Читать онлайн Игра на одевание бесплатно

Глава 1

Понедельник

Под потолком кофейни, где ранним морозно-хмурым октябрьским утром, борясь со сном, оперуполномоченный Гуров пил американо, парили тыквы со светодиодными свечами вместо мякоти. Над винтажными столиками с ажурными чугунными ножками витал аромат ванили, масла, корицы, тягучих детских ирисок и шоколадной крошки, дрожащей на облаках кофейной пенки. В маленьких гробах-конфетницах, наполненных мармеладными глазами с красными белками и открытием местного кондитера – тонким голубично-клюквенным мармеладом под названием «Язык висельника», – сидели пушистые пауки.

Розововолосая татуированная бариста в футболке с Битлджусом угощала посетителей румяным печеньем со сливочным кремом и капельками карамельно-пивного соуса. На деревянной подставке для тортов теснились липкие синнабоны, на которых таяла ярко-сиреневая, ядовито-зеленая и оранжевая глазурь.

Начиналась неделя, которую венчала мистическая ночь с тридцать первого октября на первое ноября. Богато украшенная, суетливо-праздничная Москва с нетерпением балованного ребенка на Кремлевской елке ждала Самайн, Самхэйн или Хеллоуин, и ее безоглядное веселье будило разгул нечисти, вечных, коварных, грозных и мстительных потусторонних сил. Неслучайно древние кельты называли Праздником смерти наступающий День Всех Святых.

Проходившая под висевшими на лесках тыквами девушка прошептала:

– Как в «Гарри Поттере»! – И бросилась делать селфи.

Попавший в кадр спиной Гуров хмыкнул, в очередной раз удивившись слиянию прагматичности и инфантильности в молодом поколении. Со своими гаджетами, худи, блокчейнами, «спайсами», мемами, лавандовым рафом, пузырьковым чаем, дорамой, школьным буллингом, киберсталкингом, ажурными тату по всему телу и додокоинами оно еще верило в сказки про торжествующих над злом сирот, волшебные палочки, метлы для полетов и волшебство.

– Поцелуешь меня в ушко эльфа, – нежно обещала кому-то в голосовом сообщении, чтобы отправить вслед за селфи, поклонница Гарри Поттера, когда Гуров услышал знакомый голос:

– Зачем наряжаться? И так чисто эльф! Острые уши торчком, лицо лошадин…

Кофемашина заглушила продолжение реплики, которое могло испортить девушке настроение прямо-таки магическим образом.

– Удлиненное, – уточнил описание Гуров и подвинулся к окну, освобождая место своему соратнику и коллеге Станиславу Крячко, утреннее ворчание которого он узнал бы даже во сне.

– Звучу как бабка, сыпящая проклятиями? – с сожалением спросил тот.

– Может, мы оба стареем, Стас? – Гуров пододвинул другу тарелку с печеньем «Ведьмины пальцы», и тот, поморщившись, откусил краешек, с облегчением разжевав миндаль.

– Глупый праздник, – буркнул Крячко. – Тыквы, ведьмы, паутина из баллонов. Я на входе запутался – проклял все.

– Поосторожнее с этим, – предостерег Гуров, обводя взглядом кофейню, – когда такая чертовщина творится.

Крячко покачал чашку, глядя, как на пенке оживает лицо привидения.

– Да уж… Чего только не придумают…

– Это латте-арт, – кисло бросила девица, собиравшаяся нарядиться для кого-то эльфом, и снова уткнулась в айфон.

– Извиняюсь, грамоте не обучен, – виновато отозвался Крячко. – Но к субботе наверстаю упущенное. Приду за утренним кофе в костюме вампира. Если дежурить выпадет.

– У нас умеют попить крови, конечно, – кивнул Гуров. – Но я, даже если сам дьявол вызовет, в праздник дома останусь. У Маши планы на этот вечер. Хочет отметить его так, чтобы было что рассказать молодым актрисам на репетиции. У них, знаешь, это милое женское соперничество, кому шубу длиннее подарили.

– Шубу?

– Ну, сезонный эквивалент. На Восьмое марта меряются бриллиантами, букетами, размером посещенных островов.

– Меньше, да лучше? – улыбнулся Крячко.

– Ну да. Ведущей актрисе вообще остров с двумя домами подарили. С прислугой. Она уже фото в соцсетях выложила.

– Дай угадаю: без этого подарок не считается?

– Вроде того. И потом, это тоже способ общения с поклонниками творчества, мой друг. Зрители теперь следят за актрисами не только со сцены, но и в соцсетях. И им важно, чтобы любимая актриса хорошо выглядела в гриме нечисти на Хеллоуин или в свитере с оленем на Новый год.

– Чувствую себя оленем, что так далек от народа, – ухмыльнулся Крячко.

– Ну вот, Мария моя говорит, что из соревнований с мягкими игрушками и шоколадом выросла, но от селфи в костюме ведьмы с ведром сладостей не откажется. Так что я после работы в магазин, – Гуров достал из кармана список, – за гирляндой в виде летучих мышей, ведром для конфет, мармеладными червяками, набором сиреневых свечей, подушкой в виде тыквы, паутиной в баллончиках…

Крячко достал из-за спины перевязанный жгутом шар из оранжевого плюша:

– Подушку держи. А паутину не покупай. Как и все остальное.

– Ну уж нет! Эта пятница создана для подключения гирлянд и зажигания свечей. Пусть все будет так, как хочет жена!

– Хочешь насмешить Бога – построй планы. – Крячко залпом допил кофе, потому что на его телефоне высветился номер секретарши начальника – Верочки. Гурову не повезло больше: ему звонил сам Петр Николаевич Орлов.

* * *

Когда друзья сели в машину, Гуров включил телефон на громкую связь.

– Кто там жаловался, что давно интересных дел не было, а одна бытовуха? Поздравляю, орлы! Бог услышал ваши молитвы, – бухтел генерал.

– Петр Николаевич, не тяни. – Гуров завел машину. – Говори сразу, куда ехать.

– В страну любви, в объятия Купидона, – проворчал начальник уже спокойнее. Было слышно, как он прикуривает.

Гуров и Крячко переглянулись. Из-за проблем с сосудами врачи запрещали Петру Николаевичу сигареты, и только серьезные неприятности могли заставить его закурить.

– В свадебном бутике в Подсосенском час назад нашли женщину. Уборщица вынесла мусор во внутренний двор, а там… В общем, свидетельницу с инфарктом на «Скорой» увезли. А вас на адресе опергруппа ждет.

– Так пусть заходят, – вступил Крячко. – Нам туда по пробкам добираться еще…

– Я распорядился, чтоб ждали. Хозяйка бутика – Юлия Паршина. По мужу.

– Тому самому, у которого заводы, пароходы и продюсерский центр, где два года назад старлетку убили? – Гуров консультировал следователя, который вел то дело.

– И патриотичное крымское вино, – подтвердил Орлов. – Мне его адвокат из конторы «Белов и партнеры» уже все уши вынес…

– «Беглов и партнеры» в деле? – оживился Крячко. Адвокат Белов «отмазал» стольких мерзавцев, что сотрудники МВД переиначили его фамилию.

– Куда ж мы без них? Господин Белов настаивает, что нужно как можно скорее разобраться со случайной жертвой во дворе элитного бутика – все забываю его птичье название – и по возможности не беспокоить Юлию Юрьевну. Она в стрессе и не в ресурсе, чтобы с нами говорить. Эта ситуация выбила ее «из пространства осознанности»!

– Почему это жертва «случайная»? – ухмыльнулся Крячко.

– «Стресс», «ресурс» – кто так говорит вообще? – поддержал Гуров. – Откуда там ее выбило?

– Вот и выясните. Только осторожно. Может, у Юлии Юрьевны – Белов зря не нарисуется – стресс неспроста.

* * *

Машина Гурова въехала в переулок, где, как кукольные домики на полке детского шкафа, созданного каким-нибудь волшебником-крестным Дроссельмейером, ютились отреставрированные купеческие особняки. Опергруппа ждала начальство у высокой двери в стиле ар-деко, которая скрывала от прохожих узкий проход между свадебным и цветочным бутиками во внутренний дворик, где днем «Вдова Клико» унимала мешающий щедрому шопингу предсвадебный мандраж, а по вечерам отдыхала и сплетничала свита самых богатых невест Москвы.

Оперуполномоченный Армине Ароян остановилась на мгновение, чтобы сделать кадр со стилизованными под старину табличками на мятном и кремовом домах – «Подвишневый переулок, дом 5» и «Подвишневый переулок, дом 7». Гуров доверял этой экзотически красивой молодой брюнетке, редко поднимавшей глаза из-под длинных ресниц, фотографирование мест происшествий за хладнокровный, цепкий взгляд и редчайший дар визуального рассказчика. Армине умела кадр за кадром, от панорамы до деталей, воссоздать историю преступления: нетронутый замок, наведенный порядок, странгуляционная борозда на шее убитого старика, небольшой гвоздь в стене, пустой подрамник на балконе, отпечаток пальца на нераспечатанной коробке свежайшего зефира, спрятанной в сервант растроганным хозяином квартиры.

Вот и сейчас Гуров шел следом, полагаясь на чутье и сдержанность Армине, однако услышал тихий возглас девушки, буквально застывшей на краю заднего дворика с фонтаном и садом. В еще тлеющем свете настенных фонарей на дощатом ящике для цветов неуклюже сидело словно вылепленное из обожженной голубой глины, сплошь изрезанное, одетое в свадебное платье тело. В утренних сумерках оно казалось призраком.

Подошедший к Гурову молодой помощник Игорь Портнов пораженно произнес:

– Как манекен…

Оперативники приблизились.

В сверкающем корсете пышного платья зияла дыра. Босая нога в кружевной подвязке виднелась из разорванной многослойной юбки, вдоль пышных складок которой тянулись неестественно изломанные, обтянутые тугими рукавами руки. Пальцы одной из них едва касались отрубленной, увенчанной засохшими розами на синем парике головы.

– Если зомби кокетничают, то это именно так выглядит. – Армине сделала панорамное фото. – Я будто в декорациях к триллеру. Или…

– «Трупу невесты», – подсказал судмедэксперт Иван Санин. Он осторожно дотронулся до изящного плеча девушки. На нитриловой перчатке остался бирюзовый с неоновым, как синяя гуппи, отливом мазок. – Как в мультике.

Все обернулись. По лицам членов опергруппы заскользили улыбки.

– А что? У меня дочь любит! Там случайно живой парень женится на зомби, хотя любит другую. И вот он попадает в загробный мир…

– А может, это «Вампиры средней полосы»? – возразил Портнов. – Там вампирша Аня на вечеринку так одевается. По-моему, самая красивая девушка в современном кино. Она еще в каком-то триллере про серийную убийцу снялась… Как он назывался? Все! Теперь буду весь день гадать!

– «Самка богомола», – подсказала Армине. – С Ириной Розановой.

– И эти люди смеются надо мной! – проворчал Санин. – Коллеги, у вас тонкий художественный вкус!

– На анализ возьму. – Криминалист Сергей Семенов провел по голубой коже убитой ватной палочкой. – Проверим, зомби она или вампир.

– Как думаешь, что это? – спросил Гуров.

– Может, театральный грим с блестками. Точнее завтра скажу.

Семенов осветил плитку специальным фонарем, и всем стало не по себе. Ультрафиолет проявил сотни брызг.

Армине посмотрела на труп в объектив:

– На «безголовые» портреты Рейландера похоже.

– Чего? – спросили Санин и Портнов хором.

– В викторианской Англии был такой фотограф – Оскар Рейландер, – терпеливо объяснила Армине. – Он печатал снимок с двух скомбинированных негативов, чтобы люди держали свои головы на руках, подавали их к столу или отрубали в кадре родным.

– Час от часу не легче! – вздохнул Семенов. – Какой сегодня познавательный день!

– Что бы все это, – Гуров обвел рукой место преступления, – ни значило, мы столкнулись с чрезмерной жестокостью. Такое делают с теми, кого люто ненавидят. Или на ком вымещают злость на весь свет. И готовы продолжать.

Санин указал на сломанный ноготь жертвы:

– Посмотрим, есть ли под ногтями чужая кожа, кровь.

– ДНК не помешает, – кивнул Гуров. – Хотя что-то мне подсказывает: в нашей базе его нет. Убийца не торопился. Его действия ритуализованы. Этот человек старше тридцати. Может, гораздо. Он опытен, возможно, проделывал такое не раз и уверен в своей безнаказанности. Усадил ее тут, как в витрине, то есть, по сути, заявил, что имеет право делать с ней все, что пожелает. Что имеет на это право.

– А если он попадался на чем-то более мелком? Изнасиловании, например? – Портнов вынул из клумбы серебристую кроссовку жертвы и аккуратно упаковал ее в мешок для улик.

– Мелком! – хмыкнула Армине, фотографируя голову жертвы. – Может, мы просто других убитых пока не нашли?

– Или не знаем, что это серия. – Гуров изучающе посмотрел на фасад свадебного бутика. – Интересно, работают ли камеры?

– Дохлый номер, – сказал Портнов и осекся, глядя на труп. – Извините. В смысле, камеры здесь не работают. Ни во дворике, ни с улицы. Сотрудники сказали: «Мы не можем нарушать слежкой психологический комфорт клиентов. Невесты и так нервничают из-за предстоящего торжества. Мы дарим им гавань, где их не настигнет стресс».

– Прямо слоган! – Армине сделала крупный снимок венка на отрезанной голове. – На камерах в переулке жертва и убийца точно должны мелькнуть.

– Мелькнули, – кивнул Портнов. – В пяти экземплярах. За углом был концерт группы «Колпак». Играют фолк-рок. Среди слушателей как минимум пять девушек в таком парике и костюме. Примерно одной комплекции, в толпе женщин-кошек, готических ведьм, жен кролика Роджера и принцесс Фион, Арий Старк, матерей драконов и Гермион. Так что…

Он развел руками.

Ароян осторожно убрала искусственные волосы и сфотографировала красивое, искаженное ужасом лицо.

– Мучилась долго. Значит – не хочу ему сочувствовать – все, что он с ней делал, отражает то, что когда-то делали с ним. Ее страдания – кривое зеркало его прошлого. Странно, что никто не слышал ее криков…

– Алкоголь или наркотик для изнасилований, – пояснил Санин. – Оба делают жертву расторможенной, дезорганизованной или, наоборот, заторможенной, сонливой. В таком состоянии человек может вообще не кричать.

– Не напоминай! В теме по уши. – Портнов полгода распутывал серию изнасилований, жертвы которых помнили только, как пришли в бар. О случившемся позже догадывались утром по травмам промежности и синякам на лице. – Хочется верить, что она его хоть раз укусила или оцарапала.

– Поживем – увидим. – Санин явно предвкушал работу. Его взгляд коснулся порванного платья жертвы. – Его грязные секреты вам тоже расскажу.

– Самое противное, – скривился Портнов, – сперма в ней или на ней, в зависимости от того, как субъект достиг оргазма.

– Зато это помогает увидеть зацепку при опросе знакомых преступника или жертвы. – Армине сфотографировала разрыв белой ткани.

– Ольга Борисовна Воронова, – прочел Гуров на выброшенных в чистую урну у чугунной лавочки документах. – По паспорту двадцать семь лет.

В открытой двери бутика застыла, закрыв рот ладонью, рыжеволосая женщина с веснушчатыми полными руками, одетая в строгое платье-футляр без рукавов. Она, очевидно, услышала конец разговора оперативников и пыталась справиться с отвращением, вызванным им.

– Елена Андреевна Кузина, администратор. – Представившись, женщина нерешительно показала поднос с небольшим френч-прессом для кофе и вазочкой с мармеладом и пастилой. – Вот. Ваш коллега просил передать.

Армине приняла у нее поднос. Когда Кузина скрылась в дверном проеме, Гуров хмыкнул:

– До чего же заботлив отсидевшийся в окопе наш товарищ Крячко.

– И щедр, – хором согласились все.

* * *

Ирония Гурова объяснялась тем, что, пока он с экспертами и помощником мерз на улице, Станислав Крячко не спеша пил горячий шоколад с миниатюрными лавандовыми раковинами-безе в окружении барочной роскоши Petit Trianon, созданной лучшими дизайнерами Москвы.

Названный в честь любимого замка Марии-Антуанетты, свадебный бутик Юлии Паршиной ослеплял гостей свечением хрусталя и позолоты, увлекал причудливым узором порхающих жаворонков и вьющихся круглых, многолепестковых белых роз на обоях, обступал рядами воздушно-зефирных платьев всех оттенков торжественного белого, благородной слоновой кости, восхитительно непретенциозных ягодных, леденцовых, пастельных тонов.

Крепкому полковнику Крячко было тесно в розовом кресле с гнутыми ножками и подлокотниками. Он боялся задеть резной столик с вазой хрупких сиреневых тюльпанов и кэнди-баром с ванильными эклерами, профитролями и швейцарскими трюфелями. А еще показаться смешным двум портнихам, вышивальщице, кондитеру и пяти менеджерам по продажам бутика Petit Trianon. Девять миловидных девушек с каштановыми локонами и пухлыми губами, одетые в полупрозрачный мятный шифон с кружевом, хлопали ресницами в ответ на вопросы об Ольге Вороновой. Глядя на них в ответ, Крячко думал только об одном: «Как же складно ангелы врут!»

– Значит, в число постоянных покупательниц убитая не входила? – уточнил он вслух.

– Ну, покупала один раз какую-то мелочь, – пожала плечами первая менеджер.

– С год назад, – кивнула вторая.

– Длинные перчатки, кажется, – подтвердила третья.

– Нет, – поджала лаковые губы одна из портних.

– Мы ушивали ей голубое платье подружки невесты от Кенли Коллинз, – гордо заявила ее коллега голосом, в котором слышался снобизм творца, ставящего на место продавщиц.

Вышивальщица не отреагировала. «Значит, для тебя в тот день работы не было», – глядя на нее, решил Крячко.

– Это та, что взяла платье из проекта «Подиум», – четвертая менеджер понизила голос, будто боясь богохульствовать, – «на вечер»?!

– Деревня, – нахмурилась кондитер.

– Можно вывезти девушку из деревни, – закатила глаза пятая менеджер, и все закивали, – но нельзя вывести деревню из девушки.

– Понимаю. – Крячко откусил лавандовый макарун и с восхищением посмотрел на кондитера. – Прекрасная текстура и отменный миндальный хруст!

Комплименты подействовали на персонал, как преданный лай Артемона на Мальвину. Девушки расслабились, загалдели, потянувшись наманикюренными пальчиками к кэнди-бару. Администратор, подслушавшая разговор через приоткрытую дверь своего кабинета, с облегчением бросилась кому-то звонить. «Очевидно, пребывающей не в ресурсе начальнице», – решил Крячко.

– А помните, – засмеялась менеджер ювелирного отдела, – как она сказала, что диадема на второй полке должна быть с бриллиантами вместо бесцветных топазов и сапфиров в верхней линии?

– И хотела к ней фату «как у Марии-Антуанетты»! – издевательски подхватила одна из портних.

Слушая их, Крячко с тоской представлял, что далеко от приторной красоты Petit Trianon, через пол-Москвы, его жена Наташа пекла румяные дрожжевые пироги с капустой, поглядывая в телевизор. И в ее домашних свитере, джинсах и уггах, малосольных огурцах, пирогах и жареной картошке для Крячко было больше красоты, чем в нарядной стайке юных созданий, живущих ради процента с продаж, которые сообща скармливают ему такую же приторную, как их пирожные, ложь. Крячко будто кожей чувствовал, что погружается в нее, как в густой и липкий ванильный крем.

– Переделка драгоценностей, вышивка фаты – странные желания для девушки, которая, судя по истории кредитной карты, абсолютно не ваш клиент. И как деревенщина, не знающая дизайнеров проекта «Подиум», – Крячко мысленно поблагодарил жену за выбор телепрограммы, под которую та привыкла готовить, – узнала среди товаров вашего ювелирного отдела копию подвенечного головного убора племянницы Николая II? И якобы принадлежавшую Марии-Антуанетте фату?

Девушки со страхом переглянулись. Администратор выбежала из кабинета, с ходу выпалив:

– Юлия Юрьевна скоро будет!

Девушки зашептались, а Крячко кивнул:

– Жду!

Полковник легко поднялся с надоевшего узкого кресла и взял с полки в ювелирном отделе украшение, сверкавшее, как кристаллы льда на солнце.

– То, что вы провинциально называете диадемой, – назидательно обратился он к менеджеру ювелирного отдела, – вообще-то тиара, незамкнутый подвид диадемы.

Девушка пристыженно опустила голову.

– Оригинал, – продолжал полковник, – изготовлен ювелирами Cartier из бриллиантов, платины и горного хрусталя. Узнать, что в современной копии подарка Феликса Юсупова невесте бриллианты заменены на бесцветные топазы и сапфиры, можно только в музее князей Юсуповых в Большом Харитоньевском переулке. А то, что княгиня венчалась в фате, якобы принадлежавшей Марии-Антуанетте, писал в мемуарах сам Юсупов…

Где-то в глубине зала послышался тонкий звон дверного колокольчика на нитке жемчуга.

– Оля всегда хорошо готовилась, – раздался твердый голос, заставивший обернуться Крячко.

Полковник увидел кареглазую брюнетку средних лет, укутанную в норку пастельного оттенка и бежевый кашемир. Плавные линии одежды едва смягчали жесткость аристократически бледного лица: устойчивого подбородка, почти прямых бровей, высоких скул. «Волк в овечьей шкуре, – подумал Крячко. – Для разговоров с такой нужен хищник».

– Как вы внезапно окрепли нервами, Юлия Юрьевна! – Внутренняя дверь открылась, и в бутик вошел Гуров.

– Что угодно, чтобы помочь вам в поисках Олиного убийцы, – твердо ответила Паршина и, открыв перед оперативниками спрятанную в «птичьем» узоре обоев дверь в свой кабинет, обратилась к перепуганной Кузиной: – Елена Андреевна! Отнесите коллегам наших гостей свежий чай, вишневый глинтвейн. Все как для замерзших невест. И нормальные бутерброды. Не с круассанами, а хлебом. Как себе.

Гуров и Крячко переглянулись с видом «это будет интересно». И чутье их не подвело.

* * *

Интерьер кабинета Паршиной был прост. Сыщикам показалось, что из кукольного домика их перенесло в скучный офис с кофемашиной, тепло-серыми стенами, практичным геймерским креслом и жалюзи.

– Клиенты здесь не бывают, – будто услышав их мысли, пожала плечами Паршина. – Все, как я хочу.

– Сотрудницы магазина тоже врали, потому что вы так хотите? – перехватил инициативу в разговоре Гуров. Как и Крячко, сыщик понимал, что перед ним железная леди, что она не должна чувствовать себя хозяйкой положения.

– Бутика, – чуть наклонив голову, поправила его Паршина. – И я вынуждена признать, что вы правы. Мои сотрудницы лгали, потому что я попросила их.

Она закурила. От оперативников не укрылось легкое дрожание холеных рук.

– Не сейчас, два года назад, когда устроила Олю на работу, – вновь заговорила Паршина. – Оля была моей находкой. В прямом смысле слова. Я нашла ее в бутике одного раскрученного дизайнера на Патриарших. Богатенькой девочки, коллекции которой создают безымянные трудяги. Не суть.

Юлия подошла к кофемашине и вернулась с высокими белыми кружками американо. Гуров почувствовал приятное тепло согретых об уютную толстую керамику рук. Крячко с облегчением увидел на широких блюдцах сушки с маком, а не ажурные пирожные Petit Trianon.

– Оля продала мне всю новогоднюю коллекцию, – продолжала Паршина. – Меня поразило, как легко она пересказывает все, что буквально впитала от этой избалованной девочки, которая родилась с ложкой «Тиффани» во рту. От ее модных рабов. Пафосных подружек. Модели-бойфренда… Оля умела учиться всегда и на всем, с чем сталкивалась. Самые капризные, лживые, закомплексованные, раздражительные, скрытные люди воодушевлялись, становились приветливыми, откровенными, делились знаниями рядом с ней…

– Кто, например? – насторожился Гуров.

– Например, я, – тихо ответила Паршина. От оперативников не укрылось, как увлажнились ее глаза.

– Я сразу позвала ее на работу консультантом и неожиданно для себя рассказала, что не люблю этот бутик, построенный мужем для первой жены. – В голосе Юлии Андреевны мелькнула горечь. – Она историк моды, специалист по люневильской вышивке. Отделочные работы завершились к подписанию бумаг о разводе. И наша бывшая, – Паршина заговорила с издевкой, – предпочла забрать себе другой бизнес, раскрученный. Теперь ее продюсерская компания снимает костюмные драмы про русских цариц для федеральных каналов. А я руковожу этой… кузницей женских грез.

Сыщики усмехнулись.

– А что здесь делала Воронова? – спросил Гуров. – При ней найдены ключ от двери во внутренний дворик, – он достал вещи убитой, – и несколько подарочных карт на небольшие суммы в ваш магазин.

Паршина с грустью посмотрела на упакованный в пакет для вещдоков серебристый клатч:

– Это я ей подарила. Как лучшему и единственному засланному покупателю.

– Это как? – спросил Крячко.

– У нас много покупателей в выходные. Оля приходила сюда в эти дни и притворялась наследницей угольных шахт из Кемерова, которая мается от скуки и без конца пышно выходит замуж за первых встречных. А после развода «лечится» нашими вечерними платьями и присматривает что-нибудь к новой свадьбе с очередным пройдохой: альфонсом, мажором, официантом, барменом, непризнанным гением, кремлевским тузом, актером, чиновником средней руки, экстремалом, бариста. Чего она только не придумывала! А если жених был нерешителен и жаден, Оля делала вид, что забылась, болтая по телефону, и выходила к зеркалам в самом дорогом нижнем белье. И расхаживала в корсете, поясе и чулках вдоль зеркал. Невеста выглядывала из примерочной, видела, как жених пялится на Ольгу с открытым ртом. В итоге виноватый жених покупал невесте дорогой комплект.

– Ловко, – заметил Крячко.

– Зачем ей ключи от дворика? – Гуров указал взглядом на выходившее туда окно в кабинете Паршиной.

– Если клиентка не решалась на покупку, Оля входила через черный вход (он ближе к примерочным) и занимала соседнюю кабину, где заранее висело, мягко говоря, неудачное платье. Девушки выходили к зеркалам одновременно. Невеста видела, что выглядит лучше красотки. Да еще Оля очаровывала ее комплиментами, рассказывала о своих выдуманных неудачах в любви. В общем, лила воду на мельницу гордыни девушки. Та чувствовала себя красивой и легко расставалась с деньгами. Потом они с Олей вместе выбирали все, что полагается к платью: фату, туфли, сумочку… И все были счастливы.

– Еще бы, – хмыкнули сыщики.

Паршина вывела на экран ноутбука видео с камер наблюдения в зале.

– Вот Олин последний день… – она запнулась, – на работе.

В серебристых кроссовках и бомбере, улыбчивая рыжеволосая Воронова была похожа на рыбку, беззаботно плывущую вдоль стоек с платьями, полок и витрин. Самые капризные и нерешительные невесты тянулись за ней к примерочным. Самые скупые женихи доставали кредитки. Самые чопорные матери таяли. Самые взволнованные отцы успокаивались. Администратор звала на помощь все новых консультантов и портних.

– Сколько денег она приносила? – спросил Крячко.

– Иногда до двадцати процентов выручки. Люди хотели идти к алтарю в том же, в чем она стояла на венчании, не понимая ни слова, в церкви на крошечном греческом острове. Или спешила к жениху вдоль океана на Гавайях, как в фильме «Притворись моей женой».

– Вот именно. Притворись. А на самом деле не стояла и не спешила, – посуровел Гуров.

– Может, кто-то скандалил, что выложил кругленькую сумму за платье, услышав лживый рассказ? Заметил, что Воронова не вашего круга? – предположил Крячко.

– У Оли была страничка в соцсетях. – Паршина открыла на ноутбуке пеструю интернет-страницу. Воронова в спорт-зале, на ипподроме, у массажиста, в сауне, в аэропорту, со священником, одетым Элвисом, в часовне в Лас-Вегасе, в примерочных ГУМа и Petit Trianon. – И потом, знаете, Оля не просто «разводила людей на деньги». Ее болтовня была высококлассным сторителлингом.

– Что? – спросили сыщики хором.

– Создавала историю. Рассказывала, какую тиару, – Юлия Юрьевна улыбнулась Крячко, – подарил невесте князь Юсупов. У какого ювелира заказать реплику помолвочного кольца Кейт Миддлтон. Как превратить обычную фату в фату Анджелины Джоли. И клиентки, не задумываясь, покупали диадему с сапфиром под будущее кольцо принцессы и весьма недешевое лаконичное винтажное платье из шелкового сатина, как у Анджелины Джоли.

– Может быть, кто-то из сотрудниц ей завидовал? – спросил Крячко. – Они с таким удовольствием говорили, что Воронова – случайная покупательница, хабалка…

Паршина вздрогнула, как от удара. Покачала головой:

– Поначалу консультанты точили на нее зуб, конечно. У Оли процент от продаж был выше. Но она прирожденный трикстер. По Юнгу.

Поймав удивленный взгляд Гурова, Паршина добавила:

– Психфак Саратовского университета. До брака я была семейным консультантом, популярным у столичной богемы. А потом ко мне пришел спасать свой брак мой будущий муж.

Она снова закурила:

– В общем, Оля скоро всех покорила своей легкостью, обаянием, умением часами говорить о том, что интересно им. С вышивальщицей Валей они вообще дружили. Да все девушки были бы рады рассказать вам об Оле. Просто все, что касалось нее, согласно моему приказу, считалось информацией внутреннего пользования. Ее запрещено разглашать. Наверное, – она снова закурила, – случившееся надо считать каким-то форс-мажором, который должен быть прописан в бумагах…

Паршина беспомощно посмотрела на сыщиков:

– Но кто мог такое предположить?

– Юлия Юрьевна, – мягко заговорил Гуров, – случившееся могло быть местью вам и вашему бизнесу?

– Но внутри ничего не тронули! Да и попробовали бы!..

– Связи мужа помогают?

– Конечно. И потом, – Паршина слабо улыбнулась, – бандитские невесты тоже где-то платья покупать должны.

– Кстати о платье. – Гуров показал одно из фото с места преступления, архив с которыми уже сбросила в рабочий чат Армине. Красивое лицо Паршиной исказилось ужасом.

– Это не наше платье. Оно дешевое и какое-то старое. Но человек, который может помочь…

Юлия нажала кнопку вызова на столе, и на пороге появилась администратор.

– Что вы можете сказать об этом? – Гуров протянул женщине фото.

– Это Оля? – Администратор всхлипнула.

– Елена Андреевна, – мягко произнесла Паршина. – Соберитесь, пожалуйста. Кто же еще поможет? Вы в этом бизнесе сорок лет.

Администратор села в кресло, надела висевшие на шнурке очки.

– Это какой-то кентавр. Гибрид конца семидесятых и нулевых. Смотрите. С одной стороны, – она повернула фотографию к остальным, – рукава и все, что выше корсета, включая строгий воротник-стойку, сшито из кружевного полотна. Так называемого кружева на чехле. В годы застоя им могли украсить манжеты и ворот рубашки жениха, например. Ну и венок, конечно. В семидесятые их носили. Вот. У меня есть.

Она показала на своем телефоне черно-белое фото с очень серьезной невестой в длинном, закрытом платье под руку с женихом.

– Обратите внимание на рукава модели. – Администратор увеличила часть изображения. – Они широкие, ажурные. А здесь, – она снова взяла фото тела жертвы, – рукава в обтяжку. С тесьмой, похожей на какую-то веревку, на шве. Да еще корсет! И от него к вороту тоже тянется эта странная тесьма. Наконец, пусть и прикрытое кружевом, декольте. Непозволительно сексуально для семидесятых. Это как раз стиль нулевых.

– А есть что-то общее с этим платьем? – Гуров показал кадр из мультфильма «Труп невесты».

– Да. Только оно будто бы дошито.

Гуров вспомнил, как Семенов пересказывал сюжет мультфильма, и обратился к Паршиной:

– А это могло быть наказанием за любовный треугольник?

– Юлия Юрьевна, – администратор обратилась к Паршиной, понизив голос, – как насчет той фермерши?

– Мм? – Паршина наморщила лоб. – Не припоминаю.

– Яблочная свадьба. Полгода назад, – услужливо подсказала администратор. И выпучила глаза. – Жених. Примерочная. Корсет.

– Это что, новый Блок? – встрял Крячко. Обоим сыщикам давно хотелось напомнить дамам о себе.

– О боже! – Глаза Паршиной округлились.

– Все так плохо? – сочувственно спросил Крячко.

– Небольшой казус. Невеста примеряла платье, а не белье.

Вскоре Гуров и Крячко смотрели на монитор, где невысокая коренастая девица в свадебном платье принцессы швыряла туфли в спрятавшуюся в примерочной Воронову, на которой были чулки и корсет.

– Кабинку потом чинить пришлось, – пожаловалась администратор. – Хорошо, мы бархатные занавески, которые там раньше висели, сняли уже.

На экране преследовательница Вороновой колотила в дверь в примерочную ногами и кулаками.

– Остановить ее смогла только Валя. – В голосе администратора мелькнула гордость.

На экране вышивальщица выливала на голову дебоширке какую-то жижу. Администратор кивнула начальнице:

– Наше фирменное жидкое мороженое!

Гуров и Крячко застыли перед камерами.

– А что? – спохватилась администратор. – Валечка у нас потомственная вышивальщица. Ее мама в Большом театре работает. Там и не такие драки бывают, кстати. Актеры – народ буйный. Вот, знаете…

Сыщики смотрели, как облитая мороженым девушка делает недвусмысленные знаки, обещая Ольге с подругой наказание за свои страдания.

– Люди искусства, – серьезно заметил Гуров.

– И наши планы на завтра, – буркнул Крячко.

– Она, – Гуров кивнул на девушку в мониторе, – что-то купила?

– Тиару, которую сломала… об Олю, – ответила Елена Андреевна. – Распечатаю чек.

Когда она вышла из кабинета, Гуров посмотрел в окно, где Портнов шарил рукой в ледяной воде фонтана, чтобы достать брошенный туда убийцей серебристый бомбер Вороновой.

– Предоставим общение со взрывоопасными дамами молодым кадрам. Наше дело в таком сторона. Сиди на солнышке, грейся.

– Бедный Ленька! – вздохнул Крячко.

Глава 2

Вторник

Утром в кабинете сыщиков раздался звонок Санина:

– Лев Иванович, она сразу перелом челюсти получила. Не до крика. Потом от ударов по голове сознание постоянно теряла. Когда приходила в себя, выставляла руки для защиты. Ноготь сломала, когда он ее уже душил. Смерть наступила около трех часов ночи.

– А сотрудники пришли в магазин в восемь. Интересно, сколько времени у него ушло на создание этого перформанса с сидящей невестой…

– Дело не только в позе. У нее под рукавами порезы были. То есть мучил он ее в открытом платье. А вот рукава потом пришил.

– Столько возился ради этого спектакля, а ДНК нет?

– Я материал из-под ногтей Вороновой Сереге отправил. Посмотрим, что он скажет.

– Вань, она была изнасилована?

– Нет. Лев Иванович, у нее все тело изрезано, а на груди и в паховой области ран нет. Будто она его в сексуальном плане не привлекала вообще.

– И наркотик для изнасилований отпадает?

– Наркотик – да. Но она была очень пьяной до избиения. В желудке непереваренная шаурма по-кипрски…

– И к ней – пиво?

– Не-а, Лев Иванович! В последний вечер своей жизни Ольга Воронова пила яблочный сидр.

* * *

Невысокий, спортивный Игорь Портнов не любил осень. К природе как таковой он был равнодушен. И сейчас, когда электричка везла его в Кубинку, рядом с которой жила покупательница сломанной тиары, он пил кофе, бросал в рот любимые драже M&M’s с арахисом, читал сброшенное в чат заключение Санина, а также публикации Софьи Чубакиной в соцсетях и ее интервью журналу «Сад своими руками» для стареющих огородниц, всем сердцем ненавидя этот процесс.

– Что скажешь? – Армине всегда звонила сверить результаты серфинга в Интернете. – У меня глухо. У Вороновой даже в сетях хейтеров нет. Все дружно хвалят ее одежду, обувь, волосы и бла-бла-бла. Кредитная история чистая. Сто лет назад погашенный кредит на айфон. Крупных трат мало. В основном – «Озон». Посудомоечная машина, электрический камин и аппарат для лимфодренажа – все отправлены в пункт выдачи, ближайший к дому тетки в Пензе.

– Мой персонаж занятнее, – прихвастнул Портнов. – Прошла путь от нищей студентки физкультурного факультета с яблоней в ящике на балконе до продавца саженцев в самые богатые коттеджные поселки вокруг Москвы. Упертая девица!

– Может, покровитель помог? – Работа следователем приучила Армине проверять сведения источников, особенно тех, кто хвалит себя посредством СМИ.

– Это вряд ли! Она внешне – ну такое. – Портнов открыл фото Чубакиной.

Коротконогая, плечистая, с большими ладонями, круглолицая, она органично смотрелась в джинсовом комбинезоне фермера и широкой майке.

– В бабке, поливающей грядки, и то секса больше. Зато такая могла бы с Вороновой справиться.

Портнов, наверное, впервые в жизни с облегчением пролистал идиллические фото яблоневых цветов, тугой кожуры красных плодов под лучами солнца, белого налива в винтажных фруктовницах на дачной мебели, утренней росы под шатрами сочной листвы.

– Может, потому и никаких признаков сексуального мотива, что убийца – женщина?

– Ну да. – Портнов открыл фото Чубакиной с тощим юношей в серой худи с натянутой улыбкой на смазливо-хищном, лисьем лице. – Приревновала своего…

– Дария.

– Чего?

– Дарий Губарев – бывший жених Чубакиной. Называет себя в честь персидского царя. Таролог, специалист по шоу гаданий, гуру I-ашрама «Дзинь-дзен».

– Я из всего этого знаю только Таро, потому что брал тетку с такими картами за мошенничество.

– «Дзинь-дзен» – дорогущий коворкинг под Дубной для айтишников. Они там пишут код в промежутках между йогой и медитациями.

– Чистит там карму после несостоявшейся свадьбы?

– Держи карман пошире. – Армине открыла страницу Губарева в Интернете. – После скандала в бутике и расставания с Чубакиной он сбежал на Бали, где познакомился с американкой-зожницей из экологичного штата Орегон. У нее свой бизнес по доставке смузи из зеленых ингредиентов.

– Цвет так принципиален?

– А то! Ее фолловеры в соцсетях в восторге, что в их желудки не пролезет что-то, кроме киви, сельдерея, яблок, петрушки и кабачков. Будто травоядные комментят.

– Дарий тоже на эту зелень подсел?

– Дария явно влечет другая зелень. Бумажная и шуршащая. Неделю назад парочка поженилась на водопаде Малтнома в каньоне реки Колумбии. Между прочим, «Гугл» говорит: это самый высокий водопад США, который никогда не замерзает.

– Есть из-за чего злиться…

– А вот его пост накануне свадьбы: «Я благодарен судьбе, что она разлучила меня с Чубаккой и привела к Лее». Занятно! Чубакка – школьное прозвище Чубакиной.

– Вот он козел!

Услышать ответ Армине Портнов не успел. Электричка спустилась в низину и поехала по руслу оврага.

* * *

Портнов шел по вымершим к ноябрю улицам дачного поселка, половину участков которого Чубакина объединила в фермерское хозяйство «Ветка», за закрытым забором которого виднелся двухэтажный фахверковый дом с черепичной крышей. На уставленном горшками с хризантемами подоконнике пожилая женщина ставила самовар. Портнов стыдливо убрал в карман пакетик с конфетами: из-за забора призывно пахло дачным дымом и шашлыком.

В ответ на звонок в домофоне у ворот послышалось недовольное: «Кто там?» Портнов сухо представился, показал в камеру удостоверение и оказался на посыпанной мелким камнем дорожке. Она вела сыщика вдоль газона с медвяными травами и пустых грядок, над которыми сиротливо качалось пугало. Подойдя ближе, Портнов с ужасом осознал, что на наспех сколоченной крестовине колыхалось молочно-белое свадебное платье – то самое, в котором Чубакина преследовала Воронову в бутике. Расшитое мелкими стразами, с розовым подъюбником, оно напоминало яблоневый цвет или пирожное «Яблонька» из кондитерской, куда Портнов ходил с бабушкой. «И снова старое свадебное платье», – подумал сыщик. Когда он фотографировал пугало, налетел ветер и взметнул с опавшими листьями всполохи пыльной органзы, под которыми оказалась роскошная добротная коробка из обувного отдела бутика Petit Trianon. Портнов приподнял крышку – под ней сиротливо жались друг к другу экстравагантные сатиновые лодочки цвета «Зеленое яблоко» от Jimmy Choo.

Глядя на это отвергнутое великолепие, Портнов вспомнил, как учителя в школе пугали его, что, не выучив математику или русский язык, «будешь яблоками торговать». «Что ж, – подумал он, вспомнив стопку грамот за олимпиады, которые мама до сих пор хранила в его комнате, – надо было выбирать яблоки. Сейчас бы сажал на грядках лодочки Jimmy Choo».

Дальше до горизонта простирался убранный яблоневый сад, в глубине которого Игорь увидел беседку с одноногим столиком. На нем стояли винтажная тарелка с куском воздушной шарлотки, бутыль и пивные бокалы с сидром, ноутбук с поисковой страницей картинок в «Яндексе». Жуткий коллаж из слитых кем-то в Сеть фотографий убитой Вороновой. «Вот уж действительно натюрморт», – пробормотал Портнов и, делая снимок, едва не выронил телефон от недовольного отклика:

– Эй!

Обернувшись, он увидел Чубакину в черных резиновых сапогах, джинсах и серебристой парке оверсайз с просторным капюшоном. Девушка недвусмысленно направляла на Портнова зажатые в руках шампуры.

– Софья Сергеевна, я здесь, чтобы поговорить с вами о смерти Ольги Вороновой. – Портнов сохранял спокойствие. – Вижу, новость об этом вы прочли.

– И отмечаю. – Чубакина опустила шампуры и равнодушно двинулась вглубь сада, бросив через плечо: – Сидр захвати.

Там, где деревья приближались к забору, стояли большие садовые качели и мангал с прогоревшими углями, на котором жарилось мясо. От стоявшей на земле миски со свининой остро пахло маринадом, рецепт которого Портнов помнил из своего дачного детства – соль, перец и лук.

Чубакина начала насаживать мясо на шампуры. Ее комично сосредоточенное лицо показалось Портнову забавным: так серьезно рисуют дети. В обрамлении пушистых светло-русых волос широкие скулы смотрелись мягче. Глубоко посаженные глаза, оказалось, имели серо-синий цвет. Девушка казалась хрупкой даже в напоминавшей по крою скафандр парке и рыбацких сапогах.

– Софья Сергеевна, – голос Портнова звучал мягко, – сотрудники свадебного бутика Petit Trianon рассказали о вашей драке с Вороновой полгода назад. Я бы хотел знать вашу версию того, что произошло.

– Тогда помогайте. – Чубакина уверенно протянула Портнову шампур. – У меня живут старики из дачного поселка. В их доме с сентября холодно. А в московскую квартиру зять со второй женой не пускают. Так что жарим много. Но вообще вы зря приехали. Я ни при чем.

– Что вы делали позавчера, с двух до четырех ночи?

– Яблочный пирог для утреннего поста. – Она вынула из кармана айфон и открыла галерею. – Есть еще снимки на профессиональный фотоаппарат и видеокамеру. Можете проверить время и дату.

– Мне нужно будет взять аппаратуру, чтобы с ней поработали наши эксперты. А пока давайте вернемся к вашей ссоре с Вороновой. Вы были знакомы до встречи в магазине?

– Нет, конечно! Таких фиф в моем окружении нет. Да и в магазине я ее раньше не видела. Хотя приезжала выбирать и мерить платье. Но похудела из-за всех этих предсвадебных нервов, и пришлось оставить его в бутике опять. А за неделю до свадьбы, на финальной примерке, обнаружила жениха пялящимся на полуголую фифу у зеркала в примерочной.

– А вам не кажется, что на красивую девушку в корсете любой бы смотрел?

– А вам не кажется, что от этого не легче?

– Простите. Мне кажется, от этого тоже вряд ли легче, но Воронова таким образом вынуждала мужчин покупать белье подругам. Она не знала, что вы примеряете платье.

– То есть мне разбили сердце по ошибке? – Чубакина отошла к мангалу, чтобы Портнов не видел ее лица.

– Вы знаете, что Дарий Губарев на днях женился?

– Да.

– Вы ненавидели Воронову за это?

– Да. А как еще?

– Из-за свадьбы Губарева это чувство нахлынуло с новой силой?

– Вместе с благодарностью. И жалостью.

– Неожиданно.

– Мне в жизни пришлось всего добиваться самой. Я знаю, как это тяжело. Поэтому хотела сделать для Дария то, чего никто не делал для меня. Помочь бескорыстно. Он мечтал масштабировать бизнес и построить новый коворкинг для айтишников в Подмосковье. Я собиралась отдать ему часть земли, вложиться в строительство. Думала, назовем этот… Простите, я коворкинг-то едва выговорила.

– Я тоже. – Портнов улыбнулся.

– Ну вот это место… как-нибудь с Apple, ведь вокруг яблоневый сад. А потом мой жених пустил слюну при виде первой же полуголой девицы, пока я мерила свадебное платье, и пришлось отменить визит к нотариусу. Так что все, ради чего я так много трудилась, осталось при мне.

Она горько усмехнулась:

– Спасибо Вороновой!

– Тогда почему вам ее жалко?

– Потому что после расставания с Дарием я стала следить за ней. Хотела понять, что в этой женщине такого особенного. Разгадать секрет ее привлекательности, чтобы больше не страдать. И потом… Мне почему-то было проще таскаться где-то по центру Москвы, чем быть здесь. Я год выращивала арку из плетущихся роз, чтобы расписаться. Реставрировала для свадебных фотосессий садовую мебель…

Она сняла шашлык с мангала и включила гирлянды, обвивавшие шиповник, рябину и боярышник. Старые кустарники образовали нишу, которую Портнов не заметил. Теплый желтый свет фонариков на гирляндах и огоньки рождественских искорок «росы» падали на старый обеденный стол и склонившуюся над ним Софью с выбившейся из-под капюшона прядью легких волос.

– Как долго это продолжалось?..

– Вы хотите сказать, «преследование»? Наверное, недели три. Август, когда должна была быть свадьба. Меня очень крыло. И неделя в сентябре.

– Ольга встречалась с Дарием?

– Нет. Хотя он пытался караулить ее у бутика. – Она расставила на столе тарелки, открыла соусницу с ткемали и рубленой зеленью. – Но мужчина у Вороновой был. Точнее, любимый человек. Они виделись в пиццерии у ее дома иногда. И ходили в кино на детективы пару раз.

– Можете описать этого человека?

– У меня плохая память на лица. Да он неприметный какой-то. Все время темные очки, мешковатая куртка, капюшон. Дерганый какой-то. И еще он никогда не смотрел на Воронову. Она как будто всегда безуспешно ловила его взгляд. Знаете, с ее стороны это был настоящий интерес, необычная даже для нее теплота.

– Вам показалось, – голос Портнова стал мягче, – что в этом ее секрет? В доброжелательном отношении к людям?

– При этом не привязываясь к ним. Мне вообще показалось, что из всех знакомых по-настоящему привязана она была только к этому человеку. Хотя у нее от него тоже были секреты.

– Что вы имеете в виду?

– Она однажды виделась с ним в торговом центре. Вела себя как обычно. Он проводил ее до спортклуба. Она лениво попрощалась: «Пойду подремлю на йоге». Но вышла оттуда через пятнадцать минут со спортивной сумкой и уехала из города.

– Куда? Каким поездом, помните?

– В Саратов. Помню, что вечером. И что СВ. У меня, может быть, осталось что-то в архивах на старом компе. Его через пару дней вернут из сервиса. Я посмотрю.

Больше о страшной смерти Вороновой и сладкой жизни Дария они не говорили. Мир словно сузился до круга света гирлянд в осеннем саду, и время летело так быстро, что Портнов едва успел на последнюю электричку.

Уже стоя в воротах, он окликнул проводившую его Софью:

– Пришлите мне паспортные данные стариков, которые остались без жилья, и их адрес. Попробуем разобраться в этой сказке про заиньку и лисицу.

– Спасибо.

Портнов шел на станцию в полной уверенности, что скоро приедет в этот дачный поселок снова. Если б он знал, по какой причине это произойдет, ни за что бы не уехал.

* * *

Семенов сидел у микроскопа:

– Лев Иванович, на теле Вороновой недорогой профессиональный аквагрим. Судя по составу, марки Splash. Нужный оттенок получается, если смешать синий с белым. Сверху нанесен слой рассыпчатой пудры. Очевидно, MUFE Ultra. Закрепляет грим, делает тело визуально плотнее.

– Где такое берут?

– Да все это – товары массмаркета. Их можно купить на «Озоне», «Али-экспрессе», в магазинах карнавальных костюмов… Не отследишь, короче. Особенно перед Хеллоуином, когда на них спрос.

– Значит, он убил ее и нанес грим, одел. А что с венком, платьем? Тоже ширпотреб?

– С платьем свидетельница не ошиблась. Корсет и юбка из нулевых. А вот кружево произведено году в семьдесят третьем. Строчка, которой оно пришито, нефабричная. Самошив. Сверху нашита декоративная тесьма под названием «Шнур-бечевка». Лев Иванович, зацените швейное мастерство маньяка! Он сначала на жертве рукава закрепил, а потом по шву бечеву пустил.

– Вот белошвейка!

– И цветочница. Венок тоже из семидесятых. Но в него, помимо живых, вплетены старые, пластиковые, кладбищенские. На них земляная пыль. Чернозем.

– Не московская, значит?

– Ну да. Хотя центральные области, Северный Кавказ, Поволжье, Западная Сибирь могут быть.

– Что же его так зацепило, что он похоронный венок через полстраны притащил?

– И платье, как на Мэрилин Монро, зашивал.

– А под ногтями у жертвы что?

– Дешевый красный и желтый полиэстер. Крови и кожи убийцы нет. Будто он в скафандре из полиэстера был.

– Кто-то похожий мелькал на камерах у бутика?

– Там концерт ансамбля «Колпак» был. Поют рок-фолк, старинные баллады. Вокруг толпа собралась. И в ней семь мужчин в такой одежде. Ткань востребована у производителей дешевых карнавальных костюмов. Девушки в костюме трупа невесты рядом с ними нет.

– Значит, они с убийцей встретились у бутика.

Семенов открыл фото на экране монитора.

– Вот парень в костюме Грозного. Богато одет, кстати. Вот девушка в костюме Красной Королевы из «Алисы в Стране чудес». Вот Арлекин и Петрушка. Вот дружный спорт гриффиндорцев. Вот три спартанца. А за ними пять богатырей. И у одних маски, у других шлемы в пол-лица. И это я про грим не говорю. Программа распознавания лиц отчаялась.

– Похоже, не она одна.

На экране телефона Гурова высветилось сообщение от Портнова. Он пробил информацию о железнодорожных поездках Вороновой в сентябре. Она действительно ездила в Саратов на три дня в первые дни осени. Билеты оплачены ее картой. По словам проводников, которые запомнили эффектную пассажирку, на обратном пути она нервничала. В дороге ни с кем не откровенничала. Ни с попутчицей, ни с проводником. «Он, как я понял, подбивал клинья», – закончил свое сообщение Портнов.

«Что за человек мог заставить влюбленную девушку стать скрытной? Был ли он вообще?» Чтобы не поддаться этим мыслям, Гуров вспомнил слова своего старого учителя: «Помни, что коллегам, которые поймали Чикатило, много лет казалось, что они гоняются за призраком». Оставалось только доказать себе, что за каждым таким серийным призраком стоит остановленный законом человек из плоти и крови. Скованный страхом и прикидывающийся жертвой. Зверь с натренированным на поиск уязвимых и слабых чутьем.

* * *

Крячко и Ароян вскоре поняли, что напрасно пришли в поминальный зал дорогого похоронного агентства, услуги которого оплатила Паршина.

Воронову хоронили в закрытом гробу, вокруг которого собрались все сотрудники бутика Petit Trianon. Юлия Юрьевна в, очевидно, пошитом на заказ брючном костюме, Елена Андреевна в тесном платье-футляре, в котором некрасиво смотрелись ее веснушчатые руки, портнихи, вышивальщица, кондитер и пять менеджеров по продажам в черных шелковых блузках и строгих юбках-карандашах. За их спинами беспокойно маячил садовник, чье алиби в ночь гибели Вороновой – поездка с семьей к теще в Подольск – было тщательно проверено в день обнаружения трупа. Бедняга, кажется, только тогда и зауважал тещу: о том, что зять всю ночь сидел за столом и пил с тестем, она утверждала убедительнее собиравшей во время прихода следователей сумку для отправки в роддом жены.

Особняком среди гостей держалась приехавшая из Пензы тетя погибшей – худенькая женщина в бархатном ободке и черном платье в катышках, чьи заплаканные веки опухли до высокой косточки под изогнутой линией седых бровей. Крячко вызвался проводить ее через сквер до такси, оставив следить за тем, как проходят похороны, наблюдательную Армине.

– Наталья Васильевна, Ольга рассказывала о своем круге общения здесь?

– Скорее о насыщенной жизни, которой жила. Вчера – выставка в Музее моды, сегодня – мастер-класс по чарльстону, завтра – автограф-сессия Даши Дарси в книжной лавке «Под зеленой крышей». Мне казалось, для такой жизни нужны интересные, легкие на подъем друзья. Что может насторожить в людях, которые вышивают, созерцают природу, ходят на пикники и ведут дневники?

– А Ольга вела дневник?

– Ну что вы! Оля была жадной до новых знаний и впечатлений, но не была усидчивой. И потом… Люди так открывались ей, что она – мы еще в ее пятнадцать лет говорили об этом – не хотела записывать ничей секрет.

– Она жаловалась на неприятности или конфликты в последнее время? Может быть, говорила, что опасается какого-то человека? Брала у кого-то крупную сумму денег в долг?

– Она говорила о переезде… Точнее, по секрету, как детскую тайну, – Наталия Васильевна скупо улыбнулась, – сообщила на днях, что скоро ей будет не так далеко добираться до меня. И что она нашла своего Панчо.

– Панчо?

– Знаете, – Наталия Васильевна сдержанно улыбнулась, – после смерти родителей Оля жила с бабушкой по отцовской линии. Та была охранницей в женской тюрьме. После работы отсыпалась. Тут не до воспитания. Да и конец девяностых. Вообще не до книг.

Они присели на лавку. Наталия Васильевна достала из увесистой кожаной сумки шерстяной берет с парой отвалившихся стразинок и надела его, нервно натянув на уши.

– А потом у Олиной бабушки появился молодой сожитель из того же ведомства.

– Охранник в колонии?

– Только мужской. Он много пил, избивал Олю за малейшую провинность. Однажды в бабушкино дежурство он повел девочку на демонстрацию, и она забыла нарядную кофту на детской площадке. Эту вещь им какие-то знакомые челноки из Китая привезли. Так вот, этот мужчина избил Оленьку до сливовых синяков по всему телу. Она в итоге от него под шкафом спряталась. Ну и соседи по коммуналке пожаловались в милицию. И в школе физрук, бывший афганец, заметил у девочки синяки. Учитель пришел разбираться с этим… отчимом. Они дрались на глазах у всей коммуналки. Побили посуду, снесли раковину на кухне. Это было на Первомай. А уже к Дню Победы бабушка сама отдала мне девочку насовсем, чтобы унять скандал. Мы с Олечкой шутили, что это день нашей победы над фашизмом. Такие страшные слова, а ведь ей было всего двенадцать лет. А она в глаза не видела книг, которые зачитали до дыр сверстники. «Три мушкетера», «Дети капитана Гранта», «Всадник без головы»… Мне удалось только научить ее учиться в моменте. Ходить по выставкам. Общаться с умными людьми. Впитывать услышанное. Уточнять незнакомые слова по книгам. Так что, когда она сказала про Панчо, я подумала, – Наталия Васильевна виновато пожала плечами, готовясь сесть в такси, – что Оля говорит про Санчо Пансу. Просто не знает, как правильно звали героя, с которым странствовал Дон Кихот.

* * *

– Слушай, у меня Наталья, как знатный кулинар, говорит, что это торт. – Крячко позвонил поздним вечером, зная, что Гуров ляжет глубоко за полночь. Когда в деле не появлялось новых зацепок, оба пересматривали материалы до первых петухов. В деле сыщика ночь порой мудрее зари.

– Думаешь, у Вороновой «Панчо» – это «мой сладкий»?

– Бред, конечно…

Было слышно, как Крячко закуривает.

Зябко обнимая себя руками, в кухню вошла сонная Мария. В нежно-голубом халатике, с распущенными русыми волосами, она походила на русалку из славянских мифов – утонувшую полупрозрачную деву. Гуров невольно залюбовался ею.

– Ты скоро?

– Иду. Прости, если разбудили.

– Да у вас тут консилиум! Ну, понятно. – Она включила чайник, достала из холодильника упаковку яиц, помидоры черри, руколу, шпинат и прочую зелень. – Стас, привет! И иди спать уже! Пусть хоть Наталья будет спокойна, что муж рядом.

– Пост сдал, – отрапортовал Крячко.

Мария отдала честь:

– Пост принял!

Когда яичница была готова, а легкий салат заправлен тягучим оливковым маслом с прованскими специями, Мария накрыла на стол и села, покручивая в бокале бордо, рядом с Гуровым. Пока он ел, она, прищуриваясь, рассматривала фотографии с места преступления.

– Похожа на куклу.

– Маньяки так видят жертву. – Гуров макнул кусочек тоста в растекшийся золотой желток. – Как тряпичную куклу. Она всегда объект. Сначала инструмент, тело, подходящее для извлечения собственного извращенного удовольствия. Потом тотем, воспоминания о котором освежают сувениры. Детали обладания убитыми быстро стираются. Воспоминания о пытках становятся расплывчатыми. Так что преступникам нужна вещь на память о другой вещи.

– Я не об этом. – Жена повела столовым ножом вдоль экрана. – У нее железный прут воткнут в шею, будто проходит сквозь тело. Швы на рукавах платья и молния на спине обшиты бечевой, похожей на нити для управления средневековой марионеткой. Видишь, они как бы натянуты таким образом, чтобы кукла наклонилась и потянулась вниз…

– …в поисках головы.

– Спорим, – Мария озорно улыбнулась, – в ее обуви лежат кусочки свинца? Итальянские мастера подкладывали их куклам для твердой походки.

– Ее нашли босой. Кроссовки не проверяли.

– А ты проверь.

– Тогда при чем тут Панчо? – Гуров отхлебнул чай и положил в рот пирожное. – То ли друг Дона Кихота, то ли торт.

– Может быть, Панч? – Мария быстро набрала что-то на клавиатуре и открыла результат поиска среди картинок в «Яндексе». – Супруги Панч, или Пульчинелла, и Джуди – персонажи итальянского уличного кукольного театра, возникшего в семнадцатом веке. Позже такие спектакли были популярны в Великобритании.

– А кто такой этот Панч? Чем занимается? – Гуров всматривался в фото на мониторе. В передвижном балаганчике дрались носатые перчаточные куклы с выпученными глазами.

Мария улыбнулась:

– Ваш клиент, полковник. Он дебошир, драчун, убийца.

На экране появилось подобие Петрушки в камзоле и треуголке, которое размахивало палкой.

– По сюжету самой популярной пьесы Панч сначала убивает своего ребенка, потом вернувшуюся домой жену и всех, кто пытается его наказать: констебля, тюремщика, черта.

– Занятный юмор у англичан.

Мария с нежностью провела рукой по жестким волосам мужа.

– Это сатира, мой друг! Таким образом в пьесе высмеивались главные общественные институты: семья, тюрьма, церковь, христианская религия. – Она провела рукой по его щеке. – И полиция, между прочим.

– Ах вот как!

– Да-да. Так простой люд утверждал свои ценности: брутальность, стремление к доминированию посредством насилия, патриархат.

– Какой-то этот Панч хулиган. Ничего привлекательного.

Мария загадочно улыбнулась:

– Он трикстер.

– Уже второй раз за последние дни слышу это слово.

– Трикстер – это игрок, шутник, авантюрист, обманщик, ловкач и трюкач. Такие женщинам нравятся. Хотя настоящим трикстером, конечно, была не кукла, а кукловод – Профессор, или Панчмен, скрытый ширмой от зрителей. И его помощник – боттлер, который продавал билеты и созывал зрителей на представление. Знаешь, персонажи-трикстеры встречаются в мифах почти всех древних культур. И Панчмен – фигура двойной смысловой нагруженности. Он связан с героями, которых видят зрители, не просто веревочными нитями. А нитями судьбы. Теми, которые плетут мойры – слепые богини судьбы. Ваш убийца прядет нить человеческой жизни, как Клото, и, неотвратимо приближая будущее жертвы, безжалостно перерезает ее, как Атропос. В древнегреческой мифологии разрыв нити судьбы означал смерть.

Мария поймала на себе восхищенный взгляд мужа и смущенно добавила:

– По истории театра у меня было отлично. Ну и фольклор с античной литературой на первом курсе очень нравились.

Гуров нежно посмотрел на нее. Годами его жена опровергала расхожее мнение, что нельзя по-новому узнать человека и влюбиться в него с новой силой.

– Все забываю сказать, как мне повезло, что жена – актриса. – Он посадил жену на колени, собрал сильной рукой рассыпавшиеся по ее плечам волосы на затылке.

Она обвила его шею рукой:

– Погорелого театра.

Гуров знал, что карьера жены складывалась не так успешно, как ей того хотелось. В труппе ее прозвали Полковницей и судачили, что Мария живет на зарплату мужа в погонах как у Христа за пазухой, тогда как актер должен быть голодным. И это мнение, очевидно, разделял ездивший на последней модели Porsche главный режиссер.

Гуров посмотрел на часы и, убедившись, что самый молодой из его коллег не спит, отправил ему сообщение: «Портнов! Утром беги в морг к Санину. Проверь обувь Вороновой. О результатах сразу напиши».

Глава 3

Среда

Проснувшись, Гуров увидел сообщение от Игоря: «Лев Иванович! Ничего не понимаю. У нее в кроссах лежат рыболовные грузила. Отвез Семенову. Он говорит, что советский самодел. Отлитый в ложке свинец».

– Машенька, ты молодец! – крикнул Гуров жене, которая уже варила кофе в турке к завтраку. По квартире разливался блаженный аромат смеси специй для кофе, которые жена привезла из Индии. Если что и помогало Гурову прийти в себя после долгой работы ночью, то сочетание имбиря, корицы, кардамона, мускатного ореха и кофеина.

Он вышел на балкон и вдохнул бодрящий морозный воздух. В соседнем окне Мария срезала листья шпината, растущего в горшках на подоконнике. Гуров показал ей знаками, что идет в душ.

Уже стоя под жесткими струями прохладной воды, он вернулся к мыслям о Вороновой: «На каком же из бесконечных мастер-классов и прочей светской ереси ты встретила кукловода, который перерезал нить твоей жизни? Остается только надеяться, что у этого кукловода нет помощника-боттлера. И мы поймаем его до того, как он устроит очередной кровавый спектакль».

* * *

В полдень Гуров и Крячко шли по застеленному красным ковром коридору ведомства, обсуждая роль таинственной фигуры трикстера в деле Вороновой.

– Все это, конечно, очень занимательно, Лев, – ворчал Крячко. – Но я, как тебе известно, далек от искусства. А в кукольном театре вообще с трехлетнего возраста дочери не был. Наталья до сих пор припоминает, что я после дежурства героическую оборону домика Наф-Нафа проспал. И не хлопал, когда волк сбежал.

– Нельзя так легкомысленно относиться к классике, Станислав! Как ты мог? Форменное свинство!

– Да это было после дежурства, когда мы с тобой тех близнецов повешенных нашли.

– Повесившихся, – хмуро поправил Гуров. – До сих пор крик их матери в ушах стоит. Помнишь, там поначалу казалось, что тот одноклассник не мог между ними выбрать, потому что девочки похожи как две капли воды?

– А потом выяснилось, что они ему не нравились от слова «совсем»?

– Думаю, и здесь что-то подобное. Паршина с теткой Вороновой говорят, что та была любознательна и могла разговорить любого, честно хранила секреты. Может быть, она не запланированная жертва и объект желания, сталкинга, а бесполый исповедник, единственный друг, духовник?

– То есть он не хотел такую красивую женщину, а просто ей о чем-то проговорился?

– Помнишь, на семинаре рассказывали о расследовании американских коллег? Девочку похитили во время рождественской службы в церкви.

– Дело шестилетней Кассандры Линн Хансен из Миннесоты. – Крячко кивнул. – Тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Похититель и убийца – пятидесятилетний педофил Дэвид Карпентер, ранее несудимый, но неоднократно замеченный в приставаниях к детям, в том числе к собственным. Его жена незадолго до того забрала детей и жила в кризисном центре. А он обходил местные церкви, обращаясь за помощью. И однажды увидел девочку, которая в одиночестве шла к женскому туалету.

Гурова всегда поражала память друга, его способность помнить мельчайшие детали преступления.

– Его арестовали после нападения на тридцатидвухлетнюю массажистку Дороти Ноуга, которой он признался в похищении и убийстве Кэсси. Та, по сути, провела самостоятельное расследование, беседуя с подозрительным клиентом по телефону. Карпентеру сначала было легче от их разговоров, но, признавшись в содеянном, он почувствовал, что его откровенность зашла слишком далеко, и напал на Ноуга с ножом, перерезав ей горло. Что, если Воронова действительно считала, что встретила своего Панча – брутального и развеселого героя, которому сам черт не брат?

Крячко усмехнулся:

– А тот просто искал, кому исповедаться?

– Ну да. Убийца опытен, но мы не соотнесли его с конкретной серией, потому что Воронова не его тип жертвы.

– И если она яркая, коммуникабельная, раскованная, способная любого вызвать на откровенность…

– Станислав, верно мыслишь. Обычно он выбирает тихих, скромных, закрытых, робких, нерешительных, одиноких. Привыкших избегать внимания и держаться в тени.

– Ну да. Это его аналог «ночной бабочки» в ожидании клиента, на которых охотился Бобби Джо Лонг.

– То, что действует на него, как звук голоса наподобие материнского на Эда Кемпера или нахальная ухмылка симпатичного подростка на Джона Гейси.

– Ничего не скажешь: веселая компания. Но, по крайней мере, виктимология Остряка у нас есть. Осталось выявить modus operandi.

– Пусть Портнов и Ароян покопаются в нашей базе данных, архивах. Нужно найти дела об убийствах с особой жестокостью, жертвы которых – «серые мышки». И в почерке преступника есть какая-то… театральность, что ли?

– Да уж. Драматичный, однако, товарищ этот наш Панч.

* * *

В приемной миловидная, одетая в персиковую блузку и серую юбку-карандаш Верочка наливала чай в персональную кружку Петра Николаевича с надписью «Шеф-бомба», что означало только одно: утро Орлова началось с визита на ковер к начальству, и теперь он вспомнил, что ему тоже есть кого на этот ковер вызвать.

– Чернее тучи, – закатив глаза, прошептала секретарь вошедшим Крячко с Гуровым. И продолжила считать капли валерьянки, которые падали в рюмку из хрусталя. – Я бы не советовала.

– Выбора нет, – ответил Гуров.

Верочка хмыкнула:

– А у кого он есть?

Крячко приоткрыл дверь.

– Только после вас. – Он галантно поклонился, пропуская вперед Гурова.

– Как благородно!

– Отставить клоунаду! – раздался из кабинета голос Орлова. Когда сыщики виновато вошли, он добавил, устало поморщившись: – Хватит паясничать. И без того тошно, орлы!

Петр Николаевич сидел во главе огромного стола, не сводя глаз с ноутбука, на мониторе которого отображалось четкое фото изувеченного тела Вороновой.

На немой вопрос сыщиков он ответил ворчанием:

– Знаю, знаю. Вы и ваша команда ничего не сливали. Откуда утечка – разбирается весь наш технический отдел. Будем верить, что крысу эти ботаники все же найдут. А с этим что прикажете делать?

Орлов гневно сжал губы и ткнул в экран. В правом нижнем углу ожил худой, бледный парень с серьгой под губой и проколотой переносицей, одетый в черно-красную клетчатую рубашку и черную шапку бини.

– Привет-привет, моя монолитная паства сознательных граждан! Это я, Владимир Козельский, ваш личный судмедэксперт, честный блогер и сознательный гражданин из города, который семь недель кошмарил самого Батыя и был утоплен в крови за свои храбрость и мужество. Итак – барабанная дробь! – добро пожаловать на ютьюб-канал «Злой город», где честно говорят о том, как наша доблестная полиция расследует самые кровавые преступления. Мы оцениваем учет правоохранителями замечаний экспертов, выясняем, какие дополнительные анализы были проведены, говорим со свидетелями и рассматриваем под микроскопом ошибки милиции, которая нас бережет. Итак, наливайте чаек, кофеек или чего покрепче – и погнали, че расскажу!

– Снова-здорово! – прокряхтел, принимая из рук вошедшей Верочки чашку кофе, Крячко.

– Не прошло и года, – хмуро кивнул Орлов и послушно опрокинул рюмку с настоем валерианы под умоляющим взглядом перепуганной секретарши. – Да спокоен я, спокоен, как носорог, Вер! Как спокойно жили до этого всего! – Он указал ладонью на монитор. – Чертов Интернет!

Владимир Козельский давно был не виртуальной, а вполне реальной головной болью сотрудников уголовного розыска. Символичный псевдоним, как говорилось в визитке канала на «Ютьюбе», «принадлежал занудному холостяку-криминалисту Вадиму Федорову из ненавистного Батыю города, который до тридцати лет был знаменит разве что подробными жалобами в “Пятерочке” и “Магните”. А потом отказался наносить кровь на штанину задержанного за убийство. Послал следователя, который просил это сделать. Уволился с госслужбы. И стал блогером, чтобы с позиции эксперта рассказывать о раскрытии полицией громких уголовных дел».

На горе сотрудников МВД, Федоров был хорошим экспертом. Те, кто работал с ним тогда, терпеть его не могли. За заносчивость, скрупулезность, язвительность, эпатажный вид, цинизм и свободолюбие. Однако многолетний опыт работы с полицией, авторитетное мнение эксперта (как правило, теневой фигуры расследования, популяризованной благодаря сериалам «Следствие по телу», «Риццоли и Айлс», «След» и, конечно, «Кости»), подробный разбор материалов резонансных дел в сочетании с издевательским тоном повествования и природным артистизмом мгновенно сделали влог одним из самых популярных в Сети, а Федорова – звездой.

На протяжении пяти лет Вадим Козельский рассказывал зрителям, как сведения, добытые экспертами, используются полицией, заново опрашивал свидетелей, добывал неучтенную информацию с видеорегистраторов проезжавших места происшествий машин, находил улики в наспех осмотренных опергруппами подъездах и «заброшках», искал людей, с которыми силовики не говорили, находил публикации о первых жертвах серийных преступников в душных отделах периодики провинциальных библиотек.

В результате аудитория канала «Злой город» прирастала в геометрической прогрессии с каждым днем. Людям нравились неформальный вид парня, его нервическая жестикуляция, манера говорить будто в состоянии между эйфорией и панической атакой. Преданные фанаты в комментариях называли автора «русским доктором Хэрроу», а Козельский зарабатывал на рекламе столько, что мог платить бывшим коллегам за информацию о ходе любого нашумевшего расследования.

Деятельность Козельского уже стоила карьеры нескольким недобросовестным следователям. Его злые шуточки, саркастичные высказывания цитировали не только преданные фанаты, но и многие сотрудники МВД. Более того, многие сотрудники ведомства, особенно эксперты, становились его союзниками. Когда на них давили, требуя написать нужное заключение, или намеревались «похоронить» добытую ими значимую, но не вписывающуюся в основную версию преступления улику, например способную переквалифицировать в убийство, казалось бы, типичный подростковый суицид, они связывались с Козельским. И на канале «Злой город» выходил новый ролик, за который засветившиеся там полицейские непременно получали втык.

– Ну, понеслась! – Орлов залпом допил успокоительное и решительно нажал на клавиатуре Play.

В кабинете вновь раздался ненавистный всем троим голос блогера:

– Хеллоуин в конце недели, а нечисть уже бушует на улицах православной Москвы. В ночь на понедельник в тихом и – добавлю шепотом – очень пафосном переулке Первопрестольной, где располагаются дорогие бутики, таинственный монстр расправился с молодой красавицей Ольгой Вороновой, кейс которой сетевые пользователи уже окрестили «Труп невесты». Ведь в день своей мучительной гибели на ней был именно такой, как в культовом анимационном фильме Тима Бертона, костюм.

На экране появилось прижизненное фото Вороновой. Медноволосая, стройная Ольга смеялась, гладя пушистую шотландскую корову в частном селекционном питомнике, куда приехала, чтобы купить к Рождеству настоящий остролист.

– А вот как выглядела Ольга тем злополучным утром.

Орлов отвернулся, чтобы больше не видеть изувеченное, обезглавленное тело. Про таких женщин, как Ольга Воронова, хотелось думать, что они мелькают, взметнув рыжие волосы в пропахшем дымом, хвоей, мхом и болотным миртом тумане, как феи из детской книжки, которую любила слушать его маленькая дочь, когда болела. А не вот это вот все, как говорит сейчас молодежь.

– Надо отдать ему должное: он размыл фото, – сдержанно заметил Гуров, прервав мысли начальника.

– Я бы ему все равно что-нибудь намылил, – тихо прорычал Кличко. – Девочка погибла жутко, а он хайпует…

– Да-да, вы не ошиблись! – продолжал блогер. – Убийца отрубил жертве голову. Возможно, триггером для него стал приближающийся святой для Руси праздник – Хеллоуин, который празднуют в канун Дня Всех Святых и которого уже ждет изо всех сил Москва. Кстати, пока убийца творил это все с Ольгой Вороновой, совсем рядом выступала группа «Колпак».

На экране появилась солистка с прямыми волосами цвета спелой земляники под высокой конической шляпой, как у женщин в пятнадцатом веке. Ее высокий голос протяжно пел печальный куплет:

– Великие стихи! – хмыкнул Крячко.

– Кто знает, сколько еще девушек погибнет в столице буквально на глазах у прохожих? – продолжал блогер. – И в столице ли? Все верно, не спешите покидать Златоглавую! У вас, по крайней мере, сутки. Ведь именно столько идет поезд из Саратова, где (я узнал об этом на сайте местной газеты «Грани») утром был найден труп девушки, который – слушайте, слушайте и не говорите, что не слышали! – убийца тоже оставил в конкретной позе. Об этом – в провинции все еще смотрят телевизор! – даже говорит местное телевидение! Давайте же и мы с вами предадимся этой древней забаве!

* * *

Гуров и Крячко придвинулись ближе к ноутбуку начальника. На экране монитора Орлова появилась заставка с еще недавно самым длинным мостом в Европе. Он прогибался над широкой Волгой, соединяя эталонно провинциальные города-побратимы, Саратов и Энгельс, гирляндой уютно-золотых огней.

На фоне фотообоев с этой картинкой в студии частного канала «Мост-ТВ» сидела девушка-андрогин. Ее короткие волосы с нарочито не закрашенной сединой, ядовито-зеленый шерстяной хомут безразмерного серого свитера и большие этнические кольца на руках говорили о полном пренебрежении владелицы к стандартам внешности ведущей теленовостей и вообще канону женской красоты.

Справедливости ради, надо отметить: стиль Насти полностью соответствовал эпатажному духу редакции «Мост-ТВ», где все мнили себя вольными нигилистами, оппозиционными циниками и вынужденными хайпожорами, поскольку работали на честолюбивого олигарха из нулевых. То, что сотрудники «Мост-ТВ» были хайпожорами не за среднюю в умирающем регионе зарплату, а по призванию, понимала только желчная Анастасия Корсарова. Как убежденная феминистка, веган и чайлд-фри, она активно использовала феминитивы, оставляя нетронутым только прозвище Пират – свой любимый журналистский псевдоним.

– Баба-зверь, – глядя на нее, процедил Крячко. Он в который раз за эти дни с благодарностью вспомнил незатейливую простоту жены.

– Чистый яд, – подтвердил с тоской посмотревший в пустую рюмку с иссякшим успокоительным Орлов.

Журналистка говорила резко, зло, отрывисто, и к ее раздраженному голосу невольно прислушивались все.

– Что ж, саратовцы! Утром волонтеры «ЛизаАлерт» обнаружили тело пропавшей две недели назад Екатерины Мельниковой. Одной из ужасающих деталей преступления стала не только мученическая смерть девушки, но и то, что убийца срезал ей волосы.

Рядом с ведущей появилась оранжевая листовка поисково-спасательного отряда «ЛизаАлерт». Из яркой рамки смущенно улыбалась голубоглазая шатенка с длинными каштановыми волосами на прямой пробор.

Гуров и Крячко переглянулись. Изображение было точной иллюстрацией к предполагаемой виктимологии Панча: скромная, робкая девушка.

– За последние дни, – продолжала Корсарова, – горожане изучили это фото внимательнее поста в Интернете любой звезды, ведь Катя не вернулась из книжного магазина «Читай-город», где работала кассиром торгового зала с сентября. Ее родители и младшая сестра сразу обратились в полицию и местное отделение отряда «ЛизаАлерт», подняли в соцсетях тревогу. Характерно, что, в отличие от полиции, поисково-спасательный отряд приступил к поискам сразу после обращения семьи погибшей.

В новостной кадр попали осунувшийся мужчина лет пятидесяти, рыдающая женщина без шапки и старшеклассница с рюкзаком, будто онемевшая от горя. Они стояли, обнявшись, посреди оранжево-синего моря поисковиков и полиции, оглушенные новостью о смерти дочери и сестры, безжалостно выставленные прицелом камеры со своим пока отторгаемым горем на обозрение толпы.

– Полиция, – голос журналистки сорвался, – отрицает очевидный факт, что Екатерина Мельникова стала четвертой жертвой маньяка, называющего себя Остряком. Ей было двадцать лет.

– Кто такой Остряк? – хором спросили Гуров и Крячко.

* * *

Орлов дал им досмотреть видео блогера:

– Почему я уверен, что убийца, совершивший преступление в Саратове две недели назад, в столице лишь гастролер? Все просто. Он убивает в этом городе периодически. А какой хищник оставляет свои охотничьи угодья надолго? То-то же. Буду и дальше держать вас в курсе лажи родной полиции! С вами был Владимир Козельский!

– Козел! – кашлянул Крячко под молчаливое согласие коллег.

Казалось, блогер услышал его, потому что добавил:

– И сегодня у меня для вас новые плюшки с пылу с жару!

– Вот гад! – побагровел Крячко, и Орлов с Гуровым впервые за день рассмеялись от души. Байка о том, как одна вахтерша, божий одуванчик и по совместительству ценная свидетельница, отправила Стаса за пышками чуть ли не в Питер, потому что ее память улучшает только еда молодости, до сих пор ходила по отделу. Молодым сотрудникам в качестве назидания изображали лицо оперуполномоченного Крячко, который, добираясь с пакетом ароматной выпечки с другого конца Москвы, наблюдал в пробке новый выпуск ютьюб-канала «Злой город», где Вадим Козельский вовсю беседовал со словоохотливой старушкой, которая в малейших деталях делилась подробностями заказного убийства, совершенного во вверенном ей подъезде.

Крячко тогда изучил биографию парня вдоль и поперек, проверил его алиби по всем делам, которым посвящались выпуски блога. Понятно, что такая деятельность сделала блогера несколько менее лояльным к работе их отдела. Весь последний год он снимал выпуски про самые громкие «глухари», расследованные Гуровым и Крячко. Дошел черед и до убийства Ольги Вороновой – «дела Ребекки» для друзей, как в соответствии с книгой «Девушка с татуировкой дракона» его окрестил отдел.

– В общем, так, – отсмеявшись, заговорил Орлов. – Мы с вами все понимаем, что этот злой козел нас в покое не оставит. И будет поливать все столичное МВД грязью до тех пор, пока мы не обнародуем убедительную официальную версию случившегося с Ольгой Вороновой. А лучше вообще закрыть это дело как можно скорее, успокоив граждан Москвы, Саратова и всей страны. Начальство требует сделать это к Новому году. Как в старые добрые времена. К большому празднику. Со сроками, в которые нужно уложиться, все понятно, орлы?

Сыщики кивнули.

– А что за Остряк, Петр Николаевич? – спросил Гуров.

– Ну, я сегодня говорил с саратовскими коллегами об этом, как они говорят, «меме». Городской легенде, запущенной этой самой, – он кивнул на монитор, – журналисткой, Анастасией Корсаровой, чтобы раскрутить канал, на котором работает, и личный блог. Девушка утверждает, что в городе орудует серийник.

Крячко даже перестал делать записи в блокноте:

– Местные не согласны, что ли?

– Саратовские коллеги не снисходят до истерики скандальных медиа. Но меня терзают смутные сомнения, что с этими убийствами женщин, как говорится, дело ясное, что дело темное.

– В смысле, – спросил Гуров, – темнят поволжские следаки?

Он помнил, как на одной из конференций британские правозащитники жаловались, что вынуждены без конца представлять в суде интересы родственников серийных убийц.

– Вот ты, Лева, с этим и разберись. Отдохнешь от красавицы-жены. Побудешь неприкаянным командировочным. А ты, Стас, оставайся в Главке. То есть в отделе. Руководи Портновым и Ароян. Наройте тут что-нибудь товарищу Гурову в помощь. Ферштейн? «Эрик! Артур! За работу!» С билетами, – он обратился к Гурову, – Верочку тебе помочь попрошу.

* * *

Крячко припарковал свой Citroën C4 на Павелецкой. Приятели вышли из здания вокзала к железнодорожным путям. Фирменный девятый поезд Москва – Саратов уже принимал на посадку. У дверей вагонов стояли выспавшиеся, опрятные проводники.

– Нам по поводу вас звонили, – проворковала девушка с надписью на бейджике «Рая», сверяя со списком пассажиров паспортные данные Гурова.

– Ваше купе – центральное. Когда тронемся, принесу вам печенье и чай, – вступила в разговор ее сдержанная, похожая на учительницу младшей школы коллега. На ее бейджике красовалась золотая надпись «Ада».

– Это шутка? – приветливо улыбнулся Крячко.

– Все спрашивают! – рассмеялась Рая.

– Так получилось, – отозвалась Ада уже теплее. – Ирония судьбы, чего уж тут?

«Ирония судьбы, – подумал Гуров. – Она остряк, который превращает людей в марионетки, управляет ими, дергая за ниточки, а наигравшись, убивает. Так вот кем считает себя наш убийца! Почти что богом. Древним и могущественным, как все три мойры, божеством».

– Пусть из этого выйдет толк. – Крячко кивнул в сторону вагона. – Съезди с пользой!

– Знаешь, чуйка подсказывает: надо ехать. Слишком много всего сходится в этом городе. Там вроде как давно происходят убийства. Воронова едет туда – и гибнет.

– И Паршина там училась, – напомнил Крячко.

– Точно! Стас, поговори-ка ты с ней еще раз, – попросил Гуров. – Хороший психолог скучает в своем бутике без дела. Пусть поможет. Составит профиль того, кто мог влюбить в себя такую яркую девушку, как Ольга. Может, вспомнит, что Ольга расспрашивала ее про этот злополучный город. Портнов пусть отрабатывает контакты Вороновой, посмотрит камеры кафе, где она встречалась с этим своим таинственным поклонником. И, знаешь, не верю я, что такой тертый калач, как Ольга, совсем не подстраховалась, когда в Саратове что-то плохое выяснила. Не зря же она так нервничала на обратном пути.

– Искать дневник? Добро! Брошу на эту боевую задачу наше секретное оружие Армине с ее мистическим чутьем. Пусть совершит чудо.

– Дело говоришь. Если в квартире Вороновой есть то, что поможет расследованию, Ароян его найдет. Ну, звони, если что!

– И ты держи в курсе.

– Чует сердце, будет мне что поведать. Этот Остряк готовится сыграть злую, даже дьявольскую шутку со всеми нами. Помотает нас еще между адом и раем, как меня в вагоне. Береги себя, Игоря и Армине.

Приятели пожали друг другу руки. Гуров вошел в вагон перед самым отправлением. Когда он проходил мимо бойлера, в окне напоследок мелькнул обеспокоенный Крячко.

* * *

Гуров был единственным пассажиром купе в комфортном спальном вагоне. Верочка сделала все, чтобы у него была возможность отдохнуть или спокойно поработать в пути.

Крепкий чай, принесенный Раей в стакане с серебряным подстаканником, придавал сил. Перед глазами Гурова мелькали связанные, как ему казалось, с «делом Панча» материалы: фотографии с мест преступлений, отчеты экспертов, расшифровки опросов свидетелей, документы.

За последний год в Саратове действительно было совершено несколько схожих с убийством Вороновой преступлений. И если со смертью Ольги они совпадали частично, то между собой были сходны, как капли воды. Мутной, как волжские воды вдоль города. И привкус у этой воды был кровяной.

Обо всех саратовских уголовных делах, которые можно было объединить в серию, неизменно начинала трубить та самая журналистка с небольшого местного телеканала «Мост-ТВ». Несмотря на популярность в родном городе, о ней было мало что известно.

К середине ночи Гуров посмотрел самые рейтинговые выпуски передач Анастасии Корсаровой, прочел все значимые тексты в ее соцсетях и в СМИ, даже самые ранние, статьи. Оказалось, женщина, которая впоследствии пусть локально, но все же прославится как Пират, родилась в семье деспотичных профессоров-врачей. Окончила престижную школу. С тринадцати до пятнадцати лет пять раз побеждала в местной телевикторине «Маркиза».

Впервые побывав на телевидении, пообещала себе стать «великой ведущей». Для осуществления мечты блестяще поступила на факультет филологии и журналистики Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского. Однако уже год спустя со скандалом ушла оттуда, заявив, что педагоги ничему не могут ее научить.

Много лет делала карьеру в областных медиа на новостях о халатной работе полиции по делам о семейном насилии: игнорировании жалоб женщин, замалчивании избиений и совращении детей. Еще до движения Me Too Корсарова оседлала феминистическую повестку, как она писала в соцсетях, «по зову сердца». В связи с этим делала публикации о харрасменте на предприятиях, насилии над пациентками в психоневрологических диспансерах, громких случаях нападения педофилов на детей (например, на шестилетнего мальчика в церковном туалете). А в течение последнего года почти отказалась от этих, как она писала, «увы, рутинных в нашей стране тем» в пользу истории о маньяке, которого называла Остряком. По ее мнению, он был виновен как минимум в трех недавних преступлениях, объединенных чрезмерной жестокостью и извращенной театральностью – тут Гуров был абсолютно согласен с ней.

Восемнадцатилетнюю Анну Агеенко, работавшую в «Яндекс Картах» пешим исследователем города и погибшую около года назад, маньяк заколол до смерти. Как и в случае с Вороновой, тело девушки было покрыто порезами, однако они располагались в том числе в области груди и паха жертвы. Преступник явно проявил к худенькой, русоволосой, голубоглазой Ане сексуальный интерес.

По словам родителей, девушка всерьез увлекалась рисованием, брала частные уроки, готовилась к поступлению в престижную токийскую Школу искусств. Будучи глубоким интровертом, вместо учебы в Саратовском художественном училище имени А. П. Боголюбова Аня выбрала работу гулять по городу, собирать сведения о необычных местах и добавлять их на «Яндекс Карты». По ее словам, это позволяло заработать на репетитора японского языка, «подолгу не находясь в пространстве с одними и теми же людьми».

Очевидно, именно работа и привела Аню к убийце. Остряк оставил ее тело привязанным вверх ногами к железным крюкам от детских качелей на потолке окраинной «заброшки». Провисевшую так неделю девушку нашли забравшиеся туда на ночь погреться бомжи. При ней обнаружили все личные вещи, за исключением блокнота с набросками, которые она делала, бродя по городу.

Гуров отметил, что в этот период убийца еще не был готов хвастаться тем, что делает. Однако ощутил это желание и удовлетворил свое тщеславие, совершая следующее преступление.

Двадцатилетняя студентка медицинского колледжа, невысокая, хрупкая шатенка Евгения Насечкина была найдена рабочими, пришедшими прорубать иордань на Крещение. В одной из рыбацких прорубей далеко от берега качалась дачная водяная бочка, из которой виднелись искромсанные синие плечи и изуродованная голова мертвой девушки. От ее глаз вдоль носа шли две окровавленные полосы.

Женя считалась одной из лучших, эффектных и при этом скромных студенток курса, предпочитала держаться подальше от сверстников. Они так и не поняли: она в большей степени стеснялась себя или дичилась их. Девушка пропала в районе автобусной остановки неподалеку от клиники профпатологии и гематологии Саратовского государственного медицинского университета имени В. И. Разумовского, где проходили занятия в тот день. Толпа сокурсников, шедших следом, не заметила, куда и, главное, с кем свернула Насечкина.

Эксперты отметили интересную деталь. Смерть Насечкиной произошла от утопления не в реке, а в ванне с дешевой морской солью, словно Остряк купал ее, как ребенка, перед вечным сном.

В качестве трофея убийца забрал себе медицинский халат.

Двадцатитрехлетняя торговка из мясных рядов Сенного рынка Ульяна Головань не была образованна или изысканна, как Анна или Евгения. Но у нее были кудри цвета капучино, грустные серые глаза и женственные формы, которые она подчеркивала корсетом (именно он, как оказалось, пропал). Она пропала, когда везла частный заказ в один из элитных домов в центре – свиные ноги на праздничный холодец. Их отрубленные копыта лежали у крепких ног задушенной и искромсанной Ульяны, найденной в проходе между жилыми столетними особняками.

Гуров думал: «Вот когда у него появился опыт оставлять трупы в таких местах. Почему он решил повторить его? Удобно? Или он сам когда-то жил в таком месте? Что-то значимое в таком месте с ним произошло? И при чем тут копыта? Странная новая деталь в почерке…»

Наконец, девятнадцатилетняя Екатерина Мельникова. Согласно камере видеонаблюдения над старинной дверью «Читай-города», девушка вышла с остальными сотрудниками в 21:15, после закрытия. Надела куртку, взяла стеганую сумку-шопер, попрощалась с девочками у главного входа (они уезжали с Московской) и пошла на людную остановку у Цирка имени братьев Никитиных, откуда постоянно ездила домой. Через восемь остановок ее неизменно встречал отец.

В тот вечер он не дождался дочери, стал звонить ей по телефону, связался с ее коллегами и понял, что она пропала. Растворилась в черноте саратовской ночи, мелькнув напоследок на записях видеокамер универмага «Детский мир» около 21:20.

При всем презрении, которое Гуров, как и коллеги, испытывал к Вадиму Козельскому, он не мог не признать правоту блогера. В Саратове орудовал маньяк, в действиях которого читалась эскалация насилия. Очевидно, что не все его жертвы найдены и разрыв между преступлениями сокращается. Этот человек опасен для женщин города.

Гуров посмотрел в окно и увидел, как его лицо скользит по чернеющей степи, рыбьим скелетам голых деревьев в посадках, пугающей глади убранных полей. Будто он, как и Воронова, лишился головы. «Есть от чего потерять голову», – подумал он, проваливаясь в сон.

Ночью ему приснилась Воронова, идущая вдоль Волги к алтарю из плетущихся роз, на котором раскачивалась хрустальная люстра Petit Trianon, как колокол. Вместо букетика невесты Ольга сжимала собственную голову, осиянную свадебной тиарой Ирины Юсуповой и укутанную, как в саван, в фату.

Глава 4

Четверг

Ранним утром Крячко вошел в Petit Trianon, и дверной колокольчик на шелковой ленточке еще не отзвенел, когда Елена Андреевна и все девушки свадебного бутика бросились к нему со всех ног. Ему несли кофе, чай и шампанское. Угощали предпраздничным, «волшебным во всех смыслах» меню, куда входили тыквенное печенье с шоколадом и орехами, тыквенные вафли с черничным и мятным мороженым, мраморный тыквенно-шоколадный торт и нежнейшее тыквенное крем-брюле.

– А где месье Гуров? – спросила появившаяся в двери с птицами Юлия Юрьевна и жестом пригласила следователя к себе в кабинет.

Через минуту туда с боем прорвалась Елена Андреевна, которая торжественно внесла поднос с тыквенными булочками с сырной начинкой, тыквенным кексом с апельсиновым соусом и бодрящим кофе.

– Вы разделили с нами скорбь по Оле на панихиде и ищете ее убийцу, – сказала Паршина. – Теперь ваша оперативная группа – часть нашей большой семьи.

Крячко заметил, как одновременно элегантно, дерзко и сдержанно она выглядит в белом костюме с широким кожаным поясом, как идет ей узкая юбка-карандаш. И каким фантастически красивым выглядит ее фарфоровое лицо, когда она ничего не скрывает и не нервничает. От издерганной бизнес-леди не осталось и следа. Перед ним сидела уверенная в себе, легко справляющаяся с жизнью леди. Возможно, Воронова знала ее такой и открылась ей?

Паршина подала ему кофе:

– Чем мы можем помочь, Станислав?

– В деле появилась новая информация о частной жизни Вороновой. У нее был возлюбленный.

– У Оли? – Паршина удивленно приподняла бровь. – Никогда бы не подумала. Она не говорила ни о ком. Не просила, как другие девушки, профессионального совета. У нас тут женский коллектив, знаете ли. И я невольно в курсе всех бесконечных «любит – не любит, звонит – не звонит».

– По словам свидетеля, этот человек был значительно меньше заинтересован в Ольге, чем она в нем.

Паршина внимательно посмотрела на него:

– Вы хотите сказать: это было безответное чувство?

Крячко кивнул.

– Не удивили. – Паршина сделала короткую паузу и аккуратно поставила на блюдце почти не тронутую чашку. – Всегда понимала, что стремление к виктимным отношениям – Олин секрет.

– Что вы имеете в виду?

– Знаете, есть такой тест «Какая ты принцесса Диснея?». Так вот, Оля делала все, чтобы казаться Принцессой на горошине. Беззаботной, богатой, капризной. Но была Белоснежкой. Окружала знакомых заботой, проявляла к ним искренний интерес. Очаровывала всех вокруг, лишь бы заслужить одобрение и внимание. Маниакально училась, чтобы быть достойной непонятно чего. Она была прекрасна и без того.

– А если посмотреть на это глазами психолога: в чем причина?

– В бабушкином «воспитании». Вы знаете, что, когда она была маленькой, они с сожителем вместе наказывали Олю голодом, не давали ей есть? И маленькая девочка юлила перед ними, как собачка, выпрашивая кусок мягкого лаваша, веточку петрушки, кусочек курицы гриль. Словами не передать, что чувствуешь, видя, как успешная девушка грустит в дорогом московском ресторане, вспоминая ту пензенскую отраву с вертела!

– То есть Олин друг…

– Жестокий манипулятор, как ее первая семья. Мог просто пользоваться ее желанием обогреть всех, особенно тех, кто плевать на нее хотел.

– Ольга могла пойти наперекор ему? Скажем, попытаться что-то разузнать о нем?

– Могла, конечно. Она все-таки была проницательным, склонным к анализу происходящего человеком.

– Ее тетя сказала, что Ольга наверняка не вела дневник.

– Знаете, при всем уважении, тетка тоже была строга с ней. Это же она заронила в Оле мысль, что заслужить чужое уважение можно, если все время учиться.

– Думаете, Ольга вела дневник втайне от нее и писала про нее?

– Прежде всего про нее. А потом по привычке писала про других.

– Где эти записи могут быть?

– В ее квартире. Она купила ее сама в ипотеку. И считала своим убежищем. Где же еще?..

* * *

У саратовского следователя Ильи Юдина, который встречал Гурова на вокзале, было волевое лицо, короткие светло-русые волосы, прямой нос и серые глаза цвета прогоревших углей. Несмотря на атлетическое телосложение, сдержанную приветливость, молодость, люди чувствовали в нем безжалостный скепсис опыта, безнадежную, почти эгоистичную старческую глухоту.

Он был похож на здание, в котором работал. Выкрашенное в наивный розовый цвет, оно казалось привлекательным, пока не поглощало страждущих неприхотливо сделанной из железа и стекла проходной. Внутри помещение было по-дачному обито лаковыми деревянными рейками. В будке у допотопного телефона сидел усталый человек, который тоскливо спрашивал: «Вы к кому?» – и смотрел на часы над тугой дверью с такой надеждой, будто ответ занял у посетителя час, а не пару секунд.

Увидев, как высокий и крепкий Гуров выходит из поезда и вежливо прощается с проводницами, Юдин почти торжественно шагнул к нему:

– Лев Иванович, добро пожаловать в столицу Поволжья! Следователь по особо важным делам Илья Игоревич Юдин. Я на машине. Она в вашем распоряжении на все дни командировки. Куда вас отвезти – в гостиницу или отдел?

Гуров крепко пожал протянутую руку. «Рабочая косточка, армейская выправка, – оценил он. – Парень вежлив, но и не льстит, не юлит».

– Далеко гостиница? – спросил он вслух.

– Двадцать минут езды. Село «Пристанное», санаторий «Волжские дали». Для вас готов люкс со всеми удобствами. Трехразовое заказное питание, термальные процедуры, травяные ингаляции, лечебный массаж, хаммам, сауна, баня, душ Шарко, ванны, соляные и жемчужные, ждут, – бодро отчеканил Юдин.

– Угу. Ванны? Жемчужные? Ждут? – посерьезнел Гуров.

– Так точно, – растерянно ответил Юдин.

– Звание.

– Что?

– Звание у тебя какое?

– Капитан юстиции.

– Так вот, капитан юстиции Юдин, нет у нас никаких двадцати минут на дорогу в твое живописное село. И отмокать в ванне с жемчугом, нюхая целебные травы в руках массажистки, я не буду. Ты что, королеву красоты встречать приехал?

– Но…

– Но слушай, когда старшие по званию говорят, а то не сработаемся. Потому что ждут меня не люкс с хаммамом, а расследование жестоких убийств и родственники жертв. Так что поедем мы, Илья… По батюшке как?

– Игоревич.

– …Игоревич, к родным Екатерины Мельниковой. По дороге расскажете, что знаете о погибшей и ее окружении. У вас в городе убивают женщин, так что на осмотр достопримечательностей и отмокание в гостиничной ванне времени нет.

Гуров привык, что люди, даже неробкого десятка, пасуют перед ним. Однако Юдин остался спокоен:

– Тогда ваше знакомство с нашим древним городом начнется с морга. Семья убитой Мельниковой сейчас там. Они попросили у танатологов разрешения побыть с ней. Вам понадобится надушенный платок, «Звездочка» или нашатырь?

– Обойдусь. Машина-то где?

* * *

В отличие от коллег, Армине часто действовала по наитию. Ей вообще нравилась фраза психиатра Миранды Грэй, которую играла Хэлли Берри в «Готике»: «Логику часто переоценивают». Поэтому, отправившись по заданию Крячко в уютную квартиру-студию, она рассчитывала «слышать землю». Этому ее научила бабушка в Армении. Принадлежавшая к древнему роду виноградарей, она знала, что иногда нужно просто довериться природе и дать времени и солнцу, наливающему ягоду сладостью, делать свое дело. Трудолюбивый наблюдатель всегда побеждает торопливого деятеля. И Армине надеялась, ее не подведет внимательность, выработанная часами изучения мест, где произошла трагедия.

А в квартире Вороновой было на что посмотреть. Хозяйка самостоятельно оформила ее в стиле прованс: на фоне жизнерадостных светло-желтых обоев парили большие окна с белыми рамами под легкими льняными занавесками и выделялась маленькая репродукция безмятежных «Ирисов» Винсента ван Гога. На старинной, слегка потертой мебели стояли толстые ванильные свечи и фотографии родителей и тети Ольги в состаренном багете, открытка из мелованного картона, на которой Сумасшедший Мартовский Заяц озабоченно сверялся с карманными часами на цепочке, прежде чем увлечь любопытную Алису в Страну чудес, и большой флакон духов Antonio Maretti, где несмело, но вдохновляюще звучали персик, цитрусовые и жасмин.

В резном шкафу было много спортивной одежды, маек со всевозможными принтами, пара лавандовых, как в фильме «Мария-Антуанетта» Софии Копполы, кед, широкая шаль из шелка и шерсти с расписанным вручную узнаваемым узором Louis Vuitton. Последним висело платье без рукавов, со сборчатым вырезом, который открывал плечи и шею, сшитое из невесомого светло-серого шелкового крепа с розоватым отливом. Далекая от моды Армине помнила его старомодное название «пепел розы» по любимому ее мамой культовому мини-сериалу восьмидесятых «Поющие в терновнике». Оно было слишком роскошным для нарядов Вороновой и слишком винтажным для Petit Trianon. «Оно свадебное! – догадалась Армине. – Ольга Воронова собиралась замуж за этого Панча, гореть ему до скончания века в огне!»

В простой деревянной шкатулке лежала пара брендовых колец (видимо, для достоверности легенды о богатой наследнице с привычкой выскакивать замуж) и легкомысленно-вычурное ожерелье в виде оригинального «алжирского любовного узла» из фильма «Казино “Рояль”» о Джеймсе Бонде, в котором, наверное, знавшая с раннего детства голод и прилежно платившая кредит за квартиру Ольга Воронова чувствовала себя прибывшей на курорт в Черногории Евой Грин.

«Бедная девочка!» – подумала Армине.

Внезапно ее внимание привлекла куда менее роскошная вещь из тибетского серебра с горным хрусталем. Сломанная по центру, у главного камня, свадебная тиара Софьи Чубакиной была бережно спаяна и упакована в холщовый мешочек с вышивкой. Ольга Воронова чувствовала свою вину перед сломленной девушкой и хотела попросить у нее прощения, но не успела.

«Интересно, сколько раз ты думала об этом, сидя на этом большом диване и мягких креслах с подушками, расшитыми нежными купальницами, на которых, как живые, дрожат бисерные капли росы?» – мысленно обратилась к хозяйке квартиры Ароян.

Она с нежностью провела рукой по лепесткам увядших желтых нарциссов, букет которых стоял на белом столике рядом с ажурной розеткой, наполненной густым оранжево-янтарным вареньем с абрикосовыми косточками, и подняла глаза на небольшую книжную полку над ним. Ее содержимое в полной мере отражало разносторонний вкус погибшей хозяйки. Здесь были карманное издание «Мария-Антуанетта. Портрет ординарного характера» Стефана Цвейга, прекрасно иллюстрированные «Старинные французские сказки» и «Блокнот вдохновения» Дарьи Левиной, увесистая библия всех продвинутых невест Vogue Weddings, небольшое руководство по использованию оракула Марии Ленорман, облепленная закладками-стикерами «Поступай как женщина, думай как мужчина» Стива Харви, увлекательные «Ключи к пониманию: события, художники, эксперименты» Алины Аксеновой, медитативная «Есть, молиться, любить» Элизабет Гилберт, биография Анджелины Джоли, многострадальный «Мартиролог» Андрея Тарковского и жизнеутверждающие «8 тетрадей жизни» Тонино Гуэрры, новая «Графиня де Монсоро» Александра Дюма-отца.

– Ага! – Армине торжествующе и таинственно улыбнулась. – Ну конечно!

* * *

Секционная в морге пахла как полагается. Отец Кати Мельниковой, казалось, не замечал этого. Стоявший в коридоре Гуров много раз видел такое состояние у потерпевших: весть о безвременной, мучительной кончине близких придавливала их сильнее могильной плиты.

– Пойдем домой? – прошептал Мельников, гладя запекшуюся на голове дочери рану, оставленную Остряком. – Будем есть орехово-изюмное печенье, как ты любишь. И напевать про трюкачей и акробатов, пока скачивается твой любимый фильм. Сегодня смотрим только то, что выберешь ты. Только не плачь из-за волос… Не успеешь оглянуться, как отрастут.

Казалось, отцовское горе Мельникова растворяло белый кафель на стенах комнаты, в которой его дочери не должно быть, и делало мир за окном мертвее безжизненного, изувеченного, обезображенного тела на столе.

– Теперь, – Гуров обернулся на тихий, полный решительного страдания шепот девочки в коридоре, – она будет вечно живой. Живее всех живых.

– Это как? – Он показал удостоверение. – Я обязан спросить.

* * *

Гуров и младшая сестра Кати Мельниковой шли по скверу клинического городка. Высокая, крепкая десятиклассница Тая уже успела рассказать о себе многое: собирается изучать компьютерную анимацию в московском вузе только после того, как проживет год смотрителем маяка на далеком острове в Тихом океане и проработает столько же на шотландской пивоварне, где нет Интернета, а пока учится в престижном физико-техническом лицее и усердно занимается легкой атлетикой, чтобы на все хватало сил. В спорте она признает только первые места, потому что только на вершине пьедестала она может не быть второй. Ведь дома она всегда «номер два».

– Все бы ничего, если бы я сумела родиться сыном. – Тая неженственно перебросила лямку рюкзака через плечо. – Понимаете, Катя – желанный первенец, когда пол не важен. Ребенок просто считается уникальным, потому что старший. И все. У второго же есть шанс стать любимым, если он чем-то сильно отличается: например, это долгожданный папин наследник, маменькин сын. А я всего лишь повторка, та же дочь по второму кругу, ржавый дубликат волшебных ключей.

– Кстати, о ключах. – Гуров остановился. – При сестре их не нашли. Она не взяла их перед уходом, потому что знала, что все дома и ей откроют?

– Ну что вы! С нами долго бабушка больная жила. Она мучилась бессонницей, поэтому, если засыпала, все начинали жить бесшумно. Какое уж тут звонить? У нас все открывают дверь сами!

– А как выглядели ключи сестры?

Тая достала брелок с парой стандартных ключей:

– Так же. Только она носила их на браслете с шармами.

– Шарм вроде бывает один…

– А вы разбираетесь в украшениях! Шарм – это подвеска маленькая. Нам их родители на каждый день рождения дарят… Дарили.

Она с трудом закатала рукав куртки и показала довольно широкий серебряный браслет с рядком подвесок в виде героев «Гарри Поттера».

– А сестра почему свой на руке не носила?

– Ну, ей эти подарки не очень нравились. А последние шармы ей вообще бывший парень дарил. В память о фильмах, которые они смотрели. «Гарри Поттер», «Звездные войны», «Золушка», вселенная «Марвел», «Джокер». А когда он ее бросил, Катя сказала, что это надо как-то утилизировать… Часть отдала мне, а Джокера оставила. Чтобы о парне напоминало что-то уродливое.

– Джокер? Это который шут?

– Ну да. – Тая показала на телефоне серебряный шарм в виде головы шута в колпаке из каталога Ozon. – А что такого?

– Да так, ничего. Просто непохоже на твою сестру.

Тая вдруг затараторила, зло и отрывисто:

– Очень даже похоже. Дома ее хвалили, ставили мне в пример. А на самом деле она скромной и робкой разве что с парнями была. А в остальном – амбициозной и пробивной. И тоже мечтала о славе, как герой Хоакина Феникса, который хочет в какое-то там телешоу попасть. Вот и Катя тоже хотела быть блогером, как Сьюзи из сериала «Убийственный подкаст». Говорила, что работа в магазине с такой проходимостью, в самом центре, поможет ей найти свою тему. Только не говорите родителям, пожалуйста.

Гуров посмотрел в конец аллеи, где на крики бьющейся в истерике Мельниковой-старшей сбежались посетители больных клиники и три медсестры. Вышедший на негнущихся ногах Мельников собирался с силами, чтобы к ним подойти.

– Не скажу, – сдался сыщик. – Если про этот… подкаст объяснишь.

Тая закатила глаза:

– Взрослые! – И достала из огромного рюкзака геймерский, без живого места от наклеек с героями дорамы, ноутбук.

– Подростки! – передразнил Гуров и покорно сел рядом. Он понимал, что Мельниковой-старшей помогут, а вот до Таи сейчас никому дела нет, хотя, несмотря на ревность к сестре, ей неимоверно тяжело, и девочку надо хоть как-то отвлечь. – Сдаюсь, я готов учиться, чтобы больше так не позориться.

Тая насмешливо посмотрела на него:

– Вот настрой, который нам нужен. Короче, «Убийственный подкаст» – это сериал про студентку Сьюзи, у которой болеет мать. Она работает в закусочной и мечтает прославиться, рассказывая подписчикам про громкие преступления. А потом похищают парня из богатой семьи, популярного в колледже. И выясняется, что все это бла-бла-бла, Сьюзи на самом деле – сейчас будет спойлер – тема с ненадежным рассказчиком.

– Будет что? С чем? – Гуров что-то слышал о ненадежном рассказчике от жены, когда вполглаза смотрел с ней голливудский фильм «Идеальный побег».

– Нет, это что-то с чем-то! – всплеснула руками Тая. – А у вас точно других сотрудников для расследования смерти моей сестры нет?

* * *

С приближением Хеллоуина на улицах городов становилось все больше ряженых. Молодые люди будто намеренно приближали день, когда портал между миром людей и злобных духов будет открыт.

– Поосторожнее! – Высокая девушка с рогами ведьмы Малефисенты, ее светловолосая подруга в длинном цветочном платье принцессы Авроры под осенним пальто и мрачный юноша в кожаном камзоле ворона Диаваля посторонились, пропуская Портнова. Тот расхаживал с телефоном у входа в метро «Савеловская», в который раз бубня:

– Соня, здравствуйте! Это Игорь из уголовного розыска. Я приезжал к вам недавно, чтобы поговорить об Ольге Вороновой…

Воспоминание о выбившейся из-под капюшона пряди мгновенно сбивало его с толку. Он все забывал. Не решался набрать номер. Злился. И, как городской сумасшедший, твердил самому себе: «Идиот! Идиот! Идиот!»

Купленный в автомате кофе остыл. Ему казалось, он выглядит глупо с большим тортом «Яблонька» и микроскопическим подарочным пакетом, который ему навязала Армине, после того как они час дозванивались до тети Вороновой в Пензу.

Под глумливый смех жителей Топких Болот он едва не выронил подарочный пакет, когда на телефоне высветился номер Крячко.

– Надо отследить историю перемещения телефона и покупки Вороновой в Саратове. Попробуем найти пересечения с тем, что всплывет в расследовании Льва Ивановича.

– Ага!..

Пакет-майка в руке Портнова порвался. Коробка с тортом вывалилась на землю и раскрылась. Белый крем заляпал все вокруг, покрыв ботинки и штанины сыщика белой мазней, под хохот Малефисенты, Диаваля и Авроры.

– Вот нечисть! – прошипел, убирая телефон, Портнов. Направляясь к машине, он обернулся в сторону станции, откуда можно было уехать в Кубинку. – В другой раз.

* * *

Гуров смотрел в большое окно розового с коричневыми ромбами на фасаде Управления уголовного розыска по Саратовской области, скрытого от посторонних глаз за безликим «Домом быта» с «кишкой» непотопляемого экономическими кризисами салона нижнего белья и колготок на первом этаже.

На широком подоконнике (в здании топили слабо, батареи оставались холодными) стоял чайник, стыли кружки с чайными пакетиками, заваренными крутым кипятком. Добавляя в напиток лимонный сироп и сахар, сыщик вслушивался в рассказ женщины, приглашенной Ильей Юдиным. Он не вмешивался в допрос, поскольку каждый местный полицейский считал своим долгом намекнуть «московской метле», что все тут сами с усами и руководить ими нечего. И это Гуров еще не встречал Брадвина, которого в Саратове боялась каждая собака, и даже уборщица с восхищением говорила: «Мент, а не человек!»

Высокая и худая, с туго закрученной шишкой на голове, в свободном жилете на молнии и болотной водолазке бывшая начальница Екатерины Мельниковой повторяла показания сплоченного коллектива старейшего книжного магазина города, который все по-прежнему звали «Домом книги».

– Все было как обычно, – сцепив на коленях руки на манер прилежной ученицы, нервно твердила Лябинова. Маленький набор носовых платочков, который она принесла с собой, кончился, и она старалась не плакать больше. – Простите, я на панихиду успею? Мы там у входа с Вольской фото Кати поставили, свечи раздадим. У огнетушителя. Игрушку из отдела детских товаров принесем. Сложились на ту, которая Кате нравилась. Она с ней сидела до открытия в зоне для чтения последние дни.

Юдин злился. С начала работы он умел отделять расследование смерти от причиненного ею горя. Выросший в благополучной семье неунывающих, начитанных провинциальных «технарей», которые проводили летний отпуск с детьми не на море, а в байдарочных походах по рекам Медведица или Тьма, дружно налегая на струны гитар и весла, он во всем следовал принципу «место нервов – за бортом». Даже когда в одном из таких походов его старшая сестра тонула и со всех лодок кричали: «Не паникуй! Держись на воде! Хватайся за круг!» – но ничего не делали, а ее голова уходила под воду, он просто хладнокровно прыгнул в водоворот из лодки. Река крутила, проверяя его решимость, но он доплыл до Лены, схватил ее за руку – и это прикосновение разделило их навсегда.

С того дня сестра так и жила предощущением новой беды и изводила всех своей нервной чувствительностью. Илья говорил: «Наглоталась страха». Несмотря на общее взросление, он презирал ее за чувствительность, слабость, мелочное желание быть в центре любой компании, спекулируя на сомнительном факте биографии «Однажды я чуть не умерла».

При этом сам он считался гордостью семьи. Родителям нравилась его жесткость, словно вынесенная с волнами на берег безжалостность. Получив первую зарплату в органах, он купил себе подарок – USB Hub на четыре порта, человечка из металла и пластика. Так Илья представлял себе жертву преступления.

Ее окружение он делил на две группы: виновные, которые резкости заслуживают, и заинтересованные в поимке преступника, которые грубость стерпят. Ведь им не жаль своего душевного спокойствия во имя отмщения жертвы. Поэтому он был одинаково жесток и холоден со всеми, кто отвечал на вопросы в его кабинете.

– Подумайте еще раз, – напирал Юдин на Лябинову. – Может быть, Мельникова была близка с кем-то из мужчин-сотрудников? Обменялась телефонами с каким-то симпатичным покупателем? Говорила, что встречается с кем-то?

– Я же говорила. – Лябинова еще ниже опустила голову. – Все как обычно было.

– Анна Викторовна, – Гуров решил вмешаться, – просто вспомните, что говорила и делала Катя в тот день.

– Как всегда, работала в зале… – пробормотала женщина.

– Спасибо. Что еще вы запомнили? Может быть, близкое общение или конфликты с кем-то из покупателей?

– Ничего подобного. При таких очередях, как у нас, – в ее голосе слышалась гордость, – нужно работать быстро. На агрессию клиентов мы умеем не реагировать. И потом, в праздники люди обычно в хорошем настроении. Расплатившись, поздравляют, желают хорошего вечера. Напряженные, но приятные дни.

Гуров слегка оттеснил Юдина и поставил перед свидетельницей чашку сладкого чая. Та отчаянно замотала головой:

– С позавчера не могу есть и пить, извините. Как родители Кати позвонили и пришлось примчаться в магазин. Внука сразу на мужа бросила! – Она махнула рукой. – Я живу в соседней трехэтажке, через арку от «Дома книги». Вход в подъезд, где торгуют колготками, со двора. Катя там покупает шерстяные Omsa. Такие, где много ден, знаете? Ей же ехать далеко было. Даже в джинсах холодно. Хоть и октябрь…

Лицо женщины было опухшим от слез, осунувшимся от бессонницы. Гуров видел такое много раз, встречаясь с друзьями, коллегами жертв, родственниками. Мало кто из них держался цинично, афишируя свою радость от кончины убитого. Большинство были в шоке от того, что все это случилось с ними, и искали возможность забыться в разговоре о погибшем в настоящем времени. Будто он еще продолжал жить.

Лев Иванович сделал глоток из своей чашки, ненадолго задержав ее в воздухе. И заплаканная женщина благодарно взяла со стола свою кружку, грея об нее красные ладони, и виновато улыбнулась:

– Когда побежала искать Катю, перчатки не взяла. А там все эти «ЛизаАлерт» со своими планами, квадратами, с умом одетые. Молодые. Крепкие. Мне казалось, я все тыкаюсь-мыкаюсь, ничего не понимаю… И почему-то было ощущение, что надежды нет.

Гуров не перебивал. Он всегда чувствовал момент, когда свидетель действительно погружался в свои воспоминания о тяжелом дне.

– Было много людей. – Лябинова шумно выдохнула. – Как всегда перед праздником. Люди покупали «Канун всех святых» Рэя Брэдбери, «Кладбище домашних животных» Стивена Кинга, «Иствикские ведьмы» Джона Апдайка…

Она сопровождала уверенным кивком каждое название.

– Что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил Юдин.

– Конечно. – Начальница Мельниковой простодушно кивнула. – «Вечеринку в Хеллоуин» Агаты Кристи. «Дракулу» Брэма Стокера. Рассказы, конечно, По, Конан Дойля. Но «Собака Баскервилей» вообще всегда хорошо идет.

– Ценное замечание, – свысока процедил Юдин. Как во всех интеллигентных советских семьях, агрессию в его кругу выражали в косвенной, иронично-язвительной форме.

Уловив издевательскую интонацию, Лябинова впервые смутилась:

– Это моя работа… Простите…

– Коллега! Можно вас?! – Гуров развернулся и вышел в коридор. Вспыхнувший от стыда и смущенный Юдин, опустив плечи, последовал за ним.

– Слушай, юное дарование! У тебя то ли профессиональной чуйки нет, поэтому ты не можешь отличить убийцу от человека, который сбился с ног, разыскивая жертву, и теперь горько оплакивает ее. Считай, калека. То ли ты профнепригоден, потому что мозгов нет. Если проблема с этим, уволься. Если же дело в опыте, закрой рот. Вникай в технику ведения допроса. И учись!

– Лев Иванович, я…

– …лишняя буква в нашем алфавите. Ты сейчас пойдешь и спросишь даму про все вспомнившиеся ей книжки. И, если этот разговор не выведет нас на какую-то новую улику, я тебе эти книжки прочесть велю.

– Так точно, товарищ полковник.

– Иди!

– Анна Викторовна, – сказал Илья, возвращаясь в кабинет, – расскажите, пожалуйста, какие еще книги активно покупали в тот день. Это очень важная информация. Возможно, преступник, которого мы ищем, был среди клиентов, сделавших покупку и получивших из рук Кати чек.

Услышав искреннюю заинтересованность в его голосе и уважение, женщина заговорила вдумчивее, будто снова вернулась мыслями в тот день:

– Покупали много детских книг про магию и волшебство. Серию про Мортину, девочку-зомби, я сама пробивала. Как горячие пирожки разбирали «Гарри Поттера» (один мужчина купил всю серию на английском – это около десяти тысяч), «Коралину», «Петронеллу – добрую ведьму», «Маленькую Бабу-ягу». Ну, это классика. Еще мы как раз получили «Три правила фантома» Холли Риверс про девочку по имени Демельза, которая живет с бабушкой и может вызывать мертвых. Действие происходит как раз на Хеллоуин… В общем, я для внука взяла. Девочки тоже детям брали.

Юдин кивнул. Внезапно его осенило.

– Анна Викторовна, а Катя Мельникова тоже что-то взяла себе? Может быть, для кого-то, кто ей дорог? Бойфренда, например?

– Молодого человека у нее не было. – Она смущенно опустила голову. – Катя просила меня познакомить ее с младшим братом мужа дочери. Тот к концу моей смены в октябре внука приводил. Очень красивый юноша.

– Какого типа внешности? – ухватился за ее слова Юдин, и Гуров одобрительно кивнул. Описание позволит понять, как может выглядеть Остряк. Возможно, он, что называется, во вкусе жертвы, поэтому смог легко уговорить ее уйти с ним из людного места.

Лябинова открыла галерею в телефоне:

– Вот он с моим внуком в тот день.

Сыщики увидели невысокого худенького блондина с волосами средней длины, полноватой нижней губой с поперечной полосой и изящным, как у азиата, подбородком.

– Кстати, когда Катя пропала, я сказала ему, что она хотела познакомиться. И он ответил, что встречаться с покупательницей этой книги не решился бы. Вроде как это слишком даже для него.

– О какой книге идет речь?

– Простите. Вылетело из головы после всех этих дней. Это недавно экранизировали… Она сказала: «Все знают, а я нет. Надо прочесть, раз в кино не хожу». Она же много работала. Хотела оплатить себе какой-то курс в бизнес-школе.

Гуров сверился со своими записями. Сестра Мельниковой тоже упоминала о ее мечте попасть на «Программу MBA» в «Школу бизнеса “Диполь”». Но никакой книги среди вещей Екатерины Мельниковой не нашли.

– Анна Викторовна, я понимаю, что прошло уже два дня. Но мог сохраниться от той покупки чек?

Лябинова затрясла головой:

– Она платила наличными. Но, знаете, Катя часто приходила на работу с учебниками. Они занимали все место в сумке. И то, что она читала для души, просто не брала домой. Тяжело нести.

* * *

Полноватая пепельная блондинка Ольга Талина, восемь лет проработавшая в отделе антиквариата магазина «Читай-город» и столько же в ломбарде, разбиралась в людях. Ей не нравились следователи, которые пришли узнать о погибшей Кате Мельниковой в ее отдел.

Она, конечно, всхлипнула, вспомнив неприметную молоденькую коллегу. Рассказала, как неловко та осваивала кассу и однажды выдала покупателю не тот чек. Но на самом деле старалась поскорее выставить полицейских из своего отдела.

Даже пластиковая гжель федеральной сети «Читай-город» была не властна над высокими деревянными шкафами с просторными полками лакированного деревянного стеллажа в этой комнате. Здесь стояли облезлые жестяные коробки из-под леденцов и чая, разрозненные предметы из фарфоровых сервизов, пузатые начищенные самовары. Хранились старинные монеты, массивная бижутерия, малахитовые шкатулки, сданный родственниками со смертью хозяина циркониевый браслет. Висели настенные тарелки с охотничьими сюжетами, созданные в позапрошлом веке известной английской мануфактурой, разрозненные предметы из фарфоровых сервизов и пожелтевшие календари с «Рабыней Изаурой» и «Унесенными ветром». В чеканных кубках, свернувшись, как змеи, лежали старомодные бусы с горным хрусталем.

Пока Юдин осматривал полку Екатерины Мельниковой в подсобке, скучающий Гуров прочел сообщение от Портнова: «Покупок в “Читай-городе” на проспекте им. Петра Столыпина, 44, Воронова не совершала. Покупок в саратовской сети “Читай-город” среди операций по карте вообще нет» – и стал наблюдать за постоянными посетителями с ощущением, что им есть что скрывать.

Неопрятный мужчина в сальном плаще явно перелистывал потертое коллекционное издание Амадео Модильяни не в первый раз. Девушка в очках за стеллажом тихонько фотографировала на телефон страницы книги Паолы Волковой. Женщина с испачканной перламутровыми тенями тыльной стороной ладони деловито просматривала старые фото томных дев а-ля Вера Холодная. Под ее пальцами мелькали фирменные знаки старых фотомастерских и пожелание, написанное разными почерками и чернилами «На память!». Увы, эти слова ничего не значили для потомков адресатов. Прошло чуть больше века, и они сдали подруг своих прабабушек и возлюбленных своих прадедушек в магазин.

– Я возьму эту. – Покупательница помахала фотографией и подняла голову. Юдина поразила неестественность ее лица. Почти прозрачная, бледная кожа диссонировала с мясистыми, красными валиками-губами. Скулы выпирали из-под впалых щек, как жабры. – Нужно нарисовать моделям наивность и девственный интеллект.

Поймав недоуменный взгляд Гурова, она пояснила:

– Для фотосессии в Sweet cafe.

Экзальтированная дама прошла к кассе, а Талина заговорщицки прошептала:

– Известный визажист. Приходит «за натуральными образами», хотя самой, – Талина сделала большие глаза и втянула пухлые щеки, – натуральность не помешала бы.

Внезапно Гуров с ухмылкой уперся взглядом в плотную старушечью, но с претензией на царственную спину под добротно скроенным, видавшим виды и, безусловно, блеск столичной жизни пальто. Гуров не поверил своим глазам, потому что знал ее с первых лет работы в столичной полиции: уже тогда она была легендой. И, похоже, узнавание было взаимным, потому что обладательница спины семенила крабом в сторону, пытаясь спрятаться за уставленный книгами про развод стеллаж.

– Римма Васильевна! Стародубцева! Дорогой вы мой человек! – заголосил Гуров. – После колонии в столице Поволжья изволили осесть. Сколько лет, сколько зим!

Спина неопределенно повела полными плечами, потревожив голливудскую волну цвета «красное дерево» под жесткой шляпкой, в которой без стыда можно было отправиться в Дерби на скачки и попытаться занять место возле британской королевской семьи.

– А что это вы в брошюрах о разводе прячетесь? – Гуров подошел ближе. – Неужели муж нашел ассистентку помоложе, оставил вас, и сплоченная чета Волконских больше не грабит желающих причаститься светской жизнью и искусством?

– Вы что? – зашипела Талина. – Это член Городского совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов. Они стесняются торговать старыми вещами и орденами, поэтому она приходит от них.

– Вы меня ш кем-то путаете! – шепеляво возмутилась спина и попятилась в соседний зал.

Заплаканная молодая женщина у стеллажа с книгами о том, как пережить семь смертных мужских грехов: безразличие, забывчивость, излишнюю сыновнюю любовь, измену, уход из семьи, развод, неуплату алиментов, – с укоризной посмотрела на сыщика:

– Зачем же вы так с бабушкой?

– Римма Васильевна! – крикнул Гуров. – Обладательница титула «Королева криминального таланта» конкурса красоты «ИК № 6» УФСИН России по Московской области – 77! Мы уже не в том возрасте, чтобы как Шарапов за Манькой Облигацией бегать!

– Я ее удостоверение видела! – вновь вступилась Талина.

– Оно липовое.

Внезапно женщина повернулась, как готовая напасть большая очковая змея. Над скромным воротничком пальто на искаженном гневом морщинистом лице, под кажущимися еще более припухшими от перламутровых белых теней веками горели гневом водянисто-голубые старушечьи глаза. Поджатые, привыкшие складываться в кукольный темно-вишневый бантик губы стянулись в ниточку презрения, бурлящего, как накипь на поверхности настоянной годами ненависти.

– Смотри, как бы самому лепила не потребовался! Слушай, Гуров, я живу здесь из-за таких уродов, как ты. Слабаков, которые завидуют тем, кто живет фартово и вольно, с понтом и в роскоши. А Герман Германович ушел от меня не к другой бабе, а на тот свет из-за гриппа в колонии. Потому что вы, менты, нигде нормального мира создать не можете: ни тут, ни на зоне. Особенно такие псы, как ты… А тебе, – она повернулась к покупательнице, которая теперь листала книгу «Марс и Венера: новая любовь. Как снова обрести любовь после разрыва, развода или утраты» Джона Грэя, – я сейчас покажу бабушку! Глаза натяну так низко, чтоб увидела…

– Младший оперуполномоченный Юдин, – негромко позвал Гуров, – выйдите на первый план!

Из подсобки, дверь в которую находилась как раз между отделами, появился Юдин, победно сжимающий в руке книгу «Оно» Стивена Кинга в карманном переплете. Мгновенно оценив ситуацию, он легко дотронулся до табельного оружия в кобуре и проговорил медленно и тихо:

– Давайте успокоимся. И поговорим. Я вас внимательно выслушаю.

«А парень – молодец!» – мелькнуло в голове у Гурова.

– Катька купила эту жуть с полки для студентов и дачников за пару дней до… до того, как пропала. – Талина сморщилась. – Я еще ей сказала: «Че за рыжий урод на обложке?» А она: «Это клоун, ар-хи-тип».

– Я не к вам обращался. – Юдин не сводил глаз со Стародубцевой.

– Архетип. – Римма бросила на нее презрительный взгляд. – Деревня!

Тем не менее ее кулаки в элегантных замшевых перчатках разжались. Губы капризно надулись, подбородок манерно задрался кверху. Злобная старуха превратилась в маленькую обиженную девочку.

– Хороший ментенок, – тихо обратилась она к Гурову, чуть прикрыв перламутровые веки. – Могу помочь с девкой, которая на листовках по городу. Но говорить буду на своей территории. И в ментовку не пойду. И вот еще что, Гуров. Все, что я сюда принесла, – Стародубцева кивнула на прилавок с серебряными украшениями, орденом в картонной коробочке и рядком старинных монет, – останется здесь. А не в твоем сейфе с вещдоками. Андерстенд?

– Ферштейн, – мрачно кивнул сыщик. – Ведите в спокойное место.

– Держи карман пошире. Двинем в надежное. Не про наши души, Гуров, поиски спокойных мест.

* * *

– Покой нам только снится, – вторил ей за восемьсот километров Крячко, вопросительно глядя на подчиненных. – Ну! Молодые силы!

Перед ним лежали привезенные Армине из квартиры Вороновой книги – «Воспоминания» Феликса Феликсовича Юсупова и «Князь Феликс Юсупов: За все благодарю. Биография» Елизаветы Красных. Армине взяла в руки первую, на мгновение залюбовалась черно-белой фотографией младшего сына княгини Зинаиды Юсуповой и графа Феликса Сумарокова-Эльстон, без преувеличения одного из самых красивых мужчин своего времени.

– Пересказывая свой разговор о тиаре Юсуповой с сотрудницами бутика, вы говорили, что граф Сумароков-Эльстон-младший был с червоточиной. Все эти переодевания в наряды красавицы-матери, блуждания в таком виде по кабакам с братом, убийство Распутина… Я подумала, что именно у этой книги, как и у автора, должно быть двойное дно. – Она перевернула роскошную обложку. Там зияла дыра.

– Воронова вырезала канцелярским ножом страницы. – Портнов осторожно провел по краю неровного прямоугольника.

– И вместо истории родовитых предков Юсупова, рассказа о его родителях, рано погибшем брате, бурной юности, жизни в имении и в столичных особняках, богатстве и праздниках, отнявшей это революции, эмиграции и тоске по России… – Крячко потряс в воздухе симпатичным блокнотом с репродукцией «Ирисов» ван Гога, которую Ольга использовала и в интерьере квартиры.

– …появилась история взросления самой Вороновой. Смерть молодых, отдыхавших на Волге родителей.

– Там, кстати, никакого криминала? – перебил Крячко.

– Нет, – уверенно отозвался Портнов. – Я проверял. Утонули на реке Старая Сура. Мать захлебнулась. Отец не смог вытащить. Так и пошли ко дну вдвоем.

– Вот ведь судьба, – вздохнул Крячко. – Сначала родители, потом дочь. Да еще так страшно…

– Про жизнь ее тоже читать без слез невозможно. – Армине кивнула на книгу. – Голод и побои у бабушки, чей сожитель ее домогался, кстати. Избиение в праздник, о котором говорила тетка, не из-за забытой кофты произошло. Оля укусила этого тюремщика за руку, когда он к ней полез. Жизнь у тетки тоже была не сахар. Сплошная критика за «недостаточную интеллигентность», «вульгарный стиль мышления», «мещанство» – это я Ольгу цитирую, – пробелы в образовании. В общем, в столицу она подалась не от хорошей жизни.

– И тут мы переходим ко второму тому. – Крячко открыл обширную документальную биографию князя Юсупова, созданную на основе его неопубликованных архивов: четырнадцати тысяч писем членов клана, дневнике княгини Зинаиды Юсуповой, мемуарах Феликса Юсупова-старшего, его родных и друзей.

– О мытарствах до Паршиной и работе на нее, бесконечной гонке самообразования, – продолжил Портнов.

– А еще, – Армине нашла нужную страницу и повела пальцем вдоль ровной строки, – о мужчине, который тоже «вырвался из терновника колких слов и ранящего презрения. Но переплавил их в ответные остроты и сумел отомстить за свои обиды, и продолжит делать это, пока его не остановит сила преданной, исцеляющей любви». Уж не про Панча ли это?

– Почему женщины хотят жалеть того, кто убивает других женщин?! – возмутился Портнов.

– Да еще готовы спасать это чудовище ценой собственной жизни, – с грустью добавил Крячко.

* * *

Римме Васильевне Стародубцевой было восемьдесят восемь лет. Совсем юной она вышла замуж за ювелира, скупавшего краденые украшения и превращавшего их в произведения ювелирного искусства, которые поражали богачей сказочной, эклектичной красотой, строгим совершенством и гармоничной причудливостью исполнения. Созданные им колье, портсигары, серьги, кольца, запонки, броши, лампы, часы, таблетницы, заколки, фоторамки, булавки, театральные бинокли, даже пряжки туфель, пудреницы и карманные зеркала для партийных бонз и их жен в стиле осуждаемого за службу царям, но обожаемого в СССР Фаберже до сих пор то и дело всплывали в громких ограблениях, которые приходилось расследовать Гурову и Крячко.

Девочка из неблагополучной еврейской семьи, выросшая в местечке под нищим послереволюционным Витебском, Римма, которую предприимчивый Герман Германович выбрал в жены, стала для его бизнеса правильным Уолтером Кином. Тем, который бы не присваивал себе картины Маргарет, а продвигал их. Она превратила их квартиру на Патриарших в светский салон, где встречались крупные чиновники, бандиты и ищущие покровительства оперные старлетки и балерины. Здесь принимали напыщенную Галину Вишневскую и подозрительную Зою Федорову, сводили пары, рушили карьеры, договаривались о заказных убийствах, обсуждали дизайн новогодних подарков любовницам из украденных в Доме на набережной бриллиантов. Именно Римме пришло в голову дарить знаменитому циркачу Евгению Милаеву, только женившемуся на взбалмошной и развращенной Галине Брежневой, по гарнитуру в неделю, чтобы «подсадить» ее на невыносимую роскошь, которую делал Волконский.

– Галинька, – как называли ее супруги, – получит аметистовую парюру за завтраком, парюру с хризолитами – к обеду, рубиновую парюру – на ужин, а за бриллиантовой от ночного жора сама придет, – шутила Римма.

И была права. Многие годы Галина Брежнева преданно покупала у Волконского умопомрачительные украшения, равную по силе страсть к которым у «советской принцессы» вызывал только алкоголь.

И сейчас, сидя в небольшой квартирке Стародубцевой в элитном доме в двух шагах от «Дома книги», Гуров смотрел на фото четы Волконских, ласково обнимающих свою благодетельницу – дочь генсека, чья рука небрежно касается крупной броши, которая, кажется, сверкает и переливается даже на черно-белой фотографии.

– Кто это? – наивно спросил Юдин, и Стародубцева с Гуровым смиренно переглянулись. Мальчик не виноват, что их молодость стала прошлым вместе с легендарными фигурами того времени.

– Не забивай себе голову, малыш! – отмахнулась хозяйка и села за кухонный стол, подозвав жестом желтого волнистого попугайчика, послушно опустившегося ей на плечо. – Герман Второй, – подмигнула она Гурову, и тот вдруг уловил поразительное сходство Стародубцевой с висящим на зеленой стене «Автопортретом с Бонито» Фриды Кало. Та же решимость и непоколебимая вера в себя.

Такой же Римма была в восьмидесятых, когда они с Крячко, еще молодые следователи, опрашивали ее по поводу обожавшей болтать о своих могущественных любовниках балерины Лотты Скольцевой, бесследно исчезнувшей после вечеринки Волконских в честь открытия выставки (и аукциона для «своих») изделий Германа Германовича в музее-квартире А. М. Горького. Стародубцева тогда сидела напротив них, властно подливая чай в невесомые чашки и небрежно бросая: «Это Кузнецов». Холеные руки с винным маникюром незаметно ставили перед голодными юношами то вазу с розово-золотистыми персиками, то сырную тарелку, то пестрый ляган с узбекским пловом с таящими во рту прозрачными зубчиками чеснока. Звякали тяжелые серебряные браслеты на ее запястьях.

– Выложи им все про эту лярву – и пусть проваливают! – рычал, проходя в уборную, Герман Германович.

– Да подожди ты! – прекращая богемно растягивать слова, отмахивалась Римма Васильевна. – Они ж голодные, как волки…

– …позорные, – гундосил Волконский.

– Гермик, надо делать добро недругам: пусть видят и смущаются, – бодро откликалась Римма.

– Доброго нередко принимают за глупца, – предупреждающе вздыхал муж.

В ответ Римма сухо вела плечами и, показывая на одну из коктебельских фотографий, небрежно рассказывала:

– Лотта всегда загорала до одури. И всегда топлес. Вы, мальчики, знаете, что такое топлес?

Гости смущенно пожимали плечами.

– Гермик! – взывала Римма Васильевна сквозь дверь уборной. – Эти двое сидят в обручальных кольцах высшей пробы, но не знают, что такое топлес. Изучите хотя бы «Олимпию» Эдуарда Мане или «Матамое» Поля Гогена, мальчики. Жаль, дома нет устриц. Я бы накормила вас просто в качестве просветительской акции в плане женской анатомии.

Было слышно, как Герман Германович посмеивается в сортире.

– Мата-что? – переспросил Гуров.

– Смерть, детка, – снисходительно объяснила Римма Васильевна.

– А при чем тут это? – насторожился Гуров. – Разве гражданка Скольцева может быть мертва?

– Лотка? – Римма Васильевна понизила голос до шепота. – Ну конечно. Балерина-то она посредственная. Но человек цепкий, алчный, безжалостный. Сколько денег она вытянула с мужчин за молчание об их связи! Сколько раз подходила к детям «должников» на площадке детского сада или на улице и просила передать матери, что папа дарит много игрушек чужой тете. Герман Германович устал объясняться с нашими постоянными клиентками, которые звонят удостовериться, что муж заказывает у него безделушки только для них.

– А что, не может быть так, что муж покупает подарки любовнице в другом месте? – спросил Крячко.

Римма бросила на него взгляд уставшей удивляться чужому простодушию дамы:

– Ну когда им ходить по ювелирам, детка? И зачем? Если Герман Германович знает вкусы жен, вкусы любовниц первого, второго и третьего эшелона. Даже домработницы, если заказчик с ней иногда спит. И потом, – она возвела глаза к лепнине на потолке, – мужчины привязчивы и ленивы. Если им хорошо в одном месте, они могут там гадить. Но никуда не уйдут.

* * *

Помня тот разговор, Гуров верил, что, даже если Стародубцева видела Катю и, возможно, Остряка всего секунду, она скажет о девушке больше месяцами работавших с ней коллег. Лябинова и Талина видели сотни людей каждый день. Но ни одной из них не приходилось зависеть от их доверчивости травоядных, милости хищников и выживать в условиях тюремных джунглей. В отличие от с виду интеллигентной старушки, осевшей в элитной саратовской новостройке, где спокойствию богачей мешал только сыто урчавший лифт.

– Вы когда-нибудь видели в магазине Екатерину Мельникову? – задал вопрос Юдин.

– Трижды. Когда принесла на продажу фотографии прабабушки женщины из Совета. Та фривольно позировала дореволюционному фотографу в местной мастерской. Невинность, схваченная в объектив мужского желания. Студенточка приняла товар и еще час краснела, тайком рассматривая фото. Я читала на халяву мемуары Андрона Кончаловского – как был высокомерным гнильем, так и остался! – и наблюдала за ней, сидя в кресле за стеллажом. Что тут скажешь? Настоящего мужского внимания девочка, о которой вы спрашиваете, до того дня не видела. Ее возбуждали не фото. А то, как женщине льстит мужское желание, проявленный к ее телу и готовой сдаться невинности интерес.

– Вы сказали «до того дня». В вашу следующую встречу ситуация изменилась?

– Думаю, да. Малышка приняла у меня девонширскую позолоченную настенную тарелку с несущимся поездом и гаситель свечей. Под заказ от одной любительницы романов Джейн Остин и прочей викторианской ерунды. Девочка быстро определила вещички на полку и взялась читать роман «Графиня де Монсоро». Правда, волновала ее не любовная история, а остроты Шико. Она выписывала в блокнотик и зачитывала их. Учила, как шестиклассница «Мцыри».

– А почему Шико? Вроде бы второстепенный герой, – удивился Юдин.

– Ха! Второстепенный! – Стародубцева резко поставила на стол вазу с конфетами. – Берите, берите. Я за ними в «Аленку», считай, через дорогу хожу. Так вот, некоторые британские издательства выпустили роман «Графиня де Монсоро» как «Шут Шико». И потом, на что только юные девы не идут, чтобы пленить умом понравившегося мужчину.

– А почему вы решили, что она хотела показаться умной мужчине?

– Потому что, во-первых, девушки ищут героев, похожих на возлюбленных, и цитируют их перед объектом своих ночных грез, чтобы тот думал, что они понимают его тонкую душу и существуют с ним на одной волне. А во-вторых, Шико – в романе и в жизни – воплощал собой брутальное трикстерство, если хотите. – Она подлила мужчинам чай. – Единственный придворный шут тех времен, который носил шпагу. Он действительно говорил Генриху III все, что считал нужным. Бесстрашный солдат, ярый католик, истребитель гугенотов во время Варфоломеевской ночи. Участник сражений при Ла-Рошели, Иври, Арке, Руане, начальник охраны замка Лош. Блестящий фехтовальщик, успешный политик, непревзойденный дуэлянт, саркастичный паяц, безжалостный бретер. Он сам выцарапал у судьбы и военный чин, и дворянский титул. Одним словом, джентльмены, это, как если бы у старшего оперуполномоченного Гурова было чувство юмора.

– А как изменилась Мельникова к третьей встрече?

– Ну, судя по этой книжонке, – Стародубцева окинула презрительным взглядом творение Кинга, – девочка таки столкнулась с темной стороной своего мужчины. Тот же клоун, только без интеллекта, тонкой иронии, глубины и отваги. Здесь сарказм переходит в глумливое ликование над слабыми. Балом правят антисоциальные инстинкты: злоба, похоть, извращение, кровожадность. Если Шико получал власть, отстаивая высшие идеалы, то в случае с «Оно»…

Гуров продолжил:

– Власть и есть самоцель.

– Что такого человека могло привлечь в Мельниковой? – пожал плечами Юдин. – Я хочу сказать: она не выдающейся красоты. Вне публичного поля. Мало ли какие там были амбиции, но кассир в магазине же. Мне казалось, маньяки с такой… ну, философией, что ли… должны выбирать кого-то поинтереснее.

– Ну, в девочке была чистота. – Стародубцева многозначительно прикрыла веки. – Она работала на кассе у главного входа, но находила время прийти и помочь навести порядок в этом пыльном отделе торговли антиквариатом. Заботилась о вещах. Была мила с такими старыми пройдохами, – она подмигнула Гурову, – как я. Это привлекает мужчин.

– А как же наша тоска по женщинам-вамп? – робко спросил Юдин.

– А ты хоть сталкивался с женщиной-вамп, мальчик? – сощурилась Стародубцева. – То-то же. А что до вашего клоуна, он свою женщину-смерть, как говорили в фильме «Хороший человек», похоже, нашел.

Она отодвинула менажницу с разными сортами орехов на столе и протянула Юдину напечатанный на дорогой бумаге билет с героем картины Эдварда Мунка «Крик», вместо головы которого вставили лицо молекулярного биолога Фрэнсиса Крика.

– Научно-популярный проект «Крик», – зачитал Юдин, – приглашает вас на публичную лекцию по теме «Знак Зодиака». Приглашенный спикер – Анна Игоревна Миль, доцент кафедры теории, истории языка и прикладной лингвистики Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского.

– Опять этот вуз, – пробормотал Гуров, всматриваясь в наложенный на логотип лектория символ – нарисованную от руки черную мишень.

– Что скажешь? – обратился он к Юдину.

– Кельтский крест? – Парень нахмурился.

– Садись, двойка! Чему вас только в школе учат?

– Ваша малышка собиралась на это мероприятие завтра, – вмешалась Стародубцева. – Я вчера стянула у нее из-под кассы этот билет. Где еще скромной старушке, – она криво усмехнулась, – найти желающих купить пару экстравагантных вещей? Кстати, в наших скучных пенсионерских кругах поговаривают, что эта Миль – занятная девочка. Ученый, писатель, руководитель успешного научного семинара «Слово трикстера»…

Она окинула себя взглядом в зеркале серванта:

– Ой, Гуров, не приходи больше! Такие разговоры будят во мне светскую львицу, которая сплетничает, попивая шампанское. И проглатывает людей благодаря своему безжалостному анализу, как маслины.

Гуров с Юдиным видели ее с другого ракурса. На фоне все той же пронзающей зрителя взглядом Фриды и портрета, сделанного кем-то из гостей Германа Германовича в далекие пятидесятые за долги. Молодая, худая как жердь после войны, Римма Васильевна примеряла новый перстень в их старой квартире. И не было большего изящества на свете, чем в этом по-детски счастливом лице. Большей решимости доказать миру свое право на роскошь, чем в этой прямой спине. И большей беззащитности перед всем тем, что еще случится, чем в этой тонкой, помнящей тяжесть маленького листка бумаги – письма, переданного в местечко под Витебском от бабушки из Треблинки, – руке. В тот день, когда Римма получила его, она поклялась, что добьется в жизни всего: поклонения мужчин, роскоши, сытости, безнаказанного хулиганства. Потому что все однажды кончается. Как правило, когда к этому еще совсем не готов.

* * *

Позже в машине Юдин спросил:

– Лев Иванович, а как быть с ее бизнесом? Неужели закроем глаза на продажу орденов через магазин?

– Нет, конечно. Скажи поклоннику Модильяни из вашей конторы, чтобы дальше пас их с Талиной. Как будет что-то значимое, да восторжествует закон. Я грех на душу брать не хочу.

– Понял.

– Да, и еще. Когда сработаете, не забудьте активную помощь гражданки Стародубцевой следствию. В поимке особо опасного маньяка.

– Сделаем. Лев Иванович, а что это за знак был?

– А он тебе ничего, кроме тату, которое вы сейчас себе все бьете, не напомнил? Полная Москва древних кельтов.

– Ну, мишень в тире, наверное…

– Ну, мишень! Это подпись Зодиака, друг мой!

– Я в гороскопах не очень.

– А в истории криминалистики, козерог ты мой? Зодиак – прозвище непойманного серийного преступника.

– Он, наверное, старый.

Гуров метнул на него гневный взгляд. Юдин поджал губы:

– Я погуглю.

– Джона Гейси тоже не знаешь?

– Лично не приходилось.

– Лучше молчи.

– Ладно. Интернет помнит все за меня.

– И то хлеб. А теперь давай уже в гостиницу. Спать хочу. Сил нет.

* * *

Приняв душ, Гуров услышал звонок Крячко. Тот рассказал о найденных Армине дневниках Вороновой и сведениях о Панче, которые они смогли из них получить.

– Слишком много клоунов в этом деле, Лев, не находишь?

– Средневековые Панч и Шико. Теперь Джон Гейси, с которого Кинг Пеннивайза писал в «Оно».

– У настоящего Гейси было два образа и, соответственно, костюма, в которых он мучил жертв. Пого – весельчак, а Патчи – грустный.

– Не пугай, Стас. Я про патчи раньше только от жены слышал. И вообще. Сейчас выяснится, что Мельникову он убил как Пого, а где-то есть ненайденная жертва, убитая Патчи.

– Это мысль! Саратов идет тебе на пользу. У Гейси в загородном доме был подвал, полный закопанных жертв.

– Типун тебе на язык!

– Да я не об этом! Что, если он убивает, как шуты прошлого? Избивает, как Панч. Колет до смерти, как фехтовальщик Шико.

– Думаешь, поэтому в случае с Мельниковой почерк другой? – Гуров взял с тумбочки отчет местного танатолога. – Она в ожогах и изнасилована.

– ДНК?

– Если бы. Субъект был в презервативе. Потом пользовался посторонним предметом. Подражает очередному шуту? А кому конкретно?

– Мне кажется, точных совпадений ждать не стоит. Про этих шутов известно мало. И потом этот Панч или Остряк – как ему больше нравится? – опытен, но ищет свой почерк, учась у великих мастеров…

– И ловкачей.

– Хочет обвести нас всех вокруг пальца. Как Панч – полицию.

– И войти в историю, как Шико.

– Ну, это мы ему не позволим. На кого он в следующий раз будет равняться? Идеи есть?

– Так сразу и не скажешь. Ну, был, например, такой Чарльз Шмид-младший. Его называли Тусонским крысоловом или «Дудочником в пестром костюме» из-за поэмы про гамельнского крысолова. На иллюстрациях в книгах этот музыкант на шута похож. Шмид убил трех девушек. Одну – чтобы похвастаться перед друзьями. Других – из-за угрозы разоблачения.

– Поищите в архивах старые дела с подражанием таким персонажам, что ли… Хоть какой-то намек на такой почерк.

– Был бы еще этот почерк четким… У нас полуподражатель, полупсих.

– Ошибаешься, Стас. Псих он полный.

– Может, хватит уже острот? – Крячко закурил. – Как твоя командировка в целом? Как коллеги?

Дверь в номер затряслась от стука. Из-за нее послышался голос Юдина:

– Лев Иванович, ехать нужно!

– Коллеги не оставляют без внимания, – вздохнул Гуров.

– Да я слышу! – рассмеялся Крячко. – Держи в курсе.

Гуров положил телефон в карман и открыл дверь Юдину. Тот мялся на пороге:

– Я звоню, звоню… У вас занято. «Хорошо, – думаю. – Значит, не спите». Там еще одну жертву нашли. Вы извините…

– Да чего ты извиняешься? Не ты же ее убил.

– Ну и шутки у вас.

– Самому тошно. Едем-то хоть куда?

– Вы не поверите! Достопримечательности смотреть.

– Ты, смотрю, тоже шутить горазд…

– Так точно. По мере сил.

Глава 5

Пятница

Красные и синие проблески мигалок скользили по ночной темноте. Полицейский кортеж взбирался на холм к огромному Парку Победы. Люди в форме тянулись по его опустевшим аллеям наподобие смиренной вереницы паломников. Шествие возглавлял руководитель отдела по расследованию особо важных дел Следственного управления – плотный, важный, с прядкой блеклых кофейных волос, распределенных гребнем по лысине, пятидесятилетний Виктор Павлович Брадвин. О его приближении к месту происшествия возвещал без конца трезвонивший на весь парк телефон: высокое городское и областное начальство жаждало получить от Брадвина подробный отчет.

Виктор Павлович же не брал трубку. Он мучился похмельем и знал, что голос его выдаст, а голова подведет. Кроме того, ему пока было нечего ответить, и он предпочитал смотреть в предзимне черное окно и предаваться профессиональной бесчувственности, рассуждая в мыслях, почему маньяки не учитывают приближения пятницы и подаренный накануне армянский коньяк.

Нет, циничным Виктор Павлович никогда не был. И глупость не была присущей ему чертой. Несмотря на упорный отказ объединять убийства, о которых растрезвонила везде Корсарова, в серию, он знал, что в городе на протяжении нескольких лет орудует маньяк и что убийца – местный. Социопаты не способны привязываться ни к родным, ни к друзьям, ни к партнерам, ни к местности. Вот почему родные города часто становятся их охотничьими угодьями, чем-то вроде личного пыточного городка, по которому легче передвигаться, выбирать безлюдные места, «помечать» убийством памятные места. Дома, как говорится, и стены помогают. Они рады держать в страхе людей, с которыми росли, учились, стоят в очереди за кофе перед работой, едут в транспорте, бродят с корзиной по магазинам шаговой доступности.

Отрицая серийные убийства в городе, Брадвин не давал Остряку то, чего он хочет: стать знаменитым и заставить полицию бесконечно отбиваться от нападок журналистов, впавших в истерику. В девяностых, работая в областном Балашове, он уже сталкивался с серией. Местный бомбила с заячьей губой убил четырех светловолосых девушек, прежде чем городок стала осаждать саратовская пресса. Первым делом журналисты дали преступнику прозвище Таксист. Потом купили у сидевших без зарплаты милиционеров информацию о ходе расследования и опубликовали фоторобот предполагаемого убийцы – парня с редкими усиками, но густыми бровями, в очках.

Следивший по газетам за ходом следствия преступник сразу же снял очки, сбрил усы и сделал себе маминым пинцетом тонкую линию бровей. В результате к нему в машину без колебаний села двадцатидвухлетняя сирота – медсестра из детской поликлиники, мать тройняшек и единственный кормилец родителей сбежавшего в Москву мужа, стариков. Благодаря смаковавшей ее убийство прессе к Брадвину потянулась череда сумасшедших, стоявших на учете в местных психоневрологических диспансерах. А вскоре в Балашовском районе появился подражатель Таксиста.

Брадвин поймал обоих. Но, допрашивая Таксиста, понял, что, не приди к нему медийная слава, он бы, как и многие «коллеги», уехал, повинуясь свойственной серийным убийцам тяге к странствиям. То есть город, который охранял Брадвин, перестал бы мучиться, если бы о Таксисте не трезвонили журналисты. Если бы убийце не позволили познать искушение медных труб.

Вот почему, тяжело шагая по ступенькам к обелиску «Журавли», Брадвин думал не о том, что этот бесконечный подъем в гору ведет его к вершинам застопорившейся в последние годы карьеры. А о том, что этих ступенек и нарисовавшегося утром хмыря из Москвы в его жизни бы не было, если бы не эта вездесущая хайпожорка Корсарова. При мысли о ненавистной журналистке и таинственном Гурове Брадвин поморщился сильнее, чем от похмельной тошноты и настойчивых телефонных вызовов. Наконец он ступил на площадку со стелой, увенчанной клином из двенадцати величественно парящих в небе и скликавших павших советских бойцов птиц. Вдалеке над безмятежной Волгой виднелся карауливший город по-осеннему неспешный рассвет.

– Илюша, где этот хмырь? – Брадвин упер руки в боки, повелительно глядя, как продрогший на октябрьском ветру Юдин фотографирует найденный в кустах рюкзак жертвы. – Дрыхнет в отеле, поди?

– Я здесь, – отозвался Гуров, выходя из-за подножия памятника «Журавли», за столбы которого будто держалась поднявшая к небу руку и задравшая голову девушка. – Старший оперуполномоченный Лев Иванович Гуров. Что-то не спалось в отеле, коллега. Не удержался, решил достопримечательности посетить.

Брадвин протянул ему руку. Морщась, представился и нехотя выдавил:

– Обычно у нас тут поживее будет. Н-да. С приездом вашим нехорошо, негостеприимно как-то вышло. Обещаю: исправимся. Шашлыки на Кумысной Поляне, поездки на минеральное озеро и утес Степана Разина. Будете сидеть на троне атамана, обозревая окрестности. Но – все это через пару дней! Как мои люди маньяка поймают. А пока ситуация нетипичная, напряженная, нервная. Одним словом, кризис и стресс.

– Я не в турецком отеле с женой, аниматор не нужен. – Гуров подошел к нему ближе и посмотрел в упор. – И ситуация как раз типичная. Второй труп на неделе. В городе орудует маньяк, серия.

– Ой, сериал, а не серия! – отмахнулся Брадвин. – Ну, че на бесперспективных версиях время терять?

Гуров смерил его еще более жестким взглядом. Брадвин поежился:

– Нет, проверим, конечно, сплетни-то. Полиции ж больше делать нечего.

Он на мгновение представил на месте трупа проклятую Корсарову. Висяки могут быть радостью. От злорадных мыслей его отвлек уверенный голос молодого судмедэксперта Игоря Филина – нуарного молодого человека в неизменном черном пальто и сделанной на заказ майке с портретом его кумира – гениального британского судмедэксперта сэра Бернарда Генри Спилсбери, разгадавшего modus operandi серийного женоубийцы Джорджа Джозефа Смита и ставшего прототипом великого сыщика с Бейкер-стрит, 221b, в неменьшей степени, чем хирург и наставник Артура Конан Дойла Джозеф Белл.

Изображение на майке Филина в свое время гуглили всем отделом и за глаза подшучивали над амбициями начинающего эксперта. Тот мечтал сыграть первую скрипку в раскрытии легендарной серии преступлений. И теперь, конечно, был воодушевлен и значительностью криминального события, свидетелем которого отчасти стал, и масштабами предстоящего расследования.

– У нее руки привязаны. В остальном все как в других эпизодах. Колотые и резаные раны. Очень серьезные.

– Какая стала смертельной? – спросил Гуров.

– Есть такие, что могли вызвать смерть от кровопотери. Но дело не в них. У нее шея сломана, – ответил Филин. – Было ли изнасилование, время смерти – позже скажу.

– Веревку не трогай, – взмолился криминалист Олег Болотов. – Она старая, может многое рассказать. Я отчет завтра пришлю.

– Кулон тоже возьмешь? – Юдин сделал фото украшения, оставленного убийцей на обнаженной жертве. – Колесо какое-то…

– Это не кулон, – присмотрелся Болотов. – И не колесо. Кольцо на цепочке. А под ним крест.

Юдин взял у девушки в полицейской форме найденный в кустах рюкзак жертвы. Оттуда выпали коньяк и сигареты.

– Куда уж православнее! – хохотнул Брадвин. – Хорошо бы понять, че это за кольцо и че за крест.

– Надо спросить родных. – Юдин загрузил в базу данных фото снятого крупным планом лица погибшей. – Ого! Нашлось.

– Значит, есть такая потеряшка? – Брадвин поднес телефон к уху, но помедлил. Ему хотелось оттянуть момент, когда он важно сообщит начальству, что его команда нашла важную улику и опознала жертву.

– Алла Демидовна Сосновская, двадцать шесть лет, – прочел Илья. – Заявление о пропаже подано матерью Ангелиной Германовной Сосновской. Алла числится в розыске больше года. Уехала из областного Петровска автостопом, сбежав со свадьбы. Обещала брошенному жениху вернуться и родить ребенка, как только сделает музыкальную карьеру.

Болотов извлек из бокового кармана рюкзака железнодорожный билет:

– И, похоже, возвращалась домой. Приехала в Саратов вчера «девяткой». И купила на вокзале билет на автобус в Петровск.

– Странно, что не уехала сразу. – Юдин смотрел расписание автобусов. – Они ходят каждые полчаса. Меньше двух часов пути.

– Пошла, значит, бродить по городу. – Брадвин достал из портфеля бутылку минералки и сделал глоток. – Натура-то бродячая. Поди тусовалась здесь раньше. Вот и пошла, – он обвел взглядом Парк Победы, – по местам боевой славы, мать ее. Царствие небесное!

– А в городе познакомилась с Панчем, – кивнул Гуров. – Или он встретил ее тут, в районе вокзала.

– Что за Пан?.. Санчо Панса? Это который на осле? Черт! А я только-только смирился с Остряком! Так, товарищи! Про Панча вашего лишний раз – лучше вообще – рот не раскрывать. Услышит эта вездесущая Корсарова – про двух маньяков будет орать. В городе страшно подумать, что начнется! И убитых не оберемся. Маньяк в мутной воде, он как рыба!

Его телефон снова ожил.

– Телефон. – Гуров коротко кивнул на карман Брадвина.

– Будто приказ отдал, – прокряхтел тот уголком рта и принял звонок.

Почувствовав свою важность, Брадвин ощутил прилив сил без всякой минералки. Радости мешал только тяжелый взгляд Гурова, явно не одобрявшего его вальяжного расхаживания с телефоном за спиной убитой. Однако такие мелочи, как чье-то осуждение, никогда не отвлекали его от работы.

– Илюша, – позвал он Юдина, – сделай одолжение: проверь алиби жениха этой Аллы. Кто знает, что а осталось от его любви? Может, ненависть. А может, она заранее сообщила, что едет к матери, но не к нему. Вот он и выехал в Саратов ей навстречу.

Ветер с Волги почти ударил Гурова в спину, подтолкнув на шаг ближе к жертве. «Она не может больше никому высказать свое неудовольствие или обиду. Но то, что сделал Брадвин, унижает ее человеческое достоинство. И странным образом утверждает правоту убийцы. Тот тоже сделал из нее вещь. Лишил возможности отстоять свое право на существование, жизнь и счастье», – рассуждал он про себя.

Перед сном в гостинице он достал билет на публичную лекцию «Знак Зодиака» и открыл в одной из соцсетей страницу научного лектория «Крик».

– Что ж, Анна Игоревна! Посмотрим, что вы знаете о серийных убийцах. И с чего бы вам вообще говорить о них.

* * *

Анна Миль быстро шла по улице Большая Казачья, двигаясь в сторону построенных знаменитым зодчим Карлом Людвиговичем Мюфке величественных корпусов СГУ. Ей было зябко в нуарном – тонком и черном – пальто с кожаными вставками, с верхом наподобие шинели и облегающем боди из эластичного трикотажа с длинными рукавами и запахом на груди в тон. Холодный осенний ветер трепал выбившиеся из-под похожего на монашеский капюшона каштановые волосы, явно не высушенные после мытья перед выходом, и лепил их на красивое, но болезненно сосредоточенное, озабоченное и усталое лицо. Искусанные губы с прозрачным блеском выдавали нервозность, синяки – ставший образом жизни хронический недосып.

Вихрь ледяного воздуха и опавшей листвы упрямо шел на нее, как в железобетонной трубе. От окончательной капитуляции перед сезонной простудой Миль спасали только плотные джинсы прямого кроя из графитового денима со стрелками, на высокой талии, сдержанная бежевая отстрочка которых обрисовывала женственную фигуру, и тяжелые черные ботинки на высокой подошве. Любоваться стремительной и при этом плавной походкой женщины группе рабочих, ищущих ранним утром под землей горячую воду по велению водоканала, мешала бьющаяся о ее ноги бездонная сумка-шопер в скандинавском стиле с ноутбуком и книгами, уложенными кое-как. Молодая женщина, чертыхаясь, поправляла лямку и волосы шаурмой, осыпая черное плечо и темную прядь каплями соуса и мукой.

Говоря на ходу, она не видела здоровавшихся с ней студентов, не слышала их громких окликов «Анна Игоревна-а-а!». Поток пешеходов, грохот трамваев, красный светофор и шум машин – вся улица существовала для нее только как фактор, мешающий наговаривать на диктофон авторский курс.

– Шут – это центральная фигура карнавала, – твердила она, размахивая надкушенной шаурмой, – где благопристойность и порядок уступают место греху и хаосу. Когда сама лестница сословной иерархии переворачивается и власть имущие сводятся до положения нищих, шут с дурашливым поклоном занимает королевский трон и царственно бьет по подлокотнику жезлом с резной головой такого же паяца, возбуждая площадную толпу.

Она перевела дыхание и, посмотрев на часы, с досадой выбросила в мусорку у магазинчика нижнего белья шаурму.

– Шуту подчиняется особая свита – ряженые. Они одеты в шлемы из бересты и лохмотья, вопят, несут факелы, поджигают проезжие телеги, кривляются, выставляют наготу, мажут нечистотами гениталии. С улюлюканьем и ужимками окружают наспех сколоченный деревянный трон «короля».

Водитель проезжающей на красный свет машины едва успел затормозить перед ней и резко засигналил. Не увидев реакции, он выглянул из окна и что есть силы крикнул:

– На светофор смотри, курица! Фигню из ушей хоть вынь! По дороге идешь!

– …то есть всегда они ведут себя алогично, как современные туземцы, которые отправляются в земли духов в наши дни. Совершая паломничества в пустоши и глубь лесов, шаманы нецивилизованных народов и их спутники надевают женскую одежду, ходят на руках, пятятся задом наперед. Это защищает их от гнева потусторонних сил, помогает вернуться в мир людей неузнанными духами и невредимыми.

Миль рассеянно кивнула и сразу продолжила:

– Интересно, что если ряженые вне карнавала возвращаются в мир традиции, сословную иерархию, то шут так и остается маргиналом. Маргиналом, наделенным беспрецедентным правом перечить законному правителю – королю.

– Стерва! – заорал водитель, но опасливо прикусил язык, услышав резкий сигнал соседней машины и увидев в ней злого Юдина.

Илья подъезжал к Саратовскому государственному университету имени Н. Г. Чернышевского. Гуров дал ему задание понаблюдать за повседневной жизнью успешного ученого Анны Миль.

* * *

Устав от пробок, Портнов спускался в метро, когда в «Телеграм» пришло голосовое сообщение от Чубакиной:

– Игорь, здравствуйте. Это Софья. Мне звонили из сервисного центра. Завтра днем курьер привезет мой ноутбук. Его починили. Если результаты моей слежки за Ольгой, – она ухмыльнулась, – вам нужны срочно, приезжайте вечером. И… да. У нас яблок много, поэтому будут блины с припеком. Сидр, как я поняла, вам по службе нельзя.

Было слышно, как она улыбается, говоря о нем. И, как все влюбленные, он, конечно, пренебрег мудрым правилом не бросаться отвечать сразу. А набрал ее номер и, услышав в трубке немного взволнованное «да», выпалил:

– Я приеду. Может, нужно что-то к блинам? Я же из города.

– Все в порядке, – рассмеялась она. – Мы вообще-то тоже часто бываем в городе. В двадцати минутах езды супермаркет. И потом, у нас все свое. Сливочное масло, цветочный мед, варенье… Вы какое любите? Можем специально для вас открыть…

– Да не надо специально для меня. – Портнов покраснел. – Я, если что, могу купить варенье. Просто такого же, как в детстве, нигде нет. Дома стояло в вазочке вишневое с косточками.

– Я вас поняла, – проворковала она. – Достанем именно такое, вот увидите! И заварим под него правильный чай с вишневыми листьями… Приезжайте скорее.

– Обязательно! – пообещал Портнов и повернул к выходу. Ему хотелось купить ей что-то и подарить при встрече. Что-то милое, как она сама. И нужное, чтобы она вспоминала его.

Он зашел в магазин «Все для пекаря» и вышел оттуда с упакованной в крафтовую бумагу резной скалкой, по которой бежала семья ежей с пузатыми яблоками на колючих спинах. «Будем печь такое печенье для детей», – мелькнуло у него в голове.

И снова любящее сердце не подсказало ему о приближении скорой беды.

* * *

Стоя на балконе неподалеку от двери в аудиторию, где, согласно расписанию, должен был проходить семинар Анны Миль, Гуров следил за студентами, наводнившими украшенный к Хеллоуину холл. У заплетенного похожей на сахарную вату паутиной окна первокурсницы в медицинских халатах с как бы кровавыми брызгами раздавали страждущим конфеты в виде воспаленных глазных яблок и жутковатые пробирки, в которых плескался томатный сок. Гуров взял одну пробирку и на всякий случай спросил, где деканат, представившись вызванным из-за задолженностей ленивой дочери отцом.

Он стоял в эпицентре ряженой и раскрашенной толпы с рюкзаками, в которой казалось, что вся нечисть вдруг решила получить диплом. Сквозь нее протискивалась девушка, которая сразу привлекла внимание Гурова. Девятнадцатилетняя Саша Попова не только училась у Анны Игоревны Миль, но и идеально соответствовала виктимологии неуловимого Остряка: невысокая, миниатюрная шатенка с шоколадной россыпью веснушек на бледном лице.

Пока она поднималась по лестнице, толпа в холле рассосалась по аудиториям. Большая перемена закончилась, и коллеги Миль начали свои пары вовремя.

Гуров не был удивлен. Проведя раннее утро в Парке Победы, он изучил паблики в соцсетях, где студенты обсуждали преподавателей или выкладывали фразы, подслушанные в ИФиЖ.

Оказалось, в Институте филологии и журналистики Анна Игоревна славилась интересными лекциями, нетерпимостью к болтовне на задних партах и тонким юмором. Ее любили за умение объяснить на пальцах самый сложный материал и увлечь историями, оживляющими самую скучную тему.

Коммуникационные эволюции в ее рассказах мелькали перед глазами студентов, как пугающие тени на стене из сказки в мультфильме про домовенка Кузю. Пиктограммы рассказывали истории, хранимые пещерой Шове. Зоолог-любитель Тимоти Тредуэлл безоглядно гиб в Медвежьем лабиринте безучастных к людской боли зоокоммуникаций. Создание кириллической азбуки представлялось в ее рассказах большей тайной, чем «Код да Винчи». И совсем рядом, на поверхности, лежала разгадка кода «Энигмы», изменившая итог войны.

Анну Игоревну слушали, раскрыв рты. Именно на ее лекциях даже коллеги с удивлением ощущали ту самую, внимающую рассказчику, как в древности, благоговейную тишину.

В общем, студенты писали, что это стоит ее бесконечных опозданий на занятия. Судя по их переписке, она всегда влетала в корпус на пятнадцать минут позже, но неизменно успевала «разжевать» слушателям увлекательный, сложный и порой пугающий материал.

* * *

В коридоре осталось пять человек. Две опоздавшие в соседнюю аудиторию девушки пробежали между ними, кокетливо глядя на самого рослого и спортивного парня в группе.

– Викусь, привет! – крикнули они стоявшей рядом с ним девушке в дорогом пуховике.

– А ты популярен, – шепнула парню девица.

«Где мои семнадцать лет?» – оценив ее красоту, подумал Гуров. Внезапно его внимание привлек бледный и нервный парень, расхаживающий по проходу и сжимающий в руке телефон. Глядя на него, Лев Иванович вспомнил отчет Ильи: согласно данным из университетского медпункта, семинар Миль «Слово трикстера» посещал двадцатилетний Сеня Кононов, у которого в три года обнаружили диабет.

– Сколько раз повторять? Инсулин в норме! Дела в норме! Я в норме! Мамуль, все нормуль. Дай я уже спокойно лекцию повторю? – Синеглазый брюнет Сеня буквально тонул в широченном черном пальто с массивными плечами. Его острым скулам могла позавидовать любая голливудская дива. Полноватые губы и тонкий подбородок придавали лицу юноши романтичный и очень богемный вид.

– Гринечка-а, ты мне нужен! – произнесла нараспев Вика Нечаева, игриво приподняв длинную бровь, как Анджелина Джоли. Дьявольские красные рожки, усыпанные стразами, как нельзя лучше шли ее правильному, немного смуглому, будто сияющему лицу. Гурова поразило, что в ее внешности будто и правда была какая-то чертовщина. За ее живым лицом, игравшими каштаново-рыжей копной волос изящными руками, «стрельбой» нахальными сапфировыми глазами хотелось наблюдать. В юности при встрече с такой девушкой хочется сразу капитулировать и смириться, что отныне бесконечное восхищение этой девушкой будет твоей судьбой.

Судя по тому, как красавчик, звезда университетской футбольной команды, двадцатилетний Гриша Долгов бросился помогать ей снимать сумки с карнавальными костюмами с подоконника, он стал смиренным оруженосцем еще на первом курсе. Судя по болезненной гримасе увидевшей это Саши Поповой, которая как раз появилась в коридоре, она сгорала от ревности с того же времени. Судя по тому, как обнимавшиеся у окна Лена Рогачева и Костя Нилов не обращали на происходящее вокруг ни малейшего внимания, их любовь была взаимна, романтична и крепка.

Гуров невольно позавидовал им. Его отношение к женщинам было таким же, как к свидетелям по делу. Его сестра, ставшая HR-менеджером, говорила, что брату нужно было делать карьеру на ее поприще, потому что никто так часто, как он, не говорит девушкам: «Спасибо. Мы вам позвоним».

От саднящих мыслей об одиночестве его отвлекли слова Вики:

– Главное – эта тетка из костюмерной ТЮЗа на меня сама вышла! Я написала в ВК, что «Король Лир» – наша фишка. Что хотим всем спецсеминаром так на Хеллоуин пойти. И она в ЛС тут как тут: «Только дайте моему курьеру налик, чтобы меня на работе спалить не могли». А я ей: «Да не вопрос!» И – та-да-а!

Она достала из сумки изящное голубое платье и камзол для Кости с Леной:

– Принцесса Корделия и король Французский, прошу!

Влюбленная пара издала дружное «О-о-о!».

Изящно поклонившись им, Вика добыла расшитый золотом алый камзол, приложила его к Грише, задержав руку чуть дольше положенного на широкой груди, и томно проворковала:

– А это для тебя, супруг мой, герцог Корнуол…

Гриша замер, глядя ей в глаза.

– А вот мое. – Вика приложила к себе роскошное платье глубокого изумрудно-зеленого цвета, сшитое из дорогого шелка. В нем она была похожа на Сесилию, сыгранную Кирой Найтли в фильме «Искупление». – А я – Регана, герцогиня Корнуола.

– Она изменяла мужу, кстати. – Саша подала голос. И, прежде чем Вика успела отреагировать, безразлично заявила: – Но есть новости круче.

Она махнула телефоном, и все, даже сердитая Вика, собрались вокруг.

– Спешу сообщить вам, господа, преприятнейшее известие! – Саша показала всем электронное письмо в «Яндекс-почте»: – Наша заявка в Фонд президентских грантов таки вошла во второй тур! Через три недели защитим проект очно, обойдем другие команды – и получим приз!

Лена с Костей обнялись. Остальные выдохнули.

– Прощайте, алкаши в съемной комнате! – счастливо прокричал Гриша.

– Прощай, побочка от отечественного инсулина! – перекрестился Сеня.

– Здравствуй, стажировка в Институте русского языка! – сделала селфи с поднятыми вверх указательным и средним пальцами Вика.

Обнявшись, они хором крикнули:

– В Москву! В Москву! В Москву!

– Что может быть театральнее? – Саша закатила глаза.

– Подлинное рыцарство, – откликнулся Костя и опустился на одно колено перед Леной.

В его руке была бархатная коробочка. Лена бережно приняла ее и открыла. На подушечке лежал ключ.

– Давай жить вместе? Как семья. Я сделал ремонт в той – может, помнишь? – убитой бабушкиной квартире.