Читать онлайн Смута. Орел и Ворон бесплатно

Серия «Военная боевая фантастика»

Выпуск 60

Пролог Ворона

Помни о чести и Боге,
Принимая судьбы удар.
В жизни нет верной дороги.
В бой спеши, черный рейтар!

Дождь.

Сначала мелкими каплями. Потом все сильнее, отбивая по козырьку бургиньота завораживающую мелодию… Набирая мощь, ливень срывается с черного неба сплошным потоком.

Я дернул шеей: ремешок шлема, пропитавшийся водой, неприятно натирает подбородок.

Не хватало, чтобы у мушкетеров отсырел и порох и фитили…

Не более часа назад наши конные разъезды пытались выманить людей Зборовского на открытую местность. Конники издевательски проезжали перед позициями мятежников и поляков – собственно, также мятежников, поднявших на родине бунт-рокош, проигравших его и бежавших в Россию. Но, честно говоря, глупо было рассчитывать, что такой хитрый лис, как Александр Зборовский, клюнет на это… Ни один мушкет не грохнул выстрелом, ни один гусар не дрогнул. Рыбкой польский магнат себя вовсе не ощущает – скорее мнит себя удачливым рыбаком!

Ну, это мы сегодня выясним…

Я улыбнулся своим мыслям, машинально поправляя колесцовые пистолеты у седла. Привычка могла показаться признаком нервозности, но эти три огнестрельных товарища, покоящиеся сейчас в английских кожаных чехлах, много раз спасали мне жизнь. А самое главное – стоили целую уйму денег! Поэтому лучше будет, если они сработают и сегодня, главное, чтобы от общей влажности не отсырел порох…

– Себастьян, друг мой, ты как? – От финского сержанта не укрылись мои манипуляции с оружием.

Внимательный, зараза…

Белоглазый финн, ослепительно улыбаясь, ждет моего ответа. Словно в корчме за стаканом пива заседает, а не под ливнем в ожидании боя!

– Все отлично, Степан. Лишним проверить не будет. Как говорят московиты: «Береженого Бог бережет», – ответил я с ехидной улыбкой, прекрасно зная его реакцию.

– Я – Тапани! И ты прекрасно это знаешь! Слишком быстро стал местным, ротмистр… Прав был мой дед, если долго говоришь на чужом языке, сам превращаешься в чужака!

Отчасти предок Тапани был действительно прав. Мне нравится в этих землях. Мне нравятся эти люди: суровые, но честные, богобоязненные, но лихие в разгуле. И да, я хорошо выучил их язык. Наш род обеднел еще при моем деде, отцу с трудом удавалось вести торговлю, а на меня времени уже не хватало. Но в наш дом в Дортмунде частенько заезжал новгородский купец Василий, останавливался на постой и рассказывал мне о временах, когда Новгород звали Господином и Великим, о Соловье-разбойнике и русских богатырях. Этот седой старец, торговавший пушниной, не только помог выбраться отцу из долговой ямы, но и научил меня изъясняться на певучем языке московитов… Мне же оставалось только практиковаться, благо купцы с востока никогда не были редкими гостями в наших землях. А уж в какой восторг пришли местные, когда на их смешливое «нехристь» и «собака иноземная» я ответил залихватской русской руганью! Авторитет мой в рядах московитов поднялся до небес, учитывая, что они успели узнать, чего я стою в бою!

Я вновь улыбнулся. А вот к беспричинным улыбкам без повода эти северные люди относятся настороженно… Как объяснил мне один дворянин из поместной конницы: «Улыбаясь, ты делаешь зубы беззащитными».

Видит бог, мне нравится этот народ.

От размышлений меня отвлекло движение в рядах. Вперед нашего строя выдвинулся человек в блестящей кирасе (отличной от нашей черной брони), с цепким взглядом и соломенного цвета усами. Подбородок его блестит едва ли не сильнее, чем отполированная сталь!

Этот швед французского происхождения – прирожденный командир. Собрать вместе моих соплеменников, французов, финнов, шведов и даже шотландцев! Заслужить их уважение и успешно командовать ими – для этого нужна недюжинная сила воли и харизма лидера.

При этом Якоб прост и мягок в общении и уважителен с каждым солдатом. Говоря по совести, я боялся, что это может привести к разброду в рядах нашего разношерстного войска, но пока «человек из гвардии», как уважительно называют его французы, держит узды правления крепко.

Даст Бог, так будет и дальше.

– Солдаты! – возвысил голос командир, пока гнедой жеребец под ним гарцует и вскидывает голову с аккуратно подстриженной гривой. – Там, за стеной дождя, нас дожидается враг! Так бейтесь с ним подобно львам! Рвите зубами, как волки! Я с вами не первый день и сегодня – точно не последний! Бейтесь за честь, бейтесь за товарищей, что стоят с вами в одном строю!

Делагарди на секунду замолчал, а после продолжил с легким смешком:

– Ну и за звонкую монету, конечно!

По рядам наемников прокатился одобрительный гул. Командир никогда не повторяет перед битвами своих предыдущих слов и всегда говорит от сердца, к уважению своего корпуса.

Нашего корпуса.

– Сегодня мы не отступим и не проиграем! Сегодня мы будем праздновать победу! Так возьмем же ее! И да поможет нам Бог!

Солдатские шеренги взорвались воинственными криками на разных языках! Поддержали нас и ничего не понимающие из слов Делагарди русские.

Я хищно ухмыльнулся, также воодушевленный речью Якоба.

Нет. Сегодня я точно не умру. Сегодня я намерен оказаться в стане победителей…

– У тебя улыбка как волчий оскал, фон Ронин. Рад, что ты с нами, а не против нас!

Черноглазый брюнет с длинным косым шрамом на щеке хлопнул меня по плечу. Кого-кого, а вот шотладцев в этих землях, да еще и в строю под моим командованием, я совсем не ожидал, поступая на службу в рейтары. Воистину, мой эскадрон есть олицетворение Вавилона!

– Я тоже рад, что ты с нами в одном строю, Джок.

Я ответил, не погрешив против истины. Этот горец из рода Лермонт вполне может биться и без своего полуторника! Я своими глазами видел, как его жилистые руки раздавили голову ясновельможному пану из людей Керножицкого! Дело было под Торопцом, где наша конница довершила разгромный удар панцирной пехоты Горна… Правда, тогда же мне пришлось стрелять из невероятного положения, чтобы другой ретивый поляк не укоротил моего шотландского товарища на голову!

Стрелять я люблю и умею, а ведь нет ничего лучше, чем делать то, что ты любишь! То ли дело рубка… Вот не лежит моя душа к виду изрубленных тел. Потому я стараюсь не оставаться на поле боя после окончания баталии…

Еще в Дортмунде мне пришлось дважды выходить на дуэли по абсолютно надуманным поводам. Ну представьте сами: вы захаживаете к одной прекрасной вдовушке, а вас вызывает ее сосед, потому что, видите ли, он точно знает, что вы обесчестили его дочь! К слову, такую дочь, что любой мужчина скорее ушел бы в монастырь, чем возлег с ней! Рука моя была легка, и ретивый отец отделался лишь небольшим шрамом на лице.

А вот второй случай я вспоминать совсем не хочу…

Дождь льет потоками, словно на Реймских порогах. Я люблю дождь, но только когда наблюдаю за ним из окна собственного дома или харчевни. В крайнем случае из полкового шатра! Сейчас же с выжатой одежды можно набрать не меньше двух ведер воды…

Не знаю почему, но перед каждой битвой я начинаю предаваться воспоминаниям и более остро ощущать свою жизнь. Один старый итальянский пьяница рассказал мне, что перед тем, как предстать перед престолом Святого Петра, человек видит всю свою прожитую жизнь. Может, это и так… Очевидно, я действую на опережение – как и подобает рейтару!

А между тем, пока я предавался воспоминаниям, к нашему генералу на белоснежной кобыле подъехал воевода всего русско-шведского войска… Князь Михаил Скопин-Шуйский, родственник царя!

Князь совсем не походит на большинство московитов. Встретив его на улицах Дортмунда, я скорее бы принял его за немецкого дворянина! Ибо он гладко выбрит и коротко стрижен… У Михаила очень внимательные, умные глаза, и крепкая, сильная рука! Причем он моложе меня, моложе большинства из нас. Но, командуя значительным войском, Скопин-Шуйский пока не потерпел ни одного поражения, сражаясь плечом к плечу со своими воинами! И я с восхищением отмечаю про себя, что сравниваю Михаила с Александром Великим, покрывшим себя неувядаемой славой еще в молодости!

Главное, чтобы царский племянник не встретил свою смерть в столь же раннем возрасте, как и Македонский…

Командиры пожали руки друг другу и обнялись. Русский князь и шведский генерал давно стали друзьями, проверив друг друга в боях с мятежниками. Последних московиты на свой манер называют «ворами»… До моего слуха долетело лишь только «Бог поможет» на русском и «Обязательно, князь!» – на шведском.

Сегодня нам предстоит атаковать неприятеля… Сегодня нас ждет битва.

Скопин-Шуйский лихо развернул коня и скрылся в дожде, следуя в центр, к шведской и немецкой пехоте, разбавленной малым числом стрельцов московитов. Делагарди же и три эскадрона финских рейтаров (одним из которых я и командую) находятся на правом фланге, вместе с русской поместной конницей. В свою очередь, левый фланг заняла французская конница с моими земляками. Ну что ж, сегодня воюем так…

Но мне искренне жаль бедных мушкетеров и стрельцов! Порох на полках мушкетов при таком дожде отсыреет мгновенно, а фитили просто не разгорятся.

…По телу начал расходиться жар в предвкушении битвы, а между тем центр объединенного войска разразился воодушевленными криками. Московитский князь также решил подбодрить своих людей перед битвой! Ну что же, и мы с радостью подхватили и присоединились к ликующему реву союзников.

Нет. Сегодня я не умру…

Неожиданно на левом фланге во множестве заиграли горны, призывая к атаке, следом жиденько грохнул редкий залп. А затем послышался стремительно множащийся клич солдат! И нехороший клич – словно наши всадники не бодрят себя перед дракой, а уже вступили в бой с врагом… Сильным врагом.

Неужто атаковали польские гусары?!

– Без приказа с места не двигаться! Что бы ни произошло!

Над рядами рейтаров прокатился крик Делагарди, а по центру закачались копья пикинеров, клонясь к земле. Раздались редкие одиночные выстрелы, а следом невероятный треск и грохот, словно в ряды наемников врезался могучий таран! Пехота подалась назад, а меня прошиб холодный пот…

– Фон Ронин! Бери свой эскадрон и становись по центру, за спинами пикинеров и мушкетеров! Пусть твои рейтары образумят трусов, если кто-то попытается бежать, увлекая за собой товарищей!

Генерал властно махнул рукой, и я тут же крутанулся на своем Хунде, резко скомандовав:

– Эскадрон! За мной!

Рейтары разом сорвались с места, следуя по пятам за моим жеребцом… Несколько минут короткой, яростной скачки, показавшиеся мне, впрочем, целой эпохой, – и вот мы на месте.

А схватка между тем стремительно набирает обороты! Пехота все же устояла под натиском гусар, и теперь пики солдат клонятся на левую сторону… Ибо левый фланг, в отличие от центра, пал – прямо на наших глазах! Французы побежали: их смяла атака польских гусар. Крылатые сволочи буквально протаранили незадачливых рейтаров, чье главное оружие – пистоли – под дождем теряет свою убойную мощь… Н-да, не всем хватает денег на надежные чехлы! А вот поляки, хоть и сами имеют пистоли, предпочитают таранить врага длиннющими пиками (добрая половина которых полая внутри, отчего и нести их не составляет особого труда), а после самозабвенно рубятся палашами и саблями… Я не виню своих товарищей: эти польские гусары лучше любой другой тяжелой конницы, лучше кирасир!

Я сместил коня на левый флаг эскадрона. Еще чуть-чуть, и уже моим всадникам придется схватиться с ляхами – так их величают московиты! Правда, пикинеры успели развернуться, частично прикрыв нас от гусар. И сейчас шведские наемники тремя шеренгами удерживают исполинских польских жеребцов… А последние, в свою очередь, уже лишившись поломанных в бою пик, пытаются дотянуться до пехотинцев длинными гранеными кончарами. И ведь не совсем уж безуспешно!

Не выдержав, я послал Хунда вперед, приблизившись к сражающимся. И на моих глазах один из ляхов, отбив направленную ему в грудь пику, ловко увернулся от второй и самым кончиком кончара ранил в голову ближнего к нему наемника! Последний тут же осел наземь, зажимая правую половину лица и истошно вопя… А польский шляхтич опасно продвинулся вперед, твердо намереваясь пробить брешь в тонкой цепочке пикинеров!

Да вот незадача: на его пути оказался черный рейтар в моем лице! И как только дистанция между нами сократилась на расстояние точного выстрела, я без колебаний выхватил пистоль и разрядил его прямо в усатое лицо гусара! Тяжелая пуля снесла противнику половину черепа, и убитый повалился под ноги нашим пикинерам…

А позади последних уже принялись спешно строиться стрельцы московитов. Но увы… Даже их сотник отчаянно, но совершенно безрезультатно пытается разжечь фитиль с помощью огнива, рыча при этом, словно медведь! Наконец, осознав всю бесполезность этого действия, он поднял бородатое лицо, случайно поймав мой взгляд, и я невольно послал ему ободряющую улыбку. Но стрелец только под ноги сплюнул…

Угрюмый настрой московита невольно передался и мне. Наши мушкетеры молчат, пушки молчат! Правда, пехота стоит насмерть, вгрызшись в землю. Словно испанские терции, а не воюющие за деньги ландскнехты!

Кстати, оторвавшиеся от преследования рейтары также пытаются построиться, хоть и откатились до самого обоза… Доносящаяся до меня ругань французов так красочна, словно они рассказывают о любви! В то время как немцы собираются молча…

– Ротмистр! Ротмистр фон Ронин! – Вдоль моего растянувшегося эскадрона мчится финн-посыльный.

– Да! Что случилось?! – Я направил коня навстречу.

– Приказ Делагарди вернуться на правый фланг! Срочно!

Намечается контратака?!

– Эскадрон! За мной!

Что же, пехота удержала центр, не думает пятиться и русская поместная конница. Правда, ей противостоят не гусары… Начать наступление первыми мы не успели, зато и неожиданная атака врага не увенчалась успехом!

Нет. Сегодня мы не отступим. И не умрем!

Я пришпорил коня, раздраженно тряхнув подбородком: ремешок шлема все-таки натер подбородок… А навстречу мне уже летит возбужденный битвой генерал, издали подавая мне знаки рукой.

– Себастьян, твои рейтары отправятся со мной, вместе с эскадронами Томаса и Джона. Напомним полякам, из чего мы скроены! Обойдемся без караколе, нет места и времени! Стрелять без команды – у кого порох еще не отсырел! Остальные – палаши к бою, вперед! Сметем эту сволочь!

Мне осталось лишь злобно стиснуть зубы. Как же я ненавижу рубку!

…Три польские хоругви смешанного состава, атаковавшие вслед за гусарами, увязли в центре, и в пылу боя ляхи не разглядели новую опасность. А мы ударили им в правый фланг – так, что поляки и мятежники даже опомниться не успели, как рейтары врезались в их ряды! Пришел черед моего рейтшверта собирать кровавую жатву: справа завалился с разрубленным плечом польский пехотинец, пропустивший мой удар…

Какая же мерзость.

Подскочивший слева мятежник попытался поднять меня на пику, но я ушел от укола и тут же разрядил во врага второй пистоль, выхваченный из седельного чехла левой рукой! Все же в том, чтобы родиться левшой, а после переучиться на правую руку, есть свои преимущества… Третий пехотинец в ярком сюртуке лишь скользнул копьем по кирасе, а после рухнул с проломленным черепом. Рядом со мной «воров» рубит Лермонт! Вот финна «Степана» что-то не видно… Но я уверен, что он жив!

Скрежет, крик и треск стоит такой, что, думаю, он слышен даже жителям Твери!

Срубив конного шляхтича – достал со спины самым острием клинка, – я схватился с очередным всадником. Тот оказался искусным бойцом, и я с трудом выдержал первый натиск размашисто и быстро рубящего саблей ляха! Что же, самое время использовать третий заряженный пистоль… Блокировав плоскостью рейтшверта очередной удар сабли – едва успел остановить летящий в голову клинок! – я выстрелил от бедра с левой руки! Пуля ударила в горло разом захрипевшего врага – а я в очередной раз похвалил себя за то, что раскошелился на чехлы… И что два из трех повесил с левой стороны седла!

…В какой-то миг противник дрогнул под нашим напором, и над рядами наемников и московитов поднялся радостный гул. Ляхи покатились назад. Медленно, а потом все быстрее…

Но бой еще не окончен – самые храбрые и дурные мятежники упорно бьются с рейтарами, не позволяя начать преследование своих соратников. Плоскость моего меча, жалобно лязгнув, в очередной раз приняла удар сабли «вора», восседающего на гнедом коне. Тот весьма хорош, и при своих немаленьких габаритах он искусно владеет клинком! Один удар мне пришлось даже принять на козырек бургиньота, благо противник задел меня по касательной…

Ненавижу рубку!

В очередной раз я выхватил пистоль левой и надавил на спуск. Щелкнул замок. И… Ничего! В пылу схватки я забыл, что расстрелял все заряженные пистоли!

– Собака!

Выдохнув ругательство, я с трудом парировал очередной удар и молниеносно выбросил руку с пистолетом вперед, метя в шею врага. Дуло ударило в кадык здоровяка, и тот, опустив саблю, схватился за шею… Я же, чуть отклонив корпус влево, рубанул мечом от себя, вложив в удар всю свою ярость и страх! Заточенная сталь сверкнула молнией, устремившись к шее ляха…

Переведя взгляд с поверженного противника влево, я замер с похолодевшим сердцем: в отдалении сразу от трех всадников отбивается Делагарди!

Я решительно направил коня в сторону сражающихся. Жаль, заряженных пистолетов не осталось… Но ничего, по такому случаю поработаю и клинком!

Ближний ко мне шляхтич настолько увлекся боем, что я подобрался к врагу незамеченным и быстро нанес колющий удар со спины, в основание черепа. Нечестно? Может быть. Но это война!

К тому же благородно ли нападать троим на одного?! Нет, я только уравнял шансы…

Подкрученные усы Якоба опали, а глаза горят огнем! Генерал, так же как и я, не собирается сегодня погибать, и очередной его удар поверг наземь второго противника! Я успел схватиться с третьим, но тот вдруг развернул коня и, отмахнувшись от меня саблей, припустил к отступающей пехоте хоругвей…

– Не преследовать! – иерихонской трубой провозгласил Делагарди.

Но я и не собирался… Рука свинцом налилась, болит отбитый копьем бок. Да еще кто-то бровь рассек! И это под шлемом!

Ненавижу рубку!

– Спасибо, Себастьян!

Якоб Понтуссон с чувством мне улыбнулся, и я поспешно кивнул в ответ:

– Да было бы за что! В бою любой солдат и офицер – братья. Как там сказано в Писании: жизнь за други своя!

…Мятежники отступили и теперь улюлюкают и бранятся из-за своих довольно жиденьких укреплений. Они твердо уверены, что победа осталась за ними, хоть их атака и была отбита! Что же, основания для этого все же есть: наша пехота отступает с поля боя, в то время как обоз уже переправился за Волгу. Вскоре придет очередь и всадников…

Только теперь вокруг меня начал собираться мой эскадрон. Н-да, после боя мы недосчитались десятка рейтаров… Я недоволен собой и зол, а вот Делагард неожиданно бодр и весел. Нет, я примерно понимаю мысли генерала: ценой наших небольших потерь он смог предотвратить гибель намного большего количества людей.

Но есть одно но. Павшие рейтары были моими людьми!

– Молодцы! Вы все львы! – Якоб рысью пронесся в сторону реки, где белеет лошадь Скопина-Шуйского.

И где уже начала переправляться пехота.

Как же много мертвых тел на поле… И наших, и мятежников. Впрочем, я с радостью отметил, что крылатых гусаров не менее полутора сотен. И это только те ляхи, кого я успел насчитать! А вот опрокинутых и растоптанных ими французов и земляков считать уже не стал – сделалось дурно.

– Ты как? – Джок с подбитым глазом поравнялся со мной. – Смотри, что ухватил. – Он протянул мне знамя одной из хоругвей. Неплохой трофей!

– Оставь себе. Когда вернешься на родину, повесишь в родовом замке над камином…

Я ответил, одновременно с тем расстегивая ремень, из-под которого сочится кровь. Надо обязательно обработать раны! Мне, конечно, нравится в Московии – но забыться вечным сном в ее земле, да еще и так рано, я совершенно не спешу!

– Тебя по голове, что ли, ударили, Себастьян? Какой замок?

Шотландец споро срезал знамя с древка, после чего продолжил:

– Был бы у меня замок, думаешь, я месил бы здесь грязь?! Нет, эту тряпку я буду использовать как скатерть!

Я не удержался от дружеской подковырки:

– А я думал, что тебе с нами просто интересно!

По рядам рейтаров пробежали усталые смешки. Что же, после боя людям нужен хороший отдых, и надеюсь, они его получат…

Воцарилась тишина. Дождь стих. У самой реки я вновь встретил хмурого стрелецкого сотника, так и не сумевшего ни разу выстрелить. Его люди уже вступили на мост… Сил на разговоры не осталось, и я лишь натянуто улыбнулся московиту, не рассчитывая на ответ. Но тот, к моему удивлению, легонько склонил голову, после чего его губы разошлись в неком подобие невеселой, подбадривающей улыбки…

Выходит, я все же не так хорошо знаю московитов!

…А за спиной, во вражеском лагере продолжают веселиться, празднуя победу, и кажется, что веселье это только набирает силу, судя по крикам!

Ну ничего, пусть празднуют.

Пока живы.

Пролог Орла

Обманчиво спокойно на нашем берегу Волги. Стрекочут сверчки, плещется в воде хищная рыба, вышедшая на ночную охоту, где-то вдалеке коротко взвыл волк… И тут же затих. А вот на соседнем берегу, в «воровском» лагере, вовсю идет гульбище, доносящее до нас многочисленные пьяные мужские крики и истошный бабский визг. Иногда раздаются и выстрелы – по воздуху палят, дурни!

– Радуются, ироды, победу отмечают…

– Так рано радуются, Никола! – ответил я на кураже, надеясь подбодрить друга-горниста, а вот на прочих стрельцов уже рыкнул грозно, хоть и вполголоса: – Кто шум поднимет, тому лично все зубы повыбиваю! Чтоб ни звука, ни писка!

Ответом мне служит глухое молчание ратников, но мне его вполне достаточно: мою тяжелую руку все знают. Как и то, что обещания я на ветер не бросаю! Да и мало дураков шум поднимать, я больше для острастки рычу, себя успокаиваю – кому ведь охота под пули воровские лезть аль под картечь?! Дураков нема, стрельцы люди сметливые: ежели кто не знал, за каждого молодца всей деревней о приеме ратуют, самых головастых из крестьян дают! Ну иль кто из уже состоящих в приказе ратников слово замолвит – иначе ведь в сотню и не попасть… А за дурней никто просить не станет, себе дороже выйдет в первом же бою.

– Тронулис, братцы, вперед! Наказ мой не забываем! Да вразнобой идем, шаг не печатаем!

Немцы и свеи, что впереди нас встали, пришли в движение по команде собственных сотских голов, «офицеров» по-иноземному. Вот, стало быть, и наш черед пришел!

Ну, погань воровская, сейчас «порадуем» мы вас, ох порадуем… Днем дождь поливал, фитили тушил, порох мочил – ни разу пальнуть не вышло. Сейчас же иначе все будет!

Лагерь воровской прикрыт только острожками из сцепленных между собой крест-накрест кольев да поперечной перекладины. Конных они остановят, спору нет, а вот пешцев… Пешцы, коли до острожек беспрепятственно добегут, острожки эти руками в стороны и растащат!

Нет, конечно, коли враг с той стороны к обороне изготовился, попробуй убери преграду – живо сабелькой аль пикой приголубит! Да и то, добежать надо! Ведь ворогу огненного боя покуда хватает, чай ляхи с ворами Лжедмитрия (уже второго по счету!) огненным припасом делятся, да и запасы из взятых городков и крепостиц все у воров… Однако же упились поганые, упились хмельным! В ночи палят, с бабами гулеванят, драки затевают, орут, будто бесноватые, да песни непотребные во все горло распевают – победу празднуют, стало быть! И это хорошо, ой как хорошо! Ибо удара нашего не ждут, на дозоры понадеявшись. А может, воевода воров и вовсе не смог порядка в войске своем навести, коли допускает подобное…

И точно, порядка у ворога нет никакого! Костры жгут, костров много – при свете огня видно хорошо, так глаза их к свету и привыкают. А там, где кончается свет, там тьма словно стеной ляхов и запорожцев окружает!

Нет, не увидать им рати князя Михаила Скопина-Шуйского, приближающейся едва ли не бегом… И не слыхать, точно говорю, не слыхать нас из-за шума, что в лагере ироды подняли! А дозоры… А что дозоры? Недаром к князю с повинной головой явились бывшие казаки Болотникова под предводительством головы Дмитрия Шарова, верной службой надеющиеся заслужить прощение за воровство. И хоть казаки народишко и разбойный, и вина за ними серьезная, но Скопин-Шуйский – человек, умный не по годам. Взял под крыло справных воев, в степи ратному искусству научившихся, с татарами не раз сабли скрещивающих да хитрости и премудрости воинские разумеющих. И вперед основных сил их сейчас и отправил, сторожи тушинцев по-тихому снять, шума не поднимая – стрелами. Ибо не хуже степняков из луков бьют, а что в ночи, так ведь дозорных со спины огонь костров подсвечивает!

И, судя по всему, справились-то казачки, раз уж мы вперед пошли, а у воров тревогу не поднимают…

Ближе к лагерю иноземцы перешли на легкий бег, пришлось побежать вслед за ними, но в какой-то миг немецкие мушкетеры (потому как пищаль они мушкетом кличут, оттого и название!) в стороны расступились, по сотне вправо и влево от нас. А тут уж и острожки стоянки воровской показались…

– Стой!!!

Выкрикнул команду я вроде погромче, чем хотел, но севшим после бега голосом получилось как раз что нужно: стрельцы мои меня услышали, в то время как в лагере тушинцев я никого не насторожил. Будь иначе – и воры принялись бы пристально вглядываться в нашу сторону… Впрочем, моих ореликов, замерших в пяти шагах от границы освещенного кострами участка, разглядеть все равно ой как непросто!

– В два ряда становись!

Сотня послушно выполняет мою команду: каждый стрелец давно знает свое место в строю, так что даже сейчас, в предрассветной тьме, никто не ошибается.

– Порох на полку!

Все как один стрельцы открывают полку замка (похожа она на малое корытце), на нее ратники засыпают немного пороха из натрусницы – вровень с краями. У кого-то натрусница – это деревянный, а то и железный футляр с узким горлышком; у меня же имеется настоящий рог! Постаравшись насыпать порох как можно ближе к затравочному отверстию, соединяющему полку и канал ствола (все же костры вражеские дают свет, хотя опытные стрельцы и с закрытыми глазами справятся!), я дважды легонько хлопаю ладошкой по ложу пищали. Так порох наверняка попадет в затравочное отверстие… Наконец я закрываю полку.

– Заряжай!

Все ратники (в том числе и я) потянулись к одному из «двенадцати апостолов», висящих на перевязи-берендейке, перекинутой через левое плечо. «Апостол» – это деревянный футляр-зарядец с порохом, причем отмерено в нем ровно на один заряд… Я упираю пищаль прикладом в землю, без всякой спешки засыпая в ствол нужное количество огненного зелья. После чего, вынув шомпол из паза под стволом, утрамбовываю им порох.

– Пулю клади!

Следующей в зияющее черным отверстие ствола отправляется пуля – ее я достаю из мешочка, отдельно пришитого к берендейке. Вновь утрамбовываю шомполом…

– Пыж клади!!!

Наконец в ствол отправляется пыж (небольшой кусок потертой, изношенной ткани).

– Фитиль пали!

Вымоченную в пороховом растворе веревку (ее после высушивают на солнце) я также извлекаю из мешочка с пулями. Поджечь ее в сухую погоду не составляет труда: достаточно пары ударов кремня о кресало. С обеих сторон от меня раздаются негромкие удары-щелчки, после которых в темноте проявляются крошечные огоньки.

– На плечо!

Пищали у всех стрельцов разом взмывают вверх.

– Фитиль крепи!

Перехватив свое оружие, я закрепляю тлеющую веревку в удерживающем ее двузубце – жаграх. У меня получается не сразу – пальцы чуть подрагивают от волнения и предвкушения скорого боя…

– Прикладывайся!

До того висящий на плечевом ремне бердыш вонзается заостренным втоком в землю, а в выемку, образованную обухом и тупием секиры, укладывается ствол пищали, позволяя мне без особых усилий удерживать ее, нацелив на лагерь тушинцев!

– Полку крой!

Ратники дружно открывают пороховые полки с уже улегшимся в них порохом… Всё. Пищаль готова к бою!

Выждав всего пару мгновений, чтобы поспели отстающие, я, уже не скрывая своего голоса, по-молодецки зычно кричу:

– Целься… ПАЛИ!!!

Одновременно с командой отворачиваюсь, закрываю глаза (иначе вспышка пороха может их обжечь) и нажимаю на спусковой крючок. Зажженный фитиль устремляется к пороховой полке…

Выстрел!!!

…Залп полусотни стрельцов гремит оглушительно. И он опередил последовавшие вслед за ним залпы иноземных мушкетеров, пусть всего на пару-тройку ударов сердца, но опередил! А в ответ ему со стороны лагеря тушинцев раздаются заполошные крики перепуганных воров, отборная ругань и протяжный вой раненых, в том числе и моими стрельцами…

В том числе и мной.

Разрядив оружие, первая полусотня меняется местами со стрельцами второй, и тут же я отрывисто кричу:

– Прикладывайся!

Пищали занимают положенное им место на бердышах.

– Целься… ПАЛИ!!!

После второго залпа мою сотню заволокло дымом так, что сквозь него уже ничего не видно. И все же я не спешу бросать своих людей вперед, рассчитывая, что заряженные нами пищали еще могут пригодиться.

– Первая полусотня – заряжай! Вторая – бердыши склонить, пищали наземь, сабли наголо!

Послушно выполняя мои команды, ратники выдергивают бердыши и вновь вонзают в твердь у своих ног. Но уже под наклоном к противнику, способному ударить в ответ, пока еще пороховое облако не развеялось! Вот бердыши и сослужат нам службу – как те же острожки, к примеру… Сами вои, оголив клинки, отступают на пару шагов назад и чуть расходятся в стороны, чтобы не мешать друг другу рубиться. А то, глядишь, своего соратника сабелькой-то и зацепят вместо вора!

Нет, такого допускать нельзя, никак нельзя…

Пороховой дым вскоре развеялся, и нам открывается картина охваченного паникой лагеря: вопящие и голосящие на все лады воры мечутся из стороны в сторону, кто-то волочится по земле, зажимая раны… Однако в стороне уже замаячили всадники, стремительно скачущие в нашу сторону! Впрочем, тут же стало понятно, что это не закованные в брони крылатые гусары, а прочие тушинцы: запорожские казаки, ляхи победнее, а то и вовсе татары, прибившиеся к Лжедмитрию! Так вот, последние направили лошадей к заграждению – но замерли у острожек, не имея возможности их с ходу преодолеть. Впрочем, часть всадников тут же спешилась, надеясь освободить путь соратникам…

Ага, как же. Разбежались!

– Первая полусотня – вперед! Вторая полусотня – заряжай!

Равный шаг, печатающийся десятками стрелецких сапог – и ратники с заряженными пищалями оказываются впереди.

– Прикладывайся! Целься… ПАЛИ!!!

Пороховое облако вновь закрывает обзор – но истошное ржание тушинских скакунов, чьи хозяева вознамерились преодолеть заграждение и атаковать нас, убеждает меня в точности залпа! Впрочем, спустя несколько ударов сердца, за которые дым успел развеяться – а вторая полусотня зарядить пищали – я увидел, что острожки убраны в сторону, а уцелевшие вражеские всадники (да в большом числе!) уже направили коней в нашу сторону…

– Первая полусотня – назад, бердыши оставить! Вторая – прикладывайся!!!

Как же бешено колотится сердце в груди!

– По лошадям – целься… ПАЛИ!!!

Очередной раз слитный залп оглушает, а дымное облако закрывает обзор… Но страшный крик раненых животных, кажущийся теперь пугающе похожим на человеческий, и наоборот, словно звериный рев раненых или придавленных скакунами людей – все это убеждает меня: залп не пропал даром!

– Первая полусотня – заряжай! Вторая – бердыши к земле, готовьсь!

Я и сам склоняю свою секиру по направлению к вражеским всадникам, вогнав ее втоком в землю так, чтобы острие полотна нацелилось в грудь жеребца противника. Одновременно с тем тяну саблю из ножен и напряженно замираю, ожидая увидеть, как сквозь клубы дыма проявится силуэт несущегося во весь опор конника!

…Однако когда белесое пороховое облако развеялось, пред взорами стрельцов предстал лишь хвост отряда тушинских всадников, улепетывающих в густую темноту… Да небольшое поле, усеянное телами павших людей и животных по обе стороны от сдвинутых заграждений.

Правда, за ними какой-то ретивый запорожец с характерным чубом-хохлом и вислыми усами, отчетливо освещенный пламенем ближнего к нему костра, уже строит свою голытьбу! Однако же, к чести литовских казаков, стоит признать, что при всей схожести внешним обликом с оборванцами, запорожцы – лихие рубаки, перенявшие от турецких янычар искусство драться строем. К тому же, совершенно не заботясь об одежде, оружие свое они холят и лелеют – хватает у запорожцев и фитильных пищалей, и даже дорогущих колесцовых пистолей! Правда, то настоящие казаки, обитающие в порубежье литовской «Украины» и на Сечи… Но последние, поддержав Лжедмитрия, привели на Русь огромное число холопской голытьбы… Впрочем, сколь бы ни были они многочисленны, литовские холопы пусть и называют себя казаками, но не владеют ни казачьей ратной выучкой, ни нормальной зброей.

Ну, сейчас узнаем, кто там против нас собирается… Хм, да вроде ведь строятся – видать, не совсем уж холопская голытьба!

– Первая полусотня – вперед, прикладывайся! Вторая – назад, заряжай!

Стрельцы меняют друг друга, пока сам я так же поспешно заряжаю свою пищаль. Для новичка дело кропотливое, небыстрое, но рукам опытного воина оружие будто бы само повинуется – словно ретивая кобылка, усмирившая норов перед грозным хозяином!

А между тем что-то заполошно орущий запорожец (ни слова в крике его не разобрать, разве что ругань про «псов» и «москалей») наконец-то повел свое немалое воинство вперед.

Ну, понеслась душа в рай…

– Ждем! Без команды не стреляем!

Но мои орелики (стрельцы из прочих сотен приказа величают их так из-за моего прозвища) и сами понимают, что вернее бить, когда воры приблизятся. Ведь так ни одна пуля не пропадет даром! Правда, у запорожцев и собственные пищали имеются…

– Пошире разойдись! Стенкой не стойте!

Вот это я правильно придумал. Теперь вражий залп – коли тушинцам есть из чего стрелять – первый ряд сотни целиком не выкосит… Да и бердышами стрельцам сподручнее рубить будет! Это конных встречать лучше густым залпом, стенкой, да не в два ряда, а в три или четыре, коли ворогов много…

– Ждем!!!

Запорожцы уже добрались до сдвинутых в стороны острожков, и что-то не видать мне среди них ни одного ратного с пищалью или пистолем! Все больше колья (даже не копья и уж тем более не пики) да топоры вместо сабель. Все-таки голытьба? Но ведь идут строем…

– А-А-А-А-А!!!

– Бей москалей!!!

– Руби!!!

Первые ряды воров внезапно сорвались на бег, устремившись в сторону моей сотни, выкрикивая при этом отборную ругань и боевые кличи. Будь среди ореликов новички иль вои духом послабее, может, и начали бы палить без разбору… Но мои молодцы не раз испытали себя в ратном деле – настоящие орлы!

– Первая полусотня – целься! Вторая – прикладывайся!

Я замираю, с гулко бьющимся сердцем считая шаги, разделяющие нас с ворогом, и вместе с тем замер мой крик, уже готовый сорваться с губ… Только крепче стискиваю ладонями ложе пищали да плотнее упираю ее в плечо, и палец, указательный палец, чуть подрагивая, уже лег на спусковой крючок…

– ПАЛИ!!!

Кричу я одновременно с собственным выстрелом, чуть пошатнувшим меня назад. Не к месту в памяти всплывает мой самый первый выстрел – тогда неплотно прижатый к плечу приклад «лягнул» меня так, что вся правая рука онемела от боли…

Клубы дыма вновь закрывают обзор, но даже с заложенными от оглушающего залпа ушами я различаю шаги приближающихся воров. Выходит, не всю голытьбу мы успели выкосить!

– Вторая полусотня – ПАЛИ!!!

Глухие щелчки спусковых крючков, короткое шипение сгорающего на полках пороха и слитный грохот полусотни выстрелов следуют за моей командой! Положив бесполезную теперь пищаль на землю, сам я перехватываю бердыш обеими руками, склонив острие полотна навстречу ворогу… Но никто не спешит появиться из дыма, зато теперь отчетливо различим мерный шаг ступающих в ногу запорожцев! От отчаянной догадки у меня словно шерсть дыбом на спине встала, и я бешено кричу во всю мощь глотки:

– НАЗЕМЬ! НАЗЕМЬ САДИСЬ!!!

Но ответный залп казаков, пустивших впереди себя холопскую голытьбу, отстает от моего крика всего на удар сердца…

Теперь густой дым заволок уже все разделяющее нас пространство. Однако за белесой дымкой уже слышится быстрый топот запорожцев, спешно ринувшихся в атаку, – перезарядить пищали мы точно не успеем…

– Держись, братцы, не робей! Пищали наземь, секирами и саблями – руби!!!

…Первым из порохового дыма выныривает запорожец с копьем. Он держит его у живота обеими руками, нацелив наконечник чуть в сторону от моей груди. Чуть в сторону потому, что вор не сразу различил меня на бегу, и короткого мгновения его замешательства мне хватает, чтобы резким ударом секирой по древку вражеского копья отклонить его в сторону! Тут же я делаю шаг вперед и одновременно с тем коротко и быстро колю в ответ, вонзив острие полотна в живот вскрикнувшего запорожца…

Освободив бердыш, отшагиваю назад. А после резво опускаю его к земле – и скользящим ударом подрубаю ногу показавшегося сбоку казака, устремившегося на горниста Николу! Ворог истошно завизжал от боли в распластанной чуть повыше колена ноге… А я едва успеваю подставить древко секиры под рубящий удар сабли третьего тушинца, вырвавшегося из белесой, уже рассеивающейся дымки!

– Умр-р-ри-и-и!!!

От звериной ярости в черных как смоль глазах буквально рычащего запорожца (кажется, у него даже пена выступила на столь же черных, как и глаза, усах) у меня аж спину обдало холодом! В своей сотне я один из первых силачей, но сейчас мне едва хватает сил, чтобы не завалиться назад под напором противника! Хорошо хоть, древко бердыша специально подобрал дубовое – такое с одного удара не перехватишь!

– А-а-а-а-а!!!

Закричав в ответ, я рывком толкаю секиру от себя, все же потеснив ворога (аж руки от напряжения заболели!), и тут же, разжав пальцы, приседаю! Приседаю, одновременно с тем схватившись правой за рукоять сабли… Противник пытается ударить вдогонку, сверху вниз! Вот только клинок его плотно застрял в древке, шлепнувшемся мне на спину…

А я, даже не распрямляясь, одним движением вырываю из ножен турецкую саблю-килич и размашисто рублю прямо перед собой… Ох и от души я рубанул, лихо, аж развернулся вслед за ударом! И верный клинок пробороздил беззащитный живот захрипевшего казака, мгновение спустя безвольно рухнувшего на меня сверху…

– Упокойся с Богом!

Стряхнув ворога в сторону, я резво выпрямляюсь, вскинув саблю для нового удара! Но очередной противник не спешит под мой килич… А спустя всего пару ударов сердца сквозь наконец-то рассеивающийся дым я различаю лишь спины отхлынувших назад запорожцев. Замираю, тревожно оглядываясь и ожидая подвоха, но тут же позади раздается отрывистая иноземная команда! Заполошно обернувшись, я различаю лес пик, возвышающихся над головами немецких наемников и их командира. Последний жестами приказывает нам расступиться и дать пикинерам дорогу…

Кажись, сегодня Господь меня миловал!

Глава 1

Очередное уведомление от банка пришло в тот самый миг, когда я уже наливал кипяток в наведенную «заварную» смесь из одной чайной ложечки кофе, трех – сахара и небольшого количества молока. У каждого свой рецепт кофе – кто-то любит венский с медом, кто-то запаривается с молотыми зернами и варкой в турке, кто-то покупает себе кофейный аппарат. А люблю вот так, дешево и сердито, но именно этот рецепт возвращает меня в детство, отчего-то напоминая вкус какао… Недавно я варил его себе – так вот, не понравилось мне само какао! И вкус совершенно другой, не тот, что отложился в памяти… А вот кофе – простой, растворимый, в большой банке по акции – заходит на ура.

Почему так, загадка…

С удовлетворением хмыкнув – пришли отпускные, – я провел пальцем по экрану смартфона, закрывая вкладку сообщений, и сел за стол. Ум-м-м, завтрак… Поесть я ой как люблю! Впрочем, как и готовить. Вот и сейчас не удержался, растопил целую сковороду нарезанного средней толщины пластинками почеревочного сала с мясными прожилками, обильно присыпав их солью, перцем и молотой паприкой. Следом кинул две головки нарезанного тоненькими полукольцами лука, размятого перед «загрузкой», добавил половинку уже мальца залежавшегося помидора, порезанного маленькими кусочками. А когда быстро зажарившийся, словно во фритюре, лук стал совсем мягким, разбил в сковороду четыре яйца. М-м-м, красота! Королевский завтрак!

Потянувшись к холодильнику за сыром (люблю выдержанный, характерно соленый вприкуску с яичницей), я уже открыл его дверку, как вдруг…

– По лошадям целься… ПАЛИ!!!

…Крик незнакомого мне человека (чей голос, однако, показался удивительно похожим на… мой собственный?!) застыл в ушах. И одновременно с тем перед глазами вдруг предстала картинка летящих во весь опор всадников с оголенными саблями. Стало реально страшно, будто в моей квартире взаправду может появиться всадник столетия из семнадцатого, желающий меня зарубить!

Аж мороз по коже пошел… Что за жесть?!

Я так и замер перед открытым холодильником, пока он не запищал. После чего отступил к столу и в бессилии рухнул на стул, даже не посмотрев в сторону аппетитно пахнущей еды.

Что это было?!

Алкоголем я не увлекаюсь, запрещенных веществ в жизни не пробовал и не собираюсь, так что всякие там «приходы» или «белочки» банально исключены. Вчера, правда, пересматривал перед сном «1612. Хроники Смутного времени» – отличный, кстати, фильм, отчего-то не пришедшийся по вкусу публике… Как, впрочем, и «Слуга государев». Но сейчас ведь речь не о кино…

Не спорю, просмотр подобных фильмов перед сном может привести к сновидениям по теме. Сновидениям, но не…

Тут сознание озарила ослепительная в своей простоте и очевидности догадка: сон!!! Ну конечно, это был просто фрагмент сна, который снился мне под влиянием просмотренного фильма! Вот только встал я, начисто позабыв все, что видел в сновидениях, лишь с чувством, что было там что-то безумно интересное и увлекательное… Мне ведь даже удалось вспомнить примерную тему сна – Смутное время! Но мысли тогда быстро переключились на кино и плавно перешли в сторону кинотворчества и моего негодования на киноделов. Как же мало в последнее время снимают хороших исторических фильмов…

А теперь, собственно, я и вспомнил кусочек своих сновидений.

Однако же каким ярким он был! Куда уж там фильму!

Даже жалко, что позабыл все остальное…

Успокоившись и быстро позавтракав, я решил пойти прогуляться. Городишко у нас небольшой, провинциальный, но в тоже время какой-то уютный…

Особенно, когда гуляешь в вечернюю пору летом по историческому центру.

В эти мгновения, пропитанные теплым, едва ли не степным воздухом и залитые лучами закатного солнца, на узких улочках с домами еще дореволюционной, купеческой постройки и площадях с величественными храмами и дворянскими особняками словно оживает история. Здесь можно найти жилой дом, в столетней домовой книге которого имеется запись о проживании в нем Михаила Пришвина в бытность его гимназистом. Или дом-музей Бунина (также проживавшего в Ельце в период обучения в гимназии), композитора Тихона Хренникова… Елец дал России многих талантливых людей, а до революции и вовсе имел место быть «Елецкий интеллектуальный феномен» – в процентном соотношении по всем городам России большинство студентов МГУ были из Ельца.

Впрочем, все это касается более поздней, мирной купеческой истории города… А вот появился он как маленькая крепость на Каменной горе, где ныне стоит отреставрированный Знаменский женский монастырь. И на протяжении пятисот лет Елец – это именно крепость в южном порубежье Руси.

Прикрывшее удобный брод на реке Быстрая Сосна (в месте впадения в нее реки Елец) укрепление стало опорной базой для уходящих в степь разъездов-сторож. А его гарнизон был опасным противником для разбойничьих отрядов степняков, пытающихся нахватать на Руси полона и бежать! Но штурмы крупных отрядов кочевников малая крепостца (по сути острог всего с двумя башнями) выдержать, понятное дело, не могла. Еще до прихода Батыя город трижды брали половцы, ну а в период «ига» наши историки нашли в летописях упоминания о четырнадцати случаях полного разорения и гибели города, имевшего несчастье оказаться на маршруте Муравского шляха.

Но каждый раз Елец отстраивался.

Во время противостояния Дмитрия Донского и Мамая наш город, кстати, сыграл весьма значительную роль: именно в Ельце были размещены московские сторожи, уходящие в степь и успевшие вовремя выявить приближение татар. А ведь город тогда стоял на стыке Великого княжества Литовского и Рязанского, тяготел к первому, но заключил с Москвой союз и стал базой для ее разведчиков. На поле Куликовом Елецкий князь Федор с дружиной дрался против татар: по одним данным в полке правой руки, по другим – в засадном.

А вот хан Тохтамыш во время похода на Москву двумя годами позже учел, что при движении с юга его орда будет замечена дозорами, базирующимися в Ельце, и двинул свою рать с востока, от Казани, через земли Нижнего Новгорода…

Во время нашествия Тамерлана обреченный город продержался больше недели. Есть информация, что в те черные дни из Москвы князю Федору передали пушки-тюфяки, позволившие ему выиграть для великого князя Василия Ивановича время – время собрать у бродов через Оку достаточно сильное войско. Но как бы то ни было, в конечном итоге Тимур стер Елец с лица земли… Однако, взяв порубежную крепость, Железный хромец неожиданно развернул свои полчища на юг, отказавшись от похода на Москву. И кстати, именно в связи с этим событием празднуют Сретение Владимирской иконы Божьей Матери! А также имеется сказание, встречающееся не только в русских летописях и описаниях православного праздника, но и в мусульманских хрониках, о явлении Тамерлану Богородицы.

У нас есть даже своя икона Елецкой Божьей Матери и храм, построенный в ее честь…

Но все-таки я уверен: мужество и стойкость обреченных защитников Ельца сыграли не последнюю роль в решении Тамерлана уйти из пределов Русской земли!

А вот последний период боевой активности Елецкой крепости не столько славен, сколько трагичен – как, впрочем, и все Смутное время…

Крепость в очередной раз восстановили в конце шестнадцатого века, в рамках возведения Иваном Грозным Большой засечной черты. Причем в этот раз Елец стал самым сильным и мощным во всем южном порубежье! В городе встал гарнизон из ста пятидесяти детей боярских (они и несли дозор в степи), приказ из двухсот стрельцов, полусотни пушкарей при двадцати двух пушках и шести сотен «городовых» казаков. Последние, правда, набирались из вчерашних крестьян, освобожденных от части налогов и получивших ряд льгот. Их немного учили ратному искусству, но в основном эти «казаки» занимались ремеслами, однако в случае осады города получали оружие из городского арсенала и поднимались на стены.

Короче, ополчение.

Впрочем, вскоре со стороны степи появилась и «беломестная» (то есть не платящая никаких налогов) казачья слобода из настоящих донских казаков. Последние жили сами по себе, но в случае серьезного набега уходили в крепость, чем существенно повышали ее обороноспособность.

Стоит также учесть, что гарнизон беспрерывно рос и, к примеру, к началу Смутного времени достигал уже около двух тысяч ратников. А в 1626 году одних только детей боярских в Ельце было уже более шести сотен.

И все бы хорошо… Вот только политика выборного царя Бориса Годунова по отношению к тем же казакам, коих он здорово прижал, «затягивание гаек» на «украинах» (то есть в порубежье) и, наконец, Великий голод – все это настроило против Годунова жителей Ельца. Да и жителей большинства других городов-крепостей Большой засечной черты… Поэтому и неудивительно, что при подобных раскладах Елец единодушно поддержал первого Лжедмитрия! Впрочем, многие тогда действительно поверили, что он настоящий царь. И когда этого «настоящего» царя убили с подачи Василия Шуйского, а последний стал очередным выборным царем… В Ельце такой маневр не поняли и не оценили.

А потому во время восстания Болотникова Елец – опорная база восставших. Более того, крепость выдержала осаду и штурм царских войск под началом князя Ивана Воротынского! А после командующий повстанцами в Ельце Истома Пашков (по некоторым данным так и вовсе ельчанин, «боярский сын»!) нанес поражение отступающим отрядам царской армии! И наоборот, переход Пашкова и елецких в том числе воинов на сторону Шуйского предрек поражение Болотникова…

После подавления восстания уцелевшие ельчане вернулись домой. Многие погибли в схватках с царскими отрядами, многие – добивая мятежников, вчерашних соратников. И все это время домам и семьям ратников беспрестанно угрожали крымские и ногайские татары… Больше бунтовать никто не пытался – более того, когда в 1613 году на юг подался мятежный атаман Заруцкий, ельчане твердо выступили против «вора» вместе с московской ратью.

Однако главное испытание многострадальный город-крепость еще только ожидало…

В 1618 году поляки решили вновь попытать счастья в Московии и посадить на престол «венчанного на царство» королевича Владислава. С этой целью ляхи начали военное вторжение и устремились к столице, в то время как войско запорожцев (численностью примерно в двадцать тысяч казаков) под началом гетмана Сагайдачного ударило по южной «украине» Московского царства…

Удивительная судьба была у Петра Сагайдачного. Этот гетман стал одним из самых успешных лидеров запорожского казачества и прославился прежде всего как победитель турок и татар. В 1606 году им была захвачена неприступная до того Варна (казаки использовали избитый прием с ложным отступлением), в 1607 году запорожцы под его началом обрушились на Крымское ханство, взяв Перекоп и Очаков. Затем малоросские казаки вновь переключились на турков, в 1608 году атаковали днестровские крепости Килию и Измаил. Очевидно, не очень успешно, раз победные реляции отсутствуют, но морские набеги продолжались. Например, в 1614 году «черкасы» (так запорожцев именовали в России) одержали крупную победу под Синопом, захватив город, а в 1616 разорили Кафу, крупный центр торговли невольниками, где освободили множество христиан, угнанных татарами на продажу. В том же году запорожцы целиком истребили крупный отряд крымских татар у притока Днепра, Самары, – татары возвращались с большим полоном с Речи Посполитой.

Полон казаки освободили.

Таким образом, пока часть запорожцев вначале с первым Лжедмитрием, а главным образом со вторым (Тушинским вором) грабила и разоряла Россию, Сагайдачный честно воевал с турками и татарами. Настоящий народный герой… Но не все так однозначно ни с Сагайдачным, ни с его казаками.

Вообще, малоросские казаки изначально – это свободные вооруженные поселенцы, постепенно осваивающие исконно русские земли древнего Киевского, Переяславского и Черниговского княжеств. В шестнадцатом веке эти земли пустовали после нескольких веков разорения и запустения литовской «украины»… Почему литовской? Потому что после разорения Батыем в тринадцатом веке эти княжества вошли в состав стремительно набравшего силы Литовского государства.

Так вот, малоросские казаки заселяли фактически ничейные земли, при этом и налогами их никто особо не обременял и не давил. А на набеги татар они быстро научились отвечать ответными набегами – правда, морскими. Видать переняли тактику донских казаков, чьи ряды, в свою очередь, пополнили разбитые Иваном Третьим ушкуйники, века с одиннадцатого промышлявшие морскими, а после и речными разбоями… Кроме того, колонизирующие эту землю литовские шляхтичи русского происхождения и православного вероисповедания поддерживали своих поселенцев-казаков и защищали их интересы в сейме, вместе с ними рубили татар и турок.

Так, например, знаменитую Запорожскую Сечь основал магнат Дмитрий Вишневецкий в 1555 году – и он, кстати, со своими казаками перешел на службу к Ивану Грозному! Отличился в походах против татар; потом, правда, влез в авантюру с троном молдавского господаря и сгинул…

Однако в конце шестнадцатого века под влиянием иезуитов была принята церковная уния, подчиняющая православную церковь в Речи Посполитой католической. Унию поддержал польский король, вследствие чего на не отринувших веру православных христиан начались гонения. Одновременно с тем в казачьих областях, попавших под сильное влияние поляков после Люблинской унии, жителей принялись давить поборами и налогами, а вчерашних казаков – закрепощать, переводить на холопское положение. Наконец, родная, русская шляхта начала массово переходить в католичество под влиянием все тех же иезуитов, и если Дмитрий Вишневецкий основал Запорожскую Сечь, то сто лет спустя Иеремия Вишневецкий топил в крови казачье восстание Хмельницкого…

Естественно, в таких условиях казаки противились польскому влиянию, восставали против тех, кто пытался лишить их самой возможности защищать себя от набегов татар (ни о какой централизованной защите южной «украины» у поляков речь даже не шла) и одновременно с тем посягал на их веру. Еще в конце шестнадцатого века литовскую «украину» сотрясли восстания Косинского и Наливайко, оба были с трудом подавлены ляхами. Однако тогда еще запорожцы воевали лишь за расширение реестра (то есть списочного числа казаков, сохраненных для борьбы с татарами) и привилегии шляхтетского сословия, кои черкасы надеялись примерить на себя…

Смутное время на Руси на время ослабило градус напряжения в Речи Посполитой. Многие казаки пошли на службу к понравившемуся им Лжедмитрию Первому (стоит признать, личность действительно незаурядная). К ним же присоединилось огромное число беглых польских холопов, взявших в руки хоть какое-то оружие. Позже их назовут воровскими казаками, а некоторые хронисты огульно присовокупят их к казакам запорожским, представляющим, в отличие от холопов, уже реальную боевую силу. В отрядах же второго Лжедмитрия воровские казаки станут главной действующей силой – наравне с польской мятежной шляхтой.

Однако после неудачи в России поляки высвободят силы на востоке, чтобы перебросить их на юг. Против терзающих землю крымских татар или турков? Нет! Против разгулявшихся на чужбине казаков! Тех, кто воевал с иноверцами под началом Сагайдачного…

И именно потому, что возмущенные турки требовали усмирить запорожцев!

Про этот эпизод из жизни Сагайдачного информации немного, но в 1617 году он заключил позорное Ольшанское соглашение, стоившее ему гетманской булавы. Соглашение было реально позорным и одновременно с тем кабальным – как я думаю, боевому гетману поставили ультиматум, и воевать с поляками в одиночку он не решился. На Москву в те дни действительно не было смысла оглядываться – после Смутного времени Россия с трудом приходила в себя…

Однако уже в следующем году ляхи, зная слабость ратных сил Москвы, вновь решили попытать счастья с русским престолом – и в очередной раз отправляются в поход. Им вновь понадобились запорожцы, и по-своему наивным казакам предложили новые договоренности взамен того, что они примут участие в войне. Что же, Сагайдачный потребовал прекратить гонения на православных, увеличения реестра, автономии Запорожскому войску – и ему пообещали эти требования выполнить! Наивный Петро вновь стал любимым казаками гетманом и повел на Москву огромное для казаков войско в двадцать тысяч запорожцев… Большую часть которого, понятное дело, составила присоединившаяся к казакам холопская голытьба, огульно в казаки зачисленная.

И вот тут история Сагайдачного как поборника православия, как освободителя пленных христиан и героя войны с турками и татарами, заканчивается.

Тут начинается уже совсем другая история гетмана, признанного на Украине национальным героем…

Владислав ждал запорожцев у Москвы, которую королевич (то есть сын и наследник короля), в свое время действительно «венчанный на царство», собирался осаждать и штурмовать. Но черкасы прознали, что на юг Муравским шляхом отправляется в Крым русское посольство с дарами. Да-да, с «дарами»…

Понятное дело, что это не было данью в привычном понимании татарского ига. Размер меньше, но и результат слабее: приняв дары, хан обещал не ходить на Московскую Русь лично, мог удержать близких к телу мурз от набегов. Но отнюдь не всех – вожди небольших кочевий все так же шли в набег каждое лето. Другое дело, что такие наскоки удавалось отразить ратникам засечной черты, по силам справиться с татарами было и ватагам донских казаков…

Так вот, в 1618 году примерный размер даров крымскому хану оценивался в двадцать тысяч рублей деньгами. А кроме того, русский царь отправил и меховую казну стоимостью еще в десять тысяч… И вот именно за этим посольством поспешил Сагайдачный с казачками, не отказывая себе в удовольствии пограбить по пути.

Первой жертвой стал Путивль – город хорошо защищенный, но практически не располагающий гарнизоном: Смутное время забрало большинство ратников. Затем черкасы разорили окрестности Ливен и окружили второразрядную крепость с гарнизоном в несколько сотен человек. Последовал жестокий штурм, после которого Ливны пали – численный перевес казаков, малое число защитников, слабость городских стен и крепостной артиллерии предрешили трагедию… Ну а дальше – а дальше Сагайдачный отдал город на разорение казакам, и те вовсю «погуляли»! Я не воспроизведу летописи на память слово в слово, но общий их смысл таков: казаки убивали всех без разбора – мужчин, женщин, детей, даже малых. Также многих женщин и детей забрали в полон – неужто крымским татарам на продажу? Кроме того, прямо указывается на полное разграбление и осквернение церквей «православными казаками»…

Можно предположить, что довольно суровый на расправу гетман, в свое время самыми жесткими методами насадивший дисциплину в рядах запорожцев и реорганизовавший их войско, во время московского похода ситуацией уже не владел. Совершенно очевидно, что его казаки любили пограбить – так, освобождая пленных христиан в Кафе, они же вырезали большую часть мусульманского населения и взяли много пленных на обмен. Также к его войску наверняка присоединились и те, кто уже успел «погулять» на Руси при Лжедмитрии, кто разложил остальных. Очевидно, что голытьба присоединилась к походу именно для того, чтобы грабить… Но ведь у гетмана был выбор. Он мог не вести черкасов на Москву! Однако повел, поверив, что обещания польских панов православным холопам могут чего-то стоить…

Также есть точка зрения, что Сагайдачный поступил с Ливнами демонстративно жестоко и, сохранив жизни некоторым горожанам, отпустил их: бегите, разнесите по окрестностям весть, как свирепы запорожцы к тем, кто смеет с ними драться! Однако можно ли оправдать этим действия гетмана в Ливнах?

Однозначно – нет.

Следующей целью черкасов стал Елец, в котором как раз и укрылось царское посольство с дарами для хана. В это время Елец уже обзавелся внешним кольцом стен, защищающим городские посады, и, вместо того чтобы сжечь их и отвести жителей и воинов во внутреннюю цитадель (стены ее были более крепкими и мощными, рубленными «тарасами»), воеводы приняли решение защищать посады. Впрочем, они действовали согласно своей логике – скорее всего, в цитадели не поместились бы все гражданские, включая не только горожан, но и сбежавшихся с окрестностей крестьян и ливенских беженцев. Очевидно, что поначалу хватало и ратников. Ведь помимо сильного гарнизона какая-то охрана имелась и у посольства. А кроме того, перед самым нападением запорожцев в Ельце укрылась сотня воронежских служивых казаков, направляющихся в Мценск.

Отдавать казакам послов и государеву казну ельчане отказались…

Три дня черкасы безрезультатно штурмовали крепость – защитникам хватало пушек и пороха отбивать все атаки врага, и они сами ходили на вылазки подземными ходами. Тогда Сагайдачный решился на ночной штурм, подкатив туры (осадные башни) к Новосильским и Ливенским воротам. Были предприняты три атаки – и все они были отбиты! Однако уже на рассвете после ночного штурма пал Аргамачий острог – согласно обнаруженным в летописях записям, запорожцы поднялись на стены по «холму из тел павших соратников». Не уверен, что это было действительно так, но оставлю все на совесть хронистов и историков, цитирующих обнаруженные записи…

Так или иначе, смяв воронежских казаков, черкасы прорвались за внешнее кольцо стен, и начался тяжелый полевой бой с елецкими ратниками, отступающими из посадов в цитадель, прикрывая при этом и бегство жителей… Тут необходимо отметить, что со стороны Аргамачьего острога посад был отрезан от цитадели рекой Елец (современный Ельчик), и здесь запорожцами были прижаты к водной преграде многие защитники города, в тяжелом бою понесшие большие потери.

Впрочем, цитадель удалось удержать, и также понесшие значительные потери черкасы (наверняка пустившие вперед необученную и плохо вооруженную голытьбу) вновь предложили ельчанам выдать казну. А заодно и членов посольства, и воевод… Руководители обороны на общем совете приняли решение отдать часть казны, но не выдавать послов и воевод – и купились на уловку запорожцев… Ибо, как только крепостные ворота были открыты и посольство вышло наружу, казаки тут же атаковали и ворвались в город на плечах бегущих под их напором ельчан…

После запорожцев Сагайдачного брать Елец штурмом никто не пытался вплоть до Великой Отечественной. А сами уцелевшие жители объясняли это разорение расплатой за свои грехи в Смутное время.

Будь оно неладно!

После захвата и грабежа Ельца, черкасы во главе с гетманом наконец-то отправились к Москве, внемля требованиям королевича Владислава. Попутно запорожцы взяли штурмом и разграбили Лебедянь и Данков, но неожиданно уперлись в героически обороняемый Михайлов, где бравший штурмом Варну, Кафу и Синоп гетман Сагайдачный потерпел полное фиаско.

Отступив от Михайлова и довольно долго потоптавшись у бродов через Оку, Петро все же сумел найти неприкрытые переправы и обойти вдвое уступающий ему отряд князя Григория Волконского (тот действительно сделал все, что смог, и отступил к Коломне). После чего гетман устремился к Москве, при этом в дороге казаки разделились, и отряд черкасов под началом Михаила Дорошенко (будущего гетмана и деда предателя Петра Дорошенко) сжег дотла Каширу, истребив ее население.

Кстати, ранее он записал на свой счет Епифань, Скопин и Ряжск, и именно запорожцы Дорошенко взяли Данков. Короче, погуляли «православные воины» в братской православной стране широко, с размахом!

Зато под Москвой казаки себя никак не проявили. Но дело отнюдь не в набожности вдруг вспомнивших о родстве крови и веры черкасов! Нет, просто вдоволь разорив Русскую землю, захватив дары к крымскому хану и взяв богатую добычу в разграбленных городах, запорожцы уже не стремились умирать под мощными стенами Москвы. Куда уж им, не сумевшим справиться с дерево-земляными укреплениями Михайлова! А даже если бы им и улыбнулась бы удача, все сливки со столицы собрали бы именно поляки… Так что историки действительно не врут, говоря о том, что запорожцы не оказали никакой помощи ляхам при осаде Москвы в 1618 году. Не оказали потому, что струсили, стараясь держаться в задних рядах и убегая из-под стен, когда натыкались на более-менее крепкое сопротивление…

И паны подобных «маневров» совсем не оценили!

Черкасы вскоре получили по заслугам – получили сполна. Поляки не выполнили НИ ОДНОГО обещания, данного Сагайдачному, а наоборот, ввели армию на Поднепровье, где начали активно закрепощать вчерашних «казаков». Кинутый гетман, проглотив унижение, подписал Роставицкое соглашение, сумев добиться лишь увеличения реестра до трех тысяч казаков; всех остальных, включая внесенных в реестр за последние пять лет, из списков вычеркнули.

Естественно, Петро вновь перестал быть гетманом…

В 1620 году Сагайдачному хватило наглости проситься под руку Москвы – после всех его художеств в России! Естественно, его предложение было отвергнуто: во-первых, Петро говорил лишь от части казачества, во-вторых, война с Речью Посполитой после Смутного времени и разорения, устроенного черкасами двумя годами ранее, была для царства неподъемна. Ну и в-третьих, запорожским казакам просто не доверяли.

Как показала будущая война, правильно делали, что не доверяли…

Сагайдачный вновь купится на посулы ляхов в 1621 году, когда турки во всю мощь ударят по Речи Посполитой. Вновь ему пообещают золотые горы, и вновь гетман соберет казаков и двинет их на помощь полякам, где в битве при Хотине, объединившись, черкасы и ляхи сумеют разбить турков и татар. Битва, безусловно, славная, и драться в ней пришлось всерьез – тот же гетман Петро был ранен и вскоре скончался.

А поляки после его смерти вновь «кинули» казаков со всеми данными им обещаниями…

Справедливости ради стоит отметить, что королевич Владислав (сражавшийся при Хотине), может, и хотел сдержать отцовское слово, да только королевское слово в Речи Посполитой легко перебивалось решением сейма.

Слегка прозревшие казачки после несколько раз восстанут против поляков и каждый раз будут или биты, или условия мирных договоров окажутся неприемлемы для обеих сторон. Все кончится восстанием Богдана Хмельницкого, славными победами и тяжелыми поражениями, посольством к новому русскому царю – и принятием Левобережной Украины, включая и Киев, в состав России в 1667 году.

Вот только Андрусовский мир подпишут после тринадцати (!) лет войны, за время которой русские ратники прольют столько крови за единоверцев и мятежных братьев, сколько не пролили они ни в одной из войн семнадцатого века… Причем лить они ее будут и в боях все с теми же запорожцами! Точнее, с той частью их, кто в очередной раз изменит, предаст и нанесет удар в спину, как это было в битве под Конотопом…

Впрочем, справедливости ради стоит признать: большинство запорожских казаков после смерти Богдана Хмельницкого осталось с Россией, и под тем же Конотопом верные черкасы дрались плечом к плечу с московитами. В свою очередь, вместе с Выговским предателями станут лишь немногие казаки, и, чтобы увеличить численность своей рати, бывший шляхтич начнет верстать в нее всех подряд – под угрозой продажи в турецкое рабство в случае отказа…

Завибрировавший во внутреннем кармане телефон отвлек меня от тяжелых раздумий. Машинально достав мобильный и приняв вызов, я даже не посмотрел на экран, а после едва не оглох от эмоционального вскрика:

– Ты не представляешь, какой сон мне сегодня приснился!!!

Глава 2

Слава богу, без дождя.

Лето наконец-то начинает действительно походить на лето…

Я откинулся на тюк с соломой и глубоко вздохнул. Эскадрон отдыхает. А мысли мои невольно вернулись к тому, что еще пару дней назад произошло в шатре князя Михаила… Солдат тогда пришлось поставить перед фактом – мы остаемся. Стрекочут кузнечики. Солнце приятно припекает… А от рябящей зелени буквально болят глаза.

Красота…

Я был согласен с Шуйским, но мой командир – Делагарди.

А ведь молодой князь битый час доказывал шведу, что необходимо развить успех и направить все силы на Москву! Ведь именно сейчас у нас появился реальный шанс разгромить мятежников и поляков, закончив войну в ближайшем будущем.

Но генерал стоял на своем…

– Пойми, Михаил, сейчас нужно не развивать успех, а сохранить его! Ты мой друг и соратник, но я считаю, что сейчас неразумно идти на Москву. В конце концов, до того момента, пока здесь, – Делагарди махнул рукой в сторону Твери, – в нашем тылу, остается незахваченная крепость. А в ней собака Красовский со своим гарнизоном! Не боишься, что ударит тебе в спину, а, князь?

– Ляхов бояться – за свою страну не сражаться.

Скопин-Шуйский был серьезен, несмотря на кажущийся шуточным ответ.

– Я тебя понимаю, Якоб, твоим наемникам нужно платить, им нужна добыча. Но когда мы разобьем Тушинского вора и снимем с Москвы осаду, твои люди получат вдвойне, да даже втройне против того, что сумели бы взять в и так разоренной ворами Твери! Понимаешь?! А Красовский разве решится на вылазку с горсткой воров? Скорее он оставит Тверь и побежит на запад, с повинной головой к Сигизмунду… Знаешь, мне вторую ночь снится Георгий Победоносец, змея попирающий. Это ли не знак?!

Но генерал, несмотря на всю очевидность правоты князя, лишь отрицательно мотнул головой:

– Извини, Михаил. Я давно воюю и больше верю в солдатское упрямство и собственное чутье, чем в вещие сны. Вот, – он указал на меня, – в бою за правое дело каждый из них «победоносец»… Мы останемся под Тверью прикрывать твой тыл. Может, и крепость возьмем.

Лицо Скопина-Шуйского потемнело от негодования, казалось, что он сейчас сорвется и наговорит сгоряча много лишних слов. Генерал также весь подобрался и вытянулся, словно на параде, словно прямая спина и вскинутый подбородок помогли бы ему пережить грядущую бурю… Но урагана не последовало: Михаил лишь махнул рукой.

– Называй все своими словами, Якоб! Тверь нужна тебе на разграбление, чтобы утолить ненасытную алчность твоих наемников! Что же, плохо быть генералом, чье воинство служит только за злато?! Оставайся, Якоб. Оставайся… А я ухожу.

Делагарди склонил голову:

– Как будет угодно, князь. И… Бог в помощь.

– Вспомнил Бога, Понтуссон? Что же, тогда пообещай мне Его именем, что жители Твери не пострадают от твоих немцев, коли вы возьмете город штурмом.

Генерал помолчал пару мгновений, и тишина эта была тягостной, напряженной. Наконец он молча склонил голову, вот только никто из присутствующих в шатре не смог бы точно поручиться, было ли это то самое обещание, или таким жестом Делагарди просто повинился перед Скопиным-Шуйским, четко понимая, что не сумеет выполнить данного требования?!

Впрочем, Михаил ведь также прекрасно понимает, кто такие наемники и как они воюют, и что от командира их в некоторые моменты ничего не зависит, а потому не стал дожимать генерала, позволив сохранить лицо и не давать обещаний, коих в любом случае не выполнит…

Собственно, на том совет наших вождей и завершился. Покинул шатер князь Михаил чернее тучи… И тут же принялся раздавать отрывистые, резкие приказы, спеша собрать имеющиеся в его личном распоряжении силы для марша на Москву.

А мы – а что мы? Мы наемники, люди подневольные, как прикажут, так и будем… Сейчас вот дали отдохнуть. Ясновельможный пан Красовский даже не мыслил сделать вылазку из города, так что все относительно спокойно. Наши разведчики вылавливают одиночных лазутчиков самозваного царя и иногда постреливают по показавшимся на городских стенах ворам… Увы, перехваченные разъездами лохматые и вонючие шпионы сами не знают планов своих господ…

Раз в день Делагарди, как настоящий педантичный швед, отправляет гонца в войско Шуйского. Вряд ли князю интересно читать о спокойном быте наемников, скорее он хотел бы видеть их на марше рядом с московитскими ратниками. Но решение Якоба Скопин оспорить не смог (ибо положенных нам по заключенному уговору выплат мы от царя Василия так и не получили), а порядок есть порядок. Раз генерал обязан доложить, он докладывает.

Мне это нравится. Многие московиты судачат, что мы, немцы, скряги. И не признаем никакого отступления от правил! Но посудите сами: соблюдение небольших и в общем-то нетрудных уложений всегда приводит к большому порядку. А порядок приводит к счастью!

Наверное…

Впрочем, стоит признать: московиты чище телом и душой многих моих соотечественников; первое – благодаря баням (бр-р-р, но жар там жуткий, а уж когда со всего размаху прилетит веником по спине!), второе… Второе, очевидно, потому, что ортодоксы сумели сохранить чистоту изначальной веры. Их народ не знает борьбы светских правителей и Церкви за землю и власть, московиты никогда не видели и не слышали об индульгенциях, позволяющих грешникам совершать еще большие грехи, считая, что все равно наследуют рай за горстку золотых… Вот уж истинное кощунство! На Руси не известно про охоту на ведьм, благодаря которой у нас многие красивые женщины отправились в пыточные, а после прямиком на костер… Ибо дали обвинительные показания на самих себя. Еще бы не дать их – на дыбе-то или колесе! Туда бы отправить их палачей или церковников, развернувших охоту, – уверен, что удалось бы выудить признания в еще больших преступлениях! Причем, вполне возможно, что и настоящих. Наконец, все московиты причащаются Телом и Кровью Христовыми – привилегия, за которую чехи пятнадцать лет воевали едва ли не со всей Европой! Так что… У каждого народа есть свои недостатки, свои слабые и сильные стороны. И вспомнить про немецкую педантичность, выдвинув ее вперед, и одновременно с тем задвинуть все хорошее, что в московитах… Было бы крайне несправедливо с моей стороны! Впрочем, я ведь и не пытался… Как здесь говорят: не лезь со своим уставом в чужой монастырь! Да уж, невероятно точны и емки русские по-сло-ви-цы…

А вообще на ум все чаще приходит кажущаяся теперь не столь и безумной мысль: а что, если бросить наемничество и перейти на русскую службу? Раньше это казалось чем-то совершенно невероятным, но узнав московитов, познав их храбрость и стойкость в бою, узнав чистоту их души… И красоту их женщин, чего уж там! Так вот, взвесив все для себя, я все чаще задумываюсь о том, что мог бы подготовить из воинов поместной конницы отличных рейтаров.

И если для перехода на русскую службу потребуется крестить по греческому образцу ортодоксов… Это не встречает никакого сопротивления в моей душе.

Но пока все это остается лишь в моей голове…

Двое суток мы предавались чревоугодию и лени, стоя лагерем под стенами Твери. Шотландец оказался на редкость недурным кулинаром! Хотя много ли надо, чтобы зажарить на вертеле поросенка? Главное, чтобы хватило соли… Однако соус из местных полевых ягод и меда был поистине прекрасен! Степан-Тапани также послужил эскадрону добрую службу на кулинарном поприще, наловив в Волге вдоволь рыбы; улов он умело и вкусно запек на седых углях, надрезав бока рыбин так, чтобы прожарились и их мелкие кости… Остальные высыпались впрок, и это правильно. Солдат никогда не знает, когда ему удастся хорошо поспать, поэтому использует любую возможность для доброго отдыха. Русского меда и пива, кстати, выдавали всего по чарке в день. Сам-то я равнодушен к хмельному, но краем уха слышал, что пикинеры и мушкетеры не слишком этим довольны.

Один из офицеров так и вовсе разорался:

– Сегодня урезали пойло, а завтра платить перестанут!

И ведь его горячо поддержали подчиненные…

Я не очень-то люблю пехоту. Хотя с моей нелюбовью к рубке, может, и стоило пойти в мушкетеры! Говорят, карабинеры у французского Генриха получают невероятные деньги… Ну что же. Не повезло мне родиться французом! Так вот, пехоту я не люблю. Да, они такие же наемники, как и мы, но весьма слабо походят на своих «сослуживцев» из швейцарских кантонов. Верность у ландскнехтов и их последователей не в чести, все измеряется весом и количеством золотых и серебряных монет!

– Что загрустил, командир?

Да уж, Лермонт имеет удивительную способность понимать, когда меня одолевают темные мысли, учитывая, что сам я, как кажется, довольно умело скрываю свои настоящие чувства…

– Ты уверен в нашей пехоте? – прямо спросил я, приподнимаясь с тюка и выплевывая соломинку.

– Себастьян, мы все наемники. Это наша война только потому, что нам платят. И неважно, что думаешь ты, или что думаю я, или весь наш эскадрон… Многим нравится эта северная страна. Иногда мне даже кажется, что мы на моей родной земле: воздух очень похож. Да и люди… Особенно в Новгороде. Я бы даже остался здесь… Но севернее – там вольготнее. Не в пример Фландрии, гори она огнем!

В моей голове застучали барабаны, обтянутые коричневой кожей. Они громко били у переправы Лессингена… Союзники-голландцы оказались отличными воинами, они сражались за свою родину, но шансов у нас не было… Оранский знал, куда нас отправляет, мы были только отвлекающим маневром – и горсткой наемников оттянули на себя разъяренных испанцев! Я тогда потерял всех своих товарищей… Мориц был военным гением, но на нас он плевать хотел и ставил победу выше всяких потерь. Вернулись забытые картины: град пуль, выкрики команд на испанском, кажущимся красивым при общении с женщинами – но тогда для меня не было языка более мерзкого и отвратительного… Побережье и войска герцога Альбрехта. Непобедимые испанские терции и белые знамена с красным шипастым крестом! Оглушенного тяжелым ударом палаша Джока Лермонта я достал из кучи мертвых тел. Как мне удалось дотащить эту громадину до коня и как нас не закололи испанцы, я до сих пор не понимаю.

А потом был форт Альберт…

– Эй, фон Ронин, да ты меня вообще не слушаешь!

Я улыбнулся:

– Да-да, друг мой. Продолжай.

Лермонт понимающе усмехнулся, после чего успокаивающе произнес:

– Я думаю, что все будет хорошо. Мы двигаемся с победами. Народ доволен, никто не собирается отступать, впереди нас еще ждет справедливая и достойная плата!

Мне осталось лишь неуверенно пожать плечами:

– А ты не думал, друг мой, что когда военная удача нам изменит, то от пехотинцев наших стоит ждать измены?!

Я пристально взглянул на своего заместителя, но горец только хохотнул:

– Ну тогда я не дам ломаного гроша и за половину нашей конницы, достопочтенный сэр. Ты судишь только по своему эскадрону, и тебе повезло, что ТВОИ рейтары преданы лично тебе. В других же эскадронах все будут решать деньги… И размеры потерь.

– А как же честь?

– Честь – ничто для наемника. Его верность покупается золотом.

Я улыбнулся и вновь положил голову на тюфяк, не пытаясь спорить с шотландцем – он ведь, в сущности, прав.

Но не в отношении меня.

К полудню Делагарди собрал совет офицеров. Белый, но уже изрядно запачканный походный шатер наполнили командиры подразделений. Не сказать, что я особо верил в то, что решения шведа будет кто-то оспаривать, но видимость равноправия льстила командирам.

– Господа! Присаживаться не на что, так что разомнем ноги, а заодно и обсудим один немаловажный вопрос. Стоит ли нам штурмовать Тверь?

Неплохое начало. А самое главное – своевременное. Люди отдохнули, выпивки было мало и ее употребление контролировали, грабить не давали, безделье надоедало, особенно когда стоишь лагерем в чистом поле. Момент для предложения был выбран идеально.

Командиры пикинеров в едином порыве подались вперед:

– Конечно, герр Делагарди. Мы в деле!

Еще бы они не были в деле…

Я скупо улыбнулся.

Первые в грабеже. Но и первые на поле боя, как ни крути. Увы, но так сейчас живет большинство наемников в Европе. Не грабящий наемник – это почти святой. От океана и до Московии маршировали ровные шеренги людей, готовых сражаться, а заодно и поживиться за чужой счет… Раньше ими были непобедимые до поры швейцарцы, ныне – германские ландскнехты.

Швед повернул голову влево, посмотрев на нас, командиров рейтаров:

– Что скажете вы, господа? Нам нужны люди для быстрого штурма, и на стенах крепости нам потребуются и ваши рейтшверты, и пистоли, выбивающие мятежников в упор! Тверь – важный опорный пункт и богатый город. Выбирайте, что вам больше по душе, но в любом случае эту «шкатулку» мы не можем оставить закрытой!

Якоб Понтуссон воистину мастер дипломатии. Объединил любителей наживы и тех, кто уже проникся справедливостью этой войны, одним предложением…

За спиной ухмыльнулись французские командиры. Интересно, что им по душе?

Однако в шатре повисло молчание. Ибо конница не желает спешиваться… Осада далека от полевой схватки. А многие рейтары и вовсе никогда не сражались, покинув седло… Но между тем офицеры пехотинцев выразительно смотрят на нас, ожидая ответа!

Вскоре терпение изменило рыжебородому гиганту по прозвищу Вепрь, помеченному свежей раной на правой щеке:

– Ну и чего вы ждете?! Эти сволочи окопались там и закрылись, охраняя НАШЕ золото! А вы еще думаете?!

– С каких пор это золото стало нашим? – Я вопросительно взглянул в бесцветные глаза командира доппельзольднеров, вооруженных двуручными мечами – цвайхандерами – и получающими за опасную службу двойное жалованье (оттого и прозвище).

– По праву сильного! Не заберем мы – заберут другие! Посмотрим, как ты будешь говорить после…

Я не удержался от едкой ухмылки:

– Эту неприятность я смогу пережить. А ты?

Рыжий покраснел от злости.

– Святой, что ли, красавчик? Неужто пришел в эту дыру за так?! Генерал, – Вепрь повернулся к шведу, – отдайте приказ, и дело с концом!

Но Делагарди красноречиво промолчал, ожидая моего ответа.

– Я не святой. И не требую от вас святости… Но, в отличие от пехоты, наши лошади не слишком умело карабкаются по лестницам и не очень сильны в умении рыть подкопы копытами. Дайте нам время подумать… Вашу точку зрения мы услышали.

Рыжий отошел к пехотинцам. Я вернулся к всадникам.

Сказать по чести, по мне, штурм необходим. Но мнение свое я не спешу высказывать. Ибо прежде всего считаю, что наемникам следовало отправиться вместе со Скопиным-Шуйским… Но и эту крепость не очень правильно оставить у себя в тылу. В конце концов, мятежники вполне могут ударить и на север – туда, где без защиты остались города, отдавшие своих ратников князю. И в этом случае они еще и перережут нам пути снабжения… А со штурмом как-нибудь разберемся. Мне и моим людям уж точно не в первый раз штурмовать крепости! Хотя не очень-то и приятно осознавать, что мое мнение совпадает с точкой зрения рыжего дуболома…

Эскадронные командиры тихо переговаривались несколько минут. Мнения разделились. Финны поддержали идею штурма, но они всегда были горячими головами, готовыми на любой бой. А вот оставшиеся французы в большинстве своем высказались категорически против своего участия в штурме… Впрочем, пойдут все – пойдут и они, ибо свой кусок добычи хочет ухватить каждый! Немцы же промолчали, но это было молчание наемников, готовых выполнить волю командира.

Вскоре Якоб Понтуссон подозвал меня к себе.

– Ну что, друг мой? Как думаешь, конница согласится спешиться?

– А какое решение бы устроило вас? – Я повернулся так, чтобы нас не было слышно.

– Если бы я хотел просиживать штаны, то не стал бы собирать совет!

Я улыбнулся командиру:

– Вы и так могли его не собирать. Ваш приказ для наемников – закон. Не думаю, что кто-то бы воспротивился.

Генерал в ответ повторил мои же мысли:

– Иногда крайне необходимо дать обществу видимость того, что решения принимаются сообща. Да и я готов выслушать разные мнения! – Соломенные усы Делагарди поползли вверх, обнажив в улыбке зубы.

Понимающе кивнув, я отступил и направился к своим.

– Себастьян, – шепотом обратился ко мне Ганс Арвен, командир французских рейтаров, – думаю будет правильным, если именно ты озвучишь общее решение. Ты спас командира, он благоволит тебе.

Я попытался было отвертеться:

– Ерунда. Это был бой, я помог отбиться соратнику. Грудью никого не закрывал!

– Полно тебе. Стал бы он тебя сейчас подзывать… Не о погоде же вы говорили.

Я вынужденно и чуть шутливо поклонился, прекращая неуместный спор:

– Подчиняюсь вашему решению, господа.

После чего шагнул вперед и зычно произнес, глядя прямо на рыжего:

– Генерал! Рейтары к вашим услугам.

Якоб согласно кивнул, а рыжий здоровяк впервые искренне улыбнулся сильно щербатым ртом.

Так вот почему он так невнятно говорит…

Генерал подытожил собрание:

– Штурм назначаю на завтра. Сегодня готовьтесь и отдыхайте. Я в вас верю, солдаты, и также верю, что нет такой крепости, которую мы не возьмем!

…Уже когда все офицеры тронулись к выходу из шатра, ко мне подошел доппельзольднер:

– А ты мне понравился, рейтар. Видел, как ты бился впереди нашей шеренги… Герой! Да и мало кто осмеливается мне перечить. Я Рамон Леви, – рыжий хлопнул меня по плечу.

Я ответил вполне себе искренней похвалой:

– Не видел тебя в бою, но, учитывая, что ты был в первой шеренге, выжил и не дал противнику вас сломить, герои здесь ты и твои люди.

Рамон довольно хохотнул:

– Увидимся в бою на грешной земле!

– Непременно увидимся!

Доппельзольднер быстро пошел вперед, и мой ответ догнал его уже на выходе из шатра…

Лермонт, также пребывавший на совете (все-таки первое после меня лицо в эскадроне!), перебросил соломинку из одного угла рта в другой.

– А ты умеешь находить друзей, Себастьян.

Резким движением я вырвал палочку изо рта шотландца, шутливо подразнив друга, а после уже неестественно суровым командирским голосом приказал:

– Иди готовься, горец! Завтра сложный день.

– Обижаешь, друг мой. Я готов каждый день своей жизни.

– Скажешь мне это завтра, когда мы вместе с мушкетерами будем месить грязь!

Несмотря на то, что командовал другом я сейчас больше шуточно, все же на деле я настроен вполне себе серьезно. Нужно хорошенько подготовиться к штурму и как следует выспаться накануне боя…

Мое главное оружие в грядущей битве (если не начнется очередной ливень) – пистоли. И сейчас они лежат в сумке, завернутые в холщовую тряпку, дабы своим видом не вводить в искус солдат, прекрасно знакомых с реальной стоимостью каждого из них… Пожалуй, что два огнестрела займут место на поясе, а вот третий, самый любимый, я попробую спрятать за голенище сапога. Дуло его украшает узор с плющом, а на рукояти красуется родовой герб семьи фон Ронин – ворон со сложенными крыльями…

Папа с детства называл меня Вороненком, но эти подробности не известны никому в эскадроне.

Все мои пистолеты однозарядные. Хотя я вот лично видел у командира финского эскадрона пистолет с ручным барабаном – видимо, вышедший из-под руки Ганса Стоплера, оружейника из Нюрнберга. Задумка очень перспективная, но исполнение… Пистолет вышел крайне ненадежным, но кто я такой, чтобы давать советы, о которых меня не просили?! Зато финну «Степану» я все высказал за его безрассудную привычку забивать в свой пистоль-эспиньоль несколько пуль. Система эспиньоля такова: в один и тот же ствол заряжается несколько зарядов пуль и пороха. Все это разделяется пыжами, а к каждому заряду пороха с пулей идет отдельный колесцовый замок. В результате рейтару приходится быть крайне внимательным при зарядке, тщательно отмеряя порох и надежно забивая пыжи. К тому же при стрельбе приходится вручную приводить в действие колесцовые замки в единственно верной последовательности – от дула к казеннику, так как ошибка может обернуться разрывом ствола или повреждением казенника. Для меня система очень неудобная, но финн небезосновательно убежден, что его трехзарядник заменяет аж три наших пистоля.

А у него целых два эспиньоля. И слушать о риске он категорически не желает!

…Я заботливо протер каждый колесцовый замок, ведь этот надежный механизм, созданный гением Леонардо да Винчи, крайне дорог! Но свою цену он оправдывает невероятной надежностью и позволяет стрелять даже во время дождя! Зато категорически не выносит грязи… К слову, в отличие от многих других изобретений великого итальянца, колесцовый замок получил самое массовое применение и добрался даже до дремучих лесов Московии…

Хотя на самом деле не так уж и далека от нас эта северная страна!

Интересно, как бы поступил гениальный Леонардо, если бы знал, сколько жизней заберет его изобретение? Оставил бы он его нам?

Или сжег бы все чертежи?! Кто знает…

Я поймал себя на мысли, что приближение битвы все-таки наталкивает меня на философские размышления. Обучение в Эрфуртском университете не прошло даром… Да, все верно. Магистр свободных искусств воюет в коннице вдали от дома.

Пропади они пропадом, эти дуэли…

Голову заполнили пространные мысли, пока руки выполняли привычное дело протирания замков, не оставили они меня и при всех последующих приготовлениях. Как кажется, я просто выпал из реальности, погруженный в заботы, и не сразу обратил внимание, что уже начало смеркаться и мои рейтары развели костры, от которых послышались тихие разговоры и смех. Одновременно с тем затрещали цикады, распелись лягушки… Если бы не осознание того, что завтра это спокойствие изменится коренным образом, можно было бы просто созерцать!

– Готов, командир? – Белоглазый Тапани улыбчив: финн, как всегда в прекрасном расположении духа перед очередным боем, словно заговорен от пристального внимания старухи с косой.

– Главное, чтобы ты был готов, солдат!

Я добавил строгости в голос, будто общаюсь с новичком эскадрона, но после не выдержал и засмеялся. «Степан» ответил коротким смешком, а затем добавил уже более серьезно:

– Завтра мы не подведем, Себастьян.

Эти вроде бы простые слова неожиданно затронули какие-то потаенные струны души, так что я ответил необычно сердечно для самого себя:

– Как и всегда, друг мой, как и всегда… Я вообще в вас уже очень давно не сомневаюсь, не собираюсь делать этого и впредь! Я рад что вы со мной, по-настоящему рад.

– Ты, главное, не расплачься, фон Ронин!

Джок неожиданно (особенно для его габаритов) выскочил из темноты и тут же подколол:

– А то плачущий немец – это как дракон на городской площади: шансы встретить одинаковые! Станешь легендой!

– Р-р-равняйсь! – рыкнул я.

Лермонт замер как соляной столб.

– Вот так лучше, командир, – хохотнул финн. – Когда горец молчит, его не так сильно хочется застрелить!

Мы все трое дружно закатились смехом, и вроде как даже полегче стало.

Между тем по-прежнему трещат ветки в костре и надрываются цикады. Где-то ухает филин, а в ночном небе носятся летучие мыши…

Завтра штурм.

Глава 3

В ком горячее сердце бьется,
Тот не боится увечий.
В огне эта храбрость куется,
И меч знаком чести отмечен.

Утро пришло со звуком барабанов. Сигнальщики собирали войско Делагаради.

Я встал намного раньше, еще до того, как огромный диск желтого русского солнца показался на востоке.

На всякий случай еще раз все проверил и лично отвел Хунда в обоз. Конь мой полностью черный, с серебристой звездочкой на лбу – четвероногий товарищ хорош собой и очень умен. Многие всерьез удивляются, почему с таким конем я пошел в рейтары! Но зачем объяснять, что в рейтарах я оказался задолго до того, как приобрел Хунда в боевые товарищи?

Его подарил мне наш наниматель из Савой. Так получилось, что в перерыве между службой на войне, которая в нашем грешном мире не прекращалась ни на минуту, я нанялся в личную охрану одного сеньора. Работа была относительно непыльная: сон в кровати, хорошая одежда, возможность хорошо отдохнуть между сменами… От воспоминаний защемило сердце – едва ли не лучшее место службы! Но так было ровно до того момента, пока одна из гильдий (а точнее, не одна, а сразу несколько) объявила за голову моего нанимателя кругленькую сумму. Пришлось и пострелять, и скрестить клинки не один раз… А после – закрыть собственной грудью высокородного савойца.

Стрелял из небольшого пистолета его же охранник из Турина.

Деньги затмевают разум даже самых верных людей. Пуля вошла в плечо, но до кости не добралась. Будь пуля больше, и руку бы не удалось спасти, а так мэтр Каллинник сделал все на редкость красиво. Остался едва заметный круглый шрам на правом плече. И он прекрасно гармонирует с другими шрамами на теле… Этот случай обогатил меня на месячное жалованье без работы и прекрасного скакуна. И его большие медовые глаза всегда смотрят на меня с любовью и преданностью… Как мне сейчас кажется, мы просто созданы друг для друга! Конь по-собачьи предан мне, с чем связан и выбор его имени.

Ах, прекрасная и щедрая Савойя!

Я протянул своему другу кусок подсоленной хлебной корки. Жеребцам рейтаров полагается полная мера овса, но я всегда приберегаю для своего что-нибудь вкусное – он этого достоин.

Я еще находился в обозе, когда сержанты начали бесцеремонно расталкивать своих подчиненных, громко, но не злобно ругаясь:

– Вставайте, герои и болваны! Вставайте, лежебоки! Проспите свой хлеб и свои деньги!

От таких слов сонные солдаты мгновенно оказываются на ногах. Те, кто не любит деньги, в наемники не идут… Воины собираются на завтрак, который весьма скуден, чтобы во время штурма никто не решил начать изрыгать из себя пищу, ломая строй. Так что весь утренний рацион состоит из черствого хлеба и кружки воды.

К моменту моего возвращения эскадрон уже закончил прием пищи.

– Себастьян, как думаешь, к кому нас определят? – Лермонт задал дежурный вопрос, рассовывая при этом длинные пистоли по поясным чехлам.

– Надеюсь, останемся с мушкетерами, точнее, станем чуть впереди их. Это самый удачный расклад. Все же вряд ли нас поставят на лестницы. Да и подкопы мы не сильно умеем копать…

– Как скажет наш Якоб, так и будет, друзья мои. И на лестницы пойдем, и подкопы копать научимся.

Лапландец Тапани всегда появляется бесшумно, словно лесной хищник – рысь или росомаха. Саамов на севере искренне считают народом колдунов… Шведы забирают их в свои войска с удовольствием, считая, что эти белоглазые и светлобровые люди приносят удачу не только себе, но и соратникам.

За всех саамов я не могу ручаться, но мой точно заговорен и от пуль, и от вражеского клинка! Бьется всегда в первых рядах, и ведь ни разу даже ранен не был – ни одной царапины за весь поход!

А вот про удачу, распространяющуюся и на сослуживцев, я бы поспорил. Скольких рейтаров мы уже успели похоронить…

Я горестно вздохнул.

Финн прав. Все будет зависеть от приказа Делагарди, но совсем не хочется возиться в грязи. Да и высота заставляет сердце невольно трепетать, вот только совсем не от радости. Даже такая небольшая, как на тверских стенах…

– Себастьян! – шотландец окликнул меня, когда я уже собирался идти в офицерский шатер.

– Да? – я рассеянно обернулся.

– Думаю, это твое. – Джок протянул мне красный кружевной платок. Видимо, выпал из-за пояса.

– Спасибо!

Я горячо поблагодарил друга, забрав символ очень важных для меня воспоминаний, и прежде, чем убрать платок за пояс, поднес его к губам… Вряд ли он действительно сохранил запах духов возлюбленной. Но каждый раз, поднося его к лицу, я все же слышу легкий отдаленный шлейф, когда-то сопровождавший Викторию…

Со стороны ближней к нам батареи неожиданно грохнул пушечный выстрел, напрочь отбив все романтические воспоминания. Я поспешил в офицерский шатер.

Пришел я не последним; народ собирается в возбуждении. Наконец, когда просторный шатер заполнился командирами всех подразделений, наш молодой генерал, уже облаченный в натертую до зеркального блеска кирасу, торжественно объявил:

– Господа! День штурма настал!

Со всех сторон раздались одобрительные возгласы, а Якоб продолжил:

– Гарнизон Твери невелик, а боевой дух мятежников после поражения их главных сил крайне низок! Все мы понимаем, что нет никакой нужды вести долгую осаду деревянной крепости с подведением к ее стенам траншей и рытьем подкопов! Вполне достаточно будет решительного и быстрого штурма, чтобы окончательно сломить волю мятежников к сопротивлению!

– Да!

– Дело говоришь, генерал!

– Нас ждет добыча!!!

Со всех сторон вновь раздались возбужденные возгласы офицеров.

Якоб меж тем повернулся к пикинерам и мушкетерам:

– Господа! Копья, как вы сами понимаете, вам сегодня не понадобятся. Вам и нашим доппельзольднерам предстоит подниматься по лестницам, а мушкетеры поддержат вас огнем.

Делагарди повернул голову налево и внимательно посмотрел на нас.

– Рейтары, вы действуете вместе с мушкетерами; естественно, вам придется встать впереди и приблизиться к городским стенам. Мне жаль, что ваши пистоли имеют меньшую дальность стрельбы против мушкетов… Но ничего нового для вас нет, нужно обеспечить плотный огонь по стенам. Но я буду крайне признателен, если найдутся добровольцы и для штурма крепости! Нам нужны люди для атаки сразу с трех направлений. Те, кто не боится высоты и хочет первым вкусить славы, заодно получив полуторную долю добычи, милости прошу встать к лестницам! А первым десяти счастливчикам, кто проворнее прочих заберется на стены, и вовсе положена тройная доля!

Я не ожидал, что кто-то из нас решится на штурм, даже за возможность поправить финансовое положение. Но вперед выдвинулись два финна, француз и командир немецкого эскадрона. Итого аж четыре эскадрона для дополнительной поддержки штурма стен. Неужто так деньги нужны?!

– Если всем все понятно, то возвращайтесь к своим подразделениям. Через час ожидайте команды на штурм. И да поможет вам Господь!

Мой эскадрон влился в ряды мушкетеров уже пожилого капитана, сурового и крепкого, словно мореный дуб. Представился он просто Джеймсом, а уже после знакомства Лермонт с легкой прохладцей в голосе отметил, что капитан точно из англичан.

– Учить вас я не стану, господа.

Хриплый, но мощный голос мушкетера разнесся над нашими рядами.

– Стрелять вы все обучены не хуже нашего. Однако у нас есть небольшой запас мушкетов по желанию сегодня вы можете ими вооружиться. Ну а кому не хватит, милости прошу под стены…

Я улыбнулся. Старый солдат обладает определенным обаянием.

– Пули беречь. Стрелять по возможности прицельно. Наша задача – выбивать тех ублюдков, кто рискнет показаться на стенах. Всем все ясно? – Старик погладил крепкими, кряжистыми руками гладко выбритый подбородок.

Ответом был мой кивок и одобрительный гул рейтаров.

– Тогда определяйтесь, кому достанутся мушкеты, запасных не более двух с половиной дюжин.

Добавить было нечего, а вскоре уже грянули барабаны. Масса людей на левом фланге и в центре пришла в движение, так что моим людям пришлось поспешить с разбором мушкетов.

Делагарди всегда был не только удачливым и умным военным лидером, но еще и отличным организатором. Как известно, оружие и экипировку наемник приобретает сам, на свои кровно заработанные деньги, и сам несет за них ответственность. Но стратегически мыслящий швед на всякий случай закупил лишних мушкетов в обоз. При них находится и каптенармус со своим отрядом, в чьи обязанности входит проверять порядок и наличие в обозе оружия и его боеготовности. Закупил Якоб Понтуссон, к слову, не только мушкеты…

Опять лишние мысли перед боем.

Второй раз пробили барабаны…

Началось.

Отряды принялись строиться перед стенами согласно плану генерала. Строиться под оглушительный грохот орудий, крушащих ядрами верхний ярус крепостной стены! Ведь без брешей в нависающем надо рвом боевом поясе, выдвинутом вперед, словно машикули, к стене невозможно приставлять лестницы – просто некуда. Ибо сверху они укрыты двускатной кровлей, а в узкие бойницы взрослому мужику просто не влезть!

Но если сами стены, внутри заполненные камнем и землей, пушки будут разбивать очень долго, то бреши в верхнем боевом ярусе появляются, наоборот, прямо на глазах… В ответ, кстати, также ударили небольшие орудия мятежников, установленные на башнях. Но их слишком мало, чтобы заткнуть наши батареи!

Да и те тотчас перенесли огонь именно на башни, давя главную огневую мощь врага…

Вскоре в очередной раз застучали барабаны. Якоб Делагарди взмахнул рукой, и почти одновременно с тем с трех сторон к крепости двинулись солдаты с фашинами, закидать ров, а следом и с лестницами. И наконец, под грохот палочек по натянутой на дереве коже, тронулись с места спешенные рейтары и мушкетеры…

Спустя несколько минут бойницы крепостной стены окутались дымом – мятежники дали первый залп по следующим впереди наемникам с фашинами. До меня долетел короткий крик раненого несчастного, а спустя пару мгновений раздалась отрывистая команда капитана:

– Становись!

Его мушкетеры и присоединившиеся к ним счастливчики-рейтары принялись сноровисто укладывать свое оружие на сошки.

Оставшиеся бойцы моего эскадрона продолжили движение вперед, и меньше чем через минуту из-за наших спин грянул ответный залп!

Пули стрелков Делагарди довольно кучно ударили по бойницам и рядом с ними. Во все стороны из бревен брызнула деревянная щепа… Но вот скольких мятежников удалось достать первым залпом – увы, неизвестно.

Наши мушкетеры и засевшие в крепости ляхи обменялись несколькими залпами, прежде чем наемники наполнили ров фашинами – и собственными телами. Хорошо хоть враг до поры выбивал именно штурмующих, не открывая ответного огня по солдатам английского капитана и приближающимся к стене рейтарам!

Продолжить чтение