Читать онлайн Маленькие истории, возвращающие нас в детство бесплатно

Павел Мухортов

ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА

МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ,

ВОЗВРАЩАЮЩИЕ НАС В ДЕТСТВО

РАССКАЗ

Взрослые слишком часто

живут с миром детей,

не пытаясь понять его.

Андре Моруа

Детство. Как мило звучит это слово. Постоянно нам что-то напоминает об этой золотой поре и, услышав это слово, нам всегда становится или тепло на душе, или пробегают мурашки по спине и мы киваем улыбающимся лицом, издавая непонятный звук вроде «Ух». А сколько хорошего и плохого, веселого и грустного связано у нас с той вчерашней, беззаботной жизнью.

И вот представьте, что один молодой человек, который еще может вспомнить и нарисовать на бумаге картину детской жизни, и которому немного скучно слушать взрослых пап и мам, напоминающих своим детям о том, как себя вести там и там, ругающих их за всякие пустяки, и обязательно упоминающих: "Мы в свое время не были такими", – решил вместе с вами, дорогие читатели, вспомнить себя, того маленького мальчишку или девчонку в коротеньком платьице или в маленьких шортиках в обнимку с любимой куклой или машинкой, индейским луком… И вспомнить именно веселые истории, именно, по теперешним понятиям, хулиганства, которые приносили нам тогда столько радости. Здесь же вы сможете увидеть и свою первую любовь. Когда это с вами случилось? А, не помните, или не хотите вспоминать и рассказывать, чтобы дети не смеялись.

А знаете, я долго думал над одним из вопросов, возникшем у меня при встрече со старым другом… Мы в последний раз виделись, когда учились в пятом классе и вот встретились теперь, через столько лет. Мы могли бы о многом вспомнить, многое меня волновало. Хотелось снова попасть в те далекие и такие близкие времена, но мой друг оказался слишком "серьезным" человеком.

Так вот и возник сам по себе вопрос: "Нужно ли становиться "серьезными", правильными, все знающими и все понимающими взрослыми?" И сам себе ответил: "Это же не интересно!" Ведь согласитесь, как нам не хватает тех глупостей, которые мы творим в детстве. Но мы этого не хотим понимать и жалуемся на свою жизнь. Конечно нам хватает своих передряг. "Куда же еще больше?", – спросит кто-нибудь. Но ведь все это не то. Надо постоянно возвращаться в детство для того хотя бы, чтоб нашим детям было хорошо рядом с нами, ведь мы подчас не понимаем их.

И всех, кто согласен со мной, и кто готов к маленькому путешествию по страницам своего детства: от детского сада и до первой школьной любви прошу за мной, в живую сказку!

МОЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Постоянно пытаюсь вспомнить тот первый день или просто себя в тот момент, как помню себя. Наверное запутанно. В общем вспомнить себя, самого маленького.

Много картин всплывает в моей памяти и сколько не пытаюсь логически размышлять, определить, что было раньше не могу. Но, внутренне, кажется, это было так.

Сейчас уже не помню кто, но кто-то мне сообщил, что папа, когда придет с работы, принесет солдатиков. Согласитесь, для маленького мальчика лучше игры нет, чем переставлять фигурки, сопровождая эти "бои" звуковым оформлением – голос ребенка мог, кажется, подражать всему.

И вот, возбужденный, жду папу. Хотелось встретить его первым. Но от внешнего мира надежно ограждала веревочная сетка моей кроватки. Но если встать на ноги, то верхняя деревянная планка, на которой и крепилась сетка, была по плечи. И в маленькой головке рождаются большие идеи.

Это была первая высота. Слабыми рученками ухватился за планкy, и цепляясь пальчиками ног за сетку, начал медленно, но уверенно переваливаться через первый барьер…

Кончилось, конечно, все тем, что впервые малыш испытал чувство свободного падения – вот где скрываются истоки сегодняшней любви к небу.

Как ни казалось тогда шумным падение, мама его не услышала. Она продолжала спокойно спать, не подозревая, чем это еще будет грозить ей.

Не беспокойтесь, с малышом было все в порядке – я приземлился на мягкую, теплую, пушистую шкуру медведя. Маленький человек встал на ноги впервые сам, когда никто не просил об этом и не наблюдал за ним. Впервые он был предоставлен самому себе Как хорошо почувствовать себя самостоятельным.

Мальчуган огляделся. Все казалось таким огромным: комната, которую сейчас мы называем "курятником", была чем-то необыкновенным, особенно после коляски и кроватки; стулья напоминали животных – их видел он под солдатиками и называли их лошадьми. Какое все большое. Крышку от кастрюли позже он приспособит в щит богатыря. В сапог можно, кажется, влезть самому. Человек ходил по квартире, все трогал своими рученками, переставлял, большое количество вещей летело на пол.

Долго ждал я папу, устал, захотелось спать. О том, чтобы попасть назад в кроватку говорить и не стоит. Нашел под диваном огромное пространство, ковер располагал ко сну.

Очнулся я уже на руках мамы, она была вся в слезах. Прижимала милое чадо к груди. Нарушенный сон малыша стал причиной пронизывающего детского крика, то-бишь плача.

Позднее, много позднее узнал я и то, что произошло в те несколько часов, которые я мирно проспал.

Пришел отец. Проснулась мать. Сначала они и не обратили внимание на пустую кроватку. Пришло время завтракать и вот тут уж не вспомнить обо мне не могли.

Моментально папа был обвинен в том, что он оставил открытой дверь и ребенок ушел. Но потом опомнились – представить как выбрался этот ребенок из такого надежного сооружения как детская кроватка, они не могли. Украли, – мелькнула вторая мысль. На этом и порешили. Через десять минут весь небольшой офицерский городок искал "украденного". Привлекли к этому и органы милиции, но это не дало никаких результатов. Отчаявшись, мама шла домой, можно представить ее горе. Соседка, пытаясь успокоить ее, высказала интересную версию: "А что, если он свалился за кровать и спит там себе". Ответ можно было себе представить, но назойливая соседка сама заглянула во все углы и наградой за ее поиски послужил я, найденный под диваном.

Этим вводным рассказом очень хочется предостеречь всех пап и мам от опрометчивых решений, принимаемых после многочисленных и многообразных детских приключений.

Сколько их еще будет.

В ДЕТСКОМ САДУ

Я не знаю, когда меня впервые привели в детский сад. Но моя сознательная жизнь здесь началась одним летним утром. Помню, пришел я в группу. Уже тогда мы были охвачены обрядом взрослых – пожатием рук. И вот подходит ко мне Нина, моя одногодка и заявляет: "Давай поженимся!" – как сейчас помню ее высокий, тоненький голосок. "Давай" – ответил я, правда, еще плохо понимал, что это такое. Нина же мне и разъяснила: "Ты будешь мужем, а я женой". Все стало ясно. Маска серьезности покрыла мое лицо. Затем я каждые пятнадцать минут спрашивал ее: "Ну, когда мы поженимся?" – и все это было совершенно серьезно. А Ниночка со всей серьезностью, долго, по-взрослому объясняла, что сейчас не время, еще рано, надо подождать. Сколько ждать никто не знал. Не знаю, чем бы эта история кончилась, долго ли еще мы «женились», но один случай оборвал все надежды.

Наши кроватки стояли рядом. И вот, в тихий час, когда дети должны спать, но спит мало кто из них, большинство мучаются. (Сейчас бы эти два часа сна, днем!), так вот, завязался такой нехитрывй разговор между соседями.

– А тебе, что больше всего нравиться? – спросила Нина.

– Когда меня щекотят. А что? – Это были уже мои слова, как вы понимаете.

– А мне нравится, когда меня гладят по волосам. Давай я тебя щекотать, а ты меня гладить по волосам.

И так все проблемы были решены. Предложение нашло практике применение.

Зоркий глаз воспитателя увидел это непорядочное явление и присек его. Нину переместили в другую часть спальни, подальше от меня. А моим новым соседом стал рыжий, веснушчатый мальчишка Артур. Два детских хулиганских характера действовали друг на друга таким образом, что всю спальную комнату охватывал как бы резонанс наших с ним действий. Если мы дрались, то и все вокруг ходило "на ушах". Если мы учились свистеть, то где бы ни была воспитательница, как бы крепко не спала, через две минуты она уже наводила порядок. Но больше всего любили мы прыгать на своих кроватях, пожалуй, вряд ли кто не оценил этого…

Естественно, на "шухер" одного человека ставить не забывали. Обычно это была одна и та же девочка. Кровать ее находилась у входа в спальню. Перед дверью стояло зеркало и в него был хорошо виден коридор, ведущий в спальню. Люда постоянно следила за зеркалом, а все в это время творили, что хотели.

Однажды Люда уснула. Никто этого не ожидал и поэтому не заметил. Пыль стояла столбом, и в этот момент зашла воспитательница, одновременно проснувшаяся Люда прокричала: "Ну, хватит, вам, дайте поспать!" И так получилось, что все успели лечь в кровати еще, когда Анна Григорьевна открывала дверь. А в тот момент, когда она уже вошла и были произнесены эти слова: "Дайте поспать". Попало, естественно, Люде. Но она держалась молодцом, никого не продала, за что в полдник вся группа отдала ей свои конфеты.

КАК БАЛОВСТВО ПЕРЕШЛО В РЕАЛЬНОСТЬ

– Павел, сегодня, мы будем играть в ковбоев! – заключила сестра.

– Давай! – возражений быть и не могло. Я любил играть с ней. Фантазии нашей не было предела. Если отец дарил мне лук со стрелами, то обязательно нужно было сделать второй. После этого начиналась настоящая перестрелка. Стрелы разили не только нас, но иногда и посуду, стекло в серванте, или люстру… После этого, орудия баловства обычно прятались подальше от родительских глаз. А все беды сваливались на землетрясения.

Мама удивлялась: "Как так, в ста метрах на работе не трясло, у вас же тут настоящая стихия?!" Общими усилиями мы ее конечно убеждали. Или играли в рыцарей. Два пластмассовых мяча со свистом рассекали воздух. И, естественно, они "рубили" не только наши руки и ноги…

Особенно любили играть в пограничников или в следователя с преступником. Тогда-то мы и доканали родителей своим желанием завести собаку. Хотелось большую-большую. Каково же было наше разочарование, когда из-за пазухи отец вытащил маленького щенка. Сначала нас убеждали в том, что он вырастет и превратится в нашу мечту. Но тойтерьер-карлик так и не рос. Но и мы уже ни о чем не сожалели. Кнопка (так мы ее назвали) оказалась на редкость умной собакой.

После нескольких месяцев обучения она уже служила, танцевала на задних лапах, ползла, давала голос, брала след, и самое главное – понимала команду "фас".

Но то, как обучали Кнопку исполнять эти команды, я не забуду. Не забуду, хотя бы потому, – что после этого обучения стал бояться собственной собаки. А выглядело это примерно так. Я бежал из одной комнаты по коридору в другую, за мной неслась Кнопка, рыча и лая, а за ней сестра, подгоняла собаку. После недели таких бегов, я был первым врагом у щенка. Она могла рычать на меня, а при случае и укусить. И одна из игр заключалась в том, что я убегал в лес, прятался, чаще всего на дереве, а по следу неслась собака, как настоящая овчарка на поводке у Ольги.

И вот новая игра в ковбоев.

Мы сидим на стульях задом наперед, это ассоциировалось с лошадьми. Наганы устрашающе щелкали в наших руках. Мы что-то кричали, стреляли куда-то, спрыгивали с лошадей, ползли. И после тяжелых боев решили отдохнуть. Отдых, в нашей игре, заключался в езде верхом и обязательно с сигарой во рту. Так как не было настоящих, мы свернули из тетрадного листа две сигареты, подожгли один из концов… и радости не было предела.

Конечно, новой игрой нельзя было не поделиться с друзьями. Но для большей реальности, решили воспользоваться не свернутой бумажкой, а настоящей сигаретой. Выбрали из коллекции Олежкиного папы самую красивую пачку. И надо же было придумать место игры – детский сад. В выходные дни здесь никого не бывало. Раскрученные карусели заменяли нам скачущих коней. Подражая героям кинофильмов, мы, как взрослые, достали по сигаретке. Баловство дошло до того, что мы даже умудрились зажечь их. Что делать с ними дальше никто не знал. Да и думать долго не пришлось. Чьи-то мощные руки подхватили нас с качелей. О, ужас, это был мой папа. Дома попало и мне и Олегу. Мы сидели на кровати и думали: "Как могли нас найти?". Несомненно это предательство, но чье?» К нашему удивлению это была сестра. Месть переполнила наши души. Олег и я дали клятву, что не успокоимся, пока не отомстим. Долго ждать этого момента мне не пришлось…

Как-то мы качались с сестрой на дверце шкафчика. Дома никого не было. Катались мы на этой дверце часто и все кончалось хорошо. Но в этот раз дверца не выдержала и отлетела…

Только в дверь вошла мама, я уже летел к ней сообщать новость о том, что Ольга сломала дверцу… Как я злорадствовал, когда весь «удар» воспитания пришелся по сестре. На ее косой взгляд ответ был краток: "Все, мы в расчете"…

МАРКИ

Вообще-то, если вы помните, в детский сад ходить нам не очень-то хотелось. Это сейчас мы понимаем, как не ценили это милое заведение, где не было никаких забот и хлопот, все за тебя решали другие. Но тогда казалось, какая беззаботная жизнь у взрослых.

Как им хорошо, никто им не указывает что и как делать, полная свобода. А в детском саду казалось скучно. Хотелось гулять по улице, а тебя укладывают спать. Есть не хочешь – так заставят. Игрушки, хоть их периодически меняли, надоедали.

И тут Мишка приносит на общее собрание нашей группы, решавшей вопрос "чем бы заняться?", маленькую книжечку, полную наклеенных марок.

На первой странице книжечки мы узнали фотографию нашей воспитательницы. Маленькие ручонки потянулись к книжечке, каждому хотелось иметь марку, кто-то оторвал уже и фотографию. А через несколько минут и листков не осталось. Все были удовлетворены.

Вечером Анна Григорьевна с озабоченным лицом перерывала в ящике своего стола: заглянула в сумку, вытряхнула все из нее и спросила у нас: "Не видел ли кто-нибудь маленькой зелененькой книжечки?"

Мы покраснели, но ничего не сказали. Через пятнадцать минут на столе у нашей воспитательницы образовалась небольшая кучка из кусочков бумаги. Мы думали, что увидев ее, Анна Григорьевна обрадуется, но вместо этого раздался сожалеющий с дрожащими нотками в голосе крик: "Ой, мой профсоюзный билет!"

Нам, конечно, не было понятно ее сожаление.

"СТРАСТЬ"

Мы часто слышим, что задатки наши, увлечения, привязанность к какому-либо делу рождаются в раннем детстве. Другое дело находят ли они дальнейшее свое развитие или нет. Но это уже не имеет значения. Хотя…

Меня всегда манил чем-то к себе папин радиоприемник. Конечно, и крутить его было интересно. Но было непонятно откуда берутся изнутри эти звуки. Любопытство взяло верх – не заглянуть во внутрь я уже не мог. Запасся отверткой, достал "запретный плод". Долго возился, наконец, он распался на две половины, сцепленные проводами. К счастью, они не были прочны. Еще через некоторое время из половинок полетели детали. Так стало ясно, ничего интересного внутри нет. Надо было собирать приемник снова в единое целое и поставить на место, так как скоро должны были придти родители.

Детали почему-то не умещались между двух половинок. Ну что ж, лишнее можно и выкинуть. Приемник был собран и поставлен на место.

Вечером отец потянулся за ним, взял, внутри что-то застучало.

После недолгих уговоров я возвратил недостающие детали. Папины друзья гораздо дольше меня копались в двух половинках. Сегодня, когда я уже немного смыслю в радиотехнике, могу убедительно сказать точно: – "Им не было легко".

ВОПРОС РАЗРЕШЕН

Это случилось еще на старой квартире. Соседями нашими была молодая семья, но это не важно. Главное у меня был сосед и друг одновременно – Олег. Мы были почти сверстниками и все время проводили вместе. Наши родители обычно одинаково одевали нас, покупали одни и те же вещи, игрушки, дабы мы не ссорились. Своими делами мы, обычно, занимались в его комнатке. Но это еще только вступление.

Однажды отец Олега принес сыну огромную машину. С этого момента и начались наши раздоры, хоть и жили мы как братья. Долго мы не могли поделить – кому играть сейчас, а кому потом. Дело доходило до слез. Но в конце-концов, как более рассудительный, Олег решил, что просто необходимо выкинуть эту машину. Сказано-сделано. Распахнулась форточка и "яблоко раздора" рухнуло на землю с третьего этажа. Треск был ужасный, и как все ужасное, понравился нам. Вслед за машиной полетело все остальное. Под окном собрались восторженные друзья.

Теперь перенесемся на этаж ниже. Здесь соседка, несмотря на свою занятость на кухне, все же обратила внимание на периодически пролетающие предметы мимо ее окна. Но пока она собралась и поднялась к нам на этаж, пока разобралась, из чьей квартиры вылетают вещи, прошло минут семь. За это время все что можно и нельзя мы уже выкинули. Когда родители с соседкой вошли в нашу комнату, они увидели только торжествующие лица двух фигурок, стоявших – одну на подоконнике, другую на полу, ищущую, что еще выбросить.

Естественно, нам досталось по заслугам. Но и родители получили урок.

СКАЗКА

У всех существует мнение, что сказки пробуждают у детей добро, учат любить природу, людей. Мы сделали подобные выводы, и даже решили "прыгнуть выше" головы, т. е. сказку сделать былью.

Мы – это опять же Олег и я.

Мама нам прочитала книжку про богатыря, который посеребрил себе ноги по колени, позолотил руки по локоть и стал сильным, победил врагов и всюду ему сопутствовала удача. А нам как раз в те времена не хватало силенок. Но как оказалось проблема может быть разрешена. И Олег даже нашел, каким образом.

Взяли сразу мечи, щиты, сообщили своим условным врагам, чтоб готовились к битве, и мы тронулись в путь, на аэродром. Здесь на кладбище разбитых самолетов Олег нашел стекловату, сверкающую на солнце. Не долго думая, (было лето и одеты мы были в шорты), мы потерли ноги, руки, а Олег успел даже лицо, стекловатой. Оценили взорами друг друга, – все было отлично. Бодрые, с гиканьем мы направились обратно. Наши друзья завидовали нам, в это время мы стояли на пьедестале. Но в облаках Олег и я летали недолго. Первым закричал Олег; я так и не понял в первое мгновенье, почему он так помчался домой. Но через несколько минут, когда мои ноги и руки начали, казалось, горсть огнем, я последовал его примеру.

Бедные наши мамы… Долго отмачивали нас в ванне и мыли под душем. Теперь мы часто смеемся над этим случаем. Но тогда нам было, поверьте, не до смеха.

ОХОТА

Все началось с того, как отец подарил мне на день рождения охотничье ружье, естественно, – игрушку. Но сделана она была просто великолепно, даже стреляло пробками. Весь двор оценил его возможности. Я был счастлив. Целый месяц просил маму сходить со мной на охоту.

Наконец-то эта мечта сбылась. Лес настоящий, дремучий, дальневосточный лес, где можно встретить и увидеть диких зверей, не прячущиихся от человеческого глаза, начинался прямо за нашим доморм. Взяли ружье, немного еды, фляжку с водой, бинокль и отправились на охоту. Следопытом, естественно, был я. Вел маму по зарослям, по полянам, по берегам речек, завел в такую чащобу, что маме стало не по себе. Это я понял по тому, как она заволновалась за обратную дорогу. Тут, чтобы успокоить ее (к тому же воображение мое разыгралось), я начал посвящать маму в тайны лесных следов. Не знаю откуда появились те знания, но без запинки рассказывал я маме о медведях, которые прошли именно вот в этом месте, о волке, который пробежал здесь голодный и ищущий добычу, пытался показать на лисицу, прячущуюся в кустах и наблюдающую за нами; несколько раз кричал: "Смотри мам, вон заяц пробежал", и угрожающе, всему животному миру, потрясал ружьем.

На одной из полян мы достали бинокль и начали рассматривать лесную опушку. Очередь смотреть была моя. Не успел поднести окуляры к глазам, как подпрыгнул и даже взвизгнул от удивления и радости. И детским восторгом обрадовал маму: "Мама, вот чудо! Медведь у дерева стоит и смотрит на нас!", – и предложил – "Давай подойдем, погладим его и угостим конфетой". К моему сожалению мы побежали, только не к медведю, а от него. Потом я долго плакал, медведь ведь не попробует конфеты никогда.

Рассказав о своем горе Олегу и еще одному своему другу Андрею, я уговорил их отправиться в лес, найти мишку и приручить его. Идти договорились в воскресенье, т. к. остальные дни ничего, кроме детского сада не обещали.

На завтрак я не съел свой бутерброд, спрятав его под рубашкой, и перед уходом на улицу прихватил консерву. Друзья были не менее сообразительны и тоже прихватили с собой всякой всячины. Так что с голоду нам помереть было не суждено, да и медведю тоже.

Часа три бродили мы по лесу, погода была теплая, солнечная. Встретили в лесу охотника, настоящего, с тех пор в душе я не охотник. Когда мы увидели этого бедного зайца, болтавшегося вниз головой на ремне у здоровенного мужчины, на глазах у нас появились слезы, душа переполнилась ненавистью к этому мужчине и одновременно жалостью к бедному зайцу, жалость эта перешла позднее в настоящую любовь ко всему живому. Под тем огромным впечатлением об дерево было разбито мое ружье. Ребята поняли меня, но ружье пожалели.

На этом наше путешествие не закончилось. Солнце уже перевалило через полдень. Куда мы забрели никто не знал, но детская беспечность не давала повода для волнений.

Долго не хотели начинать наш обед, все ждали встречи с мишкой, чтоб он мог попробовать человеческой пищи, тем более, что и заяц не давал покоя нашему воображению. Однако здоровый инстинкт молодого организма брал свое. Разложили наши припасы на траве солнечной поляны. Помучились с консервной банкой, не зная как открыть, и в конце-концов удовлетворились бутербродами. Потянуло на сон. Высокая мягкая трава вполне заменила нам постели.

Проснулись мы от страшного грохота и ярких вспышек света. Оказывается сухой нитки на нас давно уже не было. Мы побежали и тут только поняли, что не знаем дороги. Паника почти охватила еще незакаленные детские сердца, но появилась лесная дорога. Немного взбодренные мы побежали по ней. Ливень разыгрался не на шутку, земля, напоенная водой, больше не впитывала влагу, прямо на глазах росли лужи. Сильный ветер раскачивал деревья, порождал ужасные звуки. В то время, как и все дети, мы верили в лесных ведьм. Бабу Ягу, и нам казалось, что эти чудовища подстерегают нас на каждом шагу, заманивают нас в свое царство. Некоторые лужи были настолько глубоки, что казалось в них нет дна. И надо же было нам сократить себе путь. Мы свернули с дороги. Решили перебежать поляну и выйти снова на просеку. Почва под ногами заходила ходуном. Раздался крик Андрея. Мы обернулись, он уже по плечи был в земле, держался за какой-то куст и истошно кричал. И тут до нас дошло, что мы в болоте. Со слезами на глазах мы тащили палку, за которую ухватился Андрей. К счастью, все обошлось и через несколько минут мы уже снова бежали по дороге. Но детским силам есть предел. Сели на обочине, как воробьи прижались друг к другу и тряслись от холода.

Олег начал нас успокаивать: "Родители, наверное, уже хватились, так что скоро нас найдут". Тут свое слово вставил Андрей: "А меня не хватятся. Я сказал, что буду у вас". "И меня тоже не хватятся, я уже несколько вечеров провожу у дяди Коли с его собакой" – сказал я. Тут Олег пробубнил: "И я ведь с тобой у твоего дяди".

Что делать, мы не знали. И не знаю сколько бы еще мы так сидели если бы не вспомнили, что вечером будут показывать мультик «Ну, погоди!» все шесть серий подряд. Тогда их еще было шесть.

Это придало нам сил, и снова мы шагали по дороге. И какова наша радость, когда появились из-за деревьев крыши наших домов.

Как и предполагалось, дома нас никто не искал.

Получив хорошую взбучку, после горячей с горчицей ванны, Олег и я с удовольствием смотрели свой любимый мультфильм.

МАМА

Не забуду этого дня, когда мама рассказала мне о своей судьбе в годы войны. Теперь уже не передать точно ее рассказа, но смысл ее слов врезался в мою память. Это было как раз после нашего путешествия. После ее рассказа я понял откуда во мне непоседливость.

Война для мамы началась под Минском. Она тогда с моей бабушкой отдыхала там, а дед был там в командировке. В это черное воскресенье дед посадил их на поезд и отправил домой. Сам же по долгу службы остался. До сих пор у мамы слезятся глаза при воспоминании застигшей их в дороге бомбежки. Крики, плач, бегающие люди, разрывы. В этой суматохе моя шестилетняя мама потерялась, осталась одна.

Три последующих года она провела в семи детдомах. Более трех-четырех месяцев она не задерживалась в каждом из них, сбегала; ее всегда тянуло домой. Сбегала и снова попадала в детдом. Но не забыла своего родного края, родного города и дом в нем.

И однажды сбежала раз и навсегда. Месяцы она шла, укутавшись в платок, в валеночках по железной дороге на восток. Если везло, ехала на поезде. Добрые люди не дали умереть с голоду. А дома ее уже давно никто не ждал. Считали погибшей во время бомбежки поезда.

И вот представьте удивление, радость, первые мгновения непонимания и неверия моей бабушки, когда она открыла дверь на стук, и увидела свою дочь. Это надо было видеть или слышать мою маму, но мне всегда, кажется после ее рассказа, что я был свидетелем этого.

И уважение к хлебу впервые пробудила во мне мать рассказом о суровых годах войны… Бабушка, уходя на работу, говорила дочери и еще маленькому сыну (моей матери и дяде): "Вот две картофелины и хлебушек. Разделите его на три части и съедите утром, в обед и вечером. Конечно, дети не могли удержаться от того, чтобы не съесть сразу. А вечером приходила мать и по глазам их понимала все. Тогда по ее щекам начинали течь слезы. Она обнимала детей, пытаясь хоть своим теплом согреть их, зная что большего дать не сможет до следующего утра.

После этих рассказов я не могу смотреть на тех бездушных людей, для которых самое святое не свято.

РАССТАВАНИЕ

Мне уже исполнилось семь лет. С каким неописуемым ожиданием торопил я время. Хотелось в школу. Мы уже сходили с друзьями в свой будущий второй дом и еще больше захотелось попасть за эти загадочные стены. Но в эту школу больше попасть мне не удалось. Семья наша переезжала за тысячи километров, в совершенно другой конец нашей бескрайней страны. Машина с контейнером стояла у подъезда, знакомые и незнакомые люди выносили и грузили веши. Обычно, как я уже заметил, люди переезжают с одного места на другое веселыми, во всяком случае у них хоть веселые лица и глаза. На себе я этого не испытывал. На душе как кошки скребли. Как жалко было расставаться со своими друзьями, особенно с Олегом. Я даже упрашивал его ехать со мной. Еще грустней было расставаться с этой землей. Нигде больше не ждало столько романтики, сколько было здесь. На память пришло последнее землетрясение и связанный с ним веселый сюжет.

Звенел будильник. Я чувствовал, что действительно земля трясется, вернее не земля, а пол. Пианино каталось из одного угла в другой, посуда летела с полок, в окно было видно качающиеся дома. Но самое интересное было смотреть на бегающих перепуганных родителей. Папа пытался открыть дверь, но она не поддавалась. Кругом стоял страшный скрежет.

Конечно, все могло кончиться трагически, но тогда я этого не снимал. Теперь я жалел, что этого больше не повториться, и становилось грустно.

Итак, прощай Камчатка, здравствуй Волга!

Часть II

ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

Медленно тянулись последние летние дни. В школу хотелось чрезвычайно, наверное, никогда больше не испытываешь такого желания, когда ничем не скрываемая зависть к школьникам, зародившаяся в детском саду, еще теплится в наших сердцах.

В детском представлении идет ассоциация слов школьник со свободой. Казалось, в школе нас ждет что-то необыкновенное. Да, действительно, необыкновенного здесь было очень много. Но страсть к учению, почему-то исчезает сразу. Такова природа человека, он всегда ценит то, чего не имеет. Это старая истина.

На маленького человечка ложатся различные заботы, их огромное количество, встают неразрешимые задачи, появляются обязанности. И главное, от этого никуда не уйдешь. Приходится выносить все тяготы жизни.

Но пока никто из тех, кто собирался в школу в этом году впервые, не знал этого. По рассказам старших сестер и братьев складывалось розовое представление о своем будущем. Но так как толком еще мы не знали, что нас ждет, на душе появлялось чувство неизвестности и загадочности.

А в первый день сентября к этому настроению прибавляется небольшой внутренний страх перед неизвестностью. Мы начинаем чувствовать себя неуверенно, глаза расширяются и смотрят на мир удивленно. Сбившись в кучу, первоклассники боязливо поглядывают по сторонам, естественно, смотрят друг на друга.

Таким и я стоял в этот день, букет цветов в моих руках вообще лишил меня дара речи. Поэтому долго не мог я ответить на вопрос первой нашей учительницы, Татьяны Ивановны: "Как твое имя, мальчик".

Школьные коридоры казались бесконечно длинными. Класс был целой вселенной, а парты, за которые сейчас и не посмеешь сесть, боясь сломать, обещали спрятать не только будущие шпаргалки, но и нас самих.

Закончился обряд знакомства и рассаживания. Горе свалилось на голову всем мальчикам – каждого из нас посадили рядом с девочкой. Почему-то это так подействовало на всех странным образом. Мальчишки и их соседки девчонки сидели ни живые и ни мертвые. Только изредка мельком посматривали друг на друга.

Хотя было и интересно слушать учительницу, но от невольного желания поболтать, особенно в конце урока хотелось "выть", а болтать было не с кем. Да и о чем можно говорить с девчонкой? Этот вопрос задавал себе не только я.

Первая неделя пронеслась незаметно. Снова наступил понедельник. Опять надо было идти в школу. Утром мама проводила меня до самых дверей класса. Было еще рано, учительница пока не пришла. Посмотрев на свою соседку по парте, мне стало не по себе. Тоска защемила сердце. Не выдержав этого испытания, я потихоньку исчез из класса. Погода в эти сентябрьские дни стояла чудесная и невозможно было придумать ничего лучшего, чем кататься на велосипеде. Ездил и снова наслаждался беззаботностью.

Вечером мама спросила про дела в школе. Я ответил общими фразами: "Все хорошо". И даже сумел рассказать, чем мы занимались. А довольная мама слушала и улыбалась, а в конце моего сочинения невзначай заявила: «Встретила я сейчас твою учительницу Татьяну Ивановну. Она, кстати, живет здесь, в нашем доме и обещала зайти к нам сейчас, помочь наверстать упущенное». Краска стыда залила мое лицо. Потом, придя в себя, подумал: «Да, мне не позавидуешь. Спокойной жизни теперь не будет. И надо же было ей поселиться здесь?»

СВЕТЛАНА

И все-таки акселерация – явление не только заметное по внешнему виду детей, но и по усложнению возникающих перед нами вопросов. Когда впервые задумывались о любви наши папы и мамы? Немного смущаясь, мои родители теперь признаются, что это было в возрасте 12 лет. Сегодня братишка одного из моих знакомых заявил, что он влюбился в девочку из своей группы, а ему всего 6 лет.

Так вот, посмотрели мы с друзьями интереснейший фильм. Главную героиню звали Светланой. Не знаю, какие выводы сделали мои товарищи, посмотрев фильм, но я для себя решил – мою жену, не девочку, с которой бы дружил, а сразу жену – будут звать Светланой. Не откладывая свои намерения в долгий ящик, я окружил ее своим вниманием и заботой. Через несколько дней я уже нес ее портфель, провожал после уроков домой, а утром в школу. Сколько это продолжалось бы неизвестно, но реплики «тили-тили тесто…» задели молодое самолюбие. На общем мужском совете нашего класса было вынесено решение, что мне необходимо не только бросить девчонку, но и отомстить… (за что так и не было ясно) ей. Форма мести сложилась в моей голове моментально.

Весь класс заливался смехом. Светлана стояла у парты и, недоумевая, смотрела в портфель…

Утром я забежал за ней, улучив момент переложил из своего ранца в ее портфель два огромных, заранее принесенных кирпича и исчез. Из-за угла ребята и я с ними озорно наблюдали за перекосившейся фигуркой девочки, топающей в школу. А в классе Света, утерев пот со лба платочком, жаловалась на то, как много приходится носить учебников в школу.

Не забыть тех глаз, выражавших изумление, обиду, также, как не забыть всплеска всеобщего смеха. Немного стало жаль девочку, и стыдно за свой поступок. Но зато товарищи по праву оценили мою выдумку. С тех пор главным выдумщиком всех затей считали меня. Никуда не денешься, приходилось оправдывать ожидания класса и свой титул.

СЛЕЗЫ

Нет, в школу я сегодня не пойду. В кинотеатре шло интереснейшее кино про индейцев. Поцеловав маму, взял портфель для маскировки и отправился… как решил не в школу, а в кино. По пути спрятал портфель в таком месте, что думал вряд ли кто найдет его там. Это была свалка.

Довольный собой и своей хитростью весело запрыгал по дороге. Еще веселей прыгалось после фильма. Но радость была короткой, потому что перерыв всю свалку, портфеля с книжками и тетрадками я все-таки не нашел. Слезы сами собой покатились из глаз.

Я шел и рыдал. Представлялось грозное лицо папы.

– Что ты плачешь, мальчик? – услышал я приятный голос женщины.

– Портфель потерял, – ответил я сквозь слезы и завыл еще больше.

– А где ты его потерял, не на свалке?

– Да-а-а…

– Пойдем со мной.

Это была наша дворничиха. Как хорошо, что портфель попался ей.

ЗА ХЛЕБОМ

Мама суетилась на кухне. Потихоньку собирались гости. Стол становился краше и великолепнее, издавая различные тонкие ароматы. И тут, оказалось, что совсем нет хлеба.

Как самого незанятого члена семьи в магазин отправили меня. Вручили мелочь да хлеб и мороженное. Попросили долго не задерживаться. И я полетел в ближайшую булочную. Купил хлеб, полетел назад, но мимо мороженого не пробежал. Как только это божественное изделие попало мне в руки, весь мой пыл исчез. Я уже, смакуя, поплелся домой, а время полетело. Честно говоря, про гостей я забыл. Даже решил съесть эскимо, сидя на лавке.

По дорожке важно расхаживали голуби. Потому как они постоянно клевали что-то на асфальте, я понял – птицы голодны. И, играя роль спасителя, начал крошить им хлеб. Еще забавней было кормить воробышков. Они с трудом взлетали с огромным куском в клюве и неустойчиво летели над землей. Не забыв наломать напоследок побольше хлеба голубям, количество которых все возрастало, я пошел домой.

На мой звонок дверь открыла мама, и только тут по ее взгляду я вспомнил за чем ходил в магазин.

ЛОТЕРЕЯ

Сколько веселых историй связано у каждого с такими мероприятиями как сбор металлолома, или субботник. Помните?

Очень интересный придумали наши шефы способ заинтересовать нас в сборе макулатуры. За двадцать килограммов бумаги давался билет лотереи, причем билет беспроигрышный – на него можно было получить у пионервожатой книжку, машину, набор ручек, куклу, надувную игрушку, мяч. Вообщем, кому что достанется.

Нашему энтузиазму не было предела. Хозяева некоторых квартир со вздохом отвечали, что мы пятые, кто приходит к ним, и что у них уже ничего не осталось.

С одним из друзей мы набрали уже 30 килограммов. Где взять еще десять не представляли. Тогда Женька позвал меня к себе. Не зря мы пошли к Женьке. Глядя на него прогнувшиеся от тяжести книг полки, даже упрекнул друга: «Ну что же ты раньше молчал? Сколько бегали по домам, искали». Выбрали книжки потолще да потяжелее.

Перебирая их, учительница спрашивала, откуда они и откладывала в сторону. Мы соврали, что нам их дали с макулатурой. Лицо ее засияло. Мы получили свои выигрышные билеты и довольные пошли к пионервожатой. Здесь нас ждали новенькие клюшки. Счастливые разошлись мы по домам. А следующим утром я заметил, что Женька отправился в школу не один. С ним шагал разводящий руками отец. "Видно волнуется", – подумал я.

Теперь я понимаю то волнение Женькиного папы. Десять томов Л. Н. Толстого стоили этого.

МЕТАЛЛОЛОМ

Раз мы затронули общественно-полезную тему, то о сборе металлолома не рассказать просто нельзя. Тем более, что этот случай до сих пор вспоминают с улыбкой на лице все учителя нашей школы и жильцы соседнего дома.

Наш класс поклялся занять первое место. Но как разрешить эту задачу? Сначала мы разошлись по двое, по трое в разные всевозможные места нашего района.

Банки, крышки, трубы, утюги, листы железа, бочки постепенно собирались в кучу. Это показалось нам мало, и очень медленно. И здесь с сенсационным сообщением прибежал Сережа: "Ребята, в соседнем дворе в домах поменяли трубы и батареи, и все они пока лежат на улице! Надо их собрать. Первое место за нами!"

Возражений не было. Батарей было так много, что даже общими усилиями на месте сбора металлолома они оказались только к вечеру. Усталые, но радостные, с чувством непременной победы мы разошлись по домам.

Каково же было наше разочарование на следующий день, когда встревоженные рабочие ходили по школе с нашим директором. Оказывается это были еще не смененные, новые батареи, только на вид ржавые. Мы поэтому и приняли их за старые.

Теперь все это хозяйство медленно переносилось обратно. Через неделю мы с грустью провожали в обратный путь последнюю из батарей.

СЛУЧАЙ В ЛАГЕРЕ

Романтик в душе – это прекрасно. Под впечатлениями "Робинзона Крузо" наша компания, сложившаяся в пионерском лагере из самых отчаянных ребят, тайно устроила себе шалаш за территорией лагеря на берегу огромного озера. Здесь мы пропадали целыми днями. В один из таких дней в голову пришла идея – попробовать полностью обеспечить себя дарами природы. Из нашего времени мы взяли с собой только спички.

Ягода очень быстро надоела. Есть хотелось неимоверно сильно, как только может разгореться аппетит на свежем воздухе. Свои потребности решили удовлетворить с помощью озера, которое славилось богатством рыбы. На удочку много не поймаешь. Да и где взять ее. Тогда мы воспользовались методом браконьеров. Из проволоки и майки сделали сачок. Наложили в него бабочек, тополинного пуха и прочей ерунды. Но главной приманкой служил белый цвет майки. К нашему удивлению мы вытащили сачок полный мелкой рыбы. Как ее называли тогда – сентявок. Нарушив запрет, залезли в воду и наловили раков, прямо руками. Встал вопрос, как это все сварить.

Но неразрешимых вопросов в детстве нет. Кастрюлей послужила большая консервная банка. В ней, прямо без соли, сварили небогатый наш улов. И надо признаться, ели с аппетитом. Даже показалось мало. Целую неделю все вместе провели в санчасти. На этом любовь к лесной жизни на время в нас пропала.

ПРАВДА

Место для стартовой площадки оборудовали прямо у гаража школьных автомашин. Это была пятая ракета нашего инженера Ромы. На нее возлагались большие надежды, так как через неделю в районе проводился конкурс технического творчества.

Четыре предыдущих ракеты еще не взлетали – они только подпрыгивали на месте, испуская клубы дыма и огонь.

– Эта взлетит. Диаметр сопла уменьшен до минимума, корпус облегчен – уверял всех Ромыч.

Я, как помощник номер один, установил направляющий стержень, подготовил электропускатель, установил ракету.

– Первый к пуску готов, – отрапортовал я.

Рома стоял в позе победителя, скрестивши руки на груди, наблюдая за действиями окружающих.

– Всем отойти. Павлуха, у тебя легкая рука! Контакт!!!

– Есть контакт…

Все остальные мои слова никто не услышал, из-за оглушительного взрыва. Первое мгновение все стояли молча, ничего не понимая, моргая глазами.

Раздался чей-то смешок, постепенно переходящий в дружный хохот.

– Еще один такой взрыв и машина наша! – воскликнул кто-то. Всеобщее веселье прервали грозные громкие окрики: "Держи хулиганов!". Всех как ветром сдуло.

Через несколько секунд мы тяжело дыша уже были перед кабинетом литературы. Ребята из параллельного класса, давясь от смеха, рассказывали веселую картину, увиденную только что: "Чешите вы как скаковые лошади через кусты, клумбы, заборы, а за вами, не отставая, бабка лет семидесяти и еще кричит что-то вдогонку". Мы посмеялись. Зашли в класс и забыли про случившееся. Ромыч сидел за расчетами. Минут за пятнадцать до окончания урока, неожиданно распахнулась дверь класса и зашел завуч школы: "Кто был на той перемене на улице? Встать!" Никто и не пошевелился.

– Земсков, собирайся пойдем к директору!

Недоумевая, Володька взял портфель и поплелся за завучем. Было ясно. Разбираются из-за взрыва. И надо же! Вызвали совсем невиновного. Земскова и близко там не было. Он даже про запуск не знал.

Володька стоял лицом к лицу с "пострадавшей".

– … А тот. Товарищ директор, он крикнул, еще раз взорвем и машина наша", Володька стоял и не знал, о чем идет речь. Отказывался от всех обвинений, потом начал догадываться, что, видимо, ребята опять проводили опыты.

– Кто с тобой был? Володька решил, что отказываться бесполезно, вызовут еще милицию, и решил все взять на себя. Будь, что будет.

На перемене отправили «разведку». Узнали, что Володька все взял на себя. Весть была добрая и недобрая одновременно.

– Так, опять Земскову не повезло.

– Да, не повезло. Это попахивает жареным. Бабка больно настырная попалась. На учет в детскую комнату могут поставить.

– Надо как-то выручать.

– А что тут думать? Надо идти к директору и все рассказать.

– Только идем все, а не только Ромыч и Павлуха. Ведь участвовали и удовольствие получали все.

Сказано, сделано. Через минуту полкласса стояли в кабинете директора.

– Любовь Александровна, это мы все устроили. Вовка тут ни при чем. Он и не знает даже, что случилось.

Директор улыбнулась: «Земсков уж во всем признался и нечего его выгораживать».

– Это он соврал, чтобы выгородить нас. А на самом деле ракету принес я, и я все устроил – уверял Рома.

– Ну не только ты, – вступались другие.

В кабинете поднялся гам. Каждый старался приписать себе, как можно больше подвигов.

Любовь Александровна взялась за голову: «Что вы меня путаете, какая ракета? Рассказывайте по порядку!» К концу перемены общими усилиями справедливость была восстановлена.

«Пострадавшая» уже не обвиняла никого в покушении на свою жизнь. Бабка оказалась с чувством юмора, а главное, понимала наш энтузиазм.

Но теперь пришлось всю исследовательскую работу вести под руководством преподавателя физики. И надо сказать не безуспешно.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Теперь можно сказать с уверенностью – да, это была самая первая любовь, настоящая.

Осенним дождливым днем я отправился в кино. Чудом удалось достать билет, был воскресный день. Довольный шел по людным улицам. До фильма оставалось около часа и я решил прогуляться по набережной. Шелест листьев под ногами, мелкий моросящий дождь, заставлявший втягивать шею в плащ, серые волны реки, наводившие воспоминания о прекрасном пролетевшем лете – все это сбивало хорошее настроение. Лениво перебирая ногами я шел, перепрыгивая через лужи. Прохожие не привлекали моего внимания.

Совершенно случайно приподнял глаза – в груди все всколыхнулось, сердце забилось учащенным ритмом, может быть даже раскрылся рот, теперь трудно сказать. Навстречу мне шла прекрасная блондинка. Желтенькая курточка, светлые брючки, заправленные в сапожки, говорили и о ее прекрасном вкусе. Возраст не больше моего, подумал я. И понял или лучше сказать вспомнил, что это мой идеал. Девочка эта как будто сошла с внутренней фотографии моего представления о прекрасном. Огорчало лишь одно – она шла с мамой. Мелькнула в голове мысль познакомиться в ходе разговора, поводом для которого могли послужить любые вопросы. Например, как пройти, как найти. Но язык не повернулся. Так и прошел я мимо. Через несколько минут я понял, что влюбился с первого взгляда, но где теперь искать свою любовь?

В кино идти уже не хотелось. Но, надеясь, что кинокомедия взбодрит меня, все же пошел. Зашел в зал, сел на свое место и обмер. Впереди меня креслом левее сидела и мама и прекрасная ее дочь. Про себя я подумал, что это чудо. О чем был фильм не пересказать, даже если очень захотеть. На экран я не смотрел, как прекрасной картиной я любовался девочкой.

После кино, как шпион, я отправился за двумя дамами, хотелось выяснить, где живут. В битком набитом автобусе мы стояли с ней в двух шагах друг от друга. Она, видимо, почувствовала мой проницательный взгляд. Наши взоры сошлись. Таких голубых, просто небесных глаз я не видел ни у кого. Хотелось верить, что мы связаны одной ниточкой. Но слишком рано я возмечтал.

На одной из остановок мама и дочь вышли, вышли неожиданно. Выскочить я не успел, мощная волна входящих втащила меня обратно в автобус. До слез было обидно. Но почему-то верилось, что блондинка обязательно должна была заметить меня и даже влюбиться. "И если она умная девочка, – решил я, – то она обязательно должна приехать в следующее воскресенье к этому кинотеатру на этот же сеанс".

После этого заключения свободного времени у меня больше не было. Все это время я проводил или на набережной – первом месте встречи, или у кинотеатра. Так прошло несколько воскресений. А затем, я без всяких надежд уже ездил в этот кинотеатр. Но больше мы не встречались.

Долго не мог я забыть блондинку, хотелось еще раз увидеть ее. Черты ее лица вставали перед глазами постоянно. Я ходил по людным улицам города и всматривался в прохожих, часто узнавал ее, подбегал, но, увы…

Мне казалось, что незнакомка наблюдает за мной, и это определяло мое поведение.

Так я ее и не встретил. И не встречу, наверное, никогда, хотя…

Осень 1983 г.

СЛЕЗЫ РЕБЕНКА

РАССКАЗ

Машина неслась по грунтовке. В крытом кузове мощного "ЗИЛа" тряслись на ухабах солдаты. Сначала дорога и быстрая езда занимала их и даже веселила. Одинокие сельские пешеходы, идущие по обочине, заслышав приближающуюся громкую песню, не сбавляя шагу, подолгу смотрели вслед проезжающим машинам.

Песни были пропеты, а убаюкивающее шипение автомобильных шин, неравномерное, но спокойное покачивание и мерная работа хорошо отлаженного урчащего двигателя успокаивали солдат. Они поудобнее расположились, облокотившись друг на друга, и, незаметно теряя ощущение времени и места, смыкали ресницы. Заснуть не давали встречающиеся иногда выбоины на дороге. Иногда машину подбрасывало, сильно встряхнув все, что в ней находилось, и поэтому состояние дремоты не переходило в сон, а выйти из него также было невозможно.

Старший машины – бывалый солдат, прошедший огонь и воду, боевой капитан – сидел в кабине, прислонившись головой к стеклу, и тоже о чем-то думал. И только водитель тихонько насвистывал неизвестный мотивчик, зорко следил за дорогой, уверенно и точно работая руками и ногами. Мимо с ревом проносились встречные машины, незаметно надвигались огромные поля и затем также незаметно отставали, сменялись на новые.

Машина неслась под горку, все набирая скорость, а потом медленно вползала вверх, чтобы снова слететь вниз.

При въезде в неизвестный поселок солдаты оживились и с любопытством стали рассматривать цветущие сады, дома, находившиеся метрах в ста справа от дороги, и их обитателей.

Вдруг неведомая сила резко потянула всех, находившихся в машине по ходу движения. Солдаты, не успевая ухватиться за борта, задали на деревянный настил кузова, тормоза визжали. Правое заднее колесо чуть подскочило. И снова загудел, набирая обороты двигатель, и "ЗИЛ" освободившись от власти тормозов, поехал еще быстрее. В первое мгновение пассажиры заругались, обвиняя водителя: "Не дрова же везет", но в следующую секунду сначала на первой лавочке, потом на второй и на третьей, в том месте, где только что подскочило заднее колесо, они увидели распростертую бездыханную овчарку. С противоположной стороны дороги показался маленький мальчик. Он быстро побежал к лежащей собаке, выкрикивая, наверное ее имя, присел на корточки и стал гладить ладонью по мертвой уже голове и шее. Ему не верилось, что несколько минут назад он бежал рядом с любимым другом по осеннему лесу, а теперь верный пес уже никогда не лизнет теплым, шершавым языком по его руке. Смерть, казавшаяся мальчику такой невероятной и нелепой, до этого он и не думал о ней никогда, столкнулась с ним один на один, открывая ужасную картину.

А машина уносилась все дальше и быстрее, и солдатам, восемьнадцати-двадцатилетним мальчишкам, уже едва различающим собаку и склонившегося над ней мальчика, слившихся в одно пятно, в эту минуту вспомнилось свое детство, любимая собака или кошка, которым они тайком от мамы носили горячие котлеты или сосиски, а в холодную зимнюю ночь впускали в теплые подъезды домов; каждый из них тайком от соседа вытер одинокую слезу, наплывшую на ресницы, и представил себе горькие слезы мальчика рядом с мертвой собакой.

Проехав несколько километров, машина остановилась. Хлопнула дверца и к солдатам подошел капитан. Немного стесняясь самого и своих подчиненных, он спросил, что с собакой, а узнав, как бы извиняясь, пряча взгляд и уходя к кабине, сказал: "Если бы свернули на такой скорости, то не собака, а мы… И затормозить нельзя…"

Опять хлопнула дверца и машина покатилась дальше. Ребята подумали, что, наверное, и у их строгого капитана намокли ресницы. А машина медленно, как бы преодолевая себя, силясь, поднималась и спускалась по холмистой дороге. Она, казалось, тоже переживала, как и ее хозяин, с которым за два года службы они успели "подружиться" и составили одно целое.

Декабрь 1984 г.

ЛЁХА

Рассказ

И бывают минуты раздора

И мечтам моим может не статься

И споткнулся, упал и не встать самому

И друзья мои здесь

И никто не поможет подняться

(Автор)

Первое сентября. Для Алексея Куницына, рослого, белобрысого с короткой, под ежика, напоминали, что на подходе промозглая осень с туманами, зонтами, блестящими импортными плащами, а на мальчишек и девчонок, не успевших освободиться от счастливого чувства свободы беззаботности, навевали непроизвольно тоску, скуку, какую-то неосознанную внутреннюю тревогу.

Стайки учеников всех возрастов медленно стекались к огромному квадрату школы – панельному четырехэтажному зданию, залитому также успокоительно-нежным светом. Особенно интересно смотрелись первоклассники: самые нарядные, с крупными, белыми бантами, в беленьких гольфиках, в брючках, с разноцветными шарами в ручонках, обязательно с охапкой цветов – они пугливо и любопытством озирались по сторонам, ранцы на их спинах казались громоздкими, и этот новый учебный механизм они держались неуклюже, но с ревностной опекой.

Приходить в школу рано Лешка отвык, в девятом все-таки несолидно, но в этот день он решил не опаздывать и появился пораньше, чтобы найти новый класс и обязательно посмотреть на будущих одноклассников.

После восьмилетки он поступал в техникум, но на вступительных экзаменах провалился, возвращаться в родную школу не хотелось, он холодел при одной только мысли, что опять начнутся заслуженные и предвзятые придирки учителей, которым надоел основательно, в другую не брали – не мудрено, с такой-то характеристикой, – и тогда он, ни на что не надеясь, в конец отчаявшись заглянул сюда, в школу соседнего района, где как ни странно повезло. То ли поверили в самом деле, то ли директор попался душевный, но его приняли. Как он радовался! Значит, не потерянный человек, не трудный, как писалось в характеристике, значит, годен на что-то и кому-то нужен, и тогда же, в августе, Алексей подумал о том, что надо раз и навсегда покончить с прежней унылой жизнью забияки и разгильдяя, взяться за учебу, а вредные привычки искоренить.

Расстегнув узкий ворот рубашки, он стоял один недалеко от парадного входа, украшенного цветами и транспарантами, а вокруг творилось что-то непонятное, цветное, пестрое, все бурлило, смеялось, торопилось выговориться, когда совсем рядом раздался гpoмкий мужской голос:

– Девятый "А"; все ко мне!

И после минутного беспорядочного движения, когда классы благодаря усилиям учителей построились на торжественную линейку, и после напутствующей речи седого, энергичного директора, когда мало кто слушал, больше вертели по сторонам головами, вглядываясь в полузабытые за каникулы и еще ненадоевшие лица, и после восторженных возгласов: "Братва, мы же на год старше!", на душе Алексея было томительно-неспокойно.

Он стоял в первой шеренге с приподнятой головой и, желая всех рассмотреть, постоянно косился назад, натыкаясь на встречные, прощупывающие взгляды. Вообщем класс ему нравился: и симпатичные девочки, и бойкие мальчики – на вид не маменькины сынки, думал он, что с такими будет весело учиться, а главное – и это он тоже отметил в свою пользу, поскольку помнил, как в старой школе испытывал вместе с ребятами возможности новеньких в жесткой драке, – что почти не было мальчишек выше и крупнее его. А как будет сейчас? И он, мучаясь от каверзного вопроса представлял, как на перемене в конце притемненного коридора его молча обступят, и щупленький малый, подкравшись сзади, ущипнет, слащаво улыбаясь, а он, развернувшись, заедет для "успокоения" оплеуху, затем отчаянно будет отбиваться от наседающей компании, пока не охладит их пыл и потом, вероятно, без труда справится с ними, быть может, кому-то расквасит нос, и тогда опять возникнут горькие осложнения, посыпятся неприятность за неприятностью, и опять полетят в его адрес жгучие упреки, робкие осуждения девочек, презрение покоренных мальчишек, конечно, вызовут в учительскую, где будут стучать кулаком по столу, предупреждать, читать морали, воспитывать, и фамилия Куницын будет склоняться на всех родительских собраниях, и он с болью будет клясть себя за то, что не сдержался.

Однако конфликт, которого он опасался, но ждал, не состоялся, и уже на большой перемене вокруг Лехи образовался тесный кружок слушателей, внимательно изучавших нехитрую биографию новичка. Кстати, в классе вместе с Куницыным оказались и две новые нерасторопные, застенчивые ученицы; они держались отдельно, ни с кем не обменялись ни словом, и мостом для связи с ними послужил именно Леха, который к себе мог вызвать неутоленный интерес, заставив собеседника раскрыться так, как никто другой, кроме того он всегда, как потом выяснилось, имел в запасе две-три забавные истории из личной жизни и с десяток новых анекдотов. Леха, видимо, часто попадал в различные ситуации, побывал не в одной компании, поэтому жизненный опыт, приобретенный не по годам быстро, располагал, хотя и рассказы его, овеянные романтикой, о собственных похождениях были насыщены картинами балагурной жизни.

Прошла неделя, и класс "принял" новенького. Трудно сказать, чем он понравился ребятам, то ли веселым характером, то ли непосредственностью, то ли активностью – чертой современности, – во всяком случае в весьма короткий срок Лешка успел со всеми перезнакомиться и с юмором и пространными комментариями рассказал мальчикам несколько пикантных историй, он даже спел под гитару, удачно подвернувшуюся как-то под руку, в сопровождении одобрительных, удивленных приветствий. Девчонки по достоинству оценили его волевое, мужественное лицо, выражавшее уверенную силу, и крепкую фигуру с бронзовыми от загара руками, позже чуть они пришли к единодушному заключению, что Куницын и внешностью, и характером похож на французскую суперзвезду экрана -Бельмондо, – это также импонировало ребятам.

Первые занятия показали, что парень он способный, эрудированный, но многое запустил, если не сказать все, и на уроках чувствовал себя скованно, испытывая при ответах без глубины знаний кое-какие затруднения, впрочем, стоило ему поднажать и.., однако сентябрь пролетел, и в Алексее, который было втянулся в пугавший как будто учебный ритм, поскольку требования, предъявляемые учителями, не отягощали, все непоправимо срезалось, разрушилось. "Два года как-нибудь отсижу, получу аттестат и – в добрый путь, как говорится", – подбадривая себя, думал он, обуреваемый радужными надеждами прощания со школой и детством в состоянии неудовлетворенности и, чтобы разнообразить наскучившую, ничтожно насыщенную событиями жизнь, занялся организацией отдыха.

Он любил Волжские берега. Он хорошо помнил, как сбегая с занятий, запасались с ребятами спичками, котелком, и ехали за реку поисках укромных разливов с тихой и теплой стоячей водой, где затем, раздевшись, голыми лазили вдоль коряжистого в буйной зелени берега, шаря руками по илистому дну, отыскивая рачьи норы, нащупав еще мягкий панцирь подводного страшилы, пытавшегося у щипнуть клешнями за палец, резко выбрасывали добычу на берег. Любил гладь темной воды с красными точками-буйками, любил восхитительный летний вечер с теплыми розовыми сумерками, когда слабо покачиваясь на легких волнах, прогулочный катер мерно тарахтел в тишине, и разбрасывал расползающиеся по разрезанной воде сверкающие овалы огней, направляясь к городской пристани; любил наблюдать за белыми, медлительными пассажирскими теплоходами, многоэтажными и гордыми; или восхищался акулоподобными "Ракетами" – жадные до скорости и надменные, они поднимали столб влажной пыли, провожавший их бег, – или "Кометы ", похожие на добрых улыбающихся дельфинов; или недовольно гудевшие им вслед неповоротливые танкеры и юркие, суетливые oбычно буксиры, натружено толкавшие поржавевшие баржи…

Лешка входил в клан "фураг". Так их окрестили поначалу посторонние люди, однако среди своих они именовались мягко и ласково – "пацанчики". "Фураги" отличались короткой со скобкой стрижкой, строгим всегда отглаженным костюмом, носили галстук-селедку, боты непременно на аршинном каблуке, и вместе с лихо заломленной на затылок фуражкой – ушитые в обтяжку брюки, тоже всегда тщательно отутюженные. Зимой они красовались в прямых пальто с белыми шарфиками, окаймлявшими ворот. Фуражки или, как ребята выражались, "бабайки", были пошиты из высокосортного материала: считались тогда моднячими мохеровые или из каракуля.

Мода зародилась, когда Леха был первачком, и "фураги" в то время ходили лысыми, и все это, как, впрочем, и для Алексея, было вроде баловства. Но потом баловство переросло границы, потому что того, кто не был похож внешним видом своим, "фураги" как могли безобразно, но однообразно равняли по себе. В районах, где обосновались "пацанчики", а им соответствовали в основном городские окраины, мальчишкам из центральной части, относящимся ко второму клану с громким именем "Быки", показываться в джинсах и с длинными волосами категорически воспрещалось. В противном случае между условно разделившимися кланами вспыхивала ожесточенная стычка. Если "фурага" попадался в руки "быков", домой приезжал без фуражки, с разодранными брюками, естественно, с синяками, если попадался "бык", прощался и со штанами, и с волосами, зато что нужно – приобретал с лихвой. Иногда дело доходило до массовых побоищ.

Не утруждайте себя сомнениями, каждый гордился кланом, к которому принадлежал. Сигарета в мундштуке, да не просто, а из цветного оргстекла – это тоже не мнимая гордость настоящего "фураги". Леха легко обеспечил ими всех одноклассников.

А однажды он принес в школу странные, таинственные вещи, изготовленные на "зоне": колечки, цепочки, браслеты для часов, расчески, выкидывающийся миниатюрный нож, пузатого монаха с движущейся головой.

В туалете ребята сразу окружили его, осторожно, пристально и не без любопытства рассматривая самоделки, а он молча курил, выпуская через нос дым, загадочно щурился и, прижигая палец, задумчиво сбивал пепел.

– Где достал?

– Не важно. Нужны?

– А сколько?

– Смотря что.

Товар вскоре нашел сбыт. На что пошли вырученные деньги, никто не узнал, не догадывался, да и стоило ли, рассуждали ребята, совать нос в дела, тебя не касающиеся, когда без чужих тысячи своих забот.

Из класса Алексей давно приметил Володьку Яковлева – доверчивого чернявого парнишку, со смуглым лицом, невысокого и худого, с глазами, в которых, мнилось, отражался целый мир. Он редко был весел, и если смеялся, глаза оставались печальны и сосредоточенны. Он сочинял полные неизбывной грусти стихи, которые нравились Алексею, мечтавшему писать точь-в-точь такую же, трогающую за живое музыку, и Яковлев, доверявший Куницыну душевные творения, отчасти помогал ему тем, что подбрасывал для размышлений материал. Это сближало их, поэтому когда Владимир попросил Алексея научить азам игры на гитаре, тот не отказался и раза по три в неделю стал бывать в доме Яковлева, что сразу не понравилось маме, желавшей рядом с сыном видеть иного друга, нежели Куницын. Нескрываемую неприязнь она не объяснила, хотя потом, незадолго до командировки, между ней и Володькой возник откровенный разговор.

– Сынок, Алексей пьет?

– Не знаю, а что? Что за вопросы ты задаешь?

– Да, видела сегодня его. Шел с какими-то ребятами по улице, пьян, в руках бутылки. Подумала – неужели вот так и мой сын где-то бродит?

– Что ты, мам? Перестань, ты же меня знаешь.

– Смотри Володя! Сам должен понимать, оступиться легко, а вот потом…

– Мама! – возвысив голос, оборвал разговор Володька. Натянутая тишина воцарилась в комнате, поздний осенний дождь из темноты стучал в окно.

На ноябрьские праздники школа выступала с концертом у шефов. Подготавливая совместно с Алексеем номер – балладу о не вернувшемся солдате, Володька вдруг поразился открывшейся в Куницыне особой артистичности исполнения, и когда под щемящий аккомпонимент гитары читал стихи, а Алексей не мог сдержать слез, как не могли не плакать сидевшие в зале растроганные женщины-матери, проводившие сыновей в опаленный огнем и зноем Афганистан, Яковлев понял, что сильный телом, кое-где грубоватый Алексей вместе с тем чуткий, легко ранимый парень. А может казалось? Может это тонкая игра, искусно устроенная Алексеем? Для чего тогда? Но Яковлев, возражая и соглашаясь, чувствовал, что в Алексее, в этом странном парне, молодецкая удаль, переходящая в опасное лиходейство, легкомыслие никак не уживаются с небывалой душевностью, словно непримиримые враждебные люди в нем ведут беспрерывное соперничество, и если побеждает первый, Лешка пакостит, если второй – Лешка готов ради другого разбиться в лепешку. Так оно и получалось.

После концерта ребята сели на рейсовый автобус. Плавно покачиваясь, он нудно тянулся по скользким улочкам: неповоротливо вылазил из цепочки юрких, омытых дождем, автомобилей, подползал осторожно к остановке, гремел дверьми, набирал пассажиров, затем так же осторожно пристраивался к основному потоку и, не торопясь, плыл дальше в гулком течении дороги. Что-то сонное, расслабляющее было в этом ровном движении, и Леха, поначалу нервничавший от невыносимой медлительности, перестал раздраженно вздувать желваки, успокоился, разомлел, почувствовал себя необыкновенно легко, как когда-то в речном трамвайчике, подплывая к пристани за городом в дождливую погоду, когда совсем не хотелось покидать сухого, теплого места, приятно пахнущего перегретым машинным маслом, бежать по безлесому берегу к ближайшему укрытию, чтобы до нитки промокшим бесполезно дрожать под дырявым навесом, и он, щурясь в запотевшее окно с прилипшими снаружи водяными горошинами, лишь наблюдал, как закрываясь зонтами, портфелями, целлофановыми кульками, горе-грибники мчались к избушке лесника на опушке, и прислушивался к звучному шлепанью сочных капель на железной крыше.

А Володька после бессонной – мучил больной зуб – ночи, духоты прокуренной комнаты, где он почти безвылазно находился с того момента, как в командировку уехала мать, а вслед за ней по путевке в Пицунду отправился отец, после двух утомительных дней одиночества, после концерта, изнемогал от усталости.

– Володь, мелочь есть? – подал голос Леха и прервал раздумья Яковлева.

– Да, рубля полтора найдется. А что?

– И у меня рваный. Пивка трахнем у "Трех поросят"? Заманчивое предложение для повышенного воображения Яковлева было настольно неожиданным, что представив на минуту картину – себя с кружкой пива – юноша растерялся, промычал неопределенно, хотел было тотчас отказаться, отговорить заодно и Леху, но, подумав, что так, должно быть, не поступают истинные мужчины, поколебавшись, согласился.

Они слезли напротив бара, у рынка, купили пустую трехлитровую банку, (Леха пояснил, что кружек в толчее не хватает), потом пересекли улицу и вошли в широкие, дубовые, под зазывной вывеской двери, недовольно заскрипевшие, и по скользкой, винтообразной лестнице, скрипучей, дощатой, спустились в слабоосвещенный Од нависающими сводами подвал, пахнущий сыростью, кислятиной, спертым воздухом, и с раздраженным сопротивлением окунаясь в сплошной гул голосов, этот полумрак, затхлость, Владимир, (пять, сделав тупое насилие над собой, встал вслед за довольным "Видимо, ему здесь все знакомо"), улыбающимся Алексеем у липкой стойки.

Банка с подступившей к горлышку пеной, которую Алексей через минуту с королевскими замашками изящно поставил перед Володькой, казалась ведерной, и еще казалось, что выпить ее чисто физически невозможно, но Леха пил, с напускной веселостью, и не желая отставать пил Володька, прямо так, из банки, пока не было кружек.

Оказалось, что здесь у Лехи много знакомых, друзей: окружающие знали его, подходили, здоровались, целовали в щеку, шутили, некоторым он кивал с величайшим удовольствием, а Володька, доверчиво подняв лицо, из вежливости молчал.

С юмором, иногда скептически ухмыляясь, Лешка без умолку рассказывал о том, что пережил. И шумные гулянки, о которых он поведал опять таки с неожиданным воодушевлением, и бесконечные безобразные драки, и переделки – о-го-го какие! – в которых побывал, друзья, о которых отзывался с некоторой бесшабашностью и развязанностью, невольно заставляли уважать Леху, поднимали его в глазах простодушного Яковлева. Конечно, это были ребята с улицы, привод в милицию они считали чуть ли не геройством, кое-кто из них побывал в колонии, некоторым она угрожала.