться и только потом пытаться предпринимать какие-то значимые шаги. В этом деле «спешить не надо», как говаривал один из персонажей кинофильма «Кавказская пленница».

Пока же он решил ограничиться программой минимум. Постараться вернуть надежду и интерес отца, который относился к сыну с определенным неудовольствием. Тут влияли и мать, делающая все, чтобы их семья распалась, и сам Алексей – ведущий себя как бестолочь. В общем-то царевич не был дураком и даже имел любопытные наблюдения, говорящие о достаточно пытливом уме. Но дурное влияние делало свое дело. А значит, что? Правильно. Нужно выполнить и перевыполнить поручение отца. Учиться, выкладываясь по полной…

В этот момент снова кто-то заглянул в помещение.

Алексей, решив, что основные мысли обдумал, открыл глаза и повернулся на звук. Это заметили. И минуту спустя в помещение вошел иноземный медик. Немец, судя по акценту…

– Что с ним? – поинтересовалась царица, когда медик вышел к ним спустя добрые полчаса.

– Царевич очень устал и истощен. Я бы посоветовал ему больше спать и лучше питаться.

– Лучше питаться? – удивилась Евдокия Федоровна.

– Не в моем праве такое рекомендовать, – кивнул лекарь в сторону духовника, – но царевичу, как лицу болящему, было бы недурно ослабить строгость поста[3].

– И все? – удивились присутствующие.

– А что вы хотели? Мальчик растет. Ему нужно хорошее питание. Вот и сомлел от слабости. Вы же видите, как он рост набирает? Верно, в отца.

После чего медик попрощался и удалился. Оставив присутствующих в полном недоумении, так как нехватки питания, по их разумению, царевич не имел. И от такой оценки со стороны медика им подурнело. Еще не дай бог до царя дойдет известие о том. Бед не оберешься. О чем они бурно и заговорили.

Алексей же улыбнулся, подслушивая под дверью. Его задумка вполне сработала. После чего максимально тихо, насколько позволяло это тело, добрался до того места, где лежал. Вернул себе горизонтальное положение. И стал ждать развития событий. Да так и заснул. В этот раз уже вполне натурально…

Глава 2

1696 год, март, 29–30. Москва

После того скандального разговора с мамой Алексей постарался вести себя как можно более спокойно и вежливо. Не вступая ни с кем в пустые дебаты, не ссорясь и не скандаля. И вообще – сосредоточиться на учебе. Хотя окружение продолжало стоять на ушах. Благодаря симуляции и небольшой лжи удалось канализировать силами лекаря подозрения всякие дурные по ложному пути. И как это ни странно, начать хорошо питаться. Ведь ему отменили ограничения поста. Испугались. Нет, конечно, для таких персон, как он, и постную пищу готовили – одно загляденье. Но отказываться от таких послаблений он не стал. В конце концов, мясо – это мясо. И заменить его в рационе можно только вегетарианцами…

Его учебой, как в те годы и бывало, занимался один человек – Никифор Вяземский. Достаточно образованный по местным меркам, но ведущий с царевичем себя по-домашнему. Добро. А после этого всего скандала – с особой теплотой.

Для, так сказать, первого класса предметы были выбраны довольно неожиданные. Русский, немецкий и французский языки. Это понятно. Это важно. Без языков совсем никуда для царевича. Скорее тут удивительно, что их было так мало. Арифметика, в частности четыре ее базовые операции. А вот для чего в еще, по сути, совершенно пустую голову ребенка пытались впихнуть историю с географией, осталось для него загадкой. Впрочем, Алексей не обсуждал решения отца в этом вопросе. Он их исполнял. Причем делал это со всем возможным прилежанием и рвением. И не только фактически, но и предельно демонстративно.

– Государево дело! – патетично иногда заявлял царевич с самым серьезным видом, когда его пытались отвлечь. Это несколько забавляло окружающих, но несильно и недолго. Было видно, что царевич не шутил. А увлекаться с насмешками над «делом государевым» дураков сильно богато не наблюдалось. С учетом нрава Петра.

Местами Алексею приходилось имитировать обучение. Ту же арифметику он и так знал. Причем сильно лучше учителя. Так что его хватило едва на неделю.

С географией вышло чуть сложнее. Здесь хватало специфических, непривычных названий. Но курс, положенный Алексею в столь юном возрасте, был крайне невелик, поэтому со скрипом он его растянул на пару недель. Неполных.

Истории как науки еще не существовало. Во всяком случае, в академическом ее виде. Под этим названием он изучал, по сути, исторический миф. Но и тут курс был краток. Отчего удалось его пробежать удивительным для местных темпом.

Так что к концу марта у него остались только языки, которые приходилось изучать на полном серьезе. Нормальных методик еще не существовало, но, даже несмотря на это, упорство и методичность давали неплохой прогресс. Куда лучше, чем от него ожидали. Впрочем, изучать только языки было крайне скучно. Да еще в местной манере. Алексей Петрович решил шагнуть дальше – не просто выполнить план отца по обучению, но и перевыполнить его. Потребовал себе увеличение учебной программы. Но не просто в лоб, а куда более лукавым образом…

– Притомился? – спросил Никифор после завершения очередного занятия.

– Притомился, – не стал отрицать Алексей. – Языки зубрить – слишком однообразное дело. Эх… еще бы арифметики или еще какой подобной науки к ним добавить, чтобы глаз так не замыливался.

– Государь наш доверил мне тебе только это преподавать.

– Да брось, – отмахнулся царевич. – Сам же сказывал, что обычно это за год изучают, а то и долее. Потому и доверил так мало. А у меня, видишь, рвение какое. И способности. Вот и проскочил не глядя. И теперь сижу кукую.

– Так ты забавы какие устрой. Чай, возраст в самый раз.

– Государь мне заповедовал учиться. Вот и буду это делать. Какие уж тут забавы? Да и к чему они? Для воинских упражнений и женских утех я еще мал, а иное для чего?

Никифор от таких речей своего воспитанника все еще впадал в ступор. Никак пока не мог привыкнуть. И понять не мог – шутит ли Алексей, или серьезно говорит. Ведь смотрел он с той истории в храме всегда прямо в глаза и почти не мигал. Это само по себе наводило определенной жути. А тут еще и речи такие…

Сам царевич уже через пару дней узнал о своей странности с глазами. Но сделать с этим ничего не мог. Видимо, какой-то побочный эффект, связанный со вселением в тело юнца взрослого сознания. Моргал он редко. В несколько раз реже нормального. И делал это как-то медленно, вяло, закрывая глаза на большее время, чем обычно требовалось, из-за чего возникал эффект, типичный для определенных расстройств психики. Люди замечали это и ощущали как нечто пугающее, хотя и не понимали, в чем именно кроется их страх.

Так или иначе, но былая склонность смотреть в глаза при разговоре, выработанная за много лет достаточно специфичной службы, теперь сочеталась с этим жутковатым немигающим взглядом. Что сослужило Алексею дурную службу. Шепотки пошли. Он отчетливо слышал их от слуг…

– И потом, – нарушил неловкую паузу Алексей, – ты все же кое-что разузнал для меня. Помнишь, ты рассказывал про возведение числа в степень?

– Так в том сложности особой нет. Считай, умножение, просто необычное.

– Да. Все так. А как посчитать наоборот?

– Что наоборот?

– Ну вот есть у тебя какое-то число. Как понять, степенью какого оно является? Пусть будет второй степенью. Какое-нибудь неудобное число, например 576. С удобными-то и так все ясно.

– Сие есть вычисление корня. Я о том слышал, но не сведущ, – тихо ответил Никифор, которому каждый раз было неудобно признаваться в том, что он чего-то не знает.

– Я думал над этим. И смотри, что у меня получилось. Я решил не в лоб подойти к вопросу, а попробовать разложить[4] это число на более удобные для подсчета. Берем 576 и делим на 2.

– Почему на 2?

– Потому что на 1 делить нет никакого смысла. Так вот – делим. Получаем результат. Потом еще и еще. Видишь? Вот тут на два не делится. Возьмем 3. И вот тут. В итоге у нас получилось шесть двоек и две тройки. Значит, корень из 576 можно разложить на корень из произведения 2 в шестой степени и 3 во второй.

– С чего это?

– Два в шестой степени это что? Правильно – 64. А 3 во второй? Девять. Их произведение как раз нам и дает 576.

– Ну… – Никифор прям завис, глядя на то, что черкал Алексей на листочке. – Да, выглядит все именно так. Но зачем эта морока?

– Как зачем? Корень из 3 во второй степени это 3. Ведь корень – это вторая степень наоборот. А корень из 2 в шестой степени, выходит, 2 в третьей. Что дает нам 24 как произведение 8 на 3. А теперь давай проверим…

Никифор Вяземский потер лицо.

Он не очень понял, как, что и почему получилось у Алексея. Но все сошлось. Потом тот взял еще одно число. И вновь его разложил быстро и ловко. И еще. И еще.

– Интересно получается?! – спросил Алексей, старательно имитируя восторг после новой затянувшейся паузы.

– Интересно, – незадачливо почесав затылок, ответил учитель.

– Только я не знаю – совпадение все это или я действительно догадался до способа решения таких задач. Может быть, получится пригласить кого-нибудь сведущего в этом вопросе, чтобы он проверил мои измышления?

– Я не знаю даже, к кому обратиться, – как-то растерялся Вяземский.

– Может, в Славяно-греко-латинской академии кто подскажет?

– Может, и так… да… тут нужно подумать. Но мы в любом случае на сегодня закончили свои занятия.

– Постарайся уж найти. Мне ужасно интересно, что в итоге у меня получилось…

Учитель распрощался с царевичем и вышел от него.

Немного постоял. И направился на прием к царице, к которой, будучи учителем ее сына, имел доступ если не свободный, то без лишних проволочек и задержек…

– Странные вещи ты мне говоришь, – задумчиво произнесла Евдокия Федоровна, выслушав Вяземского. – Вновь, замечу. То он с твоих слов за седмицу цифирь всю освоил. То историю с географией. То теперь какие-то чудные вещи выдумывает. Как такое возможно?

– Не ведаю, государыня. Потому и прошу – давай пригласим для проверки людей сведущих. Может, у меня и правда помутнение рассудка? Я сам уже не знаю – можно ли мне верить.

– Даже так?

– Вот тебе крест – все своими глазами видел и своими ушами слышал. Но не понимаю, как такое происходит. Оттого и дурные мысли в голову лезут. Не мог же ребенок это все освоить в самом деле? Дурь. Сказка.

– Не мог, – согласилась с ним царица.

– А если мог?

– И что с того?

– Это ведь диво! Это ведь выходит, что у царевича светлая голова и дарования к наукам.

– Языки ведь он так ловко не освоил.

– То совсем иное. Языки зубрить надо, а тут понимать.

– И что ты предлагаешь?

– Проверить. Давай пригласим ученых мужей из Славяно-греко-латинской академии. И они Алексея проверят. Вдруг это все не наваждение?

Царица задумалась. Все эти странности с сыном ей нравились все меньше и меньше. Что дурные, что радостные. Ей хотелось, чтобы Алексей рос нормальным, здоровым, обычным… да еще с уважением к матери. Чтобы прислушивался к ней и делал так, как она велит. А не вот это все. Однако открыто возражать не стала, поскольку считала это глупым наваждением и надеялась, что серьезные ученые мужи его развеют…

– Приглашай их, – буркнула она и жестом показала, чтобы гость удалился.

Наутро искомые люди явились.

В должной степени напряженные и испуганные, так как не знали – на кой бес они тут понадобились и что от них может потребоваться царице, которая никогда не отличалась интересом к наукам.

Никифор их встретил.

Объяснил задачу.

И провел к Алексею, который к их удивлению принял очень хорошо. И следующие несколько часов они приятно беседовали. Параллельно вкушая всякое. Гостям не ставили скоромную пищу, дабы блюсти пост, но даже постные сладости и прочие приятные закуски к горячим напиткам очень подошли. Тем более что у преподавателей в Славяно-греко-латинской академии денег и возможностей подобным образом питаться не имелось.

Это царевич сделал специально.

Ему требовалось расположить к себе преподавателей, делая определенный задел на будущее. А одними разговорами ведь, как известно, сыт не будешь…

Учителя, пришедшие из Славяно-греко-латинской академии, сначала глянули метод разложения, которым Алексей вычислял корни. Он им был вполне знаком, но этот парень, по их разумению, никак не мог его знать. Усомнившись в его знаниях и посчитав происходящее каким-то розыгрышем или обманом, они начали баллотировку самого царевича.

Долго, методично и вдумчиво.

В основном налегая, конечно, на четыре части цифири, то есть на базовые арифметические действия. Но и дальше заходя, прощупывая пределы. Так что Алексею Петровичу приходилось прикладывать все усилия, чтобы не раскрываться.

Потом, завершив с арифметикой, они решили коснуться географии и истории. Но не так рьяно. Во всяком случае, их подобные предметы сильно не интересовали. Просто проверили, что все действительно так, как им говорят.

– Царевич действительно разумеет то, что ему преподавали по цифири, географии и истории, – произнес чуть позже, когда экзамен закончился, один из учителей, держа ответ перед царицей.

Та скосила глаза на наблюдателей, что ей были отправлены на сие мероприятие. И те важно кивнули, подтверждая слова учителей.

– Алексей Петрович отвечал добро, – сказал один из них.

– Что же до способа вычисления корня, – продолжил тот же учитель, – то нам неведомо, подсказал ему кто или сам догадался, но и так и этак выходит славный результат. Даже если подсказал, все одно – очень хорошо, так как с ним знакомятся не на первом году обучения. А если сам догадался, то вообще блестяще, это говорит о его одаренности и светлом уме.

– Этот способ рабочий?

– Да, конечно.

– И он не просто его показал, но и подробно объяснил, что и зачем делает, – добавил второй учитель. – Значит, не заучил, но понял. Что весьма и весьма похвально. Так что мы полностью поддерживаем его рвение в продолжение учебы. Наша академия с радостью предоставит ему учителей и все необходимое для дальнейшего изучения истории, географии и арифметики, а также механики, к которой он явно имеет интерес.

– Отрадно это слышать, – без всякой радости ответила Евдокия Федоровна. – Вас наградят за помощь. Ступайте. И вы тоже, – добавила она наблюдателям.

Все вышли, оставив царицу наедине с патриархом, что молча наблюдал за этим кратким докладом.

– Что думаешь, Владыко?

– Просветление ума, что случилось у Алексея в храме, не может не радовать.

– Просветление ли? Меня все это пугает.

– Отчего же? Рвение к наукам не есть греховное занятие.

– Да, но я боюсь, что увлечение ученостью может привести его на Кукуй[5] или того хуже. Как и его отца. Сам же видишь, что тяга к знаниям привела Петра к бесовским страстям. Пугающим. Чуждым. Вон еретикам и безбожникам он ныне верный друг, а добрым, славным людям – если не враг, то пренебрегает ими. Да и кикимора бесовская с ним теперь постель делит, а не законная жена.

– Не гоже тебе такие речи вести.

– Отчего же? Я царица, которую он оставил ради нее. Сына своего оставил. И что же? Сын таким же растет? Разве это не должно меня печалить?

Патриарх промолчал.

Встал.

Прошелся по помещению.

И, подойдя вплотную к царице, тихо спросил:

– И что ты предлагаешь?

– Ограничить обучение Алексея этому всему. Пусть лучше духовные книги читает и просвещается богословскими трудами.

– Не станет. Ты же сама видишь, куда его тянет.

– А мы на что? Свернем на верную дорожку.

– Свернем ли? Сама сказываешь – он подражает Петру Алексеевичу. А тот упорен и просто так свои забавы не бросает.

– Алексей еще ребенок.

– С очень острым языком. Не боишься этого? Да и взгляд… он пугает.

– Да уж… вылупится и пялится не моргая. Аж мурашки по спине.

– Я о другом. Взгляд такой, словно он все понимает. Взрослый. Цепкий такой. Словно я перед Федором Юрьевичем предстал… или даже не стою, а вишу на дыбе. Экое наваждение… – Покачал он головой. – Хотя на лице его ни злости, ни печали. Стоит и спокойно смотрит на меня…. Я даже и не знаю, как с ним речи вести – как с ребенком али взрослым.

– Он еще ребенок! – повторила Евдокия, но уже с нажимом и куда более эмоционально. – И кем мы будем, если не сможем свернуть его на верную дорожку?

– А ежели отцу все расскажет? Он явно стесняться не станет.

– И что с того? Чему Петр завещал нам его учить, тому и учим. И даже больше даем. Иного, нежели Алексей желает. Да. Но в чем та беда? Мал еще нам указывать.

– Тоже верно, – нехотя кивнул Адриан после довольно долгой паузы. Это все выглядело весьма спорно. Тонким льдом, на который патриарху вступать не хотелось, дабы не ругаться с буйным и вспыльчивым царем. Но Евдокия говорила вещи разумные, и, пусть и с изрядным беспокойством, однако патриарх согласился.

– И пригляди за тем, чтобы Никифор с академией не якшался. А то ведь Алексей убедит его тайно там какие книги брать или еще чего.

– Пригляжу. Но шила в мешка не утаишь.

– Ты это о чем?

– Петр все равно о том узнает. Уверена, что одобрит? Али тебе бед с ним мало? Поговаривают, что он уже мыслит в монастырь тебя спровадить. И только приговорами друзей своих сдерживается.

– В монастырь… – тихо произнесла Евдокия. – К сестре своей посадит?

– Ой ли? – грустно усмехнулся Адриан. – Ты шутки не шути. С огнем играешь. Я тебя поддержу. Но если что – тебя Петр накажет, ибо давно ищет поводы. Так что каждый шаг делала бы ты осторожнее. Оступишься – и все. По краю ныне ходишь.

– Понимаю, – кивнула царица, после чего добавила: – И книги подбери добрые Алексею, пользительные для души. Ежели желает читать, то пусть читает. Не забивая себе голову глупостями и опасными еретическими учениями…

Глава 3

1696 год, апрель, 20. Воронеж

Царь устало вытер лоб, сев на молодую травку.

– Притомились мы что-то, государь, – буркнул упавший рядом Апраксин. – А еще и полудня нет.

– Али вернуться жаждешь? Или опасаешься надорваться?

– Что ты… сейчас дух переведем, и дальше. Так, к слову пришлось. Забегались. Вон аж взмокли.

Петр Алексеевич ничего не ответил.

Ему тоже было несладко, но подавать вида не хотелось.

– Эх… сейчас сына бы твоего сюда… – решил сменить тему Апраксин после неловкой паузы.

– Блажишь? На кой бес он тут сдался?

– Сам же сказывал – держится за юбку мамки и чурается дел твоих. Вот, – махнул рукой Апраксин, – посмотрел бы. Глядишь, и загорелся бы страстью к нептуновым делам али марсовым забавам.

– Мал он еще.

– Ты вот в шестнадцать лет ботик дедовский увидел. И сразу увлекся. А ежели бы раньше он тебе на глаза попался? Али не всколыхнул бы он тебе душу?

– Кто же то ведает?

– Просто вспомни себя. Тоже ведь был далек от всего этого. Жил и жил. А потом случился ботик, и все завертелось.

– Думаешь?

– Попытка не пытка. Там ведь, в Москве, когда готовились, он тоже сидел в стороне. Не пущали его по малолетству. А одними словами сыт не будешь. Тут надо посмотреть. А лучше пощупать. Его же мамка держит словно нарочно у юбки. Как наседка.

– Посмотрим.

– Я мню – чем раньше, тем лучше.

Петр задумался, но ответить не успел. Невдалеке раздались шум и возня какая-то. И он переключился на дела насущные, которые откладывать было некогда и переложить не на кого.

Он был вынужден руководить в стиле «пожарной команды». Да, буйный нрав и деятельный характер не давали ему возможности отсидеться. Но это все мелочи. Он бы нашел куда более интересное применение своему шилу в известном месте, но у него так критически остро не хватало толковых командиров и администраторов. Всюду приходилось совать нос и шевелить закисшее «болото» в ручном режиме.

После смерти отца в 1676 году все посыпалось. Все его наработки. Вся его команда…

Строго говоря, началось все несколько раньше.

После завершения затяжной войны с Речью Посполитой в конце 1660-х Алексей Михайлович распустил часть полков, чтобы сократить расходы, потому как война эта измотала казну державы до крайности, вогнав в экономический кризис.

Но в целом костяк удержал. И войска, и командования, и прочих.

А вот потом он умер, и начались чудеса.

Старший брат Петра, Федор, провел определенные реформы, на первый взгляд довольно толковые. Так, по итогам реформы 1680 года формально количество полков нового строя увеличилось[6], потому что в них перевели стрельцов, городовых казаков и пушкарей, оставив только московских стрельцов в стрелецкой службе, хоть и в изрядном количестве[7]. Кавалерию тоже причесали и упорядочили, переведя помещиков частично в рейтар и конных копейщиков[8]. Вооруженные силы России при этом были разделены на территориальные округа – разряды.

На первый взгляд все хорошо.

Это ведь повышало стройность системы и улучшало структуру управления, но трансформация воинских людей старой службы – городовых казаков, стрельцов и прочих – в солдат проходила номинально, из-за чего некоторое время худшие солдатские полки уступали в выучке лучшим стрелецким полкам. Ведь в стрельцы при Алексее Михайловиче переводили солдат-ветеранов в награду. Впрочем, это продлилось недолго. Солдат мал-мало гоняли. Хоть как-то. Оставшиеся же стрельцы быстро их «догнали и перегнали» в слабости подготовки, совершенно разложившись. И к моменту Кожуховских маневров 1690 года представляли из себя жалкое зрелище. Даже на фоне крайне слабо обученных солдатских полков.

Из-за всего этого «веселья» количество действительно боеспособных полков быстро снижалось. Да и инфраструктура, обеспечивающая армию, изрядно пострадала, отчего материальное обеспечение войск деградировало на глазах. Совокупно это привело к тому, что Россия в довольно небольшие сроки умудрилась утратить современную боеспособную армию, которой и Речь Посполитую победила, и Швецию сдержала в ее стремлении к экспансии на русские земли. И это притом что Федор Алексеевич провел на первый взгляд достаточно разумные реформы. Подкачало исполнение. Иными словами, кадры, которые, как известно, решают все.

В период регентства Софьи ситуация усугубилась еще сильнее. Она активно и агрессивно интриговала для трансформации своего положения из регента в натуральную царицу, что привело к еще более широким и безрассудным «кадровым решениям», чем при правлении брата. Толковые и проверенные офицеры с момента смерти Алексея Михайловича к началу правления Петра в известной степени разбежались. Да и государственный аппарат адаптировался под совсем иные задачи, далекие от управления державой. Слишком много ловких людей «повышенной проходимости» продвинулось вверх, пользуясь мутной водицей этих откровенно гнилых политических интриг. «Внезапно» оказалось, что, когда доходило до дела более сложного, чем надувание щек, делать его могли «не только лишь все», а считаные единицы.

Вот Петр и бегал как угорелый, пинками заставляя шевелиться всех – от государственного аппарата до всяких мастеровых. Сам он далеко не во всем разумел, поэтому в процессе «ломал дрова» в чрезвычайном количестве. Пытался вникать. Пытался учиться. Что порождало увлечение «ручным управлением» и большие проблемы со всякого рода систематикой и планированием. Но кто, как не он? Тем более что нарастающая слабость России все чаще становилась предметом шепотков при дворе соседей.

Оттого-то Петр Алексеевич и рвал жилы, пытаясь взять маленькую крепость в устье Дона – Азов, чтобы показать таким образом: есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.

Нет, конечно, были и другие цели. Тут и выход к южным морям, и затруднение крымским татарам совершать набеги на Русь. Однако без добрососедских отношений с турками толку от этого выхода в Азовское море не было никакого. Даже если прорваться в Черное, все равно – кроме турок, там торговать было не с кем. Крымские татары же из-за хорошо налаженной засечной службы уже давно предпочитали грабить южные пределы Речи Посполитой, в частности Малую Польшу. Да и поток рабов, который шел через перевалочную базу в Азове, был больше связан с восточными землями, чем с Россией…

* * *

– Что-то ученые мужи, что приходили из академии, пропали с концами. А обещались в самые краткие сроки подобрать мне учителя, – произнес Алексей после завершения очередного урока с Никифором Вяземским.

– То мне неведомо, – спрятав глаза, ответил тот. – Видно, надо еще подождать. Чай, дело-то непростое.

– Врешь ведь.

Никифор промолчал.

– Им запретили?

– Я не говорил этого. Да и толком не ведаю, что произошло.

– Значит, что-то произошло?

Вяземский вновь промолчал, виновато пряча глаза.

Алексею это совершенно не понравилось, и он отправился к матери. Прямиком.

– Где учителя? – спросил он, входя к ней.

– А поздороваться с матерью?

– Доброго тебе здравия, мама. Где мои учителя и книги?

– О чем ты говоришь?

– О Славяно-греко-латинской академии, которая обещалась прислать мне учителя или даже учителей, дабы я продолжил изучать арифметику, географию, историю и сверху к этому механику. Куда они запропали? Я хочу, чтобы к ним послали человека и напомнили об этом обещании.

– Это излишне.

– Почему?

– Ты мал еще далее такие трудные науки учить. А потому было решено обождать. Вот пройдет годик-другой, и вернемся к этому вопросу.

– Значит, это ты запретила их ко мне пускать?

– Да.

– Мама, я наследник престола. И я выполняю приказ моего отца и государя. Ты вот так открыто противишься этому? Я правильно тебя понимаю?

– Ты пока мал и неразумен. За тобой приглядывать поставлена я. И, посоветовавшись со знающими людьми, я решила, что твоя блажь преждевременна, хоть и благостна.

– Серьезно? И с кем же ты посоветовалась? Полагаю, что моему отцу будет интересно узнать их имена. Чтобы поспрашивать их о том – от дурости они такое тебе сказали или черную измену удумали. Возможно, даже на дыбе.

– Это не твоего ума дела! – резко ответила царица, которой ОЧЕНЬ не понравились слова сына. Прямо задели.

– Ясно, – холодно ответил Алексей и не прощаясь вышел.

Вяземский, что увязался за ним, проводил его встревоженным взглядом.

– Что-то, прости Господи, недоброе с ним произошло. Раньше он таким не был, – перекрестившись, произнес Никифор. – Он ведь тебе, государыня, прямо угрожал.

– Это пустые слова, – чуть дрожащим голосом возразила царица.

– О нет, – возразил Вяземский. – Будьте уверены, он что-то задумал. Надо его чем-то занять. И скорее. Его явно тяготит изучение языков, хотя он прилежен и усерден в том настолько, насколько это возможно. Отчего делает успехи. Однако видно – это чуждая для него наука.

– Вертоград многоцветный, может, ему дать для чтения? Там много поучительных стихов, – произнесла одна из служанок.

– Да, так и сделаем, – твердо произнесла царица. – Желает читать – пусть читает.

– Может, уступим его просьбе? – осторожно спросил Вяземский.

– Дури этой? – фыркнула Евдокия Федоровна. – Еще чего!

– Государь ведь с нас спросит.

– А что не так? Мы ведь не отказываем ему в обучении, но направляем куда следует. Ибо без духовного ничего от прочего не будет пользительного. В том нас и патриарх поддержит.

– Поддержит ли? – осторожно спросил Никифор.

– А разве есть сомнения?

Наставник Алексея Петровича не стал возражать и хоть как-то комментировать. Уж что-что, а как-то встревать в подобные разборки он не желал. Тем более что на самом деле ему импонировала страсть царевича. И он не разделял желания царицы помешать учебе.

Алексей тем временем пришел к себе и с нескрываемым раздражением развалился на первой удобной для того плоскости.

– Случилось что? – поинтересовалась няня с веселящим обновленного царевича именем Арина. Жаль, что не Родионовна. Кормилица, которая часто крутилась рядом. Одна из мамок да нянек.

– Все хорошо, – буркнул парень.

– Я же вижу, что ты кручинишься. Снова с матерью разругался?

– Это так заметно?

– Этого все ждали, – тихо произнесла она.

– Ждали?

– Слуги перешептывались с того самого дня, как ученые мужи приходили. Столько разговоров… столько разговоров… – покачала она головой.

– И о чем же они перешептывались?

– Ты как маму тогда обидел, обозвав курицей безголовой, так все затаились. Стали ждать, чем все это обернется.

– Я этого не говорил, – перебил ее Алексей.

– Ну я сама не слышала, а вот люди болтают.

– Не боятся, что им за такое язык вырвут?

– Так тихо же болтают, – лукаво подмигнув, заметила кормилица. – Да и сама Евдокия Федоровна жаловалась, ничуть их не стесняясь.

– Жаловалась? – охренел Алексей. Ему и в голову не могло прийти, чтобы царица жаловалась кому-то на свою мимолетную перепалку с малолетним сыном. Это было так странно… так глупо…

– Да. Родичам. Но понимания там не нашла.

– Неудивительно, – покачал головой Алексей. – И что же, выходит, это все просто наказание за мой длинный язык? Мама не забыла, не простила и просто хочет поставить меня на место. Уязвив.

– Нет. Мама твоя хоть и злится, но зла тебе не желает. Она все это для твоего же блага сделала.

– Я мыслю иначе.

– Ты юн.

– И глуп?

– Я этого не говорила.

– Тогда отчего ты считаешь, что она желает мне блага? Я этого не вижу и пользы для себя в ее поведении не нахожу. Просто какая-то дурь.

– Она боится, – заговорщицки прошептала Арина, – что ты станешь как отец. Увлечешься ученостью заграничной и впадешь в еретические искушения. А потом окажешься на Кукуе.

– Значит, она боится потерять не только его, но и меня? – излишне громко переспросил Алексей, сделав свой вывод из слов кормилицы.

– Только тише, тише…

– Понимаю, – шепотом ответил Алексей, кивнув, – и у стен есть уши.

– Именно так.

– Даже знаешь, кто нас сейчас подслушивает?

– А кто того не знает? – улыбнулась она.

– А зачем ты мне это говоришь? Про мать. Ты ведь рискуешь. Если она узнает, то может и расстроиться. Вряд ли все, что она обсуждала, предназначалось для моих ушей.

– Ты изменился после того, как сомлел в храме. И многим слугам по душе те изменения пришлись.

– Чем же? Неужто моей страстью к учебе?

– Нет. То не наше дело. Но мы все заметили, как ты стал с нами обходиться.

Алексей едва заметно усмехнулся.

Старый царевич вел себя довольно паскудно. Даже несмотря на возраст. Мог, например, пользуясь своим положением, поколотить палкой своего наставника или духовника, если те слишком допекали его, не давая маяться дурью. Про остальное окружение и речи не шло. Тому доставалось, и очень прилично. По сути, вторым именем прежнего Алексея было Джоффри. Того самого гнилого короля из «Игры престолов». Ну, может, чуть погуманнее. Впрочем, при любом раскладе и оценках говнюком старый царевич являлся первостатейным.

Теперь все изменилось.

Он не только прекратил свои глупые выходки, но и стал по возможности помогать и облегчать жизнь своего окружения. Там, где мог. И это заметили. И это оценили.

– И ты поэтому мне рассказала про маму?

– Конечно. Мы не хотим, чтобы ты вновь с ней ссорился. Она ведь мама. Она любит тебя. И не со зла все это делает.

– А что еще болтают?

– Всякое. Владыко от нее намедни уходил весь какой-то сам не свой. Словно тревожился чего или опасался. Так что, мню, недолго эта хмарь продлится. Просто потерпи.

– А те ученые мужи из академии? Про них что-то слышно?

– Как не слышать? Слышали. Они приходили. На следующий день после того, как учебу проверяли твою. Но их развернули обратно, сказав, что их позовут, когда нужда возникнет.

– Мама?

– По ее приказу.

– А Владыко что?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Он явно опасается вставать между мамой твоей и государем. Говорят, он ходил в академию после. Говорил о чем-то. Но о чем – неведомо. Если с ним, улучив момент, поговоришь, может, сумеешь склонить на свою сторону. А он уже и маму убедит.

– А Никифор?

– А что Никифор? Он свое дело честно делает. Даже маму твою несколько раз уговаривал уступить тебе. Но на рожон, понятно, не лезет. Не по Сеньке шапка.

– Это хорошо, – спокойно ответил Алексей.

– Что хорошо?

– Что ты все это рассказала. Сама же видишь – гнев ушел.

– Ну и слава богу! – перекрестилась Арина широко и вполне искренне.

– Ты не стесняйся, ежели что узнаешь – рассказывай. А то токмо языки зубрить я осатанею. Тошно. А так хоть какое развлечение.

– А что сказывать?

– А все…

Разговор их закончился нескоро.

Алексей узнал массу всего интересного о жизни слуг и прочих в своем окружении. Кто чем дышит. Понятно – источник недостоверный. Но это лучше, чем тот вакуум, в котором он сидел. И теперь к его собственной внимательности и наблюдательности добавилась сплетница. Умная или нет – будет видно. Но в любом случае очень общительная и болтливая. Что ему на руку.

«Надо бы еще с кем языками зацепиться», – подумал Алексей, когда кормилица удалилась.

Глава 4

1696 год, апрель 25. Москва