Читать онлайн Идол бесплатно
ИДОЛ
Аврора
К смерти родителей невозможно быть готовой.
Как минимум это ощущается ударом под дых, как максимум – смертоносной молнией, испепеляющей до костей.
Мне достался второй вариант, поскольку они не оставили мне даже предсмертной записки перед тем, как добровольно уйти из жизни. Вместе.
Вместо этого они завещали мне не только огромные долги семьи Хейз, но и тысячи немых вопросов, которые вот уже несколько недель душат меня, не дают спать, медленно уничтожают изнутри.
Тысяча вопросов, но смысл один: как они могли так поступить со мной?
Добровольно уйти из жизни, не оставив даже предсмертной записки. И сделать это в тот самый момент, когда я только начала оправляться после исчезновения . Если бы сестра была рядом, я, возможно, смогла бы пережить все это.
Но сейчас мне кажется, что такое пережить невозможно. Чувство вины сжирает меня изнутри. Настолько сильно, что я опустилась до того уровня, что стою в коридоре психиатрической клиники, прямиком за дверью кабинета, в котором сейчас идет собрание психологической поддержки из фонда по предотвращению подобных случаев.Здесь собрались люди, находящиеся в глубокой депрессии. Я не могу даже произнести это слово на букву «с» даже в своих мыслях, поэтому называю другим словом на «с» – случай.
Только когда твои родители осознанно уходят из жизни, это не случай, черт возьми. Это, мать их, решение.
Нервно сглатываю и, с отчаянным выдохом наклонившись, ударяюсь лбом об стену в аккурат рядом с дверью. Тело дергается, будто не принадлежат мне. Меня разворачивает на сто восемьдесят градусов, словно сам дьявол хватает меня за плечо и бесцеремонно крутит, как тряпичную куклу. Ледяная стена обжигает спину, и я скатываюсь вниз, оседая на полу и обхватывая колени руками. Мой взгляд устремляется в никуда, реальность расплывается перед взором. Чувствую себя оболочкой, аватаром, лишенным содержания. Огонек, который когда-то горел внутри, окончательно погас, оставив вместо себя лишь холодную пустоту.
Какое страшное слово «никогда».
Мне никогда не выплатить эти долги.
Я никогда не получу объяснение родителей.
И я никогда больше не увижу свою сестру, с которой поссорилась в день ее отъезда. Я уже не верю, что она хочет меня видеть, даже если жива.
Вздрагиваю всем телом, услышав неспешные шаги по направлению ко мне. Приходится заставить себя встать. Я не хочу, чтобы кто-то видел меня размазанной по полу, побитым котенком, оставленным в одиночестве.
Мне однозначно стоит войти в этот зал собрания психологической поддержки. Но я не могу.
Через стекло я наблюдаю за незнакомыми людьми, которые наверняка сейчас по очереди рассказывают психиатру о своей травме или душевном потрясении. Здесь все, как и я, потеряли близких. Или себя.
Но я не знаю, что здесь делаю. У меня язык не повернётся рассказать все, через что я прошла. Я ненавижу плакать, когда кто-то смотрит или находится рядом.
Никто и никогда не увидит моих слез.
Мне нужно уйти отсюда. Я скорее умру, чем кому-либо расскажу о своих чувствах. Озвучить их – значит предстать жалкой, ничтожной и слабой перед толпой неизвестных лиц и перед самой жизнью. Озвучить их – означает признать потерю, сдаться.
А я не могу сдаться, как мои родители. Я не могу позволить себе быть слабой.
В последний раз взглянув на происходящее за стеклом, и ощутив себя больной сталкершей, намереваюсь развернуться и ретироваться из этого дурдома. Набрасываю капюшон толстовки на голову и порываюсь в сторону выхода, но не тут-то было: мое плечо вдруг оказывается в твердом мужском захвате. Душа устремляется в пятки, сердце переходит на бег. Какого черта меня лапает незнакомец?
Добавьте к этому: незнакомец в психиатрической клинике.
Мало ли сколько здесь душевнобольных.
– Уже уходишь? – мужчина удерживает меня на месте, нарушая абсолютно все мои личные границы. Резко задираю голову, отчего капюшон слетает с моей головы, и анализирую внешность незнакомца. Но он мне знаком.
Он один из них.
И пусть я не помню, как его зовут, я совершенно точно знаю, что он принадлежит семерке дьявольских ублюдков из YELE.
Точнее, теперь уже шестерке.
Самый главный ублюдок трагически погиб почти сразу после суда.
Насколько я помню, тот, что передо мной – был самым адекватным из ублюдков. Его заостренные и маскулинные черты лица смягчают круглые очки. Он явно позаимствовал их у Гарри Поттера. Губы молодого мужчины сжаты в тонкую линию, и, несмотря на то, что от его темно-зеленых глаз расходятся «доброжелательные морщинки» и он улыбается мне глазами, кажется, что он больше похож на волка в овечьей шкуре, чем на святого отца, пришедшего успокоить мою душу.
– Да, ухожу. Не трогай меня, – пытаюсь пресечь беспардонное поведение бывшего сокурсника по институту. Сокурсник – громко сказано, ведь я младше него лет на пять или даже семь.
«Дьявольская семерка» – так все их называли. Они были старшекурсниками и заканчивали магистратуру, когда я только поступила на первый курс Йельского университета. Их громкая слава разлеталась за ними шлейфом интриг, сплетен и тайной грязи. Для образовательного комитета они были представителями студенческого тайного братства – обычное дело в университетах «Лиги плюща». Члены подобных братств в дальнейшем очень часто становятся президентами, политиками и другими крупными фигурами на шахматной доске сильных мира сего. Для всех остальных – зачинщиками развратных вечеринок, на которых творилось Дьявол знает что, и мне очень жаль, что мне довелось попасть на одну из них и увидеть то, что мне не стоило видеть.
– Узнала меня? – пытаясь казаться доброжелательным, он раздвигает губы в фальшивой улыбке. Хотя, быть может, это лишь мое искаженное восприятие? Я сейчас в настолько подавленном состоянии, что у меня паранойя.
Мир явно настроен враждебно по отношению ко мне или кажется мне таким.
– Ты тоже учился в YELE. По-моему, мы пересекались на лекциях по философии или психологии, – пытаясь образно сбросить пыль с задворков памяти, предполагаю я.
– Ага. Я тот самый парень, которого ты отшила, когда я пригласил тебя на бал в честь окончания семестра, – он подмигивает мне, играя бровями, и слегка поправляет пшеничного цвета волосы. Они достаточно длинные, что он мог бы собрать их в короткий хвост на затылке, как в студенческие времена.
Стоп. Я помню, что он носил такую причёску?
– Прости. Мне во время учебы было не до романов, – я начинаю напрягать мозг, вспоминая детали студенческого прошлого. Это было на первом курсе, поэтому так не просто.
Мне и сейчас не до романов. Времени прошло не так много, но за три года я успела потерять трех близких людей и диплом университета мечты.
Следующий пункт – потерять себя, очевидно.
– Не трогай меня, – напоминаю ему я, кидая выразительный взгляд на его крупную руку, до сих пор крепко сжимающую мое плечо.
– Да, прости. Я был так удивлен, когда увидел тебя здесь, что переборщил с напором, – немного смущаясь, откликается парень, и мне начинает казаться, что он не настолько ужасен, каким я его запомнила. Так, погодите… это тот самый? Самый адекватный из семерки?
– Просто я здесь работаю гипнологом и увидел тебя, эээ… в не самый подходящий момент. Я подумал, тебе нужна помощь, – вкрадчивым, мягким, почти убаюкивающим голосом произносит Грант. У него удивительный голос, которым можно озвучивать книги. Внезапно я начинаю ощущать, как мои ноги становятся ватными. А энергетика, исходящая от него, вдруг ощущается приятной и вполне безопасной. – Так ты идешь в группу поддержки? Иногда, чтобы полегчало, нужно просто выговориться.
– Я не просила тебя раздавать мне советы, – огрызаюсь я, пряча руки в карман толстовки. – Если ты стал крутым гипнологом, мог бы придумать что-то пооригинальнее. Мне нужно идти.
– Я могу тебе помочь, – он явно вновь хочет схватить меня за плечо, но я останавливаю мистера навязчивость уничтожающим взором.
– Да с чего ты взял, что мне нужна помощь? Сам себе помоги.
Во мне явно слишком много агрессии. Еще чуть-чуть и я начну налетать на прохожих с рвением боксера, дорвавшегося до груши.
– Я знаю, что у тебя произошло. Все читают новости, – блондин понижает голос до шепота, слегка озираясь по сторонам. – Твое фото было во всех статьях. Страшная трагедия, сочувствую тебе.
– Мне не нужно сочувствие, – вновь занимаю оборонительную позицию я, скрещивая руки на груди. – Ты мне никто, чтобы я обсуждала с тобой личные темы. Я даже не помню твоего имени.
– Грант Монтгомери. А ты – Аврора Хейз.
– Допустим, Грант. Привет, Грант, – с легкой издевкой бросаю я. – И пока, Грант, – пытаясь развернуться к нему спиной, окончательно ставлю точку я.
– У меня есть к тебе предложение, которое решит твои проблемы.
Я резко останавливаюсь, возводя глаза к небу. Мои проблемы решит только Господь, если вдруг соизволит вернуть мне всех, кого я потеряла.
Лиаму. Маму. Папу. Мечту – ведь из Йеля меня беспощадно выгнали.
– Я же сказала, что мне не нужна помощь. И у меня нет никаких проблем. По крайней мере тех, что тебе под силу решить.
– Тебе не нужна финансовая помощь?
– Нет, – твердо чеканю я, но это стоит мне неимоверных усилий.
Кому в этом чертовом мире не нужна финансовая помощь? Учитывая, в какой я ситуации, уже завтра мне нужно искать вторую работу. Я совсем одна и недавно стала совершеннолетней. Едва ли мне светят пособия по потере кормильцев.
– Я знаю, что произошло, – на мгновение ужас сковывает мое сердце. В глазах Гранта пляшут лукавые искры, и наш разговор все меньше кажется мне случайным. – Все читают новости, я узнал твою фамилию и не смог пройти мимо. Ты – дочь одного из уважаемых профессоров нашего университета. Я знал твоего отца, и он принимал у меня очень важный экзамен, и думаю, он не похож на того человека, кто может покончить с собой…
– Я не знаю тебя и не собираюсь обсуждать с тобой свою семью, – я все еще не понимаю, какого черта я до сих пор не послала Гранта в ближайшую преисподнюю.
Кого я обманываю? Знаю. Прекрасно знаю. Грант – один из семерки дьявольских наследников. Один из них стал бы моим личным палачом, если бы был сейчас жив.
И его зовут…
Кэллум Торнтон.
– Я здесь, чтобы помочь тебе, – вновь и вновь повторяет гипнотизер одну и ту же фразу, словно от этого она проникнет в мой мозг и внушит, что мне действительно нужна помощь.
– Мне. Не нужна. Помощь.
– Деньги нужны всем. Особенно юным девушкам, оставшимся без опоры под ногами.
– Давай сразу к делу. Что ты от меня хочешь? – Грант хмурится и несколько секунд разглядывает меня сканирующим взором. Он чем-то обеспокоен: очевидно, расстроен, что его так называемый гипноз не сработал. Шарлатан чертов.
– Ты, наверное, знаешь, что у тебя интересная внешность, – ставит мне оценку Грант. – Не красавица, но в тебе что-то есть, – все внутри меня вспыхивает, когда я отслеживаю его жалкие манипуляции. – Полагаю, именно это ты чаще всего и слышишь о себе. У тебя цепляющие черты лица, хоть они и далеки до совершенных.
– Хочешь, чтобы я и против тебя дала показания в суде? А я подам. За оскорбления из уст человека, который считает себя начинающим психиатром.
– Не стоит мне угрожать, Ава, – мягко отвечает Грант. – Я тебе не враг. Ты и сама знаешь, что я был самым святым из них.
Это правда. За Грантом нет плохой славы. На нем самом жестко ездили, поскольку он был тем еще прыщавым зубрилой. К слову, сейчас его кожа чиста, словно он все эти три года пил магическое зелье, навсегда избавляющее от адского акне. И пусть сейчас его внешность далека от образа «типичного ботаника» и ближе к «интеллектуальному Казанове», я все равно не чувствую и толики той смертельно опасной энергетики, которая всегда исходила от Кэллума Торнтона.
Среди дьяволов и их грехов он был их долбаным идолом, которому они поклонялись.
– Что ж, предлагаю тебе направить твою внутреннюю праведную святость на благое дело – помощь людям, которые реально в этом нуждаются. И запомни: если ты хочешь понравиться девушке, комплименты из серии «ты красивая уродина» не работают.
– Хорошо, сдаюсь, – усмехается Грант и раскрывает ладони, разводя их в разные стороны. – Она так не ломалась.
Мое сердце пропускает удар, земля в один миг уходит из-под ног. На какие-то доли секунд мне кажется, что я ослышалась.
– Ты… ты что-то знаешь о Лиаме? – голос скрипит, становится чужим и незнакомым. Слезы душат, кислород становится в ту же секунду ядом. Я чувствую себя так, словно Грант одним лишь упоминанием о моей сестре вырвал часть моего сердца, оставив внутри зияющую рану. Снова. Я скучаю по ней каждый день, каждую минуту. Даже по нашим глупым ссорам… Я отдала бы все, чтобы вернуть все это хоть на мгновение.
И больше не умирать каждый день от чувства вины.
– Не так много. Я знаю круги, где пользуются услугами, которые она предоставляла, – откровенно намекая на то, что Лиама занималась чем-то постыдным и грязным, произносит Грант. – Я о контент-услугах, разумеется. Ты могла бы хорошо зарабатывать, также создавая фото контент. С твоей фигурой даже лицо не имеет значения, – продолжает самоутверждаться Грант, постоянно оценивая мою внешность. – Вот, держи. Это небольшой подарок от организаторов твоих потенциальных работодателей, – он протягивает мне странный футляр, напоминающий коробку для украшений. – На обратной стороне указан мой номер. Если надумаешь присоединиться, просто отправь сообщение «я в игре» на мой номер. Но твое время ограниченно, – ленивым взором он опускает взгляд на свои смарт часы. – До вечеринки-посвящения остается всего три дня. После, попасть туда не будет возможности.
Он выдает это в лоб. Так откровенно и бесстыдно, что я даже теряюсь от подобного предложения. Я думала, девушек зазывают в индустрию через социальные сети или обманными путями.
– О чем ты? Проституция? Эскорт? Онли фанс1?! Что это? Что ты знаешь о Лиаме? Где она?! – несвязный поток вопросов пульсирует в голове. Ладони потеют, потому что с тех пор, как он намекнул, что может знать о Лиаме хоть что-то, я потеряла способность трезво мыслить.
Родителей я уже не верну. Я видела, как их тела ушли под землю. Но Лиама… Лиама просто уехала и не вернулась. Перестала выходить на связь и сделала все, чтобы ее не искали.
– Я ничего не знаю о ней, – с неохотой протягивает мне Грант, и почему-то это звучит искренне. – Сказал, чтобы зацепить тебя и обратить внимание. Считай, надавил на болевую точку. Твоя сестра, судя по социальным сетям, очень хотела красивой жизни и богатого папика. Ее заманили к шейхам на заработки, а там… там все просто. Либо взяли в рабство, либо она вышла замуж. Я в этом не замешан. Я предлагаю совсем другое. А что именно, ты узнаешь, если отправишь сообщение и успеешь на посвящение.
– Не похоже, что «другое». Что конкретно ты мне предлагаешь?
– Возможность снова почувствовать себя живой, Аврора, – понятия не имею, откуда он все обо мне знает.
Вчера, засыпая и задыхаясь от беззвучных слез, я просто шептала, уставившись в потолок: «Я хочу просто почувствовать себя живой».
– Что это, черт возьми, значит?
– Я не собираюсь объяснять. Это не в моей компетенции. В мои задачи входит лишь предоставление возможности и передача… футляра с бесценным содержимым, – Грант многозначительно косится на коробку, которую я уже ненавижу.
Но давайте признаем честно: когда вам в руки дают черный футляр, ставлю на то, что вы будете умирать от любопытства, гадая, что находится внутри.
– Ты просто шестерка какого-то сутенера. Передай своему боссу, что ему стоит искать проституток на специальных сайтах, – демонстративно швыряю футляр в мусор, словив на себе пронзительный и недовольный взор Монтгомери. Грант за секунду меняется в лице. – Знаешь, ведь ты был одним из дьявольской семерки. Хоть и не самым крытым из них, но вас боялись, – сделав шаг вперед, я ментально бросаю ему вызов. – Перед вами трепетали. И вам поклонялись. История знает много случаев, когда члены дьявольской семерки становились мэрами, главами спецслужб и президентами страны. Но то были другие времена. Сейчас вы опустились до уровня сутенёров, торговцев запрещенкой, психиатров и кого там еще? Вы так и не выросли из своих игр. А вот я повзрослела рано. Мне пришлось. Всего хорошего, Грант, – не позволяя ему ответить мне, я, наконец, разворачиваюсь и направляюсь к выходу из клиники.
Вот так. Проблема этого странного разговора решена моим легким движением руки и ударом черной коробочки об дно мусорного бака.
Мне плевать, что там в этой коробке. Хоть миллион долларов. Никакие деньги мира не заполнят дыру размером с Сатурн в моей груди.
Противоречивые эмоции захлестывают меня, накрывают лавиной, проворачивают в десятибалльном торнадо.
Кэллум Торнтон – мой личный ад, и несмотря на то, что он явно уже находится именно в пекле, получить весточку от кого-то, кто был его другом, – такое себе событие. До мурашек по коже.
В себя прихожу лишь на тяжелом выдохе, осознав себя уже за рулем своей старенькой, но резвой тойоты. Мчусь по скользкой трассе, вцепившись в руль. Дождь хлещет как из ведра, дворники едва справляются с напором ливня. Атмосфера вокруг напоминает декорации к фильму «Сумерки», но, к сожалению, моя жизнь – не съемки, а ужасающая реальность. Мысли о произошедшем в клинике обнажают нервы, превращая их в оголенные провода, в беспорядочном танце заискрившие в голове.
Сердце подскакивает, в один миг меня заносит на встречную полосу. Я разогналась слишком сильно. Резко выворачиваю руль, чуть не врезавшись в грузовик, выскакивающий из дождя и тумана, словно чертов Джек из коробки. ( американский аналог фразы «черт из табакерки»)
Сердце колотится как бешенное, когда я паркуюсь на обочине. Руки дрожат вместе с рулем, а мысли захватывают воспоминания о том, как мы с Лиамой ездили на природу. Хайкинг по лесам и горам был нашим общим хобби, обернувшимся страшной трагедией. Флешбеки клипом проносятся в голове, словно кадры из черно-белого фильма.
Я так больше не могу. Глушу мотор, принимая решение переждать ливень от греха подальше. Слезы наворачиваются на глаза, и, кажется, если сдержу их сейчас, они меня просто задушат.
Уткнувшись в руль, я все равно не даю им волю. Невыраженные чувства застревают в груди, словно инородный предмет, который можно иссечь лишь операбельным путем.
– Ты должна быть сильной. Кто, если не ты? – тихо шепчу себе под нос, прислушиваясь к звукам заглючевшего навигатора, который постоянно повторяет мне автоматическое «сбавьте скорость».
ГЛАВА 2
Кэллум
«Я своими глазами видела, как он это сделал».
Это были последние слова Авроры Хейз на том самом суде. Она дала против меня финальные показания, перевесившие аргументы моих адвокатов. Это предложение, вылетевшее из ее уст – последний гвоздь в крышку моего гроба.
Маленькая, неприметная зубрилка с щербинкой и веснушками, так называемый «книжный червь» в юбке, ползающий по святая святых – моему Йельскому университету. Аврора была совершенно не вхожа в мой дом, в наше братство и наши знаменитые вечеринки, но появилась там в самый неподходящий момент без приглашения.
А теперь, когда я буквально с того света передал ей пригласительный билет стоимостью в несколько тысяч долларов, она вышвырнула его в мусорный бак.
Я уничтожу ее, когда доберусь до нее. Точнее, когда она доберется до моей прекрасной тюрьмы.
Мне не пристало бегать за дерзкими плебейками, но именно ее я хочу видеть на коленях перед собой.
Ее я хочу сделать своим главным развлечением и закуской в «Идоле». Стать участником нового реалити-шоу, созданным для удовлетворения потребностей потребителей определенного контента – своего рода честь, подарок. Но даже на этапе приглашения она посмела выкинуть ключ в мусорный бак и подписала себе приговор на изощренные моральные пытки в будущем.
В этом мире правит баланс добра и зла, законы кармы.
Аврора Хейз отправила меня в этот ад, обернула мою жизнь в пепел, но пришло время, когда я верну долг и заберу ее с собой.
И пусть все считают меня мертвым, поскольку моя смерть была инсценирована группой профессионалов, а сам я уже три года заперт в этом особняке с огромной прилегающей территорией, расположенном в Богом забытом месте, мне приходится развлекать себя далеко не милыми вещами.
В список входят запрещенные вещества, обнаженные девушки всех национальностей и привлекательных моему глазу размеров и прочие грехопаденческие забавы, которые мне порядком надоели.
Мне просто необходимо разнообразие.
Девиз «Идола» звучит так: «Здесь ты снова почувствуешь себя живым», но на данный момент нет никого и ничего, что способно утолить мой эмоциональный голод.
Я давно ничего не чувствую. Конченный эмоциональный импотент, и это не лечится. Но я хорошо имитирую все, что необходимо, для выстраивания манипулятивных нитей и коммуникаций в наших сумасшедших элитных кругах.
Семья Торнтон вхожа в дом президента любой страны, и это не удивительно. Все, кто правит балом, обожают предметы роскоши. Часы с заветной гравировкой «Торнтон» есть в вишлисте каждого уважающего себя представителя мировой элиты.
– Чего желаете, мой господин? – от напряженных мыслей меня отвлекает приторно-сладкий голосок одной из проституток. В полумраке хамама царит атмосфера запретных удовольствий и бесконечного порока. Вдыхаю, ощутив насыщенную влагу и ароматы восточных благовоний, обволакивающих меня невесомым покрывалом. Мягкий свет, проникающий сквозь небольшие отверстия в куполообразном потолке, создает зловещую игру теней на мраморных стенах.
Мой взгляд фокусируется на центральной плите – гебек-таши, на которой лежат как минимум дюжина красивейших девушек, демонстрирующих мне свои округлые задницы. Каждая из них из кожи вон лезет, пытаясь привлечь мое внимание, и рассчитывает на то, что именно ее я выберу для того, чтобы глубоко и долго накачивать спермой.
Они убоги в своем желании понравиться мне и заслужить бесценные секунды моего времени.
Они не возбуждают, подобно всем вещам, что доступны просто так, в любое время и практически бесплатно – та цена, что перепадает им за послушание и покорность, это сущие копейки для меня, поэтому в них я не вижу никакой ценности.
Хотя… у пятой справа действительно самая красивая задница.
А у той, что подобралась ко мне ближе всех и нарушила мое одиночество, чертовски заманчивая грудь. Но даже два этих упругих мячика не достойны того, чтобы я задержал на них взгляд дольше трех секунд. И вот мой взор вновь гуляет по небольшим фонтанчикам, из которых струится прохладная вода, создающая контраст с горячим паром, наполняющим помещение.
Лениво наблюдаю за тем, как две соблазнительницы встают прямо на платформе и начинают двигаться в такт ненавязчивой, немного мистической музыки, в которой преобладают барабанные и этнические звуки. Шелковые накидки ласкают их чистые и холеные тела, золотые украшения мелодично позвякивают при каждом движении. Бедра красавиц описывают идеальные круги, а животы волнообразно двигаются, демонстрируя мастерство и контроль над каждой мышцей. Несмотря на всю грацию, с какой они танцуют и стараются, я вижу их в не в костюмах Шехерезад, а в обличии «мяса для утех».
Я называю их наложницами, хоть я и далеко не арабский шейх и не имею ничего общего с этой эстетикой. Разве что с гаремами, которые существовали в любой мировой культуре.
Та, что подобралась ко мне ближе всех, вновь начинает непрошенный разговор и тянет ко мне свои наманикюренные пальцы, норовя прикоснуться.
– Без рук, – небрежно бросаю ей. Взглядом указываю вниз, невербально предлагая ей разместиться на коленях передо мной. – Начинай. Ты помнишь правило.
А правило одно: никаких, мать ее, рук. Никаких прикосновений.
– Да, мой Господин, – безымянная наложница опускается передо мной. Судя по тому, как рыжеволосая соблазнительница морщится, ей очень больно стоять коленками на каменном полу. Она инстинктивно хочет ко мне прикоснуться, направив свой голодный взор на мой член.
Не сказал бы, что у меня стоит колом. Мне давно недостаточно всех этих голых шлюх и развратных пейзажей, чтобы возбудиться, особенно когда мои мысли витают где-то очень далеко.
– Я сказал: без рук, – шиплю я, ощущая кончики ее пальцев на своем прессе. – Работай языком и губами.
Она берет мой член в рот, и я вновь устало выдыхаю, осознав, что будущий минет даже не стоит и грамма моего внимания. Ну кто так делает? Я же сказал: работай языком. Губы, а тем более рот должны быть чуть позже.
Мне бы не хотелось объяснять шлюхам, как нужно сосать.
Какого черта я должен тратить на это время.
С первых секунд я осознаю, что неумелая эскортница не доставит мне удовольствия. Мне жалко тратить свой биоматериал на ее желудок, и поэтому я просто оттягиваю девицу за волосы от своего члена и выверенным движением отодвигаю в сторону. Молча встаю, взяв полотенце с каменной скамьи, и оборачиваю его вокруг бедер, посматривая за тем, как зеленые глаза ведьмы загораются обидой и раненным самолюбием.
– В другой раз. Если повезет снова здесь оказаться, – поддевая ее подбородок, успокаиваю расстроенную нимфу. – Ты получишь повышенную ставку за смену. Так, будто ты сделала лучший минет в моей жизни. У меня хорошее настроение.
Судя по ее взгляду, ее куда больше порадовало бы отсосать мне, нежели щедрые чаевые за просто так.
– Простите, мой Господин, – она виновато опускает взор, и я вижу, как ее тело постоянно выдает ее. Еще чуть-чуть и она повиснет на моих бедрах, резко сдерет полотенце и нападет на мой член – лишь бы доказать то, что она искусная гейша.
– Я исправлюсь…
– Не стоит, – завязываю полотенце крепче, мысленно подумав про себя, что «у меня не стои́т». – Мне это не интересно, – направляюсь к выходу из хамама. Сразу за дверью расположен лифт, ведущий в мой кабинет. Пару минут, и я оказываюсь в уединенном пространстве, воплощающим мое представление об идеальном уголке интроверта, каковым я и являюсь.
Мне не надоел вид, открывающийся из моей великолепной тюремной камеры. А как иначе назвать место, из которого мне невозможно свалить. И то, что я являюсь мертвым для всего мира – не единственная причина. Оглядывая кабинет в современном минималистичном стиле с преобладанием темных тонов, медленно подхожу к рабочему столу, предвкушая зрелище, которое меня ждет.
Одна лишь мысль о том, что сейчас я увижу ее, будоражит меня куда сильнее того мясца, что я видел в парной.
Огромные панорамные окна от пола до потолка, открывающие захватывающий вид на величественные скалистые горы, покрытые зеленью, кажутся мне увлекательными декорациями к сегодняшнему просмотру.
Опустившись в широкое кресло, я сперва надеваю часы – я не могу жить без этого аксессуара и снимаю его крайне редко. Я держу в руках истинное произведение искусства и осознаю глубокую связь с родом Торнтон, которые создали целую империю часов и украшений для элиты.
На моих написано мое имя: «Кэллум Торнтон», и я знаю, что дедушка лично наносил эту гравировку на задней стороне циферблата. Данный аксессуар выполнен из белого золота, изящные линии его дизайна безупречны от деталей до их полировки. Мой дед был непревзойденным мастером, и его я уважаю намного больше своего отца, который родился не только с золотой ложкой во рту, но и со звездной болезнью.
Любуясь тем, как римские цифры, искусно выгравированные и заполненные черной эмалью, контрастируют с нежным фоном, создают ощущение глубины и объема, я надеваю их на запястье. Кожа крокодила приятно соприкасается с кистью, и я окончательно расслабляюсь.
Эти часы – не просто инструмент для наблюдения времени. Они являются символом престижа, истории и семейных ценностей, воплощенных в драгоценном металле и камнях.
Завершив свой традиционный ритуал, я включаю ноутбук, откидываясь на кресло.
– Чем сегодня занималась, маленькая мятежница? – усмехаясь, просматриваю записи Авроры за день. – Это я уже видел.
– Покажи настоящее время, – приказываю я, и мне открывается запись с ее видеорегистратора. Аврора в машине. Я слышу звук капель дождя, ритмично ударяющихся об лобовое стекло ее машины. – Покажи себя, девочка, – чувствуя себя чертовски хреново за это нежное «девочка», я сжимаю зубы, надеясь на то, что Ава услышит меня или почувствует.
Это невозможно, но мне бы хотелось… чтобы она реагировала на мое тело так же, как и я на ее.
Важное примечание: тело. Не она. Мне интересен лишь процесс эксплуатации ее тела. Оно особенное и уникальное для меня лишь тем, что оно закрыто, недоступно и не плывет к моим ногам.
Совратить на умоляющий о большем, поцелуй, хорошую девочку – куда интереснее, чем трахнуть готовую на все, шлюху.
Я не вижу ее лица, только капюшон, закрывающий мне обзор на Аву, поскольку она сидит, уткнувшись лбом в руль. Судя по тому, как трясутся ее плечи, она плачет, точнее, пытается заплакать.
– Оу, тебе так больно. Я предложил тебе лекарство. Твое лекарство у меня, – произношу я едва слышно, не прекращая наблюдать за ней.
Мисс Хейз издает гортанный рык, переполненный болью и отчаяньем, и вдруг резко поднимает голову, бросая взгляд прямо в камеру.
– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Я даже заплакать не могу! Господи, дай мне хоть одну слезинку! Я настолько жалкая, что даже не могу заплакать, – сотрясая воздух, возмущается она. Лицо ее искажает гримаса боли, но глаза едва мокрые. – Настолько жалкая, что не достойна даже предсмертной записки…
Два темных омута затягивающих в свои зыбучие пески. Я никогда не видел таких пронзительных глаз – я не писатель, чтобы придумать им красивые эпитеты, но если бы я мог дать им описание, я бы назвал их «моя погибель». В тот день, в зале суда, она посмотрела на меня так, что весь мир перестал для меня существовать. Словно увидела насквозь, словно всего лишь на миг допустила обо мне новые мысли, заглянув за грани образа идола в «семерке дьяволов», и увидела настоящим. Но было уже слишком поздно.
Ее зрачки расширяются, пока она судорожно снимает с себя толстовку, оставаясь в белой майке. А я смотрю в ее глаза и не могу визуально насытиться горьким шоколадом, теряя контроль.
Ее кожа на шее покрывается испариной, а затем – быстро краснеет. Это похоже на приступ нервного дерматита, и я предполагаю, что девушка находится в глубокой депрессии. Она держит в себе много чувств и эмоций, вынашивая внутри десятибалльный торнадо, и в этом мы похожи. Страшно представить, что бывает, когда два смерча пересекаются на едином клочке земли.
Скоро не нужно будет представлять, мы обязательно встретимся и проверим в реальности.
Грудь Авы быстро опускается и вздымается, она откидывает голову назад, демонстрируя мне свою нежную шею. Яремные вены напряжены и буквально служат мне манящим указателем на ложбинку ее груди, едва закрытую белой майкой.
Черт подери. Ее соски, проступающие сквозь тонкую ткань, возбуждают меня куда сильнее, чем открытые тела тех наложниц, что пытались соблазнить меня полчаса назад. Кровь устремляется к паху, приятный ток простреливает поясницу, после чего член начинает болезненно пульсировать и через пару секунд уже упирается в ткань полотенца. Ему становится тесно, пока я жадно поглощаю взглядом каждый миллиметр ее кожи, наблюдая за тем, как капли пота стекают по ее ключицам и груди.
Она вспотела. Ей страшно? Чувствует ли она, что я наблюдаю за ней? Я не могу поставить камеры в ее доме, но мои люди следят за ней. Очень скоро она будет здесь. Для нее найдётся самая красивая комната с самой лучшей камерой, снимающей в full HD.
Моя рука тянется к члену, но я не спешу, когда представляю, что я бы ощутил, если бы сдвинул рукой ее майку в сторону и взял бы в захват ее нежные сиськи. Я бы медленно ласкал ее соски большими пальцами, наблюдая за тем, как ее зрачки расширяются, а рот инстинктивно приоткрывается, умоляя меня о поцелуе.
Я не целую женщин.
Они не касаются меня.
Исключений нет и не может быть.
Но не так много женщин, которые заставляют меня касаться себя, пока я смотрю на них.
Из тысячи цепляет одна. Та, что буквально тебя похоронила. Судьба иронична. Но еще ироничнее тот факт, что ее смерть неизбежна, и она не будет инсценированной, как моя.
Она не выдержит игру. «Идол» сломает ее. Любая изоляция ломает личность и возможно, за первый год полного заточения на этом острове и тотального одиночества, именно это и произошло со мной. Я бы сорвал, если бы сказал, что не обезумел, став изгоем общества, упав с вершины Олимпа.
Я сам не замечаю, как освобождаю член от оков полотенца и медленно трогаю себя. Не хочу торопиться, мне необходимо насладиться своими фантазиями. Горькая правда в том, что они куда прекраснее, чем ужасающая реальность. И в фантазиях я могу позволить себе не спешить. И даже намек на нежность.
Возбуждение нарастает, густым удовольствием устремляясь в пах. Стискиваю зубы, издавая глухой стон.
Такая красивая и нежная. Такая отвергающая и дерзкая. Упрямая. Я выброшу тебя на помойку, когда трахну, так же, как ты это сделала с моим приглашением.
– Маленькая сука, – резко закрываю экран, так и не кончив. Она не достойна, чтобы я дрочил на нее.
В следующую секунду мне звонит Грант, и я, вставив наушники и оставаясь обнаженным, встаю с кресла и подхожу к панорамному окну. Моему взору открываются известняковые скалы, покрытые зеленью и окруженные водой – пейзаж из фильма «Пляж» с Леонардо Ди Каприо.
– Ты не справился, – хлестко осуждаю его, все еще не понимая, какого черта он позволил ей соскочить.
– Я придумал решение, Кэл. К следующей церемонии посвящения она будет у тебя.
– Осталось два дня, двадцать три часа, пятьдесят восемь минут, – бросая взгляд на часы, напоминаю другу я. – Не подводи меня, Грант.
– Иногда мне кажется, что ты забываешь, что я твои глаза и уши в Нью-Йорке. Поэтому прошу отменить мою казнь и дождаться того, что будет через три дня.
– А через три дня будет очень весело.
– У меня все под контролем, Кэл. Мы вытащим тебя оттуда.
– И когда вы это сделаете, наше возвращение будет триумфальным, – усмехаюсь я, расправляя плечи. – Этой стране нужен новый президент.
– Ты еще слишком молод для поста президента.
– Я стану самым молодым президентом в истории. И помогу каждому из вас вернуть то, что у нас отняли.
Глава 3
Аврора
Колеса авто медленно катятся по знакомой дороге, шурша гравием и опавшими рыжими листьями. Сердце сжимается до раздирающей боли в груди, как только я торможу у родительского дома. Какого-то черта я по привычке приехала сюда, несмотря на то, что пустует он уже целый месяц.
После их смерти меня фактически сразу выселили из него, поскольку оказалось, что родители не платили за него уже более шести месяцев и просрочили все кредитные каникулы.
Некогда уютный и полный жизни дом – теперь безмолвный. Мертвый. Покинутый. Это простое, расположенное в Бруклине, но достаточно комфортное семейное логово является воплощением американской мечты: родители много трудились, чтобы купить свое жилье в ипотеку. Квадратные метры в Нью-Йорке стоят баснословных денег, и большинство жителей города просто всю жизнь снимают квартиры и небольшие таунхаусы. Наша семья всегда едва сводила концы с концами, поскольку у моих родителей была очень волнообразная работа. Все детство и подростковый возраст мы с сестрой провели на съемных квартирах, хоть и особо не чувствовали, что в чем – либо сильно обделены.
Да, приходилось делить комнату с Лиамой, но нам повезло, что мы были детьми одного пола с небольшой разницей в возрасте. Сюда мы переехали, когда мне исполнилось шестнадцать, а через два года я уже поступила в Йель и переехала в общежитие в другой штат.
Я очень любила Лиаму. Но отчасти я была счастлива покинуть этот дом, где каждый день сталкивалась с ней и своими глазами видела, чего она лишилась по моей вине.
Лиама практически потеряла зрение из-за меня.
Не полностью, но это не меняет того, что она частично лишилась одного из важнейших органов чувств, и уже не могла ощущать себя полноценной.
И меня восхищает то, как она продолжала любить эту жизнь, теряя способность видеть как прежде с каждым днем. Я потеряла ее, родителей, свое будущее – и едва собираю себя по кусочкам, заставляя организм делать каждый новый вдох, а она – не закрылась в четырех стенах, не озлобилась на весь мир, а пыталась жить дальше, как полноценная личность. Она всегда жадно жила эту жизнь, была намного безумней и сумасбродней меня. Она недолго думала, когда ей предложили загадочную работу в Саудовской Аравии. По крайней мере так гласила ее легенда. У Лиамы было музыкальное образование, она прекрасно преподавала игру на фортепиано, даже на шестьдесят процентов лишившись зрения.
Конечно, едва ли она действительно поехала туда работать преподавателем по музыке. Косвенные признаки и улики, что я нашла после ее отъезда, дают мне понять, что она знала, куда едет.
Сфокусировав взгляд на красном знаке «продается», я крепче сжимаю руль. Эта надпись – словно метка проклятья, посланного на семью Хейз. Может ли быть это связанно с тем, что однажды я перешла дорогу дьяволу?
Тысячи вопросов и ни одного ответа.
Может ли Лиама быть сейчас жива?
Могли ли родители убить себя, не сказав мне ни слова?!
В том, как были найдены их тела, нашлись несостыковки, но полиция явно не собирается этим заниматься, как и пропажей Лиамы, поскольку она добровольно покинула страну и некоторое время выкладывала фотографии из путешествий, где писала о том, как она счастлива.2
Мог ли кто-то «помочь» родителям уйти из жизни, или я просто не хочу верить в то, что они так жестоко поступили со мной, и ищу произошедшему более «логичное» объяснение? С другой стороны, кому нужны были мои родители, даже если набрали кучу долгов и кредитов? Моя мама, Андреа Хейз – один из редакторов довольно популярного онлайн-журнала, а отец, Маркус, – геолог, посвятивший свою жизнь экспедициям, научным разъездам и преподаванию в Йеле.
Я из самой обычной семьи. Кому нужно убивать чету Хейз, еще и таким образом?
Как бы там ни было, родители не позаботились о моей подушке безопасности. Как будто они ничего подобного не планировали. Либо у меня паранойя, либо я реально начинаю думать, что им «помогли».
Я не могу выплачивать ипотеку за этот дом, учитывая, что мне всего двадцать один, а высшего образования у меня нет. Меня вышвырнули из Йеля почти сразу после той злосчастной вечеринки, где я увидела много того, чего не стоило видеть. С тех пор как я потеряла свою мечту, я работаю редактором в журнале, куда меня устроила мама, но платят там копейки. Никто не относится ко мне серьезно.
У меня больше нет дома.
У меня нет семьи.
И нет будущего.
Будто в последний раз попрощавшись с домом и частью меня самой, я с силой давлю по педали газа и, проехав пару кварталов, выезжаю на трассу. Красно-желтые листья охватывают деревья по обе стороны от дороги, овевают их, словно языки пламени. Их огненный танец завораживает, создавая иллюзию, что весь мир объят мягким и теплым золотистым сиянием.
Сумерки окутывают пейзаж, придавая ему особую магию. В этот час рыжина листвы становится еще ярче, контрастирует с темнеющим небом. Каждый порыв ветра срывает горсти медных листьев, и они кружатся в воздухе, словно искры от невидимого костра.
От созерцания этого природного шоу меня отвлекает телефонный звонок. Звонит моя личная Круэлла – директор журнала, в котором я работаю. Меня туда устроила мама, и все это время я занимаю там позицию «девочки на побегушках», и это вместо того, чтобы писать сценарии фильмов к мировым бестселлерам или театральным постановкам. Мой удел – обзоры новостей, редактура статей, мелкая работенка, не имеющая ничего общего с истинным творчеством. Свою личную книгу я пишу в стол, но без знакомств в мире издательского дела и денег я никогда не найду себе хорошего литературного агента, способного продвинуть мое творчество.
Да и честно говоря, курс драматургии я не закончила. Не уверена, что выдаю что-то стоящее, как автор.
– Ава, я, конечно, все понимаю, у тебя тяжелый период, но можно узнать, какое сегодня число? – надменный голос Кэтрин, ассоциирующийся у меня со скрипом старой двери, еще больше погружает меня в депрессию.
– Двадцать первое сентября, – чеканю я, стараясь говорить уверенно.
– В этом месяце ты не выдала никакого интересного материала. Я не понимаю, зачем нам держать в штате такую бездарь, как ты. Ты не делаешь и половину того, что выполняла твоя мама.
Вы не найдёте в мире более токсичной начальницы, чем моя. Там, где обитает ядовитая кобра и плюется ядом, Кэтрин – преподает этот навык.
– Кэтрин, – я стараюсь мысленно сосчитать до трех и успокоиться, прежде чем жестко ответить ей и послать в ад. – Я не могла работать в этом месяце из-за своего эмоционального состояния. Ничего не писала, но я много редактировала.
– Ничего не хочу слышать, у нас идет сокращение штата. Мне шепнули, что твоя кандидатура всерьез рассматривается на увольнение.
Мне хочется закричать в голос: «Да пожалуйста, мать вашу! Увольняйте! Плевала я на ваши гроши», но вовремя себя останавливаю, поскольку знаю: сейчас мне важен каждый цент.
Если меня уволят, мне придется пойти работать обслуживающим персоналом, и я ничего не имею против такой работы. Да только мои родители в гробу от такого расклада перевернутся.
Все-таки мою маму знали многие медийные личности. А отец – преподаватель и ученый в университете «лиги плюща». Для них это было бы позором.
– Я работаю над очень интересной статьей сейчас, но мне нужно больше времени, – на ходу выдумываю я.
– Мне нужна статья в рубрику «Изнанка», – ультимативным тоном заявляет Круэлла. Изнанка – рубрика, в которой представлены драматические и реальные истории, выворачивающие души читателей наизнанку. Например, рассказы о детских травмах, пережитом насилии или буллинге. – Я даже подумала, не могла бы ты написать в ней про свою сестру? Все-таки эта история может быть поучительной для многих девушек. Твоя сестра захотела заработать телом легких денег. Решила: поверчу задом и хорошенько заработаю по-быстрому. А итог какой? Пропала? Умерла? Для многих будет пища для размышлений. А молодые девушки хорошо все взвесят, прежде чем уезжать заграницу в роли проститутки.
Кислород мгновенно покидает мои легкие. Клянусь, если бы Кэт сейчас была тут, я бы избила ее, как боец ММА боксерскую грушу. Стерла бы в порошок.
– Нет. Не могла бы, – отзываюсь я, ощущая, как скрипят зубы. – Увольняйте. Знать вас не хочу.
– Ава, да брось ты…
– Заявление занесу завтра, – резко отрезаю я.
Этот чертов разговор в очередной раз добивает меня и опускает на дно. Я бы даже сказала так: дно было только что в очередной раз пробито.
Я вновь едва ли не врезаюсь в тачку, резко затормозившую спереди. Вот дерьмо.
Кажется, в конце этого непроглядного тоннеля просто нет света.
***
Поскольку у меня больше нет постоянного места жительства, я временно проживаю у подруги. Солана живет на Манхэттене в крошечной студии, которую снимает для нее модельное агентство. Она постоянно бегает по кастингам, расположенным в сердце города, поэтому они сжалились над ней и выбрали жилье в престижном районе и огромном красивом небоскребе с названием «Ocean». Да только конечно я в ее тридцати квадратных метрах являюсь подруге огромной обузой.
Пройдя через панорамные двери, автоматически раздвинувшиеся передо мной, я захожу в здание, где сразу ощущаю себя на птичьих правах. Тем не менее сдержанно улыбаюсь охране и, немного вжав голову в плечи, направляюсь к лифту. По крайней мере в таком огромном доме я чувствую себя в безопасности.
А повод опасаться у меня есть. И словно прочитав мои мысли, этот повод не заставляет себя долго ждать: я получаю очередное sms сообщение с незнакомого номера.
Эти смски с угрозами и вымогательством всегда приходят с разных телефонов.
Неизвестный: «Думаешь, ты спрячешься в этом шикарном доме?», – пока лифт поднимается вверх, мое сердце стремительно падает вниз. Это уже слишком. Я, конечно, подозревала, что аноним следит за мной, но до этого момента он не писал подобных вещей.
Я только что зашла в здание. И сразу получила это сообщение. Мысль о том, что кто-то опасный и очевидно сумасшедший постоянно наблюдает за мной, заставляет мою кожу покрыться инеем. Еще пару секунд спустя меня наоборот бросает в жар. В лифте становится трудно дышать, словно у меня приступ клаустрофобии.
Неизвестный: « Ты готова хорошенько заплатить мне за то, чтобы я перестал беспокоить тебя?»
Прочитав очередное сообщение, я с шумом выдыхаю. Лифт со звоном колокольчика, наконец, останавливается на необходимом мне этаже.
Я все еще пытаюсь переварить информацию о том, что за мной следят, буквально ходят по пятам. Приступ паранойи нарастает, несмотря на то, что я не уверена, что чувствую истинный страх.
Я ничего, блядь, не чувствую и давно.
Разве мне есть что терять, если со мной что-то случится?
До ужаса боюсь боли, пыток, насилия. Как физического, так и морального. Боюсь каких-то мучительных истязаний. Быстрой смерти – нет.
Обращалась ли я в полицию с заявлением о том, что за мной следит больной аноним, присылающий странные сообщения и требующий деньги? Определенно. Но в полиции почему-то ответили, что отправителя сообщений отследить невозможно, поскольку пользователь использует туристические сим-карты разных стран, которые можно приобрести и активировать без паспорта.
В отделении мне объявили, что позвонят, как что-то станет неизвестно, но посоветовали не придавать значения таким сообщениям, поскольку, если бы преследователь был настоящим и представлял бы опасность, он бы давно начал действовать.
Короче говоря: им насрать, что очередная девушка получает на свой телефон странные угрозы. Они создают только видимость деятельности. По делу с Лиамой я уже давно поняла, что на закон в этом городе рассчитывать не стоит.
– Привет, у тебя такой вид…Ты в порядке, Ав? – Солана открывает дверь, на ходу поправляя бретельки своего лифчика. Я застаю ее в одном нижнем белье, и этот развратный образ в сочетании с ее растрепанными светлыми волосами буквально кричит мне о том, что я вернулась домой не вовремя. В следующую секунду из глубин квартиры появляется Джексон, играя спортивными и рельефными мускулами. Кажется, он популярный хоккеист, за которым ходит слава плейбоя. Солана – начинающая модель, покоряющая каталоги купальников и мечтающая стать ангелом «Виктории сикрет».
Судя по его влажным волосам, он только что вышел из душа. Спасибо, что не в полотенце на голое тело, а в спортивном трико. Обхватив Солану за талию, он тянется губами ко рту девушки. Солана, в свою очередь, смущенно отвечает на поцелуй парня, стараясь слегка оттолкнуть его от себя. Знаю, подруга с радостью бы осталась наедине со своим новым любовником, но ей будет неудобно передо мной.
Вот черт. У них явно только что была секс-вечеринка, а я все испортила. Совместное проживание, хоть и с близкой подругой, становится чертовски невыносимым. Я чувствую себя лишней и осознаю, что конкретно мешаюсь.
– Ава, прости, Джекс уже уходит, – извиняющимся тоном щебечет Сола. Да только Джексу, кажется, плевать на эти слова, потому что он тут же хватает мою подругу за бедра и приподнимает ее над полом, чтобы полноценно взять на руки. Горячий хоккеист кружит ее по комнате, словно невесомую статуэтку. Она заливается смехом и отвечает на его поцелуй дерзко и развязно, словно меня здесь нет. Все в ее теле говорит мне о том, что она не может устоять от напора его ласк.
По сердцу царапает нож, пропитанный ядом зависти.
Да, я завидую.
У меня никогда не было ничего подобного. В двадцать один я до сих пор девственница, и если честно, к своему телу я практически никого не подпускала. Близость – это страшно. Несмотря на то, что влюблённые пары не хило триггерят меня, я не могу представить себя занимающейся сексом с кем-либо. Я хочу этого. И я знаю, что многие из мужчин мечтают стянуть с меня трусы и полапать за все интимные места. Да только у меня ни один реальный мужчина не вызывает таких эмоций. Вот что бывает, когда читаешь слишком много книг о любви.
Я влюбляюсь совершенно в других персонажей. Порой они меня пугают и заставляют мою кровь закипать, а сердце – танцевать в бешеном темпе. Дориан Грей, Граф Монте-Кристо, Хитклиф… Моя душа тянется к неоднозначным персонажам, живущим в выдуманных мирах, а реальным мужчинам до них далеко. Они слишком просты и примитивны.
– Черт, – возвожу глаза к потолку. – Это вы меня простите, мне стоит пойти погулять.
– Нет, я уже ухожу, – с неохотой отрываясь от Соланы, Джекс наконец опускает ее на пол, но не перестает жамкать задницу.
Быстро повесив пальто на крючок, я скрываюсь в туалете, чтобы позволить им попрощаться без моих глаз. Выжидав несколько минут, возвращаюсь в холл, услышав отчетливый хлопок входной двери.
– Прости, я думала, ты будешь на собрании психологической поддержки до одиннадцати, – вновь извиняется Солана, хотя она не должна.
– Прости, что не предупредила, что приду раньше, – пожимаю плечами, ощущая себя максимально неловко. – Это твоя квартира и твоя личная жизнь. Ты не обязана передо мной извиняться.
– Должна, детка, – подруга раскрывает руки для объятий и тянется ко мне. – Ты моя гостья, Ава. А Джекс… У нас с ним просто конфетно-букетный период, – Сола с долей хвастовства кивает в сторону шикарного букета розовых гортензий, возвышающихся над обеденным столом. – Ты такая грустная, – она внимательно вглядывается в черты моего лица. – Хочешь, тоже найдем тебе горячее свидание? Откроем тиндер, запасемся вином и шоколадом. А я уеду куда-нибудь, чтобы ты расслабилась, – игриво касаясь моего носа, предлагает Сола.
Находясь так близко от нее, я обращаю внимание на изящную родинку над ее верхней губой – она придает ее лицу особый шарм и отсылает к роковой красоте Мерлин Монро. Очаровательные ямочки на щеках Солы делают ее неотразимой на снимках. Неудивительно, что даже законченный хоккеист-бабник не просто использует ее для секса, но и дарит цветы.
Мне никогда не дарили цветы. И да, я завидую. Мне, как любой девочке, хочется сказки и красивых ухаживаний.
– Даже если бы у меня был парень, я бы никогда не позвала его к себе или в твою квартиру, – морщусь, выражая непринятие того факта, что Джекс не позаботился об отеле.
– Когда страсть накрывает с головой, становится все равно где трахаться, – выдает Сола, слегка надувшись. – Ты искала квартиры? – как бы невзначай интересуется она, и я в этом слышу только одно: «Я хочу, чтобы ты скорее свалила отсюда». – Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь, Ава, я не гоню тебя, – дополняет свой вопрос она, но я знаю и чувствую, что последняя фраза сказана из вежливости.
– Нормальных квартир просто нет, – тяжело вздыхаю я, вспоминая цены на студии и комнаты. – Сейчас высокий сезон. Я по-прежнему не знаю, что делать. Вдобавок ко всему, я уволилась. Кэтрин… нелестно отозвалась о Лиаме.
– Ох, дорогая, – Солана хмурится, замирая на месте как вкопанная на слове «Лиама». – Ну ты знаешь. Время еще есть. Уверена, ты найдешь что-нибудь интересное, новую работу, новую квартиру… Не отчаивайся.
– Очевидно, что слово «отчаяние» уже буквально вырезано на моем лице, поскольку ко мне уже посторонние подходят и предлагают сомнительную работу.
– Что за работу предлагали? – глаза Солы загораются, и, включая чайник, она жестом приглашает меня присесть за барную стойку. Я кратко делюсь с ней тем, что произошло в психиатрической клинике.
Встреча с Грантом.
Странное предложение.
Черная, черт ее раздери, коробка.
– И что? Ты взяла и выкинула эту коробку? Даже не посмотрев, что там внутри?! – задыхаясь от возмущения, кричит подруга, выслушав рассказ.
– Да.
– Я умираю от любопытства. Я бы так не смогла, – Солу буквально трясет, она едва ли не подпрыгивает на месте. – А вдруг там лежала безлимитная золотая карта? Дорогая, ты в печальном положении, и я не смогу кормить тебя вечно. Возможно, стоило подробнее узнать о том, что тебе предлагают, – осторожно продолжает Сола.
– То, что он мне предлагал, звучало как эскорт и проституция.
– Нет, совсем нет. Он же сказал: создавать контент, – подмигнув, напоминает Сола. – Мне кажется, он имел в виду что-то типа «only fans». И знаешь, я считаю, тебе стоит присмотреться к этому виду заработка. Ты можешь спокойно зарабатывать несколько тысяч долларов. С твоей-то фигурой, детка, – выразительно приподнимая бровь, она присвистывает, оглядывая меня с головы до ног.
– Я не хочу. Я не умею позировать и фотографироваться. И вообще – это унизительно. Продавать свое тело…
– Да брось, двадцать первый век. Это не продажа тела, это продажа эстетичных фотографий своего тела. А оно у тебя красивое. Ты всегда его скрывала. Конечно, если вставать на этот путь, стоит сотрудничать с хорошим и проверенным агентством. Нужно все взвесить, но чувак подал тебе отличную идею, как выбраться из долговой ямы.
– Не думаю, что это мое. Это неправильно…, – ощущая агонию в эпицентре груди, я с трудом делаю вздох. – Я училась в Йельском университете, я выиграла грант, который достается трем процентам абитуриентов… Я не могу пасть так низко, Сола. Вертеть жопой на камеру после того, как изучала психологию, литературу и сценарное дело в стенах, в которых училась Энн Пэчетт? В стенах, где преподавал мой отец. В стенах, где…
– Нельзя жить прошлым, Аврора. И не стоит так романтизировать Йель, учитывая, как там с тобой поступили. И да, я против проституции и эскорта. Но знаешь, – Сола демонстрирует мне журнал, открывая его на странице с закладкой, – я и сама часто фоткаюсь в белье и хочу, чтобы за это платили больше. То, что тобой заинтересовалось подобное агентство, не удивительно.
– Почему?
– У тебя бейби фейс. Глаза как у анимешки. А тело, как у «горячей штучки», которое ты постоянно скрываешь. За тебя пользователи будут огромные бабки отваливать. Факт. Сейчас в тренде «естественная красота», так называемая «случайная», не напускная. Силиконовые куклы очень упали в рейтинге.
– Мне плевать. Это может быть опасно.
– Именно это предложение – возможно. Но как идея – интересно. Ты сможешь снимать себе хорошую квартиру, встать на ноги. Может не так плохо хоть немного побыть вертихвосткой?
– Так и скажи, что я для тебя обуза и ты хочешь меня выгнать.
– Нет, Ава, – качает головой Сола, хотя я не до конца верю в ее искренность. – Я, как человек, который зарабатывает на внешности, предлагаю тебе заняться тем же. Я не раз предлагала тебе сходить на модельный кастинг. Я отношусь к этому проще и считаю, что нет ничего плохого в том, чтобы делать фотографии, даже если они интимные.
– Лиама тоже считала, что в этом нет ничего такого. По итогу – она не вернулась из Саудии. Ее давно могли убить или держат в рабстве. Что угодно…
– А может быть, она замужем за арабским шейхом и очень счастлива, – накидывает положительный вариант Сола. – Может быть, она настолько счастлива, что не хочет возвращаться в прошлую жизнь, где все напоминает ей о боли, о трудностях, связанных с жизнью после несчастного случая. Ведь Лиама уехала, потому что потеряла смысл жизни, лишившись зрения, – больно и осознанно бьет по мне Солана. – Она просто хотела найти мужчину высокого статуса. Очевидно, что ею заинтересовались по каким-то причинам, и ей это льстило. Ведь с тех пор как она стала слепой, она не ощущала внимания со стороны мужчин и не ходила на свидания. До трагедии она была первой красавицей.
– Ты винишь в этом меня? – сглатываю ком в горле. Любой разговор о Лиаме возвращает меня в личный ад.
Я сама себя виню. Из-за меня Лиама ослепла. Это я ее убила.
– Нет, Аврора. Не виню. Я просто объясняю, что в нашей природе – пользоваться тем, что есть, даже когда у тебя отняли нечто невероятно значимое. Надо же выживать, как-то вертеться. Искать новые смыслы, в конце концов. Я по-прежнему остаюсь при своем мнении: ее нанял для своих утех уродливый извращенец, прикрывая непристойное предложение тем, что он хочет обучаться игре на фортепиано. Она, судя по последним фото в социальных сетях, влюбилась в него. А потом…
– Если с ней все хорошо, она бы выходила на связь. Она бы сообщила об этом. Она бы не смогла оставить меня в неведении.
– Милая, один Бог знает, что чувствует человек, когда теряет зрение, пусть и не полностью, в осознанном возрасте. Ли постоянно жила в страхе, что совсем потеряет его. Она утратила смысл жизни и нашла его, построив новую. Почему ты так на это не смотришь? И ты не виновата. С Лиамой может быть все хорошо. Хочется верить, что она жива…
– Мы обе знаем, что это не так. И если бы не я, она была бы здесь. Родители бы были живы. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь, – тихо заканчиваю за Солу я и резко выбегаю из квартиры.
***
Хлопнув дверью, я бросаюсь к лестничному проему. Я на десятом этаже, но мне просто необходимо подняться выше. Еще выше. Перепрыгиваю ступени, ощущая, как колет в боку, грудную клетку сводит от недостатка кислорода. По телу струится пот, оно явно не было готово к такому внезапному кардио. Несколько лестничных пролетов, и я выскакиваю в одну из открытых зон здания – здесь расположен небольшой коворкинг для тех, кто любит работать на свежем воздухе. Здесь всегда мало людей, а чаще всего и вовсе никого нет. В груди разрастается свинцовый камень, имя которому одно – чувство вины. Ни одна операция не способна его достать из меня, вырезать.
Бросаясь к краю, опускаю руки на перекладину. Стеклянного ограждения нет, но есть камеры. Охрана не придет так быстро. Никто не предаст значения тому, что я стою здесь и рассматриваю другие небоскребы города и звездное небо, затянутое тучами.
Как бы я хотела жить там, где всегда светит солнце…
Как бы я хотела жить. Жить, а не существовать.
Есть вещи, которые уже никогда не сбудутся. На мгновение ловлю себя на мысли: мои родители, они тоже так думали? Они сделали это с собой из-за чувства вины, несмотря на то, что не было никаких признаков депрессии и того, что они планируют?
Они проявили слабость, решившись на это непростительное Богом действие. И я тоже могу… избавить себя от этого свинцового камня. Я сказала, что операция не поможет, но всего один шаг за борт этой тоненькой перекладины, разделяющей меня и пространство за пределами здания, может.
Шире открываю глаза, жадно набирая в легкие воздух. Хочется видеть свои последние секунды. Хочется дышать полной грудью. Но перед смертью не надышишься…
Схватившись покрепче за перекладину, я закидываю ногу и подтягиваюсь всем телом. Хватаюсь за столб, к которому прикреплен балконный фонарь. Все словно в тумане, и вот я уже опускаю ноги вниз, устраиваясь на ограждении. Одно неосторожное движение – и мое тело рухнет вниз, пролетит несколько десятков метров и разобьется об асфальт.
А если я упаду на кого-нибудь? На невинного человека? И попутно прикончу еще кого-нибудь?
Итак, как это делается?
Насчет три?
Раз…
Два.
И…
Т…
В момент, когда я готова соскользнуть вниз, нечто странное цепляет мое внимание и заставляет схватиться за столб железной хваткой. Именно он удерживает меня от стремительного падения. Резкий порыв ветра хлещет по щекам то ли для того, чтобы наказать меня, ненормальную, то ли для того, чтобы все-таки поспособствовать моему падению. Я не понимаю, что хочет мне сказать Бог, но мое внимание цепялет простая фраза, написанная на анимационной видео-рекламе.
«Здесь ты снова почувствуешь себя живой»,– гласит слоган нового шоу. Или не шоу? Рекламы? Я не совсем понимаю, что именно транслируется на экране, мой взор примагничивает тропическая картинка, нарезки роскошного бала, включающего элементы маскарада, и кричащая надпись «На кону сто миллионов долларов».В конце рекламы мелькает лицо Гранта Монтгомери, открывающего черную, мать его, коробку.
На этом моменте ролик прерывается. Мне так и не показали, что находится внутри.
Все происходит быстро. Точно так же, как я оказалась на крыше, с той же скоростью я слезаю с перекладины, чудом не свалившись вниз, спускаюсь вниз и вызываю такси, поскольку не в состоянии водить машину сейчас.
Разум затянут поволокой тумана. Я мчусь в клинику, как одержимая. Чувствую себя сумасшедшей, увидавшей какой-то знак от Бога, не меньше.
Эта реклама спасла меня от большой глупости. Это не может быть случайностью.
В более-менее осознанное состояние я прихожу уже когда оказываюсь у той самой двери, где нашел меня Грант. Не проходит и секунды, как я начинаю рыться в мусорном ведре, куда выкинула коробку.
Черт. Черт. Черт. Уже в помойке роюсь… Дожила. Браво, Аврора. Ты опустилась с Йеля до помойки в психушке. Прекрасно жизнь устроила. И-де-аль-но. Но мне плевать. Мне просто необходимо узнать, что находится в этой чертовой коробке…
Дрожащие пальцы нащупывают черный бархат. Все внутри ликует: я как ребенок радуюсь, что наконец-то узнаю, что внутри, и при этом не позволю увидеть свое моральное падение и сокрушительное любопытство Гранту.
Затаив дыхание, открываю футляр. Он выглядит как упаковка от очень дорогого эксклюзивного украшения. Внури – белая записка, и я читаю ее:
«Возьми с собой туда три личных вещи. Все необходимое для жизни тебе предоставят на острове. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, он узнает. И ты не попадешь сюда», – короткое послание завершается адресом, куда мне нужно подойти ровно через два дня. Что ж, есть время в последний раз выпить свой любимый Сингапурский латте в уютной кофейне на пятой авеню.
И я уже решила… послезавтра я буду там.
Буду. Мне необходимо найти смысл жизни. И я не могу умереть, пока не узнаю, что случилось с Лиамой.
Наконец, я обращаю внимание на блеск, сверкнувший в шкатулке. Сердце пропускает удар, когда я нахожу на ее дне приличных размеров ключ из платины. Его зубчики представляют собой замысловатый узор, а головка служит циферблатом для встроенных часов, инкрустированных россыпью сапфиров.
Так странно. Часы… а часы у меня всегда ассоциировались только с одним человеком. Слава Богу, он мертв, и происходящее никак с ним не связано.
ГЛАВА 3
Аврора
Гул от вертолета нарастает, он стремительно приближается к посадочной площадке. Мои волосы затянуты в небрежный пучок, но некоторые выбившиеся пряди все равно неласково царапают лицо. Сердце бьется все чаще, ладони потеют. Я знаю: этот день изменит все.
Обратной дороги не будет. Вернусь ли я оттуда живой – вопрос хороший.
Вопрос еще лучше: куда я вообще еду?! Я еще не решила до конца. Уверена, Грант позволит уточнить детали.
Когда вертолет снижается, я, наконец, замечаю его. Грант Монтгомери выходит из коридора, ведущего на площадку одного из Нью-Йоркских небоскребов. Ветер от лопастей и ему придает всклокоченный вид, но выглядит он как мужчина из рекламы брендовых очков для зрения. Я смотрю на него и все еще не могу поверить, что это он – тот самый «страшненький парень» из семерки дьяволов. Страшным его делали прыщи, излишняя худоба, очки и брекеты. Такой мужчина скрывался за всеми этими «недостатками», за которые, многие считали, он не достоин быть «дьяволом».
Но все же, Кэллум что-то нашел в нем.
«Я предпочитаю только эксклюзив, и это касается всего, что окружает меня, Аврора»– внезапно в больной голове флешбеком вспыхивает голос Торнтона.
Он никто. Он давно умер. И весьма не эксклюзивно, а классически – в автомобильной аварии.
Когда Грант ровняется со мной, по спине бежит двойной холодок:
На самом деле, я еще не уверена, что уеду. Мне необходимо задать несколько уточняющих вопросов, прежде чем сесть в этот гребанный вертолет.
– Ты все-таки пришла, – его взор оценивающе скользит по наряду, который я выбрала для путешествия: на мне спортивный и облегающий комбинезон черного цвета. Я никогда не ношу подобные вещи, но решила надеть что-то максимально сексуальное из своего гардероба. Зачем? Чтобы делать контент в одежде. Возможно, мне не обязательно будет раздеваться. И идиотам, которые смотрят на интимные фотки девушек и кайфуют, будет достаточно моей фигуры в костюме Лары Крофт. – Вау. А ты наряд прям по стилю острова выбрала.
– Как видишь, – скрестив руки на груди, бросаю я. – Что за остров, где он находится? И я думала, что у нас будет что-то типа переговоров. Первый вопрос: если ты изначально звал меня на реалити-шоу, то почему не рассказал прямо? И что там конкретно будет? Форд-боярд? Шоу: Выживший? 3
– Увидишь. Это секретная информация, и она не подлежит разглашению. Никто из участников не должен быть готов к тому, что вас ждет. В этой игре не может быть спойлеров. Иначе станет не интересно.
– А есть ли какие-то гарантии моей безопасности?
Мне хочется закончить конкретнее: а есть ли гарантии, что я вернусь живой?
– Я так полагаю, со слоганом «Здесь ты снова почувствуешь себя живой», именно на это мне и стоит рассчитывать? Что я не только почувствую себя живой, но и вернусь живой.
Грант лишь загадочно улыбается в ответ. Не нравится мне его улыбка. Так улыбается только Чеширский кот, зазывающий Алису в страну чудес.
– Моя сестра тоже попала на это шоу?
– Я этого не знаю, Ава, – гипнотизирующим тоном отрезает Грант. – Моя задача – привести людей к нему. Людей, которые нуждаются в деньгах.
Я складываю дважды два, вспоминая, как два дня назад получила сообщения от анонимного преследователя.
– Ты следил за мной? Для кого? Так это ты писал эти угрозы?! Я немедленно звоню в полицию…, – достаю телефон, ощущая, как трясутся руки.
В ответ Грант лишь мягко и раскатисто смеется. Даже его смех звучит как убаюкивающая колыбельная, тем не менее мой капкан схлапывается.
– Ты знаешь, кто я. Кто мы, – с выражением добавляет он, намекая на свою принадлежность к «семерке дьяволов». – Полиция никто, когда дело касается нас.
– Это не так. Некоторые из вас сидят в тюрьме, и даже Кэллум был приговорен к лишению свободы.
– Потому что так захотели люди из нашего мира. Аврора, в мире все покупается и продается. Чем раньше ты это поймешь, снимешь розовые очки, тем проще тебе будет. Я здесь с благими намерениями, Ава. Если бы не билборд, ты была бы уже мертва.
– Ты хочешь сказать, ты его включил? В нужном месте, в нужное время? Откуда ты знал? – я начинаю задыхаться от инсайтов, всерьез задумываясь о том, что после встречи с ним я была сама не своя. Мог ли он меня загипнотизировать? Едва ли. Он же не чертов Деймон из «Дневников вампира», чтобы в два счета внушить мне что угодно.
– Я ничего не хочу, Аврора. Мне по сути, все равно. На данном этапе я лишь выполняю просьбу близкого друга. А теперь перейдем к делу, – он выкладывает бумаги на небольшой столик, расположенный на вертолетной площадке. – Тебе необходимо подписать пару документов.
– Мне бы хотелось сначала все прочитать, – Грант протягивает ручку, и я беру в руки договор, но не могу разобрать букв и содержание чертовой бумажки. Перед глазами плывет, голова кружится.
Черт… я теряю контроль. Во что я ввязалась? Зачем пришла сюда?
– Стой, Ава, – окликает Грант, пока я пытаюсь прочитать содержимое. Но мозг словно отказывается думать.
– Да? – оборачиваюсь на Гранта, включая все свое внимание на него.
– Ты же не думала, что ты поедешь туда в сознании? – мужчина щелкает двумя пальцами и у меня подкашиваются ноги. Стоять все труднее. Я понимаю: еще чуть-чуть и я потеряю сознание.
– «Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, он узнает…», – цитирую фразу из приглашения, шатаясь и падая. – Кто – он? – едва дыша, интересуюсь у Гранта, пока он подхватывает мое обмякшее тело.
– Идол, – мягко шепчет Грант, после чего я чувствую легкий укол в плечо. Вкус горечи на языке – последнее, что я помню, прежде чем весь мир погружается в непроглядную тьму.
Аврора
Яркий солнечный свет режет глаза, как только открываю их. Приходиться часто моргать, пытаясь прийти в себя. Голова кружится, во рту сухо, будто я очнулась после долгого медикаментозного сна.
Где я? Что, происходит?
Это, мать вашу, похоже на похищение.Не считая того, что я подписала бумаги, и сама пришла к тому самому месту, с которого меня забрали.
Остается догадываться, сколько прошло времени с того самого момента, как я отключилась под звуки вертушки.
Здравое сознание возвращается рывками, словно кто-то настраивает внутри расфокусированную камеру. В голове пульсирует тупая боль, виски сдавливает невидимыми тисками. Пытаюсь поднять руку – каждое движение даётся с трудом, будто тело налито свинцом.
Во рту ощущается противный металлический привкус, язык кажется чужим и неповоротливым. Желудок предательски сжимается, к горлу подкатывает тошнота. Господи, что со мной? Что за отраву Грант Монтгомери вколол мне?
Окончательно открываю глаза и тут же жмурюсь от яркого света – он бьёт по сетчатке раскалёнными иглами. Перед глазами всё плывёт, картинка двоится, никак не могу сфокусировать взгляд. Кажется, меня укачивает… или это последствия того, чем меня накачали?
Пытаюсь сесть в пространстве. Мышцы дрожат от слабости, голова кружится так, словно я только что сошла с карусели. К горлу снова подступает тошнота, и я судорожно сглатываю, пытаясь подавить рвотный позыв.
Прохладный ветер касается лица, и это немного отрезвляет. Постепенно зрение проясняется, и я начинаю осознавать, где нахожусь. Паника накрывает удушливой волной, вытесняя физический дискомфорт, как только до меня доходит весь масштаб свалившегося на меня треша.
Я на яхте. Посреди океана. И создается такое впечатление, что совершенно одна. Саундтреком к этой безвыходной ситуации может быть только реквием.
Приложив усилия, пытаюсь встать на ватные ноги. Хватаюсь за поручень, чтобы не упасть. В ушах шумит, к головокружению примешивается качка. Или это всё ещё действие наркотика? От этой мысли становится по-настоящему страшно. Мурашки вдоль позвоночника разбегаются по всей спине и доходят до нервных окончаний на кончиках пальцев.
Подавив отчаянный вопль, разбегаюсь вдоль борта, спотыкаясь и едва ли не падая. Ноги не слушаются, сердце колотится как оголтелое. Вдалеке вырастает силуэт зловещих очертаний – закатное солнце подсвечивает величественные скалы, поросшие изумрудной зеленью. Она напоминают драгоценные камни, брошенные в море. Огромный катер стремительно приближается к берегу.
Здесь же должен быть капитан. Или этот катер, как и Тесла, может управляться искусственным интеллектом, мать его?
Кто бы ни управлял этим катером, пусть он немедленно отвезет меня обратно.
– Есть тут кто? Отзовитесь! Что происходит?! – надрывая голос, я продолжаю метаться по палубе в поисках хоть какой-то подсказки или живого существа. На палубе никого нет. Внутрь заходить немного страшно, но возможно, я найду там Гранта или еще кого-нибудь, кто сможет…хм, помочь мне? С кем еще можно договориться?
Внутри никого. И п