Читать онлайн Бубен Костяного принца бесплатно

Пролог

– Макар, подсвети, а.

В корабельном трюме было темно, душно и холодно. Темнота с духотой вполне сочетаема, а вот холод как-то не очень. И все же было именно так: душно и холодно одновременно. В кромешной тьме послышалась возня и шепот заклятия, затем проявилась разлившая зеленый свет копеечная монета. Свечение и без того маленького кружочка стало уменьшаться, сжавшись до световой «капли», зато стало таким ярким, что невозможно смотреть. А после капля яркого света сорвалась с монеты и упала на подставленную лучину. Лучина загорелась и стало намного светлей.

– Вот сюда свети, – потребовал Аким и стал осматривать Васину рану.

– Ну? – не выдержал Макар.

– Да в порядке все, – отозвался Аким, полностью снимая перевязку, – Рана зарубцевалась, нагноений нет. Не понимаю, почему он все еще дрыхнет.

– Может рано ты заморозку убрал?

– Не-е. Чем дольше в заморозке, тем трудней после нее восстанавливаться, – Аким помотал головой, – Ладно, пусть дрыхнет дальше.

Вася спал очень глубоко, тело его оставалось совершенно бездвижным, только размеренное дыхание указывало, что он жив. Ему снился странный сон, в котором его звали Андреем, и он будто бы замерз насмерть в березовом лесу, став кем-то вроде призрака, со стороны наблюдающим за своим коченеющим телом. Бесплодные попытки растормошить тело или в него вернуться он оставил, но отходить не решался, совершенно не представляя, что ему теперь делать.

Андрей внезапно почувствовал чье-то присутствие и сильно испугался. Непонятно за что боялся больше: за бесплотного себя или за лежащее колодой беспомощное тело. К нему приближался некто в балахоне с надетым на голову капюшоном. Незнакомец в капюшоне неторопливо обогнул березу, к которой было привалено тело, оно его не заинтересовало. Он смотрел на Андрея-призрака и явно его видел. «Может он тоже призрак?»

– Кто ты? – Андрей задал мысленный вопрос.

– Проводник, – так же, не раскрывая рта, мысленно ответил незнакомец, – Было бы лето, приплыл бы на лодке. А так… сам понимаешь.

Андрей кивнул, конечно он понимал.

– Ты отведешь меня на небо?

– Ха-ха-ха, – Проводник затрясся от смеха, – А с чего ты так решил?

– Ну-у. Я слышал, что души после смерти отправляются на небеса.

– Души отправляются, это верно, – Проводник стал серьезен, – Собственно им Проводник как правило и не нужен, они и так дорогу помнят. Душа, которой ты служил, уже там, можешь не сомневаться. Вот только ты-то здесь при чем?

– А я разве…

– Нет. Ты не душа. Ты – личность. Можно сказать, ты продукт накопленного душой опыта за время этого воплощения.

– Но ведь я… я, – Андрей путался, силясь сформулировать вопрос.

– Ты осознаешь себя как «Я», – подсказал Проводник, затруднения Андрея его почему-то забавляли.

– Ага. Точно.

– Это по привычке. Душа создает личность, чтобы та говорила от ее имени, правда сама личность очень скоро об этом забывает, и даже умудряется себя убедить, что никакой души нет вообще. Ты – не исключение.

– Но почему душа отказывается от накопленного опыта? – рассуждения Проводника казались обидными, а потому неприемлемыми.

– Хоть бы раз спросили что-то новое, – Проводник возвел очи горе, – Опыт бесценен, от него не отказываются. А вот от личности запросто. Тем более от такой…

– Что, я вот прямо так плох как личность? – вскинулся Андрей.

– А что, хорош? – Проводник ухмыльнулся, – Напился, поперся пьяным в лес, уснул и тело угробил. За что тебя ценить? Непредумышленное самоубийство все равно остается самоубийством. А с самоубийцами там, – Проводник ткнул узловатым пальцем куда-то вверх, – Разговор короткий.

– И что же мне теперь делать? – доводами Проводника Андрей был совершенно раздавлен.

Проводник почему-то медлил с ответом. Его взгляд привлекла оставленная у костра сигаретная пачка:

– «Мучительная смерть», – прочел он отпечатанное крупными буквами предостережение, – Мучительной может быть только жизнь, а смерть избавляет от мучений. С каждым столетием люди становятся только глупее…

Он покачал головой и посмотрел на Андрея неодобрительно, будто бы это он оставил на пачке дурацкую надпись.

– Ладно, в общем, вариантов два, – заговорив снова, Проводник немного смягчился, – Первый, – я могу тебя развеять прямо сейчас, чтоб не мучился.

– А, второй? – как ни страшно было уходить в небытие, Андрей уже и сам понимал, что во втором случае его ждет что-то еще более зловещее.

– Ну, хорошего мало, – Проводник посмотрел на Андрея с прищуром, будто оценивая, стоит ли говорить, – Придется мытарствовать, натерпишься, не без этого. Но в итоге все равно развеешься. Без души ты – не жилец. Существует ничтожный шанс уцелеть, но на твоем месте я бы ложных надежд не питал.

– Я все-таки попробую, – решился Андрей.

– Тогда готовься, – равнодушно сказал Проводник, махнул рукой у него перед глазами и свет померк.

Какое-то время в окружающей тьме ничего не происходило, а потом послышался шорох, чье-то дыхание, а потом вдруг:

– Макарка, а ну-ка подсвети еще разик, – в голосе Акима чувствовалось облегчение, – Очухался, кажись.

Зажженная лучина резанула светом по глазам.

– Акима? Макар? – Вася медленно приходил в себя.

– Ну ты здоров поспать. Мы уж за тебя волноваться начали, – Акимина трескотня, такая знакомая и родная, наполнила сердце теплом и уютом.

– Где мы? – спросил Вася.

– В плену, брат, – ответил Аким, – А если точнее, в трюме. Едем в ханскую столицу на смотрины.

– А на кого там смотреть? – Вася еще не вполне себя вспомнил.

– На хана, само собой, – важно ответил Аким, – На меньшее мы не соглашались.

– Аким, хорош трепаться, – вмешался Макар и добавил, обращаясь уже к Васе, – Тот полкан в высокой шапке везет на ханский суд.

– А что, крепость отстояли? – Вася начал припоминать события, предшествовавшие его беспамятству.

– Ну, когда нас оттуда уволакивали, стяг роты Вепря оставался там, где ты его и повесил.

– И то хорошо, – заключил Вася, – Пить хочу.

Через какое-то время, когда Вася полностью пришел в себя и успел расспросить друзей обо всем, что он пропустил, пока был в заморозке, он какое-то время молчал, решаясь, а затем все-таки спросил:

– Акима, а ты ту свою жизнь на Старшей Сестре, хорошо помнишь?

– Оп-па, – Аким покосился на Васю, – Что-то раньше ты этим не интересовался.

– Ну, я вот что хочу спросить, – Вася снова помолчал, подыскивая нужное слово, – А концовку ты помнишь?

– В смысле? Как я там умер, что ли?

– Да.

– Нет, Вась. Смерти ни один из нас не помнит. Можешь не сомневаться, в «клубе помнящих» об этом было много говорено-переговорено.

– Странно.

– Ну, странно, не странно, но это так.

Над их головами по палубным доскам загрохотали и затопали. Послышались возгласы, с глухим звуком борт корабля впечатался в какую-то преграду, отчего в трюме поднялся столб пыли.

– На мель что ли сели?

– Может нападение?

Какое-то время парни прислушивались к тому, что происходит наверху, но довольно скоро суета затихла.

– Похоже, братцы, приплыли мы, – определил Аким, – В смысле, пришвартовались.

Через долгое время, показавшееся друзьям бесконечным, трюмный люк открыли, их вывели, заперев руки в колодки. После промозглого трюма на воздухе было неожиданно тепло. Река здесь была широка и тиха, безоблачное небо пронзительно голубым. По нагретым солнцем причальным доскам сноровисто бумкали голыми пятками раздетые до пояса смуглые грузчики, а за портовыми постройками вдалеке виднелись величественные дворцовые шпили. Сомнений не осталось, они прибыли в ханскую столицу.

Под усиленным конвоем их провели по городу, размером и богатством, не уступающему самому Ойсбургу. Здесь вдоль улиц росли невиданные деревья, пели птицы диковинными голосами, совсем по-другому пахло, люди были одеты иначе. При других обстоятельствах парни, наверное, ходили бы с открытыми ртами… итогом их привели в сам дворец, изумляющий, и даже подавляющий своей красотой.

В огромном богато украшенном зале, где от потолка отражалось эхо, их грубо уронили на колени, заставив склониться перед троном, на котором восседал, по благоговейному молчанию всех присутствующих догадаться было нетрудно, сам Азум-хан.

– Я хочу посмотреть их левые руки, – хан первым нарушил затянувшееся молчание.

Увидев, с каким решительным видом к ним направились несколько воинов, Вася изрядно струхнул, подумав, что им прямо вот так и отрубят руки, чтобы показать их хану. С перепугу он забыл, что послужная дорожка с отрубленной руки пропадет. Их подхватили под руки и волоком подтащили ближе к трону, заставив вытянуть левые руки перед собой.

– Любопытно, – сообщил хан после недолгого изучения, – Победа над тяжелой конницей в первом же бою. Затем первыми ворвались в осажденную крепость. Так, а это что за знак? «Рука хватает стрелу»… эй, десятник, поясни мне.

Получив тупым концом копья под ребро, Вася сообразил, что хан удостоил вопросом именно его. Скрывать свои похождения он смысла не видел и пересказал их хану, начиная с того мига, как они взяли в плен дайкара, разве что об Ольхе не обмолвился ни словом.

– Он не врет, мой хан, – подал голос, стоящий у трона мога. Во время рассказа он держал нацеленную на Васю крупную нифриловую монету.

– Без твоей могии вижу, что не врет, – проворчал хан и перевел тяжелый взгляд на змеиного полковника Такамона, – Ну и зачем ты их сюда притащил?

– Мятеж, убийство подданных и захват собственности хана, – по-военному четко доложил полковник.

– А еще они разбили твой полк… – дополнил хан «список злодеяний» и недобро улыбнулся. Впрочем, смотрел он при этом не на парней, а на самого Такамона.

– Готов ответить, – голос Такамона не дрогнул.

– Ответишь… ответишь… – как-то с ленцой неопределенно пообещал хан, – А с ними-то мне что делать?

– Заслуживают публичной казни.

– Вот прямо даже публичной? – наигранно восхитился хан, – Чтобы весь континент узнал о том, как толпа лесных гоблинов под предводительством десятника первого года службы в пух и перья разбила отборный полк моей личной гвардии?

Хан дальше сдерживаться не пожелал:

– Ты в своем уме? – взорвался он, – Я еще умалчиваю, что за этих бойцов меня лично… ты слышишь, полковник, лично!.. просил князь Верес.

– Тем больше причин от них избавиться, – полковник Такамон славился своим упрямством, но перечить хану было перебором даже для него.

Однако гневливый хан к всеобщему удивлению только усмехнулся.

– В тебе говорит уязвленная гордость, – с укоризной, но уже спокойно и даже как-то устало заключил он, – На время расследования будешь находиться под домашним арестом. Сдай оружие и проваливай, пока я не передумал.

Не теряя достоинства, полковник глубоко поклонился и передал свой меч, стоящему рядом ротному атману. До тех пор пока не смолкло эхо его каблуков, в огромном зале царила гнетущая тишина.

– Теперь, что касается вас, – хан, не скрывая брезгливого выражения на холеном лице оглядел пленников, – За предотвращение преступлений против мирного населения со стороны утративших разум и воинскую дисциплину Красных Собак объявляю устную благодарность и…

После этого «и», казалось, даже поддерживающие свод колонны обратились в слух.

– …и дарую вам право на испоселение в одной из моих южных провинций, – зловещая ухмылка хана не заставила парней усомниться, что «подарочек» он вручил с двойным дном. Даже ладошки потер удовлетворенно, а затем бросил кому-то из своей свиты, – Озаботьтесь этим.

– Будет исполнено, хан, – получивший указание придворный чиновник намерения своего хана истолковал правильно и злорадно поглядел на пленников, – Засуну их в самое гнилое болото с диким зверьем. Клянусь жизнью, про этих «поселенцев» вы больше никогда не услышите.

Глава 1. «Вольное» поселение

– Ффууф. Здесь как в парилке.

– Акима, не начинай.

– Да молчу я, молчу.

Пока конвоиры, пересчитывая по головам, передавали дочерна загорелой охране с «рук на руки» отряд приведенных поселенцев, парни потихоньку осматривались. В дороге они успели порасспросить более осведомленных товарищей по несчастью и уже знали, что их пригнали на заготовку тростника. На заболоченных берегах тропической реки он растет особенно обильно, создавая основу кормовой базы для многообразной живности. И если даже не брать в расчет такой малости как передающих заразу москитов, ядовитых пауков, лягушек и змей, вершину пищевой цепи здесь уверенно удерживают аллигаторы в воде и кугуары на суше, от чьих зубов и когтей гибнет наибольшее количество поселенцев.

Новичков завели на большую до красной глины вытоптанную поляну, окруженную корявыми бараками, крытыми пожухлыми пальмовыми листьями. Единственным украшением поляны была виселица. Опираясь плечом на одну из ее опор, их поджидал человек, постукивая тяжелой плетью по голенищу высокого сапога.

– Добро пожаловать в вольное поселение, – радушно произнес он. Загорелая охрана расценила эти слова как шутку и загоготала. Однако человек с плетью остался серьезен, желая и дальше разыгрывать представление, – Все вы имеете провинности, за которые вас следовало бы вздернуть на ближайшем суку. Но наш милостивый хан дал вам возможность исправить ваши грехи и начать новую добродетельную жизнь, наполненную созидательным трудом, – человек с плетью снял с головы широкополую шляпу, прижав ее к груди, и поднял взгляд в небо, будто воздавая хвалу милостивому и заботливому богу, после чего картинно вздохнул, – Жаль только, эта жизнь окажется недолгой.

Охранники заулюлюкали, подняв нестерпимый шум. Видать, на развлечения их быт богат не был, а потому представление имело большой успех. Когда они успокоились, человек снова заговорил. И на этот раз его голос был холодным и жестким голосом убийцы:

– Солнце еще высоко. Если хотите сегодня пожрать, успевайте сдать вашу меру. Скорее всего вы сдохнете раньше, чем запомните мое имя, но как «добрый» хозяин я все-таки представлюсь: меня зовут Оззи. Ну, чего встали? Вперед, уроды.

Снова защелкали плети, и Вася вспомнил невольно, как полгода назад так же плетьми их подгоняли Лисы, – «надо же, всего несколько месяцев назад это было, – удивился он, – а кажется, что прошли годы». Их пригнали к реке, где уже стояли шестеро бригадиров, не тратя времени, они стали разбирать прибывших по своим бригадам. Один из них, самый смуглый и злобный на вид, громко требовал у охраны вдвое больше людей.

– Что ты на меня орешь, Кабарра? – возмутился один из охранников, – Я что ли виноват, что у тебя за прошлый месяц пол отряда сдохло?

Бригадир Кабарра ругался, сплевывая под ноги, и возмущался, что ему подсунули самый опасный участок. Охранник морщился, пожимал плечами и предлагал Кабарре идти к Оззи и добиваться справедливости у него. Ни к какому Оззи Кабарра само собой идти не собирался. Он был человеком злобным и недалеким, но не настолько глупым, чтобы не понимать, жаловаться хозяину – себе дороже. Итогом перебранки стало лишь одно, поселенцы ее прекрасно слышали и ринулись пристраиваться к другим бригадирам, лишь бы не попасть к Кабарре. Вася переглянулся с Макаром и Акимом.

– Нам сейчас важнее, чтоб по разным отрядам не раскидали, – тихо проговорил Аким, – Вам это ничего не напоминает?

– Напоминает, – усмехнулся Макар, – Только Кабарра – не сотник Куч, и устава эти люди точно не читали.

Они друг друга прекрасно поняли, и не раздумывая, подошли к Кабарре, бригадир посмотрел на них с подозрением:

– Хотите побыстрее сдохнуть?

– Все равно ты себе отберешь сколько надо, – ответил за всех Аким, – А так уж не придется бегать от одного бригадира к другому.

– Это точно, – самодовольно согласился Кабарра и оказался прав. Ругаясь и сквернословя, он все же добился, что ему отдали людей больше, чем остальным бригадирам.

Когда чуть позже отправились к месту сбора тростника, по той, видимо, причине, что парни вызвались добровольцами, и, имея потребность излить душу, Кабарра снизошел до разговора и рассказал им о распределении рабочих участков. Оказалось, что за каждым бригадиром закреплена прибрежная полоса, длиной может чуть более двух километров. По мере сбора тростника работники сдвигались вниз по течению, и к тому времени, когда доходили до нижней границы своего участка, наверху тростник успевал отрасти заново и они возвращались в верхнюю точку. Участок Кабарры располагался дальше других от лагеря и ниже всех по течению, где берег был особенно сильно заболочен.

– Если умудришься набрать меру и не угодить в пасть аллигатору, смоги еще донести ее до лагеря, – завершая рассказ, Кабарра гаденько засмеялся.

– Слушай, Кабарра, – полюбопытствовал Аким, – А на что этот тростник идет?

Кабарра только пожал плечами:

– Раз в месяц сверху по реке приходит водный обоз. Ага. Привозит новых поселенцев, а тростник забирает. А на что он хану…? Я без понятия, моя бригада погрузкой не занимается.

Вместе с прибывшим пополнением количество работников на участке Кабарры удвоилось и достигло трех десятков. Еще у него было пятеро вооруженных помощников, само собой, так же как и он сам, освобожденных от сбора тростника. Они даже не пытались защищать работников от дикого зверья, как, впрочем, и не стерегли их от побега. Бежать в этих джунглях некуда. Вася довольно скоро пришел к заключению, что задача у этих помощников только одна – охранять самого бригадира, время от времени выполняя его личные поручения.

Эти самые помощники быстро загнали новоприбывших по колено в заросшую тростником болотину, для вида поугрожали невнятными карами за недобор дневной меры и убрались подальше от берега, где на возвышении у них был расчищен от растительности пятачок с вяло дымящим костерком. Никаких орудий труда не дали. Вася попытался дергать тростник с корнем, не получилось. В речном дне он сидел крепко.

Посмотрел, как работают другие. Большинство переламывали тростник чуть выше поверхности воды, а потом сгибали по многу раз или скручивали в разные стороны, пока стебель не отрывался. Некоторые имели кое-какое подобие орудий из разряда: что удалось подобрать под ногами. Чаще всего, плохо сточенные сучки. Эти «счастливчики» тростник перепиливали, что, правда, не особо увеличивало их производительность. Вася взялся за работу и довольно скоро понял, работая голыми руками, в такой сырости быстро собьет их в кровь.

– Акима, придумай нам какие-то орудия. Иначе нас хватит ненадолго.

– Меру не соберем, – с сомнением отозвался Аким, тем не менее мясистый стебель, который он тщетно пытался открутить, из рук выпустил.

– Да к лешему, – отмахнулся Вася, – Лучше раз голодными останемся, чем все время так мучиться.

Аким кивнул и побрел к берегу. За неполный час работы на одуряюще-влажной жаре он успел изрядно утомиться и запнувшись за камень, чуть не упал в воду. «Камень? А ну-ка иди сюда, родной». Попыхтев, Аким выворотил с илистого дна валун и перетащил его на сухое место. Следующие полчаса он шарил вдоль берега, выискивая гальки. Набрав несколько более-менее подходящих, вернулся к вывороченному валуну, который должен был послужить рабочей поверхностью.

Не имея никакого навыка, Аким следующий час провозился с гальками, долбя одну об другую, пытаясь получить острый скол. Получалось плохо, несколько галек испортил безвозвратно, но таки добился у одной более-менее острой сколотой кромки. Он покачал обработанную гальку в руке, пытаясь представить, насколько удобно ей будет работать. Галька на удивление неплохо ложилась в руку. Сколотой же кромкой можно было перепиливать или даже подрубать.

Он отдал убогое орудие Васе, предупредив, что второе такое же сделает не раньше, чем через час. Однако Вася был рад и этому. Вооружившись Акиминым каменным скребком, он в несколько ударов перерубил стебель тростника.

– Пойдет, – сказал он удовлетворенно, – Делай еще.

Аким пошел собирать следующую партию галек, время от времени поглядывая, как справляются его друзья. Они довольно скоро приспособились работать в паре. Теперь Макар подтягивал на себя тростниковый стебель, создавая натяжение, а Вася несильными чиркающими ударами его подрубал. Дело у них пошло существенно быстрее.

Наивная детская радость по поводу «резко возросшей» производительности труда продлилась недолго. Суровая действительность довольно скоро преподнесла наглядный урок того, как вредно самозабвенно увлекаться работой в таком опасном месте. Ничего страшного, правда, не случилось. Макар, держащий натяжение на стебле, бдительности не терял и странное, плывущее против течения «бревно» заметил вовремя. Вместе с Васей они с воплями вылетели на сушу. Аллигатор остался «с носом», разочарованно клацнув пастью. Непонятно на что надеясь, он подождал еще пару минут и убрался искать менее резвую добычу. Парни сделали себе внушение постоянно быть начеку и вернулись к работе.

Повторить первый удачный опыт по изготовлению каменного скребка удалось далеко не сразу. Аким переколотил весь собранный запас гальки, и ему пришлось идти собирать новый. Лишь провозившись больше двух часов, он сделал что-то более-менее удовлетворительное. Макар едва успел опробовать новое орудие, как помощники Кабарры прокричали о завершении трудового дня. Видя, как старожилы резво побежали строиться, взваливая на плечи вязанки с добытым за день тростником, друзья решили судьбу не искушать и тоже поспешили, как оказалось, не зря. Тех, кто мешкал, надсмотрщики щедро награждали плетьми. В этих экваториальных широтах темнело стремительно. Они едва добежали до лагеря, как на джунгли упала кромешная тьма.

В лагере работники выстроились на поляне в очередь. Они подходили к писарю, взвешивали и сдавали добытый тростник при свете костров. Когда до ребят дошла очередь, они свалили добычу на допотопные весы.

– Полторы меры, – сухо сообщил писарь, – Полмеры запишу в счет завтрашнего дня.

Стоящий рядом повар зачерпнул половник какого-то месива и шлепнул на пальмовый лист:

– Одна мера – одна порция. Свободны.

Парни взяли, что дали, благоразумно не став выказывать своего отношения к скудости порции, отошли в сторонку, разделили на три части и тут же съели.

– Леший закрути, – проворчал Аким, – Я только еще сильнее жрать захотел.

– Нам еще повезло, – лениво отозвался Макар, – Остальные новички все до единого голодные остались.

– А сколько они собрали? – спросил Вася.

– Кто – четверть, кто – треть, – ответил вездесущий Аким, – Все ж таки мы полдня всего отработали.

– Могли бы как мы объединиться по двое-трое.

– Похоже среди этих людей подобное не принято.

– Этак они и завтра без еды останутся.

– Не наши беды, – резко пресек Аким и покосился на Васю, – Их жалеть нам не по карману. Самим бы выжить.

– Да я ж не спорю, – Вася пожал плечами, – Айда спать. Завтра трудный день.

Когда они кое-как устроились в темном бараке на ночлег, Вася вдруг огорошил:

– Я первый на карауле.

– На кой? – Аким не видел причин для такой осторожности.

– За твои скребки, Акима, нам запросто глотки перегрызут, – Вася отчаянно зевнул, приготавливаясь бодрствовать, – Да и за обувку нашу тоже.

Доверяя Васиному чутью, спорить Аким не стал:

– Тогда я последний, – сказал он, и тут же уснул.

Его разбудил Макар, когда до предрассветных сумерек было еще довольно далеко. В бараке стоял густой тошнотворный запах. Проводя целый день в заболоченной воде, поселенцы начинали гнить заживо. Аким с усилием проморгался, и чтобы не уснуть «на посту», решил себя чем-нибудь занять. Он достал из карманов гальки, которые счел испорченными, но выкинуть не решился, начал перебирать их на ощупь, пока одна не привлекла его внимание. Аким вспомнил, как неудачным ударом расколол ее почти надвое. Скребок с режущей кромкой из нее уже не получится, но чуткие пальцы в темноте продолжали ощупывать неровный скол, чем-то напоминающий зуб. «А что, можно сделать из нее зубило – подумал Аким и стал припоминать подрубающие Васины движения, когда тот орудовал скребком, – может и сгодится».

О том, чтобы начать тесать камнем по камню и думать не приходилось. В потемках много ли надолбишь, да и люди спят. Аким решил попробовать его стачивать. «Ш-ш-ширк, – он провел галькой о гальку, – ш-ш-ширк». Аким понял, что все равно получается слишком громко, и накинул себе на руки куртку. Сработало, толстая куртка гасила звук почти полностью.

Сейчас торопиться было некуда, и Аким вдумчиво затачивал предполагаемое зубило, время от времени проверяя острие пальцем на ощупь. Получалось довольно сносно. Он увлекся и потому чуть не прозевал чиркнувший холодком дух опасности. «Оп-па, – его проняло, – А Вася-то верно прочуял». Он уже не сомневался, к ним кто-то крадется. Аким первым порывом хотел будить Васю, но сам себя одернул, – «да ну, маленький, что ли, сам не справлюсь?» – он перекинулся на волка, благо, быстро оборачиваться на войне научился.

Резкому черно-белому видению хищника тьма помехой больше не являлась. Он тут же определил, что крадется к ним всего один, и что этот одиночка сочится страхом. Пришла мгновенная уверенность, собирается он не убить, но украсть. Если бы Аким оставался в человеке, то скорее всего его бы умышленно спугнул, в крайнем случае обошелся угрозами. Но разум зверя полумер не приемлет, если сейчас же вора не покарать, то на смену одному придет следующий.

Аким сдерживал себя, как сидящий в засаде зверь, до тех пор, пока воришка не запустил руку ему карман, и тогда ударил в лицо своим недоделанным зубилом. Тот успел дернуться, но похоже сделал себе только хуже. Каменный зуб глубоко рассек кожу по всему лбу, и хлынувшая кровь мгновенно залила ему глаза. Неудавшийся похититель с воем кинулся куда-то в сторону, запинаясь о лежащие тела, перебудив весь барак.

– Ворье! Держи вора, – глухо почти пролаял Аким, не потому что действительно собирался его ловить, а чтобы все остальные поняли, что здесь произошло. И для закрепления причинно-следственной связи в умах соседей по бараку добавил, обращаясь не к кому-то лично, а, следовательно, ко всем сразу, – Еще раз попробуешь украсть, я тебе его в горло забью.

Представление удалось на славу. С рассветом, когда их подняли строиться на работу, поселенцы, тройку Волков, вооруженных каменными «заточками», обходили стороной, лишь шептались за спинами, пересказывая ночное происшествие жильцам других бараков и указывая пальцами на того «несчастного» с жутким порезом через весь лоб.

– Аким, ты чем его так распластал? – тихонько уточнил Вася, пряча ухмылку.

– Пока вы дрыхли, зубило изготовил, – похвастал Аким.

– Хороший прием, – похвалил Макар, – Один удар и противник слеп.

Когда их привели на рабочий участок, Аким думал вместе со всеми добывать тростник. В несколько ударов завалив сочный толстый стебель, порадовался «производственной мощности» своего зубила, но Вася его остановил.

– Акима, кати на сушу продолжать в том же духе, – сказал он, – С хорошим орудием мы вдвоем с Макаром и тройную меру быстрее наберем. Давай твою стамеску и иди делай еще одну.

Аким отдал Васе обагренное кровью орудие, вздохнул и побрел на сухой берег. Он насобирал очередной запас гальки и пошел к валуну, что уже послужил ему рабочим столом. У валуна его поджидали двое надсмотрщиков Кабарры.

– Эй, что ты тут мастеришь? – угрюмо спросил один из них.

Аким пошарил в кармане, нащупывая одну из испорченных заготовок, вынул и передал помощнику. Тот брезгливо покрутил в пальцах колотую гальку.

– И что, твои дружки ради этой дряни за тебя вкалывают? – в его словах звучало не столько недоверие, сколько презрение.

– Уж всяко лучше, чем голыми руками, – Аким пожал плечами.

– Ну, может и так, – надсмотрщик небрежно швырнул Акиму заготовку, вынул из ножен внушительное черное мачете и с одного удара перерубил молодое деревце, – Вот чем работать надо, да? Я за пару часов меру бы делал.

Надсмотрщик самодовольно рассмеялся и подмигнул своему товарищу. Удовлетворив любопытство и чувство собственной значительности, оба развернулись, нацеливаясь к своей костровой полянке. «Цвети аки роза и вали отсюда, – подумал Аким, – без тебя хлопот хватает». Он уже было понадеялся, что внимание начальства на этом исчерпалось, но тут увидел, что к нему идет Кабарра самолично.

– Я чего-то не понял, – начал бригадир нехорошо, ибо явно был человеком, которому проще убить, чем совершить нацеленное на понимание усилие ума, – Дня не прошло, как ты здесь появился, а уже порезал поселенца. С остальных работников третий пот сошел, а ты еще ног не замочил. Ты в «верхи» что ли метишь?

– Да ты чего, Кабарра? – Аким изрядно струхнул, поняв, что недалекий бригадир умудрился рассмотреть в нем своего конкурента, – Я подмастерье. Меня парни отрядили хоть маломальское орудие для работы им смастерить. Сам знаешь, голыми руками тростник ломать, с голоду быстро сдохнешь…

Аким протянул бригадиру ту же колотую заготовку, что до этого показывал надсмотрщикам, но тот даже смотреть на нее не стал.

– Значит так, – прошипел Кабарра злобно, – Ты со своими дружками будешь сдавать одну меру сверху лично мне. Ага. И работайте, как хотите.

Он постоял еще, сверля Акима взглядом. Но Аким понимал, возмущаться сейчас будет не только неполезно, но и очень вредно для собственного здоровья. Убедившись, что Аким рта раскрывать не собирается, Кабарра ухмыльнулся, погано, как и обычно, и неторопливо пошел прочь. Когда Акима оставили в одиночестве, он отправился к друзьям пересказывать грустные новости, однако Вася, вопреки всему, обрадовался:

– Ты, Акима, не расстраивайся, – он ободряюще сжал ему плечо, – С хорошим орудием мы и двойную меру с Макаром легко сделаем. А так даже лучше. Бригадир теперь имеет от нас свою выгоду. Где надо прикроет, где не надо сквозь пальцы посмотрит.

– Вася дело говорит, – согласился Макар, – Действуем дальше в том же порядке. А как сделаешь мне зубило, берись за топоры.

– Вы что, братцы? Вы серьезно? – Аким опешил, – Топор-то я как сделаю?

– Это тебе лучше знать, – Вася усмехнулся, – В этих делах ты у нас самый башковитый.

– Вот и поговорили, – Аким тяжко вздохнул и побрел на сухой берег.

Второе зубило, обрадовав Макара, он сделал довольно быстро. Все ж таки и навык кое-какой наработал, и чувство камня появилось. После того как расколотил пару десятков камней, начал понимать, какие для обработки годятся больше. Во время работы мысли подспудно крутились вокруг затребованного Макаром топора. Он довольно долго впустую перебирал разные подходы к его изготовлению, а потом как вдруг щелкнуло что-то. «Камень, палка да веревка. Примитивный каменный топор первобытного человека. История древнего мира за пятый класс, – Аким даже вспомнил картинку из учебного пособия с изображением волосатого неандертальца и про себя усмехнулся, – А еще говорят, знания со Старшей Сестры в этом мире бесполезны».

Конечно, никакой веревки у него не было, но из кожаной куртки вполне можно нарезать узкие полосы. Все равно в ней жарко, и, если укоротить ее до уровня талии, даже удобней станет. Теперь палки. Растительности вокруг хватало, но вырубить прямую палку, пусть и короткую, было не из чего. Болотные деревца тянулись стволами и ветвями к воде, изгибаясь в любые причудливые линии кроме прямых. Но тут Акима осенило, что ручка топора прямой быть и не должна. Она ж гнутая! Он прикинул, какие орудия понадобятся для обработки древесины, для резки кожи и, наконец, из чего и чем мастерить сам топор. По всему выходило, опять надо идти на поиск подходящих камней.

К концу рабочего дня он еще даже не взялся за изготовление топора, зато подготовил себе нужные орудия: острый скребок, чтобы резать кожу, зубило, чтоб тесать древесину, битки, чтоб оббивать камень. Когда надсмотрщики прокричали об окончании работ, Аким собой был вполне доволен. Он рассовал по карманам плоды своих трудов, сожалея об отсутствии котомки, и помог парням распределить добытый тростник на четыре части.

Кабарре отложили меру с хорошим запасом, отчего остальные три части получились явно неполными.

– Вась, не жирно ему будет? – усомнился Аким, – Боюсь, то что осталось, нам в три меры не зачтут.

– Да пусть подавится, – отмахнулся Вася, – На нас, в случае чего, со вчерашнего полмеры записано.

Не став жадничать, Вася, как выяснилось позже, поступил разумно. Кабарра обрадовался «своей мере» и, невнятно помянув какого-то Кагуну, «великодушно» разрешил друзьям на обратном пути держаться поближе к его вооруженному отряду. Отказываться они не стали, и чтобы не отстать, бодро топали по узкой тропе, быстро тонущей в сгущающихся сумерках.

В какой-то миг помощники Кабарры вдруг разом перестали перешучиваться, подобрались и покрепче перехватили свои тесаки. В окружающих джунглях стало непривычно и недобро тихо. Вася и сам чувствовал, как на его загривке начинают топорщиться волосы.

– Парни, смотрим в оба.

Макар понимающе кивнул и пропустил Акима вперед себя, чтобы тот оказался между ним и Васей. Минута тянулась за минутой. Когда до лагеря оставалось совсем ничего и стало казаться, что опасность миновала, с самого хвоста их отряда послышался невнятный вскрик. Вася даже подумал, что ему показалось, но Кабарра со своими помощниками сразу остановились, выстроились в плотный круг, прикрывая друг другу спины, замерли, всматриваясь в окружающие джунгли, выставив оружие перед собой.

Поскольку больше никого в свой круг они пускать не собирались, парни тоже встали в похожее уменьшенное построение, только не имея оружия, перед собою выставили вязанки с тростником. Так же, сбиваясь в небольшие группы, поступали остальные поселенцы. Лишь один, мертвенно-бледный забрызганный кровью, хотя и не своей, медленно пробрел от хвоста отряда до головы и, дойдя до бригадира прошептал:

– Кабарра, там одного нашего кугуар убил и в лес утащил, – и упал в обморок.

Кабарра подошел к потерявшему сознание поселенцу, перевернул его носком сапога, убедился, что тот не ранен и громко сказал:

– Все, можете успокоиться. Кагуна выбрал свою жертву, ближайшую неделю он будет сыт и на охоту не выйдет. Радуйтесь уроды, – полуобернулся к одному из помощников, – Ты сходи, подбери его меру. Мертвецу тростник не нужен. Кагуне – тоже. Ага. Кагуна тростник не жрет.

С гаденьким смехом Кабарра побрел по тропе. Проходя мимо Васиной троицы, он вдруг остановился:

– Вот так оно и бывает, – он посмотрел на Васю, – Достанется тебе лишняя мера, так жди и еще одну…

– Слушай, Кабарра, – Вася решил воспользоваться приподнятым настроением бригадира, – Я так понял, что Кагуной вы зовете какого-то кугуара. Он здесь давно лютует?

– Давненько, парень. Ага. Он народу сожрал больше, чем стоит здесь сейчас на этой тропе.

– Так может убить его?

– Не-ет, парень. Кагуна очень силен и других кугуаров на свои угодья не пускает. Ага. Уж лучше кормить одного чем нескольких.

– Какие замечательные здесь порядки, – негромко сказал Аким, – Коли Кагуна сыт, так и бригадиру легче!

Глава 2. «Созидательный» труд

Начало нового дня в поселении мало чем отличалось от предыдущего. Их разбудили с рассветом и пригнали на рабочий участок. Вася опять оставил Акима на берегу мастерить орудия труда, хотя тот и порывался присоединиться к общей работе. Вася прекрасно осознавал Акимовы терзания, что мол того оставили на сухом берегу, в то время как они с Макаром целый день не вылезают из болотины.

Уже сейчас от постоянного пребывания в воде кожа набухла, стала сырой и рыхлой. Скоро пойдут нагноения и язвы, как у тех поселенцев, что начали работать здесь раньше. Вася видел их состояние, тем более что многие не имели даже обуви. А значит им нужно работать производительно, чтобы оставалось время выходить на берег и обсыхать. Так что как не жаль Акима, но его нравственные мучения придется оставить без внимания.

В прошедшую ночь они продолжали по очереди дозорить, и, хотя обкрадывать их никто больше не пытался, Вася решил, что успокаиваться рано, и по меньшей мере в ближайшую неделю придется дежурить и дальше. Во время своего ночного бодрствования он, как научил Аким, накинув на руки куртку подточил свое каменное зубило, за день работы оно немного притупилось. Все-таки камень – не курень. А поскольку времени это заняло немного, пока бдел на посту оставшееся время, успел заточить еще одно, из заготовки потяжелее. Вася надеялся получить орудие, которым можно будет срубать тростник с двух ударов.

С двух – не срубало, но более тяжелым зубилом средний по толщине тростник с верностью валился с четырех-пяти ударов, это если бить бережливо, не на пределе сил. Неплохо, но все равно недостаточно. Когда набралось несколько срубленных стеблей, Вася подобрал их в охапку из воды, поморщился, стекая со стеблей, вода сразу залила живот и ноги, побрел к берегу, чтоб отнести Акиму под пригляд. Аким, стоя по щиколотку в воде, что-то мудрил, вбивая возле берега какие-то колышки.

– Акима, ты чего опять выдумал?

– Обустраиваю место хранения для срубленного тростника.

– А вывалить его на берег не проще будет?

– Проще, конечно, только на берегу он сразу сохнуть начнет.

– И что?

– А то, что в лагере его принимают не по объему, а по весу. Если держать срубленный тростник в воде, он будет тяжелее.

– Акима, ты голова!

– На том и стоим, – Аким хмыкнул, – На деле я подсмотрел, как это делают опытные поселенцы. Кладут во влажное место, да еще пальмовыми листьями сверху прикрывают.

– И то верно, – одобрил Вася и показал Акиму самостоятельно заточенное зубило, – Я этой ночью тоже каменюки друг о дружку шоркал. Вот что получилось. Оно потяжелее, им рубить удобней. Сделай Макарке такое же.

– Уже делаю, – Аким вытащил из кармана заготовку, – Догадался, что для лучшего удара надо что-то поувесистей.

Вася оставил Акима возиться с местом хранения и побрел обратно к зарослям. Прежде чем продолжить работу, он окликнул Макара:

– Макарка, глубоко в воду не заходи. Не забывай про аллигаторов.

Макар кивнул и нехотя отошел поближе к берегу:

– На глубокой воде тростник сочнее и выше, – сказал он, оправдываясь, – Но ты прав, Вася. Осторожность прежде всего. Как там у Акимы дела?

– Делает для тебя утяжеленное зубило.

– А что с топорами?

– Это, я думаю, не скоро еще…

До конца рабочего дня они больше не обмолвились ни словом, но итогом дневного труда Вася остался доволен. Если вчера их выручила отложенная в первый день полумера, то сегодня, даже с учетом доли Кабарры, они свои три меры точно сдадут. Только Аким расстроил. Оказалось, к нему сегодня опять подходили надсмотрщики, сказали, что, если вместо орудия он сделает оружие, то отберут и расскажут хозяину.

– Вот неймется им, – посетовал Макар, когда на обратном пути в лагерь Аким пересказал разговор с надсмотрщиками.

В самом лагере, как только они взвесили и сдали писарю тростник, их собрали на поляне. Все шесть бригад. Возле виселицы стоял Оззи, по своей привычке похлопывая плетью по голенищу.

– Слушайте все! – начал он, – Вы, мрази, отбросы человеческого общества. Вы что думаете, я шутки ради рассказывал вам про возможность исправить ваши грехи и начать новую жизнь, наполненную созидательным трудом? Голосу разума вы не внемлите…

Поселенцы стояли, боясь дышать, понимали, обращение «хозяина» ничего хорошего им не сулит.

– Один из вас сегодня попытался обокрасть своего товарища, – продолжал вещать Оззи, – Если хотите пожить подольше, вбейте в ваши пустые головы, что за любую провинность здесь вас ждет одно наказание – объятие Берты.

Оззи подал знак своим людям. Они волоком притащили сильно избитого, залитого кровью человека. Быстро и со знанием дела накинули ему на шею веревку, и уже через мгновение тот болтался в петле, а Вася догадался, что Бертой хозяин называет виселицу.

– Можете расходится, – разрешил Оззи, – Но помните. Этот будет висеть здесь до тех пор, пока его место не займет следующий. Наша Берта любвеобильна и похотлива. А дамам мы стараемся угождать.

Помощники Оззи загоготали, стало ясно, очередное представление окончено и можно расходиться.

– Я так думаю, парни, – заговорил Вася, когда они отошли в сторонку, – Надсмотрщики Кабарры все одно никого не охраняют…

– Ну это понятно, – хмыкнул Макар.

– А когда Акима сделает нам топоры…

– Мы рискуем сменить того неудачника на Берте, – догадался Аким, – Топором можно не только тростник рубить, но и старух процентщиц… как говорили на Старшей Сестре, продукция двойного назначения… одним словом, за топоры нас могут прищучить, что предлагаешь?

– Спустимся ниже по течению и там будем работать.

– Тоже рисково, – раздумчиво протянул Макар, – Надсмотрщики хотя бы костер жгут, он кугуаров отпугивает.

– Мы тоже будем жечь, – не сдавался Вася, – Вы, парни, поймите главное. Сколько мы протянем, если будем все делать как другие поселенцы? Месяц? Два? Есть среди них хоть один, кто прожил здесь хотя бы год?

– Навряд ли, – ответил Аким, – Я с несколькими успел поговорить. Никого, кто попал сюда раньше трех месяцев назад, они не знают.

– А, леший заверни, Вася, ты прав, – горячо поддержал его Макар, – Лучше рискнем и сделаем по-своему. А по их правилам – верная смерть. Если не зверье нас сожрет, так сгнием заживо.

На том порешили. На другой день, когда их бригада принялась за работу, а надсмотрщики уселись у своего костерка, они отошли ниже по течению шагов на триста. Идти дальше смысла не увидели. Топоров у них пока не было, а потому таиться особо было не нужно, зато стоило проверить, как отнесется Кабарра к их отделению от остального отряда.

Аким еще со вчерашнего дня отрезал от своей куртки узкие полоски кожи. Одну из них вместо веревки намотали на сухую палочку, с ее помощью кручением вытерли огонь. Дрова натаскивали все вместе, отправлять Акима одного побоялись. Ну а дальше пошли по наработанному, Вася с Макаром полезли в болотину, а Акима оставили мастерить.

В этот день к ним никто не подходил, и это можно было бы счесть за добрый знак, но, когда в конце дня они присоединились к остальному отряду, чтоб передать положенную Кабарре меру и отправляться на ночлег в лагерь, узнали, что на одного из поселенцев утром напал аллигатор. Он остался жив, но земноводная тварь его сильно подрала. В других условиях, если бы кто-то наложил заморозку и дал несколько дней отлежаться, может и выжил бы. Но у поселенцев нифрила не было ни копейки, да если бы и был, не стал бы никто за него его меру вырабатывать. Кабарре и его помощникам так и вовсе на него плевать, одним словом – не жилец.

Покалеченный поселенец и сам, вероятно, это понимал. Он сидел на берегу, привалившись спиной к корявой пальме. Вокруг натекло много крови, его било частой мелкой дрожью, временами он впадал в забытье, и все же, очнувшись, сразу начинал вокруг себя шарить уцелевшей рукой и подгребал поближе жиденькую стопку тростника, все что успел собрать за утро.

Он цеплялся за проклятый тростник, из-за которого должен неминуемо умереть, как утопающий за соломинку. Эти его суетливые движения своей бессмысленностью вызывали у Васи острую жалость. Он, не раздумывая, отдал бы ему свою меру, только ради того, чтобы успокоить раненого. Вася уже двинулся было в его сторону, но дорогу ему вовремя заступил Аким.

– Ты ему ничем уже не поможешь, – сказал он с сожалением, но твердо. Аким помнил, как Вася пожалел тогда на перевале раненых наемников, и прекрасно понимал его порыв, – Соберись! Слышишь, Вась? Выкинь его из головы. Он мертвец, и это уже не изменить.

Вася утвердительно кивнул и отвернулся. Вовремя, потому что надсмотрщики прокричали об окончании смены и подошли к покалеченному поселенцу.

– Я смогу идти, – зашептал он, подхватывая свой тростник и прижимая его к груди, – Я смогу идти. Я смогу…

– Не сможешь, – у надсмотрщика в руке тесак и в голосе ни малейшего сострадания, – Ты сам это знаешь. Но… выбирай сам. Либо один удар по шее, и получишь легкую смерть. Я-то как раз смогу, не сомневайся. Либо… не знаю, кто до тебя доберется первым, аллигатор или кугуар, но эту ночь тебе не пережить. И смерь будет мучительной.

– Нет, не надо, – глаза раненого круглые от ужаса, на висках испарина, рассуждать здраво он уже неспособен, – Оставьте меня здесь. Слышите, вы! Оставьте меня! Оставьте!

– Как хочешь, – надсмотрщик безразлично пожал плечами и отошел.

Выходя на тропу, поселенцы, груженые собранным за день тростником бросали на покалеченного жалостливые взгляды. Они искренне желали ему умереть от уже полученных ран до наступления темноты.

Когда они вернулись на следующий день от раненого не осталось и следа, прошедший ночью дождь вымыл даже обильно натекшую с него кровь. Ненасытные джунгли пожрали все без остатка. Поселенцы принялись за работу и тут же забыли про него. Был человек. Не стало человека. Тратить силы на жалость – слишком расточительно. Не в том они положении, чтобы впустую тратить свои силы.

В этот же день умерли в их отряде еще двое, из «старичков». На этих никто не нападал, а прямо посреди работы один упал в воду лицом вниз и больше не шевелился. А через какое-то время еще один, так же, как и первый. Определять причину смерти никто даже и не пытался. Впрочем, и так все очевидно. Их лихорадило ночью, нагноения в язвах пахли очень нехорошо. Меж собой поселенцы определили причину смерти как заражение крови, приведшее к остановке сердца. Так это или нет, какая разница? Джунгли пожрали еще двоих, и рассуждать тут не о чем.

Зато порадовал Аким. Когда солнце перевалило за полдень, он гордо вручил Васе каменный топор. Это было корявое изделие, изготовленное из подручных материалов, но так парни не радовались ни добытому в Ойсбурге клинку эльфийской работы, ни взятым у наемников после боя в ущелье трофеям. Каменный грубо оббитый топор на деревянной рукояти из слегка подогнанной толстой ветки. Для нее Аким даже не пытался делать в камне сквозное отверстие, он выдолбил сбоку канавку под ручку, и, чтобы топор с нее не слетал, сделал кожаную обвязку крест-накрест в несколько слоев.

Приноравливаясь, Вася покрутил топорик в руке, потом опробовал на тростнике, срубил с одного удара.

– Вещь, – коротко, но емко оценил Вася, – Акима, ты не зря его делал.

– Дай-ка мне, – попросил Макар, не удержавшись.

Вася отказывать не стал, и смотрел, улыбаясь, как Макар одним ударом срубил довольно толстый стебель.

– Когда второй сделаешь? – деловито спросил Вася, принимая у Макара орудие.

– Два дня, – ответил Аким, – Если не напортачу.

– Тогда за дело, – Васе не терпелось взяться за работу, – Макар, давай на берег обсыхать, потом меня сменишь. Ну и по сторонам смотреть не забывай.

– Уверен?

– Полностью, – ответил Вася, – Этим топориком мы даже и посменно четыре меры сделаем.

Однако долго ему работать не дали.

– «Мы устава не читали», – услышал он за спиной обговоренный заранее словесный знак.

Вася тут же уронил топорик в воду. Благо тут неглубоко, выхватить его из воды за торчащую вверх рукоятку дело одного мгновения. Макар пробрел в воду, вынул из кармана каменное зубило и возобновил работу, будто ее и не бросал. Помощники Кабарры волокли тела двух умерших «старичков». Чтоб не волновать лишний раз поселенцев, они собирались скинуть их в реку ниже по течению, и, разумеется, наткнулись на троих друзей.

– А вы чего тут делаете? – Вася по-прежнему стоял спиной к берегу, когда раздался голос Кабарры, полный недоброго подозрения. Он с удовольствием прекратил долбить тростниковый стебель каменным зубилом, после топора, это казалось пустой тратой времени, и обернулся.

– Здесь тростник сочнее, – Аким уже выдавал бригадиру заготовленный ответ, – Для тебя же стараемся.

– Для меня? – Кабарра изобразил неискренне удивление и внимательно обшарил глазками всех троих по очереди.

– Есть у меня подозрение, – наконец, снова заговорил он, поигрывая черным тесаком, – Что вы, братцы поселенцы, что-то скрываете. Ага.

– Да что мы тут скроем-то? – вслед за бригадиром Аким тоже изобразил удивление, – Думаешь, мы тут приручили аллигатора, и он для нас тростник теперь надирает своей зубатой пастью?

Пара надсмотрщиков негромко рассмеялись, однако Кабарра, по всему судя, шуток не понимал вообще.

– Много на себя берешь, парень, – злобно прошипел он, угрожающе надвигаясь на Акима.

Вася понимал, что Кабарра гневлив, злобен и мстителен. Если сейчас его не остановить, может случиться непоправимое:

– Еще одну меру, – прокричал он, двинувшись к берегу, – Слышишь, Кабарра, ты сам говорил, одну меру сверху тебе, и мы можем работать как хотим.

Кабарра опустил тесак и обернулся к Васе.

– Мы будем давать тебе две меры сверху, и работать не только как хотим, но и где хотим.

– Три, – тут же ответил Кабарра, – Три меры сверху.

– Тогда мы будем ночевать здесь, – Вася продолжал сомнительный торг.

– Зачем тебе это? – на этот раз бригадир на самом деле удивился, впрочем, тот же вопрос читался в глазах Акима и Макара.

– Эти двое, – Вася указал на мертвые тела, – Они умерли от заражения. Если мы будем ночевать в лагерном бараке, рано или поздно тоже заразимся.

Бригадир на минуту задумался, оценивая приведенный довод. Наконец он принял решение:

– Каждый вечер вы сдаете мне шесть мер. Ага. Наутро я приношу вам ваши пайки.

– Идет, – Вася кивнул, подтверждая договор.

Кабарра развернулся и пошел прочь, помощники – за ним следом. Когда они скрылись, Аким с Макаром подошли к Васе.

– Вась, ты чего удумал?

– Да, Вась, – поддержал Аким, – Я конечно понимаю, что мы здесь стахановцы поневоле, «должны стране угля давать и по три нормы выполнять», но ночевать-то нам здесь зачем?

– Все очень просто, – Вася вздохнул, – Чем больше у нас самостоятельности и свободы действий, тем лучше.

– А не получится обратное? – засомневался Макар, – Теперь Кабарра будет следить за нами пристальней, чем раньше.

– Если и будет, то недолго, – Вася отмахнулся, – Он скоро привыкнет, что мы здесь ночуем. Подумайте сами, ему плевать, если мы сдохнем. И если мы пропадем в один миг, он про нас забудет в тот же день. Нам это только на руку.

– Что на руку, это понятно… но куда мы пойдем?

– Пока никуда. Пока мы не будем готовы пройти через джунгли – никуда.

– Думаешь, мы когда-нибудь будем к этому готовы? – Макар не столько спросил, сколько выразил сомнение.

Вася не стал отвечать, ответа у него не было.

– Ясно, что ничего не ясно, – ответил за него Аким и направился к оставленным кабарровыми помощниками телам, – Вот, засранцы, ведь с умыслом нам этих «зараженных» оставили.

Парни осмотрели их одежду и обувь. Хотя сразу было понятно, что эти лохмотья ни на что не годятся, Аким все же снял с одного вязаную куртку:

– Пустим на нитки, авось пригодится.

Он распустил несколько витков с ворота, где нить меньше всего пострадала от гнили и потертости.

– О, а это что? – в вороте умершего поселенца оказалась спрятана сложенная в четверо бумага, – Братцы, я начинаю чувствовать себя кладоискателем.

Друзья развернули бумагу.

– Так это же и в самом деле карта! – Аким так возбудился, что чуть не порвал ветхий клочок.

– Акима, не пыли, – привычно одернул его Вася, – А то твоя карта сейчас в труху рассыплется.

Они склонились над потертым листком.

– Качество карты – не лучше той, что нам тогда старый рыбак на бересте накарябал, – недовольно проворчал Аким, – И даже чем-то похожа. Вот река, вот она впадает в море. А это, видимо, морской остров недалеко от устья реки… И это все? А где клад искать?

– На этой карте нарисован не клад, – вдруг убежденно заявил Макар.

– А что?

– На этой карте нарисовано что-то получше клада.

– Макарка, не томи, – попросил Вася.

– На этой карте нарисована наша свобода!

– Поясни.

– Это план побега по воде. И судя по всему, тот поселенец собирался добраться до острова.

– Почему ты так решил?

– Потому что больше на карте ничего нет. Река, море и остров. Значит остров – конечная цель.

– Знать бы еще, что там на этом на острове?

– Коли доберемся, узнаем, – буднично произнес Макар и замолчал.

– Что-то сомнительный какой-то план, – Аким не торопился разделять с Макаром его решимость.

– Хоть какой-то план, – вступился Вася, – Лучше такой, чем никакого. По джунглям нам дороги нет.

– Так нам и по воде дороги нет, – возразил Аким, – И есть ли он этот остров? Вдруг не верна карта?

– Доберемся, так узнаем, – Макар посмотрел на Акима с вызовом, но сразу смягчился, – Ладно уж, давай отволочем этих в реку. Дел-то невпроворот.

Пока они тащили по воде тела поближе к стремнине, где смогло бы их подхватить течение, Акима осенило:

– Братцы, а ведь мы можем сделать хотя бы плот.

– Так нам Кабарра и позволит… – Вася посмотрел на Акима недоверчиво, будто не мог поверить в подобную наивность.

– Да подождите, – не унимался Аким, – С плота мы сможем добывать тростник. Во-первых, так безопасней, во-вторых, на плоту сухо, значит не придется гнить в воде.

– А что, такой довод Кабарру должен убедить, молодец, Акима, – похвалил Вася, – Боюсь только, за плот он нам опять меру добычи повысит.

– Ну и пусть, – весело согласился Макар, – Мы сдюжим.

– Тогда решено, – объявил Вася, – Акима, как сделаешь всем топоры, берешься за плот.

Глава 3. Новый вызов князю Вересу

Быстрым шагом Верес шел по Северградской крепости. Теперь это место не узнать. С приходом весны ледяные укрепления растаяли, но взамен возводились уже настоящие, из черных, обожженных в огромных печах куреневых бревен. На стройке сейчас трудилась уйма народа. Местные нелюди, окрестные крестьяне и ремесленники, привлеченные хорошим заработком, и даже несколько сотен бойцов из пехотных рот.

После того как царь Вакула вышел из ханского альянса, а князь Верес обрел независимость от подчиняющего договора и встал во главе нового объединения северных племен, война отступила куда-то далеко к южным рубежам континента. Там рубились между собой войска Азума и Тайгара, но на севере наступил мир, а Северград превратился в грандиозную стройку.

Восстанавливали не только крепостные укрепления. На самом острове в срочном порядке заново отстраивался замок, князь намерен был уже в этом году вернуть сюда столицу. На берегу возводились причалы и портовые сооружения, запрет навигации по Бунаре больше не имел силы, крупнейшая водная артерия, соединяющая восток с западом, требовала все необходимое для обеспечения грузопотока. Нужно ли говорить, что деньги из княжеской казны утекали как песок сквозь пальцы.

Предприимчивые да дальновидные, предвкушая, как в скором времени двинутся по рекам богатые караваны, уже вовсю подавали прошения на строительство гостиниц, таверн и постоялых дворов на берегах обеих рек: Бунары и Хонары в непосредственной близости к Северградскому порту. Главный княжеский советник Иван Егорович может и повременил бы удовлетворять эти прошения, по крайней мере до тех пор, пока не заработает Северградский порт, и ценность прибрежных земель существенно возрастет, но казна требовала срочных вливаний. Скрепив сердце, он подписывал прошения, не забывая, правда, требовать наперед существенный единовременный взнос в нифриле…

Князь вошел в свежесрубленный густо пахнущий терпкой хвойной смолой терем, отстроенный едва ли не первым и уже отданный под писарскую службу. Иван Егорович сразу перебрался сюда из старой столицы, кое как с самым малым уютом разместив свой многочисленный штат подчиненных с семьями. Еще только разбирались и расставлялись привезенные в спешке архивы, а советник уже требовал отлаженной работы всех отделов, дабы не дай бог, государство не осталось без учета и неусыпного пригляда.

– Здравствуй, Егорыч, – усаживаясь на свободный стул, князь упредительно махнул писарю рукой, чтоб не поднимался, – Как обстановка?

Иван Егорович отложил точеное под письмо гусиное перо, растер усохшие старческие пальцы и пожал плечами.

– Срочных дел много, но по большей части малозначимая текучка. Хоть бы вот, от заячьих купцов заявилась целая делегация. Волнуются, не утратим ли мы интерес к северному речному пути в связи с возобновлением навигации по Бунаре и Хонаре.

– Можешь их успокоить. Северный путь будем развивать и дальше, все договоры в силе. К тому же на северных реках стоят наши нифриловые передатчики. Оставить их без защиты мы никак не можем. И кстати, подключай Зайцев к новому направлению. Бунарский путь и для них сулит немалые выгоды.

– Об этом они тоже спрашивали, – писарь ухмыльнулся, – Зайцы прибыль не упустят.

– Так за чем дело встало?

– Все тот же вопрос обеспечения безопасности караванов.

Князь задумался и нахмурился. Иван Егорович уважительно молчал. В комнате повисла тишина.

– Значит так, – через некоторое время сообщил князь, – Дружину делить я не буду. Когда с таким трудом ее собирали… Кстати сколько сейчас у нас бойцов?

– Пятьсот матерых, – тут же ответил советник, – И, боюсь, это наш предел. Если нужно больше, то придется набирать из молодых.

– Не нужно пока, – Верес успокоил писаря, – Пятьсот достаточно. Если учитывать союзников, то в альянсе у нас немалое войско. Но эти пятьсот мне нужны в едином кулаке. А потому, мы так сделаем. По прилегающим к Бунаре землям я вышлю вперед разведотряды, а следом пройдет войско и зачистит их от лихого и разбойного люда. Всех лиходеев мы, конечно, за раз не перебьем, но те, что останутся, десять раз подумают, стоит ли нападать на купеческие суда.

– Отличная идея, – похвалил Иван Егорович, – Думаю, Зайцев это успокоит.

– Вот и славно. На этом все у тебя?

– Есть еще кое-что, – писарь помрачнел, – Оно вроде и не срочно, и на первый взгляд вовсе не заслуживает внимания… однако на деле может оказаться похуже всех разбойников вместе взятых.

– Вот как? Рассказывай.

– Хан послов прислал. Все и благочинно, и миролюбиво: поздравили с возвратом земель, заверили в добрых намерениях, и даже выразили благодарность за своевременные поставки гильдейского оружия…

– Но?

– …а еще проявили интерес к нашему платежному строю. Хан мол заверяет, что готов всячески поспособствовать его распространению на всю южную часть континента. Вот только хочет за это, – писарь невесело усмехнулся, – Ни много ни мало полноправное партнерство с равной долей.

– Губа не дура, – князь покачал головой, – Хан, конечно, и жадный, и наглый, но не дурак. Чтоб просить так много, у него должно быть что-то поболее, чем власть над югом континента.

– А как же, – подтвердил писарь, – Ханский посол намекнул, что если мы откажемся, хан имеет возможность создать точно такой же платежный строй совместно с косметической компанией. Она ведь не у дел осталась. Опять же косметичники не могут допустить столь резкого усиления своего конкурента, и теперь землю носом роют. Видимо и на хана они сами вышли.

– Между «иметь возможность» и «создать» лежит очень долгий путь, – князь задумчиво оттянул уголок рта, – Но, ты прав, Егорыч. Если Азум объединится с косметичниками, рано или поздно подобный нашему платежный строй они создадут.

– Услышать именно это я и боялся.

– Увы. Даже если их услуга окажется существенно дороже по себестоимости и ниже по уровню безопасности сохранения данных… как показывает история Старшей Сестры, в конкурентной борьбе далеко не всегда побеждают те, чья услуга лучше и дешевле. Очень часто побеждают другие, что не гнушаются никакими способами, даже и грязными. А в том, что и сам Азум и косметическая компания нравственных терзаний не приемлют, я нисколько не сомневаюсь.

– Так что же делать? Неужели придется соглашаться? – встревожился Иван Егорович.

– Ну уж нет, – решительно отверг князь, – Ты сам знаешь хана, он тут же начнет подгребать все дело под себя. Мы моргнуть не успеем, как Азум наш платежный строй к рукам приберет. Надо искать иной путь. Ты, вот что, Егорыч, дай-ка мне справку, насколько на самом деле хан держит под собой южное побережье континента.

Собираясь с мыслями, старый писарь мимодумно разглаживал свои седые усы.

– Очевидно, южное побережье делят Азум и Тайгар. Влияние Азума распространяется к востоку от средних земель, а Тайгара, соответственно, – к западу. Но, поскольку область влияния Тайгара, мы, как я понимаю, даже не рассматриваем…

– Все верно мыслишь, Егорыч, – подбодрил князь, – Только по Азуму раскладку давай. Область влияния Тайгара мы не рассматриваем.

– Тогда остается только одно место, – уверенно доложил старый писарь, – Вольный архипелаг. Представляет собой россыпь островов в южном море недалеко от места впадения Хонары.

– И чем он славен?

– Ну, как это часто бывает свойственно островитянам, держатся особняком и чужаков не жалуют. А потому слишком мало сведений оттуда доходит. Правление там не пойми какое. Вроде бы избранный народом губернатор. Но точнее сказать не могу.

– И все же, Азум свою лапу на них до сих пор не наложил?

– Нет, хотя, я думаю, пытался. Слышал, у островитян мощный флот. Полагаю, за счет флота Вольному архипелагу и удается удерживать независимость.

– А чем живут они? Содержать флот – удовольствие недешевое.

– А вот тут самое любопытное. Флот как раз и является основным источником доходов. Говоря проще, промышляют пиратством.

– Вот оно что… – князь задумчиво побарабанил пальцами по столу, – А острова черепашьего народа? Островные эльфы?

– Эти намного западнее. Так далеко рука Азум-хана не дотягивается, там скорее Тайгар хозяйничает.

– Ну да, ну да, – согласился князь, – Что ж, ты прав Егорыч, кроме Вольного архипелага ничего другого не остается. Не хотелось бы водить дружбу с пиратами, но, если нам удастся поставить там свои передающие вышки, покровительство Азума нам уже не понадобится, а конкурировать с нами ему станет намного сложнее, а может и вовсе не по карману.

– Будем собирать посольство? – деловито уточнил советник.

– По Хонаре мимо земель Азума? Нет Егорыч, Азум такой наш ход наверняка просчитал. Наше посольство до архипелага не доберется. Сгинет по пути, и следа не останется.

– Так кого же тогда?

– Кого-нибудь из порученцев с тайной миссией. Того, кто сможет прошмыгнуть мимо ханских кордонов. Отправь-ка Ясеня. Работка в самый раз для него.

– Прости князь, – Иван Егорович сокрушенно приложил руку к сердцу, – Ясеня я три дня как на восток спровадил вместе с его новым дружком Медведем. Вроде бы их медвежье племя не против встать под твою руку.

– Не кори себя, Егорыч. Все правильно сделал. Отправим другого.

– Так все в разъездах, – писарь был безутешен. Он подвел князя, не оставив в крепости ни одного порученца, тогда как должен был подобный случай предусмотреть, – Одна Ольха только здесь крутится, да разве ж девку отправишь?

– Ольха? – задумался князь.

– По три раза на дню ко мне пристает. Задание себе требует. А куда я ее отправлю? Глухие леса кругом.

Однако мысль отправить Ольху князю неожиданно понравилась:

– А может так даже лучше будет, – оживился князь, – Она ведь еще довольно юная, к тому же девушка. В том, что она идет с посольской миссией к пиратам, ее заподозрят в последнюю очередь.

– Тогда нужно придать ей вооруженное сопровождение, – забеспокоился Иван Егорович, – Путь-то ей предстоит через весь континент. Хотя бы одного-двух матерых.

– Матерых не стоит, – возразил князь и пояснил, – Повод для лишних подозрений. Лучше несколько молодых бойцов. Надо только ей выдумать хорошую байку.

– И выдумывать нечего, – заулыбался советник, – Она вот-вот в возраст войдет. Самое время для сватовства. А байка такая будет. Ее отец – мелкий землевладелец, испытывает трудности со сбытом товара, но на юге имеет на примете знакомого купца, с подрастающим сыном-оболтусом. Вот и отправляет свою ненаглядную дочурку с небольшой партией товара и прицелом на помолвку.

– А почему сам папаша с дочуркой не отправился? – уточнил князь с улыбкой.

– Не до того ему, – отмахнулся советник, – У него самого три старших сына оболтуса. Коли сможет дочка свою судьбу устроить, молодец, а коли сгинет в дороге – значит судьба такая.

– Ну что ж. Складно придумано, – князь усмехнулся, – В таких делах, Егорыч, тебе равных нету.

– Вот только боюсь, когда Ольха узнает, что мы ее в дамское платье нарядить собираемся, злиться буде-е-эт… – писарь поднял глаза к потолку и поводил головой из стороны в сторону, – Она девка с норовом, да по лесам еще не набегалась.

– Ничего. Пусть привыкает. Не вечно ей по городам да весям мотаться. Прав ты, она скоро в возраст войдет, – князь посмотрел на писаря лукавым взглядом, – А признайся-ка, Егорыч, ты и в самом деле моей порученке уже женишка присмотрел?

– А что тут такого? – не моргнув глазом, возразил советник, – И умница она, и рунная вязь у нее зеленая, что для родовитых людей всегда немаловажно, да и красотка из нее выйдет, сейчас уже видно. Посуди сам, князь, земли наши прирастают. Абы кого над ними не поставишь. А Волков благородной крови у нас далеко не избыток. Уж больно много их войны забирают. Не серчай, что я о продолжении подкняжьих родов так пекусь.

– Что-то ты сегодня много оправдываешься, – князь шутливо нахмурился, – Устал что ли?

– Есть такое, – Иван Егорович шумно выдохнул, – Дел невпроворот, князь. Когда отдыхать?

– Отдыхать все-таки надо. Не забывай, Ваня, ты ведь и сам уже в «возрасте», – поднимаясь, Верес потрепал старого друга по плечу и добавил строго, – Смотри у меня, перегоришь, тебя мне заменить некем будет.

* * *

Сотник Куч был раздражен и сердит. Считая себя человеком, рожденным для боя, в мирное время он безотчетно впадал в тоску. Без риска и упоения сражением жизнь казалась пресной и бессмысленной. Прохаживаясь вдоль возводимой насыпи, призванной укрепить береговую линию, он сам того не осознавая, с неприязнью смотрел на вооруженных кирками и лопатами бойцов своей третьей сотни.

Вокруг шла большая стройка, на ней трудилась вся рота атмана Вепря, а Куч брел себе, глядя угрюмо под ноги, порой вообще забывая, что он здесь делает. Он остановился, будто опомнившись, и закрутил головой по сторонам. Вроде бы с умыслом шел зачем-то в голову построения, он ведь даже на стройке требовал от своей сотни держаться установленного порядка очередности десяток по номерам, но пока шел, напрочь забыл зачем.

Куч нахмурился, развернулся и направился обратно, смутно припоминая, что причина беспокойства где-то в замыкающей части его сотни. Он рассудил, что, вернувшись, ему будет легче вспомнить, что именно его озадачило. Дойдя до последнего отделения, Куч вспомнил. Замыкающая десятка осталась без десятника, мало того, верховодит в ней какой-то Мышонок, которого Куч считал худшим бойцом во всей сотне.

На самом деле Короток вовсе не верховодил. В отсутствие Васи решения принимались сообща, а Мышонок их только озвучивал от имени всей остальной неполной десятки. Из прочих это его никак не выделяло, при случае он легко мог нарваться на подзатыльник от своего друга Вершка, но Куч этого не знал.

* * *

– Замыкающее отделение, равняйсь.

Семеро бойцов встали в построение, напряженно глядя на Куча. Рядом с сотником зачем-то переминался с ноги на ногу рослый парень-вепрь из второго отделения.

– Боец Фома, вы переводитесь в десятое отделение и назначаетесь его десятником, – сообщил Куч, глядя на бойца Вепря, – Вопросы есть?

– Никак нет, сотник Куч, – боец вытянулся в струну.

– Приступайте к своим обязанностям, – сухо обронил Куч и уже развернулся, чтобы уходить.

– Разресыте обратиться сотник Кусь, – как рупор отделения, в отсутствие Акима, место человека, вечно нарывающегося на неприятности, вынужден был занять Короток.

– Слушаю, – недовольно ответил Куч и недобро посмотрел на Мышонка.

– У насэво отделения узэ есть десятник, сотник Кусь, – Короток не мигая уставился на Куча, преданно выпучив глаза.

– Ты что, смеешь перечить вожаку? – Мангуста окатило жаркой волной гнева, – Выйти из строя.

Короток, как положено, сделал шаг вперед. Но одновременно, выражая с ним солидарность, шаг вперед сделали и остальные шестеро.

– Вот значит, как… – пелена гнева, в один миг застившая сотнику глаза, так же мгновенно отхлынула. А вместе с этим пришло осознание, что ему придется наказать этих ребят лишь за то, что они остались преданы своему попавшему в плен десятнику. Но не наказать, значит дать слабину, и этого допустить он не мог.

– Вы хоть отдаете себе отчет, что вам будет за невыполнение прямого приказа в условиях военного времени? – сказал он уже без нажима, скорее даже с сожалением.

Бойцы молчали. Куч тоже молчал. Боец Фома вообще пытался слиться с окружающей средой. Звенящую от напряжения тишину прервал приветливый девичий голос:

– Здравствуйте, сотник Куч. Вы сейчас не очень заняты?

Все посмотрели на незаметно подошедшую Ольху. В роте Вепря ее все до единого превозносили, чуть не до преклонения, как спасительницу, вызволившую из плена.

– Слушаю вас, княжна, – голос Куча заметно потеплел.

– Князь отправляет меня на юг с важным поручением. Мне в сопровождение нужны пять-шесть… – Ольха пересчитала парней и поправилась, – а лучше семеро молодых бойцов.

– Придется согласовать с моим командованием, – Куч с сожалением и даже виновато развел руки в стороны.

– С атманом я поговорю в самое ближайшее время.

– Выбирайте любых, – с усмешкой предложил Куч, уже зная, кого выберет Ольха, но испытал лишь облегчение, он был только рад, что наказывать парней не придется.

– Вот эти бойцы из замыкающей десятки меня уже не раз сильно выручали. Вы не возражаете? Их, я вижу, как раз семеро.

Куч повернулся лицом к своим бойцам:

– Вы! Орудия труда сдать обознику. Переходите в распоряжение службы порученцев князя Вереса. Боец Фома, возвращаетесь на прежнее место несения службы. Вопросы?

– Никак нет, сотник Куч! – радостно гаркнули все восемь глоток.

– Разойтись! – Куч хмыкнул и, уставившись себе под ноги, побрел в голову построения своей третьей сотни.

Глава 4. Плот, топор и аллигатор

Еще два топора Аким сделал всего за день. Он уже здорово наловчился оббивать каменные заготовки, к тому же, когда под рукой есть все вспомогательные орудия, дело идет намного быстрее. А вот дальше, с изготовлением плота, он застрял. Когда приступаешь к решению совершенно новой для себя задачи, такое бывает довольно часто. Бывает, но не утешает. А Аким даже не смог продвинуться дальше выбора материала.

Если для относительно мягкого мясистого тростника их топоры еще как-то годились, то рубить твердую древесину, – никаких каменных топоров не напасешься. Мало того, из каких ни попадя молодых стволов плот не сладить. Нужны полноценные толстые бревна. «Нет братцы, – рассуждал Аким, – мы тут не Робинзоны Крузо. Нам долгосрочные проекты не годятся. Срубить плот за пару лет мы сможем, конечно, но нас такие сроки не устраивают».

Он подумал было использовать уже поваленные стволы, в джунглях их навалом, но они все оказывались гнилые, в воде сразу шли ко дну. Тогда ему пришла идея, наловить так называемого «плавника», ведь по течению сплавляется много подходящей древесины, но попробуй еще ее вылови. В болотине у берега течения почти нет, значит нужно как-то добраться до стремнины и поставить там на поверхности воды заградительные ловушки, но, опять-таки, без плавсредства пытаться что-то городить на середине реки не представляется возможным. Устав думать, Аким вспомнил хороший прием на случай, если задача никак не решается: нужно на какое-то время занять себя чем-то еще, тогда решение возможно придет само.

Размышляя, чем себя отвлечь, Аким осмотрелся. Макар сидел на берегу и, разувшись, обсыхал. Заодно подбрасывал ветки в их дымный костерок и дозорил, посматривая по сторонам. Чтобы в случае появления надсмотрщиков, успеть предупредить остальных. Выработка с помощью топора шла у них настолько хорошо, что Вася с Макаром теперь работали по очереди. Набрать шесть мер они даже так успевали. Васин топорик с чавканьем врубался в тростниковый стебель и валил его с одного удара. Вокруг скопилось уже много нарубленных стеблей, они в беспорядке плавали в воде.

Аким вошел в воду и начал подбирать эти стебли. Когда набралась целая охапка, его осенило. Он тут же забыл, чем только что занимался, выронил все набранное обратно в воду и решительно пошел на берег за своим топориком. Вооружившись, он пристроился рядом с Васей и тоже начал рубить тростник. Опомнился он, только когда Вася схватил его за локоть.

– Акима, ты чего? – в Васиных глазах явственно читалось беспокойство за друга.

– Так это… – Аким посмотрел на Васю невидящим взором, – Не получится у нас деревянного плота.

– И что? Решил вот так вот сдаться? – Вася смотрел на него строго.

– Так это… – Аким несмело улыбнулся, – Мы из него сделаем…

– Из кого из него? Что сделаем? – и тут Вася понял, – Плот из тростника сделаем?

– Ну конечно, – Акима прорвало, и он заговорил с жаром, – Посуди сам. Он легко рубиться – это раз! Он плавучий – это два. В воде не гниет – это три. Отличный материал.

Аким счастливо засмеялся. Вася тоже заулыбался.

– Акима, я много раз говорил, что ты – голова. Не поленюсь еще раз, ты – голова!

Ради такого случая они прекратили на время работу, только чтоб выйти на берег и пересказать Макару Акимину идею. Макар присоединился к веселью и сплясал пару коленец. А потом они взялись за работу. Акима, правда, снова выгнали из воды, отправили искать, чем можно скреплять стебли. Возле берега он ничего подходящего не нашел, а далеко его одного не пустили. Тогда, вооружившись чем только можно, они втроем углубились в джунгли. Друзья искали что-то наподобие вьющейся лианы, гибкой, тонкой и прочной. Но все что находили, требованию прочности не соответствовало.

После безрезультатных поисков Аким предложил вернуться к реке. Даже если они найдут подходящий материал в глубине джунглей, каждый раз уходить далеко от стоянки и добывать – слишком нерачительно. Он сказал, что ветки речных деревьев по прочности точно подойдут, а он постарается придумать, как обеспечить их достаточную гибкость.

Однако ничего с ветками придумать он так и не смог, в итоге в дело пошел все тот же тростник. Вязать его, конечно, не получалось, нужной гибкостью он тоже не обладал, зато можно было плести что-то на вроде плетня. Он и делать его стал как плетень, так проще оказалось. Повтыкал в землю толстые стебли в один ряд, а более тонкие вплетал между ними. Плетение получалось дырявое, но ведь это не важно, главное стебли скрепить, чтобы все устройство не расползлось да не развалилось.

Сплетя один «пролет плетня» размером примерно метр на полтора, Аким вытащил его и пошел было прятать в кустах, но его остановил Макар.

– Акима, а ты чего только с одной стороны его глиной залепил?

– Что залепил? – не понял Аким.

– Да вот же, – Макар ткнул пальцем, показывая.

И действительно, в том месте, где Аким втыкал стебли в берег, полый внутри тростник, забился влажной глиной.

– Глазастый ты, Макар, – похвалил Аким, – А я и внимания не обратил. Но ты верно подметил. Надо на все отверстия такие глиняные пробки сделать, чтоб вода внутрь не затекала.

Аким так и поступил, и только после взялся за следующий фрагмент. Когда наделал их пару десятков, стал их сращивать, сперва по четыре штуки в одной плоскости, и сделал пять таких «плоскостей» размером два на три метра. А дальше накладывал их «слоеным пирогом» в пять слоев один поверх другого. Эти «слои» «сшивал» вдоль краев будущего плота, вплетая стебли уже вертикально. Для этого целые длинные стебли были не нужны, и он хотел было торчащие вверх излишки срезать за под лицо, но тут его остановил уже Вася.

– Акима, не срезай совсем, оставь небольшие колышки, можно чуть ниже колена, так они сойдут за оградку. И аллигатор на плот так просто не залезет, и грузить рубленный тростник можно будет прямо на плот, этот бортик ему свалиться в воду не даст.

Вот так с дружеской посильной помощью Аким за день смастерил плот. Когда стали спускать его на воду, он очень волновался. Оказавшись в воде плот закачался в поднятой им же самим волне, Вася сперва его потряс и покачал туда-сюда.

– Вроде крепко, – сообщил он и забрался на плот. Плот даже не сказать, чтоб сильно просел в воду, – Хорошо держит.

Следом забрались Макар и Аким. Плот отлично держал. Они взялись за руки, немного потоптались, попрыгали, сводили небольшой хоровод и посчитали испытания успешно пройденными.

– Ну что, братцы, – довольный собой Аким лучился гордостью за свою работу, – Что теперь прикажете изготовить?

– Теперь нам бы парус да весла, – размечтался Макар, – И мы вольны как ветер.

Аким тревожно посмотрел на Васю.

– Ну, это загнул Макарка, – Вася поспешил Акима успокоить, – Однако пара шестов нам не помешает, а то чтобы плот толкать придется каждый раз в воду спрыгивать.

Получив задачу попроще, Аким успокоился. Несколько тонких молодых и достаточно ровных деревьев он еще раньше приглядел недалеко от берега. Чтоб не тупить об них топор, раскачал и выворотил их с корнем, только ветки посрубал, и отволок к стоянке, где сунул корнями в костер, чтоб огонь корни сам обжигал. Вася с Макаром тем временем влезли на плот на пару добирать положенные меры, этот день они часто отвлекались от заготовки, к тому же много тростника ушло на изготовление плота.

Тем не менее, когда заявился Кабарра с помощниками, парни нарубили сколько положено, правда, уложены в стопки на берегу были только четыре меры. Еще две навалены на плоту, перегрузить тростник они еще не успели. Как оказалось, они зря переживали о том, как бригадир отнесется к постройке плота. Пока перегружали с него тростник и передавали помощникам, Кабарра едва удостоил их плавсредство брезгливым взглядом:

– И это вас держит? – спросил он.

– Держит худо-бедно, – Вася пожал плечами, – Все ж лучше, чем в воде гнить целый день.

Кабарра покривился и отвернулся. Больше на их плот он внимания не обращал. Он настолько привык воспринимать тростник в качестве мокрых, сваленных в бесформенные кучи стеблей, за которые поселенцам выдают суточный паек еды, что даже не рассматривал его как достойный строительный материал. Ну а ребятам это только на руку и повод лишний раз похвалить Акима, сообразившего, из чего лучше плот сделать. Когда надсмотрщики уже взвалили на себя охапки со стеблями и двинулись по тропе, Кабарра задержался, чтоб сказать еще несколько слов:

– Знаете, сколько в моей бригаде умерло поселенцев, с тех пор как вы здесь появились? – ни с того ни с сего спросил он.

– Нет.

– Десять. Ага. Десять поселенцев из тридцати.

Парни напряженно молчали, ожидая продолжения.

– На днях наступит сезон доджей, – снова заговорил бригадир.

– И сильно льет? – уточнил Аким.

– Как из ведра, – Кабарра сморщился, – Иногда целыми днями. Ага. Подумайте, может вам лучше в лагере ночевать. К тому же Кагуна со дня на день выйдет на охоту.

– Так у нас костер, – легкомысленно возразил Аким.

– Зальет ваш костер, – Кабарра отрицающе покачал головой, – И Кагуна – необычный зверь. Ага. Его костер не остановит.

Кабарра развернулся и пошел догонять помощников. А друзья, дождавшись ухода бригадира, устроили совет.

– Это что сейчас такое было? – полюбопытствовал Аким, – С чего это вдруг Кабарра проявляет о нас заботу?

– Так он же сам сказал, – пояснил Макар хмуро, – Треть бригады уже померло. А мы ему шесть мер каждый день… Вот он и беспокоится.

– Верно говоришь, Макар, – подтвердил Вася, – Кабарра не о нас заботится, а о выработке. С него ж поди тоже свою меру спрашивают. Но вопрос в другом. Что нам теперь делать?

– Обойдемся без их лагеря, – с угрюмой решимостью рубанул Макар.

– Я тоже так думаю, – согласился Аким, – Мы свой лагерь обустроим. Завтра же навес сделаю и канаву вокруг прокопаю, чтоб огонь не заливало.

– А с кугуаром как же? – Вася не спешил соглашаться с друзьями.

– По-моему Кабарра просто жути нагоняет, – сказал Макар, – Какой бы этот Кагуна ни был, а он дикий зверь, и не может не бояться огня.

– Посмотрим, – задумчиво протянул Вася, – Эх, нам бы копья хорошие, да щиты…

– Будут, – пообещал Аким, – У меня тонкоствол на костре сейчас обжигается. Потом обгорелые концы заточу, вот тебе и копья!

– Так ведь нельзя нам оружие иметь?

– А мы скажем, что это мол шесты, чтоб плот толкать, – не сдавался Аким, – А точеные оголовки мы глиной залепим и в огне ее запечем. В случае нужды глину с наконечника сбить нетрудно.

В эту ночь, когда парни улеглись спать, Вася, как уже повелось, заступил в дозор первым. Подкинув веток в костер, он осмотрел обожженный торец тонкого ствола. Корень у него уже выгорел, а сам торец хорошо просох. И толщина у молодого деревца в самый раз, в руку ложится как надо. Вася подтащил поближе к огню плоский шершавый камень, прижал к нему сверху двумя руками под острым углом обгорелый торец и начал точить поступательными движениями. Вперед-назад, вперед-назад. Через некоторое время слегка провернул древко, сменив место приложения будущего наконечника к шлифующей поверхности, и снова: вперед-назад.

Ночные джунгли смолкают только во время проливного дождя. Сейчас дождя не было, но Вася уже привык к беспокойной ночной суете многочисленных речных и прибрежных обитателей. Множество звуков в воде, в траве, в кронах деревьев сливались в сплошную шумовую завесу. Он отвлекся только когда во сне пошевелился Макар. Вася прикинул, не пора ли его будить себе на смену, но решил, что пока еще рано.

Заточив в черновую оголовок, он сменил угол приложения на менее острый и стал затачивать самый кончик, который слишком длинным и тонким быть не должен, иначе легко обломится. Вася не сразу обратил внимание, как вдруг разом затихли окружающие джунгли. А осознав, обернулся на волка, и стал вслушиваться звериным чутьем в окружающую темноту. Довольно быстро он обнаружил причину внезапно наступившей звенящей тишины. Шагах в тридцати от их лагеря, кутаясь во тьму и прикрываясь деревьями, за ним кто-то наблюдал. Сжимая в руках почти готовое копье, Вася немного отодвинулся от огня, чтобы его дым и свет не мешали получше разглядеть чужака.

Он быстро понял, что это не человек, а крупный зверь, разумеется хищник. Во тьме явственно светились два огромных кошачьих глаза. И было в нем еще кое-что, совершенно поразительное. Он был окутан так хорошо знакомой зеленой взвесью нифрильного заклятья. Корневой образ вепря на левом Васином запястье, будто готовясь к отражению могического удара, нагрелся и засветился красноватым светом. Вася уже не сомневался, это и есть тот самый, наводящий ужас, Кагуна. Ему вспомнились слова бригадира: «Кагуна – необычный зверь. Его костер не остановит».

Еще бы он был обычным! Когда какой-то мога балует и на кугуара заклятия нифрилом вешает? Вот только самого могу, как ни старался Вася, почуять не смог. Никогда не слышал он о заклятиях, под которыми можно бродить подолгу. А значит, мога должен быть неподалеку. Либо оставалось предположить, что кугуар обвешан нифрилом и сам управляет заклятиями, но кто ж в такое поверит?

Вася сделал еще пару шагов от костра, вдруг да получится разглядеть свечение нифриловых монет. Но разглядел только крупную кошачью морду. И еще взгляд. Ему подумалось вдруг, что кугуар вполне отдает себе отчет в Васиных затруднениях, и в его не по-звериному смышленом взгляде пляшет смешливая искорка. При этом зверь сам будто оценивал, прикидывал силу будущего противника. Что-то решал для себя…

Они постояли так еще несколько мгновений сверля друг друга взглядами, а после кугуар развернулся и ушел, скрылся в ночных джунглях. Вася понял, что он приходил сюда на разведку, и обязательно вернется, чтобы напасть, не сегодня, но в ближайшее время. Он вернулся к костру и разбудил Макара, пришло время смениться на карауле.

– Кугуар приходил, – сообщил Вася.

– Тот самый Кагуна? – Макар сразу сообразил, о чем речь.

– Думаю, да, – Вася пересказал, что видел.

– Значит, думаешь, он вернется?

– Уверен, – убежденно подтвердил Вася, – Только не ночью и не с рассветом.

– А когда?

– Его время – вечерние сумерки. На предыдущего он напал прямо перед закатом.

– Вась, ты уверен?

– Хищники привычек не меняют, – Вася отчаянно зевнул, – Все, я спать.

– Угу, – Макар кивнул, повертел в руках заточенное Васей копье, удовлетворенно хмыкнул, взял другой обожженный ствол, и уже подсаживаясь с новой заготовкой к точильному камню добавил, – Ну, значит и мы будем готовиться…

А утром надсмотрщик, что принес их суточный паек холодного клейкого варева, огорошил еще одной новостью:

– Оззи про вас спрашивал, – бросил небрежно, будто бы между делом, однако парней проняло.

– А ему-то мы как дорогу перешли?

– Если бы вы перешли дорогу Оззи, вас бы уже волокли к Берте, – надсмотрщик показал в усмешке гнилые зубы, но тут же стал серьезным, его глаза сузились в щелки, – Но и в том, что просто спрашивал, ничего хорошего нет. Совсем ничего…

Друзья провожали его взглядами, пока тот не скрылся за деревьями.

– Что-то все сразу навалилось, – Вася недовольно покачал головой, – И сезон дождей, и кугуар этот заклятый, теперь еще и Оззи…

– Валить нам отсюда надо, – раздумчиво протянул Макар.

– Полностью поддерживаю… – кивнул Аким, и, памятуя, что его шутки из прошлых воспоминаний друзей порой раздражают, тихо себе под нос добавил, – …предыдущего оратора.

Тем не менее день прошел довольно спокойно. Гроза прогромыхала где-то вдали, но вскоре смолка, дождь в этот день так и не пошел. За ночь парни заточили себе каждый по копью, а Аким, дозоривший последним, как и собирался, залепил наконечники глиной и запек ее в углях. Извалявшись в золе, запеченная глина обрела грязно-серый цвет, став совершенно неотличимой от остального точно так же побывавшего в костре древка.

Днем он сооружал навес из подручного материала, беззастенчиво пользуя в том числе и нарубленный Васей и Макаром тростник. В этот раз они опять работали в паре, оставив Акима на берегу одного. Держа измазанные в золе концы вверх, оттолкали свежеизготовленными «шестами» плот от берега дальше обычного. Здесь тростник на самом деле был толще и длиннее, однако имея в руках топоры, затруднений во время рубки они не испытывали.

Когда набрали нужные шесть мер, еще осталось время помочь Акиму в обустройстве лагеря. Все вместе крыли навес. Пальмовые листья укладывали на обрешетку, а чтобы листья не посрывало ветром, поверх крепили еще один слой такой же тростниковой обрешетки. Вокруг навеса прокопали канаву и вывели ее в реку. Еще успели сделать несколько ходок за дровами, а потом стемнело. Дозор вели с повышенным вниманием, не отвлекая себя уже на ни на какие другие занятия. Но и ночь тоже прошла спокойно.

– А может пронесет? – легкомысленно предположил Аким, когда надсмотрщик принес им утром еду и ни слова ни сказав, убрался восвояси.

– Не пронесет, Акима, даже не надейся. И имей ввиду, наперво он на тебя нападет.

– С чего ты так решил?

– А ты сам посуди, – взялся пояснять Вася, – Когда мы с Макаркой на плоту рубим тростник, ты ведь один на берегу остаешься.

– А, да. По всему я для него самая легкая добыча, – согласился Аким, – Но ты говорил он на закате нападет.

– Необязательно, но думаю, что ближе к концу дня. Мы опять же будем уставшими, бдительность притупится, а значит и выше вероятность, что мы тебя зевнем.

– Вась, – Макар решился высказать сомнение, – Ты говоришь о кугуаре так, будто он способен все рассчитать не хуже человека.

– Боюсь, что так и окажется, – Вася Макаровым неверием нисколько не смутился, – Лучше мы переоценим его, чем что-то не предусмотрим.

Они еще некоторые время посидели у костра, продумывая и обговаривая меры противодействия хищнику. А потом принялись за дела. Аким взялся за очередное плетение из тростника, Вася и Макар для рубки с умыслом отогнали плот подальше от берега. Правда, едва они начали рубить сочные стебли, как Макар тронул Васю за рукав:

– Аллигатор сюда гребет. Не иначе по нашу душу. Будем отходить к берегу?

Угрюмо оценив размеры рептилии, Вася решился:

– Знаешь, Макарка. Что-то надоело мне отходить да отступать.

– Вот это другое дело, – Макарка весело оскалился, – Пора уже показать, кто на самом деле в этих джунглях самый страшный хищник.

– Макарка, если он полезет на плот, отвлеки его на себя.

– Угу, – согласно кивнул Макар, однако же оставаться второстепенным участником он вовсе не собирался. Когда аллигатор вывалил переднюю часть тела на поверхность плота, он накинул свою куртку ему на глаза и прыгнул сверху. Аллигатор бешено закрутил своим мощным хвостом, стараясь высвободиться, но навалившийся сверху Макар крепко обхватил обоими руками его вытянутую морду.

А Вася тем временем уже всаживал топорик в основание черепа. После четырех-пяти ударов аллигатор перестал сопротивляться и обмяк, но Вася успокоился, только когда туловище полностью отделилось от головы и под весом тяжелого хвоста сползло в воду.

– Что делать будем с тушей? – спросил Макар, отдышавшись, – Если перетащим на берег, спрятать ее будет непросто.

– Знаешь Макар. Неспроста на нас этот аллигатор вылез именно сегодня.

– Думаешь, это – знак?

– Ага. Мы обагрили оружие кровью. Обратной дороги у нас уже нет.

– Принимается.

Они закинули обезглавленное тело на плот и оттолкали его к берегу.

– Лихо вы его, молодцы, – поздравил Аким. С берега он все видел и теперь довольно потирал ладони, – Как же я соскучился по мясу.

За разделку туши дружно взялись все вместе. Содрали шкуру, вынули потроха, нарезали мясо на куски.

– Акима, твоя задача будет все мясо запечь получше, чтобы долго не портилось.

– Сделаю, – весело отозвался Аким, не откладывая он сразу начал обустраивать сильный костер, на такое количество мяса понадобиться много жарких углей, – А что мы Кабарре скажем?

– Плевать на Кабарру. Он нам больше не указ.

– О как! – Аким был не столько удивлен, сколько озадачен, – Я так понимаю, мы больше не будем бесцельно плыть по течению. Теперь по течению мы поплывем целенаправленно.

– Вот именно. Тот остров нас заждался.

Глава 5. Кагуна, Кабарра и чьи в джунглях «шишки»

Кагуна мягко ступал по разбухающей глине, оставляя в ней подушечками лап глубокие отпечатки. Он не любил дождь, но сегодня дождь – его помощник. Дождь его скроет и позволит подойти незамеченным. В этот раз Кагуна выбрал себе необычную жертву. Ему мало убить, от убийства он должен получить удовольствие. Но мало удовольствия, когда жертва совсем не сопротивляется. А те поселенцы, которых он убивал, когда устраивал засаду на пути в лагерь, были именно такими. Даже если успевали его заметить, цепенели от ужаса и безропотно подставляли слабые тела под его когти и зубы.

Но в этот раз Кагуна знал, его жертва будет сопротивляться. Точнее говоря, их целых трое. Эти поселенцы, в отличие от других, обязательно постараются прийти друг другу на выручку. Кагуна не собирался выходить сразу против троих. Он конечно, справился бы, но хотел растянуть удовольствие. Сегодня достаточно будет убить одного из них. Того, который всегда остается на берегу и жгет огонь. Впрочем, сегодня дождь Кагуне в помощь, его намокшую шкуру огонь подпалить не сможет.

Кагуна принюхался и уловил запах костра. Он не боялся огня, но не любил запах дыма. Кагуна прислушался, стараясь расслышать треск ломаемого тростника. Двое из трех все светлое время проводят в воде и ломают тростник, создавая этот треск. Кагуне не нравился звук ломаемого тростника. Но сейчас его не слышно. Иногда те двое выходят на берег. В этом случае Кагуне придется подождать, когда они снова зайдут в воду. Сегодня их убивать он не хотел.

Кагуна неторопливо приближался к стоянке, стараясь обходить неглубокие пока лужи. Еще немного и она окажется в поле видимости. В нос ударил запах крови и требухи. Рыбной требухи. Кагуна недовольно фыркнул, эти запахи его сбивали. Особенно запах крови, он затуманивал ему разум. Подойдя ближе, он понял, что требуха эта не рыбная. Так пахнут распоротые внутренности аллигатора, и кровь тоже его.

На мгновение Кагуна ощутил ревнивое беспокойство. А что если аллигатор добрался до одной из его жертв раньше? Но быстро успокоился. Тогда он учуял бы и запах человеческой крови тоже. Однако его не было, а значит поселенцы одолели аллигатора. Кагуна был настолько уверен в себе, что не насторожился, а только обрадовался, потому что получил подтверждение, его жертва обязательно будет сопротивляться.

Он дошел до того места, откуда хорошо видно стоянку и осторожно вытянул шею, выглянув из-за кустарника. Там был только тот, что всегда остается на суше, тот кто Кагуне и нужен. Кагуне следовало бы задуматься, почему он не видит и не слышит еще двоих, но на стоянке слишком сильно пахло кровью. Запах крови мешал ему думать, запах крови заставлял его язык облизываться, а тело напряженно трепетать.

Тот, кто ему нужен, как и всегда был чем-то занят, он повернулся к Кагуне беззащитной спиной. Это будет последней его глупостью, из всех тех, что составляли череду его жалкой жизни. Кагуна бросил свое мускулистое переполненное напряженной силой тело вперед, в три прыжка преодолев расстояние до своей жертвы. Последний прыжок был самым высоким, Кагуна собирался ударить когтями в тонкую беззащитную шею, но, как оказалось, жертва была к этому готова…

* * *

Аким заранее обернулся на волка и приближение кугуара почуял заблаговременно. Он перебирал какие-то предметы только для вида, чтобы обмануть зверя кажущейся беспечностью. Когда кугуар сорвался с места, он подхватил сплетенный из тростника щит, развернулся навстречу зверю и закрылся. Даже принятый на щит, удар оказался сильным, устоять на ногах Акиму не удалось, он повалился на спину, придавленный немалой тушей кугуара. Почти без размаха Аким ударил зверя топориком по лбу чуть выше глаз, как однажды уже бил ночного вора.

Акимин удар достиг цели только частично. Рассечь шкуру на лбу ему удалось, но эта шкура оказалась не в пример прочнее человеческой, к тому же густая шерсть задерживала кровь и не давала заливать глаза. Получив отпор, кугуар оттолкнулся передними лапами от плетеного щита, под которым укрылся Аким, и отпрыгнул назад, рыкнул, показав огромные клыки, и мягко начал его обходить. Да, он самонадеянно поторопился, но повторять своей ошибки не собирался.

Однако давать кугуару время на исправление ошибок не собирались его «жертвы». Вася с Макаром уже выбегали из прибрежных зарослей с копьями наперевес. Первый выпад сделал Макар, заставив кугуара развернуться в свою сторону, а следом уже Вася всадил копье в открывшийся ему звериный бок. Копье вошло глубоко, но кугуар был очень силен. Ему хватило сил, превозмогая боль, отпрыгнуть еще раз и сорваться с копья. Эта рана была страшна. Кугуар бросился в спасительные джунгли, оставляя за собой обильный кровавый след.

– Подыхать побежал, – убежденно выдал Макар и тут же начал брезгливо снимать с плеч и отбрасывать в сторону вонючие аллигаторовы потроха, которыми они с Васей обвешались, чтобы зверь их не почуял.

– Рана очень глубокая, – согласился Вася, занимаясь тем же самым, – Думаю, легкое пробил. Не жилец наш Кагуна.

Аким к тому времени поднялся с земли. Сначала осмотрел себя, а убедившись, что цел, начал осматривать свой щит:

– Хорошо, что в три слоя сплел, коготки у него будь здоров, – после короткой схватки Аким был радостно возбужден, – Ну что, отцы-командиры, братцы-пехотинцы, я так понимаю, культурную программу, положенную для сего тропического курорта мы выполнили. Чьи в лесу шишки всем заинтересованным сторонам показали. Не пора ли нам, так сказать, и честь знать? Дабы не злоупотреблять хозяйским гостеприимством…

– Трепло ты, Акима, – Вася тепло улыбнулся, – Но ты прав. Надо уходить. Начинай грузить пожитки.

Вот только так просто уйти им не дали. Когда они погрузили на плот мясо, запас тростника, даже пару камней, что служили им рабочей поверхностью, на тропе, что вела к их стоянке, показался Кабарра вместе со всеми своими помощниками. Приближались молча, собранно, держа оружие в руках.

– Акима, давай на плот, живо, – скомандовал Вася и начал отталкивать плот.

Когда бригадир подошел к стоянке, они отошли от берега на десяток шагов. После чего Вася воткнул свой шест в воду и с ленцой на него оперся:

– Здравствуй, Кабарра, – сказал он, – Рановато ты сегодня. Мы еще меры наши не набрали.

– А я так думаю, что в самый раз, – усмехнулся Кабарра, поигрывая в руке черным тесаком, – Тут ведь какое дело, сам Оззи пожаловал на мой участок…

– Да что ты говоришь? – Вася изобразил удивление, – И с чего вдруг такая честь?

– Так ведь вот незадача какая, – улыбался Кабарра криво, взгляд его был колючим, – Не говорит ничего наш Оззи. Умудрился он где-то боком на кол напороться. Ага. Изо рта кровавая пена, сказать ничего не может.

– Жалость какая, – ахнул Вася и показушно зевнул.

– Ага. А еще ему кто-то лоб рассек. Дай бог памяти, недавно одному поселенцу такую же рану нанесли. Не припоминаете?

– Нет. Не помню, – Вася отрицательно помотал головой, – Ну а первую помощь вы нашему дорогому Оззи оказали?

– А как же, оказали, – если перед этим Кабарра и пытался подражать Васе, разыгрывая шутника, то теперь заговорил привычно надменно и злобно, – Хорошо оказали. Оззи не жалуется.

Кабарра кивнул одному из своих помощников. Тот снял с плеча мешок, перевернул и потряс. Из мешка прямо в мутную лужу выпала и покатилась отрубленная голова Оззи. Дождь лил еще не сильно, но шел уже, не переставая, капли звонко застучали по оскаленному черепу, смывая свежую еще не засохшую кровь.

– А позволь полюбопытствовать, – Вася тоже больше не улыбался, – Оззи не нагишом случайно к вам заявился?

– Ага, – подтвердил бригадир, – Пришел в чем мать родила.

– Только ты, как я понимаю, этому не удивился, – догадался Вася, – Ты знал, что Кагуна – это обороченный Оззи.

– Знал, конечно, – бригадир самодовольно заухмылялся, – Я ведь в это поселение даже раньше Оззи попал. Ага. Единственный из всех, кто попал сюда раньше Оззи – это я.

Не иначе Кабарре давно хотелось выговориться, и раз уж на него снова напала словоохотливость, препятствовать ей Вася не стал.

– Я тогда уже месяц ломал проклятый тростник. Ага. Скажу честно, со дня на день ждал своей смерти. Тогда с новой партией поселенцев и появился Оззи…

Как и все остальные новички в первый день Оззи не находил себе места и затравленно вертел головой по сторонам. Но Кабарра сразу разглядел беса в его жестком взгляде, понял, что этот голодранец не такой как все остальные, что способен на поступок. Поэтому, когда тот подошел, Кабарра не отвернулся и не отмолчался, как делал обычно.

– Меня зовут Оззи, – заговорил он.

– Кабарра.

– Как ты выживаешь в этих джунглях, Кабарра?

Кабарра на этот вопрос ничего не ответил. А что тут отвечать? Каждый в этих джунглях как-то да выживает, но всегда плохо и недолго. Джунгли сжирают любого, и говорить тут не о чем.

– А я ведь не просто так спрашиваю. Я сам долго жил в таких джунглях.

– Вот как?

– Да. Я родился в джунглях. И вырос в джунглях.

– Ну тогда сам знаешь, как здесь выживать, чего от меня надо? – огрызнулся Кабарра.

– Может и знаю, – неопределенно ответил Оззи, – А скажи, Кабарра, кугуары сильно вам досаждают?

– Кугуары хуже всего, – честно ответил Кабарра, – От аллигатора можно сбежать. От кугуаров не убежишь. Даже на дереве не скроешься.

– А я ведь могу решить проблему с кугуарами. Раз и навсегда.

Оззи смотрел на Кабарру с озорством, будто бы пошутил, но Кабарра имел очень плохое чутье на шутку, распознать ее в словах другого у него почти никогда не получалось.

– Как ты это сделаешь? – Кабарра не то чтобы верил этому новичку. Он ждал скорой смерти, и ему было плевать на все, но этот человек сумел разжечь в нем любопытство.

– Мне нужен нифрил, – ответил Оззи с усмешкой, – Не меньше пятнадчика.

Кабарра долго молчал, и Оззи решил уже, что тот не воспринял его всерьез. На самом деле Кабарра просто набирался решимости.

– Если есть здесь у кого-то нифрил, то только у коменданта поселения.

Кабарра прервал свой рассказ и замолчал. Вася, Аким, Макар и даже помощники Кабарры, все молча стояли, ожидая продолжения. А бригадир, погрузившись в себя, вернувшись воспоминаниями в прошлое, будто снова проживал тот день и опять мысленно набирался решимости на какой-то отчаянный поступок.

– В ту же ночь, – Кабарра заговорил так, будто и не прерывал рассказа, – Вдвоем с Оззи мы перебили охрану коменданта, а следом прикончили его самого. Оззи получил свой нифрил, и я впервые увидел, как он превращается в огромного кугуара. Он сдержал слово, решил проблему с дикими кугуарами. Если не считать, что раз в неделю, он превращался в Кагуну и убивал одного поселенца из моей бригады.

– А почему именно из твоей? – встрял с вопросом Аким.

– Да кто его знает, почему, – Кабарра пожал плечами, – Может такое мне личное предупреждение, чтоб язык за зубами держал. А может просто блажь. С головой-то у него не все в порядке… было… – Кабарра скосился на валяющуюся в грязи отрубленную голову.

– Ну а что же ты подельнику голову-то отрезал? – решил уточнить Вася, – Почему не помог?

– Почему, говоришь? – Кабарра вдруг оскалился злобно, – Кабы у меня была нифрила хоть самая малость, может и помог бы, наложил бы заморозку, он глядишь бы и выкарабкался. Только весь нифрил, что ему караванщики платили за тростник, он тратил на свои превращения. А такое заклятие силы требует ой как много. Монета больше двух раз не выносит. От перегрева в прах рассыпается. Теперь понятно почему?

– Теперь понятно, – сдержанно ответил Вася, – И что теперь? Ты будешь новым комендантом?

– А почему нет? – бригадир воодушевился, – Я, парни, за вами следил. Вы все толково делаете. И орудия изготовили и плот. Вы и остальных обучите. Люди не будут дохнуть как мухи. Работать будут меньше, а пользы приносить больше. Я сделаю вас своими помощниками. Поможете мне поднять поселение.

– М-да, звучит неплохо, – протянул Вася и даже поцокал языком, – Как вам парни?

– Действительно, – тут же отозвался Аким, – На смену Оззи кровожадному придет Кабарра милосердный. Еще как звучит!

Макар промолчал, предпочтя не спускать глаз с обступающих их плот с тесаками наголо кабарровых помощников.

– Но ты знаешь, Кабарра, – Вася прекратил валять дурака, он тоже прекрасно видел, что плот окружают, и заговорил начистоту, – Даже если бы я поверил твоим словам, от твоего предложения все равно бы отказался. Так что взвесь еще раз все шансы, прикинь, обдумай. Стоит ли рисковать? Разойдемся с миром и больше ты нас не увидишь.

– Не разойдемся, – Кабарра понял, что ему не поверили, и прятать угрозу в голосе перестал, – Вы забыли парни. Ага. Отсюда живым никто не уходит. А вы ловкие, сообразительные. Вдруг все-таки выберетесь? Дойдут слухи, что отсюда можно сбежать, людишки сразу растеряют страх. Ага. Нет парни, не разойдемся.

– Ну, как скажешь, – на мирный исход Вася не особо и рассчитывал, он оттолкнул плот своим шестом и негромко сказал, – Бой.

Плот сдвинулся, заскользив по воде, и толкнул двоих помощников, стоя по колено в воде, отскочить они не успели. Им бы следовало попадать в воду, может тогда и удалось бы уйти от копья, но застигнутый врасплох разум первым делом включает образец, предписывающий удержать тело на ногах, и они невольно замахали руками, стараясь сохранить равновесие. В этот миг Макар с Акимом ударили их копьями. Глубокие колотые раны в живот – двое вышли из игры.

Остальные трое надсмотрщиков кинулись к плоту, повторяя роковую ошибку убитого ранее аллигатора. Но аллигатор – хотя бы допотопная земноводная тварь, имеющая мозг размером с орех, ему простительно. А вот самонадеянность надсмотрщиков можно объяснить только одним, привыкнув иметь дело с совершенно безоружными поселенцами, они уверили себя, что их тесаки – грозное оружие, тогда как на самом деле, тесак – даже не оружие, а орудие, которым хорошо как раз рубить тростник, а не воевать.

Кроме прочего задача надсмотрщиков осложнялась еще тем, что им нужно было запрыгнуть на пришедший во вращательное движение плот хоть и с невысокой, но оградкой по борту. В виду этого Вася и сам не стал наносить колющего удара, стоя на шаткой поверхности слишком высока вероятность промахнуться, поэтому он ударил запрыгнувшего на плот надсмотрщика с размахом сверху вниз как дубиной. И только после всадил в него копье.

Макар другому подбил ноги, заставив потерять равновесие и растянуться на плоту, Аким добил его топором. Оставшийся попытался дать деру и даже успел спрыгнуть с плота обратно в воду. Вася безо всякой жалости всадил ему в спину копье. Одеты были надсмотрщики в легкую холщовую одежду, и ему хватило сил пробить кожу, мышечную ткань и ребро тяжелым дрекольем сомнительной заточки.

Кабарра в воду не заходил и потому сбежать ему почти удалось, Макар довольно удачно метнул топор, не острием, правда, а только обухом тот влетел Кабарре в затылок. Бригадир упал как подкошенный. Когда к нему подбежали, он был в сознании, успел повернуться на спину и пытался что-то говорить. Слушать его не стали…

– Ну что, я полагаю, теперь уже точно не осталось заинтересованных сторон, – Вася глянул на Акима, – Желающих поставить вопрос о принадлежности лесных шишек?

– Я тоже очень надеюсь, что эти были последними, – Аким устало улыбнулся, – Давайте уже валить отсюда.

Акима оставили у плота, наказав обыскать тела, а Вася с Макаром, захватив на всякий случай по острому тесаку, решили сходить на место работы кабарровой бригады и предупредить поселенцев. Далеко идти не пришлось, за последние дни бригада существенно сместилась вниз по течению. На месте Вася невольно их пересчитал. Работало всего четырнадцать человек: «и впрямь как мухи мрут», – подумал он.

– Вася смотри, вон тело, – Макар привлек его внимание.

В кустах действительно валялось небрежно брошенное безглавое голое тело. Кабарра не стал даже пытаться скрыть убийство, видать считал, что власть в поселении уже у него в кармане. Макар подошел поближе.

– Гляди, у него послужная дорожка еще не полностью стерлась.

Вася тоже подошел и вместе с Макаром стал рассматривать левую руку. На запястье еще можно было различить скалящуюся голову кугуара. А дальше вверх по руке почти до плеча шли совершенно непривычные знаки: отпечаток лапы, глаз, ухо, хвост и так далее: части тела и органы, по всему видно, все того же кугуара.

– Любопытно, – протянул Макар, – Видать долго он шел к этому превращению.

– Да леший с ним, – отмахнулся Вася, – Одно, что в итоге мы его обманули кровью и потрохами. Кой толк с этих превращений, если они разум отбирают.

Вася вышел на берег и прокричал работникам, что Кабарра с его помощниками мертвы и дожидаться их не надо. Поселенцы повернули к нему головы, однако вопросов не воспоследовало, здесь быстро обретают простую мудрость: помолчишь – подольше проживешь. Тогда Вася крикнул им еще, что Оззи тоже умер и Кагуна тоже.

Напоследок он вытряхнул из карманов простые каменные орудия: скребок, зубило, какие-то каменные заготовки и все это вывалил на берег. Макар сделал тоже самое. Провожаемые молчаливыми взглядами они вернулись к своей стоянке. Аким уже взял с покойников все, что, по его мнению, могло пригодиться и теперь разбирал навес, освобождая длинные жерди, на которых он держался.

– На середине реки наши копья-шесты могут коротковаты оказаться и до дна не достать, – пояснил он, – Не хотелось бы потерять управление плотом.

Вася с Макаром помогли погрузить жерди и отчалили. День выдался тяжелым и насыщенным событиями, но настроение было приподнятое. Хотя их и до этого взаперти не держали, отплытие наполняло их ощущением обретенной свободы. Они вывели плот на свободную от тростника чистую воду, но от самой середины реки старались держаться подальше, о ее глубине они еще не имели представления, а Аким верно подметил, потерять управление плотом было бы крайне нежелательно.

Правда, далеко в этот день они не отошли, отплыли может всего на несколько километров, когда река начала погружаться во тьму. Макар разглядел сквозь прибрежные заросли опустевший лагерь и предложил причалить. По всему видно, в нем тоже когда-то жили поселенцы. Пара бараков с провалившимися крышами, переставшая внушать страх вездесущая виселица, с нее теперь свисали лианы, а об одну из покосившихся опор приходил поточить когти какой-то зверь.

– Скоро стемнеет, – сказал он, – А тот лагерь явно давно заброшен.

– Искать нас в темноте точно не будут, – поддержал его Аким, – А в лагере глядишь чем и поживимся.

– Хорошо, – немного подумав, Вася согласился, – Оставшимся бригадирам нынче не до нас. Место коменданта поселения в связи с безвременной кончиной Оззи освободилось. А я так думаю, хлопотное это дело – выбор нового коменданта.

– Угу, – Аким хмыкнул, – Мало сказать – хлопотное, кабы еще не кровопролитное…

Они причаливали уже под проливным дождем. Им сразу приглянулось одно неплохо сохранившееся строение, небольшое, но добротное, стоящее особняком на пригорке. Макар настороженно отворил довольно тяжелую дверь. Людей застать он там, само собой, не ожидал, но мало ли, какой зверь себе мог берлогу устроить. Заглянул, убедился, что пусто и зашел.

– Тоже комендант здесь жил, – сообщил он, осматриваясь, – Тут даже стол есть.

– А что, крышу залатаем, и сами здесь комендантами заделаемся, – Аким подставил ладонь под звонкую струю, льющуюся через кровельную брешь.

– А поселенцев где будем брать? – с усмешкой спросил Вася, – Или самим работать прикажешь?

– Кабарре же людей привозили с речным караваном, а мы чем хуже? – Аким загрезил и даже глаза закатил, – Тесаки да копья у нас имеются. Значит. Кугуаров разгоним. Аллигаторов, значит, на мясо пустим. Поселенцев, значит…

– Угомонись уже… комендант, – Вася беззлобно пихнул его локтем, – Сейчас на пальму полезешь за листьями, чтоб было чем крышу заделывать.

– Ага. Сам про тот сокровищный остров на море нам чуть не песни пел, – с укоризной добавил Макар, – А теперь тебе уже и тут неплохо…

Аким вздохнул и развел обреченно руками, дал мол бог друзей, даже помечтать не дадут. Однако за пальмовыми листьями отправился безропотно. Пока возились с крышей, окончательно стемнело, а внутри комендантского домика и вовсе – глаз выколи. Чтоб хоть что-то видеть парням пришлось оборачиваться на волков. Макар было достал сухую палочку и шнурок, собравшись вручную вытирать огонь, но Аким его остановил. С видом балаганного ловкача он достал из кармана копеечку.

– Приврал наш Кабарра, – пояснил он, – Нифрильчик при нем все-таки имелся. Другое дело… копейкой заморозку не наложишь, Оззи она бы не спасла.

– Какая поучительная вышла история про жадного Оззи, – усмехнулся Вася, – Поделился бы нифрилом с подельничком, может и жив остался.

Они разожгли огонь прямо на земляном полу посреди комнаты, пустив на костер оставленную в доме мебель. Аким нашел лопнувшую глиняную чашку и залепил трещину глиной. В ней накипятили воды. Впервые за много недель этим вечером они пили кипяток и ели мясо. Акиму под это дело перед сном пришла идея налепить и обжечь несколько глиняных посудин. Сколько по морю ходить неизвестно, а значит и запас пресной воды понадобится.

Как друзья сами себя не подгоняли, на следующий день они так и не отчалили. Сначала наращивали плот в длину и ширину, а еще добавили несколько слоев плетения в толщину. Как сказал Аким: «для надежности». Затем на самом плоту соорудили навес, крытый пальмовыми листьями, заодно нарастив и укрепив борта. Дождь шел не переставая, решили, что плыть всю дорогу мокрыми до нитки неприемлемо.

Под навесом Аким из глины соорудил что-то вроде очага, чтоб можно было развести огонь, заодно слепил из той же глины и кое как обжог пару ужасных громоздких поделок. Вася с Макаром покачали головами и пришли к заключению, чтоб согласиться с Акимом и называть их кувшинами, нужно иметь такое же буйное воображение как у него самого.

Провели еще одну ночь в том же домике, а на утро перед отплытием Аким заартачился. Заявил, что им еще нужен руль и пара весел. Оставаться здесь дальше Вася наотрез отказался, но, чтобы успокоить Акима, они свалили несколько молодых деревьев и загрузили на плот, решив, что точить весла можно и в пути. Наконец забрались на плот и оттолкали шестами на свободную воду, где его подхватило и потихоньку понесло течение.

– Ну все братцы, – Вася облегченно выдохнул, – Плывем!

Глава 6. Побочные действия нифрильной могии

Как все-таки замечательно спится под мерный плеск речной волны. Хухля томно потянулся, выпростал руку из-под пухового одеяла и дотянулся до стоящего на столе колокольчика. Позвонил, расплескав по каюте трели нежного звона. За дверью послышались торопливые шаркающие шаги, дверь отворилась и в проеме с поклоном замер старый слуга. Переступать порог без отдельного приказания ему не позволяли правила этикета.

– Доброе утро, ваше высочество.

– Здравствуй, Томас, – Хухля спустил ноги с кровати, попытался нащупать тапочки, «нащупался» только один. Хухля опустил взгляд вниз, ни малейших признаков второго тапка он не обнаружил.

– Желаете завтракать? – слуга отвлек Хухлю от исследовательской задачи по поиску тапка.

– Да, пожалуй, – раздумчиво сообщил Хухля, ему уже наскучило искать спрятавшийся тапок, и он перевел взгляд на старого Томаса, – Как там погода?

– С утра было пасмурно, ваше высочество, – ответил Томас, вежливо намекая, что утро давно прошло, – Но к полудню установилась солнечная погода.

– Тогда накройте на палубе, я желаю завтракать под открытым небом.

– Но, ваше высочество! – в голосе Томаса взметнулась пенной волной паника, – Капитан Егер считает ваше нахождение на палубе нежелательным.

Хухля покривился. Не так давно, окрыленный потрясающим репортажем о создании северного альянса, он вернулся из Северграда в средиземье, однако быстро понял, что для дальнейшего развития своей социальной сети, требуется новая встреча с волчьим князем. Хухля собирался выпросить у Вереса разрешение на использование передатчиков на реке Хонаре. Для этой цели ему удалось выклянчить у «венценосного родителя» отличную яхту, но в нагрузку он получил еще и няньку в лице капитана Егера. И если капитан называл что-то «нежелательным», на языке этикета это означало строжайший запрет.

– Да с чего вдруг «нежелательно»? – заартачился Хухля, – Сколько ходили по Среднему морю, я всегда завтракал на палубе.

– Так ведь то – море! – слуга заломил руки, изобразив крайнюю степень страдания, – А здесь река. Берега поросли лесом, дикие места. Как вы можете этого не понимать?

Хухля тяжко вздохнул. Капитан успел «промыть мозги» всей яхтенной команде, и они теперь искренне уверовали, что за каждым кустом по обоим берегам реки их караулят злобные разбойники.

– Верес же всех разогнал… – Хухля взялся было приводить довод, но глянув на бельма закатанных в отчаянии томасовых глаз передумал, – …ладно, неси сюда.

Дверь за старым слугой закрылась, звук быстро удаляющихся шаркающих шагов дал повод заключить, что Томас, прежде чем нести завтрак, сначала побежит докладывать Егеру о его попытке оспорить капитанские предписания по соблюдению правил личной безопасности особы королевских кровей.

«Да, и шут с ним» – подумал Хухля. Он заглянул в узкий иллюминатор и убедился, что день и впрямь в разгаре. Прошлой ночью почти до утренних сумерек он работал над статьей для своей «сети». Ее, кстати, все так и называли – Сеть. К этому названию привык уже и сам Хухля. Статья задумывалась злободневная, к тому же изначальной ее темой являлись вопросы женской красоты, что в глазах модников и модниц неизбежно переводило ее в разряд повышенной популярности.

Несколько дней назад Хухля получил на руки совершенно «сногсшибательный» материал. Оказалось, что женщины, поменявшие внешность с помощью нифриловых настоев, становились склонными к непреднамеренному переходу в состояние оборотня. Толчком для перехода служило как правило кратковременное сильное чувство, как то внезапная вспышка злости, негодования, зависти и тому подобное.

Мало того, внешность у обороченной женщины тоже претерпевала изменения. Один из опрошенных мужчин рассказал, как разом поседел, когда на его глазах кроткая красавица жена в порыве ревности в прямом смысле «озверела». Милое личико обрело явственные черты ее звериного первопредка. К счастью, с возвратом в человеческое состояние возвращалась и человеческая внешность, вот только тот мужчина заявил, что теперь со своей женой не то что в одной постели, даже в одной комнате боится оставаться.

С этим материалом Хухля предвкушал получить сенсацию, но тут на него вышли явно что-то пронюхавшие представители объединенной косметической компании. Еще бы, компания удерживает львиную долю рынка по продаже нифриловых настоев для изменения внешности. И публикация подобной статьи могла отпугнуть изрядное количество потенциальных покупателей, которыми, к хухлиному изумлению, оказались вовсе не женщины, стремящиеся обрести идеальную внешность, а их платежеспособные мужья.

«Косметичники» мягко, но убедительно попросили не «раскачивать лодку, в которой мы все плывем», недвусмысленно намекнув на внушительный рекламный бюджет, выделенный ими на продвижение своих товаров в Хухлиной Сети. Отказать «партнерам» Хухля не смог, и статью пришлось сильно править. В итоге, из новостного материала, изобилующего фактами и показаниями свидетелей она превратилась в шутливый фельетон, повествующий о неуравновешенной ревнивой особе и ее чрезмерно впечатлительном супруге.

Хухля загрустил и даже подумывал вовсе отказаться от публикации, но тут ему в руки попал очередной материал, теперь уже про мужчин. Тех, что использовали настои на нифриле для повышения выносливости, работоспособности и физической силы. Побочные действия нифриловых настоев в их случае оказались несколько иными, но не менее поразительными. Особенно Хухлю потряс рассказ об одном молодом рабочем порта, весьма положительном и трудолюбивом молодом человеке.

Тот принимал настои, позволявшие ему отрабатывать дополнительную смену. И надо сказать, настои творили чудеса. Недавно женившийся мужчина, дабы обеспечить достатком молодую супругу, отрабатывал грузчиком по шестнадцать часов в день, не гнушаясь самой тяжелой работой. Однако в какой-то миг он замкнулся, перестал разговаривать с другими грузчиками, а по окончании дополнительной смены не пошел домой. Наутро его застали бесцельно слоняющимся у грузовых складов.

Товарищи по работе привели его жену, чтобы та увела супруга домой, но молодой человек ее даже не узнал. Тогда к складам вызвали дежурного портового целителя, который сделал осмотр и сообщил, что у данного работника зрачки не отвечают на свет, а также отсутствует пульс, сердцебиение и дыхание. Одним словом, по всем признакам он мертв.

Начав догадываться о причине такого странного состояния, у молодого человека отобрали его настои, но это только усугубило положение. Он впал в неистовство, стал злобно бросаться на окружающих, и его пришлось связать. А через несколько часов несчастный грузчик, лишенный дарившего ему силу нифрилового настоя, умер уже окончательно.

Получив в руки очередной сенсационный материал, Хухля воспрял, но тут на него вышли уже представители объединенной зерновой компании, основные производители данного вида настоев и, по совместительству, крупные рекламодатели в его Сети, которым он тоже отказать не смог. И вот всю прошлую ночь он бился над статьей, раздираемый двумя противоречивыми устремлениями: не подставить под репутационный удар своих крупнейших рекламодателей с одной стороны, и при этом пустить в публикацию основанную на полученных материалах, добротную, вызывающую читательский интерес статью – с другой.

Надо ли говорить, что такая работа съела все его душевные силы, заставив проспать до полудня. Однако крепкий продолжительный сон Хухлю восстановил, а плотный завтрак должен был окончательно вернуть жизнерадостный настрой. Посему, когда в двери показался Томас с подносом, Хухля, правда в одном тапке, уже в нетерпении прохаживался по каюте и, надо сказать, удачно оказался на пути вошедшего. Пол под ногами внезапно накренился, и, если бы Хухля не перехватил поднос, его завтрак имел большую вероятность полететь на пол вместе со старым слугой.

– Это еще что такое? – недовольно спросил Хухля, ставя поднос на стол.

– Капитан Егер просил предупредить ваше высочество, – Томас сохранял равновесие только за счет Хухли, который придерживал его под локоть, однако вальяжного достоинства не утратил, – Что река делает здесь крутой поворот. Матросам приказано готовить яхту к маневру.

– К какому еще маневру? – Хухля почувствовал поднимающееся раздражение.

– Довольно продолжительный отрезок пути яхта пойдет на веслах, – Томас сложил губы в трубочку и насупил белесые бровки, показывая всем видом, что костьми ляжет, но требования безопасности соблюдет до конца. Цепляясь за Хухлю, он доковылял до иллюминатора и решительно задвинул занавески, – Капитан Егер просил передать вашему высочеству убедительную просьбу, на время маневра к окну не подходить.

– Ладно, Томас, ступай, – на языке этикета «убедительная просьба» означала обязательный к исполнению прямой приказ.

– Ваш тапок, ваше высочество.

– Что? А, вот он где был, – обрадовался Хухля, – Ну все, Томас, иди уже. Не беси меня.

* * *

С крутого берега, спрятавшись в кустах, за маневром яхты наблюдали двое.

– Высоко осажена, – сообщил один, – Без груза идет.

– Вижу, – подтвердил второй, – А лодка бога-атая. Может оно и лучше, что без груза. Смекаешь? Купчишка богатенький с нифрилом, а, смекаешь?

– Смекаю, смекаю. Ан вдруг, не купчишка? Ан вдруг, не с нифрилом? Про платежный строй волчьего князя слышал ведь? Весь промысел нам этот князь поломал, чтоб его леший заворотил.

– Тю. Ну а что ж теперя? Лодка-то не военная. А даже если и не купчишка. Шишка важная катит. Выкуп с него богатый будет, смекаешь?

– Ты еще сумей, получи тот выкуп, да чтоб голова на плечах осталась, – осторожный разбойник неодобрительно поглядел на своего рискового подельника, – Мало мы разве нифрилу награбили? А я тебе скажу – немало. А ты взял, спустил на баловство: рожу кукольную полюбошке своей справил, будто баб других нету.

– Да ты завидуй молча, – огрызнулся рисковый.

– Ой, чему завидовать? Коли баба весь тям растеряла, чуть что не по ней, сразу в зверя скидывается. А страшна-то при этом…

Подобный довод рискового нисколько не смутил.

– Что страшна, это точно, – заулыбался он, – Зенки зеленью пыхают, зрачок как у той кошки, ушки торчком, зубки вострые! Ой, как она в зверку оборачивает, у меня аж внутри все притомляется… ну так что, подымаем наших? Лодку берем?

– Чего там, – решился осторожный, – Тебя послушаешь, такое сладкозвучие, что сам своей жинке захочешь рожу-то подправить. Берем!

Если бы Хухля имел возможность услышать этот разговор, то несомненно захотел бы использовать его в качестве материала для своей статьи. Однако к худу или к добру, с теми разбойниками повстречаться ему не довелось. Как только один из них поднес к губам затейливый свисток и трижды резко дунул, изобразив особый птичий крик, будто из ниоткуда возник за его спиной незнакомый боец и с коротким замахом отсек ему голову мечом. Еще один такой же незнакомец отсек голову его напарнику. Две головы упали рядом, повернутые лицами друг к другу, будто собирались продолжить прерванный разговор.

– Я, Прохор, уже и сам притомился ждать, когда они наговорятся и в дудку свою свиснут, – сказал один из них.

– Эт точно, Ефим, – ответил второй, – Болтливый нынче разбойник пошел.

– Как думаешь, стоит к засаде бежать?

– Да ладно, – отмахнулся Прохор, – Вряд ли мы успеем, а наши и так остальную шайку перебьют.

С высокого места им хорошо было, как на берег, где он был пологим, выбегала разбойничья ватага, спеша к своим весельным лодкам, припрятанным в камышах, и как влетала в хорошо устроенную засаду. Сначала запели стрелы, а следом из-за деревьев повыскакивали дружинники князя Вереса. Ни один из разбойников не ушел. Прохор с Ефимом немного еще постояли на возвышении, провожая взглядами, идущую на веслах вверх по Бунаре грациозную яхту.

* * *

– Суши весла, – крикнул таможенник. Голос сильный, властный, явно привык к беспрекословному подчинению его приказам, – Табань помалу.

Ольха сама не заметила, как вцепилась ее рука в снасть мертвой хваткой, сощурились глаза, плотно сомкнулись губы. Она тревожно украдкой глянула на парней, однако те с неколебимой безмятежностью делали, как было приказано. Табанящие весла вспенили речную воду, ладья сбавила ход, поравнялась с весельной лодкой. Спокойная уверенность в себе бойцов Васиной десятки и на нее повлияла благотворно. Она начала успокаиваться.

– Пограничный досмотр, – тот же зычный голос опять заставил ее внутренне сжаться.

Короток, даже не подумав перестать вгрызаться в сочное яблоко, ободряюще подмигнул Ольхе, пробумкал каблуками по палубным доскам и небрежно перекинул в подошедшую лодку швартовый канат. Оттуда на их ладью тут же забрались трое, четвертый не полез, остался сидеть на веслах. Тот таможенник, что отдавал приказания, вышел вперед, оставив двух других за спиной:

– Кто владелец судна? – спросил он строго.

– Меня зовут Ольха, а владелец – папенька мой. Его нет на судне.

– Папенька, значит, – таможенник оглядел Ольху. Ей таки передалось спокойствие парней, она взяла себя в руки, и робость теперь изображала только для достоверности образа купеческой дочери, впервые покинувшей отчий дом, – Куда направляетесь? Цель поездки?

– По купеческой надобности, в провинцию Бирга, западный берег, – Ольха набрала в легкие побольше воздуха, мысленно помянула недобро изобретательного Ивана Егоровича и досказала заготовленную байку, – Там у нас друг семьи, он тоже купец, а я направляюсь на смотрины, потому как у дяди Яруги имеется взрослый сын.

– Сын, значит, – путанный рассказ Ольхи таможенник понял плохо, отчего смотрел на нее теперь слегка бессмысленным телячьим взглядом, – Та-ак. Ну, а что везете?

– Шкуры в основном, но также две бухты сученой веревки, пряжу, меду немного и…

– Что и? – таможенник встрепенулся как боевой конь.

Наступил щекотливый миг. Иван Егорович заранее объяснил Ольхе, что провозить деловую курень ханом запрещено. В связи с военным положением на нужды войска вся она либо отбиралась, либо выкупалась по смехотворной цене. В ладью с умыслом погрузили несколько коротких брусков, на изготовление приличного оружия негодных.

Задумка старого писаря состояла в том, чтобы дать проверяльщикам зацепиться за малое нарушение, и тем отвести глаза от большого, ведь если кто-то увидит на ее запястье коронованного волка, ее тут же схватят. Главной задачей Ольхи здесь было удержать внимание таможенников на второстепенном предмете, но при этом не переигрывая.

– Еще курени немного, – сказала она упавшим голосом, – Но то не на продажу. В подарок будущему жениху…

– Жениху, значит, – таможенник обрадовался, потер удовлетворенно руки и возвестил чеканным голосом, будто на площади указ оглашал, – Приказом светлейшего хана провоз курени строжайше запрещен. Показывайте!

Ольха кинулась «показывать», повела таможенника в трюм, при этом приговаривая испуганно:

– А что же делать? А как же быть мне теперь?

– Ничего не поделать, барышня, ничего не поделать, – таможенник вышагивал за Ольхой величественно как задравший хвост котяра по подоконнику, – Придется конфисковать. С соответствующим оформлением документации об изъятии…

– Как с оформлением? Зачем документация? – Ольха заговорила заискивающе, – Что ж чернила переводить из-за такой малости?

Она откинула дерюжку, которой был накрыт ящик с куреневыми брусками.

– М-да, – таможенник кисло оглядел бруски, он явно рассчитывал на большее, и, не скрывая досады, добавил, – Что же вы девушка каких-то огрызков набрали будущему жениху? Вы бы его этим только расстроили. Ничего путного, кроме кухонных ножей из этого не получится.

– Вы так думаете? – ахнула Ольха в притворном расстройстве.

– Уверен, – таможенник смягчился, – Ладно уж. Заберу без оформления. Вам все равно придется сходить на берег, отметитесь на пограничном посту. А заодно посетите базар, обязательно там для женишка что-нибудь путное присмотрите.

Таможенник высунулся из трюма и позвал одного из своих сопровождающих. Молодой боец резво спустился в трюм и, будто так и надо, сцапал ящик с куренью. Он уже было двинул на выход, но вдруг обернулся:

– Я вот чего не понял, – он подозрительно прищурил один глаз, – Едете вы барышня к женишку. А сами в потрепанной походной одежде. Для смотрин нарядец-то не особо подходящий…

«Зараза, – промелькнула у нее мысль, – и откуда берут таких молодых-ретивых…» В трюме повисла густая тишина. Иван Егорович строго наказал, вещи, которые собрали для Ольхи, оставить рядом со входом на видном месте, но она запихала ненавистный сундук «с приданым» в самую глубину. И теперь своим дурным упрямством она поставила и себя и парней на грань провала.

– Сундук там, за веревочными бухтами.

Вся ее так тщательно продуманная легенда летела коту под хвост. Она и сама понимала, насколько подозрительно это выглядит в глазах таможни: молодая девушка запрятала наряды в такой дальний угол, что к ним не пробраться. Ретивый да старательный молодой боец, уже карабкался по тюкам вглубь трюма, подсвечивая себе монетой. Все то время, пока он лазил и осматривал сундук, старший таможенник смотрел на нее подозрительным внимательным взглядом.

– Ну что там? – крикнул он молодому, – Есть наряды?

– Так точно, есть. Цельный сундук тряпья, – послышался ответ.

– Ай-я-яй. Барышня, барышня, – неодобрительно покачал головой таможенник, – Отец вам товар доверил, рассчитывал, что его вы будете беречь пуще глаза. А вы только за наряды свои трясетесь, спрятали от глаз подальше как самую большую ценность. А кому еще они нужны кроме вас? Ай-я-яй.

Бравая таможня покидала трюм и уносила ящик с куренью, прожигая ее укоризненными взглядами. У Ольхи не осталось сил даже в мыслях им попенять, что это вообще-то неприлично, выставить девушку виноватой, чтобы прикрыть собственный грешок. Ведь не просто так они не стали заполнять бумаги на конфискованную курень. К тому же она была с ними полностью согласна. Дурацкими нарядами она чуть не завалила все дело.

Пока бойцы таможенной службы грузили в свою лодку ящик с куренью, таможенник выписал Ольхе пропуск на восьмой причал, любезно показав, где он, и рассказал как от него добраться до поста пограничников, которые должны будут выписать другой пропуск – уже на проход вниз по реке. Напоследок он строго оглядел парней.

Парни, надо сказать, отыгрывали свои личины безупречно. Как и положено молодым не слишком старательным работникам, они воспользовались заминкой с досмотром, побросали весла и развалились отдыхать на палубе. Короток угостил Вершка яблоком, Бобры лузгали семечки, представителям таможни они уделяли внимания не больше, чем снующим вокруг крикливым чайкам. Братья Цапли и вовсе уселись на корме спиной ко всем, свесили ноги вниз и разглядывали дворцовые шпили ханского города.

Таможенник неодобрительно хмыкнул и пробурчал что-то про работников, садящихся на хозяйскую шею, коли не держать их в черном теле, после чего, наконец, убрался. А Ольха мысленно согласилась с доводами князя, решившего не давать ей в сопровождение матерых. Те бы точно вызвали сейчас подозрение.

– Все в порядке? – Короток подошел к ней, когда лодка с таможенниками отдалилась.

– Вроде пронесло. Но на берег сходить все равно придется.

– На кой?

– Еще пограничники бумагу должны написать, ну и на базар сходить… Как никак я – купеческая дочь. Положение обязывает.

– Сходим, коли надо.

На берегу пограничник выдал пропуск безо всяких осложнений, на Ольху он едва взглянул. Можно было отплывать прямо сейчас, но она решила не искушать судьбу, вдруг тот таможенник, снующий на лодке между проходящими грузовыми ладьями взглядом зацепится, да покажется ему подозрительным, что не кинулась она «женишку» подарок покупать? Хватит с нее странностей. Она взяла с собой Бобров для переноски тяжести, на случай, если впрямь чего-нибудь купит. Короток увязался на том странном основании, что «мы зэ за тебя перед сотником Кусем головой отвесяем».

Ольха думала, что Вершок запросится вслед за другом, но он остался. По пути на базар Мышонок и впрямь не шутейно строил из себя бдительного охранника, чем, надо сказать, утомил. Если Ольха останавливалась у встреченной на пути лавки, только лишь мельком глянуть на товар, он громко окликал Бобров, заставлял остановиться и ждать. Короток очень боялся, что в этом шумном многолюдном городе кто-нибудь из них потеряется. И так сильно старался держать всех на виду, что в итоге потерялся сам.

Все случилось до очевидного просто. Сначала Ольха остановилась у прилавка с цветастыми тканями и попросила продавца показать ей какой-то отрез. Бобры разглядывать «тряпье» не пожелали, и перешли на другую сторону улицы, где сразу полтора-два десятка продавцов прямо на земле разложились с орудиями и утварью.

«Ну конечно, – мысленно позлился на них Мышонок, – до зарезу вам понабилось поглазеть на плотницкие топоры». Короток был вынужден занять позицию на равном отдалении от Ольхи и Бобров, и надо ли говорить, что эта позиция оказалась прямо посреди оживленной улицы.

В этом городе было совершенно непонятно где вообще начинается этот пресловутый базар. По словам тех местных, у которых спрашивали дорогу, до базара еще нужно было идти пару кварталов. На деле же, торговцы плотно занимали обе уличные обочины: с палатками, полками, лавками или просто, раскладывали товар где придется, порой подвешивали на ветвях, рассаженных вдоль дорог и улиц плодовых деревьев. По самим улицам в обе стороны неспешно двигалась бесконечная толпа галдящих, глазеющих зевак.

Сначала из поля зрения Коротка пропала Ольха. Он кинулся было к тканевой лавке, но там ее уже и след простыл. Тогда он, беззвучно ругаясь, пробрался сквозь толпу к ремесленному ряду. Бобры тоже исчезли. Мышонок решил побыстрее пройти немного вперед, даже если не заметит своих спутников и обгонит, то потом остановится и дождется. Рассчитав так, он даже свернул в менее многолюдный боковой проулок, подумав, что он сквозной. Однако проулок тут же начал петлять, уводя его в сторону. Ему бы стоило вернуться, но он боялся отстать, убедил себя, что проулок все равно выведет его обратно на проходную улицу.

Продираясь меж узкими задворками каких-то грязных складов, где людей не было вообще, Короток перешел на бег, и не заметил, как задел плечом человека, справляющего в тупичке малую нужду. Он пробормотал скороговоркой извинение, не собираясь останавливаться, но человек схватил его за рукав. Пришлось оборачиваться.

Человек довольно молодой, ненамного старше Коротка, но вальяжный, взгляд нагловатый оценивающий, лицо лощеное, оплывшее, на шее сальные складочки. Одет по меркам Мышонка богато, за поясом меч, но точно – не боец. Тело хоть и крупное, однако кисть заплыла жиром, такая рука ничего тяжелее кружки держать не привыкла. И, несмотря на внешний вид, от него исходило ощущение липкости и нечистоплотности. Назвать его торговцем язык не поворачивается, скорее безнравственный торгаш.

– Я зэ извинился, сто ессе надо?

Торгаш отпустил руку Мышонка, но отвечать не спешил. На то он и торгаш, прежде, чем раскрывать рот, сначала должен оценить, с кем дело имеет. Перед сильным будет пресмыкаться, слабого сам заставит перед собой шляпой пол мести. Осмотрел тщедушного Коротка с ног до головы, отметил его малый рост, тонкую кость, трепаную одежду и пришел к однозначному выводу, перед ним именно слабак, которого он более чем существенно превосходит и физической силой, и общественным положением.

– Ты что смерд, страх потерял? – в голосе еще нет прямой угрозы, торгаш – не воин, рисковать не станет, но чувствуется превосходство и презрение, – Ты меня толкнул, я облился из-за тебя.

– Да ладно, – Короток примирительно показал раскрытые ладони, – Попало тебе на станы пара капель, сто зэ ты меня убьес за это сто ли?

Ну не был Короток силен в знании порченых пороком человеческих душ. Плюнул бы торгашу в рожу, тот бы утерся и заткнулся. Но он заговорил по-людски и лишь утвердил трусливое ничтожество во мнении, будто бы признает себя слабым и можно делать с ним что угодно.

Торгаш решился и вытянул из ножен меч. Меч особый, об этом мало кто знал, но рукоять набрана нифриловыми монетами, на которых писаны образы мастерских ударов, если не врал поставщик, связки ударов от самого волчьего князя. Торгаш заплатил за этот меч несусветные деньги и жаждал применить его в деле. Жаль, противник уж больно жидковат, слишком мелкий, слишком слабый, за победу над таким и хвастать нечем, но надо же с чего-то начинать… А вообще говоря, именно с такого начинать и надо. Все ж таки первое убийство, мало ли что не так пойдет, для первого раза – противник самый подходящий.

– Еще смеешь мне перечить, – зрачки у торгаша расширены, ноздри раздуваются от возбуждения и предвкушения предстоящего убийства, – Поплатишься жизнью…

Глядя как стоит этот «чудо-воин», ибо так можно стоять за прилавком, но никак не в бою; как держит оружие, ибо так можно держать в лучшем случае поварешку, Короток готов был рассмеяться, а потому чуть не пропустил потрясающий выпад с мечом. Что там выпад, целую связку мастерских ударов. Мышонок ушел почти чудом, благодаря наработанным навыкам, малому росту, природной верткости и отсутствию брезгливости. Ему пришлось упасть и прокатиться прямо по загаженной земле, пятачок на углу склада давно превратился в отхожее место.

Вскочив на ноги, Короток полез за пазуху, спешно высвобождая от подмышечной петли свой валятор, но достать его не успел, пришлось снова уходить от очередной связки ударов. Отскочив на несколько шагов от грузного и в шаге не слишком быстрого противника, он отыграл себе пару мгновений на оценку сложившейся обстановки. Сотник Куч учил его, если боец не способен думать прямо в бою, он быстро становится мертвым бойцом.

В первые секунды схватки Мышонок был ошарашен, и о науке сотника даже не вспомнил. Однако во время второй атаки уже прекрасно видел, как рваные, неуклюжие и для бойца совершенно лишние жесты торгаша по какому-то волшебству вдруг сменяются скупыми отточенными движениями мастера клинкового боя. Но лишь для того, чтобы нанести повторяющуюся связку ударов, а затем опять возвращается к торгашу неповоротливость и нелепая несообразность.

Первое, что понял Короток – здесь что-то не так, здесь есть какой-то подвох. Затем он уловил нифриловое свечение, исходящее из рукояти меча, и начал догадываться, откуда на самом деле берется у торгаша это заемное мастерство. Наконец, припоминая, он пробежал внутренним взором по атакам своего противника и ухватил ускользнувшую поначалу их странность. Обе атаки в каждом ударе совершены по жесткому образцу. Они полностью друг друга повторяли, когда сам Короток, уходя от ударов, своих движений совершенно точно не повторял.

От следующей связки ударов он ушел с легкостью. Видел, как злился торгаш, не в силах прервать последовательность движений. Вложенный в нифрил образец заставил его исполнить все удары, от первого до последнего. Как механическая кукла торгаш махал мечом, глядя при этом, как с ухмылочкой заходит Мышонок ему за спину. Дальше последовала подсечка, падение и болезненно отбитый бок. Вместо того, чтобы как можно скорее подниматься на ноги, торгаш принялся грозить и сквернословить.

– Совсем ты дурасек, – негромко сообщил Короток, перебивая лежачему противнику колено извлеченным, наконец-то, из-под куртки валятором.

Торгаш почему-то ругаться не перестал, только вместо угроз изрыгал слова искреннего возмущения. Он пробовал было отбиваться мечом, но мастер, вложивший в его меч образы ударов, не предусмотрел возможности «лежачего боя», а потому это судорожное мельтешение больше напоминало попытку отмахнуться от назойливого насекомого. Но Короток не был насекомым, он был бойцом, следующим ударом валятора он раздробил торгашу ключицу оружной руки.

В последний миг он чуток отвел свой заключительный удар от виска. Не потому что пожалел. Не захотел брать на себя жизнь ничтожества. Разломал ему нижнюю челюсть, выбив несколько зубов. Достаточно и этого. Торгаш вырубился, по всей видимости надолго. Короток споро и с удовольствием его обыскал.

– О-о. Десяток монет, неплохо так я путь срезал, – приговаривал он, обтирая свою куртку, надушенным платком торгаша.