Читать онлайн Слуга тигра бесплатно

Глава 1

В прорехе между бамбуковыми кронами плыли тучи, тяжелые, набухшие от непролитых дождей. Порывистый ветер немилосердно трепал ветви; сухой лист, кружась, упал Сун Цзиюю в подставленную ладонь.

Что за погода… А ведь, казалось бы, юг.

– Господин, Чжунчэн в двух больших часах. Желаете сделать привал?

– Нет. Едем. – Сун Цзиюй перевернул ладонь, и лист, тщетно цепляясь за загрубевшую от меча кожу, соскользнул в чмокающую под копытами Бархата грязь.

Позади скрипели колеса, возница вполголоса ругался на разбитые дороги. Две повозки, четверо слуг, старый меч да фамильная гордость – вот и все, что осталось от славного рода Сун.

Сун Цзиюй невесело усмехнулся.

– Господин! Господин!.. – Высланный дозором Жу Юй во весь опор мчался назад. – Разворачивайтесь! Разбойники…

Он резко осадил коня, и тот заплясал перед Бархатом. Бархат показал зубы.

– Тихо, – Сун Цзиюй слегка натянул повод. – Где, сколько?

– Через три ли. Остановили какую-то повозку, богатую, человек десять их…

– Ждите здесь, – велел Сун Цзиюй остальным. – Жу Юй, Лань Сы, со мной.

Бархат взял в галоп с места, бамбуковые стволы по сторонам от дороги слились в зеленую полосу. Копыта ударяли по камням звонко, дробно, разжигая азарт – и вправду, сколько можно плестись шагом да жалеть себя? Намотав поводья на луку седла, Сун Цзиюй на скаку зарядил маленький арбалет. Еще не принял полномочия, а уже нет покоя…

Он ухмыльнулся. Тоску, сжавшую было сердце, смыло горячей волной, кровь стучала в ушах, как боевые барабаны.

Поворот и еще один. Услышав голоса, он спешился и дал слугам знак ждать, а сам двинулся вперед, держась за деревьями. Очень кстати впереди показалась кряжистая сосна – за ее широким стволом он и замер, рассматривая напряженную сцену. Вот они: поваленная на бок повозка резного дерева, прижавшийся к колесу молодой господин, на персиковом рукаве дорогого халата темное пятно – кровь. Вокруг добычи фигуры в черном – нависли, встали в полукруг.

– Послушайте, господа… – незнакомец старался говорить уверенно и непринужденно, но голос подрагивал. – Зачем же доводить до смертоубийства… ведь мы разумные люди…

– А зачем ты нам живым? – глухо рассмеялся из-под маски разбойник. – Мы знаем, что старый магистрат съехал, а нового еще нет! Хоть всех тут перебьем, никто и не почешется!

Наглый, и язык подвешен. Вожак?

Сун Цзиюй не спеша, тщательно прицелился. Пусть болтает: за звуком своего голоса не услышит, как тренькнет тетива.

– Резонно рассуждаете, почтенный разбойник… – пробормотал щеголь. – Прошу, в знак моих добрых намерений… примите мое серебро… но только не трогайте подвеску, это фамильная драгоце…

Вожак заинтересованно приподнял кончиком меча подвеску – что там, яшмовый тигр?..

Сун Цзиюй выстрелил на выдохе. Свистнул арбалетный болт, но разбойничий главарь выкрутил вдруг саблю и одним легким движением отбил стрелу. Сун Цзиюй видел такой трюк лишь на ярмарках, не думал, что кто-то и вправду способен на это в бою.

– Что за трус там стреляет из-за угла! – крикнул разбойник. – Выходи, или я сам к тебе приду!

Сун Цзиюй перезарядил арбалет и осторожно высунулся из-за дерева – но разбойник внезапно был уже рядом и взмахом сабли вышиб у него из рук оружие. Сун Цзиюй отпрыгнул, бросив полный сожаления взгляд на упавшие на землю две половинки любимой игрушки, и выхватил меч.

Зазвенели, встретившись, клинки. Он стиснул зубы: да что это за бандит?! Такая сила и умение…

Лань Сы тоже приходилось несладко – он, видно, хотел бесшумно обойти врага по бамбуковому подлеску, но разбойники его заметили: сразу двое плясали вокруг, дразня его, насмешливо тявкая высокими голосами, видно, чтобы сбить с толку. Невысокие, стройные… юнцы из цзянху?

Главарь сделал выпад, едва не пропоров Сун Цзиюю рукав. Прищурился:

– Вас всего двое! Убирайся-ка подобру-поздорову и не вмешивайся в дела… Летучих лис!

– Уж не думаешь ли ты, что я позволю разбойникам убить честного человека на дороге? – процедил Сун Цзиюй.

Он отступил в сторону, и еще, и еще, сближаясь с Лань Сы. Тот чуть кивнул, разгадав его маневр. Если удастся захватить вожака, может, удастся поторговаться…

– Честного человека! – фыркнул главарь. – Этот-то честный? Богатый пьяница и развратник?

– Эй! – возмутился прижавшийся к повозке «пьяница». – Всыпьте им как следует, господин! Не жалейте!

Двое разбойников тем временем взлетели одновременно в цингуне, оттолкнулись от древесных стволов и наскочили сзади: один на Сун Цзиюя, другой на Лань Сы. Мечи у них были короткие, в самый раз для быстрых подлых ударов.

Сун Цзиюй бросился на землю и перекатился, уходя из-под падающего клинка, а потом резко оттолкнулся ногами, сделал сальто назад и оказался прямо за спиной у вожака. Лань Сы отвлек его, заставив парировать удар, и Сун Цзиюй ловко схватил разбойника, притиснул к себе.

– А ну стоять! – рявкнул он, прижав лезвие к резко вытянувшейся шее.

Его подельники замерли, не сводя с Сун Цзиюя внимательных глаз.

– Пусти нашего брата! – крикнул тот, что повыше. – Пусти, и разойдемся мирно! Не будем тебя убивать!

– Отпущу, когда вы все уберетесь отсюда, – мрачно рявкнул Сун Цзиюй. – Положили оружие на землю и пошли вон!

Он не был уверен, что это сработает; что, в конце концов, им помешает пожертвовать главарем? В цзянху каждый сам в главари метит… Или вот так же пригрозить все еще сидящему на земле «пьянице»?

Почему он не бежит, ноги у него, что ли, отнялись?

Разбойники медленно, не сводя с него глаз, присели на корточки… И вдруг произошло нечто странное. Главарь, стоявший прямо перед ним, вдруг исчез. Не просто присел, а… в одно мгновение оказался внизу, перекатился по земле…

– Уходим! – взвизгнул он неожиданно тонким голоском, и разбойники порскнули кто куда, только пятки засверкали.

* * *

Сун Цзиюй медленно опустил меч, изумленно спросил Лань Сы:

– Это что такое было?..

Тот нахмурился.

– Я в вашу сторону не смотрел, наблюдал за теми двумя. Как вы его упустили?

Если б знать… Не скажешь ведь, что разбойник как будто уменьшился на мгновение?

Сун Цзиюй помотал головой. Ладно, потом. Надо проверить, как там этот господин у повозки…

Господин встал, опираясь о тележную ось, отряхнул персиковый халат, ощупал распущенные волосы, проверяя, видно, не выронил ли нефритовую шпильку. Впрочем, она скорее запуталась в локонах, чем действительно скрепляла прическу, так что разницы не было. Раненую руку он держал на отлете, словно не вполне понимая, что с ней делать. Боялся запачкать одежду?

– Благодарность этого несчастного не знает границ! – он поклонился Сун Цзиюю. – Как ваше драгоценное имя? За кого я должен вечно просить Небо?

Аромат сливового вина усилился.

– Мое скромное имя – Цзиюй. Фамилия – Сун, – он покачал головой, оглядывая «несчастного» с головы до ног. Пожалуй, ровесник, лет тридцать на вид. Одежда дороже, чем месячное жалование магистрата, подол в винных пятнах, верхний персиковый халат с тончайшей золотой вышивкой запахнут кое-как, на поясе искусной работы подвеска из красной яшмы, действительно в виде тигра, из-за пазухи торчит лакированный веер. Должно быть, выходец из местной знати или сын купца.

– Лань Сы! – позвал Сун Цзиюй.

Тот, оказывается, уже давно стоял рядом, не растерял способность подкрадываться бесшумно. Верный слуга и учитель, когда-то спас отцу жизнь в краю рек и озер, а теперь вот прислуживает недостойному сыну.

– Молодому господину нужна перевязка, – Сун Цзиюй кивнул на окровавленный рукав. – Затем ему следует поехать в управу для дачи показаний.

Он оглянулся на лес. Да и как бы разбойники не вернулись с подкреплением.

– Ни к чему, ни к чему, господин Сун, просто царапина! – господин с кислой миной осмотрел попорченный рукав. – Я, ничтожный Ху Мэнцзы, не слушал заветов батюшки, не упражнялся ни с мечом, ни с палицей, сам виноват. Ну да садясь в свадебный паланкин, поздно прокалывать дырочки в ушах…

Он вдруг улыбнулся, темные миндалевидные глаза блеснули искрой веселья.

– В управе скучно, там одни нудные чинуши! Едем же в мое поместье, благодетель, отобедайте у меня! Это меньшее, что ваш покорный слуга может сделать в благодарность. Не отказывайтесь, отказа не приму! Будем пить за мое чудесное спасение!

– Вынужден все же отказаться, – Сун Цзиюй оглядел «поле боя». Резной возок на боку, лошади разбежались, слуги, по-видимому, тоже. Придется брать господина… как он сказал, Ху?.. с собой.

– Забирайтесь, – он указал на свою подъехавшую повозку.

Господин Ху не стал куртуазно отказываться: в мгновение ока влез за полог, вальяжно устроился на подушках, достав из рукава серебристую флягу с чеканным пейзажем: горный источник бежит по скалам.

– Пожалуй, составлю вам компанию, благодетель Сун! – пропел он. – Но только до перекрестка, а там уж эти трусливые сукины дети, что мне служат, найдут лошадей и догонят нас.

Он высунулся в маленькое окошечко и вдруг, сунув два пальца в рот, свистнул заливисто, так что у Сун Цзиюя уши заложило. В ответ по лесу пронесся шорох, лошади заржали где-то вдалеке.

– Далеко не убежали, – удовлетворенно ухмыльнулся Ху Мэнцзы и, поднеся фляжку к губам, сделал большой глоток.

«Так и есть – пьяница, – подумал Сун Цзиюй. – Или просто запивает испуг?.. Надо будет послать к нему завтра пристава, раз сам не хочет ехать в управу. Не дело, что разбойники вот так запросто шастают по дорогам и нападают на людей…»

Он подозвал Бархата и вскочил в седло, поехал шагом рядом с повозкой.

Дорога вползла на перевал; просветлело – тяжелые облака уплыли к реке, вьющейся внизу серебристой лентой. Вдали на берегу раскинулся город Чжунчэн, старая столица: маленький по меркам нынешних городов, а издалека и вовсе будто игрушечный. Ближе темнела заросшая громада императорского кургана. Сине-зеленые сосны, взбегавшие к вершине, делали его похожим на взметнувшуюся над городом волну.

* * *

Давно, будучи еще совсем юношей, Сун Цзиюй мечтал разгадать тайну гибели правившей в Чжунчэне династии – но теперь это казалось детскими играми. Столько всего произошло за годы в столице, столько чувств он испытал, столько дел раскрыл, дум передумал… и где все это? Словно осенним ветром унесло вместе с юношескими фантазиями.

Вместо грусти на него неожиданно снизошел покой. Заливались в зарослях птицы, солнце, клонясь к горизонту, светило теперь мягче. Косые лучи пронизывали лес, и тени бамбуковых стволов крест-накрест ложились на дорогу, в мягкую пушистую пыль.

Прелестный горный пейзаж, будто и не было никаких разбойников.

– И часто у вас так, господин Ху? – спросил Сун Цзиюй. В конце концов, зачем ждать до завтра и посылать людей, если можно выяснить все сейчас.

Господин Ху уже успел задремать, облокотившись на руку. Широкий рукав задрался, обнажив яшмово-белое запястье, гладкое предплечье…

Никакого нательного белья.

Сун Цзиюй отвернулся. Распущенные волосы, теперь это. Что за вид? Вольного философа он, что ли, изображает? Пил вино в бамбуковой роще, сняв одежды и распустив волосы?

Или… был на свидании? Но ничем, кроме вина, от него не пахло.

Господин Ху зевнул, потянулся.

– Часто ли у нас… хорошая погода? – промурлыкал он. – Нечасто. Видно, в честь вашего приезда вышло солнышко. Часто ли я попадаю в передряги? Это впервые. Разбойники боятся местного тигра и не задерживаются у нас.

Он окинул Сун Цзиюя сонным, ленивым взглядом.

– Тигр охраняет горы, дракон бережет реки… А Сын Неба защищает людей. Дайте-ка угадаю: магистрат Чжунчэна тяжело заболел и уехал умирать на родину, мы остались без защитника. И вот на дороге в город я встречаю воина с длинным мечом и решительным взглядом… Статного, чернобрового… Серьезного, даже слишком. Признайтесь, благодетель Сун, вы – наш новый магистрат?

«Вот уж насмешка судьбы, первый же встреченный житель Чжунчэна – и подобный наглец!» – изумился Сун Цзиюй.

– Господин Ху проницателен, – не стал лукавить он. – Значит, вы полагаете, эти разбойники – пришлые?

– Не наш говор, – отмахнулся Ху Мэнцзы, снова приложившись к фляжке. – А вы боитесь тигров, магистрат Сун? Ведь вы тоже не местный, вдруг он выйдет на ваш чудесный запах?

Он потянул носом.

– Сандал… лаванда от моли… крапивный отвар для волос… и… кажется, масло сладкого миндаля после бритья.

Сун Цзиюй поглядел на него с изумлением – тот безошибочно перечислил все, что лежало в притороченных к задку повозки ящиках.

– Господин Ху – владелец косметической лавки? – спросил он.

– Просто слежу за собой, – отмахнулся Ху Мэнцзы. – К тому же от тряски по нашим дорогам у вас там все пролилось.

Он с улыбкой поманил Сун Цзиюя.

– Наклонитесь, и сами почуете.

Сун Цзиюй слегка наклонился с седла и обеспокоенно потянул носом. А ведь он говорил Жу Юю не ставить ящик с книгами в самый низ, что, если их перепачкало?

Масло где-то разлилось точно, но вот остальное…

– Ясные глаза, – ухмыльнулся Ху Мэнцзы. – Вблизи вижу, как в них мерцают звезды. Магистрат Сун – исключительный человек, я уверен.

Сун Цзиюй резко выпрямился. Да этот Ху действительно наглец! Захотел рассмотреть поближе, значит?

Надо же было так легко попасться: он же просто перечислил вещи, которыми пользуются все! Кто не моет голову крапивой, не перекладывает одежду лавандой от моли? Так глупо…

Он поджал губы. Вот твоя карма, Сун Цзиюй, – первым же встретить в Чжунчэне повесу-бесстыдника!

– Завтра приходите в управу для дачи показаний, – суховато сказал он.

Впереди как раз показался перекресток.

– Ну раз вы приглашаете меня в управу, так и быть, зайду засвидетельствовать почтение новому магистрату и благодарность – спасшему меня герою! – бесстыдник Ху дождался, пока лошади остановятся, и легко, будто трезвый, выпрыгнул на дорогу, даже не пошатнувшись. В то же мгновение сзади раздался топот копыт и скрип колес: резная повозка, покачиваясь так, словно ось погнулась, наконец догнала их. Ею правил юноша-слуга, его товарищ помладше с виноватым видом сидел на облучке.

Сун Цзиюй скользнул по ним взглядом: невысокого роста, белолицые, с нежными, почти девичьими чертами лица и холеными руками, а повозку смогли поднять, гляди-ка.

Бесстыдник кашлянул, и Сун Цзиюй забыл о слугах. «Что еще скажет», – подумал он, заранее закатив глаза.

Ху Мэнцзы взмахнул рукавами, складывая ладони для вежливого поклона, но вино вдруг все-таки взяло свое: кланяясь, он не рассчитал сил и едва не полетел носом в пыль.

– Еще раз сердечно благодарю за спасение, магистрат!

Сун Цзиюй только головой покачал. Будет чудом, если завтра утром этот господинчик окажется в управе.

Он легонько кивнул и дал своим людям знак продолжать путь.

* * *

Нищие, гревшиеся на солнышке за городскими воротами, у родника, порскнули, как зайцы, завидев его, и скрылись в бамбуке: никто и не думал ни вырубать заросли вокруг ворот, ни подновлять штукатурку на городских стенах. Когда-то она выкрашена была в алый, но время сделало ее грязно-розовой; то тут, то там виднелись нацарапанные кем-то неприличные слова и странные значки, похожие на танцующих человечков или древнее письмо.

Приветственно хрюкнула из лужи огромная свинья, но головы не подняла, лишь выдула носом огромный пузырь. Мальчишка-козопас, увидев богато одетого всадника, попытался отогнать с дороги свое равнодушно пасущееся стадо, но козы разбредались неохотно, оставляя в знак протеста помет.

Чжунчэн переживал упадок – как и говорили в столице. Вблизи исчезло все кукольное очарование пейзажа: да, изгибы крыш все так же изящны, но что проку, если черепица на них – как выбитые зубы? Когда-то Чжунчэн славился как город, где не найти было улиц немощеных, но то ли это с самого начала была ложь, то ли булыжники давно растащили. Людей на улицах было мало, лавочники лениво отгоняли мух от лежалой рыбы и сморщенных, явно издалека привезенных овощей. Увиденное Сун Цзиюя не удивило, скорее разочаровало. Прекрасный императорский дворец прошлой династии, по слухам, сгорел из-за того, что туда повадились пробираться нищие, но ведь не дворцом единым… Он ожидал увидеть если не описанные в исторических хрониках величественные корабли у причалов, товары со всего света и заморских купцов, то хотя бы достойное увядание, красоту несовершенства… Однако встретили его лишь грязь и равнодушие. Тревожный знак. Люди, живущие так расхлябанно, наверняка не чураются и преступлений, погрязли в безнаказанности. Разве странно, что предшественник так тяжко заболел!

Ни зеваки, ни процессия встречающих его не удивили тоже, хотя он предпочел бы появиться тихо и принять незваных гостей на своей территории, в управе.

Одетый в парчовый халат худощавый старик в переносном кресле под балдахином с кистями был, верно, гуном Цюем, местным аристократом. Он не стал подниматься для приветствия, лишь кивнул, надменно оглаживая длинную бороду. При старой династии из клана Цюй призывали на придворную службу звездочетов и гадателей, но те времена давно прошли… А вот гордыня, видимо, осталась.

Грузный, но подвижный, как шмель, господин в бархатной шапочке и нарочито простой одежде наверняка был судовладелец Ма – самая известная в Чжунчэне фигура. Кого бы Сун Цзиюй ни спрашивал в столице, все в первую очередь с улыбкой вспоминали гостеприимство господина Ма Юнси.

Нервный высокий мужчина с землистым лицом и вовсе не был загадкой: синее одеяние с вышитой цаплей и чиновничий головной убор выдавали в нем человека из управы, должно быть, старшего секретаря.

Были вокруг и другие, россыпь местных торговцев и помещиков, решивших «засвидетельствовать почтение». На деле почтения к нему у них было не больше, чем у коз по ту сторону ворот, – они явно собрались поприветствовать нового магистрата из пустого любопытства. Таращились, словно скот…

Сун Цзиюй мысленно обругал себя за подобные сравнения. Чжунчэн теперь его дом. Его жители – под защитой императора, направляющего руку этого презренного Суна. Ему придется узнать их, и наверняка некоторые знакомства будут приятными. Он слышал, что многие провинциальные помещики начитанны и образованны, прекрасные собеседники, обретшие мудрость вдали от столичной суеты. Почему бы таким людям не оказаться и в этом городе?

Некстати на ум пришло смазливое и хитрое лицо Ху Мэнцзы. Не лучший пример.

– Магистрат Сун! Такая честь, такая честь! – звучно провозгласил Ма Юнси, кланяясь. – Теперь-то Чжунчэн расцветет! Слава его императорскому величеству за то, что даровал нам такого юного и способного судью!

– Слава императору! – нестройно пронеслось по толпе. – Долгих лет его величеству!

Сун Цзиюй обвел толпу взглядом и легко поклонился, не спешиваясь.

– Долгих лет его величеству.

Подхалимов он никогда не любил и, служа придворным цензором, спускал с лестницы всякого, кто осмеливался втираться в доверие. Ничего не изменилось.

– Благодарю за встречу. Если у кого-то есть ко мне дело, жду вас завтра в управе, – коротко сказал он и тронул коня.

В толпе поднялось некоторое смятение. Нервный секретарь, подхватив полы халата, с неожиданной прытью бросился вдогонку, ухватил Сун Цзиюя за стремя.

– Господин магистрат, господин магистрат! – глаза его бегали: то ли, соблюдая приличия, не желал смотреть прямо, то ли боялся чего-то. – Простите этого недостойного, я Чжан Ши, надзираю за писарями управы. Нижайше прошу вас остаться, господин Ма устраивает в вашу честь ужин в «Золотой утке»! Если хотите умыться с дороги, там приготовлены и комнаты для вас! Зачем же спешить, зачем спешить?

Сун Цзиюй, удерживая заволновавшегося Бархата, бросил на секретаря такой убийственный взгляд, что тот отдернул руку, сделал неловкий шаг назад и сел в пыль.

– Если у кого-то есть дело, о котором он хотел бы заявить, – приходите в управу, – внятно повторил Сун Цзиюй. – А ты поднимись и проводи.

Секретарь вскочил и, предупредительно оглядываясь, засеменил вперед.

* * *

Вокруг по узким улицам сновал народ. Гадатели и уличные игроки в кости перекрикивали друг друга, носились стайками грязные дети, что-то хором выклянчивая у прохожих. Какой-то старик с жидкой бороденкой сунул цветную тряпку прямо под морду коню, приговаривая про сычуаньский шелк, и Бархат снова захрапел, заплясал на месте.

Конь выражал чувства прямее хозяина. Сун Цзиюй потрепал его по шее, успокаивая. Может, и зря он был так груб с Ма и остальными. Но как же не хочется снова погружаться в этот котел человеческой мерзости, будто не хватило в столице…

«Вот поэтому ты и здесь, – сказал себе Сун Цзиюй. – Мнил себя чище всех, не захотел ручки замарать, даже ради…»

Он отмел неприятную мысль и выпрямился в седле.

– Господин магистрат уже бывал в Чжунчэне? – спросил секретарь, поравнявшись с ним. Как бы высоко он ни задирал полы, чавкающая грязь забрызгала его до колен. – Последние лет двадцать тут неказисто, что и говорить! А все эти – из соседнего уезда!

– Какие эти? – поинтересовался Сун Цзиюй.

– Крестьяне! Вонючие сукины дети из Тяньчжоу! – секретарь сплюнул так яростно, будто говорил о личных врагах, а не о дальних соседях. – Собрались и продолбили дорогу через скалу! Император был доволен, велел продолжать, даже выделил на строительство солдат с порохом! Но как же мы?!

Поняв, что его жалобы звучит слишком путано, он перевел дух.

– Там, за храмом Небесного спокойствия, наша река Чжэнхэ. Двадцать лет назад вы бы уже отсюда увидели паруса, столько лодок приходило! Наш торговый путь был для южан самый удобный. Само собой, и город процветал… Но теперь появилась другая дорога, через Тяньчжоу. И плакала местная торговля. Такое огорчение, такое огорчение!

Сун Цзиюй вздохнул. Когда-то давно этот город был столицей империи Си, а теперь – грязь, неприятные люди, мелкие дрязги. Наверняка ему уже завтра принесут какое-нибудь дело о том, как один сосед у другого колесо от телеги украл…

Сун Цзиюй усмехнулся: «Что бы ты сказал мне, Лун-гэ? Позлорадствовал бы? Изобразил сочувствие? Лучше не представлять…»

– Далеко еще до управы?

– Нет-нет! Вот сюда, надо свернуть на Львиную улицу, и мы на месте. Здание старое, потолки кое-где текут, но если велите, мигом наймем плотника! В ваших покоях, конечно, все по высшему разряду… Только вот успели ли прибрать… Вас так рано не ждали, вы понимаете. Господин Ма важный человек, у него суда, лавки, он один из немногих, кто остался в Чжунчэне, заботится о нас, как родной отец… Все думали, что вы сперва изволите отобедать с ним.

– Не изволю, – равнодушно откликнулся Сун Цзиюй. Они повернули, и взгляду открылась управа.

Она ничуть не отличалась от всех управ, что ему приходилось видеть: те же ворота с барабаном, ударив в который, любой мог потребовать справедливости, тот же двухэтажный судебный павильон на северной стороне, те же флигели с различными службами. Во внутреннем дворе росла пара чахлых деревьев и стояли щербатые от времени каменные фонари, между плитами дорожки пробивалась трава.

Служащие управы, секретари в форменных одеждах и шапочках, стражники в плоских шлемах стояли, склонившись, по обе стороны от входа в зал суда. Внимание Сун Цзиюя привлек юноша, стоявший с краю, возле благообразного высокого старика. Юнец единственный был одет не по уставу, в невнятного цвета темные обноски, никак не выдававшие род его занятий.

«Все же предупредили, – отметил себе Сун Цзиюй. – Кто-то успел добежать от городских ворот и быстро всех собрать. Похвальная прыть».

– Я Сун Цзиюй. Новый магистрат, – он небрежно поклонился. – Представьтесь, только быстро.

Первым вышел дородный мужчина с аккуратной бородкой. Бородка, как и виски, отливала синевой, как бывает с подкрашенными волосами, но кроме этого ничего примечательного в его облике не было. Этот человек походил скорее на портрет чиновника: все идеально и пристойно, но глазу не за что зацепиться.

– Приветствую магистрата, – глубоким, звучным голосом произнес он, с поклоном протягивая квадратную коробочку. – Я Пань Юань, старший секретарь управы. Мне поручено передать вам судебную печать, господин Сун.

Сун Цзиюй открыл коробку. «Вот и все, – подумал он, глядя на резную яшму. – Поздравляем с новой должностью, господин магистрат. Казни, милуй, доводи до подданных волю императора. Не вспоминай о доме. О Лун-гэ».

Он подавил тяжелый вздох.

Дальше знакомство шло быстрее. Сун Цзиюй привычно запоминал имена и лица, мысленно делал пометки: этот вял, а этот беспокоен, вон тот, собранный, с прямым взглядом – познакомиться поближе, приставить к делу…

Мало-помалу очередь дошла до старика и оборванца.

– Судебный лекарь Сюэ Жугуй, – с достоинством представился старик. – А это мой помощник Хэ Лань.

– Почему он одет не по уставу? – Сун Цзиюй посмотрел на юнца и неожиданно наткнулся на прямой взгляд больших темных глаз, подведенных сурьмой. Не только неаккуратен, но еще и наглец?

– Позвольте ответить, – голос у юноши был низкий, мягкий. – Этот недостойный Хэ собирал для учителя травы в лесу, увидел вас и господина Ху на перекрестке и последовал за вами. Я едва успел предупредить секретаря Паня, что вы не поедете на званый обед. И не успел переодеться. Прошу прощения.

При упоминании господина Ху Сун Цзиюй поморщился.

– Хорошо. Но больше в управе без форменной одежды не показываться.

Хоть немного порядка он сюда привнесет.

Юноша поклонился еще ниже, опустив наконец глаза.

– Слушаюсь!

Комки на ресницах… Велеть ему смыть это с лица? Или это будет уже мелочность?

«Но важнее другое – я ведь его не заметил там, в лесу, – подумал Сун Цзиюй. – А он – не только увидел, но еще и успел донести в управу».

Юнец снова стрельнул глазами, по губам скользнула легкая улыбка. Наглец, но может быть полезным.

– Все дела, которые у нас сейчас есть, должны через одну палочку благовоний[1] быть у меня на столе. Старший секретарь Пань, приставы Яо и Цао, жду вас в кабинете. Остальным разойтись.

К чести местных служак и писарей, слушались они беспрекословно. Видно, Пань, не терпевший расхлябанности во внешности, не терпел ее и в своей вотчине. Капитан стражи тоже выглядел человеком серьезным. Бывший военный?

Возможно, с этими людьми и получится принести порядок в этот город.

* * *

Провожая лучи заката, он по старой студенческой привычке поднялся на крышу управы, но в этот раз вместо горлянки с вином у него были пилюли для сна – Сун Цзиюй знал, что без них проворочается всю ночь.

Сверху Чжунчэн выглядел лучше: сумерки придали ему таинственность, заколыхался шелковым пологом туман. Фонарики зажглись на реке: одинокие желтые – прогулочные лодки, россыпь алых и розовых – плавучие бордели и рестораны. Неподалеку от порта, через узкий канальчик, – веселая улица, почти у самой воды – нечто плохо различимое между деревьями, сияющее огнями, – пристанище цветов и ив?

Как бы ни был беден Чжунчэн, любовь всегда в цене, не жаль потратиться на фонари.

Сун Цзиюй проследил улицу взглядом… И наткнулся на черную яму посреди освещенных усадебных парков.

Он не сразу понял, что это не яма, а сгоревший дворец прошлой династии. Судя по бумагам, виновные бродяги, решившие погреться и спьяну поджегшие тронный зал, выбраться из пожара не успели. Сун Цзиюй поежился от вечернего холодка, липнущего к коже.

Нищие подожгли дворец… Что за дикость? Расскажи ему кто в столице о таком неуважении, он бы не поверил…

Но столица далеко.

Он спрыгнул с крыши и отправился на жилую половину, надеясь, что усталость и пилюли возьмут свое. Только вот Чжунчэн убивал любые надежды – луна вошла в зенит, а Сун Цзиюй все ворочался на невероятно скрипучей кровати.

Его раздражало все: рассохшийся подголовник, въевшийся, казалось, в стены маслянистый горький запах лекарств. Предыдущий магистрат долго болел…

В голове мысли теснились, как просители в приемной: разобрать дела, прочесать лес, разложить вещи… На Жу Юя можно положиться в том, что касается одежды и мебели, но вот книги, личные мелочи – придется самому… Интересно, тетушка Жу взяла свои настойки? Сейчас бы сливового вина, из тех мелких слив, что растут на дереве у южной стены, самых сладких… Впрочем, отец же давно велел спилить то дерево… Так из чего же то прекрасное вино…

Аромат всплыл в памяти, как туман над водой. Как там в стихах Отшельника: «…мое томленье не унять… каким-то там вином…» Но каким вином? Что там было за слово? Читая, он всегда представлял то вино, которое ему дал попробовать…

– …учитель. Завтра ему собираться в дорогу. Не может же он уехать без меча.

Он улыбнулся, и стражник перед ним замялся, отвел алебарду.

– Не принято вносить оружие…

– Сам наследный принц тебя просит по-хорошему! – вмешался второй караульный. – Хочешь, чтобы он начал по-плохому? Проходите, проходите!

Они не знали, что учителя уже нет во дворце. Никто не знал. Но скоро это будет уже не важно.

В голове стоял туман. Зачем все это? Учитель сказал что-то на прощание, и слова его казались такими разумными… Но в чем был их смысл? «Пока не иссякнет источник». Звучит, как строчка из очередного стиха.

«Сколько стихов написал учитель, – горько усмехнулся он про себя, шагая по сумрачным коридорам. – Сколько чувственных строк. Неужели все это ложь?»

От этой мысли кровь бросилась в лицо, сжались сами собой кулаки.

Жадный мальчишка, когда-то думал, что тебе хватит одного взгляда, а теперь места себе не находишь? Не обманывайся, будто ты дорог ему сильнее, чем…

Пламя в лампах затрепетало, один за другим начали гаснуть огоньки. Служанки, бодрствовавшие у императорских покоев, засуетились, разжигая их снова, – лишь одна преградила ему путь.

– Господин? Его величество изволит…

Клинок описал блестящую дугу, упруго гуднул, рассекая воздух, и девушка молча повалилась на пол.

Вторая служанка обернулась, но взвизгнуть не успела – острие вонзилось ей в грудь, и вместо крика раздался влажный хрип.

Он открыл дверь. Прошел в знакомые покои, и сразу его окружили золотые драконы, тускло мерцающие по стенам в свете ночника. Ширмы с цветущими яблонями и взбирающимися на горные террасы цилинями, а за пологом темнеет покатый, словно курган, бок императора…

Отец был хорош в боевых искусствах. Почувствовал убийственную ауру раньше, чем клинок пал на его шею, и успел подставить руку. Острие прошило ладонь насквозь, немного не достав до кадыка. Быстрее, быстрее вытащить…

– Щенок… Я знал, что это однажды случится!

Мощный удар отшвырнул его в стену.

– Он тебя подговорил?!

От удара все плыло перед глазами. Подговорил? Нет, нет… Учитель сказал: «Пока не иссякнет источник». И это звучало так разумно…

Отец сделал ошибку: замешкался, осматривая рану. Этих мгновений хватило, чтоб вытащить нож из рукава и метнуть ему в горло. Брызнула горячая кровь…

А дальше все было как в тумане. Странная легкость движений, будто во сне. Учитель всегда ругал за неуклюжесть, видел бы он, как ловко его ученик танцует среди отцовских наложниц, и они падают на пол, будто сорванные цветы…

Дети, евнухи… Какие же они все надоедливые и громкие, сколько же людей в этом дворце?

– Сяо Хуа…

Он обернулся и сперва даже не узнал тетушку: никогда прежде не видел ее с распущенными волосами и без косметики.

– Сяо Хуа… Что же ты делаешь?! Зачем?! Прошу тебя, мой милый…

– Тетушка, я и не знал, что вы во дворце.

О чем она его просит? Разве он что-то сделал не так… Ах да, мужчинам ведь нельзя заходить на женскую половину, тем более в гарем. Но сейчас это не важно, потому что учитель велел. Как ей это объяснить?

Но прежде чем он собрался с мыслями, рука сама поднялась, и на тетушкином горле пролегла темная, набухающая кровью полоса.

– Сяо… Хуа…

– Тетушка?

Но как же это?

Он хотел пережать рану, позвать на помощь – и не смог, ноги сами несли дальше.

Гвардейцы, грохоча доспехами, бежали ему навстречу, но он был быстрее.

– Пожалуйста! – он ударил ближайшего гвардейца об стену так, что хрустнули кости. – Пожалуйста! Помогите мне!

Но они все были слишком слабы, чтобы помочь. Они позволили ему дойти до покоев матушки.

Он приник к двери, бессильно царапая позолоченное дерево. Мгновение передышки…

– Сяо Хуа… Мне велели запереться и не выходить. – Матушкин голос был спокойным и ясным. – С тобой что-то случилось? Кто-то обидел тебя?

Он всхлипнул от отчаяния, потому что знал, какая эта дверь ненадежная, на тренировках он разбивал деревяшки и потолще…

– Матушка… Помогите мне… Я не могу…

Он ударил ногой с разворота, и дерево затрещало, посыпалась с косяков штукатурка.

– Я не могу остановиться. Я боюсь сделать вам больно! Пожалуйста…

Еще удар. Вылетели, погнувшись, петли. И в полной тишине он услышал, как, звякнув, падает на пол склянка, как бусинки пилюль скачут по доскам.

– Матушка!

Она улыбнулась ему и осела в кресло.

– Я не могу остановить тебя… Не могу… Но этот грех ты не совершишь. Сяо Хуа, ты не убьешь свою мать… Все хорошо.

Все хорошо…

Меч выпал из его руки, и наступила тьма, гудящая, давящая тьма отчаяния…

* * *

– Нет! – вскрикнул Сун Цзиюй и проснулся, вскочил с постели, не понимая, где он, где одежда и меч. Сердце бешено колотилось, воздуха не хватало. Что-то шевелилось перед ним во тьме, нависло угрожающей тенью… Но, приглядевшись, он понял, что это дверца шкафа качается на сквозняке. Странно, он ведь закрывал…

Сун Цзиюй дрожащими пальцами зажег свечу, схватился за кувшин на столе. Кувшин был пуст.

– Проклятье… Жу Юй…

Но сердиться на слугу не получалось – непривычная боль в груди и слабость в коленях мешали.

Он прихватил кувшин и вышел во двор. Луна заливала все бледным, мертвенным светом, лишь за круглой аркой играл какой-то теплый отсвет, словно там светился фонарь. Белый рукав колыхнулся в полутьме, послышался тихий смешок.

Сун Цзиюй в три шага добежал до арки, ожидая увидеть убийцу, призрака… Но успел заметить лишь, как исчезает за поворотом какой-то стражник в шлеме.

Фонарь, впрочем, принадлежал не ему.

Юноша в небрежно накинутом черном халате поверх белого исподнего поклонился Сун Цзиюю, распущенные волосы скользнули по плечам.

– Магистрат Сун.

Сун Цзиюй сообразил вдруг, что и сам едва одет. Холодный ветер обдал его ледяным дыханием.

– Помощник лекаря. Хэ… Лань?

– Вы запомнили меня. Недостойный слуга польщен.

– Что ты здесь делаешь?

Хэ Лань вдел руки в рукава халата, собрал волосы, закрутив их в жгут и заколов простой деревянной шпилькой. Почему он вообще их распустил…

Мысли метались, будто потревоженные птицы.

– Я пошел отдать караульному ужин… А потом мы услышали какой-то крик и поспешили сюда.

«Врет», – подумал Сун Цзиюй.

Если бы караульный прибежал по тревоге, стал бы так поспешно смываться, даже не поздоровавшись с начальством? Впрочем… Крик они и правда могли слышать. Тот кошмар…

– Я ничего не слышал. Набери мне воды.

Хэ Лань поднял фонарь повыше, пристально вглядываясь в его лицо. В темноте большие карие глаза казались черными, бездонными.

– Вам нужна не вода. Пойдемте.

При свете дня Сун Цзиюй отчитал бы его за наглость. Но сейчас ему не хотелось оставаться одному.

* * *

В лекарской уютно светились лампы, придавая медовый блеск старому дереву бесконечных ящичков с травами, отражаясь в склянках лекарств. Хэ Лань убрал со столика тяжелый на вид чехол, звякнувший металлом – видно, с инструментами хирурга, – и принялся колдовать над закопченной чугунной жаровней, скалящейся львиными мордами. Забулькала, кипя, вода…

Сун Цзиюй взял с полки какую-то книгу, сел в кресло, поерзав на продавленной под чужой зад подушке.

– Мне не нужно снотворное.

Хэ Лань улыбнулся, бросив на него быстрый взгляд.

– Это и не снотворное.

– Вот как?

Сун Цзиюй скользнул взглядом по иероглифам в книге, но не уловил ни капли смысла. Что за дикий сон. Не могли ему подмешать что-то в ужин? Да нет, Жу Юй лично сходил за едой в ближайший трактир… Может быть, с пилюлями от бессонницы что-то не так?

– Это для успокоения и ясности ума. Для свободного течения ци. – Повеяло ромашкой. От одного запаха стало чуть легче: он напоминал о солнце, о жизни. – Здесь, в Чжунчэне… поначалу трудно. Это недоброе место.

– Что значит недоброе? – самообладание понемногу возвращалось, и Сун Цзиюй окинул Хэ Ланя внимательным взглядом. Что все-таки они там делали во дворе?

– Все эти болота и заброшенные гробницы… Здесь призраков видят. Сто лет назад наследный принц Чжунхуа устроил резню во дворце, убил императора Чжун-ди, а потом утопился в болоте. Никого из правящего клана не осталось. И началась ужасная смута… Ну вы ученый человек, вы знаете, почему столицу перенесли, – Хэ Лань попробовал маленькой ложечкой свое варево и досыпал какой-то резко пахнущей травы. – Столицу перенесли, а грехи и страдания остались. Сперва у меня тоже были кошмары.

– Так ты не местный? – Сун Цзиюй принюхался по привычке и подумал: глупо. Кто тебя здесь будет травить? Ты больше не старший цензор…

– Лучше расскажу сейчас, вы все равно узнаете от учителя, – Хэ Лань не смотрел на него. – Я… с малых лет бродяжничал в Дунлине. Попрошайничал, воровал. Но там стало опасно, много стражи. Я попытался продолжить здесь, но в порту меня избили так, что я едва не умер. Учитель меня спас. Решил, что я должен жить как честный человек. Прошлый магистрат согласился, он очень уважал учителя. И вот я уже полгода здесь помогаю. Но если вы против… Я немедленно уйду.

Ага, подумал Сун Цзиюй.

– Ты ведь соврал мне, не так ли? Что ты на самом деле делал во дворе в такой час? Если я узнаю, что ты перепродаешь что-то из управы… – он нахмурился.

Глаза Хэ Ланя сверкнули гневом.

– Разве стал бы я тогда вам говорить… – он выдохнул, опустился на пол, кланяясь. – Простите, господин магистрат, я дерзок, никто меня не воспитывал. Этот несчастный – сирота. Я понимаю ваши подозрения. Если вы не верите мне, спросите у учителя и секретарей, пропало ли что-нибудь. Я правда отнес караульным перекусить. Мой приятель как раз передал пост, и мы немного прошлись вместе. Потом услышали из вашего двора крик. Я подумал, что вам просто мог присниться кошмар.

Сун Цзиюй устыдился. Он отложил книгу и поднялся, потянул парнишку за локоть.

– Поднимись. Я тебе верю, – слегка покривив душой, сказал он. Разве можно верить хоть кому-то в этом мире? Он больше не юный глупец, нет.

Хэ Лань поднялся, но высвобождать руку не спешил. В глаза не смотрел тоже, молчал, словно сдался на милость вышестоящего. Влажная от пара, вьющаяся прядь волос упала на розовеющую щеку.

Сун Цзиюй отвернулся. Отошел к окну, поглядел на темный двор. Фонари едва-едва теплятся, на масло они тут, что ли, скупятся…

Он потер лоб. Долгий муторный день, тяжелая ночь, а теперь еще и это…

– Выпейте, господин, – раздалось у него за спиной. – Только осторожнее, горячо.

Хэ Лань передал ему гайвань с отваром, уважительно, на уровне бровей. Из-под крышечки пахло летом.

– Если дело в усталости, то будете спать лучше. Но если это призраки хотят вам что-то сказать, то лучше сходить в храм. Здесь много обиженных духов, после того что случилось. Они, как и обиженные люди, тоже хотят, наверное, подать прошения магистрату.

Сун Цзиюй фыркнул.

– Если мне еще и для духов дела вести придется, то я и сам скоро духом стану, – покачав головой, он пригубил отвар. Нежный медовый вкус…

Он вдруг почувствовал, как сильно устал. И как хочет завалиться на скрипучий подголовник, пусть уж его, и уснуть без кошмаров.

Залпом допив, он вернул Хэ Ланю гайвань.

– Спасибо, – искренне сказал он. – Отправляйся отдыхать.

Тот улыбнулся в ответ, глаза превратились в лучистые щелочки.

– Не превращайтесь в духа. Вы нужны здесь. Давайте я провожу вас, поднесу фонарь…

– Не стоит, – Сун Цзиюй покачал головой. Похлопав юношу по плечу, он вернулся к себе, улегся и еще немного поворочался, пытаясь вспомнить – что-то Хэ Лань ему сказал такое… Что-то важное… Но так и не вспомнил, уснул – как и хотел, без сновидений.

Глава 2

Конечно же, с утра в управу Ху Мэнцзы не явился. Сун Цзиюй нисколько не был удивлен. Будет чудом, если этот пьяница проспится хотя бы к полудню…

Он еще раз просмотрел разложенные на столе дела. Мелкие глупости вроде дележки поля, пропажи коровы и драки слуги одного господина со слугой другого господина – в стопке слева, по всем уже вызваны ответчики. Справа – дело посложнее: кто-то обобрал и утопил слугу семьи Ма, его труп в одном исподнем прибило к берегу с полмесяца назад, на шее обнаружился след от удавки. Странно, что просительницей значится жена покойного, а не хозяин, как это обычно бывает…

Кто, интересно, настолько отчаялся, чтобы отбирать одежду у слуги? Возможно, просто пьяная драка: один босяк убил другого, а раз уж так вышло, решил и одежду забрать, не пропадать же. Сун Цзиюй еще раз просмотрел свиток и, поморщившись, отложил в сторону. Отец говорил: есть такие дела, от которых сразу идет запах плесени, ведь они так и останутся навсегда лежать в архиве.

Посередине же стола лежал лист, на котором он сам вывел список фамилий. Самые богатые и влиятельные люди в городе, «отцы» Чжунчэна. Семья Цюй, семья Ма, семья Тан, еще несколько имен тех, кто стоял вчера у ворот. «Какие секреты вы скрываете? – Сун Цзиюй безрадостно усмехнулся уголком рта. – Теперь тебе кажется, что у каждого есть свой темный секрет…»

Он убрал лист в шкатулку для документов. Подарок Лун-гэ, искусная работа, хитроумный тайный замок… Избавиться бы, да не поднимается рука. Как не поднялась отдать Бархата, чистокровного коня из конюшен императорского поставщика…

Сун Цзиюй прикрыл глаза. «Когда придет пора предстать перед Янь-ваном, я расплачусь за свое предательство, Лун-гэ. А до той поры буду вечно платить болью сомнений».

Он вздохнул. Потер шею – затекла. Бессонная ночь на кривом, рассохшемся подголовнике – и вот, пожалуйста.

Душераздирающе заскрипела дверь кабинета, заскребла по полу, по процарапанной за много лет колее. Хэ Ланю пришлось толкать ее плечом, и первое, что увидел Сун Цзиюй, когда тот вошел, – узкую спину в черной униформе и завязки чиновничьей шапочки. Сегодня оделся как следует, значит.

Хэ Лань неловко протиснулся в кабинет и наконец обернулся, поклонился. В руках он держал поднос с чашкой, чайничком и блюдцем желтого печенья.

– Доброе утро, господин магистрат, – он поставил поднос на стол, даже не спрашивая позволения. – Вы сразу занялись делами, ни дня не отдохнули. Учитель посылает вам укрепляющий отвар.

Сурьму с глаз он так и не стер, да еще и припудрил пухлую нижнюю губу. Из-за черной одежды и краски на лице кожа его казалась нездорово белой, глаза – как темные омуты. Должно быть, вчера тоже не выспался.

«Ну и отвратительное же у меня настроение, – подумал Сун Цзиюй. – А ведь это мои подчиненные, все равно что младшие братья. Ленивые, наглые и бесталанные младшие братья. Нужно сдерживаться».

– Спасибо.

Он потянулся к чайничку и поморщился – снова прострелило шею.

– Вам не по нраву постель в новых покоях, – улыбнулся Хэ Лань и сам налил ему отвар.

– Я изумлен, что их не обставили золотом и яшмой. Всего-то чем пытались задобрить – ужином в трактире! А стоило подголовник поменять, – Сун Цзиюй мрачно усмехнулся.

– Не нести же подарки прямо к воротам. Но лао Ма еще вас одарит, не беспокойтесь, – кажется, этот юнец не понял шутки или издевается над ним. – Мне сказать ему про подголовник?

– Я не всерьез, – поморщился Сун Цзиюй. – Мои слуги со всем разберутся.

Прав был Жу Юй – все бурчал, что могли бы и получше встретить, подобрать дом, а не эти ужасные покои прямо в управе, кто же так живет…

«Я», – сказал Сун Цзиюй, и разговор был окончен. Но сейчас он даже немного жалел об этом. А его усадьба в столице, должно быть, уже сдана кому-то…

– Простите, что этот глупый Хэ сразу не понял шутки, – Хэ Лань придвинул к нему печенье. – Могу я загладить свою вину? Я умею делать массаж, учитель говорит, что у меня хорошо получается.

Сун Цзиюй хотел было отказаться, а потом подумал: а ведь неплохой случай проверить, что это за парнишка такой, чему он научился у лекаря за эти полгода.

– Показывай свои умения.

Хэ Лань немедленно обошел стол, неслышно оказавшись за спиной у Сун Цзиюя. Легонько коснулся плеча, и пуговица у шеи расстегнулась будто сама собой.

Умело. Только зачем расстегивал? Разве для массажа это так нужно?

Холодные пальцы пробрались под ворот нижнего халата, стиснули твердую мышцу между плечом и шеей так, что Сун Цзиюй чуть не взвыл от боли.

– Вот здесь, – довольно промурлыкал Хэ Лань. – Словно камень под кожей. Как жаль, что некому проследить за вашим самочувствием! Когда приедет ваша драгоценная жена?

– Я не женат, – сдавленным от боли голосом ответил Сун Цзиюй. Вот и еще одно. Сколько шептались при дворе, что он все никак не женится. Осиротел слишком рано, и теперь некому позаботиться о достойном браке… Сун Цзиюй только отмахивался. До того ли ему было? Все свое время он проводил на службе, разбирая бесконечные отчеты разных министерств да выслушивая путаные показания проштрафившихся чиновников. После этого ему ничего уже не хотелось – только почитать в тишине или побыть в компании единственного человека, который его понимает. Поэтому он прятался от суетного мира в усадьбе Лун-гэ, зная к тому же, что к воротам самого хоу Чжу просители с подарками и гости, желающие втереться в доверие к многообещающему молодому чиновнику, сунуться не осмелятся.

Хэ Лань мягко, но властно положил вторую руку ему на затылок, заставляя наклонить голову, и принялся массировать основание черепа. Боль понемногу уходила, кровь застучала в висках, прилила к щекам…

– Как неудобно, должно быть… – вполголоса проговорил Хэ Лань, склонившись к его уху.

– Справляюсь, – ответил Сун Цзиюй, напомнив себе дышать. По всему телу покатились горячие мурашки, быстрее побежала по жилам застоявшаяся кровь. И вправду умелый мальчишка…

– Если захотите это исправить, в округе много достойных девиц на выданье…

Дверь легко распахнулась, лишь крякнула жалобно, и в кабинет широким шагом вошел Ху Мэнцзы собственной персоной.

– Магистрат Сун! Как приятно видеть вас сно… о, я вам помешал?

Следом вбежал недоумевающий пристав.

– Господин Ху… Подождите… Без доклада…

Сун Цзиюй, недовольно поморщившись, поправил одежду.

– Спасибо, помощник лекаря Хэ, – сказал он. Перевел взгляд на пристава: – Пришлите сюда писаря. Господин Ху, присаживайтесь.

Хэ Лань немедленно удалился, склонив голову. Ху Мэнцзы проводил его взглядом и с усмешкой поклонился Сун Цзиюю. Сегодня он выглядел менее возмутительно: волосы сверху собраны в подобающий пучок и заколоты агатовым гуанем, снизу тщательно расчесаны и лежат между лопаток. Одежды цвета топленого молока, с узкими рукавами и скромной белой вышивкой, никаких пятен. На украшенном раковинами поясе знакомая подвеска-тигр, сапоги начищены… Но во взгляде те же шальные искры, на губах – усмешка.

– Благодарю за гостеприимство! – Он как ни в чем не бывало устроился на кушетке у столика, где бывший магистрат, видимо, имел привычку пить чай. Сам Сун Цзиюй такую мебель в рабочем кабинете считал излишеством. Например, потому, что на нее сразу усаживаются незваные гости.

Он не стал подниматься. Поощрительно кивнул:

– Итак, господин Ху, рассказывайте. При каких обстоятельствах на вас напали, откуда вы ехали, что везли с собой, есть ли у вас враги…

– Подайте чаю, – по-хозяйски велел Ху Мэнцзы заглянувшему было писарю, и тот немедленно исчез снова. Что за бардак! Кто их начальник, в конце концов?

Сун Цзиюй подавил раздражение, пообещав себе заняться манерами писаря позже.

– Вчера я ехал из соседнего уезда, от моего дорогого друга Бао Сюэ. Вряд ли вы его знаете, в столице он не показывается, ему ближе цзянху. С собой я не вез ничего, кроме вина, которое делают в его поместье, да копченого мяса. Из ценного у меня, пожалуй, была лишь эта подвеска да, может быть, кольцо. И ожерелье… не припомню, надевал ли я ожерелье… Ну да неважно, у меня есть еще. Что же до врагов… – он сверкнул улыбкой. – Как у такого обаятельного человека, как я, могут быть враги?

– Вы считаете себя обаятельным? – переспросил Сун Цзиюй. – Очень интересно. Как часто вы ездите в гости к господину Бао? Мог ли кто-то знать, когда и какой дорогой вы поедете обратно?

Ху Мэнцзы посмотрел на него снисходительно.

– Вы еще не видели и половины моего обаяния. Ну да ничего, как гласит пословица, можно подружиться с незнакомым тигром, а со знакомым человеком не сойтись… Что касается Бао Сюэ, мы близки с детства, и оба достаточно состоятельны, чтобы не устраивать друг другу таких розыгрышей. Зачем ему натравливать на меня оборванцев?

Вернулся писарь с подносом. Ему тоже пришлось входить спиной вперед. Сун Цзиюй закатил глаза, слушая душераздирающий скрип двери. Что за манеры тут у всех?

– Вели найти все дела о разбойниках за последние три года, – сказал он, когда писарь примостил поднос перед Ху Мэнцзы. Повеса тоже удостоился печенья, смотрите-ка.

– Значит, вы полагаете, что это нападение было абсолютно случайным? – обратился он к Ху Мэнцзы.

– Совершенно! Я задремал и не видел, что происходило, очнулся, лишь когда меня выволокли из повозки. А остальное вы сами знаете. – Ху Мэнцзы достал из рукава веер и принялся обмахиваться. – Слуги мои попали ко мне еще щенками. Я, конечно, велел их выпороть, но прекрасно знаю, что эти сукины дети скорее сговорились бы с дамочками в борделе содрать с меня побольше за вино, чем связались с разбойниками.

– Будьте так любезны, опишите приметы нападавших. Все, что помните, – Сун Цзиюй кивнул усевшемуся наконец за работу писарю.

– Какие у этих крестьян могут быть приметы! Плоские лица, поросячьи глазки… или вообще платки на рожах, я и не присматривался.

Он неожиданно быстро и складно повторил для писаря свой рассказ о визите к Бао Сюэ и занялся чаем.

– Ну, довольны вы мной, господин магистрат? – спросил он, улыбаясь, но в этот раз не хищно, а даже… приятно.

Сун Цзиюй едва не улыбнулся в ответ, но вовремя спохватился. Много чести.

А все же, когда не кривляется пьяно, этот Ху даже на человека похож. Но любую красоту портят отвратительные манеры.

– Благодарю за показания. Разбойники будут пойманы.

Ху Мэнцзы признательно поклонился в ответ, но вставать не спешил.

– Я слышал, вы пренебрегли гостеприимством лао Ма, – сказал он, подливая себе чай. – Благородный поступок, но опрометчивый.

– Опрометчивый? – без интереса переспросил Сун Цзиюй. Он и так знал ответ. – Отчего же?

– Он самый богатый человек в городе, вхож во все знатные дома, имеет друзей в столице. – Ху Мэнцзы помедлил, выбирая печенье. Его ухоженные ногти были чуть острее, чем прилично для мужчины, длинные пальцы едва заметно сгибались и разгибались, как кошачья лапа, будто угощение могло убежать. – К тому же… Лао Ма знает, почему вы здесь. Или делает вид.

Сун Цзиюй закатил глаза.

– Если он знает, почему я здесь, он должен и ясно понимать, почему я не принимаю подарков, – сухо сказал он. – Но я не думаю, что он знает.

Официальная версия была – он сам попросил перевести его в провинцию, дескать, надоело просиживать штаны в столичном кабинете… Интересно, хоть кто-то в это поверил? Уж скорее думают, что он впал в немилость, надоел наконец хоу Чжу. Разве до этого не болтали в столице, что овчинка выделки не стоит? Что Суны столько лет были в опале, и тащить их потомка наверх – все равно что пытаться гору сдвинуть…

Впрочем, пусть думают, что хотят. Не нужно им знать, что случилось на самом деле.

Запрошенные дела о разбое в Чжунчэне принесли, но он не торопился выгонять Ху Мэнцзы.

– А вы неплохо знаете, чем живет этот город, господин Ху?

– Хуже, чем мог бы, – тот понюхал выбранное печенье, осторожно лизнул кончиком языка и лишь потом откусил. Боится, что его отравят? – Мне хватает моего поместья и охоты. Впрочем, и затворником не могу себя считать: к кое-кому я вхож, кое-кого знаю по пирушкам… Скажу так, господин Сун. Старая столица – прекрасное место, чтобы предаваться меланхолии и жалеть о несбывшихся надеждах. Туманы над зеленой рекой… Старые усадьбы, заросшие плющом, заваленные осенними листьями, которые некому убирать. Величественные развалины гробниц предыдущей династии возвышаются над аллеями, давно превратившимися в тропинки. Облупились краски, рассохлось дерево, мох затянул резьбу. В порту гниют никому не нужные лодки, причалы осыпаются в заросшую камышом реку…

Он спохватился и улыбнулся вновь.

– Говоря простым языком, этот город ничем не живет. Он медленно умирает.

От слов Ху Мэнцзы у Сун Цзиюя защемило сердце. Что за точный, зримый образ упадка…

Он взглянул на Ху Мэнцзы другими глазами. Поэт, значит… И, видно, неплохой. Словно ненадолго приподнял полог над своей душой – но вот снова закрылся, загородился улыбкой.

Некстати вспомнились стихи Отшельника, поздние, в которых оды вину и верным друзьям сменились меланхоличными описаниями осенних гор, гусиных стай над дальними храмами. От них веяло той же печалью, так же тревожно екало сердце. Лун-гэ считал их невероятно изысканными…

Как не повезло, что они оба полюбили одного поэта. Теперь стихи Отшельника навсегда испорчены.

Сун Цзиюй знал лишь один способ унять ноющее сердце. Он придвинул к себе стопку дел, открыл папку.

– Не смею больше задерживать господина Ху, – сказал он, на этот раз мягко, без раздражения. – Мы оповестим вас, когда преступники будут найдены.

– Благодарю, магистрат, – Ху Мэнцзы поднялся, но уходить не спешил. Прошелся по кабинету, заложив руки за спину, нажал несколько раз на особенно скрипучую половицу. – Фэншуй этого места ужасен. Будто призраки казненных шепчутся по углам! Может быть, работать тут у вас получается, но жить… Неудивительно, что ваш предшественник заболел!

– Мне тоже не понравилось, – зачем-то признался Сун Цзиюй, потирая шею. – Я отправлю слугу поискать мне дом.

Ху Мэнцзы отмахнулся веером.

– Ну что понимает слуга? Им главное, чтобы от кухни до господских покоев путь был покороче. Разве они учтут расположение кабинета? Разве поймут, какой сад вам нужен? Нет-нет, такое важное дело нельзя доверять слугам! Велите оседлать коня, и отправимся вместе!

– Уважаемый господин Ху никогда не работал, я полагаю? – ласково спросил Сун Цзиюй. – Сейчас лишь середина дня. Даже пожелай я куда-то с вами отправиться, сделал бы это после окончания службы.

Ху Мэнцзы преувеличенно тяжко вздохнул.

– Какой вы усердный человек, сердце радуется! Нашему городу повезло, что новый магистрат так ревностен! – он поднялся и поклонился. – Не буду отвлекать вас дальше. К тому же у меня тоже есть кое-какие дела. Позвольте откланяться!

Проводив Ху Мэнцзы, Сун Цзиюй углубился в изучение дел. Выходило, что разбойничали в Чжунчэне редко – последний случай был два года назад, какие-то пришлые молодцы решили ограбить торговый караван и даже ограбили, вот только в тот же день их нашли в лесу вместе со всем добром – растерзал тигр.

«Интересно, – подумал Сун Цзиюй. – Как бы не найти в таком виде и этих».

Пришел Жу Юй с горячим обедом. Сун Цзиюй выслушал его многословные жалобы на кухню в управе, вздохнул и все же велел заняться поисками дома. Жу Юй просветлел и умчался выполнять поручение.

До самого вечера Сун Цзиюй занимался мелкими делами, по которым с утра вызвал ответчиков, и закончил, лишь когда дело шло к закату.

Поднявшись из-за стола, он потянулся, лениво размышляя, стоит ли выйти ужинать в город или просто завалиться спать, но тут дверь снова распахнулась со знакомой легкостью, и на пороге показался Ху Мэнцзы.

– Солнце еще не село, но благородный муж уже может позволить себе удалиться от дел, – провозгласил он, небрежно кланяясь. – Кажется, это цитата, но, убейте, не могу вспомнить, откуда.

– Не припомню ни у кого такого мудрого изречения, – фыркнул Сун Цзиюй. – Чем я могу вам снова помочь, господин Ху? И, кстати, как вы все время просачиваетесь сюда без доклада?

– Просто сказал вашим увальням, что вы меня ждете. Как они могли не поверить мне, благородному господину? – «благородный господин» вальяжно присел на край стола, кончиками пальцев придвинул отчет о последней стычке с разбойниками. – В этом городе все знают меня и мою семью.

– Но вы не пришли к городским воротам встречать мою персону, – с интересом констатировал Сун Цзиюй.

– Разумеется, не пришел. Что такого вы можете мне дать, чего у меня нет? – тот открыл дело, пролистал без интереса. – Я не занимаюсь контрабандой и не уклоняюсь от податей, как лао Ма, не скрываю отвратительное поведение своего сынка и зятя, как гун Цюй, не отнимаю у бедняков землю, как… ну да не будем об этом. Я просто живу в свое удовольствие и – спасибо моим предкам – ни в чем не нуждаюсь.

– Но все же вы здесь, – Сун Цзиюй резковато прижал обложку свитка пальцем, захлопывая дело.

Господин Ху отдернул руку, укоризненно взглянул на него.

– Я не хвастовства ради сказал, что все в этом городе меня знают. Не будь это правдой, как бы я выторговал для вас скидку на усадьбу Пэя? – он спрыгнул со стола. – Идемте, до темноты успеете ее посмотреть.

Сун Цзиюй глядел на него, не зная, плакать ему или смеяться. Вот пристал, будто медом ему тут намазано!

С одной стороны, стоило дать Ху Мэнцзы возможность отплатить добром за спасение. С другой – не станут ли болтать, что он принял помощь этого Ху, и не повалят ли снова с подарками? Утром была полная приемная, он все отправил обратно.

«Впрочем, – подумал он, – это все равно неизбежно».

– Ну что же, ведите.

Ху Мэнцзы достал веер и принялся обмахиваться, довольный.

– Это недалеко, мы сможем дойти пешком, – он двинулся вперед, совершенно не обращая внимания, следует за ним кто-нибудь или нет. – Небольшое поместье в строгом стиле, Пэи – династия военачальников, поэтому никаких излишеств. Кто там из них сейчас жив… Пэй Силунь?

Пэй Силунь, насколько известно было Сун Цзиюю, вскрыл себе вены в знак протеста, после того как император Чжун-ди заморил голодом его отца. Впрочем, ожидать особой образованности от повесы не стоило.

– А что, если я хочу дом с излишествами? – не удержался он от вопроса.

Ху Мэнцзы снисходительно усмехнулся через плечо.

– Вы-то? Такой строгий и правильный бессребреник?

Сун Цзиюй решил принять это как комплимент. Господин Ху начинал забавлять его; к тому же, судя по оговоркам, он многое знает об этом городе. Возможно, пригласить его выпить – не такая уж дурная идея.

Они вышли из управы и неспешно двинулись по улицам куда-то на восток. На Сун Цзиюя в его темно-синем облачении с серебряным фазаном на груди смотрели, кланялись. Перешептывались за спиной.

Прошел навстречу мальчик-подросток в лазурной курточке, важно державший фонарь с надписью «Ма», а за ним дюжие носильщики с паланкином на плечах. Вышитая шторка паланкина приоткрылась, показалось улыбчивое лицо самого лао Ма.

– Магистрат Сун! Прогуливаетесь?

«Следил ты за мной, что ли», – с неудовольствием подумал Сун Цзиюй.

– Приветствую господина Ма, – он суховато кивнул. – Прогуливаюсь.

– Господин Ма! – сладко пропел Ху Мэнцзы и поклонился. – Какая встреча! Вы не к певичкам ли направляетесь? Прошу, не занимайте мою малышку Цзиньлань, я так давно не видался с ней! Магистрат Сун, вам непременно нужно послушать, как малышка Цзиньлань играет на пипе! Словно фея в наш бренный мир спустилась!

Господин Ма криво ухмыльнулся, словно лимон надкусил.

– Я сегодня ужинаю дома, с семьей, мне, старику, не угнаться за молодыми. Вы уж развлеките магистрата Суна за меня. Может быть, он почувствует себя свободнее в вашем обществе. Доброго вам вечера, господа.

Шторка упала, заколыхавшись, носильщики, неподвижно стоявшие, как каменные изваяния, продолжили свой путь.

«Обиделся, – удовлетворенно подумал Сун Цзиюй. – А все же есть польза от этого Ху. Пусть считают, что новый магистрат ленив и только притворяется строгим. Может, свободнее станут в его присутствии».

На улице тем временем закипала вечерняя жизнь: народ постепенно заполнял улицы, у порогов кабаков надрывались зазывалы, грохотали телеги, пахло жареной рыбой. Ху Мэнцзы лавировал сквозь толпу с непринужденной грацией; было в его походке что-то звериное, и если бы Сун Цзиюй не видел своими глазами его полную беспомощность на той дороге, решил бы, что перед ним – непревзойденный мастер кунг-фу. Впрочем… Кто знает, что еще этот человек скрывает, кроме поэтической натуры.

– Как ужасно, что вас видят со мной, – Ху Мэнцзы сбавил шаг, поравнявшись с ним. – Я пьяница и повеса, значит, верно, и вы такой же. Совсем не умеете выбирать себе друзей.

– Вы сами заманили меня в эту ловушку, а теперь картинно сокрушаетесь? Что вы за человек такой, господин Ху? – Сун Цзиюй усмехнулся. Его мало заботило, что о нем подумают – лишь бы не мешало работе.

* * *

Остановившись перед некрашеными, потемневшими от времени воротами, Ху Мэнцзы снял с пояса ключи, повозившись, отпер замок и приветственно махнул рукавом.

– Вот теперь ловушка открыта. Добро пожаловать, магистрат Сун.

Усадьба Пэев пусть и не интересовала уже бывших владельцев, но все же выглядела достойно: кто-то подмел дворик, заменил бумагу на окнах, по крайней мере в павильонах внешнего двора. Мебель всю давно вывезли, и здания просто стояли темными пустыми коробками.

Сад выглядел диковато: зеленый пруд вонял тиной, вороны вразнобой долбили клювами по крыше беседки, подъедая семена вяза, пионовые кусты казались живыми и дышащими – столько в них пряталось воробьев.

– Осторожно, здесь могут водиться змеи. И призраки, – Ху Мэнцзы отломил веточку миндаля.

– Пусть вы назвали меня аскетом, но готов ли я жить в лесу… – пробормотал Сун Цзиюй, заглядывая в пруд. В черном «окошке» среди затянувшей поверхность ряски вальяжно проплыл золотой карп размером с руку. Он похож был бы на величественного дракона, если б не плешивая спина – словно кто-то безжалостно выдрал драгоценные чешуйки.

– Рыбы чем-то болеют? Возможно, с водой что-то не так? – Сун Цзиюй нахмурился. Осушать пруды, заполнять их вновь… слишком дорого и хлопотно.

– О нет, это один лишь золотой господин такой невезучий. Мне сказали, что в решетке шлюза образовалась дыра, и он попытался сбежать в реку, да застрял, – Ху Мэнцзы подразнил чудовище веткой. – Так бился, что ободрал всю спину! Но дыру заделали, беспокоиться не о чем.

– Решетку? Значит, пруды в саду питаются от реки?

– Удобно, не правда ли? – Ху Мэнцзы подразнил другую рыбу, но и та осталась к нему равнодушна. Достоинства у нее было побольше, чем у этого легкомысленного господина. – Это, верно, потомки тех карпов, которых запустила сюда жена старого генерала Пэя! Всегда смотрел на них, и хотелось всех повыловить, до того они аппетитные! Но госпожа пригрозила, что вовсе перестанет меня пускать! Строгая дама, под стать своему муженьку-вояке!

Сун Цзиюй понял, что запутался в генералах. В столице он о военных-Пэях точно не слышал, разве не выродился этот клан давным-давно в мелких чиновников? Впрочем, возможно, он не так понял…

– Так вы друг семьи… – он нарочито вздохнул. – Я думал, вы мне услугу оказываете, а оказалось – о чужом благе печетесь.

Ху Мэнцзы рассмеялся. Смех у него был низкий, мелодичный.

– Почему же все не могут остаться в выигрыше? Взгляните, к примеру, на эти яблони! – он, подобрав полы халата, подбежал к трем кряжистым деревьям, склонившим друг к другу кроны. Часть веток усохла, но среди зеленеющей листвы болтались несколько краснобоких яблок. – Не обращайте внимания на неприглядный вид, у этих яблонь самые сладкие плоды на всем юге! Весной девушки хоронили их опавшие лепестки, никто не посмел бы выбрасывать такое сокровище! Летом, в день рождения юной госпожи, на них накидывали алый шелк, чтобы и деревья могли покрасоваться в праздник. Подождите, сейчас сами поймете!

Он обхватил ствол ближайшего дерева и потряс. Упала пара желтых листков, но ничего не произошло.

– Ах… растерял я сноровку, постойте… – он пнул дерево. На этот раз не упало даже листа.

Сун Цзиюй сделал вид, что рассматривает что-то на земле, лишь бы скрыть улыбку. Чего доброго, изнеженный господин Ху обидится.

– Со старыми деревьями всегда сложно, – дипломатично сказал он. – Позвольте, я помогу.

Достаточно было всего лишь сконцентрировать ци в ладони и вполсилы ударить, чтобы крона зашумела и спелые яблоки полетели вниз, с треском ломая тонкие веточки. Сун Цзиюй, как в танце, развернулся через плечо и поймал одно яблоко на тыльную сторону ладони, а другое – на носок сапога.

– Прошу, господин Ху, – он бросил Ху Мэнцзы яблоко, пойманное рукой, второе же, подбросив, будто мячик, схватил и как следует вытер о рукав. Такое знакомое с детства движение… В родительском имении было много яблонь. Матушка всегда велела мыть яблоки и не есть зелеными, но разве мальчишки слушают…

– Прекрасно, прекрасно! – господин Ху так и лучился от счастья, как ребенок на цирковом представлении. – Как вы владеете телом, каждое движение так быстро, так отточено! Смотрю на вас и думаю: на что растратил свою юность! Не покажете ли мне пару приемов?

– Отчего бы нет, – Сун Цзиюй усмехнулся. Абсолютно ясно, что никакого толку из обучения в таком возрасте не будет, но не отказывать же, когда человек так искренне радуется? К тому же назавтра обещание будет позабыто.

Однако он вспомнил вдруг, как легко Ху Мэнцзы отворил дверь в кабинет, с которой никто в управе сладить не мог. Случайность? В конце концов, она ведь не тяжелая, просто рассохлась. Возможно, достаточно лишь приподнять ее на петлях, чтоб легко войти. Он сделал себе зарубку на память попробовать.

– Я знаю, что вы на самом деле не хотите быть моим учителем. Как тогда нам остаться друзьями? – Ху Мэнцзы впился крепкими зубами в яблоко, зажмурился от удовольствия. Сун Цзиюй последовал его примеру, все повод не отвечать.

Душистый сок заполнил рот: яблочная золотая сладость, легкая бодрящая кислинка и аромат… Словно уткнулся лицом в душистую цветущую ветвь. Надо же… Не врал господин Ху.

Солнце, опустившись ниже крыш, вдруг ударило закатным лучом из-под изогнутого ската, на мгновение окрасив светлые одежды Ху Мэнцзы в насыщенный рыжий. Сун Цзиюй зажмурился, но перед глазами все равно поплыли яркие круги.

Под сапог вдруг что-то подвернулось, и он полетел бы носом, да вовремя схватился за дерево. Ладонь обожгло болью – ну надо же, ободрал! Вот и расплата за воровство яблок из чужого сада.

Он ругнулся сквозь зубы, стиснул кулак, подавив желание лизнуть оцарапанную ладонь, как в детстве.

– Поторопимся, не то рискуем осматривать павильоны в темноте.

– Как скажете… А!

Господин Ху не знал цингуна, но подпрыгнул так высоко, будто всю жизнь тренировался, спрятался у Сун Цзиюя за спиной, схватив за плечи.

– Змея! Я же говорил!

Сун Цзиюй замер, всматриваясь в заросли у дорожки, но не увидел ничего, кроме мясистой плети дикого огурца.

– Это дикий огурец, – успокаивающе сказал он. – Господин Ху может не волноваться.

– О… – Ху Мэнцзы вышел из-за его спины, пнул лозу носком туфли. – Что ж… любой мог ошибиться в сумерках, не правда ли?

Он все еще был немного бледен. Неужто вправду испугался?

– Все верно, – подтвердил Сун Цзиюй.

– Не думайте, что я боюсь змей, – Ху Мэнцзы заложил руки за спину и быстрым шагом двинулся по дорожке. – Скорее… это было неожиданно. Змеи слишком быстры! Пожалуй, я предпочел бы увидеть призрака.

– В этом городе слишком много говорят о призраках, – поморщился Сун Цзиюй.

Ху Мэнцзы обернулся. Он улыбался, но взгляд его был холоден.

– Возможно, грешники подспудно ждут наказания, – мягко проговорил он. – В годы смуты каждый старался урвать что-то… Даже в самом бедном доме припрятана вещичка из дворца. Или из гробницы.

Сун Цзиюя передернуло. Да, он читал о том, что правители прошлого не гнушались разрывать курганы предшественников, но то были времена необузданных героев, да к тому же Небо покарало многих из них…

– Простите, что заговорил об этом, – Ху Мэнцзы ласково тронул его за плечо кончиками пальцев. – Место как будто негостеприимное, но не беспокойтесь. Вы, с вашей прямотой и воинскими умениями, понравились бы старому генералу Пэю. Он с удовольствием пригласил бы вас погостить здесь.

– Лестно такое слышать, – усмехнулся Сун Цзиюй. Неужто господин Ху решил, что он боится россказней о духах?

Ху Мэнцзы провел его через облупившуюся круглую арку вглубь сада… кажется. Все имение заросло настолько, что трудно было с уверенностью сказать, насколько большой сад задумывал прежний владелец. И в этой дикости природы, сломавшей строгий порядок планировки сыхэюань, была своя прелесть. Словно в переплетении ветвей, среди простоты и естественности разнотравья можно скрыться от назойливого человеческого мира. Разумеется, придется все расчистить, но пока…

«Беру, – подумал Сун Цзиюй. – Но что на это скажет Жу Юй – лучше даже не представлять».

Ху Мэнцзы взбежал по рассохшимся ступенькам и отворил дверь павильона, окруженного бамбуком.

– Вот здесь прекрасное место для кабинета. Солнце заглядывает в южное и восточное окна, но деревья и вода уберегают от жары.

Он подошел к рассохшемуся шкафчику у стены, подергал зеленое от времени колечко дверцы.

– Не стоит, – Сун Цзиюй быстро перехватил его руку. – Там могут быть крысы…

Мгновение они смотрели друг на друга. Последний солнечный луч, упавший сквозь прореху в бумаге окна, зажег глаза Ху Мэнцзы золотом. Остановившийся кошачий взгляд, приоткрытый рот, жар запястья под шелковым рукавом…

Ху Мэнцзы вдруг странно приподнял верхнюю губу, громко втянул носом воздух. Сун Цзиюй в ответ удивленно приподнял бровь. Что это, очередная шутка? Сейчас похвалит его благовония?

– И все же, никогда не знаешь, где найдешь сокровище… Благородный нефрит, например… – прошептал Ху Мэнцзы, шагнув вперед. – Кажется, мне удалось кое-что заполучить. Ланьлинского прекрасного вина густ золотистый аромат…

Сун Цзиюй отбросил его руку, отшатнулся в гневе.

– Что вы несете?

Могут ли лучи солнца падать так, чтоб человеческий зрачок казался настолько узким?.. Словно у тигра…

– Вы ведь оцарапали свою драгоценную руку? – Ху Мэнцзы обратить бы это в шутку, но он не улыбался. – Или я схожу с ума?

«Все вместе», – подумал Сун Цзиюй, но показал ладонь.

– Оцарапал. И что?

Ху Мэнцзы взял его ладонь двумя руками, осторожно, как сокровище, провел большим пальцем вдоль набухшей кровью царапины, вглядываясь так внимательно, словно будущее пытался прочитать.

– Быть не может… – его губы мелко задрожали. – Быть не может…

Не успел Сун Цзиюй отдернуть руку, как этот безумец вдруг наклонился и слизнул кровь с ранки.

Сун Цзиюй в гневе и отвращении оттолкнул его, вытер ладонь о бедро. Это еще что такое?! Да как он смеет…

– Я не шутки с вами шучу, – прошипел он. – Не лезьте, куда не надо, если не хотите умереть!

Ху Мэнцзы взглянул на него растерянно, как человек, пробудившийся ото сна, но тут же овладел собой и рассмеялся.

– Что такое смерть, как не естественный итог всех вещей! Но пока мы живы… нужно наслаждаться жизнью. Вы так не думаете?

Сун Цзиюй мрачно поглядел на него, приподняв бровь. Неужто этот безумец даже не извинится?

Ху Мэнцзы с усмешкой повторил его гримасу: так же приподнял бровь, будто отвечая вопросом на вопрос.

– Я заметил в саду лаковое дерево и испугался, что вы поранились об него, только и всего. Хотел удалить яд… царапина, знаете ли, выглядела припухшей.

Сун Цзиюй не поверил ему ни на мгновение. Слишком уж странной вышла вся эта сцена, слишком дикой. Для чего было все это представление?

– Спасибо за заботу. Полагаю, окажись это лаковое дерево, я бы уже почувствовал, – холодно ответил он.

– Пожалуй, я был недостаточно уважителен. Но поймите и вы меня, никогда еще мне не приходилось завоевывать расположение высокопоставленных лиц. Как мне, деревенскому простачку, приблизиться к такой персоне? Как только вы дотронулись до меня своей яшмовой рукой, все мысли вышибло из головы!

– О, теперь я же и виноват? Не знаю, чего вы добиваетесь такими странными способами, но мне это нисколько не интересно, – прямо и грубо сказал Сун Цзиюй.

– Как можно! Я ни в чем вас не виню, – Ху Мэнцзы склонил голову. – И прошу, не думайте, что я затеял эти смотрины, желая заманить вас в безлюдное место для чего-то предосудительного, я же не разбойник из речных заводей. Вы спасли мне жизнь, посоветовать вам дом – меньшее, что я могу сделать!

– Вот и достаточно, – Сун Цзиюй обошел его и двинулся к выходу. – Будьте любезны прислать в управу именную карточку владельца дома. Я обо всем договорюсь сам.

Ответа он не стал дожидаться. Пусть хоть все притаившиеся в этом доме змеи и призраки разом накинутся на этого Ху.

* * *

Несмотря на грубость Сун Цзиюя, Ху Мэнцзы наутро прислал в управу адрес нынешнего хозяина поместья, и Сун Цзиюй немедленно отправил Жу Юя к нему разбираться с арендой и переездом.

Сам же он решил съездить на то место, где Ху Мэнцзы подстерегли разбойники, и поискать следы в лесу. С собой он взял нескольких приставов, Лань Сы и Хэ Ланя. Паренек удивленно моргнул, но повиновался приказу.

Бархат заплясал, желая немедленно броситься в галоп, Сун Цзиюй виновато потрепал его по шее.

– Ну прости, мой хороший, некогда было вчера выезжать…

За воротами он сжалился над Бархатом и пустил его хотя бы рысью. Оглянулся, чтобы поглядеть, как Хэ Лань держится в седле. В конце концов, в отличие от остальных, у него никакой подготовки…

Верховая езда была юнцу и впрямь непривычна: он напрягся, глядя прямо перед собой, неестественно выпрямил спину, а коленями стиснул бока лошади так, будто боялся упасть. Значит, никто толком не учил его…

Сун Цзиюй придержал коня, переводя кавалькаду в быстрый шаг. Упадет еще…

– Расслабься и не сжимай так бедра – из-за этого и не сидится, – подсказал он, дождавшись, пока Хэ Лань с ним поравняется. – Представь, что твои ноги и зад – тяжелые мешки с песком, и не напрягай поясницу.

«И чего я его учу, – подумал он. – Но забавно ведь смотреть, как он старается».

Хэ Лань нахмурился, но послушался.

– Я больше доверяю своим ногам, господин, – он был так занят тем, чтоб не упасть, что растерял всю вкрадчивость.

– Езда на лошади – это вопрос равновесия, а не умения цепляться, – пояснил Сун Цзиюй. – Тебе нужно позаниматься.

Не дождавшись ответа, он снова уехал вперед.

От перекрестка нетрудно было выйти на место преступления: в глубоких колеях остались следы колес, и лакированные деревяшки, отвалившиеся от повозки, никто не втоптал в грязь – видно, ездили тут не часто.

Сун Цзиюй прикинул, куда убежали разбойники, но в лес идти не торопился.

– Хэ Лань!

Юнец с явным облегчением выбрался из седла, подошел, но шаг его потерял легкость.

– Мне выследить их, господин? – он, поморщившись, присел на корточки, взял деревяшку, задумчиво рассматривая.

– Покажи, где прятался, – ответил Сун Цзиюй. – Может, вспомнишь что-нибудь важное.

Хэ Лань встал, указал на кривой дуб, корнями цеплявшийся за камни на склоне. Крона его походила на спутанную шевелюру.

– Я наблюдал оттуда. Наверное, как человеку магистрата, мне нужно было следовать за разбойниками, а не за вами, но я привык делать то, что мне выгодно, а не то, что правильно. Мне было выгодно не попасться им.

– Вот как? – Сун Цзиюй обошел вокруг дуба. Тут есть, где укрыться – но не от мастера боевых искусств. И если сам он мог быть недостаточно талантлив, то как проморгал юнца Лань Сы?

Умелый воришка.

– И что, ты можешь их найти?

– Если вы их напугали, найти будет несложно. Когда люди в страхе бегут через лес, они не заботятся о том, чтобы заметать следы, – Хэ Лань склонил голову к плечу. – Я знаю, что такое убегать в спешке.

Он кивнул и подозвал Лань Сы. Вместе с приставами они вошли в лес, но буквально через пару чжанов следы разошлись: несколько разбойников побежали в одну сторону, другие – в другую. Сун Цзиюй разделил отряд и пошел по тому следу, что был яснее.

Правда, вскоре сломанные веточки, указывающие на путь беглецов, перестали попадаться. Не растворились же они в воздухе?

– Широкой цепью, – скомандовал Сун Цзиюй, и приставы рассыпались по лесу.

Он осторожно двинулся вперед. Лес все сильнее карабкался в гору, и перекличка приставов отдалилась.

Тропинка повернула еще раз… и Сун Цзиюй понял вдруг, что спускается, вместо того чтобы подниматься. Он вернулся назад, попробовал другую дорогу, через редкий подлесок, но стоило обогнуть попавшийся валун, как боярышник стеной заслонил путь. Откуда только взялся, снизу никаких кустов не видно было – лишь сосны.

Впрочем, не спрятал же лес незваных гостей. Значит, и им пришлось спуститься вниз.

Спускаясь, он ожидал наткнуться на кого-то из приставов, идущих навстречу, но чем глубже заходил в переплетения сине-зеленых теней, тем тише становилось вокруг. Птицы перестали петь, ни одна ветка не шелохнулась в вышине. Единственный звук, настойчиво повторяющийся, похож был на шепот, словно кто-то раз за разом выдыхал одну и ту же фразу…

Сун Цзиюю стало не по себе. Дороги, ведущие не туда, куда нужно, странные голоса… Он некстати вспомнил разбойника, каким-то чудом выскользнувшего у него из рук.

Нет, ерунда. Люди образованные знают, что оборотней не существует…

А что с призраками? Разве человек не наделен тремя душами? Так почему не допустить, что после смерти одна из них может скитаться по…

«Хватит, – оборвал он поток мыслей и покрепче взялся за меч. Ощущение вытертой замши под ладонью возвращало в реальность. – Если у призраков есть дела к магистрату, они покажутся. А вот если кто-то играет в колдуна, чтобы запугать власти, с ним нетрудно будет разобраться».

Он сделал осторожный шаг в чащу… и остановился. Источник шепота лежал прямо перед ним – лесное озеро, круглое, как чашка, берега усыпаны черными орхидеями, словно агатовыми бусинами. Ветер ворошил камыш, посылал на отмели маленькие волны, и вода перешептывалась с тростником.

Вот и все. Никакой тайны.

Но рано было расслабляться. Озеро лишь выглядело затерянным в чаще – у заросшего лишайником причала покачивалась, блестя лаковыми, как каштановый плод, боками, внушительная прогулочная лодка. Сходни убраны, занавески плотно задвинуты. Неплохое место, для того чтоб скрыться… Вот только зачем, если можно просто отвязать лодку и уйти вниз, к реке? Между камышами как раз виднелась протока…

А может, разбойников ждала своя лодка и они не стали прятаться в лесу. Если так, их давно след простыл.

Для проформы Сун Цзиюй раздвинул занавески мечом, кое-как дотянувшись с причала. Ничего: только испуганная лягушка гулко шлепнулась в воду с борта.

Он прошелся по берегу, бездумно сорвал цветок, вдохнул сладкий аромат.

Никаких следов. Но, может, у них не было лодки?

Он заметил среди орхидей тропинку, змеящуюся выше, и, пристроив цветок за отворот форменного халата, отправился туда.

Что-то белело впереди, на низком кусте…

Сун Цзиюй наклонился и оглядел оранжево-белый комочек. Лисий мех?..

Он разочарованно выпрямился – и замер. Всего в нескольких чжанах впереди, на обломке скалы, стоял тигр и смотрел прямо на него.

Тигр был огромный, медово-рыжий, с угольно-черными полосками и аккуратными круглыми ушами. Мощные лапы попирали камень с обманчивой мягкостью.

Сун Цзиюй заледенел.

Тигр не двигался, застыв, будто изваяние, лишь хвост плавно ходил из стороны в сторону, словно веер в ленивой руке.

Затем он зевнул и, не сводя с Сун Цзиюя немигающего взгляда, лег.

Сун Цзиюй, молясь всем известным богам, сделал осторожный шаг назад. Тигр в ответ зевнул снова и, устроив лобастую широконосую голову между могучих лап, прищурился. Солнце припекало, и, видно, зверю лень было скакать по камням, преследуя тощую, жесткую добычу.

А может, это была уловка? Стоит отвернуться – и…

«Нет уж, лучше встречу смерть лицом к лицу», – подумал Сун Цзиюй, продолжая пятиться.

Тигр не стал его преследовать. То ли спал, то ли наблюдал лениво из-под полуопущенных век.

«Может быть, он признал во мне императорского чиновника?» – подумал Сун Цзиюй, вспомнив истории о том, как магистраты и губернаторы усмиряли демонов одним именем его величества. К тому же при нем магистратская печать… Но тигр не демон, просто большая кошка… быстрая кошка…

А кто тогда ты, Сун Цзиюй?

Он с трудом подавил нервный смех.

Зелень наконец скрыла тигра, Сун Цзиюй развернулся и бесшумно побежал вниз по склону, вполголоса скликая людей. Еще не хватало, чтобы кого-то из приставов задрали…

Вскоре все снова собрались на дороге. У Лань Сы новости были не лучше – его след тоже таинственным образом исчез.

– Едем, – покачал головой Сун Цзиюй. – Если здесь живет тигр, возможно, он утащил разбойников и растерзал – как и в прошлый раз. Поищем следы позже.

На обратном пути он снова поехал рядом с Хэ Ланем. Тот почему-то глаз не мог оторвать от его шеи. Сун Цзиюй уже хотел спросить, в чем дело, и вспомнил: орхидея. Магистрат с цветком… пожалуй, и вправду слишком легкомысленный вид.

– Нравится? – спросил он, указывая на орхидею.

Хэ Лань растерянно моргнул.

– Что? Ах, вы про цветок…

«А про что же?»

– Да, я нашел озеро, вокруг которого они растут. Там пришвартована лодка, ты не знаешь, кому она принадлежит?

– Господину Ху, наверное. Где-то там и начинаются его владения, – Хэ Лань отвернулся. – Значит… вам нравятся такие орхидеи? Черные. Лишенные чистоты.

Вопрос озадачил Сун Цзиюя. Точно ли они про орхидеи сейчас?

– Как цветок может быть лишен чистоты? Это просто растение. Все цветы прекрасны – даже самые скромные, полевые, радуют глаз… – начал он и подавился словами. Это ведь Лун-гэ всегда говорил так, даже интонации как будто его. Как тошно…

Хэ Лань вдруг свесился с седла и молниеносно выдернул орхидею у него из-за отворота, швырнул под копыта коня.

– Они нечистые. Нельзя носить такое на себе. – Он смотрел прямо, сжав поводья до побелевших костяшек. – Их полно на болоте. Наследный принц Чжунхуа вспорол себе горло, прежде чем шагнуть в трясину… Говорят, они проросли там, где упали капли его крови. Они не черные: приглядитесь, они и вправду как запекшаяся кровь… Неприятно ведь. Цветы-обманки, им нельзя доверять… Я куплю вам в городе белых, хороших орхидей!

Сун Цзиюй взглянул на него удивленно, но не стал ругать. Хэ Лань защищал его, в своей манере. Пусть и от суеверий.

– Далеко же разлетелась эта кровь, если болота в низине, а озеро выше, в горах. – Он вздохнул. – Цветы меня не интересуют, не нужно мне ничего покупать. Эта орхидея меня привлекла тем, что не похожа на другие, растет в глуши, но нежно пахнет. Обычные мне не нужны.

Хэ Лань как будто оттаял немного, улыбнулся.

– Вы правда видели тигра? Или только слышали?

– Видел, – у Сун Цзиюя снова холод пробежал по позвоночнику. – Не знаю, почему он не напал. Должно быть, сыт, потому что сожрал разбойников, – он нервно хохотнул. – Ты что-нибудь слышал об этом звере? Часто его тут видят?

– Об этом, наверное, лучше спросить господина Ху, – рассмеялся Хэ Лань.

– Почему его? – удивился Сун Цзиюй.

– Ну как же… его фамилия звучит похоже на «тигр»… Простите, глупая шутка. Потому что его поместье в горах, и он часто охотится. Я только слышал, что этот тигр не людоед. Он убивает разбойников, но не ест их, поэтому его называют хранителем этих мест.

– Вот как? А выглядел он сытым, – Сун Цзиюй покачал головой.

Вскоре кавалькада достигла ворот и въехала в город. Однако не успели они свернуть на ведущую к управе улицу, как Сун Цзиюй услышал гулкий барабанный бой. Он подстегнул коня и, спешившись у ворот, взбежал на крыльцо.

Во дворе, возле огромного барабана, стоял старик.

– Я требую справедливости! – выкрикнул он, завидев Сун Цзиюя. – Моего сына убил демон!

Глава 3

Погибший: Сыма Кэ
Возраст: 18 лет
Причина смерти:

Сун Цзиюй поднял голову от своих записок и выжидающе взглянул на просителя. Секретарь, ведущий протокол, повторил его движение.

Проситель, торговец тканями господин Сыма, владелец нескольких крупных лавок, очертаниями похож был на небольшой мешок риса, завернутый в парчу, но лицо у него было открытое, взгляд проницательный: видно было, что старший Сыма – благородный и образованный человек. Если бы не всклокоченные волосы и неопрятная борода, его можно было бы принять за очередного благожелателя с подарком.

– Я уже сказал вам, магистрат. Моего сына утопил злой дух.

Сун Цзиюй подавил тяжелый вздох. Кун-цзы ничего не писал о духах, и чиновникам следовало у него поучиться.

– С вашего позволения, мы осмотрим тело. Почему вы уверены, что это был дух?

– Потому что это не первая жертва! – Сыма бессильно уронил голову, закрылся рукавом. – Я говорил ему! Я говорил не ходить пьяным к реке, не кататься в лодке! Я всегда велел ему сразу же идти домой! А он… Его дружки сказали, что он отошел облегчиться за ивой… и там… там она схватила его, чертовка, демоница! Утащила в воду и исчезла на дне! Сынок! Я же говорил тебе… я же всегда говорил…

– То есть ваш сын пьяным пошел к реке облегчиться… и утонул? – переспросил Сун Цзиюй.

Господин Сыма взял себя в руки, сдержанно кивнул.

– Именно так. Он утонул, потому что злой дух утащил его в воду. Спросите у его дружков! Они видели ее!

Все было ясно, но Сун Цзиюй не стал ничего говорить. Лишь спросил:

– Вы обмолвились, что это не первый случай?

– Да. Но то был какой-то простолюдин…

– Помните ли вы его имя, господин Сыма?

Господин Сыма не помнил. Сун Цзиюй хмыкнул. Что-то такое вертелось в голове… Ладно, потом.

– Можем мы осмотреть тело вашего сына сейчас?

Старик задумался, но в конце концов тяжело вздохнул, признавая необходимость.

– Дабы поспособствовать справедливости… Только прошу, не тревожьте его слишком грубо.

– Разумеется, – кивнул Сун Цзиюй и велел подать повозку.

К воротам явился судебный лекарь, за ним скованной походкой шел Хэ Лань с сундучком.

Вопреки мрачному поводу и натертой о седло заднице, он был воодушевлен: на щеках играл румянец, большие темные глаза превратились в довольные лучистые щелочки.

– Настоящая работа! – провозгласил он. – Никогда еще не осматривал трупы!

– Тише, – холодно сказал Сун Цзиюй, оглянувшись на повозку господина Сыма. – Прояви немного уважения, если уж с сочувствием не задалось.

Тот по-детски надул губы.

– А вы сочувствуете?

«Сочувствую ли я убитому горем отцу, чей никудышный сын напился и утонул в реке? Пожалуй, – признал Сун Цзиюй. – Но Хэ Ланю об этом знать не обязательно, и так обнаглел, посмотрите на него – еще и недоволен, что отчитали!»

Удостоив юнца лишь сумрачным взглядом, он вскочил в седло.

* * *

Поместье Сыма представляло собой мрачное зрелище: пусть семья и не бедствовала, но что толку в деньгах, если потратить их суждено на похороны сына? Банты из небеленой ткани уныло колыхались на ветру, служанки, развешивающие белые бумажные фонари, прятали опухшие от слез лица. Сидя подле лакированного гроба, две женщины жгли ритуальные деньги.

Сун Цзиюй остановился в стороне, поджидая, когда господин Сыма объяснит им, для чего прибыли гости. Выслушав его, женщина постарше, должно быть, мать погибшего, поднялась на ноги, тяжело опираясь на руки мужа и дочери.

– Господин магистрат… Наш мальчик, он бы никогда… Он хорошо плавал… Это все она, утопленница! – старуха залилась слезами. – Злая девка! Вы уж найдите ее, господин магистрат… Ради моего А-Кэ…

«Что они думают, я буддийский монах и умею изгонять нечисть?» – с раздражением подумал Сун Цзиюй.

– Гибель вашего сына будет расследована, госпожа Сыма, – сухо ответил он.

Она мелко закивала, благодаря, и Сун Цзиюй с трудом прервал ее. Резковато, пожалуй: она тут же молча ушла, даже не предложив ему чаю. Дочь господина Сыма бросила на него осуждающий взгляд и, догнав мать, крепко взяла ее под руку, уводя в дом.

Сун Цзиюй вопросительно посмотрел на господина Сыма, и тот, прерывисто вздохнув, кивнул, отошел, не в силах смотреть. И к лучшему – утопленники, по опыту Сун Цзиюя, выглядели малоприятно. Он дождался, пока приставы, закрывшие лица пропитанными специальным маслом повязками, снимут с гроба тяжелую черную крышку, и отступил в сторону, давая лекарю подойти.

Тот поклонился господину Сыма, поклонился убитому и принялся за работу. Рядом с ним, прямо на полу, расположился поскучневший Хэ Лань с переносной тушечницей и кистью. Лекарь касался трупа деликатно, словно боясь потревожить, и вполголоса что-то говорил помощнику. Тот за ним явно не успевал: писал он медленно, то и дело глядя в пространство и шевеля губами, словно вспоминая, как пишутся слова. Лист, который он потом с поклоном передал Сун Цзиюю, выглядел грязно, как черновик с детскими упражнениями: анатомического рисунка почти не было видно за разноразмерными иероглифами.

Лекарь заметил это и тяжело вздохнул, покачав головой.

– Прошу, господин магистрат, не сердитесь на глупого ученика. После я сам перепишу все набело для отчета. Не знаю, разобрали вы или нет… – он постучал длинным узловатым пальцем по рисунку. – Следы на шее, вот тут. Его чем-то душили, но не веревкой. И в легких воды самая малость, словно он задохнулся прежде, чем успел наглотаться.

Сун Цзиюй нахмурился. Неужели и правда убийство?

– Покажите, – велел он, и лекарь, подавив вздох, осторожно отогнул воротник несчастного.

Вот она, лиловая полоса на шее. И верно, с трупными пятнами не спутаешь. Очень интересно.

Рядом засопели – Хэ Лань тоже подобрался к гробу и с интересом глядел внутрь.

Сун Цзиюй выпрямился.

– Душили сзади или спереди? Каково орудие убийства?

– Линия толстая, непрерывная, – лекарь двумя пальцами раздвинул складку на белой вспухшей шее трупа. – Не пересекает саму себя. С вашего позволения, господин магистрат, я предполагаю, что его душили сзади. Возможно, шелком.

Сун Цзиюй окинул покойника взглядом. Крупный молодой мужчина. Все говорят о «демонице», но разве могла женщина – а в злого духа Сун Цзиюй не верил – задушить такого здоровяка, пусть даже он был вдрызг пьян? Вот если бы она столкнула его в воду и притопила, скажем, веслом…

Он вдруг вспомнил: дело о гибели слуги Ли! Которого нашли в камышах в одном исподнем… Его ведь тоже задушили. Верно, это он – тот самый простолюдин, о котором говорил господин Сыма…

Сун Цзиюй потер переносицу. «Второй день как магистрат, и уже приходится расследовать двойное убийство», – подумал он. Неужели его и правда преследует злой рок?..

* * *

Вернувшись в управу, он вызвал просительницу по делу погибшего Ли Суня. Вскоре ее привели; скромно одетая молодая женщина так оробела, что не смела поднять глаз и долго не могла вымолвить ни слова. Мало-помалу от нее удалось добиться, что работала она на кухне поместья того самого судовладельца Ма Юнси, а муж ее прислуживал старшему молодому господину.

– Как ваш муж оказался в ту ночь на берегу реки? – Сун Цзиюй старался говорить мягко.

– Отправился в «Золотую иву» передать молодому господину, чтоб возвращался домой, да так и пропал, господин магистрат, – дрожащим голосом ответила она. – Наутро рыбаки нашли его в камышах неподалеку от старой ивы… В управе никто не стал разбираться, решили, будто в веселом доме слугу тоже напоили как следует, и он решил искупаться лунной ночью. Господин Ма тоже так подумал… рассердился, что я донимала этим господина магистрата… Да только А-Сун никогда не полез бы в воду, он совсем не умел плавать! Я глупая женщина, но мужа своего знаю.

Ее уверенность кольнула Сун Цзиюя. Он едва не сказал ей, что можно много лет прожить под одной крышей и совсем не знать человека, но сдержался. Ни к чему сейчас вспоминать о своих бедах.

– Были ли у вашего мужа враги? Знаете ли вы кого-нибудь, кто мог убить его?

– Нет, господин магистрат… Что он мог сделать такого? Мы жили тихо, мирно…

Никакого толку от ее показаний не было. Сун Цзиюй отпустил ее, а сам еще некоторое время сидел, медитативно перебирая записи. Если предположить, что эти убийства совершил один и тот же человек, допустим, женщина, то каков мотив? Зачем женщине топить мужчин? Да еще и без разбору – один слуга, другой – богатенький сынок… И уж тем более к чему ей их одежда? Трофей?

Да, странный случай: как будто у этих дел много общего… Но схожестью произошедшего Сун Цзиюй не обманывался: разум следователя, желающего поскорее закрыть дело, везде найдет подтверждения версии. Отец же говорил, что нужно всегда искать различия, шероховатости, несошедшиеся концы. Допустим, в случае Ли это была драка пьяниц… Но нет, пьяные неосторожны, они наделали бы шуму. Или все же грабители? Увидели, что никого вокруг нет, придушили и раздели не спеша. Это важное различие, младшего Сыма-то никто не раздевал. Больше того, «дух» напал впопыхах, даже не заботясь, есть ли свидетели…

Свидетели, да. Почему они не явились вместе с отцом погибшего? Боятся чего-то?

Сун Цзиюй велел стражникам узнать, кто был с Сыма Кэ в тот вечер, и пригласить их, а сам углубился в изучение ужасного отчета Хэ Ланя.

После некоторой заминки в дверь судебного зала просочился смущенный стражник и поведал, что молодые господа отдыхают в борделе «Золотая ива», поминая друга, и не желают, чтобы их беспокоили два или три дня.

– Что значит не желают? – Сун Цзиюй вскинул брови. Они тут совсем обалдели от безнаказанности? – Пристава ко мне!

Влетел запыхавшийся пристав. Видимо, его уже предупредили, что магистрат в гневе, – поклонился он чуть ли не до пола, да так и замер.

– Возьмите четырех стражников и отправляйтесь в «Золотую иву». Приведите мне дружков Сыма Кэ, будут упираться – тащите волоком. Каждый из них – подозреваемый, – Сун Цзиюй не сдержался, хлопнул ладонью по столу. – Мне что, учить вас?! Вы вообще тут хоть что-то соображаете?

Изрядно побелев и мелко кланяясь, пристав задом вывалился из зала. Оставшись один, Сун Цзиюй сжал переносицу и выругался. Что за бардак. В столице никогда не приходилось орать на подчиненных, наоборот, каждый стремился выслужиться перед ним… зная, кто его покровитель.

Неужели в этом было все дело?

Из-за ширмы за его спиной бесшумно вышел Хэ Лань, поклонился.

– Время ужинать, господин. Я накрыл на стол в вашем кабинете.

Сун Цзиюй только сейчас понял, что не ел весь день. Ну конечно, Жу Юй занят домом, некому было напоминать…

Он с интересом поглядел на Хэ Ланя:

– Ты ведь не мой помощник, с чего заботишься?

Хэ Лань пренебрежительно отмахнулся.

– Разве секретарю Бо это придет в голову? Он постоянно витает в облаках, потому что сам почти ничего не ест, только все читает гунъаньские романчики[2].

«Да уж, – подумал Сун Цзиюй, поднимаясь. Утром он сам наблюдал, как секретарь, вместо того чтобы, исполнившись рвения, опрятным и собранным спешить на службу, тащился по улице нога за ногу, все свое внимание устремив в дешевую книгу. Ко всему прочему, на ходу он жевал баоцзы.

В кабинете на столике уже были расставлены блюда и закуски, по-видимому, из ресторана. В животе у Сун Цзиюя забурчало, и он немедля принялся за еду.

Хэ Лань остался, подлил ему чаю.

– Думаете, молодого господина правда убил дух? – спросил он вдруг.

– Дух схватил кусок шелка и начал душить кого-то при свидетелях? – Сун Цзиюй покачал головой. – Его определенно убил человек, и я узнаю, кто.

– Да, но… если это была женщина, куда потом исчезла? Если бы уплыла, все бы видели, кто-то обязательно поймал бы ее. А она просто растворилась, – Хэ Лань устроился напротив, подался вперед. – Похоже, пока не позовем монахов, лучше не ходить к реке по ночам.

– Учитывая, как рьяно не работал тут прошлый магистрат, не удивлюсь, если и по другим улицам лучше не ходить после заката, – усмехнулся Сун Цзиюй.

– Не ругайте его, он ведь болел. Говорят, его проклял речной дракон, наслал легочную хворь. А некоторые думают, что это был какой-то болотный призрак! Говорят, прошлый магистрат часто ездил на болота… Помните те черные орхидеи? Может, дух цветка его и иссушил!

Сун Цзиюй покачал головой. Хэ Лань выглядел умилительно, захваченный этими суевериями, но как бы они не повредили работе.

– Скорее всего, магистрат подхватил на болоте какую-нибудь лихорадку. Зачем он вообще туда ездил, разве не знал, что это опасно? Ядовитые испарения, насекомые, змеи, чего только нет в южных лесах, – он покачал головой. – Думаю, дело не в призраках, знаток необычайного Хэ.

Хэ Лань рассмеялся.

– Какой из меня знаток! Если хотите скучную причину, там отличная утиная охота, прошлый магистрат изволили есть дичь каждую неделю.

– Он охотился сам? В одиночку? – удивился Сун Цзиюй. Ну да, впрочем, каких только странностей нет у людей.

Он едва успел доесть, как в кабинет просунулся стражник:

– Господин магистрат, мы там это… Привели, но… вы уж за нас заступитесь перед господином Ма…

Ну конечно, когда проявлять рвение, если не после выговора? Ведь сразу сделать все как полагается – скучно.

Сун Цзиюй тяжело вздохнул.

– Меня вам стоит бояться больше, чем господина Ма. Я теперь ваш отец и старший брат. Хорошо, пойдемте, взглянем на них.

* * *

В судебном зале в окружении стражников переминались трое богато одетых парней.

Судя по красным лицам, они уже успели набраться. Тот, что повыше, в головной повязке, украшенной раковинами, стоял, задрав подбородок, и даже не поклонился. Ворот его халата был порван, лиловый рукав свисал с плеча на одной нитке.

– Я – Ма Сяньфэн, – сказал пьяница, завидев Сун Цзиюя, и умолк, выпятив подбородок.

Сун Цзиюй уселся за стол и кивнул бледному то ли от страха, то ли от нежелания работать сверхурочно секретарю:

– Пишите: «Подозреваемый – Ма Сяньфэн».

Двое других приятелей, все еще ошалевшие то ли от выпитого, то ли от обращения стражников, пробормотали свои имена. Судя по фамилиям – сынки владельцев местных закладных лавок. Одеты эти двое были немногим хуже молодого Ма, но вкуса у них явно было поменьше: огромные грубые подвески из белой яшмы болтались на поясах, пальцы усеяны перстнями. Мальчишки производили впечатление выбившихся в люди простолюдинов, кичащихся свалившимся на голову богатством.

– Что ж, можете записать в подозреваемые меня, – поморщился Ма Сяньфэн, – но мои названые братья уж точно ни в чем не виноваты. Любой скажет вам, что в ту ночь они едва могли идти, не говоря уж о том, чтобы накинуться и утопить Сыма Кэ.

Сун Цзиюй приподнял бровь:

– Вы указываете мне, – он выделил слово «мне», – кого считать подозреваемым? Похвальное рвение, еще немного, и я приму вас на службу.

Он откинулся в кресле, молча разглядывая каждого из троих. Под его взглядом дружки Ма Сяньфэна окончательно стушевались, да и сам молодой Ма несколько спал с лица, глаза его забегали.

– Этих двоих – в камеру, – распорядился Сун Цзиюй.

Молодой господин Ма своим товарищам даже прощального взгляда не пожаловал. Поняв, что наказание его пока не касается, он снова принял надменный вид.

– Вы здесь совсем недавно, господин Сун, и, видно, еще не знакомы с моим отцом, – снисходительно произнес он. – Иначе вы знали бы, что никто из семьи Ма не способен даже помыслить о злодеянии. Не для того мы столько вкладываем в этот город, чтобы сеять здесь смуту!

«Что за фрукт», – восхитился Сун Цзиюй. Он пока не собирался никого по-настоящему арестовывать – для начала хотел просто разделить неразлучную компанию и посмотреть, что за песенку споет каждый.

– Не беспокойтесь, молодой господин Ма, я уже знаком с вашим отцом, – Сун Цзиюй покивал. – И приму во внимание вашу безупречную мораль и моральную безупречность. А пока будьте так любезны подробно рассказать, что именно происходило в ночь гибели Сыма Кэ. Когда вы встретились, где вы были, что делали, как оказались у реки и так далее.

Молодой Ма загнул полуоторванный ворот, осмотрел рукав и, недовольно цокнув языком, оторвал его совсем, небрежно бросив на пол. Его слуга, ждавший у дверей, немедленно бросился поднимать вышитую тряпку. Хозяин его даже не заметил.

– В тот вечер мы отдыхали в «Золотой иве», скромно выпивали в обществе барышни Сяоцинь и уже собирались расходиться, как вдруг влетел господин Ху из поместья Яшмового порога и ни за что не пожелал нас отпускать. Позвали еще певичек, и господин Ху явно настроен был веселиться до утра, но я счел, что время уже позднее, и мы откланялись, – после упоминания господина Ху выражение его лица сделалось кисловатым. – «Золотая ива» почти у самой реки, неподалеку действительно растет огромная старая ива. Брату Сыма невмоготу стало терпеть, и он отошел туда по нужде…

Молодой Ма вдруг побледнел, глаза его распахнулись, будто он только сейчас понял, что человека, которого он называл братом, больше нет в живых.

Сун Цзиюй невольно даже пожалел его.

– Продолжайте, – мягко подбодрил он. – Важны все детали: что вы видели, слышали, даже что вам показалось…

Молодой Ма собрался с духом и кивнул.

– Я слышал его громкий голос и смех, какая-то женщина спросила что-то, он ответил… затем я увидел фонарь за древесной кроной. Это меня не удивило: ветви этой ивы образуют настоящий шатер, там нередки любовные свидания. Я решил, что брат Сыма просто помешал какой-то парочке. Потом фонарь погас… я услышал крик, всплеск… Слуга брата Сыма бросился туда, но я остался. Я рассудил так: если брат Сыма ввязался в драку с любовником какой-то девицы, это его дело. Но вскоре… вскоре его тело выплыло из-за ивы… – он потер лоб, поморщился, как от головной боли. – Тогда я еще не понял, что это он. Сначала я подумал, что вижу двух человек… но… это существо, этот дух… белое тело и черная голова… это существо нырнуло и исчезло в воде. Я немедленно послал слугу за лодкой… но было слишком поздно.

«А ведь не врет, – подумал Сун Цзиюй. – Все чувства на лице… Так не притворишься».

– Что ж, господин Ма, можете идти домой, – со вздохом сказал он.

– Во-первых, освободите моих товарищей, – Ма Сяньфэн прищурился. – Они вряд ли что-то помнят, потому что были слишком пьяны. Я не уйду отсюда, пока вы их не выпустите. Во-вторых, – вы видите эту ткань? – он обвел себя широким жестом. Ткань и впрямь была хороша – лилово-сиреневая, с серебристой и белой вышивкой в виде горных вершин, на поясе – белый кушак в знак траура. – Этот хэнаньский шелк стоит больше, чем ваше месячное жалованье, а ваши люди осмелились его повредить. Пока я требую возмещения по-дружески, но не погнушаюсь и обращением в столичный суд!

Сун Цзиюй вскинул брови. Столичный суд? Из-за халата? Когда это молодежь успела так обнаглеть?

И когда он сам в свои тридцать с небольшим начал называть двадцатилетних молодежью…

Он поднялся и махнул приставу.

– Следуйте за мной, молодой господин Ма.

Они спустились в подвал. Большинство камер сейчас пустовало; фонари горели только у одной, где все еще пьяные дружки Ма Сяньфэна прикорнули у стеночки.

Сун Цзиюй велел приставу открыть камеру напротив.

– Я осмыслил ваши слова, и мне кажется, вы что-то скрываете, молодой господин Ма, – он очень вежливо указал мальчишке путь. – Пожалуй, вам придется здесь переночевать. Раз уж мне все равно придется возмещать вам стоимость халата…

В свете факелов Ма Сяньфэн побледнел, поджал губы.

– Вот как. Что ж, мой отец узнает об этом, – он едва повернул голову. – Тун, немедленно доложи господину.

– Слушаюсь! – пискнул из-за спин стражников юный слуга и стрелой выскочил из подвала.

– Не вздумайте его задерживать, – бросил Ма Сяньфэн в пространство, даже не глядя на Сун Цзиюя. – Его в ту ночь со мной не было. И еще, вы оторвали меня от ужина. По-видимому, вы мелочная и обидчивая натура, магистрат Сун, так что я даже не стану требовать приличной еды. Кувшина воды и лепешки будет достаточно.

Он с высоко поднятой головой вошел в камеру и сел на циновку, замер, выпрямив спину, будто каменное изваяние.

– Даже странно, что в мелочности меня уличает человек, только что потребовавший с меня денег за отрывание рукава, – Сун Цзиюй усмехнулся.

Через некоторое время стражник растолкал и привел двух оставшихся мальчишек. Как и ожидалось, эти двое лишь повторили сказанное молодым господином Ма.

Значит, все же какая-то женщина… но одна ли? Она завлекает, а сообщник душит… Мало ли было таких историй? Впрочем, о мужчинах в этом деле речи пока не шло.

– Отпустите этого Ма и остальных, – сказал он приставу. Поразмыслил, не отдать ли денег за испорченный халат, но потом решил, что от этого избалованный господинчик только почувствует себя еще более безнаказанным.

Он потянулся, разминая шею, со вздохом отложил бумаги. Рабочий день затянулся.

Попробуем разобраться завтра на свежую голову.

* * *

На следующий вечер Сун Цзиюй, неброско одевшись и взяв с собой Хэ Ланя, отправился к «Золотой иве».

Дом увеселений занимал немалую территорию в злачном районе у реки. Вокруг него густо росли ивы, одна из них, огромная, на отшибе, и правда образовывала плотный шатер. Сун Цзиюй заглянул под ветви, осмотрел берег. Никаких следов, конечно. Точнее – слишком много следов, здесь и правда, похоже, устроили бесплатный дом свиданий…

Тело слуги нашли чуть ниже по течению. Действительно ли он шел в «Золотую иву» позвать господина домой? Тогда как попал на самый берег? Убийца поманила его?

Допустим, он зашел под иву; допустим, разделся, чтобы предаться любви с девицей, которая его и убила… Но раз у Сымы она не забрала трофей, то и здесь могла обойтись удовольствием от злодеяния. Найти труп, украсть халат и столкнуть тело в реку мог кто угодно.

– Как думаешь, кто-то мог украсть одежду этого Ли? – он повернулся к Хэ Ланю, терпеливо дожидающемуся, пока господин магистрат вынырнет из своих мыслей.

Хэ Лань, рассеянно теребивший в пальцах ивовый лист, кивнул.

– Где гуляют богатые господа, там и нищие просят подаяния. Вы их, верно, не приметили, они от нового магистрата прячутся. Но кто-то из них мог и одежду украсть, в хозяйских домах слуг одевают очень добротно, – он усмехнулся. – Я думаю, он не купаться сюда приходил, для этого есть места получше. Обманывал жену, вот и все.

– То есть «позвать господина домой» – это ложь, – Сун Цзиюй кивнул. Надо расспросить его приятелей, может быть, кто-то знает, с кем он встречался…

Искать одежду по скупщикам краденого было бессмысленно – жена Ли описала им совершенно обычный халат, без особых примет. Сун Цзиюй вернулся в управу, допросил единственного приятеля этого Ли, конюха, но добился немногого: тот признался, что Ли и правда иногда ходил по борделям и обманывал жену, но чтобы была какая-то постоянная зазноба – такого он не знает.

Ближе к вечеру стало ясно, что расследование зашло в тупик. Махнув рукой, Сун Цзиюй решил вызвать Ху Мэнцзы – видеться с ним не хотелось, но вдруг он все же что-то заметил в ночь гибели Сыма Кэ?

Пристав вернулся слишком уж быстро. На лице у него написана была душевная мука, хотя походило больше на зубную боль.

– Господин Ху изволят выпивать в «Золотой иве» и приглашают вас на чарку вина.

Весь вид пристава говорил о том, что, если ему сейчас прикажут и господина Ху тащить в управу волоком, он оставит свой жетон на пороге и пойдет утопится.

Сун Цзиюй вздохнул. Личное личным, но нельзя пренебрегать возможным свидетелем. Раз зовет выпить, значит, не обиделся и настроен разговаривать.

Он отпустил пристава, переоделся в обычную одежду – можно представить, сколько визга будет, если решат, что он при исполнении, – и отправился в «Золотую иву».

Из-за рассказа молодого Ма он ожидал, что Ху Мэнцзы склонен устраивать шумные попойки, угощая всех присутствующих, но жеманная «матушка», на ходу расхваливая своих девиц, отвела его в тихий кабинет, душно пахнущий приторными благовониями.

Одна певичка, разодетая в кричащее платье лимонного цвета, лениво наигрывала на лунной лютне, другая, в розовом, мягко толкала кулачками спину сидевшего у стола господина Ху. Наверное, это действо должно было изображать массаж.

При виде Сун Цзиюя господин Ху, до того лениво разглядывавший веер, оживился, вскочил.

– Любезный господин Сун! Получили мое приглашение!

– Господин Ху, – Сун Цзиюй кивнул.

Канареечная девица немедленно бросила играть, нежно подхватила его под локоть.

– Садитесь, садитесь, господин! – проворковала она. – Не желаете ли вина? А может, отведаете сладостей?

– Сладостей! – фыркнул Ху Мэнцзы. – Циньцинь, прикажи подать утку и ланьлиньское вино… и сладкие пирожки не забудь! Сусу, сделай магистрату Суну массаж, он так усердно работает ради нас!

Розовая девица направила кулачки на Сун Цзиюя и ненатурально мяукнула, рассмешив господина Ху.

– Да ты никак пьяна! Убирайся, мне тут не нужны дурочки, не умеющие пить!

Девица скорчила мордашку, такую же розовую, как ее платье.

– Не-ет, господин, не прогоняйте Сусу! Вовсе я не пьяная! Могу даже играть в шарады!

Сун Цзиюй осторожно отстранил ее.

– Оставьте нас обе, – сказал он. – Я пришел сюда не пить, а поговорить с вами о деле, господин Ху.

– Так разве одно помешает другому? Любая беседа лучше спорится под чарку крепкого вина, – Ху Мэнцзы улыбнулся и жестом указал ему на подушку напротив. – Особенно деловая беседа. Что вы хотите мне предложить, магистрат?

– Вы не так меня поняли, – Сун Цзиюй тяжело вздохнул. За кого этот Ху его принимает, за торгаша? – Я пришел поговорить о деле, которое я расследую. Молодой господин Ма рассказал, что в ночь гибели Сыма Кэ вы пили вместе. Я хотел бы узнать, не видели ли вы чего-нибудь странного?

– А, познакомились с малышом Сяньфэном! – Ху Мэнцзы налил ему вина в пустую чарку, даже не придержав рукав – тот так и плюхнулся в лужу байцзю на столе. – Просто удивительно, как у нашего простого, радушного лао Ма мог получиться такой отпрыск! Точь-в-точь какой-нибудь князь или столичный хлыщ, задирающий нос перед деревенщинами.

Сун Цзиюй поморщился. Намек был ясен – никаких ответов, пока не выпьешь.

Он взял чарку и пригубил вина. Действительно неплохое, господин Ху ни в чем себе не отказывает.

– Итак, – напомнил он. – Ночь гибели Сыма Кэ.

– Ужасная, одинокая ночь! – вздохнул Ху Мэнцзы. – Потянулся сорвать белый лотос, но сияющая чистота его слишком изысканна для меня. Не смея коснуться яшмовых лепестков, лишь омочил в ледяном потоке рукава. А после пошел заливать тоску сюда и встретил Сяньфэна с компанией. Все были уже изрядно пьяны, так что вскоре я сжалился и выпустил их из своих когтей. Что было дальше – не имею понятия, я проснулся днем и уехал домой.

Сун Цзиюй поморщился. Как высокопарно! Что это еще за белый лотос? Он отмел все невольно мелькнувшие перед глазами образы: белые шелковые рукава, изящные пальцы на струнах, взгляд фениксовых глаз… Глупости. Какая разница, за кем там этот Ху увивается. Разговор ведь не об этом.

– То есть, вы не выходили вместе с компанией молодого господина Ма и ничего не видели? – вернув себе самообладание, спросил он.

– Совершенно. Никуда бы я с этими детьми не пошел, Сяньфэн меня на дух не переносит! А жаль… – он улыбнулся, глядя на Сун Цзиюя золотисто-карими глазами так, будто… будто что-то себе напридумывал. – Может быть, наша река зелена от тины, но много чистейших белых лотосов на ней цветет.

– Вы с ними пили, а теперь утверждаете, что молодой господин Ма вас на дух не переносит? – педантично уточнил Сун Цзиюй. Лотосы он решил игнорировать.

– Ну не будет же он выражать это открыто! Пригубил пару чарок из вежливости и откланялся. Что до остальных, они присосались к бедняжке, как телята к вымени, думают, тоже сойдут за утонченных господ, вот и ходят за ним везде.

«И здесь тупик», – подумал Сун Цзиюй, глядя в чарку, которая все никак не пустела.

Тут принесли заказанную утку. Жу Юй, уходя утром, оставил Сун Цзиюю целый короб еды, но Сун Цзиюй напрочь о нем забыл, и теперь в животе у него предательски забурчало.

Он решил принять это за возможность разговорить Ху Мэнцзы и приподнял чарку, благодаря за угощение.

– А молодого Сыма Кэ вы хорошо знали?

Господин Ху, не сводя с него глаз, легонько коснулся его чарки своей, но не выпил.

– Не лучше и не хуже остальных. Он не представлял собой ничего особенного: прожигал отцовские деньги, не имел интереса к делам… Всех сплетен про него – как-то избил служанку до полусмерти, наверное, был пьян.

«Так-так, – подумал Сун Цзиюй. – Не имеет ли эта служанка какого-то отношения к Ли Суню? Может быть, тот с ней завел интрижку и бросил, и она отомстила?»

– Вот как. За что же?

Господин Ху пожал плечами.

– Этот юнец еще в детстве забивал камнями собак и до синяков щипал служанок. Важно ли, какова причина, если она – всего лишь повод проявить мерзкий характер? Когда избивает женщину человек тихий и мирный – это загадочно, а когда такой, как Сыма Кэ… – он залпом выпил, завернул кусочек мяса в тончайший блинчик и, довольно прищурившись, отправил в рот целиком.

Сун Цзиюй последовал его примеру. Нежная пряная утиная грудка так и таяла во рту. А повар в «Золотой иве» неплох…

Но нельзя отвлекаться. Как же понять, связаны две смерти или нет…

– А про слугу молодого господина Ма, Ли Суня, вы случаем ничего не знаете? О том, который утонул на полмесяца раньше.

– Не интересуюсь слугами… – господин Ху снял фарфоровую крышечку с нового кувшина, вдохнул аромат, все так же довольно щурясь. – Вы думаете, в реке правда завелся злой дух, магистрат?

– Я не верю в духов, – Сун Цзиюй покачал головой. – Убийца – человек, и я его, или ее, поймаю.

Господин Ху неодобрительно покачал головой, вновь разливая вино.

– Магистрат! Вот уж не ожидал от вас такого легкомыслия. Вы представляете власть императора на этих землях, а Сыну Неба подчиняются и горы, и реки, и живые существа, и духи. Один вид государственной печати вселяет в призраков ужас. Как же простому люду, если их одолеет нечисть, идти к вам на поклон, если вы не поверите им? Это подрывает основы!

Сун Цзиюй внимательно поглядел на него:

– Вы иронизируете, господин Ху? Или правда верите в духов?

В кои-то веки Ху Мэнцзы был совершенно серьезен.

– Магистрат, моя семья живет здесь со времен Троецарствия. Как я могу не верить в то, что меня окружает?

Сун Цзиюй вспомнил свою няньку. Семья Лян служила Сунам вот уже несколько поколений; бабушка Лян была очень суеверна и часто оставляла какие-то подношения духам: привязывала ленточки на дерево в дальнем углу двора, оставляла еду у порога, что-то шептала над прудом. В столице это казалось смешным пережитком прошлого, но тут, похоже, в духов действительно верят…

– Значит, и вы думаете, что слугу Ли и молодого господина Сыму утопил речной дух? Тогда, может быть, подскажете этому недалекому магистрату, как поступить в таком случае? – он все же слегка усмехнулся. – Мне прийти на берег и продемонстрировать магистратскую печать, именем императора повелеть сдаться правосудию?

– Зачем так жестоко? Просто поговорите с драконом, хозяином реки, – Ху Мэнцзы невозмутимо налил ему еще вина. – Все водяные духи должны подчиняться ему. Можем отправиться завтра, я найму лодку…

Сун Цзиюй подавил тяжелый вздох. Совместное катание в лодке… Очередная попытка сблизиться? Совсем ему тут не с кем пить, что ли… Впрочем, может быть, этот Ху просто желает над ним подшутить. Что ж, посмотрим, кто будет смеяться последним.

Он поймал взгляд Ху Мэнцзы и улыбнулся открыто, даже ласково:

– Если господин Ху такой знаток местных духов, не поговорит ли он с речным драконом сам? Окажите любезность! Я ведь новичок здесь.

Господин Ху осуждающе покачал головой.

– Хорошо, передам ему какой-нибудь подарок от вашего имени. Оказать услугу благородному мужу во имя справедливости, что может быть приятнее! – кисло ответил он. – И что же я должен у него спросить?

– Не убивал ли кто из его подчиненных слугу Ли и юного господина Сыму. И если да, то не соблаговолит ли этот злокозненный дух сдаться в управу сам, – так же ласково сказал Сун Цзиюй. «Посмотрим, что господин Ху сочинит в качестве ответа и не проговорится ли о чем-нибудь подозрительном».

Ху Мэнцзы серьезно кивнул.

– Разумеется, я сообщу вам все, что удастся вытрясти из этого старого негодяя. Все расходы возьму на себя, не извольте беспокоиться.

– Я не останусь в долгу, – заверил Сун Цзиюй. Серьезность Ху Мэнцзы начала его забавлять. – Отчего вы зовете речного дракона старым негодяем? Разве это уважительно? Вы не боитесь, что он утопит вашу лодку?

– А, за закрытыми дверями он не услышит. Да и как же звать его иначе? Пусть люди обращались с его рекой не слишком хорошо, давно не укрепляли берегов и выбрасывают в воду всякую дрянь, но разве они сделали из нее такое вонючее болото? Когда здесь еще ходили суда, выше по течению река была такой прозрачной, что из нее пили не опасаясь! – Ху Мэнцзы залпом осушил чарку и наполнил ее снова. – Но стоило пропасть богатым судам и морякам, приносящим дары, как хранитель обленился! Все, что ему теперь интересно, – спать, закопавшись в ил, да ошиваться среди плавучих борделей, там его иногда видят.

– Что за плавучие бордели? – заинтересовался Сун Цзиюй.

– Цветочные лодки недалеко от порта, для тех, у кого не хватает денег на заведения приличные, – Ху Мэнцзы поморщился. – Неотесанные девчонки из Корё что угодно сделают за медяки, ни музыке, ни пению толком не обучены, некоторые даже языка не знают! Не советую туда ходить… Кстати, почему вы не пьете? Разве ваша служба не окончена на сегодня?

– Вы уже забыли, сколько раз подливали мне, господин Ху? – усмехнулся Сун Цзиюй. От вина на голодный желудок и правда уже слегка зашумело в голове. Следовало вернуться в управу и лечь спать.

Сун Цзиюй вспомнил холодную спальню и жесткую постель. От одних мыслей стало тоскливо, заныла спина. Нужно скорее переезжать, не то придется звать Хэ Ланя каждое утро, чтоб делал массаж…

– Чаркой больше, чаркой меньше, разве же я считаю такие мелочи? – Ху Мэнцзы усмехнулся. – Если мы закончили деловые разговоры, почему бы нам не позвать девушек поиграть в шарады? Или пригласим здешних музыкантов? Юноши словно с небес спустились, так талантливы во всем! Нужно ловить момент, пока их не перекупили в столицу!

«Музыканты… Ну хоть что-то хорошее тут есть», – мысленно отметил Сун Цзиюй.

– Благодарю за ужин, господин Ху, – сказал он, поднимаясь. – В следующий раз угощение с меня.

– Так следующий раз будет! – Ху Мэнцзы просиял. – Я непременно приду, скажем… к вам на новоселье.

– Прекрасно, пришлю вам приглашение, – Сун Цзиюй не намерен был праздновать новоселье – пришлось бы приглашать гостей по рангу, а он не хотел давать повода подлизаться и притащить подарки. Но отчего бы просто не выпить вина в компании единственного знакомого? Происшествие в заброшенной усадьбе, кажется, было позабыто.

Он откланялся и вышел из «Золотой ивы». Прохладный речной воздух, пахнущий тиной, немного прочистил голову.

Торговцы, расставившие вдоль берега лотки, навешивали на лавки пестрые фонари, зазывая гуляк, но между освещенной громкой улицей и борделем лежал островок холодной влажной тьмы. Ивы густыми кронами закрывали свет, в темноте сверчки перекрикивались с лягушками.

Вдруг во тьме под старой ивой зажегся огонек фонаря, качнулся в сторону Сун Цзиюя.

Тот положил ладонь на рукоять меча.

– Кто здесь?

Хэ Лань неслышно выступил из тьмы.

– Это я. Вы задержались дотемна, и я… взял на себя смелость вас встретить, – он стрельнул глазами в сторону. – Вы высокий, красивый и хорошо одеты. Убийца может на вас позариться.

Сун Цзиюй удивленно посмотрел на него. «И ты, что ли, собираешься меня защищать?» – хотел спросить он, но в последний момент сдержался. Порыв юноши благороден, пусть и бестолков, ни к чему его высмеивать.

– Спасибо за заботу, – мягко сказал он. «Высокий, красивый»… В столице его внешности доставалось меньше комплиментов. Что сказать – захолустье…

– Я возвращаюсь в управу. Ты… кстати, где ты живешь?

– Я сплю под столом в кабинете учителя, так что нам по пути, – беспечно ответил юноша.

– Как это под столом? – неприятно поразился Сун Цзиюй. – Так не пойдет. В павильоне магистрата много комнат, он жил здесь с семьей – можешь занять одну.

Хэ Лань приподнял тщательно выщипанные брови.

– Но это ваши покои. Вы хотите, чтобы я прислуживал вам? Я мало в этом смыслю.

Сун Цзиюй озадаченно поглядел на него.

– Мне не нужны слуги, там просто есть место, – терпеливо объяснил он. – Тем более что не сегодня-завтра я перееду. Впрочем, как хочешь.

– Конечно, я хочу! Но… не знаю, прилично ли. – Хэ Лань отвел глаза. – Что подумают в управе?

– А что они могут подумать? – Сун Цзиюй вздернул брови. Да даже если что-то подумают, кто осмелится болтать?

– Что вы по-особенному относитесь к вору, который только-только решил исправиться. Может быть, я обманул вас, втерся в доверие…

– Я забочусь обо всех своих людях, – сухо ответил Сун Цзиюй. – А если кто-то будет болтать подобное – долго ему на службе не удержаться. Можешь поселиться с моими слугами, если тебе так будет удобнее.

Хэ Лань улыбнулся так, что ямочки проступили на щеках, и кивнул.

– Спасибо, господин Сун! Я позабочусь о вас.

– О себе позаботься, – Сун Цзиюй усмехнулся.

* * *

Позже, уже лежа в постели, он против воли припомнил эту улыбку: ямочки на щеках, изящно приподнятые уголки глаз… Давно ему никто так не улыбался – весело, искренне. В столице цензору Суну доставались лишь заискивающие усмешечки… Впрочем, давал ли он кому-нибудь поводы для радости? Даже Лун-гэ в последнее время… Он задумался о Лун-гэ…

…И, должно быть, провалился в сон, потому что карие глаза Лун-гэ вдруг позолотило солнце, и вместо него перед ним возник Ху Мэнцзы с остановившимся тигриным взглядом. Вот он приблизился на шаг, и Сун Цзиюй невольно отступил. Нельзя показывать этому наглецу слабину! Но как не отступить, когда это уже никакой не Ху Мэнцзы, а самый настоящий тигр, огромный, медовый, с черными полосами. «Он почуял мою кровь», – понял Сун Цзиюй, схватился было за меч, но меча не было.

– Ланлиньского прекрасного вина густ золотистый аромат… – проговорил тигр низким, раскатистым голосом и облизнулся, подступив еще ближе, и вдруг встал на дыбы, уронил тяжелые лапы на плечи Сун Цзиюя, впечатывая его в стену…

* * *

Его разбудил пронзительный крик петуха. За окном серело подступающее утро. «Скоро рассветет», – подумал Сун Цзиюй и перевернулся на спину, пытаясь вспомнить, что ему снилось: тигры, драконы, хоровод призрачных девушек над водой, вихрь белых и черных орхидей…

Он поднялся и, не надев рубахи, вышел во внутренний дворик павильона – поупражняться с мечом, стряхнуть сонную муть.

Когда он закончил и умылся, на террасе был уже накрыт завтрак. Жу Юй налил ему чаю.

– Господин, мы закончили приводить главный дом в порядок, можно переезжать. И кабинет ваш облагородили. Но вот сад… Это же лес какой-то! Мыслимо ли благородному человеку…

– Прекрасно, перевозите вещи. Хэ Лань сегодня ночевал у вас?

Жу Юй помрачнел и кивнул. Он явно хотел сказать еще что-то, аж ноздри раздувались, но изо всех сил сдерживался.

– Что такое? Говори, – Сун Цзиюй внимательно поглядел на него.

– Вы… при всем уважении, господин… – Жу Юй вздохнул. – На нем же пробы ставить негде. От такого добра не жди.

– Будь это так, разве служил бы он до сих пор в управе? – сухо спросил Сун Цзиюй. – Каждый человек заслуживает шанса на исправление. Хэ Лань пока ничем себя не запятнал, относитесь к нему соответственно его статусу – он, я напоминаю, помощник лекаря.

Жу Юй тяжело вздохнул, прижал поднос к груди, будто ребенка.

– Как прикажете, господин. Вы человек благородный, всех судите по себе.

В его устах это звучало как оскорбление, да он и сам это понял – быстро поклонился и исчез прежде, чем получил выволочку.

* * *

Утро Сун Цзиюй провел за разбором бумаг – искал похожие случаи, но больше утоплений за этот год не было. Оставалось побывать в речных борделях, но только Сун Цзиюй собрался туда поехать, как явился Ху Мэнцзы, как всегда, в прекрасном настроении, одетый даже не в красный – рыжий какой-то халат с золотой искрой. На зеленом поясе все та же подвеска, в волосах шпилька, изогнутая, как стебель лотоса на волнах.

И как всегда секретарь не успел доложить: сунулся в дверь осторожно.

– Господин Ху спрашивают вас, – прошелестел он и исчез.

Ху Мэнцзы рассмеялся.

– Действительно, спрашиваю! Не пришлось ждать новоселья, свиделись с вами снова… – он обернулся через плечо. – Где ты там застрял, собачья душа?

В дверь осторожно просочился невысокий белокожий юноша, с головы до ног одетый в черный и зеленый шелк. Он походил на изящную фарфоровую куколку и являл бы собой прелестное зрелище, если б не массивный, дурно пахнущий сверток в его руках.

– Господин Ху, – Сун Цзиюй поднялся из-за стола. – Что это у вас?

– Речной дракон отдал мне кое-что, – Ху Мэнцзы едва не щурился, как довольный кот. – Не знаю, это ли вы искали, но я сразу решил, что вам будет интересно. А касательно того, о чем вы спрашивали: дракон утверждает, что это не дух, а вполне живая, обольстительная женщина.

Сун Цзиюй некоторое время смотрел на него, пытаясь понять, издеваются над ним или нет. Но тот, как обычно, просто лучился самодовольством и на глупца похож не был. Скорее уж на сумасшедшего.

– Разверни, – велел юноше Сун Цзиюй. И где этот Ху только набрал таких смазливых слуг? Впрочем, с этим благородным господином все ясно было еще в первую встречу – поверхностный человек, стремящийся пускать пыль в глаза. Все-то у него должно быть самое лучшее, самое красивое.

В свертке оказались халат, бывший когда-то синим, черная атласная шапочка с крупными жемчужинами и пояс, не то черный, не то сиреневый. Ткань задубела и позеленела от тины, пошла пятнами плесени, но еще просматривалась изящная вышивка – разнотравье, яркие цветы. Жемчуг и бусины тоже чудом уцелели.

– Так, – Сун Цзиюй поднял взгляд на Ху Мэнцзы. – И что это такое?

– Одежда малыша Сяньфэна. Я помню этот узор и эту шапочку, – Ху Мэнцзы прикрыл нос рукавом и отошел подальше, указывая на тряпки веером.

– Вы нашли ее в реке? – Сун Цзиюй внимательно осмотрел вонючие тряпки. Кликнув пристава, он велел сходить в поместье Ма и узнать, не пропадал ли у молодого господина какой наряд. Судя по тому, как тот горевал по оторванному рукаву, пропажу такой красоты Ма Сяньфэн точно запомнил бы, как и его слуги – наверняка был скандал, и не один…

– Речной дракон отдал мне ее. Пришлось, разумеется, устроить обмен и бросить в воду несколько кувшинов прекрасного вина, но чего не сделаешь ради магистрата Суна!

– Я признателен, – Сун Цзиюй суховато улыбнулся. Может быть, «Речной дракон» – это кличка местного бандита? Похоже, все следы ведут в порт. Бандиты, нищие, весь сброд должен собираться там…

Он вдруг вспомнил разговор с Хэ Ланем.

«Где гуляют богатые господа, там и нищие просят подаяния».

Гуляют богатые господа… Одеяние молодого господина… Слуга молодого господина в одном исподнем… Обольстительная женщина… Мог Ли Сунь взять хозяйскую одежду, чтобы покрасоваться на свидании? И убийца приняла его за молодого господина Ма? Тогда она могла принять за него и Сыма Кэ, ведь молодые люди вышли из борделя вместе. А когда поняла, что просчиталась во второй раз…

– Господин Ху. Поместье Ма у реки? – спросил он, сам еще не вполне понимая, для чего спрашивает.

Ху Мэнцзы удивленно приподнял брови.

– Да, на Львиной улице, где и ваше, но на другом конце. Дома старой знати и всех, кто хочет ею казаться, стоят вдоль берега.

– И сады во всех этих домах разбиты так же, как мой? – сердце заколотилось. – С прудами, питающимися от реки?

– Да, я, кажется, рассказывал вам, это самый простой способ подвести воду, но…

Пруды, питающиеся от реки… Карп, застрявший в проломленной решетке…

Детали головоломки встали на место – Сун Цзиюй даже услышал, как щелкнуло в голове.

Он бросил бумаги на стол.

– Извините меня, господин Ху. Мне срочно нужно уехать, – сказал он, цепляя к поясу меч.

Что ответил ему господин Ху, он даже не услышал. Лань Сы, привычный к таким вылазкам, немедленно подвел Бархата к воротам, завидев господина. Конь, чувствуя настроение хозяина, храпел и гарцевал, распугивая стражников.

– Десяток за мной! – рявкнул Сун Цзиюй, вскочив в седло. – Окружить поместье Ма! Никого не впускать и не выпускать!

Дожидаться, пока они похватают мечи, он не стал: вылетел за ворота и во весь опор помчался к Львиному кварталу у реки, где, судя по карте, стояли самые роскошные поместья.

Вскоре стало понятно, что с десятью стражниками он просчитался. Вряд ли они могли оцепить все поместье, таким огромным оно оказалось. Неприступные белые стены тянулись и тянулись, половина палочки благовоний догорела бы, пока среди этой белизны не появились темные, обшитые медью ворота. На стук кулаков и крики самых горластых стражников выскочил перепуганный привратник, изо всех сил старавшийся сохранять достоинство.

– По какому де… – начал он, но Сун Цзиюй, сделав знак стражникам отодвинуть его, вбежал в ворота и промчался по усыпанной белой галькой дорожке, распугивая служанок.

– Ваш юный господин в опасности! – крикнул он через плечо. Навстречу ему из главного павильона вышел пожилой благообразный человек – видно, управляющий. В отличие от привратника, он вел себя сдержанно, на лице его было написано легкое презрение, будто в поместье явились не стражники, а незваные гости, лишенные манер.

Сун Цзиюй не дал ему и рта раскрыть.

– Молодой господин Ма дома? – резко спросил он.

– Молодой господин изволит отдыхать в павильоне Ра…

– Не важно. Отведите меня туда.

Управляющий выпятил грудь.

– Господин магистрат Сун, я полагаю. Этот ничтожный раб не смеет вам противиться, но над ним довлеет воля хозяина. Молодой господин Ма велел, чтобы его не беспокоили, если вы вернетесь позже, я с удовольствием отведу вас к нему.

Сун Цзиюй схватился за рукоять меча. Управляющий отпрянул, бросил взгляд на крепкие деревянные двери, но не отступил.

– Господин магистрат, будем же благоразумны. Давайте подождем возвращения…

Его прервал громкий женский визг, будто кто-то вспугнул целую стаю чаек. Сун Цзиюй выругался и ринулся на голос.

Глава 4

Ручейки и пруды, виляющие дорожки, тщательно подстриженные деревья, беседки и мостики – проклятый лабиринт! Дважды Сун Цзиюю пришлось просто перепрыгнуть через узкие канальчики и живые изгороди, галька так и разлеталась из-под сапог.

Визг все не прекращался. Взбежав на очередной мост, Сун Цзиюй наконец увидел какую-то возню в пруду у дальней беседки. Мелькнули светлые одеяния, черная голова с длинными плывущими по воде волосами…

Он прибавил скорости. Кто создал этот сад, оторвать бы ему руки!.. Сейчас бы арбалет…

Прыснули в стороны служанки – ворвавшись в беседку, он перепрыгнул через перила. Вода обожгла холодом. Глубоко…

В извивающемся клубке мелькнули золотые одежды. Сун Цзиюй схватился за них, рванул к себе.

Белые холодные пальцы вцепились в его плечи: молодой Ма жадно глотал воздух, глаза на бледном лице были черными, как два омута.

– Вы… – просипел он. – Спасите… вы…

На одно ледяное, гулкое мгновение Сун Цзиюй с головой ушел под воду и смог выплыть, лишь пнув молодого Ма.

Страх смерти придал этому юнцу силы: он вновь обхватил своего спасителя за шею, как ребенок, повис всем весом.

– Спасите… вы… Сун…

Сун Цзиюй закашлялся, отхаркивая воду, в глазах встала красная пелена. Из-за узорчатого плеча Ма он увидел лишь… впрочем, он и под присягой не мог бы поручиться, что именно увидел, но зрелище напомнило ему дельфинов, что появились однажды в море у летней резиденции Лун-гэ. То же невероятно быстрое движение сильного, напряженного тела, выгнувшегося дугой, прежде чем уйти на глубину…

Но здешние искусственные ручьи не так глубоки, а эта женщина не дельфин. Ей не сбежать!

Сун Цзиюй из последних сил ударил Ма Сяньфэна в нужную точку на шее, обездвиживая, перехватил обмякшее тело поперек груди и, отплевываясь от ряски, поплыл к берегу, загребая одной рукой.

Там его уже ждала целая армия перепуганных слуг. Жилистые загорелые мужчины, видно, бывшие матросы, без труда вытащили Сун Цзиюя вместе с его ношей, служанки в розовых шелках окружили своего господина, как феи, причитая на все лады.

– Господин!

– Он не двигается! Молодой господин умер!

Сун Цзиюй устало вздохнул, вновь ударил в акупунктурную точку, и Ма Сяньфэн немедленно ожил, снова вцепился в него, будто не понимая, что на твердой земле.

– Магистрат Сун! – его трясло, зуб не попадал на зуб. На шее небрежно болтался мокрый шелковый платок. – Вы должны меня защитить! Вы обязаны! Вы… вы остаетесь здесь!

– Ручьи связаны с рекой? – бросил Сун Цзиюй ближайшему слуге. – Там есть решетка?

Тот кивнул.

– Да, не извольте беспокоиться…

– Какова ширина канала? Там может проплыть человек?

– Да, но решетка же…

Сун Цзиюй кивнул, немного расслабившись.

– Ты, проверь ее немедленно. Остальные – ищите по саду. Это не дух, а простая женщина, она не могла далеко уйти, скорее всего, прячется в зарослях у берега.

– Магистрат! – в сиплом голосе Ма Сяньфэна прорезались обычные повелительные нотки. – Вы слышали, что я сказал?

– Пока я никуда не ухожу, – Сун Цзиюй попытался отцепить его руки, но ничего не вышло. Пришлось действовать от противного – ласково похлопать «утопленника» по спине, как ребенка.

– Она была мертвая… – Ма Сяньфэн мгновенно сдулся, вжался лбом в его плечо, будто голова закружилась. – А потом… потом ожила…

Сун Цзиюй осторожно снял с его шеи неуместный платок и понял, что держит в руках: полосу шелка, с одного края испачканную кровью.

Он не глядя отдал ее стражнику – сейчас рассмотреть орудие убийства не вышло бы при всем желании: Ма Сяньфэн все цеплялся за него, чуть не на руки лез. Сун Цзиюй крепко взял его за плечи, отстранил от себя и поймал блуждающий, полный ужаса взгляд. Беднягу, видно, вновь захлестнула паника. Следовало говорить с ним убедительно:

– Все позади, молодой господин Ма, все уже закончилось. Мы ее поймаем.

Он махнул слугам:

– Отведите молодого господина Ма в дом, ему нужно переодеться и согреться.

– Нет! Вы обязаны меня охранять! – снова заявил Ма Сяньфэн, но уже не так уверенно. Вид у него стал такой, будто он вот-вот упадет в обморок.

Что за капризный юнец! Сун Цзиюй сжал зубы и, взяв его под мышки, заставил подняться на ноги. Это не помогло – мальчишка повис на нем всей тяжестью, кажется, действительно лишившись сознания.

– В дом его, в дом, – Сун Цзиюй спихнул «драгоценную» ношу на руки слугам. – А ты быстро веди меня к шлюзу!

* * *

Возле шлюза, под стеной поместья, уже переминались мокрые стражники.

– Мы посмотрели, господин магистрат, там решетка отогнута… Должно быть, демоница ее выломала…

– Никакая она не демоница, – сквозь зубы прошипел Сун Цзиюй.

Сбросив верхнее одеяние и пояс, он сам забрался в воду. Решетка шлюза, наполовину торчащая над водой, выглядела целой. Сун Цзиюй нырнул и ощупал ее низ. И правда отогнута… Железо шершавое, должно быть, проржавела…

Еще более мокрый и злой, он снова выбрался на берег. Радостных докладов ожидать не приходилось – было ясно, что девица ушла тем же путем, каким сюда явилась. Пока стража нашла шлюз, пока обежала поместье… Бесполезно.

Поборов дрожь, он пошел к дому.

Интересно, где же сам хозяин? Почему не явился на весь этот переполох?

Паланкин хозяина обнаружился у ворот. Сам «лао Ма» вежливо и терпеливо втолковывал что-то стоявшему навытяжку командиру стражи, будто ребенку.

– …же так выходит, что я не могу попасть в свой собственный дом? Ведь это какая-то нелепица! – услышал Сун Цзиюй, подойдя ближе.

– Магистрат велел никого не впускать и не выпускать!

Что за дурак… Такой от большого усердия и змее ноги пририсует!

– Впустите господина Ма, – раздраженно велел Сун Цзиюй.

– Слушаюсь! – рявкнул стражник и немедленно отступил.

– Благодарю, господин Сун, – сухо ответил господин Ма, кланяясь. – Трудно мне уже так долго стоять на ногах… да у своих же ворот.

– Приношу извинения, – Сун Цзиюй поклонился. Вода все еще капала с него на крыльцо, хлюпала в сапогах. – Я прибыл сюда с отрядом, поскольку заподозрил, что на вашего сына могут совершить нападение. К несчастью, я угадал. Но успел вовремя – сейчас молодой господин Ма вне опасности. Я иду поговорить с ним.

Он обернулся к командиру.

– Поставьте больше людей со стороны реки.

Господин Ма поклонился вновь, насколько позволяла спина.

– Вы спасли моего сына! Не знаю, как я смогу вас отблагодарить, господин Сун. Но позвольте сперва старому отцу поговорить с ним, убедиться, что мой мальчик жив и здоров!

Сун Цзиюй скрипнул зубами, но торопить не стал. Чувства родителя, едва не потерявшего сына, следовало уважать, к тому же идти все равно пришлось, подстраиваясь под шаг господина Ма. Неужто он и впрямь настолько стар и немощен? У ворот казался более бодрым.

В павильоне молодого господина как будто поселилась кошачья армия в весеннюю пору. Служанки, мать, наложницы отца и собственная наложница молодого господина – все толпились вокруг постели Ма Сяньфэна и подвывали на разные голоса. У Сун Цзиюя зазвенело в ушах.

Завидев господина Ма, они, впрочем, резко замолчали и исчезли в тени.

Ма Сяньфэн, лежавший на подушках, будто умирающий лебедь, сел, выпрямился, сложив руки на коленях.

– Отец! Прошу, не беспокойтесь за меня, благодаря магистрату все закончилось благополучно.

– Сынок! – лао Ма упал на кровать, дрожащей рукой потянулся к его лицу. – Ты жив, слава Небу!

Сун Цзиюй заметил, как Ма Сяньфэн вздрогнул, словно поборол желание отодвинуться. Постеснялся чужого человека?

Наплевав на приличия, Сун Цзиюй прервал трогательную сцену:

– Молодой господин Ма, я вижу, вам лучше. Будьте любезны ответить на несколько моих вопросов. Пока помните все в деталях.

Лао Ма поднялся без всякого труда, холодно взглянул на него.

– Господин Сун, сперва позвольте отцу поговорить с сыном. Или вы уже распоряжаетесь не только в городе, но и в моем доме? То вызываете моих слуг, то не впускаете меня в собственные ворота!

Сун Цзиюй стиснул зубы.

– Я прошу прощения, господин Ма, но это очень важно. Нам нужно поймать убийцу. Вы ведь не хотите, чтобы это повторилось?

Посмел бы кто ему перечить в столице!

– Маленькая задержка не сделает погоды, – вставил Ма Сяньфэн. – Матушка, прошу, я жив и здоров, угостите господина Суна чаем и дайте ему сменную одежду. Нельзя, чтобы магистрат простудился.

– Верно, верно, – лао Ма усмехнулся, но глаза смотрели холодно. – С вас уже лужа натекла, господин магистрат, совсем вы себя не бережете.

Дальше настаивать было невозможно, и Сун Цзиюй дал себя увести. Он переоделся и принял чашку чаю; госпожа Ма стискивала руки и многословно благодарила его за спасение сына, но он не вслушивался: мысли теснились в голове, мешая сосредоточиться на приличиях. Почему девица напала на Ма Сяньфэна? Что он ей сделал? Нужно тряхнуть его как следует… Впрочем, давить нельзя, не то замкнется. Сыграть на его страхе и чувстве благодарности… Да, так будет лучше всего.

Он хотел было прервать госпожу Ма и вернуться, но Ма Сяньфэн пришел сам – с распущенными волосами, в зеленом домашнем халате, накинутом на белый нижний. Одна щека у него подозрительно алела. Добродушный лао Ма отвесил едва не погибшему сыну пощечину в качестве приветствия? Интересно.

– Прошу прощения за то, что запаниковал и доставил вам хлопоты. Мне следовало вести себя более мужественно.

– Любой бы на вашем месте запаниковал, – Сун Цзиюй налил ему чаю. Ма Сяньфэн сел напротив, неожиданно беззащитный без брони дорогого наряда и фамильной надменности. – Расскажите мне в точности, что произошло.

Юноша глубоко, судорожно вздохнул.

– Я сидел в беседке Радостного утра, слагал поздравительные стихи для друга… и вдруг увидел нечто белое и неподвижное на воде. Я подумал, что неловкая служанка могла упасть в ручей, но стоило мне отвернуться, как видение исчезло. Я подошел к перилам… и вдруг прямо передо мной появилась… она.

– Это была женщина? Вы видели ее лицо?

– Да, несомненно, женщина. Но… волосы свисали ей на лицо, я ничего не разглядел. Она накинула мне на шею удавку и с нечеловеческой силой утянула в воду! А дальше… до вашего появления я ничего не помню. Я лишь… боролся за жизнь, и вдруг вы, как небесный покровитель… Откуда же вы взялись?

– Приехал предупредить, что вы, возможно, будете следующей жертвой, – Сун Цзиюй потер переносицу. – Помните вашего слугу, что утонул пару недель тому назад?

– Да, разумеется. – Ма Сяньфэн отпил чаю, выдохнул.

– Судя по всему, он украл вашу одежду и пошел в ней на свидание под ивой, где его приняли за вас и утопили. Мы нашли халат в реке.

Как нашли, Сун Цзиюй решил не уточнять, сейчас не до того. Но по возвращении надо будет задать господину Ху пару вопросов…

– Значит… она подумала, что он – это я? Она охотится за мной?! – юнец снова задышал чаще.

– Боюсь, что так, – Сун Цзиюй подлил ему чаю. – Поэтому сейчас, молодой господин Ма, вы тщательно припомните все свои и молодого господина Сыма неприглядные поступки, которые могли привести к такому результату.

Возможно, убийца приняла Сыма Кэ за Ма Сяньфэна. А может, просто убивает богатеньких молодчиков – как знать, может, и есть, за что.

Ма Сяньфэн в гневе вскочил.

– Я никогда не чинил никому обид! Считаю ниже своего достоинства обижать бедняков и прочих убогих! Сыма Кэ… О его делах я говорить не могу, мы этого не обсуждали. Он рассказывал лишь о том, как женщины им довольны.

– И все же она нацелилась на вас двоих, слуга, скорее всего, попался под руку из-за наряда, – настойчиво сказал Сун Цзиюй. – Вспоминайте, молодой господин Ма, от этого может зависеть ваша жизнь. Например… Вы когда-нибудь посещали речные бордели?

Он спросил наугад, по наитию.

Ма Сяньфэн залился краской.

– Меня привели туда один раз, но я немедленно ушел. Мне, наследнику семьи Ма, не интересны подобные места. Убожество, грязь и грубость, больше ничего там нет! Как это вообще относится к делу?

– Кто вас туда привел? – Сун Цзиюй слегка подался вперед.

– Я не помню. Может быть, и Сыма Кэ, я не помню, кто первый это предложил, – Ма Сяньфэн обеими руками оттянул ворот. Следы удавки на его шее смотрелись странно, Сун Цзиюй вдруг почувствовал себя неуютно, глядя на них, будто допрашивал мертвеца. Какой бред…

– Но вы согласились.

– По незнанию! Да будет вам известно, я ищу возвышенных удовольствий. Музыка, стихи, разговор, вечер в кругу друзей… Всего этого нет на цветочных лодках! У девиц, которые там живут… нет самоуважения.

– То есть вы ходили туда в компании Сыма Кэ, – Сун Цзиюй прищурился. Он чувствовал себя гончей, взявшей след. – Причинял ли тот девушкам какой-то вред? Кто еще с вами был? Говорите, молодой господин Ма, иначе и вы, и ваши оставшиеся друзья могут попрощаться с жизнью!

Ма Сяньфэн встал, прошелся по комнате, делая вид, что просто решил размять ноги, но шаги его делались все быстрее.

– Его двоюродные братья приехали из столицы с товаром, вот кто с нами был. Им стало скучно в «Золотой иве», и Сыма Кэ предложил взять лодку. Я думал, что мы собираемся кататься, любоваться луной, но брат Сыма велел причалить к одному из плавучих борделей, сказал, что там есть девушка, замечательно играющая на пипе. Мне достаточно было взойти на борт и увидеть местных девиц, чтоб потребовать у лодочника отвезти меня обратно. Что там делали остальные, мне неведомо, только…

– Только что? – Сун Цзиюй вцепился в него взглядом.

– Не знаю, могу ли я говорить дурно о мертвых… – Ма Сяньфэн закусил губу, выражение лица его стало от этого несколько детским. – Я боюсь призраков и их гнева. Если брат Сыма придет донимать меня из могилы…

Сун Цзиюй поднялся и подошел к нему, взял за плечи ласково, заставил посмотреть на себя. Он был чуть выше, и Ма Сянфэну пришлось запрокинуть голову.

– Молодой господин Ма, чтобы спастись от призрака, можно заказать службу и купить амулет. Но от настоящей живой убийцы вас никто, кроме меня, не защитит, – он посмотрел прямо в темные испуганные глаза. – А мне, чтобы защитить вас, нужны сведения.

Ма Сяньфэн сглотнул, опустил взгляд.

– Не знаю, относится ли это к делу… Однажды брат Сыма сказал за столом, что приятнее всего… когда душишь женщину. От этого… все, что было недостаточно туго, сжимается. Тогда я подумал, что это была просто грубая шутка. Говорил ли он об этом из своего опыта, мне неизвестно.

Сун Цзиюй неприязненно поджал губы. Интересные же развлечения у местной молодежи. Пожалуй, в разврате они все-таки дадут фору столичным товарищам.

– Все ясно, – он легонько погладил юнца по плечам и отпустил. – Что ж, молодой господин Ма, припомните, пожалуйста, что за вывеска была на той лодке.

– Вывеску, признаюсь, не заметил. Скажу только, что все девицы там в ханбоках, – Ма Сяньфэн вздохнул и осторожно взял Сун Цзиюя за рукав. – Вы что же… хотите отправиться туда?

Что за милый детский жест! Сун Цзиюй невольно подумал, что, когда мальчишка не задирает нос, он даже симпатичен.

– Если убийца там, я схвачу ее на месте и быстро покончу с этим делом.

– Так не пойдет! – Ма Сяньфэн сжал его рукав крепче. – Вы спасли мне жизнь и стали, можно сказать, вторым отцом! Как я могу снова подвергать вас такой опасности?! Лучше используйте меня как приманку!

Сун Цзиюй поперхнулся. Каким еще отцом? Неужели он выглядит настолько старым?! Ему ведь всего тридцать!

– Исключено, – отрезал он. – Это моя работа. А ваша – сидеть в своих покоях, пока я ее не поймаю. Решетку шлюза починят, но бдительность терять нельзя… Наглости и упорства этой женщине не занимать. Я оставлю у вас охрану.

– Я – наследник дома Ма, если я буду прятаться, меня сочтут трусом, – юнец вздохнул. – Сегодня я вел себя отвратительно неподобающе, я должен исправиться. Прошу, будьте моим гостем.

Сун Цзиюй покачал головой.

– Благодарю молодого господина Ма за гостеприимство, но я должен вернуться в управу, – он поднялся. – Настоятельно прошу вас не делать глупостей.

Тот недовольно нахмурился, но все же поклонился на прощание.

– Хорошо. И… – он потупился. – Вы можете звать меня просто Сяньфэн.

Сун Цзиюй усмехнулся. Очаровательно.

– Тогда ждите от меня вестей. Сяньфэн.

Поклонившись, он вышел. Осмотрелся и расставил стражников вокруг павильона, велев не выпускать молодого господина, а если тот будет настаивать, пожаловаться его отцу. Он отлично знал эти горячие головы, на вид – покорность, а сами так и лезут тигру в пасть… Сам бы по молодости точно не усидел в четырех стенах.

* * *

Солнце уже село, зажглись на прогулочных лодках фонари, отразились в темных водах реки, как в черном зеркале.

– Лань Сы, – позвал Сун Цзиюй.

Тот подъехал ближе.

– Господин?

– Сходи сегодня ночью в порт и попробуй найти ту лодку, где работают девицы из Корё и предлагают… особые услуги. И вообще разузнай, что там происходит, как часто исчезают девушки, как они вообще попадают в город…

Лань Сы кивнул, и Сун Цзиюй выдохнул наконец. Теперь он мог быть спокоен – все необходимые сведения у него будут.

– Господин, – вдруг снова подал голос Лань Сы. – Я все сделаю, но вы лучше езжайте прямо домой. Ложитесь спать.

Другой отругал бы слугу за наглость, но Сун Цзиюй слишком привык к старине Ланю. Тот до сих пор видел в нем ученика, старательного мальчика, тренировавшегося до упаду и зачитывавшегося книгами до головной боли.

– Я заберу кое-что из кабинета и немедленно поеду отдыхать. Думай о деле, а не обо мне, – серьезно ответил он, но под конец сбился на привычное ворчание. Как в старые добрые времена: «Хватит меня опекать, старина Лань, мне уже восемь!»

Судя по снисходительному вздоху Лань Сы, тот тоже помнил.

* * *

В управе было тихо и пусто – Сун Цзиюй с неудовольствием вспомнил, что сам велел Жу Юю перевозить вещи в дом. Должно быть, он ждет там… Надежда на переодевание и горячий чай не оправдалась. Ну и ладно.

Он направился в кабинет, мысленно напомнив себе еще сходить в архив – посмотреть, были ли в последний год дела о пропаже девушек… Вряд ли кто-то будет подавать заявление о пропаже шлюхи, но ничего нельзя упускать.

Из полумрака ему навстречу вдруг вынырнул Хэ Лань.

– Господин магистрат, что случилось? – он с беспокойством оглядел его мокрые волосы и одежду с чужого плеча вместо формы.

– На молодого господина Ма покушались прямо в поместье, – Сун Цзиюй не замедлил шага, и Хэ Лань побежал за ним. – Почему ты все еще здесь? Отправляйся спать.

– Я думал, что вы могли вернуться сюда, работать. И… я приготовил ужин. Ничего особенного, просто лапша с грибами.

Сун Цзиюй остановился и развернулся к нему.

– Хэ Лань, ты не обязан обо мне заботиться, – он мягко похлопал юношу по плечу. – Ты не мой помощник и не мой слуга. Хотя, – он улыбнулся, – я и правда голоден. Спасибо тебе.

– Я тоже работаю в управе, конечно, я ваш слуга, – Хэ Лань улыбнулся в ответ. – Я накрою на стол и принесу полотенце высушить волосы.

Миг – и он снова скрылся с глаз, растворился в тенях, изящный и бесшумный.

Сун Цзиюй только головой покачал. Возможно, Жу Юй прав, и юнец пытается очаровать суровое начальство. Что ж, если так – горячая лапша точно не худший способ… Усмехнувшись сам себе, он пошел в кабинет.

Хэ Лань уже расставлял на столе плошки и тарелки – к «всего лишь лапше» прилагался еще пяток закусок.

– Поешь со мной, – предложил Сун Цзиюй, усаживаясь.

Хэ Лань немедленно устроился напротив – видно, сам еще не ужинал.

– Вы так быстро сорвались с места и ускакали… Мы с учителем терялись в догадках, – он налил чаю, с поклоном подал чашечку Сун Цзиюю. – Выходит, вы узнали, что эта женщина нападет сегодня? Но как?

– Я не знал, – Сун Цзиюй принял чашку, вдохнул аромат. Незнакомый местный сорт, сладкий запах каких-то цветов… Цветочный чай, тем более осенью – ужасная пошлость, но вряд ли Хэ Лань знает о таких тонкостях. Наверняка постарался выбрать лучшее на свой вкус. – Я поехал туда предупредить семью Ма о возможном покушении и выставить стражу. Мне просто повезло прибыть вовремя.

Хэ Лань нахмурился.

– Не понимаю. Она ведь могла подстеречь молодого господина где угодно, разве нет? Как вы поняли, что она нападет в поместье?

– Это была лишь версия, – Сун Цзиюй поднял палочками лапшу, остужая. – Я думаю, что эта «демоница» нацелилась на Ма Сяньфэна. Сперва она не знала, как он выглядит, и, связавшись со слугой Ли, переодевшимся в платье хозяина, решила, что добралась до жертвы. Но после убийства ей стало ясно, что это не он. После Ма Сяньфэн и Сыма Кэ вместе вышли из борделя в темноте. Они примерно одного роста, возможно, она не успела разглядеть, кто подошел к ней. Итак, это была вторая неудача на одном и том же месте. После такого вряд ли кто-то осмелится подходить к той иве, тем более Ма Сяньфэн, свидетель убийства. К тому же она поняла, что это дело не замнут, как убийство слуги.

– Ее время уходит… – Хэ Лань прикусил пухлую нижнюю губу. – Значит, следующее убийство она спланировала бы тщательно. Наверняка.

– Вот именно. Я вспомнил пруд в своем новом поместье, и в голове у меня сложился способ убийства.

– Но… в поместье господина Ма полно слуг! Она, должно быть, безумна, раз решилась сунуться туда!

Сун Цзиюй покачал головой. За всеми событиями у него не было времени задуматься об убийце как о человеке, а не бессмысленной злой силе. Неопытная, раз не разузнала о жертве сразу. Отчаянная, раз почти даже не таилась, убивая.

– Она не безумна. Либо слишком глупа и самонадеянна, либо не дорожит ни своей жизнью, ни свободой. Возможно, мы имеем дело с местью… И смерть Сыма Кэ не совпадение.

– Вы это сейчас придумали? Или что-то об этой женщине узнали? – спросил Хэ Лань, выбирая себе самый маленький кусочек курицы.

Сун Цзиюй взял самый большой кусок и положил ему в тарелку.

– Ешь, ты слишком худой даже для помощника лекаря. Я кое-что выяснил, да. Пока что это лишь предположение, но думаю, наша убийца – с цветочных лодок. Я собираюсь отправиться туда и проверить все лично.

– Там же полно разного сброда ошивается! На вас могут напасть! Вы… ради дела даже подставить себя под удар готовы?! – неожиданно возмутился Хэ Лань. – Неужели вас никогда ничто не останавливает?!

Сун Цзиюй опустил взгляд. «Если бы меня хоть что-то могло остановить, я бы не оказался здесь», – подумал он. Но ничего не сказал.

– Я хороший боец. Видел Лань Сы? Он мастер боевых искусств из цзянху, обучал меня с детства.

Хэ Лань помолчал, дуя на лапшу, но так и не притронулся к еде.

– Вы делаете это… потому что вам действительно хочется побыстрее раскрыть преступление… или потому что вам хочется побыстрее от нас уехать обратно в столицу? – вдруг спросил он.

– Я только приехал. Зачем мне уезжать? – Сун Цзиюй удивился. – К тому же, боюсь, возвращение в столицу мне не светит, даже если я раскрою сотню преступлений.

– Просто я еще не встречал чиновника, который бы так старался, – Хэ Лань придвинулся к нему, наливая чай. – И вообще… Кто захочет тут оставаться, если попробовал жизни в столице? И даже не потому, что тут нечего ловить. Просто… слишком много крови здесь пролилось когда-то. Тут больше не может быть ничего хорошего. Значит, вы скоро нас покинете.

– Я не намерен возвращаться в столицу, – почему-то Сун Цзиюю захотелось его успокоить. – События минувших дней остались в прошлом. Тайны столетней давности уже никому не смогут навредить.

– Тогда почему нынешняя династия перенесла столицу, раз это не важно? – Хэ Лань так и остался рядом, взял полотенце, рассеянно сгибая и разгибая его. – После того как принц Чжунхуа всех убил… началась страшная смута. Императоры восходили на трон, чтобы тут же погибнуть. Все резали всех, даже детей старой династии, – трехлетнего ведь тоже могут сделать императором. Земля на три чи пропиталась кровью, поэтому такая красная. Чжунчэн – все равно что кладбище.

Сун Цзиюй снисходительно улыбнулся, глядя на его смертельно серьезное лицо.

– Не нужно меня запугивать, знаток истории Хэ. Мои предки когда-то жили здесь, в старой столице. Они не желали участвовать в грызне, которую ты так красноречиво описал, и бежали из страны. Затем вернулись.

Глаза Хэ Ланя округлились, как медные колокольчики.

– Ваши предки… были здесь, когда все случилось?

– Что здесь удивительного? Я из благородного рода, разумеется, мои предки когда-то служили в столице. Семья Сун пользовалась уважением, но никаких высоких постов мои прадеды не занимали. Они были честными людьми и трудились на благо страны, пока видели в этом смысл. Мне не важно, где они жили и куда уехали, я считаю, что благородный муж пригодится в любом месте.

– Но… но раз они бежали… Что, если местные призраки рассердятся на вас за это?

Порыв ветра пронесся вдруг по комнатам, где-то хлопнула дверь, и первые капли дождя забарабанили по крыше. Хэ Лань вздрогнул, крепче вцепился в полотенце.

Сун Цзиюй мягко похлопал его по спине.

– Это просто ветер. Помоги-ка мне лучше распустить волосы, – он забрал полотенце у Хэ Ланя из рук.

Тот молча пересел к нему за спину, вынул шпильку, расстегнул крючок на гуане, осторожно высвобождая косу.

– Пусть вы не верите в призраков… но вот наследный принц Чжунхуа, он ведь перерезал себе горло и утопился в болоте. А учитель сказал мне, что трупы в болоте не гниют. Как вы думаете… принц все еще там?

– А ты любишь страшные истории, да? – Сун Цзиюй улыбнулся, не открывая глаз. Какие осторожные у него руки… И как приятно избавиться от тугого пучка. Он едва не застонал от удовольствия, когда Хэ Лань зарылся пальцами в его волосы и слегка помассировал голову.

– Люблю. Вы знаете какие-нибудь? – Хэ Лань вынул полотенце из его безвольных рук и принялся аккуратно вытирать каждую прядь.

– Увы. – Сун Цзиюй налил себе еще чаю. – Я не верю в призраков, духов, проклятья и прочие сказки. А истории со службы – это скучно. Впрочем… В моей семье была старая нянька, очень суеверная. Говорили, что она закатила ужасный скандал, когда для меня выбрали имя, в честь моего прапрапрадеда, кажется… Она кричала, что вспоминать имена времен династии Вэй плохая примета, что это навлечет на меня проклятье… Однако мой пра-прапрадед прожил долгую жизнь и никак не был связан с падением династии – впоследствии я ничего не нашел о нем в архивах, а рассказать было уже некому. Как бы там ни было, родители няньку не послушали и все равно назвали меня в его честь. Все детство она нашивала на изнанку моих одежд какие-то обереги…

– О вас так заботились… Вы, наверное, старший сын. – Гребень, пахнущий можжевельником, коснулся его висков. – Ваше имя мне знакомо. Я как будто знал одного Цзиюя… Но совсем не могу вспомнить.

– Возможно, у нас были разные иероглифы. Мое имя еще и пишется по-старому, сейчас в иероглифе «цзи» иные нижние черты… – Сун Цзиюй прикрыл глаза. Его снова охватила истома, но сейчас он не хотел бороться с ней. Еще немного посидеть вот так, наслаждаясь легкими прикосновениями… А потом пойти в архив.

– Какие сложные вещи вы говорите. Я свое-то имя не знаю, как правильно написать… Когда-то мне показывали, но я все забыл. Надеюсь, там тот же знак, что в слове «синий». А не тот, что в рисовой каше или названии цветка, – Хэ Лань скрепил его волосы лентой внизу, почти у самых кончиков, и принялся разминать плечи, на этот раз – через одежду. В его прикосновениях не было той же уверенной силы, что раньше, он словно спрашивал позволения.

Сун Цзиюй тихо вздохнул и расслабился. Он только сейчас почувствовал, насколько устал. Обезумевший от ужаса Ма едва не утопил его, да и синяков понаставил, отбиваясь… Лань Сы всегда посмеивался над тем, какая нежная у ученика кожа, как легко на ней остаются синяки и ушибы. А Лун-гэ говорил, что это признак породы.

– Я могу сделать вам настоящий массаж, – Хэ Лань нажал чуть сильнее. – Вы совсем не отдыхаете, мышцы будто камень…

Следовало, конечно, отказаться. Но в конце концов, Хэ Лань – помощник лекаря. Это вовсе не предосудительно… ведь так?

– Попробуй. Пожалуй, тебе нужно на ком-то тренироваться.

– Тогда раздевайтесь и ложитесь, сейчас я принесу подушку, чтобы вам было удобнее. И масло, – Хэ Лань огладил его затылок, собирая выбившиеся пряди, и немедленно сбежал. Неужели боится, что господин магистрат передумает?

Сун Цзиюй передумывать не собирался. Он разделся до штанов и при помощи вернувшегося Хэ Ланя устроился на широкой кушетке, где обычно стоял чайный столик.

– Учитель рассказывал мне, как важно, чтобы ци свободно текла по телу, – промурлыкал Хэ Лань, неспешными движениями втирая масло. – А я раньше даже не задумывался об этом… Просто делал, как показывал мой господин.

– Очень хорошо, – пробормотал Сун Цзиюй. Что это, интересно, за господин может быть у вора и зачем он учил его подобным вещам?..

– Не думайте, я не занимался ничем предосудительным, – Хэ Лань будто прочитал его мысли, ввинтился пальцем в какую-то болезненную точку под лопаткой. – Знаю я, что обо мне говорят.

«Жу Юй! Язык без костей», – раздраженно подумал Сун Цзиюй, но лишь промычал неопределенно.

– Я всегда думал… что я свободный человек… Делаю, что хочу и с кем хочу, никому меня не купить. Но… – Хэ Лань надавил на поясницу. – Иметь достойного господина оказалось приятно…

«Я не буду спрашивать», – сказал себе Сун Цзиюй. И тут же спросил:

– У тебя был покровитель? Что с ним случилось?

– Я говорил не о нем, а о вас, – Хэ Лань вдруг запрыгнул на него верхом, нажал на плечи сильнее. – Мой… покровитель был лентяем и пьяницей, обиженным на весь мир. Дни рядом с ним мне казались бессмысленными. Но все же он научил меня массажу, сказал, что так я всегда найду себе пропитание.

– Работать в управе… нравится тебе больше? – Сун Цзиюй старался дышать размеренно.

– Конечно… Учитель серьезный и благородный человек, а господин магистрат… – тяжесть исчезла, – …настоящий герой.

– Я вовсе не герой, – Сун Цзиюй приподнялся на локте и хотел было встать, но перед глазами вдруг потемнело, словно в горячей бадье пересидел.

– Конечно, герой, вы ведь спасли человека, – Хэ Лань настойчиво уложил его обратно. – Вы чувствуете движение ци?

Сун Цзиюй послушно лег. Что он чувствует… хороший вопрос.

Хэ Лань вздохнул как будто разочарованно, спрыгнул с него.

– Молчите, значит, не чувствуете… Пожалуй, этот слуга плохо старается, – он разочарованно поцокал языком. – Перевернитесь на спину.

– Ты не слуга, – Сун Цзиюй со вздохом перевернулся. Пожалуй, кое-что он все же чувствовал: усталость. Неловкость. Он ведь в управе все же, а не в бане.

– Нет ничего плохого в том, чтоб служить, – Хэ Лань присел рядом, взял его руку, принялся массировать большим пальцем ладонь. – Тем более такому господину, как вы.

– Хватит подлизываться, – Сун Цзиюй усмехнулся и закрыл глаза.

– Разве я подлизываюсь? – Хэ Лань коснулся кончиками пальцев его груди, задумчиво обвел красную родинку-точку, надавил слегка туда, где билось сердце. – Я не умею, мой господин.

Сун Цзиюй почувствовал, как сердце пропустило удар, другой, и хотел резко встать, но мышцы словно в мягкий тофу превратились, получилось лишь приподняться на локте.

– Хэ Лань, это слишком…

Тот стрельнул глазами вниз и немедленно убрал руки.

– Простите, эта техника подходит не для всех. Если вам неприятно… простите. Я плохо старался.

Сун Цзиюю не хотелось говорить про свою внезапную слабость. Этот юноша уважал его, при нем хотелось быть сильным и властным, уверенным в себе магистратом. Никто еще не смотрел на него вот так, снизу вверх, – это он всегда ощущал себя самым молодым, вечным «подающим надежды юношей». Особенно рядом с Лун-гэ.

– Я не привык бесцельно лежать. Давай выпьем чаю, – вздохнул он. – А потом мне нужно сходить в архив…

– Вам нужно поспать, – Хэ Лань поднялся. – Ваш слуга, кажется, забрал постель… Но есть моя. То есть я могу вам ее уступить.

– Он все равно за мной приедет, когда не дождется дома, – Сун Цзиюй принялся одеваться. Его вдруг пробрало холодом от мысли, что Жу Юй уже приходил – пока они были заняты, и подумал черт-те что. Слушать потом его ворчание до конца жизни. И уговоры найти хорошую девушку…

Он присел к столу и налил им обоим чаю.

– Можешь считать своей комнату, где жили мои слуги.

– Спасибо, господин, – Хэ Лань принял чашку из его рук, улыбнулся смущенно, но тут же посерьезнел. – Но все-таки, я ведь не сделал вам больно?

– Нет, больно мне не было, – Сун Цзиюй вздохнул и подумал, что это, верно, возраст: как может сердце забиться медленнее от массажа? Раньше все было бы наоборот. – Прости, что прервал. Ты сделал все, что хотел?

Хэ Лань с улыбкой прищурился.

– Нет… Я хотел больше.

Сун Цзиюю отчего-то стало не по себе от его тона.

– О чем ты? – настороженно спросил он.

Мальчишка усмехнулся, встал. Потянулся медленно.

– Пусть это будет загадка. Спокойной ночи, господин магистрат.

Глава 5

Опять незнакомый потолок, в который уж раз за этот месяц. Сун Цзиюй долго лежал, рассматривая трещины на старом темном лаке балок. В саду за летней перегородкой шумела листва, тени метались по свежей бумаге, запах влажного дерева висел в воздухе – снаружи недавно мыли полы.

Сун Цзиюй был не из тех, кто залеживается допоздна. Часто Жу Юй, принеся завтрак, заставал его уже в кабинете над бумагами или в саду с мечом, но сегодня как будто каменную плиту положили на грудь.

Он усилием воли заставил себя подняться. Даже умываться не было сил. Может, и бриться сегодня не стоит…

«Так и опускаются чиновники в провинции, – подумал он, потерев ощетинившийся за ночь подбородок. – Сперва мелкие допущения, потом – крупные взятки и пьянство».

Вошел Жу Юй со свежей водой и полотенцами.

– Ну как вам дом, господин? Уж мы тут все отмыли, подремонтировали… Пруд только совсем зарос, надо чистить. Карпы там – с бревно размером!

– Прекрасно, – равнодушно ответил Сун Цзиюй. – Позови Лань Сы.

Пока он приводил себя в порядок, Лань Сы донес до него неутешительные результаты вылазки.

– Отнекиваются они, нет мол никакого особого борделя. Только, думаю, господин, врут – просто не того я полета птица для этого заведения: две связки серебра им предлагал – никто даже не смотрит.

Придется, значит, идти самому. Только чужаку тоже могут и отказать… Сун Цзиюй поморщился. Он знал, кого следует попросить о помощи, но так не хотелось…

Лучше схожу в порт сам, посмотрю, что там к чему, решил он. Где-то ведь она прячется… И если кровь на шелке ее – ранена.

* * *

Порт окатил его запахом рыбы, гниющих водорослей, свежей пеньки. У дальнего мола шумно разгружали корабль, кричал на матросов приказчик, но в остальном место это являло собой картину сонного запустения. На рассохшихся досках причала развалилась целая стая бродячих котов – видно, ждали рыбацкую лодку. Под залатанным навесом двое неопрятных стариков с обветренными лицами, переругиваясь, играли в сянци. Рядом уличный торговец пытал в кипящем масле тощих рыбешек. Истошно кричали чайки, прямо перед Сун Цзиюем, одетым в коричневый дорожный халат Лань Сы, шлепнулся на доски белый помет, задев край соломенной шляпы.

Цветочные лодки стояли поодаль – аляповатые вывески висели понуро, неуместные в ярком утреннем свете. На палубах было пусто, только с одной через борт свешивалась девица, полоща белье. Нет, не она… Скорее всего, у той поранена рука.

Он дошел до края пристани, постоял, глядя в черную воду. Заглянул за доки, пахнущие дегтем и заплесневелым деревом гниющих без дела кораблей. Медленно побрел обратно, приглядываясь из-под соломенной шляпы к лоточникам. Мужчины, мужчины, вот хозяйка, но – слишком старая, грузная…

Полчаса спустя он признал свою идею провальной. С чего убийце сидеть на пристани? Наверняка где-то спряталась.

Он купил у лоточника сомнительное подсохшее маньтоу и устроился под навесом, лениво посматривая по сторонам. Игроки в сяньци его заметили: все бросали любопытные взгляды, пока наконец не выдержали, бросили партию.

– Парень! Ждешь кого или в матросы нанимаешься? – спросил старик с выцветшим синим платком на голове. – Лао Ма больше уж людей набирать не будет.

– Я… – придумать причину, немедленно! – Ищу человека. Служанка обворовала хозяев и сбежала. Мне сказали, она в Чжунчэне. Может, устроилась на цветочную лодку…

Игроки разразились хохотом.

– Ну нет, на лодках мы всех уже перещупали, там одни «ношеные туфли»! Новеньких никого!

Сун Цзиюй вздохнул. Ничего не знают или хотят денег?

– Дядюшки, давайте-ка я куплю вам вина, может, это освежит память? – он позвенел монетами.

«Дядюшки» от угощения отказываться не стали, да и возможность перемыть косточки местным торговкам под чарку байцзю решили не упускать.

– Матушка Цзя наняла недавно девчонку!

– Да той лет тринадцать, не больше!

– А кто у жены лао Фаня рыбу чистит?

– Эта не из господского дома точно, немая бродяжка.

– А вот про цветочные лодки – неправда твоя, на «Бирюзовой иволге» в прошлом месяце невинность какой-то новой девки продавали!

– Знаем мы эту невинность, куриной кровью обмажется и орет, будто ее режут, а у самой – как ведро…

Сун Цзиюй поморщился от их грубости, но что-то в неспешном разговоре его зацепило. Что?..

– Вы сказали… появилась немая бродяжка? – он подался вперед.

Если ты из Корё… не проще ли притвориться немой?

Старик в платке поскреб торчащую бороду, махнул рукой в сторону рыбного ряда.

– Да, вон лоток жены лао Фаня, там, небось, и работает.

Сун Цзиюй проследил взглядом за его рукой. Та же грузная женщина в заляпанном фартуке, он уже проходил мимо. Но вот внизу, за самим лотком, он впервые заметил движение, показалась на мгновение белая косынка…

Он молча бросил на стол пару монет и двинулся обратно к торговке. Может, это не она. Но почему затаилась, когда он проходил мимо в первый раз? Совпадение?

Он приценился к карпам, плескавшимся в лохани у загорелого поджарого мальчишки, сидевшего рядом с нужным местом. Отошел, покачав головой. Поздоровался с «женой лао Фаня».

– Крупные, – он кивнул на снулых рыбин, лежащих горкой. – Возьму двух карпов. И пусть ваша девчонка их сразу почистит.

– Непременно, господин! Как зеркало блестеть будут! – хозяйка ухмыльнулась щербатым ртом и обернулась. – Что ты там ползаешь? Почисти вот этих!

Девушка выпрямилась. Миниатюрная, с приятным округлым лицом, большими темными глазами…

И тесаком в забинтованной руке.

Сун Цзиюй и сам не помнил потом, как успел увернуться: тесак лишь сбил с него шляпу и, просвистев мимо, вонзился в доски. Он невольно обернулся… зря. В следующий миг скользкая холодная рыбина ударила его в шею, острый угол лотка угодил в живот – а девчонка уже убегала, ловко уворачиваясь от прохожих.

Сун Цзиюй перескочил через поваленный лоток, оттолкнул кого-то с дороги, проскользил по гладким вытоптанным доскам под длинным ящиком, который носильщики тащили на плечах, взбежал на пирамиду бочек – срезать путь, опередить… Но мол внезапно кончился. Девица, оказавшись на краю, вскинула руки – и, выгнувшись идеальной дугой, без всплеска ушла в воду, словно рыбка. Сун Цзиюй прыгнул следом – без всякого изящества, как собака. Вынырнул, заоглядывался – но нигде ее не было, ни ее, ни даже пузырей, словно растворилась…

Он выругался, ударил по воде кулаком. Проклятье…

На краю мола уже собрались люди, ахали, смеялись, тыча в него пальцами. Двое матросов помогли ему вылезти.

Хозяйка перевернутого лотка, ругаясь, собирала вываленный товар. Сун Цзиюй прихватил ее за рукав, сунул под нос служебную бирку:

– Кто была эта девушка? Как зовут, где живет?

– Вот не знаю! Она слова не сказала, немая, верно! Прибилась к порту с месяц назад, то рыбачит, то рыбу потрошит… А кто она такая и где живет, мне неизвестно, господин магистрат… Возьмите вот полотенце…

Сун Цзиюй вежливо отказался от пахнущей рыбой тряпки и еще раз прошелся по пристани, глядя в воду, но все было, конечно же, без толку.

Он возвел очи горе и испросил у всех богов, чтобы плата, которую заломит ему господин Ху за очередную помощь, оказалась хотя бы пристойна, не то чтобы уже не высока.

* * *

– Прошу прощения, я не расслышал, – Ху Мэнцзы совершенно точно расслышал все, иначе не сиял бы так. – О чем вы меня попросили?

На этот раз он нашелся в чайной – играл в вэйци с каким-то приезжим землемером и не явился, пока не доиграл партию. Впрочем, Сун Цзиюй от него пунктуальности и не ожидал.

Спасибо, что вообще пришел.

– Мне нужно, чтобы вы отвели меня в бордель, – сухо повторил он, прекрасно понимая, что негодяй забавляется.

– Разумеется, я счастлив буду провести с вами вечер. Мне посоветовать вам кого-нибудь из девушек или возьмем одну на двоих?

– Меня не интересуют девушки, – поморщился Сун Цзиюй и осекся, поняв, как это прозвучало. – Мне нужно…

– Внимание мужчины? – улыбнулся Ху Мэнцзы. – Может быть, я тот мужчина, что сможет удовлетворить ваши желания?

Сун Цзиюй, прищурившись, нарочито медленно, с непристойной внимательностью оглядел его с ног до головы.

– Недостаточно вы хороши, для того чтоб сбивать других с пути истинного, господин Ху, – вынес вердикт он. Совершенно несправедливый вердикт: наглец был высок, строен, с тонкой талией и длинными ногами; красивое лицо его с чуть раскосыми по-кошачьи глазами хоть и несло на себе печать скуки и порока, все же казалось лицом человека не пустого, скорее насмешливого. Сун Цзиюй вздохнул.

– А теперь все-таки выслушайте меня. Мне нужно, чтобы вы отвели меня в бордель, куда пускают только здешних богачей. На какой-то из цветочных лодок есть заведение, которое предоставляет… особые услуги. Знаете о таком?

Ху Мэнцзы задумчиво потер подбородок, как будто не заметив предыдущего выпада.

– Особые услуги для особых людей… Вы о том, где женщине позволяется любого чиновника отходить плетью, а он еще и заплатит? Говорят, такое нравится людям, которые на публике строги и сдержанны.

Сун Цзиюй тоже сделал вид, что не заметил шпильки, но запомнил. Вот бесстыжий гад…

– Нет. Я о том, где клиентам позволяется делать с женщинами что угодно.

– О. – Взгляд господина Ху похолодел. – Надеюсь, что вам это нужно для дела.

Сун Цзиюй склонил голову набок:

– А если нет? – он хмыкнул и сказал уже обычным своим тоном: – Я подозреваю, что убийства и покушение на молодого господина Ма связаны с этим местом. Эта девушка… возможно, она мстит. Может быть, она там работала, и с ней что-то сделали… Не знаю. Но узнаю, если вы отведете меня туда.

– Значит, вы делаете меня почетным помощником магистрата! – немедленно оживился Ху Мэнцзы. – Как занятно, такого со мной еще не бывало! Жаль, что не придется переодеваться и разыгрывать роль какого-нибудь торговца танхулу!

– Это вы всегда можете сделать и сами, – усмехнулся Сун Цзиюй. – Так что? Вы знаете об этом заведении и отведете меня туда сегодня?

– Разумеется! У меня тут недалеко пришвартована лодка, надеюсь, еще не сгнила, – господин Ху хищно улыбнулся. – О вине и закусках не беспокойтесь тоже. Ваше дело – быть в сумерках на третьем причале и выглядеть красивым… вернее, богатым скучающим бездельником.

– Вроде вас?

Господин Ху приподнял бровь.

– Вы считаете меня красивым?

Сун Цзиюй скрестил руки на груди, изо всех сил стараясь не улыбнуться.

– Говорят, красота мужчины в мудрости. Жду не дождусь, когда господин Ху блеснет своей красотой.

Ху Мэнцзы рассмеялся.

– Нет уж, магистрат. Сегодня ваш черед блистать.

* * *

Конечно же, Жу Юй распаковал все привезенные сундуки и развесил для проветривания все одежды, даже те, которые Сун Цзиюю вряд ли пришлось бы снова надеть – пурпурный халат чиновника для официальных докладов его величеству, тяжелые, расшитые серебряными нитями одеяния для придворных пиров и… вещь, которую не стоило забирать из столицы.

Сун Цзиюй достал ее, поражаясь легкости, гладкости ткани. Провел ладонью по тончайшим, как паутинка, нитям вышивки и вздохнул. Наряд для дня рождения, роскошный, но при этом изысканный; дорогой, но без крикливости. Сам наследный принц не погнушался бы таким. Кто мог знать, что столь драгоценную вещь используют для вульгарного притворства? Сун Цзиюй невесело усмехнулся.

«Будь благодарен, что не пришлось все это продавать, магистрат Сун. Не остался без повода пожалеть себя», – подумал он и решительно захлопнул дверь в гардеробную.

Чем висеть без дела и напоминать о прошлом, пусть лучше эти тряпки помогают изловить убийцу.

* * *

Несколько часов спустя, когда вечер уже налился чернильной темнотой, повозка Сун Цзиюя остановилась на причале прямо перед богатой, хоть и несколько облупившейся старомодно-громоздкой лодкой, украшенной разноцветными фонарями. Ху Мэнцзы, стоящий у борта, удивленно приподнял брови, когда Сун Цзиюй, опираясь на руку Лань Сы, вышел из повозки. На самом деле помощь слуги не требовалась, хотя многослойные одежды из синего, расшитого золотыми кленовыми листьями шелка куда больше сковывали движения, чем привычная форма. Но раз уж господин Ху надеялся увидеть изнеженного бездельника – грех было не принять вызов. Распущенные волосы, собранные изящной нефритовой заколкой, аромат благовоний, японский костяной веер, стоящий дороже, чем, пожалуй, вся эта лодка… Сун Цзиюй ухмыльнулся: «Посмотрим, что ты на это скажешь, господин Ху».

Удивление господина Ху длилось недолго. Он властно отодвинул своего кукольного юношу-слугу, бросившегося помогать, и сам подал руку.

– Уж не Пань Ань ли сошел с Небес осчастливить нас своим визитом? – пропел он. – Как же вы добрались? Прекрасные девы не окружили вашу повозку?

Сам Ху Мэнцзы одет был в те же пестрые, красно-черные одежды, в которых Сун Цзиюй встретил его в первый раз. В полутьме казалось, что его глаза отсвечивают колдовской зеленью, а губы необычайно алые, словно от прилившей крови. Но, присмотревшись, Сун Цзиюй понял, что это лишь помада и зеленоватая сурьма.

– Может, и окружили. Я не поднимал занавеску, – лениво откликнулся он, опершись на предложенную руку, и вдруг понял, что даже испытывает удовольствие от этого притворства.

Ху Мэнцзы рассмеялся, провел его в маленькую каюту-беседку. Все шторы и пологи были подняты, прохладный ветерок обдувал чарки с вином, тонко нарезанное мясо и ломтики засахаренных фруктов.

Еще один кукольный слуга задумчиво жевал длинную полоску вяленой рыбы, сидя на корточках, но, завидев хозяина, немедленно засунул оставшееся в рот обеими руками, как зверек. Недостаточно быстро: господин Ху все же отвесил ему легкий подзатыльник.

– Ли Пятый, собачье отродье, вздумал жрать, пока гость голодный?! Я тебя что, для этого взял?

Юноша тихонько, по-собачьи взвизгнул, зажмурив один глаз, и бросился разливать вино.

Сун Цзиюй позволил усадить себя на скамью и принял чарку. Лодка медленно заскользила по воде; где-то за ней, невидимый и неслышимый, плыл на небольшой рыбацкой лодчонке Лань Сы – на всякий случай, вдруг что пойдет не так.

– А вы уже бывали в этом заведении, господин Ху? – поинтересовался Сун Цзиюй, пригубив вина. Хорошее… с терпким вишневым привкусом. Не такое легкое, как подавали при дворе, скорее яркое, сразу кружащее голову. Под стать хозяину.

– Лично – не бывал никогда, – Ху Мэнцзы залпом выпил, даже не поморщившись. – Я слишком устаю от того, что учу уму-разуму этих щенят, мне не доставляет удовольствия мучить девиц.

Один из «щенят» как раз склонился к Сун Цзиюю, чтобы подлить вина, и тот, входя в роль порочного молодого господина, мягко прихватил его за подбородок, повернул из стороны в сторону, разглядывая:

– Любите окружать себя красивыми безделушками, господин Ху?

– Разумеется. Зачем возможности, если их не использовать? – Ху Мэнцзы нарочито вздохнул. – Если б от них еще была польза! Хотите, отдам вам одного?

Фениксовые глаза юноши расширились от ужаса, он немедленно вырвался и упал перед Ху Мэнцзы на колени.

– Господин! Батюшка Ху! Не отдавайте меня в город, пожалуйста! Не разлучайте с братьями и сестрами! Умоляю вас, господин! Чем Ли Пятый так провинился?! Хотите, отрежу себе палец в наказание?! Хотите, руку отрежу? Только не отдавайте меня, не отдавайте! Я не смогу, я умру в городе! Вы смерти моей хотите? Хорошо, я приму смерть! Прямо сейчас в воду брошусь, лишь бы господин меня простил! Но вы передайте моим батюшке с матушкой, что их пятый сын погиб, служа своему хозяину… – он так разжалобил сам себя, что к концу речи уже вовсю хлюпал носом и заливался слезами.

– Ну-ну, успокойся! Никто тебя не заберет! – ошеломленно воскликнул Сун Цзиюй.

Ху Мэнцзы только устало махнул рукой.

– Уговорил, тебя я отдавать не собираюсь. Кыш отсюда, – он цокнул языком. – Вот об этом я и говорю, магистрат Сун. От них больше шума, чем пользы. Заговорят тебе зубы и довольны.

Юнец и вправду быстро утешился: немедленно утер слезы и исчез, а вместе с ним со стола исчезла паровая булочка.

Сун Цзиюй засмеялся, прикрывшись веером. А он-то думал, у него слуги своевольные…

– Ну хотя бы он вас повеселил, значит, есть толк и от избалованных мальчишек, – улыбнулся господин Ху. – Вот уж не думал, что вы бываете веселы. Или это притворство?

– Какое грубое замечание, – покачал головой Сун Цзиюй, внутренне забавляясь. – Где ваши манеры, господин Ху?

– Вы восприняли это как оскорбление? Ну, господин Сун! На самом деле я сделал вам комплимент, – господин Ху подлил ему еще вина. – Разве притворство – не главнейшая человеческая добродетель?

– Разве это не главнейший человеческий порок? – Сун Цзиюй пить не стал. Не хватало еще опьянеть к моменту, когда придет пора работать. Он бросил в рот кусочек рыбы. Повар у господина Ху тоже неплох… – Признаться, мало что я так презираю, как ложь и моральную нечистоплотность. Хоть притворство в ситуациях, подобных этой, и часть моей службы.

– С точки зрения магистрата, разумеется, это порок. Но разве человеческие ритуалы не притворство, что превращается постепенно в искренность? Ребенка учат проявлять уважение к старшим, которые ему не нравятся, это ли не притворство? – Ху Мэнцзы подался вперед. – А моя честность с вами разве принесла мне желаемые плоды? Приходится идти длинным путем.

– О чем это вы, господин Ху? – Сун Цзиюй лениво покачал в пальцах чарку.

– О том, что вы меня только используете для своих служебных дел, и ничего я за это не получаю, – Ху Мэнцзы картинно вздохнул. – Помогать магистрату – занятие интересное, но очень уж хлопотное. Могли бы просто отправиться в мое поместье пить вино, охотиться… развлекаться в свое удовольствие!

Сун Цзиюй закатил глаза. Ох уж эти бездельники! А это ведь просто прогулка, даже не слежка и не утомительная работа в архиве. Все мысли у этого человека только об одном…

– Я вас силком не тащил, господин Ху, – сухо бросил он. – Перейдем к делу. Когда прибудем, я хочу посмотреть на всех девушек, которых там предлагают. Нужно вычислить ту, которая охотнее заговорит. Прошу вас подыгрывать мне и не вмешиваться, пока я не попрошу вас об этом.

Ху Мэнцзы слегка поклонился.

– Обещаю слушаться вас во всем, мой суровый магистрат.

Они отплыли уже довольно далеко, берега вокруг утонули во тьме, на реку опустилась тишина, нарушаемая только мерным плеском весел. Лишь купы ив темнели на фоне лунного неба. Под их сенью черной громадой возвышалась большая лодка с закрытой палубой. На ней горело всего несколько огней и не было никакой вывески.

– Ваш выход, господин Ху, – Сун Цзиюй вежливо указал вперед, когда им сбросили сходни.

Господин Ху не заставил себя упрашивать. В два прыжка он взбежал по сходням, потрясая винным кувшином.

– Есть здесь живые?! Нам скучно торчать на реке без дела! Где же феи, которых обещал Сыма?!

– Господин, господин, осторожнее, не упадите!.. – две одетые в полупрозрачные шелка девушки с алыми фонариками в руках, щебеча, окружили Ху Мэнцзы. Еще две протянули ладошки поднимающемуся Сун Цзиюю.

Поднявшись на палубу, он увидел среди девиц женщину, одетую так же кричаще и безвкусно, но богаче – должно быть, их «матушку».

– Приветствуем господ на «Алой лилии», – она присела в изящном поклоне, и Сун Цзиюй готов был поклясться, что при этом крошка посыпалась с ее густо набеленного лица, как с плохо оштукатуренной стены.

Ху Мэнцзы ухмыльнулся, потрепал ее по щеке.

– «Алая лилия»… как красиво! Братец, мы попали куда надо!

– Правда, что ли? Пока не вижу ничего особенного, – капризно протянул Сун Цзиюй. – Дай ей денег, братец, пусть покажет нам все, что у них есть!

Вообще-то он приготовил увесистый кошель сам, но после грубостей Ху Мэнцзы решил слегка проучить наглеца.

«Братец» послушно бросил улыбающейся матушке мешочек монет, и улыбка ее превратилась в настоящий лисий оскал.

– Конечно, господам тут слишком темно, ничего и не увидишь! Пойдемте-ка в верхние каюты, там и светло, и уютно!

Девушки, хихикая, облепили их и повлекли к лесенке. Как по волшебству резные окна озарились огнями, тепло светившими сквозь красную бумагу. Цвет этот должен был, видно, создавать образ бутона, сияющего изнутри, но красные отсветы, ложившиеся на выбеленные лица и черную воду, казались призрачными, зловещими.

Следом за Ху Мэнцзы Сун Цзиюй вошел под алый шелковый полог. Девицы, продолжая щебетать, усадили их за стол; музыкантша в углу взялась за цитру, полилось рекой вино.

– Приведите всех ваших девушек, – велел Сун Цзиюй. – Хочу видеть, из чего выбираю!

Маман поклонилась и исчезла за пологом с другой стороны. Не прошло и нескольких мгновений, как она появилась снова, ведя за собой вереницу девушек в ханбоках. В отличие от встречающих красавиц, эти были молчаливы и шли, опустив глаза.

– Какие скромницы! – Ху Мэнцзы тут же устроился на ложе, поближе к Сун Цзиюю, закинул в рот крупную матовую виноградину. – Люблю покладистых, но вот глупые нам не нужны! Хочу такую, чтоб хоть в шарады с ней сыграть можно было, пока пьем. Кто тут знает язык хань?

Мамаша сделала знак, и вперед вышли три девушки. Сун Цзиюй поднялся.

– Так-так, посмотрим… – протянул он, нависнув над первой. – Ну-ка, гляди на меня! Нет ли какого изъяна? – он бесцеремонно взял ее за подбородок, заставив запрокинуть голову.

Та покорно позволила себя вертеть и щипать, как и вторая, а вот третья… Когда Сун Цзиюй развязал на ней коротенькую верхнюю курточку и бесцеремонно оглядел шею и ключицы, в ее взгляде, в тонкой линии поджатых губ мелькнул гнев. Значит, не смирилась со здешними порядками…

– Берем эту! – объявил Сун Цзиюй.

– Инь Юй, слышала? Иди налей вина господину! – прикрикнула матушка. Потом с заискивающей улыбкой обернулась к Сун Цзиюю: – Только, господин, одна девушка на двоих – за двойную цену…

Сун Цзиюй бросил на стол серебряный слиток-лодочку:

– Этого хватит, чтобы ты перестала канючить? Вас рекомендовали как заведение, где можно делать все, и никто не будет задавать вопросов, это что, вранье?

– Сущая правда, господин! – матушка попробовала серебро на зуб и спрятала за пазуху. – Только, – она понизила голос, – если помрет, придется все же доплатить…

Сун Цзиюй презрительно хмыкнул.

– Если помрет, возьмем новую. Хватит щебетать! Все вон!

Девушки под предводительством своей мамаши, мелко семеня, выскользнули за дверь, и осталась только Инь Юй.

В свете ламп заметно было, что ее короткая курточка – из лилового шелка, настолько прозрачного, что никак не скрывал большую грудь с крупными темными сосками. Сквозь белый ханбок при каждом движении просвечивало розовое тело.

Сун Цзиюй понял, что так отвратило юного Ма – слишком дешево, слишком напоказ. Богатый наследник не привык к такой пошлости.

Девушка между тем налила им пахучего вина и устроилась на полу, опустив тяжелые от сурьмы ресницы.

– Подойди-ка сюда, – Сун Цзиюй поманил ее к себе. А когда та подошла, рывком усадил к себе на колени. В нос ударил приторный запах дрянной косметики, Инь Юй тихо вскрикнула от неожиданности, расплескав на юбку вино из чарки, неуклюже попыталась встать, но Сун Цзиюй не пустил, прижал ее к себе крепче и шепнул на ухо:

– Тихо! Я не причиню тебе вреда. Но нас не должны услышать, так что сиди спокойно…

Та замерла, дыша, словно загнанный зверек.

– Давно ты здесь работаешь? – так же шепотом спросил он.

– Да… нет… не давно, но не мало, господин, – она расслабилась немного, но не сводила настороженного взгляда с Ху Мэнцзы. Тот усмехнулся, пощекотал ее под подбородком.

– Не бойся, милая, слишком уж мучить мы тебя не станем, если будешь послушной, – он придвинулся ближе, почти прижимаясь губами к уху Сун Цзиюя. – Но что-нибудь сделать придется, иначе будет слишком подозрительно.

Сун Цзиюй постарался игнорировать его, но получалось плохо. Почему этот проходимец такой горячий, у него что, лихорадка?

– Я – новый магистрат, мое имя Сун Цзиюй, – прошептал он, потянув завязки на юбке девушки. Делать «что-нибудь» не хотелось; он надеялся, что с этим его выручит Ху Мэнцзы. – Я ищу девушку, которая убила побывавшего здесь господина Сыму. Знаешь что-нибудь об этом? Если поспособствуешь расследованию, я помогу тебе отсюда выбраться и устроиться в хороший дом.

Ху Мэнцзы взял ее за руку, огладил пальцы.

– А если не станешь помогать… – промурлыкал он. – Сломаю, скажем… этот.

Он склонился и нежно поцеловал мизинец.

Сун Цзиюй неприятно поразился. Угрожать расправой девушке, пусть и шлюхе? Он понадеялся, что Ху Мэнцзы притворяется.

Инь Юй вздрогнула, метнула на господина Ху неприязненный взгляд.

– Не буду я из-за нее отдавать мизинец. Она мне никто, эта Ким Су Ён. Не знаю, кого там она убила. Я ее спрятала, потому что она сестра Хва Ён и ей идти некуда. Но на одну ночь.

– Значит, все-таки знаешь, что она убийца? Кто такая Хва Ён? – Сун Цзиюй немедленно «вцепился» в след.

– Ким Хва Ён – моя подруга. Тоже работала тут… – Инь Юй сглотнула, опустила глаза. – Она… сестра Су Ён. Су Ён приехала, потому что перестала письма получать, узнала, что сестра умерла. Сказала, что отомстит. Я ее отговаривала.

– От чего умерла Ким Хва Ён? – спросил Сун Цзиюй, хотя уже знал ответ.

– Я не видела, – Инь Юй окаменела вдруг, задышала чаще, словно увидела тень погибшей. – Я не спрашивала. Не знаю.

– Нет, ты знаешь. Но почему-то не хочешь говорить. Неужели мы такие неубедительные? – Ху Мэнцзы вдруг втянул ее мизинец в рот и сжал крупными острыми зубами.

Девушка вскрикнула, вцепилась другой рукой в ворот Сун Цзиюя.

Сун Цзиюй ткнул Ху Мэнцзы локтем в бок и, надо сказать, сделал это с большим удовольствием.

– Успокойся. И говори. Если хочешь выбраться, рассказывай все.

– Я… я не хочу… О таком нельзя ночью! – она вжалась лицом в плечо Сун Цзиюя, оставив на бесценном шелке след пудры. – Все наши сестры… они становятся неупокоенными духами! Их даже вода не принимает. Про них нельзя ночью…

Сун Цзиюй раздраженно закатил глаза. Да что за город такой? Снова сплошные суеверия!

– Ты знаешь, где сейчас может быть Су Ён?

– Не знаю, но… она же хэнё, она будет жить у воды, чтоб быстро сбежать.

– Хэнё? – прищурился Ху Мэнцзы. Он выпустил палец девушки изо рта и нежно облизал посиневшую от укуса кожу. – Неужто тоже призрак?

– Нет, господин. Хэнё… они ныряют за водорослями и омарами…

– Вот почему она так долго может находиться под водой, – пробормотал Сун Цзиюй. И, зарывшись пальцами в волосы Инь Юй, слегка потянул ее голову назад. – Сделай вид, что тебе больно…

Та довольно натурально вскрикнула, выгнувшись. Сун Цзиюй подтолкнул ее, заставляя сменить позу. Инь Юй быстро поняла: села лицом к нему, задрав юбку, сунула руки под его халат, нашаривая завязки штанов… Сун Цзиюй сжал ее пальцы, останавливая, приподнял бедра, словно задавая ритм.

– Ты знаешь, кто хозяин этого места? – прошептал он.

– Нет, господин… – она быстро поняла, что делать, заерзала на нем. Рядом разочарованно вздохнул Ху Мэнцзы.

– Завидую… – он коснулся ворота Сун Цзиюя. – Не помочь ли тебе раздеться, братец? Хоть чем-то руки займу.

Сун Цзиюй дернулся; по телу пробежали мурашки, следом захлестнул гнев. «Я убью его, – подумал Сун Цзиюй, – но после».

Он перехватил наглую руку и резко, до боли сжал пальцы.

Ху Мэнцзы замер, рычание, неслышно вибрировавшее в его горле, вырвалось хриплым смешком.

– Смотрите-ка, какой злой. Ты не белый лотос… Ты – роза с шипами…

Инь Юй, решив, видно, что допрос кончился, расстегнула курточку.

– И вправду, второму господину нельзя скучать. Или вы пришли вдвоем, потому что вам нравится, когда смотрят?

– Господин привел меня сюда ради расследования, – сквозь зубы сказал Сун Цзиюй. – Но это должно остаться в тайне, поэтому изобрази что-нибудь… Или обслужи его, если вдруг хочешь.

Девушка недоуменно взглянула на него, но вопросов, к счастью, задавать не стала, нехотя слезла, подошла к Ху Мэнцзы.

– Чего желает господин?

Сун Цзиюй мог представить, что происходит сейчас в ее гладко причесанной головке. Она – во власти двух мужчин, которые получили от нее все, что хотели. У которых нет причин оставлять ее в живых. И все же так спокойна…

– Без глупостей, брат, – предостерегающе бросил он.

Ху Мэнцзы усмехнулся в ответ.

– Кое-что сделать все-таки придется, ведь не пообниматься же мы приходили. Ложись ко мне на колени, милая. Все-таки ты была недостаточно послушной.

Инь Юй бросила на него неприязненный взгляд, поняв, чего от нее требуют. В два движения освободившись от одежд, она легла на колени Ху Мэнцзы. На красно-черном шелке ее беззащитные ягодицы и узкая спина казались жемчужно-белыми.

Ху Мэнцзы довольно хмыкнул.

– Никаких следов, удивительно. Какими притираниями тут пользуются?

Инь Юй задумчиво коснулась вышивки на бедре Сун Цзиюя.

– Я наполовину хань, господин. Мне достается легче. По крайней мере меня не жгут углями…

Она подавилась вскриком, потому что Ху Мэнцзы вскинул руку и ударил, стремительно, хлестко. На белом жемчуге расцвел алый отпечаток. И снова. И снова, пока живого места не осталось.

Но вместо того чтобы плакать или ругаться, Инь Юй лишь всхлипывала, закрыв глаза, прикусив пухлую губу.

– Господин… – захныкала она. – Прошу… Я же все вам сказала… Пожалуйста…

Ху Мэнцзы рассмеялся.

– Что? Хочешь, чтоб я прекратил? Или чтоб я продолжал?

Вместо того чтоб ответить, Инь Юй задрожала, низко опустив голову.

– Сдается мне, – промурлыкал Ху Мэнцзы, – я знаю ответ.

Сун Цзиюю плохо было видно, что он делает рукой, но ритмичное движение рукава подсказало. Лицо Ху Мэнцзы при этом осталось на удивление бесстрастным: этот пустой взгляд в пространство, словно он не ласкал красавицу, а пытался последнюю монетку добыть из кошеля.

– Припоминаю… Кажется… вот так это делается с женщинами?..

Инь Юй вдруг задрожала, заметалась, коротко вскрикивая, и, не осознавая, что делает, вцепилась в запястье Сун Цзиюя, как утопающая.

Его пробрало дрожью от смешанного с возбуждением отвращения. Мысли в голове заметались, словно стая растревоженных ос. Оттолкнуть бы ее и встать, выйти за дверь… но это будет выглядеть подозрительно. Впрочем, сидеть как истукан, так же подозрительно… О чем он вообще думал, когда брал с собой этого Ху?!

«Этот Ху» довольно хмыкнул, вытер пальцы о валяющийся рядом ханбок и нетерпеливо дернул коленом.

– Вставай, малышка, и налей нам вина.

Инь Юй, пошатываясь, встала. Ее взгляд блуждал, лицо и шея алели. Кое-как, расплескивая, она разлила остатки вина по чаркам.

– Хва Ён… задушил какой-то Сыма, я слышала, друзья его так называли… – прошептала она вдруг, опустившись на колени и подав чарку Ху Мэнцзы на уровне бровей. – Они такие дураки, друг друга звали по имени. В таком месте! Конечно, у матушки они все записаны… Все, кто тут был.

«Вот как, – подумал Сун Цзиюй. Кровь понемногу переставала стучать в висках, и он снова начал соображать. – Все записывают, значит… Собирают «полезные» сведения, не иначе. Кто же, хотелось бы знать, хозяин? И сколько девушек тут уже умерло?»

Он осушил чарку и наклонился к девице.

– Ты сказала, вода их не принимает. Куда вывозят тела?

– Не знаю… пожалуйста, не надо про это, господин! Так страшно! Не знаю и знать не хочу, – она немедленно протянула Ху Мэнцзы гроздь винограда, но тот презрительно оттолкнул ее.

– Ну все, что-то мы тут задержались… Хотя увидеть ту книжку и прочие бумаги было бы интересно.

– Я достану, господин! – Инь Юй прижалась к его колену. – Если только вы придете снова.

Ху Мэнцзы рассмеялся, встал.

– А если не приду, моя маленькая собачонка?

Глаза Инь Юй яростно сверкнули.

– Тогда я все расскажу матушке, и больше вам эту лодку не видать!

Глядя, как она ластится к Ху Мэнцзы, Сун Цзиюй даже почувствовал себя уязвленным. Что такого этот Ху с ней сделал? Впрочем, нет, он не хотел знать.

Главное, что она пообещала достать книгу.

Он поднялся, кинул на стол связку монет.

– Если надумаешь бросить ремесло, скажи этому господину, когда он снова тебя навестит.

Девушка немедленно схватила деньги, сгребла свои одежки.

– Конечно, господин. Я вам еще нужна, господин?

Ху Мэнцзы взял ее за подбородок.

– Просто веди себя хорошо, и я обязательно к тебе вернусь. Идем, братец, тут становится душно.

Снова оказавшись в лодке Ху Мэнцзы, Сун Цзиюй несколько мгновений взвешивал, не отвесить ли ублюдку хорошего пинка, чтобы улетел за борт, но в конце концов признание его заслуг в этой вылазке перевесило. Да и принципы гостеприимства, мать их…

Он шумно втянул воздух сквозь зубы.

– Благодарю господина Ху за помощь.

– Не за что, не за что, вы ведь все равно мною недовольны, – господин Ху сел, усталый, словно преследовал преступника, а не развлекался с девицей. Давешний мальчик-слуга немедленно бросился разминать ему плечи.

– Вам не стоило переходить границы, – Сун Цзиюй бросил взгляд на его руку. Не слишком ли сильно сжал? Но следов на белой коже господина Ху не было.

– А разве в таких местах границы существуют? Бордели созданы для вина и распутства, кто я такой, чтоб менять сложившиеся порядки! – Господин Ху достал из-за пазухи плоскую фляжку с перламутровым узором из камелий, сделал большой глоток. – Я лишь следовал тамошним правилам. Сюнь-цзы полагал, что люди рождаются порочными, что они алчные, жадные, эгоистичные твари, и лишь душевный труд делает их благородными. Но я думаю, что он ошибался. Люди не способны исправиться. Даже духам, пожалуй, не под силу изменить свою природу, даже бодхисаттвам. Так зачем стараться? Зачем делать вид, что ты лучше других?

– Я не настроен вести философские беседы, – Сун Цзиюй отвернулся. Что это за жалкие оправдания? Еще и приплел Сюнь-цзы… – Но должен заметить, что вы делаете благое дело, помогая расследованию. Если ратуете за справедливость, значит, для вас не все потеряно.

– Пф! Вы слишком высокого обо мне мнения. Я лишь хотел провести приятный вечер с магистратом Суном.

– Жаль, что так и не удалось разговорить девушку о телах. Если их не топят, то куда девают? – сменил тему Сун Цзиюй.

Ху Мэнцзы пожал плечами.

– Я знаю только, что местный дракон не любит, когда в его реку кидают певичек из Корё. Он отбирает в свой гарем только чистеньких ханьских девушек. Желательно утопившихся от неразделенной любви.

Опять пошли сказки. Сун Цзиюй закатил глаза.

– Сколько, по-вашему, тут волшебных существ? Может, на горе еще и хули-цзин живет?

– Смеетесь над духами, значит, и гордитесь этим. Во что же вы верите, магистрат Сун?

– Есть разница между верой и суевериями, – утомленно ответил Сун Цзиюй. – Но в этом городе их, похоже, не различают.

Лодка подплыла к пристани, и Сун Цзиюй взбежал по сходням без помощи, неизящно подобрав полы шелковых халатов. На плече все еще белел след пудры, драгоценная ткань, казалось, насквозь пропахла дрянными духами певички и ее похотью.

– Господин Ху, могу я рассчитывать, что вы добудете книгу?

Ху Мэнцзы приложил руку к сердцу.

– Сделаю все возможное, магистрат Сун. А вы не забудьте позвать на новоселье.

– Непременно.

«Никогда в жизни!»

Забравшись в повозку, Сун Цзиюй откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Он чувствовал, что устал, мысли ворочались вяло, словно свинцовые.

Ему захотелось вдруг поехать в управу – но не затем, чтобы поработать.

Нет. Чтобы Хэ Лань положил прохладные пальцы ему на виски и мягко бархатно рассмеялся: «Опять вы о себе не заботитесь, господин магистрат, такой взъерошенный…» Чушь какая. Он поморщился. Может быть, и правда жениться? Сегодняшняя картинка всплыла перед глазами: обнаженная женщина, искривившийся в судороге страсти рот… Нет.

Сун Цзиюй потер лицо. Хватит этих глупостей. Вымыться хорошенько – и спать. Хотя… тут даже кожу сдери – не поможет.

Глава 6

В последующие три дня расследование никак не продвинулось: Ким Су Ён буквально в воду канула, а от господина Ху, обещавшего достать книгу, не было ни слуху ни духу.

Стража по приказу Сун Цзиюя перевернула вверх дном не только все цветочные лодки, но и сам порт. Распотрошили склады, поймали парочку контрабандистов, даже в лачугах рыбаков пошарили, но девчонка так и не нашлась. Все, что получил Сун Цзиюй, – ворох проклятий на свою голову: недовольные торговцы, владельцы складов и капитаны костерили его по всем корчмам на чем свет стоит, что помешал работе – сколько сделок сорвалось!

Сун Цзиюй пообещал выплатить всем щедрую неустойку, но тем самым навлек на себя уже гнев казначея при управе. Тот устроил безобразную истерику о ненужных расходах и унялся лишь после того, как Сун Цзиюй пообещал ему, что лично проверит бухгалтерскую книгу на предмет растрат. Иначе в чем беда, в казне на такие случаи должны быть деньги.

От этого скандала у Сун Цзиюя изрядно разболелась голова. Он уже хотел сдаться и позвать Хэ Ланя, но тут в управу пришел новый посетитель.

Впрочем, слово «пришел» не отражало всей помпы. Гость торжественно прибыл – в наглухо закрытом синими шторами паланкине, да не просто так, а в сопровождении двух грозного вида головорезов. Они таким громким рычанием и ругательствами разгоняли людей, что Сун Цзиюй даже выглянул во двор.

Как раз вовремя, чтобы заметить некоего человека в шляпе с белой вуалью, поспешно выбравшегося из паланкина и прошмыгнувшего в открытые ворота. Шляпа, впрочем, была лишней – вряд ли кто-то, кроме молодого господина Ма, мог позволить себе халат с такой изысканной вышивкой в виде павлиньих глаз на шелке цвета индиго.

– Я же велел ему сидеть дома! – раздраженно высказал Сун Цзиюй небу, но то промолчало. Ничего не оставалось, как крикнуть страже: – Пропустите молодого господина Ма и отведите в мой кабинет.

На этот раз секретарь не вбежал трусливо, а вошел торжественно (насколько позволяла душераздирающе скрежещущая по полу дверь).

– Молодой господин Ма Сяньфэн к магистрату Суну!

Ма Сяньфэн отстранил его, с порога поклонился.

– Магистрат. Прошу прощения за то, что нарушил ваш приказ, но я не привык сидеть сложа руки. Я прибыл сообщить, что мои слуги привезли подарки в ваше поместье. Я также вызвал плотника и архитектора, они приводили в порядок наш собственный сад и заслуживают всяческого доверия.

– Молодой господин Ма, – голова болела все сильнее, и Сун Цзиюй потер переносицу двумя пальцами. – Разве вам не известно, что я не принимаю подарков? Ни от кого. Никогда. Будьте так добры послать своих людей все забрать. Включая плотника и архитектора.

«Еще и сад ему мой не понравился».

Он ожидал, что Ма Сяньфэн возмутится, но тот вдруг заметно пал духом, его узкое, утонченное лицо приобрело печальное выражение.

– Что ж… я так и сделаю, если мой спаситель того желает. Но… но прошу, примите хотя бы это, – он извлек из-за пазухи парчовый футляр. – Я расписал его для вас и имел наглость… набросать несколько простых строк.

И вот что с ним делать? Несколько строк он набросал. Отказать – будто щенка ударить.

Сун Цзиюй со вздохом принял подарок и осторожно извлек из футляра веер.

Молодой Ма действительно обладал талантом. Несколькими оттенками серого и зеленого он изобразил вид на реку и горы в туманной дымке. Одинокий лодочник с шестом задрал голову в остроконечной шляпе, любуясь стаей диких гусей.

Написанные изящным почерком строки гласили:

Дикий гусь с перебитым крылом провожает летящую стаю,
Крик тоскливый его бесконечно мне сердце томит.
Друга я рукавом от первого снега укрою
И отправлю слугу за горячим и пряным вином.

Он не успел дочитать, как Ма Сяньфэн вдруг мертвой хваткой вцепился в веер. Щеки его пылали.

– Нет, я передумал! Рисунок вовсе не хорош, стихи еще хуже, эта жалкая вещица вас недостойна!

Сун Цзиюй в изумлении разжал пальцы, позволив ему выхватить веер. Неужто юноша не так понял выражение его лица и оскорбился?

Но это и к лучшему. Сун Цзиюю нечего было ответить на эти пылкие попытки подружиться. И когда он успел стать таким скучным стариком?.. А ведь всего десяток лет назад он сам смотрел вот так на Лун-гэ, не веря своему счастью: как же, в его скучной, одинокой жизни вдруг появились чувства возвышенные, как у героев «Клятвы персикового сада»! Он ощущал себя Юй Боя, внезапно встретившим на дороге жизни дровосека Чжун Цзыци, понявшего его музыку.

Вот только жизнь сложнее красивых легенд о «родственных душах». Кто может называться «чжицзи» – истинно знающими друг друга? Даже десять лет для этого, оказывается, не срок…

– Сяньфэн, – мягко сказал он. – Отправляйся домой, пожалуйста, и не выходи без надобности. Убийца все еще на свободе.

– Разумеется, я больше не потревожу вас! – На несчастного жалко было смотреть, кажется, даже белки глаз порозовели. – Не подумайте, что я… Я всего лишь хотел спросить, могу ли называть вас старшим братом!

Сун Цзиюй вздохнул. Все равно что пинать щенка…

– Только не при моих подчиненных. И… ты талантлив, Сяньфэн, не стоит себя принижать. Это очень изящный подарок.

Ма Сяньфэн в волнении отложил веер на стол, схватил Сун Цзиюя за руки, крепко сжав.

– Ни слова больше, старший брат. Я знаю, что ты пытаешься сказать, не нужно утешать меня. Эти стихи значат, что я желаю тебе вернуться в столицу, только и всего! Отец говорил, что вы… не сами выбрали это назначение. И я сочувствую, что вам пришлось тут оказаться, возиться с нами…

В дверь без стука протиснулся улыбающийся Хэ Лань с подносом.

– Магистрат, учитель послал вам… – Улыбка сползла с его лица, взгляд похолодел. – О. Вы заняты. Прошу прощения.

Сун Цзиюй осторожно освободился от горячей хватки юного Ма.

– Я благодарен вам за искренние пожелания, – он мягко похлопал Ма Сяньфэна по плечу. Что за наказание! Юнец, похоже, навоображал себе невесть что. Хорошо, что в таком возрасте эти помрачения ума не длятся долго. – А теперь идите. Я дам вам Лань Сы в сопровождение, – он крикнул приказ в приемную и повернулся к Хэ Ланю.

– Что послал мне учитель?

Ма Сяньфэн поклонился, резко развернулся и вышел, не говоря ни слова. Так и забыв веер на столе.

Хэ Лань даже не кивнул ему вслед, отвернулся, снял крышку с принесенной гайвани.

– Лекарство. От головной боли, – процедил он.

– Спасибо, – с благодарностью откликнулся Сун Цзиюй. И как лекарь догадался, что у него разболелась голова? Или это был не лекарь, а сам Хэ Лань?

Сун Цзиюй улыбнулся, на душе потеплело. Давно о нем так не заботились…

– Еще секретарь передал какое-то послание, – Хэ Лань придвинул синий конверт с гербом семейства Цюй, поклонился и молча направился к двери, прямой, как деревянная фигурка. Что-то с ним было не так, и Сун Цзиюй не выдержал, отложил конверт.

– Что-то произошло, помощник лекаря Хэ? – спросил он ласково, будто пытаясь развеселить обиженного ребенка.

– Нет. Все в порядке, – ровным голосом ответил тот, не поворачиваясь. – Не думайте обо мне, я всего лишь слуга. Лучше позаботьтесь об утонченных чувствах юного господина Ма… – он сглотнул и отвернулся снова. – Ма Сяньфэн – замечательный, благородный человек.

Сун Цзиюй удивленно поднял брови. Слуга, значит… Сказать бы, что слуги не устраивают сцен, но на память пришел Жу Юй.

Он вздохнул.

– Если тебя что-то гнетет, я выслушаю.

Хэ Лань отошел к столу.

– Вы обменялись веерами. Так прелестно, очень возвышенно. – Он взял веер, раскрыл его и засмеялся горько. – Я даже прочитать не могу… Наверняка красивые стихи.

Сун Цзиюй вспомнил кривые иероглифы в отчете и, кажется, начал догадываться, в чем дело.

– Грамотность и умение вести красивые речи – это еще не все, – мягко сказал он. И подумал, что это несколько лицемерно звучит от человека, сдавшего экзамен на высшую оценку.

Хэ Лань дернул плечом в ответ, не поднимая глаз.

– Мне недоступно не только это. Я… подлое существо. Даже представить чувства господина Ма мне невозможно. Простите.

Сун Цзиюй хотел сказать ему, что образованность и утонченность достигаются учением, но мальчишка уже выбежал из кабинета. Ну пусть остынет, разве магистрат ему нянька?

Он пожал плечами и, придвинув к себе конверт, открыл послание.

Из конверта выскользнул плотный гладкий лист бумаги, на котором уставным почерком написано было приглашение отужинать в резиденции Цюй.

Сун Цзиюй глухо зарычал сквозь зубы. Да когда ж они усвоят, что подлизываться бесполезно?

«Впрочем, – подумал он, – это одно из самых старых аристократических семейств в городе, наверняка их предки знавали Сунов. Не посетить их было бы совсем уж невежливо. К тому же гун Цюй наверняка знает о здешних порядках… К примеру, кто чем владеет, кто кого покрывает. Может всплыть нечто интересное. Тот бордель… У него ведь есть владелец, который легко провозит туда бесправных рабынь из Корё…»

Он вздохнул. Придется потерпеть для дела. Остается лишь надеяться, что никакого пылкого юного сына или внука у господина Цюя нет, еще одна драма его в гроб загонит…

* * *

Сыновья гуна Цюя, к счастью, пылом не отличались: они оба были дородными господами с застывшим на лицах выражением сонного высокомерия, а внуки господина Цюя в силу малолетства больше интересовались карамельными зверятами и игрой в мяч.

Зато у господина Цюя была дочь брачного возраста. Сун Цзиюй узнал об этом немедленно, как только слуги провели его в сад, размерами не уступавший саду господина Ма, но куда более заросший.

Над цветущими розовыми кустами и коричными деревьями плыла задумчивая мелодия, но стоило Сун Цзиюю сделать шаг на дорожку, как мелодия оборвалась. Прелестная невысокая девушка вскочила с заплетенных разноцветным вьюном качелей – и убежала в облаке розовых шелков, прижимая к груди пипу. Впрочем, убегала она достаточно медленно, чтобы гость мог ее как следует рассмотреть.

Слуги привели его в расписной павильон, где уже собрались домочадцы гуна Цюя. Сам гун Цюй с женой сидели на возвышении, по бокам, вжав головы в плечи, спали на жердочках два павлина, слуги веерами отгоняли мух от уставленного яствами стола.

Островок через мостик от павильона пестрел яркими платьями: девочки-музыкантши настраивали инструменты.

Все было кристально ясно. И про дочь, и про семью: встречать его, как положено встречать гостя, не вышли, значит, одновременно хотят и пристроить девушку, и показать, что ему, Сун Цзиюю, оказывают великую честь. Аристократы…

Он подавил вздох и слегка поклонился:

– Благодарю гуна Цюя за приглашение. Госпожа…

Госпожа Цюй, напудренная до гипсовой бледности, лишь молча кивнула. Сыновья как по команде встали, отвесив поклоны.

– Прошу, садитесь, – гун Цюй медленно протянул длинную руку, как богомол протягивает лапу перед атакой. – Мы счастливы, что вы наконец посетили наш скромный дом, магистрат Сун. О ваших подвигах уже ходят легенды.

– Ну что вы, ну что вы, – Сун Цзиюй натянул маску любезности. – Все это преувеличения, я вовсе не совершал никаких подвигов.

Перед ним немедленно возникли тарелки, яшмовые палочки и изящная бронзовая чарка с узором в виде виноградной грозди. Напротив бессмысленно пучил глаза сом, с помощью пряностей и теста загримированный под дракона.

– Простите за скудный ужин, – сказал гун Цюй, орудуя палочками над уткой. – Отцы-даосы из храма Восточного ветра проповедуют воздержание, и я полностью с ними согласен. Они также проповедуют скромность и прямоту… Я полагаю, что существует скромность ложная и скромность истинная, а прямота отличается от грубости. Тот, кто отказывается от благодарностей, после того как спас другому жизнь, в высшей степени скромен, истинно скромен. Это украшает молодого человека.

«Господин Ма, больше некому», – понял Сун Цзиюй. Интересно, как далеко по городу уже разлетелась весть о его «геройствах»? Сколько еще приглашений на смотрины, то есть, простите, на званые ужины ему ждать?

– Я всего лишь добросовестен, не более того, – он сдержанно улыбнулся. – Не будет ли гун Цюй так любезен поведать о своем высоком роде? Мои предки когда-то имели честь жить в старой столице, не связаны ли мы стародавней дружбой?

Он решил сделать вид, что заинтересован в матримониальных планах. Может быть, что-нибудь и об отношениях между знатью прояснится.

Тяжелые веки Цюя чуть приподнялись, выдавая блеск в глазах.

– Гун Цюй, мой мудрый предок, присягнул нынешней династии, потому что понял: лишь император Тун-ди мог остановить кровопролитие. Так и вышло. Не стану утомлять вас рассказами, магистрат наверняка давно проверил все родословные новых соседей. Но кое-что магистрату не известно. В молодости я некоторое время служил в министерстве податей вместе с вашим двоюродным дядей Сун Жэньши. В высшей степени замечательный был человек, жаль, что смерть настигла его так рано.

– Поразительно! Должно быть, сама судьба сводит наши семьи вместе, – неискренне восхитился Сун Цзиюй и бросил сочувственный взгляд на сома-дракона, как собрата по притворству. – Гун Цюй давно оставил службу при дворе?

– Давно, – веки-ставни снова опустились, видимо, эта тема была неприятна. – Но не жалею. Сейчас меня интересует исключительно самосовершенствование и поиски бессмертия.

«Надо же, – подумал Сун Цзиюй. – И досюда добралась эта мода».

Несколько лет назад, когда наследный принц обзавелся советником-даосом, все буквально посходили с ума и тоже наприглашали себе монахов из разнообразных монастырей. Парочка знатных господ в конце концов отравилась киноварью, а советник был пойман на прелюбодеянии с тремя наложницами наследного принца разом. Ему отрубили голову и повесили над южными воротами, и мода в тот же час сошла на нет. Но до Чжунчэна эти перемены в настроениях, похоже, еще не добрались.

С островка, на котором расположились музыканты, полилась нежнейшая музыка. Запел девичий хор.

Если остаться и слушать – чего доброго убьешь час, а то и больше. Этого Сун Цзиюй вынести уже не мог. Он встал, церемонно поклонился присутствующим.

– Благодарю за то, что приняли этого скромного чиновника в своем доме. К сожалению, мне нужно вернуться в управу, дело о покушении на юного господина Ма не терпит отлагательств.

Гун Цюй поморщился и встал.

– Разумеется, разумеется. Мы тоже рады были принимать господина магистрата в нашем убогом жилище! Но прежде чем вы уйдете, этот болтливый старик хотел бы поговорить с вами наедине.

Он поманил Сун Цзиюя за собой под круглую арку. За его спиной домочадцы немедленно оживились: кто-то достал домино и палочки с приказами для застольной игры, немедленно появились новые кувшины с вином.

Сун Цзиюй последовал за гуном Цюем, оглядывая сад. То тут, то там заметны были признаки упадка: то отвалившаяся со стены штукатурка, то поваленное бурей дерево, которое никто не убирал, то мостик без одной доски. С юга на сад наступали сорняки, дикая зелень стояла стеной, над ней едва различима была крыша полуобвалившегося павильона. Интересно, списывают ли это на скромность и пренебрежение богатством? А обтрепавшиеся рукава и полы хозяйского халата? Сун Цзиюй шел чуть позади гуна Цюя, заложившего руки за спину, и ему хорошо видна была засаленная, потерявшая нитки вышивка.

Нет, целая труппа музыкантов – семейная, судя по отсутствию в городе известных театров, – плохо вязалась с аскезой. Значит, хотят пустить пыль в глаза, надеясь, что возможный зять не заметит стоящей на пороге нищеты. Как глупо…

– Молодость, – провозгласил Цюй, словно сообщал некую важную истину. – Молодость любит яркие цвета и не признает оттенков. Вы стремитесь быть лучшим магистратом из всех, что существовали под Небесами. Неподкупным, ни с кем не желающим знаться. Никому вы не боитесь нанести обиды, ибо на вашей стороне мораль. Ваш двоюродный дядя был человеком похожего склада… К сожалению, все, чего он добился, – навет, ссылка и смерть от болезни в нищете. Я по-отечески не желаю вам такой судьбы.

Сун Цзиюй вздернул бровь.

– Это… даосское предсказание? – спросил он, в последний момент заменив слово «угроза».

Навет, значит… Случилось это все, когда Сун Цзиюй был еще мальчишкой, так что подробности падения Сун Жэньши прошли мимо него. А теперь… Неужто гун Цюй и сочинил ту кляузу? Но разве старый лис признается…

– Я не уличный гадатель. Мои слова – совет старшего младшему. Очень жаль, что хоу Чжу Фэнлун не дал подобный совет вам в свой черед, – гун Цюй вздохнул, покачал головой. – Однако вы еще можете стать первым Суном, прославившим свой род.

Сун Цзиюй не сдержался – поморщился при упоминании Лун-гэ. Были, были и советы, и просьбы, и, в конце концов, приказы… Но он так и не остановился.

– И чем же господин Цюй посоветует мне его прославить?

– Пусть этот старик отошел от дел и устремил взор в вечность, дружбу он до сих пор ценит высоко. Дорогие спутники моей юности, господин Чу из Военного министерства, господин Чжоу из казначейства… О, мы были словно трое братьев персикового сада. И наши дети – как родные друг другу.

Он остановился, раздраженно выдернул длинную плеть вьюнка, душившую розу, и отшвырнул в сторону.

– Не стану ходить вокруг да около, магистрат Сун. Увидев, как вы гордо минули нас у городских ворот, пожелав сразу заняться делами, я понял, что вы человек исключительный. Пусть женщины шепчутся по углам и посылают свах, мужчины могут договориться лицом к лицу. Мои младшие дочери – близнецы, потому и замуж я хочу их выдать так, чтоб младшая сразу последовала за старшей. Циньчунь просватана за молодого господина Ма, Цяньчунь же… восхитилась, когда услышала, что вы спасли жениха ее сестры, и сразу прониклась к магистрату Суну глубочайшим почтением. Мы с ее матерью решили, что это, должно быть, судьба.

– Раз господин Цюй говорит прямо, я тоже буду говорить прямо, – Сун Цзиюй повернулся к нему. – Какой гуну Цюю прок выдавать за меня дочь? Если бы меня сватала какая-нибудь уважаемая госпожа, не знающая моей истории, я бы понял – внешним лоском легко обмануться. Но вы, судя по тому, что упомянули имя хоу Чжу, о моей жизни в столице наслышаны. Впрочем, допустим, я извлек урок и приму ваш совет подумать о славе. Чем я могу быть полезен вам, гун Цюй?

– Разве может быть бесполезен магистрат? – гун Цюй усмехнулся в длинные вислые усы. – Говорят, «общие чаяния – общие силы». Существует множество деликатных дел, которые решаются лишь между друзьями и родственниками. Ваш предшественник понимал это. Его отъезд – такая потеря…

Вот как, значит, бывший магистрат был посвящен во все, что здесь творится. Не то чтобы Сун Цзиюй был удивлен.

Что-то крутилось на краю сознания, что-то о магистрате, но он никак не мог поймать мысль…

– Значит, вы вот-вот породнитесь с господином Ма? – спросил он. – А жены ваших сыновей, из каких они семей?

1 Единица измерения времени, примерно 15 минут.

2 Гунъаньский роман – китайский аналог детективов.

Продолжить чтение