Читать онлайн Человек как социальное тело. Европейская фотография второй половины XIX века бесплатно
УДК 77.041(091)(4)«185/189»
ББК 85.167.53(4)522
Ю66
Редактор серии Г. Ельшевская
Александра Юргенева
Человек как социальное тело: европейская фотография второй половины XIX века / Александра Юргенева. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Очерки визуальности»).
Сегодня для нас привычно видеть себя и других на фотографиях, но каково было отношение к этому во времена, когда фотография была относительно молодым искусством? Что люди ожидали увидеть в своих фотопортретах и с какой целью фотографировались? Как фотография помогала выразить свою индивидуальность и как в ней были отражены нормы публичного поведения? Что говорили старинные снимки их современникам о природе тела и души? И что объединяет фотокарточки южноамериканских индейцев, безумцев и женщин легкого поведения? В книге Александры Юргеневой анализируются фотоснимки второй половины XIX века, на которых запечатлены люди, принадлежавшие разным социальным группам и сферам деятельности. Автор стремится проследить формирование самоидентификации европейца этого периода и выстраивание его отношений с собственным телом. Сравнивая репрезентацию телесности на фотографиях, имевших разную функциональную нагрузку, исследовательница показывает, как человеческое тело становилось точкой пересечения и столкновения сфер публичного и приватного. Александра Юргенева – кандидат культурологии, старший научный сотрудник сектора художественных проблем массмедиа ГИИ.
ISBN 978-5-4448-2459-7
© А. Юргенева, Государственный институт искусствознания, 2024
© Д. Черногаев, дизайн серии, 2024
© ООО «Новое литературное обозрение», 2024
Введение
В книге рассматриваются факты, важные для понимания репрезентации человека на фотографии не только в XIX веке, но и в наши дни. Фотография всегда служила одновременно инструментом и для познания мира, и для репрезентации представления о нем, причем как частного, так и коллективного. Ее правдоподобие нас очаровывает. Мы верим ей и заставляем поверить других в правдивость наших снимков. Она сохраняет сотворенные мифы и передает их следующим поколениям. При этом фотография действительно очень правдива. Она фиксирует те нюансы и детали, о которых мы не задумываемся, потому что они являются нашим непосредственным настоящим, зато на снимке они сразу могут выдать нашу принадлежность той или иной эпохе, социальное положение, приверженность политическим взглядам, наши вкусы, рассказать о гендерных представлениях той части общества, которой мы принадлежим, и о многом другом. Безусловно, живопись и графика могут сказать не меньше, однако они не находятся в такой тесной связи с областью повседневной коммуникации и с медиасредой, откуда их, собственно, и вытеснила фотография. На сегодняшний день они не доступны такому количеству людей и не обладают такой степенью документальности. Универсальность фотографии позволяет ей быть задействованной в самых различных социокультурных практиках и предъявить визуальные модели сразу нескольких дискурсов о человеке и человеческом теле. Различие между образами основано на том, что они создаются с разными целями и их интерпретация проходит в разной среде, которая, однако, при этом может и не соответствовать предполагаемому содержанию. Фотографии человеческого тела, имеющие узкоспециализированное, прикладное назначение, могут кардинально менять свое содержание в глазах непросвещенного обывателя.
Сознательное создание своих фотоизображений на разные случаи стало возможным на этапе уже достаточно зрелых отношений общества с фотографией. Необходимыми условиями для этого были снижение стоимости услуг фотографа и упрощение технологии создания фотоснимков, но и этого еще недостаточно. Должно было сформироваться представление о значимости приватной жизни, где человек реализует себя вне отведенной ему социальной роли и обращается к своему хобби, занимается своим саморазвитием (в том числе физическими тренировками) или просто проводит свой досуг в кругу родных и друзей. В этом исследовании рассматривается, как повлияло на репрезентацию телесности в культуре появление нового медиа – фотографии. Процесс переосмысления человеческого тела в XIX веке был напрямую связан с научно-технической революцией. Шло столкновение двух противоборствующих тенденций: отчуждение от своего тела и его аффектов и, напротив, дарование ему свободы движения и перемещения, выражения индивидуальности через телесную оболочку. О телесности здесь говорится в соответствии с тем определением, которое дала И. Быховская, понимая ее как «не естество человека само по себе, а его преобразованное, „благоприобретенное“ состояние, которое, однако, возникает не взамен естественно-природного, а в дополнение к нему вследствие социокультурного бытия „человека телесного“»1.
Сегодня одним из неотъемлемых элементов контента новостных и развлекательных ресурсов становятся доступно изложенные результаты научных открытий или ставшие известными факты о живой и неживой материи. Текст здесь сопровождается инфографикой, фото- и видеоматериалами. Точно так же инфоповодом может становиться обнародование ранее неизвестных широкой публике архивных исторических снимков или фотографий знаменитостей. В этих условиях мировой мультимедийный контент, циркулирующий между традиционными и интернет-изданиями, социальными сетями и открытыми публичными лекциями, становится одним из основных источников приращения знания о мире вокруг и непосредственно о самом человеке для тех, кто не является специалистом в той или иной узкой научной области. Причем это разглядывание «удивительных снимков» океана, космоса, человеческого тела давно уже стало одним из способов отвлечься от рутинных дел.
Одно из популярных направлений – репрезентация привычных физиологических процессов с использованием технологий, применяемых в медицине. Публикация видеоматериалов исследования занятия любовью внутри аппарата МРТ, анимированных снимков УЗИ, иллюстрирующих развитие ребенка в утробе или пищеварительные процессы, – все это дает нам новый взгляд на физическую природу реальности и свое тело.
В настоящее время речь идет о том, что в ближайшем будущем анатомия будет изучаться на голограммах, а не в анатомическом театре. Фотография, на наш взгляд, заложила общую тенденцию влияния технических средств на изменение медицинской практики в направлении более гуманных методов диагностики и лечения. Все более совершенствующаяся практика протезирования, возможность замены не только суставов и фрагментов тканей, но таких сложных органов, как сердце (которое в европейской культуре ассоциируется с источником зарождения чувств), неизбежно ведет к переоценке человеком своего тела. В этом есть опасность отчуждения от тела (что, правда, настойчиво рекомендовала медицина XIX века) или потери прямой идентификации себя как конкретной материальной формы. Последнее мы наблюдаем в связи с популярностью эстетической хирургии, которая порой изменяет человека до неузнаваемости и даже привносит в его внешность звериные или фантастические черты. Фотография отражала возможность подобной тенденции с самого начала. Как отмечает Сьюзен Сонтаг, на протяжении всей истории фотографии мы ждем от своего фотопортрета идеализированного образа, превосходящего оригинал2, а представление об идеале у каждого свое, и оно может сильно отклоняться от того, что принято считать нормой. В наши дни мы наблюдаем виртуализацию социальных связей, связанную с постоянным обменом фотоснимками (в том числе и фотопортретами), одновременно происходит развитие протезирования, – и все это вместе существенно влияет на самоидентификацию человека, на его отношения с собственной материальной оболочкой. Человек уже не жестко соотносит себя с данным ему при рождении телом – ведь, с одной стороны, в виртуальном пространстве он может присутствовать, предъявляя сильно отредактированные свои (или даже вовсе не свои) снимки, а с другой – использование протезов позволяет ему признавать частью собственного тела чужеродные ему предметы.
Зигфрид Кракауэр ставит в заслугу фотографам то, что они помогли преодолеть ложные устойчивые представления о мире, явив нам его реальный образ3. Уступая порой свое место видеосъемке, фотография тем не менее является актуальным инструментом наблюдения и документирования. Фотография в этом контексте занимает, пожалуй, уникальное место: она выводит на новый уровень достоверность отображения, к которой стремились в жизнеподобном рисунке, будь то зарисовки внутренних органов, археологических материалов или криминалистические зарисовки картины преступления. Кроме того, фотоснимок, как результат работы технического средства, на который фотограф, казалось, оказывает минимальное воздействие, дает иллюзию абсолютной объективности. Тема сопоставления рисунка и фотографии не входит в рамки нашего исследования, мы лишь отмечаем некоторую преемственность фотографии, наследующей многие цели, ставившиеся ранее художниками при зарисовках с натуры в процессе различных видов социальной активности.
Сейчас возникает потребность оглянуться назад, на прошлое современных технологий, и посмотреть, с чего все начиналось, – и можно отметить рост интереса к XIX веку как в популярной культуре, так и в научной среде. Появляются такие научно-популярные произведения, как цикл программ «Скрытые угрозы викторианского дома» (Сюзанна Филлипс, Великобритания, 2013) и «Письма королевы Виктории» (Великобритания, 2014) на Viasat History. За последние двадцать лет появилось около десятка художественных и документальных фильмов о Николе Тесле, который поистине стал для современной массовой культуры символом науки позапрошлого столетия с такими ее основными характеристиками, как сочетание футуристичности, в значении дальновидности и продуктивности открытий, и флера мистицизма, характерного скорее для спиритических сеансов. Дело в том, что тогда были обозначены многие научные проблемы, которые разрабатывались впоследствии в XX веке, а тот начальный период сегодня, безусловно, оказывается романтизирован. Это происходит в силу того, что наука того времени находилась в поиске верных путей развития различных дисциплин и, стараясь быть предельно точной, одновременно нередко пыталась рационализировать область иррационального, и это нас в ней и очаровывает. Созданные тогда фотографии наглядно иллюстрируют весь этот процесс поисков.
Возможность маркировать на снимках в социальных сетях других людей, функционирование видеокамер-регистраторов и съемка на улицах мира в рамках проекта Панорамы Google maps (теперь, правда, лица людей скрывают «блюром») актуализируют проблему наблюдения Другого за субъектом. Такие направления жанра портрета, как look и selfie, подразумевающие их обязательную публикацию в социальных сетях, продолжают линию репрезентативного портрета, идея которого была демократизирована в фотографии. На этих снимках мы можем прочесть очень многое о социокультурных установках, которые двигали фотографом и моделями. «Тело есть площадка социальных нормативов, которые конституируют человека как субъект: на нем, скажем точнее, в нем мы видим культурные правила, определенные жесты, позы, наполненность взгляда и ожидаемую реакцию Другого»4. Именно поэтому обращение к изображению тела на фотографии дает нам возможность очень многое понять о европейском обществе XIX века. Фотография отражает процесс, связанный с практикой самоконтроля. В зависимости от жанра она предполагает публичное или интимное наблюдение: в ходе истории эти границы смещаются и являют эволюцию норм социального поведения.
За все время существования фотографии образовался огромный массив научной литературы, исследующей это явление с различных точек зрения.
Писать историю фотографии и создавать ее теорию начали уже сами пионеры светописи (Надар «Когда я был фотографом», Г. П. Робинсон «Эффект пикториализма в фотографии. Советы по композиции и светотени для фотографов» и др). Во многом именно на их материале строятся последующие исследования. Для нашей работы огромное значение имеет монументальное собрание текстов современных авторов: «Новая история фотографии» под редакцией М. Фризо, «История фотографии. С 1839 года до современности» (ее авторы – У. С. Джонсон, М. Райс, К. Уильямс), а также «Русская светопись: первый век фотоискусства, 1839–1914» Е. Бархатовой, посвященная отечественной фотографии, и сборник статей «Фотография: проблемы поэтики» под редакцией В. Стигнеева. Значимым было знакомство с работами В. Михалковича и В. Стигнеева «Поэтика фотографии», А. Вартанова «От фото до видео» и А. Деникина «Цифровая фотография и современное искусство».
Далее выделяются исследования, рассматривающие фотографию с точки зрения новых медиа, как метода коммуникации, созданные М. Маклюэном, Ф. Киттлером, Н. Луманом. Вопрос о том, какое влияние оказало новое техническое средство репрезентации на способность визуального восприятия, ставят З. Кракауэр, Дж. Крэри. А. Руйё говорит о фотографии как о наиболее адекватном способе передачи визуальной информации для индустриального общества XIX века5 и рассматривает взаимоотношения фотографии и традиционного искусства, учитывая экономический и социальные факторы. К этому блоку работ можно отнести и исследования О. Савельевой, в которых проводится анализ образов и представлений, транслируемых визуальными рекламными произведениями (отдельный интерес для параграфа, посвященного жанру ню, имела статья о символике чулок в европейской культуре6).
Ряд исследований предлагает раскрытие философского аспекта фотографии, здесь можно назвать таких известных авторов как В. Флюссер, Р. Краусс, Р. Барт, В. Савчук и Н. Сосна, чья работа «Фотография и образ: визуальное, прозрачное, призрачное»7 во многом представляет собой диалог автора с Р. Краусс и Ю. Кристевой. В рамках исследования философии фотографии В. Беньямин обращается к взаимоотношениям культа и визуального произведения и следующей отсюда проблеме памяти в культуре8, с которой С. Сонтаг также связывает это новое медиа9. Обращение к выводам из статьи С. Никоновой10 о значении личного опыта для естественно-научного и эстетического взгляда приводит к интересным результатам при анализе научной фотографии.
Сьюзен Сонтаг принадлежит множество статей и эссе о фотографии. Она рассматривает всеохватность фотографии и связанные с нею эстетические и нравственные проблемы. Сонтаг выделяет три основных проблемы: этическая ответственность исследователя и потребителя информации в обществе массмедийной культуры; связь между историей (фактом, событием) и памятью (перцепцией, интерпретацией, репрезентацией) и, наконец, центральная для нее проблема Другого, предельное и единственно неподдельное указание на которого дает нам – согласно Сонтаг – тело, боль и страдание другого человека.
Для нас также было важным обратиться к материалам, где разрабатывается тема визуальности в культуре и искусстве в целом: сборник статей Ю. Лотмана, «Искусство и визуальное восприятие» Р. Арнхейма, «Фигура и место» П. Франкастеля, «Феномен визуального. От древних истоков к началу XXI века» Е. Сальниковой и подробный разбор теорий образа самых значимых авторов, представленный в книге Е. Петровской «Теория образа».
Обращение к различным социокультурным практикам, связывающим фотографию с проблемой телесности в культуре, сделало необходимым использование источников, позволяющих составить представление о том или ином дискурсе XIX века. Здесь особенно важным представляется возможность апеллировать к свидетельствам, оставленным современниками – Ч. Дарвином, В. Вересаевым, У. Эктоном, Л. Фигье, Ш.‑П. Бодлером, Г. Курбе, Х. Каррингтоном, А. Стриндбергом и др., а также авторитетными теоретиками искусства того времени – Д. Рескиным и У. Моррисом. Значимым стало знакомство со спортивными периодическими изданиями конца XIX века (в частности, обращение к немецкой газете Sport im Bild), где помимо обширного иллюстративного материала был обнаружен ряд интересных подробностей из жизни современников, открывающих специфику их отношения к спорту.
Интерпретировать репрезентацию тела в фотографии было бы невозможно без обращения к руководствам по этикету рассматриваемого периода, которые очерчивают норму телесной артикуляции в обществе («Правила светского этикета для мужчин», «Привычки хорошего общества: справочник по этикету для леди и джентльменов», Смайлз С. «Помощь самому себе. С объяснением характеров и поведения» и др.), а также руководств по практикам различных видов спорта (Miles E. H., Schmidt F. A. The training of the body for games, athletics, gymnastics; Pierce E. Boxiana; or, sketches of ancient and modern pugilism и др.). Важным источником сведений об отношении к пластике тела горожанина стали трактаты Оноре де Бальзака под общим названием «Патология общественной жизни»: «Трактат об элегантной жизни», «Теория походки» и «Трактат о современных возбуждающих средствах».
При анализе этих и других источников и самих фотоматериалов были использованы работы таких известных социологов и историков как Р. Сеннет, Н. Элиас и М. Фуко, отслеживающие ключевые моменты изменений в культуре повседневности, которые связаны с проблемами соотношения публичного и приватного, власти и общества, где центральным объектом оказывалось человеческое тело. В результате становилось неизбежным обращение к теме контроля и самоконтроля. Кроме того, в работах этих авторов также описывается и анализируется большое количество деталей из повседневной жизни XIX века, что безусловно помогло формированию представлений об эпохе, рассматриваемой в этом исследовании.
Говорить о смысле и содержании фотоснимков было бы неверным без сведений о процессах становления научного и околонаучного знания в отдельных областях: в медицине (У. Брокбанк «Старинные анатомические театры и что в них происходило», С. Чанэй «Ожирение и здоровье: принудительное кормление и эмоции в лечебницах XIX века», Й. Герхов «Портреты. Копирование тела – модели человека»), этнографии (Р. Корби «Этнографические выставки 1870–1930», Э. Эдвардс «Материальное существование: объектность и этнографическая фотография»), спиритизме (Б. М. Броуди «Непокорные духи: наука о физических феноменах в современной Франции», К. Вебстер «Темная материя. Химическая свадьба фотографии и эзотерики», М. Л. Кин «Мафия экстрасенсов») и исследованиях спорта как социокультурной практики (Н. Трентер «Спорт, экономика и общество в Великобритании (1750–1914)», Heggie V. Bodies, sport and science in the nineteenth century, С. Глезеров «Модные увлечения блистательного Петербурга. Кумиры. Рекорды. Курьезы»). Также большой интерес представляет издававшийся Ф. Брокгаузом и И. Ефроном «Энциклопедический словарь», где собраны самые прогрессивные сведения своего времени.
Особое внимание в моей работе уделено фотоизображениям женского тела, и здесь я опиралась на гендерные исследования, касающиеся репрезентации женщины (Л. Йорданова «Сексуальный образ. Изображение гендера в науке и медицине с XVIII по XX век», Р. Краусс «Фотографическое: опыт теории расхождений», Ю. Кристева «Силы ужаса: эссе об отвращении»), а также на труды Б. Макнейра, Хайда Х. Монтгомери, Р. Мюшембле, М. Эпштейна, А. Плуцера-Сарно и Г. Б. Ромера, анализировавшего дагеротипы в жанре ню из коллекции Увэ Шайда. Проблемы фотографической репрезентации тела так или иначе касались все исследователи данного медиа, поскольку человек неизбежно оказывается центральным объектом фотосъемки. Это дало необходимую теоретическую базу для попытки изучения данных изображений как единого комплекса, визуализирующего трансформацию отношения к телу и диалог субъекта и социальных структур в европейской культуре второй половины XIX века.
В ходе работы было изучено более тысячи фотоснимков. Часть из них удалось посмотреть в оригинале в европейских музеях (Музее эротики Барселоны, Музее эротики в Париже), а также на международных выставках в «Мультимедиа Арт Музее», Музее современного искусства «Гараж» (большой удачей было увидеть оригинал работы Г. Рейландера «Два пути жизни»), Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.
Современная практика крупных музеев подразумевает оцифровку изображений из своих собраний. На официальных сайтах выложены в том числе и фотографии в хорошем качестве с указанием авторства, технологии фотографического процесса, даты создания. Так, часть коллекции открыта для просмотра на сайте Метрополитен-музея (Нью-Йорк, США). Виртуальный Американский музей фотографии11 хранит коллекцию работ мастера спиритуалистической фотографии Уильяма Г. Мамлера. На сайте Музея Гетти (Лос-Анджелес, США) можно посмотреть с большим увеличением около трехсот работ Джулии Маргарет Камерон. Университет Глазго (Шотландия) держит в открытом доступе коллекцию визуальных произведений различных эпох, в том числе работы К. Дж. Банкхарта. Одним из использованных источников был сайт в настоящее время закрытого Музея отвратительной анатомии, где выложены рецензии на книги о медицине XIX века с иллюстрациями (здесь есть целый список ссылок на сайты музеев аналогичного профиля). Также существует официальный сайт коллекционера Стенли Бернса, в архиве которого хранится огромное количество посмертных снимков и снимков, посвященных медицинской тематике. За консультацией при реконструкции исторических реалий XIX века к Бернсу обращались создатели сериала «Больница Никербокер» и фильма «Другие» (в последнем также использовались снимки из его архива). Официальная страница Шведской национальной библиотеки на портале Flickr содержит два десятка отпечатков, сделанных Августом Стриндбергом с помощью его селестографа. По итогам выставки «Дистанция и наслаждение: встречи с африканцами», проходившей в галерее коллекционера Артура Вальтера (Нью-Йорк, США) в 2013 году, информационный блог о событиях в мире искусства Art Blart выложил несколько десятков этнографических фотографий, включая целые листы из этнографических альбомов. Найти фотографии XIX века с высоким разрешением также часто удается на страницах интернет-аукционов и порталах, специализирующихся на продаже произведений искусства, таких как PhotoCentral. Кроме того, многие фотографические образцы опубликованы в книгах-альбомах издательства Taschen: «История фотографии. С 1839 года до современности», «1000 ню. История эротической фотографии 1839–1939», «Новая история фотографии» под редакцией М. Фризо.
В основе настоящего исследования – повторим – стояло представление о необходимости рассмотреть репрезентацию тела в фотографии второй половины XIX века как единый комплекс. Такой подход позволяет увидеть, как весь этот объем снимков отражает процесс самоидентификации европейца этого периода и становления его отношений с собственной материальной оболочкой, поскольку именно тогда человеческое тело становится объектом рефлексии и одновременно утверждается роль фотографии в различных областях социокультурного пространства. Сравнивая репрезентацию тела на фотографиях разного назначения, имеющих разную функциональную нагрузку, мы видим, как человеческое тело становилось точкой пересечения и столкновения сфер публичного и приватного.
Фотографии очень быстро стали частью визуальных образов тела, активно циркулирующих в повседневности. На основе анализа изображений человека на фотоснимках (как живых людей, так и покойных) мы выявили, что это новое медиа играет активную роль в регулировании социальных норм: это целостная система, активно задействованная в социальной жизни тела и во многом гармонизирующая ее. Фотография, с одной стороны, служила поддержанию общественных правил поведения, включающих в себя сдерживание жестикуляции и выражения эмоций, унификацию обязательных элементов костюма, а с другой стороны, снимок становился двойником, позволяющим обезопасить «оригинал», модель, которая для него позировала. Так, фотография давала возможность создать продуманную модель саморепрезентации, выразить только те признаки и черты, которые портретируемый хотел сделать публичными, ощущая свое пребывание в области визуального контроля. Предлагая образы благополучных членов социума и негативные образы Другого, она была призвана укрепить моральные нормы европейского общества. При этом рост популярности фотографии стал причиной возникновения дифференцированных образов на фотопортретах: одни были ориентированы на ситуации официального общения, другие предполагали более интимную коммуникацию в среде друзей и родных, а значит, позволяли совершить и некоторое отступление от нормы, допустить проникновение на снимок больше индивидуальных черт. Точно так же эротическая фотография принадлежала приватному пространству, где тело могло становиться объектом персонального познания вопреки утверждаемой официальными институтами (научным, медицинским, религиозным, педагогическим) собственной монополии на это право. Одновременно медицинская фотография устанавливала дистанцию между телом больного и нуждающимся в визуальных данных специалисте, наращивающем свой профессиональный опыт. Теперь не обязательно было каждый раз прибегать к демонстрации и осмотру пациента: можно было ознакомиться с симптомами болезни посредством снимка.
Большое внимание в нашем исследовании уделяется использованию фотографии в различных областях науки, поскольку в это время шло становление тех научных дисциплин, которые делали главным предметом своего изучения человеческое тело. Если прежде физическая оболочка полагалась недостойным предметом изучения, осмысление ее возможностей и характеристик могло идти в рамках философских концепций, но основное внимание все равно было приковано к сознанию и душе. Не случайно анатомические театры долгое время принадлежали к массовой культуре и соотносились с областью досуга и развлечения. Викторианская эпоха ознаменована популяризацией знания о теле. Интересоваться функционированием собственного тела и пределами его возможностей становится модным, а фотографические образы, сформированные в рамках узкоспециальных разделов науки, стали доступными массовому зрителю.
Фотография XIX века, на наш взгляд, закладывает новые традиции визуальной репрезентации человеческого тела, оказывая существенное влияние на самоидентификацию европейца. И на сегодняшний день все сказанное выше подтверждает актуальность обращения к фотографии, которая остается важным элементом формирования представлений о человеческом теле и способах его репрезентации, изучения и оценки.
Глава I
Научное и околонаучное представление тела на фотографии в XIX веке
1. Фотография как новый способ смотреть на человека
Перманентная ориентация культурного европейца на наблюдение (в том числе за своим ближайшим окружением) и интерпретацию увиденного требовала нового типа получения визуальной информации. Формировалась потребность в быстром и точном способе фиксации окружающей реальности. В культуре проявлялось все большее стремление к уточнению знания о действительности и выработке нового понимания человека. К 20‑м годам XIX века часы перестают быть редкостью, а с 50‑х годов во Франции уже получают распространение их наручные модификации, что позволяет постепенно синхронизировать общий жизненный ритм, который ускорился в результате промышленной революции в Европе и изменений в экономических отношениях. Фотография стала новым способом коммуникации с миром, отвечающим ключевым понятиям данного периода: скорости и документальности. Однако можно сказать, что она возникла также в противовес быстро меняющейся реальности и служила стремлению успеть зафиксировать настоящее, «остановить» бесконечно движущееся время, получить возможность долго всматриваться в мгновенно запечатленную реальность, сохраненную на искусственном носителе.
Французская революция и ее последствия оказались для европейского мира тем «стрессом увеличения скорости и возрастания нагрузки»12, который для Маршалла Маклюэна является необходимым условием для зарождения идеи изобретения и его создания. Всеохватность технических нововведений этого периода свидетельствует о силе внутренней реакции культуры на социальные катаклизмы. По выражению Шарля Бодлера, Францию охватила «общая промышленная лихорадка»13.
Пропагандист старинных ремесленных техник Уильям Моррис с горечью писал о современном человеке как «рабе системы, для которой изобретение машин оказалось необходимым»14, а Готфрид Земпер называл науку «ведущей движущей силой»15. Такие значимые для эпохи личности, как Г. Земпер и У. Моррис, остро реагировали на переломный момент в искусстве, спровоцированный процессом установления новых взаимосвязей между наукой, художниками и обывателями, новым эстетическим видением и стремительным развитием техники, а значит, и на связанную с этим смену модели восприятия действительности. Распространение техники на производстве и в быту меняло саму логику наблюдения и интерпретации видимого. Машинное производство задавало возможности иного ритма и иной скорости, которые прежде было сложно помыслить; также и фотография создавала мгновенное, по сравнению с рукотворным, изображение. Джонатан Крэри выделяет два источника возникновения новых оптических идей, одной из которых было самонаблюдение, а другой – «случайное наблюдение новых форм движения»16, которые теперь открылись взгляду.
Первой чертой, отмеченной в рамках теоретического осмысления фотографии, стала реалистичность изображения. Она подчеркивалась еще в докладе Д. Ф. Араго во Французской академии наук об изобретении Дагера, когда дагеротипы были представлены как «картины, „нарисованные самим солнцем“»17. Несколькими месяцами ранее достоверность фотоизображения была выделена как следствие самого метода своего возникновения. Об этом свидетельствует уже название доклада Уильяма Генри Фокса Тальбота об «искусстве фотогенического рисования, или процессе, посредством которого природные предметы рисуют себя сами, без помощи карандаша художника»18. Отсюда родилось суждение о беспристрастной достоверности фотографии, а взаимодействие с этой технологией дарило субъекту ощущение сопричастности прогрессу. Таким образом, представление о научном видении переходило в область повседневности. По мере популяризации фотографии и ее все большего распространения возрастало и ее значение – она стала представлять собой взгляд субъекта цивилизации на мир в целом.
С 1850‑х годов язык фотографии стал частью массовой коммуникации, сродни обыденной речи: расширилось число областей, для которых оказалось адекватным его использование. В этот период сделалось очевидным, что «фотография одинаково пригодна как для индивидуальных, так и для коллективных поз и жестов»19. Появляется новая модель визуального восприятия, отличная от практики художественного исследования, которое неизбежно присутствовало в работах авторов, практикующих традиционные изобразительные формы. Для современников фотографический процесс оказывался отчужден от эмпирии самого фотографа и полностью переносился на физико-химические процессы.
Появление фотографии стало особенно значимым для формирования самоидентификации граждан колониальных держав (местных народов и иммигрантов-европейцев): ведь колонизованная территория признавалась частью той или иной европейской державы, лишь волей обстоятельств удаленной от нее географически. В силу такого ее признания представлялось необходимым, насколько это возможно, привести ее облик в соответствие с культурными нормами, царящими в метрополии. Даже в наши дни бросается в глаза парадокс, например, в облике местных жителей Шри-Ланки (Цейлона): в то время как взрослые, живущие в деревнях, ходят практически поголовно босиком, реже в сандалиях, школьники носят закрытые кожаные ботинки, которые, как часть школьной формы, стали неотъемлемой частью самой системы образования, привнесенной европейцами. Эти чужие территории в свете эволюционных представлений о цивилизационном развитии воспринимались как присвоенные справедливо и нуждающиеся в преобразовании. Обостренное зрительное восприятие колонизаторов, сталкиваясь с необычностью облика аборигенов и странностью их обычаев, нуждалось в подтверждении существования столь разнообразных и чужеродных типов людей и форм жизненного уклада, которые отныне попадали в ведомство их государства и культуры. Фотография поставляла эти свидетельства иной формы человеческого существования, буквально помещая их в область внимания потенциальных зрителей из метрополии.
Фотограф как фигура, связанная напрямую с представлением о прогрессе, каждый раз, когда делает снимок, утверждает право на присвоение объекта и, пускай сиюминутное, но превосходство над ним. Впоследствии подобная иерархическая соотнесенность транслируется от создателя фотокарточки к ее владельцу. «Через фотографии мы вступаем в потребительские отношения с событиями – и с теми, которые были частью нашего личного опыта, и с теми, которые не были»20: этот эффект определял популярность и само существование фотографий колониальных территорий и их населения, а также делал возможным использование фотоматериалов в научной работе. Фотография стала новейшим техническим методом расширения опыта своего времени. Возвращаясь к проблеме достоверности фотографии, следует отметить, что наиболее полно она проявилась в сфере точных наук в рамках экспериментов по документированию микропроцессов, видимых через микроскоп; исследованию лучей света и электрических разрядов; а также в таком логически следующем за фотографией открытии, как рентгеновские снимки.
Фотографический способ изображения первоначально возник как новый способ сообщать информацию о действительности, которому необходимо было обрести форму и найти для себя сферу применения. В данном случае можно считать фотографию универсальным визуальным языком. А. Вартанов в своей работе «От фото к видео» подчеркивает необходимость разнесения понятий «фотографический способ фиксации» и «произведение фотографии»21, что позволяет расширить возможности трактовки фотоснимков. Выразительные возможности фотографии как технического средства осваивались фотографами, работающими в разных областях и преследующими различные цели. Впоследствии творческие поиски художественной фотографии приводили к заимствованию ею отдельных черт других видов изобразительности.
Фиктивность фотореальности обнаружила себя на самых ранних этапах становления этого медиа.
Всякий язык пользуется знаками, которые составляют его «словарь» <…> всякий язык обладает определенными правилами сочетания этих знаков, всякий язык представляет собой определенную структуру, и структуре этой свойственна иерархичность22 —
формирование этих необходимых элементов языка могло идти только с помощью создающего и воспринимающего фотографическое изображение субъекта, который сам еще не обладал отработанной системой кода для распознавания послания в дагеротипе или каллотипе. Единственной известной современникам системой визуального кода было изобразительное искусство, поэтому даже функциональные изображения часто соотносились с эстетическими категориями восприятия (здесь можно вспомнить знаменитую энциклопедию «Иллюстрированная жизнь животных. Общий очерк царства животных» А. Э. Брема или ботанические этюды Александра фон Гумбольдта). Первыми фотографами в большинстве своем были художники, которые оказались на грани перехода от искусства иллюзии к искусству симуляции, характерному для технических медиа23. Но если наука стремительно приняла фотографию в качестве естественного средства визуализации, – ведь фотоснимок полностью отвечал ее потребностям, – то для мира искусства ее возникновение стало настоящим потрясением. Андре Руйё видит проблему неприятия фотографии как художественного метода в «понятийной ограниченности» современников ее рождения, в качестве которых он приводит Бодлера и Делакруа. Он считает это «знаком настоящей дезориентации перед лицом тех потрясений, что претерпевает мир образов под воздействием индустриальной революции»24. Фотография одновременно и предельно расширила представление о роли художника, его возможностях творческого освоения реальности, и поставила под сомнение концепцию самой возможности существования академического изображения, вскрыв те оптические иллюзии, которые лежат в основе его правдоподобия.
Но сама фотография действовала при этом очень «мягко» и последовательно. Она восприняла традиционную жанровую систему изобразительного искусства и, прежде всего, живописи, объединяя ее со своей способностью быть документальной: появляются портрет, пейзаж, натюрморт, где композиция, антураж и атрибутика вторят живописным полотнам. Фотохудожниками их деятельность воспринималась как «процесс создания фотокартины по законам и в соответствии с жанровой структурой живописи»25. Впоследствии были выработаны специфические каноны фотографической реализации жанров, связанные с желанием репрезентировать тот или иной объект. По мере все более интенсивной циркуляции фотографий в разных сферах, вырабатывается устойчивая фотографическая форма, в рамках которой зритель привыкает видеть явления реальности. Как отмечает Сьюзен Сонтаг, фотографии уже не просто регистрировали видимое, но стали задавать «норму того, как нам видятся вещи, и тем самым меняли само понятие реальности и реализма»26.
В свою очередь, представление о норме неразрывно связано с желанием контроля, которому европеец стремился подчинить окружающий мир и, как необходимость, следующая из его статуса цивилизованного человека, – свое тело. Познание, понимаемое как контроль, воплотилось в фотокарточке, на поверхности которой неумолимо оказывались зафиксированы объекты: фотография изымала их оттиски из свободно и непрерывно текущего временного потока и меняла пространственные характеристики, репрезентируя «симптомы мира», т. е. неразрывные с самой действительностью обозначения мира и разных мгновений прошлого27. Однако эта фиксация была также в некотором роде попыткой стабилизировать реальность, которая открывала все новые факты о себе. Фотографии позволяют каждому, кто держит их в руках, «снова и снова вчитываться в их содержание, вникать в детали, производить своего рода исследования и розыски», чувствовать себя «расшифровщиками увиденного»28. Принцип каталога, который является неотъемлемой частью сформировавшейся в полной мере в XIX веке бюрократии, в первую очередь основан на стремлении упорядочить и систематизировать данные. Только таким образом новая информация могла стать частью научного знания. Одновременно ежедневная летопись событий, размещенных на газетных полосах, подтверждалась и моделировалась теперь фотоиллюстрациями. Читатель получал еще больше возможностей стать свидетелем происшествий, от которых его отделяли расстояние и время, но фотография как бы «приближала» их, создавая иллюзию владения истиной и права выносить свое суждение – основываясь в том числе на увиденном.
Фотография, так же как прежде настенные росписи в храмах, выстраивала систему координат, доступную пониманию рядового обывателя. Подпись под фотографией служила источником дополнительной информации, которая должна была исключить разночтения изображения, т. е. определить его контекст. В. Беньямин оценивает создание подписи к снимку как ключевой, завершающий его размещение в информационном пространстве элемент процесса29. Фотография была способна визуализировать как образцы, с которыми субъект мог себя идентифицировать и стремиться к их воспроизведению в повседневности, так и примеры, отмеченные негативной оценкой общества. Идеальным социальным маскам, репрезентирующим новое представление о благочестии, были противопоставлены материализованные понятия: Безумие, Болезнь, Смерть, Дикарь, Преступник. Застывшие на фотографии, они оказывались подчинены цивилизованному наблюдателю и помогали его самоидентификации. В XIX веке функция создания документального образа, играющего роль визуализированного обобщения, проявлялась в фотографии самых разных жанров. Этому способствовала возможность фотографии придавать объектам законченную статичную форму, которая получала моральную оценку, будучи помещенной в определенный контекст. Именно поэтому архивация, наращение объема казусов видимой действительности, стала основным принципом познания в индустриальную эпоху, актуализировавшую себя через фотоснимки.
2. Образ Другого в этнографической фотографии
Этнография, возникшая в XIX веке, первоначально являлась описательной наукой. Одной из ее основных задач было преобразовать в точное знание весь тот огромный объем сведений о человеке, с которым столкнулись европейцы в результате колониальной политики. В процессе синхронизирования результатов непосредственного наблюдения с географическими и историческими данными формировалось поле для антропологических исследований. Основанием для сбора и анализа этой информации было различие между жителем Европы и населением колоний, что превращало этнографию в науку о Другом. Было необходимым выделить признаки Другого, и для этого было недостаточно просто изучить обычаи и ритуалы, поскольку облик иноземцев слишком разительно отличался от европейского типа людей.
Внешние признаки обладали для эпохи особым значением, и именно тщательные измерения физических величин частей тела представляли собой попытку этнографии приблизиться к точным наукам и утвердить себя в качестве одной из них. Фотография позволила кардинально решить вопрос методики документирования и знакомства научного сообщества и широкой публики со сделанными в экспедициях открытиями30. Мишель Фризо отмечает, что фотография, по крайней мере в рамках становления этнографии как науки, «являлась научным методом сама по себе»31. Использование фотографии позволило привнести аспект максимальной объективности в метод научного наблюдения и описания, актуальный на тот момент. Как отмечает Кристофер Пинней, «у антропологии и фотографии „параллельная история“, обе пустили корни во второй половине XIX века»32. Брайан Кьюминс подтверждает эту мысль: сравнивая хронологию развития двух явлений, он приводит факты того, что в 1837 году в Британии возникло Общество защиты аборигенов, за которым в 1843 году последовало основание Этнографического общества в Лондоне, что совпадает по времени с первыми успешными опытами создания дагеротипа (1837) и обнародованием метода фотогенического рисования Тальбота (1839)33. Поэтому можно сказать, что молодая наука, вынужденная разрабатывать новые подходы к пониманию человека, выбрала для себя наиболее актуальный метод сбора и репрезентации материала.
Использование фотографии для утверждения научного обоснования отдельных исследовательских направлений, таких как этнография и психиатрия (о ней мы поговорим чуть позже), объясняется не столько документальной достоверностью фотографии, к которой апеллировали современники, сколько субъективностью фотоснимка. С. Никонова обнаруживает родство естественно-научного и эстетического взгляда на мир, обусловленное тем, что
и ученый и эстет опираются на индивидуальный опыт и доверяют ему, не ссылаясь ни на какие метафизические или теологические догмы и нормы. Они исходят не из того, что «должно быть» с точки зрения умозрительного представления о мире, но из того, что непосредственно дано в опыте34.
Фотография способна запечатлеть наблюдаемое исследователем явление, передать и распространить его среди коллег, сообщая им тем самым часть личного эмпирического опыта, который «поднимается на уровень объективной всеобщности»35. Можно говорить о том, что универсальность фотографии, возможность ее применения как в науке, так и в искусстве, определяется иллюзией ее дословной передачи реальности, благодаря которой ученый и фотохудожник способны выразить свое видение в доступной чужому восприятию форме. Именно поэтому мы сейчас можем анализировать этнографические фотографии XIX века как документы, отражающие восприятие европейцами жителей колоний.
Этнография разрабатывала систему человеческих типов, составляла свой архив биологического вида человека, в основе которого, помимо вербального описания чужой культуры, лежал иллюстративный фотоматериал. Тело местного жителя колонизованной территории становилось объектом фотографии, оно подлежало интерпретации, из которой складывался образ Другого. Как отмечает Кьюминс, «важно, что антропология записывала (или „собирала“) доказательства существования Другого», а «эволюционизм XIX века отчетливо заявлял о его стремительном исчезновении»36. Поэтому этнографическая фотография играла роль архива человеческого вида. При этом именно различие повседневных практик и телесных признаков оказывалось решающим при установлении дистанции.
Фотография в данном случае служила одним из способов доказательства сосуществования «дикаря» и «цивилизованного европейца». В силу своей документальности она наглядно показывала европейскому обществу людей, находящихся на иных этапах культурного развития. Эволюционной перспективе было противопоставлено многообразие форм (народов и рас) человеческого существования, явленное в тысячах фотоснимков. Человек рассматривался с точки зрения идеи прогресса, которая транслировалась на весь комплекс физических и социальных параметров. Исходя из них, антропология выстраивала представление о человечестве. В 1840‑е годы бельгийский геолог Омалиус д’Аллуа обращается к вопросам этнологии и создает свою расовую теорию, выделяя пять человеческих рас (белая, черная, желтая, коричневая, красная). Французский ученый Луи Фигье, отмечает, что основанная на цвете кожи классификация имеет весьма вторичную значимость, однако «пока дает наиболее удобную структуру для точного и методичного перечисления жителей земного шара, позволяя ясно рассмотреть эту одну из самых запутанных тем»37. Свою работу «Человеческие расы» (1873) он выстраивает, исходя именно из этой классификации. Фигье берет за отправную точку одну из чисто визуальных характеристик, он же отмечает:
Несовершенство антропологии коренится прежде всего в недостатке представительного музея подлинных типов многообразных человеческих рас, а также людей, которые могли бы служить образцами этих рас. Это позволяет оценить полезность этнографической коллекции, собранной с помощью фотографии38.
Этнография должна была выработать свои методы анализа и интерпретации, которые позволили бы дать полное описание Другого и выделить все точки расхождения с субъектом европейской культуры, а по итогам подтвердить превосходство последнего. Применялись различные методы измерения: от самых простых (длина костей, рост, объем и форма черепа и проч.) до более сложных, которые становились возможны благодаря развитию медицины и анатомии. Л. Фигье, к примеру, отмечает:
Тем не менее существует важное отличие, которое следует принять во внимание при сравнении двух крайностей человечества – а именно негра и белого европейца, – представленное нервной системой. У белого человека объем нервных центров, представленный головным и спинным мозгом, сильно превышает объем у негра39.
Подобным же образом Поль Брока, основавший в 1859 году Антропологическое общество в Париже, в своей книге Mémoires d’anthropologie (1824–1880) на сравнении различных физических данных выстраивал теорию о врожденном превосходстве мозга европейского человека.
Этнографическая фотография также должна была выработать каноны и приемы, следуя которым можно было наглядно представить специфику различных народов и рас. Она была призвана создать визуальный каталог человека как биологического вида, который одновременно бы отражал различные этапы развития культуры. Элизабет Эдвардс в своей работе говорит о монолитности всего множества снимков, созданного фотографами-антропологами. По ее мнению, стандартизация изображений, единообразие тонального диапазона – все это «усиливает таксономическое прочтение изображений, которое формирует единый антропологический объект, а не серию снимков, обладающих каждый своей семиотической энергией»40. Подобное суждение подкрепляет мысль о стоящей перед этнографией задачей – создать целостный образ Другого как Дикаря.
В этих снимках должна была содержаться исчерпывающая репрезентация тела, которая подразумевала учет метрических параметров, формы и силуэта, а также традиционное одеяние или ритуальное облачение. В альбоме «Этнографическая галерея человеческих рас», изданном в 1875 году, содержится лишь часть огромного собрания этнографических снимков Карла Даммана. Его содержание позволяет выделить несколько типов фотографий данной специализации. Альбом включал в себя отрывные листы с изображениями различного формата: здесь были представлены и карточки-визитки, и фотографии кабинетного формата41. Снимки одиночной сидящей или стоящей фигуры в фас и в профиль (погрудное, поясное или ростовое изображение) были специфическими для этого направления фотосъемки. Эта манера как раз и наделяла изображение признаками, определявшими этот жанр в поле научного взгляда. На этих фотографиях фигура могла быть также помещена на фоне измерительной шкалы, а в альбоме соседствовать со снимками ландшафта, окружающего поселение. Фризо, ссылаясь на карьеру Альфонса Бертильона, указывает на то, что в дальнейшем «именно этнографические методы послужат моделью для судебной антропометрии»42. Примечательно, что отец Бертильона являлся вице-президентом Антропологического общества Парижа, поэтому связь между антропологией и криминалистическим опознанием в прямом смысле слова носит родственные черты.
Создавались и групповые снимки, которые так же, как и одиночные, основывались на традициях живописного портрета, но представляли не индивидуальных людей, позирующих вместе, а некий обобщенный образ, аккумулирующий признаки Дикаря. Наряду с этим создавались жанровые фотографии с постановочными или действительно документальными сценами из повседневной жизни различных народов. Здесь можно было увидеть предметы быта, орудия труда и охоты, ритуальную атрибутику. Местные жители представали на фотографиях либо совершенно нагими, то есть так, как они ходят обычно, либо в традиционных праздничных нарядах и украшениях: их тела, с точки зрения европейца, были отмечены минимальными признаками культуры. Когда Савчук пишет о фотоснимках тела, он вспоминает известное суждение о том, что «для архаического человека все тело было лицом, поэтому лицо не локализовалось и не выделялось в институцию власти, чести, знатности», и в то же время «тело без татуировки (а также шрамов или украшений, наделенных социальной символикой. — А. Ю