Читать онлайн Поражение Запада бесплатно
Серия «Мировой порядок»
Emmanuel Todd
La Defaite de L’Occident
Перевод с французского Н. Жиро
With the collaboration of Baptiste Touverey
© Éditions Gallimard, 2024
© Nicolas Giraud, 2024
© Перевод. Н. Жиро, 2024
© Издание на русском языке AST Publishers, 2024
Предисловие
24 февраля 2022 года Владимир Путин появился на телеэкранах всего мира. Он объявил о вводе российских войск в Украину. Его речь в основном не касалась ни Украины, ни права народов Донбасса на самоопределение. Это был вызов НАТО. Путин объяснил, почему он не хотел, чтобы Россия была застигнута врасплох, как это было в 1941 году, слишком долго ожидая неизбежного нападения: «Дальнейшее расширение инфраструктуры Североатлантического альянса, начавшееся военное освоение территорий Украины для нас неприемлемы». Была пересечена красная линия, речь шла о том, чтобы никоим образом не позволить в Украине развиться «анти-России». Путин настаивал на том, что это акт самообороны.
Эта речь, подтверждающая историческую и юридическую обоснованность данного решения, позволила ярко продемонстрировать в техническом плане преобладающее в его пользу соотношение сил. Гиперзвуковые ракеты давали России стратегическое превосходство, которое подсказывало ей, что пришло время действовать.
Четкая выстроенная и весьма взвешенная речь Путина, несмотря на эмоциональную тональность, была предельно ясной. Ее содержание заслуживало хотя бы обсуждения, даже если ничто не заставляло уступать. Несмотря на это, сразу возникло представление о «непонятном» Путине и о россиянах, которые были либо невразумительными, либо покорными, либо глупыми. Отсутствие дебатов опозорило западную демократию: абсолютное в двух странах – во Франции и в Великобритании, относительное в Германии и в Соединенных Штатах.
Как и в большинстве войн, особенно мировых, данное столкновение не прошло по сценарию, оно уже преподнесло нам ряд сюрпризов. Я перечислю десять основных.
Первым из них было само возникновение войны в Европе – настоящей войны между двумя государствами. Неслыханное событие для континента, полагавшего, что на его территории установился вечный мир.
Второй сюрприз – сами участники этой войны: Соединенные Штаты и Россия. Свыше десяти лет назад США назначили Китай своим главным врагом. Враждебность по отношению к Поднебесной была, вероятно, единственным вопросом, по которому в последние годы республиканцы и демократы в Вашингтоне могли прийти к согласию. Тем не менее мы констатируем противостояние между Соединенными Штатами и Россией.
Третий сюрприз: военное сопротивление Украины. Все ожидали, что оно будет быстро подавлено. Создав для внутреннего потребления наивный и весьма преувеличенный образ Путина-демона, Запад не осознал, что Россия использовала для вторжения в страну площадью 603,7 тыс. кв. км всего лишь от 100 до 120 тыс. солдат[1]. Для сравнения, СССР и государства-сателлиты, союзники по Варшавскому договору, отправили в 1968 году в Чехословакию, страну, площадью 127,9 тыс. кв. км, полмиллиона солдат для ликвидации «Пражской весны».
Но больше всего удивились сами россияне. В их представлении, как и в представлении большинства информированной западной публики, Украина являлась государством, для которого используется технический термин «failed State», то есть несостоявшееся государство. С момента обретения независимости в 1991 году она потеряла приблизительно 11 млн жителей по причине эмиграции и снижения рождаемости. В стране господствовали олигархи, коррупция достигала огромных масштабов; можно образно сказать, что страна и ее жители были выставлены на продажу. Накануне войны Украина стала «землей обетованной» для дешевого суррогатного материнства.
Конечно, НАТО поставила Украине ПТРК «Джавелин» и ей с самого начала войны были предоставлены американские системы наблюдения и наведения, но ожесточенное сопротивление распадающейся страны представляет собой историческую загадку. Никто не мог предположить, что Украина найдет в войне стимул для жизни, оправдание для своего существования.
Четвертым сюрпризом стала экономическая стабильность России. Нам было объявлено, что санкции, в частности исключение российских банков из системы межбанковских расчетов SWIFT, поставят страну на колени. Но если бы опытные политики и журналисты нашли время прочитать книгу Дэвида Тертри «Россия. Возвращение державы», опубликованную за несколько месяцев до войны, то перестали бы слепо верить в наше финансовое могущество. Исследование Тертри показывает, что россияне приспособились к санкциям 2014 года и подготовились к самостоятельности в сферах вычислительных (информационных) технологий и банковского дела. Мы в своей книге открываем современную Россию – далекую от жесткой неосталинской автократии, которую изо дня в день изображает пресса нашей публике, Россию – способную к технической, экономической и социальной гибкости, короче говоря, противника, к которому следует относиться со всей серьезностью.
Пятый сюрприз: крушение любой самостоятельной воли Европы. Европа изначально была франко-германской четой, после кризиса 2007–2008 годов приобрела скорее характер патриархального брака, где Германия в роли властного супруга больше не слушала, что говорит ей напарница. Но считалось, что даже при немецкой гегемонии Европа сохраняла определенную автономию. Однако, несмотря на первоначальную сдержанность немцев, в том числе колебания канцлера Шольца, Европейский союз очень быстро отказался от всякого стремления защищать собственные интересы; Европа лишилась российского энергетического и (в более широком смысле) делового партнера, все более строго наказывая себя. Германия без колебаний согласилась на подрыв газопровода «Северный поток», который частично обеспечивал ее энергоснабжение, – террористический акт, направленный как против нее, так и против России, совершенный ее американским «покровителем», объединенным по этому случаю с Норвегией, страной, не входящей в Евросоюз. Германии даже удалось проигнорировать превосходное расследование этого невероятного события Сеймуром Хершем, которое выдвинуло обвинения против государства, объявляющего себя незаменимым гарантом международного порядка. Но мы также стали свидетелями того, как Франция Эммануэля Макрона буквально исчезла с международной арены и нашла себе в замену Польшу вместо вышедшей по причине Брекзита (Brexit) Великобритании как основного агента Вашингтона в Евросоюзе. На континенте, в общем, управляемая из Вашингтона ось Лондон – Варшава – Киев заняла место стержня, образованного ранее Парижем и Берлином. Это «исчезновение» Европы как самостоятельного геополитического субъекта может вызвать недоумение, если вспомнить, что всего двадцать лет назад совместное противодействие Германии и Франции войне в Ираке привело к объединенным пресс-конференциям канцлера Шредера, президента Франции Ширака и президента Путина.
Шестым сюрпризом войны станет появление Великобритании в качестве антироссийского лающего мопса и НАТОвской стрекозы. Ее министр обороны, пользуясь рупором западной прессы, сразу стал одним из постоянных комментаторов конфликта, на фоне которого американские неоконсерваторы казались умеренными милитаристами. Великобритания была первой страной, отправившей на Украину ракеты большой дальности и тяжелые танки.
Эта агрессивность столь же странным образом затронула и Скандинавию, долгое время отличавшуюся миролюбивым характером и склонностью к нейтралитету, а не к воинственным действиям. Итак, мы наталкиваемся на седьмой сюрприз, также протестантский, североевропейский придаток британской лихорадки. Норвегия и Дания являются весьма важными военными исполнителями воли Соединенных Штатов, в то время как вступавшие в НАТО Финляндия и Швеция проявляют особый интерес к военной тематике. Стремление, существующее, как мы это покажем, еще до российского вторжения на Украину.
Восьмой сюрприз – самый… удивительный. Он прибыл из Соединенных Штатов, доминирующей военной державы. После периода медленного развития обеспокоенность об уязвимости военной промышленности США официально обнародована с июня 2023 года во многих отчетах и статьях, первоисточником которых был Пентагон; мировая сверхдержава не может предоставить своему украинскому ставленнику снаряды или любые другие виды вооружения. Это совершенно незаурядное явление, если учесть, что накануне войны совокупный валовый внутренний продукт России и Беларуси составлял 3,3 % от ВВП западных стран (США, Канада, Европа, Япония, Корея). Эти 3,3 %, способные производить больше оружия, чем западный мир, поднимают два вопроса: во‑первых, для украинской армии, которая проигрывает войну из-за нехватки материальных средств; во‑вторых, для политической экономии, основной науки Западного мира, чья шарлатанская суть проявляется во всей красе для всего мира. Концепция валового внутреннего продукта обветшала, и теперь необходимо задуматься над отношением неолиберальной политической экономии к реальной экономике.
Девятый сюрприз – идеологическая изоляция Запада и неоснознание им собственного одиночества. Привыкший навязывать ценности, каким должен следовать мир, Запад искренне, или глупо, ожидал, что планета разделит его негодование по поводу поведения России. Он сильно огорчился. После первого потрясения начавшейся войны почти повсюду стала проявляться все менее и менее скрываемая поддержка России. Можно было ожидать, что Китай, которого североамериканцы обозначают в своем списке как следующего противника, не поддержит НАТО. Отметим, однако, что уже более года по обе стороны Атлантического океана комментаторам, ослепленным своим идеологическим нарциссизмом, удается всерьез анализировать вероятность того, что Китай не поддержит Россию. Еще больше, без сомнения, разочаровал отказ Индии от вовлечения в процесс санкций. Ведь Индия является крупнейшей демократией в мире, и это немного расстраивает лагерь «либеральных демократий». Запад успокоил себя аргументом, якобы это потому, что индийская военная техника в значительной степени советского происхождения. В случае с Ираном, который вскоре предоставил России беспилотники, комментаторы, освещающие текущие события, не оценили должным образом глубокий смысл этого сближения. Привыкшие ставить обе страны в один ряд – группы сил зла, геополитики-дилетанты из средств массовой информации и других областей забыли, насколько необычайным был этот союз. У Ирана в истории было два врага: Англия, которую сменили Соединенные Штаты после падения Британской империи, и… Россия. Этот поворот должен был звучать как предупреждение о масштабах происходящих геополитических потрясений. Турция, член НАТО, похоже, все больше вступает в тесные отношения с путинской Россией, отношения, которые в настоящее время в районе Черного моря сочетают наряду с соперничеством взаимопонимание. С точки зрения Запада, единственное приемлемое объяснение заключалось в том, что у этих собратьев-диктаторов, очевидно, были общие цели. Но этой линии стало труднее придерживаться, с тех пор как Эрдоган был переизбран демократическим путем в мае 2023 года. По правде говоря, после полутора лет войны весь мусульманский мир, похоже, считает Россию скорее партнером, нежели противником. Становится очевидным, что Саудовская Аравия и Россия рассматривают друг друга в вопросах управления производством и ценами на нефть не столько как идеологических противников, а скорее как экономических партнеров. В более широком плане экономическая динамика войны изо дня в день усиливает враждебность развивающихся стран к Западу из-за понесенного ими ущерба от санкций.
Десятый и последний сюрприз находится перед нашими глазами – поражение Запада. Некоторые удивятся такому утверждению, ведь война еще не завершена. Но это поражение является несомненным, так как Запад скорее самоуничтожается, нежели подвергается нападкам со стороны России.
Давайте расширим наш кругозор и дистанцируемся от вполне понятно вызванной насилием волны эмоций. Мы живем в эпоху оконченной глобализации, и это в обоих смыслах этого слова: достигшей своего предела и находящейся на этапе завершения. Попробуем взглянуть на все это с геополитической точки зрения: Россия на самом деле не является главной проблемой. Располагая слишком большой территорией для сокращающегося населения, Россия была бы совершенно не способна взять под свой контроль планету, и нет у нее такого стремления; она является нормальной и предсказуемой державой. Нет никакого российского фактора, дестабилизирующего мировое равновесие. Есть неизлечимый кризис Запада, в основном США, ставящий под угрозу равновесие на планете. Его самые периферийные волны обрушились на волнорез сопротивления, на Россию – классическое и консервативное национальное государство.
3 марта 2022 года, всего через неделю после начала войны, Джон Миршаймер, профессор геополитики Чикагского университета, представил анализ событий в видео, которое облетело весь мир.
Интересная особенность анализа заключалась в том, что он был вполне совместим с видением Владимира Путина и исходил из аксиомы, что российское мышление разумное и понятное. Миршаймер известен в мире геополитики как «реалист», то есть как представитель школы, рассматривающей международные отношения как сочетание эгоистичного баланса сил между национальными государствами. Его анализ можно резюмировать следующим образом: Россия в течение многих лет повторяла нам, что она не потерпит вступления Украины в НАТО. Однако Украина, армия которой была передана в руки военных советников альянса, американцев, британцев и поляков, находилась в процессе становления ее фактическим членом. Итак, россияне сделали то, о чем объявляли: они вступили в войну. В конечном счете самым неожиданным является наше удивление.
Миршаймер добавил, что Россия выиграет войну, потому что Украина была для нее экзистенциальным вопросом, тогда как, подразумевал он, не являлась таковым для Америки; Вашингтон выступал только за маржинальные выгоды, на расстоянии 8 000 километров. Миршаймер пришел к выводу, что было бы неправильно радоваться в случае военных трудностей россиян, поскольку им неизбежно пришлось бы вкладывать больше средств в войну. Ставки, являющиеся экзистенциальными для одних, но не для других.
Можно восхищаться интеллектуальной и социальной смелостью Миршаймера (он американец). Его интерпретация, четкая, ясная мысль, которую он выразил в своих книгах или во время присоединения Крыма к России в 2014 году, имеет, однако, один серьезный недостаток: она позволяет понять только поведение россиян. Подобно нашим телевизионным толкователям, рассмотревшим в поведении Путина лишь убийственное безумие, Миршаймер видит в действиях НАТО – американцев, британцев, украинцев – лишь иррациональность и безответственность. Я полностью с ним согласен, но этого недостаточно. Необходимо объяснить данную западную иррациональность. Он не понял, что военные действия Украины парадоксальным образом завели Соединенные Штаты в тупик. У них теперь также возникла проблема выживания, выходящая далеко за рамки возможных побочных выгод; опасная ситуация, заставившая их постоянно вкладывать средства в боевые действия. Это напоминает игрока в покер, которого приятель подталкивает к тому, чтобы он постоянно поднимал ставки, и который в итоге сыграет ва-банк с парой двоек. Перед ним сидит озадаченный, однако выигрывающий шахматист.
В этой книге я, конечно, опишу и попытаюсь разъяснить то, что происходит в Украине, и выдвину предположения о том, что может случиться не только в Европе, но и во всем мире. Моя цель также состоит в том, чтобы разгадать фундаментальную тайну, которую составляет взаимное непонимание двух главных действующих лиц: с одной стороны западный лагерь, считающий Путина сумасшедшим и Россию вместе с ним; с другой стороны Россия или Миршаймер, которые в глубине души полагают, что Запад сошел с ума.
Путин и Миршаймер принадлежат к разным лагерям, и им, несомненно, было бы очень трудно договориться об общих ценностях. Если их взгляды тем не менее совместимы, то это потому, что они разделяют одно и то же представление о мире, состоящем из национальных государств. Эти национальные государства, обладающие внутренней монополией на законное насилие, обеспечивают гражданский мир внутри своих границ. Можно их обозначить как веберианские государства. Но на уровне внешней политики, поскольку они выживают в среде, где считаются только с соотношением сил, эти государства ведут себя в соответствии с концепцией государства Гоббса.
Понятие суверенитета лучше всего определяет российскую концепцию национального государства, которое понимается, согласно Татьяне Кастуевой-Жан, как «способность государства самостоятельно определять свою внутреннюю и внешнюю политику без какого-либо внешнего вмешательства или влияния»[2]. Данное понятие «приобрело особенную ценность по мере различных президентских мандатов Владимира Путина». Оно «упоминается во многих официальных документах и речах как самое ценное достояние, которым обладает страна, независимо от ее строя и политических ориентаций». Оно является «редким достоянием, которым обладают лишь несколько государств, в первую очередь Соединенные Штаты, Китай и сама Россия. Напротив, в самых что ни на есть официальных произведениях и выступлениях излагается с презрением “вассализация” стран Европейского союза по отношению к Вашингтону или описывается Украина как “протекторат” США».
В своей книге The Great Delusion, вышедшей в 2018 году, Миршаймер также размышляет согласно понятиям национальных государств и суверенитета. Для него национальное государство – это не просто государство или абстрактная нация. Это, конечно, государство и нация, но вписанные в одну культуру и обладающие общими ценностями. Этот взгляд, в целом традиционный и учитывающий антропологическую и историческую сущность мира, представлен в данной книге, можно сказать, аксиоматично.
Суть аксиомы или постулата заключается в том, что из нее можно вывести теоремы, но сама по себе она не доказуема. Однако она имеет такую степень правдоподобия, что считается сама собой разумеющейся. Возьмем пятый постулат Евклида: если две различные плоскости имеют общую точку, то они пересекаются по прямой, проходящей через эту точку. Это недоказуемо, и постевклидовская математика, с Риманом и Лобачевским, исходила из другой аксиомы. Тем не менее для здравого смысла пятый постулат Евклида весьма убедительный. Точно так же утверждение о том, что существуют национальные государства и их корни происходят из различных культур, является аксиомой, которая, хотя и повторяется несколько догматично, как у Миршаймера, имеет высокую степень правдоподобия. В конце концов, мир, возникший в результате волн деколонизации второй половины XX века, был организован в государства, которые не могли представить себе ничего иного, кроме как постараться стать нациями. Достаточно взглянуть на состав Организации Объединенных Наций, чтобы убедиться в этом.
Эта аксиома создает проблему: она ослепляет Миршаймера так же, как россиян; вызывает у них по отношению к западным правительствам недоумение, которое симметрично позиции Запада по отношению к России. В своем обращении при вступлении в войну 24 февраля 2022 года Путин назвал Америку и ее союзников «империей лжи». Название в данном случае далекое от стратегического реализма, оно скорее свидетельствует о противнике в нестабильном психическом состоянии. Что касается Миршаймера, напомним, что его книга называется The Great Delusion. Более сильный термин, чем иллюзия, Delusion (заблуждение) может ссылаться на психоз или невроз. Подзаголовок книги – Liberal Dreams and International Realities. Американский проект «либеральной» экспансии преподносится как мечта, и в противовес ей существует реальность, поверенным которой оказался бы Миршаймер. Он относится к неоконсерваторам, в конечном итоге они заняли доминирующие позиции в геополитическом истеблишменте США, так же, как мы относимся к Путину: он на них смотрит с точки зрения психиатрии.
То, что Путин, специалист по международным отношениям, называет «империей лжи», которой он не может дать полного определения, и то, что Миршаймер, теоретик международных отношений, упорно отказывается видеть, – это совершенно простая истина: на Западе национального государства больше не существует.
В этой книге я предложу, так сказать, постевклидову интерпретацию мировой геополитики. Она не будет принимать как должное аксиому мира, состоящего из национальных государств. Напротив, используя гипотезу об их исчезновении на Западе, она сделает поведение Запада понятным.
Концепция национального государства предполагает принадлежность различных слоев населения какой-либо территории к общей культуре в рамках политической системы, которая может быть взаимозаменяема либо демократической, олигархической, авторитарной, или тоталитарной. Чтобы быть применимой, она также требует, чтобы рассматриваемая территория пользовалась минимальной степенью экономической автономии; эта автономия, конечно, не исключает торговли, но в ближней или дальней перспективе она должна быть достаточно сбалансированной. Постоянный дефицит делает концепцию национального государства устаревшей, поскольку рассматриваемое территориальное образование может выжить только за счет сбора дани или прибыли, поступающих извне, без какого-либо встречного продукта. Сам по себе этот критерий позволяет нам утверждать, еще до углубленного анализа в главах IV–X, что Франция, Соединенное Королевство и Соединенные Штаты, внешняя торговля которых никогда не является сбалансированной, а лишь систематически дефицитной, больше не считаются полноценными национальными государствами.
Грамотно функционирующее национальное государство также предполагает определенную классовую структуру, включающую промежуточные классы в качестве центра тяжести, следовательно, нечто большее, чем просто хорошее взаимопонимание между правящей элитой и массой. Давайте будем еще более конкретными и поместим социальные группы в географическое пространство. В истории человеческих обществ промежуточные классы вместе с другими группами были движущей силой городской среды. Именно благодаря конкретной городской среде, населенной образованным и дифференцированным средним классом, может появиться государство, как нервная система нации. Мы увидим, насколько запоздалое, противоречивое, драматическое развитие городского среднего класса в Восточной Европе является центральным объяснительным фактором его истории до украинской войны. Мы также поймем, как разрушение промежуточных классов способствовало распаду американского национального государства.
Идея национального государства, способного функционировать только благодаря сильным средним классам, которые орошают и питают его, напоминает рассуждения о политии Аристотеля. Вот что он говорит о средних классах:
«Законодатель должен при создании того или иного государственного устройства постоянно привлекать к себе средних граждан: если он будет издавать законы олигархического характера, он должен иметь в виду средних; если законы в демократическом духе, то должен приучать к ним средних. Только там, где в составе населения средние имеют перевес либо над обеими крайностями, либо над одной из них, государственный строй может рассчитывать на устойчивость; не может быть опасения, что богатые, войдя в соглашение с бедными, ополчатся на средних: никогда ни те, ни другие не согласятся быть рабами друг друга; если же они будут стремиться создать такое положение, какое удовлетворило бы и тех, и других, то им не найти никакого иного государственного устройства, помимо среднего. Править по очереди они не согласились бы из-за недоверия друг к другу. Между тем посредники пользуются повсюду наибольшим доверием, а посредниками и являются в данном случае люди средние»[3].
Давайте продолжим, не стремясь к какой-либо оригинальности, наш перечень концепций, сочетание которых позволяет само существование национального государства. По определению, без национального самосознания нет национального государства, но мы здесь на грани тавтологии.
В странах Европейского союза выход за пределы нации довольно легко допустить, поскольку он лежит в основе самого проекта, даже если форма, которую он принял, не соответствует той, какая была запланирована. Что любопытно, так это стремление европейских элит к сосуществованию выхода за пределы нации с продолжением ее существования. В случае Соединенных Штатов официально не предусматриваются никакие планы выхода за пределы нации. Тем не менее, как мы это рассмотрим, американская система, несмотря на подчинение Европы, спонтанно страдает от той же болезни, что и последняя: исчезновения национальной культуры, разделяемой массой и правящими классами. Поэтапный распад культуры WASP – белых англосаксонских протестантов – с 1960-х годов привел к созданию империи, лишенной центра и проекта, в основном военной организации, управляемой не-культурной группой (в антропологическом смысле), у которой в качестве основных ценностей остались только властность и насилие. Эту группу обычно обозначают термином «неоконы». Она довольно узкая, но относится к атомизированному, страдающему аномией высшему классу; она обладает способностью приносить геополитический и исторический вред.
Общественное развитие в западных странах привело к сложному отношению элит к современной действительности. Но нельзя ограничиваться классификацией «постнациональных» поступков как безумных или непонятных; у этих явлений есть логика. Это другой мир, новое ментальное пространство, которое нам нужно будет определить, изучить, понять.
Давайте вернемся к Миршаймеру и его видео от 3 марта 2022 года. Он предсказал неизбежную победу россиян, потому что для них украинский вопрос – экзистенциальный, в то время как для Соединенных Штатов он таковым не является. Но если отвергнуть идею о том, что Соединенные Штаты являются национальным государством, и согласиться с тем, что американская система стала чем-то совершенно другим; что уровень жизни американцев зависит от импорта, который больше не покрывается экспортом; что у Америки уже нет национального правящего класса в классическом понимании; что у нее больше нет даже четко определенной центральной культуры, но что в ней сохраняется гигантская государственная и военная машина, возможны другие исходы, нежели простой откат национального государства, которое после вывода войск из Вьетнама, Ирака и Афганистана допустило бы очередное косвенное поражение на Украине, в лице украинского народа.
Следует ли рассматривать Соединенные Штаты не как национальное государство, а как имперское? Многие так и делают. Сами россияне себе в этом не отказывают. То, что они называют «коллективным Западом», в рамках которого европейцы являются всего лишь вассалами, представляет собой своего рода плюралистическую имперскую систему. Но использование концепции империи требует соблюдения определенных критериев: доминирующий центр и доминируемая периферия. Предполагается, что этот центр обладает общей культурой элит, а также определенной интеллектуальной жизнью. Мы увидим, что этого больше нет в Соединенных Штатах.
В таком случае, государство – доминат? Провести параллель между Соединенными Штатами и Древним Римом дело привлекательное. Попробовав свои силы в книге «После империи», я тогда отметил, что Рим, став хозяином всего средиземноморского бассейна и осуществив там своего рода первую глобализацию, также ликвидировал собственный средний класс[4]. Массовый приток в Италию пшеницы, промышленных товаров и рабов уничтожил там крестьянство и ремесленичество, как в свое время американский рабочий класс пал в результате притока китайских товаров. В обоих случаях, если немного утрировать, мы можем сказать, что возникло общество, поляризованное между экономически бесполезным плебсом и хищной плутократией. Путь к долгому упадку теперь был установлен и, несмотря на некоторые всплески, неизбежен.
Однако перечисления «доминат» мало из-за возникновения многих современных элементов: существования Интернета, темпов развития (несравненных) и присутствия вокруг Соединенных Штатов таких гигантских наций, как Россия и Китай (Римская империя не имела подобных соседей; если не считать далекой Персии, она была, так сказать, одна в своем мире). Наконец принципиальное отличие: в «доминате» утвердилось христианство. Однако одной из существенных характеристик нашего времени является полное исчезновение христианского субстрата, важнейшего исторического явления, которое как раз и объясняет разложение правящих классов Америки. Мы к этому обязательно вернемся: протестантизм, который в известной степени был двигателем экономической силы Запада, мертв. Явление столь же масштабное, сколь и значительное. Мы увидим, что оно является одним из ключевых факторов, вызвавших нынешние глобальные потрясения.
Возвращаясь к нашей попытке классификации, у меня возникло искушение говорить о Соединенных Штатах и зависимых от них территориях как о постимперском государстве. Хотя Америка сохраняет военную мощь империи, в ее основе отсутствует культура, несущая интеллект, и именно поэтому она предпринимает необдуманные и противоречивые действия, такие как постоянная дипломатическая и военная экспансия в фазе массового сокращения своей промышленной базы, зная, что «современная война без промышленности» – это оксюморон.
Я наблюдаю за развитием Соединенных Штатов с 2002 года (года публикации «После империи»). Тогда я надеялся, что они вернутся к форме гигантского национального государства, каким были в своей позитивной имперской фазе 1945–1990-х годов, лицом к лицу с СССР. Сегодня, констатируя смерть протестантизма, я должен признать, что это оживление невозможно. По сути, подтверждая тем самым довольно общий исторический феномен: необратимость большинства фундаментальных процессов. Этот принцип применим здесь к нескольким важным областям: к цепочке «этап национальный, затем имперский, наконец постимперский»; к религиозному увяданию, которое привело к исчезновению социальной морали и принадлежности к обществу; к процессу центробежной географической экспансии в сочетании с распадом самого сердца системы. Характерной чертой этого процесса является рост смертности в США, особенно во внутренних республиканских, или трампистских Штатах, в то самое время, когда сотни миллиардов долларов текут в Киев.
В книгах «Окончательный крах» (1976 г.) и «После империи» (2002 г.), в которых я размышлял над темой грядущих системных крахов, я использовал «рационализирующие» представления о человеческой истории и деятельности государств[5]. Например, в «После империи» я интерпретировал дипломатическую и военную агитацию Соединенных Штатов как «театральный микромилитаризм», взгляд, направленный на то, чтобы создать за разумную стоимость впечатление, будто после распада Советского Союза США остаются незаменимыми для мира. По сути, предполагалось, что это была цель рациональной власти. В этой книге я, конечно, сохраню элементы, относящиеся к классической геополитике: уровень жизни, сила доллара, механизмы эксплуатации, объективное военное соотношение сил, то есть более или менее видимую рациональную среду. Особое внимание уделяется вопросу уровня жизни в США и рисков, которые могут возникнуть в результате системного краха. Но я откажусь от исключительной гипотезы разумной причины и предложу расширенный взгляд на геополитику и историю, лучше учитывающий абсолютно иррациональное в человеке, особенно его духовные потребности.
Таким образом, в следующих главах мы также поговорим о религиозной матрице обществ, о решениях, которые человек пытался найти для объяснения таинства своего положения и неприемлемого характера последнего; о страданиях, которые может вызвать конечная фаза разрушения христианской религиозной матрицы на Западе, особенно ее протестантская ветвь. Не все ее последствия будут представлены как негативные явления, и данная работа не отличается полным пессимизмом. Но мы отметим появление «нигилизма», которому уделим большое внимание. То, что я назову «состояние отсутствия религиозности», приведет, в наихудших своих сценариях, к обожествлению пустоты.
Я буду употреблять слово «нигилизм» не в наиболее распространенном его значении; скорее в смысле, какое оно приняло, и это не случайно, в XIX веке с русским нигилизмом. Америка и Украина объединились на нигилистической основе, хотя на самом деле эти два нигилизма являются результатом не полностью совпадающих динамик. Нигилизм, как я его понимаю, рассматривается в двух фундаментальных плоскостях. Наиболее заметная – физическая: толчок к разрушению материального и человеческого, часто необходимое понятие при изучении войны. Вторая плоскость является концептуальной, хотя она не менее важная, особенно когда мы размышляем о судьбе обществ, об обратимости или необратимости их распада; в последнем случае нигилизм неудержимо стремится разрушить само понятие истины и запретить любое разумное описание мира. Данная вторая плоскость соответствует в определенном смысле наиболее распространенному значению этого слова, которое определяет его как проистекающий из отсутствия ценностей аморализм. Обладая научным темпераментом, мне трудно различить эти две связки: добро и зло, истина и ложь; на мой взгляд, данные концептуальные пары сливаются воедино.
* * *
Таким образом, сталкиваются два менталитета. С одной стороны, стратегический реализм национальных государств, с другой – постимперский менталитет, порожденный распадающейся империей. Ни один из них не улавливает всей действительности, поскольку первый не осознал, что Запад больше не состоит из национальных государств, что он стал чем-то иным; а второй стал непроницаемым для самой идеи суверенитета национального государства. Но способности осознать реальность с той и с другой стороны не равнозначны, и асимметрия работает в пользу России.
Как показал Адам Фергюсон, представитель шотландского Просвещения, в своей книге «Опыт истории гражданского общества» (1767 г.), человеческие группы существуют не сами по себе, а всегда в соотношении с другими эквивалентными человеческими группами. Он объясняет, что на самом маленьком и отдаленном из населенных островов всегда можно найти две противостоящие друг другу группы людей. Множественность социально-общественных систем присуща человечеству; эти системы организуются одни против других. «Понятия “сограждане”, “земляки”, – писал Фергюсон, – не будучи противопоставлены понятиям “чужаки”, “иноземцы” […], вышли бы из употребления и утратили всякий смысл. Отдельных людей мы любим за их личные качества; страну же нашу мы любим, так как она составляющая часть человечества […]»[6].
Появление Франции и Англии является великолепной иллюстрацией данного явления. В Средние века каждое из этих двух государственных образований определится одно против другого. Затем, для нас, французов, альтернативным противником станет Германия, которая также являлась, хотя мы это забываем, главным соперником Англии накануне Первой мировой войны 1914 года.
Один из ключевых тезисов Фергюсона заключается в том, что внутренняя мораль определенного общества связана с его безнравственностью во внешних делах. Именно враждебность к другой группе заставляет нас быть солидарными со своей собственной группой. «Без соперничества наций и военных упражнений, – писал он, – гражданское общество едва ли оформилось, обрело цель существования»[7]. И уточнял, что «тщетно было бы надеяться, что мы сможем внести в народ в массе чувство единения, не подтвердив враждебности к оппонентам. Если бы мы могли взять и истребить в какой-либо нации чувство неприязни к иноземцам, тем самым мы, вероятно, разорвали или ослабили бы сплачивающие ее внутренние узы и вычеркнули бы из национальной истории самые бурные массовые сцены и излияния чувств»[8].
Нынешняя западная система стремится представлять весь мир и больше не признает существование другого. Но урок Фергюсона заключается в том, что если мы больше не признаем существование другого, легитимного, то прекращаем собственное существование. Сила России, напротив, в том, что она мыслит в терминах суверенитета и эквивалентности наций: принимая во внимание существование противоположных сил, она может обеспечить свою общественную сплоченность.
Парадокс этой книги в том, что, начавшийся с военных действий России конфликт, приведет нас к кризису Запада. Анализ социальной динамики России 1990–2022 годов, с которого я начну, окажется простым и доступным. Траектории развития Украины и бывших стран народной демократии, которые по-своему парадоксальны, все равно не будут казаться очень сложными. Напротив, изучение Европы, Великобритании и тем более Соединенных Штатов будет более трудной интеллектуальной задачей. Тогда нам придется столкнуться с иллюзиями, отражениями и миражами, прежде чем мы проникнем в реальность того, что все больше напоминает черную дыру: за пределами нисходящей спирали Европы мы обнаружим в Соединенном Королевстве и Соединенных Штатах внутренний дисбаланс такого масштаба, что он может стать угрозой для стабильности мира.
Последний парадокс заключается в том, что мы должны признать, что война – область насилия и страданий, царство глупости и заблуждений – является, однако, проверкой на реальность. Война переносит нас по ту сторону зеркала, в мир, где идеология, статистические ловушки, грехи средств массовой информации и государственная ложь, не говоря уже о ереси заговорщиков, постепенно теряют свою силу. Откроется простая истина: кризис Запада является движущей силой истории, в которой мы живем. Многие об этом знали. Когда война закончится, никто уже не сможет этого отрицать.
Глава I
Российская стабильность
Прочность России стала одним из величайших сюрпризов войны. Это не должно было быть сюрпризом, его легко было предвидеть и объяснить. Реальный вопрос заключается в следующем: почему западные страны до такой степени недооценили своего противника, когда его сильные стороны не носили скрытного характера, а данные о них были доступны? Как, имея разведывательное ведомство из ста тысяч человек только в Соединенных Штатах, они могли вообразить, будто отключение SWIFT и санкции приведут к краху эту страну площадью 17 млн. кв. км, располагающую всеми возможными природными ресурсами и которая с 2014 года открыто готовилась ответить таким санкциям?
Чтобы показать чудовищность просчетов в восприятии, имевших место на протяжении всех путинских лет правления, давайте начнем с заголовка колонки газеты Le Monde от 2 марта 2022 года, подписанной редактором Сильвией Кауфманн: «Следствие политики Путина во главе России – это долгое нисхождение во ад страны, из которой он сделал страну-агрессора». Вот как основная французская газета описала период, который после краха 1990-х годов был именно периодом выхода из ада. Речь здесь идет не о том, чтобы осуждать, возмущаться, обвинять в недобросовестности людей, которые искренне так думают[9], а о том, чтобы понять, как могли писать такую чушь, когда было легко заметить, что положение России стало намного лучше.
Успешная стабилизация: доказательство с помощью «моральной статистики»
В период с 2000 по 2017 год, ставший центральным этапом путинской стабилизации, уровень смертности от алкоголизма в России снизился с 25,6 на 100 тыс. населения до 8,4, уровень самоубийств – с 39,1 до 13,8, уровень убийств – с 28,2 до 6,2. В абсолютных цифрах это означает, что смертность от алкоголизма снизилась с 37 214 в год до 12 276, самоубийств – с 56 934 до 20 278, а убийств – с 41 090 до 9 048. И это идет речь о стране, пережившей такую эволюцию, которую нам представляют как «долгое нисхождение во ад».
В 2020 году уровень убийств упал еще ниже: до 4,7 на 100 тыс. жителей, что в шесть раз меньше, чем при приходе Путина к власти. А уровень самоубийств в 2021 году составил 10,7, что в 3,6 раза меньше. Что касается ежегодной младенческой смертности, то она упала с 19 на 1 000 «живорожденных детей» в 2000 году до 4,4 в 2020 году, что ниже показателя в США, составляющего 5,4 (ЮНИСЕФ). Следует принять во внимание, что последний показатель особенно важен для оценки его общего состояния, поскольку он касается самых слабых его членов.
Но эти демографические показатели, которые социологи XIX века называли «моральной статистикой», указывают на реальность, а она еще более осязаема и глубока, чем другие статистические данные. Если мы посмотрим на экономические показатели России, то увидим, что в период с 2000 по 2010 год уровень жизни быстро восстановился, а в период с 2010 по 2020 год началось торможение, вызванное трудностями, спровоцированными, в частности, санкциями, последовавшими за присоединением Крыма к России. Но тенденция, проиллюстрированная моральной статистикой, является более устойчивой, глубокой и отражает, после кризиса 1990-х годов, состояние социального согласия в обществе, когда россияне заново открыли для себя возможности стабильного существования.
Эта стабильность, подтверждаемая убедительными фактами и демографическими данными, стала фундаментальной для страны и является одной из основных идей в выступлениях Путина. Эти объективные факторы не помешали различным НПО, являющимся чаще всего косвенными агентствами правительства США, которые можно обозначать как ПНПО, псевдо-неправительственные организации, постоянно понижать рейтинг России в своих классификациях. До такой степени, что они могут нести всякую чушь. Когда в 2021 году Transparency International, оценивающая страны мира по уровню коррупции, поставила США на 27-е место, а Россию – на 136-е, многие удивились. Страна, где уровень младенческой смертности ниже, чем в Соединенных Штатах, не может быть более коррумпированной, чем они. Младенческая смертность, отражающая подлинное состояние общества, вероятно, является сама по себе лучшим показателем реальной коррупции, чем эти сфабрикованные в соответствии с не совсем понятными критериями показатели. Кстати, страны с самой низкой младенческой смертностью – те, в которых мы можем также проверить, что они наименее коррумпированы: это скандинавские страны и Япония. Мы замечаем, что в верхней части рейтинга показатели детской смертности и коррупции коррелируют.
Экономическое восстановление
Нельзя винить газету Le Monde и ЦРУ за то, что они не использовали младенческую смертность в качестве показателя тенденций. В случае с экономическими данными, они ведь были хорошо известны. В течение всего периода мы отмечаем, помимо повышения уровня жизни, низкий уровень безработицы и возвращение России в стратегические экономические отрасли.
Самая впечатляющая из них – сельское хозяйство. Как показывает нам Дэвид Тертри в своей книге 2021 года, России за несколько лет удалось не только достичь продовольственной самообеспеченности, но и стать одним из крупнейших экспортеров сельскохозяйственной продукции в мире: «В 2020 году российский экспорт сельскохозяйственной продукции достиг рекордно высокого уровня, 30 миллиардов долларов, что больше, чем выручка от экспорта природного газа в том же году (26 миллиардов). Эта динамика, которая первоначально обеспечивалась зерновыми и масличными культурами, теперь также зависит от экспорта мяса. […] Показатели сельскохозяйственного сектора позволили России впервые в своей новейшей истории стать нетто-экспортером сельскохозяйственной продукции в 2020 году: в период с 2013 по 2020 год российский экспорт сельскохозяйственной продукции увеличился в три раза, а импорт сократился в два раза»[10]. Это пощечина советскому строю, который, как известно, потерпел крупные неудачи в данной области.
Сохранение за Россией второго места как экспортера оружия менее удивительный факт. Наоборот, после Чернобыльской аварии недавно приобретенный статус крупнейшего в мире поставщика атомных электростанций, оставляя далеко за собой Францию, стал еще одним сюрпризом. Государственное предприятие «Росатом», отвечающее за этот сектор, по состоянию на 2021 год располагал портфелем из тридцати пяти реакторов, строящихся за рубежом, в частности, в Китае, Индии, Турции и Венгрии[11].
Еще одна область, в которой россияне проявили гибкость и динамизм, – Интернет. Поскольку эта сфера для нас воплощает современность, можно было ожидать, что компетентные службы будут осведомлены о прогрессе, достигнутом россиянами. Но не тут-то было.
Тертри убедительно объясняет, почему россияне придерживались в этом вопросе одновременно государственнической и либеральной, национальной и гибкой позиции: они были полны решимости оставаться в конкурентной среде и в то же время стремились сохранить свою автономию. «На самом деле, – отмечает он, – российская версия регулирования Интернета, как и во многих других областях, находится на полпути между положениями, принятыми в Европе, и положениями, принятыми в Китае. В России, как и в Европе, присутствуют американские интернет-гиганты, они пользуются значительной аудиторией в Рунете (особенно это касается YouTube). […] Но в отличие от Европы, которая в значительной степени бессильна в этой области, Россия может полагаться на национальных лидеров во всех сегментах Интернета, чтобы оставаться автономной и предлагать альтернативные решения российским пользователям Интернета»[12]. Оставаясь «широко открытой для западных решений», она «несомненно, является единственной державой, в которой проявляется реальная конкуренция между компаниями GAFA и их местными аналогами»[13].
Франсуа Олланд вслед за Ангелой Меркель заявил, что подписал Минские соглашения 2014 года, чтобы дать украинцам время вооружиться. Это, безусловно, было намерением украинцев. В более туманных представлениях Ангелы Меркель и Франсуа Олланда, кто может знать? Но что мало кто заметил и о чем свидетельствует работа Тертри, так это то, что данные соглашения также были способом выиграть время[14] и для россиян. Одна из причин, по которой в 2014 году они не пошли дальше присоединения Крыма и согласились на прекращение огня, заключается в том, что они не были готовы к отключению от SWIFT, что в то время было бы катастрофическим. Минские соглашения были подписаны потому, что все хотели выиграть время. Украинцы – подготовиться к войне на местах, россияне – быть готовыми к максимальному режиму санкций. Как сообщает Тертри, еще в 2014 году Центральный Банк России создал российскую систему передачи финансовых сообщений (СПФС)[15]. В апреле 2015 года была запущена Национальная система платежных карт (НСПК), «которая гарантирует функционирование карт, выпущенных российскими банками на территории страны, даже в случае введения западных санкций. В то же время Центральный Банк России создает карточную платежную систему “Мир”»[16].
Спасибо санкциям!
Когда мы наблюдаем за развитием России после краха коммунизма, нас не может не удивлять ее чрезвычайно хаотичный путь: очень резкое падение, за которым последовал стремительный подъем. Но больше всего поражает приспосабливаемость, какую страна продемонстрировала после введения санкций, вызванных присоединением Крыма в 2014 году. Каждый режим санкций, по-видимому, заставлял Россию проводить одно за другим экономические преобразования и восстанавливать свою автономию по отношению к западному рынку.
Пример производства пшеницы, пожалуй, самый впечатляющий. В 2012 году Россия производила 37 млн тонн пшеницы, в 2022 году – 80 млн удвоилось за десять лет, даже более. Эта гибкость приобретает смысл, если сравнивать ее с негативной гибкостью неолиберальной Америки. В 1980 году, ко времени прихода Рейгана к власти, производство пшеницы в США составляло 65 млн тонн. К 2022 году их осталось всего 47 млн. Давайте посмотрим на этот спад как на введение в реальность американской экономики, о котором поговорим в главе IX.
При Путине россияне никогда не вводили полный протекционизм, принимая факт того, что у ряда видов деятельности возникнут проблемы. Их гражданская авиационная промышленность была принесена в жертву, поскольку они купили «Аэробусы». Пострадала и автомобильная промышленность. Но если стране удалось сохранить относительно высокую долю своей рабочей силы в промышленности, не интегрироваться полностью в глобализованную экономику и не поставлять собственную рабочую силу на службу Западу, как это делали бывшие страны народной демократии, то это потому, что она извлекла выгоду из частичного протекционизма и из обстоятельств.
Жак Сапир просветил меня по этому вопросу. «Основной мерой защиты промышленности и сельского хозяйства стало сильное обесценивание рубля в 1998–1999 годах. Выраженное в реальном обменном курсе (сравнивая соответствующие индексы инфляции и роста производительности), обесценивание рубля к концу 1999 года составило как минимум 35 %. Впоследствии номинальный обменный курс падал меньше, чем увеличивался инфляционный разрыв, но значительный рост производительности с 2000 по 2007 год сохранил обесценивание реального обменного курса на уровне около 25 %. Это обесценивание смягчилось с 2008 по 2014 год. Затем, с изменением стратегии Центрального Банка России (переходом к таргетированию инфляции), рубль снова обесценился в реальном выражении с 2014 по 2020 год»[17].
Добавились к протекции, порожденной слабым рублем, таможенные пошлины: «Что касается тарифных мер, – продолжает Сапир, – Россия с 2001 года применяла 20 % ставку на промышленные товары, прежде чем принять ставку в размере 7,5 % с момента вступления во Всемирную торговую организацию в августе 2012 года. Очевидно, что с войной на Украине все это больше не касается западной продукции. Что касается сельскохозяйственной продукции, то в 2003 году пошлины составляли около 7,5 % (фрукты и овощи), а после вступления России в ВТО стало 5 %. Но, опять же, эмбарго позволило восстановить жесткую протекционистскую политику».
Как мы понимаем из чтения книги Тертри, западные санкции 2014 года, хотя и вызвали определенные трудности в российской экономике, открыли также и возможности: они вынудили ее найти альтернативы импорту и произвести внутреннюю перестройку. В статье, опубликованной в апреле 2023 года, американский экономист Джеймс Гэлбрейт оценил, что санкции 2022 года имели такой же эффект[18]. Они позволили создать систему защиты, которую, учитывая ныне сильную приверженность россиян рыночной экономике, режим никогда бы не осмелился навязать населению. «Без санкций, – пишет он, – трудно представить, как могли возникнуть возможности, которые сегодня открываются перед российскими компаниями и предпринимателями. С политической, административной, правовой, идеологической точек зрения даже в начале 2022 года российскому правительству было бы очень трудно принять сопоставимые меры, как тарифы, квоты и вытеснение иностранных предприятий, учитывая идеологическое влияние, которое идея рыночной экономики оказывает на политиков, влияние олигархов и якобы ограниченный характер “специальной военной операции”. В этом плане, несмотря на шок и на издержки, понесенные российской экономикой, санкции, безусловно, стали подарком».
Путин – не Сталин
Опять же, все эти данные были доступны, они показали силу и приспособляемость российской экономики. Главное, повторяю, не в том, чтобы отметить эти сильные стороны, а задать себе вопрос: почему западные официальные лица эту реальность не заметили?
Их представление о нынешней России, о стране, в которой правит «чудовищный» Путин и населенной глупыми россиянами, возвращает нас к Сталину. Все это было истолковано как возвращение России к ее предполагаемой большевистской сущности. Но, помимо превосходной книги Дэвида Тертри, в распоряжении специализированных аналитиков и комментаторов были работы и Владимира Шляпентоха.
Шляпентох (1926–2015) родился в советском Киеве. Он был одним из основоположников эмпирической социологии в брежневскую эпоху. Столкнувшись с антисемитизмом загнивающего советизма, Шляпентох эмигрировал в Соединенные Штаты в 1979 году, продолжая там работать над проблемами России, Соединенных Штатов и вопросами общей социологии. Его книга Freedom, Repression, and Private Property in Russia была опубликована в 2013 году в издательстве Cambridge University Press, которое вряд ли можно назвать маргинальным или внесистемным. Эта книга предлагает детальный и весьма компетентный (и враждебно настроенный по отношению к Путину) взгляд человека, жившего в брежневской России и изучавшего путинскую Россию, став гражданином США. Когда это читаешь, становится легко определить путинский режим не как проявление власти монстра инопланетянина, подчиняющего пассивный и серый народ, а как понятное явление, вписывающееся в общую историю России и в то же время имеющего определенные особенности.
Разумеется, государственный аппарат сохраняет центральную роль. Как, впрочем, может быть иначе, учитывая важность энергетических ресурсов? Только государственная власть может контролировать такую компанию, как «Газпром». Конечно, КГБ, ставший ФСБ, из которого вышел Путин, продолжает играть жизненно важную роль. Разумеется, Россия не стала либеральной демократией. Со своей стороны, я склонен определять ее как авторитарную демократию, придавая каждому из этих двух терминов – «демократия», «авторитарный» – равный вес. Демократия потому, что, хотя выборы немного сфальсифицированы, опросы общественного мнения – и это никем не оспаривается – показывают нам, что поддержка режима неизменна как во время войны, так и в мирное время. Авторитарный, потому что, вероятно, режим в вопросе уважения прав меньшинств не соответствует критериям, присущим либеральной демократии. Всем думать в унисон, очевидно, характеризует режим, что влечет за собой ограничение свободы СМИ и различных групп гражданского общества.
Но режим Путина особенно примечателен несколькими чертами, сами по себе они свидетельствуют о радикальном разрыве с авторитаризмом советского типа. Прежде всего, как напомнил Джеймс Гэлбрейт, внутренняя приверженность рыночной экономике, несмотря на центральную роль, которую играет государство. Эта привязанность вполне понятна тем, кто пережил грандиозный провал госплановской экономики. С другой стороны, хотя Путин фактически отстранил от власти высшую элиту Москвы и Санкт-Петербурга, он уделяет особенное внимание требованиям рабочих и постоянно стремится заручиться поддержкой народных масс своего режима. Я полагаю, что последняя черта в наши дни осуждается на Западе в целом, где в принципе презирают людей, от которых может исходить только… «популизм».