Читать онлайн Ромашка на баобабе бесплатно

Георгий КУЗНЕЦОВ

«Ромашка на баобабе»

Африканские байки о Сенегале и Гамбии

Москва

2024 год

Г.Кузнецов

«Ромашка на баобабе». Африканские байки о Сенегале и Гамбии /

Георгий Кузнецов – М.: ООО «Сам Полиграфист», 2024. – 304 с.

ISBN 978-5-00227-321-8

Книга в лёгкой и ненавязчивой манере, местами с юмором повествует о работе молодого российского дипломата, его впечатлениях от первой длительной заграничной командировки и Африки.

Рассказчик предельно честен в своих оценках увиденного и пережитого. Читатели смогут почерпнуть для себя немало познавательного о Сенегале, Гамбии и вообще об африканцах. Возможно после прочтения данного фолианта некоторые их них захотят однажды лично побывать на Чёрном континенте.

Подписано в печать 11.09.2024.

Бумага офсетная. Печать цифровая.

Тираж 100 экз. Заказ № 37261

На обложке иллюстрация Натальи Матвиенко «Ромашка на баобабе»

Часть I

СЕНЕГАЛ

В АФРИКУ ЧЕРЕЗ МИД

Попасть на работу в Министерство иностранных дел было детской мечтой. Во времена моего глубокого детства престижнее считалось грезить космонавтикой, а после развала Союза все мысли устремились в сторону предпринимательства в виде владения палаткой, а затем юриспруденции, когда все стройными рядами пошли в юристы. Я же всегда хотел стать либо лётчиком, либо дипломатом. Путёвка в небо оказалась несбыточной мечтой из-за плохого зрения, зато с дипломатией всё сложилось более-менее удачно.

Ближе к окончанию Московского государственного лингвистического университета (МГЛУ), где я учился на факультете французского языка, т.е. из меня готовили преподавателя иностранных языков, мне вполне осознанно, по-взрослому захотелось попасть в МИД. На пятом курсе после обязательной педагогической практики я сумел сходить на стажировку в отдел письменных переводов Департамента лингвистического обеспечения (ДЛО) МИД России. Это было весьма специфическое подразделение, погрязшее в каких-то своих проблемах и дрязгах. По этой причине я абсолютно не впечатлился результатами этого опыта, зато, как ни парадоксально, «дозрел» до работы в Министерстве.

Блат у меня отсутствовал, но времена были такие, что на государственную службу ввиду крайне низких зарплат и непрестижности этого дела шли неохотно, поэтому шанс имелся. Я сходил на собеседование в ДЛО, хотя для себя решил, что работать там не хотелось бы: устного перевода у меня в институте не было, а к письменному особой, прежде всего духовной располо-женности не имелось. В тот год из МГЛУ туда брали довольно большую группу ребят, однако мне в моём юношеском задоре мечталось о чём-то более настоящем, «дипломатическом».

Отец нашёл одного знакомого, отца моей одноклассницы, который в тот момент был заместителем директора Департамента кадров. Я пришел к нему в небольшой кабинет на 16 этаже высотки на Смоленской площади. Он медленно задумчиво окинул меня взглядом и пробормотал под нос что-то типа: «Ну, и что мне с тобой делать?» Начал задавать какие-то вопросы, интересовался успехами в учёбе, уровнем владения языками, удивился наличию красного диплома (видимо по рассказам дочери ему виделся тот ещё лоботряс). Вдруг лицо его озарилось, глаза весело заискрились: «А не хотел бы ты поехать в Сенегал? У меня как раз коллега ищет себе молодого сотрудника с французским, лучше из числа выпускников». Мне стыдно было признаться, что я не имел ни малейшего понятия о Сенегале, даже приблизительно не представлял, где он находится, и уж тем более не знал, хочу ли я туда. Меж тем мой собеседник подскочил, бросил мне через плечо «Посиди тут» и умчался в коридор. Я слегка опешил от такого поворота событий. Примостившись на стуле, начал пробовать непривычное слово «Сенегал» на вкус. Неторопливо гонял его во рту туда и сюда. Постепенно как-то свыкся с ним, оно даже начало в определённой степени нравиться.

Минут через двадцать вернулся хозяин кабинета, он был явно раздосадован. «Слушай, – говорит, – не смог я поймать своего коллегу, который собирается послом в Сенегал ехать. Но ты не расстраивайся, мы тебе ещё чего-нибудь подберём. Пока езжай домой. Папе привет». Я, честно говоря, реально расстроился, привыкнув за непродолжительное время к мысли о направлении меня в новую, загадочную страну.

Вернувшись домой, я и думать забыл об этой встрече, погрузившись в пучину сдачи государственных экзаменов и защиты диплома. Через некоторое время раздался звонок: «Здравствуйте, меня зовут Роман Олегович Манов, оформляюсь послом в Республику Сенегал. Мне Вас порекомендовали, хотел бы лично познакомиться. Можете подъехать в МИД?»

Уже на следующий день я стоял перед дверью с табличкой «Р.О.Манов». Не знаю, насколько я ему приглянулся на первой встрече, но его явно удовлетворил мой французский и довольно смышленый, как мне тогда казалось, вид. Посол общался со мной долго, обстоятельно, с любопытством и доброже-лательно изучал весёлыми, озорными и очень молодыми глазами. Тогда же Манов задал мне вопрос, ответ на который вошёл в историю.

– Что у тебя с семейным положением?

– Не женат, – гордо отрапортовал я.

– А девушка есть? Жениться не собираешься?

– Что Вы, Бог миловал! И в мыслях нет! – ничуть не смутившись, заявил я.

На дворе стоял июнь месяц, мне всего 23 года. Я ни капельки не соврал будущему начальнику ни про положение, ни про отсутствие отношений, ни про матримониальные планы. Ошибся лишь относительно милости Божией, ибо ровно через месяц познакомился с девушкой, а в декабре женился, из-за чего моё оформление в командировку задержалось на несколько месяцев, и в Дакар я прибыл не в декабре, как планировалось изначально, а 1 апреля, в качестве своеобразной «первоапрельской шутки».

Мой «финт ушами» немало расстроил оформлявшего меня кадровика, которому в связи со сменой ближайшего родственника в виде супруги пришлось срочно переделывать лишь накануне полученное согласование на командировку. На супругу новое пришло буквально через пару недель, видать настолько она всем понравилась в Кадрах и никаких дополнительных вопросов не вызывала. А в отношении меня ожидание переподтверждения затянулось на довольно продолжительные три с лишним месяца. Что касается посла, то он просто ушам своим не поверил, когда его известили о причине задержки. С тех пор он мне при каждом удобном случае вспоминает ту ситуацию, подмигивает и бросает: «Ну, что, Бог миловал?» И смеется.

Первые семь месяцев карьеры в МИД России были связаны с Департаментом Африки, что навечно закрепило за мной звание «африканиста». Меня до отъезда в командировку временно определили туда на должность референта. Зарплата оказалась меньше, чем повышенная стипендия в институте. Работал я в отделе Северо-Западной Африки, который курировал не только Сенегал и Гамбию, где мне предстояло трудиться, но также Мали, Нигер, Кабо-Верде, Гвинею, Гвинею-Бисау и Сьерра-Леоне. Повезло лишь в том плане, что я хотя бы начал понимать структуру Министерства и увидел, как функционирует Центральный аппарат, что происходит с бумагами, поступающими из посольств. Ребята, которые после институтов сразу уезжали в длительные загранкомандировки (ДЗК), были лишены этого удовольствия и не имели ни малейшего понятия, зачем и кому они направляют тот или иной документ.

В Департаменте я наслушался от коллег массу баек про работу и непростые условия жизни в Африке, про чудачества и даже самодурство отдельных послов, про коллег, которые не выдерживали и в ужасе сбегали из региона, досрочно прерывая командировки. Меня окружали люди, уже имевшие за плечами опыт «загранки», поэтому казавшиеся мне прожжёнными специалистами. Со многими из них потом не единожды пересекался в разных ипостасях.

Именно благодаря своим «сокамерникам» мне удалось вовремя получить первый дипломатический ранг атташе. Дело в том, что в тот год на работу в МИД приняли много выпускников, в том числе около дюжины из МГЛУ. Мы все между собой общались, иногда вместе обедали. После Нового года ребята, работавшие в Департаменте лингвистического обеспечения и в азиатских департаментах, похвастались, что начальство направляет ходатайства на присвоение им первых дипломатических рангов, которые сродни воинским званиям в армии. Я подошёл к помощнику директора, который заведовал кадровыми вопросами, и спросил, могу ли я претендовать на нечто подобное. Тот замахал на меня руками: «Старик, зачем тебе начинать это сейчас? Вот приедешь в посольство, твой посол сразу напишет и на ранг, и на должность». Не будучи сильно искушенным в подобных делах, я пожал плечами и вернулся в кабинет. Когда об этом узнали сотрудники отдела, они меня высмеяли, справедливо рассудив, что посол не будет ничего писать на малознакомого ему молодого специалиста, пока он не сможет себя зарекомендовать. По этой причине как минимум в первый год ни на что рассчитывать нельзя. С учётом времени работы в ДАФ я мог легко потерять полтора-два года.

В итоге меня посадили за компьютер, дали образец отзыва, заставили заполнить на себя пакет документов и вместе пошли ругаться с кадровиком. Против подобного напора тому устоять было сложно. Ранг атташе догнал меня в Сенегале, придя с очередной диппочтой буквально через несколько месяцев после моего там появления, немало удивив посла.

В ДАФе я впервые столкнулся с МИДом как явлением, с его типажами. Первым моим директором стал М.А.Каренко, который, казалось, никого и ничего вокруг себя не замечал, уж тем более не видел мелких сошек типа меня. Но, как показала жизнь, это впечат-ление было ошибочным и обманчивым: он всё замечал и запоминал. Именно он записал меня в «африканисты» и потом всегда и везде с гордостью подчеркивал, что я – выходец именно из Департамента Африки. Подобное отношение было приятным. Моё африканское прошлое «аукалось» мне потом везде, где бы я ни трудился.

Следующая иерархическая ступень нашей системы – заместители директора. Их я насмотрелся в ДАФе великое множество, ибо замов действительно было немало, и наш отдел за несколько месяцев моей работы в департаменте многократно оказывался под большинст-вом из них. Была пара откровенных пофигистов, один из которых досиживал последние годы перед пенсией, а второй – ждал назначение послом. Другой оказался излишне придирчив и любил до умопомрачения править документы, постепенно полностью «вымывая» изначаль-ный текст исполнителя. Третий слыл жутким педантом и трудоголиком, поэтому первым делом, получая очеред-ной проект документа, брал линейку и методично зачеркивал в нём практически всё, отбивая у исполнителя желание впредь даже попытаться что-либо написать.

Начальники отделов тоже попадались разные. Мне с моим повезло, т.к. им оказался тихий, скромный и вдумчивый человек. Но однажды меня сдали «в аренду» на несколько дней в отдел общеафриканских проблем будущему послу и директору департамента, умнейшему человеку, от которого сбежали все подчиненные. Его чуть ли не маниакальная увлеченность работой, бешеный динамизм, неистовый напор на окружающих и высочайшая требовательность вкупе с не самыми высокими человеческими качествами отпугивали от него всех в тихом ДАФе. Тогда-то я и оценил счастье иметь начальником вменяемого человека.

Тем не менее, общими усилиями меня морально и теоретически подготовили к ответственной миссии на африканский континент. Уезжал я, будучи полным надежд, на приличную, как тогда казалась, зарплату в долларах США. Мне вручили синий служебный паспорт (зелёный дипломатический я тогда ещё не заработал), билет на самолёт, сенегальскую визу в виде ноты из местного министерства иностранных дел с жирной печатью с изображением баобаба, точно такого как красуется на обложке этой книги, и первый в жизни расчёт-аттестат, который надлежало сдать бухгалтеру посольства. Под лопатку вкололи вакцину от жёлтой лихорадки – единственную обязательную прививку при поездке в эту часть африканского континента и снабдили соответствующим сертификатом, действительным аж на десять лет. Ехал я один, так как жена оставалась до лета в Москве заканчивать четвёртый курс института и сдавать сессию. Передо мной стояла задача не только освоиться с профессией, но и подготовить плацдарм для существования молодой семьи.

НАЧАЛО

Как сказал знаменитый американский писатель Эрнест Хемингуэй, человек в своей жизни не может забыть три вещи: молодость, первую любовь и… Африку. На самом деле, я имею определенные сомнения относительно авторства данной сентенции и не уверен, что Хемингуэй когда-либо действительно озвучивал нечто подобное, хотя бывал в нескольких африканских странах и имел возможность сполна ими проникнуться. Тем не менее, я много лет совершенно беззастенчиво данную фразу эксплуатирую. И это романтическое высказывание всем моим знакомым, особенно африканцам, невероятно льстит.

В моём случае всё действительно сконцентри-ровалось в одном: и молодость, и любовь, и новый континент. По прошествии времени многое плохое стирается из памяти, бытовые неурядицы, тяжёлый климат, рабочие сложности растворяются в прошлом, остаются лишь самые приятные моменты.

Мне повезло попасть хотя бы в не самую плохую часть континента. Вернее сказать, по мнению «матёрых» африканистов, я вообще столкнулся с «пародией на Африку». Мол, подлинная гораздо брутальнее и ярче, такая, что дух перехватывает от экзотики. В моей же судьбе 1 апреля 2002 года появились Сенегал и Гамбия, которую расположенная в Дакаре российская дипло-матическая миссия курировала по совместительству.

В любом случае это был Чёрный континент, чёрные люди, свои плюсы и минусы. Когда оглядываюсь назад, чего-то действительно яркого и незабываемого вспоминается немного. В основном была тягостная рутина, маршрут дом-работа-дом, грязь, отсутствие развлечений, достопримечательностей, магазинов, недостаток общения с семьёй и друзьями. Порой обидно, что долгие три года и три месяца пришлось провести не в лощёной Европе, как многим моим более удачливым знакомым-дипломатам, а в африканской действи-тельности. С другой стороны, я благодарен судьбе за то, что львиной доле своих дипломатических умений я обязан именно сенегальскому этапу жизни, замечательному начальнику, который многому меня научил, коллегам, с которыми довелось работать.

Повезло избежать серьёзных болезней в виде «обязательной» малярии, гепатита или какого-нибудь брюшного тифа. В этом плане сказалась закалка четырёх лет жизни, проведённых с родителями в Индии, и выработанная тогда привычка всё мыть. За время командировки даже умудрился ни разу нигде серьёзно не отравиться. Достигнутый максимум желудочного дискомфорта проявлялся в виде изжоги от тёплого пива или слишком большого количества поглощенного под то же пиво арахиса.

Больше всего пострадала голова. Однажды в Дакаре она у меня заболела и не проходила больше двух месяцев, день и ночь напоминая о себе тупой, ноющей болью. А потом вдруг резко всё прошло. Как-будто кто-то повернул выключатель и отключил боль. Африка никогда не проходит бесследно.

ПРИБЫТИЕ

Первое впечатление, впрочем, было отнюдь не радостным. Незадолго до моей командировки родной «Аэрофлот» закрыл прямой рейс Москва-Дакар, летавший туда раз в неделю. Я успел лишь застать офис нашей авиакомпании и познакомиться с её представителем, который ещё года полтора сидел там, завершая дела и распродавая собственность. Поэтому добирались с пересадкой в Париже, Риме, Лиссабоне или Брюсселе. Мне взяли билет через Париж.

С тоской посмотрел я с высоты на столь дорогую сердцу французскую столицу, где весьма насыщенно и бурно провёл несколько месяцев стажировки в Университете Париж Х Нантерр. Туда же мы с женой лишь несколько месяцев назад летали в свадебное путешествие. Во время посадки самолёт аккуратно, как бы дразня меня, облетел город с севера. В иллюминатор были видны Монмартр с Сакре-Кёр, Нотр-Дам, Эйфелева башня, квартал Дефанс, за которым находился мой университетский кампус. Всё до боли знакомое и узнаваемое, хоженное-перехоженное. Поехать работать туда согласился бы, не задумываясь. Но никто не подошёл к трапу самолёта и не предложил остаться в российском посольстве. Мол, зачем тебе, дорогой друг, с твоим прекрасным французским лететь дальше? Увы, город моей юности пока меня не ждал, оставшись несбыточной мечтой.

Впереди ожидал рейс на Дакар, весёлый, шумный, чёрный, «ароматный». В аэропорту «Шарль де Голль» под африканские направления выделен отдельный угол, куда стекается весьма колоритная толпа с большим количеством ручной клади.

Экономкласс для неподготовленного «тубаба» (белого человека) при многочасовом перелёте – то ещё испытание. Самолёт был битком. Я оказался одним из немногих европейцев на борту и к концу полёта слегка ошалел от царившего в салоне гама, бегающих детей, падавших на меня баулов, непривычных запахов и специфического амбрэ, исходившего от некоторых соседей по салону. Стюардессы-француженки, видя мои страдания и украдкой смахивая слезу, несколько раз сердобольно в инициативном порядке подливали красное вино в мой бокал, проявляя удивительную щедрость, на которую в «Эр Франс» на обычном рейсе рассчитывать не приходилось.

В аэропорту сенегальской столицы меня встречали двое коллег: будущий сосед по кабинету, физик-ядерщик по образованию Миша и старший товарищ, опытный африканист, имевший за плечами «ходку» в Гвинею, Андрей. В то время в Москве посольство Сенегала отсутствовало, поэтому новым сотрудникам визы в паспорт не проставлялись. При этом на границе необходимо было предъявить оригинал разрешающего въезд письма из МИД страны с жирной красной печатью в виде национального символа – баобаба.

С учетом малого количества развлечений прилёт «свежего» человека с «большой земли» всегда становился событием. Новичка надо было вычислить на выходе из самолёта и успеть перехватить до момента пограничного контроля. Обычно мы устраивали «аттракцион», выходя на поле и пытаясь определить «нашего» ещё на трапе, при спуске на грешную сенегальскую землю. Надо сказать, что в толпе, в темноте (рейс из Парижа прибывал поздно вечером) сделать это было нелегко, поэтому задача была увлекательной. Тем более в те времена смартфонов и соцсетей ещё не было, а с копии паспорта, пересылаемой из Центра по факсу, на нас вместо фотографии обычно смотрел чёрный квадрат. В моём случае всё было несколько проще, т.к. с Андреем мы успели познакомиться в Москве.

Но вот я выхожу из самолёта в ночном Дакаре. Первое ощущение – как будто тебя со всего размаха ударили по лицу мокрой горячей подушкой. Сначала думаешь, что это потоки воздуха от работающих авиационных двигателей. Ан нет, это липкая влажность и тягучий жар моего нового места службы. Добро пожаловать в Африку!

Андрея и Мишу я увидел издалека. Они стояли на поле и играли в тот самый «аттракцион». В этот момент я ещё не догадывался, скольких людей мне самому предстоит встречать и провожать в Дакарском аэропорту за время командировки, что это поле станет родным, что я полюблю вид стоящих на краю аэродрома холмов Маммель, напоминающих женскую грудь, буду с удовольствием вдыхать запах авиационного керосина, пить местное пиво в аэропортовой забегаловке. Это всё было в будущем. А пока меня подхватили коллеги, мы ловко миновали толпу на паспортном контроле, попутно проштамповав все бумаги, забрали мой скромный багаж и довольно быстро погрузились в порядком раздол-банный «Форд Эскорт», который станет моим первым служебным автомобилем.

«Тебя надо покормить, – тоном, не терпящим возражений, заявил «бывалый» Андрей, – Сейчас поедем в один из лучших ресторанов города, где любит бывать сам посол». Я робко попытался возразить, что с дороги и, вероятно, не слишком прилично одет для столь ответственного похода, но от меня отмахнулись.

И вот мы уже мчим от аэропорта по тёмным улицам. Время от времени дорогу перебегают белые кроссовки, обладателей которых в ночи категорически не видно. Я тщетно пытался вглядеться в пейзаж за окном, но кроме редких горящих окошек разглядеть толком ничего не удалось. Тем временем автомобиль ловко подруливает к какой-то хибаре, на которой светится неоновая надпись «Arc-en-ciel» («Радуга»), мы гурьбой заваливаемся внутрь помещения, сильно смахивающего на придорожную «тошниловку», плюхаемся за видавший виды столик. «Вот! – торжественно объявляет Андрей, – То самое место, про которое мы тебе говорили! Шикарно! Всем здесь очень нравится!» Я тоскливо осмотрелся ещё раз. Грязь, мухи, лениво работающие вентиляторы, плохо прокрашенные стены. Сюда любит приезжать посол… Боже, куда я попал?!

Окончательно меня добила квартира, куда меня после ресторана, где мы что-то съели и выпили по паре пива, доставили коллеги. На одной из основных улиц старого Дакара, бульваре Республики, на котором располагаются Президентский дворец, главный католический собор, чуть ли не единственный в стране театр и Музей вооруженных сил Сенегала, стоят две небольшие, весьма скромные, когда-то белоснежные двухэтажные виллы в колониальном стиле постройки 1940-х годов. В одной из них располагается резиденция советника-посланника российской дипмиссии, а во второй – консульский отдел и над ним три маленьких квартирки. Здания старые и видавшие виды, с щелями в палец толщиной везде, мебель убитая, коричневатая африканская пыль толстым слоем повсюду, а из шкафов выбегают огромные тараканы-кукарачи.

Сел я среди всей этой «красоты», с трудом выцепив взглядом более-менее чистый угол дивана, и весьма сильно закручинился, наконец-то сполна ощутив глубину своего отрыва от цивилизации, привычной жизни, семьи. Правильно ли я поступил, согласившись на эту авантюру?

Так начиналась моя работа в Сенегале.

Здание Посольства России в Сенегале

МЕСЬЕ ДАКАР

Местные чётко мониторили жизнь российского посольства и отслеживали появление каждого нового обитателя. Наше здание находится в центре довольно бойкого квартала, каждый обитатель которого, включая бездомных собак и кошек, нас «срисовывал» при первом же появлении за воротами.

Вокруг хватало занимательных личностей, формировавших наше окружение. Охранял нас сенегальский ЧОП в виде нескольких стариков различной степени дряхлости, которые работали лет по тридцать и от которых не имелось совершенно никакой возможности избавиться. У нас работал донельзя наглый, ленивый и разбалованный сенегальский водитель Махтар. Трудился добродушный, вечно улыбающийся и довольно стеснительный садовник по имени Мамаду, не очень умело, но добросовестно выполнявший функции разнорабочего. На углу разместился мальчишка-зеленщик, продававший нам овощи и фрукты. Он очень переживал, что у него жесткие африканские волосы, поэтому зимой и летом ходил в плотной вязаной шапочке в надежде таким образом размягчить шевелюру. Посольских обитателей знали ближайший торговец арахисом, владелец продуктовой лавки, сапожник на углу, хозяин маленькой столовки, где мы иногда столовались, управляющая маленькой кондитерской, ливанцы из магазина женского белья, мавританец–поставщик туарегских украшений, чистильщики обуви, охранники всех окрестных домов, квартальные нищие и побирушки, «несуны» – мелкие торговцы всякой сезонной всячиной с рук, маршруты которых проходили мимо посольства, и т.д.

Первое испытание, через которое всегда проходили новички на первую-вторую неделю пребывания, – «подход друга», который увязывался за тобой, совал в руки какой-нибудь сувенир (естественно от чистого сердца и совершенно бескорыстно, т.е. даром), часто в этой роли выступала якобы золотая подвеска в виде баобаба, потом долго шёл нога в ногу, пытаясь говорить обо всём на свете. Если объект внимания имел неосто-рожность обозначить знание французского языка, то отвязаться вообще было крайне непросто. В конце пути «друг» настоятельно требовал ответный подарок, лучше деньгами. Мол, в Сенегале такая традиция – радовать друзей подарками.

Второе испытание – выдержать, что как минимум первые месяца три тебя в твоём районе будут называть не иначе как «месье Дакар» (женщин – «мадам Дакар») (по-русски в обоих вариантах «свежий лох») и вечно пытаться надуть и обсчитать. Этим титулом, на самом деле, награждали всех незнакомых иностранцев, подсоз-нательно помещая их в категорию потенциальных жертв «развода». Набравшись опыта, понял, что если тебя так обозвали, то стоит резко возмутиться, а ещё лучше – гордо заявить в ответ «Je suis sénégalais!» («Я – сенегалец!»). С одной стороны местных это забавляло, с другой – они сразу понимали, что перед ними не абы кто, а «бывалый» тубаб.

Для пар бледнолицых существовало другое «погоняло» – «жён марье» («молодожёны»). Оно тоже ничего хорошего не сулило, ибо обозначало лишь, что тебя идентифицировали как туриста и наметили в жертву на предмет бессовестного отъёма денежных средств или нескончаемого мотания твоих нервов. Купировать подобное посягательство приходилось максимально жёстко, без шуток, доходчиво, иначе потом не отвяжешься. Для этого освоил несколько фраз на самом распространенном в Дакаре местном языке волоф. Со временем «отбривать» научился за секунду.

Под конец командировки, когда меня в центре города знала, казалось, реально каждая собака, произошел неприятный случай. Я в замечательном, расслабленном настроении шёл субботним утром от центрального рынка к своей машине, которую запарковал возле ставшего родным дипломатического магазина, торговавшего алкоголем и привозными деликатесами. В одной руке пакеты с покупками от моих рыночных поставщиков мяса, рыбы и овощей, в другой – лоток с клубникой для жены. Вдруг из-за угла на меня с радостными криками «месье Дакар» выскакивает три уличных торговца-«несуна».

Дакар считается признанной африканской столицей карманников, работают ребята активно и виртуозно. Налетевшие на меня молодчики были из этой когорты, да ещё и приезжие, «залётные», т.е. я им не примелькался. Двоих я успел нейтрализовать и прикрыл карман с мобильным телефоном, а второй карман с деньгами оказался оголён, т.к. руку не позволил опустить лоток с клубникой. Хлопцы лихо крутанулись вокруг меня, вытащили купюры и испарились. Я остался на тротуаре с покупками и телефоном, но без денег. Жестокое наказание за излишнюю самонадеянность и банальную утрату бдительности. Было обидно и унизительно после почти трёх лет пребывания попасть в такую неприятную и нелепую ситуацию. А ещё жутко возмутил сидевший на стуле перед входом в дипмаг охранник, на глазах которого всё произошло, весело потешавшийся надо мной и моей бедой.

Чрезвычайно злой на себя и на весь мир дошёл до машины, бросил покупки в багажник, сел за руль и решил сделать пару кругов по кварталу. На втором круге увидел всю троицу, которая топала по тротуару, неся в руках майки, которыми они торговали, и весело что-то обсуждая. Я резко прижал их своей машиной, выскочил, схватил у двоих товар, бросил его на переднее сиденье, захлопнул дверь, нажал на замок и выпалил «А теперь мы зовём полицию!» На всё ушли считанные секунды. Ребятки просто остолбенели от неожиданности. После минутного замешательства они осоловело воззрились на меня, узнали и испугались.

– Друзья мои, вы меня сильно расстроили, – проникновенно начал я.

– Месьё, как вы нас нашли? – вылупились на меня мои обидчики.

– Неужели вы полагали, что я не отличу вас от других?

– Мы думали, что вы – типичный «месье Дакар», и мы все для вас на одно лицо, – немного помявшись, честно и откровенно признались ребята.

– Вы ошиблись, я такой же сенегалец, как и вы. Ну, зовём полицию?

За сценой заинтересованно наблюдала вся улица, начала собираться толпа в предвкушении знатного спектакля в виде разборки тубаба с воришками. Узнавший меня по дипломатическим номерам на автомобиле охранник расположенного поблизости ресторана «Ля Фуршет» уже порывался вызвать правоохранителей. На потеху зрителям карманники были посрамлены, молча достали и отдали деньги. Ровно украденную у меня сумму, но другими купюрами. В ответ я вернул им весь их товар, ещё разок отчитал, и они медленно побрели восвояси. Видать, я сильно их удивил, сломав шаблон о лёгкой наживе в виде белого.

Будучи человеком злопамятным, не забыл «оттоптаться» и на охраннике дипмага, который посмел смеяться над российским дипломатом. Я не поленился вернуться туда, зайти к хозяину и высказать своё негодование тем, что его сотрудник не только не защитил их клиента на пороге заведения, но ещё и имел наглость насмехаться над ситуацией. Больше я того человека не видел. С тубабами шутки плохи.

МЕДИЦИНА

Медицина в Африке довольно специфична. Государственная неподготовленного белого человека точно убьёт, поэтому там лучше не болеть, а если угораздило обращаться за медпомощью, то делать это исключительно в частные или военные клиники. В этом плане Дакар не был исключением из общего правила: лучшие медкабинеты и клиники принадлежали ливанцам, а если совсем худо, то на этот случай посольство всегда дружило с французской военной базой, где были европейские военные врачи. Увы, к их помощи приходилось обращаться с завидным постоянством. Меня на правах младшего дипломата с хорошим языком снаряжали сопровождать всех наших посольских болеющих. На что я только не насмотрелся: и на «тропикоз», когда едет «кукуха», и на операции, и на укусы насекомых, и к гинекологу с чужими жёнами приходилось таскаться, а потом оправдываться перед не в меру ревнивыми и недоверчивыми мужьями, что «ничего такого не было».

Сам же я, как ни странно, за три с лишним года командировки ни разу ничем серьёзно не болел. Есть, правда, теория, что иммунитета здорового белого человека хватает где-то на три года сопротивления различным африканским вирусам, инфекциям и болячкам. По прошествии этого срока организм начинает стремительно «сыпаться». Якобы именно по этой причине западники стараются ротировать своих сотрудников каждые два-три года. Но это может быть справедливо лишь в отношении тех хворей, которые атакуют тело в фоновом режиме. От серьёзных вещей в виде, например, малярии одним иммунитетом прикры-ваться сложно.

Сенегал не является сильно малярийной страной. Соответствующие комарики обитали не во всех частях столицы и даже не во всех регионах. Другое дело – Гамбия, в которую приходилось регулярно ездить по долгу службы. Там малярия цвела буйным цветом. Посольский доктор из лучших побуждений перед каждой поездкой заставлял в порядке профилактики пропивать какие-то лекарства, которые сами по себе били по печени. В итоге раз на третий я начал чётко ощущать, где в моём молодом теле находится этот орган. Данное чувство мне совершенно не понравилось, поэтому я взмолился и попросил придумать какой-то иной способ остаться в живых. Тогда наш эскулап выдал мне несколько каких-то «волшебных» таблеток, которые действовали по принципу «американского солдата»: при малейших признаках недомогания глотаешь ударную дозу этой гадости, которая мгновенно напрочь убивает в тебе малярку вкупе с флорой кишечника и массой всего остального полезного, зато ты вскакиваешь с постели, в течение пары суток «на автомате» выполняешь свои рабочие функции, а затем падаешь замертво. Описанное действие препарата и живо рисуемая воображением перспектива возможных последствий его приёма были, откровенно говоря, не самыми обнадёживающими, однако пришлось согласиться на такой вариант. Наш хохмач-завхоз предложил вшивать чудо-таблетку дипломатам в воротничок, как ампулы с цианистым калием у разведчиков. Шутку не оценили, но таблетки с собой каждый раз исправно таскали.

Надо сказать, что я никаким особо богатырским здоровьем не отличался: у меня с детства стоял диагноз «поствакцинальная аллергия». Лет в пять угораздило заполучить отёк Квинке в качестве реакции на очередное вакцинирование. С тех пор на всех моих медкартах аршинными буквами было написано про невозможность что-либо мне колоть. Данное обстоятельство абсолютно не смутило мидовских медиков, которые, не моргнув глазом, отправили меня вакцинироваться от жёлтой лихорадки, т.к. без этого ехать на континент запрещалось. Укол я пережил благополучно и получил соответствующий сертификат, действительный ближай-шее десятилетие, который я гордо продемонстрировал посольскому врачу. Тот грустно изучил предъявленные медицинские документы, поднял на меня полные тоски глаза и с трагедией в голосе поинтересовался, что ему со мной делать. Доктор был в ужасе от вновь прибывшего сотрудника, у которого не было даже прививки от столбняка и который, в его понимании, с учётом местной антисанитарии рисковал окочуриться чуть ли не от первой царапины. В итоге на фоне супрастина в первые месяцы моей дакарской жизни он повкалывал мне всё, что мог. Так опытным путём выяснилось, что моя аллергия чудесным образом рассосалась. Так что Африка не всегда калечит, но иногда и лечит. Поневоле.

ЗАПАХИ

Жизнь в Африке – в любом случае испытание. Даже если на твою долю выпадает цивилизованная её часть, всё равно это нечто непривычное. Что уж говорить про молодую семью, которая только учится жить. Мы с супругой привыкали друг к другу в Сенегале в не самых благоприятных условиях жары, дикой влажности, пыльных бурь, криков с окружавших минаретов, специфических запахов.

Относительно запахов нужно сказать отдельно, ибо это то, чего пока не научились передавать фото- или видеокадры. Африка – континент «душистый». С этим соприкасаешься уже при посадке на любой африканский рейс. А затем соответствующий сложносочинённый «букет» сопровождает тебя всюду. Приезжая в отпуск в Москву, всегда бывало ощущение, что просто не можешь вдоволь надышаться нашей пьянящей свежестью. Не зря считается, что на африканском континенте европейцы испытывают определенное кислородное голодание. Не такое, как в высокогорье, но дышится действительно по-другому. Говорят, что в американском Госдепе людей, которые провели больше трёх лет подряд в Африке, после этого на протяжении пяти лет не назначают на руководящие посты. Считается, что по причине недостатка кислорода в голове замедляются мыслительные процессы, проще говоря, люди тупят. А может серые клеточки от тоски начинают медленно умирать?

В сахеле в воздухе постоянный привкус пыли и песка, эдакие «сахáрские специи». Нельзя сказать, что он неприятен, просто неотвратим и повсеместен, чрезвычайно въедлив и сложноискореним. Им пропитываются волосы и одежда, пыль проникает в нос и бесцеремонно, по-варварски вгрызается в слизистую.

В Сенегале почему-то практически не пахнет океан. То есть от него, конечно, иногда несёт вонью гниющих водорослей или тухлой рыбы, но «классической», ожидаемой океанской свежести и хотя бы банального запаха соли нет и в помине. Наш дом находился буквально в паре сотен метров от берега, но в воздухе на это не было ни малейшего намёка.

Полной противоположностью были сенегальские реки. Все водоёмы этого типа, попадавшиеся на пути, представляли собой клоаки, полные самого невообразимого мусора и источавшие дичайшее, удушающее зловоние. Таковыми моему взору предстали водные глади в Сан-Луи, Тиесе, Каолаке. Апофеозом и самой большой иронией на эту тему стала речка в дакарском пригороде Рюфиск. Дело в том, что название данного населенного пункта, основанного португальцами, произошло от португальского «рио фришко», т.е. «свежая, чистая река». Видели бы первые колонизаторы, что произошло за эти годы с их источником живительной влаги и свежести…

Аромат самих африканцев, втираемых ими в кожу масел, пота, нестиранной одежды, дешёвой еды, которую жарят на улицах на некачественном масле, калёных орешков арахиса, гниющей на жаре помойки, плохого бензина и смрадных выхлопов старых грузовиков – всё это составляет коктейль, который не отпускает и душит тебя в городах. В столице мы жили на оживленной улице, поэтому в открытое окно неизбежно врывался этот ароматический вихрь, мало способствуя ощущению чистоты в доме. Нас довольно регулярно донимал и тошнотворный запах рыбной костной муки с местного завода. От него тошнило и выворачивало, но скрыться было категорически невозможно.

Запах сенегальской деревни по сравнению с вышеописанными вариантами отличается приятной естественностью. Фактически «натуральный продукт», включавший в себя аромат костра, всенепременной булькающей на огне похлебки, риса со специями в больших жестяных мисках, соломенных крыш, домашних животных, навоза, птичьего помёта. Иногда прорывались горькие нотки каких-то трав вроде полыни или же сладкий намёк на какое-то цветение. Но это были лишь всполохи чего-то далёкого и эфемерного, призванные подчеркивать их уникальность и несвойственность этим местам.

КЛИМАТ

Жаловаться на климат в Сенегале – грех. Если сравнивать со многими другими африканскими или азиатскими точками, у нас дело обстояло вполне благополучно. Экстремальной жары в Дакаре не наблюдалось, так как город находится на полуострове Зеленый Мыс и с трёх сторон омывается океаном, что создаёт уникальный микроклимат. Лёгкий океанский бриз сдувает вглубь континента основной зной, поэтому в городе температура редко поднимается выше +30…32 градусов. Зимой же вообще порой случались «заморозки», когда ночью температура опускалась до страшных, пугавших коренное население +15. Иногда это приводило к обморожениям у местных бомжей, а российских дипломатов заставляло три-четыре раза в год набрасывать на плечи пиджак, чтобы утром дойти на работу.

Кажется, рай, да и только. В отместку природа уготовила жителям иное испытание: им досталась дикая влажность и вечное ощущение мокрости. На выходе из кондиционированного помещения человек мигом покрывается испариной, такой обильной, что впору было рисовать узоры на коже. Одежда промокала насквозь по много раз за день, зато на ветру и под солнцем быстро сохла. Вышел из посольства в сторону МИДа – промок, прошёлся 15 минут – высох, посидел в душном предбаннике – вновь вспотел, зашел в кабинет с кондиционером – подсох, вышел обратно на улицу и идёшь в посольство – рубашка мокрая, вернулся в свой кабинет – остужаешься. И так весь рабочий день.

Дома было чуть проще. На ночь включали старенький, вмонтированный под окном кондиционер в нашей маленькой спаленке, которую я как мог загерметизировал поролоном и скотчем, чтобы чуть медленнее уходила спасительная прохлада. Днём можно было постелить полотенце на диван и медленно в него стекать, обливаясь пóтом от малейшего движения, а то и без оного. Никогда в жизни столько и так обильно не потел.

К влажности и поту по всему телу довольно быстро привык, перестав обращать на это внимание. Научился оперативно сохнуть на солнце или под кондиционером. Причём в последнем случае особым искусством было при этом не застудиться: глотать сопли или лежать с высокой температурой в таком климате – ещё меньшее удовольствие, чем в нормальных условиях. Сильно удручало, что из-за влажности любая, самая маленькая и незаметная царапина превращалась в шрам: ранки подолгу не заживали и немилосердно мокли. Так что Африка навечно оставила множество отметин на теле.

РЕАЛИИ

На самом деле бытовые условия в посольстве были откровенно неважными. Техсостав ютился в небольших квартирках, плохо приспособленных для долго-временного проживания. Посольский комплекс представлял собой два отдельно стоявших здания, объединённых общей территорией. В отличие от большинства африканских стран, в Дакаре не было объекта, специально построенного под дипломатическое представительство. Нам достался многоэтажный дом, который когда-то выкупили и кое-как приспособили под наши нужды.

Административное здание отличалось несураз-ностью планировки помещений и допотопным лифтом, а жилое – крайне странным сочетанием французского колониального общежития и российского представления о комфорте. Из благ наличествовали маленький внутренний дворик типа «психодром», автомобильная парковка на десяток машин, которая в случае необходимости трансформировалась в волейбольную площадку, оставшийся с советских времён довольно большой зрительный зал, бар с зоной для размещения пластиковых столиков и сауна.

Неудивительно, что поголовно все приезжавшие в Сенегал дамы первую неделю лили горькие слёзы. Помню такой подслушанный в посольском дворе диалог молодой супруги вновь прибывшего коменданта со своей мамой. Девушка нервно вышагивала по территории и громко общалась с родительницей по мобильному телефону, включив громкую связь:

– Мама, здесь всё ужасно, я хочу домой!

– Доченька, но ты же всё-таки поехала за границу…

– Видала…. я такую заграницу. Ничего мне не нужно! Уезжаю!

– Но ты же за любимым поехала. У вас семья….

– Не нужен мне такой любимый! И любовь не нужна! И семья!

– Милая, ну, есть же хоть что-то положительное. В конце концов, не за колючей же вы проволокой сидите….

В этот момент девушка подняла глаза на наш забор, щедро, в два ряда увитый… «спиралью Бруно», мощной колюще-режущей проволокой, которую незадолго до этого к нашей вящей радости мы сумели выцыганить у французских военных, и залилась в три ручья.

Дипломаты размещались чуть лучше, чем административно-технический персонал посольства, занимая квартиры в городе на принадлежавших нам трёх старых колониальных виллах или в многоквартирных домах, построенных ливанцами. В любом случае эти жилища были весьма скромными, значительно уступающими тому, на что мог рассчитывать белый человек в других африканских странах. Из приятного лишь наличие небольших садиков на виллах, где произрастали пальмы, придававшие окружавшей действительности хоть какой-то налёт экзотики, бананы, разноцветные бугенвилли и что-то ещё цветущее и время от времени плодоносящее.

БЫТОВУХА

Посольское жильё, которое отвели нам с женой, тоже было довольно скромным: нас поселили в маленькую двухкомнатную квартирку над консульским отделом. Само белоснежное здание с колоннами являло собой довольно типичный пример французской колониальной виллы первой половины ХХ века. Конкретно место нашего обиталища датировалось началом 40-х годов. Главным, представительским этажом в таких зданиях считался первый, но он был занят служебными помещениями консульского отдела. Нам же достался второй этаж. Он явно либо достраивался в более поздний период, либо подвергался перепланировке, ибо поражал вопиющим неудобством и несуразностью.

«Хоромы» состояли из миниатюрной спальни, в которой стояла кровать с широким подголовником, на который можно было что-то положить, пара тумбочек и небольшой встроенный шкафчик. В гостиной (она же столовая, она же всё остальное) имелись диван с двумя креслами, журнальный столик, неоправданно большой обеденный стол с шестью стульями, тумба под телевизор и столик для городского телефона. Нагромождение бестолковых и незатейливых по дизайну предметов интерьера значительно сужало жизненное пространство. Зато вдоль одной из стен был огромный встроенный шкаф, поглощавший в себя наши нехитрые пожитки, а также служивший домом всякой живности, регулярно оттуда выползавшей. Вся мебель оказалась откровенно убитой, зато с инвентарными номерами. Нормальный казённый быт служивого человека.

На входе в квартиру кухонка-кишка, вся дешёво-бело-кафельная, поэтому сильно смахивала на третьесортную провинциальную больницу. Сходства с медучреждением добавлял длинный коридор, отделенный от кухни стеной со вставленным на две трети высоты полупрозрачным стеклом.

Санузел удивлял огромной, раза в полтора больше, чем в других частях квартиры, высотой потолка и наличием наверху незакрывающихся окошек-амбразур на улицу. Это способствовало максимальной естествен-ности освещения, что скорее радовало, и постоянному прилёту несметного количества пыли, листьев, перьев, а также насекомых и прочих разномастных, разно-калиберных и разноокрашенных прыгающе-ползающе-летающих тварей, что неимоверно раздражало, а по первости ещё и немало пугало.

Из прелестей – довольно несуразный и по большей степени бесполезный длинный узкий балкон вдоль всей квартиры аж с тремя выходами на него, два из которых были напрочь законопачены за ненадобностью. Нами он изредка использовался для сидения с книжкой, да эксплуатировался собакой в качестве места самовыгула и точки высматривания в толпе возвращающегося с работы отца семейства.

Просить у руководства что-то заменить наглость тогда ещё не позволяла, да и не знали мы, если честно, что на что-то имеем вполне законное право. Завхоз посольства, добрейшей, как потом выяснилось, души человек на все робкие «заходы» заученным движением досадливо отмахивался, ворча, что денег, дескать, нет и до конца года не будет. Так и жили.

Через несколько месяцев после начала моей работы на территорию консульского отдела с плановой инспекцией заглянул посол Р.О.Манов в сопровождении того самого завхоза. Решил он заодно посмотреть и как живет молодой референт.

– Ну, молодёжь, как жизнь? Какие жалобы, предложения, пожелания? – с самого порога весело поприветствовал нас начальник.

– Всё замечательно, Роман Олегович, – скромно потупив взор, промямлил я.

– А чего это плита у вас такая старая? – внимательно осматривая нашу кухню, спросил посол, которого отличали серьёзный хозяйский подход и цепкий глаз. – Мы же в начале года несколько новых закупили, они в запасе имеются.

– Ладно, что она старая, – вступила в разговор жена, – В ней из четырёх конфорок работает только одна, поэтому сразу два блюда мужу, когда он на 15 минут забегает на обед, разогревать не получается. Да и духовка в лучшем случае через раз включается.

– Немедленно заменить! – грозно сверкнул глазами Манов на завхоза, – Плиты ведь на этой территории стоят! Просто на один этаж поднять надо.

Продолжаем импровизированную экскурсию по нашему жилищу. При входе в гостиную взгляд посла упёрся в жутковатого вида зеленовато-желтый диван с двумя креслами.

– Как вам мягкая мебель? – поинтересовался посол.

– Мебель как мебель, – равнодушно пожала плечами жена, – Вот только боимся, что до сменщика не доживет. Поэтому редко пользуемся.

Она откинула седушку, обнажив напрочь сгнившие внутренности и торчавшие во все стороны пружины. Манов крякнул и распорядился доставить списанный комплект с его резиденции. Завхоз, ходивший за послом тенью, попытался было что-то возразить, однако сдержался и усиленно закивал.

В спальню начальник заходил с опаской. Окинув оценивающим взглядом комнату, он несколько приободрился, не увидев явных «косяков».

– Ну, здесь-то, надеюсь, всё нормально? – спросил посол и по-заговорщицки подмигнул мне, заставив густо покраснеть.

– Всё отлично, Роман Олегович, – подтвердила супруга, ничуть не смутившись, – Вот только каркас кровати держится на одном болте вместо восьми, а кондиционер 70-х годов производства сильно шумит и изрядно прогнил снаружи.

Бедный Манов явно пожалел, что зашёл к нам. Зато буквально через пару часов нам принесли новёхонькую плиту, через неделю доставили шикарный по сенегальским меркам бежевый диван с двумя креслами, укрепили кровать и поменяли кондиционер. Быт налаживался.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Развлечений в Дакаре было мало. Делать в свободное время абсолютно нечего. Один полудохлый драматический театр, при нас закрылся последний кинотеатр, пара музеев. На этом культурная жизнь ограничивалась. Гулять по замусоренным улицам города, да ещё и по жаре, было стрёмно. Выезжать за пределы столицы – проблематично. Поэтому прихо-дилось придумывать развлечения самим.

Из более-менее доступного молодому российскому дипломату оказались рестораны. Конечно же, это была не какая-то высокая кухня, не звёзды Мишлена, а самые что ни на есть обычные заведения общепита, причём приличных, куда можно было зайти иностранцу, имелось крайне ограниченное число. Пища была незатейливая, без особых изысков, однако вполне съедобная и, что немаловажно в Африке, безопасная для желудка.

Первый год моего пребывания в Дакаре сильно анимировал мой коллега Андрей, который относился к категории «бывалых» африканистов с учётом имевшегося опыта одной длительной командировки за плечами. Своей неугомонностью, завидной энергией и тягой к познанию он заряжал всех окружающих. Мы рассудили, что иногда надо немного отвлекаться от работы и перезаряжать батарейки. Способов для этого было немного в силу уже упомянутого отсутствия театров, кинотеатров, концертов и выставок. Именно Андрей ввёл в обиход ставший на некоторое время традиционным пятничный «petit tour de Dakar» («пети тур», «маленький круг по Дакару»), который состоял в том, что после службы мы ехали в одно из нескольких приличных заведений общепита сенегальской столицы, чинно там ужинали, а потом перемещались поочерёдно в 3-4 бара или кафе, нигде подолгу не задерживаясь.

При этом, с учётом преимущественно мусуль-манского характера страны, значительная часть посещаемых нами заведений была абсолютно безалкогольной. Хотя Дакар далёк от ханжества, и в большинстве ресторанов спокойно подавали пиво панафриканских брендов «Флаг» и «Кастель», а также дакарский пивной напиток «Газель». Винная карта была чуть более разнообразной и включала в себя недорогие французские вина, а также продукцию марокканских виноделов, которая нам весьма полюбилась в силу дешевизны и неплохого качества. Так что небольшой «пишэ» (графин) столового вина стал обязательным атрибутом при поглощении пищи.

Однако основной смысл нашего «пети тура» состоял вовсе не в достижении пьяного угара, чего российские дипломаты ни в коем случае позволить себе не могли, а в планомерном освоении гастрономического и развлекательного профилей места нашего временного обитания. Надо отдать должное Андрею, он умудрялся находить действительно необычные места. То мы ехали в какой-то элитный квартал с богатыми виллами, в которых попадались полу-домашние французские рестораны «для своих». То ломились в гости к китайским товарищам, чудесным образом и к их вящему удивлению обнаруживая едва ли не полулегальные столовые с традиционной китайской кухней. То мы ездили по ливанским ресторанам и дегустировали бесконечные «мезы», включавшие в себя диковинные продукты типа запечных воробьёв, солёных яиц и бог знает чего ещё. То он откопал невесть как попавший в эту часть планеты ресторан корейской кухни, где мы перепробовали несметное количество видов традиционно приготовленной капусты и моркови. То раздобыл адрес бара, в котором тусили французские морпехи, и мы поехали туда практиковать нормальный современный французский язык, а также расширить словарный запас в виде свежих ругательств. То мы ехали в «народные» кварталы, по сути – откровенные трущобы, есть руками местное подобие плова «диби маафе», запивать его напитком из каркаде, вести неспешно-тягучие разговоры с местными завсегдатаями и поварами о смысле жизни и африканской философии, полностью погружаясь в страноведческий аспект. То усиленно изучали сенегальские национальные блюда, добиваясь раскрытия секретов наиболее удачных рецептов, а заодно практикуясь в освоении языка волоф. То лакомились кабовердианской кухней в весьма колоритном заведении «Шэ Луча», где все блюда подавались нарочито небрежно, по-домашнему, в огромных лоханях. В меню этого ресторана нами было обнаружено яство, единогласно завоевавшее звание самого отвратительного из того, что приходилось пробовать. Сей шедевр кулинарного искусства звался «супʹу из соуса гомбо» и представлял собой совершенно неудобоваримое подобие мерзкой зелёной слизи, похожей на Лизуна из мультфильма об охотниках за приведениями. Но нас радовали даже подобные диковатые открытия, ибо они способствовали познанию мира и отвлекали от каждодневной рабочей рутины.

А ещё мы любили петь! Но не умели. Совсем. Получалось, как я подозреваю, не слишком хорошо, зато от души. Предпочитали мы это делать во время неспешных перемещений между барами, врубая музыку в машине на полную мощность. Предпочтение отдавали отечественному репертуару с уклоном на незабвенную классику и даже фольклор. В итоге от нашего вполне приличного с виду автомобиля, в котором белые тубабы в три-четыре глотки усиленно выводили на малоузнаваемом в Сенегале языке какую-нибудь дорогую сердцу «Таганку», в вечернее время шарахались даже местные нищие.

Иногда тяга к всеобъемлющему познанию страны пребывания сподвигала нас внимательно прослушивать и сенегальский музыкальный материал. Если судить по реакции местных аборигенов, зрелище бледнолицых, внемлющих песнопениям на волофе, мандинге или серер, повергало их в неизмеримо бóльший шок, чем даже пресловутая «Таганка».

Однажды поехали на открытие бара, который появился прямо рядом с резиденцией нашего посла. Заведение оказалось очень симпатичным, коктейли качественными, музыка подобающая. Мы там слегка задержались, до полуночи горланя песню про Че Гевару. Утром на совещании начальник был мрачен и выглядел очевидно невыспавшимся. Через какое-то время он посетовал, что его достало новое питейное заведение по соседству, мол, мало того что постоянно народ приезжает и уезжает, так ещё и вчера какие-то идиоты до ночи упражнялись в караоке. Мы потупили взоры и скромно умолчали о собственной роли в этом перформансе, вполне логично рассудив, что в данном конкретном случае чистосердечное признание вряд ли было бы оценено по достоинству. На всякий случай больше мы там не появлялись.

Когда Андрей завершил свою командировку, в ход пошли более спокойные и размеренные способы проведения досуга. Мы с женой полюбили рыбу, которой налакомились за время жизни в Сенегале всласть, а любимым рестораном стал «Лё Ресиф» на мысе Альмади, самой западной точке африканского континента. Нам нравилось сидеть вечером на его открытой веранде и смотреть на океан, который уходил вдаль. Завораживало то, что водная гладь простиралась аж до самого побережья Америки, лежавшей где-то очень далеко за горизонтом, там, куда уходило прекрасное закатное солнце. Нас окутывала вечерняя прохлада, в кустах стрекотали цикады, слышался плеск волн, метрах в 100 от берега возвышался нос затонувшего судна, вокруг которого всегда белела морская пена. На столе обычно стоял графин дешевого, но полюбившегося нам марокканского вина «Герруан», зелёный салат и сезонная рыба. Мы так примелькались там, что стали постоянными клиентами, поэтому повар часто угощал то свежими морскими ежами, то какими-то ракушками, то приносил устрицы. Атмосфера была абсолютно домашняя и расслабленная.

За три с лишним года мы, кажется, побывали во всех местах, куда не стыдно было зайти. На Авеню Помпиду обнаружили кафешку, в которой подавали вкусное мороженое. Это было такое счастье получить порцию европейского лакомства, да ещё и с чашкой капучино! Была пара мест, где делали неплохую пиццу, но мы редко туда заглядывали. На Корнише имелось два довольно дорогих для нас ресторана на пирсах, вынесенных над водой. Заехать туда и взять по коктейлю было тогда для нас шиком.

Из сенегальской кухни полюбились ясса пуле (курица в луковом соусе), деби маафе (мясо с соусом из томатов и арахисового масла, сильно смахивало на растворённый батончик «Сникерса», но без шоколада), тьебуджен (рис с рыбой и морепродуктами), чубу-яп (рис с говядиной или бараниной и разными приправами).

Довольно смело, без опаски осваивали и пробовали всё, чем был богат Дакар нашего времени. Благо санитарно-эпидемиологическая обстановка этому не препятствовала.

Из спортивных развлечений был доступен бильярд. Мы обнаружили на задворках посольства старый стол, привезли из России сукно, из канатов сами связали лузы, где-то добыли пару киёв и набор шаров. Для нас с женой, проживавших в городе, безусловная прелесть заключалась ещё и в том, что в бильярдной работал кондиционер, и можно было посидеть в прохладе без риска не расплатиться в конце месяца по счетам за электричество, которое стоило очень дорого.

Присутствовал в жизни посольства и вездесущий волейбол – одно из любимейших развлечений подавляющего числа наших коллективов за рубежом. Ради такого дела с территории выгоняли весь автотранспорт и натягивали сетку. Народ «рубился» с редкой самоотдачей и упоением, отдаваясь, к печали руководства, спорту больше, чем работе. С другой стороны – сотрудникам нужна была разрядка, а спорт этому способствовал. Русские своими энергичными спортивными криками распугивали местных на добрый квартал вокруг. В особенности это чересчур светское развлечение нервировало учащихся религиозной мусульманской школы, здание которой нависало над нашей территорией. В дни матчей они все прятались, боясь поддаться искушению волейбольного мяча.

Меня же волейбол никогда не прельщал, а перспектива к обычному потению терять драгоценную влагу ещё и с риском получить куда-нибудь мячом скорее пугала. Поэтому я предпочитал пассивный спорт в виде сидения в нашем баре с кружечкой холодного пива сенегальских производителей и ожидания результатов спортивных баталий.

ПИСАНИНА

Оглядываясь назад, понимаю, что запоминающихся историй о сенегальском этапе жизни осталось немного. Всё было довольно хлопотно, но буднично. Работой меня завалили с самого начала очень серьёзно. В Дакаре мне не очень повезло с достопримечательностями и развлечениями, были сомнения насчёт полезности климата, зато у меня оказались потрясающие учителя. Львиной долей того, что умею в профессии, я овладел именно там. Меня действительно по-настоящему учили. Замечательные наставники ответственно возились со мной, не считаясь с собственным временем, скрупулёзно вычитывали мои бумаги и обучали основным диплома-тическим премудростям.

Основная наука происходила от посла, который специально поручал мне всё, что только было можно. Пришлось попробовать свои силы во всех сферах, заниматься и протоколом, и переводами, и написанием нот, справок, записей бесед, хроник и даже ваянием телеграмм, и внешней политикой, и внутренней, и экономикой, и культурой, и прессой, и военно-техническим сотрудничеством. На правах самого молодого члена коллектива я втыкался всюду. Мне даже не удастся вспомнить чего-то, к чему меня на том или ином этапе не привлекали. Я был молод, энергичен, безотказен, и этим все беззастенчиво пользовались. Зато мне точно никогда не было скучно. Приехал я один, так как жена заканчивала четвёртый курс института, а потом регулярно летала в Москву на сессии, так что я подолгу оставался наедине с собой.

Работе с текстами я научился от нашего советника. Ему тогда было за 60 лет, он много лет трудился редактором в издательстве «Русский язык», а внешне являлся копией маленького, сухонького, лысого старичка из «Шоу Бенни Хилла», которого всё время хлопали по голове. Он производил впечатление вечно всем недовольного и сварливого персонажа, хотя на самом деле являлся добрейшей души человеком, интеллигентом до мозга костей, чрезвычайно грамотным и профессиональным. Он был способен в одиночку за пару дней написать годовой отчёт посольства или настрочить с десяток телеграмм в день. При этом любое общение с людьми было для него сущей каторгой, а протокольные мероприятия – откровенной пыткой. Зато он считал своим долгом заниматься со мной, поэтому регулярно вызывал меня в свой кабинет для разбора моих письменных «шедевров».

Будучи человеком крайне возвышенным, он никогда не употреблял нецензурную лексику. Самое страшное ругательство, которое я когда-либо слышал из его уст – размандяй. Если он звонил и говорил «Георгий, Вы – размандяй!», это означало, что место моему очередному опусу в мусорной корзине. Но он не оставлял попыток отточить моё перо, поэтому мы подолгу разбирали все ошибки, подбирали правильные фразы и красивые обороты.

Правил документы он весьма щадяще, мелким, бисерным почерком аккуратно вписывал предла-гавшиеся им варианты между строк, никогда сразу не вычеркивая моё словоблудие. Каждый раз настойчиво пытался добиться от меня, почему я написал то или иное слово. Мне было стыдно признаться, что в круговерти текущей разноплановой работы многое переводил или клал на бумагу, «не приходя в сознание» и, если честно и откровенно, особо не заморачиваясь над коннотацией слов. Наставника это явно удручало, но он вновь и вновь, тягостно вздыхая и с лёгкой укоризной бросая на меня из-под толстых очков осуждающие взгляды за вопиющую безответственность, терпеливо корпел над дальнейшей шлифовкой моих горе-документов, не оставляя призрачной надежды в один прекрасный день таки достичь более-менее приличного результата.

Подобный подход был тем более удивителен после Департамента Африки, где я, как уже писал, столкнулся с концептуально отличными подходами к правке документов, приводившими к тому, что подчиненные предпочитали не особенно задумываться над стройностью текстов, т.к. в любом случае это никому не было нужно и подлежало обязательной жесточайшей корректировке. Во-первых, мне было лестно, что у меня появился столь компетентный учитель. Во-вторых, его присутствие мотивировало на развитие, стыдно было подвести и окончательно разочаровать человека, который продолжал верить в мои таланты. В-третьих, я для себя на будущее сделал вывод, что любой документ можно править до умопомрачения, однако это едва ли оправдано, в том числе и с воспитательной точки зрения. Внесением своих бесконечных изменений есть риск полностью отбить у подчиненных мотивацию хотя бы задуматься и попытаться написать достойно.

АЭРОПОРТ

Дакар – точка регионального значения для российского внешнеполитического ведомства. Это, в частности, касалось перемещений коллег из соседних стран, а также разнообразных российских делегаций. Через нас пролегали маршруты в Гвинею, Гвинею-Бисау, Кабо-Верде, Мавританию, Мали. Мы бесконечно встречали, сопровождали и провожали коллег. И так каждый месяц. А пропусков в аэропорт было всего четыре. Мой личный рекорд тех времен – 18 поездок за 14 дней. Фактически жил в аэропорту значительную часть времени, знал каждый закоулок, перезнакомился со всеми сотрудниками.

За три года я там так всем примелькался, что последние полгода командировки везде, во все зоны, на лётное поле, на границу, в багажное отделение я продолжал ходить без пропуска, срок действия которого истёк, и вообще без каких-либо документов. Мои многочисленные знакомые лишь каждый раз удивлялись: «Жорж, неужели ты снова пропуск забыл? Ну, проходи, брат!».

Подружился я и с представителями авиакомпании «Эр Франс», услугами которой мы чаще всего пользовались. Самым большим моим товарищем стал руководитель их службы безопасности – исполинского роста мулат, отслуживший в Иностранном легионе. Он был чудовищно уродлив, с огромным шрамом на лице и больше смахивал на Квазимодо, отпугивая всех своим внешним видом и внушительными габаритами. Зато ко мне он как-то особенно проникся, мы с ним подолгу беседовали обо всём на свете в ожидании вечерних прилетов рейса из Парижа. Человеком он оказался образованным, показал себя тонким ценителем классической французской литературы, легко читал наизусть стихи, был знатоком искусства. Короче, оказывал на меня облагораживающий эффект.

Я настолько примелькался эрфрансовцам, что они постоянно пытались отплатить мне за предобрейшее к ним отношение, поэтому ни я, ни жена никогда не улетали из Дакара иначе как повышенным классом, ибо негоже уважаемому человеку ютиться в экономе с местными. Да и с перевесом у наших сотрудников никогда не возникало проблем, хотя остальных пассажиров контролировали на этот счёт нещадно, заставляя иностранных туристов платить за перевозку столь любимых ими тяжеленных барабанов-тамтамов раза в два-три больше, чем они стоили на рынке. При этом никогда не приходилось о чём-то просить или даже намекать: в Африке принято делать такие вещи не после обращения, а инициативно и от души.

Началось всё, когда я полетел в свой первый отпуск. При регистрации угораздило попасть на совершенно незнакомую смену на стойке авиакомпании, чему расстроился, т.к. не удалось по заведённой традиции почесать языком и таким образом скоротать время в ожидании вылета. Понуро проследовал на границу, где перездоровался со всеми пограничникам, однако они никогда не могли сравниться по уровню интеллек-туальности бесед с гражданским персоналом. Затем побродил по «дьюти-фри», прикупил бутылочку хорошего брюта супруге и потянулся за остальными пассажирами на посадку. Я спокойно стоял в очереди, никого не трогал. В этот момент мимо проходил мой Квазимодо. Он аж в лице изменился, когда меня увидел: мол, почему не предупредил, что сам лечу. Не на шутку обиделся, надулся, отчитал за безответственное отношение, якобы крепко оскорбившее его лично, авиакомпанию «Эр Франс» и весь гражданский воздушный флот Пятой Республики в целом. Безапелляционно отобрал у меня посадочный талон и удалился.

Я достоял свою очередь до рукава, предстал пред прекрасные карие очи очаровательной стюардессы и довольно глупо развёл руками, ибо посадочного у меня не было. Она мне белозубо улыбнулась и, чётко назвав по имени, протянула новый билет. Это оказался бизнес-класс.

На борт провели как родного, усадили в кресло, подали бокал шампанского. Через некоторое время возле моего места возник довольно улыбающийся Квазимодо. Он вновь по-дружески пожурил меня за вопиющее головотяпство, мол, по-братски негоже так не уважать брата. Напоследок взял с меня обещание больше никогда так его не позорить. На том и порешили.

Если честно, к хорошему привыкаешь быстро, и с тех пор подспудно всегда зиждилась надежда на повторение приятностей. Справедливости ради стоит сказать, что свои «плюшки» получал регулярно. Потому что человек хороший: не тубаб, не «месье Дакар» и не колонизатор, а настоящий друг и брат.

ПАВЛИНЫ, ГОВОРИШЬ?

С аэропортом было связано немало эпизодов. Больше всего запомнилась эпопея с вывозом живности. К нам регулярно прилетал наш посол из Гвинеи-Бисау. В то время этот пост занимал очень душевный и домашний человек, который усердно занимался восстановлением нашего посольства, разрушенного в ходе гражданской войны. Будучи крепким хозяйственником, он очень ответственно подходил ко всем деталям. В частности, переживал за зверинец, который к тому моменту сформировался на территории нашей дипмиссии. В него входили, если не ошибаюсь, пара косуль, черепахи, дикобраз (который к вящему неудовольствию посла регулярно испражнялся на каменный пол, напрочь прожигая его своей ядовитой мочой), полчища змей и крокодилы, время от времени приползавшие на российскую землю с соседнего участка, который занимало посольство Франции.

С учетом такого анималистического увлечения он был весьма воодушевлён предложением своего коллеги в Дакаре безвозмездно передать пару птенцов павлинов, которые вылупились на нашей резиденции. Мы бы такую ценность никогда никому не отдали, однако выяснилось, что папенька этих птах никаких родительских чувств к ним не испытывал и всячески стремился заклевать по темечку при каждом удобном случае. Малюток отселили в отдельный загон с мамой, однако родитель их и там доставал. Тогда попытались на время поместить в изолированный вольер его самого, но он всякий раз умудрялся оттуда сбежать. От нападок злобного родственника ничего не спасало, а птенцов было жалко. Тогда и возникла идея в духе братской взаимопомощи пополнить бисайский зоопарк нашими питомцами.

Мне была поставлена задача обеспечить пронос божьих тварей на борт лайнера, выполнявшего рейс по маршруту Дакар – Бисау. Посол вылетал через ВИП-зал дакарского аэропорта. Птенцов разместили в корзине, где-то найденной по этому случаю нашим завхозом. Вели они себя вполне смирно, но мы специально до последнего оттягивали момент захода в здание, чтобы не привлекать внимание к нашей необычной поклаже. Я сбегал к стойке и зарегистрировал пассажира, оформил багаж. Мы ещё немного посидели в машине.

Но вот нас пригласили на посадку. Как водится, пассажиры из ВИП-зала должны были подняться на борт последними. Я подвёл посла к пункту досмотра, а сам, нацепив свой постоянный пропуск и всегдашнюю располагающую улыбку, лихо крутанулся и как бы невзначай ловко пронес корзинку через служебный проход сбоку от рамки металлоискателя, бочком просочился мимо пограничников и таможни, попутно раскланиваясь с многочисленными знакомыми (стоит ли говорить, что, согласно африканским традициям, никаких документов на птиц у нас не было и в помине), и вовремя, как ни в чём не бывало, пристроился за послом, который важным шагом и с абсолютно непроницаемым лицом шествовал от здания аэровокзала к маленькому турбовинтовому самолётику пассажиров на 30-40 авиакомпании «Эр Сенегаль Интернасьональ», который ожидал нас на поле. Посол успел скосить взгляд в мою сторону и убедиться, что драгоценная ручная кладь никуда не делась. Глаза под толстыми очками озорно засверкали. Пернатые друзья держались молодцами и ничем себя не выдавали.

Идти нам предстояло метров двести через самолётную стоянку под палящим солнцем. Мои подопечные с каждым шагом начинали ёрзать в своём временном домике всё сильнее и активнее. Анализировать их поведение времени не было. Борт находился уже в считанных метрах от нас.

Самое страшное произошло в момент, когда мы начали подниматься по трапу: павлинята, видимо испугавшись рёва двигателей, вдруг одновременно неистово заверещали противными голосочками.

Стоявшая на входе в салон спиной к открытой кабине пилотов стройная стюардесса в ужасе воззрилась на меня. «Это провал, Штирлиц!» – мелькнуло у меня в голове. Мы с послом замерли, как злоумышленники, застигнутые с поличным на месте преступления. Придя в себя от первого шока, африканка окинула нас испуганным взглядом, а затем ткнула своим изящным пальчиком в корзинку: «Месье, что у вас там?» «Курицы,» – не моргнув глазом, ответил я. Стюардесса осторожно приоткрыла крышку, оттуда сразу вылезло две головы на тоненьких шейках с огромными глазищами и маленькими клювиками. Верещание тут же прекратилось. Бортпроводница охнула и растерянно повернулась в сторону пилотов.

– Командир, у нас проблема! – пролепетала она

– Что там ещё стряслось? – весьма, как показалось, нервно и даже агрессивно спросил старший из лётчиков. При этом он даже не удосужился поднять голову, продолжая судорожно листать инструкцию по эксплуатации воздушного судна. Второй пилот в это время, немилосердно чертыхаясь, остервенело пере-ключал какие-то тумблеры. У ребят явно что-то не ладилось.

– У нас на борту…. ЧП, – выдохнула красавица.

– Что у нас? – не понял лётчик и оторвал-таки глаза от лежавшего на штурвале талмуда.

– У нас на борту… – стюардесса явно замешкалась, – … курицы.

– Курицы? Обыкновенные курицы?

– Ну, да, месье, утверждает именно это, – девушка аккуратно поправила выбившуюся из-под форменной пилотки прядку волос и взглянула на меня, ища поддержки.

– Да и фиг с ними! Лично мне они не мешают. Нам бы взлететь… – бросил командир и отвернулся, вновь углубившись в чтение и давая понять, что разговор окончен.

Девушка обиженно захлопала ресницами, неуверенно повернулась ко мне и, слегка поколебав-шись, отработанным профессиональным жестом пригласила в салон. Мы с послом, безмолвно наблюдавшие всю эту сцену из опасения спугнуть удачу, встрепенулись и поспешили к его месту.

Миссия была выполнена, «курицы» улетели.

ПОХИЩЕНИЕ ПОСЛА

С учетом того, что через Дакар постоянно проезжали наши послы из Кабо-Верде, Гвинеи-Бисау и Мавритании, по долгу службы приходилось часто с ними общаться.

Вспоминается одна ситуация с руководителем российской дипмиссии в Мавритании. По утрам у нас в посольстве в кабинете посла проходили рабочие «летучки» дипломатического состава. Первым делом я докладывал коллегам основные новости. Среди событий региона упомянул про очередной военный мятеж в соседней Мавритании. После совещания вышли мы в приёмную, продолжая что-то обсуждать. В это время раздается звонок на городской номер. Секретарь берёт трубку, долго вслушивается, хмурится и соединяет с послом. Через несколько минут нас вызывает начальник и спрашивает, не видел ли кто из нас нашего посла в Мавритании, который должен был прибыть к нам с очередной порцией документов. Все развели руками. «Тогда у нас проблема, господа! До нас он не доехал, стало быть – пропал. Связь с ним отсутствует, есть основания полагать, что его могли захватить мятежники на границе, – упавшим голосом сообщил Р.О.Манов, – Связывайтесь с временным поверенным в делах в Нуакшоте и выясняйте все обстоятельства произо-шедшего. Необходимо срочно информировать Москву!»

Самое что ни на есть ЧП! Надо сказать, что российская дипмиссия в мавританской столице находится в непосредственной близости от основных правительственных зданий и даже имеет кусок общего забора с президентским дворцом, поэтому всякий раз оказывается в гуще всех волнений и беспорядков.

Мы из приёмной тут же набираем наше посольство, где старшим остался знакомый всем нам советник. Соединение плохое, в эфире помехи и треск, слышно отвратительно.

– Василий, – кричим мы в трубку, – Как у вас обстановка? Что происходит в городе?

– Всё отлично! – гудит нам в ответ коллега, стараясь перекрыть звуки раздающихся на заднем фоне дробных щелчков, подозрительно напоминающих автоматные очереди, – Стреляют!

– Что с послом?

– Посол вчера утром уехал к вам в Дакар, спутниковый телефон не отвечает, границы, по нашей информации, повстанцы ночью перекрыли, – радостно «успокаивает» нас Василий.

Дело – дрянь. Мы оперативно создаем штаб, совместными усилиями пытаемся сообразить, как координировать свои действия с Нуакшотом, хотя у них всего два дипломата, в какие сенегальские инстанции обращаться, целесообразно ли кого-то направить на границу, чтобы попытаться на месте выяснить обстановку. Работа закипела. Ситуация складывалась экстраординарная, требовавшая принятия нестандартных решений. Очередной профессиональный вызов в столь ответственный момент!

Между делом в помещение заходит наш завхоз, которого вызвал Манов, начинает вслушиваться в наши встревоженные разговоры. Какое-то время ходит кругами, потом не выдерживает и совершенно бесцеремонно встревает в общую дискуссию:

– Мужики, я что-то никак понять не могу, чего такой ажиотаж? Вы кого потеряли-то? Нашего посла из Мавритании что ли?

– Ну да! Есть подозрение, что он попал в заложники к мятежникам! – упавшим голосом сообщил ему возглавивший только что образованный штаб советник-посланник, нервно покусывая губу.

– Да я его четверть часа назад видел с водителем на террасе в ресторане! – рассмеялся завхоз, – Они там спокойно завтракают и вряд ли куда-то спешат.

В комнате воцарилась тишина. Никто не мог поверить, что обозначившаяся катастрофа столь быстро и чудесно сама собой «рассосалась».

Выяснилось, что посол накануне вечером беспрепятственно пересёк границу, заночевал в лежавшем на его пути сенегальском городе Сан-Луи и не имел ни малейшего понятия о попытке переворота. Свой спутниковый телефон он, по закону подлости, в этот раз просто забыл зарядить. По факту никуда особо не торопился, поэтому по прибытии в знакомый Дакар неспешно трапезничал в одном из своих излюбленных мест.

Так что никакого похищения главы российской дипмиссии не было, и Москву пугать на сей раз не пришлось.

RUSSO DIPLOMATO

Африканцу всегда приятно внимание и уважение со стороны белого человека. Русских в Африке вообще любят. Говоря, что мы, в отличие от британцев, французов и бельгийцев, не запятнали себя угнетением чёрных. Мы без проблем и руку пожмём, и пообщаемся, и с удовольствием выслушаем жалобы на то, какие европейцы плохие, жадные и вредные.

Те же американцы везде и всем без колебаний и угрызений совести совали взятки. Они настолько приучили к этому местных, что потом в минуты откровения делились с нами своей озабоченностью, что даже самый элементарный, плёвый и очевидный вопрос без «мзды» решить уже не могли.

А у нас же лишних денег отродясь не было. Максимум, что мог себе позволить атташе – поездить на «нейтралочке», сэкономить немного бензина, а потом топливными талонами номиналом 5 литров каждый решать проблемы существования нашего загран-учреждения на африканском континенте. Некоторые наши контакты в министерствах довольно регулярно намекали на обязанности настоящих друзей по-братски время от времени оказывать знаки внимания. Это было настолько искренне и мелко, что ни одной из сторон не рассматривалось в качестве взятки. Исключительно необходимое и обоюдополезное взаимодействие в рамках братской взаимопомощи. Приходишь к такому другу, а он сетует, что в выходные вынужден везти тёщу на свадьбу двоюродного брата в родную деревню троюродного дяди по бабушкиной линии на другой конец страны. Намёк понят! Как не помочь достойному человеку!? Достаёшь пару талончиков и делишься. Он тебе на радостях, что увидел хорошего человека и никак не в знак благодарности за подарок, от души подписывает нужные документы. Все довольны. А ещё о погоде можно поговорить. И об урожае арахиса. И отлично, что у него пока одна жена, а не две, и, соответственно, всего одна тёща, а то пришлось бы в два раза чаще по стране мотаться по всем этим семейным торжествам, юбилеям и похоронам. Большая семья – это огромная радость, но и ответственность, а заодно дополнительное финансовое бремя на тех, кто работает. А за бензин отдельное спасибо. Весьма своевременно. И как ты угадал, друг?

Целей и задач было громадьё, а бензина всё же не так много, как хотелось бы. Поэтому приходилось изворачиваться в меру своих талантов и языковой подготовки.

Лично я нашёл «фишку», которая действовала абсолютно безотказно. Сенегал – страна глубоко мусульманская, каждую пятницу все молятся, улицы перекрывают, мужчины надевают красивые бубушки (национальная мусульманская одежда), у каждого уважающего себя чиновника в кабинете фотография Мекки. Заметив всё это, я придумал следующую схему: приходил к какому-нибудь начальнику, начинал разговор на волофе (один из основных местных языков), затем заводил неспешную беседу об исламе, святости Мекки, необходимости каждому правоверному хоть раз совершить хадж (паломничество) или хотя бы умру (малый хадж). Но, увы, куда мне, неверному, мечтать о Мекке, если я не достоин съездить даже в священный для сенегальских паломников город Тубу, а ведь там, я уверен, наступает необыкновенное просветление. И вообще, зовут меня Георгий, а это так созвучно с El Gorgi, т.е. «совершивший три хаджа». Произносил я эту тираду минут 15-20, не торопясь, обстоятельно, усиленно помогая себе мимикой и жестами.

Собеседник, изначально удивленный тем, что белая мартышка пытается весьма бойко говорить на местном языке, а затем ещё и крайне уверенно «жонглирует» мусульманскими терминами и понятиями, к концу беседы окончательно размякал, глаза становились добрыми, и он интересовался, зачем я вообще к нему пожаловал. Приходилось опускаться на грешную землю и переходить к делу, с явной неохотой доставая из папки документы на растаможку посольского груза, бланк освобождения от налогов, какую-нибудь иную важную бумагу, требовавшую подписи высокого начальника и обычным порядком рисковавшую залежаться на столе чиновника долгие недели или даже месяцы. Человек, искренне радуясь, что может удовлетворить столь симпатичного белого сущей безделицей, мягким покровительственным тоном большого начальника говорил что-то типа «Брат, что же ты раньше молчал!» и мигом подписывал заветный документ. Расставались довольные друг другом. Много ли нужно человеку для счастья?

ДЕНЬГИ

В Сенегале в ходу западноафриканские франки, франки КФА – региональная валюта, используемая в нескольких странах северо-западной Африки. Обменный курс официально жёстко привязан к курсу евро, что на практике означает непременное наличие уличных «менял». Ввиду того, что зарплату мы получали исключительно в долларах, у каждого уважавшего себя посольского сотрудника наличествовало по несколько поставщиков этой жизненно важной услуги. Но здесь всё было предельно просто и банально: подъезжаешь на специальную улицу, опускаешь окно автомобиля, к тебе подбегает «твой» торговец, далее краткие, очень деловые переговоры по текущему курсу и передача вылавливаемой из-за пазухи или из грязного пакета перевязанной резинкой пачки замусоленных купюр в обмен на новенькие хрустящие американские доллары. Со стороны немного похоже на сцену из голливудских фильмов о передаче наркотиков или продаже оружия в неблагополучных районах. Но, на самом деле, всё абсолютно законно и предельно безопасно.

Интереснее дело обстояло с получением валюты. Зарплата во всех наших загранучреждениях по всему миру традиционно начисляется в долларах США вне зависимости от региона. В те времена заработанное выдавали сотрудникам наличными на руки, пласти-ковыми карточками мало кто пользовался, а распла-чиваться ими в Сенегале вообще не представлялось возможным даже в теории. Посольству приходилось получать деньги в местном банке, а затем раздавать через посольскую кассу. Требовались средства и на обслуживание самого посольства. Но в Сенегале достаточное количество наличной валюты банкам найти было сложно, поэтому раз в несколько месяцев нам приходилось заказывать немалые суммы через офис крупного американского банка в Нью-Йорке. С учетом регионального характера Дакара на нас лежала ответственность за обеспечение финансирования ещё и сопредельных российских посольств. В итоге набегали значительные суммы в несколько сотен тысяч «американских рублей». Так я впервые лично увидел как выглядит аккуратно уложенный в атташе-кейс миллион баксов наличными. Очень компактно и совершенно не впечатляет.

Сложность состояла в том, что деньги требовалось заказать как минимум за пару недель, чему предшествовала переписка и созвоны с менеджерами банка, которые назначали дату и время приёма уважаемых клиентов. Собственно само получение осуществлялось в отделении, которое находилось в центре города. К нему невозможно было подъехать на автомобиле, поэтому каждый раз пробирались около полусотни метров через плотную, красочную, крикливую толпу офисных служащих, уличных торговцев со всевозможным товаром, попрошаек, карманников, сопливых детей и иных праздно шатающихся жителей и гостей столицы.

Ездили на «спецоперацию» «мощной» группой в составе водителя, остававшегося за рулем в машине, дежурного коменданта, большинство из которых отнюдь не отличалось богатырским телосложением, миниатюрной женщины-кассира и тогда ещё совсем тщедушного меня. О выдаче денег для русского посольства всегда загодя знал весь персонал банка, вплоть до последнего охранника и уборщицы. Учитывая особенности местного менталитета в отношении белых и имевшуюся в голове у каждого сенегальца веру в святую обязанность каждого уважающего себя чёрного их надуть, а также совсем небольшую склонность аборигенов к противоправным действиям, каждый раз подспудно ожидал, что нас «сдадут» бандитам или просто захотят подзаработать, на выходе стукнут чем-нибудь увесистым по голове и лишат ценной поклажи. Как ни странно, по какой-то совершенно необъяснимой причине мои опасения так ни разу не оправдались, и мы продолжали с завидной регулярностью ездить в банк и искушать судьбу, проверяя наших партнёров на честность. Напрасно про африканцев думают плохо.

С очередным «другом»

СЛАВА

В Дакаре я впервые в жизни узнал, что такое широкое признание публики. Буквально через пару месяцев после моего приезда у посла возникла идея провести по случаю Дня России прямой эфир на самой «продвинутой» на тот момент сенегальской франкоязычной радиостанции «Ностальжи» (по сути единственной, которая транслировала западную музыку).

Я обо всем договорился с руководством станции, которое с огромным энтузиазмом восприняло нашу инициативу: в их истории до тех пор не было случаев прихода в студию высокопоставленных иностранных дипломатов. Журналисты сделали соответствующий рекламный анонс, для наибольшего охвата аудитории дали нам прайм-тайм. Им это было вновинку, а для меня – вообще первый опыт взаимодействия с иностранным СМИ.

Мною были подготовлены тезисы для посла и советника по культуре, сделана подборка музыки. Благо в те времена мало кто слышал про авторское право, поэтому опирались исключительно на собственные музыкальные предпочтения. Хотелось дать сенегальцам возможность послушать и что-то народное, и нашу попсу, и рок, показать всю палитру российских пристрастий. Мы заранее приехали в студию, чтобы немного освоиться. Когда зашли в студию для прямого эфира и увидели перед собой микрофоны, всем стало немного не по себе. Нам представили ведущую передачи. Ею оказалась очень симпатичная, бойкая, абсолютно европейского плана сенегалка. Она сразу же расположила нас к себе, мои начальники заметно повеселели и слегка расслабились. Звукорежиссер нацепил на всех гостей наушники, объяснил технические требования, показал, как пользоваться микрофонами. Готовы? Начинаем целый час прямого эфира.

Ведущая делает подводку, подробно рассказывая о нашем национальном празднике и представляя высоких гостей в студии. В эфире на всю страну звучит российский гимн. Волнительно, торжественно и невероятно приятно! Слово предоставляется главному и столь уважаемому гостю – послу Российской Федерации в Республике Сенегал. Он на хорошем французском языке подробно рассказывает о России, о двустороннем сотрудничестве, о существующих проектах и планах на будущее. Сенегалка активно ему поддакивает, удивляется отдельным фактам, создавая звучание насыщенного диалога. Затем включаем запись одного из его любимых российских фольклорных коллективов. Посол удовлетворенно, с чувством качественно выполненного долга отодвинулся от микрофона, весело подмигнул мне – дескать, всё отлично.

После музыкальной паузы слово передается советнику по культуре, который красиво говорит о вкладе нашей страны в мировое культурное наследие, о расширяющемся с каждым годом культурном взаимодействии с Сенегалом. Ставим новую музыкальную композицию на русском. Ведущая поворачивается к послу и делится первыми впечат-лениями о передаче, мол, как здорово и динамично началось. Ухо мне слегка резануло слово «началось», но я не обратил на это внимания.

Все невероятно довольны и ощущают прилив эйфории. «Какую тему обсудим после того как закончится музыка?» – между делом интересуется журналистка. В смысле? Неужели ещё осталось эфирное время? Мы втроём смотрим на часы и с ужасом осознаём, что с начала передачи прошла от силы четверть часа. Посол с советником смотрят на меня и хором говорят: «А у нас тезисы закончились. Теперь твоя очередь.»

Ох, не так я представлял свой звёздный час! У меня полнейшая паника, но надо спасать честь посольства и страны. Я судорожно вцепился в микрофон и следующие 45 минут на пару с ведущей бодро порол отсебятину, импровизировал, представлял наших артистов, которые звучали в эфире. Посол и радиостанция были максимально удовлетворены результатом.

Однако самое интересное ждало меня на государственном приеме, который был традиционно устроен в посольстве по случаю нашего национального праздника буквально через пару дней. На протяжении всего мероприятия ко мне подходили люди и, то ли узнавая меня по голосу, то ли им кто-то на меня указывал, благодарили за чудесный эфир на «Ностальжи». Было невероятно лестно и приятно слышать подобную высокую оценку.

ГОСПРИЕМЫ

Проведение любого приёма – дело непростое, хлопотное и весьма ответственное. Иногда диплома-тические приемы имеют вид «камерных» мероприятий для весьма ограниченного круга лиц, а порой могут насчитывать сотни приглашённых. Поводами для их проведения становятся различные события: приезд делегации, презентация или выставка, национальные праздники. В российской протокольной практике чаще всего проводят приемы по случаю Дня Победы, Дня защитника Отечества, Дня дипломатического работника и т.д. Но апофеозом и главным протокольным событием для любого российского загранучреждения является организация государственного приема по случаю Дня России.

Особая ответственность за успех этого безнадёжного дела неизбежно ложится на плечи шефа протокола, коим я был в Сенегале. Даже по прошествии многих лет продолжаю вспоминать оставшиеся за плечами госприёмы как страшный сон.

В Дакаре в то время не было нормальной типографии, вернее та, что была, отличалась совсем неафриканскими ценами, а денег на представительские расходы, как водится, всегда было немного. Поэтому мне приходилось не только самому изгаляться и придумывать дизайн приглашения, в чём достиг определённых успехов, а также согласовывать его с послом, но и самолично распечатывать сотни экземпляров на принтере, разрезать их на закупленной по такому случаю бумагорезке, любовно именовавшейся мной гильотиной, собственноручно заполнять, вписывая порой весьма затейливые имена гостей, а затем ещё и лично развозить конверты наиболее важным участникам эпохального события и собственным «контактам», коих у меня было очень много в силу широты не столько души, сколько служебных обязанностей и необходи-мости знать всех и всюду для решения вопросов всего и вся.

Сенегальцы наши приёмы очень любили за хлебосольство в виде пирожков, красной рыбы, красной икры, солений, развлекаловку и возможность потом похвастаться перед соседями походом в посольство. Поэтому приглашения становились своего рода валютой, ничуть не менее рентабельной, чем упоминавшиеся талончики на бензин. За них можно было решать некоторые проблемы двустороннего взаимодействия, когда иные, более традиционные и привычные доводы заканчивались, красноречие иссякало, а денег на подарки не хватало.

Всё бы ничего, но мне почему-то регулярно «везло», и судьба старалась подкидывать дополнительные испытания, осложняя и без того нелёгкий и нервозный процесс подготовки госпиёмов.

Так, в первый год была приятная в итоге, но крайне волнительная в ходе подготовки эпопея с прямым эфиром на радиостанции «Ностальжи». Тем более что это был мой первый приём и опыт в организации столь масштабного мероприятия, которое я никогда раньше в глаза не видел, у меня отсутствовал полностью. Я понятия не имел, как оно должно выглядеть со стороны и что конкретно от меня требовалось.

На второй год моего пребывания в Дакаре пришлось заниматься первым в моей жизни «жмуриком». Утром в день приёма пришла информация, что на борту зашедшего в дакарскую морскую гавань судна под российским флагом имеется труп российского гражданина. Наш консул был чем-то занят, поэтому на разборки решили отправить меня, как человека, по всей видимости, наименее загруженного в глазах руководства в этот предприёмный момент.