Читать онлайн Уроки нежности бесплатно

Привет, дорогие читатели!

Вы держите в руках книгу редакции Trendbooks.

Наша команда создает книги, в которых сочетаются чистые эмоции,

захватывающие сюжеты и высокое литературное качество.

Вам понравилась книга? Нам интересно ваше мнение!

Оставьте отзыв о прочитанном, мы любим читать ваши отзывы!

Книги – наш хлѣбъ

Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»

Изображения в тексте использованы по лицензии © Shutterstock,

Иллюстрации в тексте © Xenychan

* * *

Посвящается всем волшебницам,
мечтающим о Драко Малфое

Плейлист

1. «Me and the Devil» – Soap&Skin

2. «Skin and Bones» – David Kushner

3. «Do You Really Want to Hurt Me?» – Nessa Barrett

4. «Fantasies» – Llynks

5. «Favorite» – Isabel LaRosa

6. «The Walls» – Chase Atlantic

7. «Obsessed» – Zandros, Limi

8. «Love into a Weapon» – Madalen Duke

9. «Power» – Isak Danielson

10. «Who Are You» – SVRCINA

11. «Dangerous Game» – Klergy, Beginners

12. «I Wanna Die» – Nessa Barrett

13. «Where It All Begins» – Portals

14. «Hide and Seek» – Klergy, Mindy, Jones

15. «Love and War» – Fleurie

16. «CHIHIRO» – Billie Eilish

17. «Softcore» – The Neighbourhood

Все события и персонажи, описанные в этой книге, являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, а также с реальными событиями случайно.

Эта книга принадлежит к жанру темной романтики и содержит описания, которые могут быть эмоционально тяжелыми и потенциально триггерными для некоторых читателей. В тексте затрагиваются такие темы, как зависимость, самоубийство, эмоциональное и физическое насилие, а также токсичные отношения.

Дневник Люси
Горгульи
Тень повсюду следовала за мной. Я не могла спрятаться от нее, убежать или как-то себя обезопасить. Она преследовала меня. У моей тени были серые пронзительные глаза. Я чувствовала, как стальной взгляд провожал меня, пока я шла по тропинке в сторону академии. Сердце неистово колотилось в груди. Хищник притаился и ждал удобного момента, чтобы напасть. К сожалению, в этой истории я была его добычей. И я ненавидела это ощущение. Безысходность. Бессилие. Одиночество. Невольно задумывалась: может, смерть и есть выход?
Готические башни Делла Росса всегда завораживали меня. На каждой развевался зеленый флаг с гербом академии – роза, обвитая змеем, под которым маленькими серебристыми буквами слоган: Veritas Occulta, «скрытая правда». Никто не знает историю символа учебного заведения. Миф о его создании давно канул в Лету. Поистине скрытая правда. Но не эта эмблема больше всего пугала меня. Змей я любила. Так же, как и розы. Тайны не заставляли мое сердце биться чаще. Я сама была полна ими под завязку. Другие существа вселяли в меня страх. На каждой башне сидела горгулья. Лапы с огромными когтями, раскрытые в крике пасти и огромные крылья за спиной. В ночи они казались живыми и словно насмехались, предвкушая мой скорый конец. Напоминали стервятников, которые терпеливо ждут, когда смогут растерзать мое бездыханное тело.
Эта история могла бы начаться по-другому – с пестрящих заголовками газет, которые кричали бы о моем самоубийстве.
«Люси Ван дер Гардтс, дочь британского лорда, спрыгнула с башни старинной швейцарской академии» – и моя фотография на первых полосах. Та самая, на которой я буду улыбаться своей лучшей улыбкой, рекламируя жизнь богатой стервы. Все будут гадать, чего не хватало этой избалованной рыжей красотке, раз она решила сигануть с крыши и размазать свое тело по каменной дорожке. Никто никогда не узнает истинную причину. Сколько бы детективов ни пытались разгадать эту загадку. Тайна. Моя жизнь полна секретов, а смерть и подавно. Миллион людей будут вглядываться в мои зеленые глаза, пытаясь понять. Я стану Джокондой да Винчи… до тех пор, пока новый скандал не сотрясет наше общество. А затем, по классике жанра, про меня забудут. Через два года никто и не вспомнит мое имя, не говоря уже о причине смерти.
Забудут все, кроме тени, что сотворила это со мной.

Глава 1

Селин

АКАДЕМИЯ ДЕЛЛА РОССА. Неужели я здесь? Стою перед этим старинным зданием, покрытым желто-красным плющом. Тем самым учебным заведением, престижнее которого нет в Европе. Если Лига плюща – гордость Соединенных Штатов Америки, «Рассел групп» восхваляет британское образование, то Делла Росса в швейцарском городке Розенберг[1] – куда менее нашумевшая, но более эксклюзивная академия. Небольшая, чуждая пафоса академия для очень богатых или очень умных студентов. Она – символ швейцарского превосходства над миром. Такая же изысканная и предназначенная для узкого круга: старое поколение избранных семей, что построили ее, сменяется новым. Стипендиатам тут рады лишь с недавнего времени. Некая благотворительность на фоне всеобщих разговоров о равных возможностях для всех.

Делаю глубокий вздох: я мечтала попасть сюда. Грезила этим местом с тех пор, как случайно наткнулась в интернете на статью о реновации. Стоило перейти по ссылке, и я влюбилась. Зеленые швейцарские луга, старинное здание с колоннами и монументами. Академия возвышается над холмами, ее готические башни пронзают небо, словно каменные копья. Высокие окна с цветными витражами пронизывают солнечные лучи, придавая зданию таинственность и мрачную красоту. Две башни украшают резные горгульи, которые, кажется, следят за каждым шагом посетителей. Закрываю глаза и представляю, как под сводами древних залов раздастся эхо моих шагов. Я пересмотрела миллион фотографий и точно знаю, что стены увешаны старинными гобеленами и картинами. В лабиринтах коридоров можно заблудиться, а среди учеников ходят легенды про секретные двери и тайные комнаты, что скрывают множество загадок. Здесь витает дух старины и роскоши, его чувствует каждый, кто входит в величественные двери академии. А входят в них лишь избранные, становясь частью этого места. Стоит надеть форму академии, как начинаешь принадлежать этому миру. Парадная – белые пиджаки с изумрудными бархатными кантами. Для девочек серая плиссированная юбка чуть выше колен и высокие серые гольфы. Для парней – брюки с отутюженными стрелками, белые рубашки с накрахмаленными воротниками и галстуки в серо-зеленую полоску. На нагрудном кармане пиджака вышит герб академии – красная роза, обвитая темно-зеленой змеей. Повседневная форма – серый пиджак или жилетка, обязательно галстук и рубашка любого цвета. Никаких джинсов или спортивной одежды. Все строго. Брюки, юбки и начищенные до блеска туфли. Изысканность и элитарность. Двенадцатилетней девочке из Марселя, в комнате которой с потолка осыпалась штукатурка, это место казалось особенным и недостижимым, и я поставила себе цель попасть сюда.

Поправляю тяжелый рюкзак, оттягивающий плечи, и впиваюсь взглядом в здание передо мной. Я действительно здесь и это не сон? Вокруг тихо, нет ни души, и я невольно задумываюсь: где же все студенты? И будто в ответ на мой вопрос раскрываются огромные деревянные двери. Ощущение, будто я смотрю кадры замедленной съемки. Студенты неспешно вытекают толпой. Все в парадной форме. Белые пиджаки рекой заполняют двор академии. Кажется, я опоздала на церемонию в честь начала учебного года. Вот черт! Надеюсь, не пропустила ничего важного.

Знаю, что не впишусь сюда и никогда не стану своей, но мне этого и не надо. Нужен лишь шанс отучиться, чтобы после иметь хорошие перспективы на жизнь без пособий по безработице и социальных выплат, на которые существовала моя мать. И дело не в том, что я считаю себя лучше. Во мне нет ни капли снобизма. Я просто хочу оказаться как можно дальше от того места, где родилась. От отца, который получил третий срок за грабеж, оправдывая себя тем, что во Франции дрянное правительство и иначе семью не прокормить; от матери, жизнь которой – бесконечный хаос. Поиск дозы – единственная цель ее существования. Мне необходима лишь надежда на лучшую жизнь. Я могла бы сдать вступительный экзамен и получше, но после бессонных ночей, проведенных за учебниками, ужасно устала и была уверена, что провалила его. Каково же было мое удивление, когда я получила заветное письмо. Судьба была благосклонна ко мне, и я не упущу этот шанс.

Достаю телефон и еще раз изучаю полученное три дня назад электронное письмо от директрисы. Мадам Де Са, здание администрации номер три, второй этаж, кабинет двадцать шесть. К письму приложена карта территории академии. Я изучаю ее, пытаясь понять, где именно нахожусь. К моему горькому сожалению, я топографическая идиотка.

– Ты пройдешь наконец? – гремит за спиной грубый мужской голос.

Я вздрагиваю от неожиданности. Медленно оборачиваюсь и вижу перед собой двух парней. Я показываю на себя пальцем: это он мне? И тут осознаю, насколько глупо себя веду. На этой тропинке, кроме нас троих, никого нет, вся толпа единой массой направляется к противоположному зданию.

– Нет, это я не тебе, ведь не ты же преградила мне путь, – закатив темные глаза, бормочет парень.

– Не разговаривай так с дамами, Этьен, – доносится издевательский голос его рыжего друга.

Я перевожу взгляд с одного на второго. Белые пиджаки подчеркивают крепко развитые мужские плечи. Тот, что язвит, – рыжий, и на носу у него солнцезащитные очки. Уверена, за ними скрывается снисходительный взгляд. Угрюмый – брюнет с такими темными глазами, что кажется, и зрачков у него нет. Коричневая кожа парня переливается на солнце.

– Ну а что она тут встала? В землю вросла? – продолжает возмущаться он.

На лбу Этьена выступает пот. Он резким движением снимает пиджак и начинает закатывать рукава рубашки, открывая моему взору огромное количество маленьких тату на коже:

– Не все столь учтивы, как ты, Бенджамин Шнайдер. Боже, какая жара!

– Наверняка ждет Уильяма. – Губы рыжего расползаются в неприятной улыбке. – Еще одна ненормальная.

– Девочка, за сталкерство исключают, – уныло и без злобы сообщает Этьен, и я замечаю тату черепа и змеи на изгибе его локтя.

– Уильям ненавидит, когда за ним шпионят, – поддакивает Шнайдер и вновь скалится, обнажая ряд идеально белых зубов.

Но я не имею ни малейшего понятия, о ком они говорят.

– Я ищу мадам Де Са, – почти шепотом говорю я и, тихо кашляя, прочищаю горло.

Брюнет бросает на меня недоверчивый взгляд. Рыжий скептически приподнимает брови:

– Мадам Де Са? Ну-ну. – Шнайдер ни капельки не скрывает своего высокомерия. – Вот только это в другом конце кампуса, а вот тут, – указывает он подбородком на здание позади нас, – к твоей огромной неожиданности, спортивный зал!

Этьен склоняет голову набок и оглядывает меня, слегка щурясь. Его темные глаза будто сканируют.

– Ты же новенькая?

Я коротко киваю. Парни слишком внимательно изучают меня. От их пытливых взглядов становится не по себе. Надо уходить.

– Уильям правда не любит, когда за ним следят, – неожиданно мягко говорит Этьен и проводит ладонью по коротко стриженным кучерявым волосам. – Вас таких тут много. Лучше займись учебой, ладно?

Я все еще не понимаю, о ком они говорят. Но спрашивать нет ни малейшего желания. Это все неважно. Мне главное найти мадам Де Са, сказать ей о своем прибытии с опозданием и вселиться в общежитие.

– Значит, мне вот туда. – Я машу рукой в сторону здания, около которого собрались почти все студенты.

Они переглядываются. Бенджамин снимает очки и впивается в меня взглядом бледно-голубых глаз.

– Там общежития, а тебе вон туда, – указывает он совсем в другую сторону. – Обычно новички изучают кампус задолго до поступления и знают его план наизусть, – произносит он с недоверчивой улыбкой. Весь его вид говорит: «Хватит играть в дурочку».

«Обычно» здесь ключевое слово. И я правда изучала, смотрела, представляла мысленно, но мой топографический кретинизм оказался сильнее. Уверена, любой другой точно бы выучил наизусть, где здесь что, и мог бы пройти к нужному зданию даже с закрытыми глазами. Но не я. Вновь поправляю лямки рюкзака. До чего же он тяжелый!

– Спасибо за помощь, – тихо слетает с моих губ.

И только я хочу развернуться, чтобы наконец найти здание номер три, как до нас троих доносится:

– А вы что тут делаете?

Этот рокочущий тембр… Я мгновенно узнаю его и врастаю в землю. Не может быть. Предательские мурашки пробегают по коже. Я ощущаю его пытливый взгляд на своей спине. Позвоночник покалывает. Не оборачивайся, Селин. Просто уйди, и все. Проблема лишь в том, что мне нужно повернуться, чтобы дойти до нужного здания.

– Вот, поймали твою фанатку за шпионажем, – весело восклицает Шнайдер и с нескрываемым удовольствием изучает мое потрясенное лицо.

Это похоже на сброшенную бомбу. Придурок понимает все по-своему и не имеет ни малейшего представления, почему я так реагирую на появление…

– Да неужели? – Парень приближается и встает в двух шагах от меня.

Я все еще не шевелюсь. Медленно поднимаю голову и встречаюсь с пронизывающим холодом серых глаз. Он тоже узнал меня. В этом нет сомнений. Это он. Тот самый псих!

Я как дура продолжаю стоять, хлопая ресницами, и думаю, как это вообще возможно. Почему он здесь? Он тоже тут учится?

Уильям делает шаг вперед.

– Не подходи, – шепчу я и облизываю пересохшие губы.

Он замирает и бросает на меня взгляд, расшифровать который мне не под силу. Его мокрые платиновые волосы взлохмачены. Он невозможно высокий, и на нем нет футболки. Жилистый и упругий. Кисти рук перевязаны бинтами. Я вижу легкие подтеки крови на правой руке, а затем мой взгляд падает на тату, расположенное чуть выше запястья… череп и змей. Меня охватывает оцепенение. Глаза медленно изучают потное, разгоряченное тело, и я против собственной воли вспоминаю, свидетелем чего, к моему огромному сожалению, стала.

– Потерял футболку? – подкалывает друга Шнайдер.

Но тот молчит. Я вижу, как на напряженной шее пульсирует вена. Широкие темные брови – некий контраст с цветом волос – сведены на переносице. Уильям будто пытается уничтожить меня взглядом. Крепко сжав челюсть, он продолжает молчать, словно ждет следующего моего действия. А мне лишь хочется оказаться как можно дальше от него. Поток воздуха застревает в горле, а в легких заканчивается кислород. Страх вцепляется в горло.

«Не вздумай разболтать о том, что видела», – звенит в голове его тихое предупреждение.

Я поворачиваюсь и со всех ног бегу. Какого черта тут делает этот псих?

Дневник Люси
Дружба
Говорят, что семью мы не выбираем, но друзей – да. Стоит подчеркнуть, что это не всегда так. Если вы относитесь к избранной касте британской аристократии, то друзья переходят вам по наследству. У парней все просто. Вы поступаете в Итон и учитесь, нося ту же фамилию, что и ваш прадед. У девушек чуть иначе. Вы выходите в высший свет и знакомитесь с главными змеями в округе. Главное – стать самой опасной их представительницей. Ведь основная твоя задача, будучи леди, – выгодно выйти замуж. А ради достижения этой цели многие не прочь замарать руки.
Мой дедушка дружил со Шнайдером, Стоуном и Маунтбеттеном. Мне кажется, их дружба держалась на юношеской тайне. Что-то так сильно объединило этих четырех человек, что они сохранили ее на всю жизнь. Благодаря этой дружбе я была впереди всех британских леди. Три завидных холостяка: Бенджамин Шнайдер Третий – герцог; Этьен Гойар – сын мультимиллиардера и обедневшей аристократки Эмили Стоун, дочери друга моего дедушки. В данном случае огромное состояние возвышало Этьена над всеми титулами. И наконец, Уильям Маунтбеттен – принц, кузен наследника английской короны, второй человек в очереди на престол. На него была открыта настоящая охота, хотя он казался самым скрытным и необщительным из троицы, отчего ставили на него лишь наиболее самоуверенные или безмозглые барышни.
Лет в семь я поняла, что каждая леди из высшего общества ищет дружбу со мной из-за них. Все мечтали быть на моем месте. Да, дружба с ними давала мне привилегии, но в то же время лишала всякой надежды на обретение искренней подруги. А рядом с ними я часто чувствовала себя одинокой. Никто из них и представить не мог, что это такое – родиться девушкой. Не иметь той свободы, которая была у них по праву рождения. Той силы, что заставляла всех вскакивать, стоило им зайти в помещение. Того могущества, с которым они распоряжались жизнями других в угоду своим желаниям.
Мы познакомились летом в поместье моего деда – в том самом семейном мануаре Ван дер Гардтсов, окруженном вековыми дубами и тенистыми аллеями. Его каменные стены, увитые плющом, хранили эхо прошлых столетий. Высокие стрельчатые окна отражали закатные лучи, заливая комнаты мягким светом всех цветов радуги. Внутри царила прохлада и полумрак, а запах старой древесины и потускневших гобеленов придавал мануару особый шарм. Большая библиотека с потолками, уходящими ввысь, была заполнена книгами в кожаных переплетах. Каминный зал с массивными дубовыми панелями и старинными портретами навевал мысли о былых временах. Мануар был единственным местом на земле, где я чувствовала себя в полной безопасности. Вдали от моего отца, от школы и назойливых, лживых людей… Вдали от всего мира. Мне так нравилось прятаться в этих старинных стенах! Тем более я была не одна.
Друзья моего деда привезли своих внуков, которые были старше меня всего на год. И так началась история Люси, Уильяма, Этьена и Бена. Тогда я и подумать не могла, что закончится она кровью и станет историей семей Ван дер Гардтсов, Маунтбеттенов, Гойаров и Шнайдеров. Тогда все было проще: я была маленькой девочкой, а они – маленькими мальчиками.

Глава 2

Селин

В КАБИНЕТЕ МАДАМ ДЕ СА идеальный порядок. Папки разложены по цветам, на столе ни одной лишней бумажки, ручки лежат ровно в ряд. Она кидает на меня хмурый взгляд зеленых глаз, заметив маленькое, едва уловимое пятно от чернил на моей белой блузке. Я готова провалиться сквозь землю. Кажется, волосы у меня на затылке встают дыбом. Главное, чтобы непослушные пряди не выбились из пучка. Де Са пренебрежительно морщит нос и щелкает мышкой – скорее всего, открывает мой файл.

– Селин Ламботт. – Еще один щелчок. – Отличные результаты вступительного экзамена, предоставлена стипендия в размере пятисот франков в месяц и полная оплата обучения.

Она отрывает взгляд от экрана и скептически смотрит на меня. Я сжимаю лямки рюкзака и мечтаю стать невидимкой. Мадам Де Са кажется старше своих лет. Ей от силы тридцать пять. Но строгость в лице, недовольно поджатые губы и костюм черного цвета с серым отливом делают ее гораздо старше.

– Значит, так, Селин. – Она сцепляет руки в замок. – В таком виде, – демонстративно косится она на пятно, – ходить неприемлемо.

Я сглатываю и удивленно моргаю. Такой прямолинейности я не ожидала.

– Ты сейчас находишься в одном из самых престижных учебных заведений мира, – ровным тоном объясняет Де Са, где именно я оказалась. – Тут есть свои правила, которым должен следовать каждый, в особенности стипендиат. – Пауза, и она стреляет в меня взглядом. – Стипендиат, который хочет сохранить за собой право на стипендию.

Спину прошивает нервная дрожь. Мне нужно сохранить эту стипендию… От нее зависит мое будущее.

– Поняла вас и сделаю все возможное, – коротко киваю и пытаюсь всем своим видом продемонстрировать уверенность, в то время как хочется забиться в угол и зарыдать.

– Время покажет. – Она отворачивается обратно к экрану. – Закрой за собой плотно дверь.

Со мной только что попрощались? Мило.

– А… – Я запинаюсь под ее пристальным взглядом, и мой голос едва слышно, когда продолжаю: – Мое расписание, ключ от комнаты?

– Моя помощница предоставит тебе всю нужную информацию. Я сказала это, как только ты переступила порог моего кабинета, – не мигая и глядя мне прямо в глаза, произносит Де Са.

Еще чуть-чуть, и она придушит меня в собственном кабинете.

– Спасибо… – Получается хрипло и на выдохе.

Эта женщина меня пугает. Я не помню, чтобы она упоминала свою помощницу! Вылетаю из ее кабинета и натыкаюсь на миниатюрную девушку, которая, увидев меня, резко отскакивает.

– Простите! – спешно извиняюсь я.

– Все в порядке, – произносит она и неловко поправляет круглые очки в коричневой оправе. Ее черные волосы зализаны в тугой пучок на затылке, а большие темные глаза излучают одновременно ужас и растерянность, пока взгляд сканирует экран планшета.

Краем глаза я замечаю название документа – «Список дел» – и готова присвистнуть. Он нескончаемый! Девушка листает документ, и, могу поспорить, она тоже в шоке от длины этого файла.

– Боже-боже! – бубнит она себе под нос, и я улавливаю акцент в ее французском – кажется, он не швейцарский.

– Извините, вы, случайно, не помощница мадам Де Са? – спрашиваю я.

Клянусь, она вздрагивает, услышав это имя.

– Да! – пискляво отвечает девушка. – Клодит Отбуа. – Она моргает огромными глазами: кажется, узнала меня. – Стипендиатка! Селин Ламботт?

– Да, – пытаюсь улыбнуться. – Мне сказали, что всю информацию касательно пребывания в академии предоставите мне вы.

– Конечно-конечно, – впопыхах произносит Клодит.

У нее валится из рук планшет.

– Черт! – Она тут же ударяет себя по губам. – Простите.

Я молчу. Что за стихийное бедствие?

– Пойдемте, у меня на столе все уже готово для вас.

Она подводит меня к крошечному столу, заваленному таким огромным количеством папок и бумаг, что мне становится страшно. Она точно помощница мадам Де Са? Будто в подтверждение моих слов из громкоговорителя на столе доносится четкий голос:

– Мадемуазель Отбуа, вы справились с утренним списком дел?

Клодит бледнеет и бросает панический взгляд на экран планшета. Это был список утренних дел?!

– Практически, – нажав на кнопку, пищит она.

– Поторопитесь.

– Боже-боже, меня уволят! – Клодит оседает в офисное кресло и трет глаза. – Я не могу потерять эту работу! Тогда я лишусь визы…

И в эту секунду до меня доходит. У нее канадский акцент!

Молчу, не зная, что ответить.

– Я так трудилась, и мне так нравится Швейцария… – продолжает причитать она. – Права была мама, что нужно заключить фиктивный брак. Но с кем?

Клодит поднимает глаза, и мы встречаемся взглядами. Она моргает несколько раз, будто силится вспомнить, где именно меня видела. Рыбка Дори – никак иначе.

– Ой! Простите! – Она вскидывает руки вверх, и фейерверк из листков и папок взрывается в воздухе. – Стипендиатка Селин Ламботт. Вот все необходимое. – Она сует мне в руки бумажный пошет с несколькими листами. – Расписание занятий, талон в библиотеку на получение учебников. И не ходите ночью в лес, там порой встречается живность… например, лисы.

На территории академии лес, и на фотографиях он казался мне очень милым. Думала, что буду гулять там, дышать свежим воздухом… Похоже, мои планы меняются. Встречаться с живностью нет ни малейшего желания. Мне достаточно психов.

– А, да! Список правил учебного заведения… там два листа. – Клодит впопыхах протягивает мне бумаги.

Опешив, я прижимаю пошет к груди. Два листа правил? Интересно, знают ли они, что устроил их студент, некий Уильям, вчера вечером? Уверена, правилами подобное запрещено! Хотя он действовал вне стен учебного заведения.

– А, и да, чуть не забыла. Вот ключ-карта, она открывает комнату и разрешенные двери в кампусе.

Она протягивает конверт, в котором находится пластиковая карта на ленточке для шеи, а также подробная карта кампуса. На ней стрелочками, видимо для таких топографических идиотов, как я, показано расположение моего общежития, этаж и номер спальни.

– Вроде все, ничего не забыла!

Я почти вижу, как шестеренки крутятся у нее в голове.

Из громкоговорителя доносится:

– Клодит! Живо ко мне в кабинет!

Так что, даже если бы у меня были вопросы, задать их нет возможности. Клодит зеленеет и двумя пальцами высчитывает пульс.

– Только не сердечный приступ, – причитает она и подрывается с кресла.

Я смотрю, как она несется к кабинету мадам Де Са, и решаю, что сейчас самое время свалить отсюда. У меня есть ключ от спальни. Надеюсь, в ней есть душ, о котором я так мечтаю.

Глава 3

ЖАРА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕВЫНОСИМА. Пот стекает вдоль позвоночника, а лоб покрывается испариной. На мне черная юбка чуть ниже колен, плотные колготки и туфли на сплошной подошве, которые продавщица в магазине назвала лоферами. В такую погоду хорошо в легком летнем платье и босоножках, но у меня нет ничего этого. Пришлось продать практически все вещи, чтобы собрать нужный гардероб. Я прибыла с тремя блузами и двумя юбками. Все классического кроя, ведь, как сказала мадам Де Са, у стипендиатов нет права на ошибку. Мне нужно даже своим видом показывать серьезные намерения учиться здесь. Соблюсти дресс-код академии – моя прямая обязанность.

К общежитию ведет маленькая тропинка, выложенная камнем. Я оглядываюсь по сторонам и с облегчением выдыхаю. Троицы, которую я видела чуть ранее, нет. Путь свободен. Пытаюсь прикинуть план действий. Первое – держаться подальше от психа Уильяма. Второе – держаться подальше от психа Уильяма. И третий пункт звучит точно так же, как и первые два: держаться как можно дальше от психа Уильяма. Это все, о чем я могу думать, шагая по идеально ровной каменной дорожке. Надеюсь, мне удастся затеряться среди учеников.

Я изучаю карту в надежде, что не заблудилась и нашла правильный дом. Ведь даже со стрелочками это не так просто! Кажется, все верно и я в нужном месте свернула направо. Значит, вот оно, мое пристанище на ближайшие три года. Кирпичное здание, по фасаду которого тянутся розы. Маленькие кустовые цветы выпустили нежно-розовые бутоны, обхватывая кованые балконы с завитушками и решетки на окнах. Я замираю, не в силах пошевелиться. Ощущение, будто даже воздух переливается блестками в свете солнца. И лучи волшебным образом падают на здания, подсвечивая стеклянные окна. Деревянная инкрустированная дверь, похожая на одну из дверей волшебного Хогвартса, украшена сложными резными узорами с перламутром. В центре двери массивный герб академии: изящная роза и змей, обвивающий ее стебель. Рисунок выложен тонкими полосками слоновой кости и серебра. Все в старинном стиле, за исключением того, что замок на ней из XXI века. Ключ-карту прикладываю к серебристому квадрату, который загорается зеленым, издав характерный звук открывания двери. Точно, мое здание!

Из дверей выходит группа парней, и они как-то странно на меня косятся. Я знаю, что далеко не в лучшем виде, но чтобы так нагло пялиться? Невоспитанные. Нервно поправив блузку, я прохожу по коридору и готова кричать спасибо на весь мир. В здании есть лифт, и это означает, что мне не нужно тащиться на третий этаж с тяжеленным рюкзаком. Стоит нажать кнопку, и лифт открывается. Я ныряю внутрь, и железные дверцы мгновенно смыкаются.

Лучше бы я не видела своего отражения. Теперь понятно, почему те парни так смотрели, и недаром мадам Де Са прочитала мне целую лекцию. Волосы хотя и в пучке, но из него, словно наэлектризованные антенны, торчат во все стороны пряди. У меня вид сумасшедшей училки.

– Какой ужас! – бурчу я под нос и пытаюсь исправить ситуацию, но копна каштановых волос не поддается. Сегодня они живут своей жизнью, такое бывает.

На экране загорается цифра три, и двери разъезжаются. Хорошо, что лифт быстрый. Видеть свое отражение нет никакого желания. На картонке, к которой был прикреплен ключ, написано, что у меня триста третья комната. Интересно, какая у меня будет соседка? Надеюсь, она любит тишину. Это единственный важный для меня критерий.

В коридоре одни парни, и они тоже пялятся на меня. Не знала, что у нас смешанное общежитие… Это какие-то новшества. Ведь академия как раз консервативна и соблюдает старинные традиции. Возможно, они решили идти в ногу со временем? Мне, честно говоря, больше нравятся варианты с раздельными зданиями для мальчиков и девочек…

На двери моей комнаты такой же замок, как и внизу. Я прикладываю свою карту, квадрат вновь загорается зеленым, и я, довольная, влетаю внутрь. Подальше от любопытных взглядов. Неужели стипендиатки тут такая редкость? В том, что они по моему виду поняли – я здесь на стипендии, нет ни малейших сомнений. Одних торчащих волос мало для такого пристального внимания. Но я гоню прочь все мысли.

«Это моя комната! – с восторгом проносится у меня в голове. – Я добралась!» Со вздохом облегчения опускаю рюкзак на пол и разминаю шею. Здесь примерно двадцать квадратных метров, чистые белые стены с лепными плинтусами. На потолке по центру красуется маленькая хрустальная люстра, под ногами сверкающий деревянный паркет, выложенный в версальском стиле. С левой стороны стоит идеально заправленная кровать, на ней насыщенного черного цвета постельное белье. Моя соседка явно любит минимализм. Я перевожу взгляд на ее стол. Он из темного дерева, прямые ножки украшают серебристые головы змей, и точно такие же ручки у полок. Стул в цвет стола, лишь выбивается ярко-зеленая шелковая сидушка. Ощущение, словно я попала в общежитие Слизерина… На столе нет ни учебников, ни тетрадей. Темно-серый MacBook стоит на зарядке. А чуть выше стола прикреплена полка с книгами. Старинные издания классики с коричневыми корешками и золочеными буквами. Все. Других признаков ее присутствия нет.

По спине пробегает холодная дрожь. Что ж, тишину моя соседка явно любит. Надеюсь, она не социопатка. Ей повезло, что я приехала с одним лишь рюкзаком и вещей у меня мало. Медленно прохожу на свою сторону и неловко вытаскиваю из рюкзака постельное белье в цветах дома Гриффиндор. Я не безумная фанатка Гарри Поттера, но оно было со скидкой семьдесят процентов – самое дешевое в магазине. Будет у меня бордовое одеяло с желто-золотыми полосами и гербом льва на подушке. Даже смешно. Ведь в детстве я мечтала иметь подобное. Может, мечты и правда имеют свойство сбываться? В душе поднимается воодушевление, и отчего-то на глазах выступают слезы.

– Ты в академии, о которой грезила, – шепчу я и тихо радуюсь. – И постельное белье мечты – тоже у тебя, Селин.

Хочется остановить время, глубоко вдохнуть и всецело прожить этот момент. Но для начала стоит принять душ… Блуза неприятно облепила тело. Начинаю медленно расстегивать пуговицы рубашки. Маленькие, перламутровые, они скользят в моих руках. Какой у меня план на сегодня? Необходимо срочно поесть. От голода сводит желудок. Кое-как освобождаюсь от рубашки и кидаю ее на свою незаправленную постель. Надеюсь, моя соседка не появится до того, как я все приведу в порядок. Не хочу произвести плохое впечатление. Нужно сходить в библиотеку, забрать учебники, узнать, как она работает, ведь у меня нет личного ноутбука.

– Выдохни, Селин, – бормочу под нос. – Не суетись. Все успеешь.

Тревожность – ужасное чувство. Когда не знаешь, за что хвататься, а паника продолжает захлестывать. Для начала душ, напоминаю я себе и достаю из рюкзака ванные принадлежности и свежую одежду.

Ванная комната встроена в спальню, это удобно, нет никаких очередей в коридоре, как во многих учебных заведениях. Тут, по сути, хостел со всеми удобствами в комнате. Кроме кухни, но она и не нужна – столовая тут, говорят, отменная. По крайней мере, в интернете распространили информацию, что в академии работают повара из мишленовских ресторанов. С этими мыслями я переступаю порог светлой ванной комнаты.

Маленькая душевая, белая раковина, все сверкает в свете ламп. Моя соседка помешана на чистоте… мне даже страшно прикасаться к чему-либо. Черные полотенца с зелеными полосами свисают с крючков. И тут мой взгляд падает на полку, где в идеальном порядке выстроены ванные принадлежности. От геля для душа до миллиона колбочек… Все стоит в ряд, от самого высокого бутылька до самого низкого. Сердце екает. Баночки темно-синие, черные, серебристые. Они все… не может быть… мужские! Я в шоке, отшатываюсь и, теряя равновесие, поскальзываюсь. Падаю, растянувшись, на кафель. Больно. Выползаю на корточках из ванны. Колготки на коленках порвались, туфля отлетала в угол комнаты. Мне так больно, что перед глазами бегают черные точки, вальсируя по всей комнате. «Думай, Селин!» – приказываю я себе. Черт-черт. Я в мужском общежитии! Надо сваливать отсюда до того, как меня заметят. Мне же не грозит исключение?

Слышу, как дверь щелкает, и тихонько поворачиваю голову. Нет-нет, этого не может быть на самом деле. Дверь, словно в замедленной съемке, открывается, и я вижу черные, идеально блестящие туфли, переступающие порог. Только не он…

– Какого… – Тихо выругавшись, Уильям направляется прямиком к столу и дергает ручки ящиков. Они все закрыты, но он не успокаивается. Достает ключ из кармана и, открыв замок, бегло осматривает их содержимое.

– Я ничего не трогала. – Мой голос дрожит от волнения.

Он в одно мгновение оказывается рядом и рывком поднимает меня с пола, словно я вообще ничего не вешу.

– Что ты тут делаешь? – В его голосе слышна угроза, от которой в жилах стынет кровь.

Я сталкиваюсь взглядом с серыми глазами. Ловлю себя на мысли, что их цвет меняет оттенок. Когда я увидела его впервые, они были свинцовыми, сейчас же сверкают серебром, будто пули. Они словно выстреливают прямо в меня. Холодная нервная дрожь прошивает весь позвоночник, и я начинаю дрожать. Его крепкая хватка на моих голых плечах усиливается. Черный костюм и такая же рубашка оттеняют иссиня-бледную кожу, я вижу пульсирующую вену на шее. Платиновые волосы поблескивают в свете хрустальной люстры. Его взгляд падает на мой белый классический лифчик, и темные брови сходятся на переносице. Сердце ускоряет ритм, а паника сковывает горло, не давая сделать вдох. Количество пляшущих черных точек перед глазами увеличивается. Тело начинает неметь. Пространство вокруг погружается во мрак, и я теряю сознание.

Глава 4

Я НИКОГДА НЕ ВЫЕЗЖАЛА из Марселя. Даже не бывала в соседних городах, не говоря уже о других странах Европы. Швейцария казалась абсолютно другой планетой. Еще в поезде, как только он отъехал от последней французской станции в Гренобле, я почувствовала трепет. Называйте это самовнушением, но я знала, что впереди меня ждет нечто особенное. Или, быть может, мне всегда хотелось верить в это… ведь ничего особенного со мной никогда не случалось. Разве что мать-наркоманка и отец-преступник отличали нашу семью от других. Я испытала ни с чем не сравнимое волнение, когда ночью вышла из женевского вокзала. Не хватало только фейерверков в небе, чтобы визуально выразить мой восторг.

Мне предстояло переночевать в хостеле, ведь поезд в городок Розенберг, где находится академия, отправлялся на следующее утро в семь. У меня не было мыслей о чем-то плохом. Напротив, чистота города и атмосфера тихой, спокойной ночи полностью усыпили мою бдительность. Это так отличалось от ночного Марселя, что инстинкт самосохранения отключился.

Идя вдоль Женевского озера, строго следуя маршруту в Google Maps, я не сразу поняла, как оказалась в каком-то переулке. Видимо, я магнит для неприятностей. Уличный фонарь моргнул дважды и погас. Я замерла, оглядываясь по сторонам. Смена обстановки казалась слишком резкой. Тишина была такой зловещей, что хочешь не хочешь, но точно почувствуешь приближение чего-то страшного.

Тогда я впервые встретила его. Высокого незнакомца с сосредоточенным выражением лица, прочитать которое мне оказалось не по силам. Это было словно в замедленной съемке. Я повернула голову и увидела его взгляд в большом панорамном окне. Он прикусил губу, и, как бы глупо это ни звучало, мне показалось, что я не видела никого прекраснее. На ум пришел образ падшего ангела. Молодой, бледный, с идеально уложенными назад светлыми волосами. Я бы назвала его ангелом гнева. Именно гнев кипел в его огромных глазах и гипнотизировал меня, привлекая к нему все внимание. Затем я заметила второго мужчину. Ангел гнева удерживал его за шиворот. Мои глаза расширились от ужаса, когда он с силой разбил стекло головой второго мужчины. В одно мгновение окровавленное тучное тело оказалось у меня под ногами. Страх сжал горло, и крик застыл где-то в самых далеких уголках легких.

Перешагнув через осколки, ангел гнева поднял стонущего человека за воротник и прошептал:

– В следующий раз я убью тебя.

– Нет-нет, пожалуйста! – взмолился тот, и струйки крови стекали по его лбу, застилая глаза.

К горлу подступила тошнота, и я еле добежала до мусорного бака. Я не ела весь день, но это не помешало организму болезненно содрогнуться.

Он подошел сзади неспешной твердой походкой. Я почувствовала, как его приближение обдает меня холодом, вызывая на спине волну мурашек.

– Возьми. – В поле моего зрения показалась идеальная кисть с ярко очерченными венами, протягивающая мне шелковый платок.

Я отшатнулась и тыльной стороной ладони обтерла губы. С опаской глядела на него и не могла оторвать глаз.

Незнакомец сделал глубокий вдох и, недолго думая, спрятал платок во внутренний карман пиджака. А затем подошел вплотную. Возвышаясь надо мной, он смотрел стеклянным немигающим взглядом. Я едва доходила ему до плеч. Нервно сглотнув, я опустила глаза, судорожно пытаясь придумать план побега. Но я была загнана в угол.

Парень наклонился к моему уху и прошептал:

– Не вздумай разболтать о том, что видела.

Я покрылась холодным потом. Тон его голоса был спокойным и непринужденным. Но взгляд… ледяной. В нем читались угроза и опасность.

– Договорились? – тихо бросил он.

Я смогла лишь кивнуть. Резко развернувшись, он пошел прочь. Мужчины с окровавленной головой на дороге уже не было. Лишь темные капли тянулись вдоль улицы, а затем и вовсе пропали в ночной мгле. Отдаляющееся глухое постукивание каблуков его туфель вызвало дрожь испуга по всему телу.

Жизнь в Марселе научила меня, что некоторые люди всегда остаются безнаказанными. Не такие, как мой отец, играющий роль шестерки. Но такие, как незнакомец, – определенно. Обращаться в полицию не имело смысла. Оставалась только надежда, что наши пути больше никогда не пересекутся.

Я не помню, как нашла хостел и добралась до комнаты. Помню, что очень быстро отключилась, измотанная страхом и тревогой. Утром я не услышала будильник, меня разбудили уборщицы. Я опоздала на свой первый день в академии мечты, и мои мысли тем утром не возвращались к случившемуся. Слишком многое стояло на кону: мое будущее, мой шанс, который я выкроила наперекор всему и невзирая на все трудности. Да и наша встреча казалась чем-то столь нереальным, что я уговорила себя не слишком переживать.

Но у судьбы свои планы. Наши пути пересеклись вновь. И теперь я знаю имя ангела гнева. Его зовут Уильям, и я чувствую, как он прикладывает холодное полотенце к моему лбу…

У меня такие тяжелые веки, что кажется, я никогда их не разлеплю. Но все же я открываю глаза и щурюсь от яркого света, все вокруг сливается. Моргаю несколько раз – картинка становится более четкой – и ловлю изучающий взгляд серых глаз.

– Это был не сон? – срывается с губ. Я резко сажусь на постели. – Ой! – хватаюсь руками за голову.

– Аккуратнее, – недовольно бормочет Уильям.

Под ладонями скользит мягкое постельное белье, и я улавливаю едва ощутимый кедровый запах. Я в его постели. Полуголая. Прикрываюсь руками, а он молча протягивает мне черную рубашку.

– Не стал лезть в твой рюкзак. – Уильям замолкает и опускает взгляд.

Дрожащей рукой я забираю предложенную им вещь. Наши взгляды вновь пересекаются. Несколько раз моргнув, он поворачивается ко мне спиной:

– Тебе лучше?

– Намного, – вру я и пытаюсь застегнуться. Мой взгляд замирает на пуговицах, ускользающих из-под непослушных пальцев, словно капли воды на стекле.

– Ты… – Он вновь запинается и тихо бормочет ругательства. – Когда последний раз ты ела?

Я замираю. Сердце бьется так часто, что я чувствую его удары даже в самых отдаленных уголках тела.

– Утром! – выпаливаю я ложь, подбирая слова, как камни на дне реки.

Я не хочу больше унижений. Не хватало еще прослыть голодной стипендиаткой в первый же день. Сталкершей меня уже окрестили.

Уильям ничего не отвечает. Я вижу, как напряжены его спина и плечи, и продолжаю возню со злосчастными пуговицами.

– Оделась? – Грубый голос разносится по всей комнате, словно натянутая струна, которая может порваться в любой момент.

Я подскакиваю на месте:

– Да…

Он резко разворачивается, и я встречаюсь с пронзающим насквозь взглядом.

– Тогда объясни свое поведение, – требует Уильям строгим тоном. – Как ты тут оказалась? Откуда у тебя ключ от моей комнаты и что тебе нужно?

Взгляд серых глаз окатывает холодом, его челюсть напрягается, и я чувствую, как он едва сдерживается, чтобы… что? Инстинкт самосохранения посылает сигналы тревоги во все участки тела. Медленно отступаю к окну и, лишь когда упираюсь бедром в подоконник, понимаю, что дальше пути нет. Разве что в окно. Но это в мои планы не входит.

Я выпрямляю спину и задираю подбородок:

– Это моя комната.

Глаза Уильяма сужаются.

– Твоя?

Я указываю на ключ-карту, валяющуюся у моей постели:

– Мне любезно предоставили это в офисе мадам Де Са.

– Тебе? Предоставили? – Он удивленно трет переносицу, будто ожидал от меня более искусной лжи. – И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

– Зачем мне врать? – вспыхиваю я, однако под его пристальным взглядом вся съеживаюсь.

– Значит, тебе дали ключ от моей спальни в офисе мадам Де Са? С какой целью?

– Мне сказали, что это моя спальня. – Прикрываю веки, это единственный способ спрятаться от него. – Там мое имя на карточке и номер комнаты.

– Это мужское общежитие.

– Поверь, я уже поняла.

Голова гудит, и мне действительно необходимо поесть. Тру виски и молюсь, чтобы он прекратил свой допрос. Внезапно чувствую его тело над собой и резко распахиваю глаза.

– В какую бы игру ты ни играла, советую прекратить ее прямо сейчас.

Используя всю свою силу воли, я выдерживаю его взгляд:

– Произошла ошибка. Подумай логически, зачем бы я раскладывала свои вещи? Доставала постельное белье? И поверь, после увиденного вчера я точно не в числе твоих фанаток, кем бы ты ни был. – Перевожу дыхание и спрыгиваю с подоконника. – Нам нужно в офис мадам Де Са. Ключ-карту мне дала Клодит, уверена, она все сможет объяснить.

Уильям следит за тем, как я стягиваю рваные колготки, и мне становится не по себе.

– В любом случае нет другого решения этой проблемы, – густо покраснев, говорю я и тянусь в рюкзак за черными гольфами. Надеваю их и влезаю в свои туфли.

Он продолжает молча буравить меня взглядом.

– Просто пошли в офис, – чуть ли не умоляю я.

– Ладно. – Он сдается и направляется к выходу. – Будь по-твоему.

Как только мы покидаем комнату, мне сразу же хочется забежать обратно. Сегодня нет занятий, а также последний день заселения в общежития, и толпы студентов заполонили коридоры. Все любопытные взгляды устремлены на нас. Я пытаюсь пригладить свой каштановый взрыв на голове и аккуратно заправляю длинную мужскую рубашку в юбку. Уильям молча направляется в сторону лифта. Хотелось бы мне сейчас иметь мантию-невидимку, чтобы спрятаться от таращащихся на нас людей. Я поглядываю на Уильяма, но тот ведет себя так, словно всех вокруг вообще не существует.

Как только двери лифта открываются, он делает шаг внутрь и нетерпеливо поглядывает на меня. Я собираюсь с мыслями и следую за ним. Бросаю беглый взгляд на наше отражение и сразу же отворачиваюсь. Я смотрюсь так нелепо рядом с ним. Волосы торчком, рубашка на три размера больше и топорщится в плечах. Почему я не переоделась в свою? Голова сегодня вообще не работает. Главное – как-нибудь незаметно пробраться с ним в офис к Де Са. Надеюсь, Клодит во всем разберется.

«Какая же я наивная», – проносится в голове, когда мы с Уильямом выходим из здания общежития. Меня смутила пара взглядов в коридорах… Во дворе кампуса их сотни. Все внимание студентов устремляется на меня. Я приостанавливаюсь, но Уильям поворачивает голову и приказывает:

– Не отставай.

Перед нами все расступаются, кто-то исподтишка фотографирует. Мне становится совсем не по себе.

– Нужно было идти в офис поодиночке, – бормочу я под нос.

Несколько взглядов задерживаются на черной рубашке, и я складываю руки на груди. Кто, черт побери, этот Уильям? Почему все так пялятся?

– Не переживай, мы сейчас разберемся со спальнями, и больше нас вместе не увидят. – Его губы растягиваются в холодной улыбке.

Улыбающаяся статуя. Вау. Такого мне еще не доводилось видеть.

Клодит чуть не подпрыгивает на месте, когда видит нас двоих в дверном проеме.

– Стипендиатка Селин Ламботт и… и… – Канадка бледнеет. – Месье Маунтбеттен.

При упоминании этой фамилии у меня разве что не останавливается сердце. Я кошусь на него, но он даже не поворачивает голову в мою сторону. Маунтбеттен? Он родственник того самого принца Кристиана? Кровь стынет в жилах. Британская королевская семья… Уильям Маунтбеттен. Черт-черт-черт. Я, кажется, действительно влипла.

– Добрый день, Клодит. – Он учтиво кивает. – Думаю, вы понимаете, почему мы здесь?

У него идеальное французское произношение. Лишь едва уловимые нотки буквы «р» выдают в нем британца. Помощница мадам Де Са бледнеет и несколько раз непонимающе моргает. Ее волнение и растерянность заразительны. Я делаю глубокий вдох. Надо взять себя в руки и унять нервную дрожь. В конечном счете в этой ошибке нет моей вины, я точно такая же жертва обстоятельств.

– Вы меня поселили к… – запинаюсь я и сипло заканчиваю: – Месье Маунтбеттену.

– Я ЧТО?! – Клодит подскакивает со стула, и тот с оглушительным грохотом падает на пол. – Нет, я точно не могла совершить подобное… НЕТ! Должно быть какое-то объяснение.

– У нее, – небрежно указывает Уильям на меня подбородком, – была ключ-карта от моей спальни.

Канадка пялится на меня. К ее ужасу, из кабинета напротив выходит недовольная Де Са и, поджав губы, рявкает:

– Что это был за шум?

Клодит неуклюже поднимает стул. Тем временем суровый взгляд ее начальницы перемещается на Уильяма, и выражение лица Де Са мгновенно становится невозмутимым.

– Месье Маунтбеттен, чем обязаны вашему присутствию?

Какая похвальная актерская игра! Какое самообладание! Де Са лишь выглядит спокойной, но я вижу, как она сжимает зубы, когда впивается огромными, полными гнева глазами в свою помощницу.

– Все хорошо! – срывается у меня слишком бойко и звонко.

Я вспоминаю о визе канадки, и ее бледное лицо вызывает лишь жалость и отчаянное желание помочь.

– Он пришел сообщить, что птичка, – запинается Клодит, – птичка оставила помет у него на окне.

Уильям резко поворачивает голову в ее сторону и готовится открыть рот, но я, видимо, ищу быстрые способы уйти из жизни, потому что хватаю его за ладонь и крепко стискиваю. Его губы смыкаются, так и не выдав ни слова, а рука каменеет.

– А, – с явным облегчением выдает Де Са. – Не переживайте, Уильям, Клодит сейчас же сообщит штабу уборщиков.

Я продолжаю стискивать руку Маунтбеттена, как бы умоляя молчать. Он секунду мешкает, а затем угрюмо кивает:

– Было бы замечательно.

– Раз других вопросов нет, я продолжу работать. – Де Са закрывает дверь своего кабинета.

Уильям резко вырывает свою кисть из моей.

– Я требую объяснений, – шипит он, и в его глазах сверкают молнии. – Что ты делала в моей спальне? Какого черта происходит?

– Я действительно совершила ошибку, – едва слышно произносит Клодит, спасая меня от смерти. По крайней мере, ощущения именно такие.

Я тихо выдыхаю, когда Уильям переводит грозный взгляд на нее:

– Птичий помет?

– Мне очень нужна эта работа! – Канадка бессильно опирается боком на стол. – Без нее меня выпроводят из страны.

– Это не мое дело, – резонно и холодно подмечает Маунтбеттен.

– Ладно, нам всем нужно успокоиться и не драматизировать, – включаюсь я в беседу. – Ошибку нужно исправить.

– Да что ты? – Уильям закатывает глаза. – Без тебя мы бы в жизни не догадались.

Я игнорирую его колкость:

– Подберите мне, пожалуйста, спальню, и мы забудем об этом инциденте.

– Да-да, конечно! – Громко вздыхая, Клодит что-то судорожно печатает. – Сейчас все будет.

– Об этой оплошности стоило бы сообщить, – недовольно поджимает губы Уильям и косится в сторону кабинета мадам Де Са.

Не знаю, откуда во мне столько слабоумия и отваги, но я складываю руки на груди и строго произношу:

– Мы ничего сообщать не будем.

Идеальная бровь нахала поднимается, а в глазах проскальзывает любопытство.

– Мне стоит сказать «да, мамочка»?

– Тебе стоит не усугублять ситуацию. – Я выдерживаю его пристальный взгляд.

– Иначе что? – Он действительно выглядит заинтригованным.

Я собираюсь с силами и твердо произношу:

– Иначе я расскажу то, что видела.

Знал бы ты, Уильям, как меня всю потряхивает от страха.

Вся игривость мгновенно покидает его.

– Думаешь, шантажировать меня – умный поступок? – сузив глаза, спрашивает он.

Мне действительно жить надоело, недовольно гудит внутренний голос.

– Я ничего не думаю, – произносит та часть меня, что злится и устала, – но точно знаю, что тебе все дается легко и просто, в то время как многие вынуждены работать. Очень много работать, чтобы иметь хотя бы что-то.

Я смотрю на Клодит, которая опустила голову и вжалась в офисное кресло, демонстрируя всем своим видом, что не слушает наш разговор. Но ее уши горят, она точно не упускает ни малейшей детали.

– Ей нужна эта виза, – стою я на своем. – Для ее будущего это важно.

– Для ее будущего, – подчеркивает Уильям и склоняет голову набок. – Что тебе с того?

– Мне? Не всегда надо искать выгоду, – выпаливаю я.

Как же меня бесит зашкаливающий эгоизм и поиск выгоды во всем и всегда!

– Знаешь, иногда можно просто помочь и не доставлять проблем. – Мои щеки пылают от возмущения.

– Раз эта работа так важна, то, быть может, ее стоит выполнять хорошо? – Он нависает надо мной, и его глаза недобро сверкают.

Я не успеваю ничего ответить.

– И не смей мне рассказывать про ее проблемы. – Он удерживает мой взгляд. – Каждый сражается со своими демонами, – шепотом срывается с его губ, и он сжимает челюсть. Да так, что желваки проступают под кожей. Будто жалеет, что сказал лишнее.

– Сделано! – раздается звонкий голос канадки. – Стипендиатка Селин Ламботт… ваша новая ключ-карта, – спотыкается она на словах, – в женском кампусе.

Ее возглас словно расколдовывает меня. Моргаю несколько раз и делаю неуверенный шаг назад, увеличивая расстояние между собой и Маунтбеттеном.

– Спасибо, – забираю из ее дрожащей руки новый пропуск. На карточке опять триста третий номер… кажется, Клодит перепутала лишь общежития.

– Стипендиатка Селин Ламботт…

Мое имя перекатывается у него на языке, вызывая мурашки по всему телу. Он наклоняется к моему лицу. Я замираю, всем своим естеством ощущая опасность… а также кедровый лесной запах. Как глыба льда может так пахнуть? Немыслимо.

– В третий раз я тебе не поверю. – Его голос нервной дрожью прошивает все тело. – Больше не попадайся мне на пути.

Сглотнув, я коротко киваю и, резко сорвавшись с места, убегаю прочь. Держаться подальше от психа Уильяма Маунтбеттена. Держаться подальше от психа Уильяма Маунтбеттена. Моя чертова мантра до конца учебного года.

Глава 5

НАВЕРНОЕ, СТОИТ СКАЗАТЬ спасибо Уильяму. Он дал мне время собрать вещи и исчезнуть из его спальни, убрав все следы моего присутствия. Черную рубашку я повесила на спинку стула… Стыдно признаться, но я не удержалась и понюхала ее напоследок. Просто хотела удостовериться, что этот кедровый запах мне не мерещится. И да, он действительно мне не приснился. Ледяная глыба Уильям Маунтбеттен пах моим самым любимым в мире запахом – лесом.

Женское общежитие снаружи так же красиво, как и мужское, только находится оно в тени, и цветы, тянущиеся вдоль старинного кирпича, не столь красивы. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, когда пропуск срабатывает и я оказываюсь внутри. В отличие от мужского корпуса здесь стоит гул голосов, доносящихся из комнат, отовсюду слышны музыка и смех. Единственное, что остается неизменным, – любопытные взгляды, провожающие меня вплоть до лифта. Кажется, я стала знаменитостью в первый же день. Я, мечтающая быть невидимкой, не привлекать к себе внимания и иметь возможность полностью сосредоточиться на учебе. У жизни злое чувство юмора.

Двери лифта раскрываются. Я надеюсь, что никто не составит мне компанию, но тщетно. Три девушки вваливаются в него вместе со мной. Запах их парфюмов ударяет в нос, от амбре начинает кружиться голова. Срочно нужно поесть, пока я вновь не упала в обморок.

– Я Тиффани, это Стефани и Софи, – указывает пальцем на подруг высокая брюнетка. – Ты же новенькая?

У нее острые скулы и красивые миндалевидные глаза.

– Да, – шепчу я и сглатываю нервный ком.

Коммуникация со сверстниками никогда не была моей сильной стороной. Если бы был подобный экзамен, я бы его с треском провалила.

– Откуда ты? – Не глядя на меня, Стефани достает блеск для губ и подкрашивается.

– Из Марселя, – нехотя отвечаю я.

Ненавижу подобное ощущение, будто я на допросе.

– А откуда знаешь Уильяма? – беспардонно интересуется Софи.

Я перевожу взгляд на нее. Она точная копия первой девушки. Нет, черты лица все же отличаются, и они явно никем друг другу не приходятся. Но тот же макияж, укладка и даже стиль. Только выглядит она как жалкая копия рядом с оригиналом… Та, что подкрашивается, и есть королева в этой компании, под которую все подстраиваются. Ее глаза наконец встречаются с моими, и, поджав губы, она стоит в ожидании ответа, нетерпеливо постукивая длинным ноготком по тюбику в руках.

– А я его не знаю, – стараюсь произнести как можно более бесстрастно.

Меня спасает лифт. Двери открываются на третьем этаже, и я спешу из него прочь.

– До скорого, – неловко бросаю я и ускоряю темп.

Надеюсь, никто из них не будет моей соседкой. К счастью, ни одна не выходит вслед за мной.

Комната триста три находится в том же месте, что и в мужском общежитии. Дома-близнецы. Я поправляю лямки тяжелого рюкзака и, прежде чем войти в свою спальню, решаю предупредительно постучать. В ответ тишина, но в тот момент, когда я прикладываю ключ-карту, дверь открывается. С порога на меня смотрит светловолосая блондинка с самыми яркими голубыми глазами, которые я когда-либо видела и о которых втайне мечтает каждая кареглазка вроде меня.

– Ты моя соседка, – констатирует она очевидное и отступает, давая мне возможность войти.

На ней вязаный оверсайз-свитер радужных оттенков, доходящий до самых колен. Она почесывает затылок, глядя, как я неуклюже захожу в спальню и закрываю за собой дверь.

– Что? Один рюкзак? – недоверчиво интересуется она.

– Ага, больше ничего нет, – тихо отвечаю я.

– Ну и славно, здесь достаточно моего беспорядка. – На ее лице появляется улыбка, и она по-деловому протягивает мне руку. – Луна.

Я жму ее кисть.

– Селин, – отзываюсь и, глядя ей за спину, понимаю, о чем она.

Ощущение, словно в этой комнате взорвался фургон с вещами всевозможных цветов. Ярко-розовые, фиолетовые, голубые, они покрывают ее половину спальни. Стул, стол, пол и даже книжный шкаф, с полок которого на меня смотрят такие же яркие книги. Вся спинка ее кровати увешана всевозможными ловцами снов.

– Я прибралась к твоему приезду, – весело сообщает Луна, и я не могу понять, говорит она серьезно или шутит.

– Спасибо, – на всякий случай благодарю я.

Моя половина комнаты и правда пуста.

– Ты странная, – выпаливает Луна и прыгает на свою постель. – Но я рада, что ты не… – она замирает, – ну, понимаешь, не фанатка Кайли Дженнер.

– Кайли кто? – Я тут же прикусываю язык. – А, точно, конечно… Я знаю, кто это.

Луна иронично оглядывает меня:

– Ты стипендиатка, да?

– Она самая.

– Что ж, мне и правда повезло с соседкой. Ты же первокурсница?

– Ну да.

– Жаль. Я на втором курсе. Но, может, ты меня все равно подтянешь.

Я замираю на своей постели, и Луна начинает громко смеяться:

– Да шучу я! Я получила высший балл по A-level![2] И окончила академию в прошлом году первой в списке. Так что не боись, в этой черепушке есть то самое серое вещество, способное думать.

– О, значит, ты из Англии? – оживляюсь я. – У тебя такой хороший французский!

– Какое-то время я даже училась в закрытой швейцарской школе, но потом… – Она замолкает и небрежно машет рукой. – Это неважно, но, если что, могу подтянуть твой английский.

В академии обучение проходит на двух языках. Все зависит от предмета. Французская литература, разумеется, на французском, мировая – уже на английском. Экономика на французском, а вот история – на языке некогда великой Британской империи. Я сдавала английский при поступлении, но у меня был туз, спрятанный в рукаве.

– У меня мама британка, которая за двадцать пять лет во Франции так и не научилась бегло говорить по-французски, – отвечаю я Луне на английском, и ее глаза загораются.

– Она передала тебе идеальное произношение, но, надеюсь, не наше британское чувство юмора.

Хочется честно сказать, что последние пять лет она не шутит и не улыбается, а бегает за дозой. Но, наверное, такие детали не озвучивают в первый день знакомства.

– Не знаю, – пожимаю плечами и принимаюсь доставать вещи из рюкзака.

– Так у тебя есть родственники в Англии?

– Нет, моя мама сирота.

– А ты сама там была когда-нибудь?

– Нет, не доводилось. – Я достаю свое постельное белье и застилаю кровать.

– Это, наверное, очень по-британски. – Луна оглядывает мое гриффиндорское достояние.

– И тут ты не угадала, это французская скрупулезность. На него была скидка семьдесят процентов.

Моя соседка присвистывает:

– Тогда одобряю, хотя выбор факультета, конечно, скучноват.

– А какой твой? – пыхчу я, воюя с пододеяльником.

– Что за вопрос! Конечно, Когтевран.

– Тебе подходит, – одариваю соседку улыбкой.

Ее телефон издает несколько уведомлений, и она вскакивает с постели и несется к столу. Я в изумлении наблюдаю, как Луна перепрыгивает через вещи, словно через преграды, и находит свой телефон под грудой шмоток. Упаковки таблеток вылетают из-под вещей, и она спешно прячет их обратно. Я делаю вид, что не заметила.

– Мне нужно идти! – громко восклицает она. – Я в столовую. Тебе принести что-нибудь на обратном пути?

Очень хочется попросить ее захватить шоколадный батончик, но я ненавижу просить людей о чем бы то ни было. Поэтому вежливо улыбаюсь и тихонько качаю головой:

– Нет, спасибо. – Живот предательски урчит, и я спешно добавляю: – Скоро сама пойду.

– Ну, как знаешь, – бросает Луна.

Я смотрю, как она мастерски достает ярко-малиновый шелковый шарф из кучи около шкафа и повязывает его на голове.

– Тогда до встречи, соседка! – бросает она на лету и, словно ураган, покидает комнату.

А я наконец остаюсь одна и оседаю на все еще не заправленную постель. Что за сумасшедшее утро. Но кажется, хоть с соседкой повезло.

Рука сама тянется к телефону, секунды три занимает подключение к Wi-Fi. Никаких оповещений, никаких сообщений. До меня никому нет дела. Пальцы сами собой открывают браузер и печатают «Уильям Маунтбеттен». На меня сваливается список из миллиона ссылок. И я нажимаю на самую первую.

Журнал «Правдовещатель»
ЛЮСИ ВАН ДЕР ГАРДТС
В мае этого года случилась непоправимая трагедия. Молодая студентка Люси Ван дер Гардтс покончила с собой, сбросившись со старинной башни кампуса академии Делла Росса. Впервые за пятьсот лет существования академии ее имя запятнано кровью. Но я пишу эту статью не с целью обелить репутацию старинного учебного заведения, а совсем по другому поводу.
Страшно подумать, насколько самоубийство – удобный способ зачеркнуть все проблемы, которые создавал человек, не правда ли? Один прыжок с крыши, и нет больше ни шантажа, ни угроз. Возможно, Уильям Маунтбеттен согласится со мной?
Дорогие читатели, должно быть, не совсем понимают, как связаны кузен наследника английской короны и самоубийство Люси Ван дер Гардтс.
Факт, известный лишь узкому кругу, – она была его девушкой. Второй факт известен не в столь узких кругах – Уильям Маунтбеттен обладает вспыльчивым нравом. Также стоит принять во внимание следующее: Донна Маунтбеттен – мать Уильяма – скончалась при весьма непонятных обстоятельствах. Возможно, в семье Маунтбеттенов принято убивать вторых половинок и это семейный почерк? Разумеется, Донна Маунтбеттен погибла в авиакатастрофе: вертолет разбился, пролетая над Альпами, и эту трагедию нельзя назвать суицидом. Но многие называют ее смерть защитой короны и английской монархии. Возможно, внезапную кончину Люси Ван дер Гардтс можно причислить к этой же категории?
Дочка лорда Питера Ван дер Гардтса и суперзвезды Пенелопы Девис родилась в поместье Ван дер Гардтс и, судя по всему, была вполне довольна жизнью. Богата, красива, умна, о чем свидетельствует полученная стажировка в «Шелиндер и К°» – лучшей фирме, оказывающей юридические услуги по всему миру. Не вам мне рассказывать, какая бешеная конкуренция на вакансию стажера в этой компании. И да, наша маленькая госпожа Люси, окончив первый курс самой престижной в мире академии Делла Росса, получила заветное предложение.
Вот только за неделю до стажировки мечты девушка почему-то прыгнула с крыши. А знали ли вы, что все собеседования в «Шелиндер и К°» проходят в присутствии психотерапевта? Это одно из главных правил фирмы. В этой компании работают лишь эмоционально стабильные люди, которые с холодной головой решают проблемы всех богачей планеты и в моменты стресса проявляют свои лучшие качества.
Что-то не сходится, правильно? Но постойте, вы наверняка все еще не понимаете, почему я обвиняю красавчика Уильяма Маунтбеттена? Что ж, этот парень заслуживает не только эдитов[3] в социальных сетях, но и предоставления улик.
Дамы и господа, ко мне в руки попала записка. Прочитайте сами и сделайте выводы.

Далее представлен скан письма, где корявым почерком на белом листе под гербом академии Делла Росса написано:

Дорогой Уильям.
Я знаю, ты считаешь меня последней тварью. Мы прошли через многое, и я ценю нашу дружбу. Но каждый в этом мире сам за себя. Ты знаешь, это всего лишь природа и инстинкты. Человек должен быть опасным, чтобы получить то, чего он хочет. Он должен быть опасен, чтобы занять то самое место у вершины, которого жаждет. Не мне тебе говорить об этом. История наших семей – яркое тому подтверждение. Так вот. Я сделаю что угодно, лишь бы получить то, что хочу и, по моему мнению, заслуживаю. А ты можешь обижаться и плакать в подушку, как тогда, в четыре года, когда я вырвала из твоих рук рожок мороженого. Се ля ви, мон шер ами[4].
И не смей судить меня или противостоять мне. Иначе и твое грязное белье станет достоянием общественности.
Твоя уже нелюбимая подружка Люси.
Бизу[5].

Что-то тон у этой девушки далеко не отчаявшийся, ведь так? Напротив, это похоже на провозглашение войны. И кажется, она проиграла. Ведь именно ее окровавленное и бездыханное тело нашли двадцать третьего мая в пять утра.

По коже бегут мурашки, когда мой взгляд упирается в представленные в статье фотографии рыжей улыбчивой девушки, похожей на топ-модель, и стоящего рядом с ней такого же улыбчивого Уильяма. Не знаю, что меня пугает больше. Его улыбчивый вид или то, что ее больше нет в живых.

Под статьей подпись – «Абдулла Адиль», и с маленькой круглой фотографии на меня смотрит мужчина, именно его я видела вчера ночью с окровавленной головой.

В памяти вспыхивает угроза: «Не вздумай разболтать о том, что видела». «В следующий раз я убью тебя», – сказал ему Уильям. Я роняю на пол телефон и в ужасе закрываю рот рукой. Неужели он действительно замешан в убийстве студентки?

Дневник Люси
Тень
Мне приписывали романтические отношения с каждым из них. #ЭтСи имел свой фандом, #БенСи свой, а самый популярный был – #УилСи. Мы тихо посмеивались над происходящим, порой специально давали прессе наживку для сплетен: обнимались на камеру, шептали друг другу всякие глупости, строили глазки и все в таком духе. Это порой веселило нас. Так мы отвлекались от мыслей, что каждый наш шаг могут сфотографировать. Сложно постоянно находиться под прицелом камер, особенно когда это не та жизнь, которую ты сознательно выбрал, а она была дарована тебе такой с самого рождения. Да, в день моего рождения газеты пестрели этой новостью, а спустя три дня – фотографиями моих родителей со мной новорожденной на руках. Глядя на эти кадры, невольно задумываешься, что отец уже тогда не скрывал своих истинных чувств ко мне. Он был единственным из четверых, у кого родилась дочь. И поверьте, выражение его лица на снимке перед госпиталем в день моей выписки красноречивее всех слов.
Как только у меня начала расти грудь, все стало гораздо хуже. Его неистово раздражало, что я становлюсь девушкой. А я не совсем понимала, в чем моя вина и как остановить этот процесс. Он часто бормотал под нос слово «шлюха», видя меня в платьях на разных приемах. И не имело значения, какой длины было мое платье. Что бы я ни делала и как бы себя ни вела, в его глазах я всегда была шлюхой. О таком не расскажешь парням. Стыдно признаваться в том, что родной отец считает тебя девушкой легкого поведения. Слишком больно рассказывать о том, что у тебя нет защитника. Глядя на то, как с парней родители сдували пылинки, мне хотелось рыдать. Нет, о таком не скажешь тем, кого считают продолжателями фамилии и будущим рода.
Пресса всегда писала, что нас было четверо. Глядя на нас, всем вокруг приходило на ум: слизеринский квартет. Но нас было пятеро. Просто пятый член нашей команды не относился к элите и никто ее никогда не замечал. Однажды она нашла меня в самый неподходящий момент. У меня была истерика. Отец уехал после приема, оставив меня в очередной раз с разбитым сердцем и психотравмой, – единственное наследство, которое я получила. Я спряталась в самом дальнем углу замка Маунтбеттенов, в домашнем кинотеатре. И там дала волю слезам и эмоциям. Истерика была столь сильной, что переросла в паническую атаку… и впервые я справилась с ней не одна. Она помогла мне. Обняла крепко-крепко, тихо причитая что-то успокаивающее. Так она узнала о моем секрете. О тайне, которую я скрывала от всех вокруг за улыбкой, сверкающими глазами и фотографиями, полными благополучия и приторными до зубовного скрежета своей идеальностью. От нее не нужно было скрывать синяков, слез, боли и растерянности. Она все принимала, понимала и хранила мои секреты. Моя единственная подруга. Самая близкая. Самая родная. Моя.
Да, нас всегда было пятеро… Луна была моей тенью.

Глава 6

Селин

В СПИСОК МОИХ ПРЕДМЕТОВ в этом году входят мировая литература, экономика, политология, латынь, история и искусствоведение. Список кажется странным, потому что у меня нет прямого ответа на вопрос, на кого я учусь. Специализацию я выберу лишь на третьем году обучения, к тому же окончу по выбранному профилю еще и магистратуру в будущем. Сейчас же, как было написано в электронном письме с расписанием, мне важно понять свои сильные стороны, а также обогатить общую культуру, ведь это то, что в будущем поможет проявить свои лучшие качества. Тон письма очень официальный и с нотками избранности. В академии любят подчеркивать, что их студенты особенные и выпускники ценятся на вес золота. Интересно, кто-нибудь в этом учебном заведении слышал про комплекс самозванца или я буду единственной?

Латынь – моя первая лекция. Я смотрю в зеркало и расправляю на юбке невидимые складки. Нервничаю. Надеюсь, я не выгляжу нелепо в академической форме. Галстук в серо-зеленую полоску небрежно свисает с шеи. Поверх рубашки я накидываю темно-синий кардиган и, коротко кивнув своему отражению, выдыхаю. У меня есть все основания находиться здесь.

Моей соседки не было в комнате всю ночь. Стоит ли мне переживать? Бросаю беглый взгляд на беспорядок в нашей комнате. Надо было обменяться с ней номерами телефонов. Я не видела ее и за ужином, что меня огорчило. Пришлось есть в полной тишине рядом с каким-то парнем, который делал вид, что меня не существует. Уильяма за ужином тоже не было. И, думая об этом, я начинаю нервничать еще сильнее… Не найду ли я свою соседку мертвой по пути в лекционный зал? По спине пробегает дрожь. Выбрось эти мысли из головы, говорю я себе. Люси покончила жизнь самоубийством. В ее телефоне нашли предсмертную записку, в которой она извинялась перед родителями и дедушкой, но говорила, что жить больше нет никаких сил. Конечно, когда начинаешь гуглить имя этой девочки, в это сложно поверить. Она была желанной гостьей на всех красных дорожках мира. Блистала на Каннском фестивале, Met Gala и прочих мероприятиях. Ее соцсети транслировали идеальную жизнь мечты. «Но, возможно, все было не так радужно… или же, возможно, ее с той башни сбросил Уильям?» – шепчет внутренний голос. Иначе зачем он запугивал журналиста? Не просто запугивал, а угрожал смертью? Качаю головой и смотрю в свое отражение в зеркале:

– Какая тебе разница? Все! Прочь ненужные мысли – сосредотачивайся на учебе.

Хватаю сумку, учебники и выбегаю из спальни. Луна, наверное, осталась на ночь у своего парня, ведь это свойственно девушкам в студенческие годы. Выхожу из общежития и уже знакомой тропинкой, выложенной из камня, спокойно шагаю к главному зданию, где проходят все лекции. По дороге останавливаюсь перед высокой башней. Здесь когда-то была колокольня, но со временем в ней не стало надобности. Дверь забита большими деревянными досками, и табличка гласит, что вход строго запрещен. Поднимаю голову к колоколу. Башня действительно высокая, метров семь-восемь. Неужели она упала прямо оттуда?.. Делаю несколько медленных шагов назад. Кажется, между камнями, в щелях, все еще виднеются засохшие коричневые пятна крови. Это все плод моей фантазии. Ведь подобное невозможно! За столько месяцев дождь бы уже смыл что угодно. Мне становится не по себе. Я впервые стою на месте, где был убит человек… Она покончила жизнь самоубийством, раздраженно перечит та часть меня, которая абсолютно не понимает, почему я стою тут уже три минуты и никак не сдвинусь с места.

– Да, я тоже часто останавливаюсь тут…

Незнакомый голос застает врасплох, и, подпрыгнув на месте, я прижимаю руки к груди. Ощущение, что сердце сейчас выпрыгнет или вовсе остановится.

– Прости, не хотел напугать, – неловко заканчивает он.

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мужчиной лет тридцати пяти. У него приятное благородное лицо. Он взъерошивает темные волосы и поправляет очки в черной оправе, за которыми скрываются умные, проницательные зеленые глаза. Его губы растягиваются в едва уловимой улыбке.

– А мы с вами незнакомы, – с интересом констатирует он.

Я облизываю пересохшие губы:

– Первокурсница Селин Ламботт.

Мужчина задумчиво хмурится.

– Ламботт, – повторяет он, а затем в его глазах мелькает озарение. – Точно, вы в моей группе! У вас же сейчас латынь?

– Да.

– Профессор Рош, – наконец представляется он и протягивает крепкую мужскую ладонь.

Мои брови высоко поднимаются. Я не ожидала увидеть столь молодого профессора. Неловко жму ему руку.

– Предлагаю пойти в лекционный зал, чтобы не опоздать, – говорит он мягко.

Я киваю, и мы идем. Легкий ветерок раздувает волосы. Я оглядываю дворик со все еще ярко-зеленой травой, но присутствие осени чувствуется – воздух свеж и прохладен. «Надеть кардиган было правильным решением», – думаю я и натягиваю рукава на кисти рук.

– Вы были знакомы с Люси? – осторожно спрашивает профессор, и в его глазах проскальзывает сочувствие.

– Нет, – спешно отвечаю я. – Я только вчера узнала о… – Тут я запинаюсь.

Мы идем бок о бок по тропинке, и профессор Рош поджимает губы:

– Страшная трагедия… Такая молодая, такая яркая, умная. – Его голос начинает ржаветь. – Простите, Селин. Она была моей студенткой. Я все еще не могу прийти в себя.

– Соболезную, – тихо говорю я.

Рош с признательностью кивает и слегка одергивает ворот коричневой рубашки:

– Я не могу поверить, что это случилось. И не могу понять, что на нее нашло. – Он растерянно оглядывает меня.

Я молчу, не зная, что сказать.

– Это такой удар для всех нас.

И я понимаю, что в академии, где количество студентов не превышает двести человек в год, случившаяся трагедия стала настоящим ужасом.

– Вот и пришли, – откашливается Рош.

Мы перед главным зданием. Это огромное сооружение, очень похожее на средневековый готический замок с башнями, узкими окнами, арками и витражами. Каменное строение украшено тонкой резьбой. Оно великолепно, и в нем неуловимо ощущается история этого места.

– Селин, желаю вам успехов в учебе. – На лице преподавателя появляется мягкая улыбка, а глаза светятся меланхоличной добротой. – Надеюсь, мой предмет придется вам по вкусу.

Я видела в интернете снимки аудитории, в которой проходят лекции по латыни. Но фотографии, как всегда, не в состоянии передать красоту и масштаб. Помещение поистине впитало в себя дух старой Европы. Высокие сводчатые потолки украшены гипсовыми фресками, изображающими великих философов и ученых прошлого. Светло-серые стены увешаны портретами людей, которые, должно быть, имеют какое-то отношение к этому учебному заведению. К своему стыду, я не знаю ни одного из них. Вдоль стен амфитеатром расположены деревянные скамьи, каждый ряд выше предыдущего. Аудитория полупустая. До начала лекции осталось всего минут десять, и лишь несколько студентов сидит вдоль длинных деревянных парт, над которыми свисают лампы, горящие мягким светом. Я присаживаюсь на край пустой скамьи в первом ряду. Аккуратно достаю тетрадь и пенал. Нервно перебираю листы, ожидая начала лекции. Краем глаза вижу, как студенты группами проходят в аудиторию, но не поднимаю головы. Ко мне никто не подсаживается. Моя длинная парта в первом ряду принадлежит лишь мне.

Посмотрев на часы, Рош коротко кивает, подходит к двери и запирает ее на ключ. От этого действия все замолкают и с любопытством смотрят на профессора.

– Опоздавшим вход закрыт, – разводя руки в стороны, произносит он и хлопает в ладоши, поднимаясь на преподавательскую кафедру. – Позвольте представиться: профессор Рош. – Его лицо озаряется дружелюбной улыбкой. – Сегодня мы начинаем наше путешествие в мир латыни – одного из самых красивых и важных языков, которые когда-либо существовали. Латынь, как говорят, мертва, но ее дух пронизывает множество современных языков.

Рош излучает уверенность и обладает приятным, мелодичным голосом. Есть преподаватели, которые с легкостью завоевывают внимание учеников. Он входит в их число. Профессор оглядывает нас, студентов, ожидающих продолжения, и довольно поджимает губы.

– Латинский язык не просто набор слов и грамматических правил, – продолжает он, медленно шагая по аудитории. – Латынь – ключ к пониманию культуры и наследия древних римлян, который позволяет проникнуть в мир их великих достижений.

– Нет ничего более бесполезного, чем учить мертвый язык, – нагло перебивает преподавателя кто-то из студентов.

Я поворачиваю голову, чтобы увидеть нахала, и им оказывается не кто иной, как Бенджамин Шнайдер.

– Как бы вы нам ни рекламировали латынь, толку от нее мало. – У Бена скучающий вид, он откидывается на спинку стула и смотрит прямо на профессора. В его бледно-голубых глазах читается вызов.

Кажется, все студенты, находящиеся в аудитории, замирают в ожидании дальнейших действий преподавателя. Месье Рош не выглядит оскорбленным или униженным. Он усмехается:

– Насколько я знаю, вы планируете изучать юриспруденцию, месье Шнайдер?

Кажется, они знакомы.

– Изучал бы ее уже, если бы в прошлом году вы не завалили меня на экзамене, – бросает в ответ наглец и, скрестив руки на груди, с пренебрежением косится на профессора.

– Для того чтобы изучать закон, нужна латынь, – не остается в долгу Рош. – И да, в прошлом году ваши результаты не были удовлетворительными.

– Они были удовлетворительными, вам это прекрасно известно, – огрызается Шнайдер.

– Не неси чушь, Бенджамин! – негодующе встревает Луна, которая сидит чуть ниже него. Она все в том же радужном свитере, в котором я видела ее вчера в обед. – Умей проигрывать, – продолжает она отчитывать Шнайдера, закатив голубые глаза.

– Да что ты? Неужели ты сама умеешь? Или надеешься, что подхалимство поможет тебе сдать экзамен в конце этого года? – Бенджамин качает своей рыжей головой. – Все ради результата, не так ли, Луна?

Моя соседка выглядит так, будто он влепил ей пощечину. Глаза хама сверкают, он доволен, что его слова достигли цели.

– Мы все знаем, что ты заслужила ту стажировку! Вот только профессор Рош решил, что его древний, никому не нужный язык важнее твоего будущего, и вот ты снова здесь!

– Довольно, Бен, – хмурится преподаватель. – Отложи свое представление на потом. Сейчас у нас лекция, – напоминает Рош. – Уверен, Луна в этом году справится на «отлично» и будет иметь все шансы на повторную попытку получить стажировку.

– Если вы опять не завалите ее, – злорадно бросает Шнайдер.

– Ни к чему тратить время на эти бессмысленные разговоры. – Махнув рукой, Рош открывает ноутбук. – Прошу внимание на экран. Я объясню вам, зачем нужна латынь. – И вновь у него на губах появляется обаятельная ухмылка.

– О да, давайте! Я ведь так ждал этой презентации! – ехидничает Бен.

Месье Рош выглядит невозмутимым и игнорирует выпад наглого студента, будто тот нисколько не портит ему лекцию. По крайней мере, профессор всем своим видом пытается это продемонстрировать.

– Месье Шнайдер задался вопросом, зачем нам нужна латынь. – Преподаватель поднимает голову, в то время как на большом экране высвечивается слайд с текстом: «Зачем нужна латынь?»

Смех разносится по залу.

– Как видишь, Бен, я подготовился, – самодовольно сообщает Рош. – И тот факт, что ты не знаешь ответа на этот вопрос, говорит лишь об одном: в прошлом году я правильно сделал, не допустив тебя к экзамену. – Профессор пролистывает слайд. – Давайте начнем с основ. Латинский язык – это не только огромное наследие, еще он интересен своей чрезвычайной структурированностью. Мы будем изучать его грамматику, лексику и, конечно, будем переводить тексты классической римской литературы. Вы узнаете, что латынь может быть сложной, но также очень красочной и точной. – Щелк, и следующий слайд загорается на экране. – Латынь – это не только язык, это мысль. Ее изучение развивает вашу способность анализировать, понимать и коммуницировать на более глубоком уровне. Она поможет вам лучше понимать структуру современных языков, а также сформирует уникальный взгляд на культуру и историю.

В аудитории тихо, все внимание направлено на преподавателя. Он будто нас загипнотизировал.

– Как видите, изучение этого языка может кардинально изменить вашу жизнь и восприятие. – Рош довольно оглядывает студентов, в очередной раз щелкает, и слайд вновь меняется.

В одну секунду тишина взрывается громким всеобщим «ах!». Увидев на экране себя, я несколько раз непонимающе моргаю. Профессор Рош выглядит сбитым с толку, и наши взгляды пересекаются. Я качаю головой, не в силах осознать увиденное. На экране фотография, на которой я сижу на коленях Уильяма Маунтбеттена. Мы находимся в темной комнате, освещенной лишь тусклым светом лампы. Уильям устроился на старом кожаном диване, его лицо расплылось в самодовольной улыбке, а глаза сверкают озорством. Моя рубашка расстегнута до груди, вульгарно демонстрируя черный кружевной бюстгальтер. Подол юбки задран, неприлично оголяя бедро, даже видна полоска красного нижнего белья. Мое лицо выражает смесь растерянности и удивления, как будто я не ожидала, что нас сфотографируют. Нас будто сняли исподтишка, поймали с поличным.

Аудитория начинает гудеть. До меня доносятся свист и хихиканье. Гул голосов нарастает. Только я знаю, что этот снимок ненастоящий. Фотошоп. Но сделано искусно. Тело подобрано идеально. Это будто и правда я. Фото до такой степени реалистично, что хочется разбить вдребезги проектор. Громче всех слышно Шнайдера, его смех разрывает, словно нож, вонзающийся в сердце.

– Когда ты успела, Маленькая стипендиатка? – громко спрашивает он. – Времени зря не теряла!

К горлу подступает желчь. Под фото красуется подпись: «Грязнокровка в поисках палочки побогаче».

Профессор Рош резким движением захлопывает крышку ноутбука, и экран гаснет. У меня ощущение, будто меня только что оглушили.

– Тихо! – требует профессор. Его злой голос отскакивает от стен. – Кто из вас, паршивцев, посмел тронуть мой ноутбук? – гремит учитель на всю аудиторию.

– А разве что-то не так с презентацией?

Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот самодовольный и пропитанный ядом голос. Бенджамин. Думаю, ответ на вопрос преподавателя очевиден. Ненавижу его.

На глазах выступают слезы. Осознание того, как сильно меня только что унизили, душит изнутри. Хочу схватить свою тетрадку и убежать. Но я не доставлю Бенджамину Шнайдеру столько радости. Я выпрямляю спину и поднимаю руку.

– Да, Селин? – Профессор Рош смотрит на меня жалостливым взглядом. – Ты можешь идти, – говорит он, не дожидаясь моих слов. – Я обязательно обсужу этот вопрос с руководством, и мы найдем виновных!

– У-у-у-у, как страшно! – доносятся издевательские голоса парней с самых дальних парт.

– Они найдут виновных в том, что стипендиатка оказалась шлюхой! – воют гиены.

Я делаю вид, что не слышу. Для меня их всех не существует.

– Можете рассказать, какие современные языки произошли от латыни? – Голос меня не слушается, когда я задаю этот вопрос. Слова со свистом срываются с губ.

Профессор Рош твердо кивает и встает с учительского места, поддерживая мою попытку продолжить лекцию.

– Французский, итальянский и испанский, – отвечает он, слегка разглаживая волосы.

– А английский? – подает голос парень, имени которого я не знаю, и туповато косит карие глаза на профессора.

Он сидит рядом с Беном и смеялся громче всех на все скабрезности Шнайдера.

– Английский язык входит в состав германских языков, а не происходит от латинского, – вырывается у меня, и я тут же захлопываю рот.

Черт, держи язык за зубами!

Профессор замирает и заглядывает мне в лицо. Его удивленный взгляд будто спрашивает: «Ты задала вопрос, на который и так знала ответ?» Да, задала. Нужно было продолжить лекцию. Я здесь ради учебы и лишь по окончании дня могу углубиться в самобичевание и жалость к себе.

Рош быстро кивает:

– Можешь рассказать подробнее, Селин? А ты, Николас, – обращается он к студенту, – слушай и запоминай.

Я собираюсь с мыслями. Может быть, в этом месте я и правда стипендиатка, грязнокровка и все прочие описания. Но у меня есть то, чего никто из них не сможет отнять. Ум. Всю свою жизнь я прячусь за книгами.

– В истории английского языка можно выделить несколько фаз, – начинаю я; голос все еще дрожит от волнения. Откашливаюсь и продолжаю: – В начале его развития, до прихода римлян на Британские острова, на территории современной Англии говорили на кельтских языках. Затем, с появлением римлян, латинский язык стал официальным языком администрации и культуры, но не стал языком народа.

– Совершенно верно! – подхватывает профессор. – Продолжай!

Я делаю глубокий вдох:

– После прихода англосаксов германский язык, на котором они говорили, стал основой для развития английского языка.

– Подождите. Наверное, стоит упомянуть, что в английском языке много слов, происходящих от латинского? – перебивает меня Луна.

Я смотрю на свою соседку и не узнаю ее. Ее брови нахмурены, губы плотно сжаты, а глаза сверкают раздражением. Она барабанит пальцами по столу, едва сдерживая гнев. Та девочка, которая вчера жала мне руку и светилась, стоило ей улыбнуться, и та, что сейчас сидит на лекции, будто два разных человека.

– У Луны появился конкурент? – ржет Шнайдер. – Стажировка может пройти мимо…

Брови профессора приподнимаются, и он щелкает языком:

– Интересно! Быть может, у Бенджамина Шнайдера, которого, по его словам, я завалил, есть ответ на вопрос Луны?

Шнайдер качает головой, но всем своим видом показывает, что ему глубоко плевать на уколы учителя. В то время как Луна хмурится и сжимает кулаки.

– На моем курсе сложно учиться, и вы не будете допущены к экзамену, если не знаете мой предмет, – провозглашает Рош. – Я никого никогда не валил, но у меня есть принципы. Надеюсь, мы друг друга поняли. – Он оглядывает аудиторию, в которой так тихо, что становится не по себе. – Почему в английском много латинских слов? И почему он НЕ относится к латинской языковой группе? У вас есть ответ на эту загадку, мадемуазель Ламботт? – переводя взгляд на меня, интересуется профессор.

– Ответ есть, – коротко произношу я и встречаюсь взглядом с соседкой.

Луна вновь не дает мне договорить.

– Английский язык был подвержен влиянию нормандского, – выпаливает она. – Нормандский язык – это латинский! Для справки: Нормандия завоевала Англию в тысяча шестьдесят шестом году. – Луна буравит меня взглядом.

Мы будто на дуэли, только я упустила момент, когда именно мне бросили вызов.

– Селин? – произносит мое имя Рош. – Тебе есть что сказать?

– Да, – соглашаюсь я с Луной. – Нормандия завоевала Англию, это привело к смешению германских и латинских элементов, и в английский язык было внесено множество слов и выражений из латинского, – отвечаю я и заправляю за ухо выбившуюся прядь. – Итог… – Я развожу руки в стороны. – Английский язык является германским языком с большим количеством лексических и грамматических элементов, заимствованных из латинского и других источников. – Перевожу дух и твердо произношу: – Но его основа – это германский язык. Мнение, в котором английский приписывают к латинской языковой группе, является ошибочным.

Я замолкаю, и аудитория погружается в тишину. Взгляды студентов бегают от меня к Луне в ожидании продолжения. Но я знаю, его не последует. Я права, она нет. На этом точка. Это не философия, где можно под разным углом посмотреть на те или иные вещи. Это факты, против которых у нее нет аргументов. Человек, который помнит точный год завоевания Англии Нормандией, понимает, что я права, и должен знать подобные факты. Что она пыталась сделать? Блеснуть знаниями? Для чего?

Луна открывает рот:

– Разумеется, я все это знала. Я лишь хотела подчеркнуть, что в английском много заимствованного из латыни. – Ее губы сжимаются в тонкую напряженную линию.

– Совершенно верно, – медленно проговаривает профессор Рош. – Вы обе были правы! Интуиция подсказывает, что в этом году у меня собрались отличные студенты. Браво, Селин.

Моя соседка, понурив голову, опускает глаза. Вид у нее рассерженный.

– Она не любит конкуренцию, – шепчет мне девочка со второго ряда. У нее на носу толстая оправа очков, а белая рубашка застегнута на все пуговицы. – Ребекка, – представляется она.

– Селин, – тихо отзываюсь я.

И словно в подтверждение слов Ребекки по всей аудитории разносится громкий шепот Шнайдера.

– Что, почувствовала очередную опасность? – пристально глядя на Луну, спрашивает он. – Стажировка мечты опять под вопросом? – Его бледно-голубые глаза блестят. – Интересно, возненавидишь ли ты ее так же сильно, как ненавидела Люси?

Глаза Луны широко распахиваются, и в них читается ужас вперемешку со страхом.

– ДОСТАТОЧНО, ШНАЙДЕР! – гремит на всю аудиторию голос месье Роша. – Вон отсюда! Я могу многое стерпеть, но не подобное! – Профессор подходит к двери и, повернув ключ, резко распахивает ее. – Жду вас в шестнадцать ноль-ноль в кабинете мадам Де Са. Обсудим, что именно вы забыли на моих занятиях. Что-то мне подсказывает, явно не знания!

Глава 7

Я БЫ ХОТЕЛА СПРЯТАТЬСЯ в своей спальне и не выходить оттуда до конца жизни. Но это не выход. Мне нужен диплом, а значит, придется собраться. Не знаю, накажут ли Шнайдера за его поведение, однако уверена в одном: я не позволю ему запугать себя. Мы с ним разные. Он, вероятно, родился с серебряной ложкой во рту, в то время как я была вынуждена сражаться за все, что имею. В моем детстве не было безопасного дома с понимающими и всегда поддерживающими родителями. Я росла как сорняк на лужайке, без лучей солнца, воды и заботы… и все же выросла. По сравнению с налетами полиции, обысками и всеми прочими отцовскими подарками, а также с матерью, от которой необходимо было прятать все, что имеет ценность, Бенджамин Шнайдер – ничто.

После занятия по латыни я остаюсь абсолютно одна в широком коридоре академии.

Профессор Рош подходит ко мне и стыдливо опускает взгляд в пол:

– Селин, не обращай внимания. Подобные выходки здесь не редкость. – Он неловко сцепляет руки в замок. – Каждый по-своему справляется с трагедией. Как ты понимаешь, случившееся с Люси кардинально изменило всех нас. Преподавателей попросили быть помягче со студентами, и, как видишь, те и вовсе сели на голову. – Он ободряюще улыбается. – Но знай, через неделю кто-то другой будет в центре внимания, – напоследок произносит Рош, словно это может меня успокоить.

Я остаюсь абсолютно одна в широком коридоре академии. Следующая лекция, по истории, начнется через два часа. Все ученики направляются в столовую, а я решаю пойти в библиотеку. Не хочу никого из них ни видеть, ни слышать.

Проходя мимо толпы парней, собравшейся во дворе академии, я чувствую, как мрачная атмосфера готических арок и вековых стен усиливает мое одиночество. Я не вписываюсь. Ничуточки. Ветер тормошит ветви старых деревьев, холодный воздух неприятно бьет в лицо, усиливая ощущение безысходности. Вслед летят смешки и отвратительный звук кошачьего мяуканья. Громче всех, пискляво и растянуто, кричит «мяу!» Бенджамин Шнайдер. Его голос эхом разносится среди каменных стен, усиливая мое унижение и вызывая волну насмешек его свиты.

– Молодые люди, два часа дополнительного времени в течение двух недель по понедельникам, средам… – раздается строгий голос.

Перед нами словно из ниоткуда появляется пожилая мадам. Она поправляет круглые очки и твердо заканчивает:

– …пятницам.

Мадам горделиво стоит прямо перед толпой, ее внезапное появление вызывает мгновенное замешательство. Ученики замолкают, переглядываются и смущенно отводят глаза. Я останавливаюсь на мгновение, наблюдая за происходящим, и чувствую, как напряжение начинает спадать, когда ее строгий взгляд пробегает по лицам ребят. Парни не чувствуют стыда, но скривившиеся лица и раздраженные взгляды ясно показывают: их уязвляет сам факт того, что их поймали и теперь накажут.

– Только не в пятницу! – вторит кто-то из них.

– В пятницу дополнительное время увеличивается на час, итого три часа с семи до десяти вечера, – как ни в чем не бывало держит она удар. – С новыми возражениями это время будет только увеличиваться.

– Можно узнать причину, профессор Мак-Тоули? – Шнайдер облокачивается на кирпичную стену здания.

Мак-Тоули. Точно! Джоан Мак-Тоули! Знаменитая преподавательница истории. Материалы Джоан часто мелькают в известных печатных изданиях. Ее приглашают спикером во все знаменитые учебные заведения. Академия гордится тем, что в списке ее преподавателей есть такая фигура. И, насколько мне известно, именно на ее поток по истории практически невозможно попасть. Меня, например, вписали к какому-то месье Робану. Я видела Мак-Тоули на обложке «Таймс», она стала человеком года в две тысячи восьмом. С тех пор прошло много времени, но отчего-то мне она представлялась моложе. По правде сказать, старушка передо мной мало напоминает акулу из академического мира знаний.

– Причину? – Джоан улыбается милой старушечьей улыбкой. – Разумеется.

Она будто сошла с картинок из детских книжек. Мадам бы спицы и кресло-качалку, и смело можно представить ее перед камином, рассказывающей внукам сказки. Хотя старушку выдает взгляд – молодой, живой, цепкий. Несмотря на то что с годами голубой цвет глаз пожух и превратился в серый, они будто хранят возраст ее души. Вопреки пожилому возрасту, в ней чувствуется крепкий характер.

– Ваше поведение отнюдь не достойно статуса джентльмена. – Она отчитывает собравшихся, как несносных мальчишек.

– Но в академии нет правил, говорящих о том, что мужчины должны вести себя каким-то определенным образом, – стоит на своем Шнайдер.

Кажется, спорить с преподавателями – его любимое хобби.

– Потому что мужчины, – делает она акцент на последнем слове, – знают, как себя вести, без всяких правил. А вот вам нужно преподнести урок, мой дорогой Шнайдер! Четыре дополнительных часа по пятницам. Поверьте, я буду на них присутствовать, и не советую вам даже пытаться меня обмануть, – твердо произносит Джоан.

Бросив напоследок суровый взгляд на Бена, она отходит от недовольных и притихших парней и направляется ко мне. Ее вязаный кардиган светло-горчичного цвета идеально подходит к темно-коричневой юбке.

– Селин Ламботт? – спрашивает она, и ее цепкий взгляд изучает меня.

Становится не по себе от контраста морщинистого лица и молодых глаз.

– Да, мадам. – Я удивленно приподнимаю брови.

Она знает меня? Будто отвечая на мой вопрос, Джоан поясняет:

– Я видела вашу фотографию в заявке на поступление, а также читала ваше сочинение. – Она приглашающим жестом указывает на тропинку. – Надеюсь, вы, как и я, направляетесь в библиотеку?

Она читала мое сочинение!

– Да, – вырывается у меня.

Я писала это сочинение, вдохновляясь ее манерой повествования и используя книги, написанные ею. В перечне подготовительных материалов, отправленных академией до экзамена, работы Джоан стояли первыми; я посчитала, что это знак.

Я следую за преподавателем и спиной ощущаю прожигающий ненавистью взгляд Шнайдера. Вдоль тропинки тянутся идеально подстриженные кусты, на миниатюрных зеленых листьях сверкает роса. Ветер здесь не столь хлесткий, как во дворике, и все же прохладно. Но, может, перемены в погоде даже к лучшему, ведь вчерашняя жара практически меня убила. Я сильнее кутаюсь в свой кардиган.

– В наше время тоже были такие индивидуумы, – бормочет Джоан, как бы сплетничая по-женски, – хулиганы и задиры… Всегда находились те, кто пытался унизить и запугать других. А что в их понимании самая легкая добыча? Одинокая женщина. Но мы с ними справлялись. Несмотря на время, в котором жили. Ставили этих выскочек на место. Увы, не всех, – с сожалением произносит она. – Но меня радует, что современное поколение гораздо жестче, чем были мы. Вы таких проглотите и даже не поперхнетесь. – Она подмигивает.

Впервые в жизни за меня кто-то постоял. И этот кто-то – старушка лет восьмидесяти. Что-то есть в этом такое глубокое и сильное, от чего сердце наполняется теплом.

– Спасибо, – глухо благодарю я.

– За что? – Джоан выглядит заинтригованно.

– За то, что заступились.

– Это священный долг каждой женщины, – с улыбкой произносит она, и глаза ее задорно блестят.

Нам навстречу идет Этьен. Он в серой хлопковой футболке, которая подчеркивает крепкую мужскую грудь. Кожа бронзового цвета переливается в лучах солнца. Когда он замечает нас с профессором, на его лице мелькает выражение удивления и досады. Я вижу, как его губы беззвучно шепчут:

– Черт.

Этьен явно не рад встрече. Взгляд черных глаз пробегает по мне и мадам Мак-Тоули, словно он пытается понять, что теперь делать. Он замедляет шаг и напряженно сводит брови на переносице.

Мадам Мак-Тоули останавливается и преграждает ему путь, ее взгляд становится пронзительным, несмотря на доброжелательную улыбку.

– Скажите, пожалуйста, где вы были сегодня утром? – слишком ласково спрашивает она.

Этьен тяжело вздыхает, его точно не вводит в заблуждение ее старушечий вид.

– Пойман с поличным. Поэтому готов к наказанию, – на выдохе говорит парень.

Он поглядывает на часы и хмурится, будто куда-то опаздывает. Но профессор Джоан Мак-Тоули не готова так быстро его отпустить.

– И с чем я тебя поймала, по-твоему? – с интересом спрашивает она.

Так смешно смотреть, как маленькая старушка издевается над двухметровым накачанным парнем.

Этьен сутулится.

– С прогулом, – констатирует он очевидное.

– Так, значит, у тебя не было веской причины пропустить сегодняшнее собрание, на котором мы обсуждали дальнейшие шаги выпускников? – продолжает свою пытку профессор. – Неужели ты столь легкомыслен, чтобы пропустить подобное?

– К сожалению, причины действительно не было. – Этьен даже не пытается выкрутиться из сложившейся ситуации. Возможно, понимает, что одурачить ее ему не под силу. – Думаю, вы и без меня это знаете, – заканчивает парень.

– За вашу честность я не буду вас наказывать, месье Гойар, – спокойно произносит Джоан, – но, будьте так добры, выполните мою просьбу.

На лице преподавательницы появляется улыбка, такая светлая, добрая, что даже странно. Никак не подходит к ее статусу. Этьен обреченно поджимает губы. У него нет выбора, и нам всем это ясно.

– Да, конечно, – бормочет парень.

– Большое спасибо за отзывчивость. – Мадам слегка треплет его по плечу. – Будьте любезны передать своему другу, что я жду его в библиотеке.

– Сейчас? – Брови Этьена приподнимаются.

Джоан кивает:

– Да. Передай, пожалуйста, что я очень жду встречи. – Мак-Тоули скачет во французском с «вы» на «ты», будто подчеркивая, что это она определяет статус студента, а не он.

Гойар хмурится сильнее, темные глаза встречаются с моими, и он качает головой:

– Простите, какому именно другу?

Мак-Тоули улыбается:

– Лучшему другу, Этьен. – Она выдерживает театральную паузу. – Своему верному товарищу.

– Хорошо, я сейчас позвоню Шнайдеру.

Услышав эту фамилию, я неосознанно дергаюсь. Профессор и Гойар это замечают, но никак не комментируют.

– Тогда попробуем иначе, – посмеивается Мак-Тоули. – Передай своему самому воспитанному, умному и, похоже, НЕ лучшему другу, что я жду его в библиотеке.

Этьен устало трет глаза и вновь бросает на меня мимолетный взгляд.

– Он ни при чем, – начинает Гойар.

Но профессор не дает ему договорить:

– Просто передайте ему мое послание, месье Гойар, я не смею просить большего.

Парень молча кивает.

– Благодарю, – говорит старушка и поворачивается в мою сторону. – Мне очень понравились твои мысли о Генрихе VIII и его связи с мисс Болейн.

Мак-Тоули возобновляет шаг, и я следую за ней. Каблуки моих туфель звонко цокают по выложенной из камня дорожке.

– Мало кто готов признать женские амбиции и писать о ней, не вспоминая, через что она заставила пройти свою сестру и как сексуально манипулировала Генрихом.

Беседуя, мы проходим в библиотеку. Джоан прикладывает ключ-карту, и двери медленно раскрываются. Сами.

– Магия какая-то, – слетает с моих губ.

– Это называется прогресс, – пожав плечами, без особого воодушевления произносит она и возвращается к нашей теме: – Ты же более глубоко раскрыла личность и ум Анны Болейн.

– Она покорила Генриха отнюдь не сексуальностью, – пожимаю я плечами. – У него был в распоряжении весь английский двор, но почему-то только ради нее он был готов на все.

Джоан щелкает языком:

– Абсолютно верно, Селин! И как же она запудрила ему мозги?

– Она показала, что женщина – это не только смазливое личико. Это еще характер, стремления, гордость и иногда, как в ее случае, ярое желание вписать себя в историю.

Мак-Тоули посмеивается:

– Вписать себя в историю у нее получилось, тут не поспоришь. Но, согласись, без искусства обольщения она бы столького не достигла.

– Люди вправе пользоваться всеми данными природой возможностями, – бормочу я смущенно.

Профессор встречается со мной взглядом:

– А не низко ли пользоваться плотью?

Вопрос задан серьезно.

– Каждый сам для себя решает, – уклончиво отвечаю я.

– А как бы решила ты?

Мои брови удивленно взлетают вверх, разговор становится странным.

– Шучу-шучу, – звонко смеется профессор. – Видела бы ты выражение своего лица.

Я качаю головой:

– Да, ваш вопрос застал меня врасплох.

– Это я люблю, – признается Джоан и, уперев руки в бока, декларирует: – Добро пожаловать в святая святых – библиотеку академии Делла Росса.

Я окидываю взглядом библиотеку. Чего таить, она выглядит великолепно. Огромные стеллажи из темного дерева полукругом заполняют пространство. Высокие потолки обрамлены лепниной, а по центру красуется огромная хрустальная люстра. Я перевожу взгляд на деревянные столы, что тянутся вдоль залы, и мурашки бегут по телу. Как же я мечтала тут оказаться!

– Впечатляет, не правда ли? – глядя на меня, спрашивает Мак-Тоули. – Помню, когда впервые оказалась здесь, потеряла дар речи.

– Впечатляет – не то слово, – признаюсь я и делаю шаг к книгам.

Старинные тома в кожаных переплетах один к одному стоят на полках, так и маня.

– Эта библиотека очень ценная, здесь есть редкие фолианты, добытые в самом Ватикане. – Джоан со знанием дела кивает. – К счастью, швейцарское правительство оказалось на нашей стороне и отказалось возвращать эти сокровища.

Мое лицо вытягивается от удивления. Ватиканская библиотека одна из самых защищенных в мире.

– А как тома из Ватикана попали сюда?

Мак-Тоули тихо смеется:

– Был у нас профессор Леон Пилу, он писал книгу о скифах и сарматах. А так как большое количество информации о них утеряно, у него не было другого выхода, кроме как обратиться к папе римскому. – Джоан откашливается. – После того как пала Византийская империя, часть древних фолиантов была перевезена в Рим и спрятана в Ватикане. Леон добился разрешения и попал в библиотеку. – Профессор подходит к одной из маленьких дверей, расположенных по бокам залы. – Это было еще в пятидесятые годы. Как ты сама понимаешь, тогда защита ватиканской библиотеки была не такой серьезной, как сейчас.

Мы проходим в кабинет. Здесь прохладнее, чем в основном зале, и мне становится зябко. Комната напоминает миниатюрный музей: высокие книжные шкафы из темного дерева, заполненные древними манускриптами и редкими книгами, тянутся вдоль стен. В центре комнаты стоит большой дубовый стол, на котором разложены свитки и старинные карты. Потолок с изящной лепниной, стены освещены несколькими старинными бра. Эти бра изготовлены из бронзы и украшены искусной резьбой. Мягкий золотистый свет лампочек бросает причудливые тени на стены. Я поеживаюсь от смены температуры.

– Здесь не больше пятнадцати градусов, – поясняет профессор и указывает на книжный стеллаж, похожий на те, что бывают в музее.

Древние фолианты разложены и на столе и закрыты стеклом.

– Он их вынес? Все три штуки? – глядя на книги, недоуменно спрашиваю я. – Одна из них с драгоценными камнями?

Профессор утвердительно кивает:

– В Ватикане ему дали три дня на изучение материалов. Он понимал, что времени катастрофически мало, и вынес книги.

– Его не обвинили в воровстве?

– Обвинили, но Швейцария заступилась за своего гражданина. Тот в свою очередь на всех публичных мероприятиях говорил, что воры как раз сидят в Ватикане и прячут от нас, ученых, столько важных материалов, что им бы помалкивать. – Джоан весело фыркает. – Леон был сумасбродным энтузиастом.

– Так вы были знакомы?

– Мы даже какое-то время встречались, но потом он мне наскучил. Древние народы интересовали его куда больше, чем я. – Мак-Тоули машет рукой, а на лице ее проскальзывает ностальгия. – К тому же он получил предложение от другого учебного заведения и согласился.

– А он написал книгу?

– Да, ее издали уже в другом университете, – сухо произносит Джоан. – Ван дер Гардтс позвал его в Оксфорд, где Леон и прожил до конца жизни и там же был похоронен.

Все звучит так, будто он бросил Джоан ради более выгодного предложения.

– Уверена, вас бы тоже взяли в Оксфорд.

Джоан сжимает губы в тонкую линию и цедит сквозь зубы:

– Ничто в этом мире не заставит меня принять предложение от Оксфорда.

Я ошеломленно врастаю в землю. Мак-Тоули качает головой:

– Не бери в голову, Селин. У меня с ними старые счеты. Мир ученых – весьма конкурентная среда. – Она улыбается и указывает подбородком на выход. – Пройдем в главную залу? Ученикам нельзя здесь находиться без разрешения директрисы.

– Почему?

Джоан усмехается:

– Ты же сама видела драгоценные камни на обложке. – Профессор закрывает дверь кабинета и спрашивает: – В каком году пала Византийская империя?

– В тысяча четыреста пятьдесят третьем, – мгновенно отвечаю я.

– Правильно. А в каком году она появилась и как?

– В триста девяноста пятом году она образовалась в связи с падением Римской империи.

– В том кабинете один том на латинском, тот, что самый скромный, в кожаном переплете. Он датируется двести семидесятым годом.

Мы проходим в центр библиотеки и медленно направляемся к книжным шкафам.

– Тот, что с драгоценными камнями, уже на греческом и датирован семьсот тридцать пятым годом. И последний – пятьсот четырнадцатым, тоже на греческом. А общая стоимость этих книг – свыше двадцати миллионов франков.

Я прикрываю рот рукой, и Джоан в очередной раз весело фыркает.

– Частные коллекционеры, университеты всего мира мечтают заполучить их, поэтому доступ к ним почти невозможен, – широко улыбается она. – Можете поблагодарить, эти тома видели лишь единицы.

Джоан подводит меня к дубовому стеллажу. Я пробегаю пальцами по корешкам книг и, открыв одну из них, вдыхаю запах бумаги и чернил. Невероятно!

– Ценность тех книг на самом деле неизмерима. Есть на свете бесценные вещи.

Историческая ценность подобных томов – дороже всех денег мира.

– До сих пор в голове не укладывается, что ваш коллега взял и просто вынес те книги из ватиканской библиотеки.

Мак-Тоули заглядывает мне в глаза:

– Почти так же невероятно и то, что девочка из неблагополучной семьи, родившаяся в Марселе, их увидела, ведь так?

– Откуда вы знаете?

– Академия знает о своих стипендиатах все, – четко произносит Джоан. – Но наше прошлое не определяет наше будущее. Никогда. – Она смотрит на меня твердым, пронизывающим насквозь взглядом. – Это мой первый для вас урок, мадемуазель. Также мне хотелось бы определить вас на свой курс по истории.

Я замираю с книгой в руках, боясь пошевелиться. Искренне надеюсь, что это не сон.

– Меня?

– Вас, но не все так просто. Для этого вам нужно будет подтянуть немного свои знания, Селин, – добавляет профессор. – Мой курс сложен и требует определенных качеств. – Она оглядывает меня сверху вниз. – Вы напоминаете меня в молодости. Не поверите, но я тоже носила гольфы и юбки плиссе. – Старушка посмеивается, а я все еще стою как статуя с книгой в руках. – Через два месяца я устрою вам экзамен, по результатам которого приму решение.

– Простите, а что именно мне нужно подтянуть? – уточняю я. – Сегодня же займусь…

Джоан вновь перебивает меня.

– Пылкая к знаниям, превосходно! – хвалит она. – Мы сейчас проходим Французскую революцию, и, прежде чем вы самонадеянно сообщите, что знаете тему, позвольте вас остановить, – приподняв маленькую ладонь, произносит она и ласково улыбается. – А вот и прибыл ваш репетитор.

– Вы меня звали? – доносится за моей спиной голос Уильяма Маунтбеттена.

Книга с глухим стуком падает из моих рук на паркетный пол. Я резко поворачиваю голову и гляжу на Уильяма. Он переводит сурово-хмурый взгляд с Джоан на меня. Я покрываюсь мурашками от холодности серых глаз. Вид у него усталый, воротник белой рубашки под галстуком в цветах академии небрежно расстегнут.

– Уильям, вижу, месье Гойар передал мою просьбу, – чуть не потирая руки от удовольствия, произносит Джоан на английском.

Маунтбеттен коротко кивает и продолжает буравить меня взглядом. Я не выдерживаю и отворачиваюсь, но чувствую его. Все сенсоры напрягаются и бьют тревогу. Уильям стоит слишком близко. Его дыхание опускается мне на макушку, слегка колыша волосы.

– Знакомьтесь, – начинает профессор Мак-Тоули. – Се…

– Мы знакомы, – резко прерывает ее Уильям. – Ламботт, – раздраженно произносит он, и я вновь ощущаю на себе его взгляд, – добрый день!

Звучит издевательски. Все внутри меня холодеет.

– Добрый, – тихо отзываюсь я.

– Значит, вы знакомы. – Губы учительницы расползаются в довольной усмешке. – Это замечательно! Тогда, должно быть, тебе не составит труда подтянуть Селин по истории?

Маунтбеттен делает шаг вперед, и мой локоть упирается в его живот. Для ледяной статуи, коей он является, его тело обжигающе горячо.

– Составит, – твердо произносит он. – В этом году у меня выпуск и без этого полно работы.

Он не тушуется под строгим взглядом Джоан Мак-Тоули. Напротив, тон его голоса как бы бросает ей вызов.

Выражение лица профессора меняется. Черты мгновенно приобретают некую заостренность и сосредоточенность.

– Я не привыкла слышать «нет», – неожиданно произносит она вслух. – Неужели откажешь старушке? – И вновь метаморфоза: она за одно мгновение из строгого профессора превращается в милую бабушку с ласковой улыбкой.

– Жаль, но я очень занят, – стоит на своем Маунтбеттен.

Я чувствую теплую вибрацию, исходящую от его тела, когда он произносит эти слова. Нужно сделать шаг вперед, но я будто врастаю в пол. Стою как вкопанная. По одному взгляду на Джоан становится ясно: она так просто не сдастся. Мадам жаждет поставить на место каждого несносного мальчишку в этой академии.

– Уильям, ты, наверное, не до конца осознаешь, – хлопает она ресницами, – но моя просьба – лишь формальность. – Джоан выдерживает паузу и поправляет на переносице очки. – Ты поможешь Селин, иначе зачет по истории придется сдавать у кого-нибудь другого, так же как и ждать рекомендательного письма в конце года.

Уильям молчит. Они буравят друг друга взглядами. Я боюсь пошевелиться. Становится стыдно, что Уильям попал в эту ситуацию из-за меня. Делаю короткие вдохи и собираюсь с остатками собственной смелости.

– При всем уважении я вполне могу справиться самостоятельно, – произношу я.

Маунтбеттен делает еще один шаг вперед, и теперь вся правая половина моего тела прижимается к его. Я не смотрю на него, но ощущаю на себе его изучающий взгляд.

– При всем уважении, мадемуазель Ламботт, – унизительно повторяет Мак-Тоули и переходит на французский с коронным «вы», – еще раз посмеете мне перечить, полетите с моего курса прямиком на лекции Робана, откуда по доброте душевной я пытаюсь вас вытащить. – Джоан оглядывает меня сверху вниз. – Возможно, я поспешила и приглашать вас было ошибкой?

Я съеживаюсь под ее строгим взглядом. Все мечтают попасть на курс Джоан Мак-Тоули ради рекомендательных писем. Они открывают миллион и одну дверь. А такие, как я, даже не мечтают попасть на ее лекции. Известно, что она довольно тщеславная и в списке ее учеников лишь «те самые» фамилии. И что делаю я? Заступаюсь за Маунтбеттена, которого из-за меня поставили в глупое положение… Спрашивается, почему мне не может быть просто все равно? Мое обостренное чувство справедливости до добра не доведет.

– Я подтяну ее, – неожиданно тихо произносит Уильям.

Его голос лишен эмоций. Однако бархатная мелодия окутывает своим звучанием. Всего три слова, произнесенные над моей головой, и ритм моего сердца ускоряется. Маунтбеттен стоит слишком близко, его дыхание обжигает висок. Спокойное, ритмичное, оно щекочет кожу.

– Тема? – коротко уточняет он.

– Французская революция, – как ни в чем не бывало отвечает Джоан. – И да, Уильям, у нее нет доступа к этой части библиотеки. – На лице профессора появляется едва уловимая усмешка, морщинки вокруг глаз собираются в гармошку. – Без тебя ей не справиться.

Джоан бойко разворачивается и, чеканя каждый шаг, покидает библиотеку. Отчего-то стук ее туфель по паркету напоминает барабанную дробь перед казнью.

– Нет доступа? – Я непонимающе хмурю лоб.

– Твой пропуск. – Уильям небрежно кивает на ключ-карту, которую я еще утром повесила на шею. – Ты планируешь носить это, как корова колокольчик? – Он качает головой.

– А что не так с моим пропуском? – Я делаю вид, что не заметила его колкость.

– Ничего, но тебе сюда нельзя, – бормочет Маунтбеттен и как ни в чем не бывало направляется в сторону двери.

– Стой, а когда занятия? Какое расписание? – Спохватившись, я бегу следом, глядя на его спину. Белая рубашка подчеркивает широкие, развитые плечи.

Он даже не оборачивается:

– Не сегодня, Ламботт.

Не знаю, как у него получается произносить обыкновенные фразы с таким высокомерием.

– А когда?

– Через три дня в это же время. – Он открывает широкую деревянную дверь и… придерживает ее. Глянув на меня через плечо, приподнимает бровь. – А что, не терпится?

Я молчу. Он стоит около двери и терпеливо ждет… Чего он ждет? Уильям Маунтбеттен придерживает дверь для меня?

Увидев, что я мешкаю, он закатывает глаза:

– Может, поторопишься, Ламботт?

Чертов джентльмен.

– Меня зовут Селин.

– Я в курсе, – спокойно отвечает королевская задница Маунтбеттен и издевательски добавляет: – Ламботт.

Делаю глубокий вдох. Терпение. Мне понадобится спокойствие буддийского монаха.

– Что принести на урок? – Я переступаю порог.

Солнце слепит глаза, и я жмурюсь.

– Себя и перьевую ручку, – слышу ответ Уильяма.

Он весь светится в лучах солнца. Светлые волосы блестят, кожа сверкает. Может, поэтому люди часто приписывают монархам божественные лики? Хватит пялиться на него, Селин!

– Перьевую ручку? – переспрашиваю я, и писклявый голос выдает эмоции, что бурлят во мне от его присутствия.

Уильям останавливает на мне взгляд. Он не улыбается, но глаза… в них будто плещутся смешинки. Я насмешила этого хмурого, не умеющего выражать эмоции парня?

Он засовывает руки в карманы и, кивая, произносит со всей серьезностью:

– Перьевую ручку, Ламботт.

Я все-таки не выдерживаю и поправляю:

– СЕ-ЛИН!

– Я же сказал, что в курсе, – отзывается он. – Жду тебя через три дня и без опозданий… Ламботт.

Уильям поворачивается, чтобы уйти, но у меня к нему последний вопрос.

– Стой, – хватаю я его за запястье.

Он медленно оборачивается и приподнимает бровь, как бы молча спрашивая: «Ты только что коснулась меня?» Я начинаю нервничать и резко отпускаю его руку:

– Прости.

– Не трать попусту мое время, – не особо учтиво отчитывает меня Уильям.

И я решаюсь:

– Почему ты согласился?

Простой вопрос, но отчего-то я готова провалиться сквозь землю. Алый румянец заливает мои щеки, я чувствую его опаляющий жар.

– Ты бы хотела, чтобы я отказался? – вопросом на вопрос отвечает он.

Я честно признаюсь:

– Нет.

Ведь если бы он отказался, то Джоан Мак-Тоули не просто бы не взяла меня на свой курс, вероятнее всего, я бы попала во все существующие черные списки академии. Эта мадам со скверным характером – мстительная, как очень многие, знающие о своем превосходстве.

– Тогда считай, что тебе повезло, – глядя мне в глаза, произносит Уильям и возобновляет шаг.

Боже, какая нелепость! Я смотрю, как он исчезает за поворотом кирпичного здания, и бью себя по лбу. Он всего лишь человек! Причем кровожадный! У него явные проблемы с агрессией, а еще он, возможно, виновен в убийстве. А ты будто пытаешься увидеть в нем человечность. Он претенциозный, самовлюбленный придурок, как и все они в этом дурацком элитном заведении. Качаю головой и опускаю взгляд в землю. Какая же ты дура, Селин. Дура вселенского масштаба.

И как только я собираюсь уйти как можно дальше от библиотеки, замечаю рядом с туфлей листок бумаги, сложенный квадратом. Я опускаюсь на корточки и беру его в руки. Он выглядит так, будто только что упал. На нем никаких следов грязи. Лист вырван из тетради в линейку. Раскрыв его, я пробегаю взглядом по словам, написанным смутно знакомым почерком: «Мне казалось, мы родственные души. Помнишь, мы думали, что наша связь нерушима? Никто никогда не понимал меня так, как ты. Но я была слишком слепа, отчаянно глуха и невозможно глупа. Какое разочарование… нелепое, дурацкое разочарование. Но я мстительная. Неприятный сюрприз? Я тебя уничтожу».

Это письмо… или записка? Ведь край листа оборван. Я силюсь вспомнить, где именно видела данный почерк. Красивый курсив, идеально выведен тонкой ручкой. Эти закорючки… жирные дуги над буквой «й»…

Люси. Осознание накрывает лавиной, вводит в оцепенение.

– Не может быть, – шепчу я себе под нос и трясущимися руками лезу в сумку за телефоном.

Статья все еще открыта в закладке браузера. Увеличиваю скан письма и сопоставляю его с листом в руках.

– Один в один, – на выдохе слетает с губ.

Я держу в руках письмо умершей девушки. Вот только откуда оно здесь? Мозг начинает судорожно анализировать события. Когда я шла с мадам Мак-Тоули, его не было… ведь не было? А значит… В голове всплывает силуэт Уильяма. Его руки в карманах, он будто нащупывал что-то. Быть может… Ведь это вполне возможно… Кажется, у меня в руках второе письмо Люси, адресованное Уильяму Маунтбеттену. Она дважды угрожала ему.

«Это может быть уликой?» – с испугом думаю я.

И я знаю ответ. Это не может быть уликой. Это она и есть.

Дневник Люси
Кислота
Что бы я ни делала для моего отца, все было недостаточно хорошо. Я не могла остановить его гнев, направленный на меня. Не могла бороться с этим, искать справедливости или хотя бы жалких объяснений, почему это происходит со мной. Я была недостаточно сильна, чтобы противостоять. И ненавидела себя за эту слабость. Мне хотелось утопиться в огромном пруду на территории особняка Бенджамина Шнайдера. Я смотрела на зеленую воду и представляла, как мои рыжие волосы погрязнут в водорослях, как тухлая вода заполнит рот, нос, легкие. Кожа приобретет зеленоватый оттенок, а затем мое сердце остановится и я покину этот мир. И тогда я разочаровалась в себе. Неужели я такая слабачка? Не буду бороться? Да, возможно, я не могла победить отца. Силы были неравны. Но это пока. Я оглянулась на огромный и безвкусный мануар Шнайдеров и решила, что обязательно стану сильной. Постепенно мои руки наполнятся властью.
– О чем думаешь? – Луна лежала на траве рядом. Летнее платье задралось, оголяя белоснежную кожу бедра.
Этьен, проходивший мимо в поисках чего-то явно несуществующего, неловко замер, глядя на нее.
– Ни о чем. – Я улыбнулась, наклонилась над ней и одним легким движением запахнула подол платья.
Она ничего не заметила. Луна вообще ничего не замечала. Даже того, с каким волнением Этьен смотрел на нее. Я же мечтала выцарапать ему глаза. Луна была красивой. Ее красота была естественной – мягкие черты лица и пронзительные голубые глаза. Иногда мне хотелось изуродовать ее. Вылить на нее кислоту. Спрятать от мира мужчин. Ведь, возможно, если бы она не была столь прекрасна, родной отец… не насиловал бы ее.

Глава 8

Селин

Я ИДУ ВДОЛЬ ЗЕЛЕНОГО ХОЛМА, кутаясь в вязаный жакет. Ветер тут колючий и сильный, но мне нужно хоть немного подышать свежим воздухом, прежде чем вернусь в стены академии. Последние три дня были полны унижения и злости. Стоило мне пройти мимо группы студентов, как вслед летели отвратительный свист и оскорбления. Я всеми силами делала вид, что не замечаю этого, но друзей завести не удалось. От меня, как от прокаженной, шарахаются все тихони, а элита презирает.

Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. Мои волосы танцуют под потоком ветра, и это вызывает детский восторг. Голубое небо над головой, вдали тянутся холмы, деревья потихоньку окрашиваются в желто-бордовые тона. Мир прекрасен… когда в нем нет людей.

– Я со всем справлюсь, – шепчу сама себе.

Все их глупые выходки ничто. Всего три года, и у меня на руках будет диплом, который откроет нужные двери. Всего три года, но от этих лет зависит, какой будет моя дальнейшая жизнь. Я потерплю, я смогу. И ни за что не упущу эту возможность.

Я смотрю на кампус. Он чем-то напоминает замок Хогвартс, хотя, конечно, не такой высокий и массивный, скорее его готическая версия, более изысканная и холодная. С холма академия кажется совсем маленькой, словно игрушечной. Абсолютно не грозная и не пугающая. Я могу закрыть ее ладонью и сделать вид, что академии Делла Росса не существует. На душе становится спокойнее.

– Я со всем справлюсь, – вновь приободряю себя.

Проверяю время. Через двадцать минут у меня начнется занятие с человеком, от которого стынет в жилах кровь. Но абсолютно не важно, что я чувствую, важно лишь достижение цели. Сейчас мой приоритет – экзамен по истории. Самое главное – попасть на курс к Мак-Тоули. А все страхи, переживания, разыгравшаяся на фоне стресса фантазия, из-за которой я, черт бы меня побрал, обвиняю кузена наследника английской короны в убийстве его девушки, – ерунда.

Я спускаюсь с холма и иду по каменной дорожке в сторону библиотеки. Записка Люси хранится в книге по искусствоведению, и я всеми силами стараюсь забыть о ее существовании. Пытаюсь уговорить себя, что, возможно, это просто похожий почерк и никакая не улика. Это кажется более логичным, чем то, что рисует мое глупое воображение.

Нужно настроиться на урок. Я приглаживаю волосы.

– Он всего лишь человек, – уговариваю себя. – Вы пару раз позанимаетесь, ты сдашь экзамен, и разойдетесь как в море корабли…

Он всего лишь человек. И ты его не боишься. Внутренний голос шепчет, что я действительно не испытываю страха. Скорее волнение, но я не буду пытаться понять, с чем оно связано. Нет.

Ты ничего не чувствуешь. Тебе абсолютно все равно.

Я замечаю его мгновенно. Уильям стоит, облокотившись о кирпичную стену библиотеки, угрюмо поглядывает на запястье, проверяя время. А затем поднимает голову и встречается со мной взглядом. И в эту самую секунду я понимаю, что все мое самовнушение было лишь глупым самообманом. Сердце делает кульбит, по спине бегут мурашки от его взгляда, а во рту пересыхает, словно я не пила миллион лет. Так и хочется встряхнуться и крикнуть во все горло: «ПРИДИ В СЕБЯ!»

– Может, уже двинешься с места? Или так и будешь пялиться на меня? – вместо приветствия, закатив глаза, интересуется Маунтбеттен.

Только сейчас я понимаю, что остановилась в трех шагах от него и встала как вкопанная. Идиотка… Откашливаюсь и решаю вести себя как ни в чем не бывало:

– Добрый день.

Уголок губ Уильяма ехидно приподнимается.

– И тебе привет, Ламботт.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не скривить лицо в гримасе, услышав свою фамилию. Кажется, это будут очень долгие два часа.

Он прикладывает ключ-карту, и двери библиотеки раскрываются.

– Почему вход в библиотеку открыт не для всех? – спрашиваю я, и мы проходим внутрь.

В прошлый раз здесь было мало студентов, а сейчас практически все столы заняты.

– В академии две библиотеки, и в эту можно попасть после второго курса, – отвечает Уильям и направляется к свободному столу у огромного витражного окна.

Я видела такие окна только в церкви. Здесь же оно украшено не ликами святых, а плетями роз, что собраны из мозаик.

Я замечаю любопытные взгляды студентов, они исподтишка поглядывают на нас, прячась за книгами и телефонами.

– Садись, Ламботт. – Уильям отодвигает для меня стул.

Я сглатываю нервный ком. Он всего лишь воспитан и учтив.

– А почему сюда нельзя первокурсникам? – Я опускаюсь на сиденье, и он аккуратно придвигает меня ближе к столу.

– Не имею ни малейшего понятия. – Маунтбеттен тоже присаживается и неожиданно спрашивает: – Есть идеи?

Я тушуюсь под его прямым взглядом. Сегодня у него нет кругов под глазами. Галстук аккуратно повязан на шее, светлые волосы немного взъерошены, но ему идет. Я никогда не видела таких платиновых волос и таких красивых темных бровей, что обрамляют поистине серебристые глаза. Уильям действительно прекрасен.

– Ламботт. – Он наклоняет голову набок.

Я вижу, как смешинки сверкают в недрах его глаз. Откашливаюсь и опускаю взгляд на стол. Боже, как неловко…

– Тут много старинных книг. Может, в этом причина? Не хотят, чтобы экземпляры пропали, – шепчу едва слышно.

– Будто другие курсы не могут провернуть подобное, – отмахивается Уильям. – Доставай тетрадь, чернила и ручку.

– Чернила? – озадаченно переспрашиваю я.

– Для перьевой ручки. – Он даже не смотрит на меня, печатая что-то в телефоне.

Чувствую, как краска отливает от лица.

Маунтбеттен наконец замечает, что пауза затягивается:

– Ты же принесла перьевую ручку?

Он поднимает голову и смотрит на меня с любопытством, а я вжимаюсь в стул и не дышу.

– Боже, только не надо падать в обморок, – бормочет он. – Забыла? Не страшно.

– Я думала, ты шутишь, – сипло произношу я.

– Дыши, Ламботт, – издевательски произносит Уильям. Его словно веселит тот факт, что я расстроена. – Доставай что есть.

Я спешно вытаскиваю тетрадь и пенал, раскладываю принадлежности. Маунтбеттен следит за тем, как я в ряд выкладываю ручки и маркеры для подчеркивания.

– Отличница из тебя что надо… занудная перфекционистка. – Он качает головой, будто не может поверить в увиденное.

Это звучит как оскорбление. Я пожимаю плечами.

– Мне так легче работать, – пытаюсь я оправдаться.

– Да-да, – небрежно перебивает он. – Насчет перьевой ручки я не шутил.

– Но зачем? Почему именно перьевая?

– Мак-Тоули помешана на каллиграфии. – И вновь он бросает ехидный взгляд на созданный мной порядок. – Ты, как никто, должна понять… маленькая мисс идеальность.

Я густо краснею:

– Не веди себя так, словно знаешь меня.

Маунтбеттен, сузив глаза, оглядывает меня сверху вниз.

– Девочка-заучка, которой доводилось плакать только из-за неудовлетворительных оценок, – ехидно начинает этот нахал. – Наверняка мечтаешь о какой-нибудь научной степени. Всю жизнь прячешься за книгами и любишь умничать. – Он замолкает, делая вид, что задумался.

– Какая нелепость! – возмущаюсь я.

– Уверен, родители тобой гордятся, твои детские фотографии разбросаны по всему вашему маленькому домику, – фыркнув, продолжает он нести чушь, – а твоя мамочка написала всем родственникам про твою стипендию. Думаю, будь ее воля, она бы посвятила тебе статью в местной газете на первой полосе. Тебе нравится быть костью в горле менее успешных кузенов и пупом земли для своей семьи. Я что-нибудь упускаю?

Смотрю на него во все глаза и несколько раз моргаю:

– Ты видишь меня такой? Бесчувственной самовлюбленной заучкой? – Я настолько удивлена, что даже не могу скрыть потрясения.

– Заметь, я не оскорблял тебя.

Молчу. Пытаюсь проанализировать все сказанное им и не понимаю, что доставляет бóльшую боль: тот факт, что я отчаянно хотела бы иметь такую семью, или же что он так высокомерно нацепил на меня тег с определением.

– Я научилась засовывать матери два пальца в рот, еще будучи семилетней девочкой, – говорю я, и Уильям замирает. – Отец просто сказал: «Если хочешь, чтобы она завтра проснулась, тебе придется это сделать». И мне приходилось это делать из раза в раз… И я даже не знаю, есть ли у меня детские фотографии.

Я подскакиваю со стула и начинаю небрежно закидывать свои вещи в сумку. Не могу поверить, что он оказался таким редкостным козлом. Поверхностным идиотом!

– Стой. – Он ловит меня за запястье.

– И вместо дома у меня была социальная квартира на окраине Марселя! – выпаливаю я. Слезы душат изнутри. – Ты когда-нибудь просыпался от того, что штукатурка сыпется тебе в лицо? Нет? – Я смотрю ему прямо в глаза, сглатывая слезы. Ненавижу себя за слабость. – Знаешь что, Уильям, – задираю я подбородок, хоть мой голос и дрожит, – закрой свой рот!

Он молчит, и отчего-то его молчание злит сильнее, чем все, что он сказал до этого. У него, похоже, талант вытаскивать из меня самое плохое и отвратительное.

– Ты не имеешь ни малейшего понятия, как мне было трудно. – Маленькая слезинка предательски стекает по щеке, я со злостью стираю ее холодными пальцами. – Эта академия – моя единственная надежда на лучшее будущее.

Он не произносит ни слова, но продолжает удерживать меня на месте.

– Пусти, я сама подготовлюсь к экзамену! Мне не впервой. Я всю жизнь все делаю сама.

Уильям встает со стула, но не выпускает моей руки, возвышается надо мной и заглядывает в глаза.

– Теперь я знаю твою историю, – тихо говорит он.

Я непонимающе хмурюсь.

– Мою историю? – моргаю я, пытаясь остановить поток слез.

Он что, сделал это преднамеренно? Все это было подстроено?

– Ты что… специально? – Я поражена.

– Предпочитаю знать, с кем имею дело, – холодно произносит он.

Не выдерживаю и свободной рукой бью его со всей силы в грудь.

– Ах ты, гребаный манипулятор! – срываюсь я на крик.

Уильям припечатывает меня взглядом.

– Вы, очевидно, забыли, что находитесь в библиотеке? – зло чеканит женский голос позади меня.

Я не оборачиваюсь – злость пересиливает все эмоции, тем более неловкость. Смотрю на Уильяма и думаю: как жаль, что я не умею убивать взглядом или хотя бы доставлять боль.

Лицо Маунтбеттена не выражает эмоций, но в глазах читается раздражение.

– Мы будем тише, – произносит он, даже не взглянув на женщину.

Его голос спокоен, он привык командовать и ждать повиновения. Он не извиняется. Конечно, такие, как Уильям Маунтбеттен, не могут сказать чертово «простите». Он слегка наклоняет голову, как бы изучая меня, но остается невозмутимым, словно его совершенно не трогает ни мое состояние, ни замечание женщины. Длинные пальцы все еще крепко сжимают мое запястье.

– Попрошу вас все же не забывать о правилах приличия, – продолжает пыхтеть мадам. Но менее возмущенно, чем секунду назад.

– Как скажете, профессор Башер.

– Пусти, – цежу я сквозь зубы.

– Прекрати истерику, Ламботт, – тихо, но твердо произносит Маунтбеттен. – Сядь, и мы начнем подготовку.

Пытаюсь вырвать ладонь, но он качает головой:

– Ты больше не хочешь попасть на курс к Мак-Тоули?

Я открываю рот, дабы сказать, чтобы он катился к черту, потому что я подготовлюсь сама. Уильям выставляет перед собой ладонь, останавливая меня. Высокомерный придурок.

– Один вопрос: кто был зачинщиком Французской революции?

– Народ, – выпаливаю я.

Уильям закатывает глаза:

– Позволь переформулировать, Ламботт. – Он оглядывает меня сверху вниз. – Кому была выгодна революция?

Я молчу, стою как дура, хлопаю глазами.

– Вот-вот, в школе этому не учили, да? – Он вешает мою сумку обратно на спинку стула. – Садись, мы и так потеряли много времени.

Я поглядываю в сторону выхода. Уильям качает головой:

– Ни единого шанса.

– Что? – хмурюсь.

Он садится за стол и откидывается на спинку:

– Без меня у тебя нет ни единого шанса.

Уильям продолжает держать меня за запястье, и, клянусь, его большой палец неосознанно выводит круги на моей коже. Мне щекотно, волнительно и стыдно одновременно. Потупив взгляд, я молчу. Пытаюсь вытащить свою руку из его крепкой хватки, но сталкиваюсь с сопротивлением. Он крепче сжимает мое запястье, не больно, но с силой:

– Не упрямься, Ламботт.

Тяжело вздыхаю и говорю:

– Я очень хочу послать тебя к черту, но мне нужно сдать этот экзамен. Поэтому отпусти мою руку, и я сяду.

Смотрю куда угодно, но не на него. Он разжимает ладонь. Отчего так… так, не знаю, пусто? Тру запястье, чтобы скрыть нервозность, и решаюсь. Хватаю сумку и бегу со всех ног к выходу. Стук моих туфель о деревянный паркет разносится по всей библиотеке. Люди оборачиваются, на лицах читается удивление и неодобрение; кто-то шепчется, наблюдая за происходящим. Я лавирую между столами. Огибаю высокий стеллаж и оказываюсь в узком закутке, скрытом от любопытных глаз. Надеюсь, что найду здесь укрытие.

Внезапно чувствую, как крепкая рука хватает меня за талию. Одним резким движением он припечатывает меня к шкафу. Мое сердце колотится как сумасшедшее, дыхание сбито. Я поднимаю взгляд и вижу его перед собой: глаза горят, лицо напряжено. Вокруг нас книги и высокие стеллажи, но где-то там находятся студенты… хотя сейчас кажется, что мы одни в этом укромном уголке библиотеки. Его рука все еще держит меня за талию, и я чувствую его силу и злость.

– Ты ненормальная? – выпаливает он, обжигая мою кожу теплым дыханием. – Что ты устраиваешь?

Я не знаю, что в моей голове, ведь я не обдумала ни план побега, ни что буду делать дальше.

– Чем ты только думала? – Его брови грозно собрались на переносице, взгляд прожигает насквозь.

– Я не думала, – срывается с губ.

Его лицо слишком близко, мое дыхание оседает на его губах. Он продолжает удерживать меня двумя руками, сомкнув ладони вокруг талии, и эти касания такие горячие, что кажется, будто моя одежда вспыхнет.

– В следующий раз, как захочешь что-то узнать обо мне, – спроси. – Я набираюсь смелости и задираю подбородок.

Он сокращает расстояние между нами, поднимает руку и опускает ее рядом с моей головой, полностью окутывая меня собой. Несколько мгновений смотрит в мои глаза так пристально, словно пытается прочитать мысли.

– А ты скажешь правду? – В его голосе сквозит интерес.

Я сглатываю нервный ком в горле. Быть загнанной им в угол в библиотеке, чувствовать спиной тома книг, а в воздухе его запах – это похоже на сон и пытку одновременно. Все кажется ненастоящим, но чувства максимально обострены. Сложно сосредоточиться, но я все же стараюсь собраться с мыслями:

– По возможности. – И это честный ответ.

Клянусь, я вижу, как уголок его губ приподнимается в усмешке. Она длится мгновение…

Он резко отстраняется и неожиданно берет меня за руку. Ведет вдоль стола. Мадам Башер всем своим видом демонстрирует полную сосредоточенность на книге и притворяется, что не замечает нас, хотя я вижу, как она косится сквозь толстые стекла очков. Маунтбеттен подводит меня к столу и, словно куклу, сажает на стул. Он сам аккуратно раскладывает мои вещи.

– Французская революция, Ламботт, – стучит Уильям пальцем по чистому листу тетради. – Выводи тему.

Я мешкаю секунд пять. Чувствую исходящее от него напряжение. Он молчит.

– Есть битвы, которые не стоят борьбы, – наконец тихо произносит он. – Тебе нужно подготовиться, а я лишь средство для достижения цели.

Я поворачиваю голову. Его лицо ничего не выражает. Ноль эмоций. Красивая мраморная статуя.

– А если ты мне не нравишься?

– Я мало кому нравлюсь, но это не мешает людям мной пользоваться. – Он так сосредоточен на моих глазах, что по телу бегут мурашки.

– Я не хочу тобой пользоваться…

– Чего же ты хочешь? – Его обжигающий взгляд и вопрос застают меня врасплох.

Чего я хочу? Я опускаю глаза на его шею, вижу, как проступают сухожилия и голубые вены на бледной коже. Холодный, ледяной, но пахнущий лесом. Загадка, решить которую мне не по силам. Резко отворачиваюсь и облизываю пересохшие губы.

– Сдать экзамен, – еле слышно отвечаю я.

– Тогда возьми уже ручку.

Я сжимаю коленки вместе, пытаюсь наладить дыхание и справиться с волнением.

– Я и не думал, что ты такая упрямая, – тихо шепчет он мне на ухо.

Его шепот щекочет кожу, и я покрываюсь мурашками, они бегут по спине. Я хватаю ручку и начинаю выводить тему. Боковым зрением замечаю ухмылку на его губах. Он выиграл эту битву. Абсолютный победитель.

Глава 9

НОЧЬЮ ВЕСЬ МИР ощущается иначе. Спокойнее, умиротвореннее и… пугающе. Мне не спится, сколько бы я ни ворочалась. Свет луны, такой яркий, падает на пустую постель моей соседки. Интересно, где она? Разве не должны соседки предупреждать друг друга о том, что не будут ночевать в комнате? Есть ли какой-то особый кодекс? Даже если он существует, Луна о нем явно не знает или не собирается придерживаться.

Смирившись с тем, что этой ночью я не усну, приподнимаюсь с постели и направляюсь к окну. В небе ярко сверкают звезды, а луна огромная, серебристая… есть в ней что-то магическое, заклинательное. В такую полную луну проходили в древности обряды.

Я так грезила оказаться здесь, в академии Делла Росса, что запуталась в собственных чувствах. Исполнение желаний всегда ощущается пустотой? Стоя в этом старинном здании, я вспоминаю, что мечтала смотреть сквозь окна на зеленые швейцарские луга и лес… Лес. Ночью он кажется запретным и смертоносным. Высокие кроны упираются в звездное небо, сухие ветки торчат как когти. Тени деревьев густы и причудливы, словно живые существа, притаившиеся в темноте. Я открываю окно, и в комнату залетает ветер. Он тихо шелестит в листве зловещую музыку, будто лес шепчет мне свои тайны. Перед входом в него есть табличка с предупреждением. Мне плохо видна надпись, но я точно знаю: ночью туда лучше не ходить. Говорят, здесь водятся лисы, а может, и что-то похуже, поопаснее. Быть может, лес хранит секреты этого места, и потому он такой пугающий, суровый и неприветливый.

Каждый хруст ветки, каждый шорох в темноте вызывает легкий холодок страха. Кажется, что за деревьями скрывается нечто опасное, готовое появиться из мрака.

Лес академии Делла Росса живет своей зловещей жизнью, его дыхание ощущается в каждом вздохе ветра. Ночная тьма делает его опасным и таинственным, вызывая первобытный страх перед неизвестным.

Громкий стук в дверь прорезает тишину, и я вздрагиваю. Стук повторяется, и я медленно поворачиваюсь в сторону двери. Мои босые ноги направляются к ней, и отчего-то это кажется плохой идеей. Но я не иду на поводу у страха. Аккуратно приотворяю дверь и, выглянув наружу, смотрю по сторонам. В коридоре, чуть поодаль, вижу Луну. Она идет прямо по коридору. Вот только куда?

– Луна, – окликаю я ее.

Но она даже не поворачивает голову в мою сторону.

– Луна, – зову я чуть громче.

Моя соседка продолжает молча идти вперед. Она, наверное, в наушниках, думаю я. Или под чем-то, подсказывает другой, более гадкий голосок в голове. Под некоторыми веществами мать меня так же не замечала. В коридоре раздаются и другие шаги. Спешные, громкие. Я резко поворачиваю голову и вижу Этьена. Он трет заспанные глаза и, увидев Луну, бормочет:

– Слава богу! – А затем замечает меня и хмурится.

– Она стучала. – Я начинаю почему-то оправдываться. – Может, она потеряла ключ?

Я несколько раз моргаю, и лицо Этьена смягчается.

– Все хорошо, иди спать. Я ее заберу.

– С ней точно все в порядке? – тихо уточняю я.

Этьен кивает и как можно более спокойно произносит:

– Конечно.

Вот только я ему не верю. Он подхватывает Луну под руку и, обернувшись напоследок, желает мне спокойной ночи.

Этьен очень хочет, чтобы я как можно скорее закрыла свою чертову дверь. Я чувствую это… и закрываю ее. Вот только правильно ли я поступаю? А вдруг Луна нуждается в помощи? «Он поможет ей», – твердит внутренний голос. «Точно?» – спрашивает совесть.

Ночь за окном пугающе тиха. Мой взгляд вновь устремляется в лес. Он завораживает меня. Деревья кажутся призраками, их ветви шевелятся, как живые существа, готовые схватить любого, кто рискнет подойти слишком близко. Тени в комнате словно сгущаются вокруг меня, подступая все ближе.

Тревога не отпускает, заставляя сердце биться чаще. Луна явно не в себе, а Этьен… В его словах была настойчивость, от которой становится боязно. Сомнения начинают вновь закрадываться в голову, заставляя мучительно размышлять: стоит ли мне открыть дверь вновь?

* * *

Мне наконец-то поступила стипендия. В списке необходимых покупок были такие вещи, как гель для душа, зубная паста, и, возможно, на выходных я смогу выбраться в более крупный город поблизости, чтобы пройтись по магазинам. Или же стоит отложить деньги…

Розенберг представляет собой одну-единственную главную улицу, типичную для небольших европейских городков. Здесь время словно остановилось: узкие мощеные дорожки из старинной брусчатки, аккуратные домики с красными черепичными крышами, цветочные горшки на подоконниках, кафе с уютными террасами и витрины маленьких магазинов, где можно найти все – от антиквариата до свежей выпечки.

Тут также есть большой супермаркет, куда я и направляюсь, ступая по старинным плиткам. В Швейцарии цены высокие, особенно по сравнению с Марселем. Я пытаюсь найти дешевый гель для душа, но кажется, что в этой стране таких не бывает. Тяжело вздохнув, покупаю то, что есть на полках, и выхожу из магазина. Рядом находится аптека, из ее дверей выпархивает Луна. Она не смотрит перед собой и случайно сбивает с ног пожилую мадам.

– Простите-простите! – спешно извиняется она.

Ее пакет разрывается, и на тротуар высыпается множество лекарств. Луна испуганно начинает собирать их, но ее руки трясутся. Я подбегаю, чтобы помочь. Помогаю пожилой мадам подняться. Она бормочет что-то о том, какая ужасная сейчас молодежь, и я, извинившись, помогаю ей собрать продукты. Рядом с разметавшимися по асфальту помидорами я нахожу снотворное, а также «экстренную» таблетку. Собираю все и неловко протягиваю Луне. Она забирает упаковки из моих рук и сухо благодарит:

– Спасибо.

Прямо перед аптекой тормозит черный Aston Martin. Прищурившись, я вижу, что за рулем сидит мой репетитор по истории. Замираю с помидором в руке. Он тоже видит меня. Сузив глаза, бросает взгляд, расшифровать который мне не под силу. Луна, не попрощавшись, спешно запрыгивает в машину, а я тем временем помогаю пожилой мадам дойти до аптеки. Она продолжает причитать об отсутствии воспитания у молодого поколения, но я слушаю ее вполуха. Когда вновь выхожу на улицу, спортивной машины уже и след простыл.

Но я понимаю другое. Луна и Уильям, оказывается, близко знакомы…

* * *

Чтобы ужинать в академии Делла Росса, необходимо соблюдать строгий дресс-код. Я надеваю форму, затягиваю на шее галстук серо-изумрудного цвета и собираю волосы в косу. Надеюсь, что сегодня удастся с кем-нибудь завязать диалог, хотя надежда невелика. Ужины проходят в помещении, которое называют Залом вековых сводов. Это комната с высокими готическими потолками, витражными окнами, отражающими закатный свет, и старинными дубовыми столами, окруженными резными стульями.

Когда я вхожу в зал, меня окутывает смесь ароматов: жареного мяса, свежего хлеба и пряных свечей. Тени от их пламени играют на старинных гобеленах, изображающих сцены рыцарских турниров и охотничьих пиров. В центре зала стоит массивный камин, в котором мерцает и потрескивает пламя.

Оглядев пространство, я замечаю уничтожающие взгляды девушек – Софи, Тиффани и Стефани. Шнайдер сидит с ними за одним столом вместе с парнем по имени Ник. Я, кажется, видела его на латыни, и он громче всех смеется, когда я прохожу мимо. А Стефани бросает мне под ноги хлебные крошки:

– Ешь!

Она отвратительна. Я ловлю ехидные взгляды некоторых студентов, другие же опускают глаза в тарелки, делая вид, что не замечают меня. Наконец я вижу знакомое лицо – девочка в толстых очках и с тугим пучком на голове. Ребекка… Подхожу к свободному стулу напротив нее и, неловко улыбнувшись, уточняю:

– Я могу присесть?

– Этот стул всегда пустует, – равнодушно отвечает она.

Кивнув, я сажусь и чувствую, как от волнения потеют ладони. Оглядываю зал в поисках Уильяма и Луны. Но их нет. На столах стоит множество блюд: золотисто-коричневые жареные куриные ножки, ароматные овощные запеканки, свежий хлеб и разнообразные сыры. Студенты трапезничают кто с жадностью, а кто с изысканностью. Я осторожно накладываю себе порцию и начинаю есть, надеясь, что еда поможет справиться с тревогой. Какое-то время молча жую. Наконец любопытство побеждает.

– Ты не видела мою соседку? – спрашиваю я у Ребекки, которая держит перед носом книгу и весь ужин делает вид, что не замечает меня.

– Я должна угадать, как зовут твою соседку?

Я чувствую себя идиоткой:

– Луна.

При упоминании этого имени выражение ее лица меняется. Щеки краснеют, брови сходятся на переносице.

– Она крайне редко ужинает, – произносит девушка и отпивает воды из стакана. Ее сердитый взгляд пронизывает меня насквозь. – Ты кажешься умной, – констатирует она, – а такими тут пользуются.

Я замираю с вилкой во рту. Это было предупреждение? Видно, что она хочет сказать больше, но замолкает, явно мне не доверяя.

– А почему она редко ужинает? – интересуюсь я.

Быть может, причина в ее здоровье, проносится в голове. Но Ребекка, махнув рукой с обгрызенными ногтями, поясняет:

– Она ужинает в другой компании.

Я недоуменно моргаю, и девушка, поправив очки, наклоняется ко мне через весь стол.

– Чаще всего она проводит вечера с Этьеном Гойаром… или Уильямом Маунтбеттеном. Не знаю, спит ли она с двумя сразу, но сама понимаешь… – заговорщически шепчет Бекки, яд так и сочится в ее голосе. – Держись от них всех подальше, – предостерегает она меня. – Они ненормальные… – Затем вновь берет в руки книгу и, гадко усмехнувшись, добавляет: – Хотя как можно быть нормальным, если твой родной отец убил твою мать? – Она поднимает глаза и смотрит на меня поверх своих толстых очков. – Это я об Уильяме Маунтбеттене… Как подумаю об истории его семьи, у меня мурашки по коже.

Аналогично. Только у меня мурашки по коже от Ребекки, которая не смогла сдержать свой ядовитый порыв. За что она так сильно их ненавидит?

В зале, привлекая всеобщее внимание, раздается оглушительный смех Шнайдера, за ним – наигранный и неестественный, принадлежащий Софи. Повернув голову, я вижу, как Ник смотрит на нее и как она смотрит на Бена…

– Софи никогда его не добьется, – сообщает мне Бекки. – Он был влюблен лишь в одну девушку. – Она театрально замолкает и, словно для пущего эффекта стрельнув в меня взглядом из-под толстой оправы очков, провозглашает: – Люси.

Глава 10

– ЛАМБОТТ, ПОСТОЙТЕ!

Я оборачиваюсь и вижу месье Роша, который мчится ко мне через всю аудиторию.

– Да? – спешно иду ему навстречу. – Я оставила работу на столе.

Имею в виду сделанное домашнее задание.

– Я насчет другого. – Профессор поправляет темные густые волосы. – Хочу пригласить вас в поездку.

Повисает пауза, и Рош, почувствовав мое недопонимание, неловко посмеивается:

– У меня есть традиция: каждый год я собираю некоторых своих студентов и везу их в Гштад. Пойдемте, я провожу вас до следующей аудитории и расскажу подробнее.

Мы выходим в коридор, и Рош продолжает:

– Это очень маленький городок в горах. Сейчас там нет снега и он практически пуст, но природа в тех местах прекрасная. – Профессор одаривает меня улыбкой. – Я же вижу, что вам сложно дается… – замолкает Рош, пытаясь подобрать правильные слова, – коммуникация со сверстниками. – Он прячет взгляд. – Мне кажется, это стало бы неплохим новым стартом. Подумайте, Селин. Я знаю, что поздно о вас подумал, но буду рад, если вы поедете.

– А сколько это стоит?

Профессор спешно качает головой:

– Дорогая, это абсолютно бесплатно. – На его губах вновь появляется ободряющая улыбка. – Это специальная программа при академии, она создана, чтобы объединить единомышленников, разрядить обстановку, так сказать, и ближе познакомиться со студентами.

– А, хорошо, – тяну я. – Тогда могу узнать расписание и все прочие детали?

Рош стучит себя по лбу:

– Самое главное вам не показал! Конечно! – Он достает из кармана телефон. – Отправил всю информацию на почту.

Мы доходим до аудитории по экономике, и профессор произносит:

– Больше не смею отнимать у вас время. – Он чуть ли не кланяется. – Изучите мое письмо. А в ответном, очень надеюсь, я увижу подтверждение вашего участия, Селин.

Он оставляет меня перед дверью, около которой толпятся люди, и я ловлю любопытный взгляд Ребекки. Рош спешно сливается с потоком студентов, словно боится моих вопросов.

– Тебя Рош позвал в Гштад? – спрашивает Бекки.

– Ну да…

Она поправляет на носу очки в коричневой оправе и кривится. Ее темные волосы аккуратно уложены в пучок на затылке. На лице застыло выражение недовольства, как будто она сердита на весь мир. Ребекка мельком смотрит на меня, скрывая взгляд за стеклами, в которых отражается тусклый свет коридора.

– Вот гаденыш! Я уже два года помогаю ему вести корреспонденцию, а он так меня и не пригласил.

– Хочешь, езжай вместо меня, – предлагаю я.

С Ребеккой у меня несколько общих предметов. Она та, кого называют ботаншей и кто носит этот титул, гордо задрав подбородок. После того ужина я избегала ее. Но раз профессор Рош заметил мои трудности в общении, то, может быть, стоит хотя бы создать видимость? В школе я находила общий язык с такими людьми чаще, чем с другой категорией – полной их противоположностью. Не то чтобы мы были не разлей вода, но хотя бы обсуждали вместе уроки. Возможно, Бекки не так плоха, как я думала. Очень хочется в это верить.

– Щедрое предложение. – Ребекка поджимает губы.

У нее единственной все пуговицы на рубашке застегнуты до последней и галстук затянут так, что я невольно задаюсь вопросом, хватает ли ей кислорода.

– Даже любопытно, с чем оно может быть связано, – язвительно шипит она. – Списывать я тебе все равно не дам, стипендиатка.

– Нет-нет, я не для этого…

Она грубо перебивает меня:

– В любом случае приглашения именные и не могут быть переданы другим людям. А ты вместо того, чтобы заискивать передо мной, пойми, что тебе выпал шанс, который не все получают в этих стенах! Рош ежегодно выбирает всего тридцать человек.

Ребекка стремительным шагом проходит мимо и хлопает дверью аудитории прямо перед моим носом. Кажется, впечатление, сложившееся у меня после ужина с ней, не было обманчивым.

– У кого-то неконтролируемые вспышки гнева, – слышу я за спиной ехидный голос Этьена. – Ты получила больше баллов, чем она?

Я оборачиваюсь и с недоверием поглядываю на него. Этьен сегодня опрятен, в выглаженной темно-серой рубашке, которая идеально подходит к полоскам на галстуке. Его темные глаза излучают доброту и спокойствие. Он никогда не кричал мне вслед ничего плохого. В отличие от придурка Шнайдера он всегда держался в стороне от всеобщего веселья, словно это его вовсе не интересует. В те редкие мгновения, когда я видела его, Гойар всегда был учтив и воспитан. Они с Уильямом такие разные, что невольно задаешься вопросом: Этьен Гойар действительно такой хороший, каким кажется, или притворяется? Так и хочется спросить: в чем подвох?

– Или тебя выбрали старостой потока? – предпринимает еще одну попытку Гойар.

– Нет, меня пригласил Рош в поездку в…

– Гштад, – заканчивает Этьен вместо меня. – Тогда Ребекка еще хорошо выдержала эту новость, – усмехается он. Темные глаза переливаются в свете коридорных ламп.

– Я еще не согласилась, – зачем-то озвучиваю я.

– Рошу никто не отказывает, – как-то отстраненно произносит парень. – Все знают, что его список составляет Мак-Тоули.

Мои глаза округляются в удивлении.

– Мак-Тоули? Но почему?

– Она очень многим заправляет в академии, при этом оставаясь в тени.

– Так она тоже там будет?

– Будет. Она главный зачинщик.

– А каким образом она составляет список?

– Ты либо ей нравишься, либо хорошего происхождения. Она довольно тщеславная и составляет список из учеников, опираясь на их фамилии. – Он проверяет время. – Пять минут до начала лекции, и я еще не дошел до своей аудитории, а опаздывать мне нельзя, у меня история и три пропуска.

Этьен проходит мимо меня.

– А как протекает поездка? – на лету спрашиваю я.

Он оборачивается и отвечает:

– Мы пьем много чая, гуляем на природе и делаем вид, что старушечий вид отдыха приносит нам удовольствие.

– Но это ведь правда звучит здорово. – Я пожимаю плечами.

Гойар оглядывает меня сверху вниз и, словно не веря в услышанное, спрашивает:

– Откуда ты такая?..

– Из Марселя. – От его ироничного взгляда мне становится неуютно.

– Это был риторический вопрос. – Он широко улыбается и возобновляет шаг.

Я тянусь за телефоном, но не успеваю достать его из сумки. Что-то с хлестким ударом прилетает мне по лицу. Я хвастаюсь за губу. Больно. Очень больно. Слезы из глаз. Что это было? Боже, как больно… Под ногами что-то валяется. Это был камень? Облизываю губы, на кончике языка железный привкус крови. Я смотрю по сторонам. Вокруг стоят люди, но неясно, кто виновник. Присаживаюсь на корточки и подбираю камень, к которому канцелярской резинкой прикреплена бумага. Распрямляю помятый, вырванный наспех из тетради листок. Послание состоит из неряшливых печатных букв: «Маленькая стипендиатка». Перед глазами все сливается… слезы. Жгучая обида застревает комом в горле.

– Ламботт? – Передо мной появляются черные идеально начищенные туфли.

Только его сейчас не хватало… Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как вспухла нижняя губа.

– Хорошо, что не по зубам, – бормочу я; голова идет кругом.

Сталкиваюсь с угрюмым взглядом Маунтбеттена. Он изучает меня, глаза холодные и проницательные. Тонкие губы сжаты в прямую линию, в острых чертах лица скрывается раздражение или даже презрение.

– Кто это сделал?

Несколько раз моргаю:

– Что?

– Кто кинул в тебя камень? – Он делает шаг вперед и аккуратно берет меня рукой за подбородок. – Надо приложить лед.

Пожимаю плечами, силясь спрятать слезы. Вчера в моей тарелке супа оказалась жаба. Громче всех смеялась троица Тиффани, Стефани и Софи… Сегодня утром кто-то поставил подножку, и я упала, сильно ударившись коленками. Ссадину скрыла под гольфами, но ходить больно. Ощущение, что эти девушки не могут мне простить того факта, что в первый день я шла по тропинке с чертовым Маунтбеттеном… Как посмела Маленькая стипендиатка стоять рядом с его величеством или даже дышать с ним одним воздухом! Если бы я знала, что пять минут пути до администрации обернутся такой травлей, я бы ни за что не вышла с ним во двор академии.

Его касание мягкое, теплое и до скрежета в зубах раздражающее. Мне не нужна его жалость!

– Я не знаю… Это неважно, у меня лекция. – Я делаю шаг назад, и его рука повисает в воздухе.

Он без спроса забирает у меня из рук камень с посланием и бегло пробегается взглядом по написанному:

– Это происходит часто?

Молчу, смотрю куда угодно, только не на него.

– Отвечай, – требует Уильям.

– Тебе какая разница? – зло выпаливаю я. – Не делай вид, что тебе есть до меня дело. Все ведь из-за тебя!

Уильям замирает и, прищурившись, спрашивает:

– О чем ты?

– Только не надо притворяться, что ничего не знаешь, – бросаю я с раздражением. – Не удивлюсь, если вы с дружками ведете какой-нибудь счет: кто сделает больнее этой глупой Ламботт, тот получит новую бутылочку шампанского «Дом Периньон»!

– Тебе наверняка от удара голову отшибло! – чуть не рявкает он.

– Передавай привет своему лучшему другу Шнайдеру и сообщи, что этот удар на все десять из десяти! – Не дожидаясь ответа, я забегаю в аудиторию.

Студенты провожают меня взглядами, я чувствую их назойливое любопытство. Прячу губу, прикусив ее, и хмурюсь от боли. У меня нет возможности прогулять лекцию. Я не могу позволить себе подобную блажь. Сажусь в первом ряду и собираюсь с мыслями. Всего три года. Три жалких года. Помни о своей цели, Селин.

У меня так болит голова, что я начинаю вникать в предмет примерно через пятнадцать минут после начала лекции. Мадам Башер, та самая, что делала замечания в библиотеке, – грузная женщина лет пятидесяти, – не замолкая распинается о важности образования и о том, как оно влияет на экономику стран.

– Образование играет важную роль в формировании человеческого капитала, что, в свою очередь, способствует экономическому росту, – отскакивает от стен ее звонкий голос.

Я тру виски и мечтаю, чтобы она замолчала хоть на секунду. И она действительно останавливается, а вместе с ней и вся аудитория погружается в поистине блаженное молчание. Секунды три я наслаждаюсь странным отсутствием звука. А затем приподнимаю голову, чтобы посмотреть, что заставило ее прерваться. В проходе стоит Маунтбеттен и сканирует аудиторию.

– Могу ли я вам помочь, Уильям? – наконец находится Башер. Ее писклявый голос становится еще тоньше.

– Ламботт, – произносит он вслух.

Я готова провалиться сквозь землю. У меня перехватывает дыхание, слова застревают где-то в горле.

– Она за первой партой, – подсказывает ему кто-то.

Уильям наклоняет голову, и мы встречаемся взглядами. Уверенной походкой он направляется ко мне, а в руках у него… пакетик со льдом.

– Приложи. – Он протягивает мне ладонь.

Ощущение, что время вокруг остановилось и во всем мире остались только мы вдвоем.

– Приложи, – повторяет он, будто приказывая.

Дрожащей рукой я забираю маленький пакет, прикладываю к губе и кривлюсь от боли. Он смотрит на меня и молча достает из рюкзака железную бутылку с водой и блистер с таблетками.

– Обезболивающее, – поясняет он и, стиснув губы, идет к выходу.

– Уильям! – визжит Башер. – При всем уважении я попрошу вас больше никогда…

Она не успевает договорить – Маунтбеттен покидает аудиторию, громко хлопнув дверью. Недовольный взгляд профессора перемещается на меня.

– Ламботт, такое поведение непростительно! Еще одна подобная выходка, и я буду вынуждена жаловаться, – отчитывает она меня.

– Простите, – лепечу я.

Башер отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Она не спрашивает, что с моей губой, напротив, демонстрирует абсолютное равнодушие. Профессор задумчиво трет подбородок:

– На чем я остановилась? Ах да! – Она набирает в грудь побольше воздуха и продолжает вещать своим дребезжащим голосом: – Образованные люди способны к инновациям. Высокий уровень образования стимулирует исследования и разработки, что, в свою очередь, приводит к новым технологиям, улучшению производства и, как следствие, экономическому росту.

Ее голос вновь отскакивает от стен, но я теряю нить. Смотрю на блистер, затем перевожу взгляд на бутылку. Серебристая, точеная, а посередине выгравирована эмблема академии: змея, обвивающая розу. Чуть ниже герба красуются инициалы WM.

Уильям Маунтбеттен.

Дневник Люси
Братство
Я завидовала их дружбе. Один за всех, и все за одного. Я знала, что они относятся ко мне так же, но все же не могла часами гонять с ними мяч, по-ребячески бороться, глупо шутить про маленький размер пениса и заглядываться на молоденьких работниц. Этьен, Уильям и Бенджамин. Это было больше чем дружба. Это было наследие, которое они переняли от своих семей. Истинное братство.
– Люси, давай ко мне! – Рыжие волосы Шнайдера были в грязи, а сам он, счастливый, сидел в багги, крепко обхватив руль. – Там такая грязюка!
Восторг в его бледно-голубых глазах веселил меня. Развлечение, которое устроил для нас отец Уильяма. Четыре новеньких багги и территория мануара Маунтбеттенов, включающая 50 гектаров леса и полей, обещали приключения.
Лес Маунтбеттенов был как мир таинственных загадок. Высокие деревья, усыпанные яркой листвой, создавали густую зеленую крышу, под которой царил полумрак. Лучи солнца проникали сквозь кривые ветви, расплываясь в мерцающей росе на земле. Шум листвы и щебет птиц – здесь я находилась вдали от всего мира, и я обожала это ощущение.
– Ты перевернешься с ней, придурок! – Гойар сидел за рулем другой машины. Темные глаза излучали сосредоточенность и строгость.
Корпус его автомобиля был не таким грязным, как у Шнайдера. Он водил аккуратно. Этьен вообще все делал не спеша, обдумывая каждый шаг.
Багги, окованные в крепкий металл. Их гладкие линии и яркие цвета, помню каждую полосу…
Я стояла, переводя взгляд с Этьена на Бена, и, скрестив руки на груди, напомнила:
– У меня вообще-то тоже есть машина!
– Но тебе за нами не угнаться, – хмыкнул Бен.
Это была чистая правда. Я не была столь безрассудна, как эти трое. Честно признаться, мне было страшно перевернуться, удариться, пораниться. Даже Этьен казался более отвязным в сравнении со мной. Скорость вызывала страх; тот факт, что у машины нет ни окон, ни лобового стекла, немного пугал. Хотя я понимала, это гораздо безопаснее, чем если бы все эти атрибуты были.
– Давай ко мне. – Уильям подхватил меня за талию до того, как я успела возмутиться и придумать ответ Шнайдеру.
Он всегда так делал. Принимал решение за всех. Даже за меня. Отчего-то спорить с ним никогда не хотелось. Ведь вместе с решением он брал на себя ответственность и нес это бремя сквозь всю нашу дружбу. Маунтбеттен молча посадил меня на кожаное, забрызганное грязью сиденье.
– Главное, пристегнись, – произнес он и запрыгнул на водительское местечко.
Трое парней переглянулись. В такие моменты я понимала, на чем строится их дружба. На взаимопонимании, которое обретаешь, только вырастая вместе. Они читали друг друга без слов. Серые глаза Маунтбеттена сверкали предвкушением. Несмотря на невозмутимый вид, страсть к приключениям кипела в его жилах сильнее, чем у безумца Шнайдера. И это их объединяло. Также в нем была холодная рассудительность, которая позволяла четко понимать ситуацию и свои возможности. Это было у него общим с Этьеном.
Парней связывала тонкая невидимая нить. Точнее, она была видимой, но только для меня.
– Кто первый до…
Этьен не успел договорить. Уильям рванул с места. Так резво, что мои волосы улетели назад.
– Держись! – перекричал он рев мотора и резко повернул вправо.
Грязь взлетела в воздух и приземлилась на нашем капоте, а после под порывами ветра залетела в салон, забрызгав нас обоих.
Я весело расхохоталась. Так ощущалась полная свобода. Только с ними я могла обмазаться в грязи и быть при этом абсолютно, искренне счастливой.

Глава 11

Селин

АВТОБУС В ГШТАД отправляется в восемь утра. Из того, что я поняла, ехать до альпийской деревни нам два с половиной часа. В письме, которое выслал мне профессор Рош, сказано, что необходимо собрать сумку на два дня и взять с собой теплые вещи – все же Гштад находится высоко в горах. Я беру жакет, теплые колготки и огромный вязаный шарф. Дресс-код свободный, но у меня нет других вещей, кроме двух юбок. Надеваю ту, что чуть выше колен, а поверх – черную обтягивающую водолазку. Заглядываю в зеркало и хмуро смотрю в отражение. Губа все же опухла, мне до сих пор больно есть, пить, разговаривать. Но с тех пор ничего подобного не повторялось. Были лишь выкрики из толпы. Но пусть кричат сколько хотят. Все их возгласы проходят мимо моих ушей. Юбка и водолазка… Боже, я словно собралась на уроки.

Я тянусь за телефоном, чтобы в последний раз перепроверить информацию в электронном письме от Роша. К сожалению, в нем нет списка тех, кого пригласили, и если я скажу, что меня не пугает эта неосведомленность, то нагло совру. Я выхожу из общежития в семь тридцать. Понимаю, что буду одной из первых, кто придет к автобусу, но ничего не могу с этим поделать. Тревожность. Я никогда не сплю перед важными экзаменами и событиями, и этой ночью не сомкнула глаз, размышляя, кто же эти тридцать студентов.

На улице зябко. В воздухе пахнет сырой травой и ранним утром. Прекрасный запах. Но холодно. Я кутаюсь в шарф и, утыкаясь в него носом, полностью прячу лицо. Шагаю по пустой тропинке. Вокруг стоит такая волшебная тишина, что я задаюсь вопросом, не сделать ли утренние прогулки по субботам традицией. Сегодня нет лекций, часть студентов еще вчера вечером уехала развлекаться на выходные. Возможно, уехали даже все сто семьдесят учеников. Вокруг так пусто, будто Делла Росса и вовсе закрыта.

Огромный автобус стоит у парковки при въезде в академию, там же автомобили некоторых учеников, однако практически все парковочные места пусты. Может, и правда здесь не принято проводить выходные в кампусе? Я этого не замечала, так как провела прошлые в своей комнате и не высовывала из нее носа, питаясь печеньем.

Двигатель автобуса выключен, но профессор Рош стоит перед дверьми и курит на пару с водителем.

– Селин, доброе утро! – Он улыбается. – Как настроение? Готова к приключениям?

Я смущенно качаю головой:

– Если честно, не очень.

Рош усмехается и открывает механическую дверь:

– Я уверен, что жажда проснется! А пока проходи в тепло. – Он указывает рукой на ступеньки. – Энрике, включай двигатель, пусть автобус прогреется.

Энрике – водитель – тушит сигарету и аккуратно прячет бычок в нагрудный карман.

– Доброе утро, – здоровается он и нехотя садится на водительское место, явно проклиная меня за столь ранний приход.

Я сажусь на кресло в первом ряду, и Рош, увидев это, кивает:

– Остаешься верной себе?

Не знаю, что ответить.

– На задних рядах меня все равно не ждут.

Рош машет рукой:

– Твое место в первом! А они пусть сидят где-то там позади. – Профессор подмигивает мне и затягивается сигаретой.

Салон быстро заполняется теплым воздухом. Я распутываю шарф, снимаю жакет и решаю заплести косу, чтобы волосы не лезли в лицо.

Первыми приходят Тиффани, Стефани, Софи. Черт! Чувствую, уик-энд будет долгим. У них в ушах нечто похожее на наушники, а на ногах угги одинакового коричневого цвета; все кутаются в блестящие пуховики. Как на подбор.

– Доброе утро, – произносит Рош, – вы на удивление вовремя.

– А мы пунктуальные особы. – Тиффани – королева Би этой компашки – соблазнительно улыбается.

Профессор Рош заходится в кашле.

– Прошу, дамы, – хрипит он. – Займите места.

Девочки переглядываются, будто рады подобной реакции, и проскальзывают внутрь. Но при виде меня замирают в проходе.

1 Вымышленный город. Здесь и далее – примечания редактора.

2 A-level – академическая квалификация в системе образования Великобритании, обычно получаемая студентами в возрасте 16–18 лет по результатам экзаменов в старших классах школы.

3 Эдиты – короткие видеоролики, созданные из нескольких фотографий или секундных вырезок из других видео.

4 «Такова жизнь, мой дорогой друг» (фр.).

5 «Целую» (фр.).

Продолжить чтение