Читать онлайн Анди. Сердце пустыни бесплатно

Глава 1

– Стоять! – оклик надсмотрщика полоснул по спине, и Анди втянула голову в плечи. Замерла, ожидая удара и одновременно переводя дух, ведь остановка – это крошечный отдых и отсрочка смерти.

Нагревшийся за день город напоминал печь. Воздух маревом дрожал над камнями, ароматы близко находившегося базара заставляли сглатывать голодную слюну. Но даже они не перебивали вонь, идущую от немытых и больных тел. Горожане морщились, прижимали платки к лицу, торопливо переходя на другую сторону.

Анди запретила себе думать о мытье, а к вони… привыкаешь. Грубая рубашка, принесенная жрецом, успела намокнуть от пота – идти надо было через весь город, под кандалами саднила содранная кожа, босые ноги давно превратились в сплошную рану. И совсем не верилось в то, что жрецы дадут возлюбленным детям перед смертью поесть. Но помечтать об этом… Желудок возмущенно заворчал. Его следовало кормить не мечтами.

Сосед слева дернул рукой, потянул за цепь, выдохнул тяжело, зашелся кашлем, сгибаясь пополам. Сплюнул на мостовую кровавый сгусток.

Не жилец, – равнодушно подумала Анди. Впрочем, как и все те, кого сегодня вели к храму богини Калхары. Вели скованными в колонне, по три в ряд, и по мостовой, с лязгом шкрябая за камни, волочилась ножная цепь. И чтобы уж точно никто не сбежал, более тонкая цепь сковывала рабов попарно с соседями.

Центральная улица Хайды, отделанная с размахом дедом нынешнего салгаса, позволяла свободно разминуться колонне рабов с паланкинами богачей, повозками торговцев, конными всадниками, ну а простые горожане и слуги приучено жались к стенам домов, уступая дорогу. Дуракам, оказавшимся на пути жрецов, могло прилететь плеткой по спине, а отдельные «счастливчики» пополняли собой ряды детей богини.

Колонна продолжала стоять, и было непонятно, что вызвало остановку. Солнце уже клонилось к закату, тени начинали ползти по мостовой, и Анди подумала, что если чуть сдвинуться в сторону, можно ухватить кусочек тени.

Внезапно спины впереди заволновались, зашевелились. Послышались удивленные, а потом рассерженные крики. Анди уже поняла, что до тени ей не дотянуться и разочарованно смотрела себе под ноги. Она столько всего насмотрелась за эти дни, что удивить ее не могли даже…

Спины дернулись, раздвинулись, и между ними показалась лохматая башка цвета жгучего перца с длинным носом и вытянутой пастью. От жары красный язык свешивался на бок. Под мохнатыми бровями прятались черные, блестящие глаза. Мягкие усы цвета меда двумя прядями стекали на шею.

Анди замерла, во все глаза глядя на неожиданного гостя. А тот оглядел ее с ног до головы, сморщил нос, точно остался чем-то недовольным, но тут же весело оскалился, продемонстрировав внушительный ряд белоснежных зубов. Вынырнул полностью из-за спин, проскользнул между девушкой и соседом и замер, усевшись рядом.

Анди застыла – от прижавшегося к ноге тела шло приятное тепло. Осторожно оглядела. Зверюга была не слишком крупной – по бедро, с шикарной гривой, отчего голова казалась непропорционально большой по сравнению с тощим, вытянутым телом, покрытого короткой шерстью. Да и лапы для такого тела были явно коротковаты. Но все окупал окрас… Жгучий красный перец с вкраплениями меда.

Зверюга подняла башку, поймала взгляд девушки и… тут Анди могла поклясться, что тварь подмигнула, а в глазах промелькнула загадочная хитринка, мол, нравлюсь, да?

Рука сама потянулась к гриве, но сосед дернул цепь, испуганно зашипел:

– С ума сошла. Это же дерх. Тронешь – умрешь, – и с привычным презрением: – Троглодка!

Закашлялся, сплевывая кровь.

Анди же подумала, что на закате все равно умрет, так какая разница в паре часов? А потрогать хотелось нестерпимо. Даже больше, чем есть.

Но тут спины раздвинулись снова, и гостей стало больше. Левый был цвета лазурного неба, какое бывает перед закатом, а правый – черен как глубокая ночь, только усы цвета серебра двумя проблесками выделялись на морде. А еще у дерхов были хвосты. Длинные с кисточками на конце. И у черного там снова мелькнуло серебро.

– Сумрачная богиня, – потрясенно вымолвил сосед слева. Правый, похоже, впал в горячечное забытье и слабо понимал, где находится и что с ним. Стоял, покачиваясь, как пьяный, и Анди со страхом ждала, что мужчина вот-вот упадет. Хорошо, если замертво. А если нет? Надсмотрщики могли помочь уйти за грань, забив плетками, чтобы не тащить полумертвого до храма. Пусть они все здесь были полутрупами, но откровенную падаль подсовывать богине жрецы опасались – женщина все-таки. И потому их всех сегодня окатили водой, выдали чистые, по колено рубахи. Правда через пару часов унылого марша по городу вонь вернулась, а рубашки уже не были такими чистыми – несколько раз упавшие роняли товарищей в пыль мостовой, но жрецов это мало волновало. Им тоже было жарко и хотелось поскорее нырнуть в прохладу храма, а тут очередная задержка.

– Ах ты!

Лицо жреца было багровым от злости, за спиной низкорослого, одетого в белую рясу служителя культа, маячили не менее злые надсмотрщики. В отличие от жреца они были одеты лишь в широкие штаны, и черные, смазанные маслом тела красиво блестели на солнце. В случае драки масло помогало выскальзывать из захвата противника, а бои на кулаках фильганцы почитали даже больше, чем милость богини.

Анди напряженно сглотнула, замерев при виде плеток. У некоторых на концах были приделаны металлические пластины, оставлявшие глубокие раны на коже.

Спина заныла, вспоминая боль от ударов. Цепь натянулась. Соседи тоже помнили и теперь сдвинулись, оставляя Анди одну, в окружении тесно прижавшихся дерхов.

– Троглодка! – выплюнул жрец. Сбросил капюшон, подставляя солнцу гладко выбритую голову. Надсмотрщики неодобрительно нахмурились, сдвинулись ближе. – Чем их приманила, ведьма?

Шагнул, протягивая руку, чтобы выдернуть девушку из окружения дерхов, но черный предупреждающе оскалился, остальные поддержали низким, вымораживающим рычанием. Один из фильганцев что-то тихо сказал жрецу. Лицо того перекосила гневная гримаса, но руку он убрал. И даже за спину спрятал.

Потребовал:

– Прогони их, девка. Живо. Пока на тебя не обрушился гнев богини.

До богини еще дожить надо, – здраво рассудила Анди. Да и зачем ее жизнь сумрачной, если той нужна смерть? Еще, желательно, не одна.

Помотала головой. Жрец разъяренно зашипел. Поднял руку, посмотрел вниз, передумал, опустил.

– Да падет на тебя проклятие сумрачной, отступившая! – завопил, разбрызгивая слюну и мгновенно впадая в религиозный экстаз. Анди видела уже такое на рынке, где ее продавали. Жрец тогда остановился перед красивой высокой женщиной, что-то потребовал, та испуганно отказалась, и тогда он завыл, затрясся, выбрасывая руки в стороны и выплевывая проклятия. Побелевшую от страха женщину увела стража. Что с ней было дальше, Анди так и не узнала. Ее как раз купил жирный старик с длинной тощей бороденкой, масляными глазенками и дурным запахом изо рта. Как он орал, когда она его укусила! И сразу передумал покупать. Потом, правда, ее избили и не раз, пока она не оказалась в рядах детей богини… Но лучше смерть, чем тот жирнюк, что сразу полез щупать ее грудь.

Спины снова заволновались, и сквозь ряды рабов протиснулись двое. Слишком белокожие для местных, а одеты – смех один. У мужчины головной платок вместо подобающей благородному мужу формы повязан на пиратский манер, а второй, постарше, ухитрился надеть женскую рубашку. Только чужак мог перепутать вышивку на них.

– Вот вы где, поганцы, – с облегчением выдохнул чужак на аргосском. Поднял взгляд выше, и Анди похолодела – в непривычных серых глазах стыла угроза, и она испуганно опустила взгляд.

Жрец среагировал первым. Повернулся к незнакомцу, спросил с раздражением:

– Ваши звери?

– Наши, – кивнул тот, кто постарше, вытирая уже успевшим промокнуть платком пот с лица.

Жрец оживился, явно предвкушая пополнить ряды детей богини. В Хайде и за меньшее отправляли в храм на закате. Даже существовала пословица «Вот переживем закат, там и решим». А тут до заката всего ничего… И кто-то посмел задержать детей…

Но тут его взгляд зацепился за выглянувший из-за распахнутой куртки медальон. И лицо жреца разом поскучнело.

В Хайде умели лавировать между выгодой и религией, придерживая одних и беря под защиту других. Потому всем важным для правителя иностранцам выдавали особые жетоны. И решать их судьбу, судить или казнить мог только высокий диван.

Жрец стиснул зубы – жертва уходила безнаказанной, но ничего он сегодня попросит богиню послать двум неверным черную заразу.

– Забирайте, – приказал, махнув рукой на зверей.

Развернулся, посчитав инцидент исчерпанным. Дальше надсмотрщики сами разберутся. И даже если девчонка не доживет до храма, не велика потеря. Все равно одни кости остались.

Но запнулся о слова неверного:

– Тут такое дело, уважаемый.

Говорил тот, который старше. Жрец слышал о глупой традиции чужаков позволять доверенным слугами иметь голос впереди хозяина. А что это был именно слуга, сомнений не было – жетон блестел на груди второго.

– Видите ли, произошло несчастье. Беда, можно сказать. Что поставило нас всех в неудобное положение и привело к сегодняшнему происшествию. О чем мы глубоко сожалеем.

Жрец терпеливо ждал – даже неверный достоин разослать ковер своих речей. Потом его можно и казнить, но сначала выслушать, тем более что чужак умело и с уважением выплетал слова.

– Прежний хозяин дерхов сильно заболел и скоропостижно покинул этот мир, оставив наших зверей скорбеть сиротами.

Жрец поморщился. Животные – полезны. Их надо кормить, чтоб они работали, но не больше. И тем более не называть «сиротами», ставя на одну сторону с людьми.

– Хватит, – прервал его второй чужак, – с ними можно разговаривать лишь так, – и он звякнул монетами в вытащенном из-за пазухи кошеле.

Жрец не понял сказанного на другом языке, зато прекрасно уловил порыв. Усмехнулся – не всегда деньги решают все.

– Сколько, уважаемый, хочет за нее? – спросил чужак, для верности ткнув пальцем в нужную рабыню.

В воздухе запахло выгодой. И пусть жрец отринул земные страсти, но против этой устоять не смог бы и сам настоятель. Жрец не раз слышал, как отчаянно тот торговался с каменщиками или торговцами. Беспокоило одно – неверные не умели торговаться. И удовольствие он сегодня явно не получит.

Улыбнулся, как можно мягче:

– Уважаемые, вы, верно, по незнанию приняли ее за рабыню? И до сегодняшнего утра, пока богиня не обратила на нее свой милостивый взор, она действительно была ею. Но теперь это – возлюбленное дитя, а они не продаются.

Чужак недоверчиво вскинул брови, кинул тоскливый взгляд на дерхов, достал второй кошель. Развязал, ткнул под нос жрецу блеснувшие на солнце серебряные монеты.

– Здесь достаточно, чтобы купить всех рабов на улице, а не одну полудохлую девчонку, которая, я не уверен, доживет ли до дома.

Второй чужак закашлялся, маскируя возмущение. Анди его понимала, и сама была возмущена подобной расточительностью. Храм приобрел ее за половину медяка, а тут… Но внутри стало тепло от надежды или тепло стало раньше, когда к ней прижались дерхи? И голова меньше кружится. И стоять легче. И дышать.

Жрец задумался. Посмотрел внимательно на девчонку, потом на дерхов. Едва не подпрыгнул от догадки: звери выбрали себе нового хозяина, и теперь чужаку некуда деваться. Звери не уйдут без нее… А уж отпустит ли он девчонку… И глаза его заблестели от радостного предвкушения. Чужаку даже жетон не поможет купить собственность храма и перейти дорогу богине.

– Как вы могли, господин, – жалобно причитал слуга, – отдать половину запаса астайса*? Дешевле было нанять банду местных головорезов, они бы выкрали девчонку из храма. А если остатка не хватит?

– Хватит, – хмуро буркнул тот, кого назвали господином, прибавил шаг и ответил ядовито:

– А девчонка бы не дожила до храма, ее бы прибили у нас на глазах, чтобы унизить и показать, кто в городе хозяин.

Анди поняла, что отстает, но сил идти быстрее не было, она и так плелась из последних, а признаться в том, что вот-вот упадет – мешала гордость. Удивительно, как быстро она восстала из пепла. Стоило только узнать, что за нее заплатили стоимость равной небольшому дворцу, как плечи сами распрямились, во взгляде появилась уверенность. Здравый смысле нашептывал, что ее купил сумасшедший. Ну и пусть, – решила Анди. Главное, чтобы кормил, одевал, а там… можно подумать о побеге.

Цепи с нее сняли. Господин брезгливо потребовал убрать даже кандалы и ошейник. Сумасшедший, – читалось во взглядах окружающих – необычный торг собрал целую толпу зрителей. Но сумасшедший заплатил за троглодку столько, что возражать никто не посмел, и надсмотрщики привели кузнеца.

Кажется, Анди не дышала, пока шел торг. Не смела верить, когда эти двое ударили по рукам. Сердце птицей билось в груди, когда снимали браслеты. Мир качался перед глазами, когда делала первый шаг за новым хозяином. И только присутствие дерхов удерживало от обморока или истерики.

Все произошло столь быстро, что Анди чувствовала себя растерянной. Она уже смирилась со смертью, ждала ее, как избавление, а тут… чужак, дерхи и новый ветер, который непонятно, что принесет.

      Он меня спас, – думала Анди, глядя в спину высокого аргосца и с усилием переставляя ноги. Мужчина был странный. Непривычно светлая кожа, серые глаза, в которых стыл холод глубокого колодца, морщины-заломы у губ, точно их обладатель привык недовольно поджимать губы. А еще от чужака несло высокомерием. Анди нагляделась на таких на торгах. Смотрят на всех, точно с высоты бархана на звериный помет. И как с таким себя вести? Непонятно. Зачем она ему? Из-за зверей?

Анди нахмурилась. Что она знает о дерхах? Ничего.

– Зря вы, господин, с нее ошейник-то сняли. Это же настоящая дикарка. Черная, мелкая, а глаза, – Жарклана передернуло, – помяните мое слово, это отродье пустыни еще заставит нас плакать горючими слезами. Клянусь памятью моей незабвенной матушки, сбежит от нас и денежки прихватит. У этих же… ничего святого.

– Дерхи не дадут, – равнодушно проговорил Ирлан.

Жарклан в который раз оглянулся, удостоверился, что девушка следует за ними.

– Неужели вы собираетесь тащить ее в Аргос? – спросил в ужасе. – Она же не понимает нашего языка, а что скажет ваша матушка? Она не переживет, если это отродье переступит порог вашего особняка.

– Следи за языком, – поморщился Ирлан, – девчонку отмоем, накормим, а с манерами… Нам, знаешь ли, не до манер. Кто только вчера говорил, что придется идти на поклон к ковену, чтобы нам выделили проводника? А так, – остановился, обернулся, покачал головой, – если выживет – сами справимся. Зато без соглядатая от ковена обойдемся.

Жарклан тоже остановился. Посмотрел обеспокоено на отставшую рабыню, предложил:

– Может, носильщика наймем?

– Два дома осталось, – отказал Ирлан, – да и не люблю я на людях ездить…

Но тут девчонка тоже остановилась, покачнулась и стала медленно оседать на мостовую.

Ирлан выругался, зашагал обратно, подхватил девчонку на руки и под причитания слуги:

– Она же грязная, господин, еще заразу какую подхватите, – зашагал к дому, бросив приказ:

– Целителя мне найди, лучшего. Если не доживет, к ковену пойдешь сам договариваться.

      Тело ломил дурной жар, точно Анди отлежала полдня на солнцепеке в долине смерти. Ужасно хотелось пить. С тоской вспомнился дом. Прохлада родной пещеры. Сводящий зубы холод воды в источнике. Вернуться бы…

Не удержала стон. И до слуха донесся спор. Мужской. Злой.

Говорили на бальярском. Голос купившего ее человека опознала сразу. Только он ухитрялся мягкий, переливчатый говор бальярского языка сделать острым и тяжелым. Не говорил – кидался словами, и собеседник уже взвизгивал от попыток отстоять себя.

– Вы предлагаете мне, лучшему целителю Хайды, лечить троглодку? Хоть знаете, кто у меня в пациентах? Я? Троглодку? Никогда и ни за какие деньги.

В ногах что-то зашевелилось. Теплый язык лизнул ладонь. Она ощутила невидимое сочувствие. В глазах защипало – дерхи. Не бросили. Охраняют.

Ей бы воды, еще еды и оклемалась бы. Зря чужак только потратит деньги на целителя. Этот небось целый серебряный возьмет.

По скромному опыту Анди, чем больше человек умел надрывать горло, тем дороже стоили его услуги.

– Выбирайте, уважаемый, или вы выполняете свой целительский долг или я прямо сейчас отрежу вам что-нибудь лишнее. Например, язык. Это ведь не помешает вам лечить?

Судя по нервному сопению – еще как помешает.

– Вы не посмеете, – возмутился целитель, но голос предательски дрогнул. Зато холодом в голосе аргосца можно было ведро воды заморозить.

– Вы меня оскорбили. Смертельно. На моей родине такое смывается кровью. Или вы будете спорить с дворянином о чести?

Кто-то громко икнул, а после Анди услышала разительно изменившийся голос целителя, точно бурная река в один миг сделалась гладкой и спокойной.

– Можно было сразу сказать, ваше сиятельство. И не нужны мне заверительные грамоты, ваш меч, эм, можно уже убрать его от моего горла, красноречивее любых бумаг. И давайте займемся больной. Не будем терять времени.

Раздались шаги, а затем ворчливое:

– Зверей хотя бы уберите.

– Они вас не тронут, – заверил аргосец.

– Надеюсь, ибо тогда вам мои услуги обойдутся дороже.

Целитель все еще кипел от негодования, но сдерживался. Два серебряных запросит, – тоже с негодованием поняла Анди. И как только аргосец не разорился с такими замашками? У него же деньги словно песок утекают сквозь пальцы.

Над головой недовольно хмыкнули, потянуло холодом, а потом целитель бескомпромиссно заявил:

– Это будет стоить вам в двойном размере.

Анди едва не поправилась от такого заявления. Дернулась встать и заявить в лицо пожирателю падали, чтобы он сам закопался в песок со своими деньгами, но аргосец все испортил:

– Согласен.

От непривычной покладистости целитель подобрел и видно исключительно от доброты спросил:

– Зачем вам эта девка, ваше сиятельство? Если нравятся троглодки, могу адрес дать, вам свеженькую подберут, а не такую.

– Вы, уважаемый, меньше болтайте, больше работайте, – осадил его аргосец, а вот слуга решил полюбопытничать.

– Какую такую?

– Метка на ней стоит кроме клейма, значит, из детей богини. Уж не знаю, как она к вам попала, спрашивать не стану, но всем известно, что в детей берут тех, кто и сам скоро помрет. А девка – молодая, симпатичная. Почему не купили? Потому что по глупости решила собой с надсмотрщиками расплатиться. Девки, особливо кто из свободных первый раз в рабство попал, думают, что если ублажить охрану, те им бежать помогут. Ну или к хорошему хозяину попасть подсобят. А то, что не каждая после такой ночи выживает, думать не хотят.

И смачно сплюнул на пол:

– Дуры.

– Нет, язык тебе все-таки мешает, – со значением заметил аргосец, и целитель обиженно заткнулся, а Анди выгнулась от пронзившей тело огненной волны. Было так больно, точно в кожу впились тысячи колючек, и она не сдержала стон. Ей вторило грозное рычание и истеричный вопль целителя:

– А-а-а! Он меня укусил! Вы за это ответите! Сейчас же уберите тварь от моей ноги!

И взбешенно-ледяное от аргосца:

– Продолжай лечение. Чем быстрее закончишь, тем быстрее он тебя отпустит. И не ори так, – Анди прямо представила, как он недовольно морщится, – крови нет. Тебя не укусили, а просто удерживают.

Слуга вмешался, постаравшись сгладить ситуацию:

– Валф, милый, выплюнь ножку. Она же грязная. И не вздумай кусать. Еще заразишься.

Целитель аж задохнулся от возмущения.

– Вы все ненормальные, вас самих лечить надо!

– Боюсь, ваши расценки нам не по карману.

Аргосец откровенно насмехался.

– Заканчивай. И учти, если после лечения она не придет в себя и не сможет внятно разговаривать, то…

– Понял я понял, – зачастил целитель. Все же когда дерх зубами сжимает ногу, спорить не хочется.

И следующая исцеляющая волна была в разы мягче предыдущей, а потом еще одна и еще.

– Как ты? – спросили над головой. Анди не сразу поняла, что обращаются к ней. Просто лежала, наслаждаясь тем, что у нее ничего не болит, а тело стало легким как облачко.

– Как она может быть, ваше сиятельство? С тремя сломанными ребрами, ушибами живота, сотрясением головы. Да у нее внутри ничего целого почти не осталось! Всегда подозревал, что троглодки живучи.

– Я не тебя спрашивал, – отрезал аргосец.

– Нормально, – прохрипела Анди, открыла глаза и в мутном после возвращения мире смогла разглядеть темные балки потолка, побеленные стены и обеспокоенные две лохматые морды: одну черную, вторую лазурную, а над ними – белое пятно лица аргосца.

– Воды, – попросила Анди, балансируя на грани с тьмой.

Напившись, откинулась обратно на солому. Прикрыла обессиленно глаза.

– Спать будет долго, – на всякий случай предупредил целитель, – после позаботьтесь, чтобы хорошо ела и отдыхала. С вас два золотых.

Анди не поверила ушам. Очень хотелось придушить вымогателя, но сил не осталось, и она провалилась в глубокий сон.

*Астайс – редкое вещество, обладает целительским свойством, в больших дозах вызывает наркотические видения. Особо ценится жрецами.

Глава 2

– Господин, что вы планируете делать? – Жарклан протянул полотенце, Ирлан взял, вытер руки, лицо, потянулся за рубашкой. Накинул на плечи. Посмотрел на опустившееся к горизонту солнце, поморщился. Непривычная жара выматывала. Горячий ветер из пустыни приносил с собой песок, который противно скрипел на зубах. Тело потело под одеждой, потело без одежды. Ночью становилось прохладнее, но стихающий ветер возвращал в город духоту. Дома плавали в разгоряченном воздухе, шедшем от нагретых за день камней. Запахи жаренного мяса, специй мешались с вонью нечистот, оттеняясь горьковато-пряным ароматом высаженных вдоль дорог деревьев.

Местные обещали, что самум* скоро сменится на ветер с залива, и тот принесет-таки долгожданную прохладу, но Ирлану в это уже не верилось. Он подумал о том, что надо бы перебраться на крышу, как это делали бальярцы. Спать под звездами… Не такая уж и плохая идея.

Повернулся к слуге.

– Раз уж нам посчастливилось вернуть себе путь домой, я планирую прямо с утра заняться делом. За девчонкой присмотришь сам. Не забудь раздобыть приличной одежды и приготовь еды. Постарайся достать что-нибудь из аргосской одежды. Моя матушка не одобряет местной моды.

– Вы серьезно намерены тащить ее домой? – изумился Жарклан. – Да ваша матушка от одной только бритой головы и хвоста на затылке с ума сойдет. А красная кожа, точно ее в баргамском масле сутками замачивали? Не могли дерхи найти кого-нибудь поприличнее?!

– Жарклан, – жестко одернул его Ирлан, и тот запнулся, а лицо сделалось несчастным, – твое ворчание нам не поможет. И кого более приличного ты имеешь в виду? Того прохиндея лекаря? Запомни, самые сговорчивые здесь люди – рабы.

– Так ведь она, – Жарклан перешел на шепот, воровато оглянулся на сарай, – того… порченная.

Ирлан покачал головой. Слуга был родом из восточной провинции Аргоса, а там сильна была община Чистых и очень строго относились к морали. В будущем это могло создать проблемы… Впрочем, с учетом того, что девчонка троглодка, проблемы скорее будут у слуги.

– Жарклан, она – проводник. Единственный, который у нас есть. И если ее приняли дерхи, примем и мы. Запомни это хорошенько.

Жарклан задумался, повернул голову к сараю и снова шепотом спросил:

– Господин, вы не хотите забрать ее в дом? Вдруг она ночью сбежит, еще и дерхов прихватит?

– Достаточно, – разозлился Ирлан, – сам иди в дом. И не забудь оставить на ночь воды и лепешек.

Жарклан недовольно дернул головой, но возражать не стал.

Из сна Анди выныривала тяжело. Тело ломило. Жутко хотелось пить. Еще и грудь давило так, словно на ней покоилась Поющая скала.

Открыла один глаза. Нет, не скала, а лохматая морда цвета ночи. Зашипела, спихивая морду с себя. В ответ ее умыли длинным языком.

– Фу-у-у, – вытерла лицо. Спихнула-таки пушистую наглость. Выдохнула. Полежала некоторое время, приходя в себя, пока ее невежливо не пнули в бок. Пришлось вставать. Сначала на четвереньки, потом, держась за столб, на ноги. Голова кружилась. Перед глазами плясали мушки.

Когда пришла в себя, заметила накрытые полотенцем лепешки, и рот сразу наполнился слюной, но надо было выйти во двор.

Толкнула дверь – не заперто. Шагнула из полумрака сарая на солнцепек. Прищурилась. Богатый двор – большая бочка. И тело сразу зачесалось от одной только мысли, что там вода.

В Хайде умывальни устраивали прямо во дворах. Завешивали кусок пространства ковром, прокапывали канавку к ближайшему дереву, чтоб вода не пропадала. Чуть в стороне, но тоже на свежем воздухе, оборудовали отхожее место. Туда девушка и направилась в первую очередь.

Когда закончила, подошла к бочке, с трудом сдвинула крышку. Облизнулась – вода. Много воды. Нагнулась за ведром, но ее опередили. Лазурный дерх подал ведро, а золотой держал в пасти что-то похожее на полотенце. И морды такие выразительные…

– Да ну, – отмахнулась от себя Анди, – вы точно животные, но за помощь спасибо.

Когда начала стягивать с себя грязную рубашку, в голову пришла умная мысль о сменной одежде. Замерла в нерешительности. Но тут в закуток завернул черный дерх, выплюнул на каменную плиту сверток с одеждой, еще и лапой подпихнул.

Анди замотала головой. Нет, нет и нет. Это невозможно. Может, их дрессировали? Точно. Дрессировали. Она слышала о таких животных, которые выступают перед публикой.

Растеряно кивнула. Подобрала одежду, отряхнула, накинула на крючок. Потом с наслаждением стянула с себя рубашку.

Хозяева здесь жили щедрые. На полочке под навесом нашлось жидкое мыло, скребок для тела, и Анди с наслаждением принялась отмывать многодневную грязь. Промыла волосы. Пощупала виски – там уже прилично отросло и надо бы раздобыть бритву. Волосы решила не заплетать – пусть высохнут. С недовольством отметила, что кожа начала светлеть.

Вздохнула – все не так в ее жизни. Она так старалась быть троглодкой: вымачивала волосы в лье, кожу натирала соком дички, долгими ночами под звездами постигала путь песка, а что в итоге? Родное племя отторгло, вышвырнув в мир как сгнившую еду.

Анди приняла их решение, ушла, но и мир ее отверг. Она смирилась со смертью, и тут пустыня подбросила еще один шанс, только этот шанс вел на север, туда, где много воды, а зимой все покрыто белым.

– Сбегу, – проговорила упрямо. Она дочь песков. Ее место здесь.

Вытерла волосы, ожесточенно растерла лицо. Нечего чужакам видеть слезы. Дети пустыни не плачут. Никогда. Они только кричат в ночь, когда не остается сил сдерживать горе.

Сдернула с крючка притащенную дерхом одежду. Расправила. А ничего так… Дешево, но чисто. Ей доводилось и похуже носить.

Надела шаровары, топ, сверху широкий кафтан с прорезями по бокам, подпоясалась платком. Почувствовала себя снова живой.

Там, в рабстве, она съежилась внутри себя в крохотную горошину. Запрещала думать, чувствовать. Это не ее бьют, не ее продают на рынке, не ее будут приносить в жертву. Тело хотело жить, и потому она бездумно сопротивлялась и продаже, и попыткам принудить к покорности.

– Троглодка, – сплюнул при виде ее избитого тела владелец рабов, – я сразу сказал – толка не будет, зря только притащили.

– Так сама к каравану вышла, – возразил помощник, – как было не взять. Да и Рах клялся, что к троглодкам знает подход и может сломить любую.

– Сломать он может, а не сломить, – разозлился хозяин и приказал: – Отдать жрецам. Если повезет и доживет до завтра.

В ладонь ткнулся холодный нос. Анди вынырнула из горьких воспоминаний, потрепала дерха по голове и пошла в сарай. Ее ждали вода и лепешки. На ней чистая одежда, и тело больше не болит. Чем не счастье? Об остальном она подумает потом.

Жарклан, стоя на пороге, проводил девчонку пристальным взглядом. Показалось или нет, что кожа после мытья у той утратила свою красноту, да и волосы посветлели. Подозрительно, ох как это все подозрительно.

Из дома его выгнала суета дерхов. Сначала на кухню сунулся один и стащил полотенце со стола. Жарклан было погнался, но потом махнул рукой – пусть забирает. Главное, чтоб еду не начал таскать со стола. Затем появился второй и сразу юркнул в жилые комнаты. Жарклан с руганью рванул следом, но путь перегородил еще один. Слуга наткнулся взглядом на оскаленную пасть и передумал. Посторонился, выпуская дерха из комнаты. Тот держал в зубах сверток с женской одеждой. И как только догадался, что именно надо взять?!

Прошлый хозяин животин, да будет светел его последний путь, как-то раз признался, что чувствует себя прислужником у дерхов.

– Понимаешь, Жарк, они порой посмотрят, а у меня внутри все переворачивается, и рука сама тянется лишний раз корм дать или воды подлить. А иногда они втроем действуют так, словно общаются между собой. Один попадет в беду, а двое уже бегут на помощь. Ты же помнишь пожар в загонах?

Жарклан помнил. Как и то, что двое дерхов сорвались с прогулки и помчались из города в усадьбу, словно почуяв с товарищем беду.

И вот теперь творились что-то странное. А всему виной она, и Жарклан с ненавистью проводил взглядом скрывшуюся в сарае девчонку. Свалилась на их голову. Зараза!

Туманные тропы подпространства известны были давно. Как давно было известно, что лишь безумец мог сунуться на них без проводника. Зайти-то можно было всем, а вот на выход требовалось благословление богов. О судьбе несчастных, сгинувших по собственной дури, можно были только гадать.

На тропах не существовало земли и неба в привычном понимании. Не было ориентиров – по всем сторонам висело одинаково серое нечто…. Даже точки входов и выходов – едва заметное уплотнение пространства – можно было не заметить, плутая днями.

А сколько легенд и сказок было построено на таких вот беднягах, вышедших в другой части света. Еще в подпространстве можно было нарваться на временную ловушку и провести в ней несколько минут, по возвращении обнаружив, что потерял пару лет. Ходили слухи о туманниках, питавшихся там людьми. О провалах в другие миры. О сводивших с ума призраках тех, кто навечно остался на тропах. Словом, место было не для приятных прогулок. Но искушение потратить один день вместо трех-четырех месяцев пути заставляло людей снова и снова испытывать судьбу, вступая на тропы.

С мирской стороны входы располагались на вершинах холмов, гор и барханов. Годилась и небольшая возвышенность. Не один мудрец лишился своей бороды в спорах о столь странном расположении. Говорили, что магический фон возрастает с подъемом местности. Другие утверждали, что с высотой ослабляется притяжение мира и потому открываются проходы наизнанку. Истина, как обычно, лежала посередине равнодушная к спорам.

      Первыми выход из положения нашли маги. Расставили лишь им видимые магические метки, создали карту и начали брать золотом за провод караванов.

С тех пор за триста лет случалось всякое: и плохое, и хорошее.

После провода по тропам армии Шаэрда четыре крупнейших государства на материки объявили ковен вне закона, ну а следом, не без ехидной радости, к ним присоединились почти все страны. Ковен на тот момент считался богатейшим орденом. К тому же был неподвластен ни одному государство и, что самое главное, ни с кем не делился доходами, а только получал немаленькие деньги.

Ссориться не выгодно было никому, как никому не хотелось внезапно обнаружить на заднем дворе вражескую армию. Маги к пожеланиям граждан прислушались. Подняли цены за проводку – у них же убытки из-за ограничения числа клиентов – и с гордостью объявили нейтралитет к любым военным операциям. Придерживаются его до сих пор. Только это не мешает им проводить отряды наемников, если те платят золотом и в документах записываются мирными хлебопашцами.

Кто именно первым понял, что дерхи умеют находить путь домой, доподлинно не известно. Историки утверждают, что случилось это лет двести назад, когда пошла мода держать дерхов как питомцев. Не во всех домах приживались эти капризные животные, но те, кому посчастливилось стать их хозяева, не могли нарадоваться. Дерхи оказались отличными нянями, преданными охранниками и заботливыми компаньонами, однако излишняя самостоятельность в выборе хозяина делала их дорогим и непредсказуемым приобретением.

Молва утверждала, что в том знаковом путешествии перебравший маг – маги тоже люди – потерял метку выхода. Другие добавляли, что потерял он не только метку, но и голову, упав замертво на туманной тропе. После ковен обвинил в случившемся хозяина таверны, подлившего невесть что в кружку мага. Народная же молва списывала все на дурацкий спор, а также на смешанный «Выхлоп дракона» со «Слезой девственницы», после которого герой попытался неудачно магичить. Результат изменил историю. Потерявшийся и уже попрощавшийся с жизнью караван – труп мага тащили из упрямства, а вдруг оживет – вывел дерх. История не сохранила ни клички животного, ни кому оно принадлежало, зато количество принятого на грудь магом перечисляла охотно, добавляя, что вышли страдальцы аккурат к дому хозяина дерха.

Уже после выяснилось, что дерхи способны запоминать до тридцати точек выхода. Из просто забавных питомцев они превратились в ценность, стоимость которой на мировых рынках оценивалась порой не меньше, чем хорошо подготовленный отряд наемников.

Семья Гарванских, основатели первого питомника дерхов, приписывала своему предку подвиг вывода с тропы того каравана. В пользу данного утверждения говорило то, что именно род Гарванских мог похвастаться крупнейшим в мире питомником дерхов. Мог, но Гарванские остались в прошлом. Кому они перешли дорогу или отказали, история умалчивает, зато рассказывает о сожженной усадьбе, разгромленных домах, перебитых слугах, трупах главы семейства, его детей и внуков.

Личные дерхи Гарванских разбежались. Их пытались поймать. Кто-то даже преуспел – дерхи давно жили среди людей и не могли вернуться в дикую природу.

Питомник унаследовала основанная Гарванскими гильдия проводников. Их силами животных удалось сохранить и продолжить тренировки. Вот только ходили упорные слухи, что за последние двадцать лет после убийства семьи Гарванских лет в питомнике не родилось ни одного детеныша.

– Слышь? Ты там жива?

Дверь сарая скрипнула, впуская полуденный жар с улицы. Ночной дерх поднял голову, недовольно прищурил янтарные глаза. Анди задумалась было, с чего она решила, что дерх недоволен, но гость требовал внимания.

Дома она вела бы себя иначе. Усадила в самый прохладный угол. Налила свежей воды. Подала молока, лепешек. Здесь… Поднялась с сена, села, разглядывая мужчину.

Слуга господина был еще не стар, но уже и не молод. Низковат. Толстоват. Лысоват. А еще горячее дыхание песков выдавливало воду из тучного тела, отчего северянин постоянно потел.

Дети пустыни не потеют. Даже в самые жаркие дни. Путь песка велит относится к любой воде как к драгоценности. И потому все троглоды имеют стройные подтянутые тела, а их старики напоминают сухостой, а не поднявшееся тесто.

– Что смотришь?

Северянин не только потел, но еще и был груб.

– Учти, попробуешь что-нибудь сотворить, тебя накажут. Поняла?

На бальярском он говорил с едва заметным мягким акцентом, а еще нервничал точно вор, который первый раз решил стащить кошелек.

– Зови меня господин.

Анди удивилась. «Господин»? Да пусть ее поглотят пески, если она станет звать слугу господином. По законам Хайды, которые она успела понять, пока маялась на торговом месте, господин у раба один – тот, который его купил или получил в подарок. Еще может быть госпожа, если господин женат. Но два господина?

Хмыкнула презрительно. Отвернулась.

Северянин тут же разозлился, и мокрое пятно из подмышек поползло по ткани рубашки на грудь.

– Вот значит, как! – выплюнул зло, добавляя: – Продажная девка, а гонора точно у королевы. Но я тебя проучу. Посидишь голодной, поумнеешь.

Хлопнул дверью, унося с собой запах еды.

Анди с тоской вдохнула аромат мясной подливы, тушеных овощей и улеглась обратно. Сколько раз она корила себя за несдержанный нрав?! Вот и сейчас – чего стоило согласиться? И побои не помогли. Проклятый характер!

На кухне Жарк с раздражением шлепнул тарелку на стол. Вытер потное лицо полотенцем. С тоской вспомнил, что на родине сейчас конец лета. Лес изнемогал обильным урожаем грибов и ягод, в прохладных реках билась рыба, песок существовал лишь на берегах озер и рек, а не на мебели, в постели и в еде.

Недовольно смахнул пыль со стола. Прикрыл окно. Дыхание пустыни ощущалось везде. И ведь просил хозяина снять дом с окнами на залив. Там хоть по вечерам чувствовалась прохлада с воды. Нет, не стал селиться в богатом районе, где полно иностранцев. Решил поближе к местным быть. Еще и девчонка эта… Ох, чуется Жарку, что будут от нее проблемы и большие… Вот слиняет она с дерхами, бросив их в этой дыре.

Говорили ему, что Хайда – гиблое место. Что не стоит с хозяином сюда отправляться. Но подвело знание бальярского, доставшееся от бабушки, пусть светел будет ее путь, да преданность семье.

Хозяина он помнил еще детенком. Собственными руками вырезал господину меч из дерева. Учил ездить верхом. И свято верил, что тот без него пропадет, потому как добрый слишком. Вот и на девчонку потратил столько, что проще было ковену заплатить за место в караване. Только сделать подобное означало заявить, что у них трое дерхов без проводника и любой может претендовать на место их хозяина.

Лет пятьдесят назад в большинстве стран был принят закон, запрещавший удерживать дерхов против их воли. Говорили, что приняли его с подачи Гарванских, отстаивавших право питомцев служить людям по своему выбору.

Но как обычно бывает, закон работал не только на защиту. Если дерх терял хозяина, то по закону считался свободными. И на любого свободного дерха разворачивалась охота. Стать хозяином животного было голубой мечтой многих, потому как платили проводникам золотом и серебром.

Но троглодка! Еще и рабыня, вдобавок порченная. Хуже был только туманник. Пусть свидетелей эта тварь не оставляла в живых, но людская молва обладала отличным воображением, рисуя самое страшное, что лишь могла вообразить.

Тарелка поползла по столу.

– Ах ты ж, вымесок! – полотенце опустилось на голову лазурного дерха, который длинным хвостом подтягивал тарелку к себе.

Дерх пригнулся, однако тянуть не перестал.

– Отдай, – Жарк кинулся отбирать. Некоторое время они тянули каждый в свою сторону, но тут сбоку мелькнуло рыжее тело, вспрыгнуло на полку над очагом, отчего та отчаянно заскрипела.

– Стой! – закричал было Жарк, но было поздно. Дерх длинным когтем подцепил лежащий на полке мешок, вспорол ткань, махнул лапой, скидывая вниз – и кухня погрузилась в белое облако.

Жарклан закашлялся, замахал руками, разгоняя мучную пыль. Шагнул в сторону, наткнулся на твердое – в тесной кухне было не развернуться, – выругался, и ему вторило:

– Бамс, та-дамс, трак-та-ра-рак.

Вокруг что-то невидимое рушилось, падало, разбиваясь.

– Чтоб у вас хвосты отсохли, – с чувством вселенской обиды высказался Жарк.

Мучная пыль залезла в нос, в рот. Он прижал ладонь к лицу, зажимая. Не помогло. Стало лишь хуже.

– Апчхи! Чтоб у вас вся шерсть повылезла. Апчхи! Еще раз суньтесь, не посмотрю на вашу ценность – получите по хребту.

От мысли, что получат – да, он так решил, – полегчало.

Пыль медленно оседала, открывая разоренную кухню. Жарк скользнул растерянным взглядом, снова выругался. Взлохматил волосы. Это не досадное происшествие, а целая трагедь. Полка висела на одном гвозде, под ней валялись разбитые горшки, выпотрошенный мешок из-под муки. Один из горшков опрокинул котел, и ужин вытекал на пол, наполняя кухню запахом тушеного мяса и овощей. Мужчина переступил – под ногами скрипнули остатки тарелок, которые он сам смахнул с буфета. А по всей кухне белым снегом лежал тонкий мучной слой. Не хватало лишь одного предмета – тарелки с едой для троглодки.

– У-у-у-р-р, – издал боевой клич Жарк и, горя жаждой мести, выскочил из кухни, потрясая все тем же полотенцем. Запнулся об удивленный взгляд хозяина, замер посередине двора, открывая и закрывая рот.

– Почему в таком виде? – вскинул брови Ирлан, оглядывая присыпанного белым – точно он решил податься в пекари – слугу. – И можно полюбопытствовать, кого ты собрался прибить полотенцем? Воришку? Боюсь, местным оно не угроза.

Жарк выпустил воздух, сдулся. Вытер лицо полотенцем, еще больше размазав муку. Сокрушенно вздохнул. Открыл было рот, но передумал – начни он жаловаться на произвол животных, совсем себя дураком выставит. Ирлан только посмеется и все.

– Простите, господин, я не разглядел, кто это был. Услышал грохот, прибежал на кухню, а там… Посмотрите сами. И, боюсь, ужин придется заказывать в соседней таверне.

Ирлан задумчиво хмыкнул, прошел в дом. Жарклан засеменил следом, зажимая нос. Чихать хотелось нестерпимо.

Анди прикрыла дверь сарая и тоже задумалась. Толстяк не сдал дерхов. Странно.

Придвинула к себе тарелку, сдула муку, пальцами подцепила кусок мяса. Прожевала. Блаженно зажмурилась, потом уважительно покосилась в сторону дома. А слуга, оказывается, умеет готовить. И за это она ему готова простить все, кроме обвинений в порченности.

Облизнула пальцы, отправила в рот следующую порцию – ложку дерхи не принесли. Саму тарелку притащил лазурный, удерживая ее в пасти и подпирая кончиком хвоста. Удивительная дрессировка. Прям хочется тому, кто занимался животными, устроить ночь великой памяти.

Анди с удовольствием съела все, до последнего кусочка. В животе образовалась приятная тяжесть, и мысли потекли… одна лучше другой.

– Сбегу, – повторила вслух Анди. Зажмурилась, уже ощущая жаркое дыхание пустыни на лице. Пусть племя ее выгнало, она может попытать счастье в оазисах Жербы. Там принимают всех, а девушек особенно. Придется, правда, выйти замуж, но можно попробовать доказать свою ценность и другим способом. Она ведь многое умеет, правда, многое.

Сбежать же от северянина казалось делом простым – ее даже не охраняют. Уйти от патрулей Хайды будет еще проще – эти сонные мухи просыпались лишь на закате, вылавливая перебравших граждан. Приличная одежда не привлечет внимания работорговцев, платок на голову скроет ее принадлежность, а кожа посветлеет за пару дней… Тогда и можно шагнуть на путь песков.

Оставался единственный вопрос – что нужно в Хайде чужаку и когда он собирается обратно.

Купец? Не похоже. Ни товаров, ни слуг. Наемник? Такой не стал бы торговаться со жрецом. Богатый сынок, который решил попутешествовать на деньги родителей?

Анди вспомнила сталь в голосе северянина, когда тот общался с целителем. Да, этот человек явно привык командовать, он точно из благородных. Но что ему нужно в Хайде?

* Самум – ветер с пустыни, как правило несет с собой пылевые бури.

Глава 3

– Господин, – Жарклан принес в гостиную ужин из таверны. С тоской оглянулся в сторону кухни – как не вовремя дерхи решили проявить характер.

Местным Жарк не доверял, подозревая во всех происках. Потравят, а потом ограбят, – билась в голове навязчивая мысль. Да и пища в Хайде была… слишком острой, слишком мясной и жирной. А от выдержанных в меду сладостей слипались зубы. Свежего молока на рынке не достать – жители Хайды предпочитали употреблять в питье кислое и слегка подсоленное – тьфу, извращение, а не напиток. Еще и молоко брали кобылье или верблюжье. То ли дело коровье, – помечтал Жарк.

– Поставь, – кивнул на стол Ирлан, не отрываясь от свитков. Поднос приземлился на угол, свободный от бумаг.

Жарклан постоял, ожидая реакции. Не дождался. Господин так и продолжал тратить жизнь на буковки. А еда-то стынет… Потом будет холодное есть. А что может быть хуже застывшего мясного жира?!

Кашлянул, привлекая внимание. Ирлан поднял голову.

– Нашел, что украли? Или что-то с рабыней? Как она, кстати?

Жарклану хотелось ответить, что они здесь сдохнут, а вот троглодка останется живее всех живых, но сдержался.

– Если и украли, то немного. Больше набезобразничали, – отмахнулся, уже смирившись с тем, что придется потратить ночь на уборку, иначе завтра хозяин и завтрака нормального не получит.

– Рабыня в порядке. Ест, спит, отдыхает.

А вот неодобрения в голосе скрыть не удалось. Ирлан нахмурился.

– Как ее зовут? – спросил, и Жарк заморгал от неожиданности. Как-как… Будто у раба есть имя. Какое хозяин придумает, такое и будет. Троглодка, например, вполне подойдет. Или ленивая тварь. Еще можно дурой звать, тоже неплохо.

– Я правильно понимаю, – Ирлан верно расценил затянувшуюся паузу, – что за целый день ты не удосужился с ней поговорить? И даже выяснить имя?

– Как будто у меня другой работы нет, – проворчал в сторону слуга.

– Жарклан! – повысил голос Ирлан, и Жарк почувствовал, как в груди запекло от обиды. Ему! Верному и преданному! Он ночей не спит, печется о хозяине. Чтобы сыт, одет и обут был. А его тут какой-то рабыней попрекают?!

– Если интересно, так сами и спросите, а мне на кухне порядок наводить надо.

Ирлан со вздохом проводил взглядом слугу. Тот даже спиной ухитрялся выражать недовольство. Прав был старший брат, когда рекомендовал взять с собой кого-нибудь из конторы – и проще, и надежнее, помощь опять же, – но семейное дело слишком деликатно, чтобы посвящать в него кого-то еще. Да и простой помощник торгового представителя не мог иметь больше, чем одного слугу.

Бальярское государство жило правилами. Здесь сапожнику было неприлично ходить в дорогих кожаных сапогах, а прачка не должна была украшать платье шелковой вышивкой. А зайди в магазин туалетных ароматов продавец фруктов – это вызвало бы скандал.

Статусы и ограничения – каждый знает свое место – были тем фундаментом, на котором строилась и росла великая империя Бальяры. Впрочем, великой она оставалась лишь в истории, да на бумаге. За последние две войны территория уменьшилась втрое, а высокая дань, которой страну обложили победители, окончательно подорвала экономику. И все-таки они трепыхались. Строили планы. Мечтали о реванше. Тратили деньги на армию, а не на граждан.

– Ты присмотрись там, Ирлан, – попросил Арес Тархович, – понимаю, едешь по личным делам, отпуск вон даже взял…

– Вы его не подписали.

– Потому и не подписал, – согласилось начальство, – регион непростой, наши там работают, но не слишком успешно. Местные изворотливы, продажны, а верить их слову… проще самому сказки писать. Ты же человек новый. Взгляд свежий. Оглядись. Может, что и получится. Рэстер недавно письмо присылал, говорит, что-то в воздухе сгущается. Просил человечка. Но у Рэстера возраст. В таких годах везде сгущения мерещиться будут. А личное… Я распорядился. Рутиной тебя нагружать не станут. Занимайся личным, сколько надо.

Ирлан и занимался. В торговом представительстве не светился, в посольстве о нем не знали. Представление к высокому двору затягивалось, что здесь было не редкостью. Ирлану эта задержка была лишь на руку. И вроде работал аккуратно, но поди ж ты… Сегодня засек хвост. Вели топорно, но это не значит, что завтра не приставят кого-нибудь пошустрее. И вот совсем непонятно – где он прокололся.

Потер глаза. Устал. Еще и эта раздражающая жара, лживые улыбки тех, с кем приходилось работать и жадность во взглядах, стоило зазвенеть монетам в кошельке.

Одно время он хотел бросить все и вернуться. Из-за дерхов. Его семья владела тремя – роскошь. И всю эту роскошь ему позволили – буквально насильно всучили – взять с собой. Проводник на эту троицу все равно был один и разделять дерхов не имело смысла. Но ответственность…

За трех дерхов можно было купить неплохой особняк в пригороде столице. Для Ирлана же это была свобода. Возможность вернуться домой в любой момент и без лишних свидетелей.

Но когда проводник умер… Очень хотелось вернуться. Шанс потерять дерхов, которые становились неуправляемы без проводника, был велик. Однако он остался. И не прогадал. Наверное.

Встал. Взял тарелку с мясом, завернутым в тесто, и вышел на двор. От Жарклана пользы мало. Придется налаживать контакт с приобретением самому.

Дерхов он приручил, осталось приручить их новую хозяйку.

      Постоял во дворе, с наслаждением ощущая, как на город спускается вечерняя прохлада, а воздух наполнен пронзительным стрекотом цикад. И в памяти сами собой воскресли сухие строчки из справочника по Бальярской империи, который он заучил наизусть перед отъездом.

«Троглоды. Одно из многочисленных племен региона Айшсы, обитают к северу от Хайды. Живут уединенно. Агрессивны к чужакам. Нрава дикого и воинственного. Единственное племя, которое не платит дань высокому дивану. Жилища представляют собой глубокие, порой в несколько комнат, пещеры. По легендам в пещерах есть подземные источники воды, которые троглоды тщательно оберегают. Племя живет разведением домашних животных и сельским хозяйством. Мужчины полностью бреют головы, женщины – лишь виски и затылок. Незамужние собирают волосы в хвост, замужние – заплетают косу».

Ирлан припомнил женскую голову, лежащую у него на плече. Косы там точно не было. Значит, его покупка не замужем. Уже легче. Не придется иметь дело с разгневанным и воинственным мужем. Хотя… была бы замужем, разве попала в рабство?

Вернулся в дом, взял из буфета в гостиной вторую вилку – можно и руками, он не брезглив… Хотя нет, вилкой все же лучше. Подхватил кувшин с кислым молоком. Местный напиток из молока с солью ему нравился. Отлично освежал в жару, утолял жажду. Пожалуй, Ирлан будет скучать по нему дома.

И память тут же напомнила о еще одном ценителе данного напитка, чьи записки ему настойчиво советовало изучить начальство. И не зря. Пусть заметки Райдара Большенога критиковали за отсутствие академического подхода, за излишнюю эмоциональность и необъективность, зато читать их было в разы интересней, чем справочник.

«Троглоды приняли меня хорошо. И вообще, слухи о кровожадности данного племени изрядно преувеличены».

Ирлану очень хотелось верить уважаемому путешественнику, потому как иначе придется внять воплям Жарка и приковать кровожадную троглодку к стене сарая.

«Здесь все еще силен закон гостеприимства в том его истинном значении, когда с гостем делятся последнем, предлагая самое лучшее. В остальных частях Бальяры гости чувствуют себя в безопасности лишь под крышей дома. Первый же шаг за порог может стоить жизни от острого ножа.

Во время моего пребывания в Хайде я случайно помог бритоголовому мужчине на базаре, и тот в благодарность, узнав, что я интересуюсь детьми пустыни, предложил пожить в своем племени. Надо ли говорить, какую радость я испытал, узнав, что мой спасенный происходит из одного из самых загадочных и закрытых племен Бальяры.

Троглоды высоки, их тела до старости сохраняют силу и гибкость. Цветом кожи они напоминают пески на закате, а их волосы черны точно ночь. Движения порывисты и быстры, но я не раз наблюдал, как троглоды бросают свои дела и замирают в восхищении. А восхитить их может спящая на камнях змея, парящий над скалами орел или игры молодняка в загоне. В своем любопытстве и непосредственности они напоминают детей. Дети же… Не отходили от меня ни на шаг, но при этом в их внимании не было той болезненной навязчивости или желания получить подарок, какую я ощущал, общаясь с детьми Хайды.

Ко многим из маленьких троглодов я привязался всем сердцем. Особенно мне полюбилась девочка лет десяти. У нее оказались поразительно острый ум и цепкая память. Ради шутки я начал учить ее аргосскому. Каково же было мое удивление, когда малышка начала болтать на нем уже через пару месяцев. Незамутненное мусором цивилизации сознание впитывало знание точно пески влагу. И к концу моего пребывания это дитя не только бегло говорило на аргосском, но освоило грамоту и счет. Что лишний раз подтверждает глубокое заблуждение тех, кто считает эти племена не поддающимися исправлению дикарями.

Троглоды разводят коз, верблюдов и кур. Выращивают в пещерах грибы, в подземных озерах – феномен воды в этой части пустыни еще только предстоит разгадать – добывают водоросли. На склонах скал во множестве произрастают мхи и лишайники, которые являются кормом для коз. Верблюды же предпочитают солянки и колючки, растущие подле гор. В песках троглоды умело разыскивают бакалею – бутылочное растение, чья мякоть корня прекрасно годится для муки. На склонах единственного озера выращивают плетистую фасоль.

По давней традиции молодые люди, ушедшие на путь мира, должны по возвращению принести домой земли. Ее смешивают с илом из озера, устраивают на уступах грядки, поливают разведенным в воде навозом и собирают такой урожай, что «Общество сельского хозяйства» от зависти потеряло бы сон.

Рацион племени состоит из лепешек, фасоли, творога, сыра, молока, грибов и водорослей. Изредка варят суп из птицы. Рыбу, выловленную из озера, едят по праздникам. Так же по праздникам пекут пироги с козлятиной и запекают мясо на углях.

Пусть завсегдатаям столичных рестораций еда троглодов показалась бы простой и банальной, но творог с диким чесноком, завернутым в еще горячую лепешку… Божественен. А пироги с грибами и фасолью…

Пол своих жилищ троглоды устилают ковриками из козьей и верблюжьей шерсти. Для красоты пряжа окрашивается соком растений в разные цвета. На стенах – росписи и занавесы из ракушек, которые все еще в обилие встречаются на границе владений племени, что подтверждает теорию о существовании здесь в давние времена моря.

Для обмена с другими племенами троглоды используют порошок из белого мха. Собранный до цветения он не горчит, а заваренный имеет приятный вкус, дарит бодрость и обладает целебными свойствами. В обмен они получают крупы, одежду и оружие.

Надо сказать, что потребности племени крайне скромны. Им не свойственна жадность обладания, какой во множестве грешат жители Бальяры.

Поклоняются троглоды Великой матери песков. Пустыня для них все. Она кормит, дает силу, дарит жизнь, ее же и отнимает.

По верованию племени у Великой матери есть дети. Старшие из них – сын-бунтарь самум – ветер и дочь – песчаная буря. Отцов двое: солнце – дневной и луна – ночной. Но особого почитания к ним я не заметил. Возможно потому, что с пустыней тесно связана жизнь племени, и троглоды относятся к ней как к матери, а солнце и луна далеки для их просьб.

Есть в племени и особая женщина – нудук. Живет она на другой стороне озера, куда доступа чужакам нет. Там же находится спуск в священную пещеру с источником целебной воды.

Однажды мне довелось там побывать. Поводом послужила рана, которую я получил, снимая козленка с уступа. Глупостью было лезть туда самому, а не звать кого-то из племени. Даже дети здесь ползают по склонам с ловкостью ящерицы, меня же называют за глаза «двуногим верблюдом», добавляя «болтливый». В их глазах я, наверное, таким и являюсь – неуклюжим болтуном. Но ободранная нога и рука сослужили мне неплохую службу.

Нудук была стара. Кожа на ее лице напоминала запечный клубень бакалеи. Голос скрипуч. Волосы побелели. Но движения все еще хранили силу прежних лет.

– Это история моего народа.

Мы спускались по отполированному тысячами ног проходу. Здесь уже чувствовалось присутствие воды. На стенах блестели капли влаги. Снизу тянуло сыростью и не верилось, что в паре десятков метров наверху – дневное пекло.

Я шел, с благоговением разглядывая росписи на стенах и понимая, что я, вероятно, первый из иностранцев вижу это чудо. Цветные росписи были в отличном состоянии и явно обновлялись. Здесь встречались изображения луны, солнца, Великой матери, стилизованные и в виде людей. Сверкающие в свете факела капли придавали росписи изысканный вид.

Торжественность момента и восторг – я в священном месте – туманили мозг, а, может, это была боль от ран, но я не удержался от вопроса, который мучил меня давно:

– Скажите, а мне можно пойти путем песка?

Нудук замерла. Имени у нее не было. Все так и звали ее – нудук, что на языке троглодов означало «слышащая пески». Женщина повернулась ко мне, обвела пальцем с потемневшим от работы ногтем рисунок солнца на стене, усмехнулась и ответила:

– Почему нельзя. Можно. Только для идущего путем надо родиться в пустыне. А если ты чужак, то другого варианта, как умереть – нет.

Боль все еще туманила мозг, потому я не сдержал возмущения:

– Но я же умру!

– Умрешь, – согласилась нудук, – но если пустыня сочтет достойным, она вдохнет в тебя жизнь. Вот так.

Дунула на ладонь, сжала, потом раскрыла пальцы, демонстрируя фасолину с проклюнувшимся ростком. И тот рос, прямо на глазах, пока не обзавелся двумя листами.

Нудук по-мальчишески свистнула, и из темноты пещеры примчалась девчонка. Сколько я себя помнил, со старухой всегда была пара-тройка девочек. Сунула ей проросшую фасоль, и девочка умчалась наверх – сажать, наверное.

Я был рад за росток фасоли, но оказаться на его месте не был готов. Лет бы на десять моложе… С возрастом же я начал больше ценить небо над головой, а не риск его потерять.

– А это что? – ткнул пальцем в рисунок цветка на стене. Исключительно, чтобы отвлечься от мыслей о смерти и возрождении. Хотя рисунок был достоин внимания. Цветок? Среди песков?

– А это, – в голосе нудук внезапно появился благоговейный трепет, – дар-дук – роза песков. Та, что идет впереди меня. Та, которой я обмою ноги.

Не скрою, услышанное заставило мою душу затрепетать. И кто же эта женщина, которой сама нудук будет обмывать ноги?

– Кто она? – спросил я, не надеясь на ответ, но нудук ответила.

– Я слышу пустыню, ее ветер несет мне слова, которые я понимаю, но если я крикну в ответ – пустыня не ответит. Мой голос слишком слаб для нее, а вот голос дар-дук услышат в каждом уголке. Она будет не только говорить с песками, но и повелевать ими.

С великим сожалением покидал я гостеприимное племя. Просил у вождя отпустить со мною девочку, которую за время своего пребывания полюбил как дочь. Но встретил отказ. Хотя видел, что девочка чужая троглодам, однако отдавать ее мне отказались».

Ирлан тихонько толкнул дверь, проскальзывая в душный полумрак сарая. Приобретение спало, используя вместо подушки бок одного из дерхов. Животные, среагировав, приоткрыли глаза, убедились, что угрозы нет, и успокоились. Радовало, что он все еще достоин доверия и его не встречают рычанием.

На цыпочках прокрался внутрь. Поставил тарелку с кувшином на скамью. Сел на пол. Света было еще достаточно, чтобы рассмотреть покупку.

Юна. Во сне выглядит ребенком – милым и наивным, но нож в руки этому ребенку Ирлан, пожалуй, не даст. Пусть Райдар Большеног считает их мирными и очаровательными, Ирлан не станет проверять утверждение путешественника на практике.

Кожа троглодки сегодня не казалась такой красной, а может, это свет из окна смягчал оттенки. Да и волосы… Ирлан нахмурился, потянулся рассмотреть поближе. Нет, глаза не обманули. У корней виднелась светлая полоса. Лицо опять же… Черты правильные, можно сказать, классические. Осветлить кожу, отрастить сбритые на висках волосы, одеть прилично, сделать прическу и… можно матушке представлять, не опасаясь обморока родительницы. Ирлан не сомневался – рабыня из Хайды в должном наряде будет выглядеть не хуже светских красавиц Аргоса.

Тонкие пальчики будущей звезды сезона сомкнулись на горле с железной хваткой. Черные глаза смотрели с безжалостной яростью. По спине холодком прошлось понимание – его попробуют убить. А промедление – лишь из-за неуверенности в результате.

Дерхи заворчали. Им явно не нравилось происходящее, но Ирлан не питал иллюзий, чью сторону они примут.

Он продолжал нависать над девушкой, гася гнев в ее глазах своим спокойствием. Не дергался, не возмущался, просто смотрел, как будто его не душили, и воздуха в легких не оставалось на пару минут, не больше. И дикарка чуть ослабила хватку.

– У тебя волосы отросли, – просипел на аргосском, проверяя свою догадку. Дикую, но какая есть…

Его с силой пихнули в грудь, заставляя откатиться в сторону.

Дерхи вскочили. Их хвосты возбужденно вспарывали воздух. Ирлан подумал, что против троих выстоит с трудом. Из дерхов бойцы так себе, но и он оружия с собой не взял, зато когти и зубы у дерхов всегда с собой.

А девчонка села, поджав ноги, потянулась рукой к волосам, но тут же отдернула. Прищурилась, с настороженностью отслеживая каждое движение Ирлана.

Точно дикого зверя приручаю, – подумалось тому.

– Ты хоть знаешь, что в Хайде полагается рабу за убийство хозяина? – полюбопытствовал на бальярском, потирая горло. Как-то неправильно началось их знакомство…

Девчонка качнула головой, потом мотнула из стороны в сторону. И да, и нет. Или да, знаю, но мне плевать.

Дерхи улеглись, Ирлан перевел дух. Обошлось. Пока.

А все-таки занятны игры богов. Никогда бы не подумал, что ему «повезет» встретить тот «милый цветочек», описанию успехов которого Райдар Большеног полглавы не пожалел. И очень хотелось доставить Большенога сюда, в Хайду, чтобы оценил, во что вырос «милый, ласковый и любознательный» ребенок.

Впрочем, встречу он им устроит. Обязательно. По возвращению в Аргос. Насколько Ирлан был в курсе, именитый путешественник ныне обитал в своем поместье, изредка читая лекции по приглашениям. Узнать, где и когда, будет не сложно. Ирлан позволил себе даже помечтать о том, чтобы передать дикарку профессору на воспитание… Но все потом. Сейчас настраивать девчонку против себя опасно. Пусть и дальше считает, что он не заметил ее знаний аргосского.

Усмехнулся в ответ – кто-то хочет поиграть в молчанку.

– Есть будешь?

Нерешительность на лице.

Взял тарелку. Наколол кусок мяса. Отправил в рот. Зажевал. Смачно. С чувством. Матушка бы в обморок упала от манер.

– Держи, – протянул вторую вилку. Девчонка взяла с явным намерением использовать вместо оружия.

– Стынет, – пожаловался, отметая мысль о торчащей в боку вилке. Или в глазу. Если метать умеет. И поздравил себя с успехом, когда дикарка все же потянулась за едой.

Ела она быстро, но аккуратно, подставив ладонь, чтобы не капнуть на одежду. А ведь судя по виду – кожа, да кости – долго голодала. Однако характер… Стальной, н-да.

Ели молча. И лишь потом, когда тарелка опустела, а кувшин был почти допит, Ирлан произнес:

– Надумаешь бежать – дерхи не дадут.

Фыркнула. Отвернулась. Покосилась на вилку, но все же вернула ее на тарелку.

– Не спросишь почему?

Мотнула головой. Упрямая. Но Ирлану жизненно важно донести хоть что-то до этого «цветочка».

– Потому что мир снаружи один раз тебя чуть не убил. Дерхи это запомнили. И не допустят, чтобы ты опять попала в неприятности. Сами они тебя не смогут защитить против толпы. Умрут, да, но сил защитить не хватит. Потому со двора не выпустят. Попробуешь удрать – найдут по следу и меня приведут. От них не скроешься.

Зло сверкнула черными глазищами и ответила хриплым, от долгого молчания голосом:

– У тебя дурной ветер в голове, чужак. Слишком много глупостей.

Хмыкнул. Встал, отряхнул штаны от соломы. Улыбнулся беззаботно.

– Значит тебе достался самый дурной хозяин в Хайде, – и поздравил себя с победой, поймав растерянность в глазах покупки. Что что, а прилюдно назвать себя идиотом – неприемлемый поступок для местных.

Вышел, постоял, размышляя, не перевести ли девчонку в дом. Нет, пусть под присмотром дерхов будет. Он им больше доверяет.

Может, заложить двери сарая? На всякий случай. Потому как прав Жарк. Сбежит девчонка. Вот как окрепнет, так сразу и сбежит. И надо предупредить слугу, чтобы не болтал при ней на аргосском. Жарклан неплохой мужик, но с принципами. И принципы эти готов отстаивать даже с чужачкой. Наболтается по глупости до ножа в боку.

Выругался, вспомнив с досадой, что так и не спросил имени покупки. Н-да, глупо вышло. Ничего, завтра успеется.

На улице между тем стемнело. Здесь, на юге, сумерки не подкрадывались неспешно, ложась под ноги мягкими тенями, а падали завесой тьмы, за считанное время погружая мир в темноту.

Ирлан поднял голову к небу, на котором одна за другой загорались звезды. Вдохнул насыщенный прохладой воздух, прислушиваясь к треску цикад. Звезды здесь были потрясающими – яркими, завораживающе-близкими. Такими любоваться и любоваться, а еще целоваться под ними.

Удивился неожиданной мысли. С чего это потянуло на романтику? Неужели сказывалось долгое отсутствие женского внимания?

Местные красотки его не привлекали. Да и что там можно разглядеть под десятком платков, в которые укутывались женщины, оберегая кожу от солнца? Повезет, если лицо оставят открытыми, а то и вовсе по глаза замотаются. Опять же ходят тут, опустив голову, глаза в пол, словно зашуганные.

То ли дело троглодка… И он подумал, что матушка будет в шоке, но Ирлану всегда нравились бойкие девицы. Вон, прошлой весной одна из деревенских сама топором от волков отбилась. А лет пять назад, когда на крайнюю деревушку налетела ватага вольных, бабы встали рядом с мужиками. И выстояли, пока помощь из поместья пришла.

Так ничего и не решив с запором, и оставив дело на волю богов, Ирлан шагнул к дому. Первую тень он заметил случайно. Просто между лопаток вдруг зачесалось от чужого злого взгляда, он обернулся, отшатнулся, подныривая под руку с ножом. Характерным таким кривым ножом, которым удобно свиней резать, ну или людей.

Первым делом освободил руки, разбив кувшин об голову нападавшего, добавив кулаком по схватившему легкий нокаут противнику. Тарелка же полетела во вторую тень, которая легко уклонилась, ускорилась, оказываясь рядом. Хищно блеснуло лезвие еще одного ножа, и тень, пританцовывая, ринулась в атаку.

Ирлан танцевать не стал. Их учили по-другому. Уклон, захват запястья, вывих до болезненного стона – хорошо, когда у тебя руки длиннее – звон выпавшей стали и удар с ноги, отправивший противника в угол двора. Славно так пропахал задницей по пыли и затих.

Зато пришел в себя второй и с криком: – А-а-а-ть, ринулся в атаку. Видно сильно прилетело по голове болезному, потому как атаковал по прямой, и некоторое время Ирлан просто уклонялся, пока его не отвлек скрип двери.

– Жарк, не вмешивайся, – приказал. Но это был не Жарк.

Молчаливой кошкой на спину мужчине кинулась девчонка. Умело обхватила ногами, ногтями вцепляясь в лицо. Нападавший закрутился, от боли выпустив нож. Ирлан улучил момент, пробил прямой в солнечное сплетение. Мужчина хрюкнул, согнулся, потом начал заваливаться набок, а девчонка с писком внезапно исчезла с его спины.

Ирлан обогнул завалившегося мужика и замер, наткнувшись на рычание двух дерхов. Третий сжимал в зубах край рубашки сидящей на земле девчонки и тоже рычал, только глуше.

– Вон со двора, супостаты! – знакомый голос взревел на аргосском, следом раздались подряд два громких выстрела. Двор заволокло пороховым дымом.

Ирлан дисциплинированно рухнул рядом с троглодкой, а ту повалил на землю один из дерхов. Жарклан был не слишком хорошим стрелком, и им повезло, что ему хватило время зарядить только два пистолета.

– Господин?

– Все хорошо, Жарклан, мы целы, – кашляя и отмахиваясь от едкого дыма, крикнул Ирлан. Надо будет намекнуть слуге, что стрелять ночью во дворе, где свои же – не лучшая идея. Пусть тогда уж в воздух палит. Безопаснее и действенней.

Когда дым рассеялся, выяснилось, что во дворе остались лишь свои. Нападавшие даже ножи ухитрились подобрать, а в ворота уже ломилась городская стража.

Глава 4

Стража была сурова, маскируя под суровостью страх. И руки крепче, чем следовало сжимали рукояти сабель, глаза настороженно ощупывали окрестности, ноги же были готовы в любой момент отреагировать на угрозу и унести хозяев подальше.

Но упрекать стражу в трусости не стоило. Просто за те гроши, что им платил салгас, рисковать своей задницей мог лишь идиот, ну или начальник – он старший, ему по должности положено задавать вопросы и быть первым, кому прилетало в морду.

– Поймите, многоуважаемый господин Тя… гм, Ти…

Имя чужака не хотело ложиться на язык, и это выводило командира отряда из себя.

– Тырнгаев, – проговорил, сдерживая насмешку, Ирлан. Его родовое имя было практически оружием, ломая местным языки.

– Господин посол, – вышел из положения бальярец, используя известную хитрость прибавления статуса собеседнику. Был рядовой – назови офицером, офицер – генералом, и вот уже человек смотрит на тебя с гораздо бо́льшим расположением.

Но чужак не поддался. Нахмурился.

– Вы ошиблись, я простой подданный своей страны, приехал по торговым делам.

Пришла очередь хмуриться стражника. С простого торгаша много денег не срубишь, а ему так хотелось порадовать жену новой безделушкой.

– И что у вас произошло, господин? – спросил со всей строгостью. Чужак ему не нравился. Слишком много странностей для одного. Отдельный домой, а не сарай*. Трое дерхов. Девчонка рабыня, еще и троглодка. Не та ли, о которой давеча болтали на рынке? И пусть документы у всех были в порядке, но чувство неправильности не покидало, и стражник посуровел:

– Должен предупредить, Хайда – мирный город. Шум по вечерам у нас запрещен. А вы полквартала разбудили.

– Приношу свои извинения, – искренне произнес чужак с непроизносимым именем, однако стражнику в его словах послышалась насмешка. Впрочем, конфликт он решил пока не усугублять. Арестуешь – максимум получишь благодарность от начальства, а вот если договоришься мирно… И себе, и людям. Место в тюрьме опять же свободным останется и кормить чужака за счет горожан не придется.

– Мой слуга плохо переносит ваш климат. Оттого страдает пыльной лихорадкой. Вот и померещилось что-то в темноте.

Сзади раздался возмущенный бульк, который, впрочем, тут же стих.

– Лихорадка, хм, – с сомнением повторил стражник. Нет, лихорадка была. И довольно часто поражала именно чужаков, но он никогда не слышал, чтобы жертвы не просто валялись в жару, а шатались по двору, стреляя в невидимых врагов.

Однако звякнувший монетами мешочек развеял все сомнения. Стражник повеселел. Подарок благоверной из миража становился реальностью.

– Конечно, – расплылся в угодливой улыбке, – мы все понимаем. Надеюсь, вы озаботитесь тем, чтобы хранить свое оружие в более, эм, недоступном месте?

– Безусловно, – кивнул чужак с серьезным видом.

За спиной командира обрадованно перетаптывались стражники. В воздухе витало предвкушение выпивки, в протянутой руке вот-вот должна была возникнуть приятная тяжесть…

– Что я вижу, уважаемый? Никак вы хотите дать взятку городской страже. И это на глазах у честного народа?

Ирлан покосился на разгневанный «народ». Габариты честности впечатляли – ткань туго обтягивала живот, а богато украшенный халат довершал впечатление. За спиной весомой поддержкой стояла пара слуг. Кажется, Ирлан видел недавно похожую расцветку за два дома от себя. Сосед, значит. Не вовремя. Или, наоборот, очень даже вовремя?

– Ну что вы, уважаемый, какая взятка.

Демонстративно тряхнул монетами.

– Вчера на рынке я из добрых чувств дал сему доблестному господину в долг. И вот сегодня он был настолько любезен, что зашел лично, дабы вернуть одолженную сумму, – и кошелек неторопливо, словно дразня, исчез за поясом. Последовать за ним посмели только взгляды. Но зато какие это были взгляды! Удивленно-растерянный у халата, похоронный – как у человека, которого ограбили, – у стражника.

За спиной Ирлана раздалось многозначительное покашливание Жарка, в котором без перевода читалось: «Съели? Знай наших, супостаты!».

– Это правда? – обратился халат к стражнику.

Тот судорожно сглотнул. Помотал головой, прогоняя мираж кошелька из головы, и со скорбью подтвердил, сопроводив слова поклоном:

– Да, многоуважаемый агир Шарн ист Дахну Гадэ. Все именно так и было. Я всего лишь вернул долг господину Тир… Гаеву.

Агир, значит, – подумал Ирлан. Высокая птица у него в соседях. Но и район приличный. Не то, чтобы сильно богатый, зато расположение удобное. С одной стороны – кварталы аристократии, за ними сразу дворцовый комплекс, с другой – торговые районы, от которых рукой подать до рынка и порта. Вероятно, сосед выбрал дом из тех же соображений.

– А стреляли почему? – не избавился от подозрений агир.

– Я, знаете ли, грешен, люблю оружие. Привез пару отличных пистолетов. У литов по случаю купил. Мастер Афель, если слышали о таком. Да не удосужился их испробовать до поездки. Вот и решил стрельнуть сегодня. Однако не учел, что нарушаю покой горожан. О чем искренне сожалею.

Судя по одобрительным кивкам агира, ситуацию он понимал и сам был любителем, потому как спросил:

– Можно взглянуть?

– Жарклан?

Слуга, хоть и не без неодобрения во взгляде, пистолеты отдал.

Агир Шарн взял один, покрутил, взвесил, прицелился, вдохнул свежий запах пороха, мечтательно прикрыл глаза. Похоже, Ирлан ошибся с характеристикой – не любитель, а настоящий ценитель.

– Неплохо, неплохо, – забормотал халат, снова прицеливаясь. Проверил ход курка. Щелкнул кремниевым замком. Уважительно цокнул на легкость машинки в руке. Литы были настоящими мастерами… Хоть и просили дорого.

– А что, если мы попробуем? – предложил вдруг агир, и в глазах блеснул нешуточный азарт.

Ирлан не нашелся, что ответить, зато стражник решил отыграться за кошелек:

– Никак невозможно, агир Шарн ист Дахну Гадэ. Закон тишины един для всех, – провозгласил, приосанившись.

На лице агира промелькнула сложная гамма чувств от досады до растерянности. И даже взятку теперь не дашь, потому как сам при свидетелях упрекал в ней чужака…

Ирлан, посмеиваясь, с легкостью читал эти мысли на дородном лице бальярца.

– Боюсь, многоуважаемый агир, мы должны подчиниться закону, – Ирлан с намеком протянул руку к соседу.

Халат помрачнел и видно было, как непросто ему расстаться с полюбившимся пистолетом, но оставить себе – вроде как повода нет. Даже если чужака оштрафовать за нарушение тишины, тот отделается монетами, а стражник… Быстрый взгляд на застывшего солдата подсказал, что тот только пить и умеет. Разыграть чужака так, чтобы и штраф, и пистолеты ушли в казну, а точнее в их собственные карманы, – мозгов не хватит.

– Конечно, вы правы, уважаемый сосед, – агир с сожалением вернул оружие.

– Ирлан Тырнгаев, – представился Ирлан, вызвав еще одну недовольную гримасу на лице халата.

– Аргосец, – спросил утвердительно, – надолго к нам?

– Думаю, еще месяц задержусь. Торговые дела быстро не делаются.

Они еще немного обсудили погоду, недавнюю речь салгаса и цены на рабов – вечно растут вверх, будто в людей золото пихают, а не похлебку из муки. И когда Ирлан, извинившись, сослался на занятость, обе партии с достоинством удалились: «Господа, вам же надо продолжить патрулирование?» «Конечно, многоуважаемый агир, мы как раз можем проводить вас до дома», зорко следя за тем, чтобы ни одна из сторон не вернулась, дабы довести дело до конца. Власть оружия схлестнулась с властью знати, и в результате обе остались ни с чем.

– Фу-у-ух, – выдохнул Жарк, запирая ворота, – думал уж, никогда не уберутся. Но как вы их нагнули, господин! Приятно было посмотреть.

Ирлан в ответ только озабоченно потер переносицу. Не вовремя вся эта шумиха. Ему нельзя привлекать к себе внимания, а этот агир теперь всю ночь ворочаться будет, вспоминая недешевые пистолеты аргосца. Еще и убийцы… Где он засветился?

Последнюю мысль Ирлан произнес вслух.

– Где-где, – проворчал слуга, подметая осколки. Девчонка стояла, прижавшись спиной к сараю и глядя на всех дикой кошкой, – вот эти трое нас и засветили. Еще брат вам говорил – плохая это затея брать дерхов и выдавать себя за простого торговца. Не сходится оно.

Он и сам знал, что не сходится, но не видел большой проблемы – ведь дерхи были под контролем. Днем отсиживались в сарае, ночью гуляли в саду соседнего дома, который пустовал уже несколько лет, а сторож за пару монет был готов пустить внутрь даже нечистого духа.

Но кто же знал, что их проводник столь внезапно решит уйти за грань?! Это уже потом, когда его осмотрел целитель, выяснилось, что проводник был болен – серьезно и давно.

Ирлан тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Было и было. Будем считать, что теперь полгорода знает о трех дерхах и девчонке рабыне. Кстати, о ней.

Подошел, встал напротив. Троглодка напряглась.

– Покажи, – потребовал. Та побледнела, замотала головой. Вжалась спиной в стену сарая.

– Я же видел, он тебя цапнул, – кивнул на одного из дерхов, – надо проверить до крови или нет. В здешнем климате любые раны гноятся очень быстро. Так что упрямится не в твоих интересах.

– Что? Правда цапнул? – заинтересовался Жарк, ради такой новости бросив вычищать двор.

– А куда? – спросил, пытаясь на глаз определить место укуса. Девчонка покраснела, потянулась рукой к пояснице, отдернула. Зашарила взглядом в поисках отступления, но с двух сторон ее бдительно охраняли дерхи, а путь перекрывали мужчины.

– И что делается в мире? – со вздохом спросил у себя слуга, опираясь на древко метлы. – Дерхи своих проводников за зады грызут. Глядишь, скоро и до горла доберутся, если будешь себя плохо вести.

Девчонка оценила перспективы и, кажется, приготовился пробиваться с боем со двора, подальше от всех.

– Не мели чушь, – одернул его Ирлан. Вот только не хватало после сегодняшних событий девчонку по городу ловить. Представил, какими глазами на него будут смотреть горожане, когда он с тремя дерхами на поводках бросится в погоню… А сзади Жарк с пистолетами… Н-да, такого Хайда еще точно не видела.

– Лучше принеси мазь. Если некоторые у нас столь стеснительны, пусть сами себя мажут.

Жарклан неодобрительно вздохнул, но за мазью все же пошел.

– И хватит уже дрожать, – бросил, разозлившись, Ирлан. У него и так проблем не сосчитать, еще и с девчонкой возиться…

– Никто тебя не тронет. Лучше подумай о том, кто к нам сегодня в гости столь неуважительно заявился. Может, это твои друзья жрецы решили вернуть свою жертву?

Глаза у девчонки сделались круглыми от страха. Проняло. Вот и хорошо.

– Так что сиди тихо и не высовывайся. Сегодня вряд ли кто-то еще заявится, а завтра решим, как быть. И за ограду ни ногой. Иначе я не смогу тебя защитить, поняла?

Кивнула. И то хлеб. Пусть лучше думает, что убийцы приходили за ней. Может, сбегать не станет.

      Мазь ей принес ворчливый слуга. Анди, шипя, спустила штаны. Изогнулась, пытаясь разглядеть собственный тыл. Заныли недавно залеченные ребра, и девушка сдалась. Да и какая беда в царапине?

– Ты не Ночь, – сказала укоризненно черной дерхе, которую прозвала так из-за окраса, – ты Грыза. Зачем меня укусила?

Естественно, ей никто не ответил. Дерх с самым невозмутимым видом улегся на солому. Со вздохом прикрыл глаза, точно уставший солдат после брани. Но Анди-то чувствовала, что дерх не спит, да и мечущийся кончик хвоста выдавал раздражение животного. И злился он на нее.

Но не станешь же спорить с дерхом? И убеждать, что остаться в стороне было нельзя. Потому как рабов грабители часто не оставляли в живых, боясь, что те их опознают.

Анди подавила собственную обиду, сняла с горшочка тряпицу, зачерпнула мазь и щедро помазала. Ведь если ранка действительно воспалится, у хозяина хватит наглости самому заняться лечением.

Однако ловок он в махании кулаками… Словно из рода воинов. И глаза, точно у пещерной кошки. Смог заметить в темноте не только то, как ее стащили, но и за что именно. Внимательный… И побег больше не казался такой уж легкой затеей.

Да еще вдруг аргосец прав и за ней приходили жрецы?

Мотнула головой – бред. Эти ленивые свиньи только и могут, что прятаться за спинами солдат, да командовать. А заплатить теням за убийство… Нет, слишком неправдоподобно для Хайды. Рабы здесь немногим отличались от грязи под ногами.

Улеглась. Тело остывало от горячки боя, и волнами накатывала усталость, принося головокружение и слабость.

Анди злилась. Ей хотелось прямо сейчас разобрать крышу сарая, выскочить на улицу, вдохнуть воздух свободы, ощутить, как земля бьется на бегу в пятки. Но тело подводило.

Ничего, – уговаривала себя. Песчинка к песчинке будет пустыня. Терпение.

– Что думаешь? – спросил Ирлан у слуги. Тот выбросил осколки посуды в корзину, не преминув заметить, что это еще одни траты, а монеты сами собой из воздуха не берутся.

– Что тут думать, – Жарклан присел на скамью, – уходить надо. В посольство проситься. Комнат там много, найдут для нас поди.

– В посольство, – протянул задумчиво Ирлан. Он стоял, опершись о косяк двери. Ныло растянутое запястье, ноги тоже просили отдыха – целый день не присев, и самое обидное – ночевка под звездами отменяется – от стрелы во сне не увернешься.

– Тогда уж сразу домой.

Кто станет здесь разговаривать с посольским? Тем более по столь щекотливому делу, как отданная семьдесят лет назад Аргосу дочь тогдашнего правителя Бальяры. Девчонку отдали рабыней в довесок к контрибуции – война против северного соседа закончилась полным поражением Бальяры. И страна откупилась единственной наследницей – знать воспользовалась предлогом, чтоб еще больше пошатнуть и без того шаткую власть салгаса. Кто же знал, что мать принцессы из песчаных ведьм и смогла передать часть своих талантов дочери…

– Нет, остаемся, – решил Ирлан. Вряд ли сегодняшний визит связан с его делом. Скорее уж кто-то решил присвоить дерхов, ну или он сам наступил кому-то на хвост. И тогда это означает, что в Хайде действительно затевается что-то поинтереснее, чем ежедневное заседание дивана…

– Найми людей, пусть завтра перестроят летнюю кухню, поселим там дерхов, а девчонке в доме подготовь комнату – под присмотром будет.

– Чтоб ей удобнее было нам ночью горло перерезать? – с иронией вскинул брови Жарк.

– А ты ножи спрячь, – посоветовал Ирлан, – и пистолеты заодно. А в следующий раз лучше в воздух стреляй или лучше вообще не пали. А то правда, никаких денег на штрафы не хватит.

– И последнее, – добавил насупившемуся Жарку, – девчонка знает аргосский. Не болтай при ней лишнего.

Жарклан так и остался сидеть на скамье. Рот закрыл через пару минут. Потряс головой, спросил у кухонного стола:

– Откуда?

Засомневался было, но если хозяин сказал, что знает, значит, так оно и есть. И вот чувствовал, что с девчонкой что-то не так. Откуда было в пустыне выучить аргосский? Чудеса.

Ножи он сгреб все, до единого. Стащил к себе под подушку. Часть, которая не поместилась – спрятал под кровать. Пистолеты отнес в хозяйскую комнату наверх, закрыл в комоде.

Перед тем, как потушить светильный камень, окинул придирчивым взглядом кухню и забрал с собой кочергу – на всякий случай. Дом к приему супостата был готов.

Спалось Жарку отвратительно. И дело не в духоте – к ней он уже привык, и не в ножах под подушкой – своя ноша не мешает, но вот сны… Измучили изрядно. В них он задыхался в пустыне, сражался на ножах с завернутым в грязные тряпки демоном, гонялся за дерхами и проваливался в бездонную яму.

Окончательно проснулся от резкой боли в руке. Выдернул ладонь из-под подушки, выругался. Встряхнул светильный камень, и комнату залил желто-белый свет. Зашипел, засовывая порезанный палец в рот. Вот же бестолочь! И зачем только засунул столько ножей сразу! Одного бы хватило. А остальные надо было в сундуке закрыть. Или вообще не закрывать – девчонка только завтра в доме появится.

Шипя и ругаясь, перевязал палец. Ножи отнес на кухню – завтрак готовить все равно надо, пусть даже в доме десяток троглодок объявится. Потом долго сидел у окна, наблюдая, как светлеет небо, как исчезают звезды, а краешек небо наливается розовым. В голове же при этом крутились совсем иные картины: шелковая трава на лугу, крутые берега Переплюйки, сосновый бор, полный запаха нагретой на солнце смолы, стога сена, алые ягоды среди травы. И до слез хотелось вернуться домой.

Высморкался. Плеснул себе на донышко местной настойки – сладкой, как мед. Морщась, выпил. Прислушался к себе. Нет, не полегчало. Чужбина давила на плечи, точно мешок с мукой. Со вздохом убрал бутылку и отправился готовить завтрак. Лучший способ перебороть хандру – заняться делом.

Утром Анди разбудил стук. Где-то недалеко вовсю стучали молотками. Она потянулась, с удовольствием ощущая легкость в теле. Вот теперь можно и о побеге подумать.

Вышла. У двери под полотенцем ждал завтрак. Присела на корточки, с наслаждением вгрызаясь в еще теплую лепешку. В душе шевельнулось легкое сожаление – после побега вряд ли удастся так вкусно поесть, но за еду свободу она не продаст.

Во дворе между тем оказалось людно, и вышедшим следом дерхам эта суета не нравилась. Все трое временами скалили зубы, заставляя работяг, таскавших доски, испуганно шарахаться в сторону.

– Как спала? – аргосец подкрался незаметно, Анди лишь зубами скрипнула, побег все больше осложнялся.

Ответа мужчина не дождался, но расстраиваться неучтивостью не стал. Сделал вид, что ему все равно. Только хмыкнул обидно, словно на шалость маленького ребенка.

– Поела? Тогда пойдем. Дерхов надо выгулять.

И зашагал, точно был уверен, что она последует за ним.

Дерхи потянулись следом. Последний обернулся, с намеком показал зубы, и Анди пятой точкой ощутила, что ее сейчас за край рубашки потащат на потеху зрителям.

– Рядом пустует дом, – аргосец словно и не заметил задержки, – со сторожем договорились. Будешь выгуливать их два раза в день – утром и вечером. Можно и днем, когда не очень жарко – все равно полгорода их уже видело.

Они вошли через калитку в чужой двор. Сад тут и правда был шикарный с фонтаном посередине, со стеной, заросшей густой лианой, с беседкой, увитом виноградником, и просторной лужайкой.

Дерхи тут же принялись носиться друг за другом, обрадованные возможностью размять лапы. Один залез в фонтан, остальным тоже захотелось окунуться, но первый держал оборону, и возня с брызгами, шуточным рычанием вызвала у Анди улыбку.

– Вижу, они тебе по душе, – испортил момент аргосец. – Ты уже придумала им имена?

Анди взглянула вопросительно.

– Такова традиция. Новый проводник дает свои имена животным. Считается, что это укрепляет связь. И раз речь зашла об именах, неплохо нам познакомиться. Меня зовут Ирлан Тырнгаев. Можешь звать просто Ирлан. Если непривычно – хозяин тоже подойдет, но настаивать не стану. Проводники у нас не слуги.

Анди нахмурилась. Не слуги? А кто тогда? Рабы? Не похоже.

– Слугу моего Жарклан зовут. Он хороший малый, и я буду сильно недоволен, если вы не поладите.

Сказано это было вроде как без злости, но что-то такое в голосе мужчины заставило Анди напрячься.

– И, думаю, после того как мы разделили еду и питье, я могу узнать твое имя.

Анди очень хотелось промолчать. Не потому, что ее имя было каким-то секретом, просто это мост доверия. Сначала еда, имя, а потом она признает его хозяином. Но традиции, о которых откуда-то прознал чужак, игнорировать было нельзя. Это еще хуже моста доверия, это как потерять себя.

– Анди-Риэль, – ответила, смотря исключительно на дерхов.

Паузу в имени северянин уловил и продемонстрировал, что в курсе двойных женских имен:

– Как тебя зовут дома: Анди или Риэль?

– Только не Риэль, – поморщилась.

– Тогда Анди, – широко и располагающе улыбнулся аргосец, точно рядом с ним стояла не простая рабыня, а дражайшая родственница. Сердце дрогнуло. Откликнулось. Потянулось к этой улыбке, и Анди захотелось закопать себя в песок.

Отвернулась. Ей все равно. Пусть кем угодно зовет. Хоть пустынным выродком, как надсмотрщик, который пытался принудить ее к покорности.

А дерхам имена она уже придумала. Черную назвала Ночь. Она действительно была на нее похожа со своими серебряными усами – точно звездный путь на темном небе. Красный с золотом стал Пламенем. Он и характером был такой же порывистый и беспокойный. А голубому дерху досталось имя Лазурь.

Ирлану надо было уходить – дела не ждали, но и оставлять девчонку без присмотра не хотелось. Сбежит ведь, а как поступят дерхи… можно было лишь гадать. Остановят или отправятся следом навстречу приключениям? Кто знает, что творится в их лохматых башках.

И раз Ирлан все равно раскрылся с дерхами, надо подумать о безопасности. Ему одному не разорваться. Нужны помощники. А пока Ирлан остался наблюдать, притаившись в густой зелени, которая оплетала стену сада.

Девчонка вначале настороженно осматривала окрестности, но, не найдя ничего подозрительного, расслабилась. Уселась на траву, чем тут же воспользовался мокрый дерх, прискакав и обдав хозяйку веером брызг. Троглодка завопила. Вскочила и бросилась следом за удирающим дерхом. Остальные с веселым тявканьем присоединились к догонялкам.

Ирлан ошарашенно переваривал непривычное зрелище. Дерхи молчаливы – за них говорят их хвосты. Животные скулили, если им было больно или они хотели есть, но тявкать словно щенки? Первый раз он слышит подобное от взрослых, а еще впервые видит, как дерхи допускают в свои игры человека.

Удивленно покачал головой. Поздравил себя с приобретением ценного проводника и удалился. Увиденного хватило, что увериться – сегодня девчонка не сбежит. Без припасов, денег и еды – не идиотка же, а завтра он подготовит ей сюрприз.

Вышел на улицу – солнце тут же дало почувствовать, что оно здесь хозяин и день будет жарким. Накинул платок на голову, завязал. Поморщился – голова начала противно ныть, намекая, что ночью будет хуже. Полнолуние же! Но встречу откладывать нельзя. Только-только начало что-то вырисовываться.

*сарай – название гостиниц в Хайде

Глава 5

– Песчаные ведьмы, – задумчиво пожевал губу хозяин харчевни, – давно о них не слышал. Говорят, их подчистую истребили лет семьдесят назад.

Точнее шестьдесят шесть, – мысленно поправил его Ирлан, – когда выяснилось, кто стал причиной болезни Ашира Третьего, императора Аргоса. Истребили всех – платя теням золотом за голову, но все было бесполезно – император протянул полгода, несмотря на усилия лучших целителей, и скончался на сороковой день рождения.

– Может, все же кто-то уцелел? – спросил Ирлан, делая глоток чая. Пить горячий чай в жару поначалу казалось самоубийством, но он привык и даже находил в этом какое-то удовольствие.

– У меня брат в архиве служит, – с достоинством проговорил хозяин, делая паузу, дабы гость мог прочувствовать важность поста родственника. Ирлан к нему потому и пришел – напрямую обращаться к госслужащему было опасно, – я могу спросить у него, если молодому господину так интересно знать об этих отродьях тьмы.

Господину было интересно, и две серебряные монеты задатка исчезли в широкой ладони.

– Приходите завтра, – проговорил хозяин, подливая чай с орешками в стакан гостя.

Ирлан допил чай, поблагодарил, поднялся, вышел на улицу. И снова ожидание. Надоело. Осторожное кружение вокруг – вот его работа. Но по-другому действовать нельзя. Сейчас не та обстановка. Вот шестьдесят шесть лет назад все было иначе.

Бальяра зализывала раны после поражения, власть салгаса напоминала мираж в пустыне, а страну раздирали на части различные партии агиров. Из-за творящегося хаоса и продажности чиновников Аргос смог добиться разрешения на уничтожения всех песчаных ведьм. Тогда это казалось единственным выходом, сама дочь салгаса умерла, напитав силой смерти проклятие.

Нет, сначала с ведьмами пробовали договориться, узнать способы снятия, но первая же пойманная плюнула в лицо конвоиру и поклялась, что способа нет. Есть лишь смерть. Что имела в виду ведьма под этими словами, выяснить не удалось – утром ее нашли мертвой в камере. Остальные твердили то же самое – есть лишь смерть. Вот и решили в Аргосе, что смерть, значит, смерть. Для всех ведьм. Не помогло.

– Приветствую, уважаемый.

Эта харчевня больше напоминала пещеру, чем приличное заведение, но наемники не ходят по богатым едальням. Деньги, если и водятся в их карманах, то недолго. А вот такое мрачное, с несколькими выходами, с сизыми клубами дыма и публикой, которая не задает лишних вопросов, очень даже им подходит.

– Мне бы Молчуна увидеть.

– Вон он, – и хозяин кивнул в сторону самого темного угла.

Ирлан, дыша через раз – столько дыма неподготовленному вышибали мозги, благодарно поклонился и направился нанимать охрану для рабыни.

Анди вернулась в сарай, когда солнце уже стояло в зените. Припекало изрядно, и дерхи, устав, давно уже валялись на траве, жарко дыша и высунув языки.

Анди и сама не понимала, почему вернулась. Казалось бы, что проще – вот улица, вот свобода. Пятерка кварталов и дальше пригороды, за которыми уже ощущалось дыхание родной пустыни. А выжить там… Она сможет всегда.

Но не сбежала. Наверное потому, что три пары глаз не выпускали ее из вида. Смотрели благожелательно, зубы не скалили, но в глубине мелькала настороженность, а нижняя часть спины у Анди еще хорошо помнила, во что выливаются воспитательные меры дерхов. Повторять не хотелось.

И не прав аргосец. Никакая она им не хозяйка и не проводник. Хозяйку за зад не кусают и не стерегут, точно заключенного.

– Все равно сбегу, – повторила исключительно из упрямства, и Ночь снисходительно фыркнула, мол, рассказывай сказки, дорогуша.

А еще была другая правда – она выживет в пустыне, а вот эти трое… Анди покачала головой, понимая, что дерхи, если увяжутся за ней, погибнут, а обречь их на гибель… сердце не желало принимать в этом участие. И это означало, что прежде чем сбежать, ей придется найти способ избавиться от животных.

– Я плохая, – заявила, почесывая Лазурь между ушей, – очень плохая.

Тому было все равно. Дерх блаженно прикрыл глаза, подставляя второе ухо.

– И вы меня не слушаетесь. А должны.

Анди помечтала о том, как было бы просто: приказала – и животные остались в Хайде. Но эти… упрямцы ее не слушают. Она, конечно, была им благодарна за то, что спасли ей жизнь, но теперь они стали помехой.

Во дворе продолжалась суета, и Анди из любопытства заглянула за угол дома – там перестраивали летнюю веранду с кухней, зачем-то забивая открытые проемы досками. Но у чужаков свои причуды.

Пожала плечами и вернулась в сарай.

Толстые стены из массивных бревен – удивительное расточительство для Хайды – хранили прохладу. Внутри уютно пахло сеном. И голова налилась тяжестью, глаза закрылись сами собой, а рядом уже посапывали нагулявшиеся дерхи.

– Эм, как тебя, Анди, да? Обедать иди, еда остывает, – позвали от двери.

Анди перевернулась на другой бок.

– Вот же…

Во дворе ругнулись, а потом на девушку выплеснулось ведро ледяной воды.

Анди вскочила, ошеломленно тряся головой. Рядом повскакивали недовольные внезапной побудкой дерхи.

– Еда остывает, – невозмутимо повторил, помахивая ведром, слуга, – а потом будешь ужин для дерхов готовить. Первый раз покажу, дальше делаешь сама.

Девушка убрала мокрые пряди от лица, посмотрела с ненавистью. Внутри закипала ярость и остро хотелось, чтобы в руке прямо сейчас оказалось что-нибудь железное и опасное.

Мужчина осуждающе покачал головой, точно прочитал ее мысли.

– Я отлично стреляю, – сообщил зачем-то, – и удар у меня.

Он согнул руку, стиснул кулак, резко выпрямил, нанося удар по невидимому противнику.

– Отлично поставлен. Бью сразу насмерть, поняла?

Анди взглянула с насмешкой на толстяка. Этот? Насмерть? Да коза и та быстрее скачет, а уж с броском змеи и не сравнить. Только если змея стара, слепа и глуха.

– Знаешь, – проговорила медленно, ощущая, как неприятно прилипает к коже мокрая одежда, а по спине стекает ручеек, – ночь – правильное время для ухода за грань.

Если аргосец и побледнел, то самую малость. И даже нашел в себе смелость поинтересоваться:

– Почему?

– Потому что душе так проще найти путь к своей звезде.

Мужчина нервно дернул пустым ведром. Пробормотал:

– Звезды… Какое варварство. Всем просвещенным давно известно, что звезда – сгусток пламени, а планеты вокруг – куски безжизненного камня.

– Врешь, – яростно сузила глаза Анди, – звезды – пристанища душ, и чем ярче звезда – тем больше душ туда смогло добраться. Иначе, чем объяснить, что они сияют, а?

– Ну-у, – толстяк задумался, поскреб подбородок, – горит же костер, потому что там сжигают дрова, так и звезда…

Анди только головой покачала. Считать, что в звездах сгорают «дрова» и потому они сияют… У этого аргосца песок вместо мозгов. Пожалуй, убийство убогого не будет волей Матери. Пусть и дальше считает песчинки своей жизни, но безнаказанным водное пробуждение она не оставит.

– Ладно, пошли, покажешь, что готовить.

Вышла из сарая, тело обдал жар нагревшегося за день воздуха. Был полдень, время, когда солнце злее всего.

Анди спиной ощущала, как ее внимательно провожают три пары звериных глаз. Дерхи были основной причиной того, что толстяк остался цел и невредим. Анди не была уверена в том, как они поведут себя. Хмуро потерла зад. Еще покусают за драку… А вот в доме, без назойливого присмотра… Толстяк пожалеет о своем поведении. Надо же… Просто так вылить целое ведро воды. Где только вырастили эту бестолочь, которая ради прихоти потратила столько воды?!

С ненавистью посмотрела на широкую спину слуги, мысленно сворачивая жирную шею.

На кухне пахло чем-то одуряюще вкусным, и Анди сглотнула голодную слюну.

– Садись, – мужчина с недовольным видом, точно она его грабила, плюхнул на стол тарелку с рагу, добавил, скривившись: – Одни кости, смотреть противно.

Анди стиснула ладони. Злость жаром плеснулась в лицо. Но есть хотелось до коликов. И она плюнула на обиду. В конце концов, чужой труд надо уважать. А тут… столько труда, что слюну девать некуда.

Села за стол.

– А руки мыть? – спросил толстяк, добавляя еле слышно: – Дикарка.

Скрипнула зубами. Этот северянин ее с ума сведет. Чистые у нее руки. Утром же умывалась. А этот… снова расходует воду почем зря. И сам он… дикарь.

– Давай иди.

Еще и полотенцем замахнулся.

Чаша терпения Анди медленно переполнялась. Однако еда… Вдохнула настоявшийся аромат. Пахло мясом, тушеными овощами и какими-то травами. Прям как дома на праздниках. И Анди смирилась.

Плеснула себе на руки, экономя каждую каплю. Получила окрик:

– Тщательнее мой.

Утешила себя тем, что толстяк скоро получит свое. Вот аккурат после обеда и получит.

Намылила мылом – еще одно извращение. Мылом надо тело мыть, да и то перед ритуалом, а руки можно и песком оттереть. Демонстративно отмыла каждый палец. Так же медленно, не сводя многообещающего взгляда с мужчины, вытерла руки полотенцем. Тот стоял посередине кухни с повелительным видом. Командир ножей, тарелок и котлов, ага.

Протянула руки, демонстрируя результат. Толстяк одобрительно кивнул и шагнул в сторону, освобождая путь к столу.

Первая ложка сама залетела в рот, и Анди, кажется, проглотила ее вместе с языком.

Было остро и не сладко. В Хайде любили даже мясо делать сладким, но толстяк готовил иначе. Пряно. Солоновато. И язык проглотить, как вкусно.

Очнулась, только когда ложка заскребла по дну миски. Взглянула испуганно – вдруг еда была не только для нее, но слуга был занят разделкой мяса.

– Закончила? – спросил, не поворачиваясь. – Тогда иди сюда. Запоминай. Показываю один раз.

И по доске бодро застучал нож. Анди подкралась. Ножом толстяк орудовал виртуозно – широкое лезвие так и мелькало.

– Мясо режешь не очень мелко, но и не крупно.

– Они любят мясо? – спросила Анди.

– Еще как. Ты смотри, спиной не поворачивайся, а то отгрызут что-нибудь. Хотя, – он смерил ее взглядом: – Что там грызть? Одни кости и торчат. Но слышал, горячая кровь их тоже привлекает.

Анди не слушала, завороженно смотря, как кусок мяса превращается в мелко порезанную массу. При этом толстяк болтал, крутил головой, а его руки словно ходили сами собой, но пальцы из-под лезвия не вылетали и кровь не брызгала

Впрочем, даже если бы слушала, в кровожадность дерхов она не верила. Разве что самую малость… Зато нож завораживал. И она сдвинулась, чтобы дотянуться до небольшого, явно использовавшегося для чистки овощей ножа.

– Потом берешь овощи, – следом за мясом на доску отправились уже почищенные кабачки, картофель и тыква.

В котелке забулькала вода, толстяк отложил нож мясника, отвлекся на закипевшую воду, всыпал туда круп.

Анди устоять не смогла. Уважительно взвесила в руке практически тесак. Примерилась. Покосилась на широкую спину и положила нож на место. Не, на такую тушу надо ножичек побольше. Иначе только слой жира и пробьет.

– Крупы замачиваешь с вечера, чтобы долго не варились. Запомни: никакой соли или перца. Нарубишь немного костей, – на доску шмякнулась птичья шея, – но их не варишь, кинешь сырыми, когда будет готово. Не забудь хорошенько перемешать. И самое главное, – он полез на верхнюю полку, достал бутыль, открыл и по комнате поплыл стойкий аромат рыбы, – рыбное масло. Три полные ложки. Не забудь.

Анди кивала. В голове возникали планы. Один за другим. Вот она разливает масло на полу, толстяк поскальзывается на нем, роняет на себя что-нибудь горячее или острое. Или вливает масло ему в еду, и толстяк весь день проводит в туалете.

– Жутко полезная дрянь, – поделился мужчина, принюхиваясь. Вылил на мясо три ложки, подумал и со словами «Лишней не будет» добавил четвертую.

– Мясо кидаешь последним, когда сварятся крупы и овощи. Десять минут, снимаешь с огня, добавляешь кости, остужаешь и все готово. Едят они перед закатом. Утром мы кормим их яйцами, творогом и рыбой. Даем молоко. Еще они любят яблоки, но здесь их, – вздохнул, – не достать.

– Сейчас забросим все вариться и выпьем холодненького, – толстяк вытер фартуком потное лицо. Склонился над котлом.

Холодненькое? Анди обвела взглядом кухню и заметила то, чего не видела раньше – кувшин. Подошла, подняла тряпицу – так и есть. В кувшине был ягодный отвар. Бросила быстрый взгляд на толстяка – тот был занят помешиванием варева в котле.

Пара быстрых движений – и напиток приобрел пикантную остроту.

– Главное, никаких приправ, чеснока там или лука. И мясо обязательно должно быть свежим. Брать будешь на леднике, – слуга указал на низенькую дверь, ведущую в подвал.

Анди прошлась по кухне с зажатым в руке мешочком. Ведро с водой стало следующей целью. Задумалась про молоко, но в ледник не пошла.

– Все, – толстяк отошел от котла, снова вытер лицо и, с видом человека, который вот-вот познает блаженство, налил себе полную кружку отвара. Поднял. Задумался. Покосился на девушку. Скорчил недовольную гримасу, но достал кружку поменьше, наполнил. Подвинул, сам же выхлебал за один раз почти полкружки. Замер. Маленькие глазки вдруг сделались на пол лица. Рот открылся широко. Кровь отхлынула от лица, чтобы тут же вернуться обратно, окрасив кожу в алый цвет.

– Т-с-ш-а, – полузадушено прохрипел толстяк. Метнулся к ведру. Зачерпнул полный ковш. Присосался, чтобы через мгновенье выронить ковш на пол. Зашарил руками по столу, роняя на пол посуду, и выскочил во двор.

Анди выглянула с любопытством следом – слуга исполнял лихой танец вокруг колодца, ухитряясь крутить цепь и дергаться одновременно. Пожала плечами, отпила из кружки. Самое то. В меру остро. Освежает.

Прав был вождь, когда говорил, что белые не переносят остроты артьеры.

– Ты! – наполовину мокрый толстяк возник на пороге кухни. Анди невозмутимо оторвалась от помешивания варева в котле, взглянула с интересом. В пустыни не встретишь толстых людей, у которых живот выпирает дальше носа. Сейчас же в мокрой рубашке живот выглядел внушительно… Интересно, у него там, как у верблюда, недельный запас воды?

– Отродье тьмы! Травить меня вздумала? Ну я поучу тебя манерам, – и он начал расстегивать ремень на штанах.

Анди азартно подобралась. Пошарила взглядом по стенам, ухватила глазом плетенную веревку – подойдет.

От первого замаха уклонилась, ответным ударом вдвое сложенной веревки скинула тарелку со стола. Толстяк взревел раненым буйволом, запыхтел яростнее, но сдаваться не думал.

– Что? Здесь? Происходит?

Злой голос пробился сквозь мучную завесу – очередной удар веревки попал по мешку с мукой, и Анди замерла, склонившись. Веревка удачно обвила ноги толстяка, один рывок – и он оказался бы на полу.

Выпрямилась. Отмахнулась от мучной пыли. В двери стоял ее хозяин, за его спиной суровой громадой высился детина с таким зверским лицом, что ладонь у Анди разжалась сама собой, и веревка послушно шлепнулась на пол. Рядом растерянной тушей, размазывая муку по щекам, замер толстяк.

Отвечать Анди не собиралась. Стряхнула муку с верхнего платья и занялась котлом – варево намеревалось подгорать, а лишить дерхов ужина в планы девушки не входило.

Толстяк шумно пыхтел за спиной, горестно подсчитывая убытки. А что там подсчитывать? Упавшую со стола тарелку Анди подхватила над полом и отправила под стол, чтоб не пострадала. Рухнувшую полку можно повесить обратно. Сковородкам ничего не будет. Кружку она склеит, а что касается муки… Посидит неделю без лепешек, если хозяин решит ее наказать. Зато как размялась! Накопившаяся за последние дни горечь выплеснулась и наконец-то перестала отравлять жизнь. Анди вздохнула, ощущая, как легче стало дышать.

– Жарклан!

Судя по угрожающему низкому тону – почти шепоту – хозяин в ярости. Анди успела уже уяснить, что аргосцы не любят драть попусту горло.

– Я жду объяснений.

Толстяк зашуршал одеждой, видимо нацепляя обратно ремень. Неплохо он, кстати, им владеет. Да и двигается не совсем неуклюже.

– Она пыталась меня отравить, господин, – выпалил слуга и замер, ожидая реакции. Анди тоже замерла. Вот сейчас ее передадут страже, а там… снова работорговцы, рынок и жрецы. Все вернется на круги своя. Азарт схватки отступал, и ему на смену приходила совесть… Ведь здесь неплохо. Хозяин пусть и странный, но добрый. Кормят хорошо. Цепь носить не заставляют, да и вообще много чего не заставляют делать, но снова вмешался ее проклятый характер. Чего стоило потерпеть?! Вспылила из-за одного ведра! Вспомнила бы сколько таких «ведер» она получала от надсмотрщиков, когда ее пытались сломить. Дура! Глупая, бестолковая и бездарная.

– Позвольте, господин, – и в кухню вошла «гора», отчего комната сразу уменьшилась в объеме.

Анди не выдержала, обернулась. Прежде таких людей она не встречала. Здоровый, лицо в шрамах – страшно смотреть. На бритой голове тоже шрамы. Одно ухо искорежено, во-втором блестит серьга. Нос приплюснут, а глаза – чисто как у кошака – ярко-зеленые, бандитские, опасные и чуточку-лукавые. Да и сам он… Анди поежилась. Опасный тип. И что за дела с ним у хозяина?

– Эта? – кружка утонула в ладони. Толстяк кивнул.

Громила принюхался. Сделал маленький глоток. Потом еще. Посмотрел на Анди со снисходительным уважением.

– Артьера, – пояснил Ирлану, – приправа. Ею посыпают мясо перед копчением или рыбу, но если добавить в воду – та превращает ее в острую штучку. Слышал, целители назначают ее тем, кто страдает от густой или медленной крови, мол, разгоняет по венам.

Анди демонстративно взяла свою кружку, отпила. Толстяк смотрел на нее с ужасом, а когда не дождался судорог, не поверил.

– Это какая-то ошибка, – пробормотал, – она воду подменила. И не может эта гадость быть лекарством. Невозможно.

Попытался забрать кружку у верзилы, но тот не отдал.

– Не стоит, у нас к ней с детства приучают.

– Дай мне, – потребовал вдруг Ирлан.

– Господин, – предупреждающе протянул верзила, но аргосец слушать не стал, шагнул к Анди, протянул руку, та отдала кружку. И все замерли с предвкушением.

Один глоток. Второй.

– К-х-м, – Ирлан рванул ворот рубашки, – действительно разгоняет. Будто огонь по венам. Но это точно не яд.

И вдруг рванул к ведру. Одним движением поднял ковшик, наполнил.

– Господин! – в ужасе завопил Жарклан, Анди дернулась было отобрать, но Ирлан и сам выронил ковш на пол, а драгоценная вода снова напитала и без того мокрый пол. Засипел, из глаз потекли слезы.

– Нормальной воды здесь нет, – понятливо догадался верзила, и Жарк потащил хозяина на улицу – к колодцу.

Еда дерхам между тем приготовилась. Анди добавила порубленных костей. Помешала в последний раз. Обхватила котел полотенцем. С натугой подняла.

– Оставь, – ее отодвинули. Голыми руками отобрали котел. Отнесли остывать в тень на улицу.

Девушка восхищенно присвистнула – а громила еще и магией владеет. Не может простой человек держать в руках горячий котел.

Сама она завидовала любым проявлениям дара. Магия манила ее к себе, но мечты о собственной силе остались миражом. Она не слышала пустыню, а пустыня не слышала ее.

      Анди осталась в разгромленной кухне. Стало стыдно. И за месть. И за веревку. Вот сейчас ее точно сдадут стражам. Попытка отравить хозяина… За такое сразу в храм.

Сбежать? Если только прямо сейчас.

– Не вздумай, – на пороге кухни, перегораживая проход, возник верзила. Он еще и мысли читает?

– У тебя на лице все написано.

Одной рукой поднял рухнувшую полку, прицепил обратно.

– Дура, – «обласкал» мимоходом и спросил: – Первый раз в рабстве?

Анди зло сверкнула глазами. Взялась за метлу. Работать проще, чем страдать угрызениями совести.

– Тогда маленький совет – свободу не обязательно добывать побегом, можно и заработать.

Анди не поверила.

Глава 6

– Можешь объяснить, что это было, – просипел Ирлан. Откашлялся. Жарк услужливо постучал по спине.

– Сами же слышали – приправа. Эта тварь специально ее в воду добавила. Я вот вам что скажу: это не девка, а смерть. Сегодня приправа, завтра яд достанет. Или просто во сне нас прирежет, слиняет с дерхами и поминай, как звали.

– Я не об этом, – помотал головой аргосец.

Жарк тяжело засопел. Припал к ведру. Пожаловался:

– Все еще горит, зараза. Пол ведра уже выпил, в животе скоро лягушки начнут квакать, а эта… вылакала кружку и хоть бы хны. Ведьма, клянусь вам!

– Жарклан! – повысил голос Ирлан. Слуга осекся, обиженно замолчал. Ирлан тяжело вздохнул. Интересно, не появись он дома, эти двое поубивали бы друг друга? Хорошо, что Молчун оказался на месте, да еще и с вещами – вечером собирался уйти с караваном из Хайды. Два месяца проторчал без работы, вот и решил отправиться поискать удачу в другом месте. Так что дома они оказались раньше, чем он планировал, и вовремя.

– Можешь больше не бояться. За ней присмотрит Орикс Литарш.

– Это тот верзила с лицом – увидел и на всю жизнь испугался? У него два кинжала на поясе, а сколько еще он прячет под одеждой? Такой и родную мать за деньги продаст. Вы уверены, что он нас не того?

Ирлан стиснул зубы. Терпение стремительно заканчивалось. Жарклан в целом был неплохим малым. Когда надо – храбрым. И в бою на него можно было положиться. Но в мирной ситуации он предпочитал осторожность за наибольшую благодетель. Один шаг вперед – три назад. Нет, Ирлан уже привык к его ворчанию, но порой оно преизрядно раздражало. Вот как сегодня.

Он посмотрел на ярко-голубое небо, подумал, что сегодня будет потрясающий закат, напомнил себе, что семья Жарклана служит верой и правдой уже три поколения, а сам Жарк опекал Ирлана с детства.

– Никто нас «не», – заверил, добавив: – Если только ты не станешь кидаться на всех. Поверь, Орикс не девица, ремнем его не испугаешь.

Жарк засопел. Отвернулся. Пробормотал в сторону:

– Я хотел как лучше. Совсем же дикая. Никакого понятия о приличиях. Работать не хочет, только и знает, что дрыхнуть в сарае. А ведь кормить дерхов ее прямая обязанность как проводника! И вы бы видели, с какими грязными руками она собиралась сесть за стол! Ужас. Хорошо хоть ложкой пользоваться умеет. Как такое везти домой – не представляю…

И горячо вскинулся:

– Если хотите знать мое мнение, здесь ремень лишь и поможет. Времени мало, но я попробую вбить хоть самые простые понятия.

– Нет, – категорично отверг Ирлан план по оцивилизовыванию дикарки, – никаких порок, оплеух, затрещин и оскорблений. Хочешь воспитывать – используй слово. А то я решу, что тебе мозги на жаре отказали. И как по мне, так не важно – умеет ли она держать ложку или садится за стол с грязными руками. Главное – дерхи ей доверяют. Значит, пойдут с ней по той стороне.

И он снова припал к ведру. Проклятая приправа разожгла такой пожар, который и водопадом не залить.

Отставил ведро, и двор внезапно поплыл перед глазами. Только тогда до него дошло, что не только приправа была виновата во внутреннем пожаре.

Голоса с трудом пробивались сквозь царящий в голове туман. Привычная боль – свыкся за эти месяцы – грызла тело изнутри. Жжение нарастало, Ирлан то проваливался в беспамятство, то выныривал обратно.

– Что с ним?

– Тебе какое дело? Не мешай. Утром все будет нормально. Слышь, как там тебя? Помоги дотащить до постели. А ты, если хочешь помочь, принеси холодной воды. Только без всяких приправ, поняла?

– Нет, это не заразно. Подумаешь, пятна на коже. И никакие они не трупные. Слегка-то и похожи. Родовое это, поняла. Вот любопытная какая.

Прохладная ладонь легла на лоб, и сжигающее внутренности пламя слегка поутихло. Ирлан выдохнул с облегчением, не сдержав стона.

– Что ты к нему лезешь? Отойди. Слышишь, плохо ему. Он, может, из-за твоей дряни раньше времени свалился. Так что иди… Дерхов покорми. И в дом их тащи. Будут здесь спать. Хозяин распорядился.

Хлопнула дверь. Ирлан хотел было подняться, попросить, чтобы вернулась, а с ней прохлада, дарующая облегчение, но ослабевшее тело стало чужим, отказываясь повиноваться.

Проснулся он внезапно. Распахнул глаза. Скосил взгляд. Погруженную в полумрак комнату едва освещал приглушенный светильный камень. Громкие рулады храпа и без света подсказали, кто именно спит в кресле у кровати, но кто тогда придавил ноги тяжестью и прижался горячим боком?

Рука нащупала что-то пушистое, и оно недовольно дернулось под пальцами точно хвост. Хвост?!

Приподнялся, чтобы убедиться в худших подозрениях.

– А ну! Пошел!

Дернул ногами, пытаясь спихнуть тушу, но добился лишь того, что спину прострелило. Застонал. Повалился на подушку.

– Вам сейчас лучше не двигаться, – раздался с пола спокойный голос троглодки.

А что он ожидал? Где она, там и звери. Где звери, там и она.

Грудь зачесалась. Он сунул руку под одеяло, и пальцы наткнулись на… Песок?

– Пустыня забрала часть вашей боли.

Босые ноги прошлепали по полу, прохладная рука легла на лоб, и Ирлан замер, вбирая в себя эту живительную прохладу. Жар ушел, боль тоже, голова перестала пульсировать, и Ирлан смирился. Песок, дерхи, троглодка, какая разница, кто именно забрал боль, если ее больше нет.

– Но это ненадолго. Полная луна снова принесет боль.

– Я знаю, – сквозь зубы проговорил Ирлан. Признаваться в собственной беспомощности было непросто.

– Тогда может, вы знаете, кто именно вас проклял? – с насмешкой спросила рабыня.

Ирлан задумался. С одной стороны, делиться родовым секретом было неправильно. Вдобавок секрет не только его. Но Анди родом из пустыни. А вдруг? Чем нечистый не шутит?!

– Что ты знаешь о песчаных ведьмах?

Девушка убрала ладонь с его лба, и он едва сдержал вздох разочарования.

Судя по шороху, рабыня опустилась на пол, облокотилась о кровать. Помолчала. А когда Ирлан почти задремал, ее тихий, густой голос наполнил комнату:

– У пустыни много детей. На востоке обитают настоящие великаны. Их мужчины столь сильны, что могут бегом преодолеть всю пустыню за десять дней. Их женщины столь выносливы, что носят на себе по трое детей. А когда они вступают в бой, то превращаются в диких зверей. На западе, по берегам Великой реки, живут земляные. Они роются на полях целыми днями и никогда не покидают свои земли. А еще там обитают шейты – известные своими целительскими талантами. Юг захватила Хайда, приютившая много разных народов. А на севере, где пустыня сурова, но щедра, живет мое племя. Мы умеем договариваться с матерью песков. А еще умеем слушать песни ее ветров. Так вот, чужак, в самом центре, там, где ветер выжигает жаром глаза, где кожа становится сухой, как бумага, а каждый вздох как последний, есть вход в пещеру. Глубоко под песком прячется источник настолько прозрачный, что ты сможешь пересчитать каждый камушек на его дне и настолько ледяной, что ты перестанешь чувствовать руку, если опустить ее в воду. Этот источник снимет любое проклятие, даже проклятие песчаных ведьм. Если ты, конечно, не испугаешься туда отправиться.

Ирлан, затаив дыхание, ждал продолжения, но его не было. И так, на его памяти, это была самая длинная речь, которую сказала рабыня.

Источник в сердце пустыни? Снимет любое проклятие? Смахивало на сказку, и скорее всего никого источника под песком не было, иначе туда давно бы протоптали широкую дорогу страждущие. Но если троглодка права? Если его поиски бессмысленны? Тогда может стоит зайти с другой стороны? Поискать средство снять неснимаемое? Что-то из ряда чудо чудное, диво дивное. Источник под песками подходил на эту роль как нельзя лучше.

Но поддаваться на авантюру? Рисковать ради миража? Лучше он поищет еще о ведьмах, а заодно, так и быть, осторожно расспросит об источнике.

Его величество Ашира Третьего не зря прозвали Завоевателем. За время его правления территория Аргоса выросла в полтора раза, а победы исчислялись десятками, но у великого императора была одна слабость – женщины. Она его и сгубила.

Поговаривали, дочь салгаса была красива, как небесная дива. Зато характер имела словно нечистый дух, однако ослепленный ее красотой император не замечали ничего. Не принимал отказы, проводя ночь за ночью в постели наложницы. Забросил жену, позабыл детей. Не хотел слушать жалобы слуг на жестокость барьярской красавицы. Лишь распорядился удвоить охрану после того, как та попыталась бежать.

Дарил десятками драгоценности, выполнял любой каприз, мечтал завладеть неприступным сердцем, но бальярка хотела одного – свободы. Она ненавидела холодную страну. Не принимала чужой народ. Но главное – ее не трогали заверения в любви правителя Аргоса.

Ашир, страдая от холодности красавицы, пообещал, что отпустит ее домой, если та родит ему дитя и оставит вместо себя. Надеялся, что материнство смягчит ледяное сердце, и барьярская принцесса останется во дворце.

Это произошло за пару месяцев до родов. Прогуливаясь по парку, бальярка подслушала, что после родов ее никто отпускать не собирается, наоборот, охрану усилят под предлогом присмотра за ребенком.

Что конкретно случилось в ту роковую ночь – доподлинно не знает никто. Просто утром двери в покои принцессы оказались заперты изнутри неведомой силой, а когда их вскрыли – вся кровать была покрыта кровью, смешанной с песком, а стены исписаны неизвестными письменами, нанесенные кровью.

И мать, и ребенок не выжили. Уже потом выяснилось, что женщина пыталась избавиться от ребенка, а когда поняла, что не выживет – прокляла отца. Причем тут песок стало понятно гораздо позже, после расшифровки письмен.

Найти специалиста по песчаным ведьмам в Аргосе оказалось невозможно, и в Хайду были отправлены гонцы. Потом были мучительные поиски. Поимка ведьм. Допросы и разочаровывающие ответы: «Снять невозможно. Есть лишь смерть».

Аргос потерял великого императора на его сороковой день рождения. Страна полгода была в трауре, но жизнь продолжалась. Взошел на трон его сын, и все пошло по-старому, пока наследнику не исполнилось двадцать семь, и не случился первый приступ аккурат на полнолуние.

Под мысли о несправедливой вине детей за деяния отцов Ирлан снова задремал. Проснулся от воплей над ухом.

– Ах ты, задница мохнатая! А ну пошла вон отсюда.

И ответного рычания.

– Порычи мне еще… Обнаглела совсем. Как жрать, так пожалуйста. А как слушаться, так зубы скалим? А сапогом по морде?

Тело, прижавшееся к ноге Ирлана, напряглось и получить по морде явно не хотело, но и сдавать позиции не собиралось. Рычание набирало обороты. Хвост злобно взбивал постель, и Ирлан подумал, что сапог, которым попробуют ткнуть в эту морду, падет от зубов, а потом пострадает рука Жарка. Дерхи, хоть и давно жили с людьми, прекрасно могли постоять за себя.

Слуга, видно, вспомнил о том, что перед ним хищники и переключился на рабыню:

– А ты чего на полу разлеглась? Не у себя в пещере. Приличные люди на кроватях спят, поняла?

В воздухе сгустилось напряженное предвкушение схватки. К рычанию самки добавилось предупреждающее ворчание самцов.

Ни стыда, ни совести, – сокрушенно подумал Ирлан. У постели больного балаган устроили…

После приступа он чувствовал опустошающую слабость, но отлежаться ему, конечно, никто не позволил – комната грозила стать полей битвы.

– Жарклан, – позвал тихо, однако слуга услышал.

– Тихо вы! – бесстрашно рявкнул на рычащих зверей, наклонился над постелью, спросил с почтением: – Да, господин.

– Завтрак приготовь, а с ними я сам разберусь, – попросил с нажимом.

Жарклан помялся, проворчал:

– Разбалуете вы их, господин

И все же удалился.

Ирлан помолчал. Потом спросил, не открывая глаз:

– Ты действительно спишь на полу?

– Я могу спать где угодно, – донеслось снизу, – на полу, песке, циновке или на кровати. А вот вам лучше пару ночей на песке поспать – быстрее бы восстановились.

Ирлан представил пронизывающий холод местных ночей, ледяное дыхание пустыни после заката, шуршание выползших на охоту местных обитателей и… отказался:

– Мне уже лучше, – соврал. Ему явно не поверили.

– Пойду я, – поднялась девушка, – сварю вам чай. Он хорошо восстанавливает силы, а дерхи пусть у вас побудут. У больного слабеет душа, животные же неплохо отгоняют темных духов.

Шлепанье босых ног по полу. Затихающее ворчание. И наконец наступившая тишина.

Ирлан хмыкнул. Слабеет душа… Наиглупейшее верование. Душа слабеет от маловерия и дурных пристрастий, а не от телесных болезней. Ну а считать, что для него могут быть опасны темные духи – полная ахинея. Проклятие вещь малоприятная, но даже она не заставит его поверить в этот бред.

– Так, – пихнул ногой теплый бок, – давайте-ка из комнаты. Не нужна мне никакая защита от темных духов. Я вообще в них не верю.

Дерха встала лишь затем, чтобы развернуться, подползти, придавить лапой грудь – дабы не дернулся – и пройтись широким языком по шее, уху и голове. Ирлан едва успел спасти лицо от облизывания.

– Тьфу ты, – выругался в подушку, пытаясь спихнуть с себя тушу. Волосы слиплись от слюны. Грудь ломило от тяжести. Хороша «защита». Уморит его сейчас своими нежностями. И что только в голову пришло? Никогда раньше дерхи так себя не вели. Могли позволить дать себя изредка погладить, расчесать шкуру, но лезть с облизываниями? Ирлан такого припомнить не мог.

– Не знал, что дерхи настолько любят хозяев, – донеслось от двери.

– Только зря вы их в постель пустили, зверье ведь, – с неодобрением добавил Орикс.

Ирлан скрипнул зубами. Оправдываться стыдно. Просить помочь неудобно.

На счастье, дерха отвлеклась на вновь вошедшего и решила, что тот достоин знакомства. Она вообще была самой любопытной из трех. Соскочила с кровати, направилась к наемнику. Тот дергаться не стал, как и лезть руками. Стоял спокойно, позволив себя обнюхать.

Ирлан наблюдал за знакомством, сидя на кровати. От слабости все еще кружилась голова, но он терпел. А еще предстояло выползти на двор, дабы смыть с себя следы любви.

– Солидная киса, – снизошел до похвалы Орикс. Даже его проняла красота дерхов, хотя к животным он был явно равнодушен.

– И очень дорогая, – согласился с ним Ирлан.

Цена свободного перемещения по миру имела своенравный характер и была согласна служить лишь тому, кого выбирала сама. И тут хоть лопни – дерхи не станут работать ни с кем другим. Насилие же не вариант. От побоев дерхи впадали в ярость, превращаясь в озлобленную тварь, насмерть воюя с обидчиком.

– Так значит, уважаемый, интересуется песчаными ведьмами?

Собеседник Ирлана был высоким и настолько тощим, что на месте его фигуры легко было представить огородное пугало: ручки-веточки, ноги-палочки. Куцая бороденка смотрелась приставленным куском мха. Зато лоб был выдающимся, с глубокими бороздами морщин. Видно было, что господин архивариус проводил много времени в раздумьях над текстами.

– Исключительно с научной точки зрения, – смиренно подтвердил Ирлан. То, что брат хозяина харчевни решил встретиться с ним лично радовало и одновременно настораживало. С чего такая честь? И хорошо, если господину архивариусу просто нужны деньги, а не слава ловца шпионов.

– Моя работа заключается в исследовании проклятий и способов их снятия. Видите ли, сведений много и все они разрознены, а мне хотелось бы составить общий каталог. И как тут обойтись без песчаных ведьм? Пусть их и уничтожили, но будет несправедливо исключить столь сильных проклятийниц из списка.

Господин Лаврус закивал. Наполнил вторую чашку с чаем, отпил. Ирлан последовал его примеру. Правило «первая чашка – для знакомства, вторая – для дел, третья – для денег» изрядно выводило его из себя. Сколько времени впустую. Хорошо еще, что местные чашки были мелкими как блюдца. Не сравнить с теми, из которых предпочитали пить чай в Аргосе.

Наблюдения за собой сегодня Ирлан не заметил. Либо его не было, либо после приступа он страдал рассеянностью и просто не заметил «хвост».

– Если вы мне поможете, – Ирлан постарался, чтобы голос звучал как можно более доверительно, – я в долгу не останусь.

– Знаете, многоуважаемый, кхм, – господин Лаврус ожидаемо запнулся на фамилии собеседника и решил ее пропустить, – я работаю в архиве уже тридцать лет. И вы пятый аргосец на моей памяти, который пишет подобный труд. Неужели за все эти годы вы так и не продвинулись в создании, гм, каталога.

А вот это был провал. Полный. И ведь начальство рекомендовало не искать легких путей. Да и намеков, что корона не сидела все эти годы без дела было достаточно. Нет, он решил, что самый умный. Мол, сейчас поеду, перетряхну Бальяру, найду способ снять проклятие. Рассчитывал, что у предыдущих посланцев не было личной заинтересованности. Доигрался.

Улыбнулся так, что челюсти свело.

– И что вы ответили всем интересующимся?

Подложил золотой под пиалу со сладостями, передвинул ее по столу к господину архивариусу.

– Тоже, что могу ответить и вам, – золотой перекочевал в карман господина Лавруса, – в пустыне не осталось ни единой песчаной ведьмы. А даже если бы и были… Знаете, чем опасна пустыня? Вы можете быть сильным, владеть магией, но против песчаной бури вам не выстоять в одиночку без укрытия. Одна песчинка не доставит вам проблем, а если их будет тьма? – господин Лаврус удрученно покачал головой. – Так и с проклятиями. Простое вы снимете в любом храме. В крайнем случае вам поможет монастырь, покаяние, жертва добрых дел. Но не с тем, которое закреплено смертью невинной жертвы и гибелью самой ведьмы… В таком случае только смерть снимет его.

– Есть лишь смерть, – еле слышно проговорил Ирлан. Да, все верно. Была невинная жертва – неродившийся ребенок. Была смерть ведьмы. Все условия выполнены. И проклятие снималось со смертью проклятого, вот только оно не исчезало бесследно, переходя на потомков.

Сердце болезненно сжалось. Они так рассчитывали, что со временем проклятие ослабеет, но оно, похоже, лишь набирало силу, вовлекая в свои сети все большее число людей.

Правление династии было под угрозой. Как долго еще они смогут скрывать истинное положение вещей, если даже простой архивариус в Хайде догадывается о том, с чем они столкнулись?

Предпоследний правитель пытался передать трон двоюродному брату, дабы прервать прямую линию. Не помогло. Брат скоропостижно скончался как раз на сороковой день рождения. В одном повезло – не мучился каждое полнолуние как остальные. Похоже ведьма не просто прокляла всех потомков мужского пола, но еще и связала проклятие с троном. Еще немного – и над Аргосом повиснет темная завеса «проклятого трона». И что тогда? Конец стране?

– Благодарю, уважаемый Лаврус, за откровенный ответ. У меня к вам будет последний вопрос. Скажите, вы когда-нибудь слышали об источнике в сердце пустыни?

Бальярец моргнул. Медленно поставил чашку с чаем на стол. Нервно отряхнул рукав. И только потом, подавшись вперед, спросил:

– От кого вы слышали о нем?

– Слухи, уважаемый, всего лишь слухи, – развел руками Ирлан, добавляя: – Что еще может быть доступно простому ученому, который собирает истории со всего света.

В его легенду «о простом ученом» архивариус явно не поверил. Но сейчас его интересовало иное.

– Это действительно всего лишь слухи, – он задумчиво пожевал губу, – легенды. И каждый народ в пустыне уверен, что знает, где находится это «сердце». Надо понимать, что вода здесь ценнее золота, а потому в «сердце» будет находиться именно источник с водой. Но как вы сами догадываетесь, там, где есть вода, есть оазис. А все оазисы учтены комиссией великого салгаса еще сто лет тому назад. Нет никаких шансов, что этот источник существует. Очередной мираж.

Ирлан кивнул. Конечно, нет. Вот только интерес, с которым вспыхнули глаза Лавруса при упоминании об источнике, явно был настоящим.

Глава 7

Ночь, как это обычно бывало, рухнула на Хайду за считанные мгновения, укутывая город покрывалом тьмы. В домах зажгли свет. На улицах, где располагались зажиточные особняки, ровным светом вспыхнули светильные камни, прикрепленные к стенам домов. Кварталы победнее освещались по старинке – масляными лампами, ну а трущобы, лепившиеся с востока у порта, так и остались погруженными во тьму. Жителям тех мест было мало дел до удобств – еда была бы и ладно.

Трое в плащах осторожно пробирались по городу, выбирая закоулки потемнее. Улицы пересекали так, чтобы не попасть на глаза страже. И неприятно удивились, наткнувшись в одном темном переулке на парочку мужчин в плащах – любимая одежда приверженцев ночных дел. Но мало ли какие надобности могут быть у коллег? Молча разошлись, ограничившись предупредительными взглядами. На всякий случай изменили маршрут, заложив дополнительный круг перед выходом на цель.

Вышли.

Около нужного дома было тихо. До прихода стражи оставалось еще полчаса – заказчик предупредил, что стражам с позапрошлой ночи особенно «полюбился» данный дом, и каждый патруль, точно медом приманенный, наведывался в этот район. Неудобно, конечно, но что такое полчаса между патрулями для настоящих профессионалов? Прорва времени.

Троица готовилась штурмовать забор, как из переулка, крадучись, вышла уже знакомая им пара. Старший тройки досадливо поморщился, сплюнул – чутье не подвело. И принесла же нелегкая конкурентов…

Выдвинулся вперед. Положил ладонь на рукоять ножа. Спросил шепотом:

– Уважаемые не заблудились?

Парочка растеряно переглянулась. Они явно не ожидали встретить кого-то еще.

Старший оценивающе прошелся по конкурентам и… расслабился. Бакланы. Рожи пропитые. Стоят, точно барухи* на мосту. И судя по амбре, еще и приняли для храбрости перед делом. Вот такие идиоты и портят репутацию нормальным ворам. Набить бы рожу для вразумления…

– Мы-то нет, – нагло выпятил грудь один из бакланов. Самый умный, ага, – а вот вы явно попутали. Это наше место.

Старший хмыкнул – если на то пошло, они сюда первыми пришли. Но что взять с бакланов? Плащи нацепили и считают себя королями ночи.

И можно бы разобраться, но по-тихому не получится, да и времени жалко.

– И что за интерес у уважаемых к сему жилищу? – спросил, не скрывая насмешки.

«Уважаемые» приосанились.

– Дык за зверьем пришли, – проговорил второй баклан. Шмыгнул носом, вытер рукавом, икнул.

Старший едва сдержался, чтобы не размазать нос сопляку по лицу. Сплюнул и не стал тратить сил – а может, зачтется его доброта.

– Забирайте, – кивнул великодушно, – но после нас. Мы свое по-тихому возьмем, а после ваш черед.