Читать онлайн Дирк Лайер. Мое темнейшество бесплатно

Глава 1

Дурное дыхание изо рта у человека – в сущности не такая и неприятность. Проблема, когда собеседник уже не дышит вовсе. А тебе его при этом нужно допросить…

Впрочем, для опытного некроманта не бывает окончательно умерших, как и совершенно молчаливых. А запах… К нему со временем привыкаешь и перестаешь реагировать на тлен со смрадом. Зловоние не настораживает. Его принимаешь как должное.

Куда подозрительнее, если свежеподнятое умертвие не пахнет вовсе. А уж если от него исходит аромат фиалок, то это повод насторожиться…

Так что когда ноздрей коснулся едва уловимый многослойный аромат, я оскалился, печенкой чуя неприятности. А запах между тем щекотал ноздри и вызывал желание вдыхать его полной грудью. Восхитительный аромат…

Правда, источало его уже начавшее разлагаться тело. Это была женщина. Хотя скорее старуха. Морщины на покрытом трупными пятнами лице, седые волосы… Впрочем, последние были уложены в кокетливую прическу и украшены явно девичьей заколкой. Карга, которой было не меньше семидесяти, до самой смерти явно пыталась молодиться. Да и после того, как сыграла в ящик, осталась кокеткой. Вон, в гроб даже духи прихватила: фиал, что висел на цепочке на дряблой шее, источал приятный запах, заглушая вонь мертвечины.

– Это и есть твоя женушка? – скептически уточнил я у клиента.

– Она, зраза старая! Сколько крови из меня выпила, пока не сдохла… И даже сдохнув не дает пожить нормально. Спрятала свои бирюльки – и довольная, лежит в гробу, лыбиться, – сплюнув, произнес щеголь.

От аристократа у этого смазливого прыща была только оболочка. Зато какая выдающаяся… Правильные черты лица, светлая кожа, за гладкость которой наверняка отвечал брадобрейный амулет. Густые, темные волосы уложены в идеальную прическу, с легкими кудрями, приглаженными и зафиксированными помадой.

Видимо, за морду и то, что пониже ремня богатая карга и взяла этого пижона в свою постель, а потом и в супруги. Одела в темный фрак с длинными фалдами и белоснежную рубашку с жабо и начала выгуливать по столице. Как породистую левретку. А он возьми – и войди во вкус. Загуляй, как подзаборный кобель, и проиграйся в карты… И дело наверняка бы закончилось скандальным разводом, но малой подсуетился и успокоил взревновавшую бабульку так, что упокоил. Но и она отомстила, хоть и из могилы.

Об этом сам щеголь мне, конечно, не сказал, но я привык проверять, с кем имею дело, так что был в курсе предыстории. Этот же расфуфыренный вообще был не сильно разговорчивым, зато уж больно нервным. Суетился, как неопытная шлюха под клиентом. Глазенками стрелял, обливался холодным потом, когда договаривались… И все блеял про то, что нужно узнать, где покойница спрятала свои деньги…

Интересно, он когда свою благоверную травил, так же трясся? Впрочем, это не мое дело, поскольку за него мне не заплатили. А вот за что дали аванс – это достать покойницу из-под земли, пока щеголя самого не достали те, кому он задолжал…

Впрочем, мне плевать было и на то, прирежут ли этого напомаженного. Главное, чтобы смазливый рассчитался сполна. О чем я и напомнил:

– Оставшиеся деньги вперед.

– С чего бы! – возмутился пижон. – Ты еще свою часть сделки не выполнил. Она ничего не сказала.

– Могу отпустить плетение, будешь сам допрашивать, пока она тебя – жрать, – добродушно предложил я. Сегодня я вообще был на удивление тихим и скромным: мог тихо прикопать. Скромно взять себе у трупа причитающееся. Если бы клиент решил возражать и угрожать.

Но щеголь хоть и был гадом последним, но трусом-то – первым. Потому проворчал сквозь стиснутые зубы что-то про наглых некромантов и отдал мне кошель.

Взвесил тот на руке.

– Трех монет не хватает.

Щека сопляка, слегка порозовевшая от уличного холода, дернулась, и тип нехотя отдал мне все.

– Инквизиции на тебя нет, – зло проворчал вдовец. – Теперь спрашивай давай у старухи, где цацки и поживее. А то я замерз уже ждать.

Я лишь хмыкнул. Осенняя полночь на старом кладбище, где вольготно меж могил гуляют туман и мрак – это не тенистая аллея центрального парка в середине лета. Да и запретные чернокнижные ритуалы – не веселая забава.

А вырядился пижон именно как для променада в столичный полдень. И теперь, видишь ли, зябко ему среди мрачных надгробий.

Щеголь передернул плечами и поежился под луной, которая едва пробивалась сквозь густые облака, отбрасывая зловещие тени. Видно было, что щеголю тут неуютно настолько, что жутко. Но жажда наживы оказалась сильнее страха. Правда, ненамного, судя по тому как этот наглец, вдовец, жеребец и прочий… – ец топтался рядом с кругом из свечей.

Тех было ровно двенадцать. И напротив каждой из них, зажженных и оплывавших воском, я начертил на земле руны, полив те собственной кровью – малая плата, которую просила тьма за запретный ритуал. Инквизиторы требовали куда больше – тюремный срок, а то и участие на зажигательной вечеринке под названием аутодафе. На такой некромант – главный гвоздь программы, вбитый, точнее привязанный к столбу.

Мне же сгореть на работе не хотелось. Поэтому я предпочитал жечь сам. Пульсарами. Но пока жареным не пахло. Наоборот, воняло фиалками. И это насыщенное амбре из фиала покойницы начинало уже подбешивать. Тлен и смрад были хотя бы привычны. Надо поскорее заканчивать и закопать уже эту старуху. Снова. Потому я буднично, без балаганных фокусов с искрами магии и темными клубами чар приказал умертвию:

– Говори, где лежат драгоценности, – и пустил по плетению силу, заставляя старуху подчиниться моей воле.

Тело краги дернулось. Она сопротивлялась изо всех сил, противясь моей воле. Но я был сильнее. Гораздо сильнее. И душа, которая ненадолго вселилась в тело нежити, сдалась, заговорив.

Можно было бы, конечно, обойтись простым вызовом духа, но без телесной оболочки тот менее сговорчив. Да и сил на призыв уйдет больше, как и времени. К тому же мне хотелось посмотреть, как щеголь будет махать лопатой. Один вид этого надменного прыща, пыхтящего с заступом в руках, стоил многого!

– Деньги лежат в тайнике, за шкафом, – начала покойница. Ее голос был булькающим, но вполне четким: умерла она не так давно и голосовые связки еще были относительно целыми, не разложившимися. Правда, говорила она медленно, все же для звуков нужно было набирать воздух в легкие. А для мертвяка это дело непривычное.

– За каким шкафом, грымза?! В поместье их полно! – взбеленился клиент и едва не переступил круг из свечей, но я отбросил его от границы волной силы.

Пижон отлетел, плюхнулся на кучу свежей земли. Переступи он незримую черту и сам бы сдох – круг отлично умел высасывать души из живых и утягивать в мертвомир. Но клиент, кажется, этого даже не понял.

– Какого демона! – выкрикнул он уже мне и вскочил с земли, набычившись.

– У меня из много, выбирай любого… – охотно предложил я. – но если хочешь отправиться к ней, то в следующий раз мешать тебе шагнуть в круг не буду.

Мои слова дошли до щегла не сразу, но когда он все осознал, то стал белее, чем его жена-покойница. И «Спасибо» вырвалось у него не иначе как от испуга.

Хотя я бы и не думал спасать этого идиота, если бы его смерть в круге не спровоцировала выброс силы. На такой инквизиция точно бы среагировала. Так что спасал я свои нервы, время, а не этого прид…

Впрочем, стоило только вспомнить о карателях, как они явились. И без всяких выбросов магии.

Приближение этих ребят я почуял, как акула каплю крови – издалека. Так что пассом разорвал путы, что связывали призрак покойницы с ее телом. Душа старухи тут же улетела в мертвомир. А труп безвольной куклой упал обратно в гроб на дне могилы.

Я же подхватил сумку с инструментами, перекинул ремень через плечо и перемахнул через могильную ограду.

Это произошло так быстро, что клиент даже ничего не понял, продолжая таращить на меня свои зенки.

– Э-э-э! – запоздало возмутился он. – Ты не закончил!

– Я как раз закончил. А насчет тебя – не знаю. Она сказала где деньги – за шкафом. Моя часть работы и клятва исполнены, – усмехнулся я.

Мироздание тоже посчитало, что мы с пижоном в расчете и метка, что появилась на моей руке после того, как мы с клиентом условились и ударили по рукам, исчезла. Я оголил запястье, убедился, что кожа чиста…

– Что вообще происходит? – меж тем завертел напомаженной башкой клиент.

– Ты сетовал, что инквизиции на меня нет. Ну вот она и появилась, – оскалился я, поправил перекинутый через грудь ремень сумки, убеждаясь, что та не будет мешать при беге, подхватил шляпу, нацепив ее на рыжую макушку и сделал то, что делает каждый уважающий себя некромант, если хочет остаться в живых на неспокойном кладбище, когда силы не равны: дал деру.

– Эй! – понеслось мне вслед, и только. Этот идиот даже не подумал линять…

Я же перемахнул через могильный холм, еще через один. Стрелой пролетел кусты сирени, как со стороны разрытой могилы донеслось:

– Ни с места! Сдавайтесь! Вы обвиняетесь в использовании темной магии…

Кажется, этот придурок все же поменял суму на тюрьму… правда, по не сильно выгодному курсу. А мне же, чтобы не оказаться за решеткой, стоило поднажать…

Каратели, взявшие мой след, в лучших традициях ищеек и не думали отставать. Началась погоня по узким мощеным улочкам старого города. Я знал эти места как свои пять пальцев, но инквизиторы не отставали.

Какие же долбанутые, в смысле, целеустремленные и на всю голову ребята!

Про долбанутость, кстати, это не образно. Это буквально. Молодчики в черных мундирах долбили меня пульсарами от души. Чаще, правда, мимо. Но пару раз едва не зацепило.

Вот и резко сворачивая в один из переулков, пришлось пригнуться. Заряд магии просвистел рядом с лицом и врезался в кладку, высекая искры и каменную крошку. Та чикнула мне по скуле, оцарапав.

Хорошо, что не в глаз… Плохо, что вообще задело… А просто отвратительно то, что инквизиция и не думала отставать!

Я пробежал по узкому переулку, в котором разминуться не то что двум всадникам, пешим – то и то с трудом удалось бы. Не оглядываясь, кинул за собой черный мрак, чтобы стереть все следы и оторваться.

Туман заклубился, потек по брусчатке, на которой выбоин было больше, чем булыжников, заскользил над поверхностью луж, сточной канавы и начал подниматься к черепичным крышам, чьи козырьки были, прогнулись, точно кошачьи спины…

Но топот за спиной не отставал.

Спасаясь, выбежал на перекресток. Сердце билось уже где-то в глотке, воздуха не хватало, так что глотал его уже ртом, как рыба, когда увидел, что впереди, как спасение, забрезжила освещенная улица.

Спальный район. Ухоженные домики, жители которых привыкли к безопасности, впрочем, не забывая об охране: вокруг домов мерцали охранные контуры, предупреждая, что непрошенным гостям заходить не стоит. Вот только рядом с одним из зданий периметр оказался разомкнут: на уровне второго этажа было настежь открыто окно…

Кто-то захотел подышать свежим воздухом и забыл запереть… Зря. Дважды зря. Потому как рядом рос раскидистый дуб. И его ветки как раз тянулись к распахнутым створкам. Удобно слезать, когда сбегаешь от родителей, чтобы погулять с дружком или подружкой.

И удобно забираться в дом таким, как я…

Не медля ни секунды, устремился к дубу, взлетев на нижние ветки с ловкостью кошки. Я поднимался все выше, листва скрыла меня от взглядов инквизиторов, выскочивших следом. Замер.

Каратели пробежали подо мной. Они хоть и потеряли след, но не свою упертость. Так что скоро вернутся и начнут прочесывать заново, потому стоило поторопиться.

Осторожно шагнул по ветке. Та не была особо толстой. Прогнулась, но мой вес выдержала. Шаг. Сторой, как по особо скрипучему старому паркету. А дальше – прыжок. И я уже оказался на подоконнике. Охранный контур смолчал.

Еще миг – и окно уже было закрыто, а я стоял в комнате. Здесь витал аромат лаванды и еще чего-то исключительно девичьего.

Сразу вспомнилась страха с кладбища. И я скривился. Вот гадство…

– Вот гадство! – словно прочитав мои мысли, пискнули из дальнего угла.

Среагировал мгновенно.

Больше проснувшаяся не издала ни звука: я успел подскочить к ней и заткнуть рот. Банально. Ладонью. На заклинания времени не было.

И тут с улицы раздался командный голос:

– Обыскать каждый куст! Он не мог далекой уйти!

Девица под моими руками дернулась, а затем и вовсе отчаянно забилась, как птица в силках. Глаза зло блеснули в свете луны. Расширенные, черные, как два омута, зрачки, темно-синяя радужка с алым, как у демоницы, отливом. Этот хищный блеск контрастировал с невинными чертами лица, облаком светлых, точно у небесных посланниц, волос.

Норовистая попалась. И с характером. Попыталась меня сначала лягнуть и сбросить, но я лишь вдавил ее в простыни, прижав к постели. Тогда бестия попыталась меня укусить. За руку, которой я зажал ей рот.

Но я прижал ладонь сильнее, зафиксировав и не позволяя сжать зубы.

– Дернешься – и будет хуже… – предупредил я.

Она побледнела и затихла. Только продолжала таращиться на меня своими невозможно-синими глазами, полными ужаса и, кажется, вот-вот готовых пролиться слез.

Наверняка уже навоображала себе всего что только можно. А особенно – чего нельзя.

– Даже не надейся. Насиловать не буду, – хмыкнул я. Все же успокаивать и утешать девиц – не мой профиль. Я предпочитал проводить с ними время немного иначе – весело, жарко и без обременений.

А ту намечалось скучно, мокро и с истерикой. Одним словом – не мой профиль. Но куда деваться из спальни, если на улице по твою душу шныряет целый отряд инквизиции.

Вот и я решил, что слезы вынести легче, чем приговор судьи. Тем более что плач – чужой. А палач будет мой.

Девица же тем временем, услышав, что на ее честь не покушаются, реветь передумала. Да и вообще начала зыркать на меня куда как решительнее, словно собиралась взять реванш. Зря я, похоже, сказал, что насилия сегодня в планах не предвидится… Во всяком случае с моей стороны. Насчет блондиночки я был уже не так уверен.

Она дернулась снова, явно метя коленом в то место, которое многим мужчинам мешает в бою, но я успел прижать ей ногу, так что в спальне послышалось возмущенное мычание. Но его заглушил шум под окнами.

Судя по звукам, что-то яростно, словно имея личную неприязнь к веткам, ломал кусты и матерился. Правда, не на заросли, а на неуемное начальство, приказавшее прошерстить все, но найти некроманта. То есть меня.

Услышала это и девица. Замерла. Вопросительно глянула на меня, словно сомневаясь: гожусь ли в опасные бандиты или рожей не вышел…

Судя по тому, как приподнялись светлые брови, все же последнее. Ну да, я скорее походил на лиса, разворошившего курятник, чем на мага смерти. А все потому, что темный дар обычно выжигал все краски из своих носителей. Именно из-за этого большинство чернокнижников щеголяли с шевелюрой цвета пепла. Вот только со мной у мрака вышла промашка. Как был сызмальства в приюте рыжим, таким сейчас и остался. Зато надменности у меня было сразу на двух некромантов.

В ней-то я и искупал по самую пегую макушку девицу. Та даже спесь из взгляда убрала. Хотя если бы она вся, целиком убралась, например, в обморок было бы лучше. Но увы…

Так что время шло, мы играли с девицей в гляделки, под окном интригующе шуршали… Комната спальни, выполненная в светлых тонах, с кроватью под балдахином и туалетным столиком, все больше наполнялась томительным ожиданием.

Я не чаял, когда куда подальше уберутся инквизиторы, а пепельная – когда в преисподнюю провалюсь из ее комнаты я.

Вот только с последним была маленькая проблема: стоило только отнять одну руку ото рта девицы, как она заорет – это к пифии не ходи. Второй же пятерней я удерживал обе руки шустрой демоницы. Еще и телом пришлось навалиться на нее. Чтоб не дрыгалась.

И сейчас я отчетливо ощущал под собой все изгибы фигуры. Чувственные и соблазнительные. Такие будоражащие. И тело вдруг отозвалось. От желания из груди выбило воздух, а ниже пояса все налилось тяжестью. Вот смрад и гниль!

Я прилично поистратил сил, пока призывал дух старухи из мертвомира. Потом, когда пытался оторваться от погони… Так что организм требовал восполнить резерв. А самые простые способы это сделать – как сделает пожрать, поспать или потр… потискать девку. С первыми двумя увы, пока было без перспектив. Зато третье – было в руках, и плоть среагировала, минуя мозги.

Пепельная подо мной тоже ощутила мои твердые намерения и сглотнула, взглядом без слов возмущенно говоря: ты же обещал никаких изнасилований.

– Если не будешь провоцировать – то и не случится – прошептал я. – Ты ведь не будешь?

Она тут же закивала. И в этот момент шум под окном наконец стих. Мы с пепельной еще какое-то время замерли, недвижимыми, а затем я решил рискнуть. Призвал тьму и выдохнул короткое проклятие.

Магический фон легонько заколебался, а девица подо мной обмякла. Сейчас, когда она не пыталась вырываться, кусаться и царапаться, то была почти милой. Тело, как назло, вспомнило приятную мягкость девичьей груди, и в штанах вновь стало тесно.

Да демоны дери! Отвернулся со злостью то ли на пепельную, то ли на себя. Сейчас стоило подумать не о ней, о том, как выбраться отсюда.

Я настороженно подошел к окну. На улице никого не было. Похоже, каратели все же ушли достаточно далеко и не услышали…

А если я сейчас потороплюсь, то они меня и не увидят. Никогда больше.

Створки бесшумно открылись, и спустя секунду я спрыгнул на влажную траву, приземлившись рядом с поломанным кустом сирени.

Глава 2

Под покровом густой ночи я тенью пронесся по извилистым мощеным улочкам, нырнул в подворотню, где даже днем царил сумрак, попетлял по трущобам, сбивая следы, и вынырнул в гончарном квартале.

Мои шаги звучали едва слышно, как шорох листьев под легким ветром. Крысы, копошившиеся в куче черепков у дороги, даже не обратили внимания, когда прошел мимо них. Они азартно пищали, деля меж собой полугнилое яблоко. Все как всегда.

Досточтимые горожане спали в отличие от зла в моем лице, которое, согласно поверьям никогда не дремало.

Это, конечно, были россказни. Отдых нужен всем. Ибо как творить чернокнижие, когда глаза слипаются, а во всем теле одна сплошная усталость, избавление от которой – постель.

Так что желание было дно – прийти к себе и как следует наспаться. Потому я направился к домику, главным достоинством которого была невзрачность. Фасад с неяркой, но аккуратной отделкой. Окна небольшие, со ставнями, черепичная крыша… пройдешь мимо такого – и тут же забудешь. Самое то для тех, кто не хочет привлекать к себе внимания.

Именно поэтому я и выбрал его. Вернее, мансарду, которую сдавал полуслепой старик-хозяин. Я арендовал ее на улице Лебеды. Единственное окно выходило на мост Вздохов, названный так потому, что по нему на казнь вели осужденных из тюрьмы, что была неподалеку.

Вход в мое жилище был отдельным, со двора, по ступеням лестницы с полугнилыми перилами. Зато благодаря этому я не беспокоил хозяина своим прибытием, а он меня – глупыми вопросами, на которые получал бы бессмысленные ответы.

Вот я и взлетел по ступеням наверх, зашел в комнату и, заперев дверь на охранные чары рухнул на постель, чтобы задрыхнуть до утра. Я проспал бы и дольше, если бы не настойчивый полупрозрачный вестник, колотивший мне в стекло с упорством дятла. Продрал глаза, открыл окно, и птица тут же влетела внутрь и лопнула мыльным пузырем. А мне под ноги шлепнулась засаленная и сложенная в несколько раз бумажка, которая была внутри нее.

Я выругался и поднял записку. Развернул. Прочитал. Нахмурился. Перечитал. И выругался еще раз. Гораздо длиннее и заковыристее.

«Рви когти, Ллойд. На тебя объявил охоту глава инквизиции. Ночью на погосте поймали говорливую птичку, и та под пытками напела о тебе на смертный приговор», – почерк у приятеля – Секиры – был ужасным, а смысл написанного – и вовсе отвратительным.

Я сжал лист в кулаке, а через пару секунд раскрыл ладонь. На пол посыпался пепел. Таким обычно кликуши рекомендуют посыпать себе голову и после причитать – авось святой Наныл снизойдет на тебя своей благодатью.

Но я на благость вышних полагаться не привык. Мне с темным даром скорее помогут демоны мертвомира. Ну или их представитель на земле – Штропс. Этот пройдоха был стар, как сама столица, и из него сыпался песок так, что никакой гололед не страшен. Но, несмотря на седины, башка у хрыча работала, как хроносы: четко и без сбоев, а вывести он из города мимо стражи мог хоть крылатого, упиравшегося всеми лапами дракона на привязи так, что ни один кирасир бы не заметил.

Так что я решил, не дожидаясь ночи, навестить седого прохвоста, за которым имелся должок. Пусть проведет меня катакомбами за стену.

С такими мыслями я помотал башкой, пытаясь прогнать остатки дремоты. Не помогло. Все еще клонило в сон. Так что пришлось окунуть башку в таз с холодной водой, что стояла еще с вечера рядом с окном. Та оказалась ледяной настолько, что даже мысли скукожились. Зато в голове прояснилось и давить подушку больше не тянуло, и я начал собираться.

Без суеты, но и не мешкая, сложил в две переметные сумы все самое необходимое. Верный ритуальный нож засунул в левое голенище, кинжал – в правое. Вокруг одного запястья обернул ленту с метательными звездами. На втором – ремень с капсулами. Одернул рукава, прикрывая манжетами мои «браслеты».

Нахлобучил шляпу так, чтобы тень от полей скрывала лицо, накинул плащ и вышел вон, притворив дверь. Что-то мне подсказывало, что сюда я больше не вернусь.

Уходить было привычно. Сколько раз я оставлял так за собой все. Сначала – с мастером. Так чернокнижник себя называл. А я, собственно, был его подмастерьем. Хотя чаще – приманкой для нечисти.

Колдун подобрал меня на улице, когда я сбежал из приюта, где сироты выживали скорее не благодаря, а вопреки: скудные пайки, вечно сырые, темные и мерзлые комнатушки, рванина и старое тряпье из пожертвований и работа наравне со взрослыми.

По мнению попечителя, только упорным трудом воспитанники богадельни могли искупить свой главный грех – появление на свет в результате блуда. Ведь почти все тут были подкидышами. А детей, рожденных честными горожанами в законном браке, матери не бросали. Такова была логика главы приюта.

Так что я сызмальства сдирал руки до мяса в щелоке, стирая господские рубашки, и пальцы не раз обжигал об уголья утюга, драил полы, таскал дрова и корзины, надрывая пуп…

Занятий в приюте же почти не было: зачем тратить время на обучение грамоте тех, кто предназначен для черной работы. Хотя мой друг Одо (в то время я еще верил, что бывают друзья) умудрялся воровать из кабинета настоятеля книги и читал их по ночам. Приятель умел читать: его угораздило очутиться в приюте в восемь лет, когда родители погибли от черной гнили. Других родственников у Одо не было. А вот память о матушке, которая когда-то и научила его складывать буквы в слова, – осталась. Именно поэтому друг с таким остервенением и вгрызался в строчки: чтобы не забыть мать и ее науку.

Но это было скорее исключением из правил. Большинство приютских до четырнадцати лет понятия не имели о грамоте. Лишь за два года до выпуска старших обучали основам: чтоб могли читать по слогам, считать до полусотни и ставить вместо крестика подпись. Для прислуги этого было достаточно.

А нас, малышню, только шпыняли. Но сбежал я не из-за этого. Во мне проснулся темный дар, которым я не умел управлять.

Для попечителя же страшнее блуда и двенадцати смертных пороков была лишь темная магия. К слову, он и светлую тоже не жаловал. Одним словом, был исключительно толерантен и чародеев обоих мастей ненавидел одинаково. Узнай глава приюта о моем даре – нашел бы способ, как меня прикончить. На костре ли инквизиции или в застенках – это уж как получится. Но то, что прикончит – я не сомневался. Настоятель был одержим борьбой с магиками. Поговаривают, что когда-то его семья погибла из-за какого-то волшебника, и теперь он был фанатично одержим местью.

Так что я не стал дожидаться вендетты и слинял. Не сказать, что на улице жилось многим лучше. Холода было столько же, драк – даже больше. Но и еды тоже. Благодаря дару, который подчинялся мне все лучше, добыть еду становилось все проще.

А одним снежным утром, аккурат перед изломом зимы, я попался мастеру на глаза. Думаю, маг прошел бы мимо, но заметил, что я, прося подаяния, могу еще и ловко срезать кошельки. Да не ножом, а темной магией. И он подобрал меня.

Вместе мы скитались по городам и весям империи, перенимая опыт и стараясь не сдохнуть. Чернокнижник был уже немолод и знал, что можно, а что нельзя и как можно, когда нельзя. Но все же даже с таким опытом частенько мы едва уносили ноги.

А один раз – не сумели. Попали. Каратели. Из арбалета в спину мастера. Болт прошил сердце сразу и на вылет. Так что никакое заклинание не исцелило бы.

Я тогда утащил мертвое тело на себе. И похоронил… Тогда, помнится, падал первый снег. А сейчас точно так же в воздухе белело. Только от опадавшего цвета вишни, которая торчала из-за низенького забора палисадника, мимо которого я шел. Глаза начали слипаться: от жаркого весеннего солнца разморило, и хотелось прикорнуть.

Я знал, что если хочу выжить, недостаточно лишь быть бодрым, ловким и смелым. Надо еще при этом не зевать! А последнего так хотелось, аж челюсти сводило. Но я держался сам и держал под контролем всю улицу, по которой шагал.

Мои шаги гулко отдавались по брусчатке, впереди маячила вывеска кабака «Гнилой зуб», к которому я и держал путь. Если Штропс сейчас где и был в это время суток – так только тут.

Войдя внутрь, я ощутил, как густой запах дыма и дешевого пойла ударил в нос, как опытный боец – под дых. Да, это был мой бзик – запахи. С учетом того, что я был некромант – то еще извращение. Но я ничего не мог с собой поделать. Всегда принюхивался и различал… Иногда казалось, что я ощущаю даже те ароматы, которых в природе и нет вовсе: опасности, вожделения, страха, скорби…

Здесь вот пахло безнадегой, угаром и неприятностями для случайных гостей.

В полумраке, среди помятых лиц и усталых глаз, я отыскал того, кого искал – Штропса. Я сел напротив него, и он, не отрываясь от своей кружки, бросил на меня взгляд из-под седых кустистых бровей.

– Хех, не ждал я сегодня увидеть тебя здесь. Думал, уже поймали… – его голос был хриплым, словно у ворона.

Я наклонился ближе, и в полумраке глаза старика блеснули, как два угля.

– Мне нужно уйти. И ты знаешь, как я могу это сделать…

Он едко усмехнулся.

– Да ты, должно быть, схватил проклятие безумия, рыжий. Вся стража на ушах стоит – говорят, ищут шпиона. Все ворота перекрыты. У каждого выхода из катакомб – по шпику…

Пот, гниль и смрад! Угораздило же меня попасть в розыск вместе с каким-то шпионом. Стиснул зубы. Ну уж нет! Без пропуска через стену я отсюда не уйду. Надо будет – душу из Штропса выбью и обратно затолкаю, но из столицы выберусь.

– В первый раз, что ли, на твоем веку государственных преступников ищут? – я приподнял бровь, глянув на старикана. – Таких облав было много. А вот должок у тебя передо мной один-единственный, с клятвой на крови… – усмехнувшись, протянул я.

Старик, отхлебывавший свое пойло, услышав это, закашлялся. Он прекрасно понял, о чем речь. И за отказ мне помочь он может заплатить жизнью.

– Лис, это может закончиться плахой… – протянул он.

– А в ту ночь, год назад, когда я тебя на погосте спасал, рискуя шкурой, для меня все могло закончиться гробом. Так что оплата за услугу сходная…

Хрыч уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, когда входная дверь бухнула о стену, и с порога раздался приказ:

– Это имперская стража! Именем Владыки, стоять! Не двигаться!

При этих словах у меня заныли зубы. Твою ж преисподнюю…

Впрочем, не у меня одного оказалась подобная реакция на стражей. Их здесь вообще не жаловали. Да и сами кирасиры, мягко говоря, недолюбливали местных завсегдатаев. Одним словом, ненависть была взаимной. Правда, врут те, кто говорят, что из такой ненависти не может родиться ничего хорошего. Драка так получилась просто отличной!

А началась она с удара деревянной кружки о шлем стражника. Сидевший у входа детина обрушил утварь на голову ставшего рядом служивого. От встречи двух жбанов раздался треск, и служивый упал, оглушенный.

Тут же кирасиры вскинули арбалеты. Кто-то не удержал палец на спусковом крючке, и болт с чавкающим звуком впечатался в стену, прошив при этом бутылку, которую держал в руках какой-то забулдыга. Так что теперь в его пятерне оказалась лишь стеклянная розочка от горловины.

– Это был мой первач! – взревел выпивоха и глянул на дозорных, как бык на красные подштанники.

– Бей их! – раздалось тут же из угла.

– Мочи гадов!

– Дави сволочей!

Крики полетели со всех сторон, но их легко перекрыл властный голос хозяина «Зуба»:

– Резать стражу только за порогом моего заведения!

– А душить, колоть и топить можно тут? – тут же деловито уточнил Штропс, оглядываясь и пригибаясь.

Вовремя. Над седой макушкой как раз просвистела чья-то метательная звезда.

Я тоже не спешил вмешиваться в заварушку. Потому как, во-первых, за участие мне не заплатили, а во-вторых, самых активных бойцов магическими силками вязали обычно первыми. И хотя среди этих кирасир магов не было…

А вот у появившегося спустя пару секунд подкрепления таковой имелся. Об этом ненавязчиво намекнул разрезавший воздух пульсар, врезавшийся в стойку рядом со мной.

– По-моему, наш разговор подошел к концу, – по-светски заметил Штропс, оглядываясь. – И в завершение беседы, в знак нашей дружбы, хочу вернуть тебе должок. Вывести отсюда…

– Из города? – деловито уточнил я.

– Из таверны, – хмыкнул старик.

Я поморщился. Вот пройдоха! Я, вообще-то, не на это рассчитывал. И тут на весь зал раздался бас:

– Р-р-разойдись!

И спустя мгновение в окно на бреющем полете шлемом вперед вылетел кирасир и вынес собой створки. В оголившемся проеме я увидел стражу. Так, значит, перекрыли не только вход… Таверну оцепили, а это значит, что деваться отсюда было особо некуда.

– Идет, – процедил я.

Старик протянул руку, и не успел я по ней ударить, как пришлось увернуться от летевшей в меня скамьи.

Припал к полу, придерживая шляпу, и увидел, как скамья пронеслась вперед и снесла бы того самого мага, но он успел сжечь ее заклинанием на подлете.

На миг все вокруг окрасилось алым. Едва сдержался, чтобы не выставить щит: используй я темный дар, и это сразу бы почувствовал светлый. Палиться было нельзя. А вот палить стражникам по всем – еще как можно. И из арбалетов, и магией.

Последняя как раз и стала причиной того, что какой-то объятый пламенем бородач начал кататься по полу, пытаясь сбить огонь.

Я огляделся в поисках Штропса. Тот шустро, на четвереньках, с поистине тараканьим проворством несся под стол. Вот только едва старик оказался там, как сверху, на столешницу запрыгнул один из стражников, фехтуя клинком и отбиваясь отточенной благородной сталью от кочерги. Ей орудовала бабища необъятных размеров. Причем она так ловко нападала, что чувствовалось: по молодости она была отчаянной пираткой, не иначе.

Только мне некогда было любоваться их поединком. Я нырнул по примеру Штропса под стол и последовал за стариком. И вот на середине пути над моей головой раздался звон металла, и меч пробил дерево рядом со мной. Отточенная сталь прошила столешницу прямо перед моим носом.

Выругался сквозь зубы и, обогнув острие, вылез из-под стола и наткнулся на чьи-то сапоги. Взгляд прошел выше, и я увидел того самого светлого мага – любителя швыряться пульсарами. Судя по округлившимся глазам этого патлатого, он признал во мне некроманта без всяких наводящих подсказок в виде темных чар.

– Недобрый день! – выпалил я и сработал на опережение: не вставая, крутанулся на колене и врезал ногой по голенищу противника.

Раздался хруст, и патлатый заорал от боли. Я пнул его по колену, добивая, и светлый начал падать, теряя равновесие.

Я перекатился кубарем, врезался в ножку стола, а маг рухнул рядом. Его лоб с грохотом встретился с половыми досками, отправив противника в отключку и оставив на память внушительную шишку, которая тут же начала наливаться багрянцем.

Поправив шляпу, я понял, что хотя лежать на полу может быть приятно и даже полезно для спины, однако злоупотреблять этим не стоит. Иначе, пока расслабляешься, кто-нибудь не только свалится на тебя сверху, но и выведет из строя. Например, тем самым тесаком, которым размахивал сейчас хозяин таверны, отбиваясь от стражи.

– Всех перережу! А ну, кто первый! – фанатично голосил он, направляя свое грозное оружие то на кирасир, то на своих клиентов, как будто не мог определиться, кого нашинковать первыми.

Не дав событиям развиться дальше, стражник, который меньше минуты назад орал с порога «Именем владыки!», швырнул во владельца едальни бутылку. Та с размаху впечаталась в голову тесакообладателя, и он осел на пол под звон разбитого стекла.

Старик Штропс, который как раз готовился нырнуть под лестницу, обернулся, и его взгляд поймал мой в толпе.

– Рыжий, двигай за мной!

Я на это коротко кивнул и уклонился от дубины. Высокий тощий парень, видимо, возомнивший себя грозой всея стражи, снова поднял дубину, явно намереваясь проломить мне череп, и заорал:

– Демон!

– Я за него, – быстро отозвался я, и, скинув с плеча одну из сумок, использовал ее вместо пращи.

Увесистая котомка врезалась в челюсть долговязого. Раздался хруст. То ли кости, то ли фиалов, что были в торбе, а ремень, оборвавшись, вырвался из моей руки.

Сумка взметнулась вверх и, описав дугу, со всего маху упала на стойку в десятке шагов от меня. Я мрачно глянул в ту сторону. Конечно, была примета: бросить монетку на память, если хочешь вернуться в это место еще раз. Но оставлять здесь весь кошель…

Выдохнул, вскочил на лавку, а затем на стол. Пробежал по нему, лавируя меж кулаками, свистящими бутылками, арбалетными болтами и клинками, перепрыгнул на следующий. И тут увидел, как рядом с моей сумкой на стойку плюхнулась еще одна. Ее скинул с себя малый, которому она мешала махать кулаками.

А работал ими плечистый коротко стриженный молодчик лихо. Так, что уложил двоих стражей с одного удара, а после, не оборачиваясь, схватил мою котомку и сиганул через стойку, чтобы драпануть в кухню…

Да чтоб тебя! Бежать за ним времени уже не было. В зал валилось еще одно подкрепление. Мне же до стойки было всего пара шагов. А на безрыбье и рак за щуку сойдет. Так что я схватил оставшуюся сумку и рванул к лестнице. Под ней старик уже открыл лаз в полу. И мало того что открыл, так еще и спустился туда – только седая макушка мелькнула, когда я оказался у небольшого квадратного провала.

Я оперся рукой о половицу и прыгнул в люк, когда в меня полетело заклятье: маг, которого я оглушил, выбравшись из-под стола, очнулся и решил отомстить.

Чары просвистели рядом. Плечо ожгло болью, и я провалился.

Глава 3

Благо провалился не в беспамятство, а в подземный ход. Ноги спружинили об утоптанную землю, а надо мной сразу ударила крышка – старик дернул за веревку, что была примотана к скобе. Ощущения были, как будто тебя похоронили заживо, но очень комфортно. Вместо жесткого узкого ящика, где можно лишь лежать, вполне себе приличный тоннель, в котором допустимо и постоять. Правда, шагать приходилось, согнувшись в три погибели, но зато живым и невредимым.

Правда, насчет последнего появились сомнения. Меня вело так, что глаза застил кровавый туман. Все же этот маг, собака, зацепил. И сейчас по плечу разливалась дикая боль, от которой я зашипел сквозь зубы.

Достал из перевязи на запястье один из фиалов, откупорил крышку и проглотил плескающуюся в пузырьке дрянь.

Она пробрала до костей, но зато сознание прояснилось: теперь я мог не только послать матом противника, но и хуком задать нужное направление.

Встряхнулся, как мокрый пес, и поспешил за проводником, который и не думал подождать.

Подземный туннель, в котором мы со стариком оказались, напоминал желудок дракона: такой же узкий, извилистый, но рыцаря вместить и переварить вполне способен. И воняло здесь, как в потрохах.

В тусклом свете встроенного в стену артефакта я увидел каменные стены, покрытые паутиной и склизким мхом. Ему тут, в сырости и тьме, было привольно. А еще он отлично впитывал в себя не только влагу, но и звуки наших шагов и шума сверху.

Хотя что-то мне подсказывало, что тот стих скорее из-за прибывшего подкрепления… вовремя все же ушли. Если бы при этом со своими деньгами – было бы вообще замечательно. Но тот гад увел кошель вместе с сумкой. Может, у него в торбе хотя бы что-то было… Надо бы проверить. Но не сейчас. И с болью в плече тоже стоило разобраться… Но позже. Сначала – вылезти отсюда.

Внезапно, вторя моим мыслям, впереди забрезжил свет, слабый и мерцающий, как ночной кладбищенский светляк. Мы ускорили шаг, и вскоре перед нами возник выход на поверхность – это было зарешеченное подвальное окно, как раз вровень с брусчаткой.

Благо прутья были не вмурованы в кладку стены, а выкованы, образуя дверь на амбарном замке. И хотя ключа ни у старика, ни у меня не было, взломать ржавый запор не составило труда. А после – через дыру вылезти на улицу.

Мы оказались в квартале Мучеников, где глухие стены старых домов отбрасывали длинные тени. Знакомая улица встретила нас полуденной тишиной.

Солнце жарило вовсю, но припекало у старика не от палящих лучей.

– Ну что, долг засчитан? – нетерпеливо спросил он.

Я посмотрел на этого пройдоху. И не придраться ведь. Вывел, как просили? Вывел! Спасти жизнь? Спас! А то, что не из города, в соседний квартал – так предупредил же.

Я скривился, но нехотя процедил:

– Засчитан.

Тут же вокруг сморщенного запястья на долю секунды вспыхнуло кольцо черной магии и погасло. Клятва исполнена.

– Ну бывай, рыжий, – весело отозвался Штропс, – как говорится, желаю тебе такой удачи, чтоб если тебя все же решили повесить, то веревка оборвалась.

– И я тебе пожелаю тоже всех благ, но хрен с тобой ими поделюсь, – хмыкнул я.

Старик на это криво усмехнулся, махнул рукой в прощальном жесте и развернулся, а затем, весело насвистывая, пошел прочь.

Я же выдохнул сквозь стиснутые зубы. Действие зелья закончилось, острая боль вновь пронзала мое плечо, словно зубы гуля раз за разом вонзались в плоть. Сглотнув, я откинул край своего плаща и, дрожащими пальцами, закатал рукав рубашки. Вот дрянь! Под кожей расползалась серая гниль заклинания. Условно-боевого. Потому как применяли его к мертвякам.

Прикрыл глаза, призвал тьму. Она хлынула к ладони, и та раскалилась докрасна. И я прижал полыхавшую руку к посеревшему плечу.

Моя тьма начала выжигать все. В том числе и разум. Сознание затопило болью, но я терпел, чувствуя, как моя собственная энергия испепеляла чужую магию, оставляя после себя лишь обугленную кожу. Наконец, заклинание исчезло, и я остался едва стоящим на ногах.

Сглотнул, мечтая сдохнуть.

– Еще не время, Дирк, еще не время, – приказал сам себе и, шатаясь, двинулся вперед, будто в тумане. Взгляд мой был рассеян, и я едва различал дорогу перед собой. Однако, несмотря на это, продолжил идти.

За поворотом тихая улица вливалась в шумный и оживленный бульвар. Я двинулся по нему вместе с толпой, поднимаясь в гору, не особо соображая. Надо было где-то укрыться. Вот только я печенкой чуял, что в знакомые места, вроде сегодняшней таверны, лучше не соваться. Вся стража на ушах: пока ищут шпиона – каждый камень на мостовой перевернут. А инквизиции это только на руку.

Значит, нужно место, где не будут искать ни каратели, охотящиеся за темными магами, ни законники, промышляющие шпика. Интересно, есть ли вообще такое? Ну, кроме дворца…

Я стоял на мостовой в самой высокой ее части, почти пригорок. Отсюда хорошо была видна базарная площадь, ратуша, черепичные крыши домов. Вдалеке виднелась резиденция владыки, а перед ней – шпиль, от вершины которого расходилось семь лучей. Храм светлых богов. Именно из него, в единственный выходной, который был на неделе, в приют приходил патер и читал проповедь. И рано как норовил припереться: только глаза успеешь продрать, а тебя гонят слушать про жития преподобных. А уж как тот светлейший – а именно так называли служителей небесной семерки – соловьем разливался о том, что в храме оказывали помощь всем страждущим…

Что ж, похоже, настало время проверить, насколько слова пресветлого расходились с делом. Ведь я был вылитым клиентом этой богадельни: болящим, нищим (я проверил сумку того детины – ничего стоящего, лишь дюжина гнутых медек, пара безделушек вроде огнива и ножа и тряпье), немощным, скорбным…и далее по списку.

Конечно, при другом раскладе и в здравом уме я бы ни за что туда не поперся, но солнце было в зените, кукушка – вне дома, а погоня – на хвосте.

Так что я решился. Осталось только лицо сделать подурнее – кхм – поодухотвореннее. Может, и выгорит чего…

Вот только когда я вошел в храм, оказалось, что помощь здесь для бедных телом и кошельком исключительно духовного плана. Даже похлебки на лебеде не раздавали! Это был минус. А вот плюс – местным патером оказался Одо… тот самый Одо, с которым мы некогда делили пайку хлеба в приюте.

Только за минувшие годы приятель повзрослел и… хотелось бы сказать, возмужал, но скорее воспушал: черные кучерявые волосы сейчас и вовсе напоминали шапку, которая была в ходу у горцев, а подбородок украшала бородка.

А вот что осталось прежним – это тощая фигура, живые глаза, длинноватый, словно созданный для того, чтобы его совали во все интересности, нос.

– Дирк?! – потрясенно выдохнул друг, тем дав понять, что и я не сильно-то за эти годы изменился, а после распахнул руки для приветствия. – Какими судьбами? А нам в приюте все говорили, что тебя драконы сожрали, – весело добавил он.

– Подавились, – воскликнул я, широко улыбнулся, обнимая приятеля, и начал делать то, что умел едва ли не лучше черной волшбы – лгать. – А зашел я сюда исповедоваться… Выслушаешь старого приятеля? По-дружески?

– Конечно-конечно, – с охотой отозвался кучерявый.

А я же быстро огляделся, прикидывая, к какой из ниш направиться. Всего их было в храме семь, и стояли они полукругом. В каждой – статуя бога. В зависимости от того, в чем ты хотел покаяться и чьей помощи испросить, к тому изваянию и надлежало подойти.

По центру стояло изваяние Эльдора – бога огня и жизни с солнцем в руке. Помню, в приюте у нас стоял в обеденной зале подобный глиняный истуканчик, и мы воздавали ему молитвы каждый раз. Оттого и запомнил. А вот с идентификацией остальных были проблемы. Потому как волей-неволей богов-то я знал, а вот как они выглядят… Что скажешь, с благочестием у многих некромантов не очень.

Так, похоже, вот тот с мечом – бог войны и стратегии, рядом с ним какая-то тетка. То ли богиня мудрости, то природы, то ли любви и семьи… С учетом лжи, которую я придумал – мне точно не к последней. Значит, обхожу все статуи баб. На всякий случай.

С протянутым черепом – скорее всего, бог смерти и подземных богатств. Мне бы к нему, но не при паторе. Остались двое: один держал змею, другой посох… Похоже, это были врачеватель и путник.

Выбор, конечно, не велик, но покровитель странствующих мне, некроманту в бегах, как-то ближе. И я направился к нему. И у ниши поведал Одо, как одна девица из знати решила, будучи брюхатой от другого, заполучить меня в мужья.

– Так и заявила своему папаше, что отец ребенка – я. Отец вызверился и решил притащить меня к алтарю со своей дочуркой живым или мертвым. А я предпочел быть живым и не женатым. На этой почве у нас и вышли разногласия… – входя в роль, одухотворенно вещал я.

Да, я нес чушь! Но зато какую отборную! И ничего не расплескал по дороге. Хотя если рассуждать здраво: ну на кой я, голодранец, герцогу в зятьях? Будь это правда – прибил бы меня знатный расчетливый папенька по-быстрому, а дочурке сказал, что так и было. Еще бы и плод заставил дуреху скинуть. Но я упирал на то, что родитель у вздорной девицы любящий… И Одо сказочке поверил. Правда, после того, как проверил:

– Ты точно не отец того дитя, что носит обманщица под сердцем?

– Клянусь своей жизнью! – горячо заверил я, и меня даже окутало едва заметным сиянием. Ну а правда же: если нет ребенка, то нет и отцовства – это-то небеса и подтвердили. Правда, кривенько так, но все же. Но я, воодушевленный этим, добавил: – Только неизвестно, сколько ее еще осталось: герцог нанял головорезов по мою голову, и они рыщут по всей столице… А мне негде даже укрыться. Так что я решил исповедаться перед смертью… И набожно сложил ладони перед грудью.

Одо же смерил меня взглядом, потом перевел его в задумчивости на статую Элиана – имя бога путешествия я прочел на табличке, что была прикручена на постаменте.

– Книга писаний гласит, что нет ничего ценнее истины, и нет ничего хуже лжи… – начал задумчиво Одо, – И если твоя правда в том, что ты не виновен и не желаешь идти против сердца… То, быть может, в исключительных случаях, когда борьба за правду заставляет солгать, и обман может стать богоугодным делом…

– О чем ты? – не понял я приятеля.

– О том, что я тебе помогу. Как другу, который был моим единственным спасением в приюте, пока не исчез. Сколько раз ты защищал меня от побоев и вступался в драке, помогал мне таскать книги у попечителя из-под носа, – по-доброму усмехнулся Одо. – Я помогу тебе укрыться от преследования.

– У тебя есть надежный погреб? – смекнул я.

– Гораздо лучше. Приход. Он находится в небольшой деревушке, и патером там служит мой наставник, преподобный Карфий. Я напишу ему письмо, расскажу, в чем дело, и он поможет тебе. Побудешь служителем в его приходе какое-то время, пока все не уляжется…

– План, конечно, хороший, но боюсь, что он обречен, – заметил я.

– Почему же? – удивился Одо. Его черные брови вскинулись вверх, словно он и вправду не понимал, что мне не по нраву.

– Я просто не доберусь до этой деревушки. Меня из города не выпустят… – выдохнул я и признался: – Никого сейчас не выпускают.

Только не стал распространяться, из-за чего. Вернее, кого – шпиона, за которым охотилась стража. А инквизиция хоть с кирасирами и была в натянутых отношениях, но своего упускать не намерена: как удачного случая, так и некроманта в моем лице.

И почему у меня не светлый дар? С ним бы куда проще жилось, и каратели бы не преследовали, но увы… Магия мертвых была под запретом, и чернокнижие каралось всей строгостью закона…

– Жаль, конечно, что у тебя не светлый дар, – вторя моим мыслям, произнес Одо. – Но ничего, сутану светлейшего очень часто одевают на себя и абсолютно бездарные… Зато она открывает любые двери. Городские ворота для тебя, думаю, тоже откроет…

Мне понадобилось все мое самообладание, но глаз все равно дернулся. Такого поворота судьбы даже я не ожидал и с уважением глянул на божественную статую великого путника. О как завернул небожитель!

Мое же удивление было оправдано: обычно те, кто обладал светлым даром, шли в академию магии и никуда больше. Ну или в подмастерья к кому из чародеев, если сила была мала. Но мой наставник утверждал, что и в семинарию светлых принимали охотно. Только негласно. Делая вид, что это обычный человек, без волшебной искры. А что? Творить чудеса одним только добрым словом было тяжелее, чем словом и светлой силой. Кстати, наставник ехидно упоминал, что именно поэтому духовников и звали еще светлейшими, а не из-за белой сутаны, которую те носили.

Хотя сами храмовники перед простыми прихожанами отвергали любой намек на то, что имеют хоть крупицу дара. Вот теперь выяснилось, что мастер был прав…

Одо же, и не подозревая о моих мыслях, повел меня в неприметную дверь, через которую мы вошли в подобие кельи. Там друг открыл сундук и начал в нем рыться, чтобы найти на самом дне сутану и протянуть ее мне со словами:

– На, надевай!

Пока я возился с новой одеждой, друг сел за небольшой стол и взялся за перо. Писал он споро и красиво – чувствовался немалый опыт. Да и закончил быстро – и получаса не прошло, как приятель посыпал лист мелким речным песком.

Сдув тот спустя пару минут, свернул бумагу втрое, накапал воска на край, поставил оттиск кольца-печатки и, свернув, протянул письмо мне.

– Это для отца Карфия, – пояснил он и, взглянув на меня, добавил: – да, сутана тебе, похоже, узковата…

– Ничего, накину плащ, – отозвался я, сожалея, что в отличие от последнего, шляпу оставить не получится. Ее сменила белая биретта – маленькая четырехугольная шапка с четырьмя гребнями наверху, увенчанными помпоном посередине.

Так что выходил я из храма уже патером. Одо осенил меня четырьмя перстами напоследок, а я по привычке махнул рукой и мысленно выругался. Хотя бы до того момента, пока не выберусь из города, все же стоит перенять привычки светлейших…

Глава 4

Когда я покинул стены церкви, уже давно перевалило за полдень. Солнце успело раскалить камень мостовой и стен так, что под плащом с меня текло в три ручья.

Вот уже в который раз замечал: конец весны был жарче начала лета. Особенно здесь, на юге. Свой запах в нос буквально пихали магнолии, акации и сирень. Он смешивался с ароматом дамских духов, конским потом и душком из сточных канав… Это была какофония жизни, которая бурлила вокруг.

А что вы еще хотите от вокзальной площади? Тишины! Ха! Да тут даже ночью не бывает безлюдно… А сегодня еще и возмущенно – многих отказывались сажать в дилижанс без верительных грамот. Оно и понятно: возничему не хотелось у городских ворот возвращать деньги тем пассажирам, кого высадит из общественного экипажа стража, и везти потом всю дорогу пустое место.

А люд негодовал. Потому как ехать нужно было всем. Впрочем, ко мне ни у кого вопросов не возникло. Сутана оказалась отличным пропуском в салон. Внутри него меня ожидала пестрая компания: старик с усталыми глазами, держащий в руках потрепанную книгу, молодая светловолосая девица в светлом платье, нервно теребящая платок, и торговец, который, заливаясь соловьем, травил байки о своих путешествиях той самой блондиночке. Купец хотел было обратить свое красноречие и на меня тоже, но я достал из сумки подаренный Одо молитвенник и сделал вид, что читаю. Через пару минут, правда, понял, что держу тот вверх ногами, но переворачивать было поздно. Поэтому пришлось отложить чтение, выслушать рассказ мужика, взять книгу нормально и отгородиться ею, как щитом.

Я честно попытался вникнуть в суть написанного, но темные силы, как же у меня сводило скулы! Да, читал я вполне сносно, благодаря наставнику. Тот научил меня и грамоте, и арифметике. Первая нужна была для того, чтобы разбираться в заклинаниях, начертанных в гримуарах, помогая мастеру, вторая – чтобы уметь считать монеты задатка и обсчитывать зазевавшихся клиентов.

Колеса дилижанса крутились. Пока мы ехали по булыжной мостовой, нас всех слегка качало и хорошо так тряхнуло, когда мы остановились у городских ворот.

– Досмотр! – громко объявил возничий.

Почти тут же распахнулась дверца, и в салон вкатился пузатый стражник. Его маленькие заплывшие глазки пробежали по нам. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием досок пола и лошадиным ржанием. От каждого из пассажиров кирасир требовал верительные грамоты, паспортные свитки, спрашивал о цели отъезда и прикладывал ладонь к проверяющему камню, чтобы убедиться – этого человека нет в списках разыскиваемых за обычные или магические злодеяния. Видя это, я напрягся – если моя ладонь окажется на этом голыше, то ни одна сутана не поможет.

Был вариант выпрыгнуть в маленькое оконце, выбив стекло собственным телом и дать деру, или врезать пузатому как следует и сигануть в дверь… но я решил повременить с этим. Выдержка. Выдержка и еще раз выдержка…

Когда страж поравнялся со мной, я достал из сумки то самое письмо Одо, делая вид, что готов протянуть правую руку с ним стражнику, а левую – возложить на артефактный камень. На самом же деле – просто ударить ладонями, сложенными лодочкой, синхронно по ушам и тем оглушить кирасира.

Но тот неожиданно отмахнулся:

– Не стоит, патер, лучше благословите.

Ну мне и пришлось. Осенил я его четырехперстием, пробубнив себе под нос что помнил – заклинание от похмелья. Не молитва, но тоже отлично легла в речитатив. А самое главное, оказала нужное действие: мужик на глазах посвежел и даже лицо его стало не столь отечным.

– Спасибо, светлейший… – уже с уважением произнес он.

А я же, в свою очередь, поинтересовался:

– Кого-то ловите?

– Да говорят, уже поймали этого шпиона в каком-то трактире, – махнул рукой стражник. – Только распоряжение еще не пришло об открытии ворот. Вот всех и проверяем…

Как я на это не выругался – сам себе удивляюсь. Это же можно было…

Но стражник, таки не поняв, отчего меня слегка перекосило, отправился дальше по салону. А когда он вышел на улицу, дилижанс тронулся в путь, унося из столицы злого, как тысяча демонов, меня.

Впрочем, негодование не помешало мне задремать в дороге. А проснулся я лишь утром, когда экипаж оказался пуст, а мы прибыли на конечную станцию.

– Все, дальше не едем! – ворвался в мой сон громкий голос возничего. – Морасмол!

Я продрал глаза и потянулся, а затем подхватил саквояж и двинулся к двери. Вот только едва я ее открыл, как отпрянул обратно в салон и захлопнул створку. Потому как на улице меня ждали стражники. А с ними – еще куча народу.

Как меня вычислили? А главное – какой гад сдал? В руке вспыхнула сфера тьмы.

Я ожидал, что вот-вот начнут стучать в дверь, требуя, чтобы я открыл. А вот гуль им. Кладбищенский. Как только ворвутся внутрь, я всех отправлю к демонам, но живым не дамся. Еще и возничего с собой прихвачу – наверняка он и заложил меня стражам…

Прошла секунда, другая, третья, и в створку робко постучали со словами:

– Господин патер, вам плохо? С дороги укачало? Так тут кусты рядом есть, а если нужда посерьезнее приперла, то и общественное отхожее место в здании станции…

От подобного предложения у меня дернулся глаз. У местных стражей, сдается мне, не было ни стыда, ни совести… Ничего лишнего.

Мозгов, впрочем, похоже, тоже: кто же в кирасиры баб нанимает? А голосила с улицы именно она. Зычно так, сердобольно.

Я уже подумал, что это все. Дно гроба. Но тут его пробили с ноги ударом в дверь дилижанса. Стучали не сильно, но с энтузиазмом и причитая:

– Дядя светлейший! А мы вам песню приготовили! – радостно возвестил какой-то малец, дубася створку.

Я чуть было не спросил: заупокойную? Но сдержался. Втянул тьму в открытую ладонь, сделал шаг к выходу и осторожно открыл дверь.

Пацан, не ожидавший такой капитуляции и стоявший ко мне задом, на манер норовистого жеребенка пнул меня копыт… пяткой. Та угодила по колену, и я едва не выматерился. Поймал ругательство в последний миг и сквозь стиснутые зубы лишь зашипел.

Пацана тут же схватила за ухо чья-то пухлая женская рука и, причитая:

– Вот ты где, негодник! И как только додумался пнуть его светлейшество! – уволокла куда-то в толпу под аккомпанемент громкого «А-а-а».

– А-а-а, – уже куда мелодичнее затянул хор голосов сбоку.

Я повернул голову и увидел в стороне капеллу: дети в белых хламидах стояли в два ряда и тянули что-то заунывно-возвышенное. А пара подростков бренчали на полурассохшейся арфе и побитой лютне. Причем, по ощущениям, ее использовали вместо дрына, дубася кого-то. И, судя по звукам, я даже догадываюсь, за что били…